Записки музыковеда [Игорь Резников] (fb2) читать онлайн

Игорь Резников Записки музыковеда

Предисловие

Более шестидесяти лет я связан с музыкой. Музыка — и моя страсть, и моя работа, и мое самое главное хобби. За эти годы моей жизни накоплено немало сведений, впечатлений, интересных событий, которыми я охотно поделился бы с теми, кто этим интересуется.

В своем блоге на „Author Today“ я нередко пишу заметки. Но часто формат этих заметок не вполне соответствует представлениям о посте в блоге. Помимо этого, мало кто, кроме «заинтересованных лиц», способны уследить за такими публикациями.

Именно некоторые из этих «заинтересованных лиц» и подали мне мысль создать из таких заметок книгу. И я подумал: почему бы и нет. Перед глазами — далеко не худший пример: Борис Акунин создал из постов в своем блоге одну из лучших своих книг «Самая таинственная тайна». У меня, конечно, и в мыслях нет сравнивать себя с Акуниным, речь идет лишь об идее. Да и некоторые авторы на нашем сайте поступают так же.

И вот эта книга перед вами.

Я хотел бы здесь поблагодарить коллег по АТ, которые не только подали мне мысль создать эту книгу, но и активно продвигали эту мысль. Их имена — Старгородский и Док. Им я и посвящую свой скромный труд.

В этом же ряду — моя дочь Ирина. Ей тоже моя благодарность за то, что немало способствовала воплощению такой мысли.

Большое спасибо хотелось бы сказать еще одной коллеге по АТ — Килиан Монд. За ее творчеством и как литератора, и как художника, я пристально слежу, и именно ее попросил создать к книге обложку.

Итак, посмотрим, что из этого выйдет. Хотелось бы надеяться на лучшее.

Глава 1. О моих любимых композиторах

Глинка и Кукольник

Копаясь в глинкинской монографии, наткнулся на забавный портрет: Михаил Иванович со своим ближайшим другом поэтом Нестором Кукольником.

Один парадокс: очень комично выглядит маленький, толстенький Глинка рядом с худющим, длиннющим Кукольником — Пат и Паташон. Однако низкорослый Глинка велик, а огромный Кукольник не более чем одарен.

Второй: Кукольника и близко не поставишь рядом с Пушкиным. Но великий композитор создал на стихи друга раза в три больше романсов, чем на пушкинские. И почти все — шедевры! Вот что такое дружба.

Еще раз о Кукольнике

Фигура Нестора Кукольника всегда привлекала мое внимание. Прежде всего — потому что имя Кукольника навсегда связано с именем боготворимого мной Глинки. Но и сама по себе: уж очень неоднозначна.

Сейчас творчество Нестора Васильевича основательно забыто, хотя в последнее время к нему проявляют некоторый интерес (пьесы Кукольника даже ставили отдельные театры). Однако в классики его зачислять никто не торопится.

Кукольник был не лишен дарования. Я читал его стихи — некоторые совсем не дурны. Он также проявляет себя мастером и даже в какой-то мере новатором в исторической драме. При этом значительная часть его поэзии и драматургии, мягко говоря, слабовата.

Одна из его исторических драм «Рука всевышнего отечество спасла» была настолько верноподданической, что была встречена в правительственных кругах с большим сочувствием и приобрела сразу значение образца официозной драматургии. Ее пиарили, как могли. Статья Н. А. Полевого, выступившего против Кукольника, была воспринята как антиправительственное выступление, а журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф» был запрещен. Современники сложили ставшую ходкой в то время эпиграмму:

Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого уходила.

Кстати, об эпиграммах. Одна из них, очень обидная, анонимная, но в отношении которой Кукольник имел (и, может быть, небезосновательно) твердое убеждение, что это дело рук Пушкина, послужила причиной его долгой распри с великим поэтом.

При этом Кукольник обладал известной широтой души. Он принял деятельное и благотворное участие в судьбе таких писателей и поэтов, как Т. Г. Шевченко, М. Е. Салтыков-Щедрин и И. С. Никитин. Пушкину он никогда не говорил никаких колкостей и никогда не смел обидеть его эпиграммами. И после гибели поэта лишь сделал в своем дневнике такую горькую запись: «Он был злейший мой враг: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес, и за что? Я никогда не подал ему ни малейшего повода. Я всегда почитал в нем высокое дарование, поэтический гений, хотя находил его ученость слишком поверхностною, аристократическою, но в сию минуту забываю всё …»

На стихи Кукольника написали музыку 27 композиторов: кроме М. И. Глинки, А. Варламов, С. Монюшко и другие.

При всем том Кукольник обладал чудовищным самомнением: не сомневался, что как поэт он гораздо глубже Пушкина. В дружеской компании, подвыпив, восклицал в третьем лице: «Кукольник велик! Кукольника потомство оценит!». Ошибся!

Глинка: кое-что небезынтересное

Эта статья — о моем любимом композиторе.

Но говоря о М. И. Глинке, я не хочу повторять азбучных истин. Жизнь и творчество гениального русского композитора описаны многократно. Каждый его шаг, каждый такт его сочинений исследованы вдоль и поперек. Не удержусь от напоминания только лишь двух высказываний, самых известных, лишний раз говорящих нам о роли и значении М.И. Глинки в русской культуре.

Стасов:

Глинка — это Пушкин русской музыки. Оба создали новый русский язык — один в поэзии, другой в музыке.

Чайковский:

Вся русская симфоническая школа заключена в «Камаринской» Глинки, как дуб в желуде.

Я хочу привести здесь лишь ряд по моему мнению интересных, забавных, курьезных фактов из жизни Глинки. Они, наверное, не очень известны широкой аудитории.

Михаил Иванович обладал легким, уживчивым, дружелюбным характером. Он умел ладить с самыми разными людьми. Недружелюбно Глинка относился разве что к Булгарину, который часто придирчиво и злобно отзывался о его музыке. Зато в отношениях с Гречем у него не было никаких проблем. В кружок дружеского общения Глинки, кроме его лучшего друга Нестора Кукольника, входили поэты Пушкин, Вяземский и Дельвиг, художники Брюллов и Степанов, музыканты Даргомыжский и Одоевский.

Брюллов, Глинка и Кукольник. Рисунок Н.Степанова

После премьеры «Жизни за царя» в 1836 году его друзья исполнили в честь композитора шуточный панегирик, слова которого сочинили вчетвером, а музыку написал Одоевский. Стоит обратить внимание на то, что в каждой из строф обыгрывается фамилия "Глинка".

<Михаил Виельгорский:>

Пой в восторге, русский хор,

Вышла новая новинка.

Веселися, Русь! наш Глинка —

Уж не Глинка, а фарфор!

<Пётр Вяземский:>

За прекрасную новинку

Славить будет глас молвы

Нашего Орфея Глинку

От Неглинной до Невы.

<Василий Жуковский:>

В честь толь славныя новинки

Грянь, труба и барабан,

Выпьем за здоровье Глинки

Мы глинтвеину стакан.

<Александр Пушкин:>

Слушая сию новинку,

Зависть, злобой омрачась,

Пусть скрежещет, но уж Глинку

Затоптать не может в грязь.

Брюллов и Степанов часто рисовали на Глинку карикатуры и дружеские шаржи. Вот одна из них, Степанова (подпись «Как М.И. обедает и проходится по хересам»):

А Брюллов в 1841 г. даже хотел поместить портрет Глинки на роспись Исакиевского собора. Замысел не воплотился, но набросок остался (Глинка справа):

Обаяние личности Глинки никого не оставляло равнодушным. Михаил Иванович нередко пел в салонах свои романсы. Как вспоминают, он обладал небольшим, но очень теплым и выразительным голосом, и умел тронуть. Рассказывают, что когда Глинка в одном из салонов пел свой романс на слова Мицкевича «К ней», то на заключительных словах: «Хочу целовать, целовать, целовать» к нему подбежала какая-то дама и страстно стала лобзать композитора в губы.

Подобный момент запечатлел Н. Степанов:

13 мая 1845 года Глинка отправился в Испанию, где изучал традиционную культуру, нравы, язык испанского народа, записывал испанские фольклорные мелодии. Творческим результатом этой поездки явились две симфонические увертюры, написанные на испанские народные темы. Осенью 1845 года Глинка закончил увертюру «Арагонская хота», а в 1848 году, уже по возвращении в Россию, — «Воспоминание о летней ночи в Мадриде». Комендант Царского Села генерал-лейтенант П. А. Степанов, бывший с композитором в дружеских отношениях, вспоминал, что вскоре после возвращения из Испании Глинка, вместе со своим спутником Педро Фернандесом, играл ему у себя на квартире «Арагонскую хоту»: «Глинка блистательно исполнил на фортепиано, дон Педро ловко выбирал струны на гитаре, а в иных местах подплясывал — музыка вышла очаровательная». Кроме того, известно, что Глинка и сам учился танцевать испанские танцы: об этом он вспоминает в своих «Записках»: «Пробовал я сам учиться танцевать у тамошнего танцовщика Pello, ноги повиновались, но с кастаньетками я не мог справиться»). Сохранился дружеский шарж художника-карикатуриста Н. А. Степанова, сделанный вскоре после возвращения Глинки в Россию, на котором композитор изображён танцующим испанский танец с кастаньетами под аккомпанемент гитары дона Педро.

Глинка говорил, что посещение Испании лишний раз убедило его в том, что только два народа умеют танцевать по-настоящему: русские и испанцы.

Рассказывают, после отъезда Глинки из Испании там был проведен эксперимент — местным жителям в одной из деревень дали послушать его «Арагонскую хоту». Испанцы назвали эту музыку подлинной, своей, и никак не верили, что ее создал русский композитор.

Как известно, Глинка был несчастлив в семейной жизни. Женившись в 1835 году во время вдохновенной работы над оперой «Иван Сусанин», он очень скоро понял, сколь легкомысленным и неудачным был его выбор. Увлекшись хорошенькой девушкой, которая к тому же была на 14 лет моложе, он не разобрался в ее характере. Мария Петровна (урожденная Иванова) оказалась невежественной и пустой личностью. Кроме нарядов и красивого «выезда» (то есть собственного экипажа) ее ничто не интересовало. Ей были чужды интересы мужа, его пристрастие к музыке, его творчество. Она одолевала Глинку капризами и непомерными требованиями. В 1839 году, уже работая над "Русланом и Людмилой" и узнав, что супруга изменяет ему, Михаил Иванович переехал к приятелю и известил жену, что более к ней не вернется. А весной 1841 года выяснилось, что Мария Петровна, не разведясь с Глинкой, обвенчалась с корнетом Николаем Васильчиковым. Бракосочетание совершил пьяница-священник в одной из захолустных церквей Петербургской губернии (разумеется, за взятку). Узнав об этом, Глинка немедленно подал прошение о разводе, в Духовную консисторию, поскольку брак был венчанным.

На эти же годы приходятся бурные отношения Глинки с Екатериной Керн, дочерью пушкинской музы Анны Керн. После того, как в конце 1839 года Глинка оставил свою жену, отношения с Керн продолжали стремительно развиваться. Но вскоре она тяжело заболела и переехала к матери. Весной 1840 года композитор постоянно навещал Керн и именно тогда написал чудесный романс «Я помню чудное мгновенье» на стихи Пушкина, посвятив его дочери той, кому поэт адресовал эти стихи.

В 1841 году Е. Керн забеременела. Начавшийся незадолго до этого бракоразводный процесс Глинки с женой, уличённой в тайном венчании, давал Екатерине надежду стать женой композитора. Глинка также был уверен, что дело решится быстро и вскоре он сможет жениться на Керн. Но судебный процесс затянулся надолго. Родным дядей Николая Васильчикова был не кто иной, как герой Отечественной войны 1812 года, а в то время всесильный министр, князь Илларион Васильевич Васильчиков. Он употребил все свое влияние, чтобы дело было спущено на тормозах, а виновные не понесли наказания. Керн постоянно требовала от Глинки решительных действий, но что он мог сделать? В то время все происходило точно так же, как и сейчас. Глинка дал Екатерине значительную сумму на аборт, хотя очень переживал по поводу случившегося. Чтобы сохранить всё в тайне и избежать скандала в обществе, мать увезла дочь в Лубны на Украину «для перемены климата».

В 1842 года Керн вернулась в Петербург. Глинка, ещё не получивший развода с прежней женой, часто виделся с ней, однако как он признаётся в своих записках: «…уж не было прежней поэзии и прежнего увлечения». Летом 1844 года Глинка, покидая Санкт-Петербург, заехал к Керн и простился с ней. После этого их отношения практически прекратились. Столь желанный развод Глинка получил лишь в 1846 году, но связывать себя узами брака побоялся и прожил остаток жизни холостяком.

15 февраля 1857 года Михаил Иванович умер в Берлине. Во время перевозки праха Глинки из Берлина в Россию на его упакованном в картон гробу была надпись «ФАРФОР» — символично, если вспомнить канон, сочинённый друзьями Глинки после премьеры «Ивана Сусанина".

А это — о другом моем любимом композиторе, Д. Д. Шостаковиче.

Загадка Шостаковича: вальс № 2

С «Вальсом № 2» Шостаковича связано много загадок. И не частных, хронологических или музыковедческих, а скорее психологических, — считает философ и историк Валерий Лебедев.

Прежде всего, имеется большая путаница с происхождением этого сочинения. Многократно указывалось на то, что вальс — составная часть Второй джазовой сюиты композитора.

«Джазовую сюиту» Шостакович написал в 1938 году для Государственного джаз-оркестра СССР. По мнению композитора Матвея Блантера, участника оркестра, инструментовка звучала изумительно. По его свидетельству, впервые джазовые пьесы Шостаковича были сыграны в октябре 1938 года в Колонном зале Дома союзов. Выступление оркестра понравилось Сталину.

Были ли пьесы Шостаковича опубликованы — Блантеру неизвестно, в дальнейшем он партитуры не видел.

Музыковед Манашир Якубов утверждает, что у Шостаковича были забытые, не исполнявшиеся произведения, в том числе и Вторая сюита для джаза (так у Якубова), которая была найдена после долгих поисков и снова вернулась на концертную эстраду после оркестровки английским композитором Джералдом Макберни.

Валерий Лебедев, исследовавший историю 2-го вальса Шостаковича, пишет, что впервые этот вальс на Западе, в Лондоне в Barbican Hall прозвучал в оркестре под управлением Мстислава Ростроповича 1 декабря 1988 года, но остался малозамеченным.

Затем этот вальс (и всю «Джазовую сюиту») исполнил (1991) и записал на пластинку (в 1993) году Нидерландский Королевский оркестр Royal concertgebouw orchestra под управлением Рикаррдо Чейли.

Однако название и количество произведений, включенных в программу «Джазовой сюиты», сыгранной этим оркестром, не совпадает с названными Якубовым (Скерцо, Колыбельная и Серенада).

В изданных произведения Шостаковича также имеется путаница: фирмой EMI выпущен цикл симфоний, куда включен известнейший вальс Шостаковича, обозначенный как Вальс из Второй сюиты для джаз-оркестра.

Между тем, впоследствии выяснилось, что Вальс входит в совершенно другое сочинение Шостаковича — Сюиту для эстрадного оркестра, предположительно (с большой долей вероятности), созданную во второй половине 1950-х годов и впоследствии, в 2006 году опубликованную в собрании сочинений композитора (том 33).

Сюита состоит из 8 небольших частей: Марш, Народный праздник, Танец, Маленькая полька, Лирический вальс, Вальс № 1, Вальс № 2 и Финал. Поэтому "наш" вальс и носит порядковый номер: в сюите, кроме него, еще два вальса.

Сюита оркестрована для какого-то конкретного исполнительского коллектива с достаточно своеобразным составом, в частности, с разделением скрипок на три группы вместо обычных двух: Violini I; Violini II и Violini III, и с двумя роялями. Эти особенности могут создавать некоторые практические сложности, поскольку требуют наличия двух роялей, дополнительной расписки партий Violini III. Очень обаятельная музыка, однако, совершенно не джазовая, а скорее напоминает музыку варьете или мюзик-холла.

Лебедев пишет:

«Тайна вальса номер 2 еще сгустится, если узнать, что он прозвучал в фильме «Первый эшелон» Михаила Калатозова (апрель 1956 г.).

А что мы так привязались к этому вальсу? У Шостаковича много вальсов, даже в этой сюите три. А потому, что он очень известен на Западе, даже имеет название «Русский вальс», но почти совсем неизвестен в России.

Живущий в США пианист Саша Избицер сообщает о том, что его много раз просили исполнить этот вальс, называя его «Русским», иностранцы. А русские — не просили. Что вдруг произошло с 2000 года? Отчего вальс получил такую известность на Западе? Оттого, что в прокат вышел фильм Стенли Кубрика «Широко закрытые глаза» (1999), где Вальс № 2 полностью прозвучал в финальных титрах.

Почему же Второй вальс, музыка яркая, своего рода гимн страны, не стал известен в России? Точного ответа нигде нет. Валерий Лебедев считает: потому, что так хотел Шостакович. Почему? Потому что он как бы не автор этой музыки. И вместе с тем — это именно он ее написал. Тогда как понять эту диалектику в духе «песня слышится и не слышится»?

Валерий Лебедев напоминает, что для композитора юмор, сатира, гротеск и сарказм в музыке были любимыми приемами.

Далее Лебедев пишет:

Что ж, вам не нравится мой голос, мои интонации? — как бы спрашивал Шостакович. Они формалистические и антинародные? Вам мой голос неприятен, как звук ножа по стеклу? Хорошо, как пародист я могу говорить чужим голосом, я напишу музыку не хуже песен Книппера, Дунаевского, Блантера, Кабалевского, Хренникова, Богословского и еще массы других. Шостакович сделал великолепную компиляцию, можно сказать — стилизацию (действительно, в Вальсе № 2 явно слышатся интонации старинных русских вальсов, в частности, «Дунайские волны» — И.Р). Но в вальсе — не его композиторский голос. Это чужой для него язык. Именно поэтому, считает Лебедев, Дмитрий Дмитриевич не давал разрешения на широкое исполнение вальса.

И заключает:

Шостакович написал не только хорошую, но отличную подделку. Лучше оригиналов.

С такой точкой зрения мне трудно согласиться. Действительно, 1930-е — 1950-е годы были очень трудны для Шостаковича. Большинство его работ были запрещены, он был вынужден публично покаяться, а его семья лишилась привилегий. Юрий Любимов говорит, что «в это время Дмитрий Дмитриевич ждал ареста по ночам, дежуря с чемоданчиком на лестничной площадке у лифта".

Но когда Вальс № 2 создавался, эти времена для композитора были уже во многом позади.

Далее. Не согласен я и с тем, что здесь «не его голос». Созданные Шостаковичем песни, среди которых такие шедевры, как «Песня о встречном», «Родина слышит», «Ветер мира колышет знамена побед» — замечательный вклад композитора в советское песенное творчество, весьма для него органичный. «Романс» из «Овода», «Праздничная увертюра», да даже совершенно советские «Песнь о лесах», симфонии № 11 и № 12, конечно, немного компромисс, но компромисс гениальный, такой, за который не стыдно. Ушла содержательная актуальность этих сочинений, а музыка живет, исполняется.

В конце концов, я твердо убежден, что Д. Д. Шостакович не был диссидентом — ни в общественном, ни в музыкальном смысле, и фиги в кармане не держал. Единственное, чего он желал — это чтобы ему дозволяли писать музыку по своему разумению и вдохновению и избавили бы его от невежественной критики и оскорблений.

Что же касается Вальса № 2, то он и у нас, на родине композитора сейчас звучит все чаще.

О Шостаковиче с улыбкой

Рассказывая о Шостаковиче, не могу не вспомнить вот что.

Известно, что Дмитрий Дмитриевич иногда проявлял себя не в полном соответствии своему статусу, об этом рассказывают много. Например, хорошо известно, что он был страстным футбольным болельщиком.

Ходил на игры, помнил многие результаты чемпионата СССР и авторов голов, знал наизусть составы всех команд, вплоть до года рождения каждого игрока. Сам рисовал и аккуратно вел таблицы чемпионатов.

А еще рассказывают, что Шостакович отличался крайней демократичностью: любил иногда выпить с представителями самых простых профессий и поговорить с ними.

И вот однажды, говорят, к нему подошли двое и предложили сообразить на троих. Сели на скамеечку, выпили, закусили. (Если кто не знает или не помнит, на троих складывались по рублю, тютелька в тютельку хватало на бутылку "Московской" и плавленый сырок "Дружба"). Разговаривают. Вскоре между Дмитрием Дмитриевичем и одним из партнеров происходит такой диалог:

— Вот мы уже выпили, закусили, сидим разговариваем. А до сих пор не познакомились. Вот я, например, Саша, сантехник. А это мой друг Коля, работает фрезеровщиком.

— А я Дима, композитор.

— Ну ладно, не хочешь — не говори.

Глава 2. Бородин

О гении и просто хорошем человеке

Каждый год 12 ноября, в день рождения Александра Порфирьевича Бородина, в Музее науки Лиссабонского университета проходит интересное мероприятие, которое, как нельзя лучше, отражает двуединую сущность этого человека. Профессиональные музыканты исполняют сочинения великого русского композитора в химической лаборатории. В это же время студенты и преподаватели университета проводят эксперименты, повторяющие исследования великого русского химика.

Он был не просто выдающимся ученым и великим композитором. Нередко бывает, что гениальная одаренность соединяется со скверным характером или какими-то чертами, которые с трудом переносятся современниками. Бородин был одним из немногих счастливых исключений. Нет ни одного свидетельства людей, знавших его, где присутствует что-либо, кроме восхищения. Его любили все.

Александр Бородин родился в Петербурге 12 ноября 1833 года и был внебрачным сыном князя Луки Гедианова, который вел свой род от царей Имеретинских, и которому в год рождения сына исполнился уже 61. Матерью Александра была 24-летняя солдатская дочь Авдотья Антонова. Александр был записан сыном крепостного слуги князя и, таким образом, стал Бородиным и попал в крепостную зависимость.

Гедианов не хотел афишировать свою связь. Поэтому Бородину было приказано звать мать тетушкой. Но сына князь любил и проявлял заботу о нем. Через некоторое время он дал ему вольную, позаботился о хорошем домашнем воспитании, приставив к нему лучших учителей. А происходило все это в большом доме, который Гедианов подарил матери Александра. Князь и о ней позаботился, вполне в духе того времени — выдал ее замуж за пожилого военного врача.

Александр учился хорошо, он к юности уже знал в совершенстве французский и латынь, проявлял интерес к наукам. К этому времени уже начал интересоваться музыкой — научился играть на фортепиано, флейте, тромбоне и виолончели, пробовал сочинять. Малая часть из этих его произведений сохранилась.

В 1850 17-летний Бородин экстерном сдает экзамены за гимназический курс и поступает в Петербургскую медико-хирургическую академию. Именно в эти годы определяются две главные страсти Александра: химия и музыка.

Интерес к химии проявлялся у Бородина еще в детские годы. Его братья (а их было два, но рожденных матерью уже в замужестве) вспоминают, что Александр вечно ставил какие-то опыты, нередко пугал их взрывами. Но особенно увлекли и восхитили его лекции великого химика Н. Н. Зинина, который преподавал в их академии. Николай Николаевич тоже быстро обратил внимание на талантливого студента. Правда тут же начал пенять ему за увлечение музыкой: «Господин Бородин, я собираюсь сделать из вас своего преемника, а вы все романсиками балуетесь». Но и без музыки Александр уже жить не мог.

У Зинина были все основания ревновать своего ученика. Николай Николаевич предоставил в пользование Бородина академическую лабораторию, куда допускались лишь немногие. Но заходя в лабораторию, Зинин все чаще убеждался, что Александра нет на месте. Бородин с виолончелью на спине и флейтой в руках в это время шагал пешком через весь город — с Выборгской стороны в Коломну, чтобы на квартире у своего приятеля Миши Щиглева поиграть ансамбли — трио, квартеты. Щиглев вспоминает, как однажды ночью, в кромешной мгле они возвращались после такого музыкального вечера у общего знакомого. Бородин оступился и полетел в подвал лавки. Друг забеспокоился, но неожиданно из подвала раздались звуки флейты — это Бородин проверял, не сломал ли он при падении инструмент.

К годам учебы относятся и первые серьезные произведения, созданные Бородиным: несколько романсов, камерных ансамблей, фортепианных пьес.

Один из бородинских шедевров — романс «Для берегов отчизны дальной». Мое мнение — такого проникновения в пушкинские стихи — голова в голову, не достиг ни один композитор.

Своим чередом шли и занятия наукой. Еще в студенческие годы Зинин сделал Бородина своим ассистентом. В это время Александр Порфирьевич выдвинул несколько интересных идей, связанных с органической химией. Правда, идеи в академии выдвигались самые разные. Во время эпидемии холеры, например, в академию было представлено сочинение, в котором доказывалось, что холеру вызвали, с одной стороны, политические события в Европе, а с другой — влияние на нервную систему людей какого-то необычного сочетания Луны и Марса. Читатель, вам это ничего не напоминает?

Кроме занятий химией, Бородин очень основательно изучал медицину. По окончании академии в марте 1856 года он начал работать врачом-ординатором Второго военно-сухопутного госпиталя. В марте 1858-го стал доктором медицинских наук, защитив диссертацию с темой на стыке химии и медицины — «Об аналогии мышьяковой кислоты с фосфорною в химическом и токсикологическом отношениях». Лето того же года Бородин провёл в Солигаличе Костромской губернии, где изучал состав минеральных вод местной водолечебницы. Результаты изучения, опубликованные им в 1859 году в газете «Московские ведомости», а затем переизданные в виде отдельной книги, послужили открытию лечебного курорта, который существует поныне.

В октябре 1856 г. Бородин впервые встретился с Мусоргским, который был шестью годами моложе. Вот как он сам об этом рассказывает:

Я был свежеиспеченным медиком, и будучи дежурным врачом госпиталя, встретился с дежурным офицером, только что вылупившимся из яйца подпоручиком Лейб-гвардии Преображенского полка Модестом Мусоргским. Комната была общая, скучно было на дежурстве; экспансивны были мы оба и очень скоро сошлись.

Мусоргский был в то время совсем мальчонком, очень изящным, точно нарисованным офицериком: мундирчик с иголочки, ножки точно у балерины, волоса приглажены и припомажены, ногти выточенные, руки холеные. Манеры изящные, аристократические, разговор такой же, немного сквозь зубы и больше по-французски. Некоторый оттенок фатоватости, но очень умеренный. Вежливость и благовопитанность — необычайная. Дамы ухаживали за ним, и, когда он, грациозно и кокетливо вскидывая ручками, играл на фортепиано, кругом его жужжали хором: «Charmant! Délicieux!».

Не правда ли, мало напоминает знакомый нам портрет Мусоргского.

В сентябре 1860 года Бородин вместе с Н. Н. Зининым и Д. И. Менделеевым был приглашен на знаменитый международный съезд химиков в Карлсруэ. В 1861 году в Гейдельберге Бородин разработал способ получения бромзамещённых кислот и открыл реакцию, известную ныне как реакция Бородина — Хунсдиккера. Там же он познакомился с находившейся в Германии на лечении Екатериной Протопоповой, которая впоследствии станет его женой. Молодая пианистка поразила его музыкальностью и, особенно, абсолютным слухом, которым Александр Порфирьевич неизменно восторгался. Она была очень милой девушкой, к тому же поклонницей Шопена и Шумана, устраивала любительские концерты новой (романтической) камерной музыки. Свежие музыкальные впечатления стимулировали интерес Бородина к композиции — появились его виолончельная соната на тему И. С. Баха, струнное трио и струнный секстет, скерцо для фортепиано в четыре руки, несколько романсов.

1862 год выдался весьма знаменательным в жизни Бородина. Во-первых, он стал адъюнкт-профессором Медико-хирургической академии и начал читать в ней курс неорганической химии, а вскоре возглавил кафедру химии в должности ординарного профессора.

Во-вторых, в этом году Мусоргский привел его на вечер, где собралась будущая Могучая кучка: молодые офицеры Николай Римский-Корсаков и Цезарь Кюи и их идейные вдохновители: критик В. В. Стасов и композитор М. А.Балакирев. Эта встреча во многом определила будущую музыкальную судьбу Александра Порфирьевича.

Интересно, что из «Могучей кучки» двое: блестящий морской офицер Римский-Корсаков и не менее блестящий гвардеец Мусоргский, пожертвовали ради музыки своей военной карьерой. А Кюи, как и Бородин, всю жизнь совмещал музыку и науку: он был инженер-генералом и профессором фортификации Михайловской военной академии.

В 1865 году в сознании Бородина произошел перелом. Он завершил свою Первую симфонию. Симфония нашла восторженный отклик у публики и в музыкальных кругах, причем не только на родине: ею от души восторгался Лист, о чем он лично сказал Александру Порфирьевичу при встрече. И Бородин окончательно осознал свое второе призвание, он понял, что он не просто химик, увлекающийся музыкой, а настоящий музыкант, от которого многого ждут.

Тут уже пришла пора проявлять свою ревность его музыкальным коллегам. Бородин писал урывками, медленно, научные и общественные занятия постоянно отвлекали его от музыки. Коллеги и призывали его больше заниматься музыкой, и мечтали, чтобы он заболел. Даже Чайковский, которого трудно было заподозрить в особых симпатиях к «Могучей кучке» — слишком разными были их устремления и вкусы — писал о Бородине: этот сильный талант гибнет из-за слепого фатума, приведшего его на кафедру химии.

Своего «Князя Игоря» композитор писал с перерывами 18 лет, да так и не закончил. Римский-Корсаков, который очень любил Бородина и постоянно заботился, чтобы «Игорь» двигался, вспоминает, как однажды он встретил Александра Порфирьевича, который обещал ему дописать второй акт и переложить с клавира на оркестр «Половецкие пляски».

«Дописали ли вы?» — «Дописал, целых два письма». — «Переложили ли?» — «Переложил, с рояля на письменный стол».

И Николай Андреевич стал гневно пенять Бородину, а в конце концов заплакал. Он вместе с Глазуновым и заканчивал «Игоря», восстанавливая утраченное по записям и наброскам композитора.

Певица Н. Пургольд, жена Римского-Корсакова, даже подарила Александру Порфирьевичу черепаху. На что Бородин со свойственным ему добродушием, не обиделся. А сказал «Да, ленив и медлителен, что же делать».

Ленивым его уж никак назвать было нельзя. А вот рассеяным — точно, можно было. Правда, отнести это следует не к научной и не к общественной деятельности Александра Порфирьевича, где он был на редкость собран и энергичен, и даже не к музыке, а к обыденной жизни. Тот же Щиглев вспоминает, что раз Бородин пригласил гостей. Уже за полночь, все разошлись, а один никак не уходит. Бородин мягко ему намекает, что пора, мол. Тот отвечает: да, пора, и продолжает сидеть. И так несколько раз. В конце концов выясняется, что это как раз Бородин пришел к нему в гости.

В своей общественной деятельности Александр Порфирьевич никогда не знал устали. Он вместе с Балакиревым способствовал учреждению в Петербурге Бесплатной музыкальной школы. Он использовал все свое влияние, чтобы защитить своих учеников, участвовавших в студенческих волнениях, от преследований полиции. Он издавал и редактировал журнал «Знание». Он вместе с Менделеевым был одним из основателей Русского химического общества.

Но одним из главных дел жизни Бородина стало учреждение в 1869 году Высших женских врачебных курсов. Мысль основать в России первую женскую высшую школу (до этого женщинам были доступны лишь институты благородных девиц) властям пришлась не по вкусу. Требовалось только разрешение, так как и Бородин, и помогавший ему профессор Бекетов, и все, кто с энтузиазмом включились в эту борьбу, наперед знали, что денег правительство не даст. «Это затея вашего кружка, — заявил министр народного просвещения граф Толстой, — Этого совсем не надо для женщины. Она выйдет замуж, и науки в сторону». Бородин уговорил всех профессоров работать на Курсах безвозмездно, и сам читал там курс химии. А когда для химической лаборатории понадобилось серебро, не колеблясь, отнес туда все фамильное.

Дело и с музыкой, и с наукой осложнялось еще у Бородина его семейной ситуацией. Александр Порфирьевич был счастлив в семейной жизни и нежно любил свою жену. Екатерина Сергеевна тоже очень любила его, но совершенно о нем не заботилась. К тому же она страдала хронической бессонницей, при этом пила огромное количество кофе и крепкого чая, постоянно курила, и ей обязательно требовалось с кем-то беседовать. Для этого Екатерина Сергеевна приглашала в гости по ночам кого-нибудь из таких же полуночников и вела с ними громкие разговоры. Бородин опекал жену, как мог, и спал по часу-два в сутки. К тому же питался где и чем попало. Рассказывают, что он никогда не отказывался от обеда, если ему предлагали, говоря: «Я уже сегодня обедал, следовательно, привык, так что не откажусь». А если предлагали вина, отвечал «Я вообще-то вина не пью, значит, могу себе один раз позволить».

Свободно вздыхал Бородин, лишь когда жена уезжала в Москву к матери или за границу на лечение. Хотя и очень скучал.

Своих детей у Бородиных не было. Но в их доме жило четыре воспитанницы. Супруги любили их, как собственных детей, позаботились о их прекрасном образовании и воспитании, и об их будущем.

И в этих условиях он еще умудрялся выкраивать время на музыку!

В 60-е-70-е годы из-под пера Бородина выходит целый ряд новых превосходных сочинений; струнные квартет № 1, квинтет и секстет; очаровательная «Маленькая сюита» для фортепиано, ряд романсов и песен на слова Гейне, Некрасова, А.К. Толстого, а также на собственные тексты (он был еще и поэтом!). Кроме того…две оперы.

Многие привыкли считать Бородина автором одной-единственной, великой оперы — «Князь Игорь». Это и так, и не так.

Еше в 1686 году поэт-сатирик и драматург Виктор Крылов, известный своим многолетним сотрудничеством с Кюи (либретто двух опер, тексты романсов и песен), предложил Бородину свое либретто оперы «Богатыри» на древнерусский сюжет. В сущности, задумана была опера-фарс, если хотите — оперетта. Место действия — княжество Куруханское на Калдык-реке, где правит князь Густомысл. Время действия — «до поры, до времени». А одно из действующих лиц — Длиннорукий: явный намек на московского губернатора князя Долгорукова.

Александру Порфирьевичу замысел понравился, и он довольно скоро закончил это необычное творение. Часть номеров представляет собой оригинальную музыку Бородина, а часть — очень остроумные музыкальные пародии, написанные композитором на арии из популярных в то время французских и итальянских опер.

Сценическая судьба «Богатырей» не сложилась. В Петербурге опера была снята после нескольких представлений (слишком сильны в ней политические намеки). В 1936 году ее ставил в Камерном театре Таиров. Но в последнее время интерес к опере возобновился: замечательные постановки осуществлены в Москве, Санкт-Петербурге и Красноярске.

«Богатыри» в Красноярском театре оперы и балета

Еще печальнее судьба оперы «Млада». В 1872 г. Главный директор императорских театров Гедеонов предложил написать эту оперу, действие которой происходит в IX и X веках в славянских землях Балтийского поморья, четырем композиторам «Могучей кучки» — Кюи, Римскому-Корсакову, Мусоргскому и Бородину. Они должны были создать оперу совместно, по одному акту каждый. Задумывалась грандиозная постановка, с роскошными костюмами и декорациями, балетом, всевозможной машинерией. Но когда композиторы окончили свое творение, оказалось: на постановку нет средств. Опера так ни разу и не была поставлена. Римский-Корсаков на основе написанного им создал полноценную оперу, Кюи и Мусоргский использовали часть материала в своих других сочинениях.

Я просматривал написанное Бородиным. Отличная музыка, очень соответствует бородинским устремлениям и вполне достойна имени своего создателя. Впрочем, сошлемся на свидетельство В.В. Стасова:

В короткое время Бородин создал ряд сцен, изумительных по вдохновению, глубоко историческому колориту и красоте

Ну, так-то великим наследием не разбрасываются! Будем надеяться, все еще впереди.

Тем временем и научные исследования Бородина шли своим чередом. Он много времени проводил в лаборатории. Особенно занимало Александра Порфирьевича изучение альдегидов. Занимаясь этой проблемой, Бородин открыл реакцию конденсации, которая носит в науке его имя, и на основе которой до сих пор ведется промышленное производство некоторых пластмасс. Он сделал ряд других важнейших открытий: впервые в истории химии получил фторорганическое соединение — фтористый бензоил — и нашёл метод получения фторангидридов карбоновых кислот. Сообщение Бородина об этом на заседании Русского химического общества вызвало восторг коллег. Его научный авторитет рос.

Между прочим, он получил генеральский чин, став действительным статским советником, и ему даже пришлось сшить парадный мундир с роскошным золотым шитьем. Александр Порфирьевич надевал его только когда не надевать было просто нельзя, страшно стеснялся и смущался, иронически называя себя в таких случаях «моим превосходительством».

Музыкальные занятия тоже не стояли на месте. В это время появились два произведения, где в полной мере проявились самые сильные стороны дарования Бородина: благородный, вдохновенный лиризм и необычайная картинность, буквально зримость его музыки.

Это, во-первых, симфоническая картина «В Средней Азии». С поразительным мастерством композитор воспроизводит сначала безжизненный пустынный пейзаж, затем картинку казацкого конвоя, сопровождающего караван верблюдов; затем мы словно видим сам караван и слышим песню погонщиков с яркой восточной темой. Восточная и русская тема сливаются воедино, и, наконец, караван удаляется и скрывается за горизонтом. Все это нарисовано с невероятной степенью зримости.

Во-вторых, второй струнный квартет. Он превосходен сам по себе и прочно входит в мировой репертуар. Но третья его часть, знаменитый ноктюрн, — шедевр, каких мало в мировой музыке. Дивная поэзия, изумительная лирическая наполненность, прелесть благоуханной чистоты — всех этих слов мало, чтобы описать впечатление от этой музыки.

Я, когда слушаю этот ноктюрн, живо представляю себе сцену прощания Ромео и Джульетты. Любовные излияния и сбивчивые реплики героев, невозможность наговориться и горечь прощания — все это словно проходит перед твоими глазами. А перед самым концом я ощущаю даже трепет листвы над головами героев. Впрочем, не буду вам навязывать своего видения, лучше послушайте сами.

Пришла пора поговорить о Бородине — человеке. Предоставим слово его друзьям. Первый из них — лучший ученик и друг Александра Порфирьевича — А.П. Дианин.

Как личность, как человек, Александр Порфирьевич положительно достоин удивления. У него никаких деланных принципов не было, всё вытекало прямо из его гуманной, чисто русской натуры.

Бородин жил только на жалование, которого едва хватало на семью. И все-таки он не только не отказывал людям в помощи, но и придумывал, как бы поделикатнее предложить деньги нуждающемуся студенту.

Гуманность его не имела границ. Он, можно сказать, сам искал случая, где он чем бы то ни было и кому бы то ни было мог быть полезен. Он вечно писал на разных лоскутках: «сходить в к Б. и попросить о Г.», «помочь выписать рецепт А.», «нельзя ли сделать что-то для М.», «помочь Н. с векселем». И если это удавалось, был очень доволен.

В отношении же к себе Александр Порфирьевич был крайне расчетлив и подчас отказывал себе в самых обычных удобствах, уступая их другим.

Н. А. Римский-Корсаков:

Не считая воспитанниц, квартира Бородиных часто служила пристанищем и местом ночлега для разных родственников, бедняков, приезжих. И Бородин возился с ними, лечил сам, отвозил в больницы и там их навещал. В четырех комнатах его квартиры часто ночевало по нескольку таких посторонних, так что спали на диване и на полу. Частенько оказывалось, что играть на фортепиано нельзя, потому что в соседней комнате кто-нибудь спит.

Бородин писал:

В сущности, у композитора есть только одна тема, которую он в разных вариациях и разрабатывает всю жизнь.

Богатыри» и «Млада», вокальные баллады, написанные на собственные тексты — «Морская царевна», «Спящая княжна», «Песня тёмного леса», и, особенно, законченная к 1872 году Вторая, «Богатырская» симфония, убедили Бородина в том, что для него эта тема — русские эпические, богатырские образы.

Созданию «Богатырской симфонии» композитор отдал не один год жизни. Но слушая это произведение сейчас, когда оно прочно вошло в репертуар оркестров всего мира, нам кажется, что оно создано в едином порыве вдохновения — такова цельность этой вещи.

Музыка симфонии необычайно красочна, картинна. Однако, мы никогда не уверены, видим ли мы как раз то, что задумал автор. К счастью, у нас есть ключ. В письме к Стасову Александр Порфирьевич рассказал, что

в первой части он изобразил собрание русских богатырей, в скерцо — их богатырские игрища, в анданте нарисовал фигуру великого Баяна, а в финале — сцену богатырского пира при звуке гуслей и ликовании народной толпы.

В целом же это произведение воспевает могущество Родины и русского народа. Ясность звучания, чистота тембров, невероятно красивые мелодии заставляют увидеть богатство родных краев.

Теперь Бородин возвратился к брошенному было старому замыслу и вплотную приступил к произведению, которому суждено было стать вершиной его творчества. Через небольшое время друзья уже восторгались законченным Прологом и фрагментами 1-го акта «Князя Игоря».

Портрет Бородина на фоне рукописи вступительного хора "Слава" из "Князя Игоря"

В декабре 1886 года у Бородина собрались его музыкальные друзья, чтобыпослушать законченный второй акт оперы. Среди них уже не было безвременно ушедшего из жизни Мусоргского.

А 15 февраля 1887 г., на масленой, Александр Порфирьевич собрал своих научных друзей на костюмированный бал. Веселились от души, Бородин в русском костюме — голубой рубахе и пунцовых шароварах — шутил, вальсировал с дамами. В какой-то момент он встал с бокалом вина, чтобы произнести спич. И вдруг упал во весь рост, как вспоминает профессор Пашутин, «словно пушечное ядро сразило его наповал».

Через несколько минут все было кончено. Ему было 53 года.

Первоклассный химик, которому многим обязана мировая наука

Это сказал о Бородине Менделеев.

Равно могуч и талантлив как в симфонии, так в опере и романсе.

Так отозвался о нем Стасов.

Основатель, охранитель, поборник Женских врачебных курсов, опора и друг студентов.

Так — первые русские женщины — врачи.

Красивый, добрый, благородный, остроумный, всегда полный жизни и энергии. Много ему досталось даров, и не одного не зарыл: все отдал родине и человечеству.

Глава 3. Прокофьев

Эта глава посвящена одному из моих любимых композиторов — Сергею Прокофьеву.

"Великан"

Сергей Сергеевич Прокофьев родился в 1891 году в Сонцовке, в Екатеринославской губернии на Украине. Его отец был высококвалифицированным агрономом и служил управляющим крупным имением, принадлежавшим его однокурснику по Петровской сельскохозяйственной академии Д. Д. Сонцову

Мать Прокофьева была хорошей пианисткой-любительницей и руководила музыкальным воспитанием сына. Вундеркиндом в полном смысле слова Сережа не был, но его гениальная одаренность, как это обычно и бывает, проявилась рано. Он быстро научился играть на рояле, освоил нотную грамоту и стал не только сочинять, но и записывать свои сочинения. Благодаря этому клавир оперы и сохранился.

Я внимательно ознакомился с этим сочинением и обнаружил, что уже здесь проявляются некоторые черты новаторского стиля Прокофьева. Но при этом детская наивность автора позволила мне также насладиться комическими моментами в либретто, написанном самим Сергеем. Он сам, конечно, задумывал сюжет своего произведения как совершенно серьезный и даже жутковатый. Однако иногда, рассматривая клавир, я хохотал от души. Поэтому мне хочется поделиться своими впечатлениями с вами, друзья. В автобиографии С.С. Прокофьева есть остроумные комментарии к этому сочинению, поэтому я временами буду их приводить

История создания оперы вкратце такова. Когда Сереже исполнилось 8 лет, родители повезли его в Москву и сводили несколько раз в Большой театр, на оперы «Фауст» и «Князь Игорь», и балет «Спящая красавица». Сам Прокофьев вспоминает, что он сразу увлекся театром. Наибольшее впечатление произвел на него «Фауст», хотя Сергея несколько разочаровало то, что действие разворачивается медленно и то, что чёрт в опере мало соответствует его представлениям. Сергей, которому мать предварительно рассказала сюжет оперы, думал, что Мефистофель предстанет полуголым, черным и с копытами. Меньшее впечатление произвел «Игорь», хотя «очень было жалко его, когда в последнем акте он прибежал к Ярославне». В балете главным образом впечатлила машинерия.

Вернувшись в Сонцовку, Сергей стал играть в театр со своими сверстниками — детьми экономки Елены Власовой Стеней, Сашей и Колей, и Егоркой Шумейко, сыном главного надсмотрщика Сонцовской экономии. Все они должны были стать одновременно и действующими лицами, и исполнителями будущей оперы.

Действующие лица: Великан, Король, его адъютант, Сергеев и Егоров (Сережа и Егорка), и Стеня. Последнюю первоначально планировалось назвать Устиньей, но потом было решено, что она барышня и до Устиньи еще не доросла

Готовая опера была представлена перед домашними в начале лета 1890 года. Сюжет разыгрывался в гостиной, зрители сидели в соседней комнате, а дверь играла роль занавеса.

Опера «Великан» начинается импозантной увертюрой. Затем открывается «занавес», и зрители видят Стеню, которая сидит и читает книгу. Немедленно появляется Великан. Следует маленькая сцена. Стеня: Кто там идет? Великан: Это я, это я! Великан пытается поймать Стеню, испуг которой автор передает криком на верхах под жуткое тремоло в аккомпанементе. Но входят Егоров и Сергеев. Дальнейший бойкий кусок доставил мне особое удовольствие:

Егоров: Что ж, стрелять? Сергеев: Нет, погоди! Егоров: Ножи вынимать? Сергеев: Теперь стреляй!

