Серпантин (СИ) [Инга Гиннер] (fb2) читать онлайн

Глава первая

В четверг Вика похоронила отца, а в пятницу, озябшая и простуженная, тряслась в пригородной электричке и молилась, чтобы тетка в облезлой шубе перестала орать в трубку, перекрикивая металлический лязг колес. Тишины хотелось так остро, что Вика вышла раньше и добежала до офиса через парк, промочив заношенные сапоги. Утро, хрустящее подмороженными лужами, казалось, было исполнено одиночества, в котором хотелось утонуть и забыть о нудных совещаниях, невыполненных планах и растворимом кофе из автомата на цокольном этаже.

«Зато завтра выходные», — утешила себя Вика, думая, что непременно вернется к оградке, крашенной в синий цвет, и к черно-белому керамическому портрету, на который она сама походила, как две чистые ноты, взятые мужским и женским голосами.

Она бы и пятницу взяла за свой счет, но совещание сама назначила еще на прошлой неделе. Московские подрядчики уже приехали, и неловко было заставлять их ждать, продлевая гостиницу. К вечеру как-то успокоилась, тем более москвичи оказались не такими напыщенными снобами, как она себе рисовала, и даже заставили улыбнуться.

— Сейчас подойдут наши специалисты, — объясняла им Вика, проводив в тесную переговорную, где плазменный телевизор в полстены неубедительно заменял окно. — Трое. Двое юристов и директор по безопасности. Постарайтесь уговорить их, что вам можно доверять, ладно?

— Не сомневайтесь, — белозубо улыбнулся тот из москвичей, которого можно было смело выставлять вместо манекена на витрине «Армани» — никто бы и не заметил подмены.

Юристы, видимо, считали чувство юмора тяжелой патологией. От их высокомерных взглядов у Вики заломило затылок. А может взгляды были ни при чем, и напоминала о себе бессонная ночь, полная ужаса перед будущим без отца? Денег он, конечно, почти не приносил, все вкладывая в храм, но его сила духа питала Вику надеждой, что вместе они все переборют. А теперь предстояло со всем бороться в одиночку.

Между тем минуло уже двадцать минут, а собрание оставалось неполным. Вика исподтишка придвинула к себе мобильный и набрала сообщение: «Ждем тебя, где ты?»

С отделом безопасности они пересекались часто, но поскольку их офисы разделяло почти десять этажей, очные встречи случались только на корпоративах, а там, среди двух тысяч других сотрудников и дрожащего от басов танцпола, непринужденно не поболтаешь.

«Бегу», — пришло в ответ.

Вика выдохнула. Стрелки часов приближались к окончанию рабочего дня. Расслабившись и отдав инициативу в разговоре юристам, Вика представляла, как начнет субботнее утро с прогулки по лесу, как уцелевшая листва будет хрустеть под ногами, как прохлада окутает лицо, как шарф грубой вязки покроется инеем и занемеют кисти рук. Такие дни — лучше всех, жаль ускользают солнечным зайчиком, моргнешь — и нет их.

Дверь в переговорную с шелестом распахнулась, явив Макса — коренастого, гладко выбритого, вечно пугающе серьезного. Вика думала, что он, наверное, хотел, чтобы его боялись. Но получалось скверно: ему бы бороду отпустить, а то ведь подросток, даром что в рубашке и очках. Впрочем, и рубашка, и очки вместе стоили столько, что не Вике было судить, как ему себя преподносить — она месяц могла бы впахивать с утра до ночи, и все равно хватило бы в лучшем случае на его запонки.

Юристы упрямо гнули свое: аудит провести строго по регламенту, шаг влево, шаг вправо — расстрел.

— А тела — в бетон, — поддакнул им Макс. — Мы ж строители, неугодных подрядчиков на строечку вывозим. Есть предпочтения по району?

Москвичи заискивающе посмеялись. Вика бросила на Макса укоризненный взгляд, но он не заметил. В движениях его гостила суетливость, он попеременно хватался то за телефон, то за шариковую ручку, хотя писать ему было нечего и не на чем.

— Ну вот, теперь, когда вы достаточно просветлены, — перебил он монотонную проповедь юристов, обращаясь к москвичам, — я вам расскажу, чего еще вы не сможете у нас делать.

— Человек-препятствие, — улыбнулась Вика, наконец, получив ответную усмешку.

— Именно так в трудовой и написано, — Макс крутанул ручку в пальцах, и она с грохотом упала на каменную столешницу. — Однако, если вы накосячите, за жопу возьмут меня, а не вас…

— Максим! — возмутилась Вика, правда, возможно, недостаточно убедительно. По крайней мере, все, кроме юристов, хихикнули.

— Пусть коллеги знают, что их ждет. Подготовятся, к нотариусу зайдут опять же. Хотя зачем далеко ходить? — Макс выразительно взглянул на юристов. — Вы завещания составлять умеете?

Те почти синхронно фыркнули. В одинаковых строгих костюмах они и без того были страшно схожи, а теперь Вике и вовсе начало казаться, что у нее двоится в глазах.

Так и не оценив юмор Макса, юристы чинно удалились. Их спины выражали крайнюю степень презрения.

— Интересно, это правило такое? — протянул Макс, явно обескураженный, но ничуть не расстроенный. — За поступление на юрфак дьяволу продают чувство юмора?

— Зато ты, видимо, давно продал ему совесть, — Вика захлопнула папку с документами и передала москвичам.

— И не только ее. Он у меня вообще постоянный клиент.

— Спасибо, коллеги, — Вика сложила ладони на столе, собрав последние силы. — Думаю, мы закончили.

Москвичи откланялись. Незаметно натикало на полчаса больше, чем вмещал рабочий день. Ближайшую электричку Вика уже пропустила, и торопиться, в общем, было некуда. Хорошо бы мать оклемалась и не забыла накормить младших, а то ведь нахватаются бутербродов и конфет. С другой стороны, им тоже нужно справиться с болью утраты. И хорошо, если хватит одних конфет…

— Вик, — напомнил о себе Макс странно сдавленным голосом. — Принеси воды.

«Совсем зазнался, — возмутилась Вика. — Два шага до кулера уже не дойти…»

— Щербаков, ты точно совесть продал, — начала она, но осеклась.

Макс откинулся на спинку кресла и одной рукой тщетно пытался ослабить и без того расстегнутый воротник рубашки, а вторая непроизвольно потирала грудь с левой стороны. Он резко начал походить на выточенного из мрамора актера пантомимы: носогубные складки углубились, уголки губ безвольно съехали вниз, он жутко побледнел и хватал воздух рваными вдохами.

Несколько секунд Вика тщетно пыталась сопоставить только что шутившего Макса с тем безмолвным призраком, что теперь боролся с пуговицей негнущимися пальцами. И все вдруг сложилось в единую картинку, и от того, как сложилось, стало так страшно, что Вику саму заколотило. Просьбой о воде она пренебрегла, но схватила Макса за руку, придавив пульс большим пальцем, словно бегущего муравья. Пульс рвался из-под кожи, как бешеный.

— Болит? — спросила Вика, ощупывая свободной рукой стол и не находя на нем телефона.

— Да, — выдох. — Жжет, как сволочь.

— Посиди так, я сейчас вернусь, — ей страшно не хотелось оставлять его одного, но куртка висела в шкафу кабинета напротив и была единственным шансом Макса на дальнейшее «долго и счастливо».

Вика распахнула стеклянную дверь, на ходу набирая номер неотложки. Слава богу, не пришлось уговаривать диспетчера Скорой прислать машину: волшебное слово сработало, как и три дня назад. Вика долго не могла попасть в карман куртки, но затем выудила маленький скользкий блистер с мелким бисером красных капсул. В переговорную вернулась на ватных ногах. «Собирайтесь, в больницу поедем, — бормотал невнятно в голове голос фельдшера. — У вас инфаркт, самый что ни на есть настоящий, прямо как по учебнику».

«Не поеду я, — вздохнул тогда отец с улыбкой, которой одаривал всех — и праведников, и грешных прихожан. — Не могу приход бросить. Вы мне доктор, укольчик сделайте, чтобы не болело, а я уж дальше сам».

В упрямстве с отцом не стоило и тягаться — в нем он был бойцом с чёрным поясом. И фельдшер, пожав плечами, оставил Вике упаковку нитроглицерина, теперь уже едва начатую.

Худшие опасения, к счастью, не сбылись: Макс дышал, рвано и хрипло, но дышал. Верхнюю пуговицу с рубашки попросту вырвал, оставив корешки ниток, правда, легче, судя по всему, ему не стало.

— Давай под язык, — Вика наклонилась к нему и надавила капсулой на холодные губы. — Немного потерпи, уже едут.

— Кто едет? — в слабом голосе Макса засквозило подозрение.

— Скорая.

— Зачем?

«Затем, чтобы ты не умер, — воскликнула Вика про себя и, как мантру, повторила: — Не бывает так. Дважды в одну воронку — не падает».

— Удостовериться, — голос ее, тем не менее, прозвучал твердо. — Что тебе ничего не угрожает.

— Мне угрожает потеря чести, — попытался улыбнуться Макс, — если кто-то узнает.

— Очень смешно, — буркнула Вика, а у самой отлегло — пусть лучше шутит.

— Изверг ты, Синицына, — Макс попытался распрямиться, но опал обратно, как потревоженная ветром штора. Рука, прежде боровшаяся с пуговицами, дернулась к сердцу, будто собираясь удержать его в груди. — Я тебя всего лишь попросил воды принести, а ты устроила цирк.

— Цирк еще в пути, — утешила его Вика. — Заберет главного клоуна и сразу на гастроли.

Макс хрипло рассмеялся и смежил веки. Вика схватила его за руку, сжав до хруста.

— Не закрывай глаза, — попросила она.

— Видеть тебя не хочу, — пожаловался Макс. — Лучше телек мне включи. Там «Спайдермен» как раз начинается…

Вике хотелось и отвесить ему хорошенькую затрещину, и поблагодарить за стойкость.

На окнах заиграли синие блики. Каблуки застучали по ракушке лестницы внизу. Хоть бы все уже разошлись: Вика меньше всего хотела, чтобы к ним сбежались со всех отделов.

Двое фельдшеров — мужчина с залысинами и женщина без талии, — вломились в переговорную, тяжело пыхтя. Грубо отодвинули Вику к стене и начали командовать. Она слушала их однотипные, вмерзшие в память вопросы сквозь шум листвы на кладбище. Зашуршала упаковка шприца, хрустнула головка ампулы, игла вошла под кожу, выпустив багровую каплю. Минуты текли так же мучительно медленно, как эта капля, будто застрявшая у Вики в зрачке. Голова закружилась, и она в предобморочной полутьме выбралась из переговорной в коридор.

Ничего ему не угрожает, иначе бы сразу забрали. А раз ведут себя спокойно и даже пренебрежительно — стало быть, не боятся. И ей не надо.

— Девушка, — женщина в зелёной униформе тронула ее за локоть. — Вы ему кто?

— Коллега, — пролепетала Вика.

— А, ну вы того, может объясните вашему этому, что ему в больницу надо.

— Он отказывается? — Вика прикрыла веки, на обратной стороне которых тут же явственно проступил профиль Макса.

— Сами с ним разбирайтесь, нам некогда, — устало вздохнула фельдшер. — Другие больные ждут из-за вас.

Вика уставилась в ее водянистые безжалостные глаза. Сочувствия в них не было, только накопленная за сотни смен усталость.

Макс сидел в том же кресле, на снежно-белом лице чернели глаза, губы высохли и слились в тонкую, но по-прежнему упрямую линию. Он укоризненно смотрел на врача, державшего в руках бумажную ленту кардиограммы.

— Где подписаться? — явно не в первый раз спросил Макс.

— Вы не понимаете, — упрямо втолковывал ему медик, — у вас предынфарктное состояние. Вы умереть можете.

— Я понял, — ледяным тоном ответил Макс. — Меня это устраивает. Где подписать?

Фельдшер неохотно протянул ему бумагу и взглянул на Вику с таким укором, будто это она настаивала на отказе от госпитализации.

— Макс, — подала она голос, дрожащий и совершенно неубедительный. — Может?..

— Помолчи, Синицына, — оборвал ее Макс тем тоном, с которым наверняка увольнял подчиненных. — Не лезь не в своё дело.

Он не глядя подмахнул отказ и откинулся на спинку кресла. Левая рука его сдавила подлокотник, но взгляд был непоколебимо упрям. Фельдшер тяжело вздохнул и начал собирать оранжевый кейс.

— Никто не может вам запретить, — уходя, заметил врач. — Но надеюсь, что констатировать вашу смерть будет не наша бригада.

— До свидания, — проронил Макс сквозь зубы и проводил фельдшеров прищуренным взглядом.

Глава вторая

Вика стояла рядом, скрестив руки на груди. Ей до сих пор не верилось в происходящее, не верилось, что ей снова не хватило духу убедить, уговорить, хоть силой, хоть ценой хорошего отношения. Она снова взяла на себя ответственность. Хоть и могла оправдаться Максовым упрямством: он сам все решил, его жизнь, его право ей распоряжаться — но только чувствовала, что расплачиваться в случае печального исхода будет она, и сбросить это ярмо с шеи не удастся, сколько ни пытайся.

«Ты много на себя берёшь, — не раз упрекала ее мать. — А выходит у тебя медвежья услуга — силёнок-то не хватает. Свою жизнь сперва устрой, а потом уже в чужую лезь и то — если попросят».

Она, конечно, намекала на себя, на то, что Вика вечно попрекала ее рюмкой и выговаривала за беспорядок в хозяйстве и воспитании детей. И иногда, чаще ночами, Вика признавала, что не вправе командовать матерью. Но только к утру понимание рассеивалось, и Вика снова вступала на тропу сопротивления ради высоких, как ей казалось, целей.

— Надеюсь, ты счастлива, — мрачно заметил Макс, хотя от острой неприязни, с которой он обращался к фельдшеру, осталось тихое эхо.

— Надеюсь, счастлив будешь ты, — едко поправила она. — Когда-нибудь.

— Да мне уже нормально, — он повел левым плечом, прогоняя отголоски боли. — Скажи, где взяла такие шикарные колеса?

— Позвони жене? — предложила Вика, чувствуя, что теряет последние крохи сил. И выходные показались такими нестерпимо далекими.

Макс ощутимо напрягся и помрачнел ещё сильнее. Поднялся из кресла, покачнулся. Вика тоже вскочила, но обошлось — он благополучно добрался до кулера.

— Спасибо. Позвоню.

— Я подожду.

Вика и раньше замечала за собой особую чувствительность ко лжи. Сейчас ей казалось, что где-то далеко что-то разбилось, и звон витал в спертом, пропахшим антисептиком и резиновыми перчатками воздухе.

— Иди домой, Синицына, — Макс ободряюще улыбнулся, но в глазах его затаился тлеющий огонёк предостережения. — Со мной все нормально. Извини, если напугал. Не хотел.

«Напугал, — повторила про себя Вика. — Не то слово — напугал».

— Позвони и пойду, — упрямо повторила она, сложив руки на груди. — А то поверю тебе, а завтра твой труп найдут и на меня повесят за оставление в опасности.

Взгляды их столкнулись, и звон разбитого стекла сменился лязгом разозлённой стали. Вике показалось, что ударной волной ее вжимает в кресло. Она ждала взрыва, но Макс, пошатнувшись, уцепился за столешницу.

Вика злилась: до следующей электрички оставалось меньше получаса. Если пропустит и ее, то Машка уснет с матерью, а Федя и вовсе может разнести дом в щепки. Она встала, намереваясь высказать Максу все о его упрямстве, но, оказавшись рядом, передумала.

— Я не придираюсь, — вкрадчиво сказала она, остановившись в шаге от него. — Нужно, чтобы кто-то за тобой присмотрел. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Откуда? — Макс, слава богу, воздержался от ёрничества.

— Просто знаю. — Вика шумно сглотнула. — Если не хочешь пугать жену, можно кого-то другого попросить.

— Может, тебя?

— А если родителей? — отринула она его вариант, не рассматривая. Легко представить, что сделается с Федей, притащи она посреди ночи незнакомца в дом.

— Нет, — Макс взмахнул рукой, снял очки и протер глаза двумя пальцами. — Не хватало ещё их до инфаркта довести.

Вика не сводила с него взгляда, и он казался ей маяком — противостоящим буре, несгибаемым и совершенно непоколебимым. И сдвинуть его с места голыми руками не стоило и пытаться. Зачем она к нему привязалась? Не маленький, позаботится о себе.

Макс оттолкнулся от стола, явно намереваясь утвердиться в своей независимости, но не сделав и пары шагов, цепляясь за стену, сполз по ней спиной и взлохматил влажные от пота волосы. Вика видела, что его неудержимо колотит, что он борется, но проигрывает, и шторм вот-вот сожрет его, раскрошит в пыль, не соберешь.

— Я вызову такси, — решилась Вика, присев перед Максом на корточки. — Хорошо?

Он поднял на неё взгляд. В глазах метались тени, прежде обитавшие где-то на дне души, а теперь разбежавшиеся из-за неожиданно охватившей его беспомощности.

И он кивнул.

Вика старалась не думать о том, в какую сумму ей обойдётся поездка в пригород. Впрочем, из чего было выбирать? Не могли же они в самом деле дожидаться электрички, а потом трястись в душном вагоне. Ничего, где-то сэкономят. Есть же вещи поважнее денег.

Пока ждали машину, Вика села плечом к плечу с Максом. Какой длинный день.

— Покурить бы, — протянул Макс, глядя на датчики дыма на потолке. — Как думаешь, работают?

— Давай не будем проверять? — устало откликнулась Вика, хотя идея ей отнюдь не претила. — Или хочешь полную коллекцию городских служб по твою душу?

— Это мои дивиденды за честно уплаченные налоги.

— Все в один день? Я, пожалуй, не готова к такому.

— Ты же первая и начала.

Вика повернула к нему голову и отчего-то улыбнулась. Поймала себя на мысли, что какую бы чушь ни нес человек, она всегда лучше необратимого молчания. Горло вдруг онемело, покуда из живота поднималась горячая волна слез облегчения. Говори, говори, Щербаков, шути, сколько влезет, обвиняй, не жалко, ничего не жалко, лишь бы только никогда не входить снова в эти дикие воды.

— Ты чего, Синицына? — Видимо, выражение лица у нее стало слишком уж выразительным. — Радуешься, что я коней не двинул и не бросил твои проекты на произвол судьбы?

— Идиот, — беззлобно проронила Вика.

— Да ладно, тебе ведь понравилось.

— Смотреть, как ты мучаешься?

— Быть спасительницей. Да если б я хоть на секунду поверил, что ты меня отпустишь, мы бы тут с тобой не болтали. Но ты же не такая, да?

Вика порывисто встала. Одновременно мурлыкнул телефон — подали такси. Макс сверлил ее взглядом, оставляя ноющие раны на сердце. И почему она решила, что он ничего не понял? Понял прекрасно.

— Ты мог умереть. И до сих пор можешь.

— Знаю. И что?

— Обычно людей это пугает.

— Ну значит, я не обычный. Или не человек.

— Вот уж точно.

Вика колебалась: желание отменить такси, отменить поездку, отменить Макса застило глаза. Она злилась, чего с ней давно не случалось. Но все же протянула ему руку, помогая подняться. Макс ответил не сразу, и Вика успела пожалеть, что снова поддалась самой себе.

Но и он снова поддался ей.

Заняв переднее сидение, Вика то и дело украдкой подглядывала в зеркало — Макс улёгся на бок, свесив ноги, и, кажется, уснул.

— Не блеванет? — хмуро спросил усатый и зеркально лысый таксист.

— Вряд ли, — успокоила его Вика, а сама написала матери сообщение, что вернётся не одна.

Когда машина начала вихлять по раскатанной колее меж двухэтажных загородных домов, Вика обернулась и потрясла Макса за руку. Он встрепенулся, будто от испуга, но потом расслабился, вспомнив, где и как оказался.

Машина встала как вкопанная покосившегося забора, за которым тихо тлели окна Викиного дома. Макс тут же выбрался на воздух и доковылял до ограды, за которую уцепился, как за крохотное деревце на горном склоне. Вика сунула водителю две тысячных купюры. «Шкода» взревела, будто нарочно обрызгав со спины до самых плеч, и Вика убедилась, что сегодняшний день точно проклят.

В сумерках деревянный двухэтажный дом довлел над покосившейся оградой: отец все собирался подновить старые клинья, но не хватало денег и сил. Янтарный фонарь над крыльцом ласково оглаживал волну плотно сбитых рыжеватых бревен. Пока шла к Максу, Вика разглядывала дом с открытой верандой как впервые. Всего здесь касалась рука отца: и сплетенной из ивового прута скамейки, и клумбы в распиленной надвое винной бочке, и крошечного пруда, в котором одно лето даже жил настоящий карп. Как теперь со всем этим справиться? Как не разрушить?

— Я все понял, — хрипло проговорил Макс, когда Вика остановилась перед ним. — Но если ты хотела избавиться от моего тела, не обязательно было вести меня в такую глушь.

— Я здесь живу, — возразила Вика невозмутимо и кивнула на забор. — Сам отлепишься или помочь?

Макс самостоятельно отделился от ограды и добрел до Вики, пошатываясь, как на палубе в бурю. Она едва устояла, когда он обхватил ее за плечи и навалился всем солидным весом.

— Что, Синицына, тяжела ноша матери Терезы? — съязвил он. — Будешь думать в следующий раз.

— Уже подумала, — продолжила упорствовать Вика. — А то, что ты — неблагодарная скотина, не мои проблемы.

— Ошибаешься. Я очень даже благодарная скотина.

Уже замаячила облупившаяся дверь, уже поднялась с крыльца навстречу долговязая тощая фигура. Федька изумленно уставился на сестру, рот у него беззвучно приоткрылся. Он ошалело поморгал, попятился и, размахивая руками, кинулся обратно в дом.

— Вот это теплый прием, — хмыкнул Макс, не подозревая, какой эффект на самом деле произвел.

— Ты когда-нибудь замолчишь? — вздохнула Вика. Осталось преодолеть три ступени крыльца, но они будто стали вдвое выше.

— Нет. Или брось меня, или терпи до конца.

Единственная комнатка, в которую Вика могла определить Макса, была до смешного тесной, даже кукольной, но кровать в нее худо-бедно уместилась, а тюль развевался от ветра из приоткрытого окна. Сгрузив Макса на вязаное покрывало, Вика обернулась и увидела в дверях Федю: он продолжал таращиться на гостя, дергая за цепочку висевший у входа бра.

— Сделай нам чай, пожалуйста, — попросила его Вика, не особенно рассчитывая на отклик.

Но к ее удивлению и облегчению, Федя молча удалился, что-то невнятно промычав. Макс, сидя на тахте, проводил мальчишку взглядом, выражавшим что-то среднее между жалостью и отвращением.

— Что это с ним?

— РАС, — бесцветно ответила Вика и на всякий случай перевела: — Расстройство аутистического спектра. Он неважно говорит, но отлично все понимает, так что будь добр, не язви в его сторону.

— Ты меня, Синицина, за чудовище держишь, — Макс вроде бы обиделся, но глаза его говорили об обратном. — И не зря, конечно.

— Мне все равно, кто ты, — Вика пожала плечами, — если не нарушаешь покой в моем доме.

— Но ведь это ты меня сюда притащила! — возмутился Макс. — А теперь диктуешь условия…

— Хорошо, что мы договорились. Я сейчас вернусь.

— Но мы не…

— Сейчас вернусь, — повторила Вика и вышла за дверь.

В коридоре чуть не выдернула ящик с корнем и начала перебирать выглаженные вещи отца, чувствуя себя, будто копошится в клубке змей. Вчера думала, что никогда до них не дотронется. Но судьба — девка злая.

— Кого притащила? — раздался низкий голос с хрипотцой за спиной. — Неужели хахаля?

Вика отобрала плотную белую футболку и спортивные штаны на завязках. Обернулась к матери и взглянула в ее глубоко запавшие глаза, очерченные коричневыми кругами. Обрюзгшая, с сальными, забранными в косу почти уже седыми волосами — старуха, а ведь и полвека не разменяла. Раньше запросто полное ведро из колодца тягала, пока отец стоял на службе, а теперь как будто распухла, обмякла, словно дождь, как картонную, размочил ее.

— Коллегу, — вежливо ответила Вика, с вызовом выпятив грудь, словно подставляя ее под удары. — Ему нужна помощь.

— А то у нас калек мало, — мать преградила коридор, уперев руки в бока. — Откуда деньги на такси взяла? Видела я, как вы из машины вывалились.

— Мам, давай потом. Человек чуть инфаркт не заработал. А мне одних похорон хватило.

Мать задохнулась от возмущения, потом глаза ее заволокло слезами, и голос задребезжал, будто какая-то деталь от него оторвалась и бряцала на каждом выдохе:

— Не жалеешь мать, бессовестная. Земля еще не осела, а ты глумишься…

— Я не глумлюсь, — перебила Вика. — Он останется у нас и ему нужно в чем-то спать. Думаю, отец бы меня не осудил, а вот тебя — вполне.

— Он хоть рукастый? — с надеждой спросила мать и икнула.

— Не вздумай его к чему-нибудь припрячь, — предупредила Вика. — Мы сами со всем справимся.

Она, конечно, врала. Врала самой себе, защищая душу, как хлипким зонтиком от идущего на неё урагана. Отец и впрямь редко добавлял в общий кошелёк, но детей любил, читал им на ночь, обнимал и жалел, на что Вике никогда не хватало сил. Но что важнее — он единственный мог урезонить взбесившегося Федю, не дав ему разнести дом по щепкам и вмазать сёстрам с размаху. С похорон Федька вёл себя тихо, но Вика с тайным ужасом ждала, когда страх и непонимание переполнят его и вырвутся наружу.

Когда Вика вернулась в комнату, застала интересную картину: Федя стоял в изножье кровати и сжимал в ладонях дымящуюся чашку. Макс смотрел на него, как дикого зверя, стараясь не шевелиться. Он и в самом деле боялся ляпнуть что-нибудь не то.

Вика воспользовалась его замешательством и выдала собранные в аккуратную стопку вещи.

— Переоденься перед сном, — распорядилась она.

Дверь приоткрылась и заглянула мордашка в ореоле белесых кудрей. Девочка в васильковом свитере протиснулась внутрь, с любопытством разглядывая гостя.

— Через пятнадцать минут пойдем мыться, — пообещала ей Вика. — Поиграй пока.

— Не хочу, — робко отозвалась девочка.

— Тогда иди сюда, — Вика посмотрела на Малышку. — Познакомься с моим другом.

Машка нахмурила едва заметные бровки и заколебалась. В отличие от Феди, посторонних она не боялась, но отчаянно стеснялась. Однако, как любому ребенку, любопытство ей было неподвластно, и она выскользнула из-за спины Федьки.

Вика искоса поглядывала на Макса, опасаясь, как бы он ляпнул глупость. Но заметив, как девочка подволакивает правую ногу, он, кажется, оробел и окончательно лишился голоса.

— Это Макс, — представила его Вика, а Машка насупилась еще сильнее, подойдя вплотную к кровати. — А это наша Малышка.

Несколько мгновений они просто разглядывали друг друга: ребенок-калека с кукольными голубыми глазами и занимающий высокую должность в гигантском холдинге мужчина, к которому последние два часа внимательнее обычного присматривалась смерть.

Убедившись, что ей ничего не угрожает, Машка протянула маленькую ручку с браслетом из розовых бусин. Макс не сразу ответил, будто тоже убеждался, что знакомство не принесет ему беды.

— Вы очень красивая леди, — заговорщицким тоном объявил он, отчего Машка невероятно смутилась, смешалась и тут же бросилась вон из комнаты так быстро, насколько позволяла искалеченная нога.

— Федь, присмотри за ней и, пожалуйста, окажи мне услугу, помоги матери убрать со стола, — продолжила она, заметно смягчившись, чтобы Федя не воспринял просьбу, как приказ.

— Не хочу, — закрутил он головой. — Хочу играть. Поиграешь со мной?

— Попозже, — поспешила согласиться Вика, опасаясь, как бы брат не вышел из мнимого равновесия.

Дверь за ним тут же захлопнулась, объявив тишину, как временное перемирие. Макс растер лицо ладонями, а Вика заволновалась:

— Тебе получше? — спросила она, надеясь на положительный ответ, который позволил бы ей, наконец, заняться делами.

— Они… твои? — спросил Макс.

— Брат и сестра. Приемные, — добавила она, опередив следующий вопрос.

— Синицына, ты что, одна их всех содержишь? На одну твою нищенскую зарплату?

Вика уставилась в потолок, запрокинув голову. Не ответила. Конечно, для него Викина зарплата так — пару раз в продуктовом закупиться. Но не объяснять же, что если нужно, во всем себе откажешь и детям отдашь?

— Дверь на замок не закрывай, — не глядя на Макса, предупредила Вика. — Вряд ли кто-то будет ломиться, но, если понадобится помощь, я не хочу разбивать окно. Будет плохо — стучи в стену, услышу. Если не заснешь, есть снотворное, но лучше все-таки без него.

— Подожди, — Макс поймал ее взгляд, когда она тенью остановилась в дверях. — Так и уйдешь?

— У них режим, — развела руками Вика. — Потом будут колобродить.

Она хотела добавить, чтобы он все-таки позвонил жене и предупредил, что не вернется, но передумала. Тогда, в переговорной она ясно почувствовала, как он напрягся от одного упоминания о доме. Успокоился — и хорошо. Выспится и завтра не вспомнит ни о чем. Можно будет даже вытащить его на прогулку — свежий воздух пойдет на пользу.

— Вик, — окликнул он в дверях, помолчал, будто подбирая слова и, отыскав нужное, закончил: — Спасибо.

— Спи, мученик, — улыбнулась она и постаралась выкинуть из головы все лишнее.

Уложив детей, Вика заглянула на кухню: мать механистически мыла тарелки в раковине. Невидящий взгляд ее вонзался в окно, выходившее на ворота. Вика не сомневалась, что мать, как и она сама, еще видит призрак отца, подпиливающего яблоне мертвые ветки, рубящего поленья с тупым гулким стуком, влетавшим в распахнутые окна. Отца, который один держал на себе весь дом и приход в километре дальше по проселочной дороге.

Если бы он все еще был здесь, то урезонил бы мать, а Вику обнял за плечи и сказал, что она все сделала правильно.

Даже если ничего хорошего в Максе не было.

Глава третья

Ночью дождь норовил вышибить стекла, рычал, напрашивался в дом, как пьяный ломится в соседскую дверь. Грохотало так, что Машка перебралась к Вике под одеяло и котенком свернулась у нее под боком. А Вика снова почти не спала: за ревом грозы боялась не услышать стука из-за стены. Проваливалась в черные дыры, где плавала в невесомости и выныривала, наглотавшись каких-то диких фантазий, горчивших теперь на языке.

В шесть утра выскользнула из-под одеяла, не разбудив Малышку. Заглянула в соседнюю комнату, убедилась, что ночь для Макса кончилась благополучно — он спал, свесив руку с массивными часами на запястье — и вышла на крыльцо.

Природа, измученная грозой, порывисто дышала осенним ветром — он бросился на Вику, как оголодавший, умыл моросью и завил в кудри растрепанные волосы. Она подставила лицо под его поцелуй, и он не удержался. В хрустальной тишине был слышен далекий перестук колес о рельсы, ругань ворон за плесневелую горбушку, шелест листвы, капель с крыши и журчание по водостоку — жизнь, не тронутая глупыми разговорами, пустыми обещаниями и угрозами. Только в таких мгновениях Вика понимала ее смысл.

— Синицына, ты точно человек? — нарушил идиллию глуховатый со сна, насмешливый голос.

Вика вздохнула. Вот поэтому и не выйдет замуж, говорила мать, — какой муж потерпит, чтобы жена больше всего любила слушать тишину?

— А ты? — переспросила она, думая, как избавиться от компании.

— Даже не знаю, — протянул Макс. — Жена считает, что нет.

— И кто тогда?

— Кобель, конечно.

Вика не особенно удивилась ответу — он вполне соответствовал Максовой непосредственности, но ей стало противно. Сам по себе разговор нарушал девственную утреннюю тишину, а на такую тему — тем более. Но Макс стоял с ней плечом к плечу и явно ждал ответа.

— Она права? — уточнила Вика скорее из вежливости, чем из любопытства.

— Нет. Но кого это волнует.

Как бы заставить его уйти, но не уехать? Стоило признать — вчера Вика согласилась с тем, что выходные потратит на него. Заключила пари со смертью, пообещав старухе пожертвовать самыми счастливыми днями на неделе в обмен на жизнь Макса. Черт его знает, почему старуха согласилась, но обманывать ее нельзя, не простит. В низком сизом небе невидимая рука углем начертала острый угол птичьего бегства. Инстинкты вели их к лучшей жизни. Жаль у людей все наоборот.

— Возьми, — Макс беспардонно схватил Вику за запястье и сунул в ладонь две жесткие купюры.

Отчего-то их хруст показался Вике хрустом ее собственных костей. Она разжала пальцы, и ветер радостно взметнул по-осеннему рыжие клочки бумаги в небо. Переменчивыми порывами их то выгибало, как паруса, то укачивало на невидимых волнах, но стоило им опасно сблизиться с нестриженой травой, как их снова закручивало в танце.

— Пожалуй, лучше на карту переведу, — Макс взглядом проводил кружащийся дуэт за соседский забор. — Гордая, да?

— Скорее упрямая.

— Я заметил вчера. — Он хмыкнул. — Так значит, ты здесь живёшь? На чем добираешься?

— На электричке.

— Долго, наверное?

— Полтора часа. Я привыкла.

Макс помолчал, но потом продолжил допрос:

— Но их ведь не ты усыновила?

— Нет. Отец. Он был священником, и им с мамой помогали. А три дня назад он умер.

Макс порывисто сунул руки в карманы спортивных штанов Викиного отца, покачался с пятки на носок, прикусив нижнюю губу. Взлохмаченный, утопающий в слишком просторной футболке, он ничем не ассоциировался с тем представительным молодым мужчиной, которого некоторые боялись, некоторые — недолюбливали, но большинство — завидовали.

— Сочувствую, — проронил он.

— Спасибо.

Вика хотела добавить: «Почти как ты вчера», но не стала. Какой толк? Пугать его уже поздно, а в остальном его жизнь — это его жизнь. Макс тем временем присел на первую ступеньку крыльца и потёр переносицу. С яблони в саду сорвалось последнее яблоко, гнилое с одного бока. Вика тоже опустилась рядом, хотя собиралась пройтись по лесу.

— Я тебе должен, — констатировал Макс безрадостно. — Если деньги брать не хочешь, давай что-нибудь полезное сделаю? Прибью там или распилю. Чем вы тут занимаетесь?

Вика улыбнулась. Представить, что Макс в его строгой рубашке, подчеркивающей регулярные тренировки в зале, с его гладкими ладонями и чистыми ногтями, в его до блеска вылизанных ботинках возьмется за топор или молоток, не удавалось.

— Отдыхай, — Вика оперлась на его плечо, чтобы встать.

— Каким образом? — Макс запрокинул голову. Глаза у него посветлели. — Как здесь можно отдохнуть?

