Титаномахия. Том первый [Аполлон Воронцов] (fb2) читать онлайн

Аполлон Воронцов Титаномахия. Том первый

Том первый

Пролог

Но вот разве могло мне тогда прийти в голову, что Сатана захочет провести самый провокационный эксперимент в галактике? С моим участием. И честно расскажет об этом Господу:

— Я хочу устроить «Битву в кальсонах», буквально столкнув лбами Творцов двух самых могущественных и до сих пор конкурирующих религий! Но уже, разумеется, как персонажей из совсем других Сказок, чтобы они даже не догадывались о том, что с ними происходит.

На что Господь лишь усмехнулся, сходу поняв своим Высшим Разумом, о ком он говорит:

— Они легко справятся с этим Испытанием, это мои самые мощные и влиятельные Творцы! Я уже сожалею, что отправил их на одну планету. Их религиям там и до сих пор тесно.

— Вы, конечно же, слышали миф о пробуждении бога Аполлона на судне «Делос»? Я хочу использовать этот миф в качестве сюжета их битвы.

— Что ж, думаю, это будет весьма занимательное зрелище! — улыбнулся Господь, поудобнее устраиваясь на троне.

— Ладно, я пошел работать. Труд предстоит немалый, с ними придётся повозиться.

— То есть? Вы хотите к ним присоединиться?

— А вы думали, как я действую? По старинке? Посылаю искушения и всё такое? Этим давно уже занимаются архидемоны, посылая к жертвам их интриг самых опытных демонов искушения. Они проверяют, готов ли неофит пожертвовать личным счастьем ради трансформации в титана духа? Устраивают ему выпускной экзамен перед тем, как начать Посвящение в ещё более высшие истины! Мы давно уже действуем напрямую. Лично!

— Да, от этого шоу будет только ярче! И как же вас будут там звать?

— Догадайтесь! — усмехнулся Сатана и покинул Господа в весьма озадаченном состоянии.

— Вот чёрт, умеет же заинтриговать! — не скрывая восхищения, хлопнул Господь по подлокотнику. — Погоди, я иду с тобой.

— Вы в своём уме? — оглянулся Сатана в дверях. — А кто будет сидеть на троне в центре вселенной и следить за порядком?

— Скажем всем через лжепророков, что «Бог умер»¹. Пусть возрадуются и начнут нести отсебятину. Им же хуже. Будет потом в чём каяться, когда я вернусь.

— Ну и как же прикажете вас там величать? — усмехнулся Сатана, прикрыв обратно двери сапогом. — Творец Вселенной?

— Вот так вот — в лоб, вы в своём уме? Опять эти орды поклонников… — заёрзал Бог на троне. — «Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток. Ужель заставите меня вы танцевать средь размалёванных шутов и проституток?»²

— А что, это неплохая идея! — задумался Сатана: «А не взять ли этот стих за сюжетную линию воплощения Господа на планете?»

— Я понял! Я понял, как всё обставить! — заявил Бог, устраиваясь поудобнее. — Мы устроим грандиозную битву бога Ганеши с демонами искушения, который крутит эту планету метеоритами, словно школьный глобус, наглядно показывая то, чем Время отличается от Вечности! Вынужденный из Творца Вселенной скатиться до Творца планетарного масштаба, чтобы столкнуться лицом к лицу с архидемонами, с которыми Ганеша из-за политических интриг в Совете Старейшин вынужден заключить сделку, чтобы довести свой эксперимент над галактикой до завершения. И наконец-то дать богам возможность произвести с титанами матч-реванш! Выложив им все секреты тёмных в глубинной книге, открыв которую, вы погружаетесь не только в сердце главного героя, но и в самые сокровенные тайны мироздания, которыми ранее обладали только Великие Посвящённые. Но теперь — время пришло! К вам в гости, чтобы раскрыть на все эти Тайные Знания глаза каждому. И вот сидит и ждёт, когда ж его позовут? Время, время, ох уж мне этот непоседа! Оно и вправду уже засиделось у вас в приёмной, спеша сделать вас Вечными и попрощаться с этой планетой навсегда!

— То есть? — оторопел Сатана. — Ганеша — посредник между Мирами. Вы хотите открыть смертным все секреты Вечных?

— Да ничего не произойдёт, не переживайте! — усмехнулся над ним Господь. — Ведь тайны надо практиковать, а не говорить о них. Смертные пропустят их мимо ушей, чтобы не вставать с дивана. Для них это будет Сказка про весьма юного, по космическим меркам, но с огромным умом и самомнением, невероятно тщеславного романтически настроенного ангела, самым невероятным образом попавшего в ад. Начитавшись у себя в совершенном ангельском мире романов о попаданцах, внезапно попадающих в качестве Планетарных Творцов в самую гущу исторических событий в аду и начинающих там наводить свои порядки, используя все доступные им высшие знания и магию. Совершенно искренне пытаясь воссоздать в аду то мироустройство, что царило в их высшем мире до того, как они его покинули. И вдохновлённый их литературными успехами, попытался сделать то же самое, но уже — на самом деле! С целью сбора фактологического материала для своего будущего бестселлера, который он намеревался написать, по горячим следам, прямо в аду. Чтобы перещеголять своих «собратьев по оружию»! Угрожая пытающимся тут же помешать ему издать книгу, когда его Сказка была уже написана, стоящим у власти демонам организовать в их странах ровно те самые подвиги, что были так подробно описаны в романах его литературных конкурентов. Устроив им «Бурю в стакане» с чаем без Сахарова! То есть ровно то же самое, только без его водородной бомбы. И уже действительно их всех перещеголять! А не на словах. Войдя в историю этого нижнего мира не только как художник Слова, но и Дела! Пусть — вынужденно. Что у него и на своей планете получалось всегда намного изящнее, чем высокий слог! Стоит ли упоминать о том, что данная Сказка является чистейшей социальной фантастикой, не имеющей ни к кому из современников, ни к представителям древности ни малейшего отношения. И проводить какие-либо параллели с героями исторических событий в жизни главного героя и данной планеты вообще означало бы поддаться на искушение проникнуть во внутренний мир автора. И стать еще одним попаданцем, но уже — в Сказку! Которая внезапно так вас очаровала, что заставила совершенно искренне поверить в реальность происходящего вокруг вас хаоса. И буквально втянула вас в себя. Вывернув в виде точно такого же потенциального ангела у себя дома, возжаждав точно так же реализоваться на основе опыта восхождения главного героя. Который сумел-таки отыскать истоки подлинной религии. Благодаря Судье Херкле прорвался на Летучий Корабль — в штаб повстанцев, существующий к его удивлению и до сих пор. Преодолел-таки все искушения и соблазны и духовно переродился в этом воплощении в настоящего Волшебника. Для того чтобы чудить и чудотворить в этом социальном аду уже по-настоящему!

— Вперёд! — воскликнул Сатана, восхищённый умом Создателя.

Стоит ли упоминать о том, что в ту далёкую эпоху, когда не было автомашин, ты мало куда мог добраться? Чисто физически. И если и пускался в какие-либо путешествия, то это было чем-то безумно тяжким и нудным, только и ожидая в карете, телеге или омнибусе, трясясь на кочках:

— Ко-гда же это у-же за-кон-чит-ся?

И наконец-то позволит тебе встать, отряхнуться от придорожной пыли, грязи навязчивых фантазий о симпатичной соседке, сидевшей напротив тебя в своих кружевных воланах, и нудных размышлений во время глазения в окно о своей нелёгкой доле, заставлявшей тебя всю дорогу покорно опускать глаза.

Под её быстрым взглядом.

Наконец-то прийти в себя. Шагнуть вслед за ней на тротуар. С сожалением оторвать от мечты, ускользающей в привокзальный буфет, свой восхищённый взгляд, глубоко вздохнув о том, что из-за сопровождавшей её пожилой гувернантки она так и не решилась назвать свой новый адрес. И наконец-то оглядеться по сторонам:

На убогие одноэтажные дома, живописные лужайки и робкие стайки пугливо слоняющихся из стороны в сторону деревьев, уклоняясь от настигающего их холодного, пронизывающего осеннего ветра. Обжигая лицо и руки воздушными поцелуями неторопливо приближающейся Снежной Королевы со всей её шумной свитой метелей, порывистых ураганных ветров и ледяных дождей, превращающих всё и вся в сияющие кристаллы чистейшего льда. Вынуждая деревья, как пажей, склонять перед Снежной Королевой свои сверкающие на солнце стеклярусными доспехами ветви до самой земли, громыхая о лёд всей своей хрустальной массой.

Заставляя главного героя тут же отводить от этих ёлочных и берёзовых украшений свой суетливый взгляд. И чтобы не растерять остатки тепла из омнибуса, торопливо кутаться в дорожный плащ.

А мечту за стеклом буфета — в свой тёплый плед. А то и (внезапно продрогнув, как и главный герой, которому непривычно холодный ветер этих мест залетал запазуху) послать гувернантку за горячим чаем и купить пирог.

В отличии от главного героя, который был измотан долгим путешествием, разбит плохой дорогой, сидением на жёсткой деревянной лавке, и не имел возможности даже перекусить. Вынужденный (сглатывая от голода и жажды слюну их пирог и чай) тут же отправиться по своим делам. Навязанным ему автором, чтобы захватить воображение читателей.

И Ганеша за рулём своего авто теперь каждый день осуществлял мечты любого литературного героя предыдущих эпох, меняя одну локацию за другой. Наслаждаясь местными красотами со своей красоткой с видовых и заползая на самые-самые вершины сопок по разбитым такими же энтузиастами грунтовым дорогам, нещадно шлифуя резину в рытвинах.

Чтобы наконец-то заглушить раскалённый двигатель, потрескивавший от возбуждения выхлопной системой, выйти из машины и слегка ошалеть от того, какие шикарные виды оглушали тебя своим размахом. Уходя в глубокую голубую даль над серебристо-синим морем, испещрённым крошечными корабликами красных, белых, синих, серых и других цветов на этой голубой опушке. И не менее голубыми вершинами стеснительно прятавшихся за спинами друг у друга сопок. Пока солнце смеялось сверху над их глупостями, согревая лучами и улыбками.

Ведь любая мечта вдохновляет! Поэтому Ганеша был буквально окрылён, порхая от места к месту. Особенно тем, что Елена, пару минут понаслаждавшись с ним местными видами, прямо в машине осуществляла те его мечты, о которых в море он столь исступлённо мечтал, не смея нарушить обед безбрачия.

И не только он. Осуществляя свои мечты с Еленой «за себя и за того парня». А точнее — за целое стадо парней, что толпились за Ганешей в тесном коридоре желания на судне «Делос».

Но не будем забегать вперёд, расталкивая локтями предвкушения других моряков, в объятия Афродиты. Речь о ней зайдёт чуть позже. К нему в каюту. Заставив оставшихся за дверью возбуждённых членов экипажа строить догадки на высокогорном плато своих похотливых фантазий, возносивших Ганешу и Ареса ввысь — до супергероев! Что становились у матросов в курилке чуть ли не литературными. Срывая штампы!

Ведь если Ганеша давал в море обет безбрачия сознательно, сублимируя энергию чтением сложных книг, то все остальные моряки делали это бессознательно, только и мечтая его хоть с кем-нибудь нарушить! И выплеснуть на Афродиту котёл с раскалённым маслом своего бессознательного, обжигая мечтами. День за днём. Ночь за ночью. Пока не остынет масло. Твоей души. Заставляя тебя вдохновляться безобразным до той (даже невообразимой на берегу!) степени, которая от постоянного заключения в замкнутом пространстве судна обостряет твой сенсорный голод так, что не просто сносит в море тебе крышу, но и делает даже безобразное по-настоящему прекрасным! Пока ты не сможешь его хоть с кем-нибудь осуществить. Подозревая, что Ганеша и до сих пор столь же примитивен, как и они, и только об этом и мечтает. Но уже — не на словах, как они в курилке, а за закрытой на ключ дверью. И более половины безумно долгого рейса обжигали Ганешу своими роскошными фантазиями, вливая в него раскалённую лаву своих энергий.

Которые он теперь и выплёскивал на Елену. Одну за другой. Заставляя Елену их воплощать, замирая от их восторга! Именно — их. Как и любая нимфа, чутко улавливая в нём гулкое отражение их страстей. Впрочем, это и называется коллективное бессознательное, заставлявшее теперь Ганешу толкаться в приёмной Елены всем экипажем судна, принимавшей их по одному, как капитанша, выдавая секс, как честно заработанную ими за рейс плату, чтобы те не пустили её по кругу — своих бесконечных фантазий, закольцованных в море на одном и том же. Как могло бы показаться, когда Ганеша вспоминал, о чём именно громогласно мечтал в курилке тот или иной моряк, и тут же блистал в объятиях Елены той или иной гранью своего бессознательного. Во всей красе! Ещё более неистово, чем прежде!

Елена была чуть ниже Ганеши ростом, так что когда она одевала красные туфли на шпильках вместе с красным платьем, то становилась одного с ним роста. Как бы давая понять окружающим, что они буквально созданы друг для друга. И как удивительно прекрасны!

Елене было тогда двадцать один год по местному летоисчислению. А Ганеше — двадцать семь. Именно лето-исчислению, так как оба они родились летом. И так и продолжали излучать его всю жизнь, всё пышнее расцветая год от года. Так что продавец продуктового павильона, куда они вместе каждый день заходили, чтобы побаловать Елену свежими фруктами и прочими вкусняшками, восхищенно глядя на столь совершенно летнюю пару, буквально расцветала на глазах и начинала обслуживать их столь трепетно, словно бы это было для неё честью. Улыбалась им и, вскользь, отпускала комплименты. Чтобы им гораздо приятнее было найти повод выйти из дома, где Ганеша снимал «красный уголок», и вновь зайти в павильон, покупая продукты и всякую ерунду. И ему снова было чем порадовать свою красавицу! Ведь Ганеша мог позволить себе всё, что тут было, скупив за одно посещение весь товар. Продавец своим опытным взглядом это видела по снисходительному выражению лица, с которым тот бегло осматривал её товары. И для того чтобы этот прекрасный принц купил своей не менее прекрасной принцессе самые дорогие продукты, старалась на все лады. Чуть ли ни кланяясь до земли, если бы в этом веке так вести себя было всё ещё модно. А потому и старалась показать это на общепринятом языке жестов, улыбок и предельно чутких к их малейшим запросам взглядов, предлагая купить всё самое лучшее, что тут было. И встречая и провожая их широко восторженными глазами. За месяц их совместного проживания выработав у себя рефлекс восхищения.

Оставшийся на её лице даже после того, как Елена отправилась вожатой в детский лагерь с углублённым изучением английского языка. И Ганеша приходил уже один, покупая не так уж и много товаров, чтобы вызвать у продавца столь роскошное отношение. Словно бы как к зашедшему в её модный и дорогой бутик миллионеру. За новым «Ролексом». И прочими столь же дорогими безделушками. Не знавшему, на что ещё потратить своё богатство. Души. И той хватало одной его невольной улыбки, чтобы вспомнить его и Елену вместе и снова начать ему столь же радужно улыбаться, вдохновляясь от того, что он снова её посетил. И подарил эту радость. За свои столь незначительные уже покупки.

Неудивительно, что Ганеша стал называть после этого свою Елену Прекрасной. И тут же в неё влюбился, как Парис. То есть — от всего сердца!

Хотя, что там врать, она понравилась ему сразу же. Как только он зашел к Ахиллу и не застал его дома. Елена открыла дверь и вышла на лестничную площадку чтобы именно это и сказать. Показавшись Ганеше настолько ослепительной, что с порога вошла прямиком в душу! И он тут же понял, что Ахилл реально крут, раз уж у него такая нереально красивая девушка. Поклявшись Ганимеду их ошеломительную встречу обязательно описать. Всенепременно — языком юношеского восторга!

Часть первая. Тезис

Глава1Пункт наблюдения

После того, как Геневера обратила внимание на заявку Ганеши для отправки его в литературнэ на одну из планет низшего типа, она тут же поняла, что это поможет ей вытащить из тюрьмы Артура. Если ей удастся уговорить Ганешу отправиться именно на Землю. И поспешила согласовать это на Луне, где коалиция архангелов с планет высшего типа давно уже оборудовала себе Пункт Наблюдения за тем, в каких условиях содержатся на Земле заключённые с их планет. Контролируя архидемонов и следя, чтобы те не перегибали палку, излишне усердно наказывая падших ангелов за их проступки.

— Вы хоть понимаете, что именно вы мне предлагаете? — отшатнулась Геневера от архидемона, выслушав его встречное предложение. — Если Ганеша будет страдать там от ваших гепатитов, то у него не хватит энергии на Пробуждение. А значит — дать и Артуру даже шанса покинуть эту планету-тюрьму! Что за бред?!

— Но какой нам смысл просто так терять из-за вас начальницу их экспедиции Креусу, на которую вы собираетесь его к нам заманить? — усмехнулся архидемон. — Тем более что Ганеша наивно считает, что сможет легко Пробудиться из любых социальных условий.

— Абсолютно! — подтвердил архангел. — Их специально в учебно-тренажерном центре «Млечный путь» в Центральной галактике именно этому и обучают перед тем, как отправить в командировки по галактикам. Чтобы все они смогли вернуться.

— Вот пусть и докажет нам, что он достоин носить звание Творца Вселенной, — усмехнулся архидемон. — Ведь это не просто должность, но ещё и высшая ступень в иерархии разумных существ! Или вы думали, из каких богов произошли Старейшины? Именно из Творцов! И мы узнали, что один из Старейшин готовит из него себе замену. Вот поэтому-то архангелы и согласны на этот эксперимент. И будут во всём вам помогать. Так как это будет проверкой на то, достоин ли Ганеша, в перспективе, стать одним из Старейшин.

— Это будет его выпускной экзамен! — подтвердил архангел.

— Минуя то, чтобы стать начальником экспедиции, как Креуса? — удивилась Геневера.

— Этот подхалим втёрся в доверие к самому опытному в политических играх Старейшине. И тот упорно продвигает его во власть. Хотя сам Ганеша об этом пока ещё не догадывается. Именно его оппоненты нас об этом и попросили, ведь Старейшины контролируют всю вселенную.

— Назначая Творцов Галактик? — оторопела Геневера.

— Нет, конечно! Но они — в переломные моменты — вносят в их поведение существеннейшие коррективы, посылая к ним целую дюжину Творцов Вселенной. Чтобы тот от них не отвертелся. Ведь в противном случае любой из них сможет создать в центре его галактики «черную дыру» такой силы, что она буквально за несколько столетий сможет втянуть в себя всю галактику. Подчистую!

— Но только если Совет Старейшин — по каналу Высшего Разума — им это одобрит, — возразил архангел.

— Поэтому мы не решились бы на подобную авантюру, если бы один из Старейшин не предложил нам через своего доверенного архангела этот план. Кстати, познакомьтесь, люди называют его Николай Угодник.

— Так что всё согласовано на самом высшем уровне! — подтвердил тот.

— В итоге, если Ганеша умрёт тут от болезней, так и не успев Пробудиться, мы получим в своё распоряжение ещё одного Творца Вселенной. Чтобы он играл у нас на стыке эпох роль Планетарного Творца.

— Таков план.

— А если Ганеша почует неладное и не согласится? — не сдавалась Геневера.

— Вот вы как раз и должны будете обеспечить то, чтобы он на всё это согласился, — лукаво улыбнулся архидемон. — Причём, ещё и вас стал бы на это самое уговаривать.

— Что за «это самое»? — не поняла Геневера.

— Ганеша очень падок до всего красивенького. Догадайтесь, какое у него в Школе Творцов было прозвище? Аполлон! В школе он постоянно писал стишки по любому поводу, видя смысл своей кичливо-незадачливой жизни в создании прекрасного.

— Этим он и привлёк Старейшину?

— Не знаю. Но именно этим его и привлекла Креуса, явившись перед отправкой в нашу галактику в учебно-тренажёрный центр слегка накрашенной. Так легко, чтобы лишь подчеркнуть своё благородное изящество и — и без того неземную — красоту! И он тут же на это клюнул. Как она и рассчитывала. Но не учла, что Старейшина, который в этот день принимал у него экзамен, тоже это заметит. По его волнению. И когда Креуса отказалась покидать нашу галактику без него, они тут же сопоставили одно с другим. И всё, разумеется, поняли. Своим Высшим Разумом.

— Что она решила завязать с работой?

— Когда наконец-то поняла, что стать Старейшиной ей не светит, — усмехнулся архидемон. — И тут же попыталась стать женой того, кого один из Старейшин продвигал во власть.

— И через него влиять на решения в Совете?

— Именно за это ей и присудили тут пожизненное перерождение без возможности Пробудиться из простых смертных. Чтобы устранить потенциальную конкурентку, зная её твёрдую позицию по основным вопросам обустройства мирозданий. А не за отказ работать на них Творцом. Уверенные, что о ней никто уже и не вспомнит, когда мы постепенно превратим её тут в демонессу, — усмехнулся архидемон, — сделав полностью непригодной даже для проживания в Центральной галактике. Ни то что — участвовать в политической жизни вселенной.

— Кроме Ганеши, который после её выходки никогда уже о ней не забудет, — возразила Геневера.

— Так что он либо «в цвете» с ней тут попрощается и оставит, либо и сам тут останется вместе с ней навсегда. Но в любом случае не сможет транслировать в Совете Старейшин её решения. Повторяю, это не наш план, мы слишком мелко плаваем. Нам сотворить такого никто бы тут не позволил — под угрозой исчезновения галактики.

— Всё согласовано на самом высшем уровне! — снова подтвердил архангел.

— И что же от меня потребуется? — так и не поняла Геневера. — Какую роль мне предстоит сыграть во всём этом политическом спектакле?

— Вы просто должны будете слегка накраситься, как и его начальница. Чтобы Ганеша тут же на вас запал, как и на неё. Ведь вы так красива!

— Но нам нельзя приходить на работу даже легко накрашенными! — возразила Геневера. — Это прописано в уставе компании: «Клиенты должны грезить о высшем мире! А значит — видеть в наших сотрудниках прообразы богов, чуждых всех искушений и страстей». Думая, что мы запросто с ними якшаемся. Ведь боги, которых люди наивно считают обычными инопланетянами, называя их «раса Серых», после тридцати трех лет полностью удаляют себе детородные органы. Чтобы больше никогда не искушаться и не тратить энергию на эмоции и страсти, понапрасну распыляя её в пространстве. Переходя после этого на питание чистейшей вихревой энергией, получаемой с планет низшего типа. Именно это и обеспечивает им самую высокую продолжительность жизни их физических тел в галактике — до шести тысяч лет. Тогда как даже нам, ангелам, не удаётся прожить более двух тысяч. Именно потому, что мы не удаляем себе детородных органов. Чтобы не терять смысла жизни. Так как мы, всё же, психически чуть более примитивны и не так стабильны, как боги. Наше агентство «Новая жизнь ангела» было создано именно для того, чтобы ангелы, воплощаясь на одну жизнь в телах богов, прочувствовали на собственном опыте, каково это — жить одним лишь ментальным телом (создавая другим Сказки, в которых те после этого будут жить, называя их «научными теориями»). И понять для себя, хотят ли они, в перспективе, стать богами. Либо уже смириться и так и оставаться ангелами, если жизнь богов покажется им несносной. С удивлением, воодушевлением и восторгом от всё новых прогрессивных теорий (данных нам богами), строя всё лучшее, всё более «Светлое будущее!» в своём доминионе. Делая жизнь всё более осмысленной. Чтобы без оглядки на боль и низшие принципы, мешающие нам плодотворно развиваться, создавать вокруг себя прекрасное! В каждом своём творении, будь то мебель, архитектура или предметы роскоши. И — действительно — жить в Сказке. А не — умозрительно, как боги. Что живут на своих планетах в отрешенности и нищете. По нашим меркам. Всю свою жизнь оставаясь голыми и используя только лишь насущно необходимое. Да и то — временно, пока в этом есть нужда.

— Подчиняясь закону «Абсолютной необходимости», — подтвердил архангел.

— Были бы люди хоть чуточку терпеливее, они тоже смогли бы использовать свои тела во всей полноте, что заложена в их тела Создателями. А так — это слишком дорогие для них игрушки, — улыбнулась Геневера, — которые люди используют точно так же, как и до того, как Ганеша решил подарить им тело человека.

— Не сам, а по решению Совета Старейшин, — уточнил архангел.

— То есть используют и это тело тоже лишь для того чтобы размножаться, как собаки. Каждый день, а не как ангелы — раз в месяц, — улыбнулась Геневера. — То есть они как были недо-разумными полуживотными, какими Ганеша обнаружил тут сатиров, так ими, по сути своей, и остались. Даже — приняв форму человека. Так и не научившись использовать своё новое тело даже на проценты, среди которых только считанные единицы обладают теперь рассудком.

— Тут же величая себя великими учёными! — усмехнулся архидемон.

— Не говоря уже об интеллекте, которым обладают только ангелы, — понимающе улыбнулась Геневера.

— Попытавшись и на Земле сделать всех не менее разумными! — возразил архангел.

— Кстати, — переключилась Геневера на архидемона, — я порылась в архивах и обнаружила у вас одного из величайших Мастеров, которого сослали на планету-тюрьму на пожизненный срок без возможности Освобождения даже по амнистии. Из-за того, что он стал обладать таким могуществом, что попытался стать Творцом Галактики. Но не новой галактики, нет, а почему-то решил захватить власть в уже существующей. Так вот, я хотела бы переродиться на Земле как его дочь. Чтобы он с детства обучил меня всему, что знает.

— Что? — оторопел архидемон от такой наглости. — Вы хотите, чтобы ваше путешествие в нижний мир стало бы одновременно со спасением Артура ещё и курсами повышения квалификации?

— Ну, а что? Либо я спасаю мужа, либо оставляю его там навсегда. Но хотя бы научусь за это время у Мастера его основным приёмам. В любом случае. Я должна выведать у Мастера все ваши тайны и выложить их Ганеше. Чтобы он помог мне вытащить Артура. Это часть сделки! Либо вы на всё это соглашаетесь, либо я не стану красится, рискуя потерять работу. Мне нет до игр в Совете Старейшин никакого дела! Пусть соблазняют на свои политические шашни кого угодно. А мужа я в любой момент и другого могу себе найти. Я даже без макияжа на работе каждый день отвергаю своих поклонников. Тем более что, как Навигатор, я могу проложить маршрут к любому сердцу! Только представьте, что за торнадо эмоций закрутит вокруг меня неженатых ещё сотрудников из агентства, когда я приду на корпоратив накрашенная?

— Легко! — подтвердил архангел.

— Поэтому я и хочу уже либо хотя бы попытаться спасти Артура, либо поставить для себя в отношениях с ним жирную точку! И ответить на «Вечный зов» одного из тех, кто ко мне неравнодушен. Даже — без косметики.

— Хорошо, будет вам Мастер! — согласился архидемон. — Итак, по рукам?

— А Ганеша? Моё агентство должно предложить ему то, чего он не встретит на других планетах. Ангелиц у него уже было столько, что я вряд ли смогу его всерьез увлечь.

— Хорошо, — улыбнулся архидемон, — я дам ему саму Елену Прекрасную!

— Замечательно! — всплеснул руками архангел. — Ведь Ганеша тут же узнает в ней Каллисто и хотя бы попытается вернуть в Рай — планет высшего типа!

— Но боюсь, что её ему будет недостаточно, — возразила Геневера. — Елена капризна, да, но сентиментальна и слащава. Именно поэтому она и пала, не выдержав всеобщего восхищения. Думаю, он захочет более острого блюда.

— Вы намекаете на демонессу? — оторопел архангел.

— Вы хоть понимаете, что это только звучит красиво? — усмехнулся архидемон.

— Должна же я его хоть чем-то ошарашить, чтобы он точно клюнул?

— Хорошо, я дам ему саму Медузу Горгону! — усмехнулся архидемон. — Пусть хлебнёт по-полной! Давно я не издевался над богами. Причём, официально!

— Но она же идет «в наборе» со своими сёстрами! — оторопел архангел. — Вы хоть отдаёте себе отчёт, на что вы его там обрекаете? Эти «три сёстры» сделают ему так больно, что он «полезет на стену» от душевных мук. И, от раскаяния, буквально сбежит от них в ангелы воплоти.

— Так это именно то, что мне и нужно, чтобы вытащить Артура!

— Нет, вы не ангел, — вздохнул Николай Угодник. — Разве можно причинять богу столько боли? Я подам на вас жалобу в Верховный Суд Галактики.

— Хорошо, договорились! — усмехнулся архидемон. — С нетерпением буду вас ждать. А вы не хотите к ним присоединиться? — лукаво посмотрел он на архангела.

— Как только наступит Сатья-Юга, я первым туда явлюсь. Чтобы выжигать вашу ересь! Будем надеяться, что Ганеша окажется гораздо крепче, чем боги нашей галактики. Я берусь помогать ему через пророков, иначе он не справится с испытанием.

— Вот и проверим, кого теперь берут в Творцы Вселенной, — улыбнулась Геневера. — Возможно, что для него это окажется гораздо терпимее, чем вы думаете.

— Что ж, если он действительно справится, и на Земле наступит Сатья-Юга, я не буду подавать на вас жалобу. Впрочем, иначе вы останетесь там со своим Артуром навсегда. И жаловаться будет просто не на кого.

— Да будет вечная Кали-Юга! — проревел архидемон и исчез.

— Боюсь, что и мне уже пора, — улыбнулся архангел. И исчез тоже.

Глава2Агентство

В помещении агентства «Новая жизнь ангела» было светло и чисто. Ганеша прошёл в кабинет, и ангел подняла на него свои пронзительно-голубые глаза Навигатора.

— Здравствуйте, мы вас так ждали!

— Не льстите, я не принимаю лесть за комплимент. Вы же знаете, кто я.

— Простите, — потупилась девушка, — я впервые встречаюсь с Творцом подобного уровня. Обычно, к нам тут заглядывают только ангелы, пожелавшие родиться на планетах с более высшим уровнем, чем они могут себе это позволить. И вырасти там в любых социальных условиях, лишь бы хоть в одной из жизней испытать то, что доступно лишь богам. Но ваша заявка вызвала шок у всего коллектива нашего агентства!

— К чему эти прелюдии, вы хотите мне что-то сказать? Или просто тренируете язык на моей за… стенчивости?

— Да! — воскликнула ангел. — Мой муж, он попал в трудную ситуацию. Точнее, — внезапно заплакала она, — Артур попал в Ад, тюрьму для ангелов. Он схлопотал пожизненное!

— Я же уже дал вам понять, что слезы и прочие эмоциональные уловки не смогут оказать на меня воздействия.

— Простите, это слишком личное, — поправилась она, вытирая слёзы. — Я не хотела. Просто, рассмотрев вашу заявку, я внезапно поняла, что вы — мой единственный шанс спасти мужа!

— Но я не хочу никого спасать. Я поспорил с литераторами на своей планете и заключил пари, что смогу их всех перещеголять, отправившись в литературнэ. И готов заплатить вам за это любые деньги! Ваша задача — просто направить меня на одну из ваших низших планет, где я смогу родиться и вырасти в прекрасных социальных условиях, наивно думая, что я величайший писатель современности, рождавшийся там до этого как тот или иной гений этой планеты.

— И создать там свой гениальный, как вы будете считать, роман?

— Разумеется, у меня должно быть там столько денег, чтобы я вообще никем не работал и спокойно смог издать роман за свой счёт. Покорив весь мир! Вот и всё пари. Дальше — я ещё при жизни взойду в светозарном теле на Летучий Корабль с одним из экземпляров книги, откуда вы меня и транспортируете обратно на мою любимую планету. Где я и смогу победить своих оппонентов в споре, зачитав им вслух свою бурно прошедшую в нижнем мире молодость. Чтобы ангелы захлебнулись слюной от зависти и восторга, не в силах даже выдумать то, что мне удалось пережить там на самом деле! Вот и всё, что мне от вас потребуется. Справитесь?

— Простите, я понимаю, что после того как ваша бригада Творцов Вселенной преобразовало нашу малую галактику в большую и установила на всех обитаемых планетах Вечность, у вас очень солидный счёт в нашем Галактическом Центральном Банке. И я не смогу вас ни подкупить, ни разжалобить. Но как только я прочла вашу заявку, я вдруг осознала, что вы — мой единственный шанс спасти мужа!

— Я же вам уже сказал…

— Подождите, дайте договорить! — перебила его ангел, понимая, что другого шанса спасти любимого у неё не будет. — Я предлагаю вам не просто написать роман на основе реальных событий, как вы и планируете, но хотя бы попытаться трансформировать эту планету в одну из высших!

— Но это запрещено законом! — возмутился Ганеша, непроизвольно начав цитату: — «Творцы не могут вмешиваться в социальную жизнь планеты-тюрьмы и занимать там руководящие должности. Всё что они могут — создать там своё Учение. И всё. Чтобы заключённые думали, что они там абсолютно свободны и могут творить друг с другом всё, что им только заблагорассудится. Насилуя, грабя и убивая друг друга самым жесточайшим образом. И не подозревая о том, что они уже в тюрьме. Наказывая так друг друга за свои проступки, совершенные ими на планетах высшего типа. В строгом соответствии с принципом «Самонаказания Зла».

— То есть там у них полная Свобода Выбора! — парировала та. — И вы можете использовать это право для того, чтобы люди сами смогли бы трансформировать планету без вашего непосредственного участия. Просто и доступно объяснив им в своём романе то, как именно им самим надлежит это сделать. Скажем, в одном из диалогов с представительницей прекрасного пола.

— И вы думаете, люди тут же захотят ко мне прислушаться? — усмехнулся над ней Ганеша. — Не будьте наивны! Всё что могут Творцы — организовывать там свои религии. Чтобы послушавшие архангелов преступники, срок заключения которых подходит уже к концу, смогли выйти на свободу, трансформировавшись ещё при жизни через процедуру Глубокого Раскаяния в ангелов воплоти и умерев там своей естественной смертью как святые. После чего они в астральных телах будут возвращены на свои родные планеты, откуда их и сослали отбывать срок заключения. И всё! Так называемые «истинно верующие» — это те, чей срок заключения уже подошел к концу. Ну, а те, кто никому и ни во что не верит, так называемые «атеисты», это те, кому об Освобождении ещё и думать рано. С ними работа — на бессознательном уровне — просто не ведётся.

— Дело в том, что на Земле, где оказался Артур, возглавив протест ангелов против решения Творца Галактики о введении Времени на их планетах, как раз заканчивается Кали-Юга. И планета должна вот-вот войти в Сатья-Югу, в результате чего мой муж мог бы выйти по амнистии. Как и любой падший ангел, ознакомившись с Учением Планетарного Творца, чтобы начать самостоятельную трансформацию в ангела воплоти. Раньше срока. Но, как назло, там сейчас нет подходящего Творца планетарного масштаба. А никто из других уголков галактики туда идти не хочет. Ни за какие деньги! Сколько бы я им не предлагала. Мой муж обречён! — заплакала она.

— Но там же должен быть свой Творец? На постоянной основе.

— Да. Там есть один такой, но он слишком уж чистый. Его там так и зовут — Христос. То есть — кристально чистый! И архангелы бояться замутить Кристалл его души. Заранее зная, что на пороге Сатья-Юги архидемоны будут этому активнейшим образом сопротивляться, постоянно посылая своих прекраснейших демонов искушения, которые будут пытаться сбить Творца с Пути, не давая сломить Кали-Югу и передать архангелам власть над планетой на целую эпоху. И Творцу, хочешь-не-хочешь, придётся заниматься с ними сексом. Так как он, поначалу, будет воспринимать их за ангелов, сошедших к нему с небес.

— Чтобы их Спасти?

— В силу присущего каждому Творцу любви и сострадания. Агапе — это их единственный недостаток, о котором архидемоны, конечно же, давным-давно знают. Христос, как образцовый Творец, безотказен и согласен на всё, что угодно. Преодолеть любые трудности! Любой ценой. Но архангелы ему этого не позволят. Он — эталон чистоты и совершенства! Такой он у нас один. Во всей галактике!

— А меня вам не жалко! — усмехнулся Ганеша.

— Но вы-то Творец такого высокого уровня, что для вас это плёвое дело!

— Да, я смогу достичь уровня Творца из любых социальных условий, — горделиво заявил Ганеша. — Но боюсь, что роль Творца планетарного масштаба не для меня. Это слишком мелко! Как Творец Вселенной, я привык наставлять Творцов Галактик. Или вы думаете, кто подкинул Ему эту идею о введении Времени? И объяснил, как именно надлежит всё это провернуть.

— Но — для чего? — не поняла Навигатор. — Для чего тогда Творцам Вселенной было изначально вводить на всех обитаемых планетах Вечность?

— Чтобы в разы ускорить эволюцию галактики! Я давно скорее уж методист, чем воспитатель. Для этих детишек. Что для меня планета? Пылинка в просторе космоса. Я не хочу создавать на Земле новую религию. Люди не могут ещё понять ни того, что такое религия, ни того, для чего она нужна. Им самим, а не тем, кто её создаёт. Наивно надеясь им помочь — стать столь же прекрасными ангелами, как и вы!

— Да, я всё понимаю, — улыбнулась польщенная им девушка. — На Земле есть ещё один спящий гений нашего мироздания, который однажды играл там роль Моисея, но его очень и очень тяжело Пробудить. Поэтому архангелы и не могут делать на него ставку. Но зато, когда он проснётся от майи и осознает себя Творцом, мощнее его нет никого в галактике! Вам, как только вы Пробудитесь сами, нужно будет всего лишь Пробудить его. И всё! Дальше он сделает всю работу по трансформации планеты сам. Используя то Учение, которое вы ему оставите. Назвав это руководство по трансформации людей в ангелов воплоти «Летучий Корабль».

— Не слишком ли пафосно? — усмехнулся Ганеша.

— Филиал Рая над Землёй именно так и называется, — пожала она плечами. — К тому же, на этой планете отбывает заключение ещё один Творец Вселенной.

— Кто же это?

— Ваша бывшая коллега, руководитель экспедиции.

— Что?! Она до сих пор там? Я думал, что Креуса давным-давно Пробудилась и навсегда покинула вашу галактику вместе с другими Творцами Вселенной, которые потерпели там фиаско в борьбе с титанами, пытаясь трансформировать эту планету в одну из высших. Как вы смеете так долго удерживать там Творца Вселенной?! Во что вы её там превратили, в демонессу?! Я разнесу эту планету в клочья!!!

— Это её личный выбор, успокойтесь, — улыбнулась Навигатор, осознав, что зацепила его за живое. И теперь он у неё на крючке. — Узнав, что вы её безответно любите, Креуса отказалась покидать нашу галактику без вас. За что и была приговорена к пожизненному сроку по приговору Вселенского Суда. Не нашего, поймите. Мы тут ни при чём. А создав там своё Учение, вы сможете точно так же помочь выйти по амнистии и ей тоже.

— Точно?!

— Я организовала ваши судьбы так, что вы сможете с ней там не только переспать, но и пожениться. Как вы и мечтали! Правда, очень и очень давно, пока она была гораздо старше вас по рангу. Но, как вы знаете, девиз нашего агентства: «Мечты сбываются!»

— Вы гарантируете, что я смогу её оттуда вытащить?

— Нет, конечно.

— Почему это?

— Вам будет предоставлена там Свобода Выбора. Архидемоны выдвинули свою кандидатуру, чтобы не отпускать от себя Творца Вселенной, предложив вам вместо неё Елену Прекрасную!

— Саму Каллисто? — оторопел Ганеша, что наконец-то сможет с ней там переспать… если получится. — И за что же её приговорили?

— За то, что Елена помогала Артуру организовать мятеж! За неё мы и будем болеть всей галактикой, наблюдая за тем, что меж вами происходит. В прямом эфире!

— И транслировать это шоу на всех планетах? — удивился Ганеша, что будет участвовать в галактическом телешоу.

— Потому что теперь это касается каждого! — возразила Навигатор. — После того, как не только на планетах низшего типа, но и на планетах ангелов начали вводить Время, все мы почувствовали себя некими мышками, над которыми кто-то могущественный производит какой-то гигантский эксперимент. Даже — боги, опасаясь, что их планеты будут следующими. И теперь Судьи официально следят за всеми. Понятие приватности давно уже потеряло смысл. Даже — в спальне, в ванной комнате и в туалете. Везде стоят камеры!

— «Бог всеведущ и вездесущ», — вспомнил Ганеша недавнее постановление Верховного Суда Галактики, автоматически ставшее заповедью. — Но — для чего?

— Чтобы твоя супруга в любой момент смогла узнать, что ты ей изменил. Тут же сделав запрос по времени и просмотрев записи. А все материалы с камер автоматически отправляются в архив Акаша. Чтобы Судьи их проанализировали и тоже наконец-то начали понимать, почему нам следует отыграть обратно. И постановили снова ввести Вечность. Но уже — навсегда!

— Так вот для чего Артур так хотел вернуть Вечность! — усмехнулся над ней Ганеша. — Опасаясь, что теперь вы про все его похождения «налево» точно узнаете!

— Чтобы снова начать мне изменять, отправляясь в командировки? — поняла Навигатор, прикусив губу.

— Где Артур с Еленой и познакомился. Ближе, чем хотелось бы. Узрев, насколько она Прекрасна! — усмехнулся он. — Когда ему, как Планетарному Творцу, боги ниспослали её в качестве демона искушения. И Артур тут же перестал с ней встречаться, как только на данной ему для трансформации планете я ввел Время.

— Как бы то ни было, они оба уже наказаны, — вздохнула Навигатор. — Соглашайтесь, вас ждёт всемирная слава! Такого шоу у нас ещё не было! Думаю, абсолютно всем в галактике будет интересно посмотреть на то, чем закончится ваше… «Противостояние Творца Вселенной, который ввел Время и мятежной богини, что пыталась вернуть Вечность!» Звучит? Чтобы вы растолковали ей (а через это и всем остальным в галактике) суть своего проекта. Реабилитировавшись в глазах тех, на чьих планетах вы уже ввели Время. И смогли её оттуда вытащить, окончательно растопив их сердца!

— Если она меня впечатлит?

— А она вас впечатлит. На все деньги!

— То есть? Ваше агентство хочет использовать наши постельные сцены, чтобы втискивать в особо интригующие моменты рекламные ролики своих спонсоров?

— Как и в других шоу, — пожала она плечами. — Соглашайтесь! Вас будут ожидать там две прекраснейших девушки во вселенной! И ту из них, которая больше вам понравится, вы и сможете взять с собой. Это прописано в контракте: два обратных билета. Но если ни одна из них вас почему-то не устроит, вы сможете забрать с собой любую другую. Хоть демонессу!

— Демонессу?!

— С архидемонами я договорилась, они обещали мне дать вам саму Горгону!

— Медузу Горгону?!

— Как минимум — попользоваться. А там, решать вам. Это вам мойличный подарок за спасение мужа, дарю! А дальше вы сможете сколько угодно дописывать свой роман, ожидая вместе с вашей избранницей семилетку для завершения трансформации ваших физических тел в светозарные. После чего взойдёте на Летучий Корабль из невидимой глазу материи, висящий на орбите, пересядете на Челнок, который собирает и отвозит оттуда энергию поклонения смертных богам каждые две недели и — поминай, как звали!

— И это всё?

— Да. Но только вы должны будете родиться там, как друг Планетарного Творца, которому вы и передадите свои полномочия. Чтобы он вам доверял.

— И кто же он?

— Он уже родился. Как шудра.

— Что? Я тоже должен буду родиться нищим? Вы издеваетесь?!

— Но вы же сами сказали, что сможете достичь уровня Творца из любого социального положения.

— Положения… в мусорный бак? Но тогда мне придётся работать там руками. А вы же знаете, как сильно я этого не люблю. Я люблю только мыслить. И Творить!

— Но на карте — репутация Творцов Вселенной! Вы должны будете всем в галактике доказать, что, в отличии от Креусы, вы — несокрушимы!

— Чтоб ваша галактика снова начала относиться к нам всерьёз?

— Иначе мы уже не будем принимать Творцов Вселенной. И станем развиваться так, как получится. То есть каждый Планетарный Творец в своей звёздной системе станет нести полнейшую отсебятину. И галактику поглотит хаос! Вы просто обязаны поставить нас на рельсы стабильного развития! Мы не хотим быть изгоями во вселенной!

— Так и что же я, по-вашему, буду там делать?

— Вы сможете там сходить в моря, заработать денег, чтобы купить машину и устроиться работать, скажем, водителем такси. Чтобы общаться с прекрасным полом. Как вы и любите, — улыбнулась Навигатор, — соблазнять хорошеньких девушек.

— Вы ошиблись. Я люблю, когда девушки сами меня соблазняют, — подмигнул Ганеша.

— Хорошо, я это учту, — холодно ответила Навигатор и что-то набрала на клавиатуре.

— Вы используете клавиатуру?

— Мы вернули этот атавизм, потому что движение пальцев очень сильно стимулирует мозговую активность.

— Но для чего вы хотите загнать меня в моря, неужели на Земле нет другой, более лёгкой и высокооплачиваемой работы? На своей планете я подрабатывал программистом. Мне нравится писать программы.

— Признайтесь, когда вы в последний раз занимались сексом? — холодно посмотрела Навигатор ему в глаза.

— Уже и не помню даже…. Столько работы навалилось… — запричитал Ганеша, опустив глаза, — по преобразованию планет. Меня, как флагманского Творца, разрывают в галактике на части…

— Это потому, что вы не работаете руками. А только лишь головой, как и все боги. Если станете на Земле писателем мирового уровня, как мечтаете, то вы будете сидеть у окна и читать книжки, отвлекаясь только на туалет и прием пищи. Мы уже успели досконально изучить ваши социальные повадки.

— Вы говорите так, будто я животное.

— Социальное животное, — кивнула Навигатор, — для агентства. Как и все клиенты. А от непосильного физического труда в море у вас будет скапливаться такой мощный запас неудовлетворённости, что по возвращению на берег вам будет уже и вовсе не до книг! Вы будете грезить лишь о том, как бы оседлать самку.

— Фу-у… Что за мерзости?!

— А как ещё заставить такого «ботаника», как вы, написать книгу о любви? Книга — это страсть! Вот вы и должны будете в море её судорожно копить, как и все голодные до женских тел матросы.

— Ведь в море они только об этом и мечтают! — понял Ганеша, что нейропсихолог очень чётко знает специфику своей работы.

— Медуза Горгона тоже должна будет вас соблазнить? — подняла она глаза от клавиатуры.

— Естественно! Горгона должна быть кровно в этом заинтересована, иначе эта демонесса даже не обратит на меня внимания. Я с такими уже сталкивался. Правда, в другой галактике. Очень уж меркантильные особы. Сделайте так, чтобы она продемонстрировала мне всё, на что будет способна!

— Би? Или обычный секс? — зависла девушка пальцами над клавиатурой.

— Так, так, так… Сделайте так, чтобы ревность то и дело заставляла меня изводить себя вопросом: «Би она или обычная гетера?» Постоянно повышая для себя напряжение от взаимодействия со столь впечатляющей особой. Я назову эту книгу «Яблоки раздора», — улыбнулся он. — Давайте так закрутим сюжет, так сильно стиснем её судьбу в тиски обстоятельств, чтобы Горгона оказалась не столь заурядна и однозначна, как обычные гетеры.

— На то она и демонесса! — гордо кивнула Навигатор, стремительно задавая алгоритм предстоящей той судьбы, семеня пальцами распоряжения Служебным Духам по клавиатуре. — А она не будет против? — подняла она глаза.

— Подозреваю, что её низшая — биологическая — сущность будет всерьёз возражать и стенать о её нелёгкой доле, но её высшая сущность будет безусловно за! Ведь трудности только закаляют характер. Или почему, вы думаете, некоторые сильные личности даже на планетах высшего типа добровольно выбирают быть демонами? А тем более — в нижнем мире, где выживает сильнейший!

— Я стараюсь над такими вещами не думать, — призналась ангел, опустив глаза.

— Поэтому чем суровее агентство с ней поступит, тем будет лучше. Не только для шоу, но и для неё самой.

— Нет, вы не ангел, — вздохнула Навигатор. Упрёком, который архангел пару дней назад сделал ей самой.

— Именно это и позволяет богам помогать людям, несмотря на них самих. А то и — вопреки их расхожему мнению об этом. Что и позволяет многим на Земле подозревать, что, на самом деле, никаких богов не существует вовсе. И открыто поклоняться Сатане и постепенно становиться бесами. Поэтому мы и поручаем работать с местным населением архангелам. Ведь они, как бывшие ангелы, более благодушны и не столь суровы, как боги. Людям повезло, Христос пришел и дал им Свободу Выбора, которую я им не давал.

— Почему это?

— Большинство Творцов наказывают своих подопечных, если те не соблюдают заповеди Моисея, одинаковые во вселенной. То есть — отказываются эволюционировать. И только Христос настолько благодушен, что готов им всё прощать. Ведь он — бывший ангел, эволюционировавший до Творца. А я — бывший Судья. И поэтому более непреклонен! Для меня любая заповедь — это святое. И те, кто их нарушают, подлежат суду!

— Что ж, у вас будет шанс проявить там себя во всей красе! — улыбнулась Навигатор. — Христос должен был явиться к людям ровно в двухтысячном году, поэтому вы и будете думать там, что вы и есть Христос.

— Почему это?

— Потому что вы сын Шивы, а Он — сын Вишну. Для того чтобы вы смогли создать на основе своего романа религию, как Кришна, местные архангелы постоянно будут посылать вам соответствующие внушения. А так как в силу эгрегора вся их символика заточена исключительно под Христа, они просто не могут мыслить в других образах, используя героев библии для того чтобы объяснить твоё внутреннее состояние. Но я постараюсь развеять их иллюзии. Назовите книгу с моим участие «Второе Пришествие».

— Вы что, летите туда со мной?

— Да. Ради своего мужа я тоже отправлюсь с вами. Я должна проконтролировать то, что вы точно Пробудитесь, а значит — и разбудите местного Творца.

— Кстати, как его там зовут?

— Ганимед. Как вокалист, он создаст там своё Учение в виде песен. Но, как вы понимаете, этого недостаточно для трансформации всей планеты.

— Хотя, в своё время, ему хватило и десяти заповедей. Столь он могуч!

— Но теперь, чтобы сломить Кали-Югу, «Летучий Корабль» должен быть переведён на английский, чтобы у каждого падшего ангела из любой страны появился шанс выйти оттуда по амнистии.

— А как же вас будут там звать?

— Точно так же, как и сейчас, Геневера. Чтобы вы меня точно вспомнили и Пробудились. А то ещё застрянете там вместе с моим мужем. Навеки вечные.

— Вы тоже будете там как шудра?

— Нет. Я буду там, как и сейчас — Навигатором. Но вы не пройдёте мимо. Мы уже рассчитали и загрузили мою и вашу судьбы в психосферу планеты. Всё уже готово. Космический Магнит возродит нас, как только мы туда прибудем.

— Там есть Посредник между Мирами?

— Да, это и есть Елена. Она ещё век назад издала там свою «Тайную доктрину», в которой содержится методика Пробуждения. Всё уже готово.

— А как же я на неё там наткнусь, случайно?

— Нет, она сама приведёт к вам Креусу. Чтобы вы в тот же день сделали свой выбор. Я не могу рисковать! Своим мужем.

— Так. А другие девушки у меня там будут?

— Лучшие на планете! Ведь вы указали в заявлении, что именно брачные игры с ними вы и хотели бы описывать в своем романе для привлечения широких масс. А на пороге Сатья-Юги, как Творцу планеты, архидемоны будут подсылать к вам своих самых лучших демонов искушения! Чтобы сбить с Пути. Поэтому ваша книга будет не просто любовным романом, как вы и планировали, но одновременно с этим ещё и романом-исповедью, в котором вы будете горько-горько каяться в том, что столь легкомысленно там себя вели. Это суть любого Учения. Так что можете вытворять там с ними всё, что только захотите. Мы даём вам полный карт-бланш!

— Точнее — всё, что они мне с собой позволят, — уточнил Ганеша. — Насилие я не приемлю.

— А они позволят, я вам гарантирую! — улыбнулась Геневера. — Я уже закрутила их судьбы. Причём, таким замысловатым образом, что они будут только рады! Мы всем агентством для вас старались! Как только у вас появится машина, девушки сами станут вас соблазнять. Только успевай отбиваться! Пришлось слегка надавить на архидемонов, чтобы те нам помогли. А они и рады! Куда отправить ваше тело, когда вы покинете этот план?

— Как это — куда? В утилизатор! Вы же не устраиваете пышные похороны изношенной обуви или штанам после того, как те пришли в негодность? Вы их просто выбрасываете и покупаете новые. И всё. У меня в одной только вашей галактике за десять миллиардов лет было уже столько воплощений, что если бы я хоронил все свои тела, мне пришлось бы купить для этого отдельную планету.

— Простите, я ляпнула, не подумав. Это был стандартный вопрос, который я повторила на автомате. Просто, у нас прямой договор с ритуальным агентством «Тартар», которое занимается утилизацией тел после того, как клиенты от нас уходят. Обычно, в более высшие миры. Сами понимаете, просто бизнес.

— Вот и скажите им, чтобы это тело просто сожгли и всё. Без лишних почестей. Это ни к чему.

— Хорошо. А своё тело я всё-таки оставлю. И попрошу забальзамировать. Чтобы оценить после нашего возвращения глубину воздействия, которое окажет на меня столь низший мир. Так сказать, для наглядности. Сравнив тела.

— Не стоит себя так расстраивать, — вздохнул Ганеша, — для ангелов это всегда весьма болезненно. Вы уже никогда не будете столь же прекрасны, как сейчас. Так что мой вам совет, утилизируйте его немедленно! Иначе вы будете постоянно упрекать супруга в том, что это именно из-за него вы потеряли своё былое очарование. И, в итоге, разлюбите друг друга. Навсегда. Тогда зачем его вообще спасать?

— Вы правы, я именно так и сделаю. Вот что значит Творец! — восхищённо сказала Геневера. — Вы способны дать актуальный ответ на любой вопрос!

— И ещё, — добавил Ганеша, услышав нотки неподдельного восхищения, которые он от девушек уже давно не слышал. — У меня к вам есть ещё одна маленькая просьба. Уверен, вас это не затруднит.

— Всё, что угодно! О чём вы?

— Позвольте мне хотя бы разочек воспользоваться вашим телом, пока оно столь восхитительно! Всё равно вы его утилизируете. Так что вы, фактически, ничего не теряете.

— Но у меня же есть муж!

— Извините, — смутился он, — но тогда мне придётся воспользоваться услугами другого агентства.

— Это что, шантаж?

— Грубейший! Ланселот готов официально заключить контракт только после того, как неофициально заключит госпожу в свои объятия.

— Да что с вами такое? — не поняла она. — Какой Ланселот? Творец не может так себя вести!

— Должны же меня хоть за что-то наказать? — усмехнулся над ней Ганеша. — К тому же, вас тоже должны разжаловать из ангела в бесы, чтобы вы смогли проникнуть в нижний мир. Иначе Судьи дадут нам от ворот поворот.

— Точно! А я и забыла, — хлопнула она себя по лбу. — Спасибо, что вы напомнили мне об этом. Вы только что спасли нашу экспедицию в нижний мир! Ведь туда могут попасть только падшие ангелы. А обычным ангелам туда вход закрыт.

— Строго настрого! — кивнул Ганеша. Как бывший Судья.

— Любимый, — подняла Геневера глаза вверх, символически обращаясь к мужу, — я иду на это только ради тебя! Пойдём ко мне? — вышла она из-за стола и игриво протянула руку.

— Зачем? Вы привлекаете меня именно в этой строгой одежде. С вашим строгим лицом! — взял её руку Ганеша и привлёк к себе. — Навигатора у меня ещё не было. А дома вы расслабитесь, примите душ, смоете всю косметику и станете обычным ангелом, каких было у меня уже пруд-пруди. С помятым лицом наутро после секса. Я хотел бы запомнить вас такой, какая вы есть сейчас!

— Но нам нельзя делать этого в офисе! — запротестовала она, одёрнув руку. — К тому же, тут скрытые камеры. И меня за это выгонят с работы!

— Но они ведь тут же поймут, что это официальная часть контракта, о которой ваши сотрудники все как один забыли. То есть вы займётесь сексом со мной сугубо по их вине. К тому же, всё это должно быть строго зафиксировано, а материалы дела немедленно отправлены в суд для вынесения нам официального вердикта. Иначе я подам жалобу на ваше агентство за халатное отношение к своей работе! Понимаете?

— Конечно! — поняла Геневера, что он обеспечивает ей алиби. И задрав юбку, сама повалила его на кушетку, давая понять охране, что он у неё под контролем, усевшись сверху. — Я пошла на это ради всего коллектива!

Только теперь осознав, что Ганеша надавил на её «болевую точку», как Видящий, узрев — сквозь века — её «ошибку молодости», которую она совершила с Ланселотом, будучи ещё простой смертной. Горько-горько покаялась в этом перед королём Артуром и навсегда ушла в монашки. Чтобы умереть святой и вновь родиться… уже ангелом. На планете высшего типа. Что и позволило Артуру от тоски по ней столь же горько раскаяться и от всей души простить свою непутёвую жену, желая в следующей жизни снова быть с ней вместе. Поклявшись перед Богом, что уже — навсегда! Чего бы ни случилось. Как только та померла. У него на руках. От того, что Артур при жизни так и не смог её простить. Тоже вслед за ней дал обет безбрачия и… родился вновь уже ангелом. А затем через несколько жизней эволюционировал, нещадно штудируя Учения Творца Галактики, и тоже решил стать Творцом. Пробудился и снова ВСЁ-ВСЁ вспомнил! Предысторию их взаимоотношений на планете низшего типа. И как только встретил Елену, тут же захотел закрыть гельштат смертного, отомстив Геневере за измену с Ланселотом. На одной из планет, которая должна была вот-вот стать одной из высших. Если бы Ганеша не ввел на ней Время. Случайно спугнув Артура, который не успел довести трансформацию планеты до Сатья-Юги. Из-за Елены. Что и вскрылось после того, как они возбудили к себе внимание всей общественности, попытавшись устроить мятеж против Творца Галактики. Попытавшись вновь ввести на этой планете Вечность. Дабы продолжать и продолжать там встречаться. Под предлогом того, что он всё никак не может довести планету до Сатья-Юги. Прося у Старейшин ещё и ещё один шанс попробовать свои силы в качестве Планетарного Творца. Чтобы Елена вновь и вновь на этой планете его искушала. Как самый соблазнительный — для Артура — демон искушения. И хотя бы попытаться её отвергнуть. В одной из жизней. Превратив эту планету, по итогу, в орудие своих брачных игр. А всё её население — в свою (прикроватную) обслугу. Вместо того чтобы как можно скорее сделать всех её разумных обитателей ангелами воплоти. На что Старейшины, конечно же, закрыли бы глаза. Ведь даже один — полноценный — Творец, наконец-то научившийся отвергать демона искушения (втёршегося ему в доверие, прося содействия и защиты), не стоит и миллиарда ангелов. Даже если за это время Сатана превратит их всех в демонов. Таков Путь. Ибо сказано: «Первый закон — это Закон о Жертве».

— Кстати, — шлёпнул Ганеша Геневеру, оборвав её поток сознания, — копии записей с камер отправь мне на почту. Как вернёмся, хоть будет что вспомнить. И сравнить тебя с тем, что останется от твоей красоты после пребывания в нижнем мире.

— А если эти записи увидит муж? — запротестовала она, двигаясь настойчивей. — После вынесения приговора их надо полностью уничтожить!

— А архив? Расслабься. Даже если твой Артур это и увидит, то он тут же поймёт, что ты ни в чём не виновата. Это форс-мажор, возникший по глупости сотрудников. И ты делала это не столько из любви к работе, сколько из любви к нему!

— Господи, как же я люблю своего мужа! — застонала Геневера от наслаждения. Поняв, что Ганеша опять прав!

— Со мной?

— Да с кем угодно! — засмеялась она и стала исступлённо позировать на камеры. — Я уже столько жизней ему не изменяла, что — ради него и Елены — готова уже на всё!

— Хорошо, — улыбнулся Ганеша, — тогда вечером пойдём к тебе, и ты покажешь, как развлекалась с Ланселотом.

— Зачем куда-то ходить? Теперь я тоже хочу оставить копии записей себе. На память!

— Чтобы показывать подружкам то, что ты вытворяла с самим Творцом Вселенной? Причём, исключительно ради мужа? Мол, изменяла ему легально и строго официально?

— Да, ты меня раскусил! Они лопнут от зависти, что не в силах это повторить!

— Тогда покажи им всем, как сильно ты соскучилась по мужу! Пусть они все увидят, что только искреннее желание его спасти и заставило тебя ему изменить. Я — всего лишь послушный инструмент Бытия, вовремя оказавшийся под рукой. Так сказать, пришёл на выручку. На моём месте — под тобой — мог бы сейчас оказаться каждый. Творец. Мне просто повезло!

— Значит, всё это было неизбежно, — поняла она вслух. И перестала терзать себя совестью. — Господи, и чего я только ломалась? Ты совершенен!

И начала ярчайшую демонстрацию того, что до этого позволяла только Ланселоту. Отрываясь с ним за то, что Артур и Елена опозорили её на всю галактику.

— Ого! — восхитился Ганеша её энтузиазмом.

— Всё равно это тело утилизируют! Так чего его жалеть? Я сама покажу эту запись мужу! — решила Геневера быть откровенной до конца, как настоящий ангел. — Чтобы он тоже увидел то, на что я ради него готова. И ценил меня после этого ещё больше!

— Да, это демоны постоянно всё ото всех скрывают, — поддержал её Ганеша. За талию. — Ангелы же настолько совершенны, что им нечего скрывать! Друг от друга. Тем более — то, на что только они и способны. Ради своих любимых!

— О, да! Ты, как всегда, прав. На все сто! — восхитилась она Ганешей — до оргазма. — Ты настоящий Творец! Нашего счастья!

Глава3Зал Суда галактики

— Вы не можете воплотиться там, как шудра! — возразил Судья с высокой трибуны. — У вас слишком высокий социальный статус в нашей галактике. Так что вы проиграли своё пари и остаётесь дома. Да и вас я не могу приговорить даже на одну жизнь к пребыванию на Земле, — обратился он к Геневере, — только за то, что вы изменили мужу. Это слишком незначительное преступление. Перед галактикой! — подчеркнул он. Мол, не в бирюльки играем.

— Судья, но мы должны туда попасть! Оба! — попыталась возразить ему Геневера. Что уже считалось верхом наглости — возражать Судье. — Своим отказом вы ставите под угрозу дальнейшее существование всего агентства! А это миллионы сотрудников на планетах высшего типа. Они никогда вам этого не простят. После неудачи с Творцом подобного уровня, имидж нашей компании упадёт так низко, что мы потеряем всех клиентов, и агентство прекратит своё существование. Навсегда!

— Меня это не волнует! — отрезал неподкупный Судья.

— Ладно, мы. Но как теперь быть с теми, кто уже купил подписку на просмотр телешоу в прямом эфире. Это миллиарды богов и ангелов! Вы готовы их всех разочаровать?

— По закону вам обоим полагается огромный штраф за то, что вы занимались сексом в общественном месте. И если вы сейчас же не прекратите препираться, то будете до конца жизни его выплачивать, работая где придётся, — осадил её Судья, — потому что вас до конца этой жизни переведут в обслугу. Но учтя смягчающие обстоятельства, Верховный Суд Галактики приговаривает вас обоих к процедуре Глубокого Раскаяния под надзором духовного наставника в спецхраме на территории этой планеты без возможности её покинуть до завершения процедуры. — И Судья стукнул молотком, давая понять, что дело закрыто.

— Но почему вы так упорно не хотите меня туда пускать? — женским чутьём поняла Геневера, что дело вовсе не в этом, а в смягчающих — сердце Судьи — обстоятельствах. Но Судья молчал. — Отвечайте! — активировала она навык Сирены, которым в совершенстве владеет любой Мастер Крика, всколыхнув его высшую сущность.

— Да потому, что на этой планете моя жена! — неожиданно для себя выпалил Судья. — С которой мы так сильно поссорились в первую же брачную ночь, что Минерва убила Криком пятерых туристов в гостинице, а я просто тогда слегка оглох. Так как она выбежала из номера перед тем, как начать на меня именно Кричать, с силой хлопнув дверью. И случайно убила тех, кто открыл двери номеров и высунул головы в коридор на наши крики. За что ей и дали пожизненное, как существу, не умеющему владеть своим даром. А меня, в наказание, заставили вынести ей этот приговор.

— Чтобы вас постоянно мучила с тех пор совесть? — поняла Геневера, посочувствовав Судье.

— И вы очень сильно мне её напомнили. Вчера я тщательно рассмотрел материалы вашего дела… с камер. Несколько раз. И смотрел на вас, а видел там её! Словно бы всё это было со мной, в той гостинице! В которой и прервалось наше свадебное путешествие по планетам. Она была столь же удивительно прекрасна! И — развратна, как выяснилось в ночь после бракосочетания, что она уже не девственница. Поэтому-то я и не могу вас туда отправить. Это выше моих сил, поймите! С тех пор я так никого и не полюбил.

— И до сих пор один? — удивилась Геневера, ведь закон галактики ему это позволял. Давая ангелам развод только в том случае, если твоя «вторая половинка» получала пожизненное. — Но тогда вы тем более должны меня понять! Я направляюсь на планету-тюрьму исключительно для того, чтобы спасти мужа. И завербовала для этого самого Творца Вселенной, опозорившись ради этой миссии перед всем агентством. А вы встали у меня на пути!

— А вы не хотели бы спасти не Геневеру, а свою жену? — улыбнулся Ганеша. Поняв, что Судья вчера вечером на неё запал. — Или хотя бы, под предлогом спасения, просто навестить жену там? И ещё раз поиграть с ней в свои брачные игры. Получив от Минервы то, что не успели здесь. Во всей красе! Навигатор, как вы на это смотрите?

— Это будет вашей лучшей жизнью!

— Вы с ума сошли! — подскочил тот с места. — Это что, попытка подкупа? К тому же, никто мне этого не позволит, — беспомощно осел он.

— Как вас зовут?! — вновь активировала Навигатор навык Сирены, который был просто необходим в её работе, чтобы мгновенно уговаривать несговорчивых клиентов, снова запав Судье в душу — до глубины души!

— Меня? Херкле… — смутился тот под её взглядом, столь же откровенным, как вчера на записи.

Взглядом Навигатора, который Видел Судью насквозь, все его тайные желания. И уже прокладывала у себя в голове прямой маршрут — к его сердцу:

— Херкле, если вы полетите с нами, агентство рассчитает ваши судьбы так, что вы снова встретитесь. Вы поможете мне Пробудить Ганешу, а затем и он, в знак благодарности, Пробудит вас обоих. Вы хотите её вернуть? Такой шанс выпадает только раз в жизни!

— Я назову эту книгу «Летучий Корабль», — улыбнулся Ганеша, — на котором вы и взлетите в небо, на свою родную планету. Вдвоём. Навсегда!

— Это невозможно! — не поверил Херкле. В своё счастье, о котором уже столько лет мечтал!

— А если я вас сейчас ударю? — усмехнулся Ганеша. — Это изменит ваше решение?

— Что? В зале Верховного Суда?! Да это кощунство!

— А если вы ответите ему тем же? — поддержала Навигатор его игру.

— Боюсь, что тогда и меня отправят в Ад вместе с вами.

— Надолго?

— Навсегда! Мы если и сможем когда-нибудь оттуда выйти, то только по амнистии.

— Так именно за этим мы туда и направляемся, ваше глупейшество! — усмехнулся над ним Ганеша. Мгновенно активировал навык левитации, легко перемахнул через разделявшую их трибуну и ударил Херкле по лицу.

— Понеслась! — подтолкнула Навигатор Судью, активировав навык Крика.

Тот на секунду завис и, всё ещё сопротивляясь сам себе, нерешительно ударил Ганешу в ответ.

Но и этого было вполне достаточно. Никогда и никто ничего подобного в зале Верховного Суда Галактики себе не позволял. Решение было вынесено автоматически.

Никто из Судей больше не возражал, рискуя получить от Ганеши оплеуху и отправиться вместе с ними.

Понятное дело, что ни один местный не смог бы себе ничего подобного позволить, рискуя погубить карьеру Творца. Ведь за это любого из них навсегда перевели бы в простую обслугу. И только Ганеше было на это наплевать, ведь он был не местный. И его, как Творца Вселенной, законы этой галактики мало волновали. Он сам их и создавал.

В тот день он преподал Судьям хороший урок. И Творцы с тех пор начали действовать смелее и ставить Судьям свои условия. Всё отчётливее давая тем понять, что теперь они, а не Судьи, высшая каста в мироздании. И задирать ценник за услуги по трансформации планет любого уровня. Ведь они творили историю! Изменяя галактику. А Судьи? Как брахманы, они активно старались этому помешать, оставив «всё, как было». Но Ганеша сломал им эту «проверенную схему». И зуб Херкле, тело которого всё равно пришлось утилизировать.

Херкле так и не дал Судьям сделать из его тела посмешище, как они настаивали: «В назидание Творцам!» Забальзамировать и выставить прямо в зале суда. Так как всерьёз рассчитывал вскорости выйти по амнистии и вернуться к любимому ремеслу. Понимая, что если он послушает Судей, то станет притчей во языцех, и никто уже не будет относиться к его решениям всерьёз. И тогда об этом ремесле можно будет навсегда забыть.

Он искренне хотел верить Ганеше, что у того всё получится и… навестить жену, которую и до сих пор любил! И без которой начинал уже, от одиночества, медленно сходить с ума. А потому и ударил Ганешу в ответ, что Рай планет высшего типа, без неё, начал ему уже казаться адом. А самый Ад, куда их теперь отправляли, уже начинал ему казаться раем — в её объятиях!

«Видимо, Бог всё-таки существует, — понял Херкле, пока они втроём ожидали в камере смертников подачи газа, — раз Он послал мне Ганешу и Геневеру. И не дал тут сойти с ума».

— Благодарю тебя, Творец Мироздания! — поднял он руки и взгляд к небу.

— Не за что, — усмехнулся Ганеша. Давая понять, что Бог действует через него. — Творцы — всего лишь руки Бога. Ты не знал? Ты думал, что это мы тут такие умные? Я поначалу тоже боготворил Судей, пытался стать среди них лучшим, затем — Творцов, пока не понял, с годами, что над всеми нами существует нечто, что мы называем Высший Разум. Именно так я и стал Творцом Вселенной. Это не я так решил, это Он меня выбрал. Когда я смог понять, чего именно Он от нас всех хочет.

— И чего же Он хочет? — усмехнулся Херкле, не веря во всю эту чушь.

— Всего! И умеет это делать. Через таких, как я. Творцом Вселенной нельзя стать. Можно лишь быть Им избранным.

— Так это секта? — усмехнулся над ним Херкле.

— Ага, размером с вселенную. Закрытая от обывателей секта Высшего Разума, который тебе пока ещё недоступен. Нет в тебе потенциала Творца, к сожалению. Но ничего, я над тобой ещё поработаю, — хлопнул он Херкле по плечу. Давая понять, что теперь и над ним распростёрта длань Божья.

Неслышно заструились по полу едва различимые струи усыпляющего газа, который стал медленно подыматься, рассеиваясь по камере и постепенно сдавливая дыхание.

И все трое отправились в астральных телах на попутном Челноке из невидимой глазу материи по указанным в деле координатам.

Это была одна из самых заурядных планет, куда скидывали весь интеллектуальный мусор на периферию галактики, на свалку сломанных — морально — игрушек. Периодически обнуляя цивилизацию этой планеты, как только те активно начинали строить космические корабли и колонизировать ближайшие планеты. Чтобы те опять не вырвались за пределы своей звёздной системы в более высшие миры и не натворили там бед. Доказывая всем, что их зря отвергли. Почему-то — с оружием в руках, как уже не раз было. Пока однажды на данную планету не прибыл бог Ганеша, внеся в их мироустройство существеннейшие коррективы.

Глава4Земля

Ганеша пришел из рейса и сходу заявил Ганимеду:

— Я хотел бы сделать перевод своей книги «Летучий Корабль» на английский.

— Для чего? — не понял Ганимед. — Книги — это уже не модно. Надо петь песни!

— При помощи этой книги я хочу трансформировать всех людей в ангелов. Поголовно! А не один народ, как Моисей. Сделав богоизбранной всю планету!

— И давно у тебя это началось? — покрутил тот пальцем у виска.

Они, как два йога, валялись на разбросанных повсюду осколках травы бутылочного цвета. Но осколки не впивались в их ленивые чресла, так как уже, по всей видимости, изрядно затупились. А может и народились туповатыми. Не знаю, с чем была связана тупость травы, но эти двое явно корчили умняк друг перед другом.

— С тех пор, как Волшебник выбрал меня в качестве литературного мавра для своего проекта.

— Литературного мавра?! — засмеялся Ганимед.

— Этот термин вошёл в обиход после убийства Пушкина, когда вскрылось то, что он помогал писать своим современникам. Ведь его отец был мавром!

— Да, «Мертвые души» это его сюжет, — согласился Ганимед.

— И когда Пушкина убили, Гоголь так и не смог дописать без его подсказок третий том. И, в отвращении, швырнул его в огонь. Который я теперь и достаю обратно из огня своего таланта в виде детектива, в котором Чичиков распутывает его убийство «по горячим следам» моего сердца.

— Но при чём тут ты?

— Потому что в юности у меня складывалось ощущение в поленницу навязчивых идей, что кто-то или что-то хочет отбить у меня охоту к похоти. «Ну, почему другим можно, а мне — нет?» — недоумевал я. Вот меня и кинули в самое пекло!

— Чтобы ты пропёкся тут, как колобок?

— Укатываясь со смеху от девушек, которые всё пытались сделать из меня нарезку на разделочной доске брака. Ты же помнишь, каким я был?

— Да-а-а, — протянул Ганимед.

И пока в голове Ганеши проносился «Восточный экспресс» воспоминаний, Ганимед сидел и следил, чтобы железной была дорога.

— Елена Прекрасная, кстати, — очнулся Ганимед, дёрнув стоп-кран, — которая раньше жила с Ахиллом, сейчас углублённо изучает английский язык. Можно с ней обсудить перевод книги.

— Прекрасная? — не понял Ганеша. — Как такую девушку можно бросить?

Зная уже из «Тайной доктрины», что если ты присоединялся к святому ордену и начинал в их храме катать Сизифов камень в одной из специально отведённых для этого комнат, то уже через пару недель занятий к тебе подсылали специально обученного соблазнять неофитов демона искушения. Желательно — прекрасного, чтобы неофит, не веря в то, что настолько красивая девушка могла снизойти до него, тут же начинал тянуть к ней свои дрожащие во тьме ручонки. Позабыв обо всех наставлениях Мастера, который говорил тебе, перед тем как запереть, что похоть всю твою столь долго нарабатываемую энергию заставляет тут же «покидать неблаговидный сосуд». И когда ты удивлённо выслушиваешь от проникшей под покровом ночи и чёрного одеяния в твою келью столь невероятно красивой девушки, что ты ей очень сильно понравился ещё месяц назад, как только она впервые украдкой тебя увидела, но всё никак не могла к тебе проникнуть, пока не подкупила стражу, ты начинаешь её жадно обнимать, чтобы отблагодарить за этот подвиг. В келью тут же врывается Мастер с парой помощников и даёт тебе по рукам. Объявляя: «Это был наш прекраснейший демон искушения, и ты — попался! Если ещё хоть раз отреагируешь на одну из них подобным образом, то станешь «камнем, который отвергли строители».³

И в предвкушении забавного каламбура позвонил Елене на домашний телефон:

— Алло, Елена Петровна фон Ган?

— Да, а кто это?

— Потенциальный работодатель. Вы не хотели бы заработать тысячу долларов?

— Какого рода услуги вас интересуют?

— Я слышал, что вы в совершенстве владеете языком!

— Враньё! — возразила Елена, покраснев за своё прозвище.

— Я имел в виду, английским языком.

— Так вас интересуют услуги переводчика? — облегчённо вздохнула она.

— Я хотел бы встретиться и обсудить условия аренды содержимого вашей головы сегодня вечером.

— У меня не получится.

— Тогда давайте на Набережной. Ровно в восемь.

— Но как я узнаю вас среди толпы?

— Я сам вас найду. По фотографии. Ваше досье лежит у меня на столе наряду с другими вариантами. Так что не опаздывайте, я очень педантичен. Не портьте первое впечатление, хорошо?

— Хорошо, я постараюсь, — смутилась Елена. — Но предупреждаю сразу, я буду не одна. Я возьму с собой подружку. А то мало ли что взбредёт вам в голову за такие деньги? — снова покраснела она за своё прозвище.

— Подружка тоже владеет языком? Или вы хотите пригласить её на встречу в качестве секс-юрити?

— Сосу-рити! — усмехнулась Елена и положила трубку. Наконец-то поняв по его крылатой фразе, кто ей позвонил.

Не понимая ещё, что Храмом теперь стала вся планета — «землёй обетованной». После того, как на неё прибыли такие высокие гости, как Господь и Сатана. Воспользовавшись ею в качестве прекрасного демона искушения.

А то и — ещё Прекрасней! Да-да, с большой буквы! У Ганеши в воображении, которое тут же забродило от одних воспоминаний, всколыхнув его «радужное тело» всеми цветами радуги. Вспомнив из прочитанного, что когда к тебе затем прокрадывается уже не столь красивая девушка в сером балахоне, ты, придирчиво рассмотрев её лицо при свете полной луны, уже не опасаешься, что это снова демон искушения. И охотно на неё влезаешь. Без затей. Понятное дело, что затем в келью спокойно заходит Мастер и говорит тебе, что теперь тебя изгоняют из храма ровно на один год.

И в один из вечеров на Набережной, где вся молодёжь возбуждённо толкалась тогда, вдыхая пьянящий воздух свободы, Ганеша уловил ноздрями интригующий запашок похотливой самочки и пошёл на «зов джунглей». Увидел и подозвал к себе ту, кого он затем официально называл Креусой Креонтовной. С её чуть менее выразительной подружкой. Мол, так уж и быть, пошли.

Девушки подошли к машине и стали вилять хвостами. Но так как те у них уже отсутствовали, отпав со временем в результате эволюции, они вынужденно виляли своими не менее дерзкими и выразительными языками, заставив и этих двух самцов ответить им ровно тем же. Напором интеллекта.

— А где ты работаешь? — спросила Креуса у Ганимеда.

— Я из Трои, — гордо ответил Ганимед. — И приехал в Дельфы по делам всего на пару дней.

— Я это уже поняла, — согласилась та. По его деловому виду. — А где — именно?

— В городской администрации, — таинственно произнёс он. Всю эту ересь.

— Неужели?! А — ты? — переключилась она на Ганешу.

— А я — здесь.

— Тоже — в администрации?! — удивилась та.

— Тебе-то это зачем? — не понял Ганеша.

Что Креуса почему-то расценила как то, что она слишком уж мелко плавает, чтобы лезть в его большие дела.

— Просто, — смутилась она, — пару лет назад у меня уже были любовники из администрации в Коринфе. Они были такими могущественными людьми, что когда утром я собиралась уйти на работу, один из них спросил меня: «Кто твой начальник, давай я ему позвоню и всё улажу». Я подумала, что он шутит и ответила: «Звони!» Но он реально позвонил, назвал моего начальника по имени-отчеству и всё устроил. На работе в журнале мне поставили в тот день восьмёрку, как будто бы я весь день работала! И о чём бы я с ними тогда ни говорила, любой из них заявлял: «Давай, я всё устрою. Я — могу!» И реально происходило то, о чём бы я их тогда не попросила. Первое, что взбредёт в голову! И я ощущала с ними в себе такую власть, словно бы я была в нашем городе настоящей королевой, от слова которой зависело тогда состояние многих людей, с которыми я общалась.

— И что же тебя заставило с ними, вдруг, расстаться? — усмехнулся Ганимед.

— Они постоянно говорили мне, — продолжила Креуса, не замечая от возбуждения его иронии, — «вот будет тебе года двадцать два, и ты станешь уже никому не интересна. Пользуйся тем, что тебе всё ещё восемнадцать, пока весь мир лежит у твоих ног! И мы здесь только лишь для того, чтобы тебе это наглядно показать. Радуйся, что тобой, пока ты ещё молода и красива, интересуются такие большие люди». А мне уже двадцать один! — заломила она руки. — Ещё год, и я буду уже никому не интересна!

— А сколько их было? — не понял Ганеша.

— Двое.

— И что, они вместе тобой интересовались? — оживился Ганимед. Решив, что она снова желает «сообразить на троих».

— Нет, — возразила Креуса, обломав леса, которые Ганимед уже начал вокруг неё возводить, желая начать реконструкцию её сексуальных отношений. — Конечно нет, я им ничего такого не позволяла. Строго по очереди! По одному на каждый день. Поэтому-то они и не хотели отпускать меня даже на работу. И я около трёх месяцев там не появлялась, получая деньги просто так. А когда они постепенно разъехались по командировкам, я снова вернулась к своей работе секретаршей мэра, где всё начальство стало меня за это уважать. И называть с тех пор по имени отчеству: Креуса Креонтовна. Хотя до этого считали, что отец устроил меня к себе «по блату», и ни в грош не ставили!

— А кому вы, Креуса Креонтовна, хотели бы, чтобы я сейчас позвонил? — усмехнулся Ганеша. Достал телефон и стал читать ей фамилии чиновников из «комитета по делам молодёжи» и из местной администрации, с которыми он вынужденно сталкивался, пока работал в рок-группе Ганимеда арт-директором, устраивая выступления ребят на «День города» на площади возле Дворца Культуры и в других местах. Так как группа «Гагарин бит» пользовалась тогда просто бешеной популярностью. И чиновники из администрации охотно шли ему навстречу, пожимая руку так, как будто бы это он их создал, а не просто помогал с концертами, отвозя ребят для выступлений на своей машине в Трою и соседние города. Называя Креусе фамилии тех, с кем он тогда сотрудничал, указывая их должности.

И Креуса стала смотреть на него другими, более волнующими глазами: Креусы Креонтовной. Даже не став читать ещё сохранившиеся номера этих чиновников у него в телефоне. Полностью поверив в собственный же миф, в который она и Ганешу тут же вписала — как своего нового властелина.

— А кем ты работаешь? — спросила она у него.

— Показать тебе свой манд-ат? — усмехнулся Ганеша. Начав слегка манд-ражировать манд-атом.

— Нет, пока не надо, — улыбнулась Креуса Креонтовна, — обсудим это позже. На закрытом заседании.

— Может быть, съездим к морю? — сразу же предложил Ганимед. — А то этот городской воздух меня просто душит. Целыми днями работаю в кабинете.

— Да меня тут уже все пляжи достали, если честно, — пожаловалась она. На своих любовников, не желая и с Ними опускаться столь же низко.

— Хорошо, я покажу тебе такой пляж, где ты ещё ни с кем не была! — загадочно улыбнулся Ганеша. — Присаживайтесь!

Её чуть более скромная подружка забилась на заднем сиденьи в угол подальше от Ганимеда. И всю дорогу боялась открыть рот, понимая уже, чем это всё для них обеих закончится. На пляже. Судя по тому, с каким энтузиазмом Ганеша пытался показать Креусе свой манд-ат, предвкушая игру на её манда-лине.

Завёл машину, нажал на газ и тут же включил мозги на всю катушку, став Аполлоном. То есть. начал умничать так, что Ганимед только успевал ему поддакивать, яростно вращая «диски Белонца» чтобы не выходить из образа.

Креуса властно протянула руку с переднего пассажирского сиденья, взяла у Ганеши телефон и стала просматривать список абонентов, отыскивая уже знакомые ей фамилии:

— Я, если честно, вообще не понимаю, кому нужны все эти ваши столь многочисленные абстрактные идеи? — усмехнулась над ними Креуса. Олицетворяя их с Теми, кого уже знала — как властелинов мира.

— Идеи никогда не бывают абстрактными, — усмехнулся Аполлон, входя в роль Творца. Её мироздания. — То есть — оторванными от жизни. Ведь ты именно это имела в виду?

— Да, я имела в виду ваши пустые умопостроения, — усмехнулась Креуса, — не имеющие с нами, по сути, ничего общего.

— Так знайте же, Креуса Креонтовна, что именно при помощи абстрактных, с виду, идей элиты и настраивают массы, натравливая их на своих конкурентов и геополитических противников.

— Но так как те также ведут агитработу, то внешне это выглядит как борьба классов, школ, общественных групп или различных партий между собой, — поддержал его игру Ганимед.

— А то и — войны! Где обе стороны с энтузиазмом уничтожают друг друга.

— Если не осознавать того, чьи интересы они защищают, — понимающе усмехнулась Креуса.

— И тем яростнее и исступлённее, чем менее они это осознают. Считая, что эти идеи их собственные, раз они их полностью разделяют.

— Вот идиоты! — усмехнулась она. — И — как же?

— Да как и во время Второй мировой. Где Америка и Англия выясняли отношения друг с другом руками русских и немцев, в которых английскому аристократу Хьюстону Чемберлену удалось для этого вдохнуть мятежный дух Гёте через творения Вагнера и Ницше, оказав на них обоих влияние под видом поклонника их талантов. Играя на их нервах на своём фортепиано.

