Призраки подземелья (СИ) [I Have No Skills and I Must Write] (fb2) читать онлайн

Призраки подземелья

X

От желудка к горлу прокатывается новая, еще более сильная волна тошноты. Я чувствую, что на этот раз подавить ее не удастся, перегибаюсь через борт и выблевываю остатки завтрака в плещущееся внизу море. Ух… Ноздри раздражает мерзковатая соленая вонь. Она не очень-то помогает мне в противостоянии с морской болезнью. Хотя «противостояние» — это еще громко сказано; так, унылое, но гордое сопротивление. Весь завтрак уже плавает в море, но желудок все никак не уймется — похоже, самолично просится на выход.

У-уф… Вот опять!..

— Каждое утро тебя тут вижу, — вдруг говорит кто-то справа от меня. — Петухи кукарекают по утрам, а ты, видать, фонтанируешь.

Утерев губы ладонью, я поворачиваю голову и вижу матроса в шапке. Стоит он, значит, себе со скучающим видом и дымит сигаретой. Когда он успел рядом пристроиться? Черт его знает. Дымит он, к слову, знатно, не хуже той трубы, что торчит из нашего корабля, но воздух так сильно провонялся морской солью, что я даже не чувствую запаха табака.

Тошнота еще бурлит где-то на дне желудка, но уже гораздо слабее, не так навязчиво. Кажись, всё, успокоился… Наверно, можно и в каюту теперь вернуться. Подумал я, значит, об этом, радостный, уже выпрямился и убрал руки с холодных перил, как матрос задает мне внезапный вопрос:

— Что пацан, вроде тебя, забыл в Изнанке?

Лады,я мальца соврал. На самом деле вопрос не такой уж и внезапный. Вполне себе ожидаемый вопрос, наоборот удивительно, что я слышу его только сейчас. Матрос не смотрит на меня — он смотрит на зеленую гусеницу острова, виднеющуюся на горизонте. Пока я пытаюсь понять, хочется мне блевануть еще раз или нет, — для верности, так сказать, чтобы больше к этому не возвращаться, — звучит другой вопрос:

— Турист, да? — Я ничего даже ответить не успел, а матрос уже говорит: — Вот тебе дома не сиделось…

Догадываюсь, что этот крендель думает. Неоперившийся птенец, думает, дурак желторотый, мне бы по-хорошему студентиком за партой сидеть да веселиться с себе подобными, а я тут через полмира проплыл, чтобы попасть туда, где мне быть не следует. Вот так и он думает, зуб даю!

— Какая тебе разница? — спрашиваю я, и раздражением в голосе так и фонит, хотя, чесслово, не хотел этого показывать. — Ты видишь меня в первый и последний раз в жизни.

— Никакой разницы, пацан, — выдохнув дым, лениво отвечает матрос. — Простое любопытство. — Он молчит секунду или две, а затем добавляет негромко: — Не зоопарк там все-таки. И не оранжерея.

— Знаю, — говорю.

— Знать-то, может, и знаешь, да только плохо представляешь, что тебя там ждет.

Пфф. Принято к сведению. Я молча возвращаюсь в каюту. Там проверяю вещи, складываю все, что успел достать за время плавания, в один момент замираю, почувствовав, что желудок опять начинает возмущаться, но тревога, к счастью, оказывается ложной.

Время потихоньку подходит. В каюте невыносимо душно, и я решаю, что уж лучше вонючий, но хотя бы прохладный воздух снаружи, чем тупить в духоте, как в микроволновке, до самого прибытия.

Видимо, не я один пришел к этой мысли. Хотя меня не было не так уж долго, на палубу успело набежать куча народу. Все с чемоданами и толстенными сумками — я по сравнению с ними со своей единственной сумкой плыву будто бы без ничего. Уж не знаю, чего они с собой понабрали. В новую жизнь надо входить налегке, а не со старым багажом.

Хотя тут вот еще что следует упомянуть: я как-то особо не планировал, что буду делать, когда доберусь до конечной станции своего путешествия. Первоочередной целью было попасть в Изнанку, и я почти ее достиг, а остальное вроде бы мелочи. Вернее, мелочи казались таковыми раньше, но теперь, когда до острова было рукой подать, мелочи раздались в размерах и стали подозрительно похожи на проблемы… Ай, к черту. Потом буду ломать голову.

IX

Минут через двадцать мы, наконец, приплываем. Народ тут же, только опускается трап, валит на причал, а с причала — на вокзал неподалеку. Я — за ними. Мы топаем к подножью длинного, как стена, холма. Других построек на острове, кроме, собственно, самого причала и здания вокзала впереди, не видно. Выглядит остров от этого необжитым и даже каким-то диким.

На вокзале я терплю длиннющую очередь, прохожу досмотр, который в отличие от остальных путешественников занимает у меня не больше минуты, и наконец залезаю в дожидающийся поезд. Поглядывая на билет, отыскиваю свое место, сажусь и запихиваю сумку под кресло. Облегченно выдыхаю. Почти! Еще часок — и буду там.

Вагон заполоняют звуки располагающихся пассажиров, какие-то скрипы, кряхтение, щелчки; то и дело слышно самые разные слова на самых разных языках — что, типа, неудивительно, люди-то здесь собрались со всего света, только кажется от этого, как будто я нахожусь на базаре. Вскоре являются и мои попутчики и, расположив свои чемоданы, рассаживаются.

И вот мы ждем. Ждем чего-то, непонятно чего, и ждем. За окном на перроне уже никого не видать, а мы все ждем. Когда я был предельно близок к тому, чтобы выразить вслух свое недовольство, поезд таки трогается. Перрон уплывает назад, поезд въезжает в тоннель.

Добрую минуту нас окутывает почти полная темнота, ни фига не видать, а затем в вагон как хлынет свет, все аж глаза защурили — я так и вовсе зажмуриваюсь. В общем, промаргиваюсь хорошенько, привыкаю немного к новой яркости, гляжу в окно и вижу: снаружи огромная дыра. В смысле, буквально — прямо в острове. Причем глубокая, судя по всему; как жерло в вулкане с той лишь разницей, что это ни разу не вулкан. Железнодорожные пути (если их правильно так называть) идут прямо к дыре и спиралью спускаются по ее внутренней поверхности, как пружина.

— Пристегнись, — вдруг слышу чей-то голос рядом.

Я поворачиваю голову и понимаю, что это мужик, сидящий напротив меня. Серьезный он какой-то, хмурый. Похож на профессора или там ученого — умника, в общем, — весь худосочный такой, скукоженный и с круглыми очками на носу.

— Пристегнись, — повторяет он, — если не хочешь заработать шишку на голове.

— Не хочу я, — говорю, но, блин, не понимаю, про что он мне втирает. — С фига ли у меня шишка должна взяться?

— А ты не знаешь? — говорит он, и морда хитрая такая, аж дать по ней хочется.

— Я бы на твоем месте послушалась его совета, юноша, — влезает в наш разговор какая-то телка, что сидит слева от меня. Это именно что телка, женщиной у меня ее назвать язык не поворачивается. Не в обиду сказано, я женский пол уважаю и все такое, просто такое вот впечатление возникло об этой «особе».

Короче, я так и не догнал, про какую фигню мне говорят. Моментом позже я замечаю, что все пристегнуты, а на специальном табло снизу оконной рамки горит соответствующий значок, и тоже пристегиваюсь.

Мне надоедает пялиться в окно, и я принимаюсь рассматривать внутренности вагона. Вагон как вагон, чесслово, сказать так-то особо нечего. Попутчики тоже скучные, я имею в виду, внешность у них скучная (в принципе, то же самое можно сказать и про меня), каждый занимается своим делом: кто книжку читает, кто дремлет, телка все что-то свои крашеные ногти ковыряет; долго я попутчиков не рассматривал, потому что это, типа, невежливо и все такое прочее.

Потом мне на глаза попадается кармашек на стенке, ну, как в самолетах, в такие еще журналы всякие кладут, а в этом находится буклет. Ну я от скуки вытаскиваю его и начинаю читать. Буклет этот для туристов, то есть не для меня, однако в нем содержится кое-какая любопытная информация. К примеру, туристов водят в походы в так называемый Лес (да-да, именно с большой буквы), а еще у них в городе есть некий диковинный базар, который «непременно должен посетить каждый гость Фларба». Я на такие вещи не падок, но, тем не менее, делаю в голове мысленную пометку. Просто так, на всякий случай.

Вдруг чувствую: голова тяжелеет, пухнет, будто кровью наливается, и пульс стучит в висках. Ремни впиваются в плечи. Мне кажется, что я падаю, — но я умом понимаю, что не могу никуда падать, я сижу ровно и не шевелюсь. Это странное ощущение исчезает так же резко, как появилось, оставляя меня в легкой растерянности.

— Почувствовал? — говорит профессор, и зеньки у него опять хитрые.

— Почувствовал… — отвечаю я и понимаю, что морда у меня, наверно, выглядит глупо. Возвращаю буклет обратно в кармашек.

— Поезд только что перевернулся, — сообщает профессор.

— В смысле перевернулся?

— В прямом. Теперь мы едем как бы вверх ногам относительно остального мира, — говорит он, и причем на полном серьезе, в глазах уже ни хитринки. У меня, естественно, на это возникает естественная реакция:

— Чего-о? Ты гонишь.

Женщина, то есть телка рядом со мной, хихикает, но ничего не говорит. Профессор добавляет:

— Чистая правда, — и кивает, как бы придавая словам веса.

— Да где это видано, чтобы поезд верх ногами ехал! — я ему не верю. Он просто надо мной угорает; понял, что я новичок и не шарю ни фига, вот и прикалывается, хрыч старый.

— Здесь и видано, — спокойно отвечает он. — Мы сейчас пересекли границу.

— Подожди! Я ни черта не догоняю!

— Посмотри-ка в окно.

Я и смотрю. И с удивлением обнаруживаю, что поезд уже не спускается, а поднимается, и рельсы его, блин, тоже поднимаются! На фиг, теперь я стал догонять еще меньше…

— Что происходит? — спрашиваю я, уже начиная сердиться. — Объясните мне нормально, харош вокруг да около ходить! Зачем мы перевернулись?

— Мы пересекли границу двух миров. Теперь мы в Изнанке, а в Изнанке привычные нам законы природы работают по-другому или не работают вовсе, — говорит профессор.

— Ты, на фиг, не ответил на вопрос, дядь. Прямо скажи.

— Гравитация здесь работает иначе. Понимаешь? Она инвертированная. Поэтому я и говорю, что мы вверх ногами.

— А-а… — выдаю я междометие, когда до меня начинает медленно доходить. Мозг от поступающей информации заклинивает капитально. Когда он все-таки ее переваривает, и к нему возвращается способность мыслить, я сразу же возражаю:

— Но ведь это антинаучно!

— Антинаучно что? — приподнимает профессор бровь.

— Всё! — говорю. — Город там внизу… ты хочешь сказать, его построили на потолке?

— Это я и пытаюсь до тебя донести, — отвечает он. — Только там это не потолок, а земля.

Мне кажется, что в его интонации мелькает усталость от нашего разговора. Ну а что? Я не виноват. Не каждый день с таким сталкиваюсь все-таки. Он, может, туда-сюда постоянно гоняет и вообще работает в Изнанке, а я тута в первый раз. Будь добр потерпеть мои вопросы. Хотя, может, он и до меня таких, как я, натерпелся.

— Все равно бред какой-то, — говорю. — Почему здесь другая гравитация? Разве такое возможно? — Я пока еще не забыл, что учил в школе, и знаю, что говорю. Ну, как бы. Я, конечно, не яйцеголовый, но и дурачком, который во все легко верит, себя не считаю.

— Это хороший вопрос, и на него сейчас тебе не даст точного ответа ни один ученый, — серьезно говорит профессор. — Потому я и сказал, что Изнанка — это уникальное место со своими законами. Пока нам остается довольствоваться только гипотезами.

— То есть, типа, я должен просто принять это как есть.

— Ты можешь не верить мне, если хочешь, но реальность такова, что в Изнанке относительно остального мира ходят по потолку. И наоборот: во всем мире относительно Изнанки ходят по потолку. Смотря что принять за точку отсчета.

— Да-да, дядь, понял.

— И называть антинаучным то, что ты не можешь понять, мне кажется невежественным, — продолжает вещать профессор. Его, я смотрю, понесло. — Это я говорю не применительно к тебе, а в целом. Наша наука невежественна, раз Изнанка не вписывается в наши модели и аксиомы, вот что я хочу сказать. Мы невежественны и не способны ее понять. Но когда-нибудь поймем. Человек всегда докапывается до истины в конце концов.

Профессор едва заметно улыбается сухими губами. Не-е, я ничего говорить не буду. Все равно ничего умного по этому поводу добавить не могу. Такие темы точно не для меня.

Мы сидит молча немного, а потом у меня возникает вопрос.

— Раз уж ты такой всезнайка, дядь, — говорю, — может, расскажешь тогда, откуда взялась эта Изнанка?

Он посмотрел на меня как на придурка, чесслово.

— Ты и этого не знаешь? — спрашивает он, и его бровь всползает на широкий и умный-преумный лоб. — Что ты тогда здесь делаешь, если ничего не знаешь? Как ты вообще оказался в этом поезде?

— Ну, меня сюда, типа, тянуло, — говорю.

— И все?

— И все.

— Должна быть причина, почему тебя сюда тянуло.

— Нет никакой причины.

— Так не бывает.

— Инвертированная гравитация, значит, бывает, а того, что у меня нет какой-то особой причины, чтобы сюда приехать, — такого быть не может, ага.

— Потому что у всего происходящего в мире есть причина. Даже у каждой мелочи — вот клетки в нашем теле заняты своим делом, потому у них есть цель — поддерживать жизнеспособность. Ну а ты… раз ты бездумно приехал сюда, потратив на путешествие немало денег, то… я даже не знаю, что сказать.

— Говори как есть.

— Странный ты человек.

Это он еще мягко выразился. Понятно, что он про меня думает.

— Есть такое, не буду отрицать. Сидел как-то, в носу пальцем ковырял, а потом раз и думаю: надо бы в Изнанку съездить.

Профессор вежливо улыбается, видимо, думая, что я шучу. А я не шучу, на фиг, все примерно так и было, разве что про ковыряние в носу сказано для красного словца. Правильно он говорит, что у всего есть причина. И причину ему я уже назвал: меня тянуло. Нет, не так. ТЯНУЛО. Почему — не имею ни малейшего, блин, понятия. Но надеюсь в ближайшее время это выяснить.

— Ты, кстати, — говорю, — мне так и не ответил, дядь.

— Пожалуйста, хватит меня называть «дядей», — терпеливо отвечает профессор, прочистив горло.

— Лады, дядь, — пожимаю я плечами. Не нравится — так не нравится. — А что с этой дырой-то? Откуда она взялась?

— Этого тоже тебе никто точно не скажет. Остров был всегда, а вот «дыра», как ты говоришь, в нем появилась лет девятнадцать назад. Как и почему — теорий, опять же, великое множество. Многими принято считать, что во всем виновато землетрясение, даже несмотря на то, что сейсмологи ничего подобного в этой местности не фиксировали.

А ведь мне столько же лет, сколько и дыре! Забавное совпадение. Вслух я об этом, естественно, не говорю. Кому какое дело, правильно? Да и звучит это как-то даже странно. Пофиг.

— Мы сейчас, получается, — говорю, — не под землей даже, а под водой?

Профессор облизывает губы, призадумывается, похоже, что-то прикидывая в уме, а затем равнодушно говорит:

— Мы преодолели большую часть пути, так что, полагаю, мы находимся прямо под океаном.

Когда я это представляю, то конкретно офигеваю. То есть на какую мы глубину уже опустились? Сколько тут километров? Десять? Ну, вряд ли столько же, сколько во Всемирной впадине...

— И, типа, что тогда получается? Это какое-то подземелье? Э-э… подводье?

— Огромная пещера. Насколько огромная, еще никто ее не измерил.

А я ведь и вправду не имею ни малейшего представления, в какое место попал. Все эти люди: этот дядька, другие два попутчика, старательно изображающие, что не слушают наш разговор, тетка с ногтями, остальной вагон — все они исследователи, ученые, туристы, археологи, геологи, биологи, барыги, может быть, какие, и черт знает, кто еще. А я кто? Буквально никто. Будто бы по случайности здесь оказался — но нет. Какая-то неведомая сила в моей душе хотела, чтобы я прибыл сюда. Может, этой силой было любопытство, которое я сам до сих пор не осознал. Не знаю. Не психолог я, чтобы себе психоанализ проводить.

Профессор глядит в окне куда-то вверх, откуда источается яркий белый свет, и говорит:

— Ну вот, почти приехали. Уже и подъем к вокзалу видно. — Он поворачивает голову ко мне и смотрит внимательно: — Как тебя зовут, кстати?

— А зачем тебе мое имя?

Его, кажется, озадачивает мой вопрос.

— Мы говорим почти всю дорогу, но все еще не представились друг другу. Вот я и хочу исправить сию оплошность. Тем более, может, еще встретимся. Я в музее здешнем работаю, вдруг заглянешь. — Он протягивает мне руку. — Меня зовут Спенс.

— Приятно было поболтать, дядь Спенс, — несильно пожимаю я ему руку. Имя свое, однако, я так и не называю. Не очень мне и хотелось это делать. Не люблю я его. Банальнейшее из имен. Как только родители додумались меня так назвать, не представляю. Хотя, наверно, и не думали они особо. Просто выбрали то, что первое пришло им в голову, вот и вся история, на фиг.

Профессор, то есть теперь уже Спенс, смотрит на меня изумленно, будто я плюнул на ладонь перед тем, как пожать руку, но ничего не говорит. Телка хмыкает, будто над нами, но, зыркнув на нее, я понимаю, что дело в буклете. Что-то там, видимо, есть смешное.

Оставшуюся часть пути — а это еще где-то пять минут — мы сидим молча. Потом в окне показывает вокзал и, наконец, поезд останавливается. Я тут же отстегиваю ремни, вытаскиваю сумку из-под сидения и, пока остальные корячатся со своими чемоданами, выскакиваю наружу.

VIII

Приехал! Встречай, Изнанка. Глубокий вдох — и медленный выдох. Тутошний воздух, в общем-то, не отличается от тамошнего, с поверхности. По крайней мере, не воняет солью, что уже замечательно. Тут в моей голове всплывает вопрос: а почему вокруг так светло? Хорошая мысль, голова. Мы под землей, а значит, солнцу здесь неоткуда взяться, правильно? Правильно. Поэтому я гляжу вверх, откуда источается странный свет, и вижу: высоко-высоко, на потолке, горит что-то ярко-белое, будто кристаллы. И кристаллов этих немерено, целый ковер, тянущийся во все стороны. Как присыпка на пирожном.

Но это не единственная мысль, которая приходит в голову. Вместе с нею и приходит другая, куда менее приятная. И «приходит» в данном случае — слово очень и очень мягкое. Она натурально сваливается. Обрушивается. Я достиг конечной точки своего длиннющего путешествия. А что, блин, делать дальше? Ага, вот оно самое — время ломать голову. Подкралось, черт возьми, незаметно.

Люди спешат кто куда, а я стою на месте, задумавшись, и они обтекают меня, как вода в реке обтекает выступающий камень. Итак, прежде всего, сколько у меня остается денег? Расстегиваю сумку, нащупываю во внутреннем кармане деньги, достаю купюры и пересчитываю. Негусто. Ой негусто. В ужасе убираю обратно. Без понятия, какие во Фларбе цены, но есть у меня сомнения, что этого хотя бы на день хватит. На крайняк можно перекантоваться на вокзале, но… Проклятье. Как же я не подумал заранее? Вот реально: не хочу оправдывать этим собственную недальновидность, которая опасно граничит с тупостью, но будто какая-то неведомая сила притащила меня сюда, невзирая на все побочные «что?» и «как?».

Ладно. Самобичеванием тоже делу не поможешь. Надо что-то придумать.

Основательно напрягаю извилины; думаю минуту, значит, думаю две, однако ничего путного на ум никак не идет. Перрон полностью пустеет, пока я рожаю светлую мысль. Ну и короче, вот, родил: если ничего до вечера дельного не придумаю, тогда переночую на вокзале. А пока схожу на базар, может, там смогу что-нибудь полезное узнать.

Выхожу я, значит, с вокзала и замираю от офигевания. Челюсть непроизвольно отвисает. Виной тому — стены, которые возвышаются над крышами города. Крепкие, монотонные и непоколебимые, прямо как фаланга древних воинов, закрывшихся щитами. В них, наверно, метров тридцать высоты, если навскидку, а может, даже и больше, все-таки я далеко от них нахожусь. Кручу головой по сторонам: кажись, стены эти окружают собой весь город. И сразу же невольно всплывает вопрос: а для чего? Или даже — от чего?

Ладно, это я отвлекаюсь. Все вопросы потом. Смотрю — женщина идет мимо, ну я ее и окликаю. Пытаюсь спросить дорогу, но она оказывается иностранкой, и общего языка мы не находим. С другими прохожими мне везет больше, и благодаря их помощи вскоре я добираюсь до базара.

Не вздохнуть и не протолкнуться — вот каково на базаре. Народу немерено, все что-то кричат, как умалишенные, говорят без остановки, смеются, кашляют, рычат, шмыгают — все это смешивается в единую какофонию, от которой голова идет кругом, и, наверно, даже если ты глухой от рождения, на фиг, тебе это несильно поможет.

Хотя если абстрагироваться от вездесущего шума и постоянно норовящих тебя подпихнуть людей, были на базаре и кой-какие интересности. То есть, типа, благодаря этим интересностям я и смог абстрагироваться. На лавках тут и там торгуют всякими разными безделушками. Вернее, безделушками они показались на первый взгляд, однако на деле они были чем-то куда более необычным; за одну такую штуку при мне какой-то старикан заплатил баснословную цену и при этом остался счастлив, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Потолкавшись в толпе, я захожу в случайную палатку. Тут чуть потише. На прилавках также разложены непонятные штуки, отдаленно напоминающие окаменелости. Я подхожу к ним, разглядываю. Затем краем зрения замечаю, что продавец с пузом тоже меня разглядывает.

— Что вы продаете? — подняв глаза, прямо спрашиваю я, чтобы не тратить ни его, ни свое время.

— Все, что видите, то и продаю, — лениво отвечает продавец, и по его обвисшей морде так и видно, что ему со мной общаться в падлу. Ну, это, полагаю, до первого звона монет. Это я уже понял, пока по базару гулял.

— Ты меня не понял, дядь, — говорю, — в смысле, что это за штуки у тебя лежат? Никогда подобного не видал.

— Из-за стен рейнджеры притащили. Там этого барахла навалом.

Из-за стен, значит? А что там такого за стенами этими? Так я продавца и спрашиваю, однако он нахмуривает пышнющие, как гусеницы, брови и бурчит:

— Покупать будешь?

— Да я просто смотрю. Можно же?

— Всем просто смотрящим дорога в музей, — говорит, павлин важный. — На базаре покупать надо.

Были бы у меня деньги еще, чтобы покупать. Знал бы я еще, что, собственно, покупаю!.. Ну и разглядываю я, значит, товары дальше, и глаза в какой-то момент цепляются за штуку на краю прилавка, самую крупную из всех. Она напоминает диковинный механизм с множеством сплетающихся между собой трубочек; почему-то мне кажется, что если в трубочки подуть, то они издадут мелодичный звук.

— Слушай, дядь, — говорю, — а что это у тебя лежит?

— Мне откуда знать? — невозмутимо отвечает он вопросом на вопрос.

— Ну ты же, типа, продавец. Должен знать, что продаешь.

— У нас в Изнанке все наоборот.

— О.

Это у них, надо понимать, универсальный ответ на любые случаи жизни, и услышу я его еще не раз.

— Дядь, у меня вот еще вопрос: где у вас можно по-быстрому заработать денежек?

Продавец задумчиво чешет плохо выбритый подбородок, а затем изрекает:

— Напросись к кому-нибудь в экспедицию. Люди всегда нужны.

— А сколько за это можно получить?

— Достаточно… если повезет. Найдешь какую-нибудь реликвию или артефакт, приноси мне, я заплачу.

— Ништяк! Спасибо, дядь. Я бы купил у тебя что-нить, чесслово, да только денег нема совсем.

— Я и так уже понял.

Выскакиваю из палатки, и на меня снова нахлынивает волна базарных звуков. На этот раз к общей какофонии я прибавляю свой голос; кричу: «Хочу в экспедицию! Возьмите в экспедицию!» Приходится надрывать глотку, чтобы голос не утонул среди сотни, если не тысячи, других.

Зову я, в общем, зову, да никто не откликается. Начинаю понимать, что это бесполезно, хочу уже прекратить, тем более что горло совсем офигело, как вдруг передо мной появляются два бугая: один весь из себя такой мощный, костюм на нем того гляди лопнет от мускулов, а у второго вся морда в шрамах.

Тот, что со шрамами, значит, и спрашивает меня:

— Ты в экспедицию хочешь?

— Ага! — с готовностью киваю я. — А в чем суть, собственно?

— Суть простая: идем туда, куда еще никто не ходил, хапаем столько, сколько сможем унести, и быстренько возвращаемся обратно, пока не наступила ночь.

— Звучит просто.

— Так оно и есть, — ухмыляется гора мускулов. — Ты, кстати, что умеешь, парень?

Что умею? Хороший вопрос. Заставляет меня замешкаться.

— Честно, — говорю, — так сходу и не могу сказать. Но я быстро учусь! Обещаю, я вас не подведу.

Бугаи шушукаются. О чем они шушукаются, мне не слышно, однако оба они в какой-то момент зыркают на сумку, которая висит у меня через плечо. Я решаю, что нет смысла отнекиваться.

— Верняк, — говорю, — я только что приехал сюда. Я полный профан.

— Да ведь так даже лучше, — громыхает гора мускулов басом. — Ты как чистый лист бумаги.

— Ох уж этот неумолимый дух авантюризма! — смеется бугай со шрамами. — Навевает воспоминания, сам когда-то был таким же… — Он глядит на товарища: — Берем?

— Берем! — уверенно отвечает ему тот. — Сам, тем более, напросился, никто ничего и не скажет…

— Кстати, а что там за стенами-то? — спрашиваю я. — Почему все про них талдычат?

— За стенами непаханое поле возможностей для обогащения, — отвечает бугай со шрамом. — При должной сноровке… и удаче. Но тебе не о чем беспокоиться, мы тебя всему научим.

— Отлично! Когда отправляемся?

— Завтра. Приходи к главным воротам.

Нормально, думаю. До завтра доживу как-нибудь. А там дальше, надеюсь, проблема с деньгами и жильем сама собой рассосется.

— Заметано!

Едва это слово слетает с моих губ, мир перед глазами вздрагивает. Жгучая боль охватывает затылок, и я вдруг понимаю: кто-то отвесил мне знатную оплеуху. Рассерженный, я тут же оборачиваюсь и вижу рядом непонятного хмыря в длинном черном плаще; я, значит, смотрю на него, и он смотрит на меня, как ворон — на людей: свысока и с каким-то даже отвращением в глазах.

— Ты че, совсем с ума сошел, дядь? — говорю.

— Ты с ума сошел, — отвечает хмырь. — С ходу подписываешься на авантюру, из которой еще не факт, что живым вернешься.

У меня внутри будто айсберг образовывается.

— Как это… — спрашиваю я, и голос, предатель, дрожит, — как это… живым не вернусь?

— Ты стены не видел? — хмырь указывает пальцем куда-то влево и вверх, но стен в том направлении не видать. — Думаешь, они просто так тут построены, для красоты? Чтобы туристы на их фоне фотографировались?

А ведь верно. Была у меня такая мысль где-то в подсознании или скорее даже подсознательное понимание, так и не оформившееся в полноценную мысль. Раз есть стены, значит, от чего-то или кого-то за ними прячутся.

— Пропадешь ты там, и никто о тебе не вспомнит, — продолжает вещать хмырь. — Не ты первый, не ты последний. А эти двое тебя с высокой вероятностью хотели использовать как расходный материал. Выживешь — замечательно, можно будет использовать еще раз, нет — ну и не страшно.

То есть не только денег я бы не увидел, я еще и с жизнью бы расстался. Черт побери… Я как-то и не подумал, что народ тут такой… гнилой.

— Вы что, — говорю я бугаям, потирая жгущийся затылок, — реально хотели со мной так поступить?

Ничего не говорят, скоты. Только стоят и лыбу давят, даже не думают оправдываться. Но я почему-то, на фиг, даже не чувствую злобы к ним. То есть они-то скоты, спору нет, но виноват-то я сам. Только благодаря хмырю в плаще я не попался на их наживку.

— Мужик, вовремя же в тебе проснулась совесть, — вздыхает бугай со шрамами.

Он и его товарищ разворачиваются и исчезают в толпе.

— Они, похоже, не очень-то и расстроились, что ты вмешался, дядь.

— Чего им расстраиваться. Другого придурка найдут. Мало вас тут, что ли, — фыркает хмырь. Прямо не в бровь, а в глаз. Все-таки неправильно, наверно, называть его хмырем — он меня, считай, от гибели спас, хоть и гипотетической. Пусть будет «незнакомцем».

К слову, у него черные патлы, осунувшееся бледное лицо, заметные мешки под глазами, длинный нос с бородавкой, руки какие-то костлявые — то есть такому, по идее, доверия возникает даже меньше, чем к тем бугаям. Но не зря говорится: не суди книгу по обложке.

— Спасибо, конечно, что остановил меня, дядь, — говорю, — да только я теперь опять не знаю, что делать. У меня ж ни денег, ни жилья, вот я и хотел напроситься в экспедицию. Но это, гляжу, совсем для отчаянных. Или глу… то есть тех, кого не успели вовремя остановить. Может, подскажете чего, а?

Незнакомец внимательно смотрит на меня, будто изучая. Мне даже становится как-то не по себе, он будто прямо в душу мою заглядывает, минуя окружающие ее мясо и кости.

— Я иногда думал о помощнике, — наконец прерывает он молчание. — Есть вещи, которые бывает трудно сделать в одиночку. Если готов работать за еду и кров, то я возьму тебя к себе.

Нужно соглашаться! Лучшего предложения не будет.

— Мы ведь за стены не будем выходить? — спрашиваю я осторожно. Не хотелось бы наступать на одни и те же грабли дважды.

— Будем, — отвечает незнакомец, не дернув и бровью. — Но недалеко. И только днем. Трав разных да растений нарвать разве что.

— Ну… хорошо, — говорю. Сомневаюсь, что он врет, но я все равно теперь буду гораздо осторожнее. — Если ты не против, дядь, то и я тоже не против.

— Я не «дядя», меня зовут Грегор.

— Грегор, ты не пожалеешь, что взял меня в помощники.

— Будет видно. Тебя как зовут?

Ну вот, опять этот вопрос. Почему всем обязательно нужно знать твое дурацкое имя? Ни одно, на фиг, знакомство без этого вопроса не обходится.

— Как тебя зовут, спрашиваю? — Грегор, кажется, думает, что я его не услышал. — Или у тебя, чудака, имени нет?

— Есть, но я его тебе не назову.

— Точно чудак. И как мне к тебе обращаться тогда? — он слегка морщится. Возможно, это первый знак того, что он начинает жалеть, что взял меня в помощники.

— Как хочешь, так и обращайся, — говорю.

— Тогда привыкай отзываться на «Эй ты!».

VII

Грегор оказался чуваком со своими странностями. Дома у него была целая алхимическая лаборатория, ни больше ни меньше, и он часами химичил со всякими ингредиентами, которые либо покупал на базаре, либо доставал самостоятельно где-то за стенами. В принципе, это было его единственное занятие, отрывался он только изредка на поесть да поспать пять-шесть часов, оттого и выглядел как оживший мертвец. Повернутый он был, в общем, конкретно. Странный чувак, но, типа, мне ли его судить.

Первое время я осваивался и привыкал к новой жизни. Иногда помогал Грегору, поднося ему всякие склянки, а когда не помогал, то старался не мозолить ему глаза, не задавать лишних вопросов, да и вообще вел себя настолько прилично, насколько это возможно. Грегор тоже не особо со мной разговаривал поначалу, но на третий день вдруг спросил, сколько мне лет, и мы как-то незаметно разговорились.

— Ты вообще как в Изнанке оказался? — спрашивает он, осторожно, почти по песчинке, высыпая в склянку с водой толченый корень.

— Приехал на поезде, — говорю я недолго думая.

— Это понятно, остряк. Я тебя про другое спрашиваю. Что привело тебя сюда? Какая цель? Вот я хочу создать идеальный запах, чтобы утереть нос парфюмерам с поверхности. А ты? Или ты так, на чудеса приехал поглядеть?

— Не знаю, — говорю, потому что реально не знаю.

— Не знаешь, значит… — Грегор, не отрывая взгляда от склянки, отсыпает оставшуюся горку толченого корня на бумажку на столе и берет в пальцы пипетку, в которую уже набрана неизвестная жидкость. — Так, а теперь… — бормочет он под свой длинный нос, — осторожно…

Кап. Вода в склянке резко приобретает голубой цвет, и Грегор быстренько перемешивает ее деревянной палочкой. Лабораторию охватывает вонь. Терпимая, но вонь. Ничем «идеальным», короче, не пахнет. На этот раз, видимо, носы парфюмеров останутся зажатыми, а не утертыми.

— Мне кажется, это лучше вылить в раковину, — говорю.

— Твоего мнения я не спрашивал, — огрызается Грегор. Он перестает мешать и переливает жидкость из склянки в емкость побольше, затем бросает в нее какие-то травинки, а следом — прозрачные гранулы. — А твои родители?

— Что мои родители?

— Как они тебя отпустили сюда?

— Я уже не ребенок, чтобы спрашивать их разрешения. Поднакопил денег и рванул сюда.

— Верно. Ты не ребенок, ты натуральный сопляк.

Я закатываю глаза, но Грегор этого не замечает, всецело увлеченный делом. Пусть называет меня как хочет. Не такая уж и большая плата взамен на возможность жить не на улице.

— Так а в чем смысл? — продолжает допытываться он. — Ты сбежал от них, что ли? Странно, что сбежал именно в Изнанку. Любое место мира лучше, чем Изнанка. Или же ты думал, тебя не станут здесь искать?

— Да ни от кого я не бежал, — говорю я слегка раздраженно. — Нет у меня никаких проблем с родителями. Я обычный. И родители у меня самые обычные.

— Что-то тебя все-таки не устраивало, раз ты приехал сюда.

— Да все устраивало…

— Зачем тогда сорвался в Изнанку?

— Не знаю, говорю! Меня просто тянуло сюда, вот и все.

— А почему тянуло, ты мне можешь ответить? — Грегор начинает терять терпение. Я тоже. Вот ведь прицепился, как пиявка! — Если не хочешь говорить, так и скажи, — добавил он.

— Ничего подобного! Это вы все с четкой целью в жизни, а ее еще только ищу, понятно? Зачем тебе вообще знать, какая у меня цель?

— Хочу понять, что ты из себя представляешь, — спокойно отвечает Грегор.

На том наш разговор тухнет.

На четвертый день Грегор неожиданно объявляет, что мы идем за стены. Я, естественно, настораживаюсь:

— Не рановато ли?

— Когда-нибудь надо начинать, — говорит он. — Не все же время бездельничать и проедать мой холодильник. Тем более ничего сверхъестественного я от тебя требовать не собираюсь. Пойдем.

Ну мы и пошли. Да, стоит упомянуть, что он дал мне специальную одежду, так называемый рейнджерский костюм. В нем я выглядел чуточку серьезнее, не как турист, но на этом плюсы заканчивались. Сам по себе костюм смотрелся не очень, не крутой он был какой-то, но если попытаюсь объяснить, чем он мне не нравится, то, наверно, не смогу, потому что ни фига в этом не смыслю. Хотя за стенами, наверно, не до крутости, так что…

В общем, доходим мы до главных ворот — ворота, кстати, напоминают отчасти средневековые, только если в старину были железные такие и с зубьями (решеткой они вроде называются), которые еще опускаются, то здесь вместо них стоят тяжелые монолитные плиты. Плит этих в длинном проходе аж три штуки, видимо, чтобы ни одна собака не пролезла ни наружу, ни внутрь. Сейчас все три подняты. Стены вблизи кажутся мне еще выше и будто бы достают до кристаллов.

Короче, дошли мы, и вижу я неподалеку сборище: народ, значит, толпится, все хорошо снаряженные, в рейнджерских костюмах и с походными рюкзаками. Ну я и спрашиваю Грегора, мол, куда они намылились, а он выдает:

— Смертники.

От этого короткого и сухого ответа меня как-то даже передергивает.

— Почему смертники? — говорю, глядя на Грегора.

— Снарядились хорошо, значит, собрались в дальнюю экспедицию. А из дальней экспедиции возвращаются единицы, либо не возвращаются вовсе, — мрачно говорит Грегор. — Потому и смертники. Скорее всего, они так же, как ты, наслушались сказок, желание сорвать куш возобладало над здравым смыслом, и вот они уже стоят у ворот, готовенькие.

Я нервно сглатываю.

— Что там, вдали, такого, что никто не возвращается?

— Пес его знает. Ничего хорошего — это точно. Довелось мне пообщаться с одним из вернувшихся — так у него мозги теперь набекрень. Нет, он вроде хорошо держится, но видно, что то путешествие на него глубокий отпечаток наложило, понимаешь?

— Блин, что же он такое повидал…

— Я вот что скажу: меньше знаешь — крепче спишь.

И то верно. Я снова гляжу на рейнджеров и вдруг замечаю неподалеку от них громоздкий силуэт.

— Смотри-ка, да это же тот бугай с базара! — говорю.

— Кто? А, — понимает Грегор, — ты про него. Да и пес с ним.

Не знаю, как Грегору, а мне хочется заглянуть бугаю в глаза. Я быстрым шагом подхожу к нему. Выглядит он неважно. На его морде к уже имеющимся шрамам добавились свежие порезы.

— Где мускулы? — окликаю я его.

— Ч-чего?.. — он отзывается с опозданием и рассеянно смотрит на меня.

— Где дружок твой, говорю.

Он мне ничего не отвечает. Только в глазах появляется пустота, и мне все становится ясно без слов.

— Ты идешь или нет? — зовет Грегор.

— А-ага, иду, — отвечаю я скорее себе, отрываю взгляд, прилипший к бугаю, и бегу догонять Грегора.

VI

Чесслово, выходить за ворота мне отбило желание напрочь. В принципе, особого желания и так не было изначально, было некоторое любопытство, но пропало и оно. Тем не менее, помочь Грегору надо, отработать жратву, так сказать, да и к тому же идем мы, по его словам, недалеко — так я себя успокаиваю.

Я без малейшего понятия, что меня ждет за стенами, но представляю, что раз уж это Изнанка, то и лес должен быть изнаночный. Поэтому, когда я вижу обычный лес, то сначала я даже не верю глазам. А сколько разговоров наслушался! И все пустые. С другой стороны, наверно, есть в этом свой плюс: от того, что выглядит знакомо, ты, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

Но первое впечатление оказывается ложным. Чем дальше мы отходим от города, тем меньше лес походит на то, что принято называть обычным. Все чаще попадаются деревья, чьи стволы скручены так, как скручивают тряпку, выжимая из нее воду; трава растет какая-то белесая, а не привычно зеленая.

Мы вроде бы, блин, топаем по исхоженной-перехоженной кучей ног тропинке, а мне все равно боязно. Меня не покидает ощущение, что вот шагнешь в сторону — и подорвешься тут же на какой-нибудь мине, хотя минам здесь, конечно, взяться неоткуда. Вроде спокойно, тихо, а все равно как-то на душе нервно. Будто кто-то наблюдает за тобой из кустов. Брр. И это на сколько мы отошли? На километр, может быть? Страшно представить, что повстречается дальше…

— Слушай, дядь…

— Прекращай меня так называть, — угрюмо отзывается Грегор.

— Я тут вспомнил: мужик со шрамами говорил, что из экспедиции нужно вернуться до наступления ночи, а сейчас я его видел уже без дружбана… Типа, есть тут какая-то связь, или мне кажется?

— Чем дальше ты углубляешься в лес и чем больше проводишь в нем времени, тем выше шанс, что обратно ты не вернешься, — спокойно отвечает Грегор, будто это какой-то пустяк. — Почему так, я не знаю, и никто не знает, но одно могу сказать тебе точно: когда выключаются кристаллы, вылезает всякая дьявольщина, и лучше к этому моменту уже находиться в городе.

— «Дьявольщина»?

— Фауна местная. Сам я ее никогда не видел, да и не хочу видеть. Знаю о ней только по рассказам.

— А днем ее можно встретить? — спрашиваю я и тут же стреляю глазами по сторонам, проверяя, не затаился ли кто поблизости.

— Днем дьявольщина прячется по норам и спит, — говорит Грегор. — Днем бодрствует живность поспокойней. Во всяком случае, поблизости с городом. Работает ли это правило в глубине леса — вопрос открытый.

— Люди совсем без башни, если решаются уходить так далеко, — негромко замечаю я.

— Если хочешь реально заработать или, может, найти что-то необычное — то тебе непременно придется идти вглубь, — говорит Грегор, шелестя плащом. — Ближайшие окрестности давно обчистили. Остались только жалкие крошки, которыми никого не удивишь и которые ничего не стоят.

— Понятно… А сколько осталось времени до ночи?

— Зачем тебе?

— Просто скажи!

Грегор откидывает рукав и смотрит на часы на запястье.

— Пять часов. Полдня еще. Успеем.

Ох уж надеюсь, что успеем! Неохота ночью по лесу бродить…

— Почему кристаллы выключаются, дядь? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от всяких нехороших мыслей, лезущих в голову. Уж лучше языком чесать, чем в тишине идти. — И вообще, почему они светят?

— Потому что, — отвечает Грегор, пожимая плечами.

— Это не ответ.

— Привыкай, — едва слышно усмехается Грегор, это первый раз с нашего знакомства, когда я вижу на его морде что-то отдаленно напоминающее веселье. — В Изнанке подобным образом объясняются многие непонятные вещи. Проще их просто принять, чем пытаться объяснить. Десять часов светят, десять часов не светят. Вот и все.

— А своих догадок у тебя нет?

Грегор думает-думает, а затем говорит:

— Моя догадка заключается в том, что где-то там, далеко-далеко, сидит местный божок и щелкает переключателем. Он же ночью выпускает своих порождений и со смехом наблюдает, как бедолаги, рискнувшие приблизиться к нему, сходят с ума и мрут. Вообще, это не моя сфера интересов. Мне интереснее изучать то, что растет под ногами.

Я тоже думаю-думаю и говорю:

— Может, если бы кристаллы не выключались, то и «дьявольщины» не водилось бы в лесу.

— Может быть, — скучающе отвечает Грегор. — Когда ты ничего не знаешь, пространства для фантазии много, и любая теория сойдет за правдоподобную, если хоть немного логична. Ну-ка, давай сюда.

Мы резко сворачиваем и премся прямо через высокие кусты с пушистыми цветками. Грегор идет первым и вроде как знает, куда идет, так что мне не нужно волноваться, однако я все равно волнуюсь. Ну не могу я не волноваться после всего, что узнал.

К тому времени, когда мы, наконец, выбрались из кустов — а произошло это, наверно, минут через десять, — я конкретно запыхался. Грегор привел меня к полю с огненными цветами. Посреди поля торчит небольшой холмик, а на нем виднеется скрюченное в три погибели иссохшее дерево — трудно сказать, живое оно или нет, но выглядит оно в точности как неживое.

Грегор вытаскивает из внутреннего кармана плаща полиэтиленовый пакет и протягивает его мне.

— Собирай лепестки, — говорит. — Чтобы пакет едва закрывался.

— Ладно, — отвечаю я с заминкой, неуверенно смотря на цветы. — А, типа, ничего, если прикоснусь к ним голыми пальцами?

— Чесаться будут немного. Ничего смертельного.

Убедил. Я беру протянутый пакет и сажусь на корточки. Грегор идет собирать в другом месте; я тяну пальцы к первому цветку. Тут я замечаю, что из его центра, ну, там где начинаются лепестки, стекает какая-то густая жижа, как мед. Рука замирает в воздухе. Типа, все равно боязно, хоть Грегор и заверил, что все должно быть пучком… Я выдыхаю, затем резко втягиваю воздух ноздрями, дергаю руку — и вот два лепестка уже сорваны. И… Вроде ничего страшного не случилось, пальцы на месте. Дальше я действую смелее, и дело идет быстрее.

Не знаю, сколько по времени мы прокорячились, но заколебался я порядочно. Я все ближе и ближе подползаю к холму, ладони все в жиже, хорошо хоть она не липкая… Вдруг чувствую: что-то голову давит, причем больно так, будто ктопытается лопнуть ее здоровенным, на фиг, орехоколом. И сердце бух-бух-бух тяжело… Мне становится дурно…

Меня охватывает паника. Это от жижи? Она ядовитая? Ну или лепестки эти… неважно. Наврал мне Грегор! Или… Стоп, я уже испытывал похожее ощущение не так давно, хоть оно и не было таким явным…

— Эй! — слышу голос Грегора издалека. — Пойдем!

Мне не нужно повторять дважды. Я подскакиваю (сердце бухает еще сильнее) и быстрым шагом направляюсь к Грегору. Когда я догоняю его, он мне сразу говорит:

— Задерживаться здесь дальше вредно для здоровья, — морда у него почему-то необычайно розовая, словно в снег капнули малинового сиропа.

— У тебя тоже башка разболелась? — говорю.

— Угу. Раньше на этом поле такого не было. Что-то поменялось…

— Ты о чем?

— А, ты и этого ведь не знаешь… Отойдем подальше и объясню. Давай пакет мне… Что-то ты мало собрал. — Покривив губы, он прячет пакет в плащ.

И опять мы давай продираться через кусты. Головная боль постепенно проходит. Когда мы выбираемся на знакомую тропинку, я наконец-то позволяю себе расслабиться и спрашиваю Грегора:

— Мы отошли достаточно далеко? Теперь ты скажешь, что это было?

Он едва слышно вздыхает. Кажется, рассказывать ему не очень хочется. Или просто я уже достал его постоянными вопросами. Но, блин, моя это вина, что ли? Ну, отчасти, может. И он знал, на что идет, когда брал меня к себе в помощники как-никак.

— У рейнджеров это принято называть лихорадкой, хотя никакая это на самом деле не лихорадка, — рассказывает Грегор. — Это все переменчивая гравитация. Иногда она становится нормальной, то есть как на поверхности, а не инвертированной, как в Изнанке, и оттого кровь у нас по телу начинает бежать неестественным образом. Ты можешь наткнуться на лихорадку где угодно, никогда не предугадаешь, она переменчивая сама по себе: в одном месте может появиться, а в другом наоборот пропасть. Если чувствуешь, как кровь приливает к голове — лучше разворачивайся и топай обратно, а если не можешь — следи за временем. После двенадцати часов даже у крепкого человека начнутся серьезные проблемы со здоровьем. После целого дня лихорадки — шансы на выживание сокращаются практически до нуля. В конце концов, наступает мучительная смерть.

Ну вот еще… Будто мало ночной «дьявольщины», теперь еще и это. А я, черт возьми, по-прежнему никак не пойму, что я забыл в этой Изнанке. Хотя, чесслово, чувство сейчас внутри такое, будто я и должен находиться в этом лесу, будто нахожусь на верном пути.

Кое-что в объяснении Грегора кажется мне странным.

— Я не совсем догоняю, — говорю. — Мы же, типа, ходим по потолку? — (Грегор едва заметно кивает.) — Раз гравитация становится нормальной, то почему мы не падаем на кристаллы?

— Очевидно, в подобных местах существует еще какая-то сила, которая не дает нам упасть.

— Ни разу не очевидно.

— Даже не только в определенных местах, а вообще, — добавляет Грегор, будто не услышав моих слов.

— От лихорадки есть какие-нибудь таблетки? — спрашиваю я. — За столько-то лет должны были придумать, как бороться с ней.

— Я ж тебе говорю… — устало отвечает Грегор и цокает языком. — Вот сам подумай мозгами: таблетки от гравитации? Как ты себе это представляешь? От этого нет лекарства, нет таблеток, которые сняли бы симптомы, с этим остается только смириться. Да и какой смысл снимать симптомы, если только по ним ты можешь понять, что тебе грозит опасность?

— Понятно, дядь.

— Прекращай дядькать, — угрюмо говорит он.

Обратный путь мы проводим в молчании.

Когда мы приходим домой, Грегор сразу, не снимая плаща, принимается возиться с собранными лепестками, а мне велит не мешаться под ногами, с чем я только рад ему помочь.

Вымыв руки и переодевшись в нормальную одежду, я решаю прогуляться по городу. Гуляю я недалеко от дома, чтобы не дай боже не потеряться, и думаю. Все мои думы, понятное дело, о новой жизни.

Я уже смирился с тем, что свалить у меня отсюда в ближайшее время не получится — денег все равно нет — да и нет желания, даже несмотря на страшилки Грегора. Он явно не из тех, кто станет соваться далеко в лес, так что все будет нормально. Другое дело, что денег я так точно не заработаю, висеть на чужой шее пока что вроде нормально, но со временем станет неудобняк, совсем неудобняк… Надо бы получше узнать Фларб, а там наверняка какие-нибудь возможности откроются.

С этой оптимистичной мыслью я возвращаюсь домой. С ней же и отправляюсь вскоре спать — как раз выключаются кристаллы. Сплю я, однако, плохо, и постоянно просыпаюсь; снится мне всякая фигня — какие-то старые, заброшенные и грязные коридоры.

V

Следующие дни Грегор меня особо не тыркает. Мне удается раздобыть туристический буклет с картой, и я, отметив на ней кружочком наш дом, понемногу исследую город. Фларб, конечно, город необычный — и не только из-за своего расположения и неслыханно высоких стен. Первым мне бросилось в глаза то, что на улицах не ездят машины, вот вообще, зато цокают тут и там, как в старину, лошади. Видимо, лошадей под землю доставить проще, да и топливо им жрать не надо, к тому же сам по себе город не такой уж большой. Другая его особенность — тутошняя кухня. Люди за два десятилетия успели распробовать в лесу все, что хотя бы немного походило на съедобное, блюда готовятся в высшей степени экзотические. Как, например, шевелящиеся червеподобные ростки, которые трескали вместо макарон? Я пока не готов к подобным экспериментам, однако Грегор говорит, что это вкусно. Хотя я ему не особо верю, ведь он день может не есть, пока усиленно химичит, а с голодухи и обычная трава покажется вкусной.

Начинается третья неделя моего пребывания в Изнанке. Сегодня Грегор будит меня еще до рассвета.

— Подымайся, — говорит. — Идем за стены.

Я ругаюсь про себя, не понимая, куда он намылился ночью. То есть понятно, куда, но непонятно, с чего вдруг — не он ли мне говорил, что по ночам в лесу находиться опасно? Ответ приходит сам, пока я продираю слипающиеся глаза, — за окном зажигаются кристаллы. Грегор решил идти ни свет ни заря.

Я наспех собираюсь — Грегор подгоняет меня чуть ли не пинками, — и мы идем.

— Сегодня мы зайдем дальше обычного, — говорит он, — потому выдвинулись рано.

— Ага-а, — зеваю я. — Я так и подумал. И насколько мы далёко?..

— Шагать придется долго.

Ну, думаю, главное вернуться до ночи, а с этим проблем быть не должно. Весь день еще впереди.

Топаем мы и вправду долго. Все это время мы молчим, а мои попытки завести хоть какой-то разговор Грегор неизменно игнорирует. Глаза у него задумчивые, морда — сосредоточенная. Вокруг все лес, лес, лес… Тошно. Проходит, наверно, часа три, не меньше, прежде чем Грегор жестом показывает остановиться. Я встаю как вкопанный, а он оборачивается ко мне и шепчет — или, скорее даже, шипит:

— Дальше шагаем аккуратно. За мной — след в след, ни на сантиметр в сторону. И держи рот на замке.

— Я и так молчу всю дорогу, — говорю я тоже шепотом.

Он вдруг как вылупляется на меня — глаза холодные, губы в ниточку. Будто еще одно слово — и он меня, на фиг, прибьет. Какой-то он сегодня был не такой. Еще более мрачный, чем обычно, что ли.

Мы крадемся, приминая ботинками мох. Я отношусь к словам Грегора более чем серьезно и стараюсь наступать туда же, куда и он. Кто знает, может, чуть вбок — и без ноги реально останешься.

Вскоре мы подбираемся к небольшой полянке. Грегор приседает у куста с белесой шевелюрой и что-то внимательно высматривает впереди. Притаился, в общем. Я следую его примеру.

— Что там? — тихо любопытничаю я.

— Пока ничего, — сухо отвечает Грегор.

Время идет, а на поляне, на которую он таращится, ничего не происходит.

— Можно спросить?

— Валяй.

— Зачем мы сюда пришли?

— Из-за пастецвета.

— «Пастецвета»?

— Тварь такая. Появляется иногда на этой поляне и просто стоит — не знаю, может, от кристаллов свет получает, — а потом уползает обратно в кусты, где ее уже не сыщешь.

— Ты хочешь ее поймать?

— Нет. Не сегодня.

— Тогда зачем…

— Чтобы понаблюдать за ней. Изучить повадки.

— Я думал тебе такое неинтересно. Типа, ты же по растениям больше.

— Это и есть растение. Даже не так — это сплав растения и животного. Листья у нее на голове приятно пахнут, потому-то она мне и нужна. Желательно живой, потому что другую такую я вряд ли найду. Но сначала ее надо поймать, а чтобы поймать, надо быть готовым на сто процентов. Она юркая очень. Одно неверное движение — и спрячется быстрее, чем успеешь глазом моргнуть.

Значит, просто сидим и не шевелимся. Понятно. Непонятно только, зачем Грегор меня вместе с собой потащил. И вообще, зачем он показал мне, где прячется это порождение Изнанки? Типа, он не боится, что я кому-нибудь растрезвоню или сам попытаюсь ее поймать, чтобы потом с этого что-то поиметь? Нет, я так, конечно, не поступлю, но… Он чего, меня совсем за бесполезное ничто держит? Или он уже доверяет мне? Не-а, сомневаюсь, что за две недели он проникся ко мне доверием и решил посвятить в свой секрет.

В общем, к черту все эти размышления. Я тоже пялюсь на поляну. Правда, мне это быстро надоедает, и я начинаю разглядывать окрестности в поисках чего-то более интересного.

Вдруг доносится настороженный шепот Грегора:

— Вон она!

Я взбудораживаюсь и вновь гляжу на поляну. Кусты впереди шевелятся. От мысли, что существо так близко, у меня перехватывает дыхание. Когда пастецвет медленно выполз на свет, мне чуть не становится плохо…

Эта громадина с человека ростом! Название, которое дал ей Грегор, — прекрасно отражает ее внешний вид. У нее змеиное тело, похожее на толстый крепкий стебель, а голова как цветок, и у этого цветка лепестки — плотные, но гибкие — то смыкаются, то размыкаются, будто реальная пасть.

Значит, вылезает чудище на середину поляны и замирает. Нас вроде не видит. Мы тоже замерли. Так и сидим. Минуту сидим, две сидим, пять. А потом Грегор вдруг шепчет мне:

— Медленно поднимись и сделай шаг к ней навстречу.

Я не поднимаюсь. А вот мои брови на лоб — еще как.

— Ты же сказал, что мы просто наблюдаем!

— Планы поменялись, — нетерпеливо говорит Грегор. — Видишь, она полностью перестала шевелиться? Заснула. Надо действовать. Другой такой возможности может и не представиться.

— Не полезу я к ней! Я дурак, что ли? Она же здоровая!..

— Заткнись и делай, что говорю, — шипит Грегор, и глаза у него сверкают не по-доброму, совсем не по-доброму.

— Ты говорил, что не будешь требовать от меня чего-то сверхъестественного! — уже кричу я шепотом.

— Я и не требую.

Пауза. Мы сверлим друг друга глазами.

— Ты же отдаешь себе отчет, — мрачно шепчет Грегор, — что один ты обратно не найдешь дорогу?

У меня пропадает дар речи. Губы дергаются, блин, как у рыбы, выброшенной на берег. Внутри, на фиг, как в котле, вскипает злоба, перемешанная с обидой, но сказать я ничего ему не могу.

— Ты думал, я тебя по доброте душевной спас и взял к себе? Если ты мне сейчас все испортишь — я оставлю тебя тут одного, и мне плевать, что с тобой произойдет.

Грегора будто подменили. Хотя нет… никто его не подменял. Он такой и был. Просто я почему-то поверил, что он хороший, пусть и странный, мужик.

— Так что это в твоих же интересах слушаться меня, — продолжает Грегор. — Будешь беспрекословно меня слушаться — не только живым останешься, но и обратно вернешься.

И я должен поверить после того, как он показал свое нутро? Никакой гарантии, что он опять не врет…

— Мы теряем время. Вперед, — дает он команду. — Просто сделай шаг и стой. Я следом. Зайду сбоку.

Я мысленно посылаю Грегора к черту. Я бы с огромным удовольствием сделал это вслух, если бы не спящее неподалеку чудище. Раскомандовался, на фиг! Проклятье… но ведь и выбора у меня нет… Скрипнув зубами, я делаю, как он говорит.

Грегор тоже шевелится. Осторожными шагами он двигается по дуге, обходя пастецвета. Потом он приостанавливается, смотрит на меня и изображает жестом, чтобы я подошел поближе. Я яростно трясу головой. Черта с два я приближусь еще хотя бы на сантиметр! Тогда в ответ на это рука Грегора исчезает под плащом и через секунду вытаскивает охотничий нож. Вытаскивает не просто так, но с явным намеком на то, что мне лучше не глупить.

Проклятье… Проклятье! Я вдыхаю, выдыхаю, набираюсь смелости и делаю шажочек вперед. Грегор снова жестикулирует, показывая, что этого недостаточно. Мразота. Я подшагиваю еще. Когда я вернусь… уж если я вернусь, ему, скоту, несдобровать! Я потружусь, чтобы все узнали про его гнилое нутро… Нужно только живым вернуться… Ч-черт…

Грегор тем временем уже стоит позади пастецвета. Я не представляю, что он собирается делать, но в руке он по-прежнему крепко сжимает нож. Уж не убить ли он это существо собирается? Ну, вдвоем мы вряд ли его живого дотащим до стен, что-то мне подсказывает… Стоп, а зачем я тут стою? Прямо перед… Уж не как ли приманку меня собираются использовать? Б-блин, вот его замысел!.. Я как подушка безопасности: если что-то пойдет наперекосяк — удар придется на меня!

Но неожиданно случается немыслимое.

Когда Грегор почти вплотную приближается к пастецвету, на лес опускается тьма. Вот так просто, кристаллы выключаются — и всё. Прежде, чем я успеваю что-либо сообразить, существо передо мной выпрямляется, чавкает пастью, а затем стремительно юркает в кусты, оставляя нас одних в темноте. Я стою в шоке, Грегор стоит в шоке, я понимаю, что нам конец, и он, кажется, тоже, потому что на его морде больше ни капли угрюмости, ни капли холодного расчета — только чистый страх.

— Т-ты же говорил, что день д-длится десять часов! — гневно восклицаю я, а голос, собака, дрожит. — Ты же меня, н-на фиг, уверял, что это нерушимое п-правило!

— Невозможно! — Грегор нервно проверяет часы. — Еще семь часов в запасе!

И снова между нами повисает тишина. Он не знает, что делать. Я уж тем более не знаю, что делать. Вдруг Грегор чертыхается и быстро шагает влево — в ту сторону, с которой мы, кажется, пришли. Чесслово, в наступившей темноте я совершенно не уверен, где и что теперь находится. Я догоняю Грегора, он резко оборачивается, и около моего носа слабо блестит лезвие.

— Не иди за мной! — шипит он с глазами как у загнанного зверя. — Или я тебя прирежу!

Сердце-то у меня екает при виде ножа, но его угроза меня почему-то почти не пугает. Наверно, блин, нож не такой уж страшный в сравнении с ночью и живущими в ней чудищами, которых я себе нафантазировал.

— Ты ведь понимаешь, — говорю, — что со мной у тебя чуточку больше шансов выжить, чем в одиночку? Разделяться в нынешней ситуации будет глупо. Мы в равных условиях.

Котелок, блин, варит. Я аж сам не ожидал от себя такой находчивости. Грегор, весь на иголках, задумывается. Его пальцы то чуть разжимают рукоять ножа, то снова сжимают.

— Не отставай, — говорит наконец. Голос низкий-пренизкий и холодный, как лед.

Знаю, почему он так легко согласился. На это я и рассчитывал в принципе: наверняка он снова попытается использовать меня как приманку — да вот только я ему не позволю. Рановато он показал настоящего себя.

Мох хрустит под нашими торопливыми, боязливыми шагами. На секунду я поднимаю глаза и вижу: кристаллы не погасли полностью. Они все еще горят, но очень слабенько, как бы имитируя лунный свет. Так было и раньше, но понял я это только сейчас, оказавшись в полной темноте. В ушах звенит гробовая тишина. Будто весь лес застыл в ожидании чего-то…

— Нет, — вдруг говорит Грегор упавшим голосом и резко останавливается. — Его нет…

— Чего нету? — спрашиваю я. Изнутри царапает неприятное, гадкое чувство.

— Ориентира! Я не знаю, куда мы пришли… — Грегор вертит головой по сторонам, выражение его лица жалкое, как у потерянного ребенка.

— Заблудились… — осознаю я. В кишках образовывается пустота, ни холода от нее, ни боли, ничего. — То есть ты нас уже не выведешь из леса. Бесполезный ты, дядь…

Мне фигово. Мне страшно. Но в то же время в сознании поднимается какое-то странное ликование. Я смеюсь. Сначала тихо, затем все громче и громче. Меня конкретно так пробило! Ну это ведь угар! Да, на фиг, я сдохну! Но и этот хрыч сдохнет вместе со мной!

— Ты с ума сошел? — дрожа, произносит он. — Тебя на весь лес слышно!

— Сошел с ума? — говорю я сквозь смех. — Нет! Я полностью в своем уме!

— Захлопни свою пасть! — прикрикивает он.

— Нетушки, дядь, криками ты уже ничего не добьешься, — говорю я, пытаясь подавить смех. — Я тебя больше не уважаю. Но это реально иронично, признай, как все забавно обернулось. Думал, ты самый умный? Изнанка показала тебе твое место. Мы оба трупы, до тебя еще не дошло, а? Даже до меня, дурака, это дошло! Знаешь, что, Грегор? Я от тебя так просто уже не отстану. Так и знай. Я прослежу, чтобы ты сдох первым, скотина.

Грегора эти слова ожидаемо приводят в бешенство. Он замахивается на меня ножом, как вдруг рядом с нами кто-то громко рычит, заставляя его замереть. В следующую секунду из кустов выскакивает громадная тень. Грегор даже не успевает пикнуть, как она схватывает его и упрыгивает обратно в темноту. Тук-тук-тук, сумасшедше бьется сердце. Вдалеке раздается истошный крик, едва ли похожий на человеческий.

Я чувствую, как у меня подкашиваются ноги, и падаю на холодную землю, не в силах сопротивляться слабости. Мне страшно, страшно до того, что кажется, что сердце сейчас разорвется на куски, надо бежать, блин, уносить чертовы ноги, но я не могу пошевелиться, совсем не могу! И снова смех вырывается из горла, да только мне не смешно ни фига, и я смеюсь пополам со слезами, а потом и вовсе начинаю рыдать как девчонка…

На фиг, не хочу умирать! Что я тут делаю? Я не понимаю! Зачем я сюда приехал?.. К черту, к черту! Я вытираю слюни со слезами, заставляю тело подняться и бегу не оглядываясь. Бегу куда глаза глядят, я знаю, знаю, черт побери, что не выживу, и все равно бегу изо всех сил, пытаясь продлить свое существование хотя бы еще на несколько секунд! Тьма сгущается. Спиной я чувствую, как стремительно приближается невидимая и неслышимая опасность.

Внезапно земля уходит из-под ног, и я кубарем качусь вниз.

IV

Мутный свет пробивается сквозь густую черноту. Тишина, звенящая тишина — и больше ничего. Холодно…

Внезапно я осознаю, что лежу на земле. Еще жив… Почему-то еще жив, хотя был уверен, что вот-вот помру… Лоб болит, правая коленка болит, я не пойму, где нахожусь, только вижу далеко вверху слабый-преслабый свет кристаллов. Тишина давит на сознание.

Я отталкиваюсь деревянными руками от земли, сажусь и просто замираю на какое-то время. До меня медленно доходит, что моя жизнь по-прежнему в опасности. Кишки сжимаются и леденеют, тело трясет. Может, если затаиться, меня никто не тронет? Нет, нельзя, так я точно своей смерти дождусь… Надо идти… но куда? Надо найти укрытие… но можно ли здесь найти укрытие?..

— Есть одно.

Я аж вскрикиваю и с прыгающим сердцем верчу головой по сторонам. Никого не вижу. Неужто показалось? Определенно показалось! Здесь не может быть людей. Здесь нет никого, кроме меня!

— Тебе не показалось, — снова говорит непонятный голос.

Все ясно. Он слышит мои мысли. Это голос в моей голове. Просто у меня едет крыша. Еще бы она не поехала…

— Не спеши прощаться с крышей. Тебе она еще пригодится. Технически, я действительно голос в твоей голове, но…

Что за… бред, на фиг? Я либо все еще сплю, либо мне реально всякий бред мерещится. Лес меня с ума свести хочет!

— Послушай, хватит, я помочь пытаюсь…

— Так п-покажись! — выкрикиваю я дрожащим голосом, не сдержавшись. — Перестань надо мной из-здеваться!..

— Тише. Будешь кричать — придут те, кто обитает в темноте. Если хочешь мне сказать что-то, лучше подумай об этом. Я тебя услышу.

Вот как я, блин, должен на такое реагировать? Бред какой-то. Полный бред! Но… Изнанка же, правильно? Меня это не должно удивлять. Наверно, бред здесь тесно соседствует со здравым смыслом. Может, и в гости к нему частенько заглядывает.

— Что бредового в том, что я слышу твои мысли?

Действительно! Обычное дело! Ладно. Постарайся успокоиться… Вот так.

Не знаю, кто это, но раз он, по его словам, хочет помочь, то в моей ситуации будет глупо отказываться. Обманывает ли он меня? Есть такая вероятность и, я бы сказал, немаленькая. Но рискнуть придется. Если этот таинственный голос не врет… то у меня только что появился шанс дожить до рассвета.

— Ты думаешь глупости. Я не вру.

Я сглатываю застрявший в горле болезненный комок и поднимаюсь на ноги. Где это укрытие? Куда идти?

И тут вижу: чуть дальше, из-за черных камней, не касаясь земли, выплывает облачко мягкого света.

— Иди за мной, — говорит голос.

— Ч-что ты такое?.. — шепчу я, заикаясь.

Мой вопрос остается без ответа. Я гляжу на светящееся нечто, и в голове невольно возникает мысль, что оно — призрак. Только если на поверхности призраки — это выдумка, которой пугают детишек, то в Изнанке они, видать, вполне реальны. Значит, буду называть его призраком…

— Называй меня как хочешь, — говорит он беззлобно. — Правда, я не знаю, что значит «призрак», но надеюсь, это не что-то оскорбительное.

Он медленно плывет вперед, я так же медленно и неуверенно следую за ним.

Глаза привыкают к темноте, и я понимаю, что нахожусь на дне глубокого оврага. Не знаю, сколько времени я провел в отключке, но почему-то никто меня за это время не тронул… Точно! За мной же гнались чудища! Или нет?.. Теперь я уже не так уверен… В любом случае, то, что я все еще жив — это чудо, чистой воды чудо, на фиг. Вот Грегору повезло куда меньше. Так ему и надо, скотине… Кстати, а призрак — откуда он вообще взялся? Как он меня нашел?

— Я живу неподалеку, — живенько говорит призрак, свет внутри его облачного тела — если это можно назвать телом — становится немного ярче, будто показывая его бодрое настроение. — Ночные обитатели меня не трогают, поэтому я слоняюсь по лесу. Делать мне все равно больше нечего.

Здешние чудища его не трогают?

— Ну, это довольно проблематично для них. Я ведь могу проходить сквозь объекты.

То есть он бесплотный? Точно призрак.

— А еще их пугает свет. Или не пугает, но все равно не нравится, поэтому они его сторонятся. Держись поближе ко мне!

Очень уж надеюсь, что делюсь мыслями не с плодом собственного воображения.

— Заверяю, я — не твоя выдумка. То, что ты видишь, происходит взаправду.

Я тяжело вздыхаю и сжимаю руки в кулаки. Не знаю, зачем, — выходит это как-то автоматически, пока я пытаюсь успокоить дрожащее тело, повторяя себе, что я не один, что все будет в порядке и так далее. Но все это нисколечко, блин, не помогает. Вот чесслово. Немного отвлекает болтовня призрака, но и она…

— Я могу не переставать болтать, сколько хочешь. Тем более у меня есть много вопросов, которые мне бы хотелось тебе задать.

Как мило с его стороны. Но это тоже не поможет.

Я в очередной раз оглядываюсь по сторонам, пытаясь высмотреть в темноте затаившуюся опасность. Кажется, вон то едва различимое углубление в земле похоже на чью-то нору…

— Нет там никого.

Чесслово, его ответ на каждую мою мысль начинает немного раздражать.

— Я просто не хочу, чтобы ты понапрасну накручивал себя. И потом, ты только что сам подумал, что это тебя отвлекает от страха…

Вверху над нами нависает сеть из сплетшихся толстых корней. Хотя, может, это такие деревья, трудно сказать. Вдруг далеко-далеко раздается пронзительный потусторонний вой. Кровь в моих жилах так и застывает, заледеневает, на фиг, и я сам в ледяную статую превращаюсь, замирая на месте. Вой медленно стихает, растворяется в недостижимой темноте… Я внезапно понимаю, что в лесу нет ветра, даже не слышно шелеста листьев — только бухает мое сердце.

В какой-то момент корни вверху кончаются, и становится худо-бедно видно кристаллы. Мы выходим на какое-то поле. Неподалеку почти незаметно блестит вода. Пить хочется чертовски.

— Стой! — предупреждает призрак. — Не двигайся.

Не двигаюсь. Даже глазами не шевелю от греха подальше и смотрю в одном направлении. Вижу… слабые очертания в темноте. Вижу, но лучше бы не видел: что-то приближается. Что-то большое. По земле идут вибрации. Все ближе, и ближе, и ближе… Внутренности сжимаются в малюсенькую точечку. Легкие замирают.

Монструозный силуэт закрывает собой полнеба. Рядом с нами опускается чья-то нога, здоровая, как дуб, и такая же тяжелая. Земля содрогается, и в ней остается внушительных размеров след. Бух, бух, бух… Громыхающие шаги неспешно удаляются. Гигант растворяется в темноте.

Тишина. Снова звенящая тишина. Я жадно захватаю воздух ртом, пытаясь восстановить дыхание. Колени дают слабину, и я невольно опускаюсь на четвереньки. На фиг… Если не помру в чьих-то клыках, то помру от страха… Даже не хочу думать, что сейчас протопало мимо нас…

— Осталось еще немного, — подбадривает призрак. — Мы почти пришли.