Вика колебалась. Пожалуй, конечно, не стоит оставлять его одного — мать вцепится клешнями и вытрясет даже то, о чем он никогда не думал. Испортит настроение. Детей переполошит.

— Пойдем со мной, — она махнула рукой. — Научу.

Но прежде заскочила в прихожую и забрала две пары резиновых сапог. Одни свои (ну или матери, кто первым встал, как говорится), вторые — отца. Что ж, Максу не привыкать.

— Натягивай, — протянула она ему сапоги. — Рано еще, роса не сошла.

— Это, — Макс выразительно кивнул на обувь, — я в последний раз натягивал в детстве. Потом приоритеты поменялись и теперь в основном натягивают меня.

Но он покорно стащил ботинки стоимостью в Викину зарплату и оставил их за дверью. Большего доверия от него, наверное, ждать не стоило.

В молчании миновали калитку и вышли на узкую занесенную листьями и желтой хвоей тропу. Лес растекся по пологому холму золотисто-изумрудным пятном. Над правым краем занимался тусклым румянцем рассвет, просачиваясь сквозь корабельные мачты сосен, занимая их иллюзией пожара. Тропа виляла, взбиралась по скользким от мха валунам, уводя в совершенно сказочную рощу.

— Ты уверена, что правильно понимаешь слово «отдохнуть»? — отдуваясь, спросил Макс.

Вика смерила его взглядом: как-то не подумала, что ему лучше сердце не напрягать. Но ничто внутри нее не тревожилось. Прохлада обволакивала, лечила растраченные нервы. И Макс даже перестал казаться ей противным самовлюбленным идиотом.

— Расслабься, — предложила она. — Дыши глубже. Почувствуй, какой ты… незначительный.

— Я очень даже значительный, — возразил Макс. — Судя по тому, сколько у меня подчиненных.

— Чем ты занимаешься? — спросила Вика, когда впереди забрезжил просвет. — Ну кроме того, что мне помогаешь.

— Присматриваю за чужими мешками денег, — он хмыкнул. — Если хоть один исчезнет, меня можно поминать добрым словом.

— Кажется, ты слегка преувеличиваешь.

— Ну да, слегка. Я всего лишь отвечаю за безопасность счетов.

— Тебе нравится? — Вика отвела в сторону последнюю еловую ветку, преграждавшую путь.

Они вышли на пологую площадку, с которой открывался вид на круглое, как пятак, и такое же металлически-серое озеро. Внизу на берегу несли вахту рыбаки. Даже сверху был слышен скрип причалов и всплеск волн о каменистый берег.

— Да, — ответил Макс, подумав. — С детства любил фильмы про супергероев. А потом выяснилось, что за это еще и платят неплохо.

— Заметно, — расслабленно протянула Вика и присела на поваленное дерево, где проводила все свободное время. Издалека уже был слышен катер, выходивший каждое утро до первого льда. — Значит, противостоишь злодеям и защищаешь слабых?

— Это в основном одни и те же люди, — Макс пожал плечами и сел рядом, вытянув ноги в здоровенных черных сапогах. — Или не люди. Я еще не определился.

— Или люди, попавшие в трудное положение? Отчаявшиеся и беззащитные.

— Синицына, ты, видимо, святая. Люди просто гады прямоходящие. И даже те, кто неплохо маскируются, на поверку оказываются жадными ублюдками. Ты не представляешь, как меняется образ мыслей, когда перед глазами оказывается пара лимонов в валюте.

— У тебя тоже? — спросила Вика.

Катер рассекал озеро пополам, оставляя белый пенистый хвост.

— Иногда, — подумав, ответил Макс. — Сейчас уже меньше. Я — трусливая сволочь. И хорошо, что таких, как я — большинство.

Они помолчали. Макс сорвал сухой колосок с каплей росы на острие и зажал в зубах. Контраст от его лощеного лица и несоразмерной одежды уже не так бросался в глаза. Кажется, он умел приспосабливаться.

— Ну давай, — чересчур вызывающе бросил он. — Спрашивай. Ты же хочешь знать, почему я поехал с тобой?

— Не особенно, — отрицательно покачала головой Вика. — Я только надеюсь, что ты сам справишься и не позволишь тем причинам, что пытались убить тебя вчера, добиться своего.

— Я развожусь, — брякнул он.

Признание ухнуло в пустоту вместе с Викиным сердцем. Меньше всего ей хотелось вникать еще и в эту проблему, как будто не хватало своих. Но Макс многозначительно замолчал, и Вика поймала себя на мысли, что так вот молча он мог бы истекать кровью на ее глазах. Или уже истекал, а она не замечала?

— Посоветовать адвоката? — предложила Вика, давая понять, что не ведает жалости к нему. — У нас в штате есть один.

— Вот и все твое хваленое сочувствие? — возмутился Макс. — А как же подставить левую щеку? Пожалеть, приголубить?

— Ты справишься. Не сомневаюсь.

— Ну да. Вчера вон как справился.

Вика повернулась к нему вполоборота. Заметила, какие острые у него скулы и что зубы могли быть ровнее. Но вместе с тем упоительная энергия полной уверенности в себе захлестывала и успокаивала. Вика не смогла бы объяснить то, почему ей так легко было его прощать за колкости, кроме как злодейским обаянием.

Но она и не искала объяснений.

— Вернешься, сходи на обследование. И побереги нервы. Никакой развод не стоит жизни.

— А если я не хочу разводиться? Если мне в таком случае жить… например, неинтересно?

— Здесь метров двадцать обрыва, — Вика кивнула на грань, где от холма будто ножом отсекли кусок и багровый глинистый срез кровоточил вчерашним дождем. — Быстро и почти не больно.

— Нет, Синицына, — Макс покачал головой. — Ты не святоша. Ты — дьявол под прикрытием. И это по ходу тебе я продал совесть, душу и что там еще?

— Видимо, смелость.

— Точно.

Он встал и направился к обрыву. Вика сверлила взглядом его спину, подумав вдруг, что совсем не знает, но что он действительно способен. Сильные люди слишком туманны — в них не разглядишь отчаяния. Но проблема была, наверное, в ином: она не верила, что он сильный.

— Если я попрошу, — поинтересовался Макс, — прыгнуть со мной, согласишься? А взамен я все деньги оставлю твоей матери и детям. Им надолго хватит.

— Какой же ты дурак, — вздохнула Вика. — Меня не купишь, сколько еще повторять?

— Очень неудобно, — посетовал Макс, возвратившись и присев на корточки напротив Вики, совсем как она перед ним накануне. — Я у тебя в долгу. А кредиты меня конкретно бесят.

— Про благотворительность слышал? Мне нравится помогать. Я получила больше, чем ты, так что никаких долгов.

— Я так не могу.

— Мне жаль, — Вика встала одновременно с ним и угодила запястьями в капкан его горячих пальцев. — Лучшей благодарностью будет, если подобное больше не повторится. Постараешься?

— Маловероятно.

Вика поджала губы. Что за упрямец! Она попыталась высвободиться, но он только крепче сжал тиски ладоней. Его взгляд лез ей прямо в душу холодными слизистыми щупальцами, ощутимо и болезненно. Вика отвела глаза, но облик Макса уже отпечатался на сетчатке. Когда-то все это уже было — пройдено, прожито, забыто. Когда-то давно, когда она еще думала, что сможет покориться. Когда покориться хотелось до дрожи, но оказалось — не нужно. И она поклялась не повторять ошибок. Ради детей.

— Отпусти, — велела строго, но не подействовало.

Макс потянул ее к себе. Получилось грубо.

— Нет.

— Ты не в себе, — Вика испугалась. Он был точно сильнее физически, а за спиной у него простиралась пропасть, в которую он звал ее с собой. — Макс, пожалуйста. Мне больно.

Пальцы ослабли. Вика поспешила отойти на безопасное расстояние, но он не собирался ее преследовать. Только потер лоб, поморщившись не то от боли, не то в сомнении.

— Прости, — пробурчал он. — Я правда не в себе.

И, скрипя сапогами, ринулся обратно к тропе. Вика дернулась следом, но остановилась, приложив ладонь ко рту. Потом обхватила себя руками, зябко поеживаясь.

— Макс! — окликнула она его совершенно тщетно. — Я не то хотела…

Только хруст веток отозвался на ее сожаление.

Глава четвертая

Вика прослонялась по лесу почти час без малейшего удовольствия. Промерзла и вымокла от колен до голенищ. Силилась сосредоточиться на работе, деньгах, матери, но непременно скатывалась к Максу. Злилась невыносимо: за испорченное утро, за вновь пробужденные сомнения, которые с таким трудом удалось уместить в тайную нишу за сердцем. «Глупости, — убеждала она себя, покуда возвращалась к дому, вся на взводе. — Хоть бы уехал. А потом забудется».

Но ботинки из мягкой светлой кожи по-прежнему не вписывались в облик сырого крыльца, как пулями, изрешеченного серебристыми шляпками гвоздей. Хуже того — их владелец тоже сидел на верхней ступени, снова в рубашке без верхней пуговицы и строгих брюках, а подле него на расстоянии вытянутой руки примостился Федя, что-то задумчиво крутивший в пальцах. Он то и дело вздевал руку к небу, будто изучал предмет на прозрачность. Заметив Вику,брат оживился, закачался по кругу и загукал, выражая тем самым восторг.

— Что это? — спросила Вика, разглядев в руках Феди серую флешку с электронным экраном на одной из сторон.

— Генератор случайных чисел, — ответил Макс, посмотрев на Вику с таким оскорбительным спокойствием, что она чуть не фыркнула.

— Зачем? — удивилась она, застыв перед ними и чувствуя себя до странности уязвимой, будто Макс вытащил ее сердце и держал на ладонях.

— Лучше тебе не знать, — хмыкнул он. — Не хватало еще твою жизнь под угрозу ставить.

— Снова преувеличиваешь? — Вика сложила руки на груди, прикрыв невидимую брешь слева.

— Немного, — он устало улыбнулся. — Это ключ от сейфа. Числа, конечно, не случайные. Если ввести их в нужном месте в нужное время получится фокус-покус, из-за которого я, пожалуй, спокойно уеду годика на три в глушь, подобную этой.

— Федь, верни, пожалуйста, игрушку дяде Максу, — не дрогнув, велела Вика, хотя внутри тревога щекотала крыльями бабочек.

Федя завелся, и стоило Вике протянуть руку к его новой игрушке, вскочил, отпрянул, замотал головой и замахал руками перед, будто отгоняя невидимый комариный рой.

— Нет! — выпалил он. — Она моя!

— Тебе только посмотреть дали, верни, пожалуйста, — продолжала упорствовать Вика.

Вот поэтому она и не хотела привозить Макса сюда. И никого не хотела, за что беспрестанно пилила ее мать. Но ведь не станешь объяснять у калитки правила пребывания в доме, особенно если хоть сколько-нибудь хочешь понравиться? Или как вчера: вряд ли Макс с туманом в глазах и застрявшим в сердце шипом стал бы слушать. А теперь попробуй убеди Федю расстаться с находкой.

— Нет! — выкрикнул он, краснея. — Не трогай!

Его затрясло, он метнулся в прихожую, запнулся о Максовы ботинки, чуть не упал. Флешка вылетела у него из разжатого кулака, но он уже и забыл о ней. Животный вой разнесся по дому, Федя заметался, принялся срывать с крючков и вешалки наваленные в кучу куртки и телогрейки, а едва Вика рискнула приблизить запустил ей сапогом в живот. Она отпрянула, невольно скорчилась от боли, и почувствовала горячие ладони на своих плечах. Обернулась. Макс смотрел ошеломленно и зло. Он явно готовился к драке.

— Уйди! — взмолилась Вика и тогда в прихожую выскочил хромой ангел в пижаме.

Машка встала перед Федей, как дрессировщик перед взбешенным тигром. И хоть в руке у нее вместо хлыста гремели старинные счеты, выкупленные у кассирши ближайшего ларька, этого оказалось достаточно. Федя вырвал их у сестры и, присев на корточки, начал передвигать деревянные черно-желтые бусины по выгнутым спицам. Машка взглянула на Вику и необычайно серьезно кивнула: «Я уведу его».

Вика медленно попятилась к дверям, мысленно умоляя Макса молчать. И он услышал мольбу и отступил вместе с ней единым фронтом. Они снова оказались на крыльце, такие разгоряченные, что чуть пар не валил от обоих. Вика устало опустилась на плетеную отцом скамейку и почувствовала себя выпитой до дна.

— Извини, — Макс в замешательстве стоял посреди веранды, одинокий и потерянный, как ребенок. — Я не знал, что так будет.

— Ты не мог знать, — утешила его Вика. — Не бери в голову. Он через полчаса и не вспомнит.

Она протянула ему незаметно подобранную с пола прихожей флешку. Макс бережно спрятал ее в карман брюк. Помедлив в раздумье, он присел на противоположный от Вики край скамейки.

— Сколько нужно на операцию для девочки? — спросил он, имея в виду Машку.

Вика удивленно уставилась на него.

— Нисколько, — соврала она. — Мы стоим в очереди на квоту. Уже скоро.

— Ты же не собираешься делать ее в бесплатной больнице? — с подозрением спросил Макс. — Скажи, сколько нужно, я переведу.

— Я уже сказала, — упрямо повторила Вика. — Мы сделаем ее по квоте. А если тебе так уж некуда деть деньги, отдай их в какой-нибудь фонд, их сейчас много.

И прикусила язык. Не хотела ведь лезть к нему с советами, а снова сорвалась. Как будто он не знает, что может и чего не может. Но нет, ему нужно расплатиться лично с Викой, чтобы списать долг и вычеркнуть неприятный эпизод из жизни. Только вот, прими она его подношение, получит очередной рубец на сердце, и он долго будет тянуть, особенно по ночам.

— Ты — хороший человек, Синицына, — подвел невидимую черту Макс и поднялся со скамейки. — Так держать.

Вика в замешательстве наблюдала за тем, как он переобувается, и не могла сформулировать ни единого внятного комментария. На этот раз ей было совершенно очевидно, что она больше его не удержит, если предположить, что она вообще этого хотела. Ведь всем станет легче, если он уедет и не вернется, тогда отчего на нее накатила ватная слабость и щеки запылали, будто кто-то к огню толкнул?

— Подумай ещё насчёт денег, — добавил Макс, спускаясь с крыльца.

Тени снова затаились на дне светло-серого омута.

— Тебе нельзя оставаться одному, — предательски севшим голосом попыталась объяснить Вика.

— Уж поверь, один я не останусь, — хмыкнул Макс.

Издалека донёсся шорох гравия — за калиткой остановилась чёрная блестящая «Ауди». И судя по тому, что никто и никогда здесь таких машин не видел, она точно явилась по Максову душу.

Тогда Вика поверила ему. Вспомнила про развод и кобеля — и поверила вдвойне. Только зачем он тогда так старательно пытался отплатить? Из одной лишь благодарности?

— Напиши, как доедешь, — с каждой секундой чувствуя себя все ничтожнее, настояла Вика.

— Доеду куда? — ухмыльнулся Макс. — Нет, Синицына, лучше тебе не знать. А захочешь, чтобы я вернулся, задави свою гордость и просто позвони. Адьос!

Вика с минуту не двигалась, а затем вскочила и побежала, собираясь объяснить все на свете: как устроена ее Вселенная, почему в ней так мало звезд, куда ведут млечные пути и с какой скоростью она проваливается в холодную пустоту. Но, добежав до калитки, так и застыла посреди дороги с бессильно опущенными руками, все пытаясь вспомнить, когда грохнул выстрел. И почему она его не услышала.

«Ауди» уже исчезла, обдав на прощание сутулый забор комьями грязи.

Тёплая ладонь забралась в Викину руку. Белесая макушка едва доставала ей до локтя, а взгляд голубых глаз беспокойно метался меж сосен.

— Он не вернётся? — спросила Машка тихим усталым голосом.

Вика отрицательно покачала головой и вдруг поняла, что готова расплакаться.

Глава пятая

Ни звонка, ни самого захудалого сообщения так и не дождалась. Правда к середине дня уже закрутилась в суете повседневности — пока помогла Феде с домашним заданием, пока сыграла с Машкой десяток партий в шашки, пока нажарила к ужину котлет с золотистой картошкой, уже на цыпочках подкрался вечер. Протяжно распевались лягушки у пруда, черной галькой падали и снова взмывали в небо ласточки, свившие гнездо под водостоком. Вика вышла прогуляться, и Федя увязался за ней. Она и раньше замечала, что он куда охотнее покидал дом под траурной вуалью мрака и тогда же преображался, будто ночная лилия.

— А этот, — спросил он совершенно осмысленно, когда они шли по дороге вдоль разномастных деревянных домов, — он надолго?

— Нет, — отозвалась Вике, но спазм в груди настойчиво возразил ей.

— Жалко.

— Это ещё почему? — Вика удивленно взглянула на брата, крепко державшего ее за руку.

— У меня стол сломался. Кто починит?

— Вместе починим. Завтра, идет?

Федя остановился и, по-птичьему склонив голову к плечу, рассматривал сестру. Пальцы его беспрестанно выкручивали большую круглую пуговицу на вязанном матерью свитере — к вечеру распогодилось, и темнота потеплела.

— Ты ведь тоже не любишь… чужих? — спросил Федя.

— Люблю, — возразила Вика. — Просто нужно время, чтобы притереться.

— Нет! — Встряхнул он головой, словно лошадь, отгоняющая слепня. — Если начинаешь притираться, можно так стереться, что тебя совсем не станет.

— Так ты хочешь, чтобы Макс вернулся или нет? — запуталась Вика.

— Хочу, — кивнул Федя. — Лучше, чтобы он приехал, чем ты — уехала.

— Я не уеду, — Вика повернулась к нему и, как всегда чувствуя подкожный страх, взяла за худые плечи. От колючей шерсти свитера засвербели ладони, но Феде отчего-то он нравился.

— Хорошо, — согласился брат и обстоятельно пояснил: — Потому что кроме тебя меня никто не понимает.

За поворотом в свете фонаря серебряной вспышкой сверкнула хромированная решетка радиатора и два белых луча пронзили темноту. Вика придержала Федю за руку, думая, что зачастили в их края неприлично дорогие машины, но, когда отполированный не хуже отцовского гроба «BMW» поравнялся с ними, почувствовала, как спину сковало морозом. Тонированное стекло опустилось, явив насмешливо улыбающегося Макса в небесно-голубой рубашке.

— Свежий воздух перед сном, — кивнул он, глядя Вике в глаза, — лекарство от всех бед?

— Некоторые беды очень навязчивые, — фыркнула Вика и испуганно потянула Федю за собой. Садиться в машину Макса она точно не собиралась.

— Запрыгивайте, — предложил он, но Вика упрямо шагала по раскисшей грязи, не замечая, как тяжелеют от мокрых комьев резиновые сапоги.

Поняв, что предложение отвергнуто, Макс неспешно покатился вслед за своенравной парочкой, вышагивающей вдоль обочины. Вика старалась на него не смотреть и не вслушиваться в собственные мысли. Федя по-прежнему держался за нее, с интересом поглядывая на машину. Затем неожиданно вырвался и забежал перед капотом так, что Макс судорожно вдавил педаль тормоза. Не прошло и минуты, как Федя вприпрыжку возвратился к Вике и на ухо зашептал:

— Четыреста семьдесят девять миллионов тысяча шестьсот.

— Что? — не поняла Вика.

— Если сложить цифры в номере, получится двенадцать. А факториал двенадцати — четыреста семьдесят девять миллионов…

— В уме посчитал? — Вика наклонилась и поцеловала его в макушку. — Ты молодец.

Они снова зашагали к дому, а Макс опасливо догнал их, продолжая вещать в открытое окно:

— Синицына, хватит изображать мать-героиню! Холодно! Я простыну!

Вика не ответила. Она едва сдерживалась, чтобы не вспылить. И не столько потому, что Макс все время пытался ее поддеть, не потому, что он явился на роскошной машине, а потому что она обрадовалась. Обрадовалась его возвращению.

— А сквозь стены ты тоже проходишь? — продолжил допытываться Макс, но по правую руку уже показался знакомый устало накренившийся забор, на который он сам напирал сутки назад.

— Иди в дом, — Вика подтолкнула Федю, а тот напоследок бросил еще один взгляд на номер Максовой «Бэхи», и губы его беззвучно зашевелились, что-то высчитывая.

Вика остановилась у калитки и скрестила руки на груди. Макс выбрался наружу. Оживился. Выглядел даже отдохнувшим. И то, каким уверенным он снова стал, камнем сбило Вику в полете — еще утром она имела над ним хоть какую-то власть, но теперь он снова принадлежал только самому себе.

— Что ты тут забыл, Щербаков? — зло выпалила она. — Вижу, тебе уже хорошо.

— Нет, — не меняя тона, ответил он, и в глазах за стеклами очков блеснуло что-то нехорошее, голодное, измученное. — Мне совсем не хорошо.

Вика ждала, что он ляпнет какую-то глупость, от которой им обоим станет неловко, но он промолчал. Светлая щетина надбавила ему пару лет сверху настоящего возраста. И дальше убеждать себя в его непривлекательности Вика не стала.

— И что еще нужно сделать, чтобы Его Величество успокоилось? — едко спросила она, сощурившись.

— Открой ворота. Или мне придется таскать весь хлам на себе, а я создан для большего.

— Они заржавели, — покачала головой Вика, сама не зная, зачем упирается. Но снова пускать его на свою территорию казалось ей бесповоротным предательством.

— Ладно, — он махнул рукой, обошел машину и открыл багажник.

Оттуда сам собой вывалился гигантский игрушечный медведь. Смешно было наблюдать за тем, как низкорослый Макс почти полностью скрылся за плюшевой тушей, приняв медведя в объятия. Не без труда он дотащил игрушку до калитки и, пыхтя, пробормотал:

— Разрешишь мне занести его в дом или бросить прямо тут?

Вика колебалась, но тут раздался такой визг, что сомнений не осталось — Федя донес о возвращении утреннего гостя. И Машка уже летела по мощеной дорожке, путаясь в ногах разной длины и чуть не падая. Но встреча с медведем состоялась. Правда унести его сама она не смогла, и Макс, отдуваясь, дотащил плюшевое чудовище до крыльца, где герои сказки наконец воссоединились.

И понеслось. Багажник оказался поистине бездонным — из него появлялись и появлялись пакеты с детскими вещами, игрушками, коробки с ноутбуками, игровая приставка, телевизор, который Федя с Машкой едва не разбили о не вовремя захлопнувшуюся дверь. Следом за ними — продукты, конфеты, замаринованное мясо и мангал к нему. Дети суетились, шумели, чуть не сбивали друг друга с ног. А Викина мать растерянно застыла в коридоре, слившись с остальной мебелью.

Спустя час угомонились: Федя завис у приставки, а Машка уснула прямо на медведе. Мать твёрдой рукой усадила Макса за стол и опрокинула сверху ушат благодарностей. Он, было заметно, старался смотреть на неё без высокомерия, но оно нет-нет да и просачивалось в коротких ответах и беглых взглядах.

— Ужин приготовь, — бросила она старшей дочери, но Макс вмешался:

— У нас там ведро шашлыков. А это дело исключительно мужское. Так что, позвольте.

Он, кажется, был рад ускользнуть из-под опеки.

— Надеюсь, ты его не профукаешь, — не успела за Максом закрыться дверь, шепнула мать Вике. — Золотой мужик.

— А вчера ещё был калекой, — напомнила Вика устало. — К тому же он женат.

— А чего тогда тебя подарками осыпает?

— Из благодарности.

— Ну вот что, — мать подбоченилась и сверкнула глазами. — Благодарность — это уже кое-что. Иди, помоги. Я представляю, сколько у него бабок — ты всю жизнь корячиться будешь. Самой не нужен — нам сгодится, поняла?

Вика кивнула. Не потому что поняла, а потому что никого это в сущности не интересовало.

Макс возился с мангалом — закатал рукава до локтей, а Вика только теперь заметила, что он в джинсах и кроссовках. Непривычно.

— Только не вздумай снова помогать, — предостерёг он, соединив наконец все детали мангала в четвероногую непрочную конструкцию. — До мяса дойдёт — так и быть.

— Ни перед чем не останавливаешься, да? — спросила Вика, кутаясь в ветровку на два размера больше нужного.

— Мне нравится, — согласился Макс. — Получаю больше.

— А цена?

— А за ценой не постою, — пропел он и сыпанул в мангал углей из хрустящего пакета. — Тебе пора смириться. Если я хочу быть здесь, я буду.

— Боюсь, все не так просто. Видишь ли, в законе есть такое понятие, как частная собственность…

— Ты ведь рада? — перебил он бесцеремонно. — Рада, что я вернулся? Не ври, Синицына. Если бы это была неправда, я бы уже уехал. Нет, не так — я бы даже не приезжал.

Вика отвернулась. И все равно краем глаза наблюдала за ним — блестящая угольная взвесь осела на его руках, а когда он смахнул назад волосы, чёрная полоса пересекла лоб. И до того нестерпимо захотелось стереть ее, почувствовать тепло его кожи, настоящее, ровное, человеческое. Вика сжала в кулаках отвороты куртки.

— Не называй меня по фамилии, — нервно попросила она.

— Хорошо, Вика. Или лучше Виктория? Почти как королева…

— Перестанешь когда-нибудь паясничать?

— Когда-нибудь точно. На кладбище скорее всего, и то, честно говоря, вряд ли.

— Зря ты про частную собственность не дослушал.

— Вик, ну перестань, — он запалил угли, полив жидкостью для розжига. Пламя занялось мгновенно, скользнуло рыжим языком по пепелищу. — Не порти хороший вечер.

Вика промолчала. Проблема уже ясно ощущалась и тянула в груди, но смириться еще только предстояло. И столько препятствий — Вика ясно их вообразила — они скрывали широкоплечую фигуру Макса почти что полностью, только вихрастая макушка выглядывала.

«Нельзя, — твердо сказала она себе, — нельзя пытаться построить отношения, пока не сожжены все прошлые мосты».

— Домой заезжал? — спросила она вроде бы невзначай, но с вполне понятным намерением поддеть.

— Нет, — не повелся Макс. — Гостиницу снял. Адрес не скажу, и не проси.

— Жаль, — обронила Вика.

Он распрямился, взглянув на нее с осуждением. И отчего-то от решимости в его глазах ноги у Вики онемели.

— Не начинай, Синицына, — упрекнул Макс. — Я только-только в себя вернулся.

Вика пожала плечами и ушла в дом — нанизывать мясо на шампуры. И когда скользкий холодный кусок никак не накалывался на гнущуюся заточенную алюминиевую спицу, Вика почему-то снова представила собственное сердце, вынутое из груди, неподатливое, жесткое. Почему она так сражается? Он ведь не захватчик, хоть и несет на себе печать рыцарства. Хочет отблагодарить — его право. И вовсе необязательно искать за благодарностью подтекст.

И вечер окрасился иными тонами — легкости, дрожащего в пламени воздуха, светло-серых глаз Макса. Вика лихо рубила овощи, Машка, уже не стесняясь гостя, помогала, расставлять посуду на веранде, а Макс попутно развлекал ее, фехтуя освобожденными шампурами.

Пустое ведро из-под шашлыков Вика залила водой, а потом потащила к сточной яме у забора. В темноте дорожка была едва различима, но одинокий тусклый фонарь пролил на нее полукруг света. Вика подняла глаза и, вздрогнув, остановилась.

Под фонарем, небрежно прислонившись к нему плечом, стоял мужчина и курил. Он ничем не выделялся — мятые, рваные на коленях джинсы, вытянутая футболка — такие часто приезжали на выходные из города. Но что-то тревожное было в нем. Что-то, что Вика уловила, но не смогла объяснить.

— Ищете кого-то? — спросила она первая, переборов страх.

— Да, — кивнул мужчина. — Савельевых.

— А, это в конце улицы, — Вика расслабилась и упрекнула себя за подозрительность. — Синий с белым дом.

— Спасибо, — ответил мужчина, бросил окурок в грязь и раздавил носком ботинка.

Тень его отклеилась от дорожки и поползла плоским хвостом следом. Вика выплеснула воду в яму, а потом вдруг сообразила: ботинок, которым незнакомец затушил окурок — почти как у Макса. А Савельевы — пожилая пара, к тому же бездетная. С пустым ведром Вика вылетела за калитку, но мужчина исчез — как не бывало.

И впервые за вечер ей захотелось, чтобы Макс остался.

А он тем временем учил Машку определять готовность шашлыков. Язычок пламени, жадно облизнувший один из шампуров, вызвал яростный протест и шипение воды об угли. Вика растеряно унесла ведро в дом, а в дверях неожиданно столкнулась с Максом — наигранно возмущённым и румяным от близости огня.

— Что ты мечешься? — укоризненно спросил он. — Сама же говорила — нужно уметь отдыхать. Пойдём. Теперь учить буду я.

Он попытался обнять ее за плечи, но Вика высвободилась. Однако же ощущение горячих пальцев, скользнувших по предплечью, снова всколыхнуло в ней ту волну бессилия, от которой хотелось обратить время вспять.

Когда воздух пропах дымом и пленительным ароматом жареного мяса, Федя появился на крыльце с затуманенным взглядом. Вике страшно хотелось обругать Макса за подарок, который позволит брату еще реже выходить из дома, но она отложила экзекуцию — не при матери же. Федя подошел, остановился напротив Макса, посмотрел по сторонам, будто убеждаясь, что за ним не следят, и неожиданно протянул ладонь для рукопожатия.

— Если ты хочешь жениться на Вике, — сдобрил он свое признание Максовой состоятельности, — я согласен.

Вика никогда так еще не краснела.

Однако ни тени улыбки не промелькнуло в глазах Макса. Он пожал худые, с аккуратно остриженными ногтями пальцы Феди и для верности кивнул.

Тут уже Машка, почивавшая в объятиях гигантского медведя, соскочила с места и в избытке чувств ткнулась носом в небритую щеку своего благодетеля, смутилась своей смелости, после чего ритмичный топот ее ног по лестнице был слышен даже на веранде.

— Кто-то совершенно счастлив, — заметила Викина мать, которая прежде почти не вмешивалась в происходившее. — Мы ваши, Максим, пожизненные должники.

— Если здесь кто-то и должен пожизненно, — Макс акцентировано ударил по последнему слову, — то это я.

Мать прищурилась и смерила Вику взглядом, ясно говорившем: «Он не должен отсюда уехать, тащи его в постель, куда хочешь, тащи, но не вздумай упустить журавля из рук».

— Всем пора по койкам, — громыхнула она, и выразительно дернула бровью в сторону Феди. — Прослежу, чтобы умылись и не болтали, — пообещала мать Вике, нелепо подмигнув, что, конечно, не укрылось от Макса.

— Меня укладывает Вика, — возразил Федя, не двигаясь с места.

— А сегодня Вике нужно помочь дяде Максиму прибраться, — проявила необычную для нее мягкость мать. — Если хочешь, я почитаю тебе…

— Меня! Укладывает! Вика! — неожиданно взорвался Федя, бросился к Вике и больно впился в ее ладонь.

— Пойдем, — Вика предостерегающе посмотрела на мать. — Попозже уберусь.

В комнате Федя с ногами забрался на кровать и закачался вперед-назад, успокаивая себя. Вика ласково обняла его за плечи и поцеловала в горячий влажный затылок. Ей невольно вспомнился Макс в кресле переговорной — такой же потерянный, не в силах совладать с собой.

— Извини, — еле слышно пробубнил он. — Но меня ведь правда укладываешь ты?

— Конечно, — Вика крепче сдавила худощавые плечи брата. — Никаких проблем. Что будем читать?

— Снежную королеву.

Вика вооружилась цветной, разлохмаченной по углам книжкой, которую за пять лет выучила до последней запятой. Федя, не стесняясь, разделся до гола и скользнул под одеяло, замотавшись в него, как в кокон шелкопряда. Викин голос плыл по детской, когда Федя, уже закрыв глаза, прошептал:

— Не бросай нас. Никогда.

Вика сбилась, но тут же вернулась к потерянному абзацу и спасла тем самым Кая от верной смерти. После, напитавшись спокойствием Фединого дыхания, положила закрытую книгу на стул и неслышно спустилась по лестнице.

Дверь в ее комнату кто-то плотно закрыл, из чего напрашивался вывод, что мать сумела уложить Малышку. Впрочем, вскоре нашлось и другое подтверждение — мать поймала ее в прихожей с непривычно расслабленным лицом и даже искрой тепла в давно опустевших глазах.

— Я в комнате с Марусей лягу, — сообщила она. — В нашей с отцом спальне белье перестелила.

Вика только вздохнула, а мать, напевая, заторопилась в кухню.

Макс заливал водой рассерженные угли, от которых валил густой белый пар. Вика смотрела на рассеивающиеся рукотворное облако и пыталась представить, как в глазах матери должно выглядеть ее дальнейшее поведение: вот она подходит к Максу и обнимает за плечи, вот разворачивает его подбородок к себе и одаривает поцелуем, а следом тянет в спальню по соседству с Федей, чтобы скинуть там одежду и расписаться в отчаянной нужде. Стало смертельно противно.

— Сватает? — проницательно спросил Макс, будто подслушивал.

— Еще как, — наигранно пожаловалась Вика. Плечи замерзли под тонкой ветровкой, а сердце оголтело колотилось за нагрудным карманом. — Ты ее покорил.

— Хоть кого-то, — улыбнулся Макс без намека на радость или веселье. — Спасибо тебе, Синицына. Спасибо, Вик. Ты не представляешь, как на самом деле помогла.

— Наверное, хорошо, что не представляю, — протянула Вика неуверенно.

В груди стремительно назревало горячее пульсирующее желание, застилающее глаза слезами злости. Ей слишком хотелось переступить грань, нарисованную мелом на мокром асфальте. Кожа на предплечье все еще не забыла ожоги, оставленные Максом вскользь, будто бы ненароком.

— Можно я все-таки тебя обниму? — бесцеремонно спросил он.

Пара мотыльков влетели в матовый плафон под потолком веранды и мгновенно ослепли. С каждой секундой они становились все ближе к смерти, но их неистовый танец показался Вике стоящим того.

Тяжелая рука упала ей на плечи, совсем как прошлым вечером, и потянула к себе. Вика неловко поддалась. Стылого ночного холода уже не ощущала — ее, словно печь, затопили и плеснули жидкости для розжига. Она понимала, что прогорит быстро, но как было остановиться?

— Никогда не любил деревенскую глушь, — признался Макс. — Всегда казалось, что здесь скука смертная.

— А теперь нет?

— Теперь нет.

От него пахло сгоревшими углями и немного — дорогим одеколоном. Темнота сглаживала движения, и Вика не заметила, как он повернулся к ней и поцеловал в висок — совсем как отец перед тем как в последний раз уснуть. Щетина оцарапала щеку. Вика отпрянула, но Макс крепко держал ее за плечи.

— Хорошо с тобой, Вика, — шепнул он, но отстранился. — Жаль, поздно уже.

— Оставайся, — пролепетала в ответ Вика, задыхаясь от ощущения бьющегося в горле сердца. — Твоя комната свободна.

— Нет, извини, — он скользнул рукой вдоль ее спины, — не могу злоупотреблять гостеприимством. А детям скажи, что я — внесезонный Дед Мороз, ладно?

