Латинская Америка - революция и современность [Борис Иосифович Коваль] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Annotation
Книга посвящена истории рабочего и антиимпериалистического движения в Латинской Америке в 1959–1979 гг. Автор рассказывает о развитии классовой борьбы в странах Латинской Америки, ходе революции в Перу, Панаме, Никарагуа, истории народного антифашистского сопротивления в Чили, Уругвае, Бразилии. Читатель узнает о борьбе латиноамериканских коммунистов против правого оппортунизма, троцкизма и маоизма, о стратегии и тактике компартий на современном этапе.
ВВЕДЕНИЕ
Глава 1
Развитие капитализма
Аграрно-крестьянский вопрос:
Рабочий класс и его место в обществе
Динамика революционных процессов
Глава 2
Назревание революционной ситуации в Бразилии
Гражданская война 1965 г. в Доминиканской Республике
Рабочий класс и мелкобуржуазная военная демократия:
Чилийская революция 1970–1973 гг.,
Глава 3
Особенности классовой борьбы в Колумбии
Рабочий класс и национал-реформизм
Борьба за демократию в Аргентине
Подъем революционного движения в Уругвае
Мексиканский пролетариат
Антиимпериалистическое движение в странах
Глава 4
Лицо современного фашизма в Латинской Америке
Стратегия демократического сопротивления
Народная революция в Никарагуа
Гражданская война в Сальвадоре
Глава 5
Структура социальной революции XX в.
Вклад народов Латинской Америки
Международная социал-демократия
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
INFO
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
Б. И. КОВАЛЬ
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА:
РЕВОЛЮЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
*
Ответственный редактор
профессор
В. В. ЗАГЛАДИН
© Издательство «Наука», 1981 г.
ВВЕДЕНИЕ
В развитии общества, как и в жизни каждого человека, огромную, а подчас и решающую роль играет богатство накопленного социального опыта, позволяющего верно ориентироваться и действовать в условиях быстро меняющейся обстановки.
Марксисты-ленинцы относились и относятся к накопленному революционному опыту как к непреходящей ценности и богатейшему источнику нового революционного творчества масс. Поступательное развитие мирового революционного процесса нуждается в постоянной опоре на уже накопленные знания, традиции и формы борьбы, в их творческом использовании и обогащении.
Не случайно поэтому в последние годы так усилилась идейно-политическая борьба буржуазной науки и пропаганды, с одной стороны, и оппортунистических сил, с другой — против теории и практики марксизма-ленинизма, прежде всего опыта международного коммунистического движения.
В таких условиях чрезвычайно важно способствовать максимальной преемственности в распространении и использовании богатейшего революционного опыта, особенно опыта последних десятилетий.
Как подчеркнул в Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии Л. И. Брежнев, истекший период «был временем сложным и бурным. Оно было отмечено прежде всего интенсивной борьбой двух направлений в мировой политике. С одной стороны, курс на обуздание гонки вооружений, укрепление мира и разрядки, на защиту суверенных прав и свободы народов. С другой стороны, курс на подрыв разрядки, взвинчивание гонки вооружений, политика угроз и вмешательства в чужие дела, подавления освободительной борьбы.
Это были годы дальнейшего роста мощи, активности ¡i авторитета Советского Союза и других стран социалистического содружества.
Новыми победами ознаменовалась революционная борьба народов. Свидетельства тому — революции в Эфиопии, Афганистане, Никарагуа, свержение антинародного монархического режима в Иране. В 70-е годы фактически завершилась ликвидация колониальных империй. Сузилась сфера империалистического господства в мире…»{1}
Современный этап классовой борьбы имеет ряд важных особенностей. Изменилась общая расстановка сил на международной арене в пользу социализма. В большой группе государств победили демократические революции с ориентацией на социализм. Укрепились позиции развивающихся стран. Возросла боевая мощь международного пролетариата. Возникли новые формы массовых движений. Ускорился весь ритм политических процессов. Никогда прежде не была столь велика роль народного фактора в революции и инициативы авангардных политических сил, в первую очередь международного коммунистического движения. Все это черты нового исторического этапа общественного развития.
Важный вклад в развитие и обогащение современного мирового революционного опыта борьбы с империализмом и реакцией внесли и вносят трудящиеся стран Латинской Америки, 40-миллионный латиноамериканский пролетариат и его боевые коммунистические партии. Героическая Кубинская революция, самоотверженная борьба чилийских патриотов, победа народной революции в Никарагуа, гражданская война в Сальвадоре, мужественные действия рабочего класса Уругвая, Аргентины и многих других стран, выступления военно-патриотических сил Перу, Панамы, Доминиканской Республики, революционный порыв молодого поколения в Мексике, Колумбии, Бразилии и других странах, партизанская эпопея отрядов легендарного Че Гевары, каждодневные подвиги коммунистов и антифашистов — все это и многое другое не просто яркие эпизоды современной жизни Латинской Америки, а реальный вклад в общую сокровищницу мирового революционного опыта, в общее дело борьбы народов за мир, демократию, независимость и социализм.
Особое значение имеет боевое наследие латиноамериканских революционеров последних двух десятилетий. Иными словами, речь идет о периоде от победы Кубинской революции в 1959 г. до победы народной революции в Никарагуа в 1979 г.
За этот короткий период в жизни всех латиноамериканских стран произошли исключительно важные качественные, сдвиги— изменения в развитии капитализма и расстановке политических сил, в классовом характере власти, в развитии политического самосознания широких масс трудящихся, в характере и формах антиимпериалистического движения, в масштабах стачечной борьбы пролетариата и т. д.
Социальный опыт истекшего двадцатилетия по своему богатству не имеет себе равных еще и потому, что он как бы впитал в себя наследие предшествующего исторического опыта, творчески переработал его. Эта преемственность чрезвычайно обогатила новый опыт революционной борьбы.
Вот почему сейчас, перед лицом нового, еще более сложного этапа развития классового противоборства на мировой арене, особенно необходимо овладеть накопленным опытом, изучить его, претворить его в практику.
Это тем более важно, что в последнее время в стане неустойчивых попутчиков массовых движений стало модой по поводу и без повода выкрикивать грозные проклятия в адрес революционного прошлого, заявлять с полной непригодности накопленного опыта для сегодняшнего дня, о необходимости все и вся ревизовать, «обновить», пересмотреть. Нигилизм в отношении революционного прошлого, будучи мелкобуржуазной реакцией на трудности и тяготы нынешней классовой борьбы, всячески и весьма умело поощряется буржуазией. И это вполне понятно: чем меньше трудящиеся знают историю и традиции борьбы старших поколений, тем слабее используется ими накопленный и проверенный на практике опыт и тем проще буржуазии обмануть массы, повлиять на их политическое поведение.
Опыт — вот тот цемент, который связывает воедино прошлое, настоящее и будущее революционного процесса, придает ему непрерывный и поступательный характер. Стоит лишь на мгновенье отречься от накопленных знаний (как предлагают новые «левые» нигилисты) или застыть на уровне «прошлого», просмотреть новые формы борьбы (этим грешат все правые догматики-консерваторы), так сразу же прервется жизненная нить передачи и обогащения революционного опыта.
К счастью, так не происходит, ибо категория революционного опыта имманентно присуща классовой борьбе, ее нельзя уничтожить, пока существуют сами классы и продолжается их борьба. Но затормозить, затруднить распространение опыта, фальсифицировать его, увы, возможно. Этим, собственно говоря, и занимаются всякого рода оппортунисты и ревизионисты, а они, к сожалению, действуют почти во всех странах Латинской Америки.
Опыт — это великая ценность, которую надо беречь и приумножать, это боевой стимул и фундаментальная основа нового революционного действия.
При этом следует учитывать, как неоднократно подчеркивал В. И. Ленин, не только положительный, но и отрицательный опыт, не только факторы побед, но л уроки поражений, дабы не повторять ошибок предыдущих этапов борьбы. «Учесть все эти + и — сможет, конечно, только история», — подчеркивал В. И. Ленин{2}. Особенно актуально в этом отношении выглядит опыт Чили, Никарагуа, Перу, Сальвадора и многих других стран.
В процессе интернационализации революционного опыта в настоящее время неизмеримо возросла роль коммунистических партий, прогрессивных профсоюзов и других демократических массовых организаций. Коммунистический авангард латиноамериканского рабочего класса — это главный гарант и носитель революционного политического опыта.
Следует, конечно, учитывать то обстоятельство, что, наряду с революционным опытом, из поколения в поколение передаются рутинные привычки, невежество и пассивность, т. е. все то, что веками воспитывали и воспитывают в массах эксплуататорские силы с целью затормозить ход революции. Чтобы преодолеть силу негативной привычки, этой, по выражению В. И. Ленина, «страшной силы», революционному авангарду приходится тратить огромную энергию, проявлять гибкость, сохранять терпение, чтобы на практике обучить, воспитать, организовать «новых рекрутов», сберечь и приумножить опыт и силу всего класса, не поддаться влиянию мелкобуржуазной стихии, настроению пессимизма и т. п.
По-разному в зависимости от уровня общей культуры, боевитости, социальной активности впитывают революционный опыт различные группы рабочего класса и трудящихся. Имеются особенности и национально-этнического плана. Однако повсюду и всегда главным источником революционного опыта является сама революционная практика.
Когда революционный опыт передается массам, он приобретает силу реального политического фактора, чрезвычайно повышая способность масс к сознательному революционному действию по преобразованию мира. Для успешного развития массовой революционной борьбы одной теории и пропаганды мало. «Для этого, — подчеркивал В. И. Ленин, — нужен собственный политический опыт этих масс. Таков — основной закон всех великих революции…»{3}
История классовой борьбы и освободительного движения в Латинской Америке последних двух десятилетий подтвердила эту закономерность на практике.
Как подчеркнул Л. И. Брежнев в Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии, «к рубежу 80-х годов международный рабочий класс и его политический авангард — коммунистические и рабочие партии — подошли уверенной поступью. Подошли как активные борцы за права трудящихся, за мир и безопасность народов»{4}.
Эта оценка полностью относится и к рабочему классу Латинской Америки.
Двадцать с лишним лет, прошедшие со времени победы Кубинской революции, — исторически небольшой срок. Но по социальному содержанию, по богатству крупных революционных свершений, по размаху классовой борьбы, по своей значимости — это период особый, так как он является первым этапом реального перехода Латинской Америки к социализму.
Опираясь на достижения марксистско-ленинской науки, в том числе и труды многих советских авторов, в настоящей работе сделана попытка осветить некоторые основные стороны этого опыта, определить некоторые новые черты и закономерности развития классовой борьбы и антиимпериалистического освободительно-революционного движения в современной Латинской Америке.
Глава 1
ЭКОНОМИКА И КЛАССОВАЯ СТРУКТУРА ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОГО ОБЩЕСТВА
Победа Кубинской революции и последующее развитие рабочего и антиимпериалистического движения в странах Латинской и Карибской Америки, деятельность правительства Народного единства в Чили (1970–1973 гг.), крупные социальные свершения в Панаме, Перу, противоборство сил прогресса и реакции в Уругвае, Бразилии, Аргентине, народно-демократическая революция 1979 г. в Никарагуа, гражданская война в Сальвадоре — эти и многие другие формы классовой борьбы являются важной частью борьбы международного рабочего класса и его коммунистических партий, всех демократических и прогрессивных сил за мир, демократию, независимость и социальный прогресс.
Латиноамериканское революционное движение отличается ныне тем, что здесь тесно взаимодействуют все основные революционные силы современности — реальный социализм, рабочий класс, прогрессивные, демократические и освободительные движения, борьба крестьянства и сельских трудящихся, широкое студенческое движение. В 70-е годы в ряде стран важное значение приобрели народное антифашистское сопротивление и выступления патриотического крыла армии.
Двадцатилетие, начало которому положила Кубинская революция, ознаменовалось существенными сдвигами во всей социально-экономической, политической и идеологической жизни народов Латинской Америки. По-новому сложились взаимосвязи между классовой борьбой пролетариата и общими процессами антиимпериалистического освободительного движения. Значительно большей, чем прежде, стала роль коммунистических партий, превратившихся в мощную политическую силу общеконтинентального масштаба.
Одним словом, современная Латинская Америка совсем не та, какой она была до 1959 г. В новых формах и масштабах идет в этом районе мира развитие революционных процессов, во многом иначе выглядит расстановка классовых сил.
Чтобы оценить характер и значение происшедших перемен, масштабы достигнутых революционных побед, а также причины временных поражений, необходимо прежде всего дать общую характеристику современной Латинской Америки, ее экономики и социальной структуры.
Развитие капитализма
и империалистическая зависимость
Едва ли не самым важным вопросом, от правильного ответа на который зависит общая оценка ситуации в современной Латинской Америке, является вопрос о путях и результатах развития местного капитализма и его противоречий в условиях империалистической зависимости и относительной социально-экономической отсталости. Много сил изучению этой проблемы отдали видные теоретики-марксисты и руководители латиноамериканских коммунистических партий. Немало серьезных публикаций принадлежит перу крупных латиноамериканских ученых — экономистов, историков, политологов, социологов. Большой вклад в научную разработку этих вопросов внесли также советские ученые.
И тем не менее до сих пор о латиноамериканском капитализме и империалистической зависимости ведутся бурные споры. Современные дискуссии о специфике латиноамериканского капитализма идут прежде всего по трем вопросам: 1) когда началось его развитие, 2) какой степени зрелости капитализм достиг в настоящее время и 3) как влияет на этот процесс зависимость от империализма. От того или иного ответа на эти вопросы строятся различные политические схемы и рассуждения по поводу социально-экономического содержания революции, ее движущих сил и этапов, роли в ней рабочего класса и т. д.
До сих пор весьма распространено, например, мнение о том, что якобы развитие капитализма в Латинской Америке началось с большим запозданием. Обычно эта «запоздалость» трактуется как некая само собой подразумевающаяся очевидность. Но такое мнение ошибочно. В сравнении с США, Германией, Францией, Россией, странами Восточной Европы никакого «запоздания» появления капитализма в Латинской Америке не обнаруживается, а если взять Азию или Африку, то налицо даже явное опережение. Тем не менее тезис о «запоздалости» зарождения капитализма в Латинской Америке до сих пор весьма популярен и устойчив. Эту идею упорно защищают многие латиноамериканские ученые буржуазно-националистической школы.
Известный мексиканский социолог Серхио Серменьо, например, использует даже особый термин «поздний капитализм»{5}. Другой ученый — аргентинец Маркос Каплан также придерживается мнения о том, что в Латинской Америке речь идет о некоем особом способе производства, который он именует «запоздалым и зависимым неокапитализмом»{6}. Исходя из этого тезиса, буржуазные ученые приписывают своего рода исключительные черты всей экономической и политической жизни Латинской Америки.
В марксистской историографии давно уже преодолен рубеж абстрактных дефиниций по поводу «исключительности» того или иного национального капитализма, поскольку зарождение и развитие буржуазного способа производства во всем мире подчинено общим закономерностям.
В Латинской Америке этот процесс начался в основном после войны за независимость 1810–1825 гг., которая представляла собой своеобразную буржуазно-демократическую революцию. Ее главным результатом явилось свержение колониального диктата европейских держав и расчистка пути для развития по капиталистическому пути.
Накануне и особенно после ликвидации колониальной зависимости в большинстве молодых латиноамериканских государств развернулся исторический процесс зарождения нового, капиталистического способа производства и формирования его основных классов. К концу XIX в. этот процесс в целом уже закончился, а не начался, как полагают некоторые ученые.
Лишь некоторые страны, в основном небольшие государства Центральной Америки и Карибского бассейна, вступили на капиталистический путь развития позже, в конце XIX — начале XX в.
Однако с самого начала развития местного капитализма в силу относительной хозяйственной отсталости и бедности, традиционной ориентации товарного производства на внешний рынок и внешние источники финансирования латиноамериканская экономика оказалась в прочных цепях экономической зависимости от английского, а с конца XIX в. и североамериканского капитала. Фактор внешней зависимости — от мирового рынка и иностранных займов — оценивается рядом буржуазных ученых как главный и определяющий фактор всей истории Латинской Америки. Причем, по мнению некоторых авторов, само появление капиталистических отношений в Латинской Америке было побочным следствием зарождения буржуазного способа производства в Европе. При этом иногда даже высказывается мнение о том, что якобы уже самые первые формы товарно-денежных отношений возникли чуть ли не в доколумбовую эпоху и означали не что иное, как «капитализм», который под влиянием мирового рынка и связей с Европой окончательно победил в Латинской Америке еще в XV–XVI вв.
Североамериканский социолог Андре Гандер Франк, приобретший в последние годы особую популярность, например, утверждает, что капиталистические отношения стали развиваться в странах Нового Света сразу же после открытия Америки как Продукт внешнеторговой «сателлизации», подчинения экономики колоний нуждам зарождающейся западноевропейской буржуазии. Отсюда делается вывод о том, что в Латинской Америке изначально возник некий «сателлизированный», «зависимый», подчиненный тип капитализма, а местная буржуазия была и остается своего рода недоразвитой «люмпен-буржуазией», «пассивным инструментом иностранного торгового и промышленного капитала»{7}.
Иными словами, получается, что капитализм в Латинскую Америку якобы вообще был привнесен извне, экспортирован из Европы. Такого рода воззрения представляют собой не что иное, как перепев старых взглядов Дюринга и теоретиков «экономического романтизма» конца XIX в.
Привнесенность капитализма в Латинскую Америку извне — это популярный тезис тех, кто, будучи не способен исследовать сложнейший процесс так называемого первоначального накопления в зависимых странах, ищет самое простое, легкое, даже наивное объяснение младенческого периода капиталистического развития. Они не объясняют ни того, как натуральное производство превратилось в товарное, ни как последнее переросло в капиталистическое, т. е. такое, «когда товаром становятся уже не только продукты человеческого труда, но и самая рабочая сила человека»{8}. Гораздо проще, конечно, объявить, что капитализм как способ производства был просто экспортирован из Европы в Новый Свет в трюмах каравелл Колумба.
На самом деле, конечно, процесс шел совсем иначе, на основе постепенного и порой мучительного превращения докапиталистических форм товарного производства в новые, капиталистические. Мировая торговля, европейские займы не столько ускорили, сколько затормозили этот сложный процесс, хотя европейские страны и пытались использовать экономическую экспансию в своих целях. Это привело к экономической зависимости испанских и португальских колоний от буржуазной Англии, а следовательно, затормозило развитие местного капитализма, сохранив докапиталистические, но товарные формы производства. В этом отношении судьба Латинской Америки в эпоху зарождения капитализма ничем не отличалась от судьбы бывших английских колоний в Северной Америке или стран Азии. Во всем мире переход от феодализма к капитализму осуществлялся в самых жестоких и варварских формах и был растянут на многие десятилетия. Буржуазные ученые, особенно те из них, кто стоит на националистических (антиимпериалистических) позициях и ищет пути к преодолению экономической отсталости, склонны во всем винить «чужой» капитализм, но всячески защищают интересы местного, горячо ратуя за его ускоренное развитие. Это и порождает стремление приписать местному капитализму некие исключительные черты не только в прошлом, но и в настоящем и будущем. Чаще всего при этом драматизируется вопрос об «отсталости», «слаборазвитости», «бедности» и т. п.
Отрицать значительное экономическое отставание Латинской Америки по сравнению, скажем, с США было бы, конечно, наивно. Уровень дохода на душу населения, производительность труда, техническое обеспечение, развитие энергетики и другие показатели национального благосостояния в большинстве латиноамериканских стран во много раз меньше. Этот факт известен всему миру. Но можно ли на этом основании приписывать капиталистическому способу производства в Латинской Америке «исключительный» характер? Думается, нельзя. Ведь буржуазные отношения имеют универсальный характер. Они не меняют свое значение, свои законы в зависимости от уровня развития техники или объема национального богатства. В. И. Ленин, вскрывая несостоятельность народнических воззрений по поводу того, что-де бедность препятствует капиталистическому развитию наций, показал, что капитализм «существует и при низкой и при высоко развитой технике»{9}. Разумеется, степень зрелости буржуазных отношений на разных этапах истории и в разных странах может быть далеко не равномерной, по суть капитализма как способа производства везде и всегда одна и та же.
Тезис об «исключительности» латиноамериканского капитализма в разных вариациях — запоздалость, сателлизация, периферийность, абсолютная зависимость и т. д. — вносит поэтому немалую путаницу в решение как научно-теоретических, так и ряда политических, практических проблем.
Наиболее опасным следствием такой ситуации стала модная тенденция рассматривать латиноамериканский капитализм в качестве некоей «третьей общественной формации» наряду с империализмом и социализмом. Известный бразильский экономист Т. дус Сантуш и многие другие буржуазные ученые (О. Сункель, Ф. Кардозо, М. Каплан, Э. Жагуарибе) определяют эту «третью» формацию как «зависимый капитализм».
Не меньшую путаницу вносит и апристская концепция «конструктивной» роли империализма в историческом развитии Латинской Америки. Согласно воззрениям лидера апризма Айя де ла Торре, эпоха капитализма в отсталой Латинской Америке начинается лишь в конце XIX — начале XX в. и под благотворным влиянием иностранных монополий. Более того, иногда высказывается абсурдная мысль о том, что латиноамериканский капитализм начался «с конца», т. е. с появления монополий, миновав стадию нормального зарождения. Внешний фактор и здесь выступает в роли главной силы развития.
Однако факты свидетельствуют о другом, а именно: иностранный монополистический капитал появился не до, а после зарождения капиталистического способа производства в Латинской Америке.
На рубеже двух веков Латинская Америка, за исключением, конечно, отдельных сельских и отсталых районов, в целом уже развивалась по капиталистическому пути. Империализм лишь углубил зависимость.
Таким образом, латиноамериканская экономика после эпохи древнейших цивилизаций развивалась постоянно в условиях тормозящего влияния внешнего фактора. В XVI–XVIII вв. это была прямая и абсолютная колониальная зависимость от метрополий, а также экономическая подчиненность требованиям мирового рынка, а точнее — буржуазной Англии. После войны за независимость первая форма зависимости была ликвидирована, но зато вторая, естественно, приобрела еще большие масштабы. На рубеже XIX–XX вв. стала развиваться новая форма зависимости от международного финансового капитала, до первой мировой войны по-преимуществу английского, а затем северо-американского. Так появилась современная империалистическая зависимость.
На этом основании в последние годы особую популярность приобрела буржуазная «теория развития зависимой периферийной экономики». Все чаще стал встречаться термин «зависимый капитализм».
Что же подразумевается под этим понятием? Насколько оно правомерно? Этот вопрос имеет принципиальный характер. Речь идет, естественно, не о самом выражении «зависимый капитализм», а о научном его истолковании, т. е. о сущности реальных, а не надуманных «исключительных» черт латиноамериканского капитализма.
Нельзя не согласиться с мнением А. Ф. Шульговского о том, что защитники теории исключительности «относят страны Латинской Америки к колониальной периферии капитализма, по сути дела, объясняют развитие латиноамериканского капитализма с точки зрения исключительного влияния метрополии. Это приводит сторонников теории зависимости капитализма, нередко помимо их воли, к своего рода возрождению теории «ультраимпериализма» с ее тезисом создания империалистической «сверхимперии» под эгидой транснациональных корпораций»{10}.
Для верной оценки нынешней стадии развития капитализма в Латинской Америке важно оценить характер империалистической зависимости, т. е. вскрыть подлинную суть системы «капитализм — зависимость».
Этот вопрос и прежде стоял в центре внимания марксистской мысли, но на первых порах молодые компартии в известной мере недооценивали значения проблемы зависимости, не выделяли собственно антиимпериалистических задач, подчиняя их общей цели борьбы за социализм.
К 30-м годам этот недостаток был в основном преодолен. Однако наметилась опасная тенденция к перекосу в другую сторону. Латинская Америка стала рассматриваться преимущественно лишь как «огромное поле острого соперничества между британским и североамериканским империализмами. Последний быстро завоевывает гегемонию, превращая Латинскую Америку в свое колониальное владение. Несмотря на свою формальную политическую независимость, латиноамериканские страны безусловно имеют полуколониальный характер»{11}.
В этой типичной для своего времени (1929 г.) формуле отразилась ставшая впоследствии весьма устойчивой переоценка степени империалистической зависимости, которая без оснований часто трактовалась и до сих пор трактуется как полуколониальная или даже колониальная.
Империализм действительно удерживает латиноамериканские страны, развивающиеся по капиталистическому пути, в условиях экономической, финансовой, дипломатической и военной зависимости. Но в отличие от колониальных и полуколониальных стран латиноамериканские республики сохраняют политическую самостоятельность. Это обстоятельство имеет огромное значение. В наши дни подавляющее большинство бывших колоний стали политически независимыми государствами. Латинская Америка достигла этого еще в начале прошлого столетия.
Структура и формы империалистической зависимости в последние десятилетия приобрели ряд новых черт и особенностей в связи с существенным изменением в расстановке сил на мировой арене в пользу социализма и с крупными сдвигами в жизни самих латиноамериканских государств. Однако согласно националистической концепции развития «экономические отношения между центром и периферией (т. е. между империализмом и Латинской Америкой. — Б. К.) ведут к неизбежному воспроизводству условий отсталости и росту разрыва между развитыми и слаборазвитыми странами»{12}. Иными словами, на новый лад пропагандируется старая идея «колонизации».
Для предотвращения этого, по мнению профессора Р. Пребиша и его сторонников, возглавляющих в течение многих лет Экономическую комиссию по Латинской Америке при ООН, необходимо максимально ускорить развитие местного капитализма, модернизировать структуру производства, и прежде всего осуществить индустриализацию. Эта буржуазно-патриотическая и в основе своей антиимпериалистическая концепция имеет определенное рациональное зерно, но в то же самое время исходит из ложной посылки, что капитализм способен обеспечить независимый путь развития.
Не выдерживает критики и точка зрения таких известных латиноамериканских ученых, как Ф. Кардозо, С. Фуртадо, П. Вускович и др., о том, что «развитие экономики центра и периферии ведет к росту их взаимосвязи друг с другом», хотя при этом и сохраняется «особая асимметричность» между ними в пользу центра{13}. Тезис «взаимозависимости» искажает суть дела и способен породить мнение о том, что проблема империалистической зависимости в целом изжита.
Выступая против подобных взглядов, ряд авторов впали в другую крайность, отрицая вообще всякую возможность какого бы то ни было уменьшения зависимости и ускорения экономического развития при сохранении капиталистического строя. Развитие латиноамериканского капитализма означает для них лишь фатальный процесс роста зависимости, своего рода неизбежное «развитие недоразвитости и отсталости», или, как пишет А. Гандер Франк, «недоразвитость развития порождает развитие недоразвитости».
Аргументом для такого вывода нередко служит арифметическое сравнение уровня производства на душу населения в Латинской Америке со средним уровнем всего капиталистического мира.
На первый взгляд такой подход убедителен, но свидетельствует ли он о «расширенном воспроизводстве отсталости»? Думается, что не свидетельствует. В противном случае получается, что прежде Латинская Америка была более развитой, чем в настоящее время, и менее зависимой. Подобная ситуация абсурдна. Тот факт, что растет разрыв в производстве на душу населения между Латинской Америкой и ведущими империалистическими державами, свидетельствует, на наш взгляд, о другом, а именно о том, что и сейчас продолжает действовать закон неравномерного развития капитализма, что, однако, по смыслу далеко не равнозначно «расширенному воспроизводству отсталости и зависимости».
Кроме того, следует учитывать высокий прирост народонаселения в Латинской Америке, в результате чего средние показатели выглядят ниже. И, наконец, главное: Латинская Америка все больше отстает от США не потому, что не развивается ее капиталистическая экономика, а потому, что плоды этого развития, и развития весьма бурного, достаются местным и иностранным монополиям, паразитирующим на общественном прогрессе.
Послевоенный период характеризовался ускорением развития капитализма в Латинской Америке, причем произошел заметный рост производительных сил. За четверть века (1950–1975 гг.) валовой внутренний продукт стран континента увеличился примерно в 4 раза{14}. Это говорит не о «воспроизводстве отсталости», а о значительном шаге вперед по пути капиталистического развития.
Практика свидетельствует о том, что даже в рамках капиталистического пути развития можно добиться определенного прогресса и известного уменьшения давления империализма. Об этом, например, говорит опыт национализации иностранных монополистических предприятий в 70-е годы в Перу, Колумбии, Венесуэле, Мексике и ряде других стран, политика государственного регулирования капиталовложений, протекционистские методы, интеграционные процессы и т. д. В области внешней политики империализм США уже не в состоянии навязывать латиноамериканским странам отказ от сотрудничества с социалистическими государствами. Глубокий кризис переживает вся система некогда могущественной «панамериканской системы». Все это свидетельствует о том, что империалистическая зависимость в настоящее время благодаря изменению соотношения сил на международной арене и росту освободительной борьбы народов может быть в той или иной степени реально уменьшена, хотя разрыв в уровне производства может стать больше. Одно не исключает другое.
В Программе Коммунистической партии Аргентины в связи с этим подчеркивается: «Несмотря на значительные трудности, которые воздвигают реакционные силы латиноамериканского общества, борьба против империализма приобрела на континенте новые масштабы, народы добились важных и значительных успехов. Все это говорит о том, что империализм уже не может диктовать свою волю Латинской Америке»{15}.
На XXVI съезде КПСС, состоявшемся в феврале 1981 г. в Москве, руководители делегаций латиноамериканских коммунистических и революционных партий в своих выступлениях глубоко раскрыли возможности революционных сил в борьбе против империализма.
Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Уругвая Родней Арисменди в речи на XXVI съезде КПСС справедливо отметил: «Вашингтону следует понять, что мир уже не тот, что прежде, и что Латинская Америка вступила в новый этап освободительного процесса.
Героическая Куба не одинока! На ее стороне — Советский Союз, социалистические страны, солидарность народов мира. Лозунг «Родина или смерть!» стал священным для латиноамериканских народов…
… Ослабление господства американского империализма необратимо. Борьба народов Сальвадора, Гватемалы, изоляция диктатур в Чили и Уругвае, процесс демократизации в Бразилии, укрепление демократических течений, включая сюда и позиции ряда национал-реформистских правительств, — все это создает условия для достижения экономического и политического самоопределения в Латинской Америке»{16}.
Это не означает, однако, что зависимость уже преодолена и больше не существует. Капитализм сам по себе, как бы энергично он ни развивался, не способен обеспечить подлинную экономическую независимость, поскольку органически входит в систему мирового капиталистического хозяйства, где властвуют транснациональные монополии. Как подчеркивается в Программе Коммунистической партии Боливии, «капиталистическое развитие не имеет иной альтернативы как осуществляться в рамках зависимости от империализма»{17}.
Не рост капитализма как способа производства, а развитие классовой борьбы и антиимпериалистического освободительного движения определяет динамику зависимости, служит главной силой прогресса. Скажем, в Канаде капитализм уже давно вступил в свою высшую и последнюю стадию, но по-прежнему зависит от империализма США. И напротив, в Панаме уровень развития капитализма значительно ниже, чем в Канаде, но после революции 1968 г. страна фактически освободилась от империалистической зависимости.
Зависимое от империализма положение латиноамериканской экономики в принципе не может быть ликвидировано без глубоких революционных преобразований, но что касается отдельных конкретных успехов в борьбе за экономическую самостоятельность, то они вполне возможны. Правда, с другой стороны, не исключено и усиление зависимости в целом или в каких-либо отдельных сферах, что, например, демонстрирует пример Чили после падения в 1973 г. правительства Народного единства. Тот или иной вариант обусловлен борьбой классовых сил.
Экономическая зависимость означает реальное состояние объективных социально-экономических отношений, сложившихся между странами Латинской Америки и империализмом, главным образом империализмом США. Суть этих отношений состоит в неравномерном положении сторон, в эксплуатации трудовых и природных ресурсов Латинской Америки иностранными монополиями, установившими свой контроль над рядом отраслей экономики и обладающими преимуществом новой технологии.
Зависимость не останавливает, однако, эволюцию местного капитализма, не равнозначна «росту отсталости», но самым непосредственным образом влияет на весь процесс развития, навязывает ему определенную форму и ориентацию, приспосабливает латиноамериканскую экономику к нуждам империализма.
Многочисленные факты неоспоримо свидетельствуют о том, что на всем протяжении XX в. иностранные монополии и империалистические государства без зазрения совести выкачивали и продолжают выкачивать из Латинской Америки баснословные прибыли.
В чем же сейчас конкретно выражается зависимость Латинской Америки от империализма? Какова на этот счет точка зрения коммунистических партий? Этот вопрос имеет особую важность, ибо от ответа на него строится общая Стратегия революционной борьбы на современном этапе.
В итоговом документе Совещания коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна (Гавана! нюнь 1975 г.) говорится: «Империализм прервал независимое развитие экономики латиноамериканских стран…Государственный суверенитет латиноамериканских стран оказался ущемленным. Эта зависимость означала для них начало нового драматического периода… экономическая зависимость обусловливает, с одной стороны, сохранение старых структур, а с другой — накладывает отпечаток на процесс капиталистического развития»{18}.
В современных условиях империализм прибегает к новым, более изощренным формам экспансии и господства, в частности создает в союзе с местным крупным капиталом смешанные предприятия, чтобы избежать национализации и обеспечить свободную выкачку прибылей. С этой же целью используются «обусловленные кредиты», всякого рода незаконные махинации с патентами и т. п. Это ведет к обострению противоречий с империализмом, к росту освободительной борьбы, что открывает определенные возможности для создания демократических правительств, противостоящих империализму и осуществляющих передовую политику в социальной области. В процессе этой борьбы, как подчеркнуло Гаванское совещание, наметились реальные «сдвиги, показывающие всю глубину кризиса империалистического господства в Латинской Америке и перспективу победоносной борьбы наших народов»{19}.
Постановка вопроса об углубляющемся кризисе империалистического господства имеет особенно важное значение для понимания того, что, хотя зависимость Латинской Америки сохраняется, она не носит абсолютного характера, в результате борьбы народов в ней образуются существенные бреши. Особенно ярко они обнаруживаются в сфере национализации природных ресурсов, в области внешней политики, в отстранении от власти проимпериалистических режимов, в развитии торговых связей с СССР, в солидарности с народами Кубы, Никарагуа, Гренады, Сальвадора.
«Империализм шаг за шагом отступает, но он не отказался и не откажется от своих претензий на гегемонию»{20}, — подчеркивают коммунистические партии стран Латинской Америки. Вот почему, как отмечается в Гаванской декларации 1975 г., «нельзя будет добиться глубоких социально-экономических перемен — не говоря уже о том, чтобы осуществить социализм, — не ликвидировав угнетения каждой из наших стран американским империализмом, не покончив с господством международных корпораций в наших странах»{21}.
Общая стратегическая установка коммунистических партий, естественно, не снимает, а подразумевает специфику ситуации и методов борьбы против империализма в различных странах, но эта разница больше относится к области тактики. Каждая партия учитывает конкретное положение вещей и в зависимости от этого видоизменяет тактические приемы.
Иностранный капитал сохраняет свой контроль над многими отраслями латиноамериканской экономики, а в ряде государств практически действует как полновластный хозяин. Не только в «малых» странах, но и в крупных государствах контроль транснациональных корпораций, в основном североамериканских, практически ничем не ограничен. Так, в Бразилии иностранный капитал держит в своих руках почти 100 % производства автомобилей, 94 — фармацевтической, 91 — табачной, 82 % —резинотехнической промышленности{22}.
Примерно такая же ситуация в Аргентине, Колумбии, Венесуэле и многих других странах. Это не означает, конечно, что местная крупная буржуазия и государственные власти не имеют никакой реальной силы и полностью подчинены иностранному капиталу. Отношения между ними носят сложный характер. Растут внутренние противоречия, развивается конкуренция. Однако значительное превосходство сохраняется за транснациональными монополиями. Арсенал их империалистических методов весьма широк: прямые и портфельные капиталовложения, установление контроля над производством, ценами, рынком, предоставление кабальных займов, неэквивалентная торговля, патентно-лицензионный контроль, давление на средства массовой информации, навязывание военно-стратегических обязательств, дипломатическая обработка и т. д. Все эти и многие другие формы империалистической зависимости означают не что иное, как жестокую эксплуатацию латиноамериканских трудящихся, на долю которых остаются лишь крохи плодов их собственного каторжного труда. В этом проявляется главная паразитическая сущность зависимости.
В 50-х годах иностранные компании получали из Латинской Америки в среднем за год около 1 млрд. долл, прибыли. Теперь объем таких доходов превышает 10 млрд, долл.{23} Такова лишь видимая часть того, что на политическом языке именуется империалистической зависимостью.
При этом важно иметь в виду, что империализм обнаружил немалую способность менять формы своего проникновения в Латинскую Америку в зависимости от обстановки, быстро приспосабливаясь к требованиям нового, более высокого уровня развития местного капитализма. Так, если раньше иностранные компании, делая ставку на аграрную олигархию, стремились вкладывать свой капитал преимущественно в сельское хозяйство, нефтяное дело, добывающую промышленность, то теперь основной поток вложений идет в обрабатывающую промышленность, причем в наиболее динамичные ее отрасли. В политическом плане делается ставка на союз с крупной местной промышленно-финансовой буржуазией с целью ускоренного перехода к государственно-монополистической системе.
На практике это проявляется в насильственном установлении военно-фашистских режимов, которые готовы полностью пренебречь национальными интересами, верой и правдой усердно служить монополистическому капиталу. В итоге верхушка местной буржуазии оказалась настолько связанной с империализмом и зависимой от него в отношении собственного роста и усиления, что фактически превратилась в составную часть механизма империалистического господства в своих же странах.
Это означает, что местный капитализм и иностранный империализм в принципе не противостоят друг другу, а во все большей степени интегрируются. Особенно отчетливо это проявляется на самом высоком — монополистическом — этаже. Конечно, средняя и тем более мелкая латиноамериканская буржуазия тяжело страдает от империалистической зависимости. Иногда она даже способна по-боевому выступать в защиту национальных интересов, но в экономическом плане эти группы самым тесным образом связаны с иностранным капиталом, втянуты в общую систему современного общественного производства. Паразитизм транснациональных, в основном североамериканских, корпораций составляет ныне главную суть этой системы и порожденной ею империалистической зависимости.
Вот почему революционные силы, и прежде всего коммунистические партии, стран Латинской Америки с полным основанием считают: «Поскольку американский империализм является нашим главным и общим врагом, стратегия и тактика революции в Латинской Америке для тех, кто, как мы, считает, что ее конечной целью является социализм, должны характеризоваться антиимпериалистической направленностью… борьба против империализма, за достижение полной национальной независимости представляет собой священный долг»{24}.
Империалистическая зависимость — это реальный и важный фактор, воздействующий на все стороны жизни Латинской Америки, но это вовсе не равнозначно, как иногда полагают, изменению или деформации сущностных сторон капиталистического способа производства. Иными словами, капитализм и его отношения, его законы как определенного способа производства остаются универсальными как в условиях зависимости, так и в условиях экономической самостоятельности. В этом смысле и капитализм в США, и капитализм в Латинской Америке — это не разные, а один и тот же способ производства.
Казалось бы, это азбучные истины, но тем не менее иногда их забывают, приписывая латиноамериканскому капитализму некие «исключительные» черты, в частности именуя его туманным и двусмысленным термином «зависимый капитализм».
Специально остановимся на некоторых аспектах этой проблемы. Для всех очевидно, что, несмотря на отрицательное воздействие экономической зависимости, капиталистический способ производства в Латинской Америке давно достиг своей зрелой стадии. Более того, повсеместно укрепился государственный капиталистический сектор, а в ряде стран идет процесс формирования государственно-монополистического капитализма, возникли и действуют весьма сильные местные монополии, тесно связанные с иностранным финансовым капиталом.
Все это характеризуется в марксистской научной литературе и документах коммунистических партий стран Латинской Америки как средний уровень развития капитализма.
Это определение имеет только один смысл: оно характеризует зрелую стадию капиталистического способа производства как по сравнению с этапом его зарождения и становления, так и по сравнению с высшей стадией его развития, т. е. с монополистическим этапом, с империализмом.
Средний уровень развития капитализма позволяет выделить Латинскую Америку, как и ряд государств Европы, Азии и Африки — Португалию, Испанию, Ирландию, Грецию, Турцию, Индию, Индонезию, Кению и др., в особую группу государств, отличающихся и от империалистических государств Западной Европы, США, Японии, Канады, Австралии, и от большинства относительно слаборазвитых государств Азии и Африки.
Выделение группы среднеразвитых капиталистических государств имеет важное методологическое и политическое значение, ибо помогает понять их специфику по сравнению со всеми другими экономически зависимыми странами, многие из которых в прошлом не развивались по капиталистическому пути, а в настоящее время ориентируются на социалистическую перспективу развития, или, как часто говорят, идут по некапиталистическому пути.
В Гаванской декларации 1975 г. по этому поводу говорится следующее: «Хотя капитализм стал более или менее господствующей экономической системой, а ряд стран Латинской Америки достиг среднего уровня капиталистического развития, причем в некоторых из них появляются черты, свойственные монополистическому капитализму, экономическая зависимость обусловливает, с одной стороны, сохранение старых структур, а с другой — накладывает отпечаток на процесс капиталистического развития»{25}.
Тот факт, что латиноамериканские страны в своем большинстве не освободились еще полностью от пережитков докапиталистического прошлого (прежде всего в аграрных отношениях) и находятся в сильной экономической зависимости от империализма, прежде всего финансового капитала США, общепризнан в марксистской литературе давно. Если толковать термин «зависимый капитализм» в этом духе, то возражать против него нет смысла. Однако все чаще под «зависимым капитализмом» подразумевается совсем другое, а именно некая исключительность. Многие авторы утверждают, что уровень развития буржуазных производственных отношений в Латинской Америке ниже среднего, что здесь капитализм как способ производства недоразвит, а посему образует отсталую «периферию капитализма».
Если толковать понятие «зависимый капитализм» в этом плане, то дальнейшее развитие капитализма, хотели бы мы того или нет, объективно предстает как исторический прогресс, социальные противоречия данного этапа капиталистического развития лишаются реального содержания и остроты. Главное, что при этом существенно умаляются уже созданные капитализмом объективные предпосылки социалистической перспективы.
Вот почему столь важно дать верную интерпретацию особенностям латиноамериканского капитализма, который ни при каких условиях зависимости и отсталости не теряет свою сущность как составная часть единой мировой капиталистической системы.
Средний уровень развития капитализма означает только одно — наличие определенного минимума материальных предпосылок для реальной борьбы за социализм. Используя слова В. И. Ленина, можно сказать, что «без известной высоты кап[итали]зма»{26} была бы невозможна социалистическая революция на Кубе, нет внутренних объективных условий для перехода к социализму в других странах.
Марксистско-ленинская методология выделяет начальный, средний и высший этапы развития капитализма именно для того, чтобы оценить материальные предпосылки борьбы за социализм. Относительная бедность и зависимость местного капитализма, отсталая структура хозяйства, низкий уровень техники и производительности труда, преобладание иностранного капитала и прочее — все это не имеет прямого отношения к тому, что подразумевается под уровнем капиталистического развития. Речь идет не о структуре хозяйства и каких-либо показателях общественного благосостояния (национальный доход, производство продукции и т. д.), а о зрелости буржуазных производственных отношений, об уровне развития социального антагонизма между трудом и капиталом. Зрелый, или средний, уровень капиталистического развития может быть и при зависимом положении (скажем, Мексика), и при крайне отсталой структуре землевладения (например, дореволюционная Россия или современная Бразилия), и при слабом развитии промышленности (дореволюционная Куба) и т. д. Условия могут быть самыми различными, но сам уровень (низкий, средний, высокий) зрелости капиталистических отношений, т. е. зрелости материальных предпосылок социализма, от этого прямо не зависит.
Анализируя различную степень «экономической зрелости» подготовки социализма, В. И. Ленин выделял четыре уровня:
1) высокая степень зрелости объективных предпосылок социализма — империалистическая стадия развития империализма;
2) средняя степень зрелости материальных условии перехода от капитализма к социализму — средний уровень развития капитализма;
3) низкий уровень развития капиталистических отношений — наличие относительно слабого капиталистического уклада в общей системе полуфеодального хозяйства колониального и полуколониального общества;
4) фактическое отсутствие внутренних объективных условий для социализма — крайне низкое развитие капитализма или полное его отсутствие{27}.
До Октябрьской революции четвертый (самый низкий) уровень развития полностью исключал какую бы то ни было возможность борьбы за социализм в самых отсталых странах. Но после того, как российский рабочий класс взял власть в свои руки, положение изменилось. На II конгрессе Коминтерна (1920 г.) В. И. Ленин выдвинул смелую идею о том, что, поскольку «революционный победоносный пролетариат» может оказать реальную помощь народам самых отсталых стран, постольку некоторые из них «могут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития — к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития»{28}.
Таким образом, при определении характера и задач революционных процессов в разных странах мира В. И. Ленин во главу угла ставил оценку уровня зрелости местного капитализма:
— либо еще только-только зарождающегося в условиях полуколониальной и колониальной зависимости;
— либо уже зрелого (среднезрелого), но еще относительно прогрессивного и способного развиваться «вверх»;
— либо уже прошедшего период своего восходящего развития и вступившего в стадию загнивания — империализм.