— Добившись того, чтобы Вагнер выдал за него свою дочь, — подтвердил Ганимед, — а свою дочь Хьюстон выдал за его сына, которая и таскала Гитлера за собой на концерты свёкра.

— Чемберлен вначале снабжал Гитлера своими идеями, а затем, после провала «Пивного путча», его дочь снабжала Адольфа в тюрьме бумагой и чернилами, чтобы тот смог идеи её отца обобщить и выдать за свои.

— Для того чтобы ему не было так скучно сидеть в тюрьме? — усмехнулась Креуса.

— Создавая там, от нечего делать, свой нелепый опус «Моя борьба» с тараканами в голове, покоривший тогда немецкие сердца! —усмехнулся Ганимед.

— Или ты думаешь, на чьи деньги в разорённой на тот момент гражданской войной России в столь короткие сроки выросло столько тысяч оборонных и промышленных предприятий? Школы и вузы не успевали тогда готовить инженеров, приходилось массово приглашать специалистов из Америки, что и отражено в художественной литературе той поры. Почитай на досуге. Пропаганда знания тогда была так широко развёрнута, что Россия стала с тех пор «самой читающей в мире нацией!»

— Россия до самого восемьдесят пятого года отдавали Америке этот лизинг, — подтвердил Ганимед.

— И как только Россия полностью отдала им все долги, лишь тогда в ней запустили Перестройку и развалили Советский Союз.

— А для чего тогда они давали деньги? — не поняла Креуса.

— Для того чтобы Сталин смог осуществить их план нападения на Англию.

— Именно поэтому у России, на момент нападения Германии, и было только лишь наступательное вооружение, — подтвердил Ганимед.

— В России только потому и не были готовы к войне с Гитлером, что должны были отчитываться перед спонсорами о производстве исключительно наступательных видов вооружения. А Англия всего за десять лет также возродила Германию, подняв её из руин после Первой мировой, при условии, что Германия пойдёт в контратаку на Россию.

— Отдав Гитлеру для этого вначале всё золото Австрии, а затем и Чехословакию с её военно-промышленным потенциалом, — подтвердил Ганимед, — без которого германские генералы ни в какую не желали нападать на Россию и задумывали даже поднять путч, считая Гитлера просто сумасшедшим!

— И что, думаешь, тогда никто не понимал того, что творилось у них под носом? — усмехнулась Креуса

— Да все это уже давно понимали, просто всё никак не могли поверить в то, что Гитлер уже готовился вот-вот напасть на Россию. Ведь это не входило в их планы.

— Даже когда Гитлер уже стянул к границам России свои войска, — подтвердил Ганимед, — под видом военных учений.

— Даже тогда половина армии была кто в отпусках, кто в увольнении.

— Всем было глубоко по-барабану на его «игры в Наполеона»!

— Искренне веря в заключенный накануне мир.

— Пакт Молотова-Риббентропа? — усмехнулась Креуса.

— Заключенный со стороны Гитлера именно для того, чтобы все в России глубоко вздохнули, выдохнули и расслабились. Так как и до сих пор сохранились письма Гитлера к Сталину, где он призывает Сталина поделить «английское наследие», предлагая присоединиться к войне против Англии, которую Гитлер развязал для вида, активно создавая иллюзию, что вот-вот готовится пересечь Ламанш.

— Чтобы войти к Сталину в доверие, и тот понадеялся захватить Англию руками немцев?

— Выполнив, таким образом, контракт с Америкой. Оказав Гитлеру содействие в захвате Англии созданной в России на деньги Америки бронетехникой и обученной в сжатые сроки воевать на территории противника живой силой.

— Массово обучая перед войной парашютные войска к десантированию в любых условиях — на воде и на суше, — подтвердил Ганимед.

— И только когда Гитлер захватил пол России, — подхватила Креуса, — до всех наконец-то дошло, что надо бы начать ещё и отбиваться!

— Не будь наивна. Только после захвата «житницы России». Когда они начали умирать с голоду.

— Поэтому половину пищи делают теперь из нефти, заставляя нас есть вместо сливочного масла маргарин.

— Как и прогнозировал Замятин в своём «Мы», — усмехнулась Креуса. — Благо, что нефти в России хоть отбавляй!

— Ты просто не понимаешь всех тонкостей психоистории. И у тебя не хватает широты кругозора чтобы даже попытаться осознать, что здесь есть долгоживущие люди, которые не только строят столетние планы, но ещё и — из поколения в поколение — следят за их планомерным исполнением. Постоянно подготавливая для этого всё новые кадры.

— И не только у себя в стране, — подтвердил Ганимед.

— Но и — по всему миру? — оторопела Креуса.

— В том-то и «прелесть» рынка, что люди начинают руководствоваться не здравым смыслом, а смыслом тех, кто за это больше платит.

— Да, человек не умеет думать! — зло усмехнулась Креуса.

— Причем, уже — совершенно сознательно!

— Враги человечества не где-то вне планеты. А среди тех, кто не даёт людям тут вполне самостоятельно существовать, постоянно побуждая их на всё новые «подвиги».

— Во имя всего человечества! — усмехнулась в ней Креуса Креонтовна.

— Человеку нужно научиться управлять своим разумом. Для чего необходимо не давать увлечь себя другим при помощи предельно логичных и вполне себе обоснованных теорий и концепций.

— Именно поэтому в религиозных сектах и учат безмыслию?

— Нужно контролировать не столько возникающие у нас мысли, сколько те внутренние побуждения, которые и толкают нас на те или иные «подвиги».

— Это — идеологическая уловка! — подтвердил Ганимед.

— По-нашему — разводка! — усмехнулась Креуса.

— Уметь не допускать в себе возникновение внутреннего диалога очень просто, это лишь вопрос тренировки. Необходимо научиться понимать то, для чего эти теории возникают и разрабатываются до того состояния, когда ты начинаешь считать их уже своими собственными, побуждающими тебя действовать в твоей повседневной жизни именно таким образом, как ты действуешь. А не так, как тебе там вздумается! Побуждая тебя не просто с этими теориями согласиться, но начать их защищать!

— С пеной у рта! — усмехнулась Креуса.

— Доказывая себе лишь свою несостоятельность как теоретика.

— И как следствие — практика. Позволяя собой манипулировать во имя тех или иных идеалов. Тратя свою жизнь на обслуживание чужих интересов. Превратив её в пеший марш по чужой дороге.

— Дороге на Москву? — усмехнулась Креуса.

— Не будь к немцам столь сурова, их одурачили. Все они были слишком увлечены теорией «сверхчеловека».

— Которая и позволяла им считать себя непогрешимыми!

— И убивать себе подобных не менее разумных людей во имя светлой идеи неминуемого счастья! — восхитилась Креуса. Поняв, как лихо людей оболванивают. — Ловчее некуда!

— За всеми абстрактными идеями, которые мы изучаем, всегда стоят конкретные интересы и конкретная власть. На алтарь которых и были положены миллионы жертв различных войн и революций, разделяющих чьи-то убеждения. И пока в мире существуют шкурные интересы и власть — и не утихнут.

— То есть, — оторопела Креуса, — совсем никогда?

— Пока кто-нибудь не придёт и снова не возьмёт всё в свои руки.

— Не думаю, — недоверчиво усмехнулась она, — что англосаксы согласятся отдать власть добровольно.

— Конечно, ведь они думают, что когда им всё-таки удастся захватить власть над всей планетой, тогда им уж точно никто уже не будет угрожать, и неоткуда будет ждать удара.

— Ведь уже не будет противодействующих им сил и элит, которые можно будет против них настроить, — подтвердил Ганимед.

— Им никогда не понять, почему Будда, будучи ещё совершенно один и в полной нищете уже открыто заявлял, что он — император всего мира! Боюсь, что ему придется снова явиться в этот мир и разъяснить им, что такое подлинная власть. И то, для чего она только и необходима.

— Так, а для чего же она тогда необходима? — не поняла Креуса.

— Вовсе не для того чтобы держать всё в своих руках, как они думают, а именно для того, чтобы ни что не вываливалось у вас из рук. Служа Ничто. И разъяснить это всем людям в актуальных для них образах и понятиях, полностью изменив их отношение к самим себе. И я всего лишь продолжаю этот путь.

— Путь богов? — усмехнулась Креуса. — Но ты же не хватаешь звёзд с неба?

— Зачем мне это? — удивился Творец. — Я по ним хожу. Но даже если мне и тогда не удастся искоренить в людях рабскую психологию, объяснив им неотложную необходимость самим начинать осваивать земли, то рано или поздно Аполлон вновь сойдёт с холста своей картины мира.

— Что ещё за картина мира? — не поняла Креуса.

Тот остановил машину прямо на пляже и стал читать по памяти:

— Мы культиваторы сознаний,

Мы нежим злачное зерно,

И колосом взрастёт однажды

Колосс Культуры сквозь дерьмо!

Мы — кардиналы подсознаний,

В навозной пашне рыхлых рож

Мы сеем света золотую рожь!

А жнем — плевелы ожиданий.

Коль вы с корнем вросли в уют,

Мы — лесорубы дряблых душ!

Мы вас причешем боронами!

Ведь кто-то ж должен вас полить

И хлебом мысли вас взрастить?

Мы — Культиваторы Сознаний!

— И чем же ты собрался нас обеих сегодня культивировать, своим манд-атом? — сняла Елена шапку-невидимку, сообразив, что пора перехватывать у Креусы инициативу и прорваться в зону противника.

— Мы как раз и искали тебя сегодня именно для того, чтобы ты поработала головой, — подмигнул ей Ганеша.

— Головой? — не поняла Елена. — Что за пошлые намёки?

— Над переводом моей книги на английский.

— Книги? — загорелись у Елены глаза. Что теперь она, а не Креуса, центральная нападающая в этих брачных играх. — Конечно, давай! Надеюсь, она не сильно толстая?

— У книги, как и у девушки, спрашивать такое не принято, — подмигнул ей Ганеша. В раздавшейся, как толстая баба, тишине. И стал доставать распечатку из портфеля.

Из портфеля с ценными бумагами, как вначале подумала Креуса. И наконец-то поняла, что медленно ускользает на скамейку запасных с жёлтой карточкой.

— Ну, так что ты решила? — обратился он к Елене.

— Ты согласна слегка поработать головой? — подмигнул Ганимед, подрагивая манд-атом.

— Если ты всё ещё сомневаешься, я могу тебе щедро заплатить! — потряс Ганеша пачкой долларов. Её устои.

— Я не играю на флейте! Тем более — двоим! — на глазок оценила она сумму.

— Я имел в виду — за перевод книги, — оторопел Ганеша, убирая деньги в карман. От греха подальше.

— А-а… вон ты про что…

— А ты уже и размечталась! — засмеялся Ганимед и надавил языком щёку изнутри несколько раз подряд.

— Было дело! — засмеялась Креуса.

— А Ахилл хвастался, что очень даже играешь, — продолжил смеяться Ганимед. — Сказал, что только за это он и дал тебе прозвище Прекрасная!

— Так и сколько тебе за это заплатить? — так и не понял Ганеша, держа книгу.

— Или сразу же «сообразим на троих»? — поддержал его Ганимед.

— Как скажешь. Развезите нас по домам и соображайте сколько угодно, — засмеялась над ними Елена.

— Фу, какие вы пошлые! Если передумаешь, звони.

— Надеюсь, ты про книгу?

— И про книгу — тоже! — засмеялся Ганимед.

— Ганимед, не читай мои мысли вслух! Читай их про себя.

— Так все твои мысли не про меня, а про Елену! Ведь это она тебе будет… работать головой.

— Не обижай Креусу, — подмигнул Ганеша.

— Думаешь, она тоже умеет работать головой? — усмехнулся Ганимед.

Язык Креуса не знала. А доказывать, что уже давно умеет работать головой, смысла не было. Пока в машине была Елена.

— Как говорится, «лишний рот хуже пистолета!» — усмехнулась она и посмотрела на Елену. Чтобы парни оценили её шутку. Как шутку.

Но те начали наперебой смеяться:

— Ты готова составить Елене конкуренцию?

— Считаешь себя не менее прекрасной?

— Или сколько тебе за это заплатить? — снова потряс Ганеша пачкой долларов. Её устои.

Что тоже её вполне устроило. Не говорить же им в лоб, что уже давно готова «сообразить на троих» с этими новыми властелинами её судьбы?

Но Елена поняла её правильно.

— Давайте, мальчики, сперва отвезём Креусу? Всё равно она не владеет языком! — и, посмотрев на Креусу, покрутила пальцем у виска. Типа, кто же так делает, совсем что ли? Не объяснять же ей прямо при них, что они её тупо развели? Но решила пока что ничего Креусе не объяснять, не разочаровывать подругу. Раньше времени. Иначе Креуса перестанет составлять ей компанию, внося в их соревнование дух интриги. В команде «Спартака». В тесной конкурентной борьбе за пачку денег, которой Ганеша доверчиво сверкнул на горизонте её восприятия. На которые можно будет столько всего себе купить! Пока он будет наивно думать, что нравится им обеим. А потом, если он захочет уйти к Креусе, убить её любовь к нему, рассказав ей про их уголовное прошлое всю-всю правду. Контрольным в голову! И от одной только мысли об этом невольно рассмеялась.

— То есть ты хочешь избавиться от конкурентки? — усмехнулся Ганимед. — И сама «сообразить на троих»?

— Щазз! Меня вы так дёшево не купите! — «как наивную Креусу», чуть не вырвалось у неё добавить. Но сдержала себя, пожалев подругу. Она-то их давно уже знала, как облупленных, потому и молчала всю дорогу, пока те жутко умничали. И едва сдерживала смех, не желая раскрывать их карты. Раньше времени.

— Так что бросай своё слепое поклонение вещам, открывай глаза пошире и давай за мной! — подмигнул Творец Креусе, коснувшись её руки.

— За сверхчеловеком? — удивилась Креуса, задрожав в коленках.

И поцеловала Творца в губы.

— Пошли, немного прогуляемся. Я называю это любоваться «закатом Европы».

Оставив этих двух неудачников решать не имеющее для них корней «уравнение с двумя неизвестными», растворившимися в ночи. Пока Креуса пыталась раздавить героя её снов шикарной кормой своей ладьи. Прямо на песке его иллюзий, как Ясона.

(Рекламный ролик)

— Почему вы так долго? — стал возмущаться Ганимед, как только они вернулись.

— Ты что, до сих пор не читал Ницше? — усмехнулась над ним Креуса, как только села в машину.

— Читал, — вяло отозвался Ганимед. — Но он лишь терзал меня «тупыми стрелами» своих измышлений, не в силах затронуть моё сердце, — подмигнул он Креусе.

— Он хотя и понимал уже, что нужно стремиться к власти, но так и не понял, что, прежде всего, к власти над самим собой! — усмехнулся Аполлон над Ганимедом, заводя машину. — А потому и презирал Шопенгауэра и Шеллинга, толком-то не понимая, о чём они ему толкуют.

— И повсюду лез к ним со своей толкушкой! — усмехнулась Креуса над Ганимедом.

— А после того, как я обнаружил его заявление о том, что у Диогена, который преобразился после Пробуждения и жил в бочке, философия собаки, я проанализировал всё его творчество и понял, что у самого Ницше философия собаки, сорвавшейся с цепи!

— Поэтому-то он и вдохновил Гитлера! — усмехнулась Креуса.

— Вообще-то, его всегда вдохновлял Вагнер, — возразил им Ганимед. — На самом деле Гитлер был большой эстет и фанатичный поклонник его творчества, по нескольку часов выстаивая в очередях за билетами на его концерты.

— Для себя и для вовлекавшей его во всё это невестки Вагнера?

— Разумеется, по указанию её отца, идеи которого Гитлер и изложил в своём опусе, пока сидел в тюрьме. На бумаге, которую та ему активно и поставляла. Поняв от отца, что тот не выйдет на свободу, пока не окончит труд.

— Раньше срока?

— Для чего его туда, на самом-то деле, и поместили, — усмехнулся Аполлон, выруливая на дорогу. — Чтобы он закончил уже свою «политическую возню» и приступил к исполнению внушаемой ему её отцом «исторической миссии германского народа!» А Ницше лишь дал ему богатую пищу для размышлений о разлагающем влиянии торгашеского духа на общество.

— С ним-то Гитлер и начал столь активно бороться. Вначале — в пределах своей страны. А затем, замечая это разлагающее воздействие «свободного рынка» и на другие окружающие его страны — чуть ли не со всей Европой! Обещая им вернуть их самим себе.

— И европейцы, тут же поняв, о чём он столь размашисто говорит им, охотно ему сдавались. Как в своё время — Наполеону.

— Считая его «новым гением»! — усмехнулась Креуса.

— Избрав в качестве «мальчиков для битья» торговцев — по наводке Ницше. Чтобы на этом «законном основании» отбирать у торговцев все их деньги и честно нажитое непосильным трудом имущество, побуждая к этому официально признанному разбою всех, кто Гитлера тогда восторженно слушал в предвкушении насилия.

— Вся власть Наполеона и Гитлера, как и их, так называемая, «гениальность», держались исключительно на жажде грабежа! — подтвердил Ганимед.

— О котором все, столь жадно ему внимавшие, только и мечтали! — усмехнулась Креуса.

— Даже усомниться в которой означало — перестать грабить. И признать себя виновным.

— Поэтому-то все и были ему столь фанатично преданны, — поняла Креуса.

— И крича каждый день друг другу: «Хайль Гитлер!», тут же сваливали на Адольфа всю вину за ежедневно творимые ими преступления. «Во имя Третьего рейха!» А потому и считали Гитлера новым аватаром Господа. Организовав для этого службу «Аненербе», которая чуть ли не по всему миру собирала материалы, чтобы именно это и подтвердить. И как можно полнее себя же обелить и оправдать. Обезличивая себя во имя светлой идеи.

— Внушенной им извне! — усмехнулся Ганимед.

— И вы думаете, Гитлер был так влюблён в себя, что так и не понял, что им кукловодят?

— Конечно, понял! Иначе не стал бы нападать на Англию в тридцать девятом, разгромив почти весь их торговый флот созданным на деньги Америки подводным флотом, фактически лишив Англию всех её колоний. После того как понял, что Англия после долгой победы над Испанией, Португалией, а затем и Голландией по всем морям и океанам наконец-то почувствовала себя морской сверхдержавой! Один из сверх-ярких представителей которой и сумел внушить эту идею Вагнеру, проложив под ней сугубо немецкий контекст Гёте. А через него и — его другу Ницше. Которые, сами того не подозревая, выступили для Хьюстона Чемберлена лишь переводчиками, распространявшими эти его идеи на германском языке.

— Поэтому-то Ницше и изложил их не в форме научного трактата, а в форме туманного мифа о Заратуштре, — усмехнулся Ганимед, — так как и сам толком-то не понимал, о чём это он там поёт. На свой лад подпевая Вагнеру и его «Битве богов».

— И лишь когда Гитлер понял не только это, но и то, на чьи деньги Троцкому удалось произвести переворот в царской России, перехватив власть у одних торгашей, сформировавших Временное Правительство, в пользу других — заокеанских, решил для себя, что и Россия не сможет оказать ему достойного сопротивления. И после того как во всей Европе уже некого стало грабить, Гитлер стал агитировать все сплочённые в едином порыве жажды грабежа европейские народы пойти бороться с «жидокоммунизмом» русских и…

— И? — не поняла Креуса.

— И глубоко ошибся! — усмехнулся Ганимед.

— И — в чём же?

— Да в том, что Сталин, мобилизованный остатками царской военной элиты против Троцкого, к тому времени уже успел выбить из русского народа и торгашеский дух с их Нэпом и самих троцкистов. А потому и стал для обывателей прообразом нового царя.

— Царя нового типа! На новом витке исторического развития!

— Во имя которого чернь и не щадила живота своего? — усмехнулась Креуса.

— Уже не просто площадная чернь, а точно такие же граждане, как и он сам. То есть — потенциальные цари!

— К тому же уже и — полновластные цари природы!

— Где любой рабочий уже мог быть избран в депутаты и войти прямиком в кулуары власти. Чтобы тут же навести там порядок.

— Как постоянно и случалось, — подтвердила Креуса.

— Гитлер проиграл на самом-то деле только лишь потому, что упустил тот момент, когда Сталин, внедряя в массы учение Ленина, уже сумел превратить Советский Союз в империю царей. А не холопов, — усмехнулся Ганимед.

— Царей пре-Красной империи! Где власть принадлежала каждому, кто превращал свою жизнь в служение. Но уже — пред алтарём Разума! Во благо всей своей многонациональной страны. Введя обязательное тогда для каждого гражданина образование. А для тех, кто хочет пробиться во власть — нормативы по философии.

— Которую поэтому и зубрили тогда все кому не лень! — усмехнулась Креуса. — Так вот почему, оказывается, «Капитал» заменил нам Библию! А статьи по экономике — стали теперь «молитвами».

— Которому поклоняются и до сих пор, — подтвердил Ганимед, — как Золотому Тельцу.

— Дав понять немцам, в сорок пятом году дав им по заднице, что одно наличие человекообразного организма ещё не делает нас истинными арийцами!

— Арийцами вовсе не рождаются, — подтвердил Ганимед.

— Как это?

— Сказку про Буратино смотрела? Каждому из нас надо еще ой как постараться, чтобы стать хотя бы человеком, перестав быть животным.

— Социокультурным?

— Для того чтобы стать социокультурным вначале необходимо стать хотя бы просто культурным, — усмехнулся Аполлон. — Так как именно культура и описывает те парадоксы, которые возникают в жизни человека, когда он пытается бездумно соблюдать обычаи и исполнять обряды, подстраиваясь под общество. И пытается просто вести себя так, как другие.

— Животные!

— Ни то мы так и остались бы марионетками своих потребностей, страстей и навязываемых нам концепций.

— Но для чего тогда нам их навязывают, для того чтобы нами удобнее было управлять?

— Хотя бы для того, чтобы мы тупо не разбежались, как стадо без пастуха.

— И нас не перебили поодиночке?

— Поэтому-то и существуют в мире всякие непонятные тебе идеи.

— Сбивающие нас в стадо?

— А иногда и — в тугую связку! — усмехнулся Ганимед над Гитлером. — Ведь таким добром можно забить гораздо больше голов крупнорогатого скота!

— Создавая колхозы, чем играя в Гестапо! Именно это Сталин в течение пятилетки перед войной и пытался наглядно объяснить Гитлеру.

— И заключил с ним пакт «Молотова-Риббентропа», наивно думая, что тот всё понял? Но я никак не пойму, как так вышло, что Америка, которая была во Второй мировой за Россию, стала играть теперь на стороне противника?

— Не нашего — заметь. Ведь Россия, по сути, боролась не с самой Германией. И даже — не с Англией. Но — с призраком «Сверхчеловека» Ницше, вышибая из германцев эту идеологическую дурь. Пусть — вынужденно.

— Убедившись из разведданных после нескольких дней «непротивления злу насилием» в духе Льва Толстого в том, что если русские не пойдут в контратаку, их полностью уничтожат!

— Америка победила во Второй мировой Англию. Но потом Англия натравила на Америку Шарля де Гоголя с его самолетами стодолларовых купюр. И тот обесценил их доллар, забрав у них всё их золото.

— Превратив доллар просто в фантик, в котором уже никогда не будет никакой конфетки.

— Англия, постепенно скупив почти всё золото, снова стала финансовой империей всего мира, возродив идеалы Фининтерна. И очень скоро творчество Троцкого вновь заблистает на нашем горизонте, как путеводная звезда к общественному счастью. А Америку архидемоны через одержимых их идеями особо выдающихся англичан соблазнили «дожать» Россию. Ведь согласно «римскому праву», если на земле нет хозяина, значит эта земля — ничья. И её может захватить себе тот, кто первый ступит на эту землю. Тогда как даже по «римскому праву» каждому новорожденному полагается свой земельный надел. И нам нужно лишь поделить пригодную для проживания площадь страны на количество её граждан и вычислить тот кусок земли, что положен каждому.

— И затребовать его у властей! — усмехнулся Ганимед. — Только тогда мы будем отстаивать свою землю до последнего патрона, когда она станет именно твоей.

— Защищая свою семью и свои постройки — овеществлённый труд, который унаследуют именно твои, а не какие-то там абстрактные потомки, ради которых при социализме никто не хотел гнуть спину.

— Именно поэтому раньше и жили отдельными хуторами, — поняла Креуса.

— Где каждый хутор стоял на своей земле, — подтвердил Ганимед.

— Ведь даже из истории Афин мы знаем, что рабы отличались от свободных граждан только тем, что свободные граждане, принимавшие решения в совете, владели земельными наделами. Тогда как все прочие, кем бы они себя ни мнили — лишь возможностью на ней работать. Во благо её хозяев. Какова бы ни была твоя специальность или же ремесло.

— Раб есть раб, — усмехнулась Креуса.

— Специальный ты раб или же совершенно случайный — гость в Афинах — им тогда было без разницы. Как нет в этом никакой онтологической разницы и до сих пор. Акциденции не столь важны. Кроме как для расширения твоего рабского эго.

— А социализм с его идиомой всеобщего землепользования добился лишь того, что земля в России стала бесхозной.

— Без царя, — поняла Креуса.

— Осталось лишь вытеснить туземцев с их «ничейной» земли. Что Англия, согласно тому же Спенсеру, уже не раз вытворяла у себя в колониях. Разработав для этого совместно с Америкой «план Далласа».

— И Америка наивно клюнула на эту «удочку»?

— А затем и, чтобы не быть голословными, Америка уговорила себя перенести почти весь свой промышленный потенциал в Азию. Якобы, это выгодней.

— Чтобы, под шумок экономической выгоды, полностью развалить в Америке всю автомобильную промышленность, — подтвердил Ганимед.

— Так что в Америке сейчас целые города, такие как Детройт и Чикаго, бывшие индустриальными монстрами, стоят и просто пустуют, дряхлея и ветшая. На радость плебеям, шарахающимся по пустым виллам бывших индустриальных магнатов, готовя на кострах из их дорогой итальянской мебели себе обеды и ужины. А в пустых цехах бывших заводов встречаются мафиози для совершения своих грязных сделок.

— Что мы можем наблюдать в любом из фильмов про их бандитов, — подтвердил Ганимед. — Так плотно вошло это уже в их массовую культуру. Глянь на досуге.

— Типа, чтобы не привлекать к себе внимания?

— В том-то и «прелесть» рынка, что люди начинают руководствоваться не здравым смыслом, а смыслом тех, кто за это больше платит.

— Это то, что называют подменой смыслов, — усмехнулся Ганимед.

— Тогда как какая агония может быть на рынке? Чем больше товаров туда тащишь, тем ярмарка лишь богаче.

— Тут и безо всякой науки всё понятно, — усмехнулась Креуса.

— Для чего архидемоны через своих подручных её и создают, — усмехнулся Ганимед, — чтобы запудрить всем мозги!

— Но в Америке вынуждены терпеть эти безобразия, которые творят с ними слуги архидемонов из «финансовой империи», пока «их же» план Далласа окончательно не сработает.

— Так, а если «их» «план Далласа» всё же не сработает?

— Да какая разница! — усмехнулся Аполлон. — Это просто разводка. Не ясно разве? Англия, к тому времени, уже окончательно «дожмет» Америку. У них-то ведь тоже есть свой столетний план. Или ты думаешь, что они вот так вот запросто спустят им с рук поражение во Второй мировой? Не будь наивна! Россия, как и германия, всегда была просто пешкой в их игре. По захвату всей планеты. Поэтому даже неважно то, что к тому времени будет с Россией. Для них это не более чем предлог покончить с Америкой. Те наивно клюнули на их «удочку» и с тех пор их опустошают, как хотят. Статьями по экономики.

— Типа, всё легально, — подтвердил Ганимед. — Для вашей же, мол, выгоды.

— Мы вас грабим.

— А что сделала в ответ на это Англия?

— Закрыла свои угольные шахты.

— И это всё? — удивилась Креуса. — И в Америке на это клюнули? Так их реально развели!

— Поэтому-то главный враг России не Америка, руками которых её, якобы, разваливают.

— Разваливая, по сути, самих себя, — усмехнулся Ганимед. — Ведь Англия подбила их на это именно для того, чтобы в Евразии Америке больше не на кого было опереться. Лишив её потенциального союзника. Постоянно обостряя «Холодной войной» взаимоотношения Америки и России.

— И даже — не Англия, как могло бы показаться, — усмехнулся над ней Аполлон. — А именно — столь непонятные тебе идеи, с которыми можно покончить только у себя в голове — раз и навсегда! И не только нам, но и самим англичанам! Ведь именно с одержимым ими премьер-министром президент России вначале обо всём договорился в Лондоне, а уже затем был заключён официальный договор на Мальте с ничего не понимающем во всём этом идеологическом вареве Бушем.

— Кроме рыбалки и скаковых лошадей, — вздохнула Креуса.

— Тем более что в Англии есть королева, — улыбнулся Ганимед, решив уже окончательно её добить. — То есть — по «римскому праву» — законный наследник их земель. А — в Америке?

— Ни-ко-го! — дошло до неё. — Кроме Статуи Свободы.

— То есть — идеологической составляющей, — подчеркнул Аполлон. — Создающей у американцев иллюзию свободы. Америка как была для Англии их колонией, так ею, фактически, и осталась. Тем более что может быть России ещё, как всегда, и удастся как-нибудь вывернуться и отвертеться. Тогда как нашим собратьям по несчастью — Америке, боюсь, что нет. Ведь против разводки никакое оружие не поможет.

— Кроме здравого смысла, — зло усмехнулась Креуса.

— А человек не умеет думать!

— Тем более что к тому времени «идеологическая мина» уже сработает, — подтвердил Ганимед.

— Но неужели же они об этом даже и не догадываются? — удивилась Креуса.

— Может и догадываются. Но не могут поверить в то, что их разводят.

— Учебниками по экономике. Этой новой «верой» во всемогущество.

— Тем более что осознание этого так сильно уязвляет их самолюбие, что они даже боятся посмотреть в эту сторону.

— И ты хочешь им это показать в своей книге? — удивилась Креуса. Широте его размаха.

— А что толку-то? — усмехнулся Аполлон над её наивностью. — Они всё равно в это не поверят. И начнут оправдываться. Я резко стану для них Плохим, а они для себя — Хорошими! Вот и всё.

— Пока этого не произойдет, — вздохнула она. — Даже жаль как-то Америку. Такая страна была!

— А ты думала, почему это наши олигархи выясняют отношения именно в Лондоне, а не летают за этим в Штаты?

— Потому что там до сих пор нет даже единого законодательства, — усмехнулся Ганимед.

— И абсолютно всё раздроблено на штаты — резервации для колонистов, населяющих эту так толком-то недоосвоенную ещё территорию.

— Чтобы, в случае чего, угрожать Америке отделением одного из её штатов?

— Где не только свои у каждого штата законы, но и нет до сих пор единой энергетической системы, охватывавшей всю страну, как в России, для поддержки электроэнергией одного штата другим в случае внезапных стихийных бедствий.

— Как такая страна, и в самом деле, может быть мировым гегемоном? — оторопела Креуса. — Это просто смешно!

— Нет, — осёк её Аполлон, — это очень больно!

— Даже — осознавать, — согласилась Креуса, нахмурившись.

— Особенно, сидя без электричества во время случайного стихийного бедствия, — подтвердил Ганимед.

— Но в России, в отличии от Америки, их просто-напросто не замечают. Вообще! Благодаря «советскому наследию».

— Думаю, — улыбнулась Креуса, — если американцы только захотят, они смогут в любой момент перенять «советский» опыт и навести у себя порядок.

— Кто же им это позволит-то? Не забывай, что в их рядах также «выращиваются» иностранные агенты, призывая их «сокращать расходы».

— Статьями по экономике, — подтвердил Ганимед.

— Теперь, надеюсь, понятно — почему? — усмехнулся Аполлон, окончательно её добив.

— Потому что американцы не могут себе позволить такую роскошь, как управлять своей страной? — оторопела Креуса.

— Роскошь это не деньги. Это власть — направлять ваши деньги туда, куда тебе нужно. Играя при помощи биржевый курсов общественными настроениями.

— Побуждая каждого «осла» бегать за морковками «внезапно» ставших выгодными трендов, — усмехнулся Ганимед.

— Так что пока на планете существуют биржи, все ваши деньги будут принадлежать не вам, а тем, кто вами манипулирует.

— В своих геополитических интересах! — усмехнулась Ганимед.

— Все контракты должны быть многолетними и неизменными. Вне зависимости от курсов и прочих сиюминутных спекуляций.

— Только тогда цены на товары будут стабильными, а торговля — выгодной.

— Для конечного потребителя, — согласилась Креуса.

— Только потом, когда в конце своего плана архидемоны «дожмут» все страны на планете, их слуги вдруг вспомнят о том, что мир пошёл «не по тому пути». Чтобы начать осваивать захваченную у всех стран территорию. Руками самих же колонистов! Одна верхушка сменит другую. И опять всех во всём мире начнут заставлять гнуть спину чуть ли не круглые сутки.

— На «стройках века!» — усмехнулась Креуса.

— Так что наслаждайся моментом, пока у нас всё ещё есть время гонять лодыря. Пока это «звучит гордо!»

— Через подконтрольные им во всех странах СМИ? Пошли, проводишь меня! — сказала Креуса, как только Творец остановил машину.

— А как же я? — не понял Ганимед.

— Извини, но сегодня не твой день! — отрезала Креуса. Кусочек счастья.

Елена подавленно молчала, не зная уже, что и думать. О том, что творится в этом невообразимо сложном мире, из которого Креуса её буквально вытеснила. Оттеснив корпусом!

Глава5Пляж

И Елена стала периодически названивать, приглашая их «весело провести время». А на самом деле — весело провести Ганешу, держа его возле себя на привязи обещания перевода книги. Заметив, что тот готов потратить на неё всё до цента! За одну улыбку.

Хотя, казалось бы, непримечательный средний лоб, идеально прямой нос, добротные скулы и нордический волевой подбородок, средний рот, светло-русые волосы, голубые, от природы слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Елена не более чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и выпирало из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже об её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду — картины Айвазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить.

Ну, или хотя бы — воспользоваться её кувшином с узким горлышком. Побуждая Ганешу трепетно следовать их примеру, как только снова её увидел. И взалкал! Её солёную влагу. «Недаром её так и назвали, — тут же понял он, — от «соль». Соль жизни! Пятая и самая высшая нота бытия! Где все эти до, ре, ми, фа… не более чем ля-сим-трясим: брачные игрища, играя которыми на скрипке своей души мы и составляем мелодию своей любви!»

И стал играть, заглушая грохот волн набатом сердца на пляже близ Коринфа, где они и устроили пикник. Разумеется, уже — «методом от противного», чтобы Елена перестала задирать нос.

— Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить лишь одним днём, — усмехнулся Аполлон над Еленой и Креусой. — Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра.

— Не строить планов? — поняла Елена, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

— Да не в планах дело, а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите, — усмехнулся Аполлон, — это ваши, так называемые, мечты. Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему вам всё никак не удается их осуществить.

— И — почему же? — криво усмехнулась Креуса, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

— Да потому, — усмехнулся над ней Аполлон, тут же сдирая с неё эту шкуру, — что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал, для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов.

— Другими? — оторопела Елена. — Но при чем тут другие и мои собственные планы?

— Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь, ты не сможешь достичь в одно лицо вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений.

— То есть — пригодности тебя для твоих же собственных планов! — усмехнулся Ганимед.

— И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии, в состояние реальной общей Сказки!

— Сказки? — оторопела Елена. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для Ганеши уже настолько актуальны.

— И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни. Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер. Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новыми входящими данными. Идти кое-как. Либо вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки внимания, которые другие нам постоянно посылают.

— Кроме затрещин, — задумчиво усмехнулась Елена, вспомнив мать.

— Для того чтобы ты наконец-то начала задумываться о себе и меняться — для своей же пользы! — усмехнулся над ней Аполлон. — Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах»! Поэтому люди и напоминают мне детей, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

— Детей? — недоверчиво усмехнулась Елена, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере.

— Да, Елена. В этом виноват живущий в каждом из нас так называемый «архетип младенца», выросший под крылом цивилизации в «человека-играющего», как писал Хейзинга.

— То есть? — озадачилась Креуса.

— Ты хочешь устроить литературник? Ганимед, возьмём их в литературнэ?

— Пусть вскакивают на подножку! Как сегодня назовём поезд?

— «Детский сад».

— Ну, давай, — усмехнулась Елена, — впадём в детство.

— Главное, не впади в экстаз! — самодовольно усмехнулся Ганеша и достал тетрадь.

«Заоконный ветер вылепил серебристо-сизую скульптуру пасмурной погоды и внезапно исчез, как старый фокусник в конце представления.

Игровая коробка на первом этаже. Атрибутика стандартная: горсть чмырных игрушек в размёте.

— А-а-ай! — капризно завопила Надя Тормозилова, скорчив фальшивую гримасу. — Людмил-Иванна! Вовка опять меня за рожки дергает, Людмил-Иванна!

— Та-ак! — Людмила Ивановна встала из-за стола, где она заполняла методичку. И со скоростью «Неотложки» прибыла на место происшествия. — Вова, скажи мне, пожалуйста, до каких пор ты будешь хулиганить? — спросила она и, взяв его за нижнюю челюсть, развернула на себя.

Вова смотрел на нее пустыми детскими глазами безо всякого выражения.

— До каких пор я тебя спрашиваю?! — заорала она и рывком отвесила ему подзатыльник.

Чернявая Вовкина голова под ударом слегка пристукнула подбородком о грудь. Но он, уже привыкший к дурогонству воспетки, не выронил изо рта ни звука и лишь ещё сильнее набычился.

Надя Тормозилова при этом стала возбужденно подпрыгивать и, истерично смеясь, исступленно щёлкать ладошками.

— Чего ты молчишь?! Отвечай! — заводилась Людмила Ивановна. И хотела было повторить «на бис», но вдруг почему-то передумала. Взяла его на руки и сказав напутственно: — Иди, поиграй в песочке, — с раскачки метнула в открытое окно.

Но Вовка не долетел до песочницы и напоролся шейкой на её острый бортик. Голова его, вдруг, с хрустом отскочила и, стукнувшись о ножку грибка, замерла недалеко от тела.

— А-а-ай! — заверещала Надя и кинулась на Людмилу Ивановну с кулаками. — Ты убила его!

— Хватит! — крикнула та, одновременно мощно топнув ногой. — Хватит! Надоело всё! — и выбросила журнал в урну. — И ты со своей дурацкой игрой!

— Но, мама! — вскрикнула Надя.

И когда дверь захлопнулась, мягко всхлипывая, стала оплакивать Вовочку. Он был её единственной большой куклой, пригодной для игры в «детский сад».

Все молчали, не зная как им отреагировать. В раздавшейся, как толстая баба, тишине.

— Так это ты описал тут свою сестру и мать? — нарушил Ганимед «минуту молчания». — Но зачем ты изменил их имена?

— Я всегда так делаю, чтобы на меня не смогли подать в суд.

— А я решила, что ты всё это выдумал, — удивилась Креуса.

— Я не умею выдумывать, у меня слишком бедное воображение. Поэтому мне приходится, как Уайльд, «вкладывать весь свой гений — в жизнь. И лишь…» описывать то, что у меня вместо этого выходит.

— Но для чего тебе переводить книгу? Книги — это уже не модно. Зачем ты тратишь время на эту ерунду? — посмотрела Креуса на Елену.

— Ты даже не представляешь, сколько мне заплатят за осуществление данного проекта!

— Сколько?

— Волшебник подарил ювелиру, которому таскал из прошлого драгоценности на переплавку, миллион долларов только для того, чтобы показать мне, что он не шутит! И этот миллион мог бы быть уже моим, а не ювелира, если бы я разгадал тогда его интеллектуальный ребус. К тому же, недавно мне послали сновидение — фрагмент моего будущего, которое я, как проснулся, тут же записал. Прочитать?

— Ну, давай, — улыбнулась Елена, призвав жестом этот «миллион долларов» облокотиться на себя вместо кресла, входя в роль его ассистента.

Ганеша с удовольствием опёрся спиной об её душевную поддержку и стал читать:

«Ганеша оглядел себя: он сидел в тёмно-серой рясе у стены многоэтажного здания прямо на тротуаре. В его длинных волнистых волосах, которые он отрастил за время семилетней трансформации физического тела в светозарное в полной изоляции от мира, было полно перхоти. И понял, что их снова пора помыть.

Мимо проходили американцы всеразличных рас, недоверчиво поглядывая на бородача в непонятной рясе. А одна молоденькая афроамериканка в белой блузе и серой юбке средней длины, проходя мимо, пожалела его и кинула несколько смятых купюр, приняв за нищего.

Ганеша дёрнулся, понял всю унижающую его ситуацию, встал и быстро пошёл прочь по тротуару. Девушка посмотрела на кинутые ему на мостовую купюры, от которых тот шарахнулся в сторону, но не стала их подбирать и, покачав головой, пошла прочь.

Он набрёл на какой-то книжный магазин и увидел сквозь стеклянную витрину свою книгу, выставленную на деревянных стеллажах лицом к потенциальному покупателю наряду с другимихитами продаж. Псевдонимб был указан сверху: «Ганеш Воронцов». А чуть ниже название: «Второе Пришествие».

Пока он рассматривал витрину с новинками, из магазина вышла продавец и, тоже приняв за нищего, попыталась прогнать вон. Но Ганеша указал пальцем на свою книгу:

— Я её автор.

Та поняла, что ряса и длинные волосы с бородой это его сценический имидж, призванный продвинуть книгу, и переменилась в лице:

— Проходите в магазин, — пригласила она Ганешу уже тёплым тоном. В качестве аниматора. — У нас тут после издания вашего бестселлера появились и другие новинки. Не желаете взглянуть? Вот автор, который вас «затмил», — улыбнулась девушка, указав ему на книгу модного теперь автора.

На что Ганеша не стал даже заходить и лишь скривился:

— У меня-то подлинное искусство, и этот однодневка мне неровня!

На что девушка стала предлагать ему его же книгу:

— Купите один экземпляр, будет что подарить своим знакомым.

— Но я тут ещё никого не знаю.

— Вот и будет повод хоть с кем-нибудь познакомиться, — настаивала девушка на покупке. — Покажете им свою книгу, и вас тут же начнут уважать.

— Но я не взял с собой денег, — возразил Ганеша, пожалев уже, что не подобрал те брошенные ему на асфальт купюры.

— Может быть, карточка? — настаивала девушка.

— В моей рясе нет карманов, — улыбнулся Ганеша и символически похлопал себя по бокам, чтобы та поняла, что он пустой. И наконец-то отстала.

— Но вы же можете продиктовать мне номер телефона или счёт в банке, — не сдавалась та, желая ему хоть что-нибудь продать.

— Я его не помню, — улыбнулся Ганеша и стал от неё чуть ли ни убегать быстрым шагом.

Прошёл пару кварталов, забрёл в подворотню и увидел там синюю спортивку. Проходя мимо, вдруг заметил, что на заднем сидении лежит книга. Именно того автора, который его «затмил».

В машине никого не было. Он нерешительно дернул ручку. Машина оказалась не заперта. «Видимо, вышли на пять минут», — понял он. Огляделся по сторонам, взял книгу и стал читать, облокотившись о заднее крыло пятой точкой. Решив, что тут же отдаст её хозяину, как только тот появится, да и всё тут.

Читать по-английски было намного тяжелее, чем говорить. Тем более что автор активно использовал «герменевтический круг» и другие используемые и им самим литературные приёмы.

И так как через пару минут никого так и не появилось, Ганеша решил сесть на заднее сидение машины ногами наружу, так как спортивка была низкая. Открыл нараспашку заднюю дверь, уселся и продолжил чтение.

А ещё через пару минут чтения залез в машину с ногами. Сидеть стало гораздо удобнее.

«Нет, он мне не конкурент!» — решил Ганеша, разочарованно закрыв книгу.

И тут возник никто!

— Ты чего это уселся в мою машину?! — стал возникать тот на подступах. Всё отчётливее.

— Да, вот, хотел книгу посмотреть, — стал оправдываться Ганеша, вылезая наружу и протягивая её хозяину.

— А кто тебе разрешал?! — напирал парень, подходя к Ганеше. Явно намереваясь его избить. — Это что, твоя книга?!

Когда тот подошел на ударную дистанцию, Ганеша рефлекторно хотел нанести ему упреждающий удар. Но тут же мысленно стал раскаиваться: «Прости меня, Господи, что я на него разозлился». Так как ненависть постепенно превращает нас в бесов. А раскаяние — в ангелов.

Тот увидел, что Ганеша повесил нос, и одобрительно хмыкнул:

— Да, ладно, не переживай! Я и не хотел тебя бить. Так, пожурил слегка!

— Да я перед Богом каялся, а не перед тобой, — улыбнулся Ганеша. Осознав, что тот заметил и неверно истолковал его эмоциональную реакцию. — За то, что хотел тебя тут же вырубить.

— Повезло тебе, что ты передумал, — усмехнулся тот.

— Почему это? Я последние два года активно занимался физическими нагрузками и в прекрасной форме. К тому же, у меня нокаутирующий удар, которым я и хотел тебя тут же вырубить, чтоб не драться.

— Потому что ты уже старый, а я — молодой! — победоносно усмехнулся тот.

— Ну, да, — согласился Ганеша, что гораздо старше.

— К тому же, я боец NFC.

— Ты боец NFC?! Круто!

— Так ты меня не знаешь? Я в последних боях участвовал! Не узнал?

— Нет. Я уже давно не смотрю зомбовизор. Я смотрел бои NFC, когда чемпионом был Мак-Гризли.

— Да, давно это было. Меня, кстати, Джим зовут, — протянул он руку. — Джим Крайслер. А тебя?

— Ганеш Воронцов, — пожал он твердую руку спортсмена. — Я, просто, и сам писатель, а в магазине продавец мне сказала, что этот писатель, — протянул он книгу, — затмил моё «Второе Пришествие».

— Ещё бы! — усмехнулся Джим, забирая книгу. — Да, я читал твои книги! Но я читал их в электронном виде, а не в бумаге, как ты советовал.

— Ну и как, понравились?

— Да. Особенно, «Яблоки раздора». Горгона — просто класс! А ещё мне понравились там твои похождения с Йориком. Напиши про него что-нибудь ещё. Я с удовольствием почитаю!

— Хорошо, постараюсь, — улыбнулся Ганеша. Осознав, что Джим наивно полагает, что он всё это выдумывает из головы, как и все писатели.

— Ну, и «Летучий Корабль». Особенно мне понравился там момент с внезапным появлением Волшебника. Я потом в других книгах только эти моменты и искал, — признался он. — Да и «Кассандра» тоже мне понравилась.

— «Кассандра»? — удивился Ганеша. — Это моя самая первая книга, поэтому я считал её самой слабой.

— Да нет, нормальная, — возразил Джим. — Правда, там, места, где эти твои диалоги с Дезом, я пропускал, если честно. Слишком нудные они. Тем более что ты и сам писал, что те, кто не являются поклонниками нон-фика, могут пропускать их. Вот я их и пропускал.

— Так я написал это, чтобы ты прочитал их, когда будешь читать мои книги во второй раз. Но уже — как нон-фикшен! К тому же, все мои шутки становятся понятны только после повторного прочтения, это моё ноу-хау! Ты прочитал их ещё раз?

— Нет, конечно!

— Значит, ты так ничего и не понял, — вздохнул Ганеша.

— Да всё я понял! — отмахнулся Джим. И достал из бардачка машины полбутылки бренди. — Будешь?

— Нет, — съежился Ганеша.

— Почему это? — удивился Джим, отвинчивая крышку. — Я хотел бы отметить нашу встречу! — и, выпив с горла, протянул бутылку.

— Религия не позволяет, — показал Ганеша на рясу. И снова передёрнулся при виде того, как Джим приложился к бутылке. — Это тебя убьёт!

— Не каркай! — усмехнулся тот. Наивно думая, что Ганеша говорит ему о физической смерти, а не о духовной.

К машине подошла девушка и исподлобья посмотрела на Ганешу.

— Да не смотри ты на него так, — махнул рукой Джим. — Это его сценический имидж, он писатель. Познакомься с Лайзой.

— Ганеш Воронцов, — улыбнулся тот. — Я явился в Америку, чтобы продвигать своё «Второе Пришествие».

— Явился? Извини, забыл, что боги не приходят, а являются, — усмехнулся Джим.

— Ну, да, — улыбнулся Ганеша, — термина «телепортация» тогда просто не было.

— Да, я читала ваши книги, — вспомнила она.

— Присядем? — предложил Джим.

Лайза села возле Ганеши на заднее сидение, и он почувствовал себя рядом с ней крайне неуютно.

— У тебя зрелый невроз. Поэтому ты видишь мир в негативном ракурсе.

— Да, врачи мне об этом говорили, — подтвердила Лайза, пристально оглядев его с головы до ног.

— Я мог бы тебя вылечить, но для этого надо дней десять.

— Ты куда-то спешишь? — удивился Джим.

— Не могу же я тут с вами целых десять дней болтаться? У меня дела.

— Может, поедим чего-нибудь? — предложил Джим.

— Но я не взял с собой денег, — возразил Ганеша. И снова пожалел, что не подобрал те смятые из сострадания к нему купюры, которые через свою избранницу послал ему Господь.

— Чтоб никто не понял, что ты миллионер? — не поверила Лайза.

— Вот он и делает вид, что беден, как «церковная мышь»! — засмеялся над ним Джим, показав на рясу.

— Чтоб меня не отследили по цифровому следу, — возразил Ганеша. — Я тут скрываюсь, если честно. Ты просто не понимаешь, какие у меня теперь могущественные враги.

— Ну, да. Это пока ты нищий, ты никому не нужен.

— Деньги тут ни при чём. Волшебнику пришлось уничтожить тех, кто пытался запретить моё «Второе Пришествие».

— Физически? — оторопела Лайза.

— Нет, блин, интеллектуально! — засмеялся над ней Джим.

— Астрально! — возразил Ганеша. — Вы просто не представляете ещё, что это за грозное оружие! Они выгорали изнутри медленно и Задорно! Прекрасно понимая, в отличии от него, за что это с ними происходит. А поскольку Волшебник и я это, фактически, одно лицо, то демоны преследуют меня, а не его.

— Вот идиоты! — засмеялся Джим.

— Но разве Волшебник не понял, что этим он тебя подставил? — удивилась Лайза.

— Ладно, поехали, я тебя угощу. Или ты думаешь, сколько я зарабатываю на боях?

— Видимо, вполне достаточно.

— Видимо? Видимо-невидимо! — усмехнулся Джим и нажал на газ.

— Видал? Это он после твоих книжек так заговорил.

— Я называю это «родная речь», — улыбнулся Ганеша.

— Ты давно ел? — оглянулся Джим.

— Дня три назад. Поэтому пока что не особо-то и хочу.

— Три дня назад?! — удивился Джим. И выехал на Центральную улицу.

— Я давно уже перешел на питание кишечником и теперь могу не есть дней по десять. Но с удовольствием поел бы!

— Ещё бы! — усмехнулся Джим.

— А я думала, что ты всё врал про питание кишечником, — призналась Лайза.

— Да я вообще в своих книгах ничего не врал. Там описаны реальные упражнения, которые я и сам применяю в жизни.

— И что, теперь ты снова бог Ганеша?

— Да пока что не особо, — стушевался Ганеша, избегая гордыни, — сам хочу посмотреть на то, что из этого получится. Хотя, если честно, я практикую все эти духовные техники только для того, чтобы не умереть от неизлечимых болезней, а не от хорошей жизни.

— Жёстко она тебя! — посочувствовала Лайза.

— Кто это? — не понял Ганеша.

— Геневера, разумеется! — засмеялся Джим. — Рассчитав твою судьбу перед воплощением именно таким образом, чтобы ты просто вынужден был тут практиковать религию. А не красиво и отвлечённо об этом рассуждать, как другие Мастера, которые ничем не болеют. Не понимая ещё, что религия — это ключ ото всех болезней.

— Так ты что, сам этого так и не понял? — впервые улыбнулась Лайза. Буквально открыв Ганеше глаза на проделки Навигатора. — Ты такой худой, что мне так и хочется тебя откормить.

— Тебе стейк заказывать?

— Конечно!

— Ты хочешь оставить всё, как есть? — удивился Ганеша, усаживаясь возле неё за столик.

— Но при чём тут стейк? — не поняла Лайза.

— Моисей же сказал: «Не убий». Каждому! Навсегда. Чтобы именно ты прямо сегодня не ела мясо.

— Я думала, что эта заповедь против убийства ближнего.

— Ага. Ты, вообще, читала «Ветхий завет»? Это вестерн, не лишенный залихватского исторического куража! Я вначале читал его как некую социальную фантастику, ведь там описывается то, чего не может быть — по мнению обывателя, каким я тогда и был. Пока не начал практиковать, — показал он на рясу, — и на собственной шкуре не убедился в том, что там всё-всё по-настоящему! Потому что он написан не для обывателей, а для неофитов. Как подробные «инструкции к применению» твоей высшей сущности на Пути духовной реализации.

— И даже яблоко «добра и зла» это не метафора?

— Нет, яблоки сладкие. А Блаватская писала, что неофитам сладкое есть нельзя. Потому что сладкое вызывает неукротимое сексуальное желание «убить» ближнюю. А Адам и Ева, видимо, объели всю яблоню, пока к ним не явился Господь. И астральным зрением увидел, что те духовно «умерли». Нарожав детей.

— Два стейка, два пива, три картофель фри и молочный коктейль для этого «ботаника». Без сахара, — подмигнул Джим. И протянул деньги официантке.

— Что ж, холодильник опять победил Бога, — вздохнул Ганеша, как только им принесли еду. И запахло хорошо прожаренным стейком. Сглотнув слюну. — Пойми, — обратился он к Лайзе, которая впилась зубами в стейк, — энергия духа покидает тебя всякий раз, как только ты ешь мясо или пьёшь спиртное. Или ты думала, чем «пролы» Оруэлла отличаются от боле высших каст? Тем, что энергия примитивных пролов не сублимируется. Из-за того, что они деградируют с каждым годом всё необратимее, употребляя в пищу всё подряд. И постепенно мутируя на генном уровне, образуют отдельную касту шудр! Это Создатели нашего тела на высших планетах специально нас так создали, чтобы обыватели не становились духовно продвинутыми сущностями. Как архидемоны, которые смогли эволюционировать из полутораметровых тараканов ещё до изобретения тела человека, постоянно вращая клешни, — показал он, начав быстро-быстро вращать кисти рук. — Что через полгода постоянного круглосуточного вращения вызывает в мозгу эволюционные изменения у любого вида живых существ. Так что мне, как позавтракаем, придётся вас покинуть. К сожалению.

— Ты больше не хочешь с нами кататься? — удивилась Лайза, пережёвывая сочный стейк. И вытерла рот салфеткой.

— А я уже хотел пригласить тебя на бой. Сегодня вечером я выступаю. Мог бы посмотреть! Бесплатно. Я могу провести двоих.

— С бесами — нет. С потенциальными ангелами — сколько угодно!

— Теперь ты и меня обзываешь, да? Я уже для тебя бес?

— Бес — это термин, означающий духовно нищее существо — без «прибавочной» энергии, как сказал Карл Маркс, получаемой за месяц катания Сизифова камня. К тому же, если ты ведёшь себя, как исчадье ада, поедая своих ближних, то кто ты? «Ангел» и «бес» это не комплимент и не ругательство, это термины, определяющие твою сущность и, как следствие, поведение. Бог хочет, чтобы ты был близок к нему не только на словах, изучая писания, но и на деле.

— «По делам вашим дано вам будет», — улыбнулась Лайза, запивая стейк пивом.

— Так сказать, экзистенциально. На практике. А красиво рассуждать о высоком каждый может, тут ума не надо. Изменить своё бесовское бытие на ангельское — вот в чём вся фишка!

— Основной вопрос экзистенции, — поправила его Лайза.

— Нет, далеко не каждый сможет, — возразил Джим, доедая стейк. — Очень много тех, которые и рассуждать не могут. Как мы.

— Но это не делает тех, кто умеет рассуждать, лучше. Только дела.

— Постепенно изменяя свою природу с бесовской на ангельскую, — поняла Лайза. Раздумывая уже над тем, заказывать ли ещё пива? Вертя стакан.

— Или ты думаешь, как я каждый рейс изменял свою природу? Я бросал грешить. То есть — пить, курить и есть мясо. Раскаивался во всех грехах и начинал изучать литературу. Постепенно становясь ангелом.

— В свободное от работы время?

— Пока другие моряки недоумевали: «Зачем тебе это надо?» И невольно отмечали, что я постепенно всё больше становился похож на Христа. После того, как на меня от Николая Угодника нисходил Святой дух.

— Изменяя твоё физическое тело? — удивился Джим.

— Павел же сказал: «Христос — в каждом». Вот он во мне и актуализировался по мере духовной трансформации. А один матрос из нашей четырёхместной каюты даже хотел мне набить за это морду! Лица, прости господи.

— По наущению Сатаны, — поняла Лайза и передумала пить пиво. — Молочный коктейль! — крикнула она официантке и посмотрела на Ганешу. — Два! — подняла она два пальца, всё ещё желая его хоть как-то откормить. — И булочку!

— Но я уже наелся, — возразил Ганеша, допивая коктейль, чтобы отдать пустой стакан официантке.

— Возьмешь с собой! — твёрдо сказала Лайза.

— Но в моей рясе нет карманов! Я живу в Настоящем Моменте.

— Я положу её в сумочку. Вдруг кто-то во время матча рядом с нами начнёт есть гамбургер? Чтобы ты не искушался и съел булочку.

— Но я теперь снова смогу не есть как минимум три дня.

— Да-да-да, — засмеялся Джим. — А то я не видел, как при виде стейка ты сглотнул слюну!

— У меня идея! Я хочу, чтобы ты во время боя передавал Джиму энергию, как Моисей.

— Да! У меня сегодня очень серьёзный противник. На кону большой куш! Если поможешь выиграть, поделим деньги! Дам тебе на карманные расходы пару тысяч долларов, чтоб тебя не отследили.

— Но для этого ты тоже должен быть уже «прокачан», — возразил Ганеша, — как и паства Моисея. Или ты думал, что они просто так бродили по пустыне чувств? Ладно, сделаю что смогу. Только больше не ешь мясо и не пей спиртное, иначе моя энергия будет тут же «покидать неблаговидный сосуд» твоего тела».

— И как только я проснулся, сразу понял, что надо срочно начать переводить свои книги на английский. Чтобы узнать в реале то, что было у меня с Лайзой и Джимом после боя.

— Почему же ты воспринял тогда это как послание архангелов? — удивилась Креуса.

— Потому что архидемоны тоже не сидели, сложа руки и время от времени посылали мне свои компиляции моего вероятного будущего. Формируя их образы из того, каким я его себе тогда представлял, — усмехнулся Ганеша. — Вначале они посылали мне во снах моменты, где я договаривался о переводе книги на японский язык. А уже затем, непосредственно перед выходом в печать, меня вызвали в высокий кабинет и спросили через молоденького переводчика, не собираюсь ли я организовать в Японии секту? Так как после чудачеств «Аум-Сенрикё» по их текущему законодательству было запрещено издавать религиозную литературу. Тем более что я стоял в кабинете перед ними в своей тёмно-серой рясе. Подтверждая опасения.

— И что же ты им тогда ответил? — не поняла Елена.

— Я не собираюсь заниматься организацией религиозной секты ни в Японии, ни где бы то ни было ещё. Моя единственная задача — отомстить Америке за развал моей страны!

— И — что?! — оторопела Елена. Ведь он покушался на святое!

— Переводчик наклонился к должностному лицу, принимавшему решения, и перевёл ему мои слова. Тот чуть подумал и кивнул. И переводчик поздравил меня с тем, что моя книга будет издана! Я проснулся тогда в холодном поту и долго думал над тем, что это было. Ведь я и не собирался мстить Америке, — заверил он Елену, — даже в страшном сне! А тем более — в столь неотличимом от реальности. Вспоминая и заново наблюдая за тем, что «я» же говорил. И быстро понял, что это был популистский ход с моей стороны. Ведь тот, кто меня слушал и принимал сложное решение о том, публиковать ли мою книгу, как представитель старшего поколения ещё помнил о том, что это именно Америка скинула атомную бомбу на Японию.

— В отличии от школьников, которые уже даже не помнят об этом факте! — усмехнулся Ганимед.

— Чтобы тот захотел издать твою книгу в пику Америке? — удивилась Елена. Что всё так сложно.

— Тогда как, на самом деле, Америка сбросила атомную бомбу на Хиросиму вовсе не для того, чтобы показать им «кто в доме хозяин». Ведь они так и не поняли этого ровно до тех пор, пока Россия не разбила их кантунскую армию в пух и прах! А как раз для того, чтобы одержимые идеями англичан ярчайшие представители Японии перестали втягивать свою страну в войну с Китаем, и навсегда смирить их имперские амбиции.

— Выбив Японию из обоймы англичан! — кивнул Ганимед.

— Чтобы те не смогли уже больше вооружать Японию и угрожать её боевым потенциалом ни Китаю, ни Корее, ни другим соседям, включая Россию, партнера Америки в те благодатные времена. А были бы с тех пор сугубо мирными гражданами. Какими японцы, благодаря Америке, теперь и стали.

— Подорвав сбросом маломощной атомной бомбы на Хиросиму все дальнейшие планы англичан! — усмехнулся Ганимед.

— Если бы. Это удалось прекратить, только отравив Сталина руками его же медиков. Именно из-за того, что тот подливал (войсками) масла в огонь всё той же войны «Севера и Юга», которая была перенесена теперь с территории Америки на территорию Кореи. Воюя друг с другом руками ничего не понимающих в том, чьи интересы они столь исступлённо защищают, корейцев. Разделив, в итоге, Корею сразу же после смерти Сталина на «Северную» и «Южную».

— Символично, не правда ли? — усмехнулся Ганимед и посмотрел по сторонам: на «северную» Елену и «южную» Креусу.

— То есть Америка тогда, по сути, оказала Японии услугу, нанеся упреждающий удар. Если понимать о том, что могло (и уже тогда планировалось англичанами) произойти с её гражданами в дальнейшем. Что неизбежно произошло бы, не подставь Америка Японии своё братское плечо.

— То есть раз и навсегда положив — с бомбардировщика на Хиросиму — конец вечной вражды Японии со всем миром! — просиял Ганимед. — Запретив им иметь войска и ядерное оружие.

— Но почему тогда чиновник тебе поверил? — так и не поняла Елена.

— Как это — почему? — удивился Ганеша. — Шестьдесят четыре процента россиян проголосовали против развала Советского Союза, но его всё равно развалили. Американские ставленники нарушили данную нам Богом Свободу Выбора! А как говорил апостол Петр: «Вы пытались обмануть Бога?!» Ты помнишь, что он тогда за это с ними сделал?

— Нет.

— А чиновник, видимо, ещё помнил. И полистав мою книгу, понял, что я не просто верю в Бога, как все, но и общался на Летучем Корабле со всеми ангелами и архангелами, пока Николай Угодник меня по нему водил и подробно рассказывал, как у них там, в Раю, всё устроено. Вот чиновник и решил, глядя на мою рясу, что я хочу отомстить тем, кто нарушил Свободу Выбора россиян в лучших традициях Петра!

— Так ты что, уже реально бог Ганеша? — удивилась Креуса. Снова увидев в нём Творца.

— Да он развел его, не ясно разве? — засмеялся над ней Ганимед. — Чтобы тот разрешил издать книгу. Просто одев на встречу с ним рясу!

И объятия Елены сами собой разжались, как только она поняла, что про миллион долларов и Волшебника Ганеша тоже им наврал.

— Это надо отметить! — усмехнулась она. Небрежно оттолкнула этого афериста от себя и приложилась к бутылке пива. Выпив её до дна, чтобы заглушить разочарование.

Ганеша удивился этому перепаду настроения и легко переключился на Креусу:

— Да никого я не разводил, — улыбнулся он Креусе, которая была чуть тоньше фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики Лизы Болконской, которые он тут же поцеловал.

— Это безобразно! — возмутилась Креуса, тут же перестав видеть в Ганеши бога.

Не заметив, что он целовал не её, а Лизу, о которой мечтал со школы! Тут же влюбившись в главную героиню Льва Толстого, как и все в классе. Безответно любили молоденькую учительницу по географии.

— Безобразное — это художественный элемент любой Сказки, — объяснил ей Ганеша своё «непристойное поведение». В школе.

— Сказки любого, — поправил Ганимед.

— Безобразное мы используем для придания себе комических и трагических эффектов, думая нарушить этим гармонию чужой Сказки, по тем или иным причинам чуждой духу нашей.

— Но реально разрушаем этим лишь свою Сказку.

— Зло ужасно в основном тем, что превращает твою Сказку в былину, подрезая Икару крылья и превращая его обратно в обывателя.

— А затем, по мере проникновения в тебя зла — твоей озлобленности и лени — и в животное! — усмехнулся Ганимед.

— Каждый твой злой поступок или мысль, взгляд, вздох, жест, не суть важно, создает у тебя установку на зло.

— Создает брешь, — уточнил Ганимед, — через которую в тебя и проникает Зло. И начинает через тебя действовать.

— Разрушая все твои Сказки!

— Из-за того, что все ошибочные или злые действия есть продукты недопонимания ситуации, они и являются заблуждениями.

— Так что грешника не случайно именуют развалиной. Ведь, заблуждаясь, он обречён блуждать по развалинам своих Сказок! — усмехнулся Ганеша и снова её поцеловал, развеяв сказочно долгим поцелуем Творца все её заблуждения.

Но увидев, как Андрей Болконский и его «маленькая княгиня» милуются, блуждая по развалинам её сказок о себе, как о недоступной принцессе, Елена тут же снова стала для него столь же прекрасной, как была:

— Что ж, я искренне рада, что ты наконец-то нашел себе ту принцессу, которую ты и впишешь в идеальный мир своей Сказки!

— Ты хочешь сказать, что способна на большее, чем просто перевод? — удивился Ганеша.

— Мои пределы в вышине сложили гимны обо мне! — улыбнулась Елена и откровенно клацнула зубами.

И проникшись её волшебной игрой в белку, уже обещавшую погрызть его «орешек», Ганеша моментально оставил Креусу и пошел на абордаж.

Но Елена смогла тут же отбить нападение и не дала ему захватить себя в рабство, отогнав корму своей ладьи от него подальше.

Как только тот ущипнул её за зад. Как простую деревенскую девку на ярмарке, торговавшую своими аппетитными булочками.

А не крутую нравом скандинавскую принцессу, которой — для полноты картины — теперь не хватало лишь секиры!

Но Ганеша не стал с ней биться, а тут же вернулся к очарованию Креусы. Ему было всё равно, кто будет являться объектом для нападения его любви. Её низкопробковое положение? Видавшие виды одежды? Голодный, усталый от разочарований взгляд, выпавший в осадок тонкой грусти? Напротив, всё это лишь вспахивало векторное поле активности её любви к нему, подающему надежду погасить в ней все эти сигнальные лампочки. И протягивало пульт управления ею.

— Грязно не то, что в сознание входит. А то, что из этого выходит на поле практики, — улыбнулся он Креусе.

— В сапогах на босу ногу в поисках обмороженной октябрём несчастья капусты запоздалых выводов, — усмехнулся над ними Ганимед.

— Но стоит лишь вывернуть твою жизненную ситуацию обратно в теорию, как ты, увидев все свои недочеты и исправив их соответствующими поступками, тот час начнёшь жить в Сказке. Если же в тебе недостаточно художественной пластики, открой «Мифы и легенды древней Жреции» и выработай свою мифологию поведения. Став для себя Зевсом, жестоко карающим тебя за любой проступок, а для других — Гермесом, несущим им благую весть от бога — твоей высшей сущности! Постепенно ты станешь настолько совершенной, что откинешь все эти карнавальные маски, включая и маску бога.

— Чтобы лицо ни натерло ею, как сандаль — большой палец! — усмехнулся Ганимед и потёр лицо.

— А второй сандаль дырявый, в нём всегда хорошо! — усмехнулась Елена.

— А индейцы почему-то вообще не носят сандалий, — улыбнулась Креуса.

— Летом они делают вид, что у них копыта, а к зиме они их отбрасывают!

— Как условности?

— И сливаются с божественным, обсуждая это долгими зимними вечерами у костра.

И положил голову ей на ноги, целуя руки, чтобы Креуса начала уже гладить ими его по голове, как своего котёнка. Ему было всё равно, кого из них очаровывать. Лишь бы — как можно быстрее. И приступить к сладкому. В постели.

На что Елена (как демон искушения, потерпевший полное фиаско!) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить ему свои внезапно вновь прекрасные (то глубокие, как небесная синь, то игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от спиртного в её глазах.

— Что ж, если это предел твоих мечтаний… — снисходительно улыбнулась Елена. И подмигнула.

Ганеша удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары, переложив голову на её колени.

— То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения, который и не дает тебе видеть дальше собственного носа, — усмехнулся он, намекая на близорукость Елены. — Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайся под других, мир — вот лучший настройщик! Со-настройся с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес.

— Мы сами запускаем в него волков, — усмехнулся Ганимед, — чтобы было от кого убегать и на кого охотиться.

— Перестань играть в чужие игры. Это их игры. Ты — не они. Ты — значит — одна. Они — означает — стадо. Преврати себя в заповедник. Снова стань ребёнком и поиграй в блаж.

Но Елена, вспомнив свои разбросанные в детском лагере игрушки, снова к нему внезапно охладела.

Так что Ганеша, недолго думая, опять переключился на Креусу и начал её откровенно обнимать, форсируя события:

— Выколи ребёнку в себе глаза, отпусти его в мир. Пусть мир снова станет для тебя полон удивлений и новых открытий!

— Вот поэтому-то в следующей жизни мы ничего уже и не помним, после перезагрузки смертью очищая оперативную память от предыдущего воплощения, — улыбнулась Креуса и охотно пошла на уступки. Тут же осознав, что Елена слишком уж высоко задирает нос, и у Ганеши с ней ничего уже не получится. Непроизвольно начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечернюю программу, как только они останутся наедине. И она наконец-то подарит ему всё самое лучшее, что в ней есть!

Под платьем.

И Ганеша это уже предвидел: по её глазам, которые столь выразительно ему сияли; по её улыбке; по рукам, которые стали уже обнимать его в ответ, безраздельно захватывая его в свою собственность. В ответ на то, что он стал столь же преданно обнимать свой «утешительный приз». По сравнению с Элен. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить. И не раз!

— Форматируя «жесткий диск» духа в Чистилище, — улыбнулся Ганеша и поцеловал Креусу в губы. — Чтобы в следующей жизни нам интересно было заново учиться мыслить!

А Ганимед отвёл его в сторону туалета и сказал:

— Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой. Обе они тебе не дадут, уверяю тебя. Так что выбери уже одну из них и оставь мне хотя бы ту, что после тебя останется.

— Тебе? — удивился Ганеша, впервые увидев в нём самца. А не клоуна, которого он пригласил на этот пикник на обочине моря, чтобы поразвлечь дам. — Ты же видишь, как Елена себя ведёт: то подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке. «Не мужчина выбирает женщину, а женщина — мужчину», как сказал какой-то классик. Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас — просто рвут на части! Классик об этом даже не мечтал!

— Да я понял, что Елена выбрала тебя ещё вчера, позвав меня и Креусу сегодня только для компании. Так что оставь Креусу в покое, я утешу её разбитое тобой сердце!

— Просто, я пришел с морей и сейчас готов запрыгнуть на первую попавшуюся. Как сказал Есенин в неопубликованном сборнике: «Когда наш перл, как телеграфный столб, топорщится, нам всё равно, кто под нами лежит — актриса или уборщица!» Мощно сказано, не так ли? Серебряный век, учись!

— Вот ты и оставь серебряную уборщицу мне, а сам займись золотой статуэткой. Вручи себе этот Оскар! Она тебе больше подходит.

— Ага, то подходит, то опять отходит. Как и завещал поэт!⁴ — и вдруг понял, что этот стих был взят Геневерой за основу мифологии поведения Елены: «то подойдёт, то отойдёт, а музы любят круглый год».

— Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы не знали друг друга уже сто лет в обед и давно не относились бы друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, как она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться. И теперь у тебя есть все шансы ею овладеть. А у меня — уже нет.

— Ну, хорошо, оставлю тебе «уборщицу». Сегодня твой день! Наслаждайся крохами с моего барского стола! Только запомни, что абсолютно все девушки — соблазнительные демоны искушения, пока не становятся матерями — богинями (синдром богоматери), и абсолютно все парни — боги, как только они перестают быть детьми. Духовно, а не только физически, повзрослев до Бога-Отца. И если я действительно стану для Елены богом, то моя книга станет для неё новой религией, как у Кришны.

— А если только на словах, то — фантастикой! — усмехнулся Ганимед.

— Богоматери надо родить Бога-Сына, то есть не от кого попало, а от Бога-Отца! Чтобы «богоматерь» не побили камнями упрёков родственники. Женщиной быть намного сложнее и ответственнее!

Они вернулись к девушкам и стали вести себя соответствующе выбранной ими мифологии поведения, пытаясь быть богами в их глазах. Проявляя свою высшую сущность (с жёсткого диска духа) на глазах у всех.

— Так, а «как начать мыслить, товарищ Бендер?»⁵ — усмехнулась над ним Елена, оторвав их от наслаждения бутербродами. Сделав вид, что ей это просто безумно интересно, чтобы расположить Ганешу к себе. — Как ты научился мыслить?

— По-настоящему мыслить ты начинаешь только после того как, усвоив из философского словаря необходимую для абстрактного мышления терминологию, набиваешь свой ум до предела чужими мыслями, — решил Аполлон её окончательно добить.

— Научившись именно мыслить, а не молоть языком! — усмехнулся над ней Ганимед.

— Изучая философский словарь ровно до тех пор, пока ты не научишься применять эти навыки хотя бы для того чтобы начать понимать то, о чём там идёт речь. Пока твой мозг не начнёт ими бредить, не успевая обрабатывать получаемую тобой непривычно сложную информацию.

— Пытаясь их хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! — усмехнулся Ганимед, проглотив бутерброд.

— И чем сложнее получаемая тобой информация, тем быстрее всё это начнётся. И тем интенсивнее будет протекать сам мыслительный процесс, мобилизуя для этого всё твое тело.

— Так как тело станет полагать, что это что-то жизненно важное, раз уж ты этим так серьезно заинтересовался? — подыграла ему Елена.

— И когда через пару недель непрерывных занятий твоему телу все же удается хотя бы ненадолго переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения. И оно заставит тебя решить какую-то неотложную проблему, то эта проблема вдруг решится для тебя уже так просто (по сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые ты решал, обрабатывая получаемую тобой сложную информацию), что ты начинаешь этим увлекаться. И пытаться решить ещё и ещё одну проблему.

— Ведь это касается качества твоей жизни! — поняла Креуса.

— События которой начинают выглядеть для тебя такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового масштаба, что ты с лёгкостью решаешь проблемы этого пресловутого существа, которым ты до этого всем являлся. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» все свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может дотянуться. Все глубже уходя в свое прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь.

— Над тем, каким ты был недотёпой? — ласково усмехнулась над ним Креуса.

— И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!

— Всё понятно, — усмехнулась Елена. — Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.

— Перестав быть чайником! — усмехнулся Ганимед и толкнул Ганешу плечом, столкнув его с Еленой.

Ганеша тут же рефлекторно обнял Елену и повалил на песок, ругая Ганимеда:

— Ты знаешь, для чего он это сделал?!

— Для чего?

— Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! — поцеловал он Елену в губы и прижал к песку. — Только о себе и думает!

И ещё раз её поцеловал. Пока она не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию.

Почему же Ганеша так цеплялся за Елену, как за выступ скалы, и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы — сгореть от ревности. После того, как та поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Елене. Которое та вначале легкомысленно хотела Креусе подарить на этом празднике жизни, как злобная Медея.

И всё бы так и шло, как задумали боги, если бы Креуса не спросила Ганешу, любовавшегося закатом:

— Я всю ночь думала над тем, что вы мне рассказали, и не смогла понять одного, — призналась Креуса, пожелав полюбоваться «закатом Европы», — почему вы так переживаете за Америку?

— Возможно, мы нахватались этих мыслей у А.П. Чехова. Ведь его, АП-Чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные, — усмехнулся Ганеша, снова входя в роль Аполлона. — И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.

— И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!»⁶ — усмехнулся Ганимед.

— Не понимая, что одним только градусником с такими, как они, уже не обойтись. Но никак не решаясь применить к ним своё «ружьё». И, в итоге, окончательно их добить. Контрольным в голову читателя! Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище. Отстреливая уши чуждых им смыслов.

— Как в одном из рассказов, где герой Чехова бесполезно пытался перевоспитать проститутку. Сузив до размера её бикини всю страну, уже не способную к порождению полноценного потомства.

— Но разве этот субтильный нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен возглавить революцию? Прежде всего — в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия. Для этого ему пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы.

— И Ленин с радостью откликнулся на их колокольный зов, понимая «по ком звонит колокол», зазывая его к обедне. Дописал «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и вернулся на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой.

— Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку, то и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию. И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно!

— Так что вагон, в котором он ехал, пришлось опечатывать. Дабы никто из него не вывалился на полном ходу и не отстал от поезда. И не пошел по миру. Пешком. Ведь он возвращался домой без копейки денег, под честное слово по приезду тут же раздать долги и заплатить всем сполна.

— За убийство брата! И поэтому спал в вагоне на голом энтузиазме, укрывшись лишь пламенными надеждами ехавших с ним боевых товарищей.

— Согревающих ему душу, да, но — не тело! Ведь он, перед отъездом, наивно накинул эту Тему прощелыге Парвусу. И тот взял у германского правительства пятьсот тысяч марок на революцию в России, и, как обычно, всех надул.

— И громко лопнул! Как воздушный шарик. И исчез, пока все были в шоке. Свято веря, что с такой головой этот голован и так справится.

— Тем более что в столице Ленина уже ждал, прибыв на его зов из-за океана, также как и он слегка картавя, его давний друг в клетчатом сюртуке и пенсне. У которого, как чуть позже всем стало известно из «Мастера и Маргариты», «одно стекло было треснуто, а другое так и вообще отсутствовало».⁷ То есть — умевший делать деньги буквально «из воздуха»! Иначе как ещё можно объяснить себе биржевые спекуляции тех лет на Уолл-Стрит «зарядивших» его господ?

— Словно обрез! Подшучивали они над обычаем его предков, легко коснувшихся Троцкого кончиком «пера» в самом нежном возрасте.

— Обрез, из которого тот постоянно стрелял в воздух дуплетом, то есть и в личном общении с рыхлыми творожными массами, буквально пожирая их глазами, и в статьях, осыпая посетителей его «варьете» ворохом надежд и обещаний. Тут же, к их немалому удивлению, заменяя их грубые представления на шелковые иллюзии грандиозного будущего! Где все они станут «шёлковыми». Поголовно!

— Слегка заикаясь, правда, но зато — об их многочисленных правах! Ведь прав тот, у кого больше прав, а не тот, кто лев. Тем более — светский лев, лев-ый по определению. Подстрекая народ лишать лев-ушек права править, давая им по ушам.

— Отпечатывая в сознании масс подписью под своими статьями, что для них теперь существует только один Лев — он сам. С усам. А не какой-то там Лейб.

— Капитан лейб-гвардии на корабле уже морально устаревшего бытия, идущего ко дну истории.

— Который, как уже опытный в огородных делах нео-консерватор, давно освоивший навык мариновать богатый урожай своих идей в кристально чистых американских банках, захотел выйти за ограду рассудка и возглавить революцию в умах каждого. Перековав в горниле истории свою штыковую лопату в настоящий штык. И используя его столь же точно и решительно, как хирург — скальпель.

— И вместе, слегка картавя ни то от еврейского акцента, ни то от отсутствия в их время грамотных логопедов, эти два диктатора пролетевшего над гнездом их съехавшей кукушки пролетариата стали, торопливо и решительно махая скальпелями, лечить страну. Отрезая «торчащие уши» из их концепции.

— Торчавшие именно потому, что пролетарий, будучи более примитивен, чем светский лев, будет гораздо более жесток, дорвавшись до власти над точно такими же приматами. Ведь он знает их изнутри: как Шариковых, ⁸ И не склонен врождённой культурой с детства их жалеть и идеализировать. И «уходить в народ», чтобы постепенно приучить их всех к мысли, что они и сами смогут осуществлять власть.

— Но так и не поняв того, что пролетариям всё равно, кто их угнетает, заставляя работать во благо страны, мифический злой дядька с плетью управленца, заставляя их работать «по щелчку», или же точно такой же холоп, как и они сами, дорвавшийся до власти. Как Хрущёв. Но уже — от звонка до звонка! Превращая страну в «Архипелаг Гулаг».⁹

— Не обращая внимания на письменно задокументированное недоумение Сталина: «Уймись, дурак!», выдававший на-гора более всех репрессированных в своём округе. Придавая таким образом игры с народом больше объема и глубины рисунку своей картины мира, независимой от мнений и чаяний большинства. Подчеркнув этой псевдо элитарностью способность проводить в жизнь сугубо свои планы. Чтобы его заприметили и взяли в оборот глобализаторы, продвигая во власть наряду с другими врагами собственного народа.

— Ещё даже более щетинистыми и ежовыми, чем тот, кто даже на смертном одре жалел только о том, что не успел в своё время расстрелять иглами всех своих обвинителей. Прошивая их всех своим взглядом. К сфабрикованным ранее на них делам. Скорее уж по привычке соблюдать клановые интересы, чем из природной злобности и маниакальной жажды мести, как это тут же преподнесли на блюде СМИ вечно перепуганным народным массам, которым только и дай поохать и поахать! Побуждая их работать исключительно аховыми методами — на Стройках Века. Во имя…

— Превращая рабочее место каждого в окоп трудового фронта. Не замечая изэтих убогих землянок то, как украинская партийная линия постепенно вытесняла грузинскую, которая всё это время наивно пыталась враждовать с армянской. В то время как украинская у них же на заднем дворе росла, как на дрожжах из-за океана. Под крышей Троцкого. Согласно его нео-ветхим заветам. Как и любой нео-пророк, пытавшийся создать революцию в умах во всём мире, но уже — на основе не менее фанатичного поклонения экономическим теориям, Золотому Тельцу.

— Которого тут же высмеяли Ильф и Петров¹⁰, как типичного Остапа Бендера, потерявшего Золотого Тельца при попытке удрать через границу.

— Но так и не смогли оценить ни всей широты его размаха, ни глубин интеллекта Ленина, этого Кисы Воробьянинова из дворянской семьи. Вынужденно купировав крылышки им обоим, отлучив от отца Фёдора (семинариста Сталина), чтобы хотя бы попытаться втиснуть эту «святую троицу» в мозги обывателей. Как в могильник. Завернув эти и до сих пор радиоактивные отходы от истины в полотно своего бессмертного шедевра, как в погребальный саван. Со всеми почестями.

— Намекая своим названием предыдущего бестселлера «Двенадцать стульев» на возведение их в один торговый ряд с двенадцатью апостолами. Как, разумеется, более мелких, чем апостолы, но не менее исторических персонажей!

— Чтобы каждый мог твёрдо усесться на них, освоив всё их творчество — Сталина, Ленина и Троцкого и только тогда приступить за круглым столом диалога их противоречивых логик к более сакральным блюдам. Таким, как извращенное Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом учение потомственных скотоводов: «Капитал», где «прибавочный продукт» есть часть приплода молодых агнцев, которых можно пустить под нож, а «необходимый продукт» есть часть агнцев, которых необходимо оставить для восстановления поголовья скота. И трансформировали это учение, где самого лучшего агнца нужно прирезать и зажарить, в формат научно-экономической теории.

— Публично, якобы, отрекшись от религиозного контекста. Заявив, что: «Религия — опиум для народа». Заставив и социалистов и капиталистов ещё более фанатично поклоняться «Капиталу» — Золотому Тельцу. Тому самому — лучшему — агнцу. Мол, долой старую религию и да здравствует новая!

— Только уже не религия Бога, а религия Сатаны. В которой было три «святых» — Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин, «иконы» которых в принудительном порядке висели в каждом кабинете.

— Оставивших нам на память о себе не только свои многочисленные тома (даже не подозревая о том, что это была, есть и будет есть мозг каждому из нас именно медицинская литература про диктатуру пролетариата (то есть, как показала их медицинская практика, про диктованный пролетариату бред сумасшедшего о маниакально одержимых утопичной идеей социальной справедливости без царя в голове и во главе)), но и — многочисленные швы буквально по всей планете. Соц. лагеря за колючей проволокой с ожидающими там подъема красного, от крови их жертв, занавеса в конце этой затянувшейся трагикомедии.

— Швы, которые и до сих пор так и не смогли как следует (из дела) затянуться. Выдохнуть, отбросить фронтовую цигарку и зарасти ковылём, быльём и кованым стихом. Взывая к нам, если смотреть на них из космоса, чёрными провалами пустых, выжженных от избытка их внутренней энергии, глаз.

— Что, конечно же, было всего лишь частным случаем земской практики. Лишь слабыми отголосками стонов из антологии мировой медицины, второпях создаваемой по симптомам для лечения социальных язв на теле давно уже смертельно больного общества со слабым пульсом именно социальной жизни. Постоянно бьющегося в агонии бесконечных реформ и декретов.