— Куда ты поедешь? — неожиданно резко воспротивилась Вика, осознав, что он в самом деле собирается просто сесть в машину и исчезнуть. — Тебе вообще за руль нельзя, вдруг накроет на трассе?

— Ну конечно, — Макс неожиданно мягко улыбнулся. — Дело же только в этом, правда?

Вика подумала, что не помнит, когда он в последний раз шутил. И его серьезность сделала только хуже, уколов ниже ребер и пронзив насквозь. Она чувствовала, как цепляется за его слова, хорошо хоть не за руки.

— Прости, я обещал завтра сына в сад отвезти, — он передернул плечами, а Вика буквально почувствовала, как схлынула кровь с лица. — Не могу его обмануть.

— У тебя сын? — совсем уж жалко промямлила Вика.

— От первого брака жены. Но ты же понимаешь, что это абсолютно неважно.

Вика покорно кивнула. Лампочка за плафоном моргнула, зашептала проклятья, с которыми и почила, оставив двух максимально далеких друг от друга людей на расстоянии вытянутой руки. Лунного света не хватало на то, чтобы различить лицо Макса. Остался только его тягучий пленительный голос и едва уловимый запах на Викиной ветровке.

— Увидимся в понедельник, Синицына, — пуля прощания просвистела у Вики над виском, не задев, но опалив. И жар потек холодным потом по спине. — Утренний кофе с меня.

— Конечно, — выдохнула Вика в уже пустую темноту с запахом сырой земли.

Шорох шин по гравию погрузил ее в оцепенение. Ветер набросился на одинокую яблоню и трепал ее, сбрасывая пожелтевшую листву. Вика вслушивалась в их борьбу и думала, что проиграла.

Домой вернулась, когда пальцы рук совсем онемели и не гнулись. Как не гнулась внутри оледеневшая душа.

Глава шестая

Утром понедельника Вика ненавидела электричку, ненавидела заторможенных сонных пассажиров и запах пота, который просачивался из-под их тёплых курток. Она ненавидела сам понедельник с его пасмурным низким небом, пронизывающимся ветром и полной безнадежностью.

А телефон на рабочем месте вовсе вызывал желание разбить трубку о край стола, выдрать спираль провода и повеситься на ней в дамском туалете. В кабинете шуршали страницами ежедневников коллеги, обменивались историями пьяных выходок, жаловались на болеющих детей и мужей, договаривались сходить вместе на футбольный матч или без повода заглянуть в ближайший бар. Дважды или трижды обращались к Вике, но она в прострации изучала мягкие пыльные жалюзи на окне.

Разговоры текли сквозь нее, вымывая мелочные эмоции, оставляя главное пульсирующее у солнечного сплетения чувство. Минувшие выходные потонули в молочной пелене, лишившись острых граней и красок. Этот осколок чужой жизни, Вике никогда не принадлежавшей, напоминал о себе только гигантским плющевым медведем, от которого Машка не отходила дальше десяти шагов, будто кто-то замышлял его украсть.

Представить себе, что они с Максом когда-нибудь ещё просто поговорят о работе, Вика не могла. Он исчез, ни буквой о себе не напомнив. Акт милосердия пополам с благодарностью полностью завершился, зрители разошлись, на продолжение никто смотреть не захотел. А Вика против воли не могла отделаться от мысли, что забрела в чащу, из которой еще никто никогда не выходил тем же, каким вошел.

К середине дня она совершенно извелась. Рутина не только не лечила, но и напротив — изматывала, занимая руки и освобождая резерв мыслей. И как на зло, одна за другой появлялись причины и даже необходимость набрать треклятый номер, но телефон внушал искренний ужас. И Вика всячески старалась на него не смотреть.

Но когда к обеду звонок так и не раздался, в голову полезли совсем уж зловещие мысли. Трубка дрожала в руке, покуда протяжно капали гудки, а потом раздалось бодрое:

— Здаров, Викуся, — ответил Антон, правая рука Макса. — Давно не слышались. Случилось чего?

— Да, тут пара вопросов… — промямлила Вика с несвойственным ей смущением. — Кстати, когда Макса увидишь, передай…

— В смысле когда? — прервал ее Антон. — Эй, Максим Саныч, тебя тут ищут и не могут найти…

Шорох воздуха, царапавшего трубку, напомнил Вике шелест колес по гравию. Она хотела убежать, спрятаться, дождаться, пока щеки перестанут пылать, а сердце — дергаться рыбой на крючке. Но не дождалась.

— Что за амнезия, Синицына? — весело поинтересовался Макс. — Номер мой забыла? Так он в справочнике есть, если что.

— Спасибо, — сдержанно ответила Вика. — Мне тут нужно, чтобы ты…

— Точно! Я же обещал тебе кофе, — с наигранным разочарованием воскликнул Макс. — Приходи. У нас тут пироги и пицца.

— Что за повод? — Вика судорожно пыталась понять, хочет ли она принять приглашение или нет.

— А, ерунда. Но раз уж тридцать не каждый день исполняется, решил, что надо отметить.

Краснеть ещё сильнее было уже некуда, и Вика обрадовалась, что ее хотя бы не видно.

— О. Поздравляю. Прости, не знала.

— А для этого тоже есть справочник, — укорил Макс и рассмеялся. — Так ты придёшь?

И его смех, надменный, но заразительный, проник Вике под кожу. Бросило в жар, сердце неистово заколотилось. Она хотела отказаться. Всей измученной измотанной душой хотела отказаться.

— Одиннадцать ноль три? — уточнила она номер кабинета, прочно застрявший в памяти.

— Ну хоть что-то ты помнишь обо мне, — заметил Макс с усмешкой. — Давай, я жду.

И повесил трубку.

Вика уставилась в окно, за которым, пригибаясь, бежали из-под дождя прохожие без зонтиков, а небо стегало их ледяными плетьми. Раскачивались, как пьяные, уже почти совсем голые березы, давно не стриженый пожелтевший газон превратился в озеро, по поверхности которого шли одна за другой блестящие волны.

И, пожалуй, ещё никогда прежде погода так не совпадала с Викиным настроением.

Нужно было отказаться. Нужно было отказаться, думала она, шагая по коридору мимо переговорной, которая теперь отзывалась в груди протяжной болью. «Развернись, — приказала она себе, нажимая на кнопку одиннадцатого этажа. — Скажи, что много работы. И перестань радоваться».

Как, оказалось, сложно контролировать фантазию — она уже во всех подробностях раскрасила сцену их с Максом встречи. Она рисовала его немного смущённым, но ласковым, с затаенной страстью в глазах. И от неумения или нежелания разрушить иллюзию Вика злилась на себя до того, что хотела изо всех сил вцепиться зубами в собственную ладонь, почувствовать теплую кровь языком и, наконец, протрезветь.

В кабинете стоял гвалт: пятеро мужчин и одна хрупкая девушка, насколько Вика знала — секретарша Макса, уже вскрыли бутылку вина и разлили по пластиковым стаканчикам. Сквозь матовую стеклянную стенку их тени легко считывались — высокие, сутулые, широкоплечие, среди них коренастый Макс как всегда несколько терялся.

Вика без стука зашла, чувствуя себя до крайности глупо — бывала здесь всего пару раз и никакого подобия дружбы между их отделами не водилось. И тут запоздало поняла — надо было хоть какой-нибудь подарок захватить, а то явилась, как змея на дудочку, и теперь стоит, не знает, куда руки деть — даже карманов на старом затасканном свитере нет.

По случаю или без оного, Макс надел белую рубашку с вынесенными к правому плечу черными пуговицами, приблизившую его к древнегреческому образцу скульптуры. В светлых глазах устроили пляски бесы, которые, казалось, вот-вот и выпрыгнут на Вику, ослепив и обездвижив.

— Танечка, нам нужен ещё один бокал, — ухмыльнулся Макс, скользнув по Вике взглядом.

Таня, хрупкая блондинка скандинавского типа, неодобрительно покосилась на гостью.

— Разумеется, — процедила она, как только змеи цедят яд.

И Вика всерьёз задумалась, не опасно ли принимать из ее рук вино.

Сложно было не заметить, с каким ревностным вниманием она относилась к Максу: любой его взгляд, обращённый к Вике, карался зубным скрежетом, от которого становилось тошно и страшно одновременно. И единственная причина, почему Вика осталась, был третий к ряду стаканчик вина, Максу прямо противопоказанный.

— А ты, Вика, — намеренно или нет, но он ударил голосом по ее имени, как по самой высокой ноте, — исповедуешь трезвость?

Она и впрямь едва пригубила стаканчик, не то опасаясь Танечкиной предвзятости, не то — потерять над собой контроль. Ехидство, прозвучавшее в вопросе, задело, но не смертельно. Напротив, даже лучше стало. Ей отчасти хотелось убедиться, что суббота была только слабостью, а на деле — ему все равно.

— Точно святая, — продолжил подтрунивать Макс, и Вика не выдержала:

— Для сосудов вредно, — она брезгливо поморщилась. — Так и до инфаркта недалеко.

Улыбка ещё растягивала его губы, но взгляд заострился, будто клешнями впился в Викино сердце. Но она выстояла. И даже усмехнулась.

— Ну раз барышня не хочет, то чего заставлять, — перебил их молчаливое сражение Антон. — Давай, Максаныч, за тебя. Чтоб сын не болел и с женой ладилось. Она у тебя герой — такого-то трудоголика терпеть.

Макс попытался улыбнуться, но вышло жалко и неправдоподобно. Вика не сводила с него глаз, пытаясь прочитать реакцию. Коллеги, конечно, могли ничего не знать, но может и знать было не о чем? И вся эта сказка про жену — чтобы не обижать? Смешно. И глупо, если так.

Танечка скорчила гримасу за спиной говорившего тост. Гримаса ясно означала — ей известно о жене Макса куда больше, чем другим. Вике показалось, что что-то внутри неё разбилось и зазвенело в ушах. Даже она, не имея толкового опыта, интуитивно распознавала подобные взгляды. И не могла себя обмануть — Макс спал с Танечкой и не единожды.

У Вики засвербело в горле. Какая же она дура, что пришла сюда.

— С днём рождения, — она отсалютовала Максу стаканчиком и одним глотком осушила его до дна. — Я рада, что мы вместе работаем.

Вика старалась подбирать максимально безразличные общие фразы, но все равно выходило признание — из-за дрожи в голосе. Перед дверью она выкинула пустой стаканчик в мусорку и, не оглянувшись, ушла. Первые пять шагов по коридору дались не легче, чем с кандалами на щиколотках. Как ни старалась, а все равно ждала, что дверь за спиной распахнется, и Макс вылетит в коридор, разъяренный, схватит за локоть, сожмёт до боли и обвинит в холодности.

Но двери лифта открылись перед Викой, выпустив двух щебечущих пташек в строгих платьях. Они упорхнули, оставив за собой приторно-сладкий след дешевого парфюма, а Вика зажала нужную кнопку, будто та не срабатывала с первого раза. Голова кружилась, и в ней неотвратимо зрело понимание: второй раз в жизни она влюбилась.

Совершенно безнадёжно и не менее бесповоротно.

Глава седьмая

Телефон затаился спящей змеей в углу стола. Вика страшно хотела чем-нибудь его накрыть, а лучше отключить и выбросить в окно, чтобы он больше не смел звонить. Но его трель продолжала сводить с ума.

И перед тем как поднять трубку всякий раз Вика представляла, как Макс потребует оправданий, а она ловко уйдет от ответа. Вот только он не спешил в расставленный капкан. И стало так гадко от своей беспомощности, что Вика твёрдо решила — назавтра обо всем забыть и с той секунды считать одиннадцатый этаж зоной ядерного поражения: без подготовки не суйся или готовься расстаться с жизнью.

По дороге домой настроение было хуже не придумаешь: попеременно бросало то в жар, то в колотящий озноб, и пришлось смириться с фактом, что утренние прогулки плохо на ней сказались. Вместе с тем, повода для отвода глаз лучше не найти: сознание затапливало сырым промозглым туманом, мысли становились густыми, перетекали одна в другую и окутывали фигуру Макса все плотнее, закрывая действительность и возводя многоэтажные, хрустальные, оглушительно звенящие иллюзии.

Федя встречал ее на крыльце — он никогда не пропускал своего дежурства, чем порой Вике досаждал. Но сегодня она была ему рада, поскольку ноги неважно ее слушались.

— Все хорошо, — неубедительно заявила Вика, но он все равно задергался.

Тут же из-за приоткрытой двери выскочила Машка в платье из чемодана Максовых даров. Заметив, как старшая сестра постукивает зубами от вновь накатившего озноба, она совсем по-взрослому всплеснула руками.

— Мам! — прокричала она, вбегая обратно в сени. — Мам, Вике плохо!

Пока из глубин дома доносилась сперва глухая ругань, а затем грохочущие шаги, Вика оперлась на Федино плечо. Он замер, как почуявший приближение гончих, заяц, пытаясь определить, откуда ждать врага. А затем резко обхватил Вику за талию двумя руками и потащил в дом, спасаясь от несуществующей погони.

Вика с удовольствием нырнула в объятия старого пухового одеяла, из которого вовсю лезли перья, и — ей показалось — пошла ко дну сознания. Какое облегчение — не думать о Максе. Не думать вообще ни о чем. Ещё бы не пришлось завтра ехать на работу, она бы весь день так пролежала, ни разу о нем не вспомнив. Нужно взять больничный, да только врача домой не вызовешь, а без него — запишут в прогульщицы, выговор объявят. А ей нельзя терять работу, совершенно нельзя…

Мать принесла чай, резко пахнущий ромашкой. Примостила на край кровати жирный бок и накрыла намозоленной ладонью Викину руку.

— Худо? — озабоченно спросила мать. — Давай Наталью позову, хоть акушерка, а может посоветует что?

— Не надо, — воспротивилась Вика. — Обычная простуда, сама пройдет.

Мать покачала тяжелой седой головой и поправила край сползающего на пол одеяла.

— Не ждать нам его больше, да? — наконец задала она явно мучивший ее с утра вопрос. — Прогнала?

— Сам ушел, — возразила Вика слабо.

— Да уж конечно, — мать шмыгнула носом и громко высморкалась в застиранный платок. — Сам приехал, сам ушел. А ты так, поглядеть вышла.

— Почти, — круглое лицо с глубокими темными порами плавало у Вики перед глазами. — Он расплатился. И уехал к ребенку.

— Еще и с дитем? — вздохнула мать. — Совсем дело гиблое.

— А я предупреждала.

— Да на кой хрен мне твои предупреждения? — в холодных безразличных глазах медленно закипала злость, и ее ядовитые пары постепенно отравляли и без того ослабевшую Вику. — К Петровне сын приехал из города, ты присмотрись, ума не палата, конечно, но силен, как медведь. И постарше тебя будет.

— Хорошо, мам, — согласилась Вика. — Обязательно присмотрюсь.

— Вот и молодец, — мать поднялась, одернув пестрый халат на желейном животе. — Время-то идет, ты не хорошеешь. О детях подумай, им нормальный отец нужен.

Вика хотела возразить, что ее потенциальный муж вряд ли примет Федю с Машкой за своих детей, но не стала. Матери все равно ничего не докажешь — она уже все решила. И в полуобморочном бреду Вика подумала, что пусть хоть сын Петровны, хоть Костик-дурачок: если ее не будут трогать, она согласна на любого.

Мать щелкнула выключателем, и комната погрузилась в густой непроницаемый мрак. Вика чувствовала себя необычайно маленькой, совсем девочкой перед гигантским неизведанным миром. Дверь приоткрылась, прочертив светлую линию не полу, сквозь щель, хромая, проскользнула Малышка. Неуловимо быстро она забралась к Вике под одеяло и прижалась ухом к ее груди. Вика до сих пор не могла сформулировать почему, но рядом с Машкой она всегда чувствовала себя сильнее, и уже не огромный мир простирался перед ней, а она сама стала миром, собственным миром маленькой брошенной девочки.

— Ты горячая, — заметила Машка. — И сердце у тебя бьется быстро-быстро.

— Слушай маму, — попросила в ответ Вика. — Ложитесь не поздно и не буяньте.

— Хорошо, — покорно согласилась Малышка, но вдруг добавила: — А Макс еще приедет?

Конечно, он произвел впечатление. Сначала осыпал подарками, игнорируя недостатки детей, а затем вовсе испарился, одни воспоминания остались. И дети, с которыми давно уже не случалось потрясений, недоумевали — что такое вообще произошло? Как, впрочем, недоумевала и сама Вика.

— Вряд ли, — честно ответила она.

Единственное правило, которое неукоснительно соблюдалось в отношении детей: только правда, никакой лжи и недомолвок. Им и так порядком досталось, не хватало еще разочароваться в людях, которым они только-только научились доверять.

— Жалко, — расстроилась Машка. — Он хороший.

Детей несложно подкупить, но Вика не нашлась, чем возразить — он действительно вел себя идеально. Наверное, в том и секрет — таким он может быть лишь раз в жизни. И Вика свое время уже потратила.

Машка незаметно задремала, желейная тишина стала почти твердой. Вика чувствовала, как горят веки и как ноздри раскалились от обычного дыхания. Ей вспомнилось, как она опозорилась днем, какие молнии метала в нее Танечка и как Макс поощрял свою секретаршу улыбками. Сверху донесся крик и звон стекла. Рокот материнских угроз и пронзительный визг настоящей боли. Вика приподнялась над подушкой, но тут дверь снова распахнулась и влетел Федя. Он едва успел щелкнуть замком, прежде чем с обратной стороны посыпался град ударов и возмущенный вопль матери:

— Бессовестный! Сестре плохо, а он один лечь спать не может раз в жизни!

Машка тоже встрепенулась, когда Федя, не спрашивая, забился в щель между Викиным плечом и стеной, рвано дыша. Вика ощупью нашла его макушку и ласково тронула губами еще влажные после мытья, пахнущие жвачкой волосы.

— Все в порядке, — пробормотала она. — Оставайся, если хочешь.

— Почему она кричит? — горячо зашептал Федя. — Почему она все времяна меня кричит?

— Она беспокоится, — объяснила Вика. — Так же, как и ты.

— Но ты всегда укладываешь меня спать, — искренне возмутился он. — Всегда!

— Со мной тоже может что-то случиться.

— Нет, — помотал Федя головой, стукнувшись затылком о стену. — Иначе как я засну?

Вика обняла его одной рукой, Машка крепче прижалась с другой стороны. У Вики закружилась голова, и ей показалось, что она танцует, только вот тьма, затопившая комнату, не давала увидеть лицо партнера, уверенно ведущего ее вперед. Потом откуда ни возьмись появился насмешливый голос:

«Не торопись, Синицына. Время еще есть».

Муха настойчиво жужжала над ухом, и Вика страшно на нее злилась. Сон отступал, муха не унималась. Вика попыталась прибить ее ладонью, но наткнулась на телефон и только тогда сообразила, что все мухи давно уснули. Дети рядом с ней дышали глубоко и спокойно, вибрация телефона никого из них не потревожила. Вика взглянула на экран, в то время как в голове голос из прошлого уже подсказывал верный ответ. Осторожно высвободившись из-под одеяла, не разбудив детей, она ступила на ледяной пол и выскользнула за дверь — только тюль на окне потревожила сквозняком.

Голые ступни липли к кафелю в коридоре и согрелись на деревянных досках в соседней комнате. Вика запаслась воздухом в ноющей груди и сняла трубку.

— От меня не скроешься, Синицына, — невнятно, но с явным торжеством заявил Макс. — Я тоже очень упрямый.

— Что тебе нужно? — сонно спросила Вика, в самом деле не понимая, зачем он звонит.

— Соскучился, — хмыкнул Макс. — Подходящий повод?

— Нет, — Вика покачала головой, — ночь на дворе.

— Мне нужно тебя увидеть, — он словно не услышал возражения. — Приезжай, а?

— Настоящий джентльмен, — уже всерьез разозлилась Вика. — Отвали, Макс. Серьезно. Я плохо себя чувствую.

— Я тоже, — он икнул. — Тогда приеду с апельсинами.

— Не надо.

— Я все равно приеду.

— Пожалуйста, не надо.

— Уже приехал. И уже лишний косарь за ожидание заплатил, пока решался тебе позвонить.

Вика отчего-то поверила ему. Но если это правда, то об отдыхе можно забыть.

— Я правда не могу, — из последних сил продолжила сопротивляться Вика, хотя сердце ее постепенно оттаивало и спешило возродить ощущения, пережитые днем. — Я болею.

— А я ехал сюда полтора часа. Пожалей меня.

Вика неслышно подкралась к окну. За занавеской действительно расплывалось белое пятно света. Черная блестящая тачка, не Максова личная, в самом деле дежурила перед калиткой, нарушая здешний аскетизм. Вика отпрянула, прижалась спиной к стене, будто в поисках защиты. Голова кружилась, ноги подкашивались, но вместе с тем было четкое ощущение — если не пустить Макса самой, он перебудит весь дом.

И, завернув плечи в облезлый пуховый платок, она вышла на крыльцо. Сапоги скрипели на ходу, от ночного морозца постукивали зубы. Калитка протяжно заскулила, и Вика замерла, напряженно вслушиваясь — не проснутся ли дети. Но в окне спальни стояла неподвижная тьма.

Пассажирская дверь распахнулась ей навстречу, и Макс вывалился наружу. На ногах устоял, но по бегающим глазам и идиотской ухмылке стало совершенно ясно, что сознание его весьма туманно.

— Да! — воскликнул он победоносно, потянувшись к Вике, но она демонстративно отступила. — Рубеж пройден. Теперь ты моя.

— Отпраздновал? — Вика скептически сложила руки на груди. — Что ты за человек, Макс?

— Хороший, добрый, отзывчивый… Сволочь, одним словом.

— То-то и оно.

— Брось, Синицына, — он резко шагнул к ней и схватил за плечи. — Ты чуть от ревности не умерла сегодня.

— Я просто боялась, что снова придется вызывать скорую.

— Язва ты, — Макс притянул ее к себе и сопротивляться было уже невозможно. — Может поэтому мне так… — он запнулся и снова икнул.

— Как? — шепотом спросила Вика, чувствуя, как дорога превращается в змею, и ее скользкая шкура норовит вырваться из-под ног.

— Паршиво.

— Лучше уезжай, — Вика попыталась отпрянуть, но горячее дыхание Макса обожгло ей лицо. — Все равно в дом не пущу.

— Куда ты денешься, — Макс приблизился вплотную, губы к губам. — Я от тебя не отстану, Синицына. Можешь меня в дверь гнать, так я в окно войду… Сама виновата…

Вика вцепилась в его предплечья, когда ноги не выдержали тяжести тела и колени обмякли. И весь мир поплыл — знакомые с детства ели, так вымахавшие, заслонили единственный фонарь, дом неожиданно рванул вверх, будто волшебный ураган понес его в Изумрудный город, дорога скрутилась в спираль, устремившись в небо. Единственное, чего совсем не хотелось — хлопнуться без чувств в подмерзшую грязь.

— Синицына, ты чего? — Макс растеряно подхватил ее на руки. — Черт, да у тебя жар.

С ослабевших ног в воздухе свалились сапоги, на два размера больше нужного. Платок тоже съехал, а ветер радостной псиной бросился облизывать Вике пятки и плечи.

— Еще и босая, — бормотал Макс. Его покачивало, но он держался. — Ох, Вика, что ж у нас с тобой… через одно место…

— Ты сам виноват, — невнятно огрызнулась Вика.

Звездное небо опало на нее, укутав в шелк с головой. Она плыла по воздуху, как падший викинг на ладье вниз по течению. Ей было спокойно и легко. Но сквозь муть лихорадки она успела понять: рано или поздно кто-то должен будет запалить паруса.

Глава восьмая

Вика очнулась от кошмара: ей снилось, что Макс заявился к ней среди ночи, пьяный в дым, пытался что-то объяснить, а она, вместо того, что выгнать, упала ему на руки послушной куклой. Теперь реальность медленно проступала сквозь утренние сумерки. Веки перестали гореть и пульсировать, но слабость не отпускала. Вика пошевелилась и неожиданно уперлась ногами во что-то мягкое, всхрапнувшее в ответ.

Хрусталь иллюзии лопнул с оглушительным звоном.

Макс спал полусидя, голова завалилась на бок, не первой свежести футболка задралась, а под ней обнаружились стальные на вид мышцы. Вика, пожалуй, никогда ещё не видела его столь беззащитным: даже в злосчастной переговорной, на грани сознания и беспамятства он продолжал шутить и подтрунивать над ней, сохраняя тот стержень, на котором держался.

Во сне он хмурился и вздрагивал. Вика внимательнее всмотрелась в его лицо. На тридцать он конечно не выглядел, но бороздки возле губ уже наметились, как и вертикальная складка между бровей. В воздухе ясно угадывался запах перегара. Из приоткрытого окна тянуло, а Макс свесил ноги с кровати прямо на сквозняк. Вика осторожно высвободилась из пут одеяла, босая дошла до кресла, сдёрнула с него покрывало и осторожно накинула на Макса. Он замычал, приоткрыл один глаз и, поймав Вику в фокус, протестующе взмахнул рукой.

— Синицына, ты больная? — полувопросительно заявил он. — А ну марш под одеяло! У неё температура к тридцати девяти, а она босиком на сквозняке пляшет.

Вика с улыбкой подчинилась. Зачем он приехал? Спьяну? Тогда почему к ней, а не к жене или к Танечке? Какие глупые мысли, но и отделаться от них невозможно.

— Я могу пойти к детям, — охрипшим со сна голосом сообщила Вика. — А ты нормально поспишь.

— В том, что ты можешь, я уже нисколько не сомневаюсь, — хмыкнул Макс. — Только нормально я не посплю все равно. У вас тут чертов холодильник.

— Ты просто не привык.

— Зато ты вон привыкла, — отчетливо прозвучало раздражение. — Слушай, Вика, а собери-ка ты вещи и поедем. Тебе нельзя тут оставаться.

— Куда? В гостиницу?

— Хотя бы так. Все лучше, чем в твоём погребе.

— Заткнись, — не заботясь о правилах гостеприимства, бросила Вика. — Я здесь выросла и не один раз переболела.

— Так может это связано, не, не думала?

— Если не нравится — уезжай, — она взглянула на него прямо и бескомпромиссно. — Как раз к началу рабочего дня успеешь.

— Ага, мечтай.

Его пробрала дрожь. Ничуть не стесняясь, он откинул одеяло, поднял Викины голые ноги и, закинув их себе на колени, придвинулся ближе. Руки у него были ледяные.

— Мать встанет, затопит печь, — зачем-то решила оправдаться Вика.

Макс посмотрел на неё исподлобья.

— Здесь так чувствуется, что мы живём в веке информационных технологий, исследований космоса и генной инженерии, — протянул он наигранно задумчиво. — Черт, Синицына, ты серьёзно — печь?

— До нужного века — полтора часа на электричке, — съязвила Вика. — А у нас другое в цене.

— Дай угадаю — неужто дрова?

Вика не выдержала и прыснула. Несмотря на патину высокомерия, Макс сейчас казался ей простым и понятным. И возникло ощущение, мимолетное, неуловимое, что он бы с легкостью вписался в эту жизнь — с печью, детьми-калеками и утренними прогулками по лесу.

— Искренность и доброта, — ответила Вика уже серьёзно. — Без городской мишуры они заметнее.

— Не обязательно ехать в глушь за искренностью, — возразил Макс, но потом добавил: — Хотя, может ты и права. Отчасти.

Он замолчал, вглядываясь в деревенский пейзаж, обрамлённый деревянной рамой окна: облетевшая рябиновая ветка качается под тяжестью синицы, скребет по стеклу. Синица клюет крупный бисер созревших ягод. Их красные капли с тихим стуком бьются о фундамент и ливневый сток. Вика почувствовала, как разговор соскочил с обкатанных рельсов и свернул на запасные пути, в неведомую тёмную чащу.

— Как развод? — спросила она, раз уж показалось, что Макс готов к откровенности.

— Пока отложен, — он вытянул вперед правую руку с обручальным кольцом, сжал пальцы в кулак, чтобы золотой ободок впился в кожу, и распрямил их обратно. — Мы решили подумать и не рубить с плеча.

— Вы или ты?

— Конечно, я. Попросил время. Тряпка, что с меня взять.

Вика сама не понимала, зачем ей этот разговор, но зачем-то был нужен. Возможно лишь для того, чтобы хоть на мгновение выманить Макса из его раковины бахвальства и пустословия.

— Иногда слабость может помочь, — попыталась утешить его Вика. — Стесняться точно не стоит.

— У тебя есть кто-то? — спросил неожиданно Макс, хоть тон его не переменился.

— Есть, — кивнула Вика и поспешно добавила: — Дети.

Он недовольно цокнул языком.

— Я про мужиков.

— Мужиков нет. Только мальчишка.

— Даже не знаю, рад я или нет.

Вика села и подобрала колени к груди. Макс проводил их ладонью до самых пяток и вздохнул:

— Пожалуй, все-таки рад. Сложностей и так хватает.

Какое-то время Вика колебалась, но потом коснулась его плеча. Он вздрогнул.

— Может, сначала разберёшься со своими? — спросила она ласково, всеми силами желая ему помочь.

— Не боишься?

— Чего?

— Что разберусь.

— Смешно. Люди должны быть счастливы и свободны, чтобы вместе построить что-то путное. На тебя пока не похоже ни то, ни другое.

— Значит, построим беспутное. В этом я мастер.

— Дурак ты, Щербаков.

— Ты не лучше, Вика.

Она шутливо ударила его кулаком в плечо, а затем отодвинулась подальше, пока не заискрило. Дистанции явно было недостаточно — она чувствовала себя уязвимой со всех сторон, будто это не она, а ее выскребли из панциря. И энтузиазм, благодаря которому она все еще держалась на плаву, начал на глазах истончатся, как дым в ветреную погоду.

— Сколько лет сыну? — спросила она, откинувшись обратно на подушку.

— Пять.

— Он считает тебя отцом?

— Родного не помнит, но знает, что он где-то существует. Я три года его… Воспитываю. Хотя воспитатель из меня неважный. Да и муж тоже.

— Что такого ты натворил?

Макс посмотрел на неё укоризненно, но все-таки неохотно ответил:

— Заигрался.

— В Казанову? — поддела его Вика.

— Скорее в благородство. Хотел помочь, а в итоге угробил семью. Правда, и помог тоже.

— Кому?

— Девушке в трудной жизненной ситуации.

Вика ждала. Сонливость одолевала ее, но холод, выстудивший комнату, в меру бодрил. Она поежилась, тем самым напомнив о себе зависшему на пейзаже Максу.

— Мы встречались когда-то, — продолжил он опустевшим голосом. — Давно, после института. Расстались, потому что она другого предпочла — постарше и побогаче. Замуж вышла, родила. Мы общались иногда, даже виделись пару раз, я ее подвозил с ребёнком. Жене не рассказывал — она ревнивая. А потом Катя позвонила, в слезах, сказала, что муж ее избил и она в больнице, а ребёнок дома остался с пьяным папашей.

Он печально усмехнулся, снял очки и протер глаза. Плечи его поникли, и вид сделался отчасти жалким. Однако Вике он от этого стал только ближе.

— В общем, пришлось разгребать, — подытожил Макс, вернув очки на переносицу.

— Позвонил в службу безопасности?

— Ха-ха, ну да, чтобы потом весь офис знал? Нет, сам справился. Забрал ребёнка и Катьке квартиру снял. Она без работы тогда была, деньги давал, заезжал иногда. Она, конечно, все твердила про благодарность и что должна мне отплатить. Но что с неё взять?

— Нетрудный вопрос, — пожала плечами Вика.

— Да, знаю я, о чем вы, женщины, думаете. То ж сокровище, ваша алмазная пещерка. Вам и в голову не приходит, что иногда хочется просто помочь, бесплатно. Потому что вы слабые, а мы — сильные. И это приятно — быть сильным.

— Ничего не было? — проницательно предположила Вика.

— Поцелуи считаются? — Макс вяло ухмыльнулся. — Я ее не трахал, если ты об этом. Но вот жена убеждена в обратном. И сколько ни объясняй, она лучше знает. Свечку же держала.

Он поднялся, подошёл к окну, отодвинул занавеску.

— Можно покурю? — спросил, ощупывая карманы джинсов.

— Нет, — Вика покачала головой. — Только если на улице.

— Строгая ты, Синицына. С тобой не договоришься. Я давно заметил.

— Давно?

— Ну да. Когда тебе что-то нужно, ты не остановишься, пока всю душу не вытрясешь до дна. Проще согласиться.

— Извини.

Макс разочаровано повертел в пальцах мятую пачку и убрал обратно в карман. Вернулся, сел на край кровати, упёрся локтями в собственные колени и взъерошил волосы. Вика бережно погладила его по спине.

— Электричка до города через полчаса, — ей почему-то показалось, что он ждёт именно этого.

Макс хмыкнул и покачал головой из стороны в сторону.

— Я уже предупредил, что взял больничный. Тебя нельзя оставлять одну, тем более в этой морозилке. Наше предприятие не может себе позволить лишиться такого ценного кадра, как ты.

— Я не одна, — напомнила Вика.

— Знаю. А хотелось бы.

Он обернулся к ней неожиданно, она даже не успела отпрянуть. И вспомнилось то, что казалось сном: как жарко он шептал ей в губы, что не уедет, даже если она погонит его силой. Снаружи послышался грохот, с которым рассыпались рубленые поленья в дровянике. Мать тихо запричитала.

— Пойду помогу, — решился Макс и встал.

Вика поймала его за руку, удержав.

— Они не знают, что ты здесь. Скажи, что утром приехал меня проведать, ладно?

— Ага, не знают, — Макс наигранно округлил глаза. — Ты весь дом на уши поставила, еле успокоил. Пришлось даже матери твоей пообещать, что мы поженимся.

От негодования Вика со всей силой сдавила его запястье и неразборчиво зашипела про дурацкие Максовы шутки. Он по-отечески потрепал ее по волосам и высвободил руку.

— Из-под одеяла ни ногой, — приказал строго. — И не кипешуй, ничего тут без тебя не рухнет.

Он ушел, оставив Вику одну в той мрачной чаще смятения, где в одиночку сгинешь, не заметив. В воздухе витал запах Максова одеколона, Максова тела, Максова перегара. Вся комната будто стала самим Максом, как если бы он обратился духом, мелким божком, что заполняет пространство одним ощущением его присутствия.

«Я схожу с ума», — подумала Вика, с головой укрывшись одеялом.

«Ты влюбилась», — ответил ей Макс откуда-то сверху.

«Не дождешься», — выпалила в ответ Вика и зажмурилась изо всех сил.

Лицо Макса проступило из темноты и ласково ей улыбнулось.

Глава девятая

Неприятно и даже отчасти стыдно было проснуться снова затемно. Однако сон помог — Вика безо всяких градусников почувствовала, что жар отступил до отметки в тридцать семь. Потеплело, а за стеной раздавались всполохи радостного детского смеха. Им вторил гулкий бас матери и еще один голос, который гнал Вику из одного сна в другой.

Значит, Макс остался.

Вика встала и с удивлением обнаружила на ногах толстые шерстяные носки. Обернула плечи в покрывало с кресла и вышла в коридор. Теплый масляный свет пытался улизнуть из-за приоткрытой двери гостиной в коридор, но оказался застигнут тьмой на самом пороге. Вика неслышно вошла и остановилась.

