Валютчики [Генрих Вазирович Мамоев] (fb2) читать онлайн

Генрих Мамоев Валютчики

Вместо предисловия

…Все имена изменены — некоторые из участников тех событий еще живы и вполне себе здоровы. Все остальное: времена, места и сами истории записаны почти так, как я услышал их в те странные, кажущиеся сегодня невероятно далекими 1990-е. А если в чем-то и присутствует неточность, то пенять можно лишь на мою слабую память — столько лет минуло! Какие-то подробности стерлись, что-то намертво впечаталось в память, а кое-что и в душу. Настолько, что сейчас, спустя время, я решился начать эту книгу. Возможно, она покажется неактуальной сегодня, а кто-то и вовсе назовет это чтивом для динозавров, но нет цели завоевать сердца всех читателей. Я лишь хочу поделиться некоторыми историями тех лет и показать каким оно было — последнее десятилетие двадцатого века. Время, когда мир изменился навсегда…

Глава 1

…Дикое было время — еще не отменили статью 88 (торговля валютой и ценностями), а вся Москва уже покрылась буйным цветом (с преобладанием желтого и черного) табличек с манящим словом «Exchange» и его русским переводом. Все стремились купить валюту, избавившись от деревенеющего с каждым часом рубля. Доллары, марки, фунты, франки, доллары, марки!

Народ все исчислял в долларах, легко умножая в уме трехзначные числа: таксисты округляли до сдачи головами Линкольна, Гамильтона и Гранта, бабушки высчитывали цену подорожавшего «Бородинского» в центах. Даже алкаши, покупая в коммерческих палатках пластиковые чекушки с жидкостью, схожей по химическому составу со стеклоочистителем, возмущались, авторитетно заявляя, что сто грамм не может стоить как немецкая марка! Тем более, она падает!

Я был валютчиком. Нет, я не сидел в «обменниках», хотя и посещал некоторые из них с завидной регулярностью по два, а то три раза в день. Меня можно было назвать резидентом сибирских валютчиков, для которых я покупал валюту, отправлял ее, искал низкий курс и прочее. Первый раз я посещал «обменку», когда с утра привозил прилетевшие из славного сибирского города килограммы рублей, сдавая охране «обменника» на Сретенке. Избавившись от бумажной массы, я до вечера отпускал притащившего эту тяжесть курьера и занимался будничными делами. На биржу, там, съездить, купить-продать ваучеров, пробежаться по появляющимся каждый божий день новым акциям новейших концернов, рискнуть, «забившись» на пятничный фьючерс, и все в таком духе.

Бывает же, когда звезды лягут и карты сойдутся…, ну, или как-то так, и ты понимаешь — тебе все удается. В тот день мне все удавалось, что называется, от зубов отскакивало! И на бирже чутка поднял, и за обмен светила приятная комиссия, но это все цветочки. Главное: вечером свидание с Майей! То есть свидание, может, сильно сказано, но встреча и ужин — разве это не свидание?!

О, Майя! Мои попытки охмурить ее начались с того дня, как только мы познакомились. Она работала в банке и всякий раз, когда мы встречались, продлевая мою липовую лицензию, она загадочно улыбалась, хотя никогда не соглашалась отобедать и тем более отужинать. Стройная, смуглая, зеленоглазая Майя всегда отшучивалась завтраками, как бы намекая, что ни «рылом, ни богатством я особенным не вышел». Может, она и не думала так, достаточно было и того, что я так думал! И все же я надеялся. Было в ней что-то такое, что заставляло меня вновь и вновь совершать наезды легкой кавалерией, которые она воспринимала, скорее, как должное, чем как домогательство или, Будда меня сохрани, хамство.

Так вот, после приятных подсчетов сегодняшних прибылей я почувствовал, как завибрировало в районе печени и, сдернув пейджер (вам не понять, что это было такое, а мне не объяснить), прочитал удивившее и одновременно обрадовавшее меня сообщение. Майя просила перезвонить. Я не помнил, давал ли ей номер своего пейджера, но разве это важно?! Найдя телефон-автомат на первом этаже одного из корпусов Плехановской академии, я позвонил ей на рабочий номер.

— Алло? — Голос Майи показался мне спокойным, и в груди моей что-то шевельнулось.

— Привет, Майя!

— Денис? Привет! — Градус спокойствия слегка подскочил, и это чувствовалось даже здесь, в здании академии, превращенном в биржевую площадку.

— У тебя… все в порядке? — спросил я для приличия, чтобы не сразу спрашивать о главном.

— Да, — она помедлила немного, словно хотела что-то сообщить, но передумала и повторила, — да, все хорошо.

— Отлично. — Мне не хотелось спрашивать «чего надо» или «зачем звонила» и я тянул время, надеясь, что она сделает это первой.

И не ошибся.

— Ден, а ты чем занимаешься вечером? — В ее голосе слышалась явная заинтересованность, хоть и верилось с трудом.

— Сегодня? — Я специально задал идиотский вопрос, чтобы выиграть время, необходимое на глубокие вдох и выдох.

— Ну, да. Ты свободен?

— Да! — ответил я так быстро, как только смог, и услышал ее смех, — только во Внуково съездить….

— Все твои «валютные дела»? — со смехом спросила Майя.

— Ага, ну! — Я не мог сдерживать распирающей меня улыбки, и несколько человек, проходивших мимо и заметивших ее, невольно улыбнулись в ответ.

— А твое предложение погулять по набережным еще в силе?

— В великой и могучей! — ответил я и тут же устыдился скользнувшей в словах двусмысленности.

— В великой и могучей, значит?! — с усмешкой переспросила Майя. — Неплохо.

И засмеялась. А мне снова потребовалось время на вдох-выдох.

— Ты еще там? — спросила Майя.

— Да, здесь, — ответил и тут же, словно сомневаясь, переспросил, — значит…, погуляем сегодня?

— Если ты не против! — Голос Майи был весел и вновь, как и ее загадочные улыбки, таил в себе нечто манящее и притягивающее.

Мы договорились встретиться в половине десятого вечера на Цветном бульваре, недалеко от ее дома, и, повесив трубку телефона-автомата, я вновь окунулся в будоражащую биржевую атмосферу….

Закончив дела на бирже, я обычно встречался с отдохнувшим курьером, и мы ехали в какое-нибудь кафе, чтобы он мог основательно подкрепиться перед вылетом в Сибирь. Курьеров было всего двое — Михаил, о котором я сейчас ничего не буду рассказывать, и Антон. В этот раз был Антон.

Чтобы понять, как он выглядел, достаточно представить плохо видящего флегматика ростом около 165 см, худощавого и говорящего так тихо и неразборчиво, что если бы не артикуляция, я бы редко понимал, о чем он говорит.

Встретившись на Чистых прудах, мы зашли в кафе, где, несмотря на свои невеликие габариты, Антон загромоздил стол всякими пастами да лазаньями. Я ограничился кофе и сигаретами, не в силах думать о чем-либо, кроме сегодняшнего вечера. Вопрос Антона прозвучал неожиданно:

— Ден, а ты никогда не хотел свалить… с деньгами?

Поперхнувшись сигаретным дымом, я посмотрел на него сквозь выступившие слезы и прохрипел:

— Ты обалдел?!

— Да не, интересно просто, — сквозь толстые стекла очков в ожидании ответа на меня смотрели два маленьких голубых глаза.

— Что тебе интересно?

Последние случаи ограбления курьеров валютчиков из других городов вынудили меня нанять броневик и вооруженную охрану в количестве трех человек. Я также был наслышан о случаях, когда, не устояв перед искушением, сбегали сами курьеры, надеясь с помощью украденных денег спрятаться от карающей руки их хозяев. Вопрос Антона насторожил, но кашель из-за проглоченного дыма мешал сосредоточиться.

— Да, так, — Антон говорил тихо, но в этот раз, как ни странно, я понимал, даже не глядя на его тонкие губы, — ты же не в долях с пацанами?

— Почти, — спокойно ответил я, — а что?

Скрывать нечего — у меня была стабильная зарплата в тысячу долларов, плюс процент от прибыли на бирже, плюс комиссия с валюты, плюс премия за прибыльные операции — набегало прилично и, что скрывать, хватало на жизнь, удовольствия и что-то даже откладывалось. Мыслей «слинять» с порой очень большими суммами, что каждый день находились в моем распоряжении, не было.

— Я и говорю, — как-то неопределенно ответил Антон и замолчал.

Подобные настроения нужно было пресекать на корню и, если честно, мне вовсе не хотелось, чтобы Антон оказался этаким ренегатом, сбежавшим с нашими деньгами. Такие попытки были, но все, как правило, заканчивались одинаково плохо — погуляв и побесившись на халявные бабки, у курьера начинались всякие, в том числе и психологические, проблемы, его тянуло назад на родину, где остались мать, жена, дети. А за теми присматривали нанятые бандиты, чтобы в случае появления беглеца, схватить и подвергнуть его жесткому допросу, задавая один и тот же вопрос: «Где деньги, чувак?!»

— Слушай, Антон, — мне удалось, наконец, справиться с кашлем, — ты брось эти мысли, понял?

— Да я не…

Я перебил его.

— Не важно, просто не думай об этом, не говори и не делай, хорошо?

— Да я…

— Вот и хорошо, — вновь перебил я, — будем считать, что этого разговора не было.

Антон тихо пожал плечами и принялся за третью котлету. Последнюю.

…До «обменника» нас довез подъехавший к кафе броневик с тремя моими орлами. Старшего звали Сеня, и он мог согнуть рублевую монетку. Честно говоря, я никогда не понимал, в чем прелесть этой забавы, но Сенины мышцы внушали уважение. Шварценеггер в квадрате. Остальные были обычными парнями, вооруженными «Сайгой» без нарезки. Оставив охрану в броневике, мы с Антоном вошли в подвал, о котором хотелось бы сказать пару слов.

Это был подвал невысокого четырехэтажного дома, стоявшего на одном из Сретенских перекрестков. Дом был старый — годов 1930-х, а может и пораньше, какие-то этажи были жилыми, что-то сдавалось под офисы, в подвалах же расположился тот самый «обменник». Там было шесть или семь комнат, в которых сидели считающие деньги кассиры, ожидающие своей очереди клиенты с большими сумками между ног. Была караульная комната, где одновременно могли находиться шесть вооруженных человек, и кабинет руководителя, одного моего «знакомого друга» по имени Армен.

Армен был валютчиком от бога. Он умел заработать тогда, когда все остальные валютчики Москвы по причине резкого падения курса доллара сильно прогорали, проклиная Центробанк, Сороса и кого-нибудь для связки слов. Он зарабатывал и когда бывало наоборот, и ЦБ начинал скупать валюту, в мгновенье ока удорожая чужую валюту и обесценивая собственную. Словом, умел человек зарабатывать, с ним-то я и вел в основном дела, хотя был знаком практически со всеми крупными валютчиками столицы.

Оставив Антона в караулке смотреть фильм с Джеки Чаном, я прошел в кабинет Армена. Увидев меня, он активно замахал руками, не прекращая говорить по телефону.

— …Да, договорились! Я куплю половинку сейчас и половинку вечером! Все! Давай!

Бросив трубку на аппарат, Армен посмотрел на меня и, указав на другой телефон, сказал:

— Твой компаньон звонил.

— Серега? — спросил я, точно зная, что не ошибусь — в нашей компании кроме меня было еще два человека, и обоих звали Сергеями.

— Да, кажется, — Армен поморщился, словно почувствовав какой-то иной подтекст, — короче, он просит дать ему миллион.

— Миллион? Ну, там немного не хватает, округлишь, ведь? — Сегодня был рекордный завоз рублей почти на миллион долларов, и я удивился, что Армен боится добить до круглой цифры каких-то тридцать с чем-то тысяч.

— Нет, он хочет еще один, — быстро произнес Армен, пронизывая меня быстрыми хитрыми глазками, — а «рубль» обещает прислать утром. Сказал, деньги уже собраны.

— Вот как!

Это было неожиданно. Не, мы и раньше частенько брали вперед, но это всегда были суммы не больше ста тысяч долларов. Но миллион!

Армен обошел стол, сел на него, посмотрел на меня и произнес:

— Ты знаешь — я тебе доверяю, так? Но их я почти не знаю. Это может быть «кидок»?

Я подумал, что ни один из Серег никогда не занимался ничем подобным, хотя Серега номер один когда-то в молодости баловался с колосками, а Серега номер два долгое время работал в колонии для несовершеннолетних учителем истории, и уверенно ответил:

— Нет. Зачем им это? Только я зарабатываю для них каждый месяц процентов 20, если не больше. А там они еще больше «ловят» на разнице. Они этот миллион за три-четыре месяца заработают.

— Да, логично, — согласился Армен.

Я знал этого хитреца лучше, чем он мог себе представить, и был уверен, что он уже все взвесил и решил, прежде чем задал мне этот вопрос. Просто видимо его хваленая чуйка что-то такое почуяла, раз он решил обсудить этот вопрос со мной.

— И что? — Я спокойно посмотрел на него, стараясь не думать, что сейчас у меня на руках окажется два миллиона долларов, за которые в случае чего мне дважды оторвут голову. И руки.

— Что? Если не кинете, значит, хорошо заработаю. Ты же не думаешь, что я вам дешево продам?

Я увидел его глаза — странная помесь алчности и азарта, вот что я увидел. Он любил рисковать, получая двойное удовольствие от того, что почти никогда не ошибался, и очень боялся ошибиться, рискуя.

— Вот уж чего я точно не думаю!

Пока собирали два миллиона долларов, считали, вязали в пачки, пачки в кирпичи, я молча наблюдал за ловкими руками кассира, непроницаемое лицо которого больше подошло бы какому-нибудь вышколенному британскому камердинеру, и думал о Майе. Меня по-прежнему не оставляла мысль, что ее приглашение погулять осенним вечером по набережной не более чем предлог для чего-то другого, но я запрещал себе думать об этом. Я не знал, что побудило ее откликнуться на мои неоднократные приглашения, и очень надеялся выяснить, избавившись от огромной суммы, размеры которой немного угнетали сознание.

Глядя на быстрые руки кассира, я вновь почувствовал мелко завибрировавшую печень и потянулся к пейджеру. На узеньком экране приятными кислотными красками переливалось сообщение от Майи: «В 21:30 у цирка на Цветном. Жду».

Сердце приятно сжималось при прочтении этих строк и в первый, и во второй, и в третий раз. Было сладостно и отчего-то немного тревожно, словно я шел на первое свидание. Не скажу, что всегда уверенно «танцевал» любую понравившуюся девушку, но тушеваться не в моем стиле. А тут, надо же, прям чувствую, как покрываюсь краской.

Видимо, не я один это заметил, потому что подошедший незаметно Армен, кивнув на пейджер, как-то двусмысленно спросил:

— Не дождется тебя, да?

Я подумал, что дождется. Сибирский самолет вылетал в 20:35, и вернуться к половине десятого на Цветной бульвар было вполне решаемой задачей.

— Дождется, — ответил я и посмотрел на двадцать кирпичей, сложенных из стодолларовых купюр — два миллиона! На такие деньги можно было стать даже депутатом Госдумы, но меня тогда интересовала только Майя.

Сложив деньги в спортивную сумку, я подумал, что в моем распоряжении остается чуть больше полутора часов до вылета и, сообщив охране по рации, быстро вышел из «обменника». Сеня прикрывал своим массивным телом справа, другой охранник слева, а у открытой двери броневика стоял третий, зорко наблюдающий за крышами старых домов.

Я впрыгнул в салон броневика, следом охранники. Сеня уселся на свое законное справа от водителя, и я торопливо произнес:

— Боря, гони! Опаздываем!

— Вы всегда опаздываете! — пробурчал водитель Коля по прозвищу «Кефир» и нажал на педаль взревевшего автомобиля.

— Нет, сегодня никак нельзя опоздать!

— Дама сердца ждет? — усмехаясь, спросил «Кефир».

— Да, в полдесятого у цирка.

«Кефир» посмотрел на приборную доску, где еле видно светился циферблат:

— Так мы даже раньше приедем.

— Отлично! Давай, Боря, поехали, поехали, родной!

Мы мчались по вечерним улицам, а я смотрел на них сквозь маленькое окошко и пытался понять, что меня тревожит. Меня определенно что-то мучило, но сколько ни думал, все сводилось к вечерней встрече с Майей, с чем подсознание категорически не соглашалось, требуя выявить истинную причину беспокойства. Я проверил сумку, незаметно надавив на нее коленом — сумка та же, в ней лежат деньги (их упругость я опознал бы любым местом), проверил документы. Все было в порядке, и даже липовая лицензия, позволившая пару раз обмануть недалеких милиционеров, лежала в кармане, аккуратно вложенная в прозрачный файл.

Снова взглянув в окошко, я увидел, что мы проезжаем пост ГАИ на выезде на Киевское шоссе. До Внуково оставалось ехать минут десять, и чем ближе мы подъезжали, тем острее становилось чувство потери. Будто я посеял что-то очень важное, без чего случится катастрофа! Еще раз обыскав все карманы (деньги на месте, на ресторан хватит, паспорт, лицензия — все на месте, черт!) и попинав пару раз сумку, посмотрел на ближнего ко мне охранника:

— Че-то не так, Ден? — спросил охранник, внимательно глядя на меня.

— Сам не пойму, — я посмотрел на обернувшегося назад великана Сеню, — такое ощущение, будто потерял что-то… или забыл!

Я смотрел на Сеню, и до меня медленно доходило невозможное…

— Может, Антона? — простодушно спросил великан Сеня.

…Армен вышел из дверей кухни, торопливо дожевывая на ходу остатки бутерброда, одновременно разговаривая по телефону. Времени на еду никогда не хватало, и сейчас, закинув пару бутербродов, он спешил в свой кабинет, чтобы договориться о продаже, покупке, снова продаже и снова, и снова! Пробежав мимо караулки, Армен чуть замедлил шаг, дошел до своего кабинета, остановился и, отключив мобильник, торопливо вернулся к дверям караулки. Посмотрев на Антона, безмятежно наблюдающего за прыжками Джеки Чана, Армен осторожно спросил:

— Ты же… Антон?

Антон медленно повернул к нему голову, всмотрелся своими подслеповатыми глазами в стоящего перед ним худого и невысокого армянина и кивнул:

— Ну, я же.

— А что ты здесь делаешь?! — Армен чувствовал, как тревожно засосало где-то под сердцем.

— Дена жду, — ответил Антон.

— Ты что…, совсем?! — Армен еле сдерживался, чтобы не сорваться перед удивленно взирающими на него охранниками. — Он же уехал! Давно!

Антон невозмутимо выждал паузу и, почти не щурясь, негромко произнес:

— Ну, значит, так надо.

Открыв огромную «Моторолу», Армен занес пальцы над цифрами и замер. Затем резко повернувшись к Антону, он спросил:

— Какой у него пейджер?!

Антон молча пожал плечами.

— А телефон в броневике есть?!

Антон вновь поднял плечи. Рявкнув какое-то сложное армянское ругательство, Армен растерянно посмотрел на свою охрану. Один из охранников, прочистив предварительно глотку, негромко сказал:

— Армен Давыдыч, я еще, когда увидел, как он уходит, подумал — а чего это Ден Антона здесь оставил?

Армен смотрел на него несколько секунд, потом повернулся к начальнику охраны, окинул его взглядом, снова посмотрел на «догадливого» охранника и сказал:

— Ты уволен.

— За что?!

— За то, что раньше не сказал, — ответил Армен.

Он повернулся к Антону.

— Пошли.

Не задавая вопросов, Антон поднялся с лавки и последовал за бегущим к своему кабинету Арменом. Оказавшись внутри, Армен запер за Антоном дверь и, положив ему на плечо свою заросшую черными волосами руку, внешне спокойно но с ощутимым внутренним напряжением спросил:

— Значит, говоришь, так надо?

Антон флегматично смотрел на него сквозь толстые стекла очков, но понять, что творилось в его душе, не мог даже проницательный валютчик. Антон молчал, вполне возможно, удивляясь про себя, что от него требуют подтверждения его же слов. Честно говоря, душа этого человека была загадочна не только окружающим, но, как мне казалось, Антон и сам не всегда понимал, чего ждет от жизни и ждет ли чего вообще.

Так или иначе, но он продолжал молчать, не пытаясь уйти от крепкого армянского захвата или хотя бы отвести взгляд. Первым не выдержал Армен. Отпустив плечо Антона, быстро прошел к столу, вновь раскрыл мобильник и, бросив на Антона сомневающийся взгляд, недружелюбно сказал:

— Телефон Сергея скажи!

Антон привычно пожал плечами.

— Какого?

— А что, у вас много Сергеев?! — По лицу хозяина «обменника» было видно, что он еле удерживается от истеричного выкрика.

— Двое, — так же спокойно и флегматично ответил Антон.

— Кто старший из них?

Антон на мгновенье затянул с ответом, затем вновь сжал плечи, покачал головой и сказал:

— Да оба.

— Тогда дай телефоны обоих! — Взорвался обманутый в лучших чувствах армянин.

Антон не спеша достал записную книжку, так же не торопясь пролистал несколько страниц и назвал две комбинации цифр. Криво записав их на бумаге, Армен стал лихорадочно набирать первый номер. Прислушался, подождал целую минуту, затем набрал другой. Здесь тоже ему пришлось ждать около минуты, и ожидание вновь оказалось бессмысленным — никто не ответил.

Красный, как угодившая в гейзер креветка, Армен медленно приблизился к Антону и угрожающе засипел:

— Почему никто не отвечает?! Ты что, специально не те номера дал?!

Взглянув на настенные часы, Антон повернулся к Армену.

— У нас уже второй час ночи. Может, они спят?

Хотевший что-то сказать Армен неожиданно дернул рукой с зажатым в ней мобильником, и тут же раздалась противная трель звонка.

— Алло! — Армен нервно смотрел на Антона. — Алло, вас не слышно! Кто это?!

Это был я….

…На этом, собственно, можно и заканчивать, но еще пару слов. Выслушав от Армена кучу непечатного, я попросил посадить Антона на такси и отправить в аэропорт. Но Антон уже не успевал на рейс — самолет вылетал через 20 минут. Делать было нечего. Набрав заветные «02», я измененным до неузнаваемости голосом сообщил о заложенной во Внуково бомбе и потребовал убрать Владимира Ильича из Мавзолея, пригрозив, что приведу в действие взрывное устройство, если они не сделают этого в течение часа.

Антона мы встретили на автобусной остановке перед аэропортом, куда усердные люди в погонах (и без оных) выгнали охваченных паникой пассажиров. Дождавшись, пока, поняв, что звонок был ложным, милиция начнет запускать народ обратно, я позвонил в депутатский зал и, договорившись со знакомой сотрудницей VIP-зала, приказал водителю въезжать в крайние правые ворота.

Пока мы ехали на «спец-Рафике» к трапу задержанного (как и все остальные) самолета, я несколько раз ловил на себе странноватые взгляды Антона. Наконец, стоя одной ногой на ступеньке трапа, он не выдержал:

— Знаешь, а я подумал, ты решился.

Я не стал отвечать. Просто хлопнул по плечу, кивнул головой и пошел к ожидавшему меня «Рафику». Было около 11 часов ночи, Майя, разумеется, уже не ждала. Вспомнилось хвастливое «дождется», и я невесело усмехнулся — она наверняка обиделась, и то, что еще пару часов назад казалось почти решенным, теперь уже точно было из разряда совершенно ненаучной фантастики.

Охранники встретили меня тревожным молчанием, но Сеня все-таки спросил:

— Ну, как?

— Нормально, — ответил я, — поехали в город.

Сев в броневик, я взглянул на место, где еще несколько минут назад лежала сумка с огромным количеством денег, и усмехнулся — ни денег, ни женщины! Что за жизнь!

Обернувшийся назад «Кефир» внимательно посмотрел на меня.

— Ден, а тебе на Цветной еще нужно?

Пару секунд я думал, потом махнул рукой:

— Давай.

Не знаю, на что я рассчитывал. На то, что она по-прежнему стоит у цирка, надеясь дождаться меня ненаглядного?! Вряд ли я хоть немного верил в это. Думаю, мне просто хотелось приехать туда, где мы условились встретиться, подышать тем же воздухом, а потом попытаться найти слова оправдания.

На Цветном мы были минут через тридцать. Отпустив броневик, я медленно прошелся вдоль ступеней цирка, прислушиваясь к гулкому звуку собственных шагов, прочитал пару афиш и уже собирался двигаться к Садовому кольцу, чтобы поймать такси, когда услышал за спиной тонкий цокот женских каблучков.

Конечно, я не верил, что это могла быть Майя. С чего бы ей выходить так поздно? Но повернулся, вглядываясь в спешившую мне навстречу точеную фигурку… Майи. Узнав меня, она убыстрила шаг и, подойдя совсем близко, сильно сжала руками мою кисть.

Мы стояли, не шевелясь и не разговаривая, хотя в голове царил невероятный сумбур чувств и вопросов. Собственно, вопрос был только один, и я задал его:

— Майя, почему ты здесь…, как ты узнала?!

Она отпустила мою руку, обхватила меня и, крепко прижавшись головой к моей груди, негромко произнесла:

— Только что по телевизору передали, что во Внуково была заложена бомба! Я подумала, что, может ты, может, тебя… — она волновалась, глядя на меня снизу вверх.

Ее глаза были так близко…

Глава 2

Аппетит приходит во время еды. Честно говоря, раньше эта фраза казалась слегка идиотской. Ну, с чего ему вдруг приходить, когда ты с каждой секундой все больше заполняешь пустоты своего желудка? Все равно, что сказать «жажда приходит во время питья»! Помню, как напивался в детстве воды после поедания чего-нибудь солененького, типа селедки, аж дышать становилось трудно. С тех пор, кстати, и не люблю соленую рыбу, хотя иногда учуешь в магазине запах, и мыслишка где-то там начинает изгибаться, а не купить ли. Эх, молодо-зелено! Вода она и есть вода, аппетит это же совсем другое дело! Жизнь научила, что все, как в поговорке — дай только распробовать и уже не остановить. По-крайней мере с нашим бизнесом, когда с помощью денег зарабатываешь деньги, все обстояло именно так…

Не помню, кто первым предложил эту идею. Может я, но возможно Серега, в любом случае мысль показалась вполне перспективной. А заключалась она в расширении нашего бизнеса на Северный Кавказ, откуда в те годы, расходясь практически во все города матушки России, полноводной рекой текло спиртное. Паленую, левую, без акцизных марок водку пили всякую и помногу, словно наверстывая за годы «сухого закона», а уж умельцев изготовить ее хоть из топора всегда хватало. Поговаривали, в каждом кавказском селе, да что селе — в доме, сарае и даже хлеву был цех по производству водки из нелегально привозимого из-за бугра спирта. Водка шла на ура, поскольку цены в те славные годы никто не регулировал и можно было демпинговать, бешено зарабатывая на объемах, которые час от часу становились все больше. Несмотря на жидкое состояние, водка была куда более твердой валютой, чем падающий стремительным домкратом рубль, и вполне естественно, что производители желали обезопасить прибыль, конвертируя ее в доллары.

Виделось два способа решения задачи. Я по-прежнему работал на бирже, покупая и продавая все, что можно было купить и продать, приятельствуя со многими брокерами. Некоторые были родом с Северного Кавказа, и когда родилась идея заманить водочников в наши сети, я уже знал, с кем можно поговорить на эту тему. Второй заключался в том, что в Северной Осетии, где водку гнали в совершенно фантастических масштабах, жил мой однокашник Аслан. Был у него небольшой магазинчик во Владике, то бишь Владикавказе, где продавались сигары и прочие аксессуары злостных курильщиков, включая модные в те времена зажигалки «Zipo». Зарабатывал он так себе, на поддержку штанов, к тому же всю прибыль съедала гиперинфляция, за которую российский народ должен был с утра до ночи благодарить «гайдаров» с прочими «чубайсами», возомнивших себя реформаторами, что, как показало будущее, было весьма и весьма далеко от действительности.

С Асланом у нас были неплохие отношения. Не сказать, что прям дружбаны в доску, но никогда не дрались, а это, что ни говори, показатель. Его кандидатура была предпочтительней по причине давнего знакомства не только с ним, но и с его многочисленной семьей, а заключалась в том, что он не занимался валютой или, скажем, не в той мере, в какой хотелось бы, ну, а времени на раскрутку, как и всегда, не было.

Поэтому сначала я решил переговорить с брокерами из той же благословенной Северной Осетии, предложив схему, которая должна была нещадно обогатить всех ее участников. Она была проста, как три копейки, что в разы увеличивало шансы на успех, и выглядела следующим образом. Парни собирают у знакомых водочников рубли, а я привожу на эту сумму валюту по утреннему курсу, что выгодно, с какой стороны ни посмотри: курс, безопасность, экономия расходов на авиабилеты и даже проживание, так как рейсов туда было не так много — всего один и тот утренний. А чтобы наша с Серегами компания не теряла на ежечасно растущем курсе наличной валюты, было решено перед отлетом «забиваться на фьючерсы» у знакомых валютчиков. Что-то теряли, конечно, но прибыль обещала перекрыть все и гораздо…

Я вошел в импровизированную кабинку из алюминиевых конструкций, которыми был заставлен весь периметр ЦРУБ, находившейся в здании Плехановской академии. Что-то подсчитывающий на маленьком калькуляторе Жора поднял голову и вяло улыбнулся:

— А, Ден.

— Здоров, — я прикрыл хлипкую дверь из той же конструкции и присел на стул, — есть минута?

— Да. — Жора что-то записал в небольшой блокнотик и, отключив калькулятор, вновь посмотрел на меня.

Жора был главным среди осетинских брокеров. Точно не скажу, поскольку начал работать на бирже позже него, но уверен, что именно Жора перетащил в Москву всю родню и друзей, обучил их несложной в общем-то работе, создав некий кулак, позволявший временами значительно влиять на курс акций. У него были неплохие связи с банками, заказывавшими ваучеры, которые скупались тогда по всей стране, чтобы те самые «реформаторы» под шумок могли за бесценок скупать заводы и фабрики, не так давно принадлежавшие государству. Это было время зарождения монополий, но об этом еще мало кто знал.

С Жорой у нас были неплохие отношения, чему способствовали взаимовыгодные сделки, которые мы заключали время от времени, и я почти не сомневался, что его заинтересует наше предложение.

Выждав короткую паузу, я спросил:

— Вопрос на засыпку: есть знакомые «водочники»?

Жора попытался скрыть удивление, но поднятая левая бровь выдала его. Усмехнувшись (так же вяло, кстати), он ответил вопросом:

— Выпить, что ли хочешь?

— Не, водка не мое, — я тоже усмехнулся, — короче, есть дело.

В двух словах обрисовал ему схему, отмечая, как проходит его вялость, а на бледных щеках появляется румянец. Может, и нездоровый, я в этом не разбираюсь, но мое предложение явно встряхнуло его. Пару секунд он обдумывал, беспричинно касаясь пальцами калькулятора, затем произнес:

— А сколько можете привозить?

Я не еврей и даже не осетин, но, поработав с годик на бирже, четко усвоил одно правило — даже если выкладываешь все козыри, всегда делай вид, что где-то припасена еще пара тузов. Пусть даже и в рукаве.

— А сколько надо?

— «Лимон» потянете? — Без раздумий спросил Жора, как бы лениво глядя на меня.

Я знал этот взгляд. Чем скучнее и безразличнее, тем больше вероятность, что все наоборот.

— Не вопрос, — ответил я, стараясь не выдать эмоций, потому что «лимон» это были все наши деньги, включая комиссионные и кредиты, взятые под безумные проценты в пытающихся удержаться на плаву банках.

— А два? — еще скучнее спросил Жора и даже отвел взгляд, словно давая мне возможность подумать и отступить.

Это был уже не пристрелочный выстрел — он явно заинтересовался.

— Дело не в сумме. Если надо, увеличим и в два, и в три раза, а то и в пять!

Он вяло кивнул, не перебивая.

— Но мне важно понять, насколько ты готов к таким сделкам?

— Как часто?

— Каждый день, — ответил я, сделал вид, что задумался, и добавил, — кроме воскресенья, разумеется. Отдыхать тоже иногда полезно.

— Ну да, ну да, — рассеянно ответил Жора, и эта рассеянность лучше всяких слов говорила, что предложение его зацепило.

Я промолчал, ожидая главного вопроса, и он прозвучал:

— Мой процент?

— Ноль пять, — назвал я обговоренную с Серегой цифру.

Вообще-то мы решили, что комиссионные могут доходить до одного процента, но я знал, что он начнет торговаться, поэтому назвал тот минимум, который не отпугнет Жору, а при удачном раскладе, возможно, что и устроит.

Жора покачал головой:

— Мало. Будут расходы на офис в порту, охрану, взятки ментам.

— Расходы пополам. — Это тоже было предусмотрено.

— Все равно, — он снова покачал головой, но уже не так уверенно, — ты же понимаешь, что я не полечу туда, у меня и здесь работы хватает. Там мой брат, с которым придется делиться, и что на выходе? Две с половиной тысячи баксов?

У него хорошо получилось вложить презрение к этим жалким полутысячам, но поплавок уже дернулся, и теперь только от моего умения убеждать зависело, проглотит ли он крючок полностью.

— Во-первых, это если миллион, во-вторых, не забывай, что каждый день!

Я придвинул к себе его калькулятор и быстро сосчитал уже известную мне цифру, после чего толкнул калькулятор к нему.

— Это в неделю и если мы говорим всего о миллионе! — сказал я и многозначительно прибавил, — а теперь умножь на четыре недели!

Полюбовавшись на пятизначную цифру доходов за месяц, Жора отключил калькулятор.

— Красиво, конечно, но мало, — он посмотрел на меня безмерно уставшими глазами, — это Кавказ. Когда поймут, что мы делаем это каждый день, аппетиты вырастут, придется больше платить охране, взятки…

— Заключим договоры, какие проблемы?

— Это Кавказ, Ден, — повторил Жора, — там только один договор — доверие.

— Ладно, — я сделал вид, что внял его доводам, — сколько ты хочешь?

— Два процента.

Я встал.

— Не могу, друг. У нас тоже расходы с охраной, броневиком, те же взятки в порту, но я же не прошу тебя брать на себя половину.

Жора посмотрел на меня, на дверь, снова на меня.

— Ладно, давай так. Если по «лимону» каждый день, то полтора процента, если больше, так и быть — согласен на один.

— Один процент, если миллион и тот же процент, если увеличим, — я посмотрел на него, всем своим видом показывая, что не отступлю.

— А если будет меньше?

— В любом случае десятка грина твоя. Но сначала, сам понимаешь, я должен приехать и убедиться, что нас не кинут, а меня не шлепнут.

— Когда?

— Да хоть завтра! Если твои успеют все подготовить.

— Успеют. Брата зовут Давид, он шустрый. Вечером я тебе позвоню и все расскажу.

Я протянул руку, Жора встал и пожал ее. На удивление крепко.

— Забились!

Стараясь не выдать ликования, я пошел в свою кабинку, чтобы позвонить Сереге — кажется, скоро я стану миллионером…

Прилетевший вечерним чартером Серега молча вывалил рубли на продавленный диван в съемной квартире на Таганке, в которой я жил уже несколько месяцев.

— Сколько? — спросил я, оглядывая бумажную массу, которая теряла в цене даже за те секунды, что потребовались на короткий вопрос.

— На сотку. Примерно. Хватит, чтобы отбить дорогу, — ответил мой сибирский друг, — ты уже забился с кем-нибудь?

— Нет.

Серега удивленно посмотрел на меня:

— А чего?

— Курс растет. Никто не хочет рисковать.

— Блин! — На самом деле он выругался но, из соображений цензуры я не стану дословно воспроизводить его. — Девять часов вечера! Кому сейчас нужны доллары?!

— Всем, — сказал я, — и всегда. Это ж Москва!

— И что будем делать?! — Серега был раздражен и не скрывал этого.

— Самолет в 9:30. Возьмем у армян сотку под рубль, а когда прилечу во Владик, скажешь, почем забился.

Серега подумал и кивнул:

— Да, можно. Наверняка придется заплатить за то, что взяли вперед.

Я пожал плечами — весь наш бизнес состоял из подводных камней.

— Пять рублей с бакса. Но там курс на двести выше, так что мы и не заметим.

— Ты узнавал?

— Ага.

После разговора с Жорой я вернулся в кабинку и, сообщив Сереге о достигнутой договоренности, решил позвонить Аслану, и дело было не только в том, что мне вдруг захотелось увидеться с бывшим однокашником. Обратный самолет в Москву улетал только на следующий день, и я решил, что не стоит взваливать на Жору вопрос с проживанием целого дня в столице Северной Осетии. Не то чтобы не доверял, но складывать все яйца в одну корзину не стоило. Узнав, что я прилечу, Аслан удивился, но это было радостное удивление. Я быстренько обрисовал причину визита и, уже к моей радости, он загорелся, сказав, что у него тоже много рублей, которые нужно сконвертировать. Уточнив, что он имеет в виду под словом «много», я успокоил его — десять тысяч зеленых я мог взять из своей кубышки, не обременяя компанию. Аслан назвал грабительский курс владикавказских обменных пунктов, и я посоветовал ему дождаться моего прилета. У меня не было желания наживаться на приятеле, напротив, хотелось помочь, а там, кто знает, может и приобщить к бизнесу, который уж точно был выгоднее работы в сигаретном ларьке…

Я не стал выкладывать весь разговор Сереге, ограничившись тем, что волноваться за меня не нужно — меня встретят, проводят, да и деньги будут в безопасности. Серега не особенно разделял мою уверенность, но риск в нашем деле такая обыденность, что лишний раз не стоило упоминать — оба знали, на что идем.

— Друг это хорошо, — сказал Серега, — но главное ты должен убедиться, что этот Жора сделает все, как обещал.

Я кивнул.

— Ладно, давай уберем это куда-нибудь и пойдем пожрем что-нибудь нормальное, — кивнув на бумажную массу, Серега признался, — от самолетной еды у меня все язвы разыгрались! Есть тут что-нибудь приличное?

— «Дольче Вита» за углом. Лазанья там обалденная!

— Сойдет, — буркнул Серега.

Спрятав деньги все в тот же продавленный диван, у которого было одно несомненное преимущество — надо было не просто очень постараться, чтобы поднять сидение, а знать, как именно сделать это в три приема, мы вышли из квартиры. Впереди была долгая ночь. Не было никаких сомнений, что после ужина Серега захочет отправиться в какое-нибудь казино. Мелькнувшую было мысль о Майе я отогнал, правда, с большим трудом. Несмотря на все мое желание увидеть ее, утром я должен быть бодрячком…

…Обклеив себя поясом из пачек американских долларов, обтянутых скотчем, я сделал несколько приседаний, чередуя их глубокими вдохами-выдохами. Пояс немного давил, но я надеялся, что за три часа, включая поездку во Внуково, не помру от удушья или скажем аллергии на деньги. Десятку для Аслана заранее убрал во внутренний карман куртки, рассчитывая, что девочки из депутатского зала не обратят внимания на такую мелочь. Надел вторую футболку, сверху накинул рубашку и, покрутившись перед зеркалом, как фря, удовлетворенно отметил, что ничего не видно. Серега тоже казался довольным. Как и предполагалось, после ужина он пытался зазвать меня в «Метлу», но я напомнил ему о деньгах в диване и что с утра нужно ехать к армянам. Он согласился и отправился тратить деньги в казино. Вернулся Серега под утро возбужденный, разбудил меня и вывалил на стол несколько пачек рублей.

— Порвал чертов «Голден Палас»! — надменно заявил Серега, глядя на меня, как Наполеон при заключении Тильзитского мира на Александра.

— Ты ж в «Метлу» вроде поехал?

Я посмотрел на часы, было около шести часов утра, и мысленно ругнулся — чуть не проспал!

— Да ну ее, «Метлу» эту! — Серега досадливо отмахнулся. — Вымели подчистую! Хорошо, Севу встретил, взял у него десятку и поехал в «Палас»! А там уж…!

Сева Морозов, о котором он упомянул, тоже торговал спиртным, а его квартира находилась в одной из трех уродливых башен аккурат за казино «Метелица», где он с завидной регулярностью сливал заработанные непосильным трудом миллионы. Сева был родом из того же славного сибирского города, что и Серега, под названием Куйбышев, и они, можно сказать, приятельствовали, тем более оба были повернуты на игре. Прикинув на глазок вываленные рубли, я констатировал:

— Так здесь почти десятка и есть.

— Ну, да! — Серега сощурил глаза. — Сначала я почти все слил, а потом поперло! Крупье раз двадцать меняли, а хрен им! Наше дело правое, победа будет за нами!

Я усмехнулся. Его победу, скорее, можно назвать пирровой, но я не стал портить ему настроение своей занудностью. В кои-то веки человек вернулся из казино с деньгами — это чего-то да стоило…

Выпив традиционные двести миллилитров кофе по-польски, мы поехали к армянам, где нас уже ждал хмурый, как и всегда, Армен. Он все пытался узнать, почему мы берем вперед с утра, заведомо теряя на этом, но я не стал посвящать хитрого валютчика в наши планы, ограничившись емким словом «надо»!

— Броневик подъехал, — сказал выглянувший в окно Серега, и я встал.

Серега придирчиво осмотрел меня, зевнул пару раз и спросил:

— Мне поехать с тобой в порт?

— Зачем?

— Ладно, — еще раз зевнув, Серега озабоченно произнес, — черт, торги бы не проспать!

— Будильник заведи, — я кивнул на допотопный будильник довоенного производства, почему-то напоминавший мне суровое школьное детство.

— Думаешь, разбудит? — В голосе сибирского компаньона звучало сомнение.

— Этот мертвого разбудит — звенит, аж на улице слышно.

— Ладно, — Серега присел на диван, — надо бы диван заменить — какой-то он у тебя…

— Не надо, — перебил я, — это сейф. Все, я пошел. Закрой за мной.

— Ага, — зевая, кивнул Серега…

— Позвоню, как приземлюсь.

— Угу, — частота зевков увеличивалась с каждым ответом, — звони…

…Водителем сегодня был Лева, и я с облегчением подумал, что не придется вдыхать пары польского перегара, волнами исходившие от вечно страдающего похмельем «Кефира». К тому же Лева когда-то был автогонщиком, и с ним можно было не опасаться опозданий или других неприятностей типа аварий.

— «Внучка»? — коротко спросил Лева.

Кивнув добродушному гиганту Сене, я устроился на заднем сидении «Фольксвагена» и сказал:

— Ага. У нас около часа.

— За глаза! — бодро ответил Лева, вдавливая педаль в пол…

Хватило и в самом деле за глаза и за брови. Мне даже пришлось минут двадцать посидеть в кафе на втором этаже, где какие-то народные избранники поперек себя шире решали важные вопросы за утренней рюмкой. Усевшись подальше от них, я заказал себе кофе, рассеянно глядя на летное поле и думая о Майе, которая наверняка обидится, если уже не обиделась, что я так и не позвонил ей. После того случая, когда, опасаясь за меня, она вышла ночью к цирку на Цветном, наши отношения из дружеских вдруг превратились в нечто большее. Нет, она еще не была «моей девушкой», но в глубине души я был уверен, что рано или поздно это случится. Мы переживали конфетно-цветочный период, несмотря на то что уже видели друг друга голыми. Но я романтик, по крайней мере, хочется в это верить, тем более что испытывал к ней куда более сильные чувства, чем казалось вначале. Было в Майе нечто такое, чему я не знал определения, но мне это очень нравилось. Подумав, что еще есть время, я допил кофе и подошел к стойке.

— Оль, можно от вас позвонить?

Стоявшая за стойкой миловидная девушка покосилась на шумных от утренних возлиянийдепутатов и поставила передо мной древний аппарат.

— Только недолго, ладно?

Я кивнул, набирая Майин номер, почти уверенный, что ее уже нет дома. Но ошибся. Майя сняла трубку и, словно обладая телепатией, уверенно произнесла:

— Ну и куда ты пропал? Я уж думала, не позвонишь!

Я молчал, не совсем уверенный, что она имеет в виду именно меня.

— Ден, алло?!

Я услышал, как она дунула в трубку и, сдерживая радость, быстро произнес:

— Прости, Май, вчера не было времени, вот, сегодня исправляюсь. А ты чего дома-то?

— Да кашель одолел, — ее голос и в самом деле показался слегка хрипловатым.

— Ты заболела?

— Не знаю, но на всякий случай отпросилась. Ты приедешь?

— Милая, извини, сегодня не смогу. Я улетаю.

— Улетаешь?! — Она не скрывала удивления. — Куда?!

— На Кавказ.

— Кавказ?! Но там же война!

— Кавказ большой, и там, куда я лечу, все спокойно, — я не стал уточнять, куда именно, — вернусь завтра и сразу к тебе.

— А вот завтра ко мне не надо. Сестра прилетает из Штатов, так что я даже не знаю, когда мы теперь увидимся.

— Ясно, — я умолк, не зная, что сказать, хотя перед тем как набрать успел заготовить пару шуток, чтобы услышать ее звонкий смех.

— Что тебе ясно?

— Что твоя американская сестра посетит нашу грешную землю.

— Дурак! — ответила Майя и засмеялась. — Ладно, может, сплавлю ее вечерком к бабушке, и ты сможешь приехать, но не обещаю!

— Вот это я понимаю сестра! — не удержался я от колкости. — Сколько вы не виделись?

— Лет пять, наверно, — подумав, ответила Майя.

Я заметил, что Оля делает страшные глаза и, кивнув ей, торопливо произнес в трубку:

— Май, мне нужно бежать! Посадку объявили!

— Я не слышала никаких объявлений, — уверенно возразила Майя, — не хочешь больше со мной говорить?

Ох, уже этот слабый пол!

— Что ты, милая! Просто надо еще оформить у девочек…, — сказал и чуть не прикусил язык.

— Каких еще девочек?!

— Билеты! Все, побежал! Целую! Позвоню, как смогу!

— Не отказывай себе ни в чем! — ответила Майя и через мгновение в трубке раздались короткие гудки…

…В депутатском зале я раздал девочкам заранее приготовленный дорогой шоколад в красивой упаковке и, пройдя контроль, где меня никто и не подумал обыскивать, вышел на летное поле. «Рафик», который должен был отвезти к самолету, стоял пустой. Водитель быстро докурил сигарету и, коротко поздоровавшись, лихо взял с места, а я подумал, что сегодня все стараются доставить меня, как можно быстрей, усмотрев в этом добрый знак. Не то чтобы я суеверный поклонник примет, просто, когда начинаешь какое-то новое дело, лишняя уверенность, что все получится, не повредит. У трапа уже никого не было. Поблагодарив водителя «Рафика», я выбрался из машины и взбежал по трапу, улыбаясь выглянувшей стюардессе.

— Здравствуйте! — Я протянул ей билет, откомпостированный в депутатском зале, и заметил на ее лице легкое удивление.

Я не очень походил на толстопузых пиджаков, да и галстука на мне не было, не говоря уже о довольно потертых джинсах и такой же куртке из кожи какого-то доисторического животного, но они, в смысле стюардессы, навидались всякого. Отметив в своем журнале, она вежливо улыбнулась и приятным голосом попросила пройти в салон.

Мое место оказалось у окна, чему я был рад — люблю смотреть с высоты. То есть, конечно, боюсь ее, но не настолько, чтобы не наслаждаться видами, которые можно увидеть только из самолета. Рядом сидел немолодой мужчина с портфелем, из которого торчал веник. Он то и дело порывался встать, чтобы убрать портфель в багажное отделение над головой, но по салону все время кто-то ходил, и сосед никак не мог спрятать свой драгоценный веник, что-то недовольно бурча себе под нос. Наконец, все уселись, и ему удалось воплотить свой замысел. Веник с портфелем избавились от нервного хозяина, да и он от них с не меньшим удовольствием, что легко читалось у него на лице.

Белые линии под нами уже слились в одну длинную непрерывную полосу, в ушах заложило, и я вдруг почувствовал, нет, не страх. Задним умом все сильны, сейчас-то могу сказать, что это было предчувствие, но в тот момент показалось, что я впервые в жизни испугался, что самолет упадет. Такая мысль тоже была наряду с опасением, что в этом случае наш роман с Майей закончится в самом нежном его периоде, а я так и не познакомлюсь с ее американской сестрой, о которой Майя прожужжала мне оба уха. Еще о чем-то думал, но это не имеет ровно никакого значения, потому что, как известно, человек настолько бессильное существо, что может лишь предполагать. Да и то не всякий…

Самолетная еда (особенно после вчерашней лазаньи) даже на вид казалась кормом для бродячих собак, и я благоразумно заверил стюардессу, что сыт, к тому же был уверен, что во Владике меня ждет настоящее кавказское гостеприимство со всеми особенностями национальной кухни. Чтобы не смущать счастливого обладателя ценного веника, решившего, судя по всему, использовать каждую потраченную на билеты копейку, я отвернулся к окну, наблюдая за проплывающими внизу облаками. Тревога отступила, но я знал, что не ушла, а затаилась где-то неподалеку, готовая заорать во весь голос при намеке на опасность. Внезапно раздавшаяся лезгинка и одобрительные выкрики откуда-то из хвоста самолета вынудили оторваться от небесных пейзажей — я увидел двоих молодых парней с бородами и в папахах, лихо выплясывающих недалеко от туалетных кабинок…

— Уважаемые пассажиры! — Чуть заглушая музыку, раздалось в динамиках. — Займите, пожалуйста, свои места!

Танцоры и не думали останавливаться. Больше того — к ним присоединились еще двое, и тревога мигом напомнила о себе нежным скрежетом острых когтей об сердце. Не хватало еще умереть из-за лихачества так не вышедших из неолита удальцов. По проходу к танцующим быстро двигалась стюардесса. Заметив мой взгляд, она уверенно улыбнулась и, подойдя к вошедшим в раж плясунам, что-то сказала. Слова заглушила музыка, возраст которой исчислялся сотнями лет, но движения ее рук определенно указывали на то, что она просит немедленно прекратить джигитовку. Музыка стихла, и было слышно, как яростно коверкая русские слова, лихие плясуны объясняют, что они всегда танцуют, когда видят Казбек.

Я вновь посмотрел в иллюминатор — никакого Казбека с Эльбрусом и прочими Эверестами видно не было. Все те же безмятежные облака под нами и серое, почти стальное небо вверху.

— Идиоты, — негромко проворчал сосед, аккуратно складывая оставшиеся после корма пакеты, — всегда одно и то же.

— Что, в каждом рейсе так?

— Почти. Вот увидите, когда приземлимся, они снова начнут выделываться друг перед другом!

Он оказался прав. Едва самолет приземлился, пару раз подпрыгнув так, что я даже похвалил себя, что не прельстился несъедобным угощением славной советской авиакомпании, как вновь раздалась знакомая лезгинка, и уже несколько человек начали отбивать ногами, выкрикивая что-то залихватское и такое же непонятное.

Сосед достал свой портфель с веником и протянул мне ладонь:

— Удачи! Может, еще увидимся — Москва ведь большая деревня!

Я пожал протянутую руку, внезапно вспомнив о Майе.

— Ну да, не маленькая, — я улыбнулся и полез в проход, надеясь добраться до трапа раньше все более энергично выплясывающих горцев, — удачи!

Глава 3

…У трапа, как и было обещано, меня встречала машина, и какая! Белая «Волга», обклеенная разноцветными свадебными лентами и с куклой в свадебном платье на капоте! Не думая, что это за мной, я сбежал с трапа и едва не врезался в заступившего мне дорогу горца в папахе и с настоящим кинжалом на поясе.

— Ден! — Донеслось из открытого окна «Волги».

Из машины выпрыгнул еще один джигит лет семнадцати, в этот раз без папахи и, подбежав ко мне, с преувеличенным гостеприимством, выдохнул:

— Здравствуй, дорогой! Я Давид, Жорин брат! Мы так ждали тебя!

— Привет, — я протянул руку, отмечая, с каким удивлением смотрят на нас пассажиры и стюардесса.

— Хорошо, что ты приехал! — Все так же патетично продолжал Давид, Жорин брат. — Кушать хочешь?!

— Мы на этом поедем? — Я с сомнением указал на «Волгу».

Давид энергично закивал.

— Хорошая машина! На трассе 140 кладет! Даже больше! Да, Джумбер?!

«Папаха» кивнул, разглядывая спускающихся по трапу пассажиров.

— Ты все сделал, о чем говорил Жора?

— Все! — Встав в горделивую позу, Жорин брат продолжил. — Если Жора сказал надо, весь Кавказ перевернем, но сделаем!

— Хорошо, — ответил я, садясь на заднее сидение «Волги», где внезапно обнаружился третий джигит.

Одетый в костюм-тройку с галстуком неопределенного цвета этот ничего не сказал, лишь хмуро оглядел меня, словно подозревал в чем-то неприличном, и отвернулся к окну. Давид запрыгнул на переднее пассажирское сидение, обладатель папахи сел за руль. Прежде чем Давид вновь запел свою лебединую песнь, я спросил:

— А менее заметную машину нельзя было взять? Зачем эта кукла, ленты?

Я старался не выдать раздражения от идиотской мишуры, которая напомнила веник в портфеле, — получалось не очень. Давид резко развел руками, едва не вынеся закрытое стекло.

— Моя сломалась по пути! — Посмотрев на «папаху», он добавил, — я этому Сосо башку оторву! Мамой поклялся, что новый инжектор!

— Зачем ты к нему вообще ездишь?! — «Папаха» откликнулся неожиданно писклявым голосом. — Приехал бы ко мне, я бы все сделал!

— Да, брат, в следующий раз прямо к тебе! — трогательно пообещал Жорин брат.

Стукнув «папаху» по плечу, Давид обернулся ко мне и, указывая на «молчаливого», с отчетливой благодарностью в голосе добавил: — Хорошо, что нас Марат встретил! У него сегодня свадьба!

Я посмотрел на хмурого Марата, подумал о его бедной невесте, но вслух произнес другое, обращаясь к Давиду:

— Помещение готово?

— Конечно! — жестикулируя, отрапортовал Давид. — Прямо рядом с кабинетом начальника милиции!

Увидев мой сомневающийся взгляд, поспешил добавить:

— Это мой сосед Заур Иванович! Жора его тоже знает! Его тут все знают!

— Тогда чего мы стоим?

— Э-ээ, сегодня пятница, понимаешь…, — Давид слегка замялся, — отделение закрыто.

— Что значит закрыто?!

— Заур Иванович тоже приглашен на свадьбу! На другую! — Давид зачем-то кивнул на по-прежнему хмурого Марата. — Короче, до понедельника отделение закрыто!

— Та-ак, — протянул я, чувствуя, как всколыхнулась утихшая было тревога, — а другого нет?!

— Как нет?! Сколько хочешь есть!

— Тогда поехали туда! — Я уже с трудом сдерживал раздражение.

— Конечно! Только сначала надо Марата к невесте завезти! Его там с утра ждут! — Кивнул на «папаху» и продолжил: — Оттуда сразу в помещение! И деньги тоже туда привезут!

— То есть, ты их не привез, как мы договаривались? — Я смотрел на его широкую улыбку, и мне вдруг захотелось вытянуть его за ухо.

— Ден, понимаешь, мы как раз ехали за деньгами, когда машина сломалась! — Посмотрев на «папаху», он буркнул: — Я этому Сосо…, — недоговорив, вернулся к теме, — потом нас увидел Марат…

— И вы пересели на машину с куклой! Это я понял! Почему не поехали за деньгами?!

Я уже не думал, что при разговоре присутствуют посторонние — судя по всему, моя тайная миссия ни для кого тут не секрет.

— Пока туда, сюда, вино забрали, хлеб, а тут уже самолет! Тебя же надо было встретить! Я Жоре обещал, что волос с твоей головы не упа…

— Я понял. Поехали. У меня еще одна встреча и нужно позвонить.

— Не вопрос, дорогой! — От его желания казаться аксакалом меня уже начинало подташнивать. — Марат, брат, все! Едем к твоей Тамрико! Давай, Джумбер, гони!

