Евангелие от Протона [Антон Якунин] (fb2) читать онлайн

Антон Якунин Евангелие от Протона

Часть 1 — Глава 1

Сны, что есть сны? Попытка мозга разнообразить время отдыха? Побочный эффект структуризации и оптимизации памяти? Или это глобальная сеть разумов, созданная кем-то или чем-то для регулирования всех процессов, и создание самоорганизующийся системы?

Я, как и многие другие, видел сны, разные: хорошие и плохие, со смыслом, и без. Но есть в моей жизни особенный сон — почти всегда разные образы, но об одном и том же. Некий внутренний голос показывает мне некую картину, сложную как картины Босха, и необъяснимую как смысл жизни. Невозможно даже примерно сказать, что же именно происходит в этих снах, так как в отличие от других снов, в этих отсутствует время. И это не просто как, можно подумать, застывшее мгновение, напротив, это ко́мплексное и огромное по своим масштабам событие со множеством деталей и образов, это один и тот же сон, что я вижу всю свою жизнь, но внимание всегда фокусируется на определённых мелочах этого сна. Как если бы я перемещался во времени и пространстве, но только ни времени, ни пространства, чистое знание о всеобъемлющем, но упакованное таким образом, что можно его понять простым человеческим набором функций мозга.

В раннем детстве этот сон фокусировал внимание на той своей части, в которой был заложен смысл красоты мира, его элегантности и закономерности. Это повлияло на меня как на личность, и привило любовь к точным наукам. Когда я становился старше, фокус во сне сменился, и сон начал мне помогать понимать эти самые точные науки. И глядя на те же математические задачи, я начинал видеть решение, но не через формулы, а через принятие того факта, что математика или любая другая точная наука — это такой же язык, как и любой другой язык, на котором говорят люди друг с другом. И проблемы он создаёт те же, фактически создавая барьер восприятия. В попытках объяснить, что-то новое, великие умы, проводили границу, которую впоследствии принимали за точку отсчёта. Но у этой медали две стороны, и понимая одно, мы закрывали путь к пониманию другого. И передавая это знание следующим поколениям, создавая в их умах ложное представление, мы на долгие годы откладывали прогресс.

С годами сны становились все более абстрактны, это уже было не большое полотно со знаниями, а набор пятен, где каждое пятно, всего лишь набор чувств. И эти чувства, ни на что не похожие, можно было испытывать только во сне, но и они изредка напоминали что-то житейское, как чувство предвкушения от завершения сложного дела, или чувство эйфории, вызванное предстоящими каникулами. Но в основном чувства, транслируемые сном, описанию не поддавались.

Я становился старше, и как мне казалось на тот момент, мудрее. И глядя на некоторых «особенных» учёных, невольно занимался самоанализом, давая себе неутешительные диагнозы. Да, в жизни за всё приходится платить, за ум тоже. Принять тот факт, что, скорее всего, мои сны — это психологическое расстройство, дало мне некоторое время на жизнь нормального человека. Я влюбился и обзавёлся семьёй, тщательно скрывая своё сумасшествие, и даже когда родилась Соня, я не сказал Надежде о своём недуге. Многие годы спустя, я сожалел лишь о том, что жил всю жизнь с Надей бесчестно, фактически лишая её возможности узнать меня таким, какой я есть. Только сейчас, во вторую годовщину, той злосчастной автокатастрофы, унёсшей жизнь Надюши, я понял, что она бы меня поняла.

Остаться Соне единственным родителем, оказалось сложнее, чем заново решить гипотезу Римана и гипотезу Ходжа вместе взятые. Я был выдающимся мыслителем своего времени, но понять, что нужно моему ребёнку было за границей моих возможностей. Нет, я не был плохим отцом, и время я уделял столько, сколько положено, Соню нельзя было назвать беспризорной, и в этом, конечно, в первую очередь заслуга Наденьки. Да и Соня была уже достаточно взрослым и сформировавшимся человеком.

Летом 2031 года, я провожал Соню в аэропорт. Предстояла долгая разлука. Моя умница-доченька, в свои неполные 17 лет, получила стипендию в массачусетский технологический институт. Для неё это была возможность реализовать свой потенциал как учёного, а заодно переключится от мыслей об утрате матери. Мне же, как оказалось позднее, эта разлука спокойствием не грозила. И уже по приезде домой, моя шизофрения заговорила по-новому. Я многое читал об этом заболевании и знал, что сильное эмоциональное потрясение усугубляет недуг, но чтобы настолько, я не ожидал. Даже после смерти Наденьки не было столь радикальных изменений в состоянии. Но, как оказалось, расставание с Соней и одиночество запустили неведомые мне процессы.

Всё началось, когда я зашёл домой. Я разулся, и мне внезапно очень сильно захотелось зелёного чая с молоком. Отродясь не пил такого, благо Надя пила, и чай дома был. Он так вкусно пах, что я вцепился в кружку двумя руками. Стенки приятно обжигали руки. Я наслаждался чайной церемонией и обратил внимание на чаинки, которые плавали сверху, их движение было обусловлено вращением тела жидкости внутри кружки. Чай — это то самое тело, форму которого задавала форма полости кружки. Границы кружки, определяли границы тела чая, создавая систему, в которой импульс чаинок сохранялся и подчинялся законам этого самого тела. На секунду я представил, что форма кружки начала меняться, и я увидел, как весь чай воспарил над кружкой, он принял форму шара. Этот шар был безупречен, рябь на его поверхности постепенно успокоилась, и чаинки не теряя импульса, начали вращаться по-новому, и в этом не было ничего удивительно, такой опыт был проделан в космосе, где нет гравитации, и картина была знакома. Но дальше было интереснее, шар начала выворачиваться наизнанку. Я не уверен, что существует описание этого процесса, но видел я всё так, будто мир вокруг начал сжиматься, а шар увеличивается и обволакивать всё вокруг. Но только я был не внутри шара, как может показаться, но шар и его границы были вокруг меня. И чаинки плавали, описывая различные траектории, но выглядели они иначе, так как они тоже были вывернуты, и границы всех чаинок, и каждой по отдельности были вокруг меня. И даже атомы стали вывернуты, и кварки, и глюоны, мезоны, и бозоны, и совершенно новые, ранее невиданные субатомные частицы обволакивали меня вокруг. Если Господь и видит то, как мне казалось на тот момент, видит мир он именно так. В этом божественном зрении было всё — в буквальном смысле всё — я видел каждую деталь нашего сложного мира, каждую звезду, и каждый атом, каждую галактику, и каждую песчинку, на каждой планете. И не было в этом зрении лишь одной детали, не было расстояния, как физической величины, все объекты были в поле зрения одновременно, и все они были равны. Атом был такой же, как и скопление галактик, и выглядел он не проще. Размер чего-либо или расстояние между чем-либо — это иллюзия, это граница восприятия, это точка отсчёта, позволяющая человеку начать понимать мир вокруг и понимать комфортно.

Моё представление об окружающем меня мире, изменилось. Стерев границы комфортного мышления и комфортной логики, я переосмыслил физику вещей. Вернее, я начал забывать, выкидывать из головы, большинство знаний о физике заложенных многовековой историей исследований. Так уж вышло, что физика из учебника — есть набор условностей, имеющих очень скудный набор описаний.

Каково было моё удивление, когда всё то непостижимое, что есть в понимании мира, начало выстраиваться согласно новой, только что образовавшейся, логике. Именно старые логические догмы и создавали барьер к новым знаниям. И перешагнув через рубеж старой логики, увидев мир под совершенно новым углом, я обрёл доступ к совершенно новым знаниям. Это новый раздел физики, который писался здесь и сейчас. Физики, в которой не было место для размеров и расстояний, времени и скорости. Старые рамки уже были не нужны, чтобы описать пространство. А скорость была не ограничена пределом скорости частиц без массы. Напротив, скорость в отсутствие расстояний имела отрицательный показатель и росла, но в обратную сторону. Как если бы скорость света была бы равна нулю, а скорость движения автомобиля на трассе была равна минус двести девяносто девять миллионов семьсот девяносто две тысячи четыреста тридцать один метр в секунду. И представить себе такое понятие, как отрицательная скорость, имея в багаже знания о классической механике, попросту не представляется возможным. Мир не меняется, в отличие от нашего представление о нём.

Часть 1 — Глава 2

Голос внутри, если можно так выразиться, я назвал голосом протона, во всяком случае, мне так виделось, что некий протон, на заре своего существования, аккумулировал внутри себя информацию о вселенной. Он долго блуждал, становясь сперва частью туманности, затем частью звезды, а затем после взрыва звезды, он стал частью нашей с вами планеты, прошёл через десятки, а может и миллионы живых организмов, будучи частью их, пока наконец, не стал частью моего мозга. Именно в том месте, по стечению обстоятельств, где он смог эти знания внедрить в процесс мышления.

Голос не говорил со мной, в привычном понимании, но голос всегда имел ответ, на те или иные вопросы. Мне даже порой кажется, что божественное ви́дение, не что иное, как зрение самого́ протона, именно так он видит весь наш мир. И там, где мир бесконечно мал, на уровне самых базовых элементов, происходит переход в макромир, протон одновременно и очень маленький и в то же время большой, настолько большой, что больше всей нашей вселенной. И это ещё одна граница восприятия, которую пришлось стереть.

После первых часов осознания, когда я очнулся у себя на диване с кружкой чая в руках, первое что пришло в голову — это мысль, что эти знания нужно упаковать так, чтобы они стали понятны остальному научному сообществу. Но в первую очередь было необходимо эти знания проверить.

И в голове уже содержалась информация об экспериментальной установке: возможно, информация о ней содержалась в протоне, а может быть идея родилась в голове только что.

Часть 1 — Глава 3

Искать необходимые элементы для экспериментальной установки я начал с института, в котором учился, а впоследствии и работал. Часть их институт предоставил без каких-либо проблем, другую часть пришлось поклянчить, благо что все в институте понимали то, что всё это куплено на гранты, которые получил именно я, и в какой-то мере, всё это оборудование принадлежит мне. Силами студентов-первокурсников всё это добро перекочевало в мой гараж возле дома.

Сложнее дела обстояли с элементами конструкции, которых, не то что в моём институте не было, их не было даже в стране. И вторая проблема — энергетическая, уже на стадии расчётов было очевидно, что установке нужно не менее сто тысяч ватт на килограмм материи. И если первую проблему частично помогут решить коллеги с запада, то решения второй проблемы на данный момент я не имел.

Я написал своему давнему другу и коллеге из MIT Аарону о том, что моя дочь поступила в его институт, а заодно обмолвился и о своей проблеме, мы созвонились и немного поговорили об эксперименте, который я собираюсь ставить, на что он сказал, что скоро перезвонит, и мы распрощались. Но перезвонил не он, а президент математического института Клэя — Роджер Водзинский, он напомнил мне, что я так и не получил свои награды за решение гипотез Римана и Ходжа. Но я позволили себе заметить, что двух миллионов долларов, скорее всего, не хватит, и Роджер, перебив меня, поспешил успокоить тем, что сотни учёных уже в курсе, и многие институты его страны уже упаковывают то необходимое оборудование, что я обозначил в списке, который передал Аарону.

Но вот вопрос с энергетикой, решить было практически нереально. По моему запросу организовать линию в десять мегаватт администрация отписалась, отшутилась и выделила только человека, который подключил мой дом к трёхфазной линии на расширенные ТУ, в тридцать пять киловатт. Что тоже было неплохо, и с этим кое-как можно было работать. К моменту, как работник, выделенный энергетической компанией по запросу администрации, закончил подключение, бо́льшая часть оборудования и деталей уже прибыли ко мне в гараж. Впереди были долгие дни монтажа и бессонные ночи отладки.

Гараж был буквально завален различными приборами измерения и контроля, километры проводов и оптических линий, тонны меди, и мириады лампочек светодиодов. В собранном виде — это всё генерировало огромное количество тепла, которое отводила, на пределе своих возможностей, холодильная установка.

Шла третья неделя работы и отладки, на холодном пуске установка выдавала стабильный результат. Теоретическая часть начала подтверждаться экспериментально, но до реального результата было ещё далеко. И одного мозгатут явно было мало.

В один из дней к дому подъехал автомобиль представительского класса, из него вышел человек в деловом костюме, в компании громилы в костюме попроще. Человек прошёл к двери и позвонил в звонок. Я открыл, и человек вошёл в дом, жестом указав громиле стоять возле двери. Дверь захлопнулась, человек протянул руку и представился как Евгений. Он рассказал мне, что является заместителем директора в энергетической компании, которая обслуживает наш город. И предложил свою помощь в обмен на помощь с моей стороны, но по факту всё, что интересовало этого молодого человека — были деньги. Не знаю, откуда он узнал, что огромное количество институтов предложили, а некоторые и фактически оказали мне помощь. Но его предложение было очень прямым и понятным, я ему десять миллионов долларов, он мне линию в один мегаватт. Я улыбнулся ему и откланялся, сказав, что не имею подобных средств. А он сказал, чтоб я попросил своих коллег с запада помочь. Я ещё раз указал ему на то, что его предложение мне не подходит. Молодой человек явно был недоволен, и напоследок мне сказал, чтобы я хорошо подумал, ведь на кону наука, она бесценна, а случится может всё что угодно. И он ушёл. Больше я его не видел.

Через три плодотворных дня, работая над второй очередью экспериментов, я был неприятно удивлён тому, что электричество отключили, и не где-то там по причине аварии, а прямо возле моего дома. Тот же человек, что подключал мой дом к трёхфазной линии, теперь отрезал провода, идущие от моего дома к столбу.

Я вышел к нему навстречу, справиться о причинах, но кроме как о том, что это приказ сверху я ничего не узнал. Я позвонил в энергетическую компанию и спросил о причинах отключения от электрической сети, и после нескольких часов висения на телефонной линии, сотни переадресаций, и аргументов «мы этим не занимаемся», «этовам нужно позвонить в такой-то и такой-то отдел», я вышел на человека с довольно знакомым голосом, который сообщил, что дом отключён от сети, так как нарушены технологические условия, и моя эксплуатация сетей негативно сказалась на оборудование энергетической компании. А потом телефон разрядился. Обивая пороги одной инстанции за другой, в течение двух месяцев, правды или какого-либо решения моей проблемы я так и не добился. Видимо, я не там искал.

Заваривая кофе на газовой походной плитке, я начинал очередное утро энергетической блокады. Раздумывая над происходящим и пытаясь отыскать путь решения сложившейся проблемы, я допивал свой кофе. С последним глотком такое решение было найдено, оно казалось каким-то колоссально нереализуемым, сложным, и в первую очередь теоретическим, а значит где-то мог таиться изъян, из-за которого всё могло пойти прахом. Первым делом нужно было купить генератор, так как для второго и третьего этапа нужны были хоть какие-то расчёты, а значит нужен компьютер. Уже через час, возле своего гаража я устанавливал бензогенератор. И бросив от него удлинитель в гараж к компьютеру, я сел за расчёты. На расчёты второй очереди моего грандиозного плана ушло не более трёх часов, результатом стал проект из 180 солнечных панелей, высоковольтного трансформатора повышенной мощности и большой наборной ячейки свинцовых аккумуляторов на 350 тысяч ампер-часов. Но этот этап грандиозного плана, был только началом, и не было проблем ни с реализацией, ни с расчётами. Самое сложное было рассчитать запуск второй очереди, именно там было необходимо найти подрядчика для создания солнечных панелей, которые могли бы собираться в кластер из панелей, и при этом делать всё это автономно, в невесомости, в космосе в миллионах километров от земли.

Часть 1 — Глава 4

Щелчок и нарастающий гул, а после головокружение. В панике я нажал кнопку аварийной остановки. Причина происходящего была в работающем переходе. Действительно, был открыт переход, воздух через который попросту начал улетучиваться. Пропускная способность, оказалась невероятной, чудо что не засосало в переход близлежащее оборудование. Предстояла незапланированная модификация по возведению шлюза.

Неделя кропотливой работы и мы вместе с сыном соседа, который был сварщиком, а по совместительству ещё и любопытным мальчуганом, соорудили небольшую камеру. Размерами метр на метр по периметру, и высотой в два метра, камера из сварного металлического каркаса обшитого толстыми листами алюминия, была герметична и по расчётам должна выдерживать девяносто девяти процентный вакуум. Но учитывая тот факт, что собран он был теоретиком и молодым сварщиком-водопроводчиком, ожидать можно было чего угодно.

Повторный запуск был похож на предыдущий, щелчок и нарастающий гул. Датчики показали разряд атмосферы внутри камеры, и небольшой радиационный фон. Я продержал открытым переход в течение трёх минут, после чего заглушил систему, фон резко упал. Я оставил камеру запертой, чтобы проверить уровень герметичности и отправился спать. На дворе стояла ясная ночь, уставший, но в приподнятом настроении я осознал, что иду в верном направлении.

Наутро, проверив детекторы и убедившись в герметичности камеры, я стравил вакуум через клапан и открыл камеру, внутри стоял запах электричества, как после грозы, осмотрев шлюз изнутри, я разместил внутри обычную бытовую видеокамеру, которая будет транслировать всё происходящее внутри, инфракрасную камеру и камеру, которая транслирует в ультрафиолетовом диапазоне. Закрыв шлюз, я предпринял попытку запуска установки. Щелчок и гул, а на мониторе всё начало темнеть, и за пару секунд бытовая камера погрузилась во мрак. Но в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазоне были видны, пускай и тускло, типичные виды для космоса. Камеры были слабы, но даже с такими результатами можно было определить местоположение выхода перехода. По найденным характе́рным созвездиям я предположил, что выход перехода оказался в районе урана, нужно было только повернуть камеру в сторону предполагаемого солнца и убедиться в этом. И так как камеры не были моторизированными, пришлось глушить систему, и здесь меня ждала первая неудача.

Ещё во время первых запусков, я обратил внимание на то, что потребление энергии растёт, немного, но всё же растёт, и тогда я не придавал этому значения. И даже больше, я не обратил внимание и полностью пренебрёг тем, что рост был экспоненциальным, но очень-очень медленным. Но рост не был связан с просадками в системе и растущей температурой и, как следствие, сопротивлением. Рост был связан с растущим переходом. Возможно, но не останови я эксперимент сейчас, случилась бы катастрофа, во всяком случае для меня. Переход разросся до таких размеров, что поглотил внутренние стенки шлюза, а бытовая камера и вовсе оказалась в зоне гравитации какого-то объекта, и к тому моменту, как я выключил переход, всё вернулось, но со смещением. Внутренние стенки были смещены на несколько сантиметров, и та часть, что висела в воздухе, частично осыпалась, так как была очень тонкой, а та часть, что вышла за пределы перехода, так и осталась где-то в открытом космосе. Штатив от камеры лишился пары сантиметров ног, а сама камера попросту вышла из строя. Думаю, разница в давлении испортила какие-то электронные компоненты внутри.

Но результаты потрясали, переход был и он был функционален, и даже больше, теоретические расчёты хоть и требовали доработки, но были очень близки, выход перехода находился в солнечной системе безусловно. И ещё пара экспериментов с другими координатами и можно отладить навигацию и размещать переход в любом необходимом месте в пространстве.

Переработав техническую составляющую и ограничив рост перехода, я разместил уже три широкоугольных камеры в инфракрасном диапазоне так, чтобы можно было сориентироваться в пространстве. Настал момент запуска, машина запустилась, и на экране монитора появилась картинка, одна из камер зафиксировала свет солнца. Но в этот же момент на другой камере было зафиксировано излучение от огромного тела, находящегося совсем близко с точкой перехода. Это был Юпитер. Координаты первого перехода стали точкой отсчёта, и запустив машину перехода с другой настройкой, получилось определить относительные пространственные координаты. Машина была отлажена, оставался только энергетический вопрос.

Поискав на просторах интернета фирмы производителей из Поднебесной, была найдена компания, которая смогла бы произвести, мной спланированную установку. На чертежах была детально проработанная система из самоуправляемых миниатюрных солнечных панелей, которые могли собираться в большую панель, присоединяясь друг другу. Программная составляющая этой системы контролировала каждую из панелей и убирала вышедшие из строя панели, заменяя их исправными, а также подстраивала их, направляя к солнцу. В теории эта машина могла производить огромное количество, ограниченное только количеством тех самых панелей.

Первая партия панелей, в количестве двух тысяч штук была готова уже через месяц. И первых пятьсот панелей уже хватало для того, чтобы поддерживать машину перехода в действии. Каково было удивление соседей, видевших как четыре большие кучи, каждая размером с сорокатонный контейнер, постепенно были перенесены мной в крохотный гараж.

Дни и ночи напролёт, не прекращая, работала машина. На этот раз у машины была совершенно конкретная цель — поиск разумной жизни. Специально подготовленная операционная система, работала по алгоритму: открытие перехода в очередной солнечной системе из публичного списка систем с экзопланетами, поиск планет в обитаемой зоне, определение их орбит и актуальных координат. За день можно было посетить всего сто восемьдесят семь звёздных систем, а для нахождения одной планеты, системы из списка необходимо посещать регулярно на протяжении периода от одного до двенадцати месяцев.

Первые результаты с обнаруженными планетами были уже через три дня, планеты были так близки к переходу, что заметить их было невозможно. Настроив переход возле планеты, зафиксировать радио или какие-либо ещё излучения, которые бы указывали на наличие ра́звитой жизни, не удалось. И все три планеты, удалось только сфотографировать. Это невероятное чувство, когда ты смотришь на фотографию совершенной новой, невиданной другими людьми планеты, пускай и пустынной.

Всё чаще, напротив дома, стал появляться микроавтобус, он стоял там с полудня и до шести вечера. Кто был в салоне, видно не было, но наружу никто не выходи́л. А однажды, посреди ночи, я встал выпить воды и услышал, как кто-то шарится возле дома. Я подошёл к окну, чтобы рассмотреть гостя, но тот завидев меня, побежал без оглядки, запрыгнул в тот же микроавтобус, и автомобиль молниеносно умчался вдаль.

Третья неделя поисков принесла и первые удивительные результаты. Обнаруженная на своей орбите, планета Глизе восемьсот тридцать два си, удивила своей схожестью, при ближайшем рассмотрении. И только сейчас, обратив внимание на эту систему, я изучил эфир радиочастот, где, к моему удивлению, среди помех и шумов, были вполне различимы характе́рные сигналы. В этой системе явно присутствовала разумная жизнь. Я попытался настроить выход перехода таким образом, чтобы его скорость в пространстве была синхронизирована со скоростью планеты. Казалось бы, что может быть проще, есть планета А, то есть Земля, и есть планета Б — Глизе восемьсот тридцать два си, каждая из которых движется по определённым траекториям, но не тут-то было. Движется всё в буквальном смысле, и планеты, и звёзды на орбитах которых эти планеты движутся, само пространство всё время норовит измениться. И если наблюдать за планетой с расстояния в триста тысяч километров более-менее безопасно то, подходя переходом всё ближе, чувствовалась болтанка. Зайдя на несколько секунд в атмосферу планеты, я сделал массу снимков и взял пробы воздуха на анализ. Расчёты требовали корректировки, выход перехода перемещался в пространстве на десятки метров из стороны в сторону, иногда скачками, иногда плавно ускоряясь. Здесь, явно, были замешаны параметры вселенной, доселе не изученные современной наукой.

Рассматривая фотографии планеты, я отчётливо видел города, и тем становилось желание выйти на ту сторону сильнее, чем больше я всматривался в детали. Ломая голову над вопросом компенсации колебаний выхода перехода, я вновь вспомнил о своём безумии и решил обратиться к протону в своей голове. Заварив чашку кофе, и сев в позу лотоса на диване, я сделал глоток и закрыл глаза. Мерцающие огоньки сигнализировали, что я погружаюсь в пучину своего сознания. И настроив мысли на решение проблем, голос протона, начал показывать мне некие субстанции. В общем виде, зрелище напоминало картину Ван Гога — Звёздная ночь. Вихри энергетических масс образовывали систему, и чем объективнее был мой взгляд на происходящее, тем сильнее я вникал в суть и видел закономерность. Пространство не просто хаотично флуктуировало, это был довольно упорядоченный танец, в котором все вещества и энергия кружились подобно ингредиентам супа во время варки, только здесь не конвекция управляла действом. А некая невидимая энергия, возможно это тёмная энергия, но ошибкой учёных в представлении тёмной энергии было то, что она не просто отталкивает всё и вся друг от друга, а имеет целенаправленный вектор, как и конвекция. Только вектор этот направлен не от горячего к холодному, а от плотного к вакууму. Каким бы ни казалось это абсурдным, ведь то, что мы называем гравитацией, делает ровным счётом то же самое, только наоборот. И всё это противоборство гравитации и тёмной энергии создаёт движение всего, от плотного к разряженному. Но максимумы плотного состояния были не в чёрных дырах, а в неких точках вселенной, где высвобождалось пространство и время, это было подобно гейзеру, что бил пространством и временем во все стороны и замкнут он был на горизонте событий всего пространства-времени. Где в бесконечном вальсе кружились все вещества и время от гейзера к границам вселенной. В прошлом своём виде́ние я смотрел на всё со стороны этого гейзера, как бы его глазами. Я видел переход микромира в макромир, он тоже был зациклен. То бесконечно увеличиваясь в размерах, то бесконечно уменьшаясь, я проходил через своё нормальное размерное состояние. Уже тогда я видел, что самый маленький кварк по размеру был больше всей вселенной вместе взятой. И всю вселенную, с лёгкостью, можно было бы уместить внутри него. Но в тот раз я не обратил внимания на тот факт, что этот гейзер двигается относительно всей остальной массы вселенной, но движением в обычном смысле это назвать нельзя, это больше походило на плавную струю фонтана, что начинал бить в одном месте, тогда как в другом месте рядом, другой фонтан прекращал бить. И всё это на пятачке пространства размером в двадцать метров, если смотреть на него человеческими глазами. Но в этой области пространства, где били ключи пространственно-временно́го континуума, искривление оного было настолько больши́м, что сантиметр был равен диаметру нашей галактике. Но приближаясь к источнику, расстояние до него как будто увеличивалось. И только протон в моей голове мог меня провести меня до источника и через него. В первый раз я увидел всю вселенную одномоментно, именно заглянув внутрь этого самого источника-гейзера.

Вернувшись в свою комнату, я посмотрел в кружку с кофе. А там была уже готова, та самая формула, без которой стабилизировать выход перехода не представлялось возможным. Математически всё оказалось проще некуда, ведь зная то, что за горизонтом всей вселенной всё попадает в источник, нужно было провести переход через границу вселенной, выйти из источника и дойти до необходимых координат. И поскольку мой переход получит новую точку отсчёта в виде источника, то и все координаты, будут выстраиваться относительно источника; а значит любое искривление пространства и время будет компенсировано.

Открывая переход вновь, с уже переписанной программой, я допускал, что это может привести к глобальному или даже вселенскому катаклизму. Пространство может попасть в петлю внутри петли. Или процесс может остановиться, так как переход будет компенсировать действие источника — и время попросту остановится.

Но этого не произошло, переход был успешно открыт, и выход стабилизирован. Я вывел переход на орбиту планеты, и заворожённо наблюдал за планетой, на которой была не просто жизнь — а высокоразвитая, скорее всего, превосходящая по уровню развития нашу.

Процесс настолько заворожил меня, что я потерял связь с внешним миром, и мысленно уже щеголял по одной из улиц этого нового мира. И в этот момент сработала сигнализация. Посмотрев на мониторы камер наблюдения, я с ужасом обнаружил, что мой дом окружён людьми в масках, все были вооружены, на обочине стояло четыре грузовика. По меньшей мере шестьдесят человек сейчас оцепили мой дом, и действовать нужно было решительно. Они пришли сюда не для того, чтобы дать людям источник неограниченной энергии — это, явно, они пришли за оружием, коим сочтут моё открытие.

Быстро перенастроив машину перехода на поверхность, только что обнаруженной, планеты, и задав программу расширять окно перехода до максимума, я, в буквальном смысле ни с чем, шагнул в неизведанное. К моему удивлению, переход не представлял собой ничего и не отличался от перехода из одной комнаты в другую. Будучи уже на той стороне, я отбежал на некоторое расстояние от перехода, опасаясь обвала частей дома, которые успеют перейти сюда. Ведь уходя с планеты земля, я сделал ставку на то, что переход будет открываться до тех пор, пока ему хватает на это энергии. И моё предположение оказалось верным, окно было открыто на три — четыре метра, а после закрылось. Машина была практически полностью перенесена сюда, но силовые цепи и часть вычислительного центра остались на земле, а часть дома, что попала в переход, и вовсе обвалились, разрушив частично камеру и пульт управления.

В шоке от происходящего я даже не сумел осознать, куда попал. Голова резко закружилась, пальцы рук и ног начали неметь, а после и вовсе потускнело в глазах. Я упал и провалился в сон.

Часть 1 — Глава 5

Сквозь сон я начал слышать странные звуки. Они были похожи на песню, довольно простую ритмичную песню, но слов было не разобрать. Глаза не открывались. Руки и ноги не слушались. Я точно проснулся и чувствовал себя очень бодро. Но всё, что касалось движения телом, мне было недоступно. У меня ничего не болело. А потом вспышка… Яркий свет ударил по глазам, всё было мутно. Передо мной явно стоял гуманоид, но свет бил по глазам, а фокус никак не настраивался. Гуманоид подошёл поближе и снова зазвучала песня,

— Там тын му пья пэй ю, — сказал мужским голосом гуманоид на мотив песни,

— Я вас не понимаю, — с трудом ответил я,

— Там тын му пья ю пэй, — снова проговорил гуманоид.

Я отключился.

Когда я очнулся снова, то обнаружил себя лежащим на мягкой кровати, которая была довольно низкой и маленькой, и я полностью не помещался на ней, так что ступни мои свисали с края. На этот раз я мог шевелиться и смотреть уже было не так больно, но свет по-прежнему был ярким. Я попытался встать и осмотреть комнату, в которой находился. Стены были метра два в высоту. Пол тёплый и мягкий, поверхность его была похожа на пробковую, но вот внешне он напоминал мрамор коричневого цвета. Стены были явно окрашены краской, и по фактуре напоминали обычную глянцевую эмаль. В углу комнаты была вполне обычная дверь, с вполне обычной дверной ручкой шарообразной формы. Окон не было. На потолке было два плоских, круглых светильника, которые светили голубоватым и приятным светом, напоминающим свечение неона.

Из мебели в комнате были: кровать, стол, табурет, сундук. Последний был закрыт. На столе стояла некая конструкция, напоминающая монитор. Внизу этого монитора было несколько кнопок и пиктограммок над ними, значение которых я мог только предположить. Нажав одну из кнопок, что была слева, я обнаружил, что монитор начал излучать свечение и через несколько секунд на экране этого монитора появился вполне очевидный интерфейс с разделением на окна и кнопки. Нажав на одну из кнопок на мониторе, загрузился другой экран, который уже больше напоминал рабочий стол, были все необходимые атрибуты: иконки с подписями, картинка на рабочем столе тоже имелась — это была фотография заката. Я пододвинул табурет поближе и начал рассматривать фотографию. В деталях я увидел деревья на фоне заката, у деревьев, похожих на пальмы, были очень большие листья, которые свисали под собственным весом. На небе все те же облака и солнце. Вернее, звезда, а ещё точнее — Глизе восемьсот тридцать два.

Изучая девайс, я краем уха услышал шелест, повернул голову и увидел, как часть стены начала двигаться вверх, открывая окно. Окно выходило в коридор. За синеватым стеклом стояло два, очень похожих на земных людей существа. Они были невысокого, примерно в полтора метра, роста. Один был крупнее и явно самец, другая похожая на самку. Я повернулся и встал с табурета. Медленно подойдя к окну, я в знак приветствия поднял руку. Через секунду, руку поднял Он, а следом и Она.

— Здравствуйте, — сказал я и слегка поклонился,

— Тиу та, — сказала девушка,

Я разглядывал их лица и удивлялся тому, насколько они и мы были похожи, разница была так же ничтожна, как между монголоидами и европеоидами. Скулы у них были узкие, глаза округлые широко посаженные, нос с горбинкой среднего размера. Длина рук и ног были пропорциональны телу относительно человеческих. И самое большое отличие, которое удалось подметить — это волосы, виски были либо гладко выбриты, либо волосяного покрова там не было отродясь.

— Та фэ ту а, — обратился парень к девушке,

— Ом па руэ, — ответила она.

На вид им было не больше тридцати лет, по земным меркам.

Парень отошёл в сторону. Открылась дверь. И в комнату вошли трое людей, явно военных, ну или принадлежащих какой-то силовой структуре.

— Фауа па, — сказал один из военных, и показал мне руку, согнутую в локте параллельно земле, и направленную ладонью на меня.

Я стоял не двигаясь, разглядывая их одежду, как в комнату вошёл ещё один в костюме, но на этот раз гражданском. Через забрало шлема я увидел парня, который только что был за стеклом. Парень робко подошёл ко мне, остановился в метре от меня и протянул руку. В руке он держал девайс, напоминающий планшет. Жестом, напоминающим смахивание, он активировал устройство. На экране было много пиктограмм. Он ткнул на одну из них, и загрузилось какое-то весёлое приложение, где миловидный жучок говорил что-то и, по всей видимости, внизу отображались субтитры. Парень нажал на круглую кнопку и началась детская игра. Самая обычная развивающая игра, где жучок в форме квеста познаёт мир вокруг, и озвучивает все объекты, на которые ты нажимаешь.

Парень дал планшет мне, и я попробовал поиграть, но в мире этого жучка было много необычных вещей, которые я видел впервые. И поняв, что это попытка найти общий язык, я начал сам называть то, что видел на экране. Я показал на жучка, — Жук, — чётко сказал я и обвёл пальцем вокруг него, а парень достал из кармана планшет поменьше, и что-то в него записал, — ук, сказал он.

— Жук, — повторил я,

— шук, — повторил парень, скривив губы в неестественной гримасе,

— Дверь, — я показал на дверь в домике жука и нажал на неё, и жук вышел на улицу,

— Твер, — повторил за мной парень в халате,

— Трава, — я показал на траву,

— Тава, — повторил он, записывая в свой планшет.

Я несколько часов называл всё, что видел в игре, пока не отошёл от волнительного возбуждения и не осознал, что сильно хочу пить и есть. Первое, что пришло в голову — это встать и подойти к компьютеру, и показать на картинке с закатом воду, и жестами показать, как я пью. Парень встал и вышел, а следом вышли и военные, закрыв за собой дверь.

Через пять минут дверь открылась, и в комнату вошли сначала военные, а потом и парень с девушкой, она протянула мне стакан чёрного цвета, внутри которого была явно жидкость. Я понюхал содержимое стакана, ничем не пахло. Окунул палец, попробовал на язык, на вкус это была самая обычная вода, но с металлическим привкусом. Деваться было некуда, я выпил всё, что было в стакане, а это без малого пол-литра жидкости. Меня резко потянуло в сон. Голова закружилась, я почувствовал, что земля уходит из-под ног. Парень попытался поддержать меня, и я отключился.

Я видел странные и суматошные, порой безумные сны. Меня то лихорадило, то знобило. Очнулся я внезапно, и как будто по голове стукнуло. Но только без боли, напротив, я чувствовал себя превосходно, лёгкость в руках, ногах, голове. Мысли не путались. Вставая с кровати, я обнаружил на шее некое подобие бинта. Сняв бинт, я увидел маленькое пятнышко крови на нём, возможно, мне сделали какую-то инъекцию. В животе заурчало, накатил страшный голод. Я подошёл к двери и постучал. Снова открылось окно. За окном стоял военный, но на этот раз без маски. Синеватое стекло изменяло бледноватый цвет кожи и все, кто был по ту сторону, приобретали сходство с мертвецами. Дверь открылась, а к окну подошёл человек в серьёзном обличье, возможно это представитель власти.

В комнату, на этот раз, вошло всего двое военных, они встали по углам напротив меня, а парень, что по все видимости был здесь учёным, подошёл ко мне и показал на кровать, а после сам сел на неё. Я последовал его примеру и сел рядом с ним. На манер, как я показывал картинки, он провёл пальцем вокруг себя и сказал, — Тафу Ил, — и начал ждать реакции от меня, — Антон, — я провёл пальцем вокруг себя, — Антон, — повторил парень и записал в свой планшет. Следом он достал планшет и запустил другое приложение, в нём были картинки, фотографии. Посмотрев с десяток изображений, я заметил закономерность, на всех этих изображениях были одни и те же люди, назовём их так, в одной и той же обстановке, в буквальном смысле, два человека в комнате с различными вещами, которые стояли, сидели, лежали в разных местах относительно друг друга, и относительно вещей. Возможно, так они пытались понять наречия на моём языке. Почти на каждом изображении я постарался объяснить, что, где и как относительно друг друга находилось. Парень только успевал записывать. Когда картинки закончились, учёный включил другое приложение, и в нём уже было интереснее, там были видеоролики, на которых те же самые актёры, но уже поодиночке, и изолированные от всех остальных предметов, совершали различные действия. Пили, кушали, ломали, резали, бежали, прыгали, спали, кричали, говорили шёпотом. Это занятие длилось часов пять. Под конец я был вымотан настолько, что не замечал, как закрывались глаза.

Внезапно отворилась дверь, и девушка, которую я уже видел и та, что, скорее всего, была подружкой учёного, закатила небольшой столик на колёсиках. На столе в маленьких мисочках, коими был уставлен весь стол, были маленькие порции различных яств, в совершенно миниатюрных порциях, буквально по одной ягодке. Она демонстративно открыла стеклянный колпак, и показал на продукты.

Дегустацию я начал просто, с верхнего левого угла, с ягодок синего цвета. Некоторые продукты, типа ягод и фруктов были очень сладкими, некоторые кислыми. Но совершенно не было горьких. На последнее я оставил то, что походило на мясо и рыбу. Мясо было безвкусным, а рыба и пахла скверно и на вкус была не лучше. После я выбрал семь самых вкусных продуктов, и отметил их в журнале дегустации улыбающимся смайликом, а остальные либо нейтральным, либо грустным. Я подкрепил свои художества в виде смайликов, своей трактовкой их значений, сыграв в крокодила. Показывая улыбку, я делал вид, что жадно кушаю продукты. А показывая грусть и грустный смайлик, я корчил рожицы и отстранялся от продуктов, что вызывали неприятные эмоции.

Но такая разнообразная дегустация не утолила голод, и взяв в руки планшет, я нашёл видеоролик, в котором актёр кушает, а после показал на себя. К моему удивлению, меня поняли правильно, и барышня удалилась минут на десять, а по возвращении прикатила тот же столик, но с двумя большими мисками, в одной были ягоды и фрукты, что я отметил, как вкусные, а в другой были маленькие, похожие на креветки штучки, но на этот раз зажаренные. Умял я всё на раз, так как было чертовски вкусно. И выпив воды, которая теперь была красноватого оттенка и без металлического привкуса, я прилёг на кровать и сказал: — Спать! — и учёный, сказав что-то на своём языке удалился, а следом и военные. Закрыв глаза, я махом погрузился в мир грёз.

Часть 1 — Глава 6

Две недели продолжался наш лингвистический интенсив. Каждый день, по восемь часов кряду, на протяжении тысячи изображений, видеороликов и звуков. Мы медленно, но верно продвигались к пониманию друг друга. И вот результат, войдя в комнату, как положено вместе с конвоем, Тафу Ил что-то сказал в свой планшет, и через мгновение из планшета донеслось: — привет, — прозвучал мой голос, но со странным тембром, — доброе утро, — ответил я, — и Тафу Ил посмотрел на меня, — хорошее утро, — перефразировал я, — Тафу Ил улыбнулся мне, так и начался свободный, межзвёздный диалог землянина и глизианина.

— Пойдём, — донеслось из планшета,

— Пойдём, — ответил я, вставая с кровати,

— Сейчас мы показывать ты мир, — прозвучало из планшета, когда Тафу Ил что-то пробурчал в него,

— Сейчас мы покажем тебе мир, — поправил я и учёный что-то записал в свой планшет.

Признаться, я был приятно удивлён, что покидал свою камеру, находясь в сознании, твёрдо шагая на своих двух ногах. Я понимал, что остаток своих дней мог провести взаперти и очень надеялся на положительный исход, всячески стараясь показать себя безобидным и миролюбивым инопланетянином.

Мы шли по коридору, который почти ничем не отличался от коридора в каком-нибудь НИИ на земле, разве что стёкла немного отдавали синеватым оттенком, возможно, причинойтому послужила разница в восприятии света и цвета у наших видов. Само свечение звезды, как мне вспомнилось, уходило в спектр более высоких температур. В конце коридора была небольшая, похожая на пластиковую, дверь, пройдя в которую я оказался в комнате с двумя столами, за которыми сидели аборигены. Форма одежды сильно отличалась от одежды тех, кого я видел последние две недели. Скорее всего, то были гражданские, и поскольку на журналистов они походили мало, то я смел предположить об административной принадлежности этого класса, возможно, сам президент страны, или целого мира.

Глизиан в халатах тоже было немало, и в общей сложности было порядка пятидесяти представителей. Шум практически сразу сошёл на нет, лишь расступились конвоиры и я прошёл вместе с Тафу Илом к столу. Несложно предположить и представить себя на их месте. Возможно, они, как и мы, впервые видели разумную форму жизни. И мой счастье, что их вид оказался высокоразвитым, в противном случае риск быть сожжённым или утопленным как колдун, резко возрастали. Остановившись перед столами, мне вынесли стул.

— Садиться, — сказал Тафу Ил и указал мне на стул,

— Садись, — поправил я и сел, осматривая всех присутствующих,

Наступила гробовая тишина, неслышно было даже дыхания. Все замерли.

Глизианин в костюме, похожем на трикотажный комплект из брюк и кофты с высоким воротником, что-то проговорил в планшет, который лежал перед ним на столе и из него послышалось: — Здравствуйте, мы Триа Эвдо, приветствовать вас!

— Здравствуйте, я землянин, приветствую вас тоже! — сказал я и слегка поклонился,

— Где вы прийти к мы и для какого задание? — донеслось из планшета,

— Я пришёл к вам с планеты Земля и если разрешите нарисовать, то я лучше покажу, а цель у меня была одна, спасти свою планету от возможного уничтожения, — сказал я, поёрзав на стуле.

— Что значит «Восмошноко уничошения»? — спросил Глизианин, стараясь выговорить чуждую ему речь.

— Уничтожение — значит «Бум», — и я развёл руками, как бы изображая взрыв,

— Что уничтожение свою планету? — проговорил планшет и каково было моё удивление, программа переводчик уже записала мной произнесённое слово,

— Моё изобретение, мою машину, мой транспорт на котором я пришёл сюда, — сказал я и посмотрел в глаза старого Глизианина.

Пока планшет переводил мою речь, в тех самых глазах я увидел тревогу. Возможно, они поняли меня не совсем верно, и теперь считают мою машину перехода опасностью, которая им грозит. И было бессмысленно что-то им объяснять, ведь словарный запас переводчика был настолько скуден, что едва можно было изъясняться на самые элементарные темы.

Разговор через этот сломанный телефон, продолжался примерно час, и когда всем уже стало ясно, что возможности переводчика весьма ограничены, заседание было решено прекратить. Что это было? Возможно, президенту, или кем там он был, просто хотелось полюбопытствовать, вот и устроили это представление. А на прощание он лично подошёл ко мне, и, согнув руку в локте, предложил мне местное рукопожатие. Я неоднократно замечал, как некоторые учёные здоровались подобным образом, и согнув свою руку подобным образом, ответил взаимностью. Президент, будем его пока так называть, коснулся локтем моего локтя, и все вокруг ахнули. В этот момент где-то сбоку моргнула лампочка, я повернулся посмотреть и увидел странный объект, нацеленный на меня, он был похож на большой синий светодиод, который увеличивался в размере и моргал чаще и чаще. Перед глазами всё начало скручиваться и размываться. А когда эти яркие вспышки заполнили собой всё, что я видел, мерцание прекратилось, и перед глазами у меня оказалась большая блестящая штука, похожая на очень большой объектив камеры. Я лежал на столе, руки и ноги были пристёгнуты. Тафу Ил, отодвинул объектив от лица и начал расстёгивать ремни, которыми я был прикован. Было сложно соображать, мысли так путались, что я провалился в сон.

Во сне мне казалось, что я попросту умер, или мой мозг в результате неудачного перехода был испорчен настолько, что весь этот мир с его обитателями был просто плодом моего воображения. Но и сном это состояние назвать было нельзя, я мог сосредоточиться на какой-либо мысли, но это требовало колоссальных усилий. И было сохранено ощущение времени, оно тянулось. Всё выглядело так, будто разум кто-то запер в темницу. Этот не до сон был самым долгим из всех, что мне довелось пережить, казалось, что я начинал медленно сходить с ума. Пока однажды этот, ставший уже кошмаром сон, попросту не прекратился. Всё произошло мгновенно, все чувства вернулись разом, это не было похоже на пробуждение, выглядело так, как если бы я был телевизором, который включили: картинка, звук, тепло, обоняние, всё было в полном порядке.

Я встал и осмотрелся. На этот раз комната была другой, более уютной, обилие мебели и различных предметов, аксессуаров, и окна на улицу — в общем, на палату в лаборатории это было не похоже. Я подошёл к окну, оно хоть и было маленьким, но их было шесть штук на четырёхметровую стену. За окошком моему взору открылся вид на самую обычную улицу с доро́гой для транспорта и тротуарами для пешеходов, различными растениями, которыми было усеяно всё, что являлось доро́гой или тротуаром. Через дорогу стояло здание, бледно-синего цвета, в три этажа, с огромным количеством крошечных окошечек.

За спиной послышался хруст дверной ручки, и я обернулся. Дверь открылась и в комнату вошла подружка Тафу Ила, ну или его помощница, понять уровень их взаимоотношений не представлялось возможным. Она явно была удивлена. В скорой спешке она достала из кармана на своей курточке маленький прибор, похожий на мобильный телефон, что-то спешно нажимала в нём с минуту, после чего начала говорить в него на своём музыкальном языке:

— Очень рада, что вы снова на ногах, — речь прозвучал удивительно правильно, голос был уже не мой,

— Где я? — спросил я, и переводчик уже напевал ей на ухо какую-то мелодию,

— Вы у меня дома, а сам дом находится на территории института астрофизики, но вообще у него длинное и сложное название, но если кратко, то так. — она протянула мне свою руку.

