De Visu 1994 №14 (3—4) [журнал De Visu] (pdf) читать онлайн

de visu

3/4'94

ISSN 0869-6837

de visu
ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
ИЗДАЕТСЯ С 1992 ГОДА

3/4 (15)'94
ПУБЛИКАЦИИ И РЕПУБЛИКАЦИИ
3 Михаил Осоргин. Личное мнение
Л. В. Поликовская
8 Леонид Андреев. Письма А.А.Кипену
В.Н.Чуваков
23 СЛ.Франк. Из писем М.О.Гершензону
М.А.Колеров
34 Письма Буниных Струве
Р.М.Янгиров
СТАТЬИ
47 Е.М.Юхименко
Старообрядческие источники
романа Д.С.Мережковского «Петр и Алексей»
60 С.Н.Доценко
Петербургский миф А.М.Ремизова
ЗАМЕТКИ И СООБЩЕНИЯ
67 В.А.Черных
Автобиографическая проза А.С.Пушкина и А.А.Ахматовой
69 А.Л.Дмитренко
О воспоминаниях С.Е.Нельдихена
72 Е.Д.Гринько
Письмо В.П.Полонского Л.Д.Троцкому
73 Ж.Шерон
К судьбе зарубежного архива Е.И.Замятина
74 А.Б.Рогачевский
Из комментария к «Магдалине. I» Б.Л.Пастернака
БИБЛИОГРАФИЯ
77 А.И.Рейтблат
Материалы к библиографии русского
дореволюционного детектива
82 В.П.Купченко
Литературная Феодосия в 1920 году
РЕЦЕНЗИИ
90 Кнорринг И. После всего: Стихи 1920-1942 гг.
Алма-Ата, 1993
С.И.Кормилов
92 Eestis ilmunud saksa-, vene- ja muukeelne perioodika.
1675-1940. Tallinn, 1993
С.Г.Исаков

ОБЗОРЫ
101
109
118
128

Книги
Журналы
Газеты
Славистские журналы в 1993 году
КХарер.
129 «Петербургский журнал»
АР.

ХРОНИКА
132 Художественный текст и культура (Владимир)
С.А.Мартьянова
133 Владимир Маяковский и его время (Варшава)
Л.Ф.Кацис
134 Проблемы мировоззрения и метода И.С.Тургенева
(Орел)
Н.Н.Арсентьева
134 К вопросу о трагедии личности С.Я.Эфрона
и судьбах России (Москва)
И.Ю.Белякова
135 Сергей Есенин: Проблемы, поиски, находки
(Москва)
М.В. Скороходов
136 Андрей Белый (Москва)
О А.Лекманов
138 Пришвинская конференция (Москва)
Л.Р.
139 «Век мой, зверь мой» (Фрайбург)
В.Б.Микугиевич
POSTSCRIPTUM
140 К публикации писем Л:Н.Андреева
Р.Д. Тименчик

Журнал редактируют
АЛЕКСАНДР ГАЛУШКИН и АЛЕКСАНДР РОЗЕНШТРОМ

Над номером работали
ЮРИЙ БИН, ЕЛЕНА ДВОРЕЦКАЯ, ИРИНА КУРУКИНА, ТАТЬЯНА ЛЕПИХОВА,
КОНСТАНТИН ПОЛИВАНОВ, СЕРГЕЙ ПУТИЛОВ, АНДРЕЙ УСТИНОВ

Оформление
ТАТЬЯНЫ ЧЕРНОВОЙ
При перепечатке ссылка на «De Visu» обязательна
Рукописи не рецензируются, но возвращаются
№ № 0-11 за 1992-1993 гг. изданы на средства Агентства «Алфавит» (Москва)
№ № 4-11 — при поддержке «Союза учредителей фондов немецкой науки» (Эссен)
(Stifterverband der Deutschen Wissenschaft, Essen)
С 1994 ГОДА «DE VISU» ФИНАНСИРУЕТ УЧРЕДИТЕЛЬ
«ТЕЛЕКАНАЛ 2*2»

Z

ö

Адрес редакции: Москва, ул.Октябрьсхая, 4, стр. 2, к. 407
Писать по адресу: Москва, 103030, а/я 19
Телефоны: (095) 289-63-08, (095) 335-28-84
Факс: (095) 288-97-02

© De Visu, 1994

ПУБЛИКАЦИИ

И

РЕПУБЛИКАЦИИ

МИХАИЛ ОСОРГИН
ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ
Политическая биография Михаила Осоргина
1890-х — 1910-х гг. изучена еще недостаточно. Между
тем, именно в это время схладдоаются те мировоззренческие принципы, которые впоследствии нашли
свое художественное воплощение в самых прославленных его произведениях.
Уже в 1899 г. студент 2-го курса юридического факультета Московского университета Михаил Ильин
за участие в студенческих беспорядках высылается в
Пермь, под негласный надзор полиции. (Сам Михаил
Андреевич, очевидно, не знал, что за ним установлен
надзор, — иначе, наверное, не преминул бы рассказать об этом в мемуарах. Нам же удалось найти дело
о его высылке
Во время невольного пребывания
Осоргина в Перми в местной газете появляется один
из первых его рассказов 2. Написанный в традициях
«натуральной школы», рассказ этот дает представление о мировоззрении молодого Осоргина, считавшего
своим главным — писательским и человеческим —
долгом «милость к падшим призывать».
Ссылка была недолгой: уже в конце лета Осоргин
снова в Москве. Через год он восстановлен в угаперсигете (с потерей года). Получив в 1902 г. высшее образование, Осоргин становится помощником присяжного поверенного. Профессию свою он, как и все
«недурные люди» того времени, считал «общественным служением», а себя чувствовал «защитником
прав трудового народа», не брал денет с бедняков «и
даже тратил от своей скудости, считая честью быть их
покровителем и ходатаем» 3.
В 1903 г. Осоргин женится на Екатерине Александровне Маликовой, эсерке, дочери известного революционера А.К.Маликова, участника процессов
«каракозовского» и «193», организатора коммуны в
Канзасе. Думается, что этот брак и Александр Капитонович Маликов — «личность красоты изумительной и всепобеждающей», — сыграли немалую роль в
том, что романтические устремления и жажда пострадать за «униженных и оскорбленных» получили
конкретное воплощение: в 1904 г. Осоргин вступил в
партию эсеров.
Осоргин был рядовым членом партии, ни в одной
террористической акции непосредственного участия
не принимал. Но в его квартире хранилось оружие,
пряталась нелегальная литература, скрывались террористы (П.Куликовский и др.) Для тех же целей
(кроме хранения оружия) использовалась и его адвокатская контора.
В 1905 г. в подпольной эсеровской газете Осоргин
выступил с оправданием убийства эсерами «в борьбе
за народное дело» гр. Шувалова 4. Спустя 30 лет, в
письме к бывшему товарищу по партии А.С.БуткевиDe Viro. 1994. №3/4 (15).
ОЛ.В.Поликовская, 1994.

чу, Осоргин так вспомнит этот период «...я в свое
время принимал революционный террор как неизбежность (следствие любви, ненависти, негодования,
невозможности поступить иначе), но отвергал с таким же негодованием его целесообразность» 5.
19 декабря 1906 г. в собственной квартире во время
обыска (полиция нашла большое количество запрещенной литературы) Осоргин был арестован — «в целях ослабления мятежнического движения» Арестован он был, как выяснилось позднее, по ошибке: одним из рабочих отрядов на Пресне руководил некий
Ильин (даже не родственник Михаила Андреевича).
Путаница, однако, привела к тому, что Осоргину какое-то время угрожала смертная казнь (Осоргин не
хотел помогать жандармам и давать какие-либо показания отказался). Недоразумение разъяснилось.
Осоргин был приговорен не к «высшей мере», а к
ссылке в Нарымсхий край сроком на три года, но 8
мая 1906 г. освобожден под залог7.
Лето 1906 г. он проводит в деревне под Москвой,
не занимаясь ни революционной, ни литературной
деятельностью. Он глубоко разочарован, если — пока
еще — не в революционных идеалах, то в самих революционерах: «...не столько плохи дела, как плохи люди — полная деморализация и дезорганизация. Дошло до того, что трудно отличить революционера от
хулигана». Из этого же письма явствует, что Осоргин
не собирается уезжать из России: «...за границу поеду
лишь в крайности» *. Однако оставаться вблизи столицы стало небезопасно, и в конце августа Осоргин
уезжает в Гепьсигфорс (Хельсинки). Но и в Финляндии положение политических беженцев было непрочным — «пришлось торопливо собраться и погрузиться на пароход, отплывавший к берегам срединной
Европы» 9. В ноябре 1906 г. Осоргин уже в Италии.
Он поселяется в местечке Сори, близ Генуи, на вилле
«Мария» — приюте русских эмигрантов.
В начале 1908 г. вместе с женой, А.С.Буткевичем и
некоторыми другими товарищами по партии переезжает в Париж — все они снимают общую квартиру,
живут коммуной. В Париже Осоргин тесно общается
с В.В.Лебсдинцевым (вскоре казненным в Петербурге
за подготовку покушения на министра юстиции
И. Г. Щегловитова) и другими видными эсерами. По
сведениям Департамента полиции10, Осоргин входит
в парижскую группу содействия социалистамреволюционерам, участвует в конференции «левой
группы» партии.
В мае 1908 г. Осоргин возвращается на виллу
«Мария». Однако, все более и более втягиваясь в литературную работу (в том же 1908 г. Осоргин становится итальянским корреспондентом «Русских Ведо-

мостей»), он все менее и менее склонен к барахтанью
в «тине эмигрантской жизни», в которой он отчетливо видит бесконечные теоретические споры, нежелание (или неумение) «отделить человека от программы» 11. «О какой говорите вы цели, не зная не только
причины, но и причины причин? О каком добре, не
имея ни в пространстве, ни на земле, ни в себе самих
точки опоры? О какой истине — кроме искомой и ненаходимой?» 12
В 1911 г. в № 13 парижской эсеровской газеты «Известия Заграничного Комитета партии социалистовреволюционеров» была опубликована статья «Личное мнение», которая отражает эволюцию мировоззрения Осоргина. Эта статья и републикуется нами
ниже.
В фонде Департамента полиции нам удалось найти
письмо за подписью Т.В. (из Москвы), адресованное
М.Ильину в Рим, которое, очевидно, навеяно этой
статьей: «...Моментами кажется, что общественная
жизнь сведена на нуль и все принесено в жертву личных острых ощущений. И тогда сильно чувствуется
потребность в таких людях, как вы. "Светлый луч в
темном царстве", который может рассеять уродливые
видения. Ваше гордое отречение вознесло Вас на
необычайную высоту и укрепило мои крошечные силы. Ваш завет, что совесть должна быть единственным критерием поступков, я постараюсь сохранить
навсегда. А та задача, о которой Вы пишете, — я
вложу в нее все, все мои силы. Я вижу, что в ней вся
ценность жизни...» 13
В мемуарном очерке «Катенька» 14 Осоргин пишет,
что он в Италии вышел из партии. На самом деле,
формально он из партии не выходил, но от партийных дел, безусловно, отошел. По агентурным сведениям, Михаил Ильин, «...проживая за границей, никакой партийной деятельности не проявляет, в революционных кругах пользуется плохой репутацией,
многие революционеры не подают ему даже руки» ,5.
Тем не менее вернуться на родину ему не разрешают («...в случае прибытия в Россию подлежит водворению в Сибирь» 16). Однако на свой страх и риск
Осоргин летом 1916 г. возвращается. В Сибирь сослать не успели — подоспела Февральская революция, которую он поначалу воспринял восторженно,
как
свершение
идеалов
своей
молодости:
«Очаровательное время распада государственной
машины, безвластия, самопорядка...» Но, увы, и
«самопорядка,
срывающегося
в
сумбур».
«Совершенно ясно, что кто-то придет и скрутит пуще
прежнего» ,7.
В 1917 г. Осоргин уже не тот наивный юноша, который в 1905 г. на меньшее, чем «вечное земное блаженство», не соглашался. Он снова включается в
борьбу — «не во имя будущего, а лишь по невозможности мириться с настоящим» 18.
Еще в 1905 г. в «самиздате» тех времен ходила стихотворная сатира Осоргина «Молитва социалдемократа». И в мемуарной книге «Времена», законченной незадолго до смерти во французском местечке
Шабри, самые гневные слова — о большевиках, их
учителях и вождях — от «Бородатого прусского идола» до «толстого грузина , услужливо прозванного отцом народов и мировым гением , соперника
в бессмертии и славе германского маляра» 19.
Но в тех же «Временах» он говорит и о том, что
вина за трагедию 1917-го года лежит на всех партиях.

Но и в пору зрелости, зная цену «ученой лжи» и революциям («революция есть государственный переворот, не более, социальный переворот совершается не
революционно, а эволюционно» 20), зная, чтб в реальности получилось из мечты о светлом будущем, он
никогда не отказывался от своего эсеровского прошлого, не стыдился его. И в творчестве своем не раз
обращался к судьбам и характерам эсеров, «для одних героев, для других — извергов» (дилогия
«Свидетель истории» и «Книга о концах», цикл мемуарных очерков «Венок памяти малых», рассказ
«Террорист» и др.)
«Если бы можно было повторить путь пройденный,
я повторил бы его без колебаний, не потому что он
хорош, а потому что иного перед нами не было, и неизбежностью своей он до конца оправдан»21, — это
сказано, подводя итоги земной жизни, в преддверье
жизни вечной.
1

ГА РФ. Ф. 102 (Департамент полиции). ЗД. 1899.
№2178.
2
Арестантский вагон: Маленький фельетон //
Пермские губернские ведомости. 1899. 11 апреля.
Подписано: И. Эта публикация не учтена в наиболее
полной на сегодня библиографии М.Осоргина:
Bibliographie des œuvres de Mischel Ossorgine / Pablie par
M.Barmache, D.M.Fiene, T.Ossorguine. Paris, 1973
(Bibliothèque Russe de'l Institut d'Études slaves.
Vol.XXXV).
3
Времена // Осоргин M. Времена: Романы и автобиографическое повествование / Сост. и примеч.
Е.С.Зашихина. Екатеринбург, 1992. С.545.
4
За что? // Революционная Россия. 1905. 1 августа.
Без подписи. В упомянутой в примеч. 2 библиографии Осоргина ошибочно указана подпись «Москвич».
5
Разговор через «решетку»: Переписка М.А.Осоргина и А.С.Буткевича / Публ. А.Серкова // Звенья:
Исторический альманах. М.; СПб., 1992. Вып.2.
С.514.
6 ЦГАМ. Ф. 16. Оп.96. Д. 6. Т. 18.
7
Там же.
8
Из письма А.С.Буткевичу от 1 июля 1906 г. IIРГБ.
Ф.599. К.2. Ед.хр.22.
9
Осоргин М. Времена. С.550.
10
ГА РФ. Ф.102. ОО. 1908. Т.1. 9.
11
Про бабушку // Осоргин М. Мемуарная проза /
Сост., вступ. ст. и примеч. О.Г.Ласунского. Пермь,
1992. С.217.
12
Осоргин М. Времена. С.518.
«з ГА РФ. Ф.102. ОО. 1913. Т.2. 9. 4.46. Л.Б.
14
Впервые — Последние новости. Париж, 1928. 15
апреля.
>5 ГА РФ. Ф.102. 6Д. 1916. 2 отд. № 9965.
16
ГА РФ. Ф.102. 6Д. 1914. 4.1. Л.А.
17
Осоргин М. Времена. С.570.
18
Из письма А.С.Буткевичу от 12 мая 1936 г. //
Звенья. Вып.2. С.499.
19
Осоргин М. Времена. С.577.
20
Из письма к А.С.Буткевичу от 7 августа 1936 г. //
Звенья. Вып.2. С.515.
21
Осоргин М. Времена. С.509.

Идет ли у нас спор о том, что делать: начинать ли сначала, или — сызнова, или остаться
при прежнем, гордо держа «Знамя труда» 1 над полысевшей головой. Не берусь решать
этот спор, не хочу даже вступать в него. Если мне позволят маленькую исповедь — я подойду к вопросу с другой стороны и выскажу две-три мысли, которые не дают мне спать
даже и после приема большой дозы снотворного партийной литературы. Мысли, конечно,
еретические.
Не то чтобы я мечтал в партийной литературе почерпнуть бодрое слово, а все же хотелось думать, что не мимо и не даром прошли годы общественной сумятицы, которыми
сменился революционный подъем. Ибо чудилось мне, что эту сумятицу нельзя выразить
одним словом «реакция» в его общепринятом смысле.
В этом нестройном хоре проклятий вчерашним кумирам, приветствий грядущим богам,
призывов к плотским страстям, насмешек над ригоризмом староверов, в этой дикой кадрили декаданса, черносотенства, духовного кадетства и мистического анархизма2 чудится
все же страдальческий голос борющегося, ищущего духа, и ищущего не безнадежно. Вчитываясь в продукты творчества русской литературы, вглядываясь в образцы нового искусства, вслушиваясь в речи новоявленных философов, богоборцев и богоискателей, и делая все это не в целях предвзятой критики, а с тайной надеждой найти ответ на вопросы,
нашей программой не предусмотренные, и однако же — мучительные, — я проникся уважением к живучести человеческого духа, ищущего даже там, где не потерял.
Конечно, в смысле углубления — прогресс. И нисколько не скрывая от себя ту массу нелепостей, гадостей, бесталанщины и вздора, через который пролагает себе путь современный
искатель, — я все же не могу себе представить передовой интеллигентской группы, а тем более — группы революционной, которая бы прошла мимо всего этого, с упрямо поднятой головой, в белоснежных перчатках партийной догмы, оберегающих брезгливые пальцы от
всей этой «современной грязи». И однако именно мы, с-ры, и
оказываемся такой группой, по крайней мере поскольку «Знамя труда» является выразителем нашего партийного миросозерцания. Я это говорю не ради критики и не для полемики.
«Знамя труда» — почтенное предприятие, над которым добросовестно трудятся почтенные
люди. Но ведь могила же это, товарищи, окончательная могила.
Тщательно, добросовестно, номер за номером прочел я комплект центрального органа,
прочел — и грустно поник головой. Представилось мне поле брани, усеянное трупами.
Кое-где еще стонут раненые, которых некому подбирать, а посередине стоит поп и заупокойным голосом читает старое евангелие. И доносится до меня твердая фанатическименторская фраза Н.М.:
— Переживаемый партией кризис есть кризис организационнойэ.
О! Я не отрицаю организационного кризиса, как не забываю и кризиса провокационного, на ликвидации которого специализировался т. Бурцев 4. Но неужели вы, товарищ
Н.М., не замечаете иного кризиса, глубоко внутреннего, который не излечивается правильной диспозицией войск, дисциплиной отдельных батальонов и подробным расписанием маневров? Того кризиса, который не есть привилегия нашей партии, не есть даже
привилегия нашей русской молодежи, — но есть мировое явление нового времени и только с особой резкостью выражен в России, как стране молодой культуры? Того кризиса,
который заставляет людей метаться от бога к дьяволу, от дьявола к нирване, — лишь бы
миновать болото надвигающегося мещанства? Того кризиса, который гуляет по рядам и
партийной и внепартийной молодежи и чистит эти ряды гораздо успешнее правительственной метлы. Я убежден в том, что этот кризис вам ведом, но вижу и то, что он вас мало смущает, раз вы до разрешения его, до намека на его разрешение, — пытаетесь окончательно решить кризис организационный, в котором вы видите единственное действительное страдание Партии.
Я понимаю, например, товарища Бурцева, который в № 4 своего «Общего дела» повествует о «величайшем счастье», выпавшем на его долю: за двадцать лет своей деятельности ему «ни разу и ни по одному существенному вопросу не пришлось переменить своего мнения». Ему «никогда не приходилось ни поклониться тому, с чем он боролся, ни бороться с тем, чему он поклонялся»5. Не могу не признать совершенно серьезно, что это,
рассуждая объективно, — действительно счастье, хотя лично я, например, повесился бы в
тот же момент, как обнаружил в себе такую стойкость. Застыть в великолепной неподвижности в те дни, когда человеческая мысль рвет плотины и пролагает новые пути, я
счел бы величайшим несчастьем. Но т. Бурцев говорит за себя, как за себя говорю и я;
партийный же орган есть голос всей Партии, и не хочется верить, чтобы в данном случае
он правильно отражал моменты, переживаемые партийными работниками. А между тем