На основе этой ленинской методологии ученые-марксисты в дальнейшем стали выделять три основных уровня развития капитализма — низкий, средний и высокий. Такая группировка была положена в основу соответствующего раздела программы Коминтерна, принятой VI конгрессом в августе 1928 г. На основе «различных ступеней» зрелости капитализма (в отдельных странах), обусловленных неравномерностью социально-экономического и политического развития, в программе Коминтерна были выделены следующие группы:
1) страны высокого уровня развития капитализма (США, Германия, Англия и т. д.) с могущественными производительными силами, централизованным в высокой степени производством, с давно уже сложившимся буржуазным политическим строем;
2) страны со средним уровнем развития капитализма (Испания, Португалия, Польша, Венгрия, балканские страны и т. д.), со значительными остатками полуфеодальных отношений в сельском хозяйстве, но главное — «с известным минимумом материальных предпосылок, необходимых для социалистического строительства». В одних из этих стран возможен процесс более или менее быстрого перерастания демократической революции в социалистическую; в других — типы пролетарских революций, но с большим объемом задач демократического характера;
3) колониальные и полуколониальные страны (Китай, Индия и т. д.) и страны зависимые (Аргентина, Бразилия и пр.). Центральное значение здесь имеет, как подчеркивалось в Программе Коминтерна, «борьба с феодализмом, докапиталистическими формами эксплуатации и последовательно проводимая аграрная революция крестьянства, с одной стороны, борьба с иностранным империализмом за национальную независимость — с другой». Переход к социализму возможен здесь лишь через ряд подготовительных ступеней, в результате периода перерастания демократической революции в революцию социалистическую;
4) в еще более отсталых странах (например, в некоторых частях Африки) центральное значение имеет борьба за национальное освобождение, достижение которого открывает «дорогу развитию к социализму без прохождения стадии капитализма вообще», если будет на деле оказана помощь со стороны социалистических государств{29}.
В принципе такая типологическая группировка сохраняет свое значение и сегодня, хотя, конечно, вопрос о конкретных странах решается теперь иначе. Тот факт, что «страны зависимые» были в программе Коминтерна объединены в одну группу с «колониальными и полуколониальными странами», объясняется тем, что и те, и другие в качестве первоочередной задачи должны были освободиться от империалистической зависимости и засилья латифундизма. Но это отнюдь не означало, что степень развития капитализма в зависимых странах была неизбежно такой же, как и в колониях. По существу в третью группу была включена вся зона антиимпериалистического освободительного движения независимо от уровня развития капитализма. В программе Коминтерна в этом смысле признавалась возможность различных вариантов. Характерно, например, что еще в резолюции II конгресса Коминтерна в 1920 г. революционные процессы в Китае и Индии рассматривались под углом зрения развития классовой борьбы «в политически угнетенных странах с господствующим капиталистическим строем»{30}.
Таким образом признавалось, что в полуколониях и колониях также может быть достигнут значительный уровень развития капитализма. Иными словами, границы между второй и третьей группами носили весьма условный характер. Их разделение в программе Коминтерна объяснялось чисто политическими задачами по развитию революционного антиимпериалистического движения в целом.
В настоящее время подавляющее большинство латиноамериканских стран, хотя они и остаются зависимыми от империализма, может быть с полным основанием отнесено к группе стран со средним уровнем развития капитализма, на что специальное внимание было обращено в Декларации Совещания коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна (1975 г.).
Таким образом, зависимое, в том числе даже колониальное и полуколониальное, положение той или иной страны автоматически не предопределяет степень развития местного капитализма. И наоборот, рост зрелости капиталистических отношений не влияет прямо на снижение экономической зависимости от империализма.
Вопрос о степени развития капитализма является не второстепенным по сравнению с проблемой зависимости, как иногда считают, а основным. Только определенный, а именно средний, уровень зрелости капитализма создает материальную основу для перерастания демократической революции в социалистическую. В современную эпоху, как известно, в тех странах, где капитализм развит слабо, не достиг своей «средней зрелости», возможен путь социалистической ориентации, но только благодаря помощи со стороны реального социализма.
В большинстве стран Латинской Америки капитализм давно достиг своего среднего уровня развития. Либо нужно признать наличие среднего уровня развития латиноамериканского капитализма, а следовательно, и определенных материальных предпосылок для перехода от капитализма к социализму, либо выдвигать программу борьбы за путь социалистической ориентации, поскольку капитализм развит слабо, не достиг своей зрелости.
Вот почему столь важно определить уровень развития капитализма и соответственно уровень развития присущих этому строю классовых противоречий и классовой борьбы, причем, разумеется, с самым тщательным учетом проблемы зависимости от империализма, которая влияет на ход и формы борьбы классов.
Большинство коммунистических партий региона с полным основанием признают не только наличие средней степени зрелости капитализма, но и указывают на новую тенденцию, а именно на процесс ускоренного формирования монополистических объединений, развития государственно-монополистической тенденции.
Коммунистическая партия Чили в своей программе отмечает, что еще в 60-е годы в стране образовалась «паразитическая, монополистическая, финансовая олигархия, мощь которой возрастает и которая является подлинным центром экономической и политической власти»{31}. Военно-фашистский переворот 1973 г., поставивший у власти террористическую диктатуру Пиночета, имел своей целью ускорить с помощью насилия процесс развития государственно-монополистического капитализма. И эта цель в общем была достигнута.
Глубокий вывод относительно развития капитализма в своей стране делает Коммунистическая партия Колумбии. В ее программе говорится: «В условиях отсталости и зависимости в стране сформировались крупные монополистические группы в промышленности, интересы которых связаны с торговым и финансовым капиталом. Они являются также владельцами обширных земельных массивов и тем самым тесным образом переплетены с империалистическими компаниями. Эти монополистические группировки господствуют во всей экономической жизни страны»{32}.
Оценивая изменения, происшедшие в развитии латиноамериканского капитализма в целом, Коммунистическая партия Уругвая справедливо подчеркивает: «Крупная буржуазия континента приобретает черты монополистической буржуазии… Крупная буржуазия сосредоточивает, как правило, в своих руках рычаги экономической и политической власти и поэтому, естественно, является врагом революции. Следовательно, она должна быть экспроприирована и ликвидирована еще на аграрном антиимпериалистическом этапе революции. Это означает, что революция уже своими первыми актами преследует антикапиталистические цели, что создает условия и обеспечивает переход к социалистическому этапу в исторически сжатые сроки»{33}.
Проблема борьбы против монополистических и государственно-монополистических тенденций в развитии латиноамериканского капитализма все более выдвигается в центр внимания еще и потому, что она прямо связана с борьбой против фашизма или его угрозы. Дело в том, что именно военно-фашистские диктатуры играют главную роль в стимулировании государственно-монополистического капитализма.
В тех странах, где нет фашизма, развитие капитализма объективно ведет к тому же результату, хотя формы и методы формирования монополий здесь иные. Тем не менее, как указывал В. И. Ленин, имеются «лишь несущественные различия в форме монополий или во времени появления их, а порождение монополии концентрацией производства вообще является общим и основным законом современной стадии развития капитализма»{34}.
Не миновала этого общего закона и Латинская Америка. По определению XVIII съезда Мексиканской коммунистической партии, в стране неудержимо «нарастает процесс развития в направлении государственно-монополистического капитализма… Единственной исторической альтернативой этому развитию… является демократическая и социалистическая революция»{35}.
Этот вывод основывается на том, что средняя степень развития капитализма и особенно ускорение формирования государственно-монополистического капитализма в последние два десятилетия создали солидную материальную основу для такого революционного процесса, который неизбежно завершится победой социализма.
Аграрно-крестьянский вопрос:
реформа против революции
Важное значение в жизни Латинской Америки всегда имел и имеет аграрно-крестьянский вопрос. Это объясняется рядом объективных причин.
— сохранением в большинстве стран (за исключением, Кубы, Боливии, Перу, Панамы, Мексики, Никарагуа) крупного помещичьего землевладения и старых форм эксплуатации сельских трудящихся;
— важной ролью аграрного сектора в экономике;
— высоким удельным весом сельских трудящихся в общей массе самодеятельного населения;
— процессом ускоренной социальной дифференциации крестьянства, и прежде всего пролетаризации его низших слоев;
— проведением буржуазных аграрных реформ и обострением на этой основе классовой борьбы в деревне как особой части революционного процесса в целом.
Аграрный вопрос привлекает к себе самое пристальное внимание различных партий и течений. В Латинской Америке не было и нет ни одного крупного общественного деятеля — философа, писателя, политика, который бы не затрагивал эту важнейшую проблему. До сих пор она находится в центре общественной мысли и политической практики.
Буржуазные и мелкобуржуазные политические деятели и ученые сводят аграрно-крестьянский вопрос либо к структуре землевладения и землепользования (латифундия — минифундия), либо к сугубо техническим условиям хозяйствования, либо к колонизации пустующих земель, т. е. абсолютизируют какие-либо отдельные, хотя и важные стороны дела. Главный недостаток такого подхода состоит в том, что он никак не связан с классовой борьбой, более того, призван приглушить, затормозить ее развитие, оторвать аграрный вопрос от общих проблем революционного процесса, свести все и вся к куцым верхушечным реформам по модернизации латифундизма.
С иных позиций подходят к решению аграрно-крестьянской проблемы марксисты. Коммунистические партии связывают борьбу крестьянства за землю с общим ходом великого освободительного движения пролетариата и антиимпериалистической народной революции, с борьбой за социализм.
На первых порах, как известно, молодые компартии сумели определить лишь самое общее направление борьбы за аграрную революцию и привлечение крестьянства на сторону рабочего класса. Конкретная разработка аграрных программ была развернута коммунистами лишь в 30-е годы. Методологической исходной точкой являлся тезис о преобладании докапиталистических отношений в латиноамериканской деревне. Чаще всего аграрный строй характеризовался как «полуфеодальный» и даже «полурабовладельческий».
Правда, уже Первая конференция латиноамериканских компартий 1929 г. правильно отметила, что «крупная аграрная собственность в Латинской Америке постепенно все меньше сохраняет характер докапиталистического феодального производства… все заметнее включается в систему капиталистической империалистической эксплуатации, образует одну из основ эксплуатации масс рабочих и крестьян и ограбления Латинской Америки различными империализмами, прежде всего империализмом США. Поэтому борьба против крупной аграрной собственности и против империализма самым тесным образом связаны между собой воедино»{36}.
Этот вывод остается верным и в наши дни. Однако, что касается оценки характера аграрной революции, то вплоть до 40-х годов в документах компартий она выглядела весьма упрощенной. Класс крупных собственников-землевладельцев рассматривался как некий отживший слой, находящийся в прямой зависимости от империализма. Процесс обуржуазивания латифундизма и вообще развития аграрного капитализма в достаточной степени не принимался во внимание. Во многих случаях дело ограничивалось повторением популярного каутскианского тезиса о колониальной и полуколониальной зависимости Латинской Америки, преобладании полуфеодальных отношений, о ведущей роли внешнего фактора — империализма.
Аграрно-крестьянский вопрос при такой трактовке сводился чаще всего к перераспределению помещичьих земель среди тех, кто их обрабатывает. При всей ограниченности и схематичности первых аграрных программ компартий их главнейшей заслугой была сама постановка вопроса о необходимости революционного уничтожения латифундизма, помещичьего землевладения.
При этом в политическом плане выдвигалась задача по созданию боевого союза рабочих и крестьян при руководящей роли пролетариата. В документах компартии, датированных 1929 г., совершенно справедливо отмечалось, что в Латинской Америке, как и в других районах мира, «крестьянство уже не есть единый класс, а разделено на слои и группы, одни из которых связаны с буржуазией, другие стоят ближе к пролетариям. Рабочий класс и компартии должны прежде всего завоевать доверие и поддержку полупролетарских слоев и крестьян-бедняков и опираться именно на эти низшие группы, стараться влиять на крестьян-середняков и бороться против богатой верхушки, связанной с помещичьими кругами»{37}.
В документах компартий не случайно большое место отводится характеристике отдельных групп эксплуатируемого крестьянства — арендаторов, издольщиков, сезонного батрачества, колонистов и других, без чего нельзя разобраться в сложной сети различных форм производства и социальных отношений в латиноамериканской деревне, где одновременно существуют и самые низшие (первобытнообщинные), и самые высшие (крупнокапиталистические и монополистические) формы хозяйствования.
Учитывая богатое разнообразие аграрных отношений, коммунисты ставят в центр всей аграрно-крестьянской проблемы борьбу против крупного помещичьего землевладения — латифундизма. В этом духе выдержаны все основные стратегические и тактические установки. И прежде и теперь коммунисты выдвигают целую серию конкретных требований, а именно:
— экспроприация помещичьей собственности, передача земли тем, кто ее обрабатывает, для ведения коллективного или индивидуального хозяйства, экспроприация иностранных латифундий;
— защита интересов сельского пролетариата (повышение зарплаты, 8-часовой рабочий день и воскресный отдых, обеспечение жильем, ограничение труда женщин и запрещение труда детей, ликвидация феодальных пережитков — телесных наказаний, податей и т. д.);
— защита интересов крестьян-бедняков, арендаторов и издольщиков (снижение арендной платы, свобода передвижения, запрещение феодальных методов угнетения, предоставление кредитов, возвращение захваченных земель крестьянам-индейцам);
— развитие государственного сектора в земледелии и животноводстве, принятие мер по повышению производительности труда сельских тружеников;
— проведение культурной революции в сельских районах с целью ликвидации неграмотности и засилья религиозных традиций.
Компартии постоянно развивают свои аграрные программы, все более глубоко и всесторонне анализируя пути и методы решения аграрно-крестьянского вопроса.
Универсальным законом капиталистической эволюции земледелия, как неоднократно подчеркивал В. И. Ленин, является «коренное разрушение старого патриархального крестьянства и создание новых типов сельского населения»{38}. В. И. Ленин при этом специально выделял такие черты крестьянства при капитализме, как «внутренне противоречивое классовое строение этой массы, ее мелкобуржуазность, антагонизм хозяйских и пролетарских тенденции внутри нее… подавляющее большинство либо разоряется совсем и становится наемными рабочими или пауперами, либо живет вечно на границе пролетарского состояния»{39}.
Именно такое положение наблюдается ныне в Латинской Америке, где на 32,5 млн. человек сельского самодеятельного населения приходится всего 7,5 млн. хозяйств. Эту цифру можно условно принять за число хозяев-земле-собственников, из которых к крестьянству относятся владельцы угодий размером до 100 га. Их число составляет всего 6,5 млн. семей, а находящаяся в их собственности земельная площадь — всего 12,1 % от общего количества земли{40}.
В результате буржуазных аграрных реформ 60–70-х годов, которые были проведены почти во всех странах, число крестьян-собственников выросло примерно до 7–8 млн. семей. Основная же масса сельского трудового населения — более 20 млн. человек — не ведет собственного хозяйства и работает сезонно или постоянно в качестве наемных батраков-пролетариев.
Но дело не только в этом. Глубокое социальное неравенство наблюдается и в группе самих землевладельцев: одни имеют очень много земли, другие — очень мало, что сближает последних с безземельными группами трудящихся. Так, основную массу крестьянских хозяйств составляют мелкие (во многом натуральные) хозяйства, на долю которых приходится 3,7 % земельной собственности.
Вопиющее неравенство в отношении к главному средству производства — земле признают ныне даже наиболее консервативно настроенные буржуазные деятели, однако 31 они стараются представить существующую структуру землевладения хотя и несправедливой, но «естественной», а следовательно, оправдывают социальное неравенство сельского населения, его деление на бедных и богатых.
Если распределить землесобственников по размеру их хозяйства, то можно выделить следующие основные группы:
1) крупные землевладельцы, к которым относятся латифундисты всех видов, помещики-предприниматели, часть богатой сельской буржуазии, составляют всего 9,4 % всех собственников, но в их распоряжении находится 87,9 % земли;
2) средние землевладельцы — часть мелкопоместных хозяев, зажиточное крестьянство, буржуазное фермерство — имеют 8,4 % земли, хотя к ним относится примерно 20 % всех хозяев;
3) мелкие собственники — крестьяне и полупролетарские бедняцкие слои — составляют большинство (72,6 % хозяйств), но они владеют всего 3,7 % земли{41}.
Хотя старая структура землевладения во многих странах сохраняется, часть латифундистов перешла на буржуазные рельсы хозяйствования. Для этой группы характерны три основные черты: 1) владение обширной земельной площадью на правах частной собственности, 2) использование значительного числа наемных работников, 3) высокий уровень товарности производства. Дополняющими особенностями являются следующие: обрабатывается обычно не вся земля, а лишь ее часть, причем, как правило, небольшая; основными являются тропические и субтропические культуры (кофе, какао, табак, хлопок, рис, сахарный тростник, каучук, бананы, чай и т. д.); хозяйство строится обычно по экстенсивному типу.
Следует подчеркнуть, что современная латифундия существенно отличается от феодального хозяйства. В Латинской Америке латифундии уже в XVI–XVII вв. являлись основой крупного товарного производства, развивались в тесной связи с потребностями международного рынка. Значительная часть латифундий представляла собой высокотоварные плантации.
В итоге высочайшей концентрации земельной собственности класс помещиков не только продолжает существовать, но и играет немаловажную роль в экономике и политике, обладая в ряде стран значительной долей власти. Условно к этому классу можно отнести владельцев имений размером более 1000 га каждое. В эту группу, разумеется, попадают богатые сельские предприниматели и крупные монополии, но в данном случае и они оказываются не более как своеобразными (буржуазными) представителями латифундизма. Абсолютное число таких поместий в настоящее время невелико — 105 тыс. хозяйств, но именно эта элита составляет костяк аграрной олигархии в ее наиболее традиционном виде.
Класс крупных землевладельцев, включая и его наиболее «модернизированную», обуржуазившуюся прослойку, выступает ныне в роли самой консервативной социальной силы. Именно этот класс борется против каких бы то ни было реформ. Историческая обреченность латифундистов, их социальный паразитизм и политическая косность вселяют в них фанатическое ожесточение, когда речь идет о защите собственных интересов.
Развитие капитализма в сельском хозяйстве выразилось не только в обуржуазивании основной части латифундистов, но и в формировании сельской буржуазии. Генезис сельской буржуазии явился составной частью общего процесса разложения старых форм, которые, однако, не уничтожались полностью. Капитализм как бы «впитал» их в себя, надстроился над ними. Итогом такого развития явилась многослойная структура сельской буржуазии: крупная землевладельческая буржуазия, вышедшая из лона латифундизма; средние землевладельцы-фермеры, регулярно использующие наемный труд батраков; предприниматели-арендаторы; капиталисты неземледельческого характера — торговцы, ростовщики, посредники и пр.; высший слой управляющих.
Первые две группы отличаются от всех остальных тем, что имеют в своей собственности землю. Этот слой сельской буржуазии сравнительно узок. Он ограничен, с одной стороны, крестьянским сектором, а с другой — латифундизмом. Если исключить мелкий крестьянский сектор (хозяйства размером менее 20 га каждое) и наиболее богатую верхушку латифундистов (владения размером более 1000 га), получим определенную сферу в пределах от 20 до 1000 га. Именно в этих границах, которые объединяют 26 % хозяйств и 31,1 % всей частновладельческой земли, более всего и развивается капиталистическое производство. Разумеется, его влияние в данной сфере отнюдь не абсолютно, но по многим показателям является доминирующим. Кроме того, оно распространяется и за пределы очерченных границ, в частности, благодаря предпринимательской аренде земли у высшей группы.
Та часть сельской буржуазии, которая выросла из крупной земельной собственности, сохраняет многие латифундистские черты. Ей в известной мере противостоит другая часть сельской буржуазии, которая не владеет крупными массивами земель, а является собственником средних участков. Эту группу можно условно охарактеризовать как буржуазное фермерство. Группа буржуазных фермеров постоянно растет. Во многих районах она занимает сильные экономические позиции. Свое хозяйство фермеры-предприниматели строят на использовании наемного труда, современной техники. Нередко они являются акционерами торговых и промышленных компаний, держат рестораны, магазины. Они тесно связаны со сферой обслуживания, поставляя в город овощи, фрукты, молоко и другие продукты. Предпринимательское фермерство, так же как и крупная землевладельческая буржуазия, наиболее широко использует в хозяйстве машины и технику, стремясь к получению максимальной прибыли.
Развитие сельской буржуазии как класса в ряде латиноамериканских стран привело к образованию монополистических объединений. Речь в данном случае идет не об иностранных монополиях, которые давно укрепились в земледелии и животноводстве, а о местных монополистических группах. Они нередко связаны с иностранным капиталом или носят смешанный характер, являются обычно крупными землевладельцами. Так, в корпорацию «Менендес» в Аргентине входит 15 скотоводческих компаний с общим размером земли более 6,6 млн. га. Корпорация имеет свои банки, морской флот, участвует в авиационной промышленности и т. д. В Бразилии крупнейшим монополистом является кофейный король Геремиа Лунарделли. На его плантациях в Сан-Паулу насчитывается более 10 млн. кофейных деревьев, в штате Гойас — еще 2 млн. деревьев, в штате Парана — большие плантации сахарного тростника, крупные заводы. Кроме того, Лунарделли имеет 30 тыс. голов крупного рогатого скота, собственные магазины, транспортные средства, мастерские, рестораны и т. д.
Концентрация производства и капитала в сельском хозяйстве стран Латинской Америки и формирование местных монополистических объединений идут на основе высокой концентрации земель. Таким образом, монополистический слой сельской буржуазии вырастает из недр латифундизма, как бы наслаиваясь, надстраиваясь на него сверху. Иностранный монополистический капитал всемерно способствует этому процессу. Империализм и прежде, а тем более в настоящее время, заинтересован не в насаждении феодализма, а в сохранении латифундизма с помощью его капитализации. Это не противоречит заинтересованности империализма в сохранении сырьевой направленности аграрной экономики Латинской Америки, монокультурности, технической отсталости.
В условиях глубокого кризиса и разложения латифундизма наиболее дальновидные представители местной правящей буржуазии и империализма с целью избежать революционной ломки существующих порядков «снизу» в начале 60-х годов стали весьма активно проводить реформаторскую политику. Администрация Дж. Кеннеди поддержала курс на модернизацию аграрного сектора, включив соответствующие ассигнования в программу помощи «Союз ради прогресса».
В результате за истекшие 20 лет удалось изменить структуру землевладения, ослабить позиции традиционной помещичьей олигархии и дать современное буржуазно-предпринимательское направление развитию аграрного сектора в целом.
В каждой стране аграрная реформа имела, разумеется, свои особенности, но в целом программа модернизации сыграла для Латинской Америки ту же роль, что в свое время столыпинская реформа в России, а именно способствовала ускорению развития капитализма в сельском хозяйстве, но развитияпо «прусскому», консервативному, болезненному пути. Не революционная ломка всех существующих порядков в интересах широких слоев сельских трудящихся, а постепенная модернизация отсталых поместий, поощрение роста буржуазного фермерства, укрепление современной аграрной буржуазии при сохранении помещичьего крупного землевладения и безземелья основной массы крестьянства — таково было основное содержание аграрных реформ 60–70-х годов в Латинской Америке.
Говоря словами В. И. Ленина, в страхе перед крестьянской революцией «верхами» был сделан важный шаг вперед, «открыт еще один и притом последний клапан, который можно было открыть, не экспроприируя всего помещичьего землевладения»{42}.
В итоге часть крестьян за деньги приобрела земельные наделы и превратилась в собственников. Зажиточные слои еще более разбогатели, а основная масса еще глубже погрузилась в болото пауперизма. Собственно крестьяне-землевладельцы составляют ныне лишь меньшую часть сельского производительного населения. Большинство не имеет средств производства и относится к пролетарским или полупролетарским слоям.
Отличительной чертой деревенской бедноты является продажа рабочей силы, однако почти всюду обнаруживается громадный перевес предложения рабочей силы над спросом на нее. В прямой связи с этим развивается огромное аграрное перенаселение.
Поскольку для трудовых слоев латиноамериканской деревни издавна характерно сочетание пролетарских и крестьянских тенденций, постольку четких границ между, так сказать, «чистыми» группами сельского пролетариата и «полукрестьянскими» его слоями провести не удается. Довольно широкие группы деревенских тружеников могут быть определены поэтому как промежуточные, переходные, т. е. пролетаризирующиеся, слои.
В этом смысле прежний аграрно-крестьянский вопрос ныне приобрел более широкое социальное содержание и стал аграрно-крестьянско-пролетарским вопросом. Конечная цель аграрной революции, прежде состоявшая в ликвидации полуфеодального латифундизма и наделении крестьян землей, теперь состоит в том, чтобы раз и навсегда покончить со всей буржуазно-латифундистской системой, со всеми формами эксплуатации и перейти на новый, социалистический путь развития.
В роли революционного авангарда деревенского населения ныне выступает сельскохозяйственный пролетариат. Рабочий класс вместе с примыкающими к нему пролетарскими и полупролетарскими слоями крестьянства — вот та сила, которая призвана возглавить подлинно демократическую аграрную революцию{43}.
«Сельскохозяйственные рабочие, полупролетарии, безземельные крестьяне, мелкие собственники, издольщики и все обнищавшие слои нашей деревни, — отмечается в резолюции Гаванского совещания 1975 г., — образуют могучий человеческий контингент, заинтересованный в изменении режима землевладения и в глубоких изменениях в экономической и политической жизни наших стран. Эксплуатация, которой они подвергаются, и нищета, в которой они живут, вызывают их многочисленные классовые выступления, которые являются составной частью освободительной борьбы наших народов»{44}.
Особую, а именно авангардную роль в этой борьбе играет ныне рабочий класс, выдвинувшийся в центр социальной структуры всего общества.
Рабочий класс и его место в обществе
Социальная структура, т. е. численность, состав и место различных классов и слоев в общественном строе современной Латинской Америки, определяется объективными экономическими факторами, прежде всего развитием капитализма. Важную роль играет социальная и экономическая политика, которую проводит государство, стимулируя или притормаживая рост тех или других социальных групп в интересах господствующих классов. Огромное воздействие на расстановку классовых сил постоянно оказывает империалистическая зависимость, деятельность международных монополий.
В сегодняшней Латинской Америке социальная структура отличается особой сложностью, поскольку в экономической сфере одновременно сосуществуют различные уклады. Господствующий капиталистический способ производства, переживающий свою зрелую стадию и постепенно перерастающий в государственно-монополистический капитализм, создал устойчивую социальную основу. В нее входят, как писал В. И. Ленин, «три основные группы, класса: эксплуатируемые, эксплуататоры, средние; рабочие, капиталисты, мелкая буржуазия»{45}.
Каждый из этих трех основных классов буржуазного общества в свою очередь делится на различные подгруппы и слои, находящиеся между собой в живой и подчас противоречивой взаимосвязи. Так, например, класс капиталистов включает в себя монополистическую верхушку, крупную буржуазию, среднюю буржуазию и группу сравнительно мелких предпринимателей. В свою очередь они подразделяются на подгруппы в зависимости от структуры хозяйства и сферы приложения капитала (городская и сельская, промышленная и торговая буржуазия и т. д.).
Специфическое место занимают представители иностранного монополистического капитала, глубоко внедрившиеся в общую ткань экономической и политической жизни.
Поскольку во многих государствах Латинской Америки до сих пор сохраняются определенные докапиталистические пережитки и уклады, особенно в земледелии, хотя они и занимают явно подчиненное положение, а именно общинный, старопомещичий, мелкотоварный, единоличный, постольку не исчезли и соответствующие им социальные группы. К ним относятся умирающий класс помещиков-латифундистов, различные прослойки крестьян-общинников и так называемые «самостоятельные хозяева», лично зависимые группы безземельных и малоземельных крестьян.
Особенно велика численность всякого рода переходных социальных групп и так называемых промежуточных слоев, заполняющих собой широкие пограничные зоны между основными классами и социальными общественными слоями. Так, например, массовую категорию образуют городские средние слои (интеллигенция, студенчество, служащие), а также люмпен-пролетарские низы населения.
В этой сложной и постоянно видоизменяющейся сети социальных отношений центральное место занимает теперь рабочий класс и примыкающие к нему полупролетарские слои. Несколько десятилетий назад пролетариат по численности уступал крестьянству, но за последние два десятилетия стал самым крупным классом латиноамериканского общества. Уже в 1960 г. из 80 млн. человек самодеятельного населения по найму трудились 53 млн. человек, из которых примерно 40 млн. относились к пролетариату{46}. За истекшие два десятилетия численность пролетариата достигла 45–47 млн. человек, что составляет до 60 % самодеятельного населения. В таких странах, как Чили, Мексика, Аргентина, Уругвай, Коста-Рика, этот процент еще выше — примерно 70–75 %.
До сих пор, однако, широко распространено мнение о том, что якобы крестьянство численно продолжает преобладать в составе латиноамериканского населения. Эта точка зрения безнадежно устарела. Дело в том, что группа крестьян-землесобственников ныне относительно невелика — не более 7–8 млн. семей, т. е. в несколько раз меньше армии рабочих. Правда, следует иметь в виду также миллионы крестьян-общинников, многочисленные группы зависимых крестьян и арендаторов, но и в этом случае общая численность самодеятельного крестьянства не превысит 15 млн. человек.
Ошибочное мнение о преобладании крестьянства, которое к тому же нередко рассматривается как некий «единый класс», базируется на отождествлении всего занятого в сельском хозяйстве трудового населения с крестьянством. Такой подход неверен. Во-первых, само «крестьянство» в результате развития капитализма расслоилось на различные, в том числе и антагонистические, группы — зажиточное буржуазное фермерство, средние хозяева-товаропроизводители, бедные крестьяне-минифундисты; во-вторых, и это главное, сформировались и продолжают быстро расти полупролетарские крестьянские группы.
Подавляющее большинство сельского самодеятельного населения, которое иногда именуют крестьянством, не ведет самостоятельного хозяйства, не имеет в своей собственности ни земли, ни скота, ни орудий труда, но систематически и постоянно трудится по найму, продает свою рабочую силу, т. е. является составной частью пролетариата. Общая численность сельского пролетариата и примыкающих к нему слоев батрачества достигает 18 млн. человек, что составляет 48,9 %{47}. В настоящее время абсолютное большинство (примерно 57–60 %) сельского самодеятельного населения составляют не крестьяне, а лица наемного труда.
В итоге капиталистического развития рабочий класс стал численно преобладать не только в городе, но и в деревне.
Согласно буржуазным теориям центральное место занимает не пролетариат, а так называемый средний класс. К нему относят все группы, имеющие доход от 120 до 400 долл, годового душевого дохода. В этот «средний класс» механически включаются и рабочие, и служащие, и крестьяне, и мелкие хозяйчики, и лица свободных профессий, и государственные чиновники — одним словом, все, кого нельзя включить ни в группу богатых, ни в группу самых бедных. При таком подходе за главный признак берется размер годового дохода, но совсем не учитывается главный вопрос — отношение людей к средствам производства, их место в общественной системе капиталистического хозяйства. Ясно, что такой прием позволяет довольно просто доказать, что пролетариата как класса вообще не существует, что он растворен со многими другими слоями в постоянно растущем «среднем классе».
Применяются и другие приемы подобного рода, рассчитанные на умаление роли рабочего класса и его революционной борьбы. Факты, однако, свидетельствуют о том, что именно рабочий класс — это реальная и самая крупная социальная сила, роль которой в жизни Латинской Америки и всего мира постоянно возрастает.
В Латинской Америке уже давно преодолен тот исторический рубеж, когда, говоря словами К. Маркса, пролетариат «старался отстаивать свои интересы наряду с буржуазными интересами», когда еще не было объективных условий для того, чтобы стремления наемных трудящихся выступили «в качестве революционного интереса самого общества»{48}.
В настоящее время такие условия налицо. Этому способствовало изменение облика пролетариата, повышение его концентрации, укрепление профессиональных и политических организаций. Эти факторы предопределили неизбежность превращения латиноамериканского пролетариата в такую социальную силу, которая не только выражает жизненные интересы всех трудящихся, но и организует их на борьбу.
Буржуазные ученые отрицают возможность руководящей роли пролетариата в условиях Латинской Америки. В последние годы распространились оппортунистические идеи о постепенном «затухании классовых антагонизмов», а следовательно, об изживании и политической гегемонии рабочего класса в революционных процессах. Некоторые социологи даже полагают, что погоня за личным благополучием якобы превратила основную массу рабочих в обычных обывателей и потребителей. Было бы, конечно, неверно отрицать наличие подобных тенденций, но категорически нельзя согласиться с тем, что якобы пролетариат как класс в целом обуржуазился, утерял былую революционность, интегрировался в капиталистическую систему.
Еще в 1844 г. К. Маркс и Ф. Энгельс дали блестящую отповедь реакционному мифу о возможности примирения труда и капитала, за которую так ратуют современные правые оппортунисты: «Пролетариат и богатство — это противоположности. Как таковые, они образуют некоторое единое целое. Они оба порождены миром частной собственности… Частная собственность как частная собственность, как богатство, вынуждена сохранять свое собственное существование, а тем самым и существование своей противоположности — пролетариата. Это — положительная сторона антагонизма, удовлетворенная в себе самой частная собственность.
Напротив, пролетариат как пролетариат вынужден упразднить самого себя, а тем самым и обусловливающую его противоположность — частную собственность, — делающую его пролетариатом. Это — отрицательная сторона антагонизма, его беспокойство внутри него самого, упраздненная и упраздняющая себя частная собственность»{49}.
По мере развития капитализма именно вторая сторона антагонизма выдвигается на первый план, предопределяя рост и борьбу пролетариата. В большинстве капиталистических стран Латинской Америки антагонизм между трудом и капиталом ныне приобретает ведущее значение.
Превращение пролетариата в самый крупный класс, его выдвижение в центр общественной жизни является историческим преимуществом Латинской Америки по сравнению с развивающимися странами Африки и Азии.
Пролетариат — единственный класс, который лишен какой-либо собственности на средства производства, поэтому он кровно заинтересован в замене капиталистической собственности общественной. «Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, — только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт»{50}.
Рабочие острее всех ощущают экономический и политический гнет капитала. Сами условия труда на крупном производстве организуют, дисциплинируют, сплачивают и просвещают пролетариат. Сосредоточение рабочих на крупных предприятиях способствует преодолению разобщенности и изолированности, которые являются уделом других слоев и классов.
У рабочих общий враг — капитал, общие интересы — освобождение от капиталистической эксплуатации, общая конечная цель — построение социализма и коммунизма. Поэтому рабочий класс объединяется не только в национальном, но и в интернациональном масштабе, его борьба носит международный характер.
Будучи естественным антиподом буржуазии, пролетариат борется не только против эксплуатации, которой сам подвергается, но и, как писал В. И. Ленин, горячо откликается на «все и всяческие случаи произвола и угнетения, насилия и злоупотребления, к каким бы классам ни относились эти случаи»{51}, защищает интересы всех трудящихся и эксплуатируемых.
Постепенно накапливая революционный опыт, рабочие все решительнее ставят вопрос о глубоких общественных преобразованиях с целью движения к социализму.
Научно-техническая революция предопределяет развитие пролетариата как класса, который все более объединяет в своих рядах не только рабочих физического груда в городе и деревне, но и низшие группы служащих, часть инженерно-технического персонала и т. п. По отношению к средствам производства, по жизненному уровню и условиям жизни эти слои оказываются практически в одинаковом или сходном положении с рабочими.
Это, разумеется, никоим образом не значит, как считают правые оппортунисты, что рабочий класс, служащие и интеллигенция полностью слились друг с другом и образуют некий «новый класс». Абсолютизация тенденции сближения служащих и интеллигенции с рабочим классом, забвение существенных различий между высшими и средними категориями служащих и пролетариатом недопустимы. Верхушка служащих (директора предприятий, управляющие и т. д.) составляют одно целое с буржуазией. Значительная часть средних служащих также противостоит рабочим, проводит на деле буржуазную политику, фактически осуществляет на производстве функции эксплуатации.
Однако если неверен правооппортунистический подход к определению новых социально-профессиональных групп пролетариата, то не менее вредны и взгляды догматиков, которые относят к пролетариату только рабочих физического труда, непосредственно производящих прибавочную стоимость. В конечном счете и первые, и вторые преуменьшают социальную роль рабочего класса: одни — за счет его растворения в непролетарской среде, другие — за счет его сужения одной группой рабочих, которая в условиях научно-технической революции относительно сокращается.
В странах Латинской Америки, Азии и Африки экономическое положение пролетариата является особенно тяжелым. В 1970–1972 гг. в развивающихся странах насчитывалось около 35–40 млн. безработных, т. е. примерно вчетверо больше, чем в странах развитого капитализма{52}. Ввиду общей экономической отсталости и зависимости стран этих континентов от империализма эксплуатация рабочих здесь чрезвычайно высока, заработная плата особенно мизерна, жилищные условия поистине невыносимы.
История международного пролетарского движения в Латинской Америке знает множество примеров боевых выступлений против эксплуатации и реакции, однако никогда прежде борьба рабочего класса не имела такого большого размаха, не приобретала такого революционного характера, как в настоящее время. Политическая жизнь латиноамериканского общества за последние два десятилетия является ярким и неоспоримым свидетельством того, что именно рабочий класс выступает ныне в роли ведущей революционной силы, в роли класса-авангарда.
Динамика революционных процессов
Рабочее и народное антиимпериалистическое движение за два десятилетия после победы Кубинской революции прошло большой и насыщенный яркими событиями путь. На новом историческом этапе революционные процессы продолжали развиваться неравномерно. И это вполне понятно, если иметь в виду объективные изменения в развитии капиталистического общества, качественные сдвиги в расстановке классовых сил, а также различную динамику субъективного фактора революционного движения в отдельных странах.
Вот почему столь важно, как неоднократно указывал В. И. Ленин, при анализе революционного движения точно определить, в какой фазе своего развития оно находится в тот или иной конкретный исторический момент. В. И. Ленин в своих работах постоянно использовал такие качественные критерии и оценки, как «подъем — спад», «прилив — отлив», «период наступления — полоса отступления», «этап перегруппировки сил» и другие, позволяющие увидеть основные тенденции классовой борьбы. При этом все эти понятия он отнюдь не абсолютизировал. «В конкретной исторической обстановке, — писал В. И. Ленин, — переплетаются элементы прошлого и будущего… Но это нисколько не мешает нам логически и исторически отделять крупные полосы развития»{53}.
Кубинская революция открыла новый исторический этап в жизни всей Латинской Америки, который завершится победой социализма в континентальном масштабе. Два десятилетия, прошедшие со дня победы героической Повстанческой армии Фиделя Кастро до победы народной революции 1979 г. в Никарагуа, были насыщены бурными и важными политическими событиями, острыми и классовыми битвами и сражениями.
Чтобы правильно оценить динамику революционных процессов в отдельных странах и в рамках всего континента, необходимо наметить общую периодизацию развития рабочего и антиимпериалистического движения за истекшие 20 лет, выявить главные тенденции классовой борьбы на разных этапах противоборства сил революции и контрреволюции. Сделать это весьма непросто по многим обстоятельствам. Периодизация собственно рабочего движения в Латинской Америке затрудняется прежде всего тем, что борьба пролетариата органически вплетается в более широкий по характеру и движущим силам исторический процесс антиимпериалистических освободительных революционных процессов. Возможны поэтому такие периоды, когда относительное снижение боевой активности пролетариата происходит в обстановке подъема студенческого или, скажем, крестьянского движения. Или, наоборот, подъем пролетарской борьбы сочетается с пассивностью других социальных слоев. Иногда, особенно во время крупных общественных поворотов, наблюдается более или менее одновременная активизация всех или большинства классовых и политических сил.
История революционных процессов последних двух десятилетий знает немало самых разнообразных примеров подобного рода. Так, в начале 60-х годов особенно энергично выступало студенчество, широкий размах приняла стачечная борьба пролетариата, но пассивнее вело себя крестьянство. В конце 60-х годов в ряде стран на первый план вышло демократическое офицерство, городские средние слои. После поражения Чилийской революции мелкая буржуазия качнулась резко вправо.
Все это ставит перед исследователем-марксистом сложную задачу выработки общей периодизации революционных процессов. Не менее трудным делом является сравнительная периодизация революционных процессов как в целом по континенту, так и в отдельных странах. Одно с другим не обязательно и неполностью совпадает. То же самое относится к характеристике общих в масштабах континента и конкретно-национальных тенденций в развитии рабочего движения. Переоценка или недооценка общих и специфических факторов может привести к массе ошибок теоретического и политического характера. Вот почему, по-видимому, бытует мнение о том, что бессмысленно делать какие-либо общие заключения на этот счет, поскольку в каждой стране классовая борьба развивается по-разному, этапы подъема и спада рабочего движения по времени не совпадают.
В самом деле, если иметь в виду лишь многообразную и противоречивую национальную специфику саму по себе, то никакой общей периодизации выработать, конечно, нельзя. Так, скажем, временное отступление левых сил после переворота 1964 г. в Бразилии по времени совпадало с подъемом антиимпериалистического движения в Перу и Панаме. Подъем рабочего движения в Мексике, Колумбии и ряде других стран в 70-х годах проходил одновременно с наступлением фашизма в Чили, Уругвае, Боливии.
Такая асинхронность на первый взгляд лишает всякого смысла любую попытку наметить общую периодизацию революционных процессов в масштабах всего континента. Но это только на первый взгляд.
Более широкий подход к анализу революционных процессов позволяет преодолеть возникающие трудности. Поскольку речь идет о выделении крупных периодов в истории революционных битв в Латинской Америке, то за главный критерий следует брать крупные социальные события, т. е. те, которые имели не только национальное, но и значение в масштабах континента и даже, более широко, международное значение.
Очевидно, что к числу таких крупных социальных сдвигов относятся прежде всего народные революционные выступления. За истекшие два десятилетия в Латинской Америке произошло семь общенациональных революций — в Перу, Панаме, Боливии, Эквадоре, Доминиканской Республике, Чили и Никарагуа. Бросается в глаза то обстоятельство, что все эти революции произошли в короткий промежуток времени — 1968–1973 гг., а затем в течение шести лет, вплоть до революции 1979 г. в Никарагуа, народных демократических выступлений общенационального масштаба не было. Имея в виду это обстоятельство, можно выделить три периода в развитии современного этапа классовой борьбы в Латинской Америке:
1) первый период был открыт победой Кубинской революции и продолжался 15 лет вплоть до поражения Чилийской революции в 1973 г.; этот период может быть определен как период всеобщего революционного натиска и реформ;
2) второй период был менее продолжителен — 1973–1978 гг.; его можно охарактеризовать как период временного и частичного отступления, период перегруппировки революционных сил;
3) третий период начался в 1979 г. с победы народной революции в Никарагуа и продолжается в настоящее время; для него характерно общее оживление антиимпериалистического движения, стачечной борьбы, активизации сил антифашистского сопротивления в Чили, Уругвае, Парагвае и других странах.
Разумеется, в рамках каждого периода можно выделить свои вехи, прежде всего с учетом многообразной национальной специфики, неравномерного хода классовой борьбы и антиимпериалистического движения в отдельных странах Латинской Америки.
Постоянно имея эти важные обстоятельства в виду, полагаем, что развитие классов и классовой борьбы до поражения Чилийской революции и после него до победы Никарагуанской революции имеет принципиальные различия как в смысле общей расстановки классовых сил на континенте, так и в смысле преобладания разных форм и задач борьбы, размаха движения, общего политического климата и т. д. Вот почему представляется целесообразным рассмотреть отдельно каждый из указанных больших периодов.
Первый период начался под непосредственным идейно-политическим воздействием победы Кубинской революции. Самые различные общественные силы — от крестьянина до буржуа — пришли в движение. По примеру кубинских повстанцев во многих странах Латинской Америки стали создаваться партизанские очаги. Революционно настроенное студенчество уходило из города в сельские районы, чтобы с оружием в руках бороться вместе с народом против реакции и империализма. Патриотическое мелкобуржуазное офицерство все решительнее выступало за установление демократической националистической власти. От пустой демагогии к реальной реформистской политике перешла правящая буржуазия.
И наконец, невиданный размах под влиянием Кубинской революции повсеместно приняло рабочее движение. Резко возросло число забастовщиков. Стачки все чаще стали принимать характер общенациональных политических выступлений. Окрепли связи рабочего класса с крестьянством и городскими средними слоями. Во многих странах по инициативе коммунистов были созданы прогрессивные крестьянские федерации, крупные профсоюзные объединения. На новую ступень поднялась борьба за единство демократических и антиимпериалистических сил.
В эти годы то в одной, то в другой стране возникала поистине революционная ситуация. В 1963 г. общенациональный кризис разразился в Бразилии. В Перу, Панаме, Боливии, Эквадоре по инициативе левого крыла армии в 1968–1970 гг. были установлены военно-националистические прогрессивные режимы. Кульминацией антиимпериалистической борьбы в первое послекубинское десятилетие стала народная Чилийская революция 1970–1973 гг., ознаменовавшая собой важную веху в истории латиноамериканского и международного революционного движения.
Если взять весь период от Кубы до Чили, то для него наряду с другими была характерна одна исключительно важная особенность общеконтинентального масштаба. Это была эпоха открытого столкновения и противоборства всех главных политических течений, каждое из которых не только выдвигало какую-либо программу или идею, но тут же спешило провести ее в жизнь, чтобы показать свою способность взять руководство общественным развитием в свои руки.
С позиций обновления и перестройки существующей системы выступили на политической арене пять основных политических течений.
1) Буржуазно-националистическое и либерально-реформистское течение в качестве главного оружия против повторения кубинского варианта выдвинуло политику определенных реформ по модернизации экономики, расширению формальной демократии, борьбе с отсталостью и бедностью. Эту линию поддерживала и администрация Дж. Кеннеди, предложившая в марте 1961 г. свой план помощи «Союз ради прогресса». Роль «приводного ремня» от националистической буржуазии к массам играли правореформистские профсоюзы, выступившие в поддержку куцых верхушечных реформ. Политическое руководство этим течением держали в своих руках буржуазные партии и националистические лидеры. Особенно активную реформистскую деятельность развернула администрация Ж. Гуларта в Бразилии (1961–1963 гг.), Э. Фрея в Чили (1964–1970 гг.), Р. Бетанкура в Венесуэле (1958–1968 гг.), X. Боша в Доминиканской Республике (1963 г.). Буржуазно-националистический реформизм привлек на свою сторону широкие слои трудящихся, пользовался поддержкой американского правительства и не без оснований претендовал на роль главной политической силы на континенте.