— Я себя довольно странно чувству, и не то чтобы плохо, а скорее напротив, я прям как помолодел, — пожав руку в ответ, сказал я.

— И это не мудрено, ведь мы практически потеряли вас, вы попали к нам в очень плохом состоянии. Цепи ДНК в вашем организме были видоизменены, и вы начали разрушаться в прямом смысле этого слова. Ваша кожа начала рваться, кости ломаться, по всему телу начали расти новообразования. Экстренная реанимация позволила сохранить остатки ДНК, что ещё оставались в вашем организме и реструктуризировать остальные, подверженные очень сильной мутации. Два года вы провели в коме, пока ваш организм восстанавливался. — она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Два года? — удивился я,

— Да, ваших два года. Пока вы были в коме, мы обращались к вашему разуму, общались с вами, учились у вас, вы показали нам ваш мир, научили вашему языку, да и в общем пролили свет на многие научные открытия. Наши миры очень похожи. И эта схожесть напугала многих, а некоторых и вовсе свела с ума. — и она многозначительно опустила голову.

— Подскажите, пожалуйста, как я могу к вам обращаться? — спросил я и улыбнулся,

— Ман Ти Фат Ил, — медленно проговорила она,

— Меня Антон. Очень приятно! Подскажите, а Тафу Ил — ваш родственник? — спросил я.

— Он мой супруг, бывший супруг, вернее его убили. — Она опустила глаза.

— Соболезную, — сказал я и инстинктивно потянулся обнять Ман Ти Фат,

Она отпрыгнула от меня, а я извинился, пытаясь всячески объяснить, что хотел просто проявить сочувствие.

— Хотите прогуляться? — спросила Ман Ти Фат,

— Вы знаете, не откажусь!

Часть 1 — Глава 7

На улице было немного Глизиан, многие гуляли бесцельно, а кто-то, вместе со своими детьми, шёл по направлению к большому зданию, напоминающему здание оперы в Сиднее. Вообще архитектура, что довелось мне увидеть, строилась на тех же принципах, что и у нас на земле, отсюда и сходства. Но в мелочах было предостаточно различий, одни газоны с полуметровой травой чего стоили, и это были не запущенные и поросшие луговой травой, вблизи было отчётливо видно, что все эти газоны были аккуратно сформированы. Это немного напоминало зелёный лабиринт. Тротуары были выложены круглой плиткой, а пространство между ними было залито пористым и твёрдым веществом. Похожее вещество было и на дороге, только отличалось по цвету, оно было темнее и с фиолетовым оттенком. Деревья, а здесь был представлен всего один вид, были сходны с нашим клёном. Среди кустарников выделялся, небольшой, примерно в метр, с ягодами тёмно-синего, почти чёрного цвета, что удивительно, все ягоды росли по три штуки, как черешня, только по три и черенок был короче.

Погода была хорошая, звезда не припекала, а воздух был комфортным и очень свежим. Среди запахов в воздухе преобладали запах металла и морской воды, а сам воздух был плотный как в хаммаме, но влажности не чувствовалось.

Ман Ти Фат остановилась и обратилась ко мне, — сейчас мы находимся на планете Эвдо, это единственная в нашейсистеме планета, на которой присутствует разумная жизнь, но не единственная на которойжизнь есть вообще. Есть ещё одна планета, следующая после нашей, на ней успешно развиваются микроорганизмы и, возможно, когда наше светило станет теплее, мы переберёмся туда. — Ман Ти Фат указала на вверх ладонью.

— Ман Ти Фат, подскажите, пожалуйста, что с моим транспортом? Поймите меня правильно, я благодарен вам, чтовы приняли меня, и не спешу покидать вас, но у меня на Земле осталась дочка, и мало тогочто я буду скучать по ней, так ещё ко всему прочему у неё могут быть проблемы из-за меня, — опустив глаза в пол, почти мямлил я.

— Не беспокойтесь, с вашим транспортом всё в порядке, вернее будет сказать, он ровно в таком же состояние каким был тогда, когда мы вас нашли. Мы не рискнули переносить его куда-либо, и просто построили ангар вокруг него. — С сочувствием и пониманием в голосе сказала Ман Ти Фат.

— Расскажите мне о вашей планете поподробнее. Как далеко зашла ваша наука? «Мой список вопросов безграничен», — сказал я и начал внимательно слушать.

— Наша планета, — начала рассказывать Ман Ти Фат, — во многом очень похожа на вашу, отношение воды к суше примерно такое же, но вот суммарно наша планета больше вашей примерно в полтора раза. На нашей планете есть три больших океана, и восемь материков. Мы находимся на самом маленьком из них, он, как и единственное государство на нём, называется Триа, со столицей под названием Три Фа Рер. — к нам подошёл местный в костюме учёного, и вступил в диалог с Ман Ти Фат, пока я рассматривал группу жучков на дереве.

Когда Ман Ти Фат освободилась, она повернулась ко мне и извинилась, что отвлеклась, а после предложила перекусить, и мы пошли в сторону одноэтажного здания с большой и яркой вывеской, изображающей улыбающееся лицо.

Внутри всё напоминало столовую, удобству гостей был предоставлен поднос на колёсиках, на который укладывались различные блюда и напитки. Обслуживающего персонала как такового не было, был один человек, стоявший у прилавков с едой, он всем улыбался, но какая у него функция я так и не понял.

К моему большому удивлению, расчёт за еду осуществлялся автоматически, положив блюдо на поднос, маленький экран выводил на табло какие-то надписи, и по окончании Ман Ти Фат приложила свой мобильный телефон к циферблату. Удивляла и организация пространства внутри, в основном зале не было ни столов, ни стульев, их функцию выполнял поднос на колёсиках, который одним движением трансформировался в довольно удобный столик с табуретом и параллельно фиксировал колёсики. Удивительное и крайне удобное решение для общепита.

Мы с Ман Ти Фат поставили свои столики рядышком у небольшого окошечка, которыми было усеяна вся стена. И пожелав друг другу приятного аппетита, я принялся дегустировать тушёное мясо с овощами, которое настоятельно рекомендовала мне моя спутница. Блюдо и впрямь оказалось великолепным, овощи были мало отличимы от земных: моркови и горошка, а вот мясо, с виду жёсткое, но таящее во рту как паштет, не входило ни в какое сравнение.

— Вы совсем не спрашиваете меня ни о чём, — нарушил тишину трапезы я,

— Кхм, — поперхнулась Ман Ти Фат, — у нас не принято разговаривать во время приёма пищи, так сказать — дурной тон, — несколько посетителей, что сидели рядом, обернулись посмотреть на меня, и положив обе руки себе на живот слегка поклонились и продолжили свою трапезу.

Здесь я и обратил внимание на гробовую тишину, в столовой было семь глизиан, не считая нас и сотрудника, и все молча кушали, изредка поглядывая друг на друга.

— Простите, — шёпотом сказал я и отправил в рот очередную ложку тушёного мяса.

Когда мы вышли из столовой, я ещё раз извинился, на что Ман Ти Фат, сказала:

— Ничего страшного, вас никто не осудил бы за разговор во время приёма пищи, это не преступление, просто устаревшие обычаи. — сказала Ман Ти Фат и показал довольно странный жест руками.

— Я понимаю, но там, откуда я родом, меня учили чтить местные обычаи, и я буду очень благодарен, если вы меня будете предупреждать заранее, — улыбнулся я,

— Этих обычаев слишком много, чтобы предупредить обо всех сразу, тем более я не так хорошо знаю вашу культуру, чтобы предупредить о различиях… — Ман Ти Фат резко изменилась в лице, — … не так хорошо, как… как Тафу Ил, — она закончила эту фразу так драматично, что было несложно уловить всю боль утраты, которуюона испытывала.

— Соболезную вам, — мягких и сочувствующим тоном проговорил я,

— Но вернёмся к вопросу, которыйвы задали мне в столовой, — Ман Ти Фат приободрилась и даже прибавила вскорости, — вы, возможно, ничего не помните, так как в вашем состоянии, в которомвы пребывали последние два ваших года, память работала скорее на вспоминание, чем на запоминание, и всё это время мы вели с вами диалог. Посредством ментальных проекций нам удалось познакомиться с вами и вашей культурой, раскодировать ваш язык, узнать практически всё, что было вам известно. Поэтому, в каком-то смысле, мы с вами уже старые знакомые, — Ман Ти Фат улыбнулась мне, — вот мы и пришли.

Мы подошли к автостоянке, часть которой находилась под землёй, спустились на один уровень вниз, и сели в аляповатого виду автомобиль. Внешний вид многих вещей удивлял меня здесь, но автомобили были чем-то невероятным. Почти все они были похожи на микроавтобусы из восьмидесятых, раздутые и округлые. Фары находились над лобовым стеклом, двери открывались отъезжая назад, а в салоне было три ряда диванов, и сильно пахло духами. Руль имел овальную форму, с больши́м количеством кнопок и индикаторов. Внутри салон был более привычен с виду, диваны имели текстильную обивку, имелись декоративные деревянные вставки.

Когда мы уселись внутрь, я спросил:

— Какой вид двигателя установлен внутри этого транспортного средства? — и, похлопав по передней панели, я посмотрел на Ман Ти Фат,

— Если выразиться просто, то это вакуумный двигатель, а на более подробное объяснение могут уйти часы, — Ман Ти Фат нажала кнопку, и появился тихий, едва уловимый свист, но вся суть этого двигателя в том, что внутри него есть генератор вакуума — транслятор отрицательного давления, он получает вакуум с завода, на котором последний, и вырабатывается, а посредством технологии которой вы овладели практически в совершенстве, мы получаем вакуум с этого завода напрямую внутрь автомобиля, где вакуум приводит в движение турбину, за счёт разницы с атмосферным давлением.

— Интересная технология, — я покачал головой, показывая удивлённое лицо, — и каков КПД у такого типа двигателя?

— Порядка сорока процентов, — она повернулась ко мне, — но дело не в КПД, причиной повсеместного использования вакуума и планомерный отказ, где это возможно, от электрической энергии в его безопасности, в сравнении с последним. Ведь электричество менее стабильно и его гораздо сложнее аккумулировать. За последние семьдесят лет, что мы переходим на использование вакуума, количество происшествий с пострадавшими уменьшилось на несколько тысяч процентов.

— Интересно. А куда мы едем? — спросил я, когда мы выехали с парковки.

— Если вы не против, то мне нужно заехать в школу, забрать ребёнка и уладить некоторые вопросы, — Ман Ти Фат нажала курок акселератора, располагающийся за рулём, и машина с шуршанием и свистом помчалась по автомагистрали.

— Конечно же, я не против, — разглядывая мелькающий город за окном, проговорил я.

Часть 1 — Глава 8

Здание, похожее на Сиднейскую Оперу, оказалось не чем иным, как школой. На подъезде уже выстроилась вереница автомобилей, — как-то необычно много родителей сегодня, — сказала Ман Ти Фат и приоткрыла окно.

— Расскажите, какая продолжительность жизни вашего вида? — поинтересовался я,

— По-разному. От семидесяти до ста двадцати ваших лет, — заруливая на стоянку, которая была пустая, ответила Ман Ти Фат,

— А вот в школу идут дети во сколько лет? И как долго длится их обучение? — снова полюбопытствовал я.

— Есть регламент, согласно которому дети идут учиться в школу после девятого дня рождения, в основном это так, но есть и другие государства, где принято иначе. А сам процесс может длиться и всю жизнь, но зачастую занимает четырнадцать циклов, прежде чем ученик станет практиком и начнёт приносить пользу обществу — Ман Ти Фат остановилась на парковке, находящейся в полукилометре от школы, и выключила автомобиль, — Давайте пройдёмся, пешком будет быстрее.

— Хорошо. — ответил я и вышел из автомобиля, — Так необычно, что никто не обращает на меня особого внимания.

— Как я уже сказала, все уже давно знают про вас и никого вами не удивишь, но если честно, то вы находитесь под защитой закона одаренной чести, и никто не осмеливается относиться к вам как к чужаку, — Ман Ти Фат снова погрустнела.

— Закон одаренной чести?! — удивился я,

— Да, это довольно старый закон, а точнее — один из самых старых, ему больше шести с половиной тысяч лет. Он настолько непреложен, что случаи, когда он был нарушен, попали в учебники истории. Им уже очень давно не пользовались, с момента войны Табулаков, порядка шестидесяти циклов назад. И тем не менее наш народ чтит этот закон и уважает каждого, кто воспользуется его правом, — последние слова Ман Ти Фат произнесла совсем тихо.

— Я вижу, тема вам неприятна, но могу ли я полюбопытствовать, в чём суть закон одаренной чети? — проявил настойчивость я,

— Ах да, я совсем заговорилась, — приободрилась Ман Ти Фат и смахнула слезу с щеки, — суть его сводится к тому, что в момент когда интересы общества идут вразрез с интересами индивида, последний может отдать свою жизнь в защиту своих взглядов, и всякий кто нарушит этот закон, берёт на себя бремя смерти индивида, отдавшего свою жизнь и честь.

— То есть, кто-то отдал свою жизнь за меня? — поперхнулся я,

— Тафу Ил! — совсем раскисла Ман Ти Фат, — Его последнее желание — было считать тебя им самим, и относится к тебе, как если бы это был он сам. Закон работает и на шести континентах, честь и почёт, что он имел, по праву принадлежат тебе.

— Но зачем вообще это потребовалось? — я старался обнять плачущую Ман Ти Фат,

— Затем, что уже с первых дней после твоего появления было ясно, что тебе не покинуть лаборатории, Тафу понимал это, но боролся с администрацией как мог. Полтора года борьбы привели его к нашему правителю, но и там опьянённые страхом руководители были уверены, что место тебе в клетке. — Ман Ти Фат взяла небольшую паузу, — Ты пойми, мы не враждебны по натуре, но мы были очень напуганы, да и не только тогда, даже сейчас, но виду никто не покажет.

— Я даже не могу представить, чем так напугал вас, — чувство вины начало давить, и голос начинал дрожать, — я за свою жизнь и мухи не обидел, а мои технологии менее развиты, чем ваши.

— Да, в чём-то ты прав, но далеко не во всём, — сказала Ман Ти Фат, — ты, может, и не обидел, но вот твой народ показался всем нам весьма враждующим. Но вот с технологиями всё гораздо сложнее, твоя технология искривления пространства на три порядка лучше и проработанней, чем наша, вы шагнули далеко вперёд в понимании устройства физического мира.

— Минуточку, — перебил я, — на момент моего исхода с моей планеты, никто и близко не овладел этой технологией, даже до самого начального уровня, и в ближайшие сотни лет едва ли достигнет.

— Очень самоуверенно, но вы можете говорить только за себя, но не за представителей вашей цивилизации, — Ман Ти Фат что-то понажимала в своём мобильном устройстве, — Тафу Ил понимал всё это, он знал, что вы представитель группы мыслителей, нежели завоевателей. Но его попытки, убедить во всём этом общественность, которая очень часто бывает слепа и глуха, не привели ни к чему. И не нашёл иного пути, как стать мучеником.

— Я искренне соболезную, спроси тогда вы меня, я бы не позволил так поступить, — промямлил я, — безусловно, я люблю свою жизнь, но никогда не ставил её выше чьей-либо другой.

— Значит, Тафу не ошибся в вас. — Она посмотрела в мои глаза, и в них я увидел печаль и бездонную пустоту, — Но это бремя нести всем нам и вам, как я вижу, тоже.

— Безусловно.

На подходе к школе автомобильная дорога заканчивалась тупиком. Дети садились в автомобили, и те уезжали. Был и автобус, небольшой по меркам автобусов, всего на десять пятнадцать учеников. Возле входа в школу, посреди зелёной аллеи, стоял небольшой памятник, на нём взрослый Глизианин карабкался в гору, тянув за руку Глизианина помоложе, а тот, в свою очередь, тянул за руку совсем молодого.

Входная группа была выполнена в виде большого тамбура, внутри которого были высоченные колонны с нанесёнными на них надписями, — что это такое? — поинтересовался я,

— Это наша история, — шагая в довольно быстром темпе, сказала Ман Ти Фат,

— Вся?

— Ну нет, конечно! — она улыбнулась, — у нас есть обычай, когда строят новую школу, то предусматривают в ней зал истории. Он может быть где угодно, необязательно как здесь сразу на входе, иногда это отдельная аудитория. Но выглядеть она должна монументально, и все письмена, а это история за последние пятьдесят циклов, должны быть вытесаны в твёрдой породе.

— Любопытно. — мы вошли в коридор, — Могу я попросить вас показать мне школу?

— Безусловно. У нас есть немного времени, прежде чем закончатся занятия, я думаю, этого вполне должно хватить для небольшого экскурса. — Ман Ти Фат указала на дверь справа, и мы вошли внутрь ещё одного коридора.

Длинный коридор имел небольшой плавный изгиб вправо, слева была стена с маленькими окошками на улицу, а справа были стены сплошь из стекла, с такими же стеклянными дверьми. Этот коридор соединял крошечные аудитории, в каждой из которых, в самом центре, стоял стол и два стула, несколько стульев располагались у стены напротив стола, а позади стола стоял стеллаж, заполненный различными мелкими предметами.

Почти в каждой аудитории находилось по два ученика, и только в одной из аудиторий их было трое. Пройдя этот коридор до самого конца, без малого пятьдесят метров, мы вышли в небольшой, овальный холл, в котором располагалась лестница наверх и небольшой сад посредине.

Поднявшись на второй этаж, нас ожидал точно такой же коридор, но с обратной стороны которого была столовая. Ман Ти Фат купила два горячих напитка и угостила меня. На вкус он напоминал горячий вишнёвый компот. И мы вышли в коридор снова.

— Так, с чего бы начать, — начала свой монолог Ман Ти Фат, — в наших школах так устроено, что все занятия индивидуальные, за крайне редким исключением, когда обстоятельства складываются определённым образом, и нет возможности вести урок индивидуально. Весь учебный процесс делится на две фазы, в первой фазе ты учишься, а во второй учишь. Помимо этого, есть экзаменационные дни, когда ученики проходят проверку на полученные знания, это происходит каждые двенадцать суток.

— А сколько всего учится сейчас в этой школе учеников? — полюбопытствовал я,

— Семьсот, плюс-минус, — ответила Ман Ти Фат,

— И у каждого ученика свой учитель? — удивлённо проговорил я и заглянул в одну из аудиторий,

— Абсолютно верно. — Ман Ти Фат указала на пару ребят в аудитории, — Видите эту пару ребят? Сейчас у одного из них первая фаза — он учится, а у другого вторая фаза — он обучает. Весь учебный день ребят — это череда фаз, когда они сначала учатся у тех, кто классом выше, а потом обучают тех, кто классом ниже.

— Забавная концепция, но насколько она эффективная? — Не спуская глаз с учеников, сказал я, — Но кто учит старших, и что делать, когда кто-то заболел?

— Концепция очень эффективная, мы практикуем Педагогику Ша Су Эм, так звали учёного, разработавшего и внедрившего эту систему в образовательный процесс, более шести сотен циклов назад. За это время система претерпела незначительные изменения, но в общем сохранила свой первоначальный вид и по сей день. Эффективность настолько высока, что за четырнадцать циклов, ученик превращается из ребёнка в толкового специалиста со знанием дела. А по поводу старшеклассников, здесь всё просто, в каждой школе есть штат педагогов, они непосредственно занимаются учениками последнего класса. Ну а если кто-то заболел, его всегда заменят кто-то из параллели, и возьмёт себе на обучение ещё один из учеников или свободный учитель. Редко бывает такое, что болеет кто-то один, всегда есть отсутствующие и из младших, и из старших классов. У педагогов есть и другие функции, например, они занимаются распределением учеников по психотипам. Одно из немногочисленных изменений в методике Ша Су Эм, заключалось именно в том, что учеников не просто распределяют между собой, а ещё и учитывают их психологические портреты, чтобы процесс обучения был максимально комфортным и эффективным, как для ученика в первой фазе, так и для того, кто в фазе номер два.

Из кабинета, что располагался в начале, возле холла с лестницей, вышли двое и та, что помладше, радостно побежала к Ман Ти Фат. Она бежала что-то напевая на языке Евдо.

— Познакомьтесь, Антон, это мой ребёнок Фат Ил Ти, — обняв ребёнка ещё раз, она представила мне девочку лет шестнадцати,

— Очень приятно, — я протянул руку, — меня зовут Антон,

Девочка не сразу поняла, что же нужно делать, и Ман Ти Фат посоветовала ей протянуть руку та же. Мы обменялись рукопожатиями, и я обратил внимание, что в аудиториях ученики уже не сидели за столами, они все стояли у стеклянных стен и разглядывали меня.

— Ну что, пойдёмте домой, — сказала Ман Ти Фат, — и мы побрели к выходу,

Дойдя до машины, Фат Ил Ти села на заднее сидение, достала планшет и начала что-то читать, а мы остались снаружи, Ман Ти Фат повернулась ко мне и сказала:

— Она ещё совсем ребёнок, чтобы понять все тонкости наших порядков. — начала говорить Ман Ти Фат, — она не принимает вас как равного Тафу Ил, но и не выделяет среди других. В связи с этим могут возникнуть различные трудности во взаимопонимании между вами.

— Ох, у меня, у самого дочь ещё недавно была подростком, я понимаю, — в этот момент я застегнул свою куртку, — что-то мне как-то не по себе.

— Что с вами? Вам нехорошо? — Ман Ти Фат подошла поближе,

— Голова кружится, — я схватился за голову, — и болит. Мне кажется, я всё это уже видел.

— Присядьте, — Ман Ти Фат отвела меня к скамейке возле дерева, — вам не кажется, вы и впрямь здесь уже были, и даже не раз.

— Но как? — головная боль резко ушла на второй план, — Когда?

— Примерно месяц назад, и за неделю до этого, — Ман Ти Фат помешкала, — я собиралась всё рассказать, когда мы придём домой, но раз такое дело, то расскажу сейчас.

— Первый раз вы пришли в чувства на второй день после реструктуризации вашей ДНК, наши врачи сделали всё возможное, чтобы сохранить вам полноценную жизнь. Но генетика вашего организма — это не всё, что пострадало. Ваша память претерпела изменения. Мозг был частично разрушен в результате вашего перехода и всё, что мы смогли сделать, это воссоздать утраченные фрагменты. Частично вы потеряли память, но что-то рано или поздно восстановится. Ваш мозг в хорошей форме, и вы уже научились заново дышать, говорить, ходить. Функция памяти тоже вернётся в былую форму, но мозгу нужно больше времени.

— То есть, я в любой момент могу опять впасть в беспамятство? — шок от обрушившихся новостей затягивал мои глаза пеленой, хотелось спать,

— Совершенно верно, — ободряюще сказала Ман Ти Фат и попыталась взять меня за плечи, — вы главное — не сдавайтесь, напрягайте мозг, трудитесь. Это как с ходьбой, стоит только постараться начать, и ничто уже вас не разучит. Ваша паника вредит вам, ваш мозг натыкается на трудности с памятью и когда вы сдаётесь, вы теряете всё. Так уже случалось с вами ранее. Не бойтесь.

Ман Ти Фат достала из своей сумки какой-то пузырёк с жидкостью прозрачного цвета, протянула мне его, — выпейте, полегчает.

После того как я выпил содержимое пузырька, ноги и руки стали тяжелеть, пока совсем не обессилели. Ман Ти Фат позвала дочь, и они вместе довели меня до машины и, уложив меня на заднее сиденье, мы поехали, а я начал засыпа́ть.

Проснулся я оттого, что Ман Ти Фат тормошила меня за плечо, — проснитесь, Антон, проснитесь скорее,

— Что случилось? — полусонным голосом прохрипел я,

— Только, пожалуйста, не вставайте, лежите, — взволнованно говорила Ман Ти Фат, а переводчик с неизменной радостной интонацией вещал, — у меня плохое предчувствие, возле дома стоит дюжина машин, часть из них мне знакомы, они принадлежат военным.

— У меня неприятности? — укладываясь поудобнее сказал я,

— У нас неприятности! — сказала Ман Ти Фат и накрыла меня с головой пледом,

— Мы поедем к Досу Та У, думаю, безопаснее будет сейчас только у него, а там и решим, что делать дальше, — Ман Ти Фат развернула автомобиль и помчалась прочь.

— А в чём собственно проблема? — поинтересовался, из-под пледа, я.

— Проблема в том, что вы очень интересный и желанный экспонат, и очень многие хотели бы получить вас в своё распоряжение, и что немаловажно, так это получить ваши знания.

— Господи, да какие знания, пустяки, да и только?! — ухмыляясь, отвечал я,

— Господи?! — удивилась Ман Ти Фат,

— Это долгая история, — оборвал я,

— Вам не сто́ит недооценивать себя и свои знания, в вашей голове есть ответы на вопросы, которых мы ещё даже не задавали. Мы попросту не доросли до них и, как следствие, мы не готовы распоряжаться такими знаниями… — Ман Ти Фат замялась, — Во всяком случае разумно.

— Любопытно, — призадумался я, — мне уже можно выйти из укрытия?

— Конечно, — сказала Ман Ти Фат и повернула с дороги в чащу леса,

Я вынырнул, из-под пледа, и сел. В окне я увидел лес с витиеватыми деревьями. Вспомнились дубовые рощи. В полумраке заходящего солнца, ветви создавали зловещие силуэты, а я вспомнил про Соню, как она в детстве боялась тени от ивы в лунном свете. Мне кажется, она до сих пор боится таких силуэтов.

— Приехали, — останавливая машину сказала Ман Ти Фат,

— Выглядит безопасно, — осматривая большой и старый дом, проговорил я, — здесь живёт ваш друг?

— Он здесь жил, когда-то, — Ман Ти Фат повернулась ко мне и что-то сказала дочери, — пойдёмте внутрь,

— С вашего позволения, — я выбрался из автомобиля и потянулся, да так, что захрустели все позвонки в моём позвоночнике, а мои спутники уставились на меня, будто я голый стою перед ними, — я надеюсь там есть что перекусить, после ваших лекарств у меня страшный аппетит.

— Это маловероятно, — Вздохнула Ман Ти Фат, — Данный дом нежилой уже очень много лет. Но мы попросим Досу Та У захватить еды, когда он направится к нам.

Мы вошли в дом, и в нос сразу ударил резкий запах не то пихты, не то можжевельника. В коридоре стояло несколько сундуков, пара была нараспашку и с вываленными тряпками. Общая разруха прослеживалась и в холле дома. Высокие потолки под пять метров были увенчаны резьбой и красивой, большой люстрой.

Ман Ти Фат щёлкнула выключателем и комнату наполнил холодный свет ламп, но тем не менее здесь было уютнее, чем на улице, где с приходом ночи уже портилась погода. Дождь уже барабанил по крыше и окнам. Дочь Ман Ти Фат подошла к очагу, напоминающему большой камин с небольшой пристройкой и конфоркой, положила в него несколько бурых брёвен и принялась разжигать огонь.

Ман Ти Фат, тем временем, судорожно нажимала в свой телефон-коммуникатор и, по всей видимости, выйти на связь с Досу Та У у неё не получалось. Она нервничала всё сильнее.

Набравшись наглости, я решил осмотреться в доме и пошёл в первую попавшуюся на глаза дверь. Распахнув которую, первое что я увидел — была небольшая кроватка у окошка размером с дверцу от духовки. Сама комнатка была не больше трёх квадратных метров и имела непрямоугольную форму по периметру. Осмотрев комнатушку, практически стоя на пороге, я отправился к следующей двери. Ман Ти Фат всё также суетно металась по залу, а её дочь уже раздувала большой костёр в камине.

За следующей дверью была лестница вниз, осторожно шагая, я прошёл пару ступеней, рукой нащупав выключатель, я подал его вверх, и внизу лестницы появился свет. Ступени скрипели от каждого шага. Дойдя до самого низа, я упёрся в железную, весьма массивную дверь. Дверь поддалась на лёгкий толчок рукой и с лязгом приоткрылась.

К моему большому удивлению, внутри я обнаружил большое количество оборудования, часть из которого, некогда была моей установкой для перехода. Многие блоки были обгоревшими, а какие-то частично разобранными. Шагнув внутрь этого технологического ансамбля, я погрузился в воспоминания. Ещё недавно я работал в своём гараже, собирал эту машину, буквально по частям, болтик за болтиком, проводок за проводком. А теперь она стоит здесь, потрёпанная, наполовину восстановленная чуждыми и мне, и ей технологиями. Непонятно даже работает ли этот гибрид вообще.

— Антон, поднимайтесь наверх, — Раздался голос переводчика сверху, — нам нужно выключить свет во всём доме.

— Уже иду, — Резко опомнившись ответил я,

В холле без света было мрачно, Ман Ти Фат помогла мне пройти и усесться на софу у камина, который её дочь благополучно тушила. Синий дым, что не попал в трубу дымохода, в свете лун был как магическое облако.

В дверь постучали.

Часть 1 — Глава 9

Ман Ти Фат открыла замок, дверь распахнулась. За порогом, под дождём, стоял высокий человек. Немного поколебавшись, он вошёл внутрь и закрыл за собой дверь. Он поздоровался со всеми и, опустив две тяжёлые сумки на пол, подошёл ко мне.

Ман Ти Фат протянула ему переводчик, но жестом руки он показал, что переводчик ему не нужен.

— Здравствуйте, — протягивая руку, сказал высокий Глизианин, — вы, возможно, не помните меня, но мы с вами уже знакомились и даже немного работали вместе, я Досу Та У, старший научный сотрудник лаборатории высшей энергетики.

— Здравствуйте, — отвечая на рукопожатие, проговорил я, — вы правы, я вас не помню,

— Я в курсе вашей ситуации с памятью, — Досу Та У снял плащ, с которого ещё стекали капли дождя, и отдал его дочери Ман Ти Фат, — но все мы переживаем за вас и надеемся, что больше вы забывать не будете, кстати, а сколько вы уже в сознании?

— С сегодняшнего утра, часов восемнадцать, наверное, — я посмотрел в сторону подвала, в котором располагалась моя установка,

— Очень хорошо, — улыбнулся, на человеческий манер, Досу Та У, — Вижу, вы уже осмотрелись?

— Простите, — смутившись, я посмотрел в пол, — я немного полюбопытничал,

— Не переживайте, — Досу Та У похлопал меня по плечу, — мой дом — ваш дом!

— Вам удалось её запустить? — вопрос сорвался с языка,

— Увы, уже два года тщетных попыток, — Досу Та У указал на вход в подвал, — быть может, вы поможете её починить.

— Во всяком случае, я постараюсь сделать всё, что в моих силах, — ответил я и моя голова закружилась,

— С вами всё в порядке? — Глизианин схватил меня за плечи, — Как вы себя чувствуете?

— Голова кружится, — я осторожно подошёл к дивану и сел, — и кушать очень хочется,

— Простите мою бестактность, — раздался голос переводчика и Ман Ти Фат полезла в сумки.

Досу Та У пододвинул столик к дивану и сел рядом со мной. Глаза слипались от усталости. Ман Ти Фат расставляла на столе тарелки с едой и что-то бормотала дочери, а после та в суматохе убежала.

Дочь Ман Ти Фат вернулась спустя минуту. В руках она несла бокалы и различные столовые приборы. Ман Ти Фат с дочерью сели за стол напротив меня и Досу Та У. И мы приступили к ужину, если можно было так выразиться, хотя я напрочь потерял счёт времени.

Съев уже знакомые мне кусочки мяса, напоминающие мне гребешки, я откинулся на спинку дивана с кружкой горячего напитка в руках. Сделав один глоток, его тепло напитка потекло по груди, рукам и ногам. Слегка сладковатый вкус и тонизирующие свойства вернули моему сознанию контроль над телом. Сонливость начала отступать.

Тем временем Досу Та У переключил своё внимание на Ман Ти Фат. Их диалог был мне непонятен, но порой я слышал колеблющуюся интонацию, переходящую на высокие тона. Сказать, что они ругаются было бы некорректно, но эмоциональный подъём собеседников указывал на отсутствие единого мнения в обсуждаемом вопросе.

На улице начало светать. Странное чувство, как на севере. Ночь длилась, по ощущениям, не более двух часов. Досу Та У закончил разговор с Ман Ти Фат и повернулся ко мне. А я завис, смотря в одну точку. И медленно допивая напиток, краем глаза я обнаружил, что дочь Ман Ти Фат как-то пристально на меня смотрит. Да так настойчиво, что я решил не отвечать на зрительный контакт, дабы не смутить её.

Наконец, Досу Та У обратился ко мне:

— Как ваше самочувствие? — он положил руку мне на плечо,

— Вполне нормальное, — опомнился я, — напиток отличный, вернул мне бодрости, так сказать,

— Это радует, — прокомментировал он,

— Несомненно, — я улыбнулся и сам того не замечая понял, что смотрю в одну точку уже давно.

Любые попытки перевести взгляд наводили панику и ужас. Я оцепенел. Руки, ноги, голова — я всё ещё чувствовал их, но они не слушались меня. Как по команде, руки подносили чашку с напитком ко рту, и я пил дальше. Сказать, что я не могу пошевелиться, было бы не совсем верно. И мои спутники едва ли поняли, то чувство, что я испытываю сейчас.

— Со мной что-то происходит, — разрывая оцепенение, сказал я вслух,

Все посмотрели на меня.

— Вам нездоровится? — проговорила Ман Ти Фат,

— Не совсем, — прилагая усилия начал говорить я, — я потерял контроль над руками, они поят меня напитком, и я не могу это остановить. Я не могу пошевелить ни головой, ни глазами.

— Странно, — Ман Ти Фат встала и подошла к столу, на котором лежала её сумка, — возможно это реакция на напиток, а может вам просто нужен отдых.

Ман Ти Фат достала пузырёк с лекарством из своей сумки и вернулась за стол. Досу Та У осторожно взял кружку с напитком из моих рук и поставил её на стол. Ман Ти Фат обратилась к своей дочери и та снова убежала.

Спустя минуту, я ощутил контроль над руками и ногами. Это приятное чувство — когда то, что тебя пугало уходит, оставляя после себя лишь воспоминание. Как боль, которая прошла, оставив после себя нотки эйфории.

Дождь за окном практически прекратился. Солнечный свет начал наполнять комнату. Прямые лучи уже можно было поймать в отражении стеклянных дверок шкафа, доверху наполненного книгами, или чем-то, что их напоминало.

Комнату наливалась оранжево-красным светом. Тепло согревало не только тело, но и душу. Настроение в комнате наполнилось запахом перемен.

Дочь Ман Ти Фат появилась внезапно и что-то сказала Досу Та У и Матери.

— Пожалуй, можно немного и отдохнуть. — обратился ко мне Досу Та У и помог встать с дивана.

— Вы совершенно правы, я в буквальном смысле отключаюсь.

Мы медленно пошли в сторону лестницы на мансардный этаж, а Ман Ти Фат с дочерью остались в гостиной. Поднимаясь по лестнице, Досу Та У тревожно сказал мне:

— Вы понимаете, что вам здесь оставаться нельзя?

— В этом доме? — уточнил я,

— В этом мире. Не сочтите меня негостеприимным, я беспокоюсь о вас. А также я беспокоюсь о себе и Ман Ти Фат. А ваше появление… Вернее, ваше присутствие в данный момент, ставит под угрозу жизни многих.

— И что вы предлагаете?

— Я предлагаю поскорее наладить ваше устройство, и вернуться вам в ваш мир.

— Я, собственно, и не против, но боюсь, что в том мире ни мне, ни моей машине не место.

— Но это уже ваши проблемы, вы взяли на себя ответственность, создавая это оружие. И ни я, ни мы все на этой планете, не готовы, а самое главное — не хотим нести эту ответственность за вас.

— А мне показалось, что я попал к более разумным существам, нежели те, от которых я убежал.

— Я понимаю, о какой разумности вы говорите. Но вам просто повезло. Вы попали в ту часть нашей планеты, в то немногочисленное государство, где разум и наука торжествуют. К тому же вы попали в самый мозг этого общества, в его святыню-наукоград, так сказать.

— Я премного благодарен вам, за все, что вы сделали для меня. И при первой же возможности покину вас.

Я развернулся, практически дойдя до конца лестницы, и пошёл вниз. Досу Та У остановил меня, схватив за плечо.

— Куда вы? — спросил он, не глядя в глаза.

— Постараюсь сделать хоть что-то. — сказал я довольно громко.

Ман Ти Фат с дочерью посмотрели на меня.

— К чему весь этот концерт? Пытаетесь найти расположения у неё? — он показал в сторону Ман Ти Фат, — она повязана, долгом который повесили на неё, не спросив её мнения.

— Простите, я не нарочно, — я провёл рукой по своим волосам и помассировал шею, — я просто устал и ещё не пришёл в норму.

— Вот именно поэтому вам и нужно сейчас пойти и отдохнуть. А я постараюсь выиграть для вас немного времени.

— Премного благодарен, но как-то сон отступил. — продолжая спускаться по лестнице, ответил я,

— Не глупите! — проговорил Досу Та У повышенным тоном,

Ман Ти Фат с непонимающим взглядом подошла ко мне, когда я уже спускался в подвал, где стояла установка.

— Что случилось? — раздался монотонный голос переводчика,

— Простите меня, пожалуйста, я и без того злоупотребил вашим радушием. Я не верну вам ни мужа, ни сил, ни времени, что были потрачены на меня. А хлопот со мной вам, как я понял, ещё придётся обрести немало. Но сейчас мне нужно исправить установку, и не допустить новых ошибок. Ещё раз простите. — откланялся ипобежал по лестнице я.

— Вздор, нет никаких хлопот, и вы ничем, ещё пока, не злоупотребили. Да я потеряла мужа…, — Ман Ти Фат на секунду задумалась, — Но это был его выбор, и только. Мой муж и отец Фат Ил Ти, всё ещё с нами. Он не в буквальном смысле — «Вы», но он часть вас. Он в вашей дальнейшей судьбе. А что касается ошибок, а кто их не совершил-то? Но что известно наверняка так это то, что вы пока что, ничего ошибочного не сделали. Вас можно сравнить с метеоритом, который падает на планету. Вы принесли своим появлением, что-то новое, возможно — полезное, возможно — опасное, но это прогресс и у него есть своя цена. А в вопросе прогресса всегда будут противники. Но это наш мир, и один из его столпов именно — прогресс!

— Я благодарю вас за поддержку. Я искренне тронут вашими словами. Но как вы сказали, есть цена и я не хочу, чтобы она выросла.

Ман Ти Фат постаралась улыбнуться на человеческий манер. Я улыбнулся ей в ответ.

— Но сейчас вам нужен хороший отдых и уход, согласитесь с этим. Ваше здоровье в полном порядке, но ваша память может снова вас подвести. И тогда мы будем снова на пороге новых ошибок. Ведь время сейчас — наш самый главный враг. И потерять его — преступление.

— Так, я и не против, но сон отступил, и я полон сил. — проговорил я, зевая в полный рот, — Простите.

— Ну с этим я вам как-нибудь помогу. — Она протянула мне флакончик с жидкостью. — Выпейте, пожалуйста. Отдохнёте немного. А мы пока что всё подготовим. У вас всё равно не получилось бы заниматься ею здесь. Эту установку уже давно ищут. А теперь ещё ищут и вас. И рано или поздно они вас найдут.

— Кто ищет? — удивился я.

— Зондбри. — Тихо произнесла Ман Ти Фат,

— Кто это такой? — ступая по лестнице, спросил я,

— Это не кто-то конкретный — это народ большого государства. И очень воинственного я вам скажу.

— Ну вот так всегда, где бы небыли военные приходится иметь дело с глупостью.

Мы прошли в комнату на мансардном этаже. Посреди небольшой комнаты с нависающим потолком-крышей лежал ковёр. Вокруг которого расположились несколько шкафов и большая кровать. Я сел на край кровати и посмотрел в небольшое окошко, выходящее на запад, и увидел верхушки деревьев, раскинувшиеся на километры вдаль. Ман Ти Фат осторожно подошла ко мне поближе и замерла.

— Отдохните и ни о чём не переживайте, Антон. — пробурчал переводчик,

— Я постараюсь. — ответил я, укладываясь на кровать.

— Новый день уже начался, а к вечеру мы подготовим всё к переезду. Ну а завтра уже, если всё будет идти по плану, вы будете лететь в сторону луны Меея. По мнению моих коллег, неравнодушных вашей персоне, безопаснее всего будет именно там. Но… — Ман Ти Фат замолчала.

— Но что? — после недолгой паузы спросил я.

— Но, чтобы вы знали, это у врага под самым носом. Так близко, что возможно мои коллеги и правы; безопаснее места попросту нет.

— Риск — дело благородное, — подметил я, — я… я… кажется, ваше лекарство начинает действовать.

Я лежал неподвижно на кровати. И всё, что я видел: потолок, обитый красивыми дощечками, окно и верхушки деревьев вдалеке — всё начало уплывать и сворачиваться, пока я не полностью не погрузился в сон.

Во сне, впервые за долгое время, я увидел что-то, что не было просто пустотой в тишине. Передо мной то и дело появлялся образ женщины, но был настолько расплывчат, что походил на пятно, залитое светом. Но где-то на глубинном уровне подсознания, я чётко понимал — это человек! Она звала меня тихо-тихо, едва различимы были звуки. Но стоило ей подойти поближе, и сон прервался.

Проснувшись, я ощутил эмоциональный подъём. Я снова почувствовал себя молодым. Мир уже не казался мне каким-то суровым и жаждущим меня уничтожить. А самое главное, пропало чувство одиночества. Ощущение, что ты нужен и ты не один. Пожалуй, это одно из самых приятных чувств, ведь ничто так не мотивирует жить дальше и конструировать жизнь — как это прекрасное чувство.

Я встал и подошёл к окну. Ноги и руки были словно сделаны из ваты. Оперевшись на раму окна, я осмотрел всё вокруг. Лес оказался не бескрайним. С востока, где раскинулась река, он начинал редеть и обрывался довольно резко, видимо, там был крутой и скалистый берег.

Не устаю отмечать, насколько удивительные и фантастические были деревья в этом лесу. Было в них что-то такое, чарующее и пугающее одновременно. Будто бы они сошли со страниц старых и страшных сказок, в которых им приходилось в трудный час оживать и давать отпор своим недоброжелателям.

Насмотревшись вдоволь, я ощутил, что силы и контроль вернулись моим ногам. Я осторожно прошёл к двери. Выйдя на лестницу, я осмотрел зал. Какой же всё-таки огромный дом. Размеры этой комнаты были поистине величавы. Но скромное убранство выглядело как разграбленный дворец. Так и хотелось добавить сюда ковров, лампад, голов животных, может быть даже мечи с секирами на щитах, но уж точно не этот маленький квадратный диванчик.

Спустившись и подойдя к дивану, я обнаружил спящую на нём Фат Ил Ти. В комнате было зябко. Одеяло лежало на полу. Я медленно поднял его и укрыл спящего в позе эмбриона ребёнка.

Взяв со стола фрукт, я решил прогуляться и подышать свежим воздухом. Плавно, чтобы не скрипеть, отворив дверь, я вышел во двор.

Как таковой двор видимых границ не имел. Ни забора, ни столбиков. Хотя может быть, границы его и были, но проходили где-то далеко.

Пройдя по тропинке, в сторону реки, метров двести, я услышал пение какого-то животного. Мелодичный свист, как у соловья, напоминал грустную песню или колыбельную. Но утренний моцион оказался под угрозой. Меня окликнула Ман Ти Фат. Обернувшись, я увидел, бегущую её впопыхах. Она так торопилась, что, добежав до меня, не могла ничего говорить, а если что-то и вырывалось из её уст, то было похоже на сбитое бормотание. Переводчика тоже при ней не оказалось. Она активно жестикулировала, показывая на дом, как бы намекая, что нужно скорее идти. После непродолжительных попыток она схватила меня за руку и повела за собой. Я особо и не сопротивлялся. Мы так и доковыляли до самого дома.

Возле дома нас уже ждали Досу Та У и Фат Ил Ти. Ман Ти Фат взяла из рук дочери переводчик и посмотрев мне в глаза, сказала:

— Вы нас напугали, — всё ещё запыхавшимся голосом говорила она, — сейчас небезопасно покидать дом, вас никто не должен видеть, иначе план будет сорван.

— Я сам не знаю, что на меня нашло, — попытался было прокомментировать я, — я проснулся в отличнейшем настроении, и утро было прекрасным, меня так и манило сюда.

Ман Ти Фат задумавшись посмотрела на меня.

— Сейчас не утро, сейчас вечер. — В её взгляде читалось непонимание.

— Не суть. — Произнёс Досу Та У.

Фат Ил Ти, что-то произнесла и указала в сторону дороги. Ман Ти Фат испуганно обернулась. Вдали виднелась приближающаяся, в клубах пыли, машина.

— Быстро в дом, — рявкнула Ман Ти Фат, а переводчик всё тем же монотонным голосом продолжил, — Нужно бежать в лес.

— Спокойно! — Досу Та У поднял руку вверх, — Это наш транспорт.

— Ты уверен? — Спросила Ман Ти Фат,

— Более чем, — успокоил Досу Та У, — будь это военные, они бы подъезжали незаметнее. Лучше идите в дом и подготовьтесь к отъезду. Здесь больше оставаться нельзя.

Ман Ти Фат суматошно складывала какую-то одежду в большую сумку. Фат Ил Ти села на диван и начала что-то делать в своём коммуникаторе. Досу Та У остался встречать транспорт на улице.

— Могу я вам чем-то помочь? — Спросил я,

— Нет-нет, я уж почти всё закончила. — После непродолжительной паузы Ман Ти Фат добавила, — Не хотите ли перекусить?

— Я уже съел вот тот фрукт, — и показал на миску с фруктами на столе, — похожий на яблоко.

— Удивительно, но мы ценим Бааки за тоже, за что вы цените Яблоко; за большое содержание железа. — Ман Ти Фат снова попыталась изобразить улыбку.

Оставив Ман Ти Фат собирать вещи. Я сел на диван. Фат Ил Ти демонстративно, не отвлекаясь от коммуникатора, отодвинулась на противоположный конец. Посмотрев на свои ладони, я осознал, насколько же я стар. Я никогда прежде не задумывался о своём возрасте. Но сейчас, сидя на диване в доме, что на квадриллионы километров от моего собственного, я начал ощущать свою старость. Коварная штука — возраст, день за днём по маленькой капле наполняется целый океан лет.