За круглым столом сидели все: Машка, Федя и мать. Последняя рядом с Максом выглядела плохо сшитой куклой, да к тому же неровно набитой. Каждый держал в руках карты и озадаченно косился на соседа.

— Ол-инн, — заявил Макс, а Федя улыбнулся с несвойственным ему коварством.

Карты упали на стол рубашками вниз. У Феди оказались жалкие разномастные семь-восемь, но вместе с пятью выложенными на столе они составили выигрышную комбинацию.

Макс разгневанно надул щеки.

— Да вы шулер, батенька! — укорил он, в искреннем негодовании ударив ладонью по гладкой столешнице. — Как можно с такими картами вообще заходить?

— Я посчитал! — обрадованно воскликнул Федя. — Вероятность получалась один к трем…

Он осекся, заметив Вику. Машка, сидевшая к ней спиной, обернулась. Давно уже Вика не видела в ее глазах такой радости, такого блеска. Хотя нет, пожалуй, видела и не далее, чем позавчера.

Макс, Макс, что за методы.

— А вот и сердце дома снова забилось, — декламировал он, не вставая с места. — Правда вставать тебе никто не разрешал.

— Сама уж как-нибудь разберусь, — с улыбкой вторила его дерзости Вика и села за стол рядом с Малышкой. — На что играете?

— На очки, — ответил Макс. — Причем, на мои, — он за дужку приподнял оправу за ухом.

Дети засмеялись. Федя тоже, и Вика испугалась — он на глазах привязывался к Максу, разговаривал с ним, стремился к нему. Что будет, когда им придется забыть друг о друге? Истерика? А если хуже? Если он снова замкнется, как раньше — пропадет в себе, перестанет откликаться на имя, и единственным его занятием опять станет выстраивание игрушек по размеру? Они с психологом так долго сражались за этот прогресс, столько часов и сил потратили и все для того, чтобы пришел такой вот Макс-благодетель и все разрушил?

Мать взглянула на Вику предостерегающе и вполне читаемо: не вздумай ничего испортить.

— Кому чай с вареньем? — спросила Вика, не решив, что ей делать с феноменом Макса в ее семье.

Две детских руки взметнулись вверх, и Вика прошла сквозь арку в кухню, где пахло копотью от печи и мятой с расстеленной по подоконнику газеты. Разномастные чашки со сколотыми ручками выстроились неровной шеренгой на столе, покуда Вика разливала по ним желтоватый кипяток. Когда дело дошло до малинового варенья, уединение ее прервалось.

Макс со спины поймал ее за локти и силой развернул к себе. Вика ничего не успела предпринять, прежде чем прохладные губы мимолетно коснулись ее лба.

— Уже лучше, — изрек Макс, позволив ей отступить. — Но все-таки недостаточно хорошо.

— Чему ты учишь детей? — возмутилась Вика, но, видимо, недостаточно натурально.

— Молчи, скрывайся и таи, — процитировал он небрежно. — Полезный навык для взрослой жизни.

— У них будет не такая жизнь, как у тебя.

Макс сузил глаза за очками и поджал губы. Стало заметно, что укор его задел.

— А какая у меня жизнь на твой взгляд?

Вика многозначительно промолчала.

— Понятно, — кивнул он. — Я все делаю неправильно, не так, как тебе хотелось бы.

— Не говори ерунды, — попыталась сменить вектор разговора Вика, но поняла, что опоздала.

— Вижу, ты уже можешь снова взять командование кораблем на себя, — усмешка вышла у него какая-то судорожная. — Штурвал твой, капитан. А я, пожалуй, займу шлюпку.

— Максим! — вырвалось у Вики, когда стало очевидно, что он и впрямь сбегает. — Ты всё не…

— Я всё да, — перебил он. — А вот ты ничего не поняла, Синицына. Но так даже лучше. Нам ведь еще работать вместе.

И прежде чем Вика успела возразить, он спешно покинул место неравного сражения, оставив перепаханное разорвавшимися снарядами поле у Вики в душе. Она отчего-то ясно представила, как стелется за ним след из капель крови. Ранен, но не убит. Он неубиваем, вот в чем дело. Вика выглянула в окно — машины перед калиткой не было.

— Что ты сделала? — обрушилась на нее со спины мать. — Когда снова успела все испортить?

— Нечего было портить, — вяло отозвалась Вика. У нее разболелась голова и заныло сердце.

Куда он пойдет? Такси ждать больше часа, последняя электричка уже ушла, да он и не знает, где станция. Нет, так тоже нельзя. Держать его при себе она не хочет, но и отпускать в темноту и холод — непростительно. А если случится приступ? Чуть не сбив мать с ног, она бросилась в коридор, спешно сунув ноги в ботинки отца и замотавшись в его телогрейку. Пока бежала по дорожке к калитке, собранные в косу волосы растрепались, дыхание сбилось, голые ниже коленей ноги покрылись гусиной кожей. Она выскочила на дорогу, но та оказалась пуста.

— Макс? — крикнула она, уже не заботясь о том, что подумают дети и соседи. — Максим!

Никто не откликнулся. Фонарный свет побелел, и в нем заплясали первые одинокие снежинки. Вика в растерянности стояла посреди дороги, чувствуя себя полной дурой. Не вздумай она поиграть в благородство, не оказалась бы в столь паршивой ситуации. На что рассчитывала? Даже смешно. Не тот он человек, совершенно не тот. Но она не из тех, кто учится на ошибках. Одного раза не хватило, чтобы понять, так получай еще…

— Макс! — повторила она, и тогда кто-то больно схватил ее за плечо.

— Да не ори ты, Синицына, — упрекнул Макс. — Ворон всех уже распугала, ненормальная. И опять с голыми ногами! Себя не жалеешь, других пожалей.

— Прости, — Вика с ужасом поняла, что вот-вот расплачется. — Я ничего такого не хотела сказать. Да, командовать я привыкла, это правда, но иначе никак…

Он не позволил договорить. Обнял ее лицо ледяными ладонями и прижал к своим губам. И вопреки его решительности и бескомпромиссности поцелуй оказался осторожным, будто бы вопросительным. Вика зацепилась одной рукой за его шею, вторую он отвел ей за спину, чтобы подтянуть ближе к себе. Так и стояли под первым снегом, она — в старом пыльном ватнике и военных ботинках, он — в джинсах за двести баксов и футболке ненамного дешевле. И никто из соседей в жизни бы не догадался, как две эти противоположности могли оказаться на одной дороге со сплетенными душами.

Потом Вика почувствовала холод — он кусал за коленки озлобленным псом. Макс отстранил ее от себя на вытянутых руках, словно любуясь.

— Да, ты точно из другой реальности, — хмыкнул он, оценив телогрейку. — Но она мне нравится все больше.

— Последняя электричка ушла, — зачем-то сообщила Вика, будто еще надеялась оправдаться. — Оставайся до завтра?

— Только до завтра?

— До завтра точно. А там видно будет.

Ей так хотелось объяснить ему все разом: что хоть дети ей не родные, она должна защищать их от посторонних и не имеет права пускать в дом тех, кто потом пропадет бесследно. Что до него уже был один рыцарь, оставивший после себя такое количество пустоты, которое оказалось совершенно нечем заполнить. Что лучше предупредить, чем лечить раненое сердце. Но не произнесла ни слова.

На крыльце Макс остановился и достал пачку, в которой осталась последняя сигарета. С тяжелым вздохом покрутил ее в руках и вернул в карман. Снова взглянул на Вику и расслабленно улыбнулся:

— Спасибо, Вика.

— А сейчас-то за что?

— Ты из такого говна меня вытащила. А теперь я почти что человеком себя чувствую.

Вика растеряно заморгала, в который раз удивляясь его прямоте. И ей показалось, что впервые она видит его напуганным, загнанным в угол, смотрящим на мир с такой ненавистью, которую порождает только нескончаемая череда лишений. Но она моргнула и мираж растаял — Макс расправил плечи и открыл перед ней дверь.

«Что там за тобой кроется? — молча спросила Вика, задержавшись взглядом на его глазах. — Я когда-нибудь узнаю?»

Он сощурился и кивнул, будто услышал вопрос.

— Обязательно, Вика.

Глава десятая

«Влюбилась, как дура», — корила себя Вика, лежа в кровати с Машкой под боком и не в силах заснуть после дневного отсутствия. Еле уговорила Макса остаться в гостевой одному: он определенно рассчитывал на большее. Впрочем, сказать об этом откровенно не решился, а потому пришлось ему смириться.

Малышка беспокойно ворочалась и сопела во сне. Дети, конечно, всполошились от произошедшего: видели в окно, как Вика выбежала за калитку и кричала, кричала отчаянно, страстно, умоляя вернуться. И если мать результат в общем-то устроил, то Федя закрылся в комнате и пришлось добрые полчаса уговорить его отпереть дверь. Он неохотно повиновался, но следом уселся за подаренную Максом приставку и не реагировал ни на какие призывы. Вика села с ним рядом, молча наблюдая, как по экрану скачет зеленое нечто, выбивая монетки из окружающих текстур.

— Я больше так не буду, — тихо пообещала ему Вика. — Прости меня.

Он не реагировал. Только громче стало клацание клавиш на контроллере.

— Ты ведь хотел, чтобы Макс остался? — продолжила наполнять тишину Вика. — Мне нужно было его попросить…

— Зачем ты его выгнала? — отрывисто спросил Федя.

— Я и не выгоняла.

— А мама сказала — выгнала. И что ты — дура.

Вика зарделась, но не стала комментировать пропущенный в спину удар.

— Теперь Макс не уйдет? — спросил Федя, не отрываясь от экрана.

— Я не знаю. Он ведь человек, захочет — уедет, захочет — останется.

— Если он тебя обидит, я его убью, — заметил Федя безразлично, и зеленое нечто на экране раздавило свалившимся сверху замшелым валуном.

— Он не может меня обидеть, — поспешно успокоила его Вика. — Чтобы обидеть, нужно быть в сердце человека. А в моем уже нет места.

— Потому что там я?

— Да, ты и Малышка.

Федя тяжело вздохнул, отложил джойстик и повернулся к Вике.

— Я не шучу, — неторопливо выговорил он. — Если он тебя обидит, я убью его.

Снова это навязчивое тревожное чувство, спазм под ложечкой, от которого холодеют ладони и спина. Когда пять лет назад отец привел домой исхудалого до просвечивающих сквозь пергаментную кожу костей мальчишку, шарахавшегося от незнакомцев и впадавшего в истерику в любой неудобный момент, Вика искренне не верила, что он изменится. Но отец был человеком неисчерпаемого терпения, и мало-помалу Федя начал обретать человеческий облик.

И вот теперь, когда он многие мысли мог облечь в слова, когда механизм его сложного внутреннего устройства стал почти понятен, когда он захотел сам прикоснуться к миру, и Вика поверила, что когда-нибудь он сможет освободиться из плена своего искореженного сознания, появился какой-то Макс, поставивший все под угрозу. Она одновременно страшно злилась на него и вместе с тем благодарила за новый толчок в Федином развитии — никогда прежде он не выражал свое желание так четко и осознанно.

Когда пять лет назад Федя появился в их доме, Вика вместе с ним обрела постоянный страх, притупившийся за прошедшие годы. Теперь он возродился и выковал новую клетку для ее усталой души.

Скоро сонное сопение зазвучало с Фединой кровати, и Вика спустилась на первый этаж к Машке. До утра уснуть не смогла, как ни старалась. Губы по ощущениям припухли, в груди беспрестанно ныло, а в голове вертелось — какая тонкая стена. Вика незаметно приложила ухо к прохладному гладкому дереву: Макс ворочался, поскрипывали пружины матраса под ним. Вика представила, как протягивает к стене руку, и та проходит насквозь, чтобы коснуться его плеча и одним легким касанием пообещать, что все пройдет.

Вот влипла так влипла.

Она бесконечно прокручивала все слова, сказанные Максом, с дотошностью патологоанатома вычленяя из них хорошее и плохое. Он благодарен — это хорошо? Он разводится не по своей воле — это паршиво. Он упрям, строптив и привык к иной жизни. Но он любит детей — уже что-то.

Поцеловав сестру в голову, Вика встала и направилась в уборную. Путь лежал через коридор, а значит мимо гостевой спальни. Вика задержалась у двери — в щель между ней и полом просачивался тусклый свет. Значит, не показалось — не спит. Неужели, надеется, что она передумает? Понять его можно. Но не нужно. А нужно миновать эту злосчастную дверь и вернуться в детскую. Достаточно на сегодня приключений.

Тишину нарушил приглушенный почти до шепота голос. Вика недолго колебалась — любопытство победило, так и не познав конкуренции. Она встала сбоку от неплотно притворенной двери на цыпочках, как вор, и прислушалась.

— Ну малыш, не надо, — уговаривал Макс с плохо скрытым отчаянием. — Хорошо, не буду так тебя называть. Но не надо делать из меня крайнего.

Он помолчал, выслушивая долгую отповедь. В полумраке над дверью блеснули стрелки часов — без двадцати шесть утра. Лучше времени для выяснения отношений не найти.

— Я хочу видеть нашего сына, — продолжал упорствовать Макс. — Нет, нашего. Ты не можешь взять и списать эти три года. Не можешь назначить меня отцом, а потом сделать вид, что мы чужие друг другу. Лиза, послушай…

Но его снова перебили. Надрывный женский голос летел из трубки, расстреливая Макса отрывистыми оскорблениями. Вика хотела уйти, но тело ее желало обратного. Ног она почти не ощущала, зато чувствовала, как что-то лопнуло внутри, и горячая волна поднялась до самого горла за воротником теплого свитера.

— Да послушай меня! — выпалил Макс, устав от возражений на том конце линии. — Мы можем поговорить спокойно? Что с тобой стряслось? Разве не ты у нас — образец выдержки и самоконтроля? Я просто хочу поговорить. Объяснить хочу. Можешь ты меня послушать?

Видимо, ему ответили резким отказом. И что-то прибавили в конце. Что-то очевидное, такое, что даже Вика поняла.

— Ну раз так, — протянул Макс пустым голосом. — С этого стоило начать. Спокойной ночи. Поцелуй за меня Яшку.

Разговор разбился на короткие гудки, которые отчетливо стучали в повисшей тишине, как прощальные выстрелы. Вика запрокинула голову, отыскивая в себе силы на дальнейшую дорогу, которая теперь казалась непреодолимой. Но нужно двигаться, нужно сойти с места пока не…

Удар пришелся в стену. Макс зашипел. Вика уже знала, что будет дальше: она смогла заставить себя сделать шаг в сторону, прежде чем дверь вылетела наружу, едва не задев ее. Макс шагнул в темноту и почувствовал чужое присутствие, а может узнал ее по запаху. С полминуты они смотрели друг на друга: испуганная газель на взбешенного льва. Вике стало невыносимо стыдно — как пошло оказаться застуканной.

— Тоже бессонница? — вибрирующим злостью шепотом спросил Макс. — Удивительное совпадение.

— Я не хотела, — попыталась защититься Вика, но только усугубила свое шаткое положение.

Он ринулся через густую тьму, ощупью найдя дверную ручку, чтобы вырваться из заточения. Вика недолго раздумывала: если бросит его сейчас, он уже никогда не вернется.

На этот раз под ватник набросила вязаный кардиган в пол — чей-то подарок матери. На ноги напялила шерстяные носки с пришитыми подошвами — вроде домашних тапочек. И выскользнула на улицу.

Макс сидел на нижней ступени крыльца, из-за спины его сочился в небо перистый дым. Вика молча уселась рядом, скрестив руки на коленях. Вид у нее, конечно, был чудовищный — растрепанная со сна, в дурацком ватнике, из-под которого свисают красные полы грубой вязки.

— Ну спроси, — велел Макс, впрочем, не пытаясь ни сбежать, ни прогнать пойманную шпионку. — Спроси, что я здесь делаю. Не хочешь? А я отвечу — сам не знаю.

— Пытаешься усидеть на двух стульях, — подсказала Вика, не успев прикусить язык.

Макс задумался. Вике больше всего хотелось исчезнуть, отмотать время и встать с кровати на десять минут позже. Чтобы не знать, чтобы растянуть ощущение мимолетного счастья еще на один день, покуда правда все равно не резанула бы ножом поперек глаз.

— А ты права, — признал Макс зло. — Именно так я и делаю. Но не думай, что мне в кайф.

— Я и не думаю.

— На твой взгляд, я — изверг?

— Ты — честный, — возразила Вика и даже выдавила жалкую улыбку.

— Да, и это вечно выходит мне боком.

Вика поежилась. Следы лихорадки еще ощущались в слабости и легком ознобе, но она предпочитала их не замечать.

— Лучше так, — заметила Вика негромко, — чем увязнуть во вранье и не знать, как выбраться.

— Большой опыт? — приподнял одну бровь Макс. Сигарета его истлела до самого фильтра, и он неохотно затушил ее в сырой земле.

— Кое-какой, — пожала Вика плечами. — С тех пор только честность.

— Ты или тебя?

— Меня. Но это в прошлом. Просто иногда не ожидаешь, что человек под блестящей оберткой окажется куском слизи.

— Ну-ка, давай поподробнее.

— Ничего интересного. Ездил один, обещал жениться, потом исчез. Вместе с деньгами и материнской золотой цепочкой.

— Подлец, — серьезно кивнул Макс, явно заинтересовавшись.

— Подлецом он стал, когда вернулся и стал просить на дозу, — Вику передернуло. — Жалкий, грязный, тощий. Страшно было — не знала, что люди могут так быстро усыхать живьём. Всего трясло, думала — ветром сдует с крыльца. Только глаза на лице и остались. А ведь когда-то за эти глаза… — она отвернулась, сжав зубы.

Макс молчал. Вика неизбежно начала корить себя за откровенность — зачем ему знать? Своих проблем хватает. Хотела объяснить, что он — не худший вариант? А кому — ему или себе?

— И что ты сделала? — спросил вдруг Макс каким-то надтреснутым голосом.

Вика поморщилась. Она не планировала воскрешать те дни из памяти. Но теперь они сами лезли на поверхность, слепые, но упорные, как черви после дождя.

— Пустила, — ответила она, собравшись с силами. — Ломка у него была дикая, скорую вызывала. Они же клинику и посоветовали. Согласился, руки мне целовал за то, что не бросила его. Оплатила полгода вперед, из сбережений на Машкину операцию. Тогда время еще терпело. А он через три месяца сбежал, только тапочки мои и оставил. Больше не возвращался, правда, ещё через полгода письмо прислал.

— О чем? — Макс повернулся к ней и смотрел с болезненным волнением.

— Каялся. Говорил, что совсем скатился на дно, но уже вот-вот всплывет. Что «чистый» четвертый месяц к ряду, живет в приюте при церкви какой-то, молится за меня каждый день. Что хотел бы вернуться, но знает, что таких не прощают.

— Он прав, — признал Макс. — Прощать нельзя.

— Я простила, — выдохнула Вика. — Это Бог может не простить. А я кто, чтобы судить?

— Так, не продолжай. Мне эти религиозные загоны не близки и даже совсем наоборот.

Вика в кои-то веки послушалась и не стала настаивать. От нахлынувших воспоминаний стало жарко, и она распахнула телогрейку. Макс отрешенно разглядывал будто обгоревшие остовы яблонь в саду.

— Извини, — вдруг извинился он. — Грубо вышло.

— Нормально, — Вика покачала головой. — Мы же выяснили, что честность — твое достоинство.

— Просто из-за таких вот… — он прервался, глотая грубости одну за другой. — Святых, как ты, слабые и подыхают. Нельзя прощать. Нельзя говорить, что и такой сойдет. Не сойдет. Должен взять себя за шкирку и вытащить из дерьма. А иначе пусть захлебнется, не жалко.

Он говорил с такой страстью, с такой ненавистью и яростью, что Вике стало не по себе. Она нащупала его локоть, которым он упирался в верхнюю ступень, и осторожно взяла за руку. Он не стал возражать.

— У тебя тоже кто-то?..

— Да, — отрывисто кивнул Макс. — Но я не хочу вспоминать. Не сейчас.

— Ладно, — безропотно согласилась Вика.

Он попытался обнять ее за плечи, но Вика не смогла уступить: в болезненной пустоте в ее голове еще звенел незнакомый отчаявшийся женский голос. И сколько бы ей ни хотелось прижаться к Максу, как тогда, посреди дороги, облегчения бы это не принесло.

— Ну скажи, — потребовал он, уязвлённый отказом. — Скажи, что я бессовестная сволочь.

— По-моему, ты просто устал, — ответила Вика без колебаний.

— Эх, Вика, — он укоризненно покачал головой. — Не то ты говоришь. Не то.

Вика пожала плечами — сказала, что думала, не больше. Жалость к нему мешалась с глупой ревностью, как ключевая вода с кипятком, отчего в итоге становилось тепло. И хоть и надо было его прогнать, обезопасив себя и детей, предстояло собрать все внутренние вооруженные силы перед этим последним боем.

— Любишь ее? — решила она подтолкнуть свои войска вперёд.

Макс запрокинул голову, подставив лицо танцующим в морозном воздухе снежинкам. Погибая, они оседали на стёклах его очков крохотными алмазами.

— Не знаю, — протянул он. — Спроси, что полегче.

— А меня? — ляпнула Вика и испуганно замолчала.

Макс несколько секунд хмурился, а потом, все взвесив, ответил:

— А без тебя я бы уже давно сдох.

Они помолчали, каждый в своей тоске. Вика подумала, что нужно обязательно уйти с крыльца первой. Толком не понимала, почему, но интуитивно чувствовала — само ее присутствие здесь, не говоря о ненужной, отчасти даже пошлой откровенности, ей вредит.

И отыскала в себе скудные остатки решимости на то, чтобы подобрать полы кардигана, встать и, сжав на прощание плечо Макса, отправиться в дом. Он попытался перехватить ее ладонь, но она ускользнула. Тогда он обернулся, и на лице его Вика без труда прочла смятение.

— Обиделась? — спросил он сухо, будто потратив все важные слова.

— На что? — Вика вскинула брови. — Холодно. Ты тоже не засиживайся.

— Я такси заказал, через пять минут будет. Поехали вместе?

Казалось бы, что такого особенного было в его невинном, почти дружеском предложении, отчего у Вики закололо подушечки пальцев? Может, потому что она поняла — это развилка. Если сейчас согласится, пойдет тропой Макса, рука об руку с ним и прочь от отчего дома. В ином же случае их пути разойдутся отныне и навсегда. Он предлагал не на работу вместе добраться, а вместе же испробовать новую для обоих жизнь.

— Мне детей нужно завтраком накормить, — Вика встала, чувствуя, каким огромным и неуютным стал отцовский ватник.

Макс кивнул — он, кажется, и не ждал иного.

— Я завидую тебе, Синицына, — добавил он холодно и сверху, хотя по-прежнему находился нижнее нее. — Есть у тебя характер.

— Это не характер, — возразила Вика. — Это просто долг.

— Да, я о том и говорю.

Вика нарочно задержалась в дверях, надеясь услышать то самое важное, что оставляют на крайний случай. Но глаза Макса за мокрыми очками успокоились. Бесы на дне притихли, погасили пламя сигнальных костров и тут же из глубины его повеяло стужей.

— Встретимся на работе, — попрощался Макс.

И Вика поняла, что больше его здесь не увидит.

Глава одиннадцатая

Мать за завтраком зыркала на нее волком, а Машка вяло ковыряла оладьи, размазывая варенье по краям тарелки.

— Ешь нормально, — упрекнула ее мать. — И сядь ровно, что скрючилась, спина колесом.

Вика тяжело вздохнула. Болезненная слабость до сих пор сковывала мышцы, но пропустить еще один день на работе она не могла. Малышка кое-как покончила с оладьями и шмыгнула в спальню, подальше от материнских претензий.

— К врачу сегодня ее поведу, — мать ткнула пальцем в закрывшуюся дверь.

— Хорошо, возьми такси.

— Чай не барыня, автобусом доедем.

— Мам, возьми такси. Вспотеет, простынет, сейчас грипп повсюду.

— Ты мне вот, что скажи лучше, — перебила мать, — чего Макс на завтрак не остался?

Вика ждала этого вопроса. До электрички не хватало чуть больше двадцати минут, а мерзнуть на перроне после недавней лихорадки категорически не хотелось и пришлось отвечать.

— К жене поехал, — соврала она, надеясь этой ложью все объяснить.

— Достала ты его, — уверилась мать в своих подозрениях. — Немудрено. Из кого хочешь душу вытрясешь.

— Конечно, ты совершенно права.

— Еще как. Только на кой черт ты с ним под окнами целуешься, если ровней себе не считаешь?

Вика промолчала — да и чем возразишь? Целовались, правда. И совсем не из благодарности, а потому что примагнитило намертво. И если бы не этот разговор с женой, если бы не та сломленность, с которой он принимал ее упреки и оскорбления, возможно, Вика и перестала бы перечить матери. Но и мать была права — нет времени размениваться на невнятные варианты, им нужен кто-то, на кого можно всегда рассчитывать. Не Макс.

— Дура ты, — впрямую заявила мать. — Характер у тебя — мрак, никто не сдюжит.

— Интересно, в кого это я такая? — огрызнулась Вика, порывисто встала и принялась собирать завтрак для Феди, который ни в какую не соглашался покидать свою комнату голодным.

— В отца, — без раздумий ответила мать. — Такой же тихий омут, а как сунешься поглубже, батюшки! Словом, как ножом резал, люди к нему с бедой, а он им — сами виноваты. Не прощал, пока лоб себе не разобьешь. Вот и ты такая.

— Но ведь его ты любила? — до того изумилась Вика, что даже белое зарево злости как-то потускнело перед глазами.

— Так я и тебя люблю, дуру, — пожаловалась мать. — И юродивых этих. Вы же дети мои.

Она подтянула к себе тарелку с нарезанным ржаным хлебом и с хрустом откусила головку зеленого лука, предварительно обмакнув в расписанную под хохлому солонку. Вика, собравшая для Феди бутерброды, в нерешительности стояла у плиты и впервые не могла определить, чего в ней больше: обиды или раскаяния.

— Я Петровну сегодня в гости позвала, — продолжила мать. — С сыном придет. Платье наденешь?

Платье, сын Петровны… Вика вспомнила, какими тусклыми были глаза Макса, когда он уезжал — как брошенные и забытые на дне пруда монетки. Ничего живого, ни единого движения ей навстречу.

— Хорошо, надену, — согласилась она.

Федя, сидя за столом и прикусив кончик языка, что-то размашисто выводил в тетради. Вика заглянула ему через плечо, прежде чем поставить тарелку — ряды чисел, упорядоченные формулами, строчка за строчкой.

— Что считаешь? — поинтересовалась она, а брат даже головы не поднял.

— Не могу сказать, — пробормотал он. — Попозже приходи.

Вика прикрыла за собой дверь и подумала, что пора бы уже признать — Федяодарен, как многие аутисты. Когда он только научился считать, они обрадовались. Когда начал в уме перемножать пятизначные числа — отчего-то испугались, как если бы эти вычисления могли ему навредить. Отец никогда его за них не поощрял, все пытался приучить к труду, чтобы вырос помощник по хозяйству. Но единственное, что занимало Федю, были цифры. И разлучить их никто не мог.

Теперь, когда давление отца ушло вместе с ним в могилу, Вика задумалась, как можно применить Федин талант. На университет ни она, ни мать не рассчитывали — по всем остальным предметам он едва успевал и никогда бы не получил проходного балла на экзамене. Но ведь наверняка в какой-нибудь математической школе его бы ввернули в систему, если бы только он умел выстраивать эти проклятые непонятные ему связи с другими людьми. Впрочем, думала Вика, качаясь в давке среди меховых воротников и вязаных шарфов, сейчас ему намного лучше дается общение и быть может на следующий год они хотя бы попробуют отвести его на собеседование.

Да и Машке скоро в школу. Нужно только успеть сделать операцию до первого сентября и тогда она будет как все — белая мечта отца. Только где взять деньги? За минувший год Вика скопила двести тысяч, а требовалось вдвое больше. Правда, теперь им полагалась пенсия, призванная как бы заместить отца, но даже если на всем экономить, к сентябрю не успеть.

За мыслями о детях полдня пролетели незаметно — Вика даже примирилась с назойливыми звонками, беря трубку, не глядя на определитель номера. Пробудившаяся злость вооружила те внутренние армии, которые не сдавались под натиском зловредных мыслей о Максе. И только к вечеру ее начала одолевать настоящая всепоглощающая тоска.

— Виктория, — разбил тишину голос взявшегося не пойми откуда начальника ее отдела, — через пятнадцать минут встреча с айтишниками. Не забыли?

— Буду, — отозвалась Вика, хотя, разумеется, напрочь забыла о совещании.

А, между прочим, готовилась к нему три недели буквально без просыпу, пока не случились похороны отца. Все искала подходящую платформу, на которую смогла бы посадить систему онлайн-оплаты. Варианты раздражали однобокостью и едва находилось что-то хоть сколько-нибудь, хоть на третью часть подходящее, всплывали новые уязвимости. Так продолжалось бы еще долго, если бы не подвернулись подрядчики, с которых буквально и началось ее падение в бездну по имени Макс.

Они-то и предложили решение, совпавшее со всеми Викиными чаяниями. До похорон она успела бегло осмотреть его со всех сторон, ну а после распоряжаться своим временем уже не могла. И теперь судорожно перетрясала в голове все аргументы, смахивала с них пыль, и сама поражалась тому, как глубоко и как прочно засел Макс внутри нее, что, казалось, на все прошлое она смотрит сквозь его призму.

По лестнице поднималась, как сквозь туман: «Хватит думать о нем, Бога ради, перестань!» Фарватер исчез из виду, и она двигалась совершенно наугад. До тех пор, пока в коридоре дверь, ведущая в кабинет, не поздоровалась громким треском с ее лбом.

На несколько мгновений Вика ослепла, попятилась назад, пытаясь уцепиться рукой за шершавую оштукатуренную стену.

— Черт! — раздался голос впереди, хотя сквозь звон в ушах слова проходили с трудом. — Простите! Простите пожалуйста!

Кто-то подхватил ее под локти, за что она была бесконечно благодарна. Суета окружила ее повторяющимися сожалениями, безответными вопросами, ветром не то от журнала, не то от газеты, которой ее обмахивали.

— Все нормально, — пробормотала Вика, когда черный рой перед глазами начал редеть. — Я в порядке, правда.

Из полумрака медленно проступало миловидное лицо девушки в строгом костюме. Она едва не плакала и беспрестанно махала красной папкой, от цвета которой у Вики закружилась голова. Лоб как будто треснул. «Нет, он же у меня деревянный, — злорадно подумала Вика. — Во век не расшибешь».

— Ой, больно, наверное, — продолжала причитать девушка. — У вас может быть сотрясение, давайте к врачу отвезу?

— Было бы что сотрясать, — гадко усмехнулся за спиной тот, кто все это время не давал Вике упасть.

Сердце нырнуло вниз, и Вика услышала грохот, с которым рассыпается башня кастрюль и столовой утвари. По инерции шагнула вперед, но ее по-прежнему крепко держали за плечи.

— Все хорошо, — твердо повторила она, решив не оглядываться. — Я совершенно цела.

— И предельно самостоятельна, — шепнул Макс ей на ухо. — Так ведь?

Нет, она не оглянется. Ни за что. Никогда.

Вика порывисто освободилась от захвата и исполнила обещание. Выглядела странно, особенно в глазах коллег, но никто не решился спросить. В конце концов, что может происходить в голове, которую только что с размаху огрели дверью?

Она хотела бы побежать, но глупее поведения не придумаешь. Выстукивая каблуками марш независимости, добралась до конференц-зала и плюхнулась в первое попавшееся холодное жесткое кресло. Перед глазами попеременно всплывали радужные мыльные пузыри, голова словно вздулась и грозила треснуть. Только кондиционированный даже несмотря на заоконный холод воздух бодрил и хлестал невидимыми руками по щекам.

Чья-то ладонь мимоходом проскользнула по ее плечу. Периферическое зрение без труда опознало Макса. Что он тут забыл? Ах да, они же планировали обсуждать систему оплаты, которая естественным образом касалась счетов компании. Как он тогда сказал? «Присматриваю за чужими мешками денег». Жаль только Вика совсем об этом забыла.

Он занял место с противоположной стороны, за дальним от Вики концом массивной дубовой столешницы. Она ни разу на него не взглянула, тем более что зрение по-прежнему подкидывало ей загадок: то ли и впрямь возле каждого кресла зачем-то положили по две шариковые ручки или просто у нее в глазах двоится? Кабинет наполнился важными людьми в строгих и не очень костюмах. Объявили повестку встречи. Вика зашуршала страницами ежедневника, который, на счастье, удержала во время столкновения с дверью.

— Предлагаю использовать модульную конструкцию, — вполне уверенно заговорила она, обращаясь ко всем, но едва разбирая их лица за маревом головной боли. — Современное, легкое в управлении и очень гибкое решение. Не говоря о том, что его популярность на рынке растет…

— Возражаю, — донесся голос оттуда, откуда Вика никак не ожидала его услышать. — Гибкость — это восхитительно, но ей отроду два года. Ни толковых тестов, дыра на дыре, никем не прикрытые.

Собрание одобрительно закивало — Макс звучал убедительно и важно. У Вики запульсировал затылок, и дело было отнюдь не в недавней встрече с дверью.

— Наши подрядчики уже давно ее используют, — возразила Вика, по-прежнему глядя в пространство, чем ничуть не склоняла в свою сторону присутствующих. — И никаких проблем у них не возникало.

— Я против самодеятельности, — отрезал Макс. — Есть универсальные решения с огромной базой поддержки, проверенные, испытанные, в чьих кишках уже кто только не ковырялся. Им я готов довериться. Иначе — нет.

— Но они не позволят сделать то, что мы хотим! — выпалила Вика и все-таки была вынуждена посмотреть Максу в глаза.

— Ищите другой способ, — невозмутимо хмыкнул он. — Безопасность превыше всего.

— Согласен, — поддержал Макса Викин шеф. — Думаю, мы придумаем, чем пожертвовать, да Виктория? Какие у нас еще варианты?

И Вике пришлось рассказать о них — других вариантах, к которым не лежали ни душа, ни разум. И хотя сердце колотилось навылет, а в голове засела пульсирующая боль, она умудрилась выбрать то решение, которое претило меньше остальных. «Мне нужна эта работа, — повторяла Вика про себя, уже не вникая в дальнейшее обсуждение. — Я не уволюсь только потому, что мне не повезло втюриться в заносчивого придурка».

Хотя вчера он казался другим. Измученным, сбитым с толку, беззащитным. Что изменилось за ночь? У Вики было всего одно предположение — жена уступила ему. Теперь все пришло в равновесие, и он может себе позволить вести себя как раньше.

Совещание закончилось, второе Викино предложение Макс великодушно одобрил, пообещав «содействовать по полной программе». Хотелось сказать ему при всех: «В жопу засунь свое содействие». Хотелось поскорее вернуться в кабинет, отсидеть еще два проклятых часа, а дома сбежать с Малышкой к берегу озера, чтобы покормить уток в тишине и покое. Хотелось вернуться к старой жизни, сложной, но хотя бы понятной.