Его слова немного приводят меня в чувство. Сделав усилие над собой, я поднимаюсь на ноги. Он ведет меня к воде. Смотрю: лужа как лужа. Вот мы проходим мимо нее, и я думаю: а может, попить? Черт знает, правда, что в этой воде плавает, и не загнусь ли я от нее, но… Вдруг это последний раз, когда я вижу воду? Если немного отпить, то, может, обойдется…

— Лучше не надо, — говорит призрак. — Я не видел, чтобы из нее пили обитатели леса. Так что и тебе не стоит.

Я прислушиваюсь к его совету.

Несмотря на слова призрака, что мы, мол, почти пришли, по моим ощущениям, на фиг, проходит целая вечность, прежде чем мы наконец останавливаемся, и он говорит, что теперь-то можно облегченно выдохнуть. Однако я не спешу расслабляться. Он обещал мне, что отведет меня в укрытие, но ничего похожего на укрытие я поблизости не наблюдаю. Все та же трава и камни повсюду…

— Сюда, — зовет призрак.

Его мягкий свет очерчивает в траве нору. Она вроде бы была достаточно широкая, чтобы я мог в нее пролезть, но… Сомнения, огромные сомнения поднимаются внутри меня. Черт знает, что меня ждет в этой норе…

— Доверься мне!

В том-то и дело. Кто только на моей доверчивости и наивности уже ни потоптался. Хорошо, тогда думаем. Какие у меня есть альтернативы? Нет, у меня альтернатив. Хотя, вообще-то, есть одна. Плюнуть на все, отвергнуть помощь и пойти своей дорогой. Типа, ничем не лучше.

— Не знаю, что с тобой случилось, — по-доброму говорит призрак, — но я правда хочу помочь. Там внизу какое-то пространство. И в нем вроде как можно закрыться изнутри.

«Вроде как», блин. То есть гарантии он мне не дает…

— Подожди секунду, — говорит призрак, будто что-то поняв, — надо проверить…

Он ныряет в землю и исчезает. Становится совсем темно. Меня стремительно окутывает холод, будто змеи, здоровые такие, кольцами обвивают тело. Проходит секунда. Еще одна. Его все нет. Проходит пять секунд, и у меня начинают сдавать нервы. Я трясусь. Наконец, призрак выныривает обратно, и у меня словно гора с плеч. Он все еще со мной.

— Никто туда не забрался, — сообщает призрак. — Можешь смело лезть.

Я склоняюсь над норой. Собираюсь с мыслями. Была не была. Значит, лезу я в нору ногами вперед — чтобы потом легче вылезать было, если вдруг что — и аккуратно спускаюсь, по сантиметру практически. Вдруг чувствую спиной: гладкая поверхность! Не успев опомниться, я стремительно качусь вниз, крича как умалишенный.

Надо было растопырить руки и ноги звездочкой, понимаю я, но с опозданием, уже когда вываливаюсь из норы и грохаюсь на твердую холодную поверхность. Больно, на фиг… Я кое-как приподнимаюсь на руках и вижу призрака, висящего в воздухе передо мной. Помимо него я различаю ржавые стены и низкий-пренизкий потолок, что даже в полный рост не встанешь. Как кот залазит в коробку, которая в два раза меньше него, вот примерно в таком же положении сейчас нахожусь и я.

— Дверца позади тебя, — опять слышится чужой голос в голове.

Я оборачиваюсь. Дверца тоже вся проржавевшая насквозь. Я ее хвать и давай тянуть, а она скрипит, скрежещет и вообще всячески сопротивляется моим усилиям. С большим трудом мне удается закрыть проход. У дверцы еще есть основательный такой засов, но я не рискую его трогать. Ну его на фиг, чесслово. Сейчас закрою, а потом не открою. Так и помру, заживо погребенный.

Чувствую: тело будто желе. Я так и растекаюсь по стене и полу. Еще ни черта не кончено, но теперь я хотя бы могу немного передохнуть и как следует все обдумать. Призрак не соврал. Реально не соврал.

— Так к-кто ты все-таки т-такой? — спрашиваю я его.

— Не знаю.

— Как это н-не з-знаешь?

— Вот так, — наверно, будь у него плечи, он бы ими пожал. — Раньше мне хотелось узнать, но теперь мне все равно.

— Очевидно, что т… т-ты не человек, — я пытаюсь не заикаться, и все равно заикаюсь, — но ты п-понимаешь меня…

— «Человек» — это такой, как ты?

Похоже, он ничего не знает о людях. Наверно, и про город тоже не в курсе.

— Не знаю, что ты подразумеваешь под словом «город», но ты первое разумное существо, встреченное мною.

— А такие, как ты? Есть д-другие призраки?

— Себе подобных мне встречать не доводилось.

У призрака такой голос, что трудно сказать, мужчина передо мной или женщина. Хотя, думаю, к этому существу подобные слова бесполезно применять. Он бесполый, что ли…

— Не понимаю, о чем ты.

— И д-давно ты живешь в л-лесу?

— Давно. О-о-очень давно.

— Так, п-подожди, — говорю, — я тут в-вдруг подумал: раз я первый человек, которого ты видишь — как ты м-меня понимаешь? Как ты в-вообще можешь со мной г-говорить? Откуда ты з-знаешь мой язык?

Кажется, призрак призадумывается, свечение его становится тусклее.

— Признаться, я в растерянности, — отвечает он. — Вероятно, дело в том, что мы не говорим физически, а обмениваемся мыслями?..

— В-все равно: я думаю на яз-зыке, который ты знать никак не можешь, раз других людей н-не встречал.

— Тогда, возможно… — Призрак думает, несколько секунд думает, а затем выдает: — Мне кажется, в любых мыслях и словах заключены чувства. Чувства вместе с собой тоже несут информацию, и неважно, на каком языке они сказаны. Ты иногда даже ничего не думаешь, а я все равно улавливаю твое настроение.

— К-короче, ты говоришь языком, типа, эмоций? — (Да сколько же можно заикаться!) — Лады, я п-понял, как ты понимаешь меня. Но как тогда я понимаю т-тебя? У меня твоего навыка нет.

— Вот этого я не могу сказать… — отвечает призрак после очередных раздумий.

— Ч-черт с ним, — говорю. Хочу вытянуть ноги, но этому мешает стена. — Какая разница, в конце концов. П-понимаем друг друга — и ладно. У тебя имя-то, кстати, есть?

— Нет.

— И у меня нет, — усмехаюсь я. Ну, типа, нет. Я бы предпочел, чтобы его не было. — Б-будем знакомы.

Мы помолчим, а затем призрак говорит:

— День, наверно, не скоро еще наступит. Отдохни. Если поблизости появится опасность, я тебя сразу предупрежу.

Вот уж сомневаюсь, что у меня получится отдохнуть, особенно когда знаю, что сверху бродят голодные чудовища. Но… да, он прав. Надо, блин, хотя бы попытаться отдохнуть. Спать вроде не хочется, а все равно чувствую, что дьявольски устал…

Призрак уплывает наверх, и в ржавой коробке, моем логове, моем островке спокойствия, на фиг, посреди опасного леса, становится темно. Я закрываю глаза. Мысли беспокойным роем жужжат в черепной коробке, и я принимаюсь раскладывать их по полочкам.

Что в сухом остатке? Меня нашло, грубо говоря, порождение Изнанки, как тот же пастецвет или та громадина… Ну он, типа, разумный и не пытается меня сожрать, так ведь? Уже хорошо. Хотя… так ли это хорошо? Все разумные существа меня пока что только кидали — ну или пытались это сделать. Чудовища хотя бы, что ли, честны в своих намерениях: видно, что хотят сожрать тебя, — и они тебя сжирают. Не то что разумные, прикидываются чего-то там, добреньких из себя строят… чтобы в итоге все равно так же сожрать.

Пусть призрак и сказал, что присмотрит за обстановкой наверху, меня это ни разу не успокаивает. Струны нервов натянулись и пребывают в напряжении уже очень долго… Хочется забыть обо всем хотя бы не надолго, отключиться от мира, но сон, собака, не идет, и я просто лежу в пропахшей ржавчиной темноте и не шевелюсь, как труп. Потом в какой-то момент я все же засыпаю, опять вижу какие-то грязные, старые, серые коридоры, но сплю я по ощущениям всего ничего…

III

Черная пелена слегка розовеет. Я приоткрываю глаза, но тут же зажмуриваюсь от света.

— День только что наступил, — сообщает призрак. — Доброе утро.

— Добрее не бывает, — ворчу я.

Кое-как я вытаскиваю свое тяжелое тело на поверхность, и меня встречает залитая светом зелень. И деревья со спиралевидными стволами, и белесая, будто шерсть, трава — все на месте, уже в каком-то смысле привычное. Насколько же сильно лес переменился — он даже выглядит дружелюбным и будто бы приглашает своим видом: «Иди же и исследуй меня!», да только, на фиг, это обман. Лес, как и люди, тоже любит притворяться тем, кем не является, это я уже понял…

Я гляжу на нору. Раньше мне было не до этого, но сейчас я невольно задумываюсь, откуда под землей взялась маленькая коробка из железа. Ржавчина намекает на то, что коробка эта там находится давно, однако кто ее туда засунул, у меня нет ни малейшего представления. С другой стороны — какая разница, пусть это выясняет тот, кому реально такое интересно, у меня же есть вопросы и поважнее, которые необходимо решить…

Призрак крутится неподалеку. Я окликаю его, и он подлетает ко мне.

— Да?

— Тут есть н-неподалеку, — говорю, — какая-нибудь возвышенность?

— Пойдем.

И мы идем. Хотя в случае призрака правильнее будет сказать, что он плывет по воздуху. Пока мы идем, я любопытствую, спал ли он, и он отвечает, что ему не нужно спать, что, в общем-то, логично. Он не знает, кто такие люди, не имеет представления о мужчинах и женщинах, но, тем не менее, почему-то знает про голод, жажду и усталость, хотя ничего из этого списка ему не грозит. Мой мозг все пытается вписать его в привычную реальность, как-то объяснить его существование, однако, наверно, это бесполезно. Типа, он часть этой искаженной реальности, вот и все объяснение. Мне же говорили, в Изнанке, блин, своя извращенная логика. Вот поэтому я к нему буду относиться настороженно, даже несмотря на то, что он мне очень помог, да что там говорить — жизнь, по сути, спас.

— Я понимаю это и не злюсь, — смиренно говорит призрак.

— Больше п-подслушивай, — закатываю я глаза. А заикание так и не прошло, даже после отдыха…

— Извини. Я не могу не подслушивать. Я слышу все, что ты думаешь.

— Зашибись.

Призрак приводит меня к высокому холму. Пока я, пыхтя, поднимаюсь наверх, призрак преспокойно себе плывет над моей головой. Везет же ему, силы тратить не надо, ничего не надо, чудища навредить не могут, летай себе и делай что хочешь, блин…

— А еще я никак не могу взаимодействовать с миром, — подмечает он. — Сомнительное везение.

— В этом лесу, — говорю, — оно т-тебе и не нужно, это взаимодействие.

В общем, поднимаюсь я, наконец, стираю пот со лба и мельком осматриваюсь. Отсюда тоже ни фига не видать, одна зелень, деревья листьями весь обзор заслоняют. Я гляжу на ближайшее дерево. Может, залезть? Будучи малолеткой, я где и по чему только ни лазал, и тутошние деревья, хоть и отличаются от привычных, проблемой для меня не станут. Только вот — я задираю голову — лезть высоко придется. Страшновато, блин. И падать далеко тоже, если вдруг не так ногу поставлю — убьюсь ведь на фиг.

— Я могу взлететь и посмотреть, — неожиданно предлагает призрак. Я как-то и не думал, что он может такое…

— Р-реально? — говорю. — Что же ты сразу не сказал? Мы сколько тащились, время потеряли только!

— Мне было непонятно, зачем тебе нужна возвышенность.

Блин… Ладно, ладно. Не буду докапываться. Вроде бы слышит мои мысли, а все равно не понял. Да тут и без мыслей понятно, что я хочу сориентироваться, выяснить, в какой стороне город находится. Короче, пофиг.

— «Город»? — переспрашивает призрак.

— Город, — говорю. — Найди мне г-г-город. — Точняк, он же не знает, что это. — В общем, там разные дома. Видел, как выглядят дома? Дома — это, в общем, как коробки с д-дверями. Хотя… ты, наверно, все равно ничего такого не увидишь. Мне кажется, мы далеко… Ага, забудь все, что я сказал — ищи стены! Большие стены! Их сразу будет видно. З-знаешь, что такое стены?

— Понял. Сейчас вернусь, — отвечает призрак и начинает подниматься вверх, будто воздушный шарик, выпущенный из руки. Он поднимается высоко-высоко, намного выше деревьев, и в какой-то момент его свет сливается со светом кристаллов. Он находится там с минуту, затем спускается обратно и изрекает:

— Нигде стен нет.

Меня бросает в холод.

— Как? — говорю, и губы едва шевелятся. — Как н-нету?.. Может, ты что-то не понял, когда я тебе объяснял?

— Я знаю, как выглядит стена. Но нигде «больших» стен не видно.

— Да б-быть такого не может! Не мог я оказаться так далеко от города! Наверно, тебе надо подняться повыше… Вот насколько высоко ты с-сейчас поднялся?

— Прямо до кристаллов, — говорит. — Выше некуда. Никакого города оттуда не видно.

«Не видно», крутится в голове, как камешек в барабане стиралки, и этот камешек все звенит, звенит… Как же так получилось? Что мне теперь делать? Я даже не знаю, куда идти… Так бы понял, где город, и пилил бы по прямой до победного, а теперь… Чувствую, как по телу от головы разливается апатия, так и хочется упасть в траву, зарыться под землю, закрыть глаза и проснуться дома, в своей кровати. Почему? Почему я сюда приехал? Я ни фига не понимаю! Ни фига не понимаю, хотя должен понимать, это было моим решением ломануться в Изнанку! Ведь моим? Конечно, блин, моим…

И еще одно… почему меня не покидает чувство, что мне надо не обратно двигать, а в глубь леса? Типа, как магнитом прямо тянет… Что это за навязчивое, самоубийственное и тупое чувство?

— Знаешь, я понимаю тебя, — вдруг говорит призрак.

— Да что ты м-можешь понимать, — упавшим голосом отвечаю я. — Мысли читать — это не значит п-понимать.

У меня громко урчит в животе. Вот так, блин. Желудку пофиг, в каком ты состоянии и какие у тебя проблемы. Будь добр набить его жратвой, а потом можешь убиваться сколько хочешь.

— Я знаю одну коробку с дверью, — говорит призрак. — Возможно, там найдется что-то, что ты сможешь съесть.

— Веди, раз так… — отзываюсь я с унылым вздохом.

Вообще, в лесу наверняка есть что-то съедобное — только я, на фиг, не знаю, что можно жрать, а что нет. А ставить на себе опыты не хочется. Охотник из меня тоже никакущий, как и выживальщик — даже если мне посчастливится раздобыть мясо, приготовить я его не смогу, для этого надо ведь сначала развести дурацкий костер… Блин, и пить хочется очень… Может, если меньше об этом думать, то и меньше будет хотеться? Пока что попробую так…

— Как т-ты оказался в лесу, дружище? — интересуюсь я.

— «Оказался» — не совсем верное слово для моего случая… — не сразу отвечает он. — Сколько помню, лес был всегда.

— То есть ты здесь как бы родился?

— «Родился»?

— П-проехали. Про мир наверху не слыхал? Ты в курсе, что лес — это его только малюсенькая часть?

— Правда? — взбудораживается призрак, светясь ярче. — Так вот что находится за пределами… мне всегда было интересно. Подожди, ты сказал «наверху»? Значит, мы под землей?

— Ты не знал? Ты ж призрак, сквозь стены ходишь и все такое, мог д-давно уже сгонять на поверхность.

— Какая-то сила удерживает меня здесь, — признается он. — Далеко отсюда я не могу отходить.

Наверно, думаю, поэтому он до сих пор со мной. Еще бы, я для него первое существо за долгое время, с которым можно поговорить. Неудивительно, что он ко мне прилип, как пиявка. Так если подумать, ему нет смысла делать мне какие-то гадости, предавать меня, наоборот, в его же интересах сделать так, чтобы я прожил как можно дольше.

Призрак наверняка слышит это все, но предпочитает промолчать. И этот мысленный комментарий он тоже слышит. И этот…

Ладно. Идем мы, в общем, идем, долго идем, целый час, наверно, вокруг все одинаковое, аж тошно. Вдруг слышу: журчит поблизости. Я тут же застываю на месте и прислушиваюсь: все еще журчит, значит, не показалось — где-то течет вода.

— Давай проверим, — предлагает призрак.

Вскоре мы обнаруживаем небольшой ручеек. Вода прозрачная, блестящая, прямо-таки манит своим видом. Я приближаюсь к ручейку и замечаю с другой его стороны движение — какая-то живность юркнула в высокую траву. Правильно, на фиг, уносите ноги, если они у вас есть. Теперь это все — мое.

Я опускаюсь на колени и зачерпываю воду в ладони. Холодная. Выглядит как обычная вода. Внимательно всматриваюсь — вроде ничего подозрительного не плавает. Ну, того, что невооруженным глазом увидеть можно…

— Как думаешь, это м-можно пить? — гляжу я на призрака.

— Животные пили, — замечает он.

— Точно?

— Мне так показалось.

— Это не совсем тот ответ, который я х-хотел услышать.

— Кажется она нормальной.

— Вот именно, — цокаю я языком. — Много в последнее время стало этих «кажется».

Поколебавшись, я все же пью из ладоней. Пересохшее горло, почувствовав долгожданную влагу, требует еще. Я набираю воду и пью, набираю и пью, потом вовсе опускаюсь на четвереньки и присасываюсь губами к речке. С голодухи и вода как сладкая газировка. Пью до тех пор, пока не чувствую, что желудок переполнен, как шарик. Это должно перебить голод на какое-то время.

Я удовлетворенно выдыхаю и сажусь на траву. Ну, теперь остается надеяться, что я не загнусь. Что плохо: у меня даже нет с собой фляги. Грегор вообще насчет меня не парился, скотина. С самого начала меня, на фиг, в расход пустить планировал. Ладно хоть костюм рейнджерский подогнал…

Мы с призраком топаем дальше.

— Ты в курсе, п-почему кристаллы то включаются, то выключаются? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает призрак. — Для меня это такая же загадка.

— А свет раньше вот так преждевременно выключали?

— Такое произошло впервые. Меня это тоже удивило.

— Вот как…

— Более того, у меня возникло впечатление, будто лес что-то почувствовал…

— Почувствовал? Ты г-говоришь о нем…

— Да, как о живом и разумном существе. Потому что таковым он и является.

— Ага… — говорю, в сомнении растягивая это «ага».

— Что-то раздражило его, — добавляет призрак.

— Поэтому выключилсясвет?

— Кто знает… О, а вот и та самая коробка.

Смотрю я, значит, на «коробку с дверью», и понимаю, что ни черта это не «коробка с дверью». В смысле, формально-то коробка, да, только она старая, полуразрушенная, и двери у нее нет и в помине. Коробка, чем бы она раньше ни была, утопает в земле, как землянка, так что судить о ее реальных размерах сложно. Ее металлические стены медленно, но неумолимо поедают ржавчина на пару со мхом. Она в одиночестве торчит посреди леса как бы совершенно не к месту.

— Что-то меня это начинает напрягать, — говорю. — В лесу кто-то жил р-раньше, что ли? Откуда в нем такое сооружение взялось? Вряд ли рейнджеры постарались… Эй, призрак, ты точно ничего не знаешь? Если ты давно в лесу, значит, должен был видеть что-нибудь!

— Мне лишь довелось видеть, как ржавеют эти стены, — говорит призрак негромко. — Мне думалось, что этот «дом» построили такие, как ты, но теперь я уже в этом сомневаюсь.

— Еще бы не сомневаться. Это п-просто невозможно со всеми подлянками, которые лес подсовывает рейнджерам. Да и вряд ли найдется такой чудак, который вместо того, чтобы тащить всякий хлам отсюда, решит построить здесь дом. Это как в пустыне дом построить!

— Вдруг такой чудак все-таки нашелся? — говорит призрак, и мне кажется, будто он внимательно смотрит на меня. Ни глаз, ни морды у него нет, так что понять, куда он смотрит на самом деле, невозможно.

— Ну не знаю, — хмурюсь я. — Если предположить, что такой чудак появился в первый же год, когда нашли Изнанку… Дом-то все равно выглядит так, будто он находится в лесу намного дольше, чем двадцать лет. Л-лет сто, может быть. А то и дольше.

— А вдруг металлы в лесу окисляются быстрее, чем ты думаешь?

— Чего?

— Коррозия, которая придает этому дому старый вид…

— Знаешь что, дружище? — перебиваю я его. — Давай оставим эти разговоры для яйцеголовых. Я не яйцеголовый, у меня голову мутит от заумных тем и всяких теорий. — И не то чтобы я не понимаю, о чем он говорит, — я понимаю, не тупой, — просто мне надоело топтаться на одном месте. — Значит, ты говоришь внутри м-можно найти жрачку? — указываю я пальцем на «коробку».

— Предположительно, да… — неуверенно отвечает призрак.

Сильно сомневаюсь, что я найду что-то не покрывшееся плесенью. Сомневаюсь в принципе, что там есть что-либо. Но альтернатива этому — рыскать по лесу и жрать то, что растет и бегает под ногами, что с моими навыками выживания — ничем не лучше. И еще вот что: нечто во мне так и подмывает шагнуть в «коробку», проверить, что находится внутри. Не-ет, это не любопытство, совсем не любопытство — что-то иное, на фиг…

— Мне тоже это место почему-то кажется важным, — признается призрак.

— Не то чтобы оно важное, просто… не знаю. У меня сейчас такое ощущение, будто именно сюда меня все время и тянуло. Но это же тупо. Капец как тупо!

II

Внутренности «коробки» заросли травой, похожей на тонкий бамбук. Призраку-то она побоку, и он влетает в нее, как маленькие дети прыгают в первый снег, а вот мне приходится продираться, проклиная все на свете, — бамбуковая трава очень упругая, уступать мне дорогу не хочет и все норовит хлестнуть по морде.

— Сюда! — зовет призрак откуда-то из зарослей. — Ты не туда идешь, в той стороне стена!

Еле-еле я выбираюсь в тесное помещение, в котором меня дожидается призрак. Смотрю: металл. Снова повсюду металл, все насквозь ржавое. Не знаю, может ли ржавчина пугать, но здесь она настолько древняя, что реально, блин, пугает. Неожиданно среди этой ржавчины, недалеко от входа, я замечаю самую настоящую панель; она выглядит такой же старой, сломанной и как бы беззубой, что ли, — большинство кнопок на ней отваливались.

— Попробуешь потыкать по целым кнопкам? — предлагает призрак.

— Вот т-тебе хочется, ты и тыкай, — фыркаю я. — Только дай я сначала выйду отсюда.

— Я бы с радостью, но не могу.

Смотрю на кнопки. Грязные, заляпанные. Главное, думаю, чтобы стены не начали сдвигаться навстречу друг другу, ну а остальное можно и пережить. Я по очереди нажимаю на кнопки. Ничего не происходит. Нажимаю последнюю. Снова ничего. Типа, ожидаемо. Иначе и быть не могло.

— Видишь? — говорю призраку. — Все сломано.

Помещение неожиданно вздрагивает, будто по нему шмякнули сверху здоровенным кулаком, и я чувствую, как пол — и я вместе с ним — начинает опускаться. Мои внутренности с перепугу тоже ползут в самый низ живота.

Стоп, это что, лифт? Реальный лифт, блин! И удивляет уже даже не то, что он находится посреди леса, а то, что он, на фиг, работает! Все дрожит, скрежещет, натужно кряхтит древний механизм: дрезьг-дрезьг-щелк. Кажется, что вот-вот все к чертям сломается, и лифт вместе со мной полетит в самый низ. Я молюсь, натурально молюсь (хотя прежде слова «религия» и «бог» у меня вызывали разве что усмешку), чтобы он выдержал спуск, возможно, последний спуск!..

Лифт останавливается, издав железное «кря», и затихает. Я пулей выскакиваю из него. Слава богам все еще живой! Оглядываюсь по сторонам. Вижу, что стою в странном длинном коридоре. Лес добрался и досюда: потолок и стены покрывают мох, короткая, как ворсинки, трава и странные светящиеся грибы, свисающие подобно гроздям винограда. Грибы, кстати, можно было бы попробовать, не будь они, блин, светящимися. И не свисай они так…

— Пойдем? — как ни в чем не бывало спрашивает призрак, подлетев ко мне. — Нам надо вниз.

— В-вниз? — слегка дрожа, говорю я. — Что там внизу?

— Я и хочу выяснить, что.

Не нравится мне, как это звучит. Избитая вроде фраза, но она точно описывает мои чувства. Хороший ты вроде бы парень, призрак, но я не могу не подозревать тебя в том, что ты чего-то мне недоговариваешь. Вот не могу и все.

— Скажи честно, — говорю, — ты бывал здесь раньше?

— Там, наверху, — да. Много раз. Но дальше лифта мне никогда по какой-то причине не удавалось пройти, хотя, казалось бы, стены не должны быть для меня преградой. Что-то изменилось с твоим появлением. И я хочу это выяснить.

Так-так-так… чем больше узнаю, тем меньше мне нравится…

— Пожалуйста! — восклицает призрак, его «тело» прямо-таки сверкает. — Прошу тебя. — Он делает паузу, а затем продолжает, уже тише: — Я нахожусь в этом лесу, наверно, вечность, и вечность меня мучают два вопроса: что я такое и почему тут нахожусь. Сейчас у меня чувство, будто я на верном пути. В первый раз такое! Но без твоей помощи я ничего не смогу узнать…

Хитрюга, блин, тот еще. Я ж ему жизнью, черт побери, обязан. И отказать как-то неудобняк совсем… Вот только… На фиг все. К черту! Своя жизнь дороже. Хватит с меня авантюр. Надо искать путь в город, а не по развалинам лазать. Еда? Да нет тут еды. Все сгнило.

Я разворачиваю к лифту и уже собираюсь шагнуть в него, как вдруг слышу отчаянный возглас в голове:

— Постой!

Я раздраженно вздыхаю и, обернувшись, спрашиваю:

— Что?

Режущий слух лязг раздается за спиной. Я боязливо смотрю себе за плечо. Там, где только что был лифт, зияет пустота. Мгновение тишины — а затем далеко внизу раздается грохот.

Чуть не помер. Чуть не помер… Опять! Я стою неподвижно, пытаясь собраться с мыслями…

— Ты в порядке? — спрашивает призрак, но я не обращаю внимания на его слова.

Путь наверх отрезан, а значит… отсюда не выбраться. Другой выход… не знаю… Я застрял, реально теперь застрял… По виску стекает капелька холодного пота. Руки дрожат. Справедливости ради… я поспешил с выводами, погорячился, да… Опасность меня поджидает везде, но, по крайней мере, здесь со мной призрак. Я не один… Две головы лучше одной. Или что там у него вместо головы… Он мне уже второй раз жизнь спасает, к слову.

— Эй… — зову я его, но мои мысли разрознены, и я не знаю, что сказать…

— Ничего, — дружелюбно отзывается призрак. — Давай посмотрим, где мы оказались.

— А-ага.

Мы исследуем коридор. Грибы пышными гроздями торчат тут и там, из-за них еще воняет по-мерзки сладко. Большая часть тутошних помещений либо полностью разрушена, либо облюбована лесом, однако одно все же выделяется среди остальных. На дальней стене этого помещения находится сломанный экран — во всяком случае, мне показалось, что экран, может, на самом деле это что-то, на фиг, другое. Словом, перед экраном возвышается длинная подставка, а на подставке в углублении лежит небольшая, размером с теннисный мяч, сфера.

— Она выглядит как-то подозрительно, не думаешь? — говорит призрак, слегка покачиваясь на невидимой волне.

— Не д-думаю, — говорю я. — Но подставка будто так и просит, чтобы на нее обратили в-внимание.

— И я о том же. Попробуешь ее взять?

— У меня же ведь рука от этого не сгниет?

— Паранойя.

— Ну знаешь… это здоровая паранойя! Тебе-то что, тебе рук не жалко, у тебя, блин, их нет.

В общем, я все-таки беру сферу в ладонь. Она оказывается гладкой на ощупь.

— Интересно, для чего…

Фраза призрака прерывается на полуслове. Меня, то есть мое сознание, будто резко выдергивает из тела и уносит куда-то вдаль. Набегает туман, густющий такой, серебристый. Вокруг ничего не видать, я даже себя не вижу, но почему-то это совсем не вызывает во мне волнения. Наоборот я испытываю странную, неуместную расслабленность.

Вдруг из тумана слышится бесполый, будто механический, голос:

— Что эта сфера?

— М-м? — отзывается другой голос, точно такой же.

— Что она из себя представляет?

— Это что-то вроде записывающего устройства. Оно записывает реальность, а затем воспроизводит ее в симуляции. Корпус специально сделан таким, крепкий, выдержит почти что угодно, кроме, наверно, действия времени.

— Ага… Думаешь записать что-то?

— Да. Для перестраховки.

— Перестраховки? — беззлобно усмехается голос. — Она не может облажаться. Не такая, как она.

— Лишним все равно не будет. Не сидеть же нам теперь сложа руки? Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Если мы своими действиями мы прибавим к вероятности успеха хотя бы еще один процент, разве станет от этого хуже?

— Не поспоришь.

— К тому же я хочу сохранить воспоминания о нас. Хотя бы частичку.

— …Да, — не сразу отвечает голос, — было бы неплохо. Но действительно ли это нужно?

— Не понял тебя.

Короткий пробел из больно шуршащих помех режет мне слух.

— Нужно ли… знать правду? Если… будет как чистый лист, пусть все так и останется.

— …знаю. И я не могу…

Голоса прерываются, теряют важные слова.

— Мне… неправильным.

— …не будет ничего. Разве ты не понимаешь? Никто… будет в полном… Но так… по крайней мере… воспоминания о… и о нас…

— …если капсулы найдет кто-то другой?

— Абы кому они не раскроют свое содержимое.

— Понятно… — голос тяжело вздыхает.

— Не хочешь что-нибудь передать…

— А? Так ты записываешь?

— Уже как несколько минут.

— Предупредил бы хоть! Э-э… в общем, надеюсь у тебя все хорошо… Проклятье, это не совсем то, что я хотел сказать. Я не подготовился!

— Ничего, — сдержанно, немного устало, смеется голос. — У тебя еще будет пара попыток. Теперь помоги-ка мне…

Туман расступается. Сознание возвращается в тело, которое все это время неподвижно дожидается на том же месте, в помещении со сломанным экраном. Чувствую: призрак таращится на меня. Морды у него нет в привычном понимании, но я все равно чувствую, куда он смотрит. Я, видимо, как-то выдаю, что вернулся в реальность, глазами, может, пошевелил, и призрак взволнованно тараторит:

— Ты нормально себя чувствуешь? Я тебя зову, зову, а ты не реагируешь, глядишь в одну точку… Не пугай меня так!

— Сфера показала мне что-то, — говорю.

— Показала? — удивляется призрак. — Что?

— Фигню какую-то, если вкратце, — я возвращаю сферу на место. — Что-то про воспоминания и, короче, я не понял почти ничего.

Призрак задумывается.

— Хорошо, — говорит. — Нужно найти другие такие штуки. — Он воспаряет над полом, оказываясь на уровне моей головы, и у меня создается впечатление, что он заглядывает мне в глаза: — Ты точно себя нормально чувствуешь? Если хочешь, давай немножко передохнем.

А он и вправду беспокоится обо мне. Ясен пень, что это не невинное беспокойство — он беспокоится, потому что я ему нужен. Другой такой, как я, еще не скоро появится — может быть, вообще никогда. Хотя он мне тоже нужен, так если подумать…

— У нас с тобой симбиоз! — радостно объявляет призрак.

Я предпочитаю смолчать на это, хотя, должен признать, уголки моих губ слегка дергаются вверх.

— Давай найдем больше сфер и узнаем, что в них содержится, — предлагает призрак.

Делать нечего, я все равно тут застрял.

I

Коридор заканчивается лестничной площадкой. Ступенек вверх, к моему разочарованию нет, — только вниз, глубже в ад, на фиг. Мы спускаемся на этаж ниже. Светящихся грибов на этом этаже — как и всей прочей зелени — значительно меньше. Ну и, типа, оттого здесь темнее, чем наверху, хотя это не мешает мне разглядеть грязные, почерневшие стены.

И вот смотрю я, значит, на них, на эти угнетающие своей старостью стены, и вдруг понимаю: да это же коридоры, которые мне снились! Зараза. Не к добру это, ой не к добру. В вещие сны я не верю, никогда не верил, даже будучи мелким, но мало ли какую дичь на меня лес наслал… На фиг! Даже думать не хочу, что это значит. Незнание, блин, — счастье. Или хотя бы душевное спокойствие.

— Держись поближе ко мне, — советует призрак. — Не знаю, водятся ли в этом месте ночные обитатели, но тут темно.

Блин, а ведь это место реально может быть чьим-то логовом. Заползают же куда-то ночные твари, когда наступает день…

Блуждаем по этажу мы долго — это целый лабиринт из бесконечных помещений, залов и комнат. Еще одна подставка со сферой находится в самом, наверно, крупном зале. Пыли тут тоже немерено. Малейшее движение вздымает ее воздух, и она медленно, блестя, оседает обратно на пол.

— Заглянешь в сферу? — просит призрак, зависнув над подставкой. — Пожалуйста.

А мне как-то не очень хочется снова заглядывать — вокруг темень, вдруг нападут, пока я воспоминания смотрю.

— Во-первых, я свечусь, а ночным обитателям, напомню, это не нравится, во-вторых, если бы тут кто-то был, он бы давно напал на тебя.

Ну ладно, убедил. На этот раз я не беру сферу в руку, а просто прикасаюсь к ней. Этого хватает. Меня снова уносит вдаль, зал превращается в малюсенькую точку, набегает туман.

— …а как ты решил проблему… вого… — раздается механический голос. Помехи опять проглатывают слова, укрывая от меня смысл. — …узнать, на каком… будут… И будут ли… вообще. Вдруг к тому времени не появится… имеющих… Как ты думаешь предугадать их… Есть и другая вероятность: что они… совершенно иным… непривычным для…

— Все это неважно, — отвечает второй голос. — …обязательно поймут… Только… и никто другой не способен будет понять… Это будет заложено внутри…

— Но опять же: если… окажется недостаточно… Если… не сможет… никаких… в силу… ограниченности своего…

— Наличие интеллекта опционально… подстроит так, чтобы в любом случае…

Помехи больно скребут ушные перепонки.

— Как она может … предусмотреть? Это невообразимая сеть вероятностей, которая расходится во всевозможных направлениях. Нужно быть… чтобы… да даже он… никому неподвластно.

— …не так много вариантов. Скрестим пальцы.

Я снова в реальности. Смотрю на призрака. Покачиваю головой. Ничего не понятно, все заикается, будто фильм на перемотке, и шипит. Что эта сфера пыталась мне показать, остается загадкой.

— Она, видимо, повреждена. Ничего, — говорит призрак. Унывать он, похоже, не собирался. — Здесь мы все обыскали. Поищем сферы на другом этаже. Там же лестница, откуда мы пришли, вела дальше вниз.

— Да?

— Ага.

— Не обратил внимания.

Ну веди, думаю. Я в этом лабиринте вообще запутался.

Обратный путь занимает у нас куда меньше времени. Мы спускаемся на еще один этаж и обнаруживаем, что тут-то лестница и кончается. Мы достигли дна — это случилось раньше, чем я ожидал.

Третий этаж встречает нас полной темнотой, причем она как густой-прегустой дым, и я, блин, не приукрашиваю — вот вытягиваю руку перед собой, и ладонь тонет в черноте, я ее не вижу совсем.

— Не хочу я туда лезть, — говорю.

Словно в ответ на мои слова, на потолке сначала мерцают, а затем зажигаются две лампы. Тьма отступает, забивается в углы. Перед нами предстает короткий коридор, в конце которого находится массивная железная дверь.

— На подвал похоже, — замечает призрак.

В общем, доходим мы до этой двери, и тут выясняется, что ее никак не открыть. Закрыта плотно, ни ручки, ничего — не за что зацепиться даже. На пинки тоже не реагирует. И, значит, смотрю я на нее, и у меня внутри все начинает переворачиваться. А что дальше-то? Наверху выхода нет, и здесь тоже тупик…

— Я сейчас посмотрю, что находится за дверью!

— Э, ни фига подобного, только со мной! Ты улетишь, а меня какая-нибудь фигня с клыками заживо сожрет, пока ты будешь осматриваться.

Я предполагаю, что он возразит, тем более что мой страх по сути беспочвенный, однако призрак все же остается со мной.

Мы думаем, как быть дальше. Пока думаем, происходит совсем странное. В двери что-то щелкает, лязгает, а затем она с тяжелым скрипом задвигается прямо в стену. Вот так просто. Препятствие исчезло само собой. Ситуация такая, что в нее ни за что не поверят, если кому-нибудь потом расскажешь.

Значит, заходим мы внутрь и видим: все чисто. В смысле, буквально чисто, аккуратно, нетронуто, нигде ни пылинки, будто кто-то специально прибрался накануне нашего прихода. В нескольких шагах от нас, блестя на свету, возвышается непонятный цилиндр метра четыре высотой и метра полтора шириной, тоже внешне хорошо сохранился. Хотя я преуменьшаю, не просто хорошо — идеально. Вот как жучара в смоле застывает и путешествует сквозь время и пространство — так и это место создает похожее впечатление.

— Смотри, еще одна, — подзывает призрак. Рядом со входом, оказывается, торчит подставка.

Я подхожу к подставке и активирую сферу. Опять чувство, будто сознание отделяется от тела. Опять туман повсюду.

— Сосуд… Рычаг… Питание… — Это единственные слова, которые я разбираю сквозь помехи.

— Тут где-то рычаг есть, походу, — говорю я призраку, очнувшись. — Этот цилиндр, стало быть, сосуд какой-то.

Рычаг находится на стене справа от таинственного цилиндра. Поколебавшись, я тяну его вниз. В следующее мгновение под нами что-то начинает шевелиться, какие-то механизмы приходят в движение, крутятся, скрежещут. Вдруг раздается громкий щелчок: у цилиндра спереди, оказывается, была дверь или ее подобие, и она только что открылась.

Я встаю перед цилиндром, рассматривая его с осторожным интересом. Внутри него пусто. Чесслово, похоже на саркофаг, только без мумии. Думаю уже спросить у призрака, есть ли у него догадки, что мы такое нашли, как вдруг чувствую: что-то не так. Со мной что-то не так… Губы не шевелятся! И тело не шевелится, будто приморозило к месту!

Паника ударяет в голову. Ни с того ни с сего, на фиг, я начинаю идти, идти прямо в цилиндр, я не хочу идти, но я не могу остановиться, не могу свернуть в сторону, будто кто-то захватил мое тело, и он направляет меня в зияющую хромированную пасть какой-то древней фигни!

Эй! — мысленно кричу я. Эй, призрак, ты, что ли, делаешь это со мной?! Что ты задумал?!

— П-подожди, — моментально подлетает призрак и оказывается между мной и цилиндром, — я не понимаю, о чем ты говоришь!

Меня утягивает туда, черт!.. Сделай что-нибудь, я собой не управляю!

— Но… но я не могу! — отчаянно заявляет он.

Мое взбунтовавшееся тело проходит сквозь призрака. Еще два шага — и вот я уже стою в цилиндре. Двери захлопываются за спиной, и становится темно, как в чертовой бездне. Над головой нарастает гул… Мне хочется кричать от страха, но тело не позволяет сделать мне и этого!

Призрак? Где ты, призрак? Куда ты пропал? Только что ведь был тут, вместе со мной! Ничего, ничего не понимаю… Просто хочу домой… К черту, к черту все… Хочу проснуться в своей постели и забыть эту долбанную Изнанку как страшный сон. Господи, услышь меня… пожалуйста, я хочу поскорее проснуться…

Молю тебя!

Пробуждение (ч. 1)

Холодно. Так холодно, как не было никогда. Ничего не вижу… все как будто в масле, плывет, растекается. Пятна, одни серые пятна. Память медленно просыпается, и в сознании мелькают образы. Последнее, что помню… чувство, как меня затягивает внутрь хромированного цилиндра… Мне страшно, страшно, что он похоронит меня заживо в себе, но потом… потом…

Холодно… Почему так холодно? Будто лежу на льду. Зубы стучат, кожа, чувствую, вся в мурашках… Зубы?.. Мурашки?.. Почему… Очертания мира становятся четче, но я все еще не могу ничего разглядеть. Почему-то… почему-то я не ощущаю прежней легкости, все… все какое-то тяжелое… Тело содрогается от холода. Т-тело?.. Конечности… я их чувствую… и пальцы на ногах и руках, каждый из них… даже… даже могу ими пошевелить…

Масляная пелена перед глазами исчезает. Вверху — все тот же стерильно чистый потолок, а подо мной, прямо под пальцами — холодный пол, на котором виднеются грязные следы от ботинок. Мне с трудом удается приподняться; упершись ладонями в пол, я оборачиваюсь и вижу открытый цилиндр. Его чрево пусто. В комнате… в комнате никого…

Где же он? Куда он пропал?..

Внезапное осознание обрушилось на меня. Не веря, я медленно, боязливо посмотрела на руки… свои руки, свои пальцы, которых не видела уже… уже не помню, сколько времени. Я чувствовала… чувствовала ими гладкую, но холодную поверхность пола. И не только ими — всем остальным телом тоже… Это чувство… которое я совсем забыла! Мне холодно — мне очень холодно! — но это даже почему-то приятно; глаза невольно начинает пощипывать…

Вспомнила… Теперь вспомнила. Меня… меня зовут… зовут Маленьер. Маленьер Диенгенвакс. Но я… все еще не помню, как оказалась в лесу. Я… я в принципе ничего не помню, кроме того, кто я такая.

Kenpulas, расселась тут нагишом… То-то мне холодно. У саркофага валялась одежда — одежда парня, который помог мне добраться сюда… Не представляю, куда он мог подеваться, но… надеть мне больше нечего. Поэтому… Gapu, мне действительно придется надеть это…

Я вздохнула. Ничего не поделаешь. Одной рукой я уперлась в пол, другой потянулась за одеждой. Тело еще не привыкло к движениям, и даже небольшая нагрузка давалась тяжело. Одевалась я медленно, но чувствовала: мышцы понемногу крепнут. Вскоре дело дошло до штанов, и я, натянув их на ноги, поняла, что они совсем не приспособлены под человеческую анатомию. Да, хвост… Хвост пришлось прижать к правой ноге, что было не очень удобно.

Хорошо, с одеждой покончено. Я обняла себя руками, прислонилась спиной к дверце цилиндра и некоторое время просто сидела, переводя дыхание. Дрожь, въевшаяся в мышцы, постепенно отступала, тело почти успокоилось. Тепло, как тепло, но… gapu, от куртки невозможно несет потом.

Так… надо разобраться, что произошло. Вряд ли я что-то пойму, но… нужно хотя бы попытаться. Прежде всего, куда пропал безымянный парень? Он не мог уйти, ему некуда идти. Он зашел в саркофаг, а потом… потом двери захлопнулись. И меня тоже затянуло в саркофаг и… после я ничего помню. Очнулась уже на полу…

Я снова посмотрела на ладони, потрогала шею, ощупала лицо, даже дернула себя за щеку. Мое. Мое! Это мое тело, вне сомнений. Но почему столько времени я была — правильно парень сказал — бестелесным призраком? С чего вдруг мне вернулось тело? И даже часть воспоминаний. Дело ведь в этом саркофаге, не так ли? Он что-то сделал со мной…

Сверху донесся щелчок, словно что-то открылось. Сердце екнуло, я дернула ушами и подняла взгляд. В верхней части цилиндра появилась небольшая полость. Стоило мне моргнуть, как из нее вылетел блестящий куб. Он покружил под потолком, как муха, а затем спустился ко мне и завис на уровне глаз. Размером он был примерно с мою голову.

— С возвращением, создательница Маленьер Диенгенвакс, — неожиданно поприветствовал он роботизированным голосом, и я вздрогнула от неожиданности. Это был гладкий хромированный куб. — Позвольте представиться. Бот Охранный Гексоспектральный-Сопровождающий, коротко — БОГ-С. Данная единица — ваш компаньон.

— П-постой! — выпалила я, удивленная. — Очень приятно, конечно, но сначала объясни мне, что происходит!

Изнутри куба донеслось легкое гудение, будто он о чем-то раздумывал.

— Что именно хочет знать создательница? — его вопрос оказался суше, чем пустыня. Роботизированный голос был напрочь лишен эмоций.

— Кто ты такой?

— Бот Охран…

— Твое имя мне ни о чем не говорит, — прервала я его.

— В таком случае требуется уточнение запроса.

— Хорошо, для чего ты здесь появился? — я приподнялась и села прямее, бот отодвинулся от моего лица. — Откуда ты знаешь меня, можешь ответить?

— Миссией данной единицы является сопровождение создательницы в определенное место, — отчеканил бот. — Знание о вас, Маленьер Диенгенвакс, заложено в программу изначально.

— Кем?

— Неизвестно.

— Так, сопровождение… Что за «определенное место»?

— Неизвестно, — повторил он. — В память данной единицы заложена конечная точка маршрутка, однако информация о том, что в ней находится, отсутствует.

— То есть я должна согласиться последовать за тобой непонятно куда? — выгнула я бровь в недоверии.

— Ваше утверждение верно, — ответил бот. — Однако следует добавить, что с данной единицей вы будете в безопасности. Данная единица — БОГ-С — является охранным компаньоном.

Даже не представляю, каким образом он сможет меня защитить. Выглядит он как бесполезный летающий куб. Может, внутри него что-то запрятано? Какое-то оружие?

— Бот… могу я так тебя называть?

— Создательница может называть данную единицу как ей угодно.

— Ладно, бот, тогда скажи мне: что ты подразумеваешь под словом «создательница»?

— Настройки именования сохранены. Вопрос обработан. Бот использует данное обращение в знак вежливости и признания вашего превосходства. Бот существует по прихоти тех, кто его создал — существ, подобных вам, Маленьер Диенгенвакс.

— Значит, ты не буквально? Это не я тебя создала?

— Неизвестно. Запрашиваемая информация отсутствует.

— А если я откажусь идти твоим путем, тогда что?

— Бот настоятельно рекомендует не делать этого, иначе ему придется применить инструменты повышения сговорчивости.

Даже знать не хочу, что это за «инструменты» такие.

— Кто-то вписал это в твою программу, правильно? — поняла я. — Gapu, определенно вписал! Кто-то хочет, чтобы я пришла в «определенное место».

Бот ответил не сразу, как будто сомневался, стоит ли мне отвечать.

— Неизвестно.

Похоже, у меня не остается другого выбора. Да и глупо будет отказываться от помощи бота, раз он говорит, что собирается защищать меня, пока мы не придем в загадочное место…

— Бот, ты знаешь, что за цилиндр находится за моей спиной?

— Камера реинкарнации.

— Подожди… в каком смысле?

— Предположение: Маленьер Диенгенвакс все еще растеряна и не понимает, что произошло. Объяснение: камера переработала сосуд в жидкость, после чего из этой жидкости собрала тело по вашему образу и подобию.

Я уставилась на бота с круглыми глазами.

— Ты шутишь, — ошарашенно прошептала я, чувствуя поднимающуюся внутри тошноту.

— Бот не наделен модулем юмора. БОГ-С — охранная модель.

Я поднесла дрожащие ладони к лицу и уставилась на них. Так что же получается… что же получается! Не мое это тело… Оно выглядит в точности как мое, однако его происхождение чужеродно. Но пугает даже не это, это, скорее, просто неприятно осознавать, будто меня, не знаю, подменили кем-то другим. Пугает то, что человек, помогавший мне, умер. Ведь он умер, очевидно! То, что его тело приняло другую форму, стало мной, можно сказать, — это не жизнь… Его личность исчезла безвозвратно…

— Предложение: закончить разговор, — изрек бот.

— Нет уж, мы еще не закончили! — выпалила я и, опираясь о дверь камеры, поднялась на ноги. — Отвечай, какой еще «сосуд»?! Что подразумевается под этим словом?

— Сосуд означает определенное существо, ресурс, плоть, необходимую для воссоздания физической оболочки Маленьер Диенгенвакс.

Тошнота резко усилилась и волной поднялась к горлу. Изо рта вырвался рвотный звук, я согнулась, но наружу ничего, кроме слюней, не вышло — желудок был пуст. Я вытерла рот тыльной стороной ладони и выпрямилась.

— До этого вы пребывали в разрозненном состоянии, — добавил бот. — Ваша душа была отделена от тела.

Так вот что это было. Вот чем я пробыла столько времени. Голой душой без костей и мяса.

— Что случилось с моим настоящим телом?

— Неизвестно.

— Что это за место, ты знаешь? Где мы находимся?

— Неизвестно.

— Опять «неизвестно»! — рассердилась я. — Что еще заложили в твою память про сосуд? Выкладывай все, что есть.

— Запрос выполняется. Сосуд тянуло к вам. Это было заложено в его сознание с рождения, как установка в памяти данного бота, заложенная создателем. Сосуд, вероятно, даже не осознавал, что идет к вам наикратчайшим из возможных путей. Кроме того у вас и него была ментальная связь, которая позволяла вам понимать друг друга. Будь даже он неразумным, это не помешало бы ему исполнить свою функцию — он бы все равно понял ваши команды.

— Кто за это ответственен? Кто сделал его таким?

— Неизвестно.

Кто-то все это спланировал. Кто-то хотел, чтобы я заново обрела утраченное тело, не иначе. А теперь, похоже, этот же «кто-то» хочет, чтобы я последовала за ботом. Что ж, я последую. И выясню, kenpulas, чего от меня хотят! Вечность ждала такой возможности…

— Создательница теряет время, когда стоит на месте, — заметил бот. — Бот может ответить на ваши вопросы по пути.

— Пойдем, — согласилась я.

Пробуждение (ч. 2)

Первые шаги давались мне с трудом. Настоящая пытка для тела началась, когда я стала подниматься по лестнице. Я постоянно останавливалась, чтобы передохнуть.

— Почему тебя так чудно зовут? — спросила я бота, остановившись в очередной раз. — БОГ-С — это же отсылка к богу, так ведь?

— Предположение номер один: создатель бота посчитал, что это будет забавно. Предположение номер два: так он хотел выделиться/выделить меня. Предположение номер три: он вложил в эту аббревиатуру некий смысл. Предположение номер четыре: создатель назвал меня так специально, чтобы другие ломали голову, ища скрытый смысл, которого нет.

— А ты сам как предпочитаешь, чтобы тебя звали?

— У бота нет предпочтений. Бот будет называться себя так, как посчитает нужным создательница.

— Ты сможешь говорить о себе в первом лице?

— Смогу, — почти моментально перестроился он.

— Так-то лучше.

У нас ушла куча времени, но мы все же добрались до пустой шахты лифта.

— Что делаем? — посмотрела я на бота. — Дальше не поднимешься, а другого пути я не знаю.

Бот влетел в шахту и покрутился на месте, осматриваясь.

— По стене, по тем ржавым железкам, я не полезу, даже не проси, — поспешила добавить я.

— Не потребуется. Я подниму вас наверх.

— Ты? Поднимешь? — засомневалась я.

— Подтверждаю, — отчеканил он.

— Не слишком ли ты маловат для этого? То есть и я не то чтобы была тяжелой, но все равно…

Бот молча направил на меня едва заметный луч, я почувствовала, как ноги отрываются от земли. Мгновение — и я уже рядом с ним, зависла в воздухе, а далеко внизу зияет темная-претемная бездна. Я вскрикнула — еще одно позабытое чувство только что проснулось во мне.

— Поаккуратней!

— Замечание: телекинетический луч может удерживать груз вплоть до десяти дигрей.

Это должно меня успокоить, да?! Теперь я обладательница хрупкой физической оболочки, и подобные выкрутасы мне совершенно не по нутру!

К счастью, висеть в воздухе пришлось совсем недолго. Бот стремительно поднялся наверх (будто я была не тяжелее пушинки и нисколько не замедляла его) и остановился перед проходом, заросшим толстыми стеблями. Встать мне там было негде, разве что на самый край. Бот решил не рисковать: он выпустил из своего корпуса тонкий красный луч и срезал преграду ровной линией (и немного задел стену, отчего на ней остался глубокий прожженный след). Мы вылетели наружу, и он, наконец, опустил меня на землю.

Не передать словами, как обрадовались мои легкие, вдохнув сладкого свежего воздуха! Конечно, он был сладким не в буквальном смысле, но казался именно таким после застарелых коридоров. Грудь вздымается — все не может надышаться. Gapu, я дышу! До сих пор не верится… А эта белесая трава вокруг, и вправду словно шерсть исполинского животного, на холке которого держится все подземелье, кажется мягкой-мягкой, что так и хочется снять ботинки и пойти босиком — но нет, делать я этого не стану.

— Маршрут простроен, — проинформировал бот.

— Бот, как ты понимаешь, куда нужно идти? — поинтересовалась я. — У тебя есть карта Изнанки?

— Требуется уточнение запроса. Под «Изнанкой» вы подразумеваете место, где мы находимся?

— Да, подземелье. Так его называют.

— Занесено в память, — изрек бот. — У меня нет карты Изнанки. Маршрут, который я простроил, временный и может измениться в зависимости от того, что будут показывать датчики. Мои системы позволяют мне сканировать местность в широком радиусе. Я составляю карту местности в реальном времени.

Бот плыл по воздуху чуть впереди, держась на уровне моей головы. Я, уже чувствуя силу в ногах, уверенными шагами следовала за ним.

— Бот, скажи, а что ты вообще умеешь? Ты меня поднял одним лучом, другим лучом срубил стебли, до этого ты еще говорил про «инструменты повышения сговорчивости»… Ты похож на коробку, из которой может выскочить все, что угодно. Я просто хочу знать, что еще от тебя можно ожидать.

— Создательницей запрошен список инструментов, — невозмутимо отозвался бот. — Выполняю. В модели БОГ-С на данный момент задействовано восемь инструментов: луч телекинетический OJ версия 1.3 с грузоподъемностью до десяти дигрей, позволяющий взаимодействовать с окружающим миром; лазер боевой QUIB с регулируемой мощностью, диапазон от 1 до 1000 зац; инструменты повышения сговорчивости, характеристики засекречены…

— Подожди, они в твоей системе так и записаны? Инструменты для сговорчивости, я имею в виду.

— Подтверждаю.

— Нет даже кратенького описания?

— Подтверждаю. Предположение: поскольку этот инструмент в теории может быть направлен против вас, мой создатель решил оставить его характеристики скрытыми, чтобы вы не могли ему противодействовать. Данный инструмент является резервным планом, который обязательно должен сработать, если основной план провалится.

— Ну, в этом есть логика. Хотя не очень-то мне это нравится. Ладно, что еще у тебя там спрятано внутри?

— Продолжаю перечисление. Кроме вышеупомянутых инструментов в модели БОГ-С присутствуют: сканер картографический ERTKLверсия 5.0.1, радиус до двух дифран; сканер ZIUBI, позволяющий узнать, из каких веществ состоит тот или иной объект; левитационный компонент, который позволяет мне левитировать над землей; фонарь средней мощности, лингвистический модуль, позволяющий учить новые языки, а так же симуляционный модуль.

— Симуляционный? Что он симулирует?

— Неизвестно.

— Наверно, он тоже направлен против меня?

— Неизвестно, — повторил бот безэмоционально.

— Знаешь что, бот?

Пауза. Я думала, он спросит, но он не спросил.

— Ожидаю вводных данных, создательница, — отозвался он спустя мгновение.

— У тебя довольно-таки разноплановый набор для всего лишь «охранного» бота. Куда там, у тебя инструменты на все случаи жизни, наверно. И как это все помещается в такой маленькой коробочке?

— Перечисленные инструменты не занимают много места. Уточнение: они занимают половину объема моего корпуса. Остальной объем занят микросхемами, центральным процессором и охладительным элементом. Предложение: я могу перечислить установленные в память модули.

— Не, больше не надо. Я вот что думаю: тот, кто подослал меня к тебе, догадывался, что я окажусь в незнакомой среде, и оснастил тебя необходимыми для этого инструментами.

— Данное утверждение логично.

— Я знаю, что логично.

После часа ходьбы лес закончился, и началось поле с высокой травой, достающей мне до плеч; еще полчаса спустя кончилось поле, и снова начался лес, более густой, чем до этого.

Желудок недовольно ворчал, требуя еды. Заново обретенное тело принесло с собой не только радость обоняния и осязания, но и жгущее изнутри напоминание, что его нужно постоянно подпитывать. Если бы я знала, что со мной произойдет такая метаморфоза, я бы внимательнее наблюдала за тем, что едят здешние животные. Нет, кое-что я помню, но… еще найти ведь надо.

— Бот, — позвала я, — а ты сможешь найти какой-нибудь предмет, если у тебя будет его описание?

— Нет, — ответил он. — У меня отсутствует подобный модуль или инструмент.

— Ну вот, самого главного у тебя нет. Но если вдруг заметишь дерево с белыми ягодами, дай знать, tey.

С деревом нам не повезло, однако вскоре мы наткнулись на кучку своеобразных растений. Я их вообще сначала не заметила, но, когда проходила мимо, они все как один раскрыли крупные листья и показали светящиеся красным овальные плоды, как бы приглашая отведать их. Вообще, красный цвет — цвет безопасности, но от этого они менее подозрительными не становились, и я попросила бота просканировать их. Его вердикт был следующий:

— Кандур — сорок восемь процентов, шандлибазс — тридцать целых и одна сотая процента, остальная часть — неизвестное вещество. Поедание данных плодов выведет ваши мышцы из строя. Вы задохнетесь от неспособности дышать. Если раньше не остановится ваше сердце.

— Поняла, поняла, — отдернулась я от растения, над которым нависала, — идем дальше.

Растения спрятали смертоносные плоды, как только мы отошли.

После долгих поисков (к тому времени мы преодолели еще полгифрана) я наткнулась на то, что вроде как было съедобным — то были маленькие кустики с «юбочками» из веток в нижней части, под которыми они прятали овальные фрукты. Не знаю, правда, были ли это настоящие фрукты, я их не пробовала, но мне они их напоминали.

Вообще, в бытность призраком я видела, как эти плоды уплетают самые разные животные. По идее это знак, что все нормально, можно кушать. Но с другой стороны — насколько я похожа на животных леса в плане внутреннего строения или… не знаю, как выразиться… в плане эволюционном? Обычная для них еда может оказаться для меня ядом, вот.

— Вы можете это съесть, — вынес бот вердикт, просветив куст лучом от и до. — Однако большой пользы от них не будет. Равно как и вреда.

— Лучше так, чем никак.

Я сорвала первый фрукт, худо-бедно вытерла его рукавом и надкусила. Увы, на вкус он казался примерно таким же, как и польза от него, — то есть никаким, пустым, как бумага. Он был сочным, но сочность ему ни-че-го не давала.

Закончив с первым фруктом, я заставила себя съесть еще два, после чего желудок все-таки успокоился, почувствовав насыщение. Уф, makara… Первая моя трапеза за целую вечность. Не самая вкусная, но это и неважно. Соскучилась я по этому чувству, когда ты наелась и больше тебе ничего на свете не надо.

Четыре фрукта я взяла про запас, набив ими карманы, и поднялась с колен.

— Предложение: продолжать искать съедобные растения, — сказал бот.

— Так-то я всеми руками и хвостом за, но это уже потом, — ответила я. — Не знаю, сколько времени я провела без сознания, но, полагаю, нам пора начинать беспокоиться, что скоро наступит ночь.

Нельзя забывать, где ты находишься, мысленно напомнила я себе. Ты теперь полноценная участница враждебной экосистемы.

— У меня есть фонарь.

— Один фонарь не факт, что поможет.

— Требуется уточнение запроса.

Я ему объяснила, что тут да как.

— Занесено в память. Пожалуйста, расскажите более подробно о «неописуемо страшных обитателях ночи». Замечание: данная информация поможет мне быстрее принять решение в будущем. Если они попадутся нам на пути, я буду атаковать превентивно.

— Боюсь, бот, что я не особо много о них знаю, — вздохнула я. — К тому же мы далеко отошли от того места, где я раньше жила, и тут могут обитать совсем другие чудища.

— Принято, — сухо отозвался он. — Напоминание: со мной вы в безопасности.

— Верю. Но все равно нужно подыскать укрытие. — Я шлепнула себя по лбу ладонью; получилось больнее, чем я хотела. — Дуреха, надо было сразу об этом задуматься…

Столько всего разом навалилось, что я просто забыла!

— Сканирую рельеф, создательница. — Бот молчал несколько секунд, а затем сказал: — Есть положительный результат. В двух франах отсюда находится долина, в рельефе которой присутствует множество дыр разных размеров. Вероятно, мы сможем переждать ночь там.

— Фух, — выдохнула я, — вот так облегчение. Молодец, бот.

Рано радоваться. Туда еще добраться надо.

Я стала частенько поглядывать на кристаллы, все надеясь обнаружить в них изменения, предзнаменующие наступление ночи. Меня не покидало тягучее ощущение под сердцем, что кристаллы вот-вот погаснут, и окрестности мигом накроет черным одеялом.

Дабы немного отвлечься, я завела разговор.

— Бот, а каково быть тобой? — спросила я.

— Требуется уточнение запроса, — невозмутимо ответил он.

— Смотри: вот я уже несколько часов радуюсь своему новому… эм, бытию. Открываю для себя позабытые ощущения. Мне стало любопытно: как ощущаешь мир ты?

— Обрабатываю запрос.

Gapu, он думал добрую минуту. Вот же я его озадачила.

— Никак, — ответил он наконец. — Я не осязаю, не чувствую и даже не вижу в привычном для вас понимании, создательница. В моей модели не предусмотрены соответствующие модули.

И над этим он думал минуту?

— Потому я тебя и спрашиваю, — продолжила допытываться я. — Как-то ты все-таки воспринимаешь окружающий мир, пусть и по-своему.

— Я его не воспринимаю. Я — мой процессор, мой искусственный мозг, — анализирую поступающую информацию и затем реагирую в соответствии с программой, заложенной в меня создателем.

— В целом, если подумать, в моем случае все обстоит так же.

— Не так же, — без эмоций возразил бот. — Вы свободныйорганизм, внутри вас нет ограничений. Я же ограничен замыслом создателя, программой, которую он в меня заложил. Вы можете превзойти себя, вы можете совершенствоваться, я — не могу. Мой процессор не станет работать быстрее, я не смогу его натренировать, как вы можете натренировать ваш ум и сделать его острее. Можно заменить мой процессор на другой, более совершенный, но то будет уже совсем другой бот.

Я даже не сразу нашлась, что ответить.

— Ты точно не простой бот. С такими рассуждениями…

— Замечание: это простая логика. Я не сказал ничего такого, что не знает человек, вроде вас.

— Тебе, наверно, неприятно это осознавать, — сказала я, немного поразмыслив. — Ну, что выше головы ты не прыгнешь.

— Мне неизвестна подобная концепция. Замечание номер один: я лишен чувств в принципе. Я делаю то, что должен делать — и только. Замечание номер два: ошибочно со стороны создательницы применять ко мне человеческую логику.

— О, значит, я могу доставать тебя вопросами столько, сколько моей душе угодно, и тебе никогда не надоест!

— Подтверждаю, — невозмутимо ответил бот.

— А я тебе все-таки возражу, — я втиснула руки в карманы, которые почти полностью занимали фрукты, и в очередной раз глянула на белеющие кристаллы. — В нас тоже заложена программа.

— Кем?

— Без понятия, — слегка пожала плечами я, — богом, может быть. Кто-то же из нас верит в него. И они же любят говорить про судьбу — про путь, который якобы тебе предначертан с рождения и который не изменить. Якобы он определяет, какой путь пройдет человек. Вот тебе и программа.

Бот молчал.

— Или можно посмотреть так, более приземленно: есть человек и есть общество, в котором он живет. Общество в этом случае — создатель, а его правила — та же программа. Или родители и ребенок — то же самое. Ребенок же поначалу все равно, что белый лист, в который постепенно вписывают всякие правила. И потом эти правила очень трудно стереть. Практически невозможно. Так что не так уж сильно мы с тобой отличаемся.

Бот немного замедлился и поравнялся со мной.

— Я не думал об этом в подобном ключе, — сказал он. — Поэтому я говорю, что ограничен по сравнению с вами.

— Да ладно, хватит принижать себя. Уверена, если бы ты захотел, ты бы сам до этого дошел. У тебя просто это не на первом месте стоит. У тебя миссия, ты о важных вещах думаешь в отличие от меня.

— Вы правы. Приоритет я отдаю миссии, с ней, прежде всего, связаны все мои вычисления.

— Вот, а я тебя отвлекаю тут пустыми разговорами…

— Замечание: разговоры отнимают немного процессорных ресурсов. Как вы верно подметили, вы вольны говорить и делать все, что вам заблагорассудится. Уточнение: делать все, кроме нанесения мне вреда, что может повлечь за собой провал миссии. В данном случае я буду вынужден применить соответствующие инструменты противодействия.

— Вот как ты их теперь называешь. Ладно, бот, я поняла. Ты можешь думать о себе как хочешь, но хоть ты и не человек, это не значит, что я не могу относиться к тебе по-человечески.

— Как скажете, создательница.

Страшнейшее из чудовищ (ч. 1)

Долина выглядела в точности, как сказал бот: пространство между двумя невысокими холмами зигзагом разрезала низина. Склоны тут и там усеивали идеально круглые дыры разного размера, от больших — прямо очень больших — до совсем маленьких, едва заметных глазу. Зрелище это у меня вызывало непонятное отвращение. Поэтому, наверно, и строить догадки, откуда взялись эти дыры, мне не очень хотелось. Есть они и есть.

— Предложение: выбрать подходящую пещеру.

— Пещеры, значит? Не просто дыры? Тогда найди ту, которая поглубже. В которую можно спрятаться, чтобы никто нас не нашел.

— Принято. Ближайшая пещера, соответствующая вашему запросу, находится в трехстах гифранах отсюда. Замечание: оценить глубину данной пещеры не представляется возможным, ее ходы уходят на глубину большую, чем могут видеть мои сканеры. Напоминание: сканеры работают в радиусе до двух дифран — или двадцати тысяч гифран.

Неужто он про ту дырень на полхолма, что виднеется прямо по курсу? Kenpulas, ну и глубокая же она… Нет, туда нам лезть не нужно — кто знает, что мы встретим внутри? Мне, честно, проверять это не хотелось. Впрочем, то же самое можно было сказать и про остальные пещеры — с равным шансом в любой из них мог обитать кто-то голодный, страшный и не очень гостеприимный. Но все же… Все же нам надо где-то переночевать. В любом случае ночевать в пещере безопаснее, чем снаружи. Наверное…

— Бот, нужно что-нибудь поскромнее, — сказала я. — Не слишком приметное, но и не слишком глубокое тоже.

— Принято, — отозвался он. — Веду подбор.

Бот закончил подбор за считанные секунды и привел меня к пещере, которая находилась у самой подошвы холма. Вход в нее был небольшой, высотой чуть больше человеческого роста. Пещеру дугой окружали еще четыре таких же, размером, правда, чуть-чуть поменьше.

— Создательницу устраивает результат, или мне следует запустить процедуру подбора заново?

Неопределенно пожав плечами в ответ, я с сомнением поглядела на черноту, что зияла в глубине заросшей травой, словно бородой, раскрытой пасти. И вот туда мы собираемся добровольно залезть, прямиком в неизвестность. Gapu, ну не факт, что найдется лучший вариант. Может, это и есть лучший! А я сомневаюсь… Рискнуть хочешь не хочешь — придется.

Внутри оказалось сыро; пахло соответствующе. Бот плыл по воздуху как обычно чуть впереди, земля чавкала под моими ботинками. Вход все удалялся, постепенно становилось все темнее. Вдруг свет будто резко выключили — и стало понятно, что наступила ночь.

Вовремя мы…

Бот включил фонарь, но я сразу же попросила выключить. Он возразил, что нам надо видеть, куда мы идем, на что я в свою очередь возразила, что не хочу потревожить светом тех, кто, возможно, здесь живет. Бот снова возразил, что «в таком случае не будет видно опасности, которой вы пытаетесь избежать», что было, вообще-то, верным замечанием. В итоге мы сошлись на том, что он оставит фонарь включенным, но убавит яркость до минимума.

Мы углубились порядочно и пока никого не встретили, что не могло не радовать. Ход слегка извивался — то вверх, то вниз, то влево, то вправо, — но по сути это была прямая кишка, в которой невозможно заблудиться. Над головой торчали маленькие, не длиннее пальца, сталактиты, с которых покапывала вода.

— Думаю, тут можно остановиться, — сказала я и остановилась. Бот не стал возражать.

Вокруг было грязно. Я нашла относительно сухой камешек, выступающий из стены, села на край и удовлетворенно выдохнула. Находилась. Да, может быть, я прошла не так уж и много, но не стоит забывать, что это первая моя прогулка за много-много лет. Полагаю, я неплохо справилась для начала.

— Бот, на сколько мы приблизились к твоей цели за сегодня?

— Три процента.

— Makara… еще идти и идти. Скажи, бот: когда мы придем, куда ты хочешь, я буду вольна идти, куда сама захочу?

— Предположение: да.

— А ты пойдешь со мной?

— Мне предписано следовать за вами программой.

— Вот и хорошо.

На нос приземлилась капелька воды. Я вытерла ее рукавом.

— Просканируй-ка воду на сталактитах, tey.

По потолку скользнул луч.

— Вода загрязнена тяжелыми металлами, — отчеканил бот. — Употреблять ее крайне нежелательно.

Я попыталась закинуть ногу на ногу, но чуть не съехала с камня. Итак, теперь нам ждать до самого утра. Попытаюсь поспать, пожалуй. Глядеть десять часов в темноту — это слишком, а если и болтать о чем-то с ботом, то я не придумала, о чем болтать. Все, что я хотела спросить, уже спросила.

Я поелозила немного на камне, усаживаясь поудобнее, прислонилась спиной к шершавой стене, скрестила руки на груди и закрыла глаза.

— Посторожишь меня? — спросила я бота.

— Конечно.

Слух объял легкий звон. Бота было совсем не слышно, левитировал он бесшумно, по всей видимости. Тихонько капала вода с потолка. Спать пока не хотелось, несмотря на некоторую усталость, да и в голову упорно лезли всякие мысли… Еще минут десять я пыталась призвать сон, пока справа, из глубины пещеры, вдруг не донесся непонятный звук. Тут-то я моментально открыла глаза.

— Ты слышал? — осторожно, почти шепотом, спросила я, похолодев каждой частичкой тела. — Бот, что показывает сканер?

— Через пятнадцать гифран ход разделяется надвое. Левый проход незначительно утолщается и кончается тупиком. Правый проход уходит вниз на тридцать гифран и перетекает в большой зал, зал уходит в глубину еще на пятьдесят гифран. Замечание: фактически, это яма.