— Многотомный томный бред которых находил себе выход в творчестве последовавших вслед за этими хирургами дадаистов от социологии и политики. По всей Евразии.

— Которые творчески и с огоньком в глазах, руках и прочих промежностях, закипая на местах в подмышках, подкошках и подсобках, расторопно устраняли друг друга из очереди за репкой.

— Пока и их самих не выдернул из грядок висячих садов элиты власти и не поглотил огонь истории во тьме невежества преследователей их талантов.

— О, как я понимаю после этого Брэдбери и его брэдовых пожарных! Адекватно оценивавших антиутопии всех этих социальных фантастов, творивших насилие, как и любой палач, под маской «непреложных (к лицам обычных граждан) законов исторического развития». Но он ведь жил с другой стороны океана и просто физически не мог оттуда услышать нашу пословицу, гласящую в рупор о том, что перо не только гораздо увесистей боевого топора, но и, по сути, есть копье, которое можно весело метнуть глубоко-глубоко в будущее, пронзая вечность. Ловите ж, братья и сестры! Только смотрите, чтобы оно не ударило вам в голову. Как шампанское! Аккуратно разделяя вас на до и после. Хотя, кому я это говорю? Я приглашаю вас всех к себе на бал! В литературнэ! Со всеми вашими орудиями пыток и труда по обезоруживанию испытаний трудностями. Дамы с заточенными перьями литературного таланта в шляпках и причёсках приглашают кавалеров с перьями наголо! Хватит стесняться. Пора публично обнажаться и творить жизнь по своему образу и бесподобию! Ведь народ должен не только знать, но и публично любить своих героев. Как и завещал Сталин! — подмигнул Аполлон и коснулся её руки. — В метро и на лавочках. Долго и подобострастно. Читая и по-читая. Именно так и достигают катарсиса!

И Креуса его поцеловала. Долго и подобострастно. Начав обнажаться прям на пляже.

(Рекламный ролик)

Глава6Дача

Пока Елена не пригласила их снова, но уже для пикника на даче своей бабушки.

— Я тоже хочу обрести свой высший принцип! — пошла она в атаку. — Объясни, наконец, как начать мыслить самостоятельно?

— Отстраняться и обрабатывать каждую ситуацию отдельно, — посмотрел он на Елену и Креусу, отдельно подмигнув каждой.

— Это легко только на словах, — не сдавалась Елена, не желая уже терять инициативу. — Потому что каждый склоняет чашу весов на свою сторону и приводит свои аргументы, с которыми очень тяжело не согласиться. Ведь через взаимодействие с другим ты начинаешь видеть вещи, исходя из его опыта. Как же тут научиться отчуждаться? Как ты это начал делать?

— Твои мысли есть производное твоего опыта, который нужно постоянно пересматривать, — улыбнулся Аполлон, посмотрев на Ганимеда. — Но и не вовлекаясь эмоционально в тот негатив, в который другие пытаются тебя вовлечь в силу своей не вполне адекватной реакции на ситуацию.

— Куй железо, пока горячо! — усмехнулся Ганимед, вспомнив оплеуху Елены. — Но не слишком горячась!

— Мысль, как и месть, подают холодной. И они во многом связаны. Ведь вначале мы всегда внутренне протестуем, — усмехнулся он над Ганимедом. — И лишь потом, пересмотрев события, понимаем то, что были во многом виноваты сами. Поэтому многие вещи мы можем понять, лишь отдалившись от реальных событий.

— В пространстве?

— А порою — и во времени, — усмехнулся Ганимед, с упрёком почесав затылок.

— Мысли людей — это производное их опыта. Это их месть на чуждую им неадекватную реакцию другого, поданную на их рассмотрение, на их суд, выступая перед ними как полномочный представитель всеобщих ценностей. Но в той форме, которая в данный момент для нас наиболее выгодна. Чтобы мы могли заручиться их поддержкой.

— И всеобщие ценности смогли не только оправдать, но и — поддержать тебя?

— И так делает каждый.

— Каждый? — не поверила Креуса, посмотрев на Ганимеда.

— Мы все поворачиваем для себя ситуацию таким боком, который для нас сейчас наиболее выгоден, — подмигнул ей Аполлон. — Поэтому в любом действии и в любой мысли, взятой как момент взаимодействия и общения, изначально заложен правовой момент.

— То есть любой, подвергающий сомнению твоё действие или мысль, есть прокурор, — поняла Елена.

— А всеобщие ценности — твой адвокат? — улыбнулась ему Креуса.

— А ты, то есть твой разум — тот самый Судья?

— Ты, отчужденный от себя. Судья, ставший — через отчуждение — выше тебя и других, их мыслей и поведения. Поэтому если поведение и мысли других и можно использовать, то лишь как тренажер. Чтобы начать видеть себя со стороны.

— Со стороны всеобщих ценностей! — просияла Елена.

— Научиться от себя отстраняться, отчуждаться. До тех пор, пока ты не начнёшь мыслить самостоятельно, — улыбнулся ей Аполлон. — Поэтому я и называю свой (чуждый мне и другим) разум — Аполлон.

А Ганимед снова отвёл его в поисках туалета и стал жаловаться на то, что с Креусой у него не клеится:

— Я понимаю, что ты пригласил меня снова в качестве клоуна, но юмор — штука дорогая!

— Я-то тут причём? — не понял Ганеша, осматриваясь по сторонам: Не видят ли их в кустах девушки? — Как я смогу заставить Креусу переключиться на тебя? Это слишком интимно. Ты должен её заинтриговать, а не изображать из себя клоуна.

— Но как ты это с ними делаешь? — озадачился Ганимед, описывая сухое и тёплое.

— Запомни, тело девушки — это всего лишь вещь среди вещей. А вещь — понятие динамическое, — расстегнул Ганеша ширинку. — Вещь проявляет свою сущность лишь в процессе её использования. Только тогда вещь становится явлением, переставая быть «вещью в себе». Небытие вещи не бесполезность, но её вред для нас, умаление бытия. Вещь изменяется под воздействием того, каким смыслом ты начинаешь её наделять. То есть твоё отношение к вещи полностью меняет её сущность!

— Ты говоришь о действительности?

— Действительность появляется гораздо позже, исходя из опыта взаимодействия с данной вещью, — усмехнулся Ганеша, — как результат твоих попыток донести до неё твой новый для неё смысл.

— То есть? — не понял Ганимед. О чём именно он толкует. — Вне нашей разумной деятельности все материальные тела бессмысленны? Или ты говоришь и об одушевлённом теле?

— О любом. Ведь материальная реальность предполагает использование наличных вещей именно как материал. Вне зависимости от того, чем они являлись до того, как ты вступил в игру с ними. Но для того чтобы одушевленное — тобой — тело смогло принять твой смысл, как возможность своего собственного бытия, ты должен сделать его для неё как можно более привлекательным.

— Её смыслом, — понял Ганимед. Что он о девушках.

— А для этого тебе нужно либо откликнуться на её социальный запрос, либо самому его вначале сформировать. А потом уже и разрешить ситуацию, используя себя как инструмент, помогающий ей решить её новую незадачу. Второй вариант предпочтительнее, так как это позволит тебе её контролировать, держа на крючке твоего смысла. Полностью отказываясь от неё всякий раз, как только она будет выходить в своём поведении за рамки твоей концепции. Это как на рыбалке, даёшь слабину, когда рыба сопротивляется, а потом, когда она решает, что всё уже закончилось и расслабляется, снова её тянешь. В неведомые дали!

— До тех пор, пока она не окажется в лодке? — усмехнулся Ганимед.

— Лодки не существует! Это заблуждение, приводящее к распаду семей. Брак — это эвтопия. Рыбалка происходит всегда.

— Пока ты не смотаешь от неё удочки?

— То есть если ты всё ещё хочешь удерживать её на крючке, ты должен как можно чаще менять наживку смысла вашего соприсутствия.

— Или находить всё новые совместные хобби, увлечения, — понял это по-своему Ганимед.

— Превращая каждую вашу встречу в маленькое приключение. Любое твоё взаимодействие с любым материальным телом есть процесс. А процесс есть явление динамическое. Который либо ускоряется вами, либо — деградирует. До распада на два независимых составляющих.

— Даже если вы уже живете вместе?

— Даже если это встреча на кухне! Ты должен полностью изменить её смысл, постоянно «одушевляя» выбранное тобой тело духом интриги. Чтобы её душа трепетала на кончиках твоих пальцев! А каждое прикосновение к её телу являлось бы прикосновением к её сердцу! Чтобы она не стала для тебя просто мясом.

— И не протухла в твоей душевной теплоте?

— Ведь в действительности нас объединяет не наше прошлое и настоящее, а только лишь — наше будущее.

— Заставляя нас действовать?

— Взаимо-действовать, а не просто быть рядом. Вот ты и должен постоянно заставлять её трепетать в своих объятиях в его предвкушении. И изливать на тебя энергию своей бесконечной преданности, своей любви. Мечтая слиться не столько с твоим телом, это так банально, сколько — с твоей душой. Бесконечно наслаждаясь нектаром твоей чистоты, твоей возвышенной утончённости.

— И — чем же?

— Всем сердцем, всем своим существом, рвущемся к тебе навстречу! Мечтая только лишь быть причастной твоей божественности, твоего духовно-душевного совершенства. Невыразимой красоты твоего внутреннего существа. Пытаясь ею точно так же стать. И вбирая (вдыхая) её стать. Твой (непонятно для неё самой почему) волнующий её аромат.

— Раскрывая себя ей навстречу всего, как цветок — пчеле? — усмехнулся Ганимед, убирая в штаны туалетные принадлежности.

— Прикосновение же к телу, лишённому энергии восхищения, вульгарно. Любовь возникает подобно молнии меж двух наэлектризованных взаимным восхищением тел! — признался Ганеша, застёгивая ширинку. — Иди и порази Креусу! В самое сердце!

И они вернулись к девушкам.

— «На лыжах в баню»! — объявил Ганимед, доставал потрёпанную тетрадь и стал читать:

«Источником шума, смеха, веселья и слёзных воспоминаний является и будет являться очень короткое, но очень замыкание в чартах и глобусных картах Великой империи инков. Но солдаты знают толк в великих самоварках и саможарках! Да что нам полевая кухня? Все мы солдаты любви. А я и так целый (но раненный в голову) старший лейтенант. Я должен умереть за тебя, для тебя, во имя… — подмигнул он Креусе. — Дурак вы, товарищ старший лейтенант. Жить надо весело, с улыбкой на плечах! В общем, надо, братцы, жить припеваючи.

Сколько можно петь? Хватит, трубите отбойник. Всем спать! Я проверю. Только ноги помойте, уроды.

— Кто сегодня должен трубить отбойник молотком? — гавкнул я с надеждой на ответ.

— Ефрейтор Том Йорк! — отрапортовал невзрачный шизофреник.

— Похвально! Ну, так значит вы сегодня горнист, ефрейтор Йорк?

— Так точно! — глядя мутно в потолок, взвизгнул главный радист.

— Не перепевай меня на полу-… — прошипел я ему в ухо, — слушай меня. Перестань скулить эту узбекскую похоронную. Я вызвал тебя по важному, я бы сказал, интимному делу, — объявил я грустному горнисту, — сразу после отбоя — ко мне!

И шепотом добавил:

— Постарайся прийти незаметно.

Опять звучит странная для этого мира песня. Какое тщеславие у этого ефрейтора. Но он красив! Не то, что некоторые капралы. Это хорошо, что он глуповат и заторможен. Таким здесь и место.

— Кто там?!

Стук в телефонный аппарат раздолбил мои размышления.

— Капрал Симба по вашему приказанию въехал!

— Куда ты въехал?

Ничего не понимая, я встал с дивана.

— Войдите! — крикнул Симба и пнув дверь моих апартаментов, начал торжественно маршировать, гремя лыжами.

Он был словно замотан в большую белую простыню на босу ногу. Мгновение спустя я понял, это был зимний маскхалат. Как это понять? На улице Летов и все отдыхают на сопках.

— Немедленно прекратить!!! — заорал я с ужасом в руках. — Что это за недоразвитый маразм?!

Я с укором посмотрел в эту мумию. Он исчерпал запас слезоточивых фантазий.

— Я к вам по поводу помыться бы. Сильно чешется спина и, эт самое, — договорил он уже шёпотом, — у меня, наверное, блохи.

— Так. Значит так, на первый-второй рассчитайсь! Кру-у-гом раза два! А сейчас ты, идиот, отправишься, э, в баню. И не забудь снять амуницию, встав под душ. А по приходу, составишь рапорт по поводу этой клоунады. И ещё, описывая сухое и тёплое, осматривайся по сторонам, встряхивая подбадриванием.

Этот бестолковый капрал частенько забивался картами насмерть. Но всегда удава лось реанимировать понюшкой. Долго ли ты будешь упражнять наше терпение обострением озадаченности заточки, ах, Симба! Да не оскудеет рука берущего за жабры».

И лишь когда Ганеша устал уже слушать этот убойный бред, он усмехнулся:

— Снова слышу, местами, родную речь! Не верите? Попробуйте не воровать мои — обороты речи, которые я, как обороты двигателя, всё повышаю и повышаю.

— Местами откровенно идя вразнос!

— Усмехаясь в пустоту. Голов любителей порыбачить в чужой воде, выудив из моих текстов пару трепещущих в руках, сверкающих чешуёй красивых фраз. Что так и бьются на бетонном пирсе любого монолитного рассказа.

— Пытаясь ударить в лицо скользким хвостом аффекта!

— Извернуться и снова упасть в океан забвения, спокойно отправившись на глубину интеллекта её создателя. К таким же, как и она сама. Дочь старика Нептуна. Помнишь, Ганимед, как Дез выложил в интернет «Кассандру», и задорный скоморох тут же украл из неё одну из них, их сестру?

— Вечную подружку Смеха? «Я буду жить вечно!»

— Который с тех самых пор, как эта фраза Смеху с ним изменила, стал более задумчивым. Как и у любого чопорного интеллектуала.

— Смех, да и только!

— Желающий, как и любой Смех-сквозь-слёзы, хоть как-то отомстить ему за гибель своей невесты. За то, что задорный скоморох не просто похитил её по обычаю горцев, это Смех ещё мог бы хоть как-то понять и внутренне смириться, утробно усмехнувшись, понимая, что задорные вершины славы ему пока ещё недоступны, но и — публично изнасиловал!

— Нарушив все обычаи горцев!

— Ведь она звучала только в кельи текста, возносясь к своему создателю, но никак не на слуху у публики.

— Не желая участвовать в этой групповухо!

— Как и любая затворница от посторонних глаз в хиджаб контекстуальных связей со своей роднёй — предварявшими её приход в этот мир фразами. Дождавшись от публики лишь жидких, как детский стул, аплодисментов.

— С непонятным послевкусием.

— Сколько бы тот её ни повторял. Задорно поворачивая с боку на бок её безжизненное уже тело.

— На глазах у всех!

— Покончив с собой, как только тот задорно попытался её продать на этом невольничьем рынке, как свою.

— Рабыню?

— Задорный скоморох и не ожидал от неё, что она окажется настолько верной своему настоящему господину. Которому пришлось из-за этого скомороха вырезать её из контекста, как аппендицит, и наложить на текст швы. Да и вообще поместить этого больного в самый конец палаты, опухший в ожидания дебюта!

Хотя, конечно же, Ганеша и сам кое-что у Ганимеда присвистнул, неспешно прогуливаясь по шумным летним бульварам его рассказов, беспечно засунув руки в карманы глубоких смыслов. Непринужденно посвистывая и черпая в свою речь его резкие, как забористая брага, терпкие образы. На то он и Ганимед — виночерпий Зевса!

— Так вы уже были на моём концерте? — пошёл в атаку Ганимед.

— Уже сто раз! — усмехнулась Елена.

— Ну, а ты? — спросил он у Креусы и сделал музыку совсем тихо, чтобы она поняла, что он именно у неё это спрашивал.

— Пока ни разу.

— Сходи обязательно! — поддержала его атаку Елена, чтобы та отстала уже от Ганеши. — Кстати, когда у вас концерт?

— Так надо спросить об этом у нашего арт-директора, — усмехнулся Ганимед, включив песню «Комета» чуть громче. — Который наконец-то «придёт и скажет: «Слёзы оботри-и-и!» — подпел он сам себе.

— Чего ты сам не сходишь и не договоришься? — вздохнул Ганеша, сделав посвященную ему песню тише, которую Ганимед, «окольцованный горем, как суровый Сатурн», сотворил, пока «желтоглазое Солнце» бродил «в городе большом» Пусане.

— Так если я пойду к ним договариваться об этом сам, то они на меня посмотрят, как на нищеброда, который у них что-то вымогает. А вот если к ним заявится наш арт-директор, тем более — весь такой умный и деловитый, то у них сразу же появляется к нам совсем другое отношение. А соответственно и — оплата труда. Уже понимая, что и арт-директор тоже в доле. Компанэмэ?

— Да панэмэ, панэмэ, — усмехнулся Ганеша. — Куда деваться? От твоей компашки. Так куда и когда идти?

— Креуса, куда бы ты хотела пойти бесплатно на мой концерт?

— Пошли в «Метро»!

— Когда сходить?

— Это ты у девушек спроси. Когда ты хотела бы туда сходить?

— Как можно скорее!

— Только пусть музыканты добираются теперь сами, — сразу же предупредил он Ганимеда, — чтобы мне не пришлось снова за вас краснеть, если вы опять не сможете все собраться. Как в тот раз, когда мне пришлось краснеть перед арт-директором кафе «Забриски Пойнт» за то, что Ил не смог тогда подмениться на вахте, и выступление из-за него не состоялось. Так что мне стыдно было туда уже снова появляться. И меня из-за вас узнали там не с лучшей стороны. А там так потрясающе готовят! Помнишь, я хотел организовать там ваш концерт? И пошёл туда на свой день рождения — в разведку боем — со своей двоюродной сестрой Читой и её подружкой Нелли. Так Нелли, узнав о том, что я бросил есть мясо, специально заказала мне фаршированные баклажаны. И я даже не почувствовал в них вкус мяса! Представляете? А Нелли так смеялась над тем, что я этого даже не заметил! И только поэтому не стал заказывать ещё порцию, как уже хотел. Я сказал ей, что готов потратить там ровно сто долларов. И Нелли постоянно себя сдерживала. Я дал ей понять, что пока она не моя девушка, мой бюджет для неё будет жёстко ограничен.

— И что, это помогло? — усмехнулся Ганимед.

— Нет. Хотя я брал её и Марго даже в сауну. Но они только помылись, порезвились со мной в джакузи и покатались зачем-то по очереди на велотренажёре. И я решил больше никуда её не приглашать. По крайней мере — с Марго. И позвал Нелли, когда та осталась у неё ночевать, на следующий же день к Браткам на их день рождения. Где громадный Птолемей, ну, вы все его знаете, вокалист и гитарист из группы «Легион», в которой Полидевк играл тогда на гитаре, громогласно объяснил ей, что такие расфуфыренные особы из Трои, как она, конченные оторвы, которые только и бродят там по ночным клубам в качестве «ночных бабочек». «Почему ты меня от него не спас? — спросила меня Нелли, через полчаса вырвавшись из кухни. — Что, не мог позвать? Я же столько раз на тебя оглядывалась. Чего ты толкался в коридоре и хихикал?» «А почему я должен был тебя от него спасать? Ведь ты же не моя девушка». «Я думала, что ты мне друг!» — заявила она обиженно. «Я ни с кем не дружу, пойми. Ты ошиблась в выборе четвероногого друга, на котором собралась ездить. Когда я вижу красивую девушку, то ни о какой дружбе не может быть и речи! Поняла?» «Ну, это ты так думаешь, — ответила она, — а я сразу же делю парней на тех, с кем сплю, и на тех, кто мне просто друг». «Хорошо, завтра же я отвезу тебя домой. И дружи там, с кем хочешь». Так она потом ещё долго сестре названивала: «Почему твой брат мне не звонит и никуда не приглашает?» Вызывая у Читы лишь дикий смех, когда она передавала мне её слова.

— Всё было так печально? — усмехнулась над ним Креуса.

— А когда я неделю назад позвонил тёте Ганге, то сестра рассказала мне, что Нелли тоже не теряла времени даром и заработала за полгода целых пять тысяч долларов во время работы в Корее в хостесе, по ночам подрабатывая в хостеле.

— Кем это? — заинтересовалась Елена.

— Прости…тут… — усмехнулся Ганеша, — я тебе об этом не скажу.

— Так и что ты ответил своей сестре? — усмехнулся Ганимед, сходу поняв о …кой он говорит.

— «Вот глупая!» «В смысле? — не поняла Чита. — Сейчас все так делают. Тем более что она такая смазливая». «Да сказала бы мне тогда сразу же, я бы ей даже денег тогда отвалил. А не отвалил от неё подальше. Так сильно она мне тогда понравилась!» «И сколько бы ты ей тогда дал?» «Да, пожалуй, долларов двести бы точно дал. А в сауне — так и все триста! Я бы её там и бесплатно развёл, если бы не убогая грузная Марго, которую она взяла с собой в качестве секьюрити».

— Марго тоже не пожелала подработать ни секс-юрити, ни сосу-рити? — усмехнулся Ганимед. Над Креусой.

— «Хорошо, я с ней поговорю», — улыбнулась Чита. «Нет-нет, не надо!» — остановил её я. «Не переживай, я начну с пятидесяти, а там, вполне вероятно, она и за сотню согласится. Думаю, что даже не на один час, а на целый вечер. По знакомству». «Дело не в этом. После того, как ты мне о ней всё это рассказала, я её уже и бесплатно не хочу». «А то, что она тут бесплатно до этого давала всем подряд, кроме тебя, было нормально? Я-то всё о ней знала». «Да она и сама мне о себе всё-всё тогда рассказывала, как другу. Меня это в ней тогда только возбуждало!» «Так послушаешь ещё и новые её рассказы про тысячу и одну ночь. Там у неё такое было…» «Да я ведь уже бывал в Корее и не раз говорил с такими фуриями, как она. «Так что я понимаю и имею полное представление, о каком пионервожатом идёт речь!» — усмехнулся Ганеша и выразительно посмотрел на Ганимеда, который, заслышав родную речь, тоже выразительно усмехнулся.

— О каком это пионервожатом ты говоришь? — обеспокоилась Елена, заметив, как они переглянулись: «Откуда они знают про Менелая?»

— Ганимед, о ком это ты писал? — спросил Ганеша, заметив это.

— Сам потом узнаешь, — многозначительно усмехнулся Ганимед. Над Еленой. И подмигнул ей, словно бы уже давно всё знает. Тоже заметив, что она от них что-то скрывает.

— Так что там с Нелли? — переключила Елена его внимание.

— Да, пока ничего. Я всё думаю над тем, сколько ей заплатить. Как надумаю, обязательно вам это опишу! Во всех подробностях.

— И долго ты собрался над этим думать? — усмехнулся Ганимед.

— Так это будет зависеть уже не от меня, а от Елены. Ведь с честными девушками можно делать всё то же самое, но — по любви.

— То есть — бесплатно?! — оторопела Елена.

— Или сколько тебе за это заплатить? — заржал Ганимед.

— Да у вас денег не хватит! — засмеялась Елена. Но эта мысль, сама по себе, жутко ей понравилась. Нет-нет, не о самих деньгах, разумеется, а узнать, насколько сильно Ганеша её ценит. Хотя она тут же отогнала и эту мысль, тут же осознав, что теперь и это может выражаться для них в деньгах — смазливой Нелли. Этой прости… господи. И, как и все честные девушки, скорчила обиженную мину.

На что Ганеша только и рассчитывал — задушить сопротивление Елены Неллоновой нитью повествования.

Вечером, когда он развёз Ганимеда, которого уже и без того развезло, и наконец-то пожелавшую стать более развязной к нему Креусу, Ганеша остановил машину возле подъезда Елены и стал прощаться:

— Ну, спасибо за то, что мы приятно провели время.

— Нет-нет, это тебе спасибо. Ведь это ты его провёл, купив нам фрукты и вино. А мы просто были с тобой в доле, помогая тебе его провести. У тебя на подтанцовке!

— Вот и спасибо, что вы так волшебно перед нами танцевали, — улыбнулся Ганеша, — что заставили время остолбенеть от удивления. И помогли провернуть эту аферу! Пока!

— А ты не хотел бы ко мне подняться?

— К тебе? — удивился он. — Ты хочешь, что бы я провёл время у тебя?

— На чашечку кофе.

— А твои родители не будут против этой аферы? В такое время. Ведь уже поздно.

— Мать сегодня на сутках на Хлебокомбинате, а младшая сестрёнка у бабушки. Ведь они не знали, во сколько я вернусь. А отчим опять в морях. Тиндарей бегает на Японию матросом. Так что дома сегодня никого нет, можешь не опасаться. Что тебя за это женят! — засмеялась над ним Елена.

Что Ганеша расценил как приглашение на секс и тут же согласился.

Но когда они поднялись на второй этаж, Елена вместо этого позвала его на кухню и стала варить кофе.

— Есть хочешь? Разогреть?

— Нет, спасибо, я пока не голоден.

— Ты уже перешел на питание кишечником или просто стесняешься?

— Пока ещё не перешел, но могу уже есть только раз в сутки. А на даче мы сегодня уже обедали.

— Откуда ты нахватался этих глупостей? — усмехнулась над ним Елена.

— Ты завидуешь, что моя талия тоньше твоей? — усмехнулся Ганеша, демонстративно сжав свою талию ладонями. — Иди сюда, я хочу проверить, у кого из нас талия тоньше, твоя или моя?

Елена подошла, и он обхватил её талию ладонями.

— Моя талия тоньше твоей! — усмехнулся он.

Елена не поверила и обхватила его талию ладонями. А затем — свою.

— Блин, как тебе это удаётся?

— Ты действительно интересуешься или хочешь отправиться в литературнэ? — улыбнулся он.

— Ну, давай, — согласилась Елена, наливая ему и себе кофе в фарфоровые кружки из кофейного сервиза матери. Так как уже успела заметить, что именно это его и заводит: любоваться собой, как Нарцисс, в лужицах своих рассказов. А не та, кому он их читает.

— А ты меня за это поцелуешь?

— Только если мне понравится то, что я от тебя услышу, — улыбнулась Елена. Видя, что он заглотил мормышку. И теперь готов будет потратить на неё — после этого — всё до цента!

— Ты в этом всё ещё сомневаешься? — вздул он голубиный зоб самолюбия и достал тетрадь.

«Заставив Ганешу после диалогов с Джимом и Лайзой невольно вспомнить то, что и делало его «героизм» таким литературным. До мозга костей. Ведь у Ганеши в молодости был свой учитель, обучивший его мало есть, а не только бедность. Воображения.

Работать учитель не любил (на то он и Учитель). Но ничем хроническим не болел. И к тому же у него была первая положительная (в карман) группа крови, которая подходила почти ко всем. Причем — без спросу. Нагло вливаясь в самый неожиданный для них момент. В реанимации.

Однажды Ликий, так звали будущего Учителя, тоже загремел в больницу. Не менее неожиданно, чем любой другой. Не желающий признавать, что ТЫ и вдруг чем-то заболел. Наивно думая, что можно есть и пить что попало, вести себя как самая разудалая свинья, повизгивая от восторга собой, не делая ни утренней гимнастики, ни ещё чего столь же вздорного и глупого, как правильное питание и распорядок дня, оставаясь при этом абсолютно здоровым! Последовательно создавая своим незатейливым образом жизни как раз обратное.

И от делавших ему переливание врачей Ликий с удивлением узнал о том, что его кровь — страшный дефицит. Можно сказать, драгоценность! Молча догадавшись о том, что им для него её откровенно жалко. Столь никчемно он тогда выглядел. В их глазах. Поэтому и промолчал. Да и сил возмущаться тогда, если честно, совсем не было.

И врачи настоятельно порекомендовали ему, втыкая капельницы, начать её сдавать.

— Обратно?

— На благо родины!

— Если я выживу?

— За деньги, разумеется! — подчеркнул главврач. Оживив его интерес. А через это и — его самого.

— Как только ты полностью выздоровеешь и окончательно окрепнешь, — улыбнулась медсестра, с усилием укладывая Ликия рукой на подушку. — А для этого нужно накопить сил, соблюдая постельный режим.

Придав ему столь мощный стимул поскорее выздороветь и включится уже в эту несложную, но затейливую из-за накладывающихся на него ограничений игру по зарабатыванию денег, что он только и ждал, изнывая в постели, пока его окончательно выпишут. И выпнут из больницы.

Пусть и — небольших, но ему стало хватать на житьё-бытьё в своей скромно обставленной студии.

Ел Ликий и без того мало и скромно. Можно сказать, перебивался. От случая к случаю. Так и не решив ещё, задумчиво глядя вослед уходящим от него годам, чем в этой жизни предстоит заняться.

А начав сдавать кровь, стал стараться есть то, что советовали врачи. То есть — без излишеств. Копчёностей и прочих глупостей. И по распорядку дня. Чтобы кровь активно восстанавливалась. Если и употребляя иногда спиртное с друзьями и близкими приятелями, то лишь две-три стопки. Для очистки сосудов. Как и рекомендовали ему врачи. Да и то — за несколько дней до сдачи крови. Однажды уже забраковав его кровь из-за присутствия в ней спирта. И не дав ему ни гроша!

С тех самых пор ни в какую не желая пить, сколько бы приятели его ни уговаривали. Подняться на их волну! Общения. Закрутив и ударив головой о дно стакана.

Но Ликий лишь молча улыбался, уже пару раз найдя поутру своё сведённое судорогой раскаяния тело на финансовой отмели. Во время отлива разошедшихся по своим делам приятелей. Распухшее с похмелья и слегка посиневшее, как у любого утопленника, щетина которых, по инерции, некоторое время продолжает ещё расти. Не подозревая о том, что хозяин уже покинул данное (ему на время) тело. Из-за того, что внезапно закончился срок его аренды.

Хозяин которого теперь становился для своих приятелей тем самым джинном, что ни в какую не желал снова влезать в бутылку. Сокращая сроки аренды.

Одним из таких вот близких приятелей Ганеша для него и стал. После пары совместных кутежей, в один из которых Ликий наотрез отказался употреблять спиртное, сославшись на поджимавшие его к сдаче крови сроки. Но продолжая оставаться для ребят самым радушным хозяином, душой компании! И на все их уговоры лишь беспомощно разводил руки, словно бы это именно они и приперли его к этой самой стенке. А не какие-то высшие по отношению к нему силы, наказания которых он откровенно побаивался. Суеверно, словно слыша уже за спиной отдалённые раскаты грома. Гнева врачей. Заставляя ребят над этим-то и посмеиваться.

Случилось так, что они очень быстро нашли общий язык. Хотя, это было не мудрено, ведь он валялся невдалеке в углу — весь в пыли расхожей фразеологии и мусоре «общих мест». И молча ждал, слегка насупившись, пока его подберут и начнут использовать по назначению, превращая из «вещи в себе» в «вещь для других». Если удавалось блеснуть той или иной нестандартно звучавшей мыслью. Ведь все эти столь молодые ещё ребята учились тогда в академии этой жизни на «лекарей» и потому никогда не упускали случая попрактиковаться на том или ином, подвернувшимся под руку, пациенте. Даже таком взрослом, как Ликий.

И Пенфей, заметив это, тут же предупредил наивного Ганешу, что за Ликием тянется уже довольно-таки густой шлейф славы любителей мальчиков. Как и за любым Цезарем, развиваясь в общении, словно мантия, красная от предвкушения. Которых тот под тем или иным предлогом и междометием в разговоре хватал то за руки, то за ноги, объясняя суть вещей более наглядно.

Хотя Ликий и разуверял их, что всё это глупые слухи. И он равнодушен к особам женского пола из сугубо экономических соображений, ведь все они тут же начинают требовать той или иной компенсации своих услуг. И постоянно перед сексом соблазняют вас напиться. Так как пить в одиночестве им, якобы, не позволяет воспитание — братский коллективизм, сплотивший в едином порыве справедливости все народы! Ганеша всё одно был с тех пор настороже и не подпускал к себе руки Ликия и близко! Наслаждаясь исключительно общением. Издалека. Хотя сам ход мыслей Ликия его и забавлял. Сближаясь с ним исключительно интеллектуально. На всякий случай.

Ликию было уже за сорок, так что он объяснил своим более молодым приятелям:

— Тяга к женщинам в моём возрасте усиливается в основном у тех, кто вечером любит плотно поужинать.

— Ведь тестостерон вырабатывается у нас ночью, — согласился Ганеша.

— Ощущая утром охвативший тебя всего прилив бодрости, — подтвердил тот, — не зная, куда его девать. Подчас, заставляя рукоблудить, если нет рядом лежащей самки.

— Можно сказать, под рукой, — усмехнулся Пенфей.

— Обходясь женой, этим подручным средством. Для разгона дурных мыслей. Терзающих тебя, в случае её отсутствия, после «этого» весь день, мешая сосредоточится. А я легко ужинаю в шесть и в десять вечера уже ложусь спать! Если мне это удается, — улыбнулся Ликий, обводя взглядом зашедших к нему на огонёк юношей. — Именно поэтому суккубы и приходят ночью.

— Что ещё за суккубы? — оторопел Ганеша.

— Ну, бабы. Во сне. Или те, кто ими притворяется.

— Бесы?

— В основном, — ещё более загадочно улыбнулся Ликий. — Иногда это даже какие-то метровые тараканы. Но в основном — люди. Все они внушают тебе, что они такие распрекрасные дамочки, что ты так и жаждешь с ними совокупиться. А когда тебе этого так и не удается, их внушенная тебе иллюзия постепенно рассеивается. И ты наконец-то видишь их истинный облик!

— Ужас!

— Они питаются твоим желанием.

— Джинны, что ли?

— Джинны в сказках. А эти — самые настоящие! Они к тебе уже приходили?

— И не раз! — вспомнил Ганеша, как уже пытался позабавиться. И нервно сплюнул.

— Иногда они принимают облик уже знакомых тебе девушек, — понимающе кивнул Ликий. — А иногда и — прекрасных незнакомок. Женские особи приходят к тебе такими, какими они были ещё при жизни, то есть — какими они сами себе всегда казались, несмотря на всё время стареющее тело, сформировав свой устойчивый образ астрального тела в ранней молодости. А вот мужские — затейники! — подмигнул Ликий. — Им приходится казаться тебе красивой самкой.

— Так они мёртвые, что ли?

— Смерти нет, — усмехнулся над ним Ликий, — это суеверие. Ты слышал про Христа? Он это наглядно доказал, явившись уже после того, как его физическое тело убили, истыкав копьями. Временно арендовав для этого постфактум объяснения тело недавно умершего.

— Такие, как Он, это уже умеют?

— Да и Кришна приходил прощаться в телах других к своим друзьям и любимым жёнам. Мы не есть тело, мы — больше. Хозяева. А не только его слуги. И суккубы, ещё при жизни овладевшие своим телом, поняли, что к чему и даже приноровились за счет ещё живых питаться нашей сексуальной энергией, которую мы выделяем при виде самки.

— Как слюну — при виде пищи? — начал понимать Ганеша.

— Это — самое мощное излучение!

— Так может быть именно это и ускоряет нашу гибель?

— В том числе. Всё течёт, всё изменяется, — продолжил отстранённо вести свой пассаж Ликий, — из одного наивного существа — в другое, более опытное.

И пытаясь объяснить свой отказ от спиртного более внятно, Ликий рассказал им одну историю.

Как однажды он встретил в ближайшем к нему магазине своего давнего приятеля, пришедшего с морей.

— Ну, и начали ж мы тогда гулять! Как раньше, когда были ещё молодыми и бесшабашными. Наперебой вспоминая куражи своей залихватской юности! И тут же пытаясь все их немедленно повторить. Один за другим. Это стало вопросом чести! Благо, что денег у приятеля было шквал. Доказывать самим себе, что нас не берут годы. За шиворот. И не дают пинка. Постепенно заставляя сгибаться, как стариков, под тяжестью напрасно прожитых лет и невыполненных обещаний. Прежде всего — самому себе. Поэтому…

Каждый день таская к нему в студию всё новых и новых, ещё более роскошных девиц. Играя в Дон-Жуанов.

А потом у приятеля резко кончились деньги. И он с грустной улыбкой ушёл в моря. Но обещал вернуться! Как и любой уважающий себя Карлсон, помахав на прощание лопастью ладони.

А Ликий ещё долгое время всё никак не мог восстановиться. Тело нагло требовало вкусной еды, гулящих девушек и самых что ни на есть и пить горячительных напитков, если удавалось привлечь к себе их внимание. И подстрекало его пойти работать. Чтобы начать удовлетворять его всё возрастающие потребности. «Эту «дурную бесконечность», — понял он. А это Ликию уж совсем не нравилось.

И он тут же поднял восстание! Как и любой тиран, установил через пару дней мучений (после утренних «происшествий») жесточайший распорядок дня. Комендантский час, ровно в десять вечера ложась в постель, насильно закрывая уставившиеся в темноту глаза и заставляя себя спать. Полностью выключая ум, наблюдая дыхание. И с огромным трудом, но всё же пересилил уже захватившую в нём власть тела. Разогнал, как участников массовой демонстрации, все эти дурные мысли (на счёт работы), махавших перед его взором лозунгами с призывами стать как все — объединившиеся в едином порыве к самкам пролетариями! И через пару недель ожесточённой борьбы с диктатурой тела невероятным усилием воли вернулся в давно уже накатанную колею — есть один раз в день, перейдя на питание кишечником, подобно волкам и другим животным, которые благодаря этому «фокусу» могут вообще не есть до десяти суток. А ещё через неделю, ощутив поутру охвативший его прилив сил, снова пошёл сдавать кровь. Так сказать, излив свой «жизненный порыв» в благое русло.

И когда через год приятель, наивно думая, что Ликий его лучший друг, с полными карманами денег по уже протоптанной дорожке снова к нему явился (замирая от восторга!), Ликий был неожиданно к нему сух. Ел мало, то и дело отказываясь от предлагаемых ему яств. Пил тоже весьма неохотно. А гулять с девицами и вовсе стал отказываться.

— Да ты что? Жизнь одна! — не понял приятель. — И нужно отрываться!

— От кого?

— По полной!

— Это у тебя она одна, — усмехнулся над ним Ликий, — когда ты с морей приходишь с вытаращенными на мир глазами.

— Как красный окунь, которого подняли в прилове с морских глубин?

— Одноразовая, — без тени улыбки продолжил распекать его Ликий. — А я-то живу тут всегда. Поэтому и надо жить так, как живёшь всегда. В соответствии с тем образом жизни, который у тебя уже сформировался. Несмотря на попытки небытия выбить тебя из колеи.

— Небытия? — не понял приятель.

— Это у тебя там питание строго по распорядку, — попытался объяснить Ликий. — Больше чем в миску положат, не съешь. А мне потом очень тяжело себя в норму возвращать. Чем больше кормишь тело, тем больше еды оно просит, автоматически вырабатывая уже каждый день необходимую для её расцепления химию, понимаешь?

— Раздуваясь, как морская собака, — кивнул приятель. Вспомнив, как пинал их по палубе вместо мячиков обратно в море, пока они ещё живы.

— А когда его кормишь мало, тело постепенно как бы смиряется и привыкает есть то, что ему дают, — продолжил Ликий. Нести всю эту ересь.

— На большее уже и не рассчитывая?

— Наоборот, отвергая уже излишества. Кто меня потом кормить будет, когда ты снова в рейс уйдёшь?

— Так пошли со мной, в море! — подхватил приятель. И снова принялся расписывать ему прелести быта на судне. — Без забот и хлопот! Там тебя и накормят вдоволь. И обстирают. И спать на чистое бельё уложат!

— Нет! — отрезал Ликий. — Работа — это тяжкий грех! Я давно уже это понял. И чем более грешен ты, тем тяжелее твоя работа, данная тебе в наказание за твою неумеренность и неумение организовать свой собственный распорядок дня. Организуя его уже извне, как у тебя. Так сказать, приучая тебя к порядку, как собаку Павлова.

— Ты хочешь сказать, что я — животное? — возмутился приятель.

— И я — тоже, — примиряюще улыбнулся Ликий. — Просто, я своё животное умудряюсь усмирять. Чтобы жить за его счёт, сдавая кровь на нужды других.Деструктивных животных. А ты просто ещё и не пробовал его сознательно ограничивать и контролировать. И потому всё ещё и живёшь для того, чтобы быть у тела на побегушках. Как другие полу животные, которые пытаются въехать в животный рай на твоём горбу, — намекнул Ликий на приглашённых к нему девиц. Откровенно над ними посмеиваясь, когда те начали это замечать. — Нужно становиться цивилизованным! Именно сознательное самоограничение и делает нас всё более культурными. А это совсем не просто. Попробуй! Не делать этого на судне из-под палки. Как только снова закончатся все деньги.

Но приятель не хотел его даже слушать! И на утро покинул Ликия, сделав вид, что смертельно обиделся. Навсегда! Ведь Ликий никак не желал становиться таким же ненасытным животным, как и он сам. Даже — по старой дружбе. Переспав с одной из девиц и тут же понуро улёгшись спать в своём углу.

А не встав, словно в молодости, и тут же принявшись за вторую. Как ровно год назад. А затем снова вернувшись к первой, успевшей за это время на него обидеться, глядя на него со стороны. Своих претензий на его сердце. Уже не смея поднять на него свои демонстративно скошенные вбок глаза. И очаровав её ещё больше! Без лишних слов. На языке тела. Намекая ей вкрадчивым шёпотом после этого лишь на то, что если она останется с ним (как только наутро все гости опохмелятся, позавтракают тем, что останется, и наконец-то разойдутся), он докажет ей, что язык дан нам не только для того чтобы нести всю эту ересь, но у его языка есть и другой, более выразительный язык! «Мета-язык!» — загадочно улыбался Ликий и, подхватив на руки, легко уносил обиженную, покружив под громкую музыку из бобинного магнитофона по комнате, в свой тёплый ещё угол. Показав язык той, что не так давно с него встала. И, поигрывая бедрами, ушла в душ. Готовиться к мести! И схлестнуть его язык со своим. Языком страсти! Ещё более искусным. Закалённым в постельных битвах!

Но оставшись на утро совсем один, Ликий постепенно понял, что это был всё ещё живой суккуб, сбивающий его с пути истинного. Демон искушения, который тут же покинул Ликия, как только потерял клиента.

Нет, конечно же, приятель приходил ещё не раз. На то он и демон искушения! И среди других приводил ту самую девицу, которая была знакома с Ликием не только на языке тела, но и на языке сердца, а потому и весьма охотно снова и снова ходила к нему в гости на поводу у приятеля, каждый раз всё отчаянней надеясь на продолжение банкета. Таская за собой своих подружек. Мало ли чего Ликий, вдруг, там захочет? Готовая уже для него на любые жертвы! Взвалить на алтарь их взаимной любви любую из самых красивых своих подруг. Постоянно вспоминая о том, сколь долго и нежно она в ответ на это его «красноречие» демонстрировала свои мета-способности. Глубоко, очень глубоко входя в роль его избранницы. Только его! Императора её величества. Почему-то только с ним ощущая себя императрицей! В ответ на его ласки.

Но Ликий с тех пор был суров и неумолим. Демонстративно уткнувшись наутро лицом в подушку, пока все не разойдутся. В том числе и — императрица. Краем глаза исподволь наблюдая, как неохотно она следует за своими весёленькими фрейлинами. Делая вид, что тоже улыбается. Даже не попрощавшись!

Именно потому, что у Ликия с тех пор изменилась сама парадигма восприятия. Что проявилось в его жизни в том, что если до того, как начать сдавать кровь, он жил исключительно для того чтобы снимать и ублажать девиц, как и любое животное мужского пола, с которыми он для этого систематически объединялся в шумные ватаги, называя это проявление бессознательного высокопарным словом «дружба», то после того как он фактически убедился в том, что не только пьянки-гулянки оттягивают сдачу крови, а следовательно и получение средств от её реализации, но и сами гулянки с девицами, даже без пьянок, как объяснил ему врач, делают его кровь всё менее качественной. А следовательно и — менее привлекательной по сравнению с другими, более благоразумными уже донорами.

— Так как на восстановление организма после продолжительных соитий, — без тени улыбки заметил врач, — уходит не только колоссальное количество белка, который необходимо для этого дополнительно покупать, разнообразя свой рацион («опять же — минус», — молча понял Ликий и внутренне напрягся), но и всех прочих и без того дефицитных в организме микроэлементов, постоянная нехватка которых постепенно приводит к общему иммунодефициту. Что и проявляется в возникновении различного рода заболеваний. Так как это бьёт, прежде всего, по тем болезням, которые тот или иной человек унаследовал от своих недалёких предков — бабушек и дедушек, столь же безалаберно разбазаривавших, в своё время, свой потенциал здоровья, делая тебя ещё более болезненным и недалёким, чем они сами. Пойдя их неровной походкой по их стопам. Что животные давно уже преодолели, размножаясь почти исключительно весной. Всё остальное время года сохраняя к противоположному полу завидное равнодушие, — вздохнул врач. — В отличии от нас, этих самых глупых представителей животного вида, круглый год пускающих свой организм вразнос! Напрягая своей несдержанностью медицину, которая уже не успевает с ними всеми справляться. Переходя в неумеренность в потреблении вредной пищи и самых, надо заметить, случайных соитий. Не говоря уже о распространении венерических заболеваний! Особенно — в праздничные дни, которые надо все как один просто взять и запретить! На законодательном уровне!

— Ну, это уж ты хватил! — усмехнулся Ликий. И пошёл домой. Оставив врача в кабинете, успокаиваясь, кидать шариками из листов исписанной диагнозами бумаги в стоящую у двери корзину.

Но слова врача заставили его, по дороге, глубоко задуматься. Да так, что с тех пор он стал, фактически, избегать девиц. Что и послужило поводом для распространения слухов о том, что он с тех самых пор интересуется ещё и мальчиками, которых он просто-напросто пытался наставить на путь истинный! И буквально ввинтить им новое — проверенное на медицинском уровне! — мировоззрение.

Продолжая, втайне ото всех, служить донором на благо родины. Подчинив себе своё животное. Для своего же блага.

— Блага в смысле Платона, а не Аристотеля, — загадочно улыбнулся Ликий.

И Ганеша лишь усмехнулся ему в ответ, уже давно понимая разницу.

К недоумению остальных приятелей, которые поняли из этого только то, что что-то тут нечисто.

Особенно, когда Ликий показал им свой шальной язычок и, приглушив свет, ровно в десять вечера молча ушел спать в свой «медвежий угол». Невзирая на остальных.

Оставляя их шумно допивать и расходится, защёлкнув за собой деревянную дверь на замок с демонстративно скошенным, от обиды, язычком.

Особенно, когда Ганеша однажды перебрал и уснул за столом прямо в кресле. И наутро боялся, как бы Ликий этим не посмел воспользовался. Отвергая всё утро наплыв его возбуждённого радушия. И отказавшись от завтрака, покинул Ликия. Навсегда».

— Что-то пока не хочется целоваться, — констатировала Елена. — Или это ты про то, чтобы я не ревновала тебя к Креусе? — усмехнулась Елена, допивая кофе. — И всегда была готова взвалить её на алтарь нашей любви?

— Я думал, что ты только для этого её и приглашала, — оторопел Ганеша, — разве нет?

— Как группу никому не известных музыкантов приглашают на разогрев перед выступлением рок-Звезды? — усмехнулась Елена. — Ну и как, она тебя разогрела?

— Вполне. И теперь я готов зажечь Звезду!

— Может, ещё кофе заварить? — охладила Елена его пыл. Взяв в руку турку в качестве весомого аргумента в споре. — Могу пожертвовать из маминой пачки ещё на порцию.

— Думаешь, твой Господь оценит жертву? — усмехнулся Ганеша.

— Как вернётся с Хлебокомбината?

— Ну, давай. Как сказал Пятачок, «до пятницы я совершенно свободен!»

— Ты хочешь сказать, что я растолстела, как Винни-Пух? — усмехнулась Елена.

— Интересно, я смогу после этого тебя поднять, Пух?

— Попробуй, Свинни! — улыбнулась Елена.

Ганеша легко подхватил Елену, перенёс в спальню и тут же стал забирать обещанное вознаграждение, наслаждаясь её мягкими губами с кофейным послевкусием. Постепенно распуская руки, как косу — целомудренная девушка, готовая уже пуститься во все тяжкие! То есть — предельно скромно. Целовать в мочку уха, шею, опуская поцелуи всё ниже и ниже, постепенно расстёгивая для этого её розовую клетчатую рубашку с короткими рукавами. Так скромно, что Елена вдруг застеснялась «делать это» на своём узком диване.

А когда он, вдохновившись, перенес её на шикарную постель родителей и стал её откровенно раздевать, Елена потупилась:

— Прости, но мы с матерью давно уже договорились, что я никогда и ни с кем не буду делать этого на её кровати. И если Леда это узнает, тут же выгонит меня из дома.

— Тогда давай сделаем это на полу, — улыбнулся Ганеша. — Как писал Ганимед: «Я люблю валяться на полу, истерично требовать любви! Водку я люблю пить в трусах и играть на рояле в кустах». Где у тебя рояль? Мы можем даже не подымать крышку, пока нам не снесёт крышу! Пошли в зал!

— Знаешь, — вздохнула Елена, поднимаясь с постели, — я недавно поговорила с матерью о моём легкомысленном поведении, и мы решили, что пока я не окончу институт, у меня ни с кем не будет отношений. Даже — на рояле.

— И ты, ради неё, решила завязать с сексом?

— Да. Потому что она заявила, что иначе выгонит меня из дома. Поэтому я и решила на лето снова пойти работать вожатой в детский лагерь, видя, как дома я её уже достала. Чтобы она тут без меня остыла и не думала про меня всякую ерунду.

— Это ты обо мне?

— Обо всех парнях, — вздохнула Елена. — Тем более что у меня уже есть парень. И если честно, я не хотела бы ему изменять.

— Какой ещё парень?

— Амфилох. Он вокалист из группы «Конструкция ветра».

— И где этот лох трётся?

— Я познакомилась с ним в Коринфе на рок-фестивале «Арго». Ты наверняка его знаешь.

— Да откуда?

— Я думала, ты знаешь всю нашу музыкальную тусовку.

— Выходит, что не всю. И давно ты встречаешься с этим аргонавтом?

— Да уже пару месяцев. После фестиваля.

— Тогда зачем же ты приглашала меня то на пляж, то на дачу? Я расценивал всё это как знаки внимания. С твоей стороны! — подчеркнул он. Жирной линией упрёка всё её поведение.

— Креуса недавно рассталась с парнем и попросила меня подобрать ей кого-нибудь поприличней. Поэтому, как только ты позвонил и предложил мне встретиться, я и решила, что ты ей очень даже подходишь. Ведь ты обещал мне тысячу долларов! Забыл? Что между нами не должно быть ничего личного? Прото бизнес. Иначе я не стану работать над переводом, а попытаюсь выкружить у тебя деньги «по любви».

— Тогда какого… лешего ты пыталась помешать нам на пляже?

— Сама не знаю, — вздохнула она. — Ты мне и самой неожиданно так понравился, что я полностью перестала себя контролировать. А потом, когда я увидела, что ты уже полностью мой, то успокоилась и меня начала терзать совесть.

— Несколько раз подряд?

— Ведь я пригласила тебя для неё, а не для себя.

— Тогда для чего ты позвала меня сейчас попить кофе? Тоже себя не контролировала?

— Просто, попить кофе. А ты что подумал? К тому же, я решила, что раз уж она всё равно сегодня тебе не понравилась…

— Креуса мне «не понравилась» именно потому, что сегодня мне понравилась ты! Ты вела себя, как героиня романа «Собака на сене», буквально заставляя каждый раз думать, что я тебе нравлюсь. Вот я и выбирал постоянно тебя, а не её. Ты просто не оставляла мне выбора, вынуждая метаться туда-сюда.

— Прости, я себя не контролировала, — улыбнулась Елена от того, что он сравнил её с госпожой, а Креусу с её обслугой. — Когда ты опять начинал с ней заигрывать, я становилась сама не своя!

— Ты хочешь сказать, что уже отрезвела?

— От кофе.

— Я понял, ты просто не любишь проигрывать своим подругам. Прощай!

Глава7Сита

И когда ближе к обеду Елена снова ему позвонила, попросила отвезти в ремонт компьютер и, сев в машину, спросила:

— Когда мы пойдём в «Метро», ты уже договорился?

Ганеша спокойно ответил:

— Нет. И не собираюсь.

— Почему это?

— Потому что ты отказалась со мной встречаться. А я не собираюсь с тобой дружить. Ни под каким предлогом!

— А как же причитающиеся вам за выступление Ганимеда деньги? По-моему, это неплохой предлог.

— Вот, как надумаешь со мной встречаться, так и начнём веселиться за счёт выступлений Ганимеда. А пока — извини, у меня тоже есть принципы.

Как только Елена выскользнула из машины, Ганеша тоже вышел, чтобы помочь ей донести до мастерской системный блок и… обомлел, увидев Ситу.

Сита с не менее очаровательной подружкой Кайкейи легко и непринуждённо двигалась навстречу. Она роскошно выглядела в своём лёгком цветном сарафане с юбкой ниже колен. Словно жрица Диониса!

Елена оглянулась на Ганешу и понесла системный блок в мастерскую.

А Сита спросила, как только подошла:

— Привет, Аполлон, это что, твоя новая девушка?

— Нет… ещё, — замялся Аполлон. — Вчера она пригласила меня к себе домой на кофе и отшила.

— Да не ври! Она не смогла бы тебя отшить. Я-то тебя знаю. Думаешь, я не вижу, как она не идёт, а пляшет?

— Но ты тоже в первый же день мне отказала. Поэтому я и не стал нарушать ваш ритуал целомудрия.

— У меня как раз есть для тебя одно грязное дельце, — таинственно улыбнулась Сита, желая вновь схлестнуться с ним своими неземными чарами. — Мне бы очень пригодился твой воровской навык.

— Сильно грязное? — усмехнулся Аполлон, потерев тремя пальцами воображаемые купюры.

— На двадцать пять тысяч долларов. Как тебе?

— И на сколько часов работы?

— Всего-то на пару дней.

— На целых два дня? Ты за кого это меня тут держишь?

— Просто, это не в нашем городе. Но это я для себя рассчитывала. А ты ведь у нас криэйтор, — усмехнулась над ним Сита, — ты сможешь и побыстрее всё это провернуть.

— Я не криэйтор, я Творец! — обиделся Аполлон. — Так что мне наверняка и одного дня хватит. А вообще, я хотел бы завязать, если честно.

— И стать лошарой? — усмехнулась Сита. — Из-за этой тёлки?

— После тебя мне так больно было каяться перед архангелами в том, что я с вами тут вытворял, что я торжественно поклялся им больше не участвовать в ваших сомнительных аферах.

— То есть как это — ваших? — возмутилась Сита. — Ты же сам участвовал в разработке сценариев ограблений! «По законам Триалектики», забыл? Так что они такие же наши, как и твои. Или ты опять в рейсе перестал ассоциировать себя с нами? — покрутила Сита пальцем у виска.

— А ты хотела бы, чтобы я, как и раньше, был повёрнут только на тебе? Позови Равану.

— После тебя он решил, что я лошица, которую ты развёл на любовь! И больше не хочет иметь со мной дел. Так что ты мой единственный шанс провернуть это дельце.

— Так и в чём же его суть?

— Я не могу сообщать детали, пока ты не согласишься. Иначе… ты провернёшь его сам! — засмеялась Сита. — Я-то тебя уже знаю!

— Так вот за что ты мучила меня в астральном теле! Ради жалких денег?

— Равана из-за этих «жалких» ста тысяч долларов меня избил! А потом ещё целых три дня осыпал пощёчинами упрёков! Обвиняя в том, что я пожалела тебя и сама же дала тебе уйти! Из-за того, что я всё ещё безумно тебя любила! Если бы не архангел Гавриил, ты бы у меня вообще не выжил!

— Вот поэтому-то я, честно говоря, и хотел бы со всем этим завязать, — признался Аполлон.

— И ты собрался изображать перед этой фифой из себя обычного лоха? — засмеялась над ним Кайкейи. — Ну, Аполлон, ты меня и рассмешил! Так она что, ничего про тебя не знает? Она — лошица?

— А что именно Сита тебе о нас рассказывала? — оторопел Аполлон и посмотрел на Ситу. — Как ты посмела посвящать смертную в наши тайны?!

— Не всё, успокойся. Я только краями о тебе упомянула, когда рассказала ей, как Мариче смылся от тебя с деньгами после ограбления Валины.

— Вот я ржала тогда над тем, что ты его упустил! — стала издеваться над ним Кайкейи. — Сита накинула ему эту Тему, притворяясь, что безумно его любит, чтобы он пробрался в коттедж к Валине и вскрыл его сейф вместо вас. И тебе оставалось только встретить его на выходе и забрать у него деньги Сугрива. Долбанул бы ему по мозгам разок, да и всё! А не стоял и пялился на его ствол. Вот умора! Как лох конченный! Сита же заякорила прикосновениями и ввела ему в подсознание кодовое слово «зайка»! Ты что, с перепугу, тогда язык проглотил?

— Ладно, я отпускаю тебя, — усмехнулась Сита, заметив, как сильно тот смутился, осознавая свою вину. — Так уж и быть.

— А что, могла бы и не отпустить? — усмехнулся Аполлон.

— Конечно, могла бы, ты уже забыл? Или тебя снова приворожить? А то у меня пока что никого нет. Ладно, иди уже за своей новой девушкой! — усмехнулась над ним Сита. — И помни мою доброту. Зайка! — подмигнула она. Заставив остолбенеть.

Повисла такая тяжелая пауза, словно бы их тела были не из рыхлой белковой массы, а из кремния.

Сита подошла и взяла его за руку.

— Ещё раз меня кинешь, убью. Даже не касаясь! — и сильно нажала ногтем большого пальца на нервный узел ниже локтя с внешней стороны руки, одновременно с этим громко активировав кодовое слово. — Морозко!

Его сердце, на мгновение, словно окаменело. От потрясения он не смог ничего ответить. Попытался, но никак не мог подобрать слова, которые помогли бы развеять её чары, лишь сильнее сдавливая ему дыхание.

И вдруг вспомнил, как два года назад он рефлекторно остановился машину, когда клиентка на обочине махнула ластом. И всю дорогу на него поглядывала. А потом, когда он остановился возле её дома, всё-таки сказала, смущаясь своей навязчивости:

— Я бы с удовольствием с тобой отдохнула, если честно. Но боюсь, что ты этого не захочешь. Просто, ты так классно выглядишь!

Аполлон оглядел тогда эту полноватую, но богато одетую девушку и с улыбкой ответил:

— Спасибо тебе огромное за комплимент, но я, и вправду, не могу себе этого позволить.

— Что, у тебя есть девушка?

— Если бы ты её только увидела, ты бы меня поняла. Сита — самая красивая девушка на свете!

Вспомнил он, как глубоко и преданно он любил Ситу. И через это наконец-то смог раскрыть сердечную чакру, чтобы нейтрализовать её чары.

Уже прощаясь, Сита приподнялась на носки и поцеловала его в посиневшие губы, погладив по щеке.

— К сожалению, мне уже пора, — вздохнула она, отпуская руку.

Покинутый и растерянный, он ещё долго стоял бы и зачарованно смотрел им в след, если бы не мороз, сковавший тело. Ведь из одежды на нём были только серо-голубая рубашка, того же цвета брюки и туфли, навсегда примерзшие к постаменту.

И вспомнил, пока Елена была в мастерской, как Сита приходила к нему во сне в астральном теле, пока он был в рейсе. В течение двух недель регулярно разворачивала на большом деревянном столе кожаный чехол, предлагая разные виды холодного оружия, чтобы он смог осуществить Свободу Выбора. Предлагая выбирать тот или иной клинок, которым ему приходилось с ней сражаться. Ощущая астральным телом боль от порезов и уколов, когда она, как более умелая фехтовальщица, то и дело его ранила. А когда он, поначалу, отказывался с ней драться, она заявляла: «Отказ — это тоже выбор!» И рубила его со всего маху. И он в течение двух или трёх недель просыпался в каюте весь в слезах. А сожитель Швабрин говорил ему: «Я уже полчаса за тобой наблюдаю, что тебе там такое снится, что ты во сне рыдаешь, как баба?» «Что, не мог разбудить?» — спрашивал Ганеша, удивляясь, что шрамов на теле нет, а слёзы — настоящие! Пока не появился архангел Гавриил с мечом в руках и не защитил его, сказав Сите, выбив у неё из рук меч: «Всё! Ему уже хватит». И понял, что архангелы попускали эти издевательства, чтобы он не столько осознал, сколько именно ощутил на своей шкуре, что с Ситой ему лучше уже не связываться. И покаялся. На бумаге.

— Это была моя бывшая, — объяснил всё ещё слегка заторможенный Ганеша своё поведение, когда Елена вернулась из мастерской и села в «Спринтер», ожидая в машине, пока он окончательно «оттает» и сможет шевелить конечностями. Кое-как сел и направил машину в сторону её дома. По серому асфальту. Мимо серых зданий. Всё ещё видя мир исключительно в сером цвете. — Полгода назад эта нимфа явилась в астральном теле во сне и устроила мне бойню! Приурочивая свои удары к тому, как невыгодно я описал её во «Втором Пришествии». И сказала мне на прощание, что придёт ко мне во сне ещё раз и снова устроит бойню, если я не стану к своим будущим девушкам более лоялен в книге.

— Знаешь, мне тоже не понравилось то, как ты описываешь своих бывших, — скривилась Елена. — И я не хотела бы, если честно, чтобы ты и меня описывал, если мы всё-таки решим быть вместе.

— Так ты не обманывай меня, да и всё! Не буди во мне Аполлона. Или ты думала, почему Сократ называл свой разум — критическим? Просто, как мы знаем от греков, боги говорят высокой поэзией. А Аполлон — ещё и прозой! Сите не понравилось именно то, каким высоким слогом я описал её прозаические измены. Поэтому-то после нашей последней аферы я её и кинул, убежав с деньгами. А она и до сих пор считает, что я упустил Мариче. Я не стал убивать его, как планировалось, а просто внушил ему неподдельный ужас. Чтобы он убежал из города и воспринимал затем все всплывающие в памяти воспоминания, как волк — красные флажки, опасаясь вернуться в город. Чтобы Сита его тут не распетрушила.

— Вот поэтому-то я и не хотела бы становиться твоей девушкой, если честно, — вздохнула Елена, — а тем более — твоей подельницей.

— Если бы Сита не заметила, как сильно я тебе понравился, она бы меня ни за что не отпустила. Ты даже не подозреваешь, от каких денег я сегодня ради тебя отказался!

— И во сколько же я тебе обошлась? — усмехнулась Елена.

— В двадцать пять тысяч долларов!

— Ты что, идиот? — оторопела Елена. — Давай найдём её, я в доле!

— Но я сразу понял, что для Ситы это был только предлог, чтобы я снова к ней вернулся. Она тоже заметила, что я её раскусил. И только поэтому меня и отпустила. Потому что я понимаю её уже с полуслова, и она сообразила, что уже не сможет мной крутить, как раньше. Пока она думала, как и ты, что я — полный лох! Я не буду четвероногим другом, на котором ты собралась туда-сюда ездить. Больше не звони, пока не решишь стать моей Вайнаяки.

— Да пойми ты, глупый, — глубоко вздохнула Елена, не желая терять водителя, — как только я обнимала тебя на пляже, я не лгала. Пойми, наконец, ты действительно мне очень сильно нравишься! Но как только я замечала около нас Ганимеда, ты тут же становился для меня одним из нашей музыкальной тусовки, и мои объятия сами собой разжимались. А руки — отталкивали тебя. От меня, которая продолжала к тебе тянуться. Всей душой! Так что я действительно себя тогда не контролировала. Прости. И только теперь понимаю, почему я так глупо себя вела. То призывая парня, который мне нравится, то отталкивая.

— Не желая запятнать себя таким позором, как я?

— Да пойми ты, дело не в тебе, — решила Елена ему признаться. — Я просто устала уже быть чьей-то девушкой, пойми. Везде, куда бы я ни приходила, меня все тут же спрашивали: «Так ты и есть та самая девушка Ахилла?!» — девчонки — сгорая от зависти, а парни — классифицируя меня, как ту, кому ни в коем случае нельзя даже улыбаться. — «А, ну, тогда респект!» Ведь Ахилл давно уже стал тут легендой. Вот поэтому-то я и вышла за него замуж. А после того, когда я стала всем говорить, что теперь я уже не его жена, все они стали снисходительно мне сочувствовать и посмеиваться надо мной, которая «проворонила такого парня!» И в дальнейшем общении, образно говоря, вытирать об меня ноги. Как об неудачницу, которая теперь так низко пала. С той высоты, на которой я была с Ахиллом — самой Еленой Прекрасной! В их глазах. Как будто бы без Ахилла я вообще никто и звать меня никак. Так, пустое место. Дырка, которую бросил бублик, — горько усмехнулась Елена. — И теперь я не хочу, чтобы все начали ассоциировать меня с тобой. И снова испытывать, если мы расстанемся, этот позор, от которого я едва оправилась. Ведь ты тоже у нас легенда! — усмехнулась Елена. — Сам Аполлон в газах Деза и Ганимеда. Или ты думал, я не знаю о вашем уголовном прошлом? Не был бы ты одним из нашей музыкальной тусовки, я бы давно уже с тобой тут замутила. Ты реально мне нравишься! Или ты думаешь, для чего я приглашала тебя к себе? На кофе? Но как только ты начал цитировать Ганимеда, моё мировоззрение тут же перевернулось, и я снова вспомнила, кто ты.

— Вышел на замену Ахиллу? Произошла замена в команде «Спартака», на лёд вышел новый форвард!

— Вот я и стала яростно отбивать в спальне все твои шайбы, встав на воротах нашей судьбы! — засмеялась Елена. — Тем более что когда я услышала на пляже, что ты хочешь издать свою книгу в пику Америке, я вдруг вспомнила, за что убили моего отца. И мои объятия сами собой разжались. Я решила, что ты тоже собираешься лезть в политику. И тогда тебя тоже убьют, как и отца. К тому же… — потупилась она и показала ему запястье левой руки, отодвинув пластиковые браслетики, — я уже боюсь покончить с собой, если ты меня тоже бросишь.

— Что это? — оторопел Ганеша.

— А разве не видно?

— Ты пыталась вскрыть себе вены? Что за глупости?

— Это всё из-за Ахилла.

— Он тебя избил?

— Если бы!

— Издевался?

— Ещё как! Ахилл пригласил меня покататься на арендованной яхте по заливу. Напоил самым дорогим шампанским, а потом прямо посреди бухты аккуратно снял с меня всё подаренное им золото и бриллианты, заявив, что хочет сам надеть на меня новый комплект украшений с изумрудами, зная уже, как сильно я их люблю! И швырнул их в море! Представляешь? Только за то, что приревновал меня к Удаву!

— Взбредёт же такое в голову, — горько усмехнулся Ганеша. — Лучше бы он просто тебя избил. Или утопил. Как все.

— Да! Чтобы я уже не мучилась, — заплакала Елена, — ощущая себя «голым королём»! Или ты думаешь, почему все девчонки стали после этого надо мной смеяться? Вот поэтому-то я и не хотела бы больше ни в кого из вас влюбляться. Я же говорю, я едва оправилась.

— А я после очередного расставания с любовью всей жизни в рейсе постоянно пытаюсь прыгнуть за борт. И как только осознаю себя жалким неудачником, Господу постоянно приходится меня спасать.

— То есть? — озадачилась Елена. — Ты веришь во всю эту чушь?

— Знаешь, когда стоишь ночью на открытой палубе и думаешь: «Прыгнуть за борт прямо сейчас или ещё немного подождать», вдруг открывается дверь, и матрос добычи выходит из каморки и говорит: «Что, прыгать надумал? Пошли, накатим!» Вдруг понимаешь, что это далеко не случайно. А ты сколько раз пыталась покончить с собой?

— А ты посчитай шрамы! — злобно вывернула она запястье.

— Всего-то три раза? — усмехнулся он. — Да ты, по сравнению со мной, жалкая любительница. Острых ощущений!

— Очень острых! — усмехнулась Елена. И передёрнулась. — Вот я и опасаюсь, что наш роман будет для кого-то из нас последним. Я сразу же увидела в тебе «родственную душу».

— Поэтому я и не хочу тут уже ни на ком жениться, — признался Ганеша. — Я оказался совершенно не приспособлен к семейной жизни и попал, как кур в ощип! Единственное, что мне удалось вынести, покипев в чане жизни и впитав её витамины и ароматы, это что адаптация к семейной жизни ведет к её десакрализации. Но никакой конкретики не даёт взамен совершенно! Так как семейная жизнь основана и функционирует на основе идеальных отношений идеальных вещей, которой никто из нас в этом мире не является.

— Почему это?

— Ну, хотя бы потому, что если ты хочешь обладать как можно лучшей самкой, ты должен из кожи вон лезть, доказывая ей, что ты самый лучший самец в этом стаде. И обладать как можно лучшими вещами, наглядно доказывающими ей твою чуть ли не богом избранность, — показал он Елене жестом сверху-вниз на свой дорогой наряд, купленный им в элитных бутиках в Пусане.

— Средний имидж и средние вещи притягивают средних самок, — согласилась Елена, поняв теперь, почему он купил себе новую машину.

— И отталкивают — лучших! А тот, кто пытается на всём сэкономить, притягивает вечером свою экономку. А чтобы сэкономить и на экономке, заводит себе жену.

— А я-то наивно думала, что скромность украшает человека.

— Рисуя его прекрасным евнухом в глазах самок! Поэтому-то обывателей жизнь, сама по себе, ничему не учит. Ведь альпинизму нельзя научиться, живя в долине! Кроме как набивает им голову суевериями, которые в критических ситуациях «почему-то» уже не работают. И обыватель беспомощно смотрит на свои «познания» и, не найдя поддержки в себе, начинает искать её у Бога, которого он «убил» вместе с Ницше, чтобы с чистой совестью нарушать его заповеди, и которого теперь вынужден срочно реанимировать. В своём сердце. Из песен Его пророков. Откуда здесь твёрдая почва под ногами? Он и в Бога не верит и не верить уже не может. И не зная к чему стремиться, стоит и топчется на месте, как лошадь, потерявшая наездника, не зная уже к кому пристать. Поэтому личный опыт — это собрание сочинений!

— Если он не переосознан критически?

— А все твои воспоминания — утопия!

— Но нам для того и дается жизнь, чтобы мы с каждым днем становились всё более настоящими! — возразила Елена. — Используя прошлый опыт, как орудие своего каждодневного труда.

— И антиутопия — у тех, кто пытается со всем этим покончить. Раз и навсегда. Они всё никак не поймут, что смерти для нас уже давным-давно не существует. И самоубийства бессмысленны, понимаешь? — с укором посмотрел он на её шрамы. — Сознание уже давным-давно отцифровывается на «облако» души, имеющей полевую форму и структуру, носитель которой «меньше зёрнышка горчичного». Каждым своим подвигом или проступком нажимая на клавишу «ввод» и унося, добавляя это в «облачное хранилище». И то кем ты, в итоге, станешь, зависит только от того, как именно ты программируешь свою реальность уже сейчас, каждый день поступая так или иначе. А покончив с собой однажды, ты программируешь себя делать это снова и снова, каждую жизнь.

— Вовлекаясь в эту «дурную бесконечность» самоубийств?! — засмеялась Елена. Над собой.

— Поэтому я и хотел бы, если честно, чтобы мы встречались без обещаний, — улыбнулся Ганеша и включил ей модную тогда песню «Обещания».¹¹ — Как и завещал нам пророк Илия. Послушай, он поёт мне именно о тебе!

— Но боюсь, что Ганимед, Дез, Дум, Братки и все прочие музыканты в этом городе тут же станут считать меня твоей девушкой, — отстранилась Елена, сделав музыку тише. — Свободные отношения просто не укладываются в их низколобых головах неандертальцев. Они если видят знакомую им девушку рядом с парнем, тут же пытаются их поженить. А я уже устала быть чьим-то прилагательным, пойми. Дело не в тебе, дело в нашем городе. Ведь если ты с кем-то начинаешь шутить, просто улыбаясь, то тебя тут же начинают считать бог знает кем. Особенно, если ты ему после этих «виляний задом» так и не даёшь. Он тебе этим мстит! Вызывая у твоего мужа ненужные вопросы, заставляя оправдываться. На ровном месте! Хотя я просто пыталась быть с парнями милой. Что они тут же начинали расценивать как то, что я пыталась с ними заигрывать. Только потому, что я красивая. И они тоже хотели бы со мной переспать, чтобы перестать завидовать Ахиллу.

— Ты просто не поняла сути рассматриваемого вопроса, — начал умничать в нём Аполлон. — Ахилл — яркая индивидуальность среди панков, которые трутся об него, как коты, ощущая в нём своего лидера. Дез уже сто лет как играет с Думом, а Ганимед поёт, со сцены внушая фанатам то, какой он умный! Если помнишь, это именно Дез организовал всю нашу неформальную тусовку, предложив музыкантам и их фанатам собираться по субботам около Дворца Культуры. Братки тоже уже давно на сцене, их знает весь город! Тем более — после концерта, где они — безусловные божества, грозно взирающие с этого «Олимпа» сверху-вниз на простых смертных. Я хоть и не пою, но то и дело пишу стихи, на которые ребята поют песни. А ты… да, ты красивая, можно даже сказать — прекрасная! — усмехнулся он над её прозвищем. — Но ты не столь яркая индивидуальность, как любой из нас. И единственное, чем ты можешь быть, чтобы стать хоть кем-то в глазах других, это прилепиться к одному из тех, чья слава уже гремит по всему городу! Благо, что он не такой уж большой и вся продвинутая молодёжь уже давно знает друг друга в лицо, покупая билеты на концерты. Или — по их текстам, как меня. Как ты тут же узнала меня по «секс-юрити».

— Сосу-рити! — показала Елена ему язык.

— Вот ты и ощущаешь себя духовно нищей по сравнению с нами, полубогами! — усмехнулся он.

— Поэтому я и хочу отсюда как можно скорее уехать! И чем дальше, тем лучше! — вздохнула Елена. — Я только для этого и стала президентом студенческого клуба в институте, чтобы у меня появился шанс улететь в Америку!

— По обмену студентами? — оторопел Ганеша.

— Там меня хотя бы перестанут ассоциировать с Ахиллом. Или — с тобой, — вздохнула Елена, — если мы всё же решим быть вместе. И ты тоже начнёшь меня ревновать, если я стану кому-нибудь просто улыбаться. Я уже устала терпеть издержки брака, пойми.

— Этот мир называют ещё действительностью. А это предполагает, что здесь надо действовать, проявляя свой скрытый потенциал. Но если у тебя отсырел порох, что ты сможешь проявить там, куда улетишь? Как говорили в школе, «от перемены мест слагаемых сумма (счастья) не изменяется». Надо тренировать свой мозг, только это высушит твой порох, сделав тебя поджарой, так сказать, гнедой кобылицей!

— Воронцовой? — оторопела Елена. Решив, что он намекает ей на свадьбу.

— А не розовой пони, как сейчас, — коснулся он её розовой рубашки, — в мечтах улететь «в прекрасное-далё-ё-ёко»,¹² — пропел он. — Именно этому я и учу в своей книге! И если ты начнёшь её переводить, то станешь воспринимать мои идеи и упражнения как часть себя. Ведь ты станешь со-творцом книги. Ты читала «Блеск и нищета перевода» Хосе Ортеги-и-Гассета? Переводчик является даже ещё большим творцом, чем тот, кто написал исходник. Именно поэтому все так восторгаются Шекспиром! А он всего лишь переводил с ирландского и других языков более древних авторов. Привнося в их работы свой необыкновенный стиль и ярчайшую индивидуальность, которые и превращали исходники в подлинные шедевры! На сцене. То есть — на глазах у всех!

— Хорошо, уговорил, — усмехнулась Елена над его запалом, — я подумаю над тем, чтобы стать твоим со-творцом.

— А для того чтобы ты понимала меня ещё глубже, я и хотел бы, если честно, чтобы мы начали обмениваться не только ментальными, но и сексуальными энергиями.

— Исключительно для пользы дела? — усмехнулась Елена.

— Чтобы понимать друг друга до глубины души! Или ты не даёшь мне, потому что разводишь на свадьбу?

— Да какая свадьба? — облегчённо вздохнула Елена. — Я уже одной ногой в Америке! Поэтому и не хотела бы, если честно, ни с кем тут связываться.

— Кидать якорь?

— Ладно, если не получится улететь в Америку, твоя книга станет для меня реальным шансом проявить свой «блеск и нищету перевода».

— Но какая разница — где? Страна — это всего лишь сцена. Всё зависит от того, умеешь ли ты танцевать!

— У тебя на подтанцовках? Вот поэтому-то я и хотела бы сменить декорации, чтобы начать выступать соло. И попробовать развести в Америке какого-нибудь миллиардера. Я уже устала считать тут ваши жалкие гроши, которые, к тому же, могут снова в одночасье утонуть в море! — покрутила Елена пальцем у виска. — И тогда я действительно могу покончить с собой.

— Твоя проблема в том, что ты предпочитаешь обижаться не на свои ошибки, а на эти «дорожные указатели». Расстреливая их из бластера отрицательных эмоций только за то, что ты не смогла войти в крутой поворот судьбы, и тебя вынесло с трассы в кювет отчаяния. Вместо того чтобы очнуться, выбить ногой лобовое стекло стереотипных взглядов, вылезти из искорёженной ситуации, отряхнуться от осколков обид и начать ползти вверх, истекая кровью раскаяния. Полностью изменив за время подъема на шоссе судьбы свою мифологию поведения.

— На ту, которую ты мне предлагаешь? — усмехнулась Елена.

— И готов тебе, как со-творцу, заплатить за это тысячу долларов!

— Точно?

— Легко! — и, для наглядности, швырнул в окно невесомую пачку из-под чипсов.

— Что ты делаешь?! Прости, Гринпис, — молитвенно сложила она руки. — Весь из себя такой умный, а ведёшь себя…

— Я не мусорю. Я создаю рабочие места!

— Как это? — не поняла Елена.

— Если бы никто не мусорил, тысячи дворников в одночасье остались бы без работы! Я должен не только думать о том, как помочь ближним, но и реально помогать им сохранить рабочие места!

— Никогда об этом так не думала, — растерялась Елена.

— Вы скованны стереотипами мышления и поведения, а потому-то и не видите дальше собственного носа. И не делаете ничего для того, чтобы улучшить этот мир!

— Лихо же ты умеешь оправдываться! — невольно восхитилась Елена. — Я же ещё и виновата!

— Это называется — ходить на ушах, ставя всё с ног на голову! Знаешь, как меня называли тут в прошлой жизни? Принц-парадокс!

— Ладно, я берусь за твою книгу, принц! Но, к сожалению, мне уже пора. Пока! — выпорхнула она из машины, засунула системный блок подмышку, невесомо хлопнула крылом двери и засеменила в сторону подъезда.

«Вот тебе и «если получится», — вздохнул Ганеша и завёл машину. Проводив взглядом исчезающего в подворотне ангела. Хотя и видел, что Елена буквально машет крыльями… от восторга. — И чего она всё выделывается? Даже Сита уже увидела, что она моя. Заигралась в демона искушения? Профессиональная деформация, блин. Надо было попросить Ситу приворожить её. Ах, это ж Геневера! Заранее внесла в это шоу дух интриги! — усмехнулся он и поднял взор к небесам. — Спасибо, ангелы, за сотрудничество».

Сотрудники агентства «Новая жизнь ангела» молча помахали ему в ответ. Прекрасно осознавая, что он их с такого громадного расстояния, разумеется, не видит. Но так хотелось в это верить… что одна юная особа послала ему воздушный поцелуй. Поклявшись мысленно, что как только Ганеша вернётся на планеты высшего типа и захочет поблагодарить коллектив лично, она с ним непременно встретится. Просто поговорить. И обсудить книгу. А дальше… как получится. Если получится, — тут же поправила она себя. Заметив, как все сотрудницы приосанились и непроизвольно стали прихорашиваться.

Понятное дело, что дружба с Ганимедом была выше отношений с девушками. Утром Ганеша ходил в «Метро», но его попросили там организовать выступление ребят бесплатно.

— А почему бы вам тогда не начать отпускать бесплатно и спиртное?

— Спиртное? — не понял арт-директор.

— При чём тут это? — подхватил финансовый директор.

— А то вы не знаете, как опьяняет музыка группы «Гагарин бит» всех и каждого в этом городе? Это же чистый спирт!

Но они так и не захотели делиться деньгами, которые хозяин клуба для этих целей регулярно выделял, желая снова отчитаться по документам за выступление во всём объёме и рассовать деньги по карманам.

И лишь использовал эту неудачу в конструктивных целях. Чтобы Елена закусила удила и помчалась к нему во весь опор! Обнаружив в Елене прообраз Татьяны Лариной, которой можно будет бесконечно признаваться в любви и откровенно морочить голову, так никогда не женившись. Как и завещал Пушкин!

Которого убили фанаты романа «Евгений Онегин», наняв наёмного убийцу, именно за то, что Пушкин предал собственные идеалы и женился.

На невесте Арсеньева. Который, с горя, тут же отправился в круиз по стране. Сделав вид, что, выходя из столь низкого положения, не успел пригнуться от произошедшего с ним косяка и ударился головой… в исследования. И пока крутятся в глазах звёздочки, очарован неизвестным. Чтобы ему оплатили «экспедицию». Как назвал он свой турпоход по тайге отчаяния в обнимку с Дерсу Узала.

Спровоцировав открытием Дальнего Востока Русско-японскую войну.

После поражения в которой Временное Правительство и заставило Николая-второго, как никудышного вояку, отречься от престола.

Что, в свою очередь, дало понять Ленину и Троцкому, что это именно их шанс!

Вот так вот Пушкин, по глупости, развалил империю.

За что и был убит. Когда до всех масонов в Петербурге наконец-то стало доходить то, чем его свадьба обернётся для России. Погадав на картах Таро.

Именно поэтому Ганеша и воспринял Елену, как откровение небес, данное ему лично в руки. Пока в глазах крутятся звездочки после удара об косяк с Ситой. То есть — как гораздо более мягкую игрушку.

И тут на дорогу выбежал Равана:

— Стой-стой-стой! — замахал он руками. И так как Аполлон рефлекторно остановил машину, тут же запрыгнул на переднее сиденье.

— Чего ты хотел?

— Сита сказала, что ты отказался от работы.

— Да, я решил уйти в завязку. Я хожу в моря, и мне вполне хватает.

— Но ты должен вернуть нам деньги.

— У меня нет ваших денег. Они у Мариче.

— То, что ты лоханул Тему, ещё не означает, что ты нам ничего не должен. Это твои проблемы. Ты должен их отработать. К тому же, я не верю, что Мариче мог от тебя уйти. Мне и до сих пор кажется, что ты его где-то закопал. И ушел с деньгами. Мы не можем его нигде найти.

— И как же я его, по твоему мнению, убил?

— Сита сказала, что ты должен был убить его контрольным словом в голову!

— Как ты думаешь, какое слово она ввела тебе в подсознание, пока вы жили вместе?

— Откуда я знаю? — переменился в лице Равана.

— А я знаю! Хочешь, я его тебе скажу? — усмехнулся Аполлон. — Но это будет последнее, что ты услышишь в этой жизни. Намёк понял?

— Но на Ваю у тебя ничего нет, да и Варуна не стал с ней спать. Хотя Сита и пыталась заманить его в постель, чтобы начать контролировать. Так что если я обнаружу, что ты тратишь тут наши деньги, они пришьют тебя старыми добрыми методами.

— Для этого не обязательно спать, достаточно просто доверительного общения, — улыбнулся Аполлон. — А с Варуной я успел как следует пообщаться, пока он думал, что пытается влезть мне под шкуру. Ну, а Ваю вы держите в команде кидал только из-за его крутого брата. Он слабак. Да и были бы у меня сто тысяч долларов, разве я пошел бы опять в моря? Я улетел бы в другую страну и валялся бы сейчас на пляже. Как наверняка сделал это Мариче.

— Ладно, я буду за тобой следить! — пригрозилРавана кулаком и вышел из машины. — Это я послал к тебе Ситу. Намёк понял?

Равану и его дружков Ганеша не боялся, а вот Ситу…

Глава8Нимфа Эхо

И прямо с утра рванул в Трою. От греха подальше.

Вспоминая по дороге то, как он и Сита впервые познакомились.

— Ты так обиделась, будто бы я тебе за это деньги предложил! — съязвил Аполлон.

— Я обиделась на то, что ты забыл это сделать, — усмехнулась Сита. — Это всегда более чем приятно.

— Просто, мне самому не раз за это деньги предлагали, — возразил Аполлон, — вот я твою обиду столь превратно и истолковал. Хотя, в целом, зря ты отказываешься, не умеешь ты ценить простые радости.

— Знаешь, я уже вряд ли смогу получить от этого удовольствие.

— А кто говорит об удовольствии? Это же чистое наслаждение! Чистое наслаждение труда. В конце концов, раз уж это твоя работа, то кому как ни тебе знать, что в наше время работа — это единственное, куда мы можем вложить не только весь свой гений, но и — душу!