Великан обращается в позорное бегство. Стеня падает в обморок, а галантные кавалеры кладут ее на диван. Скромно, нечаянно роняя визитные карточки, они уходят. А Стеня, очнувшись, поет арию (в духе Россини, с колоратурами)

Ах, ведь я здесь одна,

Я здесь сама,

Как я слаба.

Что за бумажка вон там лежит?

Подниму. Ура!

Вот их имена и вот их адреса!

Я завтра два письма напишу,

Но спать пора

(«я здесь сама, надо понимать, влияние украинского, который Сережа слышал вокруг постоянно: «я туточки зовсiм сама». Впечатляет также неожиданное заключение, что пора спать). Конец первой картины.

Вторая картина. Та же комната на другой день утром. Стеня пьет чай и под вальсообразную мелодию поет: «Выпить что ли чашечку». Наливает, обожглась, бежит к умывальнику. Возвратившись, садится писать письма своим избавителям. Появлятся Великан и поет грозную арию:

Где-е-е-е она? Я — а-а-а-а съем её!

Длинные вытянутые ноты, лапидарный аккомпанемент и необычайно громкая звучность (f f f f, этого до Прокофьева не применял ни один композитор), должны, видимо, производить жуткое впечатление. Затем, однако, такое настроение спадает, так как Стеня убежала. Но Великан не отчаивается:

Нету? Все равно, я съем обед её!

Съедает и уходит. Стеня возвращается. А тут приходят и получившие ее письма Сергеев и Егоров. Следует церемонная сцена благодарности:

Стеня: Милые господа, я благодарить вас должна! Сергеев и Егоров (как истинные джентльмены): Как? Что такое? Мы причем?

Все это происходит на фоне, вероятно, лучшего музыкального куска оперы — мелодика Прокофьева узнается буквально сразу.

Стеня, как радушная хозяйка, хочет пригласить героических гостей к столу, но замечает, что всё съедено и разбито. Ясно, это Великан. Стеня снова падает в обморок. Гости на этот раз более внимательны и не уходят, пока она не приходит в себя. Сергеев заявляет, что дальше так продолжаться не может — необходимо пожаловаться на Великана королю. На этом первый акт заканчивается.

Второй акт. Первая картина проходит в лесу. После краткого вступления, изображающего пение птиц, появляется Сергеев и поет о том, что должен выследить Великана. Тот действительно появляется:

Я всем царь

И государь.

Только здесь одна

Ослушалась меня.

Это, конечно, намек на Стеню. Вот только непонятно, в чем же она его ослушалась. В том, что не позволила себя съесть? Великан исчезает. Сергеев выходит из-за дерева и поет короткое, но решительное заключение:

Как? Нет, за что дать убить её?

Вторая картина — у Короля. Адъютант докладывает ему, что явился Сергеев по важному делу. Первоначально, как вспоминает Прокофьев, Сергеев должен был доложить Королю о Великане в следующих непринужденных выражениях:

Что это такое? Место здесь плохое.

Появился Великан к нам из незнакомых стран.

Но потом заметили, что докладывать королю в такой форме не совсем удобно. В окончательном варианте Сергеев поет это сам с собой в ожидании аудиенции. Выслушав Сергеева, Король решает послать против Великана вооруженный отряд во главе с Сергеевым и Егоровым. В это время под балконом дворца проходит Великан, который все это слышит. В заключении Король поет арию, выражая уверенность, что непрошенный гость будет уничтожен.

Третья картина. Снова лес. Сергеев и Егоров маршируют во главе отряда. Появляется Великан, и происходит бой. Великан бросается в самую гущу и, разметав солдат, стремительно исчезает. Сергеев с уцелевшими поспешно отступает, а на поле битвы остаются раненый Егоров и убитые солдаты. Музыка боя полна увлечения сражением. Для меня в ней угадываются отголоски средней части фаустовской Каватины Валентина: «Я в кровавой борьбе, в час сраженья, Клянусь, буду первым в первых рядах…». Егоров приходит в чувство и поет арию, в которой изливает свое возмущение Сергеевым, покинувшим его его раненым. Какой же это друг! Но тут же появляется Сергеев, который объясняет другу, что только тактическая необходимость заставила его так поступить.

Третий акт. Праздненство у Стени. Она пока одна, поет маленькое ариозо. Но раздаются звонки гостей. Начинается бал, в центре которого — большой вальс, тоже явный след «Фауста». В разгар праздника неожиданно появляется Король (!). Он растрепан, взлохмачен, в руке нож. Король поет, что больше не в силах бороться с Великаном, проклинает всех — и закалывается ножом. Все потрясены, но под конец прославляют Великана. Конец оперы.

Отец композитора Сергей Алексевич был крайне недоволен таким «революционным» финалом, поэтому предложил закончить оперу примирением короля с Великаном, но юный композитор отказался.

Однако в целом взрослые приняли оперу с бурным одобрением. Было решено переплести ноты в роскошную обложку с золотым тиснением.

Вскоре после этого мать Прокофева Мария Григорьевна заметила, что ее средства в музыкальном воспитании Сережи исчерпаны. Было решено показать его в Москве знаменитому композитору и педагогу С.И.Танееву.

Танеев просмотрел сочинения юного композитора, определив его большое музыкальное будущее. Особый восторг Сергея Ивановича вызвал как раз «Великан». Для более фундаментального образования Сережи Танеев рекомендовал своего ученика Р.М.Глиэра, который переселился в Сонцовку и стал для Прокофьева замечательным наставником и одновременно старшим другом.

Опера юного Прокофьева публикуется в собраниях его сочинений, правда, без обозначения опуса.

У нее есть и собственная сценическая судьба, да еще такая, какая выпадает на долю далеко не всех взрослых авторов.

Постановка Академии молодых певцов Мариинского театра

В 1991 году детская группа Московского музыкального театра Бориса Покровского осуществила спектакль «Играем в Сергея Прокофьева», этот спектакль включал сокращённый вариант оперы. В 2000 году композитор Владимир Сапожников создал свободную оркестровую версию оперы. Он изменил либретто — Великан на протяжении спектакля пугал детей, а когда побеждённый в бою король хотел заколоться, всё кончалось миром — все герои славили Великана. В 2000 году опера в этой версии была записана на фонограмму, а также поставлена в фойе «Новой оперы» к 110-летию композитора детским театром «Светофор» в режиссуре Ольги Минаичевой. Эта постановка оперы была представлена в Норвегии (Берген, 2001). Следующая постановка была осуществлена на Малой сцене Театра на Таганке (2002). В 2006 году в Бонне постановку приблизили к авторскому либретто. Сопровождал оперу небольшой оркестр (дирижёр Павел Брохин), хотя сопровождение в оригинале осуществляло фортепиано. В 2010 году в Михайловском театре состоялась премьера оперы в Санкт-Петербурге. Режиссёр-постановщик оперы — Аркадий Гевондов, дирижёр — Михаил Леонтьев, художник-постановщик — Елена Якименко. Опера входит в репертуар Академии молодых певцов Мариинского театра, исполняется в зале Прокофьева на Новой сцене театра. Музыкальной частью постановки руководит Лариса Гергиева, постановка Александра Маскалина.

Телевизионный документальный фильм о Прокофьеве режиссёра Андрея Некрасова «Блудный сын» (1991) содержит реконструкцию сцены премьеры оперы «Великан».

Надеюсь, мой рассказ о творении юного Прокофьева вызвал у вас добрую улыбку. Если так, я рад.

"В этот день было удобно плакать"

Это слова Мстислава Ростроповича, сказанные им после похорон С.С. Прокофьева.

Великого музыканта угораздило умереть в один день со Сталиным, более того — с разницей всего в 48 минут и по той же причине — кровоизлияние в мозг. Композитор скончался на 64-м году жизни около 9 часов вечера в своей квартире в Проезде Художественного театра (ныне Камергерский переулок). Карен Хачатурян, композитор, профессор Московской консерватории:

Игра судьбы. В 1948 году Прокофьева, Шостаковича, Мясковского и других композиторов громили и старались уничтожить. И вот Сталин будто забрал Прокофьева с собой.

Только близкие друзья композитора, которых оповестили по телефону, узнали тогда о его кончине. Маленький некролог появился в газете «Советская культура» лишь через две недели. Страна была занята другими, гораздо более «важными» похоронами. В связи с этим организация прощания с одним из величайших гениев XX столетия была связана с трудноразрешимыми проблемами

Прежде всего, невозможно было достать цветов — все их несли Сталину. Соседка Прокофьева срезала все свои комнатные растения. Друзья связались с одной подмосковной оранжереей и сказали, что хотят купить цветы для Сталина. Им продали примулы в горшочках.

Трудно было доставить гроб: на грузовой машине в центр никого бы не пустили. Посодействовал Т.Н.Хренников: он был членом ЦК и входил в комиссию по организации похорон Сталина. Он же помог доставить гроб с телом Прокофьева в Дом композиторов, где и состоялось прощание. Для этого Прокофьеву пришлось буквально «воспарить» над Москвой. О том, чтобы проехать на грузовике сквозь толпы народа и оцепление в центре, не шло и речи. Несколько альпинистов, организованных Хренниковым, пронесли гроб по крышам московских домов. Около двух километров они преодолели таким образом за пять часов.

6 марта, когда Прокофьева положили в узенькое полуподвальное помещение Дома композиторов, людское море уже хлынуло в Колонный зал. Проникнуть к месту прощания с великим музыкантом могли лишь немногие.

Шостакович у гроба Прокофьева

7 марта на Новодевичьем прошли похороны. В Дом композиторов на 3-й Миусской смогли прийти лишь несколько десятков человек — жена и два сына Прокофьева, те друзья, кто знал о смерти композитора и смог прорваться через оцепление войск и милиции.

Любимый пианист Прокофьева С.Т.Рихтер пришел на Миусскую, отыграв в Колонном зале. Ростропович сумел появиться лишь на кладбище.

Прокофьев и Ростропович.

(Некоторые принимали Мстислава Леопольдовича за сына композитора: они были похожи).

«Я горжусь тем, что мне посчастливилось жить и работать рядом с таким великим музыкантом, как Сергей Сергеевич Прокофьев», — сказал при прощании Шостакович. Д. Ф. Ойстрах исполнил 1-ю скрипичную сонату Прокофьева, С.Фейнберг играл Баха.

Сейчас, через 69 лет, время, конечно, расставило точки над i.

Глава 4. Рахманинов. Римский-Корсаков

Самый русский композитор

Речь здесь пойдет о великом композиторе, одном из лучших мировых пианистов конца XIX — первой половины ХХ века, выдающемся дирижере и педагоге.Портрет композитора работы Константина Сомова

Определение «самый русский композитор», конечно, очень верное. Тема России и ее судьбы, доминирующая в русском искусстве всех видов и жанров, нашла в творчестве Рахманинова наиболее законченное воплощение.

Но эта характеристика творческого облика Сергея Васильевича далеко не исчерпывающа. Велико значение наследия Рахманинова в творческой перспективе отечественной и мировой музыки. Именно его творчество выступило тем объединяющим фактором, который сплавил столь разные по творческим принципам московскую и петербургскую композиторские школы в единый и цельный русский стиль. Наверное, не случайно москвич Рахманинов имел и петербургский адрес: Фонтанка, 133. И знаменательно, что имя композитора носят и Рахманиновский зал Московской консерватории, и Рахманиновский зал Мариинского театра.

Но вот что для меня самое главное в фигуре Сергея Рахманинова. В мире, наверное, трудно отыскать другого композитора, чья музыка так, как у него, проникает прямым сообщением в сердце человека, находит кратчайшую дорогу к его душе, задевая ее чувствительные струны. И это при том, что Сергей Васильевич никогда не стремился в музыке к каким-то упрощениям: его замыслы всегда серьезны, композиторская техника безупречна, диапазон охвата музыкальных жанров всеобъемлющ.

От первых своих произведений, которые Сергей Васильевич создал еще в консерваторские годы (а он окончил Московскую консерваторию в 19 лет): Первого фортепианного концерта, цикла всемирно известных фортепианных прелюдий, ряда других великолепных фортепианных пьес и романсов — до последних его работ пролегло 50 лет постоянного творческого труда и совершенствования.

Первая и наиболее известная опера Рахманинова «Алеко» была создана в 1872 году в качестве дипломной работы и представлена юным композитором на выпускном экзамене в Московской консерватории. Возглавлявший комиссию П. И. Чайковский выставил дипломанту необычную оценку — пять с тремя плюсами. По его настоянию опера была поставлена в Большом театре.

А последнее и, наверное, самое значительное сочинение Рахманинова, «Симфонические танцы», написано в год смерти композитора, 1943.

С тех пор буквально ежедневно на сценах и концертных площадках всех стран мира звучат его произведения: оперы, симфонии, фортепианные концерты, камерные, симфонические, вокально-симфонические, вокальные и хоровые сочинения.

Музыка Рахманинова широко звучит в кино, и таким примерам нет числа.

Звучит она и во множестве современных обработок. Особенно повезло в этом отношении популярнейшему рахманиновскому Второму фортепианному концерту. Судите сами.

Мелодия песни Ф. Синатры „I Think of You” — не что иное, как лирическая тема из первой части концерта.

Фронтмен группы «Muse» Мэтью Беллами указывает, что на его стиль, представляющий из себя сплав классической музыки и британского рока, оказал прямое влияние Рахманинов. Его композиции „Space Dementia“, „Megalomania“ и „Ruled by Secrecy“ буквально испещрены цитатами из первой части Второго концерта, а „Butterflies and Hurricanes“ — из третьей части.

Музыкальный материал коды первой части концерта «дословно» процитирован в заключении композиции „The Fallen Priest“ Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье из альбома «Барселона».

Мелодия популярной песни „All by Myself“, известной в исполнении Селин Дион, полностью заимствована автором Эриком Карменом из второй части Второго рахманиновского концерта. Причем, первоначально Кармен полагал, что данное произведение находится в общественном достоянии. Он стал указывать на обложке диска имя Рахманинова только после того, как в дело вмешались наследники композитора.

Можно по разному относиться к таким переработкам (не скрою, я это не слишком приветствую), но нельзя отрицать, что такая практика увеличивает число поклонников великого русского композитора.

Улицы Рахманинова, кроме целого ряда российских городов, есть в Нью-Йорке и Малаге. А в Париже существует Сад Рахманинова.

В творчестве Рахманинова, глубоко верующего человека, явно прослеживаются христианские мотивы. Во многих своих сочинениях композитор воплотил христианские идеи и символику.

Поэтому я хотел бы сегодня обратить особое внимание на две монументальные духовные композиции Сергея Васильевича — его выдающийся вклад в развитие русской духовной музыки.

И Литургия Св. Иоанна Златоуста, и Всенощное бдение, составляющие вместе значительную часть православного богослужебного чина, представляют собой произведения, в которых Рахманинов стремится к созданию высокохудожественной духовной музыки. Такой, которая, не нарушая строгости и благолепия богослужения, обладает самостоятельной эстетической ценностью.

Такие произведения, как, например, мессы Баха, Моцарта, Бетховена, чаще звучат не на богослужениях, а в концертах (в случае Рахманинова это происходило еще до революции).

Однако при всей общности замысла, Литургия и Всенощная значительно различаются между собой у Рахманинова стилистически.

Литургия, созданная в 1910 году, представляет собой «свободную» композицию, в которой композитор выражает свое понимание смысла литургического действа, свое личное отношение к богослужебным текстам. Идеи возрождения древних форм церковно-певческого искусства на новой исторической ступени еще не получили здесь законченного воплощения. Зато индивидуальный стиль композитора в Литургии ощущается яснее. Здесь мы находим сложные, непривычные для церкви гармонии и голосоведение, тонкую звукопись, мастерские приемы вокальной «оркестровки».

Как пример последней, меня не просто поражает и восхищает, а буквально потрясает одна из частей Литургии — «Тебе поем». Известно, что в православном богослужении запрещена инструментальная музыка. Рахманинов превращает здесь хор в настоящий оркестр. И на фоне его мерного, мягкого аккомпанемента словно в небесах парит нежная лирическая мелодия солирующего сопрано.

Через пять лет после Литургии, уже в годы Первой мировой войны, композитор создает Всенощную. На работу Рахманинова над Всенощной повлияло творческое общение с композитором и хоровым дирижером, директором Синодального училища в Москве А.Д. Кастальским, а также изучение трудов видного ученого-палеографа С.В. Смоленского, памяти которого сочинение и посвящено.

Композитор обращается здесь к вошедшим в церковный обиход древним мелодиям знаменного распева, которые дополняет собственными оригинальными темами. Первое исполнение Всенощного бдения состоялось 10 (23) марта 1915 года в Колонном зале Благородного собрания Синодальным хором под управлением Н. Данилина. В последующие месяцы произведение было исполнено еще четыре раза, с неизменным успехом. Сборы от двух концертов были переданы в пользу жертв войны.

Вот, например, № 8, «Хвалите имя Господне» из Всенощной. Это мастерская и вдохновенная разработка древнего знаменного распева, основанная на сопоставлении темы-шествия в нижних голосах и подражания столь любимому Рахманиновым и часто звучащему в его произведениях серебристому колокольному звону в верхних.

В конце 1917 года Рахманинов с семьей покинул Россию. Но никогда не забывал о родине. В апреле 1922 года композитор направил все свои гонорары за месяц в фонд голодающих в России, а в августе 1941-го передал более 4000 долларов в поддержку Красной Армии.

Музыкант, моряк, педагог

Обстоятельства жизни и творчество великого русского композитора исследованы и описаны вдоль и поперек. Мне не хочется, как говорили в старину, «повторять зады», поэтому ограничусь интересными фактами биографии прославленного музыканта.

Н. А. Римский-Корсаков родился в г. Тихвине, в семье бывшего волынского губернатора, удалившегося после выхода в отставку в этот тихий городок. Композитор происходил из старинного дворянского рода, вышедшего в конце XIV века из Литвы и перешедшего на службу Василия I.

Позднее род распался на несколько ветвей. В их числе собственно Корсаковы (к этой ветви принадлежал, например, лицейский товарищ Пушкина Николай Корсаков, красавец, одаренный поэт и музыкант); князья Дондуковы-Корсаковы — помните у Пушкина: «В Академии наук заседает князь Дундук…», и Римские-Корсаковы.

Традицией мужских представителей рода Римских-Корсаковых была морская служба. Начало этой традиции положил Воин Яковлевич Римский-Корсаков, сподвижник Петра I, вице-адмирал. Он в 1715 году был определён в открывшуюся Морскую академию; в феврале 1717 года, в числе десяти лучших учеников, был отправлен совершенствоваться в морском деле во Францию. Будучи зачислен гардемарином, обучался в Тулонской академии и последовательно был произведён в унтер-лейтенанты и лейтенанты французского флота. В апреле 1723 года он вернулся в Россию с хорошими знаниями морского дела, французского языка и светского этикета.

Воин Яковлевич, крестник Петра I, по возвращению в Россию попал на серьезный экзамен к своему крестному. Экзамен был выдержан успешно, и молодой лейтенант начал службу на Балтике, выполняя в то же время и важные дипломатические поручения.

Освоил он и основы передовой французской моды и охотно следовал ей, так как до 1732 г. офицеры Российского флота не имели униформы, каждый одевался так, как хотел и мог себе позволить. То, что Воин Яковлевич выделялся своим щегольством, очень не нравилось императору, известному сдержанностью в одежде. Т. В. Римская- Корсакова приводит рассказ И. Голикова о встрече его с Петром Великим в Петербурге вскоре после возвращения из Франции.

В. Я. Римский- Корсаков прогуливался по городу одетым по последней моде, в белых чулках. Ехавший в одноколке Петр заметил его и, подозвав к себе, стал расспрашивать об учении во Франции. Во время разговора одноколка Петра I продолжала путь, а щеголь был вынужден идти рядом. Император отпустил его лишь тогда, когда весь костюм молодого фата был забрызган грязью из-под колес экипажа.

Этот эпизод, впрочем, не повлиял на карьеру Римского-Корсакова, так как Петр Великий более всего ценил способности и профессиональные навыки своих подданных, прощая им мелкие слабости. Вообще же в роду Римских-Корсаковых было девять адмиралов.

Николай Андреевич тоже с детства мечтал о море. Во многом под влиянием старшего брата Воина Андреевича, впоследствии адмирала, а тогда молодого морского офицера (на 22 года старше Николая, который был поздним ребенком — по статистике из таких нередко вырастают гении).

Мать и отец будущего композитора хорошо играли на фортепиано и рано заметили музыкальные способности сына. Но, как ни парадоксально…впрочем, предоставим слово самому Николаю Андреевичу:

Еще мне не было двух лет, как я уже хорошо различал все мелодии, которые мне пела мать; затем трех или четырех лет я отлично бил в игрушечный барабан в такт, когда отец играл на фортепиано. Отец часто нарочно внезапно менял темп и ритм, и я сейчас же за ним следовал. Вскоре потом я стал очень верно напевать все, что играл отец, и часто певал с ним вместе; затем и сам начал подбирать на фортепиано слышанные от него пьесы с гармонией, а узнав название нот, мог из другой комнаты отличить и назвать любой из тонов фортепиано. (Это в музыке называется абсолютным слухом — И.Р.)

Однако Римский-Корсаков не мечтал быть музыкантом:

Музыку я не особенно любил, или хотя и любил, но она почти никогда не делала на меня сильного впечатления или, по крайней мере, слабейшее в сравнении с любимыми книгами. Но ради игры, ради обезьянничанья… я пробовал иной раз сочинять музыку и писать ноты. В шесть лет я научился играть на фортепиано, а уже в 11 написал свои первые произведения — дуэт для голосов с аккомпанементом фортепиано на слова из детской книжки и увертюру.

В 1856 году Николай поступил в Морской кадетский корпус. Во время учения он проявлял большие способности к математике и географии, охотно изучал морскую науку и даже выходил в море на артиллерийском корабле «Прохор», которым командовал Воин Андреевич, в ту пору капитан второго ранга.

В ноябре 1861 года Канилле, учитель Римского-Корсакова по фортепиано, привел его в кружок музыканта Милия Балакирева — «Могучую кучку. В него входили молодые гвардейский офицер Модест Мусоргский, ученый-химик Александр Бородин и инженерный офицер Цезарь Кюи. Через год начинающий композитор (он был на 6–8 лет моложе всех членов кружка) взялся за свое первое крупное произведение — Симфонию № 1.

Весной 1862 г. Николай с отличием окончил Морской корпус и был принят гардемарином на морскую службу. С 1862 по 1865 год он служил на клипере «Алмаз» участвовавшем в экспедиции к берегам Северной Америки, благодаря чему посетил ряд стран — Англию, Норвегию, Польшу, Францию, Италию, Испанию, США, Бразилию. Служба на клипере не оставляла времени для музыки, так что единственное сочинение, появившееся в этот период из-под пера композитора — вторая часть Первой симфонии, написанная в конце 1862 года, после чего Римский-Корсаков на время отложил своё сочинительство.

Мичман российского флота, 1864

Судьба Римского-Корсакова в какой-то мере перекликалась с судьбами других композиторов Могучей кучки. С одной стороны — с судьбой Бородина, который всю жизнь разрывался между музыкой и наукой, и Кюи, который был не только композитором, но стал впоследствии профессором фортификации и инженер-генералом. С другой — с судьбой Мусоргского, пожертвовавшего ради музыки блестящей гвардейской службой. Николай же Андреевич, сделав выбор в пользу музыки, совсем пожертвовать морской службой не сумел: сначала перешел на береговую службу, а потом стал в чине статского советника инспектором оркестров Морского ведомства. Но и в этом случае, делая свой выбор, композитор вынужден был преодолевать сопротивление семьи. Он писал матери:

Разве только тот полезен, кто находится на службе и получает жалованье и чины? Разве музыка пустое занятие вроде скоморошества и показывания фокусов? Отвечаю — решительно нет! Нравственная польза от музыки неоспорима… Русские музыканты не идут, а летят вперед. Я бы должен поддержать это развитие музыки в России, и из меня вышло бы много.

Впечатления от морской жизни позднее воплотились в «морских пейзажах», которые композитору удалось запечатлеть в своих произведениях посредством оркестровых красок.

У Римского-Корсакова был так называемый «цветной слух»: каждый звук вызывал у него ассоциации с определенным цветом. Композитор писал:

Все тональности, строи и аккорды, по крайней мере для меня лично, встречаются исключительно в самой природе, в цвете облаков или же в поразительно прекрасном мерцании цветовых столбов и переливах световых лучей северного сияния».

Вообще же Римский-Корсаков был непревзойденным мастером оркестровки. Некоторые его партитуры, такие как «Испанское каприччио» или «Шехерезада», просто поражают разнообразием и роскошью оркестровых красок. Я долго думал, кого же в европейской музыке в этом отношении можно поставить рядом с Николаем Андреевичем? Наверное, Берлиоза, может быть, Дебюсси. А в русской? Чайковского? Стравинского? Трудно сказать.

Об одном характерном случае рассказывает Сергей Василенко, сам замечательный знаток и мастер оркестра. Он был в близких приятельских отношениях с Николаем Андреевичем, и тот пригласил его на репетицию только что написанного «Испанского каприччио».

Когда дошли до места, где весь оркестр включается на полной, мощной и сияющей звучности, я обратил внимание на то, что не играет туба. Как, в тутти отсутствует столь мощный инструмент? «Почему?»-задал я вопрос Корсакову. — «Я отвечу вам после перерыва». После перерыва играется то же место, но уже играет и туба — Николай Андреевич в антракте набросал партию для нее. Сыграли. «Ну что, батенька, слышали вы тубу? Звучность как-то изменилась? Нет? А я заранее знал, что тубу здесь не будет слышно. То-то же, никогда не делайте ненужных, бесполезных вещей!

Неотъемлемой частью деятельности Николая Римского-Корсакова является педагогика. Причем он не только учил, но и сам продолжал учиться. С 1871 года он — профессор композиции и инструментовки Петербургской консерватории, ныне носящей его имя.

Памятник Римскому-Корсакову у здания Петербургской консерватории

В эти же годы Римский — Корсаков стал преподавателем организованной по инициативе композиторов Могучей кучки Бесплатной музыкальной школы, а в 1874 году — ее директором. Однако вскоре Николай Андреевич понял, что ему не хватает знаний для преподавания. Римский-Корсаков вспоминал:

Мне помогало то, что никто из учеников моих на первых порах не мог себе представить, чтобы я ничего не знал, а к тому времени, когда они могли начать меня раскусывать, я уже кое-чему понаучился.

Римский-Корсаков был создателем композиторской школы. Среди его учеников около двухсот композиторов, дирижёров, музыковедов, в том числе такие значительные имена, как Антон Аренский, Александр Глазунов, Александр Гречанинов, Михаил Ипполитов-Иванов, Игорь Стравинский, Анатолий Лядов, Николай Мясковский, Сергей Прокофьев. Многие из его учеников стали основоположниками или крупными деятелями национальных музыкальных школ — Армении (Александр Спендиаров), Грузии (Мелитон Баланчивадзе), Латвии (Янис Витол), Литвы (Константин Галкаускас), Украины (Николай Лысенко), Белоруссии (Василий Золотарев), Эстонии (Артур Капп).

Чайковский, у которого были довольно сложные отношения с композиторами Могучей кучки, тем не менее восхищался педагогической и просветительской деятельностью Римского-Корсакова. Петр Ильич писал ему:

Вы не захотели удовольствоваться одною лишь композиторскою деятельностью. Вы сделались музыкальным педагогом, и целая фаланга молодых русских музыкантов, возрастая под Вашим руководством, передает, конечно, будущим поколениям результаты Вашего творчества.

О педагогической манере Римского-Корсакова оригинально пишет И.Стравинский:

В моём музыкальном образовании есть одно большое преимущество — я занимался с Римским-Корсаковым. Он был совершенно замечательным педагогом, чрезвычайно внимательным и обстоятельным, мудрым и остроумным. Делая замечание, он облекал его в такую форму, что забыть его было невозможно. Одну деталь его ученики запомнят навсегда — он никогда не хвалил. Ученик, который ожидал одобрительного похлопывания по плечу, разочаровался бы в Римском-Корсакове. Напротив, он мог быть безжалостно суровым в своей критике.

Римский-Корсаков был величайшим музыкальным альтруистом. С 1860-х Николай Андреевич стал помогать другим композиторам с редактурой их произведений. Вместе с Кюи он закончил оперу «Вильям Ратклиф». По завещанию Даргомыжского музыкант дописал партитуру его оперы «Каменный гость». Редактировал Римский-Корсаков и произведения своего близкого друга Модеста Мусоргского. Они снимали одну комнату и часто помогали друг другу, играли на одном рояле и даже составили график:

С утра часов до 12 роялем пользовался обыкновенно Мусоргский, а я или переписывал, или оркестровал что-либо вполне уже обдуманное. К 12 часам он уходил на службу в министерство, а я пользовался роялем… и дело устраивалось как нельзя лучше».

Особую роль Римский-Корсаков сыграл в судьбе оперы Бородина «Князь Игорь». Известно, как он не раз, порой со слезами на глазах, уговаривал друга завершить оперу. Но Александру Порфирьевичу это так и не удалось. После смерти Бородина Римский-Корсаков совместно с Глазуновым закончил творение Бородина. Большая часть материала, который необходимо было дорабатывать, была написана на основе записей самого Бородина. Но трио Игоря, Владимира, Кончаковны и финал третьего акта с хором, Кончаковной и Кончаком завершены Римским-Корсаковым и Глазуновым, который и оркестровал их в 1888 году. Римский-Корсаков и Глазунов сами написали сцену II акта, с участием Кончаковны и хора в 1887 году. На основе созданных Бородиным музыкальных тем оперы Николай Андреевич сотворил и замечательную увертюру к «Князю Игорю».

Композиторы были дружны и работали в тесном кругу, потому музыкальный стиль оперы представляет художественную целостность. Несмотря на то, что Глазунов и Римский-Корсаков оркестровали почти две трети музыки (часть которой совсем не была записана), Николай Андреевич настоял на том, что «Князь Игорь» — полностью опера Александра Порфирьевича Бородина.

В конце 1860-х на одном из музыкальных вечеров у Александра Сергеевича Даргомыжского Николай Римский-Корсаков познакомился с пианисткой Надеждой Пургольд. Она изучала теорию музыки, писала небольшие пьесы и увертюры, дружила с участниками «Могучей кучки» и играла их произведения.

Пургольд помогала Римскому-Корсакову в работе над оперой «Псковитянка». Александр Бородин писал:

А какова Надежда Пургольд? <…> Корсинька наиграл ей антракт из «Псковитянки»; она на память написала его, да не на фортепиано, а прямо на оркестр — со всеми тонкостями гармоническими и контрапунктическими, несмотря на сложность, оригинальность и трудность голосоведения.

От себя замечу, что записывать по памяти партитуру — высший пилотаж, доступно лишь единицам. Коллеги-музыканты поймут, что это такое, а остальных просим поверить.

Пианистка разбирала эскизы оперы, обсуждала и редактировала их с композитором. Позже Римский-Корсаков писал:

«Увертюра [ «Псковитянки»] от первой до последней нотки принадлежит нехорошей девочке, которую я очень, очень люблю».

Пургольд еще несколько раз помогала редактировать его произведения. А в 1872 году они поженились.

С этой поры романсы Римского-Корсакова претерпели разительную метаморфозу. Разумеется, и до этого они были замечательны. Подкупали их благородство, внутренняя гармония, искренность. Но, как бы это сказать, они были несколько рассудочными, созерцательными: им не хватало подлинного чувства. Теперь же все изменилось. В романсах композитора стал явно чувствоваться пылкий эмоциональный подъем.

Как, например, в романсе на стихи А.К.Толстого «Звонче жаворонка пенье», который весь полон радостью, энергией, ощущением счастья!

Великая сила — любовь!

Когда в 1905 вспыхнули студенческие волнения, и студенты Петербургской консерватории приняли в них участие и поддержали студенческую забастовку, тогдашний ректор консерватории Август Рудольфович Бернгарт стал на сторону официальных властей. Он вызвал жандармов и полицию для подавления забастовки, из-за чего некоторые студенты подверглись полицейскому преследованию.

Римский-Корсаков написал открытое письмо, которое опубликовали в петербургских газетах. В нем композитор требовал полной автономии Петербургской консерватории, а также защищал студентов, которых преследовала полиция. Из-за этого Римского-Корсакова уволили из Петербургской консерватории. В знак протеста оттуда добровольно ушла большая часть профессоров, в том числе композиторы Александр Глазунов и Анатолий Лядов. Римский-Корсаков и другие преподаватели вернулись в консерваторию в конце 1905 года, когда Николай II пошел на попятную, и консерватории предоставили автономию.

Вообще, почему-то многими нынче любимый император Николай не раз вмешивался в творчество своего великого тезки. Об этом чуть ниже, а пока о творческом наследии композитора.

Оно огромно: 15 опер, около десятка крупных симфонических произведений, инструментальные концерты, камерно-инструментальные сочинения, 79 романсов, большое количество духовной музыки, обработки русских песен. Судьба у этого наследия счастливая. На сценах всего мира ставятся оперы Римского-Корсакова; на концертной эстраде постоянно звучат его симфонические и камерные произведения. Некоторые фрагменты опер композитора устойчиво являются фаворитами симфонических концертов — «Полет шмеля» и «Три чуда» из «Садко», «Шествие князей» из Млады. Я собственными ушами слышал «Верую» Римского-Корсакова на службе в католическом соборе немецкого Дюссельдорфа.

Не раз в судьбу опер Римского-Корсакова встревал император Николай. Так, в 1896 году, перед премьерой «Ночи перед Рождеством» в Мариинском театре, на генеральной репетиции присутствовали великие князья. Они подняли настоящий скандал, когда увидели, что на сцене выведена Екатерина II, и отправились к царю с просьбой запретить оперу. Император Николай Александрович принял «соломоново решение» — он предложил заменить на сцене царицу князем Потемкиным. Николай Андреевич писал:

Хоть мне было и жалко и смешно, но противу рожна не попрешь. Поэтому я согласился. Конечно, выходило не то, что я задумал, выходило глупо. Но это выставляло в дурацком виде «высочайшего цензора»: хозяином в гардеробе царицы оказывался Светлейший!

А 1897 году к постановке готовилась опера «Садко». Директор императорских театров Всеволожский пришел к царю с заявлением о разрешении поставить оперу в Мариинском. «А что за музыка?», — спросил Николай. — «Несколько напоминает Младу и Ночь перед Рождеством». — «Тогда зачем и ставить, ведь это уже было», — изрек царь. И начертал августейшей рукой резолюцию: «Надо подыскать что-нибудь повеселее». С тех пор оперы Николая Андреевича в Мариинском театре не ставились.

В январе 1898 года Римский-Корсаков благодаря идейному главе Могучей кучки Владимиру Васильевичу Стасову познакомился с Львом Николаевичем Толстым. Встреча проходила в московской усадьбе Толстого в Хамовниках.

Известно, что писатель обладал весьма неординарными взглядами на искусство. Он, например, считал Шекспира бездарным драматургом и посвятил этому целый ряд очерков. Лев Николаевич заявлял, что цыганское пение в художественном отношении ценнее Бетховена. И тому подобное.

За несколько дней до визита композитора Толстой опубликовал эссе «Что такое искусство?», в котором содержался такой пассаж:

Для произведения музыкального искусства талантливому человеку еще менее нужно того, что составляет сущность искусства, то есть чувства, которое заражало бы других… <…> Для музыкального произведения искусства нужно прежде всего выучиться быстро двигать пальцами на каком-нибудь инструменте… <…> Выучившись же этому, музыкант уже может не переставая писать одно произведение за другим.

Римский-Корсаков прочитал статью и не согласился с ней. Он сказал писателю, что считает самым важным в музыке как раз способность передать чувства. Толстой ответил, что произведения композиторов непонятны «простому мужику». Римский-Корсаков отметил, что такой человек не поймет и книги Толстого, в том числе «Войну и мир» и «Анну Каренину». Тогда писатель обозвал композитора «мраком» и записал в дневнике:

«Вчера Стасов и Римский-Корсаков, кофе, глупый разговор об искусстве. Когда я буду исполнять то, что много баить не подобаить?».

Больше Толстой и Римский-Корсаков не встречались.

Глава 5. Чайковский и Брамс. Леонкавалло. Время — судья?

Музыкальные антагонисты

src="/i/79/706979/image23.jpg">Брамс и Чайковский родились в один день, 7 мая, но с разницей в шесть лет. Исследователи неоднократно прибегали к сравнениям двух этих художников. Между ними немало различий. Брамс стал композитором раньше Чайковского, разнились и их музыкально- эстетические принципы. Отличается круг их музыкальных жанров. Например, Чайковский написал 10 опер, большинство из которых репертуарны до нашего времени. Брамс к этому жанру и не прикасался. У Чайковского значительно больше, чем у немецкого коллеги симфонических произведений (кроме 6 симфоний это еще увертюры, концерты, фантазии, оркестровые сюиты), а Брамс ограничился четырьмя симфониями, столькими же концертами (правда все они имеют мировую славу), да еще несколькими менее значительными сочинениями. Зато у Брамса гораздо больше, чем у русского коллеги, камерных произведений, и они во многом составляют основу его творчества.

Однако и общего у них немало. Музыка обоих обладает огромным непосредственным воздействием на слушателя благодаря своему темпераменту, мощи, глубине, задушевности. Оба — яркие представители музыкального романтизма, выдающиеся лирики и драматурги — психологи, глубоко проникшие своей музыкой в человеческую душу и углубившиеся в психологический анализ сложных, противоречивых явлений жизни.

Тем более странной кажется история их взаимоотношений, уже давно занимающая умы исследователей и просто любителей музыки.

Брамс, будучи современиком Чайковского, ни разу в жизни не высказал своего отношения к его музыке — будто такого композитора и не существовало.

А вот Чайковский не выносил музыки своего немецкого коллеги и высказывался о ней, как и о самой личности Брамса, крайне резко, вплоть до прямой брани:

Играли подлеца Брамса. Экая бездарная сука!

(Дневники, 1886)

Это один из заурядных композиторов, которыми так богата немецкая школа; он пишет гладко, ловко, чисто, но без малейшего проблеска самобытного дарования <…> Его музыка не согрета истинным чувством, в ней нет поэзии, но зато громадная претензия на глубину <…> Мелодической изобретательности у него очень мало; музыкальная мысль никогда не досказывается до точки <…> Меня злит, что эта самонадеянная посредственность признаётся гением.

(цитаты из эпистолярного наследия Чайковского разных лет).

Один из комментаторов высказывает такую мысль:

А не упорствовал ли Петр Ильич в своей позиции из принципа, подобно тому, как он упрямо выражал свою горячую любовь к какому угодно произведению Моцарта, даже самому второстепенному, лишь потому, что это Моцарт.

Положение несколько изменилось в 1888 году, когда Петр Ильич посетил Лейпциг, где супруги Григ лично познакомили его с Брамсом. Вместе они отмечали Новый год у скрипача Адольфа Бродского. После этой встречи Чайковский резко поменял свое мнение о Брамсе как о личности, антипатия исчезла:

С Брамсом я кутил. Человек он милый и вовсе не такой гордый, как я воображал

(Дневники, 1888).

Что же касается творчества Брамса, то Петр Ильич душой его так и не принял, хотя зауважал Брамса как добросовестного профессионала, хранителя классических традиций, пренебрегающего внешними эффектами для завоевания популярности.

Неисповедимы пути Твои, Господи!

P.S. к "Музыкальным антагонистам"

В качестве реплики к моей статье о непростых отношениях Чайковского и Брамса коллега-музыковед профессор Лариса Кириллина прислала мне свой задорный стишок на эту тему, сочиненный как раз в день рождения обоих композиторов. Он мне до того понравился, что я, испросив разрешения у автора и получив его, спешу обнародовать.

Сидели как-то Пётр и Иоганнес

в кафе на Грабене и пили… кофий венский.

Скрипач играл для них венгерский танец,

гламурный, хоть в истоках деревенский.

Два классика, степенны и брадаты,

вели учтивые между собою речи

про оперы, симфонии, сонаты,

ни в чем друг другу явно не переча.

И хоть была их встреча непростою,

казался каждый визави милашкой.

«Сыграют Брамса — изойду слезою!», —

ручался Пётр Ильич за третьей… чашкой.

Когда ж скрипач, намаявшись прилично,

вдруг заиграл начало Вальса-Скерцо,

«Люблю тебя, Петра творенье!», — зычно

воскликнул Брамс, прижав ладони к сердцу.

А дальше завязались разговоры

о доблестях, о подвигах, о славе,

о Вагнере, источнике раздора,

о жаждущей величия державе…

Лишь в полночь разошлись по постаментам.

Один — в Москве, другой — в туманной Вене.

Воспользуемся ж, братие, моментом,

поздравим бородатых с днём рожденья!

Лариса Кириллина, 7 мая 2015

Одна опера, одна песня

Композиторы — народ плодовитый. Число их сочинений обычно насчитывает не одну сотню. Но иногда, чтобы войти в историю мировой музыки, требуется всего пары произведений.

Именно так сложилась судьба Руджеро Леонкавалло. Весь мир знает его как автора оперы «Паяцы» и песни «Рассвет». Он написал и множество других произведений, но все они в наше время напрочь забыты.

Руджеро Леонкавалло родился в 1857 году в Неаполе. Его отец был юристом, мать родом из семьи неаполитанских живописцев и скульпторов. Музыкой будущий композитор начал заниматься в родном городе, а в возрасте 8 лет он поступил в консерваторию. К 16 годам Руджеро получил диплом; за этим последовала учеба в университете, и в 20 лет он уже доктор филологии.

Затем Руджеро поехал в артистическое турне в Египет к своему дяде, который служил при королевском дворе музыкантом. Внезапная война и оккупация Египта англичанами спутала все его планы. Без гроша в кармане, переодевшись в арабское платье, он еле-еле выбрался из Египта и попал в Марсель, где начались скитания. Давал уроки музыки, выступал в кафе-шантанах, писал песенки для субреток в мюзик-холлах. В молодости Леонкавалло считался великолепным аккомпаниатором, он выступал совместно с Энрико Карузо и рядом других знаменитых певцов, с которыми гастролировал по Европе. Но это давало лишь возможность жить. Он же мечтал о славе и признании.

Леонкавалло вдохновлял пример молодого современника Пьетро Масканьи, который в 1890 году стал в одночасье всемирно знаменитым, создав в новом, веристском, стиле оперу «Сельская честь». По примеру Масканьи Руджеро решил писать только оперу, и только в таком стиле. «Музыкальная драма должна отображать одну правду», — считал молодой амбициозный музыкант.

Само слово verismo по-итальянски и означает «истинный, правдивый» стиль. Это течение возникло в итальянской культуре на рубеже 1880-х годов, когда был провозглашен литературный манифест группы итальянских писателей, призывавших отразить в искусстве неприкрытую правду жизни. Принципы литературного веризма (Дж. Верга, Л. Капуана, Д. Чамполи) сходны с идеями французского натурализма: изображение повседневного быта, психологических переживаний героев, внимание к тёмным сторонам жизни городской и сельской бедноты, отказ от широких идейных обобщений и этических оценок.

Чуть позднее возникший веризм музыкальный знаменовал собой новое слово в опере. Он возник под влиянием литературного, недаром сюжетом оперы Масканьи «Сельская честь», которая считается первой в истории музыки веристской оперой, стала новелла Джованни Верги. Но, конечно, в музыке это течение родилось не на пустом месте. Все предпосылки для него были заложены уже в двух великих операх, «Кармен» Бизе и «Травиате» Верди: необычные для оперы место действия и герои, остродраматический сюжет, страсти, словно бы рассмотренные под увеличительным стеклом.

Представителями веристского направления, кроме Масканьи и Леонкавалло, были также композиторы У. Джордано, Н. Спинелли, Ф. Чилеа, Ф. Альфано, Р. Дзандонаи. Влияние итальянского веризма сказалось и в оперной культуре Германии («Долина» Э. д'Альбера, 1903), Франции («Луиза» Шарпантье, 1900, ряд опер А. Брюно, поздние оперы Ж. Массне). Вершиной веризма справедливо считается творчество гениального Джакомо Пуччини.

В операх веристов царит атмосфера чувствительности, трогательной сентиментальности. Важными завоеваниями веристской оперы были калейдоскопическая смена событий, предвосхищающая «кадровый» монтаж кино, применение прозаического текста вместо стихотворного. Для веристских опер характерно обогащение речитативно-декламационной сферы, сквозное симфоническое развитие, отказ от активной роли хора, от развёрнутых арий-монологов, введение сжатых динамичных ариозо, отличающихся мелодической выразительностью.

Раздумывая над сюжетом своего будущего шедевра, Леонкавалло решил строить свою оперу на основе правдивой истории, которая запала ему в душу с подросткового возраста. Камердинер влюбился в гастролировавшую артистку, и итогом запретной любви стало двойное убийство — муж артистки, застав влюбленных, убил и жену, и ее возлюбленного.

Через пять месяцев работа была готова, а 21 мая 1892 года в Милане под руководством тогда еще 25-летнего Артуро Тосканини состоялась премьера оперы «Паяцы». Успех был настолько же быстрым, насколько и оглушительным. Вскоре опера триумфально пошла по всему миру, и продолжает украшать оперные сцены по сей день.