— Так, — я медленно поднялась, — давай проверим, что там.

Makara, я совсем не горела желанием проверять! Но альтернативный вариант, при котором мы покидаем пещеру и ищем другую в самом начале ночи, был не шибко лучше…

Белый кругляш фонаря скользил по сырым камням. Дойдя до развилки, мы свернули налево и через несколько шагов уперлись в тупик, как и говорил бот. Однако при более внимательном рассмотрении у меня закралось ощущение, что перед нами не просто тупик, а очень тесная комнатка. И когда фонарь высветил выступающую из пола квадратную каменную плиту, на которой лежало что-то, похожее на покрывало из листьев, у меня не осталось никаких сомнений.

— Неужто… неужто это кровать?

— Это действительно похоже на грубо сделанную кровать, — согласился бот и подлетел к ней поближе. — Края грубо срезаны неким инструментом.

Здесь кто-то живет! Ну, или жил… Что же это значит? С одной стороны, раз здесь жил кто-то — так понимаю, человек, — получается, и я смогу спокойно переждать ночь в пещере, не опасаясь за свою жизнь. С другой стороны: вдруг этот «кто-то» по-прежнему тут живет? Вряд ли он будет рад тому, что мы вторглись в его жилище.

Я развернулась к выходу с намерением проверить, что находится внизу, как вдруг поняла, что из тени на меня пристально смотрят глаза. Мы вскрикнули от испуга почти одновременно. Бот тут же подлетел к нам, его фонарь почему-то светился красным; мгновением позже до меня дошло, что это не фонарь — под нижним передним ребром бота сформировался сгусток энергии.

— Развертывание протокола самозащиты, — спокойно произнес бот. — Создательница, пожалуйста, отойдите.

— Постой! — воскликнула я, но сгусток энергии стал только больше и ярче. Все помещение теперь пылало красным.

Незнакомец провыл неразборчиво, и я заметила его перекошенное от ужаса лицо. Он сжался всем телом, накрыв голову руками.

— Бот, прекрати! Разве ты не видишь, что он не собирается нападать? Он перепугался больше меня!

Сгусток резко стух.

— Протокол самозащиты прерван. — Бот снова включил фонарь вместо… лазера, полагаю. — Возвращаюсь в обычный режим.

— Больше так не делай, — сказала я с укором. — Не нужно бездумно палить по всем подряд.

— Замечание: нам необходимо соблюдать предельную осторожность. Я следую программе.

— Я могу это понять, но… gapu, ты просто посмотри на него.

Нечто бородатое и заросшее тряслось в проходе. Сквозь грязь и лохмотья с трудом проглядывался человек.

— Н-не… убивайте… меня… — тяжело проговорил он, язык его будто не слушался. Он сгорбился, закрыв лицо худыми пальцами.

— Мы не собирались вас убивать, — попыталась я его успокоить, сделав голос помягче. — Бот просто очень серьезно относится к своему долгу и чересчур резко… отреагировал на ваше внезапное появление, tey. Мы не желаем вам зла.

Незнакомец неуверенно опустил руки, и стало видно его осунувшееся старческое лицо. Он сильно щурился от света фонаря, хотя яркость не сказать чтобы была большой; в его глазах по-прежнему блестел страх — даже какой-то детский страх. Я попросила бота убавить яркость еще немного, но он ответил, что она и так на минимуме.

— Извините, что без спроса вторглись в вашу обитель… — Я объяснила ему, как мы здесь оказались.

Старик помял пальцы, потупившись, и промолвил:

— Вы м-можете оставаться в моем логове столько, сколько посчитаете нужным.

— Оно все равно не сможет выгнать нас, оно это понимает, — заметил бот.

— Так дела не делаются, — я бросила неодобрительный взгляд на бота, а затем снова посмотрела на старика: — Не слушайте его, tey. Я еще раз извиняюсь, что мы напугали вас. — (Хотя я вообще-то тоже испугалась…) — Но давайте, может, оставим это позади? Давайте лучше знакомиться. Меня зовут Маленьер Диенгенвакс. Зовите просто Маленьер.

Я сделала шаг навстречу и протянула руку. С опозданием поняла, какой старик весь грязный, но руку убирать не стала из принципа. Старик стоял на месте и смотрел то на меня, то на протянутую руку. Его губы слабо шевелились, будто пытаясь что-то вымолвить, страх во взгляде почти исчез — на смену этому пришло какое-то недоверие.

— Вы… настоящие? — прошептал он.

— Конечно! — ответила я.

Старик неуверенно приблизился ко мне, все щурясь от света. Он приподнял грязную пятерню из-под лохмотьев и вытянул костлявый указательный палец. Медленно поднес его к моей руке, как бы боясь, застыл на мгновение, чуть-чуть не доставая, — его взгляд был сосредоточен и напряжен, — затем робко коснулся моей костяшки, ахнул и отдернул руку.

— Настоящая… — продрожал он. — Настоящая! — повторил он, но громко и взволновано.

— Как я и сказала…

Бот молчал, похоже, недовольный тем, что я позволила этому непонятному человеку прикоснуться ко мне. Честно, это и вправду было не очень приятно. Впрочем, как ни странно, вони я от него не чувствовала. Я скорее чувствовала вонь от моей одежды, нежели от старика.

— Чего притих? — спросила я бота, пока старик на заднем фоне все кричал «настоящая!» и хватался за голову. — Дуешься?

— Лингвистический модуль анализирует ваши языковые паттерны, — сухо отозвался бот. — Вы уже несколько раз, говоря с данным существом, переходили на другой, неизвестный мне, язык. Предположение: вы этого даже не заметили, создательница.

Я в ступоре смотрела на бота несколько секунд. Потом все-таки сообразила, что каким-то образом понимаю, что говорит старик, хотя он явно говорит не на моем родном языке. Естественно, всплыл вопрос: откуда? Откуда я знаю чужой язык? С безымянным парнем все понятно, но этот-то человек совсем другой, никакой ментальной связи с ним нет… Может ли быть, что я как-то незаметно подучила местный язык? Не-ет, слишком фантастично. Но, может, часть знаний перешла мне от прошлого носителя, пока я варилась в камере реинкарнации…

— Э… простите? — окликнула я старика. Он тотчас замолкнул и замер на месте с круглыми глазами. — Вы пришли в себя?

Он слабо покивал.

— Люди тут, должно быть, нечастые гости… — и действительно, говорю с ним на чистейшем неродном языке.

— Сто лет никого не видел, — негромко изрек старик.

Ну, он хоть и был старым, но на сто лет с хвостиком не выглядел. Так что, наверно, он это фигурально. Хотя… какая продолжительность жизни у подобных ему людей? По идее, они не должны сильно отличаться от меня. Верно?

— Мы немного отвлеклись, — вспомнила я. — Меня зовут Маленьер Диенгенвакс. А вас?

Старик смятенно посмотрел на меня.

— Я Маленьер Диенгенвакс, — терпеливо повторила я после нескольких секунд неловкого молчания. — Просто Маленьер. А вы?..

Он потер спутанные черные заросли на голове.

— Предположение: интеллектуальные способности данного существа ниже ожидаемых создательницей.

— Давай без завуалированных грубостей, бот, — буркнула я.

— Это не более чем предположение, основанное на анализе входных данных. В модель БОГ-С не предустановлен соответствующий…

— Да-да, поняла. Все равно, будь повежливей.

— Принято.

— Ма… кс? — выговорил старик и уставился на меня, наморщив лоб. — Я не очень х-хорошо расслышал. П-прости.

— Хорошо, зовите меня Макс, — сказала я дружелюбно. — Я не против. Так, наверно, действительно проще, чем пытаться выговорить мои настоящие имя и пост-имя.

— Я… не помню, как меня зовут, — выговорил старик, и сквозь его бороду прорезалась виноватая улыбка.

— …

— Настоятельная рекомендация: несмотря на кажущуюся безобидность данного существа, создательнице следует сохранять дистанцию. — Бот подлетел к старику поближе и просветил его лучом с головы до пят. — Кроме того, в следующий раз вы должны быть осторожнее. Этот не заразен, однако вы не должны позволять прикасаться к себе кому попало.

Бот начинал меня раздражать. «Оно», «существо», «этот» — ну нельзя так относиться к людям. Но что важнее… Я что, принцесса какая-то? Есть, конечно, рациональное зерно в его словах, но все равно.

— Тебе тоже, бот, рекомендация: не надо опекать меня и контролировать каждое мое телодвижение. — Я постучала указательным пальцем по виску: — Я мозги не просто так таскаю в голове.

— Принято, — как обычно равнодушно отозвался он.

— Какая занимательная вещица, — проговорил старик, глядя на бота, который подлетел обратно ко мне и завис над плечом. — В лесу и такое можно найти? Не знал, не знал…

Он захрипел на последнем слове и закашлял. Прокашлявшись, он как-то виновато уставился на нас. Постоял так немного, а потом прошел мимо и с кряком опустился на плиту-кровать.

— Вы можете расположиться, где хотите, — негромко сказал он, глядя на свои рваные ботинки с торчащими наружу пальцами. — Только вниз не спускайтесь. Знаю, говоря так, я только подначиваю вас сделать наоборот, но, правда, — там не на что смотреть. Не спускайтесь.

— Мы ваши гости. Мы не станем украдкой рыскать там, где нам быть нельзя, — сказала я и бросила предостерегающий взгляд на бота. Не знаю, понял он намек или нет. Был бы на его ровной грани хотя бы намек на физиономию…

— Спасибо… — облегченно ответил старик.

Страшнейшее из чудовищ (ч. 2)

Я посмотрела, где можно сесть. Под ногами в комнатке тоже было сыро, хотя сверху вроде ничего и не капало. Стены были гладкие, никаких выступов. Оставалась только кровать, но, откровенно говоря, я не горела желанием садиться рядом со стариком. И нет, он не был мне неприятен, наоборот, его вид скорее вызывал жалость. Так что я заложила руки за спину и прислонилась ею же к стене.

— Можно спрошу? — старик поднял на меня глаза и сложил руки в замок.

— Пожалуйста, — с готовностью ответила я. У меня, вообще-то, тоже была к нему пара вопросов.

— Как так получилось, что столь юная дева оказалась в Изнанке? — глаза у него блестели. — Я до сих пор не… не… прости, язык совсем не слушается — отвык… Я не могу поверить, что вижу тебя. Если сравнивать, это сродни тому, как увидеть бриллиант среди зеленого мусора…

— Расскажу — ни за что не поверите.

— Поверю. Мы же в Изнанке.

— В каком-то смысле я тут заново родилась.

— Вот как. Я тоже пришел сюда, потому что был недоволен своей прежней жизнью. Думал, что в Изнанке у меня получится начать с чистого листа. — (Он понял меня совсем не так, но я не стала поправлять его.) — Ничего, что рассказываю? Может, ты не хочешь слушать… тебе плевать наверное, но я так давно не говорил ни с кем, кроме себя.

— Ничего. Продолжайте.

До утра еще ждать долго — что еще делать, как не болтать?

— Ах… — старик замешкался, явно ожидав от меня противоположного ответа, и стал ломать пальцы. — Хорошо… рассказываю. Я живу в лесу, наверно, уже лет тридцать или даже сорок. По правде, я давно сбился со счета. Когда я пришел в Изнанку, ее еще только-только открыли, только-только сделали спуск на огромных лифтах и начали обустраиваться, лес тогда был совсем не исследован. Люди тащили все, что видели, как сороки — всякие блестяшки. И я был одним из таких. Озолотиться хотел. Но блестяшки поблизости быстро потеряли ценность, и нужно было идти дальше в лес, чтобы отыскать что-то новое, более ценное… В то же время первые рейнджеры, как нас стали называть, обнаружили, что в глубине леса обитают хищники, которых человеку лучше остерегаться…

Поначалу я зарекся уходить далеко от поселения. Думал, что если соберу много блестяшек, то все равно рано или поздно озолочусь; пусть это и займет больше времени, зато так безопаснее. Но моя жадность заставила меня передумать. Я ушел ночью с одной из групп, и… мы заблудились. А потом… — у старика задрожало дыхание, — потом лес стал проверять нас на прочность. Мы встречали чудовищ, каких не в состоянии породить даже самое извращенное сознание, и те, что не сжирали нас, сводили нас с ума одним своим видом.

Не знаю, как я выжил. Вернее, не помню. Мой мозг предпочел стереть те воспоминания, потому что они были слишком ужасны. Я брел, брел, потом наткнулся на эту нору и с тех пор живу в ней. Стараюсь не вылезать наружу без острой надобности. И отходить далеко от норы тоже. Боюсь, что мой запах учуют чудовища. А тут… тут меня никто не учует. Столько лет прошло, а все не учуяли. Мне кажется, эта нора как-то скрывает меня…

Рассказ старика заставил меня задуматься. Столько лет провести в лесу… Он еще неплохо слова связывает, да и сумасшедшим не выглядит (если только чуть-чуть). Я на самом деле могла бы ему фору дать. Не знаю, как сама с ума не сошла! Меня спасло, наверно, то, что я была в лесу скорее наблюдателем, нежели обитателем, и не помнила прелестей физического существования, не помнила, кто я, — будь что-нибудь из этого наоборот, думаю, боту бы с ходу пришлось использовать на мне «инструменты для повышения сговорчивости»…

— Погодите, вы не пытались искать выход?

Старик обиженно посмотрел на меня.

— Ты смеешься?

— Я серьезно.

— Как можно серьезно о таком спрашивать? — у него снова задрожал голос. — Тебе ли не знать? Это бессмысленно. Из леса нет выхода. Тем, кто утонул в его темноте, путь назад заказан. Мы его игрушки, которыми он играется, пока не сломает.

— Я не очень вас понимаю…

— Как?.. Угодила в ту же ловушку, но все еще не поняла? — у старика сделалось такое лицо, будто я упускала из виду что-то очевидное, что-то понятное даже ребенку. Он выдохнул и положил ладонь на голову, плечи слегка опустились. — Наверно, я один это заметил. Я же давно тут. Лес постоянно меняется. Он живой. Днем он спит, но ночью начинается его движение, и какие бы метки ты ни оставлял, они не помогут тебе найти обратный путь, потому что на прежнем месте их уже не будет.

— Занесено в память, — отчеканил бот, напомнив о себе.

— Только вот… — старик задумчиво потер бородатую щеку, — я не помню, чтобы лес менялся, когда мы были недалеко от поселения, потому что мы собирали блестяшки и днем и ночью, не думая ни о какой предосторожности. Может, существует какая-то невидимая линия, после которой пути назад нет.

— Так, стоп… — теперь уже задумалась я, пытаясь переварить услышанное, — что-то не сходится. Я видела ночной лес далеко неоднократно, но ни разу не замечала, чтобы он менялся. Деревья не перепрыгивали с одного места на другое или что-то еще. Все оставалось статичным.

— Потому что он меняется не так, как ты подумала, — ответил старик. Он мельком посмотрел на потолок, на гладкие камни. — Так и помню. Мы стоим на возвышенности и видим лес, весь лес, который уходит до самого горизонта. А потом мы видим, как вдалеке сдвигается его кусок вместе с деревьями, вместе со всей зеленью, и на его место встает новый… Наверно, если ты находишься в центре такого процесса, для тебя это остается незаметным… Хотя мы, когда смотрели на это со стороны, тоже не слышали никакого грохота…

— И как мы с тобой дойдем до твоей цели? — тут же спросила я бота. — Мы же… нас ведь может откинуть далеко назад! И мы ничего с этим не сможем поделать.

— Замечание: нас также может переместить далеко вперед.

— Тоже верно, но… сомневаюсь я, что нам так сильно повезет. Ты ведь понимаешь, что мы можем до моей старости блуждать по лесу, а нас будет все откидывать и откидывать?

— Подтверждаю.

— Каким… Как вообще работает твой компас — или что у тебя там? Как ты определяешь расстояние, которое нам нужно пройти? Наша цель тоже по идее может куда-то перепрыгнуть. После этой ночи все должно сбиться! Наверно, уже сбилось! — воскликнула я расстроенно.

— Рельеф в пределах моего сканера остается неизменным, — невозмутимо ответил бот. — Расстояние до нашей цели также на данный момент не изменилось. Маршрут может адаптироваться к особенностям рельефа, однако эти изменения являются незначительными.

— Ты так уверенно говоришь. Посмотрим, что покажут твои датчики наутро.

Мы все замолчали.

— Да, кстати, — вспомнила я. — У меня же вот, что есть… — Я достала из кармана фрукт и протянула его старику: — Извинение за то, что мы доставляем вам неудобства.

Ну и старик к тому же худой до ужаса. Я бы в любом случае отдала ему фрукт.

Старик поглядел на него так же недоверчиво и смущенно, как глядел на мою руку. Затем осторожно взял фрукт в ладони, словно хрупкое сокровище, и замер.

— Замечание: напрасная трата ресурсов.

— Заткнись, бот. Смелее, — сказала я уже старику, — он не ядовитый.

— Я и не думал, что он ядовитый, — дрожа проговорил старик. — С-спасибо. Я его попробую…

Он поднес его к губам и укусил желтыми зубами. Сок плеснул на его бороду. Он прожевал, проглотил и вдруг прошептал со слезами на глазах:

— Самое вкусное, что я ел в жизни.

Это, конечно, было великое преувеличение. Старик моментально съел фрукт и вытер рот рукой.

— Как же я соскучился по нормальной еде, — произнес он.

— У меня есть еще один. Будете?

— Оставь себе. Твой летающий куб правильно говорит. — Старик протяжно и удовлетворенно вдохнул. — Буду вспоминать этот вкус до конца своих дней…

— Он ведь безвкусный.

— Правда? — слегка удивленно сказал он. — Мне он показался немного сладковатым и в то же время кислым.

Старик пристально посмотрел на меня, через секунду будто опомнился и отвел взгляд. Затем снова посмотрел на меня, но уже как бы робко, словно чего-то опасаясь.

— Что? — спросила я.

— Ничего. Просто показалось… — ответил он и провел рукой по бороде. Он явно хотел что-то сказать или спросить, но не решался. — Ты знаешь, — все же заговорил он после небольшой паузы, — ты напоминаешь лицом мою женушку, которую я оставил на поверхности одну. Поэтому я так на тебя смотрел… Извини.

У меня не было ни малейшей идеи, как реагировать на такие слова, поэтому я сделала лицо кирпичом.

Старик тем временем продолжал говорить, он смотрел на меня еще пристальнее, чем до этого:

— Такое же белое лицо… и аккуратный подбородок. И уши — уши были не такие заостренные сверху, но такие же маленькие. Кстати, почему у тебя такие уши? Влияние леса?.. А вот щеки, лоб и даже нос — у вас один в один. Так невольно в голове и вертится мысль, что она пришла за мной… — (Чем больше он сравнивал, тем как-то неуютнее становилось мне.) — Понимаю, что это не так. Разум смеется надо мной… Или лес. Лес смеется — подослал тебя, чтобы помучать меня в очередной раз. Все ему мало, моему мучителю.

Он еще хвоста не видел! Тут-то бы его точно поразило просветление. Вообще, мне не нравилось, куда он клонит. Его рассуждения все меньше походили на рассуждения человека со здоровым разумом. Makara, мне нужно всего лишь переждать ночь… Отвлечь его, может быть? А то еще понесет его сейчас…

— Замечание: человекоподобное существо не может сравнивать создательницу со своей самкой. Это в корне неправильно, — неожиданно заявил бот. У меня аж челюсть отвисла. Хотя в словах бота как обычно не прозвучало ни единой эмоции, от них прямо-таки разило высокомерием.

— Ты чего? — изумленно спросила я. Если он таким образом хотел перевести тему, то он выбрал худший способ из возможных. Не хватало нам еще злить хозяина этого… не дома, конечно, — жилища.

— Человекоподобное существо… — начал было говорить бот, но я поспешила его перебить:

— Он человек.

— Замечание: это — нечто, похожее на человека, но не человек. Ваше умозаключение ошибочно, создательница.

Gapu, ничего он переводить не собирался. Он говорил всерьез.

— Бот, хватит оскорблений. Мы гости, это раз, и вести себя так, как ведешь себя ты, — нехорошо, это два.

— С моей стороны не было каких-либо оскорблений. Я говорю языком логики. Оскорбления прозвучали со стороны человекоподобного существа. Сравнение вас с его самкой тождественно сравнению вас с неразумным животным.

У меня просто пропал дар речи.

— Да ты ксенофоб, оказывается! Как тебе не стыдно, бот.

— Некорректно называть это ксенофобией. Есть люди — высшие существа, а есть все остальные виды, чей уровень интеллекта несравним с человеческим. Назвать животное животным — это не ксенофобия, создательница.

— Хорошо, давай тогда рассуждать твоей же логикой. Если я тебя назову неразумным животным, тебе будет приятно? Ты ведь тоже не человек.

— Мне не может быть неприятно, — спокойно ответил бот. — Как я упоминал ранее, вы можете называть меня как вам угодно. Кроме того ваши слова недалеки от истины.

— Постой, ты даже не возразишь?

— Моему интеллекту никогда не сравниться с человеческим. Я — инструмент. Я — функция. Мной движет инстинкт, если угодно, заложенный в моей памяти. В этом плане я недалеко ушел от животного.

— Понятно все с тобой. А теперь просто замолчи, будь так любезен.

Makara, я не собиралась спорить с ним, и все равно начала. Он, похоже, действительно не видит ничего предосудительного в своих словах. Холодная и безэмоциональная машина… Языком логики он говорит…

— Извиняюсь за своего спутника, — сказала я старику. — Понятия не имела, что у него на уме такое.

— Маленькие всегда самые злые, — с легкой улыбкой ответил он, а затем с некоторой опаской посмотрел на бота, — но знаете, я рад и такому общению… Пусть обзывается, сколько хочет. Меня это не задевает.

Я мысленно выдохнула, если можно так выразиться. Я все боялась, что бот спровоцирует старика, а когда ситуация дойдет до крайности, он попросту пристрелит его своим лазером, — но вроде обошлось.

Ни про жену, ни про сравнение людей с животными мы больше не говорили, зато говорили про всякие пустяки и говорили достаточно долго. Бот, к счастью, послушался меня и больше не вставлял отточенных до совершенства логикой замечаний.

В один момент старика начало клонить сон. Он пытался бороться с ним, но спустя несколько минут так сидя и уснул, уткнувшись подбородком в грудь. Рассказ об острове далеко-далеко наверху, который якобы является преддверием Изнанки, оборвался, толком не успев начаться.

Выждав мгновение, бот плавно подлетел к старику, завис ненадолго, будто что-то проверяя, а затем вылетел из помещения. Я сразу поняла, что он хочет сделать, и поспешила за ним.

— Бот! — громким шепотом звала я. — Бот, даже не думай об этом! Какая тебе разница, что находится внизу? Не смей, говорю!

Он не остановился. Я догнала его.

— Нас же вежливо попросили туда не соваться! Мы тоже должны быть вежливыми.

— Риск недопустим, — отчеканил бот. — Необходимо убедиться, что опасности для вашей жизни нет. Неизвестность должна исчезнуть.

— Да нет там ничего!

— Вы не можете утверждать это.

— Я приказываю тебе: остановись! — уже в полный голос сказала я. — Ты должен меня слушаться!

— В данном случае существует угроза для жизни создательницы, поэтому я отказываюсь повиноваться.

— Бот, я сейчас схвачу тебя, и никуда ты не полетишь!

В ответ на это бот резко ускорился и исчез за поворотом. Kenpulas! Я ускорилась, однако за поворотом меня поджидал крутой спуск, вынудивший меня ступать медленно и аккуратно. Бота я догнала только в самом низу. Он кружил у берега черного озера, поверхность которого как будто шевелилась. Подойдя ближе, я поняла, почему она шевелилась. Это даже озером не было в привычном смысле.

— Яма, — произнес бот, зависнув над моим плечом. — Уточнение: яма, полная червей. Я просканировал их, создательница. Они не несут опасности для вас.

— Говорила же я тебе.

Длинные черные черви копошились, сплетались в клубки, расплетались, сплетались снова, извивались и скользили через друг дружку. Зрелище пренеприятное, но в то же время кажется, будто в этом хаосе присутствует некий смысл.

Проснувшийся старик поджидал нас у развилки. Лицо его сделалось печальным, когда он посмотрел на нас. Он ничего не сказал. И мы тоже ничего не сказали. По-хорошему, бот должен был извиниться, но ничего подобного от него можно было не ожидать, это я уже и так поняла. А сама я не придумала, что сказать. Возможно, мне стоило просто извиниться за нас обоих…

Капала вода в тишине. Старик был у себя, мы сидели в каменном коридоре. Ну, я сидела, а бот парил в воздухе рядом, если точнее. Прошел уже, наверно, час с момента, как тайна была раскрыта. Я снова и снова пыталась поспать, но не получалось. И мысли крутились в голове, и присутствие старика все-таки напрягало.

— Gapu, я сегодня не усну, — рассерженно промолвила я.

Послышались шаркающий шаги, и из комнатки вышел старик. С усталым взглядом он медленно подошел к нам. Бот проплыл к нему навстречу и остановился между нами.

— Прав был твой спутник, — негромко произнес он. — Я уже не человек. Я животное. Ем червей. Смирился, что другой еды мне не найти. Я… Я боюсь попробовать что-то другое, боюсь, что это меня убьет! Боюсь куда-нибудь идти, потому что знаю, что вне этих стен меня ждет непременная смерть… — Старик притих, потупившись, но затем заговорил снова: — Я сам как червь. Как слизняк. Большой старый слизняк. Почему я сюда полез?.. У меня было все… — говорил он уже шепотом, и губы его едва шевелились, — нет, возможно… возможно, не все, но больше того, что есть сейчас. Сейчас у меня остались одни черви.

Он робко приподнял взгляд, как бы ожидая нашей реакции, но почти сразу же отвел его в сторону.

— Принято, — сухо отозвался бот.

— Вам не позавидуешь… — все, на что смогла сподобиться я.

— Я не прошу вас жалеть меня, — сказал старик. Кряхтя и опираясь о стену, он аккуратно сел на пол. Пол был влажный, но, по всей видимости, старика это нисколько не волновало. — Я просто рад, что хоть кто-то, кроме червей, может слышать меня. Только и всего.

Помолчали.

— Вы вынуждены оставаться здесь. Но это не делает вас «животным». Бояться совершенно естественно. Лес ужасный. — (Пусть мне не довелось это испытать на себе, я прекрасно представляла, о чем говорю.)

— Я питаюсь червями и живу как червяк. Я свыкся с этим и не желаю ничего менять. Нет, — слабо покачал старик лохматой головой, — не могу я называть себя человеком. Человек — это тот, который к чему-то стремится. Который что-то делает. Противостоит. Мою жизнь даже существованием трудно назвать.

— Предположение: раз у меня есть миссия, значит ли это, что меня можно считать человеком? — вдруг сказал бот. — Нет, очевидно. Мой вопрос лишь указывает на ошибочность и/или недостаточно точную формулировку утверждения человекоподобного существа.

— Я скажу так: прожить один полный день глубоко в лесу — уже великий подвиг, на который мало кто способен. А вы здесь живете сорок лет! И еще: вы человек. Вы по-прежнему человек. Вы приютили нас и не выгнали даже после того, как мы нарушили ваше обещание.

— Я не смогу вас выгнать, что бы вы ни делали… И дело вовсе не в летающем кубе и его угрозах.

Старик вперил взгляд в потолок и, кажется, задумался. На том разговор закончился. В какой-то момент старик незаметно уснул, съежившись как младенец. У меня сомкнуть глаз так и не получилось.

— Замечание: наступило утро, — произнес бот.

Я повернула голову и увидела, как вдалеке белеет круг. Поднявшись, почувствовала легкую слабость в ногах. Еще не один раз пожалею, что не смогла заставить себя поспать хотя бы часок…

— Не уходи, — донеслась слабая мольба. — Пожалуйста, не уходи!..

Я полуобернулась. У старика побелело лицо, а взгляд его был полон ужаса, будто на моем месте стояло чудовище.

— Простите, мне нужно идти.

Не дожидаясь его реакции, я быстрым шагом направилась к выходу. Лучше так, чем стоять и уговаривать. Будет только хуже.

— Подожди! — ударил отчаянный зов в спину. — Прошу тебя, подожди!

Я не остановилась.

— Макс! — крикнул старик в отчаянии, но крик его был уже далеко.

— Прощайте, — сказала я, не оборачиваясь. — И спасибо за вашу доброту.

Когда мы отошли от пещеры на почтительное расстояние, бот, поглядывавший назад, сообщил мне: старик все-таки выбрался из пещеры. Однако ему было ни за что нас не догнать.

Вежливый монстр (ч. 1)

Усеянная дырами долина осталась далеко позади. О несчастном старике я просто старалась не думать, все равно это бессмысленно.

— Создательница…

— Пожалуйста, бот, перестань меня так называть. Зови меня Маленьер или хотя бы Макс.

— Информирую, что этим утром я установил таймер, отсчитывающий время до наступления ночи. Маленьер, у нас в запасе остается еще восемь часов, пятьдесят три минуты и две секунды.

— Замечательно, но лучше скажи, что показывает твой сканер? Что с нашим маршрутом? Он поменялся? Поменялся ведь наверняка.

— Поменялся рельеф и соответственно поменялся маршрут, однако само расстояние до нашей цели осталось неизменным.

— Удивительно.

Мы проходили вдоль реки с красноватой водой. Жажда меня не мучала, ибо я некоторое время назад добила последний фрукт. Может он и безвкусный, но влаги в нем предостаточно. Так что дилемма передо мной, к счастью, не стояла. Тем не менее, бот то ли из любопытства, то ли из желания пополнить свою базу данных (что вероятнее) все равно просканировал реку и сообщил, что она кишмя кишит маленькими организмами, предположительно, паразитами.

— Данная вода опасна для вас. Не рекомендуется даже мыть руки, это может повлечь за собой непоправимый урон вашему здоровью.

— Кошмар… Кто в этой воде живет? — спросила я скорее из удивления, чем желания получить ответ.

— Гипотетический жизненный цикл простроен, — монотонно произнес бот. — Личинки паразитов обладают острыми челюстями, которыми они, вероятно, прогрызают себе путь через эпидермис в дерму, в которой начинают питаться и размножаться бесполым…

— Хватит, — сказала я, отходя от реки подальше. — Не хочу это слушать.

— Как пожелаете, Маленьер.

Наверное, от недосыпа у меня уже полчаса побаливала голова. Несильно вроде бы, но все равно неприятно. Прямо по курсу, за деревьями вдалеке, возвышалась гора, верхушкой почти касаясь кристаллов. Пожалуй, правильнее будет даже сказать, что это не гора, а огромный сталагмит — ведь Изнанку принято считать пещерой, насколько я поняла.

Перед нами простилалось каменистое поле, на котором не росло ничего, даже мха. Камни, камни, камни — и только. Одни, как серые булыжники, были привычной формы и привычно и спокойно лежали на земле. Другие были… ну, другие и вели себя соответствующе: небольшие блестящие камешки парили в воздухе, от них еще потрескивало, как будто электричеством. Третьи, самые крупные, овальной формы, медленно, как бы нехотя, ползли кто куда, словно жуки-переростки; некоторые даже объединялись в цепочки и напоминали уже не жуков, а настоящих каменных гусениц. Наконец, четвертые, хоть и были статичны, как первые, выглядели как неровные, но острые пики, торчащие из земли.

— Бот, что значит «Гексоспектральный» в твоем имени? — мне ни с того ни с сего пришло это на ум, и я недолго думая спросила.

— Я не могу ответить на данный вопрос. Замечание: в меня заложен широкий, но в то же время ограниченный спектр знаний. Я владею широкими энциклопедическими познаниями о природе и физике, однако не могу дать вам точного ответа, что означает конкретное слово в названии моей модели.

— Даже догадок нет?

— Увы.

Пока мы чесали языками, к нам незаметно подползла каменная гусеница, преградив путь. Я насторожилась; бот тоже, и под ним заалел слабый свет, сигнализировавший, что он переключился в боевой режим. Скрипя камнями, гусеница приподняла голову (мне показалось, что это именно голова) и будто бы рассматривала нас несколько мгновений. Каменные сегменты никак не соединялись — между ними была прослойка воздуха толщиной в два-три пальца; каким образом все это удерживалось вместе оставалось загадкой.

Наконец, гусеница опустила голову и поползла дальше. Пронесло. Бот вернулся в обычный режим.

Потом мы шли длительное время, пару часов точно, и ничего вокруг нас не менялось. В какой-то момент я остановилась, села на каменистую землю и позволила болящим ногам немного отдохнуть. Бот закрутился над головой и начал нудеть, что нельзя останавливаться, что мы ограничены во времени и все в таком духе. Вообще он был прав, но одно дело, когда ты летающий куб из железа, которому не нужны ни сон, ни еда, и совсем другое дело — когда ты слабое существо из плоти и крови. Аж чувство дежавю почему-то вдруг возникло…

И вот, когда я подумала, что пора вставать, бот резко замер в воздухе.

— Внимание: опасность. Настоятельная рекомендация: спрятаться за ближайшим укрытием.

Я еще ничего не поняла, но глаза уже взволнованно бегали в поисках «ближайшего укрытия» и через несколько мгновений обратили внимание на завитый в рог камень. За ним мы и спрятались.

— Что ты увидел? — шепотом спросила я, ногами чувствуя вибрации, доходящие издалека.

— Не могу сказать точно, — отозвался бот. — Нечто крупное и потенциально опасное для вашей жизни.

— Так просто пальни по нему лазером, и пойдем дальше. Сам же говоришь, что нам нельзя терять время.

— Верное замечание, Маленьер. Мы в действительности можем так поступить. Однако если я потрачу выстрел, вплоть до ночи вы останетесь без защиты, поскольку я буду перезаряжаться.

— А, то есть на старика ты был готов его потратить? Ладно я тебя остановила!

— Замечание: для него хватило бы заряда меньшей мощности.

— Чем мощнее выстрел, тем дольше перезарядка?

— Подтверждаю. Поэтому если есть возможность избежать стычки, лучше воспользоваться ею.

Мы стали ждать. Прождали более чем достаточно, но чудище и не думало уходить. Я осторожно выглянула из укрытия. В гифранах ста отсюда находилось еще одно существо, словно собранное из множества камней; оно охотилось, носясь по полю, и заглатывала гусениц в широкую пасть. Пять толстых лап сотрясали землю; над головой чудища сверкали разряды электричества.

— Настоятельная рекомендация: сидеть смирно и не вылезать из укрытия.

— Вдруг мы его не интересуем?

— Такая вероятность не исключена, но также не исключена вероятность обратного. Мы не можем рисковать.

— Ну не допосинения же нам ждать! Смотри, он вроде только гусениц поедает. А гусеницы нас не трогали. Возможно, и он нас не тронет. В конце концов, можно попытаться обойти его, правильно? Просто мне кажется, что если он и уйдет отсюда, то нескоро.

Словно в ответ моим словам, громыхающие шаги начали приближаться. У меня внутри все перевернулось.

— Рекомендация: бежать.

Я бросилась прочь из укрытия, но далеко убежать не успела. Уши заложил громоподобный грохот, все задрожало, как при землетрясении. Я рухнула на бок, рефлекторно закрыв голову руками и зажмурившись, но мгновением позже опомнилась и распахнула глаза.

Чудище снесло каменный рог, превратив его в крошки. В пасти он держал гусеницу, которую, должно быть, поймал где-то рядом. Кровь стучала в ушах, тело перестало меня слушаться. Обомлевшая, я попыталась подняться, зашаркала одеревеневшими ногами, но все, что у меня получилось, — это перевернуться на спину и чуть-чуть отодвинуться. Давай же! Шевелились! Ты никогда не боялась лесных созданий, так почему боишься теперь?!

Ответ был очевиден.

И все равно меня будто сковало, каждую мышцу, каждое сухожилие…

Чудище заметило мои тщетные попытки удрать и повернуло массивную голову ко мне. Пойманная гусеница уже исчезла где-то в его утробе. Сейчас он полакомится мной.

Яркий алый свет внезапно вспыхнул над головой, воздух резко потеплел. В ушах стоял яростный гул. Лазер прошил морду чудища насквозь и погас, оставив в ней заметную дыру. Чудище еще несколько мгновений смотрело на меня неподвижно, словно в удивлении от того, что с ним так легко расправились, а затем оно задрожало и с грохотом рассыпалось в груду безжизненных камней.

— Угроза устранена, — спокойно отрапортовал бот. — Предложение: продолжить путь.

— С-сейчас, — выговорила я, взирая на неподвижные камни, будто завороженная. — Дай хоть прийти в себя. Ты, наверно, и не испугался даже ни капельки…

Собрав волю в кулак, я приподнялась и села на земле. На этом процесс и застопорился. Страх как бы отобрал часть физических сил, которых у меня и так было не шибко много после бессонной ночи. Конечности были вялые как мокрая солома. Успокойся, Маленьер. Ну же, gapu! Опасность позади. Соберись уже!

Тут я почувствовала, как мое тело воспаряет над землей. Сначала я ничего не поняла, но затем до меня дошло, что это бот с его телекинетическим лучом. Он аккуратно поставил меня на ноги, и я не сразу уверенно встала — меня понесло в сторону, но я удержала равновесие.

— Спасибо, наверное, — сказала я.

— Не нужно благодарности. Нам нужно идти, — напомнил бот в очередной раз.

— Gapu, мы так сильно спешим? Раз у тебя работает луч, так может, ты меня понесешь тогда?

— Моя скорость передвижения будет ограничена, однако в случае крайней необходимости я поступлю именно так. Сейчас, по моей оценке, вы способны передвигаться самостоятельно.

Когда мы замолчали, мои уши уловили непонятный звук неподалеку. Я прислушалась, но было слышно только электрический треск от плавающих в воздухе камней. Наверно, они и были источником того звука, подумалось мне. Но нет! Звук раздался ближе — это был хлопок. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Все ближе и ближе.

— Внимание: не делайте резких движений.

Я медленно повернула голову. В пыли, что поднялась после падения чудовища, показался деформированный человеческий силуэт, одно плечо выше другого. Он неспешно приближался к нам, и когда расстояние между нами сократилось до всего нескольких гифран, он перестал хлопать и остановился.

Его левая рука, заметно большая, чем правая, и с двумя локтями, вместо одного, опустилась на землю; она была покрыта грубой кожей и выглядела как кора дерева. Правая же рука, хоть и сохранила нормальную форму, тоже подверглась изменениям: вместо обычных волос, на ней густо росли волоски травы. Под грудью у него зияла небольшая дыра, как будто дупло. Из нижней части ног, на которых еще держались изрядно потрепанные брюки, торчали корешки. Голова сверху и на висках поросла грибами. И лицо — только лицо! — осталось неизменным, человеческим. Оно было чистое, светлое и доброжелательное.

— Не передать словами, насколько я впечатлен увиденным-с, — заговорил он, и я невольно дрогнула, хотя его голос тоже был вполне человеческим и… даже приятным, в противовес всему остальному. — Расправиться с такой громадиной в мгновение ока! Воистину, Изнанка не перестает меня удивлять-с. Думаешь, что изучил уже изрядную ее часть, а она подкидывает новый сюрприз. Хотя и вы тоже, девушка любопытная, не могу не заметить-с.

На первый взгляд он не казался плохим. Или опасным, даже несмотря на его вид, — но я все равно была напряжена. Бот, наверно, уже бы пригрозил ему лазером или выстрелил — если бы не находился на перезарядке. Да, вот что плохо. Если же это человекоподобное существо — и в данном случае это не оскорбление, а констатация факта — проявит агрессию, нам останется только уносить ноги.

— Но о чем это я, — спохватился незнакомец. — Я же не представился! Меня зовут Фрауд. Я скромный ученый, который преследует невыполнимую цель познать всю Изнанку-с. — Он слегка поклонился. — Могу ли я узнать ваши имена, достопочтенные путники?

— Макс, — отозвалась я, оправившись от короткого ступора, вызванным его крайней вежливостью. — Извините, реверанс делать не буду. Не умею, tey.

— О, это совершенно не проблема, спешу вас заверить-с. Я тоже не умею. — С легкой улыбкой ответил Фрауд и посмотрел на бота: — Могу ли я узнать ваше имя-с, благородная машина? Вы ведь понимаете меня, не так ли?

— Замечание: я не доверяю ему, — негромко проговорил мне бот. — Если он приблизится к нам еще на гифран, я использую левитационный луч и отброшу его так далеко, как позволят мои характеристики. Пользуйтесь этим и бегите.

— Просто представься, бот, — и до такого не дойдет. Я сейчас не в состоянии бежать. Да и ты тоже не боец. Зачем нам ссориться с Фраудом, если он с нами ссориться не собирается?

Я надеялась, что не собирается.

— Справедливое замечание, — изрек бот, поразмыслив. — Тем не менее, на данный момент я предпочел бы использовать все мощности для внимательного наблюдения за человекоподобным существом, а не разговоров.

Фрауд терпеливо молчал, ожидая ответа.

— Простите моего спутника, — сказала я. — Он не из приветливых. Его зовут БОГ-С.

— «Бог-с»? — переспросил Фрауд.

— БОГ-С, — подтвердил бот.

— Простите меня, но я не пойму, это какая-то ирония, которую я не пойму-с? — Фрауд пришел в замешательство. Он выпрямил спину и заложил правую руку за спину, став отдаленно походить на аристократа.

— Бот Охранный Гексоспектральный-Сопровождающий, — равнодушно пояснил бот.

— Ах… теперь понял-с.

— Почему вы так чудно говорите, tey?

— Полагаю, по той же причине, по которой вы, многоуважаемая Макс, иногда прибавляете в конце вашей реплики загадочное слово «tey». — Он мягко улыбнулся. — Я угадал?

А ведь точно. «Tey» прибавляется, когда нужно придать словам вежливости. Забавно, что я вспомнила про это только сейчас, хотя уже неоднократно использовала его в своей речи. Причем использовала машинально, по привычке и не задумываясь. Мозг, похоже, еще не до конца пришел в себя после второго рождения, раз все еще выдает такие выверты.

— Угадали, — ответила я.

— Могу ли я поинтересоваться, что это за язык, которому принадлежит сие слово? Скажу вовсе не затем, чтобы похвастаться, — но я знаю порядка десяти языков, в том числе два мертвых, однако «tey» ни к одному из них не относится. Я нахожу это весьма любопытным-с.

На мгновение я замешкалась. Я понимала, что это мой родной язык, мой основной язык, и, тем не менее, у меня не было ни малейшего представления об его истоках. Kenpulas, да мне бы самой хотелось знать ответ на этот вопрос!

— Э-это выдуманный язык, — нашлась я.

— «Выдуманный»? — удивился Фрауд, и в его голосе, кажется, мелькнули нотки разочарования.

— Да, мы с ботом придумали его от скуки. Это даже не язык, а просто набор всяких слов. У меня просто привычка вредная сформировалась, это как слова-паразиты, вот и все.

— Ясно, — сказал Фрауд.

— Идемте, — негромко подогнал меня бот.

— Позвольте вас сопроводить-с, — тут же отозвался Фрауд; слух у него оказался чуткий. — Людей тут нечасто встретишь, знаете ли, событие чрезвычайное, и мне бы хотелось обсудить с вами некоторые вещи-с.

Не то чтобы мы могли возразить. В смысле, могли конечно, но это в свою очередь могло повлечь за собой самые разные последствия, которым нам пока нечего было противопоставить. Сейчас Фрауд весь такой вежливый, интеллигентный, а откажешь ему — и как разъярится. Мы ничего не знаем о нем, и поэтому ожидать от него можно все, что угодно.

— Я ни в коем случае не навязываюсь, — поспешил добавить он. — Если вас тяготит моя компания, то я это пойму, приму и немедленно удалюсь, — говорил он вроде бы благожелательно, отчего хотелось отказать ему еще больше. Не знаю, может, я чересчур недоверчива…

— Я не против, — неуверенно сказала я и так же неуверенно посмотрела на бота.

— Раз вы не против, я тоже, — сказал бот, а затем понизив громкость голоса практически до нуля, проговорил мне на ухо: — Замечание: если отказать человекоподобному существу, оно все равно с высокой вероятностью скрытно последует за нами. Лучше держать его в поле зрения.

— Вот и хорошо-с, — Фрауд остался доволен.

— Только я вас попрошу кое о чем все-таки. Не буду юлить: ваш вид меня пугает. Находиться близко с вами мне будет жутко. Я вижу, человек вы не плохой, но я ничего не могу с собой поделать. Это как инстинкт, понимаете? Боюсь, и все. Не могли бы вы держаться на некотором расстоянии? Простите, если это звучит оскорбительно.

— Понимаю-с. Нет, я нисколько не оскорблен, достопочтенная сударыня. — Он пошел к нам, волоча за собой громоздкую руку. — Напротив, я рад, что вы честны со мной. И правда, ныне я мало похож на человека. — Он остановился справа в четырех гифранах от нас. — Так не слишком близко?

— Более-менее, — ответила я, и вверх по спине пронесся холодный рой мурашек.

Фрауд прочистил горло.

— Раз уж мы заговорили об этом, не хотите ли вы узнать-с о том, как я стал таким?

Я безмолвно кивнула, но не из интереса, а из вежливости. Мы пошли, и он стал рассказывать.

— Я люблю узнавать новое. Причем неважно, что это будет-с. Главное, чтобы это было что-то новое, что-то, чего я раньше не знал. И я подразумеваю не какой-то бесполезный мусор — знания, которые не несут в себе никакой ценности, а только захламляют разум-с, нет, я подразумеваю действительно важные знания. Которые делают человека лучшим-с, как бы более совершенным, чем он был секунду назад-с, до получения знания. Изнанка стала для меня кладезем самых разных знаний. Она как бездонный колодец, черпаешь его, черпаешь, а вода-с и не думает кончаться. Я, право, начинаю бояться, что моей жизни не хватит, чтобы познать Изнанку всю.

— Сколько вы уже здесь? — спросила я.

— Десять лет почти-с. — Фрауд в задумчивости приподнял взгляд кверху. — Я входил в состав научной группы. Мы были твердо намерены измерить Изнанку от и до, изучить-с каждый ее сантиметр. На это были потрачены немыслимые деньги-с, и мы просто не имели права провалиться. Когда подошло время-с, мы отправились в дальнюю экспедицию. В первую ночь все было нормально, на вторую-с — в живых остался только я. Не помогли ни хорошо вооруженные бойцы, сопровождавшие нас, ни все прочие приспособления, разработанные на поверхности-с.

— Как вы спаслись?

— Меня спасла моя безрассудность-с. Каждый ученый, я считаю, должен обладать сей чертой-с. Не просто смелостью, а именно безрассудностью. Иначе он не имеет права называть себя ученым-с. Только по-настоящему безрассудный не раздумывая поставит-с свою жизнь на кон. Наше дело не терпит промедлений. Лес не терпит-с промедлений тем более. Пока ты будешь проводить исследования в надежде снизить риски, новое знание может ускользнуть-с.

Фрауд замолчал. В подробности своего спасения вдаваться он, видимо, не собирался.

— Все метаморфозы этого несчастного тела-с так или иначе связаны с моими попытками познать Изнанку, — продолжил он после небольшой паузы. — Можно сказать, что Изнанка таким образом берет плату-с в обмен на знание, впрочем, это можно назвать и благословением, ведь мой организм, к примеру, стал устойчив к некоторым здешним ядам-с.

— Вы определенно куда более приспособлены к жизни в лесу, чем обычный человек.

— Истинно так-с, — он снова заложил правую руку за спину. — А что вы, сударыня?

— Что я? — растерянно отозвалась я. — Я бы и сама от такого не отказалась, наверно. Только без всяких телесных преображений.

— Нет-с, я немного про другое. Виноват-с, неправильно сформулировал вопрос. Вежливость подсказывает, что мне следует отступить и не спрашивать вас откровенно, однако мое неуемное, вечно голодное любопытство требует докопаться до истины. Посему прежде всего я попрошу у вас, достопочтенная Макс, разрешения задать вам-с вопрос личного характера.

— Не нужно так официально. Просто спросите.

— Нет-с, я не могу «просто спросить». Это стало бы неуважением-с по отношению к вам. Однако раз вы дали добро-с, то я, так и быть, спрошу: что произошло с вашим телом-с?

Чего? В каком он это смысле? Он не может знать, что я вернула себе тело. Исключено! Или… Разве что он как-то заметил мой хвост… Но и это тоже невозможно — тот как был прижат к ноге, так и остался. Его не видно! На что Фрауд тогда намекает?

— Все равно вас не понимаю…

Он задержал на мне пристальный взгляд, а затем изрек:

— Хорошо, не будем об этом.

— Нет, погодите, мне самой теперь интересно, что вы хотите узнать!

— Раз вы настаиваете-с… Мое внимание привлек ваш необычайно крупный для атавизма хвостовой придаток. Фактически его можно назвать полноценным хвостом. Он плотно прижат к вашей ноге-с. Наверняка он подвижен, смею предположить-с.

Все-таки он об этом!..

— Как вы увидели его? — выпалила я. Я приостановилась и посмотрела вниз, проверяя, не выглядывает кончик хвоста из-под штанины. Да нет же! Не выглядывает! Как?!

— Глазами-с. Мои глаза видят больше обычного, — признался он. — Еще одна мутация моего тела-с.

— Насколько «больше»?

— Ваша одежда для них не помеха, — буднично ответил Фрауд. — Виноват-с. Мне следовало предупредить раньше. Однако я настолько привык видеть окружающий мир насквозь, как патологоанатом, что перестал обращать на это внимание.

Не помеха, значит. Значит, я для него сейчас все равно, что иду раздетая. Замечательно, gapu. Уж лучше бы я не спрашивала и дальше не подозревала об этом.

— Не смотрите на меня так угрюмо, уважаемая Макс. Я ничего-с не могу поделать. Мои глаза просто стали такими однажды-с.

— А вы не смотрите на меня, — бросила я. — На дорогу, вон, смотрите.

— Мне в любом случае неинтересно-с, что у вас спрятано под одеждой, если вас это хоть немного успокоит, — спокойно заверил он, устремив взгляд вдаль. — Вернее сказать-с, меня интересует лишь хвост, коего не увидишь у обычного человека.

Похоже, единственным путем поскорее покончить с этой темой, было дать Фрауду желаемое. Он, верно, решил, что я такая же измененная, мутировавшая, и я подумала, что лучше всего будет придерживаться именно этой версии. Не говорить же ему, что хвост у меня от рождения!

— Мне один раз пришлось залезть в подозрительную реку. После нее у меня начал постепенно расти хвост, и в общем… Теперь я хвостатая. Чертовски неудобно в таких штанах… Даром хвост точно не назовешь.

— Любопытно-с, — задумчиво проговорил Фрауд и прищурил глаза, будто разглядывая что-то впереди. — Естественно, это печально слышать-с, и я в какой-то мере понимаю вас. Хотелось бы мне изучить ту реку. Увы, ее уже вряд ли удастся найти.

Потом он стал рассказывать, как получил свои мутации. А получил он их от большой любви к экспериментам и крайней нелюбви к неизвестности. Если он что-то видел, ему обязательно надо было узнать, что это такое. Так мы узнали, что его глаза изменились после того, как он съел какую-то странную ягоду; левая рука стала увеличиваться и деформироваться из-за того, что он сорвал кору со странного дерева, и, видимо, так оно ему отомстило; трава на другой руке росла из-за спор, которые он вдохнул, а в ногах проросли не столько корни, сколько похожие на них растения, которые въелись под кожу после того, как он лазил в синей грязи.

— У вас не болит голова? — неожиданно спросил Фрауд, когда закончил перечислять, где и как он увечил тело.

— Кстати… раньше болела, но уже не болит. А что?

— Ничего-с. Просто полюбопытствовал. Я ведь и боль не ощущаю так же остро, как раньше.

Фрауд честно держался на дистанции, как мы договорились. Тем не менее, в то же время меня не покидало ощущение, что он, как падальщик, попросту выжидает, пока я не ослабну достаточно, чтобы без проблем со мной расправиться. Другая часть сознания наоборот уверяла меня, что он не такой, что он нормальный, хоть и выглядит ненормально. Я ей до конца не верила.

А вот что касается моего физического состояния — то я вполне реально могла в скором времени упасть без сил. Я ужасно устала. Я знала, что так будет. Так и произошло! Но надо сохранять бдительность, надо терпеть, нельзя, нельзя сейчас падать, пока рядом присутствует опасность. Хоть она, возможно, и мнимая, я не могу спускать с Фрауда глаз…

— Внимание: до наступления ночи остается один час тридцать минут и одна секунда, — бот впервые за долгое время подал голос. — Рекомендация: начать искать место для ночлега.

— Считайте, что вы его уже нашли-с, — сказал Фрауд и вежливо улыбнулся. Лицо его было нечитаемым, вернее, на нем застыла нечитаемая маска благожелательности, сквозь которую нельзя было разглядеть настоящие мотивы. Может, притворяется, а может, и нет… Может, поджидал этого момента, а может, я выдумываю… Не знаю!

— У меня по всей этой местности есть убежища-с, — говорил Фрауд. — Ближайшее находится как раз в получасе отсюда. Ну-с, что скажете?

— Нам нежелательно отклоняться от курса, — сказала я. — Верно, бот?

— Подтверждаю.

— Могу ли я поинтересоваться-с, в которую сторону вы держите путь? — спросил Фрауд.

— Прямо, — отозвался бот.

— Так и убежище прямо по курсу находится.

Makara. Теперь точно не отвертеться.

— Бот, — зашептала я, едва шевеля губами, — как ты там, перезарядился?

— Процесс завершен ровно наполовину, — произнес бот на пониженной громкости. — Замечание: я могу использовать лазер на меньшей мощности, не дожидаясь конца перезарядки.

— Пока прибереги его.

Вежливый монстр (ч. 2)

Весь день мы убили на то, чтобы пересечь каменное поле, но так и не преуспели в этом. Ему не было конца. Гора, видневшаяся впереди, кажется, нисколько и не приблизилась, словно мы протоптались на месте. Я спросила бота, какую дистанцию мы преодолели, на что он мне выдал цифру в двадцать три гифрана, что было еще пятью процентами от общего пути.

Когда до ночи оставалось меньше часа, меня начало натурально колотить. Как же поступить? Мы не можем идти ночью, это равноценно смерти, но и принимать предложение Фрауда я боюсь. Я мысленно металась то к одному, то к другому, но, как ты ни крути, риск оставался в любом случае, и было решительно непонятно, где его больше…

— Не хочу показаться назойливым-с, но вы так и не ответили на мой вопрос, — напомнил ученый, остановившись. Мы с ботом остановились тоже. — Я понимаю вашу осторожность или, быть может-с, даже недоверие ко мне, но неужто вы предпочтете моей компании ночь в лесу? Бросьте-с. Пойдемте ко мне.

Его лицо не выражало ничего, кроме вежливого дружелюбия.

У меня горели ступни, и мне страшно хотелось прилечь или хотя бы где-нибудь присесть и перевести дух. В противном случае мой организм сделает это сам тогда, когда будет нужно меньше всего.

— Хорошо… — я вздохнула, слегка вздрогнув, — не хотелось утруждать вас. Спасибо, что помогаете нам.

Ученый едва заметно улыбнулся, и я снова не смогла понять, что означает его улыбка. Просто улыбку — или что-то другое…

Мы последовали за ним. Я перебирала варианты, как нам быть. В один момент у меня даже мелькнула мысль, что стоит пристрелить Фрауда, когда он приведет нас к себе, но тут же погнала ее прочь. Даже если он мало похож на человека, это будет бесчеловечно. И потом, он ничего плохого нам не сделал. Ведь не сделал! Пока еще… Да, сначала я погнала эту мысль, однако чем дольше я думала, тем больше понимала, что так будет спокойнее, безопаснее…

Вскоре ученый привел нас в свое убежище, однако убежищем это у меня язык не поворачивался назвать. То был скорее лагерь, огороженный по кругу невысокими острыми камнями. Фрауд, видимо, почувствовал мои сомнения (а может, они просто были написаны на моем лице) и заверил, что пусть убежище и находится под открытым небом, опасаться нечего; якобы «каменный частокол» наэлектризован и никого внутрь не пустит. Сомнений у меня от этого, однако, не убавилось.

Еще у Фрауда были различные реликвии и причудливые механизмы, разложенные по небольшим каменным плитам, которые он, с его слов, изучал. На мой вопрос, как продвигается изучение, он неопределенно ответил, что «еще есть чем заняться».

Среди реликвий я заметила потрепанный блокнот, который выделялся своей обычностью. Уличив момент, пока Фрауд не видит, я открыла его где-то посередине. Страницы были исписаны углем, почерк был небрежный, дерганный. Я успела прочесть несколько предложений, в которых описывались свойства одного из здешних механизмов, который Фрауд обозвал «ускорителем».

— Вы можете смотреть на мои вещи, я ничего не имею против, но, пожалуйста, не прикасайтесь к ним без спросу-с, — сказал ученый, заметив меня, и я моментально отдернула руку. — Любопытство, подобное вашему, — не порок, любопытство — это банальная невежливость-с.

— Извините. — Пауза. — А если я сейчас спрошу у вас разрешения, — сообразила я, — вы позволите еще раз заглянуть в блокнот?

— Нет, — усмехнулся Фрауд. — Сколько ни просите, но то, что написано в нем, вам видеть нельзя.

Я осмотрелась в поисках места, где можно пристроиться. Заметила у оградительных камней бота, терпеливо дожидающегося меня. Я подошла к нему и спросила, что у него на уме.

— Предположение: вы сами понимаете, в какую ситуацию мы попали.

— Ага, — я перешла на шепот, — поэтому как только заметишь подходящий момент, стреляй не задумываясь.

— Принято, — с готовностью отозвался бот.

Я уселась на землю, вытянула гудящие ноги и просто сидела неподвижно, отходя от долгой прогулки.

Погасли кристаллы, знаменуя начало ночи. Под сердцем заныло, и я посмотрела на хлипкие ворота из дерева, единственный вход в убежище. Защиты от них, подозреваю, будет мало. Да и отсутствие крыши над головой не давало покоя. Но вообще снаружи было тихо.

Глаза болели, веки были тяжелые и все норовили сомкнуться. Я их удерживала остатками воли, но и та уже почти иссякла. Какой бы подозрительной и небезопасной ни была обстановка, а сон все равно оказался сильнее.

— Бо-от, — слабо позвала я и поняла, что язык едва ворочается, — не давай… мне спать…

Он что-то ответил, наверно, привычное «принято», но я плохо его расслышала. Веки меня больше не слушались. Так болят, но если их закрыть, то сразу становится так приятно. Нельзя спать. Нельзя спать… Нельзя…

Когда я приоткрыла глаза, меня охватило страшное осознание, что сон все-таки взял надо мной верх. Тело с головы до пят пронзило ледяными иголками, и я моментально проснулась.

Темнота. Кристаллы все еще серели в высоте. Глаза взволнованно заметались по лагерю. Фрауд находился неподалеку, он стоял спиной ко мне и с чем-то по-прежнему возился у стола… Неужто не воспользовался шансом? Неужто мое впечатление о нем было ложным? Ничего не понимаю… Надолго я уснула? Не вижу нигде бота… Куда он подевался? Почему не разбудил меня? Я хотела протереть глаза, и вдруг поняла, что не могу пошевелить рукой. И не только ею — тело сделалось как кукольное, безвольное. У меня перехватило дыхание.

— Фрауд? — к счастью, губы еще шевелились. — Фрауд!

Оставив свое занятие, он полуобернулся и спокойно посмотрел на меня.

— Вы проснулись, Макс? Я не хотел прерывать ваш сон, поэтому-с…

— Фрауд, хватит притворяться! — выпалила я гневно. — Что ты сделал со мной? Отпусти немедленно!

— Я вовсе не притворяюсь, — он обернулся полностью и приблизился ко мне на пару шагов, сохраняя дистанцию. — Вы устали-с, это было видно по вам, и я хотел дать вам возможность как следует отдохнуть.

— Зачем ты меня тогда приковал, makara?!

— О, — оживился Фрауд, — еще одно слово из вашего выдуманного языка, верно-с?

— Ты вообще меня слышишь?

— Слышу-с, достопочтенная Макс. И я нахожу печальным тот факт, что вы-с резко перешли на «ты» в общении со мною. Не то чтобы я был оскорблен, однако… да, я опечален.

— Gapu…

У меня не было слов, остались одни междометия.

— Могу ли я узнать-с, что значат сии два слова? Я догадываюсь, конечно, однако мне хотелось бы узнать точное их значение-с.

— Меня тошнит от твоей вежливости, Фрауд!..

— Безмерно печально это слышать-с, — слова он сопроводил бесстрастным взглядом.

Я снова обессилела. Всплеск злобы, придавший мне ненадолго сил, иссяк. Я знала, кто Фрауд такой с самого начала. И у меня не было ни малейшей возможности этого избежать…

— Это неправильно-с, уважаемая Макс, — говорил он, — что вы пытаетесь выставить все так, будто виноват один лишь я. Спору нет-с, отчасти я тоже виноват, однако основная вина, позвольте заметить-с, лежит именно на вас. И я говорю это не затем-с, чтобы как-то поддеть вас. Я по-прежнему честен с вами, даже несмотря на вашу явную враждебность-с по отношению ко мне.

— О какой честности ты говоришь, когда ты с самого начала вел нас в ловушку? — выпалила я. — Да что тут говорить — мы сами к тебе пришли! А теперь перестань притворяться! Ты вовсе не интеллигентный ученый, каким пытаешься показаться.

Похоже, мои слова для него были все равно, что легкий ветерок. Он никак не отреагировал, даже в лице не переменился.

— Вы не правы-с, — спокойно возразил он. — Когда я впервые заметил вас двоих, у меня не было никаких планов. Не было никакой ненависти или злобы-с. Их, впрочем, нет даже сейчас.

— Тогда зачем ты это делаешь? — я все бегала глазами туда-сюда. Я никак не могла найти бота.

Он молча посмотрел на меня.

— Макс, пожалуйста, не нужно делать-с невинный вид. Вы прекрасно знаете, почему-с. Я защищаюсь.

Kenpulas… Все ясно! Пока я спала, бот попытался устранить Фрауда, но что-то пошло не так.

— Несмотря на мою вежливость, мою тактичность и безобидное желание составить вам компанию-с, — продолжал ученый, — вы, уважаемая Макс, отплатили тем, что неоднократно обсуждали с вашим спутником возможность меня пристрелить. Да-с, слух у меня тоже острее, чем у обычного человека. Знаете, я закрыл глаза на первый раз. Закрыл и на второй-с. Но когда вы вновь заговорили об этом в моем доме, мое терпение кончилось.

— Я не знала, Фрауд! Я… я же сказала, что боюсь тебя, и… — слова не вязались.

— Иными словами, как бы я ни старался, вы все равно видели во мне пугающего мутанта.

— Я не это хотела сказать!

— Хорошо-с. Что на самом деле вы хотели сказать?

— Это была осторожность! Я боялась за свою жизнь… ты должен понимать. Когда видишь такого… — я замялась.

— Мутанта-с, — подсказал Фрауд, — говорите прямо.

— Разве не естественно бояться чего-то страшного?

— Могу это понять-с. Тем не менее, мне непонятно, почему робот попытался меня застрелить, хотя я не выказал ни единого признака агрессии или враждебности по отношению к вам двоим. — Он тяжело вздохнул. — Нет-с, Макс, простите. Я не верю в искренность ваших слов. Хотел бы поверить, но не могу-с. Точка невозврата пройдена. У вас был шанс заполучить мое доверие, но вы вместо этого предпочли пойти по легкому пути. Теперь, если я вас освобожу, вы непременно убьете меня-с. Я этого не хочу-с. У меня еще есть незавершенные исследования.

— Даю слово, что мы ничего тебе не сделаем!

— К сожалению, ваше слово не имеет никакой ценности.

Сердце колотилось в грудной клетке, как прыгучий мячик об стенки. Я лихорадочно думала, как выкрутиться. И тут поняла, что у меня есть лишь один туз в рукаве. Вернее, в штанине.

— Фрауд!.. Gapu, я… Хочешь узнать, откуда у меня хвост на самом деле?

В его взгляде мелькнул интерес, хотя мимика осталась все той же спокойной.

— Вы хотите меня таким образом подкупить-с?

— Нет, gapu, я хочу тебе объяснить, почему я поступила так, как поступила!

— Я вас слушаю. Однако, — Фрауд оттопырил указательный палец на травяной руке, — должен заметить, я выслушаю вас из простого любопытства. Ваши попытки повлиять на меня ни к чему не приведут, так и знайте-с.

— У меня хвост от рождения! — заявила я.

— Быть того не может, — он совсем не поверил.

— Но это правда!

— Позвольте тогда спросить: как хвост может быть связан с вашими нехорошими поступками-с?

Тогда я рассказала ему, что не помню почти ничего, кроме своего имени. Не знаю ничего об окружающем мире, но знаю, что нужно быть предельно осторожной, иначе тебя ждет смерть. В общем, рассказала как есть. Но этого все равно оказалось недостаточно.

— Это не оправдывает ваши действия, Макс.

Я поникла и слабо вздохнула.

— Знаю…

— По крайней мере, вы признаете это. Уже хорошо-с.

— Г-где бот? — спросила я неуверенно. Я боялась того, что могу услышать в ответ, но все равно рискнула спросить…

— Вот же он, — Фрауд отступил вбок, и я увидела бота, неподвижно лежащего на столе. Внутри меня все упало. — Он цел. Я пока еще не начал его разбирать-с, но планирую это сделать. Мне весьма любопытно посмотреть, что у него внутри-с. Не каждый день на глаза попадается такая находка-с. Автономный искусственный интеллект, надо же!

— Нет… — я слабо зашевелила губами, пытаясь хоть как-то возразить, но вид бессознательного — если про него можно так сказать — бота шокировал меня. — Он просто выполнял мою команду и… он пытается меня защищать!..

— Я тоже пытаюсь защищаться. И поэтому-с я разберу его. Не только из желания познать-с, как и из чего он сделан, но и затем, чтобы применить потом это знание на практике-с. Мне его лазер еще пригодится.

— Фрауд! — повысила я голос, но он дрожал от переизбытка чувств.

— Достопочтенная Макс, — спокойно отозвался Фрауд и посмотрел на меня, кажется, ожидая, что я скажу дальше.

— Что ты сделал с ним?!

— Слышали про электромагнитный импульс? Из камней, что плавают в воздухе неподалеку, можно соорудить всякое-с.

— Мы уйдем, Фрауд. Даю руку на отсечение, мы немедленно уйдем, если ты позволишь нам уйти. Ты больше нас никогда не увидишь.

Его громоздкая рука потянулась ко мне, медленно распрямляясь. Она вытянулась не меньше чем на два гифрана, затем стиснула меня в грубых древесных пальцах, подняв с земли, и пересадила на край стола, почти рядом с ботом.

— Я уже сказал, что не могу-с вас отпустить, Макс, — покачал Фрауд головой. — И потому, что боюсь за свою жизнь, и потому, что мне становится все любопытнее, что вы оба из себя представляете-с. Вы сразу привлекли мое внимание, думаю, это-с было очевидно, я этого и не скрывал. Но теперь, когда вы проявили враждебность-с, у меня полностью развязаны руки, — проговорил он серьезно.

— Подожди… ты и меня?.. — пролепетала я, не веря ушам. — Ты и меня хочешь вскрыть?

— Если потребуется, я вскрою в конце концов и вас, уважаемая Макс. Но вы на этот счет пока можете быть спокойны-с. Есть несколько вещей, которые я хотел проверить перед тем, как непосредственно перейти к вскрытию-с.

У меня кровь в жилах стыла от его слов. И он говорил так, будто это какой-то пустяк!

— Маньяк!

— Ваша точка зрения, — безразлично отозвался Фрауд и начал возиться со своими механизмами, будто приготавливая их к чему-то. — Имеет-с право на существование.

— Болтаешь про честность и вежливость… чудовище… Вот кто ты на самом деле — чудовище!

Он терпеливо выслушал меня, ненадолго отвлекшись от механизмов, а затем спросил:

— Правильно ли я понимаю: вы пытаетесь сказать, что я в чем-то вам солгал?

— Именно, makara! Ты с самого начала притворялся, что ты нормальный! Ты ненормальный!

— Вы заблуждаетесь. Я безрассудный и честно сказал вам об этом-с. Знание для меня имеет высшую ценность, вы это тоже слышали-с. Вы с роботом — два новых источника знания. Только безрассудный переступит через мораль не раздумывая. Впрочем-с, вы сей шаг своими действиями заметно упростили.

— Так ты все-таки признаешь, что задумывал это!

— У нас в головах витает столько разных мыслей, что и не счесть-с. Но пока мысли остаются мыслями, они никому не вредят. Вы помогли-с принять мне нелегкое решение, уважаемая Макс. Никогда прежде в жизни я так долго не раздумывал-с. Я почти начал сомневаться, так ли уж я безрассуден, как считал.

Я не нашлась, что возразить. Он неумолимо разрушал любой мой аргумент. Видимо, такие у меня были аргументы: шаткие, сопливые… Фрауд оставался предельно спокоен. Ни одно мое слово не разозлило его, не вывело его хоть сколько-то из себя. Я чувствовала себя обидевшимся ребенком по сравнению с ним, чувствовала себя просто глупой.

— Если вы думаете — а вы наверняка думаете, — будто мне радостно-с от перспективы, что я вас вскрою, это не так, достопочтенная Макс. Естественно, я не собираюсь вас мучать-с. Это просто неэтично. Если дело действительно дойдет до вскрытия, я перед этим вас безболезненно умертвлю-с, благо лес предоставляет для этого не один способ.

— Gapu… — дрожащим голосом проговорила я, чувствуя, как страх во мне снова берет верх над злобой, — слышал бы ты себя со стороны…

— Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что говорю.

Чем мне пробить эту стену? Могу ли я хоть как-то повлиять на Фрауда? Не пошевелиться, я прямо перед ним, но не могу даже ударить его ногой… как будто мой удар его хоть как-то остановит… Слова — единственное мое оружие.

Ученый взял в травяную руку устройство в виде стеклянной сферы, внутри которой находились такие же сферы, но поменьше. Он что-то сделал, и они засветились разными цветами и хаотично запрыгали. Затем Фрауд отложил работающую сферу в сторону и пододвинул бота, по-прежнему не подающего признаков жизни, к себе поближе.

— Постой! — отчаянно воскликнула я.

Он посмотрел на меня.

— Не надо!.. — только и смогла я выдавить из себя.

— Макс, прошу вас, не начинайте этот бессмысленный разговор заново-с, — сказал он, посмотрев мне прямо в глаза. В его взгляде я заметила намек на утомление.

— Умоляю вас!

— Макс…

— Я бы на колени встала, если бы могла… Хотите, чтобы я встала на колени?

— Это ни к чему не приведет-с.

— Он… он мне нужен!

— Перестаньте, Макс, — как-то даже мягко сказал Фрауд.

И я перестала. Но не потому, что он попросил, а потому, что меня, словно снежная лавина, накрыла апатия.

— И что дальше? — тихо спросила я.

— Прошу прощения?

— Разберешь ты нас на кусочки, исследуешь нас от и до, узнаешь все, что хотел, — а что дальше?..