отражать их он должен. Если довериться ему, то можно подумать, что «на Шипке все спокойно», за исключением разве того, что тов. Борисов усомнился в целесообразности террора 6 да т. Л.А-ва «перекупалась» в холодной воде конспирации7, но и то первого убедил т. В.Оленин8, а вторую откачал т. Н.М. 9
Скажу яснее. По моему разумению, Партия, олицетворяемая своим органом, не вправе и
не может проходить мимо вопросов, волнующих сейчас умы молодой России. Вопросы
религии, этики, вопросы о роли отдельной личности, интеллигентской группы и нации,
как и множество других вопросов, волнующих сейчас молодежь, не исключая ни области
эстетики, ни области половой жизни, имеют гораздо большее значение, чем вопросы тактики, которым посвящен почти исключительно наш партийный орган. Действовать может
лишь тот, кто уяснил себе жизнь и кому есть чем поделиться с меньшим братом, — или
кто, подобно тов. Бурцеву, двадцать лет прожил без сомнений, но таковых в наших рядах
очень мало.
Я знаю первое возражение: мне скажут, что для дебатирования этих вопросов есть легальная пресса. Это неверно, товарищи. В легальной прессе нашим голосам, желающим
говорить свободно и независимо, нет места. Есть очень много вопросов, которые мы в легальной прессе дебатировать не можем; я укажу хотя бы на вопрос об этическом оправдании террора, который гораздо важнее вопроса об его тактическом обосновании, укажу
еще на вопрос о революционной этике вообще, о личном евангелии революционера, который у нас заброшен чуть ли не со времен Народной Воли и который мучительно нужно
выяснить именно сейчас. Но если бы легальная пресса и могла быть свободной ареной дебатов по «проклятым вопросам», то не нужно забывать, что мы не имеем ни одного партийного легального органа. А именно о разработке партийного миросозерцания я и говорю.
Но оставим в покое «Знамя труда» и вообще литературу, как типа центрального, так и
типа оппозиции Его Величества. Никогда еще ни один орган не отражал ни одной партии.
Будем говорить о самой Партии, то есть о нас самих.
Партия не должна вырождаться в касту, — а нам грозит эта опасность. Официально,
например, Партия наша числится отрядом всемирного социалистического ополчения, —
на деле же мы не имеем с мировым движением никакой внутренней связи. Но это еще полбеды. А вот если мы потеряем корни и в России, — это будет бедой серьезной и окончательной. Потерять же их мы можем. Ведь тот фонд, из которого мы черпали до сих пор
свои силы, — есть интеллигентская молодежь, не определившаяся еще, ищущая путей масса юношей, обуреваемая вопросами, жаждущая руководящих намеков на решения. Чем же
мы привлечем ее? Рассуждениями о наилучшей организации деятельности комитетов, которых у нас почти и нет, члены которых разделились между заграницей и каторгой? Тактикой террора, в этическом оправдании которого она усомнилась, хотя бы под влиянием
реакции или последних провокационных драм?10 Чем же? Быть может, воспитанием в ней
ненависти, в ней, еще не научившейся любить? Или, может быть, не в ней, не в молодежи
лежит центр тяжести наших упований, а в массе народной? О, конечно! Но ведь ее мы
пошлем в народ, ибо сам народ нас искать не станет, а если и станет — не найдет. Потому
что мы, товарищи, сейчас действительно далеки от народа. Фактически: он в России, а мы
в Париже.
Мы распылены, мы рассеяны, мы изверились. И есть лишь один путь для нашего возрождения: путь откровенности. Не скорбь о минувшем важна, не слезы о прошлом потребны, к будущему важно направить взоры. Вы думаете, мне, как и вам, не жаль наших
старых верований, от возвышенной отвлеченной идеи до писанной программы? Думаете,
не жаль того времени, когда для того или иного шага нужно было лишь справиться, что
об этом полагает товарищ Гардении 11 и что благословит товарищ Н.М.? От души жаль!
Но делать нечего — жизнь ушла вперед. Не ушла — ускакала, умчалась на шнельцуге,
упорхнула на биплане. А наша великолепная колымага стоит на месте в гордом величии
деревянных колес с гербом «П С-Р» и с горбом
насохшей на нем грязи азефовского происхождения. Почтенные менторы скажут на это:
«не прикажете ли и нам увлечься автомобильным спортом?» Нет, почтенные менторы, не
прикажу. Но позвольте дорогу, я на своих двоих приду туда, куда жизнь кличет. Говоря
без метафор — нельзя, товарищи, уходить от жизни, погружаясь в отстаивание устаревших истин. Для возрождения Партии, для пополнения ее рядов новыми воинами нужно
войти в жизнь молодой России, нужно понять запросы новых поколений русской молодежи, нужно отозваться на ее вопросы, и не предвзятым скептицизмом и беззубым про-

тестом — а пониманием. Мы стары — нам нужно помолодеть. Мы стары и безграмотны,
прибавлю я. Мы застыли на вчерашнем, а вчерашнее умерло сегодня на рассвете.
У нас рассуждают так. Такой-то юноша, славный товарищ вчерашней борьбы, ушел в
религию. Что это такое? Реакция! Вздор! Мистицизм! Такой-то усомнился в этической закономерности террора. Либерал! Трус! Третий усомнился во всем и ищет ответа в искусстве. Ясно — малодушный неврастеник и эстет! Четвертый говорит: жил для других —
теперь хочу жить для себя. Ну, тут уж приговор: эгоист, ренегат и подлец!12 Скажете —
неправда? О, сознайтесь, положа руку на сердце! Ибо привыкли мы обо всем судить по
трафареткам и на все ярлыки наклеивать. Да ярлыки-то... старопечатного образца, тех
времен, когда почтенный социалист считал своей главной добродетелью незнакомство с
евангелием, отрицание искусства и прочих буржуазных утех. Но ведь так же невозможно,
товарищи!
«Мистицизм», «эстет» — все это слова без внутреннего смысла. Надо понять, надо доискаться причины. Мучительную для человека дилемму: «себе или ближнему своему» не
разрешают одним словом: болван. Религия... да, может быть, самыми верующими людьми
и являются социалисты с их верой в победу добра и в земной рай. И не есть ли прошлое
нашей Партии — величайшая поэзия, сложнейший и возвышенный роман революционного рыцарства! Откуда же в нас это идейное скопчество, это стремление отгородиться от
веяний времени, от ветра, вихря, бури исканий современности, отгородиться стеной партийного ветхого завета?
С чем подойдем мы к молодежи? И неужели думаете вы, что она по нашему программному подряснику и нашей организационной рясе не узнает в нас сектантов-беспоповцев,
ибо попы наши умерли, а новых не народилось; довольствуемся причетниками из «Знамя
Труда». Эх, не сердитесь за выражение, не со зла говорю это, а от чувства досады...
Резюмирую я свои мысли так. Важно сейчас не организационные вопросы решать и не
думать глубокомысленно над тем» почему мы не победили, а нас побили, и какой системы
револьвер покупать на будущее время. Важно понять время и откликнуться на его запросы, решая их по совести и разумению. Не думать, что нашли или что имели, — а искать,
искать, искать. Ничего не презирая a priori, ничего не отрицая с налету, ничего не осуждая
предвзято, — всюду искать ответа, радостно встречать каждую новую мысль, жадно впитывать каждую новую идею. Новую жатву да обмолотит разум и да просеет революционная совесть: отборное зерно пойдет на новые посевы. Вы спросите: а как же практическая
деятельность? Отвечу вопросом: а как она обстоит сейчас? товарищ Ваня и товарищ Аня
призывают рабочего Саню забастовать экономически? О большем что-то не слыхать.
Блажен, кто верует, — тепло ему на свете: пусть он и действует, я же, еретик, обращаюсь к
еретикам с горячим призывом искать утраченную веру, будь то старая, обновленная или
совсем новая. Кто не идет вперед, тот идет назад, хотя бы стоял на месте: таков единственно верный из старых парадоксов...
МО.
КОММЕНТАРИИ
1
Речь идет о газете «Знамя труда», центральном
органе партии эсеров (выходила в 1907-1914 г. в Париже).
2
Теория «мистического анархизма» была провозглашена в 1906 г. Г.И.Чулковым.
'Криптонимом «Н.М.» подписывал свои статьи
эсеровский публицист Николай Иванович Максимов.
Осоргин приводит цитату из его «Очерков по организационному вопросу» (Знамя труда. 1909. № 16-19).
4
Бурцев Владимир Львович (1862-1942) — видный
деятель русского револю! конного движения. После
разгрома «народовольцев» формально не принадлежал ни к одной партии. Разоблачил многих провокаторов царской охранки — Е.Ф.Азефа, Р.В.Малиновского, А.М.Гартинга и др.
5
Осоргин цитирует передовую статью «От редакции», напечатанную в № 1 (а не 4) за 1909 г. журнала
«Общее дело», издававшегося Бурцевым в Париже.

6
За подписью «Борисов» в «Знамени труда» (1909.
№ 19) было напечатано письмо в редакцию «Нужен
ли еще террор?».
7
Имеется в виду статья «Что теперь нужно», опубликованная за подписью «гJI.A-ea» в газете «Известия
областного заграничного комитета партии социалистов-революционеров» (1909. № 10).
8
Возможно, речь идет о Викторе Михайловиче
Чернове (1873-1952), одном из основателей партии
эсеров и ее теоретике. Известны его псевдонимы
«Оленин» и «Борис Оленин». Ответ «В.Оленина» на
письмо «Борисова» нами не разыскан.
9
. Ответ на статью JI.A-вой был дан в указанных в
примеч. 3 «Очерках...» Н.И.Максимова.
10
Имеются в виду разоблачения провокаторов
А.М.Гартинга и Е.Ф.Азефа.
11
Псевдоним B.M. Чернова.
12
Возможно, в первом случае имеется в виду письмо «Борисова», а в третьем — статья Л.А-вой.

Публикация, вступительная статья и комментарии
Л.В.Поликовской.

ЛЕОНИД АНДРЕЕВ
ПИСЬМА А.А.КИПЕНУ
Впервые
публикуемые
полностью
письма
Л.Андреева к А.А.Кипену относятся по времени к
1914-1916 гг. и характеризуют настроения и позицию
Л.Андреева накануне и в начале Первой мировой
войны. Адресат Л.Андреева — А.А.Кипен (1870-1938)
— писатель и агроном по образованию, был крупным
специалистом по виноградарству, автором многих
научных трудов, не утративших своего значения и
поныне. А.А.Кипен родился на юге Украины, в Мелитополе. Его отец, одно время служивший писарем у
нотариуса, после сдачи экзамена на звание частного
поверенного совмещал службу с занятиями частной
адвокатурой. По ьоспоминаниям А.А.Кипена, он
воспитывал детей «в духе тогдашнего либерализма и
народолюбия». Мать происходила из купеческой среды. Его брат и сестра были профессиональными революционерами-землевольцами. После окончания
реального училища А.А.Кипен, не попавший из-за
установленной для евреев «процентной нормы» в
Харьковский технологический институт, отбывал
вольноопределяющимся воинскую повинность в Севастополе в артиллерийской батарее, а в 1890 г. уехал
во Францию учиться в Высшую национальную школу
агрикультуры в г. Монпелье. А.А.Кипен возвратился,
в Россию со званием ingenieur agrìcola и поступил на
службу в Одесский филоксерный комитет. В 18971898 гг. он руководил питомниками виноградных
привитых лоз сначала в Кутаисской губернии, а затем
(по 1903 г.) в Бессарабии. А.А.Кипен с 1895 г. регулярно печатал статьи и рецензии в одесском журнале
«Вестник виноделия», где позже занимал должность
секретаря редакции. Выступал с научными докладами
на «занятиях» Всероссийских съездов виноградарей и
виноделов в Москве и Одессе. За свои демократические убеждения А.А.Кипен подвергся травле со стороны кишиневских черносотенцев-монархистов и был
выслан из Бессарабии, а в 1905 г. арестован в Одессе и
препровожден на родину в Мелитополь. В 1907 г.
А.А.Кипен перебрался на жительство в Петербург.
Читал лекции по виноградарству при Сельскохозяйственном музее, в 1909-1917 гг. вел курсы виноградарства на Высших Каменноосгровских -сельскохозяйственных курсах. Свой первый рассказ «На перекрестке» (опубликован в 1909 г.) А.А.Кипен написал в
1903 г. под впечатлением от черносотенного погрома
в Кишиневе. Первым выступлением А.А.Кипенабеллетриста в печати стал его рассказ «Метеорологическая станция», опубликованный в № 10 «Русского богатства» в 1903 г. Широкое признание получил его рассказ «Бирючий остров» на злободневную в
условиях Первой русской революции 1905 г. тему о
войне рыбаков с хозяином завода и приказчиком.

De Visu 1994. №3/4 (15).
© В Н.Чуваков, 1994.

Рассказ одобрил М.Горький и напечатал в Сборнике
товарищества «Знание»1. Еще больший резонанс
имели очерки А.А.Кипена «В Октябре»2 — свидетельство очевидца о баррикадных боях и еврейском
погроме в Одессе. Очерки «В Октябре» были переведены на польский и немецкий языки. Как беллетрист
А.А.Кипен занял, если и не первое, то весьма заметное и почетное место в русской литературе начала
XX в. Отсутствие имени А.А.Кипена в таком авторитетном издании, как биографический словарь
«Русские писатели. 1800-1917», вряд ли оправдано. В
1904-1919 гг. его рассказы, кроме «Русского богатства», печатались в журналах «Образование»,
«Современный мир», «Пробуждение», «Еврейский
мир», «Бодрое слово», «Путь», «Вестник Европы»,
«Северные записки», «Новый путь», в 8-м сборнике
Книгоиздательства писателей в Москве — «Слово», в
газетах «Одесские новости», «Неделя "Современного
слова"» и др. изданиях. В 1916-1917 гг. в Книгоиздательстве писателей в Москве вышло первое Собрание
рассказов А.А.Кипена в двух томах. Наиболее полным переизданием его художественных произведений
стало Собрание сочинений в трех томах со вступительной статьей М.Поляковой (М., 1928-1931). В
1917г., еще до Октябрьской революции, А.А.Кипен
уехал из Петрограда на юг России. С февраля 1920 г.
он — профессор Одесского сельскохозяйственного
института. В 1922 г. А.А.Кипен возглавил Одесское
художественное общество имени К.Костанди, провозгласившего своей задачей «выявление революционной действительности». В следующем году А.А.Кипен
стал одним из учредителей в Одессе Филологического
общества, назначением которого было объединение
«наличных в г. Одессе научных сил, работающих в
области
гуманитарных
дисциплин».
Позже
А.А.Кипен отошел от литературы, целиком отдавшись делу развития виноградарства в совхозах на юге
Украины.
Первая встреча и личное знакомство А.А.Кипена и
Леонида Андреева состоялось 16 августа 1907 г. в Куоккале, о чем А.А.Кипен оставил запись в памятной
книжке:
Был у Андреева на даче. Его мать, старушка в
длинной новой кофте, спрашивает, как сказать
обо мне. Очень скоро она возвратилась и, уже
любезно улыбаясь, провела меня через полутемную столовую к лестнице. «Пожалуйте наверх».
Наверху меня встретил Л.Н., очень любезно
улыбавшийся. «Ваше имя и отчество?» — спросил он. Предложив чаю, познакомил с гостем
своим, каким-то молодым человеком с бритым
лицом, — к которому он был очень внимателен.
Потом познакомил с своим братом. Л.Н. —

статный, здоровый, по виду не старше 26-27 лет.
На нем шнурован штиблеты, брюки и русская рубашка из тонкого синего сукна, подпоясанная тонким ремешком с серебряным набором.
Разговор зашел об его участии в «Знании».
Тогда предполагалось выпускать параллельные
«сборники»: одни (старые) под редакцией Пятницкого и Горького, другие (новые) под
ред Андреева. Я знал уже об этом от
Сем Павл Боголюбова, но для Андреева это была новость, о которой он узнал
только в день моего посещения из письма поверенного от Горького или Пятницкого. Он очень
взволнован, говорил об этом, называя всю затею
нелепостью, и говорил, что от редактирования
сборников откажется.
— Я соглашался редактировать старые сборники и не знал, что затеваются еще какие-то новые.
На мое замечание, что теперь фактическим редактором, очевидно, будет Пятницкий, он ответил:
— Ну, конечно, Горький не может редактировать, сидя за границей. К тому же он мало знаком с новыми течениями в литературе. Он говорит, что следит за всем, но, сидя за границей, это
невозможно.
Спросил, работаю ли теперь над чем-нибудь
новым. Сказал, что сам давно уже «бьет баклуши», но думает засесть за работу. Говорил он
безостановочно. Сел (так! — В. Ч.) к столу, он заметил, что я смотрю на него в упор (обычная моя
нелепая манера), нахмурился на минуту, потом
улыбнулся и снова заходил по комнате. Ругал юг
— Ялту и Капри. Оказывается, что он уроженец
Орловской губернии, хвалит свои места. Когда я
сказал, что он, стало быть, земляк Бунину, он
сказал, что там родился Тургенев и Писемский.
«А Бунин мне не нравится».
Он только что возвратился из Москвы, где вел
переговоры с Нем-Данч о постановке «Жизни Человека». Переговорами он
недоволен. «Они подгоняют пиесу к своей форме,
а не создают форму к пиесе». Очень юмористически рассказал о полученной от НемДанч телеграмме. Вместо «Ответ дан будет в категорическом духе», телеграфист передал
«Отец дитя будет в католическом духе».
Ругал Дымова. «Развязный молодой человек!»
Передал очень смешно содержание новой пьесы
Дымова и сказал, что все теперь стали писать
пьесы с прологами, что эта форма, таким обра-

зом, опошлена и что придется искать новую
форму. На мой вопрос: неужели это вам помешает? — улыбнулся и промолчал.
Очень юмористически представил
своих встреч с жандармами. Говорил он все время без умолку. Когда я поднялся, не хотел отпускать. «Оставайтесь обедать». Я сослался на то,
что меня ждет брат. Отпустил. Просил заехать к
обеду в Петербурге, Каменноосгровский пр., 133.
Между А.А.Кипеном и Л.Андреевым установились
теплые, дружеские отношения. А.А.Кипен навещал
Л.Андреева в Ваммельсу, плавал с Л.Андреевым на
его моторной яхте4.
По свидетельству А.А.Кипена, его последняя
встреча с Л.Андреевым была в Петрограде в январе
1917 г. Дата эта, по-видимому, нуждается в уточнении. У А.А.Кипена сохранилась книга Л.Андреева «В
сей грозный час» с такой надписью: «Александру Абрамовичу Кипену с сердечной приязнью, на добрую и
долгую память. Леонид Андреев. 1917. Февраль.
Помните "Далекого"»5.
А.А.Кипен был близко знаком и переписывался с
другом и почитателем Л.Андреева А.С.Серафимовичем. Сближал Л.Андреева и А.А.Кипена их интерес к живописи (А.А.Кипен неплохо рисовал и в
гимназические годы получил серебряную медаль на
конкурсе ученических работ по рисованию, объявленном Петербургской Академией художеств). Тем
более тяжел был для Л.Андреева фактический отказ
А.А.Кипена от участия в «банковской» газете
«Русская воля» (отказался и А.С.Серафимович), в организации которой Л.Андреев принял такое живое
участие, а позже занял кресло редактора.
Письма Л.Андреева к A.A.Кипену печатаются по
оригиналам, хранящимся в Отделе рукописей И МЛ И
(Ф.27. Оп.2. Ед.хр.15).
'Сборник товарищества «Знание». СПб., 1905.
Кн.7.
2Там же. СПб., 1906. Кн.11.
3
ИМЛИ. Ф.27. Оп.1. Ед.хр.105.
4
См.: Кипен А. Андреев: Воспоминания // Южное
слово. Одесса, 1919. 5 ноября. № 53; 12 ноября. № 59.
То же: Реквием: Сб. памяти Леонида Андреева. М.,
1930. С. 177-194.
5
ИМЛИ. Ф.27. Оп.3. Ед.хр.25.