Успех «Паяцев» многие критики объясняли, в частности, незаурядными литературными способностями композитора, благодаря которым он создал весьма удачное либретто оперы. Оно очень лаконично, динамично, контрастно, в нем рельефно очерчены характеры персонажей. И все это яркое театральное действие воплощено в запоминающихся, эмоционально-открытых мелодиях такой притягательной силы, какой до того итальянская опера еще не знала.

В 1904 году Леонковалло написал для Энрико Карузо на собственный стихотворный текст песню «Mattinata» («Рассвет»), которой суждено было стать вторым и последним шедевром композитора. Сейчас это произведение входит в золотой фонд репертуара всех теноров мира.

После этого Руджеро создал множество произведений: опер, симфонических и камерных сочинений, песен. Но ни одно из них до наших дней не дожило. Одних опер Леонкавалло написал аж 20! В том числе «Цыганы» на сюжет пушкинской поэмы. Ни одна не возымела успеха.

В 1896 году композитор одновременно с Джакомо Пуччини решил создать оперу «Богема» на сюжет очень популярного у веристов романа Мюссе. Это произведение послужило причиной размолвки двух композиторов, но не стало удачей Леонковалло: его «Богема» померкла в лучах великого создания Пуччини. Что только не делал Руджеро, чтобы спасти произведение, дважды менял его название: сначала на «Жизнь латинского квартала», потом на «Мими Пенсон» — все напрасно.

Вот он, красавчик с лихими кавалерийскими усами! Глядя на его портрет верится, что женщины были от Руджеро без ума. Говорят, их много было в жизни Леонкавалло, но имена всех утрачены. Кроме одного. Итальянка благородного происхождения по имени Берта со временем стала женой Руджеро, первым слушателем произведений и преданной хранительницей очага. Когда композитор скончался в 1919 году в городе Монтекатини, именно она, следуя завещанию, распорядилась похоронить тело во Флоренции на кладбище «Святые Врата» и проводила композитора до его последнего пристанища.

А глядя на портрете на чуть лукавую усмешку Леонкавалло, понимаешь, что байка, которую рассказывают про случай на премьере «Паяцев», вполне могла быть правдой:

В зал вошел весьма странный зритель, чей вид сильно контрастировал с нарядной оперной публикой, — в пыльной одежде всадника, в высоких сапогах со шпорами. В антракте Леонкавалло подошел к нему и, вежливо поклонившись, сказал:

— Синьор, благодарю вас от всей души!

- За что? — спросил загадочный зритель.

— За то, что вы не привели на мою оперу еще и своего коня! — ответил композитор.

Справедливости ради привожу реплику музыковеда Ларисы Кириллиной:

В этом году оперу Леонкавалло "Заза" поставили и в Вене, и в Москве (в Новой опере). Не забыли все-таки.

Время — судья?

Считается, что время в отношении искусства (в том числе и литературы, конечно) всё расставляет по надлежащим местам.

Во многих случаях это справедливо. Во времена Баха, например, великим, признанным композитором считался вовсе не он, а Телеман. После смерти Баха музыка его почти на сто лет была основательно забыта. Интерес к ней пробудился только в начале 19-го века, а в середине того столетия Шуман и Мендельсон окончательно возродили ее к жизни. Наши же современники не сомневаются, что Бах — гений всех времен и народов.

Великий Шуберт лишь однажды при жизни услышал свои произведения в публичном исполнении.

Или: часто ли нынче читают Крестовского, Боборыкина, Лажечникова? А при жизни эти авторы пользовались большой популярностью, их имена были окружены славой. Вспоминается сюжет одного из рассказов Чехова. Молодые люди ведут нейтральную, ни к чему не обязывающую беседу. А под дверью их подслушивают родители девушки, которые пытаются улучить момент, чтобы юношу и девушку окрутить. И вот они врываются в комнату, срывают со стены икону и благославляют "жениха и невесту". Молодого человека спасает лишь то, что впопыхах родители схватили со стены не священный образ, а портрет писателя Лажечникова. Представляете себе, изображение Лажечникова — рядом с иконой на стене!

В 1990-е годы одна моя знакомая, замечательная скрипачка Татьяна Гринденко вместе с пианистом Алексеем Любимовым (с ним я, к сожалению, лично не знаком) организовали ансамбль под названием "Академия старинной музыки". Этот коллектив исполнял произведения композиторов эпохи барокко, но не Баха, Генделя или Вивальди, а Бибера, Пахельбеля, Бёма и т. п. Говорят вам что-нибудь эти имена? При жизни же они были необыкновенно популярны. Кроме того, ансамбль пытался исполнять эту музыку в аутентичной манере, максимально приближенно к тому, как она звучала в 17-м веке. Я бывал на их концертах и скажу: на мой взгляд эта музыка сравнения с Бахом и Вивальди не выдерживает. Может быть, предложенная манера исполнения и интересна с музыкально-исторической точки зрения, но мне она показалась просто скучной. Все — таки восприятие слушателя нашего времени сильно отличается от восприятия слушателя 17-го века: темп жизни другой, накоплено огромное количество информации, в конце концов, просто сердце бьется в ином ритме, чем тогда.

Но во всем этом есть и другая, менее справедливая, сторона. Например, в России есть целый ряд композиторов сравнительно недавнего прошлого, музыка которых почти не звучит (исполняются лишь отдельные произведения, да и то не часто). А ведь имена Балакирева, Танеева, Аренского, Лядова, Гречанинова, Василенко в некоторых странах могли бы составить славу национального искусства. О некоторых из этих композиторов я расскажу в следующей главе.

То же касается и отдельных произведений. Я, например, постоянно недоумеваю, почему замечательный Второй фортепианный концерт Чайковского находится в абсолютной тени всесветно популярного его Первого концерта, которому он, по моему мнению, совершенно ни в чем не уступает, а в некоторых отношениях и превосходит.

С самого первого Конкурса им. Чайковского существовало условие: участники финального тура среди пианистов исполняют с оркестром один из двух фортепианных концертов Чайковского — Первый или Второй. Конкурс прошел уже 16 раз, и за это время лишь считанные разы был исполнен 2-й концерт. Причем, члены жюри с некоторым недоумением посматривают на конкурсантов, которые на это решились. Возможно, это положение поменяет выступление на Конкурсе 2019 года французского пианиста Александра Канторова, поразившего публику феноменальным исполнением Второго концерта Чайковского и в итоге завоевавшего Гран-при.

Глава 6. Василенко. Гречанинов. Хренников

О Василенко

Хотя самоцитирование и не поощряется, но вот строки из моей заметки «Время — судья»:

…в России есть целый ряд композиторов сравнительно недавнего прошлого, музыка которых почти не звучит (исполняются лишь отдельные произведения, да и то не часто). А ведь имена Балакирева, Танеева, Аренского, Гречанинова, Лядова, Василенко в некоторых странах могли бы составить славу национального искусства.

В этом ряду имя Василенко, вероятно, наименее известное.

Творчество и сама фигура этого замечательного композитора с давних пор обращали на себя мое пристальное внимание. В свое время я даже задумывал о нем монографию, но замысел, к сожалению, не был реализован и вылился лишь в ряд газетных и журнальных статей.

Сергей Никифорович Василенко (1872–1956) является одним из немногих художников, послуживших своеобразным связующим звеном между XIX и ХХ веком, между до- и послереволюционным российским искусством. Ученик Танеева и Ипполитова-Иванова, он в своей музыке развивал традиции Н. А. Римского — Корсакова, с которым был близко знаком.

Василенко проявил себя во всех музыкальных жанрах: его перу принадлежат оперы и балеты, симфонии, оратории, множество романсов, песен, хоров. Был склонен к эпическому тонусу музыки. Характерен интерес Василенко к русской народной песне, к поэзии Древней Руси. Был замечательным знатоком архаических пластов русской музыки: изучал крюковое пение, образцы которого использовал в Первой симфонии (1906), ранние образцы русского фольклора. В предреволюционные годы увлекся эстетикой символизма. Наиболее яркое произведение, написанное под этим воздействием — симфоническая поэма «Сад смерти» по О. Уайльду (1908). Какое здесь многоцветие оркестровых красок! В этом сочинении Василенко показывает себя одним из лучших мастеров оркестра во всей русской музыке. Не менее интересны его романсы этого периода на стихи Брюссова, Блока, Мирры Лохвицкой.

Последнее имя — еще одно в ряду полузабытых. А ведь она, родная сестра знаменитой Тэффи, возлюбленная Бальмонта, была замечательной поэтессой. Вот что писал о ней В.И. Немирович-Данченко:

Каждый раз, читая её стихи, я вижу её в уютной комнате отеля, в углу оливкового бархатного дивана, свернувшуюся, как котёнок, под неровным огнём ярко пылавшего камина. Под этим светом, казалось, в её прелестных глазах загоралось пламя… Мне слышится её нервный, нежный голос… Звучат строфа за строфою, увлекая меня и часто Вл. Соловьёва в волшебную поэтическую грёзу. В какие светлые миры она умела уносить тех, кто её слушал! И как прелестно было всё так и мерцавшее лицо, смуглое, южное, золотистое!.. Я не был на её похоронах. Я хотел, чтобы она осталась в моей памяти таким же радостным благоуханным цветком далекого солнечного края, заброшенным в тусклые будни окоченевшего севера.

Привожу текст одного из романсов Василенко. Он написан на стихи Лохвицкой. Хочется, чтобы те, кто еще с ними не встречались, почувствовали их изящество и прелесть:

Ты лети, мой сон, лети,

Тронь шиповник по пути,

Отягчи кудрявый хмель,

Колыхни камыш и ель.

И, стряхнув цветенье трав

В чаши белые купав,

Брызни ласковой волной

На кувшинчик водяной.

Ты умчись в немую высь,

Рога месяца коснись,

Чуть дыша прохладой струй,

Звезды ясные задуй.

И, спустясь к отрадной мгле,

К успокоенной земле,

Тихим вздохом не шурши

В очарованной тиши.

Ты не прячься в зыбь полей,

Будь послушней, будь смелей

И, покинув гроздья ржи,

Очи властные смежи.

И в дурмане сладких грез,

Чище лилий, ярче роз,

Воскреси мой поцелуй,

Обольсти и околдуй!

В 1907 году Василенко организовал при Императорском Российском Музыкальном обществе общедоступные Исторические концерты и в течение десяти лет дирижировал ими. В том же году стал профессором инструментовки и композиции Московской консерватории, которым оставался до самой смерти. Среди его учеников такие разные композиторы, как Арам Хачатурян и Леонид Половинкин, Александр и Анатолий Александровы, Николай Рославец. О последнем хочется сказать особо. Рославец — один из крупнейших новаторов в истории музыкальной культуры XX века, создатель «новой системы организации звука», техники «синтетаккорда». Начиная с В. Каратыгина, музыкальные критики называли Рославца «русским Шёнбергом».

В послереволюционные годы Василенко увлекся музыкальным фольклором советского Востока, досконально его изучив и внеся большой вклад в развитие музыкальной культуры среднеазиатских республик.

Тем не менее, судьба наследия Сергея Василенко до сих пор незавидна, хотя некоторое время назад интерес к нему стал все более пробуждаться. В принадлежавшем композитору имении Царевка (ныне Долгоруковский район Липецкой области) организован его музей, каждый год в день рождения Сергея Никифоровича проходит концерт из его произведений. Сравнительно недавно после долгих лет забвения в Москве прозвучала его Первая симфония. Произведения Василенко берут в свой репертуар лучшие вокалисты и хоровые коллективы.

Еще в 1994 году автор этих строк явился одним из организаторов Всероссийского фестиваля музыки Василенко. В его рамках, в частности, исполнялась после долгого перерыва Вторая симфония композитора — замечательное сочинение, подкупающее обаятельным мелодизмом, как всегда у Василенко, богатством оркестровых красок, глубоким и в то же время оптимистическим содержанием. И я тогда заинтересовался посвящением этой симфонии Татьяне Алексеевне Шамбинаго. Вот что я о ней узнал.

Татьяна Шамбинаго была женой лучшего, многолетнего друга Василенко Сергея Константиновича Шамбинаго (1871–1948) — писателя, литературоведа, фольклориста, профессора Московского университета. Василенко и Шамбинаго объединяло множество совместных интересов. Их дружба продолжалась до самой смерти Шамбинаго. Вместе с этой четой Василенко проводил много времени, путешествовал по России и загранице.

Во время одного из таких путешествий между Василенко и Татьяной Шамбинаго возник роман. Они не стали скрываться и объявили об их взаимном чувстве Сергею Константиновичу. Их дружбе это ничуть не повредило. Путешествие продолжалось в том же составе. И это не была „l´amour de trois”, столь распространенная среди художников в то время (Шопен, Мюссе и Жорж Санд, или: Некрасов, Панаев и Авдотья Панаева, или: Маяковский, Осип и Лиля Брик), а действительно, дружба, которую ничем невозможно омрачить. Вскоре Василенко и Татьяна Алексеевна поженились.

Закончить мне хочется словами, которыми автор этого поста завершал статью о Василенко в журнале «Музыкальная жизнь»: «Мне кажется, звездные часы его музыки еще впереди».

Александр Гречанинов

Имя замечательного русского композитора, как и сама его музыка, звучат в наше время не часто и мало что говорят широкой публике.

Александр Тихонович Гречанинов (1864–1956) относится к так называемым «композиторам второго ряда», именами которых так богата русская музыка, и творчество которых сейчас померкло в лучах гения Глинки, Чайковского, Рахманинова, Римского-Корсакова, Бородина. Не слишком-то заслуженно.

Он ученик Римского-Корсакова, продолжатель традиций «Могучей кучки», один из тех, кто осуществлял в русской музыкальной культуре плавный переход от XIX к ХХ веку. Гречанинов был также замечательным педагогом, на протяжении ряда лет работавшим в знаменитой Гнесинской школе и создавшим для детей немалое количество талантливых сочинений.

Вообще, творчество Александра Гречанинова делится на две примерно равные части. С одной стороны — произведения академических жанров: оперы, симфонии, камерные произведения, романсы, обработки русских народных песен.

С другой — духовные композиции: хоры, духовные концерты, музыка к православным богослужениям. Вот что писал известный русский музыковед и писатель Леонид Сабанеев в статье, посвященной 100-летию со дня рождения Гречанинова:

В области церковной музыки он является даже новатором. Он писал с одинаковым увлечением и чисто православные духовные сочинения, причем в этом писании была большая смелость и даже новаторство, необычное в этой области, которая является одной из наиболее неподвижных в музыкальном искусстве. Он писал и духовные произведения свободного стиля, с участием органа — инструмента, который он очень любил („Демественная литургия“) и который до сих пор не участвует в русской церковной музыке. И латинские мессы, и даже англиканские хоры. В своих православных песнопениях Гречанинов стремился совместить старинный стиль хорового пения с народной песенностью (включая прямые фольклорные заимствования) и профессиональной академической культурой.

Пятнадцать лет без Хренникова

В августе 2021 года исполнилось 15 лет со дня смерти выдающегося русского (прежде всего советского) композитора Тихона Хренникова. Я подумал, что мне стоит вспомнить об этом по трем причинам. Первая — маленькая, но годовщина. Вторая — то, что личность уж очень неоднозначная, у меня к таким повышенный интерес. И наконец, я хотя бы краешком, но пересекался с Тихоном Николаевичем, можно сказать, знал его лично, хотя и не близко.

В возрасте 15 лет Хренников приехал в Москву со своей родины — из тихого городка Ельца, который он очень любил и в котором теперь, по его завещанию, Тихон Николаевич похоронен. Одаренный юноша вскоре поступил в Московскую консерваторию и учился сразу на двух факультетах: композиторском в классе Виссариона Шебалина и фортепианном — в классе Генриха Нейгауза. Консерваторию Хренников окончил с золотой медалью, которая, правда, распространялась только на фортепианный факультет. По какой причине — скажу позже.

В музыкальную жизнь Москвы он ворвался, словно метеор. Уже в 1935 г. Хренников написал для театра им. Вахтангова музыку к спектаклю «Много шума из ничего», и она оказалась одним из лучших творений композитора. Живет эта музыка и сегодня. А в 1939 г. появилась опера на революционный сюжет «В бурю» — в целом теперь забытая, но с достойными, и сегодня исполняемыми фрагментами. В канун войны вышел на экраны фильм «Свинарка и пастух», где звучали замечательные хренниковские песни, особенно «Песня о Москве»

Пришла Великая Отечественная. Хорошая, трогательная песня на слова Федора Кравченко «Прощание» была написана в период Великой Отечественной второй по счету, вслед за «Священной войной» Александрова.

Иди, любимый мой, родной, суровый день принес разлуку

Враг бешеный на нас пошел войной

Жестокий враг на наше счастье поднял руку

Иди, любимый мой, иди родной…

Во время войны и после нее создаются новые фильмы с отличными песнями Хренникова: «В шесть часов вечера после войны», «Поезд идет на Восток», «Верные друзья». Необыкновенный мелодический дар — главное достоинство композитора, именно поэтому он ярче всего проявил себя в песенном творчестве. Чего стоит хотя бы такой, с моей точки зрения, шедевр, как «Московские окна».

В то же время, его «серьезные» произведения — оперы, симфонии, инструментальные концерты — несут на себе явную печать традиционализма. Словно Хренников продолжает жить в XIX веке, если и применяя какие-то современные приемы композиции, то очень аккуратно и сглаженно. Лучше чем музыковед Е. Бирюкова и не скажешь:

В своем творчестве композитор счастливо проплыл мимо всех острых углов и неизбежных, казалось бы, влияний. Обогнул опасный трагизм Д. Д. Шостаковича, обошёлся без американистых блюзов И. О. Дунаевского, не опустился до поощряемой безграмотной халтуры и избавил от всякого налёта модерновости стиль С. С. Прокофьева. В результате получилась бодрая, ритмично-жанровая и, в общем, очень неплохая музыка, призванная демонстрировать советский оптимизм, советское композиторское качество и безграничные возможности советских исполнителей.

Хренников становится любимцем Сталина. В 1948 году по личному указанию вождя 35-летний композитор избирается главой Союза композиторов СССР, оставаясь на этом посту 43 последующих года.

Забавно, что в то же время во главе Союза писателей стал ярчайший представитель соцреализма Николай Тихонов. В это время ходила такая шутка:

Чем отличается Союз композиторов от Союза писателей? Во главе первого стоит молодой Тихон Хренников, а во главе второго — старый хрен Тихонов.

Нисколько не сомневаюсь, музыкальный стиль Хренникова — дань его личным убеждениям, в которые модернизм и авангардизм не укладывались. Но отстаивая свои взгляды, Тихон Николаевич нередко прибегал к административным средствам. Он всячески способствовал запрету в СССР музыки Стравинского, вместе с партией громил формалистов Шостаковича, Мурадели, и даже своего кумира Прокофьева и своего учителя Шебалина. Во многом при содействии Тихона Николаевича гонениям и запрету подвергалась музыка Альфреда Шнитке, Эдисона Денисова, Софьи Губайдулиной. Замалчиванию или систематическим нападкам подвергалось наследие русского авангарда, а также его исследователи. Не выпускались за границу отечественные музыковеды, занимавшиеся этим наследием, например, Николай Рославец.

Те же методы Хренников распространял и на соцстраны. В 1952 году, после посещения Хренниковым Венгрии, знаменитый профессор консерватории Лигети едва не был лишён права на преподавание за то, что демонстрировал студентам запрещённую партитуру «Симфонии псалмов» Стравинского; спасло его личное вмешательство Золтана Кодайя. Но в течении одной ночи были изъяты из музеев картины импрессионистов и снят с репертуара балет Белы Бартока "Волшебный мандарин".

Кульминацией официоза в музыке Хренникова явилась его написанная в 1957 г. и всячески рекламировавшаяся опера «Мать», которую музыканты называли

хреновая музыка на матерный сюжет

При всем том, Хренников обладал незаурядным личным обаянием, был человеком щедрой и доброй души. Это позволяло ему быть в хороших отношениях и с многими из тех, кто был им обижен. Он, например, отлично ладил с Шостаковичем. В 1962 г., во время «хрущевской оттепели, в СССР впервые приехал не бывавший почти полвека на родине Стравинский, который с триумфом продирижировал своими сочинениями. Так вот, есть фотография, где Игорь Федорович, запрет музыки которого в СССР многие годы лоббировал Хренников, стоит с ним в обнимку!

Хачатурян — тот вообще был его близким другом. Именно он в канун войны познакомил Хренникова с молодой пианисткой Кларой Арнольдовной Вакс, в которую Тихон Николаевич сразу без памяти влюбился и которую заставил уйти от мужа. В согласии и любви они прожили 67 лет.

Вот с Прокофевым у Хренникова отношения сразу не заладились, хотя Тихон Николаевич всегда называл его своим кумиром. Еще на госэкзаменах Хренникова в консерватории Сергей Сергеевич был единственным, кто настоял на том, чтобы за композицию Тихон Николаевич получил 4, а не 5 баллов. Прокофьев вообще относился к Хренникову несколько высокомерно и написал на того довольно злую, хотя и очень остроумную эпиграмму. Тут требуется небольшое пояснение. Клара Вакс, жена Тихона Николаевича, не сделала карьеры пианистки и сосредоточилась на журналистской деятельности. А ее тезка, Клара Вик, была женой Шумана и выдающейся пианисткой. Эпиграмма Прокофьева:

Загубит тот карьеру вмиг,

Кто скажет необдуманно,

Что Кларе Вакс до Клары Вик —

Как Тихону до Шумана.

С новым временем Тихон Николаевич до конца так и не смирился и в него в целом не вписался. Горбачева он ненавидел, называл его губителем культуры. Зато до конца жизни дружил с жившим с том же доме «примкнувшим к ним Шепиловым», считал Дмитрия Трофимовича культурнейшим и образованейшим человеком.

Хотя как сказать. Жилка препринимателя в Хренникове все же была. Например, он по три раза удачно пристраивал два своих популярных произведения. Из музыки к «Много шума из ничего» он сделал оперу «Много шума из-за сердец» и балет «Любовью за любовь», а из музыки к спектаклю ЦТСА «Давным-давно» — музыку к фильму «Гусарская баллада» и затем — одноименный балет.

В 90-е годы пружина распрямилась. На Хренникова обрушились потоки резкой, иногда несправедливой критики. Он переживал льющуюся на него грязь тяжело. Тихон Николаевич ставил себе в заслугу то, что Союз композиторов в период массовых репресий благодаря ему не пострадал, о чем он не раз с гордостью говорил. Если это и не вполне так, то бесспорно, пострадал гораздо меньше, чем другие творческие союзы. И есть примеры личного вмешательства Хренникова. Так, он спас во время кампании «борьбы с космополитизмом» талантливого композитора Михаила Мееровича, способствовал облегчению участи Моисея Вайнберга. Это были в то время довольно смелые шаги.

Характерно, что ругались на Хренникова не сами пострадавшие, а чаще всего музыковеды и критики. Мне посчастливилось присутствовать на пресс-конференции Альфреда Шнитке после исполнения его нового крупного сочинения. В 90-е творчество Шнитке уже признавалось и на родине одной из вершин культуры ХХ века (в прежние годы, когда Хренникову звонили и просили поспособствовать приезду Шнитке на мировую премьеру его нового сочинения в какую-то западную страну, у Тихона Николаевича было два варианта ответа: композитор болеет, или занят в другом месте). Какой-то корреспондент спросил: «Альфред Гариевич, ну, теперь вы, наверное, расквитаетесь с вашими обидчиками?». Ответ Шнитке был таков: «А когда же музыку писать?».

Потеряв прежнее влияние, Хренников и творческую активность заметно снизил. Песен писал уже мало, а его серьезная музыка не имела больше особого спроса. Хотя и в эти годы Хренников написал несколько вполне хороших вещей. Это музыка к спектаклю «Фуэнте Овехуна», фильму «Два товарища», струнный квартет, фортепианный концерт, несколько хоров. Но традиционалистский стиль композитора не менялся, да он и сам уже заметно старел. До конца жизни Тихон Николаевич оставался профессором Московской консерватории, и видимо, педагогом был неплохим. Из его класса вышел, например, такой интересный композитор, как Александр Чайковский.

В 1993 году я проводил со своим оркестром юбилейный концерт в честь 80-летия композитора. Остановились на моей скромной персоне видимо потому, что Хренников был уже не в фаворе, и особенных желающих из числа громких имен не находилось. Тихон Николаевич сам исполнял свой 2-й фортепианный концерт, звучала музыка из балетов и арии из опер. Но я подумал, что портрет Хренникова будет не полным и однобоким, если не будут исполнены его песни. Возникла мысль написать фантазию на темы лучших песен композитора для солистов, хора и оркестра. Хотя написать — конечно, громко сказано. Я ведь не композитор, и все, что я сделал — это выбрал материал, соединил его и наоркестровал. И сама мысль, и, как впоследствии я узнал, ее воплощение, Хренникову понравились. Во всяком случае, успех у публики был — фантазию пришлось даже целиком повторить на «бис».

Ваш покорный слуга раскланивается перед публикой, а Тихон Николаевич скромно сидит за роялем

Для решения некоторых вопросов, связанных с концертом вообще и моим «рукоделием» в частности, Тихон Николаевич пригласил меня к себе домой. Так я впервые оказался в его квартире на Арбате, в Плотниковом переулке. Он жил в старом элитном доме, прямо за Министерством иностранных дел. В доме в основном обитали музыканты, художники, писатели. Встретил меня Хренников очень радушно, а пока мы занимались в кабинете композитора, с большим роялем посередине, Клара Арнольдовна что-то готовила, и затем пригласила нас в кухню-столовую, где мы посидели уже втроем. Помню, что накормили вкусно. Вдобавок Хренников похвалил меня за фантазию и, несколько кокетничая, сказал, что так инструментовать, как я, не умеет: ведь по композиции у него четверка (видимо, и до этих пор все не мог простить Прокофьеву ту давнюю обиду).

Еще раз я побывал по каким-то делам у Хренникова в 1996 г. Тогда Тихон Николаевич подарил мне свою недавно вышедшую книгу.

Титульный лист книги, подаренной Т.Н.Хренниковым автору

Прожил композитор ровно 94 года.

Как сложится судьба наследия Хренникова? Надолго ли переживет своего создателя? Пока хоть частично, но живет, а как дальше дело будет, Бог весть.

Глава 7. Соллертинский

Человек, каких уж нет

В современной жизни понятие «интеллектуал» уходит, хорошо еще, если на второй план. Людей, обладающих не только специальными знаниями, но и общим видением ситуации в культуре, практически не осталось. Но именно таким был Иван Соллертинский, выдающийся деятель культуры и настоящий интеллигент. 3 декабря 2021 года культурная общественность нашей страны и мира отметила 120-летие со дня его рождения.

Композитор и музыковед А. Гозенпуд подметил в облике Соллертинского одну характерную черту:

«При первой встрече с ним поражала не столько глубина интеллекта, сколько его блеск. Оценить бездну его эрудиции предстояло позднее».

Его истинная профессия даже не редкая, а практически полностью вымершая в наше время узких специализаций — Иван Соллертинский был интеллектуалом, обладающим не только необъятными знаниями, но и «орлиным взглядом» на культурное пространство, со всеми его частностями, нюансами, особенностями.

Творческий облик Соллертинского поражал своей многогранностью: музыковед, филолог, критик, театровед, балетовед, лектор, публицист, педагог. И ни в одной из этих областей он не был дилетантом, а достигал подлинных вершин.

Он, например, опубликовал ряд талантливых работ, посвященных испанской поэзии и драматургии XVI–XVII веков, пьесам Мольера. Балет он знал как специалист, и не только его историю, курс которой преподавал в хореографическом училище им. Вагановой, но и профессионально разбирался в балетной технике. Рецензий Соллертинского на концерты, драматические, оперные и балетные спектакли (их опубликовано более 300), емких, метких и остроумных, с нетерпением ждал весь Ленинград. Он обладал способностью глазами читать партитуры симфонических произведений, в результате чего знал наизусть десятки симфоний, даже если никогда их не слыхал — вплоть до вступления каждого инструмента.

Вклад Соллертинского в музыковедение поистине бесценен. Он создал более сотни фундаментальных работ по истории музыки. В своих монографиях, среди прочих композиторов, он, пожалуй, первым в мировой науке обратил пристальное внимание на Мейербера и Оффенбаха. Соллертинский написал несколько блестящих исследований на тему связи музыки и литературы.

Язык его работ соединял точность и меткость с поэтической образностью. Он обладал необычайно тонким чувством стиля. Как артист не может в одинаковой манере сыграть Чацкого и Фамусова, Дона Жуана и Дона Карлоса, так Соллертинский, обращаясь к творчеству какого-либо композитора, стремился найти средства языка, отвечающие характеру того или иного автора. Колкость, язвительность, остроумие и ирония определяют стиль его работы об Оффенбахе: он словно призывает в сотрудники Гейне-фельетониста. Страницы его монографии о Берлиозе окрашивает романтическая взволнованность и патетика; мемуары композитора, которые он вкрапливает в свою работу, стилистически неотличимы от текста самого Соллертинского.

О процессах, происходивших практически одновременно в европейской опере (веризм с его вниманием к психологическим переживаниям героев, внесением в оперу атмосферы трогательной сентиментальности) и неовенской оперетте, фактически превратившим жанр из забавной комедии в сентиментальную музыкальную драму, Иван Иванович выразился чрезвычайно точно и остроумно, назвав Кальмана «главным пуччинизатором европейской оперетты».

И.И. Соллертинский родился в семье высокопоставленного чиновника Министерства юстиции, тайного советника и сенатора Ивана Ивановича Соллертинского. Вся его сознательная жизнь была связана с Ленинградом.

О его феноменальной памяти и интеллектуальных способностях рассказывают легенды. Но они чаще всего оказываются чистой правдой. Свободно говоривший на тридцати двух языках, знавший более 100 диалектов, он даже личный дневник, чтобы избежать чужих глаз, вел на старопортугальском, который, кроме него самого, знало 5 или 6 человек на всей планете.

Получая свою профессорскую зарплату в Ленинградской консерватории, он в шутку расписывался то по-японски, то по-тайски, то по-коптски. Без конспекта и подготовки мог читать лекции по истории музыки или литературы на любом романском языке. Мог наизусть прочесть всего Сервантеса, в оригинале, конечно. Знал на память «Одисею» и «Илиаду» по-древнегречески, а многие стихи Горация и Вергилия — по-латыни.

У него была совершенно необычная, «фотографическая» память. Андронников вспоминал:

Его любимой игрой была такая. Кто-то спрашивал, например, что напечатано на 237 странице 5 тома Полного собрания сочинений Гоголя издания 1935 года. Иван Иванович, ни мгновения не раздумывая, говорил: «Хвала вам, художник! Виват, Андрей Петрович! Рецензент, как видно, любил фами..». При этом пояснял: фами — первая половина слова «фамилярность», но «льярность» идет уже на 238 странице. Проверяли — точно!

Вот что рассказывает знаменитый актер Василий Меркурьев:

Как-то ехали мы с репетиции. У меня в руках была только что вышедшая книга А.Толстого «Петр Первый». Иван Иванович попросил: «Дайте почитать здесь, в трамвае». Пока мы ехали, Соллертинский быстро листал книгу. Когда настал момент выходить, Иван Иванович вернул книгу с благодарностью: «Замечательная книга». — «Ну, Иван Иванович! Так вы дочитайте, потом вернете». — «Нет, отчего же, я прочел. Очень внимательно. Можете спрашивать любой отрывок».

При этом он очень любил разыгрывать окружающих, сочиняя образ какого-нибудь, никогда не существовавшего поэта или музыканта, придумывая его биографию, портрет, цитируя его сочинения. Он испытывал удовольствие, когда кто-то попадался на его удочку, говоря «конечно, как же, знаю». Соллертинский говорил, что уважает людей, которые могут прямо сказать, что чего-то не знают. «Стесняться этого может толькоидиот», — считал Иван Иванович.

Все отмечали у Соллертинского бесподобное чувство юмора. Шостакович:

Однажды в моем присутствии Соллертинский сбил спесь с чванливой и неприятной женщины. Сама она была никто, но муж ее был в Ленинграде важной шишкой. На банкете в честь оперной премьеры в Малом театре Соллертинский подошел к ней, и, желая сделать ей комплимент, сказал в своей обычной восторженной, сбивчивой манере: «Как замечательно вы выглядите, вы сегодня абсолютно восхитительны!» Он только собирался развить свой дифирамб, как дама прервала его: «К сожалению, я не могу сказать того же о вас». (Она имела в виду как лицо Соллертинского, так и его довольно экстравагантную манеру одеваться.)

Но при Соллертинском было его остроумие, и он ответил: «Почему бы вам не поступить так же, как я? Солгите».

А иногда Иван Иванович мог быть язвительным, саркастическим, беспощадным. Вот два примера, которые приводят современники.

Когда Соллертинского попросили высказаться по поводу выступлений дирижера-вундеркинда Вилли Ферреро, он ответил:

По-моему, хороший 12-летний дирижер — все равно, что хороший 12-летний гинеколог.

Перед войной в Мариинском театре был поставлен балет Соловьева-Седого «Тарас Бульба». Для Василия Павловича, замечательного в своем песенном творчестве, балет был явно не родной областью. Музыка мало кому понравилась, но находились и ее яростные защитники. На одном из обсуждений какая-то дама говорила, что слышала музыку в фортепианных набросках, и было великолепно: видимо, не совсем хороша оркестровка. Тогда со своего места вскочил Соллертинский и сказал:

Родился урод, но сперматозоид был великолепный.

Иван Иванович охотно бесил неожиданной эпиграммой противника; радовался успеху остроумной фразы, родившейся в пылу полемики (он был необыкновенно артистичен, а какой же артист не радуется успеху?).

Вот еще один пример остроумного розыгрыша Соллертинского. В 30-е годы в Москве и Ленинграде гастролировал знаменитый немецкий дирижер Отто Клемперер. Программы его концертов составлял цикл симфоний горячо любимых Соллертинским Малера и Брукнера.

Иван Иванович подошел на улице к дирижеру: «Ко мне обратились комсомольцы заводов «Красный путиловец» и «Электросила» и просят, чтобы я вам передал их пожелание — они очень хотят услышать симфонии Малера и Брукнера». Маэстро ответил, что именно их он и собирается исполнить. «Так я передам комсомольцам, что вы согласны выполнить их просьбу», — сказал Соллертинский.

Начиная с 1934 года до конца дней Иван Иванович Соллертинский возглавлял Ленинградскую государственную филармонию, будучи ее художественным руководителем, главным советником по репертуару и лектором. Горение мысли, страстность и увлеченность характеризовали эту его деятельность. Соллертинский был вдохновителем десятков интереснейших программ, в которых, наряду с популярными сочинениями, звучали дотоле неизвестные. Первые исполнения в Ленинграде многих симфонических произведений, мировые премьеры большинства симфоний Шостаковича неотделимы от его инициативы. В содружестве с замечательным филармоническим оркестром во главе с Евгением Мравинским Соллертинский способствовал тому, чтобы Ленинградская филармония заняла одно из первых мест в ряду концертных организаций мира.

Ближайшим другом Соллертинского был Шостакович.

Их дружба началась в 1927 году. Во время этой многолетней дружбы с композитором Соллертинский, по словам самого Шостаковича, обогащал его знакомством с творчеством великих композиторов прошлого и настоящего. Дмитрий Дмитриевич вспоминал:

Познакомившись с Иваном Ивановичем, я сразу понял, что он человек необыкновенный, и что мне, человеку среднему, очень трудно будет с ним вести знакомство. Но я быстро узнал, что Соллертинский необыкновенно веселый, простой, блестяще остроумный и совершенно «земной» человек. Я лишний раз убедился, что большой человек всегда прост, всегда скромен и всегда крепко, уверенно стоит ногами на земле.

Эта дружба прошла самое надежное испытание. В 1936 году опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» по повести Н.С.Лескова подверглась разгрому в советской печати (статья «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда»). В том же году должна была состояться премьера Четвертой симфонии — произведения значительно более монументального размаха, чем все предыдущие симфонии Шостаковича, сочетающего в себе трагический пафос с гротеском, лирическими и интимными эпизодами, и, возможно, призванного начать новый, зрелый период в творчестве композитора. Премьера была отменена, а симфония впервые исполнена только в 1961 году. Но несмотря на давление, Соллертинский ни разу не опустился до хулы в адрес композитора, а наоборот, постоянно публично называл оперу и симфонию гениальными, а самого Шостаковича — человеком, чье имя потомки будут называть с гордостью и восторгом.

Публичные выступления Соллертинского — особая, одна из самых ярких страниц его творчества.

Эмоциональная речь тороплива, ускоренна. Но великолепная дикция позволяет слышать каждое слово. Ничего, казалось бы, от обычного представления об ораторском жесте и голосе. А между тем какой блеск, какой талант, какая свобода импровизации, какой ум и покоряющее действие слова! Логика в построении доказательства образа, ясность, артистизм мышления: факты, примеры, остроумные сопоставления!

Так рисует выступления Соллертинского перед публикой Ираклий Андронников.

Знаменитый литературовед Мстислав Цявловский вспоминает о докладе Ивана Ивановича на научной конференции, посвященной Данте.

Он говорил увлеченно, темпераментно, с чуть-чуть откинутой назад головой. Публика жадно внимала докладчику, будь то его собственные блестящие мысли или как бы невзначай вкрапленные в текст стихи Данте (конечно, в оригинале) или цитаты из его исследователей. Доклад продолжался три с половиной часа, и все это время слушатели сидели как завороженные, ловя каждое слово Соллертинского, внимая ему в звенящей тишине.

Но совершенно неподражаемыми были вступительные слова, которые Соллертинский на протяжении более чем десяти лет произносил перед симфоническими концертами Ленинградской филармонии. Ленинградская публика ходила на концерты в одинаковой мере насладиться и великолепной музыкой, и ее выдающимся исполнением, и блистательными выступлениями Соллертинского.

Андронников, который, по настоянию Соллертинского сам начал выступать со вступительными словами, рассказывает, что получил от него два важнейших совета. Их Соллертинский дал в свойственной ему остроумно-ироничной манере:

Никогда не следует вбивать заранее написанный текст между височной костью и полушариями головного мозга. Импровизируй, говори от себя.

Говори то, что может быть в равной степени понято всеми. Ты сегодня будешь говорить о Танееве — так сообщи почтеннейшей публике, что Танеев не есть плод твоего больного воображения, а как все люди, родился от отца с матерью, и произошло это в 1856 году. И что он не гвозди ковал и не паял кастрюли, а создавал музыкальные произведения.

Быть понятным всем — этому правилу Соллертинский следовал неотступно. Удивительно, но он совершенно не чурался общаться, читать лекции людям совершенно другой ступени образованности. Рабочим, полуграмотным колхозникам, солдатам. Причем терпеливо объясняя им элементарные вещи. Он даже считал это делать своим долгом.

Дмитрий Дмитриевич Шостакович вспоминал такую историю:

Соллертинскому довелось выступать перед аудиторией каких-то краснофлотцев. Один из этих морячков задал ему вопрос: — Правда ли, что жена Пушкина жила с Николаем Вторым?

Иван Иванович ответил на поставленный вопрос с исчерпывающей точностью: «Даже если предположить, что Наталия Николаевна Гончарова (в первом замужестве Пушкина) до конца своих дней сохранила женскую привлекательность, а будущий император, великий князь Николай Александрович чрезвычайно рано развился, этого не могло быть, поскольку Наталия Николаевна скончалась в 1863 году, а Николай Второй родился в 1868-м»

Мы уже говорили о том, что Иван Иванович обладал неподражаемым чувством стиля и умел в своих научных работах находить языковые средства, отвечающие характеру того или иного автора или музыкального произведения. То же проявлялось в его пояснениях к концертам. Нет, проявлялось еще в большей степени, потому что в данном случае в распоряжении Соллертинского было еще одно мощное оружие — живое, произнесенное слово.

К счастью, не все сказанное Иваном Ивановичем кануло в лету. Хотя в те времена еще не существовало видеозаписи, а аудиозаписывающих устройств в широком пользовании не было, люди понимали ценность слова Соллертинского и кое-что записывали от руки. Благодаря этому мы можем сегодня оценить некоторые блестки вступительных слов Ивана Соллертинского.

Вот он говорит о третьей части 3-й симфонии Брамса:

Она построена на простой — и в то же время утонченной из-за смены и чередования ямбических и хореических ритмов — романсной теме.

В одной этой фразе столь точные признаки, что нотный пример не нужен: мы уже слышим музыку.

Вот — о «Ночи на шабаше ведьм» из «Фантастической симфонии» Берлиоза.

Щедрыми пригоршнями композитор сыплет инструментальные находки одну за другой. Тут и высокие тремоло скрипок, и шуршащие, стрекочущие, играющие древком смычка струнные, словно имитирующие пляску скелетов, и пронзительный писк кларнета, излагающего окарикатуренный, опошленный образ возлюбленной, и колокола, и неистовствующая медь. Дерзкая пародия на католическую мессу дает место новым оркестровым эффектам. Замысел этой части заставляет вспомнить «Вальпургиеву ночь» из Гете, а введение пародии на образ возлюбленной соответствует появлению призрака Гретхен на шабаше в Брокене.

Это — о псевдоисторических операх Джакомо Мейербера:

История в операх Мейербера — это апофеоз декоратора, портного, бутафора, машиниста сцены, пиротехника.

А эти медленные слова с торжественной «инструментовкой» — о величественном покое Седьмой симфонии Брукнера:

НачиНаЕтся мЕдлЕЕНое вОлНООбразНОЕ приращЕНие звучНости…

Во время войны вместе со всем коллективом Ленинградской филармонии Соллертинский был эвакуирован в Новосибирск. И там Иван Иванович прикладывал все усилия, чтобы поддержать «ленинградский уровень». До тех пор, пока тяжелая болезнь быстро и безвременно не унесла в начале 1943 года его жизнь. До конца дней Соллертинский сохранял присутствие духа и кипучую энергию. Уже почти лишенный возможности двигаться, он, ставя на пюпитр учебник и показывая сиделке движением глаз, когда надо листать страницу, овладел труднейшим венгерским языком.

Потрясенный трагическим известием Шостакович откликнулся на него одним из своих лучших сочинений — Трио памяти Соллертинского.

Иван Иванович Соллертинский ушел из жизни в 41 год. Обычно в этих случаях говорят, что он многого не успел. Мы же скажем: как много он сделал!

Глава 8. Вундеркинды

В этой главе речь пойдет о вундеркиндах и одном из лучших в истории их воспитателей.

Чудо природы

В 1979 году моя двоюродная сестра позвала меня с собой на концерт класса Анны Павловны Кантор, у которой ее дочь училась в гнесинской школе-десятилетке. «Получишь большое удовольствие», — сказала она. Я в этом и не сомневался, ведь Средняя специальная музыкальная школа для одаренных детей при институте им. Гнесиных — учебное заведение очень серьезное, попасть туда весьма трудно, а ученики всегда играют замечательно.

Я действительно получал ожидаемое удовольствие от прекрасной игры детей. Хорошо выступила и племянница Юля. Я уже было подумал, что именно с целью похвастаться дочерью Лена и пригласила меня. Но вот объявили: «Женя Кисин».

Вышел мальчик лет 7–8, с кудрявыми волосами, спускавшимися по плечам. Легко, как птичка порхая по клавиатуре рояля, он заиграл виртуознейшие этюды Листа и Шопена, с которыми хорошо подготовленные взрослые музыканты справляются не без труда. Публика была потрясена. Я видел, как сидевший на два ряда впереди меня профессор Т.Д.Гутман едва сдерживал слезы. Так впервые в жизни я увидел настоящего вундеркинда.

Евгений Кисин в дальнейшем сделал великолепную карьеру. В 10 лет впервые выступил с оркестром, исполнив 20-й концерт Моцарта. Год спустя дал свой первый сольный концерт. В 1984 году (в 12 лет) исполнил 1 и 2 концерты Шопена для фортепиано с оркестром в Большом зале Московской консерватории. В 1985 году Евгений Кисин впервые выехал с концертами за рубеж, в 1987 (в 16 лет) дебютировал в Западной Европе на Берлинском фестивале и выступил с Гербертом фон Караяном на Новогоднем концерте Берлинского филармонического оркестра, исполнив 1-й концерт Чайковского.

Сейчас 50-летний Кисин — один из заметнейших пианистов современности.

Из музыкантов, и сегодня выступающих на концертной эстраде, примечательна фигура немецкой скрипачки Анне-Софии Муттер. В 10 лет она дебютировала с оркестром Тюбингенского университета. В возрасте 13 лет Муттер была освобождена от посещения школы, когда Караян пригласил её выступать вместе с Берлинским филармоническим оркестром. Замечу в скобках, что для Германии это неслыханно, освобождение от школы, которая в этой стране является «священной коровой», можно получить лишь по болезни.

А.С.Муттер и Герберт фон Караян

В 1977 году 14-летняя Муттер участвовала в знаменитом Зальцбургском фестивале (честь, которой удостаиваются лишь лучшие музыканты). В возрасте 15 лет Муттер сделала первые записи, концерты Моцарта, совместно с Караяном и филармоническим оркестром.

В 16 лет ее наградили почётным членством (honorary fellow) Королевской музыкальной академии в Лондоне. Сейчас Анне-София Муттер не только одна из лучших скрипачек нашего времени, но и самая востребованная и высокооплачиваемая из всех коллег.

Но так происходит отнюдь не всегда, хотя чаще всего вундеркинды становятся выдающимися музыкантами. Феномен вундеркинда, правда, проявляется в самых разных интеллектуальных сферах деятельности: математике, физике, иностранных языках, энциклопедических знаниях и так далее. Но я предпочитаю говорить о музыке, потому что только здесь предмет мне хорошо знаком.