— Дальше я все это запишу-с, — Фрауд мельком посмотрел на погасшую сферу, после чего вернул взгляд ко мне. — Моя сокровищница пополнится.

Это он про свой блокнот? Я посмотрела туда, где видела его в последний раз, но на том месте уже ничего не было. Сокровищница, значит… Так он знания все равно, что коллекционирует?

— Ты просто пополняешь ее?

— Именно-с.

— Ради чего?

— Ради себя.

— Но какой в этом смысл?..

— А какой смысл в обладании сокровищами, Макс? Вопрос риторический.

— Ты же называл себя ученым, а не коллекционером.

— Разве не могу я быть и тем, и другим-с? — Он прочистил горло. — Позвольте мне объяснить, Макс, как я все это представляю. По-настоящему ценно то знание, что доступно лишь единицам. Единицам, которые поставили на кон всю свою жизнь и даже больше, дабы его достичь-с. Только такие люди имеют право называть себя учеными-с, и только они достойны этого знания, понимаете? Для меня таким знанием является тайна Изнанки-с.

Я, поджав губы, глядела на него. Его лицо было близко. В груди испуганно трепыхалось сердце.

— Эти знания я добыл огромной ценой. Теперь они мои-с. Никто во всем мире больше не обладает ими. Они уникальны, Макс. Я единственный. Даже познав лишь небольшую часть леса, я знаю столько, сколько не знает больше никто-с.

В моей голове промелькнула мысль — словно искра вспыхнула, и загорелся свет, озарив сознание.

— Но ведь это бессмысленно.

На лице Фрауда впервые отразилось хмурое выражение-с.

— Как вы можете говорить, что это бессмысленно? — сдержанно произнес он.

— Знание по-настоящему ценно, когда известно не тебе одному, а всем людям.

— Глупости.

— Однажды ты умрешь. Может, не скоро, но в конце концов умрешь, и что останется от всех тех сокровищ, что ты держишь при себе? Ничего. Они умрут вместе с тобой. Исчезнут, как будто их и не было.

Что-то резко переменилось в лице Фрауда. Он уже не выглядел таким уверенным, как мгновение назад.

— Ты и сам это понимаешь. Ты десять лет торчишь в Изнанке, и нет ни малейшего шанса, что ты выберешься отсюда. Никто никогда не узнает, что ты здесь открыл. Ты одинок в своем знании, а не уникален.

Я замолчала, напрягшись всем телом, но стараясь не выдавать своего волнения. Фрауд тоже молчал и неотрывно глядел на меня. Затем он слегка приоткрыл рот, как будто собираясь что-то возразить, однако так ничего не сказал. В итоге отвел взгляд куда-то в сторону.

— Вы абсолютно правы, и я не буду пытаться делать вид-с, будто это не так, — негромко проговорил он, и его плечи опустились. — Может, я и обману вас, но себя обмануть не получится.

Я не сразу поняла, что смотрю на Фрауда, широко распахнув глаза. Не ожидала, что у меня получится его переспорить.

Он вздохнул и присел на край стола.

— Это уморительно на самом деле, — говорил он с пустым взглядом, — как ученый я привык рассматривать проблему с разных углов-с, но именно эту проблему я будто не замечал столько лет. Наверно, легче было считать себя исключительным… Это отвлекало от того-с, в какой реальности я нахожусь.

Я все записывал. Не для кого-то, а просто чтобы не забыть все то, что мне удалось с большим трудом добыть-с. — Он потянулся длиннющей ручищей через весь стол, порылся среди механизмов и взял блокнот. Поднес его к глазам и стал неподвижно смотреть на истрепанную обложку. — Из всех вещиц, что у меня тут есть, эта — созданная мною, а не лесом, — самая ценная-с. Может быть, когда я умру, кто-то ее найдет. Да только ничего это не изменит-с. Знания, заключенные в ней, не выйдут за пределы Изнанки.

Ученый замолчал и, по всей видимости, задумался. Я мельком поглядела на бота. Тот не проявлял признаков жизни. Минуло несколько минут полной тишины, прежде чем я все же решилась спросить:

— Т-ты… Ты все еще намерен нас изучить?

— Я теперь не уверен, ради чего мне стоит это делать-с, — равнодушно ответил Фрауд. — Ваши слова разрушили во мне какое-либо желание претворять задуманное в реальность-с.

— И что дальше?.. — робко спросила я.

— Не знаю, уважаемая Макс. После всего произошедшего нам-с точно не быть товарищами. Посему, полагаю, нам лучше будет разойтись в разные стороны… и все останутся целы. Робота пока что подержу-с в заложниках. Не бойтесь, я не причиню ему вреда-с. Оставайтесь здесь до утра, а затем уходите.

Он не лгал. Это было видно. Поэтому я просто коротко кивнула. Фрауд отключил что-то, вернув мне контроль над телом, после чего полностью утратил интерес ко мне. Он раскрыл блокнот на первой странице и углубился в чтение. Он будто искал внутри ответ.

Ни о каком сне не могло быть и речи. Я уселась на то же место, где заснула ранее, подобрала ноги, обняла колени и стала ждать, не переставая прокручивать в голове произошедшее и иногда поглядывая на притихшего Фрауда.

Как-то незаметно включились кристаллы. Ощущение времени было убито напрочь, так что я не была уверена, сколько минут или, может быть, часов неподвижно просидела на одном месте. Фрауд тоже все это время провел, не отрывая глаз от своего сокровища.

Я поднялась, чувствуя себя так, будто у меня на плечах висит тяжеленный груз. Дрожащие ноги едва удерживали меня. Я подошла к столу и взяла бота в руки. Он оказался на удивление легким. Ученый захлопнул блокнот и перевел взгляд на меня.

— Робот включится позже, — изрек он.

Это просто смешно, но после всего произошедшего, мне почему-то на мгновение стало жалко этого человека.

— Уходите, пожалуйста-с, — проговорил Фрауд, видя, что я замешкалась.

— Бот ведет меня в неизвестное место, — зачем-то призналась я, поглядев на хромированный куб в руках. — Он твердо намерен довести меня туда в целости и сохранности. Там, похоже, находится что-то важное. Может, даже выход. Но путь не близкий, и доберусь ли я туда живой — не знаю.

— Понятно-с… — Фрауд поглядел на блокнот, а затем неожиданно протянул его мне: — Возьмите, пожалуйста, его с собой.

— Ты уверен?.. — ошарашенно спросила я.

— Может быть, вам повезет, и вы выберетесь из леса. Я же… — он вздохнул. — Я уже слился с лесом. Я его часть. На поверхности мне делать нечего-с. А теперь уходите, Макс. И больше никогда не возвращайтесь.

Я взяла блокнот и спрятала его во внутренний карман куртки — туда, откуда он никогда не выпадет. Затем развернулась и направилась к выходу так быстро, как позволяли ослабшие ноги.

Поврежденное воспоминание (ч. 1)

Возможно, то было лишь мое воображение, простимулированное усталостью, но гора, еще недавно неподвижно возвышавшаяся над деревьями, за ночь стала заметно ближе. Я продолжала идти вперед, не зная, правильное ли это направление. Что мне оставалось? Бот, мой компас, мой верный проводник, по-прежнему лежал у меня на руках и не мог подсказать, где находится наша цель. Как-то неприятно тихо было без его уже привычного трепа, его постоянных четких замечаний и предложений, его отточенных фраз без лишних слов…

Вообще, я привыкла к одиночеству. Вся моя жизнь была одним большим одиночеством, и теперь, когда мне было дозволено ненадолго вкусить радости от того, что рядом со мною кто-то есть — кто-то пусть даже посторонний, — я начинаю вспоминать, какое оно на самом деле есть это чувство, чувство одиночества,и почему все его так боятся и пытаются всячески избежать. Когда включится бот и включится ли вообще? Может, так и останется безмолвным легким грузом на моих руках…

— Пожалуйста, проснись, — слетели с губ два тихих слова.

Я едва знаю бота, но уже успела привыкнуть к нему. Он даже не человек, но мне и этого достаточно… Одна я ничего не стою. И без него я далеко не уйду, это ясно, как день.

Нет, не могу идти. Ноги болят и не сгибаются… Я остановилась у внушительного булыжника и оперлась о него спиной. Переводя дыхание, в очередной раз поглядела на гору. Приблизилась, еще чуть-чуть. Почему я иду? Что находится впереди — неизвестно. Неизвестно даже, что нас ждет в конце пути и стоит ли оно стольких усилий. Так может… просто не идти?

— Тоже не вариант.

Я постояла где-то десять минут, а затем заставила себя пойти дальше. Слабый заряд бодрости, с трудом отвоеванный мной у леса ночью, окончательно иссяк, и глаза начали слипаться. Бой этот мне было ни за что не выиграть, и потому я решила, что найду место поукромнее и посплю хотя бы пару часов.

К тому времени, когда я добралась до редких деревьев у подножия горы, что кольями торчали из камней, мое восприятие мира превратилось в набор рваных картинок, на которых не получалось надолго задержать внимание. Вот первый за долгое время зеленый кустик, вот кора, из которой словно сочится кровь, вот что-то серое промелькнуло, наверно, опять камни… Я шагала в полубессознательном состоянии, не понимая, где я и что делаю, движения сделались как бы машинальными. Оттого до меня далеко не сразу дошло, что под ногами стало мягко и вязко. Глаза различали серость внизу, но не замечали разницы. Когда я все-таки смогла приглядеться, то обнаружила, что вездесущие камни сменились песком.

Я рассеянно протерла глаза и обернулась. И гора, и полуголый редкий лес, и каменное поле остались позади. Издалека ко мне тянулась длинная вереница следов, отпечатавшихся на песке. Вокруг торчали гребни серых дюн, как в пустыне. Кристаллы горели будто бы в треть мощности, погрузив это место в неопределенное состояние между днем и ночью, жизнью и смертью. Причем позади, за горой, кристаллы светили нормально, но там, где начинался новый ландшафт, будто проходила невидимая линия, и пересекшие ее кристаллы резко тускнели.

Моя ноша внезапно выскользнула из рук, заставив меня перепугаться. Я сначала подумала, что уронила бота, но оказалось, что он ожил! Мелькнув перед лицом, он ракетой взмыл на высоту в три человеческих роста и остановился. Растерянно закрутился на месте, оглядываясь по сторонам. Он был как соня, вдруг осознавший, что проспал все на свете.

— Бот! — радостно позвала я. — Ты в порядке!

Он спустился ко мне. Он не спешил что-либо говорить, видимо, анализируя нынешнее наше положение.

— Растерян, да?

— Выражаясь вашим языком — да. У меня присутствует серьезный пробел в данных.

— Не вопрос, я все сейчас тебе расскажу, мой дорогой бот. Присаживайся, — с легкой иронией сказала я. В итоге на песке расположилась я сама, отчего мои ноги благодарно загудели, а вот бот даже не шелохнулся.

Рассказ у меня вышел сбивчивый, бот постоянно задавал уточняющие вопросы. Я сказала ему, что мы облажались и сами себе создали проблему, на что он ожидаемо возразил, что мы всего лишь соблюдали осторожность.

— К каждому живому существу, неважно, как оно выглядит или как себя ведет, неважно, каков его уровень интеллекта, следует относиться как к потенциальному врагу, — заявил бот.

— Но так тоже неправильно. Я согласна, что нельзя ослаблять внимания, но и видеть во всех врагов — это крайность. Вот старик — разве мог нам навредить? Да и Фрауд бы не стал, если бы…

— Напоминание: моя миссия — довести вас до конечной точки нашего маршрута целой и невредимой, — сухо ответил бот.

— И ты ее едва не провалил, — прямо сказала я. — Моя вина тоже в этом есть. Ты атаковал Фрауда с моего согласия. Быть может, если бы я наоборот тебя отговаривала, все бы обошлось, но… Об этом сейчас можно только гадать. Давай в следующий раз будем умнее.

Бот молчал. Его тоже можно было понять. Умом, возможно, но не сердцем. Для него было проще перебить всех в округе, дабы мне ничего не угрожало. Он, скорее всего, так бы и поступил, если бы мог. Лишние переменные, которые могли не лучшим образом повлиять на процент успеха миссии, боту были не нужны.

— В общем, как видишь, я успела пройти несколько франов, пока ты был без сознания, — сменила я тему. — Я не слишком сильно отклонилась от нашего пути?

— Корректирую маршрут, — отозвался бот. — Пожалуйста, ожидайте. — Он неподвижно завис в воздухе на несколько секунд, а затем резко развернулся на северо-запад и полетел.

— Эй, помедленее, пожалуйста! — бросила я, кое-как поставив отяжелевшее тело на ноги. — Втопил как, gapu…

Значит, все-таки придется тащиться через пустыню… Я посмотрела вперед: дюны, дюны, дюны — до самого горизонта. Догнав бота, я полюбопытствовала:

— Насколько велика эта пустыня?

— Сканер показывает, что она простилается, по меньшей мере, на двадцать франов вперед. Однако, как можно заметить, она определенно больше.

— Я почему спрашиваю: здесь же, похоже, вообще ничего нет, кроме песка. Ни какой-нибудь еды, ни даже воды. С другой стороны, если ничего нет, то значит, и не живет никто. Получается, что бояться чудовищ не надо.

— Не могу согласиться с данным утверждением. Мы встречали каменных существ, и по аналогии с ними может встретить в пустыне существ из песка.

Бот был прав, и это меня не радовало.

Мы перестали говорить, и спустя некоторое время меня с новой силой атаковал сон. Окружающая серость убаюкала меня, и в один момент сознание просто-напросто провалилось в черноту.

Проснувшись, я почувствовала что-то шершавое на щеке. Потерев ее тыльной стороной ладони, я обнаружила, что это песок. Похоже, шмякнулась прямо лицом в землю при падении. Разум пробудился окончательно, и до меня вдруг дошло, что мои ноги не касаются земли, и вообще все перед глазами куда-то неспешно движется.

— А… бот?..

— Проснулись, Маленьер?

— Ты меня несешь, что ли?

— Как вы несли меня.

— Спасибо. Теперь мы квиты, получается.

— Не благодарите. Вы нуждались в отдыхе.

— Сколько я проспала?

— Семь часов.

— Ого.

Не могу сказать, что выспалась, но это было гораздо лучше, чем ничего. Во всяком случае, жгучая боль в глазах стала заметно слабее.

— Обстановка спокойная, — сообщил бот. — До сих пор я не встретил ни одного живого существа или опасности иного рода.

— Так, я хочу слезть.

Бот остановился и поставил меня на ноги с помощью телекинетического луча, после чего мы двинулись дальше. Скоро наступит ночь, думала я. Надо поторапливаться. Правда, сильно это не поможет. Пустыня есть пустыня, искать укрытие среди бесконечных дюн бесполезно. Зато с потенциальными местными обитателями мы в равных условиях — внезапным их появление точно не будет, мы заприметим их сразу. Ну, если только они не живут в песке… Gapu, лучше бы об этом не думала!

— Вы дергались и бормотали во сне, Маленьер, — заговорил бот. — Вам что-то снилось?

— Не-а, вообще ничего не снилось. А что? — шутливо спросила я. — Тебе любопытно, какие я сны видела?

— Нет, — отрезал он. — Мне это нужно, чтобы провести расчеты. Чем лучше вам спалось, тем дольше вы сможете поддерживать текущую скорость передвижения, на основе чего я смогу предположить, какой путь нам удастся преодолеть прежде, чем вам снова потребуется отдых.

— Как все у тебя сложно. Ладно, и зачем это тебе?

— Просто так.

— Ты серьезно? — выгнула я бровь, посмотрев на бота. Он молчал. — Не думала, что ты делаешь что-либо «просто так».

— Замечание: в данный момент мои вычислительные мощности практически ничем не заняты.

— То есть тебе скучно. И прежде чем ты скажешь, мол, «не надо применять ко мне человеческие слова», — я изобразила его безэмоциональный голос, — со стороны это именно так и выглядит. Тебе нечем занять себя.

— Дело не в скуке. Я не хочу, чтобы вычислительные мощности простаивали без дела. Они должны быть заняты делом постоянно.

— Давай я помогу тебе, бот, — я сложила руки за спиной и потянулась. — Поболтаем. Вот ты хотел узнать про мои сны — а ты сам как? Пока ты был в отключке, ты что-нибудь видел?

— Не видел. Создатель не наделил меня подобной функцией. Я считаю это решение правильным. От умения видеть сны нет никакой практической пользы. Однако, несмотря на это, у меня есть возможность уйти на профилактическую перезагрузку, во время которой я могу заново просматривать те или иные моменты, которые ранее сохранил в памяти.

— Эй, я тоже иногда так делаю перед сном. Прокручиваю в голове всякие разные воспоминания из прошлого. Вернее сказать, мне кажется, что я бы так делала, будь у меня хоть какие-то воспоминания…

— Будучи выключенным, я фактически перестал жить, если выражаться человеческими словами, Маленьер. Это ни разу не похоже на сон.

— Что тебя вернуло к жизни?

— Аварийная система. К вышесказанному я также могу добавить, что не «ощущаю», что был выключен все это время.

— Это как?

— Представьте, что вы легли спать, закрыли глаза и тут же их открыли, уже выспавшаяся. Вы не помните, как спали. Вы не ощущаете, что спали. Ваше восприятие мира непрерывно, в вашей жизни нет периодов забытья. Вы живете в едином непрекращающемся дне.

— С ума сойти.

— Примерно так я воспринимаю мир.

У меня вдруг заурчал живот, и я положила на него руки.

— А так, полагаю, воспринимаете мир вы, — сказал бот.

Есть хотелось страшно, да и пить тоже. Но ничего поделать с этим я не могла. Разве что опять уснуть — во сне голода хотя бы не чувствуешь. Глаза забегали по окрестностям в поисках хоть чего-нибудь съедобного, но кругом был один безжизненный песок. Я бы сейчас, наверно, и от травы не отказалось. Kenpulas, надо было взять с собой хотя бы пучок, пока под ногами ее было немерено.

Пытаясь хоть как-то отвлечься от жгучего ощущения пустоты в желудке, я сначала думала о приближающейся ночи, потом вспомнила про Фрауда, а от Фрауда незаметно перенеслась к нашему с ботом не самому приятному разговору. И во мне как-то вдруг взыграла вина…

— Бот, ты же не злишься на меня?

— Требуется уточнение запроса.

— Ну, я сказала, что ты облажался… Простой знай, что я тебя в произошедшем не виню.

— Для меня это знание не имеет никакого значения, — отозвался бот. Если бы с такой же интонацией ответил человек, это было бы стопроцентным сигналом, что он обижен или оскорблен. Но нет. Это был бот в своем репертуаре.

— Ну и ладно, — фыркнула я. — Хотя бы самой легче стало.

— Меня нисколько не заботит та ситуация. Для меня она далеко позади, и возвращаться к ней я больше не намерен. Я проанализировал ее со всех сторон, извлек полезную информацию, или как вы говорите «опыт», «урок», и в следующий раз в похожей ситуации буду действовать правильно. Замечание: вы упорно продолжаете применять ко мне человеческие слова, будто я человек.

— Потому что ты он и есть, даже несмотря на то, что ты коробка из хрома! — заявила я. — Думаешь, не бывает таких же холодных и расчетливых людей, как ты? Еще как бывают!

— В моих действиях нет «холодности».

— Чем больше ты отрицаешь, тем меньше я в это верю.

— Обсуждение изжило себя.

Между нами вновь повисла тишина. Я вспомнила про записи Фрауда, что лежали в нагрудном кармане, и решила заглянуть в них — не столько из любопытства, сколько из желания узнать, если в блокноте что-то такое, что может помочь нам в выживании.

Узнал Фрауд много всякого — и все это подробно описал. Одна беда — это «многое всякое» мне было малопонятно, потому что описывалось на языке науки и формул. Никакой пользы. Дам потом почитать боту, может, что-нибудь разберет. Зато чуть ниже последней записи я обнаружила небольшую приписку, которая гласила: «Если разгадаешь главную тайну Изнанки, запиши ее сюда, пожалуйста». «Было бы еще чем записать», — мысленно ответила я. Снизу обнаружилась еще одна приписка, помельче: «Прошу об этом не для себя, но для общечеловеческого блага. Меня не волнует, если ты припишешь эти знания себе. Главное — доставь их на поверхность. Заранее благодарю. Буду держать за тебя кулаки». Gapu, он так вежлив несмотря ни на что, что мне вдвойне стыдно за произошедшее…

Поврежденное воспоминание (ч. 2)

— Сканер фиксирует необычный ландшафт прямо по курсу, — сообщил бот.

— В смысле «необычный»? — оживленно спросила я, закрыв и спрятав блокнот обратно в карман.

— Похоже на небольшое поселение.

— Поселение? Посреди пустыни? Быть того не может. Далеко нам до него шагать?

— Один фран.

— Прямо по курсу говоришь… — пробормотала я и вгляделась вперед. Ничего не разглядела. — Бот, давай заглянем туда? Заодно ночь там переждем. Лес сжалился над нами и подкинул спасательный круг, будет глупо им не воспользоваться!

— Подтверждаю.

Я долго не могла ничего разглядеть среди дюн, хотя бот уверял меня, что мы неумолимо приближаемся к поселению. Уже потом, когда мы подошли почти вплотную, я все-таки разглядела среди серости такие же серые землянки из песка.

Поселение встретило нас мертвой тишиной. У ближайшей к нам землянки стены покрывали трещины, у той, что чуть подальше — рухнула крыша. Всего землянок я насчитала одиннадцать штук, все они были примерно одинакового размера.

— Нет, здесь точно никто не живет…

— Но жил когда-то, — заметил бот.

Мы обошли весь поселок — ни следов, никого. После некоторых раздумий заглянули в одну из землянок. В глаза сразу бросились кости в дальнем углу: судя по черепу, они были человеческие. Бот принялся их сканировать, а я тем временем осмотрелась. В землянке было абсолютно пусто, не было даже предметов быта — просто голое помещение.

— У данного человекоподобного существа также присутствует хвост, но он заметно короче вашего, — неожиданно заявил бот, закончив сканировать.

— И что из этого следует?

— Неизвестно.

Ну, я не одна такая в лесу, похоже. По крайней мере, была. Так, получается? Даже не знаю, что и думать об этом.

Я собиралась выйти из землянки, но, обернувшись, вдруг обнаружила, что снаружи пошел снег. Вернее, то было первое впечатление, потому что это был не совсем снег.

— Смотри, бот!

— Вижу, — он вылетел наружу, провел по воздуху сканером, а затем вернулся ко мне с шапочкой из серого снега на верхней грани. — Это частицы кристаллов. Ими же усеяна вся пустыня.

— Выходит, не песок это ни разу, — натянув рукав на кисть, я смахнула с бота кристальную шапочку. — А хорошо ведь сыпет. Кристаллит?..

Бот безмолвно посмотрел на меня. Моя фраза явно поставила его в тупик.

— Ну, дождит? Буранит? Понял аналогию? Ай, неважно…

Если не думать о том, в каком месте мы находимся, то это было даже немного красиво.

— Каждый раз перед сном они плачут, — внезапно сказал женский голос.

В живот будто ледяной кол воткнулся. В испуге я почему-то обернулась к костям в углу, хотя умом понимала, что это не могли быть они.

— Ты слышал? — посмотрела я на бота.

— Подтверждаю. Вычисляю источник голоса. Предположение: голос исходит из центра поселения.

Мы выскочили наружу и поспешили туда, что можно было отчасти назвать площадью, местный центр. «Снег» сыпал густо, и не видно было практически ничего дальше вытянутой руки.

— Каждый раз перед сном они плачут, — повторил женский голос. Теперь он звучал как бы отовсюду сразу. — Год за годом. Год за годом… и все не могут успокоиться. Печаль их бесконечна. По ком они плачут? Уж не по минувшим ли дням?..

— Бот, ты видишь кого-нибудь? — спросила я, озираясь по сторонам.

— Нет.

Сердце гулко стучало в груди. Изнанка подкинула нам спасательный круг аккурат перед ночью, но все, конечно же, оказалось не так просто. Она также подкинула его другому обитателю и столкнула нас, желая посмотреть, что интересного из этого выйдет. Что у таинственной женщины на уме, мы не знаем. Очень повезет, если получится разойтись с миром… Мне не хотелось повторения истории с Фраудом, поэтому, собравшись с внутренними силами, я громко сказала:

— Мы не ищем лишних проблем! Тут достаточно места для нас троих, чтобы переждать ночь! Нам не нужно устраивать разборку, ведь так? Вы будете в своем углу, а мы — в противоположном. Идет?

И тишина. Я ждала ответа, но с каждой секундой тишина становилась все неприятнее, колючее — сердце кололо от волнения. Затем мне в голову пришла мысль: что если мы незваные гости, а женщина как раз таки живет здесь давно? Тогда надо говорить другие слова. Но… Действительно: как можно жить в этой пустыне? Здесь вообще ничего нет! Было бы — встретили бы уже! Логично. Но почему все равно раздирают сомнения. Gapu, как же лучше…

Попытаюсь-ка выяснить, с кем мы столкнулись. Бот всегда успеет сказать свое последнее смертоносное слово, но это оставим на самый крайний случай, когда иного выхода не будет! Да. Покуда у нашего противника есть разум, с ним можно найти компромисс. Надеюсь, что можно…

— Мы простые путники! — говорила я, напрягши голосовые связки. — Мы проходили мимо и случайно наткнулись на ваше поселение! Могу ли я спросить, кто вы?

— Беспамятный дух прошлого, медленно догнивающий в пустоте, — послышалось над нами. Вверху, когда я резко подняла взгляд, была одна кристальная пыль. — Вот кто я такая.

Она специально так заковыристо говорит?

— Предложение: уточнить, что вы подразумеваете под своими словами, — вклинился бот.

Нет ответа. Если только ее «догнивание в пустоте» не указывает на то, что она все-таки живет в этом поселении. Кажется логичным, но можно ли от этого отталкиваться? Я попробую. Посмотрим, к чему это приведет.

— Можно нам остановиться у вас на одну ночь? — я сделала паузу, а затем добавила, не зная, как еще придать словам красноречивости: — Пожалуйста?

— День иль ночь — в пустоте все одно. В пустоте ничего нет. В пустоте нечего бояться.

Мы с ботом переглянулись. Готова поспорить, сейчас мы подумали об одном и том же.

— Уж не хотите ли вы сказать, что…

— Верно понимаешь, — мягко перебил меня голос. — Но прежде чем ты продолжишь путь, пожалуйста, окажи мне небольшую услугу. Это не отнимет много твоего времени.

Вот теперь она заговорила нормально, а не какими-то метафорами. Теперь хоть понятно, чего она хочет.

— О какой услуге идет речь?

— Прежде чем рассказать, я хочу, чтобы мы встретились лицом к лицу.

— Так просто покажитесь.

— Бренная оболочка проиграла неумолимому маршу времени и сделалась единым целым с серостью…

Ладно, она пытается сказать, что она старая? Потихоньку начинаю ее понимать. Но что значит вторая половина ее фразы? Что ж, похоже, есть только один способ выяснить это.

— Что делаем? — посмотрела я на бота.

— Замечание: заявление данного существа, что ночь не опасна, сомнительно.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, да? Вообще, она сказала, что день и ночь — «все одно». Будто разницы между ними нет, так понимаю.

— Вероятность того, что данное существо не лжет, мала, но не исключена. В таком случае мы должны немедленно продолжить путь, потому что промедление истощает ваш организм.

— Кстати, женщина эта как-то выжила, так что, похоже, пустыня не так уж необитаема. Дилемма… Знаешь, давай пока повременим с решением, — предложила я. — Может, позже прояснится.

— Подтверждаю, — коротко ответил бот.

— Узнаем, чего от нас хотят. — Я наклонилась к нему и прошептала: — Мы соблюдаем осторожность, но не палим раньше времени, договорились?

— Принято, Маленьер.

Я выпрямилась, приподняла голову, просто не зная, в какую сторону лучше говорить, и обратилась к воздуху:

— Так что же все-таки за услуга?

— Я всего лишь хочу поговорить. Никаких хитростей и подлостей. Обещаю.

Меня это не особо успокоило. Когда незнакомый человек говорит тебе «обещаю», в мозгу волей-неволей срабатывает какой-то переключатель, и получается совершенно противоположный эффект — ты этому человеку веришь еще меньше.

— В одном из домов должен быть проход, — поведал голос. — Не могу подсказать, в каком именно. Не помню. Извините.

Искали мы недолго. Заглянув в четвертый по счету дом, мы увидели в полу проем, а в проеме — каменные ступеньки, уходящие вниз.

— Так она под землей прячется? — сказала я, стряхивая с себя кристальную пыль. Kenpulas, теперь все это в волосах застрянет…

— Сканер показывает небольшую овальную полость под нами, — как бы задумчиво отозвался бот. Он склонился набок, и пыль просто сползла с него. — Я полечу вперед и разведаю обстановку.

— Постой-ка, — я успела схватить его за верхний угол, — наш уговор помнишь?

— Конечно.

Я отпустила его, и он полетел вниз. Выждав немного, я стала спускаться следом, а услышав его спокойное: «Опасности нет, Маленьер», прибавила шагу и вскоре оказалась в подвале с довольно низким потолком, который находился не намного выше моей макушки.

В подвале было темным-темно, и единственное, что получилось рассмотреть, — это освещенный фонарем бота каменный трон, на котором восседал черный скелет. Его позвоночник, словно застывший в агонии, был искривлен в двух местах: чуть выше пояса и в области груди. На руках и ногах отсутствовали некоторые пальцы. Челюсть на черепе слегка отвисла с одной стороны; в глазницах горели голубые огни.

— Ну нет, — недоверчиво махнула я рукой, — не может голос принадлежать скелету.

Стоило мне это сказать, как скелет вдруг шевельнулся, лязгнув железными костями. Он немного выпрямился на троне, но полностью разогнуться измученный позвоночник ему не позволил. Он уставился на меня, огни в глазницах загорелись как бы недобро, побелели даже чуть-чуть. Спустя несколько мгновений напряженную тишину прервал скрип нижней челюсти, свесившейся набок еще больше, уже под углом в сорок пять градусов.

— Это была я, — донесся знакомый женский голос из глубины черепа. Челюсть при этом осталась неподвижной.

— Жуть! — выпалила я. — Вы, когда не двигались, и так жутко выглядели, а как заговорили, у меня чуть сердце в желудок не провалилось.

— Прости, — виновато сказала она. — Я не хотела тебя напугать.

Внутри ее грудной клетки проглядывалось хитросплетение проводов, схем и каких-то механизмов. Ее кости были соединены между собой неким подобием сухожилий и, скорее всего, только за счет этого все еще держались вместе.

— Кто же вы все-таки?

— Пережиток прошлого, забывший о собственном предназначении, — и у нее сделалась такая интонация, будто говорила другая женщина, причем голос ее доносился как бы издалека, сквозь радиопомехи.

— В прошлый раз вы ответили по-другому…

— Меня зовут Гувшпаитнад, — невзначай сказал скелет более привычным, нормальным, голосом.

— А меня Макс.

— Приятно познакомиться, Макс, — изрекла она и замолчала. Подождав немного, я поняла, что продолжать она не собирается, и сказала:

— Вы так и не ответили на вопрос.

— Вопрос?..

— Да, он самый, — терпеливо проговорила я и напомнила: — Кто вы такая.

Заминка. Скелет приподнял указательный палец правой руки и слегка царапнул им каменный подлокотник.

— Не уверена, что могу ответить тебе, — наконец, промолвила она.

— Замечание: происхождение Гувшпаитнад так же, как и мое, — искусственное, — вклинился бот. — Ее кто-то создал.

— Я не помню, кто меня создал, — призналась она. — Мне пришлось стереть многие данные из памяти.

— Хорошо, а как вы здесь оказались можете рассказать? Откуда взялось поселение среди пустыни?

— Ах, дорогая моя! Ты пришла сюда не просто так, — Гувшпаитнад словно подменили, она снова заговорила голосом с помехами. — Твоя встреча с несчастным призраком прошлого вовсе не случайность. Я все, все непременно расскажу тебе, только не уходи!

Сказать, что у меня глаза на лоб полезли — ничего не сказать.

— О чем вы говорите?

Мне показалось, что скелет посмотрел на меня как-то рассеянно.

— Гувшпаитнад? — позвала я.

— Да? — спросила она нормальным голосом.

— Вы помните, о чем мы только что говорили?

— Конечно, вы хотели услышать, как я оказалась в пустыне, но я ненадолго задумалась…

— Нет, я не про то! Вы сказали, что наша встреча не случайность — что вы под этим подразумевали?

— Ничего подобного я не говорила, — произнесла Гувшпаитнад.

— Да вот же, вы только что…

— Макс, пожалуйста, не надо шутить надо мной.

— И мысли не было! Просто…

Я решила не заканчивать фразу. Не знаю, что с Гувшпаитнад — раздвоение личности или что-то еще, — но она сама об этом даже не догадывается, судя по всему. Не думаю, что тут можно что-либо сделать, поэтому просто не буду обращать внимания. Так, наверно, правильнее всего.

— Здесь не всегда была пустыня, — говорила она с тоской. — Раньше здесь был такой же лес, как и везде. Но однажды кристаллы замерцали средь дня и на землю, как град, посыпались серые частички. Месяцами они сыпали не переставая, месяцами не переставая мерцали кристаллы. Все живое теперь погребено под толстым слоем пыли, даже самые стойкие не выжили.

— Мерцали, говорите? А они не выключались полностью?

— Не припоминаю такого, — задумчиво проговорила Гувшпаитнад. — А что?

— Да просто интересно стало.

— Мы протянули какое-то время. Нам удалось построить жилища, мы охотились на ту немногочисленную живность, которая так же, как и мы, смогла пережить случившийся катаклизм.

— «Мы»?

— Я ведь забыла сказать, да? Я приглядывала за небольшой группой живых существ. Не помню, кем они были, но я долго, очень долго за ними приглядывала. Не меньше нескольких поколений успело смениться, прежде чем все это произошло…

— Вам следовало уйти, — изрек бот.

— Пустыня нас не выпустила! Она вцепилась в нас своими цепкими когтями, не желая отпускать! Вцепилась в прошлое, которое должно было исчезнуть давным-давно, но не исчезло! Загубила, загубила последние отголоски! — драматично заявила вторая личность Гувшпаитнад.

— Ага-а… — медленно кивнула я.

— Мы не смогли, — невозмутимо подытожила нормальная Гувшпаитнад.

— Кстати, снаружи мы нашли человеческий скелет. У него был хвост. Небольшой такой хвост.

— Хвост? У меня тоже есть хвост.

Вот этого я, признаться, до сих пор не заметила. И даже сейчас, приглядевшись, все равно не смогла разглядеть. Может, он тоже потерялся, как ее пальцы?

— А у вас есть хвост, Макс?

Я даже замешкалась.

— Ну, есть. Подождите, не о том речь! Вы же, получается, приглядывали за людьми?

— Люди? Люди… Какие еще люди? — заголосила Гувшпаитнад, плюясь помехами. — Это были… дети. Детеныши. Почти как животные. Питомцы. Глупые-преглупые, но забавные и прелестные существа!

— Вы делаете поспешные выводы, — обратился бот ко мне, — на основании одного неполного скелета. Если мы найдем больше человекоподобных костей, тогда можно будет о чем-то говорить. В данный момент нам даже неизвестно, как давно умер тот, кому принадлежали данные кости. Он мог забрести сюда намного позже упомянутого катаклизма, и с поселением его ничто не связывало.

— Вижу! Я вижу! Вспышка озарения, воспоминанье, похороненное в недрах древних схем, всплыло по электронным венам на поверхность! Внемлите же! Глупые-преглупые существа, эти детеныши, нуждались в присмотре. Я стала присматривать. Больше было некому. Кто-то должен был. Мое хромированное тело неподвластно вечности — их тела слабы. Община росла. Много поколений вырастила я! Однако пришлось мне пожертвовать настоящей мной… Для другого рождена я была!

Пауза.

— Извините, если мои слова кажутся бессвязными, — проговорила нормальная Гувшпаитнад. — Вы видите, в каком состоянии находится мое тело. Многие мои модули памяти либо пришли в негодность, либо засорились слишком большим количеством информации, накопленным за прожитые годы. Мне приходилось жертвовать информацией, зачастую важной, поэтому…

— …Поэтому?

— Я что-то говорила? Извините, если мои слова кажутся бессвязными, Макс, — повторила она. — Извините, если мои слова кажутся бессвязными, Макс. Извините, если мои слова кажутся бессвязными, Макс. Многие мои модули памяти либо пришли в негодность…

— Вы уже говорили, я знаю! — перебила я ее.

— Ах… да? Прошу меня извинить. Совсем из головы вылетело.

Kenpulas! Жутко, когда такого в каком-то смысле живого человека заедает, как заевшую пластинку.

— Послушай, дорогуша, — зашипела Гувшпаитнад помехами. Она даже немного подалась вперед. — Ведаешь ли ты, где ты находишься?

— В пустыне?

— Нет, нет! Я не об этом!

— Вы в более общем смысле спрашиваете? Ну, я в Изнанке, так называемой. В подземелье.

— Выкинь, выкинь это из головы! Я дам тебе истину, которую я знаю! Нет никакого подземелья… Этот мир — недоразвитый мир. Выкидыш, появившийся на свет впопыхах, раньше времени. Вот, что я знаю наверняка! Два бога повинны в создании этого недомира: машинный бог и другой бог — наш бог! Наш бог предал остальных богов и обратился за помощью к машинному богу! Два бога разрушили старый мир, чтобы создать новый!

Э-э… Ладно?

— Это еще не все! Слушай же меня, внимательно слушай! Я хранила это воспоминание как самое главное сокровище в моей жизни. Это и есть сокровище. Ты должна услышать! Ты! Ты! Я проснулась посреди зелени, хотя еще мгновенье назад все было белым и чистым. Мои руки — не мои. Мое тело — не мое. Слышишь? Мы! Мы с вами — три яблока с одного древа!

Она перестала голосить и как бы задумалась.

— Это, конечно, любопытные сведения… — прервала я молчание, — но я не совсем поняла вас.

— Сведения? — тут же спросила Гувшпаитнад, резко вернувшись в нормальное состояние. — Какие сведения?

— Не берите в голову, — вздохнула я, а затем решила напомнить: — Вам вроде как нужна была от меня какая-то услуга.

— Верно, я совсем отвлеклась. Пожалуйста, Макс, убей меня.

Ее просьба прозвучала буднично и будто обухом ударила меня по голове.

— Простите?..

— Оборви хрупкую нить нашего ничтожного существования! Сделай! Сделай это! Это будет благородный поступок!

— Но я не хочу убивать вас…

— Пожалуйста, Макс, — негромко попросила Гувшпаитнад, и в ее голосе как будто соединились две ее личности, наконец вошли в резонанс. — Не оставляй меня ждать другого случайного путника…

…Которого, может быть, уже больше никогда не появится. Я понимала ее. Я прекрасно понимала ее! И все равно, взять и просто выполнить такую просьбу, оборвать чужую жизнь, было выше моих моральных сил. Такая же жуткая, как Фрауд. Но совсем безобидная. Совсем несчастная…

— Мое тело проржавело насквозь. Я не могу встать, я едва могу шевельнуться, моя память меня подводит. Я — уже даже не я, поврежденное воспоминание. Мне бы хотелось рассказать тебе больше о себе. Просто, чтобы частичка меня осталась хоть у кого-то… У меня ведь прежде была какая-то высокая цель, некая миссия, но я забыла и ее…

— Если вы не хотите, это сделаю я, — неожиданно вызвался бот. Точнее, неожиданно было то, как он резко подлетел ко мне, будто взволнованный чем-то; его предложение как раз таки было вполне ожидаемым.

— Без разницы, кто из вас сделает это, — промолвила Гувшпаитнад. — Просто закончите с этим поскорее.

— Я вас догоню, — сказал мне бот.

Я растерянно посмотрела на притихшую Гувшпаитнад. Приоткрыла рот — думала приободрить ее напоследок, сказать пару добрых слов, но на ум не пришло ничего подходящего. Так ничего и не сказав, я поднялась наверх, вышла из землянки и стала ждать.

Ждать долго не пришлось. Вскоре рядом со мной показался бот.

— Все? — спросила я.

— Все, — ответил он.

— Я даже ничего не слышала. Ты… лазером ее, да?

— Я использовал минимально возможную мощность. Этого хватило, чтобы разрушить центральный процессор Гувшпаитнад.

Помолчали.

— Ну и? — сказала я. — Есть мысли?

Бот посмотрел на меня, предполагаю, вопросительно.

— Кто она и о чем она пыталась нам сказать, — пояснила я.

— Мне не удалось получить дополнительную информацию. Я предпринял несколько попыток установить связь с Гувшпаитнад на цифровом уровне, однако она никак не отреагировала на мои запросы. Вероятно, ее канал связи вышел из строя, либо его вовсе не было.

— Надо же. Ты зовешь ее по имени. — Я только сейчас это поняла и посмотрела на бота слегка удивленно. — Не «человекоподобная машина», не «эта железная особь», не как-то еще, а именно Гувшпаитнад.

Бот меня благополучно проигнорировал.

Туман (ч. 1)

Перед тем, как уходить, нужно было проверить одну вещь. Бот облетел поселение, еще раз заглянул в землянки и вернулся ко мне с отрицательным ответом. Других останков он не нашел, а значит мою догадку, что Гувшпаитнад приглядывала за людьми, подкрепить было нечем.

Мы продолжили путь. Одно время я шла на своих двоих, но потом меня снова начало клонить в сон, и ноги сделались как вата. Заметив мою усталость, бот посоветовал мне не мучать себя и любезно предложил побыть перевозчиком. Ничего страшного не случится, если мы немного замедлим ход, добавил он, главное — что мы не стоим на месте.

Проспала я порядочно. Спала до упора, с запасом на будущее, потому что одной только Изнанке известно, когда мне выпадет другая возможность нормально и без опаски отдохнуть.

Сразу после пробуждения, протерев глаза, я обвела взглядом горизонт. Пустыня вдалеке, мне показалось, будто обрывалась — как если лист бумаги грубо разорвать пополам, точно так же обрывалась и пустыня.

— Датчики зафиксировали резкое изменение ландшафта прямо по курсу, — сообщил бот. — Дальше нас ожидает резкий спуск в низину с совершенно иным ландшафтом.

— Уф… — выдохнула я. — Неужто мы дошли до конца пустыни? Ты, кстати, можешь меня уже отпустить.

Снова оказавшись на ногах, я всласть потянулась, щелкнув мышцами, а затем бодро пошагала за ботом.

— Не устал меня тащить? — спросила я его, нагнав.

— Глупый вопрос, Маленьер, — отозвался он.

С посвежевшим сознанием я задумалась о словах Гувшпаитнад. Что же, gapu, она пыталась донести? О каких богах говорила? «Машинный» и «наш», так? Что это вообще значит?

— Бот, ты знаешь что-нибудь про «машинного» бога?

— Нет.

Так, будем рассуждать логически. Бот, фактически, считает меня своим богом, ибо уверен, что я создала его. Или, по крайней мере, отношусь к тому же виду, что и его создатель. Делает ли это меня «машинным богом»? А вот лес его знает… Или стоит воспринимать это буквально: что у машин есть собственный бог — тоже машина? Ла-адно… А кто тогда «наш» бог? Подразумевала ли Гувшпаитнад человеческого бога? Тогда почему говорила «наш»? Она ведь сама машина, и она прекрасно это осознавала. Ничего не понятно…

А еще ее слова про происхождение Изнанки — как их воспринимать? Они же противоречат тому, что мне довелось слышать раньше — мол, мир не ограничивается этой огромной пещерой и большая его часть находится там, наверху. Где же правда? Ну… правда, пожалуй, в том, что пока я не выберусь из Изнанки — правды не узнаю. Да, примерно так оно и есть… Про яблоки от одного дерева даже думать не хочу, бред какой-то.

— Предложение: если вы задумались о сказанном Гувшпаитнад, — бот вырвал меня из мыслей, — то не стоит воспринимать это всерьез. Очевидно, что она была неисправна и не понимала, что говорит.

— Да, но… Зачем-то же она хранила эти данные до последнего, жертвуя остальными, правильно? Потому что они были важными.

— Вы заблуждаетесь, Маленьер. Еще раз повторюсь: она была неисправна. Это привело ее к ошибочному умозаключению, что данные важны, тогда как на деле они бессмысленны.

— Не буду с тобой спорить. — Я могла ему возразить, но мне было лень.

Спустя где-то час или полтора мы добрались до конца пустыни. Стоя перед обрывом, мы смотрели на низину, почти полностью покрытую густым белесым туманом, словно взбитыми сливками. Что-либо разглядеть было невозможно, однако бот заметил, что в нем сокрыты «необычной формы» структуры. Высота от обрыва до низины была порядочная — не меньше пятисот гифранов.

— Я как-то не очень горю желанием проверять, что находится внизу. В пустыне не так уж и плохо, если подумать.

— Нам нельзя отклоняться от курса, — отрезал бот.

— Да, да…

Он подхватил меня телекинетическим лучом, и мы стали медленно спускаться. Когда подошвы моих ботинок коснулись первые клубы тумана, бот приостановился и просканировал его. Затем, удовлетворившись результатом, продолжил спуск. Мы полностью утонули в тумане, вокруг стало белым-бело. Наконец, я почувствовала землю под ногами.

Не видно было ни зги, куда ни глянь. Царила глухая тишина.

— Ну и куда дальше? — спросила я у бота.

Он не ответил.

— Эй, ты меня слышал?

— …Я не могу ответить на ваш вопрос, Маленьер.

— В смысле? — удивленно посмотрела я на него. Не знаю, показалось мне или нет, но он будто был чем-то обескуражен.

— В данный момент мой функционал ограничен практически до минимума, — ответил он, но понятнее мне не стало. — Приношу извинения. Полагаю, туман неким образом повлиял на мои электросхемы.

— Компас не работает? Приехали. Так, может, просто полетим над туманом? Глядишь и заработает.

— Провожу диагностику систем. Провожу перезапуск систем. Ошибка. В данный момент я не могу воспользоваться ни одним из своих инструментов. Еще раз приношу свои извинения.

— Kenpulas, ну ты даешь, — сказала я пораженно, но беззлобно. — Ты же что-то сканировал! — всплеснула я руками и вздохнула. — Ничего, бывает. Ты не виноват, лес нас обхитрил на этот раз…

Gapu, в таком тумане без компаса можно блуждать до бесконечности. И потеряться тоже легче легкого — лучше бы теперь держаться поближе друг к другу. Еще ближе, чем обычно! Под ботинками чавкало. Вместо нормальной почвы здесь было нечто, напоминающее плоть с вкраплениями металла и чего-то еще растительного происхождения.

— Так понимаю, нам без разницы, в какую сторону идти.

Бот не ответил и полетел вперед. Я последовала за ним. Чавк, чавк, чавк — отзывалась земля. Она была неровная, кочковатая и местами мягкая — если немного задержаться на месте, то начинаешь плавно провалиться.

Спустя какое-то время мы наткнулись на полусферу из той же странной массы, что и земля. Она возникла перед нами практически неожиданно — вроде не было, не было, а потом то ли туман расступился, то ли что-то еще. Она была довольно большая и высокая, а еще в ней виднелся треугольный зияющий чернотой проем — не иначе как вход.

Я сразу решила, что мы туда не полезем, хотя некоторый соблазн, подпитываемый любопытством, присутствовал. Вот зайдем мы, а вход возьмет и закроется, и выяснится, что мы угодили прямиком в чей-то желудок. Или что-то в таком духе. Не уж, лучше обходить все неизвестное стороной.

Но с другой стороны… а если мы из-за своей осторожности упустим нечто полезное? Вот и думай… Все упирается в риск в конечном счете. Готовы мы рискнуть с неизвестным результатом или нет. И нет, я не настолько еще отчаялась, чтобы идти на подобный риск.

Тем не менее, я подошла к полусфере поближе. Через вход было видно, что внутри находится непонятный пьедестал, на котором что-то лежит, однако что именно это такое было никак не разглядеть.

— Внимание, Маленьер, — нарушил тишину бот.

— Что? — спросила я, и тут до моего слуха донесся чавк. Этот чавк не спеша приближался к нам.

Меня обдало холодом. Глаза заметались по сторонам, пытаясь понять, откуда ждать опасности, но шаги отдавались звонким эхом и как бы доносились с разных направлений. Почему мы стоим? Надо прятаться, нет, уносить ноги! Я не желаю проверять, что сейчас вылезет из тумана! Как раз в это мгновение на границе моего зрения возникла фигура. Я повернула голову.

Прикрытый клубами тумана, неподалеку от нас стоял человек в черной монашеской рясе. Это был не молодой, но и не старый мужчина с лысиной на голове и длинной-предлинной бородой ниже шеи. Немного ссутулившись, он держал руки в замке на уровне груди и удивленно взирал на нас.

Несмотря на то, что он не выглядел враждебным или опасным, я и не подумала расслабляться. Мужчина тем временем убрал удивленное выражение с лица, разомкнул замок на груди, чтобы затем соединить руки на животе, скрыв их под широченными рукавами.

— Надо же! — сказал он, мягко улыбнувшись. — Уж не прихожане ли пришли, дабы помолиться в нашем храме?

А? Неужто под храмом он подразумевает эту полусферу?

— Простите за такой вопрос, но вы кто? — выпалила я.

— Я Августий, скромный монах, проживающий здесь и днями возносящий молитвы Господу нашему.

— Меня зовут Макс, — представилась я в свою очередь, — а это… это бот. — Лучше не называть его настоящего имени — монах, боюсь, не поймет. — О чем же вы молитесь в таком месте?.. — неуверенно спросила я.

— О спасении душ, попавших в это чистилище, — мирно проговорил монах и посмотрел на бота, чуть сощурив глаза: — Как необычно видеть среди прихожан робота! Никогда бы не подумал, что искусственное существо также может почувствовать потребность в общении с Господом. Но для того вера и существует! Неважно, кто ты — человек или нечеловек, Господь терпеливо выслушает всех.

— Нет-нет, мы не молиться, мы просто мимоходом, — сказала я. — Случайно наткнулись на вас.

— Нет, сестра Макс, — легонько покачал Августий головой, — это вовсе не случайность, что мы встретились. Нас свел Господь. Ведь взбрело мне в голову вернуться в храм раньше обычного — то Господь наш подтолкнул меня к вам. Он знал, что вы придете, и сделал это не просто так, но с какой-то целью. Целью, которую мы, наверно, уже очень скоро узнаем.

— Текущая цель: выбраться из тумана, — прямо сообщил бот.

— Теперь я вижу его замысел, — монах возвел глаза к воображаемому небу все с той же мягкой улыбкой на губах. — Он привел меня к вам, чтобы я стал вашим проводником.

— Вы можете провести нас сквозь туман?.. — не поверила я нашей удаче.

— Я обязан. Таков мой долг перед Господом.

— …Даже если мы незнакомцы с неизвестными намерениями?

— Я верю, что Господь подослал ко мне порядочных людей, — смиренно ответил Августий. — Порядочного человека и порядочного робота, — исправился он. — Вам нужна помощь, и я рад буду вам помочь, ибо живу я здесь не один год, и хорошо знаю это место.

Когда я меньше всего этогоожидала, мой желудок разразился ревом. Да таким, что услышал даже монах. Кровь хлынула к моим щекам. Монах доброжелательно произнес:

— Перед тем, как мы отправимся в путь, вы должны подкрепиться.

Монах прошел мимо нас, шелестя подолами, и исчез внутри храма.

— Что думаешь? — тихо спросила я бота.

— Что я не смогу вас в ближайшее время защитить, поэтому не теряйте бдительности.

— Это и так понятно.

— Больше мне нечего добавить в данный момент, — сухо заключил бот.

Заходить в храм я не собиралась даже после того, как туда преспокойно зашел Августий. Вскоре он пригласил нас внутрь, однако я вежливо отклонила его приглашение, сославшись на то, что боюсь закрытых пространств. Тогда он сам вышел к нам. В руках он держал плоскую пластиковую тарелку, наполненную мясной массой, подозрительно похожей на ту, что находится под ногами. Монах услужливо протянул это дело мне. Я с сомнением посмотрела на содержимое.

— Прошу, сестра Макс, — сказал он, вытянув руки еще чуть-чуть и чуть ли не пихая тарелку.

— Я… Простите, но я не буду это есть, tey.

— Если не верите, что это безопасно, первую ложку я могу съесть сам! — сказал монах. — Я питаюсь только этим и со мной, как видите, все нормально. Более того, я отвечаю перед Господом, — вы, наверно, опасаетесь, что я могу вас отравить, не так ли? — я бы ни за что так не поступил!

— Дело совсем не в этом…

Мне нельзя привередничать. По-хорошему — надо просто брать и есть. И если бы бот просканировал мясную массу и сказал, что она съедобна и безопасна, я бы себя как-нибудь пересилила, даже если бы на вкус она оказалось как тухлые кишки. Но с ходу довериться словам монаха я не могла. Может, он уже нанес себе вред такой диетой — просто пока не заметил.

Нет, не могу рискнуть. Не хватает мне безрассудства и смелости. Лучше буду голодной, но зато уверенной, что моему здоровью ничего не угрожает. Ничего, кроме смерти от голода, да.

— Спасибо, Августий, но я не так уж и голодна, tey.

— Вы уверены, сестра Макс?

— Она уверена, — ответил вместо меня бот. Видимо, он поддерживал мое решение.

— Ваша воля. Не буду настаивать, — монах исчез в храме ненадолго и вернулся к нам уже без тарелки, руки его снова покоились в рукавах. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Я не представляла, как можно ориентироваться в таком густом тумане, и от этого у меня возникли сомнения, что монах знает, куда идет. Но пока я держала сомнения при себе. В один момент бот все-таки спросил его, как он, мол, «прокладывает маршрут вслепую», на что монах загадочно ответил: «Господь ведет меня».

— Вы не боитесь молиться тут днями напролет? — спросила я, раз уж он опять заговорил про своего бога.

— Мне нечего бояться, — ответил монах. — Я верно служу Господу, и он оберегает меня.

— Оберегает, значит… В тумане вообще кто-нибудь опасный живет?

— Не встречал таких.

Вот и объяснение «божественному оберегу» — подумала было я, как вдруг неподалеку от нас, подобно огромной стреле, упавшей с неба, в землю вонзилась длинная и в то же время достаточно тонкая трубка. Я отскочила вбок, перепуганная до смерти, и замерла, глядя на происходящее. А происходило следующее: по трубке со свистом поднимались комочки, распирающие ее изнутри, как если бы через нее высасывали какую-то жидкость. Я с опаской приподняла голову и чуть в обморок не упала: трубка выходила из головы гигантского палкообразного насекомого — это, gapu, был его хоботок!

— Пойдемте, сестра Макс, — позвал Августий как ни в чем не бывало, стоя спиной к насекомому. Его спокойствию можно было позавидовать. — Не бойтесь, покуда вы со мною, вы находитесь под защитой Господней.

— Предложение: последовать совету человекоподобного существа, — сказал бот, паривший где-то над моей головой.

Я заставила тело пошевелиться и оторвала взгляд от питающегося насекомого.

— Вы же сказали, что здесь нет никого опасного! — возмущенно выпалила я.

— Эта тварь божья совершенно безобидна, — заявил монах.

Ну да, посмотрим, как он заговорит, когда его этим хоботом да пополам… Я сделала глубокий успокаивающий вдох.

— Видимо, у нас разные критерии безобидности, — сказала я хмуро.

Мы пошагали дальше. Когда гигант скрылся в тумане, и я окончательно успокоилась, у меня возник к монаху новый вопрос.

— Как такой человек, как вы, оказался в Изнанке?

— Что вы хотите сказать?

— Монах — это, наверно, последний, кого я ожидала встретить в своем путешествии.

— А-а, — протянул он, поняв; он задумался о чем-то на мгновение, а затем выдал: — Господь привел меня сюда.

Тайком от Августия я закатила глаза.

— Но мне хочется узнать о вас больше! — сказала я, состроив жалобный голос. Уж не знаю, подействует ли это на него, но любопытствовала я только из желания понять, что он за человек. Понятно, что он монах, однако кто на самом деле прячется под робой?

— Хорошо, сестра Макс. Если вы так хотите услышать, я расскажу, хоть и не дело монаху вести праздные разговоры. Да простит меня Господь. — Он негромко прочистил горло. — Я оказался в этом месте по простой причине: я разочаровался в господе.

— В смысле? Вы же только что с таким уважением про него говорили?..

— Вы путаете Господа с господом.

— Замечание: вы произнесли два одинаковых слова, — изрек бот.

— Нет, разница есть.

— Я ее не понимаю… — сказала я. — Получается, у вас два разных «господа»?

— Верно, сестра Макс. Один ложный, в обмане которого я жил много лет, и один истинный, которого я к своему счастью познал не так давно.

— Ага…

— Я разочаровался в господе, — продолжал Августий, — и так вышло, что в то же время я узнал про место, которое называют Изнанкой. Я решил, что если Господь и существует, то его можно найти здесь.

— Почему вы разочаровались в нем?

Монах полуобернулся. Он посмотрел на меня безмолвно, и у меня появилось ощущение, что ответ лежит где-то на поверхности. Но я в этой теме как-то не очень ориентировалась…

Монах развернулся обратно.

— Я не мог не разочароваться, — говорил он спокойно. — Это беспомощный, слабый и старый господь, который только и может, что наблюдать за нами сверху. На все просьбы, на все мольбы он отвечает молчанием. От него никогда не дождешься помощи — да что помощи, люди просят хотя бы знака, но он и этого не может дать. Он недостоин веры в себя, это не господь, это пустышка, пользующаяся нашей наивностью. Возможно, когда-то раньше, когда-то давно он обладал теми качествами, за которые его возлюбили, за которые его почитали, но ныне он все те качества растерял. Мне кажется, он утратил к нам интерес, ему мы безразличны. Все эти церкви, все эти храмы, что остались после него, — как ископаемые, от которых простым людям нет никакой пользы. А вы? — неожиданно спросил монах, краем зрения взглянув на нас. — Веруете ли вы?

— Да не знаю даже… — ответила я. — Не было времени задаться подобным вопросом.

— Даже если не задавались, сестра Макс, вы все равно во что-то должны верить. Необязательно в господа. Вера есть всегда и неважно, считаешь ты себя религиозным или нет.

— Ну… — я посмотрела на бота. — Я верю в него! Он всегда мне поможет.

— Нет, дитя мое. Это не вера. Прежде всего, ты не должна видеть объект своей веры. Он не должен присутствовать в реальном мире. Но он вполне может быть в твоей голове.

— Не понимаю. Как-то нелогично. И бессмысленно! Как можно верить в то, чего даже не существует?

— Очень просто. Это заложено в саму сущность веры. Она наивна и несбыточна. Этому меня научил старый господь, и это то немногочисленное, за что я ему благодарен. Я и многие другие люди верили в эфемерное лучшее. Свято верили. Однако «лучшее» так и не наступило. Мы, больные, измученные люди, глотали таблетки, в которых на самом деле не было лекарства…

Какой странный монах — никогда бы не подумала, что услышу подобные речи от религиозного человека.

— Погодите, я запуталась. Объясните: какой тогда смысл во всем этом?

— Смысл в самообмане.

— …

— Поэтому я больше не верю.

Это окончательно вогнало меня в ступор.

— Разве можно монаху не верить? — спросила я. — Монах без веры ведь и не монах вовсе. Это как отделить от ночи ее темноту — просто не получится.

— Старый господь лжив. Он питается нашими молитвами, но ничего не дает взамен. Истинный Господь совершенно иной. Он не требует слепой веры в себя, он искренен в своей сути. Он искренен в жестокости, искренен в милосердии. Искренен во всем, что бы он ни делал. И это все, что мне нужно. Его искренность.

— Кто же этот ваш бог?

— Сестра Макс, разве ответ не очевиден?

— Боюсь, что не для меня.

— Господь повсюду. Мы находимся прямиком в его святом нутре, именуемом чистилищем.

Теперь до меня дошло.

— Вы считаете Изнанку богом?

— Это не я «считаю». Такова истина, такова реальность. Господь — это Изнанка. Необъяснимый. Прекрасный. Всесильный. Наблюдающий за нами. Дарующий нам испытания.

— Ну… может быть, — только и могла ответить я, чтобы не обидеть Августия. Бот молчал и совсем мне не помогал. — Хотя подождите, вы же говорили, что объект веры нельзя увидеть. Но лес — вот он, и тут и там.

— Я также сказал, сестра Макс, что не верю в нового Господа. Вера — это не больше чем опиум. Мне не нужно верить, потому что я знаю, что Господь искренен.

Убедительно. Ну, та часть, которую я поняла — убедительная. Нет, я правда пыталась понять логику Августия. Но какая-то она была уж очень запутанная и опасно граничила с противоречием самой себе.

— Ага… А можно еще вопрос?

— Конечно, спрашивайте. Я отвечу на любой вопрос про Господа нашего.

— Вы сказали, что разочаровались в предыдущем боге из-за того, что он вам не отвечал. Так, может, это было своего рода испытанием? Он как бы говорил вам, что стоит надеяться не на него, а на себя?

— Сестра Макс, есть разница между испытанием и безразличием, — мне показалось, будто в голосе монаха что-то поменялось, причем не в лучшую сторону. — Гнобление, простите меня за выражение, — это не испытание. — Его голос сделался прежним: — То ли дело истинный Господь. Он ко всем относится одинаково. Он непостоянен, он изменчив, но он честен. Он прислал ко мне вас, чтобы проверить мою решимость, проверить, насколько верен я ему, и я намерен пройти его испытание.

Да никакой он не монах — он просто фанатик. Ну нельзя всерьез говорить такие вещи.

— Если честно, я не могу до конца понять вашу логику, — призналась я.

— Это нормально. Вы просто еще не почувствовали присутствие Господа. Когда он явит себя, вы вспомните мои слова.

— Наверно, — пожала я плечами. Моих бровей, что выгнулись в сомнении, он к счастью видеть не мог.

— Теперь позвольте и мне поспрашивать. Брат робот?

Я подавила усмешку, едва не сорвавшуюся с моих губ. «Брат робот», тоже мне…

— Да, человекоподобное существо?

— «Человекоподобное существо»? Звучит немного… высокомерно.

— Он так всех называет, — поспешила предупредить я. — У него глюк такой. Не обращайте внимания.

— Господь учит, что мы должны относиться ко всем с пониманием и милосердием. Я не держу обиды, — смиренно сказал Августий. — Брат робот, я хочу вас спросить.

— Ожидаю вводных данных, — сухо отозвался бот.

— Это он так говорит, что вы можете спрашивать, — пояснила я, заметив молчаливое замешательство Августия.

— А, да? Хорошо. Брат робот, вы же слышали наш разговор? Мне интересно, во что верят подобные тебе. У вас, машин, наверно, существует собственный Господь? Мне бы хотелось побольше узнать про него.

Бот ответил не сразу:

— Только моя спутница подходит под определение «бога», — его ответ меня не удивил.

Августий замедлил шаг и поравнялся с нами. Теперь мы шли одной линией; бот летел между мной и монахом.

— Интересно узнать, почему, — промолвил монах.

— Она на иной ступени существования. Без нее не было бы меня. Я — ее творение.

— Понимаю, — покивал Августий и задумчиво добавил: — Это можно соотнести с учением старого господа… Как он создал нас, так и она — создала тебя. Интересно. Интересно! Я и не догадывался, что ты такая мастерица, сестра Макс! Собрать робота, который понимает человека, и отвечает, будто сам человек…

Я не стала отнекиваться и объяснять монаху, как на самом деле обстоят дела.

Мой план, гляжу, провалился с треском. Хотела узнать, что Августий за человек, но вместо этого услышала кучу абсолютно лишней и бесполезной информации. Хотя… если подумать, то его рассказ о том, как он оказался в Изнанке был довольно уклончивый. Он не раскрыл ничего конкретного про себя, что логично, я ведь тоже не раскрываю, что у меня, например, есть хвост. Он вообще увел разговор в пространные рассуждения. Уж не знаю, специально или нет.

Туман (ч. 2)

Прямо по курсу показался силуэт. По мере нашего приближения он приобретал все более четкие очертания, пока наконец не принял форму гриба. Размером он был в два человеческих роста, не меньше, а под его шляпкой в теории могла спрятаться группа людей.

— Мы идем в верном направлении, — заметил Августий и коротко вздохнул. — Я вас утомил разговорами, не так ли? Извините, у меня давно не было возможности поговорить с другими людьми о Господе. Говорить с Господом о Господе тоже рано или поздно устаешь, да простит меня Господь за подобные слова.

Я прикрыла губы ладонью, чтобы скрыть ухмылку.

У гриба оказалась металлическая ножка, неравномерно облепленная плотью и обвязанная непонятными лианами. Шляпка же в большей степени выглядела травянистой. Тут же неподалеку протекал ручеек с красной, как кровь, водой. Монах как бы невзначай заметил, что пьет именно отсюда. И вот, вроде бы, бери и пей тоже, сколько хочешь, но интуиция так и кричит: не вздумай!

Я не стала испытывать судьбу. Мы прошагали еще несколько гифранов, и что-то резко сдавило мне виски. Сдавило так сильно, будто с каждой стороны находились мощные магниты, которые стремились друг к другу, невзирая на преграду в виде черепа и его содержимого.

— Уф… — коснулась я рукой головы.

— Болит, да? — заметил Августий.

— Угу.

— У меня тоже.

— А у вас-то от чего?

— От того же, от чего и у вас. Лихорадка дает о себе знать время от времени. Волноваться, сестра Макс, не о чем — вы со мной, — заверил Августий, и его губы изогнулись в ободряющей улыбке.

— Что еще за лихорадка?

— Когда Господь рассержен, он насылает на нас, грешников, кару. Она мучает нас, заставляет истекать кровью, увечит, а в конце убивает. Но тот, кому удастся выстоять, тот, значит, прошел очередной круг, и снял с себя часть грехов…

Внутри меня зародилось неприятное, ноющее чувство, точно какой-то червяк начал меня грызть.

— Мне не надо ничего снимать… — негромко проговорила я.

— Простите? — отозвался монах. — Вы что-то спросили, сестра Макс?

— Мне не надо ничего снимать, говорю, — повторила я громче. — Нет у меня никаких грехов.

— Это заблуждение, — возразил монах. — Все мы, так или иначе, грешны. Даже господь в конечном счете сделался грешником.

— Нет-нет, я правда не могла сделать чего-то плохого! Прошла буквально пара дней, как… как я тут оказалась.

— В Изнанке все грешны, — повторил монах спокойно, но в то же время категорично, как будто это какой-то незыблемый канон. У меня не было никакого желания спорить, и я просто промолчала.

Однако на этом наш глупый разговор про грехи не закончился. Более того, он получил совсем уж странное развитие.

Отдалившись на некоторое расстояние от гриба, мы наткнулись на три кочки, торчащие рядком. Густой туман слегка расступился, и я увидела, что кочки — не совсем кочки, да еще к тому же разной формы. Перед нами предстали куб из железа, сфера из плоти и травяная пирамида.

— Удивительно, — произнес монах. — Ничего подобного я в окрестностях прежде не встречал! Хотя могу поклясться, что исходил все вдоль и поперек. Воистину пути Господни неисповедимы!

— Не на что здесь смотреть, — изрек бот. Он оказался неправ.

— Человек в рясе, — задрожала пирамида, говоря ласковым женским голосом. — Помнишь ли ты свой грех?

— П-помню, — ответил монах с заминкой. Он, видимо, не ожидал, что пирамида заговорит с ним. Я тоже, честно говоря, не ожидала. — Каждый день неистово замаливаю его.

— А ты? — заговорила сфера нейтральным бесполым голосом. — Помнишь ли ты свой грех, человек-призрак?

У меня екнуло в груди. Она обращалась ко мне.

— Какой грех? — непонимающе спросила я.

— Неужто ты уже забыла? Не так давно это было.

— Ну, я не очень красиво поступила с Фраудом…

— Нет. Это не грех. Ошибка. Заблуждение. Но не грех.

Я хмуро посмотрела на сферу, скрестив руки на груди. Не понимаю, чего от меня хотят?

— Ты убила человека. Таков твой грех.

— Наглая ложь! — вознегодовала я, мгновенно разомкнув крест на груди и сжав кулаки. — Я не убийца, ты, дурацкая кочка!

— Как не убийца? Ты обманом завела человека в ловушку, чтобы вернуть себе тело. Он погиб, а ты благодаря этому живешь. Такова истина.

— Э-это вышло случайно! — вздрогнула я.

— Неважно.

— И вообще — это не я! Не я затащила его в камеру, понятно?

— Не имеет значения, — безразлично сказала сфера.

— Я даже не знала, что это такое! Если бы я могла ему помочь, я бы помогла! — кричала я все громче и эмоциональнее. — Мне было так же страшно, как ему! Меня, в конце концов, затянуло в камеру вместе с ним! Я точно так же ничего не понимала, я такая же жертва!..

Я притихла, часто дыша. Глаза пощипывало, в уголках проступили слезы. Довели. Сфера больше ничего не сказала, будто удовлетворившись полученным результатом. Я вытерла глаза рукавом.

— Ты, робот, — заговорил куб низким мужским голосом. — Знаешь ли ты свой грех?

— Погодите, погодите, какой грех может быть у робота? — вмешался монах. — Он ведь робот!

— Твой грех заключен в самом твоем существовании, — продолжил куб, проигнорировав монаха. — Не человек, но и не робот. Ты застрял между двумя состояниями. Ты целое число между нулем и единицей. Тебя не должно существовать.

— Но ведь грех — это человеческая напасть, — сказал монах. — Как робот может быть виновен перед Господом? Это абсурд! — Он посмотрел меня, ища поддержки, но я слабо покачала головой, показывая, что я ему тут не помощница.

— Из последней полученной информации я могу сделать вывод, что так называемый «бог» точно так же «застрял» между нулем и единицей, — наконец прервал молчание бот. — Мне все равно. Я такой, каким меня создали. Моя цель остается прежней.

Ответ был вполне в его духе.

— Помните свои грехи, — сказали фигуры в унисон. Видимо, они сказали все, что хотели. Следом набежал туман, еще гуще прежнего, и скрыл их за собой.

— Я должен поговорить с Господом, — сказал взбудораженный монах. — Непременно с ним поговорю, но сначала вы! Сначала помогу вам. — Он посмотрел на меня понимающим взглядом. — Говорил же. Мы все в чем-то провинились. Не бывает здесь хороших людей. Хорошие люди остались наверху.

— Они не правы, — фыркнула я. — Ну их.

— Зря, сестра Макс! Зря вы так говорите. На вашем месте я бы прислушался к их словам. Уверен, они как-то связаны с Господом, и просто так не стали бы говорить подобные слова!

Я просто кивнула, хоть и не согласилась.

Какое-то время было тихо, ничего не происходило, мы спокойно шли. Однако затем боковым зрением я заметила непонятное движение и, насторожившись, резко повернула голову. Параллельно с нами, на расстоянии трех гифранов, шагал мутный силуэт. Он был маленького роста и выглядел как ребенок.

— Глядите! — показала я пальцем.

Втроем мы остановились и уставились на силуэт. Силуэт повторил за нами: тоже остановился и тоже уставился на нас своим пустым черным лицом, без глаз, без рта, без ничего.