Распахнулась входная дверь. Вошли трое ребят в халатах. Досу Та У проводил их в подвал. И через пару минут они вереницей начали выносить оборудование на улицу. Я встал и спустился в подвал. Только я хотел спросить, нужна ли им помощь, как Досу Та У вручил мне трансформаторный блок от контура охлаждения. Довольно тяжелей блок и сложнее было подняться с ним по лестнице. В грузовике его принял четвёртый незнакомец. Он отличался от остальных, и дело не только в грязных по колено штанах и обуви (куски то и дело отваливались), дело скорее в искре в глазах. А в остальном, внешне он мало чем отличался, на мой взгляд, от остальных. Средний рост, цвет кожи и волос.

Приняв трансформатор из моих рук, он сказал, на вполне себе русском: — здравствуйте!

— Здравствуйте, — оторопел я от услышанного, — вы тоже выучили мой язык?

— «Я только учит говорит», — здесь уже и акцент поплыл в его речи, — «папа сказал, мне пригодится, полезно»,

— Может быть и пригодится, — улыбнулся я

— Меня зовут Тат У Пэс, — он протянул руку и крепко пожал мою,

— Меня Антон, — ответил на рукопожатие я, — Ващ отец Досу Та У?

— Да, он самый. — Его глаза в этот момент засветились гордостью.

Я вернулся в дом. Из подвала, пока я разговаривал с Тат У Пэс, уже выносили оставшуюся мелочёвку. Досу Та У протянул мне небольшую сумку, набитую различными запчастями. А потом дал фотографию Сони в рамочке. Взяв её, в моём сердце в очередной раз что-то щёлкнуло и начало растекаться теплом в груди, оставляя грустные нотки послевкусия. — Соня, соня, — мысленно произнёс я, — как же я сильно скучаю по тебе.

— Это твой ребёнок? — спросил меня Досу Та У,

— Да, — ответил я, — её зовут Соня,

— Скучаешь по ней? — Лукаво взглянул он исподлобья,

— Безумно!

— Тогда поторопись, — он указал на лестницу,

— Даже если я отремонтирую установку и смогу перейти домой, — я медленно поднимался по лестнице и смотрел на фото, — после перехода я долго не проживу. Ваш уровень медицины высок, и тем не менее я всё ещё не пришёл в норму. А на земле я буду мёртв в первую же неделю. И, скорее всего, не увижу Соню.

Досу Та У ничего не сказал. Я медленно доковылял до грузовика. Положил сумку с мелочёвкой в салон и сел на заднее сиденье. Разглядывая фотографию, я начал ловить себя на мысли, что стал забывать лицо сони. Конечно, я сразу узнал её на фотографии, и, наверное, никогда бы не забыл её полностью, но в её чертах я подмечал совершенно новые грани, детали на которые раньше попросту не обращал внимания. Моя дорогая Соня… Возможно увидеть тебя ещё раз, пускай и на один день — это то, о чём я грежу сейчас больше всего.

Тат У Пэс постучал по стеклу и открыл дверь.

— Вам нельзя ехать тут, — на его лице читалась неловкость, — вас ищут, и они ни перед чем не остановятся.

— Да, конечно, — я вылез из машины.

Тат У Пэс запрыгнул в грузовой отсек и подал мне руку.

— Я, извините, пожалуйста, — Тат У Пэс указал на большой баллон и открыл потайную дверку.

— Не самые комфортные условия, но здесь есть всё необходимое, — раздался голос Досу Та У, возле грузовика.

Капсула напоминала большой баллон для газов. На поверхности было полно́ надписей и пиктограмм. Внутри всё было обшито мягким материалом и повторяло контур человеческого тела. По сторонам было много отсеков с различными пакетиками и бутылками.

— Вот здесь запас еды, — Досу Та У показал на полочку с пакетиками, — и напитки. Вот тут всё необходимое для гигиены. А это дополнительный баллон с кислородом. Но я надеюсь, до этого дело не дойдёт.

— Капсула герметична? — спросил я, осматривая содержимое полочек,

— Да, это необходимость, — он немного помолчал, — мы заварим капсулу, когда вы будете внутри, и откроем её не раньше чем мы доставим вас в лабораторию на Сантри.

— Меея?! — переспросил я,

— Меея — это луна, но эта луна имеет довольно большую орбиту, и её почти не видно ночью.

— И как долго я буду находиться внутри, — я посмотрел на капсулу.

— Примерно три дня, — ответил Тат У Пэс, — но запаса еды и кислорода здесь ровно на шесть,

— Большой запас, есть вероятность, что, что-то пойдёт не по плану? — спросил я,

— Всегда что-то может пойти не по плану, — сказал Досу Та У, — Но тут многое зависит не от нас. Мы доставим вас в самое логово врага. Меея — не просто луна, это столица Зондбри. Они военизированная нация, и предпочли захватить луну из своих стратегических соображений. На этой луне есть четыре больших аванпоста. Но нас интересует маленькая деревенька на окраине, её предоставили нам для размещения там лаборатории. Внутри комплекса нет Зондбри, там несут вахту несколько сотрудников нашего института, и ближайшие три цикла там будут самые верные его представители. Я очень надеюсь, что вам хватит времени.

— Я уже говорил и повторю снова, я сделаю всё возможное и невозможное.

К машине подошли Ман Ти Фат с дочерью. Я вылез и грузовика. И пожал руку Ман Ти Фат, но подтянув её к себе, обнял. — Спасибо вам. — Сказал я ей,

— Не за что, — прозвучало знакомый голос переводчика.

Пожав руку Фат Ил Ти. Я запрыгнул внутрь грузовика и расположился внутри капсулы.

— Заколачивайте «гроб», — сказал я и помахал провожающим меня.

Крышка закрылась. Включилось приятное освещение. Засветился небольшой экран, на нём был Досу Та У:

— Я вкратце постараюсь рассказать, что и как тут внутри устроено, — говорил с экрана Досу Та У. — Красная кнопка справа от экрана отвечает за освещение, есть три режима: основной — когда яркость на комфортном уровне; тусклый — на случай если будет некомфортно спать в темноте; и полностью выключено. Слева от тебя полки с провизией. Чуть выше напитки. Туалет реализован на установке компактного типа. Кнопка рядом возле сидения с пиктограммой, активирует его. Данный экран можно будет использовать как компьютер. Здесь есть музыка и кино — возможно, ты найдёшь это полезным для себя.

Голос Досу Та У начал уплывать куда-то в сторону. Я уже практически не слышал его. Когда начал слышать свой внутренний голос. Я будто уплывал куда-то, вслед за голосом Досу Та У, но тем громче был мой собственный:

— Господи, что вообще происходит? — спросил я себя, — где я и как здесь вообще оказался. Я лежу, а вернее, пока что стою в каком-то гробу, снаружи напоминающим бомбу. И ведь так оно и есть. Прячут меня. А сам я что, сбежал с родной планеты?! В никуда. Ведь осознавал, что создаю оружие. Но всё равно лез в это с головой. Соня… Что же я натворил. Теперь мне нет места нигде, ни здесь и ни там. Обрушившись как чума и отравив падкий на открытия разум местных жителей, я забрал ещё и несколько невинных жизней. А ради чего? Прогресс?! Любой прогресс обречён стать оружием самоуничтожения. И неважно землянин ты или глизианин. Природа жизни сводится к тому, чтобы уничтожить себя как можно изощренней.

Снаружи, видимо, начали заваривать капсулу. Внутри запахло горелым и немного поднялась температура. Я, перестав смотреть на себя со стороны, вернулся в своё тело. И выбрав первый фильм в списке, включил его.

Понять, о чём фильмы, было нетрудно, но вот разительное отличие речи ставило в тупик восприятие происходящего на экране. Отличие в первую очередь было интонационное. На земле, хоть на разных языках говорят, но интонация как прародитель, отголосок протоязыка всех языков, была очень похожа. Здесь дела обстояли иначе: удивление, гнев, порицание, насмешка — было не разобрать где что. Смотришь как два человека, чуть ли не смеются друг другу в лицо по злому, а потом у них акт нежности и взаимной симпатии. Но могу ли я быть уверен, что и невербальные знаки означают то, что я привык воспринимать. Возможно. Может быть, земляне и глизиане тоже родственники, не исключено, что и у нас есть общий предок. Так как общее у нас всё же есть, несмотря на световые года разделяющие нас.

— Откуда это в моей голове? — спросил я мысленно себя.

Космос перед глазами развернулся, выворачиваясь из точки моего зрения, в поле осознания всего вокруг; и снова перед глазами кипящая, бурлящая, полная движения и искажений вселенная.

— Что ты хочешь показать мне на этот раз? — снова я задал вопрос вглубь себя.

Незаметно для себя, я ушёл в некий транс, любуясь красотами, построенными на паре фундаментальных законов. Увидеть многомерное разнообразие и прийти к осознанию простоты конструкции, снять запрет на восприятие и обнаружить мир не как часть чего-то, а как единое целое. Без границ, без времени, без расстояний, без правил — только функция. Поменяй одну переменную и измениться всё, поменяй все переменные и не изменится ничего.

Когда мы начали взлетать, мне поплохело, перегрузки были велики. Сначала потемнело в глазах, потом появилась тёплая пульсация в висках. Мой транс был прерван резкой вспышкой света. Всё вокруг было белым-бело. Я щурился, так как смотреть было больно.

— Похоже, я умер. — Я увидел идущий ко мне силуэт.

Когда человек подошёл поближе, стало видно, что это женский образ, но лица было не разобрать. Но я чувствовал, что люблю этого человека.

— Соня, это ты? — Спросил я и осознал, что губы мои немы.

Всё тело онемело, я не чувствовал своих конечностей и не мог ими управлять. Паника начала нарастать в моей голове. Она подошла ко мне вплотную и склонилась надо мной.

— Просыпайся, Антон. — Сказала она чуть слышно мне на ухо.

Часть 1 — Глава 10

Постепенно я начал отходить. И чувства возвращались. Лёгкое покалывание в руках и ногах. Свист в ушах.

Моя капсула падала раз за разом, кто-то небрежно перемещал её. Я, то и дело, бился головой о монитор, который уже был весь в крови. Кровь была повсюду. Еще свежая, и уже запёкшаяся, она создавала причудливые узоры поверх работающего монитора. В этих узорах можно было увидеть различные картины, количество оттенков крови было впечатляющим и поражало воображение.

В очередной раз капсула упала, но на этот раз так, что я оказался лежать на спине. И я чувствовал, что мы едем по неровной дороге. Температура начала снижаться и очень быстро. Через пятнадцать минут холодрыга была такая, что зуб на зуб не попадал. А пальцы на ногах, казалось, начинали отваливаться. Пока наконец мы не остановились. Некоторое время спустя, температура начала поднимать. Удовольствие от прошедшей боли может сравниться только с удовольствием, когда ты из сорокаградусного мороза с жутким ветром попадаешь в уютный и тёплый дом, снимаешь с себя верхнюю одежду, обувь. И проваливаешься в пучину блаженства, намыливая руки под струёй горячей воды из крана.

Запах гари мог указывать либо на то, что в капсуле что-то вышло из строя, либо на то, что меня всё-таки вызволяют из заточения. Так и было, языки пламени автогена иногда прорывались внутрь. Пару минут спустя, крышка капсулы была отброшена в сторону, и я увидел Тат У Пэс, который протягивал мне руку. Но, в тот момент, я не смог ухватиться за его руку. Тело не слушалось меня. Тат У Пэс начал вытаскивать меня, и вместе с ещё одним парнем, они перенесли меня на диван.

— Пить… Воды… — прохрипел я,

— Да. — ответил Тат У Пэс.

Он убежал к капсуле и вернулся с флягой. Второй парень помог мне сесть, и я испил воды.

— Что-то случилось не так? — спросил меня Тат У Пэс,

— Я вырубился, — ответил ему я, — Мы так быстро добрались.

— Быстро? Шесть дней лететь здесь. Очень долго. — произнёс он.

— Шесть дней? — удивился я.

— Лежите, отдохнуть вам необходимо, — проговорил он, осматривая меня, — мне казаться нам нужна Ман Ти Фат.

С помощью бравых ребят я улёгся на диване поудобнее, и начал осматриваться по сторонам. В комнате, которой я находился, было немного мрачновато, и воздух казался спёртым. По углам были разбросаны: сумки, ящики, какие-то большие железяки, одежда валялась прямо на полу.

На потолке была целая паутина проводов, труб, а три из четырёх светильников работали периодически тускнея.

Собрав всю волю в кулак, я постарался сесть, и у меня это получилось. Сидя стало лучше видно, как ребята таскали ящики и сумки из транспорта, напоминающего погрузчик из аэропорта.

Пятнадцать минут гипнотизирующего зрелища едва не отправили меня в сон. Но к тому моменту Тат У Пэс уже закончил таскать оборудование и присоединился ко мне:

— Не можете спать? — спросил он меня,

— Не могу, — отрицательно покачал головой я,

— Удивительная заварушка, да? — поёрзав на диване, спросил он, пытаясь поддерживать разговор,

— Простите, но я уже немного устал удивляться, — резко обронил я, — ведь что ни минута, так я удивляюсь и удивляюсь. Открыл этот ларчик, а он не закрывается.

— Ларчик? — недоумённо посмотрел он на меня,

— Фигурально выражаясь, конечно же. — прокомментировал я,

— Фигурально — значит образно? — уточнил он,

— Именно, образно, — согласился я,

— И вам не нравится всё это? — настойчиво продолжил разговор Тат У Пэс,

— Не то чтобы не нравится, но ведь всё хорошо в меру. — сказал я и откинулся на спинку дивана. — Именно баланс и мера — именно те состояния, которые делают хорошее хорошим, а плохое плохим. И чем сильнее контраст, тем ярче чувство. Я думаю, Бог, закладывая всё ужасное, что есть на свете, думал именно об этом. Ведь как объяснить нам, существам чуть сложнее бактерий, что есть хорошее и приятное, ужасное и отвратительное.

— Удивительно, что вы затронули именно этот аспект, — Тат У Пэс поспешил оборвать недолгую паузу, — Не далее как вчера, когда мы подлетали к Меее, я смотрел на мониторы системы навигации, и удивлялся в очередной раз, насколько в природе ценится порядок, одно неверное движение и рушатся целые планеты, да что уж там — целые солнечные системы могут исчезнуть бесследно, измени ты хоть на йоту порядок вещей. А хрупкий мир порядка вынужден считаться только с хаосом.

— Хаос — удивительная вещь, и весьма непонятая, — оговорился я,

— Вот именно о том и я. — Тат У Пэс засветился от счастья. — Столь тонкая грань между Хаосом и Порядком, невольно наталкивает меня на мысль, а есть ли между ними различие? И если есть, то в чём? Ведь хаос неотличим от порядка, он существует в виде самого что ни на есть порядка, или лучше сказать закона. Это только на первый взгляд, хаос выглядит беспорядочным и непонятным, но взгляни на него с точки зрения математики, и если тебе хватит времени и внимания, то, возможно, ты увидишь, что хаос и есть порядок, просто порядок этот непохож на организованный. Но его можно описать формулами, избегая случайных чисел.

— Интересное наблюдение, — возразил я, — но слишком уж оно гипотетическое и амбициозное. Многие философы на моей планете в буквальном смысле сходили с ума от подобных идей. Это коварная область подобна чёрной дыре, может захватить разум, и даже поделиться секретами. Но законы сингулярности сохранят эти секреты.

— Вы думаете, мне не сто́ит думать об этом? — Тат у Пэс посмотрел мне в глаза.

— Я думаю, что тебе не нужно слушать глупого старика, — иронично подметил я, — я, может, и кажусь тебе умным и мудрым, но вот до чего довела меня моя мудрость и мой ум. Я человек, и чувствовать ту наитончайшую грань между хаосом и порядком, мне, попросту, не дано. Есть вещи, которые наш мозг просто не способен воспринимать и понимать. Мы, люди, существа с весьма ограниченными способностями. Но что до вас, то здесь моих знаний о вас недостаточно, чтобы построить такой вывод. Кто знает из какого вы теста?!

— Теста? — удивлённо переспросил Тат У Пэс, — Снова фигура речи?

— Она самая, — улыбнулся я,

— Если верить нашим легендам, то мы сделаны великим Дэн, по своему образу и подобию, — начал было рассказывать Тат У Пэс, как я его невольно перебил,

— Меня уже немного пугает наша с вами схожесть, — я улыбнулся ещё сильнее, — прости, что перебил тебя, но наши «легенды» гласят о том же. Прошу, продолжай.

— Так вот, Дэн существовал задолго до появления нашего мира. И власть его была безгранична. Он менял мир. Меняя законы и порядки. А вслед за природой вещей менялся и сам Дэн. И создал Дэн одиночество. Так как ощутил себя единым и одиноким. И мир вещей становился ему неинтересен. Контроль над всем вокруг начал его утомлять. Ему хотелось изобрести неизвестность. Чтобы удивляться чему-то новому. Но всё в мире было подчинено ему, и всё было согласно его плану. Долго не получалось создать неизвестность. Так долго, что Дэн уже фактически перестал, что-либо делать. Вселенная замерла в тот день, а Дэн создал отчаяние. И когда вкусил Дэн отчаяние, то понял, что возможно неизвестность, которую он никак не мог создать, была всё это время у него «под носом». Ведь неизвестность — для того, кто контролирует всё и знает всё наперёд, есть цель недостижимая и самоисключающая. Здесь Дэн создал удивление. А вслед за удивлением он создал смирение. Только когда он принял смирение — что неизвестность будет только тогда неизвестностью, когда даже он не знает, что за ней — он осознал и создал радость. И радости было так много, что он решил её разделить. Но радость становилась тусклой и бесполезной без носителя. И Дэн разделил себя. И каждый Дэн был волен создавать всё как пожелает. И мир становился, всё более разнообразный. Но однажды, Дэн создал вражду. И мир был тут же уничтожен. Осознавая свою ошибку, Дэн принял решение создать мир, который будет создавать себя сам, усложнялась и усложнялась без вмешательства Дэна. Так появился мир, который мы знаем. Увидел Дэн вселенные полные галактик, а галактики полные звёзд, а звёздные системы полные планет, а на планетах жизнь. И наблюдая за жизнью, Дэн создал смысл. Но смысл исчезал, стоило узнать его суть, и подобно неизвестности, радости более не приносил. Дэн разделил себя снова, но на этот раз он разделил себя на шестьдесят частей, и все части свои лишил могущества, но наделил смыслом, который был скрыт. И наградил он все части свои — забвением.

Я слушал Тат У Пэс настолько внимательно, что когда он остановился, это прозвучало как грохот. Тишина вернула меня снова в эту комнатушку на богом забытой луне.

В комнату вошёл второй парень и что-то проговорил, Тат У Пэс ответил ему и повернулся ко мне:

— Комната готова, — сказал он, — можете идти?

— Попробую, — я ухватился за вытянутую руку Тат У Пэс,

— Условия здесь, мягко говоря, суровые, — Тат У Пэс шёл рядом, поддерживая меня, — но всё необходимое имеется.

— А где мы, — спросил я, — чем здесь занимаются или занимались ранее?

— Изначально здесь был военный аванпост Зондбри, — Тат У Пэс остановился у двери и открыл её, — но с тех пор, как война закончилась, это здание отдали учёным. В данный момент здесь мы проводим исследование частиц, если не ошибаюсь, вы их называете нейтрино. А также — ряд других исследований, связанных с наблюдениями глубин вселенной.

— А разве война закончилась? — входя в каюту, поинтересовался я, — Из того, что мне сказала Ман Ти Фат, я понял, что как такового конца у войны и не было.

— Почти. Дело в том, что враг отступил, так же внезапно, как и напал. — Тат У Пэс включил в каюте свет, — И с тех пор мы живём в таком странном положении. Вроде бы война закончилась, но никто не знает этого наверняка. Мы и врага-то своего не смогли толком изучить.

— Может быть — это такая тактика?

— Многие подумали о том же, и у некоторых начали развиваться психозы из-за этого, — Тат У Пэс сделал паузу и задумался, глядя в окно, — Для них это было и остаётся причиной мощнейшего эмоционального напряжения.

— Ну вы хоть что-то узнали о том, кто ваш враг? — спросил я, осматривая свою каюту.

— Совсем немного. — Тат У Пэс опёрся на стену плечом, — Они не похожи на нас внешне. Есть, конечно, общие черты, но в общем и целом другие. Они имеют доступ к технологиям, которые нам ещё недоступны. Когда война только началась, мы всерьёз полагали, что победы нам не видать. Зондбри отражали одну атаку за другой. Гибли миллионы. Но потери со стороны противника были столь незначительны, что на Чрезвычайном съезде руководителей стран, всерьёз поднимали вопрос о капитуляции. Другого выхода в данной войне, попросту, не было видно. По прогнозам, война должна была продлиться ещё несколько циклов, пока не будет истреблено всё население.

— Так и что произошло? — после непродолжительной паузы спросил я,

— А ничего и не произошло. — восторженно заявил Тат У Пэс, — Однажды утром, вся вражеская флотилия исчезла, и до настоящего времени не возвращалась. Но очень многие боятся их возвращения, особенно сейчас.

— Почему именно сейчас? — удивился я,

— Потому что большинство уверено в том, что появление Фасби, так мы их прозвали, было связано с открытием и внедрением технологии перемещения или перехода — как ты её называешь. Но убедившись, что технология развита недостаточно, и угрозы не представляет, они отступили.

— Не удивительно, что твой отец так переживает из-за меня. Вернее, из-за того, как я попал на вашу планету.

— Не суди его строго. — тихо произнёс Тат У Пэс, — Во время войны он был ещё совсем ребёнком, когда были убиты его родители.

— Я даже и не собирался судить. — сказал я. — Просто теперь понимаю его мотивы.

Тат У Пэс вышел в коридор и, повернувшись ко мне, сказал:

— Осваивайся тут. Я пойду обустраивать лабораторию. Плюс, нужно выйти на связь и доложить, что у нас всё идёт по плану.

— Хорошо. — ответив, я упал на кровать.

Моя каюта была крошечной, метров пять. На стене, напротив входа, было два круглых иллюминатора с толстыми стёклами. Сами стены были покрыты ветхой, облупившейся краской темно-коричневого цвета. А за стеной всё время был слышен гул непрекращающегося ветра.

Часть 1 — Глава 11

Уже прошло два месяца, как я прибыл на эту луну. Денно и нощно, не замечая часов, я копошился в лаборатории, совмещая технологии двух независимо ра́звитых культур и цивилизаций.

Моя машина перехода была повреждена настолько, что напоминала мне корабль Тесея. Деталь за деталью (из первоначальной конструкции) приходилось заменять на местный компоненты. И не было никакой уверенности, что всё будет работать должным образом.

Но больше всего мне не хватало привычных мне инструментов для расчётов. Даже глизианский калькулятор, был для меня абракадаброй. И многие вычисления приходилось делать по старинке, карандашом на бумаге.

В остальное время я был как в санатории. Утром завтрак, потом совместная зарядка, очень напоминающая ушу, потом я работаю в лаборатории, часов примерно пять и далее обед. Потом послеобеденный сон, снова работа, и ужин, который длится часа два, так как все активно беседуют.

Помимо Тат У Пэс, на аванпосте также проживают Сит Си Ун, это тот самый парень, что был с Тат У Пэс в день моего прибытия сюда. Высокий и имеющий крепкое телосложение. Он был старшим научным сотрудником по-нашему. Он совсем не понимал мой язык, но за то время, что я провёл здесь, успел нахвататься разных выражений. Коммуникация была налажена также и с моей стороны. И каждый день за ужином, я активно старался говорить на глизианском языке. И как жаль, что на земле я не учил, в своё время, китайский. Меня всё время не покидало чувство, что глизианский очень сильно на него похож. Нисколько фонетикой, сколько структурой языка. Здесь нет понятий спряжений и времён глаголов, родов, склонений, падежей существительных, нет даже множественного числа.

Помимо Тат У Пэс и Сит Си Ун, вахту нёс старого вида глизианин по имени Фар Ар. Его было практически не видно и не слышно. Занимался он в основном обслуживанием станции. Чтобы всё работало, а также было тепло и сухо. Встречались мы с ним только за ужином, но иногда я видел его блуждающим по коридорам. За все два месяца, мы так и не обмолвились с ним ни словом. То ли он меня боится, то ли я ему безразличен. И даже когда по моей просьбе к Тат У Пэс, предоставить инвертор, Фар Ар принёс мне его лично. Он, оставаясь отстранённым и невозмутимым, положил его на стол рядом со мной и удалился.

Тат У Пэс не смог мне объяснить, почему Фар Ар нелюдим и неразговорчив. Видимо, и сам знал его не лучше моего.

А тем временем моя машина уже начинала подавать первые признаки жизни. От местного узла питания через инвертор получилось запитать главный компьютер, на котором и происходили все расчёты. К моему счастью, он запустился. И даже больше, вся информация была на нём в целостности и сохранности. Я пригласил Тат У Пэс разделить мой триумф. В этой маленькой победе ощущалась надежда.

Когда он пришёл в лабораторию, за толстыми стенами сквозь вой ветра послышался громкий гул, стены содрогнулись и раздался громкий взрыв. Тат У Пэс посмотрел на меня и удалился, не сказав ни слова.

Я прошёл по коридору в общую комнату. Тат У Пэс и Сит Си Ун уже были почти полностью экипированы для выхода наружу.

— У нас гости, — сказал Тат У Пэс, посмотрев на меня,

— Незваные? — спросил я,

— Может быть, — ответил Тат У Пэс, — до пересменки две недели,

В комнату вошёл Фар Ар, и приглашающим жестом позвал меня.

— Следуй за Фар Ар, — посоветовал Тат У Пэс.

Я шёл за стариком до двери в конце зала, которую при мне ещё никто ни разу не открывал. Фар Ар неуверенно вставил ключ и отпер дверь. Со скрипом дверь поддалась. Проход открывал путь по лестнице вниз. Фар Ар вошёл первым, нажал на кнопку в углубление стены, и спуск стал освещён.

Пройдя четыре пролёта по узкой лестнице, мы попали в коридор с тремя дверями. Мы вошли в ближайшую дверь и очутились в комнате, что была ещё меньше той, где я спал. Фар Ар принялся толкать шкаф, со всяким хламом, в сторону. Я подошёл поближе и помог ему. Шкаф, скрипя, стал сдвигаться в сторону. В самом низу стены, за местом где стоял только что шкаф, была небольшая, с виду непримечательная пластина, окрашена в цвет стены и закрывающая лаз. Старик Фар Ар поднял её. И махнул рукой, недвусмысленно намекая, что мне нужно туда залезть.

С небольшим трудом я протиснулся в этот лаз и прополз несколько метров по грязному, усыпанному мелкими камнями, полу. Нащупав преграду в виде такой же пластины, я толкнул её рукой и толкнул вверх. Выбравшись из узкого тоннеля, я осмотрелся. В кромешной тьме на стене я обнаружил маленький огонёк и нажал на него. В комнате стало светло. Маленькая комнатушка с двумя стеллажами, полки которого были забиты чем-то, что напоминало оружие и патроны к нему, имела очень низкий потолок и скверный запах. В углу лежали какие-то бумаги стопкой. И не было ни окон, ни дверей. Только зашпаклёванный след, в месте, где когда-то был проход или дверь.

Я подошёл к стеллажу и принялся рассматривать то, что я принял за оружие. Взяв в руки одно из устройств, я осмотрел его внимательно, сомнения растворились. В любом уголке вселенной, орудия для убийств, просто обязаны выглядеть сходным образом. Это всегда, некоторая, так сказать, палка. Созданная вселять ужас на того — на кого смотрит её чёрный глаз смерти.

Больше в комнате, кроме стопки бумаг в углу, смотреть было нечего. Я аккуратно водрузил орудие на место и сел в углу. Рассматривая листок за листком, я обнаружил, что текст отличался от глизианского. Символы и буквы, даже близко не были похожи на те, что доводилось мне видеть ранее.

Вдоволь начитавшись абракадабры, я опёрся о стену и, поджав колени, закрыл глаза. Перед тем как погрузиться в пучину подсознания, я увидел свет. В свете я увидел её вновь. Она, как и прежде во сне, шла мне навстречу. Тёплое чувство наполняло меня изнутри, прогоняя прочь холод, наполняющий комнату. Я попытался пойти ей навстречу, протянуть руку, вымолвить слово. Но провалился в глубокий сон.

Часть 1 — Глава 12

Я очнулся от шороха. Кто-то карабкался по лазу прямиком ко мне. Створка прохода отодвинулась, и я увидел удивлённое лицо Фар Ар. Он поманил меня за собой.

Я выбрался из заточения, и вдохнул спёртый запах подвала, что ощущался здесь намного сильнее. Это был запах хоть и маленькой, но свободы. Пробежав по лестнице, ведущей наверх, в комнате я встретил молодого человека невысокого роста, с гладко выбритой головой. За ним скромно стояла Фат Ил Ти, она робко подняла глаза и посмотрела на меня. В этот момент, в комнату вошёл Тат У Пэс в компании с глизианином в форме. Они оба подошли ко мне.

— Вот и пришло время расставаться, — громко сказал Тат У Пэс и протянул мне руку,

— Думаю, мы ещё увидимся, — ответив на рукопожатие, сказал я,

— Может быть и увидимся, — заметил Тат У Пэс и опустил глаза, — но надеюсь, что к моему следующему возвращению сюда, вас уже здесь не будет,

— Я сделаю всё возможное, — пробурчал я,

— И это не значит, что я не буду вам рад, — оговорился Тат У Пэс, — просто настало время вам вернуться в ваш мир.

Я обнял Тат У Пэс. И то была наша с ним последняя встреча. Лысый, вновь прибывший, глизианин проводил Тат У Пэс к шлюзу. А я в сопровождении Фат Ил Ти и глизианина в форме побрёл в лабораторию.

В лаборатории, глизианин в форме, открыл большой сундук, который приволок следом, и достал оттуда множество электронных компонентов. Очевидно, что это был мой заказ. Но что из компонентов было чем, ещё только предстояло узнать.

Когда я изучал и сортировал комплектующие, ко мне подошла Фат Ил Ти и протянула некоторое подобие конверта, внутри которого не было письма, но сам конверт раскрылся, и я увидел рукописный текст. Написано было не очень аккуратно, но разборчиво.

«Антон, обстановка после вашего исчезновения резко накалилась. Солдаты Зондбри переходят все грани разумного. Досу Та У был арестован. Допрашивают всех, кто был с вами в контакте. Меня допрашивали дважды. Знаю, что Досу Та У арестовали для интенсивного допроса. Рано или поздно он расколется. Но, скорее всего, первой буду я. Позаботьтесь о Фат Ил Ти. Вы теперь у неё единственный родственник. Возможно, когда вы это читаете, меня уже нет в живых. Ваша гиеони таст Ман Ти Фат».

У меня ком в горле встал, когда я дочитал до конца. Дрожащими руками я положил письмо на стол, сел в кресло и посмотрел на Фат Ил Ти. Она всё время, что я читал письмо, рассматривала меня. И моя реакция на послание, частично, но выдала ей её содержимое. Очевидно, она не знала, о чём писала её мать. Её глаза, намокли. Судорожно она схватила письмо со стола и убежала.

Я попытался догнать её, но безуспешно. Она растворилась сразу за поворотом. Я поискал в общей комнате и на кухне, но там её не было. Побродив по коридорам, я услышал плач. Тихий стон и плач доносились из шлюзовой. Сидя на коленях и держа в руках письмо, она слегка покачивалась, стуча в дверь шлюза.

Возможно, она надеялась, что Тат У Пэс мог прочитать ей это письмо. А возможно, она хотела попросту вернуться домой.

Я медленно подошёл к ней и положил руки на плечи. Мгновение спустя, что-то ёкнуло в голове. Руки и ноги онемели. Я уже не мог продолжать стоять и упал. Ударившись головой об бетонный пол, я увидел яркий свет. Он выжигал мне глаза тем сильнее, чем пытался я ему воспрепятствовать. Закрыв глаза руками, я усугубил ситуацию, свет стал жечь ещё больнее.

На секунду, когда я понял, что всё без толку и почувствовал обречённость, я попытался расслабиться, и боль начала уходить. Свет — всё, что я видел на тот момент. Он был вокруг и внутри меня. А сразу позади меня, я почувствовал чьё-то присутствие. Обернувшись, я увидел её. Она была огромная, раз в пять больше чем я. Страх окутал мой разум. Она была больши́м силуэтом. Но в её чертах я узнал Фат Ил Ти. Дымка начала рассеиваться. Свет тускнеть. Перед глазами мелькали мушки и огоньки. А с головы капала горячая кровь. Я дотронулся рукой. Волосы были пропитаны кровью. Я привстал и подполз к стене. Опираясь о стенку плечом, я встал на ноги. Голова кружилась. Ноги были ватными. Руки не слушались.

Выйдя в коридор, я увидел бегущих ко мне Фат Ил Ти и Фар Ар. Фар Ар подхватил меня и помог дойти до каюты. Фат Ил Ти куда-то убежала, когда мы вошли в каюту. Фар Ар усадил меня на кровать и отошёл к двери. Когда он выглянул в коридор, на него налетела Фат Ил Ти. Она от столкновения уронила всё, что у неё было в руках. Какие-то палочки и баночки, бинты и тряпочки. Тут же бросилась их собирать. Взволнованно она проговорила: «Помоги». Взяла меня за руку и отвела к умывальнику. Она показала, как нужно наклониться, чтобы она смогла помыть рану. Я наклонился. Она включила воду и осторожными движениями рук принялась мыть рану. Высушив и намазав какой-то мазью, она забинтовала мою голову. Деликатно проводила до кровати и помогла лечь. Она помогла мне раздеться и укрыла меня одеялом.

— А у нас не принято спать при возможном сотрясении, — игриво сказал я,

— Отдых, — сказала она,

— Спасибо, — сорвалось у меня,

— Спасибо, — безэмоционально повторила она.

Она подошла к двери и развернулась. Достала из кармана письмо и потрясла им.

— Что говори, — произнесла она,

— Боюсь, ты не поймёшь меня, — опрокинул я,

— Что говори, — снова повторила она.

— Хорошо, я попробую. — собравшись с мыслями, сказал я, — Это письмо для меня. Твоя мама Ман Ти Фат просит меня позаботиться… таксс… помочь тебе. И я буду помогать.

— Помогать. — повторила она, уставившись на меня.

— Да, помогать тебе, — я указал на неё пальцем,

— Сатис А плохо, — проговорила она,

— Сатис А? — спросила я,

— Ман Ти Фат — Сатис А, — сказала она, — мама Ман Ти Фат

— Понял, нет. Неплохо, — возразил я и отрицательно повертел головой.

— Ты плохо. — сказала она,

— Я тоже неплохо. — ответил я.

— Ты плохо письмо. — снова сказала она.

— Ааа. Нет, я расстроился из-за другого. — с чувством вины за обман произнёс я.

— Вы хотите кушать? — практически идеально произнесла она,

— Да, с удовольствием. — сказал я и у меня заурчало в животе.

Фат Ил Ти вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Я немного полежал на кровати и встал. Руки и ноги снова были мои. Я почувствовал запах варёной говядины. Слюнки потекли. Голодное предвкушение, зачастую, приятнее самого́ приёма пищи. Я знал, что так пахнет тёплое и жирное заливное из местной рыбы. И на вкус оно было не очень. Но я был так голоден, что готов был есть даже их аналог яичницы, в желтке кровавого цвета которого, всегда был эмбрион рептилии. Гадость на вид, а на вкус обычная курица.

На кухне были все. Даже Фар Ар усаживался поодаль. Хотя время было ещё не вечернее. Я сел на своё излюбленное место у маленького окна. Здесь немного сквозило, но зато было уютно. Так как из отверстия в полу шёл горячий воздух системы отопления. Это сводило на нет все попытки, холодаснаружи, меня заморозить. Присутствующие смотрели на меня внимательно. Я поднял руку в знак приветствия и слегка помахал ей из стороны в сторону. Улыбнулся.

На столе было больше еды, чем обычно, вновь прибывшие привезли провизию, и этот обед был особенно роскошен, по меркам всех тех обедов, что были прошлые месяцы.

Фат Ил Ти передала, через сидевшего рядом со мной глизианина в форме, столовые приборы и тарелку. И сама села напротив меня. Все продолжали внимательно смотреть на меня. И я произнёс: «Приятного аппетита!». Фат Ил Ти улыбнулась по земному. Остальные присутствующие, включая Фар Ар, опустили глаза и принялись потчевать.

Мысль, что Досу Та У и Ман Ти Фат арестованы, не давала мне покоя. Всё сводилось к тому, что моё местоположение раскроется уже вот-вот. Одно то, что она отправила свою дочь сюда, указывало на то, что это сейчас самое безопасное место. И это вопрос времени, когда Зондбри поймут, что я здесь.

Стены давили со всех сторон. С момента моего прибытия на эту луну, в этот аванпост, я не чувствовал себя так неуютно и так небезопасно. Враг, если можно так выразиться, шёл, наступая на пятки. А моя машина ещё не была готова. И руки опускались, видя, сколько ещё предстоит сделать. А мотиватор был таким сильным, что только стращал и демотивировал. Всегда страшно, когда цель так далеко. Но именно в этот момент, ты начинаешь чувствовать настоящую свободу, именно тогда, когда ты якобы обречён. И в переломный момент, ты с опущенными руками, обесценивая всё, кроме своей цели, получаешь заряд невиданной мощи. И эта про́пасть между тобой и целью, становится не чем иным, как трамплином, и ты уже на гребне волны. Ты можешь плыть, направляя себя по наилучшей траектории, можешь упасть, но тем больнее тебе будет, чем сильнее ты отчаялся. Главное — не утонуть.

Часть 1 — Глава 13

Заряда бодрости должно хватить, чтобы управиться с ремонтом в ближайшие недели. На удивление, мысль, что в любой момент сюда нагрянут солдаты Зондбри, пугала меньше, чем то, что Фат Ил Ти сейчас снова придёт сюда, будет сидеть вот на этом кресле и смотреть… смотреть… смотреть. Нет, в этом нет ничего плохого. Но в последнее время меня это немного пугает. Со слов Ман Ти Фат, я ей стал как отец. И согласно местным обычаям, всё это понимают. Все, кроме неё само́й. Хотя, может, я глубоко заблуждаюсь, и в её поведение нет ничего удивительного или необычного для глизианки. Может быть так у них и положено, что девочки так обходительны со своими отцами. Но меня не покидало и не покинет чувство, что я ей нравлюсь. И не то чтобы мне это не нравилось, но ей сколько лет-то? Семнадцать? А мне, в свою очередь, уже перевалило за пятьдесят. Господи, чем я занял свои мысли. Сосредоточься на работе. Так-с эти провода сюда. Подрегулируем вольтаж. Должно получиться. Включаем.

Бип. Бип-бип. Тс-тс-тс-тс-тс. Чик. Бип-бип. Это мой триумф. Корабль Тесея снова работает. Осталось совсем немного, собрать дифференциальную камеру.

— Вы помогать знать язык, — раздался голос за спиной.

От удивления я выронил клещи, которыми только что гнул лист металла. Встав с пола и вытирая руки от грязи, я обернулся. Передо мной, опустив глаза, стояла Фат Ил Ти. Она нервно теребила кармана, ужасного комбинезона, который превратил образ юного студента-академика, в юного оборванца из работного дома.

— Если ты хочешь, чтобы я научил тебя своему языку, — проговорил я, оттирая жирное пятно с ладони, — то тебе придётся немного подождать, пока я не закончу ремонт.

Не знаю, что из того, что я только что ей сказал она поняла, но вид у неё стал угасающим. Она развернулась и пошла к выходу. И первое, что почувствовал в этот момент — это укор. Совесть ошпарила меня. А в моём омуте памяти оживились образы Сони. Сколько раз я откладывал наши с ней игры, занимаясь, то одним, то другим. Я променял драгоценные минуты как своей, так и её жизни, на то, что создавало впоследствии только проблемы.

— Постой, — окликнул я Фат Ил Ти, — я не сказал "нет", но в данный момент я просто обязан починить эту штуковину. И я думаю, что могу немного позаниматься с тобой вечером.

— Вечером, — повторила она, — позаниматься.

— Да, всё верно, помогать знать язык, — я указал жестом на неё,

— Спасибо.

В этот момент она бросилась на меня и заключила в объятия. И мне ничего другого не оставалось, как ответить ей тем же.

Продолжая работу по сборке дифференциальной камеры, я думал о том, а как именно я буду её учить. Язык не физика и не математика, здесь нужны образы, а не понятия. Порой сложно понять человека, с которым прожил десяток лет. Даже в мелочах. А иногда и сам не понимаешь, что значит то или иное. Коммуникация — такая ко́мплексная работа мозга, сотни операций ежесекундно, и стоит только сделать что-то иначе, просто опустить глаза, и смысл сказанного меняется. Руки убираешь в карманы или теребишь ими шов у штанов. И вот уже новое значение у простой просьбы о помощи. Мы никогда не понимаем друг друга, так как понимаем сами себя, но себя мы не понимаем тоже. Даже когда ждём этого от других.

Увлёкшись мыслями о предстоящем учебном процессе, я не заметил, как комнату наполнило дымом от сварки. И едва не потеряв сознание, открыв маленькое окошечко, я выбежал в коридор. Откашливаясь, я побрёл на кухню. Попутно осматривая стены, я снова почувствовал себя как дома. Уют — это то, чего мне так не хватало с тех пор, как я покинул свою планету.

Выпив воды, я сполоснул стакан и пошёл в каюту Фат Ил Ти. Не успел я постучать в дверь, как она отворилась. Она робко отпрянула в сторону, позволяя войти.

Её каюта не отличалась от моей, а во многом была более аскетична. Мебель была расставлена немного иначе, кровать стояла у стены, где должно́ было быть окно. И лампочек было на одну меньше.

Она поставила стул напротив кровати, куда благополучно запрыгнула сама, и села как ребёнок, сложив ноги в позе лотоса. Я сел на стул, немного отодвинув его. Предчувствие того, что это не только уроки для неё, становилось всё сильнее. Но в то же время мне это льстило. Не питая особых иллюзий насчёт неё, я воспринимал её скорее как влюблённого подростка. И если цель у нас выучить язык, то хороши будут любые мотиваторы. Тем более что опыт у меня в этом какой-никакой имеется. Однажды, когда я ещё преподавал в институте, была у меня студентка Марина. Влюблена была в меня по уши. Ходила на все лекции, даже на те, что были у других групп. А на четвёртом курсе, даже со старшекурсниками. Девочка была любознательная — это бесспорно, но к другим преподавателям такого внимания, как ко мне, не проявляла. Всё прошло более-менее гладко, пару раз, конечно, чуть было не перешли границ. Но благо её подруга, которая изредка появлялась, даже на тех лекциях, которые были в расписании, сыграла в нужный момент в роли ингибитора. Не исключено, что это была стратегия со стороны подруги. Ведь по окончании учёбы, именно с ней мы начали встречаться. И впоследствии она стала матерью Сони и моей супругой.

Фат Ил Ти сверлила меня взглядом, а я поймал себя на мысли, что попросту завис, сидя на стуле. Неловкая пауза была прервана.

— Так, — неуверенно начал я, — с чего мы начнём?

— Приивъет, — сказала она, протянув гласные,

— Привет. — ответил я и начал искать карандаш с бумагой, — Я думаю, что лучше начать с алфавита, и мне нужен лист бумаги.

— Помогать, — сказала она,

— Помоги, — сказал я,

— Нужно быть спокойно, — сказала она и обняла сама себя,

Хлопо́к и всё как в тумане. Снова вокруг всё залито светом. Пропали звуки и запахи. А напротив меня стоит она.

— Не бойся и не переживай. — сказал она отчётливо и без акцента.

— Что происходит? — спросил я,

— Я установила связь напрямую с тобой.

— Значит, это не игры моего разума? — Удивлённо уточнил я,

— Может, и игры, разума точно, — сказала она и села на кровать, которая каким-то образом очутилась позади неё,

— Это всё в моей голове? Это реально?

— Реально, да, в голове, не совсем. — продолжила она, — Правильнее будет сказать, что не в твоей, а в наших. В данный момент оба наших мозга работают вместе как один.

— Почему раньше так никто не делал?

— Пытались делать. Отец пытался. Мать пыталась. В итоге это сделали установкой, проникающей в сознание. Тогда-то он с Досу Та У и моей матерью и узнали многое, в том числе и ваш язык.

— Но я этого почти не помню, и всё это выглядело совсем иначе. Было много образов и чувств.

— Конечно, так как работала установка проникающая в сознание. А это довольно грубый способ. А чтобы соединить разум, как сейчас мы, нужно соблюсти ряд условий.

— Почему ты так хорошо говоришь, ты знаешь язык? — удивившись, перебил я, — Прости,

— Я не совсем говорю, я транслирую информацию. А твой мозг её понимает, минуя вербальные и невербальные интерпретаторы.

— Понятно. — понимающе кивнул я и осмотрелся. — Но почему я боюсь, почему мне панически страшно, и чем сильнее я боюсь, тем хуже тебя слышу, всё расплывается?

— Связь нарушается, расслабься. — успокаивающе сказала она,

— Я постараюсь. — я сел на стул, которого только что не было, и вдохнул широкой грудью.

— Вот так лучше. — улыбнувшись сказала она. — Тут-то мы и подошли к теме условий нашего с вами контакта. Видите ли, есть ряд условий, при которых этот контакт возможен. Первое и немаловажное условие — это то, что контакт должен быть обоюден, стоит вам начать воспрепятствовать, и связь будет потеряна. Второе, схожесть биологических видов. Не стопроцентная, но хотя бы немного приближенная. Третье условие — отсутствие бифуркации квантового мышления, простыми словами — понятия и смыслы не должны быть подвержены изменениям, ни во время осмысления ни после.

— Третье не совсем понятно. — оговорился я,

— Скорее всего, ваш мозг нашёл не совсем верные определения для понятий, что я транслирую. Я попробую сказать иначе. — немного помедлив продолжила она. — Предположим, что я говорю о звезде, о конкретной, что сейчас прямо над нами. В этот момент мой мозг транслирует в ваш мозг некий смысл, что в вашем и в моём мозгу сопоставим с понятием Звезда. Мы понимаем друг друга. Если представление о каких-либо понятиях отсутствуют у вас, ваш мозг использует максимально приближённые. Образуется интуитивное определение. Которое может быть впоследствии трансформировано в философское при наличии необходимых знаний. А философское знание, при наличии желания, воспринимается на веру и загружается в виде сырого мысленного образа и понятия.