Классическим, всем известным, примером вундеркинда служит Моцарт. Отец начал учить музыке маленького Вольфганга в два года. Когда ему было около трёх лет, он садился за инструмент и мог подолгу развлекаться подбором созвучий. Кроме того, он запоминал отдельные места музыкальных пьес, которые слышал, и мог проиграть их на клавесине. Уже в пять лет он сочинял маленькие пьесы, которые отец записывал на бумаге. В январе 1762 года (Моцарту неполных 6 лет) его отец Леопольд предпринял со своими детьми (сестра Вольфганга Наннерль также с 7 лет блестяще играла на клавесине) первую пробную концертную поездку в Мюнхен. Осенью этого же года семья посетила Вену. Дети восхитили эрцгерцогиню Марию Антуанетту, будущую королеву Франции.

Известен исторический анекдот, связанный с этим концертом. Якобы, когда Вольфганг играл с детьми Марии Терезии, маленькими эрцгерцогинями, он поскользнулся на натёртом полу и упал, а Мария Антуанетта помогла ему подняться. Вольфганг будто бы подскочил к ней и сказал:

«Вы славная, я хочу на вас жениться, когда вырасту».

Мог ли он предвидеть ее трагическую судьбу?

Чтобы дети могли появляться во дворце в более красивой одежде, чем та, которая у них была, императрица Мария Терезия подарила Моцартам два костюма — для Вольфганга и его сестры.

Портрет шестилетнего Вольфганга в костюме, подаренном императрицей. Художник (предположительно) Пьетро Антонио Лоренцони, 1763 год

Десятилетним композитор написал свою первую духовную ораторию «Долг первой заповеди». В 1771 году в Милане была поставлена опера 15-летнего Моцарта «Митридат, царь Понтийский», которая исполняется и сейчас. В возрасте 10 лет Моцарт создал Первый концерт для фортепиано с оркестром. А свою первую симфонию сочинил еще раньше, в 8 лет.

В одной из своих заметок я уже описывал случай, произошедший с 15-летним Вольфгангом в Италии. Тогда он, один раз услышав, нота в ноту записал по памяти «Miserere» Грегорио Аллегри, которое Папа римский запретил копировать под угрозой отлучения от церкви.

За свои 35 лет жизни Моцарт создал такое количество сочинений, которое с лихвой хватит на несколько гораздо более долго живущих композиторов. В связи с этим ходит такая байка:

В трактире к Моцарту подошел какой-то молодой человек и сказал, что хочет написать симфонию и просит по этому поводу советов маэстро. Моцарт ответил: «Почему бы вам не начать с чего-нибудь более простого, например, с песни?» — «Но ведь вы уже в 8 лет написали симфонию». «Да, — сказал Моцарт, — но я не спрашивал ни у кого совета».

Вот как определяет понятие «вундеркинд» (по-немецки «чудо-ребенок») современная наука: это ребенок, который признан образовательной системой значительно превосходящим уровень интеллектуального развития других детей своего возраста.

Мне кажется, что, по крайней мере в отношении музыки, этого определения мало. Я бы сформулировал так: это ребенок, который уже в детском возрасте достигает уровня взрослых подготовленных профессионалов.

По оценкам ученых, настоящие вундеркинды встречаются один на три миллиона человек.

Можно при этом с уверенностью сказать, что быть вундеркиндом — совсем не обязательное условие для того, чтобы стать выдающимся музыкантом. Есть тому множество примеров.

Отец Бетховена хотел сделать из своего сына второго Моцарта и стал рано обучать его игре на клавесине и скрипке. При этом Иоганном Бетховеном руководили чисто корыстные мотивы: он был страшным пьяницей и скандалистом, вечно в долгах, и таким образом пытался поправить свое материальное положение. В 1778 году в Кёльне состоялось первое выступление 8-летнего Людвига. Однако чудо-ребёнком Бетховен не хотел стать и не стал. Он развивался постепенно, получал хорошее общее и, в первую очередь, музыкальное образование, учась у лучших музыкантов: Неефе, Сальери, Гайдна. Первую свою симфонию Бетховен создал в возрасте 30 лет, и это не помешало ему стать величайшим симфонистом всех времен.

Напротив, Георг Фридрих Гендель в возрасте четырех лет самостоятельно научился играть на клавесине. Но отец его, цирюльник — хирург и добропорядочный немецкий бюргер, наметил для Генделя карьеру юриста и всячески противился его тяготению к музыке, так как придерживался мнения, что музыкант — не серьёзная профессия. Протесты отца не возымели должного действия на Георга Фридриха. Он приходил по ночам, когда члены семьи спали, на чердак, где стоял клавесин. Однако Гендель, как и Бетховен, не стал вундеркиндом. А ему предлагали, как бы мы сейчас сказали, спонсорскую поддержку обратившие на юного музыканта внимание знатные и богатые люди, в том числе курфюрст Бранденбургский и будущий король Фридрих I. Эту помощь отец Георга Фридриха упорно отвергал.

В 1914 году газета «Санкт-Петербургские ведомости» писала:

В Петербурге выступил в концерте в качестве дирижера 8-летний итальянец Вилли Ферреро. Он дирижировал оркестром гр. Шереметева. Без партитуры, вооруженный лишь маленькой палочкой, этот 8-летний мальчик передавал тончайшие нюансы симфонии. Ученые психиатры в недоумении перед этим чудом. Итальянские профессора и психиатры признали Вилли Ферреро феноменальным ребенком с ненормально развитой для его возраста психикой, чем и объясняются его исключительные музыкальные способности. Он легко усваивает труднейшие произведения таких композиторов, как Бетховен, Берлиоз, Вагнер, Гуно, Григ и т. д.

Ферреро произвёл исключительное впечатление на царскую семью, так что Николай II, как сообщала «Нью-Йорк Таймс», наградил его золотыми часами с жемчугом и бриллиантами. В то же время выступления Ферреро вызывали ожесточённые споры художественного, психологического, воспитательного характера; в частности, в России среди тех, кто выступал против эксплуатации таланта юного дирижёра и требовал бережного обращения с ним, были музыканты Александр Зилоти, Александр Глазунов, Леопольд Ауэр, психолог В. М. Бехтерев.

Сын артистов цирка, Ферреро начал дирижировать в раннем детстве, ещё не зная нот и не умея читать. В детстве он много гастролировал в разных странах Европы. Повзрослев, Ферреро поступил в Венскую академию музыки и окончил её в 1924 г. Уже сформировавшийся зрелый музыкант, Ферреро выступал как симфонический и оперный дирижёр и был весьма заметен в мировой музыкальной жизни. Однако в ряд величайших дирижеров, таких как его современники Караян, Тосканини, Фуртвенглер, Мравинский (никто из них не был вундеркиндом) Вилли Ферреро не встал.

Еще более показательна судьба Бориса (Буси) Гольдштейна. Ученики Столярского были сплошь юные таланты, в их числе сам Ойстрах, матери которого учитель сказал «у вас обыкновенный гениальный ребенок». Но Буся был среди них самым ярким. Имя Буси Гольдштейна было синонимом вундеркинда.

После четырех лет занятий у Столярского семья Гольдштейнов переезжает в Москву, где Буся поступает в Особую детскую группу при Московской консерватории (позднее Центральная музыкальная школа), в класс профессора А.И. Ямпольского. В Москве семья жила в одной тесной комнате в коммунальной квартире. Мать Буси постоянно хлопотала о расширении жилплощади: юному гению были нужны условия для занятий. Композитор и музыковед С.Волков описывает поход матери Гольдштейна к моссоветовскому чиновнику:

— А почему, собственно, я должен вам дать вторую комнату?!

— Я родила Бусю Гольдштейна. А кого родила ваша мама?…

В 1933 году в 11-летнем возрасте Гольдштейн принял участие в I Всесоюзном Конкурсе скрипачей. Хотя из-за юного возраста он играл вне конкурса, но играл настолько ярко, что ему присвоили специальную премию (5000 рублей). На заключительном концерте победителей присутствовали Сталин, Молотов, Киров. После концерта вождь пригласил Бусю к себе в ложу, сказал, что он играл лучше всех и даже объяснил, почему. При этом между Сталиным и Бусей произошел диалог, который приводит тот же С.Волков:

— Ну, Буся, теперь ты стал капиталистом и, наверное, настолько зазнаешься, что не захочешь меня пригласить в гости.

— Я бы с большой радостью пригласил вас к себе, — ответствовал находчивый вундеркинд, — но мы живем в тесной квартире, и вас негде будет посадить

На другой же день Бусе и его семье была предоставлена квартира в новом доме в центре Москвы. Двумя годами позднее 13-летний Борис Гольдштейн вошёл в пятёрку лауреатов первого Конкурса им. Венявского (Варшава) и Конкурса им. Изаи (Брюссель).

На фотографии 11-летний Буся запечатлен вместе с великим Яшей Хейфецем, который как раз тогда посетил СССР и пришел в восторг от игры юного музыканта.

Сам Хейфец тоже был известным вундеркиндом. Он начал учиться игре на скрипке в трёхлетнем возрасте. В возрасте пяти лет и десяти месяцев впервые принял участие в публичном концерте. В девять лет поступил в Санкт-Петербургскую консерваторию, в класс знаменитого Леопольда Ауэра. В возрасте двенадцати лет Хейфец исполнял концерты П.И. Чайковского, Г.Эрнста, М.Бруха, виртуозные пьесы Паганини, Сарасате, Крейслера.

Начало мировой славе Хейфеца положили концерты в 1912 году в Берлине, где десятилетний Хейфец выступал с Берлинским филармоническим оркестром под управлением Василия Сафонова и Артура Никиша. Имя Хейфеца неизменно называют в числе величайших скрипачей ХХ века. А что же Гольдштейн?

Его карьера сложилась удачно, он с успехом выступал на концертных площадках мира. Но среди величайших скрипачей прошлого века, таких как Д.Ойстрах, Л.Коган, тот же Я.Хейфец или И.Менухин — мы имени Буси не найдем.

В чем же тут причина? Я не раз размышлял над этим и пришел к такому выводу. Бывает, что вундеркинд исчерпывает свой потенциал уже в детстве. Он не всегда понимает, что быть юным и быть взрослым исполнителем — разные вещи, разная степень ответственности. К восприятию публикой вундеркинда почти всегда примешивается восхищение и умиление. Ему легко прощают те промахи и огрехи, которые взрослому исполнителю не простят. В результате такой вундеркинд «теряет бдительность», останавливается в своем развитии. Так бывает далеко не всегда, но случается. Таково мое мнение, не знаю, прав ли я.

А случается, что вундеркинды и вовсе меняют свой профиль.

Тем, кто смотрел знаменитую александровскую кинокомедию «Волга-Волга», наверняка запомнился такой эпизод. Унесенные ветром ноты «Песни о Волге», сочиненной письмоносицей Стрелкой, находит юный музыкант. И вот он, сидя за роялем в присутствии автора, виртуозно исполняет парафраз на тему этой песни. «Твоя музыка — моя обработка». Эту фразу юного пианиста помнят все.

Но далеко не все знают, кто этот вундеркинд.

Это тот же человек через 30 лет: виртуоз-баянист Анатолий Шалаев (слева) вместе с Николаем Крыловым сопровождает концерт Людмиды Зыкиной.

В 1934 г. 9-летний вундеркинд поступил в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории, в класс профессора А.Б.Гольденвейзера. Он участвовал в концертах на лучших концертных площадках, делал большие успехи. Но в какой-то момент решил, что фортепиано — не его инструмент, и быстро выучился играть на баяне. Во всяком случае с 1941 года он уже баянист концертной бригады, обслуживавшей госпитали и передовые линии фронта. С 1963 — бессменный аккомпаниатор Л.Зыкиной. Одновременно Шалаев — дирижер и композитор: им написано большое количество обработок, вариаций и фантазий для одного и двух баянов.

Интересное и немного загадочное это явление — вундеркинд.

"Школа имени мене"

17 ноября 2021 года исполнилось 150 лет со дня рождения Петра Столярского. Эта фигура представляет большой интерес в двух отношениях.

Во-первых, Петр Соломонович Столярский был одним из величайших педагогов столетия. Прославленный французский скрипач Жак Тибо, например, говорил:

«Его педагогика — то, чем должно гордиться мировое искусство».

Примерно то же говорили многие другие авторитетные музыканты. Чтобы понять их правоту, не надо быть музыкантом, достаточно просто перечислить лишь некоторых из самых выдающихся его «детей» — учеников: Натан Мильштейн, Михаил Фихтенгольц, Самуил Фурер, Елизавета Гилельс, Борис Гольдштейн, Альберт Марков, конечно же, Давид Ойстрах.

Педагогика Столярского определила развитие скрипичного исполнительства всего ХХ века: вот «внуки» Петра Соломоновича только по линии одного его «сына» — Давида Ойстраха: Виктор Пикайзен, Эдуард Грач, Игорь Ойстрах, Семен Снитковский, Роза Файн, Ольга Пархоменко, Олег Крыса, Олег Каган, Михаил Секлер, Валерий Климов, Лиана Исакадзе, Гидон Кремер…И этот славный ряд далеко не исчерпан.

А сам Петр Соломонович был сыном скромного деревенского музыканта. Ему не довелось получить достаточно высокого общего образования. Он никогда не был выдающимся исполнителем. Но педагогом был от Бога.

Во-вторых, Столярский не без труда писал по-русски, так и не освоил в совершенстве русскую речь. Шутили даже, что следует издать русско-столярский разговорник.

Его оговорки, курьезные фразы становились «притчами во языцех», передавались из уст в уста, обрастали легендами. Кое-что я слышал непосредственно от его учеников или тех, кто с ними общался. Иное подчерпнуто из книг и статей. Все это я нахожу очень милым и забавным, ничуть не принижающим личность Столярского, поэтому с удовольствием поделюсь малой частью этих курьезов с коллегами по АТ.

Пожалуй, самой популярной стала его фраза, которую я вынес в заголовок: «школа имени мене». Так он называл первую в мире детскую музыкальную школу-интернат для особо одаренных детей, которая еще при его жизни получила название «Школа имени профессора Столярского».

Очень популярной была и остается фраза Столярского, которую он сказал матери Давида Ойстраха: «Ваш мальчик обыкновенный гениальный ребенок». Ойстрах был, действительно, лучшим учеником Столярского всех времен. Недаром он увековечен в известной одесской песенке:

А Додик Ойстрах, шоб он был здоров,

Его же вся Италия боится,

А звук евойной скрипки был таков,

Шо вся Одесса-мама им гордится.

Когда Столярский отправлялся с многочисленными учениками для выступлений в разные города Союза, говорил, что «везет вагон талантов».

После одного из успешных выступлений своих питомцев в столице он сказал секретарю:

Дай телеграмму в Одессу, что школа прошла с большим фуражем

(имел в виду — фурором).

Выступая в Одессе с отчетом о поездке, он заметил:

После такого успеха школа будет иметь большой символ к работе,

подразумевая, что успех станет стимулом к дальнейшей работе.

А также:

Нас наградили за нашу работу, но мы не должны забывать то место, из которого вышли.

(Смысл высказывания: мы теперь вознаграждены, но не нужно самобольщаться, надо продолжать совершенствоваться в нашей школе).

Очень образно, но одновременно курьезно, он высказывался во время уроков. Вот часть того, что запомнили его ученики:

Не спеши, не веди смычок так быстро. Представь себе, что это твоя зарплата. Ты должен не сразу ее израсходовать, а распределить на длительное время.

Что такое воробей? Это соловей, который не выучил свои трели.

Кого ты хочешь перегнать? Играть на скрипке — это не прыгать на лошади. Покажи мне красивую музыку.

Ты играешь так, как будто твой живот набит дынями

(в смысле: тяжело и напыщенно).

Не надо думать, что слово «скрипка» происходит от слова «скрип».

(так он хотел добиться красивого, благородного звучания инструмента).

Вот один любопытный эпизод. Ученический коллектив записывали на пластинку. Столярского не предупредили о начале записи, он считал, что продолжается репетиция. В одном месте Петр Соломонович возмущенно закричал:

«Что ты там играешь, бехеймо (на идиш — чудовище, монстр), я сейчас брошу тебе пульт в голову!»

Когда запись дали прослушать и дошли до злополучного места, все рассмеялись, а Петр Соломонович растерялся и с удивлением сказал: «Разве это я? Я такого не говорил».

И был в этом искренне уверен — сказанное сгоряча, в состоянии аффекта, не отражало сути его отношения к ребятам, которых он очень любил.

Уже живя в Москве и выступая в Наркомате просвещения, Столярский чуть было не поплатился за одну свою фразу. Он следующим образом выразил свою благодарность партии и правительству за открытие школы:

Для меня вышло счастье, что удалось создать чудесную музыкальную школу для детей в Одессе, да еще накормить голодных детей. Поэтому разрешите мне поблагодарить товарища Сталина и всю его шишку!

(имелись в виду соратники).

Столярского не только не тронули, но вождь даже распорядился подарить ему автомобиль. Однажды на вопрос «что дала вам советская власть?» Столярский ответил: «эмку».

Столярский обрастал в Одессе легендами, как корабль ракушками.

Один из его учеников, М. Гольдштейн, издал книгу об учителе. Приведу такой фрагмент:

Один из взрослых учеников Столярского был арестован. Пришел к Петру Соломоновичу следователь и попросил вспомнить, не имел ли ученик связей с немцами. В то время немцы воспринимались в качестве фашистов.

Столярский сказал: «Да, я знаю, что он связан с немцами, могу даже назвать, с кем». Следователь взял записную книжку и приготовился записать. «Например, он имел связи с Брамсом, Шубертом, Шуманом, Бахом». Следователь все записал, поблагодарил и ушел. Столярский даже не подумал о том, что сказал чепуху. Потом он мне сказал: «Пусть они сами разберутся, это их хлеб».

Этот эпизод кажется крайне маловероятным: в 37-ом с органами не шутили. Это, скорее всего, легенда. Но ведь верно Вересаев говорил о том, что легенды тоже отражают суть людей.

Интересно замечание М. Гольдштейна о том, что «Столярский говорил спонтанно, не задумываясь над сочетанием слов». Отсюда и множество курьезов. Например, Петр Соломонович ценил ректора консерватории Канделя, а однажды сказал на собрании:

Берите пример с Канделя, товарищ Кандель никогда не говорит глупости, он делает их.

(Столярский хотел сказать «он делает дело», да «спонтанность» подвела).

Не утруждаясь выбором и расстановкой слов, Столярский мог сказать своему любимому ученику Д. Ойстраху:

Додик, не плутайся между ног, иди прежде!

Он имел в виду: «Не путайся под ногами, иди впереди нас».

По воспоминаниям аккомпаниатора Ойстраха Ф.Бауэр, Давид Федорович «был исключительно артистичным, необычайно точно копировал любого человека». В частности, он замечательно изображал самого Петра Соломоновича с его характерными интонациями, жестами, движениями.

Столярский, узнав об этом, упросил Ойстраха показать, как тот его копирует. После колебаний Давид Федорович согласился. Показывая, он говорил какие-то «правильные» слова из «репертуара» Петра Соломоновича. Столярский увлекся так, что принял пародию за высказывания Ойстраха и выразил полное согласие с тем, что говорил от его имени ученик.

Одному своему юному ученику Столярский однажды сказал:

Вполне сочувствую твоей простуде, но самое лучшее лекарство — взять скрипку в руки и не менее трех часов играть упражнения и этюды. Организм сразу разогреется, да и микробы подохнут от звуков скрипки.

Простодушный, но умный, талантливый и нежно влюбленный в скрипку человек!

Глава 9. О музыкантах с улыбкой

Два тенора

Все, кто хоть как-то соприкасался с искусством оперы, должно быть, слышали о Сергее Яковлевиче Лемешеве и Иване Семеновиче Козловском. Два великих тенора, практически одногодки. В одно время выступали на сцене Большого театра.

Расцвет творчества обоих пришелся на первое послевоенное десятилетие. Популярность их не знала пределов. У них были, не побоюсь сказать, миллионы поклонников. Ведь тогда опера была популярнее, чем сейчас; кроме того, и Лемешев, и Козловский выступали в эстрадных концертах, исполняя песни советских композиторов. Трудно было решить, кто из них лучше, выбрать между теплым, многокрасочным, словно бы идущим из глубин сердца голосом Лемешева и изысканным, виртуозным, отточенным пением Козловского.

И все же выбирали. Всем любителям оперы того времени было хорошо известно, что существует две партии страстных поклонников (чаще всего поклонниц) двух выдающихся певцов. «Лемешистки» и «Козловистки» подкарауливали своих кумиров, чтобы осыпать их овациями и цветами, взять у них автограф, стянуть какой-то сувенир (часто пуговицу от костюма или пальто), или хоть прикоснуться к своему идолу рукой. Между собой две партии непримиримо соперничали.

Два «русских соловья» тоже были между собой, мягко говоря, не в самых лучших отношениях.

Рассказывают, что в эти годы в Большом иногда появлялся Сталин — он слыл любителем оперы. В связи с этим в театре усилили охрану, а вахтеров поменяли — посадили на их места работников органов.

И вот, как я слышал, однажды через служебный вход идет Козловский. Вахтер: «Ваш пропуск». Иван Семенович, не поворачивая головы: «Я Козловский!». Вахтер ему: «А я Петров. Ваш пропуск». — «Молодой человек, я же вам сказал, я Козловский» — «Пропуск. Мне будь хоть сам Лемешев».

Говорят, бедный Козловский от такого оскорбления лишился дара речи и чуть не упал в обморок.

Шаланды, полные кефали

Эта, до сих пор популярная песенка про одесского рыбака Костю, появилась во время войны в фильме «Два бойца». Режиссер Леонид Луков снял эту историю о фронтовой дружбе одессита Аркадия Дзюбина и уральского рабочего Александра Свинцова («Саша с Уралмаша») по повести Л.Славина, преображенной в киносценарий Евгением Габриловичем. Главных героев играли необычайно любимые в то время Марк Бернес и Борис Андреев.

Как вспоминал сам режиссер, первоначально песен в фильме запланировано не было. Но потом он попросил композитора Никиту Богословского и поэта Владимира Агатова написать лирическую песню для сцены в землянке. Так возникла знаменитая «Темная ночь». Однако, лента содержала и юмористические сцены, поэтому появился запрос режиссера на шуточную одесскую песенку, которая должна была вносить контраст к лирике «Темной ночи». Благодаря этому и была написана песня про шаланды, полные кефали.

Богословский написал ее в духе уличных одесских песенок, отлично почувствовав их интонации. Но еще более удивительно, что киевлянин Агатов так метко передал в тексте одесские реалии, что коренным одесситам не к чему было придраться.

Как замечал один одессит, Агатов слегка «прокололся» лишь дважды. Во-первых, в строке «В ответ открыв Казбека пачку, сказал ей Костя с холодком…». Этот критик отмечал, что уважающий себя одессит курил не «Казбек», а местные папиросы «Сальве».

Во-вторых, критиковалась строка «Фонтан черемухой покрылся…». Всем, конечно, известно, что Фонтан — живописный причерноморский район Одессы, очень зеленый, но преобладает там не черемуха, а белая акация. Между прочим, с Фонтаном связано происхождение одного расхожего выражения. Вода на Фонтане считалась самой вкусной, и водовозы, рекламируя свой товар, говорили: «С Фонтана». Но знатоки, порой, попробовав воду, определяли: «Нет, это не Фонтан». Так и пошло, когда говорят о некачественном товаре.

Что касается одесских реалий, то особенно они проявляются в двух моментах.

И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил.

Биндюжниками называли раньше в Одессе грузовых извозчиков. Биндюг — это большая длинная и плоская телега, которую запрягали одной лошадью, для перевозки грузов в мешках и бочках, Видимо, работа накладывала отпечаток, потому что биндюжники отнюдь не отличались изящными манерами, а славились своей грубостью. Помните, у Бабеля отец Бени Крика Мендель «даже среди биндюжников слыл грубияном». И если уж даже они вставали при появлении Кости — это было высшее проявление уважения.

Но и Молдаванка, и Пересыпь обожали Костю-моряка».

Конечно, многие знают, что Молдаванка и Пересыпь — два района Одессы.

На Молдаванке преобладало еврейское население. Именно там жило большинство биндюжников и большинство одесских налетчиков, в том числе знаменитый Мишка Япончик, прототип бабелевского Бени Крика.

«Улица, улица, улица родная, Мясоедовская улица моя» — центральная улица Молдаванки

Пересыпь (а вовсе не Пересы, как до сих пор слышится некоторым — это из-за того, что Бернес при пении съедал конец слова) была рабочим районом, с преимущественно украинским населением. Название происходит от большой песчано-ракушечной косы («пересыпи»), на которой стоит поселок и которая отделяет лиманы от Черного моря.

Пересыпь

Жители Молдаванки и Пересыпи, мягко говоря, не дружили между собой. Иногда между ними возникали жесткие конфликты. И уж коли они сходились на уважении к Косте-моряку, это дорогого стоило. Трудно себе представить большее проявление уважения.

Надо еще заметить, что в оригинальном варианте фильма Бернес поет «Одэсса», что с точки зрения одессита является чуть ли не преступлением. Ошибка была исправлена только при реставрации и переозвучивании фильма.

Никитины «приколы»

Здесь действуют два героя предыдущих разделов этой главы — Никита Богословский и Иван Козловский.

«Шутник Советского Союза». Это прозвище прочно прицепилось к Никите Владимировичу. Как верно замечал М. Веллер, он был «не совсем человек, а флуктуация. Небесный гость, который прочертил траекторию через 90 лет своей жизни в облаке веселящего газа». Его приколы, нередко довольно чувствительные и обидные для адресатов, но всегда остроумные, передавались из уст в уста.

А Иван Семенович, был, как вспоминают, человеком обаятельным, но легковерным до наивности. Вот он то и был одной из главных мишеней приколов Богословского. Благо еще, они были соседями по даче.

Вот две довольно небезобидных шутки Богословского.

Козловский любил на даче уйти на полянку и там распеваться — свежий воздух, никто не мешает.

Н.Б. звонит в психиатричку. «У моего соседа сгорела дача. Он так сильно переживает, что убежал на полянку и там воет благим матом. Приезжайте, пожалуйста, я боюсь, что он умом тронулся.»

Приехали санитары, увидели: все так и есть. И упаковали Ивана Семеновича.

— Иван Семенович? Капитан-лейтенант Петров. Не отходите, пожалуйста, от телефона. С вами хочет поговорить начальник штаба Краснознаменного Северного флота вице-адмирал Басистый. (Самое интересное, есть такой адмирал. Но занимал другую должность — это Богословский обыгрывал созвучие тенор-бас.)

— Здравствуйте, уважаемый Иван Семенович. У нас к вам вопрос и просьба. Среди личного состава нашего флота немало ваших поклонников. На днях спускается на воду новый эсминец, и мы просим вашего разрешения назвать его вашим именем.

— Конечно, я согласен. Весьма польщен.

— Тогда просьба. От имени матросов, старшин и офицеров флота приглашаю вас на торжественный спуск корабля на воду. Вы должны прибыть в Североморск такого-то числа и подойти к причалу № 5, чтобы вас там забрал присланный нами катер.

И.С. приехал и долго ждал. Потом ему удалось дозвониться в штаб флота, и ситуация разъяснилась. Но, говорят, приняли там Козловского действительно оченьрадушно, правда, без спуска эсминца на воду.

А вот уж, действительно,

Злая шутка

Однажды мне довелось участвовать в фестивале, посвященном творчеству Константина Николаевича Игумнова — выдающегося пианиста, профессора и с 1924 г. ректора Московской консерватории.

В фестивале принимали участие два ученика Игумнова. Один из них, замечательный пианист Наум Штаркман, рассказал в кулуарах такую забавную историю.

К.Н Игумнов возглавлял в консерватории одну из двух фортепианных кафедр, а во главе другой стоял не менее знаменитый А.Б.Гольденвейзер. Два мэтра находились между собой в довольно неприязненных отношениях, еле здоровались.

Как-то состоялся сольный концерт Гольденвейзера, в котором центральное место занимала Вторая соната Шопена. Это одно из лучших и популярнейших сочинений великого поляка.

Почти все слышали если не всю сонату целиком, то уж, во всяком случае, одну из ее частей — знаменитый траурный марш. В оркестровом переложении он звучал на похоронах целого ряда знаменитых людей, например Дж. Кеннеди, композитора Э.Элгара и многих других. И самого Шопена хоронили под этот марш на кладбище Пер-Лашез в Париже. А уж в СССР траурный марш Ф. Шопена исполнялся на всех правительственных похоронах, если не во время траурного шествия, то, по крайней мере, в момент погребения.

Вообще же соната Шопена состоит из четырех частей. Содержание произведения обычно истолковывают так. Первая часть — личная драма героя, связанная с неприятием его мятущейся душой народной трагедии. Вторая (скерцо) — впечатляющая сцена битвы, в которой герой гибнет. Третья — тот самый марш, эпическая трагедия, всенародное оплакивание героя.

Финал сонаты стремителен и краток — А. Г. Рубинштейн находил в нем «гениальное изображение ветра, бесконечными струями проносящегося одинаково над могилами и великих героев, и воинов, безвестно павших в бою». Пролетая стремительным вихрем, он продолжается менее минуты. Среди пианистов даже распространено соревнование, кто этот финал сыграет быстрее. Рекорд, кажется, равен 42 секундам.

Так вот, среди слушателей на своем концерте Гольденвейзер, к огромному удивлению, увидал Игумнова. После концерта Константин Николаевич подошел к исполнителю с поздравлениями. «Особенно потряс финал сонаты Шопена, — сказал он. — Это были лучшие десять минут моей жизни!».

Совместимость

Мне было 13 лет, когда Гагарин полетел в космос. Как и все вокруг, я с огромным интересом воспринимал каждое событие в этой области, следил за всем, что с космонавтикой связано. Когда одиночные полеты сменились групповыми, я услышал о том, что ученые бьются над проблемой совместимости космонавтов в замкнутом пространстве и решают ее с трудом.

Я тогда, помню, подумал: советские люди, энтузиасты, герои, коллеги-летчики, практически ровестники. Их дружба выкована в процессе длительных, сложных тренировок. В чем же тут проблема?..

В 1923 году друзья и единомышленники, тогда студенты Московской консерватории, скрипачи Дмитрий Цыганов и Василий Ширинский, альтист Вадим Борисовский и виолончелист Сергей Ширинский, создали Квартет им. Бетховена. В процессе своего существования этот коллектив завоевал самую высокую репутацию. Его участники стали народными артистами, лауреатами Сталинской премии 1-й степени, профессорами Московской консерватории. Квартет был первым исполнителем большинства квартетов Шостаковича. Из 15 своих квартетов великий композитор посвятил ему шесть: третий и пятый Квартету имени Бетховена в целом, а квартеты с одиннадцатого по четырнадцатый — каждому участнику Квартета в отдельности.

Слева направо: Д.Цыганов, Д. Шостакович, С.Ширинский, В.Ширинский, Д.Борисовский

Ансамбль много гастролировал. За годы творческой деятельности он завоевал репутацию одного из лучших в мире, а на отечественной сцене бетховенцам вообще не было равных — с ними мог конкурировать разве что Квартет им. Бородина. В неизменном составе бетховенцы просуществовали 41 год — вплоть до 1964.

И я подумал: чем не закрытое пространство. Вчетвером — многочасовые репетиции, вчетвером концерты. В гостинице вместе, в ресторане вместе, в поезде, самолете, автобусе — вчетвером.

Чем это закончилось, мне рассказывала моя знакомая, пианистка Галина Ширинская, дочь Сергея Петровича. В последние годы участники квартета совершенно перестали разговаривать между собой. Ее отец, который считался самым покладистым и толерантным, поведал ей, что Цыганов на одной из репетиций обратился к нему с просьбой: «Скажите, пожалуйста, Борисовскому, чтобы он в 3-й цифре играл потише».

Есть ли родственники за границей?

На такой вопрос на протяжении всего советского времени отвечал каждый, заполняя анкету, связанную с его личными данными.

И не то, чтобы наличие таких родственников влекло за собой какие-то санкции. Но всякий, имеющий родственников за границей, чувствовал себя неуютно. В подходящий момент это могло быть использовано против любого. А уж если человек делал карьеру, это серьезно мешало ему в продвижении по службе. Поэтому некоторые такой факт скрывали, хотя это и было опасно.

Многим знакомо имя знаменитых советских композиторов-песенников братьев Даниила и Дмитрия Покрасс, основоположников революционной музыкальной эстетики. Особенно прославились они сочинением ярких, бравурных, летучих маршей («Марш Буденого», «Марш танкистов», «Москва Майская», «Три танкиста», «Конармейская», «Если завтра война», «Праздничная», «Казаки в Берлине» и т. д.). Эти мелодии были популярны далеко за рубежом Советского Союза. Музыка братьев Покрасс наполнена эффектными мелодическими ходами, несёт бодрящее, оптимистическое настроение. Исполнение маршей Покрассов духовыми оркестрами производит неизгладимое впечатление.

Гремя огнём, сверкая блеском стали

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И Первый Маршал в бой нас поведёт!

Конечно, братья не могли скрывать, что в США живет их третий их брат, Самуил — уж слишком была известная личность.

История его жизни напоминает приключенческий роман. Уже в 16 лет Самуил был известен как виртуозный аккомпаниатор, увлекался эстрадой, писал стихи; тогда же поступил в Петроградскую консерваторию по классу фортепиано, которую окончил в 1917 г.

Переехал в Киев, где имел большой успех как эстрадный пианист и виртуоз-аккомпаниатор, писал романсы. После взятия Киева Красной Армией в 1920 году по заказу командования вместе с поэтом П. Григорьевым создал несколько боевых песен, из которых всемирно прославился марш «Красная армия всех сильней» (вопреки расхожему мнению, что эту песню написали Дмитрий и Даниил). В феврале 1924 года Покрасс выезжает в Берлин, в 1925–1927 годах служит музыкантом при дворе султана Марокко Мулая Юсуфа, но из-за конфликта с охраной гарема вынужден бежать во Францию. В 1927–1928 годах живёт в Париже, где начав с выступлений на улице, «с обезьянкой и скрипкой», уже через несколько месяцев сотрудничает с Морисом Шевалье. Затем переезжает в США, где добивается большого успеха: руководит собственным оркестром, пишет танцевальную музыку, в том числе для голливудских фильмов, мюзиклы. С 1934 по 1939 год сотрудничает с компанией «20 Век Фокс», написав за это время музыку к 15 фильмам и мультфильмам студии.

Невероятную популярность принес Самуилу Покрассу снятый в 1939 г. Аланом Двоном фильм «Три мушкетера». Песни, написанные С.Покрассом к этому фильму, распевала вся Америка, и не только.

После войны фильм демонстрировался в СССР в качестве трофейного. Посмотрел этот фильм и Сталин, которому картина очень понравилась. Особенно понравилась ему музыка С. Покрасса.

После просмотра вождь распорядился пригласить к себе братьев Покрасс. «Я слышал, товарищи, — обратился он к композиторам, — что вы стесняетесь того, что у вас за границей живет брат. Не стесняйтесь, пожалуйста. Он талантливый композитор, гораздо талантливее вас».

В 1957 году балетная труппа Большого театра впервые в истории СССР отправилась на гастроли в Великобританию. Интерес к гастролям в Лондоне превосходил все ожидания. Люди ночами простаивали за билетами, которые были мгновенно раскуплены. Цены на них на черном рынке выросли до космических высот.

Успех «Большого балета» оказался в конце концов триумфальным. Но гастролям сопутствовало немало интересных, одновременно смешных и грустных моментов, которые породили немалое число воспоминаний и баек.

Началось с того, что делегация долгое время не могла получить въездных виз. Связано это было с неприятным инцидентом с нашей олимпийской чемпионкой по легкой атлетике Ниной Пономаревой. Незадолго до гастролей, во время пребывания в Лондоне, спортсменка нарушила какие-то правила в магазине самообслуживания. Это было расценено как попытка кражи, которую Нина, конечно, и в мыслях не держала (откуда было англичанам знать, что о таких магазинах чемпионка сроду не слыхала). Против Пономаревой было возбуждено дело — даже не уголовное, а административное. На то чтобы все уладить, требовалось 10 минут — зайти в ближайший полицейский участок и заплатить крохотный штраф. Но наши власти, как обычно, уперлись рогом, стали кричать, что это провокация. В результате, только когда гастроли Большого оказались под угрозой срыва, инцидент был урегулирован.

Советскую делегацию возглавлял заместитель министра культуры СССР Василий Иванович Пахомов, по прозванию «Чапай». Такое прозвище было дано ему не только по сходству имени-отчества, но и из-за его его кавалерийского обыкновения решать вопросы и разговаривать с людьми методом рубки с плеча. Человек он был, говорят, клинически невежественный. Галина Сергеева Уланова, например, вспоминает, что она слышала разговор Пахомова на банкете с приглашенным туда корифеем английской музыки, одним из крупнейших композиторов ХХ века Ральфом Воан-Уильямсом. Ему «Чапай» сказал: «Вы, конечно, не Бетховен, но музычку пишете тоже неплохую». Переводчик, которому нужно было перевести эту фразу, аж поперхнулся.

В другой раз верхушка нашей делегации — Пахомов, директор Большого театра Михаил Чулаки, главный дирижер балета Юрий Файер и ведущие солисты — Галина Уланова и Николай Фадеечев, была приглашена на ужин в лучший ресторан Лондона. В качестве презента «Чапай» преподнес хозяину ресторана бутылку самого дорогого армянского коньяка. Хозяин попробовал, поцокал языком, выразил свое восхищение и, в качестве ответного подарка, поставил на стол бутылку редкостного коллекционного французского коньяка. Пахомов попробовал и приказал переводчику сказать, что это — говно. Можно себе представить обиду хозяина.

Настоящей героиней гастролей стала великая Галина Уланова, потрясшая англичан заглавными ролями в «Жизель» Адана и «Ромео и Джульетте» Прокофьева.

После первого спектакля, на котором присутствовала Елизавета II, Пахомов, Уланова и Чулаки были приглашены в королевскую ложу. Королева поговорила с Улановой, а потом представила ее принцу Уэльскому Чарльзу, в то время хорошенькому 9-летнему мальчику. Первое поползновение Улановой было погладить его по головке (наследника британского престола!). Принц бросил на балерину такой гневный и грозный взгляд, что она мгновенно отдернула руку.

Пахомов тоже решил проявить себя: поговорить с королевой по-английски. Но так как из всего известного ему английского языка он вспомнил лишь одну фразу, то с ней и обратился к королеве, задав ей вопрос: „Do You speak English?“ Ошарашенная королева пришла в себя и с улыбкой ответила: „Yes, a little".

Оркестром Большого театра руководил на гастролях Юрий Файер, выдающийся дирижер и замечательный знаток балета.

Быть балетным дирижером — это требует особой специализации. Прежде всего, необходимо умение подстраиваться под движения танцовщиков, «играть под ногу», — как говорят музыканты. Нужно также хорошо знать балетный репертуар. Дирижёрскому искусству Файера были присущи глубокое понимание законов хореографии и неизменное чувство стиля как классической, так и современной балетной музыки.

Файер был только что выдвинут на Сталинскую премию. Поэтому он тщательно скрывал, что в Англии у него живет брат.

Когда самолет приземлился в Хитроу и советская делегация ступила в зал прилета, к Файеру подлетел человек, который обнял Юрия Федоровича и воскликнул: «Какое счастье увидеться с братом после сорокалетней разлуки».

Оттолкнув его, Файер закричал: «Это провокация! У меня нет родственников за границей!». Все присутствующие просто покатились со смеху. Они были близнецами!

Глава 10. Снова о музыкантах с улыбкой

Эта глава — продолжение предыдущей.

Композиторские фамилии

В начале 1818 года в венском издательстве «Антон Долль» вышел сборник песен австрийских композиторов. Вскоре после этого в издательство пришло гневное письмо, в котором говорилось, что неизвестный авантюрист, воспользовавшись честным именем автора письма, опубликовал свою песню в сборнике, обманув таким образом издателей и публику.

Автором письма был некий Франц Шуберт. Речь шла о песне «Erlaufsee» — о живописном горном озере в Альпах. По иронии судьбы, это было первое опубликованное произведение великого Франца Шуберта.

А ведь Шуберт уже был к этому времени автором пяти симфоний, четырех опер, создал 4 струнных квартета, 2 мессы, множество фортепианных пьес и замечательных песен, среди которых такой шедевр, как баллада „Erlkönig“ («Лесной царь») на слова Гете.

И безвестным композитором Шуберта нельзя было назвать — его музыка широко звучала и была популярна в венских салонах. Только вот не издавали и не исполняли публично. После Шуберта осталась масса неизданных рукописей (симфоний, опер, сонат, месс). Даже ближний круг великого композитора знал его прежде всего как непревзойденного автора песен. А первый и единственный в жизни композитора публичный концерт состоялся только 26 марта 1826 года, за два года до смерти Шуберта.

Что же касается Франца Шуберта — автора письма в издательство, он известен ныне только благодаря описанному курьезу.

Александр Скрябин и его младший современник Вячеслав Скрябин имели между собой нечто общее. Они оба мечтали о преобразовании мира.

Вячеслав Михайлович Скрябин, известный под партийным псевдонимом Молотов, думал о преобразовании мира путем распространения и внедрения коммунистических идей.

А композитор Александр Николаевич Скрябин мечтал о сотворении некой всемирной мистерии. Для этого он задумал построить на берегу Ганга гигантский храм с возвышающимся над истинным храмом, Землей, алтарем, и уже начал присматривать земельный участок. Там огромная масса людей должна была совместным действием на основе синтеза всех искусств вовлечь в мистерию все человечество и объединить его в едином духовном порыве в великое братство.

Замысел Мистерии остался не реализованным. Трагический символ можно усмотреть в том, что работа над Мистерией была прервана нелепой смертью композитора в 1915 году (в возрасте 42 лет) от заражения крови.

Александр и Вячеслав Скрябины, вопреки широко распространенному заблуждению, не были родственниками. Но интересно, что у Вячеслава Михайловича родственник — композитор все же был. Это не кто иной, как его родной брат Николай. Причем, чтобы его не путали с Александром Николаевичем, Николай Скрябин взял псевдоним Нолинский (по месту рождения, городу в нынешней Кировской области, который, кстати, с 1940 по 1957 годы носил имя Молотовск).

История музыки знает немало композиторских династий. Наиболее известный пример — Бахи. В этом нет ничего удивительного, ведь музыка еще со времен деда великого Иоганна Себастьяна была семейной профессией Бахов. В Германии даже сложили поговорку, что «в Тюрингии каждый музыкант — Бах, а каждый Бах — музыкант». Композиторами были, например, четыре сына Баха — Вильгельм Фридеман, Филипп Эммануэль, Иоганн Кристиан и Иоганн Кристоф Фридрих. Причем, их слава при жизни намного превосходила славу великого отца.

Надо думать, какой-то магией обладает фамилия Чайковский, далеко не самая распространенная среди русских фамилией. Ведь, кроме Петра Ильича, еще хорошо известны композиторы Борис Александрович и Александр Владимирович Чайковские. Оба народные артисты СССР, профессора Московской консерватории, авторы многих замечательных произведений. Александр — племянник Бориса. А вот с Петром Ильичем оба в родстве не состоят.

Скромнее проявила себя фамилия Хачатурянов. Племянник Арама Ильича Карен, наверное, не столь велик, как его дядя, но тоже композитор видный. В советское время, например, очень большая популярность сопутствовала его балету «Чиполлино». Но Карен Суренович написал кроме этого балета еще множество замечательных музыкальных произведений.

В заключение — о композиторах — «тезках» своих произведений. Композитор Модест Табачников создал всем известную песню «Давай закурим», а Евгений Крылатов — не менее знаменитую «Крылатые качели».

Есть еще многолетний главный дирижер Симфонического оркестра кинематографии Сергей Скрипка, но он, к сожалению, музыки не писал.

Что у оркестранта на пульте?

В симфоническом оркестре перед каждым музыкантом на пульте стоит его партия. В ней напечатан текст исполняемого произведения, а дирижер руководит оркестром по партитуре, где все эти партии сведены воедино. Но так как в симфонических произведениях ни один инструмент не играет с начала до конца без перерыва, то в партиях отмечаются паузы, т. е. количество тактов, во время которых данный инструмент молчит. Иногда для лучшей ориентировки в ноты вписывается т. н. «реплика», т. е. мелодия или какой-то приметный момент (например, громкий удар литавр), звучащие за несколько тактов до вступления. Часто вступления показывает дирижер, но это не всегда возможно. Поэтому музыкантам рекомендуется «считать паузы» — количество тактов до вступления.

У меня в оркестре был отличный тромбонист, назовем его Н, к тому же находившийся на должности инспектора оркестра (это человек, который обязан следить за дисциплиной, обеспеченностью музыкантов инструментами и их состоянием, организацией и т. п.). Следить-то он был обязан, но в одном пункте у самого Н. дисциплина страдала. Он упорно не хотел «считать паузы» и из-за этого порой промахивался во вступлениях. После очередного такого раза я сделал ему внушение и предложил подумать.

На следующей репетиции я не поверил глазам. Н. внимательно смотрит на пульт и считает паузы! Внушение подействовало.

В перерыве, когда оркестранты вышли покурить, я подошел к его пульту. И… обнаружил там детектив.

В связи с этим я вспомнил анекдот, известный в музыкальных кругах.

Женщина-дирижер впервые исполнила со своим оркестром какое-то новое произведение. Успех был большим, и ее стали наперебой приглашать сыграть эту вещь с другими оркестрами. А так как автор передал ей для исполнения рукопись еще не напечатанного произведения, она возила ноты с собой.