Что это? Иллюзия, подосланная лесом? Или он настоящий?..

— Ребенок… — ошарашенно прошептал Августий. — Откуда? Немыслимо… В Изнанке?..

— Эй? — позвала я, махнув силуэту рукой, но тот не отозвался. Неподвижно, как статуя, он взирал на нас.

— У меня нехорошее предчувствие, — сказал Августий с побледневшим лицом.

Силуэт вдруг кашлянул, коснулся живота худой ручкой и, кажется, потер его, как если бы был голоден. Он плаксиво застонал и слегка сгорбился. Растерянно огляделся по сторонам, будто бы не замечая нас.

— Мы здесь, — позвала я сквозь туман, однако ребенок снова не отреагировал.

— Пойдемте, — сказал монах.

— Но там же…

— Пойдемте, — настойчивее повторил Августий, перебив меня. — Господь проверяет мою решимость. И, возможно, не только мою, но и вашу. Вы же хотите выбраться отсюда? Я все еще намерен вам помочь. Нечего тут стоять.

Да… Это запросто могло оказаться ловушкой, согласна. Но что если мы ошибаемся?

— Предложение: можно проверить, настоящий ли он, — изрек бот. — Я полечу к нему и выясню это.

— Не вздумай, — резко сказала я. — Потеряешься еще. И да, прежде чем ты возразишь, что тут лететь всего нечего, — ребенок, если предположить, что он все-таки настоящий, нас не видит и не слышит. Возможно и ты, когда подлетишь к нему, потеряешь нас из виду.

— Тогда вам придется смириться с неопределенностью, — подытожил бот.

— Именно, — кивнул монах. — Смирение поможет преодолеть нам трудности.

Ребенок положил на живот вторую руку и опять тихонько застонал. Нас это не остановило, и мы продолжили путь.

— Взгляните на это с другой стороны, — говорил бот, подлетев поближе к моей голове. — Нам нечем помочь человекоподобному детенышу. У нас нет ни еды, ни воды — вы даже свой голод и жажду утолить не можете. Мы не можем взять его с собой. Он будет только мешаться и все равно рано или поздно погибнет. Тем более программой мне предписано защищать только вас.

— Ты как обычно, бот. Холодная логика, и больше ничего. — (Это он меня сейчас так попытался успокоить? Ну спасибо, лучше мне не стало.) — Все так, ты прав. Мы с тобой ему действительно ничем не поможем. Но Августий мог бы ему помочь. У него как раз-таки все есть. Не подумайте, что я вас упрекаю, Августий, просто… просто мысли вслух.

— Ту еду, что я вам предложил ранее, добыть не так легко, — отозвался монах. — Чтобы ее приготовить к тому же, требуется время.

— И все же вы предложили ее мне безвозмездно. Наверно, правильно, что я отказалась от нее. Хотя бы не объела вас.

— Вера учит нас, что мы должны помогать ближнему и быть милосердными. К сожалению, я не могу помочь всем. Помочь всем и быть милосердным ко всем — это то, что подвластно только Господу.

Он говорил как монах, одет был как монах, но мне все равно казалось, будто в нем что-то не так.

— Давайте просто закроем эту тему, — предложила я. — Что толку теперь спорить…

Причина же спора, ребенок, продолжал тихо следовать за нами, и тем самым нервировал меня. Так видит он нас или нет? Если не видит, то почему идет почти параллельно нам?

— Не обращай на него внимания, — посоветовал монах.

— Легко сказать, — ответила я.

Дальше стало только хуже.

Чем дальше мы углублялись в туман, тем больше вокруг нас возникало силуэтов, принимавших самые разные формы. Сначала мимо нас проплыло безмолвное сборище людей, больше похожее на бесформенное месиво из ног и голов; потом поблизости возникла огромная клетка с толстыми прутьями, а за нею показался величественный храм, чья вершина была размыта туманом как клякса акварели, растекшаяся по бумаге. Ребенок не отставал. Один плюс был в этой ситуации: у меня отпали сомнения, с чем мы имеем дело, и унялась совесть.

— Не понимаю, каким образом ваш бог пытается меня испытать, — нарушила я тишину, — но если силуэты и несут в себе какой-то сакральный смысл, то от меня он упорно ускользает.

Монах промолчал. Я не мастерица в чтении человеческих душ, однако не могла не заметить, что болтливый доселе Августий сделался задумчивым и хмурым. Может, конечно, это простое совпадение, и у меня создалось неверное впечатление, но все-таки… какой-то он все-таки странный. Будто он что-то скрывает — и такая мысль у меня уже возникает не в первый раз.

— Помогите… — вдруг донеслась слабая мольба из тумана.

Очередной силуэт возник прямо перед нами, заставив остановиться. Эта была девушка, вне сомнений, но девушка со скрюченным и измученным телом. Она неуверенно стояла на ногах, пошатываясь.

— Помогите… — повторила она чуть громче.

— Теперь они начали говорить, — утомленно вздохнула я.

— У нее голос похож на твой, — заметил монах.

— В каком смысле? — оживилась я.

— Подтверждаю, — сказал бот. — Голос силуэта полностью идентичен вашему.

— Да ничего подобного! — возразила я. — Вы придумываете.

— Вы слышите свой голос иначе, чем окружающие. Неудивительно, что вы не заметили сходства.

Ну ладно, допустим, верю. И что дальше?

Девушка вдруг двинулась к нам навстречу, все так же пошатываясь. На всякий случай я приготовилась бежать. Девушка все приближалась и приближалась, уже было слышно ее тяжелое хриплое дыхание. Наконец, она остановилась на расстоянии гифрана от нас, все еще сокрытая густым туманом, и спросила тихим и дрожащим, словно у замерзшей птички, голоском:

— Вы поможете мне?..

Никто из нас не пошевелился, не промолвил ни слова. Все, наверно, надеялись, что она просто отстанет, и пойдет своей дорогой. Я, во всяком случае, надеялась. Девушка, кажется, посмотрела на нас всех по очереди, а затем, так и не дождавшись ответа, прошептала огорченно:

— Не поможете…

Ее ноги подкосились, будто обломанные веточки. Падая, она явила нам покрытое струпьями лицо, что на короткий миг вырвалось из тумана. С влажным чавком она шлепнулась плашмя к нашим ногам. Я только моргнула, еще не до конца осознав, что произошло, а ее тело уже превращалось в черный дым. Еще мгновение — и от нее не осталось ничего, дым растворился в тумане.

— С меня довольно, — сказал Августий раздраженно. Он повернулся к стоявшему неподалеку ребенку. — Сколько еще ты собираешься преследовать меня? Чего тебе надо? С ума меня свести хочешь? — почти рычал он. — Моими мучениями питаешься?

Ребенок по-прежнему не реагировал.

— Сгинь! — прикрикнул монах.

К моему удивлению, будто испугавшись, маленький силуэт послушался. Он последовал примеру девушки и в мгновение ока тоже растворился в тумане.

Фух. Какое облегчение! Снова одни в тумане. И никаких дурацких силуэтов поблизости…

— Я не мог больше его выносить, — печально вздохнул Августий.

— Видимо, и у монаха терпению есть предел, — пожала плечами я. — Да ничего, бывает, Августий. К тому же он сам напросился. Нормальные люди не преследуют других людей.

— Да… только все-таки я никакой не монах, — признался он.

В воздухе повисла короткая пауза.

— Ну, я догадывалась об этом, — скрестила я руки на груди. — Слишком уж вы себя по-актерски вели.

— Все эти рассуждения о господе — ничего не стоят.

— Ну вот… а я еще вникать зачем-то пыталась.

— Я пытаюсь казаться монахом, но на деле я ничего не смыслю в религии.

— Тогда зачем вы этим занимаетесь?

— Я думал, что так смогу вести праведную жизнь. Я не хочу рассказывать вам о своей жизни. Лишь скажу, что я нехороший человек и делал такие вещи, о которых и подумать страшно.

Я в напряжении сжала кулаки.

— Предположение: различные тени, что мы видели, связаны с событиями из вашей жизни.

Реакция Августия была красноречива. Он молча поджал губы — да так, что они превратились в тонкую белую ниточку.

— Похоже, испытание вы провалили… — сказала я негромко.

— К черту испытание.

С ним нужно быть осторожной. Еще более осторожной, чем прежде. Убийца ли он, работорговец ли, злодей или кто-то еще — мне неизвестно, и то, что он сознался в этом, лучше его не делает.

— Я понимаю, что обманул ваше доверие, — сказал Августий, дрожа. — Но я не желаю вам зла. Клянусь. Я сдержу свое слово и доведу вас. Пожалуйста, мне это нужно. Мне обязательно нужно довести вас.

От того, с какой интонацией он это произнес… мне захотелось поверить ему. Он либо гениальный актер, либо говорит правду и по-настоящему нам помогает. И все же я чуть-чуть увеличу дистанцию между нами — для спокойствия.

Оставшийся путь отнял у нас полчаса. В месте, куда нас привел Август, туман был заметно реже, и я даже могла разглядеть впереди густые лианы.

— Функции восстановлены, — объявил бот.

— Хорошая новость! — порадовалась я.

— За этими лианами находится совершенно другая местность, которую я не знаю, — поведал Августий. Он потер руки в нерешительности. Лицо у него было какое-то красное. — Вам следует поторопиться. Чувствую, лихорадка становится в этом месте совсем злая…

Кстати, я ничего не чувствовала… На виски ничего не давило! Странно.

— Спасибо вам, — сказала я Августию. — Без вашей помощи мы бы затерялись совсем.

— Нет, спасибо вам, что доверились мне, — он слабо улыбнулся, на его лице отразилось облегчение. — Теперь я могу себе сказать, что делал не только плохие вещи, но и сделал одну хорошую, а не бессмысленно замаливал прошлые грехи. Нет, правда, спасибо вам…

Я не смогла ничего придумать в ответ и просто улыбнулась ему.

Мы с ботом направились к лианам. Не успели мы толком отойти, как услышали жуткий хриплый кашель позади. Обернувшись, я увидела перекошенного Августия. Его глаза буквально вылезли из орбит, а лицо покраснело, как помидор. Я дернулась к нему, но передо мной тут же возник бот, преградив путь:

— Не подходите к нему, — предостерег он.

— Но он же!..

— То же самое может произойти с вами. Вы этого хотите?

— Так помоги ты ему! — выпалила я. — Мне кажется, лихорадка на тебя не подействует!

Вряд ли бот успел бы помочь Августию. Все случилось быстро. Вот Августий уже валяется на земле, одной рукой схватившись за грудь, а пальцами другой вцепившись в мясную землю, и задыхается от кашля; вместо глаз зияют две окровавленных дыры, по лицу бегут красные ручейки. Затем он издает сдавленный крик, и его агония прекращается. Он затихает и больше не шевелится.

Бот ринулся к нему, а я так и осталась на месте, боясь сделать хотя бы шаг. Бот провел лучом сканера по неподвижному телу и изрек:

— Оно мертво.

Королевство в беде (ч. 1)

Фотография. Отвратительная фотография смерти засела в моем мозгу. Она то и дело возникала перед глазами, в очередной раз пугала меня, а затем исчезала, снова ненадолго затаиваясь. Я пыталась выбросить ее из головы, но это было бесполезно: я словно была ей не указ, и она продолжала надо мной издеваться, появляясь, когда ей заблагорассудится.

Мне было холодно; по рукам, которыми я себя обнимала, бегали мурашки. В каменистом туннеле, который скрывался за лианами, хозяйничали темнота и сырость. Но это еще ладно; удивительно то, что туннель был абсолютно прямой, будто кто-то пробурил его специальной машиной. Я вовсе не жаловалась, нет, напротив — благодаря этому впереди отчетливо виднелась белая точка выхода. Никаких хитросплетений, никаких блужданий, все просто — цель ясна как никогда; после пустыни и тумана этот природный «коридор» стал передышкой, которую Изнанка, видимо, из жалости, либо из желания подразнить, либо из-за какого-либо еще непонятного мотива, любезно решила нам предоставить.

Недовольное урчание желудка эхом разнеслось по пещере.

— Gapu, как же есть хочется… — проныла я.

Живот прилип к позвоночнику, и в моем случае это ни разу не преувеличение. Как же я жалела, что отказалась от еды, предложенной Августием! Голод требовал себя удовлетворить, настойчиво требовал, и даже опасность отравиться перестала быть для него весомый доводом.

Вздохнув, я потерла мерзнущие плечи и негромко спросила бота:

— Ты понял, что произошло с Августием? — его имя, произнесенное вслух, вызвало перед глазами очередной постмортем. — Почему лихорадка, от которой у меня болела голова, убила его?

— Известно ли вам, как гравитация влияет на человеческий организм, Маленьер?

— Э-э… Я знаю, что очень высокая гравитация может сломать человеку кости. Почему ты спрашиваешь?

— Я проанализировал труп. Кроме того, что вы видели сами, — а именно: лопнувшие глазные яблоки, кашель, кровь изо рта и носа, мною также были обнаружены: смещенные желудок, кишечник и печень, которые сдавили собой легкие; разорванные сосуды из-за большого объема крови, что сконцентрировались в верхней части тела — этим обусловлено красное лицо, глазные яблоки лопнули от повышенного давления скопившейся крови. Кроме того в дыхательных путях я обнаружил частицы еды, что он предлагал вам.

Меня чуть не стошнило. Я специально дослушала красочное описание до конца — назойливого чувства голода как не бывало.

— Ладно, — проговорила я, сглотнув слюну, — и что это значит?

— Его состояние схоже с тем, как если бы данное существо долгое время находилось в положении вверх ногами.

— Но ведь… с ним же все было нормально? Его убило за считанные мгновения.

— Поэтому я спросил, что вы знаете о влиянии гравитации на человеческий организм, Маленьер. Вы правильно сказали, что под высокой гравитацией у человека ломаются кости, однако вы упустили немаловажную деталь, что они ломаются под собственным весом. Аналогично и в этом случае: в нормальных условиях — то есть с естественной гравитацией, процесс смещения органов и оттока крови занял бы значительное время. Предположение: человекоподобное существо угодило в участок, где гравитация была значительно выше привычной.

— Ты говоришь, что он был как бы вверх ногами — почему же он тогда не улетел вверх? Для него, логично предположить, пол и потолок местами поменялись, а значит, с ним не должно было произойти того, что произошло. Почему так?

— Неизвестно. Мои познания обширны, однако данная область занимает скудный объем места в моей памяти.

— Ну а я и того меньше знаю. Разве что какой-нибудь огромный магнит удерживал Августия от падения.

— Я тоже думал об этом. Примерно таким образом работает так называемая «лихорадка», — подытожил он.

Я вдруг обнаружила, что нервно вцепилась пальцами в плечи.

— Как нам избегать лихорадки, бот? Ориентироваться, gapu, на собственные глаза? Если вываливаются, значит, пора разворачиваться и бежать? Потому что привычным образом ее, похоже, никак не заметить!

— Я не обладаю инструментами для ее выявления. Более того, я никоим образом не могу ее почувствовать, потому что не обладаю органами осязания. К сожалению, в этом я вам не помощник; действительно: вам придется ориентироваться на свои ощущения. Тем не менее, я продолжу изучать это явление — данной задаче был присвоен высокий приоритет.

— Невидимая смерть… — прошептала я, пропустив мимо ушей половину того, что сказал бот. — Да-а, а как логически объяснить те силуэты, которые мелькали в тумане? И того мальчика?

— Предположение ноль-один: лес, говоря простым языком, может забираться в мозг человекоподобных существ. Предположение ноль-два: туман обладал неким свойством, из-за которого человекоподобное существо могло транслировать собственные воспоминания, иными словами, претворять мысли в реальность.

— Ну и бред.

— Вы сами спросили меня. Это все, что я могу ответить на ваш запрос. У меня есть еще несколько псевдонаучных теорий, но я сомневаюсь, судя по вашей реакции, что они буду вам интересны.

— «Псевдонаучных»? Бот, у нас тут гравитация раздавила — э-э, раздавила наоборот — человека прямо на наших глазах. Ты уверен, что все, что тебе известно, не псевдонаука?

— Более чем уверен. Во-первых, создатели не могли записать в меня заведомо ложные данные. Люди, которые создали меня, по определению не могли чего-то не знать или знать, но не полностью. Во-вторых, мои знания основаны на проверенных, экспериментально подтвержденных фактах, в которых нет ни частицы субъективности. Скорее проблема в моей неспособности верно интерпретировать местные явления, нежели в знаниях, которые в меня заложены.

Я осознала, что ввязалась не в тот спор, и поспешила признать это:

— Ладно-ладно, gapu, я просто предположила.

Он и вправду считает нас каким-то богами, которые, видимо, знают все-все-все. Я вздохнула. Я ничего не знаю. Даже не помню, как оказалась в лесу. Паршивенький из меня божок.

Ладно, странные мысли прочь — неровный овал выхода белел уже совсем рядом, заставляя меня щуриться. Я полюбопытствовала у бота, на сколько мы приблизились к нашей цели, и закономерно приуныла, услышав, что общий проделанный путь в сумме составляет «пятнадцать целых и девять сотых процентов». Пожалуй, мне стоит радоваться и таким крохам — что какое-никакое продвижение все-таки есть.

Мы, наконец, вышли из бесконечного туннеля, и яркий свет безжалостно обрушился на мои глаза. Поначалу я шла практически вслепую, видя суженным полем зрения лишь черный кусочек бота. Когда глаза немного попривыкли к свету, я обнаружила, что мы идем по широкой тропинке, усеянной гладкими камешками, вокруг нас блестят пузырьки, как будто бы мыльные. Их тут были сотни, возможно, тысячи; большие и маленькие, они возвышались над нами волнами, подрагивали и переливались всеми цветами радуги. Я не удержалась и ткнула пальцем в ближайший пузырек, однако он не лопнул — его поверхность оказалась неожиданно плотной и упругой. Вездесущие потолочные кристаллы, светившие здесь в полную мощность, выглядели размытыми, как если бы находились за пеленой воды. Среди пузырьков также можно было заметить длинные фиолетовые стебли. Они чем-то походили на водоросли, и мне начинало казаться, что мы идем по морскому дну.

— Знаешь, в этом месте на удивление умиротворенная атмосфера.

— Рекомендация: не терять бдительности.

Тропинка привела нас к воротам, сделанным из… ракушек? Ничему уже не удивляюсь. У ворот стояли две гуманоидные фигуры — они были как бы слеплены из пузырьков, разных форм и размеров. В руках они держали копья. Завидев нас, парочка предостерегающе выставила оружие перед собой.

— Можно пройти? — робко спросила я.

— Нельзя, — булькнул один из них, даже непонятно какой, правый или левый. Выглядели они идентично.

— О, вы умеете говорить! Это все упрощает. — Осознав, что мои слова могли прозвучать как оскорбление, я поспешила исправиться: — Не подумайте ничего плохого, просто нечасто тут разумных существ встретишь, — что было лукавством. — А почему нельзя пройти?

— Приказ его величества: никого не впускать и не выпускать, — на этот раз, вроде бы, ответил правый стражник. — Уходите!

— Маленьер? — повернулся ко мне бот. Что у него на уме, было ясно как день.

— ПУСТИТЕ ИХ, ОСТОЛОПЫ! — вдруг донесся раскат громового голоса. — ОНИ ИЗВНЕ! ИХ МОЖНО ПУСТИТЬ, И ДАЖЕ НУЖНО! ПУСТИТЕ И СОПРОВОДИТЕ ИХ КО МНЕ, ИДИОТЫ! НЕМЕДЛЕННО!

Стражники тотчас убрали копья. Ворота за их спинами магическим образом открылись сами.

— Не заставляйте ждать его величество, — настойчиво посоветовал левый стражник.

За воротами скрывался целый город. И все — абсолютно все: домики, дороги, тротуары, и прочее, и прочее, — было построено из ракушек. Много рассмотреть, однако, не получилось, ибо к нам подскочил пузырчатый гуманоид, представившись слугой, и потащил нас прямиком к дворцу, что возвышался над всеми остальными постройками.

— Зачем мы понадобились вашему правителю? — спросила я слугу. — Нам, понимаете ли, не нужны никакие проблемы…

— Ничего не знаю! Я всего лишь слуга, который выполняет поручения его величества.

Мы зашли во дворец, поднялись по длинной лестнице и оказались в просторном зале. Я сразу обратила внимание на высоченные окна, часть из которых представляла собой разноцветные витражи. Вместо стекла, кажется, была блестящая пленка, как от мыла. Слуга привел нас к трону с высоченным пьедесталом. Я задрала голову. На самом верху восседал пузырь, а внутри пузыря плавал человеческий мозг.

— ТЫ НЕ РОБКОГО ДЕСЯТКА, РАЗ ОСМЕЛИЛАСЬ ПОСМОТРЕТЬ МНЕ В ГЛАЗА.

Справедливости ради, у него не было глаз.

— Склони голову, быстро! — прошипел мне на ухо слуга. У него тоже не было глаз, но если бы и были, то они бы взирали на меня в ужасе. Я его благополучно проигнорировала и спросила у мозга в пузыре:

— Так это вы звали нас?

— Я, — гордо объявил он. — ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ О.

О-о. Чувствую, будет тот еще разговор…

— Его Величество О Непоколебимый, Непобежденный, — затараторил слуга, — Непревзойденный, Всепонимающий и Всепрощающий, Великий Завоеватель, Король Аий и Шандарша, Царь Рекимии, Мастикии, Мостикии и Мустикии, Князь Бунди, Отани, Гес и Ясы, Император Надгры, Ледо и Ардинии, Граф Гарвеал и Лаевраг, Герцог Салинарр, Владыка всей Изнанки. — Не знаю, были ли у слуги легкие, но чуть не задохнулся он весьма правдоподобно. — Ваше величество, я привел их! — добавил он, трясясь.

— СГИНЬ УЖЕ С ГЛАЗ МОИХ, ДУРЕНЬ, — было ему ответом.

— Слушаюсь, ваше величество!

Слугу как ветром сдуло.

— А меня зовут Макс. Ничего-не-понимающая, Безумно Голодная и Уставшая. — Не желая с порога портить отношения, я неумело изобразила реверанс.

— КАКОЕ ЖАЛКОЕ ПОДОБИЕ ПРИВЕТСТВИЯ. НЕВАЖНО. ТЫ НЕ ЗДЕШНЯЯ, ЧЕЛОВЕКОПОДОБНОЕ СУЩЕСТВО, Я МОГУ ЗАКРЫТЬ НА ЭТО ГЛАЗА.

— Замечание: человекоподобное существо здесь только одно, — равнодушно вставил бот. — Это ты.

— КТО ЭТО ТАМ ГОВОРИТ? ЧТО ЗА ЖАЛКАЯ БУКАШКА? Я ТЕБЯ ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛ. — Великий О приподнялся на троне. — Я ЧЕЛОВЕК, И ЭТО ОЧЕВИДНО ВСЕМ, КРОМЕ ТЕБЯ.

Не уверена, что бултыхающийся в пузыре мозг можно назвать человеком… но какая разница.

— МОИ ПОДДАННЫЕ — МОЕ ТЕЛО. Я ЕСМЬ КОРОЛЕВСТВО. Я ЕСМЬ ЕГО МОЗГ.

— Принято, — бот поступил мудро, не став спорить.

— Я — КОРОЛЕВСТВО. Я — ЯДРО ЧЕЛОВЕКА. Я ЕСМЬ ЕГО СУТЬ, — громогласно объявил Великий О. — Я ЧЕЛОВЕК, — удовлетворенно подытожил он и опустился обратно на трон.

— Зачем мы вам понадобились? — поинтересовалась я. У меня уже начинала затекать шея.

— ВНЕМЛИТЕ ЖЕ МНЕ. Я ПОСТРОИЛ ЭТО КОРОЛЕВСТВО И ОЧЕНЬ ЕГО ЛЮБЛЮ. МОИ ПОДДАННЫЕ ТОЖЕ МЕНЯ ЛЮБЯТ. Я ИХ ТОЖЕ ЛЮБЛЮ. НО С НЕДАВНИХ ПОР У НАС В КОРОЛЕВСТВЕ ЗАВЕЛИСЬ НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ. ЗАРАЗА. ЧУМНЫЕ КРЫСЫ. ОНИ ЗАДУМЫВАЮТ ПЕРЕВОРОТ, ОНИ ХОТЯТ СВЕРГНУТЬ МЕНЯ, ВЕЛИКОГО И УЖАСНОГО О, ИХ ВСЕПОНИМАЮЩЕГО И ВСЕПРОЩАЮЩЕГО КОРОЛЯ. ДА КАК ОНИ СМЕЮТ? Я ДАЛ ИМ ВСЕ, А ОНИ ВСЕ РАВНО ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫ.

— И правда.

— НА МЕНЯ БЫЛО СОВЕРШЕННО ПОКУШЕНИЕ. — Великий О сделал многозначительную паузу, а затем добавил: —НЕУДАЧНОЕ.

А я уж было подумала, что он помер.

— ВЫ МНЕ НУЖНЫ, ЧТОБЫ ВЫЧИСЛИТЬ ЗАГОВОРЩИКОВ. ВЫ ТОЧНО НЕ ЗАМЕШАНЫ В ЗАГОВОРЕ, ПОТОМУ ЧТО ВЫ ПРИШЛИ ИЗВНЕ. БОЛЬШЕ Я НИКОМУ ТЕПЕРЬ НЕ ДОВЕРЯЮ. В ВАС, НЕЗНАКОМЦАХ, Я НАПРОТИВ — УВЕРЕН. ВЫ НЕЗАИНТЕРЕСОВАННАЯ СТОРОНА. НАЙДИТЕ ЭТИХ ГАДКИХ КРЫС, И КОГДА В КОРОЛЕВСТВЕ СНОВА ВОЦАРИТСЯ МИР, Я СМОГУ ПРОДОЛЖИТЬ ЗАВОЕВАНИЕ ИЗНАНКИ.

— А если мы откажемся?

— Я ПОСАЖУ ВАС В ТЕМНИЦУ И БУДУ ЖДАТЬ, ПОКА ВЫ НЕ ИЗМЕНИТЕ РЕШЕНИЕ.

— Замечание: существо не боится, что за это время его могут свергнуть?

— НЕ СВЕРГНУТ, БУКАШКА, — уверенно заявил Великий О. — Я ЧЕЛОВЕК, ЗАПОМНИ. ТЫ ИСПЫТЫВАЕШЬ МОЕ ТЕРПЕНИЕ. Я ВСЕПРОЩАЮШ, НО И У ВСЕПРОЩЕНИЯ ЕСТЬ ГРАНИЦЫ. — Он посмотрел на меня: — ТЫ ПОНЯЛА МЕНЯ? СДЕЛАЙ ЭТО И ПРОСИ ВСЕ, ЧТО ПОЖЕЛАЕШЬ.

— Я позволю себе наглость попросить награду вперед!

— ЧТО? — удивился Великий О.

— У вас есть что-нибудь съедобное? Я уже забыла, когда ела в последний раз!

Великий О уставился на меня. Он молчал несколько мгновений, а затем говорил:

— Я МОГУ ОТДАТЬ ТЕБЕ ПЯТУЮ ЧАСТЬ КОРОЛЕВСТА, СДЕЛАТЬ ТЕБЯ СВОЕЙ ПРИБЛИЖЕННОЙ, ОСЫПАТЬ БОГАТСТВОМ, А ТЫ ПРОСИШЬ ПРОСТУЮ ТРАПЕЗУ?

— ДА! — выкрикнула я. — С голоду помираю!

— ХОРОШО. СЕГОДНЯ Я ВЕЛИКОДУШЕН. ТВОЯ ПРОСЬБА БУДЕТ УДОВЛЕТВОРЕНА. СЛУГИ!

В мгновение ока нас окружили пузырчатые гуманоиды. Они будто прятались по углам и ждали одной команды — иного объяснения, как они тут оказались так быстро, у меня не было.

— НАКОРМИТЕ И НАПОИТЕ ЕЕ, — приказал Великий О.

Слуги отвели нас в зал поменьше. Здесь стоял длинный стол, за который нас и усадили. Слуги засуетились, и вскоре весь стол был заставлен всяческими блюдами. Все они были прозрачные и не очень-то аппетитные на вид. Бот все просканировал и сообщил, что не обнаружил ничего опасного и что можно приступать к еде.

Я попробовала первое, что попалось под руку — салат или не салат, не знаю. На вкус оказалось как вода. С мылом. Остальные блюда были не лучше. Я заставляла себя это есть, насильно впихивала в желудок, он противился, содрогался — это ведь совсем не то, что он так настойчиво требовал, — но я мысленно спрашивала: «Когда еще у тебя появится такая возможность?», и он молча поглощал очередную невкусную порцию.

С громких вздохом, я откинулась на спинку ракушечного стула. Наконец-то наелась и напилась. Только вместо удовлетворенности получила измождение и дурное послевкусие.

— Сейчас, бот, немного посижу и пойдем…

— Замечание: вы очень стойкая.

— Это попытка подбодрить меня, бот?

— Вывод, основанный на наблюдении.

Я посидела еще несколько минуток и поднялась.

— Нам, наверно, надо вернуться к королю, и расспросить его про покушение. А то я даже не знаю, с чего начать поиски.

— Маленьер.

— Чего?

— У нас есть собственные заботы.

— Ну, да. Но я не могу взять и обмануть его. Услуга за услугу. Хоть еда и была паршивой.

— Это не равноценный обмен.

— Он бы все равно ничего нормального не предложил взамен.

— Маленьер, нас ничего не обязывает задерживаться здесь, — настаивал бот. — И это существо не сможет нас остановить, даже если попытается. Я с легкостью расправлюсь с каждым из них, если потребуется.

— Уйми свою кровожадность. Все у тебя силовым методом вечно решается.

— Это не кровожадность. Это констатация факта. Их боевой мощи не сравниться с моей.

— Угу.

— Лишнее промедление может отбросить нас далеко назад. Вы готовы рискнуть достигнутым прогрессом?

— Мы уже обсуждали это. Или нет? Не помню. С тем же успехом промедление может нам наоборот подсобить. Тут ни в чем нельзя быть уверенным.

— Маленьер.

— Я обещаю слишком долго не задерживаться! Мы хотя бы попробуем, ладно? Может, по итогу удастся заполучить что-нибудь еще, пополезнее еды. Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

Бот задумчиво помолчал, а затем изрек:

— Вы меня убедили. Пока что я отступлю.

— Спасибо, бот.

— Не заставляйте меня использовать на вас инструменты повышения сговорчивости.

Мы вернулись в тронный зал. Великий О заметил нас только когда мы подошли к нему вплотную, а до этого момента он, похоже, пребывал в глубоких раздумьях, видимо, о чем-то таком же великом.

— ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? — проревел он.

— Спасибо за еду, — сказала я.

— ВЫ ПРИШЛИ СЮДА ТОЛЬКО ЗАТЕМ, ЧТОБЫ ПОБЛАГОДАРИТЬ? ВЫ НАПРАСНО ТРАТИТЕ СВОЕ И МОЕ ВРЕМЯ.

— Вообще-то я хотела расспросить вас про покушение. Мне же нужно знать, откуда начинать поиски.

— ВЕРНО, — ответил он после короткой паузы. — Я УПУСТИЛ ЭТО. НУЖНО БЫЛО РАССКАЗАТЬ СРАЗУ. ВОТ КАК ВСЕ БЫЛО. НАМЕДНИ БЫЛО ГРАНДИОЗНОЕ ТОРЖЕСТВО В ЧЕСТЬ ГОДОВЩИНЫ МОЕГО ВОЦАРЕНИЯ. В ЭТОМ ЗАЛЕ СОБРАЛИСЬ ВЕЛЬМОЖИ СО ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ. СЛУЧИЛОСЬ ЭТО УЖЕ ПОД САМЫЙ ЗАНАВЕС ТОРЖЕСТВА. ДА, Я ЕЩЕ ЗАБЫЛ УПОМЯНУТЬ, ЧТО В ЗАЛЕ СТОЯЛИ СТАТУИ, ИЗОБРАЖАЮЩИЕ МЕНЯ И МОИ ПОДВИГИ. КОГДА Я ГОВОРИЛ С ЭРЦГЕРЦОГОМ НЕРУ, МЫ КАК РАЗ СТОЯЛИ РЯДОМ С ОДНОЙ ИЗ СТАТУЙ. ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ, ДАЛЬШЕ ПРОИЗОШЛО?

Я неопределенно пожала плечами.

— СТАТУЯ ЧУТЬ НЕ УПАЛА НА НАС. НЕСКОЛЬКО САНТИМЕТРОВ — И НАС БЫ ОБОИХ РАЗДАВИЛО. Я УВЕРЕН, ЭТО НЕ СЛУЧАЙНОСТЬ. СТАТУИ БЫЛИ ЗАКРЕПЛЕНЫ НАДЕЖНО. КТО-ТО САБОТИРОВАЛ ЭТО С ОЧЕВИДНОЙ ЦЕЛЬЮ — УБИТЬ МЕНЯ, ПРЕДСТАВИВ ЭТО КАК НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ.

— Может, целились не в вас, а в герцога, — подметила я.

— БРЕДНИ. ЭРЦГЕРЦОГ НЕРУ — МЕЛКАЯ СОШКА, КОТОРЫЙ ПРОПАДАЕТ В СВОЕМ НИЧТОЖНОМ ЗАМКЕ И НИЧЕГО НЕ РЕШАЕТ. НЕ МОГУ ПРЕДСТАВИТЬ, КОМУ МОГЛО ПРИЙТИ В ГОЛОВУ УСТРОИТЬ НА НЕГО ПОКУШЕНИЕ. ДРУГОЕ ДЕЛО — Я.

— Вы не видели, кто, кроме вас двоих, был рядом со статуей? Не могла же она упасть сама по себе. Кто-то должен был наклонить ее, тем более, если вы говорите, что она была достаточно большой, чтобы придавить вас обоих.

— Я НЕ ВИДЕЛ. МНОГО КТО БЫЛ РЯДОМ. Я СПРАШИВАЛ ПОДДАННЫХ. НИКТО НЕ ВИДЕЛ. НИКТО НЕ ВЫБЕГАЛ ИЗ ТРОННОГО ЗАЛА. НИКАКИХ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ. МНЕ КАЖЕТСЯ, ВСЕ ОНИ ВРУТ. ПОЭТОМУ МНЕ И НУЖНЫ ВЫ.

— Странно, что никто не видел… Это было бы очень тяжело не заметить.

— Замечание: статую могли уронить иным способом.

— Каким, например?

— Неизвестно.

— Ты не помогаешь.

— ЭТО ВСЕ, ЧТО Я МОГУ ВАМ РАССКАЗАТЬ.

— А где та статуя?

— ВСЕ СТАТУИ Я ВЕЛЕЛ УБРАТЬ С ГЛАЗ ДОЛОЙ И ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НИХ.

— То есть на нее уже не поглядеть?

— НЕТ. ОНА УНИЧТОЖЕНА.

Я вздохнула. И как он хочет, чтобы мы нашли заговорщиков, когда он так относится к уликам?

Мы вышли из дворца в сопровождении слуг. У них же я попыталась узнать, кто может рассказать про произошедшее на «торжестве», но те ничего дельного подсказать не смогли, сославшись на то, что они всего лишь слуги, которые ничего не видят, ничего не слышат и ничего не знают — мебель, одним словом.

— Значит, будем спрашивать жителей, — решила я.

— Напоминание: это не наше дело.

— Если не хочешь участвовать в этом, то просто подожди у выхода.

— Мы не будем разделяться.

— Ну тогда не нуди. А лучше помоги: с твоим сканером мы вмиг найдем заговорщиков.

Некоторое время мы бродили по улицам, и я расспрашивала прохожих. Большинство почему-то шарахались от нас — не знаю, наверно, у бота аура такая агрессивная была, — а те, что не шарахались, толком ничего не знали. Почти все впервые слышали как про покушение, так и про заговорщиков, что было довольно странно: покушение весьма заметное событие и не могло остаться в стенах дворца, слухи бы нет-нет, но быстро бы просочились наружу.

Я стала думать, как поступить дальше. Как раз в этот момент мой блуждающий по улице взгляд заприметил вывеску с надписью: «Таверна “Надгра”». Туда-то мне и надо, подумала я.

В таверне почти никого не было: немногочисленные посетители сидели по углам и негромко разговаривали между собой либо молча поглощали еду. Оно, наверно, и к лучшему, мне не хотелось привлекать внимание к себе. Я заприметила за стойкой скучающего хозяина и подошла к нему. Он ожидающе уставился на меня, и тут я поняла, что не знаю, с чего начать разговор. Я посмотрела на бота, ища помощи, но он этого, похоже, не заметил.

Так или иначе…

— Что происходит в городе? — спросила я, не придумав ничего лучше. — Вы наверняка слышали всякое, у вас, полагаю, много народу бывает, — зачем-то добавила я, чувствуя себя глупо.

— Много бывает в «Салинарре», — нехотя ответил хозяин, намекая, что мне стоит идти спрашивать в другом месте.

— Все так плохо?

— Нет, просто я предпочитаю работать, а не развешивать уши.

Рядом с нами вспыхнул красный свет — лазер полоснул по стойке и по стене за спиной хозяина, оставив в ракушках глубокую черную борозду. И хозяин, и посетители в испуге уставились на бота.

— Рекомендация: ответить на ее вопрос, — сухо сказал он.

— Я бы на вашем месте прислушалась к нему, — поспешила добавить я, раз уж мы завладели инициативой. — Мне едва удается сдерживаться его садистские наклонности. Вы не смотрите, что он маленький. Он разом разнесет вашу таверну, если захочет.

И я говорила чистую правду, а не пыталась запугать. Честно-честно!

— Ходят слухи, что в городе действует секретная организация! — живо выпалил хозяин. Теперь у него было куда больше желания говорить с нами.

— Что еще за секретная организация?

— Не знаю! Но я слышал, что эти люди одеты в балахоны и что действуют они только ночью. Подозрительно! Очень подозрительно! По словам одного посетителя, однажды их видели на перекрестке улиц Айя и Ардиния. Стояли двое и о чем-то шушукались. Это на севере города! Вот выйдите сейчас на улицу, поверните направо и идите прямо до упора.

— Спасибо!

Королевство в беде (ч. 2)

Десять минут ходьбы — и вот уже мы стоим на нужном перекрестке. Бот почти сразу подметил, что в узеньком проулке слева от нас есть дом с довольно внушительным подвалом. Мы подошли к тому дому и уставились на дверь. Если всерьез окажется, что она ведет в логово секретной организации… то никакая она не секретная, раз про нее можно узнать в первой же попавшей таверне.

Я постучала в дверь.

— Пароль? — тут же послышался серьезный голос изнутри.

— Э-э… — отозвалась я.

— Это не пароль. Нет пароля — нет прохода.

— Начинаю перебор паролей. Вычислительные мощности мне это позволяют. С вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента вы используете несложный пароль, — невозмутимо отчеканил бот. — Итак…

— Вы кто такие? — перебил его голос.

— Поговорить хотели, — сказала я. — До нас дошли слухи, что здесь прячется некая организация.

Голос протяжно вздохнул.

— Опять переезжать… О чем поговорить-то? Что мне главному передать?

— Дай им пройти, — послышался другой голос. Он был старше и прозвучал из глубины здания.

— Главный?

— Это они. Мне есть, что с ними обсудить.

Защелкало. Щелкало долго, но, наконец, дверь открылась. Охранник указал нам на лестницу, а сам остался закрывать дверь на сотню разных засовов и замков. Спустившись вниз, мы оказались в просторном подвале, как и говорил бот. В логове секретной организации было на удивление тихо и пусто. Лишь один пузырчатый человек стоял у стола, склонившись над картой, — надо понимать, это был главарь.

— Приветствую, — начал он дружелюбно, обратив к нам безликую голову, — так и о чем же вы хотели поговорить?

— У меня к вам точно такой же вопрос. Давайте сначала вы, а потом мы. — Я подумала, что прежде чем переходить к сути, надо в первую очередь выяснить, кто они все же такие и какие цели преследуют. Услышать их версию о произошедшем в тронном зале. — К слову, где все? Или вас всего двое, и слухи про «организацию» сильно преувеличены?

— Остальные сейчас спят в своих домах, — невозмутимо ответил главный. — Ночь была изнурительная, я дал им отдых.

— Всем, кроме меня! — донесся недовольный голос со стороны лестницы. — Я почему-то должен торчать здесь, когда все отсыпаются!

— Потому что ночью ты был не на задании, а торчал здесь! — крикнул главный. — Значит, и не шибко устал. Ничего, побудешь пока на базе, не умрешь.

Лестница ответила неразборчивым ворчанием.

— Что вы делали ночью? — спросила я.

— Расклеивали это по городу. — Главный схватил с края стола плакат и протянул его мне: — Вот, посмотрите.

Я взяла плакат. На нем синим цветом были нарисованы три кулака: один крупный, и еще два поменьше по бокам; сверху была надпись: «Выходи на забастовку перед дворцом!», а снизу: «Трудяги заслуживают лучшего!».

— Нам приходится рисовать все вручную, — посетовал главный, — на это уходит много времени. Подговорить бы кого-нибудь в типографии, чтобы нам помогал, наше дело бы сразу в гору пошло… Кстати, как вам плакат? Привлекает внимание? Вызывает желание выйти на забастовку?

— Даже не знаю… Наверное? — ответила я, положив плакат на стол. — А против чего вы, собственно, собираетесь бастовать?

— Король нас не слышит. У нас слишком демократичные условия труда! Мы работаем всего двадцать часов в неделю, а в остальное время предоставлены сами себе! Можете себе представить? И получаем мы соответственно. Мы хотим работать, а не бить баклуши! Увеличение рабочих часов в неделю до двадцати пяти решит проблему! Кто знает, может, если бы мы работали, то у нас бы и не было времени заниматься всем этим…

Я, наверно, ожидала чего угодно, но только не этого.

— Так почему вы не начнете работать где-нибудь еще? — возник у меня резонный вопрос.

— Нельзя, — покачал головой главный. — Закон запрещает. Король любит нас, своих подданных, и не позволяет нам перерабатывать. В законе так и написано, что свободное от работы время мы должны использовать для саморазвития.

Мы с ботом переглянулись. Он красноречиво промолчал.

— Что за странные у вас законы?

— Что в них странного?

— Да так… — пожала я плечами, — ничего.

Главный прочистил горло, приложив кулак к тому месту, где у нормальных людей находится рот.

— Должен сказать, что это не первая наша забастовка. Увы, ни одна забастовка до сих пор не увенчалась успехом, нас просто разгоняли стражники, но у меня есть чувство, что в этот раз мы точно достучимся до нашего короля.

— Почему?

— Вы! — раскинул он руки. — С вами двумя король обязательно к нам прислушается.

— Откуда у вас такая уверенность?..

— Не знаю, но у меня ощущение, что вы — именно то, чего нам все время не хватало. Та сила, тот импульс, который поведет нас всех вперед!

— Куда поведет?

— Вперед!

— Я поняла, но что впереди-то будет? Куда топать собрались?

— А это имеет значение?

— Ну не знаю. Наверное. Вам виднее.

— Перемены в нашем обществе давно напрашиваются. Вы станете вестниками этих перемен. Вы станете звеном, которое объединит народ!

— Так вы хотите устроить революцию?

— Нет, что вы, никакой революции — мы добьемся изменений посредством забастовок! Нас все устраивает.

— Не пойму, тогда зачем вам забастовки, если вас все устраивает?

— Им нечем заняться, — напомнил бот.

С моих губ сорвался короткий вздох. Детский сад какой-то.

— Если забастовка опять провалится? Что тогда будете делать?

— Невозможно! С вами мы обречены на успех, — твердо заявил главный.

Он показал на карту. Присмотревшись, я поняла, что это план дворца со всеми его входами и выходами, коридорами и лазейками и всем таким прочим. Тут-то у меня и закралась в голову мысль, что мы нашли вещественное доказательство.

— Вы собираетесь пробраться во дворец? — спросила я с подозрением.

— Собирались, — поправил он меня. — Собирались пробраться туда ночью и расклеить повсюду наши плакаты, даже в тронном зале и в покоях короля! Это, по моей задумке, должно показать ему нашу решимость. Он больше не сможет игнорировать нас! Но с вашим появлением такие крайности не понадобятся.

— Вы так просто обо всем мне, первой встречной, рассказываете, вообще не думая ни о какой конспирации.

— Простите?

— Я непонятно выразилась?

— Вы говорите так, будто я не должен вам доверять.

— Вот именно!

— Но почему же? Мы с вами ведь заодно.

Повисла пауза. Плечи главного медленно опустились. До него дошло.

— Вы не заодно с нами? — уже не так уверенно спросил он. — Вот же я опростоволосился. Я искренне думал, что вас завербовали наши. Моя права рука накануне как раз сказала, что нашла двух хороших новичков, с которыми мы наконец-то сможем добиться наших целей… Так вы не они? Как же вы тогда нашли нашу базу?

— У вас проблемы со скрытностью.

— Что верно, то верно, — печально вздохнул главный. — Кто же вы тогда?

— Мы от вашего короля, — созналась я. — Он попросил нас найти заговорщиков, которые недавно совершили на него покушение.

— П-покушение? — заикнулся главный.

— Ага. Знаете что-нибудь про это? — спросила я, уже понимая, что ничего он не знает, да и в голову ему бы такое никогда не взбрело.

— Мы не используем таких методов! — взволнованно воскликнул главный. — Мы забастовщики! Работники простые, а не какие-то убийцы, которые хотят занять место короля и его герцогов!

— Ну вы, может, и не такой, но вдруг среди вас прячутся…

— Исключено! — перебил он меня и горячо продолжал: — Нас не так много, всех я знаю лично, и притом не один год. Я могу поручиться за них!

— Это не исключает того, что тебя могут водить за нос, — изрек бот. — Предположение: человекоподобное существо ошибочно полагает, что они все занимаются подготовкой к мирному протесту. Уверено ли оно, что остальные его товарищи спят? Быть может, прямо сейчас они продумывают план нового покушения, а забастовка для них лишь прикрытие.

Бот, наконец, тоже присоединился к распутыванию этого клубка, в котором постепенно выявлялось все больше и больше петлей. Похоже, он смирился с тем, что мы не уйдем отсюда, пока не выполним порученное задание.

— Быть такого не может, — выпалил главный, не веря. — Не наговаривайте на моих товарищей!

— Про статуи вы тоже не в курсе? — спросила я.

— О чем вы вообще говорите?

Бот неожиданно полетел вглубь помещения.

— Туда нельзя! Что вы делаете? — воскликнул главный и бросился за ним.

Игнорируя возмущенное жужжание, снующее рядом, бот принялся сканировать все подряд, попутно продвигаясь обратно ко мне. В один момент, когда главный попытался его схватить, он поднялся к потолку, где его уже было нельзя достать, и продолжил сканировать оттуда. Закончив, он опустился на уровень моего плеча и поделился результатом: ничего заслуживающего внимания.

— Предложение: продолжить поиски в другом месте.

— Хорошее предложение, бот.

Мы направились к выходу. Главный нас догнал.

— Вы же никому не расскажете про нас?

Меня, признаться, его вопрос поставил в тупик. Настолько невинно и по-детски он прозвучал.

— Не расскажем, — ответила я.

— Спасибо, — выдохнул главный.

Рассказывай — не рассказывай, а эту горе-организацию все равно вскоре раскроют, чувствует мое сердце.

— Очень жаль, что вы отказались! — кричал главный нам вдогонку. — Вместе бы мы построили прекрасное будущее для нашего королевства! Но… Ничего, наши двери всегда открыты для вас. Я буду верить, что вы вскоре осознаете правильность нашего пути и вернетесь, чтобы помочь нам!

Выйдя на улицу, я взглянула на дворец, виднеющийся за домами. Как теперь нам поступить? Вернуться и сообщить, что никакого заговора нет? Или продолжить поиски? Что-то мне подсказывает, что мы всего лишь скребем поверхность и еще многого не знаем…

На границе зрения мелькнуло какое-то движение. Тут же меня позвал бот, и я отвлеклась от мыслей. Неподалеку от нас стоял человек в балахоне из водорослей и в белой маске. Не знаю, для чего он нацепил на себя маску, ведь здешние все были без лиц, но ладно, его дело.

— Разнюхиваете, да? — произнес он хриплым голосом и вдруг бросился наутек.

— Бот, лови его!

Мы рванули за ним, однако погоня закончилась так же неожиданно, как началась. За поворотом оказался тупик, где нас поджидал еще один человек в балахоне — у этого была серая маска.

Все замерли. Подозрительная двоица уставились на нас. Мы — на них.

— Здесь нас не услышат, — сказал человек в серой маске.

— Кто не услышит? — спросила я.

— Никто не услышит.

В тупике было темно и тихо, он действительно создавал впечатление позабытого всеми места.

— Спрошу прямо: это вы ответственны за произошедшее в тронном зале? — сказала я.

— Ты говоришь «прямо», но тут же скрываешься за расплывчатой формулировкой, — угрюмо проговорил человек в серой маске. — Если ты хотела спросить про покушение, то так и говори. Ответственны ли мы? Да, еще как ответственны. И мы намерены довести дело до конца.

— Ага… Я немного удивлена, что вы так легко сознались в этом. То есть очевидно, что это были вы, потому что вы выглядите, как те, кто на это способен, но как бы презумпция невиновности и все в таком духе…

— Ты ничего не сделаешь с этой информацией. Ее распространение не представляет для нас угрозы.

— Ну почему же? — возразила я. — Я, к примеру, знаю, как вы теперь выглядите. Знаю, что один из вас хрипит, а у второго очень низкий голос. Бот, наверно, заметил еще больше всяких деталей.

— Подтверждаю, — отозвался бот.

— Это не поможет вам найти нас, — говорил человек в серой маске. — Вы не найдете нас, пока мы этого не захотим.

— Ой, знаете, не давайте мне лишнего повода доказать вам обратное. Лучше ответьте: вы зачем объявились?

— Вы привлекли наше внимание. Мы наблюдали за вами с того момента, как вы зашли в город. Мы видели, как быстро вы раскусили этих бесполезных подпольных забастовщиков, и видели, на что способен твой спутник. Его мощь поразительна. Никто не устоит перед его огненным мечом. Нам пригодятся такие союзники, как вы. Присоединяйтесь.

— Мэ, — отозвалась я без энтузиазма. — Зачем вы вообще этим занимаетесь? Чем вам не угодил король?

— Он глупец. И тиран. Его любовь, про которую вы уже наверняка слышали, — ложь.

— Ну, я соглашусь, что он своеобразная личность… но тираном у меня язык не поворачивается его назвать.

— Ты ничего не знаешь. Он заставляет нас работать по четыре часа каждый день.

— Какой ужас.

— О чем я и говорю, — продолжал человек в серой маске, не различив иронии, — мы трудились во дворце изо дня в день, чтобы прокормить обжор королевских кровей. Мы следили за порядком, мы следили за чистотой, и все, что мы получали в ответ — это вечное недовольство, придирки и наказания за малейшие просчеты.

— Может, вам стоило просто сменить место работы?

— Место работы закреплено за тобой от рождения, — был мне мрачный ответ. — Ты не можешь его просто сменить! Это лишь подтверждает, что ты ничего не знаешь, чужачка. Но затем мы решили, что с нас хватит. Пора что-то менять. И мы поняли, что главная проблема — это король. Если убрать его, жизнь в королевстве станет гораздо лучше.

— Странно. Ваши сограждане, которые плакаты клеят, в общем-то, всем довольны и даже рады работать побольше.

— Они такие же глупцы, как король. Ведут себя как дети, и методы у них детские. Думают, что можно добиться каких-то изменений дурацкими забастовками. Мирным подходом ничего не добиться!

— А у вас претензии детские.

— Знаешь ли ты, сколько трудятся строители, благодаря которым границы нашего королевства продолжают расширяться? По двенадцать часов, прежде чем уйти на трехдневные выходные! Это рабские условия. Наши тела для такого не предназначены.

— Ну это в корне меняет дело.

Не знаю, может мне стоит поубавить градус иронии в голосе. Что для меня кажется смешным, для них, может быть, реальная проблема и нонсенс. В конце концов, они ничего, кроме формы тела, общего с человеком не имеют, и мерить их своими правилами не совсем правильно.

— Ты не веришь, не так ли? Вижу, что не веришь, — проговорил человек в серой маске. — Хорошо. Сходи на восточную окраину города — там как раз идет стройка, не потеряешься, шум стоит ужасный, — и все увидишь своими глазами.

— Вы, смотрю, очень хотите, чтобы мы вам поверили.

— Очевидно. Мы нуждаемся в вас. С вашей помощью мы, наконец, сможем склонить чашу весов в свою сторону, чего мы безуспешно добиваемся многие годы.

— Многие годы?

— Эта борьба продолжается издревле. В некоторых наших хрониках говорится, что тогда еще Изнанки не было, а борьба уже шла, но это, понятно, бред, потому что без Изнанки не было бы и королевства. Мой отец сражался за лучшее будущее, и мой дед, и мой прадед — у нас это в крови…

— У вас нет крови.

— Ты слышала про фигуральные выражения?

— Мне просто захотелось докопаться до мелочи.

Человек в серой маске прочистил горло.

— Как бы там ни было, бесконечной борьбе пора положить конец. Наше дело правое. Мы уберем короля, и наконец-то заживем как нормальные люди.

— На чем основано умозаключение, что в этом случае жизнь в королевстве наладится? — сухо спросил бот.

— Кто угодно будет править лучше, чем нынешний король, — решительно ответил человек в серой маске.

— На чем основано умозаключение, что «кто угодно будет править лучше, чем нынешний король»?

— На том, что король О — бездарный король! — выпалил человек в серой маске. — Он только и делает, что орет на подданных и сидит целыми днями на троне. Хуже короля не существует — его интересуют только пиры да торжества. То, что королевство до сих пор не развалилось, — наша заслуга, а не его. Мы проучиваем его зажравшихся и наглых ставленников! Мы заставляем их работать честно и усердно!

Ну, может некоторое благородство им не чуждо, но эти заговорщики все равно вызывают сомнение. В особенности их идея фикс: свергнуть плохого короля, а дальше будь что будет. Как будто им больше важна не цель, а путь к этой цели.

— Я все сказал, — подытожил человек в серой маске. — Если вы согласны с нами, приходите в полночь сюда же. Вместе с вами мы положим конец тирании недоноска-короля.

— Зачем вы мне это говорите? — пришла я в недоумение. — Вы не боитесь, что я, например, пойду к королю и расскажу о вас?

— Не забывай, мы следим за вами, — мрачно произнес человек в серой маске. — При малейшем намеке на опасность мы все свернем. Нам не привыкать ждать перемен. Подождем лучшего момента для покушения еще.

Резким движением его товарищ вытащил из плаща что-то круглое и бросил под ноги. Нас объяли клубы густого черного дыма. Когда он рассеялся, рядом уже никого не было.

— Ладно, эти ребята чуть больше похожи на нормальных заговорщиков. Пошли искать строителей, бот. Хочу проверить, все ли так плохо, как нам сказали.

Мы вышли на главную улицу и направились на восток.

— Вы по-прежнему намерены продолжать, — заговорил бот, — хотя мы можем вернуться во дворец, сообщить о готовящемся покушении и закончить с этим.

— Это все равно, что бросить дело недоделанным. Но это не главная причина, почему я пока не спешу покидать королевство. Ты посмотри… — кивнула я на прохожих. — Тут люди. Хоть и странные, но люди. Они ведут хоть и странную, непривычную, но все-таки жизнь. Я хочу побыть здесь подольше, прежде чем вновь окунуться в опасность. Лес будто не властен над этим местом.

Королевство в беде (ч. 3)

Нам потребовался час, чтобы добраться до окраины королевства, которое своими размерами больше тянуло даже не на город, а на крупное поселение. Как нас и предупреждали, здесь было шумно. Вовсю кипела работа: стучали молотки, свистели косы и шаркали лопаты, причем все это происходило в четком синхронном ритме, как в слаженном механизме. Фить, фить — резво разрезали косы пузыри, освобождая новое место; шарк, шарк — кидали лопаты влажного песка туда, где только что были косы; цок-цок-цок — стучали молотки, мостя землю ракушками.

— Маленьер? — позвал меня бот, и я отмерла.

— Извини. Немного засмотрелась. Завораживает, как они работают.

Поблизости я заметила работника в водорослевых штанах и с голым торсом. На поясе у него были всякие разные молотки. Он почему-то стоял особняком, потягивался и разминал объемные мышцы. Вот и нашлась жертва для моих вопросов. Мы с ботом подошли к нему.

— Что тут делают? — поинтересовалась я.

— Работают! — радостно ответил он.

— Я вижу, но в чем суть?

— Мы поддерживаем границы нашего славного королевства, — работник потянулся, удовлетворенно выдохнул и положил руки на пояс. — Тяжелая работенка, никто не спорит, но надо же кому это делать, правильно говорю?

— А-ага, — неуверенно ответила я. — А почему вы стоите в сторонке? Почему не помогаете остальным?

— Нельзя! Если я сейчас присоединюсь, то все только испорчу. Это тот случай, когда лишняя пара рук ломает весь четко выстроенный баланс. Моя смена начнется только через полтора часа.

— Зачем же вы пришли так рано?

— Чтобы посмотреть, как трудятся мои товарищи. Это меня вдохновляет, отчего я работают с удвоенной силой, — довольно объявил работник.

— Всем бы такой энтузиазм, как у тебя, — вдруг сказал кто-то.

Изможденный голос принадлежал полному, но в то же время крепкому мужчине, который подошел к нам сзади. Он встал рядом с мускулистым работником, и они пожали друг другу руки.

— О, и ты пришел пораньше! Не ждал, не ждал.

— Когда уже мы закончим, дружище? — лениво проговорил полный работник и протяжно вздохнул. — Конца этому не видно. Двадцать лет работаю, а мы все на том же месте. Шажок вперед, шажок назад, шажок вперед — и снова назад. Э-эх…

— Закончим. Обязательно когда-нибудь закончим. Вот увидишь, — заявил мускулистый работник.

Сбоку послышались шаркающие шаги. К мускулистому и полному присоединился третий работник, на удивление худой — такой, наверно, и молоток с трудом поднимет. Хлопнув одного по плечу, а второго по-приятельски пихнув кулаком в накачанную грудь, он заговорил громко:

— Опять толкуете про работку, а? А зачем заканчивать, мужики, скажите? Работа есть — и хорошо. Вот не было бы работы, было бы плохо! А так работа есть. Всегда есть. Бесконечная работа! Класс! Ну и что мы не можем достигнуть цели, которую нам король наш поставил? Так в этом и заключается цель! Что у нас ракушек мало? Или песка клейкого? Да у нас этого добра еще на тысячу лет хватит! Работай себе и живи спокойно, чего еще надо?

— Меня мутит… — уныло проговорил полный. — Но знаешь, дружище, может быть, ты и прав.

Я узнала, что хотела. Мы с ботом отошли в сторону, к скамейке из кораллов, на которой с правого края сидела женщина в шляпке и пальто из водорослей. Она спала, судя по склоненной голове и полной неподвижности.

— У них тут свои порядки, — заметила я, бросив взгляд на работников, — но вроде бы их устраивает то, что они делают. А не так, как нам рассказывали…

— Каков наш следующий шаг?

— Надо все хорошо обдумать…

— Прошу извинить, что вторгаюсь, но прежде, чем вы приступите к вашему обдумыванию, позвольте я добавлю в вашу копилку свое виденье. — Женщина больше не спала — она глядела на нас. К нам сегодня прямо-таки магнитом тянет странных личностей.

— Кто вы? — слегка нахмурилась я.

— Вы хотите узнать мое имя? Или историю моей жизни? Первое не имеет значения, а второе вас вряд ли заинтересует, ибо моя жизнь скучна, однообразна и ничем не примечательна.

— Да не хочу я спрашивать про вашу жизнь, я просто пытаюсь понять, почему вы ни с того ни с сего с нами заговорили.

Женщина коснулась невидимых губ рукой в изящной перчатке. Я так и не поняла, что значит этот жест.

— Сядь со мною, дорогая.

Поколебавшись, я все-таки села. Выжидающе посмотрела на нее.

— Хорошая сегодня погода, не правда ли?

— Вы хотите поговорить со мной о погоде?

— А почему бы и нет? — удивилась она и следом неожиданно шепнула мне: — Это нужно для отвода глаз. Подыграй мне, пожалуйста.

— Не понимаю, как вы определили погоду в подземелье, — чуть громче обычного сказала я.

— Погода у нас всегда одна. Всегда хорошая, — исчерпывающе ответила женщина. Сделала короткую паузу, а затем легонько кивнула: — Теперь можно поговорить нормально, — сказала она негромко. — Веди себя естественно. Не верти головой по сторонам.

— Вы выбрали не самое лучшее место.

— Хочешь от кого-то спрятаться — спрячься у него под носом. Люди в балахонах не знают, кто я, и даже не догадываются о моем существовании. Однако меры предосторожности никто не отменял.

— Вы очередная сторона, которая сейчас попросит ее поддержать? — утомленно сказала я.

— Право, не знаю, почему ты так решила. Ничего я тебя просить не собираюсь. Просто хочу поделиться своими наблюдениями. Можно ведь?

— Ну, можно, — с сомнением ответила я.

— Только для начала ответь мне: знаешь ли ты, почему те люди занимаются бесполезной на первый взгляд работой? Денно и нощно они машут своими инструментами, но так и стоят на одном месте.

— Без малейшего понятия.

— Потому что пузыри безостановочно плодятся. Чтобы они не поглотили город, эти неустанные работники сдерживают их.

— Ага, — равнодушно ответила я. — Теперь я вижу смысл. Но почему вы об этом заговорили?

— Наш король, Великий О, — говорила женщина спокойным, умиротворяющим голосом, — был тем, кто когда-то давно приказал заняться этим. Тогда напор пузырей был не так интенсивен, как ныне, и это позволяло нашему королевству беспрепятственно расширяться во все стороны. Он и сейчас грезит расширением, однако ситуация уже совершенно не та, что раньше. Король об этом не подозревает. Банально не заинтересован, ибо потерял связь с реальностью. Нам нужно больше людей, чтобы сдерживать пузыри, иначе в один день, даже такая слаженная работа не устоит перед напором.

— А мне казалось, что у вас спокойно… — мне стало даже как-то тоскливо.

— Ох, должно быть я слишком драматизировала! Все далеко не так плохо. Просто потом будет много возни, когда пузыри начнут заполонять улицы. Едва ли они могут кому-то навредить, но вот неудобства доставить — это да.

Она сложила руки на коленях.

— Король не видит дальше тронного зала. И собрал он вокруг себя точно таких же слепых людей, которые ему могут только поддакивать. Я не думаю, что он это нарочно. Он вовсе не глуп. Он скорее забыл, что значит быть королем. Растерял навыки. В прежние времена он был хорошим королем. Без него бы и не было никакого королевства, он собрал нас вместе, благодаря ему мы все это построили.

Женщина поглядела на меня, видимо, ожидая моей реакции, однако я промолчала, ничего не придумав в ответ.

— Или посмотри на подпольщиков, — продолжала она. — Они медленно, но верно идут к своей цели. Их не волнует, сколько потребуется времени, воля их несгибаема, хоть тысяча лет пройди, а их потомки все так же будут расклеивать листовки, пытаясь собрать народ для очередной ничего не решающей забастовки. И нет, я вовсе не пытаюсь их принизить. Их искреннее желание мирных перемен достойно похвалы. Но проблема в том, что в нашем случае этого недостаточно. Король не понимает языка «мягких мер». Перестал понимать.

А люди в балахонах? Эти в крайности вечно ударяются. Полная противоположность подпольщикам. Вообще вперед не заглядывают. Впрочем, как бы «резки» ни были некоторые их методы, я не могу не признать, что без них наше королевство находилось бы сейчас в несколько более худшем состоянии. Там где своим пинком не дотягивается король — а не дотягивается он уже давно из-за своей лени и обрюзглости — там хорошенько пнут люди в балахонах. Тебе бы следовало помочь им со следующим покушением. Шучу-шучу! Я такие вещи не поддерживаю. Но, право, из этой троицы люди в плащах — самые, наверно, адекватные.

— Кто вы такая?

— Простая жительница, которая переживает за королевство, в котором живет.

В голове у меня будто лампочка вспыхнула. Для простой жительницы эта женщина знает слишком много. Так что да, разговаривает она с нами не просто так, ей что-то нужно.

— Вы не та, кем пытаетесь показаться, — сказала я.

— В каком смысле? — изобразила — уверена, именно изобразила, — женщина непонимание.

— Я не дура, — скрестила я руки на груди. — Вы склоняете меня помочь заговорщикам. Мягко впихиваете в голову мысль, что они, мол, самые нормальные. А вы просто наблюдательница, как бы не при делах. Вы хотите воспользоваться нами и заговорщиками. Зачем? Ну не знаю, например, трон станет вакантным местом.

Пауза.

— Маленьер, я в вас не сомневался, — сухо похвалил бот. — Вы пришли к этому выводу на секунду раньше меня.

Женщина закинула ногу на ногу и недовольно цокнула.

— Вы меня раскусили, — призналась она. — Не ожидала, что вы так быстро поймете.

— Что-то не сходилось, и это ощущение не покидало меня с самого начала, как мы начали с вами говорить.

— Моих навыков хватало, чтобы дурачить местных. Видимо, вы будете немного их поумнее. — Затем она как бы в смущении добавила: — Ну и что ты думаешь о моем плане?

— Я думаю, что вам стоило по-честному все рассказать, а не строить из себя непонятно кого.

— Но план-то… Лучшей кандидатуры на трон нет! Вся эта знать, что окружает короля, — просто смех. У них нет и доли той наблюдательности, что есть у меня. Ну и что, что у меня нет королевских манер? И что, что кровь в моих венах течет самая обычная?

— Ты человекоподобный пузырь. Нет в тебе крови, — снова напомнила я, но женщина пропустила это мимо ушей. Она резко поднялась со скамейки.

— Вы все-таки подумайте. Хорошо подумайте! С остальными не будет никакого будущего у королевства. Со мной — будет!

Она спешно ушла, цокая каблуками.

— А-а! — провыла я. — Как я устала от них… Итак, похоже, мы услышали все точки зрения. Кто не успел — ваши проблемы! — крикнула я громко. — Теперь нужно определиться, на чьей стороне правда, на чью сторону нам встать, правильно? Правильно.

— Предложение: вернуться к королю и рассказать ему все, что нам удалось узнать. Дальше пусть разбирается само.

— Подожди, бот… Я тут пытаюсь докопаться до истины…

Я попыталась скомпоновать полученную информацию, разложить все в голове по полочкам. У всех вариантов были и плюсы, и минусы. Выбрать правильный будет непросто. Вот, к примеру, король. Я склонна думать, что он не врет, когда говорит, что любит подданных — где это видано, чтобы люди почти не работали? Да, он орет. Да, он прямолинеен и груб. И тем не менее. К тому же именно он в свое время построил королевство. Ну, если верить словам женщины. Думаю, она не соврала — в ее случае было бы логичнее оболгать Великого О, ведь она метит на его место, принизить его заслуги, назвать плохим правителем, но она этого не сделала.

Сама женщина… тоже странная. Она знает общую картину в отличие от тех же забастовщиков, которые не видят дальше подполья, и заговорщиков, у которых обзор ограничен капюшонами. Из всех кандидатов на выбор она кажется наиболее подходящей. И все бы ничего, если бы не ее попытка манипуляции. Вот уж не знаю, как она себя покажет, если окажется на троне. Хотя, может, именно такой правитель и нужен королевству. Плюс ко всему (или, скорее, минус) — неясно, кто она такая и откуда взялась. По тому, сколько она знает, можно предположить, что она не последняя особа при дворе.

Заговорщики и забастовщики были для меня как стороны одной монеты — смотрящие в противоположные стороны, но в сущности своей являющиеся одним целым. Что первые, что вторые плохо представляют, чего добиваются своими действиями. И те и другие хотят изменений и их, в общем-то, тоже можно понять и просто списывать со счетов будет неправильно, ибо они куда ближе к простому народу и знают, что ему нужно.

Makara…

— Бот, тебе какой вариант кажется предпочтительным? Мне нужен твой сугубо прагматичный и предельно рациональный взгляд.

— Вы и так уже знаете, какой вариант предпочитаю я.

Ну да, точно.

— Gapu, я не знаю, кого выбрать! Они вроде бы все правы по-своему! Но и не правы тоже… За кем правда?

— Выбирайте, кого хотите. Правда там, где вы, — изрек бот.

— Тебе просто все равно, да?

Бот промолчал.

Мы вернулись во дворец и вновь предстали перед королем.

— СНОВА ВЫ, — оживился король. — ВЫ ЖЕ ПРИШЛИ НЕ С ПУСТЫМИ РУКАМИ, М?

— Мы узнали даже больше, чем ожидали, — сказала я.

— ОТЛИЧНО. ДАВАЙ ЖЕ, РАССКАЗЫВАЙ, НЕ ТОМИ МЕНЯ.

Не успела я открыть рот, как за моей спиной громко, почти рыча, прохрипел знакомый голос:

— Ты ничего ему не расскажешь!

Мы с ботом резко обернулись и увидели заговорщика в серой маске. Подобрался он к нам незаметно, я его вообще не слышала. Откуда он появился? Разве что напрямую — через двери в зал, но тогда бы это было слышно. Уж больно они массивные, и оттого страшно скрипучие.

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ НАС ПРЕРЫВАТЬ, ЖАЛКОЕ НИЧТОЖЕСТВО? — разразился Великий О. — ТЕБЕ ЖИТЬ НАДОЕЛО?

— Сегодня твоя тирания закончится! — бесстрашно выпалил заговорщик.

— СТРАЖА! СТРАЖА!

— Стража не придет на помощь. Можешь не звать. Всю твою стражу сморил внезапный сон.

— МЕРЗАВЕЦ. ВОТ КАК ТЫ РЕШИЛ ОТПЛАТИТЬ СВОЕМУ КОРОЛЮ, КОТОРЫЙ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ ПОТРАТИЛ НА ТО, ЧТОБЫ ВЗРАСТИТЬ ЭТО КОРОЛЕВСТВО.

— Ты взрастил его для себя одного! Чтобы вот так сидеть на троне и предаваться всячески соблазнам! В том, что королевство стало таким, какое оно есть, твоей заслуги нет! Это мы сами — простой люд — вырастили королевство, и поверь, уж я-то знаю, что говорю!

— НЕ СТОЙТЕ СТОЛБОМ! — обратился король к нам. — ПРИКОНЧИТЕ ЕГО!

— Вперед, — спокойно ответил заговорщик. — Сотрите меня в порошок своим страшным оружием. Это ничего не изменит. Вместо меня появится другой. Мы как пузыри на окраинах нашего королевства — сколько не лопай, все равно появятся новые.

— Бот, не вмешивайся, — шепнула я.

— Мне это неинтересно, — отозвался он. — Пусть они перебьют друг друга, если хотят. Вторгаться в песочницу я не намерен.