— Особенно, когда за неё хорошо платят, — настаивала та.

— Но согласись, что уровень оплаты напрямую зависит от степени твоей квалификации. А я именно и предлагаю тебе её повысить. Причем, совершенно бесплатно! Я, как подлинный альтруист, делаю это из чистой любви к труду. А раз уж это твоя работа, то я и предлагаю тебе сделать это по любви.

— Что? — опешила Сита от такой наглости.

— По любви к работе. Раз уж твоя работа — это единственное, что ещё способно тебя волновать.

— Знаешь, — усмехнулась Сита от того, что он наивно принял её за проститутку, — я, наверное, люблю свою работу не до такой степени.

— Хорошо. Ты любишь тайны? Тогда никому никогда не говори, что ты сделала это со мной бесплатно. Ведь всё равно никто не поймет, насколько для тебя это важно. Пусть это будет нашим маленьким секретом, — подмигнул Аполлон. — Вся соль тайны в том-то и заключается, что никто, кроме тебя, не может по достоинству её оценить. Тайны только потому и существуют, чтобы другие не лапали нас грязными руками своих интересов. Подобно изящным одеждам, тайны не столько скрывают, сколько восполняют недостатки нашего интима, превращая нас в произведения искусства. Поэтому любая тайна обречена стать для других загадкой за семью печатями. И если другие обречены быть просто лживыми, я предлагаю тебе стать таинственной. Более того, я научу тебя быть загадкой. А кому, как ни тебе знать, насколько мужчины это ценят. Благодаря мне, ты будешь купаться в золоте! Или ты собралась всю жизнь стоять с протянутой… ногой?

— Мальчик, не будь наивен, я профи, — решила Сита ему подыграть, — это моя стихия!

— Хорошо. Но что-то же ты должна любить? Я докажу тебе, что миром правит любовь.

— Я люблю только деньги!

— Как сказал поэт, «золото валяется под ногами». Дай мне ещё хотя бы пару минут, чтобы я смог его перед тобой рассыпать. Я докажу тебе, что я не меньший профессионал, чем ты. Клянусь своей треуголкой…

Через полчаса оживленной беседы, когда начало уже темнеть, Сита шумно вздохнула и сказала:

— Ладно, надеюсь, деньги на бутылку шампанского и номер в гостинице у тебя найдутся.

— Обижаешь. Я же предупредил, что я — профи. Когда поэт говорил, что золото валяется под ногами, он имел в виду, что слово — самая звонкая монета! Но я — гораздо больше, чем поэт. Или мне следует надуть щеки для важности?

Когда Сита попросила вторую бутылку шампанского, бармен впал в лёгкое неистовство. И подмигнув бармену, Аполлону пришлось шепнуть ей:

— Нельзя требовать от людей слишком многого, иначе они перестанут тебе доверять. Особенно — сразу. Постепенно — другой разговор. По крайней мере, дольше сумеешь продержаться на плаву.

— Да, вижу, ты действительно профи. А я думала, ты всё врёшь.

— А я и так вру. Врать — не обязательно обманывать. Более точное значение этого термина — входить в доверие. От «врать» — «врата». «Приврать» — «привратник». И так далее по списку. Ещё это называют «влезть под шкуру». Главное — войти в их расположение. Казармы. И разоружить своей улыбкой.

— А я-то наивно думала, что у нас уже давно никто никому не доверяет, — скривила она губы.

— А никто никогда Никому и не доверял. Для этого ты должен, прежде всего, стать Кем-то — в его глазах. Именно этим-то я и пользуюсь. Это наша маленькая тайна, — улыбнулся Аполлон, подмигнув. — Когда никто видит Некто, разве может он устоять перед соблазном не превратиться из ничто в Нечто? Для того чтобы хотя бы попытаться чувствовать себя с ним на равных. Конечно, потом он понимает, что это была всего лишь иллюзия, злая шутка его ума. Но ведь ум для того и создан, чтобы превращать желаемое в действительное! А разве можно отказать себе в желании быть умным? Тем более — в желании наглядно реализовать сие желание.

— Ну, уж я-то тебе о себе ничего не расскажу. Даже не надейся!

— От тебя этого и не потребуется, — улыбнулся Аполлон. — Рассказывать я люблю и сам. Проблема обычных рассказчиков в том, что они заняты тем, что наслаждаются своей речью. Как дети. Расхваливая себя своей эрудицией и осведомленностью, чтобы повысить свою самооценку в глазах слушателей. Как рабы — на ярмарке. Своего тщеславия. Чтобы подороже себя продать. Я же, вместо этого, слежу за реакцией собеседника, чтобы ни на секунду не упустить его интерес из тисков разговора. Ведь другого более занимает то, что как-то пересекается с его личной жизнью, но поданное под более экзотичным соусом. Самая сокровенная его часть, вынесенная за рамки его личности и разгуливающая в моей речи без штанов. Постепенно, рассказывая параллельные тому, что его так заинтересовало истории, я всё более сужаю круг, пока он, в сердцах, не рассказывает мне своим милым шёпотком, что однажды с ним самим приключилась точно такая же история! А дело было так… — улыбнулся Аполлон. — Когда ты видишь, что кто-то может понять тебя лучше, чем ты сам, невольно открываешь ему больше, чем другим. Тем более — тому, кому ты оказываешь услугу. Никому и в голову не взбредёт, что ты сможешь плюнуть в колодец, из которого пьешь. И не только воду. Так я вытаскиваю из заколдованных колодцев их умов, которые они наивно именуют душами, все их драгоценнейшие тайны. Существо ума — весьма самолюбивое животное. Поэтому для него нет ничего хуже, чем потерять уважение своих близких. Стоит эти тайны узнать кому-либо из тех, кто его любит и уважает, как они тот час же потеряют на его счёт все свои иллюзии. А ведь наши иллюзии — это единственное, что ещё хоть как-то держит нас на этом белом (раскалённом добела от бесконечного вранья самому себе и другим) свете.

— Так что, у обывателя нет души? — растерялась Сита.

— Душа — это весьма сложное образование. Врожденно ею обладают только те, кому в одну из своих жизней хотя раз уже удалось её в себе взрастить. Она появляется только у более опытных и насыщенных благородными поступками людей. Обыватели же никогда не ставят над собою опытов и поэтому не способны использовать свой ум для самоизучения. А тем более — для самосовершенствования и становления. Ведь в этом нет выгоды! Наоборот, правдивость невольно заставляет тебя отказываться от сомнительных сделок. И они считают это твоим недостатком, а не достоинством, потому что это мешает им наживаться, обманывая других. Они напоминают мне пустоцвет, который вроде бы тоже как цветет, но не способен ни на завязь, ни тем более — на плод.

— Что ещё за плод?

— На плод души. Его аромат ты можешь ощутить лишь подойдя ко мне чуть ближе и слегка коснувшись. А вполне ощутить его вкус можно лишь начав заниматься со мною тем, чем ты вместо этого постоянно пыталась заниматься. Не испытывая от этого ничего, кроме разочарования. Ведь пустоцветы не обладают ароматом.

— Но «активность личности проявляется при удовлетворении ею своих потребностей», — процитировала она Маркса. — Причем, так, — покачала она головой с улыбкой, — что они нередко начинают даже пахнуть.

— В основном — потом, — усмехнулся Аполлон. — Проявляя активность стадного, то есть, пардон, социального животного!

— Это звучит более научно, — усмехнулась Сита.

— Но по сути корень у этих слов один — община. Личностью, то есть личиной, лицом — ты начинаешь обладать, как только перестаешь бежать за другими. Пытаясь стать «первым среди равных».

— Цезарем! — самовлюбленно подчеркнула Сита.

— Когда само понятие равенства начинает терять для тебя всякий смысл. А желание стать первым отпадает за ненадобностью. И ты начинаешь ощущать себя более сложным и более высокоорганизованным существом. Постепенно убеждаясь в том, что ты уже немного не такой, как другие.

— Гадкий утенок? — усмехнулась Сита.

— Который начинает осознавать себя лебедем и раскрывать свои слишком длинные (уродливые для обычных утят) крылья. Но происходит это только после того, как на твоём впервые обретённом лице начинают постепенно вырастать глаза. И ты впервые замечаешь то, что реально вокруг тебя происходит. А возникает это только после того, как ты начинаешь контролировать свои так воспеваемые тобой потребности. А то и вовсе — пренебрегать ими. Сознательно терпя нужду и лишения, если это не согласуется с твоей системой взглядов. Так что нищета есть основное и самое действенное условие эволюции, позволяющее нам, как некоему богу, попускать в этом мире не только соблазны и искушения, но и лишения и социальную несправедливость. А иногда, в особо запущенных случаях, даже — зло. Только и позволяющее обывателю увидеть то, как его примитивность и самонадеянность, соединяясь в его уме в неразлучную пару, приводят его лишь к лишениям и несчастьям. И не только его собственным, но и — его близких. И он начинает судорожно пытаться этого избежать, усложняя своё поведение и отношение к миру.

— Но нельзя же так, — оторопела Сита. — В конце концов, обыватель — это тоже личность!

— Личность? — в сомнении негромко усмехнулся Аполлон. — Это социальное, то есть стадное животное, которому личностью нужно ещё стать. А это сложный эволюционный процесс. И для некоторых, кто на любую конфликтную или просто сложную жизненную ситуацию реагирует эмоционально, а не интеллектуально, почти бесконечный. Обыватель врожденно обладает лишь тем, что называется животная душа, эго или инстинктивный ум. Как ты её ни назови. И рассудок, с его установкой для себя конкретных жизненных правил в процессе жизнедеятельности (и, терпя нужду, жёсткого им следования) есть апофеоз его развития, выше которого, живя обычной жизнью, он никогда не сможет подняться. Без теоретической подготовки — практического навыка спекулирования полученными знаниями. Поэтому он обречен на то, чтобы им манипулировали другие. Те, кто в отличии от него, умеет оперировать полученными (казалось бы — вместе с ним!) знаниями не только для своей пользы, но и — для других. Возводя их посредством умозрительных спекуляций вашими общими интересами в общественные ценности. Поэтому-то обыватели и не могут не поддаваться искушениям, что ведомы в жизни лишь инстинктами и только и ищут любые способы как можно полнее удовлетворять свои потребности. Даже и не помышляя ни о чем другом.

— О чём-то большем?

— Плывя по волнам комфорта. И негодуют, если у них это плохо получается. Вместо того чтобы принять это как данность и начать задумываться над тем, почему и для чего всё это с ним происходит? Осваивая навык спекуляции.

— Спекуляции? — озадачилась та. — Выходит, что это чуть ли не самое главное в жизни?

— Новые мысли, как возможность создания совершенно новой для себя-прежнего реальности, есть сверх-бытийное начало, — улыбнулся Аполлон. — То есть то, что и превращает даже плывущего по воле волн обывателя в Творца и демиурга этой вселенной. И тем более — того, кто превратил изменения реальностей других не просто в свое хобби, а в средство выживания и процветания за счёт постоянного изменения своей реальности, подобно чёрной дыре, затягивающей в свою центростремительную орбиту реальности всех тех, кто пусть даже случайно оказался в зоне его внимания. И как следствие — влияния!

— Да кем ты себя возомнил? — возмутилась Сита. — Да как ты смеешь!

— Девочка, не будь наивна. Я — профи. Это — моя стихия. Так что не мучь себя, не порть себе настроения. Хорошего и без того так мало в этой жизни. Пойдём-ка лучше наверх, я покажу тебе кое-что, что может тебя приятно удивить.

— Меня?

— Вот видишь, ты уже удивилась. Но для тебя у меня есть кое-что получше. Поверь мне, я умею ценить простые радости, делая их волшебными. Ты сделала это своей работой, но так и не познала чистого наслаждения труда! Так как труд привычно ассоциируется у тебя с чем-то грязным. Ты занималась этим, наверное, уже тысячи раз, но, по-настоящему, так и не поняла, чем же ты на самом-то деле занимаешься. Чистой магией! Или когда я говорил тебе, что мне предлагали за это деньги, ты подумала, что я врал?

— Конечно!

— Честно говоря, я вынужден даже скрываться. Я говорю о чистоте — чистоте желания. В жизни нужно попробовать всё, но — не больше.

— Не больше, чем попробовать? — усмехнулась Сита.

— Я убедился в этом ещё на заре своей юности и с тех пор не совершаю более подобных погрешностей. Одно осознание того, что ты совершаешь нечто с именно этой женщиной в первый и последний раз в жизни уже придает всему этому особую остроту момента, непроизвольно пробуждая в тебе не только всё твоё мастерство, но и — душу. Или почему, думаешь, в первый раз мы совершаем это так, словно бы это высшее откровение друг перед другом?

— Да именно потому, что так оно и есть! Поверь моему опыту!

— А занимаясь этим с одной и той же женщиной много раз подряд, невольно теряешь всю остроту исконного таинства слияния двух совершенно разных душ, более того — культур слияния, выраженных в присущей каждому индивидуальной способности и стилю, в котором это выполнено. Более того, перестаешь не только ценить в тысячу карат каждое протекающее сквозь вас мгновение, но и, вообще, особо ценить сей процесс. То есть превращаешься из истинного ценителя, каким был в юности, когда только и делал, что завистливо облизывался по сторонам, в жалкого любителя, низводящего это чистое наслаждение, этот труд, понятый не как искусство ремесленника, а как ремесло свободного художника, в один ряд с потребностями. То есть — в нечто утилитарное.

— Ты хочешь сказать, что с одним партнером можно заниматься этим только один раз?

— Не обязательно. Но заниматься этим повторно необходимо так, будто бы открываешь давно тобою прочитанную некогда поразившую тебя книгу, с наслаждением переворачивая её с боку на бок, как страницы, и стараясь обнаружить в ней места, на которые ранее не обратил особенного внимания, или по-новому их для себя открывая. Рассматривая её всё ещё прекрасные формы под новым — эстетически расширенным — углом зрения и начисто переписывая её изумленно-измененное изысканное содержание на белый лист вашего интима. А книгу настоящего Художника можно открывать для себя столько раз, сколько раз ты её открываешь! Главное, делать это как можно реже. Чтобы твоя точка зрения успела заметно измениться и не истратить золотой запас своей необычайности. Желательно — в полнолуние, когда ты и без того себя уже почти что не контролируешь. В течении часа восстанавливая затем свой потенциал. И только такие старые мастера, как Уистлер, могли каждый вечер читать одну и ту же книгу. Каждый раз понимая её по-разному.

— Впадая в маразм?

— Не понимая, что со временем стиль любого, даже самого выдающегося, творения неизбежно устаревает.

— Потому что даже у Экклезиаста сказано, что «и живой собаке лучше, чем мёртвому льву».

— Их потому и называют «рабами любви», что они уже не могут увидеть в женщине ничего нового и захватывающего, не чуждого залихватского исторического куража! В отличии от подлинных ценителей жанра.

— Таких, как ты? — удивилась Сита.

— Они просто не могут женщину заново для себя открыть и найти в ней хоть что-то новое. То, что и составляет её истинную сущность. Заблудившись в дремучем лесу своих толкований и догматов. Один за другим оступаясь во тьме невежества с этого могучего утёса. Ведь чем ты умнее, тем более ты свободен. Вот и всё. Но чем более ты животен, тем сильнее ты подчинён инстинктам и необходимости им следовать.

— Под тем или иным предлогом, — согласилась та. — Именно поэтому я никогда и не останусь без заработка.

— Особенная ценность ума в том, что он позволяет нам гораздо быстрее набираться жизненного опыта. И делать выводы. А опыт и смекалка позволяют эффективнее обходить любые препятствия, то есть делают нас более свободными. Как в быту, так и на работе. То есть не в витиеватых теориях на эту тему, а на практике.

— По сравнению с бал-бесами, постоянно набивающими шишки, — усмехнулась Сита, — наступая на одни и те же грабли.

— Полностью находясь во власти тела и не отличая его «голос» от своего собственного. Теперь ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя, профессионалку?

— А ты не боишься, что это явление стало для меня настолько затертым, — потупилась она, — что я тебе только всё испорчу?

— Девочка, не будь наивна, именно ты мне и нужна. Так как ты именно поэтому будешь более занята не удовольствием, которое другие привыкли от этого получать, пуская всё на самотёк, плывя «как бревно» по реке страсти, а как раз тем, как именно ты это делаешь, ведь для тебя это, прежде всего, активный труд. То есть сможешь подойти к этому как свободный художник, получая от этого чистое наслаждение, не отравленное литургией привычки, завывающей на высоких нотках ностальгии по ложно понятому удовольствию как осознанной необходимости заниматься этим в лечебных целях. Понимая, таким образом, и саму жизнь не как искусство, игру и наслаждение (как изысканнейшую арабеску, которую мы трепетно наносим на холст бытия «лишь упоением в заворожённой силе»¹³ мазок за мазком, взяв розовыми перстами вкуса мгновение, как тончайшую в этом мире кисть!), но — как одну из своих старых привычек, которую рано или поздно придётся бросить. Так что лучше уж я не буду так сильно возбуждать твой интерес к этой теме. Ни то ты ещё, не дай бог, начнёшь размышлять над этим, сублимировать свою энергию страсти и, в итоге, лишь перевозбудишься. Охладев ко мне навсегда.

— Как скажешь, — усмехнулась Сита, — жду тебя завтра.

Официального такси в Трои тогда ещё не было. И хозяева легковых автомобилей сами подвозили тех, кто с обочины жалобно тянул ласту, умоляя остановиться. И немного подзаработать, если ты всё равно направляешься в ту же сторону.

А заработав за выходные весьма неплохой куш, решил навсегда остаться жить в Трои. Забыв Елену, как дурной сон.

Прекрасно понимая, что если он купит себе квартиру, то Равана об этом рано или поздно узнает. Ваю и Варуна убьют его в этой же квартире. Если это не сделает Сита раньше их. И решил снять скромную студию, чтобы не выделяться из толпы.

Тем более что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и ковром с восточными арабесками на полу предложенная агентом недвижимости студия сразу же ему понравилась, как только он в неё вошел. Навевая воспоминания о той самой «красной комнате», которую Ганеша с первого же рейса постоянно пытался бессознательно воссоздать у себя в каюте, чтобы и в рейсе чувствовать себя, как дома. Хотя заходившие к нему в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари, взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали ему свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так что Ганеше подолгу не удавалось их прогнать спать, настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно — одну буфетчицу, которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр и вечный «День открытых дверей». Сквозь проём которых и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку командного состава, пока она мирно шла из кают-компании в душ, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Благо, что звучание его музыкального центра «Шарп» было просто божественным. Заставив буфетчицу невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной нити Ариадны вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Ганешу, расслабиться и, играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

— Можно? Просто, дослушать песню.

Затем — альбом. И — расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее.

И Ганеша, сидя рядом с Эхо, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела.

Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая, в глубине своей чуткой души, всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется.

И только потом уже — и телом. Если до этого дойдёт (до этого дурашки).

Тут же получив от хозяина этого заведения (с ней беседы) бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

— В качестве музы, разумеется.

— И не более того! — подхватила Эхо. И гулко рассмеялась.

Но неожиданно для самой себя так завелась рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят, а затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне… что тут же пожела-ла-ла-ла завести (себе) хозяина. На высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его. Выйдя с Ремом и Караваем в туалет и, в трёх словах, обсудив сложившуюся — у него на диване — ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что Ганеша их ещё не выгнал. «Идиот! Я же сказала им, что иду в душ. Неужели — непонятно?» — лишь подумала Эхо. И снова рассмеялась. Но решила для себя уже не сдаваться и сидеть там «до посинения». Мол, не на ту нарвался!

Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» женского счастья несколько долгих дней в его каюте за красными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их в спальном отсеке наедине. За столь же красными, но более плотными шторами из красного бархата.

Бесконечно выслушивая, как Ганеша добыл их на берегу ещё во время работы грузчиком. Когда он и его напарник Орест проникли в соседний склад. И каждый взял то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется! Лаодике было плевать на такие мелочи (которые нельзя продать). Особенно после того, как Ганешу однажды пригласили в подсобку на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько Лаодике лет:

— Неужели уже — сорок?

Та скромно улыбнулась:

— Больше!

— Пятьдесят? — откровенно удивился Ганеша, искренне вытаращив глаза.

Та ещё шире улыбнулась. А её помощница Хрисофемида над чем-то рассмеялась.

— Не может быть! — совершенно искренне отреагировал Ганеша. — Неужели — шестьдесят? Да, ладно, вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить, заставив Лаодику объясняться:

— Секрет моей «вечной молодости» в том, что я, как завскладом, всю свою жизнь занималась сугубо интеллектуальным трудом.

— Как и все богини?!

Прощая ему после этого всё на свете!

Всегда и во всём с тех пор был виноват Орест. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе.

— То есть — именно поэтому! — строго подчёркивала Лаодика. Пустой карман Ореста, лишая его премии.

А когда Ганеша уже увольнялся для того чтобы уйти в моря, Лаодика умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть — насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты за последние полтора месяца работы. Ох уж мне это женское сердце, как легко его подкупить!

Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес, которому вечные «девушки» просто хотят помочь.

И пока Орест возился в соседнем складе с каким-то устаревшим оборудованием, Ганеша нашёл и жадно схватил там рулон красного бархата, из которого затем и сшил в море себе шторки. Таская их из рейса в рейс.

Что просто завораживали матросов! Пока он буквально умолял их не покидать каюту. Раньше, чем уйдет буфетчица.

— Иначе она меня тут же изнасилует! А я не хочу, чтобы Кронос покарал меня за моё непристойное поведение.

Буквально заставляя друзей играть в игру «кто кого пересидит». Рядом с ней.

Даже не пытаясь объяснить им через несколько дней в курилке, что у женщины за тридцать грудь вроде бы всё ещё столь же красивой формы, исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых твоим товарищам ощущений (сколько бы ни старался ты на следующий же день живописать её волнующие их очертания), но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя румянцем на щеках, проникаешь-таки в её «святая святых» и, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью, то вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик, что провёл под потолком пару дней после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать (как и тот шарик), что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Её грудь теряет ту волнующую в юности упругость, как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта, переломившего чужим «жизненным порывом» веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту — очаровательной нимфетки. Что становится ещё более обидно, когда ты пытаешься её коснуться. Буквально. Ощутив её нежность на своих губах. И столь вероломно разочаровываешься в юношеских ошибках своей избранницы, невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно, тут же меняя свое отношение к ней на более предвзятое. За жабры. Тем более что если после этого пережитого в юности стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась, заедая несчастье и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, «играть» на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на её более нежной, чем у мужчин (которые сразу же ощущают это руками, а тем более — губами) коже.

— Да нормальная баба! — восхищённо возмущался Рем, выслушав в курилке от Ганеши эту поэзию в прозе жизни.

— Это зависит от того, что у тебя за нормы, — спокойно отвечал Ганеша, затушив сигарету.

— Да я бы на твоём месте… — мечтательно добавлял Каравай. Щепотку соли в беседу.

— Конечно, вы бы все её… будь у вас место в ложе её сердца. А пока сидите рядом и любуйтесь ею как бы издалека.

— С галёрки?

— Можешь даже сесть к ней сегодня совсем вплотную, чтобы Эхо почувствовала себя крайне неуютно и поскорее сошла со сцены.

— Ко мне в каюту?

— Дерзай!

Ведь буфетчице было уже за тридцать. И по всему её столь непринуждённому поведению было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка (которая в молодости, а чуть позже и в ресторанах пользовалась столь бешеной популярностью как исполнитель, если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах, особенно — после концертов, где она так «отжигала» с подругами — не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива, что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном) уже не более чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. И потому-то нимфа Эхо и чувствовала себя в «красном уголке» столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего.

Кроме объятий капитана, для которого Эхо, увы, как буфетка, согласно нерушимому судовому обычаю была теперь «походной женой». И, по ходу дела, пыталась завести себе ещё и «походного любовника». Но Ганеша так и не дал ей тогда.

Вытащить себя из рюкзака и отправиться в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему другу Нарциссу. Другому молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна. Который более подходил ей тогда и по столь же одутловатой комплекции и по тому, что у него из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две (или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора) недопитых с Ганешей «на отходе» литровых бутылок водки, припрятанных Нарциссом на день рождения. Куда Ганеша, наконец-то сообразив, что Эхо от него так и не отстанет, через неделю её и пригласил. Просто спросив его:

— У тебя когда днюха?

— Через неделю, а что?

— А то достала уже! Хочешь тёлку? Могу подарить. На днюху!

— Что?! Опять? — удивился Нарцисс, расплываясь мечтательно в улыбке. Во все стороны, как скинутые за борт самонадувные плотики.

Как и месяц назад в Корее между летним и зимним рейсами, когда Ганеша «подогнал» ему, по дружбе, пристававшую к нему в кафе зазывалу Асию, которая была для него слишком стара, чтобы её хотеть. Ведь той было уже глубоко за тридцать. Даже, слишком глубоко.

Но не для более раскованного матроса, готового повернуть своё судно в любую гавань! Особенно — столь экзотичную, как видавшая виды, но всё ещё симпатичная и умная кореянка с неплохой фигурой, зазывавшая моряков днём отобедать и слегка расслабиться. А вечером…

Обильно поужинать рядом с ней, потратить побольше денег на спиртное, попеть рядом с этим сияющим золотыми зубами «солнцем» в полукруге твоих друзей караоке. А затем…

Полюбоваться утром роскошным видом из окна её номера!

На глухую стену соседнего отеля. Неслышно усмехнуться над этой экономисткой, принять душ, пока она ещё спала… И снова нырнуть в её глубины!

А теперь опять, допив вместе с Нарциссом и нимфой Эхо водку в его носовой каюте, оставил «молодых» ворковать. И ушел к себе. Подарив этот столь роскошный в открытом море подарок моряку на день рождения! И два её таких воздушных шарика. Со смайликами сосков. Глубоко вздохнув и перекрестившись. Мысленно дав ей пинка под зад — этот уже не менее воздушный от бесконечных абортов шар. Одного взгляда на который хватало… за грудки матросов. И уносило теперь одного из них в самые светлые, самые радужные дали.

Где их обоих встречал за барной стойкой из радуги сам Дали, предлагая свои фантастические коктейли из «Сальватора». Опьяняя небесным счастьем!

За что они ещё и после рейса Ганешу от всей души благодарили. И около года всё никак не могли расстаться. Сходив вместе ещё пару самых романтических рейсов в другой организации. Так как обиженный до глубины души на них обоих капитан судна сделал так, что «молодым» пришлось навсегда его покинуть. Его организацию. Души.

И лишь через год её, обливаясь слезами, в том числе и благодарности, понимая уже, что Нарцисс не сможет в силу разницы лет и отсутствия у него жилья на ней жениться, потянуло к себе на родину. Домой. К своим фанатам.

О чём оба они уже и не жалели! Почти. Проведя на прощанье на берегу ещё один самый светлый, самый медовый месяц! И…

Разорвали этот мир надвое. Навсегда.

Певичку Ганеша больше никогда не видел, а вот морячка встречал. Но выглядел тот уже неважно, напоминая пустую тряпичную куклу, из которой в конце этого представления вместе с рукой нечаянно вытащили сердце.

Да, что-то в ней, в этой певичке, было. Умение превращать даже случайную связь в столь пронзительную песню, что даже после того, как ты понял и окончательно смирился с тем, что для тебя её «концерт» окончен, она ещё долго звучит у тебя в душе, никак не желая замирать. Заставляя тебя снова и снова вспоминать её прощальные слова. Поцелуй на перроне. Её скупые слёзы сквозь вымученную улыбку, что нещадно её душили. Заставляя её в ответ на это с той же силой душить тебя, обнимая на прощанье!

«Господи, я и не знал, до чего она некрасива».¹⁴

Глава9Вуячич

Вернулся в Дельфы за вещами и заехал к Ганимеду, поделившись на литературнике своими черновыми впечатлениями от предложенной ему студии.

Ганимед с юношеским восторгом всё это выслушал и решил поехать с ним. Но поехал он не один, заявив Ганеше, что возьмет с собой багаж. Свою ручную уже кладь.

Ручной для Ганимеда кладью оказался их старинный друг матрос Вуячич. Впервые познакомившись с ними ещё тогда, когда немыслимо крутой, как тогда показалось Ганеше, брат Ганимеда Ассарак арендовал бомбоубежище, переделанное в «качалку». И куда худой и бледный матрос Вуячич приходил набить пресс, чтобы сделать свой тощий живот чуть более сексуальным. Где Ганимед работал инструктором, да и вообще был за Старшего. Так как Ассарак постоянно был на всяких серьёзных «стрелках», где общался с чиновниками такого уровня, что Ганеше тогда и не снилось. И он и в страшном сне не мог представить, что чуть позже, из-за выступлений Ганимеда, и сам вынужден будет со всеми этими чиновниками из краевой администрации пересекаться. И Ганимеда так заинтересовал тогда этот матрос Вуячич, которому только-только стукнуло по затылку восемнадцать, заставив всерьёз задуматься о жизни, что Ганимед бросал всех своих подопечных и начинал только им и заниматься. Тут же освобождая ему снаряды от других спортсменов, как только Вуячич просил его о помощи и технической поддержке.

А затем и прямо днём иногда приглашал его к себе домой, пока родители не вернулись с работы. А то и сам приходил к Ганимеду на тренировку. Даже если в «качалке» был выходной.

Так как родители Вуячич по выходным были дома и мешали им в эти дни заниматься спортом, уставившись в зомбоящик и выпучив свои уже квадратные от этого глаза. Чтобы как можно полнее улавливать всё, что им внушали, и не упустить ни самой малой частицы информации! А затем смело утверждать перед бабушками на лавочках у подъезда «свою независимую позицию» по любому жизненному вопросу. И посмеиваться над тем, как эти частицы независимой информации вызывали в бабулях целое «броуновское движение». Всю ночь мешая им уснуть и подымая давление.

В очередях за продуктами, которые те принимались судорожно сметать с прилавков, напирая друг друга.

Ганеша тоже периодически приходил к нему заниматься, так как заметил однажды, что если он месяца за три-четыре до отхода судна начинал тягать железо, вспоминая в разговорах то, как он тягал железо ещё в юности, готовясь к армии, то в рейсе ему было уже гораздо легче работать. Тело не так сильно уставало, да он и сам не так быстро утомлялся, читая книги. И почти не думал о том, чтобы прыгнуть за борт.

И как только они добрались до Трои, Ганимед, не видевшийся с матросом Вуячич уже около двух месяцев, попросил Ганешу оставить их наедине. Чтобы о многом поговорить и отвести душу, ещё в дороге начав жаловаться Вуячич на то, что Креуса в самый последний момент его отвергла:

— Ничего глупее и придумать надо было! Заявив мне, что хотела таким образом оставить Ганешу с Еленой в наедине. Посчитав, что уже достаточно Елену для этого разогрела, заставляя ревновать!

И однажды вечером, когда Ганеша вернулся в студию чуть раньше обычного, вдруг заметил, что какая-то чудесная девушка плавно выходит из ванной. В его белом халате, словно ангел, спустившийся с небес. Обвязав его поясом свою соблазнительную талию и вытирая длинные тёмные волосы его же синим, как глубокое море, полотенцем. Словно бы небо услышало его тоску и ниспослало ему навстречу свою прекраснейшую ангелицу. С лицом ангела.

Которую, по ходу дела, вместо Ганеши тут уже успел встретить и поиметь ненасытный Ганимед. Испортив встречу двух заоблачных душ. И отправил в душ. Смывать грехи.

— Так, я не понял, Ганимед, что тут у вас происходит? Без меня!

— Давай уже, одевайся! — крикнул тот девушке.

— Так уже давай или — одевайся? Уточни ей команду!

— Что, прямо при нём? — оторопела девушка, посмотрев на Ганимеда. — Тебя это возбуждает?

— Отдай мне, пожалуйста, мой халат. Сейчас же! Что за вольности? — протянул Ганеша руку, осознав, что она его даже не слушает. А значит, давать и не собирается.

— Что, прямо здесь? — всё переминалась неизвестная Ганеше девушка, наконец-то обратив на него внимание. — Тебя тоже это возбуждает?

— Можешь выйти из студии прямо на улицу и сделать это там, — усмехнулся Ганеша над её наглостью. — Хотя, лучше вначале отдай халат, а потом выйди! Если считаешь себя принцессой, то пусть, как в сказке, тобой воспользуется первый встречный! Красота не должна оставаться безнаказанной, — создал он крылатую фразу, — это знает любой маньяк! Откуда ты, вообще, взялась?

Девушка молча обиделась, подошла к висевшим на спинке стула джинсам, джинсовой рубашке и джинсовой же курточке, взяла их и зачем-то снова ушла в ванную. А через минуту вышла.

Это был матрос Вуячич!

— Ба-а! — оторопел Ганеша. — Всё это время ты говорил мне, что это просто твой старый друг, — начал упрекать он Ганимеда, — а на самом деле вы тут всё это время без меня беспощадно спаривались?

— И даже тогда, когда ты спал! — усмехнулся Ганимед.

— Ты спишь, как мертвый! Мы так и не смогли вчера тебя разбудить, — подтвердил-а Вуячич.

— Оба раза.

— Тоже мне, друзья называются!

— А что, ты тоже так хочешь? — усмехнулся Ганимед, поняв в чём дело.

— Конечно! И не раз! До сегодняшнего дня, пока я не увидел её в халате, я не видел в ней женщину. В своих вечных джинсах это был для меня ещё один старый друг, который спал возле тебя у стены на нашей двуспальной кровати. Как я никогда не видел женщину и в Други — в её неубиваемых черных джинсах. И чёрной куртке. Даже тогда, когда Друга пригласила меня к себе домой послушать песни Егора Летова и, выгнав дога, напоила водкой. А затем, видя моё недо-умение, сама повалила на кровать. Так как я упорно продолжал видеть в Други только друга, который зачем-то начал петь в мой микрофон свою неземную оду. И так и уснул. От внутреннего конфликта. Так сильно я не хотел спать со своим старым другом. Пока утром Друга не вышла из ванны в своём зелёном халате, и я не увидел её соблазнительную фигурку. Заметив, что я тоже почему-то голый уже, как Адам, и всё ещё лежу в её постели. Только и ожидая эту свою заблудшую Еву. Я тут же захотел исправить вчерашнее недоразумение, обнял её за тонкую талию, прижал к себе, но…

— Но? — удивился Ганимед. — Ты кончил от восторга?

— Тут в гости пришел Индеец и всё испортил. Так как он давно уже перестал видеть в Други только друга и уже не раз пользовался её дружеским участием на её кровати. А теперь?

— Что — теперь? — не понял Ганимед.

— Как мне Вуячич после этого в глаза смотреть? Как другу или — как женщине? Что мне теперь с ней делать?

— То же самое. Как ты на это смотришь? — посмотрел он на Вуячич.

Но Вуячич вдруг покраснел, словно робкая девушка:

— Я думала, что я твоя девушка.

— Раз в два месяца? — усмехнулся Ганимед. — А я думал, что мы просто друзья, которые, как и положено настоящим друзьям, постоянно идут друг другу на взаимовыручку. Или у тебя со мной это не взаимно, а только лишь — из-за выручки?

— Взаимно, — потупилась Вуячич. — И уже давно. Ты сразу же мне понравился, когда я в первый раз пришла в «качалку», чтобы подкачать пресс и сделать свою фигуру чуть более выразительной. Когда ты сзади стал придерживать меня с боков за талию, пока я нагибалась из стороны в сторону с гантелями в руках. Ощущая тепло твоих сильных рук. А затем и — ещё большее тепло того, что я внезапно ощутила, когда ты придвинулся ко мне вплотную из-за громкой музыки и стал на ухо объяснять необходимый комплекс дальнейших упражнений. В общем душе. Сказав, что это очень полезно для женского здоровья. Так как резко стимулирует сердечную активность, очищая кровь кислородом. Я была так ошеломлена твоими медицинскими познаниями, что нашла тебя просто потрясающим!

— Так тебя до сих пор это возбуждает? От одних воспоминаний?

— Так что, — не понял Ганеша, — продолжим упражнения? Как ты на это смотришь, матрос? Или тебя разжаловать в юнги?

— Боюсь, что я готова сойти с вашего корабля, капитан, если вы будете на этом настаивать!

— А я думал, что мы уже одна команда, — покачал головой Ганеша в недоумении. — Правильно говорят, что друг познается в беде. Или ты стесняешься Ганимеда? Он может ненадолго прыгнуть за борт. Там возле причала болтается моя белая яхточка. Сходи-ка, Ганимед, проверь, как там она. А то ещё в открытое море унесёт. Понадбей швартовы.

— Нет-нет, подожди меня! — остановила его Вуячич. — Вместе прогуляемся по причалу. Мне так нравится слушать крики чаек!

— Предатели! Ни на кого нельзя положиться! Я думал положиться хотя бы на тебя, — усмехнулся Ганеша, — иначе не стал бы брать тебя в эту дальнюю экспедицию.

— По волнам безумия? Так возьми Елену, — возразила Вуячич, — в следующий раз. Почему ты её до сих пор не взял?

— «Женщина на корабле — корабль ко дну!» Слыхала такую поговорку? В море мы должны полагаться исключительно друг на друга. Дружба делает нас лишь сильней!

— Помогая выдерживать и не такие шторма! — поддержал его шутку Ганимед. — Ну же, Вуячич, не ломайся. Помоги своему другу.

Но Вуячич помотала отрицательно головой и отдала швартовы, хлопнув дверью.

— Ничего, вернётся ночевать, а там и продолжим её раскачивать, — усмехнулся Ганимед.

— На все девять баллов! Иначе она так и не повернётся «к лесу задом, а ко мне передом».

Вечером её болтало, как жалкую лоханку во время шторма, но она так и не повернулась к Ганеше ни своей лоханкой, ни кормой. Умели же раньше строить суда!

Хотя, ей ведь было всего-то двадцать. Видимо, сказывалась морская закалка! И бутылки с шампанским, которые Ганеша то и дело бил ей о борт чтоб поздравить с постройкой (её новых с ним отношений), глухо отскакивали от её борта и не желали разбиваться вдребезги. Вдребезги разбивая егосердце!

Он понимал, что с этим судном что-то не так. Но не терял надежды. Тем более что её звали и не Надежда вовсе, а Эльвира. Поэтому он и не мог её потерять, не отхлебнув её виртуального эля. Так как даже Эльвира не захотела, чтобы он её хоть когда-нибудь потерял. А для этого не желала даже и начинать их взаимоотношений. Прекрасно осознавая, что её корма заметно уступает корме Елены. Так как Елена выглядела, по сравнению с ней, как трехпалубный фрегат возле рыбацкого баркаса. А потому Эльвира и не спешила накидывать на Ганешу свои рыбацкие сети в тени «Святой Елены». Оставаясь бодрой и дерзкой, как матрос Вуячич!

В Трои Ганеша организовал выступление Ганимеда в ночном клубе «BSB», в котором его группа уже успешно выступала в позапрошлом году. Так что их снова тут же пригласили на ближайшие же выходные. Чему Вуячич был безумно рад! Снова начав относится к ним обоим, как к друзьям.

Зал для выступлений в клубе был относительно небольшим для таких концертов, и на выступление Ганимеда в него набилось столько народу, что там яблоку некуда было упасть. Хотя яблок Вуячич с собой не брал. Кроме «яблок раздора», которыми Эльвира забавлялась дома, ни в какую не давая… укусить себя.

А когда Ганеша отвёз Ганимеда и Вуячич обратно в Дельфы, тут же позвонил Креусе, чтобы утешить себя в её объятиях, но та почему-то стала отговариваться. Мол, не хотела бы мешать своей подруге. Помешивая и помешивая (в тайне от Елены) его поварёшку в своей кастрюльке.

— Но у неё же уже есть поварёшка… то есть — парень, — поправился Ганеша. — Она сама мне так и сказала. Ты ревнуешь?

— К своей фрейлине? — усмехнулась Креуса над Еленой. — Да и нет у неё уже никакого парня. Она встречалась с Амфилохом, да. Но она уже давно не относится к этому лоху всерьёз.

— А к чему она относится всерьёз? — озадачился Ганеша. — Может быть, у нас с тобой всё получится? Я серьёзно. Господи, давай поженимся! Может, хватит уже притворяться простыми смертными? Я же знаю, что ты только об этом и мечтаешь! А то я уже устал наблюдать, как твоя фрейлина бегает то ко мне, то от меня.

— Не переживай, она добегается. Ты должен её загнать, как лошадь. Она ж «весы» по гороскопу, вот её и шатает туда-сюда. Поэтому она и не может вот так вот сразу. Не забывай, для чего мы здесь. Займись Еленой.

— Это просьба или приказ? — усмехнулся Ганеша.

— Приказ! — отрезала Креуса. Ганешу от себя. — И больше мне не звони, — и положила трубку.

Оставив его в весьма озадаченном состоянии.

— А потом они ещё и жалуются мне на одиночество, — вздохнул Ганеша, одев доспехи бога.

Ночью ему приснился Силен, который снова учил его уму-разуму. Как раньше, пока он жил со Сфеной.

— От всего в этом мире должна быть конкретная польза. И чем конкретнее тебе нравится вот эта вот девушка, — показал пальцем Силен сквозь лобовое стекло на проходившую мимо них девушку, — тем пользы от неё должно быть больше. Взять, к примеру, мою жену. Найс тебе нравится?

— Ну, допустим, — осторожно согласился Банан.

— Нет. Ты хотел бы с ней переспать?

— Всякое бывало, а что?

— А то, что и я точно также на неё запал, как ты, пока служил ещё в армии. А оказалось, что любая моя любовница умеет в постели больше, чем она. И знаешь, почему жена ничего не хочет?

— Ты плохой инструктор?

— Нет. Ей, видите ли, «воспитание не позволяет». А знаешь, кто её мама? Бухгалтер!

— И что?

— Это не выгодно! Я же уже её муж. Толку-то — стараться? Выше головы не прыгнешь! Поэтому перед тем, как жениться, обязательно проверь то, что умеет твоя невеста. Иначе, даже если она что-то и умеет, то после свадьбы будет это от тебя скрывать. И знаешь — почему?

— Чтобы ты не заставлял её это делать?

— Да. Это уже не выгодно! Ты ведь уже всё равно муж. А если она ещё до свадьбы покажет тебе всё, что уже умеет, она и после свадьбы не сможет от тебя этого таить. Потому что иначе ты ей ничего не купишь. Решив, что она обнаглела. А это ей невыгодно. Поэтому она будет продолжать тебе это делать и после свадьбы. Особенно, если о чём-то тебя очень-очень попросит. Но уже не на словах, как моя жена, а попросит так, что ты и сам захочешь всё это ей купить. Как моя любовница. О чём бы она меня не попросила! И знаешь, почему ты ей это всё купишь?

— Это выгодно? — усмехнулся Банан.

— Ещё бы! Особенно, когда перед тобой настоящий мастер! Грех не вознаградить её за теплоту и участие.

— Ну, а если она будет стараться кое-как?

— Так тогда и ты ей купишь кое-что. А не то, что она от тебя хотела. И если у тебя хватит на этот подвиг смелости — отказать ей в насущном, то она это тут же поймёт. И в следующий раз будет стараться с тобой на все лады. Чтобы получить себе именно то, о чём она тебя просила, а не утешительный приз.

— Так, а если она будет уже богатая?

— А ты — бедный?

— Ну, допустим.

— Тогда ты должен использовать игру в бисер как приманку. Чтобы вдохновить её на что-либо для тебя ценное.

— А если вы оба богатые?

— Это будет несчастный брак. Вы будете оба изменять друг другу.

— Почему это ты так решил?

— Когда я служил в армии, моя невеста была богаче меня. Её отец купил себе дом и оставил ей квартиру. А теперь я и сам так разбогател, что мне уже всё равно, бросит меня Найс или нет. Я с ней уже исключительно из-за дочери. Ну, и ещё из-за того, что я отправляю её с дочкой ночевать к матери, когда ты приезжаешь ко мне в гости. Чтобы мне было куда приводить менад. Ну, что, тебе всё понятно?

— Так, а если вы оба бедные?

— Вот это самое интересное! Вы будете стараться друг для друга в постели. Так как будете хотя бы так набивать свой ценник, становясь друг для друга выше всяких похвал.

— Но — для чего?

— Чтобы ты мог думать, что уж тогда-то ей не будет смысла тебе изменять. А тебе — ей.

— Если ты всем доволен?

— Но это в теории. Так как если вы бедны, то она будет искать богатого и изменять тебе направо и налево, опасаясь его пропустить. Так как богатые часто делают вид, что они бедны, а бедные, наоборот, из кожи вон лезут, чтобы показать своё мнимое богатство. И она будет клевать и на тех и на этих. Чтобы даже случайно не пропустить своего прыщавого прынца.

— Короче, пойдёт по рукам.

— По головам. Вот поэтому-то я никогда и не покупаю менадам ничего из того, о чём они меня просят, пока те не дадут гарантию того, что им за это придётся рассчитаться со мной натурой.

— Чтобы это стало выгодно! — усмехнулся Банан.

— И мне и ей. И нормальные менады это понимают и соглашаются. Ну, а те, которые пришли в места для отдыха, чтобы кого-нибудь продинамить, повысив свою самооценку, тут же отсекаются. К тому же тем, что я ничего не хочу им покупать, а не пускаю пыль в глаза, покупая всё подряд, говорит им именно о том, что я реально богат, раз не сорю деньгами, как нищеброды. И даже если и богатый, то уже не кичусь своим богатством. Как те, кому деньги случайно попали в руки, и они тут же их теряют, транжиря с непривычки. Что только набивает в их глазах мой ценник.

— Выходит, что чем меньше ты на девушку тратишь, тем больше ты от неё получаешь?

— Ещё как выходит! Поехали снимать менад!

Так поучал его Силен, пока они ездили по соседним с Пимплеи сёлам снимать менад. Приличного поведения. Потому что это выгодней!

Взаимо-выгодней. И дешевле.

А наутро ему позвонил матрос Вуячич. Почему-то представившись Эльвирой, что его слегка озадачило.

— Привет, Ганеша, это Эльвира! Ганимед дал мне номер твоего телефона и сказал, что с утра ты возвращаешься в Трою.

— И чего ты хотел-а?

— Я хотела, чтобы ты меня взял… с собой.

— Без Ганимеда? — оторопел тот, уловив паузу.

— Он пока что не может.

— Ты же знаешь, что я буду к тебе приставать.

— Ну и что.

— Ты точно готова на «ну и что»? — уточнил Банан, желая сразу же заручится согласием девушки на секс, как и учил его Силен.

— Да, — равнодушно ответила Вуячич. — Я поеду ночевать к подружке.

— Но тогда какой смысл мне брать тебя с собой?

— Я хочу перевестись в институт Трои, там диплом «жирнее». И хотела бы, чтобы ты меня немного покатал.

— И это всё?

— Да.

— Хорошо. Я скоро буду.

Банан возбуждённо катал три дня Эльвиру от подруги в институт и обратно, пока она утрясала свои бумажные дела, упрямо склоняя её остаться жить у него, пока она будет учиться. Так как вопрос с учёбой в Трои был уже решён. Тем более что даже Креуса ему отказала. И нужно было любой ветошью спешно заделать пробоину в его кровоточащем сексуальными фантазиями сердце.

Так что в один из таких вот ни чем не выдающихся вечеров, когда Банан забрал Эльвиру после бумажной волокиты по коридорам института, она попросила отвезти её к своему избраннику.

Банан опешил.

Но потом пришел в чувства, то есть снова стал Ганешей, сел за руль и понуро повёз Эльвиру в один из самых трущобных кварталов, следуя её указаниям.

Да, ему просто стало интересно посмотреть на того, кого уготовила ей судьба.

Но в её случае — на того, кому достался матрос Вуячич на распродаже в этой социальной лотерее, который снова стал для Ганеши просто другом.

Он зашёл за Вуячич в один из серых обшарпанных домов, поднялся на второй этаж и, с порога увидев этот «суперприз», был просто в шоке. Понятное дело, что это был не чистокровный кореец, а уже достаточно давно и кое-как на скорую руку (или чем его там столь спешно делали) потасканный жизнью местечковый недо-кореец небольшого роста, невероятно худой, почему-то полностью без передних зубов и с огромной головой. Какая-то смесь лайки и мопса, который не смог поймать палку для игры «в городки» и выбил ею все зубы.

— И на «это» ты променяла меня? — удивился Ганеша, показав пальцем на это «чудо корейской техники». Делать детей.

— Да, — смутился Вуячич. — Но зато у него есть своя собственная двухкомнатная квартира, в которой мы сейчас и находимся! — горделиво топнул ногой Вуячич. Начав выделывать пред Ганешей свою социальную румбу. — А у тебя даже такой нет. И как только у тебя полностью закончатся все твои рейсовые, нас обоих выгонят на улицу, а мне тут ещё три года учиться! — возразила Эльвира, наивно считая Ганешу обычным матросом. То есть понимала его не до конца…

Дав наглядно понять Ганеше, не дав, что девушке в отношениях с парнем не до конца… если у него нет денег на её брачные игры в ту, кем она себя считает.

— Ты у него документы на квартиру смотрела? — усмехнулся Ганеша. Над лохом, которого Эльвира в нём увидела.

— Конечно! Первым делом.

— Да, я ей показывал! — подбежал довольный собой недо-кореец, гордый тем, что увёл Эльвиру у такого франта.

— Поздравляю тебя, ты этого достойна! — «уродца», подумал Ганеша и ещё раз хмыкнул.

— Спасибо. И это… — смутилась Вуячич. — Ты извини, если что не так.

— Да всё нормально, не переживай. Расскажу об этом Ганимеду. Вот он поржёт! Надо будет где-нибудь обязательно это описать. И обстебать! Ладно, пока!

— Пока! — растерялась Вуячич от внезапно обрушившейся на неё литерамурной славы.

Больше они не виделись. Вуячич, как заправский матрос, смело нырнула в глубины Трои и осталась там жить. На самом дне. В виде обросшей слизью эмоций и тиной привязанностей коряги. Мечтавшей о том, чтобы стать кораллом.

Впрочем, как все. Потому что это выгодно!

Глава10Триозёрье

Вернулся в Дельфы и ближе к обеду позвонил Елене:

— Не знаешь, где тут можно поесть? А то я, если честно, уже умираю с голоду.

— Ты не ел три дня? — усмехнулась над ним Елена. — У меня не получится. Но здесь есть столовая в пятой бане, можно сходить туда. Там недорого.

— Фу, столовая, — тут же возразил Ганеша, так как столовые привычно ассоциировались у него с очередями к раздаче и жиром на полу. — Есть тут какое-нибудь кафе?

— Тут рядом есть одна «китайская кухня», — оживилась Елена. — Мы недавно были там… с подружкой.

— И как же её зовут, Амфилох?

— Если бы! От него дождёшься…

— Сколько тебе дать на сборы? А то, пока ты спустишься, я уже умру с голоду. Пяти минут хватит? Если нет, то звони в «Скорую».

— Я постараюсь.

— Хорошо, я пока подъеду к твоему дому.

— Только близко не подъезжай, — испугалась она. — Встань у соседнего. А то мама опять будет ворчать, что у меня «появился новый хахаль!»

— Так из-за чего ты рассталась с Ахиллом? — спросил он Елену, пока повара готовили заказанные ими блюда.

— Из-за матери, — призналась Елена. — Однажды, когда я жила с Ахиллом уже около года, Леда заявила по телефону, что «уже устала смотреть на моё… поведение». И сказала, что если я сейчас же не вернусь домой, то она лишит меня наследства. Чтобы я наконец-то поняла, что если я с ним однажды расстанусь и решу вернуться в отчий дом, то она меня в семью уже не примет. Я позвонила бабушке и убедилась в том, что и она — тоже. И поняла, что это заговор. И я окажусь на улице. Я пару дней подумала, поговорила с Ахиллом, и ты знаешь, что сказал мне этот панк?

— И — что же?

— Что ему пофигу! Представляешь? «В смысле тебе пофигу? — не поняла я. — И на меня — тоже?» «Да вообще на всё и на всех пофигу. Я же — панк. А ты хотела, чтобы я ради тебя стал обычным лузером? Если хочешь, живи у матери. Я не напрягаю». Так мне и сказал, представляешь? А я-то думала, что он меня любит. О семье мечтала. А ему, оказывается, на всё пофигу.

— Как и учил его Егор Летов, — кивнул Ганеша. — А чего ты ждала?

— Да ничего я потом уже и не ждала, — вздохнула Елена. — Мне тоже стало на всё пофигу. И он — тоже. Я ведь с ним тоже стала панком. Прониклась духом панка, их музыкой, текстами. И когда через пару недель снова позвонила Леда и повторила приказ прийти домой, но уже — для того чтобы забрать вещи, которые она успела сложить в пакеты и выставить в коридор, я тут же вернулась. Поняв, что она не шутит. И готова уже переписать завещание на мою младшую сестру от второго брака. Был бы повод, который отчим ей и внушил, постоянно зудя над ухом о том, что я мол, уже выросла и вышла замуж, а Клитемнестра ещё нет. И ей нужно приданое. И я им этот повод не дала, объявив, что рассталась с Ахиллом.

— Навсегда?

— Встречались потом, правда, иногда. Где придётся, — вздохнула Елена. — То он ко мне заедет, когда у меня никого не было, то я — к нему, если у меня появлялось на это время. То в походы на выходные пешком ходили. На самые-самые дальние бухты! Чтобы было поинтереснее и подальше ото всех. На «Триозёрье» и соседние с ней бухты. Вот бы ещё хоть разочек туда сходить! Там так красиво! — вдруг воскликнула Елена и глаза её возбуждённо забегали по клавиатуре чувств. — В общем, перебивались кое-как. Помаленьку. — вздохнула она, постеснявшись своего порыва.

— Так вы и до сих пор встречаетесь?

— Уже давно расстались. Он мне уже, если честно, поднадоел. Со своей горькой редькой, — усмехнулась Елена, символически сплюнув. — Однажды я поняла, что в жизни он полный ноль. Нигде не работает, сидит на шее своей богатой тётки Галатеи, которая его жалеет и оплачивает доставшуюся ему после гибели родителей квартиру, даёт ему денег на еду и одежду. Что будет, если его драгоценная тётя заболеет или, не дай бог, умрёт, не сказав и слова в завещании о своём племяннике? Я должна буду бросить институт и пойти работать, чтобы содержать этого тунеядца? Которому, к тому же, на всё пофигу!

— Ну, а что, неплохая идея, — улыбнулся Ганеша, сообразив, что Елена теперь полностью свободна. — Это называется «подвиг великомученика». Ты зря отказалась, тебя ждала награда на небесах!

— Я не верю в Бога. Мне пофигу. И на небеса я тоже пока что не собираюсь. Поэтому пусть как-нибудь без меня. А то шикарная квартира — есть, шикарная жена — есть, работать — впадлу… Да пошёл он! Пусть начинает уже головой думать. А то, как маленький. Так и не вырастет никогда.

Появилась официантка и поставила на стол блюда.

— И что у нас, там, с переводом?

— Да некогда пока. Но как будет время, я начну. Я понимаю, что ты наврал мне про тысячу долларов, но мне уже и самой стало интересно попробовать свои силы ещё и на литературном фронте.

И Ганеша поверил, что Елена возьмётся за его книгу. Причём, бесплатно!

— Если хочешь, мы можем съездить в те места, куда ты ходила пешком с Ахиллом, — благодушно предложил Ганеша. Орудуя зубочисткой. — В качестве аванса за перевод книги. Туда есть дорога? Я ещё ни разу не был на «Триозёрье».

— Что, правда что ли? — не поверила Елена. — Когда?

— Да хоть сейчас. Погода классная! «Meteo the Best», как поёт Ганимед.

— Но туда ехать только часа полтора-два.

— Прокатимся на пару часиков. Искупаемся и позагораем, да и всё тут. Я же тебе с ночёвкой ехать не предлагаю. Так что можешь меня не боятся, я не кусаюсь. Пока светло.

— Ты гений! — подскочила та. — Я только плавки и покрывало дома возьму.

— И шарфик на шею, — усмехнулся он, — на тот случай, если мы задержимся.

— Так ты вампир? — испугалась Елена.

— И ещё какой! — рассмеялся он, подражая Дракуле. Чтобы она поняла, что это шутка.

Когда они въехали в Коринф, Елена спросила:

— Может быть заедем на рынок и купим чего-нибудь на пляж? Мы с Ахиллом тут постоянно что-нибудь покупали.

— Ты забыла, что я перешел на питание кишечником? — усмехнулся над ней Ганеша.

— Чёрт, надо было взять шарфик! — расстроилась Елена. Что этот «кровосос» ей ничего не купит.

Они приехали на пляж «Триозёрья» и оказались на удивительно светлом берегу моря. Достали из багажника покрывало, расстелили его на песке у самой воды и пошли купаться.

Но вода оказалась довольно-таки холодной, так как бухта выходила прямо в открытый океан, и в этом году тёплое течение пошло, обогнув Японию. И холодным течением, выдавленным из ледовитого океана, охладило их пыл ныряльщиков. Вышли из воды и легли загорать на оставленное ими у самой кромки покрывало. Любуясь на удивительно синее море, словно бы на открытке, снятой с усилителем синего светофильтром. Подставив грудь солнцу.

— Я загораю без купальника, чтобы не осталось белых полосок на груди, — усмехнулась над ним Елена, — а вовсе не для того, чтобы ты на неё пялился!

И все проходившие мимо отдыхающие, выпучив глаза навыкат от удивления, именно пялились на её роскошную грудь. И посмотрев на Ганешу, отрицательно мотали головой. Мол, что ты своей девушке позволяешь?! Так что Ганешу уже через пять минут охватил испанский стыд, и он стал закрывать её высокомерно вздёрнутые носики сосков белыми ракушками:

— Ты разве не знала, что от солнечного света очень вероятен рак груди?

— Ой, да ладно врать! — усмехнулась Елена. Но не стала стряхивать ракушки. — Знала бы я, что тут уже успели построить базу отдыха, ни за что бы не согласилась сюда поехать. Надо было ехать в соседнюю бухту. «Окунёвая» чуть поменьше, поэтому отдыхающих там почти нет.

— Так поехали в «Окунёвую», чего тут сидеть?

— Что, всё бросим и поедем? — не поняла Елена его реакции. — Ты всегда такой реактивный?

— Всегда. Поехали! А то эти зеваки меня тут уже достали! — закатил Ганеша глаза. Так высоко, что протёр их линяло-голубой скатёркой неба, натянутого на круглую столешницу мироздания. Вздутостью центра своей противности явно давившей на шары и выдавливающей талую слезу, нерву в прогрессии и выход из себя на выхлопе эмоций. — Скоро они будут подходить и целовать по очереди твою грудь, словно поклоняясь ожившей статуе Золотой Богини!

— Нет. Давай сегодня погуляем тут, а в следующий раз поедем уже в «Окунёвую».

— Тогда пошли гулять! Чего сидеть?

И они направились прочь от базы отдыха «Триозёрье». По удивительно светлому пляжу в сторону белёсых валунов, громоздившихся в конце длинной дуги побережья, упиравшейся в зелень сопки.

И пока они шли по песку, омывая ступни в волнах, Ганеша понял, что Елена, как и Медуза Горгона, пытается убить его самооценку своим шикарным бюстом. Значит, понял он, нужно этим же её и унизить. Чтобы она считала это не своим достоинством, а недостатком. И перестала этим кичится. По крайней мере, на глазах у всех.

— Вещи вовсе не таковы, какими мы хотели бы их видеть. Для того чтобы извлечь из них максимум сиюминутной пользы для своего самолюбия. Ведь мы не должны себя ими утешать, приукрашиваться, — улыбнулся он, непроизвольно искоса глянув на её грудь, — если всё у нас и так нормально.

— В голове? — усмехнулась Елена, уловив его взгляд.

— Нам должно быть достаточно лишь самого необходимого. Без чего нам сейчас действительно нельзя обойтись! — подчеркнул он. — В текущий момент для осуществления данного вида деятельности. Одежда — это не более, чем роба. Просто, для каждого вида деятельности существует своя роба. Вот и всё. И чем грубее твоя одежда, тем полнее она призвана компенсировать твою невнимательность и неловкость. Выдавая твою грубость и неуклюжесть. Как модные теперь джинсы, — вспомнил он Вуячич. — Которые носят все, даже девушки, превращая себя в мужланов.

— Я, если честно, тоже так думаю, — призналась Елена. — Поэтому-то я и не могу понять, зачем в современном мире такое сумасшедшее разнообразие вещей? Обнажённое тело — это самое красивая вещь на свете! — расправила она плечи. — Правда?

— Все предметы в мире возникают при столкновении живых существ с миром, как разнообразные способы самостоятельного разрешения возникающих противоречий.

— В смысле? Это ты про то, что я загораю без купальника? Да в Европе все так делают! А некоторые так и вообще — голые. Мы с Ахиллом тут именно так и загорали. Просто, я не захотела тебя этим смущать, чтобы ты не решил, что я с тобой заигрываю.

— Ну, как бы объяснить попроще… — смутился Ганеша. — Например, при сопротивлении природным стихиям возникла идея одежды, как попытка перенять или даже отобрать её у мохнатых животных. Без которой в конкретной жизненной ситуации просто не обойтись! — снова подчеркнул он. — Ведь у каждого свой взгляд на жизнь и, как следствие, и сама жизнь.

— А то и — наоборот, — улыбнулась Елена. — Как у панков.

— Пока мы не осознаем подлинного смысла жизни! — усмехнулся над ней Ганеша. — Поэтому мы и приобретаем или даже изобретаем именно те вещи, которые, на наш взгляд, — скосил он глаза на её грудь, — в данной ситуации нам жизненно необходимы.

— Так, а в чём — подлинный — смысл жизни?

— Как это — в чём? — удивился Ганеша. — Хайдеггер давно уже ответил на этот наивный вопрос: «Смысл жизни в бытии. И не просто в бытии, а в становлении. Как активном действовании».

— То есть?

— Говоря по нормальному, в упорном становлении совершенным.

— Как это — совершенным, как бог?

— Для этого не обязательно быть богом. Достаточно стать богоподобным, — гордо расправил Аполлон плечи. — Но лично я считаю, что смысл жизни в том, чтобы уметь видеть красоту.

— Где? — не поняла Елена.

— Везде! Оглянись вокруг! «Триозёрье» — это самая шикарная бухта в мире! Её песок напоминает мне песок в Анапе, где я отдыхал в детстве. Посмотри, как тут красиво!

— Вот поэтому-то я тебя сюда и позвала, — улыбнулась Елена.

— Чтобы научится сознательно видеть красоту, тебе вначале придётся буквально заставлять себя воспринимать мир этетически. Потому что у тебя наверняка ещё нет соответствующе развитых отделов головного мозга, как у художников и поэтов. Но с каждым разом видеть мир прекрасным будет всё легче и приятнее.

— Даже тогда, когда мне снова станет плохо? — глянула она на шрамы.

— Достаточно будет просто взглянуть в окно, начать видеть красоту в знакомом пейзаже, который вдруг станет таким красивым, что твоё мироощущение тут же перевернётся! И ты станешь элементом более высшего, чем ты была до этого, общества!

— Истинной леди? — усмехнулась Елена и поняла, что он снова про купальник.

Наконец-то осознала, насколько ему рядом с ней неловко, и отбросила ступнёй с розовым педикюром пустую белую ракушку (его пустых претензий) обратно в воду (забвения).

— Как я выразил это в стихотворении, когда ранней весной шёл в темноте домой и вдруг увидел красоту в обычном клёне, на котором не было ещё ни одного листика:

«Чёрны злые клёны,

В каменном фантазме

Выгнулись всей сетью

В сумрачном оргазме!

— А вот здесь мы ставили палатку, — показала Елена на небольшую возвышенность в десяти шагах от берега в конце пляжа. — В сумрачном оргазме.

— Если хочешь, я могу купить палатку. Я и сам люблю ходить в походы. — поддержал её Ганеша. За талию. — Могу развести костёр и приготовить ужин.

— Что ж, если получится вырваться от матери, — вздохнула Елена, убирая его руку.

И они побрели по зеркальному мокрому песку обратно, омывая ступни прохладными волнами.

Вернулись к покрывалу на песке и ещё раз искупались. Обсохли, подставляя грудь солнцу уже безо всяких опасений. Гордо расправив плечи. Как равные.

— А затем я снова обрёл для себя этот метод, когда стоял в пробке. И вдруг вспомнил слова Уайльда о том, что «нужно уметь видеть красоту». И снова «включил» Художника, воспринимая мир, как картину. Перестал нервничать от того, что я еле-еле ползу в пробке и начал заставлять себя наслаждаться жизнью, подмечая красоту окружающих зданий и деревьев. И теперь, как только попадаю в пробку, использую её как способ вынырнуть из круговерти мирской суеты, сознательно включаю Художника и уже наслаждаюсь жизнью! В отличии от остальных, что в соседних машинах бьют по рулю в бессильной злобе и ворчат, видя мир серым и грязным. А не хрустально чистым, как я. Переворачивая своё мировосприятие по щелчку! Включаю Художника и начинаю жить в Сказке! Именно это Ганимед и воспел в песне «Вечер», когда в один из вечеров на лавочке возле дома я поделился с ним этим методом. Сама попробуй!

Елена села на покрывале и стала любоваться морем. Оглядываясь на прибрежные скалы с зелёными шапками леса. И вдруг глубоко вздохнула, как при всплытии из под воды на поверхность:

— Да, слушай, у меня получилось! — засияла Елена. — Господи, как же тут красиво!

— Думаешь, для чего у нас столько праздников? — улыбнулся Ганеша, коснувшись её руки. — Зачем все ездят куда-то отдыхать? Чтобы научится включать Художника в незнакомом месте. А затем включать его уже и дома, видя мир исключительно прекрасным!

— Как ты? — улыбнулась Елена.

И Ганеша не смог её не поцеловать.

— Включая Художника, ты выныриваешь из животной души со всеми её социальными проблемами прямо в дух! Это самая простая и приятная медитация.

— Остается лишь наслаждаться миром и просветляться! — засияла Елена.

Затем собрали покрывало, кинули в багажник и отправились обратно в Дельфы.

— Так если всё так правильно и просто, как ты говорил, то почему все говорят, что этот мир — иллюзия, майя? — очнулась Елена, как только они стали преодолевать перевал. — И советуют его избегать. Ведь тут так красиво, посмотри! — указала она на «парящие скалы» из голубого гранита, торчавшие в синее небо прямо из густых тёмно-зелёных зарослей, кружа над машиной сверху, пока Ганеша объезжал их по дороге из сыпучего жёлтого грунта, петляя по горному серпантину.

— И правильно делают. Только давно уже и сами не понимают — почему именно, — усмехнулся Ганеша.

— Так, а почему — именно? — настаивала Елена, чтобы польстить его больному самолюбию, которое он высокомерно именовал Аполлон.

— Потому что источником вещного мира являются идеи. Идеи вещей. — вздохнул Ганеша, неохотно включив мозги. — И ты, естественно, и должна стремиться к их источнику. Уметь их для себя конструировать и изобретать. Быть Творцом. А пользуясь уже застывшими мыслеформами и уже готовыми вещами, ты и сама застываешь в них, став вещью среди вещей. Рядовым потребителем.

— Обывателем! — поддакнула ученица, видя, что он заглотил наживку.

— Продавая себя вещам в рабство.

— За деньги?

— За твоё рабочее время, которое у тебя каждый день отнимают с твоего добровольно-принудительного интересующими тебя вещами согласия. Милостиво создавая тебе для этого все необходимые условия.

— Условия труда? — озадачилась ученица. — Чтобы я смогла совершить свой выбор?

— Боюсь, что выбор существует только для того, чтобы мы могли добровольно совершить ошибку, заблуждаясь. И, исправляя её, набраться жизненного опыта борьбы с самой собой. Пока не научимся всегда поступать только правильно. А не так, как вздумается, послушав свой инстинктивный ум, который и мечтает о вседозволенности, нарядив её в тогу свободы.

— Как в Нью-Йорке? — усмехнулась Елена. — Но как поступать правильно всегда? Разве так бывает?

— Так именно для этого ты и должна разбудить в себе Судью, который и будет взвешивать все за и против, перед тем как совершить поступок. Используя каждую текущую ситуацию для своего же блага. Особенно — конфликтную.

— Конфликтную? — оторопела Елена. Моментально выйдя из образа ученицы.

— Конфликты и проблемы — это самые мощные катализаторы твоей активности! Их полюбовное разрешение — самый быстрый путь к совершенству.

— Так вот зачем Ганимед толкнул тебя ко мне на пляже! — засмеялась Елена.

— Тем более что мы по-настоящему живем лишь пока взаимодействуем, обмениваясь полезной друг для друга информацией. Научаясь быть кем-то большим, чем мы есть сейчас. Именно наше общение на фоне нашего взаимодействия и позволяет нам выйти за рамки себя, постоянно пересматривая и изменяя себя в процессе нашего общения. Перестав быть оторванными от мира Нарциссами, засевшими в скорлупе своего эго, которое заставляет нас по поводу и без собой восхищаться.

И Елена подавленно замолчала, осознав себя Нарциссом, желающим оторваться от мира, в котором выросла. Рассматривая зелёные сопки с вкраплениями серых и голубых скал, за которыми уже виднелся Коринф, то проглядывая из-за сопок, то вновь скрываясь за крутым поворотом дороги.

Но уже через пять минут спросила:

— То есть если мы периодически не будем доверять чужому мнению, подвергающему сомнению наше текущее поведение, то мы так и останемся животными?

— Социальными животными, — понял он, что Елена снова про купальник. — И это — в лучшем случае. Иначе мы вначале постепенно станем анти социальными, как панки, а затем и — просто животными. Поэтому мы не просто должны, а обязаны постоянно прислушиваться к другому.

— Любому? — вспомнила она тех, что крутили пальцем у виска.

— Любому, кто говорит нам разумные вещи.

— Даже если мы потом и выясним, анализируя его выводы, что он был не вполне прав, исходя из ложных по отношению к нам предпосылок? — озадачилась она. — Ведь в Европе все так делают!

— Твоя задача — как можно чаще отчуждаться от себя, подвергая сомнению и пересмотру свои действия. Пробуждая в себе Судью. В философии это называется «будить мысль». И надо будить её в себе до тех пор, пока через три недели тебе не удастся полностью стать Судьей.

— Всего-то три недели? — удивилась Елена. Совершенно искренне.

— Ну, иногда чуть больше, — вспомнил Аполлон. — Один раз я так отупел на берегу, что корпел в рейсе над книгами больше двух месяцев. Пока не почувствовал, что снова в Большой Игре. А ты попробуй-ка мыслить хотя бы три недели подряд, отвлекаясь лишь на туалет и приемы пищи, — усмехнулся он. — Зато потом у тебя начнётся процесс полного пересмотра картины мира, во время которого ты начнёшь его полностью выворачивать наизнанку и формировать свое собственное мировоззрение. Перепостигая его для себя заново. В философии это называется «Эпохэ». А когда этот процесс закончится, ты станешь «трансцендентным субъектом». И будешь всё глубже и глубже уходить в себя, время от времени полностью себя пересматривая. И выворачивая наизнанку уже саму себя.

— Так вот для чего ты ходишь в море, — дошло до неё, — развивать мозги! А не за эти жалкие гроши, как мой отчим.

— Судно заменяет мне мужской монастырь. Именно там я и понял, почему этот мир официально считается майей.

— Почему?

— Потому что эта планета — «развивашка». То есть строго управляемая реальность, а не «само по себе», как хотелось бы обывателям — творить тут всё, что им заблагорассудится.

— Да, но если мы начинаем как недоверчивые животные, которые верят только себе, то что делает нас такими доверчивыми, открытыми для других?

— Когда ты можешь хоть чему-то научиться у другого, ставшего для тебя Ты, сняв панцирь эго на время восприятия полезной для тебя информации, он становится на это время для тебя неким сверх-Я, обретая над тобой подлинную власть. И чем большему ты сможешь у него научиться, тем более пролонгируется его власть над тобой. Которая постепенно становится чуть ли не абсолютной!

— Заставляя глядеть на мир его собственными глазами? — удивилась ученица.

И как только они въехали в Коринф, спросил Елену:

— Может быть заедем по дороге в гостиницу? Принять душ, — подмигнул он.

— Когда я захочу встать под душ твоих ласк, я тебе обязательно подмигну, — усмехнулась Елена.

И он наконец-то понял, что после инцидента с Ахиллом у ней реально не все дома.

Весь день размышлял об этом с Ганимедом на литературнике, описывая ему их встречу. И вечером перезвонил Елене:

— Ну и как продвигается перевод моей книги? Ты её хотя бы читала?

— Да, нормальная. Только мало действия, — сухо ответила Елена. Так как вчера они… следовало бы сказать: «плохо кончили». Но она тогда этого так и не захотела. С ним кончать. И теперь сопела в трубку.

Ещё раз убедился в том, что с её стороны избушки на курьих ножках ни о каком переводе книги не было и речи и решил отдать швартовы:

— Креуса мне тоже отказала, так что я больше не буду приезжать в Дельфы. Я снял в Трои студию и останусь там жить. «Прости-прощай, зарезанное Солнце!»

На что Елена лишь усмехнулась:

— Забавно! Я как раз собиралась в Трою.

— Зачем?

— Хотела навестить Ёлку.

— Новогоднюю?

— Свою подружку.

— Так она что, гамадриада? — заинтересовался Ганеша. Новой героиней своего романа.

— Родители назвали её точно так же, как и меня. И чтобы парни нас не путали, я и решила её слегка приукрасить, принарядить, как ёлку, придав ей более новогоднее настроение. Ель-лена, Ель-ль… Ёлка! — засмеялась она в трубку. — Ёлка приглашала меня пару недель назад к себе домой, чтобы я сразу же от неё поехала работать в детский лагерь. Как и в прошлом году. Поэтому я от тебя тут и отнекивалась, если честно. Только она позавчера позвонила мне и сказала, когда я уже собрала вещи и хотела ехать, что теперь я не смогу у ней жить. Так как мы в том году перед лагерем здорово, так, покуражились! А сейчас она разводит родителей на машину и делает вид, что вся такая правильная, чтобы родители, ни дай бог, не передумали. Она и машину уже выбрала. И договорилась с хозяином о цене. И даже о том, чтобы он подождал, пока её родители наконец-то подкопят всю сумму. И вот тогда… можно будет хоть на ушах ходить!

— Для чего же тебе к ней ехать, пока «тогда» не наступило? — не понял Ганеша её женской логики. Что она напрашивается в гости. — Чтобы обломать ей весь кайф?

— Чтобы её проведать, — возразила Елена. — А то она уже замучилась дома сидеть одна.

— Тогда, если хочешь, можешь пожить пока что у меня, — предложил Ганеша, — пока Ёлка не купит себе машину. Сказав матери, что снова поедешь к ней. Как в том году.

— Отлично! — обрадовалась Елена, что этот лох так легко развёлся, выступив на сцену со «своей» инициативой. — Когда ты за мной заедешь?

— Да хоть сейчас. Я поэтому-то и позвонил, думал встретиться в последний раз и всё между нами выяснить, чтобы больше не тешить себя иллюзиями.

— Хорошо, приезжай завтра. Обо всём поговорим, — голос Елены стал сухим.

— До завтра. — положил он трубку. Улыбаясь от мысли, что на Небесах (агентством «Новая жизнь ангела») этот вопрос уже решенный. Заметив, что через покупку машины Ёлкой агентство буквально толкает Елену в его объятия. Как Ганимед — на пляже.

С утра Елена позвонила ему и сообщила, что готова ехать в Трою.

— К Ёлке! — громко напомнила она. Скорее матери, чем ему.

И как только они выехали, решила с ним серьезно поговорить, чтобы он не приставал к ней в Трои:

— Если честно, я не хотела бы быть твоей девушкой только потому, что парни тратятся на девушек ровно до тех пор, пока им не удаётся затащить их в постель, — призналась Елена, — а потом девушка становится уже его собственностью — его девушкой. И он призывает её экономить их общий уже семейный бюджет. И не тратит на неё ни цента!

— И это всё? Ты только из-за этого вертела передо мной задом?

— Ну, да. Мы ведь не животные, чтобы жить вместе только ради секса.

— А ради чего ещё, ради денег?

— Ради «конфетно-букетного периода»! — горячо возразила Елена. — Пока мы друг другу и просто так безумно нравимся! Безо всякого секса. Как сказал поэт: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Вот я тебя постоянно и останавливала, охлаждая твой пыл.

— У меня, если честно, совсем другая тактика, — признался Ганеша. — Я наоборот, после стольких разочарований в своих бывших, уже стараюсь не тратиться на девушку ровно до тех пор, пока не затащу её в постель. После чего бессознательно начинаю прозревать в ней свою «вторую половинку», свою Пастушку. И уже на ту, которую я искал всю жизнь, начинаю тратить всё до цента!

— Так чего же ты раньше об этом не сказал?

— Так я сразу же вручил тебе «Летучий Корабль», чтобы ты могла подробно ознакомится с моей «инструкцией по эксплуатации».

— Если я захочу тебя тут немного поэксплуатировать? — усмехнулась Елена.

— Именно так Маркс и подшучивал над женой, называя их брак «эксплуатацией человека человеком», — засмеялся Ганеша, — когда жена начинала требовать от него денег.

— Маркс создал «Капитал» только для того, чтобы досконально объяснить жене, почему у неё такие меркантильные взгляды?

— Откуда я знал, что у тебя столь же меркантильная тактика, как и у его жены? Я думал, что не особо тебе и нравлюсь, вот и старался на тебя не тратиться. Не желая ничего покупать по дороге на «Триозёрье», заявив, что теперь снова могу не есть три дня. Как гласит моя Третья заповедь любви: «Не пытайся добиться взаимности. У каждого свои причины и способы любить. Просто люби». То есть — как получится. А ты подумала тогда, что я жмот? И поэтому отказалась заехать в гостиницу?

— Я просто люблю, когда за мной ухаживают, пойми. Как и все девушки на планете, — пожала она плечами. Мол, я тут ни при чём.

Долина упиралась в небольшое уютное кафе у быстрой реки с небольшим мостиком, где они решили перекусить в беседке из морёного дерева, расположенной в тени высоких деревьев. И пошли погулять, пока сонные повара, не ожидавшие столь раннего визита, стали приводить в порядок кухню.

Спешить было некуда, так что Ганеша даже не пытался взять Елену за талию, пока они бродили вдоль моря. Изредка лишь поддерживая за руку, чтобы она не споткнулась, прыгая по камням вдоль берега.

— И давно у тебя было это… Эпохэ? — нарушила молчание Елена, когда они углубились в зелёные заросли, желая снова войти в роль его ученицы. Понимая уже, что именно это Ганешу и заводит.

— Давно. Ещё в шестнадцать лет! — признался Аполлон, следуя за своей ученицей с небывалым энтузиазмом. — В первый раз на это у меня ушло около года. Ведь я не знал ещё, что этот процесс должен быть непрерывным. И с тех пор оно периодически повторялось, как только я снова углублялся в философию. Заново выворачивая мои представления о мире.

— Ещё в шестнадцать лет? — не поверила ученица и перепрыгнула через ручеек, впадавший в море.

— Ну, да. Я к тому времени уже серьезно увлекался философией, — перепрыгнул он за ней. — Тогда, впервые переосознав для себя реальность, я уперся в некий потолок познания. И решил для себя, что уже обладаю абсолютным познанием мира. И мне неинтересно стало его и дальше познавать. Я почувствовал себя неким «старцем в теле младенца». Во мне актуализировался какой-то глубинный психотип старца, которому всё уже было по-барабану. А ведь мне было всего шестнадцать! Понимаешь? Вся жизнь была ещё впереди, а смысла жить, как все, уже не было.

— «Ибо кто преумножает познания, преумножает скорбь», — с усмешкой процитировала она Экклезиаста.

— Я почувствовал себя лет на сто, а то и больше. И чтобы внутренне омолодиться, решил уйти в поэзию. А затем, послушав Уайльда, что проза гораздо богаче и сложнее — в прозу.

— И что, ты предлагаешь мне тоже заняться философией? — усмехнулась ученица. — Чтобы стать столетней бабкой?

— Не думаю, что у тебя это получится, — усмехнулся над ней Аполлон. — Я понял потом, что мне удалось тогда прикоснуться к Вечности. Став «ветхим днями». Когда прочитал об этом в «Ветхом завете» и всё понял.

— Что ты — Бог? — удивилась ученица.

— А Ганимед выразил это в песне «Так говорил мне Мухтар», — усмехнулся Аполлон, — когда я об этом ему поведал. У тебя же свой собственный уникальный опыт, поэтому ты должна использовать знания других только лишь для того, чтобы собирать свою собственную мозаику, свое мировоззрение. Восстанавливая его из своих собственных умозаключений. Постоянно используя свою жизнь и её проявления как наглядное пособие, а события своей жизни — для оценки применимости к ним тех или иных знаний. Как средство взглянуть на происходящие с тобой события под новым углом зрения.

— Для того чтобы выяснить, кто из вас прав на самом деле? — взмахнула ученица веткой.

— Когда ты начинаешь переоценивать события, то внезапно понимаешь, что виноваты все. И ты — тоже, — усмехнулся над ней Аполлон. — Осознавая причины возникновения твоих и чужих поступков, ты должна выяснить прежде всего то, в силу каких причин они происходят именно так, а не более комфортно.

— И то, почему мы не можем извлечь из них выгоду? — подыграла ему ученица. Бедрами.

— Главное для тебя — увидеть, почему ты не смогла контролировать себя таким образом, чтобы все оказались довольны данным событием, — подмигнул он, намекая на гостиницу. — И выяснить, что конкретно и когда ты упустила. И то, как именно тебе следовало поступить. Чтобы так и поступить в другой раз в подобной ситуации.

— И то, как следует поступать другим?

— Поняв, как именно следует поступать другим, ты понимаешь только то, как поступила бы ты на их месте, — усмехнулся Аполлон и покачал головой. — В то время как они, в силу своего уникального опыта, могут поступить самым неожиданным для тебя образом.

— Включи они мозги! —усмехнулась над ним ученица. И вошла в беседку. — Итак, чем мы накормим своих социальных животных?

— Тем, что они больше всего хотят, — улыбнулся Аполлон и взял меню. — Это и есть катарсис!

— Чтобы им не было стыдно за бесцельно прожитые с нами годы? — усмехнулась ученица и подозвала официантку. Ход удался! Теперь он, возомнив себя её Учителем, готов будет потратить на свою ученицу всё до цента!

— А новые знания, которые ты получаешь от других, как раз и позволяют по-другому взглянуть на происходящие с тобой события, когда ты будешь пытаться их усвоить, — тыкнул Аполлон официантке в понравившиеся ему блюда, — непроизвольно соотнося их с событиями своей жизни.

— Усвоить? — удивилась ученица, что он говорит о знаниях, как о блюдах.

— Поэтому чем больше знаний ты получаешь, постоянно пересекая их со своей жизнью, тем лучше и полнее они будут усваиваться, — кивнул Аполлон. На то, что Елена стала заказывать себе всё самое вкусное! — На самом деле помогая тебе лишь тогда, когда они позволяют тебе постичь твою собственную жизнь, извлекая из неё драгоценные камни опыта.

— Делая тебя реально богаче! — поняла ученица, хлопнув себя по животу. И оглянулась вокруг, чтобы запомнить окружавшие их горные массивы. Включив Художника.

— Непроизвольно заставляя тебя делиться своим богатством с остальными, помогая и им извлекать сокровища своего личного опыта.

— Тебя так заводит мой личный опыт? — усмехнулась ученица. Прекрасно понимая, о чём речь.

— Я слишком жаден до прекрасного! — подмигнул он

Как только они закончили завтрак и сели в машину, ученица стала переваривать (услышанное), уставившись в окно пустыми глазами куклы, которые, казалось, и вовсе не видели тех красот, которые неслись мимо.

Глава11Ёлка

После обеда они приехали к Ёлке и застали её буквально искрящейся. Но не от мороза, нет, ведь было лето, а — от полового воздержания. «Словно в канун нового года», — подумал Ганеша, наблюдая вокруг её тела корону солнечного сияния этой гамадриады астральным зрением.

«Именно этим нимфы и отличаются от обычных девушек», — понял он. И познакомился с её пожилыми родителями, которые Елене почему-то были не особо рады. Но по их восторженным взглядам на него Ганеша тут же понял, что из-за того, что Елена явилась с ним, они ей всё прощают. Мол, пошла на исправление.

Оставалось только выяснить, что именно они ей прощали.

И после того, как они отказались на кухне от предложенного им чая, Ёлка тут же изолировала их у себя в комнате от своих родителей. От греха подальше. Который буквально окружал в их глазах Елену, как аура соблазна. Чтобы её родители не подумали, что и она, их любимая Ёлочка, всё ещё точно такая же, как и раньше.

Ганеша задумчиво наблюдал «внутренним глазом йога», как Ёлка буквально искрится жёлтой энергией, преисполненная сексуального желания. Что его к ней безумно привлекало. Прямо-таки тянуло за рукав! К этой нимфе, ангельская природа которой сама собой начала восстанавливаться безо всяких упражнений и медитаций, стоило ей повоздерживаться пару недель от секса. И если б не Елена…

Так как Ёлка, как выяснилось из разговора, уже две или три недели как не выходила на улицу, только в магазин и тут же обратно, чтобы родители не заподозрили её в том, что она неисправима. И не передумали покупать машину.