2) Второе течение было представлено прежде всего патриотическим офицерством. По своей политической сути оно может быть охарактеризовано как своеобразный вариант мелкобуржуазного демократизма и национализма. В ряде стран (Перу, Панама, Боливия, Эквадор, Доминиканская Республика) это течение при поддержке народа сумело на определенных этапах взять власть в свои руки и провести весьма глубокие преобразования антиолигархического и антиимпериалистического характера. При этом, однако, капиталистическая система в целом не была уничтожена. Мелкобуржуазная националистическая альтернатива на практике показала как свои прогрессивные, так и свои негативные стороны, сумев прочно укрепиться у власти лишь в Перу (до 1975 г.) и Панаме.
3) Третье течение, также в основном мелкобуржуазного происхождения, носило левоэкстремистский характер. Самой активной социальной силой этого течения являлись студенчество, часть интеллигенции и некоторые группы люмпен-пролетариата. Эти группы проводили курс на расширение партизанского движения и повсеместно немедленный переход к вооруженным формам борьбы. Такая линия содействовала популярности «новых левых», которые достаточно открыто противопоставили себя рабочему и коммунистическому движению. В ряде стран (Аргентина, Уругвай, Бразилия, Чили) левоэкстремистское течение на практике играло контрреволюционную роль и смыкалось со всякого рода неотроцкистскими и анархистскими группировками, включая так называемые «параллельные компартии», созданные при поддержке маоизма и ЦРУ.
4) Четвертое политическое течение носило военно-фашистский характер и выражало интересы самой черносотенной внутренней и внешней реакции. Поначалу оно держалось в тени, готовясь к решающей атаке с целью насильственного свержения буржуазной демократии, подавления массового рабочего и освободительного движения и фашистского «обновления» общества в интересах крупного, монополистического капитала. Первым шагом в осуществлении этих зловещих планов стал военный переворот 1964 г. в Бразилии. Решающую схватку за власть фашизм развернул спустя девять лет сначала в Чили, а затем в Уругвае и Боливии, создав в конце концов целую зону влияния в Южной Америке (Бразилия, Чили, Уругвай, Парагвай, Боливия). Военно-фашистская тенденция в 70-х годах стала главной опасностью, и против этой опасности смело и решительно выступили все прогрессивные силы, в том числе и прежде всего рабочий класс.
5) Пятое политическое течение — рабочее революционное и коммунистическое движение — вело активную политическую борьбу, организуя массы на борьбу против империализма и реакции. Революционно-пролетарское течение представляло собой самое передовое политическое движение в Латинской Америке, выражающее интересы всех трудящихся, интересы подлинного национального прогресса, интересы демократического и в перспективе социалистического переустройства жизни.
Идейно-политическая борьба этих пяти главных течений развивалась в обстановке неравномерной динамики освободительного движения в Латинской Америке. По сути дела борьба течений была борьбой за выбор путей развития на длительную перспективу. Естественно, что именно в послекубинский период эта проблема приобрела центральное значение.
Пятнадцать лет эпохи революционного натиска и сопутствующих ему реформ, на которые под давлением масс вынуждено было пойти буржуазно-либеральное крыло, составили особый этап в истории классов и классовой борьбы в Латинской Америке. Каждый месяц этого периода, в смысле обучения масс основам политической науки, богатства тактических лозунгов, сочетания парламентских и внепарламентских форм борьбы, мирных и вооруженных методов, широты охвата участников и глубины революционных процессов, равнялся году «мирного», спокойного развития.
За сравнительно короткий отрезок времени ярко и отчетливо проявилась стратегическая линия всех главных участников политической борьбы:
— крупная местная буржуазия, особенно ее монополистические слои, полностью объединилась с империализмом в борьбе против народов и сделала ставку на военный фашизм;
— средняя либеральная буржуазия стремилась с помощью косметических реформ предотвратить революционный взрыв «снизу» и укрепить основы капитализма;
— мелкая буржуазия города и деревни, средние слои в целом на деле показали как большие революционные антиимпериалистические и антиолигархические потенции, так и ограниченность в отношении борьбы против капиталистического строя;
— крестьянство в эти годы вело себя наиболее противоречиво: часть обуржуазилась за счет реформ и переметнулась на сторону реакции; определенные слои заняли выжидательно-нейтральную позицию; и лишь полупролетарские группы вели активную борьбу за радикальные аграрные преобразования;
— рабочий класс и его марксистско-ленинские коммунистические партии действовали наиболее последовательно и по-революционному, увлекая за собой широкие слои трудящихся на борьбу против империализма и реакции, в защиту демократии, национального суверенитета и социального прогресса.
Именно в этот период боевой и открытой проверки классовых сил пролетариат на деле доказал свою способность выступить организатором и вождем всей трудящейся массы. Выяснение этого исторического преимущества рабочего класса на опыте конкретной и многообразной политической практики явилось главным итогом пятнадцатилетнего революционного натиска 1959–1973 гг.
Глава 2
ОТ КУБЫ ДО ЧИЛИ:
ОПЫТ КРУПНЕЙШИХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СРАЖЕНИЙ
(1959–1973 гг.)
Пятнадцать лет, которые разделяют две важнейшие революции в истории современной Латинской Америки — революцию на Кубе и Чилийскую революцию, отличались особенно острыми политическими схватками противоборствущих классовых сил. Именно в эти годы в пяти странах (Перу, Панама, Боливия, Эквадор, Доминиканская Республика) развернулись подлинно революционные процессы, произошли важные сдвиги в структуре власти. Рабочий класс и его коммунистические партии приобрели новый революционный опыт.
Разумеется, развитие классовой борьбы и антиимпериалистического движения в разных странах имело свою специфику. Успехи чередовались с неудачами, по-разному складывалась динамика революционных процессов. И тем не менее в течение ряда лет ведущей тенденцией являлось общее наступление революционных сил. Реакция в основном находилась в обороне, хотя и стремилась перейти в контрнаступление. Противоборство сил революции и контрреволюции достигло самого высокого уровня и привело к чрезвычайно важным социальным последствиям.
Назревание революционной ситуации в Бразилии
и военный переворот 1964 г.
Первый крупный политический кризис, потрясший всю Латинскую Америку после победы Кубинской революции, разразился во второй половине 1961 г. в Бразилии. Под давлением правых сил президент Ж. Куадрос оставил президентский пост. По конституции главой правительства должен был стать вице-президент Ж. Гуларт, но внутренняя и внешняя реакция воспротивились этому, надеясь поставить у власти «своего человека». Страна раскололась на два лагеря: широкие массы выступила в защиту конституции и демократии, проимпериалистические силы склонялись к осуществлению государственного переворота. Страна оказалась на грани вооруженной междоусобицы. Дело до нее не дошло лишь потому, что соперничающие буржуазные группировки за спиной народа пошли на компромисс: Ж. Гуларт был объявлен президентом, но полнота его власти была урезана за счет учрежденного заново поста премьер-министра.
Заняв президентское кресло, Ж. Гуларт как типичный буржуазный политикан, оказавшийся между двух огней, пошел по беспринципному пути лавирования и приспособленчества. С помощью частичных реформ и уступок он по примеру своего учителя Ж. Варгаса надеялся «умиротворить» бразильское общество. Путем частичного распределения пустующих земель правительство рассчитывало привлечь на свою сторону крестьянство и при этом не ущемить интересы аграрной олигархии. Установление дипломатических отношений с СССР, а затем с Кубой должно было продемонстрировать независимый курс Бразилии на международной арене. В определенной степени вопреки давлению США это удалось сделать.
Некоторые шаги были предприняты Ж. Гулартом по расширению политической демократии внутри страны. Фактически легально стала действовать Бразильская коммунистическая партия.
Правительство приняло ряд мер по укреплению государственного сектора, внедрению плановых начал в промышленность, разработке проектов реформ налоговой и банковской систем, административного права и т. д.
Все эти действия были призваны вывести Бразилию из глубокого экономического и политического кризиса, укрепить основы капитализма и предотвратить дальнейшее развитие социальных противоречий. По мнению Ж. Гуларта и стоящей за ним националистической буржуазии, для достижения поставленных целей необходимо было добиться уменьшения империалистической зависимости путем укрепления госсектора в экономике, во-первых, ц ослабления экономических и политических позиций консервативной буржуазно-помещичьей олигархии, во-вторых. Только таким образом можно было «умиротворить» рабочий класс, другие группы трудящихся и создать прочную массовую опору в стране, стабилизировать политическую обстановку. Эта линия Ж. Гуларта отражала определенные патриотические устремления либеральной буржуазии. Конечно, надо учитывать, что правящая Трабалистская партия сознательно спекулировала на антиимпериалистических стремлениях масс, пытаясь направить их социальную энергию в русло контролируемого «сверху» патриотического движения по типу популизма 50-х годов.
Реформаторская деятельность Ж. Гуларта и щедрая демагогия Трабалистской партии не смогли, однако, изменить боевой курс рабочего движения, привязать бразильский пролетариат к колеснице националистической буржуазии. Более того, именно в годы правления Ж. Гуларта рабочее движение приняло самые боевые формы и наиболее массовый характер.
Разумеется, было бы нелепо отрицать, что значительная часть трудящихся поначалу без колебаний шла за Гулартом и трабалистами. Особенно большой резонанс вызвала в массах смелая антипомещичья политика губернаторов М. Арайса и Л. Бризолы, принадлежавших к левым кругам Трабалистской партии. В принципе широкие слои населения поддерживали националистический курс Гуларта, но это вовсе не означало, что в стране установился «социальный мир». Напротив, классовая борьба еще больше обострилась, причем особенно активно и с боевых самостоятельных позиций выступил фабрично-заводской пролетариат, руководимый коммунистами.
Десятимиллионный пролетариат крупнейшей латиноамериканской страны продемонстрировал в эти годы свою социальную энергию. Особенно впечатляющие масштабы носила забастовочная борьба, неоднократно происходили общенациональные пролетарские выступления политического характера. Общее число стачечников выросло с 500 тыс. человек в 1959 г. до 3 млн. человек в 1963 г.{54}
Одновременно с ростом рабочего движения особенно в северо-восточных районах страны резко активизировалось крестьянское движение. Большую политическую силу за короткое время набрали так называемые сельские лиги, объединившие в своих рядах бедных крестьян и батраков. Сельские лиги и их признанный идеолог Ф. Жулиан выступали за радикальные аграрные преобразования, и прежде всего за национализацию помещичьих земель. В поддержку этих справедливых требований активно выступил рабочий класс во главе с коммунистами, что способствовало укреплению союза рабочего класса с крестьянством.
В начале 60-х годов на политическую сцену выдвинулись бразильское студенчество и интеллигенция. В движение пришла вся многоликая масса городских средних слоев, которые явились главной социальной опорой буржуазно-националистического режима Ж. Гуларта.
Под давлением масс и патриотического общественного мнения правительство было вынуждено шаг за шагом двигаться вперед по пути реальных антиимпериалистических и антиолигархических мер. В конце 1963–начале 1964 г. сложились условия для возникновения единого демократического фронта, причем не против правительства, а в союзе с ним.
Бразильская коммунистическая партия, массовые демократические организации, левые профсоюзы выступали за мирный путь развития революции, стремясь создать широкий фронт, включая патриотические слои националистической средней и мелкой буржуазии. «Ультралевые» группировки встали на путь авантюристического подталкивания страны к гражданской войне против правительства Гуларта, рассматривая его как союзника империализма. Этот курс объективно был на руку внутренней и внешней реакции, вносил сумятицу и дезорганизацию в рабочее движение.
Благодаря выдержке БКП, ее правильной стратегии на укрепление единства демократических сил в начале 1964 г. были достигнуты первые успехи в борьбе за единый фронт и опубликована программа единых действий ряда демократических партий и организаций «для парламентской и всенародной поддержки реформы конституции и других актов правительства по проведению структурных преобразований в целях экономического развития и освобождения страны, а также улучшения жизни трудящихся классов»{55}. Далее говорилось о том, что участники Народного фронта выступают за создание нового,подлинно патриотического правительства во главе с Ж. Гулартом.
Этот курс не на шутку встревожил внутреннюю и внешнюю реакцию, тем более что среди части бразильского офицерства и солдатской массы наметился поворот влево. Страна быстро приближалась к новому общенациональному политическому кризису, причем на этот раз широкие массы, прежде всего рабочий класс, действовали более самостоятельно и все явственнее выходили из-под контроля и влияния буржуазно-националистических вождей.
Под лживым флагом борьбы с «коммунистической опасностью» и защиты конституционного порядка реакционная военщина при поддержке империализма США стала лихорадочно готовиться к государственному перевороту с целью установления антинародной диктатуры.
В этих условиях националистическая буржуазия и прежде всего сам Ж. Гуларт трусливо капитулировали и фактически предали народ, сдав без боя власть реакционной военщине.
31 марта — 1 апреля 1964 г. в Бразилии почти бескровно был осуществлен военный переворот. Президент и его ближайшее окружение позорно бежали из страны. Власть взяла в свои руки военная хунта.
Так как рабочий класс и его партия накануне переворота находились еще на стадии накопления сил и были еще далеки от завоевания большинства трудящихся на свою сторону, то они сочли более благоразумным уклониться от вооруженной борьбы, вместо того чтобы принять бой в неблагоприятных для рабочего класса условиях.
Некоторые ультралевые авторы упрекают бразильских, а позже уругвайских и чилийских коммунистов за то, что те не выступили сразу же с оружием в руках против фашизма, а временно отступили. Оправдана ли была именно такая тактика? Практика показала, что это был единственно верный путь — путь организованного отступления с целью перегруппировки сил и продолжения борьбы. «С одним авангардом, — указывал В. И. Ленин, — победить нельзя. Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, но и преступлением»{56}.
Именно с таких позиций, на наш взгляд, и следует подходить к оценке политической ситуации в первые дни военного мятежа в Бразилии.
Революционный авангард во главе с коммунистической партией морально и политически был готов к вооруженной схватке с реакцией, но реальных шансов на победу не было. Широкие массы, прежде всего крестьянство и мелкобуржуазные городские слои, не занимали тогда антифашистской позиции и не поддержали бы пролетариат. Они отнюдь не собирались с оружием в руках защищать буржуазное правительство Ж. Гуларта, которому во многом не доверяли.
С другой стороны, значительные группы населения были заражены антикоммунистическими предубеждениями и поначалу верили в то, что целью переворота является спасение Бразилии от «коммунистического заговора».
В прогрессивной исторической литературе преобладает мнение о том, что военные заговорщики и контрреволюция в целом не имели активной социальной опоры в Бразилии, а посему с самого начала рассчитывали лишь на силу армии. И это действительно так, но следует учитывать, что в первый момент довольно широкие слои населения в целом занимали позицию нейтралитета, пассивно наблюдая за ходом событий и не изъявляя желания с оружием в руках защищать буржуазную демократию. В такой обстановке бросать в бой один авангард, как к тому призывали ультралевые «герои-патриоты», означало бы совершить не только глупость, но и преступление. Глупость потому, что такая псевдопатриотическая позиция основывалась не на строгом и трезвом анализе политической ситуации, не на серьезном неответственном отношении к судьбам революции, а на взбудораженных чувствах и эмоциях, на субъективных желаниях и надеждах на благоприятный поворот объективного хода событий. Преступление потому, что единственным результатом выступления изолированного авангарда была бы его гибель, что, несомненно, крайне пагубно сказалось бы на долговременных перспективах революционного процесса. Одного геройства авангарда мало для возникновения глубокого и подлинно народного и массового движения антифашистского сопротивления. «Для этого, — по словам В. И. Ленина, — нужен собственный политический опыт этих масс»{57}. Задача авангарда как раз и состояла в том, чтобы суметь постепенно подвести широкие массы, в большинстве случаев еще апатичные, неорганизованные, верящие антикоммунистической демагогии, к новому этапу борьбы, способному обеспечить победу.
Разумеется, всякое отступление сопровождается определенными моральными издержками, в том числе отклонением «влево», на позиции романтического антифашизма и антикоммунистического критицизма отдельных групп молодежи и рабочих.
Колеблющиеся, шаткие, неустойчивые элементы, т. е. в основном мелкобуржуазные и промежуточные слои, вели себя крайне непоследовательно. Вначале они оказались не в состоянии самостоятельно разобраться в ситуации и противодействовать силам реакции. Они ожидали, что их интересы не будут ущемлены новым режимом. Затем, однако, войдя в острое противоречие с военной диктатурой, эти слои стали винить рабочий класс за то, что он сразу не взялся за оружие, чтобы защитить интересы мелкого бизнеса.
В буржуазной исторической литературе антифашистского направления эти критиканские настроения в отношении бразильских коммунистов выражаются в утверждении «отсутствия революционного сознания и организационной независимости рабочего класса», его «неспособности руководить борьбой народа» и т. д.{58} Такой вывод не соответствует действительному положению вещей. Тот факт, что в конкретных условиях 1964 г. рабочий класс был вынужден временно отступить, отнюдь не принижает уровня революционного сознания бразильского пролетариата. Весь ход классовой борьбы в Бразилии до и после переворота 1964 г. свидетельствует о том, что именно рабочий класс является авангардной и организующей силой. В отличие от буржуазно-националистических слоев, мелкой буржуазии города и деревни пролетариат и его марксистско-ленинская партия не сложили оружия, не отказались от борьбы с реакцией, а, напротив, подняли массы трудящихся на сознательную и организованную борьбу за восстановление демократии.
Гражданская война 1965 г. в Доминиканской Республике
Поражение демократических сил в Бразилии явилось тяжелым ударом для всей Латинской Америки. Установление в крупнейшем латиноамериканском государстве правототалитарной диктатуры существенно изменило обстановку и способствовало активизации правых сил в других странах континента. Однако как ни старалась внутренняя и внешняя реакция приостановить рост революционных движений на континенте, ей не удавалось добиться повторения «бразильского успеха». Во многих странах продолжались партизанские действия. Широкие масштабы носила забастовочная борьба пролетариата, развивалось крестьянское движение, активно выступали студенты.
Переворот 1964 г. в Бразилии вызвал возмущение и гнев всех прогрессивных сил континента, в том числе патриотического офицерства. Революционно-демократическое течение в армии в огромной степени испытывало на себе давление трудового народа и рабочего класса, было связано с ними тысячами невидимых нитей и вместе с ними боролось против империализма США.
Первым патриотическим выступлением прогрессивного офицерства Латинской Америки в 60-х годах стало военное движение конституционалистов во главе с полковником Франсиско Кааманьо в Доминиканской Республике в апреле — сентябре 1965 г.
Политическая ситуация в этой небольшой (население 4,7 млн. человек) республике, занимающей восточную половину острова Гаити, имела немалую специфику ввиду долголетнего господства реакционной персоналистской диктатуры Р. Трухильо (1930–1961 гг.). США, долгие годы поддерживавшие этот полицейский режим, опасаясь взрыва народной революции, подобно тому как это произошло на Кубе, решили убрать со сцены диктатора и заменить его более респектабельным правительством. Однако сам диктатор не захотел, естественно, оставить президентский дворец и упорно цеплялся за власть, ведя закулисные переговоры со «своими» людьми в Вашингтоне. В условиях кризиса диктатуры и суетливых маневров госдепартамента с целью «оздоровления» обстановки в оппозиционных Трухильо кругах возник заговор, который направляли агенты ЦРУ. В конце концов 30 мая 1961 г. диктатор был убит.
Смерть тирана должна была, по замыслу заговорщиков, успокоить общественное мнение, во-первых, и замаскировать реакционную политику США, во-вторых. Никаких существенных перемен в экономике и структуре власти не произошло. Более того, в стране усилился террор. Под давлением масс и международного общественного мнения правящая верхушка была вынуждена, однако, допустить деятельность оппозиционных партий, в том числе созданной еще в 1939 г. в эмиграции буржуазно-реформистской националистической группировки — Доминиканской революционной партии, возглавляемой известным писателем и мелкобуржуазным политическим деятелем Хуаном Бошем. На выборах в декабре 1962 г. X. Бош был избран президентом и приступил к проведению некоторых демократических реформ, прежде всего аграрной. Новый президент обещал совершить «мирную конституционную революцию» с целью демократизации общественного строя и улучшения жизни трудящихся, развития страны по некоему «третьему» пути, который, как говорил X. Бош, «не будет социалистическим, но не будет также и ориентироваться на постоянную зависимость от иностранной помощи»{59}.
Националистический и реформистский курс правительства X. Боша пользовался поддержкой трудящихся масс, в том числе профсоюзов. Однако либерализм X. Боша и его партии носил весьма ограниченный характер. Особенно сильны были у мелкобуржуазных националистов антикоммунистические предубеждения. Тем не менее реакционные силы обвиняли X. Боша именно в том, что он якобы слишком терпимо и безответственно относится к нарастающей «коммунистической угрозе».
Под флагом предотвращения «второй Кубы» в сентябре 1963 г. реакционная военщина свергла кабинет X. Боша. С этого момента вся страна разделилась на два лагеря — конституционалистов, выступавших за восстановление власти свергнутого законного президента, и сторонников реакционного триумвирата, узурпировавшего высшую государственную власть в результате государственного переворота.
Борьба по проблемам конституционности, а точнее, восстановления и расширения попранной буржуазной демократии, развития националистического и реформаторского курса выдвинулась в центр всей политической жизни. В стране разразился глубокий общенациональный кризис, грозящий в любой момент вылиться в гражданскую войну. В ряде районов начались партизанские действия, но они не получили развития ввиду пассивности крестьянства{60}.
Более успешно развивалось забастовочное движение рабочих, причем важное значение приобрели требования о восстановлении демократии и конституционных гарантий.
Надо сказать, что рабочий класс Доминиканской Республики еще был малочисленным (примерно 100 тыс. человек промышленных и 130 тыс. сельскохозяйственных рабочих), фабрично-заводское ядро практически отсутствовало, самостоятельного опыта организованной классовой борьбы большинство рабочих не имело. Кроме того, отсутствовало единство профсоюзов, а сами они не играли большой роли в политической жизни страны{61}.
Что касается компартии, то она в эти годы представляла собой весьма малочисленную политическую группу и занималась в основном сугубо пропагандистской работой. Созданная в подполье еще в 1944 г. (до 1946 г. она называлась Революционно-демократической, а затем до 1965 г. — Народно-социалистической партией), Доминиканская коммунистическая партия долгое время занимала сектантскую позицию и не имела крепких связей с массами. В ее программных документах в те годы встречались грубые ошибки в определении характера и движущих сил революционного процесса. Так, утверждалось, что якобы «доминиканская революция по содержанию является социалистической», «новой пролетарской революцией, происходящей в зависимой стране и потому имеющей также антиимпериалистические и буржуазно-демократические задачи»{62}. Подобные левосектантские установки серьезно затрудняли деятельность партии в массах, обрекали ее на политическое одиночество.
В период президентства X. Боша коммунисты сумели установить определенные контакты с профсоюзами, начали вести пропаганду в армии, оказывали некоторое влияние на студенчество, но в целом продолжали оставаться в сильной изоляции. Тем не менее в 1963–1964 гг. намечается сдвиг в пользу укрепления связей с массами. После падения правительства X. Боша трудящиеся, в том числе рабочие, активизировали свои выступления в защиту демократии.
Реакционная политика правящего триумвирата и перестановки в высшем генералитете в пользу правого крыла армии вызвали взрыв всеобщего возмущения. Массовый размах в 1964 г. получило забастовочное движение. Рабочие, студенты, служащие выступали с требованием восстановления конституции 1963 г. и возвращения X. Бошу его президентского мандата. В августе 1964 г. по призыву христианских профсоюзов была организована крупная забастовка, в которой участвовало более 76 тыс. рабочих и служащих{63}. Одновременно наметилась тенденция к сотрудничеству оппозиционных партий, которые до этого враждовали между собой и не могли договориться о совместной борьбе против диктатуры. В марте 1965 г. состоялся национальный рабочий конгресс, который принял программу борьбы в защиту жизненных интересов народа. Среди патриотических слоев офицерства началась тайная подготовка к вооруженному мятежу с целью отстранения триумвирата от власти. Так сложились объективные и субъективные условия для вооруженного выступления конституционалистов, в котором самое активное участие приняли широкие слои трудящихся, прежде всего столичный пролетариат.
Восстание патриотического офицерства началось ночью 24 апреля 1965 г. Тысячи жителей столицы присоединились к восставшим частям. К полудню стало ясно, что часть армии осталась верна триумвирату. Реакционные генералы во главе с командующим центральной авиационной базы Вессином-и-Вессином сумели склонить на свою сторону офицеров ВВС и флота, внести раскол в ряды военнослужащих. В итоге многие подразделения, дислоцированные вне столицы, заняли выжидательную позицию. В конечном счете провинция осталась в стороне от развернувшейся в столице Санто-Доминго и ряде других городов гражданской войны. Крестьянство в целом вело себя пассивно, ожидая исхода борьбы.
Вооруженная борьба между революционными и правительственными частями приняла острый и кровопролитный характер. В целях обороны столицы от атак реакционных воинских подразделений конституционалисты организовали ряд стратегических опорных пунктов на территории города и приняли решение вооружить добровольческие отряды из гражданского населения. В итоге удалось создать группы народной самообороны численностью от 3,5 до 5 тыс. человек{64}. С помощью этих сил удалось подавить вооруженное сопротивление ряда полицейских формирований и укрепить оборону столицы.
Однако положение резко осложнилось в связи с переходом флота и полиции на сторону Вессина-и-Вессина. На подступах к столице развернулись ожесточенные сражения. Активное участие трудящихся, прежде всего рабочих и низших служащих, а также студенчества, в боях с контрреволюцией придало подлинно народный характер конституционалистскому движению. Но изоляция столицы, перевес сил реакции, отсутствие последовательного политического руководства крайне отрицательно сказались на развитии гражданской войны.
Особенно пагубную роль сыграло грубое военное вмешательство США во внутренние дела Доминиканской Республики, которое существенно ослабило позиции конституционалистов, помешало росту народной активности и предопределило поражение конституционалистской революции.
Военная интервенция США началась спустя три дня после восстания конституционалистов, 29 апреля 1965 г. На территорию Доминиканской Республики под традиционным фальшивым предлогом «защиты американских граждан» высадился десант американской морской пехоты в 1,7 тыс. человек. Затем на самолетах были доставлены десантно-парашютные войска (2,5 тыс. человек). К 6 мая в интервенции участвовало уже 22 тыс. американских солдат и, кроме того, 1250 бразильских, 250 гондурасских, 175 никарагуанских и 20 костариканских военнослужащих{65}. Участие в интервенции ряда других государств должно было придать вторжению видимость некоей «межамериканской» акции, что было выгодно США.
С целью оправдания интервенции в глазах обывательской массы населения США и Латинской Америки президент Л. Джонсон утверждал, что якобы военная акция понадобилась лишь для предотвращения «установления еще одного коммунистического правительства в западном полушарии»{66}.
Это была заведомая ложь. Никакой «угрозы коммунизма» не было. В движении конституционалистов участвовало всего несколько десятков коммунистов, хотя, по заявлениям буржуазной прессы, чуть ли не треть восставших являлись членами компартии или действовали под ее руководством. Как справедливо подчеркивает североамериканский историк К. Блэзер, «официальная версия США о коммунистическом контроле (над движением конституционалистов. — Б. К.) ошибочна и лжива»{67}.
Американская военная оккупация, националистическая ограниченность мелкобуржуазных деятелей, слабая организация рабочего класса — все это предопределило победу контрреволюционных сил.
Несмотря на поражение, народное восстание под руководством полковника Ф. Кааманьо и других революционно настроенных офицеров сыграло важную роль в развитии антиимпериалистического движения в Латинской Америке, способствовало поляризации сил в вооруженных силах других стран,
В Декларации Совещания коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна 1975 г. в связи с этим подчеркивалось: «Процесс, который имеет место в вооруженных силах, сложен. Империализм всеми средствами усиливает в них свою работу с тем, чтобы использовать реакционные элементы и с помощью быстрого обуржуазивания привлечь на свою сторону офицеров — выходцев из народа, подкупить их… Но когда вооруженные силы выводят из казарм и ставят их над обществом, когда многих солдат заставляют обагрять руки кровью своих братьев, рабочих и крестьян, когда превращают в мучителей тех, кто учился владеть оружием для защиты родины, тогда в вооруженных силах усиливается идеологическое расслоение. Офицеры, чувствующие, что обладающие политической властью олигархии предают патриотические идеалы, в духе которых многие воспитывались, начинают понимать, что право и справедливость не на стороне тех, чьи привилегии они защищают»{68}.
«Сама жизнь начинает заставлять все более широкие круги латиноамериканских военных, отравленных ядом антикоммунизма в процессе казарменного воспитания, связанного с влиянием империализма и реакции, осознавать тот обман, которым их окружили, сознавать крах идеологии и практики антикоммунизма»{69}.
Глубинные перемены в политическом поведении патриотических слоев офицерства наиболее ярко воплотились в появлении и развитии военно-националистических революционных режимов в Перу и Панаме, а также, хотя и с меньшей силой, в Боливии, Эквадоре и Гондурасе.
Рабочий класс и мелкобуржуазная военная демократия:
опыт Перу, Панамы, Боливии, Эквадора и Гондураса
Одним из важнейших условий успешного развития революционно-освободительных процессов в Латинской Америке на протяжении XX в. было и остается боевое сотрудничество рабочего класса и мелкобуржуазной демократии, т. е. в основном непролетарских городских средних слоев. Патриотические круги среднего и высшего офицерства являют собой наиболее организованную и сильную группу мелкобуржуазной демократии, которая в критических ситуациях может проявить смелую политическую инициативу и повести за собой широкие массы.
Со времен воины за независимость вооруженные силы никогда не стояли в стороне от освободительного движения, они постоянно — прямо или косвенно — участвовали во всех общественных процессах общенационального значения. При этом всегда обнаруживались две противоположные тенденции в поведении офицерства, а следовательно, и находящейся под их подчинением солдатской массы: демократическая, прогрессивная, с одной стороны, и реакционная, антинародная — с другой. В большинстве случаев армия в соответствии со своим официальным статусом выступала в роли защитницы «конституционного порядка», т. е господства местных эксплуататорских классов и их чужеземных империалистических покровителей, в роли душительницы революционных (антиконституционных) выступлений народных масс и рабочего класса.
Однако в прошлом и особенно в наши дни лучшие, патриотически настроенные представители армии, ставя интересы народа выше формальной присяги, жертвуя карьерой и личным благополучием, самоотверженно вели и ведут сознательную борьбу против реакционных сил вместе со всеми трудящимися.
Ярким примером может служить движение революционного офицерства 20-х годов XX в. во главе с Луисом Карлосом Престесом в Бразилии, боевые действия Освободительной армии Никарагуа под руководством генерала Аугусто Сесара Сандино в 1928–1934 гг., вооруженные восстания солдат, сержантов и офицеров против диктаторских режимов в 50-е годы в Колумбии, Перу, Венесуэле, Парагвае и ряде других стран.
Борьба реакционной и демократической тенденций в армии была и остается объективно неизбежной и крайне важной частью более широкого процесса поляризации общественных сил. Прошлое и настоящее полностью подтверждают правильность воззрения К. Маркса о том, что в жизни армии «с поразительной ясностью резюмируется вся история гражданского общества»{70}.
Можно только заметить, что в Латинской Америке эта закономерность проявляется особенно выпукло и ярко. В последние два десятилетия под влиянием Кубинской революции произошло почти открытое размежевание сил, причем в одних случаях верх одержали реакционные, профашистские группы офицерства, в других — патриотические и революционно-националистические слои военнослужащих.
В данном случае нас интересует именно вторая тенденция, победа которой в своеобразной форме отразила как революционные потенции, так и субъективные слабости мелкобуржуазной военной демократии, а главное» по-новому поставила проблему союза армии и парода в общей структуре современных революционных процессов.
В обстановке быстрой радикализации масс и глубокого кризиса старых буржуазных партий с их куцыми реформистскими программами патриотическое офицерство ряда стран Латинской Америки с оружием в руках и при поддержке народа смело выступило против правящих реакционных олигархий и империализма в защиту национальных интересов и социального прогресса. В течение короткого времени (1968–1972 гг.) произошло пять военно-политических переворотов, открывших процесс революционных преобразований{71}:
— 3 октября 1968 г. в Перу было создано военно-революционное правительство во главе с генералом Веласко Альворадо, которое с самого начала вступило в острый конфликт с империализмом и олигархией;
— 11 октября того же года в Панаме при поддержке народа взяла власть в свои руки национальная гвардия под командованием генерала Омара Торрихоса;
— в октябре 1969 г. вооруженные силы с помощью масс установили националистический режим в Боливии (сначала главой правительства был генерал Овандо Кандиа, затем генерал Хуан Хосе Торрес);
— в феврале 1972 г. передовое офицерство, выражая интересы большинства нации, образовало патриотическое правительство во главе с генералом Гильермо Родригес Лара в Эквадоре;
— в декабре того же года их примеру последовало патриотическое офицерство Гондураса, президентом страны стал полковник О. Лопес Арельяно.
При активной поддержке или благожелательном нейтралитете масс мелкобуржуазная военная демократия этих стран сумела быстро и фактически мирным путем, без кровопролитной гражданской войны свергнуть власть реакционных проимпериалистических кругов и установить военно-националистические прогрессивные режимы.
В Боливии антиимпериалистическое правительство генерала Овандо Кандиа, а затем президента Хуана Хосе Торреса существовало недолго. В августе 1971 г. произошел военный переворот и к власти вновь пришли реакционные силы. В Эквадоре правление военных во главе с генералом Г. Р. Лара, хотя и занимало более умеренные позиции, сумело продержаться до января 1976 г. В Гондурасе патриотическое офицерство, предводительствуемое генералом Лопесом Арельяно, правило страной до апреля 1975 г. В Перу военно-революционный режим существовал также до 1975 г., а в Панаме до 1979 г., когда было образовано гражданское демократическое правительство.
По социальному содержанию, политической ориентации и форме государственного устройства это были своеобразные революционно-националистические диктатуры, выражающие интересы широких слоев населения — городских средних слоев, мелкой буржуазии, крестьянства, рабочего класса, студенчества, интеллигенции, служащих, а также антиимпериалистических групп местной буржуазии. Руководящие позиции в структуре новой государственной власти в силу ряда объективных и субъективных факторов заняли революционно-демократические силы, а именно военная интеллигенция и городские мелкобуржуазные слои. Организующим и ведущим ядром повсюду было прогрессивное офицерство, политически созревшее для решительных действий в защиту национальных демократических интересов.
В условиях политического и морального разложения традиционных буржуазно-помещичьих партий, с одной стороны, и относительной слабости рабочих и коммунистических организаций, с другой — левое офицерство, сцементированное кастовыми и патриотическими узами, выступило в роли самостоятельной политической силы со своей собственной националистической платформой и идеологией, со своей четкой организационной структурой в центре и на местах.
Военно-националистические режимы в своеобразной форме выразили переход к новому соотношению классовых сил в обществе, к новой структуре отношений с империализмом в пользу национальных интересов и укрепления государственного суверенитета.
Достижение этих целей первоначально было осуществлено путем верхушечных военных переворотов. Однако эта традиционная для Латинской Америки форма решения вопроса о политической власти приобрела совершенно иное, новое содержание. Смелая реформаторская политика военно-националистических режимов, и главное — постепенное включение в процесс общественной перестройки широких слоев трудящихся, прежде всего рабочего класса, придали политическому курсу развития подлинно антиимпериалистический и антиолигархический революционный характер.
На определенном этапе в Перу открылась реальная возможность перехода к серьезным антикапиталистическим преобразованиям, к ориентации на социализм. Однако изменение в расстановке классовых сил и нерешительность мелкобуржуазной военной демократии, предательство средней буржуазии и части офицерства не позволили воплотить эту возможность в жизнь. Тем не менее военно-революционные правительства в Перу и Панаме и в меньшей степени в Боливии, Эквадоре и Гондурасе осуществили важные общественные преобразования: покончили с латифундизмом, национализировали природные богатства, укрепили позиции государственного сектора, обеспечили проведение независимой внешней политики.
Все это привело, причем чаще всего вопреки желанию националистического офицерства, к сдвигу в общественном сознании, способствовало приобщению масс к активной политической жизни. В итоге пробудилась огромная социальная энергия трудящихся, возросло их сознательное стремление к новой жизни.
В этой связи особый интерес представляет политическая стратегия коммунистических партий, опыт сотрудничества левых сил и армии на разных этапах борьбы.
В оценке военно-революционного национализма коммунисты исходили из ленинского анализа мелкобуржуазного революционаризма как своеобразного и противоречивого явления. В своем большинстве низший и средний состав офицерского корпуса имел мелкобуржуазное происхождение, сравнительно высокий уровень общей и профессиональной культуры и органически переплетался с местной гражданской интеллигенцией. Конечно, было бы ошибкой приписывать всему прогрессивному офицерству мелкобуржуазное происхождение, часть офицеров-патриотов вышла из среднебуржуазных семей, а в Перу и Эквадоре многие военнослужащие до службы в армии относились к сравнительно бедным слоям населения, проживали в небольших городах и сельской местности. Их материальное положение мало чем отличалось от жизни простого народа, хотя они и носили офицерские мундиры.
Социальное происхождение и общественный статус военной интеллигенции наложил свой отпечаток на мировоззрение и настроения патриотических групп латиноамериканского офицерства. Их идеология носила в целом антиимпериалистическую и антиолигархическую окраску, но не выходила за рамки традиционного реформизма. Лишь незначительная часть военных революционеров-демократов склонялась к отрицанию капитализма как системы и выступала за радикальные преобразования в экономике и политике.
Некоторые руководители военно-националистических режимов (В. Альварадо, О. Торрихос, X. Торрес) признавали необходимость перехода в будущем к социализму, хотя понимали его по-своему, а именно как особую национальную форму прогрессивного, свободного и демократического общества. В большинстве случаев ими выдвигались иллюзорные и искусственные модели будущего, в котором причудливо сочетались буржуазно-этатические и общинно-коллективистские начала.
Однако главным достоинством военно-революционного национализма, его стержнем являлись не утопические планы полусоциалистического будущего, а позиция боевого антиимпериализма, страстное стремление к экономическому и политическому обновлению существующего строя в интересах нации и социального прогресса.
Ахиллесовой пятой этой идеологии был ее элитарный характер, определенное высокомерное отношение к массам, неверие в их способность самостоятельно участвовать в политических процессах. Значительная часть офицерства исходила из мессианской концепции новой власти, которая ввиду отсталости масс была якобы призвана даровать народу освобождение и прогресс сверху и таким путем без широкого участия масс добиться поставленных патриотических целей.
Такая позиция приводила, как правило, к негативному отношению к рабочему движению и политической деятельности коммунистических партий и левых профсоюзов. В ряде случаев были предприняты даже репрессивные меры против коммунистов, которые в сознании многих военных антиимпериалистов представали «врагами нации», «агентами международного коммунизма», силой, которая вела к расколу общества.
Такая линия нанесла серьезный ущерб развитию революционных процессов и в конце концов привела к перерождению военно-националистических режимов в военно-реакционные, проимпериалистические диктатуры. Такой попятный процесс под прямым влиянием монополий США и сил внутренней реакции произошел сначала в Боливии, а затем в Гондурасе, Перу и Эквадоре.
Несмотря на некоторые реакционные черты военно-националистических режимов, в целом их деятельность носила прогрессивный реформаторский характер и потому пользовалась поддержкой широких слоев народа. Рабочий класс и его коммунистические партии, исходя из общенациональных демократических интересов, активно выступили в защиту позитивного содержания политики революционной военной демократии, особенно в защиту требований максимального расширения участия масс в политике, развития демократии и углубления революционных процессов, придания им подлинно народного характера.
В документах коммунистических партий содержатся на этот счет четкие и ясные оценки. Так, например, IX съезд Коммунистической партии Эквадора (ноябрь 1973 г.) в целом положительно оценил политический курс правительства Г. Р. Лара и подчеркнул: «Мы решительно поддержим все то, что будет способствовать осуществлению на практике народных чаяний и выступим против всего, что будет ущемлять законные интересы масс и нации или будет способствовать обогащению олигархии и отвечать интересам предпринимателей»{72}.
Такую же линию конструктивной солидарности с прогрессивными действиями военно-революционного правительства В. Альварадо проводила Перуанская коммунистическая партия, призывая к сплочению вокруг программы прогрессивных преобразований все демократические силы страны, и прежде всего передовые слои армии, рабочего класса и крестьянства{73}.
Коммунисты Гондураса стремились всемерно развивать антиимпериалистические и антиолигархические тенденции в политике военного правительства. Они выдвинули программу постепенного создания единого народного фронта, включая патриотические круги военнослужащих{74}.
Аналогичная стратегия была присуща и работе Коммунистической партии Боливии. По ее инициативе Народная ассамблея, которую провели в июне 1971 г. левые силы, выступила за развитие прочного единства действий с правительством X. Торреса. Однако ультралевые группировки призывали к свержению военного правительства и тем нанесли серьезный ущерб развитию революционного процесса в Боливии.
Как совершенно справедливо отметил Р. Арисменди, «отсутствие подлинного фронта освобождения, как и отсутствие взаимопонимания в отношении целей и этапов (борьбы) между правительством Торреса и народными силами было самым лучшим подарком врагу, и никакой героизм в последнюю минуту не мог этого компенсировать»{75}.
Интересен и поучителен в этом смысле опыт Народной партии Панамы, которая сумела преодолеть немалые трудности в борьбе за единство армии и народа. В течение года после того, как 11 октября 1968 г. национальная гвардия под руководством генерала Омара Торрихоса взяла власть в свои руки, взаимоотношения между новым военным правительством и левыми силами, прежде всего коммунистами, оставались весьма напряженными и даже враждебными. Только благодаря гибкой тактике коммунистов, их терпению и выдержке военно-националистические круги постепенно на практике убедились в искреннем патриотизме коммунистов. Постепенно начали налаживаться отношения сотрудничества.
Главной целью, в борьбе за достижение которой вокруг правительства объединились все прогрессивные силы страны, стало движение за освобождение зоны канала от американского контроля. «Участие масс в процессе, начавшемся И октября 1968 г., — отметила в своих документах Народная партия Панамы, — позволило покончить с политикой верховного арбитража военных, что, в свою очередь, привело к активизации и расширению народного движения. Были приняты меры по демократизации жизни и сделан поворот в политике правительства, приступившего к революционным преобразованиям»{76}.
Развитие революционного процесса в Панаме свидетельствует как о трудностях в достижении необходимого взаимопонимания коммунистов с мелкобуржуазными демократами в военных мундирах, так и о чрезвычайной важности единства действий армии и народа, патриотического офицерства и коммунистов.
В других странах давление империализма и реакции, страх перед потенциями неуправляемой сверху анергии «низов» привели к появлению капитулянтских тенденций и победе курса на реставрацию прежних порядков.
В Перу, например, после семилетнего периода успешного развития революционного процесса, начавшегося в октябре 1968 г., с августа 1975 г. наметилось движение вспять. В отличие от правительства В. Альварадо, новый кабинет во главе с генералом М. Бермудесом взял курс на укрепление частнокапиталистического сектора и сокращение участия масс в процессе обновления. Цель «второго этапа революции», как неоднократно заявлял М. Бермудес, состояла в том, чтобы устранить «эксцессы» первого этапа, т. е. избавиться от слишком радикальных новшеств и преобразований, приостановить рост социальной активности масс. Новое военное правительство под давлением империализма взяло курс на денационализацию и свертывание сектора общественной собственности, перевод страны на рельсы «нормального» буржуазного развития и подавления левых сил.
Как подчеркнул в своем выступлении на XXVI съезде КПСС Генеральный секретарь ЦК Перуанской коммунистической партии Хорхе дель Прадо, страна оказалась «перед реальной перспективой превращения конституционного правительства в антинародную военно-гражданскую диктатуру, опирающуюся на правые силы и репрессивный аппарат. Укрепление этого аппарата правительство оправдывает провокациями и террористическими актами, совершаемыми по указке ЦРУ… Речь идет о защите законных завоеваний народа, которые пытаются попрать крупные монополии»{77}.
Следует по достоинству оценить тот факт, что по инициативе коммунистов было достигнуто единство действий ряда левых партий и группировок, благодаря чему на выборах 1980 г. проимпериалистическая партия АПРА потеряла большое число голосов. Вопрос о путях и формах борьбы против реакционной военной хунты приобретает ныне центральное значение. Речь идет о том, чтобы мобилизовать на борьбу все демократические силы и предотвратить сползание к фашизму.
Аналогичная ситуация сложилась в Боливии, где после короткого периода военно-националистического правления генералов О. Кандиа и X. Торреса (октябрь 1969–август 1971 г.) господствующие позиции завоевало правое крыло армии во главе с генералом У. Бансером. Лишь в июле 1979 г. в стране было создано конституционное гражданское правительство, но в ноябре того же года вновь произошел военный переворот. На этот раз в президентское кресло сел полковник А. Натуш Буш, но его правление продолжалось недолго. Временным президентом республики по решению конгресса стала Лидия Гейлер Техада. Казалось, наконец-то в стране наступило спокойствие. Но правые силы вовсе не собирались складывать оружие, и спустя год, 12 июля 1980 г., Боливию вновь потряс очередной военный переворот, во главе которого встал реакционный генерал Л. Гарсиа Меса.
Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Боливии Хорхе Колле в речи на XXVI съезде КПСС так оценил обстановку, сложившуюся в стране после переворота 1980 г.: «Сегодня Боливия переживает один из самых критических моментов своей истории. Она находится в положении страны, как бы оккупированной собственными вооруженными силами под командованием фашистов… Новый военно-фашистский путч был направлен не против конкретного правительства, а против всего народа, который 29 июня 1980 года третий раз подряд голосовал на выборах за демократическую, народную и антиимпериалистическую альтернативу… В результате кровавого государственного переворота народные массы временно лишились возможности осуществлять свое неотъемлемое право на власть, им был закрыт доступ к политическому механизму государства.