1
[Рим. 17 февраля (2 марта) 1914г.]

Дорогой Александр Абрамович.
Все было бы здесь чудесно, если бы не головная боль. Кажется, застудил я голову, а эта
беда теперь долго будет отравлять существование; и прекрасные римские дни наполовину
пропадают1 — все люди, как люди, а я как х... на блюде. Так говорили у нас на Пушкарной про подобных мне римлян.
Подумайте только — отведите глаза от окна, в которое видны Териоки, и представьте,
как тут у них хорошо. Вчера с Анной2 обедалй мы в ресторанчике Масси, сидели на терраске, откуда видно полмира: весенне зеленые, необыкновенные холмы Кампаньи с редкими рощицами пиний и дальше цепь Албанских гор; и светило такое горячее, по-нашему
майское солнце, и так прозрачен и легок воздух, и такая нежнейшая синева неба, и такие
беленькие продолговатые амурчатые, райские облачка — что сердце таяло во рту, как леденец. А прополз вдали поезд с двумя паровозами — и дым из труб был совершенно синий, точно накрашенный; и все, как нарисованное, но какою умною, какою гениальною
рукою. Видно вдаль на десятки верст; и дальние глиняные осыпи четки среди зелени, как

золотые, и каждый розовый или белый домик, одинокий в этой необыкновенно подгородней пустыне, лепится воздушно и четко. А внизу, на чистом дворике, и на терраске,
веселая, любезная, приветливая римская получернь: было воскресенье, понаехали, пьют
вино и веселятся. Играет что-то приятное пьянола; и вдруг завальсировали — по двору,
как по паркету. Смотрю я на это с умилением: так хорошо, так радостно и мило, —< и
вдруг — вы подумайте, что вспомнилось мне. Вспомнились наши карательные отряды,
наши повешенные, наши расстрелянные. Перед этим в Берлине я прочел весьма интересную новую книгу о Николае Втором3, и вот, значит, воскресло в памяти все пережитое. И стало так мучительно на душе, почти до слез; мрачные мы люди и не можем быть
другими.
Устроились мы в Риме недурно. Анна избегала город и добыла-та приличную виллу, где живем самостоятельно, как на моторе; хорошо будет и работать, если голова только позволит4. Русские пока не мешают, хотя и стремятся к тому, уже знают о приезде; вчера вечером отправился в кинемо и за дорогу успел заключить три знакомства. Сапка5
здоров и зело радует меня, но слишком он умен, каналья, плохо ему будет жить. Подумайте: в Венеции6, улегшись спать, вдруг плачет горьчайшими слезами; я к нему — обнял
меня за шею, прильнул и своим детским языком, плача, говорит «когда буду старый, то
умру». — Ну, дальше. «Не хочу умиять». — Ты еще молодой, не плачь. «Бабушка стаенькая»... Никак не может успокоиться, и пришлось мне, как здешнему пастору, наврать ему с
три короба о великолепнейшей загробной жизни. А причина была в том, что утром он видел похороны7. И все запоминает, подлец, если дал ему Ьбещание, то уж исполняй.
Хотел написать вам, дорогой Александр Абрамович, длиннейшее письмо, но беда с новой машинкой: пока написал эти строки, Анна раз пять поправляла, а я вынужденно гулял, ругаясь. Прямо не знаю, что делать, рукой не могу писать.
Пока крепко целую, буду писать, как только справлюсь с этим дьяволом, машиной.
Ваш JI.A.
17 февр 1914 г.
Привет Вам, милый Александр Абрамович!
Спасибо за письма. Буду писать Вам, как только хоть немного приведу себя в порядок: с
одной стороны; куча хозяйств и домаш забот, с другой, такие сильные впечатления от Рима, что голова еще не справилась с ними. Всего Вам доброго!
Пишите.
A.A.
Адрес наш: 261, via Nomentana. Roma.
2
[Рим, 6 (19) марта 1914 г.]

Дорогой Александр Абрамович!
Очевидно, Рим предназначен к тому, чтобы в нем все разваливалось: приходят,
напр, варвары, свежие люди — и разваливаются. Развалился и я. Точно меня дурманом опоили: в голове сонная одурь, сердце переколачивает, голова вдруг сыто затрещит. А то вдруг совсем здоров, словно отроду и не болел, и хвост крючком — и все это
будто не я, а подмененный. Письмо написать так трудно, как неграмАтной деревенской
старухе. И временами очень мрачное настроение. Несколько раз уже подумывал: не
удрать ли куда, где попроще. На днях надо садиться за работу, а ни одной мысли, все позабыл, что и знал-то. А работать необходимо — и это меня также мучает.
Не сердитесь, что ограничу письмо этими невразумительными строками, — видите, какое дело. Вашим же письмам очень радуюсь и до чрезвычайности хотел бы: вдруг вы
здесь, и мы идем по Кампанье шататься и разговаривать. Последнее я еще могу, хотя и это
слабо. В столь же очумелом состоянии Анна, и только Савка радует своим весельем, бодростью и интересом ко всему. Удивительно милый мальчуга.
Напишите, как показался Вам Шаляпин и очень ли Вам было приятно слушать и смотреть его К Что знаете о Горьком?2 Из Москвы мне писали, что ни с кем не видался. Серафимыч, конечно, не прав, слишком резко — Вересаев плох только потому, что состоит из
одних достоинств3. Очень радуюсь, что Вы посмотрите «Мысль»4. Странная вещь, но
этого представления я боюсь — первый раз за весь мой театр. Боюсь и глупейшим образом делаю из этого какую-то решительную и крупную ставку.

Относительно «Собачьего вальса»5 —
конечно, у нас нет таких разногласий,
чтобы через две минуты разговора не
превратились в полное согласие. А Ваше
отношение таково для меня, что заставило внутренне пересмотреть вещь, ободрило меня, дало желание ее закончить. Подробно поговорим при свидании, ибо писать — увы, не могу, ослаб.
Значит, едем на моторе6. Ну, ладно, я
очень рад и уверен, что Вы получите настоящее большое удовольствие. У вас будет новый прекрасный знакомый — шхеры; а может и другом станет, как для меня. Вы думаете, я здесь забыл о них? Отнюдь. Больше люблю и больше стремлюсь, чем когда-либо.
Много занимаюсь фотографией7, уже
есть хорошие снимки, приятно будет показать. Кажется, куплю мотоциклетку —
здесь это необходимо, чтобы использовать окрестности, где самый вкус. Л
больших доз пешедрала не выдерживает
сердце:
недавно был небольшой припаЛ.Н.Андреев. 1909-1910 гг.(ГЛМ)
док, нагнавший, однако, большую тоску.
мамаше8 привстрече не говорите, я ей пишу веселеишие письма.
Крепко жму руку и целую, до свидания.
Ваш JI.A.
6 марта 1914
261, via Nomentana. Roma.
Милый Александр Абрамович!
Крепко жму Вашу руку. Знаете, нужны большое здоровье и огромный запас устойчивости, чтобы выдерживать всю ту черноту, которой так полон Л. Конечно, мрачнее всего его нездоровье. Как исключение выпадает когда светлый денек, что он не жалуется на что-нибудь. К доктору не хочет. И я не знаю, что у него с сердцем: нервное или
какой-либо появившийся физич недостаток. Вероятно и то, и другое. Как было бы
чудесно, если бы он был здоров. Это было бы счастье, и редкое счастье.
В Риме и возле него бесконечный источник всего: жизни, вечности, красоты. Поедете
вместе на «Далеком» — познакомимся еще лучше. И то сейчас Вам так пишу, как никому.
Будьте здоровы.
Анна Андреева.
3
[Рим, 27 март» (9 апреля) 1914 г.]

Дорогой Александр Абрамович
— крепкое спасибо за Ваше дружеское и своевременное письмо: пока-то сообразишь, что
весь этот «провал» означает, а в первую минуту все же несладко. С тех пор, как Вы писали, я прочел много рецензий о «Мысли», очень много, и вся картина спектакля мне ясна
так, будто я сам там находился. И ничего печального. Ругаются почти все, ругаются злобно, преднамеренно порою, бьют по голове извека готовыми аршинами, как Игнатов из
Русс Вед— но при всем старании, при всей даже ненависти порою никому не удалось нанести ни одного мало-мальски острого действительного удара. Хлопают рогожей, звучно и безвредно, а безмен у меня одного в руках.
И по всему видно, и никто этого скрыть не в силах, что спектакль был силы огромной,
воздействия чрезвычайного, заразительности совсем редкой. Одни приписывают это игре
Леонидова — но откуда же игра, ведь он не в лошадки играет, а мою авторскую волю выполнял; другие полагают, что вся причина импрессии в изображении сумасшедшего дома
— будто и раньше не показывались на сцене сумасшедшие! Я еще сам помню, как Андреев-Бурлак2, в халате сумасшедшего, при всей соответствующей обстановке читал-

играл гоголевского Поприщина. И помню, что никому тогда с ума сходить не хотелось.
Конечно, Вы правы, что покажи я им так самоубийство и все, что угодно, они так же бы
кричали о недопустимой тяжести представления. Трагизм куда-то девался — смешные и
жалкие люди.
И сила спектакля — доказательство, что я и театр в данном случае идем правильным
путем. Им все еще хочется баловаться искусством, оно для них даже не жена, от которой
берешь и радость и горе, а проститутка, содержимая за большие деньги специально для
утех. Избави Бог порядочного джентльмена от содержанки, которая вдруг вздумала бы
полюбить его, ударилась в серьезные переживания, стала плакать, страдать, волноваться,
вдруг томиться ожиданием и сантиментально дарить ему цветы. Разве он переживать
идет к ней? Нет, уйти от переживаний, отдохнуть на роскошных грудях искусства, нанюхаться всяких амбре — вот его послеобеденное полусонное стремление, вот зачем ему,
подлецу наших дней и буржую, нужен театр. А за выражением его оскорбленного лица
почтительно следит холоп наших дней — «журналист» и вопиет наутро: «что они сделали
с нашим уважаемым, разве это театр, нельзя же допускать такие пытки: истинное искусство должно быть мягко, как перина, а нас всех, и меня, и его степенство, положили прямо
на гвозди! Никакого трагизма, ибо истинный трагизм приятен, истинный трагизм веселит
душу, очищает желудок, увеличивает аппетит, вообще слабит мягко и нежно. Дайте нам
Мольера, а если уж так хочется трагедии, то дайте старух, хорошо пастеризованную временем трагедию — Шекспира, например. И трагично, и не больно»3.
Но обо всем этом будем говорить при встрече, дорогой Александр Абрамович. Сейчас я
принялся за работу, и руки так надергиваются машинкой, что при всем желании расписаться боль в пальцах кладет предел. Ах, если бы можно было писать прямо языком — он
у меня никогда не устает. Меня очень радует, что я Вас застану: и уже готов состав первой
экспедиции в шхеры: Вы, брат Андрей4, Николай5 и я. До Гельсингфорса — чудеснейшая
неделя.
Работа идет пока неуверенно, приходится многое преодолевать в себе. Мешает нездоровье и ужаснейшее настроение, какого у меня давно уже не было. Рим дйя меня не родная
мать — скорее, пышная мачеха.
Крепко жму Вашу руку, жду, что еще разок напишете. Потом, в Мае, мы вместе пойдем
на «Мысль», я их еще застану. Анна сердечно кланяется.
Ваш JI.A.
27 Марта 1914 г.
4
[Ваммельсу, 21 августа (3 сентября) 1914г.]

Дорогой Александр Абрамович!
Только сегодня, 21-го, получил Ваше письмо. У нас на письма военная цензура, и мало
поездов, и еще что-то, так что сильно опаздывают. Ни о каком распоряжении, касающемся выселения евреев из Финляндии, не слыхал и не читал. Думаю, что это враки, и
во всяком разе Вам следует ехать в Куоккала, так или иначе дело это мы устроим. А сидеть в Мелитополе, когда вместо Петербурга стал Петроград1 и когда дела столь важны и
всех требуют к ответу, невозможно. Плюньте на Мелитополь и жарьте сюда.
Мое дело швах. Уже три недели я нездоров, жестокая невралгия правой руки и плеча,
непрерывная боль: ни работать, ни думать, ни жить. Скрючило и придавило. Хожу по кабинету, вытянув шею вперед, как собака Треф2 на следу, и бормочу, а на машине выстукивает Анна. И кажется, нет никакой надежды на близкое выздоровление — так я дурак
дураком и проморгаю войну. Одурелый от боли и бессонницы, целый день и вечер грызу
газеты и из беллетристики читаю только про войну, и получается нечто совсем сумасбродное. Но сквозь боль и хмару все же росточками пробивается пречудесное настроение: ах, если бы не эта дурацки неуместная боль, какой бы веселый и радостный был я человек! 3
И мне очень любопытно потолковать с Вами о войне, как Вы смотрите на это дело. Думаю, что мы сойдемся, а вот «колония на кратере», сиречь Мустамяки, сиречь Горькие,
Бончи4, Иорданские5 и Проч. и проч. — их там собралось множество — эти мне не нравятся. Не знаю, как сейчас, я давно никого не видел, но в начале войны они производили
впечатление довольно жалкое: точно в игру играют, где да и нет не говорить, черного и
белого не называть. И никто из них до сих пор не выступил публично, и это меня возмущает, ибо напоминает нейтральную Румынию: ах, как бы не проворонить, как бы не про-

гадать!6 Нет у них ни живой силы, ни порыва, ни того вдохновения Эрве7, которое заставляет антимилитариста взяться за ружье. Нет, не им вершить судьбы России и не их позовет Россия, когда настанет нужная минута.
Но даже и диктовать трудно, так все болит. Посему бросаю и жду Вас для личных объяснений. Относительно Далекого расскажу, а с Андрюшей нашим дело обстоит серьезно.
Стояли они своим полком в Финляндии, но 15-го их погнали к Варшаве, поздравив с походом. Проездом через Райволу Андрюше удалось на один час урваться сюда, повидаться.
Вчера получил от него письмо из-под Вильны, а где он теперь — одному Богу известно.
Вероятно, в Галиции. Если вздумаете написать ему, то вот адрес: Действующая армия, 9ый финляндский стрелковый полк, 7-ая рота, унт-офиц вольноопредел А.Н.Андрееву. И больше ничего8. Думалось ли обо всем об этом, когда мы
лазили по Гохланду или мирно попивали чаек на палубе.
Крепко целую, и под мою диктовку Анна Вас приветствует.
ЪгшЛ.А.
Всего доброго и до скорого свидания, милый Александр Абрамович!
A.A.
5
18 окт

Милый мой Александр Абрамович,
напрасно Вы меня не разбудили, надо б повидаться перед дорог Но я рад, что Вам
удалось поехать, приобретете много важных и полезных впечатлений2. Сейчас хлопочем,
чтобы Серафимыча устроить корреспондентом от «Дня»3, ему самому хочется, будет лысиной своей освещать события, вот и пригодилась лысина, а Вы всегда смеялись. Мне
лично будет Вас не хватать, ведь мы почти и не видались. Здоровье несколько лучше, отдыхаю, но становлюсь болен, когда поговорю с интеллигентными россиянами, такую несут околесную; прискорбно удивил меня Аркадий Геор4, умный человек, а о
войне думает, как Максим Мустамякский. Я же продолжаю пламенеть и все больше стоять за войну5. Сейчас смутно относительно Турции, что-то весьма непонятное6. От Андрюши есть письма, пока цел, счастлив, что получил теплое. Крепко целую и желаю здоровья, не тяжелых впеч.
Ваш Л.А.
6
[Ваммельсу, 16 (29) января 1915г.]

Милый друг!
Поверьте моей совести: легче верблюду написать письмо, нежели мне. Изнемог от работы и машины, света Божьего не вижу; а к тому же и нездоров весьма существенно. Пользуясь затишьем на войне и дома, с поспешностью отступающего австрийца написал, точнее, соорудил, точнее воздвиг громаднейшую трагедию: «Самсон в оковах».
Что вышло, не знаю, Арабажин1 и Эфрос2 еще не высказались, но сам доволен (не самодоволен, это другое!). Работы было много ужасно, от исписанных листов в кабинете
проходу нет; теперь навожу окончательную правку. Завтра еду в Петроград по делам, связанным с моей «Первой ступенью»3: как ее развитие, возник у нас некоторый писательский кружок (Горький и Сологуб и я во главе) с целью противодействия антисемитизму4;
составляем книгу, проводим устав общества «для изучения еврейства», ибо хотим легализоваться, устраиваем коллоквиумы с именитыми писателями и общ деятелями, и проч. Дела много. Подробнее в письме не стоит, но любопытного много. С Максимычем я видаюсь, отношения приличные и по виду напоминают старые.
Времени так мало в этом году и так оно дорого, что сижу неделями без времени, хоть по
миру иди. Даже на своей пиесе в Александринке еще не побывал ни разу, они обижаются
— а что сделать?5 Некогда. Стараюсь реже сморкаться, руки заняты, а то Анна во время
работы, пока я стучу, вытирает мне нос — что поделаешь! В загоне и остальные естественные отправления: при полной необходимости, ни разу за зиму не побывал в кинемо.
Писем совсем не пишу, последнее время даже Андрюшу оставил, кстати, у них в Пруссии
затишье, и он пока благополучен: пишет бодро и хорошо. А с Вами — поговорить бы до

семи утра, вот это дело! При отсутствии событий мысль вертится вокруг идей и принципов, а это материал для обширного многоглаголания, никак не для письма.
И болен, болен! Загадочное вздутие желудка, от которого не могу дышать, и головные
боли. Доктор уверяет, что другой на моем месте давно сдох бы, и спрашивает: почему я не
дохну? И я могу ответить только одно: некогда! Если принять в расчет, что для простой,
но приличной смерти требуется с неделю, а для писательской (ведь надо ж бюллетени!)
надобно недели полторы, а то и две — куда же мне, не могу, нет у меня свободных двух
недель! Придется отложить до каникул.
Оставленные в доме здравствуют. Детишки веселы и приятны, Анна пособляет мне в работе. Снегу у нас гибель и красиво, приятно гулять — но когда? Дай Бог в окошечко поглядеть.
Жду Вас и Ваших рассказов — много Вы привезете? Когда думаете назад? Хорошо, что
Вы поехали и вошли в суть: интеллигентское сидение в тылу, здесь, полно скверны; среди
двух больших партий: идиотов и подлецов, как-то теряются остальные. Но все же намечаются и просветы, есть несомненные надежды на улучшение русской жизни.
Будьте здоровы, дорогой, и пишите, не обращая внимание на мое несчастное молчание.
Целую и крепко жму руку.
Ваш JI.A.
16 января нового года.
7
[Ваммельсу, 3(15) июня 1915г.]