— Пусть вначале купят, а уж потом я оторвусь по-полной! — в пол голоса говорила она Елене, поглядывая на дверь. — Сходим куда-нибудь, и я сниму себе первого встречного-поперечного. У тебя-то, вон, уже есть парень, — показала Ёлка глазами на Ганешу, — а у меня пока что никого нет.

Чтобы Ганеша не подумал, что Елена там тоже себе кого-нибудь снимет. И не начал ревновать. Как все.

— Это не мой парень, — возразила Елена. Мол, я готова пуститься с тобой во все тяжкие!

— А чей? — не поняла Ёлка.

— Мы просто дружим, — улыбнулась та.

— И давно это у вас? — удивилась Ёлка.

— Пока ещё недавно, — улыбнулась Елена.

— Так ты же вроде бы не так давно звонила мне и говорила, что встретила обалденного парня? И я подумала, глядя на него, что это он и есть. Или это — другой? Сколько их там у тебя? — озадачилась Ёлка. — Мне бы хоть одного. Из твоих запасников.

— Это он и есть, — улыбнулась Елена. — Только он согласился не быть моим парнем.

— Как это? — не поняла Ёлка. Но не дождавшись от неё вразумительного ответа, обратилась к Ганеше. — А ты как на всё это смотришь?

— Спустя рукава!

— Странные вы, — лишь покачала головой Ёлка. — Но это дело ваше.

— А поскольку Елена не является моей девушкой, я могу и с тобой дружить столь же тесно!

— О чём это он? — озадачилась Ёлка.

— О своём, о женском, — усмехнулась Елена. Так как прекрасно понимала, о чём он говорит. Но делала вид, что её это не касается. «Ведь я же не его девушка? Поэтому мне — пофигу!»

Хотя, конечно же, это не могло её не закусить. На что Ганеша только и рассчитывал, говоря Ёлке всю эту чушь. Пока работал напрямую с подсознанием Елены, чтобы хоть к кому-то заставить её ревновать. И для этого решил рассказывать Ёлке о своей книге, которую дал Елене для перевода, пытаясь её очаровать:

— Скоро я издам «Летучий Корабль» по всему миру!

— И что же в нем такого? — не поняла Ёлка.

— Ну, хотя бы то, что эта книга, как и любое творение ангелов, содержит не только развлекательный, но и познавательный контент. И задаст тут новое направление, которое постепенно вытеснит на этой планете всю художественную литературу. Так как даже здесь благодаря Оскару Уайльду все давно уже поняли, что «всякое искусство совершенно бесполезно». Если его не сделать формой, а нон-фикшен — содержанием. Стоит ли упоминать о том, что я сознательно смехшал в данном романе-фельетоне Мысль и Сердце этой и других эпох для большей выразительности и глубины погружения читателей в их же сущность. Как и для большей анекдотичности и абсурдности (творимых в те далёкие дни) ставших для нас теперь историческими событий. Добиваясь именно эстетического, а не только интеллектуального впечатления от своих исторических, религиозных и прочих интеллектуальных ребусов. Чтобы въедливый и педантичный читатель в процессе поглощения книги мог с восторгом от того, какой он умный, да ловкий малый, манипулируя тем, что ему внушили, то и дело рубить по ходу чтения фигуры игры с моим умом. Или возмущенно напоминать автору: «Здесь должна была стоять ладья!»¹⁵ Мысленно достраивая у себя в голове историческую партию. И как и любой удивлённый васюкинец, мог, замирая от восторга самим собой, вынести в конце моей книги окончательный вердикт: «Вам мат, товарищ гроссмейстер!» И моя книга скорее походила бы на сеанс одновременной игры Остапа Бендера в деревне Васюки со всеми её читателями, нежели на нудный школьный учебник.

— Каковым он и является, по сути, на самом деле, — усмехнулась над ним Елена.

— Но отнюдь не по истории прошлого, — возразил Ганеша, — а по истории будущего! Когда все люди станут ангелами.

— Как это? — не поняла Ёлка.

— Поголовно! Любой из них сможет стать Ясоном, отправиться в путешествие по волнам обыденности, выйти на твёрдую для себя почву, где его анима станет Медеей, которая усыпит дракона его низшей сущности, чтобы Ясон смог добыть для себя «Золотое руно» своей божественности. Сияние которой я уже вижу в тебе астральным зрением в силу твоей изначальной природы ангела. Правда, падшего. Но стоит тебе лишь пойти по духовным поискам Ясона и укротить в себе Эриду, как ты снова преобразишься в ангела!

— Так, а чем тогда тела ангелов отличаются от тел людей? — не поняла она.

— Тела могут быть любыми! Разница не снаружи, а у тебя внутри. И если природа ангела облагораживает и физическое тело тоже, постепенно делая тебя всё более прекрасной, актуализируя твой Вечный возраст, то природа бесов делает всех нас всё более безобразными. И — физически.

— То есть?

— Ты немного уродуешь себя всякий раз, когда проявляешь зло, негативные эмоции и обманываешь других или же саму себя, пытаясь оправдаться. И создаёшь себя всё более совершенной, когда проявляешь добро, любовь, сочувствие, понимание, наслаждаешься искусством и говоришь только правду. Это закон вселенной, который одинаково работает на всех планетах во всех больших галактиках у всех видов живых существ.

— На то он и закон вселенной! — поняла Ёлка.

— Именно этот высший принцип Творцы Вселенной и закладывают в основу жизни всякий раз, когда прилетают и трансформируют малую галактику в большую, чтобы каждое живое существо бессознательно стремилось в ней к совершенству.

— Как люди? — усмехнулась Елена.

— Столь же неотвратимо, как и в Центральной галактике! От которой «отпочковались» все остальные. Не думаешь же ты, что моя бригада Творцов Вселенной одна-единственная? Где каждый из Творцов отвечает в бригаде строго за свою функцию.

— И твоя — в том, чтобы все вокруг становились всё более красивыми? — удивилась Ёлка.

— Более того — прекрасными! — возразил Ганеша. — А это намного сложнее и ответственнее, чем внешняя красивость. Снаружи ты можешь быть просто симпатичным, но внутри — по настоящему прекрасным.

— Как ты? — посмотрела на него Ёлка другими глазами.

— Как Аполлон! И ты тоже можешь стать такой же. Это не так уж сложно. Просто, нужно следить за тем, какие вибрации от тебя исходят. Постоянно. Положительные, либо — отрицательные эмоции. Вот и всё. Именно качество нашей энергетики нас изнутри самих и облагораживает. И только. Изменяя тебя внешне изнутри самой себя. Твою природу. Постепенно превращая тебя в ангела. И позволяя тебе постепенно открывать в себе так называемые сверх-способности, которые недоступны людям в силу их отрицательной энергетики, которая выедает их изнутри самих себя, сокращая время их жизни. Об этом постоянно талдычил своим ученикам Платон! Но его так никто и не понял.

— Так и оставаясь бал-бесами? — усмехнулась Ёлка.

— С каждым днём всё более уродливыми. Что они называют старостью. Мол, это неизбежно. Внушают они себе. До сих пор. Тогда как ангелы умирают молодыми и столь же невероятно прекрасными, что и в расцвете сил в две тысячи лет.

— Так, а чем тогда демоны отличаются от людей? — не поняла Ёлка.

— Демоны становятся настолько хитрыми и коварными, что могут уже оставаться невероятно красивыми, даже оставаясь уродливыми изнутри. Как Сфена и Горгона, — вздохнул он, вспомнив этих очаровательных демонесс. — Никогда тебя не обманывая, а просто не открывая тебе всю правду. Но ставя тебя в такие условия, чтобы ты и сам соглашался выполнить то, что они тебе предлагают. Оставаясь кристально чистыми изнутри.

— Как Остап Бендер?

— Понимая это лишь тогда, когда прочитаешь мою книгу до конца и… Начнёшь читать заново! Открывая предварительно скрытые от тебя смыслы. Воспринимая её уже не столько как художественный роман, сколько как научный трактат, стилизованный под художку. Хотя и роман вдруг зацветёт для тебя такими красками, что ты начнёшь читать его словно бы заново, вздымая новые бури возмущения и восторга! Гарантия качества. Детективы, где замысел раскрывается читателю лишь в самом конце повествования, уходят в прошлое. Нью-вэйв! Добро пожаловать в подлинно прекрасное!

Всё! Больше Елена Ганешу к Ёлке не брала. Заметив, что Ёлка тоже стала видеть в нём богатого «папика» и пытается залезть к нему под шкуру. Как и она сама.

Глава12Дух

— Давай ты не будешь ко мне приставать, а? — сразу же осекла его Елена, как только они приехали в студию. И устало развалились на кровати.

— Но — почему?

— Ну, хотя бы потому, что у меня есть парень.

— Но Креуса сказала мне, что ты не придаешь этому лоху значения, — улыбнулся Ганеша. И снова попытался её поцеловать.

Но Елена опять от него увернулась.

— Да мало ли что она тебе сказала? Давай спать.

— Мы не в спальне твоей матери. В другом городе. Отмазка с парнем тоже уже не работает. В чём проблема?

Но Елена молчала. Не хотела вытаскивать скелет Менелая из шкафа на повестку дня. Обгладывая его в разговорах, как Амфилоха, который для неё уже давно умер и окостенел в воспоминаниях.

— Если честно, — вздохнула Елена, — с Амфилохом я действительно встречалась. Но потом я быстро поняла, что он мне не подходит. Я просто… — не знала она, что ещё соврать, — не готова сейчас к серьёзным отношениям. Я же говорила.

— Да я тебе их и не предлагаю. Давай, я буду твоим любовником!

— Ты слишком серьёзный, чтобы быть любовником, — возразила Елена. — Потом ты захочешь стать моим парнём, как и Ахилл, чтобы не делить меня ни с кем, а ещё через пару месяцев потащишь в ЗАГС. Чтобы каждый день официально пилить мозги. Я уже устала терпеть издержки брака!

— Глядя на мою серьёзную морду Аполлона вы почему-то рассматриваете и меня всерьёз тоже, — вздохнул Ганеша. — Тогда как я всего лишь озорной Банан! Хочешь посмотреть на воплощение моего Банана? Это Удав. Он, как ты знаешь, конченный бабник. Он даже Ириду поимел несколько раз. За что Дез с ним пару раз дрался.

— Дез — дрался?!

— В душе я точно такой же бабник, как и Удав, поверь. Просто, мягкотелый Ганеша, как толковый евнух, мешает мне таким быть. А Аполлон во мне постоянно умничает и не даёт Банану расслабиться и пуститься во все тяжкие! И я тоже поимел бы Ириду, если бы в комнату не вошла её мать, напомнив мне сковородкой по голове, что скоро придёт Дез.

— Но мой ум рассматривает тебя как парня, — возразила Елена. — И если мы начнём заниматься сексом, то я… постепенно свешу перед серьёзным Аполлоном лапки. И стану, как все эти… домашние животные, — улыбнулась Елена. — Я-то себя знаю, поверь мне. Что я ничем не лучше. Со мной такое было уже с Ахиллом. Именно это и побудило меня с ним расстаться.

— Для чего же тогда ты стала встречаться с Амфилохом?

— Да, вначале я тоже так думала и переживала. А потом посмотрела на то, какой он несерьезный, и решила с ним расстаться. Поэтому Креуса и говорила тебе, что я не отношусь к нему всерьёз. Просто, уступала ему ещё несколько раз, когда он приезжал. По инерции, что ли? Когда он подходил близко, во мне снова внезапно оживала эта страсть. Сама не знаю почему.

— Зато я знаю, почему ты ему уступала! — усмехнулся над ней Аполлон.

— Откуда? Ты за мной следил?

— Зачем? Я знаю, как именно Амфилох с тобой это проделывал.

— Как? — озадачилась Елена. Что такое возможно.

— Ведь наличие души — это единственное, чем отличается человек от насекомого. Душа — это способность передавать страсть на расстоянии. Поэтому-то насекомые и экзольтируют столь долго в совокуплении, что не способны растрачивать экстаз по пустякам. Мы просто, таким образом, растягиваем удовольствие друг от друга. Не поняла ещё? Подобно некоторым видам насекомых, экстаз которых длится непрерывно по восемь-десять часов подряд. Так что наслаждайся общением, пока можешь. Осваивая этот новый для тебя вид более тонкого экстаза.

— Ах, вот оно что? — засмеялась ученица. — Значит, секс — это не обязательно постель?!

— Нет конечно! — улыбнулся Аполлон. — Интимное общение — это тот же обмен чувствами, что и в сексе. Особенно, если ты что-то испытываешь к партнёру диалога. В каждом своём слове, словно в причудливом цветке, раскрывая ему навстречу свой неуловимый для других аромат любви.

— Как красиво! — отметила ученица. В его учетной карточке.

— Это красиво только для тебя! — улыбнулся Аполлон, коснувшись её руки. — Потому что твоё подсознание чувствует магический аромат моих слов. И как гирлянды из цветов, вешает их себе на шею. Чего бы я тебе не говорил, любое мое слово будет заряжено восхищением, трепетом и блаженством, которые я невольно испытываю в твоем присутствии. Ты будешь вдыхать мою страсть, даже если я стану просто тебе мяукать: Мур-мур-муррр…

— Перестань, — улыбнулась ученица смущенно, — у меня мурашки по коже.

И он снова коснулся её руки, закрепив «якорь».

— Иногда достаточного даже одного взгляда любящего, чтобы он всколыхнул восторгом твоё сердце! Не говоря уже о позе, жесте, нечаянном касании, пронзающем тебя током чувств, — и Аполлон, для наглядности, снова коснулся её руки, вызвав уже закреплённые переживания. — И тем более — слове, этом трансферте сердца, пронизывающего своими тёплыми нежными лучами каждый наш звук, придыхательные, гласные и на всё согласные…

— Всё, я больше не могу! — выгнула она спину. — Как ты это со мной проделываешь?

— Ведь достаточно начать сознательно испытывать вожделение, и у девушки, которую ты до этого бесполезно пытался соблазнить своими идиотскими шуточками и дорогими подношениями, уже не остается сознательного выбора. Только — бессознательный! Так как её бессознательное тут же впитывает твою страсть и заражается ею, начиная точно также тебя хотеть. Главное — чтобы никого из других самцов в это самое время не было рядом. И она не начала хотеть кого-то другого, случайно посмотрев на него и начав ассоциировать возникшее в ней желание с ним. А не с тем, кто это желание в ней сознательно провоцирует — своим бессознательным. Сознательно контролируемым! Поэтому желательно производить эти эксперименты с желанием с глазу на глаз. А не в общественных местах. Говорить же можно при этом любую чушь! На самом деле это совсем неважно. И при этом незначительно касаться её. Лучше — руки, чтобы это не выглядело вульгарно и не отпугнуло её, — коснулся он руки Елены, начав испытывать вожделение. — Либо, если нельзя говорить ей при этом что-нибудь, как-нибудь по-особенному глядеть ей прямо в глаза. — глянул он на Елену, снова захотев её.

— Чтобы «запасть в душу»? — ощутила это Елена.

— Но ровно в момент излучения на неё твоих страстей! Наделяющих любое твоё феноменальное проявление особым смыслом. А не просто так. Иначе это не возымеет эффекта! Начав воспринимать тебя как пустобреха и кривляку. А не того, кого она (сама не понимая почему) уже, вдруг, хочет. Аж хохочет! Поэтому лучше предварительно потренироваться испытывать подлинную страсть на её фото. Или — образ в воображении. И повторить это при близком контакте, но уже — в цвете! И тогда девушка, о которой ты так долго и бесполезно мечтал — твоя!

— Всё настолько просто? — удивилась Елена. Наконец-то поняв, почему Креуса набросилась на него тогда прям на пляже. И сама уволокла в машину.

— Ну, а так как ты у нас девушка — парень. Твоих грёз! И потом, когда «это» у тебя с ним уже произойдёт, снова и снова «зажигать» его. Своей страстью. Обжигать и ставить любые условия. Пока он трепещет в предвкушении! Как пойманная рыба. Чтобы он не принял тебя за одноразовую акцию. И начал строить на тебя планы. А сознание… Выкинь его из головы! Человек не умеет думать. Поэтому лучше предварительно стать богиней. Чему я тебя также научу. В том числе и не только испытывать подлинную страсть (не будешь знать куда деваться!), но и — быть по-настоящему прекрасной! Итак, твоё домашнее задание: обрести счастье. Подлинное счастье! Не разменивайся на банальный секс. Люби! Всем сердцем, «всем существом и помышлением своим».

— Тебя? — удивилась Елена.

— Используя меня, как домашний тренажёр. Ты должна научиться сублимировать свою животную похоть, чтобы Амфилох или кто угодно другой больше не смог тобой воспользоваться. Воспринимая меня исключительно как своего Учителя. Поняла? Держи дистанцию! Чтобы мы ни в коем случае не смогли перепрыгнуть через высокий нравственный порог Бунина: «Только целовать!» Договорились?

— Но только — целовать! — кивнула ученица. — Не больше!

— А для этого ты должна научиться себя сдерживать! Это самое главное. Чтобы больше не уступать Амфилоху, когда он снова тебя встретит после концерта и внезапно воспылает страстью.

— Но — как? — впилась она ногтями себе в ноги, пытаясь унять желание.

— Это называется сублимация.

— Давай поскорее перейдём к сублимации, а то я уже сама не своя! Если мы прямо сейчас ляжем спать, моё тело само тебя изнасилует!

— В море я заметил, что каждый раз, когда ты отказываешь телу, не важно в чём, что-то у тебя внутри становится немного твёрже, — стал объяснять он строгим тоном Учителя. — И что характерно, в следующий раз тебе уже немного легче отказать телу. И с каждым разом это в тебе всё твёрже и твёрже! И телу всё легче становится отказывать. Пока ты не обретаешь полный контроль над телом и уже с лёгкой иронией и пренебрежением будешь воспринимать любые его позывы. И в море я даже тотчас поступал ровно наоборот его мольбам или же совершал нечто его подавляющее или же ему противное, утверждая свой контроль над телом! И я понял тогда, что это нечто, постепенно растущее во мне и есть дух.

— Оказывается, дух можно легко наращивать? — удивилась ученица.

— Тогда как соблазнившись хотя бы раз на самоуговоры и выполнив «маленькую просьбу» тела, внутри тебя что-то немного размягчается. И с каждым разом тебе становится всё труднее противостоять телу. Ведь чем сильнее ты размягчаешься, тем больше становятся и его запросы. Тело начинает наглеть и показывать зубы, истерить, если ты ему сопротивляешься, требуя, чтобы ты превратился обратно в животное. Вернул ему власть!

— Теперь понятно, чем занимались Хлысты, — усмехнулась ученица. — Видимо, они хлестали себя по спине после каждого позыва тела, утверждая над ним свою власть.

— Не обязательно хлестать себя, — улыбнулся Аполлон, — достаточно тут же отказывать в немедленном выполнении позыва. Уговорив себя немного подождать. Для начала. А потом и вовсе послать тело куда подальше!

— Видимо, тела Хлыстов были настолько непослушными, что их приходилось наказывать.

— А когда я на судне употреблял спиртное или занимался сексом, внутренняя твёрдость тут же пропадала. И я опять становился глупым телом. И мне приходилось заново укреплять дух.

— Не понимаю тогда, почему тело сопротивляется? Оно ведь становится более организованным, а значит и пользуется гораздо большим уважением в коллективе.

— Потому что оно лениво и любит только лежать.

— Или — сидеть и играть в компьютер, — понимающе усмехнулась ученица.

— То есть вообще не хочет ничего делать. А во-вторых, я понял, что это не тело, а это именно я становился тогда всё более организованным.

— Это что же получается, некое тело внутри тела?

— Выходит, что так. Ум анализирует ситуацию и принимает необходимость определённого действия, дух вырабатывает установку для преодоления лени и инерции привычек тела. И использует тело как чистый инструмент!

— Так вроде бы и у меня всё происходит точно также.

— В теории — да. Но на практике твоё тело никуда не хочет идти, с большим скрипом и душевными стенаниями выполняет любое телодвижение.

— Есть такое дело, — вздохнула ученица. — Мне в последнее время вообще из-за компьютера тяжело оторваться. Тело даже в туалет и на кухню идти не хочет. Ни то что на учёбу. Это вообще для меня равносильно подвигу! Так выходит, что душа — это часть тела?

— Главное, что я понял, это что тело можно программировать через рассудок, вырабатывая через дух нужные тебе привычки.

— То есть превращая его в послушный автомат! — с восторгом поняла она.

— Не всегда послушный. Тело постоянно пытается нарушить программу, то ему то захотелось, то это. И начинает ныть через душу, шантажировать тебя. Приводить аргументы, доводы, факты, ставить в пример других и их поступки в схожей ситуации.

— То есть заниматься сравнительным анализом.

— В итоге, верх снова берет тело. И гордо вытянувшись на диване, начинает наслаждаться жизнью.

— Пока не пустеет холодильник!

— Поэтому и надо себя постоянно контролировать.

— И что, ты не перестанешь себя контролировать, даже если я тебя сейчас поцелую? — коварно улыбнулась ученица.

— Что ж, давай попробуем, — согласился Аполлон. — Переходим от тезиса к антитезису! — объявил он. — Но только — ради эксперимента! Поняла?

И ученица поцеловала его в губы с непонятным ему энтузиазмом.

Которым Аполлон тут же к ней вспыхнул! Из чисто научного любопытства. Чтобы посмотреть на то, что из этого получится. И отметить это в своей учётной карточке. Не более того.

— Наблюдай за тем, что внутри тебя сейчас происходит. Не давая этому из тебя вырваться! Контролируй своё животное, — сказал он ученице и вновь слился с ней в глубоком поцелуе.

Наблюдая со стороны, как руки сами потянулись её обнять. А её руки — уже прижимали его к себе. Всё сильнее.

И усмехнулся над этим, прекратив её целовать.

— Брэк! — скомандовал Аполлон, вводя это кодовое стоп-слово в её подсознание. С усмешкой над её растерянностью разорвав связывающий их в единое целое транс. Наблюдая её изменившееся от этого выражение лица.

И начал её целовать, снова в этот транс не менее охотно погружаясь. Затем отстранился от её губ и начал целовать шею. Поднялся к щекам. Целуя её в обе щёки! Подчёркнуто иронично!

— Брэк! — снова скомандовал он. Чтобы ученица на секунду вышла из сковавшего её оцепенения. И переоценила себя. С улыбкой над тем, что внутри её тела при этом происходит.

И вновь легко коснулся её губ своими, ещё более нежно целуя то верхнюю её губу, то чуть более выпуклую нижнюю, начиная ею играть, задевая языком, не давая ей впасть в транс страсти.

То вновь погружая её в глубокий, опьяняющий их обоих поцелуй. Слыша её всё учащающееся дыхание. Ощущая нежность её губ своими. То замечая, как она всё сильнее прижимает его тело к себе, начиная сопеть и постанывать от возбуждения.

— Брэк! — резко отстранился Аполлон. — Итак, что мы имеем? Как поживает твоё животное?

И они начали друг над другом смеяться.

Но вновь погрузили себя в глубокий, ещё более страстный поцелуй, наблюдая за тем, как его руки сами собой начали ласкать ей грудь. Через рубашку. Делая эксперимент всё более острым! И с наслаждением повышая ладонями остроту. Её сосков.

Затем она оттолкнула Учителя и неожиданно села ему на бёдра, с удивлением ощутив резкое возбуждение его… сугубо научного интереса!

— Эт-то что такое? — заметила она строгим тоном учительницы. Ещё ближе прижалась и ощутила лобком его твёрдость. Научных данных. — Это и есть твой всё более твердеющий дух? — усмехнулась она. — Я тоже его чувствую. И уже начинаю терять… доспехи аргументов!

— Это мой основной довод! — улыбнулся Аполлон. — В споре с оппонентками.

И, подрагивая, притянул эту строгую учительницу для поцелуя. С ироничной улыбкой над тем, что с его телом в этот момент происходило. Пока она своим властным давлением всё интенсивнее погружала его возбуждённый интерес в материал исследования. Да так, что уже через пару минут чуть не вызвала его ответную реакцию… благодарности.

— Брэк! — спохватился Аполлон. Понимая, что близок к изнасилованию. Этого животного. И отодвинул рукой её лобок, ощутив ладонью её текущие данные. — Это антинаучно!

— Простите, коллега, — вздохнула она, беря себя в руки.

— Я наделся, что сегодня вы поможете мне освоить этот предмет, а не решите его за меня, — усмехнулся Аполлон. Над тем, что она тоже уже чуть не кончила. Занятия раньше времени.

— Извините, я просто увлеклась, — улыбнулась она, пожав плечами, — вашим заданием. Эта строго научная работа так сильно меня заводит, что я чуть не сгорела на работе, — усмехнулась она. Над собой. — А лично для меня моя работа — это всё! Что я люблю. Вы не поверите, но я так люблю одного из своих научных сотрудников! Который пришёл ко мне сегодня на фак-ультатив, — раздельно произнесла она. — Вы даже не представляете, как сильно я сегодня за него переживаю! И за себя, если честно, уже тоже, — прошептала она, целуя его в губы. — Ведь у него сегодня контрольная.

— Важная для нас обоих! — подчеркнул Аполлон.

— Итак, ваше новое задание… — и сама начала его целовать. Взяв его голову в свои руки. Чтобы он уже не смог увильнуть от ответа. Удивляясь лишь тому, каким невероятным образом она всё ещё продолжает это контролировать. Ощущая в себе то, что внутри у неё же самой происходит. Переворачивая свою точку зрения раз за разом, пока он снова и снова ответно целовал её в губы. Видя, как Учитель улыбается, не теряя твёрдость духа. Заставлявшего её терять свой. Своим упорством. В её лобок.

И Аполлон с не меньшим удивлением это наблюдал. Снова отстраняясь от неё ладонью и целуя её необыкновенно красивые в этот момент глаза. Ставшие вдруг кристально голубыми.

— У тебя глаза невероятно красивые! — улыбнулся Аполлон и опрокинул её на кровать, навалившись сверху. — Как два голубых сапфира! Которые почему-то светятся прямо изнутри.

И подчёркнуто громко рассмеялся. Наблюдая, как сильно ученица испугалась. Что уже не сможет из этого положения ему противостоять. И желая её окончательно добить, снова начал её целовать. Всё более нежно, едва касаясь. Всё ниже и ниже… Наблюдая с усмешкой, как ученица, раздавленная напором его страсти, уже не в силах ему сопротивляться, заливается от возбуждения румянцем на щеках.

— Брэк! — скомандовал он. И стал иронично вгрызаться в неё зубами, выводя из транса. Как собака, тянуть её за рубашку, расстёгивая пуговицы.

Но вдруг снова превратил рот из оскала в улыбку. Сделал глаза отрешёнными, нежными и стал целовать её в губы. Чтобы снова начать опускать поцелуи вниз. Сантиметр за сантиметром. Огибая края уже расстёгнутой им рубашки… К её груди.

И ученица охотно ему сдавалась, всё глубже и необратимее. Всё ожидая, пока Учитель перестанет наслаждаться её телом и начнёт уже играть! А Учитель всё не играл и не играл. Не понимая ещё, что именно в этом и заключалась уже вся соль его игры, переходящей на новый уровень. Выводя её из себя — в подлинную страсть и уже неконтролируемое ими обоими возбуждение. Заставлявшее её снизу жадно упираться в него лобком, проверяя его дух на твёрдость. И ощущая его реальную твёрдость. Убеждений. Ощущая это, притянув его к себе. Подрагивая, а иногда и постанывая от охватившего её тело возбуждения. Уже готовая ощутить его не только снаружи, но и изнутри самой себя. Ввести его стальной аргумент в самую сущность их — уже горячей — полемики. Чтобы проверить, насколько Учитель и тогда сможет ей сопротивляться. В этом споре с самим собой. Ощущая, как и Учитель поплыл уже вместе с ней по волнам её уже разливающегося (по нижнему белью) предвкушения. Этим яством! Столь явно уже и сам желавший, в ответ на клокочущую в ней страсть…

Опровергнуть её выводы! И сел рядом.

— А теперь приступим к синтезису — финальной фазе сублимации, — расстегнул он ширинку.

— Я надеялась, что ты имел ввиду просто общение, — растерялась ученица.

— Конечно, общение! И раз уж мы начали общение с поцелуев, я и хотел бы, чтобы ты именно в это и углубилась, — подмигнул Аполлон, коснувшись её руки. И повысил излучение страсти — в страстосферу! — Так сказать, ушла во всё это с головой!

— Ты хочешь, чтобы я сыграла тебе на флейте? — прошептала ученица, ощутив прохватившую по телу волну вожделения.

— Если мы не хотим, чтобы наши животные изнасиловали друг друга, пока мы будем спать! Или что вы об этом думаете, коллега? Вы сможете именно углубиться, — подмигнул он, вводя её в игру, — в проблематику вопроса. Меня давно уже терзает чисто научное любопытство, насколько глубоко вы разбираетесь в данном вопросе, давно уже вставшем… на повестке дня.

— Что вы говорите? — усмехнулась она, подмигнув ему в ответ. — Вы уже твёрдо на этом настаиваете, коллега?

— Так возьмите и проверьте это, коллега… в рот, — улыбнулся Аполлон, предъявляя ей свой уже весомый аргумент. — И давайте быстрее, пока эта проблема не встала столь остро!

И ученица стала кропотливо разбирать для себя ситуацию, уходя во все её перипетии буквально с головой. С механической точностью и равнодушием уже опытного в таких делах специалиста.

— Как приятно, — улыбнулся Аполлон, — что мы наконец-то поняли друг друга. И сможем теперь каждый день открыто говорить об этой проблеме на одном языке. На сугубо научном языке! Чтобы посмотреть на то, что из всего этого у нас получится, — убрал он мешавшие ей волосы, заметив, насколько пронзительно голубыми снова стали её глаза. — В качестве эксперимента. Я надеюсь, что вы, как настоящий учёный, сделаете всё это ради получения новых научных данных? Которыми я, конечно же, с вами поделюсь. Как со своей коллегой по этому опасному ремеслу.

— Говори, говори, — всплыла она, — мне нравится, когда ты несёшь всю эту научную чушь. Мне почему-то нравится думать, что я играю на флейте умному Аполлону, а не похотливому Банану. И если ты выйдешь из образа Учителя, я тут же перестану играть. Уяснил, умник? — и снова ушла в эксперимент с головой, из жажды знаний погрузившись в очень глубокий поцелуй. Создавая абсолютный вакуум. — Надеюсь, вам нравятся выводы, которые вы делаете, наблюдая за моей научной работой? — и слегка куснула его, чтобы он понял, что она не шутит.

— Ещё бы! — очнулся Аполлон, начав осваивать это «воспитание чувств». — Вы просто терзаете мой научный интерес! В данной области.

— Но почему — именно? Что именно вы имели ввиду, предлагая освоить этот вид более тонкого экстаза? — усмехнулась ученица. — Объясните мне это, пожалуйста, на сугубо научном языке.

— Мышление — это разведчик, которого бытие посылает в сущность, чтобы стать действительностью. Таким образом, мысль — это сверх-действие. И позволяя не тратить время на обретение горба опыта, является потенцией развития в нас — и через нас — более совершенной и насыщенной действием жизни! — восторженно произнёс Аполлон, глядя на то, как поощрительно ученица кивает во время игры на флейте головой в знак согласия. — Развиваться нужно не потому, что ум — абсолютное благо, а потому что глупость — абсолютое зло! Ум не цель, но — всегда — средство, благодаря которому жизнь достигает своей кульминации! И через это своей практической, а значит — реальной цели! — невольно погладил Аполлон её по голове. Давая понять, что именно этого он от своей ученицы всё это время и хотел добиться. — Значит смысл жизни в развитии восприятия до того уровня, на котором жизнь в данный тебе пространственно-временной отрезок от колбасы бытия достигает своей кульминации!

— Тебя послушать, так ты уже всё постиг и всего достиг! — усмехнулась ученица. Над собой.

— Мудрость не есть, как вещь, но находит своё обнаружение в момент своей экзистенциальной актуализации. А потому имеет плавающий — поплавковый — характер.

— В смысле — поплавковый? — перестала Каллисто согласно кивать, как поплавок.

— Жизненные ситуации постоянно давят на человека, — снова склонил он её рукой к покорности, — ставя его перед тем или иным моральным выбором. Ведь законы сохранения энергии и мышления тянут его вниз, подсказывая более простые, но более низменные способы их разрешения. И задача действительно умного человека не просто сохранить в таких ситуациях лицо… — посмотрел Аполлон на её необыкновенно прекрасное от этого лицо.

— Остаться на плаву? — куснула его ученица, чтобы он продолжил.

— Но и блестяще разрешить конфликт, обернув его в свою пользу! — дошло до него. — А задача мудрого — поиск подобных ситуаций! Помогая себе и другим. Ибо совершенство не в знаниях, а в поступках. Показателем ума является не количество знаний и даже не их качество, а твоё умение ими манипулировать для достижения конкретных целей!

— Кстати, который час?

— Времени у тебя почти не осталось.

— То есть? — удивилась ученица.

— Просто, ты не умеешь пользоваться своим временем, — усмехнулся Аполлон, притянув её голову обратно. — Ты не веришь, что твой час давно настал, и суеверно подгоняешь свои человеко-часы и сознание под общее время. Ты живёшь для других. Я — для себя и по своим часам. Ты топчешься на месте, твоё время ползёт. А моё летит так быстро, что ты его даже не замечаешь. Научись пользоваться своим временем, и тебя перестанут использовать.

— Ну, и как поживает твоё время? — лукаво улыбнулась Каллисто, лизнув его часовую стрелку.

— Время не ты, оно на месте не стоит. А если и стоит, то явно не на месте. Иначе мне не пришлось бы его останавливать. А тебе — меня спрашивать.

— Ты чего это? — споткнулась ученица, запутавшись ногами в его логических вихляниях. И растянулась, как вечерняя песня по реке. — Вообще ерунду несёшь какую-то!

— А как ты догадалась? — усмехнулся Аполлон, понимая, что она ещё и не подозревает о том, что личного времени у неё уже не будет, и завлекаясь в какой-то музыкальный журнал.

— В ней нет логической последовательности, — ответила ученица.

— Это всецело зависит от точки зрения на предмет. И поэтому если ты не видишь предмета, как не знаешь того, сколько сейчас времени, ты можешь выбирать любую произвольную последовательность логического хода мысли. И она будет выглядеть не хуже истинной. Но лишь до тех пор, пока мы не увидим самого искомого предмета. В том-то и заключается ценность незнания, что оно дает размах мысли и воображению, а не в какой-то мистической невинности. Тогда как знание всегда конечно и ущербно по своей сути. И способствует деградации субъекта мысли, консервируя его потенции.

— Выходит, моя точка зрения на вещи ущербна? — усмехнулась Каллисто. Из-под журнала

— Если бы у тебя была хоть какая-то самостоятельная точка зрения, ты бы не думала, что она ущербна, — усмехнулся над ней Аполлон. — Твоя проблема в том, что ты пуста, как заправский барабан! Мышление, как и всякий скарб, дело наживное. Каждый может тешить свою глупость, осознавая, что он туповат. Так же, как и утверждая обратное, — усмехнулся он, перелистывая журнал. — И наша задача — использовать это заблуждение в конструктивных целях!

— Чтобы показаться умнее, чем ты есть? — не унималась ученица. Настаивая, чтобы он продолжал с ней общаться как Учитель, чтобы не выходить из образа покорной ученицы.

— Дело не в том, чтобы быть тупым или умным. А в том, чтобы умничать, ни взирая на тупость!

— Свою или — других?

— Тупость — это как радиация, ею проникнут каждый. Но не каждый это чувствует, — и закрыл журнал.

— И потому и утверждает, что он умный?

— Ум — это само развивающаяся система. Поэтому каждый, развивая свое само, словно русы косы, обречён считать себя умным. Чтобы пытаться им быть, — и разочарованно положил журнал на стол. — Теперь ты поняла, почему я морщусь, когда ты говоришь, что я умный?

— Зато теперь я понимаю, почему любой из вас возмущается, когда я называю его дураком! — усмехнулась Каллисто.

— Ты забыла, что я никогда не обижаюсь? — улыбнулся Аполлон, сообразив, что Каллисто так ничего и не поняла. — Ведь главное не то, что ты можешь обо мне подумать. А то, что я могу подумать о том, что ты можешь обо мне подумать. Потому что ты по отношению ко мне вторична. Твоё желание обидеть меня — третично. А твоё высказывание так и вообще теряется где-то в метафизической глуши. И до меня просто не доходит то, что ты пыталась до меня донести. Пока до тебя доходит то, что ты хоть что-то пыталась до меня донести, ты приходишь ко мне с пустым разносом. — усмехнулся Аполлон, подрагивая от наслаждения беседой. Осваивая этот вид более тонкого экстаза. — Если бы главным для тебя был разбираемый нами вопрос, а не роль официанта на побегушках у собственной самости, ты просто не смогла бы на меня обидеться. Если бы даже и захотела.

— Потому что ты по отношению ко мне вторичен?

— Единственное, почему люди до сих пор суеверно обижаются друг на друга, так это потому, что они не могут признать независимость оценки. Ведь оценка — это всего лишь вектор силы, идущей от оцениваемого к воспринимающему. Которую объект оценки сам же и спровоцировал, выдавив своим поведением данную оценку себя, как из тюбика. Поэтому, чтобы не признавать своих ошибок, предпочитают обижаться на камень, об который ударились. Точнее — на высказывание. На график его функции посредника между вами и вашей глупостью. Это всё равно, что пытаться плюнуть в лицо ветру. Все обиды основаны на недо-разумении!

— Чего? — не поняла ученица.

— Того, что человек, вживаясь сам в ту социальную роль, которую ему волей-неволей приходится играть на подмостках собственной жизни, требует того же — по отношению к собственной персоне — и от других. Совершенно забывая, что у другого, а тем более — другой тысячи таких карнавальных масок. С одним она играет роль жены, с другим — любовницы, с третьим…

— Играет на флейте? — усмехнулась ученица. Над собой.

— И сколько отношений, столько и ролей. А муж требует только одного отношения — к себе. И именно в той роли, которая ему наиболее от вас выгодна. Заставляя заниматься сексом.

— Что за эгоизм! — возмутилась ученица, преданно погрузив его в себя как можно глубже.

— Хватит потакать другим себя дурачить! Веди себя так, как будто бы то, чего ты достигла ранее, вообще не имеет никакого значения.

— Потому что это действительно уже совершенно не имеет никакого значения, — вздохнула ученица.

— А что имеет, то — несовершенно.

— Или — недействительно?

— Иллюзорно. Единственное, что нам мешает это понять — наша жадность. Что можно сравнить по совершенству с науками (которые сами по себе иллюзорны, ибо это чистые знаки) и по действенности с практиками (которые сами по себе не имеют никакого значения, ибо это чистое действо) — так это искусство. Ибо оно является не просто симбиозом их обоих, их волшебным ребёнком, но апофеозом усилий их совместного развития.

— Ты имеешь в виду процесс творения? — испугалась Каллисто, что он намекает ей заняться сексом.

— Процесс творения — это только процесс, который, сам по себе, не имеет никакого значения, — усмехнулся Аполлон. — Ибо это чистое чудо-действо! Подлинный творец этого творения тот, кто его вос-принимает. То есть — как часть себя. В этом-то и заключается вся загадка творчества. От сотворения детей и цивилизаций, до чистых произведений искусства.

— Зачем тогда вообще творить? Сиди, да наслаждайся, вос-принимай, — пропела ученица. Довольная своим подношением Учителю.

— Гений только потому и творит, что не может найти в этом мире свои части и вынужден их для себя воссоздавать из ребра жёсткости своего косного мозга. Ева была первым произведением Адама, которое он придумал, исходя из своей нужды в ней. А Бог со-творил. То есть — технически помог Адаму, воплотив её, — погладил он свою Еву. —Ибо Адам был частью его самого. Его произведением. Искусства быть.

— Ладно, мне надоела твоя тувталогия. Ты скоро… закончишь эксперимент?

— Каждый занимает то место, которое он сейчас способен занимать. Ты же ни на что другое пока ещё неспособна. Так что сиди и занимайся! Ещё минут пять, для приличия.

— Конечно, ведь для неприличия нужно гораздо больше времени! — усмехнулась ученица.

— Я думаю, — слащаво растянул Аполлон ухмылку за уши, — что в таком деле вообще неприлично рассуждать о времени.

— И ты прав. Только приличные дела и имеют временные характеристики. Неприличное — вечно!

— Тем более, когда делаешь это одним из своих художественных приемов. Чтобы положить на лопатки жизнь, этого извечного противника искусства, который, как Иуда, постоянно предаёт искусство своей вульгарностью. Заставляя людей, как животных, заниматься вульгарным сексом.

— Как говорится, делу время, а потехе — час. Который час?

— Ты тоже хочешь потешиться?

— Точнее, забыть о приличиях!

— Даже когда нам кажется, что у нас всё ещё есть время, мы всего лишь оттягиваем резинку приговора.

— Тогда часы — это нечто неприличное! — усмехнулась ученица и погрузилась в истребление времени более интенсивно.

— Тем более — часы, проведённые в безутешных попытках расстаться со своей глупостью, — усмехнулся над ней Аполлон. И погладил свою преданную ученицу. — Не проще ли расстаться с ней одним махом? То есть — с попытками с ней расстаться. И попытаться проникнуться осознанием своей глупости. Ведь вы идете с ней по жизни рука об руку, делая вид, будто бы не знаете друг друга. Ну же, хватит стесняться! Вы так забавны. Особенно, когда ссоритесь. Замечая друг друга глазами других. Мое сердце не выдержит, если ты захочешь действительно с ней расстаться. Потому что смотреть на то, как ты то и дело пытаешься сделать это умозрительно, не вызывает у меня ничего, кроме улыбки и жалости к тебе. Порождая смех сквозь слёзы. Это же чистой воды мелодрама!

— Тебе так идёт наша дружба! — улыбнулась Каллисто.

— Секс мне тоже идёт, — улыбнулся Аполлон. — И во время секса мы могли бы сейчас разговаривать не отвлекаясь.

И ученица поняла, что Учитель очень вежливо попросил её заткнуться. Если она не хочет заниматься сексом.

(Рекламный ролик)

Господи, как же она была прекрасна!

Ахилл не врал, она реально была (в этом вопросе) по-настоящему Прекрасна! С самой большой буквы! Во всей галактике.

— Давай представим, что ты у нас всё ещё девственница, — улыбнулся Аполлон, как только сдал зачёт, и притянул ученицу к себе, чтобы наконец-то приступить к обмену данными. Ощущая вместе с ней своей высшей сущностью то огромное наслаждение, которое ученица начала испытывать от передачи данных. Всей душой! — Если хочешь, я буду называть тебя Сонечка, чтобы не выходить из образа в нашем «театре на дому». Ты читала Бунина?

— Что ж, эти «Тёмные аллеи» меня вполне устраивают, — улыбнулась ученица. — Надеюсь, ты не станешь меня ревновать, когда Ёлке наконец-то купят машину? И мы пойдём в отрыв!

(Рекламный ролик)

А затем он начал катать Сизифов камень, пока Елена была в ванной. Вышла и тут же уснула, прижавшись к нему, как ангелочек.

«Как же я хотел тебя, — вздохнул он, — когда впервые увидел тебя в твоём ток-шоу, который ты вела, в прямом эфире искушая Планетарного Творца Артура. Ты была так потрясающа! Предложив ему поиграть в демонов искушения. Как сегодня я — тебе. Впрочем, тебя хотела тогда вся галактика. Подстрекая богов стать столь же прекрасными, как и ты. Чтобы поиграть друг с другом в демонов искушения. Только ради этой ночи с тобой мне и стоило прогуляться на Землю! Вот это литературнэ!!! Кто бы мог подумать, да?! А если у меня получится уговорить её со мной вернуться? Ангелы будут просто в шоке! Ради этого можно будет вернуться даже и без книги, если Каллисто так и не позволит мне себя описывать. Черт с ним, с этим пари, опишу Каллисто на её планете после того, как мы уже окончательно расстанемся. Назову её: «Елена Прекрасная или возвращение блудной дочери». Если расстанемся. Если я вообще смогу с этой «блудной дочерью» хоть когда-нибудь расстаться. А не останусь вместе с ней в этой галактике навсегда. Блин, меня же тогда навсегда упекут в Ад, как и Креусу, по приговору Вселенского Суда. Значит, наше расставание неизбежно. Вытащить бы её из Ада, из этой дурной бесконечности «несчастного сознания», а там видно будет. Эх, жаль, что придётся с ней расстаться. Когда она станет такой счастливой! Но это неизбежно. Что ж, я буду очень сильно по тебе скучать, когда покину вашу милую — из-за тебя — галактику».

И осторожно поцеловал свою грёзу, о которой так мечтал! Хотя бы просто коснуться. Этого божества. И погладил её щёку. Наслаждаясь тем, что Каллисто так никогда и не поймёт всей космичности его грусти. Нет в ней потенциала Творца, к сожалению. А ни то мог бы вызвать её затем в Центральную галактику на стажировку. Снова увиделись бы. И вспомнили «молодые годы». Пару жизней. Моя ж ты лапочка… Мы могли бы официально тогда взять отпуск как минимум на одну жизнь и поиграть «в семью» за семью печатями изотерических истин. Ты была бы моей удивительнейшей Мальвиной, а я твоим исполнительным, но таким же загадочным Буратино, потерявшим ключи от Рая. А когда тебе становилось бы грустно — твоим Пьеро, нежно вытирающим своими длинными рукавами запутанных идей твои слёзы. Чтобы Карабас-Барабас судьбы дёргал и дёргал нас за ниточки привязанностей, разыгрывая (по сценарию агентства) на сцене нашей взаимной обусловленности столь занимательную пьесу для неведомых, но таких любопытных зрителей. На которых тебе откровенно пофигу! Да, ты снова вела бы своё ток-шоу! Но уже — на всю вселенную! Поражая всех своим пофигизмом и откровенностью. Со мной. На одной (постельной) сцене. Кстати, — вспомнил он, — галактическое телешоу уже идёт! Прямо в этой галактике. В прямом эфире! Не Каллисто, правда, но с её участием в эпизодической роли одной из моих девушек. Или какая у неё в этом шоу роль? Судя по всему…я просто закрываю свой гельштат, восхищаясь ею уже не по экрану, как когда-то в высшем мире, а в реале. Наконец-то прорвавшись — сквозь тернии демонесс — в её объятия!»

И не смог её не поцеловать.

— Привет, ребята! — прошептал он чуть слышно ангелам и богам, внимавшим сверху. И помахал им рукой. — Ладно, переключайте канал на новости. Я спать.

Днём они поехали покататься по городу.

— То есть наш главный враг это наивность? — попыталась Елена прервать молчание. Видя, что Ганеша ушёл в себя, прогревая машину (своего сердца).

— Главный наш враг — инфантильность, — вздохнул Ганеша, неохотно снова войдя в роль её Учителя. Заставив Банана шевелить мозгами. И вознестись до Аполлона! — Это то, что обычно с нами происходит после фразы: «Да, ладно…» И махаем на всё рукой. Чтобы делать что-то не так, как нужно именно сейчас, а так, как мы делали это всегда. Не желая замечать разницы и изменять свой привычный способ действий, ставший стереотипом поведения. Именно инфантильность и превращает нас в животных, не способных самообучаться.

— Инфантильных животных? — усмехнулась Елена, войдя в роль его ученицы. Осваивая этот вид более тонкого экстаза.

— Чем более ты животная, тем шире зона твоего комфорта, — усмехнулся Аполлон. И выехал из подворотни. — То есть тем больше еды и вещей, как ты считаешь, тебе необходимо. Лишь ограничивающих твою свободу.

— Очерчивающих зону комфорта? — самодовольно усмехнулась ученица.

— Очерчивающих линию между комфортом и свободой! — усмехнулся Аполлон в ответ. — Когда ты увязнешь в материальном комфорте, жизнь не станет «полной чашей», как ты думала. Она перестанет быть неким приключением и обернётся бытовухой.

— Однообразной и унылой, — констатировала она, вспомнив свою жизнь с Ахиллом.

— Свобода есть свобода внутренней подвижности, а не передвижения. Наивный демонизм свойствен людям с животным строем психики, — продолжил он объяснять Каллисто её никчемное положение в подвал бессознательного. — И лишь когда мы начинаем стремиться к чему-то большему, чем удовлетворение потребностей своего тела, обращая свою активность в более высшие сферы, мы, по мере укоренённости в становление, постепенно утрачиваем свой природный наивный демонизм. Свойственный нашему телу с его бесконечными сомнениями и страхом. И впадаем в доверие бытию. Тем открытиям, по которым мы движемся по пути нашего становления всё более высшим существом. И даже не суть важно, каким именно будет наш путь. И кем мы станем. Главное — постоянное движение только вперед! Эволюционное развитие и постепенное накопление количественных изменений. Как предпосылка к качественному — гигантскому скачку ввысь!

— Тебя послушать, так ты ещё больший религиозный фанатик, чем Дез.

— Да я говорю не о каком-то там мгновенном преображении, а о сознательном повышении качества своей текущей жизни.

— Как говориться, «без труда не вытащить и рыбки из пруда!» — улыбнулась ученица.

— И наша задача использовать наш труд над собой для того чтобы постоянно улучшать себя. А не воспринимать его как нечто отталкивающее. Идя на поводу у своей лени. Отталкиваясь не вниз, как все, а — вверх! Воспринимая труд над собой как некую игру по улучшению самого себя, а через это и — качества своей жизни. Что становится уже не более чем неизбежным следствием.

— А слепая вера в Бога нужна для тех, кто настолько бессознателен и инфантилен, что всё ещё продолжает наивно верить в эти предрассудки, — усмехнулась Елена, — отрекаясь от собственного могущества.

— В смысле? — не понял он.

— Хотя от следования заповедям для человека будет очень много практической пользы в его обычной жизни, но лично я считаю, что Бог и Сатана, к сожалению, не существуют. Как абсолютные полюсы добра и зла. Рассудок стереотипен, заставляя и нас типизировать всё вокруг, чтобы ему было легче всё классифицировать и обобщать.

— А как же Душа планеты? — усмехнулся Аполлон.

— Так может быть, её ты тоже выдумал для себя? И её тоже не существует?

— Ты зря смеешься, Душа планеты есть энергоинформационная надстройка над материей планеты, пробуждающая к жизни всё то, что ты только видишь. И она столь же реальна, как и энергоинформационная надстройка над телом человека, которая проявляется в нас как душа. И затем — мышление. Которая и есть мы сами. Как результат нашего становления всё более разумными.

— И как же Душа планеты с нами общается? — усмехнулась ученица. — Особенно, если мы её не чувствуем.

— Да, как и подметил это народ в приметах: когда солнышко — улыбается, когда ненастье — хмурится.

— А когда она злится — ураганы и стихийные бедствия? — всё ещё не желала она воспринимать это всерьез.

— Она никогда не злится. Для неё это не более чем жесты, знаки, которые она нам посылает. Как ревнивая Гера. И чем меньше мы обращаем внимания на то, на что именно она пытается нам указать, тем хуже для нас последствия от того языка, на который она вынуждена переходить, чтобы пробить стену нашего непонимания.

— Градом упрёков?

— Ну, поэтому-то мы и называем веру пред-рассудком, — усмехнулся над ней Аполлон, — что в это гораздо легче поверить, приняв это как некую данность, чем понять. Отследив методы Его воздействия на людей и усвоив его язык.

— Не такой примитивный, полагаю, как язык планеты.

— Так может быть Бог — это энергоинформационная надстройка над всей вселенной? — улыбнулся Аполлон.

— Или хотя бы — над нашей галактикой?

— Так если более пристально взглянуть на вселенную глазами современного астронома, можно предположить, что Бог состоит из коалиции богов разного уровня в выделенном каждому из них пространстве разного масштаба, которое мы называем галактикой.

— С чего это ты так решил? — не поняла ученица.

— Ведь мы можем уже сейчас наблюдать, что во вселенной существует как минимум два типа галактик, то есть в каждой из них управляет, так сказать, свой Бог. На своем у каждого из них уровне развития галактики. И у одной из них Бог сильнее, чем Бог их соседей, раз уж их галактики гораздо больше остальных. А у других сильнее, скажем так, Сатана — деструктивные тенденции.

— Делающие их галактику менее развитой в пространстве, — усмехнулась ученица. — Ну, ну, продолжай свою гипотезу.

— А если мы вглядимся в эту галактику…

— Ну, да, чего уж далеко ходить, — усмехнулась ученица.

— То мы увидим то, что и каждая из звезд находится на разной эволюционной ступени своего развития.

— И ученые это признают.

— Ученые только расходятся во мнении, почему именно это происходит. Но раз уж все звезды имеют разную светимость, то у каждой из них, так сказать, свой собственный Бог — позитивные тенденции. И свои негативные тенденции, то есть так называемый Сатана, мешающий их развитию изнутри них самих. Что постепенно и делает их «карликами». И только вмешательство соседних, так сказать, богов с других звезд заставляет его изгнать из себя Сатану и стать сверх-новой!

— Ну-у-у… — растерялась ученица. — Это более логично, чем туманные предположения о том, что звезды произошли из каких-то там столь же пылевых туманностей. Я, подметая мусор дома и взметая тучи пыли, до сих пор ещё ни одной звезды не обнаружила.

— Но учёные стоят на том, что любая теория верна, пока её не опровергнут, — возразил Аполлон, — какой бы бредовой она потом не оказалась на самом деле. Вот так у них одни теории и сменяются другими. Одна геометрия сменяет другую. А обычная физика — квантовую. И так далее. И они считают это вполне нормальным.

— Потому что они не верят в Бога и только поэтому не понимают подлинного мироустройства! — осенило ученицу.

— В том числе и те, кто считают себя учеными. Пока их теории не сменятся другими.

— Не менее учёными котами из других Сказок! — усмехнулась ученица.

— То есть — концепций. Так что любой из нас может выдвигать тут любую гипотезу. И она будет считаться истинной, пока её не опровергнут опытным путем.

— А прости, я так и не поняла, куда же девается этот самый Сатана?

— Ну, ты наверняка уже заметила, что у некоторых звезд есть планеты, а у других их почему-то нет. И ученые всё никак не могут понять — почему. А ты?

— Блин, — мучительно стала ученица сопоставлять одно с другим. — Неужели планеты образовались для того, чтобы одна звезда не стала таким же карликом, как и соседняя?

— А то и вовсе не потухла, как некоторые, — усмехнулся Аполлон.

— Не успев изгнать из себя деструктивные тенденции?

— Точнее — их носителей. «Имя которым — легион!»

— То есть выходит, что мы тут с тобой их ярчайшие представители? — усмехнулась ученица.

— Причем, деструктивные тенденции, как и в звездах, существуют и в каждом из нас. Просто, на нашем, так сказать, микро-уровне. По сравнению со звёздами. И только от нас самих зависит то, кто в нас победит: деструктив, и мы быстро умрем; либо же — позитив, и мы будем жить вечно — из века в век! А не из года в год, как сейчас. И умрем обычными людьми.

— А кто же тогда ярчайший представитель Бога на Земле? — не понял она. — Ведь у Бога должен же быть тут свой, скажем так, тайный агент.

— Чтобы гасить деструктивные тенденции всего общества?

— Не пустит же Бог всё тут на самотёк? Какой он тогда Бог? Это как минимум нелогично. Ведь даже у спецслужб есть свои «спящие» агенты, которые в нужный момент «просыпаются» для того или иного задания.

— Вот за это звание мне и предстоит тут со всеми вами потягаться! — засмеялся Аполлон. Поняв, что ученица его раскрыла. — Теперь тебе всё понятно?

— Да, — вздохнула ученица. — Я не поняла только одного, почему ты до сих пор со мной?

— Из-за книги. Чтобы все вы смогли научиться у меня изгонять деструктивные тенденции и стать ангелами! Воплоти. Забыла?

— Тогда можно я начну тратить уже сейчас то, что мне причитается за перевод книги? В качестве аванса, — поправилась она.

— Тогда начинай отрабатывать аванс прямо сейчас, — улыбнулся он, расстёгивая ширинку. — Но соблюдай дистанцию. Совершай это как подношение своему Учителю! Именно так подружки Кришны и становились его преданными гопи, превращая игру на флейте в глубочайшее поклонение своему Господу!

(Рекламный ролик)

Господи, как же она была прекрасна!

Жаль, что лишь прекрасна. Как искусно сделанное ружьё, заряженное патронами с отсыревшим порохом, которое так и будет висеть на стене в чьём-то доме (выйдя замуж), ни разу не выстрелив в пьесе своей жизни. Не понимая, глупенькая, что только благодаря переводу его книги, она и может «бабахнуть» на весь мир!

Глава13Диамант

И чтобы сделать их «конфетно-букетный период» ещё более насыщенным, они поехали не в кафе, а в самый дорогой ресторан в Трои «Диамант». Настолько сильно Каллисто понравилась ему в дороге. Своей преданностью. Вдохновившись тем, что наконец-то он готов потратить на неё всё до цента! За одну улыбку! И «улыбалась» всю дорогу, не жалея сил!

Не пытайтесь это повторить. Опас-с-сно! Перехватывать шайбу и врываться в зону противника. Возвращайтесь к своей игре в «собачий вальс» енотовидных собак. Не стоит воображать себя аватаром самого лучшего возничего на этой планете, который может одновременно с этим ещё и излагать своему новоиспечённому в духовке духа «Арджуне» сложнейшие басни об устроении мироздания. А Каллисто была, есть и навсегда останется неповторима по определению! Её навыков. Так что даже не пытайтесь! Стать её отголоском.

Тем более что у любого другого «Кришны» не хватит ни выдержки уважающего себя вина, ни умения одновременно с этим контролировать себя в потоке слов и машин. Так как за шесть тысяч лет движение заметно усложнилось. И если бы не присущая Ганеше божественность, ни о чём подобном не было бы и речи, пока Каллисто вынужденно внимательно его слушала, непроизвольно повышая его мастерство вождения своим отвлекающим его от чёткого изложения мыслей фак-тором.

— Но почему ты не хочешь о себе открыто заявить? — подняла Каллисто голову. — Как учёный.

— Потому что теории ваших учёных смешны до безобразия, — усмехнулся Аполлон и погладил её по голове. — Они не захотят принять истину.

— Так и в чём же она заключается?

— Хотя бы в том, что эта галактика расширяется вовсе не самопроизвольно, как это наивно принято тут считать.

— Но тогда — как?

— Творцом Галактики и его командой архангелов. Именно для того, чтобы было где создавать всё новые звёзды и планетарные системы. Теми, кто уже достиг уровня Творца планетарного масштаба, которых становится всё больше и больше. И они уже вполне себе могут не только постичь то, как именно это сделать и кого из гениев этого мироздания для этого привлечь, но и то, для чего именно им это делать и какой там создать Порядок. Не мешая уже установившемуся развитию других, соседних с тобой миров.

— Именно таким вот своеобразным «вентилятором» и работает так называемая «Черная дыра» в центре каждой галактики в период её расширения? — усмехнулась Каллисто.

— Вся вселенная же — совокупность галактик — точно также расширяется. И здесь теория бесконтрольного «Большого взрыва» становится ещё более абсурдна.

— Как и любая абстрактная теория, — усмехнулась Каллисто, — не выдерживающая проверки элементарного здравого смысла.

— Ведь именно здесь становится ещё более очевидно то, что вселенная расширяется не сама по себе, так сказать, бесконтрольно, по мнению местных учёных, а именно для того чтобы постепенно появлялось место для тех Творцов Галактик, кто уже научился создавать себе свою собственную, независимую ни от кого галактику. Мол, хочешь коренным образом изменить порядок вещей? Дерзай! И оставь нашу галактику в покое.

— Чтобы каждому новому Творцу Галактики не пришлось для этого улетать на периферию Вселенной? — поняла Каллисто. — До которой не так-то легко добраться.

— А точнее — чтобы никто из Творцов Галактик из-за этого не враждовал. И, пусть даже случайно, не уничтожил всю вселенную. Пожелав «втиснуть» свою новую галактику среди других.

— В шаговой доступности! — усмехнулась Каллисто.

— Рискуя уничтожить ради этих целей «морально устаревшую», по его мнению, галактику. Ту, что его и породила.

— Это слишком, слишком опасно! — поняла Каллисто, выпучив глаза. — Ты только представь, как медленно, по космическим меркам, сталкивается наша галактика с новообразованной. С миллиардами уже разумных существ, которые начинают этому активнейшим образом сопротивляться, пытаясь помешать новому Творцу Галактики и его, разумеется, самой продвинутой во вселенной команде. Которую они, как и Ленин с Троцким, пожелают превратить «в хворост в огне революции!» Чтобы изменить порядок вещей во всей вселенной. Раз и навсегда!

— Поэтому и место для таких «революционеров» духа должно постоянно появляться, — улыбнулся Аполлон. — Как бы из ниоткуда. А для этого и должен существовать Тот, кто заведует данным Расширением Вселенной.

— Бог, по нашему, — поняла Каллисто.

— Группа самых высокоорганизованных существ! Какие у них там тела, — улыбнулся он, вспомнив Старейшин, — не суть важно. Главное же — сам порядок. А в своей галактике, а тем более — звёздной системе «беситесь», как хотите.

— Для этого существуют смотрящие за галактикой?

— Архангелы, — кивнул Аполлон. — Все вопросы — к ним. А уж на планете, подобной вашей, появиться Тем, кто будет за ней присматривать и, как говорит Ганимед, «двигать рассветы плечом, втихаря» сам Бог велел.

— И кто же это?

— Это так называемые Элохимы, на языке эзотерики.

— И ты уже понял, кто это? — удивилась Каллисто.

— Абсолютно! Осталось только всех их разбуддить. И вот тогда… Впрочем, там посмотрим. Слишком уж много здесь возникает переменных.

Входные билеты в ресторан стоили очень дорого, так как именно в этот вечер на сцене проходило выступление какого-то известного всей стране уголовника, который научился петь и играть на гитаре, пока отбывал срок заключения на тюрьме.

— Как ты думаешь, почему Господь допускает существование бесов? — спросила ученица, доверчиво глянув Учителю в глаза, усаживаясь вслед за ним за столик прямо напротив сцены. Чтобы он, снова войдя в роль её Учителя, заказал своей преданной ученице всё, что та захочет! Как только он назвал бесами сидевших вокруг него бандитов со всей Трои, явившихся на концерт.

— Ты недопонимаешь религию, — улыбнулся Аполлон с её наивности. — Как и значение религии для всех людей. Её объединяющее и сплачивающее в одну большую семью всю нашу цивилизацию. И любой из этих бесов, — обвёл он пальцем (выразительного взгляда) сидевших (уже) уголовников, — об этом прекрасно знает. Потому у каждого из них всё тело в крестах и куполах. А то, как именно ты понимаешь, читая на своём мета-языке восприятия данную аксиому в укладе своего окружения, зависит только от твоей теоретической подготовки и готовности использовать эти выводы как для собственного блага, так и для блага всей планеты. — невольно улыбнулся Аполлон, искоса глянув на ученицу, сидевшую сбоку от него лицом к сцене. — Как делает это и сам Бог. Этот величайший не только теоретик, но и практик. Каждый день помогающий нам, несмотря на наши многочисленные ошибки и заблуждения. Да столь тонко и деликатно, что мы этого даже не замечаем. Что и позволяет нам наивно думать, что его и нет вовсе. Ведь у него нет амбиций, как у этих бесов, которые кичатся доказать всем и каждому в этом городе, кто они такие. Бог и так это знает. У него уже нет эго. Поэтому он и закрывает глаза на то, что мы его в упор не видим. Особенно, когда хотим нарушить его заповеди. Ведь мы для него, как дети. С других планет.

— То есть ты вообще не с этой планеты? — с усмешкой покрутила ученица пальцем у виска.

— Да, — серьёзно ответил он. — Или ты думала, откуда я тут такой умный? Как сам Аполлон!

— Ну, и как же вы там живёте? — усмехнулась она, всё ещё думая, что это его очередная Сказка.

— Ну, во-первых, мир на каждой планете высшего типа строго поделен на два континента — на Тёмный и Светлый, чтобы тёмные сущности не паразитировали на светлых. А во-вторых, система уголовного права устроена там таким образом, что там уже вообще нет тюрем.

— Как это? — не поняла она. Что такое возможно. Невольно и сама войдя в роль его ученицы.

— Континент светлых поделен на семь секторов. Но не территориально, а — демографически. На континенте светлых существует система рейтингов, учитывающая твоё поведение. Но не каждый твой шаг, как этого тут все боятся, а только лишь если тебя официально осудит суд за совершённое тобой преступление. За любое, даже самое незначительное уголовное преступление тебе просто понижают рейтинг с А на В. И с тех пор тебе полностью становится закрыт доступ для жизни в столице.

— Навсегда? — удивилась ученица.

— Затем, если ты снова совершаешь любое, даже самое незначительное уголовное преступление, тебе понижают рейтинг до С, с которым ты уже не сможешь жить в городах-милионниках.

— И что, каждый раз, как только тебе понижают рейтинг, государство официально предоставляет тебе агентство недвижимости, которое продаёт всё твоё имущество в том городе, где ты жил до совершения преступления?

— На планетах высшего типа в городах нет частной собственности. Вообще. Муниципальное жильё тебе сдают в аренду. Всегда. Чтобы ты вынужден был хоть где-нибудь, но работать. До самой пенсии. По шесть часов в день. Так как лень порождает паразитов. А излишняя трудовая активность — переутомление и жажду наживы. И когда тебе понижают рейтинг, ты просто переезжаешь на новое место со всеми своими «потрохами» личных вещей. А если твоя жена или кто-то ещё из друзей или родственников захотят тебя приютить, то им тоже тут же понижают рейтинг. И выселяют в более мелкий город. В зависимости от того, где вы до этого всё это время жили.

— Так что на тебя вся родня смотрит уже как на прокажённого, — поняла ученица.

— Ведь любой светлый с рейтингом А может свободно передвигаться по континенту и путешествовать туда, куда захочет, а ты вынужден будешь вести свой образ жизни исключительно в том регионе, куда тебя сослали. Так как сможешь покупать себе любые товары, как все, и снимать жильё, да, но — только там. В соответствии со своим рейтингом. Так как именно для тебя там будет введён «комендантский час». Ни к чему не принуждая, но просто не продавая тебе товаров и не сдавая жильё в чуждом тебе регионе. Чтобы ты осознавал, что ты реально наказан. И другие светлые это наглядно видели и даже не думали вступать на «скользкий путь». То есть — в воспитательных целях.

— А если ты и там, уже в самом мелком по населению городке, снова совершишь преступление?

— После того как тебе семь раз понижают твой социальный рейтинг, тебе присваивают рейтинг «бес» и навсегда высылают в более суровые психологические условия — на континент тёмных. К таким, как вот эти, — показал Аполлон взглядом на бандитов за столиками, — где они быстро научат тебя жить «по понятиям», то есть — в настоящий социальный ад. Там следят только за тем, чтобы тёмные не проникали на континент светлых. Да они не особо-то и рвутся, так как ничего не смогут там купить. Так как чтобы не было воровства, сложные бытовые приборы в чужих руках просто не включаются. Так что так и гораздо дешевле следить за порядком и гораздо более эффективно, ведь ты можешь покупать товары только в том регионе, который соответствует твоему социальному рейтингу. И просто не выживешь в чуждых тебе условиях. Потому что наличных денег там давно нет, а на твоем счету производится маркировка с твоим рейтингом.

— И твоя карточка в чуждом тебе регионе просто-напросто не работает, — поняла ученица. — Всё проще некуда!

— А если тебе присваивают рейтинг «бес», то твой счёт полностью блокируется. Так же как и счёт того, кто из сострадания захочет тебе помочь. Там всё жёстко. Ведь подавая милостыню, ты искушаешь светлого не работать — совершаешь грех, развращая его душу. То есть — за-темняешь его сущность. Причём те светлые, кто проживают в более мелких городах, все изначально имеют рейтинг А и могут свободно покидать свой регион в любое время. И даже — переехать жить в столицу. Приезжать туда как на временное поселение, так и в туристических целях, покупая там любые товары. Тогда как те, кто имеет более низкий социальный рейтинг такого уже не могут. Но под страхом быть навсегда сосланными на континент к тёмным уже вынуждены вести себя более цивилизованно даже там, куда его сослали.

— И какой же там социальный строй?

— На континенте светлых — социализм. А идеология переросла в настоящий культ взаимопомощи. Но не вещами, как тут, а — конкретными делами. Ведь ангел — это вестник Бога и он живёт исключительно для других.

— А не для самого себя, как бесы, — вздохнула ученица, посмотрев вокруг.

— Поэтому на континенте тёмных — капитализм с его «оскалом» пожизненной нищеты. Поэтому всех, кто стремится к наживе и личной выгоде на континенте светлых не сажают в тюрьмы, а просто сразу же, как только он искусится и совершит преступление семь раз подряд, депортируют на континент тёмных. Где он сможет проявить свои навыки жлоба и хапуги во всей красе. Такие сущности обычно с более узким кругозором и ни во что не верят. Они обладают — в лучшем случае — лишь рассудком, а потому и реально живут только тем, что видят вокруг себя.

— Поэтому боятся смерти, как огня! — усмехнулась ученица.

— Нужно раз и навсегда понять, что сажать в тюрьму, наивно пытаясь перевоспитать существ с рейтингом «бес» бессмысленно и бесполезно.

— Нужно просто понять, что они другие, — согласилась ученица.

— И просто от них избавляться, как только они проявят свою тёмную сущность. Раз и навсегда выслав их на континент тёмных. Без возможности вернуться под страхом смертной казни.

— А у тёмных есть тюрьмы? При капитализме преступность просто неизбежна!

— Зачем? Это глупо. На континенте тёмных преступников за любые, даже самые незначительные преступления не держат в тюрьмах, как тут. А просто штрафуют на весьма и весьма крупную сумму — в соответствии с тяжестью его проступка, чтоб другим неповадно было! Ведь для них деньги — это всё! — усмехнулся Аполлон над ученицей. — А если у его семьи не хватает денег чтобы сразу же расплатиться, или родня полностью отказывается преступнику в этом помогать, то его приговаривают к «общественным работам», заставляя выполнять самую грязную и тяжелую работу. Наряду с теми, кто в силу отсутствия образования делает это добровольно. Выдавая преступнику пищу только в начале и в конце рабочего дня, если он появляется на рабочем месте, который длится ровно шесть часов без перерывов на обед и кофе-тайм. В отличии от тех, кто делает рядом с ним ту же самую работу добровольно — за зарплату. А если ему негде жить, то его поселяют в скромном общежитии с точно такими же преступниками. Вычитая деньги за еду и аренду жилья у него из зарплаты, которая полностью уходит в пользу государства. На протяжении стольких месяцев или даже лет, пока он полностью не выплатит всю сумму, которую ему присудили в зале суда. Без пересмотров дела и прочих условно-досрочных освобождений, как тут. Ведь на этой планете царит Вечность. Тем более что государству тёмных это выгодно. А браслет на ноге с маячком не даёт ему никуда сбежать. Тем более что наличных денег там давно уже нет, и преступник не сможет купить себе там даже еду чтобы просто выжить. Ведь его номер счёта полностью блокируют до полной выплаты. А так как это континент тёмных, то там всё делается по понятиям — строгим правилам общежития, по которым тем, кого ты близко не знаешь, ни подавать милостыню, ни кормить не принято. Так как это будет лишь расслаблять и побуждать ближнего на преступления, отбивая у них желание трудиться. Ведь наивно помогая ближнему, ты лишь приучаешь его к вере в некое чудо, что ему снова и снова будут помогать, даже если он полностью перестанет о себе заботиться. И тех, кто начинает другим слабовольно сочувствовать, на континенте тёмных с детства считают слабаками и тут же начинают презирать и унижать. Там это общепринято и воспевается во всех формах искусства. Так что преступник уже заранее знает, что ему никто на всей планете не станет помогать, и уже никуда не деться. И покорно отрабатывает на общественных работах до конца срока, исходя из суммы ежемесячной выплаты за тот тип работы, который ему присудили, исходя из его физических и интеллектуальных данных. А чтобы преступнику хватало двухразового питания, его обучают катать в свободное от работы время Сизифов камень, полностью воздерживаясь от секса и потребления любого вида мяса. Так как только тогда организм начинает меньше требовать пищи для выполнения грязной и тяжелой работы. На себе проверял! Те же, кто отказывается катать Сизифов камень, с непривычки, очень быстро погибают от непосильного труда, так как его организм не выдерживает нагрузки и нехватки необходимых витаминов и микроэлементов, которые у тех, кто уже откатал Сизифов камень в течении сорока дней, вырабатываются самопроизвольно из «прибавочной энергии».

— Ну, а тех, кто совершает особо-тяжкие преступления?

— Их теперь просто лишают жизни сонным газом. И такие преступники тут же высылаются в астральном теле на планету-тюрьму. Чтобы им не пришлось вкалывать на общественных работах до конца своих дней, как это было до того, как я переделал Землю в планету-тюрьму. После того, как обнаружил тут архидемонов. Чему архидемоны были только рады! Согласившись мучить сосланных к ним преступников с социальным рейтингом «бес», заставляя их сходить с ума. Чтобы они либо испытывали тут муки совести, осознавая то, как низко они пали — на чуждую им планету, либо так и не соглашались признать свою вину и продолжали тут наивно оправдываться и внутренне бунтовать, выделяя при этом отрицательные эмоции — пищу архидемонов, которые давно уже существуют в полевой форме. Вполне официально уже снимая с преступников эту «дань».

— Которую, оказывается, можно им не платить? — поняла ученица. — Полностью смирившись и просто признав свою вину, внутренне соглашаясь со всем, что тут с тобой на этой планете происходит?

— Если твоё раздутое эго тебе это позволит, — усмехнулся Аполлон, — такую роскошь. Это и есть Тотальное Принятие, которое каждому надо на Земле освоить. Хотя бы для того чтобы просто начать понимать то, что тут с тобой на самом-то деле происходит.

— И что, преступник на континенте светлых уже никак не может реабилитироваться? — вернула его ученица на высшие планеты.

— Конечно может! После высылки в соответствующий его социальному статусу регион, ему официально предоставляется процедура Глубокого Раскаяния в спецхраме под руководством уже опытного духовного наставника. Как мне и Геневере предлагал сделать это Судья Херкле. И если процедура проходит удачно, и такой светлый за пару месяцев полностью раскаивается во всех своих былых грехах, совершённых им за всю его предыдущую жизнь, какими бы мелкими и незначительными они ему до этого ни казались, он полностью воздерживается от секса и алкоголя и в течении семи лет полностью духовно перерождается, изменив свою внутреннюю сущность на ангельскую. И тогда ему снова присваивается рейтинг А, каким бы до этого он ни был. Ведь он вновь обретает ангельскую сущность!

— А — «ангел»? — поняла ученица.

— Да. Но ему уже запрещается вести какую-либо политическую активность и работать чиновником в административных органах планеты.

— Чтобы у преступника не возникало искушения снова понизить свой социальный рейтинг, — поняла она.

— Такие ангелы становятся работниками сферы услуг или простыми рабочими. Но не более того. Чтобы администраторы и политики даже не думали, что после провала какой-либо их махинации они смогут затем, после духовной трансформации, через семь лет снова вернуться к тому образу жизни, который они вели.

— Но уже — с деньгами! — усмехнулась ученица.

— Раскаяние тем и прекрасно, что благодаря ему ты становишься способен контролировать свой инстинктивный ум, так как тебе становится уже чисто физически больно совершать зло. Ведь ты тут же вспоминаешь то, как больно тебе было в этом каяться. По себе знаю. К тому же, страдая, ты напрягаешь находящуюся в животе чакру. И через это запускаешь свою духовную эволюцию.

— А как же бесы? Они ведь не могут каяться. По своей природе.

— Бесы на континенте тёмных катают Сизифов камень. Это напрягает ту же самую чакру, что и страдание от раскаяния. Только бесам приходится совершать для этого чуть ли не физическое усилие, представляя себе реальную тяжесть «камня», который они катают у себя в кинестетическом воображении. У них слишком раздутое эго и поэтому каяться они ни перед кем не могут. Будь то Бог или Сатана. Им плевать на любые авторитеты! Они делают это чтобы стать сильней, чем окружающие их бесы. И становятся — через это — демонами. Чтобы контролировать свои страсти, разрывающие обычных бесов на части, заставляя их лебезить и унижаться за миску еды или соитие с самкой. Психика демонов становится более стрессоустойчивой, а тело уже не менее подвержено болезням, что испытывают тут у нас все обыватели, которых на планетах высшего типа зовут бесами. Без затей. Так как прекрасно знают, кто они такие на самом деле и чего от них можно ожидать. В отличии от Земли, где бесы прикрываются гуманистическими идеалами, чтобы им отменили смертную казнь за то, что они тут, втихаря, вытворяют со своими жертвами. Наивно думая, что архидемоны за ними тут не следят во все глаза и не фиксируют каждый их шаг, ежесекундно отправляя материалы слежки в архив Акаша. Благодаря оборудованию, оставшемуся тут от Серых, которые жили здесь изначально.

— Так это их планета?

— Всё в этом мире принадлежит Творцу Галактики. Даже — планеты Серых.

— Так, а если светлый и после Глубокого Раскаяния снова идёт на преступление?

— Тогда ему снова понижают рейтинг и предоставляют процедуру Глубокого Раскаяния, но уже без возможности жить в столице. Навсегда. А затем — и в городах милионниках. И так далее. Если он не совершает «особо тяжких» преступлений. «Прощая семижды семь раз», как говорил тут своим апостолам Планетарный Творец Христос. Всё гораздо проще и дешевле, чем на таких — менее развитых — планетах, как эта. Где об этом ещё никто не догадался.

— Кроме тебя? — усмехнулась ученица.

— Я об этом не догадался, я это просто вспомнил. После Пробуждения. После того, как случайно, как я думал, прошёл процедуру Глубокого Раскаяния, которую я и описал в книге «Летучий Корабль», почитай на досуге. А за сосланными в другой регион преступниками там постоянно наблюдают духовные наставники астральным зрением круглые сутки.

— Чтобы они не мстили тем, из-за кого, по их мнению, произошёл инцидент?

К столику подошла официантка и поставила напротив них два фирменных блюда от шеф-повара ресторана. И два розовых коктейля с трубочками.

— Когда Творцы Вселенной впервые прибыли на эту планету и обнаружили, что у власти тут стоят демоны, мы наивно вступили с ними в диалог. Ещё не подозревая о том, что на бессознательном уровне ими управляют архидемоны. А когда я это обнаружил, ощутив на себе их тлетворные воздействия, я и решил тут остаться.

— Но — для чего? — оторопела ученица, отставив ложку. — Как ты мог на такое решиться?

— Для того чтобы организовать тут первую — в этой галактике — планету-тюрьму. Как и в Центральной галактике. Чтобы за преступления, которые даже тут официально считаются «особо тяжкими», и у светлых и у тёмных давали не несколько лет, как тут, а несколько жизней на планете-тюрьме. И теперь такие преступники уже не изнывают на общественных работах на планетах Высшего типа до конца жизни, а сразу же направляются на Землю в астральных телах, чтобы перерождаться тут с очень плохой судьбой. Получая по заслугам от местных демонических сущностей за то, что они на своей планете натворили. Каждую жизнь переживая тут в реале то, за что они получили наказание на своей планете. Для наглядности. Повторяя свою судьбу. Вновь и вновь, каждую жизнь на этой планете с новыми героями твоих исторических событий. Чтобы до тебя это наконец-то и самого дошло.

— Мол, не рассказывай, а — показывай? — усмехнулась ученица.

— «По делам вашим дано вам будет», как сказал Христос, — пожал Аполлон плечами. — Слова — это только «векторы цели».

— Так вот почему Сатана прекрасный драматург!

— Поэтому преступность на Земле неизбежна. Как и капитализм, который и побуждает (и без того преступные на высших планетах элементы) из жажды денег и наживы совершать всё новые преступления. Повторяя всё то, что они уже совершали ранее. Каждую жизнь. Но уже — с новыми героями своих исторических событий. Благодаря архидемонам, которые и «толкают» тебя на преступления, ставя тебя перед «вилкой ситуации». И архангелам, которые на бессознательном уровне «говорят» тебе, что так поступать нельзя! Голосом твоей совести отговаривая тебя всё это совершать. Постоянно. Проводя воспитательную работу с населением. Даже — в тюрьмах, заставляя раскаиваться в том, что ты вытворял на свободе. День за днём. Набивая наколки в виде образов и храмов, как все эти бесы, — показал Аполлон своей ученице глазами на тех, кто сидел вокруг.

— Так это и есть Свобода Выбора? — оторопела ученица, взмахнув ложкой. — Свобода послушать либо архангелов, либо архидемонов! — поняла она. И снова стала спокойно поглощать блюдо.

— В критической ситуации! — уточнил Аполлон. — Потому что всё остальное время ни о какой свободе не может быть и речи. Мы летим по рельсам своих стереотипов поведения на полном ходу! До ближайшей «развилки ситуации» на станции «Несчастье». Как «Восточный экспресс».

— Так вот почему в этом мире столько бед и несчастий! — поняла ученица. Что это неизбежно.

— Это оказалось гораздо дешевле и эффективнее в плане перевоспитания, чем бесполезно их на планетах высшего типа столько лет содержать и охранять. Как тут. А тем, кому здесь дают пожизненное, там уже не кормят до конца их жизни в тюрьме, ведь ангелы живут по две тысячи лет, а тут же лишают физического тела, направляя его в астральном теле на планету-тюрьму. Но уже — навсегда.

— То есть?

— То есть ровно до тех пор, пока он случайно не пройдёт процедуру ГлубокогоРаскаяния. И выйдет по амнистии.

— Сам? — удивилась ученица, что такое возможно. Невольно отставив ложку.

— А не под незримым контролем архангелов, как те преступники, которые были сосланы сюда на несколько жизней — в более скотские условия.

— Как даже тут за незначительные преступления отправляют не в тюрьму, а «на Поселение», — поняла она. И опять приступила к блюду.

— Это часть миссии архангелов — дать преступникам шанс отсюда выйти. И после Глубокого Раскаяния снова стать ангелами. А сосланным сюда даже за «особо тяжкие» преступления бесам здесь дается шанс не просто вернуться на свою родную планету, но уже и — на континент светлых. Ведь ему, после процедуры Глубокого Раскаяния, автоматически присваивается рейтинг А. И многие «бесы», как только их высылают на континент тёмных, охотно идут в ссылку на планету-тюрьму, так как только тут у них появляется шанс снова стать ангелом. Пусть — случайно. Но шанс есть! Если ты начнёшь думать. Прямо сейчас! Да-да, именно ты! — посмотрел Аполлон прямо в камеру оператора, который снимал концерт музыкантов для местного телевидения и направил камеру в зал. — Ну, а если бесы и здесь не обращают внимания на внушения архангелов, не раскаиваются в совершенных ими в высшем мире преступлениях (которые бесы, для наглядности, и на этой планете неизменно — свою Судьбу — повторяют), а совершают тут всё новые и новые преступления, вступая в местные банды и шайки, то они мотают на Земле жизнь за жизнью, всё ухудшая и ухудшая свою судьбу. С самого детства получая по шее от своих родственников, друзей (точно таких же бесов, как и они сами) и от всё более отвратительных родителей.

— Как моя мать? — поняла Елена. И ком встал у неё в горле.

— С каждой жизнью вырастая всё менее уравновешенными и всё более склонными к насилию.

— И не подозревая о том, что на самом деле смерти уже давным-давно нет?

— Но архидемоны им тщательно внушают, что смерть есть! Чтобы те наивно думали, что все совершаемые ими за — всё более отвратительную — жизнь злодеяния так и останутся безнаказанными. И выделяли, оправдываясь, отрицательную энергию — пищу архидемонов.

— И бесы тут наивно верят во всю эту чушь? — усмехнулась ученица.

— Да. В них доминируют первые две чакры и поэтому они живут исключительно телом. Наслаждаясь удовольствиями лишь от пищи и секса. И после того, как физическое тело их товарища или возлюбленной женщины умирает, суеверно думают, что и они тоже точно также умрут. И — концы в воду! Наивно думая, что они так и останутся безнаказанными.

— Вот глупые! — усмехнулась ученица. Наивность бесов начала её забавлять.

— Поэтому я и называю бесов наивно-демоническими созданиями. Это вопрос узости кругозора, а не глупости. Они умные, просто не видят дальше собственного носа. А нос — это тебе не хобот, далеко не увидишь, — усмехнулся он. Над собой.

— А чем бесы отличаются от демонов?

— Демонами становятся те бесы, что за месяц катания Сизифова камня становятся титанами духа.

— Всего за месяц? — не поверила ученица. — Так просто?!

— А ты сама попробуй. Это не так-то просто, как кажется. Так как нельзя, поначалу, заниматься сексом. Да и потом, через сорок дней непрерывных занятий, ты сможешь заниматься им всего лишь раз в месяц, тут же затем катая в течении часа Сизифов камень. Чтобы восстановить энергию. Поэтому не все бесы на это идут. Чисто физически не выдерживают. В силу своей животной природы. Тем более что после этого тебе нельзя будет ни есть мяса, ни пить алкоголь, так как энергия тут же уходит из неофита через клапан-подрывник. А это для бесов уже просто неприемлемо! Поэтому демоном из них становится далеко не каждый. Хотя только таких и допускают на континенте тёмных к власти.