Однако «оккупационное» правительство не может похвастаться тем, что укрепилось у власти. С момента своего возникновения оно столкнулось с осуждением международной демократической общественности и оказалось в изоляции, которая сохраняется… Солидарность укрепляет боевой дух борцов сопротивления и придает еще большую решимость тем, кто сражается за свержение фашизма, за создание в Боливии демократического народного правительства»{78}. В этих условиях боливийские коммунисты видят главную задачу в мобилизации всех демократических сил страны на защиту национальных интересов от происков сил внутренней и внешней реакции.
Такую же позицию занимает и Коммунистическая партия Эквадора, призывая трудящихся к единству действий против капитулянтских тенденций военного режима. С аналогичным лозунгом выступает Коммунистическая партия Гондураса, где в апреле 1975 г. консервативное крыло армии отстранило от власти правительство Лопеса Арельяно и добилось от нового президента генерала X. А. Мельгар Каситро отказа от прежней программы социальных преобразований и репрессивных мер против трудящихся и прогрессивных организаций.
Коммунисты Гондураса, оценивая значение военно-патриотического переворота 4 декабря 1972 г., отмечают, что важнейшей причиной победы патриотических тенденций в армии послужил рост массового антиолигархического движения в конце 60-х годов, а главным результатом отстранения проимпериалисгической олигархии от власти стали «активизация классовой борьбы и создание благоприятных условий для развития массового движения»{79}.
Этот процесс принял широкие масштабы во всех странах в годы существования военно-националистических режимов. Но именно рост народной инициативы, укрепление сил демократии в конечном счете напугали военные режимы, а главное — вызвали ответную реакцию со стороны правого крыла армии. В итоге во всех странах (за исключением Панамы) произошелрезкий сдвиг вправо. При помощи империализма и местных реакционных сил с военно-националистическими экспериментами было покончено и осуществлена реставрация, частичная или полная, прежних порядков, вернее — прежней классовой структуры власти.
Опыт Перу, Панамы, Боливии, Эквадора и Гондураса свидетельствует, таким образом, о крайней сложности и противоречивости развития революционных процессов в условиях военно-националистических режимов, о больших трудностях на пути единения демократического крыла армии и широких слоев народа, о неустойчивом политическом поведении мелкобуржуазных военных демократов. Само появление на политической авансцене военно-националистических революционных режимов независимо от срока их существования и размаха предпринятой ими реформации свидетельствовало о глубоком кризисе традиционных буржуазных партий и их политики пресмыкательства перед империализмом. Мелкобуржуазные военные демократы попытались вырваться из порочного кольца отсталости и зависимости, но в своей политике обновления они исходили из ложного тезиса о возможности развития по «третьему пути» — не капиталистическому и не социалистическому. В итоге начавшиеся революционные процессы постепенно стали затухать, смелые инициативы постепенно выдыхались.
Несмотря на падение военно-националистических режимов, их реформаторская антиимпериалистическая и антиолигархическая деятельность оставила глубокий след. Ряд преобразований приобрел необратимый характер. А главное, был накоплен исключительно важный опыт политического сотрудничества патриотических слоев армии и народных масс.
Как справедливо подчеркивают перуанские коммунисты, «переход вооруженных сил на сторону революции является сдвигом исторического значения. Однако это не ведет автоматически к успеху и победе. Союз народа и армии — это не просто лозунг, а жизненная необходимость для современного революционного процесса. Крепить этот союз — прямой долг всех участников борьбы в защиту завоеваний революции, какой бы идеологии и взглядов они ни придерживались»{80}.
С этим выводом нельзя не согласиться. В обстановке открытого противоборства сил прогресса и контрреволюции от позиции армии и офицерского корпуса в огромной степени зависит общий исход борьбы. Вот почему коммунистические партии всех стран Латинской Америки обращают особое внимание на политику в отношении вооруженных сил, активизируют свою работу среди солдатской массы, стремятся расширить и углубить контакты с прогрессивным офицерством с целью достижения нового боевого единения армии и народа в интересах общей борьбы против империализма и реакции.
Чилийская революция 1970–1973 гг.,
ее значение и уроки
Кульминационным и высшим этапом периода наступления антиимпериалистических сил в Латинской Америке, наступившим под влиянием победы героической Кубинской революции, явилась подлинно народная демократическая и антиимпериалистическая революция 1970–1973 rt. в Чили.
В отличие от всех других революционных свершений конца 60-х и начала 70-х годов именно Чилийская революция по ряду объективных и субъективных причин оказалась наиболее глубокой по социально-экономическому содержанию, реально открывающей путь к социализму. Это объяснялось прежде всего тем, что, если в Перу, Панаме, Эквадоре, Гондурасе, Боливии, Доминиканской Республике политическое руководство процессом перестройки осуществляли военные мелкобуржуазные демократы, то в Чили во главе революции с самого начала выступил рабочий класс. Ведущую роль в мобилизации трудящихся масс играли коммунистическая и социалистическая партии.
«Взаимопонимание между социалистами и коммунистами, сцементированное в общей борьбе за улучшение жизни трудящихся, против империализма и олигархии и за социализм, — отмечалось в Программе Коммунистической партии Чили, принятой незадолго до начала революции, — является краеугольным камнем политики единства, которую проводят коммунисты»{81}. Союз двух революционных партий позволил рабочему классу сыграть роль гегемона революции.
Грандиозные преобразования, которые удалось провести за три года существования правительства Народного единства, острота классовой борьбы и ее разнообразные формы, героическая деятельность социалистов и коммунистов, небывало богатый опыт революционного творчества народных масс трудящихся, противоборство различных идеологий и политических направлений по проблемам стратегии и тактики — все это придало Чилийской революции 1970–1973 гг. громадное международное значение, выдвинуло ее в ряд наиболее выдающихся революционных подвигов пролетариата и его союзников.
Проблемам Чилийской революции посвящено много серьезных исследований, популярных очерков, мемуаров. Подробно, день за днем, описан ход событий{82}. И тем не менее тема Чили продолжает находиться в центре внимания прогрессивной общественности всего мира. И это не случайно, ибо до сих пор образ Чилийской революции, ее уроки нисколько не устарели, имеют огромный теоретический и политический интерес. И это вполне естественно, так как все крупные революции независимо от их успеха или поражения навсегда остаются в истории человечества. Не случайно К. Маркс образно называл социальные революции «локомотивами истории». Эта характеристика вполне применима и в отношении Чилийской революции.
Буржуазные ученые и политические деятели отрицали и отрицают выдающуюся роль революций как двигателей прогресса. Отрицают они и значение революции 1970–1973 гг. в Чили, обвиняя С. Альенде и правительство Народного единства в нанесении общественного ущерба, нарушении конституционного порядка, ненужном и вредном возбуждении масс, подчинении национальных интересов требованиям «международного коммунизма» и т. п.
В последние годы возродилась так называемая «социология революции», появившаяся еще на рубеже XIX–XX вв., но лишь теперь выдвинувшая претензию на выполнение некоей высшей функции в идейно-политической борьбе с марксизмом и коммунизмом.
Социальные революции в глазах большинства буржуазных ученых из подлинных «локомотивов истории» превращаются в какие-то порожние вагоны, сбившиеся с пути и катящиеся неизвестно куда, внося своим неожиданным появлением лишь хаос и бессмысленные разрушения. И наоборот, контрреволюция выглядит в такой ситуации как явное благо и необходимый инструмент в наведении общественного порядка.
Примерно так интерпретируются многими буржуазными историками события в Чили в годы правления С. Альенде и последующий период фашистского мракобесия Пиночета.
Острые идейно-политические дискуссии идут также по вопросу о мирном и немирном путях революции, о роли армии и средних слоев на различных этапах борьбы, о формах сотрудничества политических течений и партий в рамках Народного единства. Самые различные оценки даются социально-экономическому содержанию революционных преобразований правительства С. Альенде, роли социалистической и коммунистической партий.
В нашу задачу не входит описывать ход событий и все сложные проблемы Чилийской революции, поэтому кратко остановимся лишь на трех вопросах, находящихся в центре теоретических споров, а именно:
1. Подтверждает или опровергает опыт Чили ленинскую концепцию мирного пути революции?
2. Способен или не способен рабочий класс и его партии в странах Латинской Америки обеспечить прочный союз с промежуточными и мелкобуржуазными слоями населения на весь период борьбы или в определенный момент неизбежен конфликт между ними?
3. Какую роль сыграли в исходе Чилийской революции ультралевые тенденции?
Начнем с первого вопроса: правы ли были коммунисты, другие участники блока Народного единства, делая ставку на мирный путь развития революции, если в конечном счете она потерпела поражение?
Большая группа зарубежных авторов, особенно из лагеря всякого рода левацких и неотроцкистских групп, пытается доказать, что чилийский опыт якобы опроверг ленинскую концепцию мирного пути развития революции и доказал верность троцкистско-маоистского лозунга о том, что «винтовка решает все». В качестве главного аргумента выставляется тезис о том, что революция в Чили была подавлена. Некоторые авторы даже склоняются к выводу о том, что поражение чуть ли не заранее предопределялось стратегией мирного пути революции, якобы исключавшего любое насилие в отношении ее классовых врагов. Это обстоятельство, мол, существенно ограничивало инициативу масс и превращало революцию в нечто вроде гирлянды реформ, проводимых сверху по инициативе правительства Народного единства, вынужденного в силу обстоятельств действовать в рамках строгого соблюдения конституционной законности.
Такова примерно схема рассуждения тех, кто доказывает неприменимость стратегии мирного пути революции для Латинской Америки.
Чтобы убедиться в ошибочности подобного мнения, следует напомнить ленинскую постановку вопроса о возможности мирного пути революции, точнее говоря, о процессе мирного перерастания революции демократической в революцию социалистическую. Эта идея впервые была выдвинута К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в 1852 г., но развита и превращена в стройную концепцию В. И. Лениным.
Признавая возможность, хотя и нечасто встречающуюся в истории, мирного (невооруженного) взятия власти революционными силами, В. И. Ленин призывал коммунистов «сделать все возможное для обеспечения «последнего» шанса на мирное развитие революции, помочь этому изложением нашей программы, выяснением ее общенародного характера, ее безусловного соответствия интересам и требованиям гигантского большинства населения»{83}.
Именно это «все возможное» и сделали в 1970–1973 гг. чилийские революционеры. Упрекать их за это — значит не понимать, что возможность мирного пути развития революции зависит не от чьего-либо субъективного желания, а от расстановки классовых сил, позиции армии, способности масс к вооруженным формам борьбы, от политики врага и многих других объективных факторов.
Латиноамериканские компартии неоднократно высказывались в пользу возможности в исключительных случаях относительно мирного пути развития революции, но в принципе в большинстве случаев склонялись к выводу о неизбежности вооруженных форм борьбы. В середине 50-х годов наметился крен в пользу стратегии мирного пути ввиду усиления позиций реального социализма и международного рабочего класса{84}. При этом, однако, не исключались и немирные формы борьбы, в том числе вооруженные, и неизбежность той или иной степени и формы применения революционного насилия, включая его законодательно оформленные меры.
Чилийские коммунисты, определяя стратегию мирного пути развития революции, не абсолютизировали эту возможность, но считали ее наиболее реальной и соответствующей традициям и конкретной ситуации в Чили. В Программе Коммунистической партии Чили, принятой XIV съездом в ноябре 1969 г., т. е. примерно за год до победы на выборах блока Народного единства, указывалось: «Существуют противоположные мнения по проблеме путей революции, будут ли они мирными или немирными или комбинацией того и другого. Мы, коммунисты, полагаем, что революция представляет собой многообразный процесс всех форм борьбы за освобождение нашего народа. Пути революции определяются соответствующей исторической обстановкой и всегда основываются на активном революционном творчестве самих масс»{85}.
Таким образом, компартия не исключала многообразия форм борьбы, хотя в принципе ориентировалась на относительно мирное развитие революционного процесса, т. е. на развитие прежде всего массового демократического (внепарламентского) движения, чтобы, опираясь на него и используя парламентские средства, завоевать исполнительную власть для постепенного осуществления революционных преобразований. Именно таким путем, сохраняя принцип законности и избегая фронтального вооруженного столкновения, предполагалось добиться установления нового народно-революционного антиимпериалистического и антиолигархического переходного режима.
Эта стратегическая установка по существу развивала разработанную еще VII конгрессом Коминтерна в 1935 г. политику народного фронта. В новых исторических условиях левые силы, объединенные благодаря союзу социалистов и коммунистов в блок Народного единства, имели не меньшие, а большие шансы на успех, чем когда бы то ни было прежде.
Борьба за президентский пост оказалась весьма длительной и нелегкой. Трижды кандидат левого блока социалист С. Альенде терпел поражение на выборах, хотя с каждым разом политическая мощь народной коалиции увеличивалась. Лишь после 18 лет упорной борьбы, в сентябре 1970 г., народный кандидат в президенты завоевал относительное большинство голосов и в соответствии с конституцией был избран президентом республики.
«Победа народа, — отмечается в Декларации Гаванского совещания, — стала возможной в результате напряженной массовой борьбы во всех областях общественной жизни. Она была достигнута благодаря тому, что народное движение объединилось вокруг правильной политической линии, которая четко определяла основных противников — империализм, монополистическая и помещичья олигархия, — указывая таким образом направление главного удара… Движение чилийского народа открыло путь к революционным преобразованиям…»{86}
Правительство Народного единства при активном участии трудящихся провело национализацию крупных промышленных и горнорудных предприятий, создало сильный госсектор на основе экспроприированной монополистической собственности, национализировало банки, осуществило глубокую аграрную реформу, провело ряд важных мероприятий в интересах трудящихся, в том числе в области жилищного строительства, здравоохранения, образования. Огромный шаг вперед был сделан по пути развития демократии и расширения участия народа в руководстве судьбами страны. Все эти мероприятия, указывается в Декларации Гаванского совещания, подчеркивают «глубоко национальный, народный и революционный характер правительства, возглавлявшегося Сальвадором Альенде… представляют для народа Чили неоценимое наследие… останутся в качестве знамени борьбы рабочего класса и широчайших слоев народа»{87}.
Три года успешного развития революционного процесса в Чили являются лучшим доказательством жизненной силы и эффективности стратегической установки на мирное развитие революции. Мирный путь не означал какого-либо компромисса противоборствующих сил. Если принять во внимание также разнообразные формы революционного насилия, соответствующие конституционным нормам, — национализацию и конфискацию крупной собственности, запрещение по декрету враждебной антигосударственной деятельности, введение чрезвычайного положения и т. д., то становится ясно, что мирный путь имеет не абсолютный, а относительный характер, выражает лишь основную тенденцию, исключающую на весь период или хотя бы на определенное время открытую вооруженную схватку между революцией и контрреволюцией.
Означает ли победа фашизма, что концепция мирного развития революции оказалась ошибочной? Конечно, нет. Здесь следует разделять два отдельных вопроса: во-первых, проблему мирного и немирного путей революции и, во-вторых, проблему защиты революции от вооруженных атак врага. Во втором случае речь идет не о том, каким путем развивается победившая политическая революция, а о необходимости защитить достигнутые народом завоевания, прежде всего революционную власть, любыми средствами, включая силу оружия и даже «красного террора» в ответ на контрреволюционные выступления.
События в Чили еще раз показали, что эксплуататорские классы добровольно власть не отдают, а, напротив, ожесточенно отстаивают ее, идя на самые варварские преступления. В Декларации Гаванского совещания по этому поводу говорится следующее: «Чилийский опыт ясно свидетельствует, что революционное движение не может отвергать ни один из путей демократического подхода к власти, но, вместе с тем, должно быть полностью готово к тому, чтобы защищать демократические завоевания силой»{88}.
Таков общий вывод латиноамериканских коммунистов по вопросу о мирном и немирном путях развития революции на современном этапе.
Опыт Чили со всей остротой поставил и такую важную проблему, как союз рабочего класса с промежуточными слоями общества и мелкой буржуазией города и деревни. Как известно, именно эти слои в решающий момент вошли в конфликт с правительством Народного единства и фактически помогли реакционным силам свергнуть народно-революционную власть и установить кровавую фашистскую диктатуру Пиночета.
На этом основании многие мелкобуржуазные и леворадикальные авторы делают обобщающий вывод о том, что якобы «основной расчет на союз между пролетариатом и средним классом в едином патриотическом антимонополистическом фронте потерпел фиаско»{89}. Эта точка зрения по существу исходит из троцкистского тезиса о контрреволюционности всех непролетарских групп трудового народа.
Вопрос о средних слоях и их роли в революции был, как известно, поставлен впервые в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, которые предостерегали рабочий класс о смертельной опасности его изоляции в ходе борьбы за социальные преобразования. В. И. Ленин, развивая эти идеи, выдвинул научно обоснованную платформу борьбы за союз рабочего класса с крестьянством и промежуточными слоями города (интеллигенция, студенчество, мелкие собственники, служащие, лица свободных профессий, люмпен-пролетарские и маргинальные группы). Именно такой союз, по мысли В. И. Ленина и большевиков, не только в принципе возможен, но и крайне необходим для успешного развития демократической революции и ее последующего перерастания в революцию социалистическую.
Троцкисты в противовес Ленину выдвинули тезис о контрреволюционности крестьянства, включая его самые бедные слои, и о неспособности пролетариата объединить вокруг себя промежуточные слои.
По мнению современных авторов леворадикального направления, опыт Чили якобы доказал справедливость этого вывода особенно применительно к этапу, когда революционная власть начинает вплотную подходить к социалистическим преобразованиям. Некоторые группы неотроцкистского толка, напротив, усердно доказывают другое, а именно, что в Латинской Америке наиболее революционной силой является не рабочий класс, а мелкобуржуазные и промежуточные слои. Так, X. Посадос, возглавлявший одну из неотроцкистских группировок, стараясь во что бы то ни стало оклеветать опыт Чили, утверждает совершенно нелепую мысль о том, что якобы, «когда мелкая буржуазия увидела, что правительство Альенде не может идти вперед, она взяла на себя роль авангарда. Когда же она убедилась в том, что правительство повело себя нерешительно, она потеряла вообще всякий интерес… Мелкая буржуазия, таким образом, способна заменить пролетариат… Нет ни одной страны, где бы мелкая буржуазия поддерживала империализм или национальную буржуазию»{90}.
Отрицание революционных потенций мелкой буржуазии и промежуточных слоев, также как и переоценка их возможностей, одинаково опасны и ошибочны, ибо и то, и другое в конце концов сводятся к неверию в силы пролетариата и его способность повести за собой непролетарские классы и слои.
Опыт Чили со всей очевидностью доказал, во-первых, реальную возможность боевого союза всех прогрессивных сил вокруг рабочего класса и, во-вторых, крайнюю непоследовательность политического поведения мелкобуржуазных и промежуточных групп населения. Последнее обстоятельство ставит перед компартиями задачу еще более глубокого анализа положения и политического развития средних слоев, выработку политики широких и гибких союзов, необходимость единого, твердого и однородного руководства силами антиимпериалистической коалиции.
В этой связи особое значение приобретает идеологическая борьба с оппортунизмом правого и «левого» толка. В годы борьбы правительства Народного единства против контрреволюции справа особую остроту приобрела также опасность контрреволюции «слева», выражающая типично мелкобуржуазную тенденцию путчизма, авантюризма и анархизма. Объективно рост ультралевых тенденций отражал пробуждение к активной политической борьбе промежуточных и мелкобуржуазных слоев чилийского общества, но это далеко не всегда выливалось в правильные формы. По сути дела и правые, и ультралевые силы объединились, образовав своего рода единый фронт против революции. «Леваки» рассматривали империализм и олигархию как своих смертельных врагов, но полагали, что бороться с ними возможно лишь вооруженным путем и без опоры на массы. Исходя из этого, они крайне враждебно относились к политике Народного единства, ориентирующейся на мирное развитие революции. В итоге не империализм и реакция, а само Народное единство и его правительство, превратилось для ультралевых в главного врага.
Большой интерес для характеристик «левой» контрреволюции в Чили представляет позиция политической группировки «Левое революционное движение» (МИР). Зарубежный бюллетень, издаваемый Коммунистической партией Чили, опубликовал в № 27 за 1978 г. открытое письмо одного из бывших руководителей МИР Умберто Э. Сотомайора Саласа. «Откровенно говоря, — признается Сотомайор, — мы сравнивали Альенде с Керенским, а Народное единство — с социал-демократией в русской революции. Мы пребывали в уверенности, что именно нам отведена роль большевиков». Члены группировки МИР не считали Народное единство подходящим инструментом борьбы за социализм. Более пригодным они считали свое объединение, которое именовали «Центр реорганизации революционных сил». Цель состояла в том, чтобы вызвать раскол в Народном единстве и затем атаковать правительство «слева», вынуждая его отказаться от проводимого курса. «Я убежден, — пишет Сотомайор, — что раньше я глубоко заблуждался. В отрыве от мирового коммунистического движения нельзя и пытаться бороться с империализмом. История идет вперед. Фашизм в Чили — явление временное. Чтобы внести вклад в его разгром, чтобы построить новую великую родину, нужно действовать вместе с основными движущими силами нашей революции. В противном случае история снова пройдет мимо нас».
И это действительно так. Однако следует недвусмысленно сказать о том, что именно ультралевый мелкобуржуазный революционаризм сыграл самую пагубную роль в дезориентации общественного мнения и переходе значительной части средних слоев в оппозицию к Народному единству. В этом смысле «миристы» и другие левацкие группировки («Революционная компартия», «Октябрьская», «Революционное крестьянское движение» и др.) оказались союзниками правых сил, с самого начала стремящихся изолировать пролетариат и правительство Народного единства, перетянуть на свою сторону политически неустойчивые слои населения.
Ультралевые считали, что правительство Народного единства проводило реформы, якобы направленные не на подрыв, а на укрепление капиталистического строя и даже сохранение позиций империализма в Чили. Революционные преобразования в Чили объявлялись «прямым продолжением» буржуазных реформ правительства Э. Фрея.
Игнорируя меры по введению рабочего контроля и участия рабочих в управлении производством, левацкие группировки заявляли, будто С. Альенде «не допускает рабочий класс к контролю над экономикой, а власть правящего класса над госаппаратом в основном остается нетронутой» и т. д.{91}
Ультралевые вместо поддержки правительства Народного единства призывали создавать «органы двоевластия», развертывать действия вооруженных подпольных групп и начинать гражданскую войну.
Подрывная деятельность левацких группировок порождала существенные трудности для проведения в жизнь программы Народного единства, сеяла среди трудящихся сумятицу и тем самым объективно помогала врагу.
Три проблемы, о которых идут до сих пор горячие споры и дискуссии (о путях революции, о возможности прочного союза рабочего класса с непролетарскими слоями, о роли ультралевых течений), тесно взаимосвязаны между собой. Опыт Чилийской революции наглядно подтвердил как возможность, так и чрезвычайную сложность мирного пути революции, как реальность, так и трудность достижения союза демократических сил, как субъективный революционаризм, так и объективную контрреволюционную роль ультралевых группировок.
Тысяча дней существования правительства Народного единства — яркая страница в жизни чилийского народа, который впервые получил возможность распоряжаться собственной судьбой и осуществлять крупные социально-экономические преобразования. Чилийская революция, хотя она и потерпела временное поражение, навсегда вошла в историю мирового освободительного движения, в историю международного рабочего класса как крупное социальное событие XX в.
При анализе причин временного поражения Чилийской революции следует со всей определенностью подчеркнуть, что не столько субъективные слабости Народного единства привели к падению правительства Сальвадора Альенде, сколько прямой экспорт контрреволюции.
Империализм США при помощи целенаправленной подрывной деятельности ЦРУ, Пентагона и других ведомств путем подкупа буржуазных специалистов, организации заговоров и диверсий (убийство А. Шнейдера), тайного участия в антиправительственной деятельности «Интернейшнл телефон энд телеграф компани» и других фирм, прямого поощрения фашистских элементов типа Пиночета и ему подобных способствовал возникновению в Чили сложной ситуации как в экономической, так и в политической жизни и фактически подготовил военно-фашистский переворот. На эти цели из федеральных фондов США было специально ассигновано около 13 млн. долл.
Чилийский опыт показал всему миру, что в современных условиях экспорт контрреволюции является главной опасностью на пути защиты революционных завоеваний.
Это объясняется также и тем, что империализм всегда и везде стремится всемерно поддерживать внутренние реакционные силы. Без помощи империализма внутренняя реакция в Чили не могла бы добиться своих целей. Заговор внутренней и международной реакции, объединение сил внутренних и внешних классовых врагов Народного единства — вот, что в конечном счете привело к поражению Чилийской революции.
Сравнительный обзор революционных процессов в той группе стран, где в 60 — начале 70-х годов произошли крупные социальные потрясения (Бразилия, Доминиканская Республика, Перу, Панама, Боливия, Эквадор, Гондурас, Чили), позволяет сделать ряд обобщающих выводов.
Прежде всего налицо принципиальное совпадение объективных предпосылок национальных революционных процессов независимо от форм их осуществления и достигнутых результатов. К таким предпосылкам следует отнести империалистическую зависимость, отсталую аграрную структуру, кризис капиталистического развития и традиционной буржуазно-реформистской политики.
Общим являлось и объективное социально-экономическое содержание революционных процессов, хотя отдельные классы и политические силы, участвующие в борьбе, по-разному подходили к решению поставленных историей задач. Тем не менее все прогрессивные силы исходили из признания необходимости радикальной антиимпериалистической и антиолигархической перестройки существующей системы, демократизации и обновления общественной жизни в интересах нации и ее независимого развития. Наиболее последовательно и решительно в этой борьбе участвовал рабочий класс и его партии, стремящиеся органически увязать борьбу за демократию и свободу с борьбой за социализм.
Правда, лишь в Чили пролетариат смог возглавить революцию, в других же странах политическая инициатива принадлежала либо демократическому офицерству (Доминиканская Республика, Перу, Панама, Боливия, Эквадор, Гондурас), либо радикальным слоям националистической буржуазии (Бразилия). Однако везде рабочий класс выступал в роли главной социальной силы, двигающей революцию вперед. Именно поэтому отчетливее, чем прежде, на этом этапе проявилась революционная энергия народных масс, самостоятельное революционное творчество которых наложило отпечаток на весь ход событий.
Опыт 60–70-х годов доказал чрезвычайное богатство средств и методов классовой борьбы, путей и форм революционных процессов в зависимости от конкретных условий и национальной специфики. Особенно полезен был этот опыт, в том числе опыт неудач и поражений, для рабочего класса и его партий. В огне революционной борьбы вырабатывались стратегия и тактика, по-новому решались проблемы единства армии и народа, роли вооруженных сил в революции, союза рабочего класса и непролетарских слоев, парламентских и внепарламентских форм борьбы и т. д.
Опыт показал, что в борьбе за единство демократических и антиимпериалистических сил особенно трудно оказалось достичь прочного союза рабочего класса с крестьянством. За исключением отдельных крестьянских федераций, руководимых коммунистами, основная масса крестьян и батрачества осталась весьма пассивной, а иногда в решающий момент шла за правыми силами. Определенные группы крестьянства, получив в собственность земельные наделы, вообще отошли от какой-либо борьбы. Тем не менее именно в этот период союз рабочего класса с крестьянством впервые приобрел реалистические очертания.
Важнейшей общей чертой развития революционных процессов 60–начала 70-х годов была крайне сложная динамика взаимоотношений пролетарского авангарда со средними городскими слоями, в том числе с мелкой буржуазией города. Особенно ярко это проявилось в крайне неустойчивом политическом сотрудничестве коммунистических партий и левых профсоюзов, с одной стороны, и мелкобуржуазных реформистских националистических течений — с другой.
Будучи объективно союзниками в борьбе с империализмом и фашизмом, рабочий класс и средние слои нередко относились друг к другу враждебно, а в ряде случаев внутренние разногласия между их политическими организациями принимали антагонистический характер.
Вопрос о политическом сотрудничестве в таких условиях становится не только наукой, но и искусством. Нужен был огромный опыт применения революционной теории на практике, нужно было уметь пробивать дорогу к народному фронту через все перипетии и трудности реальной жизни, через все препятствия, которые ежедневно рождали капиталистическая стихия, политика классового врага, предательство всякого рода случайных или шатких попутчиков и союзников по борьбе.
Особое место занимала проблема единства самого рабочего класса как ведущей революционной силы.
Коммунисты стремились втянуть в революционное движение как можно более широкие слои трудового народа, сделать максимум для завоевания рабочим классом роли авангарда, преодоления пассивности масс, повышения уровня их политической сознательности и организованности. Во всех странах левые профсоюзы без колебаний включились в борьбу, составив пролетарский костяк демократической революции. Однако многие крупные профсоюзные центры реформистского направления остались на позициях соглашательства и пассивности.
Крупные революционные сражения, прокатившиеся в 60–70-е годы, в своей совокупности отразили глубокие сдвиги в расстановке классовых сил, показали огромную социальную энергию масс, которые пробудились к самостоятельной и активной политической жизни, к организованным революционным действиям. Это было завоевание исторического значения, которое создавало прочную основу для нового революционного творчества масс, для будущих революций.
Глава 3
РАБОЧИЙ КЛАСС В АВАНГАРДЕ АНТИИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
В тех странах, где антиимпериалистическое и антиолигархическое движение в 60–70-х годах не переросло в социальную революцию, развитие классовой борьбы приобрело тем не менее новый размах и остроту. В каждой стране имелась, конечно, своя национальная специфика, но более, чем когда-либо прежде, проявились некоторые общие тенденции и закономерности. Главной из них было особенно тесное переплетение патриотических выступлений масс с борьбой рабочего класса против всех форм эксплуатации и угнетения.
Как подчеркивается в Декларации Гаванского совещания, рост численности рабочего класса, изменение в его структуре и концентрации, развитие общего политического уровня трудящихся и особенно укрепление авторитета коммунистических партий и левых профсоюзов нашли свое отражение «в повышении роли пролетариата как главной производительной и социально-политической силы. В то же самое время рабочий класс совершенствует свою организацию и выступает как социальная сила, способная определить политическую обстановку в различных странах Латинской Америки. Пролетариат стремится превратиться в главный фактор сплочения всех других демократических и антиимпериалистических социальных слоев»{92}. Опыт революционных процессов в большинстве латиноамериканских стран служит ярким подтверждением справедливости этого вывода.
Особенности классовой борьбы в Колумбии
Развитие классовой борьбы в Колумбии после свержения реакционной диктатуры Р. Пинильи (1957 г.) протекало в сложных политических условиях. В обстановке всеобщего стремления к либерализации политического режима ведущие буржуазные партии видели свою главную задачу в защите интересов капитала. Главной стратегической установкой правящей буржуазии стал курс на «социальный мир», подавление открытых вооруженных форм классовой борьбы, запрещение массового рабочего и коммунистического движения. Эта линия полностью соответствовала политике американского империализма, стремящегося и после падения диктатуры Р. Пинильи полностью сохранить свой экономический и политический контроль над Колумбией. Главным препятствием на этом пути была, естественно, не националистическая политика «робкой» колумбийской буржуазии, готовой в любой момент пойти на компромисс и уступить более сильному партнеру, а классовая борьба пролетариата, антиимпериалистическое освободительное движение широких слоев населения — крестьян, студентов, интеллигенции, служащих.
В отличие от ряда других стран Латинской Америки в Колумбии в течение многих лет важную роль постоянно играли вооруженные методы классовой борьбы. В сельских районах на протяжении почти 30 лет шло непрерывное сражение между отрядами крестьянской самообороны и военно-полицейскими правительственными частями. В социальном плане это была перманентная и кровопролитная война сельских трудящихся (рабочих и бедных крестьян кофейных плантаций) и примкнувших к ним революционных групп студенчества против господствующих буржуазно-помещичьих кругов, реакционной военщины и империализма.
Еще в конце 40–начале 50-х годов рабочие и крестьяне в департаментах Толима, Антиокия, Гундинамарка, Сантандер и других впервые применили тактику вооруженной самообороны против бандитских нападений наемников и регулярных полицейских подразделений. Это был ответ на политику белого террора и насилия буржуазно-помещичьей олигархии.
Нужно сказать, что и еще раньше, в 20–30-х годах, крестьяне и батраки нередко использовали партизанские методы борьбы. В обстановке же тотального насилия со стороны реакционной диктатуры Р. Пинильи вооруженное движение народной самообороны приняло особенно широкие масштабы. В борьбе против тиранического режима массы сами брались за оружие, чтобы ответить на насилие официальных властей и эксплуататоров-помещиков. Это стихийное стремление было поддержано коммунистами и левыми либералами, которые вели параллельные действия против диктатуры. Так возникли более или менее устойчивые формы военизированных групп и отрядов народной самообороны. В отличие от обычных партизанских отрядов, ведущих регулярные боевые действия, отряды сельской самообороны, как правило, не уходили надолго в горы и леса, а защищали свои дома и землю от нападений полиции и наемных помещичьих банд. По сути дела, это было нечто вроде стихийно сложившейся системы всеобщей и добровольной народно-милицейской самозащиты.
Большую роль в развитии движения рабоче-крестьянской самообороны сыграли коммунисты. Их заслуга состояла не только в организационной и пропагандистской работе, но и в том, что они выдвигали перед крестьянскими массами программу глубоких аграрных преобразований. Коммунисты связывали движение народной самообороны с общим курсом революционного антиимпериалистического процесса, с борьбой рабочего класса в городах, с движением других демократических сил. В этом состояло коренное отличие движения народной самообороны в 50–60-х годах от партизанских методов борьбы более раннего периода.
После свержения диктатуры Р. Пинильи левые либералы стали постепенно сворачивать боевые действия своих отрядов и фактически отказались от сотрудничества с коммунистами. В 1960 г. буржуазное руководство Либеральной партии официально распустило партизанские отряды и заключило тактический компромисс со своими бывшими врагами — консерваторами, создав так называемый Национальный фронт. Новый президент Альберто Льерас Камарго с согласия буржуазных партий принял «план умиротворения», а на самом деле план насильственного подавления рабоче-крестьянской самообороны. Однако сделать это оказалось не просто. Тактика вооруженной самообороны пустила глубокие корни. Массы накопили большой опыт и умело отбивали атаки карательных отрядов.
Во второй половине 50-х годов трудящимся удалось создать нечто вроде опорного партизанского района. Особенно крепкие позиции левые силы имели в центральном департаменте Толима и северном районе Маркеталия, где концентрация земель в руках богатых кофейных плантаторов была особенно высокой, а положение крестьянской массы и батраков наиболее тяжелым. По предложению коммунистов была избрана единая консультативная хунта, которая взяла на себя общее руководство движением, в том числе и деятельностью боевых партизанских отрядов. Однако положение с каждым годом ухудшалось. В 1962 г. началось первое концентрированное наступление армейских частей против главного «красного очага» в провинции Маркеталия. Одновременно правительство объявило о подготовке аграрной реформы с целью привлечения крестьян на свою сторону. Фактически крестьяне уже в течение ряда лет самовольно обрабатывали эти участки, и речь шла лишь о том, чтобы юридически оформить это положение. Этот маневр, однако, не дал ожидаемых результатов. Классовая борьба в деревне продолжала нарастать. Более того, на сторону крестьян перешла часть сельского духовенства. Бедные священники вместе со своими прихожанами выступали против богатой помещичьей олигархии, обвиняя ее в паразитической роскоши и нарушении христианских заветов. В итоге в ряде районов вспыхнули массовые мессианские религиозные движения, причем нередко под одеждами невежественного фанатизма и индейской магии развивалось подлинно народное движение стихийного социального протеста.
Особенно острый характер приобрела классовая борьба в Колумбии в 1962–1965 гг. Партизанские отряды, которыми руководили коммунисты, сыграли роль главной боевой силы трудящихся.
Против народа по приказу правительства в 1962 г. были брошены регулярные части общей численностью более 6,5 тыс. солдат и офицеров{93}. Наиболее ожесточенные бои завязались в зоне Маркеталия, но рабоче-крестьянская самооборона героически выстояла. Правительственные войска вынуждены были с позором ретироваться.
Надеясь все же посеять страх и сломить дух крестьян, в 1963 г. правительство предприняло новые, еще более зверские крупные карательные экспедиции. Головы убитых партизанских командиров для устрашения выставлялись напоказ. Подозрительные бросались в тюрьмы. Полицейские получили полную свободу действий. Но и эти репрессивные меры не помогли. Крестьянское движение продолжалось, хотя новый президент страны Гильермо Леон Валенсиа в 1964 г. публично обещал в течение одного года навсегда «покончить с независимыми республиками», имея при этом в виду зоны влияния крестьянской самообороны, прежде всего Маркеталию.
По секретному договору правительство США выделило для проведения антикрестьянской войны 170 млн. песо. В целом же затраты на подготовку второй экспедиции превысили 373 млн. песо{94}. Планируемая операция получила название «план ЛАСО» («операция по безопасности Латинской Америки») и включала, по расчетам Пентагона и колумбийского генштаба, несколько этапов. Генеральный секретарь Коммунистической партии Колумбии Виейра дает им такую характеристику:
«1) Этап подготовки и организации. Тренировка войск для антипартизанских действий, внедрение шпионов и провокаторов в зону боевых действий.
2) Акции по разведке и начало психологической войны, блокирование региона.
3) Акции по обнаружению, окружению и ликвидации отдельных повстанческих отрядов.
4) Раскол повстанческого вооруженного движения с помощью шпионажа, диверсий, политических провокаций, насаждения каудилизма и т. п.»{95}
Только после этого предполагалось провести в Мар-кеталии и других районах некоторые экономические и социальные реформы по рецептам, предложенным программой «Союз ради прогресса».
Главной целью былосамое жестокое подавление крестьянского движения. В мае 1964 г. началось второе генеральное наступление правительственных войск численностью в 16 тыс. солдат и офицеров (примерно одна треть всей колумбийской армии). «Операция Маркеталия» должна была раз и навсегда покончить с движением самообороны и партизанскими отрядами в самой Маркеталии, а также в других «опасных зонах» — Эль Пато, Гуаберо, Риочикито, Сумапас, Ариари и др. Карательные части с санкции правительства обрушили против крестьян шквал минометного огня, выжигали напалмом деревни, зверски уничтожая все живое, бомбардировали их с воздуха.
В такой ситуации, не рассчитывая на успех в позиционной войне, отряды самообороны перешли к подвижным партизанским действиям. Правительственные войска заняли район Маркеталии. Буржуазная пресса раструбила о наведении «полного порядка» и ликвидации партизанских очагов, хотя в действительности боевые действия продолжались.
В 1966 г. на второй конференции командиров партизанских отрядов южного фронта было решено создать объединенные Революционные вооруженные силы Колумбии с целью координации боевых действий и привлечения в ряды партизанского движения широких масс рабочих, крестьян, студентов, интеллигенции. В программе, принятой на конференции, выдвигалась задача активизации всех форм борьбы за аграрную реформу, политическую амнистию, вывод правительственных войск из «зон операций», за изгнание из Колумбии иностранных военных миссий, улучшение жизни трудящихся и т. д.
В течение ряда лет (примерно до 1970 г.) боевые действия партизан носили активный и организованный характер, но постепенно движение пошло на спад, хотя и до сих пор в Колумбии в горных районах имеются боевые подразделения революционных вооруженных сил.
Опыт крестьянской самообороны 60-х годов сохраняет и поныне свое значение. Тысячи батраков и крестьян в тайниках хранят оружие и в любой момент могут быстро перейти к вооруженным формам борьбы.
Спад крестьянского движения самообороны и партизанской борьбы в 70-х годах объяснялся не военными успехами карательных войск, ибо таких успехов не было, а общим изменением обстановки в стране в связи с частичной либерализацией режима и проведением политической амнистии. Главное состояло в том, что с помощью завоеванной народом некоторой либерализации был в целом преодолен длительный и тяжелый этап так называемой виоленсии — насилия. Проведение, хотя и куцей, аграрной реформы также в определенной мере «умиротворило» деревню. Значительные группы крестьян отошли от активной борьбы.
В новых условиях необходимо было максимально развивать невооруженные формы революционного движения, использовать все легальные возможности для политической работы в массах, укрепления связей рабочего класса и крестьянства.
Нужно сказать, что классовая борьба в городах, т. е. прежде всего рабочее движение, под влиянием Кубинской революции в 60–70-х годах приняла в Колумбии особенно широкий размах и активные формы. Наиболее организованно выступал фабрично-заводской промышленный пролетариат. Его численность, по данным переписи 1964 г., превысила 1 млн. человек. В сельском хозяйстве было занято 972,4 тыс. рабочих и сезонных батраков{96}.
Как и во многих других странах Латинской Америки, в профсоюзах состояло меньшинство — всего 12–16 % рабочих и служащих, причем в стране параллельно действовало четыре профцентра, придерживающихся различной политической ориентации. Все это крайне затрудняло и до сих пор затрудняет деятельность коммунистической партии, мешает достижению единства действий. Тем не менее 60–70-е годы были отмечены мощным ростом забастовочной борьбы.
За 10 лет (1960–1970) в Колумбии произошло более 550 забастовок, в которых приняло участие 800–900 тыс. человек{97}. Впервые за многие годы рабочие стали использовать такое грозное оружие, как всеобщая забастовка. Преодолевая сопротивление правых профлидеров, в марте 1971 г. по инициативе коммунистов и левых профсоюзов состоялась грандиозная общенациональная забастовка. В ней приняли участие сразу около 800 тыс. рабочих и других групп трудящихся (студенты, служащие). Это выступление имело экономический и политический характер и явилось крупнейшим событием в жизни страны{98}.
В последующие годы забастовочное движение продолжало носить массовые масштабы. В 1972–1976 гг. было зарегистрировано 475 забастовок с общим числом участников более 816 тыс. человек{99}.
Особое значение приобрели так называемые гражданские забастовки, т. е. всеобщие забастовки трудящихся города или целого района, требующие от властей решения насущных проблем — строительства школ, жилищ, улучшение водопроводов и т. п.
Более активный характер приняла борьба рабочих, занятых на предприятиях иностранных монополий. В 1975 г. в Боготе состоялась встреча представителей профсоюзов таких компаний, как «Зингер», «Сименс», «Дженерал электрик», с целью координации боевых действий. Был создан специальный комитет, в который вошли профсоюзы Колумбии, Эквадора, Перу, Венесуэлы. Это был важный шаг в организации единых действий рабочих континента против общего врага — транснациональных корпораций.
По инициативе коммунистов и прогрессивных профсоюзов в 1972 г. было достигнуто соглашение демократических организаций относительно создания Национального союза оппозиции с целью участия левых сил на выборах в парламент и муниципальные советы. За программу кандидатов демократической коалиции в 1974 г. проголосовало более 200 тыс. человек{100}.
Этот успех подтолкнул левое крыло мелкобуржуазной партии АНАПО (Национальный народный союз), а также рядовых членов партий либералов и консерваторов к установлению контактов с рабочим движением. Одновременно удалось достичь определенного сдвига в борьбе за единство профсоюзов, в результате чего в октябре 1973 г. состоялась национальная встреча профсоюзных организаций.
Однако достигнутое единство действий не только не сняло вопрос об идеологических и политических разногласиях между участниками демократической коалиции, но и обострило борьбу из-за стремления каждой партии добиться лидирующего положения в объединенном блоке. В результате внутреннего соперничества из Национального союза оппозиции вышло левоэкстремистское мелкобуржуазное течение — так называемая партия МОИР (Независимое революционное рабочее движение), скатившаяся на путь оголтелого антикоммунизма. Против коммунистов выступило и правое крыло партии АНАПО. В итоге позиции демократического блока резко ослабли, и на выборах 1976 г. левые силы собрали всего 100 тыс. голосов, т. е. вдвое меньше. Несмотря на неудачу, Национальный союз оппозиции не распался, а, напротив, укрепился, особенно в смысле очищения его рядов от неустойчивых и оппортунистических элементов. Под влиянием коммунистов была разработана общая программа действия, созданы постоянные комитеты на местах.
Если оценить развитие классовой борьбы в Колумбии за весь послекубинский период, то нельзя не увидеть важного идейно-политического сдвига, а именно освобождения трудящихся от подчинения двухпартийной буржуазной системе. Более активные формы приобрело крестьянское движение, шире, чем прежде, колумбийский пролетариат стал использовать оружие забастовки, выдвигая наряду с экономическими и важные политические лозунги.
Особенность, однако, состояла и в том, что длительный период «виоленсии» и жестоких репрессий в известной мере утомил массы, породил у части трудящихся стремление к «мирной жизни» и личному благополучию.
Положение в рабочем движении Колумбии остается сложным. Не преодолен раскол пролетариата, уровень политической сознательности отстает от роста численности рабочего класса. Во второй половине 70-х годов подняли голову правые силы. Кое-где против рабочих и крестьян вновь стали применяться меры открытого насилия, усилились профашистские тенденции. Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Колумбии Хильберто Виейра в выступлении на XXVI съезде КПСС дал такую оценку положения в своей стране: «В настоящее время в Колумбии продолжается борьба между демократическими силами и ультрареакционными кругами, которые, не считаясь с последствиями, пытаются решить непрестанно обостряющиеся экономические и социальные проблемы путем милитаризации страны. В этих условиях Коммунистическая партия Колумбии последовательно добивается единства действий рабочего класса и образования демократического фронта, выступает против сохранения в стране постоянного осадного положения и угрозы засилья милитаристов»{101}.
Эти обстоятельства ставят перед колумбийскими коммунистами, перед всем пролетарским авангардом большие и непростые задачи по политической организации масс и руководству народным революционным движением.
Рабочий класс и национал-реформизм
(опыт Венесуэлы)
Опыт развития классовой борьбы в современной Венесуэле позволяет выявить некоторые общие проблемы противоборства труда и капитала в условиях буржуазно-демократического строя и проведения активной национал-реформистской политики.
В Венесуэле после свержения диктатуры П. Хименеса (1958 г.) переход к буржуазно-демократическим формам правления сопровождался и был обусловлен существенными сдвигами в расстановке классовых сил. Ведущую роль в новой системе власти стала играть националистическая буржуазия. Вместе с ней к руководству государством впервые реально приблизились мелкобуржуазные городские слои, а также новая предпринимательская прослойка помещиков.