Я только сейчас обратил внимание, что, несмотря на папаху и висящий на поясе кинжал, водитель также был одет в выходной костюм. Кивнув, Джумбер завел мотор и от оглушительно заигравшей в салоне лезгинки у меня чуть не лопнули перепонки. Вдавив педаль в пол, «папаха» лихо погнал мимо тянущегося к низкому зданию пассажирского ручейка, среди которых мелькнул портфель с веником…

Невеста хмурого Марата жила в богом забытом селении где-то высоко в горах, куда мы добирались больше часа. За это время я узнал о рождении у старого Уархага двух близнецов — Ахсара и Ахсартага, отважного и отважнейшего соответственно, об их героической жизни и такой же нелепой смерти от стрелы в мизинец. Услышал также историю, как осетины построили Лондон, что в переводе с осетинского означает «мутная вода», и, самое главное — что Иосиф Сталин был не грузином, как думают дураки, а настоящим осетином. Словом, экскурсия, во время которой нам дважды пришлось останавливаться, чтобы «папаха» подлил родниковой воды в закипающий движок, была насыщенной и могла даже стать интересной, если бы не сдавливающий ребра пояс ценой в сто тысяч долларов. Не то чтобы я жалел, что решился на безумную авантюру, не проверив все налегке, скорее, думал о том, когда все это закончится…

В селение мы въезжали под рев лезгинки и беспрерывный сигнал, на который с удовольствием давил Джумбер по прозвищу «папаха», подхваченный всеми встреченными по пути машинами. Во дворе невесты нас встречали в основном суровые мужчины, укоризненно глядящие на запоздавшего жениха, понуро выискивающего глазами суженую. Жорин брат церемонно обнял всех присутствующих, что заняло еще минут десять, затем куда-то пропал и, появившись с другой стороны, шепотом объявил, что нужно сесть за стол, чтобы не обидеть родителей невесты — очень уважаемых в Северной Осетии людей.

— Давид, — я наклонился к малолетнему джигиту и, стараясь, чтобы мой голос не выдал всего, что творилось в душе, негромко сказал, — мне нужно во Владик. Сейчас же!

— Конечно! Скоро поедем! Клянусь!

В его исполнении это слово звучало «канешна», но мне было плевать на подобные тонкости.

— Где машина?!

— Сейчас все будет! — Давид кивнул на входящих в большой, но невысокий каменный дом людей. — Ден, брат, давай зайдем на пять минут…

— Пять минут?!

— Клянусь! Два-три тоста за жениха, невесту и ее родителей и все! Сразу уедем!

Выбора не было. Не стоять же посреди двора, который напоминал средневековое хозяйство с бегающими повсюду курами, доносившимся откуда-то мычанием, лаем собак и каменными мангалами, в которых готовилось что-то, судя по запаху, очень вкусное. Я молча двинулся за повеселевшим Давидом, стараясь думать о хорошем — например, что это тоже когда-нибудь закончится.

В большой комнате стоявшие буквой «П» столы ломились от обилия всевозможных блюд, бутылок, кувшинов и ваз с фруктами. Пахло так, что мой рот мгновенно наполнился слюной, и я понял, что лучше расслабиться. Вряд ли угрожало что-то кроме объедания, но такова уж моя натура, ничто не радует, если что-то беспокоит. А беспокоило все: недоуменное оглядывание моей персоны всеми без исключения, отсутствие телефонной связи, удобства во дворе, где также невозможно было уединиться из-за огромного количества угорелой детворы, женщин, интересующихся соседей и заглядывающих во двор прохожих.

Место, на которое меня усадили, не беспокоило, но основательно раздражало. Я сидел у основания буквы, мимо постоянно ходили невысокие женщины с подносами, кувшинами, лавашами, еще чем-то. Не то чтобы я сильно высок, а все ж приходилось то пригибаться, то выпрямляться, чувствуя, как впиваются в тело острые концы обтянутого скотчем пакета, да еще сохраняя на лице приветливо-понятливую улыбку.

— Я хочу выпить за человека, без которого не было бы ничего этого!

Я посмотрел направо. Невысокий, бородатый, в свитере, но при галстуке тамада стоял слева от пары молодоженов и, держа в руке рог, по размеру больше походящий на бивень мамонта, толкал пафосную речь. Пересказывать нет смысла — все сводилось к отцу невесты, без которого мир никогда бы не увидел такой красавицы. О заслугах мамы был тост ниже, но об ее участии в процессе деторождения не упоминалось — был упор на ее умение поддерживать очаг, в котором «ты, Манана, сохранила огонь!». Наконец, очередь дошла до молодых. Хмурый Марат стоял все время, что понадобилось витиеватому тамаде соединить несоединимое — в конце тоста все уже забыли его начало и под громкие выкрики слегка захмелевших гостей, опорожнили кубки и стаканы.

Ко мне также тянулись чокаться, недоуменно разводя руками, не видя у меня наполненного стакана. Я улыбался, показывал жестами, дескать, рулю, имея в виду свой скорый отъезд, и пока причина прокатывала. Пить не хотелось вообще. Во-первых, я зануда, а на задании еще занудней, во-вторых, мне просто некуда было вливать эти декалитры вина. А виной всему еда — это было единственное, что не беспокоило, а бесконечно радовало взор и вкусовые рецепторы. За три тоста я успел распробовать несколько видов салатов, столько же видов лепешек с мясом, сыром, фасолью, луком и прочими травами, сожрал запеченную ножку поросенка, заливая это дело зеленым ткемали! И больше бы успел, не почувствуй, как тяжело стало дышать. Денежный корсет неожиданно стал узок, и я посмотрел на сидящего через стол Давида. Занятый поглощением огромного бедра какой-то доисторической птицы, он не замечал моего взгляда.

— Покурим? — Раздалось над левым плечом.

Сзади стоял какой-то парень в костюме без галстука, держа в руках незажженную папиросу с загнутым концом.

— Нет, спасибо, я не…, — попытался я отказаться от заманчивого предложения прибалдеть черт знает где — в горах без телефона и ста десятью тысячами американских долларов.

— Ден, ты, что не узнал меня?! — продолжил искуситель, и я вспомнил.

Это был Тамаз, еще один брат, сват, кум Жоры, проработавший какое-то время на бирже, но не оправдавший возложенного на него высокого доверия — украл из общей кассы полтинник грина, который благополучно слил в тот же вечер в казино. Жалкие попытки Тамаза убедить, что хотел удвоить кассу, на Жору не подействовали никак. Отобрав Мерседес, который Тамаз успел приобрести и, нагрузив на оставшееся, Жора отправил его обратно. По примерным прикидкам самого Жоры, который и рассказал мне эту историю, с кавказскими зарплатами выплачивать долг ему придется лет триста или больше…

— Тамаз, да? — Я сделал вид, что с трудом вспомнил его, хотя было дело, покуривали после пятничных торгов в еще не отобранном Мерседесе.

— Да, брат! Здорово!

Мы пожали руки, и вышли из комнаты, не забывая улыбаться всем встречным поперечным. Выйдя во двор, обогнули дом и подошли к стене, выложенной еще при римлянах, а может, раньше. За стеной открывался потрясающий вид на горы и начинался спуск к небольшой речушке, бегущей между большими валунами.

— Пойдем туда, — Тамаз указывал вниз, — там никто «на хвост» не присядет.

Оценив живописность места, я подумал, что корсет может и выдержит, но мне точно придется делать пересадку кожи, и оплачивать будет Жора. Спуск был не очень крутой, хотя в паре мест пришлось опираться ладонью об землю, чтобы не соскользнуть с торчащего из земли корня или мокрого от влажного воздуха валуна. Добравшись без приключений, я огляделся — внизу царили тишина, да благодать. Музыкальное журчание речки, шелест листвы невысоких деревьев, редкие птичьи выкрики — это была тишина, которой мне так не хватало в городе. Здесь все было по-другому, объемней, словно мир раздвинулся, позволяя услышать то, что раньше было недоступно…

— На! — проглатывая дым, на вдохе произнес Тамаз, протягивая мне раскуренный косяк.

Я затянулся. То ли место было таким волшебным, то ли трава хорошей, не знаю, но все беспокойство вдруг куда-то улетучилось. Нет, мыслей уйти в народ не было, скорее, родилась еще одна мечта о собственном доме где-нибудь в горах с такой же речкой, камнями, птицами и тишиной. Вечно в движении, заботах, суете я не знал, чего мне не хватало, пока не увидел и не услышал это здесь, в этом далеком горном селении, куда даже телефонную линию не стали тянуть.

— Не морозь, Ден! — напомнил о себе любитель поиграть на чужие деньги.

Вернув косяк, я вновь оглядел окружающую меня красоту, подмечая все новые краски и каким-то уголком сознания понимая, что должен вернуться в дом, выдернуть этого малолетку и заставить его отвезти меня в город. Что ж, хорошего, как говорится…

— Живешь здесь? — спросил я.

— Мама тут. Я во Владике живу, тружусь…

— Где?

— На рынке. Торгую — то, се. А ты как здесь оказался? — спросил Тамаз все тем же манером на вдохе.

— Случайно. Мне во Владик надо, к однокласснику.

— Я помню, ты говорил. Аслан, да?

— Ага.

— Видел его как-то во Владике, ларек у него там. А сюда как занесло?

— Да у Давида машина сломалась…

— Жориного брата?! Ты чего с пацаном этим связался?! — перебил меня Тамаз.

— Не связался. Попросил Жору, чтобы меня кто-нибудь встретил и отвез во Владик…

— У меня есть машина! БМВ! — гордо произнес Тамаз, затем чуть тише добавил. — Не новая, зато триста лошадей! Почти!

— Ты же накуренный, — я не боялся, что из-за его состояния мы вылетим в какую-нибудь пропасть, но репутация…, — к тому же Давид уже нашел машину.

— Ты с этим пацаном осторожней, — Тамаз затянулся в последний раз и бросил бычок в речку.

— Что это значит? — спросил я, наблюдая, как бычок проплывает между валунами.

— Он дурачок. Поэтому его Жора в Москву и не берет.

— Я не заметил.

— Ладно, я тебя предупредил. Ну, что, пошли наверх?

— Ты первый…

Наверху уже танцевали. Не все, конечно, но яблоку во дворе действительно некуда было падать. Слышалась еще более энергичная лезгинка, и в двух хороводах, синхронно дергая ногами, в разные стороны двигались обнявшиеся мужчины. Наверное, трава обострила мои и без того оголенные чувства или разгоряченный от быстрого подъема я вдруг почувствовал, как поднимаются все волоски на коже, как приливает к кончикам пальцев и почему-то хочется встать в этот круг незнакомых людей и танцевать незнакомый мне танец…

— Ден, ты где?! — Раздался голос Давида. — Я тебе везде ищу!

— Здесь я, — было лень объяснять, да и не обязан, — машину нашел?

— Конечно! — Гордо ответил Давид. — Сейчас Марат повезет невесту к себе домой, и мы вместе с ними!

Я почти физически почувствовал, как во мне угасает любовь к прекрасному.

— Марат живет во Владике?

— Да! — Уверенно ответил Давид. — Почти! Рядом совсем! Завозим их и на «Волге» сразу к нам домой!

— С куклой?

Давид замялся, не понимая моего тона и на всякий случай предложил:

— Хочешь, оставим куклу…

— Не хочу. Я встретил Тамаза. У него есть машина. Поедем на ней, — я говорил короткими предложениями, надеясь, что так дойдет быстрее.

— Тамаза? Этого обкурка?! Да идет он!

В этот момент с него надо было лепить картину под названием «Давид осуждает», но мне было все равно, и я сказал скучным московским тоном:

— Это твои проблемы. Мне надо во Владик, а ты должен привезти деньги, — подумав миллисекунду, добавил, понимая, что делаю это для устрашения, — или хочешь с Жорой разбираться?

— Нет, — честно ответил Давид, — просто он козел этот Тамаз.

— Давай свои разборки на потом перенесешь, ок? — Слова из меня лились ровным, уверенным потоком, и это точно было следствием травы, от которой я становлюсь говорливым, как известная птица. Но в данном случае было полезно сбить с юнца его горскую спесь, чтобы приучить к порядку. Это, конечно, если у нас еще останется желание работать на Кавказе, что с каждой минутой выглядело все более сомнительным.

— Нет у нас разборок. Все знают, что он сделал, — буркнул Давид, но спеси у него явно поубавилось.

— Вот и хорошо. Давай, прощайся и поехали.

Я обернулся, ища Тамаза, но того нигде не было. Любезно обойдя танцующих, подошел к концу ограды и выглянул на улицу — никакой БМВ поблизости не наблюдалось, и я подумал, что машина, наверно, во дворе у его матери.

— Меня ищешь?

Тамаз хлопнул меня по плечу.

— Где машина?

— Со мной поедешь?

— Да, — я кивнул на идущего к нам Давида, — и он.

— Ладно, — Тамаз пожал плечами и указал на дом в конце улицы, — пошли. Там моя «Бэха».

Улица оказалась мощеной. Я только сейчас это заметил, и всю дорогу тщетно пытался найти хоть какие-то признаки асфальта. Камни были подогнаны неплотно, где-то их и вовсе не было, лишь спекшаяся на солнце глина, в каких-то местах они лежали ровными рядами, странным образом напоминая виденные в картинках римские дороги. Селение явно было древним, причем вряд ли кто из местных мог предположить, насколько. Когда-то в детстве я мечтал стать археологом, находить древние города, золотые шлемы. Жизнь внесла свои коррективы. Я не стал ни историком, ни археологом, но что-то видимо все же осталось…

— Постойте здесь, я сейчас машину выгоню, — прервал мои мысли Тамаз, входя в калитку в железных воротах.

Я посмотрел на Давида, который усиленно делал вид, что ему все до одного места, и повернулся на скрежет открываемых ворот. Вместо машины из ворот выбежал мальчуган лет двенадцати и, бросив на меня настороженный взгляд, побежал вверх по улице, то и дело оглядываясь назад. Услышав звук заводимого мотора, я повернулся к воротам. «Бэха» была не то чтобы не новая — год ее выпуска терялся где-то в начале семидесятых, однако ровный рев движка внушал определенные надежды. Выехав, Тамаз закрыл ворота и пошел к машине, кивком указывая мне на переднее сидение…

Прижимаясь к скале, дорога петляла, неуклонно поднимаясь вверх и открывая потрясающую картину справа. Виднелись невысокие предгорья, между которыми то и дело мелькали небольшие селения, поля, тонкие нити речушек, сливающихся где-то «в струи Арагви и Куры». Это было так красиво, что родившаяся недавно мечта о домике в горах продолжала доминировать над остальными мыслями. Я пытался представить, как отнесется к этому Майя, захочет ли она, горожанка до мозга костей, жить в удалении от большого мира, но ответа не было. Майя по-прежнему была загадкой, и я ловил себя на мысли, что мне это нравится…

Тамаз был прав — машина была мощной и рвала так, что гравий, которым была усыпана дорога, вылетал из-под задних колес во все стороны. Магнитофон отсутствовал, и это было хорошо — за сегодня я наслушался лезгинки на всю оставшуюся жизнь и скрежет покрышек о неровную дорогу был куда милее энергичного ритма, начавшего преследовать меня еще в самолете. Все молчали. Не знаю, о чем думали Тамаз и Давид, но лично я мечтал оказаться в Москве (желательно живой и с деньгами), где меня ждет Майя, которой я расскажу о своей мечте, ее американская сестра, с которой мы, наконец, познакомимся, и Серега. Мысль о компаньоне мгновенно приземлила мечты о прекрасном — я практически увидел, как он рвет и мечет, сидя у безмолвствующего телефона. Впрочем, это было не важно, ведь я все еще был жив и на деньги никто вроде не покушался. Да, все пошло не по задуманному сценарию, но если этот малолетний тезка древнего царя привезет, как обещал, рубли…

Додумать не удалось — мотор «Бэхи» чихнул раз, другой, затем истошно закашлял и заглох. Я посмотрел на Тамаза. Он пытался завести двигатель но, судя по звуку, это была пустая затея.

— Твою мать! — выругался Тамаз, стукнул ладонями по рулю и открыл дверцу, выбираясь из машины.

Я вылез следом, за мной Давид, всеми частями тела показывая, что он-де предупреждал. Сделав вид, что не замечаю его мимических потуг, я подошел к открытому капоту, под которым уже возился Тамаз.

— Что случилось?

— Аккумулятор, наверно, — не поднимая головы, ответил Тамаз.

С машинами мне явно не везло. Сначала у Давида сломалась, затем путешествие на «Волге» с куклой в свадебном платье, и вот мы стоим в горах, где нет ни единого шанса «прикурить», поскольку за весь путь не встретили ни одной встречной машины.

— Придется толкать, — Тамаз захлопнул капот и, посмотрев на меня, негромко спросил: — скажешь ему?

— Куда толкать? — Я посмотрел на ведущую вверх дорогу, сомневаясь, что нам удастся разогнать машину до нужной скорости.

— Вниз, — ответил Тамаз, садясь за руль.

Вниз означало толкать «Бэху» по узкой дороге с частыми поворотами, которые вряд ли удастся пройти на скорости, но выбора не было. Кивнув повернувшемуся ко мне Давиду, я уперся ладонями в капот. Хрустнув колесами по гравию, машина тронулась. Присоединившийся Давид все пытался передать свое презрение то ли к Тамазу, то ли к его машине, но меня волновал только аккумулятор, поэтому игнорировал все его артистические потуги.

«Бэха» покатилась. До поворота было метров семь и если Тамаз не сможет завести сразу…, что будет, даже думать не хотелось. Скрепляющий мое тело пояс уже слился с мокрой от пота футболкой, и я прям чувствовал, как он подбирается к печени. Кто-то из мудрых учил, что причины неудач нужно искать в себе самом, но я не Конфуций и точно знал, что, вернее кто, причина всех этих приключений. Машина покатилась, но скорость была недостаточной. Рявкнув на Давида, я наподдал и дело пошло. До поворота было уже меньше метра, когда я увидел кивнувшего мне Тамаза и отпустил капот. Раздался негромкий стук, «Бэха» резко встала, с шорохом тормозя на гальке, заглушая остальные звуки. На мгновение показалось, что мотор завелся, но громкий чих и унылое лицо хозяина древней «Бэхи» убили надежду на скорое решение очередной проблемы.

Тамаз вышел из машины, посмотрел за поворот, повернулся ко мне.

— Там в горку, задом точно не разгонимся, — прикинул расстояние от нависающей над дорогой скалы до пропасти, — и здесь не развернуться! Придется ждать, пока кто-нибудь не проедет.

Положение было идиотским. Мы на горном проселке, где за все время пути не встретили ни одного автомобиля, и торчим с заглохшим мотором в какой-то ложбине на серпантине, где даже не развернуться!

Я посмотрел на статую под названием «Давид предупреждал».

— Марат же по этой дороге поедет к себе?

— Не знаю. Эта через Владик, а та, что вдоль реки, прямо к его селу ведет.

— То есть, здесь он не поедет, — резюмировал я, скорее, чтобы привыкнуть к мысли о спасении утопающего и в чьих оно руках.

— Есть карта?

Тамаз посмотрел на меня с удивлением, пожал одним плечом.

— А сколько километров до Владикавказа? — Я как робот собирал информацию, стараясь не смотреть на оробевшего Давида.

— 35, — подумав, уточнил, — может, 40. Не близко, в общем.

Вспомнился армейский марш-бросок на 25 километров по жаре до 50, с полным боекомплектом и бьющим по ляжкам противогазом. Дошла половина полка, и я был в другой. Не сказать, что воспоминание придало уверенности, но злость тоже подходила.

— Ладно, — я посмотрел на Тамаза, — мы с Давидом пойдем пешком. Если встретим кого-нибудь, попросим помочь тебе. Не встретим, пришлем машину из Владика.

— Да подожди, куда так торопишься? Еще покурим, а?! — Тамаз казался огорченным, что было вполне объяснимым.

— А если не проедет? Нет, лучше мы пойдем. Если кто-нибудь появится, заведешься и догонишь нас.

— Ладно, — Тамаз кивнул, — ты уж прости, что так, — посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Давида, — идите до развилки примерно километр. Там указатель. Не заблудитесь.

Кивнув, я достал из машины свою сумку и двинулся вверх по дороге, стараясь не дышать поднятой нами пылью. Шорох гальки за спиной и недовольное сопение подтверждали наличие спутника, которому я с большой радостью надавал бы подзатыльников — теперь мне еще и отвечать за гордого малолетку. Не оборачиваясь, кинул Давиду:

— Не отставай.

И прибавил шаг, надеясь, что не сдохну в таком темпе раньше юнца…

Вряд ли мы напоминали Бендера с Кисой, бредущих по Военно-Грузинской дороге, но что-то общее присутствовало — кругом горы, я правнук турецкоподанного, сбежавшего с исторической родины еще во времена Первой мировой. Аналогии так и лезли, особенно после того, как Давид достал из пакета похожую на колбасу чурчхелу, жестом предлагая мне половину. Недоставало лишь отца Федора, хотя в нашем случае я был бы рад увидеть еще кого-нибудь — лицо окончательно павшего духом Давида наводило уныние и всякие мысли о бренности земной жизни.

Пару километров спустя я понял, что основательно натер ноги в ботинках, на которых настояла Майя, выдвинув весьма спорное утверждение, что туфли — лицо мужчины. После небольшого спора она согласилась заменить лицо обликом, а я заплатить в пять раз больше обычного за какой-то чумовой (по словам Майи) бренд. Не знаю, насколько мой облик стал мужественней, но для ходьбы по горам эти ботинки точно не подходили. Впрочем, сменной обуви предусмотрено не было, и я продолжал идти по горной дороге, то и дело подумывая срезать вконец опостылевший денежный пояс.

Давид шагал в нескольких метрах позади. Остановившись на небольшой площадке, я обернулся к нему, наблюдая, как он волочит ноги.

— Далеко развилка?

— Не знаю, — устало ответил Давид, останавливаясь в метре от меня, — я сюда редко ездил. Один-два раза.

— Тамаз сказал, до развилки километр, а мы уже минут сорок идем. Может, он ошибся?

— Не знаю.

— А в какой стороне Владик?

— Там! — Указал Давид вправо, в то время как серпантин вился левее.

Ведущая через скалы тропа не казалась крутой, а соблазн срезать путь был велик.

— Не заблудимся?

— В горах? — с легким, но плохо скрываемым презрением спросило дитя гор.

— Сам же сказал, что редко здесь бывал.

— За этими скалами Дарьяльское ущелье, значит, и Владик там!

— Если пойдем в эту сторону, сколько срежем?

— Полпути. Или больше.

— Тогда пошли!

Самому себе я не казался таким уж решительным, но показывать юнцу одолевавшие меня сомнения не собирался.

— Здесь больше двух тысяч, — просветил Давид, неуверенно глядя на окружавшие нас вершины, — и все время в гору.

— Высота рассчитывается от уровня моря, — назидательно возразил я, — а мы где-то посередине, так что всего тысяча метров.

— И там нет машин. Там вообще никого нет. Хорошо, если чабана встретим, — продолжал Давид свою унылую песнь.

— Мы больше часа назад выехали из села, — я усмехнулся, глядя на Давида, — кого-нибудь встретили?

Давид не ответил. Усмехнувшись, я посмотрел на свои ботинки — возможно, что и выдержат. В противном случае отнесу в магазин, и пусть попробуют не взять обратно — до Гаагского трибунала дойду!

— Ладно, спорить бессмысленно. Идем коротким путем!

И пошел к вьющейся вверх скале. Наше путешествие все больше напоминало сцены из любимой книги с той разницей, что в отличие от Бендера с Кисой мы не нуждались в деньгах, с которыми я б с огромным облегчением расстался прямо сейчас…

Подъем продолжался час или больше. Забравшись на широкий скальный выступ, я осмотрелся. Дороги, с которой мы начали восхождение, уже не было видно. Огромные валуны закрывали обзор, поэтому пришлось влезть на самый высокий из них, что не дало никакого результата — вокруг были скалы, горы и ничего похожего на знаменитое Дарьяльское ущелье. Услышав сопение, я обернулся и увидел ползущего Давида.

— И где оно?

Забравшись на выступ, Давид огляделся.

— Не понимаю…, — он явно был растерян, — отсюда уже должно быть видно…

— А ты ничего не напутал? Может, мы вообще не в ту сторону пошли?

— А в какую? — задал он вопрос, который иначе как идиотским не назовешь.

— Откуда мне знать? Может, мы в Ингушетию идем или Чечню?! — Я старался сдерживать раздражение, но уверен, тут бы сам Ганди начал топать ногами и крыть матом всех, начиная с английской королевы.

— Может, за этими скалами? — совсем уж неуверенно сказал Давид.

Я посмотрел на часы — было почти пять — и представил, что сейчас творится с не дождавшимся моего звонка Серегой. Вероятно, он уже был на бирже, да и Жора сам наверняка узнал, что мы потерялись, вот только вряд ли их беспокойство поможет нам в этой глуши. Нужно было принять один из двух имевшихся у нас вариантов: продолжать идти через горы в надежде, что юнец прав и таким образом мы выйдем к ущелью, либо вернуться на серпантин, потеряв в общей сложности пару часов. Обернувшись, я понял, что назад не просто бессмысленно идти, но и опасно, ведь подъем в гору всегда легче спуска, как бы странно это ни казалось.

— Ладно, — присев на прогретый солнцем камень, я снял ботинки, чувствуя почти наслаждение, — перекур пять минут и вперед!

Давид опустился рядом, пошуршал в пакете и вынул оттуда кусок пирога. Переломив, протянул мне половину.

— А воды у тебя там нет? — После косяка и марш-броска больше всего хотелось пить.

— Нет, — с сожалением ответил Давид, вгрызаясь в пахнущий сыром пирог.

Подумав, что хотя бы не кинза с уксусом, как у похожего на него Гедевана Александровича, я взял пирог. Неизвестно, когда мы сможем еще поесть, и даже наличие долларов, на которые можно было устроить еще с десяток (а то и больше) таких свадеб, не имело ровным счетом никакого значения. Я откусил пирог, любуясь окрестностями, свежесть пирога была весьма кстати, а окружающие нас скалы достойны описания Пришвиным не меньше, поэтому я попробую описать лишь свои чувства.

Удивительная вещь горы, что невозможно понять, видя их со стороны или того хуже на картинке. Чтобы ощутить творящиеся с тобой перемены, просто необходимо там находиться. Иное давление, иная атмосфера, даже притяжение кажется иным, лишь отдаленно напоминающее низинное, городское. Великое внизу, в горах кажется не таким уж большим и важным, но здесь появляется страстное желание сделать то, на что внизу не всегда находишь время. Мне не хватало Майи. Я очень хотел, чтобы она увидела эту красоту и «заболела» моей мечтой о домике в таком прекрасном месте. С живописью у меня всегда было так себе, но в тот момент казалось, что окажись с собой краски и кисть, я бы наверняка сумел создать что-то удивительное…

— Ден, — негромко позвал меня Давид.

— Чего? — Я продолжал любоваться пейзажами, делая вид, что изучаю местность.

— Может, лучше вернуться?

— То есть, ты не уверен, что Владик «прямо за этими скалами»? — передразнил я его.

— Я думаю…, ты прав, — он помолчал, стоя спиной к начавшему закатываться солнцу, затем махнул рукой вперед, — там, наверно, ингуши.

— И что?

— Мы же… враги!

Я повернулся к малолетнему джигиту.

— И скольких ты уже убил?

— Ни одного, — неуверенно ответил Давид.

— А че не поделили?

— Я… не знаю…. Просто с ними нельзя связываться.

— Ясно.

Со сторонами света более или менее определились, но это мало что давало — незнание географии Кавказа, напуганный малолетка, все такое.

— Что за гора? — я указывал на теряющуюся в наступающих сумерках плоскую снежную вершину.

— Кажется, Столовая. Если она, там точно ингуши. Владик правее, — подумав, он добавил, — должен быть…

Я повернулся на девяносто градусов. На юге, куда указывал Давид, высились отвесные скалы, взобраться по которым представлялось маловероятным и, скорее, невозможным. Западнее виднелся кусок зеленой ложбинки, до которой было так далеко, что при всем старании я так и не обнаружил кого или что-нибудь движущееся. В сторону заходящего солнца вела горная тропа, по ней мы сюда и пришли, и последняя сторона была той, откуда начался наш бесславный переход через местные Альпы.

— Что будем делать? — вновь подал голос Давид.

— Назад не пойдем, — я посмотрел вниз, и в груди неприятно защемило, — если это тропа, значит, она куда-то приведет.

— Может, здесь чабаны ходят? — попытался возразить сторонник отступления.

— И как тут овцы поднимаются?! — Я усмехнулся про себя — тоже мне, сын гор. — Пойдем по ней, а там видно будет. Что западнее Осетии?

— Кабарда…, вроде…

— Врагов среди них нет?

— Причем тут…

— Вот и хорошо! — Перебив его, я решительно зашагал по еле угадываемой тропе.

Справа поднимались скалы, слева был резкий спуск, где почти гарантирована смерть от множества переломов — тропа вилась, то вползая на скалу, то удаляясь от нее, проваливаясь в небольшие овраги, которые можно было преодолеть лишь на полусогнутых, пробираясь под многотонными выступами. Давид не отставал, хотя до меня то и дело доносилось ворчание уставшего джигита. Я тоже устал, но быстро подступающая темень гнала вперед — мне совсем не улыбалось ночевать в этих камнях, хоть один из голосов в моей дурной голове неотступно шептал, как прикольно будет рассказать обо всем Майе. Прикольно, кто бы спорил, но для этого нужно было как минимум выжить, что с каждой минутой казалось все более проблематичным.

Мы шли уже больше часа, но никаких селений или хотя бы строений поблизости не наблюдалось. Один раз видели старинную кладку, в которую переходила удивительно гладкая для природных образований скала, но археолог во мне уже давно уступил место Пржевальскому или даже Афанасию Никитину, так что цивилизованный мир еще не скоро узнает об этом таинственном месте…

Глава 4

Солнце уже скрылось за хребтом, хотя света пока хватало. Толку от него, правда, было немного — мы по-прежнему шли наугад, надеясь на авось и логику городского жителя. Было ясно, что скоро совсем стемнеет, и лучше бы прямо сейчас озаботиться поиском места для ночлега, но желание вырваться из плена суровой красоты гор гнало вперед, невзирая ни на какие мозоли и стоны подуставшего Давида.

Тропа закончилась внезапно. Просто уперлась в стену испещренной трещинами огромной скалы, выступ которой мы с трудом обошли минуту назад, и все. Слева поросший травами и невысокими деревцами обрыв, справа и спереди почти отвесные скалы.

— Все, — сказал я, опускаясь на расколотый валун, — приплыли! Переночуем здесь, а как рассветет, снова пойдем.

Посмотрев, как тяжело опускается Давид, я подумал, что такому неспортивному парню, наверное, в разы тяжелей — у меня за спиной хотя бы несколько лет бокса и армия, а этот — кожа да кости.

— Ты как?

Не глядя на меня, Давид кивнул:

— Нормально. Ноги только болят. Надо было кроссовки надеть.

— Да, кроссовки были б в самый раз, — согласился я, скидывая ставшие ненавистными ботинки чумового бренда, — пожрать осталось что-нибудь?

— Не, — Давид заглянул в пакет, — только чача. Отец Тамрико сам делает, а тетя Манана просила моему отцу передать. Открыть?

— Не надо, — для полноты ощущений не хватало напиться.

Становилось холодно, и чем темнее, тем сильнее остывал воздух, вынуждая подумать о костре. Растительность вокруг вряд ли можно было назвать буйной, но кое-какие кустики вполне могли сойти для небольшого костра. Вопрос заключался в другом — на сколько их хватит?

— Вставай, — произнес я, подавая пример, — нужно собрать все, что горит, иначе мы тут околеем ночью.

Давид послушно поднялся и пошел к торчащему прямо из скалы кустику. Я натянул ботинки и, подойдя к обрыву, осторожно выглянул. Его нельзя было назвать отвесным. На склоневиднелись каменистые насыпи, деревца, подсохшая трава. Заметив метрах в десяти деревце без листьев, я аккуратно сполз на неширокий выступ скальной породы и, повисев на животе, удачно спрыгнул на траву и через минуту уже обламывал сухие ветки, стараясь не думать, как взберусь обратно. Набрав целый ворох веток, сцепил их брючным ремнем и пополз вверх, цепляясь за все, что можно. С трудом поднявшись метра на три, я уже почти уцепился за выступ, когда нога соскользнула с опоры. Обдирая лицо об землю, я проехал на пузе метров десять и остановился, зацепившись за небольшой валун.

Испуга не было, но сердце билось так сильно, что я слышал его, дыша открытым ртом. Стараясь не нарушить хрупкое равновесие (валун чуть не оторвался под моей тяжестью), я посмотрел наверх, смутно угадывая в темноте фигуру склонившегося над обрывом Давида.

— Ден!

— Стой там! — крикнул я, и в ту же секунду вновь поехал вниз, радуясь, что не снял денежный пояс, спасший мой живот от глубоких порезов.

Скольжение продолжилось, а еще через секунду превратилось в полет. Признаться, никакие картинки прошлого в моем мозгу так и не пронеслись. Может, я такой толстокожий, а может потому, что лететь пришлось недолго — в следующее мгновение я шмякнулся обо что-то твердое, но, главное, горизонтальное! Сверху свалилась перетянутая ремнем охапка, завершая сцену из мультфильма про неудачливого кота. Зашипев от боли в ушибленном локте, поднялся на ноги и в нескольких шагах увидел что-то похожее на грот. Падение было чувствительным, но кости остались целы и, перенеся охи и ахи на потом, я сделал несколько шагов к темнеющему пятну, доставая из кармана зажигалку.

Из грота тянуло чем-то неведомым, пробуждая утраченные за многие поколения инстинкты. Прижавшись к стене, я медленно продвигался вперед, попутно пытаясь добыть огонь, но зажигалка никак не желала загораться, причиной чему был ветер, дувший здесь, как показалось, сильней, чем наверху, где от страха умирал Давид. По-крайней мере, мне хотелось, чтобы ему было страшно. Я вошел в грот, пытаясь разглядеть что-нибудь, но тьма надежно укрывала и размеры, и все остальное. Прикрыв зажигалку ладонями, я вновь чиркнул колесиком и, о чудо — она загорелась, едва освещая огромную пещеру, справа и по центру которой виднелись темные провалы, за которыми мог скрываться кто угодно. От бандитов-одиночек до какого-нибудь горного медведя или там рыси.

«А может, это вход в другой мир, иное измерение», — мелькнуло в голове, но географ по-прежнему был главный, быстро заткнув всех непрошеных фантастов.

— Ден! Ден! — Послышалось из другого мира.

«Ничего», — подумал я, — «Пара минут страха только на пользу».

Внутри пещеры было значительно теплей. Осторожно нащупывая пол, я сделал еще пару шагов — температура здесь явно была выше, чем снаружи, а источник тепла находился где-то внутри, возможно, за темными провалами, которые, как я подозревал, могут быть проходами в другие пустоты.

— Ден! — Голос Давида был еле слышен, но было очевидно, что парень напуган до смерти.

Выбравшись из пещеры, я осмотрелся, прикидывая, сможет ли он спуститься сюда без переломов и полета к подножию. Слева от входа в пещеру еще можно было разглядеть небольшие выступы, в темноте удивительно похожие на облупившиеся от времени ступени. Я ухватился за торчащий кусок скалы, подтянулся, нащупывая ногой опору. Таковая нашлась и оказалась настолько удобной, что можно было бы стоять без рук, не будь скала такой неровной. Следующие пару метров я одолел за минуту и, выбравшись на небольшую площадку, громко сказал:

— Давид!

— Ден! Ты жив?!

— Нет, это мой дух!

— Блин, я подумал…

— Спускайся или умрешь!

Жалея, что здесь нет эха, я слегка изменил голос, придав ему загадочности.

— Ден, хорош! — Парень уже не скрывал страха. — Это ты, Ден?!

— Хватит спрашивать! Сказал же, спускайся! — Совесть не позволила дальше издеваться над бедным парнем. — Давай, ухватись за что-нибудь и потихоньку сползай. Я тебя подхвачу!

— Тут не за что схватиться!

Не знаю, чего он боялся больше — моего духа или прыжка в темноту, но Давид явно не торопился. Он долго прилаживался, ища ногой опору, затем никак не хотел отпускать камень, за который держался. Пришлось пойти на крайние меры.

— Или ты спрыгнешь или умрешь…, умрешь…, умрешь…! — Это получилось так себе, но эффект был.

Скорее, он все же сорвался, устав висеть на вытянутых руках. Так или иначе, но обещание свое я выполнил — поймал его, не позволив скатиться вниз и повторить мое падение, которое все еще отдавалось в некоторых частях тела.

— Зачем?! — Давид тяжело дышал, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Там, — мой палец указывал прямо в землю, — есть пещера. В ней тепло. Переночуем, а утром разберемся, где мы и куда идти.

— Где внизу? — Он явно не верил мне, возможно, полагая, что я сошел с ума.

— Надо спуститься еще на несколько метров. Сам увидишь.

Я направился к «ступеням», слыша за спиной не отстающее ни на шаг сопение. Подойдя к месту, где начинался очередной спуск, я кивнул Давиду, подкрепляя уверенной улыбкой.

— Я первый. Полезешь, когда я крикну. Делай, как я, и все будет хорошо, понял?

— Понял…, Ден! — Парень разве что не дрожал от страха.

— Не дрейфь, мужик, все получится!

Стараясь не лихачить, дурной пример он всегда заразителен, я на удивление легко и быстро спустился на уровень, где находился вход в пещеру, и крикнул Давиду, чтобы лез за мной. Мне почти не видно было, как он ползет вниз, и я стоял, расставив руки, хоть и понимал, что упади он на меня и все — оба покатимся до самого Терека.

Давид не подкачал и сумел спуститься без ненужных приключений, которыми мы оба были сыты по горло. Встав на твердую землю, он огляделся в поисках пещеры…

— Где она?!

— Слева. Пошли.

Через минуту мы были в пещере. Зажигалка вновь осветила немаленькое помещение.

— Нужно сделать факелы. Ну-ка, посвети мне!

Я передал ему зажигалку и полез в сумку, в которой и было что свежая футболка, носки да зубная щетка. Изорвав футболку на полосы, я обмотал ими две подходящие по размеру ветки, и кивнул на пакет, с которым Давид не расставался, даже рискуя свалиться.

— Давай свою чачу!

Достав из пакета литровую пластиковую бутылку из-под какого-то польского спирта, он дрожащими от волнения пальцами открутил пробку.

— Лей!

Я подставил оба факела, и в пещере остро запахло чачей, которую, если честно, я на дух не переносил. Смочив полоски, для верности отжал, чтобы пропитались внутренние слои и поднес к зажигалке. Пламя вспыхнуло, сразу осветив довольно угрюмое место, в котором нам предстояло пережить эту ночь. Пол был замусорен, и мне не хотелось разбираться, из чего он состоит. Протянув Давиду второй факел и предупредив, что держать нужно с наклоном от себя, чтобы спиртное не обожгло руку, я не переставал удивляться про себя, откуда мне известно, как и что нужно делать в таких ситуациях. Ответ всплыл почти мгновенно — горы! Они что-то сделали со мной, словно включили дремавшие навыки и познания далеких предков, для которых они были жизненно необходимы.

— Ден, здесь… так страшно, — негромко признался Давид, — и запах какой-то.

— Самое страшное с нами уже случилось — мы потерялись.

— Думаешь, тут нет каких-нибудь зверей или змей? — Давид смотрел на темнеющий в дальней стене провал.

— Не знаю, — я старался казаться уверенным, почти беспечным, — если б были, мы бы уже их увидели. Надо поспать. Кто первый проснется, разбудит другого.

— Я, наверно, вообще не смогу уснуть.

— Ну, не пять звезд, конечно, но все же лучше, чем на тропе. Вот уж где стоило бы опасаться всяких змей. Ладно, давай спать, — подумав, я добавил, — если хочешь, факелы можно не тушить.

— Да, давай оставим! — горячо поддержал идею Давид.

Я не ответил. Думы мои были уже далеко, причем обе темы мыслились, если можно так сказать, параллельно, вроде как обоими полушариями моего мозга, измученного бессмысленным походом. Одна половинка думала о Сереге и Жоре, представляя последствия нашего с Давидом исчезновения, другое полушарие в подробностях перечисляло, что думает обо мне Майя. Выводы были неутешительны: решив, что меня ограбили, а может и убили, Серега мог пойти на крайние меры — поделиться бедой со своими сибирскими друзьями-бандитами, коих в Москве хватало за глаза (одно только казино «Москва» на трех вокзалах, которое держали «солнцевские», чего стоило!). У Жоры также имелись люди, не страдавшие милосердием и неудержимым стремлением к добру, и встреча подобных граждан не сулила ничего хорошего. Оставалось надеяться, что пока не обнаружены наши тела, никто не перешагнет черту, после которой никакие слова уже не будут иметь значения.

Вторая половинка мозга была отдана Майе. Лежа на каменном полу у самого выхода из пещеры, я смотрел на звезды, которых было так много, что казалось, это небо совсем из другого мира, и думал о девушке с зелеными глазами. Я видел красивое, возмущенное моим молчанием лицо, слышал справедливые упреки и мог лишь мысленно передать, что у меня все хорошо: нет воды, еды, нахожусь, черт знает где, неизвестно, что ждет нас завтра, но я жив и намерен выбраться из идиотской ситуации, в которую попал по собственной инициативе. Ну, пришлось бы посетить еще одно село, дом, свадьбу и что? Не умер бы и уж точно не лежал бы на полу пещеры, где вполне возможно, лежали наши пращуры, отдыхая после охоты на какого-нибудь динозавра.

Мысли путались, скача от Сереги к Майе, от Майи к Аслану, от Аслана, который наверняка решил, что я передумал, к Давиду, чье сопение напомнило о Жоре. Я не понимал, как он мог доверить такое дело неопытному пацану и не собирался искать причины подобной глупости. Лишь одно представлялось четким и решенным — если выберусь, ноги моей тут не будет…

Проснулся я от пробравшего до костей холода. Серый влажный туман втекал в пещеру через посветлевший проем. Одежда казалась мокрой и тяжелой, и я мысленно похвалил себя, что не снял пояс, под которым только и сохранилось тепло. Поднявшись на ноги, что оказалось делом непростым, я прошелся, размахивая руками во все стороны, чтобы хоть как-то заставить заледеневшую кровь двигаться по замерзшим венам. Не сказать, что движения мои были легки и воздушны — думаю, в тот момент я напоминал пытающегося ходить на двух ногах бегемота.

Оказавшись возле одного из темных пятен, что заинтересовали еще вчера, я понял, что никакие это не проходы, а всего лишь темные от сочащейся откуда-то воды стены. Первая мысль собрать ее была на грани фантастики — вода даже не сочилась, а выступала из пор щербатой породы камня, и собрать ее не было никакой возможности. Припадать губами к стене тоже не хотелось — неизвестно, откуда эта вода и что в ней, так что разумнее было потерпеть до более традиционных источников, типа родник или ручей.

Вернувшись к выходу из пещеры, я посмотрел на свернувшегося калачиком Давида и негромко произнес:

— Рота подъем!

Дернувшись во сне, Давид потер нос, сворачиваясь в форму зародыша и, не открывая глаз, спросил:

— Ма, который час?

— Во-первых, я тебе не ма, — сказал я, поднимаясь на ноги, — во-вторых, нечего разлеживаться! Вставай, надо идти.

Давид открыл глаза и посмотрел на меня с такой тоской, что мне стало жаль его. Парень явно выдохся, и даже сон не пошел ему на пользу, но выбора не было.

— Давай, дружок, соберись, — я подумал, что сейчас не стоит его гнобить, как бы совсем не расклеился.

— Куда? — безрадостно спросил Давид, но оторвался от каменного пола, вяло потирая руками замерзшие части тела, — мы даже не знаем…, и туман этот…. Может, подождем еще немного?

— Чего? — Нытье был сейчас совсем ни к чему. — В этой пещере нас точно найдут не скоро, если вообще найдут! Туман уже почти рассеялся, так что не фиг!

Он не ответил, с трудом двигая окоченевшими за ночь ногами. Пришедшая в мою плохо соображающую голову мысль была неожиданной и, как показалось, здравой.

— У тебя осталась чача? — Спросил я, глядя, как он пытается устоять на колющих от онемения ногах.

Вместо ответа Давид протянул мне пакет с пластиковой бутылкой, в которой плескалась половина кавказского самогона. Открутив пробку, я сделал маленький глоток. Вкус был паршивый, а крепость напитка обожгла горло, выдавливая из глаз крокодильи слезы. Через пару секунд легкое тепло заструилось по венам, и, отпив еще немного, я вернул бутылку с ужасом смотревшему на меня Давиду.

— Пей!

— Не хочу, — ответил он, не в силах скрыть гримасу отвращения, — не могу…

— А ты смоги. Просто сделай пару глотков.

Давид посмотрел на меня, зачем-то заглянул в горлышко бутыли и, закрыв глаза, отхлебнул. Что-то пошло не так — он закашлял, шумно задышал, заходил по пещере, сжимая бутыль в руке. Я ждал. Прошла минута или чуть больше, пока он не пришел в себя, но результат того стоил. В глазах юнца уже не было отчаяния безысходности, теперь они блестели и неважно от чачи или злости. Главное достигнуто — нытик исчез.

— Хорошо, больше не надо, — я протянул ему пробку и добавил, стараясь шуткой придать ему больше оптимизма, — не хватало еще тебя пьяного по горам тащить.

Шутка не удалась — Давид недобро посмотрел на меня, но ничего не ответил. Закрутив пробку, он убрал бутыль в пакет и посмотрел на мою сумку. Поняв его взгляд, я взял бутылку и, убрав ее в сумку, сказал:

— Все, пошли.

Бросил последний взгляд на приютившую нас пещеру и вышел в свежий, пробирающий до костей туман…

Туман опустился ниже, открывая вид на горы и едва заметную тропку вниз. Взбираться наверх не имело смысла — тропа, по которой мы шли вчера, закончилась у скалы, обойти которую вряд ли удалось бы и при свете дня, и решение виделось только в одном — спуститься в низины, надеясь, что там повезет больше.

— Куда? — спросил Давид, глядя на меня, как, наверное, поляки смотрели на Сусанина.

— Пойдем вниз.

— Вниз? — Давид стоял у обрыва, пытаясь что-то разглядеть в медленно отступающем тумане.

Вместо ответа я подошел к самому краю и, ухватившись за торчащий из земли толстый корень растущего тут повсюду кустарника, полез вниз. За прошедшие сутки я так свыкся с поясом из денег, пакета и скотча, что сейчас он почти не мешал, благо спуск оказался не таким крутым, как это казалось поначалу. Внизу, метрах в пяти, виднелась относительно ровная площадка, и если подобраться поближе…

Додумать не успел — корень, за который я держался, неожиданно оторвался, и медленный спуск превратился в быстрое скольжение по камням, закончившись очередным падением. От ушибов позвоночник спас денежный пояс, от унижения увиденная в разрывах тумана часть зеленой ложбинки и сверкнувшая на мгновенье лента небольшой речушки.

— Ден! — Донесся голос Давида. — Ты как?!

— Нормально! — крикнул я, вставая на ноги. — Слезай! Только аккуратно!

Через пару минут он уже стоял рядом, с надеждой разглядывая видневшиеся далеко внизу зеленые поля. Я указал на проход между валунами:

— Здесь пойдем. Только…, — недоговорив, снял брючный ремень и, посмотрев на Давида, сказал, — снимай ремень.

Не говоря ни слова, он повторил мои движения и протянул мне свой ремень. Я соединил их и проверил на крепость, дернув изо всех сил — вряд ли моих усилий было достаточно, но выбора не было. Мы подошли к валунам. Проход вниз, как я и предполагал, был почти отвесным. Намотав на руку один конец ремня, я протянул Давиду второй и сказал:

— Ты первый, я подстрахую.

Он также намотал на руку ремень и полез между огромными камнями с острыми, словно срубленными топором сторонами. Он спускался лицом к камням, я прилег на живот и держал ремень, молясь, чтобы хватило длины, не разорвались ремни и вообще. Может, молитва помогла, а может, просто закончилась черная полоса, но Давид отпустил ремень и крикнул, стоя на одном из сваленных оползнем валунов:

— Ден! Спускайся! Тут дорога!

Упираясь и хватаясь за все, что можно, я сбросил ему ремень и полез вниз. Это оказалось легче, чем казалось — у страха, как известно, глаза велики. Через несколько секунд я стоял рядом с Давидом, который вытянул палец, указывая на что-то похожее на узкую дорогу. До нее было метров пятнадцать, но спуск здесь был не таким крутым, и минут через пять мы уже стояли на горном проселке, по которому не проехал бы даже вездеход. Дорога, если можно так назвать, была завалена осыпавшимися камнями разных размеров, хотя пешком по ней вполне можно было идти. Ниже дорога скрывалась за поворотом, но это было неважно — я уже начал привыкать к тому, что здесь вообще не может быть ничего прямого и безопасного. Дойдем до поворота, там и решим!

Спуск по дороге занял больше двух часов. За это время мы успели сделать по глотку вонючей чачи, перекурить и поговорить о том, что ждет нас во Владике и не только. Давид не скрывал своего страха, искренне считая себя виновным в наших приключениях, а я вновь подумал, что Тамаз был неправ — никакой он не дурачок. Просто неопытный юнец, которого за прошедшие сутки жизнь многому научила, что было понятно по изменившемуся тону и словам…

Передохнув после утомительного спуска, мы пошли по такому же проселку, отличавшемуся от горной дороги лишь тем, что на ней не было сваленных в кучи камней и виднелись следы жизнедеятельности каких-то животных.

— Ден, — Давид посмотрел на меня, словно собираясь с духом, — что Жоре скажем?

— Скажем, как было, — ответил я, думая о том, как бы уже не было поздно что-то говорить.

— Он убьет меня! — уныло проговорил мой спутник.

— Ну, от этого еще никто не умирал!

Я подмигнул ему. Сегодня он уже не казался мне спесивым юнцом и, если в Москве еще не поубивали друг друга, про себя я уже решил, что не дам его в обиду. Все ошибаются, особенно в юности — если убивать за каждую глупость или, как в случае с Давидом, непродуманности, на земле уже давно жили бы только животные.

— Все из-за этого Сосо…, — затянул Давид, но был перебит мною сразу.

— Не надо искать виноватого. Ты тоже накосячил. Зачем было брать свадебную машину, зная, что она поедет куда-то в жопу мира, а не в город? Не мог остановить машину и заплатить, чтобы довезли тебя до аэропорта?

— Я думал…, так безопасней.

— Думал он, — проворчал я, стараясь не дать раздражению овладеть мною, — надо было приехать в порт, где мы взяли бы такси и спокойно доехали бы до Владика. Ясно?

— Ясно, — совсем упавшим голосом ответил Давид.

— Ладно, я тоже виноват, что настоял на походе в горы. Нужно было идти по дороге, пока не дошли бы до развилки, о которой говорил Тамаз.

— Ден…, — он посмотрел на меня, словно в нерешительности, — а откуда там развилка? Мы же в горах были, там ничего такого не бывает.

— Ну, где-то не бывает, а где-то, наверно, есть, — бросил я, подумав, что парень не так уж и неправ, — может, там была какая-нибудь дорога в горы? В село или еще куда?

— Мы же из Беслана ехали по этой дороге, — упрямо продолжал Давид, — как заехали на серпантин, я не видел никакой развилки.

Я попытался вспомнить вчерашний путь из аэропорта, но понял, что это бесполезно — в голове мелькали картинки из нашего пешего путешествия, все остальное, включая самолет, казалось чем-то из далекого прошлого.

— Не парься. Все равно уже не узнаем, была там развилка или нет. Главное, добраться до города. Кстати, а где рубли?

— У мамы, — ответил Давид, и у меня чуть отлегло от сердца.

— Ну, если у мамы, это уже неплохо, — я сильно хлопнул его по плечу, — не вешай нос! Мы живы, нас не ограбили, остальное мелочи! А Жоре я скажу, чтоб не ругал тебя сильно. Обещаю!

Давид с благодарностью посмотрел на меня.

— Спасибо, Ден! Жора очень строгий. Его даже мама слушается!

— А отец? — Легкомысленно спросил я, не подумав.

— Отца уже два года как похоронили. Как в Чечне война началась, он пропал, — помолчав, он продолжил, — а потом кто-то привез его тело.

— Кто привез?

— Не знаю. Какие-то военные, — негромко произнес Давид и замолчал. Видимо, боль утраты еще была сильна.

— Прости, я не знал. И Жора ничего не рассказывал.

— Он вообще не любит об этом говорить, — признался юноша. — Жора очень его любил. Даже в Чечню поехал, чтобы узнать, кто это сделал.

— Узнал?

— Нет. Его самого там чуть не застрелили. Думали, чеченец.

Оказывается, Жора тот еще умелец держать язык за зубами. Знаю многих, кто и о меньшем рассказывал так, словно подвиг совершил, а этот даже не заикнулся, хотя мы вполне могли считаться если не друзьями, то приятелями.

— Ясно.

Осенившая меня мысль была не то чтобы сильно оригинальной, но я раскрыл сумку и достал бутыль, в которой чачи осталось на четверть или даже меньше. Открутив пробку, я посмотрел на Давида:

— За твоего отца!

Остановившись, я сделал пару глотков. Она уже не казалась такой противной, хотя может просто привык. Передал бутыль Давиду, он посмотрел мне в глаза, и сказал:

— За папу!

Глотнул, поморщился и вернул ее мне. Сзади послышался какой-то шум. Я обернулся и чуть не заорал от радости — к нам приближался грузовик…

— Ну, вы даете! — То ли с удивлением, то ли с восхищением пробормотал Аслан, глядя, как мы с Давидом уплетаем за обе щеки.

Мы сидели в небольшом летнем ресторанчике и наслаждались всем: едой, воздухом, вином, вспоминая случившееся с нами за последние сутки…

Добравшись на грузовике, водитель которого любезно согласился довезти нас до Владика за пятьдесят баксов, я решил, что сразу поеду к Аслану. Нужно было узнать, как дела в Москве, не начал ли Поляк войну с Жорой и позвонить Майе. Отправлять Давида за деньгами не стал, и мы вместе отправились к Аслану домой. Там его не оказалось но, увидев меня, тетя Нино сказала, что не отпустит нас, пока не вернется Аслан. Выяснилось, что весь Владикавказ уже знает о нашем исчезновении, и версии были одна страшней другой.

Тетя Нино позвонила во все места, где мог быть Аслан и, в конце концов, нашла его. После этого за телефон засел я и, дозвонившись до Сереги, в смысле в свою квартиру на Таганке, понял, что успел в самый раз — Серега уже собирался ехать на «стрелку» с кем-то из людей Жоры. Успокоив, что со мной и деньгами все ок, я узнал курс налички, который к удивлению слегка просел, что было небольшой премией за наши мучения, и обещал Сереге все подробно рассказать завтра, когда вернусь. После этого я позвонил Майе, выслушал все ее упреки (справедливые, надо заметить), заверил ее в своей любви и тоже пообещал рассказать до мельчайших подробностей.

Через десять минут в дом забежал Аслан, засыпая меня вопросами, и мы втроем отправились в ресторан, где я все ему и рассказал…

— Мне позвонил Жора, — Аслан посмотрел на едва не подавившегося Давида, — сказал, что ты должен был встретить Дена, и прошло уже несколько часов, как Ден приземлился, но никто из вас ему не позвонил. Тогда я понял, что-то случилось и…, короче, где вас только не искали! — Аслан покачал головой, — Неужели неоткуда было хотя бы мне позвонить?

— Не-а, — ответил я, с трудом проглотив огромный кусок мяса, — кстати, ты не видел Тамаза?

— Нет. Может, он приезжал, но я уехал с работы. Сначала в Беслан, там узнал, что ты прилетел, потом к Давиду, потом просто ездили в городе, за городом, искали вас везде!

— Прости, друг, кто ж знал, что так выйдет, — ответил я, пробуя что-то похожее на давленую фасоль с чесноком, — м-мм, обалдеть, какая вкуснотища!

— Не лопни, смотри, — усмехнулся Аслан и после короткой паузы спросил, — ты привез мне?

Вместо ответа я полез во внутренний карман куртки, достал измочаленный конверт с десятью тысячами долларов.

— Сколько здесь? — спросил Аслан, не вскрывая конверт.

— Десять. Как просил.

— Отлично! — Аслан выглядел довольным. — Сейчас поедем ко мне, сделаем настоящие шашлыки…

— Эти тоже ничего, — я кивнул на опустевшую тарелку.

— Да, здесь хорошо кормят, но я приготовлю такой шашлык, что ты вообще не захочешь отсюда уезжать! — чуть хвастливо, но вполне в кавказской манере ответил Аслан.

— Ден, я поеду домой, — сказал Давид, — мама наверно с ума сходит.

— Не сходит. Моя уже позвонила ей, так что думай, как перед Жорой будешь оправдываться.

Давид чуть побледнел.

— Не в чем ему оправдываться, — заступился я за парня, — это я потащил его в горы, думал, срежем путь.

— Тебе видней, — легко согласился Аслан и небрежным жестом подозвал невысокого официанта, — рассчитай нас, брат!

Жестом фокусника официант оторвал листок от обычного блокнота и положил его перед Асланом. Я полез в карман, но Аслан остановил меня:

— Не обижай меня, ладно! Ты мой гость!

Я пожал плечами:

— Как скажешь.

Отвалившись на спинку стула, я вздохнул, наслаждаясь жизнью. Пояс практически не мешал, словно я родился уже с ним. От этой мысли стало смешно — обычно говорят, что родились в рубашке, но у меня несколько иной случай. Кинув на стол несколько купюр, Аслан поднялся.