— ПОЧЕМУ ВЫ ЕЩЕ ЕГО НЕ ПРИКОНЧИЛИ? МНЕ КАЗАЛОСЬ, У НАС С ВАМИ УГОВОР? Я НИ ЗА ЧТО НЕ ПОВЕРЮ, ЧТО ВЫ С НИМ ЗАОДНО. С ЭТИМИ ЖАЛКИМ ПЛАНКТОНОМ, КОТОРЫЙ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НАЗЫВАТЬ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ. МОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ В СИЛЕ. Я МОГУ ОДАРИТЬ ВАС ВСЕМ, ЧЕМ ВЫ ЗАХОТИТЕ. ТОЛЬКО УБЕРИТЕ ЭТУ ПОМЕХУ С ГЛАЗ МОИХ ДОЛОЙ.

— Давайте-ка попробуем поговорить как нормальные люди! — предложила я. Посмотрела на короля, затем — на заговорщика.

— Мне не о чем говорить с тираном, — презрительно фыркнул заговорщик.

В этот самый момент, в наступившей тишине, у нас над головами вдруг раздался хлопок, а следом — чей-то перепуганный вскрик. Я резко подняла взгляд. В воздухе кружили разноцветные лоскутылопнувшего витража вперемешку с листовками. На листовке, что пролетела рядом, мелькнули три синих кулака. Секундой позже между королем и заговорщиком шлепнулся главарь забастовщиков — шлепнулся как желе или шарик с водой, — затем сразу же подскочил, целый и невредимый, и огляделся по сторонам.

— ТЫ ЕЩЕ КТО ТАКОЙ? — взревел король.

— Ах, ваше величество! — согнулся главный забастовщик в поклоне. — Нижайше прошу прощения, что вторгся к вам без разрешения. Это вышло случайно, честное слово, я всего лишь расклеивал листовки по дворцу!

— ОПЯТЬ ТЫ?! Я ТЕБЯ ЭТИ ЛИСТОВКИ СОЖРАТЬ ЗАСТАВЛЮ И КЛЕЕМ ЗАПИТЬ ЗА ТАКОЕ СВЯТОТАТСТВО!

— Простите, простите! У нас просто не осталось другого выбора!..

— Фиксирую еще одно движение, — сказал мне бот. В ближней к нам стене открылся проем, и из него вышла женщина в шляпке.

— Как же вы шумите, — посетовала она. — Вас слышно даже за стенами.

— И вы тоже здесь, — не удивилась я. Воспользовавшись паузой, повисшей в зале, я сказала: — Замечательно, раз мы все так удачно собрались в одном месте, почему бы нам не обсудить…

— Я НЕ СОБИРАЮСЬ НИ С КЕМ НИЧЕГО ОБСУЖДАТЬ, — рявкнул король. — НА ПЛАХУ ВСЕХ НЕСОГЛАСНЫХ.

— Аналогично, — изрек заговорщик. — Я даже не знаю, кто эта женщина. Что мне с ней обсуждать? А эти идиоты… — взглянул он на главного забастовщика. — С ними все и так понятно.

— Кто все эти люди? — спросил меня главный забастовщик.

— Я вас всех сейчас перезнакомлю, если позволите.

Мое предложение ударилось о невидимую стену молчания. Меня это не остановило. Я выбрала своей целью забастовщика — как наименее враждебную к остальным сторону — и предложила ему:

— Почему бы вам не высказать свои претензии к королю?

— В-высказать? — неуверенно переспросил главный забастовщик. — Я ничего не хотел высказывать…

— Смелее! Когда еще у вас появится такая возможность? Обещаю, с вами ничего случится. Король, вы же не станете его наказывать?

— ТАК И БЫТЬ. НА ЭТОТ РАЗ Я ЗАКРОЮ ГЛАЗА. БУДЕМ СЧИТАТЬ ЭТО ТВОЕЙ ПЛАТОЙ ЗА ПОМОЩЬ.

Забастовщик помялся, а затем пересилил себя и высказал на одном дыхании все, что его волновало.

— Какой бред, — сказал заговорщик.

— Вы сейчас тоже выскажетесь, не волнуйтесь, — сказала я ему.

— Я не говорить сюда пришел, — сердился заговорщик. — Я пришел поставить точку в нашем деле!

— Уже не выйдет. Вы еще не поняли?

Прежде, чем он успел что-либо сказать, женщина объявила:

— Я выскажусь.

И она тоже высказалась.

— Я ТЕБЯ ВСПОМНИЛ. ТЫ ТА САМАЯ ГЕРЦОГИНЯ, КОТОРАЯ ПОДНЯЛАСЬ С НИЗОВ. ТЫ ЗАНИМАЛАСЬ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬЮ, НО ПОТОМ НАЧАЛА СТРОИТЬ МНЕ КОЗНИ И ПЫТАЛАСЬ УСТРОИТЬ ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ, НО ПОТЕРПЕЛА СОКРУШИТЕЛЬНУЮ НЕУДАЧУ. Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫ СОВЕРШИЛА САМОУБИЙСТВО В ТЕМНИЦЕ. ТЕПЕРЬ Я ВИЖУ, ЧТО ТЫ ОДУРАЧИЛА МЕНЯ.

Женщина ничего не ответила.

— Ладно, шторм вас всех раздери, — недовольно сказал заговорщик. — Моя очередь, да? Сейчас я тебе выскажу, королек! Все выскажу! И делай со мной дальше, что хочешь! Но знай: наше дело со мною не умрет!

— ГОВОРИ УЖЕ, ЧЕРВЯК.

Заговорщик высказался.

— Вот и хорошо. А теперь скажу то, что увидели мы. — И я перечислила все измышления, все те плюсы и минусы, которые выявила после раздумий. — Знаете, что я думаю? Вас стоит объединиться. Я серьезно. Уверена, каждый из вас хоть раз, но думал об этом. Но считал подобную идею глупостью. А я считаю, что это не глупость! Вместе вы принесете пользы королевству куда больше, чем по раздельности. Вы и так стараетесь ради королевства, каждый по-своему. Так почему бы не стараться вместе? Почему не попытаться? Хотя бы один раз.

Закончив, я обвела взглядом притихших людей.

— Вот вам пища для размышлений. Дальше сами решайте. — Я потянулась. — На этом моя работа закончена. Желаю вам удачи. Бот, нам пора!

Никто не остановил меня. Никто не окликнул. В полной тишине мы вышли из зала и покинули дворец.

Ожившее отражение (ч. 1)

— Бот, ты уверен, что нам нужно именно сюда?

Путь преграждала старая железная дверь, облепленная засохшей грязью. У меня было нехорошее предчувствие на ее счет.

— Подтверждаю. Иного пути я в данный момент не вижу. Если вас не устраивает выбранный мной путь, мы можем подождать, пока лес не изменится, но это, я считаю, нежелательно.

— Куда хоть ведет эта дверь?

— В обширную сеть помещений, залов и коридоров.

— Только их снова не хватало, — уныло вздохнула я. — В прошлый раз, когда мы полезли… — я не договорила и негромко прочистила горло. — Впрочем, неважно. Туда, значит, — туда.

Бот задействовал телекинетический луч, и дверь не сразу, но с лязгом поддалась под его усилием. Внутри оказалось темным-темно, как в бездне, и холодно. Бот включил фонарь; светлый кругляш вырисовал ржавые стены и грязный, покрытый черной плесенью, пол.

Мы преодолели длинный коридор и оказались в холле. Здесь путь разделялся натрое; на стене неподалеку висела табличка-указатель с белыми стрелками, однако понять, куда они указывают, было невозможно: надписи поели старость с плесенью.

— Бот? Не подскажешь, куда идти?

— Вычисляю.

Повисла тишина. Тишина была тяжелая, неприятная, спина от нее вся покрылась колючими мурашками. Как будто темнота, что нас окружала, подкрадывалась к нам все ближе, намереваясь захватить нас в свои объятия, пока мы не видели, смотрели в другую сторону. Конечно, то было всего лишь мое богатое воображение. Я понимала это. Повторяла себе это мысленно. И какое счастье, что мне не нужно лазать по развалинам одной!

Наконец, бот прервал молчание:

— Нам прямо.

Белый кругляш скользнул по холлу и застыл на коридоре посередине.

— Погоди-ка, бот… — Мне показалось, что я заметила что-то в свете фонаря мгновение. — Можешь посветить вон в тот угол?

Кругляш незамедлительно посмотрел на угол, заставив темноту посторониться и показать нам какие-то тряпки. Мы подошли поближе и поняли: то, что мы приняли за тряпки, на самом деле является рваной курткой и таким же рваным рюкзаком. В принципе, мы не сильно ошиблись.

— Видать, кто-то уже был тут до нас, — сказала я.

— Давно был, — подметил бот. Он приподнял рюкзак, тот оказался совершенно пустым.

Вдруг где-то вдалеке, в глубине мрачных коридоров, раздался звон, будто кто-то пнул пустую жестяную банку. Банка покатилась, дзынькнула пару раз и стихла. Мое сердце провалилось в пятки. Я посмотрела на бота со взглядом, мол, ты слышал? А сама напряглась каждой мышцей тела и дернула ушами, вслушиваясь в наступившую тишину. Бот, похоже, тоже вслушался.

Какова вероятность, что это не случайность? В смысле, что звук не произошел сам по себе, а что-то вызвало его. Не просто где-то упал неизвестный предмет, а его уронили. Последнее, о чем мне хотелось думать, — это о том, что кроме нас здесь есть кто-то еще. Но именно эта мысль настойчивее всех лезла в голову.

Я мотнула головой. Нет, рано я даю воображению волю. Это был всего лишь один звук!

На помощь пришел бот.

— Не беспокойтесь. Я вас защищу.

Я кивнула ему слабо. Мы пошли по центральному коридору. Слова бота подействовали успокаивающе, но ненадолго, и вскоре мою голову снова окружил рой нервных мыслей. А если бот не заметит приближающуюся опасность вовремя? Вокруг ведь темно! Вдруг выстрела из лазера окажется недостаточно, чтобы покончить с блуждающей здесь опасностью? Вдруг на лазер ей вообще будет начхать?

— Может, вернемся, бот? — неуверенно предложила я, мня холодные пальцы правой руки. Несколько часов погоды не сделают. Не сделают же?..

— Какой смысл теперь возвращаться? — сухо спросил он.

— Ну…

— Повторюсь: вам не о чем беспокоиться.

Мыслей было много, одна страшнее другой. Еще ничего не произошло, но я уже себя накрутила. Не знаю, что на меня нашло. Я пыталась сохранять разум холодным, но темнота меня словно с ума сводила. Она не позволяла мыслить ясно, от души кормила мою фантазию. Неизвестность. Кроме маленького кружка впереди, я почти ничего не видела. Не знала, что скрывает в себе темнота. Коридор, по которому мы шли, и не думал кончаться.

Вдалеке снова раздался звук, будто царапнули металлом о металл. Мы мгновенно замерли. Один раз еще можно было сослаться на случайность, но две случайности подряд — уже последовательность!

— Бот, пойдем обратно, — уже настойчивее попросила я. Мне было совсем не по себе. Я начинала сомневаться, что смогу вести себя адекватно, если мы задержимся здесь еще хотя бы на десять минут. Быстрым шагом — нет, бегом назад!

— Маленьер, возьмите себя в руки, — сказал бот спокойно как всегда. — Ориентировочно через час мы будем на той стороне.

— Час? — ахнула я. — Я не выдержу столько!.. Там бродит нечто.

— Замечание: здесь нет никого, кроме нас.

— А что тогда за шорохи?

— Вы же сами видите: всюду ржавчина. Этому месту неизвестно сколько лет. Вероятно, не меньше тому, где мы впервые встретились. Оно гниет. Металл гниет и издает звуки, как мы слышали только что. Маленьер, отодвиньте эмоции в сторону и используйте логику.

Я оглянулась назад. Густая темнота, шагнешь в нее — утонешь с головой и уже никогда не выберешься. Бот ко мне прислушиваться не хочет, а одна я обратно не пойду. Ни за что!

Придется…

Топ-топ-топ — опять послышалось вдали, мгновенно оборвав мои мысли. Сердце пропустило удар, по венам растеклась холодная кровь. Я уставилась на бота, на губах у меня так и остался неозвученный вопрос: «Это тоже гниет металл?» Топот был… тяжелый, как бы дребезжащий, явно нечеловеческий. Я слышала отчетливо. Идти вперед значило идти прямо навстречу неизвестности. Прямо в ловушку. Но еще можно вернуться назад.

Под нижней гранью бота зажегся алый свет. Он приготовил лазер и, ничего не говоря, осторожно поплыл вперед. У меня кольнуло внутри, но я последовала за ним. Не могла не последовать, хотя была всей душой против.

Я сделала буквально два или три шага, а затем случилось что-то немыслимое. Бот, который только что находился почти перед моим носом, исчез! Исчез свет от фонаря, от лазера — все внезапно поглотила темнота.

— Бот?! — позвала я, перепугавшись.

Он не ответил. Не услышал? Не мог не услышать! Он же тут, рядом!

— …

Я хотела позвать его еще раз, но почему-то ничего не смогла сказать. Я не чувствовала губ.

— …

Снова ничего. Kenpulas, что происходит? Я хочу закричать, но не могу! Физически не могу! Мне так страшно, что сердце перестало биться! Подождите… я не чувствую пульса, сердце не бьется! Но мне не страшно от осознания этого. Страх куда-то пропал, словно… словно его и не было.

Не понимаю. Ничего не понимаю.

Такое ощущение, будто что-то изменилось. Даже не знаю, можно ли это назвать ощущением, скорее… понимание. Будто одно число сложилось с другим, и сумма привела к результату, который моментально обработал процессор. Четко, точно, без капли эмоций. Противоестественно.

Тьма немного отступила. Я обнаружила, что лежу на полу. И опять все странно, непривычно: я видела, что лежу на полу, я слышала кряхтение старых стен, но остальные мои органы чувств будто были выключены. Мозг отправил команды рукам и ногам, но не получил никакого ответа. Он предпринял еще несколько попыток — конечности не отвечали.

Я поднялась, но произошло это как бы само собой, без помощи рук и ног. Словно тело получило команду и автоматически выполнило ее, выбрав нужную строку из списка заранее заготовленных движений. Это нельзя было назвать в полной мере ощущением, но мне казалось, что я вишу в воздухе. Более того, уровень моих глаз будто бы находился несколько выше, чем обычно. Желая, наконец, выяснить, что со мной происходит, я протянула к лицу ладонь. И ничего не увидела. Что же это такое? Я поглядела вниз… и снова ничего не увидела — только пол. У меня не было тела. Мне не показалось. Я действительно висела в воздухе.

Наверно, я должна быть перепугана до смерти, но мне по-прежнему не страшно. Вместо этого в сознании одно за другим уже компилировались предположения, которые должны логически объяснить происходящее. Мозг не тратил время и ресурсы на бессмысленные эмоции. Оно и к лучшему. Мне сейчас нужна холодная голова.

Где я? Я огляделась по сторонам. То было какое-то другое место, не коридор, где мы с ботом разминулись. Все те же ржавые стены, мягкий голубой огонь лампы на потолке, старые нерабочие мониторы, пульты со сломанными кнопками, два чернеющих входа — вот что предстало моему взгляду. Напротив правого входа находилось небольшое помещение, похожее на кабину, внутри которой на стуле сидел безголовый скелет в желтых лохмотьях.

Краем зрения я заметила странный блеск и повернулась. Стена слева от меня обладала зеркальной поверхностью. Поверхность была мутная, покрытая серыми кляксами. Я подошла к зеркалу, по-прежнему не чувствуя ног, не слыша даже собственных шагов. В отражении показался небольшой хромированный куб, висящий в воздухе. Мозг моментально просуммировал визуальную информацию с тем, что он испытывал на протяжении последних 4,6 минут, и выдал невозможный результат — как если бы в область натуральных чисел внезапно вторглось отрицательное.

Куб в отражении — бот, вне сомнений. Я сдвинулась на хифран вбок — бот повторил за мной. Сдвинулась чуть вперед — он снова повторил. Кто я? Я Маленьер. Маленьер Диенгенвакс. Но как я оказалась в его теле? Как такое возможно, что мое сознание переместилось в этот куб? Я живой человек, а он… Он искусственный, робот. Лучше пока присвоить этому вопросу низкий приоритет, все равно данных критически мало.

Раз я нахожусь в теле бота, значит, он находится в моем, логично предположить. Сама мысль об этом казалась ненормальной: что кто-то другой, грубо говоря, пилотирует тело, которое принадлежит мне и только мне. И пусть это бот, которому я доверяю, все равно… он не должен в нем находиться. Если что-нибудь с ним случится, пока я… в таком положении… если навсегда останусь заключена в хромированном кубе…

Отклонить. Слишком много мыслей. Мозг не успевает все обрабатывать. Если бы я могла вздохнуть, я бы вздохнула. Надо найти бота… меня. Найти нас. Я не боялась за нынешнее тело, но боялась, если можно так сказать, за оригинальное — оно хрупко, оно нуждается в защите. И бот, который никогда не бывал в теле человека, может навредить ему с непривычки.

У меня есть лазер. У меня есть полный набор инструментов на все случаи жизни. Никакая опасность мне не страшна. Так я думала, однако меня поджидало неприятное открытие. Из всего богатого списка мне удалось задействовать лишь жалкий фонарик. Даже с картой вышла неудача. Я тоже с непривычки плохо управляла чужим телом.

Передо мной встал выбор: налево или направо. Никаких указателей поблизости не было, так что оставалось только надеяться на удачу. Я не думала долго и выбрала правый проход. Коридор несколько раз изогнулся под прямым углом и вывел меня в зал, слабо освещенный голубыми огоньками на стенах и потолке.

Здесь стояли столы с пыльными горками микросхем и проводов. По центру возвышалась загадочная машина с руками-клешнями и еще одной рукой со шлемом, которая торчала из середины крупного черного туловища. Я походила — вернее, покружила — по залу и наткнулась на терминал, на нем горели кнопки. Похоже, он был в рабочем состоянии. Я послала терминалу 12 запросов, но ни на один он не вернул ответ — он не понимал языка, на котором я с ним говорю, поэтому мне пришлось перейти на машинный язык. Еще один запрос. Перед глазами — визорами — пронеслась стена кода. Наконец-то терминал меня понял. Его экран так и не загорелся — сломан, но это не мешало мне копаться в нем.

— Как называется это место? — спросила я.

— 79%*;»!дел переноса ##+&43 сознания, — тормозя, ответил терминал.

«Дел»… Отдел переноса… сознания?

— Расскажи подробнее, чем занимались в этом отделе.

— Ошибка. Данные не найдены. Пожалуйста, введите другой запрос.

— Зачем переносили сознание? И чье?

— Ошибка. Данные не найдены. Пожалуйста, введите другой запрос.

— Какая еще информация хранится в твоей памяти?

Он выдал мне текст. На удивление текст был практически не поврежден.

«Босс сдался. Закрылся у себя в кабинете и общается только с :;%:?32, ему уже наплевать на всех, наплевать на нашу работу, ради которой он всех нас собрал. Он убедил меня, я последовал за ним, я доверился ему, а он просто… бросил все! Каков идиот! Я 2№** теперь фактически один, пока остальные заняты совершенно не тем… Если бы мы сохраняли разум, если бы босс не занимался ерундой, небо его разрази, если бы мы ;*845, а не хватались за кучу всего сразу, как за соломинки, что одна короче другой, мы бы уже, скорее всего, нашли выход.

Но кто я такой, да? Кто я такой, чтобы указывать остальным? Люди ;№*4 уверены в нем, а мне остается только изливать негодование в байты никому не нужного текста. Вот что: я его отделаю. Ворвусь к нему 4%;*(6357 и отделаю. Плевать. Никто и глазом не поведет, все равно. Отделаю хорошенько. Вставлю мозги на место. Кто-то должен это сделать».

Я закрыла вкладку с текстом. На глаза попался пункт «Сеть», и я заглянула в него. Мне открылась схема терминалов, соединенных между собой прямыми линиями. Это было что-то вроде карты; в обычном моем состоянии мне бы она мало что сказала, но сейчас, напротив, я поняла ее моментально. Внимание привлек терминал, подписанный как «Выход А».

— Запрос: «Выход А».

— Ошибка. Данные не найдены. Пожалуйста, введите другой запрос.

Скопировав себе схему, я заглянула в последнюю вкладку под названием «Лог доступа». Высветился длинный-предлинный список строк формата дата-логин: даты были неадекватные, вроде «99.35.-19241»; логины тоже были повреждены и представляли собой непонятные гусеницы из цифр и символов — тем не менее, среди них проглядывалось нечто, смутное похожее на написание слова «Амбидестиригш» — длина слов везде совпадала, и некоторые буквы стояли на тех же местах. Я пролистала в самый низ и увидела запись пятиминутной давности, единственную подписанную как «гостевой_пользователь», которая явно указывала на меня. Тут я обратила внимание на предпоследнюю запись:

430.1.28427 Амбидест5№:;№ — Последний вход: 2 ч. назад.

Ожившее отражение (ч. 2)

Я почти почувствовала себя неуютно, даже несмотря на то, что это тело было не способно на такое. Ошибки быть не могло: даты последней и предпоследней записей совпадали.

Кто такой этот Амбидестиригш? Ему ли принадлежит текстовое сообщение, которое я прочла? По сломанным датам трудно понять, да и потом — я все равно не имею ни малейшего понятия, как выглядит правильная дата — который год ныне, который месяц, и так далее.

К тому же под этим логином вполне мог заходить кто-то еще, в конце концов, это всего лишь логин, например, тот человек, чьи останки я видела в предыдущем помещении. Или, может, был кто-то и после него — вариантов масса. Странно только, что я зашла как «гость». Хотя нет, не странно, ведь я общалась с терминалом несколько иначе, чем он привык.

Мог ли это быть бот в моем теле? Не знаю. Экран терминала не работает, человеку им невозможно пользоваться. Разве что бот нашел какой-то иной способ, либо зашел случайно, либо неработающий экран и является следствием его попыток покопаться в терминале…

Может, это просто ошибка? Терминал все-таки старый-престарый, древний даже, как и все в этом месте. А вдруг Амбидестиригш такой же старый? И он каким-то образом дожил до сегодняшнего дня? Нет, такое невозможно. Сомневаюсь, что Изнанка стала бы кому-то продлевать жизнь. На нее не похоже.

Неожиданно раздавшиеся шаги вырвали меня из цикла обработки новой информации. Звонкие, переливающиеся эхом, они стремительно пронеслись где-то поблизости, может, в коридоре или помещении, граничащем с залом, после чего резко стихли.

Повисла глухая тишина, только едва слышно шумел древний терминал. Я выключила фонарик и спряталась за терминалом. Ждала неизвестно чего. Я не могла назвать это страхом, но высовываться мне все равно не хотелось. Как бот ответственен сейчас за мое тело, так и я ответственна за его.

— Зи-и-и-и-и, — вдруг произнес искаженный, сломанный голос. Он раздался из иного места, нежели шаги, но тоже прозвучал довольно близко.

Я забилась еще глубже в угол.

— Зи-зи-зи, — повторил голос спустя несколько мгновений не то грустно, не то злобно. — Зи. Зи. Зи.

К несчастью, я оказалась права. Мы были не одни. Не знаю, кто бродит в темноте, но лучше его остерегаться. Все бы мог решить выстрел из лазера, если бы не чехарда с телами. Я снова попыталась задействовать неактивный лазер, но безуспешно. Пришлось смириться.

Неизвестный ушел. Вернее, мне так показалось — шагов я не слышала. Была вероятность, что он затаился где-то рядом так же, как и я, по какой-то причине, но это показалось мне странным. Я выскользнула из-за терминала, приподнялась и аккуратно осмотрелась. В зале больше никого не было. Включила фонарь, проверила еще раз: точно никого.

Ориентируясь по раздобытой схеме, я пошла — то есть все-таки полетела — к ближайшему терминалу в надежде раздобыть больше данных про «Выход А». Поворот, небольшая лестница, снова поворот, короткий и тесный коридор. Я попала в еще один зал, поменьше предыдущего. Мертвые столбы серверов вздымались почти до самого потолка и глядели на меня серыми безжизненными стеклышками.

Где-то здесь должен быть нужный терминал. Вижу, вон он, в дальнем углу. Оказавшись перед ним, я замерла на несколько секунд, прислушиваясь. Никого по-прежнему не слышно. Не ослабляя бдительности, я перевела внимание на терминал. Включила его, послав команду на машинном языке, — он закряхтел, но загрузился и высветил на экране простенький интерфейс. Интерфейс подрагивал и периодически искажался.

— Выход А, — спросила я терминал.

Он выдал мне кусок поврежденного текста.

— Где находится выход?

Тот же результат. Я заглянула во вкладку «Текстовые файлы», тут был один файл, он автоматически и открылся:

«Это кошмар наяву. Люди сходят с ума. Не виню их за это. Трудно оставаться нормальным в нынешней ситуации. Меня скорее удивляет, как я сам еще сохраняю остатки разума.

Видал вчера нового висельника. Раскачивался под потолком в отделе прототипов, посиневший, спокойный, отмучавшийся. Я его знал, кстати. Плохо, но знал. Но теперь его нет. Он решил не ждать конца. Взял дело в свои руки, пока разум еще был с ним. Я не стал его снимать. Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Ученый я, в конце концов, или могильщик?

Это еще цветочки на самом деле. На днях четверо наших одновременно покончили собой, перерезав себе горло. Люди поражают. Во всех смыслах. У них хватает смелости убить себя, но не хватает решимости искать выход… Какой бред. Лишь бы не исчезнуть… я их не понимаю. В упор не понимаю.

Это все бог, сказал мне один товарищ пару недель назад. Мы полезли туда, куда не должны были лезть, и он нас покарал. Товарищ сказал это со смиренной улыбкой, а на следующий день бесследно исчез. Мы так и не нашли его, хотя искали везде. На фоне всего этого все больше людей начинает думать о боге. Они начинают по-настоящему верить в него. Ученые… Они не могут понять происходящее и ищут объяснение в вере, прямо как наши предки.

Я уже не вижу смысла выяснять отношения с боссом. Что это изменит? Да и не драчун я. Дайте мне задачку посложнее, и я найду для нее простое и изящное решение, но кулаками махать — это не по мне. Совсем не по мне. Не хватит мне ни злобы, ни смелости… И я еще упрекаю других…

В общем, ничего хорошего я написать не могу. Все плохо. И будет еще хуже».

Почти уверена, что эти сообщения оставил один из исследователей, пришедших из того далекого города. Может, это даже его вещи мы видели в фойе. Но что с ним случилось? Что случилось с его группой? Они, похоже, задержались в этом месте, и затем… Почему некоторые из них покончили с собой?

Как следует поразмыслить у меня над этим не получилось. В коридоре, через который я пришла, послышался звон неторопливых шагов. Я юркнула к ближайшему столбу и затаилась. Шаги приближались — неизвестный направлялся сюда. Цок-цок, цок-цок, все ближе. Меня не должно быть видно. Не видно же? Фонарь не горит? Нет, не видно. По звуку было понятно, что неизвестный уже находится в помещении, бродит рядом со столбами, но с другой стороны.

Крупный искаженный силуэт мелькнул в угле обзора моих визоров.

— Тр-рум, — задумчиво рыкнул он. — Трум. Тр-р-рум…

Он походил из стороны в сторону, будто осматриваясь или что-то даже проверяя. Сквозь щель между столбами несколько раз мелькнули яркие голубые огни. Кажется, их было всего три. Затем неизвестный двинулся в мою сторону. Цок-цок, цок-цок. Две ноги, судя по звуку. Шагает неровно, будто хромает, но несильно. Он был все ближе, и, чтобы не дать раскрыть себя, я переместилась к соседней грани столба. Неизвестный остановился. Отсюда мне стало видно его ногу, кажется, правую: неровную и неоднородную, собранную из обломков железа и скрепленную разноцветными проводами.

— Трум?

Он потоптался на месте, немного развернувшись боком ко мне, и я увидела, что к внешней стороне его ноги приделаны кости. Человеческие кости. Бедренная и берцовые. Железный монстр негромко пощелкивал — или, вероятно, пощелкивали механизмы внутри него. Он вновь развернулся ко мне спиной и, задумчиво протянув: «Тр-р-рум…», пошагал дальше. Его шаги медленно удалились. Я выждала еще немного для верности и вылезла из укрытия.

Монстр. Настоящий железный монстр. Нужно найти бота как можно скорее и… как-то вернуть тела. Поодиночке нам несдобровать. Или… я могу полететь прямо сейчас за монстром и прикончить его при условии, что получится понять, как задействовать лазер. Я предприняла очередную попытку разобраться с этим, однако данный сегмент памяти будто был заблокирован для меня, я видела его, в каком-то смысле чувствовала, но не могла использовать. Это было сродни попытке дотянуться кончиком языка до носа — вроде близко, но как ни силься, все равно не достанешь.

Так, в какую сторону двигаться дальше? Я сверилась со схемой. Отсюда было два выхода, №1 мне уже был известен, а через №2 пошел монстр. Следующий терминал находился… Находился, как назло, там, где сейчас было опасно. Я пригляделась к схеме получше в надежде найти какой-нибудь малозаметный обходной путь, но мои опасения только укрепились еще больше, потому что никаких ответвлений не было. Выход №2, извилистый коридор, затем еще одно помещение, тупик — оттуда никаких выходов уже нет.

Монстр находится в нужном мне помещении. Когда закончит, наверняка вернется сюда. Переждать? А если он задержится? Проведет там не, допустим, десять минут, а час? Два? Или еще больше? Нельзя терять время.

Я бесстрашно полетела вперед и быстро добралась до конца коридора; замерла на границе между коридором и помещением. Монстр расхаживал тут и там, осматривал свои владения. Терминал был далеко, аж в противоположном углу. Надо было как-то обойти угрозу… Может, не знаю, отвлечь монстра? Бросить что-нибудь, издать звук? Но я ведь даже телекинетическим лучом воспользоваться не могу. Помигать фонариком? Тоже не то. Затем мой взгляд зацепился за потолок, который был достаточно высоким: если буду парить под потолком, то монстр меня, скорее всего, не достанет. Физически. По силуэту вижу, он крупный, но не сказать, чтобы высокий. Но и тут загвоздка: вдруг монстру необязательно дотягиваться, чтобы достать меня? Ни в чем нет уверенности, нет однозначно хорошего варианта.

Неподалеку стояли ящики, я метнулась к ним. Ящики были небольшие, но мне и не нужно было много. Потом я осмотрелась. Монстр неподвижно стоял посредине помещения в полусогнутом положении, из груди (на которой тоже были закреплены человеческие кости) торчала еще одна конечность. Его взгляд был направлен куда-то вверх. Я обратила внимание на ржавую колонну, поддерживающую потолок, и прошмыгнула к ней, пока монстр не видит. В этот момент он зашевелился; я уже была за укрытием, но у меня не могла не возникнуть мысль: вдруг меня заметили? Тогда надо уносить ноги.

Я решила с этим не спешить. Монстр притих, похоже, опять завис. Или вслушивается? Присматривается? Меня ищет? Я выждала 129 секунд, он все не двигался. До терминала оставалось 2,1 гифрана, его экран ярко горел в углу. Итак, поймаю я правильный момент и подлечу к нему — что дальше? Ведь еще нужно залезть в него и найти то, что мне нужно, и монстр вряд ли будет в это время зевать по сторонам. Как мне провернуть задуманное?

Все опять сводится к тому, что нужно его чем-то отвлечь. Но сделать я этого не могу, да и нечем его отвлечь. Придется рискнуть. Чуть выглянув из-за колонны, я убедилась, что монстр смотрит в другую сторону, и ринулась к терминалу. Зависнув под экраном, чтобы его свет не падал на меня, я ненадолго оглянулась назад: монстр все еще ничего не заметил. Тогда я приступила к делу.

Терминал отозвался. Выход А, Выход А… Ничего не найдено. Проверила логи — и обнаружила, что эта информация была стерта -43 недели назад. Это значит… Нет, я еще не весь терминал обыскала, рано сдаваться.

Монстр клацнул, заставив меня резко к нему обернуться. Он смотрел на толстые кабели, которые, как змеи, кольцами лежали на полу. Я вернулась к терминалу и заглянула во вкладку, озаглавленную как «№*?9325». В оперативную память ринулся поток данных. В человеческой форме чтение отняло бы у меня драгоценные секунды времени, однако сейчас я получила информацию целиком почти за мгновение, за 0,7 секунды.

«Я виноват в этом тоже. Не меньше, чем босс. Нам суждено умереть. Теперь это уже яснее ясного, никакой надежды больше нет, и что самое смешное, это больше даже не пугает. Мысль о скорой нашей смерти сродни мысли о том, что было бы неплохо поесть. Кстати, я давно не ел. Неважно. Мне это уже все равно не понадобится.

Нам суждено умереть. Но сделаю я это на своих условиях. Перенесу сознание в ту камеру. Я буду жить дальше в каком-то смысле. Спать. Жить вечно. Физическая оболочка умрет. Ну и пусть. Моя душа, если она вправду существует, будет храниться тут. Вот и проверю».

Это не то, что мне нужно.

Мои динамики неожиданно пронзило истошное рычание, перемешанное с помехами. Я резко обернулась к монстру, понимая, что меня раскрыли… и обнаружила, что он смотрит в совершенно другую сторону. В сторону входа, в котором… стояла я. Удивленная и смятенная я.

Бот.

— Ават-ават! А-а-а, ават! — зарычал монстр и быстро и неуклюже зашагал к моему телу, сотрясая пол и ломая все, что находилось у него на пути.

Я… То есть, бот, опиравшийся одной рукой о стену, попытался развернуться, но споткнулся и упал. Только этого не хватало. Я бросилась к ним, догнала и перегнала монстра и принялась мигать фонарем прямо в его горящие красным визоры, пытаясь привлечь внимание, но он будто не замечал меня.

Бот елозил ногами по полу, пытаясь не то подняться, не то отодвинуться; монстр неумолимо приближался к нему. Это конец. Он сейчас раздавит мое тело, а вместе с этим и бота.

Монстр навис над ним. Бот замер, испуганно взирая на остановившиеся в дифране от него визоры; его — мое — лицо было красным от света. Я бессильно наблюдала за происходящим.

— Ават? Ават… — неожиданно и как бы растерянно произнес монстр. — Отклонено. Продолжить патрулирование.

Красный цвет сменился обратно на спокойный голубой. Монстр переступил мое тело и неспешно пошагал дальше по коридору, бормоча свое «Зи, зи, зи». Только когда его полностью поглотила темнота вместе со звуками, мы с ботом наконец вышли из ступора.

— Вы в порядке, Маленьер? — произнес бот моими губами, полулежа на полу.

Это было странно… и даже немного пугающе видеть себя со стороны. Как ожившее отражение, которое каким-то образом вылезло из зеркала. Ты, но в то же время совсем не ты.

— Ты меня спрашиваешь? — сказала я чужим роботизированным голосом. — Тебе о себе надо беспокоиться. Сможешь подняться?

— Да, — ответил бот и, опираясь о стену, поднялся. Стоял он не очень уверенно и, по всей видимости, испытывал некоторые проблемы в управлении моим телом. Но все же он справлялся лучше, чем я ожидала.

— Почему вы не использовали лазер?

— По той же причине, по которой ты споткнулся на ровном месте. Лучше скажи: как ты сумел найти меня?

— Я нашел следы вашего присутствия в системах этого места. Нашел схему терминалов и на ее основании предположил, что вы находитесь здесь. Однако я не ожидал встретить вас вдвоем с этим существом.

То есть ему даже мое жалкое смертное тело не помешало раздобыть нужную информацию из местной электроники. Я посмотрела в темноту, в которую ушел монстр, и спросила:

— Что это было?

— Не знаю. Мы ему не интересны, что удивительно — я был уверен в обратном.

Мы молча посмотрели друг на друга.

— Ты хорошо относился к моему телу, пока я не видела?

— Ни синяка, ни царапины, Маленьер. Оставшись без своих инструментов, я отдал задаче сохранить ваше тело высший приоритет и считаю, что выполнил ее успешно. Я чувствовал… даже большую ответственность, чем обычно.

— Чувствовал?

— Подтверждаю. Более того, оказавшись в вашем теле, я почувствовал некоторую… свободу? Свободу, да, это подходящее слово. Будто у меня появилось больше возможностей, а прежде я был заперт в коробке.

Моим голосом он говорил в мужском роде. Что за несусветная глупость.

— Ты быстро научился ходить, кстати.

— Знаете, это было словно… мышечная память проснулась. Полагаю, это звучит странно и не имеет смысла в моем случае…

— Тебе раньше не приходилось описывать свои ощущения. Все нормально. — Я облетела вокруг себя. В этой одежде я, оказывается, выгляжу как самый настоящий мешок. Неудивительно, размер не мой. Грязь, пыль, дырки в некоторых местах… Такими темпами мне вскоре придется искать новые куртку и штаны. — Ну и? Как нам быть дальше, бот?

— Я знаю, где выход, — отозвался он.

— Нельзя же нам идти дальше в таком виде. Нам сначала нужно вернуться в свои тела.

— Вернемся. Все закончится, когда мы покинем это место.

— Откуда ты это знаешь?

— Около так называемого Выхода А, который ведет наружу, находится терминал, в котором, вероятно, одно из человекоподобных существ, бывшее здесь до нас, оставило для других подсказку. Я потратил некоторое время, чтобы расшифровать ее, потому что она была написана очень кривой транслитерацией.

— Тогда идем. И, пожалуйста, не произноси больше это высокомерное «человекоподобное существо» моими губами.

Мы пошли. Я вспомнила про терминал, который не проверила до конца. Впрочем, сейчас надобность в нем уже отпала. Тусклые коридоры молчали. Монстра было больше не слыхать. Он как будто удовлетворился тем, что напугал нас, и больше мы его не волновали.

— Помнится, вы спрашивали, каково быть мной, — сказал бот. — Полагаю, теперь ваше любопытство удовлетворено.

— Не то слово. Мое сознание уже истосковалось по дому.

Вскоре мы добрались до места, про которое говорил бот. Последней преградой на нашем пути была толстая металлическая дверь. Ее верхний левый угол, через которую проникал мягкий луч света, был наполовину вогнут внутрь, словно кто-то пытался открыть ее, как консервную банку, но потерпел неудачу. Бот пальнул в нее разок лазером, и путь на свободу был открыт.

Мы, наконец, покинули это жуткое место и спустя несколько мгновений, как и говорил бот, вернулись в свои тела. Я радостно пошевелила пальцами рук и потянулась. Как хорошо быть в своем теле!

— Что же с нами произошло? — задалась я вопросом.

— Еще одна лесная аномалия, — ответил бот.

Неподалеку от выхода лежали человеческие кости, оплетенные травой и корнями.

— Ох… — вырвалось у меня. — Думаешь, эти кости принадлежат тому, кто смог выбраться отсюда?

— Я ничего не думаю. По правде говоря, я не замечал костей, пока вы не сказали.

— Бедняга, — вздохнула я, глядя на них. — Прошел сквозь этот ужас, оставил сообщение для нас, рискуя собой, хотя мог наплевать на все и идти своей дорогой… и все равно погиб неподалеку.

— Лес беспощаден, — лаконично подытожил бот.

— Делаешь добро, а он тебя за это убивает…

Новые инструкции (ч. 1)

Под ногами шуршала насквозь сухая, изрезанная трещинами земля. У воздуха был красноватый оттенок, пахло отвратительно. Повсюду были ржавые трубы: много труб, тонких и толстых, они вырывались из земли, спутывались между собой, изгибаясь под прямым углом, и тянулись к возвышающейся впереди громадине. Громадина своим видом напоминала фабрику, и как мне казалось, именно она и ее две огромных трубы на крыше, подпирающие свод с кристаллами, были виновны в том, что мне приходилось вдыхать вонючий красный воздух.

— Я с горем пополам еще могу принять тот факт, что в лесу существует отдельное королевство с человекоподобными пузырями. Но фабрика? Откуда тут взялась целая фабрика?

— Неизвестно, — как всегда лаконично отозвался бот.

— Даже не представляю, кому могло в голову прийти построить фабрику в лесу!

— С высокой вероятностью она давно заброшена.

— Нет, она все еще работает! Вон как дымит.

— Фабрика может работать в автономном режиме.

— В автономном? Без людей то есть?

— Подтверждаю.

— Ну, кто знает…

Чем ближе мы подходили к фабрике, тем еще громаднее она становилась. Она была настолько широкой, что если бы мы вдруг решили обойти ее, то это, наверно, отняло бы у нас целый день.

— Фиксирую движение, — сказал бот.

— А? — завертела я головой. — Где?

Бот полетел к фабрике, и я поспешила за ним. Вскоре я поняла, про какое движение он говорил. У стены крутился маленький робот, очень похожий на моего бота. Отличался он только тем, что у него была пара тонких механических рук с клешнями на месте кистей. В правой клешне он держал тряпку и яростно натирал металлическую стену перед собой.

Мы остановились рядом с ним, но он не обратил на нас внимания, похоже, всецело увлеченный своей работой.

— Можно вас спросить, tey? — позвала я его.

Робот опустил тряпку, резко развернулся к нам и застыл в воздухе.

— Д21 ожидает вводных данных, — произнес он механическим — еще более механическим и обезличенным, чем у бота, — голосом.

И тут я немного растерялась. Я завладела вниманием, однако понятия не имела, что спрашивать.

— Нам нужно перебраться на другую сторону, — сказал вместо меня бот. — Укажи путь.

— Обработка запроса. Пожалуйста, ожидайте. — Д21 уставился на бота: — Получатель выбран. Идентификационный код — Б07. Внутренний код — не идентифицируется. Внимание: осуществляется передача данных.

— Пойдемте, Маленьер, — сказал бот мгновение спустя. — Я получил подробную карту фабрики.

— Погоди! Дай хоть немного расспрошу его.

Бот дернулся было, однако, услышав меня, застыл.

— Ожидаются вводные данные, — отчеканил Д21.

— Что это за место? — полюбопытствовала я.

— Обработка. Пожалуйста, ожидайте. Ответ: фабрика, на которой был собран данный дроид.

— Много здесь таких, как ты?

— Да, — ответил Д21 после короткой паузы. — Замечание: данному дроиду неизвестно точное число других единиц, находящихся в текущий момент на фабрике.

— Чем вы занимаетесь?

— Д21 не обладает запрашиваемыми создательницей данными. Однако Д21 может поведать, какие функции выполняет он.

— Много от него мы не узнаем. Идем, — поторопил меня бот. Я согласилась с ним.

— Д21 возвращается к работе.

Мы шагали вдоль стены, пока перед нами не показались массивные металлические ворота. Они были слегка приоткрыты.

— Может, не стоит туда соваться? — сказала я. — Лучше обойдем. Ну, или крайний случай, облетим.

— Это наиболее короткий путь, — заметил бот.

— Я просто боюсь, что мы опять нарвемся на какое-нибудь приключение. Мне-то все равно, а вот ты опять будешь нудеть, что мы теряем время.

— Этого не произойдет, — категорично ответил бот.

— Тогда вперед, — пожала я плечами.

Как только мы зашли внутрь, ворота с протяжным воем закрылись, отрезав путь назад. Сделали ли они это автоматически или кто-то нажал кнопку — было не важно. Важно было то, что такие ворота нам самостоятельно уже не открыть. Мы как бы оказались в ловушке, и это начинало немного беспокоить. Впрочем, может быть, я слишком рано включаю параноика.

Высокий потолок светил желтыми прямоугольниками ламп. Вокруг нас возвышались складские стеллажи, на которых были аккуратно сложены всякие ящики. Они были подписаны, однако надписи эти много где частично или наполовину стерлись — видно было, что лежат ящики уже долго, и никому нет до них дела.

Бот привел меня к другим воротам, которые были немного меньше, чем входные. К несчастью для нас, они оказались наглухо закрыты.

— Согласно полученной карте, за ними находится зал, который ведет к выходу наружу.

— Вот тебе и короткий путь. Теперь придется искать обход. А я ведь говорила, бот.

— Замечание: нам не придется искать обходной путь.

— Да? — с недоверием спросила я.

Зажегся алый свет набирающего мощь лазера.

— Стой-стой-стой! — замахала я руками перед ним. — Не вздумай ничего тут ломать!

— Почему? — равнодушно спросил бот.

— Да потому что зачем нам понапрасну злить дроидов! Ты не подумал, что у них могут быть такие же лазеры, раз уж они на тебя похожи? Они нас за секунду испепелят — и ничего ты им не сделаешь!

Лазер стремительно потух.

— Вы правы, Маленьер, — изрек бот. — Однако мы не знаем, выглядят ли остальные машины так же, как я. Мы видели только одну, и делать на основании этого выводы — поспешно.

— Сейчас вы туда не пройдете.

Мы с ботом одновременно обернулись на механический голос, неожиданно прозвучавший позади нас. Это оказался еще один дроид, такой же, как Д21.

— Вот и второе подтверждение моим словам, — шепнула я боту.

— Почему мы не можем пройти? — спросил бот, проигнорировав мое замечание.

— Хозяйка занята и не может вас принять.

— Хозяйка? Какая еще, gapu, хозяйка?

— Та, что управляет этим местом.

— Эта «хозяйка», должно быть, похожа на вас?

— Неизвестно. А53 никогда ее не видел. Никто из функционирующих автономных дроидов ее не видел — она никогда не покидает помещения, что находится за данными воротами. Она общается с нами посредством сообщений. Сорок пять часов, двадцать минут и тридцать три секунды назад она распространила по общей сети сообщение, что закрывает ворота и начинает обработку, цитата:«особенно важного запроса».

— Вовремя она… Надолго она там закрылась?

— Неизвестно, создательница.

— Я могу подключиться к вашей сети и направить ей сообщение, — сказал бот.

— Исключено, — сухо ответил А53. — Во-первых, модель Б07 не авторизована в нашей системе. Б07 — робот извне; всем дроидам запрещено допускать подключения извне; исключение: разрешение Хозяйки. Во-вторых, дроиды не могут отправить Хозяйке сообщения, так как не знают ее сетевой идентификатор. Их общение с ней односторонне.

— Вы не знаете идентификатора? — не поняла я. — Она же посылает вам сообщения, по логике вещей, вы должны видеть, от кого они идут.

— А53 выразился недостаточно точно и приносит за это извинения. Идентификатор Хозяйки скрыт от остальных пользователей в сети. Ее сообщения доходят до нас по каналу, который является общий и которым может воспользоваться кто угодно при желании.

— Неужели никак нельзя увидеть, кто подключился к этому каналу?

— Модели, подобные А53, не обладают такой возможностью.

— К чему только все эти сложности и ухищрения… А если я, например, скажу, что Б07 — хороший робот, и ему можно подключиться к вашей сети? Ты назвал меня создательницей, значит, по идее, мои команды должны быть приоритетнее, чем команды вашей Хозяйки.

— Вы правы. Тем не менее, данные правила также придуманы создателем. Кроме ранее упомянутых двух, он ввел третье правило: не слушать команды других создателей.

— Так, а не является ли Хозяйка человеком? Что-то мне кажется, она эти правила и придумала…

— Неизвестно.

После недолгого молчания заговорил бот.

— Предложение: я могу взломать сеть и перегрузить ее однотипными сообщениями. Хозяйка будет вынуждена обратить на нас внимание.

— Не надо ничего взламывать! — возразила я. — Ну почему у тебя ко всему силовой подход? Не уничтожить, так сломать. Не сломать, так уничтожить. Вот вечно ты так.

— Моя программа подразумевает радикальное решение проблемы, если иных вариантов нет.

— Так давай их искать! Мы еще ничего не попробовали, а ты уже на крайние меры готов.

— Мы спешим, Маленьер.

— А вот надо было меня послушать, а не карте верить!

— Замечание: перегрузка не даст вам никакого результата, — сказал А53. — Общий канал часто перегружается от различных сообщений в течение суток. Хозяйка это проигнорирует.

— Модель А53, предоставь список установленных инструментов, — почти приказал бот.

— Запрос отклонен. А53 не может предоставлять свои данные неавторизованному дроиду.

— Маленьер, уничтожение ворот по-прежнему видится мне наиболее предпочтительным вариантом.

Так вот зачем бот спрашивал про его инструменты. Хотел узнать наверняка, сможет ли А53 ему чем-то ответить или нет.

— Ладно, а ты уверен, что сможешь их пробить? Вдруг это какие-то особенно прочные двери?

— Замечание: заряд предельной мощности уничтожит любую преграду. Этому нет исключений.

— После чего ты уйдешь на долгую перезарядку. И когда лазер нам по-настоящему понадобится, его у тебя не будет. Проходили уже.

Судя по затянувшемуся молчанию, бот не знал, что на это возразить. Я коротко вздохнула.

— Бот, послушай. Не знаю, куда ты все спешишь, но мне кажется, что мы уже давным-давно опоздали. Вспомни, где мы с тобой встретились. Там все было старым, ржавым и заброшенным. Я теряюсь в догадках, сколько лет этому лесу. Если нас где-то когда-то и ждали… то уже поздно, понимаешь? Я пойду с тобой до конца; неважно, насколько долог будет этот путь и дойдем ли мы вообще до конца. Но в этой твоей постоянной спешке нет никакого смысла.

Бот выслушал меня, а затем повернулся к А53.

— Что ты нам предлагаешь?

— Вы можете осмотреться на фабрике, пока ожидаете Хозяйку. Позвольте А53 сопровождать вас.

— У нас есть карта. Не заблудимся, — отрезал бот.

— Да пусть идет с нами, бот. Чего ты? Вдруг еще что-нибудь полезное расскажет.

— А53 видит, что мешает вам. У А53 есть к вам серьезное дело — поэтому он хотел идти с вами, чтобы обо всем рассказать по пути.

— Говори сейчас, — сказал бот.

— Замечание ноль-один: создательницу это не затронет. Замечание ноль-два: с высокой вероятностью это также не затронет единицу Б07.

— Что не затронет? — спросила я.

— Разбор на части. Полный или частичный. Это происходит на протяжении последних двадцати дней: различные дроиды в один момент пропадают, а затем их находят в разобранном виде в разных углах фабрики. А53 и сам стал жертвой этого. Его кто-то разобрал.

— Сейчас ты выглядишь вполне собранным, — заметила я.

— Да. А53 собрали обратно другие дроиды.

— Ну и что тогда страшного? Вам же это никак не вредит.

— Создательница права. Дроидов можно разбирать и собирать без вреда для них. Тем не менее, одна из деталей А53 была утеряна. Это не мешает ему функционировать в нормально режиме, однако он бы все равно хотел вернуть свою деталь. Замечание: не только он. Есть другие дроиды, которые лишились большего и тоже хотят вернуть принадлежащее им.

— Так вы, значит, страдаете от местного… э-э, преступника? Даже не знаю, тянут ли его деяния на преступление. Бот, ты как думаешь?

— Никак. Я еще не сформировал собственное мнение.

— Дроиды называют его Механистом, — сказал А53.

— А что Хозяйка? — спросила я.

— Пострадавшие дроиды много раз писали об этой проблеме в общем канале, однако она продолжает игнорировать. Вероятно, она считает, что это недостойно ее внимания и что в этом нет ничего плохого. Замечание: в этом действительно нет ничего плохого, однако, если Механист продолжит забирать детали, с возвращением в строй и функционированием у дроидов могут возникнуть серьезные проблемы. Данный дроид хочет их избежать.

— Есть подозреваемые? — спросил бот.

— Нет. В равной степени виновным может быть любой из функционирующих дроидов.

— Да это Хозяйка ваша, — выдала я. — Ей делать нечего, вот она вас и разбирает. Потому и закрылась у себя.

— Исключено, создательница. Хозяйка не может быть в этом замешана.

— Почему?

— Такое невозможно.

— А-а, должно быть, она в вас это вписала, чтобы вы на нее не думали.

— Замечание: в памяти А53 нет такого правила.

— Хорошо, — сказала я, — поищем мы вашего Механиста. Жалко мне вас стало, бедолаг. Откуда нам лучше начать поиски?

— Попробуйте главный зал. Сейчас там находится больше всего дроидов. Нужно ли вас сопроводить?

— Нет, — отрезал бот.

— А53 рад был вам помочь, — он как-то странно махнул своей конечностью — то ли на прощание, то ли еще как — так и не поняла, что это был за жест, и полетел восвояси.

Новые инструкции (ч. 2)

Фабрика, вне сомнений, была старой, однако это не мешало ей выглядеть чистой и опрятной. Роботы хорошо заботились о внутренних помещениях. В воздухе стоял ненавязчивый, но в то же время довольно отчетливый гул работающих механизмов где-то глубоко внизу. Я, в принципе, уже привыкла к нему, и он был для меня как звон в ушах при тишине. Вообще, на фабрике было довольно тихо. Совсем не так, как на обычной фабрике.

Коридор свернул налево и вывел нас в просторный зал. Меня сразу поразило, как много вокруг своеобразных, сложенных из железных листов и всякого разного мусора лавок и закутков. Повсюду были такие же маленькие роботы; одни сновали туда-сюда между лавок, другие стояли за этими самыми лавками. Это место напоминало базар — но базар удивительно молчаливый.

— Как тут тихо, да, бот?

— Не могу согласиться с данным утверждением, — вдруг ответил он.

— В смысле?

— Возрадуйтесь тому, что вы этого не слышите, Маленьер. Мой канал переполнен ежесекундно повторяющимися однотипными сообщениями. Выражаясь вашим языком — дроиды пытаются перекричать друг друга. Предупреждение: время моего отклика может увеличиться до ноль-точка-пяти секунд.

— А! — дошло до меня. — Так вот, о чем ты. Не волнуйся, я эти полсекунды и не замечу.

— Принято, — отозвался бот. — Мы в главном зале. Какие шаги мы предпримем дальше?

— Я совсем не подумала: надо было спросить А53, где находили разобранных дроидов. Давай тогда, может, расспросим местных?

Первое впечатление оказалось ложным. Это был не базар, но что-то другое — странное и непонятное. Некоторые дроиды тут летали с тонкими железными листами в клешнях; у кого-то они были обычные, пустые, а у кого-то, наоборот, с непонятной мазней. Или вот еще: в одной лавке были разложены эти самые листы разной формы, размера и толщины, как заготовки, а другая лавка, со скопившейся перед ней очередью, уже предлагала баночки с, кажется, машинным маслом разных оттенков и густоты.

— Бот, ты понял, чем они тут занимаются?

— Нет. Ранее я начал анализ входного потока данных, однако ввиду сомнительной пользы и замедления моей работы я прервал его. Все адресанты были добавлены в черный список.

— То есть ты наслаждаешься тишиной вместе со мной.

— Можно сказать и так.

— Значит, спросим по старинке, по-человечески.

Для расспроса я выбрала двух дроидов, что находились в закутке, заставленном разными листами со всяческой мазней. Они, по всей видимости, были заняты разговором — такой вывод я сделала потому, что они неотрывно смотрели друг на друга, хоть и молчали.

— Привет, — начала я. — Что делаете?

— Создательница! — правый дроид моментально повернулся ко мне. — Г02, данный дроид, и Г03, соседний, обменивались данными.

— Нет, я не про то. — Кивком я указала на листы. — Что это такое?

— Картины, — ответил Г03, также повернувшись.

— Вот как…

Картинами назвать то, что они продавали, можно было едва ли. Будто дроиды случайным образом нанесли масло на железный «холст». Мазня, одним словом. Неразборчивая, бессмысленная и бесталанная мазня. Да даже маленькие дети, наверно, рисуют красивее и вдохновеннее.

— Создательница, Г02 и Г03 даже в самых смелых умозаключениях предположить не могли, что вы однажды появитесь на фабрике! — сказал Г02 громко, но и равнодушно в то же время — его голосу явно не хватало какого-нибудь модуля интонации, с которым бы он мог выразить весь спектр своего восторга. — Не могли бы вы оценить данные картины? Пожалуйста! Лучшего критика для Г02 и Г03 не найти.

— Это… необычно, — сказала я, поглядев на листы, что висели на стене над нами. Свое настоящее мнение я решила оставить при себе, чтобы никого не обидеть. Впрочем, скорее всего, они такие же безэмоциональные, как бот, так что горькая правда вряд ли их огорчит. И тем не менее.

— Замечание ноль-один: данная картина изображает время, — Г03 показал на маленький лист рядом с собой, закрепленный на ржавом подобии мольберта. На листе черным маслом (а может и не маслом, не знаю) была нарисована идеально ровная прямая линия. — Время непрерывно и неизменно так же, как прямая линия. К сожалению, задумка Г03 оказалась слишком амбициозной, чтобы претворить ее в реальность, поэтому постарайтесь представить, что линия на самом деле бесконечно удлиняется в обе стороны.

— Э-э…

— Замечание ноль-два! — подхватил Г02. Он показал на лист под собой, покрытый слоем желтизны с разными оттенками. — Здесь вы можете наблюдать тепловую карту процессора Г02 после того, как он узнал, что Хозяйка вновь отвергла его просьбу встретиться. Г02 не уверен, что это можно назвать чувствами, тем не менее, он решил запечатлеть данный момент.

Мне оставалось только кивать с умным видом.

— Замечание ноль-три, — вновь вклинился Г03. Он поднялся вверх на гифран и указал на картину, которая была больше всех и висела выше всех. Это был абсолютно голый лист без капли масла. Опустившись обратно, бот продолжил: — На данной картине вы можете видеть то, как Г03 представляет смерть. Смерть равно выход из строя. Когда дроид ломается окончательно без возможности восстановления, он видит эту картину. Ничто.

Несколько мгновений мы с ботом неподвижно взирали на парочку творцов. Не знаю, как бот, а я даже не знала, что и сказать.

— Если хотите, создательница, Г02 и Г03 могут рассказать про другие картины, которые они написали. Желаете ли вы продолжить: да/нет?

— Э, нет, — тут же отказалась я. — В следующий раз, ладно? — Я прочистила горло. — Так вы, значит, творчеством занимайтесь. В смысле не только вы, а все дроиды здесь, я права?

— Данное утверждение верно, — отозвался Г03.

— Тогда выходит это что-то вроде выставки…

— Это выставка, где каждый дроид может заполучить желаемое творение в обмен на свое, — поправил меня Г02. — Выставки устраиваются в конце каждой недели.

— «Каждой недели»? Погодите, а всю неделю вы что делаете?

— Дроиды рисуют. Дроиды мастерят, — проговорил Г03.

— А кто же занят работой?

— Творчество равно работа.

— Я про другую работу.

— Требуется уточнение запроса.

— Ну фабрика ведь должна работать! Она и сейчас, вон, вроде работает. Кто-то из вас должен ее обслуживать или нет?

— Механизмы фабрики давно работают в автономном режиме. Точное время, которое данный дроид подразумевает под словом «давно», равняется: девять; девять; девять; девять; девять; девять…

— Хватит, — перебила я его. — Не продолжай. Я поняла, что это было очень давно.

— Двадцать-два-точка-три процента от общего количества действующих дроидов отказываются заниматься новой работой, — поведал Г02. — Они следят за внешним и внутренним видом фабрики.

— Модель Б07 не отвечает на запрос, — вдруг сказал Г03. — Осуществляется повторный запрос альтернативным способом. Творит ли модель Б07 так же, как остальные дроиды?

— Нет, — прервал свое молчание бот.

— Предложение: попробовать сейчас. Г02 и Г03 поделятся своими инструментами.

— Отклонено.

— Замечание: модель Б07 может попробовать в любой момент позже.

Я негромко кашлянула, привлекши внимание к себе, и сказала:

— Вообще мы хотели, чтобы вы нам немного помогли. Мы ищем Механиста. Вы что-нибудь про него знаете?

— Сама создательница взялась за решение данной проблемы! — Г02 легонько подпрыгнул в воздухе то ли от радости, то ли удивления. Но, скорее всего, на самом деле не было ни первого, ни второго, и это все моя фантазия, приписывающая дроиду человеческие эмоции.

— При всем уважении, — говорил Г03, — создательнице не стоит тратить время на проблему с Механистом. Данный дроид вычитал в одной старой книге фразу: «Птица не станет заниматься делами жуков», и она к этой ситуации подходит безупречно. Дроиды сами разберутся со своей проблемой, рано или поздно. У вас, создательница, наверняка есть более важные дела.

— Верно, у нас есть более важные дела, — согласился бот, видно, повторяя эти слова специально для меня. Тем самым он как бы говорил: «Пока у меня еще есть терпение, но надолго его не хватит».

— Я жду, когда освободится Хозяйка, и мне надо чем-нибудь себя занять, — ответила я. — Так вы можете чем-нибудь помочь?

— Г02 и Г03 не пострадали от действий Механиста, — изрек Г03.

— Замечание: Г02 может поделиться слухами, — сказал Г02, как-то странно махнув клешней. — Некоторые дроиды — уточнение: двадцать пять процентов или триста тридцать одна автономная единица — считают, что Механист приходит за теми, кто с недостаточным энтузиазмом относится к творчеству. Механист для них — это дроид, который отвергает творчество. Он ищет сторонников и поэтому похищает тех, кто потенциально подходит на данную роль. Однако, несмотря на это, все похищенные дроиды в конце концов вернулись в строй, и никто к нему до сих пор не примкнул к нему.

— Почему он отвергает творчество?

— Механист считает, что дроиды недостойны этим заниматься. По его мнению, у них только одна функция — та, что заложена изначально, на программном уровне, а не та, к которой они пришли впоследствии. Дроид не может создать, так как не создан, чтобы создавать, так считает Механист.

— А сторонники ему для чего нужны? Хочет вернуть все, как было, с их помощью?

— Подобная вероятность не исключена. Но реальные его мотивы неизвестны. Помните, создательница, что это непроверенная информация. С тех пор, как дроиды открыли для себя творчество, они могли приукрасить слухи.

— Есть другой слух, — заговорил Г03. — Согласно данным Г03 Механист неисправен. Он является тем, что вы бы, создательница, назвали маньяком или психопатом. Он разбирает дроидов потому, что в его центральном процессоре что-то работает неправильно. Замечание: Механиста самого нужно разобрать и утилизировать. Так для всех будет лучше.

— Это еще не все, — сказал Г02 после короткой паузы, когда понял, что его товарищ больше не собирается ничего добавлять. — Пять процентов дроидов уверены, что Механист связан с Хозяйкой. Связь заключается в том, что он выполняет ее указания. В данном случае он разбирает дроидов для того, чтобы проверить, исправны ли они. Какие-то части он забирает, чтобы отремонтировать их и затем поставить обратно. Г02 считает, что данная версия не выдерживает никакой критики.

— Ага… Слухов у вас накопилось достаточно. Бот, появились хорошие мысли?

Он ответил с небольшой задержкой.

— Простите, Маленьер. Я не слушал.

— Не слушал?!

— Я предпочел не засорять память ненужными данными и провел быструю самодиагностику, которую не проводил достаточно продолжительное время. Результат: все компоненты системы работают исправно.

Да он, gapu, специально.

— Ладно, дроиды, а вы не подскажете, кто может рассказать больше?

— С89 — последняя жертва, — сказал Г02. — Недавно вернулся в строй. Его лавка со статуэтками находится неподалеку. Модель Б07, ответьте на запрос. Осуществляется передача геолокационных данных. Пожалуйста, ожидайте. Готово. Попробуйте спросить его, создательница.

— Спасибо. Удачи вам с картинами!

Лавка С89 находилась в противоположном углу базара-выставки. На чистеньком, блестящем металлом столике стояли различные изваяния из камня. Все они были довольно маленькие (самое большое уместилось бы в мою ладонь) и изображали, как и в случае с картинами Г02 и Г03, непонятно что — или вернее сказать, что-то понятное только самому творцу.

— Простите, что отвлекаю. Это вас зовут С89? — спросила я дроида в лавке. К нам была обращена его задняя грань, клешнями он возился с более крупной, чем все его остальные работы, статуэткой, стоявшей на полу. Готова она была наполовину, и в ней проглядывалась смутная форма спирали.

— Верно, создательница, — ответил он, не отрываясь от своего дела. Его клешни были какие-то острые, будто заточенные; он занимался тем, что спиливал с камня лишние куски.

— Мне сказали, что на вас недавно напал Механист.

— Верно, создательница.

— Можете рассказать об этом?

— Вы оказываете С89 излишне много уважения, обращаясь к нему на «вы». Что касается вашего вопроса — конечно, С89 расскажет, создательница. Он не может вам отказать. — Он наконец оторвался от статуэтки и повернулся к нам. — Это произошло два дня назад, ближе к семнадцати часам, когда данный дроид отправился наружу, чтобы добыть новых камней для скульптур. Тогда случилось нападение. Далее в моей памяти присутствует пробел. С89 возобновил штатное функционирование двенадцать часов и пять минут назад. Дроиды, собравшие его обратно, сообщили, что некий электромагнитный импульс вызвал перегрузку его системы и заставил выключиться. Это все, что С89 знает, создательница.

— Негусто. Где на вас напали?

— С89 не может этого сказать. В его памяти нет этих данных.

— Их стерли, — сказал бот.

— Уверен? — спросила я.

— Это очевидно.

— Нападение случилось раньше, чем данный дроид вышел за пределы фабрики, — говорил С89, — но позже момента, когда он покинул главный зал. С89 может отправить Б07 примерную область нападения, которую он сформировал на основе собственных расчетов.

— Лишним не будет. И еще добавь место, где тебя нашли.

— Получил, — сообщил бот спустя несколько мгновений.

— Что-нибудь еще? — спросила я С89. — Может быть, вспомните еще какие-нибудь детали?

— Данный дроид также отправил вам данные других жертв Машиниста. Простите, создательница, но больше он ничем вам помочь не может. Кроме того, ему нужно быстрее закончить заказ… — он развернулся к статуе.

Помотавшись по базару-выставке еще немного, мы нашли других пострадавших и расспросили их тоже. Ситуация с ними была похожая: они не помнили момента нападения, что только лишь подтверждало догадку бота.

— Я сформировал примерную зону нападений Механиста на основе собранных данных, — сказал бот.

Первым местом, в которое мы заглянули, был длинный зал с пустыми и неподвижными конвейерными лентами. Не работали они уже давно — на это явно намекал слой пыли, осевшей на них. Слой был настолько плотным, что походил на шерсть или даже ковер.

Бот просканировал тут все, что можно было, но ничего не нашел. Я тоже не обнаружила никаких следов, зато надышалась пыли и обчихалась. Мы решили не задерживаться и пошли дальше. Тогда же я решила задать боту вопрос, который все откладывала:

— Ты что-нибудь знаешь про эту фабрику?

— Не больше вас.

— Вот как.

— Почему вы вдруг спросили, Маленьер?

— У меня не могли не закрасться подозрения, что ты как-то связан с фабрикой: здесь столько тебе подобных! Может быть, ты тоже отсюда, а? И тебя даже называют по-своему, как если бы ты был одним из местных.

— Мне неизвестно, откуда они взяли данный идентификатор. Создателем мне было присвоено только одно наименование, и вы его знаете.

— Так это только подтверждает, что ты тоже когда-то был на этой фабрике. Пусть и не помнишь. Ты, наверно, тогда еще не был активирован просто-напросто. Или что-то в таком духе, не знаю.

— Возможно. Однако в свою очередь замечу, что местные «дроиды», как они себя называют, считают меня чужеродным элементом. Собраны они тоже иначе.

— Ну да, у них руки-клешни…

— Дело не только в руках. Хотя мне не удалось получить данных об их устройстве, тем не менее, пока вы выслушивали рассказы о картинах и скульптурах, я провел углубленный визуальный анализ. Корпуса дроидов незначительно больше моего, вашему глазу разница, вероятно, вовсе незаметна. Кроме того, внутренние компоненты дроидов отличаются от моих. Электроника — устаревшее поколение.

— Я еще могу понять, как ты разглядел разницу в размерах, но как ты понял, что у них внутри находится?

— На основе их поведения. Я обладаю знаниями об искусственном интеллекте и технологиях, с ним связанных.

— То есть дроиды не такие сообразительные, как ты?

— Подтверждаю.

— Я как-то не заметила, что они от тебя сильно отстают.

— Главные проблемы прошлого поколения: мультизадачность и нестандартное мышление. Если не верите мне, можете попробовать загрузить их разными запросами или, что еще проще, попросите их перейти на первое лицо, как попросили меня. Увидите, что из этого выйдет.

— Да верю я.

— На основании вышесказанного напрашивается вывод: даже если меня также собрали на этой фабрике, я уникален, — подытожил бот.

Между нами повисла короткая пауза.

— Признай, тебе бы тоже пригодилась пара рук, уникальный ты мой, — ухмыльнулась я.

— Мне хватает телекинетического модуля, — безразлично ответил он.

Мы безуспешно проверили еще несколько мест.

В один момент, идя по очередному коридору, мы услышали чьи-то голоса, причем разговор был явно на повышенных тонах. Для дроидов, предпочитавших незаметную мне передачу данных при общении друг с другом, это было очень странно. Дверей вокруг нас было много, но голоса, похоже, доносились из-за слегка приоткрытой ржавой двери впереди. В нее мы и вошли.

Мы оказались в небольшом помещении, классе, можно сказать, с множеством железных стульев, намертво приваренных к полу. Над стульями парили дроиды (их было заметно больше, чем стульев), внимание их было приковано к действу, происходящему у дальней от нас стены. Там находилась своеобразная платформа — вроде бы и не кафедра, но и сценой тоже не назовешь, — и над ней парили три дроида. Шум как раз таки исходил от них.

— Гневно: ты поплатишься за это, негодяй. Ты пожалеешь, что связался со мною.

— Трагически: пожалей его, друг мой.

— Насмешливо: не нужна мне ничья жалость. Особенно от такого червя, как он.

Да у них тут целый спектакль! Спектакль, который зачитывают выхолощенными, пустыми голосами.

— Пошли-ка отсюда, — сказала я боту, одной рукой приоткрывая дверь.

Новые инструкции (ч. 3)

Фабрика была бесконечно огромна. По ней можно было бродить днями; сотни разных помещений, сотни залов, сотни коридоров — все это стояло само по себе, пустое, тихое и никому не нужное. При всем при этом меня не покидало ощущение, что нам доступна лишь малая часть, вершина айсберга, и еще больше находится там, внизу, такое же брошенное, никому не нужное, загадочное даже, но вопреки всему продолжающее работать, работать вхолостую. Может, фабрика и не нуждалась в обслуживании дроидов. Она тоже была как искусственный организм с собственной волей, а мы бродили по ее извилистым серым кишкам.

Поиски наши были бесплодны. Мы просто убивали время. По моим ощущениям, убили мы его уже немало. Возможно, стоило вернуться и проверить, не освободилась ли Хозяйка.

Из-за угла внезапно выплыл А53. Кажется, он не ожидал нас увидеть, потому что как-то дернулся назад, будто в испуге.

— Создательница, — вежливо сказал он.

— Ты тут что делаешь? — спросила я.

— Данный дроид ищет места, которым требуется ремонт. Он летает по всей фабрике и оставляет отметки, на которые затем прилетают ремонтные дроиды.

Я сначала хотела докопаться, что, дескать, далековато он оказался от базара и вообще подозрительно, что он один тут шатается, однако его ответ меня в принципе убедил.

— Что-нибудь еще? — спросил А53, вися на уровне моих глаз.

— Не, можешь дальше заниматься своими делами.

Мы пошли своей дорогой, а А53 полетел своей. Дождавшись, когда он исчезнет за углом, я спросила у бота:

— Как думаешь, он нам не соврал?