В политическом плане разногласия внутри правящего лагеря сводились к притязаниям той или иной партии сформировать кабинет министров. Вот почему соперничество между буржуазными и мелкобуржуазными партиями развивалось в формах парламентаризма. Более того, классовый характер государства усердно прикрывался одеждами показного «общенародного» представительства на том основании, что якобы «честное и открытое» соперничество партий, их способность управлять страной оцениваются всем народом путем голосования на выборах президента, членов конгресса и муниципальных советов. На деле же «право» народа решать судьбы нации сводилось к возможности избирать на высшие государственные посты разных представителей все той же буржуазии.
В итоге у власти чередовались президенты от двух главных буржуазно-реформистских партий — «Аксьон демократика» («Демократическое действие») и КОПЕЙ (Социал-христианская партия). Различия в их политике носили скорее тактический, а не стратегический характер, ибо в обоих случаях главной целью являлось укрепление позиций капиталистического строя на путях его модернизации, защита интересов местной буржуазии от бесконтрольного диктата империализма, достижение с помощью реформ «социального мира».
Двухпартийная система буржуазной власти, националистический реформизм, социальная демагогия позволили венесуэльской буржуазии частично добиться поставленных целей и таким образом избежать как усиления правоэкстремистских (профашистских) тенденций, так и роста массового рабочего движения. Правда, и в Венесуэле в 1962–1966 гг. развернулось повстанческое движение, в котором активная роль принадлежала коммунистам. Однако в условиях буржуазно-демократического режима и большой популярности национал-реформистского курса правительства Р. Бетанкура реальных шансов на успех партизанских действий не было. Крестьянство оставалось пассивным, иногда даже враждебно относилось к партизанам, большинство которых составляло студенчество.
Огромный вред увлечение вооруженными формами борьбы нанесло профсоюзам, деятельность которых искусственно перестраивалась на военный лад. Как пишет Генеральный секретарь Единого профсоюзного центра Венесуэлы, видный деятель коммунистической партии Эмми Кроэс, «профсоюзная борьба как особая форма борьбы должна была развиваться с учетом ее характерных особенностей, которые предполагают хотя бы минимальный объем легальной деятельности. На деле же все обстояло по-иному: помещения профсоюзов были превращены в склады оружия, в опорные пункты действий городских партизанских групп; классовое профсоюзное движение — в рупор повторяющихся и терпевших провал призывов к забастовкам повстанческого характера. Таким образом, профсоюзы были отданы на произвол полиции, а это привело к тому, что трудящиеся массы отходили от своих профорганизаций, а профсоюзный актив свелся к узкому кругу лиц»{102}.
Трезвый анализ ситуации позволил Коммунистической партии Венесуэлы, хотя и с некоторым запозданием, принять решение о свертывании вооруженной борьбы. VIII пленум КПВ, состоявшийся в 1967 г., осудил «ошибочные, псевдореволюционные, сектантские концепции», направленные на продолжение и расширение партизанского движения во что бы то ни стало и любой ценой. Пленум выдвинул новый стратегический курс — курс на создание «широкого национального фронта гражданских и военных сил, чтобы начать прогрессивные преобразования, которые откроют путь к независимому развитию страны»{103}.
Это был принципиальный поворот в стратегии компартии, который, естественно, не мог не вызвать сопротивления со стороны тех, кто механистически относился к опыту Кубинской революции и стремился превратить партию в своеобразный придаток военно-партизанского командования, а вместо кропотливой и утомительной политической работы в массах предпочитал заниматься бесперспективными экспериментами по созданию «сети повстанческих очагов». Особенно активно эту идею развивал один из членов ЦК КПВ — Дуглас Браво, перешедший на путь «левого» авантюризма. Его группа стремилась развязать общеконтинентальное партизанское движение против империализма с единым центральным командованием{104}.
Нужно напомнить, что в начале 60-х годов курс на общеконтинентальное повстанческое движение был весьма популярен во многих странах, поэтому линия Д. Браво выглядела наиболее революционной. В результате дискуссий в рядах руководства КПВ наметился серьезный раскол. Левацкие элементы нанесли большой вред, дезорганизуя рабочий класс и особенно политически неопытное, но патриотически настроенное и рвущееся в бой студенчество. В итоге много молодых патриотов погибло в схватках с патрулями и полицией. Народ не поддержал вооруженных выступлений партизан. Ни объективных, ни субъективных условий для развертывания повстанческого движения в те годы в Венесуэле не было.
Буржуазно-националистические партии, прежде всего партия «Аксьон демократика» во главе с ее опытным лидером Р. Бетанкуром, сравнительно легко увлекли в узкое русло ожесточенных предвыборных баталий широкие слои народа, рассматривая массы в качестве послушной политической пехоты. На некоторое время парламентская борьба выдвинулась на первое место, как бы подмяв под себя внепарламентское массовое движение. Буржуазная пропаганда умело окрашивала борьбу «Аксьон демократика» за министерские посты в революционные тона, а Р. Бетанкура рисовала как подлинно народного вождя-патриота. Это позволило демократам в течение долгих лет (1958–1968, 1973–1978) удерживаться у власти. Социал-христианская партия правила страной в 1968–1973 гг. и вновь победила на выборах 1978 г. В итоге большинство рабочего класса пошло на поводу у национал-реформистской буржуазии. Лишь передовая часть пролетариата, прогрессивное студенчество, небольшая прослойка служащих, отдельные группы беднейшего крестьянства заняли независимые политические позиции. Коммунисты работали самоотверженно, но добиться решающего сдвига в настроении масс не могли.
Ситуация осложнилась в связи с глубоким и длительным внутренним кризисом в самой компартии, возникшим в 1968 г. из-за фракционной оппортунистической деятельности группы Петкова — Маркеса.
Оживление оппортунизма имело под собой в качестве социальной предпосылки то, что пролетариат и примыкающие к нему слои, достигающие по численности почти 2 млн. человек, в своей массе были заняты на мелких и средних предприятиях. Фабрично-заводское кадровое ядро составляло 200 тыс. человек, лишь одну десятую рабочего класса{105}. Примерно 700 тыс. человек насчитывала армия безработных{106}. Только в такой ситуации могли пустить корни всякого рода левооппортунистические и националистические тенденции. С другой стороны, традиционно сильная профсоюзная бюрократия подталкивала неопытные группы рабочих в болото соглашательства и правого оппортунизма. Огромное воздействие на пролетариат оказывало также мелкобуржуазное окружение.
Слабое развитие активных форм борьбы венесуэльского пролетариата, трудности в работе коммунистической партии, буржуазный реформизм и мелкобуржуазная стихия — вот что явилось причиной оживления правого и «левого» оппортунизма. Даже некоторые члены ЦККПВ, не веря в силы трудящихся масс, скатились в болото оппортунизма и ревизионизма. Так, группа Петкова — Маркеса стала распространять реакционную идею неспособности венесуэльского пролетариата и его партии возглавить революционное движение масс, выдвижения на позиции гегемона «нового социального блока» — студенчества, средних слоев, революционной интеллигенции, всех новых, «наиболее быстро пролетаризирующихся» сил, но лишь не старого и, по их мнению, «обуржуазившегося» пролетариата{107}.
Венцом морально-политического падения фракционеров стало заявление Т. Петкова о необходимости вообще ликвидировать коммунистическую партию и создать новый «субъект революции». Такая позиция была тем более странной и вредной, что в 1969 г. был отменен запрет на деятельность Коммунистической партии Венесуэлы, стало оживляться забастовочное движение, усилилась тяга к профсоюзному единству.
В итоге подрывной деятельности группы Петкова— Маркеса в рядах коммунистической партии в декабре 1970 г. произошел глубокий раскол. Ревизионистам удалось склонить на свою сторону часть молодежи, в том числе руководство комсомольской организации.
IV съезд КПВ, состоявшийся в феврале 1971 г., принял решение исключить из рядов партии фракционную группу Петкова — Маркеса. В ответ последние создали свою партию под названием «Движение к социализму» (МАС), в программе которой причудливо переплелись воедино «лево»- и правооппортунистические взгляды, антисоветизм и национализм.
Борьба коммунистов Венесуэлы против оппортунизма и ревизионизма завершилась на IV съезде КПВ разгромом фракционеров, укреплением идейно-организационного единства партии, восстановлением ленинских принципов и норм партийной жизни. Съезд взял курс на работу в массах с опорой на рабочий класс.
В специальной резолюции съезд дал глубокую оценку состояния пролетарского движения в стране, отметив, что значительно ослабла работа в профсоюзах. В основном венесуэльское профсоюзное движение, по оценке съезда, характеризовалось следующими чертами: господством современного реформизма, наличием сильной профбюрократии, связанной с государственным аппаратом, низким уровнем вовлечения трудящихся в профсоюзы, пассивностью многих членов профсоюзов, а главное, глубоким организационным расколом.
«В этих условиях, — говорилось в резолюции съезда, — исходя из необходимости пересмотра работы партии среди рабочих, в качестве общей предпосылки следует уделить особое внимание пролетариату крупных промышленных предприятий… Профсоюзное единство является насущной потребностью для пролетариата в его борьбе за непосредственные, промежуточные и конечные цели»{108}.
Разгром антипартийной группировки Петкова — Маркеса, курс на единство пролетариата и союз демократических сил вокруг рабочего класса открыли путь для развития революционного процесса.
В феврале 1971 г. удалось создать коалицию левых партий и организаций, которая впоследствии получила название «Новая сила». В программу этой демократической и антиимпериалистической коалиции, по предложению коммунистов, было внесено важное требование — призыв к борьбе за «демократию социалистического образца»{109}.
Рабочее и антиимпериалистическое движение развивалось в последующие годы неравномерно, но, несмотря на внутренние и внешние трудности, «Новая сила» сумела завоевать немалый авторитет в стране.
Параллельно с развитием единства действий левых сил в стране постепенно ширилось стачечное движение, росло стремление трудящихся к преодолению раскола в профсоюзах. Важную роль играл Единый профцентр грудящихся Венесуэлы, созданный прогрессивными синдикатами еще в 1963 г. По его инициативе в 1970–1975 гг. была проведена серия крупных забастовок, в том числе 25-дневная стачка текстильщиков в Каракасе. Бастовали трудящиеся филиала компании «Форд моторе», рабочие банановых плантаций, металлисты, пищевики и т. д. Правда, в эти же годы в профсоюзах большим влиянием стали пользоваться ультралевые элементы анархо-синдикалистского толка, которые по всякому поводу и без надлежащей подготовки объявляли забастовки на мелких предприятиях, стремились вытеснить коммунистов из профсоюзов, призывали рабочих разрушать станки, захватывать предприятия и т. п. Такие действия лишь наносили вред и были на руку предпринимателям.
Особенность профсоюзного движения в Венесуэле в 60–70-е годы состояла в том, что преобладающее значение имели экономические требования, прежде всего заключение коллективных договоров. Лишь передовые слои трудящихся выдвигали более широкие антиимпериалистические требования и политические лозунги. В целом уровень политизации венесуэльского пролетариата остается недостаточным, причем у значительной части рабочих сохраняется вера в национал-реформистскую политику буржуазных партий.
Лишь в начале 70-х годов наметился сдвиг влево в настроениях рабочих масс. Особенно важным явились выступления рабочих против иностранных монополий. В 1975 г. шахтеры железных рудников, принадлежащих американской «Ориноко майнинг компани», организовали мощную забастовку. Их поддержали рабочие другой компании США, «Айрон Майнс», и ряда других предприятий. В знак солидарности в борьбу включились студенты, служащие, учителя{110}.
По сравнению с другими странами организованное стачечное движение в Венесуэле все же было недостаточно активно. В значительной степени это объясняется гибкой национал-реформистской политикой буржуазных кругов, которые выступают против экономического диктата империализма США и учитывают настроения масс. Для того чтобы укрепить свои позиции в народе, правительство К. А. Переса в 1974 г. начало кампанию по национализации иностранных компаний железнорудной и нефтяной промышленности. Эта акция, естественно, вызвала горячую поддержку трудящихся. Одновременно правительство пошло на расширение трудового законодательства, установление дипломатических отношений с Кубой. Эти акции подняли престиж правящей партии «Аксьон демократика» и породили у некоторых надежду на то, что президент Карлос Андрес Перес способен на самые решительные действия. На самом деле это была типичная политика буржуазно-националистического реформизма. Сам президент Перес, разъясняя суть своего курса на ежегодной ассамблее предпринимателей в мае 1975 г., определял его так: «Демократия с экономическим и социальным содержанием, основанная на полном возвращении стране естественных богатств, осуществление интеграции Латинской Америки, укрепление единства «третьего мира», лучшее распределение национального дохода… Нет ничего более чуждого намерениям и планам правительства, нежели уничтожение частного предпринимательства… У нас нет намерения сломать капиталистическую систему, речь идет о ее модернизации»{111}. Модернизация национального капитализма обернулась для венесуэльского народа ростом дороговизны, инфляцией, расширением безработицы.
В 1975–1980 гг. на новый уровень поднялось забастовочное движение. Особенно активно выступили текстильщики в Маракае, служащие Центрального университета, нефтяники. Важное значение для развития профсоюзной работы имела VII конференция Коммунистической партии Венесуэлы (август 1975 г.), наметившая широкий план конкретных мероприятий по укреплению организационного единства профсоюзов: «Мы понимаем профсоюзное единство как вовлечение в социальные бои новых отрядов трудящихся, укрепление наших связей с массами для придания их выступлениям революционного содержания»{112}.
Эта задача остается и сейчас самой главной. Не случайно об этом специально говорилось на VI съезде Коммунистической партии Венесуэлы, состоявшемся в августе 1980 г.
В Отчетном докладе ЦК и Политической декларации VI съезда КПВ была дана глубокая характеристика общих проблем революционной борьбы на современном этапе, в частности рабочего движения, и выдвинуты новые политические задачи. VI съезд подчеркнул: «Необходимо укрепить единство рабочего и народного движения, расширить размах борьбы на основе четкой программы патриотических, антимонополистических и антиимпериалистических требований. В этом отношении уже достигнут некоторый прогресс, но следует признать, что борьба за единство еще не стала систематической»{113}.
Главная задача состоит в том, чтобы мобилизовать самые широкие массы трудящихся на сознательные и организованные революционные действия. Этой задаче подчиняет всю свою деятельность Коммунистическая партия Венесуэлы.
Борьба за демократию в Аргентине
Большим своеобразием обладает революционное движение в Аргентине, рабочий класс которой является одним из авангардных национальных отрядов латиноамериканского пролетариата в целом.
«Освободительная революция» армии, приведшая в 1955 г. к свержению буржуазно-националистического режима X. Д. Перона, открыла длительный период политической нестабильности и ущемления демократии. Десятилетие бонапартистского лавирования правительства Перона между массами и буржуазно-помещичьей элитой, между демократией и тоталитаризмом, между антиимпериалистическим реформизмом и сотрудничеством то с английским, то североамериканским капиталом закончилось полным кризисом перонизма как «третьей» идеологии и политики. Власть взяла в свои руки крупная проимпериалистическая буржуазия, отбросившая в сторону «опасные методы» перонистского популизма и взявшая курс на внедрение новейших технобюрократических методов правления и расширение государственного регулирования экономики в духе модных концепций неокапитализма.
Но и этот курс не увенчался успехом; в стране быстро углублялся структурный кризис, росло социальное напряжение, увеличилась безработица (1,5 млн. безработных), невиданный массовый размах приобрела стачечная борьба пролетариата (до 8–10 млн. бастующих в год).
Правительственная чехарда (за 10 лет было сменено пять кабинетов министров) отразила нараставшую политическую нестабильность и неспособность правящей буржуазии и ее партий навести «социальный порядок» в стране.
В результате в дело «экстренного спасения нации» решила вновь вмешаться реакционная военщина, полагая, что методы казарменного управления с успехом можно использовать и для наведения дисциплины в стране. В июне 1966 г. бескровно и почти шутя военщина сместила президента А. Илиа и назначила новым главой государства генерала X. К. Онганиа (за ним президентское кресло по очереди занимали генералы Р. М. Левинстон и А. А. Лануссе).
Семь лет военного правления показали, однако, что и армии не под силу разрешить задачу по стабилизации экономической и политической жизни страны. Более того, за годы военной диктатуры в стране еще больше углубились кризисные явления, ухудшилось материальное положение народа, обострились классовые противоречия между трудом и капиталом.
В этих условиях постепенно вновь стал расти политический престиж перонизма и самого Перона, укрывшегося в эмиграции в Испании. Миф о «золотой эпохе» Перона, антидиктаторские акции левых перонистов, наивные надежды масс на чудо возрождения нации с помощью бывшего харизматического лидера, а главное — глубокий кризис военной диктатуры и рост политической активности масс побудили военные власти пойти в 1973 г. на восстановление конституционных норм.
За короткое время в стране было воссоздано или создано заново 62 политические партии и группировки. Всеобщие выбора в мае 1973 г. завершились победой перонистской партии. В сентябре того же года президентом Аргентины после 18-летней вынужденной эмиграции вновь был избран X. Д. Перон.
Однако ренессанс перонизма продолжался недолго. После смерти в июле 1974 г. Перона правительство возглавила его недалекая супруга, окончательно скомпрометировавшая перонистское (хустисиалистское) движение и приведшая страну к полному экономическому и политическому хаосу.
Вновь создалась обстановка, когда роль «спасительницы нации» взяла на себя армия. В 1976 г. правительство М. Э. Мартинес де Перон было заменено военной диктатурой, поставившей своей главной целью защиту интересов местного монополистического капитала и наведение самого строгого порядка в стране. Военный триумвират (сначала его возглавил командующий сухопутных войск генерал X. Р. Видела, в 1981 г. президентом был избран генерал Р. Виола) выдвинул программу «национальной реорганизации». Суть ее сводилась к ускоренной модернизации на путях государственно-монополистического капитализма за счет резкого повышения эксплуатации трудящихся и политического тоталитаризма.
В политическом плане военный режим, опасаясь объединения оппозиционных течений, воздержался от введения фашистских порядков по пиночетовскому образцу, хотя под видом борьбы с терроризмом обрушился с жестокими репрессиями на прогрессивные силы.
Сложные и противоречивые процессы экономической и политической жизни современной Аргентины не могли не сказаться на развитии классов и классовой борьбы. Прежде всего это отразилось на положении и борьбе аргентинского пролетариата, превратившегося к 60-м годам в самый крупный класс аргентинского общества.
Из 8,8 млн. человек самодеятельного населения по найму в современной Аргентине трудится более 5,8 млн. человек — абсолютное большинство. Из них примерно 800 тыс. рабочих и служащих заняты в сельском хозяйстве{114}. Наемный труд ныне широко используется во всех сферах хозяйства. Буржуазные формы эксплуатации, как оказалось, весьма успешно развиваются при сохранении крупной частной собственности на землю. В этих условиях сложилось положение, когда, несмотря на относительно высокое развитие аграрного капитализма, в системе землевладения по-прежнему преобладает крупная помещичья собственность. На долю латифундий размером свыше 500 га каждая (10,5 % от общего числа хозяйств) приходится 82,3 % всей земли, в то время как 67 % хозяйств (до 100 га каждое) имеет всего 4,8 % земли{115}.
Разительные социальные контрасты характерны не только для аргентинской деревни. Вот лишь один пример: на долю половины населения страны приходилась всего одна пятая часть дохода, а на долю богатой верхушки (20 % активного населения) — более половины. Причем, самая зажиточная группа (крупные буржуа и помещики) присваивает более одной трети всех доходов страны{116}.
Таким образом, все принятые различными буржуазными — военными и гражданскими — правительствами меры направлены против трудящихся, мелкой буржуазии, всех социальных слоев, участвующих в производстве, и выгодны только крупным помещикам, капиталистам, спекулянтам и иностранным монополиям, которые невиданно обогатились за последние годы. Лишь благодаря сопротивлению трудящихся, и прежде всего рабочего класса, реакционным внутренним и внешним силам не удалось полностью превратить страну в фашистское «новое государство». Классовая борьба трудящихся в Аргентине явилась главной преградой фашизму.
За 20 лет — с 1955 по 1976 г. — революционное движение в Аргентине прошло несколько этапов. На первом из них перед рабочим классом и его союзниками стояла задача сбросить идеологические оковы «хустисиалистского» популизма, укрепить политическую самостоятельность, добиться единства действий трудящихся, бороться за создание правительства широкой демократической коалиции, за коренные социально-экономические реформы. Особенно важно было преодолеть вражду между перонистскими массами и неперонистами, т. е. прежде всего коммунистами, против которых сам Перон в годы своего первого президентства не раз направлял сильные репрессивные удары.
«Коммунисты, — говорил Генеральный секретарь Коммунистической партии Аргентины В. Кодовилья на пленуме ЦК КПА в июле 1976 г., — всегда поддерживали и поддерживают искренние отношения с рабочими и другими слоями народа, находящимися под влиянием перо-нистских идей. Мы уверены, что постепенно они поймут, что заблуждались относительно классового характера «хустисиалистского» правительства, постепенно будет крепнуть их уверенность в своих силах и в способность самостоятельно участвовать в политической жизни страны. Мы уверены, что эти рабочие массы примут участие в широком национальном движении за восстановление конституционного режима…»{117}
В условиях сложной политической ситуации и глубокого экономического кризиса Коммунистическая партия Аргентины выдвинула стратегию борьбы за создание национально-демократического фронта снизу путем развертывания единства действий в защиту неотложных, жизненно важных требований трудящихся. Линия на союз демократических сил дала свои результаты, способствовала политизации широких трудящихся масс. Этот процесс резко активизировался под влиянием Кубинской революции. В 1960–1961 гг. произошел существенный сдвиг влево, стало быстро набирать силу забастовочное движение, укрепилась тяга к единству, хотя преодолеть раскол в профсоюзах так и не удалось.
Раскол в профсоюзах явился серьезным тормозом на пути развития рабочего движения. Тем не менее вопреки правым профлидерам трудящиеся сумели развернуть активные забастовочные действия. За семь лет после победы Кубинской революции (1959–1965) общее число забастовщиков превысило 50 млн. человек{118}. Такого размаха Аргентина никогда раньше не знала. Стачечное движение временно снизилось лишь в годы военной диктатуры. Этому способствовало и то, что видные перонистские руководители, вопреки собственным утверждениям о «защите демократии и справедливости», фактически капитулировали перед военщиной и всячески сдерживали боевой пыл трудящихся.
В отличие от беспринципных перонистских руководителей народ быстро разобрался в классовом характере военной диктатуры. В декабре 1966 г. была проведена первая всеобщая забастовка в защиту демократии. В выступлении участвовало более 4 млн. рабочих и служащих{119}. Военные власти всей силой обрушились на бастующих. В августе 1967 г. был принят декрет «О защите от коммунизма», поставивший КПА вне закона. Забастовки запрещались, за участие в них грозило тюремное заключение сроком от 4 до 10 лет.
Однако репрессии не сломили волю рабочего класса: 1 марта 1967 г. вспыхнула вторая всеобщая забастовка, в которой участвовало более 1 млн. рабочих и служащих, но и она была жестоко подавлена.
Тем не менее классовая борьба за восстановление демократии продолжалась. Преодолевая все препятствия, коммунисты развернули активные действия в профсоюзах, более гибкие формы приобрело их сотрудничество с левыми перонистами. По инициативе КПА в стране стали действовать новые массовые прогрессивные организации — «Движение в защиту демократии и прав человека», «Движение в защиту национальных богатств», «Движение солидарности с Вьетнамом» и др.
Сложная экономическая и политическая ситуация привела к тому, что в рабочем и особенно профсоюзном движении отчетливо выделилось три течения:
1) соглашательское, капитулянтское (так называемое «новое мление») во главе с реакционными профсоюзными боссами;
2) сторонники «диалога» с военным режимом;
3) антидиктаторское движение во главе с коммунистами и левыми перонистами.
Разногласия в рабочем движении и недовольство соглашательской политикой правого руководства перонистской партии привели еще в начале 60-х годов к появлению ультралевого движения «монтонерос», развернувшего террористические акты. В подпольные группы движения («командос») в основном входило радикально настроенное перонистское студенчество. Движение «монтонерос», хотя формально и исходило из тезиса о «революционной народной войне», на деле было оторвано от народа. Многочисленные убийства высших должностных чиновников, полицейских и генералов, взрывы, захват заложников и подобные террористические методы не могли, конечно, служить эффективным средством борьбы с диктатурой и не поддерживались массами. Более того, терроризм «монтонерос» был использован реакцией для усиления антикоммунистических и антидемократических акций.
В годы военной диктатуры пролетариат Аргентины, широкие слои городских и сельских трудящихся вели упорную и многообразную борьбу в защиту своих прав и свобод, отказываясь прислуживать реакционной военщине. В итоге общенародного сопротивления диктатура не сумела создать прочной социальной опоры и держалась у власти силой штыка.
Развитие массового демократического и рабочего движения в настоящее время крайне затруднено: стачки запрещены, деятельность прогрессивных политических и профсоюзных организаций приостановлена, в стране постоянно сохраняется осадное положение. Однако, учитывая борьбу различных течений в правительстве и армии, Коммунистическая партия Аргентины выступает за диалог с правительством и за поиски путей к достижению «национального демократического соглашения» с целью образования нового военно-гражданского правительства. Благодаря героическим усилиям коммунистов после некоторого спада стачечная борьба в 1977–1978 гг. вновь приобрела массовый размах (около 15 млн. человек).
Аргентина уже в течение ряда лет переживает период социальной и политической неустойчивости, являющейся результатом проведения политики в интересах империалистических транснациональных корпораций, в ущерб интересам народа, трудовых масс.
Ради этого подавлялась нормальная деятельность профсоюзов, политических партий, общедемократические свободы. Все это оставило глубокие раны на обществе и вызвало сильное недовольство широких прогрессивных слоев общества — от рабочего класса и трудового крестьянства до средних слоев и части национальной буржуазии.
«Ныне речь идет о том, — говорил на XXVI съезде КПСС Генеральный секретарь Коммунистической партии Аргентины Атос Фава, — чтобы придать этому недовольству более четкие, организованные формы, чтобы заставить услышать и уважать волю большинства. Вот почему мы ищем пути для достижения демократического национального согласия, объединения всех общественных, профсоюзных, политических, религиозных и светских, гражданских и военных сил, борющихся за обновленную, демократическую и миролюбивую Аргентину»{120}.
Подъем революционного движения в Уругвае
В соседнем с Аргентиной Уругвае в рассматриваемый период рабочее и массовое демократическое движение развивалось в более благоприятных условиях. Пролетариат в этой стране не был так расколот, как в Аргентине, отличался высокой территориальной концентрацией (три четверти всего рабочего класса сосредоточено в столице Уругвая — Монтевидео), не испытывал такого сильного влияния буржуазно-реформистского национализма, каким пользовался перонизм в Аргентине. Более устойчивыми в Уругвае до переворота 1973 г. оставались и буржуазно-демократические порядки, что открывало определенные возможности для развития рабочего движения и легальной политической деятельности коммунистической партии, прогрессивных профсоюзов.
В этих условиях на протяжении сравнительно длительного времени (1959–1973) в Уругвае наблюдалось устойчивое поступательное развитие революционного процесса, во главе которого уверенно выступал рабочий класс.
Объективной основой развития классовой борьбы и антиимпериалистического движения являлся глубокий социально-экономический кризис и обострение противоречий между трудовыми слоями народа, с одной стороны, внутренними и внешними реакционными силами, с другой. Основным противоречием этого периода стал антагонизм между рабочим классом и местным крупным капиталом, стремящимся с помощью империализма США путем резкого усиления эксплуатации трудящихся обеспечить переход на рельсы государственно-монополистического развития.
Как указывал Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Уругвая Р. Арисменди, основные высоты государственной власти в Уругвае в начале 60-х годов заняла «олигархия крупных монополистических буржуа — финансовых, промышленных и торговых, а также латифундистов, причем главным действующим лицом стал банкир»{121}.
Перед рабочим классом и его партией встала задача максимальной мобилизации прогрессивных сил страны на борьбу против реакционной политики крупного капитала, за демократическое обновление страны.
В соответствии с решениями XVI съезда (1955 г.) Коммунистическая партия Уругвая преодолела сектантство и развернула в конце 50–начале 60-х годов мощную политическую кампанию в массах.
На XVII съезде КПУ (1958 г.) была принята развернутая программа борьбы за подготовку и осуществление подлинно народной демократической иантиимпериалистической революции. Непосредственной политической предпосылкой успеха нового стратегического курса коммунистическая партия справедливо считала укрепление единства самого рабочего класса и всех левых сил страны. На основе бурного роста стачечной борьбы, накопления опыта общенациональных забастовок экономического и политического характера, боевых антиимпериалистических и антиолигархических выступлений различных социальных групп населения (рабочих, служащих, студентов, ремесленников) был достигнут существенный сдвиг в пользу создания леводемократического единого фронта. Важное значение в этой связи имело идеологическое и организационное укрепление коммунистической партии, ее превращение в боевую и массовую революционную организацию рабочего класса. За 15 лет (1955–1970) число членов КПУ выросло в 13 раз. Особенно значительно укрепились позиции коммунистов в промышленном сердце страны — Монтевидео.
Благодаря усилиям коммунистов в 1961 г. удалось создать Единый профсоюзный центр трудящихся Уругвая, а спустя год — Левый фронт освобождения, в который наряду с компартией вошли демократические и антиимпериалистические организации прогрессивной интеллигенции и студенчества.
Шаг за шагом рабочий класс укреплял классовое единство. По инициативе КПУ и при ее самом активном содействии в октябре 1966 г. был основан Национальный конвент трудящихся Уругвая, объединивший более 90 % всех членов профсоюзов страны. Это был крупный успех.
Опираясь на завоеванное единство профсоюзов, коммунисты развернули целеустремленные политические действия по расширению и укреплению леводемократической коалиции. После многих усилий на основе Левого фронта освобождения в феврале 1971 г. был образован так называемый Широкий фронт. В его состав вошли коммунисты, социалисты, христианские демократы, левые группировки, отколовшиеся от традиционных буржуазно-реформистских партий «Бланко» и «Колорадо», и другие демократические группы и организации.
Это был новый важный шаг вперед. На выборах 1971 г. Широкий фронт, выдвинувший программу глубоких структурных преобразований, собрал более 20 % голосов избирателей. Как подчеркивал Р. Арисменди, «создание фронта, политического соединения двух аспектов — единство масс и единство партий — это высший этап в создании социально-политической силы революции. Это коалиция пролетариата и средних слоев. Это конкретный путь подведения народа к власти»{122}. При этом Широкий фронт, как подчеркивал его президент генерал Серенья, открывает возможность для мирного, парламентского пути преобразования власти в интересах народа. «Это последняя, решающая попытка Уругвая найти законный демократический, мирный выход»{123}.
Конечно, до решающей схватки за власть было еще далеко, но опыт Народного единства в Чили 1970 г. свидетельствовал о большой перспективе роста политического влияния Широкого фронта. Это обстоятельство, естественно, чрезвычайно тревожило правящую монополистическую и латифундистскую олигархию и империализм США, которые принялись спешно разрабатывать план контрреволюционного превентивного военно-фашистского переворота с целью жестокого подавления классовой борьбы в стране.
Репрессии вызвали, однако, не ослабление, а нарастание демократического движения, причем особенно активно стали действовать партизанские отряды, которые возникли еще в начале 60-х годов.
Участники левопартизанского движения гордо именовали себя «тупамарос» — по имени вождя перуанских индейцев в XVIII в. Тупак Амару. Военно-политическая организация «тупамарос» — «Движение за национальное освобождение» — приобрела известную популярность и действовала весьма изобретательно. Она была нелегально создана в 1962 г. группой молодых левых социалистов, которые первоначально стремились копировать опыт повстанческого движения на Кубе, но в условиях равнинной территории Уругвая не могли, конечно, вести боевые операции в сельской местности и перенесли свои боевые действия в города. Конспиративные военизированные группы «тупамарос» (3–5 человек) и более крупные отряды «командос» (20–30 человек) действовали независимо друг от друга и сумели провести ряд успешных боевых операций. По сведениям полиции, общее число «тупамарос» достигало 2–3 тыс. человек. При помощи отдельных террористических акций они стремились «ускорить созревание революционной ситуации»{124}.
Типично ультралевая стратегия «тупамарос» имела ту особенность, что в политическом отношении она не сопровождалась антикоммунистическими выпадами и в принципе признавала объединение левых сил в борьбе против общего врага. Важной особенностью деятельности «тупамарос» была их пропагандистская работа по разоблачению реакционного характера олигархии и империализма, всякого рода коррупции, взяточничества и т. д. «Тупамарос» выступили в поддержку Широкого фронта, но видели его задачу лишь в том, чтобы постараться «внедрить параллельную власть».
В конце 60–начале 70-х годов «тупамарос» провели ряд крупных операций (захват заложников, занятие аэродрома и радиостанций, атаки на военные склады с целью приобретения оружия, организация побегов из тюрем политических заключенных и др.), но добиться заметного сдвига в организации широкой повстанческой борьбы так и не смогли. Под ударами полиции движение «тупамарос» в 1972 г. пошло на убыль.
Главной причиной затухания этого ультралевого течения явились, конечно, не репрессии, хотя и они нанесли тяжелый удар, а кризис всей идейно-политической стратегии городской геррильи, изолированность «тупамарос» от масс, прежде всего от рабочего класса.
Признание ошибочности стратегии «тупамарос» не означает, однако, что их движение имело абсолютно реакционный характер. Нет, оно сыграло в чем-то даже позитивную роль. «Тупамарос» по-своему способствовали росту антиимпериалистических революционных настроений в массах, но возглавить борьбу народа они, разумеется, не могли.
Вот почему следует полностью согласиться с той оценкой их места в политической жизни Уругвая, которую дал Р. Арисменди. Борьба «тупамарос», писал он, развивалась «рядом с рабочим и народным движением»{125}, т. е. не против него, не в нем самом, а именно рядом как своеобразный и временный попутчик подлинно народного и глубинного революционного процесса, во главе которого стоял рабочий класс.
В рабочем классе, а не в операциях «тупамарос» буржуазия и империализм видели своего главного врага. Против рабочего класса, его растущей революционной силы был направлен реакционный военный переворот в июне 1973 г., закончившийся установлением в Уругвае фашистского режима.
В авангарде движения антифашистского сопротивления выступил именно рабочий класс — класс, который всей своей героической борьбой и на всех этапах истории зарекомендовал себя в глазах всего народа как самая революционная и организованная социальная сила уругвайского общества.
Мексиканский пролетариат
в борьбе против монополий
Развитие классовой борьбы и антиимпериалистического движения в современной Мексике имеет ряд существенных особенностей по сравнению с другими латиноамериканскими странами. Материальной основой этого отличия служит прежде всего сравнительно высокий уровень развития капитализма, а следовательно, и более «европейский» тип противоборства труда и капитала. Кроме того, Мексика относительно более самостоятельна в осуществлении своих внешнеэкономических и политических связей, хотя и не свободна от зависимости перед империализмом США.
Прогрессивный курс в отношении социалистической Кубы, политическая и моральная поддержка освободительных движений в странах Центральной и Карибской Америки, позитивная позиция по вопросам международной разрядки и сотрудничества стран разных общественных систем — все это придает особый характер политике правящей буржуазно-реформистской Институционно-революционной партии.
Данное обстоятельство, естественно, накладывает свой отпечаток на развитие рабочего движения, тем более что в области внутренней политики буржуазные круги довольно умело осуществляют своего рода социал-демократический проект, выступая с позиций «социального мира» ради защиты общенациональных интересов. По словам президента страны, председателя исполкома Институционно-революционной партии Лопеса Портильо, главная цель состоит в том, чтобы «примирить движущие силы социального движения и избежать внутренних разногласий в революционной коалиции, чтобы закрыть дорогу анархии, реакции или иностранной интервенции. С этой целью создается Национальный фронт, чья идеология и политическая сила базируются на организации крестьян, рабочих и средних народных классов»{126}.
При этом, однако, президент не пояснил, что под «революционной коалицией» подразумевается поддержка народом буржуазного государства и правящей партии, под «анархией» имеется в виду самостоятельная борьба пролетариата, а «организация» трудящихся мыслится в рамках и под эгидой реформизма при главенствующей роли Институционно-революционной партии.
Гибкая социальная политика вкупе с умелой демагогией дала правительственным кругам определенный эффект в деле создания устойчивой социальной опоры власти. Важную помощь в этом оказала профсоюзная бюрократия. В итоге основная часть трудового населения, включая и массовые группы рабочих, оказалась в орбите идеологического и политического влияния Институционно-революционной партии и возглавляемого ею правительственного аппарата.
Вместе с тем в стране за истекшие 20 лет произошли существенные сдвиги в укреплении позиций крупного местного капитала, окрепли национальные монополии, усилилась эксплуатация трудящихся. Это вызвало, по оценке XVIII съезда Мексиканской коммунистической партии (май 1977 г.), глубокий экономический, политический и социальный кризис: сократилось сельскохозяйственное производство, усилилась технологическая зависимость, возросла безработица (полностью и частично безработные составили почти половину всего трудоспособного населения), резко увеличилась эмиграция, расширилась социальная пропасть между зажиточной верхушкой и народом, на долю которого достается менее одной трети национального дохода, опасные размеры приняли инфляция, рост цен и т. д.{127}
В основе этих негативных явлений, как отметил XVIII съезд МКЛ, лежит тот факт, что в 50–60-х годах началось развитие местных паразитических монополистических групп, внедрение транснациональных монополий, а «в начале 70-х годов страна вступила на путь формирования государственно-монополистического капитализма. На этом этапе монополии установили свое полное господство во всех сферах экономики, монополистическая буржуазия срослась с государством с целью спасения капитализма и сохранения своих монополистических прибылей»{128}.
Все это не могло не вызвать обострения социальных антагонизмов. Хотя в Мексике и не наблюдалось общего революционного подъема, классовая борьба и особенно выступления пролетариата приобрели активные и массовые формы. Возросло политическое влияние коммунистической партии и ряда других леводемократических организаций. В целом, однако, как подчеркнул XVIII съезд МКП, «массовое движение еще не соответствует тем требованиям, которые стоят перед всеми трудящимися в борьбе за защиту своих интересов»{129}.
В значительной степени это объясняется соглашательской линией профсоюзной бюрократии, реформистской политикой государства, которое выступает перед массами в тоге защитника и гаранта их интересов от бесконтрольной эксплуатации предпринимателей и международных монополий.
В Мексике существует целая сеть профсоюзных центров отдыха, спортивных лагерей, различных курсов, школ, что, бесспорно, привлекает трудящихся, укрепляет иллюзии относительно «заботы» со стороны государства. Преодолеть сложившийся стереотип массового мышления и поведения крайне трудно. И тем не менее в 60–70-х годах произошел явный сдвиг влево.
Начиная со всеобщей стачки рабочих-железнодорожников 1958 г. в жизнь Мексики прочно вошла забастовка как активная форма пролетарской борьбы. Запутанная система регулирования забастовок и принудительного арбитража, естественно, крайне затрудняет организацию стачек. Более того, некоторые реальные забастовки формально объявляются «несуществующими», что освобождает предпринимателей от переговоров с рабочими, действия которых объявляются незаконными. В таких условиях широкий размах приобрела такая форма классовой борьбы, как заключение коллективных договоров, движение за демократические права профсоюзов.
Тем не менее стачечное движение носит в последние годы еще более активный характер, причем рабочий класс концентрирует свои удары против монополистического местного и иностранного капитала.
В 1961 г. свыше четырех месяцев бастовали рабочие текстильной компании «Индустрии Веракрусана», в 1963 г. — горняки шахты «Фриско С. А.», в 1965 г. — горняки компании «Фреснильо». В 1966 г. острый характер приобрело выступление рабочих-металлургов в г. Монтеррей, трудящихся филиала американской фирмы «Дженерал моторе». Успешно закончилась также стачка рабочих филиала «Дженерал электрик».
С 1968 г. в антимонополистическую борьбу активно включилось студенчество, научно-техническая интеллигенция, служащие. В 70-х годах стали развиваться и такие формы борьбы рабочих, как занятие предприятий, поэтапные забастовки, митинги, манифестации. Требования пролетариата все чаще затрагивают целый ряд общенациональных демократических задач, включая национализацию крупных предприятий, ликвидацию монополий, расширение демократии и т. д.
Мексиканская коммунистическая партия, исходя из новых явлений в развитии классов и классовой борьбы на этапе формирования государственно-монополистического капитализма, нацеливает трудящихся на борьбу за демократическое и социалистическое переустройство общества.
В своих программных документах МКП подчеркивает, что речь идет о назревании условий для «нового революционного движения в Мексике — революции, которая в своем содержании сочетает демократические и социалистические задачи. На первом этапе будут решены демократические цели, являющиеся составной частью социалистической революции. Тем самым для страны откроется перспектива общества без эксплуататоров и эксплуатируемых»{130}.
Стратегический курс на «демократическую и социалистическую революцию» в принципе не отрицает относительной самостоятельности двух этапов борьбы, но исходит из их диалектической взаимосвязи. В конкретных условиях Мексики с учетом быстрого развития государственно-монополистического капитализма, задачи социалистической революции приобретают более отчетливые материальные предпосылки. Сочетание антиимпериалистических, общедемократических и антимонополистических целей с борьбой за социализм постоянно развивается и углубляется, что придает действительно новый характер всему революционному процессу в Мексике, обгоняющей в этом отношении многие другие латиноамериканские страны.
Следует, однако, различать объективное сближение демократического и социалистического этапов революции от субъективных возможностей мексиканского пролетариата и его союзников на практике осуществить победоносную революцию. Пока речь идет лишь о накоплении сил, борьбе за единство рабочего класса, за достижение прочного союза демократических и антиимпериалистических движений, т. е. о развитии субъективного фактора революции, подводе масс к решающим социальным битвам за новую Мексику. Этот процесс сложен и труден. Он потребует, конечно, огромных усилий и немало времени. Важное значение имеет в этой связи решение об объединении левых партий, в том числе Мексиканской коммунистической партии, в единую организацию.
Антиимпериалистическое движение в странах
Центральной Америки и Карибского бассейна
Большим своеобразием отличается развитие антиимпериалистического движения в странах Центральной Америки и Карибского бассейна. В течение долгих десятилетий американский империализм обладал в этом регионе почти абсолютным господством. Прямая и косвенная интервенция США, перманентное властвование в большинстве центральноамериканских стран (за исключением Коста-Рики) реакционных проимпериалисгических военных диктатур, колониальная зависимость большинства островов Карибского бассейна от Англии и Франции, а Суринама от Нидерландов, относительная слабость молодого рабочего класса (в основном рабочие плантаций) и коммунистических партий, низкий уровень политизации масс — все это крайне осложняло развитие революционных процессов. Но и в этой самой зависимой части континента в 60-е годы произошли серьезные социальные и политические перемены, которые в своей совокупности подготовили почву для революционного взрыва на рубеже 70– 80-х годов.
Важнейшим сдвигом исторического значения явилось освобождение большой группы стран этого региона от прямой колониальной зависимости. Победа Кубинской революции и общий подъем освободительного движения на континенте оказали самое благотворное воздействие на борьбу бывших колониальных народов за свой национальный суверенитет. В 1962 г. была провозглашена независимость Ямайки, Тринидада и Тобаго. В 1966 г. получили независимость Гайана (бывшая Британская Гвиана) и Барбадос. В 1973 г. от колониализма освободилось Содружество Багамских островов, в 1974 г. — Гренада, в 1975 г. — Суринам (бывшая Нидерландская Гвиана), в 1978 г. — Содружество Доминики, в 1979 г. — Сент-Люсия и Сент-Винсент{131}.
Борьба за независимость была длительной и сложной, опытный европейский империализм сумел в последний момент избежать революционного взрыва в своих колониях и решить проблему относительно «мирным» путем. Такая «уступчивость» объяснялась двумя обстоятельствами.
Во-первых, в большинстве случаев к власти в новых независимых государствах (за исключением правительства Ч. Джагана в Гайане) пришли буржуазно-реформистские круги, не ставящие своей задачей полный разрыв с европейским капиталом и добивающиеся в основном политической независимости. В этих условиях бывшие метрополии при помощи неоколониалистских методов надеялись сохранить за собой главные экономические позиции.
Во-вторых, дальнейшая затяжка с предоставлением независимости грозила вылиться либо в открытое народно-революционное движение, либо в политический верхушечный переворот с ориентацией на империализм США. В такой ситуации Англии не оставалось иного выхода, как перейти от традиционных колониальных методов к более завуалированной политике «содружества» со своими бывшими вассалами.
Пришлось изменить свою тактику и французскому империализму, который вынужден был пойти на признание за своими колониальными владениями в Латинской Америке (Мартиника, Гваделупа, Гвиана) формальных прав «заморских департаментов». Зависимость и отсталость этих территорий сохранилась, но юридически их колониальный статус был упразднен.
Коммунистические партии Мартиники и Гваделупы выдвинули лозунг предоставления демократической автономии, полагая, что полная независимость может привести к диктату монополий США и разрыву традиционных экономических и культурных связей с Францией, а следовательно с ее рабочим классом и другими прогрессивными силами.
Процесс деколонизации в общем и целом означал существенный шаг вперед. Особенно это оказало влияние на общую расстановку социальных сил в зоне Карибского бассейна.
На этапе борьбы за политическую независимость противоборство вели два поликлассовых лагеря — сторонники и противники колониального статуса. Классовые различия, естественно, сохранялись и даже углублялись, но находились «в тени» более общей национальной задачи и в основном подчинялись ей. Патриотические группы местной буржуазии и эксплуатируемые массы выступали как союзники в борьбе за независимость. Такова была закономерная диалектика общественного развития в условиях колониального режима.
Когда же главная национальная задача была решена, сразу же началось быстрое размежевание классовых сил. Более явственно проступила эксплуататорская сущность местной буржуазии, ее склонность к компромиссу с империализмом, подавлению самостоятельных политических выступлений трудящихся.
Обострение внутренних социальных противоречий в молодых независимых государствах привело к острой политической борьбе по вопросу о дальнейших путях общественного развития.