Милый друг, Александр Абрамович!
Сказка моей жизни заключается в том, что с 10-го апреля и по днесь я снова нянчусь с
рукой. Пробыв бесполезно еще месяц в больнице, я дома обрел ту же несносную боль, даже усилившуюся; лечусь дома грязями и конца этому не видится. Писать, конечно, не мог,
одной рукой много не настукаешь. Завтра пускаюсь в рискованный путь — рискованный,
ибо с полдороги вернувшаяся боль может заставить бросить все и мчаться домой. Еду с
Голоушевым (С.Глаголем)большим моим другом, на казенном пароходике по Москвереке и Оке до Нижнего — куда дальше, еще не знаю. На юг теперь не попаду и стало быть
к Вам — увы! — не смогу.
А жалко! Вы так вкусно описываете вид из окна, да и жары хочется, рука хочет. Здесь у
нас все холода и частые дожди, для моего сада погода пречудесная, но для дачных удовольствий и невралгий неподходяще. Брат Павел2 скулит и завтра устремляется к югу;
возможно, что на денек он забредет к Вам. Доктора настойчиво шлют меня на евпаторийские грязи; если придется поехать, то, конечно, Мелитополя не миную.
Помимо руки у меня очень скверен желудок, сижу на детской диэте, молоко да манная
каша, начал уже срыгивать и ношу слюнавку. И чаю мало дают, да и то жидкого — разве
это жизнь? Скверно, друже. И настроение у меня преподлое, злое, кислое, мрачное, тупо
молочное, эфиопское. Этот последний месяц в больнице, в Питере, преисполнил меня отвращением. Злили людишки, и больше всех злил дорогой Максим, заново отделывающий
свою популярность при посредстве М Ф3; да и вообще — дрянно живут, мелко и нечестно.
Очень скучно без моря, даже до глупости. А смотреть на него с берега — только раздражение. Как мы были счастливы на Гохланде! Брат Андрей теперь в полку, а что дальше и что, собственно, — не знаю. Последнее письмо от 23-го. Если захотите написать ему,
то: 9 финляндский стрелковый полк, 7 рота, унтер-офицеру.
Писать трудно от руки, кончаю. При возможности буду писать. Это хорошо, что Вы сели за большую работу, конспект ее мне понравился и обещает большую вещь. Маленькие
рассказы хороши, чтобы проконопачивать литературу, а основанием служат бревна —
романы, без них и здания нет. Жарьте роман, мать его за ногу! Когда мне отрежут правую
руку (и левую ногу: она тоже болит) и вынут желудок, я левой напишу роман.
«Самсон» пойдет в Хном, но когда, неизвестно4. Так надоели переговоры
о нем! А осенью я сочиню сенсационную драму, где героиня — укротительница зверей!3
Вы подумайте!
Крепко жму руку и целую. Не забывайте!
Ваш Леонид А.
3 июня 1915 г.

8
[Ваммельсу, 9 (21) августа 1916 г.]

Дорогой Александр Абрамович!
Чрезвычайно хочу видеть Вас и говорить
— долго, хорошо, по-ночному, — а писать
просто нет сил! От Анны Вы знаете мои дела мотаюсь усиленно.
Конечно, мыслю о Вас как о сотруднике и
союзнике моем решенном2. Вы сами, приехав, увйдите, каково дело, и что все разговоры о банковском засилье — пуф. А важно
то, что мы можем поставить дело, как хотим.
Сколько лет живу я на свете (сегодня исполнилось ровно 45!), а впервые получаю возможность реально провести свои взгляды на
литер и театр, наложить на них свою
руку.
Огорчений много, но много и особенной
радости. Опять-таки впервые берусь за работу не один, не ночью, не наедине с своими
мыслями — а купно с народом. Это волнует
меня по-новому и радует. Крепко жму Вашу
А.А.Кипен. 1913 г.
руку. Не сердитесь на меня, дорогой, за мол(ГЛМ)
чание: я никому из своих не пишу, пишу
только чужим.
Жду Вашего приезда. Конечно, вопрос с жительством уладится; с знаю, что в Райволе
можно жить.
А голова к- болит!
ЪъшЛ.А.
9 августа 1916 г.
9
[Петроград, 23 октября 1916г.]

Дорогой Александр Абрамович!
Совершенно приемлю Вашу позицию относительно новой газеты и некоторую осторожность Вашу считаю естественной и, на расстоянии, должной. Только будьте уверены,
дружище, что иду я с открытыми глазами и — пока — имею твердую уверенность в хорошем будущем
газеты, в ее необходимости для общего нашего дела. Как министр, Протопопов 1 очень плох, что и будет выражено нами, если до тех пор он не вылетит; но его
прошлое — внимательно прочтите все газеты о его назначении — свидетельствует о его
большой честности и последовательном либерализме.
Что такое российский либерализм? Слова: в начале бе Слово, и в конце бе Слово. Но
приятно, что хоть в словах и пожеланиях П был слева. Возьмите его пожелания в рабочем вопросе; свобода стачек, профессион союзов, страхование рабочих и т.д. — ведь совсем приличная программа. И поскольку газета могла быть
«протопоповской» (при наличии сильной, радикальной и вполне самостоятельной редакции), постольку это не ни плохо, ни опасно; Протопопов же министр — человек нам чужой и враждебный. Это все ясно2.
А писать мне — умора, так я занят! Надо бы говорить, вот что — говорить! Кстати, у
Вас ошибка: не Муре-е-тов3, националист, а Мура-а-тов4, художник, [будет] заведывать
искусством. И просто повидать Вас хочется, ни для чего, а так... и неужели Вы будете жить
в Одессе? О, Боже! Не говоря о том, как это дурно повлияет на Ваш характер (вспомните
Юшкевича! *) — расстояние-то уж очень велико.
Не знаю, не рассердитесь ли Вы на меня, но хочу от себя похлогготать, чтобы дали Вам в
Питере право жительства. Буду просить за Айзмана6 (по его желанию) и позволю себе
пристегнуть Вас. Можно? В этом отношении Протопопов человек очень милый, и [это]
уже кое-что для людей; еврейское равноправие — насколько мне известно — входило и в
его программу, если только министерство не переставило всю его голову задом наперед.
Работаю — хвораю — борюсь — восторгаюсь умением Максимов и Мережковских7 делать бум и рекламу своей честности и таланту — минутами тихо скулю о потерянной
правде — жду событий — гляжу на события.

Дети в деревне, я в городе, квартира, звонки. Место хорошее: Мойка, 1, кв. 12.
Только что вернулся из Москвы, где воевал с Хным театром и победил
его. Для Вас это интересно: «Собачий вальс» (в усовершенствованном виде) пойдет в
Хном. Хорошая вышла пиеса!
В списке сотрудников ставить Вас я не буду, доколе сами не захотите, а вещицу — хорошую! — все ж давайте. И пока — крепко и дружески жму руку и настойчиво повторяю,
что весьма и весьма ощущаю Ваше отсутствие и инобытие.
Конечно, кланяется Анна... да что в этих поклонах! Видеться надо, вот что.
Крепко жму руку.
Ваш JI.A.
23 Октября 16 г.
А.Д.Протопопову уже написано!8
10
[Петроград, 16 ноября 1916 г.]

Милый мой Александр Абрамович!
Как видите из копии сего ! , я просил министра и он дал разрешение Айзману, а относительно Вас — Вы видите. Если хотите воспользоваться случаем, пошлите немедленно
прошение в Департамент и приложите к нему копию отношения: я думаю, Вам без всяких
околичностей и без разговора с Протопоповым разрешат пребывание, как и Айзману. А
шесть месяцев — это целая зима в Питере, а ведь потом — еще неизвестно, как будет.
Действуйте! Очень хочется видеться и вид-а-ться с Вами — писать трудно, некогда,
пальцы болят. Последнее время я хвораю — что-то сожрал такое, от чего живот стал, как
у беременной, и под сердцем томление, изжога, боли, коли, оли. Диэта! Кисло! Скучно!
Голубчик мой, как мне хоцца солнца, солнца, солнца! Здешний ноябрь — адский месяц,
темный, мокрый и бесцветный, выше нуля, а все время трясет от тайного озноба. Про
пальмы, тропики и людоедов читать не могу, слюни бегут.
Буду ждать от Вас вестей. С газетой — в том же положении. Со дня на день ждем Амфитеатрова2, выходить думаем первого3. «Речь»4 продолжает преподло инсинуировать,
лжет сознательно.
Крепко жму Вашу руку и жду.
Ваш Л.А.
16 Ноября 16 г.
Мойка, 1, кв. 12
КОММЕНТАРИИ
1
1

Л.Андреев с женой и сыном Саввой выехали в
Италию поездом из Петербурга 27 января 1914 г., см.
запись в дневнике брата Л.Андреева Андрея Николаевича Андреева от 27 января 1914 г. (дневник
хранится в личном архиве А.С.Вагина, С.-Петербург).
На вокзале Л.Андреева провожали писатель и театральный
деятель
Ф.Н.Фальковский
и
С.Ю.Копельман, один из основателей и главный редактор петербургского издательства «Шиповник», а
также родственники. Перед отъездом Л.Андреев дал
интервью репортеру газеты «Петербургский курьер»
С.Фриду. «Моя поездка в Рим, — сказал Л.Андреев,
— является результатом тоски по большой культуре.
Я так давно оторван от жизни большого города и так
изменился в Финляндии, что часто поэтически мечтаю о красивой грезе — очутиться среди великолепных музеев, картинных галерей, знать и ощущать, что
попадешь в театры и не будешь "облюбован" любопытными взглядами толпы» (Петербургский курьер.
1914. 12 января. №2).
2
Андреева (урожд. Денисевич, в первом браке
Карницкая) Анна (Матильда) Ильинична (1883-1948)
— вторая жена Л.Андреева. Их венчание состоялось
20 апреля 1908 г. в Крыму (см.: Крымский вестник.
1908. 30 апреля. № 97).
3
Речь идет о книге: Николай II: Разоблачения. С
тайными документами и речами царя. Изд. 4-е. Берлин, 1914. Автор книги скрылся под псевдонимом
«Современник».

4
В Риме Л.Андреев приступил к написанию трагедии «Самсон в оковах». Своими творческими планами он перед отъездом поделился с сотрудником «Московской газеты»: «Андреев рассказывает, что им задуман целый ряд больших работ, между которыми
главное место занимает трагедия. Трагедия задумана
им не формальная, а психологическая. В связи с целым рядом статей Андреева о новом и старом театре
он задумал пьесу, построенную на больших психологических вопросах...» (см.: Московская газета. 1914.
13 января. № 295). «Работа над "Самсоном в оковах"
оказалась большой и трудной. "Самсона" я начал,
написал одну картину — и отложил до осени или до
зимы. Причина — в несоответствии моего настроения
теперешнего с укладом и душой всей этой вещи», —
написал Л.Андреев из Рима 1 апреля 1914 г.
Вл. И.Немировичу-Данченко (см.: Письма Л.Н.Андреева к Вл. И.Немировичу-Данченко и К.С.Станиславскому / Публ. и коммент. Н.Р.Балатовой и
В.И.Беззубова II Ученые записки Тарт. гос. ун-та.
Тарту, 1971. Вып.266. С.247). Только 17 января 1915 г.
он известил Вл.И.Немировича-Данченко о завершении пьесы (там же. С.259). Л.Андреев мечтал увидеть
свою трагедию на сцене Московского Художественного театра. Переговоры об этом с Вл.И.Немировичем-Данченко побудили его продолжить работу над
пьесой. 7 декабря 1915 г. Л.Андреев сообщил брату
Андрею Николаевичу: «Работаю я столь много, что
из глазов идет дым: третий раз переделываю
"Самсона"» (см.: Андреев Л. Письма / Предисл.
К.Чуковского // Русский современник. 1924. Кн.4.

С. 145). Несмотря на все усилия Л.Андреева постановка «Самсона в оковах» на сцене Московского Художественного театра так и не состоялась. Впервые эта
пьеса была напечатана уже после смерти автора в
альманахе «Эпоха» (М., [1923. Кн.2]).
5
Шутливое семейное прозвище маленького Саввы
(1909-1970) — третьего сына Л.Андреева. Впоследствии окончил во Франции балетное училище, был артистом балетной труппы театра «Колон» в БуэносАйресе.
6
Л.Андреев приехал в Венецию 1 февраля 1914 г. и
пробыл там до 10 февраля.
7
Ср. в письме А.С.Серафимовичу от 7 февраля
1914г.: «Любопытно следить за Савкой, как вливаются в него новые впечатления. Сегодня он в красной маске и с свистулькой принимал участие в уличном маскараде и был доволен — подлец — когда вокруг него, как вообще вокруг ряженых, собиралась
толпа , а вчера, когда надо было ему спать, вдруг
не спит, плачет, зовет. Сколько еще предстоит
узнать ему печального! А причиной, кстати, оказалось то, что днем он видел похороны, ставили гроб в
гондолу» (Письма Леонида Андреева к А.С.Серафимовичу / Примеч. Н.Н.Фатова // Московский альманах. М.; Л., 1926. Кн.1. С.308).

2
' В начале января 1914 г. Л.Андреев писал
А.С.Серафимовичу из Ваммельсу: «В СПб. много
слушал и много видался с Шаляпиным — что-то не
то. Но тема большая, не для письма» (Московский
альманах. С.306). В письме А.А.Кипену Л.Андреев,
вероятно, имеет в виду гастрольные выступления
Ф.И.Шаляпина в петербургском Народном доме.
Весь сбор от первого спектакля 24 февраля 1914 г. (в
этот день шла опера А.С.Даргомыжского «Русалка»)
Ф.И.Шаляпин передал в кассу Императорского Русского театрального общества для престарелых артистов (см.: Речь. 1914. 26 февраля. № 55).
2
М.Горький вернулся в Россию с острова Капри 30
декабря 1913 г. Оберон (Д.С.Соколов) в газете
«Театр», упомянув об отъезде в Италию Л.Андреева,
констатировал: «Каждый тоскует о том, что уже надоело, осточертело другому» (Театр. 1914. 14 января.
№ 1432. С.9-10). В начале января Л.Андреев направил
М.Горькому письмо, в котором предлагал тому поселиться в доме в Ваммельсу: «Дом велик и поместит
всех, кто с тобою, удобен для жизни и работы, главное для работы. Можно будет устроить и так,
что и на лето дом останется в твоем распоряжении; я
сам лето буду в шхерах» (Переписка Горького и Андреева / Коммент. В.Н.Чувакова // Литературное наследство. М., 1965. Т.72. С.352). Однако М.Горький
не принял предложения Л.Андреева и, скрываясь от
любопытных репортеров, остановился на даче родных М.Ф.Ардреевой в финской деревне Кирьявала,
неподалеку от Мусгамяк. Мотивировка отказа
М.Горького нам не известна, но она оскорбила
Л.Андреева. В печати промелькнуло сообщение, что
М.Горький не ответил на предложение Л.Андреева
воспользоваться его домом (Театр и жизнь. 1914. 13
января. № 244). 26 января 1914 г. Л.Андреев посетил в
Петербурге директора-распорядителя издательства
«Знание» К.П.Пятницкого. Разговор, в частности,
зашел о взаимоотношениях М.Горького с издателем
И.Д.Сытиным. После ухода Л.Андреева, К.П.Пятницкий сделал пометку в личном дневнике:
«Андр написал Гу письмо, где назвал
его "хамом**. Есть копия» (Архив А.М.Горького.
ФКП. Д-Пят. 5-1-21. Л. 15 об.-16). Было ли это письмо
отправлено и сохранилась ли его копия — сведений
нет. 27 января 1914 г. Л.Андрею пишет А.Н.Ти-

хонову, которого просит не передавать М.Горькому
вторичного предложения поселиться у него в Ваммельсу (Архив А.М.Горького. ПТЛ 4-6-1). В Берлине,
в интервью корреспонденту газеты «Берлинер Тагеблат» Л.Андреев впервые для печати заявил о прекращении его дружбы с М.Горьким (Berliner
Tageblatt. 13.2.1914. №80).
Это заявление не осталось незамеченным русскими
газетами (см.: Биржевые ведомости. 1914. 5 февраля.
№ 13989; Утро России. 1914. 7 февраля. №31; Театр.
1914. 8 февраля. №1453. С.9-10). Л.Андреев и
М.Горький встретились лишь в конце мая — начале
июня 1914 г. Они много спорили о России, судьбах
русского народа, русской культуре. Переписка их
возобновилась в конце 1914 года и в основном касалась их совместной деятельности в «Русском обществе
для изучения жизни евреев». Однако отчужденности
по отношению друг к другу они преодолеть уже не
смогли.
Первым
выступлением
Л.Андреевапублициста против М.Горького была его статья «О
"двух душах*' М.Горького» (Современный мир. 1916.
№ 1). За ней последовала статья «Неосторожные мысли: О М.Горьком», подписанная: И.Чегодаев (Русская
воля. 1916. 24 декабря. № 10. С.7). См. также статью
Л.Андреева «"Летопись" и мемуары Шаляпина»
(Русская воля. 1917. 16 января. № 15). Замаскированной полемикой с М.Горьким была и рецензия
Л.Андреева на книгу И.Шмеяева «Суровые дни» (М.,
1916); см: Русская воля. 1917. 9 января. № 8. Подпись:
Л.А.
3
Речь идет о конфликте между А.С.Серафимовичем
и В.В.Вересаевым, редактировавшим сборник
«Слово», выпускавшийся с 1913 г. «Книгоиздательством писателей в Москве». А.С.Серафимович в
письме А.А.Кипену от 9 февраля 1914 г. писал: «С Вересаевым столкновение вышло. Не взял он моего рассказа в сборник — его право, но написал мне при
этом совершенно менторское по моему адресу письмо, что-де я — истязатель русского языка. Я не подал
ему руки, он в третейский суд. Будет суд» (И МЛ И.
Ф.27. Оп.2. Ед.хр.67. Л.2). Конфликт скоро был улажен, и в письме А.А.Кипену от 29 марта 1914 г.
А.С.Серафимович известил: «... я сделал по-твоему:
написал Вересаеву, что он был неправ, характеризуя
меня как писателя, а я был нелепо неправ, дубина, не
подав ему по этому поводу руки. Помирились»
(Серафимович A.C. Собр. соч. В 7 т. М., 1960. T.7.
С.484-485).
4
Пьеса Л.Андреева «Мысль», названная автором
«Современной трагедией», была написана в октябре
— ноябре 1913 г. Для этой пьесы, бывшей для него во
многом экспериментальной и открывавшей, как это
ему представлялось, новые пути для театра XX века,
Л.Андреев использовал сюжет своего старого одноименного рассказа (1902). «Мысль» была попыткой
реализовать
на
практике
формулируемые
Л.Андреевым в двух «Письмах о театре» принципы
театра «панпсихе». Премьера «Мысли» в Московском
Художественном театре состоялась 17 марта 1914 г.
Рецензенты
выделяли
впечатляющую
игру
Л.М.Леонидова в роли главного персонажа пьесы —
доктора Керженцева, но о самой пьесе и о ее постановке дали резко отрицательные отзывы. В Петербурге пьеса была показана во время гастролей MXT
(первый спектакль 10 апреля 1914 г.), но и там не
имела особого успеха. Л.Андреев увидел свою пьесу
по возвращении из Рима 5 мая 1914 г. на гастрольном
спектакле. В 1916 г. по пьесе и одноименному рассказу актер и режиссер В. Р. Гардин снял художественный
фильм.
5
Над пьесой «Собачий вальс» Л.Андреев работал с
1913 по 1916 г. Ни одна пьеса не давалась ему с таким
трудом. В «Собачьем вальсе» почти нет внешнего