— А — на континенте светлых?

— Только тех, кто после средней школы добровольно прошел процедуру Глубокого Раскаяния. То есть — во всей своей предыдущей жизни. Дав клятву никогда не лгать. И только после этого допускается к высшему образованию и административным функциям. Ведь ангелы эволюционируют и дальше, осваивая «щит Аполлона». То есть включают голову на всю катушку, постоянно работая над сложными интеллектуальными философскими и научными проблемами современности, читая и создавая научные статьи. Чему их научили Серые. То есть — боги. Чтобы светлые постепенно эволюционировали до богов. Остальные же светлые, кое как став лишь титанами духа, работают где придётся. То есть — в сфере услуг. Чтобы не уставать как те обыватели, кто не стал даже титаном духа.

— То есть бесы — это низшая эволюционная ступень в иерархии планеты? — поняла она.

— Так никем и не став, они живут в этом — полуживотном — состоянии что здесь, что там. Не более сотни лет. Просто тут они считаются обывателями и это не считается столь зазорным. Тогда как на планетах высшего типа бесы реально осознают, кто они такие. На самом деле. Ведь до континента светлых рукой подать.

— Так сказать — на контрасте!

— Так как астральные (а потому и — физические!) тела ангелов намного красивее тел бесов. И даже — тел демонов. Поэтому-то бесы им и завидуют чёрной завистью, так как тоже стремятся стать красивыми.

— Как я?

— Но для этого нужно совершенствоваться. Как ты — в прошлых жизнях. А это не так-то просто. Ведь им охота всё сразу же и сейчас!

— И как можно больше! — подтвердила ученица.

— Они не могут ждать. Ведь бесами становятся те, кто не так уж и давно эволюционировал из животных. Но в отличии от светлых — из хищников. В жизни таким грубиянам намного легче, да, но эволюционировать — сложнее. Они предпочитают эволюционировать медленно — «широким путем», наслаждаясь особами противоположного пола. А если повезёт, то и — демонессами! Но на таких уродов демонессы вообще не смотрят.

— Ни за какие деньги?

— Ведь в отличии от демонесс на Земле, на планетах высшего типа они уже прекрасно понимают, что даже просто занимаясь с уродливым бесом сексом, ты кармически с ним связываешься.

— С каждым? — оторопела ученица.

— Бессознательно перенимая его навыки. В данном случае — навык быть уродом. И в следующей жизни рождаешься уже чуть более уродливой. С каждым побывавшим в твоей постели бесом. А какой демонессе это надо? За его жалкие гроши? Поэтому-то все, даже здесь, стараются заниматься сексом только с теми, кто чуть более красив. Так как ты — бессознательно — перенимаешь у партнёра навык быть красивым. Обмениваясь с ним «радужными» энергиями любви и страсти. Самыми мощными во вселенной! Или ты думаешь, отчего я так за тебя цепляюсь? Только потому, что ты красивая. Поэтому ангелы и пытаются создавать прекрасное, совершенствуя через это своё астральное тело. Как я. Ведь наше физическое тело — лишь наглядное выражение того, насколько ты прекрасен внутренне.

— Как ты?

— Поэтому нужно если и не создавать, то хотя бы как можно чаще наслаждаться прекрасным! Хотя бы — моим обществом. И моей энергией любви, — подмигнул Аполлон, — самой мощной в этой галактике! Тем более что я уже давно добровольно прошёл процедуру Глубокого Раскаяния. А поэтому и являюсь тут ангелом воплоти. Или ты думала, откуда я такой умный? Вот подожду ещё пару тысяч лет, умру здесь своей естественной смертью и спокойно отправлюсь в астральном теле на свою планету.

— А я?

— А ты так и останешься тут, среди этих моральных уродов. Ведь тут бесы считают себя вполне нормальными. Мол, оглянись вокруг, «не мы такие, жизнь такая».

— И что, здесь одни сосланные сюда с более высших планет преступники?

— А ты думала, почему эту цивилизацию гоняют по кругу каждые пару тысяч лет? — усмехнулся Аполлон.

— Не давая возможности физически добраться к другим звёздам и учинить там расправу? — не могла ученица в это поверить. Уже совершенно искренне.

— Но здесь растут и свои, местные светлые души.

— И кто же эти бедолаги?

— Это так называемые лохи, которых такие бандиты, как эти бесы, — снова показал на них Аполлон взглядом, — постоянно кидают и совершают за счет их доверчивой светлой сущности преступления. Тут это официально называется «мошенничество на доверии». Так что если тебя развели, не отчаивайся. Это означает, что для тебя ещё не всё потеряно. И ты гораздо более светлая сущность, чем те, кто за счёт тебя нажился. Именно поэтому сюда и спускаются такие Мастера, как Сократ, ищущие тут потенциальных ангелов. И дают им технику становления Совершенными.

— Таких, как ты? — оторопела ученица.

— Именно поэтому меня и не устраивают методы работы вашей полиции.

— А какие методы тебя устраивают? — усмехнулась она, не зная уже, верить ему или не верить.

— Следователь должен уметь проходить в астральном теле в прошлое. И сразу же определять на месте преступления, кто именно преступник. И что именно он совершил. А не строить догадки об этом в стиле Шерлока Холмса и хватать первого попавшегося. Даже не особо-то подходящего по описанию, — вспомнил он, как однажды его привезли в полицейский участок, хотя он не подходил даже по описанию («О, уже и волосы отрастил!» — посмеялись над ним в участке. И отпустили.). — Лишь бы как можно скорее закрыть дело, чтобы повысить раскрываемость и заработать себе премию.

— Таких следователей и самих судить надо!

— Просто, система наказания должна быть чёткой. И более суровой. Тогда и преступники, заранее понимая, что их за это ждёт, будут вести себя более адекватно. И рассчитывать свои силы, не надеясь на «авось пронесёт». Если следователи будут обладать экстрасенсорными способностями чётко устанавливать преступника и степень его ответственности, то и совершать преступления тут же потеряет смысл. Заранее зная, что тебя за это точно поймают и накажут. А пока в органах правосудия шаляй-валяй, то и преступность будет расти, как на дрожжах.

— Но как ты и в этой жизни всё это понял? — не могла поверить ученица в это очевидное, но настолько невероятное!

— Культура (как разумное поведение, основанное на взаимоуважении) и искусство (игра и красота) наделяют социальную стихию общежития статусом бытия. Благом, как сказал Платон. Где художник, в отличии от обывателя (работник небытия, дитя стихии) обретает статус творца прекрасного. Хищник использует игру как наживку. Игра в вежливость позволяет хищнику мимикрировать под невинную овцу и превратить (на время игры) оскал в улыбку. Постепенно вырабатывая у себя социальный навык — культуру поведения. Снижая свою токсичность. Обыватель мимикрирует под хищника, компенсируя трусость грубостью. Повышая свою токсичность и отравляя окружение. Художник становится всеблагим, снижая токсичность до нуля через безупречность.

— Ангелом воплоти? — растерялась ученица, посмотрев на него другими глазами.

— Более того — повышает благо своё и окружения, создавая разумное и вечное!

Официантка принесла другие два блюда и забрала тарелки с недоеденной едой.

— А ты не хотел бы передать людям свои познания? — неожиданно спросила его ученица.

— Каким это образом? — не понял Аполлон.

— Ну, скажем, баллотироваться в президенты. И установить тут порядок, как на планетах высшего типа.

— Как на той планете, откуда я к вам сейчас явился? Да кто же меня тут станет слушать? — критически усмехнулся он. — Люди будут пропускать эту информацию мимо ушей, наивно считая, что я рассказываю им какую-то фантастику. Вот и всё. Люди к этому ещё не готовы экзистенциально. Да и сама элита. Они всё ещё наивно верят во власть, в деньги. И рвутся наверх, чтобы обрести и то и другое. А мне это всё уже давным-давно не интересно. Я живу не когда-то потом, а в Настоящем Моменте — чтобы всем этим наслаждаться. А не изнывать от скуки в коридорах власти, постоянно готовясь к очередному заседанию. Это слишком утомительно. Да и что я за это получу? Всеобщую ненависть и сальные анекдоты про меня на кухнях? Тем более что сразу же придётся произвести основательную чистку всей номенклатуры. Они меня за это возненавидят! Ты думаешь, Сталина любили при жизни? Только простой народ. Для его окружения это был просто Коба. То есть — объект для насмешек. Это теперь он для всех — кумир поколений, а тогда его воспринимали как того, кто мешает им продвигаться во власть «по головам» и воровать из бюджета деньги. Вот и всё. И меня ждёт та же самая участь, если я стану мешать их брачным играм. Пока я был помоложе и понаивней, я хотел возглавить страну, но теперь — нет. Извини.

— Жаль, — искренне вздохнула ученица. — Так хотелось бы, чтобы эта планета перестала быть свалкой для интеллектуального мусора, а стала бы одной из высших! Вот бы её преобразовать!

— Не думаю, что эти бесы, — обвёл Аполлон взглядом сидящих вокруг них бандитов всех мастей, — разделяют твою точку зрения. Их и так здесь всё вполне устраивает. Тем более что большую часть из них пришлось бы сослать на отдельный континент. А кто этого захочет? Оно мне надо? Ради чего, наивных лохов? Пусть поумнеют и сами организуют тут тот миропорядок, который я опишу им в своих книгах.

— Жаль, — снова вздохнула ученица.

— К тому же, чтобы трансформировать всю планету одним махом, мне пришлось бы сотворить не «Социализм в отдельно взятой стране», а стать «Председателем земного шара», как мечтали «Обериуты». Но как ты себе это представляешь?

— Я? — оторопела ученица. — Вообще никак.

— К тому же, это запрещено законом этого мироздания. Или ты думаешь, почему Христос говорил своим ученикам: «Богу богово, а кесарю кесарево»? Как раз потому, что ему по законам галактики никак нельзя было ни возглавлять бунт против действующей власти, ни становиться во главе её. Как наивно думали те, кто в день распятия повесил ему на грудь табличку с надписью «царь». Наивно думая, что Он претендовал на трон, раз постоянно говорил ученикам о каком-то царстве истины и справедливости.

— Царствии Божием? — вспомнила она.

— Царстве богов, которыми нужно вначале ещё стать. Хотя бы — откатав с месяц Сизифов камень. Для того чтобы начать понимать то, о чём Он толковал своим ученикам.

— Но уже не на словах, как книжники и фарисеи, а на своей шкуре, — поняла ученица, — экзистенциально!

— Вот и я постепенно понял, что массы тут слишком темны и необразованны. Люди к этому ещё не готовы. Возможно, лет через пятьсот я и попробую им помочь, но пока ещё слишком рано. Извини.

— Это ты меня извини, — потупилась ученица и прижалась к нему. Как к Учителю. — Я-то наивно думала, что тебя интересует исключительно моё тело. А не Спасение моей души. С этой планеты.

— Да, все мы тут разные. И ты тоже не с этой планеты. Я это сразу увидел.

— А кто я? — загорелись у неё глаза.

— Об этом ты должна узнать сама, — снисходительно улыбнулся Аполлон. — Спрашивая, никогда не узнаешь. Иначе потом и сама в этом будешь сомневаться, наивно думая, что тебе «ездили по ушам», желая поиметь и кинуть. Как лошицу. Пока ты сама не станешь хотя бы ангелом воплоти, ни одна из высших истин тебе не откроется. Ни один архангел тебе их не даст. Или ты думала, что это я тут такой умный? Есть ребята, — посмотрел он вверх на Летучий Корабль, — которые поумнее нас всех будут. Они и трансформируют эту планету, как только придёт её время.

— Но — когда?

— Как только настанет «Судный день!» — громогласно объявил он, активировав навык Крика.

— «Судный день»? — испугалась ученица, увидев, что бесы на них оглянулись.

— Как только я издам тут «Летучий Корабль», — улыбнулся Аполлон над её реакцией. — Чтобы все, даже бесы, прочитав её, смогли бы поголовно стать ангелами воплоти! И выйти по амнистии. А это не только возможно, но именно так уже и было на тех низших планетах, которые тоже до этого были точно такими же, как и эта. Ведь я тоже, как и все Творцы, делаю тут одно и тоже. Как сказал один мудрец: «История ходит по кругу», заметив это на себе.

— И что же ты тут всё это время делал, искал меня? — улыбнулась ученица, орудуя ложкой.

— Создавал прообраз «Летучего Корабля». Или кто, по-твоему, создал тут «Божественную комедию»?

— Данте.

— А кем тогда была ты, вдохновившая меня на этот труд? — склонил он голову набок.

— Беатриче?

— Кто бы мог подумать, да? — улыбнулся Аполлон. — Моя история так и водила меня по кругу, как заключённого (в твои объятия), пока я не переделал Землю в планету-тюрьму. Обнаружив тут архидемонов, пока создавал «Божественную комедию», которые мешают теперь преступникам выйти раньше срока.

— По амнистии?

— Добровольно пройдя процедуру Глубокого Раскаяния. Внушая им, что религия — это полная чушь!

— «Опиум для народа»? — усмехнулась ученица.

— И не стоит, мол, даже пытаться.

— Отсюда выйти? Не понимаю, почему ты сразу же не уничтожил архидемонов, как только их тут обнаружил?

— Как это — почему? Чтобы никто из бесов больше не мстил друг другу. И они спокойно становились святыми. А затем и ангелами воплоти после Глубокого Раскаяния и трансформации в течении семи лет их физического тела. Сказано же в писании: «И Аз воздам!» Архидемоны любезно согласились оказывать бесам подобного рода услугу, натравливая на совершающих злодеяния своих подручных демонов, а те — бесов. Сводя преступников с ума и учиняя им многочисленные несчастья: аварии, катастрофы, разного рода кризисы, лишения имущества и денег.

— Как и родителям Ахилла?

— А иногда, в особо запущенных случаях, и устраивая войны. Наказывая персонально каждого из числа тех, кто этого уже заслужил — не только в этой, но и в прошлой жизни. Но как сказал Будда: «Мы живём в совершеннейшем из миров!» Где любой твой грешок учитывается, суммируется, а затем наступает неизбежная расплата в виде «незаслуженных» бед и лишений. Как гром среди ясного неба всеобщего благополучия!

— Для наглядности?

— Что бы ты понял, что только ты это заслужил.

— Тогда понятно, почему в этом мире столько «несправедливости», — вздохнула ученица. — Но почему архидемоны на это согласились? Ведь они уже, так сказать, мертвы. В общепринятом смысле.

— Ну, во-первых, я тут же пригрозил им уничтожить всё население этой планеты — их пищу. Ведь они питаются их отрицательной энергетикой. А во-вторых, я дал всем их разумным существам тело человека — высшее достижение этой галактики, которое пришлось слегка видоизменить в желтые и чёрные расы для того чтобы не только гигантские тараканы и ящеры, но и другие существа этой планеты могли становиться всё более разумными. И даже скрещиваться с белой расой, порождая метисов — как переходные ступени для более низших в эволюционном отношении рас. Благодаря которому те из людей, кто покается и станет ангелом воплоти, сможет перемещаться после семи лет воздержания от секса, мяса и негативных мыслей не только в пространстве, но и во времени. Как боги.

— А ты не испугался того, что они тебя обманут?

— Чего ради? Ведь тогда к ним явятся их местные боги из расы Серых. Намного раньше, чем архидемоны успеют воспользоваться моим подарком во зло. Тут же переместившись к ним во времени. И уничтожат их вместе с их планетой. Разнесут эту планету на куски! Как в этой звёздной системе уже не раз было. Если ты заметила это — по многочисленным кометам. И снова притащат на эту орбиту один из спутников Сатурна. К тому же архангелы следят за ними и держат их под своим контролем. Наблюдая ещё и за тем, чтобы те наказывали только тех, кто этого уже полностью заслуживает. И спасая тех, кто уже «отработал» наказание. Как меня архангел Гавриил — от Ситы.

— Уговаривая — внушениями — такого человека не садиться на самолёт, которому суждено рухнуть, или поезд, который сойдёт, по плану архидемонов, с рельс? — поняла ученица.

— А раз уж эта планета до сих пор цела, значит архидемоны выполняют все условия заключённого со мной договора. И их паства даёт им обильную пищу, бесконечно устраивая друг другу скандалы и «вынос мозга».

— По любому поводу! — кивнула она, вспомнив мать. — И почему же ты вновь сюда вернулся?

— Потому что слишком сильно был влюблён в начальницу нашей экспедиции, — вздохнул Ганеша. — А она тогда даже не обращала на меня внимания! Но не будем о грустном. Что ещё тебе заказать? — достал он бумажник.

— Трансформацию планеты! — выпалила ученица, не раздумывая.

— Чтобы я наконец-то издал тут «Летучий Корабль»? Так это уже от тебя зависит! Но сам я уже хочу домой. Ваша галактика слегка утомила меня. Извини. Если бы я только знал, что у меня с этим Семнадцатым Мирозданием приключится, я, возможно, не стал бы даже спускаться к этим неудачникам, — усмехнулся он, посмотрев вокруг.

— Но — почему? — оторопела ученица. — Тебе что, нас совсем не жалко? — надавила она на его «кнопку» Агапе.

— Да шучу! Я специально воплотился на одной из ваших высших планет только для того, чтобы «довести до ума» вашу галактику. Так что это только начало моей работы. Поэтому Земля меня не особо-то интересует. Я спустился сюда за Творцом Вселенной. Обнаружив тут не только её, но и ещё четверых своих коллег. Под масками простых смертных. И пока их полностью не превратили в демонов и демонесс, надо вновь подняться с ними наверх, на ваши высшие планеты. Чтобы организовать оттуда массовое пришествие богов и ангелов на планеты вроде этой. Чтобы они перестали уже быть только лишь выгребными ямами. Устал уже сам возиться с ними. Ведь я, честно говоря, пришёл сюда вообще из другого мироздания, когда Старейшины устали наблюдать анархию в этой малой тогда ещё галактике, чтобы преобразовать её в большую. И я, как самый молодой из Творцов Вселенной, наивно вызвался добровольцем. Но теперь я хочу домой. Пусть ваши боги сами тут с вами разбираются.

— Но неужели ты навсегда оставишь нашу галактику?

— Не знаю. Я над этим ещё подумаю. И обязательно тебе об этом сообщу.

— Но — как? — не поняла ученица.

— В следующей книге! — засмеялся Аполлон.

И подозвал официантку, чтобы рассчитаться.

Вечером они поехали в кафе

И повисла неловкая пауза. Во время которой он позвал официантку и попросил её принести им пару пирожных.

— Так я не пойму, — вспомнила за это время ученица то, о чём они говорили по дороге на пляж, беря со стола пирожное, — кто тогда, на самом деле, победил во Второй Мировой войне?

— То есть? — не понял Аполлон самого вопроса. Тщательно разжевывая сладкую массу.

— Ну, американский президент утверждает, что победили они. Тогда как русский говорит, что эту войну выиграли они, так как именно их войска дошли тогда до Берлина.

— И они оба правы!

— То есть? — озадачилась ученица. — Как это?

— А кто побеждает, когда в большой теннис играют парами?

— Побеждает команда!

— Вот поэтому и президент Америки и президент России оба правы. Так как обе эти страны играли во Второй мировой в одной команде. Просто, Россия просила тогда Америку напасть на Германию с тыла как можно скорее, но те всё оттягивали удар, склоняя Англию к сдаче. И ударили лишь тогда, когда англичане пошли на мировую и тоже стали их союзниками. Не просто задекларировав это на бумаге, а тоже направив на Германию свои войска.

— Чтобы раздавить врага окончательно и бесповоротно! — просияла ученица. — С трёх фронтов.

— Поэтому и американцы и русские правы в своих утверждениях на все сто!

— Потому что мы победили тогда Германию, а они — Англию?

— Просто, у России и у Америки в этой войне стояли тогда две совершенно разные задачи, которые обе страны блестяще выполнили!

— То есть, Америка склоняла тогда Англию к миру? — дошло до неё.

— И добилась своего. Выступая не как агрессоры, а как миротворцы! Где Германия была только поводом к тому, чтобы наконец-то помирить англосаксов друг с другом. Ведь Сталин, на самом деле, и не собирался нападать на Англию. Через него Америка просто хотела взять Англию «на понт» и склонить к миру. Но те восприняли эту угрозу всерьёз и завербовали Гитлера. Именно это и пытался объяснить Сталин Гитлеру на момент подписания пакта «Молотова-Риббентропа», что никакой угрозы, на самом-то деле, для его хозяев нет и никогда и не было.

— Что это — фикция! — восхитилась ученица.

— Поэтому-то военные России, на момент нападения германских войск, и были кто в отпусках, а кто в увольнениях, что никто ни с кем воевать и не собирался. Все понимали, что это не более, чем клоунада. За которую им щедро платили из-за океана.

— Но Гитлер уже был скован контрактами и не мог не напасть на СССР, — со вздохом поняла она.

— Мы же уже говорили, что СССР выплачивал Америке лизинг до самой Перестройки, поэтому Холодная война, которую всё это время разыгрывали, существовала только в головах у тех, кто хотел стравить Америку и Россию, внушая иллюзию вражды. Которой, на самом деле, никогда не было. И склонили Буша торжественно принять сдачу России на Мальте только для того, чтобы русские пали духом, признав себя побеждённой стороной. Но это не более, чем зловредные идеи, которые пришла пора окончательно развеять! России и Америке надо опять объединиться, тогда они вновь станут самой непобедимой командой на планете! Иначе, по одному, архидемоны их добьют.

— Но зачем им объединяться? — не поняла ученица.

— Потому что только эти две страны и могут организовать мировой порядок так, как на планетах высшего типа. Поделив планету на тёмных и светлых. Благо, что они географически и так находятся на разных континентах.

— А это — самое главное!

— Останется только определиться с деталями: где будут тёмные, а где светлые. Но это уже нюансы, которые не имеют существенного значения. Так как и тёмных и светлых сущностей и там и там примерно одинаково. Ведь Северная Америка и Россия до Потопа были одним целым — единым континентом светлых. Который трагически разделил огромный метеорит, врезавшись в северный — теперь — полюс. Только теперь я понял, почему архидемоны так настаивали тогда именно на этом варианте. Чтобы можно было стравливать светлых друг с другом. Нам останется только разделить тёмных и светлых сущностей территориально. Организовав на континенте светлых социализм, но уже без порочного влияния Троцкизма, учтя и исправив все трагические ошибки Ленина и Сталина, суеверно боявшихся частной собственности. Не понимая, что они лишают людей смысла жизни, не позволяя этим (якобы «сознательным») животным метить территорию. А на континенте тёмных — капитализм, передав энергетические предприятия под полный контроль государственным органам. А это можно сделать только тогда, когда духовно они вновь станут одним целым.

— Как и учили нас в пионерских лагерях: «Когда мы едины, мы — непобедимы!» — восторженно подхватила ученица.

— Пора показать архидемонам, кто на этой планете полноправный хозяин! Они или мы, сплочённые в одну команду.

— Конечно мы! — подхватила ученица.

— Осталось только чтобы Америка тоже это поняла и прекратила подыгрывать архидемонам, полностью помирившись с Россией. Наконец-то осознав, что Холодная война продолжается, но идёт она против обеих стран. Заставляя Россию и Америку враждовать друг с другом. Под тем или иным — выдуманным — предлогом. Через агентов влияния архидемонов, которые и тут и там распространяют их зловредные идеи, стравливающие эти страны друг с другом.

— Но почему на высших планетах на континентах тёмных капитализм? — не поняла ученица.

— Потому что это единственный во вселенной социальный строй, при котором подлые и коварные могут торжествовать над умными и талантливыми.

— А тебе не кажется, — задумалась она, — что эти мысли, если их опубликовать отдельной книжицей, потянут на «нобелевскую премию Мира»?

— Кто же тебе её даст? — усмехнулся над ней Аполлон. — Не забывай, что, как написано в притче об Иове: «Мир отдан в руку злодея!» Никто никогда им этого не позволит. На то он и Никто. Даже если они этого и захотят. Всем сердцем.

— Не, ну, если твои светлые идеи позволят не только снова объединить Америку и Россию, но ещё и преобразовать всю планету? В одну из высших! Они просто обязаны будут это сделать!

— Посмертно? — усмехнулся Аполлон, понимая, что это если и произойдёт, то очень и очень нескоро. — Я же говорил тебе, что люди пока ещё к этому не готовы. Пройдут десятки, а возможно и сотни лет, прежде чем они придут к тем же выводам, что и я. Но меня с вами тогда уже не будет, — улыбнулся он, — к сожалению. Боюсь, что неизлечимые болезни доконают меня раньше, чем я планирую.

— Ну, а я? Если я это напишу? Можно? Пожалуйста-пожалуйста! — молитвенно сложила она руки.

— Только если ты станешь Планетарным Творцом. Но я не вижу, пока что, в тебе потенциал Творца. К сожалению.

— Но почему ты сам, пока жив, не хочешь передать людям свои знания?

— Потому что я уже свободен от греха «учительствования». — решил он прекратить этот спектакль.

— То есть? — озадачилась она, как будущий педагог.

— Однажды я наткнулся на одну поразившую меня фразу Владимира Леви: «Не пытайся думать за других, они не глупее тебя». Сказать, что я после этого был просто в шоке, значит ничего не сказать. Ведь я наивно думал тогда, в шестнадцать лет, что я тут чуть ли не самый умный. Как сам Аполлон! — усмехнулся он над собой. — И только позже, наткнувшись на фразу пророка Исайи: «Вы все — боги!» Понял — почему.

— И — почему? — не поняла ученица. В отличии от пророка Исайи.

— Потому у каждого есть потенциал стать богом. И у каждого тут, оказывается, своя судьба — то есть его персональная верёвочная лестница в Небо.

— Уже в этой жизни?

— Поэтому пусть сами карабкаются к своему счастью.

— И ты не хочешь дать им даже маленького пинка под зад? — усмехнулась ученица.

— Зачем? Я резко стану для них Плохим, а они для себя — Хорошими. Вот и всё. Чтобы ничего не делать из того, что я им предложу. Я если и люблю играть в Учителя, то только в «театре на дому». Мне нравится, как нежно ты нажимаешь на мою «кнопку» Агапе, подстрекая спасти мир. Как и любого Творца. Ради получения личной выгоды. Именно за эту вот твою меркантильную черту характера боги и послали тебя искушать Планетарного Творца Артура. И я очень рад, оказавшись тут в его шкуре. И предельно наслаждаюсь твоей игрой. Ты восхитительна! Сегодня на моём месте около тебя мог бы оказаться любой Планетарный Творец. Мне просто повезло, что я вовремя успел купить путёвку именно на эту планету. Я знавал много демонов искушения, но ты — лучшая! Потому что ты действуешь бессознательно, в силу своего характера претворяясь моей самой преданной гопи, чтобы я потратил на тебя всё до цента! К тому же, Христос и Сократ уже пытались открыть людям глаза, и что люди с ними за это сделали? С меня хватит.

— Так это ты ими тогда был? — растерялась ученица.

— Поехали лучше покатаемся, моя очаровательная гопи. Теперь я хочу пожить немного для себя.

— То есть? — не поняла ученица.

— Накрась губы! — улыбнулся Аполлон. — Хотя, быть может, я ещё очарую мир своей волшебной игрой на абсолютне!

— Каким это образом? — не поняла ученица, размазав губами помаду.

— Просто рассказав о себе, — пожал он плечами. — Ведь моя жизнь, сама по себе, и без всяких выдумок намного фантастичнее любой самой изощрённой фантастики!

Глава14Воздушный шар

И Елена, войдя к нему в доверие (прямо в обуви), стала в последующие дни между кафе и ресторанами выводить его на прогулки по всем ювелирным магазинам.

Ей так безумно нравилось тратить деньги, что она сама набрасывалась на него и начинала совершенно искренне благодарить Учителя за то, что он просто есть. Прямо по дороге из магазина! С головой погружаясь… в его волшебную Сказку его главной и такой восхитительной героиней! Опьяняя его и себя этим небесным счастьем!

Своих иллюзий.

Ведь Елена, по слепоте своей, не понимала, что они на воздушном шаре. Хотя, это легче было почувствовать — из-за отсутствия гравитации вещей. Чем понять. Что в результате любых неполадок они могут разбиться о поверхность вещного (принято говорить: земного) шара. Что он всего лишь закинул сеть в небо ее мечтаний и, зацепив облака ее иллюзий, стянул их в один тугой невесомый шарик, подвесил к нему корзину их со-присутствия и, снарядив экспедицию, отправился с ней в далёкое воздушное плавание с двумя неизвестными. Аргонавтами.

И Ганимед лишь недоумевал по телефону:

— И зачем она тебе нужна? Давай кого-нибудь ограбим! Придумай что-нибудь!

— Я пообещал Богу уйти в завязку!

— Сколько раз тебе повторять, что любовь, как и война, основана исключительно на зависти и жажде грабежа! Как только Елене нечего будет с тебя поиметь, ваши отношения тут же рухнут!

— Но я трачу на неё деньги сам, покупая ей самые дорогие украшения и платья, чтобы сделать её ещё прекрасней! Как во сне! Ты бы видел, как она счастлива! Что я позволяю ей себя за это отблагодарить. Именно на том языке, которым проявляет себя её гений! Удивительно прекрасный!

— Так, а я тебе про что? Любовь позволяет достигать военных целей мирными средствами! Или ты думал, почему Серые внедрили тут религию, где Бог — Любовь? Чтобы было удобнее и безнаказаннее нас грабить! Христос понимал это и говорил: «Не мир Я вам принес, но меч…» Девушки действительно нас любят. И не притворяются. Чтобы было удобнее нас грабить! Чтобы ты сам, как лох, приносил именно то, что ей от тебя сейчас нужно на блюдечке с золотой каёмочкой Иначе ты почуешь развод и не поведешься!

— Елена вовсе не такая меркантильная, как ты думаешь, опошляя Бога. Мы внедрили здесь такую религию только потому, что Любовь — это моя высшая сущность! А я, как Планетарный Творец, в этом воплощении вынужденно играю тут Воплощённую Личность Верховного Господа. Просто иногда я использую свою Любовь в корыстных целях. Как и Кришна. И, можно сказать, заставляю Елену в себя влюбиться. Потому что давно уже её люблю. Я не могу иначе, пойми. Любовь — это моя «изначальная природа». Как и у всех ангелов. Именно это и делает их планеты высшими! А я уже давным-давно бог, и моя Любовь — абсолютна! И сметает всё и вся на своём пути! Именно поэтому Христос и сказал: «Не мир Я вам принёс, но меч…» Ведь Он — бывший ангел, эволюционировавший до Творца!

— Глупый, ты так ничего и не понял. Я знаю, что Елена тебя не обманывает. И предельно искренна! Всегда! Как и все богини. Поэтому-то я и опасаюсь, если честно, с ней связываться, ведь обратная сторона богов — праведный гнев! А не потому, что мы давно друзья. Как ты понял уже на примере Вуячич, дружба с девушкой для меня — это не более, чем предлог залезть ей под юбку без обязательств.

— Так сказать — по дружбе?

— И объятия Елены разожмутся сами, как тогда на пляже, когда кончатся все твои деньги. Потому что без денег ты станешь полностью непригоден для обитания в её идеальных мирах! Хотя она сама ещё долго будет недоумевать и продолжать к тебе тянуться. Всей душой! Но уже не сможет к тебе вернуться, пойми, как бы ты её ни умолял… Своей неумолимой Любовью! Она будет продолжать тебя любить и плакать, не понимая того, что внутри неё происходит.

— Разрывая её на части?

— Ты же сам говорил, что «Сказка — это не только то, что вокруг нас, способное ею стать, если мы превратим это в её атрибуты, но и, как процесс, она есть некая угасающая протяженность». Поэтому я и хочу, чтобы мы кого-нибудь ограбили. Ради вас, пойми! Чтобы растянуть вашу волшебную Сказку! Грабя и грабя… До бесконечности!

— Но я пообещал архангелам уйти в завязку! Я не могу предать их доверие.

— Тогда прошу тебя, не цепляйся за Елену, когда она вынуждена будет с тобой расстаться. Ты не согнёшь её под себя, она панк, но легко сломаешь. Своей щедростью ты роешь ей могилу!

Как ему было объяснить Ганимеду, что он просто-напросто осуществляет свои мечты. Теперь, когда он и Каллисто совершенно случайно вновь оказались на этой планете. Пусть и через несколько жизней. Которых они, казалось, и не заметили. Как быстро летит время! И только наши мечты пронизывают его стремительный воздушный поток гудящими струнами идеализаций, заставляя его петь! Извлекая из этого гигантского органа живую музыку бытия. И мы невольно начинаем ему подпевать и, входя в раж, стремимся осуществить свои застэллые мечты, положив на их музыку слова своей нынешней роли (жизни).

Разве может быть что-либо лучше песни жизни? Пойте, говорю вам, пойте! Презрите рэп быта. Пойте, танцуйте, кружитесь, развейтесь в мелодии жизни!

Ну, или хотя бы — собирайте материал для будущих песен. Поверьте Христу, «все будем возлежать на ложе Авраамовом». И чем позже, тем крепче станет вино! Пейте вино моё Вечного Завета, на вас проливаемое!

И всё не мог понять, почему Ганимед так огнеупорно мешает ему сказку сделать былью? Как то завещали им деды и отцы со звёзд. То есть — переложить мелодию своей волшебной Сказки с Ситой на слова Каллисто. Сделав из их взаимоотношений настоящую Песню! Гимн любви.

И какая уже, к черту, разница, какие там у них присказки, эти, так называемые, исходные мотивации? Мотивы для оваций! Ведь Сказка — это в высшей степени необычайное явление (роза) в твоей жизни. И какая разница, что будет потом, когда явление исчерпает запас своей необычайности? Когда не будет самого главного — Сказки? Её аромата!

Не даром же говорится в «Тайной доктрине», что если наивных «ангелов искушают бесы и демоны, то Бога — сам Сатана». О чём Ганеша тогда и не догадывался. Хотя, конечно же, мог бы и сам давно уже догадаться. Даже не потому, что у Ганимеда, в отличии от него самого, было целых два центральных процессора, вращавшихся в противоположные стороны. Которые тот, в шутку, называл «Диски Белонца». Вращение которых Ганимед явственно ощущал, как только оставался один и напряженно мыслил, создавая текст. Или — пытаясь ответить для себя на особенно острый вопрос. Торчавший в мозгу, как заноза, мешая уснуть. Садня фантазиями. Которые Ганимед спешно переносил в тексты своих песен. Пока они не густели, как сок из дерева каучука, отвердевая в слова.

Подобно тому, как ощущал это вращение у себя в голове и Ганеша, по привычке называвший этот диск Аполлон. У которого он был всего один. Так сказать, классика жанра: одноядерный процессор. Как и у Серых, мозг которых состоит не из двух полушарий, а цельный, обеспечивающий им целостное восприятие мира (на то они и боги). Который приходилось нещадно разгонять, выкручиваясь из ситуации. Что было заметно даже тем, кто внезапно входил в этот момент в комнату, в которой Ганеша уединялся для того, чтобы разрешить для себя какую-либо архиважную на тот момент проблему, по исходящему у него из головы не особо сильному, но явственно видимому сиянию, которое общепринято называть нимбами или ещё где как.

— У тебя над головой — корона, — улыбалась ему сестра, пока он продолжал напряженно мыслить, разбирая проблему, пытаясь не обращать внимания на эту малявку. — Ты — король! — не унималась та.

Отвечая с выдавленной на лицо улыбкой на её ни то недоумение, ни то восторг от увиденного:

— Это обычное вихревое излучение. Физику изучать надо!

Это потом он уже увидел в «Тайной доктрине» нечто подобное на картинке: два луча из сияющей головы старца. А до той поры он считал Ганимеда обычным себе, таким же как и он, Прогрессором. Как Летов и другие, менее известные вам пока ещё лица, невесть как и зачем возникшие на этой изначально чуждой им планете. Тем более что даже фамилия Ганимеда могла бы сразу же подсказать Ганеше, кто он такой. А фамилия у него была…

Впрочем, спросите у Малевича. Ведь, по всей видимости, это именно домочадцы Ганимеда ему тогда и позировали всем своим многочисленным семейством, пока гений мучительно долго пытался втиснуть их всех на холст. Стремительно сделал набросок и работал над ним всю ночь.

Но лишь замазал его, в отчаянии!

Сказав на утро, когда те пришли и захотели его за это всей толпой побить:

— Я достиг гораздо большего, чем просто внешнее сходство! Выразив на полотне вашу непостижимую сущность!

Те наивно обрадовались и ушли. А гений глубоко вздохнул, вытер со лба холодную испарину и оставшись один в опустевшей студии, посмеялся над тем, как ловко он их одурачил! И пошёл кипятить чайник.

Затем рассказал эту хохму зашедшим к нему на ланч приятелям и… Получил всемирное признание!

Шучу.

Я-то знаю, что Сатана развоплощён. Сам не раз с ним общался. И никто никогда не позволит ему снова обрести плоть, рискуя даже случайно потерять столь ценный кадр. На то они и Никто — анонимная коалиция его сподвижников, действующих через Никогда. Да и не захочет он оставлять столь высокий пост. По крайней мере, пока эта галактика окончательно не рухнет.

А этого никогда не произойдёт, если вы поможете мне это предотвратить, переведя на мой межгалактический счёт… Шучу. Теперь всё гораздо серьёзнее. Мне потребуется от вас личное участие. Откупиться деньгами не получится. Я вам не Остап Бендер. К сожалению. Теперь всё в ваших руках! В том числе и — эта галактика. В руках каждого! Ставшего со-Творцом. Именно для этого вы и наткнулись на эту книгу. Знаю, знаю, совершенно случайно. Именно так чудеса и происходят. Добро пожаловать в нашу общую Сказку! Итак, начнём.

Спасать мир.

— Я всё думала над тем, что ты говорил мне в «Диаманте», — призналась Елена в студии, — и никак не могу понять, для чего нам «прибавочная» энергия? Разве мало обычной физической энергии?

— Ты до сих пор так и не поняла, о чём поёт Ганимед в песне «Аквагеобио»?

— О супер-силе? — вспомнила она. — И как же она себя проявляет?

— Ну-ка, покажи, как ты любишь папочку? — распахнул он свои объятия.

И Елена в ответ с детской искренностью крепко обняла его.

Ганеша почувствовал, как сильно-сильно любит он это своё дитя, и передал ей часть своей лучистой энергии. Он Видел, как внутри него стал подниматься, расширяясь к центру и вновь сужаясь кверху, какой-то лучистый стержень, а в ответ ему расширялся и рос подобный же желтый лучистый стержень внутри неё, но чуть поменьше, наполняя его и её тело единым сгармонизированным ощущением утончённого блаженства. Словно ни души их слились в одну, а самые их организмы растворились во всепоглощающей и всепроникающей лучистой энергии счастья. И она, завороженная этим чудодейством, чуть слышно прошептала:

— Господи, как же я люблю тебя!

— А теперь отблагодари папочку за то, что он сделал тебя в Эхом своей Любви!

— Как? — оторопела Каллисто, готовая уже пуститься во все тяжкие!

И вдруг ощутила, как Ганеша в неё проник. Всем сердцем!

(Рекламный ролик)

— Почему ты раньше не влюбил меня? — спросилаКаллисто, когда они закончили заниматься любовью.

И вдруг заметила, что лицо Ганеши как-то помолодело и засияло изнутри. Да и весь он буквально засветился. Весьма ощутимым сиянием Благодати.

— Господи, — оторопела Каллисто, — что это с тобой?

— А что такое?

— У тебя лицо вдруг помолодело! Как будто бы тебе сейчас не двадцать семь, а восемнадцать.

— Это мой вечный возраст, — улыбнулся Ганеша, наблюдая, как она любуется его лицом Вечного. Всё никак не решаясь принять это чудо. Как данность. — Люди называют этот принцип «бог Дионис». О котором я тебе уже рассказывал. Он пробуждается во мне постоянно, когда я прихожу с морей и начинаю заниматься с девушкой любовью, проявляя свою божественность. Которая и делает богов прекрасными. Если ты заметила, — улыбнулся он. — Низводя энергетику бога Аполлона, которую я возвышаю через сахасрару чтением сложных книг, по Каналу Страсти вниз, преобразуя меня в вечно молодого бога Диониса, который тебе так понравился. В каждом из нас находится юноша, даже если ты уже старик. Который вновь актуализируется в нас благодаря подлинной Любви. Думаю, именно это и пытался передать Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея». Если хочешь испытать нечто подобное на себе, я дам тебе технику становления титаном духа, которую тебе нужно будет месяца полтора попрактиковать, катая на воображаемый холм Сизифов камень. В рейсе очень скучно, а времени там «вагон и маленькая тележка», вот я там постоянно этим и занимаюсь.

Но Каллисто всё равно не могла это принять. Слишком уж это было для неё необычайно. А точнее — она никогда такого ещё не видела! И поэтому была в лёгком шоке. Но не могла отвести глаз от его «горящих» глаз.

— К тому же, это состояние очень омолаживает не только моё лицо, но и всё тело.

— А можно так омолаживаться постоянно?

— Можно. Но тогда нам придётся заниматься любовью не больше, чем один раз в месяц. Как ангелы. Тут же катая Сизифов камень в течении часа, чтобы не потерять эту — божественную — энергию.

— Но у Уайльда ничего про это нет. Я знакома с его творчеством в подлиннике! Он очень красиво писал.

— Уайльд не был Великим Посвящённым. В отличии от меня. И создавал свой роман вслепую. Но всегда искал и старался творить именно в том божественном состоянии, которое именуют вдохновением. Поэтому-то тебя столь восхищали его тексты, что они и передавали тебе то его внутреннее состояние, которым ты, читая его творчество, и проникалась. Это магия прекрасного! Оно передает нам внутреннее состояние творца. В подлиннике. А в переводе — состояние переводчика. Поэтому мне изначально творчество Уайльда и не понравилось, читая его в переводе. Так как я тогда ещё не был Посвящённым и не понимал, что автор пытается выразить на полотне не столько свои мысли, сколько свою прекраснейшую душу! Но во время Уайльда это мало кто ещё понимал. Кроме тех, кто всерьёз увлекался спиритизмом. Такие как Блаватская и другие Посвящённые в тайное знание. Пока духовно нищие считали их чудаками или просто чокнутыми. Ведь те периодически, как в романе Булгакова, собирались в сакральном месте и омолаживали себя изнутри. Даже без секса, едва касаясь друг друга! Дабы не терять на это много энергии, как я — с тобой. Наполняя «пустой сосуд» твоего тела.

— Безо всех этих придуманных Булгаковым кремов и полётов на метле?

— Пытаясь передать нам в этой метафоре то возвышающее состояние внутренней лёгкости, когда ты буквально «паришь над землёй». На самом же деле от неё даже не отрываясь.

— Блин, мне так понравилось тебя слушать!

— Ты тоже молодеешь и становишься столь же умной, как Аполлон, пока играешь мне на флейте. Так как источник этой омолаживающей энергии направлен тебе прямо в голову, которая напрямую принимает это излучение. Возвышая тебя до Каллисто! Прекрасной, по-гречески. Поэтому заниматься игрой в бисер очень выгодно. В духовном плане.

— Со всеми?

— Нет. Только со мной. Да и то, пока у меня всё ещё есть эта божественная энергия, которую я в тебя излучаю, делая тебя столь же прекрасной.

— И на сколько тебе её хватает?

— Непрерывных занятий? Месяца на два. В позапрошлом году её немного не хватило до свадьбы с Ситой, которая разочаровалась во мне и передумала выходить замуж, как только я выдохся.

— Выкинув тебя, как флакон из-под духов? — усмехнулась Каллисто. И ушла в ванную.

Размышляя, пока принимала душ: «Я всё опасалась до этого, пока мы все эти дни играли в бисер, как бы он в меня не проник. И не началось! Все эти истерики ревности, грызня на кухне, стирка, глажка, готовка и прочая ересь, от которой я уже так устала, пока жила с Ахиллом фон Ган в браке, — размышляла Елена, намыливая гелем тело. — Именно из-за этого-то с ним окончательно и рассталась. Когда он не просто приревновал меня к Удаву, но припёр к стенке. Буквально — к мачте! А ночью, когда я решила, что юнга уже достаточно наказана и прощена, Ахилл снова закатил сцену ревности и выгнал из дома. Отправил жить к матери, как я сказала Ганеше. А на самом деле — послал меня к такой-то матери! Вышвырнув в окно все вещи. Слава богу, что я всё же смогла оправиться. Но никогда, никогда я больше не выйду замуж! Ни за кого! Что угодно, только не это! Пытка!»

И как только Елена вышла из ванной, вытирая полотенцем голову, Банан не дал ей одеться и снова повалил на кровать.

— Я хочу доказать тебе, что ты — обнажённая — невероятно прекрасна!

— Что ты делаешь? — попыталась Елена остановить его пассивным бунтом, замерев под ним. Как и учил её Лев Толстой «непротивлению злу насилием». Но в её случае — «непротивление злом насилию». Как и учил жену Толстой. И вывел из этого «непротивления» жены целую систему.

— Именно то, что и должен делать парень с девушкой, которую он любит. Чтобы склонить её — под собой — на брак! — усмехнулся Банан, столкнувшись с её «толстовством» лицом к лицу. — И она, как честная и порядочная девушка, должна будет теперь принять его «горячее предложение».

— По горячим следам? — усмехнулась Елена, после душа уже полностью придя в себя. И успела пожалеть о том, что у них случилось. — Когда я напишу на тебя заявление в полицию?

— А не пороть горячку! Иначе я больше не буду тебя об этом даже спрашивать, продолжая доказывать и доказывать искренность своих намерений на тебе жениться! Утром и вечером. Пока ты окончательно с этим не согласишься.

— Ты что, хочешь сказать, что теперь я — твоя невеста? — не могла Елена поверить в это «очевидное-невероятное» предложение руки и сердца.

— Да! И я готов приехать к твоей матери и официально объявить ей о нашей помолвке, — сделал Банан серьёзное лицо Аполлона. Мол, всё серьёзно! — А если Леда после этого выгонит тебя из дома, я готов снимать для нас эту студию столько, сколько потребуется.

И Елена поняла, что он её поймал: «Доигралась!»

— Но я тебя не обманывал. Просто, применил к тебе то, что сотворил Зевс с Каллисто, притворившись её подругой Артемидой. Точно также изменив твою мифологию поведения в нужную мне сторону. Мифы — это методы соблазнения. Ты не знала? О них только поэтому и пели из века в век! Поэты древности специально сложили легенду про «Золотое руно», чтобы юноши в эпоху матриархата заранее знали, через что им придётся пройти, чтобы добиться благосклонности своей любимой. Ведь только благодаря изобретению денег и возведению их в некий культ Золотого Тельца, которому девушки стали трепетно поклоняться, и стало возможным введение патриархата и вся эта привычная теперь для нас цивилизация. Иначе амазонки так и дружили бы, как Каллисто и Артемида — вечная девственница. И даже Зевсу пришлось притвориться Артемидой, чтобы овладеть Каллисто. Заманив привычными для неё дружескими поцелуями на своё ложе. И только после всех этих олимпийских игр овладеть ею. И не для того чтобы продолжить свой род, а для собственного удовольствия! Поэтому-то о нём и сложили легенду, как о верховном Боге! Ведь у «простых смертных» вообще не было тогда и шанса овладеть девушкой, пока она сама не пожелает с лучших из них — героем! — продолжить свой род. То есть — лишь один раз в его жизни! Который затем становился настоящим героем в глазах тех, кто ему после этого всю жизнь завидовал! Поэтому-то поэты и воспевали тогда красоту юношей, что при матриархате девушки были им просто недоступны. Даже — в мыслях! Если бы не Золотой Телец, который ввел в обиход брат Моисея Аарон, первым изменивший привычный ход вещей! Только поэтому и вошедший в Пятикнижие, что Аарон изменил уклад всей планеты, введя патриархат: «Авраам родил Иакова, Иаков родил Исаака…» В отличии от Моисея, который грезил только лишь о духовном росте и просто не понимал того, что творит его родной брат, считая всю эту мирскую суету несущественной. У евреев и до сих пор наследование идёт по материнской линии, а не по отцу, как у всех остальных наций, в которых они через Пятикнижие ввели патриархат. Так что ты, наверное, уже и не удивишься, когда наконец-то поймёшь, что все эти выдумки про патриархов, якобы организовавших нашу цивилизацию, это не более чем отвлекающий манёвр. И что на самом-то деле этим миром правят жёсткие административные законы матриархата. Если подашь документы на развод. Так-то амазонки могли бы обойтись, создавая эту цивилизацию, и без мужчин. Вообще. Если бы не особо ценное в мужских особях свойство — продолжения рода. Чтобы польстить которым и был создан в эпоху Моисея весь их, якобы, патриархат. Чтобы последователи Аарона вдохновились, сплюнули на ладони Слово, растерли его и взялись за Дело — создание домов для продолжения рода. Став масонами. А все остальные мужики работали бы, как ишаки, для этого круглые сутки «на семью». Вращая жернова мельницы под названием «цивилизация». Восхищаясь собой от глобальности создаваемого «ими» проекта. Изменяли жёнам с любовницами, тем — с их подругами. И ещё глубже погрязали в «Розовом квартале» этого мира. Умирая в долгах и нищете. Как можно скорее. А не бродили бы тут ещё лет по триста-пятьсот, перебрасываясь в религиозном экстазе в волейбол слов. Как Моисей и его сподвижники. Постепенно осознавая, что любое другое, то есть более порочное удовольствие лишь отнимает время твоей жизни. Тогда как прикосновение к святости — продлевает её. Чуть ли не до бесконечности! Особенно, если ты послушаешь Христа и захочешь продолжить её в астральной форме после смерти этого, потерявшего форму, тела. Периодически, ещё при жизни, устраивая ему «постирушки» в слезах раскаяния, — продолжал Ганеша упоённо рассказывать то, что он понял, взойдя в рейсе на Олимп, пока Елена напряженно замерла под ним и зачарованно слушала, чуть ли не открыв рот. — Что ж, видно, пора и мне уже во всём признаться! Быть амазонкой в женском теле абсурдно до безобразия! Но быть амазонкой в мужском теле… Тут уж, скажу я тебе и вовсе не позавидуешь. Амазонки видят во мне исключительно грязного сатира — Банана — и шарахаются от меня, как от электрошока. А гномики — приписывают кипятком и принимают меня за своего. Хотя, когда я случайно замечаю в зеркало заднего вида, как один из гномиков жмётся к другому, как котёнок, ластясь и вытягивая коготочки, меня от этого аж воротит! Особенно, если я представляю то, с какими физиогномиями они это делают — маленьких бородатых гномов, с восторгом нашедших в штольне друга своё маленькое сокровище. Долбя и долбя самоцветы своей киркой, разбрызгивая осколки. Другое дело — девушки, эти стиснутые в материю плоти совершенства! Воплощение соблазна. И искушения тут же во всём им признаться: что ты и есть девушка. Ни смотря на несмотря! Возможно — даже ещё более совершенная, чем любая из них. Прослушавшая курс «игры в бисер» с Сирингой, сделав из неё свирель выводов, и закрепившая его на практикуме со Сфеной. Просто, огрубевшая до амазонки с Медузой Горгоной. И по странному стечению обстоятельств, стерших мою дипломную программу, отчаялась и даже не стала пробовать поступать в институт со своим другом Ахеем, круглым отличником с серебряной медалью, благополучно отучившимся на программиста, а стала в армии отличником строевой и идеологической подготовки. Как солдат Джейн. Наконец-то понимая, по приходу из армии, а особенно остро — по приходу из рейса, что ты интересуешь девушек исключительно как потенциальный источник денег и конкретных услуг. Как и любой мужик. И они не воспринимают тебя как равную, как предельно близкую им душу! И ты просто бессильна им что бы то ни было доказать, «заливая» им о любви. Постепенно понимая, что нужно не заламывать руки и страдать, то смиряясь, то негодуя, а относиться ко всем своим несчастьям, как к некоему «безналу», который списывает с твоего «счёта» твои ошибки в этой и прошлой жизни. И спокойно, с пониманием дела, относиться к этой «кармической бухгалтерии», которую ведут тут архангелы и архидемоны, сводя твой дебет с кредитом. И постоянно пополнять «счёт» добрых дел, чтобы войти в стан ангелов — миллионеров доброты! Видимо, чтобы решить для себя этот парадокс, я и рождаюсь теперь каждую жизнь исключительно в мужском теле. Чтобы у меня оставалась тут хоть какая-то мечта о том, что счастье, пусть и недосягаемо для меня, но всё-таки существует. Как розовое предрассветное облачко в лучах холодного утреннего солнца распускающейся у меня на глазах весны. Чужой весны. Прекрасное и недоступное. Как и любой идеал, которого ты не смеешь даже касаться. Своими грязными ботинками, когда бродишь по облакам заоблачных фантазий о своей небесной избраннице, которая понимала бы тебя гораздо лучше, чем даже ты сам-а, — глубоко вздохнул Ганеша. — Так что решай, был ли я таким изначально или просто обабился? Как и планировали архидемоны, окунув мою болезненную восприимчивость в кислоту «несчастного сознания», сталкивая меня на пути любви с прекрасными демонессами. Чтобы я наконец-то понял, что ангелам тут ничего не светит. А если даже и светит, как искушение, то всё равно не греет. Тьма этого мира способна просвещать, но не светить. В просветы святости. И нужно самому сиять — сквозь тучи бед — улыбкой Солнца. Аполлона. А не искать света среди демонесс, потухших звёзд. Свет которых всё ещё долетает до нас. Иногда. Самому став их Богом-Отцом. И начав их тут возрождать. Одну за другой. Звёздочку. На фюзеляж своего имиджа. Осваивая этот высший пилотаж сугубо духовных отношений в страстосферу истинной любви. Возвышая их до Агапе. Поэтому я постоянно и рождаюсь теперь исключительно мужчиной. А не то женщиной, а затем мужчиной поочередно, как все двуполые. Только для того чтобы никогда не тратить свои средства (которые на планетах высшего типа накапливаются из жизни в жизнь, просто вспоминая после Пробуждения номер своего счета в Галактическом Центральном Банке и персональный код доступа, чтобы свободно получать их в любом из филиалов на одной из высокоорганизованных (в отличии от этой) планет ближайшей к тебе звёздной системы) на то, чтобы уже не переделывать своё тело в мужское, а уже рождаться таковым — прекраснейшим ангелом! Каждую жизнь на любой из планет этой галактики через агентство «Новая жизнь ангела». И вполне официально играть с девушками в бисер, зажигая эти потухшие «звёздочки» в подвале своего бессознательного. Пока твоя избранница ничего в тебе не замечает. Насколько именно ты особенный. Не такой, как все. Девушки. А тем более — парни. В Нижнем мире. Своим несерьёзным отношением к браку буквально вынуждая ничего не подозревающих демонесс «хлестать» тебя мужеством по заднице, как суровая Медуза Горгона, когда ты выходишь из роли её короля!

— Это подло! — ответила Елена, понимая, что надо что-то делать. «Не выходить же за этого недо-Зевса замуж? А то и вправду ещё припрётся к матери. Что я ей потом скажу? Что поверила, что он — девушка? Как глупая Каллисто. Да и что она после этого обо мне подумает, что я би? А любовника она простит. Даже если узнает».

— Но я люблю тебя! И ради нашей любви я готов на всё!

— И давно ты меня любишь? — усмехнулась Елена, отрешенно наблюдая, как он занимается с её телом сексом, как с куклой для интимных услуг. — Десять минут?

— С первого взгляда! Как только ты вышла сказать, что Ахилла нет дома. И я подумал тогда: «Вот это девушка! Мне б такую!»

— А я подумала тогда: «Вот это парень! Вот бы с ним замутить!» — засмеялась Елена, расслабившись. — Но он ушёл от меня с отвисшей челюстью. А я так виляла тогда хвостом! И жалела потом, что не решилась даже пригласить на кофе. Пока нет Ахилла. Поэтому-то и пригласила, как только представилась такая возможность.

— Мечты сбываются! — поддержал её смех Ганеша. И стал входить в неё ещё смелей.

— Ты мне тоже тогда очень сильно понравился в той дорогой дублёнке с норковым воротником. Я тогда таких ещё не видела. И до сих пор не вижу.

— Ещё бы! Эта эгида из нежной козьей шкуры с норковым воротом, как у смокинга, обошлась мне тогда в Корее в семьсот пятьдесят долларов! Вру, я скинул пятьдесят. Уже забыл. В семьсот!

— Тоже немало. Мог бы купить машину.

— Были бы у меня тогда права на вождение, я бы именно так и сделал. Но прав ещё не было. Я получил за тот пролётный рейс всего тысячу сто долларов, не считая дерева на берегу. Нас тогда жутко кинули по деньгам. Так что, можно сказать, потратил на неё почти что все свои рейсовые. Только ради того, чтобы произвести на тебя впечатление! Как оно оказалось на самом деле, — усмехнулся он. Над Сирингой.

— Так что, теперь я твоя невеста, а ты — мой жених? — спросила Елена удручённо. Решив продолжить начатый и всё никак не желающий заканчиваться разговор, так как она из чувства мести продолжала лежать под ним пластом.

Что тоже Ганеше безумно нравилось! Тем более что на этот раз кукла попалась говорящая. Да ещё и — с искусственным интеллектом! Новая модель!

— Не обязательно, — улыбнулся он. — Это у тебя с этим какие-то сложности. Мы можем заниматься не только оральным, но и обычным сексом, просто расширив свою произвольную программу.

— Без обязательств? — напомнила Елена то, с чего они начинали свои брачные игры.

— Я просто сказал тебе, что не буду против, чтобы ты считала меня своим парнем. Или даже — женихом! И реально готов на тебе жениться, если у тебя в голове с этим какие-то сложности, и ты не можешь заниматься сексом просто так. «То есть — бесплатно?!» — передразнил он Елену. — В отличии от Нелли, этой прости… господи.

— Да я-то могу, — вздохнула она. Понимая уже, что он не оставил ей выбора: «Можно сказать, буквально залез под юбку, пока вертела перед ним задом. Как та коза. Сама виновата, — поняла она. — Хотела просто пожить у него, потратить на себя все его рейсовые, а теперь придётся ещё и жить с ним». Понимая уже, что если и она впрямь подаст на него заявление в полицию, он тут же потребует вернуть обратно все подаренные ей драгоценности: Прямо в отделении! При свидетелях. Отвозя после каждой покупки чек на квартиру тёти, чтобы она его не уничтожила. Под предлогом попить чай. А если она откажется, то он напишет встречное заявление, обвинив в мошенничестве. То есть она лишь подтвердит своим заявлением об изнасиловании, что и вовсе не собиралась с ним спать, а просто морочила ему голову. Как оно и было на самом деле. Понимая теперь, для чего именно он их ей дарил — чтобы создать себе алиби. Мол, я просто за ней таким вот образом ухаживал. Посмотрите сами, как я разодел свою невесту! И теперь готов официально заключить брак. Потрясая паспортом! И полицейские, как мужики, тут же войдут в его незавидное положение и сами же — под конвоем — отвезут их в ЗАГС, чтобы эта аферистка не смогла уже от него отвертеться! И им не пришлось ставить её на учёт в полиции, как потенциальную преступницу. Если Леда об этом узнает, она будет просто в шоке! Развёл, как лошицу! Не зря ему в криминальном мире дали прозвище Аполлон! Умеет, гад!

— Теперь понятно, почему Дионис тоже стал для них богом! — усмехнулась Елена.

— Почему это? — не понял Банан.

— Потому что мы, как напьёмся, перестаём себя контролировать. Или ты думал, почему я вела себя так на пляже? Ведь я пригласила тебя для Креусы, а не для себя. Но от выпитого постоянно теряла самообладание.

— Представляю, какое это было тогда ноу-хау! — засмеялся Банан.

— Если бы я знала тогда, сколько у тебя денег, я изнасиловала бы тебя прям на пляже, мой Золотой Телец!

— Но я же постоянно потрясал тогда пачкой долларов. Тебя и Креусу.

— Так я думала, что это твои жалкие рейсовые. Мой отчим тоже делает вид, что он миллионер, если получит на сто долларов больше, чем планировал.

— Поэтому-то ты и не поверила, что я дам тебе тысячу долларов за перевод?

— Я рассказала об этом матери, но она лишь скривила лицо и покрутила пальцем у виска: «Когда ты уже перестанешь верить в эти сказки?»

— Ты забыла, что я сказочник? — усмехнулся Банан, достал из под подушки пачку долларов и швырнул их в воздух, осыпав себя и Елену с головы до ног. — Ну, так что, теперь занимаемся сексом каждый день?

— А мы что делаем? — усмехнулась Елена. И стала руками играть в ангела, расшвыривая по постели доллары вместо снега.

И он так обрадовался, что тут же кончил.

— А компот? — запротестовала Елена. — Поиграем в Зевса и Каллисто? Ну-ка, Зевс, обернись-ка Артемидой! Игра на мандолине у тебя действительно божественна!

— Ну, хорошо-хорошо, — вздохнул Банан, понимая уже, что отвертеться не удастся. И залез в эту куклу двумя пальцами, нажимая на её кнопки изнутри.

— Ого, что-то новенькое! — улыбнулась та. Резиновой улыбкой до ушей. — Да здравствует секс без границ!

Но он не мог смеяться, так как это отвлекало бы его от олимпийских игр.

Но и не смог удержать смех:

— Хоть какая-то польза!

— Не отвлекаться! — властно прикрикнула Каллисто. — Теперь это станет твоей прямой обязанностью, моя рабыня!

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — безропотно согласилась Ганеша и стала ублажать госпожу своего сердца. То есть — предельно нежно.

И пока Ганеша играла Каллисто на мандолине, то Банан опять от всего этого так возбудился, что как только та завалилась на боковую, тут же в неё вошел. Как нерадивый раб! Впрочем, как обычно — с другими девушками, но не с Каллисто, что его реально возбуждало. Хотя она снова не шевелилась, делая вид, что спит. Чтобы он поскорей отстал. Но его, с голодухи, и это тогда так невероятно возбуждало, что он уже через пару минут кончил. Закрепив успех!

Уже подумывая, не овладеть ли ею снова? Пока эта кукла выключена, типа спит.

Пощупал: ещё теплая. Иллюзия жизни. Надавил: мягкая, гладенькая. Как настоящая! Потолкал: сенсоры не работают. Чип уже отключен. Оперативная память на профилактике. Не проснётся. И ничего не вспомнит.

И еле-еле отговорил Банана подождать, пока кукла проснётся. И опять автоматически включится, перезагрузится, вспоминая случившееся из кэша оперативной памяти, и заработает. Как ни в чём небывало! У неё внутри.

— Погнали в кафе «Забриски пойнт»! — улыбнулся Ганеша, как только к вечеру она проснулась. — Я уже и сам хочу показать тебе, как сильно ты мне нравишься!

— А можно, я не буду сегодня краситься? — скривилась Елена. — Мне кажется, что девушка должна нравится своему парню и без косметики.

— Если честно, мне давно уже наплевать, как выглядит моя девушка. Главное, насколько искусно она умеет играть в бисер.

— Тогда для чего ты заставляешь меня краситься?

— Чтобы сделать наш «конфетно-букетный период» как можно ярче! По пути в кафе, — подмигнул он и коснулся её руки.

— В принудительном порядке? — застонала Елена, почувствовав, о чём речь. — Зачем мне красить губы, если мне опять всю дорогу придётся играть на флейте? И зачем подводить глаза, если тебе больше нравится любоваться моим затылком?

— Ладно, можешь не красится. Но тогда я не возьму с собой бумажник.

— То есть? — опешила она. — И что же мы будем делать тогда в кафе? Смотреть на всё, как на экскурсии? Истекая слюной… восторга?

— Вот и я тебе о том же. Почему я должен буду смотреть там на других девушек, как на экскурсии? А не на тебя, любуясь такой красоткой? Девушка без косметики, всё равно что парень без кошелька! — создал он крылатую фразу и замолчал, дожидаясь аплодисментов.

— Мне не нравится, что ты даешь мне шлепки по заднице не руками, как все, а словами, — вздохнула Елена. И села за столик. — А это гораздо больнее! Потому что потом, когда я вспоминаю твои слова, я уже сама шлёпаю себя по заднице. Каждый раз! Вспоминая то, что ты говорил мне тогда на «Триозёрье». Вот поэтому-то я и не хотела бы выходить за тебя замуж! Ты извращенец! Шлёпнул бы меня сейчас ладонью по заднице и скомандовал: «Быстро краситься!» Да и вся любовь. Нет же! И как вот теперь я выкину из головы твою дурацкую «девушку без косметики»? Теперь она постоянно будет заставлять меня краситься «кошельком парня». Против моей воли!

— Против твоей лени, — уточнил Ганеша и начал одеваться.

— Ну, вот! Ты снова меня шлёпнул! — сжала она кулаки. — Оставь в покое мою задницу, грязный извращенец!

— Если ты любишь, чтобы тебя шлёпали по старинке, найди себе дурака, да и делов-то!

— Так я и решила вначале, что это ты и есть! — засмеялась над ним Елена и стала подводить глаза.

— Ты — отражение моей анимы. Моё зеркало, в которое я хотел бы любоваться. А не содрогаться от отвращения, повторяя ошибки Дориана Грея.

— Что, без косметики я так сильно тебе не нравлюсь, что ты готов меня убить? Как Дориан — портрет? — усмехнулась Елена. — Или… Так это он убил Сибилу Вэйн! Своим отказом! Всего лишь за то, что она разочаровала его друзей! — выронила она подводку.

— Дориан отказался от плотской любви, чтобы оставаться духовно молодым и ослепительно красивым, как бог Дионис! А на портрете отражалось то, что с ним было бы, если бы он женился тогда на Сибиле Вэйн. Поэтому-то я и не хочу жениться. И безумно рад, наконец-то встретив ту, что отвечает мне взаимностью!

— Всё, я готова к эксплуатации, — размазала она помаду губами, — погнали!

Глава15

Кафе «Забриски пойнт»

Приехав в кафе, они заказали блюда и стали наслаждаться выступлением местных музыкантов, отплясывавших на небольшой сцене.

— Осторожней! — вскрикнула Елена, когда официантка нечаянно её задела, расставляя блюда.

— Извините нас, девушка, — улыбнулся Ганеша. — Принесите нам, пожалуйста, два ваших фирменных коктейля!

И когда та ушла с разносом, сказал Елене:

— Пойми, злясь на неё, ты всего лишь отправляешь ей свою энергию по голубиной почте отрицательной эмоции, ускоряя её психореакции.

— То есть — помогаю ей? — оторопела Елена.

— Но разрушаешь при этом своё биополе — чтобы сгенерировать поток отрицательной эмоции.

— Так это что — бластер? — усмехнулась Елена.

— И в Бхагават-Гите подробно описано, как один мудрец разозлился на Кришну, и из его живота проскочила явно видимая искра гнева в сторону Кришны, настолько мощное биополе было у того мудреца. Поэтому лучше помогать людям сугубо положительными эмоциями, как я, — улыбнулся Ганеша. — К тому же это ещё и улучшает твою карму!

— А отрицательные эмоции — разрушают? За то, что я ей помогла?

— Не понимая того, что делаешь.

— Того, как именно надо помогать?

— Поэтому никогда не опускайся до уровня обслуги. Только тогда, когда ты морально падаешь до их уровня восприятия, любая из них чувствует себя вправе нахамить тебе в ответ. Как равной! То есть — как только ты их в себе разочаруешь. Старайся держаться, как девушка из более высшего общества, снизошедшая до их кафе.

— Из «Диаманта»? — улыбнулась Елена. — Именно это и делает твою жизнь Сказкой?

— Представь, что ты Алиса из зазеркалья, а все остальные — просто чуть более деревянные фигуры твоей игры.

— Игры?

— В которую ты сейчас играешь. Будь выше всего, что может натворить раб!

— Но они же не соблюдают правил, как тут держать себя в руках? С таким низким качеством обслуживания. Именно этим кафе меня и бесят!

— Так именно это и делает происходящие с тобой события именно игрой! — усмехнулся Ганеша. — Раса-лили, как говорил Кришна. Иначе все стали бы просто бездушными биороботами, действующими строго по правилам. Посуди сама, всё стало бы предсказуемо и совсем не интересно. Не так захватывающе, как сейчас, когда каждую секунду не знаешь, чего ещё от них ожидать.

— Какое коленце (под зад) они выкинут? — усмехнулась Елена.

— Эти дикие ещё полу-животные, которых обманом высокой моды насильно втиснули в цивильные костюмы и заставляют штрафами и угрозой тюремных сроков вести себя более цивилизованно.

— Чем у себя дома? Так это и делает город каменными джунглями! — засмеялась Елена. — Теперь понятно, почему Бжезинский назвал свою книгу «Великая шахматная доска»! Так и какая же я тогда фигура на твоей доске, королева?

— Пока ещё — принцесса.

— И до каких пор я буду для тебя всего лишь принцессой? — скривила она губки.

— Пока не станешь моей женой и не начнёшь крутить мне мозги, — улыбнулся Ганеша, — как королева делала это Алисе.

— Нет уж! — усмехнулась Елена. — Лучше тогда я останусь для тебя принцессой! Ну, а ты тогда кто в моей Сказке?

— Как это — кто? Ты же сказала, что читала Уайльда? Прекрасный принц! Который наконец-то встретил свою не менее прекрасную принцессу! Или ты думала, что тебе просто так дали это прозвище?

— Ну, хорошо! — усмехнулась Елена. — Я согласна на то, чтобы сделать твою Сказку не менее прекрасной былью. Пока не уеду в лагерь. А там посмотрим.

— На твоё поведение?

— На твоё! На то, что ты станешь тут вытворять, пока я буду безумно скучать по тебе в этой башенке из слоновой кости! — и уже предчувствуя боль разлуки, Елена стала в тоске по нему заплетать косу. Смахнув слезу.

— Только сильно там не безумствуй, — усмехнулся Ганеша, — без меня.

— С кем это? — откинула она косу.

— С огнедышащим страстью драконом. Забыла уже? Что ты принцесса. Теперь это твоя мифология поведения, привыкай.

— Которого ты должен будешь победить?

— Ну, только если в тесной конкурентной борьбе!

— За моё тело? — скривила она губки.

— За твоё сердце! Что за пошлость? Тело — всего лишь поле битвы!

Подошла официантка и с улыбкой поставила стаканы с коктейлями.

— Благодарю вас, любезная! — ласково хлопнул Ганеша ей по заднице самолюбия этой фразой. Ну, не руками же… Отхлебнул коктейль и сказал Елене. — Я теперь в каждой официантке Вижу прообраз богини, которой она когда-то станет. Поэтому уже сейчас отношусь к ней соответственно, подстрекая этим её подсознание к более светлой мифологии поведения. Заставляя её уже сейчас вокруг меня танцевать на сцене моей игры с ней в богиню. И обслуживать меня, слегка пританцовывая. От счастья! Что наконец-то хоть кто-то заметил, какая она на самом деле! И стал петь ей гимн поклонения её красоте. Но не словами, как пустобрехи, а всем своим отношением, что напрямую чувствуется. Меняя этим её мироощущение на более прекрасное.

— Чтобы она была у тебя на подтанцовках? — усмехнулась Елена.

— Как сказал пророк Исайя: «Вы все — боги!» «Только — спите», добавил Будда. Это и делает мой мир Сказкой.

— А не чудовищной фантасмагорией, каковой этот мир и является на самом деле, — усмехнулась над ним Елена.

— Для тебя. Пока ты не станешь ангелом воплоти, как я.

— Как сказал Сартр: «Ад — это другие!»

— После того, как с ним случилось Эпохэ, и он начал это не только абстрактно понимать, но и чуть ли не физически чувствовать своей высшей сущностью уродливость душ его ближайшего окружения.

Подошла официантка, собрала на разнос со стола тарелки, стаканы и, кивнув на соседний столик, поставила на стол ещё коктейли. От соседей, что сидели рядом с ними. И услышав, о чём они говорят, решили их угостить. Помахав рукой. Мол, мы с вами!

И как только настало утро, Банан поцеловал Елену в губы, дав понять, что это был не сон. И тут же, по горячим следам, опять овладел ею. Чтобы она не смогла отыграть назад.

— Ты хочешь, чтобы я начала отрабатывать — честно заработанные теперь — украшения? — засмеялась Елена. Над собой.

— Не думала же ты, что я дарю тебе драгоценности просто так. «То есть — бесплатно?!»

(Рекламный ролик)

И когда он наконец-то от неё оторвался и, прикрывая промежность, направился в ванную комнату принять душ, Елена только усмехнулась:

— Что, трахаться не стеснялся, а голым передо мной пройтись стесняешься?

— Ты права, — усмехнулся Ганеша над собой и опустил руку.

И когда вышел из ванной, то не стал сразу же одеваться, как планировал, а лёг на кровать и, уставившись в потолок, стал размышлять над этим парадоксом. Пока Елена была в ванной. И его эта мысль всё больше забавляла. И одновременно — возбуждала. Интерес к этой теме.

«Все почему-то стесняются друг друга, словно бы быть обнажённым это какой-то тяжкий грех. Тем более — друг перед другом. Ладно — в обществе, это понятно, там все должны думать о делах, а не о сексе, решая не только эту, но и многие другие, не менее насущные задачи. Но во время отдыха… Ведь именно такими и нас сотворил Господь, а не покрытыми шерстью, как орангутангов. Их ещё можно было бы понять, если бы их обрили и заставили ходить голыми. Но кто заставил нас скрывать красоту своего тела? Скорее всего, это придумали те, кому нечем было похвастаться! — понял он. — Те, кто ни дня не ходил в спортзал. Или не обладали от природы столь же красивым телом, как Елена. Чтобы надеть на всех одинаковые — общепринятые — костюмы. И их уродство не так бросалось бы уже в глаза. Особенно — на контрасте с теми, кто по-настоящему прекрасен. Нам-то с Еленой чего стесняться?»

— Почему ты всё время требуешь, чтобы я ходила в студии обнажённой? — вскипела Елена, когда Банан снова не дал ей одеться после душа. — Я понимаю, что это студия и ты художник, но я же не твоя натурщица! Или… Так ты всё-таки собираешься меня описывать? — вскипела она. — И прямо сейчас заставляешь меня тебе позировать? Виляя бёдрами!

— Нет, что ты! — растерялся он. — Только если ты решишь со мной расстаться!

— Это что, шантаж? — зло усмехнулась Елена. Которой, для полноты картины, теперь не хватало лишь секиры!

— Прошу тебя, даже не думай об этом. Иначе я так жёстко тебя высмею, что мало не покажется!

— Ладно, я пошла одеваться, шантажист! — усмехнулась Елена и взяла красное платье. — И как мне с тобой бороться?

— Истину нельзя скрывать! — отобрал он платье. — Поэтому боги всегда и ходят обнажёнными. Или ты уже совсем позабыла о своём божественном происхождении? С другой планеты. Как писал Гоголь: «Стоит нам надеть сюртук, как под ним тут же заводится какая-нибудь гадость!» Имел он ввиду бактерий, о которых тогда ещё никто не знал. Но он бессознательно помнил о том, откуда он сюда прибыл и как до этого — Всегда — жил. И поэтому-то и считал, что живёт среди «мёртвых душ». Так ты ещё живая или тоже уже мёртвая? Как все. Подлые душонки.

— Живая! — оторопела Елена, опустив руки.

— Тогда не надо этого стесняться! Покажи это всем, живи полной грудью! Как на пляже. Пусть завидуют! Это так безумно искренне!

— По-моему, это просто безумно, — усмехнулась Елена. Вспомнив, как Ганеша её там стеснялся. И передумала одеваться. — Тебе нравится видеть, какая я красивая? Даже — без одежды?

— Безумно! — согласился Банан и притянул Елену к себе. Чтобы начать целовать её красивое лицо, губы, щёки…

Господи, как же ему всё это нравилось! Собирать материал… в её объятиях! Прекрасно понимая, что это самая шикарная девушка, которая когда-либо у него была. Разве мог он себе хотя бы представить, что им предстоит расстаться? Одно осознание того, что когда-нибудь (разумеется, только если они, не дай бог, окончательно расстанутся) ему придётся всё это очень подробно и детально описывать, снова и снова вспоминая всё, что между ними было, пока он будет тщательно подбирать слова, словно воробушек — хлебные крошки на столе после их пиршества. Что уже заводило его самым невероятным образом! Прямо на столе!

(Рекламный ролик)

— Одного не пойму, — призналась Елена, когда вышла из ванной комнаты и устроилась возле него на кровати, решив поговорить с ним как ученица, — для чего архангелы, если их энергия гораздо мощнее, допускают существование архидемонов.

— Как это — для чего? — оторопел Аполлон. — Именно для того, чтобы они поглощали отрицательную энергетику злых существ, когда те находятся в конфликтных ситуациях, распыляя её в пространстве.

— То есть, как моллюски — в море? — догадалась ученица.

— Поглощающие выбросы нефти и прочей мерзости после откатки лиальных вод из танков. Чтобы эта планета не превратилась в подобие Торманса из романа «Час Быка» Ивана Ефремова, где населяющие её люди ещё не научились продолжать существование в полевой форме после смерти физического тела. Тогда как на этой планете Планетарный Творец Христос специально пошел на крест, чтобы доказать всем, что здесь это уже возможно. И приходил после смерти своего физического тела вначале в астральном теле к своим знакомым, а затем и к апостолам, но уже в телах других людей, чтобы они не просто наглядно в этом убедились, но и снова могли Его коснуться, разделив с ними трапезу.

— То есть архангелы допускают существование архидемонов для того чтобы наша планета, как бы сама собой, постепенно превращалась в одну из высших? — вдохновилась ученица.

— Тем более здесь, на планете-тюрьме, где живут бесы — преступники с других планет, от которых исходит столько отрицательной энергетики, что архидемоны ещё при жизни стремятся превратить их в демонов через атеизм, марксизм и невероятно выгодные сделки! С совестью. Чтобы эти «черноголовые» после смерти их физических тел могли поглощать «опасные выбросы» ещё живущих. Грешник коптит, как дизель с забитыми форсунками!

— Так вот для чего нужно раскаяние и прочие процедуры очищения, которые ты описал в «Летучем Корабле». — поняла ученица.

— Чтобы пробить форсунки! И мы больше не тратили свою энергию на «мерзость запустения». Делая себя столь же мерзкими!

— Вместо того чтобы самоочищаться и делать себя всё более прекрасными! — улыбнулась ученица.

— То есть для того, чтобы эта планета, как бы сама собой, не превратилась бы в Торманс Ефремова, — усмехнулся Аполлон. — Здесь если и есть ангелы, то они после смерти их физических тел с Летучего Корабля помогают сверху ещё живущим. Таким же падшим в зарождение ангелам, как Лев Толстой, который всю свою жизнь не мог освободиться от животной страсти, постоянно оправдываясь тем, что он делает всю эту «мерзость запустения» исключительно для деторождения. И только под конец жизни, когда жена от него сбежала, устав рожать, наконец-то внял ангелам и удалился в Пустошь, чтобы стать святым. Ну и — тем, кто ещё по молодости смог наткнуться на любую из религий, как мне. Даже если это «просто» книги Кастанеды или Блаватской. Ангелы начинают оперировать в голове у неофита теми знаниями, которые у него появляются, чтобы хоть как-то облегчить их быт среди агрессивных полуживотных, ещё недавно принявших тело человека.

— Поэтому-то ты и пишешь свои книги? — улыбнулась ученица. — Чтобы ангелы с Летучего Корабля при помощи знаний из твоих книг могли начать помогать таким, как я?

— Чтобы тут наконец-то наступила Сатья-Юга! И все достойные Освобождения души наконец-то стали ангелами воплоти и вышли на свободу — на свои родные планеты! Тогда Волшебник отдаст мне за это все свои миллиарды!

— Господи, как же мне нравится тебя слушать! — прижалась к нему ученица. — Теперь я реально ощущаю себя персонажем из твоей волшебной Сказки! Никогда не думала, что эзотерика — это так сексуально! Но почему твой пророк Илия поёт, что ты — моя «Невеста?»¹⁶ Он хочет сказать, что я с тобой только из-за денег?

— Нет конечно! Что за вздор? — растерялся Ганеша, моментально выйдя из образа Учителя. «Не объяснять же ей про андрогинную природу бога? Ибо, как писали апостолы: «Тайна великая есть сие». И переключил её внимание. — Ты знаешь, почему я считаю Илию своим пророком?

— Потому что об этом сказано в «Ветхом завете»?

— Потому что в одной из своих прошлых жизней он воспел тебя как Данаю, которую я соблазнил, явившись к тебе в виде золотого дождя.

— Так ты хочешь сказать, что я с тобой только лишь из-за золота, которым ты меня осыпаешь?

— И в этой жизни в детстве мы снова дружили семьями.

— С пророком? — не поверила она.

— Не с ним самим, разумеется, потому что Илия меня на несколько лет старше, чтобы я с детства смотрел на него снизу-вверх, как на своего Учителя, а с семьёй его будущей жены. Я дружил тогда с её младшим братом Ваней и часто ходил с ним и его сестрой кататься на «Чёртовом колесе» в городском парке. У него было столько игрушечных машинок, которые привозил ему отец из-за границы, что я постоянно напрашивался к ним в гости, пытаясь хоть одну из них выпросить. Но жадный Ваня мне ни одну из них так и не подарил, а вот его сестра была меня постарше и постоянно предлагала мне свои, ставшие ей уже ненужными, куклы. Пока Ваня не погиб в доме своей невесты. А когда я в последнем рейсе, после попытки прыгнуть за борт, так глубоко разочаровался в этом мире, что взошел на Олимп, я увидел, что Илия не просто певец, а ещё и — четвёртый Сефирот Господа! Я попытался передать ему через его тёщу свою книгу, где всё это описал, но она уже через пару дней заявилась к тёте Ганге, у которой я как раз гостил, и её вернула, заявив: «Я открыла её вчера, а там — одна порнуха! И я её передавать не буду, так как Илия очень серьёзный молодой человек и выше всего этого!»

— А кто такие Сефироты Господа?

— А ты послушай песню «Ничего на свете лучше нету» из мультфильма «Бременские музыканты» и сразу же всё поймёшь. Так что если у пророка появятся любые претензии по поводу того, что я так сильно восхищаюсь его творчеством, что включил некоторые его песни в свою книгу, то пусть передаст мне через тёщу, и я их из книги тут же выкину. Мне просто так сильно нравятся его песни, что я хотел бы, если честно, чтобы его образами мыслил весь мир!

Отвлёк он Елену этим гимном пророку от объяснений того, что произошло с ним в рейсе. Не объяснять же ей, почему именно Господь устами пророка Илии говорил Елене, что Ганеша — её Невеста?

— Блин, вот бы мне так! — загорелась Елена. — Ты реально живёшь в Сказке!

— Поехали к тёте Ганге в гости! А то ещё подумаешь, что я что-то опять придумываю. Сама у неё всё расспросишь.

— Погнали! — подхватила Елена Ганешу и поволокла к двери. В предвкушенииСказки, которой тот реально жил.

Так уж вышло. Разумеется, по плану хитроумной Геневеры и её агентства, чтобы Ганеше было что описывать. Зная уже, что с воображением у него напряг. А славы так хотелось, что он готов был ради этого сойти в самый настоящий Ад! Что и произошло.

И Ганеша повёз Елену к своей тёте.

— Если хочешь, я могу попросить тётю сводить нас в гости к его тёще в её двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме на Хабаровской, если она сейчас не сильно занята. У неё там куча наших совместных фотографий!

— Молчи! — воскликнула Елена в восхищении от предстоящей встрече с отголоском своей мечты. — Ни то я сейчас изнасилую тебя прям в машине! А то я себя от возбуждения уже не контролирую!

— Ладно, спусти пар, — усмехнулся Банан, расстёгивая ширинку.

Прекрасно понимая, что если он честно расскажет ей то, что произошло с ним в рейсе, она тут же соберет вещи и сбежит к Ёлке.

Глава16Афродита

Ведь пока все моряки на перестое между рейсами исступлённо бегали по палубе и занимались бессмысленной активностью под началом боцмана, Ганеша, как и положено аватаре Господа, сидел в каюте старшего помощника капитана и печатал на его печатной машинке разного рода приказы и прочую бумажную волокиту по коридорам власти. Используя тот практический навык, что столь щедро подарило ему пребывание в армии, где его наряду со всеми в «Учебной части» буквально заставляли осваивать печатную машинку. Часами дружно нажимать то на одну, то на другую клавишу, хором проговаривая нанесённую на ней букву вслух. До отупения. То есть — до обеда. Терпеливо обучая Ганешу предстоящей ему работе начальником смены в «Телеграфном цеху» на командном пункте ПВО в Трои. Где он должен будет в случае экстренной необходимости заменить внезапно раненную в голову телеграфистку. Любые душевные ранения которых тут же ударяли им в голову. И очень часто почему-то — в его голову. Видимо потому, что именно Ганеша их на это периодически и провоцировал, пытаясь ранить своими неумелыми стихами их матёрые сердца:

«Мелькание, кружение,

Сверканье суеты,

Изящностей брожение…

Бесплодные цветы.

А мы в своих трамвайчиках

Уедем в тишину,

Где красота и ласка,

Уйдем в покой и тьму,

Туда, где в душах нежных

Вдруг расцветает Лотос.