— Ну, что, пошли?

— Пошли.

Мы встали и вышли на улицу. Сегодняшний вечер был несравненно приятнее вчерашнего, но мне вдруг вспомнились виденные из пещеры звезды — здесь, в городе, они почему-то не казались близкими и живыми, как вчера. Я достал сигарету и закурил, видя, как неодобрительно качает головой Аслан, но обошлось без назиданий. Я посмотрел на Давида:

— Сначала к тебе.

— Да, — кивнул Давид и спросил, — у меня все сделаем?

— Нам же никто не помешает?

— Нет, конечно!

— Тогда поехали.

На новой «девятке» Аслана мы через десять минут были уже у дома Давида, где нас встретила заплаканная женщина — его мать. Стукнув Давида полотенцем, она что-то сказала ему по-осетински. Давид ответил виноватым голосом, потом обнял ее, после чего мы прошли в дом, где я, наконец, срезал с себя пояс, почувствовав, что без него куда лучше. Мы быстро пересчитали деньги по пачкам, я отдал Давиду доллары, взял его сумку с рублями и, напомнив о своем обещании заступиться за него перед Жорой, посмотрел на Аслана.

— Я готов.

— Пошли, — бросил Аслан и, подмигнув Давиду, направился к выходу.

— Пока, парень, — я протянул руку Давиду.

Вместо этого он просто обнял меня…

К Аслану, по его словам, ехать было совсем ничего — Владик не самый большой город в мире. Подъезжая к забору, огораживавшему немаленький участок, на котором стоял его дом, я заметил стоящую на другой стороне улицы машину. Это был старый «Жигуль» и во мне словно что-то встрепенулось, напомнив вчерашнее предчувствие, когда я вдруг испугался, что самолет может упасть. Стараясь говорить спокойно, я негромко произнес:

— Это машина твоих соседей?

Аслан посмотрел на «Жигуль» и покачал головой:

— Нет, — помолчав, он добавил, — у них джип, и он всегда во дворе стоит.

Я почувствовал, как тревога вползает в мою расслабленную душу. Не хотелось прослыть паникером, но что-то с каждой секундой беспокоило меня все больше.

— Аслан, не останавливайся, — негромко попросил я, поняв, что он заворачивает к воротам.

— Ты чего? — Аслан уставился на меня, затем вновь посмотрел на «Жигуль».

Я хотел ответить, когда заметил идущих в нашу сторону двух человек. Мы были между ними и «Жигулями» и с каждым их шагом тревога все сильнее давила на нервы.

— Отъезжай! — Я уже не просил — требовал.

Включив заднюю скорость, Аслан подал назад и в ту же секунду раздались громкие хлопки. В первое мгновение я не понял, что это за звук, но, увидев, как лобовое стекло «девятки» покрылось трещинами, наконец понял — по нам стреляли!

— Ах ты!.. — Выругался Аслан, вжимая педаль до самого пола.

Машина резко подала назад. Не удержавшись, я ударился лицом об стекло. Аслан еще секунду ехал назад, ориентируясь по зеркалам, затем резко подняв ручной тормоз, переключил скорость, одновременно выкручивая руль влево. Нас развернуло так, что я вновь ударился головой об стекло, но теперь уже боковое. Что-то влетело в заднее стекло и несколько пуль попали во что-то железное.

— Жми! — крикнул я Аслану, увидев почти рядом с нами одного из нападавших.

Уговаривать его не пришлось. Взревев, «девятка» помчалась по ночной улице, унося нас от верной гибели. Несколько минут Аслан гнал машину так, словно за нами гнались все черти этого мира. Поняв, что нас никто не преследует, он сбавил скорость и, свернув в узкий переулок, остановился. Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, истерично засмеялись.

— Черт! Кто это мог быть?! На моей улице, прямо у моего дома! — Аслан непонимающе смотрел на меня, а с его лица не сходила нервная улыбка.

Догадка молнией пронеслась в моей голове.

— Я знаю, кто их навел, — сказал я, нащупав в лежащей на моих коленях сумке дырку…

В Москву я вернулся на следующий день. Встретив меня на броневике, Серега долго и молча рассматривал меня, словно не узнавая, после чего сказал, обращаясь к сидевшему за рулем «Кефиру»:

— Друг, на Таганку и побыстрей!

В машине мы не стали говорить на волнующую обоих тему, зато дома, когда я повалился на любимый продавленный диван, он дал волю словам.

— Мне с утра позвонил твой Жора и сказал, что Тамаза взяли, и он уже признался, что навел на тебя.

— Я так и думал.

— Блин, Ден, какого хрена ты ему про Аслана сказал?! — Взорвался спокойный, даже холодный обычно Серега. — Ты что, совсем?!

— Ладно, не ори, — буркнул я, думая о Майе, — в конце концов, это в меня стреляли и, если бы не сумка на коленях…

— Что сумка?! — Серега посмотрел на нее, поднял, повертел и, найдя дырку, зачем-то всунул в нее палец. — Вот же гнида!

— Повезло. Так что с Тамазом? Надеюсь, его не убили?

— Да плевать мне на него! Пусть твой Жора сам решает, как его наказать и побыстрей! А не накажет, так я его самого порешу! Ты в курсе, что сначала вас хотели по дороге ограбить?!

Я покачал головой.

— Этот Тамаз рассказал, что машина не заглохла, а он специально повез вас с Давидом по глухой дороге, чтобы там на вас напали его подельники, которых он успел предупредить перед выездом. Но вы куда-то пропали! Они там все изъездили, но так и не нашли! Куда вы делись?!

— В горы полезли, — устало ответил я, — думали, срежем путь, а потом заблудились. Ночевали в какой-то пещере…

— Нет, это какой-то бред! — Бросив сумку на пол, Серега возмущенно уставился на меня. — Не пойму — то ли ты везучий сукин сын, то ли просто дурак!

— Везучий дурак, — ответил я, — а теперь иди к черту.

— Нет, я поеду к армянам, а оттуда сразу в порт и домой!

Я кивнул. Усталость одолевала меня, и не было сил ни спорить, ни оправдываться.

— Все! На хрен этот Кавказ! Если хотят, пусть сами сюда приезжают!

— Иди уже, не заставляй ребят ждать, — сказал я, напомнив о стоящем у подъезда броневике.

— Ладно, — Серега чуть сбавил тон, с нездоровым интересом глядя на меня, — ну ты сам-то хоть понимаешь, как вам повезло?

— Пытаюсь, — честно ответил я и зевнул, — ты уйдешь когда-нибудь?

— Пока! Чертов везунчик!

Подхватив сумку, он направился к дверям. Услышав хлопнувшую дверь, я посмотрел на телефон и быстро набрал семь цифр.

— Алло, — произнес голос, от которого внутри меня все растаяло. — Алло? Кто это?

Я вдруг позабыл все слова, что собирался сказать ей, и молчал, слушая ее дыхание.

— Ден?

— Привет, милая. Я так соскучился…

Глава 5

…Зима в том году выдалась суровой и лютой. Настолько, что даже мне, хвалено-закаленному, гордо плюющему на мороз в тоненьком демисезонном пальто, порой казалось, что мир вот-вот замерзнет, а потом расколется. Или сначала расколется, а потом окончательно замерзнет. Но мир продолжал терпеть, чего нельзя было сказать о моей непокрытой ничем, кроме копны волос, голове. Да, я не носил шапок. Ну, не мог я их носить и все! Одни давили, голова потела, как если бы ее всунули в духовку с яблочным штруделем, другие наползали и, что характерно, всегда на глаза. Были которые вроде и подходили по всем параметрам (не давили, не сползали), но мне не нравились. Точнее, это я самому себе не нравился в шапке, и дело было не в ней, а в моей внешности, которой не шел ни один головной убор (корону, правда, не мерил, ручаться не могу — может, и смотрелась бы).

Словом, ходил, а в основном бегал я по улицам замерзающего города без шапки, надеясь на пылкий темперамент, горячую кровь и магическое слово «авось».

— Не помрем! — бодро говорил я, выбегая из теплого помещения биржи и добавляя про себя волшебное слово.

На улице наворачивались слезы, дышать становилось трудно, и кто-то внутри меня гневно кричал о мозгах, которым явно чего-то не хватает. Возможно, речь шла о шапке.

Так я и бегал, живя верой в то, что менингит авось да минует, зима — когда-нибудь, но закончится, и морозов таких наверняка уже не будет. И вера моя была крепка до того самого дня, а точнее 21 января 1994 года, когда…

…Как обычно с утра нужно было во «Внучку» встречать курьера из славного сибирского города. Денег он вез не так много, но Сергей, друг и компаньон, очень просил не опаздывать, и причина, надо сказать, была уважительной. Дело в том, что в этот раз летел новый курьер, о котором я знал совсем немного — сибиряк, 40 лет, зовут Михаил, одет в пальто и соболью шапку с высокой тульей. И еще — его жена была крестницей Сергея, которой он помогал в те нелегкие годы как мог — деньгами, советом, шуткой. В этот раз помощь заключалась в предложении Михаилу поработать курьером, за что полагались неплохие деньги. С одним условием — ни в самолете, ни в Москве Михаил не притронется к спиртному.

Да, Миша был алкоголиком. Из тех, кому нельзя даже видеть спиртное, потому что остановить его в этом случае могла только смерть. Инструкции, полученные от Сергея, состояли из трех пунктов:

1. Не опаздывать, ибо Михаил в Москве в первый раз, мало ли чего. 2. Взять деньги, отвезти в гостиницу, откуда нужно было забрать его, чтобы отправить вечерним десятичасовым рейсом. 3. Ни в коем случае не давать пить! Ни грамма! Именно так, с восклицательным знаком. Сергей начал объяснять, что такое «запойный алкоголик», но я успокоил его, заверив, что он у меня даже из номера не выйдет…

…В семь тридцать я был уже во Внуково. С депутатским залом тогда были кое-какие трудности, и встречать Михаила предстояло в общем зале. Уточнив время прилета задерживающегося самолета, я зашел в кафе на втором этаже, больше похожее на советские стоячие столовые. Заказал кофейный напиток (как было написано в прейскуранте), поискал стол с относительно чистой поверхностью, проверил на качку (качался, но не критично) и поставил на него обжигающий руки пластиковый стаканчик. Запах напитка напоминал военные романы, в которых часто употреблялось слово «эрзац» (галеты, кофе) — от «кофейного напитка» пахло так, словно кто-то на резине жег сахар. А может и наоборот.

Я отхлебнул — что-то горько-сладкое все с тем же замечательным привкусом горелой резины, едва не убившим мои вкусовые рецепторы, но это оказалось именно тем, что было так необходимо полусонному сознанию. Весь вчерашний день мы провели с Майей, с которой у нас совпали выходные. А также вечер и, разумеется, ночь. Ночь, как ночь, только очень уж бессонная. Впрочем, с Майей и не могло быть по-другому — пылкая и нежная одновременно она страстно любила жизнь во всех ее проявлениях, не желая терять ни одной ее минуты…

В итоге мне все же удалось ненадолго забыться, но вскоре был безжалостно разбужен телефонным звонком подъехавшей на броневике охраны. В машине, как ни пытался, доспать не удалось: любитель сгибать монеты Сеня что-то добродушно басил водиле, которым в тот день был «человек дождя» со странным прозвищем «Кефир», а двое других охранников (Димон и Сергей), несмотря на раннее утро, отчаянно резались в дурака затертыми до бахромы картами. После чего так же громко стали обсуждать преимущество немецких биноклей. Сквозь полудрему я видел, как Сергей разглядывал купленный Димоном бинокль, комментируя чуть ли не каждую деталь и проявляя недюжинное знание предмета. А потом мне все же удалось забыться, но голос «Кефира» почти мгновенно вернул назад в зиму:

— Ден, приехали! Внучка!

…Очередное объявление, от вселенского звука которого у меня чуть не заложило уши, возвестило о посадке опоздавшего на 40 минут сибирского самолета. Я посмотрел в стакан, где плескались остатки бурого напитка, и решив, что экспериментов на сегодня достаточно, бодро сбежал по лестнице и оказался в зале прилета.

Встречающих было не так много, человек пятнадцать. Среди них, предлагая «в город недорого», вертелись местные таксисты, которым, судя по таксе, больше подошло бы слово «грабители». Неподалеку от них отирались трое подозрительных парней, которых уж точно можно было так назвать (Ломброзо наверняка причислил бы их к отпетым уголовникам), но этих я не опасался. Во-первых, у выхода из зала стояли мои бойцы во главе с гигантом Сеней, во-вторых, сумма была не самой большой — рублей на сто тысяч долларов, и, в-третьих…, а это хотелось бы выделить.

Дело в том, что в это странное во многих смыслах время я жил с чувством, что ничего плохого со мной произойти не может. Не знаю, откуда взялась эта идиотская уверенность в собственном бессмертии но, в отличие от коллег в нашем непростом и, скажем прямо, опасном бизнесе, со мной и вправду никогда не случалось никаких серьезных неприятностей. И в тот день также ничего не предвещало катастрофы.

Михаила я приметил сразу — по высокой, пышной меховой шапке, или мурмолке, как называли их мои сибирские друзья. Вышедшая из моды лет 200 назад шапка с высоченной тульей дико смотрелась среди соболиных, песцовых и прочих головных уборов, наводнивших зал прилета, вызывала на лицах у многих откровенные улыбки. Сам Михаил выглядел не на 40, а на все 50 с хорошим таким гаком но, учитывая тяжелую жизнь советско-российского алкоголика, можно сказать, что его глаза еще не утратили человеческого блеска. В руках он держал небольшую спортивную сумку, в которой, насколько мне было известно, находилось около ста миллионов рублей.

Наклеив дежурную улыбку, я негромко позвал его:

— Михаил?

Обернувшись, он настороженно посмотрел на меня, вглядываясь в данные Сергеем особые приметы (лицо кавказской национальности, волосы черные, рост 180, говорит без акцента), и через небольшую паузу коротко кивнул.

— Вы Денис?

— Просто Ден, — я пожал протянутую им руку и указал на выход из зала, — и можно на ты. Ну, что, — я посмотрел в его слегка очумелые после длительного перелета глаза и спросил, — пошли?

Он без слов двинулся за мной к выходу, возле которого маячил подмерзший Сеня. Увидев нас, он перестал притоптывать ногами, незаметно сдвинув оружие так, что дуло карабина смотрело теперь не в пол, а туда же, куда и его хозяин. Я проследил за его взглядом и понял, что Сеня смотрит на тех самых подозрительных парней, которых я заметил немногим раньше.

Бывает ведь, когда тебе совершенно точно известно, что вот эти люди сейчас говорят о тебе. Может, у кого не так, но со мной бывало и не раз. Будто кто-то внутри подсказывал — «эй, вот эти говорят о тебе!».

Я старался не думать, что у этого явления имелось медицинское название — повышенная мнительность, или, попросту, паранойя. Работа вынуждала быть параноиком, обращающим внимание на каждую мелочь в поведении окружавших меня людей, и не исключено, что именно это, не самое приятное качество, и уберегло от разных неприятностей, о которых я уже никогда не узнаю.

В этот раз было точно такое же чувство, и уверенность в собственной безопасности удержалась лишь видом Сени, до которого было шагов тридцать. Обменявшись репликами, подозрительная троица двинулась нам наперерез. Они были ближе Сени, который не имел права входить в зал с оружием — кому-то из тогдашнего начальства вдруг почудилось, что, едва оказавшись в здании, лицензированные охранники сразу же начнут стрелять по несчастным пассажирам. Несмотря на абсурдность подобного предположения, это самое начальство издало местечковый указ о запрете, вызвавший, мягко говоря, недоумение всех, кому по тем или иным причинам приходилось иметь охрану.

До выхода оставалось шагов двадцать, когда троица преградила нам путь. Самый неприятный обратился ко мне и, указав на Михаила, противно прогундел:

— Зна-атная папаха! Че везем, пацаны?!

Я почувствовал зарождающееся в груди бешенство, выдохнул и почти спокойно спросил:

— Слышь, а ты кто?!

Намеренно сократив первое слово и придав своему лицу наиболее неприятное выражение (было с кого списать), я дал понять начинающим бандитам, что маму звать никто не будет. Поняли они это или нет, но второй, более говорливый, зачем-то всунув за пазуху руку, вдруг ухмыльнулся и скороговоркой произнес:

— С кем работаешь, братишка?

Насколько мне известно, уменьшительно-ласкательные выражения из уст подобных негодяев вовсе не означают дружелюбие или приветливость. Напротив — если ты принимаешь подобное обращение, то сразу становишься как бы рангом ниже и с тобой уже никто не будет разговаривать как с равным. Но тягаться в понятиях или «рамсить», как это было принято называть в те годы, мне тоже не очень улыбалось. Не таким я был знатоком воровских понятий и законов, чтобы не попасться на какую-нибудь дебильную в своей простоте, но хитрую уловку.

Я поднял руку и, указав на Сеню, негромко сказал:

— Видите охранника? На улице еще трое. У всех карабины и приказ стрелять в случае чего. Ферштейн?! — Немецкое слово вырвалось случайно, видимо, изжога напомнила о выпитом недавно «эрзац-кофе», но в контекст разговора легло законно.

Первый, самый неприятный, посмотрел на Сеню, обернулся ко мне и, сотворив нечто отдаленно напоминающее улыбку, прогундел:

— А чё ж он стоит и не подходит?

Взглянув на молчавшего все это время Михаила, я отметил нервозность в движениях его свободной руки. Курьер явно трусил, и это было совсем нехорошо. Он сильно покраснел, вспотел, из-под шапки катились крупные капли пота, и, несмотря на серьезность ситуации, это зрелище живо напомнило мне собственные мучения при выборе шапок.

Но сейчас было не до сочувствий. Надеяться я мог только на Сеню, но, посмотрев на возвышавшуюся голову гиганта, я увидел… Черт! Справа от нас шла высокая девица роскошных до удивления форм, и ее фигура привлекала внимание всех находящихся в зале прилета мужчин. Всех, кроме нас пятерых…

Стараясь вложить в свой взгляд побольше цинизма и уверенности, я сказал, обращаясь к «первому»:

— Слушай, ты, — в этот раз я уже не стал коверкать слово, — если он подойдет, вы все тут ляжете! Разойдемся без «кипеша» и никто не пострадает!

— Да он не может войти в зал, — прорезался третий, — им же запрещено с оружием входить! Только «мусорам» можно!

— Короче, кладите сумку на пол и валите отсюда! — Грозно, но той жескороговоркой проговорил второй, показывая мне зажатый в руке пистолет, который он прятал за пазухой.

— И никто не пострадает, — издеваясь, повторил мои слова первый.

Я не спец в оружии и сказать, боевой это был пистолет или муляж, вряд ли бы смог, даже если бы им вертели у меня под носом. А тут что-то мелькнуло и исчезло вместе с рукой под курткой подмосковного пошива. Михаил тоже видел оружие, и капельки пота, рождающегося где-то под смешной шапкой, стали больше.

Взглянув на Сеню, который (как и все остальные) продолжал смотреть на движущуюся в нашу сторону соблазнительницу, я уже знал, что нужно делать. Нужно было продержаться всего пару секунд.

Первый из троицы надвинулся так, словно это я был метр с кепкой, а не он, едва не задравший голову, чтобы смотреть на меня своим гипнотизирующим взглядом.

— Ты чё, барбос, не понял?! — Гундосость явно была напускной, словно он подражал какому-то блатному, вкупе с туберкулезом заработавшему на рудниках еще и хронический гайморит. — Сумку бросил и пошел на хер отсюда!

Ненавижу, когда меня называют барбосом! Или там, козлом например! И так стало неприятно, что я чуть все не испортил, с трудом сдержав дикое желание влепить гундосому хук. Женщина с формами была уже почти рядом, и я видел, как оторвавшись от удивительного зрелища Сеня, наконец, посмотрел на меня. Выражение его лица изменилось, и я понял — пора.

Даже неприятным типам не чуждо чувство прекрасного и удивительного — второй и третий на пару секунд «зависли», созерцая кораблем плывущую мимо них девицу, а я выхватил из рук Михаила сумку и изо всех сил кинул ее в сторону охранника.

— Лови! — крикнул я Сене, одновременно отталкивая «второго» и «третьего», зачарованно смотрящих на удивительную зад…, то есть спину уходящей женщины.

Швырнув сумку, я подумал, что в моем лице страна потеряла хорошего молотобойца — пущенная почти без замаха сумка «стремительным домкратом» полетела в сторону Сени. Скинув карабин появившемуся в дверях Димону, Сеня бросился к летящей сумке, а я схватил «гундосого» за воротник и, как можно гнусавее, произнес:

— Чё там про барбоса?!

Бандиты рванули к сумке, но было уже поздно — в этот день я установил первый мировой рекорд по метанию сумок с деньгами — не долетев до дверей каких-то пару шагов, десятикилограммовая поклажа шлепнулась рядом с взвизгнувшей от страха женщиной и тут же подхвачена Сеней…

…В броневике только и было разговоров о том, что случилось в зале прилета. Сеня уже в восьмой раз рассказывал все чего-то не понимавшему «Кефиру», как я кинул ему сумку, в восьмой же раз отвечая на удивленный вопрос, что сумка, слава богу, не порвалась и деньги на месте.

— У них рожи прямо вытянулись! — весело басил гигант, в восьмой раз показывая мне оттопыренный кверху большой палец.

— А сумка?! — «Кефир» нервно посматривал на Сеню, оборачивался на меня, словно забыв, что находится за рулем.

— Да нормально, говорю! Следи за дорогой! — Сеня явно был на взводе, и нерастраченный адреналин вынуждал его нервно стискивать все, что попадалось под руку.

Надо сказать, что это я не разрешил ему нанести больше одного удара в челюсть в отчаянии рванувшему было к нему «гундосому», и мы ретировались раньше, чем кто-то понял, что происходит.

— Да слежу я, слежу! — нервно ответил «Кефир», совершая опасные маневры на большой скорости так, словно за нами кто-то гнался. — Значит, с сумкой все нормально, да?!

Другой охранник, Димон, только вернувшийся со срочной службы так же подробно пересказывал Сергею, «как он обалдел, увидев летящий на него карабин, как ловко схватил его, взял бандитов на мушку» и все в таком духе. Парню было немного обидно, что ему пришлось от дверей наблюдать за тем, как Сеня расправлялся с налетчиками, вот он и смаковал совершенно никчемные подробности, типа «держу на мушке, а руки-то с мороза задубевшие! Как стрелять, думаю?!». Он рассказывал с таким воодушевлением, словно ему и в самом деле едва не пришлось начать пальбу…

Михаил сидел молча, искоса поглядывая на меня, словно до сих пор не верил, что опасность миновала и ему ничего не грозит. Я видел его трясущиеся руки и подумал, что по-хорошему, конечно, надо бы дать человеку успокоиться, в смысле, грамм пятьдесят — сто. Но это было третьим, самым главным пунктом инструкции по Михаилу, нарушать которую я не собирался.

В мои планы входило покупка ста тысяч долларов в обменнике знакомого армянина, затем устроить Михаила в не очень дорогой гостинице в районе ВДНХ, после чего я собирался ехать на Цветной, чтобы поспать хотя бы пару часов рядом с наверняка еще нежившейся в постели девушкой с красивым весенним именем…

Первая часть плана прошла четко по задуманному. Обменяв теряющую в цене с каждым днем рублевую массу на красивый «кирпич в родной полиэтиленовой упаковке», стоивший ровно $100.000, и выслушав сетования недовольного маленькой суммой Армена, я вернулся в броневик. Назвал успевшему задремать «Кефиру» адрес гостиницы и услышал привычное: «А где это?». Я промолчал. Ожидаемо ответив самому себе: «А, я знаю!», «Кефир» надавил на газ, подтвердив мою мысль, что все его вопросы носят риторический характер. Взревев, наш броневик скрипуче покатился по покрывавшей асфальт толстой корке спрессованного машинами и морозом снега, навевая мысли о скором и приятном отдыхе.

Михаил был по-прежнему молчалив, и мне вдруг захотелось поговорить с ним.

— Миш…

Он вопрошающе посмотрел на меня.

— А ты не голоден?

Прежде чем ответить, он подумал пару секунд, как бы прислушиваясь к собственным ощущениям и, кивнув, ответил:

— Есть маленько.

— Отлично! Ты как к мясному относишься?

— К чему? — Взгляд Миши явно выражал удивление.

— Мясо, говорю, ешь?

— Мясо?! — Казалось, в ответ на мои попытки разъяснить, что я имел в виду, Миша удивлялся все сильней.

— Ну, да, ты же не вегетарианец?

— Я-то?! — Удивление продолжало нарастать.

Я понял, что выбрал не самую удачную тему и попытался сменить, точнее, видоизменить ее.

— Миш, а ты как к суши относишься?

Если до этого мне казалось, что дальше удивляться уже некуда, то здесь пришлось признать, что я ошибался, причем не по-детски. Михаил уставился с таким изумлением, что я немного растерялся и буркнул первое, что пришло в голову, а именно описание блюда:

— Понимаешь, это сырая рыба…

На Мишу жалко было смотреть. То ли он не любил рыбу вообще, то ли это касалось только сырой рыбы, но его лицо вдруг перекосила гримаса, и торопливо, словно опасаясь, что сейчас я начну предлагать тушеных тараканов, Михаил сказал:

— А можно просто… картошки?

— О! — Сеня грузно обернулся назад, а мне показалось, что выполнявший поворот броневик сейчас перевернется. — Картошка!

Машина устояла, а Сеня с расплывающейся на лице улыбкой предложил:

— Ден, а может, в «Мак» заскочим, а?! Я бы щас что угодно навернул!

— Картошечка! — мечтательно произнес Димон, словно это было именно то, что ему остро не хватало в армейские годы. — И чизбургер!

Я подумал, что демократичный Макдональдс это то, что нужно, и кивнул:

— Точно, поехали в «Мак». «Кефир», а где-нибудь по дороге есть круглосуточный «Мак»?

— А хер его знает, что у нас по дороге! — как обычно ответил «Кефир», но я терпеливо подождал пару секунд, и не ошибся. — Макдональдс-то?! Есть, конечно! Ща мимо проезжать будем!

— Всем по картошке, чизбургеру и коле, нормально?

— Ништяк! — романтично сказал Димон.

— Да, хорошо бы, — скромно присоединился Сергей.

Миша все еще казался растерянным и подавленным, и я несильно хлопнул его по плечу.

— Все нормально?

Взгляд его был долгим и красноречивым…

…Задержка в утренней очереди в АвтоМак, романтичное поедание в салоне немецкого броневика американского фаст-фуда с последующими набегами в придорожные туалеты — к гостинице мы подъехали чуть позже запланированного. Но это было не страшно, администраторша Валя знала меня, можно сказать, любила, как редкого, но щедрого клиента. Она быстренько сдала мне номер, получила деньги и, оценивающе взглянув на стоящего чуть поодаль Михаила, негромко произнесла:

— Чё это с ним?

— Все нормально, Валь, — я улыбнулся, возвращая ей сдачу, — человек плохо переносит самолеты.

— А-а-а, — недоверчиво протянув, Валя посмотрела на меня и через неуловимую паузу добавила, — а то мне показалось, что он того, алкаш.

Глаз у нее был, что называется, алмаз. Разглядеть в нормально одетом (с такой-то мурмолкой!) трезвом человеке алкаша — на такое не каждый следователь способен. Тем более нынешние. Я покачал головой.

— Не, все нормально. Он вообще не пьет, — я подумал, что для убедительности нужно добавить еще что-нибудь, и сказал, — ни капли.

— Ну-ну, — неопределенно ответила Валя, протягивая мне ключ от 306-го номера.

— Спасибо, — я улыбнулся ей, и спросил, — а ты до вечера?

— Нет, — Валя мотнула головой, — в 12 меняюсь. И два дня выходная! Замучилась тут!

— Ну, тогда, — я подмигнул ей, — удачных выходных, Валя!

…Номер был обычный, советской еще планировки — кровать, тумбочка, кресло, окно, но, что порадовало, в углу стоял небольшой Sony, который, как я надеялся, скрасит Михаилу ожидание вечернего рейса. Поставив на тумбочку пакеты из Макдональдса, я пошуршал, привлекая внимание Михаила.

— Здесь чизбургеры, картошка, вода. Если не хватит, закажи Вале, а я с ней потом рассчитаюсь, ок?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде мне почудилось…. Впрочем, что именно почудилось, я понять не успел, потому что Миша негромко произнес слова, потрясшие меня даже после утреннего инцидента.

— Серега сказал, если все испорчу, он выселит нас из квартиры.

Я оторопело смотрел на него, не понимая, о какой квартире идет речь.

— Мы с женой живем в его квартире, — сказал он и добавил, — бесплатно.

Да, это было похоже на Сергея. Душить конкурентов, не стесняясь в средствах, доводя их чуть не самоубийства и помогать таким вот никчемным, по сути, людям — в этом был весь Сергей.

— Все нормально! — нарочито беспечно ответил я. — Ты, главное, не пей.

— Да я… — Миша замолчал, уставившись на пакет с заокеанской пищей, — все, я слово дал!

— Ну, раз дал, значит…

— Денис, а ты не мог бы запереть меня здесь?! — перебил меня Михаил.

— Запереть?!

Признаться, в разговоре с Сергеем я выдвигал это предложение, и было отметено как негуманное, нецелесообразное и бесполезное.

«Ты не знаешь, что такое, когда горят трубы, — сказал Сергей, — никакое высшее образование не помогает!»

Насчет образования, хотя бы среднего, у Михаила я сильно сомневался, но «трубы» его «горели», это было видно невооруженным взглядом.

— Ага! Закрой меня, а потом откроешь! Ну…?! Боюсь я, не стерплю! Внутри все жжет!

— Так, давай без этого! — Даже не предчувствие, а какая-то его тень, но стало не по себе. — Может, поездишь со мной, если все так плохо?

— Не, не, ты езжай, занимайся! Просто запри дверь, ага?!

Я подумал, что ничего страшного в том, что он целый день проведет взаперти, нет. Еда есть, вода и сигареты тоже. А этаж третий, высоковато…

Я достал пачку Парламента, положил ее рядом с пахучим пакетом, и посмотрел на Михаила.

— Смотри сам. Осилишь денек в «карцере»?

Последнее было попыткой развеять повисший в воздухе номера негатив шуткой, хоть и не самой удачной. Миша хмуро взглянул на меня и, отведя глаза в сторону, пробурчал:

— Не знаешь ты, что такое карцер.

Он был прав, я не сидел в тюрьмах и прочих местах лишения свободы и, честно, был весьма доволен этим обстоятельством.

— Да это я так, шучу, — я улыбнулся, протянул ему руку, и добавил, — ладно, если тебе ничего не нужно, я поеду. Отсыпайся, отдыхай и жди меня к восьми часам.

Миша протянул руку, но, не донеся ее до моей протянутой навстречу ладони, неожиданно согнулся пополам и с натужной болью в голосе быстро спросил:

— А где здесь… это…?

— Там, — я махнул рукой в сторону полуоткрытой двери в туалет.

— Блин! — Добежав до туалета, Миша скрылся за дверью, откуда вскоре раздался громкий вздох облегчения.

Пора было уходить, и я решил сделать это, не дожидаясь его выхода. Я уже подходил к дверям, когда неожиданный звонок моего мобильника изменил и мои планы, и сам ход истории…

Как часто бывает, какое-то незначительное происшествие или ничего не значащий человек, или просто бабочка, взмахнувшая крыльями где-то там за океаном, меняют судьбы многих людей. В этот раз — «бабочкой» оказалась моя квартирная хозяйка Ульяна Валерьевна, едва не оглушившая меня своим криком.

— Ты что, гад, кинуть меня собрался?! Не получится! Я таких как ты, знаешь, где видела?!

— Послушайте, в чем…, — начал я, но был мгновенно перебит разъяренной хозяйкой.

— Ничего не хочу знать! Ты не оплатил, поэтому я имею право тебя выселить! — прокричала она так, что у меня закрались сомнения в ее вменяемости. Не впервые, кстати.

— Да вы сами опоздали! Я же говорил, что тороплюсь! — Меня возмутило, что о своем опоздании она даже не заикнулась, но это было ошибкой.

— Я?! — Взвизгнуло на другом конце телефонного провода. — Все! Я выбрасываю твои вещи! Найдешь их в мусорке!

Короткие гудки в трубке быстро оборвались.

«Вот же, сука!» — Подумал я в сердцах и быстро пошел к двери. Не хватало еще, чтобы она привела свою угрозу в исполнение.

Я уже схватился за дверную ручку, когда в голову пришла мысль, заставившая резко притормозить. У меня с собой были деньги, сто тысяч американских долларов, которые я не имел права доверять никому, даже своей охране. Утренний случай был из разряда тех, когда бросок сумки с миллионами выглядел единственным решением и вряд ли кто осудил бы меня за это. Но сейчас был другой случай. Брать с собой неразумно — предстояло куда-то пристроить свои вещи, и хоть и небольшой «кирпич» американских денег, без сомнения, мешал бы при переносе вещей и техники. Везти к Майе, значило потерять время — съемная квартира находилась в Новогиреево, и я боялся, что мне потом и в самом деле придется собирать вещи по помойкам. Оставлять «кирпич» в броневике тоже не хотелось — деньги имеют свойство сводить людей с ума, и не стоило подвергать ребят такому соблазну.

Взглянув на дверь, за которой раздавались звуки сливаемого бачка, я окинул номер быстрым взглядом, прикидывая, куда можно спрятать не очень большой «кирпич», стоивший тогда как две, не самые плохие квартиры в центре. Номер был пустоват, но пришедшая в голову мысль заставила подойти к креслу. Я наклонил его и, всунув под него «кирпич», отошел, чтобы оценить сделанное.

Кресло стояло ровно, словно его и не трогали, что немного успокоило. Подумав, что лучше места здесь не найти, я пошел к двери и едва не столкнулся с выходящим из туалета Михаилом. Он с удивлением посмотрел на меня.

— Все, до вечера!

— Не забудь запереть, — махнул рукой Михаил, и пошел в комнату…

…Договориться не удалось — едва завидев вызвавшегося помочь с переносом вещей в броневик Сеню, Ульяна Валерьевна заперлась на кухне, откуда сразу же стали доноситься ненормальные вопли о спасении. Подозреваю, вопила она не просто, а в телефонную трубку, но приехал ли кто-нибудь (милиция, Скорая или из дурки) так и осталось загадкой. Покинув квартиру с последней сумкой, я никогда больше не слышал противного голоса истеричной хозяйки, и это была по-настоящему хорошая новость.

Запрыгнув в броневик, я посмотрел на качающего головой Сеню.

— Ну и стерва, — констатировал гигант, и добавил, — я даже испугался, что она сейчас сойдет с ума от собственного крика!

— Да хрен с ней! — Мне не хотелось это обсуждать и, взглянув на ожидающего моих распоряжений «Кефира», я кивнул: — Поехали на Цветной.

На Цветном Сеню ждало еще одно потрясение, в этот раз намного более приятного характера — вид Майи в халатике, который ничего не скрывал, а лишь усиливал убойное впечатление от ее точеной фигурки, мог потрясти не только добродушного гиганта, но сами основы государства. Не обращая внимания на распахнувшийся халатик, на замершего при виде ее прелестей Сеню, Майя мило зевнула и спросила, указывая на многочисленные сумки и пакеты:

— Решился, наконец?

Это была наша самая болезненная тема. Майя давно настаивала на моем переезде к ней, но, стараясь не потерять последние остатки мужской свободы, я сопротивлялся давлению, как мог, выдумывая причины, по которым сделать это было невозможно. И вчера, перед тем как уснуть на моем плече, она несколько раз повторила, что я должен уже на что-то решиться, после чего отключилась, избавив меня от необходимости придумывать и врать.

— Ну…, да, — ответил я с некоторой заминкой и посмотрел на Сеню.

Гигант продолжал стоять с разинутым ртом, глядя на почти открытую грудь моей девушки. Что-то кольнуло в сердце, и я добавил:

— Все, Сеня, спасибо. Вы можете ехать. Жду в семь.

Сеня нервно кивнул пару раз, с трудом отвел глаза от завораживающего зрелища и, посмотрев на меня, кивнул еще раз.

— В семь, да? — спросил он, но в глазах у него читался совсем другой вопрос.

— Да, — сказал я, отбирая у него зажатый в огромной ладони пакет, — все. Пока.

Не удержавшись, чтобы еще раз не взглянуть на пригнувшуюся за сумкой Майю, отчего ее почти обнаженная грудь окончательно оголилась, Сеня шумно сглотнул и побежал вниз по лестнице. Я взглянул на Майю.

— Ты специально так делаешь?

— Что? — с самым невинным видом спросила Майя, решившая, что как раз передо мной она просто обязана запахнуться.

Я не стал продолжать, чтобы вновь не услышать обвинений в необоснованной ревности, и схватил попавшиеся под руки сумки…

…Время пролетело незаметно. Сначала Майя с ребячьим восторгом раскладывала по полкам, ящикам и вешалкам мои вещи, комментируя каждую на предмет «модности», а точнее «отстоя». Потом мы завтракали, после чего, не сговариваясь, запрыгнули в постель, где и провели время до самого вечера. Объятия сменяли разговоры о будущем, поцелуи — воспоминания о прошлом. В конце она завела любимую пластинку об отъезде в Штаты, куда ее так настойчиво звала старшая сестра, живущая там еще с советских времен, но я был не готов покинуть страну. Майя успела обидеться, простить, а вскоре наступил вечер, время, когда нужно ехать за Михаилом, чтобы отправить его назад в родную Сибирь.

Пробило семь, и я услышал тонкий зуммер моего мобильника. Это был Сеня.

— Мы приехали, Ден. За тобой зайти? — Раздался в трубке характерный бас, и я подумал, что образ полуголой Майи, наверное, по-прежнему будоражит воображение гиганта.

— По-твоему, сам я не выйду? — ответил я, вложив в свой вопрос как можно больше ехидства, и услышал тяжкий вздох разочарования. — Скоро выйду.

Выключив телефон, я посмотрел на Майю.

— Уже? — спросила она чуть обижено.

Впрочем, ей было позволительно спрашивать в любом тоне — Майя выглядела так соблазнительно, что у меня мелькнула шальная мысль отправить броневик за Михаилом, а освободившееся время провести с ней. Но следующая мысль заставила натянуть штаны — я вспомнил о деньгах, которые оставил под креслом. Самое удивительное, я ни разу не вспомнил о них — сначала истеричная хозяйка, пробудившая во мне инстинкты, с которыми я едва справился, затем Майя, возбудившая такие инстинкты, с которыми я уже совладать не мог. Когда было думать о деньгах?

Майя сползла с кровати, обвила руки вокруг меня и, глядя снизу вверх, томно спросила:

— Ты же недолго, правда?

— Два часа, не больше, — я наклонился, чтобы поцеловать ее.

Наши губы встретились, заставив обоих замереть так, словно это не мы только что лежали на кровати утомленные любовью.

— Все, я скоро, — сказал я слегка обиженной девушке, еще раз поцеловал ее (в этот раз в щечку, что окончательно не зависнуть в долгом поцелуе) и пошел в прихожую…

…В броневике Сеня несколько раз посматривал на меня, но ничего не спрашивал, за что я был ему благодарен. Он был неплохим парнем, но я не люблю делиться своими женщинами, поэтому любой разговор о Майе мог изменить мое мнение об этом добродушном, в сущности, гиганте на прямо противоположное. Так и промолчали до самой гостиницы, а потом начались такие события, что всем стало не до женщин.

В гостинице меня встретила уже другая администраторша, Ирина Васильевна. С ней я тоже был знаком, хотя не могу сказать, что наше знакомство было таким уж приятным. Ирина Васильевна была из породы сварливых, скандальных теток, которых хлебом не корми, дай с кем-нибудь полаяться. И в этот раз, едва увидев меня, она встала и, возвышаясь над своей стойкой, мрачно ожидала, пока я не подойду ближе.

Мне не хотелось с ней разговаривать и я надеялся пройти мимо, ограничившись коротким «здрасьте», но у нее были иные планы.

— Денис! — Ее закаленный в перепалках голос прогремел под сводами пустого вестибюля.

Я повернул к ней голову, кивнул и продолжал идти к лестнице, до которой оставалось шагов пять.

— Что вы себе позволяете?! — Ирина Васильевна откинула полку и вышла из-за стойки, перегораживая мне путь, совсем как утренняя троица неудачливых грабителей.

— В чем дело, Ирина Васильевна? — Я неприязненно посмотрел на нее, не понимая, что ей от меня нужно.

— И он еще спрашивает?! — Возмущенно и немного в сторону сказала администраторша, словно в полутемном вестибюле дешевой гостиницы притаились невидимые зрители. — И ты еще спрашиваешь?!

— Я спрашиваю, потому что не знаю, о чем вы говорите, — холодно ответил я, вынужденный остановиться перед раскинутыми в стороны пухлыми руками администраторши.

— Ах, ты не знаешь?! — Она продолжала «играть на публику», которой не было. — Значит, ты ни в чем не виноват?!

— Послушайте, — меня распирало от желания ответить ей словами из лексикона матерого сапожника, но сдержался, — я только вошел и не понимаю, о чем вы.

— Ну, так я скажу! — Она демонстративно уперла свои короткие руки в полные бока и тоном, каким, наверное, обличали врагов народа, произнесла: — Все! Наше терпение лопнуло! Больше мы не сдадим тебе ни одного номера! Так и знай!

Я уже давно чувствовал какую-то неясную тревогу, очертания которой были так размыты, что она казалась естественным последствием моей всегдашней подозрительности. Но после слова «номер» я понял, что не ошибся в своих предчувствиях и, подняв руку, чтобы остановить разогнавшуюся администраторшу, быстро спросил:

— Что с моим человеком?

Но Ирина Васильевна продолжала гнуть свое:

— Нет, вы только посмотрите на него! — Она театрально взмахнула руками, посмотрела в невидимые глаза, несомненно, восхищенных ее игрой зрителей и смерила меня надменным взглядом. — Вашего человека здесь больше нет и никогда не будет! Это я вам говорю!

Дальше я не слушал. Просто сдвинул ее в сторону и быстро пошел…, нет, побежал к лестнице, не отвечая на выкрики администраторши, которым позавидовал бы тот самый сапожник…

Глава 6

…Номер был пуст. Ни Михаила, ни сумки, ни денег. Я проверил под креслом, кроватью, в санузле, шкафу, тумбочке, на подоконнике. Больше смотреть было негде. Я сел на заправленную кровать, пытаясь собраться с мыслями, но в голове билась всего одна — «гаденыш нашел деньги и сбежал!». Другого объяснения не было, да и быть не могло. Ответ на вопрос, как он их нашел, всплыл сам собой — Михаил видел, как я что-то спрятал под кресло. Найдя после моего ухода сто тысяч долларов, он подумал, что жизнь удалась и, плюнув на все — жену, квартиру, долги, бросился получать удовольствия, которых был лишен всю свою предыдущую жизнь.

«Скотина!» — Подумал я, с тоской оглядывая пустой номер.

Впрочем, долго предаваться унынию не пришлось, и моей заслуги в том никакой. В дверь втиснулось тело Ирины Васильевны, горящей желанием продолжить неоконченный в вестибюле разговор. Она снова уперла в бока свои короткие пухлые ручки и неприязненно проговорила:

— После вашего Михаила нам пришлось номер отмывать!

Я подумал, что информация сейчас важнее личных пристрастий, и встал.

— Ирина Васильевна, что где мой человек?

— И он еще спрашивает! — Она слишком часто пользовалась этой фразой, что с каждым разом вызывало все большее раздражение. — Не знаю и знать не хочу, где сейчас этот ваш человек!

Я решил зайти с другого конца.

— Хорошо, где он вы не знаете. Но что здесь случилось, вы можете сказать? — Мой спокойный тон не отражал истинного состояния, и это слегка сбило с толку настроенную воевать администраторшу.

— И он еще…, — начала она свою коронную фразу, но мне удалось вежливо перебить ее.

— Да, черт тебя возьми! Я спрашиваю! — Сделав в ее направлении пару шагов, я заметил мелькнувший в глазах толстухи испуг. — Я спрашиваю, потому что, если он не найдется, тебе, старая грымза, придется отвечать за пропавшие сто тысяч долларов, ясно?!

— Что?! — Испуганно взвизгнула «грымза». — Не знаю я ни про какие тыщи! Не видела, не слышала, ничего не знаю!

Она сделала попытку развернуться, чтобы выскочить в коридор, но с ее комплекцией сделать это было не так просто. Я настиг ее в проеме, схватил за руку и, наклонившись к испуганному лицу, быстро спросил:

— Что здесь случилось?!

— Напился ваш человек! — Переход на «вы» показался мне добрым знаком.

— Толком расскажи, по порядку!

Я продолжал нависать над ней, и не думая отпускать мгновенно вспотевшее под моими пальцами толстое предплечье.

— Да не знаю я толком! Пришел какой-то алкаш, сказал, что от… Дениса…, то есть от вас, — она испуганно взглянула мне в глаза, — мол, в 306-й номер ему! Я ему говорю, идите, мол, а он мне, ключ, говорит, потерял, а в номере человек заперт. Ну, я и пошла с ним, а там и правда человек.

— Как он выглядел?

Ирина Васильевна посмотрела на меня совсем уж испуганно и осторожно произнесла:

— Как человек и выглядел.

— Алкаш этот…, как он выглядел?!

— Алкаш?! — Она смотрела на меня как на сумасшедшего. — А как он мог еще…, как алкаш!

Я чуть не задохнулся. Разговор с этой женщиной просто оскорблял мой интеллект, о котором, если честно, я был не очень-то и высокого мнения.

— Одежда, рост, возраст, цвет волос, — начал я перечислять все, что могло различаться даже у алкашей, — вспоминай!

— Одежда, рост…, — машинально повторила она, даже не пытаясь вырвать свою руку, — да обычная одежда, как у… алкашей, — последнее слово она произнесла совсем тихо.

— Ладно, — о приметах с ней говорить было так же бесполезно, как и с креслом, под которое я прятал деньги, — рассказывай!

— Что рассказывать-то?!

— Ты открыла дверь…, что дальше было?

— А ничего. Этот…, — она замолчала, глядя на мою свободную руку так, словно это была готовая жалить змея.

— Алкаш? — Надо было немного помочь ей, и это сработало.

— Да! — Обрадовалась Ирина Васильевна. — Он зашел в номер и сказал, что я больше не нужна.

— И все?

— И все! — Уверенно повторила администраторша.

— И ты их больше не видела?

— Алкаша не видела, а этот ваш… человек-то который…, — она замолчала, не зная, куда спрятать свои глаза.

— Ну! — Я почувствовал, что, правда, которую сейчас узнаю, будет заметно отличаться от моей первоначальной версии.

— Бегал по вестибюлю в этой своей дурацкой шапке, все про деньги кричал, что ограбили его и избили, — она задумалась на одно мгновение, и добавила, — или избили, а потом ограбили? Я уже не помню, да он и сам был такой пьяный, что…

— Пьяный?! Ты уверена?!

— Что я, пьяных не видела?! Ходил тут, все кричал, а потом наблевал в том углу! — Она неопределенно махнула куда-то рукой. — Пришлось отмывать после него! А у нас гостиница, культур…

— Что дальше было? — перебил я ее.

— Дальше?! — Она вновь «вильнула взглядом» но, поняв, что я не отстану, пока не узнаю все до конца, выдохнула. — А его это, в отделение забрали! Часа два назад!

Я понял, почему ей так «вертелось на сковороде» — эта сволочь сама вызвала милицию, которая забрала почему-то оказавшегося пьяным Михаила. А деньги, скорее всего, взял тот самый алкаш, который каким-то чудесным образом узнал обо всем — обо мне, о запертом в 306-м номере Михаиле и спрятанных под креслом деньгах. Это казалось невозможным, но факты упрямо говорили об обратном. Михаил в милиции, денег нет, и я понятия не имел, где их теперь искать!

Это был удар даже не ниже пояса, а тупо по яйцам! Вернуть компании сто тысяч я мог при хорошем раскладе года через два, это если не тратить деньги даже на еду, не говоря уже обо всем остальном. Какого-либо недвижимого имущества, за которое можно получить такие деньги, у меня не было, скопленной за год работы суммы едва хватило бы, чтобы покрыть десятую часть внезапно нависшего долга.

Что отвечать придется, я не сомневался — кто просил оставлять баксы в номере?! То-то! Понятно, что с Михаила тоже спросится, но я на все сто был уверен, что пропавшую сумму возвращать придется именно мне!

Из невеселых раздумий вывела администраторша, попытавшаяся выдернуть свою руку из моей хватки. Я взглянул на затравленно смотревшую женщину, подумал, что, наверное, слегка перегнул и отпустил ее. Чем она и воспользовалась, выпрыгнув в коридор, как стояла, то есть задом. Я шагнул следом и, не дав развернуться, снова навис над ней.

— Если увидишь, узнаешь того алкаша?!

— Узнаю?! — Я понял, что она переспросила, чтобы понять, чем ей может грозить тот или иной ответ, и не стал торопить, хотя меня так и подмывало наорать. — Как же я его узнаю? Я и не видела его!

— Как не видела?! Ты же сказала, что разговаривала с ним, потом пошла, открыла ему номер!

— Так и что?! Чё мне на него смотреть?! Что я, других алкашей не видела?! — В ее несуразном ответе был некий резон, который можно было лишь почувствовать, но не понять.

Я и почувствовал. И представил, как, поняв, что перед ней алкаш, который пришел от хорошо платящего клиента (то есть меня, чего я никак понять не мог до сих пор), она перестала смотреть на неприятную личность, поставив его в один ряд со всеми знакомыми ей алкоголиками.

Несмотря на эти тонкости жизни, сдаваться я не собирался.

— А голос? Может, вспомнишь, какой у него был голос? — Я успел подумать, что если она сейчас ответит, что и голос у алкаша была как у алкаша, я уже не сдержусь, и мои опасения (как всегда в таких случаях) сбылись.

— А какой у него был голос?! — Вновь «выиграла» время на обдумывание администраторша. — Ну, пропитый такой, хриплый. Как у этих, у… алкашей!

Не знаю, что удержало меня от того, чтобы не зарычать. Может то, что она назвала эту породу людей во множественном числе, избежав тем самым точного совпадения с ожидаемым ответом, а может, именно тогда до меня, наконец, дошло, что некоторым людям просто не дано быть другими и с этим можно лишь смириться.

Я смирился. Оставалось узнать, в какое отделение повезли пьяного Михаила, но это я мог выяснить и без нее. Оставив растерянную, но уже оправившуюся от страха Ирину Васильевну, я быстро сбежал на первый этаж и вышел на улицу.

Мороз был такой, что лишь благодаря резко повысившейся температуре тела я не схватил всестороннее воспаление легких и прочих внутренностей. Я стоял на крыльце дешевой гостиницы, смотрел на окутанный легким морозным туманом броневик, в котором виднелось лицо «Кефира», на пустой дворик, в котором не было видно ни одной собаки, и думал. О том, что придется как-то извернуться и отдать сто тысяч американских долларов, которые дорожали с каждым днем, а еще, что вместе с деньгами я потерял доверие сибирских партнеров, которые вполне могли решить, что всю эту «кашу» заварил я. Дождался подходящего курьера, и все. Объяснить, откуда взялся этот всезнающий алкаш я не мог и, чтобы выяснить это, мне нужно было найти Михаила.

Я сбежал с крыльца, впрыгнул в теплый салон броневика и назвал «Кефиру» адрес отделения, который знал наизусть. В прошлом году во время одной истории с Женей (мои тогдашним другом) мы целый день провели в этом отделении, названивая влиятельным знакомым и называя им адрес отделения, после чего, перезнакомившись со всем начальством, были радушно выпровожены из отделения с отеческим наказом «больше не попадаться им на глаза». В силу обстоятельств сейчас приходилось нарушать это табу, но я был уже не тем желторотым юнцом, что год назад и имел, так сказать, некоторый опыт, как договариваться с ментами.

«Кефир» привычно спросил «Где это?», сам же ответил «А, знаю», и минут через пять мы стояли возле двухэтажного, выкрашенного в голубой цвет здания отделения милиции. Я уже выходил из броневика, когда Сеня спросил:

— Ден, а чё случилось-то?

Я помедлил с ответом, вспомнив его жадный, ощупывающий полураздетую Майю взгляд, успел подумать, что она, наверное, права, называя меня ревнивцем, и сказал:

— Курьер пропал.

И спрыгнул на скованный 25-градусным морозом снег…

…Дежурный оказался таким же ленивым, как и все дежурные всех отделений милиции, и если бы здесь была Ирина Васильевна, она бы меня поняла. Лейтенант несколько раз спросил фамилию Михаила, и я ровно столько же раз ответил ему, что не знаю, но зовут его Михаилом, а привезли пару часов назад. Дежурный склонялся над журналом, снова поднимал голову и, подумав, задавал все тот же вопрос:

— Как фамилия?

Возможно, что-то в его мозгу не позволяло проверить «узников» по времени их задержания, и он настойчиво пытался выудить из меня то, чего я попросту не знал.

— Михаил, 40 лет, шапка у него еще такая, — я поднял над головой правую руку, — высокая, с тульей! Был задержан в гостинице за пьянку. Посмотрите в журнале по дате.

— Я и смотрю… в журнале — грозно ответил лейтенант, склонился, поводил головой, затем поднял ее и сказал, — а фамилию-то его знаете? Нет?! Как же я вам найду его без фамилии?!

Ленивое возмущение было столь искренним, что я даже не нашелся, что ответить. Повторять было бессмысленно, и я решил пойти другим путем.

— А майора Лапина могу увидеть?

Выражение лица дежурного мгновенно сменилось. Он настороженно посмотрел на меня и сказал:

— Он уже не майор, а подполковник. Начальник нашего отделения.

— Тем более, — я кивнул, как бы говоря, что мне это не очень важно, — запишите меня, я хочу поговорить с ним.

— У него сегодня не приемный день, — лейтенант все же взял протянутый мною паспорт, но открывать не спешил, видимо, ожидая более убедительных доводов, чем простое желание поговорить с его начальством.

— Пропал человек, важный человек, родственник одного из членов правительства, — я специально склонился к окну и понизил тон, вынудив дежурного податься навстречу — пусть прочувствует ситуацию, — и если выяснится, что он пропал где-то у вас, то…

Я не стал договаривать, надеясь, что дежурный сам «дорисует» картину тех бед, которые обрушатся на голову начальства, а значит, и на их головы тоже. Судя по тому, как быстро вписал он мою фамилию в журнал, лейтенант все «дорисовал», даже не задав себе вопроса, почему я не знаю фамилии, если пропавший и в самом деле родственник какого-то шишки. Наверное, лень было думать…

Кабинет начальника отделения милиции я нашел быстро. Секретаря в приемной не было, и я прошел к другой, начальственной двери. Постучав и услышав резкое «войдите», я открыл ее и вошел в кабинет, где за большим столом сидел знакомый мне майор, ныне подполковник Лапин.

Я прошел к столу, глядя на хмурого, с некоторой досадой во взгляде наблюдающего за моими действиями милиционера, остановился и сказал:

— Добрый вечер, Геннадий Иванович. Я Денис, помните меня?

— Денис? — Подполковник с чуть большим интересом посмотрел мне в глаза, и сказал: — А, точно!

Он усмехнулся, заученным движением указал на одно из кресел и спросил:

— Что, опять к нам попал?

— Нет, — я покачал головой, — сам пришел.

— Сам? — Лапин хмыкнул, постучал пальцем по столу, и спросил: — И что привело?

— Человек пропал, Геннадий Иванович.

— Что за человек, когда пропал, где?

— Знакомый, приехал в Москву, ну, выпил немного, его забрали. Скорее всего, к вам, но дежурный не может ответить, был такой или нет. Геннадий Иванович, помогите разобраться, а я, вы знаете, в долгу не останусь.

— Ладно, — Лапин отмахнулся, — не надо долгов. Как фамилия человека?

Я почувствовал то, что все называют дежа вю, а по мне так просто сплошная нецензурщина. Но сумел сдержаться и подробно рассказал подполковнику все, что знал о Михаиле, не забыв упомянуть и о шапке. Обо всем, кроме денег, конечно. Лапин нажал на кнопку селектора, и я услышал голос ленивого дежурного, ответившего, что ни два, ни три часа назад никаких пьяных и бесфамильных не поступало.

— Да не бесфамильный он! Это я ее не знаю!

Лапин хмуро посмотрел на меня, покачал головой и, отключив селектор, произнес:

— Не было никаких вообще, так что даже не знаю, чем тебе помочь. Увы!

Я поднялся. Задача усложнялась с каждой минутой, и терять время на разговоры было непозволительно.

— Все равно, спасибо, Геннадий Иванович, — сказал я и, не дожидаясь ответа, направился к двери.