действия. Драма переживающего не совершенное
убийство из мести центрального персонажа пьесы
банковского чиновника Генриха Тиле служит для иллюстрации глубоких внутренних движений, «жизни
души» и подсознательного, воплощенных в реальных
действующих лицах. Сам Л.Андреев считал «Собачий
вальс» самым «личным», сокровенным своим произведением и откладывал его печатание. Намечающиеся
постановки «Собачьего вальса» в Московском Художественном театре и в Александринсхом театре в Петербурге (режиссер Н.В.Петров) не состоялись. Пьеса
была опубликована после смерти Л.Андреева в журнале «Современные записки» (Париж, 1922. № 10).
6
Осенью 1911г. по собственным чертежам
Л .Андреев заказывает моторно-парусную яхту, которой дает название «Далекий». На этой яхте он совершает плавания по Финскому заливу и в шхеры (см.:
Шхеры // Андреев Л. Рассказы; Сатирические пьесы;
Фельетоны / Сост. и коммент. В.Н.Чувакова. М.,
1988). В своих воспоминаниях о Л.Андрееве А.А.Кипен рассказывает о плавании на «Далеком» (см.: Реквием: Сб. памяти Л.Андреева. М., 1930. С. 179-182).
7
Л Андреев был одним из пионеров цветной фотографии на стекле. Выполненные им фотопортреты
(И.Е.Репина, И.А.Бслоусова, И.И.Ясинского, К.И.Чуковского, родных) и пейзажные съемки (Финляндия,
Италия) привлекают большим мастерством исполнения. Часть фотографических работ Л.Андреева опубликована Ричардом Дэвисом, см.: Photographs by а
Russian Writer Leonid Andreyev: An undiscovered
portrait of Prc-Revolutionary Russia / Ed. and Introd. by
R.Davies; Foreword by O.Andreyev-Carlisle. London:
Thames and Hudson Ltd, 1989).
1
Андреева (урожд- Пацковская) Анастасия Николаевна (1851-1920). Матери Л.Ацдреев посвятил
свою пьесу «К звездам» (1905) и под именем Мацневой вывел ее в автобиографической повести в диалогах «Младость» (1916).

3
1

Игнатов Илья Николаевич (1853-1921) — литературный и театральный критик газеты «Русские ведомости». Л .Андреев имеет в виду его рецензию на
представление «Мысли» в Московском Художественном театре. «"Мысль" — пишет И.Н.Игнатов, — повторение истории Расхольникова. Всякая копия
несовершенна, многие копии дурны. Керженцев —
дурная копия Расхольникова. Дурная потому, что характер общечеловеческих мучений, переживаемых
Расхольниковым, здесь совершенно утрачен.
Керженцев целиком переносится в область душевного
нездоровья, в области патологии, и это особенно хорошо осветила игра г. Леонидова» (Руссхие ведомости. 1914. 16 марта. №63. С.З). О реакции критики на
премьеру «Мысли» в Московском Художественном
театре Л.Ацдреев узнал из присланных ему в Рим газетных вырезок (среди приславших был и
Вс. Э. Мейерхольд). Л.Андреев отказывался неуспех
постановки признать провалом: «Вызывали автора и
пришел в восторг Игнатов — значку, достигнуто; нет
— стало быть провал и дело кончено. Во втором случае, поскольку ново то, что делается, — совершенно
меняются и мерки: уже одного Игнатова с компанией
и аплодисментов недостаточно», — раздраженно писал Л.Андреев Вл. И.Немировичу-Данченко 26 марта
1914 г. (Ученые записки Тарт. гос. ун-та. Вып. 266.
С.245). «Постановкой и судьбой "Мысли" я очень доволен: я оказался прав в моих мыслях о театре и в
опыте новой драмы», — твердил он в письме
К.И.Чуковсхому от 1 апреля 1914 г. (Письма
Л.Н.Андреева К.И.Чуковскому / Публ. А.П.Черникова // Записки Отдела рукописей ГБЛ. М., 1987.
Вып.46. С.240).

2
Андреев-Бурлак Василий Николаевич (1843-1888)
— известный провинциальный актер. С организованным им и М.И.Писаревым Товариществом актеров в
1880-х гг. совершал гастрольные поездки по России.
Особым успехом у публики пользовался его театрализованный монолог «Записки сумасшедшего» по повести Н.В.Гоголя. В.Н.Андреев-Бурлак в роли Попршцина — это сохранившиеся в памяти Л.Андреева
его детские впечатления. «Очарованием театра я был
за-хвачен с детских лет», — признался Л.Андреев в
письме А.Р.Кугеяю в 1916 г. (Кугель А.Р. (Homo
Novus) // Русские драматурги: Очерки театрального
критика. М., 1934. С.178).
3
В данном случае Л.Андреев имеет в виду включение в репертуар Московского Художественного театра комедий Ж.Б.Мольера «Брак поневоле» и
«Мнимый больной» (премьера в один день 27 марта
1913 г., постановка А.Н.Бенуа) и трагедии
В. Шекспира «Гамлет» (постановка Г.Крега совместно
с К.С.Станиславским и Л.А.Сулержицким; премьера
— 23 декабря 1912 г.)
4
Андреев Андрей Николаевич (1885-1920) — младший брат Л.Андреева, журналист, репортер московской газеты «Утро России». Напечатал несколько
рассказов, написанных под сильным влиянием
Л.Андреева. В Первую мировую войну, осенью
1914 г., был призван в действующую армию (см.
письмо 4). Л.Андреев с большим интересом относился
к письмам брата с фронта как свидетельствам очевидца с театра военных действий. Эти письма
Л.Андреев печатал в газетах и в редактировавшемся
им журнале «Отечество» (1914. №3, 5; 1915, № 1, 4;
под заглавиями «С войны: Письма участников»,
«Дневник в письмах», «Письма с фронта» и «Из писем офицера»). Письма Л.Андреева к Андрею Николаевичу Андрееву частично
опубликованы
К.И.Чуковсхим в журнале «Русский современник»
(1924. № 4) и Н.А.Любович (Залп. 1933. № 1). Андрею
Андрееву принадлежат воспоминания о Л.Андрееве
(Красная новь. 1926. № 9).
5
Иванов Николай — эсер. Уроженец Чухломского
уезда Костромской губернии. Не позднее лета' 1908 г.
жил у Л.Андреева в Ваммельсу, выполнял столярные
работы. Был назначен Л.Андреевым механиком и
«матросом» на яхту «Далекий».

4
Датируется по содержанию. К этому письму ошибочно подложен конверт другого, предшествующего
и нам не известного письма Л.Андреева. Почтовые
штемпели от 21 и 29 июля 1914 г. На конверте рукой
Л.Андреева написан адрес: «Заказное, г. Мелитополь
Таврической губернии, дача Я.Б.Зевина. Александру
Абрамовичу Ютену». По этому адресу Л.Андреев,
по-видимому, отправил и настоящее письмо.
1
В связи с началом войны между Германией и Россией Санкт-Петербург 18 августа 1914 г. был переименован в Петроград.
2
Кличка знаменитой собаки-ищейки московской
полиции. Об этой собаке часто писали московские газеты в отделе уголовной хроники. См. также рассказ
В.Гиляровского «Доморощенный Треф» (Гиляровский В. Сочинения. В 4 т. М., 1967. T.2. С.287-293).
'Эта автохарактеристика связана с отношением
Л.Андреева к войне. Обильная военная публицистика
писателя печаталась в газетах «День», «Биржевые ведомости», «Утро России», журнале «Отечество»,
«Книге короля Альберта» (М., 1915), литературнохудожественных альманахах «В тылу» (Пг., 1915), «В
эти дни» (М., 1915) и др. изданиях. Часть военной публицистики Л.Андреева вошла в книгу его статей «В
сей грозный час» (Пг., 1915). С самого начала Первой

мировой войны Л.Андреев, принт войну, противопоставил свою позицию пораженчеству М.Горького.
Он записывает в дневнике: «Это только пишется
"война", а называется революцией. В своем логическом развитии эта "война" приведет нас к свержению Романовых и закончится не обычным путем всех
ранее бывших войн, а европейской революцией» (цит.
по: Андреев Л. Путь красных знамен // Русская воля.
1917. 8 марта. № 4). В письме И.С.Шмелеву от 29 сентября 1914 г. Л.Андреев заявляет: «Для меня смысл
настоящей войны необыкновенно велик и значителен
сверх всякой меры. Это борьба демократии всего мира с цезаризмом и деспотией, представителем каковой
является Германия» (Из писем, автобиографий и интервью Андреева / Публ. А.И.Наумовой // Литературное наследство. Т.72. С.547).
4
2>онч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955)
— сотрудник и организатор большевистских газет и
издательств.
ь
Иорданский Николай Иванович (1876-1928) —
участник революционного движения, меньшевик. В
1909-1911 и 1913-1918 гг. редактор журнала
«Современный мир», в котором печатался Л.Андреев.
Враждебное отношение Н.И.Иорданского к «Русской
воле» и ее направлению повлекло за собой уход
Л.Андреева из «Современного мира» (см.: Андреев Л.
К моему отказу от сотрудничества в «Современном
мире» // Русская воля. 1917. 12 февраля. № 42).
6
Румыния вступила в войну на стороне Антанты
(Россия, Англия, Франция) только 27 августа 1916 г.
7
Эрве Гюстав (1871-1944) — один из лидеров левого крыла Французской социалистической партии.
Публицист и адвокат.
8
Вписано рукой А.И.Андреевой.

5
1

С 27 сентября 1914 г. Л.Андреев лечился в петроградской клинике доктора И.Л.Герзони (Рождественская, 5). «Уже три недели, как я в лечебнице, —
писал он в октябре 1914 г. Л.С.Раменской, — жестокая невралгия правой руки и невроз сердца, и разные
другие невро. И писать мне очень трудно, что хватает
силы, все трачу на работу» (Цевять писем Леонида
Николаевича Андреева к Лидии Семеновне Раменской / Публ. Л.А.Иезуитовой // Русская литература.
1992. №3. С. 153). В клинике Л.Андреев продолжал
писать статьи, принимал посетителей. В клинике
И.Л.Герзони он пробыл до 20 ноября 1914 г.
2
А.А.Кипен отправился на фронт в качестве корреспондента газеты «Русские ведомости» (см.: Кипен
A.A. На Северо-западном фронте: Письмо первое //
Русские ведомости. 1914. 31 октября. № 251).
3
«День» — ежедневная газета, выходившая в Петербурге в 1912-1917 гг. 29 октября 1914 г.
А.С.Серафимович известил брата, В.С.Попова:
«Виня, в "Дне", видимо, лопнуло — ничего не пишут.
Жалко, очень бы хотелось поехать. Может быть, послали бы меня на Кавказ» (Серафимович A.C. Указ.
соч. Т.7. С. 139). На фронт А.С.Серафимович смог выехать только в 1915 г. в качестве санитара врачебнопродовольственного отряда Пироговского общества
врачей для оказания помощи пострадавшему от войны населению. В июне, до 14-го, А.С.Серафимович
возвратился в Москву. С 17 мая по 10 июля в
«Русских ведомостях» публиковались его очерки об
увиденном на войне — «Впечатления», включавшиеся
позже в Собрания сочинений А.С.Серафимовича под
заглавием «В Галиции».
4
Речь идет о Аркадии Георгиевиче Горнфельде
(1867-1941) — критике, одном из редакторов журнала
«Русское богатство».

5

8 ноября 1914 г. на сцене Мариинского театра состоялось представление в пользу населения Бельгии,
пострадавшего от вторжения германских войск. Для
торжественного спектакля Л.Ацдреевым был написан
драматический монолог «Бельгия», прочитанный актрисой E.H.Рощиной-Инсаровой (опубликован: Биржевые ведомости. 1915. 11 марта. № 14720. Утр.вып.)
Несомненный интерес представляют два письма
Л.Андреева к директору Императорских театров
В.А.Теляковскому (РГИА. Ф.497. ОпЛО. Цдлр.1255.
Л. 102-103):
«Многоуважаемый
Владимир Аркадьевич.
Не знаю, насколько окажутся соответствующими
Вашему плану прилагаемые строки.
Я писал так, чтобы Рощина могла играть. Здесь
широкое поле для артистки с гибким голосом и драматическим нутром. Вероятно, потребуются попутные, чисто сценические эффекты и превращения. Хорошо бы музыку, которая к концу перешла бы в гимн.
Но можно и так.
Во всяком случае, буду очень рад, если написанное
пригодится.
Искренне уважающий Вас Леонид Андреев».
«Многоуважаемый
Владимир Аркадьевич.
Один провинциальный композитор написал музыку на слова Беранже "Франция, прости". Сам я мало
понимаю в этом деле, но люди знающие уверили меня, что вещь написана талантливо, и я решил представить ее Вашему вниманию: может быть она пригодится для вечера 8 ноября. Хотя речь идет о Франции,
но на бельгийском вечере все равно без Франции совсем обойтись нельзя, а по настроению и музыка и
слова весьма соответствуют моменту.
Если не подойдет, я буду очень благодарен Вам за
обратный присыл вещи (5 Рождественская, больница
Герзони).
Искренне уважающий Вас Леонид Андреев.
30 октября 1914 г.»
10 ноября 1914 г: В.А.Теляковский писал Л .Андрееву, что в исполнении Е.Н.Рощиной-Инсаромй
монолог «Бельгия» имел «блестящий успех».
«Бельгийский посол получил перевод французский,
но пожелал иметь и русский текст. На него монолог
произвел сильное впечатление, и он был сильно
взволнован, когда кончился апофеоз. Искренне благодарю за содействие успеху спектакля, давшего
15000р. "чистых"» (Там же. Л. 104-105). Вместе с.
письмом В.А.Теляковский возвратил Л.Андрееву ноты арии В.Корсунсхого «Прости!», включить которую в программу «не представилось возможным».
6
Турция провозгласила «священную войну» России, Англии и Франции 12 ноября 1914 г.

б
1

Арабажин Константин Иванович (1866-1929) —
историк литературы, журналист, критик. Часто писал
о Л.Андрееве, автор книги «Леонид Андреев: Итоги
творчества: (Литературно-критический этюд)» (СПб.,
1910). Л.Андреев в письмах и разговорах называл
К.И.Арабажина в качестве примера тупого, ограниченного критика и изобразил его в неопубликованной
сатирической пьеске «Арабажин в Афинах: Полная
невозможность в трех отдельных невозможностях»
(рукопись хранится в РГАЛИ).
2
Эфрос Николай Ефимович (1867-1923) — театральный критик, историк театра.
3
Статья Л .Андреева по еврейскому вопросу. Пред-.
назначалась для газеты «Биржевые ведомости», но
была запрещена цензурой. Опубликована впервые:
Утро России. 1914. 17 ноября. № 294. Статья переое-

чатывалась другими газетами и выходила отдельными брошюрами, см.: Первая ступень: О еврейском вопросе. М., 1915 (вышло два издания; вся выручка поступила в «Еврейский комитет для помощи жертвам
войны»), а также: Леонид Андреев о евреях. Одесса,
1914.
4
Имеется в виду образованное Л.Андреевым,
М.Горьким и Ф.К.Сологубом «Русское общество для
изучения жизни евреев». Целью общества была борьба с антисемитизмом, усилившимся в годы войны.
Инициаторы общества подготовили анкету по вопросу об антисемитизме (Биржевые ведомости. 1915. 3
февраля. № 14648) и «Воззвание к русскому народу»,
под которым, кроме Л.Андреева, М.Горького и
Ф.Сологуба, поставили подписи более 200 общественных деятелей, ученых, писателей, художников
(Биржевые ведомости. 1915. 1 марта. № 14648). Работа «Русского общества для изучения жизни евреев»
оказалась малоэффективной. Мешало подозрительное отношение к обществу властей, а главное, формально объединившее в своих рядах весьма пестрый
состав участников, оно не имело четкой программы
действий. Губительным для общества стал острый
конфликт, разыгравшийся между М.Горьким и
Ф.Сологубом.Сологуб принял для сборника общества «Щит» статью Н.А.Бердяева, а Горький признал
эту статью антисемитской и потребовал от секретаря
сборника С.В.Познера статью снять, что тот и сделал.
Оскорбленный Сологуб и его жена А.Н.Чеботаревская в знак протеста вышли из состава образованного при обществе комитета — см. письмо
Ф.Сологуба в редакцию «Биржевых новостей» (1916.
18 апреля. № 15505). Л.Андреев в конфликте принял
сторону Ф.К.Сологуба. Дело между М.Горьким и
Ф.К.Сологубом разбиралось на третейском суде 6
марта 1916 г. «Вчерашний день почти весь провел на
квартире проф. Кареева в качестве свидетеля по делу
Сологуба и Познера (за каковым стоит Горький), —
писал Л.Андреев брату Андрею Николаевичу Андрееву 7 марта 1916 г. — Боже мой, что это было,
чуть до мордобоя дело не дошло! Сологубы и Горький обменялись оскорбительными резкостями
Мне было очень жаль Сологуба» (Залп. 1933. № 1.
С.72).
5
19 декабря 1914 г. в Александринском театре состоялась премьера пьесы Л.Андреева «Король, закон
и свобода». Заглавием для пьесы Л.Андреев взял
строки из национального гимна Бельгии, подвергшейся вторжению германских войск. В число действующих лиц Л.Андреев включил бельгийского короля Альберта I (под именем граф Клермон) и бельгийского писателя М.Метерлинка (в пьесе — Эмиль
Грелье). На сцене пьеса имела официальный успех.
Критика в подавляющем большинстве отнеслась к
ней осуждающе. «Многое в этой пьесе рвет за душу,
как кричащее напоминание о том, что происходит за
стенами театра, — отмечала Л.Гуревич. — Вместе с
тем — эта новая его вещь не только беспорядочна,
отрывочна и внутренне бессильна, но просто банальна и бледна» (Русские ведомости. 1914. 21 декабря.
№345). Л.Андреев был на представлении пьесы в
Александринском театре только 21 января и выходил
на вызовы публики (см.: Обозрение театров. 1915. 21
января. № 2651; День. 1915. 22 января. № 21).
7
Голоушев Сергей Сергеевич (1855-1920) — писатель, критик, художник, врач по образованию. Близкий друг Л.Андреева. Вместе с Л.Андреевым выпустил сборник театральных фельетонов, см.: Джемс
Линч и Сергей Глаголь (С.Сергеевич). Под впечатлением Художественного театра. М., 1902. С.Голоушеву
Л.Андреев посвятил пьесу «Тот, кто получает поще1