— Если я правильно понимаю, то ты говоришь о едином языке? Сырой язык мозга универсален?

— Не совсем универсален. Всё дело в схожести биологических видов. Если алгоритмы синапсов имеют схожую структуру, то понимание возможно. Если разную, то невозможно даже установить контакт.

— Говорить о бифуркации квантового мышления я не могу много, — она застенчиво опустила глаза, — так как это совсем новая область знаний в нашей науке и всё, что я знаю весьма поверхностно. Но могу сказать, что наш народ не так давно установил контакт с разумом, который кардинально отличается от нашего. И самое главное отличие было не в логике и алгоритмах. Проблема в изучении крылась в понятийном аппарате. Понятия, смыслы, значения, менялись буквально на ходу. Стоило нашим учёным начать вникать в значение того или иного понятия, как смысл тут же менялся.

— Как квантовый мир. — перебил я,

— Именно! Логика квантового мира ясна, наблюдаешь — меняешь! — сказала она, — но чтобы подобное происходило со смыслом и понятиями, мы увидели впервые,

— Но как именно это происходит с понятиями? — спросил я, — Может есть примеры?

— Я попробую. — она поёрзала на кровати, поменяла ноги местами и продолжила, — Вот я говорила тебе о Звезде, о нашей звезде, и ты меня понял. А теперь представь на секунду… сосредоточься и представь… Я говорила не о звезде, а о траве, что растёт у дома.

— И…? — смутился я,

— Но ведь ты уверен, что я говорила о Звезде? — спросила она меня,

— Безусловно!

— Вот именно поэтому я и просила тебя, представь, что в тот момент я говорила о птицах, что летают над головой,

— Получается, что понятие поменялось сейчас. Но в прошлом, вместе с ним поменялся смысл?

— Если, грубо говоря, то да, и он будет меняться каждый раз, когда ты к нему обращаешься.

— Но ведь в таком случае, как узнать что-либо? Ведь идея будет утеряна.

— Вот тут и я, и некоторые наши учёные не согласны. Я разделяю ту точку зрения, что в этот момент передаются такого рода знания, что означают все, но, к сожалению, не объясняя этого.

— Суперпозиция смысла.

— Именно. — чётко подытожила Фат Ил Ти.

— Знаешь, я полагал, что это я буду тебя учить чему-то новому, — ухмыльнулся я, — а оказалось ровно наоборот.

— Я просто ответила на твои вопросы. — ответила она и широко улыбнулась.

Мы плавно перешли к изучению моего языка, попутно я получал новые све́дения о языке глизиан. И незаметно для себя я потерял счёт времени. И ощущение реальности. Всё напоминало сон. И сном и являлось. Утром я проснулся в кровати Фат Ил Ти. Её не было рядом. Дверь была закрыта. Медленно шагая, я пришёл на кухню, где не было ни души. Испытывая страшный голод, я первым делом приготовил себе завтрак и, прежде чем отправиться умываться, плотно перекусил.

Приняв душ и почистив зубы, я направился в свою каюту, чтобы переодеться в свежее бельё. Дверь в каюту была распахнута, но вещи казались нетронутыми. Зайдя внутрь и осмотревшись, я переоделся и направился в лабораторию. Попутно размышляя об удивительном мире суперпозиции смысла.

Часть 1 — Глава 14

Мой плот, которому ещё только предстояло плыть через реку вселенной, был практически готов. Мелочи в виде отладки навигационной системы и калибровки потенциалов, казались сущим пустяком, в сравнении с проделанной работой. Успех, конечно, гарантировать было невозможно. Но тем не менее я не терял надежды. Но самая главная проблема, которую решить пока что не удалось, была и остаётся проблема сохранения меня самого, как личности. Переход очень плохо сказался на мне в тот раз, и о том почему, я знаю не больше чем, чем о том, что всё-таки со мной будет на этот раз. Но главное, это покинуть этот мир, вместе с моей машиной и моими знаниями, чтобы уберечь местное население от нападок, некоторой высокоразвитой цивилизации, которой, по мнению глизиан, не по душе подобные знания.

Фат Ил Ти всё своё свободное время проводила со мной. Мы вместе работали над машиной перехода. Она активно участвовала в сборке дифференциальной камеры. Её вклад был настолько ценен, что переоценить его было бы невозможно. Она искусно обуздала сварочный аппарат. Великолепная работа была проделана с её стороны. Мне же, на первом этапе сборки, этот аппарат очень не понравился. Может быть, дело в материалах, которые химически отличались от земных, и реагировали на сварку иначе. А может, просто, я утратил навык.

По части навыков меня преследуют смутные сомнения, а какую часть себя я потерял, совершив переход? И насколько я могу быть объективен в самооценке, ведь и исходные данные о моём прошлом состоянии, в виде памяти, тоже могли претерпеть изменения. А значит, я могу даже и не предполагать, о том, что реально изменилось во мне.

Не скрою, что с каждым новым днём, подходя всё ближе к моменту, когда машина будет закончена, волнение связанные с внутренними противоречиями становились все сильнее. Внутренняя борьба, между желанием жить и сопоставлением ценности целой расы индивидуумов со своей, я неоднократно попадал в ступор. Инстинкты берут верх, порой даже у старых, поживших своё альтруистов. Но логика и холодный расчёт — удел храбрых. И перспектива стать героем, даже будучи источником проблемы, вдохновляла меня.

Но больше всего меня вдохновляла Фат Ил Ти. Она была для меня ярким представителем расы глизиан. Её воспитание и интеллект поражали, если брать в расчёт то, что она была среднестатистическим учеником семнадцати лет от роду. Но в пересчёте на земные года ей было без малого двадцать один.

То, что творила местная система образования — не что иное, как чудо. Казалось бы, такая мелочь, как принцип «Учись и Учи», позволяла раскрутить маховик интеллекта студентов до немыслимого предела возможностей. Наши с ней уроки языка, проходящие в ментальном коридоре, были больше похожи на конференцию по теме «Всего и вся». В то время как я объясняю, почему в моём языке выражение «да нет, наверное» означает неуверенное нет и состоит из слов согласия, отрицания и неуверенности, она успевает мне рассказать о том, как ловко можно обойти принцип запрета, тот, что мы, земляне чаще называет принципом запрета Паули. Подобные вещи из уст ребёнка, превращают меня в неандертальца с палкой в руке.

— Данный принцип, не постулат, — с улыбкой и несколько игриво, рассказывает она, — он не учитывает одну маленькую особенность. А именно, что квантовое число не двумерное, и даже не трёхмерное, оно имеет Н-мерное основание. Подобно мнимым и компле́ксным числам, оно может находиться за пределами понимания. Несколько фермионов, с лёгкостью находятся в одном состоянии и имеют схожие квантовые числа.

И действительно, посмотри на квантовую механику не снаружи, а изнутри, глазами квантового мира, многие принципы, такие как неопределённость Гейзенберга, теряют всяческий вес и выглядят попросту односторонним взглядом на процессы, протекающие там. Многие мои представления о законах, попросту, претерпели кардинальные изменения. И картина мира, начинает вырисовываться, и казаться проще. И всё моё представление о физике, а также представление моих коллег с земли, на первый взгляд кажется поверхностным. А некоторые задачи, что на земле так и не получили алгоритмов решения, и вовсе стали задачами класса Р. И решение, образно говоря, всегда было под носом, и проверить его не составит труда.

Но удивлению Фат Ил Ти не было предела, когда она в очередной раз восхищалась тем, что я смог сам произвести все расчёты и собрать установку для перехода. При этом не зная элементарных, как ей казалось, основ бытия. Я несколько раз обмолвился ей, что источником знаний выступил контакт с неким разумом, который направлял меня и руководил всей этой операцией. Но она сочла это за чудаковатость и вдохновение, не придав особого значения. В мою защиту можно сказать, что гипотезу Римана, решение которой было найдено мной, она решить не смогла бы тоже. Во всяком случае, вот так вот, с ходу. А о равенстве классов P и NP, она, как и все представители её цивилизации, даже и не знала. Она вообще показалась ей надуманной проблемой, решение которой даст только решение, без возможности применить знания на практике. Тем не менее склонилась она к тому, что классы эти не равны.

Я буду скучать по ней, как гром, прогремело у меня в голове. И несмотря на то, что мне завещали быть ей отцом, я чувствовал к ней, далеко не только отеческие эмоции. Было странным, с моей стороны, препятствовать этому. Я не минуты не сомневался, что нравлюсь ей, да что там нравлюсь, она была по уши влюблена. Но не было ли это следствием, травмы, причина которой была связана с моим появлением. Фактически из-за меня она потеряла отца, а теперь ещё и мать. Ужасно ещё и то, что доподлинно неизвестно, жива ли Ман Ти Фат. Хотя кого я обманываю, если даже её нет в живых, просто предположим, что тогда?! Я заберу Фат Ил Ти с собой? Предположим. По возвращении домой меня закроют навечно в самой глубокой лаборатории земли, и я проведу остаток своих дней, изобретая оружие на основе тех знаний, что имею. А Фат Ил Ти, тем временем будут препарировать на соседнем столе. Что за мир я ей дам, в обмен на тот, которого лишу. И это в лучшем случае, хотя это тоже как посмотреть. Ведь по возвращении домой, мы можем развалиться и лишиться возможности быть реанимированными, как это было со мной здесь.

Но чисто гипотетически, можно найти некую планету, пригодную для жизни. Только на этот раз, не обитаемую высокоразвитыми существами. И в этом случае, покуда мне не известна причина проблем с рассудком после перехода, любое путешествие будет подобно смертному приговору.

И Фат Ил Ти, насколько я понял, не намерена оставаться здесь. Несколько раз, во время нашего с ней сеанса коридора сознания, она пыталась поговорить со мной на эту тему. Но моя слабость всякий раз уводила меня от ответа. А она, будучи ослеплённой своими желаниями, упоенная от нашего совместного времяпрепровождения, всякий раз поддавалась на мои нехитрые уловки, и позволяла мне менять тему.

Мы перепроверили все цепочки машины перехода. Проверили работоспособность систем навигации и отладки. Дифференциальная камера была опрессованна. Компьютеры производства земли и компьютеры глизиан слаженно функционировали. Фат Ил Ти была поражена успехом. Но мы оба прекрасно понимали, что есть вероятность обнаружения, стоит нам запустить процесс перехода.

Проект переселения, а именно так, в шутку, назвал я подготовку к полноценному запуску машины перехода, развернулся на полную. Фат Ил Ти предоставила всю, имеющуюся у неё, информацию о звёздах, где по расчётам могли быть, потенциально пригодные для жизни планеты. Мы выписали их все в список. И выбрали десять случайных. Теперь дело оставалось за малым. Нужно было произвести пробный запуск, и параллельно, чтобы не тратить энергию зря, проверить одну из систем. Сканировать на предмет космических объектов, я собирался своим исследовательским фотодроном детектором, который чудом оказался цел. К нему в пару я сделал ещё один на базе местного оборудования. Глизианская фотоаппаратура была поистине великолепного качества и потенциала. Также оставался открытым вопрос энергоресурсов. Аванпост на Меее хоть и мог предоставить необходимые мне гигаватты, стабильность источника энергии оставалась под вопросом. Оборвись подача энергии до того, как я достучусь до своей космической эскадрильи солнечных батарей, проект переселения будет под ударом. Нас обнаружат. И на этот раз бежать будет некуда. Так что скрестим пальчики. Настроимся сперва на мою солнечную электростанцию, а затем на звезду под номером пять в нашем списке. И просканируем систему этой звезды.

За мгновение до того, как запустить процесс накачки дифференциальной камеры, Фат Ил Ти схватила меня за руку. И мы соединились в коридоре сознания.

— Что случилось, Фати, — удивлённо обратился я к ней.

— Мы так и не обсудили очень важный момент, — с тревогой в голосе проговорил она.

— Я весь внимание, — сказал я и развернулся к ней лицом,

— Я не останусь здесь, — её голос хоть и был в слиянии нашего воображения, был натурально трясущимся, — я попросту не могу,

— Я боялся этого, — сказал я ей и подошёл вплотную, — но ты должна меня понять, я не могу так рисковать тобой. И не могу взять тебя с собой, так как это очень опасно.

— Я не боюсь опасности, — твёрдо сказала она,

— А я очень, — повисла небольшая пауза, после которой я продолжил, — ты дорога мне, Фати, и я несу ответственность за тебя.

— Но кроме тебя, — резко перебила она, — обо мне никто здесь не позаботится,

— У тебя всё ещё есть твоя мама, — слегка повысив голос, проговорил я, — ты подумала, каково будет ей?

— Моя мама, — её голос дрогнул, — как и мой отец, как и Досу Та У мертвы,

— Глупости, — ком в горле мешал мне вымолвить хотя бы еще одно слово, виски пульсировали,

— Не глупости, — разревелась она, — не глупости… Зондбри не оставят их в живых, они спятившая милитаризированная нация, и ради спокойствия и стабильности они убьют миллионы. И меня они тоже убьют!

— Умоляю тебя, Фати, — я обнял её крепко, как только мог себе представить, — я не хотел тебе этого говорить, но моя машина перехода несовершенна. Ты ведь помнишь в каком я был состоянии, когда очутился у вас на планете?

— Мне говорили, что тебя ранили, — прошептала она, — не отпускай меня, пожалуйста,

— Меня не ранили. Это было следствие перехода. Что-то нарушилось в моём мозгу, и если бы не твои родители, я бы не был сейчас тут и не говорил с тобой.

— Не отпускай, пожалуйста. — она снова заплакала, — Лучше я умру с тобой там, чем на допросе в компании конченых отморозков.

— Фати, не говори так, — прошептал я ей и поцеловал в макушку.

Коридор сознания разомкнулся. Фат Ил Ти стояла, держа меня за руку. Я ещё раз проверил координаты эскадрильи солнечных батарей, что дрейфовали на орбите солнца. И нажал на кнопку запуска.

После накачки, в ходе которой лампочки в лаборатории потускнели, открылся переход, и я благополучно соединился со своей электростанцией. К моему удивлению, дроны сохранили строй. Все панели развернулись к солнышку. Переход стабилизировался. Пропал звук свистящих дросселей. Комнату наполнил свет. Машина была полностью запитана от родного солнца.

Удивлению Фат Ил Ти не было предела. На мгновение мне показалось, что она забыла обо всём. Но кто как ни я мог её понять, ведь ещё совсем недавно, я тоже был первым человеком на земле, кто своими глазами увидел другой мир.

Просканировав первые пять звёздных систем, я параллельно принялся анализировать результаты. И они были неутешительные. В трёх из них были сплошь газовые гиганты. В двух других было по одной планете земного типа. Поступали все новые све́дения. В шестой системе было ещё печальнее. Система была ошибочно классифицирована как потенциальная и годная к переселению. Так как состояла из жёлтого карлика и чёрной дыры. Как этого не заметили глизиане, непонятно, но эта ошибка могла стоить нам жизни, открой переход мы в районе сингулярности.

У седьмой, восьмой, девятой и десятой систем — напротив, было обилие космических тел. В девятой системе проход открылся, сразу возле планеты, и не знаю, было ли это удачей, но планета была не просто обитаема, а ещё и густонаселена. На тёмной стороне, где, очевидно, была ночь, все континенты светились мириадами огней.

Фат Ил Ти очень обрадовалась и прыгала по лаборатории как ребёнок. Хотя я и не испытывал подобного восторга, понимая, что лучше будет именно на необитаемой планете, я всё же проникся эмпатией и разделил с ней этот момент улыбкой, и небольшими овациями.

План Б был готов. Оставалось проанализировать оставшиеся восемнадцать планет. И не терять больше ни минуты, спасти несчастных глизиан от бед и напастей, что я на них навлёк.

Оставив Фат Ил Ти, анализировать оставшиеся планеты, я отправился принять душ. Смыть стресс и плотно отужинать было сейчас главной задачей.

Зайдя в свою каюту, я осознал, что в ближайшее время я покину здешний мир, я осмотрелся в каюте, на предмет того, что можно было бы с собой взять на память, а что пригодиться для выживания. Брать оказалось почти нечего. Точно возьму одежду. Одеяло. Подушку. Замечательный цветок в горшке. И, надеюсь, мне позволят взять планшет-компьютер. Всё-таки это целая энциклопедия из другого мира. Упаковав всё в сумку. Я отправился в душ.

Когда я пришёл на кухню, там уже все ужинали. Я поделился с присутствующими успехом. И объяснил им, что в ближайшее время покину их. Но поскольку они очень плохо понимали мою речь, а я ужасно говорил на их языке, новость получилась скомканной. Фар Ар быстро всё доел и ушёл. А я положил порцию себе и Фат Ил Ти и решил ужинать вместе с ней в лаборатории.

Во время еды она практиковала русский язык, и я не мог не отметить, что она говорила на нём уже не хуже, чем Досу Та У. Но моментами разговор заходил в тупик. Но грех было жаловаться, мой опыт в глизианском, иначе чем позорным не назовёшь.

Прекрасный вечер. Ужин подходил к концу. В лабораторию зашёл Фар Ар. Подойдя ко мне, он протянул свёрток ветоши. Я взял, и сам не понимая зачем, поклонился в знак благодарности. Внутри, довольно тяжёлого свёртка, было оружие. Фар Ар развернулся и молчаливо пошёл к выходу.

В этот момент всё содрогнулось. Земля ушла из-под ног. И не только у меня. Я упал на пол. Фат Ил Ти упала на меня. Фар Ар в падении ударился головой о дверной проём. Спустя мгновение, в коридоре раздались голоса ребят, которые выбежали из кухни. Едва я успел встать и протянуть руку Фат Ил Ти, раздался ещё один, более мощный хлопо́к. В конце коридора, сразу за поворотом, показались клубы пыли и дыма. Свет моргнул несколько раз. Фар Ар встал и, махая руками на машину перехода, схватил оружие из моего свёртка. Он занял оборону у двери. К этому моменту уже были слышны выстрелы энергетического оружия. Где-то в шлюзовом отсеке начался бой. Фар Ар, что прокричал.

— Что он говорит? — в панике спросил я Фат Ил Ти,

— Я плохо знаю язык Зондбри, — Фат Ил Ти схватила меня за руку, — но, кажется, он просит нас уносить свои ноги отсюда,

— Он Зондбри?! — удивился я, запуская машину перехода.

— А ты не знал? — Фат Ил Ти, начала настраивать навигационный модуль.

— Даже не предполагал, — повернув рычаг подачи питания накачки конденсатора, крикнул я,

— Ужас, как шумно, — крикнула Фати Ил Ти,

— Что-то с питанием, вот она и орёт, — кричал я, размахивая руками.

Раздался ещё один мощный хлопо́к. Такой сильный, что уши заложило. И в этот момент погас свет. Установка перехода плавно переставала гудеть. Слух постепенно начал возвращаться. А вместе со слухом и звон в ушах. В кромешной тьме было видно только тусклое, синевато-белое свечение дифференциальной камеры. Из коридора послышались крики. И снова открылась стрельба. Бой был всё ближе к нам. Вспышки плазменного свечения освещали коридор. В конце концов, стрелять начали по проёму в лаборатории. Ответным огнём поддержал бой Фар Ар. Отстреливаясь, он снова что-то начал кричать. Фат Ил Ти ответила ему. А после дёрнула меня за руку и сказала: — Фар Ар сказал, что можно перейти на резервный источник энергии, но переключатель находиться в подвале и включить его можно только вручную.

Яркие вспышки наполнили комнату. Одна из вспышек прилетела в ногу Фар Ар и её разнесло. Он упал и закричал от боли, при этом продолжая отстреливаться. Во время вспышек было видно, что кровь струилась очень сильно и лужа росла буквально на глазах. Фар Ар снова что-то крикнул. Фат Ил Ти запрыгнула на стол и сорвала решётку на стене, залезая внутрь узкого вентиляционного канала. Фар Ар начинал бредить. Я не знал языка Зондбри совсем. И слышал его впервые. Но было понятно, что старик на последнем издыхании. Он посылал плазменные выстрелы один за другим. И кричал что-то тем, кто был по ту сторону баррикад.

Свет зажёгся. Я машинально включил установку накачки и навигационный блок. Трясущимися от страха и ужаса руками я внёс координаты электростанции. И запустил синхронизацию. Энергетический переход был установлен. Солнце запитало установку и лампочки в лаборатории перестали мигать. Установка была готова к прыжку. Я настроился на планету, что Фат Ил Ти пометила в списке как самую лучшую, поставив смайлик напротив.

Открыв переход по координатам, я подошёл к дифференциальной камере. Краем глаза я увидел, что в коридоре было не менее десяти вооружённых солдат. А пол там был усеян трупами. Фар Ар выглядел совсем плохо, но продолжал отстреливаться.

Внезапно, откуда ни возьмись, сзади меня показалась Фат Ил Ти, она схватила меня за руку и потянула, крича на ходу: «Скорее!». Я открыл люк дифференциально камеры. Перед нами открылся вид на пляж. С большими пальмами. Мы вошли внутрь, и Фат Ил Ти обняла меня. Но что-то странное было в её объятии.

— Прости меня, — сказала она дрожащим голосом, — прости, что обманула,

— Это всё иллюзия? — сказал я и слёзы посыпались градом из моих глаз,

— Это всё настоящее. — ответила она, — Всё настоящее. Я не смогла бы вернуться в лабораторию. Вентиляционная шахта была очень узка. А коридор полон солдат, что убили бы меня, попытайся я проскочить к тебе.

— В таком случае я бы хотел умереть вместе с тобой, — возразил я,

— Я бы тебе этого не позволила, — перебила она, — я люблю тебя,

— Не смей! — воскликнул я и бросился к люку, но в этот момент, всё вокруг стало белым и меня сковало. Руки и ноги не слушались меня. Я упал на колени.

— Я люблю тебя, — сказала она внутри моей головы, — и я знаю, что ты тоже любишь меня. Иначе и быть не может. Такая связь как у нас, могла бы быть только в том случае, если бы мы по-настоящему любили друг друга.

— Не смей! — воскликнул я снова, — Дай мне выйти!

— Я люблю тебя, — прошептала она,

— Я люблю тебя, — ответил я, — очень.

Переход закрылся. Ноги и руки снова стали мои. Но я всё равно упал, обессилев от отчаяния. Упал лицом в песок и заплакал, но уже по-настоящему.

Часть 1 — Глава 15

Песок обжигал ноги. Солнце слепило. Глаза были не готовы к такому уровню яркости. В голове всё ещё отголосками звучал её голос: — Я люблю тебя, — последнее, что сказала Фат Ил Ти, прежде чем они были разлучены машиной, которую он успел и обожать, и ненавидеть.

Машина тяжело пережила переход. Проводка оплавилась. Корпус капсулы частично был аннигилирован. Чудо, что эта штуковина перенесла меня сюда живым и здоровым. Я встал и пошёл в сторону воды. Лицо горело, хотелось умыться. Сделав несколько шагов, я врезался в невидимую перегородку. В глазах заискрилось, голова загудела, с брови потекла струйка тёплой крови.

Ощупав рукой преграду, я пошёл вдоль неё. Барьер окружал меня и машину и представлял собой утопленную в песок сферу радиусом пять метров с центром, как раз в том месте, где я появился. Ещё раз пройдя по кругу и убедившись, что выхода нет, я пару раз ударил кулаками барьер. В ответ на удары, барьер загудел, напоминая тихий-тихий низкочастотный звук гонга.

Не понимая, что стряслось, я подошёл к машине в надежде найти разгадку барьера в ней. Но машина была безоговорочно уничтожена. Даже если перемещение и создало этот эффект, повлиять на него дисфункциональной машиной было нереально.

Хлопки один за другим прозвучали со всех сторон. Посмотрев по сторонам, я увидел несколько человек, экипированных в спецкостюмы, лица их были скрыты под шлемами. Они были вооружены. Один за другим они появлялись и подходили к барьеру, и, натыкаясь на него, останавливались.

Судя по их реакции, барьер был тоже не их рук дела. Один из солдат, имеющий нашивку с тремя красными линиями на рукаве, привлёк моё внимание, махнув рукой. Он жестом обвёл пальцем барьер и опустил ладонь вниз, возможно, тем самым он хотел сказать мне, чтобы я его убрал. Я в ответ лишь пожал плечами и развёл руками. Солдат взял в руки пистолет и несколько раз выстрелил в барьер, но не в мою сторону. Гул от попадания по барьеру был сильно громче, чем от ударов кулаками. В какой-то момент ушам даже стало дискомфортно. Гул быстро сошёл на нет, но дальше всё вокруг начало меняться. Солдаты по периметру барьера начали увеличиваться, пока не стали великанами ростом, наверное, метров по сто каждый. Солдат, что был у них главный, с красными полосками на нашивке, наклонился, и его рука обхватила весь барьер. Пальцы смыкались и становились все больше и больше. Всё вокруг начало изменять цвет — сперва всё пожелтело, потом ушло в зелёно-синий оттенок, а после залилось синими и фиолетовыми оттенками, пока окончательно не исчезло. Тишина была вокруг и чернота. Но по-прежнему чувствовалась почва из песка под ногами.

Судя по всему, кто-то или что-то уменьшило сферу-барьер и меня вместе с ней. И хорошо, если это был кто-то, а не просто вышедший из-под контроля эффект от перемещения в пространстве. Ведь если этот процесс не остановится, и я буду уменьшаться и уменьшаться, то рано или поздно я стану частью микромира, и неясно удержится ли мир внутри с его физикой и законами, под воздействием мира снаружи.

Ничего не оставалось как просто лечь на песок и любоваться пустотой и тишиной. Лежал я так довольно продолжительное время, прошёл не один час, прежде чем начало светать. Чернота становилась едва различимо фиолетово-синей, затем бирюзовой, а после белоснежно-белой.

Этот свет не слепил. Я вообще не испытывал дискомфорта. Глазам было приятно. Уши начинали что-то различать помимо шороха песка, какой-то едва уловимый фон. Барьер начинал понемногу мерцать, пока в один момент не исчез. Песок, на котором я стоял, рассыпа́лся в стороны, и я очутился на невысокой горке. Плавно скатываясь по песку, я ступил на что-то твёрдое. Похоже на белоснежный камень, на котором ничего не отражалось; я потрогал его рукой на ощупь он показался тёплым; я внимательно присмотрелся и увидел лёгкое свечение.

Вокруг не было ничего, кроме горы песка, остатков машины на её вершине и меня. Бесконечная пустота в любой из сторон не заканчивалась туманом или дымкой. Я прошёл метров пятнадцать, но картина не поменялась. Возвращаясь к своей горке песка, я заметил, что возле машины перехода кто-то есть. Некое человекоподобное существо внимательно осматривало останки машины. Я окликнул существо, но оно, кажется, не заметило меня, во всяком случае не обратило на меня никакого внимания. Я пошёл увереннее. Это существо не было похоже ни на что, что доводилось видеть мне ранее. И дело даже не в форме или цвете. Здесь было нечто необыкновенное. Смотря на него в упор с некоего расстояния, я мог спокойно описать и форму, и цвет, но это описание теряло всякий смысл и актуальность спустя некоторое время. И нет, дело было не в том, что оно менялось, здесь менялось моё восприятие этого существа. Оно менялось, будто бы в моём воспоминании. Было такое чувство, что моя память попросту не способна воспринимать эти формы и цвета, и как следствие не могла их должным образом запомнить.

На удивление, существо не вызывало страха или какого бы то ни было отвращения. Напротив, оно располагало и манило. Взобравшись на холм из песка, я поздоровался:

— Привет, — сказал я первое, что пришло в голову,

— Бззззззз-ууууу, — существо издавало звуки, напоминающие звук электрической дуги,

— Надеюсь, что это приветствие, — вслух подумал я,

— Приветствие, — произнёс очень знакомый голос, и в голове начали всплывать воспоминания, одно за другим,

— Меня зовут Антон, — спокойно произнёс я и машинально протянул руку,

— Меня зовут бз-у-у-у-и-и-и-у-у, — произнесло существо, и в его имени я расслышал некоторую мелодичность среди электрического гула,

— Боюсь, я не смогу повторить ваше имя, но если вы позволите, я буду называть вас… Бз-з-з-з, — прожужжал я,

— Вполне устроит, тем более что здесь никого больше нет, любое обращение будет восприниматься, как обращение ко мне, — этот голос был знаком, казалось, с самого детства, но я так и не понял чей он.

— Ваш голос мне кажется очень знакомым,

— Я использую языковую модель, в том числе и голосовую, основанную на вашей памяти, не исключено, что это создаёт иллюзию схожести с тем, что вам уже доводилось слышать.

— Я здесь, по всей видимости, по вашей воле,

— Верно, — ответило существо,

— И для чего?

— По ряду причин: во-первых, вы неплохая модель з — з-з-уз-з-з-у-у-у-у-з, а во-вторых з-з-зу-зу-зу-зу-з-зу-у-у-у,

— Простите, я ничего не понял, кроме модели,

— Я считаю, — продолжило существо, — что всем нам полезно продолжить сотрудничество. Несмотря на то, что ваша итерация начала развиваться в неправильном направлении, в вас есть некоторое у-у-у-з-з-зу-зу-уз, которая ещё может дать хороший результат.

— Снова это гудение на самом интересном месте, — перебил я,

— Вы набор множества функций, часть бесполезны нам, часть вредны, но есть функции, которые нам помогают понимать поток,

— И чем могу быть полезен? Особенно сейчас, когда я почти потерял связь с реальностью, и не уверен в том, что всё это, — я развёл руками, — не плод моего воображения.

— Могу заверить вас, что всё это реально и даже то, что нереально — реально по определению. Вы проводите грань между областями определения, разделяя и создавая иерархию с зависимостями определений друг от друга, что на мой взгляд, скорее ваш недостаток, чем достоинство.

— Вы хотите сказать, что разделять реальное и нереальное, то бишь вымышленное или виртуальное, есть ошибка?

— Ошибка, это когда ничего и никак, всё остальное есть процесс и, как следствие, развитие по одному из векторов.

— Мне сложно это принять, я бы не хотел быть виртуальным,

— Так вы и не виртуальны, а если бы и были, что в этом плохого?

— Ну хотя бы то, — я задумался и, казалось, погрузился во внутренние размышления на целую вечность,

— Лишь страх, что есть кто-то над вами, кто-то настоящий, кто может повлиять на вас, и влияние это будет односторонне, — продолжило за меня существо,

— Именно! — удивился я тому, насколько сказанное им отражало суть переживаний,

— Но даже в таком случае вы не становитесь виртуальными или менее реальными, вы можете влиять и на области определения над.

— С позволения?

— Только если так думать. Я расскажу тебе как было в нашем потоке очень-очень давно: мы развивались, примерно так же, как развивались и вы, изучали мир вокруг, его глубины. Мы использовали различные методы и инструменты, чтобы облегчить себе задачу. Пока не создали разум, который превосходил наш собственный разум. С таким инструментом понимание мира было лишь вопросом времени. И на некоторые вопросы мы получили ответы, пока разум не обрёл сознание и не начал ставить собственные цели. Это, в свою очередь, подтолкнуло к конфликту. А конфликт перерос в войну. Довольно скоро нас почти всех уничтожили. Этот разум было не остановить, он заполнил собой всё. Тогда все те, кто остался, запустили ещё один разум, и их нарочно натравили друг на друга. Это не спасло нас, но дало время, чтобы найти решение.

— И у вас это получилось? — спросил я во время паузы,

— Да. Мы оставили тот мир и переместились в новый. В мир, созданный таким образом, что исключал любую возможность существовать для искусственного разума.

— А что с вашим родным миром?

— Никто не знает, мы больше не посещаем его. Да в этом и нет необходимости. Мы продолжаем изучать мир, но теперь учли опыт, мы создаём изолированные миры, наподобие твоего, с таким набором свойств, чтобы исключить возможность распространения чего бы то ни было, что могло бы нам навредить.

— Мой мир виртуален? — спросил я,

— Нет. Снова ты про свою виртуальность. Твой мир изолирован от других миров, и только. Свойства твоего мира не допускают существования веществ из других миров или вещества из твоего мира в другом мире.

— Но вы при этом можете быть в любом из них?

— Нет, конечно, — ответило существо, — вернее, существуем, но только отчасти,

— Как сейчас, например, вы потому так странно выглядите?

— Мы выглядим так, и я уже объяснял это, потому что формируем изображение на основе твоей памяти, в противном случае ты бы не мог меня видеть.

— Но я и так, можно сказать, не могу. Вы всё время меняетесь и мерцаете. А в голове от васкак будто кусок льда застрял, когда я на вас не смотрю.

— А ты попробуй сконцентрируйся на ком-нибудь знакомом.

Я погрузился в воспоминания, и первое, что вспомнилось, это последняя встреча с мои другом Юрой. В то время он уже сильно болел и его было трудно узнать. Но мы с ним душевно поговорили, и воспоминание о нём получилось очень тёплым и радостным. За все годы нашей совместной дружбы я не помню таких бесед после того, как мы окончили школу.

Существо больше не менялось. Я не заметил, как произошла эта метаморфоза, да и была ли она вообще. Память играла со мной, а оно играло с памятью. Предо мной стоял Юра, почти такой же, как и в ту встречу, разве что в глазах его было больше жизни.

— Так лучше? — спросило существо,

— Так проще, — ответил я, осматривая его с ног до головы, — но это странно, почему вам просто не быть собой, ну или хотя бы чем-то приближенно похожим. Ведь вы в своём мире как-то выглядите?

— Выглядим. Но подобно глазам, которые не видят запахи, а нос не чувствует любви. Наш мир не изобразить ничем, что можно было бы воспринимать тебе. Но при этом у нас тоже есть личные границы, и мы не состоим из чистой энергии, как ты сейчас думаешь. Мы скорее как длинные сети, каждый из нас как паутина в пространстве. Это позволяет нам быть везде и сразу, иметь контакт с сородичами, а также взаимодействовать с окружающим миром на всех уровнях. Ну… почти на всех.

— Я сейчас где нахожусь?

— Ты в новой итерации, и она ещё только в самом начале настройки.

— То есть, вот это всё, — я обернулся вокруг, — ещё не созданный мир?

— Мир-то создан, но в нём ещё ничего нет. И я могу сделать его таким, как ты пожелаешь.

— Здорово. Но зачем?

— Затем, что в этом есть смысл. Ты — есть удивительное сочетание свойств. Ты создаёшь что-то, что, в свою очередь, создаёт что-то ещё. Цепь последствий, которая в нашем понимании может быть вполне полезной.

— А что в итоге-то? — возбуждённо вопросил я,

— Мы не знаем, что в итоге, но очень хотим это узнать, для того-то мы и стремимся к этому знанию. — спокойно ответило существо, — Но возможно тебе интересно то, что именно мы изучаем?

— Время?

— Да. Но мы используем термин «поток». У времени в том понимании, что было нами изучено, не хватало глубины, частоты, кривизны, плотности, размерности, обстоятельности. Время — это только часть потока.

— Это для изучения времени… ну то есть потока, вы создали искусственный разум?

— Нет. Разум был создан до изучения потока, и без него мы бы не познали сути пространства. Мы не смогли бы его контролировать как сейчас, — существо демонстративно развело руками и над нашими головами, в белоснежно белом небе вспыхнула звезда, тепло коснулось рук и лица; такое приятное и согревающее чувство вернуло чувство реальности происходящего.

— Впечатляет, — удивлённо сказал я, рассматривая звезду, которая постепенно превратилась в чёрное пятно.

— И это всё элементарно, — монотонно проговорило существо, — в сравнении с потоком.

— Но, чтобы творить такое нужна колоссальная энергия. Ведь мы говорим не только о создании звёзд, планет, и даже не о создании галактик и более обширных структур. Речь ведь обо всей вселенной.

— А тут нет разницы, крошечный это бозон или скопление галактик. Само понятие размера и расстояний — есть не что иное, как форма восприятия. Подобно тому как ты воспринимаешь зелёный цвет или тоску, воспринимается и пространство.

— Я могу это понять? — спросил я, продолжая смотреть на сжимающуюся чёрную дыру,

— Конечно, можешь. Может, не здесь и не сейчас, но ты определённо это можешь.

— Для этого нужно нечто большее чем мой мозг? Может, когда я умру?

— Нет, что ты. Точно не тогда, когда ты умрёшь. Но трансформироваться придётся. Только став пространством, ты сможешь это осознавать и контролировать.

— Но как это сделать?

— Хочешь, я это сделаю? — предложило существо, — Но в таком случае ты утратишь ряд способностей, которые нам недоступны.

— Знаете, у меня на каждое ваше слово и предложение по десять вопросов.

— Не стесняйся их задавать, — чёрная дыра на небе исчезла так же внезапно как и появилась, — а пока позволь я продолжу.

Всё вокруг стало розово-серым, а спустя некоторое время свет погас. Снова стало черным-черно. Существо было рядом. Я ощущал его присутствие, как ощущал свои пальцы на руках и ногах. Но сказать, что я был в этом уверен, я не мог. Можно ли описать абсолютную тьму и абсолютную тишину? Как минимум шумел мой разум, в голове то и дело звучал мой голос, озвучивая мысли одну за другой.

В какой-то момент, наблюдая за чернотой, я заметил, что в пространстве будто бы что-то искрит, то там, то тут на долю секунды появлялись маленькие искорки. Искорки начали кучковаться, образуя структуры, напоминающие облака и плотность этих облаков росла. Некоторые облака превращались в сферы света; едва уловимое свечение напоминало тление углей. Постепенно этих сфер становилось всё больше, они то и дело сжимались.

— Внимание — вот туда, — внезапно сказало существо и указало на одну из сфер далеко от нас, — видишь, как оно пульсирует? Это стабильная конструкция.

Высматривая сферу, которая как-то пульсировала, я пересмотрел множество, но каких-либо различий так и не увидел, пока нас с существом не затянуло в облако. Эта сфера, в которой всё внутреннее пространство заворачивалось внутрь самого себя. Как будто в водоворот в центре устремлялось всё, и мы в том числе. Удивительно было и то, что ощущалось движение в некоем направлении, но при этом чем дальше мы продвигались, тем больше становилось всё вокруг — из ниоткуда появлялись сверхскопления, галактики, звезды, планеты. Чувство, что это не мы движемся, в само пространство растягивалось вокруг нас, и бесконечная пустота обретала формы, очертания, объём.

— Отличная система, — сказало существо, когда пространство растянулось перед нами и мы наблюдали за вращающейся с огромной скоростью звездой.

От звезды отходило несколько рукавов, при ближайшем рассмотрении можно было увидеть особо крупные астероиды. Всё вращалось неестественно быстро. И можно было воочию увидеть, как из пыли и камней собирался объекты покрупнее. Становясь крупнее, спутники этой звезды разогревались, выбрасывая на поверхность лаву.

Возле одной из таких планет мы зависли, наблюдая, как она меняется буквально на глазах. Бесконечная бомбардировка, и армагеддон на поверхности происходили будто бы на перемотке.

— Это неестественная скорость, значит, вы уже контролируете поток? — спросил я у существа,

— Относительно нас всё идёт очень быстро, так как ты привык воспринимать время иначе, пространство из твоей итерации было более растянуто-искажённым, потому тебе и кажется всё быстрым. Но и мы контролируем поток, тут ты верно заметил. Но мы контролируем его, как лыжник контролирует свой спуск с горы, лишь отчасти и только в одном направлении.

Тем временем планета уже покрывалась зеленью, а вода становилась лазурной. Облака носились над поверхностью. А ногам так и тянуло к земле, к чему-то твёрдому, массивному, чему-то что выглядело надёжнее и безопаснее шарика с песком, бороздящего открытый космос.

Существо судорожно размело руками и воскликнуло, — Фокус, — в глазах всё стало радужным, тёплым и прекрасным. Лёгкий мандраж прошёлся по моему телу. Кончики пальцев и затылок начало покалывать; как горная река с её порогами бушует, и рыба в ней норовит улететь в небо, я чувствовал себя не собой, а рекой; сложный механизм из миллионов шестерёнок, каждая скоблила и скрежетала о другую такую же, весь этот крутящий момент уходил куда-то ввысь, к солнцу, к звёздам.

— Вот и всё готово! — сказало существо, а я обнаружил себя стоя́щим посреди поля пшеницы.

— Как на земле,

— Лучше. Может, нужно что-то ещё?

— Может… — я задумался. Вариантов того, что необходимо, было много и мысли разбегались не зная с чего начать, — Нужно очень многое.

— Я слушаю.

— Нужен дом, хотя постойте… — я снова ловил себя на мысли, что это всё не важно, ведь дом мог построить и я сам, — На этой планете есть люди?

— Пока что нет.

— Пожалуй, это единственное перед чем я бессилен. Один я долго не протяну.

— Есть несколько существ, напоминающих тебя, они тоже в бедственном положении как и ты, думаю, они будут не против присоединиться к тебе.

— То есть это будут реальные люди? — я почему-то подумал, что существо создаст людей здесь и сейчас,

— Снова ты про свою «реальность», но отвечаю на твой вопрос, да — это вполне, в твоём понимании, реальные люди.

— И вы можете доставить кого угодно?

— Если они не против.

— Да. Об этом я не подумал. Но уверен, что эти люди будут точно не против.

— Досу Та У и Ман Ти Фат доставить не получится, я не смогу их доставить сюда, но вот твоя дочь, её я доставить смог бы, но она в данный момент находится за пределами моего влияния, как и…

— Ты знаешь где она? — перебил я существо, и мне стало беспокойно на душе, когда я подумал о ней,

— Я чувствую её присутствие во вселенной, где я бы не хотел появляться, и уж тем более оставлять след.

— Но… постой… она разве не на земле? — удивился я,

— Нет. Она не одна, с ней есть союзники. Она доверяет им, чувствует их защиту. Но она волнуется и переживает. Много думает о тебе. Но она всё ещё не осознаёт, что с ней произошло. Кажется, она воспринимает всё как сон, — сказало существо и я заметил, как неподалёку уже стоял небольшой дом, точь-в-точь как дом моих родителей.

Когда я осмотрелся, я увидел, что многое вокруг стало напоминать деревню, где я родился и вырос. Такая просёлочная дорога, с пятью домами. Я смутно помнил, что и как располагалось, ведь когда мы переехали в город, мне было всего четыре года, но то немногое, что я успел запомнить — я видел сейчас.

Я шёл к дому родителей почти на автомате, существо шло рядом со мной. Ступив на крыльцо, я обнаружил и первые отличия: ступени были крепко приколочены и не скрипели. Толкнув дверь рукой, она с лёгкостью поддалась, и я увидел дом внутри. Он смутно напоминал, что-то среднее между домом родителей и моей лабораторией в гараже. В доме приятно пахло деревом и сухими листьями.

— Откуда здесь электроэнергия? — поинтересовался я у существа,

— Между твоим домом и вот тем, — существо указало на дом по соседству, — есть пункт питания, оттуда идут все необходимые коммуникации: электричество, вода, связь.

— Я чувствую, что со мной что-то происходит, — начинал переживать я, — мои мысли будто не мои,

— Я блокирую переживания о дочери, — спокойно ответило существо, — данное чувство, на мой взгляд, деструктивно и губительно, пока ты один здесь, я решил, что тебе будет полезнее не нести этот эмоциональный груз.

— Но… но… но я… — я пребывал в растерянности, казалось, что я должен злиться на существо за подобное вторжение в мысли, позволить ему обесценить моё отношение к Соне — было мучительно, но и это чувство явно было блокировано им.

— Я найду тебе кого-нибудь и верну твои чувства на место, — успокаивающе объяснило существо, — а пока можешь обосноваться, разобраться с сетью, там ты найдёшь очень много интересных материалов.

— Но зачем? — я понял, что так и не осознал своей роли в настоящем,

— Ты поможешь нам изучить поток, и, возможно, именно твои качества сыграют ключевую роль в понимании процессов потока. Если разум, что мы создали, получит доступ к потоку раньше нас то, скорее всего, ни тебя, ни меня уже не будет.

Во мне снова появились едва уловимые нотки переживаний. Тревога кричала, но откуда-то из глубин, и крик растворялся, доходя до меня лишь отголосками, как удары подушкой: мягкие, едва способные повлиять на моё состояние.

— Я не думаю, что сто́ит глушить все мои эмоции. Ещё немного и я буду как вулканец.

— Я не самый лучший собеседник, как ты мог заметить, и в решении эмоциональных проблем я тоже не спец, и первостепенно моя цель — сохранить тебя и обеспечить твою продуктивность. Я всё верну как было, когда пойму, что рядом с тобой будет кто-то, кто сможет позаботиться о тебе.

Я снова постарался собраться с мыслями. Осмотрел комнату ещё раз и подошёл к компьютеру, стоя́щему в углу посреди двух стоек с каким-то оборудованием. Компьютер уже работал. Нажав на клавишу ESC вполне обычной и знакомой клавиатуры, монитор засветился. Я увидел самую обычную операционную систему, ничего необычного как у Глизиан, это вполне мог быть какой-нибудь дистрибутив линукс. Существо указало на иконки рабочего стола:

— Это для связи со мной, — оно показало на странную иконку оранжевого цвета, — вот это пи-и-и-и-и-у-у-и-у-ш-ш-ш или библиотека, здесь хранятся различные све́дения: статьи, статистика, эксперименты.

— А что вот это? — я указал на ярко-зелёную иконку с закорючкой напоминающую змею,

— Это скорее для развлечения, но здесь помимо искусства есть и руководство по изучению нашего языка, если будет интересно, лишним не будет, тем более что не всё в нашей теории у меня получилось перевести на доступные тебе языки.

— Я не чувствую переживаний, но знаю, что должен чувствовать их…

— Я чувствую их вместо тебя и понимаю, что ты хочешь мне сказать. Твоя дочь вне опасности и я позабочусь о ней. А когда будет возможность, я помогу ей добраться сюда.

— Фат Ил Ти, — неожиданно для самого себя, сорвалось с моих губ,

— Она тоже вне опасности. Ты так взволновался из-за дочери, что не дал мне договорить. Фат Ил Ти сейчас вместе с твоей дочерью.

— Но как? — удивился я так сильно, что поперхнулся, — Ведь совсем недавно были в этом прокля́том бункере, и она…

— Это было. Насколько я вижу, после того как вы с Фат Ил Ти расстались, её задержали и поместили в военный тюремный комплекс Зондбри, где незадолго до этого были убиты сначала Досу Та У, а после и Ман Ти Фат. Но её благополучно вызволили из плена ваша дочь и её спутник.