Приезжает в город Х. После первой репетиции к ней подходит 2-й кларнетист. «Вы, кажется, впервые в нашем городе». — «Да». — «Хотите, я вам его покажу». «С удовольствием». Гуляют. Кларнетист: «А как вы относитесь к пиву с рыбкой?» — «Ой, очень люблю». — «Ну так мы как раз возле моего дома. Зайдем?». Словом, дирижер выходит из дома только утром.

Приезжает в город Y. Подходит второй кларнетист. «Вы, кажется, впервые в нашем городе». И далее все по тому же сценарию. То же и в городе Z.

Наконец, в следующем городе мадам дирижер подходит к пульту 2-го кларнетиста и видит на нотах вверху его партии приписку: «Коллега, дирижерша подписывается на пиво с рыбкой».

Дирижеры

Читатели задали мне несколько вопросов о дирижерской профессии. И я решил поговорить об этом немного подробнее.

Профессия, в самом деле, непростая. Во-первых, это один из редких примеров сочетания умственной и физической деятельности, и еще неизвестно, какой больше. Кто не верит — попробуйте с поднятыми руками, да еще совершая ими некие движения, два часа простоять перед оркестром в тяжелом фраке! Последнее, правда, уже в прошлом. Кто-то сжалился над бедными дирижерами и ввел моду проводить концерты в свободной шелковой блузе. Не так красиво, зато гораздо легче.

Кроме того, работа дирижера требует многих качеств, среди которых не последнее — предельная концентрация. Ведь ты должен управлять оркестром, слыша порой до 30 и более голосов! Кроме того, дирижер — единственный, кто в музыке играет не на инструменте (я включаю сюда и певческий голос), а стоит во главе группы людей из нескольких десятков человек, у каждого из которых — свой характер и отношение к музыке.

Оркестр нередко — коллектив единомышленников, но это не преуменьшает того факта, что часто отношения между дирижером и оркестрантами не самые простые. Я много раз думал, с чем это связано? Решил: с тем, что музыканты — люди амбициозные, а дирижер больше на виду, и, помимо этого, имеет гораздо больше инициативы в исполнении музыки.

Поэтому оркестранты часто ищут способ подшутить над дирижерами. Вот анекдот, которые мне рассказал один оркестрант на дружеском банкете (правда, не совсем для дамских ушей, но пусть та, кто не хочет его знать, пропустит). «Маэстро, знаете ли вы, что между дирижером и презервативом нет никакой разницы. С ним надежнее, но без него гораздо приятнее».

А вот еще один. Некто спрашивает своего соседа, оркестрового музыканта: «Если ты выпьешь немного водки перед концертом, это тебе не повредит?» — «Я всегда так и делаю» — «А если грамм сто-сто пятьдесят?» — «Труднее, но играть смогу». — «А триста?» — «Нет играть уже не смогу, но сто процентов, смогу дирижировать».

Когда дело касается трактовки музыки, каких-то нюансов в ее интерпретации, дирижер вынужден прибегать к словесным пояснениям. Но от многословия в этом отношении меня отучил мой учитель, замечательный дирижер Владимир Игоревич Вербицкий, который, несмотря на почтенный возраст, до сих пор активно работает в Австралии, где признан одним из лучших тамошних дирижеров всех времен. Он говорил: «Твой язык — это твои руки. Говори, но говори как можно меньше. Ведь каждый оркестрант — сам хороший музыкант и многое понимает без тебя. Попробуй просто повторить, и ты увидишь, что стало лучше. Каждый что-то заметил и исправил».

Однако, есть любители говорить пространно и цветисто. В этом случае оркестранты не упускают случая поиздеваться. Пара примеров.

Флейтист играет в симфонии лирическое соло. Дирижер недоволен. Прерывает и начинает рисовать перед ним образы: «Представьте себе. Весна, ласковое солнце, все уже расцветает, поют птицы, а вы спешите на свидание к своей любимой… и т. д.». Флейтист выслушал, сыграл снова. Дирижер: «Ну вот, вы все и поняли. Теперь отлично». Флейтист: «Ну так бы и сказали, сыграй потише».

Или. Дирижер, обращаясь к кому-то из солистов: «Здесь необходимо сыграть фиолетовым звуком». Оркестрант играет. Оркестр идет дальше. Солист вдруг поднимает руку. Дирижер: «Что случилось?» — «Маэстро, извините, я ошибся. Вы просили сыграть фиолетовым звуком, а я сыграл лиловым».

Иногда такие шутки бывают очень болезненными. Был такой знаменитый дирижер Александр Михайлович Коган, которого часто звали Александром Махалычем. Очень талантливый, с великолепным слухом и техникой, но крайне самоуверенный. Он, например, часто недостаточно хорошо знал партитуру и ориентировался нередко на свою память и слух. Увидит, музыкант поднял какой-то инструмент, вспоминает, что, ага, здесь вступление, и показывает его. Чаще всего попадал, но бывало и промахивался. Однажды играли симфонию Малера. Коган видит, поднялись 8 валторн. Он дает вступление, а вместо валторн видит восемь кукишей. Не знаю, проучили ли его

Но есть дирижеры, которые при работе с оркестром рождают шедевры, которые потом многие повторяют и над которыми хохочут.

— Я сейчас скажу вам, какие тут ноты, вы очень удивитесь;

— Смотрите одним глазом на партию, а двумя на меня;

И наоборот: — В приличном оркестре на дирижера не пялятся;

— Фаготы еще в рот не взяли, а трубы уже кончили!

— Пронумеруйте такты. Глаза могут сместиться, а цифры нет.

И то, что мне нравится больше всего: «Звук вашего инструмента напоминает бензопилу. С той лишь разницей, что пильщик делает нечто полезное».

Непревзойденным мастером образного словесного объяснения был Ростропович. Один из музыкантов его оркестра рассказал случай, когда игралась симфония Прокофьева, и оркестр никак не мог справиться с одним фрагментом. Там сначала идет неторопливая перекличка инструментов. Затем — резкий возглас, оркестр на секунду замолкает, и следует стремительный нисходящий пассаж. Вот что сказал Ростропович:

«Коммунальная кухня на 12 хозяев. Кто варит борщ, кто уже обедает, а кто гладит утюгом штаны. Все лениво переговариваются Вдруг открывается дверь, пришедший с улицы сосед кричит: «За углом апельсины дают!». И вся квартира устремляется по лестнице вниз».

Долгожители?

Где-то, когда-то мне попадалась информация,

что дирижёры весьма долгоживущие человеки

(один из моих читателей)

Вот срок жизни некоторых знаменитых дирижеров прошлого и нашего века: Мравинский — 83 года, Светланов — 74, Караян — 80, Тосканини — 90, Бернстайн — 72. То есть можно заметить, что это вполне соответствует среднему уровню продолжительности жизни многих других групп населения. Почему же, действительно, о дирижерах бытует стойкое мнение, что они долгожители? Я считаю, причин несколько.

Первая — это то, что дирижеры, как генсеки, чаще всего умирают «на боевом посту». Судите сами: Юрий Темирканов успешно дирижирует и сейчас, в 84 года, Рикардо Мути — в 81, а Зубин Мета — и вовсе в 87. До самой смерти дирижировал Герберт Караян. Я присутствовал в 1996 г. на концерте знаменитой американки, в то время 72-летней Сары Колдуэлл, которая, правда, дирижировала в этот вечер сидя, и не только по причине почтенного возраста, но и необыкновенной тучности. Кстати, С. Колдуэлл принадлежит такое высказывание о России:

«Если в этой стране можно продать зелёную зубную пасту, то можно продать и оперу».

Думаю, что как говорил в одной из своих миниатюр Хазанов, «стриптизить до смерти» помогает дирижерам отличная физическая форма, выработанная многолетними упражнениями во время концертов и репетиций.

Во-вторых, музыканты говорят: дирижер — профессия второй половины жизни. Недаром на факультет оперно-симфонического дирижирования в консерватории принимают только после окончания какого-либо исполнительского факультета или, по крайней мере, параллельно с ним. Дирижировать, в принципе, хотят все музыканты. Но в силу разных причин, далеко не все это желание реализуют. Одни, как например, Ростропович, Спиваков, Рудин, Башмет, Баренбойм, вначале полностью раскрываются как выдающиеся солисты и часто, уже став дирижерами, продолжают успешную сольную карьеру. Другие, наоборот, сразу сосредоточиваются на дирижерской деятельности. Те же Светланов, Мравинский, Тосканини — дальше сами умножайте этот ряд — никогда не были выдающимися солистами. Вообще-то, между той и другой группой существует некоторый антагонизм, примерно как между кадровыми офицерами и резервистами, пришедшими из запаса.

Рассказывают, что Пласидо Доминго, который стал дирижировать на закате своей оперной карьеры, однажды пересекся на гастрольных путях с Рикардо Мути. Они выступали не в одном городе, но в достижимой близости друг от друга. Доминго присылает Мути сообщение:

«Дорогой маэстро! Если у вас есть время и желание, я был бы счастлив видеть вас на своем симфоническом концерте». Ответ Мути: «Дорогой маэстро, благодарю вас за лестное приглашение, но быть не смогу: как раз в это время у меня сольный вокальный концерт».

Словом, то, что поздно начато, хочется и закончить как можно позже.

Но есть и исключения. Густаво Дудамель в 19 лет стал руководителем Национального симфонического оркестра Венесуэлы. А знаменитый Вилли Ферреро и вовсе начал дирижировать, когда еще не знал нот и не умел говорить. В 6 лет он уже давал концерты, стоя на стуле. Рассказывают, что это было феноменальное зрелище.

В любом случае, дирижеров «короткожителями» не назовешь. Вот кого назовешь — так это композиторов. Судите сами. Моцарт прожил 35 лет, Шопен — 38, Шуман и Перселл — по 36, Шуберт — 31, Перголези — 26, Бизе — 36.

Но и здесь есть исключения, да еще какие! Великий Ян Сибелиус свои первые произведения создал в начале 1880-х, то есть когда Чайковский еще не написал ни «Пиковой дамы», ни 5-й и 6-й симфоний, ни «Щелкунчика», ни Первого фортепианного концерта. А окончил жизненный путь, когда уже не было в живых Прокофьева.

Почти до девяноста лет дожил Игорь Стравинский.

А выдающийся советский композитор Владислав Людкевич лично присутствовал в 1979 г. на своем столетнем юбилее!

Музыканты: память и забывчивость

Среди качеств, которые необходимы для музыканта, не последнее — память. Музыкант изучает и запоминает большое количество нотного текста, который ему в большинстве случаев предстоит играть наизусть. Без нот играют на концертах все солисты, поют вокалисты, нередко дирижируют. В Южной Корее даже существует устойчивая традиция — там наизусть играют симфонические оркестры. Конечно, это происходит только на концертах — на репетициях такое просто невозможно. Ведь дирижер в процессе репетиции часто останавливает оркестр. Также нередко произведения играются не целиком, а лишь выборочными кусками, требующими особой работы. В нотах для этой цели стоят буквы, отмечающие фрагменты текста, часто также нумеруются такты. И нет никаких проблем для музыкантов, когда дирижер говорит, например: цифра В, третий такт — и все оркестранты точно знают, откуда им начать.

Но и на концерте играть без нот оркестр может с трудом. Если кто-то потерялся, при наличии нот тут же сосед ему покажет, где оркестр в данное мгновение находится.

Я спрашивал одного знакомого дирижера, который работал некоторое время в Южной Корее, для чего нужно играть наизусть? Он ответил, что точно никто не знает, но если такой вопрос задает музыкант, это грозит ему увольнением.

О феноменальной памяти некоторых музыкантов буквально ходят легенды. 14-летний Моцарт во время поездки по Италии услышал «Miserere» Грегорио Аллегри. Партитура сочинения была «засекречена» и недоступна для широкой публики, так как Ватикан, хранитель единственной копии рукописи, желал сохранить секрет шедевра в тайне и запретил его копирование под угрозой отлучения от Церкви. К партитуре имели доступ только музыканты, исполнявшие его один раз в год в Сикстинской Капелле. Моцарт записал это сочинение по памяти — нота в ноту!

Невероятной памятью обладал Глазунов. Его учитель Римский-Корсаков рассказывал, что однажды 19-летний Глазунов услышал из-за дверей новое сочинение, которое Римский-Корсаков показывал другому своему ученику. Не чуждавшийшийся приколов Александр Глазунов, войдя в класс, объявил, что напрасно Николай Андреевич обманывает, это — всем знакомая музыка. После чего сел за рояль и сыграл пьесу с начала до конца.

Профессор Московской консерватории, сам замечательный пианист, Лев Николаевич Власенко рассказывал мне об из ряда вон выходящей памяти своего ученика Михаила Плетнева. В консерваторские годы Плетневу достаточно было один раз проиграть произведение, чтобы запомнить его и играть наизусть. Но это еще не всё. Он помнил наизусть все возможные концерты для фортепиано с оркестром (прежде, чем сыграть концерт в оригинальном виде, солист проходит его в классе под аккомпанемент второго рояля, исполняющего роль оркестра). Так вот, Плетнев мог проаккомпанировать по памяти любой концерт.

Отличался необыкновенной памятью Эмиль Григорьевич Гилельс. Он был вообще личностью легендарной. Недаром увековечен в знаменитой одесской песенке:

И Миля Гилельс, кто ж его не знал,

Его все звали просто Милька рыжий,

А ща он за Одессу забывал,

Ему б все только в Лондоны-Парижи.

Так вот, однажды в поездке по Франции некий композитор преподнес ему ноты своего нового сочинения, посвященного Гилельсу. Пианист во время переезда в поезде в следующий город изучил ноты глазами(!), а вечером уже исполнял пьесу на концерте.

Но бывают случаи, когда даже великолепные музыканты забывают нотный текст. Особенно часто это случается с певцами: ведь им надо держать в уме два текста — музыкальный и литературный. В этом случае, чтобы не заметила публика, им советуют петь все что угодно, вплоть до домашнего адреса. И что вы думаете, часто сходит с рук.

Вообще, педагоги всегда учат будущих исполнителей ни в коем случае не останавливаться во время концерта: играть любую белиберду, импровизировать, пока не вспомнишь. Учил этому, конечно, своих студентов и наш великий фортепианный педагог Генрих Густавович Нейгауз. Говорят, что на концерте одного своего ученика, когда тот забыл текст, поимпровизировал — и вспомнил, Нейгауз вскочил со своего места и закричал на весь зал: «Молодец, мерзавец, ловко выкрутился».

Но учить-то он учил, но и сам, бывало, забывал. Он вообще редко давал по этой причине концерты, хотя был, без сомнения, выдающимся пианистом. Ходят слухи, что Нейгауз просто побаивался сцены. Во всяком случае, есть очевидцы того, как однажды Генрих Густавович позабыл, да так и не вспомнил текст одного из сочинений. После энной попытки он громко захлопнул крышку рояля и сказал в публику: «Я это больше никогда не играю!»

В консерваторские годы я был на концерте моего профессора, великолепной пианистки Анны Семеновны Барон. Конечно, собрался весь класс, пришли многие коллеги. Среди прочего, солистка исполняла сюиту «Карнавал» Шумана. Это сочинение, как многие знают, состоит из большого количества связанных единым сюжетом небольших пьес. Одни — это танцы, другие (например, «Разговор», «Радость встречи») — жанровые или лирические сценки, третьи — портреты реальных (Паганини, Шопен) или вымышленных лиц, четвертые — изображения карнавальных масок (Арлекин, Пьеро). А все в общем — это мелькание и блеск карнавала. Так вот, одну из частей Анна Семеновна просто забыла сыграть. Это была пьеса «Панталоне и Коломбина». После концерта, поздравляя солистку, профессор Евсей Михайлович Зингер в присутствии всего класса сказал: «Ася, чему ты учишь своих студентов? У тебя карнавал без панталон!».

Музыкант из оркестра Ростроповича рассказал мне такую историю. Однажды Мстислав Леопольдович предложил концертмейстеру виолончелей своего оркестра, отличному солисту, исполнить «Вариации на тему рококо» — лучшее произведение для виолончели с оркестром Чайковского. Тот согласился, но посетовал, что его инструмент для этого недостаточно хорош. Ростропович сказал, что одолжит для такого случая свою виолончель. И одолжил — конечно, не Страдивари, а свой второй инструмент, тоже замечательный, работы Лоренцо Сториони.

На концерте солист забыл сыграть 2-ю вариацию. Ростропович быстро сориентировался и сориентировал оркестр, и слушатели практически ничего не заметили. После концерта Ростропович обратился к солисту: «Юра, моя вина. Надо было дать тебе Страдивари. Я забыл тебе сказать, что на этом инструменте нет второй вариации».

Слезы советских скрипачей

Я прочел в блоге Сергея Сезина маленькую заметку о том, что в предвоенные и военные годы по нашим рекам ходили теплоходы под названием "Климакс". От души посмеялся, и по этому поводу мне припомнилось вот что.

В советские времена наши скрипачи и другие струнники (безусловно, лучшие в мире) страдали от отсутствия в продаже хороших струн. А без качественных струн никакой Страдивари не спасет.

Те, кто ездил за границу, старались привезти настоящие струны, например "Томастик", оттуда. Другие покупали на родине, из-под полы, втридорога. Те же, кто не мог позволить себе ни того, ни другого, довольствовались чудовищными отечественными струнами. Они изготавливались из бычьих и коровьих жил. Знаете, что было написано на пакете с набором таких струн? "Энгельсовский мясокомбинат".

Глава 11. За кулисами оркестра

Эту главу я посвятил и одному из мест своей работы, и одному из самых больших увлечений моей жизни — симфоническому оркестру.

Организация

Симфонический оркестр — самый большой из существующих сегодня инструментальных музыкальных коллективов — его численность от 50 до 100 человек. И, наверное, в какой-то мере самый загадочный, потому что установить взаимодействие между таким количеством музыкантов — дело не простое. Как это достигается, что происходит до концертов, непосредственно перед ними и отчасти во время выступлений оркестра — думаю, кому-то из читателей узнать об этом было бы интересно. На эту тему я и собираюсь сегодня поговорить.

Обычный график выступлений симфонического оркестра — это три концерта в неделю. Как правило, дважды по вечерам оркестр выступает с одной и той же концертной программой, а по воскресеньям к ней добавляется еще и дневной концерт, предназначенный для детской и семейной аудитории. Программа такого концерта бывает частично, а чаще полностью другая.

Все остальное время посвящено репетиционному процессу. Репетирует приличный оркестр ежедневно, весь день с перерывом на обед. У оркестров обычно бывает собственная «база», тот зал, в котором проходят его выступления. На сцене этого зала, как правило, и проходят оркестровые репетиции.

Музыканты приходят на репетицию (как и на концерт) заранее, обычно за полчаса. Они должны рассесться, разогреться, посмотреть, в каких отношениях они сегодня со своим инструментом, как чувствуют себя их пальцы, а у духовиков и губы.

Рассадка

Несколько слов о том, как оркестр рассаживается. Чтобы сбалансировать звучность оркестра, спереди располагаются инструменты, обладающие наименьшей силой звучности — струнные, по двое за одним пультом. А дальше — все более звучные инструменты: за струнными — высокие деревянные — флейты и гобои, затем низкие — кларнеты и фаготы, в следующем ряду — высокие медные — трубы и валторны, затем тяжелая медь — тромбоны и туба, и, наконец, сзади — разнообразные ударные. Иногда, если количество духовых требуется небольшое (например, в симфониях Гайдна и Моцарта), дерево и медь садятся в один ряд. Каждый новый ряд инструментов сидит выше предыдущего: для этого используются специальные станки. Каждый из играющих на духовых и ударных сидит за собственным пультом. Арфа расположена слева, за скрипками.

Что же касается струнных, то существует два способа их рассадки.

Первый практиковался до середины прошлого века. В этом случае слева от дирижера располагаются первые скрипки, за ними виолончели и контрабасы, справа — вторые скрипки, за ними альты. Логика такого построения в том, что 1-м и 2-м скрипкам часто поручается одна мелодическая линия, и они при этой рассадке звучат более слитно.

Второй способ применили впервые американские дирижеры. При нем вторые скрипки сидят за первыми, а спереди, справа от дирижера — виолончели, часто ведущие в оркестре мелодическую линию. Такой способ рассадки сейчас распространен повсеместно и считается наиболее предпочтительным. Хотя продолжают использовать и старый, особенно в произведениях XVIII — начала XIX веков.

На эту тему один из моих любимых анекдотов.

У одного знаменитого дирижера в почтенном возрасте появился талисман. Перед концертом он вынимал из жилетного кармана маленькую бумажку, коротко бросал на нее взгляд, прятал обратно и тогда начинал концерт. Когда однажды дирижер в антракте прикорнул, к нему немедленно подбежали и потихоньку вытащили у него талисман. Сгорая от любопытства, развернули бумажку и прочли: слева — скрипки, справа — виолончели.

Во время оркестровой «разминки» библиотекарь раскладывает необходимые ноты. Арфист (чаще всего арфистка) обычно находится не на сцене, а в отдельном помещении и настраивает свой инструмент. Настраивать арфу — сложная процедура, ведь у нее 47 струн, и каждую нужно подтянуть специальным ключом, на это уходит полчаса, а иногда и больше. При этом арфа, как яркая краска, используется в оркестре лишь эпизодически. Недаром музыканты хохмят, что арфа-как старый ловелас: настраивается долго, а исполняет мгновенно.

Настройка

Но вот инспектор (такая должность: один из музыкантов, который следит за порядком, организацией репетиций, концертов, наличием нот, исправностью инструментов) дает знак к началу репетиции. Происходит настройка. Настраивается оркестр по звуку гобоя. Это единственный инструмент, который не теряет своей настройки. Первый гобоист играет звук «ля» первой октавы и на протяжении настройки повторяет его многократно, чтобы все смогли услышать. Затем концертмейстер подает знак, и весь оркестр берет этот звук одновременно. Если концертмейстер остается недовольным, он вносит коррективы. После этого приглашают дирижера, и репетиция начинается.

Репетиция

Во время репетиции дирижер не стоит, а сидит на подиуме на специальном высоком табурете: дирижировать по 5–6 часов стоя просто физически невозможно.

Первая репетиция данной программы — всегда корректировочная. Даже если данное произведение оркестру уже знакомо, а тем более, если он с ним встречается впервые, требуется выверить текст, исправить ошибки, сбалансировать звучность, найти правильную интонацию. Часто во время такой репетиции обнаруживаются технически сложные или неудобные фрагменты текста, которые требуется поучить дома. Тогда дирижер после репетиции просит библиотекаря раздать ноты для домашних занятий. С этим связан один из дирижерских «перлов»:

Прийти домой и учить так, чтобы вся семья у вас умела это играть!

А Шостакович однажды ответил на замечание одного солиста, что данное место играть неудобно:

Я стараюсь создавать музыку, и пишу не для вашего удобства.

После этого дирижер больше не связывется с технологической стороной исполнения, сосредоточиваясь на интерпретации музыки и воплощении своего замысла. Технологию он предоставляет концертмейстерам, которые обычно лучше него разбираются в спецификесвоего инструмента. В каждой группе инструментов есть концертмейстеры — наиболее сильные, опытные и авторитетные музыканты в данной группе: например, концертмейстер виолончелей, альтов, кларнетов, валторн и т. д. Концертмейстер скрипок — это одновременно концертмейстер всего оркестра. Концертмейстеры — официальная должность, и зарплата у них выше, чем у других музыкантов. Они исполняют и соло, если таковые имеются в произведении.

Концертмейстеры проводят репетиции по группам. На них отыскивается баланс звучания группы, наилучшие приемы, с помощью которых преодолеваются технические трудности. Но главная цель здесь — расстановка так называемых «штрихов» — способов исполнения нот или нотных групп, которые и образуют звук. Для примера, один и тот же звук можно сыграть отрывисто, связно с предыдущим или отдельно от него. Это и есть штрихи. Они существуют на всех инструментах, но наиболее разнообразны у струнных, где их насчитывают до двадцати. Ведь у струнников, играющих смычками, можно варьировать и то, какой частью смычка извлекается звук, происходит это легко, с давлением или «прыгающим» смычком и так далее. Можно играть также древком смычка (col legno) и совсем без смычка, щипком (pizzicato). Не менее важным для струнников является распределение смычков: одну и ту же ноту можно сыграть и движением смычка вверх, и вниз. Желательно, чтобы все струнники двигали смычком в одну сторону. Иногда в нотах уже стоят значки, поставленные композитором или редактором и предусматривающие расстановку смычков: вверх обозначается галочкой, а вниз значком, напоминающим удлиненную букву П. Но и в этом случае концертмейстер может вносить свои коррективы.

А для духовиков необыкновенно важна расстановка дыхания. То, где исполнители берут дыхание, влияет на фразировку и интонацию. Это как в разговорной речи — если мы вдохнем посредине слова, будет один смысл, если после слова — другой, а произнесем несколько слов не прерываясь — третий. Вот всем этим и занимаются на репетиции концертмейстеры групп.

Рассадка струнников по двое за одним пультом связана прежде всего с тем, что так удобно переворачивать ноты. Тот, кто сидит ближе к дирижеру, называется «ответственным такого-то пульта» (пульты считаются от дирижера спереди назад), а сидящий рядом с ответственным — подручным этого же пульта, он и листает ноты, на какое-то мгновение прерывая игру, а затем вступая снова. Сидящего рядом с концертмейстером называют не подручным, а помощником концертмейстера, а сидящего рядом с концертмейстером оркестра — вторым концертмейстером: он в случае отсутствия концертмейстера выполняет его роль.

Для духовиков и ударников переворачивание нот — не проблема. Они всегда без особого ущерба могут освободить одну руку. Да и, кроме того, в игре их всегда есть паузы, и партии их инструментов печатаются так, чтобы переворот приходился на паузу.

В оркестре считается более почетным сидеть за более близким к дирижеру пультом, а ответственный всегда главнее подручного. Соответственно оплачивается и труд музыкантов. Если какой-то оркестрант уходит из коллектива, то на его место объявляется конкурс. Каждый старается пересесть за пульт поближе к дирижеру, а также из подручных выбиться в ответственные.

Но это не формальное пересаживание: так уж повелось в оркестрах, что кто сидит ближе к дирижеру — проявляет и бо́льшую ответственность, бо́льшую инициативу в исполнении. Я наблюдал, как мой близкий приятель, дирижер Национального филармонического оркестра России Александр Сиднев не раз практиковал на своих репетициях такой эксперимент: он пересаживал оркестр наоборот, так что самый задний пульт оказывался спереди и далее соответственно. Это всегда вызывало бурный ропот со стороны музыкантов. И музыка, конечно, получалась несколько другая. Зато оркестр подтягивался.

Итак, теперь все готово к сводной репетиции и прогону.

Сводная репетиция

После репетиций по группам оркестр вновь объединяется для сводной репетиции. На сводной репетиции дирижер более глубоко прорабатывает с оркестром исполняемые произведения. Главной целью в данном случае является улучшить звучание и довести до оркестра свой замысел. Для этого дирижер повторяет с коллективом те места из сочинения, которые представляются ему наиболее сложными, вызывающими какое-то сомнение или недовольство. Он также нередко прибегает к словесным пояснениям, а иногда и «интеллигентно» ругается с оркестром. Вот некоторые примеры такой «ругани»:

Нам осталось две репетиции до позора;

Вы так фамильярно это играете, как будто лично с Прокофьевым пили;

Шостакович не был боксером, но за такую игру он воскрес бы, чтобы набить вам физиономию;

Если вы так еще раз сыграете первую цифру, я убью вас всех по очереди, похороню, отсижу и наберу новый оркестр;

Я обещаю вам трудоустройство в подземном переходе, и лично договорюсь с ментами и бандитами, чтобы вас не трогали. Но за прохожих не ручаюсь.

Не надо так терзать арфу и путать ее с пьяным мужем;

Ваше счастье, что в консерваторию ходят интеллигентные люди. А вот пролетарии встали бы со своих мест и побили бы вас.

Но все это, конечно, беззлобно. На самом деле дирижеры всегда любят своих оркестрантов и в равной степени делят с ними и успехи, и неудачи.

Важная роль в репетиционном процессе принадлежит концертмейстеру оркестра. Не музыканты часто называют его «первой скрипкой», но музыканты такое имя никогда не употребляют. Для них первая скрипка — это тот, кто исполняет партию первой скрипки.

Концертмейстер — правая рука дирижера, он помогает дирижеру объединять игру оркестра; нередко какими-то дополнительными жестами, например, взмахом головы или смычка, дает группе более точное вступление. В организационном смысле концертмейстер оркестра может выступать посредником между дирижёром и оркестрантами. Традиционно концертмейстер — одна из центральных фигур оркестра, в ряде случаев он берет на себя в той или иной мере руководство коллективом, вплоть до исполнения обязанностей дирижёра. Известны концертмейстеры, систематически выступавшие в роли дирижёра, — например, многолетний концертмейстер Венского филармонического оркестра Вилли Босковски, который по традиции дирижировал Венскими новогодними концертами.

Но в этом скрыта и определенная опасность для дирижеров, особенно молодых. Иногда концертмейстерам не нравятся выбранные дирижером темпы или они по другому представляют себе трактовку какого-либо сочинения. Случается тогда, что такой концертмейстер старается подмять под себя дирижера, навязать оркестру свое видение. Известен, например факт, когда молодой Евгений Мравинский пришел в прославленный Ленинградский филармонический оркестр. В этом, одном из лучших в мире коллективов, естественно, и концертмейстер был настоящим зубром. Первое время, как вспоминают, он постоянно вставлял палки в колеса молодому дирижеру и смычком показывал оркестру собственные темпы. Так продолжалось, пока Мравинский не проявил характер. На одной из репетиций, когда его, что называется, достало, Евгений Александрович подошел к концертмейстеру, выхватил у него смычок, переломил его через колено и попросил виновного удалиться с репетиции. Говорят, что тот извинился перед дирижером и больше своих выходок не повторял.

Нередко дирижер на таких репетициях призывает к соблюдению дисциплины. Главное — не разговаривать и не играть во время словесных объяснений — это, скажу по моему опыту, очень мешает сосредоточиться, вносит в репетицию сумятицу — ведь музыкантов несколько десятков. Конечно, симфонические музыканты — люди серьезные и ответственные. Если они в паузах что-то говорят, то ясно, не обсуждают цены в магазинах или здоровье близких. Но все равно, дирижер просит, если что-то непонятно, обращаться непосредственно к нему, а не переспрашивать у соседа.

Иногда дирижеру немного не хватает времени, чтобы сделать все, что наметил и чего уже не сделаешь на генеральной репетиции. Тогда он просит оркестр остаться после репетиции на 15–20 минут. У нас с этим проблем не бывает. Но вот мне доволилось работать с немецкими оркестрами, и однажды я обратился к директору оркестра с аналогичной просьбой. Он ответил, что лично не возражает, но должен проконсультироваться с представителем профсоюза, потому что тот заботится о соблюдении прав музыкантов. В данном случае инцидент был улажен, но могло быть и по-другому. Вообще-то я думаю, что такое происходит только в Германии, где очень любят закон и порядок. А уж бюрократия там — наша отдыхает. Мне однажды именно немцы рассказали про себя такой анекдот:

Американцы прилетели на Луну. Видят — стоит избушка и на ней вывеска «Mondamt» (Управление Луны). Говорят: «Ребята, оказывается немцы уже здесь были».

Но, справедливости ради, бюрократические дела там улаживаются быстро и крайне любезно.

Однако вернемся к оркестру.

Генеральная репетиция

Следующий этап — генеральная репетиция или, как чаще говорят музыканты (а также театральные актеры) — прогон. Это репетиция, максимально приближенная к концертным условиям. Концертная программа здесь проигрывается целиком, без остановок. Последнее — если не случается что-либо экстраординарного, требующего немедленного вмешательства

Если играется концерт для какого-либо сольного инструмента с оркестром и солист может присутствовать только на генеральной репетиции, то возможны остановки и проигрывание каких-то фрагментов. Но в любом случае, дирижер до этого уже встретился с солистом, обговорив и попробовав наиболее важные моменты исполнения, продирижировав под его игру. Между прочим, в этом случае вся инициатива на стороне солиста — ведь дирижер с оркестром ему только аккомпанируют.

Если программа исполняется не на «базе», а в другом зале, дирижер или его ассистент садятся время от времени на слушательские места и вносят коррективы с точки зрения акустики.

Итак, все готово к концерту.

Концерт

Перед концертом с оркестром происходит то же, что и перед репетицией. Музыканты приходят заранее, собираются в специальном помещении, разыгрываются и предварительно настраивают инструменты. Сейчас для этой цели существует специальный электронный камертон. Он обычно стационарно установлен в том же помещении и включается минут на 5. Более точная настройка будет произведена уже на сцене.

В это время дирижер находится в своем кабинете, в который вход запрещен всем, кроме директора, инспектора и солистов, если таковые присутствуют в программе. Дирижер снова просматривает партитуры, что-то пробует — словом, готовится к концерту. Обычно волнуется.

После третьего звонка оркестр выходит на сцену. Лучше всего — с двух сторон, так красивее и быстрее. Но иногда такой возможности нет, а порой даже нет и присценного помещения — в этом случае приходится проходить через зал или боковые двери возле сцены.

Оркестр рассаживается. Оркестранты одеты в концертные костюмы, что создает очень красивую, торжественную картинку. Происходит настройка — по гобою, как на репетиции. Эти звуки для меня неизменно волнующие. В некоторых оркестрах существует традиция: концертмейстер перед концертом выходит последним, перед дирижером, и кланяется.

Но вот оркестр смолкает — и выходит дирижер. Он занимает место на подиуме, а при его появлении оркестр встает. Дирижер пожимает руку концертмейстеру, таким образом здороваясь с оркестром и желая ему успехов, поворачивается к публике лицом и раскланивается перед ней. Затем, повернувшись лицом к оркестру, он жестом усаживает его, и концертная программа начинается.

Дирижер приветствует концертмейстера

Между прочим, до середины XIX века стоять к публике спиной считалось неприличным и неуважительным к слушателям. До сих пор спорят, впервые Вагнер или Берлиоз повернулись лицом к оркестру. Но, кто бы это ни был, в искусство управления оркестром он внес исторический поворот, обеспечивший полноценный творческий контакт дирижёра с артистами оркестра. Ведь кроме рук, у дирижера есть глаза, мимика, пальцы рук — все это имеет значение при показе. А дирижерскую палочку первым использовал австрийский дирижер Игнац фон Мозель в 1812 году.

Если исполняется циклическое произведение, состоящее из нескольких частей, то не принято в перерывах между частями аплодировать, а если такое случается, то раскланиваться. Также нежелательно между частями и настраиваться — делается это лишь в крайнем случае. И тому есть объяснение — ведь паузы между частями бывают точно выверенными и тоже играют роль в архитектонике и цельности всего произведения. Кланяется дирижер только по завершении всего произведения. Но до этого он пожимает руки первому и второму концертмейстеру, благодаря таким образом оркестрантов, и жестом поднимает оркестр. Если в произведении имеются удачно сыгранные соло, дирижер указывает жестом на солиста, тем самым предлагая ему поклониться публике. Иногда, в случае чрезвычайно понравившегося публике соло, дирижер даже выводит солиста вперед.

В антракте оркестранты могут покурить, попить водички, поговорить на разные темы. Ну и, конечно, попробовать какие-то сложные места из того, что будет исполняться.

После антракта процедура выхода оркестра и дирижера повторяется. Если исполняется концерт для какого-либо инструмента с оркестром, в антракте рабочие сцены уже совершили небольшое перестроение. Если солировать будет рояль — он выкатывается на передний план, если это какой-то другой инструмент — то для солиста будет приготовлен подиум. Дирижерский пульт устанавливают за солистом, немного вполоборота, чтобы дирижер мог хорошо видеть и солиста, и оркестр. Настройка в таком случае происходит под сольный инструмент. Если это фортепиано, то концертмейстер подходит к роялю и берет на нем все то же «ля» первой октавы. Причем, никогда не видел, чтобы концертмейстеры брали этот звук иначе, чем оттопыренным указательным пальцем сжатой в кулак руки, а не так, как это делают пианисты. Ритуал у них такой, что ли?

Виолончелист Рустам Комачков выступает с оркестром. Дирижер А. Сладковский

После исполнения концерта солист благодарит дирижера за поддержку, пожимая ему руку. Благодарит он таким же образом и концертмейстера и через него — весь оркестр. Дирижер кланяется вместе с солистом, а оркестр поднимает только по его просьбе, которая, впрочем, следует всегда.

Обычно по завершении концертной программы оркестр исполняет несколько небольших эффектных пьес на бис. Если силы оркестра исчерпаны, а аплодисменты не смолкают, дирижер часто, раскланявшись, уводит оркестр со сцены за собой, показывая, что концерт совершенно окончен.

Теперь наступает волнующее время цветов, поздравлений, а нередко и дружеского банкета. Ведь, как сказал один мудрец, ничто так не сплачивает коллектив, как совместная выпивка и хоровое пение.

Глава 12. Путеводители по оркестру

Я хочу сегодня напомнить моим читателям о музыкальных произведениях, созданных в необычном жанре. По замыслу их создателей, они призваны стать для слушателей, прежде всего юных, путеводителем по симфоническому оркестру.

Для воплощения такой идеи три выдающихся композитора прибегли к совершенно разным средствам, но справились с задачей одинаково гениально. И, конечно, художественная ценность их творений далеко выходит за рамки «учебного пособия». Недаром у всех трех композиторов их «путеводители» стали одними из самых популярных произведений.

Нарушая хронологию, я хочу начать с сочинения Сергея Прокофьева.

Весной 1936 года по просьбе Наталии Ильиничны Сац для постановки в Центральном детском театре Прокофьев создал симфоническую сказку «Петя и волк». Произведение исполняется чтецом (текст написал сам композитор) и оркестром.

Названия, внешний вид и тембр каждого инструмента оркестра легко запоминаются, потому что композитор не только представил каждого персонажа сказки определенным инструментом, но и умело подчеркнул характерные особенности этого инструмента.

Петя изображен струнными, свободной и открытой маршевой мелодией. Птичка — флейтой, исполняющей виртуозные пассажи в высоком регистре. Утка — «крякающей» мелодией в низком регистре гобоя. Кошка — мягкой и грациозной темой кларнета. Дедушка — ворчливым тембром фагота. Волк — завывающим и рыкающим хором трех валторн. Охотники — «выстрелами» литавр и большого барабана. В завершении все медные инструменты исполняют победный марш (связанного волка несут в зоопарк).

Кто только не выступал в «Пете и волке» в роли чтеца! Жерар Филип и Элеонора Рузвельт, Роми Шнайдер и Софи Лорен, Питер Устинов и совместно Михаил Горбачев и Билл Клинтон. А дирижировали сказкой, наверное, все крупнейшие дирижеры мира.

По «Пете и волку» поставлено несколько балетов. Версии сказки сделал ряд джазовых и рок-музыкантов.

И, конечно, мимо сказки Прокофьева не могли пройти создатели мультфильмов. Их снято около десятка: кроме нескольких отечественных — немецкий, французский. Есть и дисневский.

В феврале 1886 года прославленный французский композитор и пианист Камиль Сен-Санс, утомленный гастрольной поездкой по Германии, уединился в маленьком австрийском селении и за несколько дней написал «Карнавал животных». Композитор, который всегда отличался серьезностью творческих намерений, на этот раз сразу задумывал свою «зоологическую фантазию» как шутку для друзей. Этим объясняется запрет, наложенный им на публикацию произведения: оно было напечатано лишь в 1922 году, после смерти автора. Исключение было сделано лишь для одной части сюиты — знаменитого «Лебедя». Эта пьеса сразу приобрела всемирную любовь, а в начале ХХ века хореограф Фокин поставил на эту музыку популярный до наших дней номер «Умирающий лебедь». Сен-Санс не возражал, правда, был крайне удивлен такой трактовкой — ведь его лебедь и не собирался умирать.

Сен-Санс намеренно не показывал свою сюиту широкой общественности. Во всяком случае, достоверно известно лишь о двух ее прижизненных исполнениях. Сразу же после написания, 9 марта 1886 года, она прозвучала в узком кругу друзей композитора в «Обществе трубы», основанном для исполнения камерной музыки, членом которого был и Сен-Санс. 2 апреля того же года состоялся специальный показ «Карнавала животных» в салоне прославленной певицы Полины Виардо для Листа, посетившего Париж незадолго до смерти. Зато после смерти Сен-Санса «Карнавал животных» стал одним из его известнейших сочинений.

«Карнавал животных» не столько демонстрирует отдельные инструменты оркестра, сколько их редкие сочетания и необычные возможности. Сам состав оркестра весьма неординарен. Это струнные, 2 флейты — пикколо и обычная, гобой, ксилофон, два рояля, а также стеклянная гармоника (она сейчас заменяется близкой по звучанию челестой: где же в наше время стеклянную гармонику возьмешь?). Трактовка инструментов многообразна. Два фортепиано выступают то как концертно-виртуозные, то как скромно аккомпанирующие. В числе солирующих — не только две скрипки, виолончель, флейта и кларнет, но и — неожиданно — контрабас. При этом в 14 пьесах цикла сочетание инструментов ни разу не повторяется, а объединяются все вместе только в последней части.

В целом произведение отличается крайним лаконизмом (весь цикл звучит чуть более 20 минут) и блеском истинно французского юмора.

№ 1, «Интродукция и королевский марш льва», состоит из двух разделов. Первый сразу же настраивает на комический лад: струнные словно с трудом раскачиваются перед расходящимся фортепианным скольжением по всей клавиатуре. Во втором разделе собраны самые тривиальные маршевые обороты, причем примитивная тема струнных неоднократно повторяется. Зато в середине в стремительных октавах рояля и хроматических пассажах виолончели и контрабаса слышатся настоящие раскаты львиного рыка. № 2, «Курицы и петухи», строится на звукоподражании, излюбленном еще французскими клавесинистами конца XVII — первой половины XVIII веков. Но если Рамо кудахтанье своей «Курицы» передал средствами клавесина, то у Сен- Санса перекликаются фортепиано (пианист играет одной правой рукой) и две скрипки, к которым позднее присоединяются альт и кларнет. В № 3 предстают «Куланы — животные быстрые». Это виртуозная пьеса для двух фортепиано в стремительном темпе Presto furioso (неистово). № 4, «Черепахи», после стремительной предыдущей части производит особый комический эффект. На редкость медлительные животные охарактеризованы одним из самых залихватских танцев: струнные и рояль в намеренно замедленном темпе исполняют знаменитый канкан Оффенбаха. В № 5, «Слон» солирует самый низкий инструмент оркестра, контрабас. Под фортепианный аккомпанемент он исполняет вальс из «Балета сильфов» Берлиоза, но не легко и воздушно, как в оригинале, а тяжеловесно и пышно. В № 6, «Кенгуру» прыжки экзотических животных переданы отрывистыми аккордами роялей. № 7, «Аквариум», рисует безмолвие подводного мира струящимися матовыми пассажами фортепиано на фоне отрывистых звуков стеклянной гармоники и засурдиненных струнных без контрабаса. № 8 назван «Персонаж с длинными ушами». Две скрипки скачут на огромные интервалы, подражая ослинному крику. В № 9, «Кукушка в глубине леса», кукует кларнет, а красочные приглушенные аккорды роялей рисуют притихший лес. В № 10, «Птичнике», мы слышим виртуозные пассажи флейты, чей грациозный щебет сливается со звонкими трелями фортепиано. В № 11 в качестве упрямых и тупых животных предстают «Пианисты». Эти неумехи усердно и громко трудятся над гаммами, а струнные безуспешно подбадривают их. № 12 называется «Ископаемые». Это остроумная пародия на допотопные образцы вокала, в число которых попали две старые французские песни, древность которых подчеркнута сложными полифоническими приемами, и каватина Розины из «Севильского цирюльника», сверкающие фиоритуры которой изображает кларнет. Вводит в этот загробный мир тема «Пляски смерти» самого Сен-Санса. № 13, в котором красиво солирует виолончель — собственно и есть «Лебедь», единственный серьезный номер сюиты. Наконец, в № 14, «Финале» впервые объединяются все инструменты, вплоть до молчавшей до сих пор флейты-пикколо. Здесь в пестром калейдоскопе мелькают все персонажи сюиты.

В 1945 году сочинение, которое также создавалось для юных слушателей в качестве путеводителя по симфоническому оркестру, написал выдающийся английский композитор Бенджамин Бриттен. Оно первоначально предназначалось для документального фильма «Инструменты оркестра», саундтрек к которому записал Лондонский симфонический оркестр (дирижер Малколм Сарджент). После выхода фильма на экраны стало ясно, что композитор создал третье в истории музыки великое обучающее произведение.

На партитуре значилось:

Тема, вариации и фуга на тему Перселла. С любовью посвящено детям Джона Мода, барона Рэдклиффа (английский дипломат, друг Бриттена — И.Р.): Хэмфри, Памеле, Кэролайн и Вирджинии, для их назидания и развлечения.

Вариации стали одним из самых известных и любимых, причем не только детской, но и взрослой аудиторией, произведений Бриттена. При этом композитор избрал третий, отличный и от Сен-Санса, и от Прокофьева, но не менее плодотворный, путь.

В качестве темы Бриттен взял Рондо из музыки великого английского композитора XVII века Генри Перселла к пьесе «Абделазар». Цикл вариаций демонстрирует богатство тембровых различий и музыкальных особенностей инструментов разных групп оркестра.

Изначально, во вступлении, музыкальная тема играется всем оркестром, а потом каждой основной инструментальной группой: сначала деревянные духовые, затем медные, за ними струнные и, наконец, ударные. Последующие вариации представляют собой более «углубленое» знакомство с определенным инструментом оркестра; мелодия «спускается» по всем инструментам каждой группы от высоких к более низким.