Страны Карибского бассейна, как подчеркивалось в Декларации Гаванского совещания, «добились политической независимости на более позднем этапе, чем остальная Латинская Америка, но вскоре оказались под властью неоколониализма. В них также проявляется противоречие между интересами новых государств и империализма. Правительства Ямайки, Барбадоса, Гайаны и Тринидада начали активно участвовать в латиноамериканском сообществе, занимая все более определенные положительные позиции. На Гваделупе и Мартинике широкие народные массы усиливают объединенную борьбу за автономию своих стран, применяя принцип самоопределения в борьбе против французского колониализма и его союзников, в частности американского империализма и межнациональных монополий»{132}.
В тех случаях, когда государственная политика по-прежнему подчинялась воле империализма, прогрессивные силы стали ориентироваться на проведение «второй революции» с целью перехода на новый, некапиталистический путь развития.
Эта борьба завершилась первой победой на острове Гренада (территория — 344 км2, население — 115 тыс. человек). В ходе вооруженного восстания в марте 1979 г. левое крыло армии при поддержке масс по призыву патриотической партии «Новое движение Джуэл» свергло реакционное правительство Э. Гейри. На Гренаде было создано народное демократическое государство во главе с М. Бишопом, поставившее своей конечной целью переход к социализму.
Гренадская революция оказала большое воздействие на развитие классовой борьбы в других странах Карибского бассейна, укрепила веру масс в реальную возможность победы «малых» государств над некогда могущественным империализмом.
В общем контексте антиколониальной борьбы народов стран Карибского бассейна следует рассматривать и ан-^империалистическое национально-освободительное движение в Пуэрто-Рико, превращенной США в свою военно-стратегическую базу. Борьба за независимость и ликвидацию статуса «свободно присоединившегося» к США государства составляет стержень политической жизни страны. Активную роль в движении играют коммунистическая и социалистическая партии, стоящие на позициях боевого антиимпериализма.
Ситуация осложняется тем, что американский империализм, безусловно, никогда не согласится на независимость Пуэрто-Рико, поскольку в борьбе против демократических сил стран Карибского бассейна делает ставку именно на свои военные базы в Пуэрто-Рико. Вот почему проблема Пуэрто-Рико самым непосредственным образом связана с общей стратегией США и дальнейшим развитием революционных процессов в странах Карибского бассейна в целом.
Революционные процессы в странах Центральной Америки в 60–70-х годах развивались во многом иными путями, чем в бывших островных колониях Карибского бассейна.
За исключением Коста-Рики, где все годы после гражданской войны 1948 г. сохранялись демократические порядки, во всех странах Центральной Америки власть удерживали в своих руках тиранические режимы, опирающиеся на поддержку американского империализма.
В условиях постоянных репрессий развитие рабочего и антиимпериалистического движения встречало на своем пути огромные трудности. Деятельность коммунистических организаций и левых профсоюзов была объявлена вне закона, за участие в забастовках грозило многолетнее тюремное заключение. Любая оппозиция подавлялась грубой силой штыков.
И тем не менее борьба продолжалась. В ряде центральноамериканских стран под влиянием Кубинской революции в начале 60-х годов стали создаваться партизанские группы, оживилось крестьянское движение. Однако в целом борьба трудящихся носила стихийный характер. Большинство профсоюзов находилось под влиянием правореформистской идеологии. Недовольство трудящихся такой политикой привело к выделению левого течения в профсоюзах, что оказало положительное воздействие на активизацию рабочего движения.
В Гватемале после американской интервенции и свержения демократического правительства X. Арбенса в 1954 г. наступил затяжной спад освободительного движения. Профсоюзы были загнаны в подполье. Тяжелые потери понесли все демократические силы. Медленно и с трудом в стране стало зарождаться движение антидиктаторского сопротивления, но оно так и не приняло организованного политического характера. Наиболее активно действовали профсоюзы. В 1960–1970 гг. удалось провести несколько крупных забастовок на транспорте, в текстильной и пищевой промышленности. Самоотверженное участие в борьбе против империализма и реакции стали принимать студенты, служащие.
Во главе масс выступала Гватемальская партия труда. В Программе народной революции, одобренной IV съездом партии в 1970 г., был взят курс на вооруженный путь борьбы против олигархии и империализма — «путь революционной народной войны» при использовании «всех других возможных форм политической, экономической, идеологической борьбы широких масс»{133}. В этой связи выдвигалась платформа конкретных демократических требований и ставилась цель достижения единства всех прогрессивных сил.
К сожалению, выполнить эту задачу оказалось невозможно ввиду необузданного полицейского террора и слабости субъективного фактора революции. Героические усилия патриотов по развертыванию партизанского движения не привели к общему революционному взрыву. По существу против тирании выступила лишь передовая часть рабочего класса и левое студенчество. В 1972 г. в столице в течение двух с половиной месяцев бастовали промышленные рабочие. В 1973–1974 гг. активные стачечные действия развернули студенты, учителя, работники больниц, банков. В итоге трудящиеся добились права создавать новые профсоюзы, увеличения зарплаты. Но это были частичные успехи. В целом демократическое движение оставалось раздробленным и слабым.
Не менее сложная ситуация была в Сальвадоре, где полностью господствовал империализм США. Рабочее движение здесь носило весьма ограниченный характер. Действуя в условиях глубокого подполья, Коммунистическая партия Сальвадора вместе с другими демократическими партиями сумела к началу 70-х годов добиться создания Национального союза оппозиции. Во многих населенных пунктах возникли комитеты Народного единства, активнее стали действовать профсоюзы. Однако обстановка оставалась крайне тяжелой. Лишь к концу 70-х годов в стране возникли условия для мощного подъема массового антиимпериалистического и антидиктаторского движения.
Примерно такая же картина наблюдалась в Никарагуа. Промышленный пролетариат этой небольшой страны был весьма малочисленным и плохо организованным. В промышленности трудилось всего 27 тыс. рабочих, занятых в основном на мелких предприятиях{134}. Крупных профцентров не существовало. Диктатура Сомосы с помощью полиции почти полностью парализовала стачечное движение. Только в начале 60-х годов стали проводиться экономические забастовки (строители, обувщики).
Профсоюзное движение было расколото на противоборствующие течения, причем весьма сильные позиции имели «официальные синдикаты», подкупленные диктатором и фактически не защищавшие интересы трудящихся.
Ситуация усугублялась тем, что в 1967 г. произошел раскол в Социалистической партии Никарагуа по вопросам стратегии и тактики антидиктаторского сопротивления. Внутренняя фракционная борьба существенно ослабила позиции малочисленной партии коммунистов, которая практически утеряла связь с массами и не могла выступить в роли авангардной политической силы.
Лишь в 70-х годах в стране стало медленно нарастать забастовочное движение, наметились тенденции к единству действий в борьбе против диктатуры. В 1972 г. состоялась шеститысячная забастовка строительных рабочих, в 1973 г. 43 дня продолжалась стачка текстильщиков. В 1960–1978 гг. произошло девять крупных забастовок строительных рабочих, три всеобщие забастовки медицинских работников. Шаг за шагом рабочие активизировали свои выступления, нередко вступая в вооруженные схватки с полицией. Рабочие все чаще выдвигали политические требования — проведение амнистии, расширение прав профсоюзов, восстановление демократии.
Начиная с 60-х годов в Никарагуа устойчивый характер приобрело партизанское движение. Особенно активно действовала военно-политическая организация «Сандинистский фронт национального освобождения». В течение ряда лет действия сандинистов в основном сводились к отдельным акциям политической мести и революционного террора, включая нападения на банки, казармы, похищение буржуазных политических деятелей и т. д. Лишь постепенно выработалась стратегия народного повстанческого движения, приведшая в конце концов к тому, что «Сандинистский фронт» завоевал позиции революционного авангарда и возглавил вооруженную народную борьбу за свержение диктатуры Сомосы. История Никарагуанской революции будет освещена в следующих главах.
В целом в 60–70-х годах для Никарагуа, как и для других центральноамериканских стран был характерен процесс постепенного нарастания морально-политического кризиса военно-диктаторских режимов, созревания объективных и субъективных предпосылок для крупных революционных событий.
Несколько по-иному развивалась классовая борьба в Коста-Рике, где рабочий класс и его марксистско-ленинская партия Народный авангард Коста-Рики имели богатый опыт и действовали в условиях буржуазно-демократических порядков. Хотя в стране почти свободно существовала весьма сильная фашистская группировка, в целях маскировки называвшая себя «Свободная Коста-Рика», в целом обстановка для антиимпериалистического движения была более благоприятной, чем в соседних странах. Правда, в 60–70-е годы неоднократно возникала реальная угроза военной интервенции со стороны реакционных диктатур Никарагуа, Гватемалы и Сальвадора, находящихся на службе империализма США, готовились профашистские государственные перевороты, но каждый раз эти реакционные планы срывались. Важную роль в защите национальных интересов страны играли демократические силы во главе с организованным рабочим классом.
Наибольший подъем рабочего движения наблюдался в Коста-Рике в канун Кубинской революции. За 1949–1959 гг. было зарегистрировано более 40 % забастовок, происшедших за весь послевоенный период{135}.
В последующие годы стачечное движение несколько уменьшилось и стало вновь нарастать лишь в 70-х годах. В 1971 г. произошла крупная забастовка рабочих банановых плантаций, в 1972 г. — всеобщая стачка банковских служащих, в 1976 г. забастовали рубщики сахарного тростника, рабочие-электрики и др.
Широкий размах получило в эти годы массовое демократическое движение, борьба против отдельных американских монополий и банд «Свободной Коста-Рики». Смелые боевые выступления антиимпериалистического характера проводили рабочие банановых плантации «Юнайтед фрут К0» и других монополий.
Возглавив массовое движение, коммунисты значительно укрепили свои позиции и в 1975 г. завоевали право на легальное существование. В центре стратегической линии партии Народный авангард Коста-Рики стояла задача создания единого демократического фронта, объединения всех антиимпериалистических сил. «Под этим единством, — подчеркивалось в программе партии, одобренной XI съездом в 1971 г., — мы понимаем широкую коалицию сил, которая опирается на рабоче-крестьянский союз и в которой участвует мелкая и средняя городская буржуазия, интеллигенция и студенчество»{136}.
На XII съезде партии (1976 г.) в развитие концепции единого фронта было указано, что «любой революционный союз должен иметь в качестве центральной силы рабочий класс, хотя он и не составляет большинства населения»{137}.
Исходя из глубоких гражданских и демократических традиций общественного строя своей страны, коммунисты Коста-Рики признавали в качестве главного мирный путь развития революции. «В нашей стране, — подчеркивалось в документах XII съезда партии, — в отличие от других стран Латинской Америки нет касты военных, нет регулярной армии, хотя в последние годы явно обозначилась тенденция к милитаризации и насаждению извне реакционных милитаристских и военизированных групп… партия сделает все возможное для обеспечения мирного пути развития революции и откажется от него лишь тогда, когда изменятся политические условия, обеспечивающие его реальность»{138}.
Сравнение динамики революционной борьбы в Коста-Рике и других странах Центральной Америки и Карибского бассейна показывает многообразие национальной специфики антиимпериалистического движения в зависимости от конкретной политической ситуации, а также неравномерность развития классовой борьбы, разный уровень организации и политизации масс.
Если взглянуть на общий ход революционного освободительного и рабочего движения в странах Центральной Америки и Карибского бассейна, то правомерен вывод о том, что под влиянием Кубинской революции произошли важные качественные сдвиги:
— в Панаме успехом завершилась антиимпериалистическая революция;
— группа бывших колоний завоевала независимость;
— углубился кризис традиционных экономических и политических структур, прежде всего военно-диктаторских методов правления;
— с еще большей силой обнажились противоречия с империализмом США и его политикой неоколониализма; усилилась борьба народов Пуэрто-Рико, Гваделупы, Мартиники за освобождение;
— на путь революционной борьбы встало студенчество, углубилась политизация средних слоев;
— продвинулось вперед рабочее и коммунистическое движение.
Эти и другие факторы свидетельствовали о том, что в 60-е годы массами был накоплен огромный и чрезвычайно полезный революционный опыт, сделан новый значительный шаг вперед в развитии народной борьбы против империализма и реакции. Все это способствовало тому, что на рубеже 70–80-х годов Центральная и Карибская Америка стала ареной новых выдающихся революционных свершений.
Развитие классовой борьбы и антиимпериалистического движения в той группе стран, где в 60–70-е годы дело не дошло до прямого революционного взрыва, имело ту особенность, что здесь подспудно нарастали объективные и субъективные предпосылки грядущих революций, накапливался опыт и силы для решающих схваток. Если бы не прямое и косвенное вмешательство США, не открытое насилие со стороны господствующих классов, не раздробленность демократического лагеря, то, несомненно, во многих странах и этой группы произошли бы крупные революционные потрясения. Однако в силу ряда объективных и субъективных факторов созревание революционной ситуации в ряде стран этого района (Никарагуа, Гренада, Сальвадор) произошло позднее, в конце 70-х годов.
Если взглянуть на ход политической жизни в Латинской Америке в целом, то разница в размахе и результатах освободительной борьбы по двум группам стран очевидна, но вместе с тем налицо и нечто общее, а именно значительное продвижение демократических сил вперед, завоевание ими новых стратегических позиций. Это обстоятельство вызвало крайнюю тревогу господствующих классов и мировой реакции, побудив их к переходу в общее контрнаступление. Политическим выражением этого перехода явилось насильственное насаждение военно-реакционных режимов с целью жестокого подавления массового движения. Наряду с щедрой помощью традиционным военно-полицейским диктатурам (Парагвай, Гаити, Никарагуа) местные и иностранные монополии в союзе с реакционной военщиной сделали ставку на экспорт контрреволюции в Чили, Уругвай и некоторые другие страны. Наступил новый период классового противоборства.
Глава 4
АНТИФАШИСТСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ
И НОВЫЕ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПОБЕДЫ
Поражение революции в Чили и последующая серия военных переворотов в Уругвае, Боливии, Аргентине резко изменили обстановку на континенте. Контрреволюция надеялась путем кровавого террора раз и навсегда покончить с рабочим и демократическим движением. Однако широкие массы трудящихся, вынужденные временно отступить, сумели перестроиться и развернуть активное движение антифашистского сопротивления.
Важнейшей предпосылкой новой фазы борьбы явилась разработка коммунистическими партиями стратегии и тактики народного сопротивления, анализ классовой сущности фашизма и его специфических черт в современной Латинской Америке.
Лицо современного фашизма в Латинской Америке
Фашизм как идеология, политическое течение и особая форма власти был и остается злейшим врагом рабочего класса и всех трудящихся. Как и прежде, в современных условиях там, где государственная власть находится в руках фашистов, она представляет собой антинародную и жестокую диктатуру наиболее реакционных групп монополистического капитала и его союзников — оголтелой военщины, загнивающей помещичьей олигархии, всех антидемократических сил. Кровавый террор, грубейшее попрание конституционных прав, насилие над обществом и личностью, тотальная слежка, массовые убийства, коррупция и агрессия, ложь и демагогия — таков традиционный арсенал методов фашистского господства. Современные его формы, обычно именуемые неофашизмом, отличаются лишь еще более изощренной политикой преступлений против общества. Пиночетизм в Чили превзошел в этом отношении всех, за исключением, пожалуй, нацизма, у которого он заимствовал многое.
Неофашистские военно-полицейские диктатуры в Чили, Уругвае, Гаити, Парагвае, Сальвадоре, Боливии, Гватемале образовали своего рода единую контрреволюционную цепь, которой империализм и внутренняя реакция пытались сковать всю Латинскую Америку.
«Преступный удар, нанесенный Чили, — говорится в Декларации Гаванского совещания, — свидетельствует о настоятельной необходимости сплотить ряды для борьбы в защиту демократии, против любой фашистской угрозы в Латинской Америке и о неотделимости этой борьбы от борьбы против империализма. Мы, коммунисты, всегда будем объединять наши усилия со всеми сторонниками демократии, со всеми, кто выступает против фашистских зверств… В то же время мы не согласны с тем, что защита буржуазной демократии от фашистской угрозы означает отказ от социального прогресса и примирение с несправедливостью. Единство в борьбе за демократию является более широким, чем единство революционных антиимпериалистических сил, с которым оно находится в диалектической связи… битва против фашизма, в защиту демократии, против империализма и олигархии, а также активное участие народа в политической жизни представляет собой единый процесс»{139}.
Этот вывод имеет принципиальное значение для понимания особенностей современного революционного процесса, важнейшим элементом которого является борьба против фашизма.
Следует признать, что сама проблема неофашизма в Латинской Америке не сразу получила четкую оценку. Заслуга коммунистических партий состоит в том, что они первыми дали научную характеристику классовой сущности военно-тоталитарных режимов как специфической разновидности фашизма. Многие буржуазно-либеральные деятели оперируют морально-этическими категориями — «тирания», «деспотизм», «насилие», по не дают определения классового характера власти. Следует иметь в виду, что военно-фашистские режимы — это не ухудшенный вариант традиционных латиноамериканских военных диктатур, а принципиально новое явление. Прежние тиранические режимы представляли, как правило, власть реакционной помещичьей олигархии и крупной торговой буржуазии, имели, так сказать, чисто «охранительные» функции защиты существующего строя.
Неофашизм у власти есть диктатура монополистических местных и иностранных, прежде всего североамериканских, корпораций и находящейся у них на службе контрреволюционной военщины. Функция неофашизма сводится к двум главным задачам: 1) подавление революционного рабочего и антиимпериалистического движения, 2) стимулирование развития и насаждение «сверху» новейших форм капитализма с целью модернизации экономики, политики, идеологии и ускоренного перехода к стадии государственно-монополистического капитализма с помощью любого необходимого насилия.
Распространено, однако, мнение о том, что фашизм как таковой в Латинской Америке отсутствует, ибо для «традиционного» фашизма-де характерно наличие широкой массовой базы в лице мелкобуржуазных и промежуточных слоев и даже части трудящихся. В странах «традиционного» фашизма — Германии и Италии, как известно, действительно существовали политически организованные массовые фашистские движения и партии, клубы, ассоциации и т. п. В Латинской Америке фашизму нигде не удалось создать себе такой массовой базы, а значит, считают некоторые,нет и самого фашизма вообще.
Это мнение, на наш взгляд, ошибочно. Известны многие случаи, когда фашизм существовал и без массовой базы, опираясь главным образом на силу армии и полиции. Такое положение в довоенный период наблюдалось в Венгрии, Румынии, Болгарии и других странах — сателлитах Германии. В послевоенный период военно-полицейская форма фашизма наиболее отчетливо проявилась в период тирании «черных полковников» в Греции (1967–1973 гг.).
Военно-фашистские режимы, пришедшие к власти в Чили и ряде других стран «южного конуса», также не имеют массовой базы, опираются лишь на силу штыка и помощь империализма, но от этого они не меняют свой характер. Более того, «нормальным и естественным» для фашизма следует считать не наличие массовой базы, а, напротив, развитие массового антифашистского сопротивления. Итальянский и германский варианты фашизма скорее являли собой исключение, а не правило. Но, как бы то ни было, классовая суть фашизма едина, хотя его формы, его связи с массовыми слоями различны и определяются конкретными условиями каждой страны.
Иногда высказывается мнение, что там, где существуют различные партии, в том числе оппозиционные, действует конгресс, регулярно проводятся «выборы» президента, речь не может идти о фашизме в полном смысле, а следует говорить о создании специфического режима — гибрида, скомпанованного как из правототалитарных, так и парламентских элементов политического устройства.
Такое впечатление обманчиво и не соответствует действительности. Военно-фашистская власть, как правило, опирается не на конституцию и не на парламент, а на собственные приказы или так называемые «институционные акты». Существует, конечно, определенная разница между национальными видами фашизма, но отличия касаются больше формы, а не содержания.
Чтобы разобраться в характере современного латиноамериканского варианта фашизма, следует вспомнить, что его предшественник также пришел к власти не в наиболее развитых капиталистических государствах (США, Франция, Великобритания), а в странах «среднего уровня развития». Мы имеем в виду Италию, Испанию, Румынию, Венгрию и другие страны. Что касается Германии, то и она вследствие разгрома в первой мировой войне отставала в экономическом развитии. С помощью фашизма германские монополии стремились подавить классовую борьбу в стране и дать толчок бурному развитию капитализма.
В сегодняшней Латинской Америке налицо аналогичная ситуация. Суть ее состоит в том, что при достижении среднего уровня развития капитализма и появлении монополистических тенденций возникает определенный структурный кризис, своего рода альтернатива: либо развитие по пути перехода к государственно-монополистическому капитализму, либо революционный путь борьбы за социализм. Материальные предпосылки существуют как для одного, так и для другого пути развития, и исход зависит от классовой борьбы.
Крупная монополистическая буржуазия, преследуя свои классовые интересы, видит именно в фашизме то средство, с помощью которого ей удается обеспечить первый путь и закрыть второй.
Апологеты неофашизма утверждают, что Латинской Америке якобы в принципе демократия противопоказана, ибо мешает развитию производительных сил, препятствует преодолению экономической отсталости. Некоторые заявляют, что демократия вообще противоречит культурным, психологическим и историческим традициям и ценностям латиноамериканских стран, так как она была «искусственно» импортирована из Европы.
Клятвенные заверения «авторитаристов» в том, что только их рецепт способен обеспечить выход из структурного кризиса, развить производительные силы, повысить долю накопления, обеспечить «национальную интеграцию», не имеют под собой никакого основания. Всем хорошо известно, что фашистский режим не позволил ни Чили, ни Уругваю найти реальный выход из кризиса. Напротив, он усугубил диспропорции в экономике, резко обострил зависимость этих стран от империализма, повлек за собой частичную утрату их национального суверенитета.
Основной социальной задачей фашизма всегда и везде было подавление массового революционного движения вообще и рабочего движения в особенности. Латинская Америка в этом отношении не исключение. Современный фашизм в Латинской Америке выступает не только против рабочего класса и его союзников, но и против традиционного буржуазного демократизма и национализма. Последний аспект имеет чрезвычайно важное значение, хотя военно-фашистские режимы и пытаются прикрыться флагом национализма.
Фашизма «вообще» нет. Фашизм всегда носит конкретный характер. Г. Димитров в докладе на VII конгрессе Коминтерна специально подчеркивал, что было бы грубой ошибкой устанавливать какую-то общую схему развития фашизма, ибо в зависимых странах «речь не может идти о такого рода фашизме, какой мы привыкли видеть в Германии, Италии и других капиталистических странах. Здесь надо изучить и учесть совсем особые экономические, политические и исторические условия, соответственно которым фашизм принимает и будет принимать своеобразные формы»{140}.
Г. Димитров гневно выступал против бесплодного резонерства о характере фашизма, призывал к развертыванию массовой борьбы против фашизма, в том числе против самых эмбриональных его проявлений. «Никакие общие характеристики фашизма, — говорил он, — как бы они ни были верны сами по себе, не освобождают нас от необходимости конкретного изучения и учета своеобразия развития фашизма и различных форм фашистской диктатуры в отдельных странах и на различных этапах»{141}.
В условиях современной Латинской Америки фашизм неизбежно имеет большое своеобразие ввиду зависимого положения капиталистических стран континента от североамериканского империализма, относительной слабости местных монополистических группировок и относительной силы реакционных групп крупных аграриев, а также гипертрофированной роли вооруженных сил в политике.
Одна из особенностей фашистских режимов в Латинской Америке состоит в том, что роль главного орудия политического террора присваивает себе военная верхушка, бесконтрольно распоряжающаяся вооруженными силами страны, ее карательными органами. Эта черта, впрочем, присуща не только латиноамериканским режимам. В свое время такую же роль играла армия в Испании и Греции.
Милитаризация государства позволяет фашизировать школы, вузы, всю систему народного образования, через которую населению навязывается антикоммунистическая идеология.
Латиноамериканский вариант неофашизма имеет собственное лицо, хотя по своей функции практически ничем не отличается от аналогичных европейских режимов: подавление революции, развитие государственно-монополистической структуры, антикоммунизм, политический террор.
Борьба за восстановление демократии в этих условиях, естественно, приобрела и не могла не приобрести характер подлинно народного и героического сопротивления.
Стратегия демократического сопротивления
Главную роль в мобилизации масс на борьбу с фашизмом сыграли коммунистические партии, разработавшие политическую стратегию народного демократического сопротивления. Эта стратегия базировалась на обобщении огромного исторического опыта международного антифашистского движения, традиций и форм антидиктаторских выступлений латиноамериканских народов.
Коммунистические партии стран Латинской Америки органически связывают антифашистскую борьбу с задачами формирования политической армии антиимпериалистической и демократической революции. Антифашистская борьба, как и всякая борьба за демократию, справедливо считали коммунисты, не отвлекает пролетариат от решения революционных задач, от борьбы против империализма, за социалистическое будущее, а, наоборот, пролагает путь к достижению этих целей.
В своем декабрьском (1973 г.) заявлении Коммунистическая партия Чили в связи с этим, например, указала: «… необходимо двигаться дальше по пути единства действий и сплочения с народными слоями, в том числе и теми, кто не ладил с народным правительством. Раздел между народом и его врагами следует проводить, не глядя в прошлое, а устремив взор в будущее. Решающая линия раздела уже не та, что проходила между правительством и оппозицией до государственного переворота; теперь эта линия, отделяющая фашистов и узурпаторов правительственной власти от тех, кому приходится страдать от последствий реакционной политики и кто выступает за демократическое обновление, за прогрессивные общественные перемены, за национальную независимость»{142}.
Партии Народного единства, действующие в подполье, указывают, что конечная цель антифашистского сопротивления состоит в устранении диктатуры, уничтожении полицейского и тоталитарного государства и строительстве нового демократического государства.
Курс на сплочение демократических сил дал свои положительные результаты. В манифесте 1977 г. Коммунистическая партия Чили подчеркивала: «Ширится героическое сопротивление, начавшееся с первого же момента фашистского путча… миллионы чилийцев, прежде всего рабочий класс, полны решимости сделать все возможное, чтобы покончить с диктатурой узурпаторов власти… Борьба с фашизмом есть главное дело 90 % чилийских граждан, мужчин и женщин, гражданских и военнослужащих, всех патриотов и защитников прогресса независимо от различий в их идеологии и социальном положении»{143}.
Программа-минимум, отвечающая жизненным интересам всей нации, была разработана КПЧ с учетом максимального объединения всех классовых сил и партий, выступающих против «пиночетизма». Основными ее пунктами являются следующие: освобождение из тюрем всех политических заключенных и всеобщая амнистия; прекращение осадного положения; запрещение специальной полиции (ДИНА); суд над фашистскими лидерами; возвращение в страну всех ссыльных; легализация политических партий и профсоюзов; свобода печати, собраний и ассоциаций; демократизация армии и восстановление на службе всех изгнанных военнослужащих; отмена всех фашистских законов о денационализации и пересмотре аграрной реформы; предоставление демократических прав граждан; восстановление автономии университетов; улучшение материального положения трудящихся; меры против безработицы и т. д.
Эта программа-минимум явилась хорошей основой для укрепления единства антифашистских сил. В результате борьбы широких слоев режим Пиночета вступил в полосу углубляющегося кризиса и изоляции. Генеральный секретарь Коммунистической партии Чили Луис Корвалан в своем выступлении на XXVI съезде КПСС сказал: «В Чили наступает новый этап. В то время как тиран цепляется за власть и упорствует в своих планах, различные группы, которые прежде поддерживали его, переходят на позиции критического отношения к режиму…»{144}.
Участник XXVI съезда КПСС член ЦК Рабоче-крестьянской партии МАПУ Чили Алехандро Белли так оценил ситуацию: «Движение масс является основным фактором и движущей силой антифашистской борьбы. Активизация этого движения — главное наше достижение последнего времени. Сейчас в стране происходит перегруппировка сил: тысячи и тысячи чилийцев, бросая вызов диктатуре, возвращаются в прежние или вступают в новые организации, которые служат для них школой единства, где они осваивают новые формы борьбы, позволяющие им более активно выражать свой протест.
Следует, однако, иметь в виду, что этот процесс, несмотря на достигнутые успехи, еще не получил должного размаха. Наша задача — углубить его и превратить в мощное национальное демократическое движение масс, способное уничтожить фашистскую диктатуру»{145}.
Народное демократическое движение в Чили шаг за шагом набирает силу. Попытки диктатора прикрыть фашистскую сущность режима конституционными одеждами не привели к ожидаемым результатам: оппозиция растет и ширится, причем в первых рядах борцов против тирании и империализма идет чилийский рабочий класс.
Аналогичные процессы происходят и в современной Бразилии. Как и во многих других странах континента, кризис военного режима и рост массового демократического движения здесь совпали по времени и особенно отчетливо проявились на рубеже 80-х годов.
Демократические силы страны добились отмены Институционного акта № 5, предоставлявшего неограниченные полномочия президенту. Была объявлена всеобщая политическая амнистия, явочным порядком завоевано право на забастовки. «Либерализация — доминирующая тенденция нынешнего политического процесса в Бразилии. На наш взгляд, — подчеркнул Генеральный секретарь ЦК БКП Жиокондо Диас, — она объясняется тремя основными причинами:
— активным сопротивлением демократических сил режиму, начавшемся в 1974 году, которое вылилось в открытые выступления массового характера;
— разногласиями в блоке сил, пришедших к власти в результате переворота 1964 года, основной причиной которых является возрастающее неравенство в распределении национального дохода между правящими классами. «Экономическая модель» развития служит сейчас не укреплению старого блока сил, а формированию новой правящей группировки;
— изменением международной обстановки, характерной чертой которой был поворот к разрядке.
Тем не менее либерализация пока еще носит ограниченный характер. Это является следствием и положения в рядах оппозиции, где нет еще достаточного единства, что не позволяет в должной мере мобилизовать, организовать и направить широкие массы на последовательные политические действия»{146}.
Этот вывод правильно отражает нынешнее состояние дел в Бразилии, где развивается противоборство двух главных тенденций — политика либерализации «сверху» и нарастание демократического движения «снизу». Одновременно растет стачечное движение рабочего класса, борьба студенчества, интеллигенции.
Такая же тенденция характерна для современного Уругвая. Уругвайские коммунисты, характеризуя военно-фашистский режим, пришедший к власти в результате государственного переворота 27 июня 1973 г., отмечают его открыто террористический характер. Под флагом политики «состояния внутренней войны» военно-фашистская диктатура обрушилась на все демократические силы страны, и в первую очередь на рабочий класс и его организации. Как отмечается в документах КПУ, «Уругвай превратился в огромную тюрьму. Число политических заключенных превысило 7 тыс. человек (из них 4,5 тыс. коммунистов). Пытки и издевательства приняли официально установленный характер… Диктатура привела к полной фашизации государства… Фашистская власть не имеет массовой базы, опирается на империализм и репрессии»{147}.
При активном участии коммунистов в стране продолжают нелегально действовать Широкий фронт и Национальный конвент трудящихся. В 1975–1978 гг. антифашистская борьба в Уругвае приняла общенациональный характер. Режим под флагом подавления «подрывной войны» обрушился с новыми репрессиями на демократические силы, но вызвал лишь еще большую волну возмущения и гнева.
В этой обстановке диктатура с целью разобщения оппозиционных сил решила использовать плебисцит, но оказалась сама в изоляции. Вместо деморализации массового движения произошло его дальнейшее усиление.
Определенных успехов в борьбе с реакционным режимом добились также прогрессивные силы Парагвая. Парагвайская коммунистическая партия характеризует режим Стресснера как «военно-полицейскую диктатуру, находящуюся на службе североамериканских монополий, богатых помещиков-латифундистов и крупной буржуазии, связанных тесными узами с империализмом. Этот режим выполняет функцию террора и репрессий против рабочего и народного движения… Тиранйя опирается на репрессивное законодательство и постоянный режим осадного положения, т. е. непрерывной войны против народа… Эта диктатура является прямым и главным врагом рабочего класса и всего народа»{148}.
В течение двух с половиной десятилетий рабочий класс Парагвая и другие демократические силы ведут героическую борьбу против диктатуры Стресснера. Дни этой кровавой тирании сочтены, но военно-полицейская олигархия упорно цепляется за власть, идет на самые крайние средства, самые гнусные преступления против народа. И тем не менее демократическое сопротивление растет, набирает силы.
Аналогичные сдвиги наметились в развитии движения гаитянского народа против реакционной диктатуры семейства Дювалье, узурпировавшего власть еще в 1957 г. В условиях самых изуверских репрессий и тотального насилия, бандитского разгула специальных полицейских отрядов (так называемых «леопардов»), строжайшего запрещения какой-либо оппозиции патриотические силы ведут свою героическую и самоотверженную борьбу за освобождение страны от тирании и засилья империализма США.
Важным успехом явилось создание в декабре 1968 г. Объединенной партии гаитянских коммунистов, поставившей своей главной целью мобилизовать массы на борьбу за демократическое обновление. В 1978 г. состоялся первый съезд партии, наметивший программу конкретных требований.
Генеральный секретарь ЦК Объединенной партии гаитянских коммунистов Рене Теодора, оценивая нынешнюю ситуацию в стране, отметил: «Борьба демократических, патриотических и революционных сил на Гаити является прежде всего следствием самой жестокой эксплуатации трудящихся масс и политики угнетения, проводимой антинародным правительством наследственной деспотии.
…Все сознательные патриоты Гаити видят в американском империализме прямого врага гаитянского народа, врага, который наживается на эксплуатации, царящей на Гаити. Все больше и больше патриотов Гаити поднимается на борьбу против диктатуры Дювалье, выступает против интервенционистских планов Пентагона»{149}.
Движение демократического сопротивления на Гаити и в других странах, где существуют военно-фашистские и военно-полицейские диктатуры, составляет важную составную часть современных революционных процессов Латинской Америки.
История движения народного антифашистского сопротивления — это богатейшая тема для отдельного исследования. Тысячи героических выступлений рабочих, крестьян, студентов; массовые формы протеста, стачечное движение пролетариата, мужественная деятельность коммунистов и демократов, вооруженные схватки и восстания, подпольная работа — все это в совокупности составляет мощный поток борьбы в защиту социального и политического прогресса Латинской Америки, ее будущего.
Каждый день телеграф приносит сведения о развитии движения антифашистского сопротивления в Чили и Уругвае, Парагвае и Гватемале, в других странах. Все шире поднимается волна народного гнева.
Не имея возможности описывать ход этой героической борьбы, отметим лишь некоторые ее общие черты и закономерности. Прежде всего, как и в предвоенный период, для развития антифашистского сопротивления в современной Латинской Америке характерна ведущая роль рабочего класса, его коммунистических партий и прогрессивных профсоюзов. Повсюду именно рабочий класс задает общий тон борьбы, выступает в роли авангарда антифашистского движения. Эта общая закономерность проявляется в каждой стране по-своему, в зависимости от местных условий и возможностей. Если в Бразилии в первые два-три года после переворота 1964 г. рабочий класс еще не мог выступить организованно в защиту демократии и какое-то время собирался с силами, то в Чили, Уругвае и Боливии пролетариат начал сопротивление с первых же часов фашистского путча. В настоящее время во всех странах, где существуют военно-фашистские режимы, рабочий класс ведет самую активную борьбу.
Коммунистические партии сумели сохранить и даже увеличить свою боеспособность, развернуть огромную политическую работу в массах. Регулярно проводятся пленумы центральных комитетов, издаются политические документы, газеты, созываются собрания коммунистов, причем все это приходится делать нелегально, в условиях жесточайших репрессий. Несмотря на то что тысячи патриотов находятся в тюрьмах, коммунистические партии продолжают свою героическую деятельность. Классовая ненависть к врагу, организованность, самоотверженность и политическая закалка — вот что позволяет коммунистам выступать в авангарде всех антифашистских сил, подавать пример, воодушевлять их и вести за собой.
Под влиянием пролетариата и его партий идет постоянное расширение армии борцов против фашизма. Как ни стремятся диктаторы с помощью демагогии и насилия обеспечить себе поддержку «снизу», это им не удается. Более того, все новые и новые группы населения, в том числе и те, которые на первых порах выступали в поддержку военно-фашистских режимов, начинают понимать их реакционный, антинародный характер и включаются в движение сопротивления.
Существенный сдвиг произошел в последние годы в поведении мелкобуржуазных и промежуточных групп населения. Особенно ярко это видно на примере Чили. В сентябре 1973 г. в дни переворота значительные круги городской мелкой буржуазии, интеллигенции, служащие, зараженные антикоммунистической пропагандой, сочувствовали организаторам переворота, который, по заверениям его руководителей, призван был спасти страну от анархии, хаоса и «красной диктатуры». Вскоре, однако, стали очевидны трагические последствия фашистского переворота. Мелкие собственники не только не получили каких-либо выгод после свержения правительства С. Альенде, но оказались на краю разорения. «Фашистское правление, — указывается в манифесте КПЧ 1977 г., — привело к банкротству не только ремесленников и мелких предпринимателей, но и многих средних и даже крупных капиталистов… Все экономические мероприятия фашизма нацелены на защиту интересов олигархии и крупного иностранного капитала. Горстка крупнейших международных корпораций сосредоточила в своих руках контроль над стратегическими центрами экономики страны»{150}.
Это толкает немонополистические слои буржуазии к оппозиции и иногда даже к открытой борьбе. Пример тому — гражданская война 1978 г. в Никарагуа, в ходе которой против диктатуры Сомовы выступили все классы и слои общества. Аналогичная ситуация складывается в Чили, Уругвае, где часть буржуазии также переходит на антифашистские позиции.
Поляризация сил происходит и в армии, где постепенно возрождаются демократические течения. Повсюду происходит закономерный и неизбежный рост рядов антифашистского сопротивления.
Исторический опыт показывает чрезвычайное разнообразие в формах и методах осуществления антифашистского стратегического курса в зависимости от специфики национальных условий, особой расстановки классовых сил, традиций и т. д. Здесь не может быть шаблона, ибо все зависит от реальной обстановки, а не от субъективных желаний.
В большинстве стран единый фронт зарождается по инициативе коммунистов в форме политической коалиции демократических партий и организаций, пользующихся поддержкой масс, прежде всего левых профсоюзов.
Опыт многих стран показал, что в борьбе за единство демократических и антиимпериалистических сил особенно трудно достичь прочного союза рабочего класса со средними городскими слоями и крестьянством.
Будучи объективно союзниками по борьбе с монополистическим капиталом и реакцией, рабочий класс и мелкобуржуазные слои нередко относятся друг к другу враждебно, а в ряде случаев внутренние разногласия между их политическими организациями принимают очень острый характер. В тех странах, где единый фронт не смог окрепнуть, главной причиной его гибели служила именно такого рода вражда, отчуждение и недоверие друг к другу.
Особое место занимает проблема единства самого рабочего класса как ведущей революционной силы. Во всех странах левые профсоюзы ведут бескомпромиссную борьбу, образуя пролетарский костяк демократической коалиции. Однако правые профсоюзные центры остаются на позициях сотрудничества с фашизмом.
Стратегия коммунистических партий в этих условиях рассчитана на максимальное развитие совместных действий всех демократических сил, расширение международной солидарности с народами, борющимися за восстановление демократии. Этот курс приносит свои положительные результаты.
Народная революция в Никарагуа
Временный перевес сил в пользу реакции на юге континента привел к тому, что центр революционного движения стал все заметнее перемещаться на север — в зону Центральной Америки и Карибского бассейна. Именно здесь революционному лагерю на рубеже 70–80-х годов удалось добиться новых побед. Наиболее яркой и крупной из них явилась народная революция в Никарагуа.
Свержение в июле 1979 г. антинародной диктатуры Сомосы завершило длительный и тяжелый период в истории этой небольшой центральноамериканской республики. Позади остались десятилетия неограниченного господства североамериканского империализма, черные годы военно-оккупационного режима США (1912–1916 и 1926–1933), почти полвека кровавой тирании. С победой революции в жизни никарагуанского народа открылся новый этап. Вместе с тем успех Никарагуа ознаменовал важный сдвиг в жизни всей Латинской Америки.
Генеральный секретарь ЦК Гватемальской партии труда Карлос Гонсалес в своем выступлении на XXVI съезде КПСС совершенно справедливо сделал следующий принципиальный вывод: «Развитие событий в Центральной Америке приковывает к себе внимание международной общественности, особенно после Сандинистской революции в Никарагуа. Еще одной вехой в истории региона является героическая борьба сальвадорского народа. Центральная Америка сегодня — очаг острой конфронтации сил революции и прогресса, с одной стороны, и сил империализма и реакции — с другой. Центральная Америка в настоящий момент — слабое звено империалистического господства в Латинской Америке. Господствующие классы не в силах править прежними методами, а народы не хотят больше жить под гнетом подавления и эксплуатации»{151}. Победа никарагуанских патриотов по-новому осветила перспективы освободительного движения, вызвала мощный прилив боевой энергии и уверенности в успехе у всех подлинных участников антиимпериалистических революционных процессов. Это имело не только национальное, но и общеконтинентальное и международное значение.
Прежде всего следует подчеркнуть, что революция в Никарагуа представляет собой, конечно, не изолированный и кратковременный героический эпизод. Это был сложный и длительный исторический процесс, который продолжался ровно пять десятилетий. Начало ему было положено в 1928 г., когда патриотические силы страны под предводительством революционного демократа и патриота генерала Аугусто Сесара Саидино с оружием в руках самоотверженно выступили против американских оккупационных войск за независимость и свободу своей родины, за революционное преобразование жизни трудового народа.
Лозунг «Лучше умереть патриотом, чем жить рабом. Свобода или смерть!» снискал Сандино всемирную славу патриота-революционера, продолжателя лучших освободительных традиций латиноамериканских народов. Сандинисты героически сражались с врагом и фактически победили, вынудив американские войска убраться с территории Никарагуа. Это позволило начать процесс умиротворения. В соглашении о прекращении военных действий от 2 февраля 1933 г. говорилось, что «в связи с выводом иностранных войск начинается эпоха полного обновления нашей политической жизни… Амнистия будет распространяться на всех лиц, входящих в армию Сандино»{152}.
Сандинисты, преследуя цели скорейшего освобождения родины от оккупации, дали согласие на разоружение, что предопределило поражение движения и стоило жизни самому Сандино. В феврале 1934 г. командующий гвардией генерал Анастасио Сомова, подло обманув героя, приказал своим головорезам расстрелять Сандино.
Подавив движение сандинистов, клан Сомосы при поддержке США надолго взял власть в свои руки. Однако поставить на колени свободолюбивый народ Никарагуа оказалось не под силу ни тирании Сомосы, ни его империалистическим покровителям и хозяевам. Сбылись слова генерала Сандино, сказанные в 1928 г. накануне первого боя с оккупантами: «Мы достигнем солнца свободы или погибнем в бою. Если мы умрем, наше дело будет жить. Другие пойдут за нами»{153}.
Так оно и случилось: вслед за Сандино на путь революционной борьбы встали тысячи новых бойцов-патриотов. Борьба против диктатуры и империализма продолжалась, хотя в течение многих лет она носила разрозненный и стихийный характер. Военно-фашистская диктатура Самосы путем насилия и террора прочно держалась у власти. По существу это была власть империализма США и местной буржуазно-помещичьей олигархии.
Под влиянием Кубинской революции наметился перелом, и в 60-х годах в Никарагуа начался второй этап народного движения сопротивления. Еще в октябре 1958 г. по примеру кубинских повстанцев группа никарагуанских патриотов во главе с Рамоном Райлесом на территории Гондураса тайно сформировала Первую армию освобождения Никарагуа. После нескольких недель боев в приграничной полосе национальная гвардия Сомосы сумела разгромить партизанский десант.
В 1959 г. закончилась неудачей вторая операция, которую осуществил с территории Коста-Рики отряд под командованием Энрике Лакайо Фарфан.
В последующие два года неоднократно предпринимались подобные инициативы, но все они терпели поражение. Тем не менее именно в 1960–1961 гг. возникли первые ячейки Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО), который в 1962 г. оформился как более или менее стабильная военно-политическая организация. Руководителем фронта стал Карлос Фонсека Амадор (погиб в 1976 г.).
Первоначально патриоты не имели четкой политической программы, действовали под влиянием эмоций, по велению сердца и совести. Это была стихийная реакция на тяжелую жизнь народа, задыхающегося под бременем проимпериалисгической диктатуры. Молодые герои мечтали по примеру Фиделя Кастро и Че Гевары разжечь пожар всенародного партизанского движения, но сделать это оказалось совсем непросто.
В течение ряда лет (1962–1974) в стране продолжались локальные партизанские выступления, причем сандинистские боевые группы оставались изолированными от масс. Слабость антидиктаторских сил заключалась также в их разобщенности и в отсутствии политического единства. Между сандинистами и рабочими организациями не было почти никакой координации действий. Более того, многие относились к партизанам отрицательно, упрекали их (и нередко справедливо) в увлечении тактикой террора и даже в политическом авантюризме.
Поиски более эффективной стратегии привели к тому, что постепенно внутри сандинистского движения выделились три автономных течения. Отчасти это объяснялось тем, что отдельные партизанские отряды сражались в разных районах и постоянной связи друг с другом не имели. Группировка «пролетарская линия» во главе с Хайме Уилоком и Луисом Каррионом считала, что для успешного развития борьбы с диктатурой главное внимание следует перенести на политическую работу среди рабочих, студенчества, городских низов.
Второе течение, возглавляемое Томасом Борхе и Анри Руисом, именовавшее себя «Ля гера популяр пролонгада» («Затяжная народная война»), полагало, что прежде всего необходимо укрепиться в сельской местности и продолжать партизанские акции, постепенно организуя опорные районы.
Третье течение во главе с братьями Ортега Сааведра и Виктором Мануэлем Сирадо (так называемые терсеристы) исходило из тезиса о необходимости «третьей стратегии». Суть ее сводилась к подготовке всеобщего антидиктаторского восстания (в городе и в деревне) в союзе со всеми другими оппозиционными силами внутри и вне страны.