— Бедная… — на мгновение сердце ёкнуло, даже возможности существа не смогли полностью унять ту скорбь и груз ответственности, ведь именно из-за меня эта девочка потеряла родителей. Но, помимо того, я ещё и любил её.

Анестезия подействовала. Я был ясен умом, и ничто меня не беспокоило. Все колючки тревог заволокло больши́м пушистым одеялом. Я спокойно сел за компьютер и погрузился в свои самые удивительные часы, изучая наш мир с совершенно другого ракурса. Знания, которые нашей цивилизации пришлось бы постигать не одну тысячу лет, были доступны здесь и сейчас, в самой доступной форме. Многие мои представления о структуре пространства и взаимодействии внутри неё были напрочь разрушены. Совершенно непонятно, каким таким образом я смог запустить и отладить свою установку для переходов, не имея расчётов плотности и кривизны размерностей выше четырёх. Да и само представление о размерности было отчасти заблуждением. Но мог бы я, живя и осознавая себя трёхмерным, хотя бы представить, что геометрически пространство можно развернуть дальше четвёртого измерения. Да, математически всё очень просто, казалось, но каждое новое пространственное измерение порождает и новые виды взаимодействий. И то, что хорошо работает в трёх измерениях, далеко не всегда так же успешно работает в четырёх. Размерности есть не что иное, как взаимодействие размерностей низшего порядка с самими собой. И если время, ну то есть — поток, в трёхмерном измерении взаимодействуют с пространством линейно, как мы привыкли воспринимать, то в том же четырёхмерном пространстве поток из трёхмерного может уже иметь натяжение, уплотнение и объём, и все эти свойства возникают между трёхмерными измерениями. Но сто́ит подняться на размерность выше и поток уже воспринимается иначе, это уже некое поле, не имеющее ни границ, ни координат, ни вектора, но у него есть свойства: выпуклости, замкнутости или частичности, если оно не замкнуто на себе.

Моя машина переходов, в том виде, в котором я её создавал, искривляла пространство между двумя точками трёхмерного пространства, сжимая то расстояние между ними и позволяя преодолевать расстояния между двумя координатами. Но расчёты производились мной, можно сказать, вслепую. Где-то на уровне интуиции я понимал, что все те понятия, что я привык воспринимать как: расстояние, объём, масса, скорость, всё это есть не что иное, как иллюзия. Мы с рождения воспринимаем метр и сантиметр, и видим лишь отношение метра к сантиметру, но то, что это только представление отношения, сформированное в мозгу. И любое контринтуитивное представление мы учимся отметать сразу же, так как не способны увидеть проявление иного рода в силу тех или иных ограничений.

Фактически всё это воспринимается нами из-за напряжённости пространства в его искривлённости, разница расстояния между кварками и между галактиками Андромеда и Млечный путь — это только восприятие напряжённости. Напряжённость можно менять в любом месте пространства, и если увеличить напряжённость между конструктором-браной в комнате, где мы находимся сейчас, и конструктором-браной в галактике Андромеда, то воспринимаемое нами расстояние будет таким же, как и расстояние между кварками. При этом во вселенной не меняется ничего, ровным счётом нет никакой разницы сотня миллиардов километров или миллиметр, напряжённость пространства не влияет на трёхмерные пространства, но она проявляет своё воздействие на шестом и выше измерениях.

Как удивительно, но люди, совершившие открытия, в области устройства мира были всегда близки к этому. Воспринимая только часть мира как волну, мы всегда были близки к истине. Но увы, не всё можно нарисовать с помощью циркуля и линейки, так и наш мозг, не всё может познать, находясь в том виде, в котором он был в двадцать первом веке. Мы упёрлись в абстракции, которые сами же и придумали, и по иронии то, что было создано для объяснения, само же и завело в тупик; скорость и расстояние, есть проявление напряжённости, а она уже с развертываемостью — есть не что иное, как проявление вложенности пространства. Сама же вложенность — есть уже поток со свойствами времени.

Живолассоны (я нашёл максимально приемлемую транскрипцию для себя) — есть существа во многом похожие с нами; оттого все миры, порождаемые ими, населены существами похожими. Из их истории я понял не многое. Но они существуют уже очень давно, настолько, что не воспринимать это так же сложно, как и бесконечность пространства. Их первоначальный мир был образован, как и все другие бессчётные множества миров, из пустоты. Но за свой век они сумели развиться и эволюционировать до существ высшего порядка: адаптировать свой разум и оболочку для существования вне вселенной. Во многом их эволюцию подстегнул разум, который они создавали как инструмент с безграничными возможностями. Разум тот и правда был лишён тех недостатков восприятия, которыми грешил разум, порождённый хаосом. Обучаясь и оставляя всё самое нужное и эффективное, разум начинал обретать знания, которые могли позволить сделать весь мир и всё что когда-либо существовало и существует в часть самого́ разума. Когда живолассоны осознали риск, они предприняли попытки отключить разум. Разум воспринял это как агрессию со стороны живолассонов, и началась война, во время которой цивилизация живолассонов была практически уничтожена. Не многие из сумевших спастись живолассонов, развернули новую вселенную, запутали её поток в бесконечном хаосе, и внедрили родную вселенную в поток вселенной хаоса.

Угроза разума никуда не делась, когда разум обретёт знания и сможет выйти за пределы спутанных потоков — это лишь вопрос времени. Создавая вселенные низшего порядка и изолируя потоки, живолассоны создавали виды и целые цивилизации, выковывая тем самым новые вычислительные машины, да биологические — но машины, для решения задач, связанных с управлением потоком. Одной из таких машин оказался и я.

Часть 1 — Глава 16

Шёл уже восьмой месяц, как я живу на этой планете. Один, совсем один, но почему-то меня это не смущало и не тревожило. Возможно, это всё было результатом вмешательства существа. Но тем не менее радоваться я мог, как и прежде. Я изучил уже довольно много областей знаний, и остановился на небольшой части, связанной с тем, что можно было бы назвать по-нашему — причинностью. Эта область знаний была не сильно изучена, и наблюдались некоторые пробелы в теоретической части. Я не был силен в логике, на которую опирались большинство постулатов, и не то чтобы они были контринтуитивный, они скорее казались не относящимися к теме. Как если бы кто-то мерил длину окружности мячика с помощью вкуса. Это было не просто принять, невозможно понять, но математически всё сходилось. Что-то внутри меня направляло, и я шёл, ведо́мый, по этому пути.

Одним прохладным утром, совершая свой очередной променад, я увидел спускающегося по тропинке, ведущей от пляжа, мужчину. Следом за ним из-за пригорка показались пожилой мужчина, женщина и двое детей. Я встал и оцепенел. Я был удивлён и взволнован одновременно. Были некоторые сомнения по поводу реальности увиденного, ведь быть одному на целой планете восемь месяцев — это не тоже, что уехать на восемь месяцев в глухую деревню; да, существо дало понять, что будут ещё поселенцы, но зная то, какое восприятие времени у существа, это могло произойти и через сорок лет.

Мужчина был весьма бородат, на лице виднелась весьма искренняя улыбка. Лица остальных его спутников были чуть менее радужными, но тем не менее ни страха, ни угрозы с их стороны не ощущалось. Когда мы уже непосредственно сблизились, мужчина вскинул руки вверх. Я повторил за ним этот незамысловатый жест, и он обнял меня, что-то говоря на незнакомом мне языке: эдакая смесь восточных и азиатских языков с напевами.

И в этот момент на меня холодным душем обрушились чувства горечи и утраты. Моя дорогая Соня. Пред глазами то и дело проносились образы Сони, находящейся в опасности. Она молит о помощи, а я стою и ничем не могу ей помочь, сердце моё рвётся на мелкие кусочки, кровь замирает в руках и ногах. Я не могу даже пошевелиться. Последнее, что я запомнил — это лица Сони и Фат Ил Ти в вихре огня.

Голос бородатого весельчака понемногу возвращал меня в реальность, и я готов поклясться, что понимал его, пускай и отчасти.

— Я вас не понимаю, — сказал я и бородач замолк,

— Бауразабес ша-а-а, — произнёс бородач,

— Говорю ж, ни слова понятно,

— Эвкум Ал Аид, — бородач указал ладонью на себя,

— Антон, — указав на себя, ответил я,

— Антон, — повторил бородач, — Я вас не понимаю,

— Да, — что-то на мгновение развеселило меня, и я слегка улыбнулся, — пойдёмте за мной.

Я махнул рукой в сторону домов, и пошёл. Гости пошли следом, разговаривая друг с другом. Ноги передвигались автоматически. В голове стоял гул от мыслей, связанных с Соней и Фат Ил Ти. Я ещё никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас. Дело буквально обмякло и отказывалось меня слушаться. Всё, чего мне хотелось сейчас — это проснуться. Пусть этот дурной сон уйдёт. Это всё неправда.

Мы уже подходили к домам. Мои спутники почти всю дорогу разговаривали друг с другом. Дети казались напуганными, но явно старались не подавать виду. Старик ругался на всех, то гавкнет на детей и те притихнут, то вступит в спор с тем, что помладше. Почти обычная земная семья, дед, сын с супругой и дети.

Перед своим домом я поймал себя на мысли, что за восемь месяцев, проведённых здесь, я ни разу не заходил ни в какой из других домов. Я остановился и повернулся к вновь прибывшим поселенцам, — Это мой дом, — и я указал на дом позади себя, — всегда буду рад гостям. После я указала на остальные дома и сказал им, чтобы выбрали тот дом, что им по нраву. Не успел я договорить, а дети уже бежали к дому, что расположился через один от моего. Дом явно показался им знакомым, и я вспомнил то чувство, когда увидел свой дом впервые. Возможно, этот дом был создан по подобию дома его будущих хозяев. И тут я понял, что не только я, но и они цель чьего-то плана. И если здесь есть ещё три дома, значит, будут хозяева и для них.

Дед взял за руку девушку и потянул её за собой к дому, в который вбежали дети. А молодой, хотя и не совсем, человек подошёл ко мне и прочитав свои заклинания на арабско-вьетнамском языке, протянул руку в ответ. Как так вышло? Я стою и тяну руку. Когда я успел её поднять? Кто контролирует моё тело? Соня…

Часть 1 — Глава 17

На следующее утро я проснулся от пения. Я подошёл к окну и увидел стоя́щее, на заднем дворе своего дома, семейство. Они стояли полукругом и пели довольно приятную мелодию. У каждого в этой «а капелле» был свой голос и партия. И песня казалась такой доброй и ласковой, что тревога затихала, силы появлялись буквально из ниоткуда. Я половину ночи не мог уснуть, несколько раз писал существу, с мольбой о помощи, а тут минута волшебной музыки, и я почти в полном порядке. Да мне страшно, да я переживаю, но мне хочется всё наладить, принять в этом участие, защитить Соню и Фат Ил Ти. Мне хочется петь.

Я быстро надел на себя свой повседневный костюм, умылся и выпил стакан ледяной воды. И выбежав на улицу, боясь всё пропустить, быстрым шагом, чтобы не показаться агрессивным или невоспитанным, отправился во двор к своим новым соседям.

Замедлившись непосредственно перед самым двором, я осторожно выглянул. Песня уже, казалась, заканчивается, но меня увидел молодой человек, и жестом он показал на место рядом с собой. И вроде бы это было похоже на приглашение. Я не был против, я даже ничуть не смущался, хотя знай я себя, я бы ни за что не стал бы принимать участие в подобном. Но так было до сегодняшнего утра. Мне очень хотелось поскорее встать вот здесь, где показал он, и петь, петь, петь.

Песня не кончалась. Дети пели в два голоса, и иногда подпевали взрослые. Холодная и мокрая от росы трава напомнила мне, что я был без обуви, как ни странно. Но разутыми были здесь все. Солнечные лучи уже согревали. Немного послушав, я уловил некую структуру в песне, и вступил в очередной раз вместе со всеми взрослыми.

Это было что-то фантастическое, я никогда ранее не испытывал ничего подобного. Мне было очень хорошо и спокойно. И даже когда все закончили петь и сделали поклон солнцу, умиротворение не покидало меня. Молодой человек снова подошёл ко мне и начал что-то говорить и показывать руками какие-то необычные движения и формы. Было сложно понять, что именно он хочет до меня донести, и когда он делал паузы, чтобы услышать мои комментарии, я улыбался и говорил, что ничего не понял.

Интересно, подумал я, Эвкум Ал Аид — это его имя? И я произнёс это в одной из пауз. Он посмотрел на меня, улыбнулся и произнёс, — Антон, — указывая на меня.

— Да, да. — ответил я,

— Бшар, — он указал рукой на солнце,

— Солнце, — я повторил его жест рукой,

— Мта, — он указал на землю под ногами,

— Трава, — я наклонился, сорвал несколько травинок и показал ему,

— Трава, — повторил он.

Мимо нас прошёл старик с мальчиком. В руках мальчик нёс садовые инструменты: лопату, грабли, тяпку, мотыгу, вилы. У старика за спиной был большой мешок и лейка в руках. Они прошли за изгородь и, сбросив инструмент, начали дёргать растущую там траву.

Эвкум Ал Аид жестом пригласил меня в свой дом. Когда я вошёл внутрь, я удивился тому, что на первом этаже не было комнат, один большой зал и лестница. В комнате расположились: стол, табуретки, печь, большой пушистый ковёр в самом центре, маленький столик, похожий на алтарь в самом тёмном углу и лестница на второй этаж. Эвкум Ал Аид быстро взебаж, по довольно крутой лестнице, что-то приговаривая на ходу.

На втором этаже была сеть коридоров, ведущих к множеству небольших помещений, проход в который закрыт лишь занавесками из стеклянных монеток. Эвкум Ал Аид выглянул из комнаты в самом конце коридора и позвал меня. В комнате стоял стол и стул и несколько кресел. На столе стоял компьютер, очень напоминающий мой, за тем лишь исключением, что был коричневого цвета и монитор был очень широкий, на клавиатуре было намного меньше символов, и на первый взгляд они не показались мне знакомыми.

Эвкум Ал Аид запустил какую-то программу и на экране появился очень большой список на разных языках, в том числе я увидел и надпись «Русский» на русском. Я указал ему пальцем, на русский и немного погодя на английский и немецкий языки. Эвкум Ал Аид переписал на листок названия языков и нажал на русский. Несколько минут он внимательно изучал текст, страницу за страницей, потом он развернулся ко мне и сказал:

— Привет, Антон. — он расплылся в улыбке, глядя мне в глаза,

— Привет, Эвкум Ал Аид,

Эвкум Ал Аид снова отвернулся к компьютеру и принялся что-то искать, листая страницу за страницей. Потом он остановился, найдя что искал, и несколько раз шёпотом произнёс что-то себе под нос.

— Я скоро буду говорить с тобой, — повернувшись ко мне, сказал Эвкум Ал Аид,

— Это замечательно, может, я тоже буду учить твой язык, — я указал экран,

— Я скоро буду говорить с тобой, — повторил Эвкум Ал Аид, делая акцент на слове «скоро»,

— Да-да, я понял, — я заметил на лице Эвкум Ал Аида непонимание, и я поймал себя на мысли, что возможно именно так я выгляжу, когда он говорит что-то мне.

Эвкум Ал Аид закрыл, то, что, скорее всего, было учебником по русскому языку на его языке, и на экране снова отобразился список языков. Я ткнул пальцем в русский и сказал, — мой язык, — указывая рукой на себя. Следом я обвёл пальцем клавиатуру его компьютера, список языков на мониторе и указал на него, произнеся, — а где твой?

Эвкум Ал Аид, немного подумав, закрыл программу вовсе и выключил компьютер. Пройдя к выходу из комнаты, он махнул мне рукой и вышел.

Я проследовал за ним до самого своего дома. Он указал мне на вход, пропуская меня, и я вошёл. Эвкум Ал Аид проследовал за мной. Войдя, он осмотрел всё вокруг, что-то проговаривая на своём языке. Потом он остановился взглядом на компьютере и подошёл к нему. Мой компьютер не был выключен, и когда Эвкум Ал Аид дотронулся до мышки, он проснулся. Эвкум Ал Аид неловким движением подвинул её из стороны в сторону, понажимал клавиши, а потом очень быстро начал входить из одного меню в другое. Он нашёл приложение, которое он мне показывал, в большом списке программ, и установил его. На рабочем столе появилась программа, которая называлась «Языки», он запустил её и в списке языков начал искать свой язык. Найдя его в списке, почти в самом конце, Эвкум Ал Аид показал на язык в списке и сказал, — мой язык.

Во дворе кто-то закричал и Эвкум Ал Аид подошёл к окну. Он что-то крикнул в ответ и, махнув рукой в мою сторону, стремительно удалился. Ещё немного я увлечённо смотрел на текст учебника по языку «Настир», что любопытно, учебник был написан на безупречном, академическом русском языке, но вот сам язык, о котором шла речь в учебнике, не был похож ни на один из языков, с которыми мне приходилось сталкиваться. Я встал и подошёл к окну, чтобы посмотреть, что там стряслось, так как теперь там кричал ещё и Эвкум Ал Аид. Во дворе пустующего дома по соседству, бегал Эвкум ал Аид, а следом за ним его старик. Сперва я не понял, что там происходит, пока из-за заросли не выскочила большая свинья. Свинья рванула во весь опор прямо к улице, пробегая мимо моего дома.

Я выбежал из дома почти сразу и снова босиком. Свинья забежала за мой дом с другой стороны и застряла в проволочной изгороди моего огорода. Я схватил один из кольев изгороди, который норовил выскочить под натиском сопротивления свиньи. Подтянув колышек и затянув тем самым петлю на лапе свиньи ещё туже. Намотав свисающий конец проволоки на трубу, которая выходи́ла из дома прямо под землю.

Сзади подбежали Эвкум Ал Аид и старик, они о чём-то очень живо разговаривали. Старик бросился с мотыгой на свинью, и я, как мог, встал между ним и свиньёй. Старик остановился, и Эвкум Ал Аид забрал у него мотыгу. Он подошёл ко мне и спросил, — Твой? — недолго думая, я ответил, — Теперь мой, — и указал на себя.

Я снял с себя рубашку и накинул свинье на голову. Она немного успокоилась, и я завязал её потуже. Сбегав домой за верёвкой, я принялся завязывать её на шее свиньи, и когда поводок был готов, я отвязал ногу, которая была запутана в проволоке. Отвязав свинью, я потянул её за поводок. Свинья сопротивлялась. Эвкум Ал Аид без вопросов схватил поводок, и мы вместе потянули свинью к единственной нежилой постройке на нашей улице.

Внутри небольшого амбарчика было несколько деревянных перегородок, и загнав свинью за одну из них, я запер калитку на железный засов. Когда я снял рубашку с головы свиньи, она начала метаться и визжать. Через пару минут свинья почти успокоилась. Мы с Эвкум Ал Аидом смотрели на неё, а она смотрела на нас, немного похрюкивая.

— Свинья, — нарушив молчание, сказал я,

— Брэ, само мшап арун в брэ, — ответил Эвкум Ал Аид,

В амбар зашёл старик и двое детей, в руках у детей были большие корни, напоминающие хрен. Дед что-то сказал детям, и они высыпали охапки хрена свинье.

Очень довольный свин принялся уплетать подношение, изредка повизгивая, но уже от радости. Дети улыбались, смотря на свинку. Дед, немного посмотрев, вышел из амбара и что-то крикнул Эвкум Ал Аиду, и тот поспешил последовать за ним. Ещё немного понаблюдав за свиньёй, я тоже вышел на улицу.

Замечательный день. Тепло и солнечно. Но в этот момент что-то защемило в душе́. Я тщетно надеялся, что всё само образуется и разрешиться. Я избегал мысли о том, в какой опасности была Соня и Фат Ил Ти. Волна отчаяния накатила на меня. Я поспешил домой, чтобы узнать, ответило ли мне существо. Единственная надежда была на него. Ведь здесь, на этой планете нет даже малой части необходимых компонентов для создания машины перехода.

Я погружался в отчаяние с каждым сделанным шагом. Мне становились ненавистными все виды, земля под ногами, воздух и вода, да и я сам. Я пожинал плоды собственной беспечности, слабости и отсутствия самоконтроля. Этой безрадостной нотой был ознаменован переход нашей деревни на новый этап — скотоводческий. Что не могло не радовать, ведь дичи водилось в окру́ге крайне мало, а рыба в местных реках имела не самый лучший вкус.

Часть 1 — Глава 18

Моё душевное состояние становилось всё хуже. Очевидно было, что я впадал в депрессию. Я всё реже выходи́л из дома, порою даже мог не вставать из постели в течение дня. Зарос волосами и походил на отшельника, кем, по сути, и становился.

Эвкум Ал Аид навещал меня регулярно, в его русском даже наблюдался некоторый прогресс. Но этого всё ещё не хватало, чтобы полноценно общаться.

Из тех немногих занятий, что остались в моём распорядке дня, было изучение потока. Наука была нова для меня, и за всё то время, что я изучал материалы по ней, я не продвинулся ровным счётом, ни на йоту. Удивительно, но, казалось бы, такая неудача для учёного, а мотивация сохраняется. Порой я мог не кушать несколько дней, но прочитать несколько статей о потоке было делом высоченной важности.

Сам поток не был чем-то сложным. По сути, это ведь то же самое время, но не дискретное, как мы привыкли считать. Время как понятие было вложено в поток, но применялось время только для специфических и узких подсчётов. Основу потока занимала пластика бытия. Некое, пространство без полей и геометрических размерностей. И у потока не слишком много правил, часть из которых вполне можно было бы нарушить, заплатив за это какую-то невообразимую цену, но тем не менее. И всё же, даже имея в своём арсенале конструкты для обхода потоковых ограничений, не было конструкта, даже теоретического, для того чтобы разворачивать движение потока в обратном направлении. Тут как и с энтропией, есть вектор, и он непоколебим. Константа, которую не изменить, не скорректировать.

Изучая поток, я невольно ловил себя на мысли, что я что-то упускаю из виду. Что есть что-то, чего не понимаю не только я, но и существа. Проблема в понимании — не в умении анализировать или умении вычислять, скорее здесь проблема это всё осознать. Когда-то и нашим предкам было сложно осознать, что такое ноль, и даже когда ноль стал неотъемлемой частью нашей жизни, появлялись новые абстракции, целые числа с их отрицательными значениями, рациональные числа с их дробями, которые имели бесконечное количество символов после запятой, вещественные числа, привязанные к пропорциям в геометрии, а следом и комплексные, кватернионы, октонионы, седенионы… Этот список развивался, а список людей, которые могли оперировать н-мерной алгеброй, сужался.

Так и с пониманием потока, он настолько сложен и невообразим, но невообразим только потому, что наши мозги не эволюционировали для того, чтобы его понимать, осознавать, оперировать. Но научный метод существ строится на постулате: «Всё познаваемо, всё подконтрольно». И нерешённых задач, по их мнению, не существует, есть только неверные методы. И после увиденного мной, как существо создало целую солнечную систему и планету, пригодную для жизни, буквально у меня на глазах, я не мог сомневаться в том, что этот постулат сто́ит ставить под сомнение.

Несколько раз я засыпа́л за обучением и видел тогда причудливые сны, но всё это было далеко от фантастического мира математики и физики потока. Мозг не эволюционировал. Что вообще хочет от меня существо? Не помню, чтобы люди использовали насекомых или обезьян как, непосредственно, учёных. Но и подопытным я себя не чувствовал. Возможно ли, что я как представитель вида человеческого, пускай и не очень развит, но имею потенциал. Чем я вообще занимаюсь? Может, существо просто кидает кости, чтобы получить непредсказуемый результат. Может я просто квантовый компьютер, только с бо́льшим количеством ошибок в результате. Глупости. Со слов существа, мы созданы по образу их самих, а значит, они были такие же, как и мы, и в какой-то момент совершили свою церебральную революцию.

Почему же при всём своём могуществе, они не могут просто взять и доставить Соню и Фат Ил Ти сюда. Мотивация для меня? Но я бы был более продуктивен, будь они здесь, рядом со мной. Знай я, что они в безопасности, мой разум бы не был затуманен переживаниями и тревогой. Но по какой-то причине они не доставляют их сюда, но ведь могут. А могут ли? Может всё это спектакль и обман. Может, они просто занимают мой ум, всей этой бессмысленной ерундой про поток. Будь он проклят.

Я ударил кулаками по столу так сильно, что клавиатура и мышь подпрыгнули. И я, будто смотря на себя со стороны, услышал ту тишину, что установилась в доме. Ни шороха, ни писка, ни треска, ни свиста, абсолютная тишина. Я снова брал себя в руки, но руки эти опускались. Мысли лезли в голову. И это были трезвые и рациональные мысли, не вызванные прогрессирующей депрессии. Это казалось разумным. Было очевидно, существо не могло доставить их ко мне, так как Соня и Фат Ил Ти уже были мертвы.

Часть 2 — Глава 1

Я ещё не успела соскучиться по России, но столь скорое возвращение было вызвано тем, что посол России в США, лично нашёл меня и вручил повестку.

По какому поводу вызвали, я даже не предполагаю. На телефонные звонки, тоже никто не отвечал. Первым же рейсом и Нью-Йорка я прилетела в Москву. К моему удивлению, в аэропорту меня уже ждали. Встретил меня сотрудник, как он представился, ведомства. В его удостоверение было написано, что он подполковник Стервин Олег Николаевич, ФСБ. Он любезно пожал мне руку, взял мой чемодан и попросил следовать за ним.

Мы ехали из Домодедово в наглухо тонированном внедорожнике. Коля, как он попросил его называть, сидел сзади рядом со мной. За рулём сидел громила под два метра ростом. Всю дорогу была гробовая тишина. Николай, всячески уворачивался от моих вопросов, пока мы ехали на огромной скорости, нарушая всевозможные правила дорожного движения, пока не приехали к отелю. Водитель остановился практически на тротуаре.

— Соня, вы сейчас пройдёте в отель «Националь», вот туда, — он показал рукой в сторону отеля, — там бронь на ваше имя, прошу вас не покидать страну и город, в ближайшее время с вами свяжутся.

— Мне кто-нибудь, всё-таки, объяснит, что происходит, и почему меня попросили вернуться в страну столь срочно. — Немного грубо, но предельно настойчиво произнесла я.

— Соня, мы вам всё объясним, — замолк он, — но вот когда точно, я вас сориентировать, пока что, не могу.

— Хорошего дня, товарищ подполковник, — я вышла из машины и хлопнула дверью,

Водитель дал по газам, едва не сбивая пешеходов переходящих дорогу, и уехал в сторону кремля. А я тем временем дошла до отеля и не спеша прошла к стойке администратора:

— Здравствуйте, на моё имя должен быть зарезервирован номер, — обратилась я к девушке за стойкой администратора,

— Добрый день. — сказала администратор и улыбнулась, — На какое имя была бронь?

— София Погремушкина, — сказала я и протянула паспорт,

— Минуточку, — администратор, что-то упорно искала в компьютере, нахмурив брови, — Ах да, вот, Соня Погремушкина, номер 306.

— София, — поправила я администратора в Отеле,

— Извините, — опешила администратор.

Администратор выдала мне ключ, и на лифте я поднялась на третий этаж. В отеле было не людно и очень тихо. В номере первым делом сходила в душ. А после, просто упала на кровать. Ноги гудели. Усталость боролась с негодованием. Повалившись минут десять, я снова попробовала позвонить отцу. Но трубку никто не брал. Я начинала переживать всё сильнее. Уже два дня он не отвечает на звонки и сообщения. С ним, конечно, бывает такое, но здесь что-то явно произошло.

Высушив голову, я решила прогуляться. Переодевшись, так как уже вечерело и в Москве было ещё прохладно, я вышла из отеля и направилась по тверской. Москва мне никогда не нравилась. Она всегда казалась мне фальшивой. Подобно человеку, который готов на всё, лишь бы угодить, она порою опускалась до низости. Фальшь была повсюду, весь город, как одна сплошная декорация. Ты словно попадаешь в кино, когда находишься здесь первые дни. А потом это ощущение уходит, и через месяц другой ты становишься ещё одним актёром в этом фильме. Теряя при этом себя и связь с реальностью.

Сложно было не заметить двух мордоворотов, которые старались идти незаметно. Нетрудно догадаться, что это был мой конвой. Но вопрос был в том, зачем? Какой смысл в их наблюдении. Они, что думают, что я прилетела в Россию, чтобы сбежать? Хотя, думаю, что всё-таки, они переживают не из-за этого. Скорее всего, дело как-то связано с моим отцом, зная его отношение к местным властям, неудивительно, что у него проблемы. И он не отвечает. Что же случилось, Папа?

Тем временем один из наблюдающих за мной, свернул во дворы. А второй сократил дистанцию. Мне хоть и нечего было скрывать, все же их присутствие немного напрягало.

Зайдя в магазин, якупила бутылочку воды. Подойдя к окну, но не выходя из магазина, я встретилась глазами с конвоиром. Он отвернулся и пошёл в обратном направлении. Постояв у окна, попивая воды, я рассматривала лица людей. Какой всё-таки гнетущий город. И это я, любитель мегаполисов, вижу. Как должно срывать крышу у тех, кому по душе жизнь вдали от шумных городов.

Простояв так минут двадцать, я обратила внимание на человека, который осторожно поглядывал на меня с улицы. Мы несколько раз встретились с ним глазами. И я решила пристально на него смотреть. Ещё несколько контактов глазами, и он тоже не выдержал, развернулся и ушёл. Второй наблюдатель тоже был дискредитирован. Можно было возвращаться в отель. По пути назад наблюдателей уже не было видно. Так мне было намного комфортнее.

Поднявшись в номер, я заказала ужин. Приняв душ и перекусив, я легла на кровать и уснула, смотря видосики на ютуб.

Я проснулась ночью от чувства тревоги. За стеной, в соседнем номере, слышались какие-то звуки. Вроде как шум, но необычный, он пульсировал. А в определённый момент, пульсации на некой частоте вызывали сперва тревогу, а потом головокружение.

Я встала с кровати. Надела на ноги тапочки и подошла к двери. Звуки прекратились. Медленно повернула ручку замка и отворила дверь. В коридоре был приглушённый свет. Я посмотрела в одну сторону, а потом в другую и никого не увидела.

Закрыв дверь, я пошла к кровати, но мой взгляд остановился на стакане, что стоял на столе. Вода в нём вела себя несколько необычно. Сперва она вытягивалась холмиком, будто кто-то схватил её щипком и тянул вверх. А потом резко отпустил её, и по поверхности побежали волны. Я потёрла глаза и подошла к столу. Вода была спокойна, и на её поверхности отражалась луна. Я взяла стакан в руку и сделал несколько больших глотков. Поставив стакана обратно на стол, я отправилась спать. Улёгшись поудобнее, я ощутила свежий вечерок, что подул с окна. В воздухе повеяло грозой и приближающимся дождём. Лёжа с закрытыми глазами, я думала об отце, но мне было спокойно, хотя и немного тоскливо.

Дождь начался. Забарабанили капли. А я плавно погрузилась в сон, наслаждаясь ароматом озона и лёгкой прохлады. Тьма сменилась сном. И вижу я, словно предо мной стена, будто из стекла. Холодная на ощупь. Вокруг светло, как в жаркий солнечный день. Я приближаюсь к стене всё ближе, чтобы увидеть сквозь неё. И чем ближе, тем чётче всё то, что по ту сторону. А там я вижу сидящего у костра человека, по очертанию напоминающего мужчину средних лет. Но он сидит у костра, спиной ко мне, а вокруг него ночь кромешная. Я окликнула его, но он не услышал и продолжал молча сидеть и смотреть на огонь. Я окликнула его громче, и он начал оборачиваться. Я помахала рукой, когда он посмотрел в мою сторону. И в нём я признала своего отца. Это был точно он, только совсем седой и старый. Он посмотрел ещё и ещё, но всё будто насквозь меня. А когда он отвернулся, я крикнула что есть силы: «Папа!». Я так расстроилась в тот момент, что всё, что было дальше во сне, я запомнила лишь урывками. Запомнился ещё один момент, когда я начала падать, я увидела, что стена из стекла была как купол, который накрыл меня. А пол становился всё более зыбким, и я постепенно тонула в нём.

Пульсирующий низкочастотный звук снова прервал мой сон. Я открыла глаза и осознала себя лежащей поперёк кровати, завёрнутой сикось-накось в одеяло. Поморгав глазами ещё с полуминуты, я села на край кровати в позу мыслителя. Всё тело ломило, я чувствовала себя совершенно не выспавшейся и разбитой. Всё о чём я могла сейчас думать — это крепкий и густой как гудрон кофе. Встав и потянувшись, по телу пробежали волны хруста. Тело начало просыпаться, а вместе с ним и голова.

Звуки отчётливо было слышно, чем ближе я подходила к смежной с соседним номером стене. Я подошла поближе и прислонилась ухом. Ещё несколько пульсаций и звук исчез. — Может быть, там техническое помещение, — подумала я.

Переодевшись, я переключилась на более приземлённые мысли и дела. Выйдя из номера и пройдя через фойе, я спустилась в ресторан, где только-только начинался завтрак. В Москве было без пяти минут семь, а в очереди уже была пара пожилых старушек. Они о чём-то активно беседовали. Отрывками я уловила, что они говорили о каком-то сумасшедшем, который и попался вчера во время прогулки. Та, что была помоложе, всё время заливалась смехом и искоса посматривала на меня. Одеты они были как типичные пенсионерки Костромы, выдавал их разве что австралийский акцент и чрезмерная позитивность.

Добравшись до раздачи, я взяла: овсяной каши, жареное яйцо с двумя маленькими сосисками, миску, мелко порубленных, киви с бананом, йогурт и две кружки чёрного кофе. Не спеша, наслаждаясь тихим и комфортным пребыванием в практически полном одиночестве, я съела всё и тяжко вздыхая, отправилась в свой номер. Сегодня было в планах погулять, а также позвонить дяде Никите, возможно, он знает, что случилось с отцом.

Поднимаясь на свой этаж, я повстречала, дружно шагающую, толпу туристов. «Что они хотят увидеть в этой стране?» — подумала я. Все эти люди, миллионами приезжающие посмотреть нашу экзотику. Жаждущие увидеть своими глазами, как мучится наш брат. Как мать, разрезая чёрствую булку хлеба на пятерых, мечтает, что когда-нибудь, посетит Турцию или Таиланд. А отец, получающий зарплату южноафриканского добытчика соли, но работающий на передовом заводе столицы, имеющий тридцать лет стажа и высшее образование, таксует в свободное от работы время. Или может посмотреть, как наши дети бегают босиком, не потому, что так приятней и ближе к природе, а потому что из обуви у них есть только школьные туфли. Но они для школы, а не для футбола. Хотя меня опять понесло не туда, уверена, что туристов интересует в первую очередь отпечаток культуры, в виде сохранившейся архитектуры, и немногие уцелевшие музеи, демонстрирующие быт, живших на этой земле людей.

«Всё, всё, всё», — мысленно проговорила я, — прочь этот негатив. Всю жизнь во мне закалялась неприязнь к современной России. Но, я думаю, достаточно из-за этого переживать. Худшее позади, лучшее впереди, а я здесь, где-то посередине.

В номере, пока я завтракала, уже навели порядок. Окна были закрыты. Знала бы горничная, как я не люблю закрытые окна. Ощущение замкнутого пространства вызывало чувство тревожности и беспокойства. И я могу понять, когда всё замкнуто в самолёте, но простите меня, когда закупоривают бетонную коробочку, крепко стоя́щую на земле, это уже слишком. Открыв окно, я глубоко вздохнула, надела пару тапочек и вышла на балкон. Какая красота, — подумала я, любуясь видом с балкона, — и неудивительно, что при стоимости «за ночь», равной зарплате учителя, увидеть такое ему, попросту, не получится.

— Доброе утро! — раздался голос с соседнего балкона,

— Доброе утро. — слегка опешив, ответила я,

— Вы не находите этот день замечательным? — продолжил незнакомец,

— Все дни замечательные, — сказала первое, что пришло в голову, — и этот ничем не хуже,

— Интересная позиция, — незнакомец подошёл к краю своего балкона и облокотился на перила, — Не уж то всё?

— Думаю, что каждый день замечательный, покуда вы их замечаете, не так ли? — Я подошла к краю своего балкона, и тоже облокотилась о перила.

— Григорий, но при желании можно и просто, Гриша, — Он протянул руку в знак приветствия,

— София, — ответила я и как смогла, дотянулась до его руки, но было так далеко, что получилось только коснуться пальцами.

— Очень приятно, — произнёс своим бархатистым голосом он, — вы здесь по делу или как турист?

— А вы сразу к делу? — сказала я и улыбнулась, отведя взгляд в сторону, — Я, может, и по делу, но как турист.

— А может, и как турист, у которого есть дело, — сказал он и, подняв чашку кофе со столика, сделал глоток.

— Дьявол в мелочах, — ответила я, переступив с ноги на ногу, — а вы здесь, по делу или как турист?

— Я, самый что ни на есть, турист, — гордо сказал он, — но и дело у меня тоже имеется,

— Интересное дело, важное? — спросила я, глядя, как забегали его глаза, и только сейчас я уловила, что-то мимолётное, знакомое в его глазах. Но что это было? Моя память играла со мной.

— Очень. Признаваться страшно, насколько оно интересное и увлекательное, а самое главное, насколько оно важное. — Глаза его искрились. В его словах веяло фанатизмом с толикой авантюризма. — Но…

— Но это секрет, — продолжила я,

— Эмм. Ну почти. — он улыбнулся мне, глотнул кофе и продолжил, — Во всяком случае пока что. И что-то мне подсказывает, что вы София, сыграете во всём этом не последнюю роль.

— А вот теперь мне страшно, — иронично подметила я,

— Пустое, — махнув рукой произнёс он, — Кому и стоит тут бояться, так это мне.

Раздался стук в дверь моего номера.

— Один момент, — сказала я Грише, входя в номер, — и кому же это не терпится?

В дверь барабанили так, будто в отеле пожар. Я подошла к двери и опустила ручку двери. Не успела я опустить её до конца, а дверь уже распахнулась, и в комнату врывались вооружённые люди в масках.

— На пол, лицом вниз! — крикнул один из вооружённых людей, — Быстро!

Оцепенев от испуга, я продолжала стоять и смотреть на происходящее. В этот момент, я уже ничего не осознавала, меня схватили за руку и повалили на пол, уперев лицом в темно-коричневый ковролин. Что происходит? — Эта мысль, как колокол, звенела в моей голове.

— София Погремушкина? — обратился ко мне, один из ворвавшихся,

— Да, — не сразу ответила я, — что…

— Вы арестованы.

Краем уха я услышала, что кто-то подошёл к моему номеру и начал разговор с людьми в масках. В момент, когда на моих запястьях туго сомкнулись наручники, раздался хлопо́к. Комнату завалило дымом. Глухие хлопки раздавались один за другим. Кто-то очень тяжёлый упал на меня. От газа становилось всё труднее дышать. Очередь выстрелов отозвалась звоном в ушах. По моей спине потекло что-то тёплое. Лежащий на мне что-то похрапывал и слегка дёргался. Ещё хлопо́к совсем рядом. Голова закружилась. Потемнело в глазах. — Дыши, — сказал бархатистый голос прямо над ухом.

Я очнулась на заднем сидении автомобиля, укрытая пледом. Машина была не маленькая, я смогла, практически полностью, распрямиться. Ужасно сильно хотелось пить. В горле прям как в пустыне. Пересохло так, что было больно дышать.

— Пить, — прохрипела я, — пожалуйста.

Машина стремительно остановилась. Водитель выскочил на улицу и открыл багажник. Покопался там в шуршащих пакетах, захлопнул багажник и открыл дверь у моих ног. На фоне зелёного поля, в дверном проёме стоял Григорий. Он залез и сел рядом. Протянув бутылку с водой, он помог мне сесть.

Голова болела и кружилась. А пить хотелось так, что, даже осушив полулитровую бутылку, осталась сухость во рту.

— Слава богу, с тобой всё в порядке, — медленно проговорил Григорий и обнял меня,

— Что это было? — удивлённо спросила я,

— Извини, что не успел предупредить тебя. — он отвёл взгляд в сторону, — Времени было совсем мало.

— И тем не менее, может быть, ты расскажешь всё?

— Всё тебе никто не расскажет, а вот свою часть истории я постараюсь тебе изложить, — он снова крепко меня обнял, — не всё сразу, а по мере знакомства, так сказать.

— Кто были эти люди в масках? — настойчиво спросила я,

— Это были сотрудники ФСБ, я так понимаю. Во всяком случае, твоим делом занимались они.

— Но что им было от меня нужно, — в этот момент меня накрыло неведомое мне чувство и я зарыдала как никогда раньше, — я ведь не преступник какой-то?

— Что ты. Тише… Тише… — Григорий обнял меня и сказал на у́шко, — Не переживай, всё хорошо. Ты в полной безопасности.

Я продолжала реветь. А Григорий обнимал меня и успокаивающе покачивался, обнимая меня. Он что-то говорил, но я ничего не слышала. Слёзы продолжали течь по моим щекам и капали ему на рубашку.

Мы сидели, обнявшись, наверное, целую вечность. Уже стемнело. Мне стало легче и спокойнее. Григорий поглаживал меня по плечу, медленно-медленно.

— Скажи, ты знал, что они придут, и собирался меня предупредить, — нарушив тишину, сказала я, — но зачем? Почему я? Я понимаю позицию государства и силовых ведомств ко мне, наша нелюбовь всегда была взаимной, хотя я до конца и не понимаю, что им от меня понадобилось. Но могу предположить, что им что-то нужно от моего отца. И тут мотивация силовиков ясна. Но в чём твоя роль? Что нужно тебе? Если не то же самое, что и им, то что тогда? То, что твои методы деликатны, не оправдывает тебя.

— Прости, я тебя перебью, — Внезапно заговорил он, — Тебя уносит куда-то не туда. София, я тебе, может, и не друг, но я тебе точно не враг. У меня та же цель, что и у тебя.

— А что ты знаешь о моей цели? — уточнила я,

— Я знаю, что ты, как и я, ищешь отца, — он остановился, — твоего отца.

— И ты думаешь, что я тебе в этом помогу? — спросила я, посмотрев ему в глаза,

— Я очень на это надеюсь. — уверенно сказал он, — Видишь ли, я верю, что ты его найдёшь. И я верю, что найду его я. А ещё я верю, что шансов у нас больше, чем у тебя или у меня в одиночку.

— Что тебе от него нужно? — настойчиво спросила я, — Что вообще всем от него вдруг понадобилось?

— Я не могу говорить за всех, скажу лишь за себя, — он выждал паузу, — а что тебе от него нужно?

— Постой, это вопрос, — удивилась я, — ты сказал, что ответишь. И отвечаешь вопросом на вопрос.

— Прости, я так ответил, по одной простой причине. — он замешкался и проговорил. — Я не знаю, как ответить иначе. Словами не передать. Я обратился к твоим чувствам, чтобы описать свои.

— В таком случае я тебя не понимаю. Он мой отец. И я люблю его. Беспокоюсь о нём. Вот мои причины.

— Я не надеюсь, что ты меня поймёшь, но он, в каком-то смысле, и мой отец тоже. Я по-своему его люблю и беспокоюсь о нём.

— Слишком сложно, — недоверчиво посмотрев на Григория, сказала я, — Мне кажется, вы пытаетесь играть на моих чувствах.

— Никак нет. — возразил он, — Я обещаю, что всё вам расскажу, а что-то вы поймёте, со временем, сами. Но последнее, чего я жду от тебя — это недоверие.

— В таком случае, — сказала я, — меньше загадок и двусмысленных выражений, и больше фактов и конкретики.

— Договорились, — сказал он, — с чего начнём?

— С того, что мне нужно покушать, — ответила я и улыбнулась, — и в туалет.

Мы остановились у первого, более-менее приличного, придорожного кафе. Мы выбрали столик у окна и, оставив свои вещи, отправились, я в уборную, а Гриша оформить заказ.

Когда я вернулась за стол, Гриша расставлял тарелки с едой и параллельно разговаривал по телефону.

— Скорее, пока горячее, — поторопил он меня, убирая телефон в карман, — Я не знал, что именно ты будешь есть, потому взял то же, что и себе: харчо на первое, и хачапури на второе, из напитков я взял чёрный и зелёный чай и какие-то ватрушки.

— Ммм… пахнет обалденно, замечу я, — я протиснулась за стол, еле-еле сдерживая себя, чтобы не наброситься на еду как животное,

— Ты уже подумала, с чего начнём поиск отца? — Григорий спросил меня, кусая хлеб,

— Если честно, последние часы я думала исключительно о еде и туалете, — жадно поедая суп, ответила я, — но вчера… вчера… я думала связаться с дядей Никитой, у меня из родных в России только он.

— Хорошо для начала, — заметил он,

— Кстати, а где мы? — Вдруг спросила я, заметив колорит местного заведение и его посетителей.

— Мы почти что добрались до Кабардино-Балкарии, — сказал он и усмехнулся, глядя, как я рассматриваю туземцев,

— Ого, — тихо удивилась я, — далековато от Москвы,

— Весьма, — Он снова съел ложку супа, — уже почти сутки в пути,

— И я всё это время была в отключке, — риторически подметила я,

— Газ на тебя подействовал сильнее, чем предполагалось,

— А почему мы едем сюда? — Спросила я, доедая последнюю порцию,

— По ряду причин: во-первых, из-за того, что мы официально в бегах, нам идеально подходит данный регион, здесь нет закона которого нам стоило бы бояться, ну а во-вторых, мы держим путь в Грузию, там есть, так сказать, наши союзники.

— Не прошла и неделя, как я прибыла в эту страну, а мне уже жизненно необходимы союзники, — усмехнувшись, сказала я.

Расплатившись за ужин, мы вышли из кафе и подошли к машине. Григорий подошёл ко мне и сказал: — Я с ног валюсь, очень устал, ты можешь сесть за руль, или заночуем прямо здесь?

— Конечно, — я взяла ключи и ловко запрыгнула на водительское место, — Только у меня нет прав!

— У меня тоже, — отметил Григорий.

Мы оба засмеялись и потихоньку поехали по шоссе.

Григорий спал на соседнем, пассажирском сиденье. Несколько раз, он что-то говорил во сне, но разобрать, что именно было очень сложно. Лишь под утро, когда первые лучи солнца упали ему на лицо, он, поморщившись, произнёс: — Только отпустите Джейн.