— Денис, постой, — Лапин приподнялся над столом, — может, его в вытрезвитель забрали? Проверь, это недалеко…

…До вытрезвителя, адрес которого я узнал у ленивого дежурного, мы доехали достаточно быстро, если учесть, что один раз «Кефир» умудрился-таки заехать в какой-то тупик, из которого долго выбирался задним ходом, сопровождая все свои движения отборным матом вперемешку с площадной руганью. Сеня все порывался пойти со мной (видать, мучила совесть-то!), но я решил, что человек с карабином может неадекватно быть воспринят суровыми ментами из вытрезвителя, и приказал всем оставаться в машине.

В тоскливом одноэтажном здании мне сказали, что пьяных выдают только родственникам и если я не родственник, то могу валить на все четыре стороны. Двадцать американских долларов изменили тон старшего сержанта на благожелательный, а милицейский жаргон почти на светскую беседу.

— Как вы говорите, его фамилия? — Старший сержант сотворил на лице нечто похожее на улыбку доброго милиционера, а я подумал, что начал уставать от однообразия вопросов людей в форме. У меня складывалось довольно стойкое впечатление, что всех милиционеров России интересовало только одно — «Как фамилия?!»

— Не знаю. Михаилом зовут. Забрали из гостиницы, часа два или три назад. Был пьяный и в шапке. Все, больше ничего не знаю.

Я уставился на старшего сержанта в ожидании его реакции, которая не замедлила последовать.

— А, блин, этот что ли?! — Милиционер хлопнул ладонью по столу, встал, подошел ко мне и в третий раз за короткий срок изменившимся тоном произнес: — А вы знаете, что он милиционера, да еще и при исполнении ударил?!

В его голосе явственно слышалась угроза, но я догадывался, сколько примерно она может стоить.

— Ну, так уж и ударил, — я сделал обнадеживающий знак рукой, мол, «решим вопрос, что за проблемы?»

Похоже, что старший сержант все понял, потому что мне довелось услышать еще одну модуляцию тона:

— Это ему так не пройдет! Это ему обойдется! Нападение на сотрудника при исполнении, побег из-под стражи! Это ему…

— Стой! — Я встал, и оказался выше его на полголовы. — Какой побег?!

— Сбежал ваш Михаил! — Старший сержант смерил меня взглядом. — Ударил сотрудника, сбил его с ног и сбежал! И это ему дорого встанет! Не двадцать долларов — у меня сотрудник выбыл из строя!

— Что, совсем выбыл? — спросил я, протягивая пятьдесят баксов.

— Ну, нет, не совсем, конечно, — старший сержант с достоинством спрятал купюру в карман, и я заметил, как он нежно пригладил карман снаружи, приминая иностранные бумажки, — на день, может, на два.

Приблизившись, милиционер дыхнул на меня не совсем свежим дыханием, и почти заговорщицким тоном, добавил:

— Этот ваш толкнул нашего сотрудника, а тот поскользнулся и стукнулся головой об лед. А ваш сбежал! Без пальто, в своей шапке. А у моего человека шишка на голове с кулак. Так что на лечение придется…, — он не договорил, глядя на мои руки.

Но я не собирался платить. Сначала нужно было узнать, где именно Михаил сбежал от милиционера, понять, куда он мог деться в такой мороз без пальто, без денег, без знакомых. Снежный ком неприятностей нарастал, и сейчас реально вырисовывалась угроза гибели пусть и никчемного, но все же человека, за что мне также пришлось бы отвечать.

— Где он сбежал, можете сказать?!

— Ну, точно не знаю, — милиционер откровенно смотрел на мой карман, — где-то в районе моста.

— Какого моста? — Я демонстративно сунул руку в карман.

— Северянинского. С нашей стороны. Он еще кому-то кричал…

— Кому?! Что кричал?! — Мне показалось странным, что Михаил мог что-то кому-то кричать, хотя в кого только не превращаются люди под воздействием алкогольных паров.

— Не знаю, — старший сержант даже кивнул, подбородком указывая на мой карман, но я продолжал смотреть на него, ожидая ответа, и он добавил, — что-то типа, «стой, гад!».

— Гад?! — Я удивленно повторил редко употребляемое мною слово, вытесненное из обиходного словаря более емкими по содержанию, типа ублюдок.

— Ну, да, кажется. Так что ему это обойдется…

— Спасибо, — я вынул руку из кармана, протянул ее, пожал ладонь разочарованного сержанта и вышел из вытрезвителя…

…Пора было звонить в Сибирь, оповещать о случившемся Сергея. Я не знал, какой была бы его первая реакция, но заранее настраивал себя на то, чтобы выдержать первые эмоции, которые могли быть совершенно неожиданными.

Сергей снял трубку с третьего гудка.

— Алло, что случилось?

— Привет, — я помедлил, но Сергей явно что-то почувствовал.

— Говори, что там?

— Михаил пропал. С деньгами.

Секунду трубка молчала, после чего Сергей почти спокойно спросил:

— Когда, где?

— Часа три назад, из гостиницы. За ним приехали из вытрезвителя…

— Он что, напился?! — перебил меня Сергей.

— По словам администраторши из гостиницы — да, и очень сильно.

— Дальше!

— Его забрали, а по дороге он ударил милиционера и сбежал.

— А почему деньги были при нем?

Это был вопрос, которого я ждал и которого боялся. Не ответить я не мог, и мне пришлось вкратце пересказать Сергею историю о квартирной хозяйке и моем переезде. Сергей выслушал, ни разу не перебив, после чего сказал:

— Сними мне номер и встречай утром. Я вылетаю.

И положил трубку. Я постоял немного перед броневиком, думая о том, что мороз становится все крепче, и вполне вероятно, что к моменту, когда Сергей прилетит в Москву, если мы что и найдем, то в лучшем случае это будет замерзший труп Михаила. Что меня, разумеется, никак не устраивало…

Я стукнул в дверь броневика. Уставившиеся лица охранников выражали сочувствие и готовность помочь. Запрыгнув в теплое нутро броневика,я спросил «Кефира»:

— Северянинский мост знаешь?

— Северянинский? — по привычке повторил «Кефир» и тут же добавил: — А, ну! Знаю, конечно! А что?

— Поехали туда, — сказал я, стараясь заглушить нарастающий во мне скепсис и просто откровенный пессимизм.

Оказалось не так это легко. И если я еще как-то справлялся, пока мы добирались до моста, то при виде его все опасения вновь всплыли наружу. Ну и что, что я знаю, где именно он сбежал? Отсюда можно бежать в любом направлении: в центр, на север, на восток и на запад! Куда мог податься пьяный, полураздетый, не знающий города человек? Ответ был очевиден — да хоть куда! И судя по унылым лицам охранникам, они думали, примерно, так же.

«Кефир» медленно вел броневик вдоль высоких грязных сугробов, вглядываясь между ними так, что казалось, он надеется увидеть там окоченевшее тело Михаила, но я не торопил его и тоже смотрел в маленькое бронированное окошко. Просто смотрел, без особой надежды. Мы проехали до разворота под мостом, въехали под широкое полотно моста, доехали до бетонного забора, возле которого «Кефир» неожиданно остановился.

— Отлить, — ответил «Кефир» на невысказанный вслух вопрос и, открыв водительскую дверцу, выскочил на мороз.

Я снова повернулся к окну, вглядываясь в темные тени идущих по противоположной стороне людей. Их было трое, и судя по всему они уже были навеселе. Доносились отдельные выкрики, но понять что-либо, кроме того, что они пьяны, было невозможно — под мостом жило эхо, которое не только отражало, но и сильно искажало звуки голосов.

Щелчок открывшейся двери заставил меня взглянуть на вернувшегося водителя.

— Ну и морозище! — бодренько произнес «Кефир», ожесточенно потирая руки. — Чуть себе не отморозил!

И засмеялся своей же шутке. Я подумал, что в таком случае надо было не руки тереть, но желания шутить не было.

— Ден, — осторожно начал Сеня, — а он с этим…, с деньгами ушел, что ли?

Я посмотрел на гиганта и вдруг понял, что больше не злюсь на него. Не до ревности сейчас. В конце концов, Сеня тоже молодой, полный здоровья парень, а Майя (тем более в таком виде!) могла свести с ума кого угодно, и в этом у меня не было ни малейших сомнений.

— Да, — коротко ответил я, и в броневике повисло гнетущее молчание.

Я вновь посмотрел в окошко и увидел, что трое мужчин почти поравнялись с броневиком. Двое не привлекли никакого внимания, но третий…

— Открой дверь! — крикнул я «Кефиру», бросаясь к бронированной двери.

Щелчок электрического замка, и я выпрыгнул на снег прямо перед тремя опешившими от моего маневра мужиками. Двое меня не интересовали, а вот третий… на нем была знакомая шапка с высокой тульей, или мурмолка, как называли ее мои сибирские друзья (или уже бывшие?). Я широко шагнул к нему, схватил ошеломленного мужика за грудки и, подтянув его к себе, срывающимся от злости шепотом, спросил:

— Где Миша, сука?!

Мужик в мурмолке дернулся, пытаясь вырваться, его собутыльники обступили меня с двух сторон, что-то угрожающе шипя и бормоча. Один даже успел схватить меня за плечо, как тут же был сбит с ног выскочившим из броневика Сеней. Другой был оттеснен Димоном, и я с силой встряхнул оставшегося в меньшинстве мужика.

— Ну, говори, урод?!

— Да ты чё?! — Мужик неожиданно заорал мне прямо в лицо. — Кто он-то?!

— Тот, у кого ты шапку эту украл!

— А, шапку! — Мужик сделал еще одну попытку дернуться, но Сеня прихватил его за шею, сжав ее своими громадными пальцами так, что шапка затряслась в такт его судорожным движениям.

Я коротко кивнул Сене, и он слегка разжал пальцы. Мужчина в мурмолке смотрел на меня с бешенством пьяного человека, который хоть и понимает, что без шансов, но готов броситься в атаку при первой же возможности. Впрочем, мое бешенство в тот момент вряд ли уступало, и лишь желание узнать о судьбе Михаила удерживало от физической расправы.

— Говори!

— Не крал я ее, понял?! Купил я! — Пьяный снова начал орать, и брызги его слюны упали мне на лицо.

— Где? — Я вытер лицо рукавом куртки, и спросил еще раз: — Где купил?

— Там! — Мужик махнул рукой. — У бомжар взял! А что, нельзя?!

— Где там?! — Я несильно ткнул его в грудь — мужик раздражал своим хамством и, к тому же, явно принадлежал к самой ненавидимой мною породе людей — быдлу.

— Там, — он снова махнул рукой, — на заводе. У них там вроде лагеря.

Я отпустил его. Затем сорвал мурмолку и забрался в броневик. Сеня и Димон запрыгнули в броневик, так же синхронно захлопнули двери и почти одновременно посмотрели на меня.

— Что будем делать? — Как старший охраны Сеня задал вопрос, который интересовал абсолютно всех.

— Коля, — я впервые обратился к «Кефиру» по имени, — нам нужно попасть вон за тот забор, — я указал рукой на виднеющийся высокий бетонный забор, — сможем?

То ли непривычное обращение, то ли серьезность ситуации, но «Кефир» впервые на моей памяти не переспросил, а сразу ответил:

— Сможем, конечно!

Въезд на территорию бывшего завода, где расплодившиеся в последнее время бомжи устроили что-то вроде военного бивуака, нашелся не сразу, но «Кефир» обещание сдержал. Не прошло и пятнадцати минут после обретения мурмолки, как наш броневик подъезжал к длинному двухэтажному зданию. На окнах первого этажа были решетки, но в большинстве отсутствовали стекла. Неясные блики внутри здания четко указывали, где здесь «центр цивилизации», и, приказав охране дожидаться меня в машине, я двинулся к чернеющему провалу выбитых дверей.

Признаться, я подумывал о том, чтобы взять с собой Сеню, но потом решил, что вид огромного человека в форме может напугать местных обитателей (невольно вспомнил, что и перед вытрезвителем меня посещали подобные же мысли, что как-то сближало бомжей и милиционеров). Сеня и Димон попытались отговорить меня, напирая на то, что «этим» нечего терять, но то же самое я мог сказать и о себе — не найду Михаила и деньги, мне тоже будет нечего терять…

Помещение внутри показалось огромным, и невольно закрались сомнения — снаружи оно не выглядело таким большим. Где-то впереди виднелись отсветы костра, доносились приглушенные голоса. Привыкнув к темноте, я осторожно двинулся по заваленному мусором, битым стеклом, и бог знает чем, полу.

По мере продвижения стало понятно, что в помещении горит не один, а несколько костров, которых вначале я просто не увидел. Укрытый от посторонних взоров ржавеющими станками и другим металлическим хламом огонь согревал сгрудившихся вокруг костра людей. Когда я подошел к первому костру, на меня мало кто обратил внимания. Лишь один из бомжей, пожилой мужчина в очках с треснувшей оправой обернулся на звук шагов, посмотрел на меня и, не задав ни одного вопроса, вновь повернулся к огню.

Я подошел ближе. Мужчина в очках снова взглянул на меня, и я решил, что лучше начать первым.

— Здорово, мужики! — бодро произнес я первое, что пришло в голову.

Приветствие мало кого заинтересовало. Лишь все тот же очкарик еле заметно кивнул головой, да девица, лежавшая рядом с ним, взглянула на меня сонными (или пьяными — в отблеске костра было не разобрать) глазами и вновь уткнулась в обмотанный вокруг ладоней толстый вязаный шарф. Остальные, то ли спали, то ли не хотели шевелиться ради какого-то чужака, коим я, несомненно, для них и являлся.

Признаться, я ожидал здесь какого угодно приема, но только не безразличия. Потерявшим свое прошлое людям были неинтересны мои проблемы, как наверно их не очень интересовали и собственные. Над всем, что я видел в этом ледяном пристанище, царила мертвая апатия и лишь редкие негромкие голоса да скупые движения замерзших людей говорили, что они все еще живы. Я был растерян, и это был тот редкий случай, когда я не знал, с чего начать.

На помощь пришел все тот же пожилой очкарик. Повернув в очередной раз ко мне свою великоватую голову, он хрипло произнес:

— Не стойте так, давайте к нам. Здесь теплее.

Не могу сказать, что отличаюсь особой брезгливостью, но если бы не нужда, вряд ли кто смог бы заставить меня окунуться в этот мир сплошных запахов. Я присел на брошенную прямо на каменный пол мешковину, оказавшись между очкариком и полусонной девицей, почему-то уступившей мне нагретое место.

Пахло так, что в любое другое время я сбежал бы, едва учуяв стойкий аммиачный дух, ближе к костру имевший почти физическую концентрацию, но сейчас я всего лишь отметил неприятный факт и, повернувшись к пожилому очкарику, негромко сказал:

— Я ищу одного человека, — несколько голов лениво повернулись в мою сторону, и я продолжил, — зовут Михаилом, 40 лет. Был в такой высокой шапке…

Я замолчал, глядя на очкарика, но он лишь мотнул головой. Другие головы тоже отвернулись, и я подумал, что нужно двигаться к другим кострам, когда услышал низкий женский голос. Это была уступившая мне место девица. Она откашлялась и так же хрипло, как и очкарик, сказала:

— Тот, что от ментов сбежал?

— Да! — Я даже почувствовал некую симпатию к этой мало похожей на женщину бездомной. — Где он?!

— Где, не знаю, — так же хрипя ответила женщина, — я видела, как он мента толкнул, — она неожиданно рассмеялась, и ее смех был так же неприятен, как и голос.

— А куда побежал-то?

— Он там, — раздался еще один сонный, охрипший голос, который раздавался откуда-то из-под груды одеял, — у третьего цеха стоял. И шапка на нем была… дурацкая!

— Третий цех это из дверей налево, и первое здание справа. Только туда опасно ходить, — сказал пожилой очкарик, бросив на меня интересующийся взгляд.

— Почему?

— Там эти, гопники, мать их, ночуют, — пояснила хриплая девица, — а с ними лучше не связываться. Мочканут зазря, и концов не сыщешь!

— Гопники?! — Я подумал, что если Михаил еще жив, то он наверняка родился в рубашке. Ну, или в той самой шапке…

Гопники — это отдельная тема уголовной милиции. Сбиваясь в мелкие банды по три, редко больше, в Москву ехали преступники всех возрастов, грабившие всех, кого можно было. Припозднившуюся женщину, подвыпившего мужчину, даже дети подвергались нападениям «беспредельщиков», не считающихся ни с полом, ни с возрастом. Иногда они не грабили, а просто избивали студентов или длинноволосых «хиппи», порой насиловали (также невзирая на возраст, а порой и на пол!), и даже убивали свои жертвы. Милиция была бессильна против гастролирующих по всей стране гопников, чем те и пользовались, оставаясь неуловимыми для неповоротливой милицейской машины.

Покуролесив, набив мешки отобранными у граждан ценными вещами, они возвращались в свои провинции, где «с шиком прогуливали награбленное», чтобы снова вернуться в столицу и продолжить свой преступный промысел. От несчастных бездомных их отличала редкая даже в те неспокойные дни жестокость и сплоченность. Даже двое гопников, раскачавших в сырых подвалах провинциальных городков свои треглавые и прочие мышцы, могли легко разогнать толпу бомжей или обычных граждан, чему я сам однажды был свидетелем, наблюдая, как двое низкорослых «качков» избивают целую группу выходящих из стадиона фанатов группы «Сепультура»…

— Да, ублюдки! — выразила общее мнение девица в шарфе. — Конченые твари! Ты к ним не ходи, — она бросила на меня быстрый взгляд, — если жить не надоело, конечно.

— Нет, — я бодро поднялся на ноги, и сказал, — не надоело, но пойду. Спасибо.

Подумав, что спасибо в карман не положишь, и эти люди ничем не хуже взяточника сержанта из вытрезвителя и так же заслуживают вознаграждения за информацию, я достал стодолларовую бумажку и, протянув ее девице, негромко сказал:

— Купи еды, что ли. Или чего хочешь.

Она посмотрела на иностранную купюру, потом на меня и все так же хрипло спросила:

— Она настоящая?

— Конечно, — я усмехнулся, — сам делал.

Незамысловатая шутка вызвала улыбку на лице бездомной. Улыбку, мгновенно изменившую ее унылое лицо.

— Так ты профессор! — Держа на вытянутых руках, она разглядывала купюру в свете костра. — Золотые руки, да?

Я не стал отвечать на ее вопрос и быстро пошел по хрустящим осколкам битого стекла к еле угадываемому отсюда дверному проему…

…Идти к оккупированному гопниками третьему цеху я решил не один. Сейчас мне нужны были все имеющиеся в наличии силы, за исключением «Кефира», который по моему плану должен был оставаться в машине с заведенным двигателем. Сеня, Димон и Сергей шли со мной. У всех троих карабины «Сайга», у меня дикое желание найти Михаила и деньги, что тоже почти оружие.

Третий цех встретил нас громкими голосами, руганью и бликами большого, горевшего посередине цеха костра. Нас еще не заметили, а я, разглядев группу из шести-семи человек, почувствовал некоторые сомнения. Видные на фоне костра фигуры ничем не напоминали Михаила, но чтобы удостовериться в этом, я должен был видеть их лица — в конце концов, мы не так хорошо были знакомы с Михаилом, чтобы я мог узнать его со спины.

Подав своим знак сохранять молчание, я двинулся в сторону громко спорящих мужчин. По мере нашего приближения, голоса раздавались все четче, и летавшее под высоким потолком эхо уже не так искажало слова.

— Пошел ты на х…! — с легким реверсом вторил один из мужчин.

— Сам пошел, б…! — с тем же «пинкфлойдовским» эффектом отвечал ему кто-то.

— Да е…и его, козла! — включался третий голос. — Чё ты сопли жуешь?!

— Сам козел!

— Пидор сраный!

— Гандон штопаный!

— Ты кому сказал?!

— А ты кого назвал?!

Голоса смешивались в кучу, и я все ждал, что сейчас начнется всеобщая свалка, но ругань все продолжалась, не перерастая в более активные действия.

Мы были уже недалеко, когда нас заметили. Гопник резко вскочил на ноги, споткнулся и, заваливаясь чуть не в середину костра, заорал:

— Мусора, б…!

Остальные повскакивали со своих мест, хватая с полу какие-то, видимо, не случайно оказавшиеся рядом трубы и камни. Я увидел, как Сеня вскинул карабин, и то же самое проделали остальные охранники, и понял, что сейчас может произойти убийство (а то и не одно!). Делая шаг вперед, я поднял вверх руки, показывая, что у меня нет никакого оружия, и громко крикнул:

— Тихо! Мы не менты, и никого стрелять не собираемся! Я ищу своего человека и даже заплачу тому, кто покажет мне, где его можно найти.

Гопники немного притихли, но трубы и камни по-прежнему держали в руках. Как, впрочем, и Сеня с ребятами, по-прежнему держащими на мушке сгрудившихся перед костром гопников. Наконец, гопник в длинном кожаном плаще (на манер первых чекистов) неприятным тоном, глядя куда-то мимо моего лица, спросил:

— Что за человек, братан?

— Просто человек, имя — Михаил. На нем была вот эта шапка, — я достал из-за пазухи прихваченную из броневика мурмолку, — может, кто видел его?

— Опа-на! — Вклинился широкоплечий, но какой-то очень уж карлаобразный мужчинка. — Так это ж папаха, которую Андрон у этого мымрика забрал!

— Точно! — Вылез еще один гопник, лицо которого напоминало поле битвы после артобстрела. — Он же продал ее каким-то фраерам?!

— А где этот Андрон?! — Я решил вмешаться, чтобы не слышать еще одного подтверждения, что эта шапка «законная» добыча неведомого мне Андрона.

— Пошел на х…! Пидор гребаный! — Вновь раздались слышанные уже выкрики, но в этот раз они были сказаны в мой адрес.

— Тихо! — Мне показалось, что я крикнул еще громче, чем в первый раз. — Я заплачу триста баксов, если кто-нибудь приведет меня к нему!

Сумма произвела впечатление. Это было заметно по их удивленным лицам и некоторым возгласам, типа, «ни х… себе!». Обладатель кожаного плаща взглянул на меня, и даже при таком свете я заметил, как недобро сверкнули его маленькие глазки.

— Так бы сразу и говорил, — почти миролюбиво произнес гопник, явно находящийся тут на правах бригадира.

Но его миролюбие было напускным. Не знаю, какое это по счету чувство, седьмое, восьмое, но таких злодеев я, можно сказать, видел насквозь. Он что-то задумал, что косвенно подтверждало и внезапно появившееся дружелюбие остальных гопников, еще секунду назад готовых закидать нас камнями и забить трубами. Двое подошли к «кожаному плащу», остальные вновь расселись вокруг костра, словно потеряв к нам всякий интерес.

Оглянувшись на Сеню и ребят, я увидел, что оружие они не убрали, хотя стволы были слегка опущены. Заметив мой взгляд, Сеня коротко кивнул головой, словно говоря, что они меня не бросят. Гопник в кожаном пальто подошел ко мне и, делая вид, что торгуется, сказал:

— А может, подкинешь еще пару сотен? А то ведь без нас можешь и не найти своего Михаила.

— Нет, — твердо ответил я, глядя прямо в глазки-пуговки, — нет больше.

— Ну, нет, так нет, — на удивленье быстро согласился гопник, оглянулся на двух сподручных, стоявших по обе стороны от него, — пошли что ли?

И мы пошли. Впереди мы с кожаным пальто, за нами двое подручных местного лидера, за ними Сеня с ребятами. Мы вышли из здания когда-то третьего цеха и остановились. Я вопросительно взглянул на бригадира.

— Что встали?

— Да, вот, думаю, — начал он, поглядывая в сторону Сени и ребят, — может, дашь соточку вперед, а? Для гарантии.

Я подумал, что он просто хочет убедиться, что у меня есть деньги. Притворившись, что думаю над его словами, я выждал короткую паузу, после чего сказал:

— Нет. Сначала мой человек, потом деньги!

Он ждал именно такого ответа, и его дальнейшее поведение лишь подтвердило мои самые худшие предположения. Бригадир указал рукой в сторону, с тем чтобы я обернулся, но мы эти штучки еще в школе проходили. То ли он был уверен, что я отвернусь, то ли это было доведенным до автоматизма движением, но гопник почти сразу выбросил руку вперед, пытаясь угодить мне в челюсть. Я был готов и успел уйти с линии удара. Его кулак лишь скользнул по моей щеке, но даже такого прикосновения оказалось достаточно, чтобы понять, насколько силен этот бандит.

Мне удалось не только увернуться от сильного удара, после которого я бы, наверное, плюнул на все и улегся бы отдыхать прямо на ледяном асфальте. Я сумел провести встречный, который пришелся в самое горло потерявшего равновесие гопника. Что-то громко булькнуло, и схватившийся за горло гопник свалился к моим ногам.

Я обернулся и сделал это настолько вовремя, насколько вообще можно представить — к сцепившимся с двумя сподручными бригадира охранникам подбегали остальные члены банды, якобы оставшиеся у костра.

— Сзади! — крикнул я Сене, врезавшему одному из сподручных прикладом карабина куда-то в область живота, отчего тот рухнул на промерзлую землю вопя так, словно ему выпустили кишки.

Сеня обернулся, подняв руку и защищаясь карабином от ударов трубами. Сергей еще стоял на ногах, но двое повисших на нем гопников неумолимо сгибали к земле, на которой вертелся Димон, пытаясь выбраться из-под навалившегося на него уголовника. Я один оказался на время выключенным из общей драки, и была лишь секунда, чтобы оценить ситуацию, сделать правильный выбор. Я и выбрал.

Помощь нужна была всем, но Сене меньше всех — один из его противников по-прежнему валялся на земле, оглашая пустынные окрестности бывшего завода нечеловеческими криками, а двое других явно не знали, что делать с этим свирепеющим на глазах гигантом. Димон уже почти не сопротивлялся, и помогать ему было бессмысленно — даже если я отвлеку на себя внимание избивавшего его бугая, Димон не скоро был бы в состоянии помочь остальным. Оставался Сергей, который, несмотря на мой прогноз, все еще держался на ногах, умудряясь из своего немыслимого положения наносить удары одному из душивших его гопников.

Выбор был сделан и, не утруждая себя поисками оружия, я набросился на второго гопника, рука которого никак не могла попасть в свой же карман, из которого, как я подозревал, он пытался достать отнюдь не носовой платок. Подбежав, я с ходу ударил его ногой, метя туда, где соединялись его короткие ноги, но попал чуть выше, что в итоге оказалось не так уж и плохо. Удар пришелся точнехонько в копчик (я почувствовал, как ботинок с хрустом проминает что-то в его тазобедренной кости), и гопник взвыл, присоединив свой рев к тому, что пострадал от Сени.

Вывернувшись из захвата, Сергей нанес пару ударов ослабевшему от долгой возни гопнику, подхватил упавший на землю карабин и несколько раз ткнул стволом в солнечное сплетение находившемуся в состоянии грогги бандиту. После четвертого или пятого удара гопник кулем повалился на снег, тщетно пытаясь глотнуть воздуха. Падая, он умудрился заехать ногами в лицо своему подельнику, по-прежнему валявшемуся на земле и все еще кричавшему от дикой боли в перебитом копчике. Удар пришелся по челюсти, и все явственно услышали хруст сломавшихся зубов.

Я оглянулся на Сеню — он добивал последнего и хотел бежать к затихшему и уже не сопротивляющемуся Димону, когда что-то яркое сверкнуло перед глазами. Я помню, что успел удивиться, с какой это радости сегодня салют, после чего все померкло. Последнее, что пришло в голову, это воспоминание, как когда-то много лет назад именно в этот горестный для всего советского народа день, который значился как день смерти В.И. Ленина, меня приняли в пионеры. Правда, это вряд ли могло стать поводом для салюта…

Глава 7

…Боль в затылке была такой сильной, что я пожалел о возвращении в реальность. Мне казалось, затылок, да вся голова разворочены ударом. Я осторожно потянулся рукой к затылку, но ничего кроме огромной шишки не обнаружил. Не было даже крови, в чем я убедился, открыв глаза и увидев вокруг себя встревоженные лица охранников и… бомжей, среди которых узнал очкарика и девицу, которой дал сто долларов. Взглянув на ладонь и убедившись, что ничего кроме мокрой грязи на ней нет, я нашел силы подмигнуть встревоженно глядящему на меня очкарику.

— Ну, а я что говорила?! — Раздался знакомый хриплый женский голос. — Очухался же! А вы в больницу, в больницу!

Она наклонилась, обдав аммиачным запахом, что, надо признать, дало свой эффект: я резко поднялся на ноги, ощутив сильное головокружение, но, поддержанный все той же девицей, на ногах все же устоял. А через секунду кто-то сильный подхватил меня, и я смог освободиться от слегка назойливых объятий девицы. Повернувшись, я увидел Сеню. На лице у него красовался приличных размеров синяк, но он улыбался, что действовало успокаивающе.

— Где мы? — спросил я, не узнавая страшно хриплый голос.

— В третьем цеху, — хором ответили сразу несколько голосов, среди которых я различил и голос Димона.

Обернувшись, увидел его сидящим на ящике и прижимающим к лицу какую-то сверкающую бликами железяку.

— Ты как?

Димон отнял от лица руку, и я увидел огромную гематому, закрывшую половину лица. Стоявший рядом Сергей, выглядел лучше, хотя и у него имелись нехилые ссадины и кровоподтеки.

— А эти…, — я обвел взглядом видимое пространство и, остановив его на очкарике, спросил, — гопники где?

— Сбежали! — радостно ответил Сеня.

— Все?!

— Нет, один решил задержаться! — Еще шире улыбнулся Сеня, толкая что-то ногами.

У Сениных ног валялся бригадир. Кожаного пальто на нем уже не было, и лицо, мягко говоря, казалось незнакомым, но это точно был он.

— Давай, гопота, подъем! — Увесистыми пинками Сеня заставил гопника подняться на ноги, что удалось с трудом, учитывая общее состояние и стянутые брючным ремешком руки.

— У, сука! — Внезапно набросилась на него знакомая девица с явным намерением выцарапать глаза, — п…ц тебе!

Очкарик еле удержал ее от немедленной расправы над затравленно озирающимся бандитом.

— Ладно, тихо! — Оба слова оглушающим набатом прогудели в моей голове, отозвавшись дикой болью в районе шишки.

Что-то слишком часто я сегодня призывал к тишине, день, что ли такой? Взглянув в глаза бандита, я спросил, чувствуя, как в голове отдается каждый произнесенный звук:

— Где… мой… человек?!

— Не знаю, — гопник затряс головой, и я не сразу понял, что это Сеня теребит его за шею, — убежал! Только шапку эту и оставил!

— Убежал? — Мое удивление было вполне искренним.

Да и каким оно могло быть еще, если за несколько часов Михаилу удалось сбежать и от милиции, и от бандитов. Мелькнувшую мысль о том, что от меня он тоже сбежал, я постарался отогнать как не подтвержденный факт. Да и очередное чувство подсказывало, что не все так просто. Все, что мне удалось узнать о Михаиле, нисколько не указывало на то, что он пытался сбежать, и не давала покоя фраза, которую прокричал Михаил, прежде чем сбежать от ментов — «Стой, гад!». Кому он мог кричать в незнакомом городе, если не тому алкашу, который все знал?!

Гопник кивнул, и с тоской посмотрел на окруживших его со всех сторон бомжей, в намерения которых вряд ли входило вести вокруг пойманного врага хороводы. Точнее, «хоровод» они может и задумали, но точно не праздничный. Хотя, с какой стороны посмотреть.

— Слышь, командир, — гопник подал голос.

Я взглянул на него, и могу поклясться, что он был испуган. Эта квадратная машина бицепсов, трицепсов и всего такого, чего нет у обычных людей, явно трусила.

— Чего?

— Отпусти меня. Чего тебе надо? Вы победили! Что еще?!

— Куда он убежал, не помнишь?

— Да, не знаю! — нервно вскрикнул гопник, пытаясь отодвинуться от тянущихся к нему со всех сторон грязных, обмороженных рук с черными ногтями.

Сене тоже было слегка не по себе, но он продолжал удерживать бандита, ожидая моих распоряжений.

— Не знаешь, так и разговаривать с тобой не о чем. Пошли, Сеня, — сказал я и посмотрел на своих ребят.

Гигант с облегчением выпустил шею гопника, слегка подтолкнул его вперед, и в гопника сразу вцепилось несколько рук. Он взвыл не по-детски, но мы уже уходили, и никто не обернулся. Ни разу…

…Уже в салоне броневика Сеня рассказал, что случилось после того, как гопник стукнул меня по голове, отправив в глубокий нокаут, последствия которого я ощущал до сих пор (приятный металлический привкус во рту, пьяное головокружение). На бригадира набросились Сергей и, появившиеся словно ниоткуда бомжи. Скопом навалились, заломили руки, связали и затащили в цех. Остальные гопники, получив свою порцию пинков, по-быстрому растворились в морозной ночи. Их не преследовали, бригадира было достаточно, чтобы отыграться за все унижения…

Мы медленно ехали по безлюдным улицам, вглядываясь в редких прохожих, словно еще была надежда встретить Михаила, но два часа блужданий по заснеженным дорогам и улицам так ничего и не дали. «Кефир» вновь и вновь озабоченно переспрашивал, что произошло — он видел лишь несущуюся куда-то толпу озверевших бомжей, но из машины (помня мой наказ) не вышел. Сергей и Димон обрабатывали свои раны перекисью (дружественные бомжи могли быть носителями какой-нибудь заразы), и после очередного круга я попросил «Кефира» ехать в гостиницу — это было единственное место, где еще можно было надеяться встретить пропавшего курьера. А еще нужно было снять номер для Сергея…

Ирина Васильевна встретила нас испуганными взглядами, заискивающим голосом и бегающими по сторонам глазками. Понизив тон, она доверительно сообщила, что «за время моего отсутствия никаких происшествий не случилось». Я был слишком опустошен и не стал благодарить не похожую на себя администраторшу. Отпустив охрану (переработали, причем во всех смыслах), поднялся в номер, в котором еще недавно лежала казавшаяся теперь непомерной сумма.

Настроение было неважное, голова болела, и я решил позвонить Майе из номера. Я догадывался, что она мне скажет по поводу того, что я не буду с ней ночевать, но мне нужно было побыть одному, чтобы подумать, что делать дальше.

В номере (куда я вошел с тайной надеждой, что увижу Михаила) было чисто и тихо. Сев на кровать, я посмотрел на телефон и достал свой мобильник. Майя ответила сразу.

— И сколько тебя ждать? — В ее голосе одновременно слышались воркование, каприз, надежда.

Как такое можно совместить, я не знаю, но у нее это получалось и очень даже неплохо. По-крайней мере, я почувствовал нежность, желание подразнить и безмерную вину. Кстати, тоже одновременно.

— Май, я сегодня не приеду, — я говорил спокойно, ну или мне так казалось.

— Что-то случилось? — быстро спросила она.

— Нет…, — я помедлил, и прибавил, — ничего страшного. Все в норме.

— А почему тогда не приедешь? Где ты будешь ночевать?

— В гостинице. За мной утром приедет машина, и я должен ехать в аэропорт.

— А сюда машина не может приехать?! — Теперь в ее голосе можно было различить и досадные нотки.

— Может, но это будет очень рано и я не хочу тебя тревожить.

— Мне тревожно, когда тебя нет, а не наоборот! — резонно возразила Майя.

— Да, милая, но мне нужно побыть одному, кое-что обдумать…

— Значит, что-то случилось! — резюмировала Майя. — Я так и подумала, что ты не просто так ко мне переехал. Может, скажешь?

— Майя, это никакого отношения к моему переезду не имеет, — я подумал, что немного лукавлю, и прибавил, — почти не имеет. Я все тебе расскажу, но не сейчас, ладно?

— Ладно, — ответила она и положила трубку.

«Ну, вот», — подумал я, — «обиделась!»

Повертев мобильник в руке и преодолев искушение хряснуть им об стену номера, откинул его в сторону, встал. Сделал несколько шагов, дошел до туалета, открыл дверь и посмотрел оттуда — кресла не было видно. Закрыл дверь, сделал шаг к дверному проему в комнату, еще один…

В результате нехитрого эксперимента стало ясно, что если Михаил видел, как я прятал деньги, то он уже должен был стоять почти в дверях, чего я, разумеется, не мог не услышать. И выходило, что «тайна клада» ему не могла быть известна, поскольку на тот момент об этом знал только один человек — я! Но если это каким-то образом узнал алкаш…

Страшная мысль, внезапно пришедшая в побитую голову, заставила сначала замереть, а потом кинуться к окну. Свет в номере не горел, и мне прекрасно был виден стоящий напротив дом. До него было не больше ста метров, окна горели вечерним уютом, а за некоторыми были даже видны фигуры бродивших за стеклами людей.

Я повернулся и посмотрел на комнату — да, кресло хорошо видно из окна! Черт меня задери за то самое! Как я не обратил внимания на окно, шторки которого были раздвинуты до краев (я хорошо помнил, что в номере было светло)?! Мне, с моим-то опытом перевозки денег, лохануться как вчерашнему мальчишке?! Это даже себе невозможно объяснить, а уж Сергею!

Обернувшись, я попытался представить, из какого окна можно было увидеть, как я что-то прячу под креслом. Получалось, что никак не меньше чем из 16-ти! При наличии бинокля, конечно…

Еще не успев додумать свою мысль до конца, я схватил чудом переживший мой гнев телефон и набрал короткий номер. Музыкальное пиликанье сменилось длинными гудками, которые сменил знакомый бас:

— Алло! — Прогудело голосом Сени.

— Сеня, это я! Вы далеко отъехали?!

— А, Ден! Привет! — Мне показалось, что он даже обрадовался. — Да нет, не очень. К мосту…, этому, как его, северному подъезжаем!

Я услышал, как кто-то в салоне, кажется Димон, его поправил: «Северянинскому», и быстро сказал:

— Вернуться можете?

— Да, — пауза, и чуть тише, — что случилось-то?

— Все нормально. Мне нужен Димкин бинокль.

— Бинокль?! Ладно, мы скоро.

Я выключил телефон и вновь подошел к окну…

…Ребята подъехали минут через десять. Я уже стоял в вестибюле, стараясь не обращать внимания на суетливую администраторшу и, увидев фары подъезжающего броневика, вышел навстречу. Сеня и остальные выпрыгнули из машины и быстро подошли ко мне.

— Ден, чего? — еще не дойдя до меня, спросил Сеня.

— Бинокль взяли?

Димон протянул мне новенький «Bresser». Тяжелое холодное железо приятно легло в руку.

— Спасибо. Сеня, пойдешь со мной, вы, — я посмотрел на Сергея и Димона, — садитесь в машину и встаньте в торце этого дома.

Я указал на дом, который наблюдал из окна 306-го номера.

— Ты что-то узнал? — Сеня наклонился, чтобы не пропустить ни слова, но я лишь покачал головой.

— Нет, пока одни догадки. Все, ждите нас там. Сеня, захвати рацию!

Я быстро пошел к входу в гостиницу. Сеня топал рядом, пыхтя, но не задавая больше никаких вопросов. В вестибюле я сурово взглянул на Ирину Васильевну, чтобы у нее, не дай боже, не появилось желания спрашивать, куда это я иду с вооруженным человеком, и у нее ничего не возникло. А если и возникло, то об этом я уже никогда не узнаю…

В номере я успел остановить Сеню, дернувшегося было включать свет, быстро прошел к окну и, приставив к глазам бинокль, начал методично изучать показавшиеся подозрительными окна.

Впрочем, таковыми (в моем-то состоянии!) казались все, без исключения. Вот, например, это, четвертое с краю, второе сверху — я задержался, разглядывая единственное темное окно в окружении других, подсвеченных огнями разной яркости окон. Такое ощущение, словно это была комната, в которой кто-то умер.

Или вон то, третье сверху, второе с краю — там уже несколько раз появлялась чья-то голова и какое-то время торчала в окне, наблюдая за чем-то во дворе дома. Я поправил настройку и четко увидел лицо человека. Лет 50–60, одутловатое лицо, мешки под глазами, зевает. Не то…

Оторвавшись от окуляров, я повернулся к Сене.

— Не стой за спиной. Если хочешь, сделай чай или кофе. Там, на столике все есть, — сказал я мающемуся от безделья гиганту, — и не включай свет.

Гигант протопал в направлении чайника, а я вновь стал разглядывать окрестные окна…

На седьмом этаже мелькнула женщина в развевающемся халате и появилась в другом окне, где синяя подсветка свидетельствовала о включенном телевизоре. Вообще, включенных телевизоров было достаточно много, и я решил на время исключить их из наблюдения — имея сто тысяч долларов, мне бы точно было не до телевизора. Хотя кто знает, люди так непредсказуемы.

В крайнем окне шестого этажа появилась чья-то сутулая фигура, но больше разглядеть не удалось — свет погас буквально через секунду. Я задержался, продолжая смотреть в темное окно, и через несколько секунд понял, что вижу ходящего за окном человека. Мне показалось странным сначала выключить свет, а потом ходить по комнате, и я посмотрел в соседнее окно — судя по неяркости, там горел ночник или торшер, но ничего больше сквозь полупрозрачный тюль было не разглядеть.

Я вновь перевел бинокль на темное окно, и что-то вдруг блеснуло зеленым отражением, как если бы увидел в темноте кошачьи глаза. Отблеск пропал, но я продолжал всматриваться в окно, за которым явно кто-то находился.

— Сеня, — позвал я негромко.

— А?! — откликнулся гигант.

— Сообщи ребятам, пусть идут к крайнему подъезду этого дома и ждут нас там, — проговорил я, продолжая всматриваться в темное окно.

— Щас!

Сеня включил рацию, и я услышал характерное шипение и треск, после чего Сеня в точности передал ответившему Димону мой приказ.

— Понял! — Прохрипела рация голосом Димона, и треск с шипением смолкли.

В темном провале окна внезапно обозначилось какое-то движение, и я напряг все глазные мышцы, пытаясь хоть что-то разглядеть в этом подозрительном окне. Мои старания увенчались успехом — я вновь увидел зеленый отблеск и понял, что интуиция не подвела. Кто-то в доме напротив так же усиленно, как и я отсюда, смотрел в окуляры направленного на гостиницу бинокля. В тот момент я готов был отдать на отсечение и руку, и ногу и даже, наверное, голову, что это именно тот, кто мне нужен!

— Есть! — прошептал я, скорее, самому себе, но Сеня услышал, брякнул чем-то фарфоровым и громко пробасил:

— Ну?!

— Пошли! — Я побежал к двери, не представляя пока еще, как войду в квартиру этого любителя наблюдать в бинокль, но был уверен — я обязательно что-нибудь придумаю…

…Димон и Сергей уже были на месте и ждали нас, стоя под нешироким подъездным козырьком, словно он мог дать хоть какое-то спасение от крепчающего на глазах мороза. На молчаливый вопрос Сергея Сеня кивнул головой на меня, мол, он знает, и я в двух словах рассказал, что видел и что обо всем этом думаю. Димон еще сомневался, но Сергей с ходу заявил, что нужно вломиться в эту квартиру и вытрясти из хозяина всю душу — расколется, как грецкий орех! Сеня был согласен, скорее, с Сергеем, но как старший охраны, не мог не понимать, что их ждет в случае, если я ошибся, и это всего лишь старый онанист, любящий подглядывать в чужие окна.

— Ну, что? — Сеня посмотрел на меня, и я скомандовал:

— Вы в подъезде, мы с Сеней наверх. Все, пошли!

Домов в ту пору еще не взрывали, и не все подъезды были оборудованы кодовыми замками. Этот, к счастью, тоже был открыт. Мы с Сеней на лифте поднялись на седьмой этаж и вышли на лестницу, чтобы спуститься на шестой. Прошли половину пролета, свернули, и я увидел чью-то жавшуюся на ступеньках фигуру. Что-то толкнуло вперед и я, слетев за два шага целый пролет, оказался перед одетым не по сезону мужчиной. Он поднял голову, молча посмотрел мне в глаза, и я с трудом узнал Михаила! Избитый, с окровавленными лицом, руками, одеждой, распухшими губами, заплывшим в гематоме левым глазом, но это был он — Михаил! И, что главное, живой, хотя невредимым назвать его было весьма затруднительно.

— Миша! — Я схватил его за плечи, поднял. — Живой, блин!

— Ден?! — Михаил растеряно переводил взгляд с меня на Сеню и обратно. — Ден! Как ты узнал…, что я здесь?!

— Как узнал?! Да я и не знал! А что ты здесь делаешь?! — Мне хотелось услышать от Михаила подтверждение своей, по большей части, умозрительной версии, и он не подвел.

— А здесь эта сука живет, что деньги из номера украла! Вот я и стерегу, чтоб не ушел! — Михаил весь дрожал, но это не мешало ему здраво рассуждать.

Я незаметно принюхался, но странное дело — от Михаила совсем не пахло спиртным. Но сейчас было не до этого.

— Ладно, потом все расскажешь, — я кивнул внимательно слушавшему Сене и вновь посмотрел на Михаила. — Которая из этих?

— Левая, — ответил Михаил, — И.В. Пономарь на табличке.

— Пономарь, значит? — Я остановился и, взглянув на Михаила, сказал: — А этот «пономарь» знает, что ты здесь?

Михаил виновато опустил голову.

— Знает. Я ж бежал за ним и хотел войти в квартиру. А он…, гнида…! Но милицию не вызвал!

— Черт! Хотя…, так, ну-ка, вставай, притворишься арестованным. Умеешь ведь, да? Сеня, держи его сзади за руки и встаньте оба напротив глазка. Все ясно?

Сеня расплылся в улыбке, Михаил устало кивнул головой. Я нажал на кнопку и прислушался. Ни звука. Подождал пару секунд и снова надавил. Где-то в глубине квартиры раздался тихий звук, словно что-то металлическое упало на пол. Я надавил в третий раз и продержал в таком положении секунд десять. Результат был, но не совсем тот, которого я добивался. В гулком коридоре раздался щелчок открываемого замка, и я увидел высунувшуюся из-за соседней двери старушечью голову.

— Вы чего трезвоните по ночам?! — Недовольно прошамкала голова, с подозрением оглядывая нас троих. — Может, милицию вызвать?

— Мы сами милиция, — я спокойно достал из кармана свой пропуск в банк, а Сеня, подыгрывая мне, показал старушке удостоверение охранника, — арестовали вот нарушителя. Нам нужны показания свидетелей. Кстати, — я сделал движение, как бы собираясь войти в квартиру, — вы не могли бы дать показания?

— Какие показания?! — испуганно переспросила старушка. — Я ничего не знаю!

И тут же исчезла. А еще через секунду раздалось несколько щелков — старушка закрывалась на все замки. Я снова нажал на кнопку и уже не отпускал ее до тех пор, пока кто-то сонным голосом не спросил из-за двери:

— Вам кого?

— Пономарь И.В. здесь проживает?

— Да, — осторожно, после короткой паузы ответил голос из-за двери.

— Откройте, мы из милиции. Мы задержали этого человека за хулиганство, но он говорит, что ваш друг и ждал вас. Откройте, пожалуйста, дверь и опознайте вашего друга. Или не опознавайте, если вы незнакомы. Тогда я буду знать, что с ним дальше делать.

— Не знаю я никого!

— Опознание через глазок не будет считаться в суде. Вы должны увидеть его без помех, таков порядок, — сказал и подумал, что если он купится на эту ахинею…

Додумать не удалось. Два характерных щелчка, дверь дернулась в мою сторону, и я для спокойствия предполагаемого преступника сделал даже шаг назад, сдвинув Сеню и Михаила так, что хозяину квартиры пришлось бы выглядывать из-за двери, чтобы разглядеть задержанного.

Дверь открылась, и я увидел выглядывающую оттуда лысую голову мужчины лет 50–55.

— Кого опознавать? — Голова недоверчиво оглядела меня сверху вниз.

— Вон того, — я небрежно кивнул на невидимого ему Михаила.

Пономарь высунулся дальше, и я не стал ждать, пока он скажет, что никого не знает. Сделав резкий шаг вперед, я успел вставить ногу между дверью и косяком, взглянул в испуганное лицо мужика и негромко сказал:

— Может, впустишь…, ворюга?!

В этот момент дверь отдернулась так резко, что я чуть не свалился в объятия испуганного Пономаря. Это решивший помочь Сеня посчитал, что негоже разговаривать через щель, и едва не вырвал из плеч вцепившиеся в дверь руки Пономаря. Мне удалось не упасть на грудь этому субъекту, и даже больше — своим движением я вынудил лысого отступить в квартиру.

Мы вошли следом. Пономарь попытался вытолкать нас, но Сеня не позволил, влепив ему звонкую пощечину. Пономарь сел на пол, ошарашено глядя на нас. Я присел на корточки и, глядя в глаза испуганного хозяина, негромко спросил:

— Где деньги, мужик?

Пономарь затряс головой.

— Какие… деньги?!

Я посмотрел на Сеню, и тот отмерил еще одну пощечину, но уже с другой стороны. Для симметрии.

— А-аа! — взвыл Пономарь. — Какие деньги?! Ничего не знаю!

Сеня вновь занес руку, но я жестом остановил его.

— Слушай сюда, мурло! Ты украл из номера сто тысяч баксов и думаешь, что я уйду раньше, чем ты сознаешься?!

Пономарь продолжал трясти головой, но это было не отрицание, а последствия мощной Сенинской пощечины.

— Ну, скажешь или мне попросить его, — говоря, я указал на Сеню, — поговорить с тобой по-другому?

Жалобно взглянув на меня, Пономарь тем не менее продолжал молчать, и я дал знак Сене. От звука очередной пощечины мне стало нехорошо — никогда не слышал таких смачных ударов. После третьей или четвертой пощечины подряд Пономарь умоляюще поднял руку. Я кивнул.

— Ну, говори.

— Что…?! Что вам от меня нужно?! — неожиданно громко выкрикнул любитель подглядывать в чужие окна, и я вновь посмотрел на Сеню.

Тот уже готов был продолжить экзекуцию, и Пономарь понял это.

— Нет! Стойте! Х… с вами! Забирайте ваши бабки! Там они! — Он указал на дверь в темную комнату.

— Показывай!

Сеня резко сграбастал его за шиворот, вздернул кверху, вынуждая едва не задохнувшегося мужика вскочить на ноги, и легонько подтолкнул его вспину, отчего Пономарь пулей влетел в дверной проем. Мы быстро вошли следом и увидели, что он указывает на шкаф.

— Там, в шкафу, в обувной коробке… — произнес Пономарь, стирая выступившую на губах кровь.

Михаил бросился к шкафу, вывалил оттуда все коробки и начал методично опорожнять их. Вскоре на полу валялась сношенная обувь, а Михаил держал в руках тот самый «кирпич» и, скривив избитое лицо, изображал что-то похожее на улыбку.

— Все, Миша, пошли, — я взял протянутый Мишей «денежный кирпич» и добавил, — кстати, мы нашли твою шапку.

Никогда, ни до, ни после я не видел таких благодарных глаз…

…Сергей молча выслушал мой рассказ, который иногда, редкими репликами дополнял Михаил, затушил сигарету и, взглянув на меня, сказал:

— Везучий ты. Я-то был уверен, что ты не брал денег, а вот Улан (наш третий компаньон, Сергей Уланов, для краткости называемый Улан) уже хотел посылать сюда бригаду, — помолчал и добавил, — к тебе посылать.

Я промолчал и не стал говорить, что плевать я хотел на Улановскую бригаду — вчерашние события если и не изменили меня, то заставили по-иному взглянуть на многое. В том числе и на себя самого.

— Одного не пойму, — Сергей закурил еще одну сигарету, — как он узнал, что ты заперт?

Сергей смотрел на Михаила, но ответил я.

— Он бывший учитель в школе глухонемых и умеет читать по губам. Вот и «прочитал», о чем мы говорили. А Миша поверил, что он от меня.

— Я сначала подумал, шутка какая-то, а он сказал, что от Дена, мол, решил мне водки послать, знал, что я без денег, — Миша виновато опустил голову и добавил, — ну, я и выпил немного. Всего-то полста грамм. А потом меня срубило…

— Он подмешал снотворное, но оно не подействовало, — перебил я Михаила, — срок годности вышел.

— Он думал, что я уснул, а я видел, как он взял деньги, — Миша глубоко вздохнул, — только ничего сделать не мог.

Сергей выпустил струю дыма, прищурился и медленно произнес:

— Надо же, какие таланты пропадают. Надеюсь, вы его не убили?

Я указал рукой на окно.

— Наверняка, сейчас стоит у окна и смотрит сюда. Правда, уже без бинокля.

И, не сговариваясь, все посмотрели на лежащий на тумбочке полевой бинокль, который я отобрал у Пономаря перед тем, как покинуть расстроенного неудачей бывшего учителя глухонемых…

Оставив Сергея с Михаилом в номере, я спустился в вестибюль, прошел мимо смирно сидящей за стойкой Ирины Васильевны и вышел на улицу. Мороз бил все рекорды, и я подумал, что, если не остановлю какую-нибудь тачку в ближайшие три минуты, придется вернуться и попросить у Михаила ту самую мурмолку.

Но мне повезло. В очередной раз. Не успев поднять руку, я увидел остановившийся на другой стороне дороги «Жигуль» и услышал, как высунувшийся из салона водитель, ежась от лютого холода, с сильным акцентом спросил:

— Куда, земляк?!

— На Цветной, — ответил я, и громко произнесенный адрес подсказал, как извиниться перед обиженной на меня девушкой с весенним именем, но по дороге еще нужно купить цветы…

Глава 8

…Что бы мы делали без милиции? Говоря мы, я имею в виду людей, занятых в нелегком и опасном валютном бизнесе, говоря о милиции, подразумеваю внуковское, тогда еще 115-е отделение и одного из главных действующих лиц следующей истории — сержанта Енакова…

…Март в Москве всегда разный. В иной год морозный, ветреный, и поневоле вспоминаешь январскую оттепель, мечтаешь о лете где-нибудь в Сочах, на худой конец в Турции. Но бывает теплый март, обманом раздевающий уставших от шуб и тяжелых дубленок людей. Хорошо в такую погоду накинуть легкую куртку, идти мимо покрывшихся первыми почками деревьев, молодой нежно-зеленой травы, девушек, в спешке доставших прошлогодние мини-юбки. Хорошо, чего уж…

Этот март не был теплым. Не было почек, молодой травы, мини-юбок. Это был обычный, холодный, снежно-дождливый март, с резким колючим ветром, от которого не спасал ни поднятый воротник, ни обмотанный вокруг лица шарф. Словом, март, который хочется пережить и желательно побыстрее.

В то утро мне, как обычно, нужно было ехать во «Внучку» встречать прилетающего утренним рейсом Антона. Проснувшись около шести (от какого-то внутреннего толчка — будильник стоял на 5:30), я со скоростью бегущего за страусом гепарда совершил утренний моцион и, по-польски заварив бразильский кофе, набрал номер запаздывающего броневика.

— Алло, — недовольно пробасила трубка голосом Сени, — кто это?

— Это Ден, — ответил я, — где вы?

— А-а-а, Ден, мать его! — с чувством произнес Сеня. — Да мы тут, блин, сломались на хрен!

Если я и почувствовал в тот момент беду, то просто не распознал ее в охватившем меня смешении разных чувств — от досады до злости.

— То есть, как сломались?! Резервный броневик вызвали?!

Трубка помолчала, видимо, обдумывая оказавшийся (почему-то) неожиданным вопрос, и прогудела:

— Ден, мы это, стоим тут…, — пара секунд молчания и конец фразы, — на хрен!

— Это я понял, — мне удалось удержаться от связующих слов, — другая машина, когда будет?

— Другая?! — Сеня явно тянул время.

— Да, другая, — мне все труднее становилось сдерживать растущее беспокойство.

— Так это, Ден, нет другой-то!

В голосе Сени было столько печали, что я может и прослезился бы, но не в этот раз.

— Это что, шутка?! Звони в банк, пусть найдут броневик!

— Уже звонил! Блин! — Даже по телефону чувствовалось, как напряжен знакомый гигант. — Две машины на «ТО», еще две на ремонте. Остальные по клиентам!

— Черт!

Надо было что-то придумать — не везти же через полгорода почти полмиллиона баксов, причем не компактные пять «кирпичей», а огромную массу рублей, которая была уже где-то на подлете к Москве! То ли март был виноват, то ли вчерашний поход с Майей в стриптиз-бар, где мы умудрились так напиться, что я никак не мог вспомнить, кто кого тащил домой, но мысли в лихорадочных попытках что-то придумать не было. Какие-то обрывки, типа «что делать…, О, Господи…, вызвать такси…, как бы чего с Антоном…».

— Ясно, — сказал я в трубку, хотя ясно было только одно — у нас, точнее у меня, проблемы.

Видимо, Сеня был того же мнения.

— А чего ясно-то?! — спросил он с секундной задержкой.