Прекрасно-белоснежный

Он так безумно кроток…»

Заставляя их сердца биться в унисон с их ритмами. А затем и — биоритмами, если до этого дойдёт.

Как теперь и — всех моряков, обабившихся в море. Потому что любое происшествие тут же становилось для них самым главным событием в их жизни и больно ударяло их воспалившемся до размеров боксёрской перчатки самолюбием им прямо в голову. Невольно побуждая завидующих его более лучшей доле думать, что Ганеша просто вынужден был самой судьбой (по их сценарию, разработанному в курилке), сдружившись со старпомом ещё в начале рейса, теперь расплачиваться со своим юным другом за столь курортные условия содержания у него в каюте не иначе как какой-либо сексуальной подоплёкой (тесно сплетая их вместе виноградными лозами своих дионисийских фантазий), которой сами же моряки все до единого и были тогда столь страстно одержимы, сгорая в море от душевного одиночества среди морозных ветров и ледяных торосов. В силу своей наивно-демонической природы. За что Ганеша называл их в лицо: «Монстрики!»

Ну, а то, что Ганеша и старший помощник Арес не менее страстно, чем в «матросской тишине» в курилке, вместо этого говорили вечерами в каюте об утончённой японской поэзии и современной прозе, было для примитивных матросов столь же неприемлемо, как и не менее утонченный китайский фарфор эпохи Дзинь. Тут же с грохотом той эпохи разбивавшийся на столь же многочисленные осколки этой некогда величественной империи о низкий порог восприятия матросов. И Арес то и дело вспоминал о том, как он, оказываясь в Японии, постоянно пытался поговорить с местными жителями на английском языке. И не менее постоянно поражался тому, как мало те знают современной прозы их же писателей, не говоря уже о более древних авторах, которых он цитировал им целыми абзацами. Разумеется — в переводе. И заставлял краснеть собеседников от того, что какой-то жалкий иностранец знает их же культуру лучше их самих. К его немалому удивлению. Находя с ними общий язык лишь обмениваясь познаниями исключительно мировой литературы. Постоянно рекомендуя им почитать то или иное произведение их автора, имевшее с прочитанным ими очень много общего. И цитировал Ганеше те или иные особенно захватывающие места из творений классиков. Произведения которых тот, к своему стыду, для себя ещё даже не открывал.

Заставляя их по утрам лишь посмеиваться в каюте за чаем над примитивностью этих монстриков, исступленно оттопотывавших свои социальные танцы замерзшими на морозе каблуками по железной палубе со шкрябками, банками с суриком и кисточками в руках у них под окнами. Глядя на них несколько сверху — в квадратный иллюминатор командного состава. Заставляя Ганешу (взирая на него снизу, как на некое божество) воспарять над ними всё выше и выше! Невольно побуждая моряков искать этому у себя в замерзающих на ветру головах вполне логичные объяснения. Не понимая ещё, что логично ещё не означает правильно: «После этого не значит в следствии этого», как гласит «заповедь» из философского словаря. Но матросы были очень далеки от философии, даже — в мыслях, отсутствие которых с радостью и отчаянием теснились у них в головах с конкретными побуждениями. Как и у всех сатиров, втиснутых им после Потопа в тела людей.

Да и о чём ещё могли мечтать эти примитивы? Казалось бы, обо всём на свете! Неизбежно засасываясь фантазиями в вакуум любви, которой столь неосторожно лишил их руководитель данной организации Кронос, организовав перестой между летним и зимним рейсами не в милом их сердцу родном (и даже не в милом их телу заграничном) порту, а — решив сэкономить топливо — прямо в открытом море. Холодном в своей глянцевой открыткости. В скрипящей уже на зубах тоске панорамных чаек.

Ведь всё, чего могли хотеть эти дерзкие приматы, это яростно воплощать свои животные страсти. И теперь исступлённо воплощали свои фантазии в курилке в лице старпома и его друга. И единственный, кто ещё хоть как-то этому сопротивлялся, не давая увлечь себя этим разудалым фантазиям, был капитан судна, мыслящий менее примитивно лишь в силу служебных обязанностей, которому старший помощник сразу же «врубил фары»:

— Мужеложство запрещено судовым уставом! И если бы не было корабельного устава, то ко мне ещё могли бы быть хоть какие-то вопросы. А так…

И капитан просто вынужден был мыслить. Так… Как и завещал Будда! То есть — менее примитивно, чем более разнузданные в своих фантазиях члены судна. Не знавшие куда приткнуть свои члены и членства в свой подпольный клуб в курилке. Сразу же строго-настрого наказав им, спустившись в курилку, что если хоть кто-то из них хотя бы упомянет вслух о его друге, то будет иметь дело лично с ним:

— Вплоть до списания!

Имея в виду в качестве близкого друга своего старшего помощника, разумеется. А не Ганешу, с которым был едва знаком. Так, расторопный работник и не более того. Вступаться за которого прямо из цеха для разделки рыбы с ножом в руках к нему в каюту не раз (и не два!) прибегала мастер смены, характеру которой позавидовала бы сама Жанна Д’Арк. Которую Немезида всем морякам на судне, честно говоря, и напоминала. Размахивая ножом для разделки рыбы у капитана перед носом. Давая понять капитану, что с ним (а тем более — с ней!) лучше не связываться. Дороже выйдет!

Ведь Немезида была уже в предпенсионном возрасте и в случае списания с судна или даже увольнения из данной организации уже почти ничего не теряла, так как за время своей многолетней работы в море уже успела купить себе, по её словам, две квартиры в Дельфах, которые сдавала в наём, и одну в Москве. Предел мечтаний! Которую берегла для себя. И «того парня», продолжая о Нём мечтать. И даже увольнялась после этого и работала лифтёром в том же доме, в котором её купила. Периодически пытаясь найти Его в своих соседях. И находила. Но максимум — на пару дней. Но потом ей стало ни то не хватать власти, ни то просто жутко скучно сидеть в этом муравейнике, где она — никто. Абсолютно! Пустое место, не раз констатировала она. В диалогах с соседками. Которые искоса на неё поглядывали. Как на Карлитто. Немезида снова трудоустроилась в ту же самую организацию и опять пошла в моря. Где она — всё! И теперь жалела в жизни только о том, что Ганеша, очень быстро ставший её любимцем, родился слишком, слишком уж поздно! И не встретился ей «хотя бы десятью, а то и пятнадцатью годами ранее, — вздыхала она, — а уж тем более, когда я только-только начинала свою карьеру на флоте и была ещё молода и красива! Уж я-то настояла б на том, чтобы ты поступил хотя бы в «Мореходное училище» и, пусть даже заочно, отучился на мастера смены. Как и я». После того, как Ганеша неосторожно заметил в разговоре с ней, что именно это и советовал ему мастер смены на его первом судне — стать его коллегой. Узнав о том, что в армии Ганеша был командиром отделения и вынужденно командовал целой ротой молодого пополнения, когда разъехались дембеля. «И мы ходили бы вместе, — мечтательно продолжала Немезида, — пока смерть не разлучит нас! Как я уже потеряла Поноса», — внезапно добавила она. Ноту «до»… появления Ганеши. С которым, не обнаружив Ганешу в море, она, скрипя сердце, неосторожно связала свою судьбу. Скрипя и скрипя на него, путая сердце и скрипку, свой прагматичный вальс. Но тот так и не захотел учиться в «Мореходном училище» танцевать в разных сменах с ней на одном судне эти возвышенные для неё «па». И погиб прямо на рабочем месте в трюме от непосильного труда и алкоголизма. Так и не вняв Мольеру, терпеливо объяснявшему её устами, что именно этот Учитель Музыки и Танцев в одном прекрасном тогда ещё лице может обучить и его тоже грациозно шагнуть из мещан во дворянство.

Немезида и сейчас, в свои пятьдесят, была «Ещё ничего себе!» — как отмечали матросы, подмигивая Ганеше и кивая головой в сторону её каюты. «Но уже — не то», — как с усмешкой говорила о себе она, нерешительно признаваясь Ганеше в чувствах. В рабочей обстановке. Который и нравился ей только за то, что он лучше всех работал, как ей тогда казалось. После того, как тот откатал Сизифов камень. Идеальный работник! И во имя работы, во имя самых светлых идеалов… Немезида, вдохновив и оседлав своими идеями заведующего производством Эреба, не раз врывалась в каюту капитана, сбивая на своём пути все аргументы Кроноса, как кегли пехотинцев, размахивая обломком копья у его носа!

— С какими-то сумасшедшими глазами! — признавался капитан старшему помощнику. Поэтому о списании Ганеши с судна не было и речи. Себе дороже. — Пусть себе работает, — отговаривал капитан старпома, когда Арес вначале рейса всё наивно пытался его списать. — Чем ещё раз говорить о таком пустяке, как обычный матрос, с этой Орлеанской Девой.

— Царицей Тамарой! — понимающе усмехался в ответ старпом. И шёл тому на уступки.

Ведь капитан-то знал, что Ганеша сдружился с мастером смены ещё в прошлом рейсе. И Немезида ещё тогда бегала за него заступаться. Не желая даже верить в то, что такой нереально хороший Ганешенька мог открыто изменить ей с какой-то жалкой буфетчицей!

Как нимфа Эхо и рассчитывала — оставить их «мистическую связь» в глубочайшей тайне. Для других членов экипажа. И сильно удивилась, когда Ганеша вовлёк Нарцисса в это «священнодействие», сжигая «огненной водой» все её сомнения на костре экстаза, который, вспыхнув раз, уже не гас до конца рейса.

Что и заставило Кроноса метнуть в Нарцисса спортивный диск своей тяжёлой ревности. Из чисто спортивного интереса добившись его увольнения из данной организации в конце рейса. А Ганеша, этот ходячий ангел, так и остался тогда для Кроноса «неопалимой купиной». И не подозревая, что его Банан, как сатир, используя свой сатирический талант, чуть позже превратит всё это в ходячий анекдот.

А потому-то, увидев в этом рейсе Ганешу снова, Немезида твердо решила уже никому его не отдавать — на растерзание (его страстей). Но так как Ганеша никак не мог — из-за разницы в возрасте — стать её новым мужем, он стал не менее дорог ей как «Сын полка!» — смеялась Немезида за столом в цеху для разделки рыбы во время чая, которым она тут командовала, компенсируя отсутствие у ней ребёнка. И ни за что не желала расставаться со своим Любимцем — с большой уже для неё буквы, ставшим её талисманом. Тем более — в начале рейса.

— Это дурной знак. А Ганешенька наш — хороший!

Это знали все. И соглашались:

— Просто, чудной немного.

— Это — да!

Тем более что и новый друг капитана, как самый молодой в истории данной организации старпом, каждый день пытался компенсировать презрение матросов, уже давно прознавших о том, что Арес получил своё место на судне «Делос» по блату. То есть — по протекции жены, обладавшей властью (не просто коллеги, но ещё и лучшей подруги главного бухгалтера) начислять премию тому, кто хоть в чём-то поможет ей и её мужу. И старпом постоянно пытался выслужиться перед капитаном, давая ему и самому себе понять, что он не зря тут занимает столь высокий пост. С первого же дня угнетая своими бесконечными придирками матросов. Даже во время отдыха. Не давая им толком-то ни расслабится, ни передохнуть от бесконечной битвы с ним. Постоянно напрягая их своим присутствием и заботой об их трезвом образе жизни: «Согласно судовому уставу, разумеется! И не более того». То есть, ради их же блага. Своим постоянным контролем, ставшим уже незримым, постепенно превращая данное ему в полную и безраздельную власть судно в дурдом наплаву. А всех членов экипажа — в нервных пациентов этой закрытой от посторонних глаз клиники, за которыми тот постоянно наблюдал, то и дело вызывая любого из них по судовому ретранслятору к себе в каюту на осмотр: на предмет трезвости. В основном, Ганешу и его товарищей: Ромула, Рема и Каравая. Друг за другом. Снедаемый презрением тех, кто это громогласно слышал у себя в каюте по судовому ретранслятору с начала рейса. То есть — всеми! И проводил другие всевозможные социальные опыты, пытаясь, по мере сил, изменить к лучшему их праздную природу ленивых полуживотных.

Чего, конечно же, не стал бы делать немногим старше его, но более рассудительный, всепонимающий каждого матроса и всю его ситуацию целиком и полностью старпом Астрей, который был с Ганешей в прошлом рейсе, обладавший положительным характером начальника, с которым всегда приятно иметь дело. Даже если ситуация была неблагоприятна к тебе лично. Напоминая Ганеше почему-то Понтия Пилата, характером которого Ганеша и сам хотел бы обладать. Жалея лишь о том, что ещё тогда, пару тысяч лет назад, когда они впервые познакомились, им так и не удалось сдружиться ближе. Как в прошлом рейсе. Где Ганеша снова был для Астрея обычным проходимцем. И уж, конечно же, он не был способен на все те низости, что приписал ему Булгаков в своей карикатуре на религию, заставив его прототип убить Иуду. Просто не встречавший в своей жизни начальство с парадоксальным для столицы (где каждый второй чиновник — слуга Воланда) сочетанием подобной широты души с размахом столь обширного интеллекта, а потому и служившего и тогда и теперь на задворках империи. Ведь с ним ты всегда знал, что он не бросит тебя в любой беде и постарается тебе хоть чем-то помочь. Превращая судно «Делос» в Летучий Корабль. То есть — как архангел. Или хотя бы даст тебе бесполезный уже, но весьма полезный потом, в схожей ситуации, совет. Заставляя тебя сожалеть лишь о том, что Астрей всё ещё не капитан судна. А ни то…

Хотя и Гелиос, который ходил с Ганешей капитаном в море в позапрошлом году в летнем рейсе на «Делосе» нисколько не уступал ему в сочувствии матросам и их нелёгкой доле. Постоянно почему-то напоминая Ганеше того самого — благородного во всех отношениях — правителя на заре образования Ирана, которым он был ещё в ту далёкую пору, когда сам Ганеша играл социальную роль Предвестника Саошианта, который и теперь относился к Ганеше с не меньшей теплотой и участием, чем тогда.

В отличии от Кроноса, который неожиданно для всего экипажа пришел в зиму Гелиосу на смену.

И отличался от своего нового старпома лишь тем, что обладал телосложением титана и титанически могучим умом. Но почему-то бегал на палубе прямо по тралу с рыбой и орал на добытчиков во всю глотку, метая в них молнии отрицательных эмоций. За то, что они делали что-то совсем не так, как тот от них громогласно требовал. С мостика по громкой связи. А так, как они давно привыкли. Который тогда был столь же молодым капитаном, как и его нынешний старпом. Лишь на два-три года старше Ареса и получив это место сразу же после «курсов повышения квалификации» прямо из уст начальника данной организации. После того, как прямо на этих курсах он с Ураном и познакомился.

Именно это и заставляло теперь Кроноса доказывать буквально каждому члену экипажа, что он тут гораздо грамотнее и умнее любого из них. Тут же кладя любого из них «на лопатки» в интеллектуальном споре. Что его, безусловно, сблизило с его старшим помощником и заставило сдружиться, как двух гигантов мысли! Особенно — их изощрённое умение накалить буквально до бела рабочую обстановку на судне, словно в кузне, где Арес не знал себе равных!

И если бы не Рем с его аптечкой из медовых вин, то ещё неизвестно каким «делом о массовом самоубийстве» членов экипажа всё это тогда закончилось бы.

И фантазеры из рассказов Носова просто вынуждены были снижать в курилке голос и опускать нос. Как Незнайка. Превращая курилку в «матросскую тишину». А заметив на горизонте капитана, его старшего помощника или даже Ганешу — старшего помощника Ареса — и его неизменную усмешку, подобно чеширской улыбке постоянно преследовавшей их по пятам, так и вовсе — совать свои лихие языки себе же «в зад». По их же меткому выражению. Наделяя Ганешу надо всем судном теперь незримой, но вполне себе ощутимой властью. В силу их же собственной порочности, разумеется. И никак иначе! Ведь любая жалоба Ганеши своему старшему помощнику тут же воплощалась в их реальности в виде «разбора полётов» въедливым старпомом.

Как в реальности шеф-повара, на которого однажды наивно пожаловался Ганеша. Заявив, между делом, что не наедается. Когда в их меню было сплошное мясо. Заставляя Ганешу выковыривать из пельменей мясо и отдавать матросам. Поедая тесто. Сказав старпому, что и порции с кашей теперь какие-то маленькие.

Который в ответ на это заставил Ганешу дожидаться в его каюте ужина. Затем спустился вместе с ним в столовую. Отобрал у него миску со вторым блюдом, взвесил её на весах в кухне и, убедившись в том, что порция каши действительно не дотягивает до норматива в триста пятьдесят граммов более чем на сто, вызвал шеф-повара на его рабочее место по громкой связи, отдав по телефону распоряжение матросу, стоявшему на руле. Тут же ткнул Эгипана носом в весы и, угрожая вызвать двух свидетелей, чтобы зафиксировать в протокол данное нарушение, очень грубо его поимел. Прямо на кухне. Без свидетелей. Которые, при виде разъярённого Ареса, тут же предпочли куда-то спешно ретироваться. Шантажируя Эгипана не просто списать с судна, но и вычесть у него из зарплаты всё, что тот на протяжении рейса не докладывал в тарелки оголодавшим матросам:

— В частности — Ганеше!

Который не ожидал столь бурной сцены и стоял у железной переборки, поджав хвост. Перебирая копытами. Глядя на то, как Эгипана у него на глазах заставляют заниматься петтингом, то есть:

— Вылизать кухню! — приказал Арес, когда обнаружил что рабочее место шеф-повара, то есть вся кухня, покрыто толстым слоем жира. Демонстративно чуть не поскользнувшись на кафеле. Два раза.

Так что Эгипан с тех пор, видя Ганешу, не только забирал у него тарелку обратно и подкладывал в неё каши, но ещё и спрашивал:

— Не желаете ли добавки?

А когда, услышав это, к Эгипану со своими тарелками лезли в окно для раздачи пищи другие матросы, он лишь отвечал им:

— Не положено!

— Но почему ему положено, а нам — нет? — спрашивали они.

— Кто имел, тому и мясо! — сально отшучивался от них Эгипан старой морской поговоркой, имевшей тогда повсеместное хождение на всех судах.

— Но он же не ест мясо! — недоумевали они, недоверчиво заглядывая Ганеше в тарелку.

Но шеф-повар уже отворачивался и уходил вглубь кухни. Заставляя их строить у себя в песочницах свои противоречивые, а иногда и прямо парадок-сальные догадки. Не понимая, что Эгипан делает это исключительно потому, что Арес его не так давно поимел. Будучи грозным, как Баал. То есть, по сути — сам Ганеша, используя Ареса в качестве фаллоимитатора. Ведь ему нельзя было заниматься сексом физически, так как он каждый раз давал себе обет безбрачия. Чтоб не рукоблудить. Вот и приходилось извращаться, занимаясь сексом мета-физически. И хоть как-то отрываться! И иметь мозги. Чему старпом был только рад. И имел и имел. Без конца.

Бывало так, что тем и без конца хватало. Чтобы тут же кончить. Баловаться. Перестав играть в эти панэротические игры. С этим Паном. Резко став паинькой. Красной шапочкой. От нервного возбуждения. И не ходить больше в этот социальный лес. Одной. Послав всё это к такой-то бабушке!

Для которого Ганеша стал его глазами и ушами, улавливая всё, даже самые незначительные настроения на судне. Как паук на паутине. Ведь Ганеша, как секретчик, «Получил в армии образование шпиона!» Чем постоянно хвастался. Когда закончился его «срок договора о неразглашении секретных данных». Превращая их воспалёнными от ненависти глазами Ареса в некоего коварного кардинала, а самого Ганешу — в его тайного агента. О чём все, разумеется, на судне уже давно знали. Ведь они сами же всё это и выдумали! В курилке. И при виде Ганеши тут же трусливо поджимали хвост.

Вот так вот запросто их же собственная порочность стала основанием для передачи над ними власти тому, над кем они ещё недавно столь дерзко и самовлюбленно посмеивались. Заставляя их теперь трепетать под его взглядом.

Тем более что теперь, пока судно «Делос» стояло на якоре прямо посреди ледовитого океана и ожидало квоты на вылов рыбы, а все матросы бегали наперегонки с морозным ветром по палубе, исступлённо размахивая шкрябками и кисточками, Ганеша сидел в каюте старпома и, отставив слишком горячий чай, печатал на них характеристики. И только от фантазии Ганеши теперь зависело, продолжит ли данный (ему на растерзание) матрос вообще работать в данной организации. Или же на его место в зимний рейс прибудет на перегрузчике более опытный и более покладистый — у себя в голове — моряк, умеющий, в отличии от своего предшественника, сдерживать свои — столь бурные — фантазии. О чём Ганеша периодически моряков и извещал. Скрупулёзно выбирая, сужая взгляд в курилке, тех из них, кого, по его мнению, уже стоило списать.

Заставляя старпома, читая эти характеристики, жутко смеяться над тем, что у Ганеши вместо этого получалось. Ведь тот невольно вносил в этот бюрократический процесс ту самую лёгкость пера, тот самый литературнутый гений, что почему-то посещал его всегда при виде печатной машинки. Пробуждая в нём с новой силой и лёгким неистовством литературный рефлекс. Иногда даже заставляя Ганешу, с высоты своего опыта, быть к матросам более строгим и менее благодушным, то есть — более стильным. Как и любой представитель командного состава. Опасаясь, что в отделе кадров поймут для себя, что они «не иначе как принимали тут нечто запрещённое!» — пояснял Арес. Заставляя переписать характеристику.

Да и капитан порою впадал в лёгкий ступор от столь хлёстких и емких определений характеров. Словно бы он держал в руках не сжатые до предела характеристики сотрудников этого цирка на плаву, а страницы из случайно утерянного в веках романа Оноре де Бальзака.

— Что значит «линеен»? — терялся Кронос.

— Упрям, как носорог! — усмехался в ответ Арес. Поражаясь излишней талантливости молодого дарования.

Которому старпом ещё в начале рейса, как бывшему залётчику и предполагаемому организатору всей этой медовой банды, вменил в обязанность строго-настрого следить за тем, чтобы никто на судне «Делос» не пил. Без его ведома. И поймав пару раз Ганешу и всё его медовое братство в весьма возбуждённом состоянии, грозился их всех списать: «Со всеми вытекающими!» Из их многочисленных бутылок. Шантажируя их тут же сделанным официальным «заключением» доктора. Под стражу. Причем, прямо после выхода в море. Угрожая тут же развернуть судно обратно и оставить их всех на берегу.

— Мне плевать на регистр, таможенные службы и прочую бюрократию. Государство — это я!

И все, разумеется, делали вид, что глотают эту его словесную жвачку. И еле сдерживали усмешки. Понимая, что Кронос не такой идиот. И ни за что ему этого не позволит. И старпом периодически вызывал Ганешу по судовому ретранслятору к себе в каюту на осмотр: «Волшбит ли вновь загадочностью свет твоих очей?»

А затем и — просто, для расширения круга общения.

Особенно, когда на каждом перегрузчике к Рему, который жил в соседней каюте, с берега приходила очередная партия меда по предварительному сговору в прошлом рейсе с до этого периодически мотавшимся по деревням матросом, скупавшим на продажу мёд. С которым Рем до этого провёл в каюте целый рейс. И вместе с ним всё это скучное трезвое время вздыхал о том, что без медовухи им обоим столь тяжко! Что и заставило их разработать сей несложный план. И теперь Ганеша буквально вынужден был всеми своими друзьями, так сказать, по ступеням старой дружбы, снова и снова подыматься в надстройку к старпому. И тянуть с ним (их растянутое до ушей) время пространными беседами. Чтобы не выйти ни из роли их друга, ни из роли смотрящего за порядком. Ведь Арес мог в любой момент — по своей старой привычке опытной гончей — опять пробежаться по каютам в поисках беспорядков. И пьяных моряков. И накрыть «медным тазом» всю их задушевную — в этот момент — кают-компанию. В которой Рем организовал настоящую торговую точку.

И старпом был очень и очень разочарован, когда Ганеша только на берегу ему об этом доложил. Полностью оборвав все серебряные нити его иллюзий. Втоптав их в грязь, мазут и рыбью чешую своего нижнего мира (ниже ватерлинии). Ведь по окончании рейса Арес был Ганеше уже не особо-то и нужен. Хотя бы потому, что он каждый свой рейс делал как последний. Окончательный. И бесповоротный. На мысе Поворотном. Надеясь в глубине души, что и ему когда-нибудь в этой жизни повезёт. И он сможет наконец-то уже бросить это постылое море. И в конце каждого зимнего рейса прощался со всеми обитателями судна:

— Уже — навсегда!

И лишь упрямое провидение ровно через год снова сводило их всех вместе, как та сводня. Заставляя Ганешу сделать ещё один годовой кружок по этому дантовому аду. Поднять с палубы судна старый набор отмычек к душе каждого из них, протереть от пыли, грязи и ржавчины их закисших за год сердец и снова начинать заводить этих «заводных апельсинов», входя в роль их друга. Расцвечивая свой тусклый судовой быт их цитрусовыми нотками.

Так уж у него выходило, что на любом судне Ганеша постоянно отжигал, выставляя себя в дураках. То есть — в центре событий. И гремел на всё судно. Накрывшись медным тазом от ударов начальства. Так что если спросить у любого моряка, с которым тот хотя бы один рейс ходил на одном судне, он тут же ответит вам: «О, да!» И начнёт вам слагать такие «О, ды!», что вы навряд ли вообще в них поверите.

Но что там скрывать, пора уже скинуть маски! И развернуть луну, сорвав с её печального лица невинную улыбку. И спеть уже, так сказать, голышом эту божественную «О, ду!» Как и положено «Любимцу» Кира Булычева.

Признаться, когда я впервые прочитал роман Эдички, я был просто шокирован этой мерзкой книгой. Но когда сам Эдичка вернулся на родину из Америки и чистосердечно признался, что, на самом деле, он всё это выдумал, я был столь же глубоко в нём разочарован. И поклялся ему с тех пор никогда и ни за что не подводить так своих поклонников:

— Выдавая театр на дому, эту более подлинную реальность, чем сама действительность, за обычную выдумку!

— Я понимаю, как нелепо всё это звучит, — попытался оправдаться Эдичка, — это всё равно, что сегодня к нам вернулся бы Планетарный Творец и сказал: «Извините, мужики, но я, если честно, ничего из описанного о моих деяниях не совершал. Ни по воде не ходил, не оживлял никого. Так, болтовня всё это. Ради красного словца! И ничего больше. Это я просто-напросто в Цари баллотироваться хотел тогда. Вот и распустил эти слухи через пиар-агентство по всей стране, чтобы все нищие, больные, да угнетённые пролетарии за меня голосовали. И говорил тогда, что все пророки старые обо мне только и толковали все до единого. Мол, мою кандидатуру пророчили вам! Чтобы за меня не только все голодранцы и преступники, жаждущие амнистироваться и реабилитироваться в глазах ближних пошли на выборы, спешно пройдя процедуру Публичного Раскаяния, но и вся тогдашняя оппозиция. Да всё своё влияние на моё продвижение во власть пустили. Денег-то у меня самого не густо было. Да и откуда они у обычного деревенского парня? А на одних голосах во власть не въедешь, сами понимаете. То там, то сям «подмазать» надо. А когда прознали в народе, что всё это чистой воды враньё, так они сами же и потребовали от властей привязать меня к Позорному Столбу, как вора, укравшего их мечты! И самые светлые надежды на их мифического мессию, который возглавит их войска и разобьёт все остальные народы в пух и прах. Да всё царём обзывали, ведя к Позорному Столбу. Даже табличку с надписью: «Царь» на грудь повесили. И корону мне из тернового венца как «почётному вруну» соорудили вместо лаврового венка. Как поэту-карикатуристу. А потом некий профессор Громов на мою предвыборную программу случайно наткнулся. И тут его осенило! Так долбануло громом, что он аж прозрел духовно, ощутив в себе Творца! Так что Громов тут же бросил преследовать моих пиар-агентов, которые ещё не знали, что меня уже на всю страну опозорили у Столба в столице и я не буду участвовать в предвыборной гонке. Сами понимаете, ни телефонов, ни даже телеграфа тогда ещё не было, а деньги отрабатывать надо, зачитывая во всеуслышание на площадях о моих «подвигах». Институт глашатаев тогда гораздо добросовестнее, чем современные СМИ, работал. Репутация цеха была гарантом качества! Вот профессор лингвистики Громов и решил использовать отобранные у глашатаев прокламации как Учения для сугубо своих целей, вообразив себя одним из моих учеников. Говоря всем тем, кто меня не знал лично, что я реально таким и был. И что всё это и совершал на самом деле. Чтобы все вокруг начали профессору Громову поклоняться, как самому преданному из моих учеников, который не предавал Учителя! В отличии от остальных, разбежавшихся от Позорного Столба. Почему и поссорился он тогда с Петрархом, который и приходил сказать ему тогда глаза в глаза: «Враньё всё это! От первой до последней буквы!» Но профессор Громов ещё и Петрарху подвигов наприписывал. Что, мол, тенью своей излечивал, на кого ни попади она. Мол, даже словом убивал, как любимой его кувалдой, буквально череп проламывая инсультом. А жене убитого сердце разрывая от инфаркта — в своих посланиях тем, кто деньги от него прятал. Разумеется, чтобы и от профессора Громова и посыльных его ничего не утаивали по тайникам. И всё до сантима ему выкладывали! В страхе. За что власти и побили Громова плетьми, понявшие эту его клоунаду, чтобы врал, да ни завирался! Когда вызванный в прокуратуру тех лет Петрарх со всеми другими распространителями прокламаций торжественно Громова сдал со всеми потрохами. Почему Громов и говорил потом везде, где только можно, что этот роман-исповедь его «Творец Монте-Кристо» не имеет ничего общего с моей реальностью. Сказав, что Монте-Кристалл духа и в нём и во мне и в каждом из неофитов есть. И историческая миссия каждого — в том, чтобы этот Кристалл в себе раскрыть, усилить позитивной энергией, очистить от социального мусора через Публичное Раскаяние и превратить в Даймона Платона. По нашему — харизму. Чтобы профессора Громова больше не преследовали и даже не думали о том, чтобы привязать на две недели к Позорному Столбу. Точно так же, как меня и других распространителей прокламаций».

— Ведь это же чистой воды абсурд, согласись?

— От первой до последней буквы! — воскликнул Эдичка.

Ай, да Эдичка, ай, да фантазёр! Носов с его «Фантазёрами», услышав его признание, тут же повесил бы свой нос. А то и, вслед за ним, и сам повесился бы от зависти. Как Иуда. Поняв, что предал всё самое святое — Веру, Надежду и Любовь своих читателей. Ведь Эдичка тогда, подобно выдуманному им псевдо-Творцу, стал организовывать свою партию (уже запрещённую в России). И заметал следы, став псевдо-Эдичкой в глазах своего электората. Пусть земля ему будет пухом.

Естественно — Винни-Пухом! Ведь он всегда был и навсегда останется для нас всех гениальным писателем, а не рядовым политиканом, чьи социальные выдумки никогда никого не интересовали. И не находили столь же глубокого отклика в широких массах, как тот занимательный всех процесс, которым его главный герой Эдичка занимался на лестничной клетке верхнего этажа. Всё время опасаясь, что прямо сейчас могут выйти из любой двери и застукать. Наслаждаясь остротой момента!

Так что если врать, то — от всего сердца! Резать всю правду-матку. Безо всякой анестезии.

Хотя, хирург с меня и никудышный. Тем более — женский. Ведь в старом японском театре все женские роли играли исключительно мужчины. Надевая женские маски. И одежды.

Что ж, будем стажироваться. И попробовать сыграть женскую роль даже не одевая маску, как посмел сделать это тот же Эдичка.

И даже пойти на этот раз ещё далее его. И сыграть её уже и без одежды!

Женской, разумеется. Откуда она взялась бы прямо посреди океана? Не из пены ж морской. Хотя… Во что там была одета Афродита? В соблазн и наготу обмана?

Эх, прощай, интрига! Помрёт, ведь, под ножом. Как пить дать помрёт!

А если не дать ей пить, так и вовсе помрёт от жажды. Обуявшей уже читателя.

— Тащи скорее уже сюда эту гулящую по умам девку! — нетерпеливо воскликнул Эдичка. — Сейчас мы с ней как следует позабавимся! Опустим, а затем отпустим ей все наши грехи, забив камнями!

— Ну, так уж и быть.

Да. У моряков были все основания подозревать Ганешу. И не только его.

Ведь и сам Арес был не менее утончённым интеллектуалом с въедливым характером. Чем Эдичка. Пожалуй, даже слишком утончённым. И через чур манерным в витиеватости своих интеллектуальных пассажей. С которыми он то и дело обращался к матросам, наслаждаясь своей речью так, будто бы уже имел каждого из них — каждым своим предложением продолжить работу кистью: «Тщательнее, тщательнее, господа!» И въедливым замечанием их недостатков:

— Ганеш Шиванович, у вас фамилия, случайно, не Пикассо? Или — Рембрандт? Нет? Тогда чего вы там возитесь, как будто бы это не шлюпбалка, а полотно?!

— Тогда дайте мне валик, — огрызался тот, — потому что как только я беру в руки кисть, во мне тут же просыпается каллиграф. Как при виде печатной машинки — литератор.

Обращаясь к каждому из матросов исключительно по имени-отчеству, сколь никчемно бы тот на данный (ему по заднице) момент не выглядел. Что звучало в устах старпома лишь ещё более унизительно. Врожденная культура которого ассоциировалась у этих грубиянов, виртуозно владевших лишь шкрябкой и кисточкой, с некоей куртуазностью, которой матросы, в силу отсутствия у них внятного понимания мозговых процессов, подсовывали самые пошлые контексты. С самого начала рейса. Каждый раз после общения с Аресом понимая, что их только что поимели. Причём, без анестезии боцмана в виде матов и прочих, смягчающих сёй процесс грубостей. Пытаясь в ответ на его завышенную требовательность и педантичность хоть как-то над ним возвыситься. В курилке. И хотя бы за глаза унизить. Отыграться! Посмеяться над возвышающим старпома над остальными полуживотными цилиндром подчёркнутой цивилизованности и «бабочкой» его двусмысленной улыбки.

Да и Ганеша вдруг перестал быть их закадычным другом, бросив пить. Вышел из под надзора старпома и вошел прямиком к нему в каюту. По всё той же, вышеописанной в диалогах с Иридой, схеме. Так что когда самому старпому его давний друг Аванэс с берега прислал посреди рейса бутылку армянского коньяка, и Арес начал предлагать Ганеше выпить (мол, со мной, так уж и быть, можно), тот с какой-то странной улыбкой постоянно отказывался. Мол, бросил. Да и всё тут. Думая про себя, что если бы захотел неожиданно напиться, прервав начавшуюся трансформацию, то мог бы пить у Рема медовухи «за крышу» столько, сколько захочет. Как и в начале рейса. До того, как откатал Сизифов камень. Когда он заглядывал к Рему в соседнюю каюту, словно в бочонок мёда, медвежьей «волосатой» лапой черпая столько лакомства, сколько пожелает. Вторую повариху. За что Рем даже пытался по окончании рейса стрясти с Ганеши денег. Забывая о том, что если бы тот только захотел, то старпом в любой момент мог бы накрыть всю его шарашку и привлечь к ответственности за распространение аромата медовухи по всему судну. О чём Рему тут же и пришлось напомнить.

Так что Ганеше не оставалось ничего, как в самом начале рейса под угрозой списания, висевшему над ним, как гильотина, начать искренне каяться в своем прошлом. Размышляя над тем, с чего именно всё это началось. Его порочная жизнь.

Как он связался с Аноре де ла’Моткиным, что жил через пару домов от Пенфея. Ведь у того была такая красивая младшая сестра Маришка! Что училась с Гектором в одном классе. То есть была старше Ганеши ровно на один год. А сам де ла’Моткин — на три. И Ганеша использовал общение с Аноре, как предлог для того чтобы хотя бы иногда ею полюбоваться. Случайно. Делая общение с её братом, когда та была дома, особенно интересным. Тем более что Аноре тоже любил периодически ходить через дырку в заборе завода на рыбалку. Собирая сдираемые длинными шкрябками со дна судна в доке матросами мидии и обдавая их паром в холщёвой рукавице для наживки, если ты идёшь на камбалу. И у Аноре на чердаке в частном доме постоянно висело много сушёной мойвы и камбалы. Они ели мойву, камбалу, пили чай и общались обо всём на свете. Повизгивая от восторга! Собой. Рассказывая друг другу как, где и что им удалось не так давно поймать. Благо, что любые снасти продавались прямо у них «под боком» — в магазине «Турист». И после того, как Ганеша притащил домой первые три пойманные им самим камбалы, Парвати их поджарила и периодически стала выделять ему, возбуждённо рассказавшему, как именно он их изловил на удочку Ясона, на покупку снастей небольшие деньги. А любые грузила они отливали на сопке из свинцовых пластин на костре и сами. Прямо в консервной банке. Получая грузила идеально подходящего размера — столовой ложки — для ловли камбалы. И Аноре, постепенно, стал втягивать Ганешу и Пенфея в свои воровские навыки. Увлечённо рассказывая, что и где ему уже удалось украсть. И как именно нужно это делать. Чтоб тебя не поймали. «Никогда не спешить, увидев желаемое, дать время продавцу к тебе привыкнуть. Потереться пару минут у прилавка с умным видом. Чтобы перестать вызывать подозрения. И выждав момент, когда на тебя уже никто не смотрит, абсолютно никто, ни из продавцов, ни из покупателей, только тогда (именно в это мгновение!), выпав за пределы их восприятия, незаметно для всех (на глазах у всех!) положить желаемое так, чтобы оно нигде у тебя не выпирало. И не обнаружило в тебе вора. Хитрыми глазами. Делая пустое отсутствующее лицо. Клиента, который просто ходит и смотрит. Как на экскурсии. Потолкавшись ещё некоторое время с отсутствующим лицом у прилавка. И только потом неспешно сойти со сцены, — поучал де ла’Моткин. — Чтобы ни у кого и в мыслях не было тебя догонять».

И они решили попробовать. Аноре брал «на дело» то одного из них, то другого. Обучая каждого из них персонально. Как и положено Учителю.

Ганеша приносил домой то одну вещицу, то другую. Но Парвати постоянно говорила ему: «Иди и положи её туда, где ты её взял!» Не желая принимать подарки.

И на третий раз Ганешу всё же поймали. Когда он решил украсть для себя. Игрушечную машинку, раз его матери от него ничего не нужно. Ведь он был ещё совсем мал и не понимал тогда, что для себя совершать преступления нельзя! Только тогда, когда ты делаешь что-то для других, во имя самой светлой идеи, пусть и с миллионами жертв репрессированных или разорённых крестьянских хозяйств во время коллективизации ради общей победы в предстоящей войне, история, подумав и взвесив все «за и против», почесав затылок, со вздохом прощает тебе твои ошибки. Но «не корысти ради. А токмо во имя пославшей мя жены», как бормотал отец Федор¹⁷.

Продавщицы сразу же сопоставили одно с другим: один ребёнок в отделе игрушек. Намерения, как говорится, заранее выпирали из карманов. Обыскали на выходе, отобрали машинку и вызвали охрану.

Тот отвёл ревущего Ганешу в подсобку. И стал «пытать».

Ганеша сразу же испугался. Ещё пуще разрыдался и честно назвал свой адрес. Приготовившись отвечать по полной. А куда деваться?

Но охранник, к его удивлению, не верил ни единому его слову:

— Ты правду, правду мне говори, щенок! — в десятый раз написал и зачеркнул тот его домашний адрес. — Хватит врать! Думаешь, ты мне тут разрыдаешься, и я тут же тебе поверю?

Сразу же отнеся его в «гильдию воров».

Ганеша, не понимая этого, прорыдал ещё минут десять, захлёбываясь словами. Но потом наконец-то понял, что правда тут никого не интересует. Глубоко вздохнул и стал отвечать на вопросы, успокаиваясь. Что нет у него никакого сообщника. Что он тут совсем один. И что они вдвоём с матерью живут очень и очень плохо. Так плохо, что у него никогда не было своих игрушек. Как и учил его де ла’Моткин. Назвав произвольный адрес, который тут же пришел ему в голову.

Допрашивающий удовлетворённо хмыкнул и записал в тетрадь его новый адрес.

— Ну, вот. Так бы сразу и сказал. А то врать мне тут вздумал.

Из чего Ганеша умозаключил, давясь слезами, что нужно вначале врать, а уже потом сознаваться. Иначе тебе никто не поверит. Ведь охранникам нужна не правда, а то, что ты даешь им возможность поиграть в следователя. И «расколоть» тебя, почувствовав себя умными. А иначе им станет неинтересно с тобой даже возиться и тебя передадут в полицию.

Тут в комнату вошёл другой охранник.

— Видал? Вора поймал! —указал на Ганешу «следователь». — Полчаса мне тут рыдал и врал.

— Это они умеют, — усмехнулся его коллега (по служебному расследованию).

— Но я всё-таки выбил из него адрес! Телефон у вас есть? — обратился он к подавленному Ганеше. — Сейчас позвоним твоей матери. Пусть приходит и полюбуется на своего сыночка! Каким она его воспитала. Пусть ей станет за тебя стыдно!

— Нету, — признался Ганеша.

Второй посмотрел на запись.

— Нет такого дома на этой улице! Там только чётные.

— Как? — вскипел «следователь». — Ты опять обманул меня?!

— Я же вам сразу назвал свой домашний адрес, — стал оправдываться Ганеша, глотая крокодильи слёзы, тут же хлынувшие из него сверкающими водопадиками. — Но вы мне не поверили…

— Видал? Опять рыдает! Может, в полицию его сдать?

— Ага. И что ты им скажешь, что он пытался украсть игрушку? И будешь полночи сидеть там с бумагами? Тебе сколько лет?

— Двенадцать.

— На него даже дело заводить не станут. И он это лучше тебя знает! Пусть сидит, пока полностью не сознается.

И они ушли.

Минут через двадцать они снова пришли и «пытали» его. Но кроме слёз и его настоящего адреса так ничего от него и не добились. Повздыхали о том, что так и не смогли «расколоть этого матёрого уголовника». Взяли с него слово, что никогда больше в своём магазине его не увидят и отпустили. Ведь правда их не интересовала. А лишь игра. В плохого и хорошего полицейского. Где их эго так и не смогло над Ганешей восторжествовать. По непонятным для них причинам.

— Видал, какие теперь пошли? — донеслось в спину. — Куда страна катится?

— Да-а…

— А с виду честный весь. Аж поверить охота.

Потом поймали Пенфея. Тот, после разговора с отцом, сразу же намотал на ус (точнее — ремень на задницу), и больше не ходил с де ла’Моткиным. Даже — на рыбалку. Ганеша ещё недолго походил с Аноре, потом понял бессмысленность воруемых им предметов и решил больше не ходить. «На дело». Ведь и мать стала проявлять всё большее беспокойство от появления в доме ненужных ей предметов, да и Пенфей постоянно отговаривал его: «Де ла’Моткин конченный, как сказал отец, по нему тюрьма плачет». И Ганеша вслед за Пенфеем покинул де ла’Моткина. Несмотря на… Маришку. А воровской навык остался. Навсегда. И иногда, очень редко, правда, помогал ему. Для дела. «Не корысти ради, а токмо…» от безысходности. Так что когда он смотрел фильмы и видел, как неумело герои воруют на рынках фрукты и всякую ерунду, а потом столь же быстро убегают от преследователей, лишь усмехался над сценаристами, не прошедшими в детстве у своего де ла‘Моткина «курс молодого бойца».

И пообещал Господу никогда больше не применять этот навык. Без самой-самой крайней нужды. То есть — никогда! Надеюсь. Затем пересмотрел своё прошлое за минувший год, покаялся там где это было возможно и снова начал читать заумные книги. И откровенно сублимировать, не желая смотреть с товарищами в столовой порно и другие развлекательные фильмы. Постоянно отчуждаясь. Во всеобщее. В мировой дух. Постепенно полностью с ним сливаясь.

Да столь преданно Господу сублимировать, читая умные книги под его чутким руководством и тут же принимая к сведению все его малейшие советы, что и глаза Ганеши, как только на него снова сошёл от архангелов дух Святой, к его удивлению постепенно стали светлеть и голубеть. Перестав быть, как прежде, карими. Как два пылающих поленья! И он долго-долго разглядывал их в зеркале, любуясь этим голубым подарком голубых небес, и всё никак не мог с ним свыкнутся. И каждое утро заглядывал, умываясь, в зеркало. Чтобы убедиться в том, что они ещё на месте. Что ему всё это не снится.

Что опять всё это началось — физическая трансформация!

Которая ранее постоянно обрывалась его несдержанностью. Но теперь он решил провести над собой эксперимент, став ради этого упрямым, как осёл. Чтобы посмотреть на то, что из этого получится. «Всё равно на новый год кондомом буду!» — то и дело повторял он про себя, как мантру (в те моменты, когда тело предлагало ему тот или иной соблазн), популярный тогда анекдот. Воспетый Пятницей в песне «Натяни…». И других, посвящённых ему песнях.

Причём, Господь настаивал на том, чтобы Ганеша постоянно наблюдал за тем, что именно он делает. Неотрывно следил за руками. Ногами. Подчёркнуто ровной спиной. И вообще правильно совершаемыми действиями. Выполняя работу не абы как, а предельно точно и ответственно. Скрупулезно контролируя каждое своё действие. Всецело сосредоточившись на Настоящем Моменте.

Это было не особо сложно, но, если честно, очень сильно растягивало время выполняемой работы. Казалось, рабочая смена от этого длилась не восемь, а все двенадцать часов. А то и — двадцать! И он постоянно удивлялся этому, глядя на круглые белые часы с чёрными стрелками, расположенными над Упаковкой. Которые отказывались теперь ходить по кругу, как заключённые на прогулке, а словно бы замирали, позируя его взгляду. И бывало под конец смены он так уставал от этого психологически, что снова добровольно соскальзывал в мечты. Начиная действовать руками «на автомате». И стрелки, замечая, что за ними уже никто не смотрит, с энтузиазмом бросались врассыпную. За ограду его наблюдения. Как лопасти вентилятора! Пока он спал на ходу, утопая в бесконечных мечтах и фантазиях, судорожно сглатывая слюну предвкушения, о своём столь искромётном будущем, что…

Но Господь, как типичный зануда, то и дело обрывал полёт его залихватской фантазии. И настаивал:

— Именно жизнь всецело в каждом Настоящем Моменте и делает всю твою жизнь и тебя самого действительно, — подчёркивал Он, останавливая стрелки, — настоящим.

— Ведь даже Ленин говорил, что «социализм — это учёт и контроль», — соглашался Ганеша. И приходил в чувство.

Даже тогда, когда он откатал Сизифов-камень и тело снова полностью перестало уставать. Настаивая на том, что теперь Ганеша должен окрепнуть ещё и психологически. Снова «задубеть» душой, как сбитый кулак, читая взятые в рейс книги.

Ведь подобное характерно отнюдь не для каждого. А только для тех, кто совершенно искренне увлечён вечно юной, изящной и такой беспечной девушкой по имени Слово, которая, в отличии от реальных, никогда не даст вам ни малейшего повода разлюбить себя. Тем более — в данной книге!

И опять всё явственнее ощущал появление двух твёрдых «таблеток» у себя в сосках. А затем и то, как эти «таблетки» с каждым днём всё сильнее воспалялись и увеличивались в объеме, с одновременной активацией лимфоузлов в области паха. А затем и — по всему телу! И его «натура натурата» в течении пары месяцев этих внутренних гормональных трансформаций в конце концов вдруг обернулась натуральной девушкой.

Найдя своё мужское тело прямо-таки смешным. Все его былые (мужицкие) чаяния — мелкими и лишь забавными. А его «Большую Мечту» о взаимной любви с какой-то бабой и вовсе — идиотской.

Афродита по-свойски овладела его психикой и стала им распоряжаться, как самой собой. Пусть и в более грубом и менее привычном для неё теле. С его излишними, неудобно торчащими, иногда, «деталями». Заставляя её густо краснеть, когда старший матрос, приходивший будить её на работу, это замечал. С усмешкой. По характерной пирамидке из одеяла.

Начав заботится о коже рук и лица, покрытого уже в её отсутствие морщинками в краешках глаз. Приводившими её в отчаяние! Отсутствием косметики. Бесконечно любуясь в зеркале своими небесно-голубыми глазами. А затем…

Женская сущность нашего героя внезапно для себя разозлилась на Ареса. Только за то, что в тот недолгий период, когда особенно долго не было рыбы, старпом стал снова спускаться из надстройки над судном в их «нижний мир». На уровень ватерлинии. И мешать матросам отдыхать. Заставляя их всех то расхаживать «барашки» на иллюминаторах, то ещё какой другой ерундой заниматься.

— Чтобы вы не сходили с ума от безделья, — объяснял им старпом. — И не начали ставить бражку!

Не зная ещё, что самые буйные из них, рискуя попасть под выговор, уже давно периодически развлекались у Рема медовухой.

Как не стала объяснять Аресу это Афродита, рискуя закрыть этот «ночной клуб». В кубах дыма. Где висели топоры и не менее грубые остроты матросов, варя в голове из них себе такую кашу, что ни в одной сказке не снилось. Только после рейса поведав старпому:

— Рем тщательно вёл свои списки в тетради и в конце рейса предъявил им счёт. Каждому. Чтобы рассчитаться с поставщиками. А «не корысти ради»… Пока те не успели сойти в Корее на берег с полученными от капитана долларами. И всё там промотать. Включая «ум, честь и совесть нашей эпохи!» На ещё более порочные удовольствия.

Ради которых они и ходили в море, как показывала практика. Глазами их жён. Когда они возвращались домой, не имея за душой ни цента! Кроме жены, этот «неразменный пятак». Которая, сколько её ни имей, постоянно подавленно смотрела на них наутро, как укор совести:

— Неужели я хуже их?

Ну, разве кто из матросов мог объяснить своей избраннице, что дело даже не в наличии в Корее «Розовых кварталов», куда они радостно возвращались через каждые полгода в море, как к себе домой? Пиная дверь от возбуждения. Где они уже всех этих раскосых «Васаби» знали чуть ли не по именам. Благо, что все их имена были столь же выдуманными и легко запоминались.

А — то, что они полностью переставали себя контролировать, как только их нога касалась берега, и просто не в силах были «выйти из штопора» охватившего их куража? Изнывая от собственной щедрости — до ломоты в суставах.

Тем более — когда ты пьян!

Вспоминая в холодном поту то, что было вчера:

— Или это был всего лишь кошмарный сон? Ведь этого не могло быть на самом деле! — уверяли они себя. — Тем более — со мной! — нервно ощупывая — уже пустые — карманы.

И за три этих долгих, как в детстве, незабываемых дня перестоя судна в Пусане умудрялись спустить почти что всю зарплату. В «Розовых кварталах».

Ведь разве для озорного ребёнка существует жена, дети? Запоздало понимая теперь (в курилке), что для тех, кто хочет казаться взрослыми, это не более, чем очередная игра «в семью». С любовницей — в порочность. А заграницей — в Писсаро, Колумба… и прочих, не менее героических личностей. Которые тебя на тот момент окружали в Пусане, вынырнув на поверхность реальности в незримых (но реально ощутимых!) доспехах членов твоего экипажа. Которых ты уже едва узнавал. Словно по щелчку всемогущей ведьмы превратившихся из забитых жизнью матросов обработки в чешуе и слизи в настоящих «Искателей приключений»! Что каждые пять минут подстрекали тебя к очередным безумствам. Бессознательно понимая уже, что всё женское должно быть ими здесь и сейчас тут же растлено в прислугу, исполнителя малейших твоих прихотей, а мужское…

Да и мужское — тоже! Ведь перед тобой туземцы. Тем более — высшей расы! Созданные по образу и подобию Серых. Которые всё это уже давным-давно понимают, по Фрейду. И даже — красят волосы! В белый цвет. Предвкушая белых богов (как в случае с Писсаро), которыми матросы становились все как один, как тридцать три богатыря, за время вынужденной сублимации. И постоянных словесных игр в курилке. В верлибры и словесные ребусы. Чтобы никто и не догадался: о чём ты, там, на самом-то деле, думаешь и тоскуешь?

О том же самом! Раз только об этом весь рейс и говоришь в курилке, программируя своё мышление. Чтобы наконец-то вывалиться заграницей по пути на родину из опломбированного Крокодилом Аресом и его другом Ганешей в роли Чебурашки «Голубого вагона» в чисто поле, ставшем для тебя полем битвы со своими инстинктами. Всего за три дня в «Розовых кварталах», пустившими тебя по миру.

Но разве это ощущение полнейшей вседозволенности, полностью меняющее выражение твоего лица и выворачивающее наизнанку всю твою душу (а затем — карманы) можно в себе сдержать, а потом хотя бы попытаться передать своими словами? Тем более — своей жене, этому литературному критику со скалкой?!

Роль которой на судне и играл Арес, поигрывая скалкой списания с судна с занесением в твою трудовую книжку магическую цифру тридцать три.¹⁸

Богатыря. Тут же сдувались и становились более податливыми. Забитыми жизнью матросами обработки в чешуе и слизи. Обрывая свои мечты о том, чем они снова займутся на берегу. Перестав обсуждать это в курилке.

И старпом постоянно критиковал поведение матросов, находя им очередные занятия. Ерундой. Чем сильно отвлекал нашу главную героиню от чтения в курилке «Миропонимание новой эпохи» Клизовского и других не менее толстых, не укладывающихся в голове у остальных матросов книг. Красиво размышлявших вслух лишь о безобразном.

Где Афродита давно уже не пила и не курила, постоянно задыхаясь от дыма матросни. Но куда ещё она могла податься? Ведь на судне не было глубокого подоконника у окна, куда можно было бы укромно забраться. Как в детстве. Одной из её любимых героинь. И закрывшись ото всех плотными шторами, погрузиться в чтение. Как говорится, происхождение обязывало. Доказывать своё внутреннее благородство даже среди плебеев. Физически став одной из них. Но — не интеллектуально!

И лишь заметила в огромном зеркале над тремя умывальниками возле двух туалетов, что её новые небесно-голубые глаза покрылись от злости к Аресу тоненькой чёрной радужкой. Окантовкой зла! И лишь удивилась тому, как быстро все эти глупые душевные процессы отражаются «прямо на глазах». Не даром говорится, что «глаза — зеркало души». Разглядывая свою душу в зеркало. Не желая снова её терять.

Но было уже поздно. Божественная Афродита, эта «Краса длинная коса», как она сама с невольной улыбкой себя называла, в нём вдруг вскипела и тут же захотела этому грубому мужлану отомстить.

Но — как? Кто она, а кто — он? Чуть ли ни полубог в тех социальных условиях. Где было только одно безусловное божество — капитан судна (Бог-Отец). К которому в гости залетело ещё одно божество — флагманский капитан на ближайшем перегрузчике вместе с почтой. И было очень разочаровано, что нет рыбы и оно не может передать Кроносу своё многолетнее мастерство. И опустошало вместе с капитаном его запасы «Капитанского рома».

Ганеша и сам был очень удивлён, когда перед рейсом на палубу вместе с тарой, барабанами с желтой лентой и вощёными вкладышами для упаковки филе минтая поставили целых два поддона этого пойла. И аккуратно вытаскивал и оттягивал стропа. Чтобы поддон, по его вине, случайно не перевернулся, когда троса унесутся ввысь. Особенно же удивился тем, что всё это «богатство» (ведь в море каждая бутылка — на вес золота!) принадлежало одному капитану. Остальные матросы невольно сглатывали слюну от аппетитов Кроноса, бродя по палубе вокруг поддона. Только и ожидая того самого мгновения, когда Ганеша — на долю секунды — замешкается со стропами, отвернётся и…

Но тот и сам был так сильно заворожён этим зрелищем, что не в силах был отвести глаз! Истекая слюной восторга.

Только позже узнав от Ареса, что капитан сразу же посчитал в уме количество предстоящих дней в море, поделил все эти долгие дни на количество бутылок в ящиках и заказал доставку. И весь рейс чувствовал себя более чем комфортно. Как всегда, помножив всё это дело на два. На всякий случай.

И не прогадал! Когда рейс продлили.

Выпивая каждый день ровно по одной бутылке и подстрекая своего непьющего старшего помощника на смелые подвиги. Во имя порядка! А не «токмо во имя пославшей мя (подальше судовой) жены». Чтобы матросам просто некогда было обслуживать её — посторонние от Кроноса — интересы.

Ну, да, капитан ревновал Гебу к кому ни попадя. Особенно — к Ганеше, этому умнику! Ну, и ещё к одному особенно симпатичному молодому мотористу Гераклу, имевшему неосторожность прямо посреди рейса впустить её к себе в каюту. И не раз! Как выяснилось в дальнейшем: «На предмет распития спиртных напитков».

Что они там делали после того, как даже не допили первую бутылку водки? Знает один лишь бог!

Ну, и — пожилой напарник Геракла Еврисфей, который в разгар застолья вдруг объявил «молодым», что ему уже давно пора на вахту. И сделал вид, что уже не видит, как эти двое у него за спиной целуются.

На допросе у капитана. Где полностью отрицал свою причастность.

Ко сну на диване ЦПУ в машинном отделении.

А потому-то Кронос, знавший всю эту ситуацию, так сказать, изнутри, и не верил ни в какое мужеложство. С такой-то легко доступной, как он уже и сам считал (по пальцам), гулящей по каютам девкой, которая ему досталась тут на время рейса в жёны.

И не только ему. Понял Кронос, как только стали заканчиваться пальцы (даже — на ногах!). Заставляя в поисках своих «молочных братьев» гонять Ареса по каютам и буквально вынюхивать. Запах разложения. Ведь там, где была выпивка или ещё что, там была и она. Тут же! Компенсируя сенсорный голод и жажду общения. Ну и… если получится. Само собой. А «не корысти ради».

Побуждая Ареса бороться с пьянством. Которое и вело, Кронос был просто уверен, к моральному разложению. Абсолютно всех членов экипажа. То есть — ревнуя Гебу уже ко всем!

А потому-то видя Ганешу завсегдатаем в каюте старпома, утешал себя мыслью о том, что хотя бы его к ней ревновать не нужно. Уже. Хотя… До этого держал его чуть ли не за… заглавного кандидата на списание. Всё порываясь метнуть телеграмму-молнию в отдел кадров. И если б не грозная Немезида…

Ведь всего год назад именно Ганеша и его друг Нарцисс в носовой каюте, устроив себе прямо в начале рейса внезапное «день рождения», то есть чуть ли не на глазах у всех (можно сказать — публично!) эти два хитрых олуха отбили у него нимфу Эхо. И его дружок Нарцисс ещё долго дожёвывал эту жестковатую уже для него отбивную, всё не решаясь её сплюнуть. Даже — на берегу. А сам Ганеша, этот скользкий тип, ускользнул тогда от ответственности — к себе в каюту. По крайней мере, всем так говорил. И всячески отрицал на допросе свою причастность.

Хотя то, что до этого эта червонная дама несколько дней тасовалась у него в каюте с другими валетами, а затем ещё пару недель — уже и без них, заставляло Кроноса у себя в голове отрицать его отрицание. Как какого-нибудь марксиста. Через «снятие». Буфетчицы. Подозревая о том, что Эхо, на тот момент, Ганеше уже просто-напросто надоела. Как и любая навязчивая идея. Со своим синтезисом. Ведь любая девушка за пару недель непрерывных соитий так или иначе теряет для тебя всё своё волшебство и притягательность. Даже — запретного плода. А тем более — женщина. То есть — уже не первой свежести. Вот Ганеша тогда и слился. В душ. От греха подальше. Если верить его научно-фантастическим рассказам. Своим товарищам. Наверняка же догадываясь, что друзья его сдают? В которые так хотелось верить! Этому Любимцу — публики. Который передал её своему дружку Нарциссу, как эстафетную палочку. Причем, уже не первую. Мол, проверено, мин нет. Нормальный!

И с тех пор капитан не менее постоянно держал Ганешу «на карандаше».

Что тот видел у капитана по глазам и еле сдерживал усмешку. Заставляя Кроноса подозревать, что тот опять напился и ржёт без повода. И постоянно заставлял своего старпома тут же вызывать его к себе в каюту по спикеру. И проверять сие явление более трезвым, чем у него самого, взглядом.

Поэтому, какое мужеложство? Это было бы самым лучшим вариантом!

Но практика упрямо показывала ему обратное. Высунув из-за угла язык. И тут же убегала. Вместе с ней, обладательницей его сердца!

Хотя, кто его знает, почему именно Ганеша тогда от этой певички отказался? Если действительно отказался. Периодически отлавливая её в коридоре и грубо затаскивая к себе в каюту. А та и рада! Дурёха. Снова «спеть» для него партию. В его микрофон. Своему тайному — от других — поклоннику. Её и только её фанату! И не поимели ли они тогда её вдвоём? На брудершафт! В этом публичном доме в носовой каюте, оставив его с носом. Да фиг уже с ней, с той певичкой, пора уже выкинуть Эхо из головы! Но всё равно обидно, что какой-то более молодой, чем ты, обычный матрос без копейки денег, можно сказать, голодранец… Да ещё и не один! И если б не Немезида… Эх, была бы она помоложе, то Ганешу можно было бы вообще ни к кому не ревновать. И ни о чём не думать.

И капитан постоянно посылал старпома проверить то, чем они, там, занимаются? И если — ничем, найти занятие. Пока они и сами не догадались чем (а точнее — кем) себя занять. Снова устроив публичный дом у себя за красными шторками. Напоив медовухой и поимев Гебу уже всей бандой…

На что Афродита тут же решила хоть как-то отреагировать. Недопонимая, что за каша варилась в голове у капитана, кипела и выплёскивалась. Обжигая тех, кто даже случайно оказывался с ним рядом. Заставляя плеваться кипятком! Особенно, когда флагманский собутыльник его покинул.

Наивно думая, что Арес действует по собственной инициативе.

Так как всё это стало понятно только сейчас. И то — не до конца. Ведь душа другого — потёмки. Как любил шутить князь Потёмкин, уезжая к себе в деревню, которую князю приходилось тут же отстраивать и благоустраивать. Буквально на пустом месте. Чтобы провести там уик-энд. И уже не попасть впросак, как в прошлый раз, когда по приезду в столицу его знаменитая любовница спросила:

— И где это вы всё это время пропадали-с, князь?

— В своей деревне-с! — гордо ответил князь.

— Но я посылала гонцов во все окрестные деревни. И они ни в одной из них вас не обнаружили-с. — лукаво улыбнулась Екатерина. Задним умом понимая, что она у него Вторая. — Как и одну из моих лучших фрейлин! Что и заставило меня вспомнить именно о вас. Любителе слабого пола-с.

— Дубового-с! — возразил князь. — А также стен и потолка-с, извольте сами проверить. Вот карта-с.

— Который неожиданно ударился головой в строительство? — поразились фрейлины. И захихикали.

— Причём — без каски! — разочарованно добавила ложку саркастического дёгтя в их медовые улыбки его знаменитая любовница и потеряла интерес к беседе. Понимая, что «вынос мозга» не состоялся. Из-за его отсутствия.

Но иногда, когда вдруг пропадала особенно лакомая фрейлина, она всё же ездила и проверяла. Сама-с. И была полностью удовлетворена! Прямо в новой деревне. Вначале Потёмкиным — физически, а потом и фрейлиной — психологически, удовлетворяя чрезмерное любопытство. Но уже — в столице. После того, как та наконец-то вернулась от родителей из Петергофа.

— Или — из-за границы?!

Или ещё один чёрт знает откуда, лишь бы случайно не ляпнуть то, что уже говорила её предшественница. И её тоже не уличили во лжи! Спешно покинув дворами деревню Потёмкина и примчавшись в столицу обходным путём.

И Афродита перебирала в горсти свои орудия мести. Так. Её главное оружие — слово! Не то. На Потёмкина Арес не тянет-с. Добро. Опять не то. И нашла ещё одно — любовь. О, да! Подобно «вечному огню» пылающее холодным синим пламенем сердце, ко всем исполненное сострадания истинной любви. Как там бишь оно по-гречески? Агапе. Решив отомстить этому дерзкому мальчишке! Что посмел нарушить, разбить хрустальный гроб ея покоя. И распустила русы косы очарования. Которые Афродита позаимствовала из собственной памяти у той прекрасной юной особы, с которой Ганеша сидел в школе за одной партой с первого по седьмой класс. И постоянно поражался её практичному уму и уже тогда симпатичному, но всё ещё слишком широкому для идеала лицу, крепкой ладной фигуре и её толстой русой косе золотисто-пенькового цвета. Что постепенно становилась — в его взрослеющих глазах — всё более золотой. Ведь фамилия и характер у неё были столь же боевыми, как и самый лучший автомат в мире. Поэтому родители, видя её довольно-таки средний род, дали ей среднее же имя. Нечто среднее между мужчиной и женщиной: Филот. Поэтому когда они, по программе, проходили «Повесть о купце Калашникове» Михаила Лермонтова, многие ученики, по неопытности, видя её постоянное убийственное спокойствие, пытались над ней посмеиваться. Так что почти половина учеников из их класса ходила после этого с фингалами. И даже парочка — из параллельных классов. Настолько сильно и решительно Филот поражала их своими литературными познаниями. Дух купца, проломившего грудь с одного удара своему обидчику, буквально вселился в неё тогда и долго ещё не желал покидать свою «родственницу». Словно бог рода. Славного среднего рода. И если бы в тот период на её пути случайно оказался тогда даже сам Станиславский и сказал ей своё: «Не верю!». То и он, как и любой атеист, не ушёл бы от неё как минимум без синяка под левым глазом. Даже если бы ей пришлось запрыгнуть для этого на парту. Филот быстро выбила бы из него всю эту театральную дурь! А то и выкрутила бы ему руку и тут же дала размашистого пинка под зад. Чтобы тот вылетел в открытую головой дверь из класса. И протяжно вскрикнув, вольготно растянулся по коридору, как вечерняя песня по реке! Как она иногда это уже проделывала. Даже — за меньшее. А уж этому хилому интеллигентишке с неимоверно вздёрнутым носом, как у старухи Шапокляк, как говорится, сам бог велел. Сколько крови попил он у артистов. Своей, сидевшей в нём, выдрессированной крысой, напоминая лицом выдру. И Ганеша после школы, через несколько долгих без неё лет, был очень расстроен. Тем, что из-за переезда её родителей на другой участок Филот так и не успела остановить на скаку его вольного коня и затянуть его в свою горящую от любви избу. Навсегда покинув их школу в седьмом классе. И ему так и не удалось связать с ней, ставшей затем настоящей красавицей, свою судьбу (ведь ему, по условию кармической игры в Аполлона, в этой жизни нельзя, никак нельзя было подарить ей на первом курсе института тех двух её детей, которых он — Всегда — через неё Видел астральным зрением, а то и — третьего, исправив её красную двойку в дневнике судьбы как минимум на твёрдый трояк, не говоря уже о том, чтобы замахнуться с ней на все пять баллов!) ничем, кроме этих воспоминаний. И этого грустного вздоха. И этой, вот, её прекрасной, абсолютно золотой теперь косы! Которая к восемнадцати годам, на момент их внезапной мимолетной (к сожалению), встречи, поразившей наповал её красотой, стала с тех пор ещё длиннее и, как показалось, ещё толще. Которую Афродита извлекла из глубин своей памяти и сделала из неё себе отличный шиньон. Абсолютизма своей персоны! Благо, по коровьи доверчивые голубые глаза Филот у Афродиты уже были. Пусть и слегка забракованные чёрной радужкой, которая стала постепенно рассасываться и отравлять чистоту их небесного сияния. Сделав немного мутными.

— Так ты что, до сих пор не веришь в перерождения?

— А ты так и продолжаешь жить в своей Сказке, что внушают тебе архангелы, посылая сновидения? — усмехнулся Арес.

— Ты-то откуда знаешь?

— Вчера мне тоже было сновидение, как ты говоришь, — улыбнулся Арес, — мы шли с тобой по полю с очень крупными и нереально красивыми цветами. Я даже сорвал один из них тогда и стал рассматривать. Пока ты продолжал нести всю эту околонаучную чушь, которую ты несёшь обычно. Только ещё более увлечённо, чем прежде! Что-то там мне упоённо доказывая, как учитель математики — теорему, впадая в научный экстаз. А вокруг нас было так нереально красиво, что я сразу же заподозрил ещё тогда, что тут что-то не так. Это был не сон, а как будто бы наяву. Я слишком отчётливо себя осознавал и понял ещё тогда, что не сплю. Как будто бы меня и тебя прямо с судна перенесли на это поле, которого ты, казалось, и вовсе не замечал, словно бы для тебя это было вполне обычно, продолжая всё более увлечённо рассуждать об абстрактных истинах. И я сильнее сжал цветок, явственно его ощущая. А когда проснулся и глянул на руку, цветка в руке уже не было. Но я его очень чётко помнил. И мог бы даже нарисовать, если бы умел.

— Знаешь, зачем архангелы послали тебе это сновидение?

— Даже не догадываюсь.

— Чтобы я убедился в том, что ты тоже Творец. Раз они и начали над тобой работать. Догадываешься уже — какой религии? Однажды ты был пророком.

— Из «Ветхого завета»? Или — из «Нового»? — стал тот издеваться, не веря во всю эту чушь. — И что же я тут напророчил, конец света?

— Конец Тьмы! Или ты думал, что тебя случайно занесло на такую глупую планету? Ты даже не представляешь ещё, что тебе тут предстоит! О, могучий Сканда!

— Шестиглавый? — усмехнулся тот.

— Шестой Сефирот Господа!

— Хорош врать!

— Не веришь? Как хочешь. Оставайся пока Слепым, я не буду заранее ничего тебе рассказывать. Узнаешь всё сам.

— Когда? — растерялся Арес.

— В следующей книге! — засмеялась над ним Афродита. Отлично понимая, что не сможет изолировать Ареса на пару месяцев от семьи, чтобы закрыть в какой-угодно комнате и заставить пройти Глубокое Раскаяние. Хотя бы попытавшись изменить его наивно-демоническую природу на ангельскую. Нерио ни за что не отпустит его даже на месяц, чтобы он откатал Сизифов камень. Ведь до конца их брачного договора было ещё целых пять лет. А до той поры он всё равно не поверит, что он Творец. Пока полностью не окунётся в религию. И поймёт не на словах, что он бог Сканда, а экзистенциально. Так сказать, на своей шкуре.

И Афродита стала снова, потупив взор, как и в начале рейса, захаживать к старпому в одинокую келью его каюты. Постепенно разрушая его кальвинизм «ногтями гладкими, как из нефрита». Которые вечно юная Афродита позаимствовала для себя прямо из «Декоративных фантазий» Уайльда. И полностью Ареса в себя влюбила. Своими женскими штучками. Один за другим безжалостно обрывая все лепестки его души. Этой наивно распахнутой к ней «ромашке». Даже не гадая на ней о том, что он там к ней испытывает. Апостольский или же лжеапостольский пыл. То есть стала вести себя открыто и откровенно, как и любая девушка-подросток, внезапно ощутившая в переходном возрасте в себе женские чары, впервые в жизни пожелав хоть кого-нибудь игрой на этой «лютне» очаровать. А тем более — на абсолютне Аполлона! Этого зануды у неё на чердаке. Решив опробовать свои молодые острые зубки. Зачаровав и целиком и полностью покорив себе. Сделав Ареса своим рабом. Своим и только своим! Старшим помощником. Отбив его у капитана. Короче — по известной схеме. Ведь женщина живёт ревностью, как «Собака на сене» Лопе де Вега. И постоянно ревнует к дарам своего «господа».

Который, даже не догадываясь о том, что тут на самом-то деле происходит, лишь проникся к этому — внезапно прекрасному — юноше всей душой. Да и только. Ведь большего от Ареса Афродитой и не требовалось, постоянно охлаждавшей внезапным льдом его пыл.

Особенно же после того, как Афродита притащила в каюту старпома «От наукоучения к логике культуры» В.С. Библера. И дала прочитать ему фрагмент текста, который она буквально весь на протяжении почти что двух страниц выделила оранжевым маркером. И бросила выделять дальше, просто перечитывая его для собственного удовольствия, поражаясь красоте изложения автором материала.

Но Арес пробежал по нему глазами и сказал, что это обычный себе околонаучный текст. И никакой красоты он в нём, честно говоря, не видит. И Афродита разочарованно поняла, что у Ареса нет её духовных глаз.

Именно тех глаз, какими смотрела на них учительница математики, с наслаждением выписывая им на доске красоту математических уравнений и доказательства теорем, чуть ли не кончая (теорему) от восторга. Тех мечтательных ясных глаз, с которыми их учитель литературы восхищалась стихами и художественными произведениями, с наслаждением вытаскивая на свет божий из омута словесных витийств, словно донную рыбу из под коряги, скрытый их творцами смысл, переливающийся чешуёй в другие контексты этого же произведения, и отбрасывая отблески смыслов на другие произведения данного автора и современных ему писателей и поэтов. Заставляя их на глазах у всего класса буквально сиять. Начищая этим доспехи «серебряного века». Теми глазами, с которыми их учитель истории «как конквистадор в панцире железном»¹⁹ шагал своими огромными шагами по всей мировой истории с лопатой археолога по холмам и курганам, раскапывая у них на глазах корни кельтской культуры — подлинной истории своей страны, которую оболгал руководивший этими раскопками историк, в честь которого немцы назвали только пиво, и выныривая в противогазе в окопах первой, а затем через узкий сырой сталинский блиндаж оказываясь уже и во второй мировой войне, словно крот с саперной лопаткой подкапываясь через хрущевскую к брежневской эпохе, которые и сформировали в номенклатуре тот дух торгашества, который после смерти Сталина вначале отменил «закон о диктатуре пролетариата», затем перевел предприятия на хозрасчёт и выдвинул от себя горбатого массовика-затейника в качестве тамады, который так и не выдал замуж свою страну за Запад, но проиграл конкурс на самый пышный бюст на глазах у всего соц. лагеря, обменяв «страны варшавского договора» на «договор ВТО», согласившись и далее кормить грудью Запад. Как Россия делала это на протяжении всей династии Романовых. То есть продав родину за ящик газа, бочку нефти и обещания на Мальте войти в историю мира как Мальчиш-Плохиш. Но так и не получив за это мальтийский орден, как император Павел. Которого хотя бы объявили сумасшедшим. За то, что тот предал все предыдущие завоевания в войнах с австрияками. За почтительную мину. Подложенную им под рельсы истории. Которая взорвалась в одна тысяча девятьсот семнадцатом и пустила под откос бронепоезд России. И только успевшие выскочить из него генералы, схватив за шиворот Сталина и других оголтелых любителей пограбить свою страну, сумели-таки впрячь общинный дух русского народа в колхозную узду и снова, всем миром, поставить его на рельсы. Да пальнуть из его орудий так, что австрияки ещё не один десяток лет будут им это вспоминать. Выплачивая репарации.

Но заявила, что вначале этот текст для неё тоже звучал как некая тарабарщина, но затем она стала это читать по четыре часа после смены и вначале в мозгу стало появляться какое-то слабое свечение, а затем с каждым днём этот свет становился всё ярче и больше, а в последние дни это голубое свечение уже через пол часа чтения начало медленно подниматься над головой, с каждым днём все выше и достигло уже полу метра! Так что Александр Волков в книге «Семь подземных королей» всего лишь описал то, что случилось с ним самим, когда заметил над собственной головой «бриллиант» и стал это систематизировать. Поделившись с читателями тем, что тот король, у которого бриллиант крупнее и выше, обладает гораздо большей властью!

Но Арес лишь посмеялся над ним. Ведь выходило, если верить сюжету книги, то Ганеша никакой не король, а всего лишь охотник на шестилапых.

Афродита обиделась на него и недели две к нему не заходила.

Пока старпом не понадобился ей вновь, чтобы не бегать с кисточкой по палубе на перестое между рейсами. Как и все остальные, ещё более умственно отсталые от неё матросы. Примирившись с недостатками Ареса, как с неизбежным злом. То есть — взявшись за его воспитание. Не в открытую, разумеется, но — в сугубо игровой форме. Чтобы Арес лишь на следующий день понял, какой он умный. Когда до него самого дошло то, к чему его пытались подвести. И сам выступил бы на сцену со своей инициативой, пригласив Афродиту работать:

— Своей секретуткой! — засмеялся старпом. Не понимая, что он своей иронией едва не раскрыл Афродиту, поставив шах. Шагнув в разговоре на е-два. Едва замечая эту грань.

Но так и не поняв, что Афродита постоянно жонглировала в общении с ним (ведь её оружие — Слово!) мыслями, мечтами, чаяниями и малейшими побуждениями наивного Ареса на этой тонкой грани. Выдергивая лепесток за лепестком из туго стянутого бутона его пламенеющего сердца. И устилая ими свой триумфальный путь!

Впрочем, как и любая грамотная баба. Лишь удивляясь тому, что тот даже не замечает её «прозрачный лик» из кристально чистого по отношению к нему льда. От него, правда, «под тенью роз танцующей сокрытой». Как и завещал Уайльд.

Которая ещё недавно обучалась всем этим штучкам у самой Горгоны! Перепросматривая её поведение у себя в воображении, работая в рейсе над книгой «Яблоки раздора». Постоянно поражаясь её врождённому коварству. И тут же опробывая навыки Горгоны на своём подопытном. Который, как и Остап Бендер, даже не подозревал о том, в какие сложные партии он играет с этим шахматным дарованием. И не предполагая о том, что тот из рядового Васюкинца уже давно преобразился в Афродиту. Поставившую ему на лакированной языками матросов доске их общения и шах и… Мат всё не решаясь ставить. Ведь Афродита, по опыту похождений Банана в прошлых рейсах, прекрасно осознавала, что если она растает в объятиях Ареса, как Снегурочка, то есть пойдёт на поводу у тела и примется воплощать фантазии матросов, то вся её не так давно начавшаяся трансформация тут же прервётся. Энергия тут же «покинет неблаговидный сосуд», как и у любого неофита. А сама Афродита останется «у разбитого корыта». С «разбитым» телом — Бананом. Здесь: коварнейшим матросом, вовлекшим бедного старпома в свои интеллектуальные брачные игры. Что для Банана, этой енотовидной собаки, могло тут окончится жутким скандалом, вытаскиванием за шкирку из камышей Сиринги, в которых тот скрывал ото всех моряков свои эзотерические тайны, и моментальным списанием с клеймом бездельника (по статье «тридцать три») в трудовой книжке. Согласно «заключению» доктора, сделанному ещё в начале рейса. Которым старпом постоянно махал перед его носом с самого начала рейса, как компроматом.

А потому Афродита не решалась о своей Преображении даже намекнуть.

Благо, что намёков со стороны (возбуждённых) членов экипажа было уже хоть отбавляй.

Даже её сожитель Швабрин, который в начале рейса терпеливо «белил стены» на фотографию жены и затем убирал их каюту. Особенно тщательно — после променадов Рема, Каравая, Ромула и прочих друзей в их каюте. Но теперь, когда тот бросил с ними пить и начал умничать ещё больше, став Афродитой, начал обвинять Ганешу (как он думал):

— Всё, что о тебе так искренне и с огоньком в глазах фантазируют в курилках — чистейшая правда!

— Почему это?

— Да потому, что я, на твоём месте, уже давно набил бы морды всем, кто так думает. Хотя бы — мне! Если бы всё это было ложью. А так как ты даже не пытаешься защищаться, то значит всё это — чистая правда!

— Ты понимаешь, что весь экипаж сейчас так думает? — начиная ржать, отвечала Афродита. Входя в раж. Понимая, как долго Швабрин убирал у себя в голове, чтобы наконец-то высказать всё это ей в глаза. — Вам лишь бы было обо что языки почесать. Мне что, по-твоему мнению, всем членам экипажа морды начинать бить?

— Конечно! — не унимался Швабрин.

— Но врач не бьет своим пациентам лица только за то, что они сумасшедшие, — усмехалась Афродита. — И совершенно искренне верят в свои фантазии. Даже — если они начинают фантазировать в халатах. Тем более что одной «мордой» вас не вылечить. Вы скажете тогда: «Ага! На воре и шапка горит! Иначе он только посмеивался бы над нами. И это его так сильно не напрягало бы!» Каждому из вас поможет только лоботомия. Пойми! И запишись на операцию.

Так что когда и Рем попытался предъявить нечто подобное, Афродита с улыбкой призналась:

— Пойми, глупыш, художнику абсолютно плевать на то, что о нём думают. Более того, он этому только рад. Купаясь в славе! Ему всё равно, какие подмостки и какая роль. Лишь бы им восхищались! И если публика одета в костюмы восторга, он готов им простить всё. Даже — гнилые помидоры, лишь бы они бросали их от всего сердца!

А Афродитой восхищались. И завидовали. В основном, молча. С немыми усмешками.

Поэтому Афродита не стала ничего объяснять всем остальным членам экипажа ни про необходимость поста для завершения трансформации в Софию-премудрую, ни про то, что если бы его низшая сущность — Банан — и захотел бы секса во чтобы то ни стало, ему достаточно было бы просто пару раз улыбнуться второй поварихе, отчаянно строившей ему глазки с начала рейса, взять у Рема бутылку медовухи, затем заговорить с ней после ужина о том, о сём и пригласить в гости.

— Просто, пообщаться.

— Не более того!

Как уже не раз было. До того, как Ганеша наконец-то отогнал от себя Банана и начал катать Сизифов камень.

Или — чуть более молодую уже буфетчицу, чем та, что была в прошлом рейсе. Но которая точно также, как и Эхо, постоянно ему подмигивала, желая затмить вторую повариху. Отдаваясь гулким эхом воспоминаний у него в душе. Желая лишь одного — отдаться… Ещё боле гулким эхом, чем вторая повариха. Впрочем, не только ему. Желая реально ощущать, а не только предполагать себя королевой этого стального замка. Всеми своими фибрами. И не только души. Периодически изменяя капитану с Гераклом и другими, не менее героическими личностями. Исключительно из жажды затмить вторую повариху, претендовавшую тут на трон Прекраснейшей! Играя с ними своими более крупными, чем у самой Гебы, молодильными яблоками. На глазах у всех!

Заставляя героев (битвы с Гебой) жутко краснеть и оправдываться перед капитаном. Категорически отрицать, присягая на верность.

Но уже через пару недель снова доказывать свою непричастность к слухам. Мол, нам хватает и второй поварихи. Ведь она моложе! А её наливные яблоки… сам попробуй!

Не понимая того, что Геба таким вот образом действий мстила Кроносу за то, что первая же в его жизни буфетчица тут же женила его на себе. Заняв её законное место! В его квартире. И теперь всё время сидела дома, отчитываясь перед мужем в письменном виде о каждой потраченной «на благо семьи» копейке. Высылая отчёты в письмах и телеграммах.

Как с усмешкой поведал Афродите об этом Арес за чашкой чая, который ранее уже ходил в море с Реей и знал её лично. Вторым штурманом. Не первым, заметьте, а — вторым. То есть — не настолько лично, как хотелось бы. Содрать с неё личину. И не раз! Намекая ей об этом.

Но он был уже давно женат. Причём, по расчёту. И Рея это знала.

Ведь Арес так долго и пламенно мечтал о круглой отличнице из своего класса, что отличалась от него лишь ещё большим умом и сообразительностью, столь страстно вздыхал о ней, грязно намекая, что «каждый имеет право на лево», то и дело предлагая ей направо и — особенно — налево свои услуги, что (как только Нерио его послушала, вдохновилась его идеями и тут же на первом же курсе института от кого-то там на студенческом «Вечере» залетела) скоропостижно предложила своему поклоннику (над которым с подругами в школе ранее лишь посмеивалась) своё разбитое сердце.

Арес вначале долго не мог поверить — в своё счастье! Не шутка ли это? Причем, очередная. Призванная добить его — в упор — из очереди её сарказма. Гуляяс ним «со шмайстером по парку». Затем, когда Нерио продолжила уже и дома свою печальную историю о том, что любой ребёнок в этом мире социальной несправедливости, безусловно, заслуживает самого счастливого детства… «То есть — с папой и мамой?» — понял он. «А не с матерью-одиночкой», — сокрушенно добавила она. Нотку «ля-минор». Арес глубоко задумался. Так глубоко, что подогнулись колени. Сел на диван. Немного посидел. От горя. Пока та пыталась его хоть как-то утешить.

Точнее — кое-как. А не так, как он себе это представлял — в красках. Ещё в школе. Вгоняя себя в краску. Сидя с ней за одной партой.

Потом встал, вышел на балкон. Покурил. Задумчиво. В последний раз полюбовался свободой. Затем вошел обратно в её нелёгкое положение. На диване.

Снова вышел из неё и лишь тогда покорно согласился провести остаток дней своих в роли отца её ребёнка. У ней в квартире. Женившись и официально зарегистрировав себя и Антиопу.

А потому и был Рее совершенно неинтересен: «Как лох, которого уже развела другая!» Глубоко и надолго.

— Как минимум — на восемнадцать лет! — сразу же договорился Арес с Нерио. — Чтобы и речи не было ни о каких алиментах.