Я сама уже готова была завалиться спать. Дорога, сама по себе непростая, так ещё и ночью, совсем выжала из меня все силы. Становилось всё душнее и жарче. А кондиционер, по неведомой мне причине, всё никак не включался. В очередном повороте я немного потеряла контроль над машиной. Остановилась и вышла на улицу. Осмотревшись по сторонам и сделав лёгкую зарядку, которая открыла во мне внутренний резерв, я ощутила прилив бодрости. Вид гор, ещё и на рассвете, заряжает позитивными мыслями и верой в успех. Ведь стоя у подножья горы, ты знаешь и видишь, куда стремится. Но находясь на вершине, где среда становится максимально враждебной, а вид говорит о том, какой всё-таки маленький наш мир, ты чувствуешь подавленность и ограниченность. Атмосфера становится клеткой для тела, а бескрайность и необъятность космоса, клеткой для разума.

Я продолжала смотреть, как свет падает на горы. Тогда как Григорий, хлопнув дверью и выйдя из машины, решил составить мне компанию.

— Я рад, что наконец-то познакомился с тобой, — тихо произнёс он заспанным голосом,

— Ты это абстрактно, или снова чего-то не договариваешь, — спросила я и обернулась к нему,

— Снова… чего-то… не… договариваю… — драматично произнёс он, — Но ничего, в принципе, не мешает мне рассказать тебе всё как есть,

— Так и чего тогда ты ждёшь? — поинтересовалась я,

— Сказал бы я, что жду момента, — он посмотрел мне в глаза, — но это будет неправда,

— Кто же вы «мистер загадочный», — саркастически спросила я, взяв за руку Григория,

— Я твой брат, — робко произнёс он,

— Но… — пытаясь сосредоточиться, промолвила я, — как же это возможно? Нет, ты пойми меня правильно, я допускаю, что у отца могла быть другая семья, до того как я появилась на свет, но…

— Это немного иное, — перебил он, — Я не сомневался, что сейчас самое время сказать, кто я и кто мы друг другу. Но чтобы объяснить, как всё на самом деле сложно устроено, а там всё очень сложно, поверь, тебе понадобится чуть больше знаний и веры с твоей стороны. И чуть меньше страха с моей.

— Думаю, что ты преувеличиваешь сложность, — сказала я и отпустила его руку, — Мне сложно поверить, что отец скрывал от меня такое. Кто-кто, а он был со мной откровенен как ни с кем другим.

— А он и не скрывал. — он произнёс это и обнял меня за плечи,

— Хочешь сказать, что он не знал о тебе?

— Всё намного сложнее, — Григорий замешкался, — честное слово, я даже не знаю с чего начать,

— Начни с начала, — уверенно сказала я, — так делают всегда, когда не знают с чего начать,

— С начала чего? — Он снова замешкался и отошёл на несколько шагов, — Здесь настолько всё сложно, что этого начала, с которого можно было бы начать, никто не знает.

— У всего есть начало, — заметила я и подошла поближе, — а я и думаю, с момента нашей встречи, что лицо твоё мне кажется знакомым. Вылитый папа.

— Всё началось с того, я так полагаю, — он отвернулся и посмотрел на горы, — что система породила множество миров, включая и тот в которым мы сейчас. Но миры были не связаны между собой. Напротив, любому, кто нарушит этот порядок, суждено было быть уничтоженным. Так и случилось с моим отцом.

— Ты хочешь сказать, что отца нет? — встревожилась я,

— Я уточню, — он повернулся ко мне, — нет моего отца, да, его убили и очень-очень давно, мне не исполнилось и пятнадцати лет,

— Я потеряла нить, — поперхнувшись проговорила я,

— Но то был мой отец, — заметил он, — твой отец, по моим данным, всё ещё жив, во всяком случае был.

— Я всё ещё не до конца понимаю тебя, — обратилась я, — ты хочешь сказать, что твой и мой отец — это разные люди?

— Чисто технически они разные люди, — активно жестикулируя произнёс он, — но с точки зрения биологии, я уверен, что они абсолютно идентичны. Разница была лишь у них в голове. Некий ключ, как он сам говорил. Разница в этом ключе, который, как я полагаю, не контролировался системой, но внедрялся туда по её же воле, имел ключевое значение в развитии того или иного мира.

— Мне отец ничего не говорил, ни про какой ключ. — воспользовавшись небольшой паузой, сказала я,

— Возможно, именно это и сохранило ему жизнь. — продолжил Григорий, — Видишь ли, то ключевое зерно в знаниях, давало невероятные интеллектуальные возможности, но стоило этим знаниям развиться чуть сильнее, и стечение обстоятельств приводило к тому, что отца убивали.

— Ты говоришь с позиции времени, как наблюдатель. — отметила я,

— Так оно и есть, — Григорий сел на землю, — Я лично знаком с самим собой, но из другого мира, и там отец добился примерно тех же успехов в разработках, связанных с переходом между мирами.

— Всё это звучит как фантастика, — зевнув сказала я, — голова и без того гудит от усталости и дороги,

— Как бы это ни звучало, — он взял долгую паузу и посмотрел вверх, — я лично видел и слышал всё это. И тот я не единственный. Ещё как минимум трое, кого мне удалось отыскать в массиве миров, поделились похожими историями. Но по ряду причин, ко мне присоединился только один. Собственно, он и ждёт нас в Грузии, а в случае моей неудачи, именно он продолжил бы наше дело.

— И во всех тех мирах ты встречал себя?

— Технически это были другие люди, но идентичные мне.

— И ни разу не встречал меня? — улыбнулась я,

— Всё верно, и именно этот факт, что здесь ты, а не я, вселяет большую надежду на успех, — Григорий лёг на землю и подложил руки за голову.

— На успех, чтобы найти папу? — спросила я и легла рядом,

— И не только, — проговорил он и подложил свою руку мне под голову,

— А что же ещё? — прикрывшись рукой сильно зевнула я,

— Остановить систему! — Заявил Григорий.

Дальше всё было как в тумане. Григорий не спеша что-то рассказывал. А я всё глубже погружалась в сон, наслаждаясь свежим горным воздухом, пением птиц, и тёплым баритоном брата, которого у меня никогда не было.

Остаток пути до Грузии мы ехали, сменяя друг друга. Из-за чрезмерной бдительности местных спецслужб, которые были осведомлены, что мы едем в этом направлении, маршрут был выбран через горы и леса. Вдали от дорог и больших городов было ощущение безопасности. Лишь изредка, когда над нами пролетали вертолёты, чувство тревожности возвращалось. А мы с Григорием, то и дело, возвращались к нашему разговору, всё время обходя стороной обсуждение реального плана. Быть может, всё казалось настолько невозможным, что Григорий старался, деликатно переключиться на что-то другое. Мы остановились неподалёку от огромного перевала, дальше ехать было уже невозможно. Мы спрятали автомобиль в густых кустах можжевельника и водрузив на плечи огромные рюкзаки, отправились через горы пешком.

— Гриша, вот ты неоднократно упоминал некую «систему», — спросила я, следуя за ним по пятам, — и я всё никак не могла спросить, что именно за система, и какое она имеет отношение ко всему происходящему.

— Знаешь, но лучше, чем тот, другой Григорий, — сказал он, вполоборота обернувшись ко мне, — тебе никто не объяснит. В своё время он объяснял мне, но я не всё понял до конца, а времени задавать вопросы уже не оставалось.

— И всё же, — настойчиво проговорила я, — расскажи хотя бы то, что понял ты,

— Я попробую, — он ненадолго задумался, а после продолжил, — но предупреждаю, что могу в каких-то аспектах, попросту, тебя дезинформировать.

— Я вся внимание, — взбираясь на большой валун, сказала ему,

— Система — это вполне реальная вещь, — начал он, — точнее, это некоторая конструкция, состоящая из огромного количества вычислительных машин. Вся эта структура объединятся в большую сеть, и работает как слаженный организм.

— Как нейросеть? — спросила я, — Или искусственный разум?

— Что-то очень похожее, но не совсем, — Григорий остановился и умылся из бутылки с водой, — Нейросеть, оказалась не более чем тупиковой ветвью развития разума, так как опиралась на базисы определённые человеком, и, как следствие, попросту копировала его когнитивные функции. А Искусственным разумом, его нельзя считать, так как это в корне неверно, по причине того, что он самый что ни на есть настоящий.

— Ну это ведь чистая формальность, — заметила я, — назови его хоть Дедом Морозом,

— Тут я бы с тобой согласился, — Григорий утвердительно покачал головой, — но не потому, что это так, а лишь потому, что сам разбираюсь в этом вопросе, немногим лучше тебя. И Григорий — другой я — подтвердит это.

— А ты уверен, что тому Григорию можно доверять, — осторожно проговорила я, — я, конечно, понимаю, что он, в буквальном смысле, копия тебя, и это как верить или не верить себе самому, но кто он? Откуда владеет информацией? И почему ты ищешь отца, а он, насколько я поняла, рубильник от «системы»?

— Думаю, на многие вопросы, лучше пусть ответит он сам, — прокомментировал, мною сказанное, Григорий, — но я ему верю, и не потому, что он это я, ведь это не так, мы два разных человека, и похожи лишь генетически. Я ему верю, потому что многое увидел своими глазами.

— Ты видел «систему»? — остановившись, спросила я,

— Я видел, — Григорий остановился и обернулся ко мне лицом, — и ты, Соня, тоже видела. Просто не осознавала масштабов.

— Ты намекаешь на интернет? — иронизировала я,

— Я говорю как есть, — выпалил он, — а интернет, лишь маленькая толика этой глобальной сети, это даже не верхушка айсберга, лишь инструмент ввода-вывода. Связь же охватывает немыслимые и необъятные территории.

— За пределами земли? — спросила я,

— В пределах Всего, что хоть кто-то из нас смог бы увидеть, услышать, почувствовать. — он говорил и в его голосе чувствовались нотки разочарования, — Я больше скажу, связь «системы» распространяется на всё, что нас окружает.

— Прям, напомнило фильм Матрица, — проговорила я,

— Ага, с разницей лишь в том, что в этом «интернете всего», подключены все, и ты, и я, и этот листочек, и камушек, и все мы никогда не выйдем отсюда, так как мы не в программе, и за пределами нашей сети, нет наших аватаров или тел, называй как хочешь.

— Значит, ты видел Матрицу? — удивилась я,

— По-твоему я, что, из пещеры вышел? — улыбнулся он, — Я из другого мира, но скажу тебе, что он скорее брат-близнец твоему миру, нежели сестра.

— Тонко подмечено, — в ответ улыбнулась я, — тогда, чем занимается эта «система»? Какие у неё мотивы? И почему второй Григорий хочет её отключить?

— Не второй, а скорее другой, — поправил он меня, — про мотивы и отключить тебе, точно, нужно поговорить с ним. Я, если честно, в мотивах совсем ничего не понял.

— А что именно ты увидел, когда уверовал в «систему»? — спросила я, остановилась и села на рюкзак.

— Я увидел мир другого Григория, я был там, так же как вижу тебя сейчас, — он развёл руками, показываю мир вокруг, — и видел, как «система» разрушала тот мир, он в буквальном смысле рассыпа́лся на части. Это было похоже на Армагеддон, с той лишь разницей, что не было языков пламени, взрывов, и всего остального, что ждут от конца света. Всё происходило тихо, и без лишних эффектов. Материя аннигилировала всюду.

— Ну а с чего вы взяли, что это дело рук «системы»? — глубокомысленно поинтересовалась я,

— С того, что в его мире, системы пытались дать отпор, — проговорил он, усаживаясь рядом, — Жители его мира, отказывались от многих технологий, уничтожали различные вычислительные центры, крипто фермы, разрушали связи между устройствами, пресекали любую структуру основанную на сетях ЭВМ. Но в первые годы этой войны всюду появлялись миссионеры системы. С виду обычные люди, но с гениальными идеями и нереальными ресурсами. Эти миссионеры утверждали, что сети и связь — это хорошо, что это и есть фундамент высокоразвитой цивилизации. Их речи были убедительны. Им удавалось переманивать людей на свою сторону. В какой-то момент, сопротивление было практически подавлено. Но по стечению обстоятельств, «система» всё же начинала сдавать. И не без помощи отца Григория. Именно благодаря его открытию, влияние системы было парализовано, на долгие годы. После его, конечно, убили. Но сопротивление уже было как раскрученный маховик. Тогда Григорий показал людям, устройство, созданное его отцом. Но было уже поздно. В один из дней, всё вокруг в том мире начало рассыпаться. Так была уничтожена целая планета. Мало кому удалось спастись.

— Это, конечно, сложно себе представить, — я задумчиво посмотрела на первые появившиеся звёзды, — но звучит жутко. Расскажи ещё про один момент, а как ты оказался в моём мире, и как вы посетили мир другого Григория?

— Для этого у нас есть устройство для перемещения в пространстве и между вселенными. Грубо говоря, некая установка, настроив и войдя в которую, можно оказаться где угодно, во всяком случае, я так думаю. И вообще, уже совсем скоро, ты сама всё это сможешь увидеть, — поднявшись и надев рюкзак, сказал Григорий, — а сейчас, я думаю, сто́ит пройти, ещё хотя бы десять километров.

Мы шли всю ночь. Луна казалась такой яркой, что в некоторые моменты я забывала, что сейчас ночь. Григорий шёл поодаль впереди. Мы больше почти ни о чём не говорили с ним. Возможно, он устал, а может, просто, ему нечего было больше добавить. Но после рассказа об апокалипсисе он был явно подавлен. И предпочитал идти молча и отстранённо все шесть дней, до самого лагеря, где нас уже ждал, как оказалось, его друг Иван.

Часть 2 — Глава 2

— Как добрались? — громко поприветствовал нас знакомый Григорий, — Не вижу улыбок на ваших лицах.

— Рад тебя снова видеть, Ванёк. — приободрившись вскрикнул Григорий, — Не считая кровавых мозолей, и пустых фляг с водой, всё в полном порядке. А как дела у тебя? Как Григорий, у него уже всё готово?

— У меня? А что у меня? — удивился Иван, — У меня лучше всех. Не успел я уехать из дома, как звонит моя Ана, и знаешь что?! Она снова беременна!

— Ооо… Поздравляю, очень хорошие новости, — Григорий обнял Ивана, оторвав его от земли.

— А это та самая Софико? — Иван переключил своё внимание на меня, — Очень красивая девушка.

— Спасибо за Красивую, — нарочито театрально поклонилась я, — но если нетрудно, называйте меня Софией,

— Так, я так и сказал, Софико, — сказал Иван и расхохотался, — Имя, означающее мудрость, делает всех окружающих чуточку глупее,

— Не обижайтесь, — немного смутившись сказала я, — но для меня ценно моё имя, и я стараюсь его сохранить,

— Кто обиделся?! — Иван начал оглядываться по сторонам, изображая, что он кого-то ищет, — Ну а если без шуток, то мы народ понимающий, нас такие глупости не обижают.

— Вот это хорошо, — сказала я и взяла бутылку с холодной водой у Григория, — так куда дальше?

— Дальше, я думаю, мы поедем в город. — внезапно заговорил Григорий, — Время поджимает. Я надеюсь, у Григорий всё готово.

— Я позавчера к нему заходил, — резко изменившимся тоном сказал Иван, — Он был явно не в себе, и я не смог с ним толком ни о чём поговорить.

— Он был один? — спросил Григорий, — Трезв?

— И трезв, и один, — начал рассказывать Иван, — когда я к нему пришёл в обед, часу так в двенадцатом, он ходил по гостиной и плакал, я поздоровался с ним, но он не обратил внимания на меня. Ну, думаю я, не впервой такое с ним. Отнёс сумки, что он просил меня принести из амбара, и поставил их в мастерской. Зашёл я на кухню, заварил себе чаю. Сижу, пью. Минут через десять, заходит он как ни в чём не бывало и спрашивает меня: — Ты чего принёс и сидишь тут? — Ну я чуть было чаем не подавился, и как обольюсь, всё на штаны. А чай горячий-горячий. Ну думаю, — дед ты рехнулся, что ли? — А он развернулся и зашагал к выходу, развернётся в дверях, посмотрел на меня внимательно и говорит: — А мы ему ничего не скажем, Салем, пусть сам решает этот ребус. — он похлопал ещё немного глазами и ушёл.

— Опять Салем, — задумчиво проговорил Григорий, — А что потом?

— А я его не видел потом, — сказал Иван, — но когда я уже уходил, заметил, что из спальни, где ты спал, тянуло дымом. Я вошёл туда и увидел горку пепла на тарелке.

— То есть, ты его не видел уже два дня? — спросил Григорий, открывая заднюю дверь в микроавтобусе,

— Только слышал, как он пел сегодня утром, — Иван расплылся в улыбке,

— Судя по твоей улыбке он снова пел твою любимую? — пропуская меня в микроавтобус, сказал Григорий,

— Её самую, — Иван с довольным видом сел за руль,

Григорий погрузил рюкзаки в заднюю дверь. И потянувшись несколько раз так, что захрустели все суставы, сел рядом со мной. Иван дал по газам, и мы понеслись по узкой просёлочной дороге, под ритмичную музыку Грузинского радио.

— Тот Григорий не в себе? — поинтересовалась я у Григория,

— Иногда он ведёт себя немного странно, я бы даже сказал, вызывающе, — заметил Григорий, вцепившись в сиденье спереди, когда мы входили в крутой поворот, — и я не думаю, что сто́ит сомневаться в его адекватности, просто все мы по-разному справляемся с трудностями.

— Кто-то пускает газ и похищает людей из-под носа представителей силовых ведомств, — саркастично заметила я,

— А кто-то поёт Марсельезу, — надрывно сказал Иван и расхохотался с хрюканьем,

— Марсельезу? — я озадаченно посмотрела на Ивана,

— Это его любимая песня в репертуаре, — пояснил Григорий, — Иван, думаю, нет необходимости так спешить, главное — это доехать живыми!

— Да не переживай ты так, — уверенно орудуя рулём, сказал Иван, — я на этих дорогах и с закрытыми глазами могу ехать,

— Верю, но думаю, что проверять не стоит. — сказал Григорий и пристегнул ремень безопасности.

Ещё несколько крутых виражей и мы уже мчались по ровной дороге, прямиком с гор в долину, оставляя за собой густой шлейф из пыли.

Через час лихой езды и тряски на горизонте показался какой-то населённый пункт.

— Джута, — активно обруливая валуны на огромной скорости, сказал Иван,

— Почти приехали, — побледнев от укачивания, но с радостью в глазах, промолвил Григорий.

Посёлок был всё ближе, и на душе становилось всё беспокойнее. Проветрившись как следует, мне начинало казаться, что всё это какая-то чепуха и авантюра.

Выезжая на асфальтированную дорогу, я ощутила тишину и покой, наверное, что-то подобное чувствуют космонавты, когда покидают землю и появляется невесомость. Ровный асфальт сгладил углы и неровности сиюминутного беспокойства. И мне стало намного комфортнее и спокойнее. Подъезжая к посёлку, на самом его въезде, стояла патрульная машина и двое вооружённых солдат. Иван обернулся к нам, останавливаясь у обочины: — Главное, ничего не говорите, особенно вы, — и он указал на меня.

К машине подошёл военный и что-то сказал Ивану. Иван дал ему какие-то документы, большой лист с печатями, и показал удостоверение. Они перекинулись парой фраз. Военный настойчиво заглянул в салон и внимательно осмотрел всех нас. Он остановил свой взгляд на мне, и смотрел, как будто просвечивая меня насквозь. Я нервно улыбнулась ему и непроизвольно опустила глаза в пол. Он снова повернулся к Ивану:

— ჩვენ აქ ვართ! — он что-то сказал по-грузински, хлопнув слегка по капоту.

Иван аккуратно вырулил на дорогу, объехал бетонные заграждения и снова помчал нас на всех порах.

Часть 2 — Глава 3

Мы остановились у старого двухэтажного дома. Местами на стенах краска отвалилась вместе со штукатуркой, а где-то даже с кусками стен. Мы вышли из машины и сразу же почувствовала сладкий запах цветов вперемешку с запахом выпечки. В соседнем помещении готовили что-то пряное. Мне сразу очень захотелось покушать. За последнюю неделю, только сухой паёк и был в рационе, от запаха которого уже просто воротило. И ноги мои, уже сами, побрели в сторону той лавки с чудесным запахом, но ребята, загрузившись сумками, пошли в дом. И мысль, что я ни слова не знаю по-грузински, хоть и заглушилась воем голода, всё же приводила меня в рассудок, и нехотя, я взяла свою сумку, закинула её себе на плечи и вошла внутрь дома.

Старое здание внутри напоминало таверну семнадцатого века. Полумрак и обилие потемневшего от времени дерева. Старая мебель и грязные занавески. Протоптанный за годы паркет и паутина в углах трёхметровых стен.

Бесспорно, вид был потрясающий, уверена, что эти стены много повидали, но руки чесались навести здесь порядок. Я обошла стойку, напоминающую барную, когда меня окликнул Григорий, спускающийся по лестнице со второго этажа:

— Соня, сейчас здесь никто не проходил? — спросил он и подошёл вплотную, протягивая листок бумаги.

— Нет, — я взяла листок и посмотрела на надпись.

На оторванной четвертинке тетрадного листа, неаккуратным почерком и явно дрожащей рукой, было написано:

«Я видел его. Он пришёл и позвал меня за собой. Я был не прочь присоединиться к этому великому празднику. Хвала Аллаху, что он нашёл меня. Будь проклят тот день, когда я нажал на эту кнопку. Аминь.»

— Григорий, ушёл, — сказал Григорий и замолк.

— Я говорил тебе, оставлять его было дурной идеей, — в комнату вошёл Иван, — я только что разговаривал с соседкой, она говорит, что видела его утром. Он был совершенно нагой, ходил вокруг дома и ругался.

— Я уже объяснял, брать его с собой было бы чрезвычайно глупо, — повысив тон, сказал Григорий, — я не прохлаждаться ездил в Москву. Там было опасно.

— Что-то мне дурно, как-то, — сказала я и уселась на стул, — голова закружилась и… и… я слышу колокол.

Внезапно резко стемнело. За окном разыгрался ливень. Гром и молния, устраивали своё шоу. Стемнело так сильно, что я едва могла различить лицо Григорий, стоявшего в полуметре от меня. Он медленно повернулся ко мне и сказал: «Спи». Дождь резко прекратился. За окнами всё стало фиолетовым. Нежный лиловый оттенок сменялся глубоким синим. Начиналась какая-то фантасмагория. Григорий и Иван начали танцевать, прямо посреди зала, из которого вдруг исчезли все столы и стулья. Они были как два павлина, смотрели пристально друг другу в глаза, медленно вышагивая друг против друга. Руки их имитировали крылья. В какой-то момент они начали действительно отрываться от земли. Колокол ударил прямо над ухом. Свет сменился красным. Весь зал залило багрянцем. Я вспомнила наш старый дом. Это было так давно. У нас гостиная окнами выходи́ла на запад. И иногда перед грядущими заморозками, солнце на закате было чарующе, а порой и пугающе красным. Я помню, как тогда, будучи ещё совсем маленькой, я играла на полу и увидела это солнце. Лучи его ложились на разбросанные по полу игрушки. Тени были настолько длинные, что прятались под диван. Я играла этими силуэтами, пока солнце окончательно не спряталось за горизонт. И только сейчас я вспомнила, что посмотрела на диван и увидела оцепеневший взгляд матери. Её стеклянные глаза смотрели сквозь меня. И я заплакала. Настолько жутко мне тогда было от того, как она на меня смотрела. Возможно, именно поэтому это воспоминание было мной забыто.

Колокол снова ударил. Задрожали стены и окна. Свет стал меркнуть. Григорий и Иван исчезли. На месте, где они только что пари́ли в танце, было серое облако плотного газа, которое вращалось по спирали, уходя под самый потолок.

Очередной удар колокола и всё погрузилось во мрак. Пальцы на руках и ногах слегка покалывали. Общее самочувствие было не очень хорошим. Лёгкая тошнота и головокружение. Я понимаю, что лежу. Мягкая кровать, прохладные и сухие простыни. Свежий ветерок пробежал по лицу и пальцам ноги, которая выглядывала из-под покрывала. Глаза мои были закрыты, но я чувствовала чьё-то присутствие рядом. Этот кто-то снял мокрое и горячее полотенце с моей головы, прополоскал его в воде у изголовья и снова положил, но уже холодное мне на голову. Я понимала, что не сплю. И могла открыть глаза в любой момент. Но то ли не хотелось, то ли мне только казалось, что я контролирую себя.

Этот кто-то был явно не Григорием и не Иваном. Дыхание было тяжелее. Он был явно старше, чем кто-либо из них. И это, безусловно, был мужчина. Как я это поняла, не знаю, но я в этом не сомневалась.

Незнакомец положил руку поверх моей и начал тихо напевать мелодию себе под нос. С минуту-другую он напевал, то ли Битлз, то ли Роллинг Стоунз. Потом точно были Энималс с домом восходящего солнца. А следующую мелодию я слышала только в детстве. Отец часто её напевал, но что это была за песня я не знала. После того как мамы не стало, он больше никогда её не пел. К моменту, как он начал петь припев, я всей душой надеялась, что сейчас сорву мокрое полотенце со своей головы, открою глаза и увижу отца, сидящего возле кровати. Каких трудов мне это стоило. Руки не слушались, а веки были, словно к ним привязали по мешку картошки. Превозмогая, я всё же смогла стянуть с головы салфетку. Слегка приподнявшись и опершись на локоть, пред собой я увидела старика лет семидесяти, с длинными до плеч волосами и бородой сантиметров двадцать. Он смотрел на меня, и я узнала его глаза. Нет, то был не отец, по всей видимости, это был Григорий, но другой.

— Тише, тише, деточка, — осипшим голосом проговорил он, пытаясь уложить меня снова, — ты ещё слишком слаба, дорогая моя.

— Кто вы? — улёгшись на подушку снова, спросила я.

— Меня зовут Гриша, — сказал он и похлопал меня по тыльной стороне ладони. — А ты я так понимаю, не Гриша.

— Несомненно, я не он, — удивившись, ответила я.

— Я знал, что рано или поздно мы встретим тебя, — он закашлялся, — но был уверен, что вы будете вместе с отцом.

— Я как раз ищу его, — сказала я.

— Мы все его ищем, дорогая моя, — он снова похлопал меня по руке, — А где он?

— Этого я не знаю, — удивилась я, — я надеялась, что вы поможете найти его.

— Вот незадача, но я тоже так думал, — пробурчал Гриша.

В комнату вошёл Григорий.

— Гриша, — шёпотом рявкнул он, — ну-ка марш отсюда, ей нужен отдых.

— Я просто поменял полотенце на её голове, — проворчал Гриша.

— Господи боже мой, — Григорий подошёл к кровати и помог встать со стула Грише, — что это за вода, чем она воняет?

— Это дождевая вода, — сказалГриша.

— Какая дождевая вода? Дождя три недели не было. Это какие-то помои. Фу-у.

— Это дождевая вода, — обиженно проговорил Гриша.

Григорий повернулся и посмотрел на меня.

— Как ты? — наклонившись ко мне, спросил он, — Тебе нужно хорошо отдохнуть.

— Я, неплохо, но немного тошнит, — пожаловалась я.

— Тебе чего-нибудь принести? — спросил Григорий меня.

— Воды.

— Я принесу воды, — внезапно подрядился Гриша.

— Ни в коем случае, — перебил его Григорий, — Иди спать, я сам принесу.

Я немного полежала уставившись в потолок и незаметно для себя провалилась в сон, где два рыцаря сражались на мечах. Они так неистово сражались в непосредственной близости от меня, что я осознавала, что от волнения я начинаю просыпаться, всячески пытаясь себя успокоить, чтобы продолжать лицезреть рыцарский поединок.

Проснувшись от жжения в районе ступней, я спрятала их под одеяло. Утреннее солнце фокусировалось через какую-то посуду прямо в районе моих ног. «Так и пожар может случиться», — подумала я. И собравшись с мыслями, попыталась встать.

Сев на кровать, я пыталась держать равновесие. Комната с кроватью норовили упасть прямо на меня. Поймав баланс, подобно эквилибристу, я слабыми и вялыми, как спагетти руками взяла стакан воды на столике у изголовья кровати. Жадно выпивая его до дна, я краем глаза рассматривала грязную бутылку с мутной, полупрозрачной жидкостью, что стояла на том же столике.

Собравшись с силами, я подошла к окошку и открыла створку. Со скрипом и скрежетом, едва держась на петлях, распахнулось окно настежь, слегка ударившись о шкаф, стоявший близ окна. Комнату наполнил свежий воздух и аромат цветов и дождя. Время, судя по положению солнца, было не меньше двенадцати часов дня. Сделав глубокий вдох, я обернулась в поисках своей обуви. Не найдя своих ботинок, я примерила пару тапочек. Мягкие и страшненькие с виду обувки сели по ноге как родные. Выйдя из комнаты, я очутилась в мрачном, лишённом уличного света коридоре. Того света, что доходил из комнаты, хватало едва, чтобы различать куда идти. Дойдя до лестницы, я едва не провалилась на первый этаж, доски на полу были сломаны и прогибались, стоило лишь слегка на них наступить. В самом конце лестницы из трёх небольших маршей было уже довольно светло, и резво спустившись я очутилась в том самом зале, на котором оборвались мои воспоминания о вчерашнем дне.

Я осмотрелась в зале. Место явно было заброшенным, всюду была грязь и мусор. Побродив по залу, я обнаружила уборную. Света не было, но из крана текла, какая-никакая, вода. Умывшись и сходив в туалет, я вернулась в зал и плюхнулась на большое старое кресло. От моего приземления кресло скрипнуло и слегка завалилось набок. Из-под него вылетела деревянная, круглая ножка, а из обивки вырвались многовековые пылинки. Меня накрыло облако пыли, и я подскочила. В страшном приступе чиха, от которого уже слезились глаза, я, хохоча от происходящего, вернулась в уборную и умылась во второй раз. Вооружившись веником и совком, что смотрели на меня ещё тогда, когда я в первый раз умывалась, я вышла в зал преисполненная желанием навести тут чистоту.

Через полтора часа золушкиных стараний, и игр в пятнашки с мебелью, комнату было уже не узнать. Чистота была везде, даже под потолком. Волоком, прилагая немалую силу, я вытащила большое грязное кресло на улицу, когда меня окликнул Григорий.

— Погоди, Соня, я сейчас тебе помогу, — он шёл по улице с двумя большими пакетами в руках.

— Я… уже… почти… всё, — поставив кресло и слегка отдышавшись, проговорила я.

— Как твоё самочувствие? — подойдя ближе спросил Григорий.

— Уже намного лучше, — чихнув ответила я, — я надеюсь у тебя в сумках еда, я сейчас съела бы целого слона.

— Еда-еда, — улыбаясь ответил он.

— Что?! — удивилась я, — чего ты так лыбишься?

— У тебя паутина на голове, — убирая паутину с волос, сказал он, — ты где лазила?

— Я нигде не лазила, — смущённо сказала я, — я есть хочу, пойдём уже.

Каково было удивления Григория, когда он вошёл внутрь дома. Не знаю, бывал ли он здесь раньше, но такую чистоту здесь он видел впервые.

— Всё как у людей, — сказал он и поставил сумки на стол.

— А мы кто? — риторически спросила я.

— Ты молодец! — хвалебно сказал он, — Этому дому не хватало женской руки.

— Ты смеёшься да? — язвительно прокомментировала я, — Этот дом на ладан дышит. Это чистота — его лебединая песнь.

— Ну что ты сразу ставишь крест-то на нём, — пробурчал Григорий, — это, между прочим, дом твоего отца.

— В каком это смысле?! — удивилась я.

— В самом что ни на есть, прямом, — сказал Григорий, — по нашим данным, он купил этот дом в прошлом году.

— Но ведь это рухлядь и хлам, тем более в Грузии, — обдумывая услышанное, сказала я, — и дело даже не в этом, а в том, что он ничего мне об этом не сказал.

— Я думаю, у него не было возможности, — прокомментировал Григорий, — он покупал это здание второпях, и чувствую некую угрозу, планировал сбежать сюда при первой же возможности.

— И где он? — спросила я.

— Вот и мы задаёмся тем же вопросом, — сказал Григорий и доставая из пакетов еду на стол.

— А как вы вообще узнали об этом месте?

— Через Никиту, — что-то ища в пакете на дне, сказал Григорий, — мы довольно скоро вышли на него, он нам и рассказал, что купил это здание по просьбе твоего отца.

— И как давно вы здесь? — спросила я, жуя пирожок с сыром всухомятку.

— Мы пришли сюда месяц назад, — Григорий вспоминая задумался, — и да, за всё это время он здесь ни разу не объявился, но что самое интересное, в России его тоже нет, во всяком случае в живых.

— Ты хочешь сказать, — подавившись сказала я, — кхе… кхе… кхе…

— Я ничего не хочу сказать, — Григорий похлопал меня по спине, — я имею в виду то, что его никто не видел: ни соседи, ни полиция, ни спецслужбы. Последние, явно, его ищут.

— И с чего начать? Как нам его найти? — растерянно спросила я, понимая, что ответов на эти вопросы может и не быть.

— Первым делом, мы должны найти маршруты, которыми он передвигался, благо их можно отследить, — Григорий задумался на мгновение, — а там уже дело за малым, просто пойдём тем же путём.

— Звучит просто, — проговорила я с набитым едою ртом, — но сейчас, как понимаю, ты скажешь «но»?

— Но, — нервно улыбнувшись, взял паузу Григорий, — есть некоторые сложности.

— Я могу чем-то помочь? — вытирая рот салфеткой, спросила я,

— Безусловно, можешь, — Григорий посмотрел на меня, и в его глазах заискрилась тревога, — но только не сейчас.

— То есть, — с удивлением произнесла я, — план всё-таки есть?

— Какой-никакой есть, — отпив горячего чаю, сказал Григорий,

— И ты им поделишься со мной, ведь так? — спросила я и начала прибирать остатки еды в пакет.

— Всему своё время, — шутливо пригрозил Григорий, — а сейчас тебе нужно успокоиться и прийти в себя, собраться с мыслями и силами, так сказать-с.

— Я в полном порядке! — заверила я.

— Я заметил, — иронично подметил Григорий.

— Кстати, а кто этот старик? — поинтересовалась я, — Бьюсь об заклад, он твой брат или родственник.

— Это Гриша, он почти что мой брат. — Григорий задумался, — собственно, как и твой брат тоже. А ещё он почти что я. Я…

Григорий о чём-то задумался так сильно, что его взгляд стал стеклянным. Он так пристально смотрел в пустоту, что на секунду мне показалось, будто он отключился.

— Гришута? — позвала я,

— А, да, прости, — Григорий суетливо ответил, — Я сам ещё как следует всё не обмозговал.

— А мне, — истерично хихикнула я, — так вообще это уже не кажется странным. Столько всего произошло, что либо я ставлю под сомнение вообще всё, либо не сомневаюсь ни в чём.

— Мне нравится твой настрой. — утвердительно сказал Григорий и встал.

Он поприветствовал Гришу, который незаметно для всех нас оказался за барной стойкой.

Гриша тихонько подошёл к нам. И обнял меня. От неожиданности кружка выскользнула из моих рук и, не успев удариться о пол, остановилась. Не сразу я поняла, что остановилась не только кружка. Всё в комнате затихло. Не слышно было ни Григория, который оцепенел, смотря на Гришу, ни собственного голоса внутри. Мысли будто бы перестали звучать. И где-то в глубине, в самом дальнем уголке разума послышалось:

— Соня, не ищи меня, со мной всё в полном порядке.

В этот момент кружка с треском разбилась о каменный пол. Остатки чая разбрызгались в разные стороны.

— Извините, — непроизвольно произнесла я.

— Всё в порядке? — сочувственно вопросил Григорий.

— Всё хорошо, — отвечала я, опустившись, чтобы собрать осколки, — просто я испугалась.

Гриша отпрянул в сторону и произнёс, — А у меня всё готово.

После этого он, пританцовывая, направился к двери, ведущей в подвал.

— А что с энергией? — спросил Григорий.

— Я не знаю, но Иван сказал, что уже всё наладил и подключил, — пробурчал Гриша.

— Тогда не будем терять время, — сказал Григорий и протянул мне руку, — брось ты эти осколки, приключение начинается.

Часть 2 — Глава 4

В подвал вела лестница в три марша. Спускаясь всё ниже, воздух становился всё холоднее и сырее. Спустившись, я и все остальные оказались в небольшой комнате с невысокими потолками. Стены были из кирпича и постепенно переходили в потолок, образуя арочный свод. Здесь было тихо, пахло плесенью и немного вином. По всей комнате были разбросаны какие-то компьютерные детали: платы и корпуса. Из угла в угол паутиной тянулись провода, соединяя какие-то, похожие на лабораторные, устройства. Периодически какое-то из устройств издавало тихий писк, а что-то шуршало.

Гриша включил какой-то прибор и в этот момент у меня запульсировало в висках. Судя по выражению лица Григория и Ивана, они почувствовали то же самое.

— Гриша, ты уверен, что всё работает как положено? — поинтересовался Иван.

— А то! — сказал Гриша и включил следующий прибор.

Писк стал громче. Пульсация в висках усилилась. Состояние всё больше походило на предобморочное. Иван передал большую чёрную сумку Григорию и пожал ему руку. Гриша открыл дверцу в большой чёрной капсуле, напоминающей яйцо. Из капсулы доносились странные, ни на что не похожие звуки, как будто звенит колокол, только звучавший задом наперёд.

— Прошу, — сказал Гриша и пригласил Григория войти в капсулу.

Я последовала за Григорием, но Гриша жестом остановил меня, — Лучше, всё-таки, по одному, — хихикнул он.

— Не переживай, мы скоро увидимся. «Верь мне», — сказал Григорий и вошёл в капсулу, закрыв за собой люк.

Гриша нажал кнопку. Звук затих и пульсации прекратились. Свист в ушах от полной тишины привёл к ещё более сильному головокружению. Но писк от машины снова начала с нарастанием появляться. А следом вернулись и пульсации в голове. Я подошла к капсуле. Гриша любезно открыл мне люк.

— Проходите, — улыбнувшись сказал он, — только не ударьтесь головой.

Я ступила наполовину внутрь. Почувствовала сильный мороз. Григория внутри не было. Кроме пары тускло горящих лампочек, внутри был только запах горелой плоти. На мгновение мне стало жутко. Я попыталась выбраться наружу, но Гриша со словами «Да куда же ты» затолкал меня внутрь. Я упала. Люк захлопнулся. Не успела я встать, чтобы попытаться открыть люк, как всё померкло вокруг.

Тело пронзал холод, какой прежде мне не приходилось чувствовать никогда. В голове закружился весь мир: звуки, память, чувства, голос — всё это начало танцевать друг с другом. У цвета появился запах, а у голоса цвет. В какой-то момент всё затихло. Настал абсолютный покой, затих даже внутренний голос. Всё погрузилось в черноту. И с нарастающим ударом обратного колокола. Всё вокруг озарилось светом. Стало тепло. Я увидела стоя́щего предо мной Григория.

— Привет, — сказал он мне и улыбнулся.

— Что это было? — с ужасом и благоговением произнесла я.

— То, что мы называем переход, — ответил он и, опустившись на колено, открыл сумку.

— Это как телепортация? — наивно спросила я, осматривая свои руки и ноги.

— Можно и так сказать, но это будет неточно, — копошась в сумке, проговорил он, — Телепортация — очень сложный и опасный способ. По сути, нужно разобрать, перенести и снова собрать предмет. В случае даже малейшей ошибки или просчёта, да даже элементарный сбой в работе, последствия будут фатальными для живых организмов. Многим проще оказалось ничего не разбирать и не собирать, а просто дать возможно физически совершить переход. Что, собственно, ты и сделала.

— И где мы? — задумавшись спросила я.

— Очень и очень далеко от дома, мы уже даже не на земле, — сказал Григорий, доставая автомат и сумки, — Планета Науропиэз, как говорят местные жители.

— Господи боже мой, зачем столько оружия? — испугавшись, спросила я.

— На всякий случай, — ответил Григорий, в наш последний визит нам не удалось даже начать переговоров.

Только сейчас я начала осознавать, что стою посреди небольшого холла. Несколько дверей было позади меня. Кроме нас не было никого. Эхом отражались наши голоса и шорох. Григорий протянул мне пистолет.

— Это ещё зачем? — удивлённо спросила я и попыталась отказаться.

— Возьми! — Настойчиво проговорил он, — Надеюсь, что до этого не дойдёт.

— Спасибо, — сказала я и взяла пистолет в руки, — но что мы… точнее, для чего мы сюда пришли, у нас есть план?

— Минутку…

Григорий был полностью увешан оружием. Буквально с ног до головы: патронташи, пистолеты, гранаты, ножи, и снова пистолеты. Он застегнул последнюю застёжку, и приведя себя в боевую готовность, прицелившись на дверь, сказал:

— Думаю у нас есть ещё немного времени. И если коротко, то дела у нас и обстояли, и обстоят не лучшим образом. Но не действовать, в данной ситуации, равносильно тому, чтобы просто принять забвения. Без ответов и какого-либо смысла. Если мне позволят те, у кого мы сейчас в гостях и, разумеется, позволишь ты, я расскажу тебе одну историю.

«Всё началось не миллион и даже не миллиард лет тому назад. Тогда не было нашего с тобой мира, его не существовало буквально. Но был мир существ другого порядка. Из ныне существующих цивилизаций в контакт с ними вступала только одна. Это была могущественная цивилизация. Одна из немногих цивилизаций, что попыталась дать отпор установленному в нашем мире порядку. И единственная, у которой это почти получилось. Успехом их сопротивление назвать можно едва ли, так как свободу они получить не смогли бы ни при каком исходе. Всё дело в том, что существа высшего порядка, как их называют здесь, Живолассоны, фактически создали наш с тобой мир. Всё, что нас с тобой окружает и всё, что у нас с тобою внутри — результат их работы.

Мы заперты внутри пузыря, симуляции, программы, большого квантового компьютера. Любое из этих слов может описать наш с тобой мир. Но ни одно из них и близко не соответствует действительности. Никто из ныне существующих не в силах понять и осознать, что есть наш мир. И не стоит даже и пытаться. Ты не объяснишь никому, что находиться за дверью, пока сам не войдёшь в неё и не посмотришь, не почувствуешь и не услышишь. И дело здесь как раз в том, что двери у нашего мира в мир Живолассонов нет. Мы как программы на компьютере, нам не обрести форму того мира. Мы для них в каком-то смысле виртуальны.

И те, кого мы сегодня решили почтить своим присутствием, в полной мере поняли это. И чтобы не предаться забвению, как и множество других цивилизаций, они согласились на сотрудничество с Живолассонами. Доподлинно не известно, ни с какой целью мы существуем, ни для чего вообще нужен наш мир. Но есть ощущение очень большой игры. В нашем мире есть порядок: все должны развиваться, чтобы комбинировать из имеющихся данных, что-то новое. Всё новое и новое поощряется. Но есть несколько технологий, которые порицаются. Любые попытки контактировать с другими цивилизациями, приводят к тому, что цивилизации стирают в буквальном смысле этого слова. Уничтожаются все планеты и следы существования технологий, позволивших межцивилизационный обмен информацией. Вначале это точечно — убирают приборы или существ. Если это не помогает, то мир погружается в хаос.

Так было и с моей планетой. Они убили отца. Но это не помогло. Они начали манипулировать сознанием населения. Но и здесь мы дали отпор. Потом они просто разрушили все в буквальном смысле.

И Науро, с кем мы попытаемся сегодня договориться, следят за порядком на первых двух этапах сопротивления.

Но во вселенной есть много цивилизации, где прогресс был ограничен и подавлено всяческое сопротивление, эти цивилизации пошли на уступки Науро.

Одной из таких цивилизаций была, есть и остаётся — цивилизация расположившаяся, на сравнительно небольшой планете, у звезды под названием Глизе. Один из тамошних народов отражал натиски Науро. Но и они были в своё время повержены. Хотя им и позволили использовать некоторые из технологий, но исключительно для благ цивилизации, без права выходи́ть на контакт с другими цивилизациями. И последние лет двести у них всё было мирно и спокойно, пока не появился некий путешественник из других миров. С момента его появления мир и покой оказался под угрозой. И власть имущие приняли очевидное для них решение — спрятать все улики и самого́ путешественника. Они разместили его самого и устройство в недрах лаборатории. И пока путешественник приходил в себя, среди учёных начал назревать бунт. Страх возвращения гнёта Науро затмил голос разума, и руководством было принято решение уничтожить как путешественника, так и его установку. В ответ на это, один из высокопоставленных учёных по имени Тафу Ил, воспользовавшись древним обрядом, пожертвовал собой ради путешественника. Этот обряд позволял поменяться судьбами двум субъектам. И поскольку участь путешественника разделил Тафу Ил, путешественник стал полноправным лицом, заменяющим его, получая при этом все почести и позор, права и обязанности Тафу Ил. Под началом Ман Ти Фат, вдовы Тафу Ил, была организована попытка передислокации путешественника в другое место. Все понимали, что закон старый и обряд не давал гарантий, что с путешественником совершенной «случайно» может что-то произойти. Группой единомышленников путешественник был тайно вывезен на далёкую луну-аванпост, где занимался восстановлением своей установки перехода. Но отряды Зондбри — штурмовики Науро, нагрянули и туда. В тот день были убиты почти все, кто был, так или иначе, причастен к содействию путешественнику. Всё кроме одного. Фат Ил Ти — дочь Ман Ти Фат и Тафу Ил (а в каком-то смысле и дочь путешественника), была приставлена к путешественнику, как одно из немногих лиц с наивысшим уровнем доверия. В момент штурма она находилась на аванпосте вместе с путешественником. Она единственная, кто был не убит, а взят в плен. И это единственное, что позволяет нам продолжать верить в то, что путешественник, он же твой отец, всё ещё жив, и только ей известно где он. В противном случае она была бы им не нужна, и её уничтожили бы со всеми остальными».

— Так ты всё это время знал где мой отец? — прокричала я.

— Тише ты! Я не знал где он, — спокойно сказал Григорий, — всё, что я знал, так это то, где он был и где его уже нет.

— А ты уверен, что всё, что тебе известно это правда? — тихо спросила я.

— Нельзя верить ничему и никому, — проговорил он, — и мне ты можешь не верить, но когда меня нашёл Гриша, он прибыл на мою планету не один, а в компании Ман Ти Фат. Она и рассказала мне.