— Ден, закрой форточку, холодно! — раздался сонный голос Майи.

— Это Майя, да? — В вопросе Сени я услышал нездоровый интерес.

— Ацтеки! — бросил я с ехидством, с удивлением понимая, что могу одновременно переживать за Антона, досадовать на сломавшийся броневик и ревновать к Майе.

— Кто?! — удивленно переспросил Сеня.

— Неважно! — грубо ответил я, но, похоже, Сеня все еще находился под впечатлением голоса Майи, потому что ответ его был, мягко говоря, глуп.

— А-а-а, это которые индейцы, да?

— Значит, так, — я решил не продолжать тему коренных народов Америки, — найди машину…

— Где?! Я же гово…, — перебил меня Сеня, но я ответил тем же:

— Где хочешь! И дуйте во «Внучку»! Через час чтоб были там!

Я бросил трубку, раздраженно думая о том, что ревную Майю ко всем. Даже к охранникам. И вчера (после эмоциональной встряски память начала выдавать некоторые подробности стриптиза) был какой-то конфликт, хотя лицо клеящегося к Майе чувака, пока я ходил в туалет, никак не желало обретать человеческие черты, представляясь уродливой маской. А может, просто запомнилось последнее. Взглянув на слегка распухший кулак, я понял, что недалек от истины, хотя память упорно не желала включаться…

Ну, да, я ревнив, черт подери, а что делать?! По данным известных своей дотошностью британских ученых, ревность есть не что иное, как химический процесс человеческого организма. У кого-то он протекает вяло, и таким людям неведомы муки ревнивца, а у кого-то бурно. Я, по всей видимости, отношусь к последним. Не Отелло, конечно, но что-то нас с мавром определенно роднило.

С силой захлопнув форточку, словно это она была виновата в том, что Сеня так реагирует даже на голос Майи, я прошел в комнату и посмотрел на раскинувшуюся на постели девушку. И поймал себя на том, что помимо ревности и дум об Антоне в голову лезут мысли о… сексе. Решительно отбросив (ну, может, не совсем решительно) ненужные сейчас мысли, я подошел к кровати.

— Закрыл? — спросила Майя, не открывая глаз, и я вновь подумал о сексе.

— Да, — помолчал, и добавил, — мне нужно ехать.

— За тобой приехали? — Она мило улыбнулась, по-прежнему находясь где-то между сном и явью.

Я кивнул, потом покачал головой:

— Нет. Поеду на такси.

Так и не открывая глаз, она чуть вытянула губки, обозначая поцелуй, и, чмокнув их, я вышел из комнаты — не стоило огорчать это милое создание земными проблемами…

Таксист попался неразговорчивый, что не очень свойственно этой профессии, но мне и не хотелось разговаривать. Сказать, что в голове шел какой-то интенсивный процесс обдумывания — это вряд ли. Я просто смотрел в грязное стекло, на грязные улицы, грязные дома и не обращал на это никакого внимания. Проехал — забыл. Из полусонного состояния вывел затрезвонивший телефон. Найти его во множестве карманов оказалось не так просто, а чтобы достать, пришлось несколько раз извернуться на скрипучем «газовском» кресле.

Взглянув на узкий дисплей «Моторолы», я не узнал номера, но все равно нажал на зеленую кнопку.

— Слушаю.

Признаться, где-то в глубине души я надеялся, что это звонят из банка и с тысячью извинениями сообщат, что все в порядке и резервный броневик уже выехал в аэропорт. Но я ошибся.

— Денис? — спросил незнакомый мужской голос.

— Да, — где-то внутри зародилась маленькая, но быстро растущая тучка недоброго предчувствия, — а кто спрашивает?

— Сержант Енаков, из 115-го отделения милиции.

Первое, о чем я подумал в тот момент, это как же много в Москве отделений. Потом пришла мысль «какого хрена…?»

— Вы меня слышите? — спросил сержант Енаков из 115-го отделения.

— Да, чем могу помочь?

Возможно, мой ответ прозвучал резко, но, как говорил мой друг и в некотором смысле учитель Серега Польшин, чем увереннее ты, тем неуверенней твой «следак». Хотя, как говаривал тот же Польшин, порой нужно делать наоборот. Но сейчас был именно первый случай.

— Вам знаком Губенко?

— Нет, — быстро ответил я, но что-то подсказывало, что я ошибся.

— А вот он говорит, что знает вас. И дал номер вашего телефона, — даже сквозь начавшиеся громкие помехи я расслышал некоторую иронию в милицейском голосе.

Черт! Твою мать! Он же про Антона говорит! Черт! Твою мать! Он же…!

— Антон, что ли?! — Мне удалось разыграть «вспоминание». — Так бы сразу и сказали! А то, Губенко…

— Он сказал, что работает в вашем банке, а вы не знаете его фамилии? — В голосе сержанта слышался уже откровенный сарказм.

Это была чушь — Антон не мог сказать, что работает в моем банке, поскольку я не владел и даже не работал ни в каком банке. Больше того, Антон числился курьером одного из сибирских банков, и у него всегда была с собой корочка, которой вполне хватало, чтобы объяснить наличие больших сумм денег.

Все это я думал меньше секунды и почти без задержки ответил хитрому сержанту:

— Вы, наверное, что-то напутали. Антон сотрудник другого банка, и у него должны быть с собой все документы.

— Ну, да, — с неохотой признал мой собеседник, — какие-то бумаги у него есть, но существует проблема…

Он недоговорил, и я понял, точнее, почувствовал, что мы подошли к главному.

— Что за проблема? — Я старался, чтобы мой голос звучал так же уверенно, как и в начале разговора.

— Это не по телефону. Вы можете подъехать к нашему отделению?

Вот это «к», а не «в» насторожило меня. А может, они привыкли так говорить. Не любят же многие, когда их спрашивают, последние они, предпочитая называться крайними, хотя это неграмотно.

— 115-му? А где это? — решил я уточнить, выигрывая время, правда, непонятно для чего.

— Да, — ответил сержант, — это недалеко от аэропорта.

— Приеду. Что с Антоном?

— С Губенко? Да все в порядке с ним. Вас ждет!

Я вновь уловил в его словах саркастичный оттенок и коротко сказал:

— Ок!

И выключил трубку. Взглянул на водителя, который по-прежнему сосредоточенно молчал, глядя прямо перед собой, и спросил:

— Вы знаете, где во Внуково отделение милиции?

— Знаю, — не глядя, ответил водитель.

Я уже подумал, что он больше ничего не скажет, но, видимо, в тот день все только и мечтали о том, как бы удивить меня. Молчун вдруг посмотрел мне в глаза и произнес:

— Ворюги и взяточники там! — Помолчал и закончил. — Все!

О чем я думал в тот момент уже и не вспомнить, зато хорошо помню свое удивление. Уставившись на водителя, я спросил:

— А что, были прецеденты?

— Чего?! — Таксист удивленно посмотрел на меня, сморгнул и добавил: — А, это…, да, брата моего ограбили!

— Менты?!

— Ну! — Хмуро бросил водитель. — Он квартиру продал, а они забрали все деньги, сказали, что это деньги с наркоты! Сволочи! Еще грозили посадить, суки!

Информация была, что называется не в бровь, а в глаз! В сумке Антона находилось рублей на сумму около полумиллиона долларов, и рассказ водителя встревожил меня не на шутку.

— Когда это случилось? — спросил я, надеясь, что его история давняя и всех нерадивых милиционеров уже разогнали или отправили в места не столь отдаленные.

Но надежда умерла, даже не успев толком родиться.

— В январе, — ответил, подумав пару секунд, таксист.

Спрашивать «в этом?» было бессмысленно и глупо — это было и так понятно. Я спросил другое.

— И что вы сделали?

Водитель пожал плечами, бросил на меня быстрый взгляд и снова пожал плечами. После чего сказал:

— А что мы могли сделать?! Не посадили, и то счастье!

Да, советские люди по-своему понимали, что такое счастье.

— А вы не пробовали доказать, что это деньги с квартиры, что…

— Пробовали, — перебил меня водитель, — а что толку? У них же мафия! Брату чуть почки не отбили, а когда в больницу увезли, врачи сказали, что у него прохождение камней! — Он замолчал на мгновенье и уже с другой, более жесткой интонацией закончил: — Сволочи! У него все тело в синяках было, а они… прохождение!

Взглянув на водителя, я понял, что обида горит в нем до сих пор. Что-то подсказывало, что он рассказал не все, но спрашивать не хотелось. Рассказ об избиении углубил и расширил мою тревогу. Не хватало еще, чтоб Антона избили — насколько я знал, этот маленький, спокойный парень был не очень крепок здоровьем. Настолько, что в отсутствие второго курьера, мне иногда и самому приходилось замещать его в качестве курьера, летая в Сибирь в неудобном корсете из стянутых скотчем пачек американских долларов.

Я машинально посмотрел на табличку с фотографией таксиста — фамилия у него, что называется, была «говорящей» — Погорелов. Подумал о его неудачливом брате, у которого, наверняка, та же фамилия, сравнил со своей и, не найдя ничего общего, немного успокоился — в те времена я верил в свою счастливую звезду и многие вещи воспринимал, как данность…

Таксист больше ничего не рассказал о своем брате, а я был так погружен в собственные мысли, что не стал интересоваться его дальнейшей судьбой. Я готовился к встрече с «ворюгами и взяточниками» и решительно был против повторения сюжета с несчастным братом водителя такси…

…К 115-му отделению милиции мы подъехали минут через двадцать. Я расплатился с хмурым водителем и вышел перед невысоким, похожим на детский сад зданием, выкрашенным в бело-голубые динамовские цвета. Водитель посмотрел на меня так, словно я шел, как минимум на казнь, но ничего не сказал. Махнув ему рукой, я захлопнул дверцу и направился к калитке, которая в точности напоминала детсадовскую калитку. Пока я шел по мокрому снегу, в голове мелькнула мысль, что неправильно это, когда отделения милиция строятся по тем же чертежам, что и детсады, но вылезший из стоящего возле калитки старенького Форда «Скорпио» толстый милиционер направил мои мысли в другое русло.

Он смотрел прямо на меня, и я уже почти не сомневался, что это и есть тот самый сержант Енаков, с которым я имел сомнительную честь говорить по телефону. Я подошел к нему и представился. Он молча оглядел меня с головы до ног, затем в обратном порядке, видимо преследуя цель запугать меня. Не могу похвастать, что я остался равнодушным, но на моем лице это никак не отразилось, потому что сержант (я разглядел его нашивки) остался недовольным моим независимым видом, что выразилось в первых же его словах.

— Извините, что потревожили, — произнес он с непередаваемым ментовским сарказмом, — но дело, сами понимаете, важное.

— Где Антон? — Суше моего голоса в тот момент мог быть только песок в пустыне Гоби, но мне и этого показалось недостаточно, и я добавил: — Надеюсь, он жив?!

Сержант Енаков удивленно вскинул правую бровь, снова оглядел меня сверху вниз и обратно, и ответил:

— Жив, конечно! А что с ним будет?!

— Где он?! — Вообще-то, мне чужд снобизм, но тогда казалось, это самый правильный тон, тем более что уверенности, так необходимой в разговоре с представителями власти, у меня как раз и не было.

— Губенко? — переспросил сержант. — Здесь он. Вон, в машине сидит.

Сержант указал рукой на стоящие во дворе отделения «Жигули».

— Хорошо, — я сказал чистую правду. Действительно, то, что Антон находился в машине, а не в самом отделении давало надежду, что менты хотят «договориться», как это было принято говорить в те годы.

Сержант усмехнулся, почесал небольшую бородавку под скулой, и сказал:

— Вас, наверно, интересует, где сумка?

— Да, — еще суше и холоднее ответил я, и сам спросил, — надеюсь, оттуда ничего не пропало?

— Пропало?! — Сержант Енаков попытался сотворить на круглом лице обиду, но попробуй-ка это сделать, если у тебя щеки из-за ушей видны и весь ты такой лоснящийся и сытый. — Нет, все на месте.

Не сказать, что полегчало, но от сердца слегка отлегло.

— За что его задержали? — Я продолжал смотреть на сержанта так, словно во мне сфокусировался весь холод северного и южного полюсов одновременно.

Он был готов к этому вопросу. По крайней мере, мне так показалось, потому что, не моргнув ни одним из своих непомерно жирных век, Енаков бодро… соврал:

— У нас была «ориентировка» на наркокурьера, — сержант смотрел мне прямо в глаза, пытаясь понять, какое впечатление на меня произвело слово «ориентировка».

Впечатление, надо отметить, произвело, хотя и не совсем то, на которое он рассчитывал.

— Я могу ознакомиться?

— С чем? — Не понял толстый страж закона.

— С ориентировкой.

Он озадачено посмотрел на меня.

— Нет, конечно. Это наши внутренние дела…

— По которым вы задерживаете невиновных людей, — перебил я, — вы нашли у него наркотики?

— Наркотики? — переспросил Енаков. — Нет, у него их не было. Но зато в сумке мы нашли…, — он оглянулся и уже тише добавил, — …деньги!

— И что? — Я слегка удивлялся собственной уверенности, которая росла с каждой минутой, хотя, признаться, никаких оснований к тому не было. — У меня в кармане тоже есть деньги, вы и меня задержите?

— Денис, — по выражению лица сержанта было понятно, что он решил сменить тактику и перейти от обороны к атаке, — я позвонил вам, чтобы мы решили этот вопрос до того, как он станет нерешаемым. Понимаете, о чем я?

Я покачал головой.

— Не совсем.

— Поясняю, — сержант явно вошел в привычную и известную ему колею вымогательства, — я обязан доложить об этом дежурному, тот составит акт, и дальше вашими деньгами будут заниматься налоговики, — помолчав, он добавил, — а с этими ребятами трудно договориться. Очень трудно!

— Ясно. Я хотел бы поговорить с Антоном. Это возможно?

— А это, пожалуйста! — радушно отозвался мент. — Это сколько угодно. Пойдемте.

Мы прошли во двор 115-го отделения милиции, где в «Жигулях» шестой модели сидел Антон. Посмотрев на двух охранявших его ментов, я повернулся к сержанту.

— Я могу поговорить с ним наедине?

— Наедине? — Сержант задумался, но потом кивнул, и сказал: — Конечно! Вы же не будете пытаться сбежать?

Он засмеялся, видимо сочтя свою шутку удачной, но, взглянув в мое холодное во всех смыслах лицо, оборвал начавшийся смех и сказал уже более серьезным тоном:

— Говорите, только учтите — наша смена скоро заканчивается, и надо решать, что с ним делать.

— Что значит, что с ним делать?

— Это значит, я должен составить протокол задержания или…, — он так многозначительно протянул «или», что я подумал, что меньше чем на тысячу баксов он не согласится.

— Хорошо, две минуты, — ответил я и сел на заднее сидение «Жигулей»…

…Антон казался спокойным, словно это не его задержали с огромной суммой денег. Я был куда менее спокоен, тем более что перед Антоном не имело смысла разыгрывать невозмутимость. Я посмотрел на большую сумку, втиснутую между его ног, и спросил:

— Все там?

— Да, — коротко ответил Антон.

— Хорошо, — я выдохнул, почувствовав некоторое облегчение.

Деньги все на месте, и это хоть и маленький, но все же успех.

— Что с бумагами?

— Серега забыл привезти доверенность, — невозмутимо произнес Антон.

А это было плохо. Точнее, очень плохо! Потому что даже в те дикие и беззаконные времена менты с опаской относились ко всяким банковским бумажкам, стараясь обирать тех, кто действовал на свой страх и риск.

— Как забыл?! — Это тоже было удивительно, потому что не было похоже на пунктуального и дотошного Сергея.

— Ну, так, — философски пожав плечами, Антон посмотрел на меня, — сказал, ты встретишь на броневике, и бумажка не потребуется.

— Черт! — Досада распирала меня почти так же, как удовольствие при виде обнаженной Майи, правда, в этот раз с совершенно другим знаком. — Черт!

Антон с интересом посмотрел на меня сквозь огромные линзы своих очков, и я повторил еще раз:

— Черт! Нет броневика!

Взглянув на стоящих неподалеку от машины ментов, я подумал, что время на разговор истекает и нужно принимать какое-то решение.

— Ладно, посиди тут, я попробую что-нибудь придумать.

Антон кивнул и тут же сказал:

— Они сказали, что если ты согласишься на десять процентов…

— Что?!

Десять процентов от полумиллиона баксов! А не слипнется?! Все, что я подумал в тот момент, сопровождалось таким количеством связующих матерных слов, что не стану воспроизводить их — что-нибудь все равно упущу. Скажу лишь, что возмущение было так велико, что я тут же выбрался из машины с твердым намерением высказать ментам все, что думаю о них.

Енаков и еще один милиционер в звании старшего лейтенанта смотрели на меня если не с любовью, то, определенно, с симпатией. Я подошел к ним и, взглянув на молодого «старлея», повернулся к Енакову.

— Где мы можем поговорить?

— А хоть где, — с готовностью отозвался толстый сержант, — в моей машине например.

Сев в старый «Скорпио», Енаков радушно разрешил мне курить, что я и сделал, не забыв предложить гостеприимному менту контрабандный Camel, который я покупал у спекулянтов на Киевском вокзале. Затянувшись, Енаков с одобрением посмотрел на сигарету, затем на меня и сказал:

— Импортные! Умеют буржуи!

И столько в его голосе было уважения к буржуям, что я понял — пора начинать торг.

— Товарищ сержант, давайте сразу расставим все точки, — начал я, надеясь, что мой холодный, безапелляционный тон заставит его смирить неумеренные аппетиты.

Я ошибся — ни мой тон, ни холодный взгляд (как мне казалось) не действовали на опытного «волчару». Ухмыльнувшись и обнажив мелкие редкие зубы, Енаков нарочито громко вздохнул и сказал:

— Да чего тут расставлять? Все и так ясно — «черный нал»!

Он был прав — то, что лежало в сумке, называлось именно так — «черный нал», и государственные служащие всеми силами боролись с населением, чтобы этот самый «нал» изъять из еще не окончательно опустевших кошельков граждан. Другое дело, что, отбирая у людей, они перераспределяли этот «нал» по своим карманам, не отправляя нищающему с каждым днем государству ни копейки, но это, как говорится, совсем другая история.

— Нет, — я не собирался сдаваться, — во-первых, это не «черный нал» и деньги принадлежат банку. А во-вторых, я представитель этого банка, и, если вы не отпустите курьера, мы будем вынуждены подать на вас в суд.

— В суд? — Мне показалось, что Енаков даже обрадовался. — А, это ради бога! Мы же ничего у вас не взяли, а деньги передадим налоговой, которая приедет, как только сообщим. Если хотите, мы можем забыть о нашем разговоре, но тогда и Антона, и деньги увезут ребята, с которыми вам будет очень сложно договориться.

Он выжидающе посмотрел на меня и спросил:

— Ну что, вызываем налоговую?

Вот, прижал, так прижал! Мысли лихорадочно скакали в голове, выдавая один идиотский план побега за другим.

— А не боитесь, что я расскажу о том, что вы хотели получить 10 процентов? — Я смотрел ему в глаза, но Енаков уже перехватил инициативу.

— Какие 10 процентов? А, это вам Антон сказал? Нет, не боюсь. Это еще надо доказать, а то что мы передадим всю сумму, — с этими словами он вынул из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его, и я узнал каллиграфический Серегин почерк, — докажет, что мы самые честные менты на планете.

И заржал, причем так искренне, что я не смог удержаться от улыбки — да, Енаков был тертым калачом. С другой стороны, отступать мне тоже некуда — я отвечал за деньги, и даже поломка броневика вряд ли могла бы уберечь от выплаты компании понесенных убытков.

— Слушайте, если дойдет до налоговой, мы докажем, что эти деньги принадлежат банку и рано или поздно заберем их. В этом случае вы не получите ни копейки, а наше руководство приложит все силы, чтобы вы больше не работали в органах.

— Вот как?! — Сержант с интересом посмотрел на меня, усмехнулся и спросил: — И в чем же мы виноваты?! Что задержали подозрительного типа, у которого оказалась огромная сумма неучтенного нала?

— Он учтен! — сухо ответил я, чувствуя, что проигрываю по всем пунктам.

— Ну, задним умом все хороши. А где документы, подтверждающие, что это не наркоденьги, а? Есть хоть какая-то бумага?!

Я полез во внутренний карман, где всегда лежала пачка филькиных лицензий, безотказно действующих на менее опытных ментов, с которыми мне, хоть и редко, но все же доводилось сталкиваться. Выбрав «нужные», я протянул их сержанту, со слабеющей надеждой глядя на его скептически поджатые губы. Посмотрев три бумажки, сержант вернул их мне и, улыбаясь, сказал:

— И что? В них нет ни малейшего намека на эти деньги.

— Банк совершает в день столько операций, что если писать по каждой бумагу, то на это не хватит сотрудников!

— Какой-то неправильный у вас банк, — сержант многозначительно посмотрел на свои часы, поднял голову и добавил, — а у нас не так много времени, так что пора что-то решать.

И я понял, что проиграл. Не хочу говорить, что испытал при этом, но хорошего было даже меньше, чем когда я почувствовал, что ревную Майю к охраннику.

— Ладно, — я сделал вид, что раздумываю, на самом деле наблюдая за его реакцией, — я могу позвонить в банк и спросить, что делать.

Видимо, это никак не устраивало сержанта Енакова, о чем четко сказало его поскучневшее лицо.

— Звоните, — он помолчал и закончил: — Антона придется пока посадить в камеру. Деньги мы пересчитаем и запротоколируем, чтоб никто не обвинил нас в воровстве. А вы можете звонить, кому хотите.

— Назовите вашу цену! — Играть в прятки с прожженным типом было бесполезно. — Только забудьте о процентах. Просто сумму, чтобы возместить ваше потерянное время.

Сержант посмотрел на меня, и в его глазах я прочел… жадность.

— А почему не в процентах? Сейчас все так считают. Например, процентов десять, а? Мне очень нравится это число.

Он откровенно издевался надо мной, понимая, что никакого выхода у меня нет. Точнее, выход был, но он не устраивал ни при каких вариантах — отдать деньги в налоговую в те годы значило проститься с ними навсегда. И я начал торговаться.

— Десять процентов это неприемлемо. Я могу предложить вам…, — тут я сделал короткую паузу, лихорадочно выбирая между пятью сотнями и тысячей долларов но, в конце концов, выбрал последнее, — тысячу долларов.

На лице сержанта появилось выражение обиды и оскорбленной невинности. Вздохнув, как мне показалось, вполне искренне, Енаков постучал пальцем по рулю.

— Выходит, не договоримся. Что ж, очень жаль. Мне показалось, с вами можно иметь дело.

— Можно, — я еле сдержался, чтобы не ответить грубо, — но вы просите нереальную сумму. Пятьдесят тысяч долларов! За что?!

— За что?! — Енаков смотрел на меня, как удав на упрямо не желающего лезть к нему в пасть кролика. — За то, что не потеряете пятьсот! Но если вам все равно…

— Пять! — сказал я, надеясь, что смогу как-то объяснить своим партнерам, что у меня не было другого выхода.

— Уже лучше, но все равно несерьезно, — кивнул Енаков и тут же выдал, — сорок пять, и мы расходимся хорошими друзьями.

— Семь! — Я подсчитывал, сколько из этих денег придется выплатить из моей доли, уже попрощавшись с надеждой купить новый телевизор, взамен стоявшего в спальне старенького Sony.

— Сорок!

— Десять! — Вместе с телевизором ушла надежда и на новенький музыкальный центр, который я уже присмотрел на ВДНХ.

— Тридцать пять! — Мне показалось, что Енаков даже вошел во вкус этого не совсем обычного торга.

— Двенадцать, и ни копейкой больше! — Странно, но, несмотря ни на что, я вдруг начал испытывать неведомое мне доселе удовольствие.

— Тридцать! — Радостно снизил цену Енаков.

— Грабеж! — Я решил, что нужно разбавить наши сухие цифры законным возмущением.

— А двенадцать не грабеж?! — Уверенно возразил мент. — Нас три человека, мы два часа возимся с вашими деньгами! — Он подумал, и выдал: — Охраняем их, в конце концов!

— Пятнадцать! — Я почувствовал, что теряю интерес. — Пятнадцать, и решайте!

— Двадцать семь! — провозгласил сержант милиции, глядя на меня маленькими, доверчивыми глазками.

— Ни за что! — Мне показалось, что я произнес это твердо, но наверное только мне и показалось!

— Двадцать пять и по рукам!

Фраза показалась знакомой, но уступать даже ради крылатых фраз я не собирался. Этак я не только телевизор и музыкальный центр, но и на трусы не наскребу.

— Пятнадцать! — Я уперся, не желая сдавать этот последний рубеж, за которым уже виднелась моя голая задница и пренеприятнейший разговор с компаньонами.

Енаков вздохнул, посмотрел на лежащую на «торпеде» пачку контрабандных сигарет и сказал:

— Перекурим?

Я кивнул и первым вынул сигарету. Закурив, мы посмотрели друг на друга, одновременно сделали длинные затяжки, дружно стряхнули пепел в набитую окурками пепельницу и так же синхронно повернули головы к калитке, за которой находились Антон и так волнующие нас обоих деньги. Енаков шумно выдохнул дым и сказал:

— Ну, чего вы так торгуетесь?

— А вы? — парировал я.

— Я-то? — Сержант внимательно посмотрел мне в глаза. — Ладно, я объясню.

Я снова затянулся, постаравшись, чтобы это не было похоже на последнюю затяжку приговоренного к казни, и кивнул:

— Попробуйте. Это даже интересно.

— Нас трое, так? Значит, если разделить на три, получится по пять на брата, верно? Теперь, мне нужно рассчитаться за эту машину — это три тысячи, так? За квартиру кооперативную — еще две тысячи, сыну новый велосипед и бассейн за год — это еще тысяча. Итого шесть. Плюс, уже второй год стоит недостроенная дача, ребенку негде лето провести, да и разворовали там уже все, что можно. А жена грозит развестись со мной, если я не закончу строительство этим летом. Это еще тысяч пять, не меньше. Сколько всего выходит?

— Одиннадцать, — хмуро ответил я, вминая окурок в пепельницу.

— Одиннадцать! — радостно повторил сержант Енаков, — умножить на три, получается тридцать три, а я прошу 25! На восемь тысяч меньше!

Довод был, конечно, убийственный — «он просит меньше»! Надо же, какое одолжение! Я почувствовал непреодолимое желание послать как можно дальше коррумпированного сержанта вместе со всеми его долгами, семьями и дачами.

— Послушайте, я не хочу говорить, что ваши проблемы, это ваши проблемы. Но я не понимаю, почему эти проблемы должны решаться за мой счет?!

— Ну, почему твой? — Енаков бросил на меня быстрый взгляд и так же быстро спросил. — Можно на «ты», да?

Я кивнул — и в самом деле, чего со мной церемониться?

— Я что хочу сказать? — Он посмотрел на меня так, словно ждал, что я сейчас спрошу «что?».

Не дождавшись, он глубоко вздохнул, и произнес:

— Ведь это ж деньги банка, так? — Он снова посмотрел на меня в ожидании ответа, но, уже готовый к тому, что ответа не будет, продолжил: — Так банк их и потеряет! Ты-то здесь причем?! А эти деньги пойдут на моего сына, да и у ребят моих тоже дети есть! Их кормить, одевать, обучать надо! На все теперь деньги нужны, понимаешь?! А где их взять с такой зарплатой?! Не красть же, верно?!

Я подумал, что эта скотина еще и пытается выглядеть этаким Робин Гудом, дескать, что для банка эти тридцать тысяч, он, мол, их и не заметит. Зато дети ментовские будут сыты и счастливы…

…Нет, я люблю детей. Неважно, чьи они, дети всегда дети. Но в тот момент я почти ненавидел незнакомого мне мальчика по фамилии Енаков, который будет разъезжать на моем телевизоре, музыкальном центре, щеголя в последних трусах. Эта показалось настолько невыносимым, что я засмеялся. Мне стало так смешно, словно вчера я пил не жуткую смесь из ассортимента стриптиз-бара, а курил лучший со времен графа Монте-Кристо гашиш. Это было невероятно, невозможно, нелепо! Я не хотел оплачивать расходы милиционерских чад вне зависимости от степени коррумпированности их родителей! А ведь вопрос стоял именно так — не для себя, для чада!

Сержант смотрел на меня со странным выражением надежды и опасения одновременно. Опасался он, видимо, что я повредился в рассудке и, как следствие, он может не получить «свои кровные».

Отсмеявшись, я вновь закурил, посмотрел на молчащего сержанта, выдохнул:

— Бассейн, значит? Бассейн это хорошо.

— Да! — обрадовавшись, что я все-таки не сошел с ума, сержант даже подмигнул мне, — Темка только учится, но тренер уже говорит, что надо переводить в спортивную группу — у пацана хорошие данные! Может, чемпионом станет! — закончил он гордо.

Теперь я знал и имя того малолетнего негодяя, который будет кататься на моем телевизоре, но странное дело — я больше не испытывал к нему никакой ненависти. Да и к отцу его, взяточнику и вымогателю, как ни удивительно, тоже. Но сумма, на которой остановился торг, меня по-прежнему не устраивала. Впрочем, меня так же не устроили бы и двадцать, и десять тысяч «зелененьких», поэтому, набрав в легкие воздуха, я возобновил торги.

— А теперь посчитаем мои расходы, — сказал я, глядя в маленькие, заплывшие жиром ментовские глазки.

— А это зачем? — удивленно посмотрел на меня сержант милиции Енаков.

— Как это зачем? Для полноты картины.

— А-а-а, — протянул мент, — ну, если для полноты, — он кивнул, уже без спроса угостился контрабандной сигаретой и добавил, — тогда валяй.

— Погнали, — сказал я, — у меня все просто. Всего одна статья расхода.

— Ну, так это же здорово! — Енаков попытался улыбнуться, но лучше бы он этого не делал. — И какая же?

— Мне придется возместить убыток банку, — ответил я, не сводя с него глаз.

Енаков помолчал, ненатурально вздохнул и произнес сакраментальную до тошноты фразу:

— А кому сейчас легко?!

Хотелось прибить этого беспардонного и самоуверенного типа, до сих пор не пойму, как удержался. Несколько секунд я только и делал, что пытался выдохнуть не помещающийся в груди гнев, а потом зазвонил телефон. От напряжения я не сразу сообразил, что это мой, но, спасибо сержанту, он кивнул головой и сказал:

— У тебя телефон, кажется.

Звонила Майя.

— Ден, ну что это такое?! — Ее полусонный голосок был полон возмущения, если не сказать гнева.

— Я не могу сейчас гово…, — начал я, но договорить мне не дали.

— Мне плевать, что ты не можешь! — гневно перебил меня любимый голос любимой женщины. — Я тоже не могу открывать дверь твоей охране только потому, что они не знают, где тебя искать!

— Так, стоп! Еще раз, только без крика! Что случилось?

— Он спрашивает! — Я даже представил, как она эмоционально качает головой, мол, ну, как этого можно не понять.

— Майя, ты можешь спокойно сказать…

— Могу! Приперся этот твой бугай, сказал, что не может дозвониться до тебя!

В моих ушах зашумело, причем так, что этот шум мог вполне заглушить звук океанского прибоя. Но даже сквозь этот шум я услышал знакомый бас, пробубнивший что-то вроде «я не бугай». Шум усилился, и я даже не понимаю, как мне удалось относительно ровно сказать в трубку:

— Дай ему трубку!

А через секунду я услышал голос Сени:

— Ден, мы не знали…

Договорить я ему не дал. В нашей стране мат является почти государственным языком, поэтому, не стесняясь в выражениях, я быстро рассказал Сене, что о нем думаю и что с ним сделаю при встрече, если он сию же секунду не уберется из квартиры моей девушки. А напоследок добавил:

— Мне плевать, как вы это сделаете, но через 15 минут вы должны быть в порту!

Он даже успел что-то промычать в трубку, но я вновь перебил его:

— Бегом сюда!

В сердцах я уже хотел отключить телефон, когда услышал, что меня зовет Майя. Посмотрев на изумленно глядящего на меня сержанта, я поднес к уху трубку и сказал, точнее проорал:

— Да!

— Ты чего так орешь?!

— Майя, скажи этому дебилу, чтоб он выметался!

— А я хотела предложить ему чаю, — невинным голосом произнесла Майя, — музыку послушать, все такое.

Все-таки ревность, хоть и безумная штука, но кое-какая польза от нее все же есть. Едва не вспыхнув (нет, ну какая наглость — чаем его поить!), я вдруг понял, что она смеется надо мной. Гнев не улетучился, но принял какую-то новую форму — я по-прежнему хотел проучить Сеню, но уже не простым выяснением «по-мужски».

— Это все?! — холодно спросил я, и девушка на Цветном бульваре сразу поняла, что дальше шутить не стоит.

— Да я шучу, дурачок! — весело крикнула она в трубку. — Твой бугай уже ушел!

Я отключил телефон и вновь посмотрел на Енакова. Поняв, что я в его распоряжении, Енаков осклабился и спросил:

— Ну, так… мы договорились?

Во мне растекалось что-то холодное, заполняя каждую вену, каждую извилину. Я смотрел на вымогателя, видел его жадные глаза и думал, что могу спокойно врезать ему в морду, и он не посмеет ответить, ведь я нужен ему! И потом, правый хук принес бы только моральное удовлетворение, не приблизив к решению главной задачи — вызволить Антона и деньги. Холодное, как космос бешенство удивительным образом упорядочило сумбур в моей голове. Еще не прочувствовав деталей, я уже знал, что нужно делать.

— Одно условие, — я старался, чтобы мой голос соответствовал образу «придавленного обстоятельствами» человека.

— Какое еще… условие? — настороженно спросил милиционер.

— Сейчас я дам только половину, а вторую после того, как куплю на эти деньги валюту, которую должен отправить обратно. Деньги забираю, Антон остается под вашей охраной! Договорились?!

Сержант уставился на меня, а в глазах единственный вопрос — «в чем подвох?» Но сколько он ни смотрел, выражение моего лица осталось неизменным — злой, капитулировавший.

— А если не вернешься? — спросил, наконец, сержант.

— Можете расстрелять Антона.

Брови вымогателя по очереди метнулись вверх, потом также в порядке очередности опустились на место, и Енаков сказал:

— Ладно, вижу, ты человек слова, — помолчал, обдумывая ответ, — забирай бабки! А за курьера своего не переживай! Накормим даже!

Он вновь сделал попытку улыбнуться, но мне было уже совершенно плевать — половина дела сделано!

…Броневик подъехал к зданию аэропорта не через 15 минут, а через полчаса, которые мы провели с Антоном в милицейских «Жигулях» рядом с залом прилета Внуковского аэропорта. Новенькая немецкая бронемашина сияла свежей краской и выделялась внушительным видом — огромный «Мерседес», рассчитанный на перевозку больших сумм, подрулил чуть не к самым дверям и, еще не видя, кто за рулем, я уже знал, что это «Кефир». Я милого узнаю по манере…

Увидев броневик, Енаков пристально посмотрел мне в глаза:

— Я надеюсь, ты человек слова.

— Не сомневайся. Ждите меня у своего отделения.

Я посмотрел на флегматичного Антона, крепко ухватился за ручку тяжелой сумки и открыл дверь, глядя на суетливо мечущегося возле броневика Сеню. Увидев меня, он с силой стукнул заднюю дверцу, из которой пулей вылетел Димон, и они вдвоем побежали ко мне, на ходу стаскивая с плеч карабины. Первым добежал Димон, посмотрел на «Жигуль», где с невозмутимым видом сидел Антон, на меня. Затем обернулся на подбежавшего гиганта и вновь на меня. Сеня открыл рот, чтобы, по всей вероятности, объяснить причину задержки, но я жестом приказал ему молчать и двинулся в сторону броневика. Сеня и Дима окружили с двух сторон, и вскоре я сидел в новеньком броневике, за рулем которого, как и предполагалось, находился «Кефир».

Без лишних слов он сразу же вдавил педаль в пол, и броневик помчался мимо автобусов, таксистов, пассажиров. По дороге Сеня несколько раз пытался со мной заговорить, но я не отвечал на его вопросы, глядя в маленькое окошко и обдумывая свой план, с каждой минутой обрастающий новыми деталями…

К обменнику армянских друзей мы подъехали минут через сорок. От стояния в пробках спасли спецсигнал и разделительная полоса, по которой «Кефир» с устрашающей скоростью гнал огромный броневик, но времени все равно было в обрез — через два часа я должен был довезти оставшиеся 12 с половиной тысяч баксов и «выкупить» Антона. Но прежде чем ехать за ним, надо было съездить в одно место на Новом Арбате и приобрести маленькую, но очень нужную вещицу.

Обменяв рубли на доллары, я упаковал в газету доллары для Енакова и, попросив Армена подержать до вечера остальную сумму, вышел из обменника. Стоявший у броневика Сеня быстро выбросил сигарету и громко постучал в дверь, чтоб «Кефир» открыл ее. Не говоря ни слова, я забрался в машину, сел поближе к водителю и только тогда произнес:

— Поехали на Калининский.

«Кефир» удивленно посмотрел на меня, но промолчал — Калининский, так Калининский. Он завел двигатель, и «Мерседес» мягко покатился по крутой горке Рождественского бульвара. Я ловил на себе взгляды Сени, но старательно игнорировал их — каждому овощу, как говорится. Сначала разберусь с ментами, потом с этим любителем моей женщины….

…Енаков сидел в своем убитом «Скорпио». Ждал меня,как невесту нареченную, если судить по его сияющему лицу и обшаривающим меня в поисках заветных долларов масляным глазкам. Он даже протянул было руку но, вспомнив, что мы расстались всего пару часов назад (а может, что и не друзья мы вовсе?!), остановился в полуфазе.

Мы сели к нему в «Скорпио».

— Ты молодец! — не скрывал радости сержант. — Другой бы плюнул на своего, а ты нет! Мужик!

— Прежде чем я тебе отдам деньги, — никак не реагируя на лесть, я смотрел сержанту в глаза, всем своим видом давая понять, что пить с ним на брудершафт не намерен, — отпусти Антона.

Енаков быстро взглянул на меня.

— Конечно, отпустим! Но хотелось бы увидеть…

Я не дал ему договорить, вынув из кармана обтянутую резинкой толстую пачку стодолларовых купюр.

— Здесь ровно двенадцать с половиной, — получилось суховато, и я добавил: — как договаривались.

— Это хорошо! — Не смог удержаться от улыбки коррумпированный служитель закона. — Давай сюда и забирай своего отмороженного, — Енаков покачал головой и добавил: — никогда не видел, чтобы человеку было так по фигу, где он и что с ним!

— А что с ним?

— С ним все в порядке, — поспешил ответить сержант внуковской милиции, — просто он какой-то отмороженный.

— Ясно, — обсуждать личные качества Антона не хотелось, тем более что у меня была другая задача, — деньги вы увидели, — говоря это, я убрал пачку обратно в карман, — пусть приведут Антона.

— Говно вопрос! — культурно ответил милиционер и, с трудом выбравшись из машины, махнул кому-то рукой.

Удостоверившись, что его поняли, сел в машину и посмотрел на меня.

— Ну вот, ведут вашего Антона. Так что? — Он кивнул подбородком на мой карман. — Закончим наше дело?

— А где те деньги, что я дал вам утром?

Вопрос застал сержанта врасплох. Он удивленно и с подозрением посмотрел на меня, затем в окно на приближающихся Антона и своего напарника:

— А что?

— Ничего, я дал рубли, но мы же договорились в долларах. Я могу взять рубли и выдать всю сумму в баксах.

В коррумпированном мозгу Енакова завертелись ответственные за таблицу умножения шестеренки. Видимо, вертелись они не так часто, потому что понадобилось несколько секунд, чтобы ответить:

— А по какому курсу?

Это было смешно — взяточник и вымогатель боится потерять на разнице курса.

— Вы просто отдаете мне рубли, а я вам 25 тысяч долларов. Причем здесь курс? — Я строго посмотрел на него, как если бы я был его учителем арифметики. — Вы берете у меня деньги только за то, что курьер забыл необходимые бумаги!

— Э-ээ…, — попытался возразить Енаков, но я перебил его.

— И боитесь при этом потерять на разнице! — Я холодно смотрел на замявшегося сержанта. — Не кажется, что это уже перебор?!

Енаков хмыкнул, откашлялся, снова хмыкнул и, указав на подошедшего к машине Антона, сказал:

— Ладно, не будем портить отношения. Забирай своего Антона, отдавай мои деньги и разойдемся, как в море ко…

— Так что там насчет рублей? — Я снова перебил его, и, признаться, мне уже начинало нравиться.

— Да нет их уже! Разделили мы!

Я холодно посмотрел на милиционера.

— Как?! Уже?! Быстро вы. Ну, так соберите и верните их, потому что я должен сдать рубли в банк. Я говорил, что они не мои.

Енаков заерзал на скрипучем сидении, снова откашлялся и повторил:

— Да нет их уже! Я, вот, жене отдал, ребята тоже потратили что-то, — он развернулся ко мне своим толстым туловищем, — а может, просто скажете, что…

Он замолчал, видимо, ожидая, что я сам придумаю, что лучше говорить в банке. Я опустил стекло и сказал Антону:

— Ты как? Нормально? Ладно, иди в броневик. Я сейчас.

Антон ушел. Сопровождавший его милиционер посмотрел на Енакова и тоже ушел. Мы снова остались вдвоем с сержантом. Я достал деньги и, протянув пачку сержанту, сказал:

— Неплохо вы здесь устроились.

— Да, — машинально ответил милиционер, сжимая в руках целую толпу американских президентов.

— И скольких вы уже так… хлопнули? — Я смотрел на толстые короткие пальцы, с нежностью перебирающие купюры. — Таким методом, наверно, не только на велосипед с дачей можно заработать?

— А? — Енаков посмотрел на меня так, словно до него только сейчас дошел смысл сказанного. — Ну, так…, на хлеб хватает!

Я засмеялся. Холодно, мстительно.

— Не надо прибедняться, — я кивнул на пачку, которую он тщетно пытался всунуть во внутренний карман кителя, — здесь и на икорочку хватит. Как я понимаю, рублей вы мне не отдадите?

— Да нет их уже…!

Этот тупой ответ уже раздражал. Впрочем, меня раздражал не только его однообразный ответ, но и сам сержант, его напарники и эта ужасно пахнущая бензином машина.

— Пересчитывать будем? — спросил я, борясь с диким желанием расхохотаться прямо в жирное, наглое и довольное удачным деньком лицо.

— Пересчитывать? — Енаков благодушно посмотрел на меня. — Зачем? Ты ведь не станешь мелочиться?

— Верно, — я взялся за дверную ручку, — тогда пока.

— А, — ему, наконец, удалось спрятать деньги, — ну, давай! А хочешь, оставлю свой номер?

— Зачем? — Признаться, я был немного удивлен.

— Ну, мало ли, — загадочно протянул сержант, — охранять кого или наоборот — арестовать.

Я подумал, что хуже скотины еще не видел, но ответил другое:

— Давай, пригодится.

Енаков быстро написал на клочке бумаги семь цифр, отдал мне клочок и протянул руку. Я посмотрел на нее, кивнул и вышел из машины.

Забравшись в броневик, я сказал «Кефиру», чтобы тот отъехал от бело-голубого здания, и посмотрел на Антона.

— В порядке?

Антон флегматично пожал плечами.

— Нормально.

— Хорошо. Слушай меня, — я достал из наружного кармана куртки маленький диктофон, протянул его Антону и добавил, — возьми.

Антон посмотрел на диктофон, затем на меня и, не говоря ни слова, убрал диктофон в карман.

Я повернулся к «Кефиру».

— Все, ждите меня на Октябрьской, напротив метро. Если меня не будет через час, езжайте к армянам, — посмотрев на Антона, я сказал, — позвонишь оттуда Поляку и все расскажешь. Понял?

— Ага, — спокойно ответил Антон.

Так, словно не он провел несколько часов в милицейской машине. Я посмотрел на Сеню, отметил его подобострастно заискивающий взгляд нашкодившего говнюка и сказал:

— Головой отвечаешь! Боря, останови машину.

«Кефир» остановил «Мерседес», повернулся ко мне, и я жестом указал на дверь. Тяжелая дверь открылась, я вышел из броневика. Дождавшись, пока он отъедет, повернулся, посмотрел назад — от бело-голубого здания мы отъехали на приличное расстояние. Прикинув, что идти минут десять, я подумал, что за это время «Кефир» успеет проехать пост ГАИ на въезде в Москву, но решил не торопиться и пошел спокойным шагом никуда не торопящегося человека.

На самом деле мне не терпелось увидеть рожу Енакова, а еще больше услышать, что он скажет, после того как я сообщу, что наш разговор замечательно записался на диктофон, купленный мною в «шпионском» магазине на Новом Арбате всего за 100 баксов. Диктофон, который, как уверял продавец, запишет даже муравьиную речь, — особо чувствительный микрофон, распознавание и удаление помех, еще какие-то буржуйские «удобства». Я хотел увидеть, как раскроются от страха маленькие глазки оборотня, как потекут по его вискам капли стыдливого пота, как дрожащие руки будут отсчитывать двадцать тысяч долларов, часть которых я потрачу на телевизор и музыкальный центр. Мне хотелось мести, и до ее свершения оставалось каких-то тысячу шагов…

…Суд признал Енакова и двух его сообщников (старлея и летеху) виновными в вымогательстве, и теперь им предстояло обживаться на новом, не таком прибыльном месте — колонии для ментов. Телевизор, как и музыкальный центр, я так и не купил, отложив, пока не рассчитаюсь с компанией. Дело в том, что назад я получил только пятнадцать тысяч долларов и рублей еще на десятку — остальное менты успели потратить за два часа, и даже истеричные окрики Енакова, от которых молодой старлей то бледнел, то становился похожим на неспелый мандарин, не помогли. Не помогли и уговоры — я был холоден, и никакие рассказы о ребенке, который пять лет без отца, не могли заставить меня изменить решение отдать наглых ментов в руки правосудия. Я помню ненавидящие глаза Енакова — казалось, он хотел испепелить меня взглядом, когда я спокойно рассказывал хмурому судье обстоятельства данного дела. Я помню, как он кричал, что я все подстроил и сажать надо меня, а не его, доблестного и верного слугу закона.

Я многое помню. Еще помню, как на выходе из зала суда ко мне подошел какой-то тип в дорогом костюме и предупредил, чтоб я внимательно оглядывался при переходе через улицу, и добавил:

— И вообще!

Спасибо ему — благодаря его предупреждению я спасся, чудом не угодив под колеса вылетевшего на тротуар автомобиля, за рулем которого находился пьяный придурок, спутавший тротуар с мостовой.

Так закончилась эта история…

Да, чуть не забыл — Сеня! С этим я поступил иначе. После того, как отправил Антона обратно в родную Сибирь, а «Кефир» довез меня до Цветного, я вывел Сеню из броневика и в трех непечатных словах сообщил ему, что со мной он больше работать не будет. И предупредил, что, если увижу его в окрестностях Майиного дома, пристрелю, как бешеную собаку. Кажется, он поверил…

Глава 9

…Когда-то в СССР все были бедные и даже придумали поговорку про бедность, которая не порок. Не знаю, кто в это верил, но точно помню другое — как только появился шанс заработать сумасшедшие деньги, не вкладывая в это почти ничего, вся Россия понесла свои денежки одному из самых великих аферистов прошлого века — Сергею Мавроди.

Я не буду пересказывать историю МММ — это можно прочесть в газетах, комментариях, в огромных томах уголовного дела, которое все же завели на основателя финансовой пирамиды. Я расскажу лишь о последнем дне безумия, которое с полной уверенностью можно назвать всенародным…

…Все началось в ночь на четверг, когда избавившись от всех акций МММ (и с неплохим наваром), мы с Майей отправились отмечать какой-то юбилей. Сейчас не вспомнить, какой именно, потому что, несмотря на небольшой срок нашего романа, они случались каждую неделю, а порой и день — Майя была горазда на всякие выдумки. Мы отмечали месяц с момента первой ссоры, отмечали неделю, как высохли подаренные ей на день святого Валентина цветы. Отмечая ссору, разругались так, что первая показалась легкой перепалкой, а в память о высохшем букете я купил целую охапку цветов, чем вызвал уважение продавца и удивленную улыбку Майи. Второе было намного важнее, и я взял за правило каждые семь дней дарить ей цветы.

Мы сидели в каком-то баре, пили «Б-52» и спорили о политике. Это был ее конек — сравнивать нашу и «ихнюю» жизнь. «Ихняя» была в США, где уже лет десять жила ее старшая сестра Тома, наша… это наша, здесь в России, где никто не знал, кем проснется: миллионером, нищим, да и проснется ли вообще. В ту ночь я был уверен, что мы миллионеры и этого уже не изменить, о чем охотно спорил с раскрасневшейся от трех выпитых коктейлей девушкой.

Майя ласково называла меня дураком и даже пыталась объяснить почему. Хочу сразу сказать, что в ее словах не было и доли логики, разве что когда она говорила об азарте, с которым я подписывался на сомнительные авантюры. Ну да, было пару раз, когда я не угадал и «попал», что называется, нехило. Но у меня был один универсальный ответ — раз мы здесь и отдыхаем в свое удовольствие, значит, не такой я и дурак…

— Ты дурак, — опровергала Майя, — и не понимаешь, что рано или поздно «налетишь» на такую стену, которую тебе не одолеть! Просто расшибешься и костей не соберешь!

— Я хорошо лазаю, — отвечал я самоуверенно и поджигал очередной «бомбардировщик», который тут же «тушил», отправляя огненную жидкость в желудок, — и я не дурак!

— Дурак! — уверенно повторяла Майя и, отняв у меня зажигалку, делала то же самое со своей порцией забористого напитка.

Я улыбался, слушая ее приятный голос, улыбался, наблюдая, как удивительно быстро она осушала очередной «Б-52», улыбался, когда она жестом показывала, что у меня не голова, а пустой орех. Я всегда улыбался, потому что мне нравилась эта девушка, а иногда я даже думал, что люблю ее…

На столе уже стояло шесть пустых и столько же полных рюмок, когда зазвонил мой телефон. Майя с неудовольствием посмотрела на заерзавший по столу мобильник и сказала:

— Кто звонит в такое время? Может, люди уже спят!

— Но мы же не спим, — возразил я и, взяв тяжелый мобильник, посмотрел на дисплей.

Номер был незнакомый, да еще и не московский. Узнав код славного сибирского города, подумал, что это Серега — один из двух моих компаньонов с одинаковыми именами. Майя нахмурилась и взяла зажигалку, чтобы поджечь следующий «бомбардировщик», а я нажал на зеленую кнопку, готовясь услышать пьяного Серегу, потому что трезвые люди в три часа ночи (по тамошнему времени) обычно не звонят.

Это был «Кореец». Так звали нашего конкурента, почти врага. Разбогатевший на ваучерах и продаже валюты «Кореец» осложнял нам жизнь, переманивая к себе мелких валютчиков и спекулянтов, по старинке продававших валюту на «пятаке». Сереги несколько раз пытались договориться с ним о верхнем и нижнем потолках, и всякий раз «Кореец» нарушал договоренность, ссылаясь на дикую необходимость в рублях (в долларах, марках, ваучерах). Доходило до «стрелок», на которые съезжались «крыши» обеих сторон, а однажды дошло до стрельбы, правда, без трупов. Вроде все, договорились, но проходила неделя, все начиналось по новой, и Сереги уже сами «отбивали» клиентов «Корейца», предлагая низкий курс или невысокую комиссию. И снова споры, взаимные упреки и очередные стрелки с разборками.

Словом, «Кореец» не был тем человеком, на которого хотелось бы тратить время, но первые же его слова заставили меня зажать пальцем второе ухо, чтобы гремевшая в баре музыка не заглушала не очень четкую речь взволнованного человека.

— Ден, алло, ты слышишь?!

Я посмотрел на недовольно отвернувшуюся Майю и ответил:

— Слышу. Чего хотел?

— Ден, у меня просьба! — прокричал «Кореец», заставив меня задуматься и… насторожиться.

«Кореец» хочет меня о чем-то попросить?! Это было странно, если не сказать, подозрительно. В обоих случаях это было интересно, и я сказал:

— Слушаю тебя, Хван, только в двух словах, а то я…

Хван, как, собственно, и «Кореец» не было его настоящим именем, но он отозвался:

— Хорошо! В двух словах! У меня остались акции МММ, и если ты поможешь мне…

Я прикрыл трубку ладонью и посмотрел на Майю.

— Май, мне нужно поговорить с человеком. Я сейчас, пару минут, ок?

Майя посмотрела на зажатый в моей руке телефон, затем на маленькие часы на своем красивом запястье.

— Время пошло!

— Ну, может, три, ладно?

— Одна минута пятьдесят секунд! — мстительно произнесла Майя.

Я рванул в коридор, и сейчас уже трудно сказать, что меня толкало — то ли нежелание обидеть Майю своей непунктуальностью, то ли предчувствие…

Выйдя в относительно тихий холл заведения, я поднес телефон к уху и сказал:

— Я слушаю.

— Так что, Ден, поможешь?! — В голосе «Корейца» явственно различались тревожные нотки.

— Не знаю, Хван, как-то все неожиданно, — я помолчал и спросил, — а ты звонил Поляку?

— Звонил, — ответил сибирский кореец, — он и дал твой номер.

— Ясно, — ответил я, подумав, что Серега мог бы и сам позвонить, — а что, у вас нельзя «слить»?

— Поверь, если бы это можно было сделать, уже бы сделал! Что скажешь, Ден?! У тебя же был вроде «канал»?!

Я помолчал пару секунд, пытаясь пробиться сквозь алкогольные пары, но все, что мне удалось, это вспомнить то, что из-за этого самого «канала» я чуть навсегда не расстался с Майей…

…С одной симпатичной особой с очень смешными светлыми кудряшками и не совсем советским именем Алиса мы познакомились на бирже, куда она принесла свои акции, которые я купил по цене чуть выше розничной. Не спрашивайте почему. Кто-то скажет, бабник, что я буду отрицать даже на смертном одре и добавлю, что была среда, а на следующий день котировки были выше, следовательно, это была просто сделка. Но если совсем уж честно, то я до сих пор верю, что это был еще один странный зигзаг моей нелепой судьбы…

Пока мой помощник Олег оформлял сделку, мы разговорились и с удивлением выяснили, что уже встречались несколько лет назад на свадьбе, где жених был моим знакомым, а невеста ее школьной подругой. Мы даже вспомнили драку, в которой я (слава богу!) не участвовал, и отделение милиции, откуда пришлось вызволять ввязавшегося в мордобой жениха.

После совершения сделки я предложил Алисе отметить встречу и сделку пирожными в местном кафе, и она согласилась, оговорив, что каждый сам платит за себя. Я был не против — люблю, когда женщины подчеркивают свою независимость, особенно, когда и в самом деле так, и мы пошли в полутемное кафе на первом этаже Плехановской академии, где размещалась одна из многочисленных в то время российских бирж.

В разговоре выяснилось, что Алиса знакома с одним из больших начальников МММ и вхожа в их штаб на Варшавке в любое время дня и ночи. Я еще не знал, как это можно использовать, но чуйка сработала, и я оставил Алисе номер своего мобильника. На всякий случай, который наступил буквально через неделю, когда пролетевший слух об аресте Сергея Мавроди породил на биржах небывалую панику, заставившую всех обладателей красивых бумажек заметаться в поисках «куда бы сплавить эту бумагу». Я был тогда на РТСБ с кучей рублей, вырученных с продажи ваучеров, наблюдая за охватившим брокеров сумасшествием, и звонок Алисы счел просто знамением. В ответ на вопрос, чем занимаюсь и не желаю ли еще по чашечке, я спросил, можно ли сейчас сдать на Варшавке акции по нынешним котировкам. Она ответила, что узнает и, перезвонив через пару минут, подтвердила — можно.

После этого я скупил по неслыханно низким ценам на все имевшиеся у меня наличные и помчался в броневике на Варшавку, где возле дома номер 26 меня ждала Алиса. Я был удивлен той легкости, с которой мы прошли сквозь ряды до зубов вооруженной охраны главного офиса МММ. Потом удивился еще раз, когда нас приняли без очереди, и еще раз, когда расплатились крупными купюрами, и еще, после того, как понял, что ее здесь знают почти все, и еще…

Уже потом, после того как я отправил с охраной часть денег в обменник армянских друзей, а мы с Алисой отправились в ресторан отмечать удачную операцию, я узнал, что она какое-то время работала в этом же здании. На вопрос, почему ушла, Алиса улыбнулась и ответила, что не хочет говорить об этом, и мы занялись приятным подсчетом прибыли, которую честно разделили пополам — мне три части, ей — одну.