чины». Поездка Л.Андреева с С.С.Голоушевым на
Волгу оказалась неудачной. «Были уже мы с
Л на Волге, — рассказывала А.И.Андреева
в письме А.А.Кипену от 17 июля 1915 г. — Поехал он,
как и предполагал, с Голоушевым из Москвы 10-го по
реке Москве на казенном пароходике. 16-го я встретила их в Нижнем. И тут случилось с Л
полное расстройство желудка. Пробыли 3 дня в Нижнем, оттуда на "Самолете" доехали до Рыбинска, и в
тот же день по жел д домой. Вот и все
путешествие» (ИМЛИ. Ф.27. Оп.2. Ед.хр.17).
2
Андреев Павел Николаевич (1878-1923) — второй
брат Л.Андреева. В 1903 г. окончил со званием ученого рисовальщика Строгановское училище живописи,
ваяния и зодчества. В 1913-1923 гг. преподавал рисование в гимназии. Оставил воспоминания преимущественно о детских и юношеских годах Л.Андреева в
Орле и о начале его литературной деятельности, см.:
Литературная мысль. Л., 1925. [Вып.] III. С. 140-207.
3
Речь идет о Марии Федоровне Андреевой (18681953) — актрисе, общественном деятеле. «С Горьким
решительно расхожусь, — писал Л.Андреев 14 апреля
1915 г. С.С.Голоушеву. — Писать о причинах не стоит, длинно, при случае расскажу. Много там лжи и за
показным демократизмом стоит очень неприятная
суть: заело его честолюбие и М.Ф.» (Реквием. С. 112;
цит. по: ИРЛИ. P.III. Оп.1. Ед.хр.57).
4
См. примеч. 4 к письму 1.
5
Имеется в виду пьеса Л.Андреева «Тот, кто получает пощечины». 10 сентября 1915 г. он в письме
С.С.Голоушеву называет ее в числе произведений, работа над которыми им уже закончена (см.: Реквием.
С. 117). Эта пьеса завершала сббой драматическую
трилогию, начатую драмами Л.Андреева «Екатерина
Ивановна» и «Профессор Сторицын» (обе — 1912).
«Тот, кто получает пощечины» — трагедия в форме
мелодрамы. В образе клоуна Тота, получающего на
потеху публике пощечины на цирковой арене, отражено много сокровенных чувств и мыслей
Л.Андреева.
8
На обороте письма Л.Андреева письмо
А.А.Кипену от А.И.Андреевой:
«Милый Александр Абрамович!
Какая досада — Вы не получили моего длинного
письма, где было все: и о нас всех, и о новой квартире
в городе, и о новой газете. Жаль потому, что могли
подумать нехорошо обо мне. О Л Н я не говорю — он так занят все время, пишет исключительно деловые письма, был два раза в
Москве, несколько раз в городе, т ч мы с
ним и лета у себя не видали. И все это сделала газета,
о которой Вы имеете такое превратное представление. Л Н состоит в ней членом
редакции и полновластным хозяином трех отделов:
литературы, критики и театра. И т к он намерен поставить впервые настоящим образом в особенности два последн отдела, то Вы представляете, насколько такой труд основателен и сложен. Все
то, что пишут газеты, ничего не стоит. Объяснять
долго и трудно мне. Все выступления, в особенности
Короленко, жалки и постыдны. Короленко в продолжение 2 лет молчал, ничто во всей мировой войне йе
смогло уязвить его, и только раскрыл рот, чтобы демонстрировать еще раз свое свидетельство на оспопрививание, кк говорит Л Н. Так постыдно молчать до сих пор мог человек
только очень хитрый и с микроскопической совестью.
Членами редакции состоят:
проф. Гримм (ректор), Амфитеатров; дальше: Гредескул, проф. Адрианов, Боголепов (экономист), Тан,
1

Муратов (искусство) и другие не менее порядочные
люди. Стембо никакого отношения к газете не имеет.
Издается газета на деньги акционерного ова
"Печать", состоящ из большой группы капиталистов. (Митьки Руб там нет, не приняли), несколько промышл банков. Отсюда и
пошли писать о "банковской" газете и все прочее.
Вы понимаете, Алекс Абрам, что
только вполне определенная физиономия и программа всей газеты позволяет Леон Ник
и другим поименов лицам принимать такое
большое участие.
Для Вашего участия, в котором не можем сомневаться, Л Н уже сам будет писать
пригласительный билет.
Отсюда и квартира в городе, и пирамида бесконечных квартирно-телефонных дел. Вы человек таврический и понятия не имеете, что значит найти квартиру
да еще на углу Мойки и Марсова поля. Это куда
труднее, чем вид на жительство, право. И нехорошо,
если Вы не приобретете последнего. Дома все здоровы, дети выросли на аршин, Вадим сравнялся со
мною. Сейчас у нас Андрюша, целый месяц отпуску у
него. Остальные те же и в том же виде. Л
Н почувствовал было себя лучше здоровьем в июне, а теперь опять возится с головой и желудком.
Так вот кк, милый Александр Абрамович, приезжайте, пожалуйста, уже имеется малярный эскиз.
Крепко жму Вашу ручку. Л будет писать Вам
немножко, уж Вы не сетуйте на него за это. Все Вам
кланяются. До скорого свидания.
Ваша А Андреева.
Жиботинский на днях приезжает к нам. Очень его
люблю».
2

А.А.Кипен в «Русской воле» не печатался.

9
1

Протопопов Александр Дмитриевич (1866-1918)
— председатель Совета съездов металлообрабатывающей промышленности, член III и товарищ председателя IV Государственных дум, октябрист. С сентября 1916 г. управляющий министерством внутренних
дел и главный начальник отдельного корпуса жандармов. Со 2 декабря 1916 г. министр внутренних дел.
С июня 1916 г. А.Д.Протопопов начал активную подготовку большой петроградской газеты, на издание
которой банки и промышленные фирмы выделили
капитал в размере около пяти миллионов рублей. На
совещании 15 июля 1916 г. А.Д.Протопопов утверждал, что свое согласие сотрудничать в новой газете
уже дали «выдающиеся» писатели В.Г.Короленко,
М.Горький и Л.Андреев (см.: День. 1916. 21 июля.
№ 198). Это было верно только лишь относительно
Л.Андреева. В той же газете 1 августа 1916 г. было
помещено письмо В.Г.Короленко, в котором он заявил, что не желает работать в газете, издающейся
«на средства г.г. торговцев, промышленников и банкиров» (см. также: Короленко В.Г. Старые традиции
и новый орган // Русские записки. 1916. № 8. С.249267). Письмом в редакцию «Дня» М.Горький также
опроверг слух о своем сотрудничестве в органе
А.Д.Протопопова (День. 1916. 6 августа. М» 214).
2
20 ноября 1916 г. в письме к С.С.Голоушеву
Л.Андреев так определяет «истинную физиономию»
новой газеты (сначала предполагалось назвать ее
«Заря», «Народная воля»; остановились на предложенном А.В.Амфитеатровым заголовке «Русская воля»): «1. Война до победного конца. 2. Долой Протопопова и всю эту теперешнюю внутреннюю политику.
3. Вешать спекулянтов и спекулирующих барышников, — и прочее, и прочее» (РГАЛИ. Ф.374. Оп.1.
Ед.хр.6. Л. 12).

3

Муретов Митрофан Дмитриевич (1850-1917) —
богослов, профессор Московской духовной академии
по кафедре Нового Завета.
4
Муратов Павел Петрович (1881-1950) — писатель, искусствовед, литературный и художественный
критик, переводчик. В Первую мировую войну
П.П.Муратов как офицер-артиллерист был призван
на фронт. Находился сначала в составе гаубичной батареи на австрийском фронте, а в 1915 г. был переведен в зенитную артиллерию заведовать воздушной
обороной крепости Севастополь. В 191 б г. в «Русских
ведомостях» под общим заглавием «Герои и героини»
печатались беллетристические этюды П.П.Муратова,
вышедшие впоследствии отдельным изданием (М.,
1918). В июне — июле 1916 г. П.П.Муратов проводил
отпуск в Петроградской губернии. По-видимому в
это время П.П.Муратов получил предложение о сотрудничестве в новой газете. В «Русской воле»
П.П.Муратов не печатался. Л.Андреев ошибается,
называя его художником (см. о нем вступительную
статью и комментарий И.В.Вагановой к переписке
П.П.Муратова с издательством К.Ф.Некрасова: Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1993.
[Вып.] 3. С. 155-166).
5
Юшкевич Семен Соломонович (1868-1927) — писатель. Участник сборников «Знание» и позже —
альманахов издательства «Шиповник».
6
Айзман Давид1 Яковлевич (1869-1922) — писатель.
В «Русской воле» работал в качестве фельетониста.
7
Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865-1941) —
писатель. Единственный член Театрально-литературного комитета, выступивший на заседании комитета
24 октября 1916 г. против постановки «на императорской сцене» пьесы Л.Андреева «Собачий вальс». В
приложенном к протоколу заседания Театральнолитературного комитета особом мнении Д.С.Мережковского, в частности, говорилось: «Быть может, пьеса, в которой уделено столько места вопросам наживы, пьеса, в которой полное отсутствие каких-либо
положительных идеалов у действующих лиц приводит их или к ясно неблаговидным поступкам или к
окончательному разочарованию в жизни, — в настоящий момент, когда в тылу у нас царит такая неурядица, когда ослабел подъем патриотических
чувств, вначале вызванных войною, и после призывов
к "соборности" часть интеллигенции вернулась к темам одиночества на почве крайнего индивидуализма,
— такая пьеса, в настоящий момент быть может достаточно современна, но постановка ее на
"образцовой сцене" была бы все-таки едва ли своевременна Занимать такого рода произведением
театральную публику теперь на "образцовой сцене"
значило бы потворствовать нежелательным для блага
России настроениям» (РГИА. Ф.497. Оп.Ю.
Ед.хр.1329. Л.59 об.) Л.Андреев, в свою очередь, в
письме к Вл.И.Немировичу-Данченко от 23 ноября
1916 г. обрушился на пьесу Д.С.Мережковского
«Романтики», поставленную 21 октября 1916 г. Вс.
Мейерхольдом в Александринском театре (см.: Ученые записки Тарт. гос. ун-та. Вып. 266. С.289).
8
Это письмо не разыскано.

10
1

На обороте письма Л.Андреева машинописная
копия отношения Л.Андрееву из департамента общих
дел Министерства внутренних дел от 7 ноября 1916 г.
следующего содержания: «По поручению г. Управляющего Министерством имею честь уведомить Вас,
что литератору еврею Д.А.Айзману разрешено пребывание в Петрограде на шесть месяцев. Что же касается А.А.Кипена, то по его делу не может быть сделано распоряжений, за неимением от него соответ-

ствующего прошения и сведений о месте его жительства».
2
Амфитеатров Александр Валентинович (18621938) — писатель, журналист. С 1906 г. жил в Италии.
В конце 1916 г. вернулся в Россию. 22 января 1917 г.,
поместил в «Русской воле» (№21) шестой фельетон из
цикла «Этюды» с включенной в текст криптограммой, дающей характеристику А.Д.Протопопова:
«Более усердного холопа реакция еще не создавала.
Страшно и подумать, куда он поведет страну. Его
власть — безумная провокация революционного урагана». Криптограмма была расшифрована, и
А.В.Амфитеатров за свою дерзость поплатился высылкой в Минусинск, куда, правда, не успел доехать:
произошла Февральская революция 1917 г.

3

Первый номер «Русской воли» вышея 15 декабря
1916 г. В номере напечатана большая статья
Л.Андреева «Горе побежденным!» и его «Открытое
письмо г.г. членам Гос. Думы» по поводу выступлений в IV Государственной думе 19 ноября 1916 г. черносотенца В.М.Пуришкевича и 22 ноября 1916 г. товарища председателя фракции правых Н.Е.Маркова,
заявивших, что «Русская воля» издается на «немецкие
деньги», и обругавших сотрудников газеты
«прохвостами».
4
«Речь» — ежедневная газета, выходившая в Петербурге в 1906-1917 гг. Центральный орган партии
кадетов. После закрытия в 1917 г. большевиками,
продолжала в 1918 г. выходить под другими названиями («Век», «Наша речь», «Свободная речь» и др.)

Публикация, подготовка текста,
вступительная статья и комментарии В.Н.Чувакова.

С.Л.ФРАНК
ИЗ ПИСЕМ М.О.ГЕРШЕНЗОНУ
(1912-1919)
Отношения одного из крупнейших русских философов Семена Людвиговича Франка (1877-1950) с
Михаилом Осиповичем Гершензоном (1869-1925)
нельзя признать особенно близкими и доверительными. При всем искушении, не найдем мы оснований и
для истолкования их переписки в контексте культурных проблем русского еврейства. Подобно А.С.Изгоеву (Ланде) в национальных аспектах общения с
Гершензоном (если бы таковые артикулировались)
Франк выступал бы именно в качестве русского. Существенно, что исходная дата избранного для публикации фрагмента (апрель 1912 г.) почти совпадает с
тем временем, когда Франк принял православие. Это
обстоятельство уже помещало Франка в иную систему литературных отношений. Об этом свидетельствует тот факт (и о нем идет речь в публикуемых
письмах), что довольно свободная и индивидуалистическая религиозность Франка, при всей его конфессиональной лояльности, сделала невозможным его
сотрудничество с книгоиздательством «Путь» («недостаточно ортодоксален»), в то время как от своего активного автора Гершензона, считаясь с иноверием,
«Путь» религиозной солидарности не требовал. Что,
однако, вовсе не запрещает искать еврейских мотивов
в мировоззрении Франка. В переписке же с Гершензоном преобладающей мировоззренческой темой для
Франка стали их взаимные глубокие гносеологические различия, так или иначе связанные с их темпераментами и профессиональными ориентациями философа и историка литературы. Собственно, с вопроса
Гершензона об историческом развитии философских
идей — иначе говоря: историчности «чистой философии» — и начался весной 1912 г. новый этап переписки: на него и отвечал в первом из публикуемых
здесь писем Франк.
24 июня 1910 г. Гершензон афористически сообщал*
брату свое кредо: «Сознание — самая бессильная
вещь в нас, все дело — в воле»2. А 2 декабря 1912 г.,
словно зная это признание (и, наверное, зная со слов
самого Гершензона), Франк четко обозначал ему взаимные различия: «Я люблю научную обоснованность
в философии, я мало люблю мятущиеся, дисгармоничные души» 3. И по получении от автора очередного книжного подарка хвалебно, но довольно
жестко определял (единственно возможную, на его
взгляд) сферу применения философских поисков Гершензона: «Ваше призвание — быть историком литературы и на конкретных живых обществах и литературных явлениях уяснять Ваше "эмоциональное познание"» 4.
Философские разногласия, впрочем, легко уравновешивались солидарностью среды: другого, так скаDeVisu. 1994. №3/4 (15).
О М. А. Колеров, 1994.

зать, общекультурного или даже бытового порядка.
Новый период в переписке Франка с Гершензоном,
зафиксировавший их относительное сближение, потому следует отмеривать с 1912 г., что тогда между
ними, петербуржцем и москвичом, пролегла связь совместного семейного отдыха в Силламяги (летом 1911
и летом 1912 гг.) в составе так называемой «силламяжской колонии». 17 сентября 1911 г. Гершензон писал брату: «Кстати о Вяч. Иванове. Он жил это лето в
Силламягах, и я очень сблизился с ним (мы давно
приятели, но редко видались). Он очень замечательный человек, по глубине мысли — мудрец, и великий
художник, для немногих. Еще жил там с семьею
Франк, а поблизости Сологуб, и приезжали Ремизовы. Со всеми с ними мы часто виделись, и было много
интересных разговоров и приятных часов» 5. Из всех
присутствовавших Франк выделял, правда, лишь
Александру Н.Чеботаревскую и Е.Н.Орлову. 12 декабря 1911 г., по итогам первых совместных каникул,
Франк сообщал Гершензону, что «с Вяч. Ив. с лета
виделся всего один раз, да и то на деловом заседании.
Среди работ и суеты городской жизни как-то растериваются личные связи. По крайней мере, так случается у нас в Петербурге с большинством людей в силу
условий нашего городского существования»6. Вскоре, уже летом 1913г., Франк выпал из «силламяжской
колонии», отправившись в научную командировку в
Германию. Но известная близость взаимных отношений от этого не исчезла. Небогатой, но все же не случайной иллюстрацией тому может служить то, что 4
сентября 1913 г. Д.Е.Жуковский (лично знавший
Франка, по крайней мере, с 1903-1904 гг.) обратился
именно к Гершензону с просьбой сообщить немецкий
адрес С.Л.Франка.
Война, нужда, революция не позволили более корреспондентам повторить опыт совместных каникул.
В сентябре 1917 г. Франк уехал преподавать в
только что образованный Саратовский университет
(в Саратове жили родители его жены, Татьяны Сергеевны Барцевой). Пожалуй, именно географическая
удаленность помогла Франку (в отличие от части его
единомышленников, собравшихся в антиреволюционном сборнике «Из глубины» весной-летом 1918 г.)
легко пережить знаменитое полевение Гершензона и
продолжать поддерживать с ним дружескую переписку, вникая в его нужды, строя издательские проекты.
Его письма к Гершензону — почти все, что мы можем
узнать и о жизни Франка этого времени. Летом
1919 г., вместе с группой интеллигентов убегая от
гражданской войны и голода, Франк переселяется в
поволжское немецкое село Вольское (Куккус), осенью
— еще дальше: в Ровное (Зеельман). Переписка пре-

кращается. Уже после было возвращение в Саратов
(весной 1921 г.), в Москву, наверное, личная встреча.
Без пи^ем.
Письма Франка к Гершензону сохранились полностью: в фонде последнего в РГБ (Ф.746. К.42.
Ед.хр.60 и 61). Их общее число 51, не считая двух визитных карточек. Их хронологические рамки: с 5
марта 1907 по 7 мая 1919 гг. Большая часть (29) была
адресована М.О.Гершензону как редактору журнала/сборника «Критическое обозрение» (1907-1909) и
как инициатору и редактору сборника «Вехи»
(октябрь 1908 — март 1909 гг.) Письма, касающиеся
предыстории «Вех» (в которой С.Л.Франку принадлежала вторая по значению после Гершензона роль
организатора авторского коллектива7), общим числом 14, с незначительными пропусками опубликованы В.Ю.Проскуриной и В.Аллоем8. В остальном этот
эпистолярий практически не введен в научный оборот, хотя именно он, в своей завершающей, «послевеховской» части является редчайшим источником по
биографии Франка и истории литературнофилософской среды 1910-х гг. 9 Настоящая публикация не восстанавливает корпуса писем, имея целью
восполнить лишь наиболее существенные источниковые лакуны.
1

Пользуюсь возможностью, чтобы исправить мою
личную (в изданном в приложении к «Вопросам философии» сборнику «Вехи / Из глубины») и энциклопедическую ошибку (Чанцев A.B. Изгоев A.C. // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь.
М., 1992. Т.2. С.401), восходящую к «Словарю псевдонимов» Масанова. Александр Соломонович Изгоев
(Ланде) никогда не носил имени Арон, ибо был крещен при рождении (см.: ГА РФ. Ф.5912. Оп.2. Д.38).