К вечеру головная боль сдалась. Перед выходом Вика внимательно осмотрела себя в зеркале: красное пятно почти сошло, взгляд прояснился. Почти обычный человек. Если бы не нарывающая заноза в сердце.

В гулком просторном холле суетились телевизионщики — снимали поздравление сколько-то тысячному клиенту. Вика незаметно просочилась между ними, чувствуя себя настоящим призраком, и так же незаметно выскользнула из бизнес-центра, вобрав носом морозного ноябрьского ветра.

— Неплохо держишься.

Никогда прежде она еще не закипала так быстро. Только наработанный годами жизни с Федей и матерью самоконтроль удержал ее от того, чтобы броситься на Макса и не замолотить кулаками по его груди. Он стоял под козырьком за ее спиной: руки в карманах брюк, голубая рубашка под твидовым пальто оттеняет глаза, волосы небрежно убраны назад. Человек с журнальной обложки, даром что ростом не дотягивает до классических манекенов. Хотя даже на этот его недостаток Вика толком не могла опереться.

— Преследуешь? — спросила она с вызовом. — Неужели нет занятия поинтереснее?

— Не старайся, — он широко ухмыльнулся. — Все твои грубости сегодня я спишу на удар по голове.

Вика чуть не задохнулась от накатившего возмущения. Сколько ни старалась, сколько ни боролась с собой, ни ломала себя — тщетно. Он снова здесь. Он снова где-то глубоко под кожей.

— Что тебе нужно? — прямо спросила Вика, тщательно соблюдая дистанцию и отступая на каждый встречный шаг Макса. Ветер беспардонно ерошил ему волосы, трогал за отвороты пальто, проявлял мягкий румянец на скулах.

— Не уверен, что ты доберешься до дома после такого столкновения, — он остановился, заметив ее попытку к бегству. — Хочу подвезти, если позволишь.

— Не позволю, — отрезала Вика. — Со мной все хорошо. Спасибо за заботу.

— Вик, — он поймал ее за локоть, — ну подожди.

— Отпусти, — выдохнула ему в лицо Вика. — Коллеги увидят, донесут.

— Не донесут, если хотят работать здесь дальше, — Макс хмыкнул. — Позволь тебя подвезти. Только подвезти и ни секунды сверху.

— Нет. У меня электричка через пятнадцать минут.

— Как жаль, что ты все равно на нее опоздаешь.

У Вики бессильно опустились плечи: если он что-то решил, то пойдет напролом, это она уже усвоила. И можно либо бодаться с ним до нового пришествия, либо сделать вид, что поддалась.

— Ты не отвяжешься, да? — спросила Вика обреченно.

— Да.

— Почему?

Он ненадолго задумался, прежде чем ответить:

— Мне нужно знать, что ты в порядке.

— С чего бы?

— Ну, с недавних пор это стало важно. И если ты продолжишь допрос, мне придётся нести тебя в машину силой.

С неба начало противно накрапывать — холодная морось прилипала к щекам и блестела на старенькой, покрытой трещинами и потертостями Викиной кожаной куртке. Она давно уже просила замены, но денег не хватало, и Вика по утрам старалась передвигаться короткими перебежками, но от простуды ее это не спасло. Вот и теперь она уже дрожала от пронизывающего ветра, и Макс, конечно, не мог не заметить.

— Не хочешь, чтобы я тебя просто подвез, позволь хотя бы спасти от воспаления легких?

Вика устало махнула рукой, мол, делай, что хочешь.

Впрочем, разрешение ему не требовалось.

Глава двенадцатая

В машине Макса остро пахло горьким мужским парфюмом и сигаретным дымом. Кремовая кожа сидения скрипнула, когда Вика скользнула коленями к бардачку. Вспыхнула зелёным свечением приборная панель, двигатель сначала рыкнул, а затем блаженно замурчал, едва ощутимо вибрируя.

Макс молча тронул «Бэху» с места, и они неспешно заскользили в потоке. И сколько бы Вике ни хотелось отыскать в Максе лишний недостаток, так и не вышло — он вёл осторожно, с каким-то даже изяществом вращая руль одной ладонью. Молчание между ними натягивалось струной, становилось неловким и находиться в нем был тягостно.

— Высадишь у станции, ладно? — решила заранее предупредить Вика. — Не хочу, чтобы мать видела.

— Ха, я что, уже вычеркнут из списка женихов? Как быстро.

— Ты все равно был вписан карандашом в самый конец.

— Вторым пунктом? — улыбнулся Макс. — Сразу после наркомана-рецидивиста?

Вика не ответила, уставившись в окно. Она хотела потребовать остановиться, выпустить ее, пусть посреди загородной трассы, но все же лучше, чем дальше выслушивать насмешки. Однако вместе с тем она точно знала — Макса такой приказ только позабавит и тогда придется выпрыгивать на полном ходу.

— Извини, — спустя время раскаялся он. — Не только тебе мозги сегодня отшибло.

— Мне ничего не отшибало.

— На что ты злишься?

— Мне была нужна моя платформа! А не тот унисекс, который ты предлагаешь, — выпалила Вика, и боковое окно запотело от ее дыхания. — Зачем ты меня запорол?

— Твое решение небезопасно, — возразил он невозмутимо. — На самом деле небезопасно. Там может всплыть что угодно, любая дыра, через которую к нам войдут безо всяких ключей и паролей. Ты готова за это отвечать?

— Я все проверю.

— Нет. Прости, ничего личного. Но я здесь отвечаю за безопасность и решать мне. Поверь, я не хочу тебе помешать. Только защитить.

В иной ситуации он наверняка не был бы так серьёзен и вряд ли стал бы объяснять своё решение — в конце концов, кто она такая? Менеджер среднего звена, который хочет сделать, как ей удобнее, плевав на других. Вика стушевалась и вновь уставилась в окно, за которым в грязно-серое пятно сливалась унылая березовая роща.

— Это единственный повод для обиды? — уточнил Макс, когда она так и не ответила. — Не могла же ты надуться из-за такой ерунды.

«Он ждёт, что я скажу правду», — удивилась Вика и промолчала.

Макс терпеливо дожидался ответа, постукивая большими пальцами по рулю. В профиль он смотрелся не хуже, чем анфас, будто выточенный из камня скрупулёзным скульптором. Только глаза ожили с тех пор, как Вика видела их напротив, стоя на крыльце своего дома.

— Я думал о тебе весь день, — ляпнул Макс, не отрывая взгляда от дороги.

— И к каким выводам пришёл? — неуверенная, что хочет знать, спросила Вика.

— Они тебе не понравятся.

— Ну ты уж рискни, не бойся.

— А я боюсь. Прости, но правда боюсь.

Он плавно перестроился в левый ряд и так втопил, что Вику вжало в сидение. Она нарочно ударилась затылком о подголовник и закрыла глаза. С сердцем снова было неладно — крутилось, будто старалось выскользнуть из кулака. Как изматывает тьма, когда идёшь на ощупь и не знаешь, когда врежешься или поскользнёшься.

— Тогда зачем начинал? — спросила Вика, искоса взглянув на Макса.

Он одной рукой нашёл пачку в подстаканнике и зубами подцепил сигарету за фильтр. Щелчок зажигалки отчетливо выявил тишину.

— Чтобы ты не думала, что я над тобой издеваюсь.

— Да ну что ты, — ядовито усмехнулась Вика. — С чего мне так думать?

— Давай серьезно?

— Не давай. Если хотел серьезно, надо было сразу сказать. Я бы не поехала.

— Поэтому и не сказал.

— Вот и не выкручивай мне теперь руки. Мы больше не на работе, и ты не можешь мне указывать.

Макс собирался возразить, но его прервал телефонный звонок. На панели, перехватившей вызов, высветилось фамильярное «Мася». У Вики вдруг к горлу подступила тошнота, хотя ее в жизни не укачивало.

— Да, малыш, — с непривычной мягкостью ответил Макс, прижав трубку к уху плечом. — М, прости, забыл.

Тон его стремительно переменился, как и выражение лица — вместо умиротворенной нежности проступила гримаса обиды и разочарования.

— Твою мать, Лиза! — процедил он, выслушав очевидную претензию с того конца линии. — Ты раньше не могла предупредить? Я не могу сейчас. Я даже не в городе!

Он двумя резкими поворотами руля свернул на обочину и дёрнул ручник. Вика старалась смотреть в сторону — у неё было стойкое ощущение, что она наблюдает, как двое посторонних занимаются грубым животным сексом. И не было двери, чтобы уйти.

— Да причём тут бабы?! — чуть не взвыл Макс. — Ты в своём уме?

Трубка отчаянно заверещала. Вика хотела заткнуть уши, но постеснялась. Дернула ручку двери, но та не поддалась.

— Ты не можешь делать из меня отца, когда тебе это удобно, — процедил полушепотом Макс.

Вика закрыла глаза в ожидании неизбежного.

— Слушай, — голос Макса зазвенел перетянутой струной, — перестань разговаривать со мной, как с говном, я ни в чем не…

Экран на панели моргнул и погас — звонок завершён. Вика боялась пошевелиться, как если бы на нее уставили десяток-другой ружей и грозили по первому движению нажать на спусковые крючки.

— Сука, — проронил Макс на удивление равнодушно. И вдруг взорвался, с размаху замолотив ладонями по рулю. — Сука, сука, сука!

Вика вся сжалась. Но бежать, немедленно и без оглядки, ей расхотелось. И вдруг стало спокойно, как давно уже не было. Ещё секунду назад она чувствовала себя запертой в тугом коконе, а теперь взломала хрупкие стенки и расправила новые, ещё незнакомые крылья.

— Если хочешь что-нибудь разрушить, лучше сделай это снаружи, — посоветовала она. — Представляю, сколько стоит ремонт этой машины.

— Плевать, — Макс, тем не менее, перестал дубасить руль и вновь нашарил сигареты. Дым плотным слоем утекал в щель приоткрытого окна. — Поужинаешь со мной?

— Меня дома ждут, — возразила Вика. — Но ты можешь остаться у нас.

— Боюсь, из меня сегодня хреновый рыцарь, — он повернулся к ней. Глаза за сигаретным дымом казались затуманенными. — Твоя мама будет окончательно расколдована.

Вика продолжала обдумывать свое нелегкое положение. Как было бы хорошо, не поддайся она на уговоры; не ударь ее дверь в лоб; не притащи она Макса тогда к себе домой…

— Не молчи, а? Расскажи о чем-нибудь, — потребовал Макс. — О чем угодно.

— Не поможет, — Вика устало растерла лицо ладонями. — Лучше ты. Что случилось?

— Жена хотела, чтобы я сына забрал с тренировки, хотя ещё вчера я был просто приблудившимся мудаком, дурно влияющим на ребёнка, — он выпустил последнюю длинную струю дыма, и щелчком отбросил тлеющий окурок за окно. — Может ты мне объяснишь, что у женщин в голове?

— Разворачивайся, — велела Вика из сизого дымного облака.

Макс распахнул все окна; дым потащило в стороны, изорвав его тонкое полотно в лоскуты. Когда в салоне снова прояснилось, Вика вздрогнула — Макс пристально смотрел на неё, будто ожидал, что она вот-вот обратится неведомым чудищем.

— Серьезно? — уточнил он, снимая ручник.

— Добрось до метро — оттуда автобусы ещё ходят.

Она, разумеется, лгала, и ни один автобус так далеко от города не уезжал, но откуда Максу, привыкшему к машине, было об этом знать?

Он тронулся резко, расплескав гравий и оставив ссадины на жестяных боках «Бэхи». Двигатель больше не мурлыкал — он подвывал в тон отчаянию, указывающему путь домой. Вика тем временем прикидывала, у кого бы она могла заночевать, но по всему выходило, что ее замкнутость отворотила даже друзей, не то что приятелей. Можно было вернуться на работу и пристроиться на клиентском диване — охранники ее хорошо знали и не стали бы возражать.

Теперь Макс гнал, как одержимый. Вика не видела спидометр, но чувствовала, что любая ошибка на такой скорости будет стоить жизни им обоим. И почему-то эта мысль совсем ее не страшила.

— Ты забыл свернуть, — напомнила она, когда они вновь оказались в задремавшем городе, исполосованном неоновыми отблесками.

— Нет, — отрезал Макс. — Едем вместе. Забросим Яшку домой, а потом я сдержу обещание и довезу тебя до станции.

— Макс, не надо, — запротестовала Вика совершенно искренне и серьезно добавила: — Не надо мстить с моей помощью. Это гадко.

Пронзительно завизжали тормоза, и ремень безопасности отпечатался красной полосой у Вики под рёбрами. Машина встала колом у бордюра, а Макс, вцепившись в руль, выговорил чуть не по слогам:

— Либо ты сейчас едешь со мной и больше не озвучиваешь свои дикие догадки, либо выходишь здесь, и мы заканчиваем весь этот бред.

— Бред? — Вика дернула ручку двери, и она, слава Богу, поддалась. — Ты караулишь меня после работы, заставляешь сесть в твою тачку, объясняешься не пойми в чем, а в итоге, когда я говорю чистую правду, которая тебе колет глаза — ты называешь ее бредом. Прекрасный ход, Макс. Браво. Спасибо, что подвез. И хорошего вечера.

Ветер рвал с шеи шарф, брошенные в запале слова рвали сердце. Вика едва не побеждала, глотая начавшийся снег. Нет, хорошо, что он так сказал, хорошо, что выдернул нарывающую занозу из нутра. Теперь наваждение отступит, теперь…

Он крепко схватил ее за талию и, ни слова не сказав, грубо закинул себе на плечо. Вика заколотила его кулаками по спине, но что толку, когда он явно не привык пропускать тренировки в зале?

— Отпусти! — взвизгнула она. — Я закричу!

— Ты уже кричишь, — возразил Макс и распахнул пассажирскую дверь, усадив Вику обратно на кремовое сидение.

Она лишь мельком увидела его глаза — широкие зрачки почти вытеснили голубую радужку, раскаленный блеск лился из-под ресниц и обжигал сердце до нарывающих волдырей. Вика собиралась было выплюнуть ему в лицо такую резкость, которую он не смог бы проглотить, не вспоров горло, но Макс грубо схватил ее за шею и впечатал поцелуй в губы.

Вика настолько обалдела от этой ошеломительной решимости, что как-то обмякла и отчаянно вцепилась в воротник его пальто. Дыхания не хватало. В глазах потемнело. В груди вспыхнуло солнце и скатилось в живот. Вика замычала и нашла в себе силы толкнуть Макса онемевшими руками в грудь.

— Ответ неверный, — серьезно сказал он, проведя напоследок указательным пальцем вдоль ее скулы. — Попробуй снова.

На этот раз Вика просто кивнула. Слова иссякли, солнце, упавшее в живот, высушило их. Она нащупала ремень и с третьего раза попала в фиксатор. Макс вернулся на водительское место. Машина тронулась и продолжила разрезать темные дорожные ряды вдоль и поперёк.

— Странно, — сипло выговорила Вика, — вроде дверью досталось мне, а крыша съехала у тебя.

— В меня, кажется, прилетело что-то потяжелее, — Макс хмыкнул. — И я не справляюсь.

— Куда едем?

— Тут недалеко.

Вика замолчала, и до конечной точки маршрута салон наполнял лишь натянуто-бодрый голос радио-диджея. Однако тишина перестала казаться такой давящей — в ней уже можно было хотя бы дышать. Вика подумала, что пропахла сигаретным дымом и что вряд ли удастся убедить мать, что она просто задержалась на работе. От неё потребуют признания, а что сказать? Сердце зачастило — мать ведь назначила на сегодня смотрины, которые Вика уже совершенно точно пропускала. Теперь скандала не избежать.

Макс притормозил у трехэтажной кирпичной постройки, над входом в которую висела покосившаяся вывеска: «Дзюдо. Карате. Самба». Вика вопросительно взглянула на Макса.

— Пойдём вместе, — решил он.

Она ждала объяснений, но их либо не существовало, либо они могли разрушить то, что и так едва держалось на тонкой паутинке доверия. И Вика не стала ее обрывать, оставив шанс и себе, и ему.

Первый этаж совмещал три зала, из которых доносились вздохи и воинственные кличи. У правой стены протянулась деревянная скамейка совершенно школьного вида — провисающая посередине, крашенная облезлой коричневой краской. Наверное, обычно ее заваливали мешками со сменной обувью и спортивной формой, но сейчас одни занятия закончились, а другие еще не начались, и единственным ребёнком, оставшимся дожидаться родителей, оказался белобрысый мальчуган с заплаканным лицом.

Макс направился прямо к нему, а Вика помедлила. В холле каждый шаг отзывался гулким эхом и даже шёпот прозвучал бы оглушительно.

— Чего случилось, Яш? — спросил Макс, присев на корточки перед ребёнком. — Что за слезы?

— Мама сказала, что я тут ночевать останусь, — едва слышно проронил мальчик. — Потому что ты не приедешь.

— А я приехал, — Макс натянуто улыбнулся. — Готов? Мама там наверняка ужин сделала…

— Она сказала, у неё клиентка допоздна, — Яшка сосредоточенно перебирал в пальцах модный, но весьма потрепанный смартфон. — Я думал ты совсем нас бросил. Как мой настоящий папа.

Макс заметно растерялся. Чтобы скрыть замешательство, привычным жестом стянул с переносицы очки — протереть стекла, и тогда стало заметно, как дрожат у него руки. Вика приблизилась, хоть и сомневалась, что не сделает хуже. Яшка откровенно хлюпнул носом и потупил взгляд. Макс, вернув очки на нос, взял мальчишку за плечи и заставил посмотреть ему в глаза.

— Никто никого не бросает, понял? У нас с мамой есть разногласия, но мы их решим.

Он хотел что-то добавить, но телефонный звонок ему помешал.

— Да, шеф, — ответил Макс и знаком показал, что разговор неотложный.

Меряя шагами пустынный холл, отошел к окну, и теперь до скамьи долетали лишь обрывки фраз. Оставленный в одиночестве мальчик поднял на Вику покрасневшие глаза.

— А вы папина?..

— Коллега, — быстро пояснила Вика и присела рядом с ребенком. — Твой папа, как настоящий джентльмен, согласился меня подвезти, после того как мой лоб повстречался с дверью.

Мальчик изумленно заморгал, но в глазах его замерцал огонек разгорающегося интереса.

— Как это? — не понял он. — Лоб с дверью?

— Вот и я не знала, как. А, оказывается, очень больно. Посмотри, есть шишак? — она ткнула пальцем в красное пятно на самом видном месте.

Яшка сощурился и неловко коснулся пальцами больного места. Вика наигранно громко охнула, и он отдернул руку. Вместе с тем тревога забылась — проблема разбитого лба заняла ребенка чуть больше, чем полностью.

— Нужно подорожник приложить, — со знанием дела заявил он. — Я, когда с велосипеда падаю в деревне, бабушка так всегда делает.

— Отличная мысль. Где бы нам с тобой его раздобыть?

Входная дверь хлопнула, и Вика вдруг спиной почувствовала угрозу. Яшка тем временем излагал ей свою версию, где растет подорожник, но она не слушала. Макс обернулся и в две фразы завершил неотложный разговор. Вика, пожалуй, никогда еще не видела, чтобы люди так стремительно бледнели, и тоже решилась оглянуться.

Позже она уже не могла вспомнить, почему решила, что перед ней жена Макса. Наверное, по его унизительно восторженному взгляду. Впрочем, чему было удивляться? Вика никогда не представляла ее, соперницу, — и в голову не приходило. Но все же никак не ожидала, что она окажется настолько красивой.

Магнетизм ее демонической красоты подчинял себе всех вокруг, в этом не было сомнения. Даже охранник, выглянувший из подсобки, застыл в дверях, провожая взглядом идеально прямую спину. Она держала лопатки в напряжении, а подбородок — поднятым. Смоляные вихры были коротко острижены, но их острые концы подчеркивали удивительные миндалевидные глаза цвета зимнего океана. Она носила пальто, и его пояс туго обхватывал тонкую талию, подчеркивая грудь и бедра. И если до этого мгновения Вика иногда позволяла себе представить Макса частью своей жизни, то теперь этот песочный замок смыло до основания накатившей волной.

— Явился все-таки? — будто не заметив Вику, обратилась вошедшая к Максу. — Не так уж, выходит, занят.

— Пришлось все бросить, — ответил он с достойным хладнокровием. — Хотя если бы ты заранее предупредила…

— Зачем? Я не хотела, чтобы ты приезжал. Просто выбора не осталось.

Вика не могла перестать ей любоваться. Чувствовала себя безумно глупо, но и раньше восхищалась красивыми людьми, а тут и вовсе поплыла.

— Можешь возвращаться к своим брошенным делам, — подытожила жена Макса и неожиданно сверкнула глазами в сторону Вики. — А вообще ты меня удивил. Я-то думала, что тебе потрахаться важнее, чем ребенка забрать.

— Выбирай выражения, — Макс зарделся.

— А то что?

— Я тоже перестану.

— Ой, боюсь. Что ты можешь сказать? Что ещё ты не сказал мне за последние две недели? Бедный, бедный Макс. Ты бы хоть постыдился блядей своих ребёнку показывать.

Странно, но Вику задела вовсе не категория, к которой ее так скоро причислили. Оторвавшись от изучения Максовой жены, она в поисках спасения наткнулась на Яшку — он слушал родителей, приоткрыв рот, и в глазах его снова стояли непролитые слёзы.

— Лиза, что ты несёшь? — вкрадчиво обратился к ней Макс. — Какие бляди? Мы коллеги, и я обещал подбросить ее до дома, потому как ей сегодня досталось по голове. Только и всего.

— Только и всего, — передразнила Лиза. — У тебя вечно все так просто. Перепихнулся, только и всего. Разве повод для скандала, а, Макс?

— Ну и дура, — покачал он головой.

— Ах дура? Конечно дура. Дура, что вышла за тебя, наркомана чертова, замуж. Вот уж всем дурам дура, тут ты прав. Одна ломка сменилась другой, да, Максим?

Вика, шокированная их перепалкой, не сразу заметила, что Яшка отошел от нее и смотрел теперь пристальным, совсем не детским взглядом. Стоять под этим прицелом было хуже, чем у стены перед расстрелом. Невозможно отвернуться, невозможно забыть.

— Я тебя со дна достала! — уже откровенно кричала Лиза, и ее брови вразлет вторили интонациям безумия. — От подошвы отскребла, человеком сделала! Где бы ты был, если бы не я?

— И что мне теперь, сдохнуть, чтобы с тобой расплатиться? — с впечатляющим равнодушием ответил ей Макс. — Этого хочешь?

— Я хочу благодарности! — выкрикнула на изломе голоса Лиза. — Гребанной благодарности, Макс!

Она так распалилась, что совсем упустила из вида сына. Но он напомнил о себе.

Единственное окно, за которым кружилась снежная крупа, лопнуло с оглушительным звоном. Вика не сразу поняла, что случилось, но затем сперва увидела одинокий ботинок в груде осколков, а затем сжатые до белизны губы Яшки.

На мгновение все стихло: обескураженная Лиза недоуменно взирала на дыру в стекле, сквозь которую уже влетал в холл снег.

— Ты с ума сошел! — завопила она, мгновенно, как огонь на пожаре, переметнувшись на сына. — Да тебя же выгонят за хулиганство, ты что, этого хочешь?

Яшка стойко сносил обращенные уже к нему вопли. Макс молчал. Вика сомневалась, что он вообще понял, что произошло — слишком оглушенным и потерянным было его лицо.

— Допрыгался, — Лиза понизила голос, но дышала все еще тяжело и прерывисто. — Ну, пойдем к заведующей. Заплатим за твою выходку.

Яшка понурил голову, ссутулил плечи. Кивнул. Коротким взглядом обжег Вику: ненависть, обида, боль. Все то, что плескалось в глазах Макса эхом отражалось в его сыне. Только эта ненависть предназначалась персонально Вике.

— Идём, — рявкнула Лиза на сына и потянула в другую от Макса сторону. — Папе с нами не по пути.

— Ты сама виновата! — выпалил на прощание Макс и тут же осекся, стоило ей обернуться и посмотреть на него с высоты своего достоинства.

— Конечно, милый. Конечно, я. Кто же еще? Прости, если сделала больно. Я такая дрянь. Пойдем, Яш.

Стук ее каблуков застрял у Вики в висках и не выходил даже после того, как они с Максом вышли на крыльцо и снова остались наедине. Он слепо смотрел вглубь себя, будто провожал тень жены, а когда та окончательно скрылась в вязкой темноте, казалось, даже не заметил, как если бы его воображение продолжало рисовать Лизу везде, где ее не было.

Вика смотрела на него, прикусив губу. Лишь бы не повторилось то, с чего все началось. Но Макс выглядел почти безмятежным — и тем пугал еще сильнее. Отпустив Викину руку, он добрел до детской площадки и сел на мокрые от снега качели. Цепи возмущенно скрипнули, но выдержали. Он закурил.

Вика остановилась у одной из стоек, удерживающих перекладину. Макс выпустил три дымовых кольца. Из приоткрытых окон доносился грубоватый мужской голос, из-за угла вынырнула обглоданная ржавчиной «шестерка», остановилась у обочины и воздух завибрировал басами, наполнившись ритмичным речитативом. Вика замерзала, но не решалась уйти. Да и куда? Ночевать негде, за такси отдаст как за неделю Фединых занятий с психологом.

— Омерзительно, да? — резко спросил Макс, затянувшись. — Сам не знаю, что на меня нашло.

— Ребенок-то причем? — возразила Вика, хоть и не собиралась с ним спорить.

— Это хуже всего, — Макс скривился. — Собачимся, как сволочи, а он…

— Принимает удар на себя. Это очень паршиво, Макс. Очень.

— Не начинай. Я знаю, мне нет оправдания. Но я хотя бы пытаюсь сохранить семью.

— А зачем? — спросила Вика, вся в своих мыслях, и не успела прикусить язык.

— Зачем? — повторил Макс, сузив глаза. — Затем, что это моя семья. Зачем ты заботишься о чужих детях?

— У них никого, кроме меня нет. И я их люблю.

— Вот ты и ответила на предыдущий вопрос. Проблема в том, что я люблю не только их…

Вика сжала зубы, как перед неминуемым ударом.

— …а еще и себя. И самолюбие мое уже воет от бессилия, — он ненадолго задумался, но по лицу было заметно, что запал иссяк. Он сгорбил плечи, потерев левое подреберье. — Блять… Еще не хватало…

«Этот день никогда не кончится, — пронеслось у Вики в голове. — И домой я не попаду. Надо хоть матери позвонить и с Федей объяснится».

— Вик, — вырвал ее из мыслей Макс, — тебе очень домой нужно?

— Я вызову такси, не переживай, — с готовностью отозвалась Вика.

— Я не об этом.

Он так странно смотрел — испытующе и умоляюще одновременно. Вика и так поняла, что он не собирается исполнять обещанное. Но было что-то еще, помимо раскаяния.

— А о чем?

— Поехали со мной?

— Куда?

— Я квартиру снял. На полгода.

Это что-то должно было значить, поняла Вика. «Хоть бы постыдился блядей своих ребенку показывать», — всплыло эхо между мыслями. И видимо воспоминание это отчетливо отразилось в ее глазах, раз Макс поспешно продолжил:

— Клянусь, приставать не буду. Просто мне херово, а с тобой полегче.

Вика долго смотрела ему в глаза, пытаясь достать до дна и познакомиться с демонами, там обитающими, пока наконец предводитель ее маленькой армии не поднял в воздух белое знамя.

По дороге к машине Макс обнял ее за плечи и как-то рассеяно поцеловал в голову. А оказавшись за рулем еще пару минут сидел неподвижно, тяжело дыша. Вика беззастенчиво взяла его за руку, зажала точку пульса, считая удары. Пульс заметно частил.

— Пообещай, что сходишь к кардиологу? — попросила Вика. — С сердцем шутки плохи.

— Знаю, — он кивнул и добавил, подумав: — У меня была клиническая смерть.

Вика потрясенно уставилась на него.

— Давно?

— Четыре года назад. Так что, если хочешь знать, как на той стороне, спроси. Я отвечу: как в ноябре. Темно, холодно и пусто. И никаких архангелов с ключами.

— Из-за чего?

Он скосил на нее глаза и помотал головой.

— Не нужно тебе знать.

— Ошибаешься, — возразила Вика. — Очень нужно.

Он внимательно на неё посмотрел и понял, что действительно нужно.

— Из-за передоза. Да, Синицына. Везёт тебе.

Вика так старательно выкорчевывала из памяти слова Максовой жены, но чем больше усилий прикладывала, тем глубже они прорастали, оплетая сердце колючей лозой. Ей и хотелось бы не поверить, но запас оправданий иссяк, как иссякли силы на борьбу.

Макс мягко надавил на газ. Ближний свет выхватил двух пьянчуг, плетущихся вдоль забора и периодически падающих на него. Снова пошел снег, разбегался по лобовому стеклу, не тая. Вика молчала, не находя в себе сил на новый вопрос. Ей страшно не хотелось заблудиться в Максовом прошлом окончательно.

— Хорошо, что ты такая, — заметил Макс, пока они мчались по кольцевой, огибая город в обратном от Викиного дома направлении.

— Глупая? — уточнила Вика.

— Чуткая.

— Боюсь, ты будешь разочарован со временем.

— Главное, что не сейчас.

Справа сверкнула серебряная молния, подрезавшая «Бэху» в такой опасной близости, что у Вики вся кровь прилила к солнечному сплетению. Макс рыкнул и как будто обрадовался: педаль газа послушно уступила подошве его ботинка, машина вильнула вправо, с легкостью догнала не бог весть какое корыто с заниженной подвеской и точно таким же вульгарным маневром пристроилась перед ее капотом.

— На, сука, — злорадно бросил Макс. — Будешь знать, с кем связываться.

Гудок сзади оглушил Вику, и она зажала уши ладонями, закрыв глаза. Будь проклят тот день, когда она назначила встречу москвичам — все равно их платформу Макс зарубил, а теперь, видимо, еще и Вику отправит на тот свет, уверенно взяв за руку. Пойдем, пойдем со мной, тут нет смысла оставаться…

— Эй, ты чего? — едва прорвался сквозь заслон намертво сведенных пальцев голос Макса. — Испугалась?

Он сбросил скорость, вильнул через две полосы направо, пропустив разъяренных кавказцев, посмевших подрезать всемогущего Макса, которому уже не было до них никакого дела.

— Прости, Вик, — Макс тронул ее за локоть. — Прости, пожалуйста.

Она не ответила. Что толку его обвинять? Он с первого дня дал понять, что дорожит жизнью не больше новых джинсов: послужат и ладно, а нет — так на помойку их.

«Бэха» неспешно съехала с ярко освещенной дороги в полутемные дворы, остановилась у шлагбаума, затем проскользнула в подземный паркинг. Лобовое стекло мгновенно покрылось испариной, радио лишилось сигнала и захрипело, как умирающий от отравления. Они миновали два поворота вдоль желтой разметки, прежде чем Макс аккуратно пролез между двух внедорожников, которые Вике встречались только на рекламных щитах, и повернулся в пол-оборота к пассажирскому месту.

— Красивая ты, Синицына, — вздохнул он устало. — Хоть и скрываешь.

— Ты там, помнится, клялся, — съехидничала Вика, все же покраснев. — Вот и не надо начинать. Пойдем?

— И принципиальная, — закончил Макс, вытащил ключ из зажигания и открыл дверь.

Глава тринадцатая

Нарочито состаренный дом внутри блистал натертыми мраморными полами и декоративно разбитым зеркалом в полстены. За отполированной черной стойкой широкой улыбкой встречал консьерж — усатый старичок с еще не погасшей искрой в глазах. На нем был красный твидовый жилет и накрахмаленная сорочка в гусиную лапку. Даже позолоченный колокольчик — и тот имелся.

— Доброго вечера, Максим Александрович, — консьерж кивнул с таким видом, будто знал Макса всю жизнь. — К какому часу подать ужин?

— К ближайшему, — хмыкнул Макс и потащил растерянную Вику за собой.

Лифт бесшумно взлетел на десятый этаж. Пока Макс искал ключи, Вика насчитала всего четыре двери на площадке. Одна из них легко поддалась руке Макса и впустила в просторную прихожую.

Вика оторопело разглядывала футуристическую обстановку. Никаких дверей — прихожая заканчивалась там, где поднимался над полом деревянный настил, на котором возвышалась двуспальная кровать, углом придавившая оленью шкуру. Над изголовьем висел светильник, напомнивший Вике солнечное затмение — из-за матового черного плафона расплывалось белое свечение. Поистине гигантскую комнату дробила надвое лестница на второй этаж, по левую сторону от которой расположилась уютная кухня, подсвечиваемая снизу. Правую стену заменяли панорамные окна, задернутые тонким матовым тюлем под массивным карнизом.

Макс не глядя бросил ключи на стеклянную полочку в коридоре, скинул обувь и пальто, дошел до кровати и свалился на нее без сил. А Вика так и стояла в обуви, глядя как под грязными сапогами на белом кафеле расплывается уродливое серое пятно.

— Если что, это не музей, — протянул Макс, лежа на спине и глядя в глянцевый потолок. — Можно трогать и даже пользоваться.

Вика чувствовала себя словно под водой: движения медленные, трудные, изматывающие. Она стянула мокрые сапоги, повесила куртку на рыбьем меху и опасливо подошла к окну. Всегда боялась высоты, но ни дома, ни на работе с ней не сталкивалась. Теперь же, когда подоконник едва доходил ей до щиколотки, она дрожала и боялась пошевелиться — мерцающий за окном город засасывал ее, тянул черные руки, приглашая упасть в его ледяные объятия раз и навсегда.

— Нравится? — спросил Макс, явно дожидаясь одобрения, а Вика подумала, уж не специально ли для нее он снял такие хоромы?

— Страшно, — пожаловалась она. — Боюсь высоты.

— Не бойся. Упасть я тебе не дам.

Вика поежилась. Зря она все-таки согласилась. Но память помогала оправдываться — разве был выбор, когда Макс на грани помешательства просил ее поехать? Разве существовала такая реальность, в которой бы она отказала ему?

— Я заварю чай? — предложила Вика, не зная, куда деться от себя.

— В правом нижнем ящике. Мне зеленый.

Она без труда нашла в кухне и чайник и целую гору чайных пакетиков. Пока закипала вода, вернулась, чтобы спросить, где искать сахар, и застала Макса перед шкафом под лестницей — он, видимо, искал, во что переодеться. Полки пустовали — их было слишком много для одной хилой стопки футболок и двух вешалок с рубашками и пиджаками. Но одиночество полок тронуло Вику куда меньше, чем обнаженная спина Макса.

Про сахар она забыла и вернулась в кухню ни с чем. Кипяток, разлитый по чашкам, окрасился в янтарный и мутно-зеленый цвета. Вика составила чашки на поднос, чтобы отнести в комнату, но услышала за спиной шаги. Теплая ладонь коснулась ее живота, вызвав прилив крови. Лопатки уперлись Максу в грудь, и он просительным тоном негромко проговорил над ухом:

— Две минуты. И отпущу, честно.

— Ты сегодня не держишь обещаний, — заметила Вика, но отстраниться не спешила. Ей казалось, что внутри неё вскипело море и теперь задирает волны все выше и выше, как юбки в канкане.

— Злишься?