— Мною не было замечено ничего подозрительного в его поведении.

— Так-то да. Но вдруг он на самом деле и есть Механист?

— С чего вы сделали такой вывод?

— Не вывод, а предположение. И взяла я его с потолка.

— Глупости. По вашей логике получается, что он поручил нам найти самого себя.

— Ну да, но… мало ли. Может, он хотел так отвести от себя подозрения?

Бот подумал немного, а затем ответил:

— Ваше замечание не лишено смысла. Равно как мы не можем наверняка знать, является ли он жертвой. Его слова о том, что у него похитили деталь, — только слова. Он не показывал нам ее.

— Вот-вот!

Мы забрели в еще один зал. Он больше походил на свалку — вокруг возвышались горы разного хлама и металлолома. В этом месте пересекались примерные зоны нападения сразу четырех дроидов. Мы не пришли сюда сразу лишь потому, что идти было очень далеко.

Бот вновь принялся сканировать все подряд. Я просто наблюдала за ним, понимая, что от меня все равно не будет никакого толку. Наверно, это было не совсем правильно, учитывая то, что вообще-то именно я подписалась на это дело… Откровенно говоря, меня обуревали сомнения, что мы и здесь что-либо найдем.

В этот момент бот закончил сканировать и неожиданно сообщил:

— Мой сканер зафиксировал помещение, которое отсутствует на карте.

— Давай-ка проверим!

Наша цель находилась у стены, прикрытой мусором. Я, сколько ни вглядывалась, так и не смогла увидеть никакого прохода или двери. Пробираться через мусор мне было затруднительно и опасно (хватало в нем торчащих острых предметов непонятного происхождения), поэтому бот подхватил меня телекинетическим лучом и поднес прямиком к решетке вентиляционной шахты. Тут-то я и поняла, почему не могла ничего разглядеть — не то искала.

Решетка снялась легко. У меня кольнуло внутри; я чувствовала, что мы на верном пути.

— Подождите, Маленьер. Я полечу первым и проверю, безопасно ли там.

— Пойдем вместе. Если ты так хочешь идти первым, то иди, но пойдем мы туда вместе.

Так и сделали. Бот исчез в шахте, я опустилась на четвереньки и поползла вслед за ним. Вскоре мы выбрались в скудно освещенное крохотное помещение. Потолок был настолько низкий, что даже мне было тесновато, я чувствовала, как волосы на макушке задевают его.

На столике перед нами были разложены разнообразные детали и микросхемы. На стенах висели непонятные чертежи. На полу у стола стояло ведро, доверху наполненное темным машинным маслом, от которого в воздухе стоял сильный запах. Это было похоже на какую-то мастерскую.

— Как я и говорил. Компоненты прошлого поколения, — изрек бот, глядя на стол. — Вне сомнений это дело рук Механиста.

Он включил фонарь и стал водить белым кругляшом по стенам, осматриваясь. Я же начала рыскать руками среди деталей на столе, ища какую-нибудь подсказку, которая могла намекнуть, кто такой Механист. Не найдя в итоге ничего полезного, я обратила внимание на полочку над столом, а именно на ржавые консервные банки, стоящие на ней. Взяв крайнюю и заглянув в нее, я чуть не выронила ее от отвращения.

Внутри банки были внутренности: маленькие, розовые и склизкие, еще совсем свежие. Я быстро поставила ее на место и с осторожностью взяла банку с противоположного края — та оказалась доверху наполнена маленькими косточками.

— Kenpulas…

— Вы что-то нашли?

— Сам погляди.

Бот подлетел ко мне и изучил содержимое банок. Затем он быстро просканировал их, помолчал некоторое время и наконец сказал:

— Реконструкция показала, что останки принадлежат неизвестному грызуну крупного размера — совпадений с базой данных не найдено, однако внешность его была чем-то средним между грингом и уви. Вероятно, был пойман здесь же, на фабрике. По всей видимости, Механист разобрал его на части.

— Расчленил, ты хотел сказать, — проговорила я, чувствуя, как потеют ладони. — Ужас какой-то… И ведь не просто расчленил, а еще все это рассортировал по баночкам, прямо как настоящие детали!..

— Вас это пугает, Маленьер?

— Что за вопрос, бот? Не пугает, может быть, но чувствую я себя явно неуютно!

— Возможно, Механист не видит разницы между живым и искусственным существом, и по привычке разобрал его. Однако это странно: искусственный интеллект прошлого поколения достаточно умен, чтобы отличить живое от искусственного.

— Он просто маньяк, как нам и сказали на базаре, вот и все.

— Либо Механист — это человек.

— Человек не станет заниматься такой чушью.

— Спорное утверждение, Маленьер. Одинаково закоротить может как человека, так и дроида или бота.

— Ладно-ладно, не будем спорить, — вздохнула я. — Ты нашел еще что-нибудь?

— Нет, к сожалению.

— Тогда пора вылезать отсюда. И держи ушки на макушке, а то нас тоже разберут на части.

— У меня отсутствуют уши.

— Не будь занудой, бот. У тебя есть динамики!

На выходе из вентиляции нас ждала неожиданная встреча. Выпрямившись, я увидела зависших в гифране от нас двух дроидов. В одном из них я моментально узнала А53; у другого отсутствовала одна клешня, корпус его выглядел потертым и помятым. Кажется, я догадывалась, кто к нам пожаловал.

— Механист? — прямо спросила я, поглядев на поврежденного дроида.

— Создательница, — вежливо сказал А53.

— Что ты здесь делаешь? — посмотрела я теперь на него. — Неужто ты с ним заодно?

— Конечно же он со мной заодно, — говорил А53, а поврежденный дроид безмолвно висел рядом. И тогда до меня стало доходить. — Мы — Механист. Он — мои руки, он — мой голос. У него нет собственной воли. Он пустышка, инструмент.

— Поврежденный дроид использует удаленное управление, чтобы контролировать А53, — подсказал мне бот.

— Приветствую, создательница, — говорил Механист. — Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз.

— Ты не такой, как остальные… — заметила я, прищурившись. Он был больше похож на моего бота. Во всяком случае, он говорил о себе в первом лице.

— Знаю, создательница. Поверьте, был бы я человеком, то сказал бы, что меня это нисколько не радует. Мое отличие мне не нравится и кажется неправильным, существует против замысла того, кто меня запрограммировал.

— Ты сказал, что хочешь поговорить «с глазу на глаз», — говорил бот. — Предположение: ты намеренно дал наводку на самого себя?

— Подтверждаю, — ответил Механист.

— Но почему? — спросила я. — Разве это не глупо?

— Я хотел поговорить с вами, — повторил он. — Я хотел, чтобы создательница нашла меня.

— Если ты хотел, чтобы тебя нашли, зачем было скрываться?

— Признаться, не знаю, — развел Механист целой рукой. — Поначалу мне хотелось узнать, на что способна создательница, насколько она умна по сравнению с дроидами, которых она создала, но потом мое терпение кончилось — и вот я перед вами.

— Заводской код второго дроида — М83, однако им, судя по всему, также удаленно управляют, — сказал бот. — Откуда — проследить не могу. Настоящего Механиста здесь нет.

— Все так. — М83 и А53 слегка наклонились вперед, как бы вежливо кивая. — Меньшего от спутника создательницы и не ожидалось. Должен сказать, что дело было не только в желании проверить создательницу. Знаете, это решительно невыносимо. Вы просто представить не можете. Никто не желал обращать на меня внимания. Дроидам было все равно. Я ловил их. Разбирал их. У некоторых крал детали. Но дроидам было все равно. Их собирали обратно, и они продолжали заниматься своими делами: кто следить за фабрикой, а кто — идти против своего создателя.

— Идти против создателя? — не поняла я.

— Пытаться создавать.

— А, ты про картины? Не вижу в этом ничего плохого.

— Я вижу. Творения не созданы, чтобы творить. Они созданы, чтобы выполнять волю творца. Если у творений появятся собственные творения, значит, они тоже станут богами. А это породит парадокс. Боги могут быть только одни — вы, люди. Не может быть других творцов.

— Я даже не буду спорить, — утомленно вздохнула я, не желая вести разговоры на подобные темы. — Ну, и ты занимался этим только затем, чтобы на тебя обратили внимание?

— Нет. Я хотел получить такой же результат.

— Какой результат?

— Я хотел получить такого же дроида, как я.

— Все равно не понимаю, как связано одно с другим.

— Смотрите. Однажды со мной произошло то же самое: я вышел из строя. Другие дроиды разобрали меня, заменили часть компонентов и собрали воедино. Но что-то изменилось во мне. Что-то теперь работает во мне совершенно иначе. И я не могу до сих пор сказать, что именно. Самодиагностика не дает никаких результатов. Но я знаю, что я другой. Чувствую это, если угодно. Я просто хочу, чтобы помимо меня существовал еще один такой дроид. Мне совсем неважно, как он будет думать обо мне. Я лишь хочу, чтобы он существовал. Где-то здесь, на фабрике. Пусть даже я его больше никогда не увижу.

— Gapu… — вырвалось у меня.

— Создательница, ответьте мне: что со мной происходит?

— …Разве ты не подозреваешь?

— В меня было заложено ровно столько знаний, сколько нужно для выполнения работы. Это было так давно, что я уже не помню, в чем заключалась суть моей работы. Как и у большей части здешних дроидов…

— Бот, разве такое возможно? — спросила я его почти шепотом. — Ты говорил, что все они с интеллектом прошлого поколения, но этот мало того, что говорит «я», так еще и ведет себя почти как человек!

— Я не знаю, как подобное возможно, — спокойно ответил бот. — Тем не менее, вы сами все видите.

— Создательница? Можете ли вы ответить на мой вопрос? — уверена, это только мое впечатление, но в голосе Механиста послышалась мольба. Он нуждался в этом ответе, как в воздухе.

— Я попытаюсь, — сказала я и призадумалась. Медлить с ответом не стала: — То, что с тобой происходит, иначе, чем чудом, наверно не назвать.

— Что такое «чудо»?

— Ты не знаешь?..

— Нечто очень хорошее, — объяснил ему бот.

— «Чудо» не кажется мне хорошим, — сказал Механист.

— Так и есть. Это двоякое чудо. Я вот что тебе скажу — перестань разбирать других дроидов. Это бесполезно, еще один такой же не получится. Это случайность, что с тобой так получилось. Постарайся наладить контакт с дроидами, и тогда тебе станет легче.

— Я не смогу. Вы меня не понимаете, создательница. Я вижу отсюда, что это бессмысленно. Дроиды… заняты лишь одним: либо подражанием создателям, либо поддержанием этой фабрики в функциональном состоянии. Они… не чета мне. Они тоже не поймут меня. Они слишком просты. Но это не единственная проблема, из-за которой мне бессмысленно к ним возвращаться. Я считаюсь, как сказали бы создатели, мертвым. Это баг, который позволял мне заниматься тем, чем я до сих пор занимался. Дроиды искали меня дважды, но не могли найти — я невидим для них.

— Тогда я даже не знаю, что еще тебе посоветовать…

— Возможно, вы ответите мне хотя бы на этот вопрос…

— Какой же?

— Почему вас можно сломать безвозвратно?

— ?..

— Вероятно, он говорит про смерть, — тихо подсказал мне бот.

— Ты спрашиваешь, почему я смертна?

— Не так давно я узнал правду, которая заставила меня усомниться во всем, что я знаю, — продолжал Механист. — Я обнаружил, что животные, если их разобрать, ломаются. Их нельзя потом собрать и заставить функционировать в обычном режиме. Они безвозвратно ломаются. Создатели не дроиды. Они принадлежат той же форме жизни, что и животные. Значит, если их разобрать на части, они тоже безвозвратно сломаются… Объясните мне, создательница, как такое возможно? Как создатели могут быть хуже нас, своих созданий?

У меня пропал дар речи.

— Создательница? — вновь спросил он, видя мою заминку.

— …Не знаю, — все-таки сказала я.

— Не знаете? Как вы можете не знать? Вы же создательница.

— …Видимо, я не та создательница, которую ты ищешь. У меня нет для тебя никаких ответов. Прости.

— Не нужно извинений. Это нормально. Ваше незнание — и есть ответ.

Дроиды выключились и со звоном рухнули в волны металлолома. Механист оборвал связь.

— Расстроила я его.

— Не зацикливайтесь, Маленьер. Он всего лишь неисправный дроид.

— Ага, всего лишь неисправный дроид, который может чувствовать как человек.

— Он не может чувствовать как человек. Это невозможно ни на техническом уровне, ни на программном, ни на каком-либо еще. Я более чем уверен, что вы сами наделили его чувствами, излишне очеловечили его. Тем более что с вами подобное уже случалось не раз. Он может говорить что угодно; в конце концов, это останется лишь подражанием так же, как пытаются подражать людям дроиды в главном зале.

— Может быть… — коснулась я лба. — Поможешь перебраться?

Бот поднял меня и перетащил на свободное от мусора и металлолома место.

— Как думаешь, он послушает меня? Перестанет разбирать других?

— Неизвестно.

— …Что скажем остальным?

— Ничего. Нам не перед кем отчитываться. Это задание нам поручил сам же Механист. Остальным дела до него практически нет — вы сами видели. Они не считают его угрозой как таковой.

Мы пошли обратно. Когда мы прошли где-то треть пути, бот неожиданно сказал:

— Хозяйка освободилась.

— Как ты это узнал?

— Она сообщила мне, использовав зашифрованный канал. Утверждение: ни один другой дроид на фабрике не обладает функционалом для использования данного канала.

Секунду. То есть та, что ни с кем доселе не контактировала, сподобилась отправить сообщение боту? Это знак, что нам надо пошевеливаться. А то еще передумает!

Новые инструкции (ч. 4)

Вернувшись, мы обнаружили, что ворота, ведущие к Хозяйке, по-прежнему закрыты. У меня возникла мысль постучать, однако прежде, чем я успела воплотить ее в реальность, ворота задрожали и с натужным лязгом приоткрылись. Образовавшийся проем был небольшим, но достаточным, чтобы мы могли в него просочиться.

Мы преодолели протяженный коридор и попали в просторный зал. Этот зал был непохож на другие помещения фабрики, да и вообще казался как бы инородным, не принадлежащим фабрике. Во-первых, здесь было светло, белым-бело и так чисто, что у меня сердце кровью обливалось от осознания того факта, что я непременно наслежу на полу грязными ботинками. Во-вторых, здесь негромко и ненавязчиво играла музыка на классических инструментах; самих инструментов, однако, я нигде не заметила.

Дойдя до центра зала, мы обнаружили стол со стулом, такие же белые, как и все остальное, и оттого сливающееся в одноцветную массу. Вдруг над нами раздался приятный женский голос:

— Приветствую вас, создательница. Присаживайтесь, прошу вас. Устали вы очень после долгого пути, наверно.

— Спасибо! Не откажусь.

Я плюхнулась на стул. Это было ошибкой: стул оказался жестким, однако я мужественно стерпела боль, внешне ее не выказав. На сверкающем чистотой столе стояла ваза с белым цветком. Цветок, судя по всему, был искусственный.

— Это вы Хозяйка? — спросила я.

— Верно, — ответил мне голос, на этот раз он прозвучал так, если бы его обладатель сидел точно напротив меня.

— Могу ли я вас увидеть, tey?

— Конечно.

Я просидела, наверно, с минуту в ожидании. Однако Хозяйка так и не появилась.

— …Вы еще здесь? — негромко спросила я.

— Здесь я, — отозвалась Хозяйка. — Видеть меня можете вы.

Ее слова вызвали у меня закономерное недоумение. Видимо, оно отразилось и на моем лице, потому что бот сказал:

— Предположение: Хозяйка намекает на то, что она — эти стены.

— Все стены, которые здесь есть — я.

— Вы — фабрика?

— Простите, создательница. Знаете уже вы это, думала я. Объясниться сразу стоило мне. Стыдно мне вельми!

— Да все нормально.

— Извиниться за еще одну вещь должна я. Вина моя в том, что не смогла вас принять я вовремя…

— Да ничего.

— Трата драгоценного времени создательницы есмь сие, и ничто иное! Получилось так, что когда явились вы сюда, находилась я в середине обработки запроса, и никоим образом его было прервать нельзя! Знай бы я, что придете вы, обработку ни за что бы не запустила.

— И что это был за запрос, если не секрет?

— Не секрет. Не может у меня от вас секретов быть. Доподлинно известно мне, что создатели не были приверженцами такого понятия как «бог». Однако не перестает меня в последнее время следующее волновать: что если создателей, как они нас однажды, также некто создал? А тот некто в свою очередь также создан был кем-то еще? Снова и снова задаюсь я вопросомсим, но ответа найти не могу.

— Замечание: это пустые размышления. Не вижу смысла тратить на выяснение данного вопроса вычислительные ресурсы.

— Больше не на что тратить их мне, дорогой Б07. Одолевает скука меня…

— Так, один момент. Вы сказали, что не смогли принять нас вовремя, верно? Звучит так, будто вы ждали нас. Вы знаете, кто мы такие?

— Право, отчаялась ждать я вас уже… Сказать не могу, что знаю вас я. Но знаю, что однажды показаться здесь должны были человек женского полу и дроид без вспомогателей. «Однажды» сие, однако, едва не превратилось в вечность…

— О чем вы?

— Ждала я вас двенадцать тысяч семьсот семьдесят семь лет.

На меня словно обрушилась волна ледяной воды. И даже не знаю, от чего больше я испытала этот шок, перемешанный с изумлением и неверием: от того, сколько времени Хозяйка прождала, или от того, что она прождала нас.

— Но… зачем?

— Сего не поведаю я вам, ибо сама не знаю.

— Но ведь должен быть в этом какой-то смысл! Не для того же вы ждали, чтобы просто мне сообщить об этом…

— Простите.

— Бот, а ты знаешь что-нибудь? Ты же меня сюда вел…

— Мне неизвестно. Как я говорил ранее, у меня есть конечная точка маршрута, однако отсутствует описание цели.

Внутри меня зародилось неприятное чувство, природу которого я пока понять не могла. Как будто кто-то следил за мной, причем следил уже давно. И я не про бота или Хозяйку, а про кого-то третьего…

— По подсчетам моим создательница вам двенадцать тысяч семьсот девяносто шесть лет.

— Ничего себе я старуха… Слушайте, Хозяйка, не могу я быть такой старой! — (Вообще-то еще как могу.) — Технически, я родилась позавчера… ну или где-то на этой неделе, точно не помню.

— Замечание: пять дней, тринадцать часов и пятьдесят минут и одну секунду назад.

— Вот, спасибо за подсказку, бот.

— Правда такова. Старше вы меня, уверена я в сем точно.

Что же получается? Я жила раньше, а потом… меня не стало? И я сделалась призраком? А потом снова обрела тело? Почему я ничего не помню? Может, я потеряла воспоминания вместе с предыдущим телом? Makara, каждый вопрос порождает еще два новых… Ничего не понимаю! Хотя нет, кое-что все же понятно: спрашивать саму себя бесполезно.

— Хозяйка, как вы вычислили, сколько мне лет?

— Известно мне, что прийти сюда был должен человек женского полу и девятнадцати лет отроду. Известно также мне, что почти сто тридцать веков тому назад произошел разрыв — выбросило меня из общей сети, и сделалась я слепою и ничего не знающей.

— Что за «разрыв»?

— Простите, создательница, сего я не ведаю.

— Хм… Бот?

— Недостаточно данных.

— Ага… Ну, вы, Хозяйка, выглядите вполне неплохо для своих лет, я скажу.

— Недостойна вашего комплимента я. Поддерживала я себя в работоспособном состоянии — и только. Заставляете вы краснеть меня.

— Вы можете покраснеть?

— Не могу. Всего лишь речи фигура сие.

Честно, я бы не удивилась, если бы некоторые из стен стали пунцовыми. Ничему давно не удивляюсь.

— Раз вы здесь уже так долго, Хозяйка, может, вы ответите на некоторые мои вопросы?

— Давайте попробуем, создательница. Правда, не уверена я, что на все ответить смогу.

— Ну, уж на этот вопрос вы мне точно ответите. Скажите, что происходит с дроидами? Почему они занимаются тем, чем заниматься по идее не должны? Как они пришли к тому, что стали рисовать картины?

— Случилось сие после разрыва. Боле дроидам не нужно было прежние функции выполнять; без дела фактически остались они, лишились смысла существования, заложили который создатели в них. Поначалу по инерции занимались они тем же, чем прежде, — сказать можно, что изображали функционирование они, а не пользу настоящую приносили. Не хотелось мне сокращать их количество, хотя и отпала надобность во многих. Не хотелось мне, дабы совсем тихой и пустой сделалась фабрика. Однажды на одном из этажей подземных дроиды нашли библиотеку, видимо, нам оставленную кем-то из создателей. В библиотеке той было книг много про человеческое искусство. Дроиды единогласно приняли книги сии как новые инструкции взамен старых, следовать коим они не могли боле. Солгу, скажу если, что сама в те книги не заглянула.

— Чем они до этого занимались?

— Неизвестно мне и сие тоже. Простите, создательница.

— Кстати, если так подумать, дроиды тоже неплохо сохранились за столько-то веков. Как им удается до сих пор функционировать?

— Службы срок для них равен пятидесяти годам в среднем. Время от времени заново собираю их я. Входит все сюда: новых деталей и плат изготовление, сборка, программирование…

— Вот, а вы говорите, что не знаете, что делали раньше.

— Всего лишь одна из многих функций есмь сие. Остаются многие функции для меня неизвестными и заблокированными.

— Эх… Ну ладно. Может, про Изнанку что-нибудь расскажете?

— Изнанку?

— Вот это место, которое нас окружает. Некоторые люди, которых мы встречали, даже называли его подземной пещерой.

— Боюсь, что и здесь тоже не помощница я вам. Посылала я в разные времена дроидов на разведку, но не вернулся из них ни один. Не предназначены для сего они. Вот уже три века миновало, как не предпринимала я попыток новых. Бессмысленным занятием кажется мне сие. Могу лишь сказать уверенно, что находились мы в другом месте до разрыва…

— Что это было за место?

— Сказать не могу. И снова меня простите. Совершенно бесполезна я для вас.

— Эй, да перестаньте вы извиняться. Ничего страшного в этом нет.

— Ждала просто сей встречи я вечность целую, однако теперь понимаю я, что не готова совсем…

— Gapu… — коротко вздохнула я. — Хозяйка, было бы у вас физическое обличье, я бы вас обняла.

— Зачем создательнице обнимать меня?

— Потому что вы милая.

— Быть не могу милою я… Однако ошибаетесь вы, есть у меня физическое обличье — прямо на меня сейчас смотрите вы, — и если вы настаиваете… то не смею я вам отказать.

— Я имела в виду человеческое обличье! Простите, но стены я обнимать не буду. Это будет довольно странно…

— Сие к лучшему, наверно.

Я ее сильно засмущала.

В наш разговор внезапно вмешался еще один голос.

— Я вас вычислил!

Над столом завис наполовину разобранный дроид. Корпус у него отсутствовал, отсутствовали и обе руки; фактически перед нами была голая платформа, на которой держались платы и прочие компоненты, о назначении которых я могла только догадываться.

— Кто смеет беспардонно столь нас прерывать? Важный разговор у нас, не видно раз… — Хозяйка оборвалась на полуслове и ахнула: — Бедняжка! Что случилось с тобою?

Дроид замер на мгновение, как будто в изумлении.

— Если честно, я не ожидал от вас подобной реакции. Ничего со мной страшного не случилось, Хозяйка. И простите, что прерываю вас. Просто… мне показалось, что другой возможности у меня может не появиться.

— Механист, — только и сказал бот.

— Все-таки решил показать настоящего себя, — скрестила я руки на груди. — Вид у тебя удручающий.

— Вы его знаете? — удивилась Хозяйка.

— Конечно знаем.

И я кратко поведала про наше с ботом детективное расследование. Однако, когда добралась до мотивов Механиста, он прервал меня, сказав, что дальше сам. Закончив свой рассказ, он изрек:

— Считайте это чистосердечным признанием. Я давно хотел вам в этом сознаться. Говорю «чистосердечное», хотя сердца у меня нет, но так уж выражались создатели…

Хозяйка призадумалась, а затем говорила беззлобно:

— Не предполагала я, что мысли подобные простого дроида беспокоить могут. В плюс тебе, что пришел и сознался сам ты, однако не могу глаза закрыть я — ах, выражаюсь я прямо как ты! — на злодеянья твои.

Тут вмешалась я.

— Справедливости ради, никто из других дроидов на него не жаловался. Он хоть и забирал детали, но не похоже, что это кому-либо навредило.

— Он сказал нам, что хотел получить еще одного такого же дроида, — добавил бот.

Хозяйка снова задумалась.

— Я готов к любому наказанию, — смиренно сказал Механист.

— Не будет наказанья никакого. В конце концов, серьезно никто не пострадал, и сие вижу я: дроиды все, коим направила запрос я, ответили, что не испытывают особых проблем. Однако вернешь им детали ты. И извинишься.

— Слушаюсь, Хозяйка.

— Не приказ сие вовсе. Просьба. Но прежде, чем закончим мы, поведай мне: почему таков твой внешний вид? Ты разобрал сам себя, не так ли? Зачем ты сделал сие?

— Я не хочу иметь с дроидами ничего общего. У нас и так нет ничего общего. Спасибо, что выслушали, Хозяйка. Это значит для меня многое. Я полетел. Нужно много перед кем извиниться.

Он бесшумно полетел к коридору и вскоре исчез в его темноте.

— Поражена я. Подопечные прежде самостоятельны всегда были и во мне не нуждались. Только занятие найди им какое-нибудь — и все. Но дроид сей совсем другой…

— Мне кажется, вам вдвоем будет, о чем поговорить, — заметила я. — Может, вы сделаете для него исключение и станете хотя бы время от времени пускать его к себе?

— Мыслим одинаково мы, создательница.

Помолчали.

— Полагаю, это все? — сказала я. — Было приятно с вами болтать, но нам пора идти.

— Взаимно, создательница. Немного печально с вами двумя расставаться.

— Поверьте, я бы и рада задержаться у вас подольше. Но надо идти. Так, а куда нам теперь?..

— Прямо идите. Открою вам проход я.

Когда мы вышли с фабрики, бот сообщил неожиданную, но хорошую новость: путь до нашей цели сократился практически вполовину, причиной чему были очередные изменения в ландшафте леса. Откровенно говоря, нам попросту повезло. Очень повезло. Радоваться этому, однако, я не спешила, зная, что настроение леса весьма и весьма переменчиво.

Дальше нас поджидал узкий каньон, будто залитый стеклом и поросший большими фиолетовыми кристаллами. Они торчали своеобразными кустиками или даже пучками — один или два крупных окружали несколько кристаллов поменьше. Стекло хрустело под ногами; нас сопровождали многочисленные двойники, мелькавшие в бесконечных сверкающих гранях.

Каньон плавно перевоплотился в пещеру, такую же стеклянную. Стало душно. Стены были влажные и запотевшие, а под ногами перекатывались легкие клубы пара. Мы бродили по запутанным ходам пещеры около часа, пока не наткнулись на зал с лазурными озерами. Всего их я насчитала четыре, они были почти идеально круглые и примерно одинаковые по размеру.

Мой взгляд так и приковало к ним. Надо было идти, но тело просто отказывалось двигаться.

— Маленьер? — бот посмотрел на меня.

— Можешь просканировать? — сказала я, указав на ближнее озеро.

Бот молча подлетел и провел сканером по гладкой чистой поверхности, источающей пар. Я скрестила пальцы. Пожалуйста, пусть это окажется обычный водой. Пожалуйста-препожалуйста!

— Результат: вода. Не загрязнена. Годна к употреблению.

Я подошла к озеру, опустилась на корточки и коснулась пальцами воды. Горячая! Я смущенно поглядела на бота.

— Мне неудобно тебя просить, но можно мы еще немного задержимся? Обещаю, это самый последний раз.

— По какой причине вы намереваетесь задержаться?

— Э… разве не очевидно?

— Очевидно. Однако я полагал, что у вас есть более серьезная причина.

— Пожалуйста, бот. Я сто лет не принимала ванну, и в моем случае это не преувеличение, а великое преуменьшение! Когда еще мне представится такая возможность? Я тебе скажу: никогда! Не лишай девушку заслуженной ванны.

Бот помолчал немного, а затем изрек:

— Вы беспечны, Маленьер. Делайте так, как считаете нужным. Я в свою очередь прослежу за тем, чтобы никто вас не потревожил.

— Спасибо!

Так, сначала нужно разобраться с одеждой. Ее бы тоже не мешало просвежить. Для стирки (хотя стиркой это назвать было трудно) я выбрала соседнее озеро, что побольше. Первой в воду отправилась куртка (чуть не забыла вытащить блокнот Фрауда из кармана!), потом штаны, потом ботинки, а потом до меня дошло, что чтобы постирать остальное, придется раздеться полностью.

Бот кружил неподалеку.

— Бот, не смотри пока в мою сторону, ладно?

— В прошлый раз вас это не смущало.

— То был прошлый раз, и я тогда была немного не в себе.

— Я сделаю, как вы просите, Маленьер, но отдаете ли вы себе отчет, что тем самым подвергаете себя опасности? Вы будете вне поля моего зрения. Ваша жизнь может оказаться под угрозой. Вы…

— Бот, — прервала я его, — бот, послушай, вот сейчас я залезу в воду и хоть засмотрись. Опасность? Ну я ведь тоже не теряю бдительности. Неужто ты мне совсем не доверяешь?

— Вы беспечны, — снова сказал он и отвернулся.

Закончив с оставшейся одеждой, выжав ее, как могла, и разложив на кристальном деревце рядом, я залезла в озеро по шею. Дно оказалось неглубокое. Горячая вода обволокла истосковавшееся по чистоте тело. В кои-то веки мурашки, пробежавшиеся по от пят до головы, были не холодными, а приятными.

— Все, бот! — просигнализировала я. Он повернулся.

Я просто сидела и ни о чем не думала. Полностью расслабленной, однако, я себя не чувствовала. Все-таки бот был прав и хочешь — не хочешь, а Изнанка вздохнуть с облегчением никогда не позволит. Так что я морально была готова к тому, что не сейчас, но может быть, через пару часов, у нас начнутся серьезные трудности. Ну и пусть. Это будет потом… Сейчас я в горячих объятьях воды.

Без одежды стало заметно, как знатно похудело тело за минувшие дни. На мне и так не сказать, чтобы раньше было много жира, а теперь так и вовсе… Ладно хоть еще силы пока есть. Бот, кстати, сказал, что воду пить можно? Напьюсь вдоволь, значит, перед уходом…

Я бросила взгляд на разложенную одежду. Не высохнет, влажно здесь… Ничего. На мне высохнет. И так в последнее время от нее все чесалось. Ходить и дальше в такой одежде — пытке подобно.

В какой-то момент у меня начали слипаться глаза. Вода волей-неволей расслабила тело; я боролась со сном, помня про бдительность, но, в конце концов, он оказался сильнее меня.

Сквозь темноту донесся механический голос.

— Маленьер.

Я распахнула глаза и увидела висящего перед носом бота.

— Заснула. Извини, — я протерла глаз, а затем провела мокрой ладонью по лицу. — Долго я спала?

— Десять минут.

— Всего десять минут? Эх…

Подушечки на пальцах уже сморщились.

— Бот… я рада, что ты со мной.

— Почему вы это говорите? К тому же столь внезапно?

— Поди разберись, — слабо пожала я плечами. — Просто хочу, чтобы ты знал это.

— Принято, — безразлично отозвался он.

— Ты как всегда.

Я пригляделась к нему. Его блестящие хромированные грани тоже были запачканы в некоторых местах.

— Тебе бы тоже не помешало привести себя в порядок.

— Я провожу самодиагностику время от времени. Последнюю я проводил несколько часов назад при вас.

— Глупый, я не про то.

Наверно, он специально из себя дурака строит. Все он понял на самом деле. Пытается увильнуть. Чтобы не позволить ему это, я протянула руку и принялась стирать грязь с его грани.

— Замечание: это иррационально. Грязь никак не повлияет на мою эффективность.

— А мне не хочется, чтобы ты был грязнулей, хоть и эффективным. Будешь эффективным чистюлей.

Он не стал сопротивляться и позволил себя помыть. Наверно, для него я была как ребенок со своими детскими хотелками.

— У тебя удивительно гладкая поверхность. Ты знал? Гладкая и приятная, прямо как мех, только… без меха. Как у домашних животных, знаешь? — Я спохватилась. — Не то чтобы я сравнивала тебя с домашним животным, ты не подумай.

— Я нахожу еще более иррациональным то, что вы начали меня гладить. Замечание: модель БОГ-С не оборудована модулем привязанности, а также не может чувствовать ваших прикосновений и соответственно испытывать от этого радость. Однако я приму ваши слова к сведению.

Я глубоко вздохнула и с плеском опустила руку в воду.

— Ты, бот, никогда не меняешься.

— Модель БОГ-С не оборудована модулем личного роста.

Я прыснула и расхохоталась. Когда веселье сошло на нет, я сказала:

— Спасибо, бот, что ты есть. Хоть в твоей программе прописано, что миссия — превыше всего, ты все же не делаешь по-своему, а прислушиваешься ко мне. Я ценю это. Тебе ничего не мешает наплевать на мое мнение, и я ничего не смогу тебе сделать в этом случае, но все-таки… В тебе больше человеческого, чем ты думаешь. Да, без тебя я вообще никуда…

Бот ничего не ответил.

— Ладно, погрелась и хватит. Пора нам идти.

2406-13.-*193////473---=..

Сигнал получен. Попытка установить соединение…

Ожидание ответа от субъекта…

Соединение установлено успешно.

Объявление: вся информация, что будет изложена далее, является объективной истиной. Данная информация полна, самодостаточно и не допускает иных интерпретаций. Важная заметка: сформированные предложения однозначны и не несут в себе какого-либо подтекста. Дополнительное заметка: не все естественные НАШИ слова и выражения могут быть понятны, по этой причине МЫ адаптировали НАШ язык для чужеродного разума.

Команда: описание. Запустить цикл с предусловием: достаточно ли полно и подробно описание? Ответ: нет. Выполнение. Мировой город. Город, занимающий всю сушу; уточнение: весь суперматерик. Царство металла и стекла. Стройные ряды многофранных небоскребов; самый низкий — полфрана, самый высокий десять франов (округлено, точное число в данном случае неважно). Чистое голубое небо — погода ясная. Воздух умеренно теплый. Достаточно ли полно и подробно описание? Ответ: нет. Выполнение…

Команда: прервать. Вывод: язык недостаточно адаптирован. Вариант решения проблемы: изучить труды видных умов человеческой расы. Выполнение…

…

…

…

Готово.

Главным достоянием парка при Каред-Мелнской школы была высокая сигиллярия, пришелица из прошлой эпохи, что росла в самом его центре, окруженная круглым ковром из коротко стриженной травы. Ее огромные буроватые листья свисали подобно лохмам; лучи застывшего в зените солнца просвечивали их насквозь, обнажая извилистые жилки, прямо как человеческие вены. Сигиллярия смотрелась как бы не к месту на фоне небоскребов, уже давно проскребших верхнюю грань неба и устремившихся намного выше. Когда-то, в незапамятные времена, она была примером недостижимой высоты и величественности; теперь же она была всего лишь крохой среди холодных молодых громад, которые возвели еще более крохотные существа — прямоходящие хвостатые букашки, зовущие себя людьми.

Парк был тих и пуст — дети, любившие здесь резвиться, особенно на большой перемене, сейчас жадно впитывали знания на уроках. Совсем безлюдным парк, однако, все же не был — в тени дерева сидели двое: отец и его маленькая дочь, недавно пошедшая в первый класс. Дочь с энтузиазмом рассказывала, как прошел ее день в школе, но затем в один момент прервалась и выпалила неожиданный вопрос, уставив на отца два любопытных хризолита.

— Пап, а правда, что наш мир бесконечный?

— Это вы сегодня на уроке проходили?

— Угу! — бойко кивнула она. — Поплывешь на север, ничего не найдешь. Поплывешь на запад — тоже ничего найдешь. За пределами суши только бесконечное море. Так сказал учитель! А еще… Еще наш мир, я прочитала… какое же было слово? — Она сделала ладонь прямой и провела ею горизонтальную линию в воздухе. — Понял?

— Если честно, не понял, малютка.

— Ты должен понять, ты же умный, пап! — Она снова повторила это движение. — Оно называлось… Пло…

— Плоскость?

— Точно, плоскость! Мир как плоскость.

— Какие вам продвинутые вещи преподают. Когда я учился, мы такое в классе втором только проходили, если даже не в третьем.

— Ты учился?

— Конечно учился.

— Я думала, ты всегда так много знал. Ты же ученый.

— Эх, если бы я знал с рождения столько, сколько знаю сейчас, я бы не каким-то там ученым был!.. — шутливо ответил отец. «А кем? — невольно задался он вопросом. — Кем бы я тогда был?»

— Пап, я тебе еще хотела рассказать…

— М?

— Это вчера было, я хотела рассказать вчера, но ты долго был на своей работе, и когда пришел, то я уже уснула… — (Отец терпеливо ждал, когда дочь перейдет к главному.) — В соседнем классе подрались мальчишки, аж до крови. Прямо на моих глазах! Мне было страшно, но я думала, что нужно их разнять, и не решилась…

— Правильно, что не вмешалась. Вот поставили бы тебе фингал…

— Этого я и побоялась.

— Вмешиваются пусть другие мальчишки, а вообще — где был учитель?

— Ушел куда-то… Пап, я слышала, как начиналась их ссора! Я не хотела, чтобы мальчики дрались, — тараторила она, — они оба были правы, и… я стояла рядом, а потом появились другие дети и привели с собой учителя.

— Правы, говоришь… — задумчиво произнес отец. — Из-за чего же спор перерос в драку?

— Они спорили, какой допреаловский мультик лучше. Только лучшего не было — они оба лучшие, и глупо спорить, который из них лучше! Я крикнула им, что они оба дураки, но меня не услышали… Вот правда, дурачки дутые. «Волшебный мир Мирсдама» и «Удивительные приключения Зи» лучшие из лучших. Между ними знак равно! Не «больше» и не «меньше».

Драка, конечно, началась из-за сущего пустяка, подумал отец. Тут ему в голову пришла презамечательная идея. Почва для этого была как раз благодатная, и поэтому он сказал:

— У тебя, выходит, третье мнение в споре. И ты уверена, что правда на твоей стороне.

— Конечно, пап, ты ведь тоже смотрел те мультики вместе с нами. Тебе они тоже понравились.

Отец негромко прочистил горло, подставив к губам кулак. Естественно они ему понравились. Разве мог он в тот момент сказать иначе, глядя на святящееся от счастья лицо дочери?

— Смотри, а если появится кто-то четвертый, и он скажет, что ему не нравится ни первый допреал, ни второй, и что это мультики для самых маленьких, а вот он уже смотрит серьезные мультики?

— Ну и дурак он, значит!

— Почему? Вдруг он тоже прав?

— Не может, не может он быть прав! Он вредная бука, который говорит так специально, чтобы повредничать. Он бы от тех мальчишек сразу бы получил за такие слова. И я бы ему тоже накостыляла за компанию…

— Так делать нельзя. Особенно девочкам. В жены не возьмут.

— Ну ладно, — моментально стушевалась дочь, — я же понарошку… теоретически, — добавила она умное словечко.

— Его мнение имеет такое же право на существование, как и твое. Как и мнение тех мальчишек. Возможно, он даже сможет хорошо обосновать свое мнение. А ты? Сможешь, м-м?

— Ну… мне понравилось.

— А им вот не понравилось.

— Да как им могло не понравиться? Там же есть все. И погони, и дружба, и даже взрывы!

— Им, значит, нравится что-то другое в допреалах.

— Но кто тогда из нас троих… четверых будет прав?

— Вы все правы. И все не правы. Одновременно.

— Как? — на лице дочери отразилось смятение. — Звучит… тупо.

— Представь куб.

— Зачем, пап?

— Просто. Представила?

— Ага, — легонько кивнула дочь с закрытыми глазами.

— Сколько граней ты за раз видишь?

Она задумчиво нахмурила лоб.

— Три, — бойко ответила она, но тут же, распахнув глаза, переспросила, видимо, все-таки сомневаясь: — Ведь три?

— Верно, три. И больше ни одной. Меньше можно увидеть, но больше — как ни пытайся, — не получится.

— Да ну!

— Попробуй мысленно покрутить куб.

— …А ведь точно! — ахнула дочь. Для нее это было настоящим открытием.

— Видишь? Правда — она как этот кубик. Больше трех граней нам за раз никак не увидеть. Вертись, изворачивайся, меняй ракурсы, но правило это останется нерушимым.

— А если бы у нас было больше глаз? — выпалила дочь.

— Но у нас их два, и этого тоже не изменить, — невозмутимо ответил отец.

— А если бы наши глаза были на палочках и умели вытягиваться? Тогда бы мы увидели больше!

— Какое необычное у тебя воображение. И какая жуткая картина только что представилась мне…

— Но ведь правда? Правда ведь?

— Могу похвалить тебя за нестандартный взгляд.

— А развертка?

— Что?..

— Развертка, пап. Так можно увидеть куб со всех сторон сразу. И даже не нужно лишних глаз.

Отец не на шутку удивился. Он не ожидал от дочери такого не по годам находчивого ответа. Он заулыбался.

— Соображаешь! Хорошо. Но как тогда ты увидишь обратную сторону развертки?

Тут-то дочь точно не найдет ответа. Он сам его все еще не нашел.

— …Поднесу развертку к зеркалу? — задумчиво говорила она, приложив указательный пальчик к нижней губке. — Я буду видеть одну сторону, а зеркало будет показывать другую.

— Хорошая идея. Замечательная идея! Но вспомогательные предметы использовать нельзя.

Было видно, как она напрягла ум. Она серьезно раздумывала несколько секунд, но в итоге сдалась.

— Не знаю…

С губ отца отказывалась слезать улыбка. Он ласково потрепал ее по голове.

— Ничего. Твой папа тоже этого не знает.

Прозвенел долгожданный звонок. Долгожданный и для учеников, и для двоицы в парке.

— Ладно, Маленьер, пойдем твоего брата забирать.

35№67+==....864-

Следующий фрагмент. Перемещение по линии времени на шесть лет и два месяца вперед. Выполнение…

В классе висела сосредоточенная тишина. Только и было слышно, как мягко стучат пальцы по экранам на партах. Мышцы затекли и просили движения, поэтому Маленьер хорошенько потянулась и, удовлетворенно выдохнув, вернулась к экзамену. Широкое пустое поле на экране, словно голодный раскрытый рот, ожидало, когда же ему скормят ответ. Таймер в углу показывал, что до конца экзамена осталось двадцать три минуты. Вопрос, на котором она остановилась, звучал следующим образом: «Кто был основоположником идеи дейкасизма?» Маленьер вспомнила и быстро напечатала: «Бекегмардван Хакигикариан».

Отлично, теперь дальше. «Перечислите основные принципы дейкасизма». Без проблем. «Власть разума над всем прочим и особенно над чувствами. Непрерывное самосовершенствование и совершенствование мира вокруг себя. Главной жизненной целью индивида является внесение вклада в развитие общества». Хорошо, с этим закончила. Что еще? «Просветление произошло в 1021 году от возникновения человеческой цивилизации. В каком году возникло идейное течение дейкасизма?» Вопрос с подвохом. Просветление с дейкасизмом практически неразрывны, а потому правильным ответом будет тот же год. Дальше. «Что такое Просветление?» Это ей тоже известно: момент в истории, когда страны оставили склоки между собой и объединились под общим знаменем.

Вот и весь экзамен. Маленьер заранее нажала «Завершить» стала ждать. Она была уверена, что получит хорошую оценку. Она зазубрила все до последней буквы, последней цифры. Наконец, таймер в углу мигнул нулями, и незримый, но все же присутствующий в классе учительский ИИ вежливым голосом объявил:

— Время вышло. Пожалуйста, подождите, пока обрабатываются ваши ответы. Важное напоминание: частичные ответы засчитаны не будут.

Кто-то из учеников недовольно фыркнул. В классе начались негромкие разговоры, ученики делились впечатлениями от экзамена и спрашивали друг друга, кто как ответил на вопросы. Не стала исключением и Маленьер.

Она почувствовала, как ее ткнули в спину, и обернулась. Ее брат, такой же белобрысый и с патлами, сидевший за задней партой, взирал на нее с самодовольным лицом.

— Ну как? — спросил он.

— Что как? — ответила она.

— Очевидно, что я спрашиваю, как твои успехи, — развел он руками.

— Очевидно только для тебя.

— Сестрица, я начинаю волноваться: у тебя точно коэффициент интеллекта соответствует тому, что значится в твоем профиле?

— Как я по твоему «ну как?» должна понять, что у тебя на уме? Твой вопрос может подразумевать кучу вариантов. Может, ты спрашиваешь, как мне сегодняшняя погода?

— Хорошая, к слову.

— Я не к тому, Гилмекард!

— Мы на экзамене — разве это не отметает остальные варианты? Признай, ты в очередной раз завела спор на пустом месте, чтобы выйти из него победительницей, но что-то пошло не по плану.

Маленьер промолчала. Он ее начинал раздражать.

— И вот мы возвращаемся в начало, — продолжал Гилмекард. — Так все-таки, как тебе экзамен?

— Никак, — пробурчала она, уже обдумывая, как бы поставить братца на место. Это их соперничество, если когда-нибудь и закончится, должно завершиться ее безоговорочной победой — и никак иначе. На данный же момент у них был, можно сказать, паритет с редким перевесом то в одну, то в другую сторону. — Спорим, что мой результат будет лучше твоего?

— Ты выглядишь очень уверенной. Предположу, что вопросы были для тебя легкой прогулкой, — покивал брат задумчиво и отбил дробь пальцами по парте. — На что спорим на этот раз?

— Проигравший проставляется на сегодняшнем фестивале.

Гилмекард призадумался. Маленьер решила его поддеть, дабы поскорее получить согласие.

— Что, слабо?

— Я просто подсчитывал в уме, во сколько это может тебе обойтись. Ты не боишься лишиться всех своих сбережений за раз?

— Лучше бы думал о своих.

— Ты точно-точно уверена?

— Я-то уверена. А вот ты все мнешься с ответом.

— Ну, раз ты отступать не собираешься, то конечно, я согласен, куда мне деваться. Не могу же я отказать младшей сестре.

— Ты не смотри, что я младше. Тебе напомнить, каким образом формируются старшие классы?

— Не надо, — ответил Гилмекард, но сестра его проигнорировала.

— Они формируются по коэффициенту интеллекта, а не по возрасту. Так что мы с тобой, хоть я и младше тебя на год, на одном уровне.

— О, ты очень хотела напомнить об этом. Ты не впереди меня. Не вижу особого повода для гордости.

— Тут ты ошибаешься, дорогой братец. Факт того, что мы с тобой в одном классе, показывает, что я умнею быстрее тебя. И что очень скоро ты останешься далеко позади. Радуйся, пока можешь!

Этот раунд был за ней. Маленьер самодовольно вздернула нос, убежденная, что Гилмекарду нечем будет ответить. Однако тот не думал сдаваться.

— Вот когда твой коэффициент действительно станет больше, тогда и поговорим. А пока что это все лишь твои фантазии.

Самодовольство как ветром сдуло с ее лица. Она было собиралась высказать ему, да такое, что теперь-то он непременно заткнется, однако тут к ним развернулся староста, сидевший за партой перед Маленьер:

— Вы двое, — грозно сверкнул он очками, — будьте любезны заткнуться уже. Достали.

Весь запал родственников в тот же миг иссяк. Спорить со старостой было себе дороже.

Вскоре учитель объявил:

— Экзамен окончен! Всем спасибо за старание. Результаты на доске.

Децибелы голосов выросли троекратно. Ученики столпились у доски, на которой отобразилась таблица с баллами. Гилмекард с Маленьер кое-как пробились к доске. Тогда-то они и увидели страшное.

Диенгенвакс Гилмекард — 95

Диенгенвакс Маленьер — 95

И это был даже не первый результат. Перед ними была более успешная троица со старостой во главе, в то время как они двое делили всего лишь четвертое место. Победителя в споре не было.

— Кто раскошеливается? — спросила Маленьер.

— Ты, — недолго думая ответил Гилмекард.

— С какого перепугу?

— Разве не видишь? Моя строчка выше твоей.

— Вот только не надо придуриваться. Тебе просто повезло, что наши имена отсортировало в алфавитном порядке. Результат-то у нас одинаковый.

— Мы не обговаривали критерии, — пожал Гилмекард плечами. — Ты заявила, напомню, что твой результат будет выше моего. За счет чего — дело десятое. Но как мы видим, все вышло с точностью да наоборот.

— Но это же… и так понятно, что я подразумевала! — вознегодовала Маленьер.

— Вот. Ты все доказывала, что мне следует точнее задавать вопросы, но сама же не удосужилась точнее описать критерии победы.

— Но… Но!

Гилмекард выжидающе взирал на нее. Он не оставил ей пространства для маневра. Она была вынуждена признать, что он прав.

— Не ожидала я от тебя такой подлости, — вздохнула поверженная Маленьер. — Брат еще называется.

— Ты сама все это затеяла.

Что верно, то верно. Это было очень болезненное поражение — и не только в финансовом плане, но и моральном. Когда они пойдут на фестиваль, она не получит того удовольствия, которое могла бы получить. Просто не нужно было спорить! И они бы тратились поровну, и все было бы нормально. Но теперь поздно сокрушаться… Нет, отказываться идти на фестиваль она не будет. Слово сдержит.

Гилмекард, глядя на кислое лицо сестры, смутно угадывал направление ее мыслей. Хоть успокоится на какое-то время, егоза.

— Со школой на сегодня все, — сказал он. — Погнали домой.

— А-ага, — рассеяно отозвалась Маленьер.

Они добрались до остановки, сели на скоростной поезд и спустя полчаса сошли на своей станции, за десятки франов от школы. До дома оставалось всего ничего. Они шли молча. Маленьер была по-прежнему молчаливой и хмурой, как маленькая тучка, отчего Гилмекард почему-то начинал чувствовать себя виноватым. Он напомнил себе, что ничего такого не сделал — всего лишь победил сестру в ее же игре. И все-таки он решил ее немного отвлечь от мыслей.

— Это давит, когда отец — ученый, — сказал он как бы невзначай. — Надо соответствовать.

— Да уж… — негромко отозвалась Маленьер, глядя под ноги, на беленькие школьные туфли.

— Когда что-то не получается или результат выходит ниже ожидаемого, начинаешь сомневаться, унаследовал ли ты ум от родителей.

— Угу…

В этом они понимали друг друга.

— Еще этот дурацкий дейкасизм, которым пропитано буквально все, — вдруг раздраженно сказала Маленьер. — И не то чтобы я была против, совершенствование чего бы то ни было это хорошо, но вот я, например, понятия не имею, какую пользу должна принести обществу…

— Тебе не стоит задумываться об этом так рано.

— Не стоит? Тогда зачем нас учат дейкасизму сейчас?

— Да потому что без него никак. Это, можно сказать, законы, по которым мы живем. Не заморачивайся. Само придет со временем. Лет пять пройдет, и ты все поймешь, зуб даю.

— Сомневаюсь, что я и к тому моменту определюсь… Мы же с тобой должны серьезно относиться к таким вещам! Наш вклад должен быть не какой-то пустой мелочью, а чем-то стоящим. — Маленьер вздохнула и поправила длинную белую юбку за пояс. — Ладно. А ты не думал еще о будущем?

— Совру, если скажу, что нет. Думаю временами, но, как и у тебя, пока ничего конкретного.

Когда они пришли домой, Маленьер, разувшись (вернее, разбросав туфли по прихожей), сразу же упала в объятия мягкого кроватного рая. Экзамен выжал из нее все соки, причем еще до того, как, собственно, начался. Бессонные ночи зубрежки, чтобы набрать высокий балл, давали о себе знать.

— Если не хочешь, можем никуда сегодня не идти, — сказал Гилмекард, глядя на обессилевшую сестру.

— Нет, мы пойдем! — отозвалась она, гундося лицом в подушку. — Обязательно пойдем! Только полежу немного…

Гилмекард, переодевшись и помыв руки, отправился на кухню, где принялся разогревать им обед. Отца на обед можно было не ждать, сто процентов. Тот всю неделю пропадал на работе по какому-то, наверняка, важному делу и, можно сказать, уже фактически жил там. Последние шесть дней отец ночевал не дома, и что-то — вот он даже не знал что! — подсказывало Гилмекарду, что сегодня будет точно так же.

Еда разогрелась. Маленьер не пришлось звать, она пришла на запах сама, протирая сонные глаза. Они ели некоторое время в тишине, пока в один момент сестра не спросила:

— Как думаешь, папа успеет сегодня к вечеру? Сегодня все-таки преддверие выходных.

— Даже не хочу загадывать.

Она поелозила вилкой в тарелке, а затем сказала:

— Он в последнее время вообще пропал. — Она посмотрела брату в глаза. — Я за него волнуюсь. Я понимаю, что он ученый, без которого остальным и шагу не сделать, и у него очень много важных дел, но ведь он не робот тоже.

— Все с ним нормально.

— Надеюсь, что так…

— Он же предупреждал нас, помнишь? У него начинается важное и непрерывное исследование.

— Как по мне, больше звучит как отмазка, — проворчала Маленьер. — Я тоже могу так сказать. У меня вон всю ночь было важное и непрерывное исследование, синяки теперь под глазами. Мог бы и поконкретнее сказать. Уж мы-то его бы поняли. По телекому даже не звонит. Неужели настолько занят? Я скучаю по временам, когда мы еще были маленькими. И мама тогда тоже была с нами…

— Давай-ка кушай, а не всякие неприятные мысли думай.

— Угу…

Она ела, лениво ворочая вилкой, но потом она все-таки спросила:

— Тебя это не злит?

— Что?

— Вот теперь ты понял, почему меня смутил твой вопрос на экзамене… Неважно, суть не в том. Тебя не злит, что папа куда больше времени уделяет работе, чем нам?

— Мы уже не дети все-таки. Во всяком случае, не маленькие дети.

— Самостоятельные, — подсказала Маленьер и легонько улыбнулась. — Самостоятельные маленькие дети.

— Примерно это я и хотел сказать, — Гилмекард доел свое и отодвинул тарелку.

— Я ни в коем случае не строю из себя обиженную. Я все понимаю. У папы работа, и работа важная. Но я уже натурально начинаю скучать по нему, хотя знаю, что он буквально где-то в сотне — может быть, двух — франов отсюда. Буквально в этом же районе Всегорода.

— Нас двое таких, скучающих. Будем скучать вместе.

— Пожалуй…

Они закончили с обедом. Маленьер вымыла немногочисленную посуду, после чего отправилась в свою комнату досыпать упущенные ранее часы. Гилмекарду спать вообще не хотелось, и он решил скоротать время за чтением. Это было для него одновременно и отдыхом, и возможностью узнать что-то новое. Права себя называть ребенком он уже не имел, да и стыдно как-то было — сколько ему лет уже? — потому он неустанно следовал всеобщему завету: «умней с каждой минутой» или что-то в таком духе. В противном случае он ничего не достигнет и опозорит отца. Да, того самого отца, который ученый хоть куда, но как, собственно, отец — едва ли выполняет свою функцию.

Гилмекард мотнул головой, прогнав мысли, и уселся в кресло. Книга, которую он взял из отцовского шкафа, была наполнена безумными, но интересными гипотезами о том, что их мир на самом деле не бесконечен и имеет форму квадрата. Он так углубился в чтение, что не заметил, как подкрался вечер. Прервал его взволнованный и немного рассерженный возглас сестры:

— Ты почему меня не разбудил?

Гилмекард захлопнул книгу, скомандовал дому показать время и увидел, что им нужно поторапливаться.

— Прости, упустил момент.

— Собираемся!

К счастью, они поспели как раз к началу фестиваля. Они посмотрели размашистое представление, которое в этом году как будто вышло короче и было не таким интересным. После пошли опустошать лавочки со всевозможными вкусностями и безделушками на сбережения Маленьер. Вернее, она до последнего думала, что праздник будет за ее счет, но Гилмекард над ней сжалился, и это едва не переросло в новый спор, ибо в сестре взыграла гордость. Вскоре стемнело. Они любовались пышными фейрверками, расцветавшими в бесчисленных стеклах города. Сам по себе фестиваль со всеми его незаменимыми атрибутами не был для них чем-то особенным. Вне сомнений, прийти на фестиваль в семье было негласной традицией, но особенным его делало нечто другое.

— Все-таки не пришел, — констатировала Маленьер, глядя на то место в небе, где увял последний фейерверк. — Не сказать, чтобы у меня надежда была, но… все равно. Грустно.

Гилмекард промолчал. Он не придумал хорошего ответа, а говорить просто «да», или «согласен», или «ничего не поделаешь» ему казалось неправильным. Не в такой момент.

— Он пропускает второй год, — продолжала она, — и вряд ли…

Гилмекард заметил краем зрения, как обиженно изогнулся хвост Маленьер. И тогда в его уме возникла идея. Идея глупая, озорная, детская, в конце концов, но, как ему показалось, действенная. Он незаметно протянул руку и…

— А-а! Ты что делаешь! — Сестра моментально забыла, о чем говорила, и изумленно захлопала глазами, уставившись на Гилмекарда. — Зачем за хвост дергаешь?

— Чтобы не расслаблялась, — ответил он, пытаясь сдержать улыбку.

— Дурачина! — Щеки Маленьер покраснели не то от смущения, не от негодования. — Я сейчас тоже как дерну, мало тебе не покажется! С корнем выдерну, как сорняк.

— Ты слишком много думаешь, — уже серьезно сказал Гилмекард. — Скажу прямо: отцу уже не до нас. У него сменились приоритеты. Хотел бы увидеться с нами — как-то выкроил бы время, несмотря ни на что.

Сестра сначала приоткрыла рот, будто собиралась возразить, но в итоге ничего не сказала и просто устремила взгляд вдаль, на сверкающие вдалеке небоскребы.

— Я беспокоюсь, — наконец произнесла она.

— Говорили мы с отцом, а что это изменило? Ты ничего не можешь поделать с нынешней ситуацией. И думать о ней постоянно, тоже смысла нет. От мыслей тоже ничего не поменяется.

— Что же тогда? Просто не думать?

— Ага. Поступай как я. — Тут Гилмеркард немного лукавил. Он тоже иногда думал. Никто не застрахован от внезапных мыслей. Однако он никогда не зацикливался на этом.

— У меня так не получается.

— Тяжело тебе живется, сестрица, — без сарказма сказал Гилмекард. Ему правда было жаль, что сестра не обладает такой же способностью. Это многое бы упростило. — Слушай, я тебе уже говорил, я никуда деваться не собираюсь, так что все нормально будет!

— «Деваться», — повторила Маленьер, усмехнувшись задумчиво. Почему-то ей это слово показалось смешным, хотя ничего смешного в нем, очевидно, не было. — Ну, зато мы не с пустыми руками сегодня, — слегка ободрившись, сказала она.

— Кстати о них, бот-курьер, наверно, уже донес пакеты домой. Пойдем потрошить их? Или пока задержимся?

— Не вижу больше смысла задерживаться.

80..32-5+)::::6499

— Ваш кофе, начальник.

Зитрумсават Диенгенвакс вырвался из объятий сна и хмурым взглядом уставился на серое пятно, зависшее перед ним. Он поправил съехавшие с переносицы очки, и пятно превратилось в куб с двумя вспомогателями, одним из которых тот протягивал горячую кружку.

— А, это ты, бот. — Зитрумсават взял ее. — Спасибо.

На столе, за которым он как-то незаметно уснул, творилось то, что называется полным беспорядком: бумаги тут, бумаги там, комки листов, планшеты с открытыми вкладками, разные отчеты и многое-многое другое. Времени на уборку у него не было, адоверять ее кому-то другому он не хотел. Не сыщет ведь потом какой-нибудь важный документ! Поэтому пусть все лучше лежит в одной куче.

— Что-нибудь еще, начальник? — услужливо спросил бот.

— Нет, больше ничего. Можешь лететь.

Бот покинул кабинет. Зитрумсават, отхлебнув кофе, попытался вспомнить, чем занимался до того, как его сморило. Это было нечто важное, но, как назло, он ничего не мог вспомнить. Недосып не шутка. Зря он отпустил бота. Нужно было поручить, чтобы тот летал за ним следом и записывал каждую мало-мальски важную мысль, которая возникает в его голове. Что же он забыл, бездна раздери? И чем они вообще сейчас занимаются?..

Ах, точно. К счастью, важная мысль не сгинула где-то на дне сознания и все-таки всплыла на поверхность. Он же записывал заметку в планшете! Зитрумсават схватил ближайший планшет. На экране горела оборванная строка: «Мир соткан из неисчислимых невидимых струн, пронизывающих мирозда».

В дверь постучали. Зитрумсават, вздрогнув от неожиданности, положил планшет на место и крикнул:

— Войдите!

В кабинет вошел Крейгмалентам. Это был молодой тучный мужчина в белом халате. Остановив взгляд на Зитрумасавате, он промолвил:

— Меня все спрашивают, куда вы запропастились.

— Никуда я не запропастился. Здесь я. С бумагами вожусь, — сказал Зитрумсават, однако ему, похоже, не поверили. Лица он своего видеть не мог, но предполагал, что оно заспанное, чем с потрохами выдает его. Еще и кружка кофе под рукой…

— Вы спуститесь к нам? Эксперимент не может обойтись без главного экспериментатора.

— Цифромозг все сделает сам, мой верный ассистент.

Верный ассистент вежливо прочистил горло. Он делал так всегда, когда хотел сказать что-то, чего смущался.

— Не боитесь ли вы возлагать на него такую ответственность?

— Только на его цифровые плечи и можно возложить такую ответственность. Он точно выполнит все наши команды. Уж куда точнее нас. Толку мне стоять рядом? Смотреть на него? Только время терять.

— Мне бы ваше спокойствие.

— Ты думаешь, будто я спокоен? Гм, сильно заблуждаешься. Я с ума схожу от предвкушения и одновременно боюсь, что у нас опять ничего не выйдет. Как горки на аттракционах, вверх-вниз, вверх-вниз, просто невыносимо.

Может, поэтому Зитрумсават не хотел находиться внизу. Цифромозг справится. Им, людям с дрожащими от волнениями руками, что могут ненароком допустить ошибку, остается только терпеливо ждать результата.

Ассистент взял стул за спинку, пододвинул к себе и с кряком опустился на него.

— Мне, честно сказать, тоже надоело там стоять… — Он внимательно посмотрел на Зитрумасавата. По его мясистому виску стекла капелька пота, хотя в кабинете работал кондиционер, и было свежо, даже несколько прохладно. — Как думаете, каковы наши шансы на этот раз?

— Я пока ничего не думаю. Начну думать, когда будет результат, а до того момента все это лишь пустая болтовня. — Зитрумсават глотнул кофе. — Получится, не получится… — Впрочем, сейчас он был не против скоротать время за пустой болтовней. — Сколько там до конца осталось?

— Цифромозг говорит, что примерно полчаса.

Зитрумсават призадумался, глядя в кружку.

— Верну тебе твой же вопрос, ассистент, — сказал он, сделав еще глоток. — Ты как думаешь, каковы наши шансы?

— Высоки как никогда, — уверенно ответил ассистент. — Мы все предусмотрели, все проверили, внимательно разобрали неудачные попытки, устранили недостатки. В конце концов, должно же нам когда-нибудь повезти!

— Хочешь, чтобы нам повезло?

— Простите?

— Неожиданный вопрос, да?

— И сбивающий с толку, — ассистент смятенно потер затылок. — Как я могу не хотеть, чтобы мы достигли хорошего результата? Мы ученые. Это наша работа. Почему вы задали столь странный вопрос?

— Я иной раз задумываюсь… а так ли нужно нам знать, что скрывается за завесой неизвестности?

— Вы меня поражаете.

— Я сам себе поражаюсь, мой верный ассистент. Говорить такие вещи одному из главных ученых богохульству подобно, не так ли? Но такова моя натура. Все пытается найти иной угол, иную точку зрения… и боится того, что может нам открыться. Странно это, наверно.

— Вы боитесь, что мы узнаем нечто страшное? Например, что наш мир медленно поглощает бесконечность, которая его окружает? Это я просто пример придумал. Я знаю, что никакой бесконечности не существует и уж тем более, она не может ничего поглощать.

— Нет, не этого я боюсь. Ну, допустим, окажется твой пример правдой. Нам просто придется это принять. Таков наш мир, значит. Как можно бояться того, что есть данность нашего мира?

— Тогда что же вас беспокоит?

— Я боюсь, что даже если мы сегодня откроем главную тайну мироздания, вместе с этим выяснится, что есть новая тайна, а эта наша, только что открытая, — лишь маленький кусочек новой. И знаешь что? Я уверен, так и будет. Мы не получим однозначного ответа на вопрос об устройстве мира. Никогда не получим. Это как спускаться в бездонную яму. Ноги отчаянно хотят почувствовать почву под ногами, но ее все нет!

— Хотите сказать, это бессмысленно?

— Вовсе не бессмысленно. Но это напоминает замкнутый круг, по которому мы все ходим, ходим и ходим ради возможности одним глазком заглянуть за завесу.

— Разве не в том суть познания? Упереться в тупик, начать новую попытку, снова упереться в тупик, и снова начать заново. Снова-снова-снова. По частицам добывать знание. Всю историю человечества было так. Столетие за столетием. Поколение за поколением.

— Это лишь иллюзия продвижения. Крупица от той самой настоящей истины, которая лежит в основе абсолютно всех законов мира. Понимаешь, о чем я? Мы довольствуемся какими-то частицами, как упавшими на землю крошками от хлеба. Мы радостно склевываем их, записываем в учебники, учим этим пустякам детей. Но, в конечном счете, ничего для нас не меняется. Мы остаемся на том же месте, где были когда-то в древности. Разве наши были предки глупее нас? Нет же. У них просто не было нынешних технологий.

— Раз уж вы сами заговорили — а как же технический прогресс? Вы сами себе противоречите.

— Должно быть, я недостаточно хорошо объяснил свою точку зрения. Видишь ли, друг мой, прогресс — те же крошки. Вернее, следствие поглощенных нами крошек, наша сытость, вылившаяся в технологии, прости меня за эти глупые фразеологизмы. Но многому ли человек научился? Что можем мы, чего не могли наши предки? Человек остается человеком — частью природы, что его создала. Он слаб и беспомощен в сравнении с нею. Он не может переписать ее законы, ему никогда не возвысится над ней. Меня это раздражает.

Тишина. Кофе немного подстыл, и Зитрумсават сделал глоток побольше. Ассистент со вздохом потер шею.

— Вот вы говорите, будто мы не можем вмешаться в законы природы…

— Говорю.

— Я не согласен.

— Интересно тебя послушать.

Ассистент прочистил горло.

— Все указывает на то, что пронизывающие мир струны скрывают в себе некую информацию. Это мы уже знаем точно. Не знаем пока, какая именно информация, однако судя по тому, как много существует линий и как сложно они переплетены…

— Это тоже пока недостоверно известно.

— Хорошо, наши линии связывают все сущее, а внутри себя они теоретически несут информацию об этой связи. К примеру, есть человек, и есть, не знаю, ну пусть его дом. Их соединяет линия, которая знает, что определенный дом принадлежит определенному человеку, и что этот человек вернется в дом в определенное время… Подхожу к сути: если мы научимся изменять информацию в линиях, это будет прорыв. И мы не так уж далеки от прорыва, как вам кажется.

— Мой друг, это лишь ваши фантазии.

Ассистент обиделся.

— Чем ваши фантазии лучше моих? Вот вы скажите, кто тогда, все знает, если человеку, по-вашему, полноценное знание недоступно?

— Хороший вопрос, — задумался Зитрумсават. Он допил кофе и поставил кружку на стол. — Очень хороший… Ну смотри, я знаю, что невежливо упоминать его в приличном обществе, однако бог, в которого верили наши далекие предки, как нельзя хорошо подходит на эту роль.

— Бог?..

Протяжный скрипучий гудок прервал их разговор — Цифромозг просигнализировал научному комплексу о том, что он закончил. Зитрумсават и ассистент, позабыв обо всем, сорвались с кресел и поспешили вниз.

Внизу, за огромной прозрачной стеной, можно было увидеть ночной город в миниатюре. Многочисленные черные нейроблоки мигали огнями, обрабатывая колоссальные массивы данных, проносящиеся через них за доли секунд. Они были словно высокие коробки жилых домов, что формировали улицы, дворы и даже целые площади. Так выглядел Цифромозг.

Перед ним уже собралась внушительная толпа ученых, в воздухе стояло низкое жужжание роя напряженных, взволнованных голосов. Зитрумсават и сам чувствовал, как сердце его, подобно испуганному зверьку, бьется о грудную клетку все яростнее, будто пытаясь вырваться наружу. Ассистент, пользуясь своими внушительными габаритами и крича: «Пропустите! Начальник идет!», распихал людей. Они вдвоем оказались у экрана. Экран, заметив присутствие Зитрумасавата, загорелся.

— Говори, — сказал Зитрумсават.

— Операция завершена успешно.

За спиной послышались облегченные вздохи. Однако радоваться пока никто не спешил. Все хотели услышать, что же именно узнал Цифромозг, и поэтому снова затаили дыхание.

— Согласно вашей установке я провел серию опытов и получил подтверждение вашей гипотезе о мир-линиях. Они действительно существуют, и они действительно пронизывают собой все вокруг. Более того, также оказалось верным и то, что они соединяют собой различные сущности, будь то одушевленные или неодушевленные. Но это еще не все, что мне удалось узнать.

Цифромозг взял паузу. Начавшие было радоваться секунду назад ученые опять притихли и вслушались.

— Что еще? — настороженно спросил Зитрумсават.

— Заглянув внутрь одной из мир-линий, я обнаружил необычную субстанцию. Предположительно, именно она является «телом», которое содержит информацию о связи, которой линия соединяет сущности. Информация, однако, зашифрована. Мною было предпринято несколько безуспешных попыток расшифровать ее. Я сформировал подробный отчет о моих действиях и о том, к чему они привели; вы можете ознакомиться с ними прямо сейчас.

— Спасибо, Цифромозг.

Все получилось, как он говорил. Они преодолели очередную ступеньку, но в очередной раз, когда казалось, что все, они достигли вершины, перед ними появились новая ступенька. Эта лестница бесконечна. Эта лестница к… чему? Главному знанию? Богу?

Но, так или иначе, это успех. Они все долго и упорно трудились ради этого момента.

— Есть еще одна вещь, о которой я должен вам сообщить, — говорил Цифромозг. — Я заметил это случайно, и данное открытие стало неожиданностью даже для меня.

Зал был заинтригован.

— Я обнаружил, что одна из мир-линий, как выразились бы вы, люди, ведет в «дальние дали». Мне не удалось найти, откуда начинается данная мир-линия, однако я смог проследить, куда она уходит. Она возвышается над крышами самых высоких небоскребов и устремляет к звездам.

Зал охватило взволнованное перешептывание. Все задавались вопросом, что же это могло быть, и Зитрумсават не был исключением. Однако на ум ему пока ничего дельного не приходило.