2 РГБ. Ф.746. К.20. Ед.хр.14. Л.6.
3
Там же. К.42. Ед.хр.61. Л.7. Цитируемое письмо
не вошло в публикацию, но содержательные пассажи
всех подобных исключенных чисто бытовых писем
приводятся в примечаниях к публикации без особо
оговоренных ссылок.
« Там же. Ед.хр.60. Л.34.
5 Там же. К.20. Ед.хр.15. Л. 14 об.
6
Там же. К.42. Ед.хр.60. Л.36.
7
Об этом подробнее см.: Колеров М.А. Архивная
история сборника «Вехи» // Вестник Моск. ун-та.
Сер.8: История. 1991. № 4.
8
К истории создания «Вех» / Публ. В.Проскуриной
и В.Аллоя // Минувшее: Исторический альманах. М.;
СПб., 1992. [Вып.] П. Здесь тематически собраны
письма всех участников сборника к Гершензону
(кроме Б.А. Кистяковского, корпус переписки которого с Гершензоном, с привлечением материалов ОПИ
ГИМ, как мне известно, подготовлен к печати
В.В.Саповым). Но эта важная публикация нуждается
в уточнениях, примеры коих приведены в моих
«Текстологических заметках» (Вопросы философии.
1993. №6).
9
Речь идет, в первую очередь, о «веховской» среде,
чей эпистолярий вообще беспрецедентно полно представлен в фонде Гершензона. См. письма Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, А.С.Изгоева, П.Б.Струве в
указанной выше публикации «К истории создания
"Вех"»; а также: Бердяев H.A. Письма к М.О.Гершензону. (1907-1917) / Публ. М.А.Колерова // Вопросы
философии. 1992. № 5 (корпус); В ожидании Палестины: С.Н.Булгаков. 17 писем к М.О.Гершензону и его
жене. 1897-1925 / Публ. М.А.Колерова // Неизвестная
Россия. XX век. М., 1992. Вып.2 (избранные).

1
СПб. 27 ацреля 1912

Дорогой Михаил Осипович,
Вы меня очень обрадовали Вашим открытым письмом — во-первых, тем, что Ьообще дали
весть о себе, и во-вторых
тем, что обнаружили интерес к близкой мне теме. Я собираюсь
писать целую книгу 1 на эту тему — о пределах отвлеченного2 знания — и Ваш интерес
очень ободрил меня. Я не вполне удовлетворен своей статьей — многое в ней выражено
неудачно и плохо обосновано, и я надеюсь ту же мысль выразить с большей убедительностью. При 3 сем посылаю Вам оттиск статьи и прилагаю кстати оттиск той
«программы» , которую Вы уже читали летом: в одном месте предисловия к ней Вы найдете учтенными Ваши замечания.
Что касается вопроса, который Вы ставите в Вашем письме, то я действительно убежден, что интуитивного корня философских мировоззрений не касается никакое историческое развитие. Я это всегда сознавал, непосредственно ощущая бесплодность и неинтересность вопросов о «происхождении» каких-либо систем. Историческое развитие касается
логической схемы или формы философск мыслей, а не их металогического ядра. Так,
вся система Спинозы выросла из картезианства, сущность же ее близка новоплатонической и еврейской мистике и не имеет ничего общего с духом философии Декарта. Так,
Гегель и Гераклит имели почти одну и ту же мистическую идею, тогда как логическая
форма гегельянства обусловлена кантианством. В отношении интуиции интересна не историческая, а органическая связь, как бы Wahlverwandschaft*, которая связывает самых
далеких по эпохам мыслителей. Я убежден, что существует очень немного основных типов
мироощущений, которые варьируют только в деталях, и над которыми в их основе не
властно никакое историческое развитие (ср также Шопенгауэр и буддизм!).
И тем не менее, в общем итоге Ваш вопрос должен быть решен положительно — вот на
каком основании: само различение (Бергсоновское) основной интуиции от внешней логической формы системы, несмотря на его несомненную истинность и важность, страдает
односторонностью отвлеченных определений. Как растение есть не один корень, а корень и
* Родство душ, избирательное сродство (нем. ).

цвет, так сущность философск мировоззрения есть не только его интуитивное ядро,
но именно интуиция, вылившаяся в определенную отвлеченную форму. Форма эта не есть
нечто только внешнее — она в свою очередь способна (в деталях и оттенках, которые однако же могут быть в итоге весьма существенными) воздействовать на интуитивную основу. Спиноза имел свой пантеизм, конечно, до всякого знакомства с Декартом — имел его
просто в крови; и все же позднейшая рационалистическая форма его системы усложнила и
уточнила и его интуицию, наложила на нее некоторый новый оттенок. Соотношение здесь
такое же, как вообще между внутренним характером личности и влиянием внешней среды:
было бы нелепо считать личность «продуктом среды», и, конечно, несомненно, что человек вырастает с определенной духовной физиономией извнутри, т е из своеобразия своей энтелехии, своего семени; и все же личность, как целое, носит отпечаток времени
и среды. Положительное и отрицательное отношение к внешним объектам постепенно
входит в состав личности и модернизирует ее. А затем, помимо того, можно допустить и
внутреннее развитие человеческой интуиции в истории — наподобие биологического развития и, я думаю, в связи с ним. С развитием нервной системы должна развиваться и человеческая интуиция, и я верю, напр, в возможность для человека в отдаленном будущем общаться с Богом или загробным миром так, как мы общаемся с цветами мира, недоступными слепым низшим организмам. Но эта история измеряется тысячелетиями, и ее
Вы, очевидно, не имели в виду в Вашем вопросе.
Еще раз спасибо за письмецо.
Сердечный привет Вам и Мар Борис от жены и меня. Мы сняли дачу в Кануке, на границе Периана — следовательно, встретимся летом, будем даже на 10 минут
ближе от Вас, чем в прошл году.
Ваш С.Франк.
2
СПб. б апреля 1913

Дорогой Михаил Осипович,
сердечное спасибо Вам за роскошный подарок — сочинения Чаадаева К Издание превосходное, каких у нас мало; Ваша эрудиция внушает мне глубочайшее почтение и свидетельствует, что Ваша нелюбовь к чистому знанию не мешает Вам быть настоящим ученым,
кое-что у Чаадаева оказалось мне прямо нужным для моей работы: отрывок о времени и
вечности блестяще выражает одну из основных мыслей моей работы и, может быть, я
возьму его эпиграфом к ней2. — О наших злоключениях этой зимой Вы, конечно, слышали от А.Н.Чеботаревской и Е.Н.Орловой3. На Фоминой мы будем делать операцию Витюше4 — до сих пор он был так слаб, что это было невозможно. Весной, как Вы, вероятно, уже слышали, мы уезжаем на целый год за границу — на лето в Марбург (маленький
городок близ Франкфурта, куда меня привлекает не столько знаменитая «Марбургская
школа»5, сколько прекрасная природа и возможность жить по-дачному) — а зимой в
Мюнхен. Силламяжская колония распадается — Вас уже, как мы слышали, там не будет.
Что вы поделываете, как живете и над чем теперь работаете?
Привет Марир Борисовне. Тат Серг шлет привет Вам обоим.
Ваш С.Франк.
3
Kufstein в Тироле. 9.1.14/27.XII. 13

Милый Михаил Осипович,
спасибо за Ваше письмецо — при всей краткости его оно мне дало представление о Вас и
моск знакомых. Я уехал на несколько дней в горы отдохнуть и освежиться, и из
моего уединения шлю Вам и Мар Бор привет и поздравление к нашему русскому Новому году, наступление которого и мы здесь, на чужбине, справляем. Мы прожили больше полугода за границей в общем хррошо, дети здоровы. Лето мы провели в
маленьком городке Марбурге, зиму живем в Мюнхене, который соединяет удобства
большого культурного центра с покоем и благодушием тихой провинции. Я пишу головоломнейшую книгу, которая понемножку подвигается вперед. Источники для своей мысли черпаю не у современных немцев, а у древних индусов, греков, и думаю, что до некоторой степени заслужу одобрение в славянофильском лагере, и что во всяком случае возбужу величайшее негодование у русских немцев-кантианцев К
Жму Вашу руку. Привет от нас обоих.
Ваш С.Франк,

4
Мюнхен. 6.111.14/21.11

Милый Михаил Осипович,
Ваша книжка1, сегодня мною полученная, напомнила мне, что уже давно пора написать
Вам и извиниться за неучтивость. Т е«лъ> за то, что я до сих пор не поблагодарил Вас
за присылку оттисков2. Мое молчание объясняется (хотя и не извиняется) хронической у
меня причиной — трудностью, с которой я сажусь писать письма после того, как целый
день просидел уже за письменным столом над работой. Благодарю Вас теперь за двукратную присылку Вашей работы: я рад был получить Вашу работу в виде книжки, т
к оттиски всегда затериваются.
Мы живем однообразно и спокойно. Дети проводят зиму хорошо. Работа моя двигается
медленно вперед, печатание ее я откладываю если не на novum annum*, то во всяком случае пока она не будет готова целиком. Увлекаюсь я здесь разными старыми мыслителями
— древними, средневековыми и эпохи Возрождения; и полагаю, что в этом увлечении сказывается не только моя «дурная сложность», но и интерес к самому существенному в философии, что у старых писателей было более выражено, чем у современных.
Т С шлет привет Вам и Мар Бор. Она уже давно собирается писать Мар Бор. Хотелось бы иметь еще весть от вас.
Ваш С.Франк
5
Петроград, 5 ноября 1915
Съезжинская, 12

Дорогой Михаил Осипович,
я виноват перед Вами: до сих пор не ответил Вам на Ваше дружеское письмо, которому я
был очень рад. Но в этом году мне почти неизбежно приходится манкировать корреспонденцией — я перегружен работой, от которой просто не могу очнуться и прийти в себя.
Помимо огромного количества лекций и литературных занятий, необходимых в связи с
«вопросом о дороговизне», я еще занимаюсь общественными делами — призрением беженцев, так как чувствую для себя морально невозможным ограничивать свое отношение
к «событиям» критикой чужих действий. Лучше уж не иметь ни минуты свободной для себя, чем оставаться праздным слушателем всеобщего брюзжания и всяких сплетен о том,
как все у нас скверно. Пишу Вам отчасти по специальному поводу, Вы уже давно ничего
не давали в «Русск то, что
так изящно делали мои милые современники
(«Шум времени», «Охранная грамота»)4.

Разработанная Ахматовой к началу 1960-х гг.
программа мемуарного труда оказалась грандиозной. 18 апреля 1965 гг., менее чем за год до
смерти, она записывает в рабочей тетради:
«Много думаю о прозе. Досадно, что я так
поздно спохватилась, но одну книгу я еще успею
сделать»5. Значительная часть ее мемуарной
прозы еще ждет своей публикации 6.

Конечно, в этих условиях любое исследование
ахматовской прозы может иметь лишь предварительный характер. Тем не менее, собранная и
опубликованная часть незавершенной книги позволяет все же высказать некоторые соображения о жанровых особенностях ахматовской мемуарной прозы и ее поэтике, о воплотившихся в
ней традициях русской мемуаристики.
Размышляя над планами своей автобиографической книги, Ахматова в качестве ближайших примеров и образцов называла мемуары
Мандельштама и Пастернака:
Успеть записать одну сотую того, что думается, было бы счастьем. Однако книжка — двоюродная сестра «Охранной грамоты» и «Шума
времени» — должна возникнуть. Боюсь, что по
сравнению со своими роскошными кузинами она
будет казаться замарашкой, простушкой, золушкой и т.д. 7

Если мы сравним мемуарную прозу Ахматовой даже в ее наиболее завершенных образцах,
как, например, ее воспоминания о Блоке, о Модильяни, о Лозинском, с «Шумом времени» и
«Охранной грамотой», то обнаружим между
ними очень мало общего. Можно, наверное,
сказать, что Ахматова в своей мемуарной прозе
скорее отталкивается от книг Пастернака и
Мандельштама, чем следует за ними.
Значительно большее сходство обнаруживается на разных уровнях между автобиографической прозой Пушкина и Ахг атовой. Начнем с
некоторых текстуальных соответствий.
Ахматова:
Биографию я принималась писать несколько
раз, но, как говорится, с переменным успехом.
Последний раз это было в 1946 году. Ее единственным читателем оказался следователь, который пришел арестовывать моего сына, а заодно
сделал обыск и в моей комнате. На другой
день я сожгла рукопись вместе со всем моим архивом... *

Ср. начало поздней (1834 г.) редакции пушкинских записок:
Несколько раз принимался я за ежедневные
записки и всегда отступался из лености. В 1821
году начал я свою биографию и несколько лет
сряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии несчастного заговора, я принужден был
сжечь сии записки...

Текстуальные совпадения здесь несомненны
и, можно сказать, демонстративны. Однако
важны здесь даже не столько эти совпадения,
сколько параллелизм в судьбе ранних редакций
автобиографических записок Пушкина и Ахматовой: авторы были вынуждены сжечь их. Другой пример.
Ахматова:
Если я в течение пятидесятилетней литературной деятельности ни разу ни против чего не возражала, это все же что-то значит, и на мое возражение можно бы обратить внимание...9
Пушкин:
Если в течение 16-летней авторской жизни я
никогда не отвечал ни на одну критику (не говорю уже о ругательствах), то сие происходило,
конечно, не из презрения...

Очевидно, мы имеем здесь дело со скрытым
цитированием, которое Ахматова применяла в
своей поздней лирике и особенно в «Поэме без
героя».
Примеры подобных текстуальных соответствий можно было бы продолжить, но важнее
указать на близость ахматовских автобиографических заметок к пушкинской прозе на других, более глубоких уровнях: структуры, стиля,
поэтики, авторской позиции.
В ахматовской и в пушкинской мемуарной
прозе структура обнажена. Мы видим детально
разработанные планы постройки, реализованные лишь частично. Бок о бок с собственно прозой и подчас переплетаясь с ней идет как бы
метапроза, в которой излагается история замысла, формулируются взгляды автора на жанр
мемуаров, на особенности человеческой памяти.
Если в центре мемуарных повествований Пастернака и Мандельштама стоит личность их
автора, история его духовного становления, то
Ахматова (как и Пушкин) в своих автобиографических заметках старается держаться в тени и
пишет больше о своих современниках, о приметах времени и о событиях литературной жизни,
чем о себе самой.
Который-то день вожусь с биографической
книгой. Замечаю, что очень скучно писать о себе
и очень интересно о людях и вещах (Петербург,
запах Павловского Вокзала, парусники в Гунгербурге, Одесский порт в конце сорокадневной
забастовки). Себя надо давать как можно меньше ,0.

Близки взгляды Пушкина и Ахматовой на
проблему исповедальности мемуаров. «Не лгать
— можно; быть искренним — невозможность
физическая» — писал по этому поводу Пушкин
П.А.Вяземскому в ноябре 1825 г. Из очерков
Ахматовой о Блоке, Модильяни, Гумилеве
можно составить представление об отношении
героев очерков к их автору, но не о чувствах
Ахматовой к своим героям. Ахматова жестко
разделяла личность автора и образ лирического
героя. Судя по планам ее прозы, Ахматова собиралась написать специальный очерк о том,

почему в лирическом стихотворении автор надежно скрыт, а в прозе на каждом шагу рискует
обнажить, выдать себя 11.
Важно отметить, что Ахматова — также
вслед за Пушкиным — категорически отвергала
допустимость художественного вымысла в автобиографической и мемуарной прозе. Она не
прощала его не только Г.Иванову, С.Маковскому, но и А.Белому и М.Цветаевой. Вообще,
подход Ахматовой к мемуарной литературе напоминал порой скорее подход историка и даже
источниковеда, нежели поэта 12.
Характерной особенностью многих автобиографических заметок Пушкина и Ахматовой является их полемичность. Одной из важных побудительных причин к написанию мемуаров и
для Пушкина, и для Ахматовой являлась необходимость ответа на неприемлемые для них высказывания в печати, задевавшие их честь и
честь близких им людей. Так, Пушкину приходилось отвечать на нападки Ф.Булгарина, Ахматовой — оспаривать мемуары Г.Иванова и
С.Маковского.
Интересно отметить и такую общую черту в
работе Пушкина и Ахматовой над мемуарами:
они побуждали друзей писать воспоминания,
руководили их работой и даже порой писали за
них и от их имени. Известны, например, отрывки записок М.С.Щепкина, А.О.Смирновой, написанные рукой Пушкина 13, и большие куски
воспоминаний В.С.Срезневской, написанные
Ахматовой ,4.
Думается, что все эти черты, сближающие автобиографическую прозу Ахматовой и Пушкина, являются не случайными, а определены
сознательным выбором Ахматовой. Восхищаясь
автобиографическими книгами Пастернака и
Мандельштама, она сознавала, что не должна и
не может следовать по проложенному ими пути.
Нельзя не согласиться с мнением Э.Г.Герштейн
о том, что «большая повествовательная форма,
вероятно, была противопоказана творческой
манере Ахматовой» 15.
На текстологическое и источниковедческое
изучение пушкинских мемуарных и автобиографических заметок ушло целое столетие. Сейчас мы стоим перед громадой ахматовских мемуарных и автобиографических заметок и набросков, перебеленных и черновых, разбросанных по страницам ее записных книжек вперемежку со стихами, библиографическими выписками, бытовыми записями. Работа, аналогичная той, которая в свое время была проведена П.ВАнненковым по вычленению из вСего
объема пушкинского архива его автобиографических заметок и набросков, в отношении ахматовского архива до сих пор не завершена.
Здесь встает проблема учета и использования
богатейших традиций пушкиноведческой текстологии для изучения и издания ахматовских

автобиографических и мемуарных текстов. Но
это, конечно, — особая тема, требующая специального рассмотрения.
1