Сначала идет представление группы деревяннных духовых. Первая вариация представляет флейту-пикколо и флейты, вторая — гобои, третья — кларнеты, четвертая — фаготы.

Затем представляется струнная группа: пятая вариация — скрипки, шестая — альты, седьмая — виолончели и восьмая — контрабасы. Девятая вариация представляет арфу.

Далее каждый инструмент группы медных духовых инструментов представлен своей вариацией: десятая — валторны, одиннадцатая — трубы, двенадцатая — тромбоны и туба.

В тринадцатой вариации представлена вся разнообразная кухня ударных. Литавры, большой барабан и тарелки, бубен и треугольник, малый барабан и коробочка, ксилофон, кастаньеты и тамтам, хлопушка — вступают сначала по очереди, а затем все вместе.

Таким образом, после того, как весь оркестр был практически разобран, он снова объединяется в оригинальной фуге, которая начинается с флейты-пикколо, а затем по очереди вступают все деревянные духовые инструменты, струнные, медные духовые и ударные. После того как голоса всех прозвучали, медные вновь исполняют (с ударом по тамтаму) оригинальную мелодию Перселла.

Дополнение к "Путеводителям по оркестру"

Среди комментаторов моих постов есть и Лариса Кириллина.

Этот факт для меня очень приятен. Мало того, что Лариса Кириллина, профессор Московской консерватории — одна из самых авторитетных отечественных музыковедов нашего времени и, кроме того, поэт, переводчик с нескольких языков, отличный, как я обнаружил, фотохудожник и беллетрист.

Но самое интересное для меня, что она — одно из главных действующих лиц моей повести об истории Моцарта и Сальери «Все говорят: нет правды на земле».

В комментарии к моему посту «Путеводители по оркестру» Лариса Валентиновна, хотя и весьма деликатно, но вполне справедливо, «ткнула меня носом». Она указала на то, что, кроме названных мной трех сочинений, в какой-то мере путеводителем по оркестру являются «Вариации на тему испанской фолии» Антонио Сальери. И я устыдился: я, писавший о Сальери, не изучал вплотную одного из его лучших сочинений, хотя и знаю о существовании этого произведения.

Этот досадный пробел был мной немедленно исправлен. Я несколько раз послушал «Вариации» с партитурой, ссылка на которую была также любезно предоставлена мне Ларисой, и спешу поделиться с читателями моими впечатлениями.

Но сначала — несколько слов о самом жанре. Фолия (с ударением на втором слоге) — народная песня и танец, возникший в 15 веке в Португалии и первоначально тесно связанный с карнавальными праздненствами. Само название означает «шум, сумасбродство». Мужчины, наряженные женщинами, исполняли танец столь дико и шумно, что казалось, они сошли с ума. Музыкальное сопровождении фолии было снабжено различными кастаньетами, хлопушками, погремушками, трещотками, производившими еще больший шум. А вокруг все хохотали.

С конца 16 в. фолия распространилась по всей Европе, прежде всего в Испании. Но содержание ее изменилось кардинально. Это стал пышный, подчеркнуто куртуазный танец, близкий сарабанде.

Начиная с барочных времен фолия стала излюбленной темой для вариаций. Их на тему фолии писали Ал. Скарлатти и Корелли, Вивальди и Куперен, Ф.Э. Бах, Лист, Рахманинов. В этом ряду «Вариации» Сальери (1815) — далеко не последнее сочинение.

Первое, что обнаруживаешь при прослушивании цикла из 26 вариаций Сальери — это блестящая оркестровка и безукоризненное владение формой. При этом, подчеркнуто сохраняя «классичность» своего сочинения, композитор очень точно передает его испанский колорит и снабжает прелестными юмористическими деталями, например, «взвизгиванием» высоких деревянных на фоне мерного и строгого шествия струнных во 2-й вариации.

Используя традиционную форму чаконы, то есть цикла вариаций на гармоническую последовательность с чётким басом, Сальери показывает себя в некотором роде новатором. Он свободно меняет темпы и придает некоторым вариациям отчетливые жанровые признаки, выстраивая группы вариаций по принципу контраста. Так, 22-я вариация с перекличкой гобоя и фагота на фоне мягких аккордов струнных — это типичная пастораль. Для 11-й вариации, исполняемой всем оркестром, характерно маршеобразное движение. В 10-й вариации звучит строгий хорал меди, который затем неожиданно украшается фиоритурами флейты. В 18-й вариации композитор использует эффект «эха». 14-я вариация напоминает оперный «дуэт согласия», построенный на диалоге скрипки соло и арфы, а 7-я — легкий и стремительный танец, исполняемый струнными, играющими концами смычков.

Вообще, характер виртуозной партии солирующей скрипки с забегающими на самый верх пассажами (что несколько напоминает стиль Паганини), широкое использование арфы и развитая партия виолончелей (например, в 23-й вариации) — все это не слишком характерно для музыки того периода.

Оркестровый колорит «Вариаций» очень выразителен и красив. Права Л.Кириллина, когда говорит, что Сальери был мастером инструментовки.

И права в смысле "путеводителя по оркестру". На самом деле, сочинение Антонио Сальери может в определенной степени служить им. В своих Вариациях Сальери довольно редко использует звучание всего оркестра. Зато в нем достаточно примеров использования солирующих инструментов, ансамблей, перекличек, сопоставлений оркестровых групп.

Например, в 17-й вариации звучит нисходящая перекличка короткими репликами всех инструментов оркестра от флейт до басов. В 25-й вариации после высказывания скрипки соло поочередно включаются деревянные, а затем арфа.

«Вариации на тему испанской фолии» Сальери становятся репертуарным произведением. Его можно услышать на концертной сцене и в записи в исполнении лучших мировых дирижеров и симфонических коллективов.

Сравнительно недавно в Екатеринбурге балетмейстером Вячеславом Самодуровым был поставлен на эту музыку оригинальный балет.

Вот что пишет об этом сам балетмейстер:

Вариации Сальери» — мое представление о том, какие изменения переживает классический балет и как он воспринимается в современном мире.

«26 вариаций на тему испанской фолии» Антонио Сальери — это настоящая придворная музыка, величественная, помпезная. Это сочинение действительно великолепно! Порой музыка захватывает меня настолько, что хочется раствориться в ней, следовать с ней в унисон. Но тут же она рождает во мне волну сарказма, и я пытаюсь разыграть ее, одержать над ней верх, пуская в ход приемы современного хореографического арсенала: необычность поддержек и раскрепощенность движений. Это вечный спор красоты и разума, в котором не бывает победителей и побежденных, но который неизменно вызывает восхищение".

Глава 13. Немного об опере и балете

В этой главе — о моих любимых сценических жанрах — опере и балете.

Опера: условность и реальность

Опера — искусство, я бы сказал, дважды условное. Условен уже вообще сам театр, где многое дорисовывает воображение зрителя. Условны на сцене закат солнца и восход луны, лес, река, условны костюмы. Сам язык, каким говорят театральные персонажи, напоминает обычный лишь на первый взгляд. Мы ведь не говорим сами с собой и «в сторону», не выкладываем, как в театре, подробно друг другу в разговоре всё, что случилось до начала действия или в промежутках между встречами говорящих…

Но в драматическом спектакле хотя бы говорят. А в опере поют — так в жизни уж совсем не бывает. Поэтому восприятие оперы — вещь, требующая и развитого воображения, и определенной подготовки. В XIX — ХХ веках, в период расцвета оперного искусства, эта условность мало кому из подготовленных зрителей мешала. В оперу, главным образом, ходили насладиться пением любимых вокалистов, посмотреть красивый спектакль и, в меру своей фантазии, попереживать за его героев.

Но таким образом опера всё больше превращалась в своего рода «костюмированный концерт». От её демократичности, доступности массовому зрителю и слушателю (а именно такой она задумывалась в начале своего существования) оставалось все меньше следов.

Неподготовленному слушателю, посетившему, например, «Аиду» и увидевшему в заглавной партии некую примадонну, оставалось только недоумевать, почему блистательный, обласканный царем полководец Радамес предпочел красавице-дочери египетского фараона её неуклюжую малопривлекательную соперницу-рабыню.

Бывший с 1955 по 1973 г. Генеральным директором Большого театра композитор и музыковед М.И.Чулаки вспоминает, что в 60-е годы его попросили сопроводить и дать пояснения высокопоставленному шейху из одной арабской страны, которого привели на «Иоланту».

И Чулаки рассказал гостю трогательную историю о дочери короля Рене, которая слепа от рождения. Ее любящий отец, желая уберечь Иоланту от трагедии познания своего несчастья, с самых юных лет поместил ее под присмотром верных людей в отдаленный замок, куда посторонним запрещалось входить под страхом смерти. И Иоланта так и жила в счастливом заблуждении, что мир ограничивается областью осязаемого, а глаза нужны человеку лишь чтобы плакать. Пока не появился прекрасный принц, который силой своей любви убедил Иоланту в необходимости увидеть свет и для этого принять тяжелейшее лечение, и девушка прозрела.

Гость слушал с интересом, задавал вопросы. Наконец спектакль начался. Прозвучала увертюра, распахнулся занавес и… «А это кто?», — спросил шейх, увидев ширококостную немолодую женщину, сидевшую в центре. «Это Иоланта», — пролепетал Чулаки. После чего гость немедленно покинул ложу и заявил о «крайней некомпетентности сопровождавшего его лица» в свое посольство, а оно, в свою очередь, сделало представление министру культуры СССР.

Дальше так продолжаться, конечно, не могло. Появились замечательные новаторские оперные постановки Б. А. Покровского. Много стали экспериментировать на Западе, в частности, одевать певцов в современные костюмы, переносить действие оперы в современные условия.

Люди, связанные с оперным искусством, справедливо решили: раз уж условность, так пусть будет условность до конца. Действительно, ведь мы редко имеем точные сведения, как выглядели исторические костюмы в ту или иную эпоху. И, скажем, Гуно писал своего «Фауста» вовсе не языком средневековой Германии, а языком французского романса XIX века. А уж Верди, создавая «Аиду», и совсем не знал, как звучала музыка Египта эпохи фараонов.

И пошло-поехало. В конце концов, оперный спектакль превратился в «вотчину» режиссера, который старался прежде всего показать себя, не думая ни о музыке оперы, ни об авторском замысле.

Апофеозом всего этого, как я считаю, явился спектакль Большого театра «Руслан и Людмила», поставленный в 2013 году режиссером Дмитрием Черняковым. Еще во время работы над ним Черняков заявил, что «сказочности (подразумевается "консервативности") в спектакле будет не много, а скандала он не боится». Читай, до Глинки и Пушкина ему дела нет.

Господи, чего там только не было! И стриптиз обливающегося пивом пьяного Фарлафа на столе, и битва Руслана в подвале с тряпкой, и бордель, в который модернизировался замок Наины, и салон спец-услуг, вытеснивший пушкинские сады Черномора, и ублажение Людмилы тайским массажем, в кульминации которого появляется накачанный "самец" (оказывается, сам Черномор) с обнаженным татуированным торсом, и эротические игрища ряженых молодцев с голыми статистками, и «Танцы волшебных дев» на роликовых коньках… Спектакль сопровождали крики «позор», но были, правда, и возгласы «браво».

Сам я в театре этот спектакль не видел, смотрел по телевизору. Но и в театре подобное видывать случалось. Чего стоит только «Евгений Онегин» Чайковского, который мы с женой посетили в немецком городе Фрайбурге. И главное, с музыкальной точки зрения все было отлично: оркестр играл мастерски, певцы пели замечательно. Но на сцене…

Героиню с именинами приходили поздравлять благообразные пейзане, которым именница выносила большой торт, а крестьяне, усевшись за стол, чинно поедали его ножом и вилкой. Сама Татьяна, когда писала письмо Онегину, от страсти каталась по полу и обливала себя водой из таза. Трике оказывался нетрадиционной ориентации и во время пения своих знаменитых куплетов щипал всех присутствующих за задницы. Генерал князь Гремин похищал свою будущую жену увозом на тройке, которой сам и управлял. Апофеозом всего стал великосветский бал, где танцевали в сарафанах с кокошниками и косоворотках.

Словом, насмотрелись. А в кулуарах еще наслушались, как немецкая публика рассуждает о «загадочной русской душе».

И вот я всё думаю: найдут ли золотую середину? И возможно ли это вообще?

"Туда завел я вас"

В 1836 году в Санкт-Петербурге состоялась прошедшая с шумным успехом премьера оперы М.И. Глинки (на либретто Егора Розена) «Жизнь за царя».

Вопреки расхожему мнению, это не было первоначальным названием оперы. Глинка назвал свое творение «Иван Сусанин», но название не понравилось Николаю I. Друг Глинки Кукольник предложил «Смерть за царя», но Николай решил, что это слишком мрачно и собственноручно переправил «смерть» на «жизнь».

Напомню, хотя это, может быть, и лишнее, что речь идет о событиях второго десятилетия XVII века. Тогда, в Смутное время, на Руси мечтали о том, чтобы был восстановлен порядок и на престол взошел законный русский царь. Этому всячески противились поляки, которые, после того, как не осуществилась затея с возведением на трон королевича Владислава, все-таки хотели иметь во главе Руси своего человека. Будущего царя Михаила Федоровича спас ценой своей жизни крестьянин Иван Сусанин, а ополчение Пожарского и Минина окончательно освободило родину от польских захватчиков. Благодаря этому в 1613 году Михаил и был коронован в Москве.

После революции либретто оперы было основательно переделано. По существу, поэт Сергей Городецкий предложил собственный его вариант. Михаил Федорович и всё, что с ним связано, было начисто убраны из оперы, а события разворачивались вокруг освобождения России от поляков. Тогда же сочинению Глинки было возвращено первоначальное название.

С литературной точки зрения новое либретто было шагом вперед. Все-таки Городецкий был настоящим, талантливым поэтом, тогда как барон Розен — офицером, пописывающим стихи. Но одновременно в сценическом действии возникли швы и нестыковки

Вы помните, конечно, что в варианте Городецкого в дом Сусанина накануне свадьбы его дочери Антониды и отважного воина Собинина врывается польский отряд, требующий показать дорогу на Москву. Сусанин притворно соглашается, но, жертвуя жизнью, заводит поляков в непроходимые болота, где они вместе с убитым ими патриотом и погибают.

Я давно, еще в студенческие времена, задавался мыслью: что же занесло поляков в поисках Москвы в костромскую глушь? Почему они спрашивают дорогу на Москву крестьянина, который и в Москве-то, скорее всего, никогда не был? С какой это стороны они пришли и почему не знают пути туда, где не раз бывали?

Все прояснилось, когда вернулись к первоначальному либретто. Дело в том, что исторически Михаил Федорович был самым опасным конкурентом поляков в борьбе за русский престол — приходился по материнской линии двоюродным племянником Федору Иоанновичу, последнему царю из Рюриковичей. Михаил был внуком Никиты Романовича Захарьина, брата матери Федора Анастасии Романовны. Таким образом, с точки зрения тогдашнего престолонаследия, Михаил Федорович был ближайшим из находящихся в живых родственников Федора и, следовательно, наиболее законным претендентом на русский трон. Поэтому поляки и хотели разыскать его и убить.

А скрывался от поляков 15-летний Михаил вместе со своей матерью Ксенией Ивановной в костромском Ипатьевском монастыре. То самое село Домнино, где жил Сусанин, находилось неподалеку и было родовой вотчиной Романовых, а сам Сусанин — их доверенным лицом. Только он мог указать, где скрывается будущий царь. Прознав про это, поляки и заявились к Сусанину.

Кстати, многие заметили, что романовская династия началась в Ипатьевском монастыре, а окончилась в Ипатьевском доме. Кто-то считает это мистикой, а я — простым совпадением.

Лиза и кошка

Этот раздел адресуется не только любителям музыки, но и любителям котов и кошек. Их, как я заметил, на АТ много. И я сам к таковым принадлежу: у нас дома чудный шотландец.

Известно, что если животное появилось на театральной сцене — пиши пропало. Внимание зрителей немедленно будет переключено с действия на это животное. А уж если это кошка, тем более. Актеры говорят: кошку не переиграешь.

В Мариинском театре давали «Пиковую даму». Как известно, опера Чайковского кончается куда более трагично, чем повесть Пушкина. У Пушкина Германн всего лишь сходит с ума, а Лизавета Ивановна и вовсе счастливо выходит замуж. А у Чайковского главные герои кончают с собой, оба в 3-м акте. Герман стреляется в последней картине, после проигрыша. А Лиза бросается в Зимнюю канавку в предыдущей, после несчастной встречи с возлюбленным.

Именно в этой картине, во время знаменитой арии Лизы, на сцене неизвестно как возникла кошка. Ария Лизы, где она оплакивает свою трагическую судьбу, напоминает русскую протяжную песню, с жалобными вокализами «А-а-а…». Лиза начинает: «Ах, истомилась я горем, ночью и днём только о нём». Кошка внимательно слушает, зрители подхохатывают. Но вот Лиза запела вокализ. Она «А-а-а…», и кошка благим матом «Ааааааа!». Такой вот дуэт. Зрители от хохота залезли под кресла.

Но это еще было не самое главное. Когда Лиза с грехом пополам допела арию и бросилась в Канавку, кошка с прощальным «мяу» последовала за ней.

Снова о животных на сцене

Бывают случаи, когда животные появляются на театральной сцене, так сказать, в штатном режиме. Например, в труппе Большого театра наряду с актерами числятся две лошади. Огромная сцена Большого позволяет выводить животных на нее в некоторых спектаклях. Так, в заключительной сцене «Ивана Сусанина» на конях выезжают Минин и Пожарский.

За день до «Бориса Годунова», где на коне появляетсяСамозванец, обе лошади приболели и выступать не могли. Что делать? Лошадь — животное пугливое, она должна быть специально обучена, чтобы не бояться яркого театрального света и публики. Решили попросить лошадь в цирке — они там к этому делу привычны.

Накануне спектакля провели специальную репетицию, которой все остались довольны. Лошадь вела себя отлично, понимала, что от нее хотят, ничего не пугалась.

Настал вечер спектакля. Самозванец выехал на лошади и отлично спел свою арию. Раздались бурные аплодисменты, и лошадь припала на передние ноги и стала кланяться.

Полезные уроки

Не знаю уж, почему эта история, рассказанная мне в дни моей далекой молодости, всплыла у меня в памяти. Но раз уж всплыла, поделюсь ею с моими читателями.

Историю эту рассказал мне отец моего приятеля Бориса, драматург И.С.Шур. Он был драматургом успешным, его пьесы «Заводские ребята», «Диплом на звание человека», «За ночью — день», «Письма к другу» (последняя в соавторстве с писателем Альбертом Лихановым) шли в 1960 -1970-е годы в театрах всей страны. Сейчас, конечно, всё это основательно забыто, как и многое из того, что составляло основу советского театрального репертура. Но для того времени они были неплохи: мастерски написанные, поднимавшие актуальные вопросы тогдашней современности, к тому же сдобренные элементом легкой фронды, что особенно ценилось.

Но сейчас речь не о И.С. Шуре. Дело в том, что Исаак Соломонович приходился каким-то дальним родственником Майе Плисецкой (каким точно, сейчас не припомню). Вероятно, историю рассказал ему кто-то из родственников, а возможно и сама Майя Михайловна, если, конечно, он с ней был знаком и общался.

Отец Майи Михайловны был Генеральным консулом СССР на Шпицбергене. В ночь с 30 апреля на 1 мая 1937 года он был арестован, а 8 января 1938 года расстрелян как враг народа.

Ее мать, актриса Рахиль Михайловна, осталась с тремя детьми на руках — 12-летней Майей, 7-летним Александром и только что родившимся Азарием. Вся семья была отправлена в Акмолинский лагерь членов семей изменников Родины.

В дело вмешалась тетушка Майи, знаменитая прима-балерина Большого театра (и, между прочим, трехкратная чемпионка СССР по плаванию) Суламифь Мессерер.

Она была вхожа к Сталину и обратилась к нему с просьбой о разрешении удочерить Майю: таким образом, удалось вырвать племянницу из лагеря. Так же поступил и дядя будущей балерины, тоже знаменитый солист балета Большого, Асаф Михайлович — он взял на воспитание Александра.

Асаф Мессерер в концертном номере «Футболист»

Мать же с грудным Азарием осталась в лагере. Но Суламифь Михайловна способствовала смягчению и ее участи. Через некоторое время мать и сына перевели на вольное поселение, а в 1941 году позволили возвратиться в Москву

Еще когда Майя жила с родителями, тетя Мита мгновенно распознала в племяннице будущую балерину. Суламифь Мессерер познакомила племянницу с балетом, отведя её на детский спектакль «Красная шапочка», в котором исполняла одну из ролей. Балет Майю заинтересовал: вернувшись домой, она стала демонстрировать балетные партии разных персонажей. Когда Майе исполнилось 7 лет и 8 месяцев, тётя привела её в хореографическое училище, где проходил очередной набор. По существующим правилам, ребёнку должно было быть хотя бы 8 лет для принятия в балетный класс, однако тётя убедила членов комиссии позволить Майе учиться танцевать ввиду её таланта и природных данных.

Когда же Суламифь Михайловна удочерила племянницу, она, после перерыва, снова определила ее в училище. То, что в прославленной московской «хореге» из Майи сделают хорошую балерину, тетя не сомневалась. Но ситуация поменялась, и тетя Мита это отлично понимала. Дочери врага народа требовалось быть не просто хорошей, а самой лучшей танцовщицей. И Суламифь Михайловна повела с Майей дело круто, благо, характера у нее хватало.

День у юной Майи складывался так. В шесть часов утра тетушка ее будила и, в качестве зарядки, на час ставила к станку. Майя умывалась, завтракала чаем с сухариками и отправлялась на учебу. Благо, училище располагалось, как бы теперь сказали, в шаговой доступности от дома. Тетушка жила на Огарева, а училище помещалось не в Хамовниках, как сейчас, а рядом с Большим театром, на Неглинке.

После того, как Майя приходила из училища, тетушка кормила ее бульоном со ржаными сухариками и давала часок отдохнуть (все-таки в училище, кроме наук, большая физическая нагрузка). Потом Майя делала уроки и получала от тетушки команду: к станку! Девочка работала два-два с половиной часа, потом, умывшись, в течении небольшого времени отдыхала и занималась своими делами: читала или играла. Потом снова следовала команда: к станку! Если же у тети Миты был вечерний спектакль, Майя все равно должна была самостоятельно стать к станку, получив задание от тетушки. О том, чтобы отлынить, не было и речи: глаз у Суламифи Михайловны был наметаннным.

Вслед за последним занятием у станка Майя получала чай все с теми же же ржаными сухариками (о сладком запрещалось и думать) и через некоторое время отправлялась спать. Назавтра все повторялось в том же порядке.

Майя любила тетю и делала успехи в балете. Но какой ребенок выдержит этот кошмар? И в один прекрасный вечер, воспользовшись тем, что Суламифь Михайловна была на вечернем спектакле, Майя сбежала к дяде.

Она рассказала ему о своей невыносимой жизни у тетушки, и, расплакавшись, попросилась жить к нему. Асаф Михайлович проявил к племяннице большое сочувствие, утешил как мог, утер ее слезы, посетовал на жестокость сестры — и успокоил Майю, оставив у себя. Майя легла спать счастливая и умиротворенная.

О том, что было дальше, вы уже, конечно, догадались. В 6 часов утра дядя Асаф разбудил племянницу и скомандовал: к станку! Майя возвратилась к тетке.

Вскоре после начала войны Майя с тетушкой уехали в эвакуацию в Свердловск. Там обучение балету продолжилось уже полностью под руководством тети Миты, которая по-прежнему не давала племяннице спуску. Первое выступление с номером «Умирающий лебедь» (хореография Михаила Фокина в редакции Суламифь Мессерер) состоялось именно здесь. Тётя старалась сделать номер таким, чтобы Майя показала свои лучшие технические стороны, чтобы была видна красота и пластичность её рук; она же придумала выход балерины спиной к публике.

Возвратившись в Москву, Майя в 1943 году окончила училище и сразу же была принята в труппу Большого театра. Вскоре перешла на сольные партии и утвердилась в статусе прима-балерины.

Не жестокие ли тетушкины уроки — причина сценического долголетия великой балерины? Такого долголетия, какого до Плисецкой не достигала ни одна танцовщица в мире. Свой творческий вечер в честь 60-летия в 1985 году Майя Михайловна почти целиком провела на сцене. Конечно, великая балерина была уже не такой, как в молодости, но все отмечали ее великолепную физическую и творческую форму. А в 1995 году на вечере, посвященном своему 70-летию, Плисецкая исполнила поставленный специально для нее Морисом Бежаром номер «Аве, Майя».

На этом, собственно, история и заканчивается. Но мне хотелось бы ее слегка продолжить, чтобы рассказать о дальнейшей судьбе ее героев.

В конце 1980-х в Большом театре обострился конфликт между Майей Михайловной и Главным балетмейстером Юрием Григоровичем. Злые языки утверждают, что причиной конфликта были совсем не творческие принципы, а просто борьба за влияние в Большом. В частности, совсем не по душе Григоровичу было то, что в 1980 году Плисецкая самостоятельно поставила на музыку своего мужа Родиона Щедрина балет «Чайка». Григорович постоянно конфронтировал с Майей Михайловной, отпускал в ее адрес колкости. Например, чего только стоит одна из телевизионных передач с участием балетмейстера. Григорович в очередной раз нелестно отозвался о Плисецкой. Ведущий заметил, что не гоже бы так о Майе Михайловне, ведь она — предание русского балета. Юрий Николаевич немедленно парировал: «Свежо предание, а вертится с трудом».

Как бы то ни было, в 1980-м Григорович уволил 55-летнюю Плисецкую из Большого театра. Под раздачу попали и гораздо более молодые, что называется, находившиеся еще в самом «балетном соку» Екатерина Максимова и Владимир Васильев — они тоже держались в Большом независимо и проявляли самостоятельные инициативы.

Несмотря на это, творческая судьба Майи Плисецкой сложилась счастливо. Она с большим успехом выступала на родине и за рубежом, плодотворно занималась балетмейстерской деятельностью по всему миру. Майя Михайловна умерла, окруженная всеобщим почитанием, в возрасте 90 лет, завещав после смерти мужа Родиона Щедрина соединить их прах и рассеять его над Россией. Что к счастью, еще не свершилось — Родиону Константиновичу в декабре исполняется 90 лет.

Азарий и Александр тоже стали танцовщиками, хотя высот сестры и не достигли. Азарий Михайлович окончил училище в 1956 году, но первоначально в Большой не попал с формулировкой «у нас и так много Плисецких». Все же он был взят в Большой театр на следующий год. В 1962 году принял предложение работать на Кубе, где стал премьером балетной труппы и партнером знаменитой Алисии Алонсо, на которой некоторое время спустя женился. Там же началась его балетмейстерская деятельность: ею он с большим успехом занимается и поныне, в возрасте 85 лет.

Азарий Плисецкий

Александр Михайлович стал солистом балета Большого театра в 1949 году и проработал на сцене двадцать два года. Еще в годы работы в Большом стал преподавать в Московском хореографическом училище. Обладал ярким талантом хореографа, возглавлял балетные труппы и ставил во многих городах страны и целом ряде стран мира. Умер в возрасте 54 лет в 1985 году во время операции на сердце, вскоре после премьеры балета Дж. Баланчина на музыку Чайковского «Серенада для струнного оркестра», который Александр Плисецкий перенес на сцену Большого театра.

Александр Плисецкий — балетмейстер фильма «Анна Каренина»

Что же касается Суламифи Мессерер, то ее богатая сценическая жизнь сменилась долгой и не менее яркой педагогической. Наверное, мало на карте мира стран, где не преподавала бы Суламифь Михайловна. С нуля создавала балет Бразилии и Колумбии, а Япония ликовала, отмечая 95-летие Суламифи, считая, что именно ей она обязана своими достижениями в области балета. Ее приглашали в свои труппы Бежар, Пети, Аштон, Макмиллан, Ноймайер. Мастер-классы Суламифи посещали все звезды мира.

В 1980 году она вместе с сыном осталась в Великобритании. На родине ее немедленно объявили «врагом народа». Но годы все расставили по местам: Суламифь Михайловна прожила за границей почти четверть века, дважды наведывалась в Москву, преподавала до последних дней и успела написать книгу воспоминаний — такую же легкую и яркую, как и жизнь, которую прожила. В 2008 году столетие Суламифи Мессерер отмечал весь балетный мир, и она не дожила до юбилея всего четыре года.

Михаил Эммануилович Плисецкий был полностью реабилитирован во время «хрущевской оттепели».

Глава 14. Копелев и его Вуппертальский проект

9 апреля исполнилось 110 лет со дня рождения Льва Копелева — выдающегося писателя, литературного критика, литературоведа-германиста, общественного деятеля и правозащитника.

На протяжении жизни Льва Зиновьевича круто менялись его общественные взгляды. Вначале убежденный коммунист, он постепенно пришел к неприятию внешней и, особенно, внутренней политики государства и активно включился в правозащитную деятельность.

Во время Великой Отечественной Копелев ушел добровольцем на фронт, дослужился до майора, награжден орденом Красной Звезды и несколькими медалями. Когда в 1945 году наши войска вошли в Восточную Пруссию, у Копелева возник конфликт с начальником 7-го отделения политотдела 50-й армии Забаштанским, который обвинил Льва Зиновьевича в «пропаганде буржуазного гуманизма». В результате Копелев был приговорен к десяти годам лагерей, которые он сначала отбывал в Унжлаге, а затем, как кандидат наук, был откомандирован в «шарашку» Марфино — ту самую, где отбывал срок А.И.Солженицын и которую он описал в своем романе «В круге первом». Сам Солженицын, который поддерживал в Марфино дружеские отношения с Копелевым, признавался, что Лев Зиновьевич стал в его романе прототипом Рубина.

Слева — Л.Копелев, в центре А.Солженицын

В 1954 году Копелев был освобожден, а спустя два года полностью реабилитирован.

В первое десятилетие после освобождения Лев Зиновьевич, работавший научным сотрудником во ВНИИ искусствознания, создавал исключительно искусствоведческую дитературу. Он писал о Генрихе Манне, о Гете, создал для серии ЖЗЛ блестящую книгу о Бертольде Брехте. Но с 1970-х стал описывать свою жизнь: она запечатлена в трех его книгах. В романе «И сотворил себе кумира» он рассказал о детстве и юности; «Хранить вечно» — о конце войны и заключении в лагере. Книга «Утоли моя печали» названа по церкви, перестроенной в советское время под марфинскую «шарашку».

В 1977 году за свою общественную деятельность Л.Копелев был исключен из Союза писателей с полным запретом публиковаться, а ранее его исключили из КПСС. Постепенно жизнь Копелева в СССР становилась все более невыносимой. В 1980 году он выехал в Германию.

Таким образом, жизнь Льва Зиновьевича словно бы раскололась пополам. Он описал это вместе со своей женой, писательницей Раисой Орловой, в двух книгах — «Мы жили в Москве» и «Мы живем в Кельне».

В Германии Копелев писал по-русски и по немецки (этот язык он в совершенстве знал с детства). В своих книгах писатель все больше внимания уделял историческим связям между Россией и Германией. Он близко сдружился с Генрихом Беллем.

Оба выдающихся писателя участвовали в войне по разные стороны линии фронта. Таким образом возникла совместная книга «Почему мы стреляли друг в друга». Копелев и Белль дают в ней детальное описание своих биографий и эволюции жизненных взглядов на фоне военных действий. К повествованию примыкают статьи, написанные членами комитета "Антифа", выдержки из фронтовых писем простых военнослужащих, советские и немецкие пропагандистские листовки.

Размышления о том, как можно преодолеть стену недоверия и недопонимания, возникшую между воевавшими народами, вылилась у Копелева в его знаменитый „Вуппертальский проект“, который посвящён богатой переменами тысячелетней истории развития взглядов на Россию у немцев и на Германию у русских. Это было первое в науке подобное исследование русско-немецких взаимоотражений. Писатель помогал разрушать „стену“ разделявшую не только русских и немцев, но и другие ранее враждовавшие народы. По мнению Копелева, каждый представитель таких народов должен иметь возможность встречаться с людьми других национальностей, культурное многообразие Европейского Дома должно быть открыто для каждого. Душа народа, по мысли Копелева, раскрывается через более близкое знакомство с особенностями этих народов, через диалог их культур.

Передо мной фотография четвертивековой давности. Это участники Международного симпозиума «Копелевские чтения. Диалог культур», в котором автору этих строк (пятый во втором ряду справа) посчатливилось участвовать. Симпозиум проходил в марте 1997 года, был посвящен как раз Вуппертальскому проекту и приурочен к 85-летию писателя. Сам Лев Зиновьевич, тогда еще здравствовавший, не смог присутствовать на этом форуме, он прислал к его участникам видеообращение.

Но компания собралась солидная, ряд участников — ученые с мировыми именами. Покажу некоторых. В самом центре первого ряда — легендарный академик Я.С. Драбкин, личный друг Копелева, в то время научный руководитель Центра германских исторических исследователей РАН. Второй справа в этом же ряду — почетный профессор Фрайбургского университета в Германии, военный историк и философ Вольфрам Ветте. Рядом с ним научный руководитель Всероссийского центра иноязычной культуры, изобретатель теории коммуникативной методики обучения Е.И.Пассов. Скромно притулившаяся молодая дама в голубом сарафане слева в третьем ряду — старшая дочь Василия Макаровича Шукшина Екатерина. Из трех дочерей Шукшина она менее всех известна широкой публике, но хорошо известна в научных кругах. Екатерина Васильевна — доктор филологических наук, профессор, в то время научный консультант Вуппертальского проекта. Ее плоховато видно, поэтому отдельно предлагаю портрет — Е.В. удивительно похожа на своего отца.

Тогда я выступил с докладом «Бетховен и Голицын». Благодаря тому, что были изданы материалы симпозиума, это выступление сохранилось.

Бетховен и Голицын

Этот доклад был просчитан на Международном симпозиуме «Копелевские чтения. Россия и Германия: диалог культур» 10 апреля 1997 года.

Уважаемое высокоученое собрание, я хорошо понимаю, что мое выступление на тему взаимоотношений Бетховена и князя Николая Борисовича Голицина носит характер «заметок на полях». Однако в контексте дискуссии о диалоге двух культур оно, по моему мнению, вполне уместно.

Летом 1822 года, принимая у себя Иоганна Рохлица, лучшего музыкального критика тогдашней Германии, Бетховен на его предложение создать музыку для сценического воплощения гетевского «Фауста», энергично возразил: у него на руках три крупные работы. Действительно, весь этот и следующий год Бетховен был поглощен безостановочной работой над грандиозной Девятой симфонией. А когда она была завершена, то композитору, по собственному признанию, предстояло „vom Halse entreißen“ («снять с шеи груз») Десятой и большой оратории.

Однако, неожиданно мысль Бетховена свернула на иной путь. Всё остальное было отложено. Виною — молодой обаятельный русский князь Николай Голицын. 9 ноября 1822 года композитор получает от него пылкое письмо, потом еще добрый десяток. Князь просит и умоляет «сочинить один, два или три новых квартета» и сообщает, что «рад будет оплатить его труд в размере, который великий маэстро найдет нужным назначить».

Жизнь и творчество Бетховена очень хорошо известны. Гораздо менее известны широкой публике обстоятельства жизни бетховенского корреспондента, который вскоре стал и его деловым партнером. Между тем, это фигура незаурядная, и о Николае Голицыне хотелось бы рассказать хоть вкратце.

Судьба Голицына не вполне обычна. Он родился в Москве 8 (19) декабря 1794 года. Род, из которого происходил Николай Борисович, был одним из самых древних и знатных в России. Получив прекрасное домашнее образование, шестнадцати лет он поступает на военную службу, в Лейб-гвардии конную артиллерию. Во время Отечественной войны 1812 года Голицын — адъютант Багратиона, родственника его матери и друга отца. Именно Николай Борисович сопровождает смертельно раненого на Бородинском поле полководца в село Сима Владимирской губернии, в имение своего отца. Там Багратион и скончался.

Голицын участвует в Бородинском сражении, битвах при Вязьме и Тарутине. Дважды ранен. Князю сопутствует слава одного из храбрейших в армии офицеров, он удостоен многих орденов и золотой шпаги с надписью «За храбрость». В 27 лет он уже подполковник, служит на Кавказе при Ермолове, затем Пашкевиче. Здесь у него завязывается дружба с Пушкиным.

В 1832 году Голицын выходит в отставку в чине полковника. Он служит в министерстве финансов, а во время осады Севастополя командует новооскольским ополчением.

Николай Голицын был одним из образованнейших людей своего времени. Слыл превосходным виолончелистом, чье искусство ценили Глинка и Даргомыжский. Журнал «Библиотека для чтения» в 1839 г. отметил князя как «лучшего и остроумнейшего критика по части музыки». Блестящий знаток французского языка и даровитый поэт, он успешно переводил Пушкина, Жуковского, Козлова, удостаиваясь авторских похвал. Перу Голицына принадлежат интереснейшие исторические и мемуарные очерки.

В 1845 году Голицын создал сатирическую комедию «Губернская ревизия», где высмеивал произвол и самодурство провинциального дворянства, за что и прослыл «фрондером». Это обстоятельство, а также высказанная им в ряде работ идея соединения христианских церквей, которая принесла ему поддержку католического Запада, но навлекла гнев православного Синода, закончились высылкой князя в имение Новочеркутино (нынешнего Усманского района Липецкой области). Здесь князь провел почти 22 года. В Новочеркутине Голицын построил концертный зал, открыл музыкальную школу для крепостных. Он дал самое серьезное музыкальное образование сыну Юрию, который там же, в Новочеркутине, впоследствии создаст свой знаменитый на всю Европу хор из крестьян принадлежавших ему сел. Умер Николай Голицын 20 октября 1866 года.

Коснусь слегка иконографии. К сожалению, достоверных оригинальных портретов князя Голицына к настоящему времени не найдено, хотя известно, что они имелись. К счастью, найдены две литографированные миниатюры. Одна из них изображает Голицына в мундире полковника Кавказского корпуса. Она отыскана в Санкт-Петербурге, в альбоме Великого князя Николая Михайловича и находится сейчас в Эрмитаже.

На второй, цветной, Голицын в форме Изюмского гусарского полка. Эта миниатюра была помещена в парижском издании одной из бетховенских монографий. Местонахождение оригинала неизвестно.

Вернемся к 1822 году. В это время Бетховен подошел к реализации замысла последних квартетов. Однако он испытывал большие затруднения в общении со своим издателем Петерсом, который не стеснялся диктовать великому композитору условия — не только финансовые, но и творческие. Бетховен же материально стеснен и вынужден проглатывать обиду, лишь замечая в письме Петерсу: «man den Künstler nicht schmälern soll» («не следует оскорблять художника»).

После этого ясно, что письма Голицына — добрые, теплые, скромные — были для Бетховена подарком судьбы. Николай Борисович был вне себя от радости, когда получил согласие. Князь тут же указал своему банкиру выплатить за первый квартет 50 золотых дукатов, сумму весьма значительную.

Однако Бетховен писал медленно, тщательно вынашивая замысел. Он уже имел опыт общения с русским заказчиком. В 1807 году композитор написал для графа Разумовского, русского посла при венском дворе, три квартета. В них композитор использовал темы русских песен из сборника Ивана Прача, в частности «Слава» и «Ой талан ты, мой талан». Безусловно, те квартеты были превосходны. Но на этот раз Бетховен собирался сказать новое слово в квартетном жанре, и ему было вовсе не до русской этнографии.

Весь 1823 год Голицын пребывает в лихорадочном нетерпении, не получая ничего. В 1824 году вместо обещанного квартета от композитора приходит экземпляр «Торжественной мессы» для подписки. Не жалуясь и не ропща, князь добывает подпись самого императора, а затем организует в Петербурге европейскую премьеру этого великого произведения (6 апреля 1824, Филармоническая зала Энгельгарта). Он пишет после премьеры автору: «Можно сказать, что Ваш гений опередил век».

Лишь к 1826 году работа над квартетами была завершена, и миру предстало одно из величайших бетховенских творений. Квартеты вышли с посвящением Голицину (еще раньше, в 1822 году, композитор посвятил ему увертюру «Освящение дома»). С огромной художественной силой проявляется в квартетах мир гениального комозитора-философа. Бетховен заставляет звучать квартет как полноценный оркестр. Этим сочинениям свойственна композиционная сложность, в них особенно заметны поиски новых путей.

Показателен в таком отношении самый последний, 16-й квартет Бетховена. Вначале — сосредоточенное, одухотворенное, полное философского раздумья вступление, последние звуки которого словно растворяются в тишине. Третья часть квартета — гениальная элегия, в которой Бетховен как бы прощается с миром. В странствовании Бетховена по лабиринту человеческой души трудно найти произведение, которое написано им более благородно и задушевно.

Над финалом рукой Бетховена помечено: «Der schwergefaßte Entschluss» («С трудом найденное решение»). Вслед за этим записано два мотива. Первый, полный сомнения с надписью «Muss es sein?» («Должно так быть?»). Над вторым, энергичным и решительным — «Es muss sein!» («Так должно быть!»).

Смелое новаторство «голицынских квартетов» (так они и вошли в историю музыки) выходит далеко за рамки своей эпохи. Да и в наше время они еще не поняты до конца. Это как раз то, что сумел подметить скромный русский музыкант и о чем он так верно писал великому другу:

Теперь, может быть, и не найдется слушателя, который бы мог достаточно насладиться всей полнотой Вашей музыки. Но потомки будут благоговеть перед Вами и благословлять вашу память более, чем доступно современникам.

Глава 15. Ненормативная лексика и прочее

Автору хотелось бы, чтобы читатели на посты, собранные в этой главе, отреагировали улыбкой.

Ненормативная лексика

Когда Толстой молодым офицером прибыл на Кавказ, его аристократическое ухо резанул отборный солдатский мат. Он выстроил свою батарею и обратился к солдатам с речью:

— Братцы, вы очень много материтесь, это нехорошо. Я понимаю, что вы не можете без этого, что вы привыкли. Но давайте попробуем отвыкнуть. Для начала придумаем замену плохим словам. Пусть мужской орган у нас будет, например, фантик, название женского заменим словом "брюлька", а вместо слова, которое обозначает контакт мужчины и женщины, будем говорить "портаться". Вот так постепенно и отвыкните. Всё поняли? — Так точно, ваше сиятельство.

Через некоторое время на смену Толстому прибыл новый офицер. И солдаты с удовольствием обнаружили, что он матерится не хуже и не реже их самих. Они подошли к нему: "Ваше высокоблагородие, ну, вы выражаетесь так, что любо-дорого. Только куда ж вам до графа Толстого. Вот тот крыл, так крыл!

Смеяться, право, не грешно

Следующим анекдотом я закончил свой пост о Т.Н. Хренникове.

Есть в консерватории такая форма экзаменов и зачетов по истории музыки, как «викторина». Преподаватель включает записи или играет на рояле ряд музыкальных фрагментов, а студент должен узнать композитора и назвать произведение.

Девушка, которая ни черта не знает, просит своего друга подсказывать ей, делая знаки. Девушка отвечает, молодой человек готовится. Звучит фрагмент. Студент трет глаз. «Глазунов». Следующий фрагмент. Юноша гладит подбородок. «Бородин». Еще один фрагмент. Он проводит по причинному месту. «Мудашкин!». Преподаватель: «Такого композитора нет, есть Будашкин. Но вообще-то это музыка Хренникова».

Музыканты — народ, чувством юмора не обделенный. Но музыкальные анекдоты и байки бытуют обычно лишь в профессиональной среде. Я подумал, что они будут, возможно, небезинтересны и более широкому кругу людей. Расскажу вам несколько из них.

Два — это те, что я услыхал еще в студенческие годы.

Студент композиторского факультета должен представить на госэкзамене свое сочинение. Но он прогулял и в срок не успевает. Обращается к своему профессору: «Что делать? Будет худо нам обоим». Профессор: «Ерунда, дело одного-двух часов. Берешь любое классическое произведение и переписываешь с конца на начало. Получится прекрасная музыка, и никто ничего не узнает».

Госэкзамен. Студент садится за рояль играть свое произведение и… что такое? Он играет «Лунную сонату» Бетховена. Профессор отчитывает провалившегося питомца: «Идиот, я же тебе сказал, как сделать». — «Я так и сделал, маэстро, переписал вашу «Лунную рапсодию».

Хоть я и далек от точных наук, но знаю, что в технических вузах самой трудной дисциплиной считается сопромат. Студенты говорят «Сдал сопромат — можешь жениться». То же самое говорят в консерваториях о контрапункте.

Две группы студентов готовятся к экзамену по контрапункту. За месяц до экзамена Бог посылает ангела посмотреть, как у них дела. Ангел, вернувшись, сообщает: «Первая группа зубрит по 6 часов в день. Вторая — пьет и гуляет». За две недели: «Первая группа учит день и ночь, вторая шатается по кабакам и занимается любовью». Ночью накануне экзамена. Ангел сообщает: «Первая группа спит перед экзаменом, вторая молится, чтоб пронесло». — «Молятся? Вот им я и помогу».

Следующие два анекдота бытовали в советские времена. Тогда каждый музыкальный коллектив или исполнителя, отправлявшихся за рубеж, не оставляли своим вниманием «критики в штатском». Они обязательно просматривали программы, напутствовали перед отъездом (явно) и сопровождали в поездках (тайно).

Такой «критик» просматривает программу симфонического оркестра. В перерыве обращается к дирижеру: «Непорядок. Я заметил, что некоторые (имеются в виду скрипки) играют без перерыва, а тот, что сзади (большой барабан), стукнет раз-второй и потом долго филонит». Дирижер: «У скрипок такая партия, а у барабанщика совсем другая». — «Э, нет, товарищ дирижер. Партия у нас одна. А вот стучать надо почаще!»