— Немного. Отпусти, пожалуйста. Мне нужно позвонить домой, раз уж я остаюсь здесь.

Макс не стал спорить. Вика набрала номер матери и забралась с ногами в кресло на кухне. В этой квартире совершенно негде было укрыться, а значит предстояло посвятить Макса в подробности своей жизни, чего Вике страшно не хотелось. Мать ответила практически сразу и сразу претензией:

— Где тебя черти носят? Петровна с Игорьком уже торт доедают!

— Прости, я опоздала наэлектричку. Задержали на работе.

— Хахаль твой что ли задержал? — проницательности матери было не занимать.

— Да.

— Ну ясно, — зашипела мать в трубку. — Я, значит, тут ради нее стараюсь, мужика нормального ищу, а она шашни с женатым крутит. Не вернешься сегодня?

— Нет, прости. Мне нужно помочь.

— А нам ты помочь не хочешь? Может, хоть денег с него стрясешь?

— Нет, мам.

Мать вздохнула.

— Мы были у врача. Он сказал, что через два месяца — крайний срок.

У Вики упало сердце.

— Но ведь он говорил, что до сентября терпит?

— Передумал. Снимки посмотрел, постучал по ней, подергал и сказал, что два месяца осталось, потом труднее и больнее будет. И предоплату надо внести до конца недели.

Вика свободной рукой потерла лоб. На предоплату уйдут все накопленные сбережения, и Федя останется без репетитора. Может, попросить на работе в долг? В банке уж точно откажут — прошлый кредит просрочили, когда Машке потребовалась срочная терапия, теперь они в черном списке.

— Хорошо. Я заплачу.

— И до конца декабря оставшееся.

— Я поняла, мам. Завтра вернусь и все подробно обсудим. Деньги будут, не переживай.

— Вик, — мать многозначительно помолчала, и было слышно, как она что-то пережевывает, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я тоже… надеюсь. Дай трубку Феде, пожалуйста.

Грузные материнские шаги глухо раздавались в трубке. Скрипнула дверь. Мать не успела ничего сказать, как Федя вырвал у нее телефон из рук.

— Ты где? — выпалил он. — Скоро будешь? Я уже помылся.

— Прости, я сегодня не смогу, — сказала Вика, боясь до дрожи. — Максу понадобилась моя помощь.

Молчание било под дых. Вика слушала участившееся дыхание брата и гадала, что он сделает.

— Максу совсем плохо? — спросил Федя подозрительно. — Совсем-совсем?

— Да, без меня он может умереть.

Вика услышала шорох в другой части комнаты — Макс явно внимательно слушал разговор.

— Ладно, — протянул Федя. — Но меня ведь укладываешь ты?

— Ты поставь телефон на громкую связь, и я тебе почитаю, как обычно.

Судя по прибавившемуся шуму, Федя откликнулся на просьбу. Вика дождалась, пока он устроится под одеялом и по памяти начала рассказывать о смелой Герде, отправившейся спасать беспутного Кая.

Когда из трубки донеслось мерное сопение, мать сбросила звонок. Вика устало откинулась на спинку кресла, задрав голову к потолку. Ничего, она справится. Попросит у начальника — он ее ценит, уже дважды премию выписывал. Ничего, как-нибудь устроится. Главное — операция, а там уже вместе выкарабкаются.

Она спрятала телефон в карман и вернулась к окну — проверить, боится ли по-прежнему. Умытый снегом, город блестел, как стеклянный. Его прорезала насквозь длинная черная полоса, будто разлитые чернила: Нева густо и медленно текла по всем жилам и артериям Петербурга. Какая-то иная реальность.

— Сколько денег нужно? — раздался серьезный голос позади.

Вика обернулась через плечо. Макс приподнялся на локте и смотрел на нее в упор.

— Двести тысяч, — призналась Вика.

— Всего? — удивился он и на всякий случай уточнил: — Рублей?

— Да.

— Скажи номер карты?

«Ну нет, — про себя улыбнулась Вика. — Ничего у тебя не выйдет. Я никогда не буду у тебя в долгу».

— Спасибо, не нужно, — улыбнулась она.

— Твое упрямство иногда просто поражает, — то ли восхитился, то ли упрекнул Макс. — Эта квартира стоит сто косых в месяц. Как думаешь, я могу себе позволить потрать всего вдвое больше, чтобы помочь ребенку и наконец расплатиться с той, благодаря которой до сих пор жив и от которой у меня так крышу рвет, что я дышать не могу?

Вика устало взглянула на него — бледный, упрямый, ее. В последнем она теперь не сомневалась.

— Макс, ты — серпантин, — сказала она то, что давно билось под кожей.

Он долго смотрел на нее, и лицо его походило на вечернее небо при сильном ветре: тучи то набегали, то рассеивались, и успеть за ходом его мыслей было невозможно.

— Поясни, — наконец попросил он и, судя по тону, ответ имел значение.

— Догадайся сам, — прищурилась Вика. — Ты же умный.

— Я просто хотел услышать иную формулировку.

— Что я люблю тебя? — мягко усмехнулась Вика. — Нет, не дождешься.

Макс опрокинулся на спину, прикрыл глаза от света запястьем без часов. Вика видела, как быстро и нервно ходит его живот, как вторая рука нет-нет, да возвращается к левой половине груди. Зря она сказала. С другой стороны — может так все же будет проще?

Переливчатая трель звонка наполнила квартиру. Вика открыла дверь — молоденькая девушка цыганского типажа вкатила сервированную тележку. Пожелав приятного аппетита, она испарилась, а Вика щелкнула замком. Макс продолжал неподвижно лежать на кровати, и только редкие механические движения убеждали Вику, что волноваться рано.

Пока она раскладывала ужин по тарелкам на кухне, откуда-то сверху полилась ненавязчивая медленная музыка, и Вика с удивлением признала в ней вальс Дога. Зачем все это? Зачем пытаться сделать вид, что ему нужно от нее чуть больше, чем запасной аэродром? Вика не обижалась за отведенную ей роль — сама же согласилась — но не выносила фальши.

— Вино будешь? — спросил Макс, появившись у нее за спиной.

— Пьяная женщина оказывает меньше сопротивления? — съязвила Вика, разозлённая своими домыслами.

Он, уже собиравшийся на кухню за бутылкой, помедлил. И Вике вдруг вспомнилось, как он выгнал ее из машины под снег — то выражение его глаз крепко запало в душу. И теперь оно было почти таким же.

— Мне кажется, ты себя слегка переоцениваешь, — процедил он, но как-то даже ласково. — Совсем немного, да?

Вика молча снесла упрёк.

— Вик, — он, видимо, почувствовал, что перегнул палку, — я просто хочу расслабиться и предлагаю тебе присоединиться. Здесь достаточно спальных мест для двоих людей, которые друг друга недостаточно хотят, так что не нужно себя накручивать, ладно? Я невъебенно устал, у меня раскалывается голова, и я страшно не хочу с тобой ругаться. Кажется, мне этого уже на жизнь вперёд хватит. Согласна?

— Обойдусь чаем, — ответила Вика, сделав вид, что отповедь ее нисколько не задела.

— Прекрасно.

Она хотела добавить, что и ему не стоит злоупотреблять, но удержалась. Мальчик взрослый, уж как-нибудь справится. А она уже смертельно устала чувствовать себя его нянькой.

Ужинали молча, в нарастающем напряжении. Хотелось, чтобы пытка тишиной поскорее кончилась, но слов не осталось, и Вика угрюмо ковыряла сделанный, судя по стоимости, из настоящего мамонта стейк.

— Ты классно читала, — заметил Макс. — Наизусть знаешь?

— За пять лет выучила, — пожала Вика плечами.

— Тяжело?

Вопрос его явно касался не «Снежной королевы», но Вике не хотелось развивать Федину тему. И признаваться не хотелось тем более.

— Нормально, — скупо ответила она.

— Ты никогда оттуда не уедешь? — продолжил допрашивать Макс, но по его глазам, оживившимся от вина, стало ясно, что вопрос не праздный.

— Вряд ли. Не представляю, как жить не на земле.

— Ну вот как-то так, — Макс обвёл рукой квартиру. — В тепле, комфорте и с интернетом.

— Мне здесь тесно.

— Потолком нимб сбивает? — хмыкнул Макс.

— Нет, от тебя не спрятаться.

— Так ты от меня и дома не спрячешься. Я такой. Всепроникающий.

Вика не улыбнулась. Натянутые шутки, натянутые нервы. Зачем она продолжает эту игру? Дурное чувство — надежда на лучшее, именно оно и толкает с обрыва.

Макс принялся собирать посуду со стола. Вика тоже поднялась и настойчиво потянула стопку грязных тарелок у Макса из рук. Он только недоверчиво приподнял одну бровь.

— Что ты собралась с ними делать?

— Помыть, — несколько растерянно отозвалась Вика.

— Ага, то есть мне не показалось, и ты впрямь поверила, что я снял квартиру без посудомойки? Ох, Синицына. Выбирайся ты из позапрошлого века, тут много чего интересного изобрели.

Вика почувствовала себя совершенно беспомощной — в чужом доме, не понятно зачем (хотя Макс заметно повеселел, но возможно, дело было в вине), не понятно на каких правах. А он ещё и подтрунивает. Она бросила взгляд на часы — уже полночь. Что-то менять поздно, осталось смириться и напомнить себе, что по крайней мере Макс жив и не хватается за сердце.

— Я лягу на диване, — сообщил Макс, расставляя тарелки торцом в посудомоечной машине. — Наверху. Если ты не возражаешь.

— Лучше я, — мгновенно перечила Вика. — Хочу побыть одна.

— Эх ты, дитя лишений, — поддел ее Макс, но дальнейший спор прервался звонком его телефона. — Ого, начальство, — удивился он и выразительно взглянул на оставшуюся на столе посуду.

— Я закончу, — кивнула Вика.

Она слышала, как Макс прошёл босыми ногами к окну, попутно отвечая в трубку:

— Да, Андрей Евгеньевич, сейчас проверю, куда деньги уходят и послежу за ними. Много не выведут, там лимиты смешные стоят, а так можем за руку схватить. Антохе дам задание найти дыру и заткнуть на будущее, хотя, сдаётся мне, нелёгкое это будет дело, мы и так все атаки на корню рубим. Хорошо. Спасибо. Да, вам тоже.

Вика, вытирая руки полотенцем, зашла в зону спальни, когда телефон скользнул по голому плечу Макса и с глухим хлопком приземлился на клетчатое покрывало. Макс дотянулся до ноутбука на прикроватном столике и, расположившись спиной к Вике, хмуро забарабанил по клавишам.

— Извини, — буркнул он, обозначив ее присутствие. — Кто-то пытается меня нагнуть. А я это очень не люблю.

— Я думала, у тебя все под контролем, — Вика присела в метре от него, разглядывая рельеф Максовых позвонков и лопаток.

— И это после всего, что ты обо мне узнала? — Макс благодушно рассмеялся. — Не бойся, если я облажаюсь, мне открутят голову, а у меня иные планы на жизнь. Далеко идущие.

Он осекся, не договорив. Задумался. Помрачнел. А Вика разглядывала его, как впервые. Он заметно осунулся, скулы стали острее, кадык нервно ходил вверх-вниз, но глаза — глаза оставались непримиримо холодными, и этим они с женой по-прежнему были схожи. Вика сама не знала, зачем, но протянула руку и провела ладонью вдоль позвоночника. Макс вздрогнул, а у Вики по рукам пошли мурашки.

— Вика, скажи честно, ты добить меня хочешь? — спросил он, отставив ноутбук в сторону, и обернулся.

— Нет, наоборот, — шепотом ответила Вика.

Стены закружились, затанцевала малочисленная мебель. Что произошло? Вика отдернула руку и обхватила себя за плечи, будто пыталась связать и никогда больше не приближаться к Максу. К Максу, которого она все-таки спасла.

Указательным и средним пальцами он дотянулся до ее уха и обвел едва ощутимым движением. Вика вздрогнула так, будто за спиной взорвалась бомба. Максу ее реакция понравилась — он мягко усмехнулся, но руки не убрал. Правда, к его чести, дал время отдышаться.

— Ты волнуешься, — заметил он, как будто походя. — Это приятно.

Вика задохнулась. Поезд, в последний вагон которого она на ходу запрыгнула, скрежетал, сойдя с накатанных рельсов. Пережитая ревность — а ведь это была она — обратилась чудовищем, и оно изо всех сил когтистыми лапами прокладывало путь из груди наружу.

— Я обещал, — Макс убрал руку от ее лица, но бесы в его глазах уже пустились в ритуальную пляску, запалив огонь. — И обещание сдержу.

— Не надо, — Вика сама не заметила, как взяла его лицо в ладони, большими пальцами обведя скулы.

— Ты меня убиваешь, — признался Макс. — И лечишь. И я не знаю, что больше.

Вика зацепилась за его горячие плечи, напомнившие раскаленную на солнце гальку, и подалась вперед, но он ловко подхватил ее под лопатки и опрокинул на спину, нависнув сверху и придавив к кровати ее запястья.

— Меня дважды просить не надо, — недобро усмехнулся Макс. — Тем более тебе.

«Я заслужила, — убеждала себя Вика, чувствуя, как лихорадка охватывает тело, как сгорают баррикады, через которые никто не должен был перейти. — Я заслужила его».

От него пахло вином, хлебом и сталью. Вика прижалась к нему грудью и почувствовала быстрый, сбивчивый, как ее собственный шепот, стук сердца. Одежда чувствовалась, как путы, как смирительная рубашка, свободы, свободы, только и всего. Поцелуи, как стрельба вслепую, приходились куда попало — в плечи, шею, грудь. И Вика подставлялась под эти пули с радостью, с удовольствием, и крылья были уже ни к чему — некуда лететь.

Только падать.

Глава четырнадцатая

В темноте Вика чувствовала себя увереннее — бесконечный день подходил к концу и Макс, очевидно, был повержен. Он положил голову ей на живот, курил, выпуская сизые змейки дыма к потолку. Викина расслабленная рука покоилась у него на груди, словно страж на последнем рубеже. И то невозможное счастье, которым заволокло глаза и затопило горло, бурлило внутри, ища выхода в словах.

— Я раньше ненавидела сигаретный дым, — протянула она, провожая взглядом неведомых призрачных чудовищ, уплывавших в темноту с дыханием Макса. — Но у тебя красиво получается.

— Это что, единственный комплимент, который я заслужил? — откликнулся он непривычно низким хриплым голосом. — И ты переспала со мной только потому, что я красиво курю?

— А если так, то что ты будешь делать?

— У меня еще две новые пачки в загашнике. Устанешь любоваться.

Вика шутливо пихнула его в плечо, но он только расслабленно улыбнулся. Впервые она видела его таким распущенным, таким беспечным, таким умиротворенным. Все, что довлело над ним, все что мучило и дробило его в крошево, забылось до рассвета. Вика не надеялось, что оно исчезло, и изредка набегающие на чистые глаза Макса тучи помогали помнить. Но пока он принадлежал ей практически полностью, и впервые ей это льстило.

Он смежил веки, задремав, а Вика продолжала ладонью собирать удары его сердца. А ведь оно уже останавливалось… «Никаких архангелов с ключами». Макс, Макс, как ты дошел до этого и как выполз из трясины, в которой остались миллионы других, сломленных, ненужных?

Вике вспомнилась та ночь, когда она ждала скорую и боялась войти в комнату, потому что в ней металось чудовище. Чудовище выло, налетало на стены, крушило мебель. Потом жалобно заскулило. Захрипело, закашляло, отрыгивая выпитую воду. Машка заперлась в Фединой комнате, мать испугалась настолько, что не могла орать. И только отец, еще полный сил и воли, молча сжимал Викино плечо, пока издалека к ним неслись спасительные проблесковые маячки.

Многим позже, когда все было кончено, диван починен и пол отмыт от рвоты, Вика поняла, что в ее жизни не случалось ничего страшнее. Даже теперь, похоронив отца, в кошмарах она видела не гроб с пергаментным лицом среди кремового атласа, а перекошенный рот, из которого текла грязно-желтая слизь.

И вот Макс, безмятежно дышит полной грудью, лишь пальцы подрагивают на Викиной лодыжке. Красивый, состоятельный, самовлюбленный. Жесткое лицо смягчает улыбка. Если бы не развод — с него можно было бы писать портрет безупречного человека. Из каких глубин родилась в нем эта безупречность?

Вика осторожно переложила его голову на подушку, накинула объемный махровый халат, добрела до куртки и достала телефон. Поднялась в уборную на втором этаже — лицо отчего-то зудело и хотелось умыться. Холодные капли осели на щеках, когда Вика зажгла экран и увидела пропущенный звонок. С минуту колебалась — второй час ночи, а с другой стороны — ведь договаривались же. И она перенабрала номер, который до сих пор был вышит в памяти красной нитью.

— Викуля, — сонный голос скользнул внутрь нее, и Вика поняла, что баррикады, снесенные Максом, на самом деле были из бумаги. — А я уже начал волноваться.

— Как ты? — полушепотом, боясь разбудить Макса, спросила Вика.

— Хорошо. Скучаю по тебе.

— Я приеду. В воскресенье, наверное. Что привезти?

— Не надо, не траться. У нас здесь все необходимое есть, ты же знаешь.

— Шоколад?

— Да, пожалуй, можно.

Он помолчал, поскольку обычно рассказывала она, но теперь ей не удавалось выбрать слова, не касающиеся Макса.

— У тебя что-то случилось? — спросил мягкий голос, когда-то исступленно оравший на нее в наркотическом бреду. — Ты тяжело дышишь.

— Много чего, — уклончиво ответила Вика.

— Вик, у тебя кто-то появился?

Наверное, такие вещи чувствуются, как ни таи. Вика включила воду и подставила растопыренные пальцы под ледяную струю. Никак не удавалось выдохнуть правду, она застряла между ключиц и колола ядовитыми шипами.

— Это хорошо, — подбодрил голос. — После всего дерьма, которое ты со мной хлебнула, тебе нужен кто-то нормальный.

— Ты нормальный, — раздраженно возразила Вика. — И сильный.

— Ну да, — усмехнулся он. — Здесь да. А выпусти меня наружу, не знаю, что будет. Я люблю тебя, Вик, и хочу, чтобы ты тоже кого-то полюбила. Это спасает.

— Может, я уже. Тебя.

— Это неправда, — он улыбнулся, она знала. — Жалость — это не любовь, хотя иногда и похожа.

Он был прав — Вика не любила, она ненавидела его. Ненавидела за то, что он так хорошо ее знал, ненавидела, когда он говорил совершенно здравомысляще, когда успокаивал ее и сочувствовал. Когда ей так невозможно хотелось приехать к нему и остаться, стоять среди икон в храме, слушать монотонные напевы молитв, молиться самой за него. Он повторял — их общая жизнь прожита, теперь только по отдельности, касаясь друг друга локтями в толпе прихожан. А она все сопротивлялась.

— Приеду в воскресенье, — повторила Вика, не в силах и дальше оставаться железной снаружи и хрустальной внутри.

— Я тебя всегда жду, — вымученно ответил он. — Береги себя.

Выйдя из туалета, Вика села на верхнюю ступень лестницы. Голова слегка кружилось, во рту пересохло, как с похмелья. Вике почудилось движение за спиной, и словно кто-то невидимый сел с ней рядом. Так случалось всякий раз после их еженедельных разговоров — она представляла, что он рядом, такой же, каким был до клиники, когда они ещё счастливо смеялись и казалось так будет в жизнь. По другую руку непременно садилась его вторая ипостась — грязная, воняющая подвалами, рвотой и мочой. Она всегда сильнее ластилась к Вике, шептала на ухо признания в вечной любви. В их тисках Вика сидела неподвижно, пока сердце рвалось пополам.

Стряхнув их невидимые руки с себя, Вика спустилась и осторожно забралась под одеяло к Максу. Уперлась лбом между его лопаток. Хотелось быть слабой и податливой, и чтобы он воспользовался ее слабостью и защитил.

Он вздрогнул, ощупью нашёл ее руку и спросил в пустоту окна:

— Не спится? У меня есть убийственное снотворное, могу поделиться.

— Прости, что разбудила.

Макс заворочался и развернулся к ней лицом. Пробежался взглядом по Викиному лицу, обвёл большим пальцем искусанные губы.

— Что тебя мучает? — спросил он с непривычным участием. — И с кем ты говорила?

— Ты слышал? — удивилась Вика, судорожно придумывая себе оправдание.

— Звукоизоляция ни к черту. Так с кем?

— С тем, кто был до тебя, — не решилась соврать под его пристальным взглядом Вика.

— Ясно. А я думал, ты из тех, кто жжет после себя мосты.

— Если бы.

Она села, притянув колени к груди. Запахнула Максов халат на груди и растерла лицо горящими ладонями.

— Напомни, на чем вы там остановились? — попросил Макс. — Он забрал твоё золотишко и исчез, так? А продолжение ты посчитала для меня ненужным?

— Нет никакого продолжения. Он живет при храме, грехи замаливает.

— Похвально. А деньги он тебе вернуть не хочет?

— Я бы все равно не взяла.

— Ах, святая Вика. А хочешь мою теорию? — Макс заметно распалился. — Даже если не хочешь, я расскажу. Та вот, первым бог создал ангела, но тот чуть не загнулся от скуки. И тогда бог подарил ему демона, типа щеночка. С тех пор каждой святоше нужен свой подонок, чтобы наполнить ее жизнь смыслом. И это такие как ты и Лиза создаёте таких, как мы. Тем что прощаете, лечите, даёте денег.

— Да никакая я не святая! — вспылила Вика, уже понимая, что не удержит слез. — Я просто любила его. Знаю, что того человека уже нет, но ничего не могу сделать!

— Похорони, — серьезно ответил Макс. — Как отца. Можешь даже могилу вырыть, говорят, так эффективнее.

— Кто говорит?

— Мать моя.

Макс поморщился, растёр предплечье, как если бы соматическая боль по-прежнему сидела у него под кожей. Вика, ошарашенная его заявлением, даже забыла, с чего начался спор.

— И что, у тебя есть могила? — спросила она недоверчиво, подозревая, что такой, как Макс, вполне способен на подобные жестокие шутки.

— Ага, — безмятежно кивнул он. — Я даже ездил туда, цветочки положил. Обидно как-то стало, все вокруг с букетами, один я, как будто голый.

Вика ошарашено помотала головой.

— Но за что? Просто потому что ты не справился?

— Я избил ее. Довольно жестко.

— Как? — ахнула Вика.

— Мне очень нужны были деньги, — равнодушно пожал плечами Макс, из чего стало ясно, что у него уже переболело. — Отец после смерти все нажитое завешал ей одной. Я знал, что у неё есть, но она не хотела отдавать. А меня пиздец ломало, и это все, что я помню о том вечере. Деньги получил, вмазался. Через пару дней пришёл к ней извиниться, а там вместо лица один сплошной синяк. Тогда она и сказала, что сына у нее больше нет, он умер и она похоронит его рядом с отцом. Не соврала.

Вика снова кусала до крови губы. Потом еле слышно выдавила:

— Скажи, что ты шутишь.

— Эх, Вика, — вздохнул Макс. — Вся моя жизнь — это чья-то тупая шутка. Только мне почему-то не смешно.

— Давно ты чистый? — спросила Вика, кивнув на его руку.

— Четыре года.

— И как соскочил?

— Не уверен, что хочу, чтобы ты знала.

Вика сама не была уверена и не представляла, что будет делать дальше. Каждая такая откровенность имела странный эффект, одновременно разрушая его образ лидера и балагура, и добавляя нитей в канат, которым их намертво связало друг с другом.

— Хуже не будет, — решилась Вика. — Не могу понять, как такой как ты мог в подобное вляпаться…

— А какой я на твой взгляд?

— По крайней мере, не дурак, хоть и бессовестный.

Макс тоскливо усмехнулся, уставившись поверх Викиного плеча.

— Я из слишком благополучной семьи — мама, папа, лабрадор, дача на заливе. Учился сначала в физмате, потом в ГУ. Денег всегда было много, как и друзей — так что траву ещё в школе попробовал, но не вставило. А на выпускном из университета добрый мальчик Коля с папой-депутатом нам кокс подогнал, прикольнуться — мол, мы же теперь взрослые. Вот тогда-то я и понял, что такое — жить в кайф.

Он прервался, вытянул вперёд руки.

— Отец меня на работу пристроил — то ли не замечал, то ли таким образом пытался вытащить. Но сидел я плотно. Правда и работал как проклятый — допинг позволял. Потом нашёл подругу, с ней раскачало окончательно. В итоге отец не выдержал, сдал в клинику, я не сопротивлялся — понимал, что мозги гроблю, а не суметь два трёхзначных числа в уме сложить — это прямо что-то новое для меня было.

Он встал, приоткрыл окно — потянуло сыростью. Вика так и сидела, глубоко вдыхая свежий воздух и рассматривая Макса. Он снова закурил, отпуская дымчатых драконов парить над переливающимся городом.

— Через год вышел, в группу анонимных неудачников записался. Отец ещё похлопотал и меня на другую работу взяли. Мозги со скрипом ворочались. Очень странно, когда цифры и факты просто из головы выскальзывают, память дольше пяти минут ничего не держит, как решето. Но я кое-как справился, видно, мозгов мне отсыпали с запасом. Опять бабло пошло. Тут старые друзья обо мне и вспомнили.

Сигарета с шелестом нырнула в темноту. Макс так и стоял на сквозняке с голым торсом, подходящий для рекламной съемки какого-нибудь «Хуго Босса». Он молча простукивал пальцами по пластиковой раме и кажется не собирался продолжать.

— Дальше был героин? — подтолкнула его Вика, ёжась от холода.

— Ага, — кивнул Макс. — Но недолго. Через полгода передоз схватил, чуть не отъехал. Детокс лютый был, думал, лучше бы сдох. Так вот с Лизой и познакомился. Она тогда ещё волонтёрила. Потом бросила из-за меня.

Он говорил все тише, обращаясь к своему отражению в стекле.

— Она меня вытащила, — вынырнув из какой-то другой реальности, продолжил он. — Именно так, как тогда сказала — с подошвы оттерла. Жить мне было негде, подаренную хату я разменял на дозы, отец к тому времени умер, мать нас обоих похоронила. Лизка предложила у неё перекантоваться. Поразительное доверие с ее стороны: Яшке полтора года тогда только было. Но думаю, она на это рассчитывала — ответственность во мне разбудить перед ребёнком и перед собой. Полгода меня практически содержала, потом с друзьями договорилась, и вот за четыре года я снова всплыл и даже выбрался на сушу.

— И с тех пор все? — тихо спросила Вика.

— Да, не притрагивался. Не мог я так Лизку предать. Хотя говорят, что бывших наркоманов не бывает… Но до недавнего времени в тот ад я возвращаться не планировал.

Вика не знала, что ответить. Мысли ее крутились отнюдь не вокруг Макса, а между его женой и тем, кого, как ей теперь казалось, она предала. Ведь нашла же Лиза силы на то, чтобы воскресить из Макса человека? Сколько ей пришлось пройти? Как она боялась за себя и тем более за сына? Но нашлась же в ней сталь, из которой вышел новый Макс. И хватило ее на всех. А Вика что? Испугалась единственной ночи, открестилась, как от убогого, и теперь кидает жалкие подачки внимания.

— Ты считаешь я виновата? — глухо спросила она, сглотнув соленый комок. — Что бросила его.

— Что? Нет! — возмутился Макс. — Ты вообще меня слушаешь? Я говорю, что он не стоит ни секунды твоего времени. Что умерло, то умерло. Похорони и двигайся дальше.

— Но ведь жена тебя не бросила, — возразила Вика.

— Вообще-то бросила.

— После того, как ты ей изменил.

— Да не изменял я ей! — Макс звонко хлопнул ладонью по стеклу.

— Брось. Будешь убеждать, что с Танечкой вы только чаем с пирожными за закрытыми дверями баловались? И со мной тоже?

Макс взглянул на неё исподлобья взглядом весом в тонну и отрывисто выговорил:

— Синицына, ты Джек-Потрошитель, а не человек. Я просто хотел быть хорошим для тебя. А теперь получается, что я — лживая свинья, — он задумался и нехотя продолжил: — Хотя, в сущности, так и есть. Думаю, тебе не надо объяснять, что все наркоманы врут. Это уже на уровне рефлексов. Так что лучше не верь мне. Никогда.

— По-моему ты слегка перегибаешь, — не согласилась Вика. — Раз не получилось быть хорошим, хочешь казаться конченной мразью?

— Вот, — Макс с важным видом поднял указательный палец. — Вот теперь я верю, что ты из плоти и крови. И спасибо за характеристику. Она мне чертовски подходит.

Вика встала, подошла к нему и обняла со спины, прижавшись щекой к позвоночнику. Слова смешались с мыслями, обещания с разочарованиями, самолюбие с нечистотами. Но главное — ей хотелось стоять близко к нему, дышать им, впитывать ладонями пот с его спины и знать, что хотя бы до утра он будет таким — героем с негеройским прошлым.

— Пообещай остаться таким, — попросила Вика шепотом.

— Таким замороченным? — хмыкнул он.

— Таким настоящим.

— Ты не знаешь меня настоящего, Вика. И надеюсь, никогда не узнаешь.

— Посмотрим.

Они снова забрались в кровать, и Макс прислонился грудью к ее спине и ласково поглаживал обнаженное бедро. Вика ненадолго задремала, а очнулась засветло. Фосфорные стрелки часов приближались к шести. На цыпочках Вика оделась, собрала вещи и выскользнула за дверь, на прощание взглянув в изборождённое невзгодами лицо Макса. Ей представилось, как это лицо перекашивала гримаса ненависти, когда он бил мать, и как оно сморщивалось во время ломок. Нет, он прав — того Макса похоронили рядом с отцом. А под его именем и фамилией Лиза создала нового человека с чистыми внимательными глазами и ровными линиями вен на сильных руках.

Она слепила его из себя самой, из своего сердца, из своей души. И Вика должна была сделать то же самое, но ей не хватило смелости. Теперь уже, кажется, поздно, но одно решено — жизнь Макса принадлежит той, которая в этой жизни повинна.

И для Вики там точно нет места.

Глава пятнадцатая

Две чашки кофе и внезапно свалившийся новый проект вывели Вику из душевной комы. Как старый ржавый паровоз она медленно разгонялась, силясь не пропустить ни слова из указаний руководства. Собралась, позвонила москвичам — они обрадовались, включились в работу. Вопрос за вопросом, решение за решением и расправились ссутуленные плечи, перестал ныть затылок, в котором с утра угнездилась боль.

Конечно, выставить Макса из головы со всем его багажом она не могла, но хотя бы оттащила его нагло взирающий на нее свысока портрет в самый темный угол сознания и завалила всевозможным мусором — от технических заданий на разработку до глупых сплетен коллег.

Впрочем, удача недолго держала ее за руку. На обеде Вика спряталась за колонной, увлеклась статьей о предложенной Максом платформе и упустила его появление в гудящей, как провода под напряжением, столовой.

Проскрежетали ножки стула по треснутому кафелю. Вика подняла глаза и встретилась с вопросительно-вызывающим взглядом.

— Все-таки сбежала, — констатировал Макс осуждающе. — Хоть бы записку оставила.

— Дел накопилось, а будить тебя не хотела, — выдала заготовленный ответ Вика.

— Ну да, ну да.

Вика наблюдала за тем, как он кромсает совершенно резиновую отбивную, мало отличавшуюся от подошвы, как накалывает на вилку слипшиеся макароны и жует, не морщась. Он никогда не обедал здесь прежде. Вика знала: их отдел ходил в ближайший ресторан, где цены жалили кошелек, зато не приходилось ругаться с дородными матронами на раздаче.

— Не нужно так жертвовать, — заметила Вика, кивнув на затертую и сколотую по кайме тарелку. — Теперь я буду бояться, как бы ты не траванулся местными деликатесами.

— Вика, — Макс улыбнулся, отложив вилку, — ты знаешь, что чем больше злишься, тем сильнее мне нравишься?

Вика фыркнула. Вместе с тем в животе у нее пекло, и колени сами жались друг к другу так, что швы на брюках впивались в кожу. «Какая я дура, — уничтожала себя Вика, — и уволиться не могу, и работать тоже».

— Я подвезу тебя после работы? — предложил Макс совершенно невинным тоном. — На этот раз без обмана, до станции и ни сантиметром ближе к твоей обители.

— Не надо, — откровенно взмолилась она. — Пожалуйста, не преследуй меня.

— Я только начал! — деланно возмутился Макс. — А если серьезно, то мне просто приятно видеть тебя. И говорить с тобой. И еще много чего другого, о чем ты и сама в курсе.

Хотелось завыть, застонать смертельно раненым бойцом, но Вика сдержалась. Макс чуть подался вперед и ладонью, как бабочку, поймал ее пальцы.

— Я не хочу тебя терять, — едва различимым за общим гулом шепотом сказал он. — И мне кажется, ты меня тоже.

Вика порывисто встала, оттолкнув стул. От прикосновения кожа будто пошла химическими ожогами — они зудели и пульсировали.

— Оставь меня в покое, — процедила Вика в то время, как бедра сводило судорогой, а сердце, словно цветок, распускалось во всю грудь. — Пожалуйста, Макс.

И она побежала. Чувствуя, что на нее смотрят. Зная, что будут о ней говорить. Она прыгнула в лифт, и он бесшумно понес ее по черной утробе прямиком в преисподнюю.

Больше всего Вика боялась застать у выхода из офиса знакомую «Бэху», но ее колоритного блеска нигде не было. Перепрыгивая через лужи, стуча зубами от холода, Вика добралась до станции и с удовольствием нырнула в тугую жаркую толпу, мгновенно согревшую ее своим дыханием. Старую электричку качало, как в шторм, кто-то ругался, в тамбуре умудрялись играть на аккордеоне. Два контролера с трудом протискивались в щели между замотанными в шубы и пуховики телами, пытались выпроводить безбилетника, но он прикинулся спящим. Контролеры плюнули и поползли дальше.

Машка выскочила из дома Вике навстречу и повисла у нее на шее. Вика с радостью покружила сестру и расцеловала в румяные щеки. Федя, как и всегда, дежурил на крыльце — мрачный, с горстью камней в кулаке, которые выставлял по размеру вдоль лавки.

— Пойдем в дом, — велела Вика. — Простудишься.

— А где Макс? — недоверчиво спросил Федя, не двигаясь с места. — Он умер?

— Что ты! — испугалась Вика. — Нет, с ним все хорошо, но ему нужно отдохнуть. Ты что, совсем по мне не соскучился?

Он встал и так крепко сжал Вику в объятиях, что весь воздух из груди выпустил. Лохматая голова приникла к ее ключице, холодный влажный нос зарылся в воротник ее куртки.

— Очень соскучился, — признался Федя. — Очень.

— Тогда идем пить чай, я ваших любимых пирожных купила.

Они зашли в дом, но Федя по-прежнему не выпускал Викину руку из пальцев, увивался хвостом, хватался за ее локоть, будто боялся, что, выскользнув из его ладоней, она потеряется, как монетка в бурном море. Ничего не рассказывал, на вопросы отвечал через один и в конце концов спросил:

— А почему Макс не может отдохнуть у нас?

Вика вздохнула, присела перед ним на корточки.