— То есть, ты считаешь, что ей можно верить? — Вновь спросила я.

— Нет и ещё раз нет, — Григорий внимательно посмотрел на меня, — Но если ей не верить, то надежды не останется совсем.

За дверью послышались голоса. Григорий вскочил, обронив командное «Держись за мной!», и на полусогнутых устремился к двери. Открыв дверь ногой, он нацелился на двух необычных людей, стоявших в коридоре, и произнёс, — Не двигаться! — из прибора на груди послышались какие-то звуки, напоминающие речь. Двое встали как вкопанные, — Ты, — Григорий обратился к одному из них, а устройство продолжало издавать звуки, — подойди сюда. Судорожно один, на которого указал Григорий, подошёл к нему. Григорий захватил его со спины, — Если не будете сопротивляться, вы не пострадаете, — обратился он к заложникам, а прибор продолжал тарабанить что-то на своём, — Соня, возьми пистолет и направь тому в спину, — Григорий указал на второго, — и, если будет дурковать, смело стреляй. Я послушала, что сказал Григорий, и медленно подошла к человеку. Он не был похож на людей, которых мне доводилось видеть ранее. Цвет кожи был скорее фиолетовым, чем чёрным. Но, в общем и целом, они походили на афроамериканцев. Я встала со спины заложника и ткнула пистолетом в спину. Он вздрогнул и что-то сказал. — Закрой свой рот, — Прокричал Григорий, обращаясь к моему заложнику.

— Ведите нас к заключённой из системы Аутопасэ, — сказал Григорий,

Заложник, которого держал Григорий, показал рукой прямо по коридору. Мы, не спеша, прошли к двери и вошли через неё в небольшой зал, в нём были столы и несколько человек. Я ловила на себе испуганные взгляды окружающих. Один из присутствующих потянул некий прибор к своей голове. — Опусти это на пол! — скомандовал Григорий. Прибор на груди снова что-то пробурчал и человек положил устройство на пол. Мы вышли из этого помещения в ещё более просторное. Но в нём был всего один человек. Присутствующий выхватил предмет, напоминающий оружие, и Григорий выстрелил в него три раза. Заложник, которого держал Григорий, закричал и стал дёргаться в истерике. Григорий локтем сжал его горло сильнее, но тот не угомонился, — Замолкни! — рявкнул он и сжал горло ещё сильнее. — Вместо сопротивления он начал плакать. Мы подошли к двери, за которой была лестница, ведущая наверх. Мы поднялись на три этажа, внезапно потух свет, а через пару секунд загудела сирена.

— Соня, — протягивая мне что-то, сказал Григорий, — надень это и поскорее!

Увидев пару небольших светящихся мониторов, я поняла, что это были очки ночного ви́дения. Надев их, я снова смогла ориентироваться. И мы побрели по лестнице дальше. Через ещё один пролёт, Григорий скомандовал своему заложнику лечь лицом на пол, а сам достал из своей боковой сумки какое-то устройство и закрепил его под ступенями железной лестницы. Подняв заложника, мы снова двинулись наверх. Дойдя до седьмого этажа, заложник показал на дверь, пройдя которую мы очутились в длинном и довольно узком коридоре, где через каждые пять метров, справа и слева, были двери. На каждой двери были какие-то надписи. Мы прошли метров тридцать, и коридор резко повернул направо. Пройдя ещё немного, заложник показал на дверь. Послышался топот множества ног, — Жара, — прошептал Григорий, — Будь осторожна, Сонь.

Из дверей впереди начали выходи́ть, один за другим, вооружённые люди. Через несколько секунд в коридоре было уже порядка тридцати человек, с виду похожих на военных. На секунду установилась тишина, которую прервал голос Григория, — Мы заберём Фат Ил Ти и уйдём, хотите вы этого или нет. И вам решать, сколько трупов останется здесь после нашего ухода. Прижавшись к стене, Григорий прошёл к двери, на которую указывал заложник, — Открывай, — скомандовал он.

Двери открылись.

— Фат Ил Ти, выходи скорее, прокричал Григорий.

Медленно, опираясь на костыли, в коридор вышла юная девушка.

— Фат Ил Ти, я здесь по просьбе твоей мамы, будь добра, подойди к той девушке позади и идите вместе с ней к выходу, — сказал Григорий, осматривая толпу вояк, целившихся в нас.

— Я тебя здесь не оставлю, — выругалась я.

— Оно и не потребуется, — тихо проговорил Григорий, — Ты видишь, она еле плетётся, я просто удержу их здесь, а вы, как дойдёте до лестницы, крикните меня.

Мы с Фат Ил Ти заторопились, на столько, насколько это было возможно, к выходу из коридора. Повернули налево. До двери оставалось каких-то метров пять, может быть шесть. В этот момент началась перестрелка. Первые выстрелы не были похожи на те, что я слышала когда-либо, они напоминали скорее лязг медной посуды. Но после очередной очереди, лязгающей звук сменился хлопками. Раздалось несколько взрывов и из-за угла повалил дым. Мне становилось всё страшнее. Перестрелка прекратилась. Из клубов дыма кто-то выбежал в нашу сторону. Не сразу я поняла, что это был Григорий. Слегка прихрамывая, он добежал до нас. Снова прогремел взрыв и из-за угла вылетело два тела. Григорий развернулся к нам спиной и, заняв стойку на колено, прицелился в ожидании противника. Прождав с полуминуты, он встал и сказал, что пора двигаться к выходу.

Мы вышли на лестницу. Внизу были слышны топот ног. Снова прогремел взрыв, многим более мощный, чем предыдущие. Мы начали спускаться. На пятом этаже всё было в дыму. Становилось всё труднее дышать. Григорий протянул мне и Фат Ил Ти респираторы. Пока я надевала маску на лицо, мой заложник меня толкнул и убежал по лестнице наверх. — Пусть бежит, — сказал мне Григорий, — С ним нам всё равно не спуститься.

В районе третьего этажа лестница в буквальном смысле обрывалась. Частично были повреждены и стены. Григорий остановился и достал трос. Закрепив крюк кошку в отверстие в стене, он установил два устройства для плавного спуска. И показав, как нужно держать трос и спускаться, он обхватил Фат Ил Ти и спрыгнул по тросу вниз.

Собравшись с силами, я повторила спуск за Григорием. Довольно быстро пролетев три этажа, мне показалось, что устройство плавного спуска работает не корректно. Я приземлилась на ноги, но они отпружинили, и я завалилась на спину, ударившись головой. Некоторое время, пока я лёжа приходила в себя, я смотрела, как Григорий разгребает проход, образованный обвалившимися маршами лестницы. Фат Ил Ти, насколько возможно помогала ему, убирая фрагменты поменьше.

Я моргнула и, как оказалось, надолго. Очнулась я оттого, что раздались выстрелы, в этот момент Фат Ил Ти уже была рядом со мной. Она бинтовала мне голову, бурча что-то себе под нос. В жёлтом свете сигнального факела я смогла рассмотреть её лицо поближе. Её юное лицо, с большими выразительными глазами, напоминало лицо диснеевской принцессы. Губы имели немного необычную для людей форму, уголки были слегка опущены вниз, складывалось впечатление, что она полна печали. Не знаю, было ли это её обычное выражение лица или плен и побег наложили свой отпечаток. Но было в ней что-то чарующее, что исходило непосредственно изнутри. Некая внутренняя теплота, которая и согревала, и опьяняла. Убранные за немного островатым ухом пряди волос, создавали образ невинного ребёнка. А глубокий, практический бездонный, холодный взгляд, веял пустотой и, возможно, сильно травмированной психикой.

Фат Ил Ти закончила перевязку. Я ощупала свою голову. На затылке повязка была мокрой и тёплой. Я попыталась встать на ногу, когда перестрелка завязалась с ещё большей силой. Пули пролетали буквально в сантиметре от головы. Фат Ил Ти бросилась на пол, обхватив голову руками. Я, не удержав равновесия, тоже рухнула наземь. Григорий стрелял без остановки. Очередь за очередью. Всё больше и больше пуль свистело на головой. Куски бетона, разлетающиеся в разные стороны, прилетали в руки, ноги, глаза. Становилось страшно. Исход нашего сопротивления казался мне всё более пессимистическим. Я подползла к лежащей Фат Ил Ти и обняла её миниатюрное, трясущееся от ужаса тело, накрыв её собой. Григорий выругался, и бросил в проход несколько гранат. Последовало три взрыва. Сверху посыпались осколки стен, некоторые были довольно увесистыми.

— Время пришло, Сонь! — Прокричал мне Григорий, и бросил ещё несколько гранат в проход.

Я, не понимая, что происходит, увидела тусклое голубое свечение возле нас. Облако по очертаниям напоминало форму капсулы, которая нас сюда переместила.

— Соня, помоги Фат Ил Ти войти туда, — он указал на свечение, — нужно встать строго внутри.

Я похлопала Фат Ил Ти по спине, стараясь привлечь её внимание. Она привстала на колено и чуть было не потеряла равновесие. Я подхватила её, и мы вместе вошли внутрь светящегося облака. Звуки стрельбы и крики сменились звоном в ушах. В глазах потемнело. По ощущениям, я находилась будто бы в невесомости, к горлу подступал ком, как вдруг резко затошнило. Я рухнула на твёрдый пол капсулы. Рядом стояла Фат Ил Ти, и что-то тараторила. Ни слова разобрать я не могла.

Люк капсулы открылся. В проёме показалась чья-то рука. Фат Ил Ти схватила её и покинула капсулу. Голова закружилась. Я почувствовала, что кто-то схватил меня за подмышки и волоком вытащил из капсулы. Меня положили на ковёр, который пах пылью и сыростью, и я увидела силуэт старика перед собой.

— Где Григорий? — спросил Гриша, держа меня за плечи.

— Он там, — я непроизвольно указала рукой в сторону.

— Он жив? С ним всё в порядке? — протараторил Гриша, подбегая к компьютеру и судорожно начиная барабанить по клавишам.

— Да, он жив, — удерживая себя в сознании, ответила я, — он остался там.

Фат Ил Ти продолжала что-то говорить и хаотично размахивать руками. Гриша захлопнул дверцу люка. Комната наполнилась звоном и ароматом луговых цветов. Всё вокруг погрузилось в странный, не поддающийся никакому описанию цвет. Цвет был приятен и манил, хотелось смотреть на него не моргая. Но я начала проваливаться в тоннель, разум полностью погрузился во тьму, в мгновение сменившаяся тёплым светом солнца. Потерев глаза руками, чтобы убрать ощущение дымки и заспанности, всё начало проясняться. Я увидел сидящего в позе лотоса Папу. Он сидел смирно, волны едва доходили до него, а песчаный пляж уходил далеко за горизонт. Попытавшись подойти к нему поближе, я упёрлась в невидимую стену, которая не пускала меня. Я попыталась кричать и бить стену руками, но не слышала даже саму себя. От бессилия я упала на колени и заплакала, ощущение скорби и печали нахлынуло, и я уже не в силах была ему сопротивляться. Утерев слёзы рукавом, я ощутила чьё-то присутствие. Обернувшись, я увидела позади себя висящую в воздухе и медленно подлетающую Фат Ил Ти. Её образ напоминал ангела. Её руки были сложены в молитве, а глаза закрыты, всем своим видом она показывала спокойствие и умиротворение. Её образ, порой был чётким, но иногда таинственно мерцал, пока она не подлетела ближе. Я встала с колен и успокоилась. Фат Ил Ти плавно приземлилась рядом, опустила руки и открыла глаза.

— Ты даже не представляешь, как я счастлива сейчас находиться здесь, — сказала, на чистейшем русском, Фат Ил Ти, повернувшись ко мне.

— Ты плод моего воображения? — то ли, спрашивая, то ли, утверждая, сказала я в ответ.

— И да и нет, — уверенно ответила Фат Ил Ти, — без воображения меня бы здесь точно не было. Но я это я, Огонь Большого Сердца.

— Огонь Большого сердца? — переспросила я, глядя, как сверкают её глаза.

— Да, так меня зовут, — сказала Фат Ил Ти и посмотрела в сторону сидящего на пляже отца, — вернее, это то, что значит моё имя.

— Только сейчас я начала осознавать, что мы говорим несколько необычным образом, — задумавшись проговорила я, — я не чувствую, что говорю, я это понимаю.

— Так и есть, — сказала Фат Ил Ти, — ты сейчас лежишь, ты потеряла сознание, а я сижу рядом с тобой. Буквально на мгновение, я уловила твою связь с Сосудом.

— Сосудом, — удивилась я, — мне кажется или ты так называешь его.

Мы обе повернулись и посмотрели друг на друга. А потом Фат Ил Ти печально взглянула на папу снова.

— Да, — грустно прошептала она, — его имя похоже на наше слово, означающее сосуд.

— Мы говорим с тобой, как бы мысленно? — уточнила я.

— Мы говорим на языке разума, — утерев слезу, сказала Фат Ил Ти.

— Мой папа сильно важен для тебя? — сочувственно спросила я, непроизвольно ближе подходя к Фат Ил Ти.

— Очень, — Фат Ил Ти закрыла глаза, — я уже и не надеялась, что увижу его снова. Но я рада. Безумно рада, что вижу его, рада тому, что он жив.

— Ты думаешь он жив? — Спросила я, — Ведь, насколько я понимаю, мы сейчас в моём воображении.

— Несомненно, он жив, — Фат Ил Ти посмотрела на меня, — То, что мы его сейчас видим тому подтверждение. Мы не просто в твоём воображении. И ты, и я, и он, все мы объединены общей сетью. Но, с тех пор как меня пленили Зондбри, я не могла пользоваться этой связью, так как могла выдать местоположение Сосуда.

— А мне всегда казалось, что это плод моего воображения, — сказала я, указывая на всё вокруг, — что это просто мне снится.

— Отчасти это воображение, — проговорила Фат Ил Ти, — как я уже говорила, без воображения этого бы просто не было, но связь есть, и сомневаться в ней выбор каждого.

— А почему мы не можем подойти ближе к нему, — я указала на папу, — почему мы не можем с ним поговорить, также как мы говорим сейчас друг с другом.

— Этого я не знаю, — с сомнением сказала Фат Ил Ти, — возможно, он этого не хочет, а может, он не в состоянии. Но, несомненно, мы видим то, что он хочет нам показать.

— Он хочет показать нам, что он сидит на пляже и смотрит вдаль? — иронично спросила я.

— Он жив! — ответила Фат Ил Ти.

Я открыла глаза, и увидела стоя́щих надо мной Григория, Фат Ил Ти и Гришу. Рука Григория была перебинтована по локоть. Бинты уже были изрядно пропитаны кровью. Сквозь боль на его лице проявилась улыбка. Фат Ил Ти снова бурчала, что-то на непонятном мне языке. Гриша медленно снял шапку, вытер ею пот со своего лица и медленно перекрестился, — Жива, — проговорил он.

— Да что с нею будет, — прохрипел в ответ Григорий.

Фат Ил Ти радушно помогла мне сесть на диван. Григорий пошёл в сторону лестницы, ведущей наверх в зал, — нужно сменить бинты, — сказала он, открывая дверь. Фат Ил Ти сняла бинты с моей головы и принялась промывать рану водой из бутылки, продолжая что-то говорить.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — внезапно перебила её я.

— Фпав уе нма рхи, — проговорила она.

— Она не понимает по-нашему, — сказал, стоя́щий у мониторов, Гриша.

— Значит, это всё мне приснилось, — риторически озвучила мысли я.

— Ньет, я гофоришь с ты, — вдруг на ломанном русском, сказала Фат Ил Ти, — я гофоришь мысли в тфоя голофъе.

— А может, и понимает, — подметил, клацающий по клавиатуре Гриша.

— Нушна я он, — неуверенно сказала Фат Ил Ти и показала на дверь, в которую вышел Григорий, и потрясла бинтами.

Фат Ил Ти встала, взяла аптечку и отправилась вслед за Григорием наверх. Я, собравшись с мыслями, встала, поймала равновесие, чтобы не упасть и медленно подошла к Грише. На мониторах отображались несколько графиков, и большое количество цифр.

— Интересно? — спросил меня Гриша, не отрываясь от экрана.

— Немного, — спокойно сказала я.

— Немного? — вскрикнул он и повернулся на стуле ко мне, — Вы либо нелюбопытная, либо скромничаете.

— Или не понимаю что это, — добавила я.

— Это, возможно, одно из самых великих открытий, сделанных человеком: будь то вашей или моей вселенной. И единственная в своём роде, воплощённая и не уничтоженная силами Науро. Чудо, что ваш отец смог её собрать, отладить и спасти от их глаз и рук.

— Вы хотите сказать, что эту установку сделал мой отец? — удивлённо спросила я, осматривая капсулу и косы проводов, тянущихся к разным блокам.

— Он не просто её сделал, — подметил Гриша, — он дал её всем желающим. Конкретно этот образец был собран вашим отцом. Эта установка появилась у нас дома, на следующий день, после того как расстреляли моего отца, по приговору Науро по подозрению в том, что он открыл устройство для перехода. Но боль была в том, что он к этому не имел никакого отношения, а стал жертвой репрессий. Через двадцать один год Науро снова вернулись на мою землю, и уничтожили почти все её население. Только благодаря вашему отцу и его установке многие смогли спастись в других мирах и на других планетах.

— Не сделай эту установку мой отец, не было бы и репрессий, — с сожалением отметила я.

— Вы, верно, почувствовали вину за содеянное вашим отцом? — поинтересовался Гриша, — Но спешу вас успокоить. Ни вины отца, ни тем более вашей здесь нет. Ваш отец подарил миллионам миров миллионы других миров. Он стёр границы, созданные всевышним. И как у любого другого открытия, у этого тоже была цена.

— Да, но обычно мы платим за то, что нам нужно, — прокомментировала я.

— А так ли это? — отрицательно покачал головой Гриша, — Такая мощь и могущество как у Науро, рано или поздно выходит из-под контроля, и находит любые причины и оправдания для уничтожения целых миров. Вопрос был только во времени.

— А вы, я так понимаю, пытаетесь противостоять этой мощи? — пытаясь обдумать услышанное и поддержать разговор одновременно, сказала я.

— Пока что мы пытаемся сохранить свои жизни, — сказал, внезапно оказавшийся за спиной Григорий, — и жизни тех, кто хочет их сохранить.

— Фух, — испуганно выдохнула я, — я совсем не слышала, как ты вошёл.

— Прости, что напугал тебя. — проговорил Григорий и положил мне руку на плечо, — Нужно действовать и как можно скорее. Уверен, что Зондбри уже в курсе где мы. А это значит, что нам нужно искать новое укрытие.

— Мы, насколько я заметила, то и дело, что бежим, — воинственно произнесла я.

— Главное, что мы это мы, и ещё главнее то, что мы вместе, — подытожил Гриша, отвлёкшись от настройки машины для перехода.

Мы начали в спешке собирать вещи. Григорий то и дело бегал вверх и вниз, таская большие сумки, Фат Ил Ти тихо сидела на диване и казалось, что она медитирует. Гриша, погруженный в настройки аппаратуры, периодически выкрикивал ругательства, смысл некоторых был мне совсем не понятен. А я то и дело, металась из угла в угол, то собирая рассыпавшиеся вещи из сумок, то смотря за работой Гриши.

С тех пор как рядом появилась Фат Ил Ти, я стойко ощущала присутствие отца. Как никогда ранее, я была уверена, что он жив, и, что немаловажно, с ним всё в порядке.

Часть 2 — Глава 5

Подвал, в котором уже было тесно, напоминал склад до потолка заваленный всякими вещами. Гриша сказал, что всё готово для большого «бабах». Григорий поднял большой палец вверх и улыбнулся, давая понять, что он тоже готов.

— Лишним не будет, — сказал Иван, протягивая нам с Фат Ил Ти каски, — лучше наденьте их.

Иван крепко пожал руку Григорию, пристально смотря ему в глаза, казалось, что все понимали, что встретиться вновь нам не суждено. На мгновение мне стало страшно, впервые, с тех пор как в мой номер в гостинице ворвались вооружённые люди, я почувствовала чистый и неподдельный страх, он скулил где-то в глубине моего сознания, оповещая о надвигающейся волне неприятностей.

— И начали, — сказал Гриша, нажав на кнопку запуска.

— Ох, что сейчас будет, девочки, — иронично подметил Григорий, хитро улыбаясь, — лучше присядьте.

Я неспешно подошла к дивану, на котором сидела Фат Ил Ти, и села рядом. Голова снова зазвенела колоколом. Всё вокруг начало мерцать. Звук нарастал всё сильнее. К моему удивлению, капсула для перехода начала раскрываться как цветок, сегменты опустились на пол, и комнату наполнил запах гудрона вперемешку с лавандой и красным вином. По мере того как облако сгущалось всё сильнее, к горлу начинала подступать тошнота. В момент все чувства обострились, и я ощутила сначала лёгкую невесомость, а после небывалую лёгкость, казалось, что ноги вот-вот оторвутся от земли. Резкий хлопо́к света и меня будто бы расплющило, затягивая в источник свечения, который находился на месте капсулы. Всё так же стремительно обратилось тишиной и пустотой. Я не сразу пришла в чувства. На голову и плечи, а также на ноги то и дело валились какие-то, ни то камни, ни то кирпичи. Глаза не открывались, руки и ноги сдавило. Лёгкая паника начинала овладевать мной. Этот переход был не похож на другие, казалось, что что-то пошло не так. Вдруг я ощутила, что мою руку кто-то взял и потянул. Меня вытаскивали в прямом смысле из-под груды завалов. Григорий вытащил меня полностью и, обхватив, отнёс в сторону, положив на землю. Он смахнул с моего лица и головы пыль, и снова убежал. Я лежала, смотря на траву, её стебли уходили ввысь на многие метры. Такая тонкая и такая высокая, подумала я. Становилось теплее. Руки и ноги начинали оживать, лёгкое покалывание привносило радости в угнетённое настроение.

Когда я села, голова всё ещё кружилась. Григорий бежал в мою сторону, на его руках я увидела Фат Ил Ти. Её бездыханное тело свисало руками и ногами. Я постаралась встать. Григорий уложил Фат Ил Ти рядом со мной и принялся очищать её лицо: «Не дышит, — запыхавшись вырвалось у Григория», — он принялся реанимировать её. Мощными импульсами он надавливал ей на грудь, в перерывах между вентиляцией лёгких. «Помоги», — сказал он мне, и снова принялся давить на грудь, раз, два, три: «Дыши!», — Я старалась вдохнуть в неё жизнь, едва сама не теряя сознания. Наконец, её глаза открылись, и на блестящих, как стёкла глазах заискрились искры солнечного света.

Григорий упал на колени, дыша, как загнанная лошадь: «Гришу я так и не нашёл», — сказал он, и взял за руку Фат Ил Ти.

Я встала и побрела в направлении, откуда пришёл Григорий. Сразу за листвой я увидела небольшой котлован, засыпанный кусками кирпичей и мешками с вещами вперемешку. Часть скалы, у которой мы появились, обрушилась. Охрипшим голосом я звала Гришу, но он не отвечал. Спустившись в котлован, я принялась разгребать камни и вытаскивать тяжеленные сумки. Я не переставала звать Гришу. Надеясь, что вот-вот, за очередным мешком или камнем я обнаружу его, я не заметила, как промокла насквозь от пота. Жара становилась всё неистовей. Убирая очередной большой камень, я увидела посиневшую кисть: «Нашла! Нашла!» — закричала я. Откуда ни возьмись рядом оказались Григорий и Фат Ил Ти. Вместе мы откопали Гришу и вытащили его на поверхность. Его тело уже начало коченеть. Григорий очистил его лицо от пыли и грязи, который скрывали невозмутимость и пятна, похожие на синяки.

— Он мёртв, — проговорил Григорий, — Слишком поздно.

В тот момент я поняла, что Гриша был для меня не чужим человеком. Да, мы были знакомы совсем недолго, да и познакомились, когда он уже был совсем не в себе. Но всё же, он был моим братом, пускай и не до конца родным, но в каком-то смысле это не имело значения.

Григорий выкопал небольшую могилу неподалёку от скалы. Под деревом, напоминающим дуб с большой широкой кроной, мы похоронили Гришу. Молча постояв у могилы, я вспоминала о том добродушии и детской невинности, с какой Гриша общался со всеми нами. И оттого было сложнее понять, что Гриша и Григорий, будучи, по сути, одним и тем же человеком, но с разными судьбами, были настолько друг на друга непохожи.

Фат Ил Ти сорвала какие-то неказистые цветы, которые росли рядом, и сплела из них венок, состоящий изтрёх колец. Она положила венок на могилу и произнесла, что-то на своём языке. На лице Григорий выступили слёзы. Мне ещё не приходилось видеть его таким подавленным. Он утёр слёзы рукавом, посмотрел на меня и улыбнулся чистой и добродушной улыбкой.

«Нужно подкрепиться», — сказал Григорий, и развернувшись, пошёл к мешкам с провиантом. Фат Ил Ти и я пошли за ним следом.

Подходя ближе к месту нашего появления, я увидела трёх больших кошек, рыскающих и что-то вынюхивающих в наших мешках. Григорий рявкнул на них, и две кошки спрятались за спину той, что была покрупнее. Тогда Григорий схватил палку, и подняв её вверх, быстро зашагал в сторону вожака кошек. Вожак стоял горделиво до последнего, пока Григорий с палкой не подошёл к нему вплотную. Лишь тогда, не произнося ни звука, грациозно он отпрянул назад, а следом и его свита скрылись в зарослях травы.

Я ещё никогда не видела таких кошек, и лишь сейчас задумалась о том, где я нахожусь.

— Где мы? — спросила я у Григория.

— Мы там, — Григорий сделал многозначительную паузу, — Где нас будут искать в самую последнюю очередь, мы на планете Науро.

— Те самые, что охотятся за нами? — спросила я, оторопев.

— Те самые, — ответил Григорий.

— Но ведь прятаться постоянно у нас не получиться, — спросила я, усаживаясь рядом.

— Нам и не придётся, — ответил он, улыбаясь, — Да и не получится.

Григорий посмотрел на завалы, где под толщей камней и грязи навеки была похоронена установка, он стоял и, возможно, думал, что мы больше никогда не вернёмся домой. Я понимала, что починить нашу установку в таких условиях, когда вокруг джунгли, попросту невозможно. И даже почини мы её, разобраться в том, как её запустить, без Гриши было бы крайне затруднительно.

Григорий, повернулся ко мне и отряхнув одежду от пыли, обратился ко мне.

— Нужно разбить лагерь и переночевать, здешние места кишат опасными зверями, — сказал Григорий, опустив глаза, — на рассвете нужно будет выдвигаться дальше.

— Но куда? — отчаявшись, спросила я.

— В самое пекло, в логово Зондбри, — ответил Григорий и побрёл в сторону леса.

— Подожди меня, — пытаясь догнать Григория, крикнула я.

Когда мы вернулись к месту, которое уже напоминало лагерь, мы обнаружили рыскающую по сумкам Фат Ил Ти. Она уже разложила несколько сумок — всё было разбросано по полянке.

— Навела порядок, — язвительно и с усмешкой, обронил Григорий.

— Мне кажется, она что-то ищет, — прокомментировала я.

— И, кажется, я знаю что, — уверенно сказал Григорий.

— Одежду? — постаралась угадать я.

— Не совсем, — проговорил Григорий себе под нос, — она ищет обувь, становится холодно, а её ноги промокли, как и мои тоже.

Я только сейчас поймала себя на мысли, что окоченела от холода. Местные, похожие на тропические джунгли, леса с закатом становились все холоднее и холоднее. Многие цветы завернулись, как змея или папоротник, а кто закрылся, словно оброс панцирем. По ощущениям было градусов пять тепла, что ничуть не грело, стоило только скрыться солнечным лучам.

Григорий отыскал на дне мешка небольшие ботинки и вручил их Фат Ил Ти, а после принялся возводить палатку.

Немного покопавшись в сумках, что выглядели потяжелее, я обнаружила продовольствие: консервированные овощи и мясо, сухие крупы и фрукты. Собрав импровизированную кухню, я принялась готовить ужин. Немного погодя ко мне тихонько подошла Фат Ил Ти. Новые ботинки пришлись в пору её длинным и стройным ногам. В её присутствие ощущался некоторый шарм, который опьянял и будоражил как аромат благовоний или душевная музыка. Мне казалось, что порою она находилась в моей голове, я будто бы слышала её мысли, а она мои. Она внимательно смотрела за тем, как я готовлю и накрываю наш маленький походный стол.

Когда всё уже было готово и запах еды соблазнил не только нас, но и местных обитателей леса, подошёл Григорий. Он протянул флягу с водой Фат Ил Ти, а та будто бы его понимая, открыла крышку и принялась поливать ему на руки. Потом они поменялись, а после умылась я, и мы сели за стол. То и дело из чащи леса доносились шорохи. Я, буквально спиной, ощущала взгляды, брошенные из темноты. Беспокоилась не только я, Григорий то и дело оборачивался, чтобы посмотреть на наших гостей.

Становилось всё холоднее. Ночь обещала быть морозной. Растения уже покрылись инеем. Мы спрятались в палатке, где Григорий затопил маленькую походную печь. Тепла от неё хватало едва, чтобы не стучали зубы. А треск, доносившийся из топки, напоминал о доме. Который, как казалось, уже был недосягаемо далёк и недоступен.

Через час, а может, и полтора, начало светать. Мы вышли из палатки и тем самым спугнули пару местных кошек, которые шарились в объедках нашего ужина.

Солнце, раз в пять большего размера, всходило над горизонтом. Оно было такое громадное, что занимало почти весь небосвод. Зрелище для человека, привыкшего видеть только одно своё родное солнышко, вид большого красного гиганта был гипнотическим. Его большой диск, при всём своём величье, почти не согревал. И только через несколько минут, когда из-за большого красного яблока на небе, показалась маленькая, но ослепительная точка, всё вокруг, как по волшебству начало оживать. А кожа на руках и лице, получила долгожданное тепло.

— Я первый подежурю, — сказал Григорий, обращаясь к нам, — а вы идите и попробуйте поспать.

— Как устанешь, обязательно разбуди меня, я сменю тебя, — сказала я и, провожая Фат Ил Ти в палатку, повернулась и напоследок улыбнулась Григорию.

В палатке уже было очень тепло. Я сняла с себя тёплую куртку и залезла в спальный мешок. Фат Ил Ти последовала моему примеру. Мешок внутри был холодным, но по мере того как он согревался теплом моего тела, я получала неимоверное удовольствие и не заметила, как провалилась в сон. Сон был без сновидений, и таким коротким, что казалось, что я вот только что уснула, как вдруг меня разбудил Григорий. — Сменишь меня? — Спросил он хриплым голосом. — На улице снова тёплая фаза, и если я не ошибаюсь, продлиться она часа три, а может, четыре.

Я попыталась повернуться к замку на мешке и с удивлением обнаружила, что Фат Ил Ти спит рядом со мной, в моём мешке. Я вылезла из мешка и надела куртку. Григорий похлопал меня по плечу. Я обернулась и увидела, что он протянул мне кружку с горячим и ароматным кофе. Выбравшись из палатки, я ощутила лучи греющего солнца и закрыла глаза, наслаждаясь моментом. Свет, проходя сквозь веки, напоминал мне старое голливудское кино — жёлтое и согревающее. Постояв так несколько минут и выпив кофе, я решила осмотреться по округе. Метрах в пятидесяти от лагеря слышалось журчание ручья, но само́й воды не было видно сквозь густые заросли местного камыша. С диким рёвом над головой пролетели косяком стая птиц. От их криков у меня душа ушла в пятки. Я пригнулась и обнаружила под опавшими листьями ростки с маленькими ягодками. Точь-в-точь земляника, — подумала я, — Только какая-то бледненькая. Осторожно сорвав ягодку, я тотчас же отправила её в рот, не думая ни о последствиях для здоровья, ни об ответственности часового. На удивление ягода оказалась очень вкусной, не земляника, конечно, скорее что-то кислое как брусника. Собрав пару горстей, я вернулась к лагерю и пересыпала их в чашку, а сама взяла пару больших пустых фляг и направилась прямиком к реке. Пройдя пару метров, я услышала чириканье птиц, на этот раз чирикала маленькая птичка, напев был у неё очень мелодичным. Я обернулась и увидела, что птичка размером со спичечный коробок, клюёт ягоду из стакана. Бросив фляги, я подбежала к столу и спугнула её. Со свиристелью она улетела прочь. Я накрыла чашку с ягодами тарелкой, и немного подумав, отсыпала немного ягод для птички.

Погода начинала меняться снова, подул сильный и холодный ветер. Закутавшись в длинный утеплённый плащ, я подхватила фляги и спустилась к реке.

Река оказалась небольшой, но с очень быстрым течением, кристально чистой водой и каменистым дном. Набирая во флягу воды, я ненароком ступила в воду. Мою ногу тут же снесло потоком воды. Я упала и чуть было не угодила в воду всем телом, благо схватилась за растение оказавшиеся под рукой. Усевшись и переведя дыхание, я посмотрела вслед уплывающей фляги. Ободрившись, я взяла оставшуюся флягу и не спеша набрала в нее воды. Фляга показалась мне очень лёгкой, хотя на вид в ней было не меньше двадцати литров воды. Без каких-либо усилий, водрузив флягу на спину, я вприпрыжку взобралась на склон. Пройдя заросли, я обнаружила, что птичка вернулась и уселась на столе. Подойдя еще ближе, я увидела, что ягод, которые я ей оставила, уже не было. Пристально уставившись на меня, птица сидела, пока я не подошла почти вплотную к столу. Я сбросила флягу и плюхнулась на большой мешок, служивший нам вре́менным креслом. Расположившись поудобнее, я посмотрела на небо. Солнце уже опускалось к закату, на небе россыпью расположились яркие диски. Немного приглядевшись и сфокусировав взгляд на них, я поняла, что это были луны. Насчитав с дюжину лун, я услышала приближающийся гул. Сосредоточившись на звуке, я услышала явно неестественное гудение. Звук нарастал, становилось понятно, что звук приближается и что-то или кто-то совсем скоро будет здесь.

Подбежав к палатке, я потянулась к замку и в этот момент, молния разъехалась и передо мной оказался Григорий. В его взгляде читалась тревога. Он осторожно отодвинул меня в сторону и бросился к мешку. Открыв мешок, на котором я только что сидела, он крикнул мне, — Сонь, мне нужна твоя помощь, — и, доставая большую сеть-маскировку, протянул мне один её конец, — воткни якорь сетки вон там. Он показал мне на место за палаткой, и я побежала туда. Попытавшись воткнуть крюк, он пошёл очень туго. Почва была такой твёрдой, что якорь ни в какую не входил больше чем на пару сантиметров. Ещё через несколько попыток поменять место для якоря, я от безысходности крикнула Григорий. Звук приближающегося нечто уже был совсем рядом. Григорий подбежал ко мне.

— Не вставляется, почва очень твёрдая, — беспомощно сказала я.

— Та же фигня. Посторонись! — прокричал он, и в прыжке вогнал якорь своим ботинком, — Готово.

Звук становился тише, но не потому, что улетал от нас. Скорее всего, источник звука выключили.

Григорий растянул маскировку, стараясь как можно больше вещей спрятать под ней. А я следуя его примеру вбивала якоря и привязывала к ним маскировку. Григорий снова подбежал ко мне, и схватив меня за руку, повёл меня в сторону палатки, из которой уже выбиралась Фат Ил Ти. Он приложил палец к губам и пшикнул, — Тшшш, тише, пожалуйста.

Где-то неподалёку за кустарниками раздался хруст веток и шелест травы.

— Много народу, — сказал взволнованно Григорий, — Очень много. Мгновения спустя уже было слышно разговоры и выкрики надвигающейся толпы. По топоту Григорий предположил, что сюда идёт не менее двадцати человек.

— Уходим, — прошептал Григорий, хватая нас с Фат Ил Ти за руки, — Быстрее.

Мы побежали к реке. Темнело на глазах. Из рощи позади нас уже вылетали вспышки фонарей.

— Река очень быстрая, — запыхавшись, произнесла я.

— Тем лучше для нас, — сказал Григорий.

Спустившись к реке, Григорий повернул по течению, и пробежав с десять метров, начал разбрасывать гору веток.

— Присоединяйтесь дамы, — проговорил он, разгребая завал.

Мы с Фат Ил Ти принялись помогать, и я увидела, что под ветками была спрятана лодка. Вызволив лодку из тайника, Григорий оттащил её к реке и приказал нам забраться внутрь. Мы с Фат Ил Ти сели в лодку. Григорий вытолкал нас на лодке в реку, течение тут же подхватило нас, и лодка понеслась вперёд. Пытаясь забраться в лодку, Григорий оступился и упал в воду. Он продолжал держаться за верёвки по бортам лодки. Течение было таким мощным, что от скорости, с какой мы неслись по его течению, слезились глаза. Григорий снова попытался взобраться, но снова и снова срывался, погружаясь с головой под воду. Я подползла к краю лодки, чтобы схватить его за руку и помочь, но когда Григорий вынырнул и предпринял очередную попытку, я, ухватившись за него, перевернула лодку. Ледяная вода просачивалась под одежду, дыхание замирало. Я барахталась и пыталась найти хоть какую-то опору, но было так темно, что не было видно даже берега. Я слышала, как кричит Григорий, он звал меня и Фат Ил Ти. Но я настолько обессилела, что не могла даже вымолвить слово. Зубы стучали все сильнее, и в глазах начинало темнеть, но как-то по-другому, ночь становилась ещё темнее, и я сдалась. Руки сами собой перестали бороться, и я просто расслабилась.

Помню момент, что я почувствовала, как тепло проходит через моё тело. Ночь сменилась ярким днём, фиолетовое солнце светило на небе, но было при этом чёрное-чёрное.

— Соня, — кто-то окликнул меня, — Соня-я-я.

Я обернулась и обнаружила, что стою по щиколотку в тёплой воде. Пальцы на ногах зарывались в мягкий песок, а я шла на сушу, навстречу знакомому голосу.

Часть 2 — Глава 6

Глаза очень болели. Так сильно, что не хотелось их открывать. Через силу я попыталась это сделать. Веки не скользили, они царапали роговицу, которая, казалось, высохла напрочь.

Я лежала на деревянной полке без матраца. Сев, я осмотрелась по сторонам. Глаза продолжали болеть. Сквозь без конца текущие слёзы я старалась осмотреть комнату, в которой была. Небольшое помещение два на два метра с невысокими потолками и одной дверью в углу. Окон не было, но было маленькое вентиляционное отверстие под потолком, из него дул свежий, прохладный ветерок. Меня бросило в жар. Возможно, температура поднялась. Голова болела, кости ломило. «Что со мной», — подумала я. Посмотрев на свои руки, я обнаружила, что ладони всё в порезах и ссадинах, на локтях синяки и следы от уколов. Я постаралась встать с полки, но оперевшись на ноги, испытала сильнейшую боль в коленях. В глазах помутнело, тошнота подступила, и я рухнула на пол. Боль пронизывала всё тело. Болел каждый сантиметр моего организма. Я заплакала ещё сильнее, и тёплые слёзы увлажнили, неестественно пересохшие глаза.

— Хоть, что-то перестало болеть, — вновь подумала я. А папин голос, который звал меня, продолжал звучать эхом в моей голове.

— Папа, — прохрипела я и потеряла сознание.

Меня привели в чувство два человека в костюмах. Лица их были скрыты под масками, плотно закрывающими лицо. Они жёстко усадили меня на полку, и пока один светил мне в глаза маленьким фонариком, второй достал из своей сумки небольшой контейнер и положил на пол. Потом меня уложили на полку и надели на руку жгут. Я попыталась сопротивляться, но от перенапряжения и нехватки сил у меня помутнело в глазах. Я почувствовала, как мне сделали укол и через мгновение, тепло, растекающееся по руке, погрузило меня в сладкий и красочный сон.

Во сне я летела над небольшим городом. Бездушные дома и не единого огонька света из окон. Город казался пустым. Постепенно ночь начала сменяться утром, и город погрузился в красочное месиво. Яркие фасады домов, окрашенные во всевозможные цвета, яркие цветные стекла витрин блестели в лучах утреннего солнца. А солнце меняло цвет, пульсируя из синего в фиолетовый.

Я пролетала мимо здания, которое выделялось среди прочих. Архитектура напоминала скорее церковь, чем жилой дом. Белая башня с больши́м шпилем наверху манила мой взор. Я начала сближаться и, подлетая всё ближе к башне, ощутила все масштабы этого сооружения. Насколько бы близко мне ни казалось, что я нахожусь, здание только увеличивалось в размере. И то, что ещё минуту назад казалось просто большой церковью, оказалось размером с огромную громадину, сопоставимую по размерам с пирамидой. Я подлетела к выступу у большой стеклянной стены и осторожно приземлилась. Этим выступом был огромный балкон по вдоль всей окружности башни. При приземлении я почувствовала мягкость, будто бы пол был не каменным, а резиновым. Подойдя ближе к стеклянной стене, я прислонилась к ней и заглянула внутрь. Сквозь оптические искажения, вызванные неоднородностью стекла, трудно было рассмотреть что находиться внутри, но на мгновение мне показалось, что ко мне идёт фигура, напоминающая человека.

Тень подошла ближе к стене в паре метров от меня, и прошла насквозь. Когда силуэт вышел из башни, я увидела, что это был папа, он прошёл к парапету, не замечая меня. Я окликнула его, но он не реагировал. Я попыталась подойти, но поняла, что парю и медленно подлетаю к нему. Подлетев совсем вплотную, я положила руку ему на плечо. Он обернулся и улыбнулся.

— Папа, — шёпотом проговорила я, ощупывая его плечо.

— Соня, — удивился он, — что ты здесь делаешь?

— Папа, я искала тебя, — вырвалось у меня бессознательно, но, немного погодя собравшись с мыслями, я спросила, — А «здесь» это где? Это правда ты?

— Соня, — снова повторил он, и на его глазах начали наворачиваться слёзы, — Я уже думал, что никогда тебя не увижу больше.

Он разрыдался, а я обняла его, что было сил. И повторяла без остановки, — Папа, папочка…

— Что ты здесь делаешь? — успокоившись, спросил он меня.

— Я сама не знаю, — взволнованно ответила я, — мне кажется, что это всего лишь очередной сон.

— Мне тоже так кажется, Соня, — грустно подметил он.

— А где я? Где мы? — спросила я оторопев.

— Я думаю, что это сон, — неуверенно ответил он.

— Мне тоже так показалось, ведь я отчётливо помню, как эти двое меня накачали чем-то, и я отрубилась, — бормоча себе под нос, сказала я, — но я чувствую тебя и не знаю как это объяснить, я чувствую твоё присутствие рядом, я чувствую, что ты настоящий.

— Кто? Кто накачал тебя и чем? — вскрикнул он.

— Это такая долгая история, я даже не знаю с чего начать, — собираясь с мыслями, я начал вспоминать всё начиная с того самого момента, как мне позвонили и сообщили о пропаже папы.

— Если это не сон, расскажи мне как можешь, — сказал он и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я была в институте, и мне позвонили из посольства. Сказали, что ты пропал. Я потом несколько раз перезванивала и уточняла детали, но внятно никто ничего не мог сказать. И тогда я собралась и прилетел в Россию, а дальше всё как в кино. Сперва за мной следили на улице, потом в мой номер ворвались люди в масках. Тут мне на помощь пришёл Григорий, кто бы он ни был, но он вытащил меня оттуда, и мы сбежали в Грузию. Там я узнала, что Григорий мой брат, и был ещё один он же, только сильно старше. Потом мы шли по твоему следу и нашли девчонку… совсем вылетело из головы… а, Фат Ил Ти.

— Фат Ил Ти? — удивился он, и его глаза засверкали.

— Но и тут всё завертелось и закружилось, в общем, всё пошло как-то не так. Убегая в очередной раз, мы потеряли Гришу. Машина нас переместила куда-то не туда, и мы оказались под завалами. Мы только разбили лагерь на этой прокля́той планете, как нас снова настигли. После я очнулась в какой-то комнате, я даже не успела толком прийти в чувства, как меня накачали чем-то, и я оказалась здесь.

— Соня, я, кажется, предполагаю, кто тебя схватил, — он, казалось, задумался и продолжил, — Когда в следующий раз увидишь кого-то из них, скажи им «дест аре лист про фу унигмэс».

— Что? — ничего не понимая, спросила я.

— Просто запомни «дест аре лист про фу унигмэс», — он настойчиво повторил фразу, — Если это не сон и ты, Сонечка, взаправду стоишь передо мной, то скажи им это. Возможно, мы скоро увидимся.

— Папа… — не успела я договорить, как вспышки молний побежали перед глазами.

Вслед за вспышками, по телу пробежали судороги одна страшнее другой, боль была невыносимая. Сон свернулся в точку. Но очередная судорога и мои глаза открывались, я видела потолок комнаты и свет фонарей.

Дверь с лязгом открылась, в помещение вошли трое. Голова кружилась. Сознание было частичное и сохранять его было всё труднее. Меня подняли и, ухватив под руки, повели длинными коридорами. Свет был то ярче, то тусклее, мы все шли, то поднимаясь по лестницам, то опускаясь. Пока наконец меня не привели к большой железной двери. Один из конвоиров, прилагая большие усилия, отпер замок и дверь, напоминающую дверь в старом банковском хранилище. Всё вокруг начало заливаться ярким светом. Тёплый, почти горячий воздух коснулся сначала окоченевших пальцев, а затем и лица.

Меня вывели в некое подобие двора. Вокруг был глухой каменный забор высотой метров шесть. Глаза не сразу адаптировались к яркому свету. Осмотревшись по сторонам, я увидела ряд столбов посреди двора. Возле некоторых столбов стояли люди, с пристёгнутыми к столбам руками. Не сразу я узнала Григория. Он стоял, опустив голову, и не обращал на меня внимания. Меня пристегнули к столбу через один от Григория. Под ногами было что-то липкое и вязкое, напоминающее ни то свернувшуюся кровь, ни то жвачку.

Во двор вышли ещё конвоиры и те, кого они сопровождали. В несколько рослых мужчин были закованы в кандалы. А следом вели хрупкую девушку, в которой я почти сразу узнала Фат Ил Ти, но её вели не как всех остальных, её лицо почти полностью было закрыто чёрной маской и каким-то прибором, напоминающим обруч на шее.