См.: Тименчик Р.Д. Ахматова и Пушкин: Заметки
к теме // Пушкинский сборник. Рига, 1974. Вып.2.
С.32-55; Сауленко JI.JI. Пушкинская традиция в
«Поэме без героя» Анны Ахматовой // Вопросы русской литературы. Львов, 1980. Вып.2. С.42-50; Въялицина Н.В. Традиции русской классической поэзии в
дореволюционном творчестве Анны Ахматовой. чАвтореф. дисс. Л., 1982; Тименчик Р.Д. Художественные
принципы предреволюционной поэзии А.А.Ахматовой. Автореф. дисс. Тарту, 1982; Корхмазян Н.С.
«Поэма без героя» Анны Ахматовой: (Проблема героя. К вопросу о пушкинских традициях). Ереван,
1990; Chechelnitsky I. Akhmatova and Pushkin:
Apologia Pro Vita Sua // Anna Akhmatova: Papere from
the Akhmatova Centennial Conference. [Oaklend, 1993].
P.29-42.
2
Фейнберг И.Л. Незавершенные работы Пушкина. 7-е изд. M., 1979; Левкович Я.Л. Автобиографическая проза и письма Пушкина. Л., 1988.
3
См.: Мандрыкина Л.А. Ненаписанная книга:
«Листки из дневника» А.А.Ахматовой // Книги. Архивы. Автографы. M., 1973. С.57-76; Лямкина Е.И.
Вдохновение, мастерство, труд* (Записные книжки
А.А.Ахматовой) // Встречи с прошлым. 3-е изд M.,
1987. Вып.З. С.353-392.
4
РГАЛИ. Ф.13. Оп.1. Ед.хр. 114. Л.149.
5
Там же. Л.26.
6
Наиболее полная из существующих публикаций
мемуарной прозы Ахматовой осуществлена в кн.:
Хейт А. Анна Ахматова: Поэтическое странствие;
Дневники, воспоминания, письма А.Ахматовой. М.,

1991. Здесь ряд текстов печатается впервые, восстановлены цензурные купюры. Однако и это издание содержит, пожалуй, немногим более половины сохранившейся автобиографической, мемуарной, дневниковой, эпистолярной прозы Ахматовой.
7
Ахматова A.A. Сочинения. В 2 т. 2-е изд., испр. и
доп. / Вступ. ст. М.Дудина; Сост., подгот. текста и
коммент. В.А.Черныха. М., 1990. Т.2. С.283.
8
Хейт А. Указ. соч. С.250.
9
Хейт А. Указ. соч. С.238.
10
Ахматова A.A. Указ. соч. С.282.
» РГАЛИ. Ф.13. Оп.1. Едхр.103. Л.13.
12
См.: Хейт А. Указ. соч. С.244; Ахматова A.A.
Указ. соч. С.284.
Из указанных цитат можно увидеть, что Ахматова
пользуется источниковедческой терминологией с уверенностью и точностью профессионала. Однако это
не значит, что в воспоминаниях Ахматовой все и
всегда исторически точно. Порою она пересказывает
стойкие семейные легенды, в достоверности которых
она, по-видимому, не сомневалась и не испытывала
потребности их проверять. Это касается, например,
неоднократно повторяемого утверждения о том, что
ее прабабка по матери была татарской княжной, чингизндой, по прямой линии происходившей от хана
Ахмета, или будто бы ее крестный отец Степан Романенко участвовал в убийстве по приговору «Народной Воли» военного прокурора Стрельникова (см.
подробнее: Черных В.А. Родословная Анны Андреевны Ахматовой // Памятники культуры. Новые
открытия. 1992. М., 1993. С.71-84).
13
См.: Левкович Я.Л. Указ.соч. С.ЗО.
14
Ахматова A.A. Указ.соч. С.274, 275, 464.
15
Ахматова A.A. Указ.соч. С. 10.

АЛ.ДМИТРЕНКО

О ВОСПОМИНАНИЯХ С.Е.НЕЛЬДИХЕНА
Среди участников третьего «Цеха поэтов»
Сергей Евгеньевич Нельдихен (Ауслендер, 18911942) — фигура довольно экзотичная. Образ
«поэта-дурака», сознательно избранный поэтом
и быстро за ним закрепившийся, запомнился современникам и запечатлелся в мемуаристике
Стоит напомнить рассуждение Гумилева о
Нельдихене: «Сам я не хотел бы быть дураком,
но я не вправе требовать ума от Нельдихена.
Свою глупость он выражает с таким умением,
какое не дается и многим умным. А ведь поэзия
и есть умение. Значит, Нельдихен — поэт...»2.
Однако, образ простодушного обывателя, от
имени которого написаны почти все произведения Нельдихена, — только маска, которую современники часто относили к самому поэту.
В начале своей литературной деятельности
Нельдихен выработал своеобразный поэтический стиль — «синтетическую форму» — свободный «уитменовский» стих, сближающийся с
разговорной речью. Он пытался обосновать такую форму теоретически, утверждая, что современная литература «стремится к одному общему виду, соединяющему прозу с поэзией. По
всей вероятности, к подобию библейской про-

зы!» 3. Стремясь соединить в своем творчестве
прозу и поэзию, Нельдихен оставался поэтом —
попытки писать «чистую» прозу, как правило,
заканчивались для него неудачей. Однако, своеобразие поэтического стиля Нельдихена в значительной степени осталось заслонено оригинальностью его лирического героя. Это отмечают Т.Л.Никольская и Л.Н.Чертков в своей
работе — единственной на сегодняшний день
попытке осмысления роли Сергея Нельдихена в
литературном процессе4. Поскольку их статья
посвящена в большей степени анализу творчества поэта, в этой заметке мы ограничимся
освещением его биографии.
«С.Е. родился в Таганроге в сентябре 1891 года, но, вероятно, провел детство и
юность в Росгове-на-Дону, так как там умерла
его мать в 1938 году, жила там и его сестра, с
ней он был в переписке. Окончил С.Е. университет в Харькове, какой факультет,. не
знаю», — пишет в своих «Беглых заметках о поэте-друге Сергее Евгеньевиче Нельдихене» библиограф Георгий Федорович Сукованченко
(1900-?)5. Т.Д.Никольская и Л.Н.Чертков отмечают (со слов Л.И.Борисова), что Нельдихен

окончил военноеучилище, попал на фронт и
встретил революцию моряком Балтийского
флота 6. Как указывает сам Нельдихен в публикуемых ниже воспоминаниях, литературная
жизнь Петрограда известна ему с сентября
1919 г. (в Петрограде он появился все же, вероятно, несколько раньше). Уже в конце 1919 г.
выходит его первая книга «Ось». В 1919-1920 гг.
он посещает студию «Всемирной литературы».
Осенью 1920 г. Нельдихена принимают в Петроградское отделение Всероссийского Союза
поэтов. На рубеже 1920-1921 гг. он вступает и в
«Цех поэтов». Его стихи публикуются во всех
трех альманахах «Цеха». Живет в Доме искусств, участвует в поэтических вечерах. В первые месяцы 1922 г. выходит из печати вторая
книга Нельдихена «Органное многоголосье». В
нее включены первые синтетические стихи —
«поэмороман» «Праздник», начатый в августе
1920 г. В октябре 1923 — январе 1924 г. совершает путешествие по Украине, в Таганроге выпускает книгу стихов «Праздник» — продолжение одноименного «поэморомана». По возвращении обосновывается в Москве, где с присущей ему активностью включается в литературную жизнь. Зарабатывает только литературным
трудом. Издает несколько детских кнржек в
конце 1920-х гг. В декабре 1929 г. демонстративно выходит из Всероссийского Союза поэтов 7. В этом же году он выпускает книгу «С
девятнадцатой страницы» — первые 18 страниц
Главлит не пропустил в печать. В 1930 г. выходят книги стихов «Он пришел и сказал» и «Он
пошел дальше», где, кроме стихов, помещена
подробнейшая библиография, составленная самим автором. Однако следует отметить, что
Нельдихен, вообще склонный ко всякого рода
мистификациям8, включил в нее несколько не
только непубликовавшихся, но и ненаписанных
произведений, как, например, роман «Дети Николая II».
В 1931 г. Нельдихен был арестован и выслан
из Москвы. Об этом он писал Л.И.Борисову из
Алма-Аты 9 октября 1931 г.: «В ночь 20-21
апреля в 11 вечера меня посадили. 9 мая выпустили и предложили на 3 года уехать в Казахстан, в Алма-Ату. Вот что случилось! Конечно, ни при каких других обстоятельствах я бы
не очутился в азиатчине. Выехал из Москвы 18
мая, безо всяких конвоев, даже по казенному
литеру, самостоятельно». Судя по письмам, в
ссылке он продолжал литературную деятельность в местной печати. По возвращении из
ссылки сперва был прописан в Калинине, затем
в Малом Ярославце. Московскую же прописку
Нельдихен оформил незадолго до ареста, что,
по мнению Г.Ф.Сукованченко, и повлияло на
его судьбу. В последние годы жизни Нельдихен
работал консультантом в «Пионерской правде»
и в Доме художественного воспитания детей,
женился; его жена Антонина Григорьевна Шихова (1900-7) работала чертежницей.

В ночь на 30 июня 1941 г. Нельдихен был арестован вторично. При обыске весь его архив
был
конфискован.
ТЛ.Никольсккя
и
Л.Н.Чертков сообщают, что Нельдихен «вскоре
погиб в концлагере где-то на Севере» 9.
Отмечу, что образ Нельдихена послужил прототипом для героев нескольких «романов с
ключом»: Эльхен в «Сумасшедшем корабле»
О.Форш, Радалетов в «Ремонте» и «Работе»
Л.Борисова, Евгений Ней в «Записках поэта»
И.Сельвинского.
О работе Нельдихена над воспоминаниями
сообщает Г.Ф.Сукованченко: «В последнее время он стал писать мемуары, кое-что я читал.
Например, про его жизнь в начале мировой
войны 1914 года. Написал про Маяковского очерк-воспоминание. Носил для печати в музей Маяковского, не приняли». К сожалению,
разыскать эти тексты не удалось.
Воспоминания Нельдихена не закончены; сохранилось всего три отрывка в архиве близкого
друга Нельдихена — писателя Л.И.Борисова
(1897-1972).
Наибольший интерес безусловно представляет второй — о встрече Нельдихена с Гумилевым. Необычайно емок и лаконичен «словесный
портрет» Гумилева, вызывающий в памяти известную фотографию М.Наппельбаума. Этот
отрывок — редкое мемуарное свидетельство об
объединении «Арион» и о пока что не известной
нам пьесе Гумилева, Оцупа и Лозинского. Обращает на себя внимание описание роли Гумилева в кругу молодых поэтов: перед нами будущий мэтр «Звучащей Раковины»:
Зимой 1918 г. Е.М.Браудо10, преподававший
историю музыки в Институте Истории Искусств,
однажды посоветовал мне поинтересоваться
«обществом Арион» м , обещав познакомить с
Гумилевым. Браудо повел меня на Невский, в издательство «Всемирная Литература», подвел к
человеку с остриженной, вытянутой, узкой головой, моргающему бесцветными глазами, бритому, худому, в коричневом пиджаке, с длинным
желтым ногтем на мизинце, разговаривавшему
гордо, но с пришепетыванием. Это был — Гумилев. Вблизи я увидел, что выражение гумилевского лица было всегда насмешливое. Через
несколько дней я был в «Арионе», на обычном
собрании. Народу было мало; сначала играли на
биллиарде, слонялись по пустым богатым большим комнатам, ели пирожные, затем все уселись
и начали читать «загробным голосом» каждый
свои стихи. Из читавших запомнились ноющий
голос Рождественского, старая студенческая фуражка Майзельса12, читавшего стихи «Комната
— куб, окно — квадрат», Верин ,3, читавший
«изысканные» стихи про Париж, сюсюкающий
лепет Г.Иванова, визитка и холеная внешность
Н.Оцупа. Разговорился с Майзельсом, — ибо все
остальные смотрели на меня или слишком
участливо, или свысока. Майзельс подарил мне
свою только что отпечатанную книжку «Трюм».
Я спросил его наивно, почему книга называется
«Трюм». Майзельс удивленно промолчал. Гумилев назначал очередь чтений, одобрял все прочитанные стихи, в особенности Рождественского.
Мне было предложено прочесть свои стихи. Не

помню, что я застенчиво прочел, хотя теперь было бы любопытно вспомнить. Знаю только, что
стихи те я теперь бы определил словом
«надсоновские». Окончил я под откровенные
усмешки слушавших. Потом потушили свет и изза ширмы показывали театр марионеток,
разыгрывали пьесу о каком-то «белом слоне». На
рояле аккомпанировал Абрам Каменский,4.
«Белый слон» — коллективное произведение Гумилева, Оцупа и [Лозинского]1S. Вечер показался
скучным. Теперь я знаю, что так бывает почти на
всех собраниях поэтов. Ушел в 1 ночи. По дороге
потерял книгу Майзельса.

Приведенный фрагмент хронологически продолжается третьим отрывоком, где Нельдихен
дает краткую характеристику литературной
жизни Петрограда времени «военного коммунизма»:
Литературная жизнь Петрограда известна мне
с сентября 1919 года. [До этого времени петербургских поэтов слышал я несколько раз. Помню
один из вечеров поэтов в Институте Истории
Искусств. Гумилев читал в своей рыжей с узор],б.
Большинство литераторов сотрудничали в издательстве «Всемирная Литература», покровительствуемом
Ком
Нар
Просв, — переводили иностранных авторов, ибо печатать собственные произведения
не было возможности ввиду гонения в то время
на т н.Микушевич (Москва) в докладе «Трагическое у
Мандельштама» говорил о том, что «жестокое время
требует, чтобы поэзия была подтверждена жизнью
поэта». И в этом смысле Мандельштам явился одновременно трагическим поэтом и трагическим героем
своей поэзии. Смерть поэта в сталинском концлагере,
действительно, стала его последним творческим актом. Мандельштам погиб, героически свидетельствуя :
отказ от некоторых незыблемых ценностей будет
означать гибель человечества. К сожалению, грозные
признаки такого отказа все чаще замечаются не только на Востоке, но и на Западе.
К сожалению, не смог приехать на конференцию
С.С.Аверинцев. Всемирно известный ученый хотел
приехать в Германию через Швейцарию, но возникли
трудности со швейцарским посольством, так вовремя
и не улаженные. Его доклад, посвященный «проблеме
конфессиональносги в случае Мандельштама» был
зачитан Р.Зестарханом.
В. Б. Микушевич

POST

SCRIPTUM

К ПУБЛИКАЦИИ ПИСЕМ Л.Н.АНДРЕЕВА
De Visu. 1993. № 4
В письме Леонида Андреева к Н.К.Рериху от 25 ноября 1918 г. упоминается «некоторая "студия", где
художественно-мейерхольдовская молодежь досужит
свои досуги» (с.31). Некоторые сведения об этом
уголке русского театрального модернизма содержатся в статье Пьер.-О (С.В.Животовского) «Как мы ставили русскую кинодраму в Усикирко» (Рассвет. Хельсинки, 1919. Приложение № 3 к газете). Сергей Васильевич
Животовский
(1869-1936),
художник
(преподаватель Ксенинского института) и журналист,
возможно, упомянут в письме от 17 июня 1919 г.:
«Сергея Вс. (так! — Р. Т.) не видел давным-давно»
(с.38; см. коммент. на с.46: «Личность этого человека
установить не удалось»).
Как явствует из статьи С.В.Животовского, кинодраму из революционной жизни поставил Георгий
Кроль. По-видимому, речь идет об одном из создателей спектакля «Незнакомка» по А. Блоку в московском кафе «Питтореск» в марте 1918 г. (см.: Безродный М. О проекте постановки «Незнакомки» в Париже // Александр Блок: Исследования и материалы.
Л., 1991. С.229). Георгий Александрович Кроль считался учеником Мейерхольда (см. его письма Мастеру: РГАЛИ. Ф.998. Оп.1. Ед.хр.1798). Впоследствии
С.В.Животовский вспоминал:
«15 лет тому назад.
В лесу Новой Кирки (Усикиркко по-фински)
шла горячая работа.
На поляне, среди сосен, расположились группами странные люди.
Русские солдаты в полном боевом обмундировании с ружьями и пулеметами, русские офицеры, и тут же немцы в касках. Немного в стороне
товарищ Троцкий о чем-то горячо спорил с русским полковником, на груди которого белел георгиевский крест.
Прима-балерина Мариинского театра Егорова
куталась в шерстяной плед, накинутый поверх
бального платья.
— Ах, я совсем простудилась, — говорила она
стоявшему около нее Ленину, — скоро ведь и
снег выпадет, а я в бальном платье.
— Потерпите еще немного, — утешал ее Ленин, — еще две съемки, и фильма закончена.
Лениным был загримирован автор этих строк,
по сценарию которого ставилась фильма.
В этот день мы надеялись закончить фильму.
Но перед самой съемкой, среди участников
съемки, а таковых было не меньше двухсот человек, разнеслась страшная весть: в Мустомяках на

De Visu. 1994. №3/4(15).
© Р.Д.Тименчик, 1994.

даче Фальковского скоропостижно скончался
Леонид Андреев.
Финны, участвовавшие в массовых сценах, к
этой вести отнеслись безразлично.
Но русские артисты и русские беженцы, работавшие в фильме в качестве статистов, были буквально потрясены.
Илья Ефимович Репин, Леонид Андреев и Николай Рерих составляли то созвездие, которое на
эмигрантском небе Финляндии светило всем нам,
русским беженцам.
И вот одна из этих звезд закатилась так неожиданно для всех.
Всего за три дня до этого я видел Леонида Андреева в поезде железной дороги.
Он ехал в Выборг.
Правда, был он невесел.
Печаль легла на его красивое лицо с большими
грустными глазами. Но вид у него был совершенно здоровый.
И вдруг — катастрофа.
Конечно, ни о каких съемках в этот день не
могло быть и речи.
Наскоро разгримировавшись, на нескольких
экипажах мы отправились в Мустомяки»
(Животовский С. На похоронах Л.Андреева //
Для вас. Рига, 1934. 29 сентября. № 40).
В статье 1919 г. С.В.Животовский сообщал также,
что в процессе съемок Г. Кроль женился на московской актрисе г-же Лорк — об этой же (или другой?) его жене вспоминала Л.В.Иванова, дочь Вяч.
Иванова: Раиса Кальца, после развода с Г.Кролем,
вышедшая за Джорджо де Кирико, а потом за археолога Гвидо Кальца и сама ставшая археологом (см.
комментарии Дж. Малмстада в кн.: Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце. Париж, 1990. С.414). Что
же касается С.В.Животовского, то соответствующий
отечественный справочник (Художники народов
СССР: Биобиблиографический словарь. М., 1983. Т.4.
Кн.1. С. 107) обрывает его биографию жизнью в Финляндии «после Октябрьской революции». Впоследствии он перебрался в Берлин, где возобновил было
журнал «Огонек» — в берлинском «Новом огоньке»
(1923), наполненном его рисунками, есть и его очерк
«Берлинские впечатления» (в том числе, и с воспоминаниями о Финляндии). Затем он переехал в НьюЙорк, сотрудничал в газете «Новое русское слово»,
много лет возглавлял Фонд помощи русским писателям и ученым (см. некролог: Последние новости. Париж, 1936. 21 апреля. № 5507. С.4).
Р.Д. Тименчж

ЛР H 070205 от 22.10.91
В печать от 21.02.95 г.
Печать офсетная
Печ. л. 17,5
Заказ 611
Тираж 1000
Производственно-издательский комбинат ВИНИТИ
140010, Люберцы, Октябрьский пр-кт, 403

Агентство "Алфавит". 1994