— У него своя жизнь, — попыталась объяснить она. — Понимаешь? Я иногда помогаю ему, но он никогда не будет с нами жить.

— Он тебя обидел?

— Нет, скорее я его.

— Жалко. Я хотел показать ему кое-что.

— Что? — удивилась Вика, но Федя отрицательно покрутил головой.

— Если он тебе не друг, то не покажу.

С этим заявлением он в задумчивости поднялся к себе и закрыл дверь на щеколду. Вика потерла нос — вот не думала, что Макс успеет так сильно запасть им всем в душу. И будто стервятник на свежую гниль за спиной тут же нарисовалась злая растрепанная мать.

— Нагулялась? — спросила она с отчетливой брезгливостью. — Хоть не бесплатно?

В кармане пискнул телефон, и Вика вздрогнула с головы до ног. Некому было писать ей сообщения. Коллеги звонили, но только в рабочее время. На них круг общения и замыкался.

Наверное, реклама. Хоть бы реклама.

Вика не хотела проверять сейчас, не защитившись от материнского нападения, но не выдержала и посмотрела. Сообщение было не от Макса. Или не совсем от Макса. Рука безвольно опала, телефон выскользнул из влажной ладони и стукнулся о плитку. Мать, тяжело дыша, съязвила:

— Зовет обратно?

— Хуже, — мрачно отозвалась Вика.

Мать занервничала — такая судорога прошла по Викиному лицу. Она приблизилась, даже коснулась голого локтя дочери шершавыми пальцами.

— Чего стряслось? Кто-то умер?

Вику передернуло.

— Нет. Надеюсь, что нет.

Она подняла телефон, еще скользкий от пота и снова перечитала сообщение. Дрожащими пальцами выбрала его номер из контактов и набрала. Звонок сбросили. Вика попробовала еще раз — безрезультатно. За мгновение до третьей попытки телефон перебил ее новым сообщением: «Спасибо».

Вика так и стояла перед матерью, должно быть, бледная как смерть, с трясущимися руками.

— Вик? — спросила мать неуверенно. Запас гнева в ней быстро иссяк. — Ты чего такая белая? Говори давай, может, помогу чем, чай побольше твоего прожила.

— Нет, не поможешь. Ты не умеешь помогать.

Мать будто палкой по затылку огрели. Пустые рыбьи глаза сузились, рот перекосило на бок.

— Ах, я не умею? — звук ее голоса накатывал на Вику волнами, одна выше другой. — А кто с детьми тут возится, пока ты с кобелем женатым бесплатно трахаешься? Шалава! Блядь подзаборная! Отец узнал бы, со стыда сгорел!

Вика замахнулась, но неожиданно кто-то сильно схватил ее за запястье. На мгновение она испугалась, что это Федя прибежал на материнские вопли, но от прозвучавшего над затылком голоса ей стало совсем плохо.

— Как приятно, когда тебя вспоминают добрым словом.

Вика обернулась. Макс смотрел с убийственным холодом, уголок губ у него подрагивал в тике. Он смотрел на Викину мать, сжимая кулак свободной руки.

— Явился, не запылился, — едко пропела мать. — Что, защищать ее будешь?

— Буду, — отозвался Макс.

— От меня?

— От вас. И немного от себя.

— Еще скажи, не трахал ее? — продолжала напирать мать, явно напрашиваясь на драку, после которой Макса можно было бы отправить под суд за побои.

— Трахал, — согласился Макс. — Люди так делают, когда любят друг друга. Не все, конечно, — он выразительно усмехнулся.

— Может, еще и замуж ее возьмешь, шлюху такую?

— Может и возьму. Но уж во всяком случае увезу отсюда, раз она вам не нужна.

— Макс, — Вика встала между ним и матерью. — Пожалуйста, уезжай.

Но Макс не обращал на нее никакого внимания. Смотрел ей через плечо и становилось жутко от той ненависти и неудержимой жажды мести, которая прорывалась наружу сквозь оболочки равнодушия.

— У вас святая дочь, — проронил он. — А вы в дерьме тонете и за собой ее тащите. Так вот, кончилась ваша халява, прикрылась лавочка милосердия. Еще раз голос на нее поднимите и пожалеете.

— Ой, батюшки, боюсь! — расхохоталась мать. — Да что ты мне сделаешь, мальчик? Побьешь? Ты в нашем доме и еще раз вякнешь — я ментов вызову.

— Макс! — взмолилась Вика, схватив его за руки. — Хотя бы снаружи меня подожди!

Сверху послышался грохот пяток по лестнице. Вика молила небо, чтобы это была Машка, но в дверях появился Федя — руки пляшут, глаза огромные, из груди вырываются хрипы. Увидев Макса, он на секунду опешил, а затем, не пытаясь разобраться и не слушая Викины вопли, кинулся на незваного гостя.

Федя был худым, если не сказать тощим, но силе, пробуждавшейся в нем во время припадков, позавидовал бы Геракл. Он напрыгнул на Макса сзади, предплечьем обхватил за шею, опрокинул на спину и тут же забрался сверху, молотя кулаками везде, куда мог дотянуться. Раздался хруст, и стекла вылетели из оправы Максовых очков, даром, что не раскрошились ему в глаза. Вика, едва ощущая собственное тело, бросилась оттаскивать брата. Его кулак с размаху врезался ей в бровь и рассек до крови. Вика невольно отпрянула, ладонью зажимая рану — пальцы повлажнели и слиплись.

Тогда-то Макс и не выдержал.

Он мог бы ударить и раньше — что, в конце концов, мог противопоставить ему, взрослому мужчине, подросток, избегавший труда? Но он стойко держался, только защищая лицо от ударов. Должно быть, вид крови так подействовал на него. Мелькнуло в воздухе запястье с тяжелыми часами. Федя тряпичной куклой отлетел в сторону. Врезался в кухонный шкаф. Затих.

— Мамочки! — неожиданно пронзительно заверещала Викина мать. — Расшибся. Кровь! Вика, он голову разбил!

Вика и сама видела, как ножка шкафа заблестела в свете люстры с хрустальными подвесками. Не глядя на Макса и не видя правым глазом, залитым кровью, она кинулась к Феде и судорожно ощупала его шею — пульс стучал под тонкой прохладной кожей, как раньше.

— Полотенце, — скомандовала Вика хладнокровно. — Холод. И бинты.

Федя тем временем заворочался, коротко простонал и сел. Растерянные глаза уставились на Вику, рука его дотянулась до затылка, вляпалась в кровь. Он долго рассматривал бурую пленку на ладони, пока Вика прикладывала пакет замороженных овощей к его затылку, а затем соорудила аккуратный белый шлем, закрепив под подбородком. И лишь тогда коротко обернулась, почему-то ожидая, что Макс так и стоит у нее за спиной, но он молча испарился, только стекла очков поблескивали на полу.

— Голова кружится? — спросила Вика, сидя напротив молчаливого Феди. — Тошнит?

— Я убью его, — повторил когда-то давно высказанную угрозу Федя. — Он тебя обидел, и теперь я его убью.

— Пойдем лучше наверх? — предложила Вика, опасаясь, как бы он не потерял сознание или не ринулся крушить все вокруг. — Я тебе почитаю.

— Нет, — Федя оттолкнул ее руку, поднялся и пошатываясь побрел к выходу. — Я побуду один.

— Можно я с тобой посижу? Немного. Обещаю молчать.

Но Федя ее не слушал. Он поднялся по лестнице, прикрыл за собой дверь, но замок так и не щелкнул, что Вику несколько успокоило. Неужели обошлось? Она знала, что, если только заикнуться о вызове врача, это вызовет форменную истерику. И будет только хуже. Кровь удалось остановить, и выглядел он сносно.

Не взглянув на мать, Вика на цыпочках прошла на второй этаж и села на последней ступеньке, совсем как накануне в квартире Макса.

С чего же все началось? Она с трудом вспоминала: пришло сообщение, не от Макса, но и от него одновременно. Мать накинулась. Черт с ней, не нужно было даже начинать перепалку, но кто мог подумать.

Вика достала телефон и набрала простой запоминающийся номер из троек и нулей. После первого гудка виртуальный помощник долго уточнял цель звонка и наконец сподобился переключить на оператора. Правда тут же добавил:

— Добрый день! К сожалению, сейчас все операторы заняты, оставайтесь на линии.

Вика осталась. Слушала противнейшую цикличную мелодию и уговаривала себя успокоиться. Но кровь бурлила, разогретая чистым первобытным гневом. Она не жалела Макса, не раскаивалась за поведение Феди. Она почти ненавидела его — за то, что он посмел так грубо и без спроса вмешаться в ее жизнь, вломился в дом, едва не покалечил брата. И все из поганого благородства, о котором его никто не просил.

— Добрый день, чем могу помочь? — мелодия ожидания прервалась так неожиданно, что Вика слегка растерялась.

— У меня вопрос. Как отменить перевод на карту?

— Ошибочный перевод отправили вы или вам? — уточнила девушка-консультант.

— Мне.

— Вам необходимо отменить операцию или достаточно просто вернуть деньги отправителю?

— Достаточно.

— В таком случае, вы можете воспользоваться онлайн-банком и совершить обратный перевод по тем реквизитам, которые указаны в ошибочном платеже.

Вика тяжело вздохнула.

— Спасибо. Об этом я не подумала.

Шаг за шагом переходя по экранам личного кабинета, Вика чувствовала, как усиливается металлический привкус мести во рту, и только потом поняла, что просто прокусила губу.

Катарсиса не случилось — едва двести тысяч отправились в обратное путешествие, опустел не только Викин счет, но и душа. Она оцепенело смотрела в стену, и только в груди буйствовало сердце, горячее и огромное. Злость скрутила ее, и она ни секунды не раздумывала, возвращая Максу плату за прошедшую ночь. Но вместе с тем, эти деньги, возможно, были их последним шансом успеть с операцией. Только вот гордость в ней сновапобедила рассудок.

Вика вздохнула, откинула голову назад, ударившись затылком о дверь. Тут же раздались шаги, и она едва успела отпрянуть прежде, чем Федя высунулся наружу.

— Заходи, — милостиво разрешил он.

Вика с радостью приняла предложение. Только вошла — электронный будильник у Феди на столе пропел голосом Микки-Мауса: «Девять часов. Пора готовиться ко сну!»

— Как голова? — спросила Вика, наблюдая за братом.

— В полном порядке, — странно улыбнулся он. — Не беспокойся. Он больше тебя не обидит.

— Кто? — не сразу поняла Вика.

— Макс. Я убил его.

У Вики на лбу и спине выступила холодная испарина. Федя блаженно улыбался, раскачиваясь в стороны. Выводил в воздухе невидимые узоры, как дирижер без палочки.

— В каком смысле — убил? — едва шевеля онемевшим языком спросила Вика.

— Убил, — Федя начал подпрыгивать на крутящемся кресле. — Я убил его! Как обещал!

— Объясни, пожалуйста, — продолжала гнуть свое Вика. — С чего ты взял, что убил его?

— Так он сказал.

— Кто — он? — окончательно растерялась Вика.

— Тот, которому нужен был ключ.

Медленно заворочались шестеренки у Вики в голове. Со скрипом они проходили оборот за оборотом, набирая скорость, высекая искры. Ей вспомнилась сцена: Макс с Федей сидят на крылечке, Федя теребит в руках брелок с флешкой. «Ключ от сейфа», — сказал в ее голове Макс. Ключ.

— Откуда взялся этот кто-то? — севшим голосом спросила Вика, уже понимая, что на самом деле произошло и насколько Федя прав, утверждая, что убил Макса.

— Написал мне «Вконтакте». Предложил дружить. Я-то сразу понял, что никакой он не друг, а что ему просто ключ нужен. Деньги предлагал, если я у Макса эту штуковину украду. Ха! А зачем красть, когда я и сам вместо нее могу все посчитать? Там формула — тьфу, ерунда. Я все запомнил и посчитал, теперь сколько хочешь могу эти ключи высчитывать.

У Вики перед глазами пошли мыльные пузыри, сквозь которые она не видела ни Федю, ни комнату. Тот мужчина, которого она видела у их калитки, когда Макс жарил шашлыки — не он ли втерся к Феде в доверие? Выходит, следил?

— Я ему сразу сказал, что деньги мне не нужны, — продолжил Федя. — И что если Макс тебя обидит, я ему и так все ключи отдам на год вперед.

Вика похолодела. А если бы Макс не накосячил? Мог ли этот чужак попросту украсть Федю ради ключей к миллионам? И как теперь его защитить?

— И ты отдал? — осипнув, уточнила Вика, лихорадочно соображая, что теперь делать.

— Конечно. Он очень обрадовался и сказал, что Макс теперь умер. Значит, я убил его!

Федя торжествовал. Глаза у него светились той радостью, с которой он находил решения для математических задач или принимал подарки на день рождения. Вика взяла его за плечи и развернула к себе, понимая, что ничего сейчас от него не добьется.

— Не выходи из дома, — легонько встряхнув его, произнесла она. — Слышишь? Этот человек может быть опасен, он может попытаться причинить тебе зло, чтобы ты никому больше не рассказал о том, что убил Макса.

— Нет, — улыбнулся Федя. — Он не будет. Он получил, что хотел.

— И все же побудь дома, ладно? Пока я не вернусь. Ради меня сделаешь?

Федя кивнул и выпутался из ее рук, чтобы вернуться к листкам с цифрами, разбросанным по столу.

Глава шестнадцатая

Вика кинулась в лестничный полумрак, в прихожей натянула что попало и выбежала за калитку. В темноте придорожные кусты обращались голодными зверьми, тревожно кричали птицы в лесу, а Вика все бежала до предпоследнего участка на их линии. На ее счастье в окнах теплился свет. Калитка закрывалась на крючок. Вика в распахнутой куртке взбежала по ступенькам крыльца и заколотила кулаками в дверь.

— Дядь Паша, это Вика! Нужна помощь!

На стук высунулся порядочно заросший бородой мужчина за пятьдесят.

— Пожар что ли? — спросил он, пытаясь углядеть дым над дорогой.

— Нет, но возможно, хуже, чем пожар, — затараторила Вика. — Дядь Паш, довезите до города? Я заплачу, пять тысяч, идет?

— Что у тебя стряслось? — недоумевал дядя Паша, натягивая куртку и сапоги.

— Человек попал в беду по моей вине.

В «шестерке» пахло химической хвоей «елочки» и бензиновой сладостью салона. Вика пристегнулась и намертво вцепилась в ручку двери — дядя Паша входил в повороты с визгом, периодически позевывая. Вика не переставая набирала номер Макса, но он отключил назойливую трубку.

— Куда едем-то? — спросил повеселевший от грядущей прибыли дядя Паша.

Вика назвала адрес, уповая на то, что Макс не успел сменить квартиру.

У подъезда они остановились около десяти вечера. Вика вытянула из кошелька рыжую купюру и всучила дяде Паше, хоть он и запротестовал, мол, слишком много. Но ей некогда было спорить.

Знакомый консьерж в том же изысканном твидовом жилете встретил ее той же лучезарной улыбкой.

— К Максиму Александровичу? — поинтересовался он между делом, но цепкий взгляд обежал Вику с лохматой головы до ног в стоптанных сапогах. — А его сейчас нет.

— Нет? — Вика невольно схватилась за голову. — Черт. Черт!

— Хотите кофе? — вежливо предложил консьерж. — Пока ожидаете. Могу предложить со сливками или эспрессо.

— А вы случайно не знаете, куда он уехал? Мне очень нужно его найти.

— К сожалению, я не могу разглашать тайны постояльцев, — развел руками старичок. — Этика, сами понимаете.

«Попался, — подумала Вика. — Теперь не уйдешь».

— Послушайте! — она приникла к стойке и заглянула в подернутые близорукостью глаза консьержа. — Макс в огромной беде. Я должна его предупредить! Может быть, еще не поздно его спасти, но счет на минуты.

— Понимаю, понимаю, — старик заметно напрягся, любезность улетучилась из его голоса, и Вике показалось, что он держит под стойкой палец на тревожной кнопке. — Но ничем не могу помочь.

— Пожалуйста, я умоляю вас! — Вика не стала сдерживать слезы, и они хлынули, крупные, горячие, тяжелые. — Он под угрозой, а я во всем виновата. Просто скажите, где он! Я ведь все равно дождусь его здесь или на улице. Только будет поздно!

Консьерж колебался. Потом нервозным жестом потер лоб, пробубнил что-то под нос и невнятно буркнул:

— Ресторан «Сытинъ». Я туда ему такси заказывал.

— Господи, спасибо, вы так мне помогли, — Вика сложила ладони в молитвенном жесте и вылетела за дверь, на ходу заказывая машину в приложении.

Водитель вошел в положение, только взглянув на Викины трясущиеся руки, которыми она протягивала ему тысячу рублей. Он мчал, будто удирая из горящего города, проскакивая на красный, объезжая по обочине, протискиваясь и подрезая под недовольный ор клаксонов. И за четверть часа доставил Вику ко входу с виду неброского ресторана рядом с облетевшим парком.

Вика вломилась внутрь, не слушая вежливых причитаний администратора насчет того, что столик необходимо забронировать заранее и вон там справа гардероб, куда можно сдать куртку. Но Вика неслась вперед, видя перед собой только симпатичную пару за дальним столиком у окна: молодой привлекательный мужчина в бирюзовой рубашке и женщина с холодными глазами и черными завитками волос.

Только остановившись возле них и переведя дыхание, Вика представила, как выглядит: растрепанная, без макияжа, в отцовском ватнике и галошах на босу ногу среди богатой лепнины и картин в позолоченных рамах. Макс смеялся. Лиза холодно улыбалась. Они одновременно повернулись к Вике, и лица их застыли, как на фотографии.

— Что ты здесь делаешь? — до того опешил Макс, что даже охрип. Он сменил очки, сменил рубашку, от которой Федя пытался оторвать рукава, сменил игривую беспечность на ледяное презрение.

— Мне нужно с тобой поговорить, — выпалила Вика. — Это очень важно.

— Не видишь, я занят? — процедил он.

Между ними вставали прожитые сцены: они в одной кровати — его голова лежит на ее животе, он бросается на ее мать, отшвыривает брата к стене. Он держится за сердце, мраморно-белый, но как всегда упрямый, что с места не сдвинешь. Вика овладела голосом и повторила:

— Поговорить. Очень быстро.

— Слушай, Синицына, отвали. Не порти мне прекрасный вечер.

— Макс, пожалуйста.

— Максим, девушка просит минуту твоего внимания, не будь скотиной.

— Она меня преследует! — возмутился Макс так искренне, что Вику будто ошпарило. — Ходит за мной на работе, на шею вешается. Нет, меня это достало! Я зову охрану.

— Проверь счета, — выпалила побелевшая Вика. — Просто проверь счета компании.

Он осекся. Нехотя достал телефон. Лиза с интересом наблюдала за разворачивающимися событиями, покусывая соломинку из высокого бокала. На Вику она смотрела как на мартышку в клетке — с легкой брезгливостью и слабым любопытством. А Вика изучала ее, как шедевр искусства: четко вырезанные чувственные губы, прямой нос с тонкими ноздрями, брови вразлет, широкие зрачки отражали бледную некрасивую Вику. И Вике почему-то представилось, как эта шикарная женщина, за которой наверняка волочились хороводы мужчин, была с Максом, когда он рвал на себе кожу и блевал на детоксе. Как она вытирала ему рот и укладывала спать, как меняла мокрые от пота простыни и прислушивалась, дышит ли.

Вряд ли Лиза понимал, сколько общего у нее с девицей в галошах, стоящей возле ее столика. Но стальные глаза ее не выражали враждебности.

Макс подскочил на ноги и вцепился в Викины плечи — от синяков спасла толщина ватника.

— Какого хрена произошло? — выкрикнул он в таком диком отчаянии, что разбилась Лизина холодная усмешка, а за соседними столиками начали оборачиваться.

— Это Федя, — всхлипнула Вика, проклиная непрошенные слезы. — Он запомнил твой ключ.

— Бред! Невозможно! Он видел несколько рандомных значений, как можно что-то запомнить?

— У него большие способности по части математики, — слово в слово повторила за психологом Феди Вика.

Макс трясущимися руками достал кошелек, бросил на стол две пятитысячные купюры и, ни с кем не попрощавшись, на ходу набирая чей-то номер, вылетел из ресторана. Вика в растерянности стояла на месте, чувствуя, как Лиза куда внимательнее изучает ее понурую фигуру.

— Присядешь? — спросила она, указав на место Макса. — Горячее еще не подали. А ты выглядишь голодной.

Вика согласилась лишь потому, что не могла больше стоять. Ее мутило, грудь сдавил обруч вины. В бокале Макса осталось недопитое красное и Вика, не стесняясь, опустошила его.

— Так значит ты с ним спишь? — миролюбиво поинтересовалась Лиза, пальцем вращая покусанную трубочку. — Недавно, да?

Вика оказалась застигнута врасплох таким прямым вопросом и молча уставилась на руины салата в тарелке Макса. Соврать сейчас, под пристальным взглядом Лизы, не получилось бы, даже если бы она умела врать. Но Лизе и не требовалось подтверждение, так, скорее повод завязать разговор.

— Ничего страшного, — утешила Лиза, откинувшись на спинку стула. — Меня этим уже не тронуть.

— Он не изменял вам до развода, — зачем-то выпалила Вика, все еще стремясь оправдать Макса, который пять минут назад грязно оболгал ее, вывернув реальность изнанкой наружу. — То есть… С той девушкой, из-за которой вы его выгнали. Просто хотел ей помочь.

— Постой, — Лиза подняла ладонь, остановив бурный поток Викиных признаний. — Он тебе сказал, что мы расстаемся из-за его левака? Ха, ну Макс, ну красавчик.

Вика вопросительно уставилась на соперницу, чувствуя, как плавает пол под ножками стула. Искажалось пространство, гнулись, как резиновые, стены, и все плыло в густом молочном тумане.

— Это неправда? — спросила Вика.

— Нет, — Лиза выдержала паузу, размышляя, говорить ли правду, и добавила: — Я просто нашла у него кокаин.

Глава семнадцатая

У столика материализовался официант и поставил перед Викой шикарный на вид стейк с кровью. Лиза неторопливо достала из свернутой салфетки рыбный нож и принялась с видимым удовольствием разделывать запеченную на углях форель.

— Он — наркоман, — прибавила Лиза равнодушно.

— Я знаю, — ляпнула Вика.

— И все равно спишь с ним? — одна бровь Лизы изящно выгнулась. — Не лучший выбор. Но я могу понять.

Вика сцепила пальцы под столом и неожиданно для себя заговорила обо всем сразу: о собственном прошлом, о ночи откровений с Максом, о Феде и матери, о сердечном приступе, который удалось миновать. Лиза слушала, не перебивая, то хмурясь, то изумленно округляя глаза, озерная гладь которых оставалась холодна и неподвижна. Щелчком пальцев она подозвала официанта и попросила повторить спиртное. Закончив, Вика уперлась взглядом в безупречно белую скатерть, чувствуя себя такой же заношенной и неотличимой от остальных.

— Бедная девочка, — заметила Лиза безо всякой иронии. — Мне жаль тебя. Но помочь я не в силах. Мне он не нужен, и обратно я его не приму.

— Тогда как вы здесь оказались? — спросила Вика и прикусила язык — будто хотела поддеть Лизу.

— Я его пожалела, — преспокойно ответила она. — Всю неделю он умолял о встрече, все телефоны мне оборвал. А я все-таки к нему немного прикипела за четыре года.

— Что мне теперь делать? — подперев лоб ладонью, в отчаянии спросила Вика. — Господи, что?

— Ну для начала перестать заламывать руки и проклинать себя, — проницательно заметила Лиза. — И не верить ему. Нравится с ним спать — бога ради, а вот пускать в свою жизнь, к детям — не советую. Больно выходит.

Она вновь жестом попросила принести счет и вложила в стилизованную под старину коробочку брошенные Максом деньги. Достала из сумочки карманное зеркало, подвела губы и поправила упавшую на глаза челку. В ее движениях, как и во взгляде, царила непререкаемая уверенность человека, видевшего и прожившего многое. Она встала, вскользь коснулась Викиного плеча.

— Последний совет и возможно единственный, который имеет смысл. Если еще не поздно, не влюбляйся в него. Он потянет тебя в трясину за собой. Будь сильной, чтобы отказать ему, и сама спасешься. Проверено на личном опыте. Извини, мне пора. Чао.

Вика наблюдала, как у гардероба она накинула на плечи короткую норковую шубу, как вышла из ресторана и села в спортивный «BMW», не чета Максовому монстру. Вскоре о ней напоминал только слабый аромат духов, взявший Вику в плен, и бумажная салфетка с отпечатком темно-бордовой помады. Сама не зная, зачем, Вика свернула салфетку и убрала в карман, будто таким образом хотела заполучить хотя бы малую долю той внутренней силы Лизы, которая позволила ей разлюбить Макса.

Глава восемнадцатая

Стоя на крыльце, Вика выпросила у прохожего сигарету и впервые за три года затянулась. Мать о зловредной привычке, конечно, не знала, да Вика и сама ее за привычку не считала — так, баловство. Но вот пригодилось — обжигающий дым потек в легкие и даровал иллюзию успокоения. Вика побрела вдоль обочины, пока не выбралась на узкий горбатенький мост. Оперлась на парапет, уставилась на мелкую рябь воды в канале. На мостах ветер всегда пронзительнее и дотошней, вот и здешний забрался Вике под тонкую куртку и выстудил изнутри.

Куда теперь? Пепел нарастал на тлеющем конце сигареты, но каким-то чудом еще держался. Вика поняла, что давно уже ничего перед собой не видит — шоковая слепота. Макс, Макс, как же ты мог так? Ей вспомнились его слова о том, что все наркоманы лгут. Он говорил о себе, он предупреждал, что она не знает настоящего Макса, а Вика решила, что он как обычно рисуется.

Сигарета истлела до фильтра, Вика погасила ее об тонкий ледок на парапете и убрала окурок в карман — урны нигде поблизости не нашлось. Перешла мост, призраком в темноте заскользила вдоль набережной, не зная, куда ей податься. Домой мать не пустит, да и деньги таяли на глазах. Босые ноги в калошах заледенели.

Только разве в деньгах дело? Разве можно поехать домой, да просто — сдвинуться на шаг, когда на лодыжках кандалы, с которыми только если топиться? Нет, пусть страшно, пусть дико, а нельзя оставить его одного.

Вика выставила руку над дорогой, притормозила разбитая, покусанная ржавчиной «шестерка». Водитель, оценив Викин вид, согласился на сотку, тем более по опустевшим дорогам лететь им было недолго.

Оказавшись у нужного подъезда, Вика помедлила. А если Макс наказал консьержу не пускать больше к нему оборванцев? А если он даже не здесь — ведь мог бы уехать в офис и там разбираться. Но сердце чувствовало, словно где-то вибрировал динамик, — он здесь, он в нескольких этажах над ней.

Войди и узри. Нет. Вика обернулась — через дорогу и направо мягко светилась красная «М» продуктового магазина. Если прийти с кофе из автомата — поганым, в картонным стаканчике с белой пластиковой крышкой — примет ли он удар на себя? Макс наверняка фыркнет, упрекнет, что за дрянь, такой только кровных врагов травить, а они же не враги? Или уже нет?

Вика перебежала на красный, ёжась, постукивая зубами. За единственной рабочей кассой зевала девушка с дутыми губами и прыщом на кончике носа. Мужчина перед ней больше всего напоминал бомжа — заросший бородой чуть ни по самые скулы, в грязной куртке-хаки, в резиновых сапогах и штанах, состоящих из карманов. Он что-то громко выговаривал безразличной кассире, а когда Вика встала у кофейного автомата неподалеку, поняла, что дело в деньгах.

— Слушайте, но мне позарез все это нужно, — уже заметно закипал бомж с бархатистым низким голосом. — Почините терминал или возьмите наличку.

— Связи нет, — безразлично пожала плечами кассирша. — А у вас купюра рваная, я такую не могу принять.

— Ты, блин, понимаешь, что у меня другой нет? Я вообще наличку не ношу, эту и то в старой куртке нашел случайно. Может, другой терминал попробуем, а?

— Мужчина, — девушка тоже начинала выходить из себя, — говорю вам: связи нет.

— Хорошо, только ради вас я поднимусь домой и возьму другую купюру.

— Саня, — крикнула кассирша через плечо. — У нас отмена, разбирай!

— Не надо ничего разбирать! — возмутился мужчина. — Я через пять минут вернусь с деньгами. Мне что, заново все складывать в корзину?

— А мне почем знать, что вы вернетесь? У вас вон молоко, оно без холодильника скиснет. Саня! У нас отмена!

— Возьмите, — вмешалась Вика, протянув последние пятьсот рублей.

Кассирша фыркнула, но купюру приняла и снова крикнула через плечо:

— Саня, у нас отмена отмены! — и, взглянув на Вику, добавила: — Пакет надо?

Мужчина заметно смутился, но возражать не стал, только буркнул вялое «спасибо». Вика вернулась к автомату — сдачи как раз хватит на один стаканчик. Но стоило поднести монетку к приемнику, чья-то тяжелая лапища остановила ее и приложила телефон к картридеру.

— А здесь у них, значит, связь есть, — проворчал мужчина размером с медведя.

Автомат принялся за работу. Вика обернулась и постаралась изобразить радушие.

— Спасибо.

— Это тебе спасибо, девочка, — все еще неловко расшаркивался «медведь». — Я ведь и вправду наличку не ношу, а тут с рыбалки вернулся, а дома шаром покати. Пришлось за сосисками бежать. Мы ж с друзьями на осетров ездили, в Астрахань. Две ночи за рулем, мне бы поесть и в койку на бок, а эта… — он выразительно кивнул в сторону кассирши. — Упрямая.

— Бывает, — согласилась Вика.

Стаканчик обжигал пальцы, особенно, когда она сжала его, чтобы вытащить из цепких пластмассовых лапок автомата.

— Ты не смотри, что я такой страшный, — продолжал оправдываться «медведь». — Мы неделю в палатках куковали, там ни бритвы, ни душа, так, из озера ополоснулся ледяной водой, да баньку в соседнем селе разок для нас затопили.

— Я и не смотрю, — отозвалась Вика. — Мне, в общем, все равно.

— Меня Глебом зовут, — наконец, представился спасенный от голодной смерти. — А хочешь осетра тебе подарю? Хорошая рыба, из головы бульон сваришь.

Вика посмотрела на него и неожиданно улыбнулась его непосредственности.

— Спасибо. Обязательно сварю.

— То-то же, — обрадовался Глеб. — Пойдем. Тут два шага.

И Вика, сама не зная, зачем, согласилась. Оттягивала встречу? Боялась? Вовсе не хотела возвращаться? Куда как проще сбежать, снова жить только своей жизнью, а Макса вычеркнуть. Пусть Федя виноват, но ведь и Макс начал с обмана…

Глеб неожиданно уверенным шагом направился к белому дому под старину. Остановился у подъезда, в который все не могла войти Вика, достал ключ.

— Вы что?.. — изумилась она. — Вы тут живете?

— Я ж говорю — ты не смотри, что я страшный, — улыбнулся польщенный Глеб.

Консьерж, завидев Вику, нахмурился. Однако признав Глеба снова повеселел и в итоге совсем сбился — то ли злиться, то ли приветствовать жильца.

— Доброй ночи, Глеб Маркович! — приветствовал он постояльца.

— Привет-привет, Андрей Палыч, — Глеб пошарил рукой по карманам на штанах. — А это вот тебе, презент.

Он поставил на стойку увесистую баночку черной икры. Консьерж смутился, большим и указательным пальцами поправил седые усы и прибрал баночку.

— Ой, балуете, Глеб Маркович.

На Вику он продолжал взирать молча, явно недоумевая, в чьи гости ее записать — Макса или Глеба. Она выдавила жалкую улыбку и спросила:

— А Максим Александрович уже приехал? Мы, кажется, разминулись.

— Приехал, приехал, — кивнул консьерж. — Предупредил, что вы попозже будете.

Ах, значит, предупредил. Не сомневался, что она побежит следом, как ручная собачонка.

Вместе с Глебом они оказались у лифта. Вика первая нажала нужную кнопку.

— Погоди, ты что, тоже тут обретаешься? — несколько приуныл Глеб. — С мужем что ли?

— Нет, — покачала Вика головой. — У меня тут друг живет, я к нему приехала.

— Друг, значит… Ну и ладно. Осетра все равно возьми, раз обещал.

— Спасибо. Но лучше попозже.

Вика согласилась, хотя завтра ее, разумеется, здесь не будет и никакого осетра она не заберет.

— Ну, доброй ночки, — пожелал Глеб, легонько хлопнув Вику по плечу, отчего она чуть не влетела в стену. — А, и вот еще, — он протянул ей мятую визитку. — Обращайся, если нужно.

Оставшись на лестничной клетке одна, она прочла на белом кусочке картона: «Зарецкий Глеб Маркович, к.м.н., врач ЧЛХ» и мобильный номер телефона. Припрятав ненужную карточку, Вика вдохнула поглубже и надавила на дверной звонок.

Шаги за дверью раздались не сразу, но Вика даже обрадовалась — лишнюю минуту потратила на то, чтобы надышаться впрок. Затем послышался торопливый топот, мягко щелкнул замок, опустилась хромированная ручка. Макс предстал перед Викой обнаженным до пояса, в джинсовых шортах и с блестящими, как у куклы, глазами за новыми очками.

— Викуля! — обрадовался он так, будто кто-то другой собирался вызвать охрану в ресторане. — Солнце мое! Заходи скорее, ужин еще не остыл!

Вика оказалась настолько поражена переменой в нем, что молча переступила порог и позволила закрыть за собой дверь. В полумраке комнаты светилось лишь солнечное затмение над кроватью. Играла быстрая ритмичная музыка — слишком быстрая и слишком ритмичная. На полу возле кровати стояли тарелки с начатым салатом и брошенным на полпути стейком. Стояла жуткая духота с привкусом пота и, когда свет коснулся лица Макса, Вика заметила, что оно все блестит от влаги.

— Я тебя ждал, — продолжал ворковать Макс, глядя на Вику чуть ли не восторженно. — А ты все не ехала и не ехала.

— Ты напился? — спросила Вика, взглядом отыскивая початые бутылки, но их не было.

— Что? — Макс как будто только обнаружил, что не один в комнате. — Нет! Я трезв как стеклышко, хочешь дыхну?

Он подбежал к ней и подул в лицо. Вика втянула носом запах сигарет, кофе и вина — отзвучавшая нота. Нет, он в самом деле трезв. И она уже знала правду, знала с первой секунды, как увидела его, а может быть и раньше, пока ехала с Глебом, она все знала.

— Господи, Макс, — выдохнула она едва слышно. — Ты же под кайфом. Ты обдолбался, Макс!

— Не преувеличивай, — недовольно шмыгнул он носом. — Разве что совсем чуть-чуть.

На Вику резко накатила тошнота, и она обессиленно присела на край кровати. Нет, невозможно, совершенно невозможно! Он ведь выбрался, он завязал. Ему нельзя сорваться. Это путь в один конец, в конец тоннеля, где нет света и жизни. Он уже однажды прогуливался по этой мертвой утробе и вернулся. Но теперь коридор стал длиннее, извилистее, и стенки его пульсируют, сжимаясь и капая на голову чем-то горячим и клейким.