Разногласия касались в основном тактических вопросов, ибо все три течения считали главной общей задачей вооруженную борьбу против диктатуры Сомосы. В какой-то степени каждое течение дополняло одно другое. Боевое единство трех течений свидетельствовало о высокой политической зрелости и ответственности руководящих кадров сандинистского движения.
Постепенно стала вырисовываться политическая стратегия всего движения. В 1970 г. СФНО обнародовал свою программу, в которой ставилась одна задача — «свержение бюрократического и военного аппарата диктатуры, завоевание политической власти в стране и создание революционного правительства, основанного на союзе рабочего класса и крестьянства при участии всех патриотических и антиимпериалистических сил страны»{154}.
Спустя несколько лет в программе 1977 г. были сформулированы цели будущего революционно-демократического правительства. Среди них главными являлись следующие: достижение подлинного национального суверенитета и освобождение страны от империалистической зависимости, создание сандинистской рабоче-крестьянской армии, проведение аграрной реформы с целью передать землю тем, кто ее обрабатывает. Это была общедемократическая и антиимпериалистическая платформа, во многом напоминающая позицию молодого Фиделя Кастро, выраженную в его известной речи в военном трибунале «История меня оправдает».
Разработка четкой политической программы и военно-стратегического курса на максимальное развертывание партизанского движения и подготовку общенационального вооруженного восстания открыла новый важный этап в развитии революционного процесса в Никарагуа — этап политической консолидации СФНО как ведущей силы антидиктаторского сопротивления. Большое внимание стало уделяться идейно-политической работе среди населения. Была создана сеть подпольных кружков политобучения, начали издаваться нелегальные газеты и журналы: «Рохо и негро», «Тринчера», «Сандиниста», брошюры, листовки, в которых пропагандировались идеи революционного сандинизма, разоблачались преступная деятельность диктатуры и реакционная политика империализма США. Огромную роль в формировании патриотического общественного мнения сыграла подпольная радиостанция «Радио Сандино».
Рост и укрепление СФНО, сдвиг общественного мнения влево имели главным результатом политическую изоляцию диктатуры. Особенно сильно выросли антидиктаторские настроения в связи с нежеланием и неспособностью правительства прийти на помощь населению, пострадавшему в связи с ужасным землетрясением в декабре 1972 г.
На выборах 1974 г. более 50 % взрослого населения страны не приняло участие в голосовании. Повсюду ширилась антиправительственная пропаганда. Стали известны факты, о которых прежде знали немногие. Неопровержимые улики обвиняли диктатуру в уничтожении более 20 тыс. человек как «политических противников» режима. В газетах, несмотря на строжайшую цензуру, появились материалы о том, что в стране из 2,5 млн. жителей более 250 тыс. человек безработные, 65 % населения остается неграмотным, а средняя продолжительность жизни не достигает 35 лет.
Особенно тяжелы были последствия правления диктаторского режима для широких слоев трудящихся: крестьяне страдали от безземелья (на долю 80 % мелких землевладельцев приходилось всего 14 % культивируемых земель){155}; рабочие безрезультатно искали работы, а те, кто ее имел, не могли за жалкие гроши, что получали, свести концы с концами; студенты, интеллигенция, служащие также испытывали серьезные лишения; часть местной средней и даже крупной буржуазии, многие офицеры, священнослужители также выражали свое недовольство политикой Сомосы и выступали за отстранение «проклятого семейства» от кормила государственной власти.
Клан Сомосы и американские компании контролировали 80 % экономики Никарагуа. На долю половины населения приходилось менее 15 % национального дохода. Американские монополии контролировали 90 % экспорта древесины, горнодобывающей и рыболовецкой промышленности, 50 — внутренней и внешней торговли страны, 40 % обрабатывающей промышленности, им принадлежали крупные латифундии по производству бананов, кофе, какао{156}. Собственность семьи Сомосы включала огромный массив пахотных земель, несколько крупных предприятий, «национальную» авиакомпанию, банк, газеты, телецентр, морской порт и т. д. «Династия семейства Сомосы, — отмечалось в программе Никарагуанской социалистической партии, — является главным представителем помещичьей олигархии, которая господствует в Никарагуа. Сомоса владеет более 10 % всех плодоносных земель страны. На его поместьях и предприятиях трудится более 100 тыс. пеонов, рабочих и служащих»{157}.
Взрыв всеобщего негодования вызвало известие о том, что сам диктатор и члены его семьи присвоили несметные национальные богатства, оцениваемые в 500 млн. долл. По сообщениям печати, Сомоса нагло прикарманил 3 млн. долл, из тех средств, которые Никарагуа получила в качестве международной помощи после землетрясения 1972 г.
Диктаторский режим и его покровители довели страну до крайней нищеты, лишили народ элементарных демократических прав и свобод, поставили нацию на грань катастрофы.
Можно ли удивляться тому, что в этих условиях в 1977–1978 гг. в Никарагуа стала складываться революционная ситуация. Особенность состояла в том, что малочисленная и в значительной степени оторванная от масс Никарагуанская социалистическая партия, к тому же ослабленная фракционной борьбой, не могла возглавить антидиктаторское народное движение. Эту роль взял на себя Сандинистский фронт национального освобождения как единственно организованная военно-политическая революционная сила. Сандинисты не были организационно связаны с коммунистическим движением, но многие из них стояли на позициях марксизма-ленинизма. Борьбу за свержение диктатуры и освобождение от империалистической зависимости сандинисты рассматривали как начало процесса радикальных революционных преобразований в экономике и политике с перспективой последующего перехода к социализму. Сандинисты сумели правильно оценить обстановку, возглавили общенародное антидиктаторское движение и привели его к победе.
При этом важно иметь в виду, что в борьбу против диктатуры на последнем этапе, а именно в 1977–1979 гг., г. е. в период быстро развивающегося общенационального кризиса, активно включились и буржуазные оппозиционные силы. Значительные круги никарагуанской буржуазии и даже часть помещиков, а также мелкобуржуазные слои искренне стремились «свалить» Сомосу и добиться демократизации режима, но, в отличие от сандинистов, не хотели дальнейшего развития революции «снизу». Важным шагом в формировании оппозиции стало выступление против диктатуры директора газеты «Пренса» Педро Хоакина Чаморро. В октябре 1977 г. 12 общественных деятелей либерального направления опубликовали заявление в поддержку СФНО и его программы. Вскоре эту линию официально поддержали еще 200 руководителей мелких и средних предприятий.
После убийства Чаморро (февраль 1978 г.) оппозиция активизировала свои действия. Возникло несколько параллельных течений антидиктаторского характера. Некоторые из них создали в апреле 1978 г. Широкий оппозиционный фронт.
Выступая против диктатуры, буржуазно-реформистские группировки стремились предотвратить народную революцию, но вынуждены были официально заявить, что без участия СФНО невозможно найти выход из кризиса. В то же самое время лидеры Широкого оппозиционного фронта соглашались на компромисс и посредничество США, надеясь «мирным путем» отстранить Сомосу от власти. Этот курс встретил сопротивление со стороны многих участников оппозиции, которые в конце концов вышли из Широкого оппозиционного фронта и основали умеренно-левую оппозицию — Национальный патриотический фронт.
Тем временем левые силы, в первую очередь сандинисты, также развернули широкую пропаганду в массах и сумели в июле 1978 г. создать свой политический блок — Движение объединенного народа. Это течение решительно выступило в поддержку военно-политической стратегии СФНО и курса на восстание.
Таким образом, ко второй половине 1978 г. четко обозначилась расстановка сил, причем сам диктаторский режим оказался почти в полной изоляции. Правда, в лагере антидиктаторских сил еще не было необходимого единства. Чтобы окончательно прояснить позиции и поднять массы на активные действия, «сандинисты» решили пойти на отчаянную акцию: 22 августа 1978 г. накануне готовящейся всеобщей забастовки группа из 25 бойцов с боем захватила Национальный дворец и взяла заложниками депутатов конгресса. По требованию патриотов диктатор вынужден был дать согласие на передачу по радио и на опубликование в печати развернутой программы СФНО и освобождение из тюрем 40 политических заключенных. Это была первая победа, вызвавшая подъем революционной энергии масс.
25 августа по всей стране началась антидиктаторская забастовка, принявшая в ряде городов характер восстания. Вооруженная борьба продолжалась до 20 сентября, но диктатура сумела удержаться у власти. Около 5 тыс. человек погибли и 7 тыс. человек были ранены. Многие города — Матагальпа, Леон, Масайа, Чинандета и другие — по приказу диктатора были подвергнуты бомбардировке. Зверства национальной гвардии и банд иностранных наемников приняли поистине неограниченные масштабы. Тысячи людей оказались вынужденными бежать из страны.
Казалось, революция потерпела поражение. Но прошло несколько месяцев, и борьба разгорелась с новой силой. На этот раз сандинисты действовали сплоченнее. Было сформировано единое руководство, разработан план подготовки восстания, упроченыпозиции СФНО в крупнейших стратегических центрах страны.
В мае 1979 г. развернулось мощное наступление, в ходе которого сандинисты при поддержке народа освободили два крупных города — Леон и Матагальпу; 17 июня удалось сформировать Временное демократическое правительство национального возрождения, а спустя месяц, 16 июля 1979 г., диктатор вынужден был позорно бежать в США. Народная революция победила.
Никарагуанская революция прошла в своем развитии длительный путь — от эпизодических действий разрозненных партизанских отрядов до движения общенационального военно-политического фронта и общенародного восстания.
В речи на XXVI съезде КПСС член Национального руководства Сандинистского фронта национального освобождения, Председатель Государственного совета Республики Никарагуа Карлос Нуньес Тельес в связи с этим сказал: «В 1959 году, когда героическая победа Кубы пробудила надежду у народов нашего континента, империалисты клялись, что не допустят больше революции в Латинской Америке, но два десятилетия спустя она родилась. На этот раз в Центральной Америке, которая в муках дала жизнь революционной Никарагуа. Мы — маленькая страна, гордый народ, свершивший великую революцию в самом центре Америки… Нам угрожают расправой как бы в назидание другим народам и странам, стремящимся к свободе и независимости, окончательному освобождению. Нас хотят заставить отказаться от наших идейных принципов, от нашей борьбы во имя права народов на самоопределение, от нашего интернационалистского духа, моральной поддержки других народов, справедливого дела сальвадорского народа, от нашего права на полный суверенитет.
Никарагуа нельзя купить, она не отступит перед трудностями, и мы готовы преодолеть все рифы, чтобы сделать действительностью исторические чаяния нашего народа. Мы готовы вынести все трудности, но мы никогда не позволим вновь покорить себя»{158}.
Конечно, никто не мог предвидеть конкретный ход событий, а тем более предсказать, что после Кубы именно в Никарагуа победит народная революция. Трагическая судьба Че Гевары, неудачи партизанского движения в Боливии, Венесуэле, Парагвае, Гаити и других странах в предыдущие годы породили скептическое отношение к тактике повстанческой вооруженной борьбы. Опыт Никарагуа опрокинул бытовавшую прежде упрощенную характеристику партизанских действий, подтвердил правоту многих установок Че Гевары, воплотил в жизнь его титанические усилия по созданию могучего народного партизанского движения.
Опыт Кубы, а затем и Никарагуа показал, что повстанческий очаг в определенных условиях способен сыграть роль катализатора как в ускорении кризиса «верхов», так и в развитии кризиса «низов». Было бы, конечно, самой грубой ошибкой считать, что в любой момент и любая революционная инициатива автоматически ведет к началу общенационального кризиса. Для этого необходимы определенные объективные и субъективные условия. В Никарагуа такие условия формировались постепенно, и в том числе под воздействием самоотверженных инициатив сандинистов. Именно их героическая борьба против диктатуры вызвала перелом в политической ситуации в пользу народной революции.
В то же время опыт Никарагуа еще раз подтвердил на практике тот факт, что до тех пор, пока самые широкие массы не включились в борьбу, пока отсутствует кризис «низов», нет никаких шансов на победу. Поэтому не случайно сандинисты ставили своей главной задачей вовлечь массы в борьбу, сформировать антидиктаторское общественное мнение, разжечь пожар народного повстанческого движения. Эту задачу им удалось выполнить лишь в ходе 20-летних героических действий против диктатуры Сомосы.
Особый интерес при этом представляет проблема военно-политического фронта и его возможностей при определенных условиях сыграть роль революционного авангарда. Сам по себе этот вопрос изучен крайне слабо. Более того, нередко весь «анализ» сводится к весьма поверхностной критике «партизанщины», якобы фатально недооценивающей роль политической организации. Однако такая оценка никак не применима для анализа сандинистского движения, сила которого заключалась не только в винтовке, но и в большой и напряженной политической работе в массах. На определенном этапе политический аспект деятельности сандинистов по размаху, целенаправленности и эффективности превзошел все то, что делали другие левые силы. СФНО, таким образом, совместил в себе партийные и военно-партизанские функции. Это и привело к выделению трех течений внутри самого сандинистского фронта, но тем не менее не нарушило его органического единства как самостоятельной революционной силы.
Никарагуанская революция — это первая после чилийской трагедии победоносная народная революция. По своему характеру она является демократической, антиолигархической и антиимпериалистической революцией с ориентацией на социализм. Движущими силами революции на ее первом, антидиктаторском этапе являлись все классы и слои общества: рабочие, крестьяне, городские средние слои, а также либеральная мелкая и средняя буржуазия, чиновничество, священнослужители, интеллигенция, студенчество и т. д., — все демократические и антиимпериалистические силы. Конечно, каждый участник сопротивления преследовал свои цели и по-разному боролся против диктатуры, но в целом наблюдалось совпадение непосредственных интересов.
После победы революции расстановка классовых сил в стране стала меняться. Процесс политической поляризации вызвал серьезные расхождения во взглядах, различный подход к организации новой общественной жизни страны.
Свержение диктатуры открыло никарагуанскому народу путь к революционному самотворчеству, к строительству новой жизни. В этом состоит историческая заслуга сандинистов, уверенно ведущих Никарагуа вперед.
Гражданская война в Сальвадоре
Нарастание революционного демократического движения в странах Центральной Америки привело не только к победе Никарагуанской революции, но и к свержению в октябре 1979 г. реакционной диктатуры генерала К. У. Умберто Ромеро в Сальвадоре. Однако здесь, в отличие от Никарагуа, борьба приняла более затяжной характер и в конце концов вылилась в гражданскую воину. Это объяснялось тем, что в период созревания революционной ситуации инициативу в разрешении политического кризиса взяли на себя «молодые офицеры», совершившие 15 октября 1979 г. государственный переворот. Это был чисто верхушечный заговор против диктатора. Тайное участие в подготовке и проведении переворота приняли госдепартамент США и ЦРУ с целью стабилизации политического положения в Сальвадоре в своих интересах. Надо отметить, что сделать это было далеко не просто ввиду глубокого экономического и политического кризиса. В Сальвадоре особенно ярко проявлялись самые отрицательные черты капиталистического развития в условиях империалистической зависимости и незавершенности буржуазно-демократических преобразований. В сельском хозяйстве властвовал полуфеодальный латифундизм. На долю 1 % богатых землевладельцев приходилось 38 % всех обрабатываемых земель. Доходы 58 % населения страны не достигали 10 долл, в месяц. Более 60 % крестьян и около 40 % городского населения остается неграмотным. Огромные масштабы имеет безработица. Крайне тяжелы жилищные условия и т. д.{159} Все это вело к крайней остроте социальных противоречий, порождало необходимость радикальных преобразований.
Новая правящая хунта намеревалась начать ряд преобразований: провести частичную аграрную реформу, освободить политических заключенных, восстановить демократические порядки. Однако эти намерения были быстро и легко подавлены правым крылом армии и правящей элитой, опирающимися на прямую поддержку США. Более того, новая власть обрушилась на массовое движение, жестоко подавляя стачки, с целью установить «строгий порядок и дисциплину». В то же самое время активизировались бандитские действия фашистских отрядов «Союза белого воина», «Фаланги» и других террористических организаций.
К концу 1979 г. основные рычаги власти перешли в руки самой реакционной группы военщины и правого крыла буржуазной Христианско-демократической партии. Таким образом, план госдепартамента и ЦРУ был выполнен. Однако главный расчет империалистических стратегов — заменить единоличную диктатуру коллективной и тем «умиротворить» Сальвадор — провалился.
Патриотические силы страны не только не сложили оружия, но, напротив, еще шире и энергичнее развернули свои боевые действия за демократию и свободу. Постепенно в стране развернулась настоящая гражданская война. По существу она началась еще в период диктатуры Ромеро, но тогда дело не дошло до народного вооруженного сопротивления, ибо антидиктаторские силы действовали изолированно друг от друга и даже враждовали между собой.
Коммунистическая партия Сальвадора, ряд других демократических организаций, действуя нелегально или полулегально в рамках Национального союза оппозиции (создан в 1971 г.), исходили из признания возможности мирного пути революции, стремясь при помощи пропаганды добиться единства народа и армии. С целью мобилизации масс эти оппозиционные силы развернули широкую парламентскую борьбу.
На президентских выборах 1977 г. кандидат Национального союза оппозиции завоевал абсолютное число голосов, но правительство грубо фальсифицировало итоги голосования, и президентом снова был «избран» Ромеро.
Глумление над волеизъявлением народа вызвало взрыв всеобщего негодования. По всей стране начались массовые волнения. Армия и полиция подавили народные выступления. Было убито около 200 и ранено более 1000 человек. Сотни людей были брошены в тюрьмы. Репрессии приняли невиданные масштабы.
Такой поворот событий побудил левые оппозиционные силы пересмотреть свою стратегию. Коммунистическая партия признала, что «выборы исчерпали свои возможности в качестве главного орудия борьбы за свержение диктатуры и прихода к власти демократических сил»{160}. Как писал Генеральный секретарь Коммунистической партии Сальвадора Шафик Хорхе Хандаль вскоре после выборов 1977 г., «на повестку дня встал вопрос о необходимости искать другой путь. Какой именно, каков он будет? Это ключевой вопрос… От этого зависит судьба всего революционного процесса»{161}.
Ответ на этот вопрос был дан не сразу, ибо в стране уже в течение ряда лет развивалось повстанческое движение, но оно оценивалось коммунистами как «левацкое» и даже «неотроцкистское». Теперь, отказываясь от установки на мирный путь, необходимо было установить боевое сотрудничество с партизанскими группами и готовиться к всенародному вооруженному выступлению против диктатуры. Этот поворот в стратегии компартии был окончательно завершен лишь в 1979 г., когда диктатура Ромеро уже была заменена военной хунтой и в стране разворачивалась гражданская война. Немалую роль в выработке новой стратегии сыграл пример Никарагуа, прежде всего опыт Сандинистского фронта.
Нужно подчеркнуть, что в Сальвадоре, как и в Никарагуа, повстанческое антидиктаторское движение существовало уже много лет. Первые партизанские группы возникли в начале 60-х годов, но вскоре были разгромлены.
Вторая волна повстанческой борьбы развернулась в 1970 г., когда по инициативе бывшего Генерального секретаря Коммунистической партии Сальвадора Кайетано Карпио были созданы Народные силы освобождения им. Фарабундо Марти.
Имя Фарабундо Марти — пламенного революционера и патриота — было избрано не случайно. Агустин Фарабундо Марти родился в 1893 г., был убит в открытом бою против американских оккупационных войск в Никарагуа в 1932 г. Он являлся основателем Коммунистической партии Сальвадора (1930 г.), а затем вместе с генералом Сандино в качестве его личного секретаря с оружием в руках боролся против империализма США в Никарагуа.
Новое поколение патриотов Сальвадора, следуя революционным интернационалистским традициям и стратегии повстанческой борьбы с тиранией и империализмом, с гордостью считало себя продолжателем освободительного движения, у истоков которого стояли Сандино и Марти.
В течение ряда лет партизаны действовали в отрыве от масс, но с 1974 г. стали укреплять связи с народом, создавая так называемые группы поддержки среди рабочих, студентов, крестьян. Кайетано Карпио подчеркивал в одном из интервью: «С самого начала мы разрабатывали свои действия, исходя из концепции всеобщей борьбы. Мы никогда не рассматривали вооруженные партизанские отряды как единственный рычаг осуществления революции; мы считали их исходными организациями, задача которых — направлять народ, привлекая его к вооруженной и другим формам борьбы, в которых мы активно участвуем…
Мы никоим образом не противопоставляли друг другу партизанское движение и партию… Мы считаем, что нужно не противопоставлять вооруженные и мирные формы борьбы, а сочетать и развивать их. Это же относится к вопросу о партии и партизанском движении. Они вместе составляют часть общего процесса. Несомненно, что руководящая роль принадлежит революционному авангарду»{162}.
Правильная политическая линия мартинистов открывала путь к сотрудничеству коммунистов и партизан. Однако в стране действовали и такие партизанские отряды, которые стояли на антикоммунистических позициях. В итоге в течение многих лет левые силы действовали разрозненно и несогласованно. Лишь после долгого опыта и опять-таки под воздействием никарагуанского примера, в 1980 г. в обстановке стихийного начала гражданской войны сложились условия для объединения и координации антидиктаторских и антиимпериалистических действий.
Создание в июне 1980 г. Национального координационного центра и Объединенного военного командования народно-революционных сил, в который вошли от коммунистов — Генеральный секретарь КПС Шафик Хорхе Хандаль, от мартинистов — командир Фронта народного освобождения Кайетано Карпио, а также представители других политических и партизанских организаций, открыло новый этап борьбы.
По всей стране стало быстро нарастать стачечное движение против военной хунты (в политической забастовке в июне 1980 г. участвовало более 300 тыс. человек). Повсюду активизировалось партизанское движение. В городах и населенных пунктах развернулась гражданская война.
Империализм США срочно направил хунте щедрую военную и финансовую помощь, большую группу военных советников, специальное снаряжение для карательных экспедиций. Стали готовиться планы военной интервенции США с целью подавления народной гражданской войны.
Сальвадор с каждым днем все больше погружается в один из самых серьезных кризисов своей истории. Сейчас трудно предсказать, что может произойти завтра.
В стране царит сложная, чреватая многими опасностями, исключительно напряженная обстановка. Олигархия и американский империализм блокировали возможность любых структурных перемен в Сальвадоре мирным путем и не оставили иного выхода, кроме вооруженных действий в сочетании с борьбой народных масс. Борьба продолжается.
Подъем движения демократического сопротивления, победа революционных сил в Никарагуа и Гренаде, гражданская война в Сальвадоре, крупные классовые выступления пролетариата — все это свидетельствует о наступлении нового этапа в развитии революционных процессов в Латинской Америке. Короткий период временного отступления закончился — на рубеже 70–80-х годов революционная волна вновь пошла на подъем.
Однако ситуация на международной арене существенно изменилась в конце 1979 г. в связи с попыткой империализма приостановить процесс разрядки и опять навязать миру «холодную войну», чтобы под ее прикрытием начать массированное наступление на демократические и революционные силы. Однако империализму США не под силу повернуть колесо истории вспять. За 20 лет, которые истекли со дня победы Кубинской революции, революционные процессы в мире и Латинской Америке сделали огромный шаг вперед. Народы приобрели политический опыт борьбы. Укрепилось единство рабочего класса. Углубились связи коммунистических партий с массами. Изменилась общая расстановка классовых сил на континенте. Все это привело к тому, что позиции империализма ослабли и, наоборот, выросли силы революции. Более глубокий и многообразный характер в связи с этим приобрел вклад рабочего класса и всех прогрессивных сил Латинской Америки в развитие современного мирового революционного процесса.
Глава 5
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА В МИРОВОМ
РЕВОЛЮЦИОННОМ ПРОЦЕССЕ
Структура социальной революции XX в.
Современный мировой революционный процесс, открытый победой Великого Октября, является высшим историческим этапом классовой борьбы в международном масштабе, универсальной формой перехода человечества к социализму и коммунизму.
Глубокий научный анализ империализма позволил В. И. Ленину обосновать стратегический вывод о том, что монополистический капитализм не является ступенькой к некоему «сверх-империализму», как полагал К. Каутский, а есть непосредственный «канун социальной революции пролетариата»{163}.
Нужно признать, что многие серьезные исследователи, в том числе и буржуазные, признают тот факт, что противоречие между развитием производительных сил и буржуазными производственными отношениями на стадии империализма достигло своего апогея. Однако вопрос о том, как и кто способен переделать мир, они ставят лишь в самой общей форме. Само понимание этой перестройки мыслится зачастую как серия реформ и модернизаций на основе сохранения капитализма, но не как единый революционный процесс, качественно меняющий облик мира.
Весьма популярны стали всякого рода субъективистские «модели» реорганизации мирохозяйственных связей, создания «нового мирового экономического порядка», «демократизации капитализма», конвергенции и др., отрицающие объективную неизбежность мировой социальной революции.
Марксистско-ленинская концепция общественного развития исходит из принципиально иных позиций, рассматривая проблему перехода от одной формации к другой в общем контексте с содержанием исторической эпохи. «Мы не можем знать, — писал В. И. Ленин, — с какой быстротой и с каким успехом разовьются отдельные исторические движения данной эпохи. Но мы можем знать и мы знаем, какой класс стоит в центре той или иной эпохи, определяя главное ее содержание, главное направление ее развития, главные особенности исторической обстановки данной эпохи и т. д.»{164}
До Парижской коммуны, подчеркивал В. И. Ленин, буржуазия была восходящим классом, но, по мере развития антагонизма между трудом и капиталом, она все больше теряла свою прогрессивную роль. В эпоху империализма «буржуазия из подымающегося передового класса стала опускающимся, упадочным, внутренне-мертвым, реакционным. Подымающимся — в широком историческом масштабе — стал совсем иной класс», а именно — международный рабочий класс{165}.
Важным теоретическим открытием ленинизма явился вывод о возможности победы социалистической революции первоначально в одной, отдельно взятой стране, причем не обязательно в самой развитой в капиталистическом отношении.
Еще К. Маркс и Ф. Энгельс указывали, что пролетарская революция в отдельных странах будет развиваться по-разному и неодновременно. «В конечностях буржуазного организма, — образно писал К. Маркс, — насильственные потрясения естественно должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше»{166}.
В нашу эпоху неравномерность революционного процесса возросла еще больше. Ритм классовой борьбы в цитаделях капитализма и в менее развитых странах неодинаков. В результате, как писал В. И. Ленин, относительно «легче начинается движение в тех странах, которые не принадлежат к числу эксплуатирующих стран, имеющих возможность легче грабить и могущих подкупить верхушки своих рабочих»{167}. Пример победоносных революций в Азии, Африке и Латинской Америке подтвердил правильность такого анализа.
В рамках современного мирового революционного процесса соединяются многообразные потоки и формы борьбы различных классов и социальных групп против империализма. В Программе КПСС эта идея выражена в следующей четкой и лаконичной формуле: «Социалистические революции, национально-освободительные антиимпериалистические революции, народные демократические революции, широкие крестьянские движения, борьба народных масс за свержение фашистских и иных тиранических режимов, общедемократические движения против национального гнета — все это сливается в единый мировой революционный процесс, подрывающий и разрушающий капитализм»{168}.
В своем самом глубоком и исторически перспективном содержании мировой революционный процесс, таким образом, имеет конечной целью перевод мира на социалистический путь развития. В этом плане можно говорить о мировой социалистической революции, но при этом было бы ошибкой не видеть разницы между социалистическими и несоциалистическими элементами (факторами, частями, сферами) мирового революционного процесса. Целостность мирового революционного процесса в каждый исторический момент представляет собой сложный комплекс разнообразных революций — социалистических, демократических, антиимпериалистических. Их взаимосвязь образует ту силу, которая делает весь процесс непреодолимым и поступательным.
Характерной закономерностью современной эпохи является выдвижение рабочего класса в центр общественной жизни. Именно гегемония международного рабочего класса в мировом революционном процессе в конечном счете обеспечивает переход к социализму.
Одной из важнейших закономерностей революционных достижений и преобразований является их единая историческая направленность. При этом, разумеется, продвижение к конечной цели идет не всегда прямолинейно. Так, например, борьба за национальное освобождение, особенно на первых ее этапах, не направлена прямо и непосредственно против капитализма. Во всемирном же масштабе и в исторической перспективе действия борцов против колониализма и неоколониализма способствуют ослаблению системы империализма, подводят массы к последующей борьбе за социализм.
Единая в конечном счете социалистическая перспектива, общая антиимпериалистическая направленность всех составных частей мирового революционного процесса обусловливает их боевую взаимосвязь и взаимодействие.
На первый взгляд, например, между революциями в Иране и Никарагуа нет никакой связи, кроме относительного совпадения по времени. Отличия, конечно, всегда следует иметь в виду, но одновременно надо видеть и другое, а именно внутреннюю диалектическую взаимосвязь между этими столь отдаленными друг от друга в пространстве революционными событиями последних лет.
Знаменательно уже то, что они не случайно, а закономерно произошли более или менее одновременно благодаря общему изменению в расстановке классовых сил на мировой арене. Обе революции, и это важно установить для понимания их взаимосвязи, имели некоторые общие черты. К их числу относятся:
— антиамериканская направленность;
— цель обеих революций состояла в свержении тиранических антинародных режимов;
— в обоих случаях широкие массы трудящихся действовали активно и решительно;
— и в Никарагуа, и в Иране социальная энергия народа обеспечила победоносное развитие революции.
Для современного этапа мирового революционного процесса характерно постоянное расширение его социальной базы. В борьбу против империализма, за мир, демократию и социализм все решительнее втягиваются рабочие, крестьяне, студенчество, служащие, интеллигенция и другие группы населения.
Особенно отчетливо это проявилось в период разрядки международной напряженности, которая сама стала результатом упорной классовой борьбы на мировой арене. Сдвиг в международной обстановке сыграл положительную роль и способствовал тому, что 70-е годы ознаменовались важными и крупными успехами прогрессивных сил.
Именно в этот период произошли победоносные революции в Португалии, Анголе, Эфиопии, Мозамбике, Лаосе, Кампучии, Иране, Афганистане, Никарагуа, Гренаде, Зимбабве и других странах. Под ударами патриотических сил пала диктатура «черных полковников» в Греции. Испанский народ избавился от свинцового сорокалетнего груза франкизма.
Эти и другие крупные сдвиги: рост забастовочной борьбы пролетариата, укрепление позиций международного коммунистического движения в массах, рост политического опыта трудящихся — позволяют сделать вывод о значительном продвижении вперед всего мирового революционного процесса. В истории классов и классовой борьбы достигнут новый, более высокий рубеж.
В этих условиях реакционные силы перешли к фронтальному контрнаступлению. Свой главный удар они направили против социализма и политики разрядки с целью изменить обстановку в пользу контрреволюции и максимально затруднить, а где возможно, и подавить силой народные революционные движения.
Это ставит перед революционными силами новые сложные задачи — необходимость укрепления интернационального единства антиимпериалистических, демократических, антифашистских и антивоенных течений, и прежде всего укрепления единства самого рабочего класса и международного коммунистического движения.
«Великие исторические вопросы, — отмечал В. И. Ленин, — решаются в последнем счете только силой…»{169}Но эту силу нельзя, конечно, понимать вульгарно. Речь идет о политическом потенциале мирового революционного процесса, который прямо зависит от уровня единства действий его участников, устойчивости их политического сотрудничества, мощи интернациональной солидарности.
«Прошло, — писал еще Ф. Энгельс, — время внезапных нападений, революций, совершаемых немногочисленным сознательным меньшинством, стоящим во главе бессознательных масс. Там, где дело идет о полном преобразовании общественного строя, массы сами должны принимать в этом участие, сами должны понимать, за что идет борьба, за что они проливают кровь и жертвуют жизнью»{170}.
Возрастающее участие большинства трудящихся в сознательной революционной борьбе, накопление массами собственного политического опыта, т. е., иными словами, возрастание роли и силы народного фактора, есть основной закон революций XX в. Этот закон находит свое яркое воплощение в развитии революционных процессов во всем мире, в том числе и в современной Латинской Америке.
Вклад народов Латинской Америки
в мировой революционный процесс
Борьба народов Латинской Америки против империализма, прежде всего революционное движение рабочего класса и его союзников, вносит существенный вклад в развитие мирового революционного процесса. При этом важно иметь в виду, что Латинская Америка занимает определенное место в общей структуре мирового революционного процесса. Здесь одновременно развиваются три основные его потока:
— идет успешное строительство социализма на Кубе, социалистическая ориентация постепенно утверждается в Никарагуа и Гренаде,
— нарастает революционная борьба пролетариата,
— развивается народное движение за достижение подлинной независимости от империализма, за мир, демократию и социальный прогресс.
На данном историческом этапе революционные процессы в Латинской Америке, полностью сохраняя антиимпериалистическую и антиолигархическую направленность, более глубоко и непосредственно связаны с борьбой за ликвидацию эксплуататорского строя и социалистическое переустройство жизни. Объективной предпосылкой этого сдвига является достигнутый уровень зрелости капиталистического способа производства и его социальных антагонизмов, с одной стороны, и резкое обострение противоречия между общественным прогрессом в интересах большинства нации и иностранным империалистическим диктатом — с другой. Взаимосвязь и переплетение этих противоречий создают достаточные материальные предпосылки для их преодоления в ходе поэтапного революционного процесса.
Общественно-экономическое содержание революционного движения состоит в том, что должны быть разрешены, хотя и не одновременно, три исторически назревшие задачи:
1) ликвидированы остатки феодализма, прежде всего латифундизм, и перестроена вся система аграрных отношений в пользу широких слоев сельских трудящихся;
2) достигнута полная экономическая самостоятельность от империализма;
3) уничтожены все эксплуататорские, в том числе капиталистические, порядки, и открыт путь к социализму.
Первые две задачи составляют содержание демократического и освободительного этапа революции, третья определяет суть социалистического этапа. В отличие от прежних этапов национально-освободительных движении теперь благодаря борьбе рабочего класса антиимпериалистическое народное движение далеко выходит за рамки традиционных буржуазно-демократических революций. На современном этане наряду с ликвидацией империалистического господства и осуществления аграрных демократических преобразовании революция уже первыми своими актами преследует определенные антикапиталистические цели, что создает условия и облегчает переход к социалистическому этапу в исторически сжатые сроки. Эти этапы, естественно, отличаются один от другого, но вместе с тем они составляют единый и непрерывный революционный процесс.
Этот вывод имеет принципиальное значение. Дело в том, что многие ученые и идеологи националистического реформизма доказывают, что Латинская Америка якобы еще находится на стадии «типичной буржуазной революции», которая-де призвана отбросить путы старого и даже покончить с гнетом империализма, но только ради ускорения капиталистического развития.
Эта идея зародилась еще в 20-е годы, когда К. Каутский и идеолог перуанского апризма Айя де ла Торре попытались доказать, что Латинская Америка находится в колониальной зависимости от империализма и поэтому якобы «стоит на начальных стадиях капиталистического развития или даже только к ним приближается, стремясь освободиться от гнета феодализма или нащупывая пути к этому освобождению»{171}.
Социально-экономическое содержание революционных процессов при таком подходе не только резко сужалось, но и сознательно противопоставлялось главной исторической задаче, а именно обеспечению социалистической ориентации развития, которая приобрела на современном этапе центральное значение.
Признание относительной зрелости материально-технических предпосылок для борьбы за социализм никоим образом не предполагает постановки вопроса о непосредственно социалистическом характере революции, как считают троцкистские и иные левацкие группы. Сохранение докапиталистических остатков в социально-экономическом строе приводит к тому, что на первом этапе революции в ее содержании преобладает демократическое содержание. Лишь пройдя через переходные этапы (при непрерывном развитии), революционный процесс вступит в социалистическую фазу. Об этом говорит опыт Кубинской революции.
Логика объективных социальных противоречий капиталистического развития, да вдобавок в условиях империалистической зависимости и относительной экономической отсталости, неизбежно ведет к тому, что только рабочий класс способен ныне сыграть роль революционного авангарда, возглавить борьбу против империализма вплоть до ее полного и окончательного завершения с целью последующего перехода к социалистическим преобразованиям, которые только и могут обеспечить гарантию от реставрации зависимости и капиталистических порядков.
«Антиимпериалистическая борьба, которая приведет Латинскую Америку к окончательной независимости, — говорится в документах Гаванской конференции 1975 г., — делает возможным и требует участия в ней самых широких социальных слоев. Руководящая роль в этой борьбе принадлежит рабочему классу. Трудящееся крестьянство является его естественным союзником. Это те социальные классы, которые стремятся к самым глубоким преобразованиям»{172}.
Рабочий класс способен сыграть роль гегемона в современном революционном процессе в Латинской Америке благодаря трем главным обстоятельствам: 1) завоеванию им власти и успешному строительству социализма на Кубе; 2) наиболее массовым организованным и последовательным действиям в борьбе против империализма, реакции и капиталистической эксплуатации; 3) наличию опытного боевого политического авангарда рабочего класса — коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна.
Если раньше проблема политической гегемонии пролетариата, создания под его руководством союза революционных сил стояла в Латинской Америке в теоретическом плане, то с середины 50-х годов и особенно после победы социалистической революции на Кубе она выдвинулась в центр практической борьбы.
Особую важность приобрели перспективы политического руководства революционными процессами на современном этапе в связи с попытками империализма США силой приостановить подъем освободительных народных движений.
Новым немаловажным фактором на рубеже 70– 80-х годов стала активная деятельность Социалистического интернационала и местных партий социал-демократического толка, которые стремятся увести рабочий класс в русло реформизма и изолировать коммунистические партии от масс.
Интернационализация классовой борьбы, с одной стороны, и более высокий уровень развития рабочего класса в Латинской Америке, с другой — привели к двум важным последствиям. Во-первых, под давлением интернационалистских устремлений масс (движение солидарности с Чили и поддержка сил антифашистского сопротивления в других странах, борьба трудящихся против транснациональных корпораций, за мир и демократию) Социнтерн и его партии оказались вынуждены преодолеть заборы европоцентризма, которые они сами когда-то усердно воздвигали, и обратить внимание на развивающиеся страны Африки, Азии и Латинской Америки. Важным фактором в этом смысле явилось и то обстоятельство, что в некоторых странах Латинской Америки вопросы защиты буржуазной демократии выдвинулись на первое место, что открыло дополнительные возможности для роста социал-демократических настроений, тенденций и течений.
Объективной основой для активизации социал-демократических тенденций служит и само развитие классов и классовой борьбы на этапе, когда общество переходит от среднего к более высокому уровню развития капитализма и когда утверждаются государственно-монополистические черты капитализма. В этой обстановке реформистские тенденции социал-демократического толка, прежде не имевшие широкой массовой базы и популярные в основном лишь среди профсоюзной бюрократии и либеральной буржуазной интеллигенции, приобрели новое звучание. В результате у социал-демократического течения появился шанс занять заметное и самостоятельное место в общей структуре политических сил и идеологических концепций. Этим и спешит воспользоваться Социнтерн.
Международная социал-демократия
и латиноамериканский пролетариат
В течение 30 лет своего существования (создан в 1951 г.) Социалистический интернационал интересовался Латинской Америкой весьма формально, чаще всего ограничиваясь общими декларациями в поддержку антиимпериалистической борьбы и демократических реформ. Впервые лишь на X конгрессе Социнтерна (1966 г.) была принята специальная, да и то весьма куцая резолюция по Латинской Америке. В документах XIII конгресса (1976 г.) уже более развернуто излагалась стратегия европейской социал-демократии. В резолюции говорилось: «Социалистический интернационал выражает сожаление в связи с распространением военных диктатур в Латинской Америке. Эти репрессивные режимы уничтожили политические, культурные и профсоюзные свободы, свободу печати, заключили в тюрьму и уничтожили сотни членов профсоюзов и демократов… Эти режимы узаконили применение террора и пыток… Социалистический интернационал полагает, что необходимо восстановить права человека, законность и эффективную демократию, которые за последние несколько лет были основательно подорваны… Партии, входящие в Социалистический интернационал, должны использовать свое влияние с целью убедить новое правительство США предпринять коренной пересмотр своей политики в отношении военных диктатур в Латинской Америке и деятельности многонациональных корпораций…
Социалистический интернационал подтверждает свою поддержку всем тем, кто борется за свободу и демократию в Латинской Америке»{173}.
Как видно из текста резолюции XIII конгресса, Соц-интерн, заняв позицию защиты демократии в Латинской Америке и выступив за экономическое освобождение от диктата многонациональных компаний, избегал при этом давать четкую характеристику реакционной роли империализма США и даже уповал на то, что правительство США по призыву общественности само способно «предпринять коренной пересмотр своей политики».
Для программных установок социал-демократии в целом, как известно, характерно намерение, которое первыми сформулировали Э. Бернштейн и К. Каутский, постепенно изменять капиталистическое общество мирным путем при обязательном сохранении буржуазно-демократических институтов. Единственно приемлемый путь для этого — путь реформ и участия в управлении, путь «мирного врастания в социализм», переход к так называемому демократическому социализму.
Еще во «Франкфуртской декларации» 1951 г. Социнтерн признал, что «капитализм оказался не в состоянии удовлетворить элементарные нужды населения мира… прибег к империалистической экспансии и эксплуатации колоний». В качестве альтернативы как для развитых, так и для развивающихся стран Социнтерн выдвинул лозунг «демократического социализма». Коренная программа действий в развивающихся странах включала в себя борьбу за политическую и социальную демократию! за подъем уровня жизни населения, аграрную реформу, индустриализацию, развитие кооперативов.
Важной инициативой явилось проведение в феврале 1973 г. в столице Чили чрезвычайного Бюро Социнтерна, на котором было признано значение чилийского опыта и принята специальная резолюция в поддержку правительства Народного единства.
Наиболее заметным шагом Социнтерна по отношению к Латинской Америке явилось совещание в Каракасе в мае 1976 г. Участники совещания осудили «все виды дискриминации на расовой, классовой, социальной или экономической почве; любую диктатуру, будь то правого или левого толка; империализм, под которым они понимают вмешательство во внутренние дела, затрагивающее суверенитет народов и мешающее им пользоваться своим правом на прогресс.
Участники совещания убеждены в том, что политическая демократия, основанная на уважении прав человека, индивидуальных и социальных прав, свободы слова и представительства, как политического, так и профсоюзного, не является привилегией богатых стран, а столь же необходима и желательна и для народов развивающихся стран»{174}.
Последний тезис недвусмысленно признает наличие «политической демократии» в цитаделях империализма и переносит всю проблему борьбы за демократию в так называемый «третий мир».
Большинство латиноамериканских партий, придерживающихся тех же идеологических позиций, что и Социнтерн, с восторгом поддержали платформу, выработанную в Каракасе.
Особую линию заняли лишь чилийские социалисты, никогда не входившие в Социнтерн и не удовлетворенные его соглашательскими действиями. «Тот, кто не понимает, что главным врагом социального и экономического освобождения Латинской Америки, является североамериканский империализм, — говорится в документах Социалистической партии Чили, — занимает антиисторическую позицию, связанную с сохранением капиталистического статуса. Для южноамериканских народов эта проблема ставится шире. Сегодня быть антиимпериалистом — значит выступать против капитализма. Империализм здесь представлен не отдельными анклавами по добыче сырья и сбыту готовых изделии. Экономика этих стран, их жизненные центры сложились как ответвления мировой экономики империализма. Монополистическая буржуазия каждой из этих стран, их «верхи» не имеют ничего «национального»… Структурный кризис не может быть разрешен на путях реформ или эволюционного развития… Популизм уже изжил себя на континенте и возрождение его было бы новым обманом народных масс»{175}.
То обстоятельство, что лидеры Социнтерна не оценили в должной мере специфического положения Латинской Америки в современном мире, конечно, делает уязвимой латиноамериканскую политику Социнтерна. В ней проглядывает явная тенденция изолировать коммунистов и революционно-демократические элементы, поставить под свой контроль освободительное движение на континенте.
Таким образом, линия Социнтерна и его последователей в Латинской Америке, с одной стороны, и линия Социалистической партии Чили и ряда других партий и групп, с другой — различны и выражают различные подходы к задачам и формам борьбы на современном этапе.
Социал-националистические силы умело спекулировали на патриотических устремлениях масс и широко использовали оружие реформ, выдвигали антикапиталистические лозунги, которые в условиях отсталой социально-экономической структуры, зависимости от империализма и засилья военно-реакционных режимов приобретали особую силу воздействия на массы. Фактически почти любую мало-мальски полезную реформу можно было при умении выдать чуть ли не за «национальную революцию». В итоге зародился и пышным цветом расцвел эклектичный и во многом чисто словесный или в лучшем случае эмоциональный вариант туманного, но страстно ожидаемого «популистского социализма».
Все эти факторы способствовали созреванию социал-демократических тенденций в современной Латинской Америке. Важную роль сыграли в некоторые другие факторы:
— более реальной после победы Кубинской революции стала перспектива социализма;
— традиционный популизм националистического толка в основном изжил себя;
— патриотические группы местной буржуазии стали более консервативны;
— практика буржуазного реформизма обнаружила свою неспособность решить проблему отсталости и зависимости;
— рабочий класс и широкие слои трудящихся накопили богатый опыт классовой борьбы;
— в ряде стран буржуазная демократия была насильственно заменена фашизмом, что по-новому поставило вопрос о демократии и реформах.
Все эти и другие явления не могли не отразиться на развитии социал-демократических тенденций, которые в современных условиях неизбежно приобретают новое содержание и смысл, новую функцию, новую роль, во всяком случае не совсем те или совсем не те, которые Существовали на прежнем этапе (до 70-х годов).
Все явственнее традиционный национализм с отдельными элементами социал-демократизма имеет тенденцию трансформироваться в социал-демократизм с сильными элементами национализма. Эту же мысль можно выразить иначе: социал-демократия в Латинской Америке сейчас впервые обрела свое собственное лицо как особое течение в движении сопротивления контрнаступлению империализма и фашизма, реально претендуя на самостоятельную роль в большой политике.