Отметили это дело бутылкой шампанского, затем еще одной, третьей и я до сих пор не могу объяснить, как мы оказались в ее квартире на Университетском. И не просто в квартире, а в постели, да еще и голые! Секс был настолько бурным, что почти ничего не запомнилось. Только желание обладать ею снова и снова…

Домой я вернулся только утром, и Майя все поняла, едва взглянув на мое виновато-помятое лицо…

…Я понял, что «Кореец» уже какое-то время спрашивает, слышу ли я, и ответил:

— Я здесь. Связь чего-то…

— Что скажешь, Ден?! Помоги, дружище! Назови цену, и я уже утром буду в Москве!

Я подумал, что насчет «дружище» он перегнул, но мне понравилась фраза «назови цену».

— Хван, ничего не обещаю, давно не общался с этим человеком, так что…

— Ден, я дам тебе двадцать процентов.

— От чего? — Вопрос вырвался у меня непроизвольно — специфика работы, знаете ли.

— У меня акций на лимон «грина», — быстро проговорил «Кореец». — Чем дороже сдашь, тем больше твоих денег!

Это было серьезное предложение. В идеале моя доля составила бы двести тысяч «зелененьких», а таких денег я еще не зарабатывал. Естественно, какую-то сумму пришлось бы «откатить», но даже в этом случае это был бы сумасшедший заработок!

Я почувствовал азарт и нечто сродни куражу — почему бы и не заработать?! Правда, кураж не смог заглушить мысль о том, что для этого дела мне потребуется Алиса, с которой не виделись с того самого дня и которая, наверняка, не захочет со мной разговаривать. Наш последний разговор состоялся после беседы с Майей, которой я во всем признался. Майя тогда ответила, что она не знает, как поступит, и ей нужно подумать, но я тоже должен решать, с кем мне лучше. Я и решил — позвонил Алисе и попросил больше мне не звонить.

— Чего молчишь?! — Из раздумий вывел голос «Корейца».

— Думаю, — честно ответил я, но «Кореец» понял иначе.

— Тебе мало 20 процентов?! Не вопрос! Давай 25!

Мне стало неловко, хотя я прекрасно понимал, что чем сильнее «оберу» нашего конкурента, тем меньше головной боли он будет доставлять нашей компании, сбивая цены и предлагая мизерные комиссионные.

— Не в этом дело.

— А в чем?!

— Ладно, давай я позвоню человеку, — говоря это, я посмотрел на часы — было почти двенадцать, — и поговорю. А ты перезвонишь минут через десять.

— Хорошо, «братан», спасибо! — ответил «Кореец» и отключился.

Подумав, что определенно вырос в глазах Хвана, перейдя из категории «дружищ» в разряд «братанов», я набрал семь цифр, которые удивительным образом запомнил с первого раза. Прошло три гудка, четыре. На пятом я подумал, что она или спит или ее нет, и на шестом решил отключиться.

Алиса ответила после седьмого гудка, когда над красной кнопкой дамокловым мечом уже завис мой большой палец. Я услышал далекие «алло» и быстро поднес телефон к уху.

— Алиса, привет. Это Ден.

«Алло» прекратились, и в трубке повисла тишина, нарушаемая лишь треском живущих своей жизнью электрических разрядов.

— Прости, что так поздно…, — начал было я заранее заготовленной фразой, но она перебила меня.

— Иногда лучше поздно, чем никогда, — сказала девушка с таким несоветским именем, и я вдруг понял, что хочу ее увидеть.

— Я думал, ты сразу пошлешь меня, — слова вырвались сами собой.

— Представим, что мне любопытно, зачем ты позвонил, — ответила она, — тем более что это и в самом деле так. Ведь ты, наверняка, не просто так звонишь в двенадцать ночи девушке, которую бросил, переспав с ней всего один раз?

В ее тоне было все — упрек, холод, логика. У меня запершило в горле, и мне пришлось откашляться, прежде чем ответить:

— Ты права — я звоню по делу.

— Опять волнения на бирже? — Я услышал, как она усмехнулась.

— Не совсем. А ты ничего не знаешь?

— Ты о чем?

— Алиса, мне нужно сдать акции на очень большую сумму…

— Ясно, — она помолчала несколько секунд, — на сколько?

— Миллион. Баксов.

— И ты хочешь, чтобы я снова провела тебя внутрь?

— Да, — коротко ответил я, думая, что если скажу чистую правду о том, что также очень хочу ее увидеть, она мне не поверит.

— И все?

Ох, женщины! Как же вы это умеете, одним словом сказать то, на что мужчине может не хватить всего и немалого словарного запаса. Я почувствовал, как что-то захлестнуло в груди, едва не выдавив из легких весь воздух, сделал неимоверное усилие, чтобы ответить как можно спокойнее.

— Еще хотел извиниться, но не знал, как позвонить, что сказать. Не было причины.

Она помолчала.

— Долго же ты ждал, пока она появится. И я так понимаю, что, если бы не необходимость, вряд ли дождался бы.

Она снова усмехнулась, и я подумал, что она права. Мне было хорошо с Майей, которая все же простила меня, предупредив, что это был единственный раз, когда она это делает, и я никогда бы не позвонил Алисе, если бы не сегодняшний случай. Даже несмотря на то что вспоминал ее слишком часто для столь мимолетного знакомства.

— Алиса, я бы не хотел обсуждать это по телефону. Мы можем встретиться и поговорить…

— Давай сделаем так, — она снова перебила меня, — я узнаю, можно ли еще что-то сдать и, если да, мы встретимся. Если нет…, — она выдержала паузу и закончила, — ну, ты понял меня.

— Хорошо, — ответил я, чувствуя, что совершаю что-то не очень хорошее по отношению к ждущей меня в баре Майе, — когда тебе перезвонить?

— Через две минуты, — ответила Алиса, и я услышал короткие звонки.

Две минуты протянулись вечностью, которую я заполнил борьбой с всплывающими в голове сценами того дня и особенно ночи, проведенной с этой необычной девушкой. Я бы не смог ответить на вопрос, что именно было в Алисе необычного, но не сомневаюсь, что это подумал бы всякий мужчина, пообщавшись с ней хотя бы несколько минут. Она не была такой свободной, как Майя, хотя секс с малознакомым парнем в первый же день знакомства (свадьба наших знакомых не в счет) мог обмануть кого угодно.

Нет, она была довольно стеснительным человеком, а тот случай был из разряда тех, когда говорят «с кем не бывает». Я еще в ресторане понял, что она не из тех, кто раскрывается всем и каждому, но главное — в Алисе была какая-то тайна, которую я не смог распознать за отведенное мне время и которой не было у Майи, открытой как любимая книга…

Две минуты прошли, и я быстро набрал ее номер. Он был занят. Я подождал ровно минуту и набрал снова. Она ответила после первого гудка.

— До одиннадцати утра — потом все, конец света! — бодро сообщила Алиса.

— Успеем! — так же бодро ответил я, прикинув, что первый самолет из Сибири прилетает в восемь с копейками.

— Да, вот еще, — она замолчала, и я подумал, что сейчас услышу какое-нибудь страшное условие, типа «ты должен сто тысяч раз написать кровью прости», или что-то в таком духе, но я ошибся, — там сейчас много народу, настоящая паника. Так что лучше с охраной. Ты еще катаешься на броневике?

— Будет и броневик, и охрана! — заверил я ее. — Где встречаемся?

— В 9:45 буду ждать тебя в вестибюле. Сможешь туда пробиться?

— Смогу!

— Хорошо. Тогда… до встречи?

— До встречи, — ответил я и отключил телефон.

Во-первых, я ждал звонка «Корейца», а во-вторых, меня все сильнее мучило чувство вины перед Майей, хотя наш разговор с Алисой имел чисто деловой характер. Ну, или почти. Вот это «почти» и мучило меня до самого звонка нервничающего «Корейца». Поговорив с ним и уточнив время прилета в Москву, я отправился в бар, где нашел Майю в обществе какого-то пижона, который, едва завидев меня, тут же ретировался к барной стойке. Я побрезговал садиться на стул, который только что занимал этот пижон и, поменяв на соседний, уселся напротив подозрительно веселой Майи.

— Ты чего?

— А?! — пьяно ответила Майя. — Ты…, где ты был?!

— По телефону разговаривал. А это кто? — Я указал на пижона.

— Это?! — Майя рассмеялась, икнула и сказала: — Да никто! Клеил меня!

— Клеил? И как? Получилось?

— Не знаю, — загадочно улыбаясь, ответила Майя, — тебя так долго не было…

— Меня не было десять минут!

— Двадцать! — отрезала Майя, придвигая к себе наполненный чем-то прозрачным бокал.

— Хорошо, пусть двадцать. Я разговаривал по важному делу.

— А мне было скучно!

— Скучно?! И поэтому ты…

Я чувствовал, что она специально доводит меня, и старался не поддаться на провокацию, но то ли она была зла на меня, то ли слишком пьяна, но ее последующие слова были еще обиднее, потому что она напомнила об… Алисе, назвав меня бабником и еще кое-кем. Далее последовала ссора, которая продолжилась в такси, затем дома и закончилась, когда запершись в своей комнате, Майя перестала отвечать на мои вопросы. Открыв дверь (в ее квартире были старинные двустворчатые двери, которые легко открывались, если вытащить из пола задвижку), я нашел ее спящей на кровати, раздел, укрыл одеялом и вышел, закрыв двери в обратном порядке. Пусть думает, что сама разделась.

Спал немного. Устав ходить по тихой квартире, прилег на диван, вспоминая разговоры сначала с Алисой, затем с Майей, и не заметил, как уснул. Тревожные, беспокойные, не дающие отдыха сны навалились, вызывая смутные ассоциации и страхи.

Мне все время снились лица. Они что-то кричали, тянули ко мне руки, норовя попасть в глаза, а я почему-то объяснял, что моя фамилия вовсе не Чубайс и вообще — он рыжий, а я брюнет…

Я проснулся ровно за секунду до прозвеневшего мобильника. Это был Димон, который сообщил, что броневик стоит у подъезда. Взглянув на часы, я чуть не обмер — самолет с «Корейцем» должен был приземлиться через полчаса. Я схватил бутылку с минеральной водой, мобильник, обулся и выбежал за дверь, не забыв тихо закрыть ее за собой….

…В порту мы были ровно через полчаса. В этот раз водителем был Лёва, ас и дорожный хулиган, которого нужно останавливать, а не подгонять. В охране Димон, Андрюха и новенький Саша, которого я взял вместо Сени. Саша показался мне нормальным человеком, да и характеристика у него была что надо — Афган, спецназ, списан по инвалидности (ранение, едва не стоившее ему жизни, единственной благодарностью за которое было списание храброго офицера в запас, а пенсии не хватило бы и на месячный абонемент в метро).

Умывшись прямо в броневике (скрытые усмешки охраны, понимающий взгляд Левы), я смог кое-как привести в порядок припухшее после вчерашнего загула лицо. На шутливые предложения опохмелиться я не стал обращать внимания — был поглощен мыслями о встрече с Алисой. Я даже поймал себя на том, что волнуюсь, но списал на горячечное ожидание предстоящей операции, которая могла самым кардинальным образом изменить мою жизнь…

Встретив «Корейца», я провел его через депутатский зал, усадил на почетное место в большом салоне бронированного «Мерседеса» и ровно в 8:40 мы были у дома 26 по Варшавскому шоссе, где царило что-то невероятное.

Тысячи людей заполнили широкое шоссе и все пространство, несметным количеством голов окружив кирпичное пятиэтажное здание офиса МММ. Движение было застопорено наглухо, и лишь благодаря спецсигналам нам удалось пробиться сквозь толпу до металлических ограждений, установленных метрах в двадцати от дверей в здание. Остановившись, Лева повернулся, развел руками:

— Все, Ден, дальше никак! Народ под колеса бросается!

Я посмотрел на обалдевшего от увиденного «Корейца».

— Значит, пойдем пешком, — и добавил, обращаясь уже к охране, — идем кучно. На провокации не поддаваться, особенно на обратном пути. Все понятно?

— Так точно! — бодро ответил Саша и первым выбрался из броневика.

Наше появление толпа восприняла по-разному. Кто-то обрадовался, решив, что мы привезли деньги, в выдаче которых сегодня было отказано абсолютно всем. А кто-то все понял правильно и кричал, что мы приехали забрать последние деньги и нас нельзя пускать внутрь.

Толпа — дура. В этом я убедился еще раз, увидев повернутые к нам яростные лица обманутых обладателей акций МММ, их безумные глаза и услышав призывы забить нас до смерти.

— Вперед! — крикнул я, пытаясь перекричать нарастающий рев толпы, и подтолкнул все еще ошарашенного происходящим «Корейца».

— Назад! — крикнул Саша, охаживая прикладом выскочившего за ограждение мужика с длинной трубой в занесенной для удара руке.

Выронив трубу, мужик приземлился на мягкое место, растирая грудь, куда приложился бывший спецназовец. Взрыв негодования пронесся над головами, но мы уже подбегали к охраняемому автоматчиками входу в здание. Следуя приказам, автоматчики уже направили на нас свои автоматы, когда я увидел Алису.

Она стояла рядом с входом, заслоненная одним из бугаев-охранников, и я поймал себя на том, что уже несколько секунд смотрю на эту одетую во что-то воздушное девушку, не обращая внимания ни на страшные окрики автоматчиков, ни на нервные оклики «Корейца».

Я указал майору на Алису, он посмотрел на нее и, повернувшись к нам, коротко кивнул. Автоматчики раздвинулись, и вся наша пятерка благополучно добралась до входа в святая святых Сергея Мавроди. Я подошел к Алисе.

— Привет, — сказал я, глядя ей в глаза.

— Привет, хорошо, что не опоздал. Они перенесли время, — с легким беспокойством в голосе произнесла Алиса.

— Не понял? — Я почувствовал тревогу. — Куда перенесли?

— Конец света случится на час раньше, то есть, — она посмотрела на наручные часы, — в 10:00 перестанут выдавать даже своим.

— Черт! — Это был «Кореец», незаметно подошедший к нам из-за спины. — Мы не успеем?!

Алиса посмотрела на него, затем на меня и сказала:

— У нас еще есть время, но…

— Что но?! — На «Корейца» было жалко смотреть (человек, все ж, хоть и конкурент долбанный!).

— Пустят только меня и его, — она снова посмотрела на меня и добавила, — остальным придется ждать здесь.

— Но как же?! А я…! — «Кореец» посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

— Нет времени на споры! — отрезала Алиса. — У нас чуть больше десяти минут!

— Давай бумаги! — Я протянул руку, и «Кореец» отдал мне довольно увесистый пакет.

— Ден, я надеюсь! — нервно произнес «Кореец».

— Пошли! — сказала Алиса и прошла мимо стоявших по обе стороны двери автоматчиков.

Я кивнул «Корейцу» и молча проследовал за Алисой…

…Атмосфера внутри здания резко отличалась от того, что творилось на улице. Нет, здесь никто не прохлаждался и не разгуливал, дивясь на собравшиеся толпы возмущенных людей, а если кто и шел, то непременно скорым шагом. Но не было паники, истерик и даже суеты. Все занимались своими делами, и лишь высокая плотность вооруженных людей на каждый квадратный метр напоминала о близящемся Армагеддоне.

На нас с Алисой мало обращали внимания, и мы без особых проблем поднялись на последний этаж, где находилась одна из касс. В коридоре сидело несколько человек, и я с испугом подумал, что если это очередь, то до нас она точно не дойдет. По-крайней мере, к десяти мы были бы так же далеки от заветной двери, как и сейчас.

Алиса жестом показала, где встать, и вошла в кабинет секретаря. Через несколько секунд выглянула оттуда и посмотрела на меня так выразительно, что я без слов пошел к ней, все еще не веря, что у нас получится.

В кабинете я увидел знакомую с прошлого посещения секретаршу, кивнул ей и проследовал за Алисой в следующий кабинет. Там находился седой нервный мужчина, то и дело трогающий себя за разные части тела, лица, и все время повторявший одну и ту же фразу:

— Вы только аккуратней там, на улице, — говорил нервный мужчина, недовольно косясь на меня, когда я проверял выданные им деньги.

Но я продолжал считать. Привычка, знаете ли. Проверив количество пачек в каждом кирпиче, я пересчитал деньги — передо мной лежало два миллиарда рублей. Ровно сорок кирпичей по пятьдесят миллионов в каждом. Примерно, сорок килограммов. Деньги лежали в двух пластиковых прямоугольных корзинах, и, насколько я мог судить, они не помещались в прихваченных из броневика инкассаторских мешках.

Мужчина посмотрел на мешки и подтвердил мои подозрения:

— Не поместятся. Берите прямо корзинами. Унесете?

С корзинами вес составлял примерно 50 кг. Я кивнул:

— Унесу. А тележек у вас нет?

— Нет, — быстро ответил нервный мужчина и выразительно посмотрел на дверь.

— Сколько мы должны?

— Она скажет, — седой мужчина был явно не в себе.

Я посмотрел на Алису — она слегка кивнула. Прикрыв деньги мешками, я поднял корзины и подумал, что тут не 50, а все 60 кг! И что до первого этажа мне их не донести. Но не привыкли мы отступать, тем более, когда нас ждет такой куш, а рядом девушка, перед которой ты ни за что не признаешься в своей слабости.

Мы вышли из кабинета, и я на пару секунд поставил корзины на свободный стул. Алиса подошла ближе, остановилась, глядя на меня.

— Тяжело?

— Не то чтобы тяжело, но точно нелегко, — ответил я, прикидывая, не взвалить мне корзины на спину.

— Надо идти, — она тоже немного нервничала, хотя ей это даже шло.

— Пошли, — я подхватил тяжелые корзины и, почти не видя дороги, пошел за Алисой.

Рассказывать, как мы спускались по нескончаемой лестнице, я не буду — это может быть интересно только мне самому, и то в качестве примера нечеловеческих мук, испытанных мною на нестандартных ступеньках старого здания. Но марку держал, хотя, казалось, еще немного, и я просто лопну от напряжения.

Когда мы сделали первый перекур между третьим и вторым этажами, я спросил Алису, стараясь, чтобы мой голос хотя бы не прерывался от судорожных вздохов:

— Сколько мы должны… этому дядьке?

Алиса посмотрела на меня долгим изучающим взглядом.

— Десять процентов.

Что ж, это по-божески. Некоторые брокеры предлагали на бирже сдать акции за половину, а то и меньше! «Кореец» бы не перенес такого процента, но я не собирался грабить: десять процентов плюс наши с Алисой двадцать — итого тридцать. Немногим больше предложенного Хваном вознаграждения, хотя я не сомневался, что он бы согласился и на больший процент, лишь бы не потерять все.

Перед первым этажом мы вновь остановились перевести дух. С меня градом катил пот, и я даже подумал, что за этот Сизифов труд мне полагается небольшая премия. Взглянув на холодную, слегка отстраненную Алису, я задал ей мучивший меня вопрос:

— А кто он…, этот мужик в кабинете? Странный такой.

Она помолчала, видимо, раздумывая, достоин ли я ее ответа, но все же сказала:

— Мой отец.

Как говорится, предупреждать надо. Я едва не выронил миллиарды рублей из порядком обессиленных рук. С десяток мгновенно возникших вопросов завертелись в мокрой от пота голове, но я удержался. В конце концов, сейчас это уже не имело значения, поскольку операция по спасению «корейских» денег была почти завершена, а следующих быть уже не могло — МММ умирало, а я сам был из тех, кто выносил последние, еще не арестованные налоговой полицией деньги.

На выходе с лестницы я заметил пустую тележку, на которую сразу же поставил ставшие к тому времени многотонными корзины и покатил ее, в прямом смысле ощущая, какая гора свалилась с моих плеч. Я подумал, наверное, хорошо, когда у тебя столько денег, что их приходится возить на тележке, и посмотрел на молчаливую Алису. Девушка напряженно смотрела куда-то вперед. Я проследил за ее взглядом и увидел какую-то суету у входа. Охранники и милиционеры суетились, выстраиваясь по обе стороны широкой двери.

Я посмотрел на Алису.

— Что там?

— Не знаю, — девушка с кудряшками казалась спокойной, но я все же уловил в ее голосе тревожные нотки, — давай-ка постоим здесь. На всякий случай.

«Здесь» она назвала пустую комнату, куда мы с Алисой быстро вкатили тележку. Протолкнув тележку из узкого предбанника в комнату и, неплотно прикрыв дверь, я посмотрел в узкую щель.

— Что там?

Я прикрыл дверь и повернулся к стоявшей за мной Алисе.

— Все то же, — Алиса стояла так близко, что я слышал тонкий аромат ее нежных духов, — в армии так обычно встречают генералов. Может, сам Мавроди пожаловал?

— Не может — он никогда сюда не приезжал, — быстро ответила Алиса.

Вновь выглянув в щель, я увидел, что народу в вестибюле стало больше, но суеты, как ни странно, меньше. Замерев, все они стояли с одинаково застывшим выражением почтительности, глядя в сторону входных дверей. Прошло еще несколько секунд, и я увидел «причину» — маленький, невзрачный, напомнивший никогда не виденного Наполеона человек в нелепых очках быстро двигался внутри образованного охраной коридора. За ним шли несколько человек, которых во все времена назвали бы свитой — они старались не просто не отстать от Сергея Мавроди, которого я узнал, едва увидев, но даже идти с ним в ногу! Это я называю преданностью!

Они быстро промчались мимо нас. Я плотно закрыл дверь и обернулся.

— Может, и не приезжал никогда, но это он, — я усмехнулся и добавил, — видать, и в самом деле, конец света.

— Дай посмотреть.

Алиса положила руку мне на плечо, как бы отодвигая меня в сторону. То ли случайно, то ли…, в общем, не знаю, каким образом, но ее ладонь коснулась моей шеи, и я почувствовал пробежавший по позвоночнику разряд, едва не заставивший меня выгнуться от удовольствия. Сдержав в мгновенье проснувшиеся инстинкты, я отодвинулся, стараясь не смотреть ей в глаза. Алиса протиснулась, прижавшись ко мне боком и, словно не замечая, что я все еще стою рядом, приоткрыла дверь.

Тепло ее тела, защищенного всего лишь легким летним платьем, жгло меня, нагоняя неуместные сейчас мысли и желания. Я подумал, что хочу ее, хочу прямо сейчас, в этой комнате, у этой двери.

Алиса повернулась ко мне, одновременно прикрывая дверь. Мы смотрели друг другу в глаза всего одну секунду, но я понял все!

Сколько это продолжалось? Мне показалось вечность. Мы занимались любовью, не сознавая, где находимся, что происходит, что делаем, наконец! Это был порыв! Внезапный, сокрушительный, сметающий остатки разума! Сложно было сравнить с первым разом — и тогда почти ничего не запомнилось, и сейчас я практически не понимал, что делаю! Нас охватило что-то совершенно не имеющее отношения к этой реальности, чему не было, да и не могло быть названия, потому что оно было всем! Не издавая ни звука и стоя за дверью, куда в любую минуту мог войти кто угодно, мы не в силах были ни остановиться, ни оторваться друг от друга…

…Алиса первой пришла в себя. Двумя-тремя движениями она быстро привела в порядок волосы, платье, пока я пытался совместить расплывающиеся реальности. Случившееся было похоже на сон или волшебство, что часто бывает одним и тем же, и вопрос был лишь, кто сотворил его — я, она или вместе. Я попытался обнять Алису, но она ловко увернулась и сказала, нежно проведя ладонью по моей щеке:

— Надо идти, — помолчала и добавила, — мы сумасшедшие.

И была права. Только сошедшие пусть и ненадолго с ума люди занялись бы сексом в такой ситуации, но влюбленность, как известно, одна из форм безумия, достигающая у каждого своего пика. Наш «пик» был пройден, и пора было возвращаться в родную реальность, где перед нами стояла нелегкая задача прорваться к броневику.

— Да, надо идти, — согласился я и взялся за тележку…

…Дальнейшее смешалось в одном длинном кадре: злые глаза, орущие рты, тянущиеся руки людей, обезумевших от вида заполненных до отказа инкассаторских мешков. Крики охранников сливались со звуками ударов по рукам, головам, звоном в моем правом ухе, куда «прилетел» чей-то, едва не сбивший с ног кулак. Я даже не видел, кто это сделал, но было не до того — прикрывая собой Алису, я тащил два мешка денег, доверив столько же очумевшему от напора толпы «Корейцу», и все, на что меня хватало, это отбивать норовящие схватить нас руки.

Охрана старалась изо всех сил, чуть не прорубаясь сквозь тела несчастных вкладчиков, и уже в броневике я заметил большую гематому у Андрея, расцарапанную чьей-то пятерней шею Димона и чуть вспотевшее, но без единого повреждения лицо Саши. Он прикрывал нас до последнего, когда все уже впрыгнули в броневик, который, сметая металлические ограждения,разворачивал оравший от возбуждения Лева. Саша запрыгнул, Лева нажал на кнопку, и бронированная дверь укрыла нас от разъяренной толпы, начавшей раскачивать тяжеленный броневик.

Лева включил все имеющиеся маяки и сигналы, вдавил педаль газа в пол и с оглушительным ревом направил машину прямо на сгрудившихся перед ней людей. «Кореец» весь дрожал, и все время поглядывал на нас с Алисой, которая держалась так спокойно, словно не она только что с риском для жизни пробиралась сквозь толпу обезумевшего народа после нашего безумного секса в окруженном многотысячной толпой здании. Лева сумел вырулить на дорогу и, проехав еще с полкилометра по запруженной толпой мостовой мы, наконец, вырвались на простор и помчали, с каждой секундой удаляясь от царившего позади безумия…

«Кореец» был недоволен суммой «отката» отцу Алисы, но возмущался, скорее, по привычке. Это было видно невооруженным взглядом — стоило лишь посмотреть в его узкие, светящиеся неземной радостью глаза. Отсчитав тридцать процентов, «Кореец» озабоченно посмотрел на меня, и спросил:

— Подбросите меня до «обменника»?

— Я к армянам, — ответил я, косясь на молчаливо глядящую в бронированное окошко Алису, — а ты в какой?

— А чё у армян с курсом, не знаешь? — Хмурясь, чтобы скрыть распирающую его радость, произнес «Кореец».

— Да, какая разница? — Я усмехнулся, показывая, что сейчас не тот момент, когда нужно думать о потере двух-трех пунктов — радоваться надо!

«Кореец» заботливо придвинул к своей ноге на треть похудевшие мешки, и признал:

— Действительно, какая на хрен разница?!

…Купив больше полумиллиона долларов у обрадованного таким покупателям Армена, с «Корейцем» расстались, а мы с Алисой пешком дошли до бара «Бегемот», в котором заказали по салату и кофе. Силы были истрачены немалые, поэтому мы довольно быстро разделались с едой и разговорились уже за кофе.

— Я была очень зла на тебя, — призналась Алиса, положив ладонь на мою руку.

Что я мог ответить? Что она имела все основания? Это и так было понятно. Я молчал, пытаясь понять, действительно ли всего час назад мы с неистовством дикарей занимались любовью в осажденном обманутыми людьми здании или мне это просто привиделось. Судя по горящим глазам Алисы и моему состоянию это действительно было, во что сейчас верилось с большим трудом.

— Что молчишь?

Я взглянул ей в глаза.

— Пытаюсь понять…

Алиса перебила меня.

— Не надо ничего понимать, — заявила она, убрав ладонь с моей руки.

Я вновь промолчал. Ну, не хочет говорить, значит, не будем. Но я ошибся — она хотела говорить и, как мне показалось, не только говорить, но и повторить.

— Ден, — произнесла Алиса после нескольких секунд томительного нам обоим молчания, — у тебя кто-то есть?

Говорить, что Майя хорошая девушка было глупо, что мне с ней комфортно — тоже, объяснять, что я не хочу ее бросать, тем более. Поэтому я вновь промолчал, ограничившись лишь коротким кивком. Алиса все поняла. Может, и не все, конечно, но главное узнала. Мы помолчали, глядя в опустевшие чашки, наконец, чтобы прервать томительное молчание, я сказал:

— Надо бы узнать, что сейчас на бирже.

— Давай, а я пока умоюсь.

За время ее отсутствия я узнал хоть и не потрясшую, но все же заставившую лихорадочно улыбнуться новость — во всех «магазинах МММ» цены опустились до январского уровня. Другими словами цена на акцию упала в 125 раз! Это был крах финансовой пирамиды, и я мог только радоваться, что не нахожусь среди несчастных людей, собравшихся на Варшавке в последней надежде на чудо. Когда Алиса вернулась, я сказал ей, но по ее лицу понял, что она знала, что это случится. Что, впрочем, имея такого папу, не так чтобы удивительно.

Мы еще немного посидели в кафе, поболтали о каких-то пустяках, а потом, разделив заработанные с риском деньги, расстались. Никто не предложил созвониться, никто ни слова не сказал о том, что нужно встретиться. Просто поцеловались и попрощались так, словно знали, что встретиться вновь нам уже не суждено…

…А вечером, когда довольный жизнью и сверхудачной сделкой, решившей все мои тогдашние проблемы, я смотрел по телевизору репортаж о том, что случилось с МММ и его основателем, ко мне подошла Майя и, присев на краешек кресла, негромко спросила:

— А что же мне теперь делать с моими акциями?

Я посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду.

— Ты что, забыл? — Майя вскинула одну бровь, и строго посмотрела на меня, — Ты же подарил мне целую пачку этих акций!

И тут я вспомнил! Черт! Я же действительно пару месяцев назад подарил ей акций на сумму… Черт! Как же я мог забыть?! Вот черт…! Это ж сколько…, блин! Блин!

Глава 10

…Все началось с утренней ссоры с Майей. Не могу сказать, что наша жизнь была такой уж безоблачной, и ссоры были прямо редким явлением. Это не так. Были ссоры, даже скандалы, после которых оставался неприятный осадок, мешавший до тех пор, пока мы не мирились, что обычно происходило в постели. В этот раз ссора грозила затянуться до вечера, потому что я спешил в порт — надо было встретить прилетающего во «Внучку» Серегу, и я не мог задерживаться даже ради девушки с зелеными глазами.

Она не вышла проводить меня (несмотря на то что я намеренно громко и долго топтался в прихожей), и я ушел. Броневик приветливо распахнул тяжелую дверь, приглашая в пропахший табаком и перегаром салон «Фольксвагена». Охрана была все та же — Дима, Андрей и Саша. За рулем сидел «Кефир», по опухшему лицу которого я легко вычислил источник витающих в салоне миазмов. Впрочем, это было не впервой…

— Боря, — начал я, раздраженно подумав, что никакие разговоры на «Кефира» не действуют в принципе, — может, хватит перед сменой нажираться?

Сказано было грубо но, учитывая мое состояние, я был еще вполне корректен.

— А?! — «Кефир» повернул ко мне свое опухшее лицо.

— Чего а? Прекрати бухать перед работой! Весь броневик провонял!

— А, это, — пробурчал «Кефир», бросив быстрый взгляд на Сашу, ставшего после увольнения Сени старшим в моей группе, — так это, — «Кефир» почесал затылок, — вчера на поминках был. Ну, и того…

Я смотрел на него, чувствуя, как во мне плещется нерастраченная на Майину выходку обида, и понимал, что этого дядю не изменить. Ни уговоры, ни угроза увольнения не заставили бы его прекратить пить водку, которую, по словам Димона, он мог хлестать ведрами. Насчет ведер были определенные сомнения, но слово «хлестать» подходило как нельзя лучше.

— В общем, так, — я сделал паузу, прогоняя видение рассерженной Майи, — еще одни такие «поминки», и я попрошу заменить тебя. Все понял?!

— Да уж, не дурак, — проворчал «Кефир», и обиженно раздавил педаль газа.

В порт мы ехали в полном молчании, что вполне устраивало. Я думал о Сереге и его странном визите в столицу. Он не очень любил самолеты, страшно боялся высоты, и лишь что-то важное могло заставить его лететь в Москву, выполняя функции курьера. Вспомнив, как он спрашивал о каком-то «карманном банке», где, якобы, можно купить валюту значительно дешевле, чем у армян, я почувствовал раздражение. Я хорошо ориентировался в московских «обменках», и было досадно, что о новоявленном «Клондайке» мне рассказал живущий за тысячи километров от Москвы человек.

С другой стороны, если это действительно так, какого хрена мы должны «затариваться» у армян, ежедневно, как выразился Поляк, теряя на этом тысячи долларов? Бизнес есть бизнес, и никакие дружеские отношения с Арменом не имели, ровным счетом, никакого значения. Дружба дружбой, а денежки врозь. Впрочем, надо было еще проверить, насколько информация о демпингующем банке соответствовала реальности — частенько случалось, что по причине необходимости наличных многие банки дешево сбрасывали валюту, что вызывало резкий ажиотаж, который тут же спадал, как только банк набирал требуемую сумму рублей.

Возможно, находившийся в Сокольниках банк тоже проделывал подобные штуки, но я сомневался, что такое случалось каждый день — ну, какой дурак, без необходимости будет продавать в убыток? Однако проверить не мешало, и именно поэтому, оставив молодую красавицу жену, Серега летел на так нелюбимом им воздушном транспорте…

…Я встретил его у трапа. Подхватив одну из двух набитых рублями сумок, я помог донести их до стоявшего неподалеку броневика, войдя в который Серега сразу с подозрением уставился на меня.

— Бухаете, что ли? — спросил он, глядя на меня, словно это мои похмельные пары отравили атмосферу салона броневика.

Я не собирался «закладывать» «Кефира» и поэтому просто пожал плечами. Пусть думает, что ему показалось. «Кефира» за рулем не было, и я посмотрел на Диму.

— Где Боря?

— Живот прихватило, — усмехнулся Димон и, взглянув в маленькое окошко, добавил, — вон он, бежит уже.

Я увидел, ковыляющего к машине «Кефира» — на бег это походило с большой натяжкой но, так или иначе, вскоре «Кефир» уже сидел за рулем. С мученическим выражением он закрыл дверь, и мы поехали, держа направление в центр.

Помолчав некоторое время (видимо, отходя от полетных перегрузок и привыкая к московскому, далекому от сибирского воздуха смогу), Серега повернулся ко мне.

— Узнал что-нибудь?

Я понял, что он имеет в виду тот самый «банчок», но ответить было нечего — никто из тех, кого я спрашивал, ничего о нем не знал. Ни армяне, ни татары (одни из самых крупных валютчиков), ни «студенты» (валютчики из МГУ) ничего нового мне не сообщили. Армен слышал, но он работал только с проверенными банками, «студенты» сказали, что им плевать, кто и как продает, Искандер ответил, что «банков много, а он один». Возможно, он был обижен за то, что я предпочитал покупать у армян, и поэтому не захотел со мной откровенничать, может, по другой причине, так или иначе, я ничего не узнал.

— А сам-то, от кого слышал?

— «Кореец» там берет, — Серега нахмурился и добавил, — вчера на 20 рублей дешевле банковал, скотина! Зря ты с него не взял тогда больше! Надо было разорить козла!

Мне показалось, что-то не стыкуется. «Кореец» наш конкурент, и я сомневался, что он стал бы делиться такой выгодной точкой.

— И зачем он рассказал тебе о «рыбном» месте?

Серега хитро подмигнул мне.

— А он и не рассказывал.

— Как же ты узнал?

— Промышленный шпионаж, — таинственно ответил бывший учитель истории в колонии для несовершеннолетних.

Шпионаж! Мы следили за конкурентами, они следили за нами, мы мечтали избавиться от них и захватить монополию в сибирском регионе, они мечтали о том же. При этом никакой вражды (по крайней мере откровенной) не было, и случалось, мне даже приходилось везти в порт и своего курьера, и посыльного Хвана, когда у них случались проблемы с охраной. Я не говорю уже о том случае с МММ, когда мог просто отказать «Корейцу», избавив тем самым нашу компанию от главного конкурента. Можно долго перечислять все странности нашей дружбы, но главным было то, что никто никогда не пытался подставить другого, а шпионаж считался самым обычным делом.

— А твой шпик не сказал, кто там заправляет? К кому обращаться?

— Нет, — Серега помолчал, глядя в узкое окошко маленького броневика, и сказал, — но у нас есть номер телефона.

— Рано еще, — сказал я, посмотрев на подаренные Майей часы, которые показывали начало девятого, — может, заедем куда-нибудь перекусим?

— Можно, — кивнул Поляк, — а то после самолетной еды…

Он не договорил, но это было ни к чему — я прекрасно знал, что за «корм» разносят милые барышни в синей униформе. Проблема была в том, что по причине раннего утра рестораны еще не работали и поесть можно было только в круглосуточных американских барах. Один из таких баров находился недалеко от армянского обменника, и я назвал «Кефиру» адрес. Серега молча кивнул, посмотрел в узкое, защищенное многослойным стеклом окошко и, повернувшись ко мне, произнес:

— Как там твоя королева? Все нормально?

Я пожал плечами:

— Нормально, — подумал и немного разбавил правдой, — как у всех.

— Это хорошо, — ответил Серега, и мне вдруг показалось, что он вздохнул.

Не откровенно, а так, незаметно.

— Как Таня?

Серега посмотрел так, словно я спросил его о подробностях высадки на Марс, покачал головой и, не ответив, вновь отвернулся к окну. Что-то в его молчании показалось мне знакомым, и я подумал об утренней ссоре с зеленоглазой.

— Что-то случилось, Серега?

Он повернулся ко мне, помолчал, глядя мне в глаза, и сказал:

— Потом поговорим.

Я кивнул и до самого бара больше никто не произнес ни слова. Не считая тихо матерящегося «Кефира»…

…Серега отодвинул большую тарелку и посмотрел на меня.

— Хорошее место. Надо бы и у нас открыть такой же ресторанчик.

Он с удовлетворением оглядел стилизованный под автобус ресторан и повторил:

— Хорошее место.

Честно говоря, место было так себе, на троечку. Мне не нравились крутые автобусные сидения из какой-то сверхтвердой клеенки, по которой зад скользил, как на льду, но Серега выглядел довольным, и я не стал критиковать. Он посмотрел через огромное окно на броневик, где охрана, наверное, уже покончила с едой, которую мы заказали для них (чем вызвали немалое удивление официантки), и спросил:

— Они не обидятся?

Я засмеялся.

— Не думаю. Разве что на отсутствие добавки!

Серега улыбнулся и снова посмотрел на броневик.

— Хорошие ребята.

— Нормальные, — ответил я и вспомнил о «Кефире», — еще бы водила не бухал перед работой.

— Да, запашок в салоне будь здоров, — к моему удивлению Серега произнес эти слова со смехом.

— Я его предупредил — еще раз и до свидания.

— Правильно, — Серега кивнул, затем как-то вдруг посерьезнел и сказал, — Таня ушла. Уже две недели.

Сказать, что я был удивлен — ничего не сказать. Я был изумлен! Танька, веселая, коммуникабельная, души не чаявшая в своем муже, ушла?! Куда?! Зачем?!

— То есть, как это?!

— Молча. Собрала вещи, взяла все деньги из дома и ушла.

Я посмотрел на погрустневшего Серегу.

— Так может, вернется еще? — Осторожно спросил я, не зная, что говорить в таких случаях.

— Вряд ли, — сухо ответил Поляк, — из Штатов не возвращаются.

— Из каких Штатов? — В первую минуту я не понял, что он имеет в виду, но через мгновение дошло. — Она что, в Америку уехала?

— Укатила, — спокойно кивнул Серега, — с каким-то хоккеистом.

Признаться, в первый момент я подумал, что мой друг и компаньон слегка, что называется, того. Но взглянув ему в глаза, я понял, что ошибаюсь — никаким сумасшествием и не пахло. Его светло-голубые глаза смотрели на меня холодно, без каких-либо признаков истерии.

— Что за хоккеист? — Мне хотелось как-то оборвать затянувшуюся паузу, которая действовала мне на нервы даже сильней, чем спокойно глядящему в окно Сереге.

— Да есть один, — Серега повернулся, посмотрел мне в глаза и добавил, — у него контракт с клубом из НХЛ. Танька с ним уже полгода встречалась, а я ничего не видел. Старый стал, слепну, наверно.

Как ни старался он выглядеть равнодушным, говорить равнодушно, но обмануть меня Серега мог — я видел, как ему тяжело, как он пытается скрыть свою боль, маскируясь безразличными словами и холодным тоном. Мне вдруг представилось, что это не Таня, а Майя укатила в Америку с каким-то хоккеистом — даже представить такое было неприятно, что говорить, если бы это случилось и в самом деле?!

— Да, паршиво, брат.

— Паршиво?! — Серега с удивлением посмотрел на меня. — Эта сучка просто поимела меня! На ее мать и брата записаны две квартиры в центре города, все мои машины, ее дед владелец моего офиса! И, вдобавок, Танька один из учредителей нашей компании!

Он вдруг замолчал, и я увидел, что от напускного безразличия не осталось и следа. Нет, он продолжал говорить также негромко, не хватался за острые предметы, не норовил рубануть кулаком. Но я знал своего друга и таким не видел его никогда — он был в бешенстве! Знаете, что такое взбешенный финансист? Это похуже, чем обдолбанный рецидивист, узнавший, что за время его очередной «сидки», в их семье появился еще один ребенок.

— Я заморозил ее счет, выгнал тещу с бездельником сынком из квартир, и мой юрист уже переоформляет бумаги на офис.

Кто бы сомневался?! Учитывая, что прошло всего две недели, как она ушла, а Серега уже почти вернул свою собственность, можно сказать, что он не особенно расстраивался по этому поводу. Все-таки в Сибири свои отношения и понятия, и то, что очень сложно в столице, там делается одним звонком.

Но была задета его честь, над ним насмеялись, над его чувствами надругались! Я понимал, что его бесило больше всего — эти шесть месяцев, на протяжении которых она «ставила ему рога».

— Из учредителей ее уже убрали, так что у нее остались только драгоценности и деньги, которые она сп…ла из дома.

Серега редко употреблял матерные слова, и я намеренно не стал заменять его более приличным — так легче представить, в каком гневе находился этот всегда спокойный, как удав, человек.

— Надеюсь, ты не подал на нее «заяву»?

Он взглянул на меня с некоторым удивлением и ответил:

— Подал. Она уже неделю в розыске. Но она не вернется оттуда, поэтому хрен с ней — пусть подавится!

Почему-то мне стало неприятно. Не думаю, что Сергею так уж нужны были «карманные деньги», которые Танька прихватила из дома — он просто мстил. Уверен, Серега рассказал далеко не обо всех действиях, предпринятых против ее родственников, и я бы не удивился, если б узнал, что те лишились и своих законных жилищ.

— Да уж, дела. Ну, ты сейчас нормально?

— Нормально? — зачем-то переспросил Серега.

— Ну, да, ты в порядке?

Вопрос был, конечно, риторическим — невооруженным глазом было видно, что он не в порядке, но мне хотелось, чтоб он взял себя в руки.

— Да, — он потер лоб, — я в порядке. Все, тему закрыли. Давай по делам.

— Давай…

Видимо, я произнес это с таким заметным облегчением в голосе, что Серега удивленно посмотрел мне в глаза. Но ничего не сказал…

…Заветный номер не отвечал. Подержав для приличия гудков десять и так и не дождавшись ответа, я отключил телефон и посмотрел на Серегу.

— Не отвечают?

— Рано, наверно, — я посмотрел на часы, — хотя уже половина одиннадцатого.

— А банки открываются в десять, — кивнул он в ответ, — а что там у армян?

— Не знаю, — я пожал плечами, — зачем я буду спрашивать, если еще вчера сказал им, что сегодня ничего брать не будем?

— Тоже верно, — согласился Серега и сказал, — давай я позвоню. Мой голос-то они не узнают.

Набрав номер, я протянул Сергею телефон. Он подержал ее возле уха, затем пожал плечами и вернул ее обратно.

— И здесь никто не отвечает. Сегодня вообще, рабочий день?

— Да, вроде.

Я не был уверен, что в честь очередного американского праздника наши банки тоже не устроили себе выходной, но о таких вещах меня предупреждали заранее.

— Набери татар, что ли? — Серега с сомнением посмотрел на меня, — Обменки-то должны работать?

— Так и у армян обменка, а не банк, — ответил я, набирая номер Искандера.

— Ну, что там? — спросил Серега спустя несколько секунд.

— И этот молчит, — я удивленно посмотрел на Серегу, — черт знает, что происходит.

Серега посмотрел на подошедшую к нам официантку.

— Еще что-нибудь желаете? — спросила девушка, улыбаясь на голливудский манер.

— Счет, пожалуйста, — вежливо ответил Серега и вновь посмотрел на меня, — может, еще кому-нибудь позвонить?

— Уже, — ответил я, поднося к уху Моторолу, — «студенты» даже по ночам работают, так что…

Договорить я не успел, так как в эту секунду чей-то грубый голос хамовато крикнул мне в ухо:

— Да!

— Добрый день, — слегка изменив голос и манеру, я произнес, надеясь, что меня не опознают, — а по какому курсу можно купить у вас доллары?

— Не продаем пока! — рявкнул явно чем-то недовольный обладатель грубого голоса, и в трубке послышались короткие сигналы.

— Ну?! — нетерпеливо спросил Серега, кивая на мобильник.

— Не продают, — я снова (в который раз!) пожал плечами, — торги, может, еще не закончились? Хотя…, странно…

— Да, ерунда какая-то, — согласился Сергей.

Официантка принесла счет. Серега полез за деньгами, когда раздалась приглушенная телефонная трель. Звонил его телефон. С легким выражением удивления Серега достал свой мобильник, посмотрел на узкий дисплей и нажал на кнопку.

— Алло? — спросил он, отсчитывая деньги, и вдруг замер.

Я посмотрел на него, пытаясь понять, что такого ему сказали, после чего Серега мгновенно побледнел. Судя по его изменившемуся лицу, новость вряд ли была хорошей.

— Да, я приеду, — отрывисто сказал мой партнер, — куда ехать?

Он схватил счет и, перевернув листок, быстро написал на обратной стороне несколько слов. Посмотрел на часы и так же отрывисто произнес:

— Еду!

Я с удивлением посмотрел на него.

— Что-то случилось?

— Да, — он помедлил и добавил, — Таньку арестовали. Мне нужно ехать.

— В Америку?! — То ли я плохо его понял, то ли он так объяснил, но мне почему-то подумалось, что Серега сейчас все бросит и рванет за океан, где в полицейских застенках томится его неверная жена. Я ошибся.

— Ее в Шереметьево задержали, — посмотрев на меня, он добавил, — она же в розыске. На таможне взяли.

— Я думал, она уже в Штатах.

— Я тоже так думал, — нервно ответил Серега и, оглянувшись, сказал, — Ден, я поеду. Разберись с этим банком, если все нормально…, в общем, ты знаешь, что делать.

— А кто звонил-то?

Серега помедлил с ответом, но все же сказал:

— Какой-то мент…, Попов или Панов, я не понял. Ладно, я поеду. Разберешься сам?!

— Разберусь, — ответил я, стараясь не думать об удивительном совпадении.

Хотя, как тут было не думать, если едва лишь Серега рассказал мне свою печальную историю, как тут же звонок с известием об аресте Таньки. Определенно попахивало если не мистикой, то чем-то из категории необъяснимых совпадений…

Мы вместе вышли из бара, в котором провели больше двух часов. Сергей торопливо пошел останавливать такси, а я забрался в броневик, отметив сонные глаза и примятые лица охранников. Лишь «Кефир» не выглядел сонным, но этому было объяснение — еще в баре я видел, как он проскользнул в дверь заведения и, уверенно, словно бывал здесь не раз, направился в сторону туалетов.

— Ден, — сонно проговорил Дима, усиленно протирая левый глаз, — а мы тут заждались вас.

— Солдат спит, служба идет, — ответил я, думая совсем о другом.

А именно: передо мной стояла задача дозвониться и прощупать «банчок», номер которого узнал наш шпион.

— Куда едем? — Судя по кислому выражению лица «Кефира», лучше от посещения сортира ему не стало.

— Пока никуда, — я достал телефон и снова набрал номер «банчка».

— Ден, там машина стоит уже два часа, — негромко произнес Саша.

— И? — рассеянно спросил я, прислушиваясь к длинным гудкам.

— В машине два человека, — спокойно ответил Саша, — ни разу не вышли. Может, случайность, а может…

— Да? — До меня, наконец, дошло, что он немного обеспокоен. — Ну, это можно легко проверить. Боря, — я посмотрел на обернувшегося «Кефира», — поехали к армянам, а по дороге и посмотрим, случайность или нет.

Саша согласно кивнул. Я подождал еще пару гудков и отключил мобильник. Странный «банчок» — дешево продает, а на звонки не отвечает. В голову закралась мысль, что Сереге дали неверный номер, но выяснить это сейчас не представлялось возможным, да и не хотелось в ожидании «погоды у моря» прозевать рост курса доллара, что вполне могло случиться, учитывая, что даже такие монстры валютного бизнеса, как «студенты» не назвали цены. В крайнем случае я могу позвонить туда до того, как зайду к армянам, и, если снова не ответят, со спокойной совестью купить валюту у Армена…

…Ругаясь по своему обыкновению, «Кефир» суетливо вел броневик. Саша периодически поглядывал в боковое зеркало но, судя по его молчанию, нас никто не преследовал. Димон и Андрей по-тихому резались в дурака, и лишь очередной горестный вздох последнего говорил, что дела у Андрея, как всегда, не очень.

Я думал о Таньке, выкинувшей кульбит с хоккеистом, о Сереге, в сорок лет вступившем в не самый почетный клуб рогоносцев, о неизвестном хоккеисте. Этот хоть и не входил в состав семьи моего друга, но оказался тем самым камнем преткновения, о который разбилось счастье Сергея.

Мне вдруг подумалось, вот будет у меня жена (представилась сразу Майя, хотя мы с ней ни разу не говорили о женитьбе), стукнет мне сорок, и вдруг я узнаю, что она мне изменила с кем-то. Неважно, с хоккеистом, футболистом, еще кем-то. Какими были бы мои действия? Что я должен делать или, точнее, что стал бы делать? Поступил бы как Серега или просто набил всем морды?

Учитывая мой характер, скорее всего, пошел бы по мордам но…, ударить Майю?! Любовнику ее, без вопросов, отбил бы все ценное, но Майя?! Это был тяжелый, неприятный вопрос, на который у меня не было четкого ответа. Я не знал, как поступлю, случись это со мной прямо сейчас, чего уж говорить о том, что может произойти через десять с лишним лет? Внезапно закралась мысль:

«А может, ну ее к чертям собачьим эту женитьбу? Живем и живем, ссоримся, миримся, но любим друг друга, и это главное! Когда любишь, все можно простить».

Подумал и тут же поправил себя — все, кроме предательства. А Танька предала Сергея, обманула, унизила, втоптав в грязь его любовь. И сделала это самым подлым образом, скрываясь до тех пор, пока ее любовник не получил контракта.

Признаться, раньше я был о ней хорошего мнения. Мне казалось, Таня очень светлый человек, но выяснилось, что я совсем не знаю людей. Я мог бы сказать, что это простительно, до сорока лет еще дожить надо, что, учитывая специфику моей деятельности, было не самой простой задачей. Вопрос в другом — наберу ли я к тому времени столько житейского опыта, чтобы сразу увидеть измену и пресечь ее на корню, не превращаясь в такого же несчастного, каким, несмотря на все его старания, пытался не выглядеть мой друг?!

Ответа не было, да и не могло быть. По крайней мере, в то время. Чтобы узнать его, мне нужно было прожить еще одиннадцать лет. Долгих одиннадцать лет…

Мы подъехали к обменнику, и я с радостью переключился на мысли более прозаические и материальные — о деньгах насущных. Это была почти родная стихия, хотя, сколько себя помню, я всегда мечтал о совсем иного рода деятельности, но это уже другая история.

Прежде чем войти в подвал на Рождественском, я решил еще раз позвонить в «банчок» и сделал знак «Кефиру», чтобы он не торопился открывать бронированную дверь.

После второго гудка я услышал приятный женский голос:

— Добрый день, Универсалбанк. Чем могу помочь?

Честно говоря, я не ждал, что мне ответят, и звонил, скорее, для отчетности, чем действительно веря в существование «сладкого» банка. И неудивительно, что в первую секунду я растерялся, буркнув:

— Э-ээ…, здрасьте, барышня! А мне бы валюту купить!

— Вы физическое лицо? — вежливо поинтересовалась девушка с приятным голосом.

Странный вопрос, как ни странно, помог мне взять себя в руки.

— Я-то физическое, хотя больше химическое, — быстро ответил я, вежливо улыбаясь в микрофон, — но представляю коммерческий банк. Соедините с валютным отделом, пожалуйста.

— Минуточку, — ответила девушка после секундной паузы.

Я услышал какую-то музыку, затем пару раз в трубке щелкнуло, и серьезный мужской голос произнес:

— Слушаю!

— Добрый день, меня зовут Денис, я представляю Сибирский коммерческий банк, — выпалил я давно уже ставшую привычной фразу.

— Добрый, — благосклонно ответил мужчина.

— Простите, как к вам обращаться? — Я был вежлив, но тверд.

— Андрей.

Я подумал, чего тянуть, и спросил в лоб:

— Андрей, вы продаете доллары?

— Продаем.

— А курс ваш не подскажете?

Андрей что-то негромко пробубнил, зажав ладонью микрофон, поэтому ничего кроме «бу-бу» я не разобрал. «Набубнившись», он отнял руку и сказал в трубку:

— А сколько вам нужно?

— Триста, — коротко ответил я, надеясь, что он поймет, что имеется в виду.

Он понял. Помедлив меньше секунды, мой собеседник вновь зажал микрофон, и я услышал: «Биба баба», что, вероятно, означало «триста хотят».

— Кэш будет после обеда.

— В 2–3?

— В 3–4, — уверенно ответил Андрей и добавил, — устроит?

— Вполне, — сказал я и снова спросил, — так почем торгуете?

— Две семьсот десять, — он помедлил и добавил, — но это на ваш объем.

Две семьсот десять было, как минимум, рублей на двадцать дешевле, чем вчера, и это был хороший знак. Почувствовав запах прибыли, я не смог удержаться от улыбки.

— А если больше?

— Насколько? — быстро спросил Андрей?

Я знал, что Серега привез рублей почти на полмиллиона долларов, и ответил:

— Половинку.

— Половинка — ровно.

Андрей явно был из «нашего мира», потому что спокойно и уверенно владел профессиональным сленгом, заменяющим громоздкие числа и делающим разговор бессмысленным для непосвященных. «Половинка» означала полмиллиона, «ровно» — значило две семьсот, «кэш» — наличка.

— Можем забиться? — Я тоже старался не ударить в грязь лицом, чтобы человек не подумал, что я «в первый раз замужем».

— Можно, — он помолчал пару секунд и закончил, — позвони в два, я скажу, когда подъехать.

— Забились, — произнес я, глядя на подаренные Майей часы, которые показывали почти двенадцать.

— Да, — подтвердил Андрей и отключился.

Я посмотрел на ребят, думая, чем заполнить эти два часа, и первой была мысль позвонить Майе, но, вспомнив утреннюю ссору, убрал телефон в карман. Впрочем, как оказалось зря — мне тут же пришлось доставать его. Звонил Серега.

— Ну?! — нетерпеливо спросила трубка голосом взволнованного Сереги.

— Дозвонился. Половинку по семьсот.

— Когда?

— В два должен позвонить, — ответил я и спросил, — что у тебя?

— Танька в отделении, — также отрывисто проговорил Серега, — жду начальника.

— Зачем?

Трубка помолчала несколько секунд, после чего ожила.

— Ей шьют провоз большой суммы без декларации.

— Какой суммы?

— У нее было семьдесят тысяч «грина», — чуть медленнее сказал Серега, — и ни одной справки! — помолчав, он с чувством добавил: — Курица, блин!

— А этот…? — Осторожно спросил я, имея в виду хоккеиста.

Серега сразу понял, о ком я.

— Нет, она была одна.

— И что будешь делать?

— Что? — переспросил Серега. — Вытаскивать буду. Вот, жду адвоката. И это, Ден, мне нужны бабки.

— Сколько?

— Не знаю. Надеюсь, червонца хватит, но привези двадцатку. На всякий случай.

Я подумал (может, впервые в жизни), что Серега идиот. Платить десять (или двадцать) тысяч баксов, чтобы вытащить из милиции неверную жену?! Ту, что полгода насаживала ему «оленьи рога», а потом еще и как воровка обчистила квартиру, чтобы укатить со своим любовником! Ответил, чтобы не огорчать:

— Хорошо. Где ты?

Серега назвал адрес, я вслух повторил его повернувшемуся ко мне «Кефиру» и отключил трубку.

— Ден, — на лице «Кефира» я снова увидел несчастное выражение, — мне в туалет надо.

— Опять?!

— Ну, да, мать его! — С чувством согласился любитель водочки. — На клапан давит, ничего поделать не могу!

Димон и Андрей сдержанно рассмеялись, Саша молчаливо, но осуждающе покачал головой. Стараясь сдержать подступающее раздражение, я спросил:

— А может, потерпишь?