Макс подсел к Вике сзади и ладонями проскользнул под ее руками, обняв за живот.

— Мне было так херово, — потек его мягкий шепот над ухом. — Если бы ты оказалась рядом, я бы не стал.

— Перестань, — Вика оцепенела от его близости, будто попалась в паутину и боялась привлечь внимание голодного паука неловким движением. — Скажи, сколько украли?

— Не сейчас, — он крепче сдавил ее, пальцами подбираясь к пуговице на джинсах. — Скорее всего я сдохну до утра, так что лучше раздели со мной кайф. У меня, кстати, еще на разок осталось, будешь?

Вика высвободилась из его рук, обернулась, стараясь разглядеть за наркотическим туманом в глазах то, что заставляло его говорить о смерти.

— Больно? — спросила она, коснувшись его горячей скользкой от пота кожи на груди. — Макс, скажи правду, я помогу.

— Закрой глаза, Вика, — улыбнулся он, поглаживая ее скулы. — И я покажу тебе космос.

Вика оттолкнула его руки, перехватила крепкие жилистые запястья в воздухе. Не удержала бы, захоти он вырваться, но они так и остались сидеть посреди кровати, пока она считала его пульс, как тогда, в переговорной. Но сердце его стучало ровно.

— Не бойся, — продолжил Макс с мягкой усмешкой. — Пока все в порядке. А когда почувствую, что пора, ты уйдешь. И все будет честно.

— Зачем? — простонала Вика, чувствуя, что прямо здесь и сейчас сломается ее последняя опора и все будет так, как сказала Лиза — он потащит ее за собой в болото, где они останутся вместе навсегда. — Макс, ну зачем? Ты же столько выдержал, столько прошел. И все напрасно?

Взгляд его помертвел. Вика прикинула: если это кокаин, а вероятнее всего именно он, и Макс принял сразу по возвращению, то эйфория совсем скоро должна отпустить его. Возможно, именно сейчас.

— Я все решил, — ответил он мрачно. — И хочу последнюю ночь провести с тобой.

— Так ты, — ахнула Вика, — ты решил так все закончить?

— Да. Меня ничего не держит. Я никому здесь не нужен. И если я могу убить двух зайцев одной дозой, то это мой вариант.

Вика сама не поняла, как размахнулась и как вмазала ему ладонью по гладко выбритой щеке. Голова мотнулась в сторону, Макс не сопротивлялся, только пара влажных прядей упали ему на лоб. Снеся пощечину, он вновь поднял на Вику спокойные, как тишина в храме, глаза.

— Ты конченый самовлюбленный мудак! — прокричала ему Вика, удерживая себя одной рукой за запястье другой, ладонь которой горела после удара. — Ты мне нужен, слышишь? Мне!

Он успокаивающе погладил ее по плечу.

— Не надо, Вик. Ты свой выбор еще днем сделала.

Демоническая радость схлынула с него, он перестал улыбаться. То и дело смахивал тыльной стороной ладони слизь, сочившуюся из носа. Его потряхивало, пот выступал блестящей пленкой, переливался на мускулах. Вика сглатывала, но никак не могла избавиться от кислого привкуса во рту. И на секунду ее и впрямь потянуло согласиться, вдохнуть ангельской пыли и отречься от реальности, созданной богом, переместившись в реальность демонов.

— Ничего я не делала, — выпалила Вика. — Ты вломился в наш дом и влез не в свое дело. Мы бы разобрались и без тебя!

— Твой брат классно отомстил за тебя, — заметил Макс и принялся расхаживать по комнате, явно не зная, куда приткнуться. — Можешь им гордиться.

— Ты сам дал ему ключ, — беспомощно возразила Вика.

— Я же не знал, что он чертова вычислительная машина!

— Сколько украли, Макс?

— Два ляма, — он налил воды из бутылки, расплескав половину по журнальному столику. Пил жадно, прозрачные струйки текли по подбородку и груди, смешиваясь с потом.

— Рублей? — пискнула Вика.

— Нет, я отвечаю за валютные счета.

Вика сжала виски запястьями. Два миллиона долларов! И испарились они по ее вине и вине Феди.

— Этот человек… — пробормотала она. — Вор, он приходил к нам, когда ты приезжал. Я могу его описать, если это поможет.

— Ничего мне не поможет, — Макс неожиданно размахнулся и бросил стакан в стену.

Звон битого стекла оглушил Вику. Она поймала взгляд покрасневших слезящихся глаз. Взгляд пойманного в смертельную ловушку, но не смирившегося зверя.

— Что с тобой будет? — спросила она, понимая, что обязана спросить. — Уволят?

— Нет, начнут расследование. Я же первый подозреваемый. Ключ-то у меня, я его не проебал. Вряд ли кто-то поверит, что какой-то олигофрен запомнил с десяток чисел и воспроизвел из них формулу, по которой можно высчитывать все остальные ключи в любой момент времени.

— Он не олигофрен!

— Прости, это же так важно.

Вика набралась смелости, подошла к нему, взяла за холодную скользкую, как рыба, ладонь. Отвращение смешивалось в ней с острой жалостью и почему-то стыдом, и этот коктейль не был в новинку. Так хотелось встряхнуть его, чтобы выбить всю дурь, все то, что делало его настоящим. Настоящим, которого Вика в действительности не знала — лживым предателем, меняющим сторону проще, чем носки по утрам. Тем, на которого нельзя положиться, никчемным трусливым гадом, залегшим на глубине.

— Уходи, Синицына, — попросил он, тяжело вздохнув. — Все равно весь кайф сломала.

— Я одного тебя здесь не оставлю, — возразила Вика.

— Не надо меня снова спасать, спасай себя. Тебе есть о ком заботиться, вот и езжай к ним.

Он побледнел еще сильнее, шагнул к лестнице, вцепился в перила обеими руками. Вика не раздумывая бросилась следом — ей так ясно представилось, как, добравшись до верха, он перегнется через столбики балясин и свалится прямиком на кафельный пол, что она решила ни в коем случае этого не допустить.

— Отвали, Вика, — огрызнулся он и стряхнул с себя ее руки. — Мне нужно умыться.

— Я провожу.

Сил на споры у него, видимо, не осталось. Поддерживая его под локоть, Вика не без усилия забралась наверх и села на верхнюю ступень, совсем как прошлой ночью. Макс, покачиваясь, исчез за дверью в душевую. Хлынула вода из крана в умывальнике. Следом раздался натужный грудной кашель. Вика низко опустила голову, стараясь дышать ровно и не слушать, как Макса рвет. Она силой выталкивала свою лодку из бурного русла в спокойные воды, где Машка прижималась к ней по ночам, где Федя дарил ей сложенную из бумаги лягушку, где они с отцом сидели на берегу озера, и он ласково гладил ее по голове, а она плакала, плакала навзрыд от материнской беспощадности. Но все проплывающие мимо ветки воспоминаний обламывались, едва она прикасалась к ним, и ее несло ниже и кидало на самые острые камни реальности.

Четверть часа спустя дверь за спиной снова хлопнула. Макс с посиневшими губами присел рядом и устало склонил голову Вике на плечо.

— Ты все еще здесь, — заметил он.

— Да.

Вика хотела бы уйти, пожалуй, даже сильнее всего она хотела именно уйти и не возвращаться, но не могла. И на собственный вопрос, почему, знала ответ, но не собиралась его озвучивать.

— Вик, ты что, влюбилась в меня? — устало спросил Макс.

— Наверное, — отозвалась Вика, чувствуя, как горячий шип входит в мягкую ткань сердца и выпускает скопившийся там гной. — Это что-то меняет?

— Да нет, — он распрямился, откинулся назад на вытянутых руках. — Я-то Лизку люблю. И больше никого.

Ничего нового он не сказал, но Вика все равно вздрогнула. Зачем она остается здесь? Какое ей дело, что будет с ним к утру? У него своя семья, и пусть она почти разорвана, как флаг при артиллерийском сражении, но лоскуты можно сшить. А Вика что? Заплатка, да и только.

— Ты сама во всем виновата, — продолжил Макс выпуская слова в черноту потолка. — Не нужно было меня спасать. Но ты разве спрашиваешь? Нет, лезешь на рожон, решаешь за других. А потом сама же обижаешься, когда с тобой так же поступают. Зачем деньги вернула? Я их не на твою хорошую жизнь переводил, а для ребенка. Но нет, ты и тут решила за нее.

— Я не продаюсь, — упрямо ответила Вика, у которой пылали щеки и в груди за ребрами. — По крайней мере, у тебя столько нет.

— Так вот как ты это восприняла? — он, кажется, искренне удивился. — Нет, Вика, прости, но ты ошиблась. Я трахнул тебя абсолютно бесплатно, из альтруистических соображений.

Вика вскочила, посмотрела на него сверху-вниз: бледное пятно лица плавало в полумраке, в глазах читалась ядовитая насмешка. Его все еще колотило, и пот собирался в резких выемках ключиц, но взгляд из размякшего воска вновь обратился твердостью гранита. Он приказывал: убирайся, ты больше здесь не нужна.

И она послушалась. Послушалась, потому что поняла — если выживет он, погибнет она. Потому что он и в самом деле серпантин — чуть зазеваешься, поверишь, что обрыв укреплен и надежен, как тут же полетишь в пропасть, а мир будет вращаться, становясь с ног на голову.

Вика спустилась по лестнице, чувствуя на себе взгляд. Надела калоши и ватник, окинула себя взглядом в зеркале — чучело, выставляй на огороде, никто не приблизится. Из альтруизма, тут он честен. Такую — только так. И дело не в том, кого она любит, а кого презирает. Дело все в том, что никто не любит ее, кроме тех, кому уже нечего терять.

— Вик, — настиг ее в дверях слабый отголосок Максовой самоуверенности. — Прости. Не уходи, пожалуйста. Мне страшно.

Но Вика больше ему не верила. Все эти манипуляции, грязные и жестокие, вся его ложь, с которой началось ее путешествие в мир мертвых душ, — они больше не трогали ее сердце. Да и что может тронуть камень? Разве что удар молнии.

Консьерж взглянул на нее сонными глазами, но промолчал. Вика чуть ни бегом припустила дальше от дома, от Макса, от правды. Слезы убегали по вискам, тело под курткой пылало, легкие рвало от морозного воздуха. На набережной Вика выбилась из сил — колющая боль в боку стала нестерпимой. Она добралась до роскошного моста с витиеватым парапетом из черненого чугуна. Остановилась под слабо тлеющим фонарем в раздумьях. Мимо редко проскальзывали машины, слепя ближним светом. Вода тяжелыми складками серебрилась далеко внизу. Прыгнешь — и навсегда сроднишься с ней. Только прыгни. Только решись.

Вика отлепила примерзшие к чугуну ладони и снова бросилась бежать — впереди у первого грязно-зеленого дома остановилась полупустая маршрутка. Водитель наскреб семь рублей сдачи из пластикового лоточка возле сидения. Вика села на заднее сидение. Куда повезет ее этот удивительно бодрый смуглый человек, она не представляла, но понимала одно — лишь бы подальше от Макса.

Телефон напомнил о себе короткой вибрацией. Вика продолжала смотреть, как за окном проплывают призраки домов, углами и балконами попадающие в свет фонарей. В урне ковырялся нечесаный бездомный, за ним волочился раздолбанный чемодан на колесиках, из которого свисали разноцветные языки рубашек, курток и штанов. Еще одна вибрация. Мужчина пошатываясь брел вдоль обочины, то и дело опасно кренясь к проезжей части. На третий раз Вика повернула телефон к себе экраном.

«Вика, мне плохо».

«Вика, я не хочу умирать один».

«Вика, помоги».

«Вика».

«Вика».

«Вика».

Она спешно набрала его номер, но абонент выпал из сети и больше не отвечал. Вика метнулась в начало салона, потребовала остановиться. Чуть не сбила с ног пьянчугу — он отшатнулся и его вырвало под ноги. Снова и снова набирая номер Макса, Вика видела перед собой его остановившиеся глаза. Так смотрел отец, лежа на белом атласе — вверх и никуда одновременно. Абонент недоступен.

Как далеко она уехала! И ни одной маршрутки в обратную сторону, и никто не замечает беспомощно протянутой руки. Вика пошарила по карманам — жалкий полтинник, вот и все, что она может предложить. Абонент недоступен. Держись, Макс! Я бегу, бегу изо всех сил.

Пальцы наткнулись на жесткий картон в кармане. В свете фонаря визитка казалась была сделана из снега. Вика сомнамбулой набрала выведенный незамысловатым шрифтом номер. Гудки капали и капали, но вдруг их перебил рассеянный бас:

— Слушаю?

— Глеб, здравствуйте. Это Вика. Я вам сегодня в магазине помогла…

— Здравствуй, Вика, — опешил Глеб. — А который собственно час?

— Не знаю. Мне очень нужна ваша помощь. Умоляю, не вешайте трубку.

— Да я и не собирался, — он медленно просыпался и голос его креп. — Чего случилось-то?

— Вы можете позвонить в соседнюю дверь? Там мой друг, он написал, что ему плохо и больше не отвечает. Я боюсь, как бы…

— Понял, — перебил Глеб. — Не отсоединяйся. Я только штаны напялю.

Стоя на месте, Вика слушала, как он тихо матерится, шлепает гигантскими босыми ступнями по полу, щелкает дверным замком. Мурлычет звонок в Максову обитель, но никто не спешит открыть. С тихим скрипом опускается ручка. Пятки тапочек стучат по кафелю в прихожей.

— От же ёшки-матрёшки! — роняет в трубку Глеб. — Эй, парень! Эй!

Трубка падает на пол, оглушая Вику тишиной. Звонок сорвался. Занято. Вызывает скорую? Вика бежит, боль в боку больше не слышно. Поворот, поворот, вот он — мост, рукой подать, но он все не приближается. Вибрирует телефон.

— Забрали твоего друга, — без предисловий сообщает Глеб.

— К-куда забрали? — стуча зубами, спрашивает Вика.

— Пока в реанимацию, а там как повезет. Ты где? Я подхвачу.

Вика стоит, запрокинув голову к небу. Сверху спускается мягкий, как крыло ангела, снег, тает на щеках и превращается в слезы. Никакого ветра.

И тишина.

Глава девятнадцатая

Методичный непрекращающийся писк сводил Вику с ума. В глубине души она знала, что он не имеет к Максу никакого отношения, и все же принимала его за биение пульса. Она не могла усидеть на жесткой тахте в коридоре и все мерила его шагами вдоль покрытых зеленой эмульсионкой стен с плакатами, предупреждающими о вреде курения.

Ни времени, ни адреса — она будто застряла между двумя реальностями, в первой из которых Макс был еще жив, а во второй — готовился лечь в могилу.

В конце коридора появилась косматая тень, расплываясь в Викиных глазах. Она плыла по коридору, искажая пространство, заставляя чувствовать, как на самом деле тесна эта длинная пронизанная белым светом коридорная кишка.

— Ела? — спросил Глеб, нависнув над сжавшейся еще на улице и с тех пор не расправлявшей плечи Викой. — Пойдем. У меня в машине полбатона есть и колбаса кабанья.

— Я здесь подожду, — пискнула Вика.

— Нечего ждать, — отрезал Глеб и бесцеремонно взял ее за руку. — Пошли, не хватало еще чтобы ты в голодный обморок грохнулась.

— Как — нечего? — Вика взглянула в его круглое бородатое лицо.

— Так. В реанимации он, а туда тебя не пустят. Да не трясись, выкарабкается. Вовремя успели.

Вика послушно поплелась следом за Глебом, считая трещины в кафеле под ногами. На улице на нее снова напал такой озноб, что с места не сдвинешься. Знакомый внедорожник скучал в одиночестве на служебной парковке.

— У меня тут кореша, — поделился Глеб по дороге, подталкивая Вику в спину лопатообразной ладонью. — Я им осетра пообещал, чтобы все в лучшем виде было.

— Зачем? — слабым голосом спросила Вика.

— Да что-то помочь тебе захотелось. У тебя в глазах написано, что жизнь без этого сморчка немила.

— А вы еще и психолог?

— Ну, было что-то такое в институте. Да тут и психологом быть не надо, достаточно на тебя посмотреть.

Она забралась на переднее сидение потрепанного грязного внедорожника. Глеб поковырялся в багажнике и вскоре впрямь разложил на Викиных коленях полбуханки белого нарезного и с десяток кружочков непривычно голубоватой колбасы.

— Все натур-продукт, — похвастался Глеб. — Ешь давай. А это вот — мед, — он протянул пластиковую бутылку без этикетки с мутным содержимым. — С местной медоварни, прямиком из бочки, так сказать. Давай, тебе взбодриться надо и глюкозки побольше. Я дело говорю.

— Спасибо, — не нашлась чем возразить Вика. — Вы очень… Заботливый.

— На «ты» давай?

— Давай.

Вика разломила хлеб и прикуску начала есть соленую жесткую колбасу. Приторно сладкий мед с отзвуком хмеля согрел ее и успокоил раскаченные нервы. Узел в груди ослаб, обмякли пальцы, которые она несколько часов к ряду сдавливала в кулаки.

— Во-о-от, — довольно протянул Глеб. — Хоть зарумянилась, а то хоть в гроб клади.

— Простите, я вас разбудила, подняла среди ночи, вы еще и за меня вписались… Давайте я заплачу за осетра?

— Дурная что ли? — возмутился Глеб. — Да мы этих осетров наловили на год вперед, половина на фарш пойдет и морозилку. Я ж один, мне до лета этой благодати хватит, уж не обеднею с одной рыбины. А у тебя видно каждый рубль расписан.

— Я так не постоянно хожу, — попыталась оправдаться Вика, указывая на ватник. — Просто торопилась и схватила первое попавшееся.

— Ну ты знаешь, мне давно не попадались девушки с телогрейками в шкафу. Все больше как-то по шубам. Да и калоши уже два века как не в моде.

— Я за городом живу, — продолжила объяснять Вика. — Там на каблуках неудобно.

— Эх, понимаю. У меня тоже домик небольшой под Стрельной, так, десять соток, сарай, да баня. Зато все сам, век простоит — не закачается.

Вика кивала, но мысли ее уносились далеко, они блуждали по холодным безлюдным коридорам, они дежурили под дверью в реанимацию. Как она могла уйти? Как поверила, что он в порядке? Как вообще он мог быть в порядке, когда на ее глазах его выворачивало и колотило в лихорадке? Но она развернулась, хлопнула дверь, разграничивая их жизни. Вот здесь черта, ты остался за ней, дальше не ходи. И он не пошел. Он остался.

— Не до болтовни тебе, — заметил Глеб. — Может, домой отвезу?

— Это далеко.

— Ну бешеной собаке, как говорится. Я ж пару часов поспал, могу еще полночи пробегать.

— А как на работе?

— Так у меня отпуск еще три дня. Ну что, отвезти?

— Нет. Я лучше здесь побуду.

Глеб укоризненно покачал косматой головой.

— Говорю тебе, не пустят никого, кроме родственников. Хочешь, попрошу, чтобы мне позвонили, когда очухается?

Вика обернулась к нему, отряхнула крошки с ватника, оттерла липкий след с губ.

— Зачем вы мне помогаете?

— Ты как ребенок, — развел рукамиГлеб. — Худющая, глаза в пол-лица, а тоска в них не детская. И о наркоше каком-то печешься, как о нормальном человеке. Чего? — поймал он ее изумленный взгляд. — Я практику в тубдиспансере проходил, сто лет назад. Торчков за километр вижу. Зачем с ним связалась, неужели никого лучше не нашлось?

— Не нашлось, — эхом отозвалась Вика.

— Ой, молодо-зелено. Послушай взрослого дядьку — меня то бишь — не лезь в это. Спасти все равно не спасешь, а свою жизнь угрохаешь на такого вот дармоеда. Будь он трижды красавчик, а хосписе для спидозников они все на одно лицо.

— Вы не верите, что им можно помочь?

— Не-а, — он покачал головой. — Легче мою бабку интернетом пользоваться научить, чем нарика переделать. Да и зачем? От интернета бабке хоть польза, а от слизня этого какой прок?

Вика поморщилась, закрутила пробку на хрустящей бутылке и вернула Глебу. Собрала оставшийся кусок хлеба и колбасу, сложила на приборной панели.

— Отвезете меня на работу? — попросила Вика.

— Да здравствует здравый смысл! — обрадовался Глеб и добавил: — Извини за тавтологию.

Вика озвучила адрес. Тепло салона убаюкивало, по радио крутили хиты семидесятых, Глеб тихо подпевал, покачивая массивной головой. Вика наблюдала за ним и отчаянно мечтала, чтобы его уверенность передалась ей внутривенно, чтобы не нужно было обдумывать его слова, чтобы они стали частью личности и разрешили ей никогда больше не возвращаться туда, где противно пищали датчики и пахло смертью.

Офис уже открылся. Глеб остановился напротив входа и присвистнул:

— Тут трудишься? Выглядит недурно.

— Спасибо большое, — решительно попрощалась Вика. — Я больше вас не побеспокою.

— Да ты беспокой, не стесняйся. А если решишь все-таки меня послушать, заезжай в гости, я осетра-то тебе так и не отдал.

Вика выбралась на проезжую часть, спешно пересекла пешеходный переход на красный и прямо в ватнике и галошах вошла в офис. Охранник на вертушке сперва всполошился, но узнав Вику, невозмутимо кивнул. По пустынным коридорам, так непохожим и вместе с тем напоминающим больничные, Вика добралась до закрытого офиса, спешно спрятала верхнюю одежду в ящик стола и переобулась в офисные туфли, даром что, просиживая под Фединой дверью, не успела переодеться в пижаму.

Рукав блузки окаймляла цепочка бурых пятен — кровь с головы брата. Интересно, Макс жалел о том, что сделал? Или лишь о том, чем для него это обернулось?

Постепенно подтягивались коллеги, наполняя гулкую пустоту беспечностью, свободой, несущественными проблемами. Вика едва дождалась десяти часов, схватила трубку и набрала номер человека, которому хоть сколько-нибудь доверяла.

— Викуля, — приветствовал ее Антон потухшим тоном. — Срочно? А то у меня задач навалилось.

— Что-то случилось? — невинным голосом спросила Вика.

— Да не, в отпуск ухожу с понедельника, надо дела Максанычу сдать. А он еще и приболел некстати.

— Приболел?

— Ну да, не пришел сегодня. Наверное, на больняке.

«Они не знают, — пронеслось у Вики в голове. — Некому сообщить, жена не в курсе, а Макс без сознания. Черт!»

Вика в сердцах бросила трубку. Коллеги взглянули на неё с подозрением. Ещё больше их подозрения усилились, когда она стала судорожно искать в справочнике номер Андрея Евгеньевича.

Номер нашёлся вместе с кабинетом. Ближайшие два часа, судя по отметкам в расписании, оба были свободны. Вика вооружилась единственной ручкой и вызвала лифт.

Ей казалось, она пробила атмосферу, пока кабина на тросах неспешно ползла вверх. Голова закружилась, горло высохло, как пылью забитое, и саднило беспощадно. Она слабо представляла, что хочет сказать, но с молчанием не дотянула бы до утра.

В кабинете он был один — высоченный, с зализанными бриолином волосами, в рубашке в мелкую клетку и нелепой розовой бабочке. Пронзительные ледяные глаза — глаза хладнокровного убийцы — уставились на Вику в недоумении.

— Чем могу помочь? — спросил Максов начальник, по-женски выгнув бровь.

— Максим в больнице, — заявила Вика, без спроса присев в глубокое кожаное кресло. — У него сердечный приступ.

— Так, — деланная веселость слетела с мужественного лица, уступив сомнению. — А вы, собственно, у нас кто?

— Вика, — представилась она. — Из-за меня украли деньги. Точнее, из-за моего брата.

Андрей Евгеньевич окончательно растерялся и не мог этого скрыть. Он взял заточенный на убийство карандаш, пропустил его между пальцами, задумчиво разглядывая Викино бледное лицо.

— Очень интересно, — резюмировал он. — Ну расскажите что ли, откуда такая всезнайка взялась. А я пока попрошу принести вам кофе, ненароком еще в обморок тут свалитесь.

Второй раз за утро ей грозили потерей сознания, но Вика держалась. И сцепив пальцы и вычеркнув из рассказа все, что касалось их с Максом личных отношений, передала его начальнику в подробностях и оттенках. Худенькая брюнетка внесла исходящие паром кружки, одну поставила перед Викой. К кофе прилагались крохотные безе, и Вика некстати вспомнила, как Глеб настойчиво убеждал ее в необходимости глюкозы.

— Фантастика, — Андрей Евгеньевич покачал зализанной головой. — Черт, если б знать заранее.

— Я виновата, — повторила Вика, крепче сдавливая ладони, чтобы не выдать колотящую ее дрожь. — Если нужны мои показания, я готова…

— Деньги у нас, — перебил ее Максов начальник. — Их не успели вывести.

— Как? — ахнула Вика.

— Ну не такие мы дурачки, чтобы на один только ключ полагаться. К тому же дыру-то не вчера открыли, так что мы давно уже наблюдаем за этими «ворами».

— Но ведь деньги со счета ушли? — с упавшим сердцем спросила Вика, памятуя, как Макс говорил о двух потерянных миллионах.

— С одного да, но мы их перехватили и отправили на резервный. Вот в чем штука, понимаете? Я Максу звонил, но у него телефон был выключен, а потом не до того стало.

«А выключил он его из-за меня, — поняла Вика. — Господи, как все это нелепо!»

— Так вы… не уволите его? — выдавила Вика через сжатое горло.

— Человека, который инфаркт из-за работы схватил? — удивился Андрей Евгеньевич. — Нет, не переживайте. Он высококлассный специалист, таких еще поискать. Если увидите его, передайте, пусть ни о чем не беспокоится. У нас все под контролем. И сами не нервничайте, а то, мне кажется, вы следующая за ним в очереди к сердечным катаклизмам.

Вике почудился намек в его словах, но она серьезно кивнула и поспешила ретироваться из дышащего пафосом и властью кабинета.

По коридору шла Танюша — покачиваясь на шпильках, заплаканная, растрепанная. Их взгляды встретились, и обе остановились. И бессловесный разговор, одними только едва уловимыми переменами в мимике, Вика воспроизвела в голове дословно:

«Допрыгалась, гадина? Решила, пусть он никому не достанется, да?»

«Ты ничего не знаешь».

«Ой ли? Трахнул он тебя и бросил, вот что я знаю. А ты отомстить решила, подло, низко. Ну ничего, еще посмотрим кто кого. Ты пожалеешь. Очень пожалеешь».

Вика дернулась, всерьез опасаясь, что не сдержится и ударит, но вместо этого проскользнула на лестницу и бегом бросилась вниз, не считая этажи и не касаясь перил. Она пикировала, в глубине души надеясь сорваться, разбить голову и потерять память.

Но, наверное, уже слишком привыкла парить.

Эпилог

На больничной парковке спортивная «Бэха» выделялась среди пошарпанных, побитых и местами осыпающихся развалюх. Вика остановилась у шлагбаума, завороженно разглядывая прищуренные фары, словно те могли ее увидеть и ринуться вперед. Не ринулись. На рулевой стойке лежала вскрытая пачка сигарет. В прорези печки торчала фотография — лиц было не разглядеть через тонировку боковых окон.

Вика сжала в кармане телефон — Глеб позвонил ей за час до конца рабочего дня.

«Оклемался твой нарколыга, — утешил он безрадостно. — Если фамилией моей прихвастнешь, вам даже поболтать дадут».

А нужно ли?

Вика остановилась у дверей, через которые выходили хмурые, усталые люди. Ни одной улыбки, как будто здесь они вовсе запрещены. Вике вдруг страшно захотелось улыбнуться, чтобы просто удостовериться, что этот навык еще не забыт.

Не получилось.

Она протиснулась в холл, чувствуя себя совершенно лишней здесь. Взгляд скользил по толпе, но так и не выхватил черные завитки волос и стальное море в глазах. Впрочем, Лиза ведь могла быть где угодно. Где угодно в палате Макса. В палате своего мужа.

В регистратуре Вике равнодушно сообщили номер этажа, зато в спину прикрикнули, чтобы надела бахилы. Резинка на правой сразу же лопнула и голубой полиэтилен держался теперь на одном обещании. Вика пешком поднялась на четвертый этаж — к лифту выстроилась очередь, а ждать не было сил. Почему-то никто не остановил ее, не спросил, собственно, куда и зачем она направляется. Всем было наплевать.

В коридоре четвертого этажа Вика присела на первую попавшуюся скамейку, сгорбилась, как будто собиралась по привычке расправить крылья, но забыла, что на их месте уже затянулись шрамы. Последний раз. Все, что она хочет — успокоить и тем самым подвести черту. И если Лиза там, то и к лучшему. Пусть торжествует. Пусть видит, как ветер стирает пепельные следы Вики.

У безразлично-белой двери с выведенным красной краской номером Вика выстояла четверть часа. От поднесенной ладони дверная ручка запотевала. Внутри тревожилась тишина, как будто набегая волнами, усиливаясь, захлестывая Вику. Ждала ли она Лизу, понимая, что внутри ее нет? Но Лиза не приходила. Ни через десять минут, ни через пятнадцать. А потом сдали нервы.

Она ждала, что Макс встретит ее криком, а может презрением или на крайний, самый лучший случай — пренебрежительной улыбкой. Но он спал. Мятежно, уголки губ подергивались в гримасе злости и отчаяния, хмурились брови, дрожали ресницы. Вика ждала, что он вот-вот откроет глаза, представляла, каким растерянным станет его лицо.

Но что-то коснулось ее локтя и потащило назад.

Вика обернулась — Лиза, поджав губы, молча тянула ее обратно в коридор. И Вика поддалась.

— Что там случилось на самом деле? — спросила Лиза, едва захлопнулась дверь. — Хочу сравнить с его версией.

Вика молча смотрела на нее — яркую, как мертвая бабочка на черном бархате. Не удавалось не то что ответить — даже вздохнуть. Никогда раньше Вика не чувствовала себя такой жалкой и такой бессмысленной. Замкнулся круг: Макс спасен, Макс убит и снова спасен. И финиш, к которому Вика пришла последней.

— Ну что ты молчишь?! — У Лизы дрогнул голос, выдавая и бессонную ночь, и бессонную жизнь. — Теперь-то уже можно говорить, как есть. Что у вас стряслось?

И Вика заговорила — кажется, вовсе без интонаций, словно священник, тянущий молитву на одной монотонной ноте. Как странно Лиза действовала на нее! Еще мгновение назад казалось немыслимым рассказать о той последней грубости, о том самом искреннем Максовом порыве, но под прицелом Лизиного взгляда слова сами рвались на волю, будто клетку распахнули.

— Значит, деньги на месте, — протянула Лиза, дослушав до конца. — И как будто ничего не произошло, да?

— Я увольняюсь, — брякнула Вика, хотя какое кому было дело? — Мы больше с ним не увидимся.

— Ну, покуда он знает, где ты живешь, это все же не исключено, — заметила Лиза и замолчала.

«Не жена, нет, — подумалось Вике. — Мать. Но даже матери отказываются от своих сыновей, когда плечи не выдерживают».

— Вы ведь… его не бросите? — спросила она Лизу, а та брезгливо поморщилась.

— Я прослежу, чтобы его выписали в добром здравии.

И снова пауза. Вика, сама не зная зачем, схватила рукав лазоревого Лизиного пиджака и сжала тонкое запястье под ним.

— Его нельзя бросать.

— Но ты же бросила? — Изгиб брови.

— Я… Я ошиблась, — призналась Вика.

— Ах, вот оно что. Глупая ты, девочка. Глупая, несчастная девочка. Но каждый выбирает за себя. Я выбрала другой город — красивый, старый, маленький. С хорошим воздухом. Далеко отсюда. Я рассказываю тебе, чтобы ты знала, ничего уже не изменить. Ты, наверное, надеялась, что я тебе помогу. И напрасно.

— Он любит тебя, — возразила Вика, понимая, что Лиза права — ничего уже не исправишь.

— Он любит себя, — огрызнулась Лиза. — И наркоту. И вот вопрос — кого сильнее? В первом случае он выкарабкается, во втором — сдохнет. И то, и другое — его выбор, не мой и не твой. Но если другого алтаря у тебя нет, то пожалуйста, этот скоро освободится…

— Есть, — перебила Вика. — У меня есть другой. И я его вытащила.

— Надолго ли? — в холодных глазах Лизы пульсировало отчаяние. — И зачем?

— У каждого ангела должен быть свой демон, — вспомнила Вика. — А спасая — приручаешь. Так все и устроено.

— Да откуда тебе знать…

Лиза беспомощно посмотрела на дверь. Вика поверила, что у нее есть билеты, есть открытка, на которую она смотрит и представляет себя иной, без прошлого, без иссушающего страха и обреченности. Но принятые решения, порой, не прочнее первого льда.

Вика отступила, развернулась. Побежала. Замелькали двери палат, чьи-то усталые изможденные лица, белые халаты, перила, ступеньки.

Вика вырвалась на волю — и никто не задержал. Угодила в лужу — сапоги хлебнули так, что ноги в мокрых носках тут же заледенели. Вика перебежала парковку. Прищуренные фары следили за ней, она чувствовала спиной их взгляд, такой же пронзительный, как у хозяйки.

За шлагбаумом чуть не попала под Скорую — водитель оглушительно гаркнул клаксоном, Вика отпрыгнула, снова в лужу. Закачалась, как пьяная, и готовилась рухнуть в воду, но кто-то удержал ее.

— Ну, совсем дурная! — воскликнул Глеб. — Кто ж возле больницы с собой кончает?

Он перехватил ее за плечи, развернул к себе лицом. Борода исчезла, явив еще совсем молодого улыбчивого мужчину немного за тридцать. Он казался таким безмятежным, таким надежным и сильным, что мог бы стоять в ряду Атлантов и ничем от них не отличаться.

— Что ты тут делаешь? — спросила Вика слишком резко и слишком искренне.

— Тебя караулю, а то мне так показалось, ты чудная. И видишь — не прогадал!

У обочины стоял тот самый внедорожник, в котором они делили хлеб и грызли жесткую кабанью колбасу. Мостик между прошлым и будущим.

Как там Макс говорил? Ты из тех, кто жжет после себя мосты. Или нет?

— У меня там чай в термосе, — подкупил Глеб. — А еще я подумал… Твоей маме осетра не надо?

Он глухо засмеялся: зубы у него были желтоватые, крупные, как и все лицо — округлое, с выдающимся носом, широкое и доброе. Хороший человек, тем более — врач. Мать умерла бы от восторга.

— Спасибо, — Вика отстранила его руки и улыбнулась. — Но мне пора.

Она зашагала по слякоти, хлюпая размокшими сапогами.

— Давай хоть подвезу! — крикнул Глеб, но Вика лишь помотала головой, не обернувшись.

Она шла по талому снегу, замерзшая, как будто босая. Налетел ветер, облизнул щеки, забился за пазуху. Вика развела плечи и что-то в ней изменилось.

Она шла по тротуару среди незнакомых безразличных теней и вдыхала ветер. Вика достала телефон, выскребла из него сим-карту. Крохотный кусочек красного пластика утонул в луже.

Началась новая жизнь.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Эпилог