В Генуе, на родине Паганини, ежегодно проходит конкурс скрипачей его имени. После завершения конурса мэр Генуи торжественно открывает сейф, где хранится драгоценная скрипка работы Гварнери, на которой играл сам великий музыкант и которую он завещал родному городу (поэтому инструмент называют «вдовой Паганини»). Скрипка на один вечер вручается победителю конкурса, и он дает на ней концерт.

Два скрипача из СССР приезжают на этот конкурс. Один занимается, как сумасшедший, другой больше прогуливается по городу. В результате первый проходит на второй тур, а второй вылетает из соревнования. Первый занимается еще больше и проходит в финал. Второй ходит по магазинам. После объявления результатов первый, узнав что занял второе место, горько плачет. Второй его утешает:

— Ты же отлично выступил.

— Но я так мечтал сыграть на скрипке Паганини, а теперь уже этому не быть!

— Ну и что? Зато слава, почет, карьера обеспечена.

— Что ты можешь понимать. Для меня сыграть на скрипке Паганини — всё равно, что для тебя пострелять из личного маузера Дзержинского.

(Кстати, говоря о Паганини, я намеренно употребил слово «музыкант», а не скрипач. Не все знают, что на гитаре Паганини был такой же виртуоз, как на скрипке. Ну, и композитор был выдающийся).

Настали постсоветские времена. Анекдот из 90-х.

Бандит живет в соседней квартире с симфоническим дирижером. Приходит к нему: «Слушай, никогда не был на концерте, своди по-соседски». — «Пожалуйста, завтра у меня как раз концерт, приходите, я вам оставлю контрамарку».

После концерта бандит приходит за кулисы: «Брателла, что ж ты не сказал, что ты свой пацан. Я посмотрел на твою работу. Ну я тебе скажу! У тебя же всё на понтах, на понтах! Ну совсем свой человек».

И в заключении три байки.

В 1964 году на гастроли в СССР приехал Артур Рубинштейн. Он считался одним из величайших пианистов ХХ века, если не самым лучшим. Одна корреспондентка брала у него интервью, в начале которого поблагодарила музыканта и сказала, что для нее очень лестно встречаться с первым пианистом мира. «Нет, я второй», — поправил Рубинштейн. — «А кто же первый?» — «Ну, первых много» — ответил пианист.

Бельгийская королева Елизавета была прекрасной скрипачкой, играла почти профессионально. В Бельгии она почитается прямо как национальная героиня. После смерти мужа, короля Альберта I, королева Елизавета стала покровителем искусств и была известна своей дружбой с учёными, такими как Альберт Эйнштейн. Во время немецкой оккупации Бельгии в 1940–1944 годах использовала свои связи с немцами и влияние для оказания помощи в спасении от нацистов сотни еврейских детей. После освобождения в 1944 году Брюсселя отдала свой дворец для штаба британского XXX корпуса. После войны была награждена израильским правительством званием «Праведник народов мира». В стране проводится конкурс им. королевы Елизаветы, на который регулярно съезжаются лучшие молодые скрипачи мира. Долгое время бессменным председателем жюри являлся Давид Ойстрах.

Второй такой же герой для бельгийцев — лучший бельгийский музыкант всех времен, скрипач и композитор Эжен Изаи.

Между королевой и Ойстрахом существовала договоренность, что наш знаменитый скрипач в каждое свое пребывание в Бельгии будет давать Елизавете по уроку.

Когда Ойстрах в первый раз приехал в Бельгию, он пришел к королеве заниматься, и первое, что он увидел, были стоящие на пульте ноты с проставленной аппликатурой — порядком расположения и чередования пальцев. «Какой идиот вам поставил такую дурацкую аппликатуру?» — вскричал Давид Федорович. «Изаи», — скромно потупившись, ответила королева.

Умер пианист Яков Флиер. Бывший с ним в очень хороших отношениях Арам Ильич Хачатурян пошел в ЦК КПСС хлопотать, чтобы Якова Владимировича похоронили на Новодевичьем. Добился приема у инструктора ЦК, специально ведающего государственными похоронами.

Объяснил ему, что умер выдающийся музыкант, народный артист СССР, профессор консерватории, первый в истории страны победитель международного конкурса, дважды орденоносец. Инструктор выслушал, достал большой фолиант и переспросил: «Как вы говорите фамилия?» — «Флиер». — «Нет, такой не значится. А ваша?» — «Моя Хачатурян». — «Вы есть».

Ирония судьбы (если к этому случаю такое выражение применимо) заключается в том, что и Хачатурян в завещании отказался от похорон в Москве, предпочтя упокоиться в родном Ереване.

Об анекдотах, и не только

Я внимательно слежу за блогом коллеги под псевдонимом Бродяга, в котором этот автор очень инициативен и нередко выкладывает что-нибудь интересненькое. Сравнительно недавно он опубликовал краткую заметку под названием «Философское». Заметка, собственно, состояла из одного анекдота, который можно истолковать как притчу (см. название). Недаром пост вызвал поток комментариев. Анекдот мне понравился, вот он:

Однажды ученик спросил у мастера:

— Долго ли ждать перемен к лучшему?

— В чем смысл жизни и что такое любовь?

— А почем мне знать? Отойди от шпинделя.

(Шпиндель — токарное приспособление).

В ответ я прислал анекдот практически на ту же тему, который нравится мне.

На собрании в ДЭЗе выступает сантехник Вася: " Как… твою мать, так х… вам, а когда мать твою…, так…дец!"

Голос из зала: "Правильно, Вася. Ты им еще про лампочки не забудь сказать!"

У меня завязался разговор с одним из комментаторов. Дело в том, что в этом анекдоте произносится целая матерная тирада, без которой соль его была бы утрачена.

Рассказывай я этот анекдот вслух, я бы, конечно, произнес всё полным текстом. Но печатая его, я, естественно, сделал лишь намеки на непечатные слова. С одной стороны, как приличный человек, а с другой — опасаясь блюстителей закона и нравственности. Так вот, мой собеседник призывал меня расрыть многоточия, от чего я наотрез отказался.

И мне вспомнилось, как однажды я рассказывал милый русский анекдот двум своим американским коллегам и приятельницам (обе университетские преподаватели и женщины совсем не глупые).

Анекдот таков. Некая посетительница приходит в аптеку и спрашивает: «У вас есть апельсины?» Ей терпеливо отвечают, что апельсинов нет и быть не может, ведь аптека торгует лекарствами, а не фруктами. Извиняется, уходит, потом приходит с тем же вопросом во второй, в третий, в четвертый раз. Повторяют объяснение, но всё менее терпеливо. А когда вопрос задается уже в десятый раз, решают повесить на двери объявление «Апельсинов нет». Тут же женщина высовывается из-за двери и говорит «Ага, были все-таки!».

Ноль реакции! Молчание, каменные, слегка недоумевающие лица. И я недоумеваю. Что случилось? В русской аудитории всегда реагируют хорошо, может быть, в английском переводе смак пропадает? Да нет, чему тут пропадать. Тогда что?

Молчание прерывается. Переговариваются между собой, потом объявляют: «Мы поняли. Эта женщина была просто глупая». Но тут же вопрос: «Но зачем же в аптеке вывешивали объявление? Ведь по закону они не обязаны были это делать».

И тут до меня дошло. Просто в разных странах люди по-разному понимают и воспринимают юмор. Помните, поляки недоумевали, что же русские нашли смешного в фильме «С легким паром». Французы обожают изящные, часто фривольные каламбуры и двусмысленности. Англичане — шутки, полные сарказма и самоуничижения, часто при абсолютно невозмутимой подаче, с «каменным лицом» (мистер Бин).

А американцам смешно, когда на кого-то падает шкаф или вмазывают в физиономию тортом.

И это не хорошо, не плохо. Просто все мы разные.

Форма и содержание

В диалоге с одним из комментаторов моего поста "Время — судья?" мы затронули извечную тему единства формы и содержания. В связи с этим мне припомнилась одна байка.

В некой компании разгорелся на ту же тему спор. Горячились, каждый приводил свои аргументы.

В дело вмешался присутствовавший там Лев Ландау. Известно, что великий физик славился, с одной стороны, искрометным юмором, а с другой — необыкновенной любвеобильностью.

"Все это ерунда", — сказал он. — "Вот что такое единство формы и содержания: у женщины должны быть такие формы, чтобы её тут же захотелось взять на содержание".

Мне хотелось бы привести некоторые комментарии, они сами по себе интересны.

Лана Кор

Хорошо, что он жил в прошлом столетии

Сейчас бы его за такие слова уже сожгли. Широкая общественность, в силу современных тенденций, посчитала бы его высказывание оскорбительным.

А мы лишились бы выдающегося ученого.

Ананьин Григорий

Ландау был не просто любвеобильным: женщины и сами отвечали ему взаимностью. По этому поводу кто-то заметил, что Ландау отнюдь не случайно специалист по сверхтекучести.

Алекс Никмар

Ландау, судя по всему, был тот ещё "физик женских тел“.

Игорь Резников

Это хорошо известно. Вспоминают, что когда его жене "доброжелатели" сообщали о беременности очередной студентки Ландау, супруга неизменно отвечала: "Ах, мой Даунька такой забывчивый…"

Глава 16.Пушкин — наше всё?

Пушкин — наше всё

Кто из нас не слышал эту постоянно и назойливо повторяющуюся фразу.

Сразу оговорюсь, я давний (с ранних школьных времен) восторженный поклонник Пушкина. Я восхищаюсь его чистым, свежим, полным жизни, отточенным языком — что в стихах, что в прозе. Его умением сказать все единственными словами. Глубиной его мысли. Часто его читаю, знаю многие стихи наизусть.

Но всё? А как быть с теми, кто равнодушен к Пушкину? Кто ему предпочитает, хорошо если Лермонтова, Блока или Баратынского, а то ведь и Асадова? Кто Пушкина и вовсе не читал (школьная программа не в счет) и не собирается? Запишем таких в маргиналы, ведь «Пушкин — наше всё»?

Со времени творчества Пушкина прошло уже два века. Накопились новые огромные пласты русской литературы. А кроме того, она развивалась и до Пушкина. Куда же мы всё это денем? Поместим одних, так сказать, в прихожую к Пушкину в качестве тех, кто готовил почву для его прихода, а других отправим на выход из его жилища, как эпигонов или последователей? В этом, на мой взгляд, первая опасность утверждения «Пушкин — наше всё».

Мне хочется процитировать замечательные строки И. А. Гончарова, взятые из его статьи о Грибоедове:

Пушкин громаден, плодотворен, богат. Он взял себе в эпохе всё, кроме того, что успел взять Грибоедов и до чего не договорился Пушкин.

Есть и еще две опасности. Я уверен, что выражение «Пушкин — наше всё» придумали, внедрили и распропагандировали власть имущие. Давно доказано, что лучший способ забрать себе мысли и влияние художника — это придать его фигуре официальный статус. Николай I был не дурак!

Вторая — опасность фразы «Пушкин — наше всё» для начинающего читателя. Представьте, что с этой фразой те, кто с Пушкиным еще не имел счастья общаться, приступают к этому общению.

Я спрашивал некоторых своих знакомых, каково их первое ощущение от Парижа. Все в один голос говорят, что Париж разочаровывает. А всё потому, что они с детства слышали фразу: «Увидеть Париж — и умереть». С теми, кто впервые встречается с Пушкиным, происходит, по моему мнению, точно то же самое.

Хотелось бы знать, что думают на этот счет коллеги по АТ.

Приглашая читателей к разговору, я и не думал, что это вызовет столь буйный всплеск читательских высказываний. Я получил более 200 комментариев и написал

Послесловие

Никак не предполагал, что моя скромная, небольшая заметка «Пушкин — наше всё?» вызовет такой интерес у коллег по АТ. Правда, я сам предлагал им высказаться по этому поводу. Но думаю, что не это главная причина интереса к моему посту. И даже не совсем привычные взгляды автора — не главная причина. А сияющее, магическое имя Пушкина!

Я получил более 200 комментариев, в обсуждении приняло участие более 100 человек. Дискуссия получилась живой, страстной, искренней. Я лишний рад порадовался эрудиции, неравнодушию, умению излагать и отстаивать свою точку зрения коллег по АТ.

Теперь, когда разговор улегся, я чувствую необходимость чем-то все это завершить.

Прежде всего, мне хотелось бы от души поблагодарить всех, кто внес свой вклад в обсуждение этой темы. Вне зависимости от того, согласны ли они со мной, согласны в каких то пунктах, а в других нет, или выступают моими оппонентами, излагая и защищая собственную, отличную от моей, точку зрения.

Моя особая благодарность коллегам под именами или псевдонимами Док, Юрий Валин, Анастасия Журба, которые не только оставили свои комментарии, но и предоставили автору поста ценные, важные сведения или документы.

Хотел бы отдельно поблагодарить Ладу, Виктора Журбу, Simon`a Semibaron, Калашова Вадима, Дракона, Дмитрия Дубова, Саламандру и Дракона за столь емкие комментарии, что они породили разговор вокруг них самих.

Воздержусь лишь от благодарности тем единичным коллегам, кто в качестве аргумента в споре использовал, на мой взляд, негодные средства, типа «кто Пушкина нелюбит, с теми (сильно смягчаю выражение) я расправлюсь».

Разумеется, мой блог открыт для новых комментариев. Но уже сегодня можно подвести итог. Для меня он заключается в следующем: пока есть столько людей, неравнодушных к Пушкину и ко всей русской литературе, имеющих на этот счет собственное мнение, читающих ее и перечитывающих, своим творчеством пытающихся ее развивать — отечественная литература жива.

Даже когда было опубликовано это послесловие, комментарии и реплики продолжали приходить. Думаю, что эта дискуссия представляет интерес никак не меньший, а скорее всего и больший, чем моя заметка. Поэтому мне хочется с некоторыми из этих высказываний познакомить читателей.

Bomberoid

Мог ли предвидеть Аполлон Григорьев, что в начале XX века перед лицом неминуемой гибели, краха старого мира поэты условятся перекликаться («аукаться») именем Пушкина «в надвигающемся мраке»? Мог ли представить Владислав Ходасевич, который и предложил в 1921 году отыскивать единомышленников, «своих», через отношение к Пушкину, что в лютые блокадные дни 1942 года в Ленинграде у дома на Мойке, 12, сойдутся несколько человек, чтобы 10 февраля отметить годовщину смерти Пушкина, и что единственно произнесенные тогда слова «Красуйся, град Петров, и стой / Неколебимо как Россия…», приобретут новый, всепобеждающий смысл?

Борисова Светлана

Пушкин — наше всё?

Почему нет?

В каждом деле есть свои эталоны, есть они и в литературе, и Пушкин как раз один из таких эталонов. Так что любить его не обязательно, а вот знать и читать его должен любой, кто считает себя образованным человеком.

Игорь Резников

Почему нет — на этот вопрос я высказал собственное (подчеркиваю, собственное мнение) в этой заметке.

А в остальном — с вами трудно не согласиться.

Руфат Мустафа-заде

"Наше всё" — это дань его вкладу в развитие русского языка и литературы, и многообразию его творческого наследия (стихи, поэмы, проза, сказки и т. д.). Насчёт сказок хочу сказать отдельно: при жизни Пушкина многие его современники выражали недоумение, почему такой серьёзный поэт, как Пушкин, пишет для детей таким простым языком. Мне кажется, в этом и величие Пушкина — он умел писать практически всё.

Игорь Резников

Позвольте высказать свое мнение. Между

вкладом в развитие русского языка и литературы, и многообразием его творческого наследия (стихи, поэмы, проза, сказки и т. д.)

(что совершенно справедливо) — и "нашим всем" — дистанция огромного размера.

Алия

Это скорее эдакий мем, чем буквальное и серьёзное утверждение. Хорошо звучит.

По факту же, во всём виноваты проклятые коммунисты. Ишь, большевики развелись! В том смысле, что они очень уж любили, насколько я знаю. И потому образ его в национальной культуре и умах людских до сих пор несколько завышен. При всех его заслугах.

И да, я тоже люблю его стихи. Проза так-сяк, но вот иные… особенно скабрезные…

Игорь Резников

Алия, спасибо за отзыв. Мем это или не мем — главное, на мой взгляд, как он используется.

Сталин сказал Лиле Брик: "Маяковский был и остается лучшим поэтом нашей эпохи". Сказал в определенном контексте и по определенному поводу. И тут же выражение было подхвачено, и Маяковский был назначен поэтом № 1.

NB. Сам я Маяковского очень люблю и некоторые его стихи считаю шедеврами.

анс

фразе «Пушкин — наше всё» сто лет в обед

да слоган, но он не об том, что вы тут понаписали, а вовсе наоборот, о том, что чего ни коснись в нашей русской-то жызни — ан Пушкин же, Пушкин же и об этом тоже написал

а у нерусских которые — у них не так, но и об этом, Пушкин же и об этом тоже.

Пашка В.

Я думаю, что юмористам надо быть предельно осторожными. Придумали, понимаешь, анекдот, а он стал жизнью.

Соль шутки была в иронии — Пушкина вечно так превозносили, что кто-то, не помню уж, кто именно, пошутил "Пушкин — наше все!". Нарочито безграмотно, нарочито общо, нарочито неверно! Казалось, бы, никто не спутает иронию и сарказм с серьезным утверждением!

Но вот поди ж ты!

Мария Кузнецова

Так про то и писали выше, что фраза, выдернутая из контекста и "ушедшая в народ" воспринимается особенно молодёжью… как минимум, не так как задумывалось. Поэтому осторожнее надо с такими фразами.

Казалось, бы, никто не спутает иронию и сарказм с серьезным утверждением!

Люди опытные и образованные не спутают. А молодые и неопытные очень даже.

Игорь Резников

Спасибо, Мария. Вы отлично поняли, что я хотел сказать. И отлично это выразили. Браво!

Павел Попов

Пушкин создал русский литературный язык. Сравните как писал тот же Ломоносов, разница колоссальна.

Док

…А Грибоедов писал, таки, на совершенно ином языке…и Давыдов тоже, а Лермонтов когда успел этому новосозданному языку обучиться и им напитаться?…а главное-ГДЕ? напоминаю-тиражи изданий Пушкина (прижизненных) не превышают 1200 экз…а журнала "Современник"-600 экз (из которых расходилось с трудом 200)…и это при населении около 140 миллионов…примерно так же можно в наши дни обвинять матерящегося грузчика в засорении языка…

…тема изучена сорок лет назад…фраза от Пушкина до Горького и от Горького до наших дней навязла в зубах ещё при советской власти, она не подкреплена фактически ничем кроме риторики. Вклад Пушкина в развитие языка неоспорим, однако он его НЕ СОЗДАЛ и не ВНЕДРИЛ…он лишь обогатил его и сделал всё для расширения круга его применения…читайте больше и не только учебники высшей школы СССР, особенно аккуратны будьте с оценками личностей и социальной оценкой фактологии, потому, как больших негодяев, чем наши великие авторы ещё нужно поискать…Пушкин, кстати, тоже не исключение — убедитесь, если хорошо изучите его молдавские приключения…

Игорь Резников

Вы правы. Но если сравнить, как писали Пушкин и Маяковский — тоже разница немалая. Язык развивается.

Лада

Вы по-моему фразу неверно трактуете, там не тот смысл, что Пушкин это прям единственный поэт и больше никто рядом не стоял, а в том плане, что творчество Пушкина насквозь русское, настолько наше.

Tatis

Пушкин очень разный, и каждый может в нем для себя что-то найти. Если кто-то не любит его… ну, может не те строки не в тот момент прочитал, кто ж его знает.

А.С.П. наше если не всё, то многое.

Пушкин же уже "застыл" и становиться лучше или хуже ему некуда. Просто из него бюрократы по привычке делают памятник, в стиле биографии ЖЗЛ, которая обычно напоминает жития святых.

Игорь Резников

Именно об этом я и пишу, спасибо вам за понимание. Об этом же писал и Маяковский "Я люблю вас, но живого, а не мумию…"

Калашов Вадим

как быть с теми, кто равнодушен к Пушкину?

Как говорил Дмитрий Быков, Пушкин, оставаясь гениальным везде, бывает настолько разным, что сказать "я не люблю Пушкина", равнозначно признанию "Я не знаю Пушкина". К какому именно Пушкину человек равнодушен, спросите хейтера? К Пушкину-стихотворцу? Пушкину-драматургу? Пушкину-прозаику? Это разные Пушкины, проза Пушкина, в отличие от стихов, например, скупая, бедная метафорами. Впрочем, вы как его поклонник и так это знаете. Осталось донести это знание другим.

а то ведь и Асадова

Именно, Асадова. Уж кто, кто, а Асадов умеет пробудить интерес к своему любимому поэту. Который для него…

…. богатырь, поэт,

Готовый шутить хоть у черта в пасти,

Гусар и красавец, что с юных лет

Отчаянно верил в жар-птицу счастья… "

Кто Пушкина и вовсе не читал (школьная программа не в счет) и не собирается?

Да никто не посягает на чьё-то право не понимать русскую поэзию, где буквально каждый значимый автор, кто учится у Пушкина, кто полемизирует с ним. Они обкрадывают сами себя, но нам-то чего переживать?)

Что им делать? Повзрослеть) Взрослость, в том числе и в способности отделять истинность той или иной личности от того, что ей прилепили горе-глашатаи, которым только дай волю сделать из каждого живого поэта застывшую навек статую, выражаясь словами Высоцкого, «стесать скулы», «распрямить косую неровную сажень», и самый отчаянный голос превратить «в приятный фальцет».

Филатов влюблялся в Пушкина «с годами», я в девятом классе, до сих пор стыдно, написал пятёрочное, но разгромное сочинение на «Евгения Онегина», как мне казалось, уничтожил роман в стихах, чтобы через десять лет им проникнуться.

И больше доверять жизни. Она мудрее любого из нас. Придёт время у каждого, если не подгонять события, и для своего Пушкина и для своего Парижа.

Не знаю, кого разочаровал Париж, а вот меня не разочаровала Прага, Рига, которыми я грезил в детстве, а уж как я прикипел сердцем к Одессе. Но сейчас понимаю, что, попадись мне она в иной жизненный период, чуть раньше или позже, то не было бы такой взаимной любви. Не знаю, полюбил бы я Суздаль с его чистым, как слеза младенца, небом, если бы он не был свидетелем и соучастником самой чистой любви к самой необычной девушке в моей жизни.

Как в любви с женщиной нельзя выбрать город только самому, он тоже должен сделать свой выбор. И тогда будет как в песне «Тёплой трассы», «Город выбрал меня! Город выбрал меня! Мой город!»

Игорь Резников

Обратите внимание, я пишу "что делать с теми", а не "что делать тем". Им то, конечно, почитать Дмитрия Быкова, если захотят, и приступать к Пушкину. Во-вторых, я, точно так же, как и вы, считаю, что те, кто Пушкина не читал и не хочет, обкрадывают себя. Но "никто на них не посягает"? Я, как музыкант, заставший еще приличный кусок социализма, хорошо знаю, что такое культуртрегерство. Сейчас оно, по моему мнению, возрождается.

Док

…согласен…однозначно согласен. Не может быть Пушкин ВСЁ В ОДНОМ…что он "Хад энд шолдерс", который три в одном, что ли!…Да, многогранен, удивительно ёмок язык и точна каждая строка, однако-Филатов ничуть не хуже!…и в этом могу поспорить…да и вообще, как быть с тем, о чём Пушкин просто написать не успел-например с "Судьбой человека"- или "Тихим Доном"-это что НЕ НАШЕ? Или не входит в понятие ВСЁ НАШЕ?…или понизим им статус, как менее ценным, потому, как НОВОДЕЛ и Пушкин их не касался?…я уж молчу про то, что и словарь русского языка со времён Пушкина обогатился словами, кои Пушкину и не снились, например, если Пушкин не имел понятия о КОСМОНАВТИКЕ, то, как- понизим статус всему до кучи, что её касается, поскольку НАШЕ ВСЁ о том не знал…не писал, соответственно…то что Пушкин это есть НАШЕ-это мне понятно, но вот что именно есть ВСЁ…вот кто бы мне растолковал, что это слово в данном контексте значит…Григорьев о том не развивал свои мысли…несомненно Пушкин много сделал для развития русской культуры и развития русского языка, совершенствования его применения, однако это начато не им…возьмите стихи Давыдова — именно их лёгкости вторил юный Пушкин…от того, что Пушкина назвали НАШЕ ВСЁ Пушкин не стал ни лучше, ни хуже, но вот то, что Пушкин это ещё не ВСЁ-это точно…

Дмитрий Пономарёв

Предлагаю перефразировать: Пушкин — наше не всё, но многое)

Simon Semibaron

Чисто агитковый слоган!

А по факту создатель письменного (литературного) языка…. так что сложно сказать.

Док

ну какие нафиг агитки! — что там похожего на Демьяна Бедного или Маяковского? — Пушкин велик однозначно и безоговорочно и от того что кому-то вздумалось его на лозунги задвинуть, он не стал хуже, впрочем и лучше тоже-Пушкин-крупнейшая веха в истории нашей культуры, но это не значит, что ЭТОТ СТОЛП и один из основоположников Русской словесности и есть ВСЯ НАША КУЛЬТУРА…

Simon Semibaron

Этот слоган был придуман и введён в оборот к празднованию (!!!) 200летия со смерти Пушкина (при Сталине). Хотя автор высказывания — Аполлон Григорьев.

Игорь Резников

Безотносительно к теме нашего разговора. Знаете ли вы анекдот. К 200-летию со смерти Пушкина (1937 как раз) был объявлен конкурс на лучший памятник поэту. Подвели итоги. 3 место — статуя Пушкина. 2-е место — статуя Сталина с томиком Пушкина. 1-е место — статуя Пушкина с томиком Сталина.

flegmas

Не знаю как "всё", просто расхожая фраза. Я прозу Пушкина люблю больше его поэзии. Ну, и Онегина, за умение нагло, без спроса встраиваться в память. А стихами, почему-то, Лермонтов заходил больше. Хотя и у него проза хороша.

Док

Пушкинская проза, разумеется, хороша…не так как его поэзия, но хороша однозначно, хотя я бы не сказал, что Пушкин превосходит, как прозаик, Гоголя, или Шолохова…

Анастасия Журба

Литературная и разговорная речь были изолированы друг от друга, а Пушкин сделал их взаимосвязанными. Укрепляется понимание о двух видах литературного языка Пушкина, каждый со своими особенностями, но без принципиальных различий. Труд А. С. Пушкина продолжили другие великие деятели, такие как М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев, Н. В. Гоголь и другие."

Я думаю, что "Пушкин — наше всё", "всё" — язык, на котором мы говорим. Даже если кто-то не читал Пушкина, он говорит на его языке. А язык — это наше всё Язык, как показано в ролике, создавался и до А.С. и продолжал создаваться и совершенствоваться и после него. Заслуга Пушкина, на мой взгляд, заключается в приведении всего этого в стройную систему, а также в некоторых смелых, достойных его гения, шагах.

Я думаю, что "Пушкин — наше всё", "всё" — язык, на котором мы говорим. Даже если кто-то не читал Пушкина, он говорит на его языке. А язык — это наше всё.

Игорь Резников

Теперь послушайте, как говорят наши современники. Это язык Пушкина? Я считаю, что это совсем другой язык. И не потому, что они такие темные и Пушкина не читали. Просто язык имеет свойство развиваться. В свое время Пушкин уловил и подхватил эти тенденции развития. А сейчас это, возможно делают Лукьяненко, Глуховский, Пелевин и т. д.

Юрий Валин

Любой афоризм краток, а краткие формулировки редко бывают исчерпывающе точными. В данном случае мысль сформулировал Аполлон Григорьев — человек весьма своеобразный и оригинальный в суждениях. В каком именно контексте было сказано — тайна.

Повторяют формулу часто и по любому случаю подразумевая, что роль Пушкина для русской литературы чрезвычайно велика. Понятно, "всё" — это гипербола. Но в литературном мире и без гипербол?! Они же красивы и ярки. Нельзя же без них.

Док

…а литература — она всякая бывает, в том числе и попаданческая, и у меня этих книг пару кубометров отобрано из всего, что издано за 30 лет в России неплохо сочетаются и с Шекспиром и со Стивенсоном, Хаггардом…вам важно для оценки правильной чётко понять, что в литературе важно не О ЧЁМ и не ЧТО писать, а КАК ПИСАТЬ…я, например,"Цемент" Гладкова ни за что не поставлю рядом с искромётным юмором "Тайного сыска царя Гороха" Белянина и точно "Раб запертых земель" Каменистого весит куда больше, чем "Павлик Морозов" Губарева…на всяк случай напомню ещё несколько презренных авторов, тоже писавших о попаданцах- ЛЕМ,СТРУГАЦКИЕ, да и "Мюнхгаузен " туда же относится…не бывает хреновых жанров-есть херовые авторы…с низкопробным творчеством…а вкусы у меня самые разнообразные. я читаю большинство текстов пробегающих в обзорах и того стоящих, как литературных трудов, начиная от парнухи и кончая историческими и академическими исследованиями вплоть до нумизматики…

Саламандра и Дракон

Париж разочаровывает, это точно! А Пушкин… Сейчас без сложных сравнений, просто воспоминания. В школе меня тяготила литература. При всей моей страстной одержимости чтением. И Пушкин тоже. Ну не могу читать из-под палки.

И вдруг, года через два после "прохождения" "Повестей Белкина" открыла я эту книгу. Помнится, обложка заинтересовала.

И понеслось! Проглотила запоем!

С Евгением Онегиным то же самое было. Также, года через два после изучения взяла с полки от скуки и на безрыбье — не успели ноги до библиотеки дойти (а дело было, ребятушки, до интырнетов, динозавры только-только вымерли, хе-хе). Онегин прекрасен! Перечитывала его раза три целиком+ по настроению кусками.

А "наше всё" — это просто штамп расхожий. Забейте, мелочи какие…

Подумайте ещё: если сравнивать Пушкина с современниками, он ведь реально писал живее, легче, естественнее. И популяризовал в среде дворянства русский язык, кстати.

Док

Поспорю! — разумеется, как Пушкин писать дано не многим, и то вопрос не века в коем живёт автор, а в уровне таланта, однако из наших современников немало поэтов обладает ёмкостью и образной выразительностью, точностью языка…это и Филатов и Высоцкий и Окуджава и Марина Цветаева. Сильнейших поэтов и мастеров слова у нас не несколько и, думаю, даже не несколько десятков…повторюсь — Пушкин-уникален, велик, однако он ТОЧНО не ВСЁ…и самое главное — ПУШКИНА ЭТО НИКАК НЕ ПРИНИЖАЕТ!…-это нормально, что ему вослед пришло племя молодое и ДОСТОЙНОЕ…и ещё…каждый поэт имеет свой неповторимый стиль, своеобразие… и не правильно ЭТО сравнивать…можно говорить о мастерстве словесника, обширности его словарного запаса, но сравнивать градациями так же нелепо, как сравнивать красавицу и ещё десяток красавиц…я ваще считаю, что все конкурсы красоты насквозь предвзято избирают победительниц… — это нереально сделать объективно…

Игорь Резников

Спасибо за обстоятельный комментарий. Постараюсь столь же обстоятельно ответить.

Во-первых, я тоже обожаю Пушкина, о чем уже сказал. Но это — далеко не вся русская литература.

Во-вторых, мне всегда претила практика расстановки художников по рангам. Этот — маршал, тот полковник, а там — рядовой. На мой взгляд, порочнее ничего нет.

В третьих — уж слишком часто звучит фраза, на которую вы предлагаете мне забить, из уст властей предержащих. И я думаю, неспроста. Недавно я слушал по ютубу два концерта, посвященные 100-летию Галича. Один из них устроили его настоящие поклонники, почитатели и единомышленники. Другой, прошедший с большой помпой, который вел Познер, был официальным. И я подумал, глядя на него и на лоснящиеся физиономии в зале, вроде К.Эрнста — ведь вы потомки и единомышленники тех, кто Галича гнал и травил. Какие чувства возникают у вас, когда вы слушаете песню памяти Пастернака? Правильно сказал Д.Быков — Галича мы вам не отдадим. То же самое я могу сказать и о Пушкине.

Далее. В комментариях все почему-то дружно взялись обсуждать Париж. Видно, я недостаточно четко донес свою мысль. Разве речь о Париже? Речь о том, что расхожие фразы, предвосхищающие встречу с чем-то, заставляют ждать большего и мешают непосредственному восприятию. Как следствие — разочарование.

И наконец:

популяризовал в среде дворянства русский язык, кстати.

Позвольте вам возразить. Большой процент пушкинских писем написан по-французски. С друзьями, по воспоминаниям, Александр Сергеевич говорил чаще всего по- французски. В светском обществе — само собой разумеется. В литературном кругу русский язык был принят разве что в "Арзамасе". В лицее прозвище Александра было "Француз". Где же тут популяризация? Конечно, это не умаляет заслуг А.С. в развитии русского языка.

если сравнивать Пушкина с современниками, он ведь реально писал живее, легче, естественнее

А кто это измерял? По мне Баратынский писал не менее легко и естественно. А найдутся и те, кто скажут: более.

Подчеркну, что все сказанное — сугубо мое мнение.

Виктор Журба

Пушкин поменял наш язык. Русский. Наш образ мыслей. Тут совпало так, как никогда не совпадает. Это как Эйнштейн в физике. Чтобы понять значение Пушкина для развития русского общества, надо серьёзно изучать этот вопрос.

Док

Виктор, Пушкин ничего не менял преднамеренно — он простимулировал своим творчеством обращение общества к родному языку, увёл сферу культурных интересов на РУССКУЮ основу…не скажу, что только серьёзными своими вещами, хотя они издавались, однако при жизни автора обвала потребительского спроса не было, судя по тиражам…думаю не меньше, для развития применимости в светском общении русского языка сделали экспромтные записи в альбомы и шкодные стихи, которые ходили переписанные от руки и настолько много раз были переписаны, что исследователи спорят о наличии редактур и правок…так например лишь 26 строф "Сказки о царе Никите" известны точно как пушкинские…остальные под вопросом, хотя я считаю. что Лев Пушкин, обладавший уникальной памятью, вряд ли их переврал…

Игорь Резников

И все равно, Виктор, этого мало, чтобы сказать "всё". Многое — да, я согласен.

Виктор Журба

по оценкам учёных Пушкин оказал прямое влияние на наш образ мыслей процентов на 30. ни один человек в мире не может таким похвастаться. На наш образ, в смысле, на Россию.

Игорь Резников

А вы не могли бы мне подсказать, каких именно ученых и каким прибором они это измеряли?

Виктор Журба

бьёте ниже пояса.

Игорь Резников

И в мыслях не было — слишком дорожу нашей дружбой!

Виктор Журба

я тоже дорожу дружбой. я всего лишь имел в виду, как теперь вспомнить, где и когда я это читал. Да и правильно ли я запомнил, например, цифры. и, разумеется, таких приборов в природе не существует. и, в том числе, читал такую фразу "значение Пушкина могут оценить только пушкинисты". А нам до них далековато.

Док

…на мой — вряд ли-слишком сильнО и многочичсленно было количество личностей вокруг моего мировоззрения, чтобы сказать, что Пушкин на него летально повлиял в такой степени…Пушкин дал лично мне понимание ПОЭТИЧЕСКОГО СЛОВА и ёмкости его, но это не значит, что он сформировал моё восприятие прекрасного…в этом много имён поучаствовало, в том числе и импортных… и переводчики Шекспира в том тоже сильно постарались……

В.Бирюк

— Хотя я не помню, что лично мне намекал Пушкин, стихотворение произвело неизгладимое впечатление.

— Есть такое утверждение, что Пушкин приходит к нам всю жизнь. Конечно, это верно, но лично ко мне всю жизнь приходит Лермонтов.

(Из школьных сочинений)

"Нет ни в чём вам благодати

С счастием у вас разлад

И прекрасны вы некстати

И умны вы невпопад".

Квинтэссенция российской истории?

Ананьин Григорий

Недавно на Дзене я видел блог, посвященный тому, как иностранцы воспринимают "Капитанскую дочку". Значительная часть забугорных отзывов выдержана в таком духе: "Я-то думал(а), что это будет история про бой-девку, вроде Мулан, а тут…"

Надеюсь, что у юных россиян (юных — потому что "Капитанскую дочку" изучают еще в школе) подобных предубеждений нет.

Док

…ну если в Пенсильвании в школе старшеклассники изучали на уроке литературы всего ОДНО произведение "Приключения Оливера Твиста",то о каком привитии ВКУСА можно говорить, а уж о изучении культуры…хотябы собственной, там и речи нет…потому для меня мнение иностранцев ничего не значит, если это не специалисты…

Игорь Резников

Думаю, что часть юных россиян думают точно так же. Дело не в преддубеждениях, я полагаю, а в тренде.

Док

…дело в отсутствии знания культуры с детства…если в детсадах ставят не сказку "Снегурочка" — прекрасный мультик, а "Мулан", то откуда знать о том кто такой Мизгирь…да и ваще…Лели какие-то, когда есть "Черепашки ниндзя"…

Дмитрий Дубов

А как быть с теми, кто равнодушен к Пушкину? Кто ему предпочитает, хорошо если Лермонтова, Блока…

Вот, я из этих, что хотите, то и делайте)

Кроме некоторых сказок, да "Руслана и Людмилы", прям до скрежета зубовного. Ну, как можно сравнить эти нескладухи в " Капитанской дочке", или "Пиковой даме" с течением слога в "Герое нашего времени"?

Извините, но вот, да)

Да ну, "Капитанскую дочку" читать невозможно, слог корявый.

Игорь Резников

Ничего с вами делать не надо. Это личное дело каждого — не хорошо, не плохо. Кому бланманже, кому свиной хрящик.

Дмитрий Дубов

Серьёзно, пардоньте, но я в стихах всегда на Лермонтова опирался. А уж Блок с его круговоротом жизни за восемь строк — выше всяких похвал)

Да и вряд ли ещё где-то тут идут подобные споры.

За это — спасибо)

Анатолий Молчанов

С Пушкиным все знакомятся еще в раннем детстве. Если, не детдомовские, конечно. Мамы же сказки его читают. Потом сам до "Руслана и Людмилы" дорастаешь. И первый хоррор у него же берешь "Тятя, тятя, наши сети…". Гоголь позже…

Дмитрий Дубов

Это не ты ли его, кстати?

Игорь Резников

Я видел статую Пушкина, которую исполнили в 1990-е годы два известных скульптора с кучей регалий: Вагнер и Гришко. Пушкин изображен в суперсовременной манере — низкорослым, с малоузнаваемым лицом, зато в цилиндре набекрень и с тросточкой. Один мой приятель написал эпиграмму:

Вот Пушкин — щеголь и повеса.

Его ваяли два Дантеса

Бродяга

В Париже можно посмотреть то, что было построено 200–300 лет назад. А Пушкин, с ним давно знаком.

Игорь Резников

"С Пушкиным на дружеской ноге"?

Otto

До любого автора нужно дорасти или можно перерасти. Тут как получится. В школах на уроках литературы зачастую навязывается любовь ко многим произведениям, что, на мой взгляд, является немного неверным подходом (до сих пор вызывает неприязнь творчество Льва Толстого, но доказывать что-то я, естественно, не буду). Пушкин же создал целый пласт для любого возраста и аудитории. Он настолько универсален, что равнодушным останется лишь редкий человек. Поэтому (это моё сугубо личное мнение), не буквально, но фраза очень даже правдива.

Игорь Резников

Вот что я думаю на этот счет.

В школах на уроках литературы зачастую навязывается любовь ко многим произведениям

Пушкин здесь — не исключение. И я встречал некоторое количество детей и подростков, кто к Пушкину и не прикасался. Может быть, именно "благодаря" школе.

Otto

Я знаю многих, кто, к сожалению, вообще не читает именно "благодаря" школе))

Игорь Резников

Абсолютно с вами согласен. Я как вспомню этих "типичных представителей" — прямо дрожь берет

Старгородский

При всем многообразии мнений — Пушкин столп отечественной литературы, и это неоспоримо.

Бирюк

отечественная литература жива

Таки жива, таки воспаряет. Но… низэнько

Док

…отчего же "низенько!"… — вполне на подъёме…за последние 30 лет появилось очень много толковых авторов…имён достойных куда больше, чем звучало в СССР- это отчасти объясняеься падением барьеров для публикации…да это дало и всплеск графоманства, однако процесс шлихования пустой породы при отделении золота никто не отменял- ЗОЛОТОЕ ОСТАНЕТСЯ, а пустое смоется… — зато теперь многие могут себя попробовать на литературном поприще, и, среди них достаточно талантливых…

Глава 17. Разное

У них первый был вопрос — свободу Африке,

А потом уж про меня, в части разное.

Александр Галич. «Товарищ Парамонова».

В этой главе, без всякой особенной связи, собраны статьи, где рассказываются разные занимательные истории, которым я был свидетелем или слышал от очевидцев. Их я объединил названием

Разное

Искусство в массы!

Во времена СССР почему-то считалось, что серьезное искусство нужно насаждать принудительно. Этакая политика культуртрегерства, которая осуществлялась следующим образом. Филармонических исполнителей (включая симфонические и камерные оркестры), театральных актеров и даже театральные коллективы обязывали — не часто, конечно, но время от времени — выступать в заводских и сельских клубах и даже в цехах, на фермах и полевых станах.

Намерения, может быть, и благие, но результат — плачевный. Насильно собранная публика не проявляла никакого интереса к происходящему, а порой и оказывала противодействие. Исполнители не имели должных условий для того, чтобы демонстрировать свое искусство. Академические исполнители, и в первую очередь, певцы, нуждаются в хорошей аккустике — ведь они не используют никакой усилительной аппаратуры. Размеры зала не вмещали массивного звучания симфонического оркестра, а размеры сцены не позволяли такой оркестр рассадить. На маленькой сцене не помещались театральные декорации, невозможно было использовать свет.

Словом, подобные мероприятия не приносили радости ни той, ни другой стороне. Зрителям — по причине принудительности события и из-за ощущения, что они получают некий эрзац. Исполнители же чувствовали и огорчались, что их усилия уходят в пустоту.

Я совсем не хочу сказать, что в глубинке не было поклонников классики. Но они и тогда предпочитали настоящие театры и концертные залы. Благо, цены на билеты были весьма доступными. Я слышал, что существовало негласное правило: эти цены не должны превышать стоимости бутылки водки. Не знаю, насколько это правда, но в действительности так и было. Пойти на концерт (включая Большой зал Московской консерватории и Белоколонный зал Ленинградской филармонии) или на спектакль любого театра, в том числе Большого и Мариинского (тогда Кировского) театра редко стоило дороже 3–4 рублей. Конечно, такие цены были смехотворными и не покрывали даже малой части театральных и концертных расходов, но справедливости ради стоит отметить, что театры и филармонии тогда довольно щедро дотировались государством.

Кроме того, существовала практика т. н. «шефских концертов». Такие концерты, главным образом в воинских частях и исправительных учреждениях, без всякого вознаграждения, минимум 2 раза в год обязаны были давать театры и концертные организации. Надо ли говорить, какая это была «радость» и для публики, и для исполнителей. В подобных мероприятиях неоднократно участвовал и автор этих строк. Обстановку такого концерта прекрасно описывает в своей книге «Кто держит паузу» Сергей Юрский.

Однажды дирижер Кирилл Кондрашин со своим оркестром и скрипач Давид Ойстрах были посланы с концертом в какой-то подмосковный сельский клуб. Наши великие музыканты в полной мере вкусили все радости такого выступления: случайная, громко переговаривающаяся и снующая туда-сюда публика, бегающие между рядами и вопящие дети и пр.

Кирилл Петрович Кондрашин вспоминает, что когда после этого концерта они возвращались в Москву, между ним и Ойстрахом произошел следующий разговор (а надо сказать, что было это буквально через несколько дней после их триумфальных гастролей по США и Канаде):

— Додик, как ты себя ощущаешь после сегодняшнего вечера?

— Как пылкий любовник, который после страстной ночи, проведенной им с возлюбленной, под утро бредет домой исполнять супружеские обязанности.

Эта заметка вызвала столь противоречивые отклики, что я не могу не привести некоторые из них.

R.T.W.

Не хватает кадра из х/ф "Забытая мелодия для флейты". Из интермедий с гастролями хора по стране.

termit

Тырнет надо было тянуть в село, а не танцульки разводить.

Игорь Резниковавтор

Я пишу о 70-х годах. О тырнете никто не только не слышал, а его просто не было.

Anna

Конечно, такие цены были смехотворными и не покрывали даже малой части театральных и концертных расходов, но справедливости ради стоит отметить, что театры и филармонии тогда довольно щедро дотировались государством.

разумеется. А потом наступил период, когда цены на гастрольные спектакли, да и просто спектакли и концерты стали равняться очень значительной части зп скромного библиотекаря или иного какого гуманитария. Уж про пенсионеров не буду говорить.

минус не ставлю, но ощущение от поста… неоднозначное

Игорь Резниковавтор

Прежде всего, спасибо за внимание и отсутствие злобы, как у некоторых. Во-вторых, Вы же сами цитируете то место в моей заметке, где я хвалю советское государство за щедрость в материальной поддержке культуры. Было и другое хорошее, например, отношения между людьми. Но было и ужасное. Я до сих пор помню, как на собрании у нас в филармонии инструктор обкома призывал нас проводить соцсоревнование. Я даже, прикинувшись веником, задал ему тогда вопрос: "А это кто больше сыграет или кто громче споет?".