— Да я лопну сейчас!

Глядя на его искривленное мукой лицо, мне почему-то вспомнился Джордано Бруно — наверное, у него было такое же выражение, когда проклятые инквизиторы вели его на костер. Ну, я не инквизитор, да и «Кефира» язык не повернется назвать ученым.

— Пошли. Что с тобой сделаешь?

Мы вышли из броневика, и я позвонил в дверь армянской обменки. Открывший охранник кивнул мне и произнес:

— Армен ждет тебя.

Я удивился. Вообще-то, Армен прекрасно знал, что сегодня меня не будет, и я подумал, что охранник просто ошибся, решив, что меня-то уж точно ждут здесь всегда.

Проследив за торопящимся к туалету «Кефиром», я пошел к закрытой двери начальственного кабинета и негромко постучал в нее.

— Да! — Даже в таком коротком слове было столько акцента.

Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Увешанный телефонными трубками Армен сидел за столом, и было непонятно, по какому именно телефону он разговаривает. Складывалось впечатление, что по всем одновременно, и спустя всего пару секунд я убедился в правильности своего предположения.

— Заходи! — отрывисто и, как мне показалось, нервно произнес Армен, с силой бросая одну из трубок на аппарат. — Караул, что творится!

— А что творится? — Судя по его суетливым движениям, на валютном рынке явно что-то происходило.

— Кэша ни у кого нет! — крикнул Армен, и я не был уверен, мне ли он это сказал или крикнул в одну из трубок.

— Это как, «кэша нет»? — Вероятно, мой вопрос выглядел наивным (если не сказать хуже), потому что Армен уставился на меня с такой непередаваемой миной, что я почувствовал себя последним тупицей.

— Нет, это как есть, только наоборот! — бросил известный всей Москве и далеко за ее пределами валютчик, добавив: — Таможня весь самолет арестовала!

— И? — Я решил ограничиться этим коротким словом, чтобы не ловить на себе сочувственные взгляды, которых обычно удостаиваются умственно отсталые дети.

— Что «и»?! Кэша нет, понимаешь?! Арестовали!

— Да я понял, что арестовали. Ну и что? В первый раз, что ли?

Меня немного раздражала его суетливость. К тому же я не видел причин волноваться — такие аресты происходили с периодичностью раз в квартал, когда той или иной государственной службе требовалось закрыть дефицит в разворованном бюджете и спускали цепных псов. Чаще это была налоговая инспекция, но, случалось, и таможня действовала в чьих-то интересах, не забывая о себе любимой. Вспомнился случай, когда таможня изъяла груз одного из крупных банков — 100 млн американских долларов в новенькой упаковке с логотипом «Bank of New-York» на обертке. Поднялась шумиха, которая быстро улеглась, как только банк «Российский кредит» надавил на секретные пружины в правительстве…

— Не в первый, — согласился со мной Армен и тут же закричал сразу в несколько трубок, — да нет у меня кэша, родной! Сам ищу!

— Ладно, не буду тебе мешать, — сказал я, поворачиваясь к двери.

— Постой! — крикнул Армен.

Я обернулся, не совсем уверенный в том, что это адресовалось мне. Армен по-прежнему держал две трубки, но смотрел на меня, знаком давая понять, чтоб я подождал.

— Все, родной, наберу тебя! — крикнул он в трубку, кинул ее на аппарат и, взглянув на меня, добавил: — А ты чего приехал?

— Серега привез немного рублей, думал, затариться у тебя, — ляпнул я первое, что пришло в голову.

— Немного это сколько?

— Да так, мелочевка, тыщ на тридцать, — мне не хотелось называть настоящую сумму, — продашь?

— Не могу, дорогой, — с кавказским обаянием отказал Армен, — поверишь, ни доллара в кассе нет! Сам жду!

— Ясно, — меня это вполне устраивало, — ладно, поеду.

— Слушай, — Армен поднял и бросил трубку зазвонившего городского телефона, — у меня после обеда, может, будет доллар. Пока не уверен, но обещали. Если хочешь, приезжай после четырех.

— А курс? — Вопрос вырвался непроизвольно, привычка, можно сказать.

— Пока не знаю, — нахмурившись, ответил валютчик, — позвони, договоримся…

…Когда я вернулся в броневик, «Кефир» уже сидел за рулем, благодарно посматривая на меня. Сделав вид, что не вижу его преданных (надо полагать, по гроб жизни) глаз, я опустился на обтянутое кожей молодого дерматина сидение. Дождавшись, пока я устроюсь, Димон заговорщицки прошептал:

— Серега звонил. Сказал, что ты недоступен, просил перезвонить, — он помолчал, с подозрением проводив взглядом прошедшего мимо броневика мужчину, и закончил, — срочно.

Я набрал номер Серегиного мобильного, подождал несколько длинных гудков, отключился и снова набрал. В этот раз Серега ответил почти сразу — после пятого.

— Алло, Ден?!

Даже по голосу чувствовалось, что Серега взволнован.

— Я. Что с тобой?!

— Долго рассказывать, — он запнулся, и я снова подумал, что давно не видел его таким. Если точнее — никогда не видел, — ты купил?

— Нет, — ответил я, понимая, что он имеет в виду валюту, — после обеда. У всех проблемы с наличкой.

— Черт! Можешь у армян взять?

— Сколько?

— Не знаю, — в трубке стало тихо, и я подумал, что связь, такая ненадежная в те годы, оборвалась.

Но я ошибся.

— Мне нужно тридцать тысяч! — отрывисто произнес Серега, — попроси у них до вечера. Сможешь?

— Попросить-то можно, — на память пришел недавний разговор с Арменом, — только у них тоже нет налика. Я только что с ним разговаривал.

— Черт! — выругался Серега словом, которое я заменил во избежание лишней редакции. — Ден! Мне нужны бабки! Придумай что-нибудь!

Легко сказать «придумай», когда ее нет даже у главных валютчиков страны. Но Серега находился в таком состоянии, что я не стал огорчать его.

— Хорошо. Я перезвоню.

Выключив трубку, я задумался, у кого можно сейчас купить доллары. Помимо крупных валютчиков, типа армян, «студентов» и братьев-близнецов, я знал еще несколько человек, у которых время от времени тоже покупал валюту. Обычно это происходило, когда у Армена зашкаливала жадность, и он ставил безумный курс. В такие дни я звонил «Игорю с Трубной».

Игорь был нормальным парнем, с жилкой, но без приступов неестественной жадности, и если бы у него были нужные мне суммы, я, конечно же, работал бы с ним. Но Игорь был «валютчиком средней руки» и никак не мог выйти на нормальный объем.

Набрав по памяти его номер, я подождал пару секунд и услышал приятный вежливый голос:

— Слушаю.

— Игорь, привет. Ден.

— Привет, Ден, — я понял, что он улыбнулся. — Игорь улыбался почти всегда, — какими судьбами?

— Да все теми же. Игорь, «тридцатку» продашь?

— Грина? — уточнил Игорь.

— Да.

— Ден, в кассе сейчас меньше десятки, — он помолчал и продолжил через секунду, — давай после обеда. Не хочу обещать, но, если все срастется, дам хорошую цену. Устраивает?

— Хорошая цена всегда устраивает, но баксы нужны прямо сейчас, — ответил я, думая, что если Игорь и в самом деле найдет дешевый доллар, то будет неправ, продав мне ниже рынка.

Похоже, что в городе действительно не было наличной валюты, и я слегка забеспокоился — а что, если этот самый Андрей из «банчка» скажет, что сегодня ничего не получается или что-нибудь в этом роде? Куда мне с такой рублевой массой? Отсутствие кэша наверняка уже вызвало спекулятивный рост цен на доллары, и мне даже не хотелось узнавать, почем сейчас торгуют другие валютчики.

— Извини, Ден, сейчас ничего нет, — было похоже, что он слегка расстроен, — но если до четырех не найдешь — звони.

— Ок, договорились.

Следующими абонентами стали знакомые из других оптовых пунктов обмена, но, несмотря на разницу в акценте, тембре голоса и даже вероисповедании, ответ был один — баксов нет. Я посмотрел на часы — прошло уже полчаса после разговора с Серегой, а мы все стояли возле армянской обменки. Пришедшая в голову мысль заставила если не подпрыгнуть, то шевелиться активнее. Я быстро набрал номер Сереги и, дождавшись его нервного «Алло», сказал:

— Баксов нет ни у кого, но, может, марки пойдут?

Серега помолчал пару секунд. Вздохнул и негромко ответил:

— Какие марки, Ден? Это ж «мусора»! Они не берут марки!

В его голосе явственно слышалась обреченность, что категорически мне не нравилось.

— Слушай, что вообще происходит? Зачем тебе тридцатка? Не до хрена ли за…, — я недоговорил, но он все понял.

— Может, и до хрена, — я почувствовал его напряженность и не стал перебивать, — но мне нужно. Так что, будь другом, найди доллары, Ден!

— Я ищу, блин!

Меня серьезно напрягала эта ситуация. Странный, демпингующий без особых на то оснований банк, отсутствие валюты в городе, арестованная Танька, а теперь еще (да простится мне это слово) слабо вменяемый Серега, решивший спасти свою неверную жену за сумму, ради которой половина самых красивых женщин страны отдали бы ему и свои сердца, и многое другое.

— Ладно, я попробую узнать по марке, а ты ищи доллар, Ден. Слышишь?

— Слышу. Позвони, как узнаешь.

— Хорошо.

Я посмотрел на обернувшегося ко мне «Кефира» и прочитал глубокую печаль в его заплывших от постоянных возлияний глазах.

— Что, опять?!

— Лезет, проклятое! — в сердцах произнес «Кефир». — Нет сил!

— Иди ты, Боря,… на улицу! — С досадой проговорил молчавший все время Саша. — Смотреть на тебя не могу!

— А уж нюхать…, — неудачно хохотнул Димон, осекшись под тяжелым взглядом страдающего «Кефира».

Я посмотрел на часы и, подняв голову, быстро сказал:

— У тебя пять минут! Время пошло!

Пока Боря бегал упрашивать охранников армянской обменки вновь пустить его в туалет, я успел сделать несколько звонков, но результат вряд ли порадовал бы Серегу. Меня, честно говоря, тоже. Долларов не было ни у кого! Больше того, лихорадило весь рынок наличной валюты, продавцы которой, люди нервные, импульсивные, сами были готовы покупать ее по завышенной цене. Кто-то боялся потерять прибыль (которая все равно от них никуда бы не ушла), а кому-то нужно было выполнять свои обязательства по фьючерсам, что грозило серьезными штрафными санкциями.

Меж тем цена на отсутствующий доллар росла. Если в первые часы, когда все надеялись, что вскоре все устаканится, цена казалась высокой, но терпимой, то сейчас некоторые уже объявляли две восемьсот, а самые ушлые и вовсе рубили сплеча — три тысячи рублей за один американский доллар! При этом цена на бирже лишь на семь рублей была выше вчерашней!

Это был спекулятивный рост, и я понимал, что, как только появится наличность, вся эта пена схлынет, и останутся только разочарованные глупцы, «успевшие» схватить баксы по космической цене, и сумевшие воспользоваться паникой счастливцы.

Последним, кому я собирался звонить, был Витас, говорящий с сильным прибалтийским акцентом валютчик с Мосфильмовской улицы. Я бывал у него пару-тройку раз, но всегда приезжал за маркой, которой он торговал бойче, чем долларами. С долларами у Витаса было не так, поэтому обычно мы даже шутили, что, когда у него будет хороший курс, мир просто рухнет.

Витас ответил после первого же гудка, и я подумал, что даром трачу время — вряд ли он мог помочь мне сейчас.

— Привет, Витас. Это Ден.

— Ден, привет! — как-то очень уж торопливо проговорил прибалт. — Тебе марка нужна?

— Грин, — сказал я, имея в виду вовсе не писателя.

— Сколько?

Я не ожидал подобногоответа и на мгновенье даже забыл, сколько мне нужно.

— Тридцать.

— Тысяч? — уточнил Витас.

— Ну, конечно.

— Цену знаешь?

Мне показалось, что сейчас-то он меня и огорошит, но я вновь ошибся.

— Надеюсь, не…

Он не дал мне договорить, и быстро произнес:

— Две семьсот пятьдесят. Это если будешь у меня в течение часа!

— Еду!

Я едва смог сдержать эмоции и не крикнуть в трубку, как он меня выручил, а заодно и моего партнера. Ну, и его неверную жену, разумеется, ради которой, собственно, вся эта возня. И так мне вдруг стало неприятно, передать трудно…

…Облегчивший душу и тело «Кефир» гнал броневик, как сумасшедший. Охранники поглядывали на него, то со сдерживаемой улыбкой, то с удивлением, но разговоров не было. Домчавшись до Мосфильмовской за рекордные пятнадцать минут, мы намертво встали в неожиданной пробке буквально в километре от обменки Витаса. Судя по всему, впереди что-то произошло, и это «что-то» могло затянуться на неопределенный срок. Времени на простаивание в заторе не было, и я с надеждой взглянул на «Кефира».

— Боря, сделай что-нибудь!

Не оборачиваясь, Боря кивнул, резко вывернул руль влево, включил мигалку и погнал по пустой встречной полосе. Я услышал, как тихо ругнулся Андрей, увидел осуждающее покачивание головой Саши и странную улыбку Димона. «Кефир» несся, как на пожар, и я мысленно уже простил его за устойчивый запах перегара, все еще преобладавший в атмосфере салона. Проскочив мимо недовольно отвернувшихся от нас гаишников, броневик подрезал какую-то легковушку и вскоре затормозил у небольшой аккуратной вывески «Exchange».

Я успел по дороге отсчитать нужную сумму рублей, поэтому, едва «Кефир» остановил машину, сразу выскочил из нее. Димон остался в броневике, а Саша и Андрей бегом сопроводили меня к дверям обменки.

Витас принял меня сразу, быстро пересчитал рубли и, выдав мне тридцать тысяч баксов, с улыбкой сообщил, что теперь он работает с банком, который всегда дает ему хороший курс. Так что если я желаю покупать дешевле…

Разумеется, я желал. Пообещав Витасу, что буду звонить ему всякий раз, когда мне потребуется валюта, я быстро покинул обменку. Запрыгнув в броневик и, дождавшись, пока «Кефир» закроет тяжелую дверь за вскочившими следом охранниками, я набрал Серегин номер. Он ответил почти сразу.

— Ну?! Нашел?! — В голосе моего друга было столько эмоций, сколько я не наблюдал у него никогда.

— Да! Куда везти?

Серега назвал адрес отделения милиции — это было рядом с Шереметьево.

— Понял. Выезжаю! — поддавшись его настроению, я рубил словами.

— Гони! — нервно произнес Серега, и отключился.

Я посмотрел на часы и прикинул, что до «Шарика» в лучшем случае мы доберемся минут за сорок, обратно не меньше часа, да там, пока найду Серегу и отдам ему деньги — итого часа два. Но это при хорошем раскладе — вполне могло случиться, что мы встанем по дороге, да так, что никакая встречная полоса не поможет. Я решил набрать номер «банчка» — вдруг там уже есть валюта?

Андрей ответил почти сразу. Его вежливый голос был слегка напряжен, но после того, как он узнал меня, тон изменился.

— Андрей, я хотел узнать, можно ли приехать раньше?

— Да, — сразу ответил Андрей, — баксы будут через час, так что можешь уже выезжать ко мне. Постарайся не опаздывать, а то разберут все.

— Уже выехал, — ответил я и отключился.

Стало ясно, как божий день, что мне нужно разорваться на две части: одну отправить в Шереметьево, другую в Сокольники. Я молчал, пытаясь решить проблему Буриданова осла. Пришедшая в голову мысль была неожиданной, и мне показалось, что это может решить проблему.

Посмотрев по очереди на охранников, я остановил свой выбор на Саше.

— Саш, нужно съездить в Шереметьево, — сказал я, глядя на повернувшегося ко мне охранника.

— Ну, так, поехали, — с легким недоумением в голосе ответил Саша.

— Нет, ты поедешь один, — я помолчал, глядя в его удивленные глаза, и добавил, — на такси.

— А оружие? — Несмотря на удивленный вид, Сашин голос звучал спокойно, — я же не могу с ним…

— Оставишь в машине, — перебил я, — ребята присмотрят.

— А что нужно сделать?

— Отвезти деньги и передать их Сереге.

Саша молча протянул карабин Димону и выжидательно взглянул на меня. Я понял и, протянув ему перевязанные резинкой три пачки долларов, сказал:

— Я позвоню Сереге, скажу, чтобы он тебя встретил. Он скажет, где мы будем тебя ждать…

…Посадив Сашу на такси, я вернулся в броневик.

— Куда, Ден? — спросил «Кефир», лицо которого вновь искажала какая-то нечеловеческая мука.

— В Сокольники, — ответил я и, посмотрев на давившего рвущуюся улыбку Димона, спросил, — что, опять?

Не сговариваясь, Димон и Андрей грохнули смехом. «Кефир» ругнулся, завел машину и, обернувшись, с обидой произнес:

— Чего ржете, дебилы?!

Вопрос вызвал у «дебилов» очередной приступ истеричного смеха, и я подумал, что еще немного, и они сами лопнут. Чтобы избежать этого неприятного события, я попросил:

— Парни, потише! Мне позвонить надо!

Андрей и Димон умолкли, хотя глазами продолжали угорать над несчастным водителем. Убедившись, что «дебилы» хотя бы не издают хрюкающих и хлюпающих звуков, я быстро набрал номер Поляка.

— Ты уже едешь?! — нервно спросил Серега.

— Нет…, — начал я, но был резко перебит.

— Ден, чего тянешь?! Если ее увезут в КПЗ, это будет еще дороже, если вообще возможно!

Серега почти кричал в трубку — посмотрев на лица охранников, я понял, что они слышат наш разговор.

— Серега, все нормально, — я старался говорить спокойно, потому что чувствовал, что ему его явно не хватает, — к тебе уже выехал мой охранник. Он везет тридцатку.

— Охранник?! — Серега умолк, пару мгновений переваривая новость. — Когда он будет?!

— Он уже едет на такси, — я посмотрел на часы, — встречай его минут через тридцать.

Сообщив приметы Саши и номер такси, я отключил телефон. Разговор с Поляком взвинтил мои не отличавшиеся крепостью нервы, я даже почувствовал желание выпить крепкого спиртного. Впрочем, желание быстро прошло — достаточно было взглянуть на спину «Кефира» и вспомнить, как с утра пахло в салоне. Я потянулся к бутылке воды, отпил и, поставив ее обратно на небольшой столик, негромко спросил:

— Боря, сколько нам еще?

— Если набережная свободна, доберемся за десять минут.

Я кивнул — десять минут вполне. За это время вряд ли кто успеет доехать до единственного обладателя кэша и выкупить весь налик. Странно, но ожидаемого успокоения не наступило, и я всю дорогу нервно поглядывал то в окно, то на часы. Нервозность не прошла, даже когда «Кефир» резко затормозил перед невысоким трехэтажным зданием, рядом с которым на асфальте стояла трехногая металлическая вывеска «Exchange», и, повернувшись, спросил:

— Здесь, что ли?

— Вроде, — я не был уверен и, взглянув на охранников, добавил, — останьтесь в машине, схожу, гляну, что там.

Я выбрался из броневика, подошел к металлической двери и нажал на кнопку домофона. Легкий писк возвестил, что проход открыт, и я шагнул в прохладную атмосферу Универсалбанка.

Андрей оказался невысоким крепышом, с лысой головой и маленькими бегающими глазками. Он выглядел утомленным, но, узнав, кто я, несколько оживился.

— А, привет. Привез рубль?

— Да, а баксы?

Андрей посмотрел на свои часы, один лишь вид которых говорил сам за себя, и сказал:

— Сдавай рубль, они уже должны подъехать. Пока посчитаем, то се…

Я кивнул и отправился к двери.

…Проводив меня до дверей в банк, Димон и Андрей остались на улице. Пройдя через приемную, где сидела миловидная девушка, указавшая на следующую дверь, я очутился в небольшом помещении, с двумя бронированными окошками и ведущей в кассу дверью. Выглянувший из первого окошка Андрей знаком подозвал меня, и я услышал его искаженный динамиками голос:

— Клади в лоток.

Минут пять ушло на то, чтобы разгрузить большую сумку, после чего Андрей вновь произнес в микрофон:

— Здесь нет на «половинку».

— Я знаю. Тридцатки не хватает.

— Да, — сказал Андрей, — когда довезешь?

— Завтра привезу еще столько же, — быстро ответил я, — если дашь хороший курс.

Он что-то пробурчал. Я не расслышал, но и через бронированное стекло было хорошо видно, что он недоволен. Впрочем, сделку он отменять не стал.

— Подожди, пока девчонки пересчитают, ладно?

— Хорошо.

— Можешь выпить пока кофе у секретаря, — сказал Андрей и скрылся из поля зрения.

Кофе мне не хотелось, но стоять в пустом помещении тоже не было смысла, и я вышел в дверь, в которую заходил. Миловидная барышня стояла возле кофемашины. Увидев меня, она улыбнулась.

— Хотите кофе?

— А можно просто воды? — Спросил я, стараясь подавить какое-то безотчетное чувство тревоги.

— Можно, — она улыбнулась еще шире, налила воды и, протянув мне стакан, сказала, — пожалуйста.

Вода была холодной, и я с наслаждением осушил весь стакан.

— Спасибо, — я протянул ей пустой стакан.

— На здоровье, — ответила девушка и, взяв чашку с кофе, прошла к своему столу.

Грациозно усевшись на обыкновенный стул, она вновь посмотрела на меня и предложила:

— Присаживайтесь, — взглядом указывая на небольшой диванчик, перед которым стоял журнальный столик с кипой газет, — в ногах правды нет.

Подумав, что на пересчет уйдет по меньшей мере минут десять-пятнадцать, я прошел к дивану и взял первую попавшуюся газету. Это была «Комсомолка» месячной давности. Перелистав кипу и, убедившись, что и остальная пресса той же свежести, я решил позвонить Сереге.

— Я могу позвонить? — На всякий случай, поинтересовавшись у миловидной барышни и услышав утвердительный ответ, я достал мобильник.

Серега ответил после четвертого гудка.

— Где твой человек, Ден?! — Серега показался еще более взвинченным и, придавив наушник как можно плотнее, я ответил:

— Скоро будет. Не волнуйся, Серега, все нормально.

— Что нормально?! — он кричал так, что барышня все же услышала и повернула ко мне удивленное лицо.

— Серега, я не могу с тобой разговаривать, когда ты так орешь, — я физически чувствовал растущее во мне раздражение, но старался говорить спокойно, хотя с каждым разом это давалось все трудней.

Поляк замолчал. Впрочем, ненадолго. Но когда он вновь заговорил, я понял, что мои слова все же дошли до него, поскольку тон слегка поубавился.

— Ты где сейчас? — спросил он почти нормальным голосом.

— В банке. Жду, когда пересчитают рубль.

— В том самом!?

— Да, — коротко ответил я.

— Все нормально?

— Да вроде, — я пожал плечами, и добавил, — кэш сейчас привезут.

— Хорошо, — ответил Серега, — как возьмешь, сразу звони мне.

— Ок, — сказал я и выключил трубку.

Полистав кипу и так и не найдя хоть что-то из свежей прессы, я посмотрел на занятую своими делами девушку и спросил:

— А вы не могли бы узнать, подвезли валюту?

Она повернулась ко мне и покачала головой:

— Я всего лишь секретарь. Подождите, Андрей сам позовет.

— Хорошо.

Я встал, подошел к окну и увидел стоящих во дворе Димона и Андрея. Они о чем-то говорили и, судя по их смеющимся лицам, сделал вывод, что все еще обсуждают «Кефира»…

Прошло еще минут пять. Девушка что-то печатала на компьютере, изящно делая это двумя наманикюренными пальчиками и напряженно глядя в монитор. Смутное ощущение беспокойства не оставляло меня, делая ожидание в прямом смысле мучительным. Я снова посмотрел на девушку, на дверь, за которой находилась касса, и подумал, что Саша, наверное, уже доехал до Шереметьево, но никакого облегчения эта мысль не принесла. Измаявшись молчаливым ожиданием, я встал с небольшого диванчика и, подойдя к барышне, как можно вежливее, попросил:

— А вы не могли бы узнать, как там дела?

Я кивнул на дверь кассы. Проследив мой взгляд, барышня покачала головой и вновь произнесла уже знакомую мне фразу:

— Я всего лишь секретарь. Подождите, вас позовут.

Барышня уже не казалась миловидной. Напротив, в чертах ее лица я увидел нечто неприятное, хотя и не смог бы точно сказать, что именно мне не понравилось. Возможно, холодный, контрастирующий с приклеенной к полноватым губам улыбкой или хищный с небольшой горбинкой нос. Возможно, и то и другое вместе, но мне было уже не до подробностей. Прошло минут десять, даже больше, как я сдал рубли, и за это время никто не вышел и не вошел в дверь, за которой находилась касса банка. Это было необычно. Судя по тому, что говорил Андрей, поторапливая меня, чтобы я не опоздал, здесь уже должны были толпиться инкассаторы с огромными суммами рублей, и их отсутствие тоже удивляло.

Внезапно в голову пришла мысль, сначала показавшаяся мне разумной и логичной, — я подумал, что могу позвонить Андрею и спросить, почему такая задержка. Набрав номер, я приложил трубку к уху, услышал один гудок и едва не вздрогнул от резко затрезвонившего на столе перед барышней телефона. Еще до того, как она сняла трубку, я понял, что произойдет дальше.

— Добрый день, — услышал я сразу в оба уха, одно из которых было зажато трубкой мобильного телефона.

Взглянув на барышню, я произнес:

— Андрея попросите, пожалуйста.

Она не сразу поняла, что человек в трубке и стоящий напротив одно и то же лицо, но когда поняла, я заметил удивительную метаморфозу — ее казавшееся миловидным еще десять минут назад лицо сейчас уже трудно было назвать таким. Она зло смотрела на меня и молчала, словно подыскивая правильные слова для такого нетерпеливого олуха.

Не спуская с меня глаз, она положила трубку на аппарат и негромко сказала:

— Вы что, не слышите меня? Я же сказала, Андрей сам позовет вас!

Я всегда считал себя джентльменом. Не в том смысле, что не вытираю ботинки носовым платком, а именно в отношении к женщинам, в разговорах с которыми никогда не пользуюсь матерными словами. Даже для связки. Но в тот момент меня словно прорвало.

— Слушай, ты, коза драная…! Позвони своему Андрею и скажи, чтоб вышел сюда, ясно?!

Говоря это, я вплотную приблизился к столу и навис над девицей, заметно испугавшейся случившейся со мной переменой. Она поджала полноватые губки, чуть отодвинулась и торопливо произнесла:

— Вы что?! Успокойтесь! Вас позовут!

Я выбрал пустое место на столе и от всей души рубанул по нему ладонью. Звук получился настолько громким, что девица схватилась за уши.

— Давай, звони Андрею, пока я не разнес тут все на хрен!

Она испугалась. Ее руки никак не могли ухватить выскальзывавшую из рук трубку, пока я не поймал и не всунул ее в оказавшуюся мокрой ладонь девицы.

— Звони!

Барышня набрала три цифры, подождала несколько секунд, затем посмотрела на меня и упавшим голосом сказала:

— Он не отвечает…

— Еще!

Я обошел стол и придвинулся к ней вплотную. Барышня набрала короткий номер, несколько секунд томительного ожидания, во время которого я слышал длинные гудки. Не стерпев, я почти вырвал трубку из ее руки и услышал скучные длинные гудки, на которые, похоже, никто не собирался отвечать. Я отключил трубку, посмотрел на дверь кассы и, обернувшись к испуганной секретарше, подсевшим от волнения голосом приказал:

— Открой эту дверь!

— Я не могу, — испуганно пролепетала девушка, — она изнутри открывается.

— Оттуда можно выйти другим путем?

Она пожала плечами, покачала головой и еще тише ответила:

— Я… не знаю…

Я шагнул к двери и несколько раз ударил по ней ладонью. Прислушался, снова ударил. Тишина. Я повернулся к испуганной сжавшейся на дешевом стуле барышне, посмотрел в ее глаза и вдруг, со всей очевидностью, понял — нас…, да нет, меня кинули!

…Боль в животе резанула так, что «Кефир» на мгновенье задохнулся — проклятая паленая водка! И зачем он только поперся на эти поминки?! Знал же, что напьется! А смысл?! Мучения одни! Да еще и Ден разорался, уволю, мол, на хрен, если еще раз!

Тяжело выдохнув задержанный в легких воздух, «Кефир» посмотрел в правое окно — Димон и Андрей о чем-то беседовали, стоя у железной двери. Боль в животе не стихала, и «Кефир» с тоской оглядел тихий двор, в котором не было ни одного укрытия, за которым можно было бы…

Черт! «Кефир» уже не мог сидеть. Открыв дверь, он выскользнул из броневика и, стараясь остаться незамеченным стоящими у дверей банка охранниками, торопливо забежал за угол здания. Место мало подходило для его целей, и «Кефир» еще раз обогнул здание. Поросший густыми кустами и деревьями сад показался ему чуть не райским уголком. Выбрав густое и незаметное место в запущенном саду, «Кефир» огляделся. С выбранной позиции просматривался угол дома и запертая металлическая дверь запасного выхода. Убедившись, что никого нет, «Кефир» быстро расстегнул штаны и присел, надеясь, что в ближайшие пять минут ничего не изменится.

Но его надеждам не суждено было сбыться. Только он присел, как раздавшийся звук проворачиваемого в замке ключа едва не заставил подпрыгнуть — открылась дверь запасного выхода, откуда появились двое парней, неся в руках по большой и заметно тяжелой сумке. Не видя притаившегося со спущенными штанами «Кефира», парни прикрыли дверь и аккуратно заперли ее на ключ. «Кефир» увидел, как один из них взял другого за локоть и негромко, почти шепотом спросил:

— Андрюх, а Маша?

— А что с ней будет?! — нервно огрызнулся полноватый и невысокий Андрюха. — Не убьют же!

— Слышь! — Первый парень резко дернул Андрюху за руку, вынуждая того остановиться. — Ты чё?! Мы же обещали, что не бросим ее!

— Ну и что?! — Низкий явно был на взводе. — На хрена нам эта Маша, братан?! С такими деньгами мы сотню Маш и Наташ найдем, понял?!

— Да когда поймут, что ты кинул их, ее ж первую вздернут! За что бабу-то губить?!

— Не хочешь губить?! — Андрюха приблизил лицо к продолжающему удерживать его «братану». — Ну так, иди, спасай ее! А я поехал! Понял?!

— Не понял! — закричал «братан» и вдруг ударил Андрея кулаком в лицо.

Не ожидавший такого Андрей резко откинулся назад, но не удержался и упал неподалеку от замершего в кустах «Кефира».

— Ах ты, сука! — прошипел Андрей и сильно пнул ногой приблизившегося к нему сообщника.

«Кефир» видел, как нога попала в причинное место, как резко согнулся ушибленный «братан» и, упав на Андрюху, начал колотить его изо всех сил. Тот пытался закрыться от сыплющихся со всех сторон ударов, но «братан» был сильнее и продолжал молотить сообщника, куда придется. Он что-то кричал при этом, но «Кефир» уже не прислушивался. Кое-как натянув штаны, он выпрыгнул из кустов и оказался рядом с дерущимися. Увидев лежащий на мягкой земле булыжник, «Кефир», не раздумывая, схватил его и со всей дури приложился к затылку парня, сидящего верхом на Андрее.

Замерев на долю секунды, тот успел повернуться к «Кефиру» и, закатив глаза, упал на еле живого от ударов сообщника. Дрожа от перевозбуждения и не выпуская из рук оружие пролетариата, «Кефир» толкнул одну из сумок.

— Так вы кидалы, вашу мать?! — «Кефир» замахнулся на Андрюху, пытающегося выползти из-под неподвижно лежавшего на нем Сени. — Что, суки, не вышло, да?!

…«Кефир» все-таки уволился. Денег, выплаченных ему нашей компанией в качестве премии за героизм, хватило на небольшой дом во Владимирской области, легковушку типа «ВАЗ», две коровы и новую жену, которую так никто и не увидел. Но мы еще долго вспоминали этого неоднозначного во многом человека, и случай, который с чьей-то легкой руки стал называться «Как «Кефир» какать ходил»…

Серега долго не мог поверить в случившееся, но милицейские протоколы задержания убедили его, что наш шпион подкинул нам такую дезинформацию, за которую и в мирное время по головке не погладили бы, а уж в те девяностые и вовсе.

Но все оказалось куда сложнее. Однажды я поинтересовался судьбой того самого «шпиона», и Серега рассказал, что все «замутил» Кореец, специально подкинувший нашему шпиону дезу, надеясь, что подговоренные им московские мошенники Андрей и Семен сумеют провести операцию по «изъятию денег у конкурентов». Я также узнал, что поняв, что его «раскрыли», Кореец бросил все свое имущество, включая жену и многочисленных детей, и рванул куда-то на историческую родину, вероятно, в северную ее часть. Гнев обоих Сергеев был страшен — все, работавшие с Корейцем были вынуждены либо бежать, либо присягнуть на верность новым валютным королям Сибири и платить комиссию в два раза выше прежней.

Словом, не было счастья, да несчастье постаралось. Мошенников осудили на длительные сроки, но мнимой секретарше Маше удалось избежать тюрьмы — ей дали два года условно. Димон и Андрей, прибежавшие на зов едва не охрипшего от криков «Кефира» и связавшие еще не пришедших в себя кидал, тоже получили небольшие премии, и после того случая у них вошло в привычку обходить здание, в котором находился я, со всех сторон.

Я не возражал — пусть. Все лучше, чем стоять возле дверей «обменок» и трещать о вчерашнем.

Ну, и главное. После того, как все более или менее встало на свои места, я спросил Поляка:

— А что там…, с Таней?

Серега посмотрел на меня, помолчал, но все же ответил:

— Улетела. В Штаты.

Видимо, у меня было такое выражение лица, что Серега поспешил добавить:

— А что было делать? В тюрьму ее сажать?

— Ты заплатил за нее тридцать тысяч, чтобы она смогла улететь к своему… хоккеисту? — уточнил я, стараясь выбирать слова, чтобы не задеть его ноющую рану.

— А ты бы не заплатил? — спросил Серега, пристально глядя мне в глаза.

Помнится, тогда я ничего не ответил. Но не потому, что нечего было сказать. Совсем не поэтому…

Глава 112

Я всегда считал себя не очень азартным человеком. Ну, в преф по копеечке перекинуться, в дурака на щелбаны. Секи, очко и прочие деберцы мало вдохновляли мою натуру, которой всегда не хватало усидчивости и терпения. В детстве мы часто играли в лото, закрывая монетами или тыквенными семечками выпавшие числа, и тогда азарту было хоть отбавляй — ор стоял, хоть всех святых выноси. Весело было, но это совсем другой азарт, когда важна была сама победа, а не дивиденды с нее…

…В казино я впервые попал в 1993 году. Это было казино «Москва», размещавшееся в гостинице «Ленинград», неподалеку от площади трех вокзалов. Сверкающий, блестящий зал, манящие зеленым сукном столы, на которых стопками лежали фишки разного достоинства, постукивающие шарики рулеток и заученные фразы крупье:

— Ставки сделаны. Ставок больше нет!

Затянул меня туда Поляк, азартный Парамоша, готовый спустить последние портки. До портков у него, слава те, не доходило, но мне не раз приходилось отвозить проигравшегося в пух и прах компаньона, все пытавшегося доказать, что «черное» может выпасть хоть сто раз, и никакой Эйнштейн ничего тут не поделает. Объяснять, что Эйнштейн совсем не причем, а проиграл он потому, что ставил как безумный, рассыпая по числам фишки, количество которых уменьшалось с каждым ловким броском крупье. Серега верил в свою счастливую звезду, которой, на мой взгляд, и не пахло. Иначе он хоть раз бы, да уехал из казино, не спрашивая, остались ли у меня деньги на такси.

У меня они всегда оставались, потому что играл я исключительно в «Блек Джек», и… да, мне везло. Играл по мелочи, ставка не больше десяти баксов, доводил сумму выигрыша до двухсот или как получится и прекращал. Ну, не нужно мне больше. Потрепал слегка нервишки и будет — мне и по работе, и на бирже этого хватало, а временами и с лихвой! Поляк строил удивленное лицо, весело кричал: «Ден, ставь все!» и несся делать ставки на всех столах подряд, словно сибирский шаман, совершая ритуальный круг…

Не скажу, что я был таким уж частым гостем казино — за год раз пять, не больше, не считая тех случаев, когда мне приходилось вытаскивать оттуда потерявшего голову Серегу. Взбудораженный бесплатным коньяком, кокаином и постоянными проигрышами, он становился совершенно неуправляемым, норовил вернуться, почему-то забывая, что деньги он уже просадил, а играть попросту не на что. Он начинал просить у меня в долг, также не помня, что после одного из его крупных проигрышей я клятвенно пообещал никогда не давать ему в долг, как бы он ни просил.

Я не давал, Серега обижался, называл меня скрягой, предупреждая, что скопцы попадут в ад. Он становился настолько невменяем, что объяснять разницу между «скопцом» и скупцом» было так же бессмысленно, как пытаться за ночь выучить санскрит…

В тот день, точнее ночь, мы были в казино втроем — Серега, я и Майя. Меня с самого начала терзало смутное беспокойство, которое не развеялось даже при виде одетого в нелепую с позолотой ливрею сына абиссинского народа, уместного в декабре в Москве так же, как Дед Мороз в своей шубе где-нибудь на Мадагаскаре. Пройдя с мороза в теплое помещение, в котором звучала приятная музыка, я заметил троих бугаев, во все глаза пожиравших снявшую полушубок Майю, и почувствовал, что беспокойство усилилось. Заметив мой взгляд, Серега усмехнулся и сказал:

— Все нормально, это Юрины ребята.

Для справки: Юра, он же «Кожан», был лидером одной из солнцевских группировок, на пару с кем-то еще «крышевавших» в то время казино «Москва».

— Да мне без разницы, — хмуро ответил я, — че так пялиться-то?!

— Ладно, — Серега был возбужден и весел, что, впрочем, с ним всегда случалось, когда он приходил в казино, — не кипи. Я знаю их, они знают меня. Все нормально, Ден.

Серега слов на ветер не бросал, и я немного успокоился, тем более что и Майя вела себя не как обычно, когда от нее можно было ждать чего угодно, а на удивление спокойно и сдержанно. Но едва мы вошли в сверкающий, блистающий, шуршащий и постукивающий зал, мне показалось, что я понял причину своего беспокойства. Одетая в черное с глубоким, красивым вырезом платье и скромным, но изящным платиновым украшением на шее Майя словно сияла изнутри, ни в чем не уступая ярким огням казино. Ее огромные зеленые глаза стали еще больше и зеленей, и это был не отсвет новенького сукна, нет! Это засияло охватившее ее с ног до головы зеленое пламя азарта, в котором, я знал, сгорят все наши деньги. Впрочем, тогда я еще не знал, что это не самое худшее, что может случиться в подобном заведении…

…Чем хороша рулетка? А тем, что в нее может играть кто угодно, даже дальтоник, которому не придется гадать, какой выпал цвет и число, потому что…

— Тринадцать, черное! — объявил крупье, и Майя хищно улыбнулась, показывая мне ровный ряд своих белых зубов.

— Я выиграла! — сказала она, с нежностью глядя на приличную кучку придвинутых к ней фишек. — Сколько здесь?!

— 875 долларов, — ответил я, удивленно качая головой.

А как тут не удивишься, когда, несмотря на все уговоры не ставить одну фишку достоинством в $25 на одно число (ну, кто так делает?!), человек все же ставит (да еще и на 13!) и выигрывает!

— А ты говорил! — Майя ликовала и, думается, больше от того, что «утерла мне нос», чем от сдуру заработанных денег.

— Еще раз, так не ставят, милая! — Я стоял на своем, убежденный, что ей, как новичку, попросту повезло и другого раза придется ждать очень долго.

— А если я снова выиграю? — томно прошептала Майя, придвинув к моему лицу горящие зеленым огнем глаза.

— Скажу, что ты молодец, — я поцеловал ее в губы и добавил, — но так все равно играть нельзя.

— Ладно, — угрожающе-весело произнесла Майя, — сейчас ты все увидишь!

К моему сожалению, причем искреннему, я оказался прав. Ни одна последующая ее ставка не сыграла и, радовавшая поначалу кучка разноцветных фишек быстро иссякла, оставив лишь воспоминание о первой и единственной победе. Майя мрачнела на глазах, и я был уверен, что дело вовсе не в деньгах, а в том, что я оказался прав. Поставив последнюю фишку на красное, она молча следила за разогнавшимся шариком, не обращая внимания на мои жалкие попытки успокоить ее, так, словно меня и вовсе не было рядом.

Может, так оно и было. Я уже замечал, что даже завсегдатай этого заведения Серега, погруженный в игру, не сразу слышал и понимал, что я ему говорю, а тут девушка в первый раз в казино и такая драма — не до меня тут, ясен пень.

Наконец, шарик остановился на нуле, и крупье произнес всего одно слово:

— Зеро!

И сгреб все фишки, фашист!

Сказать, что Майя была расстроена — ничего не сказать. Она была в бешенстве. Не желая слушать, что проиграла она всего-то 25 долларов, которые мы получили вместо входного билета, Майя схватила с подноса проходящего мимо официанта бокал с дорогим коньяком (тогда еще казино не скупились на французские коньяки) и махом проглотила все содержимое. Поморщилась, посмотрела на меня и сказала:

— Ну, вот что это за гадство, а?!

— Пойдем, купим фишек и поиграем, — отвечать на вопрос не имело смысла, он был на все сто риторическим.

— Нет, ну как так?! — Не унималась моя зеленоглазая девушка. — Почему сначала я выиграла, а потом ни разу?!

— Ладно, — я засмеялся, обнимая ее, — пойдем!

Какое-то время Майя сидела рядом, наблюдая как я играю в «Блек Джек», лишь изредка задавая вопросы, типа почему я не прикупил или наоборот. Я делал страшные глаза, но был страшно весел, потому что «фишка перла», и я все выигрывал и выигрывал. Мрачное поначалу лицо Майи понемногу вновь оживилось, видя, как быстро растет гора моих фишек. Когда я «срубил» очередной Блек Джек (кажется, пятый или шестой за 15 минут!), она наклонилась ко мне и шепнула:

— Постав сто баксов.

Я посмотрел на нее и, не споря, в четыре раза увеличил ставку. Крупье пальцем подтвердил ставку, и стал раздавать карты. Мне выпал Валет, и я даже краем глаза заметил вспыхнувшее рядом со мной зеленое пламя. Соседу, сидевшему передо мной, к пятерке пришла восьмерка, и он надолго задумался, глядя то на карты, то на оставшиеся у него фишки. Майя нетерпеливо поглядывала на него, и я видел, что она готова взорваться, чтобы подстегнуть медлительного увальня.

Наконец, когда Майя уже открыла рот, увалень решился.

— Еще, — выдохнул он, посмотрел на крупье, затем на свои часы.

Крупье нарочито медленно вытянул карту и перевернул ее — это была десятка. Увалень как-то странно усмехнулся, посмотрел на меня, и сказал:

— Не прет.

Я молча кивнул и увидел перед собой перевернутый туз.

— А-а-а! — закричала Майя, с чувством стукнув по деревянному ободу стола. — Я говорила!

— Блек Джек! — почему-то радостно улыбаясь, произнес крупье, пододвигая ко мне фишек на 150 баксов.

Как сейчас помню этот момент: я тяну руку к фишкам, у меня на плече мурлыкающая от удовольствия Майя, а краем глаза замечаю встающего из-за стола соседа-неудачника и расширенные от удивления глаза крупье. А уже в следующую секунду что-то оглушительно грохочет над нашими головами раз, другой, третий, и я, наконец, прихожу в себя.

Я не раз слышал выстрелы, и мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, кто и откуда стрелял. Схватив застывшую Майю, мне пришлось приложить усилие, чтобы опустить ее голову ниже стола, практически снеся ее со стула. Заперев ее между массивом стола и своим стулом, я обернулся и увидел соседа неудачника, в руках которого был пистолет. Неудачник палил из него, словно находился не в полном людей казино, а в пустом тире, но, скорее всего, ему было не до подобных рассуждений. Оглохший от выстрелов я не сразу понял, что он кричит, а по губам смог прочесть пару слов, которые, из соображений цензуры, приводить не буду.

В голове отдаленно звучали чьи-то крики и визг, и я подумал, что у меня лопнули перепонки. Даже потрогал уши. Крови не было, и это обстоятельство добавило мотивации пережить этот налет. Да, это был налет на казино! Как на диком Западе или в лихие 1920-е, 1950-е годы — вот же повезло! С моего места было плохо видно, что происходит в зале, но, судя по непрекращающимся выстрелам, все только начиналось.

Я влез к стоящей на коленях Майе и, взглянув в ее… испуганно-веселые глаза, спросил:

— Ты нормально?

— Супер! — закричала Майя, но я едва разобрал это модное тогда слово.

Впрочем, можно было и не слышать — достаточно было увидеть ее глаза. Помнится, в тот момент мне подумалось, что из нее-то как раз вышла бы неплохая грабительница казино или даже банков, и я был не так далек от истины. Приблизившись, Майя впилась губами в мои губы с такой силой, что я подумал, да плевать, что стреляют — когда меня еще так поцелуют?!

Счастье длилось недолго — так же резко оторвавшись, она посмотрела на меня, и вдруг ее лицо изменилось.

— Ты взял наш выигрыш?! — прокричала она мне в самое ухо, и я подумал, что она рехнулась. Какой выигрыш, родная?! Там же стреляют!

Чтобы не говорить этого вслух, я потянулся к ней, видимо, втайне даже от себя, надеясь на повторение безумного поцелуя, но Майя так посмотрела на меня, что мне тут же расхотелось.

— Ты ничего не взял?!

Ответить я не успел — чья-то сильная рука схватила меня за шиворот и, наверняка нарушая все правила какой-нибудь конвенции, потащила из-под стола. Не удержавшись, я упал на спину или то, что пониже спины, и увидел нависшего надо мной неудачника. Сейчас его перевернутое лицо уже не казалось лицом неудачника. Он злобно оскалил зубы, и сквозь забившую мне уши вату я услышал:

— Ну, что, везунчик, доигрался?!

Мне хотелось ответить, что, по статистике, лишь один из десяти грабителей доживает до старости и то, в основном, за решеткой, но не стал. Во-первых, он грабил не банк, а казино, а во-вторых, я не знал, существует ли вообще такая статистика, которая, как известно, в сущности своей самая гнусная ложь. Еще я подумал, что хорошо бы Майя не полезла защищать меня, и тут же обозвал себя вороной, прибавив еще одно непечатное слово, потому что увидел, как, горя праведным гневом, из-под стола полезла моя зеленоокая.

Все произошло так быстро, что я даже не понял, почему неудачник вдруг согнулся и с гримасой боли на лице стал заваливаться на меня после несильной пощечины, которую Майя влепила ему из положения полустоя. Пистолет уперся мне в живот, а лицо неудачника, на котором странно подергивались веки, было так же близко к моему, как лицо Майи, когда она поцеловала меня самым страстным поцелуем за все время нашего романа.

Пересилив брезгливость, я спихнул с себя грабителя, которому было уже все равно, чем закончится налет, потому что «мертвым деньги ни к чему», как однажды сказал Серега, имея в виду одного из пытавшихся кинуть нас мошенников. Тот тоже валялся на полу, но, в отличие от грабителя, был вполне жив и мечтал, чтобы и дальше так продолжалось.

— Ден! — заорала Майя, бросаясь мне на шею, едва не удавив после того, как я чуть не был застрелен.

— Да погоди…, задушишь! — прохрипел я, с трудом отрывая ее руки.

— Ты не ранен?!

О, как мне хотелось, чтобы у меня была какая-нибудь, желательно неопасная, рана! Ее глаза были красноречивее любых слов о вечной, пожизненной и прочей любви, но, увы, я был цел и невредим.

— Все нормально, Май, — ответил я, нащупав упавший на пол пистолет.

Увидев у меня в руке оружие, Майя возбужденно уставилась на него, и я даже подумал, что сейчас попросит подержать, а там и пострелять. Возможно, так бы и случилось, не начнись в следующее мгновение безостановочная пальба, причем, кто в кого и откуда стрелял было совершенно непонятно. Заставив Майю пригнуться, в результате чего она просто легла на меня, я проверил пистолет. Было бы хвастовством, да просто враньем сказать, что я так уж хорошо разбирался в оружии, хотя какое-то представление имел. Не зря же во время службы в рядах славной Советской армии нас целых два раза за два года вывозили на полигон и, выдав по три патрона на брата, предлагали экстерном обучиться на снайперов. Промахнувшимся грозили наряды, даже гауптвахта с формулировкой «нарушитель воинской дисциплины», поскольку стрельба, как ни крути, а все же одна из дисциплин.

Зато я умел разбирать автомат Калашникова и знал, как вынимать обойму из Макарова, что и проделал, лишний раз убедившись, что неудачник осчастливил мир своей смертью — обойма была пуста, и пистолет теперь можно было использовать только в качестве метательного или пугача. Последнее показалось более надежным, поскольку я никогда не отличался меткостью бросания предметов, тем более в людей.

Перевернув Майю, я оказался над ней и, заглянув в ее глаза, вдруг поймал себя на мысли, что хочу ее — здесь и сейчас. Судя по ее слегка помутневшему взгляду, Майя испытывала примерно то же самое. Не удержавшись, я чмокнул ее, чувствуя, как призывно раскрылись ее губы, вновь подарив мне незабываемое.

— Майя, — громко прошептал я, с трудом найдя в себе силы оторваться от нее, — не вставай! Я посмотрю, что там, ладно?

— Ден, не надо!

— Я аккуратно, обещаю!

Высунув голову, я огляделся — в зале шла перестрелка. С моего места хорошо были видны спины двух налетчиков, стрелявших по кому-то залегшему за рулеточным столом и отвечавшему, не высовываясь, оттуда. Слева от меня тоже кто-то стрелял, но мощная колонна мешала увидеть стрелявшего. Справа был выход в небольшой предбанник, за которым, я знал, были кабинки мужского туалета, и мне в голову пришла отчаянная мысль пробраться туда, пока зона боевых действий вновь не сместилась в нашу сторону. Опустившись на колени, я наклонился к Майе:

— Я первый, ты за мной!

— Куда?! — крикнула Майя.

— Туда, — я махнул рукой так, словно она, будучи в первый раз в этом заведении, могла знать, что расположено в той или другой стороне.

— Куда?!

— В туалет! — крикнул я и зачем-то добавил: — Мужской!

Может мне показалось, а может, в ее глазах и вправду мелькнуло что-то такое сумасшедшее, но Майя больше не задавала вопросов и, вскочив на колени, на четвереньках поползла за мной, прокладывающим дорогу между сваленных стульев и дрожащих от страха тел посетителей заведения. Стрельба то затихала, то снова возобновлялась, но пули летали выше и в стороне от нас. До туалетов оставалось не больше десяти шагов, когда я почувствовал, как кто-то схватил меня за лодыжку. Это была Майя.

— Что?! — Я не понял, почему она так смотрит на меня, и в первый момент с испугом подумал, что ее ранили. Но крови не было, а ее слова едва не заставили меня выругаться.

— Ден! — горячо зашептала Майя. — Там, на столе, наши деньги!

— Плевать! — крикнул я, делая попытку продолжить движение к спасительным кабинкам, но Майя не дала мне это сделать.

Неожиданно развернувшись, она также на четвереньках чуть не побежала к столу, на котором лежали выигранные фишки. Это было так неожиданно, что я чуть не вскочил на ноги, чтобы догнать эту сумасшедшую.

— Стой! — крикнул я Майе, но за грохотом выстрелов она не услышала меня.

Никогда не предполагал, что знаю столько матерных слов, что даже лежавшая на полу толстушка в задравшемся кверху красном платье укоризненно посмотрела на меня. Впрочем, было не до ее взглядов. Увидев, что Майя уже рядом с нашим столом, я выставил руку с пистолетом так, будто это могло как-то помочь ей. Поняв всю глупость своего жеста, я в отчаянии оглянулся на казавшиеся такими близкими кабинки и, пригнувшись, на четвереньках поскакал к своей сумасшедшей красавице.

Уже на бегу я увидел, как добравшись до стола, Майя схватила горстку фишек, которые, не поместившись в ее маленькой ладони, беззвучно падали на покрытый ковролином пол казино, как упав на колени, она пыталась собрать покатившиеся в разные стороны жетоны. В следующее мгновение я был уже рядом с ней и, обхватив за талию, пытался оттащить ее под защиту соседнего стола, где уже лежало несколько бледных, как смерть, игроков.

— Пусти! — закричала Майя, пытаясь вырваться из моих объятий, но я и не думал этого делать.

Развернувшись так, что все увидели сцепленные у нее на животе руки, в одной из которых по-прежнему находился бесполезный пистолет, я увидел обращенные ко мне бледные лица. Мама дорогая, я даже подумал, что кто-то из них сейчас точно наложит в штаны, и крикнул, пытаясь придать своему голосу побольше бодрости и оптимизма:

— Все нормально! Он не заряжен!

Кажется, мне не поверили. В любом случае я не увидел на их лицах ни облегчения, ни даже проблеска надежды. Если честно, мне было все равно, что у них с лицами, потому что все мое внимание занимала Майя, не оставлявшая своих попыток прорваться к столу, на котором осталось еще немало наших фишек.

И я решился. Развернув к себе ополоумевшую от происходящего девушку, я с размаху влепил ей пощечину, как никогда надеясь, что это поможет. Видимо, и я был не совсем в себе, потому что, не рассчитав силы удара, я попросту послал ее в нокаут. Зеленые глаза заволокло мутью, и если бы я не успел ее удержать, Майя свалилась бы на полумертвых от страха людей, на свою беду посетивших это злосчастное казино…

…Когда я втаскивал еще не пришедшую в себя Майю в туалет, где какая-то певица орала об очередной неразделенной любви, я никак не ожидал, что там окажется кто-то еще. И тем более, не думал увидеть там тех мордоворотов, что пялились на Майю, игнорируя меня, как нечто несущественное. Я заметил, как один из них мерзко осклабился и меня прорвало.

Опустив Майю на пол, я развернулся к ним так, чтобы все увидели зажатый в руке пистолет и, стервенея от бешенства, навел на них ствол:

— На пол! На пол, суки, вашу мать!

За громкой музыкой я и сам почти не слышал своих слов, но парни попались понятливые, без слов попадали на вылизанный до зеркальной чистоты кафель. не пытаясь оспорить приказ. Убедившись, что с этой стороны опасности больше нет, я подбежал к двери и подпер ее надраенной до блеска урной — никакой другой мебели в туалете не имелось. Вернувшись к лежащей на полу Майе, я попытался привести ее в чувство, когда в короткой паузе между песнями услышал звук сливаемой воды. Затем раздался щелчок, вынудивший меня вновь вскинуть оказавшийся совсем небесполезным пистолет, и я увидел выходящего из кабинки… Серегу! Его лихорадочно блестевшие глаза с тупым непониманием уставились на меня, на пистолет в моей руке. Затем он перевел взгляд на Майю и, стерев с носа остатки белого порошка, удивленно протянул:

— Страсти-мордасти! Здрасьте!

Не помню, что я собирался ему ответить, потому что в ту же минуту громыхнуло в дверь и, обернувшись, я инстинктивно нажал на курок. Грохнуло так, что я снова оглох — в стволе оказался патрон, пуля из которого проделала в двери большую дырку, едва не убив стоящего за ней милиционера. Лежавшие на полу бандосы дернулись, а Майя открыла глаза и, посмотрев на меня, спросила:

— Я умерла, да?

…Уже потом я узнал, что, провозившись с единственным вооруженным охранником казино, налетчики дострелялись до пустых обойм и были тепленькими арестованы прибывшими, как всегда вовремя, милиционерами. А тот «везунчик», которого я чуть не лишил жизни, всего лишь очень хотел в туалет — бывает, когда переволнуешься.

Мне потомдолго пришлось доказывать, что ни я, ни Майя не имеем никакого отношения к бандитам, а пистолет оказался у меня потому, что одному из налетчиков вздумалось умереть у меня груди. В конце концов, нас с Майей отпустили, предварительно испачкав нам пальцы черной несмывающейся краской для снятия отпечатков пальцев и пригрозив всевозможными карами, если нам вздумается покинуть столицу.

Дождавшийся нас Серега был в замечательном настроении, и я подозреваю, что виной тому был кокаин, следы которого отчетливо виднелись на его слегка бледном от переживаний лице. Он довез нас с Майей до Цветного и перед уходом обронил:

— Я подумал, ты… меня пристрелишь.