Соглашательское содержание идеологии и политики Социнтерна заслоняется тем, что социал-демократия, особенно ее левое крыло, выступает в защиту демократии и мира, в защиту непосредственных интересов трудящихся. Вопрос о революционном низвержении капитализма в итоге отодвигается в сторону. Так постепенно распространяются типично социал-демократические стереотипы и настроения, а вместе с ними и соответствующая политическая практика.
Всякие обобщения, конечно, условны и относительны, тем более что в идеологии и политике социал-демократических групп и организаций сочетаются самые противоречивые установки: антиимпериализм соседствует с антикоммунизмом, защита демократии рассматривается как борьба с фашизмом, с одной стороны, и «тоталитарным социализмом» — с другой; реформы трактуются как «путь революции», а сама революция — как «модернизация существующих экономических и политических структур», т. е. совершенствование капитализма; марксистская фразеология используется как метод борьбы с марксизмом и т. п.
Учитывая внутреннюю противоречивость идейно-политических форм социал-демократизма, коммунистические партии развертывают широкую деятельность с целью преодоления раскола рабочего движения, достижения единства всех демократических, антифашистских и антиимпериалистических сил. В то же время они ведут борьбу за идейное разоблачение всевозможных форм оппортунизма внутри рабочего и антиимпериалистического движения.
Идейная борьба не исключает практического сотрудничества, а предполагает его. Важно при этом подчеркнуть, что, как отмечал Л. И. Брежнев, объединяясь в борьбе против реакционных кругов империализма с широкими демократическими течениями, «коммунисты остаются революционерами, убежденными сторонниками замены капиталистического строя строем социалистическим. Решению этой исторической задачи они подчиняют всю свою деятельность»{176}.
В своих программных документах латиноамериканские компартии учитывают новые тенденции в развитии социал-демократии, дифференцированно относятся к организациям социал-демократического типа, учитывая при этом степень их влияния на массы.
Было бы, конечно, ошибкой рассматривать как антикоммунистов всех, кто не согласен с политикой компартий или выступает с критических позиций по отношению к их деятельности. Антикоммунизм был и остается орудием империалистических и реакционных сил в их борьбе не только против коммунистов, но и против других демократов и демократических свобод. «В Латинской Америке, — говорится в Гаванской декларации, — наряду с коммунистическими партиями и традиционными социалистическими ориентациями появились левые течения самых различных оттенков, причем некоторые называют себя марксистско-ленинскими организациями и провозглашают целью своей борьбы социализм.
Коммунистические партии, отмечая свое расхождение с этими течениями в отношении стратегических концепций и тактических приемов, должны учитывать, что некоторые из указанных течений руководствуются искренним стремлением покончить с империалистическим угнетением и перейти на подлинно социалистические позиции. Коммунистические партии не скрывают своих разногласий с этими течениями, но они могут отличать в них ошибочные позиции от авантюристических действий, которые они осуждают. Не может считаться левым любое движение, которое придерживается антикоммунистических и антисоветских позиций. Исходя из этого, коммунисты стремятся к изоляции тех, кто занимает такие позиции.
Коммунистические партии, с гордостью считающие себя подлинными представителями научного социализма в Латинской Америке, готовы участвовать в борьбе вместе со всеми, кто в настоящее время серьезно ставит перед собой те же цели»{177}.
Проблема сотрудничества коммунистов и представителей немарксистского социализма рассматривается как составная часть борьбы за единство всех революционных сил на континенте. Возможности для этого сотрудничества имеются немалые, учитывая остроту больших и решающих сражений с империализмом и внутренней реакцией в защиту демократии, независимости и социализма.
Естественно, что между социал-демократами и коммунистами существуют расхождения по принципиальным мировоззренческим и многим политическим проблемам. Коммунисты постоянно готовы открыто вести дискуссию по этим вопросам. Однако такие расхождения во мнениях не могут и не должны мешать сотрудничеству по тем проблемам, где имеется совпадение интересов, общие или сближающиеся точки зрения и где только совместные действия могут увеличить силу рабочего класса и его союзников.
Таким образом, для прогрессивных сил Латинской Америки исключительную важность сейчас приобретают два вопроса: 1) продолжение и расширение идейной борьбы компартий против всех форм оппортунизма и реформизма, против экспорта идей европейской социал-демократии в Латинскую Америку как альтернативы коммунизму; 2) поиски делового контакта и сотрудничества коммунистов и социал-демократов в сфере конкретной политической борьбы против империализма и реакции.
От того, как будут решены эти вопросы, во многом зависят перспективы революционных процессов в целом на континенте и в отдельных странах Латинской Америки.
Борьба коммунистических партий против буржуазной идеологии и оппортунизма
Важной составной частью развития революционного движения является борьба марксистско-ленинских коммунистических партий против идейно-политических установок классового врага, против «левого» и правого оппортунизма в рядах самого рабочего класса.
В современных условиях эта сфера классовой борьбы приобрела особое значение ввиду общего повышения культуры и политической зрелости рабочих, сознательного и организованного участия масс в политической жизни, особой роли мощных средств информации (газеты, радио, телевидение).
Традиционные средства буржуазной политики — ложь и демагогия теряют былую эффективность, поэтому на их место приходят всякого рода наукообразные интерпретации существующего положения вещей.
Контрреволюция пытается все активнее влиять на умы и настроения людей, навязывать им свою идейно-политическую ориентацию, разрушать классовую идеологию пролетариата.
Одновременно и параллельно с этой опасной деятельностью реакционных сил в недрах самого революционного процесса стихийно или под влиянием буржуазной пропаганды возникают всякого рода ошибочные политические взгляды и идеи, которые объективно выгодны реакции и зачастую подогреваются и используются ею в своих целях. Расширение социальной базы революционного движения, включение в него новых, политически «не обстрелянных» слоев населения (средние городские слои, крестьяне, студенты), создают питательную почву для зарождения оппортунистических тенденций, всякого рода шатаний и ошибок, а подчас и контрреволюционных действии.
Вот почему в современной Латинской Америке, как и во всем мире, столь острые формы приобрела идейно-политическая борьба по всем основным проблемам общественного развития, особенно по проблемам рабочего и антиимпериалистического движения.
В самой общей форме можно выделить три главных идейно-политических течения — антимарксистского или немарксистского направления, которые каждое по-своему и с различных позиций интерпретируют жизнь современной Латинской Америки и ее будущее.
Первое — это идеология фашизма и империалистической реакции. Выражая интересы самых агрессивных групп международного монополистического капитала, олигархической буржуазно-помещичьей верхушки и бюрократической военщины, идеологи этого направления всеми силами стараются оправдать тоталитарно-репрессивные методы правления, изобразить рабочий класс, коммунистические партии в виде врагов нации, «иностранных агентов», виновников экономического и политического кризиса, разрушителей порядка, морали, культуры. Они пытаются доказать абсурдную идею о том, что-де фашизм играет роль объективно необходимой «революции», а подлинно революционные силы, прежде всего рабочий класс, являются врагом прогресса.
Все эти лживые и лицемерные разглагольствования никого не убеждают, ибо сама жизнь свидетельствует о другом — о том страшном зле и трагедии, которые принес с собой фашизм и его заокеанские покровители, рядящиеся в тогу борцов за счастье Латинской Америки.
Коммунистические партии, другие демократические силы последовательно ведут активную борьбу по разоблачению политической сущности идеологии неофашизма. И эта борьба дает свои результаты. Фашистская идеология так и не смогла пустить глубокие корни в Латинской Америке, дезориентировать массы и добиться их поддержки.
Идеология фашизма переживает ныне глубокий кризис и держится лишь благодаря ее насильственному внедрению в общественную жизнь под флагом официальной государственной доктрины антикоммунизма.
Второе течение — это буржуазно-либеральные и реформистские установки и концепции. Оно традиционно имеет значительно большее распространение и влияние.
Выступая против империализма и консервативной помещичьей олигархии с реформистских позиций, с одной стороны, и против революционного рабочего и коммунистического движения, с другой, — это течение всегда стремилось найти решение тех или иных проблем на путях соглашательства, компромисса и частичных модернизаций. В политике это нашло свое наибольшее воплощение в поисках «третьего пути» развития, свободного от язв и паразитизма империализма, но при сохранении союза с ним.
Либерально-буржуазные идейно-политические концепции и установки носят весьма противоречивый характер, ибо содержат в себе как положительные, так и негативные моменты. Националистическая буржуазия, а она существует во всех странах, всегда стремилась и стремится к тому, чтобы укрепить свой контакт с массами ради сохранения социальной стабильности капиталистического строя. Без поддержки или нейтралитета масс любая власть, как бы сильна она ни была, обречена на гибель. Этот урок истории эксплуататоры усвоили прочно, а потому лишь в самых крайних случаях и лишь наиболее реакционные круги империалистов встают на путь фашистской диктатуры. В то же время буржуазии как классу все труднее управлять «по-старому», поэтому ей приходится постоянно приспосабливаться к меняющейся внутренней и международной обстановке, искать новые подходы к массе.
В Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии Л. И. Брежнев подчеркнул: «Особенности современного капитализма в значительной мере объясняются тем, что он приспосабливается к новой обстановке в мире. В условиях противоборства с социализмом господствующие круги стран капитала как никогда боятся перерастания классовой борьбы в массовое революционное движение. Отсюда стремление буржуазии применять более замаскированные формы эксплуатации и угнетения трудящихся, ее готовность в ряде случаев идти на частичные реформы с тем, чтобы по возможности удерживать массы под своим идейным и политическим контролем»{178}.
Наиболее гибко в этом отношении ведет себя именно либеральная буржуазия, претендующая на то, чтобы выдвинуть против реально существующего социализма и марксистско-ленинской идеологии свою собственную альтернативу усовершенствования общества.
К. Маркс в свое время писал, что в задачу буржуазного государства входит неусыпная опека над «высшим интересом граждан государства, их духом»{179}. Ради достижения этой цели буржуазным идеологам пришлось потрудиться немало. В итоге на массы обрушился поистине гигантский поток новой «духовной пищи» в виде всякого рода наукообразных «теорий» и доктрин — о «конвергенции», «массовом обществе», «народном капитализме», «обществе динамического социального равновесия» и т. п.
Буржуазная пропаганда повсюду пытается насаждать иллюзии, будто все, к чему стремятся трудящиеся, может быть достигнуто без революционного преобразования капиталистического строя.
Одним из важнейших постулатов буржуазно-либерального направления является сознательное извращение сущности демократии, фальсификация марксистско-ленинского взгляда на место и роль буржуазной демократии. Многие буржуазные идеологи доказывают, что коммунисты якобы вообще отрицают демократию, стоят на позициях тоталитаризма.
Наибольшая опасность этой пропаганды заключается в том, что они питают всякого рода правооппортунистические тенденции в рядах рабочего и антиимпериалистического движения. К ним относятся переоценка роли национальной буржуазии, всякого рода ликвидаторские настроения под флагом создания широкой демократической коалиции, умаление принципов пролетарского интернационализма, попытки «латиноамериканизировать» марксизм-ленинизм и т. п.
Буржуазно-либеральная идеология и правый оппортунизм — это своего рода сиамские близнецы, не могущие жить друг без друга. Борьба с ними крайне непроста, но иного пути у рабочего класса и его марксистско-ленинских коммунистических партий нет.
Правый оппортунизм, включая социал-демократическое течение, весьма умело спекулирует на патриотических устремлениях масс, развивая тезис о необходимости общенационального единения всех классов и слоев ради «высших», надклассовых целей. Отсюда делается вывод о целесообразности и необходимости «классового мира», сотрудничества буржуазии и пролетариата с целью развития «народной революции». Однако необходимо иметь в виду, что народный характер движению придает отнюдь не сотрудничество антагонистических классов, не «мир» между ними, а социальное содержание движения, его соответствие подлинно национальным, т. е. народным интересам.
В. И. Ленин подчеркивал, что «под общенародным движением надо понимать вовсе не такое, с которым — при условиях буржуазно-демократической революции — солидарна вся буржуазия или хотя бы либеральная буржуазия. Так смотрят только оппортунисты. Нет. Общенародно то движение, которое выражает объективные нужды всей страны, направляя свои тяжелые удары против центральных сил врага, мешающего развитию страны. Общенародно то движение, которое поддерживается сочувствием огромного большинства населения»{180}.
Именно исходя из такой стратегии ведут свою борьбу против буржуазной идеологии и правого оппортунизма коммунистические партии.
Третье идейно-политическое направление имеет мелкобуржуазный характер и выражается во всякого рода ультралевых, авантюристических концепциях революции в современной Латинской Америке.
Под влиянием маоизма и троцкистских идей это течение защищает тезис о непосредственно социалистическом характере революции, неизбежности во всех условиях только вооруженных форм борьбы, о вреде для дела революции разрядки международной напряженности и т. п. Наиболее яркими представителями этого направления являются всякого рода троцкистские и им подобные группировки.
Троцкистские организации и группы действуют в Аргентине, Бразилии, Боливии, Венесуэле, Гваделупе, Гватемале, Гондурасе, Доминиканской Республике, Колумбии, Мартинике, Мексике, Перу, Уругвае, Чили и Эквадоре. Кое-где эти группы, насчитывающие по нескольку десятков человек и менее, объявляют себя партиями. Но все они остаются пропагандистскими группами, которые не имеют массовой базы.
Троцкистские группы в Латинской Америке нередко прибегают к индивидуальному террору, практикуют налеты на банки, проникают в партизанские отряды и движения, стараясь навязывать им свою линию и захватить руководство. Зачастую они действуют в союзе с агентурой ЦРУ. Среди латиноамериканских неотроцкистов становится все более модным отрекаться от «старого» троцкизма и открыто заявлять о необходимости «обновления» своей идеологии и тактики. В этом отношении они обнаруживают исключительную живучесть и приспособляемость к меняющимся политическим условиям.
Среди троцкистов Латинской Америки нет политического и организационного единства, отдельные группы принадлежат к различным направлениям. Наиболее активной группировкой является так называемое Латиноамериканское бюро IV Интернационала (троцкистско-посадистского), возглавляемое бывшим футболистом и шансонье, аргентинцем Хосе Посадасом. Посадисты действуют в Аргентине, Боливии, Бразилии, Чили, Эквадоре, Мексике, Перу, Уругвае. Небольшие группки, состоящие преимущественно из мелкобуржуазной интеллигенции и студентов, торжественно именуют себя «рабочими революционными партиями троцкистов-посадистов».
Не отказываясь от постулатов «перманентной революции» Троцкого, посадисты стараются приспособиться к новым условиям, пытаются представить себя как «определенное течение международного коммунистического движения»{181}.
Другая троцкистская группировка — так называемый Международный комитет за реорганизацию IV Интернационала, является открыто контрреволюционной силой. В своих публикациях они прямо призывают к свержению социалистического строя, распространяют самые грязные инсинуации против Кубы.
В Латинской Америке есть и сторонники так называемой «марксистско-революционной тенденции IV Интернационала». По существу это течение является неотроцкизмом националистического толка. У маоистов оно заимствует антисоветские выпады и «аргументы», направленные на то, чтобы противопоставить национально-освободительные движения социалистическому содружеству. Они, как и другие троцкистские группировки, практикуют «энтризм», т. е. проникновение в ряды компартий и массовых организаций.
Несмотря на различие тактических установок и организационных норм, все направления и разновидности современного латиноамериканского троцкизма и неотроцкизма враждебны коммунистическому и рабочему движению.
Поэтому марксистско-ленинские партии Латинской Америки, будучи вынужденными в отдельных случаях идти на тактические компромиссы с теми или иными троцкистскими группировками в антиимпериалистических коалициях, в то же время ведут бескомпромиссную идейно-политическую борьбу с троцкизмом.
Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Уругвая Р. Арисменди метко назвал неотроцкистов обломками вчерашнего кораблекрушения, которые в виде грязной пены всплывают на волнах мирового революционного процесса.
Как отмечает орган Коммунистической партии Колумбии, журнал «Документос политикос», постулаты и и практика троцкизма направлены на «ослабление союза пролетариата со средними слоями и в сущности на отрицание направляющей роли рабочего класса в борьбе против наемного рабства»{182}.
Перуанская коммунистическая партия справедливо подчеркивает, что неотроцкисты стараются отравить освободительное движение ядом антисоветизма, столкнуть между собой разные антиимпериалистические силы, внести антикоммунизм в это движение и разложить его изнутри{183}.
Коммунистические партии стран Латинской Америки считают, что только систематическая идейно-политическая борьба с троцкизмом способствует укреплению сплоченности рядов революционного движения, утверждению духа пролетарского интернационализма и является залогом успеха в единстве действий антиимпериалистических и подлинно революционных сил.
Вплотную к неотроцкистскому течению, но со своими собственными чертами, примыкают группы маоистского толка, возникшие в 60-е годы во многих латиноамериканских странах. К ним относятся так называемые «Марксистско-ленинская компартия Аргентины», «Революционная компартия Аргентины», «Марксистско-ленинская компартия Гондураса», группы «Пролетарское знамя» в Доминиканской Республике, «Независимое революционное рабочее движение» в Колумбии и др. Однако все эти группы не стали массовыми.
Более того, в среде пропекинских элементов в конце 70-х годов усилились неустойчивость, брожения и расколы. В 1976–1977 гг. распались две маоистские группировки Перу — «Марксистско-ленинская компартия» и «Патриа Роха». Ряд группировок выступил с резкой критикой маоизма.
Большую роль в этих процессах играет последовательная позиция латиноамериканских компартий, разоблачение ими реакционной сущности маоизма, терпеливая разъяснительная работа. Во многих случаях она дает важные позитивные результаты.
Как бы ни развивались дальнейшие события, ясно, что маоистские группы в странах Латинской Америки находятся в процессе смертельного кризиса и разложения. Тем не менее маоизм продолжает представлять еще серьезную опасность для развития революционно-освободительной борьбы в Латинской Америке. Все это диктует необходимость не ослаблять борьбы против маоизма — этого союзника реакции и империализма. О важности этой задачи специально указывалось на Гаванском совещании коммунистических и рабочих партий. В его Декларации подчеркивалось: «Бороться с этой политикой предательства дела единства и солидарности, предательства лучших традиций мирового революционного движения — долг всех коммунистических партий Латинской Америки»{184}.
Идейно-теоретическая борьба против «левого» и правого оппортунизма имеет в современных условиях особое значение, поскольку обеспечивает преемственность революционного опыта, воспитывает новые поколения борцов, способствует формированию политической армии революции.
Развитие политического сознания трудящихся идет не автоматически. Это происходит в ходе упорной борьбы, на основе постепенного накопления массами собственного опыта. Именно в борьбе происходит вытеснение буржуазных и мелкобуржуазных взглядов и настроений, преодолеваются непролетарские представления и идеалы, утверждается активное революционное сознание.
Говоря о развитии пролетарского движения, В. И. Ленин призывал «не мерить этого движения по мерке какого-нибудь фантастического идеала, а рассматривать его, как практическое движение обыкновенных людей…»{185}.
Марксистско-ленинские коммунистические партии ведут напряженную пропагандистскую деятельность по распространению социалистической идеологии в рядах рабочего класса. Как подчеркивается в Гаванской декларации 1975 г., коммунистические партии, признавая свою особую ответственность за обеспечение прочного союза революционных сил, понимают, что они способны сыграть руководящую роль «только в том случае, если будут самыми стойкими борцами за национальное и социальное освобождение, если займут в борьбе действительно передовые позиции, покажут народам на практике свои программы действий, свои стратегические и тактические позиции, направленные на объединение всех антиимпериалистических сил, нацеливающие их на дальнейшие революционные преобразования»{186}.
Объединяясь в борьбе против реакционных кругов империализма с различными демократическими течениями, коммунисты остаются революционерами и убежденными сторонниками замены капитализма социализмом. Решению исторической задачи — постепенному подводу масс к социалистической революции путем накопления ими собственного политического опыта на этапе демократической борьбы, укрепления организованности и боевитости рабочего класса, повышения политического сознания трудящихся — подчиняют всю свою деятельность коммунистические партии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Современное рабочее и коммунистическое движение в Латинской Америке продолжает и развивает лучшие революционные традиции борьбы латиноамериканских народов за счастье и свободу, за мир и прогресс. История пролетарского движения берет свое начало с появления первых профсоюзов и организованных выступлении рабочих Бразилии, Чили, Аргентины, Мексики, Уругвая и других стран в 30–40-е годы XIX в. За истекшие полтора века рабочий класс Латинской и Карибской Америки прошел большой путь, превратился в ведущую социальную силу прогресса, политически закалился. Шаг за шагом, год за годом пролетарское движение ширилось и обогащалось, становилось более массовым, сознательным и организованным. Рабочий класс стоит ныне в центре всей общественной жизни континента, является ведущей силой народных освободительных революционных процессов.
Опыт истекшего двадцатилетия вновь ярко подтвердил ту истину, что современные революционные процессы отличаются постоянно растущим многообразием. Каждая революция, совершающаяся в национальных рамках отдельно взятой страны, будь то Перу или Никарагуа, Панама или Гренада, имеет свое лицо, свои оригинальные черты.
Еще К. Маркс и Ф. Энгельс указывали, что революционные процессы в отдельных странах будут развиваться по-разному и не обязательно одновременно. «В конечностях буржуазного организма, — образно писал К. Маркс, — насильственные потрясения естественно должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше»{187}. Эту идею развил В. И. Ленин, подчеркнувший, что в эпоху империализма относительно «легче начинается движение в тех странах, которые не принадлежат к числу эксплуатирующих стран, имеющих возможность легче грабить и могущих подкупить верхушки своих рабочих»{188}.
Опыт Латинской Америки показал, что эта тенденция продолжает действовать и в наше время.
Все латиноамериканские страны, в которых за истекшие десятилетия происходили демократические революции, не относятся к цитаделям империализма, а входят в группу государств среднего уровня развития капитализма.
Если попытаться выделить некоторые характерные черты революционных битв 60–70-х годов, то обращают на себя внимание следующие моменты:
— Для всех политических революций характерна одна главная цель — установление новой демократической власти и свержение реакционных проимпериалистических режимов.
— Основными движущими силами революционных битв являлись широкие трудящиеся массы — рабочие, крестьяне, городские низы, ремесленники, мелкая городская буржуазия, военная и гражданская интеллигенция, а в ряде случаев и часть патриотических слоев средней буржуазии (Никарагуа).
— В ряде случаев идейно-политическое руководство революционной борьбой масс осуществляли не партии (в том числе коммунистические), а военно-политические организации, как бы заменяющие собой партии или действующие от их имени (Никарагуа, Сальвадор). Когда такие фронты не сложились, руководящие функции временно или перманентно брало на себя революционное офицерство (Перу, Панама, Боливия, Эквадор).
— Во всех странах, за исключением Чили и тех государств, которые получили независимость в результате мирных соглашений с метрополией, революционные процессы развивались в форме вооруженной борьбы, а подчас выливались в гражданскую войну (Доминиканская Республика, Сальвадор). В тех случаях, когда армия с самого начала была на стороне революции, сопротивление контрреволюционных сил было либо подавлено, либо предотвращено.
— В Чили демократическая революция при гегемонии рабочего класса развивалась по мирному пути, однако методы невооруженного революционного насилия (конфискация имущества, арест, запрещение по закону политической деятельности враждебных партий и т. д.) использовались широко. Чаще всего мирные и немирные формы борьбы переплетались.
— Везде главный стратегический удар революционных сил был нацелен против империализма США, но, как правило, непосредственной политической целью повсюду являлось свержение местной тирании — борьба за свободу и независимость, за революционные преобразования. Благодаря этому обстоятельству революция приобрела самое ясное для масс содержание, что увеличивало потенциал революции, с одной стороны, и затрудняло маневры империализма, с другой. В итоге сложилась новая политика организации массовой антиимпериалистической борьбы, а именно — нанесение удара по империализму с фланга, т. е. удара по его внутренней агентуре, стоящей у власти. Свержение проимпериалисгических режимов становилось началом мощного потока антиимпериалистических и демократических преобразований.
— На современном этапе, как показал опыт 60–70-х годов, особенно многообразные и подчас неожиданные формы приобретает революционная ситуация: в Чили такая ситуация возникла в 1970 г. в период президентских выборов, хотя глубокий кризис «верхов» и невиданное пробуждение «низов» наметились до этого. В Перу, Панаме и ряде других стран кризис «низов» несколько отставал по размаху от кризиса «верхов», поэтому патриотические выступления левого офицерства обогнали процесс революционного подъема масс. Народные массы как самостоятельная сила выступили уже после политической победы революции. В Никарагуа революционная ситуация растянулась во времени и фактически слилась с самой революцией.
— Битвы последнего двадцатилетия доказали, что в современных условиях самые широкие массы чрезвычайно быстро втягиваются в революционный процесс, легко и почти прыжком преодолевая барьер послушания и пассивности. Революционное творчество масс, как правило, обгоняло деятельность политических партий, в том числе и самых революционных. В этом заключается основная сила революции, но и основная слабость партий. Такова диалектика борьбы.
— Опыт показал также, что революционные процессы теперь протекают столь быстро, принимают столь разнообразные и неожиданные формы, что империализм все чаще не в силах во-время разгадать ход событий и в итоге терпит поражение.
— Тот же опыт, однако, свидетельствует, что контрреволюция после первого политического поражения и потери власти постепенно консолидирует свои силы и затем переходит в наступление на экономическом фронте. Классовая борьба приобретает затяжной позиционный характер, что чрезвычайно утомляет массы и подчас завершается частичной реставрацией старого строя (Перу, Боливия, Эквадор). В ряде случаев контрреволюция перерастает в фашизм (Чили, Уругвай).
Эти и некоторые другие черты революционных битв рассматриваемого периода свидетельствуют о качественных сдвигах в развитии классовой борьбы на современном этапе по сравнению с предыдущим периодом. За последние годы массы накопили богатый опыт борьбы, испытали его на практике, путем проб и ошибок нащупали некоторые новые формы и методы революционных событий.
Все это имеет огромное значение для перспектив революционных процессов в ближайшем и более отдаленном будущем. Школа революционных 60–70-х годов — это важный рубеж истории современной Латинской Америки, одна из главных предпосылок грядущих успехов антиимпериалистической революции.
Современная Латинская Америка — это огромная и важная арена классового противоборства между силами реакции и силами исторического прогресса. Антиимпериалистические битвы и крупные социальные потрясения, которые здесь происходят, имеют важное всеобщее значение, органически вплетаясь в общий поток мирового революционного процесса.
80-е годы, несомненно, будут насыщены еще более крупными событиями и революционными свершениями латиноамериканского пролетариата и его союзников по антиимпериалистической борьбе. Революция — вот что составляет главное содержание современности. Революция — это настоящее и будущее всей Латинской Америки.
ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА
Эту книгу можно, конечно, читать саму по себе, как нечто вполне самостоятельное. Но лучше, думается, рассматривать ее в совокупности с двумя другими работами автора, прямым продолжением (и завершением) которых она является. Я имею в виду работы Б. И. Коваля «Свет Октября над Латинской Америкой» и «Рабочее движение в Латинской Америке. 1917–1959 гг.». Все три книги, взятые вместе, являют собой единое целое. Их общее содержание — рабочее и шире — антиимпериалистическое, антиолигархическое, т. е. революционное движение народов Южной и Центральной Америки в XX в.
Обобщающих трудов на эту тему вообще не так уж много, поэтому следует приветствовать уже сам факт их появления. С другой стороны, данным трем книгам (которые, разумеется, не исчерпывают всех граней рассматриваемой проблематики, — во многих случаях читатель с интересом ознакомился бы с дополнительными фактами и соображениями, а, быть может, захотел бы получить и новые аргументы, более полно доказывающие выводы автора) присущи некоторые черты, придающие им особый интерес.
Латинская Америка… Конгломерат народов, стран, бесспорно обладающих весьма заметной спецификой. Это относится, прежде всего, к их истории — к истории континента, одним из первых ставшего объектом беспощадного колониального грабежа, континента, никогда ни на минуту не покорившегося этому грабежу, континента, страны которого уже более полутора веков назад отвоевали себе политическую независимость. Уже с тех пор в Латинской Америке развиваются капиталистические отношения, растет рабочий класс.
Правда, независимость латиноамериканских стран во многом оказалась ограниченной. Континенту исторически не повезло, его северным соседом оказалась крупнейшая, а затем и самая могущественная капиталистическая страна, Соединенные Штаты Америки, которая, едва родившись, обратила свои алчные взоры на юг. VI съезд нашей партии, состоявшийся в 1917 г., отметил: «США явно проявляют стремление к мировой гегемонии. Латинская Америка первой познала эту черту своего империалистического соседа. Известно, что первой войной империалистической эпохи стала война между США и Испанией за обладание Кубой…»
С тех пор и до наших дней латиноамериканский континент живет в своеобразных условиях «зависимой независимости». В каждой из его стран гнет внутренний (классовый, национальный) дополняется гнетом внешним, осуществляемым на каждом этапе исторического развития самыми «совершенными», наиболее «современными» методами, а потому особенно тяжким и болезненным. Как-то мне встретилось сравнение американского гнета в Латинской Америке с раковой опухолью. В чем-то оно, видимо, отражает реальность, но в чем-то — глубоко ошибочно. Раковая опухоль со временем ослабляет больного, уменьшает способность его организма к сопротивлению, истощает его силы. Но гнет иноземного империализма, прежде всего — североамериканского, не сломил и не может сломить волю и способность латиноамериканских народов к борьбе, к сопротивлению, к отпору эксплуататорам. Эта борьба, этот отпор, соединяемые с активнейшим отстаиванием, людьми труда своих социальных интересов, — суть, главное содержание истории Латинской Америки в XX в. И это главное ее содержание — объект пристального внимания автора данной книги.
Мы уже сказали, что своеобразие Латинской Америки как континента — бесспорно. К этому следует добавить и не менее бесспорные (и подчас весьма значительные) различия между отдельными латиноамериканскими государствами, между складывающейся в них социально-политической ситуацией, развертывающейся в них освободительной борьбой. Б. И. Коваль уделяет значительное внимание всей этой (т. е. и совокупной, и индивидуальной) специфике развития латиноамериканских государств. Во всех трех его книгах эта специфика прослежена со вниманием, а иногда, можно сказать, и с любовью. И это не может не производить самого благоприятного впечатления на читателя.
И вместе с тем — что важно — автору удалось набежать и преувеличения специфических моментов, характерного (к сожалению) для многих работ самих латиноамериканских ученых, да и немалого количества авторов из других стран (в том числе — социалистических). Б. И. Коваль рассматривает движение латиноамериканской истории в рамках истории всемирной. Специфика для него — то самое «исключение», которое подтверждает «правило», т. е. универсальные законы общественного развития. Он решительно восстает против любых попыток создать ту или иную «теорию исключительности» для Латинской Америки, и тем самым как бы отгородить ее от остального мира, а ее революционные силы — от борьбы народов других регионов.
И здесь автору не приходится испытывать никаких затруднений. История континента, освободительной борьбы его народов убедительно демонстрирует, что их судьбы, в конечном счете, составляют неотрывную часть судеб трудового народа всей планеты, часть яркую, самобытную, действительно неповторимую. «Что касается Латинской Америки, — говорил Леонид Ильич Брежнев, — то мы уверены, что ее историческая перспектива неотделима от развития всего человечества, — это перспектива свободы, независимости и социального прогресса»{189}.
Остается добавить, что динамичная, насыщенная фактами и, одновременно, размышлениями и обобщениями работа крайне актуальна — ив силу остроты ныне сложившейся в Латинской Америке ситуации, и в силу роста роли стран континента в международных делах. XXVI съезд КПСС вновь подчеркнул волю и желание Советского Союза к развитию дружеских отношений со странами и народами географически далекого, но столь близкого нам своим революционным духом, своими свободолюбивыми традициями континента. Благородному делу дружбы и служат три книги Б. И. Коваля о Латинской Америке, которые, надо надеяться, не станут завершением его трудов в этой области.
Профессор В. Загладин
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ВЫШЛА ИЗ ПЕЧАТИ КНИГА
РАХШМИР П. Ю.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ФАШИЗМА. 10 л.
(История и современность). 35 к.
Прошло более полувека с тех пор, как на политической сцене капиталистического мира появились фашисты. Где коренятся истоки фашизма? Какие факторы обусловили его возникновение? Каким образом он набрал силу? На эти вопросы и отвечает предлагаемая вниманию читателя книга. В ней рассказывается о предыстории фашизма и его становлении, вскрывается ответственность монополистической реакции за ту зловещую роль, которую он сыграл в истории европейских народов, объясняются причины возрождения неофашистских тенденций в наши дни.
INFO
5.4.4
К 10603-290/054(02)-81*34-81-НП 0504040000
Борис Иосифович Коваль
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА:
РЕВОЛЮЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Утверждено к печати
Редколлегией серии научно-популярных изданий
Академии наук СССР
Редактор издательства О. Б. Константинова
Художник М. М. Бабенков
Художественный редактор Н. А. Фильчагина
Технический редактор С. Г. Тихомирова
Корректоры Л. В. Лукичева, Л. Р. Мануильская
ИБ № 22443
Сдано в набор 29.05.81.
Подписано к печати 02.09.81.
Т-10279. Формат 84х108 1/32
Бумага типографская № 1.
Гарнитура обыкновенная.
Печать высокая.
Усл. печ. л. 10,5. Усл. кр. отт. 10, 7.
Уч. изд. л. 11,3. Тираж 50.000 экз.
Тип. зак. 425. Цена 75 коп.
Издательство «Наука» 117864
ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография издательства «Наука»
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12
…………………..
Scan: Skaramusch, 2013; OCR, DjVuing: Legion, 2014.
FB2 — mefysto, 2024
comments
Комментарии
1
Материалы XXVI съезда КПСС. 1981, с. 3–4.
2
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 381.
3
Там же, т. 41, с. 78.
4
Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 15.
5
Zermefio S. Estado у sociedad en el capitalismo tardío. — Revista mexicana de sociología, 1977, N 1, p. 69–70.
6
Desarrollo Indoamericano, Barranquilla, 1978, N 44, p. 65.
7
Gunder Frank A. Lumpenbur-guesia: lumpendesarrollo. Montevideo, 1970, p. 9–10, 65.
8
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 87.
9
Там же, с. 459.
10
См.: Латинская Америка, 1979, № 2, с. 124
11
La Correspondencia Sudamericana, 1929, N 12/14 р. 3.
12
Revista de la CEPAL. Santiago de Chile, 1977, vol. 2, p. 12.
13
Ibid., p. 35.
14
См.: Мировая экономика и международные отношения, 1978, № 4, с. 53–54.
15
Programa del Partido Comunista de la Argentina. Buenos Aires, 1974 P- 57.
16
Правда, 1981, 1 марта.
17
Partido Comunista del Bolivia. Tesis programática aprobada en el III congresso nacional. Junio de 1971. La Paz, 1971, p. 17.
18
Латинская Америка в борьбе против империализма, за национальную независимость, демократию, народное благосостояние, мир и социализм: Декларация Совещания коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна, состоявшегося в Гаване с 10 по 13 июня 1975 года. М., 1975, с. 3–4.
19
Там же, с. 22.
20
Там же, с. 31.
21
Там же, с. 37.
22
Мировая экономика и международные отношения, 1978, № 4, с. 57.
23
Латинская Америка в борьбе…, с. 7.
24
Там же, с. 38, 60.
25
Там же, с. 4.
26
См.: Ленинский сборник. XI, с. 397.
27
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 112.
28
Там же, т. 41, с. 246.
29
Коммунистический Интернационал в документах: Решения, тезисы и воззвания конгрессов Коминтерна и пленумов ИККИ. 1919–1932. М., 1933, с. 29–30.
30
Там же, с. 130.
31
Programa del Partido Comunista de Chile. Santiago de Chile, 1969, p. 32.
32
Documentos Politicos, 1970, N 88, p. 75.
33
Estudios, 1971, N 58, p. 126.
34
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 315.
35
XVIII congresso nacional del PCM: El Partido Comunista frente a la crisis actual. Informe y resolusion al primer punto del orden del dia (mayo de 1977). México, 1977, p. 62.
36
La Correspondencia Sudamericana, 1929, N 12/14, p. 4.
37
Ibid., p. 19.
38
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 165–166.
39
Там же, с. 14.
40
Aportes, 1968, N 1, р. 23.
41
Ibid.
42
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 18.
43
Латинская Америка в борьбе… с. 40.
44
Там же.
45
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 453.
46
См. подробнее: Пролетариат Латинской Америки. М., 1968; Коваль Б. И., Семенов С. И., Шульговский А. Ф. Революционные процессы в Латинской Америке. М., 1974.
47
Латинская Америка, 1970, № 4, с. 48.
48
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 17.
49
Там же, т. 2, с. 38–39.
50
Там же, т. 4, с. 434.
51
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 69.
52
Проблемы мира и социализма, 1973, № 3, с. 94.
53
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 74.
54
См. подробнее: Коваль Б. И. История бразильского пролетариата: 1857–1967 гг. М., 1968, с. 397.
55
Novos Rumos, 1964, 27 mar. — 2 abr.
56
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 77–78.
57
Там же, с. 78.
58
America Latina: historia de medio siglo. I. America de Sur. Coordinación: Pablo Gonzales Casanova. Mexico, 1977, p. 153.
59
Bosch J. The unfinished experiment: Democracy in the Dominican Republic. New York, 1965, p. 148.
60
Кремер T. И. Доминиканская Республика: Очерк политической истории (60–70-е годы). М., 1980, с. 47.
61
Горохов Ю. П. Доминиканская Республика и американский империализм. М., 1970, с. 21–23.
62
Partido Comunista Dominicano: Documentos para el congresso. Proyecto de Programa. Documento N 3. Santo-Domingo, 1968, p. 18–19.
63
Горохов Ю. П. Указ, соч., с. 119.
64
Кремер Т. И. Указ, соч., с. 67.
65
Blaster С. The Hovering Giant: US Responses to Revolutionary Change in Latin America. Pittsburg, 1976, p. 230.
66
U. S. Department of State Bulletin, 1965, N 5, p. 744–748.
67
Blasier C. Op. cit., p. 247.
68
Латинская Америка в борьбе… с. 44.
69
Там же.
70
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 29, с. 154.
71
Всесторонний анализ этой темы дал в фундаментальном исследовании «Армия и политика в Латинской Америке» (М., 1979) советский ученый А. Ф. Шульговский.
72
Documentos del IX Congreso del Partido Comunista del Ecuador. Guayaguil, 1973, p. 34.
73
Sexto Congreso del Partido Comunista Peruano: Documentos, Lima, 1974, N 2, p. 19.
74
Проблемы мира и социализма, 1975, К® 8, с. 54–55.
75
См.: Арисменди Р. Ленин, революция и Латинская Америка. М., 1973, с. 506.
76
Pleno del Comité Central Partido del Pueblo de Panama. Julio 1973. Panama, 1974, p. 21.
77
Правда, 1981, 28 февр.
78
Правда, 1981, 3 марта.
79
Programa del Partido Comunista de Honduras. III Congreso. S. L, 1977, p. 10–11.
80
Unidad, Lima, 1976, 8 abr., р. 22.
81
Programa del Partido Comunista del Chile, p. 58.
82
См. подробнее: Уроки Чили. М., 1977.
83
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 230.
84
Арисменди Р. Указ, соч., с. 181–187.
85
Programa del Partido Comunista de Chile, p. 16–17.
86
Латинская Америка в борьбе… с. 23.
87
Там же, с. 25.
88
Там же, с. 24–25.
89
Debray R. La critique des armes. Paris, 1974, vol. 1, p. 290.
90
Red Flag, 1978, 21 July.
91
International Socialist Review, 1972, vol. 33, N 2, p. 10.
92
Латинская Америка в борьбе… с. 39.
93
Fajardo D. Violencia у desarrollo. Bogota, 1977, р. 180.
94
Ibid., р. 182.
95
Ibid., р. 182–183.
96
Сalcedo Е. Historia de las luchas sindicales en Colombia. Bogotá, 1977, p. 19–20.
97
Ibid., p. 120–121.
98
Documentos Politicos, 1971, N 92, p. 2.
99
Caicedo E. Op. cit., p. 186.
100
Documentos Politicos, 1974, N 110, p. 84.
101
Правда, 1981, 3 марта.
102
Кроэс Э. Рабочее движение в Венесуэле. М., 1977, с. 110.
103
Resoluciones del VIII Pleno del Comité Central del Partido comunista de Venezuela. Caracas, 1967, p. 7.
104
США и Латинская Америка. М., 1978, с. 351–352.
105
Tribuna Popular, Caracas, 1975, 22 ag.
106
Кроэс Э. Указ, соч., с. 139.
107
Великий Октябрь и коммунистические партии Латинской Америки. М., 1978, с. 168.
108
Tribuna Popular, Caracas, 1971, 4–10 febr., p. 27.
109
См. подробнее: Дабагян Э. С. Национал-реформизм в Венесуэле. М., 1974, с. 261.
110
Tribuna Popular, Caracas, 1975, 23–29 ag.
111
Цит. по: Кроэс Э. Указ, соч., с. 166.
112
Там же, с. 168.
113
VI congreso del PCV. Informe del Comité Central y Declaración Política. Caracas, 1980, p. 21.
114
Amé do Alvares G. Unidos para una nueva Argentina liberada. Buenos Aires, 1973, р. 25.
115
Lebedinsky M. La Argentina: El país que tenemos. Los cambios que necesitamos. Buenos Aires, 1975, p. 53.
116
Ibid., p. 34.
117
Кодовилья В. Избранные статьи и речи. М., 1970, с. 596.
118
См.: Строганова Е. Д. Рабочее движение Аргентины (60-е годы). М., 1975, с. 39–54; Очерки истории Аргентины. М., 1961, с. 524; Пролетариат Латинской Америки. М., 1968, с. 259; Аргентина: тенденции экономического и социально-политического развития. М., 1980, с. 237.
119
Кодовилья В. Указ, соч., с. 959.
120
Правда, 1981, 5 марта.
121
Арисменди Р. Указ, соч., с. 550.
122
Там же, с. 553.
123
См. там же, с. 557.
124
Revolución у Cultura, 1970, N 21, р. 116–117.
125
Арисменди Р. Указ, соч., с. 551.
126
Excelsior, Mexico, 1972, 2 en.
127
El Partido Comunista frente a la crisis actual: XVIII Congreso nacional. Informe del Comité Central. México, 1977, р. 7–8.
128
Ibid., p. 11.
129
Ibid., p. 32.
130
Partido Comunista Mexicano. Declaración de Principios. México, 1978, p. 18.
131
См. подробнее: Ковальская А. С. Особенности современного процесса деколонизации в западном полушарии. — Латинская Америка, 1980, № 6, с. 5–21.
132
Латинская Америка в борьбе… с. 28.
133
Programa de la Revolución popular. Aprovado por el IV Congreso del Partido guatemalteco del trabajo. Guatemala, 1970, p. 10–11.
134
ALAI, 1978, N 46, p. 353.
135
Gruz V. de la. Apuntes para la historia del movimiento obrero centroamericano. San lose, 1979, p. 30.
136
Programa del Partido Vanguardia Popular: Aprobado en el XI Congreso. San José, 1971, p. 6.
137
XII Congreso Partido Vanguardia Popular: Documentos. San José, 1976, p. 27.
138
Ibid., p. 15.
139
Латинская Америка в борьбе… с. 46–47.
140
Димитров Г. Избранные статьи и речи. М., 1972, с. 193.
141
Там же, с. 191.
142
Цит. по кн.: Кастильо Р. Уроки и перспективы революции в Чили. Прага, 1974, с. 23–24.
143
Tiempos Nuevos, 1977, N 28, р. 24.
144
Правда, 1981, 3 марта.
145
Там же.
146
Там же.
147
Declaración del Comité Executive del Partido Comunista de Uruguay. 26 de junio 1976. Montevideo, 1976, p. 1–4.
148
Programa del Partido Comunista Paraguayo: Aprobado por el III congresso. Asuncion, 1971, p. 20.
149
Правда, 1981, 4 марта.
150
Tiempos Nuevos, 1977, N 28, p. 25.
151
Правда, 1981, 3 марта.
152
Цит. по кн.: Леонов К. С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М., 1975, с. 218.
153
Resistencia chilena, 1978, N 18, р. 48.
154
Коммунист, 1979, № 13, с. 98.
155
Programa del Partido Socialista Nicaragüense: Aprobado en el Décimo Congreso Nacional. Octubre de 1973, Managua, 1973, p. 13.
156
Ibid., p. 11.
157
Ibid., p. 15.
158
Правда, 1981, 1 марта.
159
Granma, 1980, 16 mar.
160
См.: Латинская Америка, 1978, № 10, с. 117.
161
Там же.
162
Granma, 1980, 16, 23, 30 mаr.
163
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 308.
164
Там же, т. 26, с. 142.
165
Там же, с. 145–146.
166
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 100.
167
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 279.
168
Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1974, с. 38–39.
169
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 10, с. 313.
170
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 544.
171
Haya de la Torre V. R. El antiimperialismo y el APRA. Santiago de Chile, 1936, p. 125.
172
Латинская Америка в борьбе… с. 39.
173
Socialist International Congress, 13th: Resolution in Latin America. Final Draft. Geneva, 1976, p. 1–3.
174
Socialist Affairs, 1976, N 4/5, p. 97–98.
175
Orientación, 1976, N 13, p. 10–11.
176
Конференция коммунистических и рабочих партии Европы. Берлин, 29–30 июня 1976 г. М., 1977, с. 82–83.
177
Латинская Америка в борьбе… с. 52.
178
Материалы XXIV съезда КПСС. М., 1971, с. 14–15.
179
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 4.
180
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 282–283.
181
A European Marxist Review Publication, 1973, N 3, p. 17.
182
Documentos politicos, Bogota, 1972, N 98, p. 49.
183
Unidad, Lima, 1973, 15 mar., p. 7.
184
Латинская Америка в борьбе… с. 32.
185
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 20, с. 65.
186
Латинская Америка в борьбе… с. 51.
187
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 100.
188
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 279.
189
Брежнев Л. И. Ленинским курсом, т. 4, с. 406.
Последние комментарии
23 часов 35 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 13 часов назад