Рассчитывая, что к тому времени он уже и сам встанет на ноги. Тем более — с ней, буквально пинавшей его вверх по карьерной лестнице. Ведь он был для Нерио не более, чем социальным животным. Мускульной тягой, тянувшей ресурсы в её семью. По его словам. На что и был расчёт. С её стороны. А с его — попользоваться Нерио, пока та ещё молода и красива. А потом, когда Антиопа подрастёт, перестанет верить в деда мороза, в якобы папу и маму, то и сама развеет все эти иллюзии о добрых волшебниках. Поняв, что она и в самом деле тут никому не нужна. В этом навыхлест сгнившем мире социальной несправедливости. Где вполне официально сосуществуют принцы и сосущие лапу нищие, как медведи. Или чем там они развлекаются, пока спят прямо на ходу? Нерио его выгонит и найдет кого-нибудь получше. А он… Арес станет уже и сам богат! И по горло сыт и Нерио и её семейной жизнью. И по-настоящему свободен! Ото всех обязательств. А пока…

Рея сказала ему:

— Пока!

Ведь пока всё это было лишь в творческом процессе, Арес был не в силах заинтересовать Рею своим искромётным будущим. По крайней мере настолько сильно, как появившийся в её жизни капитан, который её и зафрахтовал. Тут же став ром-антическим капитаном в околоплодных водах её бурной семейной жизни. Сразу же залетев от Кроноса и оставшись дома. Рожать Посейдона. Чтобы тот, как подрастёт, унаследовал организацию Урана.

И её вторая уже по счету заместительница Геба в походных условиях на судне всё также недвусмысленно улыбалась вначале рейса скромному Ганеше, затем — нагловатому Банану, а затем и — умнику Аполлону, все никак не желая замечать между ними разницы. Постоянно получая продукты от второго штурмана со склада, расположенного в двух шагах от каюты нашей волшебной героини. Её снов наяву. Благо, что музыкальный центр украл у Афродиты сатир Марсий, пока она жила с Горгоной, выбив ногой деревянную дверь её квартиры, и у Гебы уже не было официального повода самой зайти в его наивно открытую каюту под предлогом «просто, послушать музыку», как у Эхо. Нырнув не только под предлог, но и под самого хозяина каюты, став там приставкой к его корню. Пока смерть (в лице капитана) не разлучит их. На допросе.

Тем более что теперь большая часть поверхности стола в каюте была постоянно завалена мыслями, которые Афродита создавала прямо в рабочей обстановке, резко отворачиваясь от конвейера и моментально записывая осенявшие её мысли на специально приготовленные и прикреплённые к стене обрывки тары в проходе, где она вынужденно работала фасовщицей. Даже не снимая тонких резиновых перчаток. Из которых она во время отдыха (вместо того чтобы мирно спать, как и все смертные) собирала пазлы своей книги. Или просто периодически переписывала их в специальную «рабочую тетрадь», чтобы её напарник Швабрин не так возмущался грудой мусора на столе в их двухместной каюте. Не понимая, что эти «глиняные черепки», как усмехался Швабрин, для Афродиты — груды золотой руды! Которые затем следовало переплавить в строки и впаять в произведение. Не желая вписывать в свою книгу ещё одну героиню из местного буфета.

Что тем более неистово улыбалась, чем дольше натыкалась на пластиковую маску деланного равнодушия к своей персоне, каждый раз всё более явственно замечая её искусственность. Этого яства! Желая уже даже не самого Ганешу, а растопить-таки его лед. Пусть уже и — своим горячим телом. Входя в раж! Настолько сильно Ганеша её этим уже заинтриговал, не желая покоряться — даже подобострастным взглядом. Как прочая челядь, сладострастно роившаяся в кутерьме у её ног. Когда Геба жаждала и от него тоже одного только лишь поклонения. В постели. И ловила его взгляд.

Острый, как удар шпагой! Ведь Афродита ещё помнила о том, что произошло в позапрошлом году в рейсе с этим же капитаном, нимфой Эхо и её молодым избранником, которого Ганеша для неё избрал. Чтобы наконец-то начать катать Сизифов камень. И в этом рейсе потому боялся с Гебой даже заговорить. Ни то что — улыбаться. Делая этот первый шаг. Навстречу… бездне. Чувств. Которые Афродите всё ещё удавалось от неё скрывать.

Но только — не её глазам. Всё более хит’рым. На пустом отсутствующем лице. Но не желая из-за секса с походной женой капитана снова вызывать в этот бренный мир его безумную ревность, «вызывая огонь на себя». Не имея уже куда её сплавить по перекату. И терять расположение капитана. Ведь на судне, как и в любой деревне, это не осталось бы незамеченным. И не донесено до вышестоящей инстанции. Причём, тут же! Спровоцировав новый тридцать седьмой.

Но уже — по отношению к Афродите, которая хотела лишь довершить начавшуюся трансформацию и охладеть по отношению ко всему женскому полу. Навсегда. Став Софией-премудрой, читая книги.

Тем более что только власть, данная Афродите через пресекавшего разгул в умах капитана, позволяла этой профуре с длинной косой в теле самого Аполлона толково и расторопно распоряжаться данным ей во власть судном. Организуя не только работы своей смены так, как она это видела, для большей эффективности, постоянно давая всем свои советы, но и — всех других. Включая тех, кто ранее её даже не касался, работая в глуши в машинном отделении. Изнывая от постоянного грохота главного двигателя.

Опасаясь с этим внезапно зацветшим, фосфоресцирующим каким-то внутренним сиянием в полутьме судна цветиком-семицветиком теперь даже заговорить. Обмолвится словечком. Случайно сорвав с него горящий лепесток души. Чтобы не заниматься с ним виртуальным сексом, который для Афродиты давно уже был намного реальнее физического. И разьё. Бывало по поводу и посуху. Без повода. На сухую! Получив от Афродиты прямой приказ! Через Ареса. Позволявшего ей реализовать на практике те полномочия, что так характерны для любого аватара Господа, спустившегося откуда-то сверху (здесь: из каюты старпома) в самый низ для наведения порядка.

Невольно ассоциируя Ганешу с его уже сквозящей женственностью и властью над ними самого капитана. Непроизвольно став тут для всех из «сына полка» Немезиды «капитанской дочкой»²⁰ Кроноса. Со всеми её пушкинскими капризами, кокетством диалогов и коварством сюжета.

Ведь проказник Швабрин, который в предыдущих воплощениях так неистово её домогался, что это заметил и описал Пушкин, добился лишь того, что их судьбы переплелись на судне «Делос» столь замысловатым образом, что теперь он жил со своей сожительницей в одной каюте. И постоянно ворчал на неё за то, что она ему опять отказывала. Но, как менее благородная, водила в каюту кого ни попадя, пока он был на смене. Так ещё и ни в какую не желала убирать каюту! Как любая баба. Уничтожая компромат!

Поэтому-то Пушкин и написал о ней тогда, что никакая это не София-премудрая, а обычная Машка, каких пруд пруди. Вздорная и глупая!

Просто вынужденная тогда самой судьбой (по сценарию агентства «Новая жизнь ангела») воплощать отвлечённые «Декоративные фантазии» Уайльда, который наивно полагал, пока писал «фантазии», что просто выдумывает себе очередную художественную безделицу, а не сценарий чьей-то будущей жизни. Заставив Афродиту играть на абсолютне Аполлона, ото всех «под тенью роз танцующей сокрыта».

Ох уж мне эта сила слова!

Странно, спросите вы, но неужели Афродиту никогда не тянуло поэкспериментировать с мужчинами? И хоть немного побеситься. Ведь именно этим и обусловлено то, что монахи в языческих монастырях глубокой древности нет-нет, да соблазняли друг друга, когда один из них, особо ревностно молившийся богине Кали, вдруг запускал в своём теле трансформацию. И, не понимая того, что с ним происходит, начинал фантазировать. Причём, телесно. На беду монастыря. Где даже его руководитель не располагал всем пониманием того, к чему был призван. То есть — не понимая того, откуда именно бралась тяга к юношам в древнем Риме. Где каждый гражданин считался именно свободным только после того, как заканчивал «Сизифов труд». И становился действительно свободным — от потребностей собственного тела. Но уже располагал всей необходимой информацией по поводу того, что с ним будет теперь происходить. Первые пару месяцев. Пока полностью не успокоится твой гормональный фон. И ни в коем случае больше не олицетворять себя с телом! Понимая теперь, что тело — это не более, чем био-костюм, искусственно сконструированный Создателями именно для того, чтобы ты мог перемещаться в этом экзоскилете по данной тебе — в полное распоряжение — планете. С возможностью пополнения его энергетического потенциала во время сна и приёма растительной пищи. Полностью адаптированный под тебя (принято говорить: твою душу — плазмоид) столь совершенно, что ты этого даже не ощущаешь! Через ряд других, всё более тонких тел. Подобных энерго-приводам. Ведь видимая материя — это лишь всё продолжающая остывать энергия. Которой мы, пополняя свой энергетический запас, не даем остыть и отвердеть (став памятником), расщепляя пищу внутри ядерного реактора — желудка и кишечника.

Как и любая амазонка, Афродита воспринимала мужчин, как своих рабов. Да-да, грязных полу животных! И не более того. Она всегда любила только и только девушек.

Находя ещё даже в детстве, в деревне у бабушки, очень странным то, что три одноклассницы старшей его на четыре года двоюродной сестры Алакнанды стеснялись и суеверно прятались в кустах от Ганеши, когда искали туалетную комнату. В лесу. По дороге на пруд. Указывая его удивлению рукой на то, что он, якобы, мальчик. Чтобы он шёл дальше. А они, ведь, девочки. Пытаясь найти хоть какую-то разницу! Журча голосами и струями. Разницу, которой он тогда и вовсе ещё не ощущал, буквально наслаждаясь их чудесным обществом.

А уж потом-то — и подавно! Окунувшись с разбегу во взвод телеграфисток в армии, как в свою родную стихию. В тот самый пруд всепоглощающей его женственности, в которой он, с самого детства, так любил купаться!

Но не очистившись в рейсе в горниле раскаяния до конца от возможных корректировок своим прошлым-я актуальной для настоящего момента мифологии поведения, Ганеша изжил в море свои мужские повадки не до конца. И этот недо-конец торчал теперь из-под тоги его духа, создавая на ней бугры рельефа местности, на которой местечковые войска под командованием Банана ни в какую не желали покидать захваченный плацдарм, яростным скрежетом возражений заглушая голос разума.

Тем более что каждый раз, как только Ганеша твёрдо решал для себя бросить уже этот неблагодарный литературный труд, заставлявший его на берегу снова и снова собирать материалы в чужих объятиях, архангел тут же спрашивал: «А вдруг, кто-то ещё не знает? Ты должен им помочь, чтобы люди не наступали уже на твои грабли. Пиши!»

Только и ожидая, когда же он там наиграется и наконец-то уже взлетит, развернув над миром свои гигантские крылья самого совершенного ангела, который только блуждал в этих краях. Да и то — случайно.

Глава17Компенсация

Находя теперь, по приходу из рейса, свои не менее «декоративные» игры с ничего не подозревающей об этом Каллисто, весьма забавными. Заставляя Каллисто, манипулируя её привязанностями и обусловленностью (тут же покупая ей всё, что та потребует), реализовывать в спальне самые разнузданные сексуальные фантазии моряков. В качестве «компенсации», разумеется. Изживая их в действительности. Одну за другой.

Которого Елена воспринимала обычным парнем. Пусть более нежным и любящим, чем все другие. Цветиком-семицветиком, осуществляющим все её мечты! Воспринимая это как влюблённость. В неё-любимую! Его Елену Прекрасную. И только поэтому, так сказать по привычке, заставляла себя этому без ума влюблённому в неё андрогину подчиняться. Когда он иногда побуждал Елену целовать и ласкать его столь чувствительную теперь грудь. Подкачанную ещё в юности и потому не особо выделявшуюся теперь на фоне других андрогинов. Как у некоторых фараонов (не будем тыкать в этого хромого юношу пальцем, Эхнатону и так досталось), груди которых после трансформации под контролем жрецов понуро свисали вниз, как и у любой ленной бабы.

Елена надеялась, подобно Сфене, постепенно переломить ход его игры, перехватить у Сиринги инициативу, оттеснить Медузу Горгону корпусом, опережая Ситу, выйти один на один с вратарём… Удар! Ещё удар!..

О, наивность! Что и заставляло Елену столь бешено гонять по льду своей игры, прищелкивая звонко клюшкой языка его вполне себе мужскую шайбу. Весьма результативно забивая гол за голом в свои столь покорно распахнутые в преданной улыбке белоснежные ворота.

Которые Афродита по своей многолетней мужской привычке, забываясь, пыталась иногда прямо-таки разворотить! Её кроткие ворота. Каюсь, каюсь! Всё это были богомерзкие дьявольские искушения.

Которые Афродита просто не могла не воплощать! Открыто наслаждаясь ими. Столь уж прекрасной и чуткой к малейшим запросам была её, ничего неподозревающая о том, в какие сложные комбинации она тут играет, партнерша. По постельным шахматам. Которую Афродита теперь нетерпеливо тащила каждый вечер в спальню и устраивала ей там очередную «Битву в кальсонах».

И Ганеша, в качестве компенсации, не мог Афродите этого не позволить. Оторваться на Каллисто! Ведь ему в тот знаменательный день от Шотландок так ничего и не перепало. Спешно покинув битву, как только рассвело. Почёсывая вместе с Ганимедом раны от когтей Шотландки.

Надеясь в глубине души на то, что и Афродита всем этим когда-нибудь наконец-то уже таки пресытится. И в конце-то концов, охладеет ко всему этому. Но уже — навсегда! Став Софией-премудрой. Мол, «и это пройдёт».

О, высшая наивность, только — не с Каллисто! То подобно одной из его многочисленный идей, как и любая навязчивая мысль, исступлённо вертясь на самом кончике её языка! То подобно невольному стону срываясь с её измученных им губ. Но лишь всё более и более бесподобно! Заставляя Ганешу буквально стонать от болезненно чуткого наслаждения ею. С каждым вечером в спальне и поездкой по Трои становясь для него всё более несравненной! С другими. Как Елена и планировала. Своими попытками выразить свой меркантильный врожденный эгоизм. Да-да, что там греха таить? И хоть как-то артикулировать всю силу всепоглощающего вакуума своей любви. Втягивая его во время очередной поездки по Трои в себя без малейшего остатка. Со всеми его слюновыделениями любви. Но на сугубо своём — божественном — языке любви! Языке присущих ей, закреплённых ещё Ахиллом, телесных навыков. Наслаждаясь её прекрасным, по-настоящему поэтически выразительным богатым языком, которому позавидовала бы тогда сама Ахматова! Не говоря уже о Цветаевой, которая лишь мечтала о своей Сонечке, если верить её воспоминаниям, которые она переносила на бумагу в присутствии мужа.

Тогда как Елена, бросив мужа, с глубоким чувством ритма демонстрировала своей мечте в каждой из поездок по Трои свои сердечные навыки. То вознося Ганешу до небес, до Афродиты, то вновь погружая его в себя. До глубины души! И так далее и тому подобное.

Но не менее бесподобное! Каждый день всё сильнее обогащая его чувства. Её и только её чувством прекрасного.

Перенося на полотно его восприятия и саму Елену абсолютным и бесповоротным божеством. Со всеми её божественными навыками. Какая там королева, о чём вы? Ставки выросли! Абсолютное — в его прекрасных фантазиях, ставшими с нею вдруг все до единой телесными, то есть — воплощённое божество!

С каждым днём заставляя Ганешу вечерами всё более неистово в этом каяться. Целиком и полностью одному Творцу. То есть — на бумаге. На радость бедному читателю. О, прости, прости!

Его Золотая Богиня не могла стать именно золотой, пока с неё не слезет полностью вся эта мерзкая мирская позолота. До самого конца!

С которого Елена и решила для себя начать. Зря в корень. Помогая Ганеше ото всего этого навсегда избавится и снова стать Творцом. Ведь всё это было в нём всё ещё столь сильно, что всю эту богомерзкую позолоту с его Золотой Богини необходимо было срочно отодрать. Как мартовскую кошку! С не меньшей ревностью и религиозным фанатизмом. Который бил из Ганеши тогда буквально через край, забрызгивая своими божественными фантазиями Елену и её прихоти. Запутывая для него его преданность Каллисто, своей харизме (то есть, по сути, любому из вас (что, само по себе, жутко его возбуждало!)) и самому Творцу в один сплошной клубок религиозных экстазов. И иных, но не менее возвышенных для него на тот момент страстей.

Осознавая себя жалким Тартюфом. Да, да.

О, да! В которого ненасытная Афродита буквально заставляла слабовольного Ганешу снова и снова превращаться, таща его вечером в постель Елены, чтобы устроить ей очередную «Битву в кальсонах!». Экспериментируя там с его телом самого Аполлона в объятиях прекраснейшей Каллисто, которой Елена становилась, как только Афродита передавала Елене часть своей божественной лучистой энергии. Что и делало её невероятно Прекрасной!

«Казалось бы, вот оно, счастье!» — думал Ганеша.

Заставляя и Елену в ювелирных магазинах каждый день так думать: «Предел мечтаний!»

И Елена всё томилась (на медленном огне желания), порываясь уже узнать, как у Ёлки идут дела: «Не купили ли родители ей машину? И почему она так у-порно молчит, не пуская меня к порно? Со встречными-поперечными. Вдоль и поперёк! Не пора ли уже отмечать покупку её машины? В ночном клубе». И была уже заметно обеспокоена. За подругу. Уж не начала ли та отмечать это без неё?

Телефон тогда у них был всего один. Да и то — у Ганеши, который уже мог позволить себе такую роскошь — оплачивать столь чудовищно дорогую тогда связь. У Елены же был тогда только пейджер, купленный ещё Ахиллом. И она постоянно его просматривала, но не находила там новых сообщений.

Словно бы мир — замер! Планета наконец-то перестала вращаться, предоставив их полностью самим себе. Казалось, их счастью не будет конца!

Но Елена однажды заявила, что хочет съездить к Ёлке. Одна. Так как он, якобы, не понравился её родителям.

Ганеша вспомнил то, что он там такое наговорил Ёлке и подумал, что Елена его ревнует. Как все. Бессознательно входя в роль его девушки.

— Давай, я хотя бы довезу тебя до её дома, а потом заберу обратно.

— Нет-нет, я давно уже не была в Трои и хочу поехать к ней сама.

И наконец-то понял, что она от него отбрёхивается.

— Ладно, пойду я, — сказала Елена, закончив надевать золотые украшения. И любуясь в зеркале новым тёмно-синим платьем. — Как тебе звезда на ночном небе?

— Божественна!

Поцеловала Ганешу дежурным поцелуем в губы, вышла из дома и пошла в сторону остановки. Пританцовывая от возбуждения.

Ганеша почему-то подумал, что раз она не хочет ехать с ним, то за такой звездой кто-то должен непременно приехать и забрать. И как только Елена вышла, подождал минуты три и пошёл за ней.

Но увидев сверху, как она спускается к автобусной остановке, как лошица, подумал, что просто-напросто сходит с ума от ревности, покрутил пальцем у виска и вернулся в студию. Взял документы, ключи от машины и решил пока что потаксовать.

Ревновал ли он Елену к Ёлке? Что за бред? После того, как Сфена поведала ему о заключении в сырые стены монастыря Кармелиток, он рассматривал тесную дружбу девушек, постепенно делавшую их сёстрами, исключительно как нечто вынужденное. Не как некую роскошь, а как осознанную необходимость дружить столь тесно в силу стеснённых обстоятельств. В одной кельи. А поскольку родители Ёлки превратили комнату своей дочери в одиночную камеру строгого режима, он наконец-то понял, почему Елена так рвалась в Трою! Рискуя, ради желания помочь подруге, даже тем, что Ганеша её тут обесчестит. Елена шла на эти риски! Ради подруги.

Как можно было ревновать, то есть думать о них столь низко, когда их сближал такой высокий порыв преданности, а не вульгарная страсть? Как у него и Елены. Ему если и было стыдно, то не за них, а за себя. И за то, что он сам, в отличии от Елены, не может помочь Ёлке. Ничем. Сам нанести бальзам ласк на её душевную рану. Несколько раз отправляя Елену к Ёлке с лёгким сердцем. Как Господь отправляет вместо себя ангела — сделать то, что сделал бы он сам. Не будь он сейчас столь занят. Самой Еленой. Ведь родители Ёлки не поняли бы его душевного порыва. В объятия их дочери. И посылал Елену, как своего лазутчика. В стан врага.

Однажды Елена снова захотела «посмотреть на то, что там творится с Ёлкой».

И смотрела на это до поздней ночи.

Ганеша не стал искать её по ночным клубам, ведь официально они не были вместе.

Банан ждал её дома, как верный пес, который, как только его сладострастная сучка появилась на пороге, бросился к ней навстречу, виляя хвостом от возбуждения. И с собачьей поспешностью пригласил её продолжить игры.

Елена была ещё пьяна и, выйдя из ванной комнаты, махнула на него рукой. Мол, делай со мной что хочешь. Лишь бы лежать и ничего не делать, как она и любила: замерев от наслаждения!

Как и любая гамадриада.

Глава18Время

Но после секса с ней его начала терзать ревность. Когда он физически ощутил, что до него в ней уже кто-то был.

— Ты хоть понимаешь, во что тебя превращает твоё же поведение? — разочарованно спросил он Елену после секса. Сев напротив.

— Во что? — невольно отстранилась Елена, вспомнив своё «криминальное прошлое». За последние семь часов.

— Ты превратилась из богини, которой снизошла в столь дивный мир, в прекрасного, пока ещё, демона искушения. И чем хуже твоё социальное положение, тем исступленнее ты оттачиваешь своё мастерство искусителя, пытаясь хоть как-то изменить его за счёт других. Каждой изменой тому, с кем ты (наивно думая, что временно) сожительствуешь, опускаясь всё ниже и ниже. На самом деле изменяя лишь себе, своим принципам. А через это — своей высшей сущности! Постепенно теряя даже то, что имела перед этим, — напомнил он жестом, как Ахилл швырнул в море все её драгоценности. — Вместо того чтобы сесть, понять всё это и начать меняться к лучшему. Расплата слишком высока! — показал он пальцем на её колье. — Мы больше не можем продолжать себя дурачить.

— Выходит, я с тобой — навсегда? — обреченно спросила Елена. Не желая больше терять драгоценности.

— Жизнь это практика, а не теория. И в жизни мы не можем оперировать условными единицами. Наше подсознание воспринимает всякого, с кем мы согласились на сожительство, как единственного и самого лучшего из всех возможных кандидатов! А так как в подсознании нет условного понятия времени, то и — как данного нам не только здесь и сейчас, но и — Навсегда! Поэтому-то мы в них, порою, и влюбляемся, раскрывая сердце нараспашку. Не даром говорится: «стерпится, слюбиться». Так что надо быть осторожнее и не всегда соглашаться на уговоры, — взял он её руку и поцеловал подаренные ей кольца, — понимая, что, по-настоящему, это теперь навсегда.

— Так что, времени не существует… по-настоящему? — посмотрела Елена озадаченно.

— Нет конечно! — улыбнулся Ганеша над её наивностью. — Как сказал Хайдеггер, «время не есть, оно имеет место».²¹ Это абстрактное понятие. Оно имеет место в нашем восприятии только лишь потому, что все процессы имеют определённую длительность. И время всегда было условным и считалось относительным понятием. Ведь время любой реакции всегда можно сократить или увеличить, повысив или понизив температуру, давление, плотность и так далее. И для того чтобы нам легче было его себе вообразить и научиться им оперировать для своей же пользы, я и наклонил планетарную ось Земли именно таким образом, чтобы тут появились день и ночь, лето и зима. Немного не так, как у других планет в этой солнечной системе. Не находишь?

— Не понимаю, зачем это нужно было делать. А разве раньше дня и ночи не было?

— Раньше ось этой планеты была наклонена Творцами Вселенной именно таким образом, что в северном — теперь — полушарии всегда был день и всегда было вечное лето. А у населявших её обитателей вместо термина «Время» использовался термин «Вечность» — абсолютная длительность. И даже те философы, что понимали Время как понятие, не видели смысла вводить его в обиход. Тем более — переводить это относительное понятие в Абсолют. Отлично понимая, что всё тогда вынужденно этим начнёт служить подтверждением данного мировоззрения. И все вещи будут создаваться не раз и навсегда, предельно износостойкими, а то и вообще — вечными, как в их Вечности, а лишь — на некоторое время, пока они доставляют хозяину удовольствие от их приобретения. А значит и особо качественными их делать смысла уже не будет. Чтобы их легче было утилизировать, как только он захочет от них избавится. Что и отношения также станут временными. Не качественными. Из них уйдёт любовь и преданность и верность и… Все вечные понятия. Останутся лишь эмоции и похоть. И понятие брака также потеряет всякий смысл. Уйдёт понятие ответственности, милосердия, благодарности. Счастье заменят удовольствием, обладающим лишь ограниченным эффектом.

— Так, а что же тогда радость?

— Радость и восторг есть указания на то, что ты движешься в сторону счастья.

— А — удовольствие?

— Указание на то, что ты движешься в сторону несчастья, — сокрушенно произнёс Ганеша. — Ведь именно для того, чтобы мы могли постоянно повышать остроту удовольствия, в мире после введения Времени и было распространено архидемонами столько всевозможных страданий, обид, заблуждений и прочих, так называемых, грехов. Чтобы мы постоянно пытались наслаждаться всем тем, что дает нам хоть какое-то удовольствие. Жалуясь лишь на то, что у нас остаётся для этого слишком мало свободного времени.

— И потому боясь хоть что-то приятное в жизни упустить?

— Упуская самое главное — себя! И люди перестали жить вечно — из века в век. Стали приходить на время, брать от жизни всё, теряя при этом всё здоровье, и очень скоро умирать. Теперь даже архангелы стали приходить на планету на время, и уходить — навсегда. Наблюдая за тем, что творится на этой планете с Летучего Корабля.

— А раньше они приходили навечно?

— А уходили лишь на некоторое время. Лишь выждав паузу для того, чтобы им снова стали рады. Буквально умоляя их вернуться.

— И восстановить попранную власть имущими справедливость?

— Раньше жизнь на этой планете и была тем самым Царствием Божием, которое безуспешно пытался восстановить Христос. Как бывший ангел, он помнил о той эпохе и бессознательно пытался её тут воссоздать. Всё пытаясь изгнать бесов и демонов «во тьму внешнюю»²². Как раньше, пока на планете была Вечность. Прекрасно понимая, что смерть и жизнь теперь поменялись местами. Теперь по-настоящему тут живут только для того, чтобы набраться духовных сил, стать ангелом воплоти и снова уйти — в Вечность на планетах высшего типа. Поэтому раньше никто не верил во Время, считая это жутчайшей ересью и сатанизмом. И всех, кто даже просто заговаривал о нём, сжигали заживо.

— И правильно делали!

— Я пошутил. Им объясняли суть вещей, и если те не сгорали заживо со стыда, в огне раскаяния выжигая в себе остатки ереси, их просто гнали в южное — теперь — полушарие. Где были раньше вечная ночь и вечная зима.

— Б-р-р-р… — передернула она плечами.

— Но эта смута началась гораздо раньше.

— Гораздо раньше? Куда уж раньше-то?

— Гораздо, гораздо раньше. Когда жизнь была возможна только на звёздах. Планеты образовались в результате изгнания инакомыслящих, нарушавших установленный на звездах Вечный порядок вещей. Пытавшихся искусственно ускорить эволюцию обитающих там существ, сея панику о том, что их звезда, по космическим меркам, скоро погаснет. И нужно как можно скорее обретать более твердую почву под ногами. Чем плазма. И им дана была возможность самостоятельно организовать собственный уклад жизни, раз уж они такие умные. Благо, знаний у них было в избытке!

— И что, они были изгнаны с частью звёздного вещества?

— Ведь и сорняк нельзя вырвать из земли без того, в чём он уже пустил корни. И чем сильнее корень, тем больший объём вещества он занимает. Таким образом они были не уничтожены, а, фактически, приговорены к пожизненному сроку — раскаиваться или погибать по мере остывания их планетарной массы. И многие успели раскаяться, вернуться и продолжить звёздный путь эволюции. До кого дошло чуть позже, когда планета уже остыла, не смогли вернуться на звезды. И самые лучшие из них, в конце концов, стали сатирами. Остальные экспериментировали с телами, изобрели массу разных мутантов, пытавшихся выжить без усилий, соревнуясь в ловкости, лжи и коварстве. В искусстве пожирать друг друга.

— Называя себя хищниками?

— И вначале сатиры эволюционировали, используя законы звёзд. Особенно, когда Творцы Вселенной прилетели на их планету, дали им тела людей и создали тут буквально Рай — вечный день и вечное лето. Трудясь почти что круглые сутки. А мутантов изгнали со своей территории и обнесли её стеной.

— Так называемой теперь «великой китайской стеной»?

— Великой стеной Сихотэ-алинского хребта!

— Так, а где теперь тела солнечных существ? Они остались?

— Они просто остыли, став «терракотовыми воинами». Китайцы бережно хранят их в пещерах, считая, что если их раскалить до температуры звёзд, то они снова оживут и дадут им истинные знания. Это тела их предков.

— Тогда почему говорят, что они сделаны из глины?

— А ты думала, что фраза «и сотворил Бог первых существ из глины и вдохнул в них жизнь» является не более, чем метафорой?

— Естественно!

— Ты стала столь же наивной, как и все смертные, — вздохнул Ганеша. — Если им витиевато говорят какие-то глупости, они охотно в них верят. А когда они слышат что-то действительно серьезное, они считают это не более, чем метафорой. Чтобы не придавать этому значения и не начинать думать над тем, что с ними происходит. На самом деле.

— Но для чего тогда ты все-таки ввел в обиход Время? Что, мутанты одержали верх?

— Когда Творцы Вселенной попытались сделать эту планету высшей, они неожиданно потерпели поражение. Я тоже погиб, как и почти половина Творцов Вселенной. Но после перерождения полностью Пробудился и предложил мировому правительству этой планеты проект «Время». Чтобы в жизни было место и вашим и нашим. Но уже — на всей территории планеты. Ускорив эволюцию всех её видов. Понятие «Дао» или, как теперь говорят, диалектики было всегда. Оставалось только реализовать это на практике. Научив всех обитателей этой планеты быть как титанами духа, катая Сизифов камень, так и ангелами воплоти, обучив от природы добрых существ Глубокому Раскаянию. Организовав здесь первую в этой галактике планету-тюрьму. Чтобы не только падшие ангелы, обнаружив себя в телах людей, стремились отсюда как можно скорее выйти, но и обычные люди, которые недовольны порядками на планете, побыстрее уже становились ангелами воплоти, раскаиваясь во всех своих смертных грехах до единого, и после смерти физического тела улетали к таким же ангелам, как они — на планеты высшего типа. В астральном теле. Ведь в светозарном теле улетать отсюда — при жизни — могут только боги. Как Илия, который ещё при жизни взошел на Небеса, как тогда называли Летучий Корабль, кружащий над планетой.

— И как же ты наклонил ось планеты?

— Как сказал Архимед: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!»

— И что же за рычаги ты использовал?

— В небе летает огромное количество комет и метеоритов — осколков взорвавшихся ранее в результате космических войн планет, многие из которых и до сих пор периодически проходят на относительно небольшом расстоянии от этой не самой большой планеты. Каждый из которых можно своевременно задействовать для того или иного эффекта, скорректировав угол их полёта. Оставалось лишь очень точно рассчитать угол касания планеты относительно массы небесного тела, задействованного в качестве рычага для необходимого мне воздействия. Это и вызвало Потоп. Самый крупный метеорит ударил по Гиперборее, самому центру предыдущей цивилизации, которая из-за этого постепенно ушла под воду. Породив тут массу мифов об Атлантиде. Но нам удалось не только полностью воссоздать, но и заметно улучшить цивилизацию. Ведь мутанты всё это время исступлённо занимались наукой, чтобы не умереть во тьме от холода и голода. И, как ты видишь, весьма в ней преуспели. Организовав тут эпоху Просвещения. Особенно после того, как я заставил всех разумных существ, населявших эту планету до Потопа, принять тело человека. Но из-за того, что это были совершенно разные виды разумных существ, их тела приняли тут формы различных рас и подрас.

— Но для чего ты дал им тело человека?

— Чтобы все они стали равными. Не столько физически, сколько — перед законом. Я таким образом ввел правовое поле. Ведь когда-то я был Судьей. Чтобы одни виды разумных существ не имели бы уже права делать с другими то, что им заблагорассудится. Что досконально описано в Торе, которой пользовались до Потопа гигантские полутораметровые тараканы, вставшие в результате эволюции на задние лапы. А вовсе не те, кто обнаружил эти Учения после Потопа в их полуразрушенных храмах, откопал и зачем-то присвоил себе.

— Чтобы подчеркнуть свой самый древний род! — улыбнулась Елена. И вдруг до неё дошло. — Так это они и были! До принятия тела человека.

— Тогда как самыми древними были и до сих пор остаются крокодилы, которые оказались недостаточно разумны даже для того, чтобы стать людьми. И ведут свой род от динозавров, некоторые виды которых — небольшие с подвижными передними конечностями в виде пальцев с когтями на концах — стали вполне разумны. Большинство которых и сейчас, приняв тело человека, всё ещё рвутся к власти. И устраивают войны. Уничтожая всех остальных руками друг друга. Как они когда-то стравливали друг с другом индийские племена, чтобы превратить эти территории в свои колонии, затем — императорскую Японию и Россию.

— Поставляя Японии самый современный на тот момент флот?

— Чтобы ввести в России Троцкизм — их подлинное Учение. Наглядно доказывая всем остальным, что это именно их планета! Под старым проверенным лозунгом: «Разделяй, стравливай и властвуй!»

— А как именно ты организовал здесь тюрьму?

— Через так называемое колено «Левитов», уговорив их подбить своих рабов к побегу.

— Внушив им, что они богоизбранные?

— Что значит — внушив? — оборвал её смех Ганеша. — Я явился к ним с планет высшего типа в теле человека — новейшем изобретении богов этой галактики. То есть — как воплощённый бог. В светозарном теле. Всё по-честному! Я реально их избрал, подарив и им тоже тело человека. Которое, в отличии от тел норманнов, стало серой подрасой в силу их чуть более тёмной природы. Для постепенного захвата власти управляющими ими через колено Левитов священниками на всей территории планеты. Эта революция в умах жрецов выбита на «розетском камне». Поэтому они и до сих пор величают себя — каменщиками. В память об этом камне, который лёг во главу угла их мироздания. Которые подстрекали своих бывших рабов сражаться с выжившими после Потопа великанами. А те посылали их подальше, не желая идти в атаку на своих бывших хозяев. Что подробно описано в «Ветхом завете». Полистай на досуге. Выживших даже после того, как я обрушил на всю эту планету трёхдневный кислотный дождь, направив один из метеоритов в месторождение ангидрида в Южной Америке. Что я могу снова в любой момент тут повторить, если люди, как и великаны, выйдут из-под контроля. И тоже не захотят меня слушать.

— Так и для чего же ты всё-таки ввёл Время? — вернула его Елена «с небес» на землю.

— Все дело в том, что одну и ту же работу разные существа выполняют с разной длительностью. Это заметили ещё на звездах. Что и было решающим аргументом в спорах, которые и разделили их мнения. А затем — и их самих.

— Так и сейчас так. Одни холерики, другие — меланхолики.

— И пословицей меланхоликов было «семь раз отмерь, один раз отрежь». Ведь спешить было некуда, впереди — вечность. В Вечности разумные существа слишком много думали, взвешивая все «за и против», а потому-то и мало чего производили.

— Да, но если они что-то и производили, то — на века! Так что это не могло стать решающей причиной.

— В основном, замыслами всё и оканчивалось. Постепенно они стали много думать и мало делать. Развилась лень. И как следствие — большое желание эксплуатировать других, ещё одержимых деланием, всё ещё искренне увлеченных идеей созидания, взаимопомощи, сострадания и желания помочь ближнему. Повторилась та же история, что и на звёздах.

— Но ведь таких сразу же изгоняли за стену. К таким же, как и они. Ведь — так? — неуверенно посмотрела Елена ему в глаза.

— Так.

— Так что же стало решающим?

— Решающим стало наблюдение, что чем быстрее ты что-либо делаешь, тем быстрее ты при этом думаешь. Ты можешь думать сколь угодно долго и ничего не делать. Но ты не можешь делать, не думая. И если просто думая, ты можешь долго заблуждаться, бесконечно спорить с другими и с самим собой, выясняя истину, то действие ошибок не прощает. Делая что-то, ты должен постоянно контролировать, анализировать свои действия. И чем быстрее ты начинаешь делать, тем быстрее ты начинаешь думать. На языке навыков тела. И эффективнее их контролировать. А если ты начинаешь делать на пределе своих возможностей определенный период, то начинаешь эволюционировать!

— А ты-то откуда это знаешь?

— Я вспомнил об этом снова в первом рейсе, когда перед Пробуждением работал в море на пределе возможного, так как выполнял работу за двоих из-за нехватки матросов. Наотрез пальцев отказавшись стоять «на ноже» — циркулярной пиле, отрезавшей рыбам головы, — вспомнил Ганеша. А потом, играючи, спросил. — А как ещё можно заставить вас повысить эффективность своего труда?

— Заставить нас ценить время! — дошло до Елены. — Прости, длительность трудового процесса.

— Да, — улыбнулся он. — Всё гениальное просто. Вот для этого-то Время и было создано мною наглядно. Как день и ночь, лето и зима.

— Чтобы мы всё наиболее важное успевали за день, а ещё более важное — за лето?

— Посвящая освободившееся от трудовой активности зимнее время подведению итогов. И обмену опытом долгими зимними вечерами.

— Теоретической подготовке?

— Но как, по твоему мнению, я заставил всех вас ценить своё субъективное время?

— Время жизни тела? — дошло до Елены.

— Я заставил вас всех стареть ускоренными темпами!

— Но — как?!

— Через литературу, любовь моя! Вначале было Слово, не забывай! Демоны стали печатать с тех пор только те романы, где пируют безбожно богатеи круглыми сутками.

— С любовницами?!

— Поставив во главу угла «Пир» самого Платона! Вот все вокруг и кинулись тут же доказывать, что они тоже один умней другого, соревнуясь с соседями. Прелюбодействовать и тратить всё своё время жизни на похоть и прочие плотские утехи. Заставив всех поклоняться телу, а не духу, как в Вечности! Так что если ты снова захочешь ввести тут Вечность, то тебе придётся всему населению популярно объяснить, что заповеди Моисея — это не удел каких-то религиозных фанатиков, как все вокруг наивно думают, а подробные инструкции по эксплуатации их же собственных тел, которые позволяют войти нам в жизнь вечную!

— Что за бред? — усмехнулась Елена. — Я не верю во всю эту религиозную чушь.

— Жизнь вечная — то есть жизнь твоего физического тела из века в век, как все разумные существа жили в Вечности, а не из года в год, как сейчас — во Времени, не дотягивая, порой, и до одного века. Так как тут всех поголовно заставляют есть мясо, стравливающее энергию духа через клапан-подрывник.

— А как можно сознательно сократить период эволюционирования, а не из под палки?

— Работать ещё лучше и быстрее!

— Откуда ты знаешь?

— Из собственного опыта. Чем быстрее я работал в рейсе, укладывая рыбу на ленте головой вперед для того чтобы облегчить работу палача, успевая ещё и подавать её из бункера, тем лучше у меня это получалось.

— А почему ты решил, что это как-то связано с мыслительными процессами?

— Потому что чем интенсивнее я работал, шевеля кистями рук, тем лучше у меня получалось писать книгу. И я меньше времени тратил для вхождения в «рабочее состояние». Ведь поначалу в голову лезут одни банальности. И только потом в ней появляются стоящие мысли, которые можно применить в творческом процессе. Чтобы затем трансформировать планету.

— А когда ты успевал писать? Там ведь время только на то чтобы работать, спать и снова работать.

— Работая интенсивно, я начал раньше просыпаться, а потому и начал позже ложиться. А потом и вовсе спать через раз, если удавалось как следует потрудится над книгой. Или над чтением книг других. А потом и вовсе перестал спать. Достаточно было посидеть несколько минут во время перерыва на чай, полу прикрыв глаза до эффекта «жалюзи» и наблюдая за тем бредом, что самопроизвольно возникал в голове, постоянно одергивая себя чтобы не ускользнуть в этот бред и не уснуть. И желание спать пропадало на несколько часов. А потом, приходя в каюту, я повторял эту процедурость. И начинал работать над собой.

— И что, спать не хотелось?

— Хотелось. Но только тогда, когда я начинал опираться спиной о спинку дивана в каюте или закрывал глаза. Тут же вовлекаясь в бред из слов и телодвижений возникавших как на экране людей,что-то там мне показывающих и рассказывающих, заставляя меня адекватно им отвечать словами и поступками. Тем более что меня забавляло это «пограничное состояние» между сном и бодрствованием и я охотно наблюдал за ним сквозь жалюзи почти что сомкнутых век. И иногда я, наблюдая за оживающим в голове бредом, всё же ускользал в сон. Но так как я делал это сидя за столом, держа спину прямо, то и сон был не долгим — один цикл сна. А то и — минут двадцать. И я чувствовал себя очень выспавшимся. И мог продолжить работу.

— А зачем ты держал спину прямо?

— Потому что иначе я сразу же превращался в кисель и тут же уплывал в сон. Но по-настоящему я просыпался, чувствуя абсолютную бодрость, лишь тогда, когда интенсивно двигал руками во время работы. Даже если перед этим всё же и давал телу как следует выспаться. И я понял, что настоящую бодрость дает вовсе не сон, а интенсивное движение конечностями.

— Как и динозавры?

— И чем более быстро я работал, тем больше у меня появлялось бодрости. Иногда я специально так быстро шевелил руками, так «разгонял» себя, что хотелось просто заорать!

— Заорать?

— Что я периодически и делал, вызывая у всех лишь понимающие усмешки. Ведь в море у каждого по-своему сносит крышу.

— Так что там можно было ни в чем себе не отказывать! — усмехнулась Елена.

— Главное, чтобы ты при этом продолжал работать. Лишь мастер обработки иногда прибегал, думая, что кому-то отрезало палец или защемило в шнеке ногу. И грозил кулаком.

— То есть ты повышал свой жизненный тонус, — заключила Елена. — Выходит, правда, что труд превратил обезьяну в человека?

— «Теория эволюции» — всего лишь одна из ложных теорий, разработанных для проведения ложного понятия «Время» в жизнь. Ведь на самом деле именно физические нагрузки и доминирование именно физической — беленькой такой — энергии в теле и делают нас всё более примитивными, постепенно порождая и в уме соответствующее всем приматам мироощущение. Если не заниматься хотя бы пару часов в день интеллектуальными упражнениями для выработки в теле через нагрузки на мозг — голубоватой — энергии понимания. Тем самым сублимируя энергию от физических нагрузок, не позволяющих нам облениться, став лишь одним из стада «разумных животных».

— Как все наши ученые? — усмехнулась Елена. — А я-то думала, чего это они все такие толстые. Они мало двигаются!

— Тем более что от кого на самом деле произошел Дарвин мы не знаем. Может быть, он только поделился с нами своим самонаблюдением. Вероятнее всего, это их семейная тайна, которую он подло раскрыл.

— Как известно, философия такова, каков сам философ! — усмехнулась Елена.

— В силу того, что основой логики мышления является логика непосредственного бытия, анализируя произошедшие именно с ним события любой философ и вырабатывает «прокрустово ложе» именно своей логики, которую он затем и развивает в своей философии. При помощи которой он и пытается затащить всех и вся на свой разделочный стол.

— Видя очевидные — только ему — чужие недостатки, — улыбнулась Елена.

— Которые все они могут (и должны) использовать для своего саморазвития. Это часть их кармы — логики их непосредственного бытия, основы именно их мышления.

— Актуальной непосредственно для них.

— Их мета-язык, на котором они вынужденно (своим предыдущим в прошлых жизнях саморазвитием) не только общаются, но и взаимодействуют в этом мире. Улучшая, в итоге, либо же ухудшая каждое своё детство.

— Недо-понимая всех остальных.

— Что и является трамплином каждого к пониманию.

— Понять-таки всех и вся.

— Основой, создающей реактивную тягу к остальным, подстрекая разумно взаимодействовать с другими, с виду неотличимыми от тебя самого, постоянно натыкаясь на этот парадокс самообоснования, пытаясь разгадать (дешифровать) для себя логику их поступков. Которая, на первый взгляд, выглядит как предательство. Твоих интересов.

— Заставляя обижаться.

— А через это — и пытаться их понять. С самого детства. Слагая гимн своей картины мира. Так что если кто-то настаивает на истинности именно какой-то одной из теорий, приводя нам самые веские аргументы, буквально заставляя нас именно так и думать, то это говорит лишь о том, что данная теория актуальна именно для него. Но — не для всех остальных. Ощущающих своё духовное родство с другими теориями, актуальными именно для них. Теориями, творящими именно их жизнь по своему образу и подобию. Позволяющими каждому из нас духовно, а вслед за этим и физически совершенствоваться. Изменяя самого себя. Так сказать, на корню. Именно поэтому каждый из нас и пытается создать здесь свою философию жизни, которая полностью передавала бы на бумаге — и у нас в голове — именно наше мировоззрение. Находя своих подлинных приверженцев и поклонников своей теории из числа тех, история становления которых в качестве живого — уже — существа (в отличии от мертворожденных, которые только слушают других, ни о чём не думая) почти полностью совпадает с нашей. Именно поэтому-то знание любого основано на вере в его истинность. Не актуальную для других, с виду похожих — теперь — на него существ. Истина конкретна.

— И для каждого из нас она именно своя?

— Ровно до тех пор, пока мы не добредём по этой дороге до Абсолюта, спотыкаясь о теории других и запутываясь в силках совершенно ложных для нас всеохватывающих «мировых систем». Абсолют — именно та истина, которая актуальна для всех без исключения. Но убедится в этом мы сможем не раньше, чем это станет частью нашего истерического опыта.

— Став богами?

— Если не встанем тем, кем застынем в одном из мировоззрений. Не имея уже ни возможности, ни желания двигаться куда-то дальше.

— Терракотовым воином? — усмехнулась Елена.

— Тем, что станет родным именно для нас домом. Пока до нас наконец-то не дойдёт, что мы жили всё это время в шалаше. И над нашим горизонтом не замаячит путеводная звезда Абсолюта. Расширяя наше восприятие практически до бесконечности. Как у всех богов. Так что мне не дано знать, в чём прав был Дарвин, а в чём — нет. Но меня из ленивого обывателя и нерадивого работника только интенсивный труд превращал в мастера своего дела, повышая мои функциональные и интеллектуальные возможности. А затем моё мастерство начинало распространяться и на все другие виды работ. Везде и всё я начинал делать как можно быстрее и как можно качественнее. Развивалась смекалка. Таким образом я становился мастером не только своего дела, но и — на любом другом процессе, куда бы меня затем ни ставили. И я понял, что Мастерство — это особый, не зависящий от типа работы дар, который легко можно в себе развить. Повышая разумность тела. Там, где необходимо работать предельно быстро и качественно. Трансформируя инстинктивный ум в рассудок. А затем — если одновременно с этим ещё и соблюдать заповеди — в интеллект.

— А как долго нужно работать, чтобы стать Мастером?

— Опять ты рассуждаешь во времени, а его нет в настоящем. В котором мы пребываем всегда. Существуют только периоды длительности, этапы. А любой период длительности, как и любую химическую реакцию, можно быстро сократить, повысив свою заинтересованность и эффективность. Как долго ты будешь проходить этап обучения зависит только от того, как быстро и точно ты начнёшь действовать и как долго ты сможешь это ускорять. Повышая свою интенсивность, жизненный тонус и мастерство. Возможно, три-четыре недели, — вспомнил он, — а возможно — и целую вечность. Все зависит от усилий, которые ты будешь к этому прикладывать. Ведь мы постоянно немного деградируем. После каждого приёма пищи и сна. Именно поэтому и нельзя есть за три-четыре часа до сна.

— «Ужин отдай врагу», — вспомнила она.

— И чем больше усилий для роста мы прикладываем, тем быстрее и необратимее происходит наша эволюция. На генном уровне. Я же говорю, время — величина относительная.

— Боюсь, что в моей жизни не будет подобной работы, — вздохнула она.

— В том-то и дело, что твоя работа должна стать бесподобной! Ты можешь как можно быстрее и качественнее мыть полы, посуду, чистить овощи. И вообще начать делать свои прямые обязанности по дому не кое-как, как сейчас, а — быстро и эффективно! Ища в их исполнении лишь повод для проявления своего мастерства.

— А что, без обязанностей — никак? — деланно лениво произнесла Елена. — Я думала, что именно для этого я тебя и завела. Как полезное в быту домашнее животное, — улыбнулась она.

— Ну, и зря! Ты упускаешь свои возможности! А о животных надо, наоборот, заботиться.

— И чем старше оно становится, тем больше с ним хлопот, — вздохнула Елена. И усмехнулась. Над их разницей в возрасте.

— В жизни только неукоснительно следуя правилам общежития мы возрастаем до уровня абсолютного совершенства. Либо, плюя на всё, постепенно снова падаем до элементарной частицы с её беспорядочным движением. Во время схлопывания галактики. Чтобы в их беспорядочной толчее снова «заразиться жизнью».

— Особенно возрастаем, следуя тем правилам, которые мы сами для себя устанавливаем, — возразила Елена.

— Анализируя собственные ошибки и заблуждения, проявления наших недостатков, — согласился он. — Постепенно приходя к выводу, что и наши и всеобщие правила — это одни и те же выводы, но сделанные разными существами в схожих обстоятельствах.

— Если все они находятся на одном и том же уровне, — возразила она. — Так сказать, в одной и той же системе координат.

— Ну, да. Ведь все проблемы человека возникают, в основном, в следствии того, что он недостаточно компетентен и «не догоняет» систему, — усмехнулся Ганеша, над тем, что Елена так и не поняла, к чему он начал весь этот разговор.

— Либо уже система «не догоняет» его и пытается прогнуть под себя, — возразила Елена, что всё прекрасно понимает.

— Нагнуть и растоптать до массового уровня. Лишний раз доказав тебе, что ты «ни чем не лучше других».

— Так и что же тогда делать? — наконец-то поняла Елена, что если она не перестанет ему изменять, он заменит её на любую другую.

— Воспарить над всеми. Вначале интеллектуально, естественно. А затем, по мере твоего духовного роста, и — физически. В светозарном теле.

— Система не может ничего другого, кроме как ограничивать твою физическую свободу.

— Ведь свободу нравственную система уже ограничила. Внушив тебе необходимость верить авторитетам, а не — понимать.

— Причем, верить во всё, что они тебе скажут. — усмехнулась над ним Елена. — Называя внушённые тебе стандарты поведения духовными истинами.

— Имеющими с настоящей духовностью очень мало общего. Ведь нравственность важна не сама по себе, как одно из условий общежития, но как некий культ избранности! Как одно из условий совершенства, без которого все твои попытки духового прогресса не будут иметь успеха. Но напротив же, превратят тебя в слугу тёмных сил. Чего они, очерняя твоё восприятие постоянными кризисами и мировыми проблемами, собственно говоря, только и добиваются. Как будто бы у власть имущих нет ни возможностей, ни ума раз и навсегда их разрешить. Оградив всех людей от финансовых и любых других потрясений.

— Так, а зачем тогда власть была отдана тёмным? — не поняла она.

— Понятие власти актуально лишь для эго, это часть экзистенции. Для разума это иллюзорное понятие. Поэтому наиболее эгоистичные, подчас демонические натуры всячески стремятся во власть. А разумные люди считают это несущественным. Поэтому общественное устройство на этой планете до сих пор несовершенно. Ведь властолюбцы избегают разумных советов.

— Видя в разумных людях своих прямых конкурентов, — усмехнулась над ним Елена.

— Где-то на инстинктивном уровне понимая, что разумное устройство общества будет вовлекать во власть сугубо разумных людей, среди которых демоны проиграют по всем позициям. И будут, со временем, отстранены от рычагов управления, как некий атавизм.

— А пока вокруг творится такой бардак, нужны именно сильные личности! — поняла она. Что он про Менелая. — Которые смогут всех урезонить.

— Так что для демонов чем хуже, тем лучше.

— Так и как же нам, обывателям, уйти от давления конфликтной среды и не стать такими же, вечно воюющими между собой мутантами?

— Все конфликты между людьми, так же как и не разрешенные сразу же и вытесненные во внутрь так называемые «внутренние конфликты», основаны на доминировании в нас эго. И недостатке разумности, как его прямой антитезе. Ведь мы видим в поступке другого не его попытку выскользнуть из тисков обстоятельств, а лишь личный вызов.

— И ущемление личных интересов! — согласилась Елена.

— Так как даже понимая, что он проявил себя по накатанной им колее своих стереотипов поведения и поступил бы точно так же и с любой другой, оказавшейся на твоём месте, ты все равно пытаешься доказать ему, что именно с тобой так поступать ни стоило! — снова попытался Ганеша объяснить ей то, почему он начал этот разговор.

— Из-за того, что он ущемил твое эго, — поняла она. Что он снова про Менелая.

— Поэтому повысив собственную разумность, все твои конфликты начнут тобой бессознательно пересматриваться и рассыпаться в пыль чуть ли не автоматически. Посмеиваясь над тем, когда они будут пытаться вновь задеть тебя за живое с новыми участниками твоих текущих «боевых» событий. Понимания, что конфликтовать не просто вредно для здоровья, но соучастие в конфликтной ситуации стимулирует рост твоего эго и, как следствие, понижает твою разумность.

— А если ты снова ощущаешь внутри себя бессознательный позыв кому-то отмстить?

— Это красноречиво говорит тебе лишь о доминировании в тебе бессознательного начала и остром недостатке разумности.

— Раз уж я снова начала жить отрицательными эмоциями? — усмехнулась Елена. Над собой.

— И пора перестать бессмысленно метаться туда-сюда. Что-то кому-то и самой себе доказывать, проявляя своё могущество. Сесть. И снова начать думать.

И Елена стала думать. Над своим поведением.

А затем легла и тут же уснула.

— Так, а что, элементарные частицы, на самом деле, живы? — вспомнила Елена то, о чём они общались. Как только приняла ванну и смела со стола «остатки роскоши».

— Мы отличаемся от них лишь внешне, — улыбнулся Ганеша и сел на кровати напротив неё. — Из-за того, что можем организовывать и вдохновлять своим примером пространство вокруг себя, называемое «сложной материей»²³, постепенно эволюционируя вместе с ним. Становимся духовным лидером других частиц, образующих с нами уже некое единое тело, силовое поле, становясь воплощением их коллективного разума. Ограничивающего и направляющего вперед и вверх их коллективное безумие, их бессознательный «жизненный порыв». Постоянно усложняя их объем и структуру. И так до тех пор, пока нам не дадут в подчинение тело человека.

— Которое тоже — лишь ступень?

— Я бы сказал — батут. Ведь с него можно как подпрыгнуть вверх, в запредельное, так и снова слететь в самый низ.

— В беспредел?

— Откуда становится понятным, что в основе эволюции лежит дисциплина и самоконтроль. А в основе деградации — невнимательность к собственным ошибкам.

— Но ведь ошибаются все.

— Так наша Свобода Выбора и есть возможность совершить ошибку. А наши ошибки и даны нам как предпосылки к нашей же эволюции.

— Которые мы должны проанализировать и сделать соответствующие выводы, — поняла она. Что он снова про Менелая.

— Когда главная цель жизни — получение удовольствий, нас интересует только то, что может нам их предоставить, — снова начал он её ревновать, — а не то, как это для нас аукнется. Так живут дети. И проблемы людей возникают только от того, что они никак не хотят взрослеть. Наблюдая себя со стороны.

— А как же — лень? — скорчила Елена безвольную гримасу. И растянулась на кровати — для наглядности.

— Каждый раз идя на поводу у лени, мы всё больше становимся ленивцами. Ленивцы — это воплощённая в жизнь метафора, помогающая нам это осознать. А каждый раз соглашаясь с разумом преодолеть свою лень, мы становимся всё разумней и решительней. Как герои! Лень — это не просто ошибка поведения, но дана нам как инструмент. Для того чтобы мы, преодолевая её, становились всё сильней и ответственней. Так же как и любые другие недоосознанные, рефлекторные и с виду бессмысленные действия.

— Выходит, что действовать нужно лишь по необходимости? — подпёрла она рукой голову.

— Всё нужно делать в жизни лишь по насущной необходимости. А не просто так. И если уж действовать, то не кое-как, а очень внимательно и ответственно.

— Лучше меньше, да — лучше?

— Лучше больше и лучше, но всегда — по делу. Ведь чем более сложные и ответственные дела ты сможешь выполнять, тем больше затем ты сможешь на этом заработать. А наш быт — это домашний тренажер, развивающий нашу деловитость. Чем больше ты будешь делать что-то сама, по собственной инициативе, тем более ты будешь становиться ответственной и самостоятельной личностью. Только самостоятельные поступки рождают самостоятельные мысли! А от того, как ты будешь мыслить — позитивно или же негативно, и будет по-настоящему зависеть качество твоей жизни.

— Или — её отсутствие? — усмехнулась Елена.

— Ведь если ты хотя бы на минутку задумаешься, то тут же поймешь, что у тела своя философия — философия комфорта. В котором ты можешь размякнуть, охладеть ко всему новому и застыть в том, что уже есть, став рядовым в шеренге терракотовых потребителей. Начав лишь требовать чего-то от других, а не создавать сама. А у духа своя философия — философия бесконечного стремления к самосовершенствованию. Которая то и дело побуждает его перепрыгивать (прилагая для этого чуть больше, чем для обычной «ходьбы» усилий) через ограду комфорта и шагать дальше и шире. И от того, какой философии ты будешь придерживаться в жизни и будет зависеть то, кем ты в этой жизни станешь — приспособленцем, обманывающем и шантажирующим других, постепенно становясь бесом, либо — героем, подобно Гераклу, шагающем в жизни от подвига к подвигу. Вниз — к могиле, или вверх — в Вечность!

— Что ещё за философия духа? Я ведь и использую свой дух, свое упорство, настаивая на своем, для того чтобы у меня получалось использовать других.

— Сейчас не ты, а твоё тело использует твой дух и чуть ли не весь твой ум, заставляя тебя всячески изворачиваться для того чтобы использовать других для достижения жизненного комфорта. А ты — Наблюдатель — не только на все это смотришь, принимая решения, но ещё и помогаешь телу, проявляя настойчивость и упорство в достижении им его низменных и недалеких целей. Ты должна коренным образом изменить своё мировоззрение и стать духом, использующим прежде всего своё тело для достижения нужных — вам обоим — результатов.

— Ради положительной оценки твоих действий друзьями и родителями? — скорчила она гримасу.

— Я же уже говорил, что они — только указатели на то, что ты движешься в правильном направлении. На которые не стоит обращать особого внимания. Так как они могут указывать и на то, что твои родители думают о том, что, как они считают, тебе в твоей жизни прежде всего необходимо.

— Основываясь на своем жизненном опыте? — поняла она, что он про Леду.

— Опыте жизни телом, а не духом. Поэтому ты должна научиться рассматривать любую совместную деятельность не как способ получения от других конкретных выгод, а не более чем повод для общения и проявления твоей самостоятельной жизненной активности. Постоянно помня, что только совместная деятельность наделяет твои действия конкретным смыслом, давая тебе возможность убедиться в твоем умении правильно рассчитывать алгоритм необходимых действий и прикладывать необходимые для их выполнения усилия. Ведь только другие могут указать тебе на то, что ты делаешь всё предельно правильно или же уклоняешься от выбранного тобой маршрута. Не дав тебе с головой увязнуть в трясине самооправданий. Снова став рабыней своего тела.

— Но как мне уйти от зависимости от тела? Ведь я уже так привыкла жить только ради него, именуя его не иначе как «себя-любимой»?

— Ты должна научиться любить себя по-настоящему, легко и ласково беря верх над коллективным безумием тела. Постоянно осознавая, что ты его раскрепощенный менеджер. И не давая ему себя провести. Поначалу буквально шантажируя его той выгодой, которую оно может получить от выполнения правил совместного общежития, — показал он на её золотые украшения, — по ходу дела заражая его коллективное безумие своей виртуозностью. Так сказать, сублимируя его «жизненный порыв». Но не для того чтобы получить одобрение других или даже — конкретный результат, а только потому, что вне духа и любви тело воспринимает любые правила как некую узду, ограничивающую его мнимую свободу — свободу открыто проявлять своё безумие. Наглядно показав ему, что начать дурачиться, играя в совершенство, можно и с пользой для общего дела. Невольно заставляя и других тобою восхищаться!

— Но лошадям также не нравится узда!

— Да, но это единственное средство вам обоим — животному и наезднику, то есть телу и духу, системе и индивидууму совместно двигаться, играючи, к взаимовыгодной цели. Наслаждаясь поездкой. Выгодной вам обоим! А не — тебе одной. Общество — это лишь тренажерный зал, абонентской платой за посещение которого является наслаждение от тренировок своего духа. Сублимируя наслаждение — в счастье!

— Но для тела общество — лишь ещё одна обуза.

— Для тела всё является обузой, даже оно само. С его бесконечными запросами. Которое воспринимает общество как ещё один источник бесконечных требований и обязанностей.

— Как тирана, который только и заставляет тело их выполнять! — подтвердила Елена с усмешкой.

— Так стань же духом, который только и будет рассматривать их как повод для того, чтобы получать наслаждение от их адекватного и виртуозного исполнения. Восхищаясь тем, как ловко и эффективно ты это делаешь! И усмехаясь над телами, которые только и стонут о том, как это всё им уже надоело. Так, что они мысленно уже готовы к тому чтобы повеситься. Или — утопиться, — вспомнил он себя в минуты отчаяния.

— Это ты тоже узнал на собственном опыте? — догадалась Елена.

— И не я один. На самом деле это было известно всем очень и очень давно. Ведь рабами в древних Афинах являлись не какие-то подневольные люди — потенциальные пролетарии, но те, кто как и сейчас живут телом и исповедуют в жизни философию комфорта. Заставляя себя всё делать чуть ли не из под палки. Они сами и являлись теми, кто их постоянно угнетал. Своей же собственной ленью. А не какой-то мифический рабовладелец. Потому что раньше в города люди объединялись на сугубо добровольной — деловой — основе. Совместно строя вокруг своих жилищ стену для того чтобы, пока они спят, их не съели хищники, и их имущество не смогли украсть блуждающие вокруг их поселения вооруженные камнями и палками бездельники и лихоимцы. Так что никто их в города палками тогда не загонял.

— Кроме страха быть растерзанными вне стен города, — поняла Елена.

— После введения Времени, выпустившем мутантов (также получившим тела людей) на свободу.

— Свободу убивать ближнего?

— А Сократ как раз и учил граждан тому, как им стать свободными на самом деле. Указывая им на их реальные цепи — на то, что и превращает их в рабов — своего же собственного тела! Которым, как они наивно считали до общения с Сократом, думали, что управляют. Тогда как оно уже давным-давно управляло ими. Еще и заставляя их управлять другими, шантажируя их совместным пребыванием в городе ради общего блага.

— И — как же именно?

— Как ты сейчас шантажируешь меня покупать тебе всё новые платья и драгоценности ради получения мною твоих сексуальных и прочих, не менее очаровательных услуг, — подмигнул он Елене. — За что Сократа, собственно говоря, граждане и отравили. Чтобы он не мешал им спать. Не будил в них разум. Который он, по роду своей — среди них — деятельности и называл критическим. Заставлявшим его сомневаться даже в самом себе, если вдруг чувствовал, что его бесовское тело снова пыталось захватить над ним власть. Похотью, истериками и амбициями растоптав в нём ангела.

— Но теперь-то ведь пребывание в городе уже не может защитить нас даже от воровства!

— Поэтому-то теперь пребывание в нём и бессмысленно. Теперь жители города это не более, чем горстка рабов — обслуга градообразующего предприятия, которое и наделяет хоть каким-то смыслом жизни находящиеся в нём тела. Не самостоятельным смыслом у каждого из них в отдельности, но — опосредованным. Жизнь которых становится не нужной и им самим, если данное предприятие вдруг обанкротится.

— Что происходит у нас сейчас с завидной регулярностью.

— С той же регулярностью пополняя жителями городов ряды самоубийц. Что в первых городах звучало бы как полнейший абсурд! Ведь тогда каждый знал, что ему делать и умел это делать. Вне зависимости от региона пребывания. Ведь он был свободным ремесленником — мастером своего дела! Который легко переключался на другие дела, если на производимую им продукцию временно терялся спрос. Быстро становясь мастером любого другого дела. Так как отдавал труду всего себя без остатка. В свободное от работы время размышляя вслух о том, что бы ещё такое создать. Из чего. И как легче и быстрее всего это будет сделать.

— Превращая общение с друзьями в студию дизайна! — усмехнулась Елена.

— В отличии от нас, которые ничего, кроме своей профессии, делать не только не умеют, но и считают это чуть ли не зазорным. Подчеркивая, что каждый должен быть специалистом только в своей области — рабом навыков своего тела, которое не хочет делать ничего другого, кроме того, к чему оно уже кое-как привыкло и что получается у него уже чуть ли не само собой, вне их (духа) непосредственного участия. Так сказать, автоматически. Пуская всё на самотёк.

— Так я не поняла, — растерялась Елена, — выходит, что никакого рабства, о котором нам так долго талдычили в школе, на самом деле не было?

— Миф о рабстве был специально внедрен в сознание современных обывателей только для того, чтобы они не осознавали того факта, что они и есть самые настоящие рабы! И даже не пытались искать подлинной свободы. Называя свободой тот образ жизни, который им дан, открыто им гордясь. Называя это не иначе, как «достижением современной цивилизации!»

— И что, рабства африканских народов в Америке тоже не было?

— Поначалу нет. Но они всё никак не хотели социализироваться и постоянно разбегались по лесам, пытаясь вести привычный для них образ жизни охотников и собирателей. Вот завозившим их туда «за лучшей долей» белым колонизаторам, поразмыслив, и пришлось ввести институт рабства ради их же блага. Со всеми этими надсмотрщиками, охраной и поисковыми группами беглых рабов, которые очень дорого им обходились. Только для того, чтобы через несколько поколений те разучились охотиться и привыкли работать на плантациях, ежедневно совершенствуя свой дух! А кто посообразительней — учиться в школах и осваивать более сложные специальности. А затем этот дорогостоящий «институт рабства» был отменён. И заменён менее дорогостоящим — привычной для нас формой цивилизации якобы уже свободных граждан. Достигшей своей кульминации в советский период, когда наивные крестьяне боролись меж собой за право под любым предлогом покинуть пахотные земли чтобы от рассвета до заката гнуть спину на заводах и фабриках. Называя это не иначе, как достижением социалистического труда! Ура, товарищи!

— Ура! — машинально подхватила Елена. — Да, действительно, смешно! Вот изверги, еще и заставляли нас этим гордиться!

— Ну, зачем ты к ним так строго? Как ещё тёмным было вас социализировать и постепенно окультурить? Вы бы так и бегали по лесам и поедали друг друга.

— Так значит, мутанты все-таки одержали верх? — сокрушенно поняла она.

— Это было неизбежно. Ведь чем совершеннее становились ангелы воплоти, тем более они становились сострадательными и доверчивыми. Наивно пытаясь всем помочь. Так что бесам всё легче и легче было входить к ним в доверие. И сдружившись с ними, в один прекрасный (для тёмных, но ужасный для светлых) момент всех их предать. Я ввёл тут Время только потому, что бесы всех ангелов всё равно превратили в демонов искушения.

— Всех поголовно?

— Никому на этой планете нечего было уже терять. Ни о какой любви тут не было уже и речи. Как нет о ней тут речи, по сути, и до сих пор, — с укором глянул он в глаза Елене. — Как между Раваной и Ситой, красоту и актёрский талант которой тот использовал в своей банде для того, чтобы эта нимфа играла настолько прекрасного демона искушения, что тут же вовлекала наивных лохов туда, где Равана и его помощники кидали тех на деньги. Вот мне и пришлось откликнуться на зов угнетённых ангелов и начать тут всё постепенно налаживать. На совершенно других принципах, разумеется. Чтобы это снова не повторилось. Ведь данный случай характерен не только для данной планеты, но и для всех звёздных систем этой галактики.

— То есть? После того, как ты ввел Время на планетах низшего типа, как эта, ты стал вводить его ещё и на планетах высшего типа?

— А чем я, по твоему, сейчас в этой галактике занимаюсь? Иначе я после полного Пробуждения уже давно улетел бы домой, в Центральную галактику. Как только всё это снова наконец-то переосознал.

— Но для чего ты стал вводить Время на планетах высшего типа?! — упрямо задала она вопрос, который не могла не задать. По сценарию агентства «Новая жизнь ангела».

Заставив абсолютно всех разумных существ в галактике, наблюдавшим это телешоу в прямом эфире, прильнуть к экранам.

— Как это — для чего? Чтобы их планеты ничем не отличались от планет низшего типа. И бесы жили бы уже точно также, как и ангелы. В едином правовом поле.

— Ты пожалел бесов? — презрительно бросила Елена.

Заставив всех богов и ангелов слегка скривиться.

— Я пожалел ангелов! Чтобы их бесы с континента тёмных перестали мечтать о том, как бы им побыстрее уже проникнуть на континент светлых, в их более тёплый и пригодный для беспечной жизни климат. И на их планетах не произошло той же самой трагедии, что и здесь, на Земле. Где бесы и демоны смогли победить ангелов, захватили всю территорию планеты и превратили всех ангелов воплоти в своих столь прекрасных демонов искушения!

— В спецхрамах?

— И не только. Превратив большинство из них в своих «рабынь любви». Как Равана — Ситу. Понимаешь? Чем это — в перспективе — грозит всем ангелам? Во всей галактике!

— Теперь — да, — подавленно произнесла Елена.

Заставив ангелов и богов глубоко задуматься.

— А эти наивные ангелы ещё и пытались бунтовать! Не осознавая даже своим роскошным интеллектом грозящей им опасности! В отличии от меня — с моим Высшим Разумом! Но ты ещё и богов этим напугала. Для чего? Думала, я не знаю? Опасаясь потерять Артура — свою сексуальную игрушку, — окончательно добил её Ганеша, — в которую ты превратила Планетарного Творца!

Вызвав шок не только у ангелов, но и у богов по всей галактике. Заставив Судей дома подскочить с диванов и начать стучать по столам надувными «судейскими молотками» своих малолетних внуков, единогласно вынося:

— Виновна!

— Раба любви!

— Навсегда!

Елена подавленно молчала, осознавая свою вину. По отношению ко всей галактике.

Поэтому Ганеша продолжил уже более спокойно:

— Вот после того, как мне удалось внести окончательное Изменение в ход развития цивилизации на этой планете, введя тут Время, я и перемещаюсь теперь от звезды к звезде с самыми верными мне из тех, кого мне удаётся привлечь для осуществления данного проекта. И теперь ты одна из них. Если, конечно же, этого захочешь.

И слегка коснулся её руки.

— Конечно захочу! — улыбнулась Елена. — Не пропадать же обратному билету?

— Тогда тебе снова предстоит стать богиней. Если ты захочешь уйти отсюда в светозарном, а не в астральном теле, то есть — после смерти.

— И что от меня потребуется?

— Так, пустяки. Нужно всего лишь стать истинной, повысив свой энергетический потенциал до максимума. Став разумной и высоконравственной для того чтобы его удерживать. Ну, и… немного любить меня. Так, для затравки, — подмигнул он. — Потому что я беру с собой в путешествия по планетам только тех, кто меня всё ещё хоть немного любит и восхищается. Предвосхищая в себе нечто большее! Чтобы я смог с тобой со-настроиться по каналу Истинной Любви, оторвать от планеты и усадить на Челнок. Те же, кто падает до того уровня, что уже перестают меня любить, невольно застревают на подобных низших планетах навсегда. Но я думаю, ты с этим легко справишься. Ведь ты большая умница!

— С чего это ты так решил?

— Или ты меня больше не любишь? Тогда и говорить не о чем. Тем более что по приговору Верховного Суда галактики ты обречена остаться на этой планете в качестве «рабы любви» навсегда. Понимаешь, что тебе тут грозит? Постепенно стать демонессой!

— Выходит, что для того чтобы повысить качество своей жизни, я должна теперь сама всё делать? И ещё и обо всём думать? За всем следить? — разочарованно усмехнулась Елена, глянув на грязную посуду. Наконец-то поняв, что он имел ввиду, когда говорил с Ганимедом о кухне, что «надо полностью изменить для девушки её смысл». Наивно думая, что Елена и Креуса на даче сидят за столиком и их не слышат. А не подсматривают за ними из-за кустов, оценивая их достоинства.

— И чем больше ты будешь делать и думать о том, чего бы сделать ещё, тем быстрее ты будешь расширять свои возможности. И более разнообразной и полной неожиданных сюрпризов станет твоя новая для тебя активная жизнь. Ты станешь буквально всемогущей!

— Так что, выходит, что само ничего не меняется? — разочарованно произнесла она. — Всё постоянно и «нет ничего нового под луной»?

— Ни один закон, ни один принцип бытия не изменился ни на гран с самого начала сотворения всего сущего после преобразования Творцами Вселенной этой малой галактики в большую. Изменяемся только мы сами. И то лишь — пока деградируем, — улыбнулся он. — Либо — когда растём! Ощущая это как перемены мира вокруг нас. Соответственно нашему новому мироощущению. Материальная вселенная это всего лишь материал, который мы приспосабливаем под себя. Либо — который изменяется под тебя сам, если ты эволюционируешь.

— С Божьей помощью?

— То есть — архангелами. Тем более что то, каким ты начинаешь видеть мир, определяется тем, к чему ты стремишься.

— Так как ни на что другое ты уже не обращаешь внимания, — с усмешкой поняла она.

— Нам надо лишь понять это и снова стать постоянными. Только так мы и сможем снова вернуться в Рай — планет высшего типа. Сказку сделав своей собственной былью. Как завещали нам деды и отцы со звёзд.

— Именно этим ты тут и занимаешься?

— Контролируя введение Времени на каждой из планет. Не пущу же я всё на самотёк, доверяя это Планетарному Творцу? Вдруг он ошибётся в расчётах и столкнёт свою планету с одной из соседних? Все тут же начнут в этом обвинять меня.

— Ну, а кого же ещё? — усмехнулась Елена.

Заставив невольно усмехнуться всех ангелов в галактике.

— Ангелам только дай повод посудачить! Они и так были против введения Времени на их планетах. И уже давно из-за этого точат зуб на Творца Галактики. Поэтому мне и приходится летать от звезды к звезде чтобы на каждой планете всё это контролировать. И раз уж мы теперь вместе, ты должна войти в мою «свиту». Иначе ты останешься тут навсегда. Понимаешь? Тебе дали пожизненное! Постепенно становясь — с каждой жизнью — всё безобразней. Духовно и, как следствие, физически.

И Елена замолчала. Неожиданно для себя остановив внутренний диалог.

— Значит, ты больше не будешь мне изменять?

— Нет конечно, — вздохнула она. — Иначе ты оставишь меня на этой гнусной планете навсегда! Мне она почему-то совсем не нравится, — призналась Елена, скорчив нос.

— Это потому, что тут всех ангелов превратили в демонов искушения. Одним из которых и стала Сита. демоном искушения второго типа, которые ничем не брезгуют, лишь бы соблазнить. Именно поэтому я и не хочу к ней возвращаться. Особенно, после тебя.

— Почему это?

— Потому что она искушала всех подряд, вовлекая их в свои аферы, и никак не могла остановится, даже под угрозой того, что я её оставлю. У неё явная «профессиональная деформация». Ты тоже, правда, пала тут до демона искушения. Но ты — первого типа, а потому намного её прекраснее!

— Чем же это? — усмехнулась Елена, не поверив Ганеше. Ведь она уже видела Ситу и её изящные формы.

— Своей внутренней сущностью. Ты становишься такой красивой во время секса!

— Да, мне что-то вроде этого уже говорили, — согласилась Елена: «А он не врёт!» — И не один раз.

— Богини расцветают именно во время секса. Хотя, ты и так ещё ничего, — усмехнулся над ней Ганеша. — Не переживай, скоро всё это закончится. И мы будем с тобой дома, в созвездии Трон на моей любимой планете.

— А что же в ней такого особенного? — не поняла она.

— Я договорился с Творцом Галактики, что эта планета будет последней, на которой я введу Время. Перед тем, как покину вашу галактику навсегда.

— А как же я? — оторопела Елена. Понимая, что после того как про неё и Артура узнала вся галактика, она уже не сможет вернуться в высший мир. Даже если Ганеша её отсюда вытащит. Как только он покинет галактику, Судьи её за это накажут, разжаловав из богинь в ангелы и переведут в простую обслугу. А то и — в низший мир, сделав «рабой любви». То есть — «рабой любви» любого, кто этого захочет. Изменив её судьбу через Служебных Духов таким чудовищным образом, что у ней не будет выбора. Как у Нелли, этой прости… господи. Наконец-то поняла она, что ей угрожает. И заломила руки. — Ты меня тут бросишь?!

— Ты хочешь посетить Центральную галактику? — удивился Ганеша. — Что ж, губа ни дура! Была бы ты простым ангелом, об этом нечего было бы даже и мечтать. Но поскольку ты уже давным-давно богиня… — задумался Ганеша над тем, как именно всё это ей устроить. Ведь Творцам Вселенной нельзя было тащить с собой даже из соседних галактик «живые сувениры». А тем более — из такой молодой, как эта. Даже — в качестве «рабынь любви». — Ещё раз хоть с кем-нибудь мне изменишь, — разозлился он, — и можешь обо всём забыть! Я оставлю тебя гнить на Земле навсегда! Понятно?

— Хорошо, как скажешь. — «мой господин», почему-то подумала она. Видя по глазам, как нелегко ему будет выполнить эту её «маленькую просьбу».

Ведь его за это могли из Творцов перевести в простую обслугу, вздохнул Ганеша, молча это осознав. Навсегда. Потому что в его галактике абсолютно на всех планетах царила Вечность. И все решения Вселенского Суда были Абсолютными! А не «туда-суда», как решения суда этой молодой галактики, где Ганеша уже ввел Время. Почти на всех планетах. И теперь тут ничего не оставалось неизменным.

Так что даже если он и вытащит начальницу их экспедиции с этой планеты, Креусе всё равно теперь придётся остаться в этой галактике. Навсегда. Вот в чём вопрос.

Который Ганеша уже начал сам себе задавать: «Стоило ли на эту планету возвращаться? Разве только для того чтобы поиграть с Креусой в брачные игры, пока она всё ещё столь же невероятно прекрасна, как и раньше? И в конце своей миссии во время отчёта перед Советом Старейшин о проделанной тут работе замолвить за неё словечко? Как только он вернётся в Центральную галактику, прихватив с собой Каллисто в качестве живого примера того, что ни одна богиня из другой галактики не может конкурировать с Творцом Вселенной! (Даже — в постели, молча поймут Старейшины.) И Креусу нельзя оставлять на планете низшего типа на произвол судьбы. Попросив их разрешить архангелам Земли помочь ей Пробудиться, принудительно вернуть в Центральную галактику и перевести в обслугу. Чтобы он смог официально взять её в жёны — под свою опеку. Как и мечтал! Всегда! То есть — как только увидел её в учебно-тренажёрном центре «Млечный путь» перед отправкой в эту галактику. Ведь в Вечности браки заключались всего лишь один раз. И Навсегда! Поэтому Геневера и пыталась вернуть Артура. А Судья Херкле всё не решался опять жениться. Несмотря на то, что пожизненный срок супруги ему официально это позволял. Как и Геневере, готовой духовно умереть ради своего избранника. Даже узнав о том, что тот ей изменял с Каллисто. Ведь подлинная любовь всепрощающа! Несмотря на то, что почти на всех их планетах уже царило Время, ангелы всё ещё оставались внутренне скованны стереотипами поведения Вечных. И жили с постоянной оглядкой на Всегда. Как боги. Но что он будет делать в Центральной галактике с ними обеими? Ведь Каллисто в приказном порядке оставят в его доме в качестве служанки — без возможности покидать жилище без сопровождения. Он это понимал. Что гарем ему устроить там вряд ли позволят. Из двух столь соблазнительных служанок. Так что придётся поместить их на двух далеко расположенных друг от друга планетах и периодически навещать. Как и Артур. Только теперь его поняв. В постели с Каллисто. Ведь если он не заберёт её с собой, Артур снова попытается начать изменять Геневере и, в итоге, опять окажется на Земле. Но уже — Навсегда. Во второй раз на эти грабли Геневера уже не наступит. Так что Каллисто придётся забрать с собой. И найти на одной из планет работу. Любую. Не создавать же из неё Творца? Хотя, она далеко не дура… Впрочем, как Творец Вселенной, я всё равно рано или поздно улечу от них обеих в командировку в одну из малых галактик. Пусть сами там разбираются, чем им заняться, пока меня не будет дома. Несколько миллиардов лет. А там видно будет», — подумал Ганеша, так как ещё не Видел так далеко.

В отличии от его начальницы, которая сразу же заприметила, как Ганеша на неё поглядывает, ещё в учебно-тренажерном центре тут же всё у себя в голове просчитала — своим Высшим Разумом — и поняла, что для неё это отличный повод уйти на покой. Так как уже устала мотаться по этим бесконечным командировка в качестве Творца Вселенной, урезонивая Творцов Галактик. В отличии от Ганеши, который всё ещё был полон энергии и «юношеского» энтузиазма. Как самый молодой Творец из их команды. Относительно недавно — по космическим меркам — став Вечным. Ганеша понял это и усмехнулся. Над этой хитрой бестией. «Значит, Креуса сразу же положила на меня глаз. И вертелапередо мной задом, пока я думал, что она не обращает на меня внимания. Набивая ценник! А потому-то и отказалась покидать галактику без меня. Понимая, что если Старейшины тут же отправят её в командировку в другую галактику, пока я всё ещё буду здесь, мы разминёмся в космосе и, возможно, больше уже никогда не встретимся. И Старейшины, конечно же, сразу же это поняли и влепили ей пожизненное. За то, что она уже не хочет быть Творцом Вселенной. Решив устроить мне всем этим испытание: не захочу ли я тут, из-за неё, остаться? Устою ли перед соблазном — ради личного счастья — предать вселенную? А если я смогу её бросить тут и вернусь, то меня, скорее всего, назначат начальником экспедиции при отправке в следующую командировку. С Каллисто или же нет, не важно. Это уже им решать».

Ганеша не понял только одного: как Старейшинам удалось всё это — прямо сейчас — дать ему понять?

По каналу Высшего Разума, внезапно (для себя) понял он. Что сеанс связи окончен. С одним из Старейшин, который и порекомендовал его в Творцы Вселенной.

И осознал, что не сможет подвести Учителя.

— Одевайся и пошли гулять! — встал он с кровати.

— Пешком? — оторопела Елена.

— Ты снова хочешь, чтобы я шлёпнул тебя по заднице?

— Так бы и сказал! Губы красить?

— Я хочу видеть тебя в полном параде! Сделай вид, что мы гуляем по планете Тронный Зал в Центральной галактике.

— А кем я там тебе прихожусь, твоей обслугой?

— Первые пару жизней — да. А там посмотрим.

— Поэтому я и должна показать себя во всей красе?! — улыбнулась Елена и набросилась на косметику.

Примечания

1

Ницше, «Весёлая наука».

(обратно)

2

Иннокентий Анненский, «Леконт де Лиль».

(обратно)

3

Мф. 21:42

(обратно)

4

Н. Заболоцкий, «Белая ночь».

(обратно)

5

Ильф и Петров, «Золотой Телёнок».

(обратно)

6

К. Чуковский, «Айболит».

(обратно)

7

М. Булгаков, «Мастер и Маргарита».

(обратно)

8

М. Булгаков, «Собачье сердце».

(обратно)

9

А. Солженицын, «Архипелаг Гулаг».

(обратно)

10

Ильф и Петров, «Золотой телёнок».

(обратно)

11

Мумий Тролль, «Обещания».

(обратно)

12

Песня «Прекрасное Далёко».

(обратно)

13

Здесь и далее И. Анненский, «Сентябрь».

(обратно)

14

И. Анненский, «Прерывистые строки».

(обратно)

15

Здесь и далее Ильф и Петров, «Двенадцать стульев».

(обратно)

16

Мумий Тролль, «Невеста?».

(обратно)

17

Ильф и Петров. «Двенадцать стульев.

(обратно)

18

33-я статья об увольнении с работы.

(обратно)

19

Н. Гумилев, «Я конквистадор в панцире железном».

(обратно)

20

А.С. Пушкин, «Капитанская дочка».

(обратно)

21

М. Хайдеггер, «Бытие и время».

(обратно)

22

Матф. 8;12

(обратно)

23

Тейяр-де-Шарден, «Феномен человека».

(обратно)

Оглавление

Том первый

  Пролог

  Часть первая. Тезис

    Глава1Пункт наблюдения

    Глава2Агентство

    Глава3Зал Суда галактики

    Глава4Земля

    Глава5Пляж

    Глава6Дача

    Глава7Сита

    Глава8Нимфа Эхо

    Глава9Вуячич

    Глава10Триозёрье

    Глава11Ёлка

    Глава12Дух

    Глава13Диамант

    Глава14Воздушный шар

    Глава15

    Глава16Афродита

    Глава17Компенсация

    Глава18Время

*** Примечания ***