Я не стал отвечать. Лишь посмотрел на него и, кивнув, побежал за медленно бредущей к дому Майей…

…В следующий раз в это казино мы попали только через полгода — все это время там шел ремонт. Довольная, что удалось сохранить почти весь наш выигрыш, Майя была взбешена, что их не приняли в кассе, объяснив, что жетоны мы можем оставить себе как сувениры, сделать из них бусы или засунуть в любое понравившееся нам место. После ремонта казино сменило не только интерьер и всю команду, но и фишки, большинство которых были украдены ушлыми посетителями. Что ж, все могло быть и гораздо хуже…

История 12

…Ну, а теперь о грустном. В смысле, печальном, то есть трагическом. Ведь смерть — это грустно, печально и это всегда трагедия. Особенно, когда речь идет о твоей…, в смысле моей, смерти. Ну, если это и не трагедия, то, в любом случае, не такое уж частое событие в моей жизни, следовательно, обойти ее рассказом я никак не могу.

Самое обидное, что в тот день я вовсе не собирался умирать! У меня были планы и на тот день, и на будущее. Но, ворвавшись в мою жизнь, старуха словно решила разом отыграться за все случаи сопровождавшего меня по жизни фатального везения. Дескать, хорош — погулял и будет! Обидно! Главное, никакого изящества или на худой конец необыкновенности в способе! Например, заразить меня какой-нибудь инопланетной чумой или болезнью, во время которой открылся бы «третий глаз» и я начал бы вещать! Пророчества, все такое. Умер бы в славе, окруженный безутешными почитателями и прочими любителями необъяснимого. Так нет же! Все так банально и пошло! Никакого креатива, лишь строчка в криминальной сводке столицы. Всего одна строчка! Обидно…

…Прекрасно начавшееся хмурое осеннее утро вскоре омрачилось выглянувшим хоть и слегка побледневшим от ноябрьского мороза солнышком и очередной ссорой с Майей. В которой, ну, кто бы сомневался! виновен был, конечно, я. В этот раз мы не сошлись по внешнеполитическому вопросу. Майя, старшая сестра которой вот уже давно и счастливо жила в благополучных североамериканских Штатах, вновь подняла тему эмиграции, а я с мужицким упрямством (читай, тупостью), снова сказал свое решительное «нет».

— Ты идиот! — Майя, прекрасная в своей ночнушке, сквозь которую проглядывали соблазнительные фрагменты ее точеного тела, стояла передо мной, уперев руки в бока. — Ты же знаешь, что ты идиот, да?!

— Думаешь? А мне кажется, ты загнула, — я попытался улыбнуться и наткнулся на ее гневный взгляд, — или перегнула?

Мне не хотелось спорить — я бы с куда большим удовольствием потрогал ее соблазнительные фрагменты, но, как говорится, вредно лишь не хотеть. Обладательница прекрасных форм была настроена решительно, и никакие ласки сейчас не могли отвлечь ее от вставшего (причем, вдруг!) на ребро вопроса.

— Скорее, не догнула! — Она умела придумывать новые слова, и не всегда печатные. — Ты что, не видишь, что кругом творится?!

— А что творится? — Я обвел глазами небольшую кухню. — Ты о грязной посуде?

— Не паясничай, Ден! — Она закипала, как недавно появившиеся в продаже электрочайники — быстро и шумно. — Ты должен уже определиться! Сейчас, Ден, здесь и сейчас!

— А почему сейчас? В консульстве визы заканчиваются?

— Нет, заканчивается мое терпение! И я хочу услышать твой ответ — ты едешь или нет!

— Может, перенесем разговор на…, — договорить мне не удалось.

— Я не перенесу очередного переноса! Сейчас!

— Майя, — я попробовал ее поймать, но она ловко выскользнула из моих объятий, — погоди. Чего ты злишься? Ну, куда твоя Америка денется?! Успеем еще! Нам что, здесь плохо?!

— Да, плохо! Ты что, совсем слепой?! Не видишь, что лучше не становится?! Цены растут, инфляция, бардак!

— Ну и хорошо! Я ж зарабатываю на этом, дурочка! Если бы все встало, мы бы многое не могли себе позволить. А я надеюсь зарабатывать и дальше…

— У нас хватит денег, чтобы жить в нормальной стране, с нормальными соседями и не бояться вечером выходить из дома!

— Это там-то нормальная страна?! — Я усмехнулся, причем, постарался сделать это, как можно выразительней. — Что ты знаешь о Штатах?

— Все! Мне сестра рассказывает!

— А, твоя сестра, — я повел плечами, — ну да, жить в особняке, когда вокруг сплошь твои гектары — это безопасно. По периметру забор с видеонаблюдением, охрана, собаки…. Только мы не сможем жить также, не заработали еще на гектары!

— Мне не нужны гектары, а денег на хорошую квартиру в городе у нас хватит. А если не хватит, сестра поможет!

— Майя, послушай…, — начал, было, я, но она перебила меня.

— Я знаю все, что ты скажешь, и хочу услышать четкий ответ, — она выждала паузу и спросила, — ты со мной?!

Мы смотрели друг на друга, и я понял, что она не шутит. В общем, я и так знал, что тема переезда в Штаты очень важна для нее, но такая твердость и бескомпромиссность озадачивала, я бы сказал, тревожила. Не знаю, как сложились бы дальше наши судьбы, если бы не телефонный звонок, остановивший мой уже готовый сорваться с губ ответ. Я не очень люблю ранние звонки, но этот показался настолько своевременным, что я даже не стал ворчать и торопливо включил телефон.

— Здорово! Я в Москве! Встреть меня в «Бульдоге»! Я скоро буду!

Серега отчего-то говорил короткими, рублеными фразами, что было не очень похоже на него, и я подумал, что опять случилась какая-то пакость.

— Через час? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

— 20 минут! — бросил в трубку Поляк и отключился.

Я посмотрел на замолчавшую «мобилу», поднял голову и встретился взглядом с изумрудным свечением глаз напротив.

— Это Серега, — я помолчал, затем встал и начал собираться, — он ждет меня.

— Ты никуда не пойдешь, пока не ответишь! — Такой решительной я ее еще не видел. Как говорится, век живи…

— Майя, что-то случилось, — я подошел к ней, хотел обнять, но она резко отодвинулась.

— Мне все равно, что случилось у твоего Сереги! У вас всегда что-то случается! Или ты отвечаешь на мой вопрос, или…, — она замолчала, продолжая буровить меня взглядом своих зеленых глаз.

— Или что?

Больше всего я ненавижу, когда меня принуждают. Не знаю, может, это из развившегося в детстве духа противоречия, когда вместо любимого футбола меня заставляли ходить на ненавистные бокс и фортепиано. А может, было заложено поколениями моих предков, большую часть своей жизни проводивших в военных походах и боях. Не знаю, да и какая разница, если всякий раз, когда меня пытались к чему-то принудить, я принимал прямо противоположное решение.

— Или… мы расстанемся, — тихо произнесла Майя.

Я сделал попытку свести серьезное к шутливому.

— Прямо сейчас?! За неделю до годовщины нашей первой ссоры?!

В ее глазах переливалось что-то изумрудно беспокойное, но тогда я думал, это гнев. Так всегда бывало, когда она злилась на меня.

— Я не шучу, Ден, — она посмотрела в покрытое замерзающими каплями осеннего дождя окно и повторила, — я не шучу.

Где-то внутри я всегда боялся этого разговора, так как не знал, смогу ли заставить себя уехать. Однажды я уже покинул родину, оставив там детские мечты, родных и друзей, но та родина была не так далеко, и я мог долететь туда за два часа, но Америка…! Это же другая страна! Да что там страна — другая Галактика! Чужой мир, чужие нравы, чужой язык!

— Ты сегодня хочешь услышать мой ответ?

— Не сегодня, сейчас! — Майя твердо смотрела мне в глаза.

Противный зуммер мобильника не позволил мне ответить. Радуясь неожиданной передышке в трудный момент, я схватил трубку. Это снова был Поляк.

— Ты еще дома?! — Серега был возбужден, что было свойственно ему так же, как вечно сонным коалам. В то же время я слышал в его голосе нотки какой-то усталости, если не сказать… обреченности. — Давай, ноги в руки и сюда!

— Что случилось-то?! — Я прямо кожей ощущал еще неизвестную, но уже вплотную подступившую тревогу. Хотя, как говорилось в сказке, — это еще не беда, а всего лишь ее половина — беда впереди…

— Не по телефону, Ден!

Он отключился. Я поднял голову и столкнулся с твердым взглядом любимых глаз.

— Милая, мне нужно идти, — я чувствовал себя скотиной, хотя не понимал, отчего именно.

Но Майя не дала мне времени разобраться.

— Тебе всегда нужно! — Она отвернулась и негромко добавила: — Решай, Ден, сейчас!

…По лестнице я спускался в самом мрачном расположении духа. Меня тревожил тон Поляка, а с Майей мы и вовсе расстались, как чужие. Она даже не попрощалась со мной, не было ни обычного поцелуя, ни улыбок. Что-то болезненно скреблось в районе сердца, наводя на мысли о целом выводке свирепых котят, которых забыли покормить. Не могу сказать, что плечи мои поникли, но взгляд точно был не радостен и светел.

Конечно, я ничего не решил. Ни в какую Америку ехать я не хотел, но расставаться с самым дорогим мне человеком я не хотел еще больше. Единственное, что мне удалось, это уговорить Майю потерпеть до вечера и дать мне немного времени подумать. Хотя, если сделать именно это, то есть вдуматься, то получается, что до сего дня я так и не удосужился напрячь свои мозги, чтобы определиться, что для меня важнее. А это не так! Совсем не так! Я думал об этом, но жизнь без Майи представлялась мне чем-то абсолютно невозможным, и я по-детски пытался отложить решение важного вопроса на потом. Или «на авось». Кому как нравится. Да, я не самый правильный человек. Не сказать, что горжусь этим, но стыдиться, что меня все устраивало и все нравилось именно здесь и именно сейчас — разве это правильно?! Кто думает о плохом, когда у него все хорошо? Может, кто-то и думает (мир велик, да и люди все разные), но точно не я.

Выход через парадную дверь был загроможден мебелью то ли съезжающих, то въезжающих соседей и, чтобы не ждать, пока двое бестолковых грузчиков решат, наконец, в какую сторону двигать огромный диван, я пошел к черному выходу.

В маленьком дворике, неподалеку от арки, стояли трое алкашей. Одного я знал — это был местный дебошир Колян. Где он жил, не знал никто, но его всегда можно было встретить в одном из двух мест — у ближайшего ларька с дешевым спиртом польского разлива типа «Роял» и там, где он стоял сейчас, хотя чаще он попросту валялся, оглашая дворик матерными выкриками и угрозами каким-то высшим существам.

Увидев меня, Колян что-то сказал своим собутыльникам и быстрым хоть и нетвердым шагом двинулся мне наперерез. Я знал, что ему нужно, для этого не нужно обладать даром Ванги. Ему нужны деньги, которых у него никогда не было. По крайней мере в те минуты, когда я имел честь общаться с этим обладателем хриплого голоса и такого же непереносимого запаха псины.

Обойти его не было никакой возможности, как и шансов избежать режущего глаза запаха никогда не стираных штанов. Я задержал дыхание, глядя на просительную морду алкаша, и благоразумно остановился в метре от него. Колян сделал попытку сблизиться со мной на более доверительную дистанцию, но всему есть предел. Вытянув руку вперед, я жестом остановил его.

— Э-ээ, зёма, — на его маленьком, заросшем курчавыми волосами лбу, явственно отражалась мучительная работа мысли, — здорово!

— Что надо?! — Обычно я толерантен, корректен и все в таком духе, но не в тот день. Слишком много своих забот, чтобы вникать в проблемы «горящих труб».

— Э-ээ, зёма, — Колян сделал выразительнейшую паузу, которой поверил бы и сам Станиславский, — погоди!

Не знаю, что на меня нашло, но я едва сдержался, чтобы не послать его гораздо дальше любимого ларька. Взглянув на двинувшихся в нашу сторону дружков-собутыльников, я повернулся к Коляну и жестко произнес:

— Денег не дам! Еще вопросы есть?!

Опешив, Колян обиженно захлопал ресницами, явно не зная, как продолжить провалившиеся переговоры о столь необходимом займе. Впрочем, как я подозревал, у него был опыт подобных неудач, что и подтвердилось буквально в следующую секунду.

— Зёма, ну чего ты сразу… не дам! — На фундаменте обиженной мины ему удалось построить жалкое подобие панибратской улыбки. — Может, мне не деньги нужны, а?!

«А что еще-то?!» — Зло подумал я, но вслух произнес другое:

— Мне некогда!

И сделал попытку обойти «благоухающего» ароматами коммерческих туалетов алкаша, но Колян загородил проход так, что пройти, не задев его, не представлялось возможным. Я посмотрел в мутные злые глаза и негромко и со всей возможной убедительностью процедил:

— Уйди с дороги, мужик!

Трудно понять, что именно заставило меня оглянуться — может, раздавшийся сзади шорох, а может, та самая «чуйка», что не раз выручала в куда более сложных ситуациях, но я оглянулся и сделал это как нельзя вовремя. Один из двоих собутыльников, низкий и коренастый, похожий на покрасневший от обиды на лесоруба пень, уже занес руку, в которой мне удалось разглядеть нехилый размером с голову вымершего бизона булыжник.

Дальнейшее произошло в более сжатые сроки, чем вся прелюдия — не дожидаясь удара оружием пролетариата, я изо всех сил влепил коренастому ногой в оберегаемое всеми мужчинами место. «Пень» уберечься не успел, и мой ботинок с размаху вошел во что-то мягкое.

— А-а-а! — Хриплый визг коренастого напомнил звук застрявшего в бетоне сверла и, признаюсь, хорошей порцией лечебного бальзама лег на мое взволнованное с самого утра сердце.

Спрашивать, как он себя чувствует, я не стал, не до того было — сбоку заходил третий алкаш с намерением расплатиться со мной не только за униженно валяющегося на асфальте кореша, но и за все 300 лет монгольского ига. В руках у него была доска, на концах которой виднелись острые скобяные изделия, которыми он, по всей видимости, хотел пригвоздить меня. Еле увернувшись, я повторил удар ногой. Разница была лишь в том, что в этот раз саданул с левой, а «лебединая песня» агрессора закончилась вместе с выдавленным из легких воздухом. Мститель прилег рядом с замершим в зародышевой позе другом, делая мучительные попытки глотнуть морозного столичного воздуха.

Обернувшись к Коляну, я заметил его попытку незаметно вынуть из кармана что-то, что могло быть посерьезнее оружия пролетариата, но это оказался всего лишь нож. Не перочинный, но и не кухонный — так себе ножичек. В трясущейся то ли от холода, то ли от беспробудной пьянки руке он не выглядел грозно. Да и поздно уже было — мои встревоженные с самого утра бесы требовали вырвать ножичек с руками, а если потребуется, с сердцем. Не знаю, как, но я сумел удержаться, чтобы не сделать из алкаша котлету, и Коляну, можно сказать, крупно повезло — рубанув сверху рукой, я выбил ножик и остановился. Бесы рвались наружу, на все лады убеждая: «добей, добей!», и это было опаснее всей троицы вместе взятой. Мои бесы это что-то, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть как-то приглушить кровожадно настроенных тварей.

Я обошел испуганно съежившегося Коляна и, не сказав больше ни слова, вышел на Цветной бульвар. В арке раздавались проклятия и угрозы, но собака лает, а ветер и в ус не дует. Ну или как-то так. В общем, не стал я оглядываться и, подойдя к мостовой, поднял руку. Остановившийся частник с надеждой посмотрел на меня — а вдруг мне нужно сделать пару кругов вокруг света?! Пришлось немного разочаровать.

— На Рождественский, — произнес я, чувствуя, как бурлит в крови неизрасходованный адреналин, — к кафе «Бульдог».

— Так это же два шага! — обиженно «просветил» меня водитель, включая первую передачу.

— Вот и хорошо, — ответил я, садясь на переднее сидение, — поехали.

…К «Бульдогу» мы подъехали через пять минут, четыре из которых затратили на разворот. Расплатившись с ожившим на глазах частником (десять баксов за черепашью дистанцию), я выбрался на обледеневший тротуар и огляделся. Вокруг было тихо, словно я стоял не в центре Москвы, а где-то за Уральским хребтом ближе к полярному кругу. Холодный воздух, серое, плачущее ледяными слезами небо и практически полное отсутствие пешеходов не способствовали улучшению настроения, и я решил, что сегодня тот редкий день, когда могу позволить себе рюмку-другую. Не напиться, а, как говаривал человек, мимо цирка которого я только что проехал, «для дома, для семьи».

Я вбежал по ступенькам и вошел в пустое помещение кафе. Серега сидел за дальним столиком, на котором стояли большой чайник, пара чашек, пепельница, и хмуро наблюдал за моим приближением.

— Здорово, — я протянул руку, которую он вяло пожал, и сел напротив.

Поляк кивнул подбородком, указывая на чайник:

— Чай будешь?

— Нет, — я посмотрел на его бледное словно измученное лицо и спросил, — Серега, что случилось?

Он ответил не сразу, а когда заговорил, его голос напоминал шепот бестелесного духа.

— Улан сошел с ума, — устало проговорил Поляк и посмотрел на меня.

Вероятно, в эту минуту выражение на моем лице не было эталоном интеллекта, да только мне не до того было.

— То есть…, — я сделал паузу, не решаясь выговорить это слово, словно опасаясь, что в этом случае оно обретет силу заклинания, — что значит, как… сошел с ума?

— Молча, — Поляк допил остатки чая, снова наполнил чашку, но пить не стал, поставив ее на стол, посмотрел мне в глаза и произнес, — сжег свои деньги. Все.

Если бы кто-нибудь сказал, что прямо сейчас по Тверской движутся фашистские танки из дивизии Гудериана, я, может, и не поверил бы, хотя чисто теоретически допустить такое мог. Но чтобы Улан сжег деньги, а тем более свои…! Нет, это было за гранью ненаучной фантастики, потому что другого так трепетно относящегося к деньгам человека я не встречал никогда. Даже мой армянский друг, который больше денег любил только много денег, и тот в сравнении с Уланом казался жутким мотом и транжирой. Все это молнией пронеслось в голове, родив первый после недетского потрясения вопрос.

— Что, прям все?!

Поляк потряс головой, сделал резкое движение ногой, и я увидел кусок спрятанной под столом спортивной сумки.

— Нет, часть денег была в офисе. Повезло, хотя, как сказать, — Поляк задержал взгляд на покрывающемся узорами окне, — там были деньги с «пятака».

«Пятак» — это точка на рынке, где наши валютчики продавали доллары и марки и собирали рубли других спекулянтов, чтобы через день выдать им новенькие, только прилетевшие из Москвы хрустящие баксы.

— Много? — Я замер в ожидании ответа.

— Больше единички, — в спокойном ответе Поляка я услышал и гнев, и злость, и обиду.

— Черт!

Я посмотрел на сумку, затем на Серегу, снова на сумку. В голове царил кавардак, что было совсем неудивительно! Нервно закурив сигарету, я посмотрел на выглядящего безмерно усталым Поляка.

— А… наши?!

— Здесь твоя сотня и мои две, — устало проговорил Поляк, — все в рублях. Надо купить баксы и положить их куда-нибудь в банк или ячейку, пока я не разберусь с Уланом. Какой у армян курс?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Я вообще не думал, что ты…

— Ясно, — Серега протянул мне свой телефон, — звони им.

Взяв телефон, я набрал семь цифр и вновь посмотрел на Поляка.

— Серега, а сколько он сжег?

— Точно не знаю. Может два или чуть больше. Часть денег у спекулянтов, но, думаю, там не больше полтинника.

Два миллиона долларов! Это были почти все деньги нашей компании, большую часть которой составляли деньги самого Улана, плюс миллион долларов спекулянтов, работавших под той же крышей и платящих тем же людям, что и сам Улан. Даже новость, что моя жалкая сотня тысяч не пострадала от рук тронувшегося умом Улана (спасибо Поляку), не могла заглушить грустных мыслей о потерянном валютном рынке. Теперь наши исконные конкуренты во главе с небезызвестным «Корейцем» могли не беспокоиться, что мы отберем у них клиентов, потому что нам просто нечего было им предложить! Следующая иглой пронзившая мысль была неожиданной, но такой же безрадостной, как и все предыдущие.

— А ты уверен, что он…, — я выдохнул дым и продолжил, — сжег их? Может…

— Уверен, — глухо ответил Поляк, — я сам это видел! Сначала он разделся и бегал по дому, как дикарь! Вопил, что деньги сделали из него чудовище, а потом прибежал с канистрой, облил и поджег! И натравил на меня своего ротвейлера, ублюдок!

Я помнил собаку Улана — это был даже не пес, а небольшой конь с огромной головой, чудовищными зубами и ужасным характером.

— Пришлось прыгать в окно, — Серега закатал рукав, и я увидел огромную, иссиня-черную гематому от плеча до локтя.

Я не знал что сказать. Так бывает, когда много мыслей и ты просто не знаешь, за какую ухватиться. И сожаление, и надежда как-то исправить чудовищную несправедливость, и злость. Растерялся я.

Первым молчание нарушил Поляк.

— Ладно, звони армянам, а я в гостиницу. Сутки уже не спал…, измотан, как….

— А ты не собираешься сегодня обратно?

— Нет, — Поляк ответил так быстро, что могло показаться, он ждал этого вопроса, — никто не знает, что я в Москве, — помолчав, он глухо добавил, — и пусть не знают. Сначала разберемся с Уланом, а там посмотрим…

…Оказавшийся на работе Армен (вот это, я понимаю, трудоголик — ни праздников, ни выходных) сразу уловил мою подавленность, хотя я старался выглядеть, как обычно, шутил и улыбался в ответ на его не самые смешные шутки. С чуйкой у него, как я уже говорил, было хорошо, да и с тактом, надо признаться, тоже — Армен ни разу не спросил, все ли у меня в порядке и не заболела ли моя несуществующая теща или что-то в этом роде. Единственный вопрос, от которого он не смог удержаться, прозвучал так:

— А чё так мало денег привез?

Ну, да, кто о чем. Рассказывать про самый дорогой поджог я не стал — ни к чему это.

— Армен, я не буду сегодня забирать деньги. Пусть они пока у тебя останутся, — заметив его удивленный взгляд, я быстро добавил, — надеюсь, ты не против?

— Сколько? — В глазах валютчика уже мелькали цифры прибыли с наших денег.

— Пару дней, — ответил я и, чтобы не углубляться в неприятную тему, сказал, — ладно, мне пора….

Выйдя из обменника, я решил прогуляться по пустующему бульвару — надо было привести в порядок мысли, да и с чувствами не мешало разобраться. Словом, наплевав на крепчающий с каждым часом мороз, я брел по Рождественскому бульвару весь во власти сумбурных мыслей и столь же сумбурных эмоций.

Что случилось с Уланом, с чего он сбрендил, оставалось загадкой. По-крайней мере, для меня. Я допускал, что Поляк рассказал далеко не все, но спрашивать отчего-то не хотелось. Думы об Улане перемежались с мыслями о Майе, ее ультиматуме и моем будущем, которое сейчас уже не казалось таким безоблачным, как еще пару часов назад, а переезд в Штаты пугающим шагом в безвестность.

Я подумал, что сумасшествие компаньона на руку только одному человеку — Майе, и поймал себя на мысли, что это обстоятельство злит меня. Это было неправильно, но поделать с собой ничего не мог.

Дойдя до Чистых Прудов, я почувствовал, что замерз, и подумал, что неплохо зайти куда-нибудь перекусить и заодно погреться. Домой возвращаться не хотелось, я не знал, что скажу Майе, в гостиницу к Поляку ехать не было никакого смысла — наверняка он уже спал, поэтому я осчастливил своим приходом ближайшее кафе. Из десяти столиков недорогого заведения занят был всего один и то присевшей на краешек стула официанткой, которая, завидев меня, тут же вскочила на ноги.

Пролистав меню, я понял, что есть мне совершенно не хочется, и заказал двойную порцию кофе. Вздохнув, рассчитывавшая на чаевые официантка медленно побрела к стойке, а я достал телефон. Никаких особых дел не было, но мне требовался собеседник, чтобы хоть на время избавиться от гнетущих сознание мыслей.

Пролистав «записную книжку», я наткнулся на номер Антона — нашего близорукого курьера, и сразу припомнился давний разговор. Антон как-то спросил меня, не было ли у меня искушения «слинять» с деньгами, на что я, если не ошибаюсь, посоветовал ему выбросить эти мысли из головы, если он не хочет нажить себе проблем. Мне вдруг стало интересно, как бы я ответил, знай, что Улан сотворит с нашими деньгами. И понял (чего перед собой-то ломаться?!), что сейчас я не был бы таким категоричным.

Действительно, чего ради стараться, рисковать, причем не только деньгами, а порой и своей собственной шкурой, чтобы в какой-то момент остаться у разбитого корыта? Ну, может, не так чтобы разбитого и не совсем корыта, но я не собирался всю жизнь оставаться младшим партнером. У меня были планы, для осуществления которых мне нужен был собственный миллион, а лучше два! И я рассчитывал заработать эти деньги в ближайшие год-другой — дела нашей компании процветали, и, как я уже говорил, у меня не было дурацкой привычки думать о плохом.

Поступок Улана идиотский, другого слова я придумать не мог, поставил все с ног на голову. Вряд ли Восточная компания в лице Поляка и меня смогла бы скоро подняться на свой былой уровень, когда мелкие и не очень спекулянты просто несли нам свои деньги, с которых мы снимали немало сливок в виде комиссий и «дорожных». Стоило лишь появиться слуху о сумасшествии Улана, как все наши бывшие друзья тут же понесут свои денежки «Корейцу», который точно никогда бы не стал их жечь.

«Американо» оказался горьким, что окончательно испортило настроение. Демонстративно отодвинув от себя чашку, я снова взял в руки мобильник, на узком дисплее которого, как по заказу, высветился номер Поляка. Я нажал на кнопку.

— Алло…

— Ден, это я.

Голос Поляка был таким далеким, что у меня мелькнула шальная мысль, что он улетел домой.

— Ты где?

— В гостинице. Ты купил баксы?

— Да, — я закурил сигарету.

— Деньги у тебя?

— Нет, оставил в обменнике.

Поляк молчал так долго, что я подумал, что он отключился.

— Хорошо, — донеслось в трубке, — приезжай в гостиницу.

— Ты же спать собирался?

— Да как тут уснешь?

Действительно, как?!

— Скоро буду.

Я отключился, расплатился за почти нетронутый кофе и вышел на бульвар. Такси остановил, не успев даже поднять руки, и пожилой азербайджанец домчал меня до «Космоса» минут за пятнадцать. Узнав, в каком номере остановился Поляк, я поднялся на девятый этаж и постучал в номер 905. На стук никто не ответил, и я подумал, что приехал быстрее, чем планировал, а Серега мог выйти в ресторан или кафе. На всякий случай я постучал еще раз и даже надавил на дверную ручку.

К моему удивлению, дверь приоткрылась, и я вошел в номер. Обувь и одежда в прихожей свидетельствовали, что Поляк в номере. Пройдя в комнату, я понял, что не ошибся — он лежал на кровати одетый. В первый момент я подумал, что Поляк просто вырубился, и хотел уже уйти (не ждать же пока он проснется?!), но что-то остановило меня. Я снова посмотрел на неподвижно лежащего компаньона и только сейчас заметил неестественность его позы.

Что-то кольнуло в сердце, и я торопливо подошел к изголовью кровати — глаза Поляка были полуприкрыты. Грудь не вздымалась, что могло означать только одно. Не веря, точнее, не желая верить в худшее, я наклонился к нему и осторожно потрогал шею. Не обнаружив никакого пульса, я нервно потряс его. От тряски Серегина голова упала на бок, и из уголка раскрывшегося рта показалась тоненькая струйка слюны.

Я отпрянул! Нет, не может быть! Он не мог умереть, ведь я с ним только что разговаривал! Я снова склонился, пытаясь нащупать пульс на руке. Пульс, которого не было. Следующее открытие и вовсе повергло меня в панику — руки Поляка были холодными. Еще не лед, но заметно холоднее моих. Я заметался по номеру, пытаясь найти книжку с телефонными номерами. Налетев на столик, я перевернул его, но не стал подбирать выпавшие журналы и, шипя от боли в колене, достал свой мобильник.

Набрал номер «Скорой», отчаянно пытаясь понять, что могло случиться. Со здоровьем у Поляка было в порядке, если не считать больную печень, на лечение которой он не жалел никаких денег, но о проблемах с сердцем он не говорил ни разу. В голове мелькнула мысль об убийстве, которое мог заказать сошедший с ума Улан, но я вовремя изгнал их из головы — не хватало, чтобы и я сошел с ума! Никто, кроме меня не знал, где остановился Поляк, следовательно, если это убийство, то наводчиком мог быть только я! А это было не так!

В трубке что-то захрипело, заскрипело, и я услышал резкий голос оператора:

— «Скорая помощь». Что у вас случилось?

Я открыл рот и вдруг подумал, что если он умер (в чем у меня почти не было сомнений), то я становлюсь свидетелем, которые при нашей судебной системе зачастую превращались в подозреваемых, а там и до обвинения недалеко! Конечно, я никого не убивал и мог сказать, что пришел в гостиницу уже после смерти Поляка, но как это доказать?! Да, девушка на ресепшен скажет, что я спрашивал, в каком номере остановился Сергей Поляков, наверное, вспомнит и время, когда я подошел к стойке, но разве это доказательство моей невиновности?! Скорее, наоборот! Ведь если я друг и приехал по приглашению, почему не знал, где он поселился?! Мысли были настолько пугающими, что я совершенно забыл о трубке, которую продолжал прижимать к уху. Голос оператора встряхнул меня.

— Алло! Вы слышите?!

Аккуратно, даже задержав дыхание, я нажал на красную кнопку и снова посмотрел на тело Поляка. Чуда не произошло, поза была все той же, и тут мне стало по-настоящему страшно. Нужно было уходить отсюда и чем быстрее, тем лучше для меня! Поляку я уже ничем помочь не мог, а вот о собственной судьбе стоило позаботиться. Пытаясь не поддаться панике, я быстро огляделся, вспоминая, к чему притрагивался. Вроде ни к чему, кроме тела, с которого еще не научились снимать отпечатки. Я уже собирался выходить из номера, когда подумал о мобильнике Поляка, на котором остался мой номер.

Стараясь побороть охвативший меня страх, я быстро обыскал Поляка — телефона не было. Бегом выскочив в прихожую, я ощупал его пальто — нет! Паника подступила к горлу, затрудняя дыхание и путая и без того сумбурные мысли. С трудом заставив себя вернуться в комнату, я осмотрел пол, заглянул под кровать, осмотрел прикроватную тумбочку. Мобильника не было нигде! Посмотрев на безмятежно лежащего Серегу, я подумал, что телефон может находиться под его телом. Чтобы проверить это, необходимо было снова дотронуться до него, чего мне совершенно не хотелось делать.

Набрав в грудь побольше воздуха, я решился. Тело Поляка оказалось неожиданно тяжелым. Перевернув его на бок, я увидел мобильник и, схватив его, бегом выскочил из номера. На счастье в коридоре никого не оказалось и незамеченный я проскользнул в дверцу открывшегося лифта, где приложил максимум усилий, чтобы выйти оттуда не с перекошенным от ужаса лицом. Кажется, мне это удалось, потому что никто не остановил меня, и я благополучно дошел до выхода из гостиницы.

На ступеньках подмывало оглянуться, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, что стоило мне еще несколько тысяч умерших нервных клеток. Морозный ноябрьский воздух слегка охладил пылающее огнем лицо. Добравшись до перехода, я не удержался и все же обернулся — погони не было. С облегчением выдохнув, я нырнул в подземный переход и через несколько секунд выскочил на другой стороне проспекта Мира…

…Я стоял в вагоне метро, не слыша и не видя ничего вокруг. Перед глазами неотвязно висела картинка из гостиничного номера, а в ушах звучали последние слова Поляка:

— Да как тут уснешь?!

Раньше мне всегда казалось, что перед смертью человек просто обязан произнести, если не пророческие слова, то что-то необыкновенно мудрое, относящееся к вечности, которая ждет всех нас. Что-то типа «весь мир театр, а люди в нем актеры». Сергей Поляков, мой друг и компаньон был умным, образованным человеком и мог хотя бы сказать, что делать с его деньгами, кому передать их в случае своей скоропостижной смерти, так как ни жены, ни детей у него не…

Следующая мысль была настолько неожиданной, что я чуть не подпрыгнул. Собственно, это была даже не мысль, а слова, сказанные Поляком при выходе из кафе — «…дома вообще не знают, что я в Москве…!» То есть никто не знает и про деньги, которых — память услужливо подсказала — ровно 312.500 долларов!

Мне стало так душно, что я едва дождался остановки поезда и, выскочив из вагона, долго стоял на станции, пытаясь осмыслить случившееся. Итак, я потерял обоих компаньонов, став при этом обладателем трехсот с лишним тысяч американских долларов! Суммы, на которую я мог купить не только небольшой домик в Штатах, но и открыть там свое дело! И, что самое важное, меня больше ничто не держало здесь, а значит…, а значит, я могу сказать Майе да!

Мне стало нехорошо. Голова пухла от мыслей, сердце едва не выскакивало из груди, и я даже испугался, что так и мне недолго до инфаркта. Нужно было успокоиться и решить, что нужно сделать в первую очередь. Хотя, что тут решать — надо было пристроить деньги, и теперь обменник моих друзей уже не казался таким уж надежным местом. Нет, я не боялся ограбления или того, что Армен не захочет отдавать мои кровные. Опасность заключалась в том, что «крышевавшие» нашу компанию бандиты, коих в сибирском городе было пруд пруди, когда-нибудь дознаются, что какую-то сумму Поляк все же спас от огня и привез в Москву, где странным образом вдруг умер. А в Москве живу я, друг и компаньон, найти которого при желании не так уж трудно.

Я понимал, что от решения переехать в Штаты до моего первого шага по чужой земле пройдет немало времени — месяц или полгода, и исчезнуть без следа не удастся. Но у меня было преимущество, деньги и какое-то время, чтобы затаиться, пока будут оформляться бумаги.

Память торопливо напомнила о знакомом риелторе Леше, который мог найти хорошую квартиру даже посреди Сахары. Не откладывая в долгий ящик, я помчался к эскалатору, стоя на котором все время смотрел на дисплей, показывавший отсутствие сети.

Выбравшись на улицу, я с легким удивлением обнаружил, что стою на Старой площади, но времени удивляться, как я не заметил, что проехал столько станций, не было. Телефон поймал наконец сеть, и я с некоторой тревогой считал длинные гудки, то и дело озираясь по сторонам, словно меня уже искали суровые сибирские крепыши.

Леша ответил сразу. Не здороваясь, я тут же озадачил его:

— Леша, мне нужно хорошая двушка! — И, не дожидаясь его ответа, добавил, — Сегодня!

— Привет, Ден, — в отличие от меня, Леша не терял сегодня ни друга, ни головы, — я, вообще-то, выходной…

— Экстренный случай, дружище! Выручай!

Помолчав, Леша спросил:

— Есть три хорошие хаты. Две на Таганке и одна на Цветном…

— На Цветном?! — я вновь перебил его. — Где?!

— Точно не знаю, нужно посмотреть адрес. Погоди….

Через минуту я знал, что оказавшаяся трехкомнатной квартира на Цветном находится почти напротив дома Майи, и увидел в том знак. Милая Фортуна вновь не подкачала, хотя, если честно, я не знал, чем квартира на Цветном предпочтительнее тех двух на Таганке. Просто чувствовал, что Майя, скорее, согласится переехать туда, чем в какую-нибудь другую квартиру, если мне вообще удастся ее уговорить.

Мы договорились встретиться через два часа — Леше нужно было найти хозяйку квартиры и подготовить бумаги, а мне вернуться в обменник и решить, как быть с деньгами. Собственно, я уже решил, что оставлять их там не буду, но работало ли сегодня банковское хранилище, где я арендовал ячейку, было неизвестно.

Остановив частника, я назвал ему адрес обменника и, откинувшись на заднем сидении, погрузился в невеселые размышления. Меня не оставляло чувство, что я совершил предательство, бросив тело друга и сбежав из гостиничного номера. Это чувство угнетало, давило, и никакие отговорки, что я тут не причем не помогали. Да, я не причем, я не мог вернуть его к жизни и у меня могли возникнуть проблемы с милицией — все так, но мерзкое чувство не проходило, вынуждая продолжать копание в собственной душе. Это доставляло мучение, но я ничего не мог с собой поделать. Сейчас, когда мне уже (или пока) ничего не угрожало, мысли о собственной безопасности слегка отошли на задний план, и я мог признаться себе, что не хотел бы оказаться на месте Сереги. Все мы когда-нибудь умрем, это понятно, но я имел в виду, что было бы крайне неприятно и очень обидно, если бы мои друзья поступили со мной таким же образом!

Словом, к обменнику я подъезжал в крайне дурном расположении. Хотелось позвонить Майе, сказать, что я все решил, и мы едем, но что-то удерживало меня от звонка. Скорее всего, дело было в том, что я хотел быть уверенным, что все контролирую, деньги в надежном месте и никто уже не сможет отобрать их.

Армен встретил меня настороженным взглядом и вопросом:

— Что-то случилось?

Я кивнул.

— Мне нужно забрать деньги, — и, углядев в его глазах легкое удивление, поспешно добавил, — курьер прилетел.

— А рубли кто привез?

Армен задал простой вопрос, вмиг обнаживший всю шаткость моего плана. Нужно было успокоить что-то заподозрившего армянина, и я выдал первое пришедшее в голову и, как мне показалось, разумное объяснение:

— Я.

— Понятно. Ладно, пошли в кассу.

Я понял, что он не поверил, но сделал вид, что не заметил. В кассе мне выдали три новеньких «кирпича», по сто тысяч долларов в каждом и пачку, в которой было двенадцать с половиной тысяч, которую я сразу убрал в карман куртки. Сумки у меня не было и, взглянув на Армена, я понял, что его также интересует, как я собираюсь идти с тремя сотнями тысяч. Я улыбнулся и спросил:

— Нет какого-нибудь пакета, а то все в спешке — даже сумку забыл прихватить.

Армен задумчиво посмотрел на меня.

— А почему ты сегодня без охраны и броневика?

— Так воскресенье же, — я развел руками, — выходной.

— Если хочешь, возьми мою охрану, — он улыбнулся своей хитрой улыбкой, и добавил, — недорого.

Я сделал вид, что раздумываю.

— Ничего, я как-нибудь сам. Но спасибо за предложение.

— Смотри сам, — ответил валютчик с чутьем сыщика и без какого-либо перехода неожиданно спросил, — как твой друг Поляк поживает?

Чувство опасности захлестнуло меня, и я с трудом сохранил на лице выражение ленивой раздраженности.

— Передавал тебе привет, — мне даже удалось выдавить некое подобие улыбки, и я поспешил сменить тему, — так что с пакетом?

…С небольшой спортивной сумкой, в которой лежало $300.000, я медленно, старательно обходя замерзшие лужи, шел по крутому склону Рождественского бульвара. До встречи с Лешей оставалось еще около часа, банковское хранилище находилось в пяти минутах ходьбы, и я решил, что небольшая прогулка по свежему воздуху мне не помешает.

Разговор с Арменом, словно лакмусовая бумажка, выявил грозящую мне опасность. Если кто-то начнет задавать такие же вопросы и если этот кто-то будет знать то, чего не знал Армен, а именно о сумасшествии Улана и смерти Поляка, у меня было бы мало шансов остаться вне подозрений. Рано или поздно «крышевавшие» нашу компанию люди добрались бы до Москвы, где я был еще одним (и последним!) ее акционером. Насколько мне было известно, Улан пользовался доверием бандитов, «крутил» их деньги, отстегивая за это неплохие проценты, и сложно было представить себе бандюгана, смирившегося с такой потерей. Отсюда следовало, что мне нужно не только сменить адрес, но и вообще исчезнуть для всех знакомых. И не только мне, но и Майе, что представлялось делом невозможным, если бы я не объяснил ей, в чем дело.

Но тут таилась другая опасность — узнав о случившемся, Майя наверняка потребовала бы, чтобы я отдал не принадлежащую мне часть денег. И ей было бы все равно, что оставшегося вряд ли хватит, чтобы зажить в Штатах, как белые люди в своем доме и без финансовых проблем, хотя бы до тех пор, пока я не начну зарабатывать. А значит, нужно было придумать вескую причину, по которой моя «партизанщина» не выглядела бы надуманной и в то же время не казалась противозаконной.

В качестве мотива в голову лезли мысли о несуществующей жене, старых «грехах», из-за которых приходится скрываться, но все это было шито белыми нитками и вряд ли убедило бы Майю съехать с квартиры. Я даже вспомнил об утренней стычке с Коляном и его собутыльниками, но, представив, как презрительно сморщится ее личико при намеке на «серьезную опасность» со стороны алкашей, отказался от этой мысли.

Ничего не придумав, я незаметно для себя добрался до хранилища «Леспромбанка», в котором у меня была своя ячейка. Хранилище работало, что несказанно обрадовало — я усмотрел в том очередной знак, подтверждающий мою правоту. На то, чтобы пройти к ячейке, сложить в узкий ящик три «кирпича» американских денег, закрыть его и вновь выйти на улицу, ушло не больше пятнадцати минут.

Скинув во всех смыслах давящий на меня груз, я почувствовал некоторое облегчение и бодро зашагал к Цветному бульвару. До встречи с Лешей оставалось меньше получаса, и я решил дождаться его в небольшом уютном кафе напротив Цирка на Цветном. По дороге я снова и снова думал о том, как рассказать обо всем Майе и, не найдя ничего лучше, решил рассказать правду.

Приняв такое решение, я внезапно почувствовал облегчение — в конце концов, Майя имела право знать, откуда у меня такие деньги, и такое же право решать, стоит ли связывать со мной свою дальнейшую жизнь….

…Народу в кафе было совсем немного — воскресный вечер, мороз, все такое. Сев за столик у витринного окна, я наблюдал за пустынным бульваром, то и дело поглядывая на висящие на стене часы. Леша запаздывал, но я был спокоен — главное сделано, деньги в безопасности, а лежащие в кармане куртки двенадцать с половиной тысяч я собирался использовать на нужды скрывающегося беглеца. Заплатить за квартиру, выдать Леше комиссионные и купить Майе какой-нибудь подарок. Мне пришло в голову, что разговор о случившемся надо начать с подарка, не обязательно дорогого, но символизирующего мое отношение к ней. Я решил, что обручальное кольцо подходит для этого лучше всего, и снова посмотрел на часы, с тревогой подумав о том, что ювелирные магазины могут уже не работать.

Я уже допивал свою чашку кофе, когда увидел входящего в кафе Лешу. Бодрый, румяный с мороза он сразу увидел мою поднятую руку, и быстро подошел к столику.

— Привет, — Леша протянул руку.

— Здорово, — я ответил на приветствие и спросил, — кофе будешь?

— Нет, спасибо, —он присел напротив и, как и я пару минут назад, посмотрел на настенные часы, — хозяйка уже на месте, так что нужно идти.

— Пошли, — я отставил чашку и встал, — договор готов?

— Бланки с собой, остальное там впишем, — по-деловому ответил Леша, и мы вышли из кафе.

Дом, в котором сдавалась квартира, действительно находился напротив дома Майи и выглядел, как все дома в этом районе — невысокий, всего три этажа и старый. Я подумал, что этому дому в обед будет сто лет, но это нисколько не расстроило меня. Майин дом тоже был построен то ли в конце 19-го, то ли в начале 20-го века, и это обстоятельство могло служить аргументом, если бы моя зеленоглазая девушка отказалась бы сюда переезжать, что тоже показалось мне хорошим знаком. Признаться, я уже во всем старался увидеть подтверждение правоты своих действий, и вряд ли меня можно за это осуждать. Я намеревался не просто выжить, но сделать это с наибольшим комфортом. В конце концов, разве это я сошел с ума и сжег бандитские деньги? Моей вины в том не было никакой, как и в смерти Поляка, умершего, как я догадывался, от инфаркта. Нет и еще тысячу раз нет! Пусть сибирские бандиты сами разбираются с обезумевшим Уланом, вышибают из него деньги, а я у них ничего не крал, никаких дел не имел, и даже не знал их!

…Хозяйкой квартиры оказалась миловидная пожилая женщина, после первых же слов которой было ясно, что она из породы «недобитых» еще со времен революции интеллигентов. Правильная (местами слишком) речь, обходительные манеры, едва заметное презрение к торгу, который нужен был мне лишь для создаваемой «легенды» — все это только подтверждало мою догадку. А когда она заговорила о концерте Окуджавы, который состоится в театре, что в двух шагах от ее дома, исчезли последние остатки сомнений. Мне вновь повезло, как везло всю предыдущую жизнь. Предательскую мысль, что это когда-нибудь закончится, я поспешно отогнал — не хватало еще накаркать себе!

Квартира была неплохой — три комнаты, окно в ванной, легкий, косметический ремонт — я подумал, что сначала приведу сюда Майю, затем подарю кольцо и после этого все расскажу. Это был хороший план, и я поспешил выполнить первый его пункт. Мы подписали договор, я заплатил за три месяца и, попрощавшись с Алиной Георгиевной, как звали хозяйку, покинул квартиру, которая должна была на время стать нашим убежищем. С Лешей мы рассчитались в подъезде, и я вышел на улицу, надеясь, что ближайший ювелирный магазин на Садовом еще открыт.

С трудом выловленный частник быстро доставил меня к магазину, который (вновь мое везение!) еще работал. Не теряя время на разглядывание сверкающих украшений, я прямиком направился к продавщице.

— Добрый вечер, — я улыбнулся, — мне нужно обручальное кольцо.

Девушка улыбнулась в ответ и спросила:

— А в какую цену вы хотели бы приобрести колечко?

— Цену? — Я посмотрел на стекло, за которым виднелись кольца, поднял голову, и ответил: — Оно должно быть красивым, но не пафосным.

— Хорошо, — улыбка не сползала с ее лица, — а размер вы знаете?

— Размер чего? — Я тупо уставился на продавщицу, не совсем понимая, о чем она.

— Пальца вашей будущей супруги, — она продолжала улыбаться, но теперь в ее улыбке проскользнула нотка, которую можно было озвучить примерно так — «Эти мужики!».

— Нет, размера я не знаю, но у нее тонкие пальчики, — я посмотрел на руку продавщицы и добавил, — как ваш мизинец, наверное.

— Уже лучше, — произнесла девушка и, указав на ряды, продолжила, — вот эти два ряда 16 и 16 с половиной. Рядом 17, но они наверно будут большими.

— Ага, — ответил я, и с умным видом уставился на золотое изобилие.

Колец было великое множество, и они мало чем отличались друг от друга. Все-таки обручальные кольца это не просто украшение, это традиция или даже колдовство, и тут важно не ошибиться. Выбор был настолько богат (и в то же время не очень, так как порой я просто не видел никакой разницы, кроме цены), что пришлось вновь обратиться к улыбчивой продавщице.

— Скажите, а вам какое нравится? — спросил я, невольно заражаясь от ее неизменной улыбки.

— Так вы мне делаете предложение? — вопросом на вопрос ответила девушка и засмеялась.

Смех у нее был еще лучше, чем улыбка. Звонкий, безмятежный, искренний. Не знаю, что меня смутило больше — этот смех или ее слова, но я почувствовал, что просто заливаюсь краской. Она была привлекательна и, вполне возможно, в другой жизни я именно так бы и поступил. Но в этой у меня была Майя, единственная и неповторимая!

— Ладно, не смущайтесь, я пошутила, — так же весело продолжила продавщица, — давайте, посмотрим, что тут у нас из красивого.

Она склонилась над сверкающим электрическими огнями стеклом, рассуждая вслух:

— Вот это красивое колечко, — она выдвинула на себя полочку с драгоценностями, доставая изящное кольцо с крупным зеленым камнем, — золото высшей пробы, изумруд…, так, тут у нас… полкарата.

Она посмотрела на меня.

— Но оно, наверное, будет дороговато — семьсот пятьдесят долларов.

В ее голосе было много чего — и желание выйти замуж, и носить такое кольцо, и грусть. Я посмотрел на кольцо вблизи, оно напомнило о Майиных глазах, таких же изумрудных, как этот камень. Подняв голову, я посмотрел в ее глаза и только сейчас понял, что у нее они тоже… зеленые!

— И вам не будет жалко, если я куплю его?

— Нет, — она снова рассмеялась, — здесь много красивых вещей.

— Тогда беру! — Я полез в карман, кляня себя за то, что не удосужился заранее разбить пачку — теперь буду как «новый русский» светить баксами и самодовольной улыбкой.

— А еще я получу процент с этого колечка, — весело добавила продавщица из ювелирного на Садовом.

— Это сколько? — спросил я, не сообразив, что она говорила конкретно.

— Один процент, — она удивленно посмотрела на меня и сказала, — семь с половиной долларов!

— А, ну да, — пробормотал я, надеясь, что она предложит мне пройти в кассу или просто отвернется, чтобы я смог незаметно достать пачку, в которой оставалось больше десяти тысяч.

Девушка кивнула, держа в руках колечко с изумрудом и все с той же улыбкой на губах.

— А рассчитываться здесь?

— Да, я и кассир, и продавец, — она снова засмеялась, — так что, гоните ваши денежки!

Мне вдруг стало легче, и я достал, наконец, пачку. Зеленые глаза продавщицы, как я ожидал, не округлились, и это радовало. Отсчитав десять бумажек по сто долларов, я вынул их из-под резинки и протянул продавщице. Она посмотрела на меня и негромко произнесла:

— По-моему, тут больше.

— Я знаю, — так же негромко ответил я, убирая чуть похудевшую пачку в карман, — сдачу оставьте себе.

Она снова взглянула на меня — в этот раз удивленно. Я снова почувствовал разлив горячей крови по своей смуглой физиономии, улыбнулся и сказал:

— Спасибо! Можно я возьму кольцо?

Она встрепенулась.

— А чек?! — Она торопливо протянула мне кольцо.

— Да, чек, — взяв кольцо, я отметил, что вблизи оно еще красивее и, взглянув на продавщицу, сказал, — знаете, он не нужен. Ведь я не собираюсь его сдавать….

…Цветной был пуст, как никогда. За все время, пока я шел от Садового кольца, мне не встретился ни один человек, и это было удивительно. Город казался вымершим и лишь с громким треском проехавшие мимо Жигули утверждали обратное. С неба сыпало крошкой, та скатывалась в странные, похожие на песчаные снежные кучи, а легкий ветерок с окрепшим морозом вышибал из моих глаз скупые мужские слезы. Слезы мешали разглядеть кольцо, которое я сжимал в ладони, но не мешали думать.

Я думал. О многом. О сошедшем с ума Улане, об умершем Поляке, о лежащих в ячейке трехстах тысячах и, конечно, о Майе. В голове мелькали картинки из нашего прошлого — наше знакомство, наши ночи, наша поездка к морю, и будущего, которому, как я надеялся, предстояло вскоре сбыться. Красивый домик на берегу океана, пальмы, желтый песок и Майя. Я вдруг почувствовал то, чему сложно было подобрать определение. Я ощутил… вкус к такой жизни, мне вдруг страстно захотелось там жить и наслаждаться тем, что у меня есть — любовью и молодостью! Конечно, я любил Майю! Никакие другие женщины, с какими угодно глазами и формами — только она! И я был бы последним ослом, если бы упустил свой шанс навсегда связать свою жизнь с этой девушкой.

Я прибавил шаг. Мне не терпелось увидеть ее, и я уже не думал о том, что и в каком порядке нужно делать. Я просто хотел увидеть Майю, прижать ее к себе, ощутить любимый запах и сказать, как я люблю ее…

Подходы к парадной двери, как и утром, вновь были заставлены мебелью, и я свернул в арку, надеясь, что история не повторится и я не встречу во дворе утреннюю компанию. Но истории часто имеют свойство закольцовываться, и не только в книгах. Недалеко от черной двери стояла все та же троица — Колян и сотоварищи, и, похоже, они не просто проводили время за своим обычным занятием. Я заметил, как все дернулись в моем направлении, и продолжил свой путь, чувствуя в груди нарастающее бешенство.

Мы сближались. Я видел ухмылки на нетрезвых лицах алкашей и уже выбрал, кого буду бить первым — «пень» казался самым опасным из них, и не похоже, что наша утренняя стычка как-то повлияла на его решимость отомстить.

— Ну, чё, пёс, попался?! — развязно с безопасного расстояния крикнул Колян, опуская правую руку в карман болоньевой куртки.

Ага, щас! Как испугаюсь твоего кукиша в кармане, как побегу! Я продолжал молча идти навстречу алкашам, чувствуя, как впивается в ладонь камень цвета Майиных глаз, и быстро наливаясь бешенством берсерка. Ну, козлы, держитесь!

«Пень» не ожидал удара. Точнее, он ждал удара в пах — опыт, понимаешь, а я ударил его кулаком, с зажатым в нем кольцом. Что-то хрустнуло в лице коренастого, и он медленно осел на только выпавший снег. Оттолкнув второго, я обернулся к Коляну, который уже вытащил руку из кармана и направил в мою сторону… пистолет! Я смотрел и не верил своим глазам — это был настоящий Макаров! Не муляж и даже не пневматик!

— А теперь что скажешь, гнида?! — Его рука тряслась перед моим лицом, но я не был уверен, что сумею достать ее — Колян стоял в полутора метрах и вполне мог успеть выстрелить.

Я посмотрел на замершего за ним третьего собутыльника и увидел в его глазах страх. Он боялся! Я вдруг понял, почему он боится — в пистолете были патроны, и он знал, что Колян выстрелит.

— Сюда смотри, сука! — Голос Коляна словил петуха, но общей ситуации это не изменило — пистолет, по-прежнему на недосягаемой длине, плясал перед моими глазами.

Я молчал. Я молчал потому, что вдруг понял, что сейчас умру. Это был не страх, тогда бы я что-то предпринял, это было знание. Я знал, что час пробил, и было совершенно неважно, как именно это произошло бы. Мой путь закончился и, наверное, можно было порадоваться, что закончился он здесь, в небольшом дворике на Цветном, куда выходят окна Майной квартиры, а не где-то в лесу или чужом гостиничном номере…

Выстрел донесся мгновением позже ослепившей меня боли. В груди расплывалось что-то мокрое и очень горячее, а в сознании билась мысль, которую я никак не мог ухватить. Ноги вдруг перестали слушаться, и я рухнул на покрытый белой крошкой асфальт, силясь поймать ускользающую мысль. Я слышал мужские голоса, слышал сквозившую в них панику, но не разбирал ни слова, потому что думал совершенно о другом. Я поймал эту мысль, она была у меня в руке, золотая, с красивым зеленым камнем — обручальное кольцо для Майи. Мир вокруг медленно терял краски, становясь серым, темнея до непроглядной черноты, а я все еще чувствовал впившийся в ладонь изумруд….

Эпилог

Тело Поляка обнаружила горничная. Обокрав его (у Поляка были с собой деньги), она была застигнута коридорным, который сдал ее охране. Горничную уволили, тело отправили в морг, где определили причину смерти — инфаркт. Через два дня за ним прилетел его отец (а я даже не знал, что он жив — Серега никогда не рассказывал о нем) и отвез тело в маленький город Куйбышев, что недалеко от Новосибирска, где и был похоронен….

Улана нашли в лесу. На трупе были обнаружены следы жестоких пыток. Похоронен в Новосибирске….

Деньги забрала Майя, и я могу только похвалить себя за то, что предусмотрительно вписал ее в список людей, имеющих доступ к ячейке. Моя умница перед отъездом решила проверить, не осталось ли чего в нашей ячейке, и обнаружила там три новеньких «кирпича». Эти деньги помогли ей в полной мере осуществить свою мечту, чему я очень рад.

Колян, оказавшийся уволенным в запас сержантом милиции, был арестован на следующий день и вместе с подручными приговорен к восьми годам лишения свободы в колонии строго режима, где был убит при неизвестных обстоятельствах. Сожжен в крематории.

Майя! Пережив случившееся, она все же уехала в Америку, купила дом в Калифорнии и через три года вышла замуж за серфингиста, парашютиста, дельтапланериста и вообще чумного на всю голову парня. Кто знает, вспоминала ли она меня? Человека, в чьей не успевшей еще окоченеть от мороза и смерти руке она нашла кольцо с камнем цвета ее глаз, но в доме до самой ее смерти в глубокой старости на черном рояле в гостиной с прекрасным видом на Тихий океан стояла рамка с моей фотографией…

А что я? Я умер. И не спрашивайте, откуда обо всем этом узнал или чем теперь занимаюсь. Придет время, сами все поймете…

Оглавление

Вместо предисловия

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 112

История 12

Эпилог