В-третьих, подсчитайте сами. Тогдашних 3–4 рубля — это 500–600 нынешних. Не совсем хватит, но близко к тому, чтобы пойти в оперу или на симфонический концерт. Или Вы какие мероприятия имеете в виду? Поп-звезд? Так и тогда это было много дороже. А за рубль пойти в оперу, правда, можно было, но в провициальный театр и на галерку.

Между прочим, стипендию в консерватории я получал 30 рублей (конец 60-х — начало 70- х)

Anna

Екатеринбург — провинциальный город? да ну? стипендия разная была, не спорю. допустим в УрГУ в целом выше, чем по городу, за сложность

увы, в вашей заметке я увидела гораздо больше… ну пренебрежения что ли? даже если в зале в вашем примере был один человек, внимаюший со слезами на глазах прекрасной музыке, разве не стоило играть для него? А вот еще пример. Пошли мы как-то в филармонию. И там, на лучших местах, внезапно оказался губернатор Россель. И два его телохранителя. Так во время первого отделения головы всех трех нежно клонились друг другу на плечи. А на втором — их просто не было

Игорь Резниковвтор

Не знаю ни одного исполнителя, кто играл бы в сельском клубе иначе, чем в Большом зале консерватории. Просто из чувства собственного достоинства. Но цена этому слишком велика, особенно, если учесть, что на этого же исполнителя в Москве не достать билетов. Из пушки по воробьям.

Далее. То, что я называю Свердловск (Екатеринбург), может быть, не вполне удачно, провинциальным, надо бы периферийным, совсем не должно обижать Вас. Просто не столицы, где билеты были дороже. А Екатеринбургскую культуру я весьма уважаю. Достаточно сказать, что у вас был выдающийся дирижер Паверман. И Колобов оттуда, и замечательный пианист Зеттель — из Свердловска. И вообще, театры оперы и балета, как и университеты, были в СССР только в таких городах, как ваш — миллионных или близких к миллиону по населению.

Никакого пренебрежения у меня нет. Я описываю то, что сам видел "не мудрствуя лукаво", почти без комментариев. Но по-прежнему считаю: оперу надо слушать в театре, концерт — в концертном зале.

"Губернатор Россель засыпал в филармонии". А Сталин, между прочим, любил ходить в Большой театр, и даже, говорят, в какой-то мере разбирался в опере. Но это для меня не свидетельствует ни в пользу Сталина, ни в пользу советской власти.

Anna

при размере РФ следовало бы быть больше чем двум столицам — Москва и Питер. Свердловск, Новосибирск и Владивосток… и еще назовут "опорные пункты"

оперу надо слушать в театре, концерт — в концертном зале

еще бы на лыжах туда дойти

Игорь Резников

Разве я зачеркиваю то хорошее, что было в СССР?

Anna

Зачеркиваете, разве не видно. То, что я отметила — делало высокое — а не только массовое искусство доступным для широких слоев населения, вот и все что я хотела сказать

гость

Уж про пенсионеров не буду говорить.

зарплаты библиотекаря в сссре в конце 80х(!) были 90-100 рублей

гуманитарии после окончания университета (6 лет) в Питере зарабатывали 75 рублей и не слижком росла зарплата, 160 — после защиты кандидатской

пенсии в колхозах 20-30

учитывая, что женские сапоги, к примеру, стоили минимум 70 рублей, а нормальные — 120–130, самая дешевая шуба из искусственного меха 350–600, то 3–4 рубля были тоже деньгами

Я не против чего бы то ни было, просто хочу сказать: лучше быть богатым и красивым, чем бедным и больным — ВСЕГДА

Вертушка

Так назывался прием, который в советское время применялся в концертных организациях с целью максимально использовать время и исполнителей. Применялся он обычно в двух случаях: во время проведения каких-то фестивалей или подобных мероприятий в глубинке, или во время так называемого «чёса», то есть организации как можно большего количества концертов одних и тех же исполнителей в максимально сжатый период времени. Иногда оба случая совпадали.

Как, например, во время авторских вечеров советских композиторов-песенников, которое время от времени проводило Бюро пропаганды советской музыки. Составлялись «дружеские тандемы», которые и отправлялись по городам и весям. При этом график выступлений организовывался так: выбирались две близлежащие концертные точки, между которыми за время антракта, переезжая на автомобиле, исполнители могли поменяться местами. Таким образом, за одно и то же время можно было провести два концерта.

С «вертушкой» связан один из самых известных приколов Никиты Богословского. Я уже посвящал ему небольшой пост, и знаю, что многие принимают его жесткие шутки с большим неодобрением. Но, что же делать, Никита Владимирович был таким, как был, еще тогда, когда никто не слышал ни о «пранке», ни о «реалити-шоу», да и слово «хэппенинг» еще не вошло в оборот. Действительно, ему боялись попасть на зуб, его веселье носило гомерический характер. Он, как говорили, «возвел розыгрыш на высоту искусства в психушке». Но в то же время его шутки и розыгрыши переходили из уст в уста и раскрашивали серый регламент бытия.

В 1970 годы Бюро пропаганды советской музыки проводило очередные творческие вечера советских композиторов. Богословский работал в паре с Сигизмундом Кацем. Во время переезда они встретились, обменялись парой фраз, Никита сказал, что принимают очень радушно. Кац, воодушевленный, начинает на новой точке второе отделение.

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац.

Сдержанный хохоток. Кац продолжает:

— Ну, как положено, надо немного рассказать о своей биографии. Так получилось, что я появился на свет в Вене, где мои родители были в командировке.

Голос из зала подсказывает: «А Вена — город музыкальный». Зрители смеются уже в голос. Кац недоумевает, откуда у сельских зрителей такая эрудиция? Но продолжает. Одновременно, садясь за рояль, проверяет гульфик (над чем-то ведь смеются!)

— Ну, чтобы не быть голословным, напомню вам свою песню, которую вы все знаете.

Голос из зала: "Шумел сурово брянский лес!". Кац польщен, но смех все пуще.

— Я аккомпанировал еще Маяковскому.

Публика уже рыдает и лезет от хохота под стулья. Директор клуба вскакивает на сцену с воплем "Аферист!"

Ну, вы уже догадались. Все это, представившись Кацем, уже проговорил в 1-м отделении Никита.

Справедливости ради надо сказать, что Богословский и Кац были приятелями (они даже написали совместно оперетту «Южная ночь») и вскоре уладили это дело за дружеским столом. Правда, Никита Владимирович поплатился за свою проделку 6-месячным исключением из Союза композиторов.

Провокация

Во времена Советского Союза была такая милая организация — Госконцерт.

Тогда ни один артист не имел права договариваться о своих гастролях, или даже одиночных концертах, напрямую. Все это делало за него государство. Внутренними гастролями ведали Москонцерт, Ленконцерт, Росконцерт, Укрконцерт и т. д. А Госконцерт ведал зарубежными гастролями. Организация гастролей помимо этих ведомств считалась контрабандой и жестоко преследовалась.

Правила, по которым гастроли организовывал Госконцерт, были такими. Все гонорары в валюте, иногда очень высокие, отбирало государство. А взамен Госконцерт расчитывал музыканта в рублях по присвоенной тому разовой концертной ставке плюс выдавал ему грошовые валютные суточные (оплату проезда обычно брали на себя импрессарио или принимающие организации). Кстати, призовые деньги за победы в международных конкурсах тоже полностью изымались (так же поступали и со спортсменами). Никто, конечно, против этого не восставал. Сама по себе поездка за кордон считалась тогда большим бонусом, кроме того, те 100 — 120 рублей, а иногда и больше, за концерт, что были положены лучшим музыкантам, равнялись месячной зарплате, например, рядового инженера. Это позволяло наиболее бессовестным чиновникам Госконцерта даже составлять для тех, кого они посылают за границу, списки: что им привезти оттуда.

Одна моя знакомая, блестящая пианистка, победительница нескольких международных конкурсов, рассказала мне такую историю.

Во время гастролей по Австралии ее импрессарио, кстати, большой поклонник ее творчества, обратился к Ирине с предложением. Он сказал: "Ирина, Вы слишком скромно одеты. Я позабочусь о небольшом перерыве в Ваших гастролях и повезу Вас по магазинам. Я знаю, где можно купить красивые модные вещи. Кроме того, Вы так много занимаетесь и концертируете, что Вам необходимо сделать перерыв — шопинг ведь всегда приятен для женщины и очень успокаивает".

Моя знакомая отговаривалась как могла. Она говорила ему, что вовсе не заботится о своей внешности, что равнодушна к одежде и прочую ерунду. Но импрессарио продолжал настаивать, говоря: "То, как Вы одеты, совсем не соответствует Вашему статусу. А о средствах не стоит беспокоиться, ведь за гастроли Вы получите очень хорошие деньги".

И тогда Ирине ничего не осталось, как рассказать своему собеседнику о Госконцерте. Импрессарио выслушал — и заплакал.

Конец этой истории еще печальнее. Конечно, о содержании разговора стало известно в Москве, и Ирина надолго стала невыездной. Как же, поддалась на провокацию ненавистника СССР!

Памяти приятеля

Десять лет назад, прожив всего 66 лет, ушел из жизни мой близкий приятель Алексей Алексеевич Магдалинин, замечательный актер. Он закончил свою карьеру в Воронежском академическом театре им. А.Кольцова.

Леша был человеком очень добрым, порядочным, исключительно талантливым — писал отличные стихи, эпиграммы, пародии, даже издал книгу. В свое время С.Ф. Бондарчук пригласил его на роль Самозванца в свой фильм "Борис Годунов". Но потребовал, чтобы актер неотлучно находился на съемочной площадке весь год. А у Алексея был очень плотный график, включая поездку в США, и он отказался, уступив роль Александру Михайлову. Об этом он потом всю жизнь сожалел.

Алексей обладал неподражаемым чувством юмора. Его байки передавались из уст в уста. Некоторые из них я расскажу вам в память о нем.

Начать с того, что звание заслуженного артиста России Магдалинин получил за исполнение роли Ленина. Не то, чтобы он эту роль играл как-то выдающеся. Просто (он сам мне об этом рассказал) существовало негласное распоряжение ЦК КПСС, что всем исполнителям этой роли звание присваивалось автоматически. Не мог же актер без звания играть самого Ильича!

И он этот факт биографии замечательно использовал. Я думаю, мало кто из коллег по АТ застал в сознательном возрасте советские времена. Но те, кто застал, помнят, что тогда существовали приемные пункты, куда сдавали винные, пивные ипрочие бутылки по 12 копеек за штуку. Бутылки никто не выбрасывал, 12 копеек — приличные деньги. Накопил 10 штук — и можно купить бутылку дешевого вина или 4 пачки сигарет с фильтром, а без фильтра — и вовсе стоили как одна пустая бутылка. Вот только беда — со сдачей бутылок была большая проблема. Ларьки по приему тары были в основном при продуктовых магазинах. Там всегда трудилась какая нибудь мордатая и наглая тетя Мотя. Она работала, несмотря на километровую очередь, очень даже не спеша, то и дело к ней без очереди подходили какие-то дружки, или она закрывала ларек и отдыхала. Если кто-то начинал возникать, она выходила и кричала: «Ну вы, алкаши, будете права качать — совсем закрою».

Однажды Алексей пришел сдать тару в ближайший магазин и ужаснулся нескончаемой очереди. Он отправился прямым сообщением в кабинет директора. Поздоровался и спросил: «Вы меня узнаёте?» — «Что-то знакомое», — на всякий случай ответил директор. «Я исполнитель роли Ленина. А как вы думаете, может Ленин стоять в очереди с бутылками?». С тех пор бутылки у него беспрепятственно принимали прямо в кабинете.

Тогда был дефицит всего на свете, но в разное время он возникал на совсем простые вещи. То из магазинов вдруг исчезнет лук, то зеленый горошек, то гречка, то рис. О туалетной бумаге я уже не говорю. Одно время луковицу, завернутую в туалетную бумагу, называли «дефицит в дефиците». По этому поводу не могу не вспомнить несколько чудных анекдотов, которые, как помнится, мне рассказал как раз Алексей.

В 1960-е годы были плохие отношения с Китаем. В магазин заходит китаец и спрашивает «Риса есть?» — «Нет», — отвечает продавец, — «То-то зе!»

Покупатель спрашивает у продавца рыбного магазина: «У вас мясо есть?» — «Не по адресу обращаетесь, уважаемый. У нас нет рыбы, а мяса нет в мясном магазине».

Накануне московской олимпиады 1980 г. московские магазины забили всеми возможными продуктами и товарами. К тому же продавцам указали быть особенно вежливыми с иностранцами и стараться их любыми средствами понять. Входит иностранец, которому нужен зеленый чай. Он показывает жестами и так и сяк, продавщица несет ему то зеленого крокодила, то горчицу, то кружку, наконец поняла насчет чая. Сзади стоит в очереди женщина и говорит: «Надо же, а я вчера и унитаз приносила, и задницу показывала, а туалетной бумаги так и не добилась».

Так вот, одно время из продажи совершенно пропали электрические лампочки. На рынке, правда, продавались — исправные задорого, а перегоревшие — по дешевке. Перегоревшие требовались вот для чего. Существовал такой трюк: приходишь в гости, идешь через некоторое время в туалет с перегоревшей лампочкой, а оттуда уже выносишь в сумочке исправную и возвращаешься со словами: «Хозяева, у вас лампочка перегорела». Алексей, долгое время страдавший от этого трюка, не выдержал и поместил в своем туалете сочиненный им плакат:

Лампочку трогать, товарищ, не смей!

Если нет денег, хоть совесть имей.

Подействовало.

И наконец, театральная байка, рассказанная мне Лешей. В 80-90-е годы существовала практика приглашения известных столичных актеров для выступления в периферийных театрах в спектаклях по широко репертуарным пьесам. Это не требовало длительного ввода и приносило свои плоды: зритель ломился, а партнеры наслаждались встречей с мастером.

В воронежский театр, где играл Алексей, был приглашен Олег Табаков. Спектакль был по очень популярной тогда пьесе Шукшина «А поутру они проснулись». Всё действие разворачивалось в вытрезвителе. Проснувшиеся поутру протрезвевшие клиенты в ожидании «выписки» рассказывают друг другу истории, как они здесь очутились, и травят разные байки «за жизнь».

Актеры — народ вредный, ревнивый и склонный к приколам и розыгрышам. И они сговорились между собой приколоть столичную звезду. В пьесе есть момент, когда один из клиентов (его играл Табаков) начинает рассказ, но буквально на первых же словах входит старшина милиции, прерывает его и требует на выход. Рассказ так и остается незавершенным.

Табаков начинает. Старшина входит и молчит. Табаков замолкает в ожидании его реплики. А вместо этого один из партнеров говорит: «Ну что замолчал? Рассказывай дальше». И Табаков, ни секунды не колеблясь, продолжил, да так интересно, да с таким юмором, что его и остановить полчаса было невозможно. Зал стонал от смеха.

«Тогда мы все поняли, — рассказывал Алексей, — что такое настоящий мастер, не нам чета».

Авторская редакция

Эту историю рассказал мне мой знакомый, ныне уже покойный, Вячеслав Гринченко. Наверное, вам это имя ничего не говорит. Но в музыкальных кругах он был очень известен — прекрасный бас, между прочим, обладатель высшего в стране звания Народный артист СССР. Он был довольно значительно, на 9 лет, старше меня, поэтому история, которую он мне рассказал, произошла, когда я еще был юным студентом, а Вячеслав — хотя и молодым, но уже довольно известным оперным певцом.

Слава был великолепным Борисом Годуновым в опере Мусоргского. В конце 1960-х или начале 1970-х его услышал в этой партии один дирижер из Англии. В это время в Лондоне задумывали постановку «Бориса», и Гринченко ему очень приглянулся. Скоро он получил официальное приглашение, даже без проб. Но было поставлено одно условие.

Дело в том, что «Борис Годунов» был написан Мусоргским довольно необычно в смысле вокальной интонации, гармонии, оркестровки и т. п. Поэтому его близкий друг, гораздо более сведущий в области музыкальной науки, Римский-Корсаков, уже после его смерти осуществил редакцию оперы: сгладил наиболее острые гармонии, улучшил со своей точки зрения вокальные интонации, убрал на его взгляд лишние сцены — словом, привел оперу к европейскому образцу. На основе его редакции позднее Шостакович и музыковед Ламм осуществили более серьезную редакцию, и именно в этом виде опера шла на отечественных сценах.

Но за рубежом оперу ставили в оригинальном виде (к чему сейчас и у нас пришли — поняли, что все это не несообразности, а глубоко оригинальный авторский стиль). Так вот, Гринченко было поставлено условие: петь в авторской редакции.

Он с ней не был даже знаком. Учить это — все равно, что учить новую оперу. Но, ладно, он не отказывался, но, добывая ноты, узнал, что в СССР редакция Мусоргского не издавалась никогда. Единственный рукописный авторский экземпляр хранился в Публичной библиотеке тогда еще Ленинграда.

Слава ринулся туда, и ему удалось заполучить эту рукопись. Но, видимо, это было как-то не особенно законно, поэтому Гринченко запретили делать ксерокопии, а предложили переписать от руки. И он сидел и переписывал — а что еще делать? Домой, естественно, тоже не давали.

Слава поинтересовался, почему так? И ему рассказали, что наше государство не присоединилось к Международной конвенции по охране авторских прав (произошло это, если не ошибаюсь, лишь в 1974). Приехал какой-то ушлый американец, заполучил ноты, сфотографировал их на мини-фотоаппарат, после чего издал в США под своим копирайтом. И теперь, чтобы их напечатать в СССР, требуется его разрешение и очень большие деньги.

Глава 18. Совсем уж разное

Еще о Ландау

В разговоре с коллегой по АТ Л.Федограновым, с которым я поддерживаю тесные творческие и, виртуально, человеческие отношения, зашла речь о Льве Ландау.

Я вспомнил, что некоторое время назад рассказал в своем посте одну байку о великом ученом. Я пересказал ее Людмилу, она ему понравилась, и в ответ он рассказал мне свою. Мне она также понравилась, и мне захотелось поделиться ею с коллегами по нашему сайту.

Какой-то семинар Ландау. Вещь популярная, туча народу. Он пишет что-то на доске, объясняет. Спрашивает у аудитории, понятно ли.

Все: "Да, все понятно". Вдруг слышит: "У вас ошибка".

— Какой говнюк это сказал?

Все трясутся, поднимается мальчик на галерке.

— Покажи ошибку!

Тот спускается, показывает. Ландау резко:

— Вы все говнюки. Ступайте отсюда. А с тобой мы будем разговаривать.

Говорят, этот мальчик в 25 лет стал академиком.

По следам байки

Неожиданно байка про Ландау получила большое количество интересных комментариев.

Во-первых, моя публикация вызвала критику некоторых комментаторов, главным образом имеющих отношение к точным наукам. Мне указывалось на то, что в высшей математике ошибки не находятся так быстро, что самые молодые академики в истории были все же старше указанного мной возраста. Словом, что эта байка неправдоподобна.

Я защищался тем, что байка и не претендует на особенную правдивость. Чаще всего (но не всегда) в ее основе лежит реальное событие. Но в процессе передачи байки из уст в уста она обрастает все новыми «подробностями», нередко уже далекими от действительно случившегося.

Но в любом случае байка многое говорит о личности ее героя.

Все же более интересным для меня стал возникший в связи с этим постом разговор на две темы. Часть этих диалогов я привожу здесь.

Первая тема (речь шла о непростом характере Ландау и о гениях вообще) позволит мне вспомнить добрым словом мою наставницу А.С.Барон.

БАРОН, Анна Семёновна (1911–1988) — пианистка, педагог. Окончила аспирантуру Московской государственной консерватории под руководством Г.Г.Нейгауза. Доцент (1944), профессор (1963).

С 1929 выступала с ежегодными сольными концертами в Ленинграде, Москве (1935–1937). Принимала участие в концертах с симфоническим оркестром под управлением дирижеров: Н. П. Аносова, Ниязи, А. Каца и других, в ансамбле с М. Р. Бреннером. Выступала в радиоконцертах.

Осуществила запись фортепианного концерта Г. И. Сальникова под управлением К. Ю. Элиасберга. Провела цикл из шести «Исторических концертов» (1961), выступала с концертами, целиком посвященными фортепианной музыке В. А. Моцарта (сонаты, 1966), Ф. Шопена (вальсы, мазурки, экосезы, полонезы, 1981), А. Н. Скрябина и др. Исполняла музыку композиторов-современников. Среди ее учеников — Белла Давидович.

Gali-ana

Главное — сталкиваться с гениями лишь по работе, но никак не в личной жизни.

Игорь Резников

Гений — это комплекс. Моя консерваторский профессор Анна Семеновна Барон как-то сказала мне чрезвычайно умную вещь. "Вы все ребята талантливые, — сказала она. Немало среди вас даже очень талантливых. Но имей в виду, между талантом и гением гораздо большая дистанция, чем между талантом и бездарностью".

Поэтому гении и в жизни часто неуживчивы, резки, странны с обычной точки зрения. Так что вы правы.

Корнелий Шнапс

Мой консерваторский профессор Анна Семеновна Барон как-то сказала мне чрезвычайно умную вещь. "Вы все ребята талантливые, — сказала она. Немало среди вас даже очень талантливых. Но имей в виду, между талантом и гением гораздо большая дистанция, чем между талантом и бездарностью".

Мне тоже эта мысль понравилась, я даже придумал к ней иллюстрацию. Не помню, в каком классе марьиванна учит детей, что в арифметической задаче можно заменить неизвестную величину буквой, потом записать всю известную информацию, используя эту букву, а ещё потом выразить эту букву через известные величины (числа) и получить ответ — в четвёртом? пожалуй, всё-таки в пятом. Талантливый ребёнок быстро понимает, что ему вот сейчас дали золотой ключик, который открывает много-много всяких дверей, и сам лезет их открывать; ребёнок бездарный осваивает эту технику, получив надлежащее количество розог. Мало того, этой (да и гораздо более сложной) технике можно обучить компьютер.

А гением был тот араб, который этот трюк — так называемую "аль джебру" — придумал. Конечно, интеллектуально он был бесконечно выше и школьников, и их училки, и тех, кто учил училку. Думаю, что появление — пусть редкое — таких вот озарений как раз и отличает человеческое мышление от того, что можно выжать из компьютера.

Похожий пример — алфавитное письмо. Тут даже две идеи, которые мне кажутся абсолютно гениальными: во-первых, сама мысль зафиксировать информацию на стороннем носителе; во-вторых, идея фиксировать не смысл, а звук (хотя мысль фиксировать смысл тоже возникала — египетские иероглифы явно представляют собой развитие пиктограмм). Но вот записать звуки… это наверняка придумал какой-то протокомпозитор. Гениальный, да.

Вторая тема возникла в связи с этой репликой:

Док

…не могу вспомнить кто именно, но кому-то из ядерных отцов в США как-то притащили какую-то простыню с запутанной схемой технологического процесса…тот взглянул и ткнув карандашом в пару мест спросил, что произойдёт, если здесь открыть вентиль, а здесь забыть перекрыть… посовещавшись несколько часов разработчики пришли к выводу, что произойдёт чрезвычайно серьёзная авария…восхитились, как он мгновенно обнаружил такую сложновычисляемую проблему…а физик ответил, что он ткнул наугад, а исходил из того, что в сложных схемах непременно будут неполадки на основе человеческого фактора…

Игорь Резников

Замечательно! Нечто подобное рассказывают про одну оперу, где есть ансамбль из, кажется, 14 исполнителей. Дирижер, конечно, старается каждому показать вступление, но иногда для этого нет возможности, а иногда певцы просто промахиваются. Если такое происходит, все идет наперекосяк, и собрать просто невозможно. Именно такой случай произошел на одном спектакле, и дирижер уже было решился на отчаянный шаг — останавливать и начинать с начала. Как вдруг самый незначительный из участников ансамбля, какой-то 3-й слуга, совершенно точно подал свою реплику, и все снова покатилось как по маслу.

После спектакля дирижер принялся его обнимать, говорить что он просто спас спектакль от позора. Как, дескать, вам это удалось? Тот: "Делов-то! Режиссер ведь сказал на репетиции, как войдешь в дверь, сделай 4 шага и начинай".

Задумчивый Пёс

Здравствуйте, Игорь Резников, спасибо, что поделились историей про оперу: трогательно про то, как один человек может наладить работу казалось бы разрушенного механизма и восхищает быстрое ориентирование "третьего слуги", который поступил не по возникшему стихийному "потоку" с ошибками, а вспомнил наставление вне ошибочной системы.

Корнелий Шнапс

Очень интересный пример: похоже, оркестр представлял собой что-то вроде алгоритма с накоплением ошибки (когда каждый участник ориентируется на предыдущих, он усугубляет своей ошибкой уже имеющуюся), а 3-й слуга использовал алгоритм, не зависящий от предыстории, и тем самым сбросил ошибку в нуль.

Игорь Резников

Нуль — это я в математике. Но то, что вы описали, мне совершенно понятно и, как музыкант, могу подтвердить: именно это и произошло.

Военно-морское

Этот мой пост — на военно-морскую тему. Пусть простит меня коллега Алекс Никмар, который подходит к ней серьезно и является большим знатоком и исследователем в этой области.

Я же больше по части анекдотов и курьезов.

Анекдот.

Артисты на военном корабле. Одна дама спрашивает: "А кто у вас капитан?" — "На военных кораблях не бывает капитана. Только командир. У нас это — капитан 1 ранга Иванов". "Вы оговорились, не капитан 1 ранга, а командир 1 ранга". "Нет, именно капитан".

И курьез.

В составе Военно-морского флота СССР был легкий крейсер «Молотов». Он героически воевал в составе Черноморского флота во время Великой Отечественной.

В 1957 году в связи с разоблачением «антипартийной группы» крейсер, наряду с городами, улицами, предприятиями, учебными заведениями, носившими имя, которое впредь они носить были не должны, был переименован.

Новое название, которое получил корабль, было «Слава». Курьез заключается в том, что Молотова звали Вячеслав Михайлович.

Комментарий Алекса Никмара:

Моряки довольно суеверные люди, есть подозрение, что таким образом они хотели как бы сохранить на "энергетическом" уровне прежнее название крейсера. А вообще, "Молотов", он же "Слава" — очень удачный, сбалансированный корабль. Знаю это потому, что мой дед на нем служил, потом ещё и отец проходил корабельную практику курсантом.

Вечер после концерта

В последнее время в медийных новостях появились сообщения о том, что легендарная Александра Пахмутова после болезни и вынужденного карантина стала появляться на публике. Во всяком случае, зафиксировано несколько ее выступлений на торжественных мероприятиях и на телевидении.

Порадовавшись за 92-летнюю корифейку советской песни, я вспомнил, что однажды наши гастрольные пути пересеклись. Но прежде, чем рассказать об этом, мне хочется представить второго участника этой истории, моего многолетнего партнера, великолепного певца, народного артиста России Валерия Радченко. Радченко — настоящий русский бас, с красивым бархатным тембром, артист, которого отличает высокая культура пения, отличное владение стилем и широчайший репертуар — от барокко до наших дней.

А еще Валерий Павлович славится, как мастер розыгрышей. Недавно в своем блоге я рассказывал о некоторых «приколах» Никиты Богословского. Некоторые из читателей нашли их слишком жесткими, если не жестокими. Кто-то также обнаружил в них нарушение корпоративной этики, так как большей частью жертвами этих розыгрышей становятся собратья по цеху.

Что ж, может быть, те, кто так говорят, правы. Но в оправдание скажу, что такие розыгрыши вообще — устойчивая традиция людей сцены, и обижаться на них не принято. Я, во всяком случае, никогда не слышал, чтобы такой «прикол» привел к серьезным осложнениям или нарушению отношений между автором розыгрыша и его «жертвой». Тут действует принцип: что ж, я «приколол» тебя — сделай, если можешь, то же самое со мной.

Но это, так сказать, предисловие, а вот и сама история.

Мы с Валерием (я в качестве его концертмейстера) участвовали в какой-то неделе или декаде, точно не припомню, с тех пор прошло лет тридцать. Среди участников была и А.Н. Пахмутова. На заключительном гала-концерте она, как часто это делала, пела свои песни в сопровождении оркестра, сидя за роялем и подыгрывая себе. Публика принимала ее восторженно: ведь и сейчас песни Пахмутовой не забылись, а тогда она была просто на пике славы.

После концерта, как обычно, был банкет. Мы с Валерой как раз сидели рядом с Пахмутовой. Она расположила к себе: добродушная, скромная, даже несколько застенчивая (наверное, отчасти, по причине миниатюрного роста). Когда было уже принято достаточное количество, Радченко и говорит: «Вот очень мне нравится одна песня. Там есть еще такие слова: «Опустела без тебя земля». Жаль, не знаю, кто автор». Пахмутова: «Как же, это моя песня». — «Как ваша?» — «Валерочка, эту песню написала я». Радченко: «Александра Николаевна, вам не стоит больше пить. Что у вас за фантазии? Ведь вы певица, а не композитор». Словом, довел бедную Александру Николаевну чуть ли не до слез.

Справедливости ради надо сказать, что Валера в тот же вечер повинился перед Пахмутовой, она его извинения приняла — сама чувством юмора не обделена, и между ними установились добрые, хорошие отношения. А мне с тех пор встречаться с Александрой Николаевной не довелось.

Подарок внуку

Актер Михаил Державин вторым браком был женат на дочери Семена Михайловича Буденного. Он и рассказывал эту байку.

Как-то раз на день рождения дед подарил своему внуку, в котором души не чаял, чудесную деревянную сабельку, ювелирно изготовленную по заказу самого Семена Михайловича. Внук тут же вскочил на игрушечного коня, ранее подаренного дедушкой, стал махать саблей и кричать: "Я Чапаев, я Чапаев!".

Дед расплакался и с обидой сказал: "Ты Буденный!".

Случай из девяностых

У меня был коллега и приятель, историк изобразительного искусства Андрей Ломоносов (сейчас он профессор).

Как-то в 90-е годы к нему на улице подошел какой-то бандюган из новых русских (потом выяснилось, что ему надо было оценить какую-то картину) и говорит: извини, братан, имени твоего не знаю, знаю только кликуху — Ломоносов.

Для разрядки

Сейчас все заняты выкладыванием флешмобов 10-х глав своих романов. Поскольку я творческой судьбой обделен, и ни в одной из моих четырех книг нет десятой главы (все они короче), попробую внести хотя бы минутную разрядку в этот процесс. Расскажу историю, которую слышал от моего племянника. Очень может быть, что это правда. Впрочем, не удивлюсь, если кто-то из вас историю уже слышал, или если я услышу от кого-то, что она произошла с ним.

В университете группу, в которой учился мой племянник, попросили прибраться на кафедре. Вытирая пыль, его одногруппник обнаружил, что открыт шкаф со старыми тетрадями. Он стал в них рыться и нашел курсовую работу примерно 15-летней давности, тема которой один в один совпадала с темой работы, которую ему предстояло выполнить. Он не знал, как к курсовой и подступиться, а тут такая удача!

Словом, получил полновесную пятерку. Выставляя ему оценку, его руководитель сказал: "Восстанавливаю таким образом историческую справедливость. Сам я получил за эту работу 4 балла, а это несправедливо".

Гобой, кларнет, контрабас…

Коллега Алексей Иванов прислал мне теплый комментарий к посту «Для разрядки». Я напомнил ему, что когда-то в качестве реплики на мою заметку «Смеяться, право, не грешно» он одарил меня двумя чудными, к тому же не слышанными мной (что бывает довольно редко) музыкальными анекдотами. Там же был третий, не менее замечательный, посланный Локомотивом Ушкуевым.

Совсем не хочется, чтобы это пылилось в архивах нашего сайта. Поэтому знакомлю с анекдотами читателей.

Династия контрабасистов, уже три поколения, и вдруг маленький внук заявляет:

— Я не хочу учиться играть на контрабасе, хочу на скрипке.

Ему вся семья:

— Да ты что, на скрипке трудно, там на сантиметр ошибся — и уже другая нота.

В военном оркестре — ревизия. А музыканты гобой давно пропили. Ну нет у них гобоиста, лежал инструмент без дела. Тихая паника, все на нервах…и тут самый старый и матёрый сверхсрочник берёт колотушку от большого барабана и кладёт в футляр от гобоя. Заходит комиссия из офицера и прапорщиков части. Начинают сверять наличие инструментов по описи. Доходят до гобоя. Один из прапорщиков достаёт колотушку, вертит в руках и уточняет " а это точно гобой, товарищи музыканты?" "Так точно, отвечает старшина оркестра. Вот — го (показывает на ручку), а вот это — и есть бой (показывая на колотушку)". Комиссия удовлетворённо кивает головами и подписывает акт.

Кларнет очень хорошо разбирается на части. Из них самые важные — бочонок и раструб.

Бочонки кларнета

Их переворачивают, нижнюю часть зажимают плотно на левую ладонь, а потом….наливают. В раструб — пиво (или вино), в бочонок — водку (или коньяк). Поэтому кларнетисты — самые важные и счастливые люди в оркестре.

Байка ложь, да…

Мои друзья-коллеги, конечно же, заметили, что я неравнодушен к байкам и нередко их рассказываю. Чаще музыкальные, но иногда и другие. В чем же их привлекательность?

На мой взгляд, прежде всего в том, что их нередко и к месту можно применить к каким-то явлениям жизни, ситуациям, чертам человеческого характера.

Далее, байки всегда интересны и необычны по сюжету. При этом они обычно не претендуют на особенную правдивость. В любой байке настоящий "заклепочник" найдет какие-то швы, противоречия, неверные подробности. Так каждый раз бывает, когда я публикую байки или рассказываю их в аудитории более одного-двух человек. Я никогда не обижаюсь на это, или, по крайней мере, сохраняю спокойствие. Ведь даже если, как это часто бывает, в основе байки лежит реальное событие, она, передаваясь из уст в уста обрастает новыми "подробностями".

А "летучесть" байки поистине безгранична. Вот одна из них, которую я раз 15 слышал на просторах нашей страны, в которой так много лесов, полей и рек, в самых разных ее регионах. Причем, каждый раз, прикладывая руки к сердцу, меня уверяли, что были свидетелями этой истории самолично (или в крайнем случае, их близкие родственники или знакомые).

Мать с сыном лет пяти едет в общественном транспорте. Голова мальчика обмотана полотенцем на манер чалмы. Мальчик: "Мама, правда я как сказочный принц?" — "Сволочь ты, гад, а не принц!". Пассажиры, конечно, возмущаются: "Как можно так обращаться с ребенком!" Мать сдергивает у сына с головы полотенце и в сердцах кричит: "Вот, полюбуйтесь. Нацепил на голову хрустальную салатницу. В четвертый травмпункт везу, нигде снять не могут!"

В ответ на этот свой пост я собрал целый урожай отличных баек и историй.

Док

…ну не знаю, как салатницу, а вот кастрюлю из нержавейки с краями, стильно загнутыми на манер чугунка, я однажды с головы срезал…самое любопытное- текст исходивший из уст жены в адрес мужа был примерно такой же…кастрюля была из какого-то дорогущего комплекта…

Впрочем, мне попадалось дважды… извлекать ноги из унитаза…причём один раз мужик себе при этом ещё и ногу сломал…тогда я наслушался столько матов за 20 минут, сколько за месяц в армии в казарме не услышишь…и даже затрудняюсь сказать, от кого матов было больше- от жены, которой было жалко дорогущий густавберг, или от мужика, нога которого пострадала…поскольку врач со скорой строго-настрого объяснил, что пытаться выдёргивать сломанную в лодыжке ногу чревато, оставалось только разбить унитаз, что минут 15 никак не удавалось согласовать с владелицей этого сокровища…наконец мужик, которому уже невмоготу было стоять пол часа на одной ноге, при недетской боли в сломанной, заорал на медиков — ДА ВКОЛИТЕ ВЫ ЕЙ ЧТО-НИБУДЬ,ЧТОБ ОНА ДО УТРА МОЛЧА ЛЕЖАЛА!… и мне было разрешено расколоть этого белого коня…

Локомотив Ушкуев

Реальный случай. Когда я учился в школе, у нас военрук был очень требователен к форме одежды, обязательно костюм, галстук и рубашка только белая. За джинсы сразу выгонял с урока. Однажды один одноклассник забыл, что сегодня НВП и пришёл в джинсах. Военрук ему: Вы почему на урок НВП пришли в штанах наиболее вероятного противника? А он отвечает: лучше я буду в его штанах ходить, чем он в моих. Военрук за такой ответ его не выгнал и вообще ничего не сделал, только сказал, чтоб больше так не приходил.

Элиза Гвиччиоли

Я недавно услышала такую вот историю, пришедшую из советских времен. Может это тоже байка, но у нас ее рассказывают. Был один преподаватель, и он по любому поводу любил говорить "как говорил Ленин", а дальше добавлял что-то свое. И вот один студент решил его поймать на этом. Приходит и говорит.

— Профессор, я перечитал все труды Ленина, он ничего такого не говорил.

Но преподаватель в ответ не растерялся и заявил:

— Это он устно сказал.

Игорь Резников

Превосходно! А у меня был однокурсник, который сражал преподавателей общественных дисциплин невероятным знанием источников. Он произносил какую-нибудь банальность, вроде "Надо быть честным, смелым, принципиальным" и говорил, что это — изречение, например, Калинина, или Свердлова, или Ногина (поди проверь) — но никогда не Ленина, Маркса или Энгельса.

Homo Vulgaris

У нас одному такому любителю несуществующих цитат преподаватель сказал, что грех такую прекрасную память не использовать на 100 %… и он потом сдавал на экзамене все сорок с чем-то вопросов по марксистко-ленинской философии.

Корнелий Шнапс

Один мой приятель похожим образом написал вступительное сочинение (в Донецкий университет, действие происходило в 1978 г.) Он посмотрел на предложенные темы и понял, что ни про дубину народной войны у Толстого, ни про образ Ленина у Горького и Маяковского он не помнит примерно ничего, а потому остаётся только "свободная" тема "Народ и партия едины". Но и здесь нужно рассматривать литературные источники, а где взять?

Приятель мой нашёл выход: придумал мелкотиражного поэта Николая Иванова, у которого вышел (пока) единственный сборник "Шахтёрские зори", целиком посвящённый теме единства партии и народа. Эпиграф, недолго думая, "взял" из того же сборника, я его до сих пор помню:

Народ и партия едины,

Как два куска породИны

В шахтёрском краю!

Поступил, разумеется.

Виктор Журба

Кстати, встречал такого парня, будучи студентом. Он хвастался, что всегда в шоколаде. И я спросил у препода, а если вдруг вот так получится (кто-то сошлётся на "Калинина, Свердлова?"). Препод у нас был молодой, лет 30. как заржал и говорит: ты спрашиваешь про того дятла? и называет фамилию того студента, который хвастался. Я аж растерялся — студент вообще с другого факультета, а препод говорит: сразу понятно, что человек фигню задвигает. но его оценивают по знаниям. Так-то он хорошо знал историю КПСС: преподы не дураки.

Игорь Резников

В начале 60-х годов культ Хрущева стал уже превосходить сталинский. Я самолично тогда прочел в одной газете (и долгое время хранил ее, но теперь уже, конечно, она потерялась): "По меткому выражению Никиты Сергеевича Хрущева, "яблоко от яблони недалеко катится"

Док

..в детстве я очень любил собирать божьих коровок…года три или 4 мне было, когда меня привели в Кремль…руку в пасть морды на лафете Царь-пушки я сунуть так и не решился, хотя на ядрах её меня сфотали, а потом все прелести Кремля для меня померкли- там обнаружилась масса божьих коровок…я набрал их полную горсть и двинулся бегом от родителей, которые поймали меня около какой-то двери с бронзовой ручкой(видимо бронзовой, а может и латунной…как сейчас эту ручку помню — блестела, аки золотая, и была в виде кулака из которого торчал свиток), в ту ручку я вцепился как клещ и поднял вой…такой, что примчался поприсутствовать мент, или кто-то ещё, но был он в форме, тот тоже стал меня уговаривать отстать от бронзового предмета, и спросил ЗАЧЕМ МНЕ НАДО В ЭТУ ДВЕРЬ? на что я ответил, что несу деду Хрущёву божьих коровок, которые вредителей едят, а то у него плохо кукуруза растёт…

Этот семейный анекдот гуляет от застолья к застолью, когда наши собираются, уже больше полувека…

Игорь Резников

История, как С.Михалков напечатал свое первое стихотворение "Светлана". Ему было 20 лет, и он принес его в "Правду":

Ты не спишь, подушка смята,

Одеяло на весу,

Носит ветер запах мяты,

Звезды падают в росу… и т. д.

Литсотрудник объяснил ему, что стихи слабоваты, да и вообще "Правда" печатает стихи редко, и только самые выдающиеся. Тогда Сергей Владимирович потребовал, чтобы его отвели к редактору "по политическому делу". 1935-й год, отвели. Редактор посмотрел стихотворение и сказал что с коллегой согласен. Тогда С.В. сделал грозное лицо и говорит: "Вы что, забыли, кто такая Светлана? Забыли, что так зовут дочь нашего любимого вождя?". Уже тогда ушлый был.

Напечатали.

Ответный визит

Эту анекдотическую историю когда-то рассказал мне коллега и добрый знакомый моей жены, ныне к сожалению уже покойный Игорь Борисович Москвин.

Имя Игоря Москвина хорошо знакомо поклонникам фигурного катания во всем мире. Сам великолепный спортсмен, трехкратный чемпион СССР в паре с Майей Беленькой, Москвин по окончании спортивной карьеры стал одним из лучших тренеров планеты. Большое число знаменитых питерских фигуристов, чемпионов и призеров Олимпиад, мировых и европейских первенств — его воспитанники. Достаточно напомнить имена Тамары Братусь (которая впоследствии стала его женой и известна всем как Тамара Москвина), Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова, Людмилы Смирновой и Андрея Сурайкина, Алексея Мишина, Ларисы Селезневой и Олега Макарова, Игоря Бобрина, Владимира Котина, Юрия Овчинникова.

Но мало кто знает, что Игорь Борисович был еще и выдающимся яхтсменом, победителем ряда международных соревнований в классе "Финн". С этим и связан его рассказ.

В конце 1950-х годов, — рассказывает Москвин, — я победил в международной регате в Швеции, а мой коллега по команде занял почетное 4-е место. Мы пришли в Стокгольм своим ходом, так же собирались добираться и обратно. Поэтому после церемонии награждения мы пришвартовались в Королевском яхт-клубе, решили отметить успех, а потом уже, отдохнув, двигаться обратно. У нас с собой был непременный набор: водка, икра и самая популярная закуска тех лет — бычки в томате. Когда мы расположились на свою трапезу, мы заметили, что около моей яхты, где это происходило, крутится мужичок в шортах, футболке и кепочке. Как мне показалось, он с завистью и некоторым вожделением смотрел на наш пир. Я подозвал его жестом, он зашел на яхту, и пир продолжался уже втроем. Мы представились друг другу по именам, немного поговорили о том, о сем по-английски. После этого наш сотрапезник, поблагодарив нас, ушел.

Через некоторое время к яхте подходит морской офицер в полной парадной форме с орденами и аксельбантами и осведомляется, я ли "мистер Игорь"? Когда я ответил утвердительно, офицер рапортует: "Его величество Густав VI Адольф в благодарность за теплый прием приглашает вас и вашего друга на ужин в свой дворец. Автомобиль будет подан в 18 часов 30 минут". И добавляет: "Так как Его величество король предполагает, что у вас нет с собой вечерних костюмов, то он будет принимать вас на летней террасе. Так что вы вполне можете оставаться в том виде, как вы есть".

Послесловие к тому I

Восемнадцатой главой автор решил завершить первую часть своих "Записок музыковеда". Хотелось бы подвести предварительные итоги.

Пожалуй, можно констатировать, что затея удалась. Главное, на что я в какой-то мере расчитывал, создавая эту книгу — это сколько-нибудь возможное расширение своей читательской аудитории. При этом я всегда хорошо понимал, что мои литературные занятия не особенно вписываются в мейнстрим нашего сайта и не претендуют на особенно серьезный охват читательской аудитории. Существенного пополнения я и не ожидал, поэтому и не испытываю разочарования. Наоборот, то, чего удалось добиться благодаря "Запискам музыковеда", вселяет в автора надежду и удовлетворение.

До опубликования этой книги у меня сложилась небольшая (в несколько десятков человек), но устойчивая группа друзей и коллег, заинтересованно воспринимающих мои посты и книги. Благодаря "Запискам музыковеда" эта группа как минимум удвоилась. Я имел счастье познакомиться с новыми для меня интересными людьми, узнать их мнения. получить комментарии, подискутировать с ними на различные темы — к взаимной пользе и удовольствию. А это дорогого стоит! Поверьте, этой, новой аудиторией я дорожу ничуть не меньше, чем своей старой, и буду всегда рад с ней общаться.

А значит — НЕ ЗРЯ! Что ж, будем продолжать.

Оглавление

Предисловие

Глава 1. О моих любимых композиторах

Глава 2. Бородин

Глава 3. Прокофьев

Глава 4. Рахманинов. Римский-Корсаков

Глава 5. Чайковский и Брамс. Леонкавалло. Время — судья?

Глава 6. Василенко. Гречанинов. Хренников

Глава 7. Соллертинский

Глава 8. Вундеркинды

Глава 9. О музыкантах с улыбкой

Глава 10. Снова о музыкантах с улыбкой

Глава 11. За кулисами оркестра

Глава 12. Путеводители по оркестру

Глава 13. Немного об опере и балете

Глава 14. Копелев и его Вуппертальский проект

Глава 15. Ненормативная лексика и прочее

Глава 16.Пушкин — наше всё?

Глава 17. Разное

Глава 18. Совсем уж разное

Послесловие к тому I