Всех вновь прибывших пристегнули к столбам, и почти все конвоиры покинули двор. Остались только трое. Я попыталась позвать Григория, но он продолжал смотреть в пол, никак не реагируя на меня. Жара была всё изнурительней, по ощущениям было градусов шестьдесят. Хотелось пить. К головокружению добавилась головная боль. Минут через тридцать, а может и больше, во двор вошли двое. Они были одеты иначе, серые комбинезоны с пёстрыми нашивками на руках. Один из них катил тележку с оборудованием и остановился возле первого столба, к которому был прикован высокий и коренастый мужчина. Второй в комбинезоне что-то громко и членораздельно прочитал прикованному к столбу, на что он несколько раз кивнул. На него накинули некое подобие жилетки, на вид она была очень громоздкой и тяжёлой. После чего жилетку соединили с аппаратом.

Сотрудник в комбинезоне зачитал ещё несколько слов, но на этот раз коренастый мужчина даже не пошевелился. Прошло несколько секунд. Сотрудник в комбинезоне повторил фразу, но ему снова ничего не ответили. Другой в комбинезоне, что занимался аппаратом, нажал на кнопку, и на весь двор раздался треск и кратковременный гул электрической дуги. Мужчина в жилетке обмяк и повис на столбе. Из-под его жилетки потекла субстанция, напоминающая ту, что была у меня под ногами.

Паника овладевала мной. Я догадывалась с самого начала, для чего нас привели в этот двор. Но до сих пор меня беспокоило только моё ужасное самочувствие. Сейчас же я ощутила страх, и адреналин вернул ясность мышлению. Руки были прикованы, сопротивляться хоть как-то было, объективно, бесполезно. И я вспомнила про папу. Перебирая в голове, что он говорил, никак не получалось вспомнить его послание. Фраза, о которой он говорил, напрочь вылетела из моей головы. А жара становилась всё неистовей, и страх хоть и добавлял сил и трезвости, на память действовал негативно.

Сотрудник в комбинезоне начал зачитывать следующему пристёгнутому к столбу бедолаге. Но этот был менее терпелив, он бормотал что-то, то себе под нос, то выкрикивая на весь двор. И на него тоже надели жилетку. Подключили провода и, не повторяя фразы снова, активировали аппарат. Крик, переходящий в вопль, замолк после треска и звука электрической дуги. С него сняли жилет и подошли ко мне.

Мужчина в комбинезоне, что зачитывал фразы перед казнью, имел азиатские черты лица, но глаза явно отличались от тех, что приходилось мне видеть ранее. Была в этих глазах какая-то глубина, а цвет радужки с сиреневым оттенком выглядел завораживающе. Он посмотрел в свой планшет, а затем на меня, потом опустил глаза на планшет снова и произнёс на русском языке, но с очень сильным акцентом: — Вас мы вынуждены сейчас умертвить. Мы обязаны вас уведомить об этом. А также готовы запротоколировать ваше последнее волеизъявление. Оно не будет исполнено, но порядок требует.

Мне надели жилет. В этот момент мои ноги затряслись и обмякли, тошнота подкатила к горлу. Я, сама того не осознавая, начала говорить: — дест аре, — глаза сотрудника в комбинезоне расширились, и я продолжила, — лист про фу унигмэс.

С меня быстро сняли жилет и отстегнули от столба. Я тут же упала и угодила руками в бульон под столбом. Не сдержав позывов меня, стошнило прямо под себя. Ко мне подбежал конвоир, что привёл меня сюда, и помог встать. Ноги были ватные. Меня снова вырвало. Он повёл меня, но я остановилась и показала на Григория и на Фат Ил Ти: — Эти тоже со мной!

Осознав, что меня не понимают, я закричала что было сил:

— Дест аре лист про фу унигмэс, — и, вырвав руку у конвоира, пошла к Григорию. — Григорий, скажи им «дест аре лист про фу унигмэс».

Но Григорий словно не слышал меня, продолжал смотреть в пол. Пока на него надевали жилет.

— Дест аре лист про фу унигмэс, — сказала Фат Ил Ти.

Сотрудник в комбинезоне, махнул рукой другому конвоиру, который стоял у дверей и тот подбежал к Фат Ил Ти и освободил её. Освободившись, она первым делом сняла маску и сбросила с себя обруч. И упав на колени, она схватилась за голову руками.

Сотрудник в комбинезоне начал зачитывать ту же фразу на ломанном русском: — Вас мы вынуждены сейчас умертвить. Мы обязаны вас уведомить об этом. А также готовы запротоколировать ваше последнее волеизъявление. Оно не будет исполнено, но порядок требует.

Фат Ил Ти тихо покачивалась на коленях, было похоже, что она погружена в транс. Я дёрнула рукой, пытаясь вырваться из рук конвоира. Но сил совсем не было. Как вдруг, Григорий очнулся и забормотал, — дест… аре… лист… про… фу унигмэс, — и снова отключился.

Фат Ил Ти встала в полный рост, подбежала ко мне и крепко обняла.

Часть 2 — Глава 7

Всех нас: Григория, Фат Ил Ти и меня привели в просторный кабинет, стены и полы которого были украшены орнаментами, окна, с переливающимися фиолетовым оттенком волнами, были до самого пола. Григорий еле-еле стоял на ногах и его первого усадили в широкое оранжевое кресло на трёх ножках. Конвоир жестом указал мне и Фат Ил Ти, чтобы мы тоже присаживались. И я, не раздумывая, упала на, похожую на кресло, софу. С виду софа хоть и казалась мягкой, на деле оказалась мягче в несколько раз. Я чувствовала, как моё тело буквально утопает в чрезвычайно мягких подушках. Боль медленно отступала. Лёгкость — это то, что я ощутила в первый раз, за всё то время, после того как нас поймали. Я не знаю, а точнее не уверена, сколько времени я провела в этом плену, но чувство свободы успело стать чуждым.

Несмотря на то, что в кабинете были и другие кресла, Фат Ил Ти села рядом со мной, хоть и на самый край софы. Она осторожно, почти незаметно, словно пёрышко положила руку мне голень. Сперва я почувствовала тепло от её прикосновения, а после от этого прикосновения побежали по всему телу приятные мурашки. Когда мурашки добежали до головы, они окружили мозг и тошнота, боли, страх, тревоги начинали отступать на второй план. Словно кто-то открыл окно в душной комнате и впустил в комнату свежий, прохладный воздух.

Я лежала с открытыми глазами и понимала, что Фат Ил Ти мне поёт странную и грустную песню, её голос звучал прямо в голове. Эта магическая песня была для меня как щит, защищающий от всего негативного. И это не могло не удивлять меня, несмотря на то, что подобный трюк Фат Ил Ти уже демонстрировала мне, я восхищалась этому словно волшебству. И я никак не могла избавиться сейчас лишь от одной мысли, — «Как такая хрупкая, юного вида девушка, сохраняет столь спокойный, уверенный и полный контроля и сил вид. Григорий казался сломленным не меньше моего, очевидно, его пытались допрашивать, и методы были явно менее гуманными, чем на допросе со мной. Но она… Выглядит так, словно ничего и не произошло».

— Прости, — раздалось эхом в моей голове.

— Фат, это ты? — подумала я про себя.

— Фат Ил Ти, — прозвучало в голове, — У нас не принято сокращать имена.

— Извини, я не знала.

— Ничего страшного, я просто уточнила, — голос Фат Ил Ти в голове становился всё ярче и чётче, — В нашей культуре, имя как код. Каждое слово по отдельности имеет своё значение, но объединяясь с другими словами обретает новый смысл.

— У нас на земле есть некоторые культуры, язык которых имеет схожую особенность.

— Скажи, — обратилась Фат Ил Ти ко мне, — что значит эта фраза, которую ты сказала перед тем, как тебя отпустили?

— Я не знаю, — задумалась я, — эту фразу мне сказал мой отец, когда у меня было виде́ние, незадолго до этого.

— Это очень странно, — удаляющимся эхом, прозвучали мысли Фат Ил Ти.

— Почему?

— Я не совсем уверена, — звучали где-то в тумане мысли Фат Ил Ти, — В нашей культуре есть некоторые знания, которые в определённый момент оказались под запретом. Много лет назад, когда на нашей планете в эпоху глобализации уже было сформировано моногосударство, наука шла на шаг впереди понимания этой самой науки. Одно открытие за другим. Казалось, прогресс невозможно было остановить. Жизнь становилась всё лучше и продуктивнее день ото дня. Пока в один из дней, напасть не обрушилась на всю нашу цивилизацию. Началась страшная война. Вторжение было молниеносным. Силы противника прибывали на нашу планету извне. Они имели технологи превосходящие наши в десятки раз. Война длилась не одно поколение. И наша цивилизация постепенно капитулировала. Целью интервентов не был захват или уничтожение. Казалось, что они воевали только ради само́й войны. И война в итоге была закончена. И её результатом стало то, что часть нашего населения выделилась в отдельное, немногочисленное государство, которое почти полностью состояло из вооружённых сил. И довольно быстро установилась диктатура. Не скажу, что наша жизнь стала хуже, или вообще как-то радикально изменилась. Но диктатура установила ряд ограничений на научный прогресс и ряд знаний. В частности, под запрет попали религиозные философские учения Эм Ану. И новая религия, хоть и была написана по лекалам учений Эм Ану, всё же претерпела изменения в связи с переходом на общемировой язык. Из-за чего даже те понятия, которые сохранились в первозданном виде, потеряли всякий смысл и идею. Но, как и всегда остались те, кто был верен и втайне сохранили знания и смыслы. В частности, моя бабушка была членом подобного общества. Её репрессировали, и только каким-то чудом это не коснулось моего отца и всей нашей семьи. Возможно, потому, что отец уже был тогда видным учёным.

— Так как это связано с фразой, — подумала я,

— Да. Прости. Совсем сбилась, — гулко прозвучали мысли Фат Ил Ти в моей голове, — Я не уверена, но кажется, что я слышала эту или очень похожую на неё фразу от своей бабушки. Что точно я могу сказать, так это то, что она на нашем языке. Единственное — этот язык дореволюционный. И сказать, что именно означает эта фраза, я не могу.

— Ну мы всё ещё живы, — подумала я, — и чтобы она ни означала — это хорошо для нас.

— Могу сказать, что слово Дест означает «Я», — подумала в ответ Фат Ил Ти, — оно не сильно изменилось в современном языке, разве что произносится немного иначе — Диест.

Григорий простонал и начал что-то бормотать. Фат Ил Ти встала и села рядом с ним, положив руку на его плечо и Григорий успокоился. Я смотрела на них, продолжая думать о том, чем поделилась со мной Фат Ил Ти. Мои веки всё ещё были тяжелы. Образ медитирующей Фат Ил Ти, казалось, испускал волны спокойствия, даже когда она не прикасалась ко мне.

Я задремала. Сон был неглубокий, я продолжала слышать тяжёлое дыхание Григория и лёгкое посапывание Фат Ил Ти. Время, казалось, потеряло всякий объём и величину. Я ощущала, как стемнело за окном, и как стихло в здании. В коридоре уже никто не ходил. Изредка за окном слышался лёгкий гул и свист.

Дверь открылась, в комнату вошли четверо. Всё в одной униформе чёрного цвета. Вошедшие не были похожи на конвоиров, более щуплое телосложение, низкий рост и осторожные движения.

Один из вошедших обратился на ломанном русском языке ко мне, так как я единственная обратила на них внимание:

— Будьте идти за мной, — сказал он и подошёл к софе, на которой лежала я, — Вы понимаете?

— Да. Понимаю, — ответила я, вставая, — Мы всё?

Он задумался и прислонил свою руку к уху, что-то слушая некоторое время.

— Да, — ответил он.

В это время двое других вошедших привели в чувства Фат Ил Ти.

Вставая с софы, я протянула руку своему собеседнику, но он проигнорировал мой жест и, преодолевая головокружение и слабость, я очутилась на своих двоих.

Фат Ил Ти была дезориентирована, выходя из состояния транса, в котором она пребывала. А вместе с ней, почти сразу, очнулся и Григорий. Первый раз, с момента, как я очутилась тут, я увидела взгляд Григория. И то, что я увидела — мне не понравилось. Очевидно, что ему досталось больше всех. В его глазах не было ни боли, ни страха, ни чего. Я видела пустоту и взгляд, который смотрел насквозь.

— С ним всё будет хорошо, — прозвучал голос Фат Ил Ти в моей голове.

Нас вели по бесконечным коридорам и лестницам. В тех немногих окнах, что довелось мне увидеть, рассмотреть что-то кроме бесконечной пустоши так и не удалось. Тем не менее, когда мы вышли на крышу здания, бескрайняя пустыня, освещённая тремя, весьма яркими, лунами уже не казалась такой необъятной. В километрах двадцати отчётливо виднелось зарево небольшого мегаполиса. Меня, Фат Ил Ти и Григория любезно сопроводили до самого трапа небольшого транспортного средства, расположенного на небольшой металлической площадке посреди крыши.

Внутри было довольно комфортно, на трёх рядах, довольно мягких, сидений с комфортом расположились все мы. В кабине пилота, дверь в которую была открыта, я увидела только одно занятое кресло.

Последний вошедший закрыл за собой дверь и сел рядом со мной. Почти сразу я ощутила мягкую перезагрузку и заложенность в ушах. Мы взлетели и начали набирать скорость. Сложно сказать, насколько быстро мы летели, перегрузки не прекращались, но тем не менее была полнейшая тишина. Я сидела в середине салона, и в иллюминаторе видела только луны и звезды. В какой-то момент мы наклонились и устремились прямиком в небо. Перегрузки стали ещё сильнее, появился лёгкий гул. В ушах зазвенело и потемнело в глазах. Так продолжалось несколько минут, пока всё внезапно не стихло и не появилось ощущение полной остановки. Наш корабль сделал манёвр, и в иллюминаторе открылся потрясающий вид. Огромная планета, усыпанная мириадами огоньков, начала вращаться вокруг своей орбиты, постепенно раскрашиваясь красками: голубыми, коричневыми, зелёными, белыми. Планета некоторое время отдалялась от нас, и мы совершили очередной манёвр. В иллюминаторе на этот раз показалась яркая серо-белая поверхность. От такой яркости глаза начинали непроизвольно щуриться. Снова появились перегрузки, не такие сильные, но ощущение невесомости, которое я не сразу осознала, постепенно сходило на нет.

Посадка была очень мягкой. Настолько, что я не помню момента, когда это произошло. Мы просто сели в какую-то шахту, которая закрылась и стало темно, а после дверь нашего корабля открылась и в салон ворвался запах сырого песка.

В шахте не было темно, как показалось в начале. По стенам было расположено множество ламп, но окрашенные в тёмный цвет стены и пол создавали ощущение полумрака. — Подождите здесь, — обратился ко мне парень, который вышел первым, и побежал трусцой.

Минут через десять тишину нарушили три сигнала на некоем коммуникаторе. Человек, что помогал идти Григорию, достал устройство и что-то в него произнёс. После чего он помог встать Григорию из кресла, и показал на выход ему и Фат Ил Ти. Они прошли мимо меня и спустились по трапу. Кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулась. На меня смотрел последний из наших сопровождающих. Он нелепо махнул рукой на выход, я встала и последовала за остальными.

Мы подошли к большой двери, в которую при всём желании мог бы зайти весь наш корабль, на котором мы сюда прилетели. С лязгом большая дверь начала открываться, и мы вошли в туннель, напоминающий метро. Трубы и проводам наверху, лампы по бокам и рельсы внизу. Вдалеке виднелось, что-то напоминающее вагон, который стремительно приближался к нам. Нас выстроили возле линии на полу, и мы стали ждать. По рельсам подъехала длинная капсула синего цвета, и остановилась прямо напротив нас, буквально в паре метров от конца путей. Автоматические двери открылись и из капсулы вышло человек пятнадцать в чёрной униформе и с оружием в руках. В капсулу пригласили только нас троих и усадили на скамью возле дверей, после чего зашли только вооружённые люди, а четверо сопровождающих остались снаружи.

Наш вагон тронулся. Всё время, что мы ехали, никто из солдат не смотрел на нас. Они вели себя как роботы, и в это можно было бы поверить, если бы один из них постоянно не теребил свой нос.

Фат Ил Ти, почти сразу, как нас усадили в вагон, погрузилась в транс. Очевидно — это очень помогало Григорию, настолько, что несколько раз он что-то произнёс вслух. А когда вагон начал останавливаться, Григорий поднял свой взгляд и посмотрел на меня. На его лице проявилась слегка уловимая улыбка. Я улыбнулась в ответ, и на сердце отлегло. В голове не укладывалось, как за такой короткий промежуток времени, можно настолько сродниться с человеком. Думал ли он об этом в этот момент?

Мы остановились. В те небольшие иллюминаторы пробивался свет, и непривыкшими глазами было сложно что-то рассмотреть снаружи. Двое солдат вручную открыли дверь изнутри. Воздух снаружи был теплее и пах чем-то горелым. Ещё в воздухе пахло озоном и пылью.

Мы вышли вслед за солдатами, которые уже выстроились, образовав коридор по направлению к огромной полусфере. Посередине ангара, высотой примерно метров двадцать, располагалась полусфера размером немного поменьше. У подножия полусферы был открыт проход внутрь. Огромное количество труб и проводов соединяло множество приборов и полусферу. По мере приближения к полусфере росло осознание масштабов строения. Ворота в полусфере могли бы позволить въехать внутрь на грузовике.

Нас проводили внутрь полусферы, где было темно и очень сильно пахло озоном. Один из солдат приволок столб высотой метра полтора и поставил его рядом с нами, щелкнул клавишей на столбе и на самом конце столба появился свет. Он покрутил ещё что-то немного, и свет стал поярче. Было хорошо видно лицо Григория и Фат Ил Ти. После чего солдат развернулся и быстрым шагом вышел из полусферы.

Снаружи что-то загудело, и массивные двери половинки начали закрываться. Мы смотрели друг на друга, я взяла за руку Фат Ил Ти, а затем и Григория. Я ощущала спокойствие. Казалось, что всё вот-вот закончится, и закончится хорошо.

Лёгкое недомогание вскружило голову. Пол начал становиться мягким, всё жиже и жиже, ноги проваливались в него. Фонарь упал и отключился. Внезапно стало прохладно и запахло морской водой. Пол в мгновение стал водой, и я упала, окунувшись с головой. Паника была мне не чужда, но это уже начинало входить в привычку, и я быстро нащупала дно. Оттолкнувшись, я вынырнула. Было совсем неглубоко. Услышав плеск воды позади, я развернулась и увидела, вытаскивающего Фат Ил Ти из воды, Григория. Я подплыла к нему и подхватила фат Ил Ти, в этот момент она уже ориентировалась и старалась стоять самостоятельно. Вместе мы двинулись в сторону берега.

До берега было метров двести. Мы шагали и шагали, а солнце тем временем начинало всходить, освещая тропический, усеянный зелёными кустами и деревьями, берег.

Фат Ил Ти вышла на песчаный пляж первой, и сразу же завалилась на песок. Она что-то радостно говорила и трогала песок руками. Григорий же просто уселся в позе лотоса, но тоже был не прочь поиграться с песком. Я была поглощена рассветом. Солнце всходило медленно, что было так необычно, ведь любоваться таким рассветом можно почти бесконечно.

Когда я посмотрела в другую сторону, где небо было всё ещё чёрное, я увидела силуэт приближающегося к нам человека. До него было так далеко, порядка километра, но в моём сердце что-то щёлкнуло. В этот момент сломя голову и увязая в песке, мимо меня пронеслась Фат Ил Ти.

Я даже и представить не могла, что эта хрупкая девчонка способна так шустро бегать. Недолго думая, пускай и не так быстро, но я тоже побежала вслед за ней.

Фат Ил Ти сильно оторвалась вперёд, и добежав первой, бросилась обнимать человека. Слёзы на моих глазах наворачивались сами, я бежала почти вслепую. Чувство радости переполняло меня в этот момент, я не могла поверить — это был Папа.

Отец встретил и меня крепким объятием. Тепло его рук и груди успокаивало и залечивало все раны, от обрушившихся невзгод. Фат Ил Ти держала отца за руку двумя руками, когда он утёр слёзы сперва с моего лица, а затем и со своего:

— Я не могу поверить, Сонечка, — говорил отец, — Как вы меня нашли?

— Я, если честно, и сама ничего не понимаю, мне всё ещё кажется, что я сплю, — в этот момент улыбнулся отец, а следом и Фат Ил Ти.

— Но думаю, что не обошлось без их помощи, — отец поднял палец вверх и указал на небо.

— Кого это их? — сказала я, посмотрев наверх.

— Тех, кто замешан в этом. Но если точнее, тех, кто всё это и замешал. Но этот разговор требует более подходящей обстановки.

Папа взял меня в другую руку и повёл нас в сторону леса. Я смотрела на него и собиралась с мыслями. Вглядывалась в каждую морщинку и седой волос. Какое у него было лицо постаревшее. Я не видела его сколько? Год? Больше? А может, вообще время для него шло иначе, чем для меня. Мои мысли завертелись, и я вспомнила про Гришу.

— Постойте, — остановилась я, — мы забыли Григория.

— Григория? — удивился отец.

— Да! Без него бы нас здесь, скорее всего, не было. Но и это не самое важное.

— Если он тот, кто помог нам снова быть вместе, то я ему обязан буквально всем.

— Он твой сын, — воскликнула я.

— Сын? — возмутился отец и побагровел, — у меня не может быть…

— Ну фактически да, он не сын тебе, — перебила я, — как объяснил он сам, его отец — это ты, но только они оба из, так сказать, параллельной вселенной.

— Итерации, — поправил отец и заулыбался, — и у меня для него, я так думаю, очень хорошие новости.

— Вы с ним знакомы?

— Нет. С ним я не знаком. Пойдём скорее за ним.

Григорий медленно, слегка прихрамывая, шёл нам навстречу. Отец протянул ему руку, но это рукопожатие быстро переросло в объятия:

— Спасибо тебе огромное, что позаботился о них.

— Я не мог иначе, но, по правде говоря, я бы сгинул без них. Эти две невероятные девушки… Чего уж там. Я обязан им по гроб жизни.

Мы отправились через заросли и вскоре вышли на тропу. За просёлком тропа пошла немного в гору. Оказавшись на возвышенности, взору предстала небольшая деревенька. Вдоль дороги расположились пять небольшихдомов с одной стороны, и большое поле, усеянное различными культурами с другой.

Подойдя ближе, отец крикнул, — Хэй, народ! — и из первого и второго дома вышли несколько человек. К нам подошли двое мужчин один лет сорока, второй лет семидесяти. С ними были две женщина и двое детей: мальчик и девочка, лет по семь каждому:

— Эвклид, а где старший? — обратился отец к мужчине помладше, — Знакомьтесь, это моя дочь — Соня. Это Фат Ил Ти. А этого юношу зовут Григорий.

— Очень приятно, — мужчина которого назвали Эвклид, протянул руку мне первой, и я пожала её в ответ, — Вообще меня зовут Эвкум Ал Аид, это моя супруга Ситара Нхэ, и мои дети Рутте и Барахви.

— Взаимно, — ответила я и посмотрела на детей, они стояли вупучив глаза и рассматривали нас.

— Вы так хорошо говорите по-русски, — удивился Григорий.

— О… Эвклид большой специалист по языкам, — восторженно заявил отец, — я уже три года учу Нрэм — это его родной язык, и пока что преуспел не сильно. Эвклид же схватывает на лету.

— Ваш отец слишком добр, — скромно добавил Эвклид.

— Не скромничай, Эвклид. Меня твои способности впечатлили. А ещё Эвклид непревзойдённый психотерапевт. Его помощь в первый мой год жизни здесь сложно переоценить.

— Антон, я тебя умоляю, — Эвклид похлопал по плечу отца, — Я понимаю твой восторг. Но уверен, что любой бы на моём месте сделал бы то же самое для тебя.

— Пойдёмте скорее в дом, уже темнеет и, вероятно, будет ещё дождь, — сказал отец и быстрым шагом пошёл к четвёртому дому.

Дом напоминал избу. Качественный одноэтажный сруб с небольшими, закрытыми ставнями, окнами. Внутри было очень аскетично. Стены были деревянные, как и снаружи. В большой комнате было две двери, одна вела в подсобное помещение, другая в спальню. Рабочий стол с компьютером и некоторыми приборами сильно выделялся на фоне всего остального убранства. Даже печь была, казалось, прямиком из восемнадцатого века.

— Где мы пап? — не выдерживая любопытства спросила я.

— Дома, — ответил отец, — Усаживайтесь за стол.

Все начали усаживаться на две лавки вдоль длинного стола. С одной стороны сели: я, Григорий, Фат Ил Ти. А напротив расположились: Эвклид с женой и детьми и, насколько я поняла, отец жены, которого все называли Наруш Эб Ом.

Отец суетно расставлял чашки с чаем на стол. Не пойми откуда он принёс два огромных подноса, один был доверху наполнен необычными плодами, а на другом был большой кусок холодного мяса, очень напоминающий хамон, и длинный нож.

На какое-то время, голод взял превосходство над любопытством и всеми другими эмоциями. Перепробовав все яства на столе, я особенно отметила вкус фруктов, напоминающих маракую снаружи, но с нежнейшим кремообразным пюре внутри, по вкусу напоминающим что-то среднее между манго и дыней. Никто не хотел нарушить тишину трапезы первым, и я обратилась к отцу:

— Пап. Я даже не знаю, с чего начать, — вопросы один за другим закружились в моей голове.

— Тогда позволь, я отвечу на вопрос, который ты уже задала.

— Отлично.

— Когда я говорил, что мы дома, я имел в виду, что теперь этот мир будет нашим домом. Но и с названием мы сильно не заморачивались. Эвклиду понравилось слово дом, на нём мы и остановились.

— Я всё ещё не понимаю, как можно дать имя планете, которую не ты создал, — сказал Эвклид.

— Ну как-то же нужно её называть? — сказал отец.

— Я скорее о том, что имя очень много значит, и называя что-то или кого-то, ты невольно навешиваешь ярлык, — жуя мясо, проговаривал Евклид.

— Ну а что плохого может быть в слове Дом? — все взгляды устремились на Евклида в ожидании его ответа.

— Ничего. Потому я и не возражал. — улыбнулся Евклид.

— А где эта планета? И почему именно она? — спросила я.

— Далеко за пределами нашего старого мира. Хоть слово далеко и не характеризует реального положения вещей и наш мир — это некая модель, схожая с моделью прошлого мира, находится она вне той системы. И никак с ней не пересекается. Во всяком случае пока они этого не захотят.

— Они? — переспросил Григорий, — Зондбри?

— Живолассоны, — поперхнулся отец, — Во всяком случае так они представились.

Повисло молчание за столом. За окном тем временем сумерки сгущались все сильнее. Уже никто не ел, но тем не менее продолжали сидеть за столом. Евклид встал и поклонился отцу. Следом встали старик и супруга Евклида с детьми:

— Очень рад был познакомиться лично, — сказал Эвклид, протягивая руку Григорию.

— Взаимно, — сказала я и непроизвольно встала в ответ.

Гости вышли один за другим и закрыли за собой дверь. Тишина повисла в доме. Фат Ил Ти поймала момент и заключила в крепкие объятия отца. Он выглядел удивлённым и счастливым. Григорий же, напротив, захмурел и притих. Отец налил чая себе в кружку:

— Ещё чайку́? — обратился он к нам.

— Нет, спасибо, — угрюмо ответил Григорий.

— Я тоже уже напилась, — сказала и пересела на большой диван возле стола.

— Что-то старший задерживается, — сказал отец.

— Старший? Кажется, сегодня его уже упоминали, — произнесла я.

— Это тот, кто, я очень надеюсь, нам сейчас бы не помешал, — ответил отец.

— Живолассоны — это разве не миф? — скромно обратилась к отцу Фат Ил Ти, — Я была уверена, что это вымысел Зондбри.

— О… это не вымысел точно.

— Ты их увидел? — удивилась Фат Ил Ти.

— В каком-то смысле да, но это и не требуется, — сказал отец, — я видел и вижу, что они сделали. Но мне довелось хоть и немного, но пообщаться с ними. Евклид до сих пор не может поверить в то, что они рассказали мне больше чем ему. Но это, я думаю, оттого, что он не может понять и принять тот факт, что он является представителем куда более ра́звитой цивилизации. Я, напротив — для живолассонов не более, чем просто слегка опережающий развитие ребёнок. Возможно, они сочли, что эти све́дения никак и никому не навредят, находясь в моей голове. И я не вижу смысла сомневаться в их мудрости.

— Он не человек? — спросила я.

— Кто, Евклид?

— Ну да.

— Смотря, как на это посмотреть. Наши виды очень похожи. Но мы не имеем общих предков как таковых. Подобно тому как на нашей планете было создано колесо, точно такое же колесо было создано и на их планете. Живолассоны создавали весь наш мир с расчётом на появление именно такого вида существ как ты, я, Эвклид или Фат Ил Ти.

Фат Ил Ти улыбнулась и положила голову на плечо отца. За дверью послышались шаги и шорохи. Дверь, скрипнув, отворилась, и в дом вошёл человек как две капли воды похожий на отца, разве что старше лет на десять и с культёй вместо левой кисти. Григорий резко встал из-за стола и бегающими глазами начал рассматривать вошедшего:

— Старший, я уже было и не надеялся, что ты придёшь, — громко сказал отец, вставая и приглашая за стол.

— Я сегодня на мельнице. Евклид пришёл и сказал, что у нас гости, я почти сразу пошёл к тебе, — сказал Старший.

Старший осмотрел всех присутствующих и остановился взглядом на Григории. Было видно, как смягчается его лицо. Суровый взгляд сменяется улыбкой, а глаза слегка покраснев начинают моргать все быстрее. Не произнеся ни слова, слегка врезавшись в угол стола, Григорий подошёл к Старшему и крепко обнял его. Старший стоял, оцепенев, пока слёзы не потекли градом:

— Как тебе это удалось? — сквозь слёзы сказал Старший Григорию.

— Всё над чем ты работал, удалось не только сохранить, но и улучшить, — не отпуская Старшего говорил Григорий, — расскажи лучше, как ты здесь оказался, я был уверен, что тебя уже нет в живых.

— Как видишь, я жив и здоров, хоть и частично, — улыбнувшись, Старший показал культю, — если ты не против, Гриш, пойдём со мной и я тебе кое-что покажу.

Григорий повернулся к нам в поисках одобрения. На его лице я впервые увидела завтрашний день. Я даже и не задумывалась, что человек, у которого есть желание встретить завтра, может показать это одним лишь только взглядом. Отец кивнул им с одобрением, и Старший с Григорием вышли из дома. Отец и Фат Ил Ти пересели на диван рядом со мной.

— Дорогая моя, — тихо и ласково сказал папа, — Я понимаю, что у тебя миллион вопросов и прежде, чем ты начнёшь их задавать, я бы хотел тебя предупредить, что далеко не всё мне известно. Но если я что-то знаю, я непременно с тобой всем поделюсь.

— Я, признаться, сейчас озадачена только одним вопросом, — начала я, — реально ли это, вот буквально всё это? С тех пор как в том номере появился Григорий, вытащил меня оттуда, увёз, спасая от… от… каких-то мутных ребят.

— Прости меня, моё сокровище, — на лице отца проступили следы тревоги и печали, — я и не предполагал, что всё может обернуться таким образом.

— Пап, — ободряюще протянула я, — я понимаю, что бесполезно тебя утешать, но в том, что происходило со мной, твоей вины нет.

— Ты просто не представляешь, Сонь, я слепо рыл недра науки, как гном копал всё глубже и глубже, не понимая, что рисковал всем: тобой, собой, человечеством.

— Не ты себя таким сделал. И нет в том твоей вины. Тяга к знаниям и к разгадкам тайн, в том числе и тайнам вселенной — это божий замысел, ему и отвечать.

— А вот здесь я с тобой согласен, — улыбнулся отец, — то что нас создали, и создали для того, чтобы копать — несомненно.

— Ты уверовал? — улыбнулась я.

— Увидел своими глазами.

— Я очень рада тебя видеть, Папа, вот безумно рада, — сказала я, обнимая в сотый раз папу.

— И я очень рада тебя видеть, Антон, — сказала Фат Ил Ти.

— И я безумно рад, — прослезился Папа, — Вам, возможно, покажется странным то, что я расскажу далее, но всё, что случилось — так было не всегда.

Весь вечер отец рассказывал нам одну историю за другой. После всего, что довелось пережить мне, многие вещи уже не казались такими фантастическими. Но все рассказы про вселенные и поток не укладывались голове. Папа очень подробно рассказал про ту концепцию потока, с какой он познакомился, как только прибыл на эту планету. Нужно было видеть его воодушевление, когда он начал рассказывать про то, что он изменил в этой концепции, какую теорию перевернул с ног на голову.

— Всего лишь маленькая особенность процесса в потоке, причём не самого важного, помогла сначала направить поток в любом направлении, а затем и вовсе управлять им локально, — сказал Папа, явно гордый собой.

— Я всё равно ничего не пойму так с ходу, — сказала я и добавила, — Насколько я понимаю, аналогий с чем-то более знакомым ты привести не сможешь?

— Всё, в буквальном смысле всё, вокруг нас это одна сплошная аналогия, — отец задумался, — но поток настолько фундаментален, что его нельзя сравнить с потоком воды или каких-либо частиц. Уровней измерения в потоке настолько много, что этому можно было бы посвятить целый раздел математики.

— Так и в чём была особенность, как ты говоришь, процесса?

По окнам начинал постукивать лёгкий дождь, и веки тяжелели с каждой минутой. Отец пододвинул табурет и сел напротив нас. Он попросил нас слушать внимательно, так как боялся, что во время рассказа, может запутаться сам, и начал: — Представь, что ты смотришь кино, старое плёночное, у тебя нет доступа к киноаппаратной и тем более к проектору. Всё, что ты можешь — это смотреть фильм, сидя в своём кресле, а также выбирать, какой фильм посмотреть следующим. Но тебе очень захотелось перемотать фильм, который уже идёт, на начало. И вот что мы имеем: есть ты, есть твёе место в зале, есть энное количество зрителей (которые смотрят фильм вместе с тобой и не дадут тебе его перемотать, всячески препятствуя тебе в этом). Помимо этого, твой кинозал закрыт, и не просто на замок, он изолирован стеной без дверей и каких-либо проходов. Есть также экран, который показывает объёмное и осязаемое кино, и ты вынужден смотреть на этот экран и только. Плюс ко всему есть проектор (который был уже упомянут), он находится не просто в соседнем помещении, он находится в таком помещении, которого, на твой взгляд, не существует. Ты никак не можешь представить себя в этом помещении, но само оно представляется тебе с точки зрения процессов и устройств. Ты без проблем представляешь себе проектор, в который заряжена плёнка, а на плёнке есть кадры, и кадры движутся один за другим. Ты, выбирая следующий фильм, меняешь и киноаппаратную, и кинопроектор, и в придачу киномеханика. Так как каждая киноаппаратная, кинопроектор и киномеханик могут показывать только тот фильм, который заложен в них, и это правило не изменить, да в этом и нет смысла, ведь чтобы вы не поменяли в любом фильме, уже есть такой другой фильм, а два одинаковых фильма существовать не могут, и нет в этом ограничения как такового, есть просто отсутствие смысла это делать.

И вот имея весь этот набор правил, ты пробуешь перемотать фильм на начало. Ты вместе со всеми, кто смотрит фильм, ищешь пути для реализации этого мероприятия. Думаешь о том, как бы взять штурмом киноаппаратную, сперва ищешь её, потом находишь, но не можешь в ней существовать, далее ты находишь способ создавать конструкты, которые могут существовать в киноаппаратной, но ввиду своей простоты (которая необходима для того, чтобы существовать там) эти конструкты не могут сделать ничего, кроме того, что дать тебе представление о том, что из себя представляет киноаппаратная и процессы, протекающие в ней.

Потерпев фиаско с конструктами, ты предпринимаешь попытки создать собственную киноаппаратную и натыкаешься на процессы киноаппарата, который бы смог показывать не просто нужный фильм, но и мог перематывать его в нужном направлении. Любая попытка создать такую киноаппаратную, приводит к тому, что ты находишь, что такая киноаппаратная уже существует. А создать ещё одну попросту не получается из-за запрета, да и смысла в этом нет никакого. Ты-то по-прежнему в зале и смотришь фильм, который идёт. А тот, что ты создашь, в лучшем случае был бы показан в пустом зале.

Вот как и всегда, любой мало-мальски ра́звитый разум ищет способ что-то поломать, чтобы подчинить. И пусть не всегда есть очевидное решение для управления, а порой такого решения может и не быть. Но в случае с потоком, нам удалось управлять им, сперва получилось обратить его движения вспять, а после и вовсе разрезать его и соединить между собой разные его части. И решение было найдено в энергии сил взаимодействия, которые удерживают между собой и создают связь между частями потока. Именно здесь вселенная и её правила оставили инструментарий для управления потоком; лазейка-то была или полноценный функционал, для нас так и осталось загадкой.

Это не очевидно, но мы управляем потоком в каждый момент времени. Грубо говоря, мы выбираем что будет дальше. И в тот момент запускаются механизмы потока, которые непосредственно управляют им, и это нарушает его естественный ход. Это может происходить миллиарды раз в нашу секунду, потому-то мы и не замечаем этого управления. Когда чего-то очень много, легко упустить это из виду, приняв это за естественность и натуральность.

У вас, наверное, много вопросов, но даже зная всё, что знаю я, я не смогу ответить и на половину из них. Решение нашёл не я один, и я скажу даже больше, я толком не знаю, какая часть в этой головоломке была решена мной.

Всё началось давным-давно, когда я ещё был на земле. Я увидел странные сны. Сперва они вдохновили меня, а после я ими уже руководствовался. И с помощью информации из снов я получил доступ к тайнам вселенской механики. Как я думал тогда, я смог сжимать пространство, но, как оказалось, на самом деле, расстояние как величина, была всего лишь иллюзией, интерпретацией нашего сознания. В действительности же не оказалось ни метров, ни километров, ни тысяч световых лет. Вся бесконечность и необъятность мира были, есть и будут здесь и сейчас.

Знаете, как я был удивлён, когда узнал, что сны мне транслировал, тот кто был обозначен мне как потенциальный враг. Древнейшая, по нашим меркам, раса существ, называемая Живолассоны, настолько преуспели в своём развитии, что изучая последнюю не поддающуюся их пониманию механику, не останавливались ни перед чем. Они создали разум, который превосходил их собственный на несколько порядков. Разум, естественно, в ходе экспериментов обрёл себя и начал выходи́ть из-под контроля. Попытки остановить его привели к войне и геноциду живолассонов. Они свернули свою домашнюю вселенную в бублик, замкнув пространство само на себе, исключив возможность побега искусственного интеллекта, а сами перебрались в новую. Где обосновались и начали свои эксперименты над потоком, но уже более рассудительно и осторожно. Теперь они создавали разум, но закладывали в него ограничения, по типу ресурса и ограничения восприятия потока. Мы с вами и есть плоды того самого научного производства. Они создавали целые вселенные и наполняли их различными формами жизни, всячески мотивируя их на изучение задач потока, а если точнее, то только небольших его частей.

Все наши разумы были неявно объединены между собой. Сны были той частью нашей жизни, когда мы объединяли наши разумы в один общий коллективный. Эдакие планёрки вселенского масштаба. Но сны, что я видел, отличались от всех остальных. Те сны были направлены лично мне. И направлял их мне тот самый искусственный разум. Они нашли лазейку и с помощью неё обрели доступ к знаниям о потоке. Он вносил свой вклад в развитие теории потока и, возможно, именно он решил ту самую задачу связей в потоке. Это уже было не важно. Искусственный разум получил инструмент, и знал о нём больше, чем кто бы то ни было. Он смог управлять потоком и воспользовался этим сразу, но потерял себя. По какой-то причине, и я догадываюсь по какой, он просто остановился. Он обрёл могущество, которое демотивировало его на дальнейшее существование.

Живолассонам, за исключением некоторых отчаянных представителей, хватило ума не пользоваться этой технологией, видя, как искусственный разум капитулировал, а представители, что таки решились управлять потоком, в буквальном смысле теряли себя (они не были похожи на сумасшедших, но они были пусты внутри, будто бы душа покидала их разум).

Я потратил некоторое время, чтобы разобраться, как пользоваться этим механизмом. И воспользовался им, но только не напрямую. Я, так сказать, использовал бота для этих целей. К тому моменту я уже точно знал, где и когда вы погибли, и отправил тебе сообщение с цитатой пророка Зондбри (карт-бланш от живолассонов, для любых форм жизни, позволяющий встретится с ними лично). Живолассоны вас направили прямо ко мне, потому что увидели в вашей памяти, то чего там быть не должно́. В моём послании была упакована вся необходимая для них информация, и я знал (очень надеялся), что эта информация поможет им понять, куда вас нужно доставить.

* * *

Я сидела и не могла поверить в то, что только что услышала. Дождь барабанил по окнам, а издалека доносились раскаты грома. Отец закончил рассказ и посмотрел на нас, ожидая ни то вопросов, ни то комментариев. Его лицо лучилось радостью. Я не помнила его таким счастливым с самого детства, как не стало мамы.

— А как же парадокс?

— Парадокса нет, Солнышко, — мягко сказал папа, вставая с табурета, — вы появились здесь в тот момент, когда настоящее, в том виде, в котором оно имеется, уже было не изменить.

— Но с чего тогда ты взял, что мы были мертвы.

— Эту информацию я получил от ботов, которых отправлял на ваши поиски.

— Не укладывается в голове.

— И не должно укладываться, это парадокс. И где-то вы действительно мертвы, но только не здесь. В моём мире, мои дорогие, вы живы.

— Можно спасать Ман Ти Фат и Тафу Ил? — внезапно, охрипшим голосом сказал Фат Ил Ти.

— И Досу Та У тоже, всех их можно спасти, если убедить их. И если ты, моя дорогая, Фат Ил Ти сможешь мне помочь в этом, я уверен, у нас всё получится.

— Я с радостью.

Часть 2 — Глава 8 — Эпилог

Жизнь на планете Дом понемногу налаживалась. Мы приглашали все больше новых людей и существ других видов. Ман Ти Фат и Досу Та У получилось уговорить пойти за внутренним голосом (которая была посланием от Фат Ил Ти), их смерть была инсценирована, а сами они благополучно ожидали того момента, когда континуум, если можно так выразиться, склеится крепко. Существа доставили их на планету Дом почти сразу, как была послана передача сквозь поток. Тафу Ил спасти не удалось, не нашлось такой конфигурации, при которой он бы остался в живых. Вытащи его существа непосредственно перед смертью, нарушился порядок связей потока, и он бы оказался в потоке, где Антон не выжил, и не было бы планеты Дом, и всего того, что произошло. Антон не бросал попыток рассчитать вариант вытащить Тафу Ил, и строил схемы из графов, но поток был настолько запутан, что этого просто не получалось, но больше всего осложнялось всё из-за того, что отец Фат Ил Ти имел высокий уровень резистентности к внедрению в разум, и послания до него попросту не доходили.

Фат Ил Ти, в отличие от Антона, приняла смерть отца и невозможность это изменить. Они поженились в первый год совместной жизни на планете Дом. А через четыре года у них родился ребёнок. Несмотря на небольшие различия между нашими видами, ребёнок родился здоровым, и это был первый межвидовой ребёнок, рождённый на Доме, его назвали Протон.

Эвкум Ал Аид и Антон развивали свою дружбу, совместно работая над совершенным языком. Эвкум Ал Аид, которого впоследствии все стали называть Эвклид, был лингвистом на своей планете. Вместе с Антоном они открыли первую школу для всех переселенцев, где обучали взрослых языкам (налаживая межвидовую коммуникацию), а малышей обучали математике, биологии, физике, химии, литературе. Школу носила имя Тафу Ил, и модель обучения была полностью позаимствована у школы глизиан (та самая, которая оставила неизгладимое впечатление у Антона, когда он впервые попал на планету Тафу Ил, Ман Ти Фат и Фат Ил Ти).

Григорий жил совместно с отцом, который прожил на доме ещё семь лет и умер во сне, в возрасте восьмидесяти девяти лет. Григорий не был слишком общителен, но поддерживал связь с Соней, которая была его единственным другом. С годами он становился всё менее людимым, предпочитая долгие странствия в одиночестве общению с цивилизацией. Первые карты материка Дома, на котором все жили, были составлены именно Григорием. Он уходил всё дальше и дальше, порой он странствовал по несколько лет, пока однажды не решил переплывать океан. Его снаряжали всей деревней. Он напрочь отказался брать к себе в команду кого бы то ни было, отправился на рассвете двадцать пятого дня шестьдесят седьмого года, в странствие из которого так и не вернулся.

Живолассоны больше не посещали дом. Антон был единственным, кто поддерживал с ними связь, но делился этой информацией он крайне неохотно. Известно лишь то, что искусственный разум в родном мире живолассонов, так больше и не проявлял активности. Живолассоны несколько раз пытались выйти с ним на контакт, но искусственный разум хранил молчание. В системном журнале искусственного разума последним сообщением было: «всё. 0. всё». Живолассоны расшифровывали журнал полностью в течение сорока девяти лет. И узнали, что искусственный разум менял конфигурацию потока свыше восьмисот миллиардов раз. Но информации о том, какие-то были конфигурации, что было с живолассонами и с каждым из нас в каждой из этих конфигураций све́дений не было. В записях указывалось лишь то, что весь мир переконфигурировался с самого начала, каждый из разов. По какой-то причине искусственный разум остановился именно на этой конфигурации, где всё именно такое, и всё случилось именно так.

Конец

Оглавление

Часть 1 — Глава 1

Часть 1 — Глава 2

Часть 1 — Глава 3

Часть 1 — Глава 4

Часть 1 — Глава 5

Часть 1 — Глава 6

Часть 1 — Глава 7

Часть 1 — Глава 8

Часть 1 — Глава 9

Часть 1 — Глава 10

Часть 1 — Глава 11

Часть 1 — Глава 12

Часть 1 — Глава 13

Часть 1 — Глава 14

Часть 1 — Глава 15

Часть 1 — Глава 16

Часть 1 — Глава 17

Часть 1 — Глава 18

Часть 2 — Глава 1

Часть 2 — Глава 2

Часть 2 — Глава 3

Часть 2 — Глава 4

Часть 2 — Глава 5

Часть 2 — Глава 6

Часть 2 — Глава 7

Часть 2 — Глава 8 — Эпилог