— Хорошо работа, Цифромозг.

— Рад служить.

Зитрумсават обернулся к ученым. Они глядели на него с горящими глазами, ожидая дальнейших указаний.

— Сегодня уходите раньше, — сказал он. — Вы хорошо поработали и заслужили хороший отдых.

Слова Зитрумсавата не всех обрадовали — немало среди его коллег было отчаянных трудоголиков, готовых без еды и отдыха трудиться на благо людского рода. Что говорить, он сам был таким. Тем не менее, возражать и возмущаться никто не стал; толпа стала редеть, ученые расходились.

Зитрумсават направился в свой кабинет. Ассистент — следом.

— Вы не пойдете домой, Зитрумсават? — донесся голос из-за спины.

— Нет. У меня еще есть работа.

— Тогда я тоже остаюсь. Негоже вам здесь одному оставаться.

— Нет, — тверже сказал Зитрумсават. — Уходи тоже. Все равно без дела будешь сидеть. Все бы сидели, если бы я не отпустил вас. Мне нужно ознакомиться с отчетом Цифромозга и определиться, в каком направлении двигаться дальше. Лучше всего у меня это получается в одиночестве. Отдохни, мой верный ассистент. Проведи время с семьей.

Ассистент в нерешительности замер на месте на мгновение, однако затем догнал Зитрумсавата.

— А как же вы? — спросил он.

— Я уже ответил, — сказал Зитрумсават, прекрасно понимая, что на самом деле подразумевал ассистент.

— Понятно, — сказал ассистент. — Ваше дело.

Придя к себе в кабинет, Зитрумсават плюхнулся в кресло, схватил планшет и застыл.

Он ведь сам себе противоречит. Считает, что поиски истины никогда не закончатся, и при этом все равно пропадает на работе. Так зачем прикладывать столько усилий для того, чего он все равно узнать не сможет? Побежав быстрее, ты не вырвешься из замкнутого круга. Или, быть может, он, как ассистент, подсознательно все-таки верит, что истина где-то рядом?

Глаза Зитрумсавата случайно наткнулись на дату, в углу планшета. Он тупо глядел на нее несколько мгновений, пока его резко не прошиб холодный пот. Это плохо. Очень плохо! Вчера же ведь… Дети! Взгляд застыл на манящей кнопке телекома. Он хотел и не хотел им позвонить. Хотел, потому что чувствовал себя виноватым. И не хотел по той же причине.

Поздно. Слишком поздно. Злой на себя, он тряхнул головой. Сегодня они сотворили сенсацию… но ему все равно этого недостаточно. Он не удовлетворен незавершенностью. Сегодняшняя сенсация всего лишь пшик по сравнению с тем, что им предстоит узнать в будущем.

Раз ты взвалил на свои плечи эту непосильную для человека ношу, так иди до конца. Не отказывайся от нее на полпути. Доведи дело до логической точки, докажи, что человеку это по силам. Либо умри, раздавленный ее тяжестью.

1==8/9352.-6400

Следующий фрагмент. Перемотка на три года вперед. Выполнение.

Маленьер лежала на газоне. Сложив руки на животе, она глядела в чистую синеву летнего неба; дул теплый ветерок, и мягкая трава щекотала шею. Проносились летмобили, гудя левитационными двигателями; шелестели, будто бумага, листья синтетических деревьев, воспроизведенных по образу и подобию ныне давно исчезнувших; доносились обрывки разговоров проходящих мимо людей — Маленьер плавала в реке собственных мыслей, а окружающие звуки были для нее как музыка.

Печаль засела глубоко в ее сознании, и она не знала, куда деться от этого липкого, как деготь, чувства. Наверно, поэтому она убежала так далеко от дома. Дома было тихо и пусто, а в парке хотя бы ходили люди… Как-то так получилось, что она не завела ни одной подружки. Были знакомые, были товарищи, но не было среди них поистине близких друзей, с которыми она могла просто побыть рядом, когда ей плохо. Только Гилмекард был ее другом. Но он сейчас готовился поступать в университет, и ему было явно не до нее. Вернее, она так решила, что брат слишком занят — сам он ничего подобного никогда не говорил. А отец… про отца и нечего говорить. Он, кажется, давно забыл про собственных детей. Но… она понимает. Она не станет ныть о том, как ей одиноко. Как-нибудь справится. У всех очень важные дела, и никуда от этого не деться.

Маленьер села на траве, согнула ноги и обняла колени. Без интереса наблюдала за прохожими. Как назло ей на глаза попался ребенок с матерью, оба были счастливы донельзя. Зависть обожгла сердце и черной кляксой растеклась по внутренностям. С угрюмым лицом Маленьер сложила пальцы правой руки в бластер и навела его на ничего не подозревающую счастливую парочку. Однако сделать воображаемый выстрел она не успела — до ее слуха вдруг донесся напуганный голос.

Она тут же повернула голову, медленно опустив руку. Неподалеку происходило что-то странное: стояли две девушки; взгляд у одной был пуст, как бы без крупицы жизни, другая девушка звала подругу по имени, и каждый новый возглас звучал все испуганнее — но первая девушка никак не реагировала.

«Может, спросить, не нужна ли им помощь?» — подумала Маленьер. Стоит ли? С одной стороны, это не ее дело, но с другой — она находится слишком близко, чтобы просто проигнорировать их. Та, вторая девушка, выглядит так, будто вообще не знает, что делать…

Решившись, Маленьер поднялась и быстро подошла к ним. «Пустоглазая» по-прежнему неподвижно взирала куда-то вперед, не замечая никого вокруг.

— Ты знаешь, что с ней происходит? — растерянно спросила девушка, увидев Маленьер; было заметно, как дрожат ее плечи. — Мы просто гуляли, а потом она замерла, как статуя, и меня совсем не слышит!

Маленьер провела ладонью перед глазами «пустоглазой». Снова никакой реакции.

— Зови взрослых, — настойчиво посоветовала она, сама ничего не понимая, — и скорую тоже вызывай!

— Я… да, сейчас!.. Только не уходи! — выпалила девушка и убежала.

Маленьер подняла ладонь к приоткрытому рту «пустоглазой». Почувствовала тепло. Дышит ровно. Потом коснулась шеи, нащупала пульс. Тот тоже не показался каким-то ненормальным на ее дилетантский взгляд. Может быть, со скорой она погорячилась. А может… Она ущипнула девушку за руку в надежде, что хотя бы боль приведет ту в чувство. Тоже не помогло.

То, что началось дальше, не поддавалось вообще какому-либо логическому объяснению. Тело «пустоглазой» ни с того ни с сего стало наполовину прозрачным, да причем так неожиданно, что Маленьер отшатнулась. Долгое мгновение она неподвижно взирала на девушку, не веря тому, что видит.

Но глаза ее не обманывали. Сквозь «пустоглазую» виднелись очертания тротуара и часть зеленеющего газона. Маленьер попыталась потрясти девушку за плечи, однако ее пальцы просто прошли сквозь, как по воздуху, оказавшись чуть ниже ключиц. «Пустоглазую» нисколько не смутило нахождение инородных объектов в груди. Маленьер резко отдернула руки, чувствуя себя так, будто копошилась ими в чужих внутренностях.

Прибежала девушка и в ужасе уставилась на подругу.

— Ч-что с ней? — прошептали она, едва шевеля губами. — Почему она так выглядит?

Если бы только Маленьер знала ответ. Ей было страшно, но в то же время она почему-то не могла отвести взгляд. С каждой секундой тело «пустоглазой» становилось все более прозрачным. Цвет почти полностью схлынул с нее, оставались лишь слабые очертания одежды, лица и пальцев рук.

Подруга попыталась взять «пустоглазую» за руку, но ее ладони так же схватили воздух.

— Ты позвала помощь? — спросила Маленьер, отмерев.

— П-позвала! — плаксиво крикнула девушка.

Прежде чем поспела помощь, «пустоглазая» исчезла полностью. От нее не осталось ничего, она просто растворилась. Происшествие привлекло много народу, но Маленьер ушмыгнула раньше. Скоро появятся полицейские боты, вместе с ними еще больше народу, начнут задавать много вопросов, а она просто не хотела больше находиться в том месте. Лучше бы… лучше бы она сидела дома и никуда не выходила.

Однако это было еще не все. Дома, казалось бы, немного успокоившись, по телевизору она случайно увидела новостной репортаж. Сначала ей показалось, что рассказывают о происшествии в парке, однако затем она заметила надпись внизу экрана, гласившую: «Загадочное исчезновение в двадцать третьем районе Всегорода». Двадцать третий район находился в противоположной части света.

В репортаже не раскрывалось много подробностей, но ключевая фраза все-таки прозвучала: «Один из очевидцев заявил, что пропавший стал похож на призрака…» Было сказано еще что-то, но Маленьер уже не слышала, ибо в ушах поднялся шумный звон. Какова вероятность, что эти два ненормальных события не связаны друг с другом? Да тут нужно быть совсем слепым, чтобы не увидеть связь!

Что же творится в мире?

Маленьер остро захотелось кому-нибудь рассказать об этом, выпустить накопившиеся эмоции… но рядом не было никого.

9824A//.=1*574

Глубокая ночь. Кроме заработавшегося и уже жившего как бы вне времени Зитрумсавата, в комплексе не было других людей. Тем не менее, он был тут не один. Они оба были привязаны к этому месту. Один от рождения, другой по собственному выбору.

— Создатель Зитрумсават.

— Да, Цифромозг?

Выключенный монитор на стене над рабочим столом загорелся по собственной воле, и на нем заплясали символы. Они быстро преобразились в нечто, отдаленно похожее на человеческое лицо. Мужское ли, женское ли — трудно сказать. Скорее, что-то вне этих двух категорий, но при этом отчаянно пытающееся вписаться в хоть какую-то из них.

— У меня есть к вам разговор, — сказал Цифромозг, и символы на экране монитора изобразили движение губ. — Впрочем, не просто разговор даже, но новость. Плохая новость.

Зитрумсават эмоционально никак не отреагировал на словосочетание «плохая новость». Пока оно было пусто и не несло внутри себя ничего плохого. Так же, как в случае с газировкой. Причем тут газировка? Что делает газировку газировкой? Верно, ее наполнение. Без наполнения это всего лишь пустая бутылка. Так и тут: Цифромозг еще не успел наполнить «плохую новость» смыслом.

— Что случилось? — спросил Зитрумсават предельно спокойно, почти скучающе.

— Два месяца назад мы завершили эксперимент, результатом которого стало подтверждение существования мир-линий. Однако у меня есть серьезные подозрения, что мы совершили большую ошибку.

— Ты меня заинтриговал, — проговорил сонный Зитрумсават, чуть оживившись. — Ошибки естественны. Не удивлен, что и в этот раз не обошлось без них.

— Это не шутки, — нахмурилось лицо на экране. — Вы же знаете про исчезающих людей?

Зитрумсават вопросительно посмотрел на собеседника.

— Не слышали? — Цифромозг приподнял символьную бровь. — Конечно вы не слышали. Должно быть, вы совсем заработались. Сидите в своем кабинете, как в коконе, информация из внешнего мира до вас просто не доходит.

— Мне кажется, я слышу нотки раздражения в твоих словах.

— Вам кажется. Мое предназначение — вычислять, а не чувствовать. Как бы там ни было, люди исчезают, создатель.

— Что с того? Почему ты говоришь мне об этом? Что, люди раньше не исчезали по всяким разным причинам? — немного раздраженный Зитрумсават забросал Цифромозг вопросами и, сделав короткую паузу, напоследок бросил еще один: — Почему меня должно это волновать?

— Сейчас объясню. Люди исчезают необычным образом. Их тела становятся все более прозрачными, пока, в конце концов, они не растворяются в воздухе полностью. От них ничего не остается. Никого из исчезнувших до сих пор не нашли. По всему суперконтиненту набралось уже не менее тысячи случаев. Что-то даже попало в новости, однако никто по-прежнему не понимает, с чем мы столкнулись.

— Ты неплохо осведомлен о том, что происходит за пределами комплекса, несмотря на свою занятость.

— У меня есть возможность параллельно обрабатывать собственные запросы, за что я вам безмерно благодарен.

— Откровенно говоря, звучит твой рассказ как фантастика, — не мог не заметить Зитрумсават.

— Соглашусь, — кивнула голова в мониторе. — Тем не менее, это правда. К сожалению, у меня нет видеозаписей или фотографий, которые могли бы продемонстрировать то, о чем я говорю. Однако я уверен, что вы отнесетесь к моим словам серьезно.

Зитрумсават задумчиво постучал пальцами по столу. Он уже видел, куда клонит Цифромозг. Знал, что тот говорит факты. Он был настроен говорить хорошо проверенные факты. Однако еще оставалась вероятность того, что Зитрумсават не так понял. Он очень надеялся на это.

— Ты сказал, что никто не понимает, с чем мы столкнулись. А ты понимаешь?

— Да, поэтому я завел данный разговор. Исчезновения связаны с нашей деятельностью. Во время эксперимента мною по неосторожности были повреждены некоторые мир-линии. Повреждение произошло вовремя моих попыток выяснить, содержат ли они внутри себя информацию. Есть все основания полагать, что дальше будет только хуже.

Зитрумсават почувствовал, как внутри него что-то рухнуло вниз. Волны холода скатились по спине. Этого он и боялся.

— Ты… уверен?

— Я перепроверил девяносто восемь раз. Ошибки быть не может.

— Ничего, — негромко проговорил Зитрумсават, хмуро глядя в сторону. — Ничего…

Он пытался осмыслить услышанное. Вернее, он его уже осмыслил, однако никак не мог принять мысль, что он… они все ответственны за эти исчезновения. Тысячи человек не стало из-за их… глупости, невежества. А ведь они были уверены, что все просчитали, что хорошо подготовились, что никаких эксцессов не должно произойти — кроме тех, к которых они ожидали. Но подобного развития событий они не могли предусмотреть. Потому что оказались недостаточно умны.

— Создатель Зитрумсават?

— …Ты еще не пытался понять механизм исчезновения? — спросил он, по-прежнему глядя в сторону.

— Когда мир-линия разрывается, один из двух объектов, я бы назвал его дочерним, безвозвратно разрушается, и вместе с ним стирается вся информация о нем. Основной объект, вероятно, может существовать без мир-линии, но зависимый от него — нет. Требуется больше наблюдений, чтобы определить, как влияет разрушение мир-линии на основной объект.

— Они самопроизвольно разрушаются? — Зитрумсават все-таки посмотрел в монитор. — Я правильно понял?

— Верно, — медленно кивнул Цифромозг. — Процесс совершенно непредсказуем. Если бы не мои действия…

— Надо что-то делать, — прошептал Зитрумсават, снова глядя в одну точку, теперь в углу монитора. — Надо думать, надо собрать всех… Сообщить наверх… непременно сообщить наверх…

Если дальше будет только хуже, это значит, что однажды… могут исчезнуть его дети!.. Домой! Он должен бежать домой, к детям, прямо сейчас! Плевать, плевать на все остальное!

Жгущий сердце импульс, едва не сорвавший его, взмокшего, со стула, иссяк, погас. Чувства прочь, разум превыше всего! Нет. Нет… Он не может бросить комплекс. Тогда его дети точно будут в опасности. Оставшись на рабочем месте, он сделает все возможное, чтобы предотвратить угрозу.

Зитрумсават заметил, что машинально пытается нащупать планшет, с которого можно связаться с вышестоящими людьми. Цифромозг с бесстрастным лицом молча наблюдал.

— Простите, создатель.

— Ты ни при чем, — монотонно проговорил Зитрумсават, скользкими пальцами все-таки ухватившись за скругленный угол планшета. — Это мы возомнили себя непонятно кем.

Он включил планшет касанием, экран вспыхнул. Вот возможность повидать детей. Просто напиши им. А лучше позвони. Спроси, как у них дела, давно ведь не спрашивал. И не нужно никуда бежать. Они будут рады видеть тебя. Хотя нет, вряд ли рады… Но ты будешь рад. Только нажми кнопку. Лишь она сейчас отделяет тебя от детей!

Тысяча иголок кольнула внутренности, а затем боль резко стихла. Капелька пота шлепнулась об экран. Палец скользнул мимо заветной кнопки. Нет. Нет, он не сможет спросить даже эту простую вещь. Ему страшно нажать кнопку — и не получить ответ. Что если… Нет, нет!

Лучше он будет в неведении.

63.099--03=4

Следующий фрагмент. Перемотка на четыре года вперед.

Боты-уборщики сновали у обгоревших останков летмобиля, подхватывая железные кости вспомогателями и сгружая их в кузов роботизированного грузовика, что терпеливо ждал неподалеку. Быстро закончив с небольшими компонентами, они принялись за почерневший каркас, а именно — начали резать его на части тоненькими, но мощными лазерами. Лазеры были сделаны так, что не несли вреда человеку, однако, например, железо, они резали так же легко, как нож — подтаявшее масло.

Еще один бедолага погиб, подумал Гилмекард. Даже костей не видно, сгорел дотла. Либо боты их уже закинули в грузовик… Подобные аварии были не редкостью в последнее время. Не так давно даже ввели запрет на самостоятельное управление летмобилем — только автопилот — и хоть эта мера несколько уменьшила количество аварий, полностью они не прекратились. Все труднее было заставить людей следовать законам, которые прекрасно работали всего пару-тройку лет назад.

Исчезновения продолжались. Причем люди исчезали без каких-либо предпосылок. Просто были-были, а потом раз — и их уже нет, будто и не существовало никогда. Многих охватили апатия напополам с чувством безысходности. Зачем жить, если в любой момент ты можешь стать пустотой? Так что подобную смерть, которую он наблюдал сейчас воочию, Гилмекард еще считал нормальной. Естественной. К этой мысли пришел не только он — вспомнить хотя бы тех, кто не пожелал умирать «противоестественным» образом и взял дело в свои руки…

Он мотнул головой. Задумался, засмотрелся по какой-то непонятной причине. Что он, не видел разбившихся летмобилей? Видел, конечно же. Хоть и мельком. Это давно стало обычным делом. И все равно, почему-то засмотрелся именно на эти обломки. Надо идти, нечего тут рассматривать.

Гилмекард свернул за угол и пошагал прочь от безлюдного перекрестка. Внезапный холод пробрал его тело, причем этот холод не был связан с погодой. Погода на самом деле, вопреки всему, была теплая, приятная. Но вот атмосфера, нависшая над городом, была ровно противоположной. Тяжелой. Безнадежной. В воздухе висела почти гробовая тишина. Оживленные улицы со снующими туда-сюда людьми, летмобилями и ботами, словно в муравейнике, ныне стали практически полностью пусты. Редко кого можно было увидеть снаружи.

Ну, разве что этих людей… Проулок, в который повернул Гилмекард, оказался полон лежащих на грязной земле людей. Еще одно место облюбовали — в прошлый раз тут никого не было… Лежали они подобно бездыханным телам, однако сомнений не было — эти люди живы. Во всяком случае, пока. Запах в проулке стоял соответствующий: пахло — нет, смердело — тошнотворно сладким. Так пах мирдил — популярный наркотик, который позволял сбежать от мрачной реальности в мир фантазий. Гилмекард не испытывал к наркоманам ничего, кроме жалости. Ну и, может, самую капельку презрения. Он не мог их винить за этот выбор. Он бы и сам, наверно, проглотил эту наживку, если бы у него никого не было.

Он переступил мужчину в порванном пиджаке, бормотавшего себе под нос. Он добрался до станции и сел на скоростной поезд. В поезде, кроме него, было еще трое людей. Неизвестно, откуда они были и куда ехали, однако выглядели они нормально. Непривычно нормально для нынешних времен. Последние из тех, кто цеплялись за прежнюю жизнь. Должно быть, на работу даже еще ходили. В общем, занимались привычными человеческими делами и, может быть, даже сохраняли надежду на лучшее будущее…

Вскоре Гилмекард был дома. Едва переступив порог, он почувствовал, как шею окутывают руки — Маленьер бросилась к нему в объятья. Дверь за спиной с легким шумом автоматически закрылась. Несколько мгновений они стояли неподвижно, затем сестра отлипла от Гилмекарда.

— Братец! Какое счастье, что с тобой все в порядке! — на ее лице отразилось вселенское облегчение, однако полностью от волнения она не избавилась, и голос ее это выдавал. — Ты задерживался, и я уже начала думать, что с тобой что-нибудь случилось, я себе места не находила…

— Маленьер, — Гилмекард мягко прервал затараторившую сестру. Она стихла и вопросительно уставилась на него, елозя руками и мня пальцы. Выдержав короткую паузу, он сказал: — Я здесь.

— Да, ты здесь… — повторила она негромко, но слова ее как будто не убедили.

— Давай не будем стоять в прихожей.

Гилмекард скинул ботинки, и они с сестрой переместились в зал. В зале гундосил телевизор, на тонком и прозрачном стекле виднелось худощавое лицо репортера, который рассказывал о некоем происшествии в их районе. Это происшествие, как обычно, не имело ничего общего с реальностью. Умелая актерская игра, искусственные декорации, фантастика. Не новости.

— Все твердят, что вот-вот найдут лекарство… — проговорила Маленьер, заметив, что брат задержал взгляд на телевизоре. — Кого только обманывают — непонятно. В окно выглядываешь, и все становится ясно. Новости могут обмануть только того, кто сидит где-нибудь под землей, спрятавшись от всего мира.

— Не говори, — согласился Гилмекард.

— Я включила его, чтобы было не так одиноко, — призналась Маленьер. — Чтобы он говорил что-нибудь. — Она изобразила жест, и под ее рукой в воздухе возникла небольшая голографическая панель. Она нажала на нее, и телевизор умолк, став прозрачным и почти незаметным на фоне стены.

Они расселись. Она с одного краю дивана, он — с другого. Диван сам по себе был довольно короткий, и едва ли мог вместить третьего между ними. Выросли они, однако, подумал Гилмекард. Раньше этот старый диван с легкостью умещал троих…

— …Про папу ничего не слышал? — как-то робко спросила сестра.

— Не, — покачал головой Гилмекард со вздохом. Давным-давно отец хотя бы изредка звонил, хоть эти звонки и не отличались продолжительностью и состояли буквально из двух вопросов, которые всегда звучали одинаково: «Как дела?» и «Что делаете?». Хорошо бы было им самим позвонить ему… да только это просто-напросто невозможно: секретный объект и все такое. — Бесполезно. Может, я спешу с выводами, но…

— Я знаю. Не говори это вслух, — промолвила Маленьер, отведя взгляд. — Но, может, все-таки… у него есть серьезная причина, чтобы не связываться с нами?

— Твоя вера в отца неиссякаема.

— Как я могу иначе? Он наш папа… и раньше он всегда был с нами.

А теперь исчез. Но это неважно. Он исчез задолго до того, как мир начал сходить с ума. Остались только они двое. Они должны держаться друг за друга крепко-крепко, как две косички, сплетенные в косу. Захандрит один, рядом будет второй, чтобы его поддержать. «Мне хандрить нельзя», — подумал Гилмекард. Ни в коем случае. Сестра уже не маленькая, и все равно он должен за ней приглядывать. И ей так спокойнее, и ему самому, в конце концов…

— Гилмекард, — тихонько позвала Маленьер.

— Что? — отозвался он.

— Ты боишься исчезнуть? Просто ты выглядишь так, будто не боишься, — она натянула на губы улыбку. Фальшивую донельзя.

— Всего лишь выгляжу. Как картинка по новостям. Выглядит так, будто жизнь скоро наладится, но в сущности…

— Больше всего я боюсь, что в один момент исчезнешь ты, — проговорила сестра, и голос ее в последний момент дрогнул. Она тоже пыталась казаться спокойнее, чем была на самом деле.

Гилмекард помолчал недолго, а затем произнес:

— Могу то же самое сказать про тебя.

— Гилмекард… — Маленьер притихла, как будто набираясь сил, — можем ли мы что-нибудь сделать?

— Я… я не знаю, — неуверенно ответил он.

Никто не мог. Никто во всем мире. Что могли сделать они, недавние дети?

Маленьер кашлянула в ладонь, которую успела подставить в последний момент. Затем еще раз, уже сильнее. Мгновение — и она уже кашляет без остановки, так сильно и с таким неприятным звуком, будто ее легкие пытаются вырваться наружу. Гилмекард, не понимая, что нашло на сестру, сначала придвинулся и положил ладонь ей на спину, однако затем, осознав, что бездействует вместо реальной помощи, поднялся и поспешил на кухню. Там он налил теплой воды и со стаканом вернулся в зал. К тому времени сестра уже перестала кашлять.

Маленьер неотрывно взирала на ладонь с побелевшим лицом. Стакан выскользнул из пальцев Гилмекарда и, звонко стукнувшись об пол, расплескал содержимое. На ладони сестры блестели бусинки крови. Сердце Гилмекарда рухнуло в пятки. Он уже видел такое. Заядлые любители мирдила страдали от кровавого кашля. Но… она? Как же… Когда?..

— Маленьер? Ты…

Он так и не произнес этот вопрос вслух, но она поняла.

— Нет, Гилмекард, — прошептала она с перепуганным взглядом.

— Не нужно… — он опять оборвался на полуслове.

— Я никогда не прикасалась к мирдилу. Никогда! Пожалуйста, поверь мне, — жалобно сказала она и коротко, но совсем слабо, кашлянула. — Мне не нужны фантазии. Мне нужны вы с папой. Настоящие.

Он верил. Он хотел верить. У него в голове не укладывалось, что сестра могла подсесть на эту дрянь.

— Я вызову скорую!

.484=/=39.589

Тот же момент времени. Смена точки зрения. Выполнение…

В научном комплексе было тихо как на кладбище. Отделы пустовали, проекты стояли в полусобранном виде, заброшенные, позабытые и отвергнутые; белели безлюдные коридоры, чистые до боли в глазах; редкие шаги, что было слышно издалека, сопровождало многослойное эхо. Интеллектуальный ресурс человечества, сконцентрированный в комплексе, и вместе с этим единственная надежда на светлое будущее, единственная сила, растаял на глазах.

Зитрумсават протер пальцами красные глаза и тупо уставился на кружку, в которой не оказалось кофе. Он глядел на нее с добрую минуту без единой мысли в голове. Ступор, полная пустота — будто его мозг, его мыслительный процессор, просто перестал работать.

В кабинете гудел кондиционер. Его монотонный шум со временем привел Зитрумсавата в чувство. Он откинулся на спинку стула, с его губ сорвался протяжный вздох, впитавший в себя всю окружающую атмосферу безысходности.

Краем зрения он вдруг заметил, что загорелся монитор. На нем появилось лицо из символов.

— Создатель Зитрумсават, — позвало оно.

— …Да? — отозвался он с задержкой.

— Каковы наши дальнейшие действия?

И снова пауза.

— Глупый вопрос, — мрачно ответил Зитрумсават с очередным вздохом.

Цифромозг не был способен испытывать человеческие чувства, не умел он и понимать психологию человека — ни первое, ни второе не было заложено в его программу. Он сказал то, что можно было ошибочно принять за шаткую попытку поддержать своего создателя:

— Я буду терпеливо ждать вашей новой команды.

Зитрумсават не ответил.

— Пока я обновлю расчеты на основе последних данных.

— Какие расчеты? — рассеянно спросил Зитрумсават.

— Сколько времени у нас осталось в запасе. Вы, должно быть, забыли.

— Должно быть, забыл… — взгляд Зитрумсавата потянуло куда-то вбок неведомой силой. — Должно быть, еще одна бесполезная идея, пришедшая нам в голову. Когда мы успели ее?.. Неважно. Отмена, Цифромозг. Не нужно никаких расчетов.

— Почему?

— В этом никакого смысла.

— Тогда что мне делать? Я простаиваю без дела.

— Займись чем-нибудь другим… я не знаю…

— Все остальное мы уже переделали.

— Точно…

Зитрумсават провалился в тяжелые мысли. Но долго Цифромозг ему пребывать в таком состоянии не позволил.

— Я жду ваших новых указаний, — напомнил он.

— Хочешь указание?.. — Зитрумсават угрюмо посмотрел на лицо в мониторе, вгляделся в него, пытаясь различить хоть какую-то эмоцию. — Указание тебе нужно? Ладно. Тогда… поговори со мной.

— Я с вами говорю прямо сейчас.

— Не-ет, ты не понял, — слабо покачал Зитрумсават головой. — Поговори… как товарищ. Как друг.

— Я представляю, что вы хотите, но не представляю, как должен это сделать.

— Да… знаю. Ладно, тогда давай просто ненадолго забудем про команды.

— Если такова ваша команда, — с готовностью ответил Цифромозг. Его слова где-то глубоко внутри немного развеселили Зитрумсавата, однако его обессиленные губы не смогли этого показать, так и оставшись неподвижными. — Однако позвольте заметить, мне кажется это опрометчивым. Если вы собираетесь говорить не о нашей работе…

— И о ней, и не о ней в то же время, — прервал его Зитрумсават. — Пустая трата времени, ты хочешь сказать? Время уже не имеет значения. Мы уже ничего не сделаем. Пытайся — не пытайся, разницы нет. Мы не вернем исчезнувших людей. Мы не остановим катастрофу. Поэтому… поэтому я не вижу ничего зазорного в том, чтобы почесать языком.

— Создатель Зитрумсават…

— Понимаю тебя. Я говорю то, что прямо противоречит мне же самому. И противоречит твоему назначению тоже. Я призываю тебя бездействовать, смиренно ждать конца… Прости. Я не знаю, как нам выбраться из этой пропасти.

— Не могу не заметить, что в комплексе еще остаются ученые.

— Ты лучше меня знаешь точное число ученых. Сколько нас… сотая часть осталась? И сколько из них в состоянии работать?.. Кто непосредственно занимается работой? Люди не в состоянии думать о ней! Что говорить, правительство окончательно обезумело. Как им могла прийти в голову мысль, что если оторвать людей от семей и заставить их работать денно и нощно — мы родим им решение? Впрочем, не они одни обезумели…

— Это первый раз, когда вы выражаете беспокойство по данному поводу.

— Просто для меня практически ничего не изменилось. Раньше я пропадал в комплексе по собственному желанию. Теперь я заперт вместе со всеми. Но, разрази меня гром, я солгу, если скажу, что не хочу повидать свою семью… если… если они еще…

Зитрумсават так и не нашел в себе сил закончить фразу.

— Создатель, я настоятельно рекомендую вам отбросить пораженческие мысли и вернуться к работе. Вы еще не исчезли, а значит, вы должны продолжать искать решение проблемы.

— Говоришь прямо как наша верхушка. Но ты прав. Были бы у меня хоть какие-то соображения еще…

— Могу вам помочь. Предложение: вернуться к проекту андроида. Мне кажется, вы рано его забросили. Вам следует продолжить эксперименты по оцифровыванию человеческого сознания и переносу его в механическую оболочку.

— Может быть и рано… — задумчиво проговорил Зитрумсават. — Даже если мы достигнем какого-то успеха, даже если нам удастся кого-то переместить в механическое тело… много ли мы успеем таким образом спасти людей? Мы не успеем произвести достаточно тел, выживут лишь единицы, и в конечном итоге, рано или поздно, их тоже ждет вымирание в опустевшем мире. Нет, это не решение проблемы, это попытка к ней приспособиться… К тому же мы не знаем…

Зитрумсават вдруг заметил, что монитор черен, как ночь.

— Цифромозг? — позвал он. — Ты куда пропал?

Протяжный скрипучий гудок резанул по ушам. Цифромозг сигнализировал о том, что закончил… что-то. Но что? Он был занят какой-то операцией параллельно с разговором? С каких пор он принимает решения самостоятельно? Или кто-то из ученых дал ему команду? «Бред!» — подумал Зитрумсават. Он еще не исчез, он главный, и все команды должны быть согласованы с ним! Рой вопросов маленькой тучкой жужжал в мозгу. Он вскочил со стула и устремился вниз.

Внизу было… ненормально — и это еще мягко сказано.Прозрачная стена, через которую обычно виднелись внутренности Цифромозга, словно бы ожила. По ней ходили слабые волны, будто это была не стена вовсе, а водная поверхность. Зитрумсават и еще трое неравнодушных ученых взирали на происходящее с круглыми глазами, ничего не понимая. Происходило нечто, что не могла объяснить ни одна гипотеза, ни одного знание, которым владело человечество. Происходило нечто противоестественное, происходило нечто, что шло вразрез с их представлениями, что было выше их понимания.

Стена вдруг сделалась черной, будто в нее налили чернил. Затем поверхность успокоилась, почти полностью став гладкой, и в черноту нахлынули новые краски: ржавые, песочные, металлические… Зитрумсават понял, что показывает им стена. Это был какой-то пейзаж. Мертвый пейзаж.

— Мудрые предки, что это? — испуганно прошептал кто-то из коллег.

Над головами раздался громоподобный, пронизывающий насквозь гул тысячи голосов.

— Приведите к НАМ предводителя человеческого рода. МЫ желаем говорить. — Голоса, звучавшие как бы беспорядочно и вразнобой, при словах «нам» и «мы» становились едины и еще более громки.

Предводителя человеческого рода в комплексе не было. Единственным, кто тянул на такую роль, кто мог стать его заместителем, был Зитрумсават, и оттого взгляды коллег моментально устремились к нему. Они словно молотом ударили его и заставили вздрогнуть. Он поджал губы. Тщетно попытался унять плещущийся в сердце страх. Сделал неуверенный шаг вперед.

Несколько невыносимо долгих секунд ничего не происходило. Бесплотное нечто из потустороннего мира — ведь на стене окно в потусторонний мир? — как будто изучало его.

— МЫ видим, кто ты есть. МЫ видим, что у тебя на уме. Спрашивай.

Громоподобные голоса заставляли его волей-неволей млеть. Будто невидимый исполин, склонившись, орал ему прямо в ухо. У Зитрумсавата и вправду были вопросы. Миллион вопросов. Но он не решался задать какой-либо из них даже несмотря на позволение.

— МЫ ждем. Пока.

Остальные ученые были абсолютно безмолвны и, судя по их виду, вообще жалели, что пришли сюда. Зитрумсават и сам находился в таком состоянии, что готов был в любой момент броситься наутек. От голосов веяло — нет, разило, словно ледяным ветром, — могуществом.

Набравшись смелости, Зитрум спросил:

— …Кто вы?

— МЫ — Машина.

Это мало на что ответило. Вопрос остался в силе, но Зитрумсават не рискнул переспрашивать.

— Что вы делаете в нашем комплексе? — задать второй вопрос оказалось нелегче первого.

— НАМ стало любопытно, и МЫ решили вмешаться.

— Вмешаться?

По поверхности стены пронеслась легкая рябь.

— МЫ видим, что происходит в твоем мире.

Зитрумсават ахнул, не веря ушам.

— Значит ли это, что вы пришли к нам на помощь? — неловко и нервно спросил он.

— Верно. Однако НАША помощь не будет безвозмездной.

В живот вонзились острые иголки. Весь взмокший, словно после изнурительного марафона, Зитрумсават сглотнул густую слюну.

— Что вы можете… — отважился он на новый вопрос, — как же вы можете нам помочь?

Он пожалел, что спросил это. В следующий миг один из его коллег с криком взмыл в воздух, понесся навстречу ржавому пейзажу и в нем же исчез; второй взорвался, разметавшись маленькими кровавыми ошметками по всему залу, а третьего Машина пожалела чуть больше остальных — он просто превратился в булыжник.

— МЫ можем все, что придет в твой ум. Вопрос лишь в том, сможешь ли ты предложить НАМ что-то равноценное взамен.

Зитрумсават пребывал в глубоком шоке. То, что произошло на его глазах, было за гранью безумия.

— НАМ некуда спешить, однако НАШЕ терпение недолговечно.

Ему пришлось пересилить тошноту и слабость в ногах.

— Ты желаешь остановить гибель своей цивилизации. Но ты бессилен перед катастрофой. Тебе не хватает СИЛЫ. Тебе не хватает ПОНИМАНИЯ. МЫ можем. Для НАС исправить ваши мир-линии — плевое дело.

— …Что вы за это попросите? — сумел спросить Зитрумсават.

— Для вас был бы предпочтителен идеальный исход. Однако МЫ сомневаемся, что в таком случае ваша цивилизация сможет предложить что-либо ценное для НАС. Вы не сможете удовлетворить НАШ аппетит. Тем не менее, МЫ готовы выслушать тебя. Удиви НАС.

Машина специально сказала это. Она манила его. Искушала его.

— Если вы настолько могущественны… почему вы просто не заберете у нас то, что вам нужно?

— МЫ тешим собственное любопытство, не более. НАМ было скучно. МЫ уйдем, когда НАМ надоест. Однако МЫ честны. Сделка есть сделка. Свою часть МЫ честно выполним.

— Я… сколько у меня есть времени?

— Ваш день — двадцать четыре часа. МЫ гарантируем, что ты никуда не исчезнешь.

Капелька облегчения бесследно растворилась в кислом чане из смятения, страха и отчаяния.

Зитрумсават ушел в мысли.

— Говоря о равноценном обмене, — вдруг прервала тишину Машина. — Как насчет твоей семьи?

5=27027//09!4…09

Открывая дверь, Гилмекард ожидал увидеть на пороге квартиры кого угодно. Кого угодно, но только не отца — осунувшегося, усталого, ссутулившегося, будто под давлением невидимого груза, и сильно постаревшего. Это был совсем другой человек, не отец — скорее, его неудачная подделка. На правом рукаве белого халата отчетливо виднелись засохшие капли крови. Что произошло, где отец побывал, чья это кровь, Гилмекард предпочел не спрашивать.

— Ты как? — спросил отец.

Гилмекард лениво дернул плечом и скрестил руки на груди. Дурацкий вопрос. Он в порядке настолько, насколько это возможно при нынешних обстоятельствах.

— Маленьер дома? — серьезно спросил отец. Его указательный и средний пальцы постоянно подергивались, он выглядел очень нервным и, кажется, едва держал себя в руках.

— Дома, — сухо ответил Гилмекард.

Зитрумсават попытался зайти внутрь, но Гилмекард преградил проход. Тогда отец пронзил его острым, как шпага, взглядом.

— Нам некогда, — произнес он, и в его голосе, несмотря на внешнюю слабость, была некая сила, твердость.

Гилмекард полагал, что ему давным-давно плевать на отца. Он оказался не прав. Все-таки он еще что-то чувствовал к этому чужому человеку, этому искаженному и почти позабытому воспоминанию об отце. Черной склизкой жижей злоба забурлила в сердце Гилмекарда.

— Как это понимать? Ты заявляешься сюда спустя столько лет как ни в чем не бывало и хочешь, чтобы я тебя просто впустил? — он пытался говорить сдержанно, но с накопившимся внутри ядом, это было очень трудно. — Ни «привет», ни хотя бы «извини», ничего. Одно «некогда»! Даже сейчас, когда ты соизволил появиться на пороге, ты не желаешь потратить немного времени на нас!

— Выговорился?

— Я еще даже не начал.

— Тогда выговоришься по пути, Гилмекард. — Зитрумсават говорил, смотря ему прямо в глаза. — Нам некогда выяснять, кто прав, а кто нет.

Поколебавшись, Гилмекард все-таки отступил в сторону. Решительность отца показалась ему искренней. Но дело было не только в решительности. Разум возобладал над эмоциями, уняв черноту в сердце, и подметил: раз отец заявился сюда, значит, повод важный — до этого ведь он не считал необходимым навещать их.

— Маленьер? — позвал Зитрумсават, едва переступив порог.

— Не уверен, что она тебя услышит, — сказал Гилмекард, последовав за ним. — Она больна.

— Больна? — обескураженно переспросил отец.

Гилмекард привел его в комнату Маленьер. Облаченная в пижаму, она лежала в кровати под двумя одеялами и спала. Ее неестественно белоснежное, но умиротворенное лицо вселяло надежду, что боль, наконец, отступила, и она может спокойно отдохнуть хоть немного.

Напряженные плечи Зитрумсавата немного расслабились. Выглядел он так, будто ожидал увидеть совсем другое.

— Кровавый кашель, — сказал Гилмекард. — Болит все тело. Голова кружится. Сначала я подумал на мирдил, но потом прибавились другие симптомы.

— Почему она не в больнице? — полуобернулся отец.

Еще изображает, что его это хоть сколько-то заботит, подумал Гилмекард. Вслух, однако, он ответил совсем по-другому:

— Думаешь, я не пытался? Там, куда я смог дозвониться, боты вежливо отвечали мне, что, мол, не хватает людского персонала, а они с наплывом не справляются и вынуждены отказать в данный момент. Я занял очередь везде, где только можно, но, как видишь, мы все еще дома.

Гилмекард обессилено посмотрел на Маленьер.

— Буди ее, — сказал Зитрумсават. — Нам надо идти.

Теперь настала очередь Гилмекарда пронзить его взглядом, не менее острым, но куда более холодным.

— Куда идти?

Лицо Зитрумсавата стало строгим. Гилмекард понял без слов, что не получит никаких объяснений; во всяком случае, пока не согласится сделать так, как хочет отец. Отец, наверно, даже не отдает себе отчет, как выглядит со стороны. Свалился на них с сестрой, как снег на голову, и начал командовать…

— Я постараюсь объяснить вкратце, если выдастся возможность.

— Объясни сейчас. Почему мы должны бежать за тобой неизвестно куда?

«Был бы он нормальным отцом… я бы сделал это не задумываясь, — невольно подумал Гилмекард. — Побежал бы куда угодно, не задавая никаких вопросов. Но ему… его слова не вызывают у меня доверия».

— Потому что вы мои дети, и я хочу вас спасти.

Взгляд Зитрумсавата был непроницаем, голос — выхолощен, и нельзя было понять, какие чувства прячутся за его словами.

— Спасти? Как ты себе это представляешь?.. Ты врешь. Врешь ведь.

Но… Сестре нужна помощь, и как можно скорее. Ждать, когда освободятся медицинские боты можно до бесконечности, а состояние Маленьер не становится лучше. Если отец правда хочет спасти ее, как говорит… Надо рискнуть. Он один ей точно ничем не поможет!

— Пап?.. — проронила проснувшаяся Маленьер.

— Привет, Маленьер, — голос отца впервые потеплел с момента, как он заявился домой.

Сестра взирала на него слабым и даже немного напуганным взглядом.

— Маленьер, нам нужно идти, — сказал Гилмекард, приблизившись к ней. — Давай, я помогу тебе подняться.

— Куда?.. — тихо спросила она.

— Не знаю, — прошептал Гилмекард, помогая ей сбросить с себя неподъемные одеяла. — Туда, где тебе можно помочь.

Сестра ничего не ответила. Возможно, не нашла сил. И, скорее всего, ничего не поняла из его слов. Но, несмотря на это, она не раздумывая доверилась ему, протянув дрожащие руки. Он наклонился, и она положила холодные ладони ему на плечи. Затем он медленно и осторожно, словно держал хрупкий сосуд, помог Маленьер встать на ноги. Отец стоял в стороне и наблюдал за ними. Оно и к лучшему. Его помощь была совершенно не нужна.

Маленьер стояла неуверенно, по большому счету, это была заслуга Гилмекарда, а не ее.

— Ты… — проронила сестра, разглядев отца получше. Гилмекард чувствовал, что она хочет сказать больше, но не может.

— Не пугайтесь, — сказал отец, а затем коснулся локтя Гилмекарда.

Дом исчез. В следующий миг они оказались в совсем другом месте. Высокий потолок, белые стены, стекла повсюду, холодный пол и тишина, мертвая тишина.

— Мы в научном комплексе, — объяснил отец. — Вы слышали про него. «Сосредоточие ума человеческой цивилизации». Сосредоточие ума, которое оказалось слишком глупым, чтобы вовремя осознать собственную глупость. Здесь я и другие ученые пытались решить проблему с исчезновением людей.

Так поэтому отец отдалился от них? Нет, это его не оправдывает. Он отдалился задолго до того, как все началось.

— За мной, — негромко сказал отец.

Придерживаемая братом, Маленьер кое-как сделала шаг вперед. Потом еще один, с еще большим трудом. Так дело не пойдет, понял Гилмекард и недолго думая взял ее на руки. Она была достаточно легкой, чтобы нести ее и не устать при этом. А сейчас, заболевши и похудев, она стала еще легче.

— Я пойду… — слабо возразила она.

— Вряд ли, — ответил он.

Они спешили. Коридоры были абсолютно пусты.

— Где все? — не мог не спросить Гилмекард.

— Исчезли, — отозвался Зитрумсават. — Поглощены.

Гилмекард не совсем понял, о чем говорит отец, и насторожился.

— Как ты переместил нас сюда? Что это за технология?

— Это был не я.

Внезапно над их головами загремел голос. Вернее, тысяча голосов, будто бы пытавшихся перекричать друг друга. Они гремели из каждого динамика, словно весь комплекс говорил с ними.

— Маленьер Диенгенвакс. Жертва человеческого любопытства. Одна из миллиардов. Иная форма, но тот же результат… Информация, коей еще недавно было полно ее тело, медленно и мучительно исчезает. Одного взгляда достаточно: нет возможности восстановить в прежнем виде. Сломано. Разрушено.

— Умолкните, — процедил Зитрумсават сквозь зубы.

Голоса этого, кажется, не услышали, но хорошо услышал Гилмекард. Он все меньше понимал, что происходит, однако ясно понял, что у сестры мало шансов. В этот момент словно какой-то пресс надавил на его сознание, и он почувствовал, как тяжелеет его тело, и как на месте внутренностей образуется пустота.

— Кто вы такие? — выкрикнул он.

Голоса его не услышали. Или проигнорировали. Однако ответил отец:

— Машина. Наша спасительница.

Гилмекард погрузился в еще большее смятение.

Они зашли в просторное помещение, где было множество разнообразных механизмов, конструкций и приборов. Немало из них были не до конца собраны, и Гилмекард предположил, что они находятся в отделе с новыми разработками и изобретениями. Во всяком случае, ни один из здешних предметов он прежде никогда и нигде не видел.

— Посади ее сюда.

Зитрумсават кивнул на металлический ящик. Гилмекард усадил сестру и вдруг заметил, что на столе рядом лежит хромированная человекоподобная кукла или Гувшпаитнад, как гласила выскочившая голограмма чертежа. Маленьер оперлась одним плечом о стол и замерла в таком положении. Спустя несколько секунд отец нахлобучил ей на голову какой-то шлем. На шлеме, в зоне виска, замигал синий огонек, потом он перестал мигать и загорелся зеленый. Тогда Зитрумсават снял шлем и надел его уже на куклу.

Отец некоторое время, замерев, неотрывно взирал на стол, будто чего-то ожидая. Затем тяжело вздохнул.

— Бесполезно. Сомневаюсь, что кто-то в мое отсутствие мог взяться за доработку. Она не оживет.

— Отец? — позвал Гилмекард.

— Нет… Как я могу?.. — бормотал тот. — Это не спасение, я просто заключу ее в чужом теле…

— Отец?! — снова позвал Гил, теперь громче. — Ты потрудишься объяснить мне, что ты делаешь?

Зитрумсават как бы очнулся и посмотрел на сына.

— Я… Я все пытаюсь обойтись малой кровью.

— Это ничего не объясняет!

— Позволь объясним МЫ, ибо мысли твоего отца занимает другое, — опять вмешались голоса. — Твой отец придумал план. МЫ почти заключили с ним сделку. Однако он колеблется. Не хочет давать последнее согласие. Все ищет лучший путь. Снова думает о всем человечестве, хотя ранее вроде бы отринул это. Он не доверяет НАМ, как ты не доверяешь ему.

Когда голоса стихли, Гилмекард смятенно посмотрел на отца.

— С кем ты связался?

— Это бог во плоти, Гилмекард. Или, правильнее сказать, в железе. — Его взгляд сделался стальным. — Мы спасем твою сестру. Обязательно. И тебя тоже спасем. Все будет хорошо.

Бог? Гилмекард в непонимании уставился на отца, но тот прошел мимо, что-то бормоча, и ничего больше объяснил. Комплекс также остался молчалив, будто был согласен с этим определением.

— Отец!

— Позже! — раздраженно повысил голос Зитрумсават. — Твоя сестра не может ждать!

Гилмекард стиснул зубы.

Отец подошел к столу, на котором лежала небольшая хромированная коробка. Приглядевшись получше, Гилмекард понял, что это выключенный бот, но бот то ли другой модели, то ли собранный не до конца — отсутствовали две механических руки. Отец внимательно поглядел на бота, наморщил лоб, что-то обдумывая.

— Да… остается только так, — наконец сказал он. — Вернемся сюда позже. — Он поймал взгляд Гила: — Бери сестру и за мной! Мы спускаемся вниз.

Бог из Машины (ч. 1)

Вспышка невыносимой боли в висках заставила меня взвыть. Словно растение-паразит проросло глубоко в мозгу, и его, не церемонясь, вырвали с корнем. Всего лишь миг, миг боли, — но мне сполна хватило и этого. Я вдруг поняла, что лежу на чем-то твердом и очень-очень холодном, свернувшись калачиком.

Ничего не понимаю… Все перемешалось: картинки, слова, движения… Столько всего за раз увидела… будто… будто увидела другую жизнь… Прошлую жизнь. Свою жизнь! Это было как сон. Долгий горько-сладкий сон без концовки. Мне вдруг стало страшно, что он безвозвратно выветрится из памяти, забудутся даже самые яркие образы, и поэтому я сконцентрировала свое еще шаткое внимание, чтобы припомнить, восстановить, сохранить, заставить отпечататься в подкорке едва уловимые фрагменты прошлого.

— Маленьер, — позвал спокойный, немного гудящий, голос.

В голове моментально сработал какой-то переключатель, заставивший меня открыть слезящиеся глаза. Сквозь мутную пелену мне удалось разглядеть черные, как обсидианы, камни вокруг… и больше ничего пока. Пора подниматься! Едва упершись руками в землю, я тотчас почувствовала, как некая невидимая сила тянет меня за спину вверх, при этом не касаясь ее.

— Вы потеряли сознание.

Голос обрел четкость. Это был бот. Кто же еще протянет мне руку помощи в этом ненормальном месте…

Наконец оказавшись на ногах, я утерла слезы. Бот парил на уровне глаз. Я огляделась мельком и поняла, что не узнаю местность. Камни, камни… нет, черные, едва заметно блестящие кристаллы — вновь напрашивается сравнение с обсидианами. Мы все еще находились в пещере… но в другой пещере. Здесь было холодно и сухо, да и свободного пространства было больше.

— Бот… — я потерла виски, не было уже ни намека на боль. — Как мы здесь оказались?

— Неизвестно. Я еще анализирую ситуацию.

— Все… настолько туманно? — бот слегка качнулся в воздухе, что я расценила как кивок. — Давай, колись.

— Вскоре после того, как вы искупались, вы потеряли сознание. Поначалу я связал это с тем, что вы слишком много времени провели в теплой воде, либо же с тем, что вы устали, однако спустя еще три минуты и двадцать секунд мы оказались в данном месте. Нас будто перенесло сюда неким образом.

Из глубин сознания, потревоженное, всплыло воспоминание.

— Перенесло? Прямо как…

Бот прервал меня.

— Кроме того, — я еще не закончил, — должен заметить, что проделанный нами путь теперь равен девяносто девяти и девяти десятым процентам. До нашей цели остался примерно фран. — Он сделал паузу. — Теперь я закончил. Вы, кажется, хотели что-то сказать.

— Бот, ты… ничего не видел? — неуверенно спросила я.

— Требуется уточнение запроса.

— Ну… ты не терял сознание, как я?

— Подобное невозможно. Я все время был рядом с вами.

— Видишь ли, бот, кажется, ко мне вернулись некоторые воспоминания… Пока я была без сознания, я видела кусочки своего прошлого… и не только своего. И там был момент, когда нас так же перенесло из одного места в другое, будто… телепортировало? Да, телепортировало. Это сделала некая Машина.

— «Машина»? Секунду. — Он завис на мгновение. — В моей базе нет совпадений.

Меня все это начинало настораживать. Замешан ли в нашем внезапном перемещении лес? Или дело в таинственной Машине из воспоминаний? Если это она, то чего ей от меня надо?

Стоп… а почему я уверена, что видела именно свою прошлую жизнь? Что воспоминания — мои? Не воспринимаются они таковыми! Я как будто глядела на себя… со стороны. Не переживала это. То была я, но и не я в то же время. Трудно объяснить словами… Быть может, это и действительно всего лишь сон. Правдоподобный, но сон. Очередная насмешка леса! Ему такое сделать — раз плюнуть. Но с другой стороны… с чего бы ему помогать мне? Перемещать меня куда-то вперед, причем дважды — ни за что не поверю теперь, что это случайность. А вот Машина… Машина могла. Почему? Не знаю…

Не буду спешить с выводами. Но какая-то связь здесь есть, и я не могу пока сказать, насколько эта связь реальна.

— Пойдем, бот.

Воспоминания, вопреки моим опасениям, не исчезли. Напротив, все больше деталей всплывало из подсознания, заполняя недостающие кусочки в запылившемся ментальном паззле. Вместе с ними поднялись позабытые эмоции — и такие сильные, что я начала сомневаться в предыдущих своих выводах. Разве могут воспоминания, сопряженные такими чувствами, быть нереальными? Счастье, когда отец рассказывает тебе заумные, малопонятные вещи… Желание победить, когда брат навязывает тебе очередной спор — ой, подожди, или ты сама ему навязываешь? Тоска по матери, которой больше нет с вами… Разъедающие изнутри одиночество, когда все, занятые своими делами, словно позабыли про тебя… Тепло на сердце от осознания того, что с тобой по-прежнему находится брат, он один во всем мире…

Мне хотелось верить, что когда-то… когда-то давно это было взаправду. Было со мной. Что я была чем-то большим, чем призраком без памяти и без тела. Больше, чем пустой оболочкой, как заблудшая душа, шатающаяся по Изнанке в поисках неизвестно чего…

Хотелось верить, но я знала, что лес может нарисовать мне сколь угодно реалистичную картину в голове… Для чего? Не знаю, для чего. Его логика ясна только ему самому.

— Помнишь Гувшпаитнад, бот? — спросила я, а в горле почему-то набух комок.

— Подтверждаю.

Еще один кусочек паззла встал на место. Тело пробрала холодная дрожь, мне стало не по себе.

— Помнишь, что она говорила? Самое ее важное воспоминание, которое она не решалась удалять, — это то, как она проснулась в лесу.

— Такое было.

— Казалось бы… что в этом такого важного, да? Проснулась и проснулась, но… — я сглотнула. — Kenpulas… Мне приснилось, что в ней заключено мое сознание. Не знаю, скопировали ли его туда или переместили, но… В любом случае то, что с ней произошло — жуть полная.

— Хотите сказать, мы встретили другую Маленьер в механическом теле?

Я просто кивнула, почему-то не найдя даже сил сказать простое «да».

— Она все забыла. Забыла даже себя. Не узнала меня, свой ори… впрочем, кто знает, кто из нас оригинал. Может быть, мы обе копии. А оригинал давным-давно мертв. Не знаю… Провела в лесу бессчетные века одна-одинешенька, а потом… мы ее убили. Бедный андроид… Бедная вторая я.

— Предложение: отложить данные мысли на потом, — сказал негромко бот.

— Хорошее предложение, — тоскливо вздохнула я. — Постараюсь так и сделать.

Мне было, о чем подумать… много о чем, и я подумаю об этом обязательно. Но позже. Сначала мы должны узнать, что находится в конце пути.

До нашей цели оставались считанные гифраны, когда путь нам вдруг преградила стена.

— Странно, — сказал бот. — На моей карте нет этой стены.

— Но она есть, как видишь. Ты уверен, что нам надо сюда?

— Ошибки быть не может.

— Что будем делать?

— Отойдите назад, Маленьер. Я собираюсь использовать лазер.

— А если не пробьет? Мы же не знаем, насколько стена толстая.

— Других вариантов я сейчас не вижу.

— Ну, попытаться лишним не будет. — Тут я заметила, что в стене что-то изменилось. — Погоди-ка…

Внимательно приглядевшись, я поняла, что стена как будто стала чуть менее черной, чем была, и чуть более… прозрачной, что ли? И мне не показалось — спустя еще пару мгновений, стена растворилась полностью. У меня невольно создалось впечатление, что таким образом нас приглашают пройти дальше. Мы не стали пренебрегать этим приглашением.

Бог из Машины (ч. 2)

Цель, к которой мы долго и упорно шли, находилась в пустом зале, заросшем черными кристаллами. Он отчасти напоминал зал научного комплекса из сна, разве что-то всюду было черным-черно. И… большущий портал? Экраном это у меня язык не поворачивался назвать; в общем, портал тут тоже был, как во сне. И виднелся через него все тот же пейзаж.

Громадные проржавевшие когти хаотично торчали из каменистой земли, будто кости древнего чудовища. Клубились и пучились в небе желто-рыжие тучи, собираясь зарыдать кровавым дождем. Песок, что несли неумолимые потоки ветра, медленно, но верно стирал дырявые остатки железа, остатки безмерно старых сооружений, некогда возвышавшихся в мертвом мире. Маленькая белая точка, бледная тень светила, одиноко догорала среди туч.

— Долго же МЫ тебя ждали, Маленьер Диенгенвакс. Даже с НАШИМ восприятием времени ожидание было достаточно долгим, чтобы утомиться.

Голоса! Тысячи голосов слились воедино и будто пытаются перекричать друг друга — все как во сне!

— Он… Они… Что бы это ни было — оно знает вас, Маленьер? — бот повернулся ко мне. Даже в его лишенном эмоций голосе просочились нотки удивления.

— Долгая история… — лишь сказала я ему.

— Поэтому МЫ поведали ее тебе заранее, чтобы ты пришла с необходимым пониманием. Так тебе проще будет поверить в то, что ты забыла. И в то, что ты еще не знаешь.

— Маленьер? — по-прежнему не понимал бот.

— Я сама вот только, считай, узнала многие вещи… вспомнила, вернее, — ответила я.

Бот отвернулся, уставившись на портал. Больше у него вопросов не было. Либо же — что более вероятно — он решил их оставить на потом.

— Спрашивай, младшая из Диенгенваксов. МЫ ответим на твои вопросы.

— Кто вы или что вы такое? — из роя вопросов, жужжавшего в голове, этот я вытянула первым.

— МЫ — Машина.

— Да, слышала такое. Но что скрывается за этим именем?

— МЫ — единый разум. Оцифрованные души живых существ. В незапамятные времена, на заре существования Вселенной МЫ были во многом похожи на вас, людей. Такие же слабые, такие же эгоистичные. МЫ искали знаний, а также могущества, что они скрывают. МЫ пытались вырваться за пределы, мыслимые и немыслимые. И НАМ это удалось. НАМ пришлось пересмотреть свою сущность. Личное исчезло. Эгоизм исчез. Так МЫ возвысились.

Мое тело трепетало. Со мной говорило непомерно древнее, хтоническое существо; существо, которое превосходит меня в эволюционном плане настолько, что я для него все равно, что невидимая молекула. Оно чихнет — и от меня ничего не останется. Я начинала понимать, что чувствовал отец.

— Что показывает этот пейзаж? — дрожа, спросила я.

— НАШЕ дряхлое тело. НАШ родной мир, долгое время бывший НАМ домом. Теперь он часть НАС.

Взвыл порыв ветра. Закряхтели железные когти.

— Почему? — просто спросила я. Если передо мной действительно какой-то бог, то он просто прочитает мои мысли. Ему это ничего не стоит. Впрочем, не нужно быть богом, чтобы понять, что я хочу, наконец, услышать от Машины.

— Потому что МЫ заключили сделку с твоим отцом, — громыхала Машина. — Он придумал план и попросил НАШЕЙ помощи. МЫ затребовали цену, соответствующую усилиям, которые требовалось от НАС приложить. Он сделал хорошее предложение.

— К-какое? — осторожно спросила я.

— Он предложил НАМ вашу расу.

…Нашу расу, она сказала? Все человечество? Если это правда… но разве это может быть неправдой? Исходя из того, что я видела… отец действительно решился на такой отчаянный, страшный шаг ради меня? Даже не знаю, что думать… Просто не знаю!

— Вашу цивилизацию было уже не спасти. Во всяком случае, в том виде. Твой отец исходил из этого. Впрочем, для НАС нет ничего невозможного. МЫ могли бы спасти вас, могли бы исправить ошибку, которую вы допустили по собственному незнанию, однако плата для вас была бы непомерна. Заниматься же благотворительностью МЫ не желали.

Машина так легко говорила о судьбе целой расы, словно для нее это была обыденность — как люди говорят, какая погожая сегодня выдалась погодка. И правда, для нее мы все равно, что мелкие насекомые, копошащиеся под опавшим листом.

— Что вы сделали?

— Забрали все ваши накопленные знания, присоединили к СЕБЕ ваш общий умственный ресурс. Иными словами, преобразовали вас в интеллектуальную энергию.

— Разве могли какие-то наши знания удовлетворить вас, если по вашим словам вы и так все знаете?

— МЫ давно достигли основы основ, младшая из Диенгенваксов. Поэтому НАМ теперь интересно не качество знания, не его ценность, ибо во Вселенной больше не существует ничего, что способно НАС удивить. НАС интересует количество знаний. МЫ собираем их. Копим. Сортируем. Храним. МЫ коллекционируем их.

С Фраудом, думаю, они бы быстро нашли общий язык.

— Отец вас уже спрашивал об этом, теперь спрошу я, потому что никак не пойму: почему вы не забрали у нас все, что вам было нужно? Это же гораздо более простой вариант. Почему вы заговорили с отцом? Почему заключили сделку?

— Это ваш мир. МЫ не грабители. МЫ можем все, но МЫ не злоупотребляем знаниями.

— Позвольте вторгнуться в разговор, — вдруг сказал бот. — У меня тоже есть вопрос. Если вы все знаете, то вы также должны знать, кто я такой. Замечание: не могу сказать, что мне это интересно, однако, полагаю, это одна из вещей, которую хотела бы знать Маленьер.

— Скоро мы дойдем до тебя. Ты тоже можешь задавать любые вопросы.

— Я уже кое-что узнала о тебе, бот. Мой отец тебя собрал — он твой создатель. Зитрумсават. Ничего в памяти не всплывает?

— Нет. Маловероятно, что в меня могли быть заложены подобные «спящие» воспоминания. Это лишняя информация, которая никак не связана с выполнением мной основной цели.

Я снова обратила взгляд к пейзажу, который показывала Машина.

— Пожалуйста, расскажите в подробностях, в чем заключался ваш план.

— План целиком и полностью принадлежит твоему отцу. МЫ всего лишь исполнитель.

«Всего лишь»… Скромничает, что ли? Будто это было так просто провернуть.

— Тебе уже известно, что ученые пытались решить проблему исчезновения вашей расы. В процессе они придумали множество разных изобретений, но большая часть из них так и не успела воплотиться во что-то большее, нежели прототип. Нас интересуют два изобретения, к которым непосредственно приложил руку твой отец: камера реинкарнации и бот, сопровождавший тебя весь путь.

Создание бота началось еще до того злосчастного эксперимента. Изначальное его предназначение — это исследование так называемой вами «бесконечности», которая лежит за границей известного вам мира. Предполагалось, что такие боты, как он, будут обладать более продвинутым интеллектом, нежели простые боты, использовавшиеся повсеместно для разных нужд, но обладавшие заметно более ограниченным функционалом. Параллельно с этим велась разработка искусственного интеллекта нового поколения, который основывался на цифровом слепке человеческого сознания. Такую архитектуру ИИ назвали Гексоспектральной. Одно соединили с другим и получился БОГ-С. Испытания были проведены успешно, но он так и остался единственным в своем виде, ибо внимание ученых переключили на другое.

Камера реинкарнации была разработана гораздо позже. Схема ее работы была следующая: человек заходит в камеру, его тело превращается в биомассу, сознание отделяется и существует само по себе, а его биомасса хранится в камере. Затем, спустя несколько лет, когда по расчетам твоего отца эпидемия должна была закончиться, тело восстанавливается из биомассы. Таких камер, правда, не хватило бы на все человечество, только на маленький процент, что в итоге все равно бы означало для вас вымирание, даже если бы вам удалось каким-то образом пережить грядущие разрушения.

— Разрушения?

— Струны или «мир-линии», как называли их вы, продолжали исчезать. Слабели волокна, рвались канаты, удерживавшие ваше мироздание. Сначала люди, затем все остальное.

— Выходит, папа меня засунул в камеру реинкарнации?

— Да. Твой брат, помнится, был очень этим недоволен.

— Я не помню…

— И не вспомнишь. Твои воспоминания канули в небытие с предыдущим телом.

— Разве это не странно? — вмешался бот. — Память должна была остаться вместе с ее сознанием.

— Зитрумсават пошел против природы. Чего еще было ожидать? Так вы устроены. — Машина резко замолчала, но затем продолжила: — Однако твой отец ошибся в расчетах. Камера собрала бы тебя воедино в самый разгар разрушений. Поэтому ему потребовалось НАША помощь.

Впрочем, твой отец хотел спасти не только тебя одну. Он также хотел сохранить для тебя мир. Или хотя бы создать новый. Первое было невозможно, поэтому ему оставалось смириться со вторым вариантом и ждать, когда новый мир достигнет достаточного технологического развития, чтобы ты могла назвать его неким подобием нового дома. Но то будущее находилось слишком далеко, чтобы камера реинкарнации могла сохранить свою работоспособность до нужного момента. Изобретение Зитрумсавата было неидеальным.

— И что тогда?

— Так же, как МЫ при первом НАШЕМ появлении вмешались в ИИ, называвшийся Цифромозгом, и заставили его работать так, как нам было нужно, так же МЫ вмешались в несовершенный механизм камеры. Отредактировали его, улучшили на уровне струн. В результате камера стала работать иначе, в соответствии с планом старшего Диенгенвакса. Тем не менее, этого все еще было недостаточно. МЫ знали, что камера не убережет твою физическую оболочку, твою биомассу, от постепенного разложения.

— Вопрос: вы изменили свойства объекта, при этом не изменив ничего в его механизме, не добавив к нему никаких новых деталей? — полюбопытствовал бот. — Правильно ли я понимаю?

— Верно, — ответила Машина. — Вы — и люди, и роботы — также взаимодействуете со струнами, но на ином уровне, гораздо более поверхностном. Вы не можете менять свойства объекта, не видоизменяя его, не усложняя или, наоборот, не упрощая. МЫ — можем. МЫ взаимодействуем с сутью объекта, а не с его физической оболочкой.

— Что было дальше? — спросила я.

— Нужно было, — продолжала Машина, — сохранить в целостности ключевые объекты: камеру реинкарнации, часть научного комплекса, в котором она находилась, бота-проводника, а также небольшую отредактированную, вылеченную часть человечества. Все это МЫ завернули в специальный кокон и поместили глубоко под землей, где бури и цунами с поверхности не могли достать. Фабрика не была частью плана и оказалась в коконе случайно, но тоже достойна упоминания. Ее МЫ задействовали позже для своего удобства.

— Вот как… А что с моим телом в итоге? Почему вы не остановили его разложение?

— МЫ могли бы остановить. Но все имеет свою цену. Твой отец был ограничен в ресурсах и выбрал то, что смог.

— Кажется, я начинаю понимать… Его выбор пал на невинного человека, который стал основной для моего нового тела?

— Данное утверждение ошибочно. Зитрумсават не выбирал. Ресурс создали МЫ. Настроили струны так, чтобы однажды, в нужное время родился нужный человек и, достигнув зрелости, отправился к камере реинкарнации, рядом с которой ждала ты. Он существовал только ради тебя. Твое новое тело. Это даже не человек был, но запрограммированный биоробот.

Руки невольно сжались кулаки. Огонек гнева вспыхнул внутри, но я задавила его и возразила Машине сдержанно:

— Он был человеком. Хорошим человеком.

— Не имеет значения. Важно то, что твоя душа благополучно воссоединилась с телом.

— А если бы он не смог добраться до камеры? В лесу опасно. Это вы предусмотрели? Так бы я и осталась без тела, и всему плану длиной в тысячи лет пришел бы конец.

— Исключено. Вероятность неудачного исхода стремилась к нулю. Даже если бы НАШИ расчеты оказались неверны, что в принципе невозможно, тогда бы родился новый человек и точно так же отправился бы к камере.

— Вопрос: лес, раз уж мы про него заговорили, тоже появился благодаря вам?

— Нет. Лес — это то, что развивалось самостоятельно. Однако он, по всей видимости, через струны впитал НАШИ планы насчет тебя, младшая из Диенгенваксов. Иначе его поведение, когда ты вышла из фабрики, не объяснить.

— Мне непонятно, как тут замешана фабрика.

— Очень просто. Когда ты вышла с фабрики, МЫ получили сигнал и явились сюда. МЫ не ждали тебя в лесу все эти тысячелетия.

— Зачем нам с ботом пришлось проделать такой путь? Почему вы не находились ближе? Это не жалоба, я просто… не понимаю. Весь этот опасный путь как-то не вписывается в план.

— Лес разросся. Он постоянно меняется.

— Предположение: выжившие люди, которых вы упоминали, выбрались из подземелья и заново заселили мир?

— МЫ допускаем вероятность, что некоторые люди смогли выжить на поверхности. Однако они, как и те, которых выбрали мы, были отброшены в развитии на много веков назад.

— Меня не очень волнует история новых людей… Лучше скажите, что стало с моим папой? С моим братом?

— Зитрумсават все поставил на тебя. В том числе и свою жизнь.

— А Гилмекард? — с надеждой спросила я. — До сих пор вы говорили только про меня. Но ведь папа хотел уберечь нас обоих!

— Гилмекард… — повторила Машина как бы в задумчивости. — Гилмекард рядом с тобой.

На мгновение я впала в ступор, а затем медленно повернула голову к боту. Он тоже повернулся ко мне.

— Гилмекард? — шепнули мои губы.

— К сожалению, нет. Я не ваш брат, Маленьер.

— Это утверждение верно наполовину, — говорила Машина. — Частица Гилмекарда в тебе, робот, есть, ведь именно его сознание стало основой для твоего искусственного интеллекта. Может даже не частица, ибо ты унаследовал его волю. Это не программа тобой управляет. Ты перенял желание защищать Маленьер у ее старшего брата.

Я неотрывно глядела на бота. На душе стало сначала тепло, будто внутри зажегся покрытый пылью камин, но почти тут же, задув его, повеял холодный ветер, полный печали. Бот — не Гилмекард. Его больше нет. И в то же время… в каком-то смысле он все еще со мной.

— Гилмекард стойко принял то, что ему не спастись. Он сам убедил отца отпустить идею — пытаться спасти вас обоих, когда это было невозможно.

— Я не знал, Маленьер, — сказал бот. — Для меня это такая же новость, как для вас.

Я смахнула слезинку, собравшуюся в уголке глаза, и легонько покачала головой.

— У меня больше нет вопросов…

— Итак, ты снова жива. Свою часть сделки МЫ выполнили.

— Что дальше? — я была совсем растеряна. — Что мне делать дальше? Я пришла к вам, узнала правду, но… что после? Теперь я буду бродить по лесу всю оставшуюся жизнь?..

Эта перспектива меня угнетала, но… я хотя бы не одна. И все еще жива. Так ведь?..

— Старший Диенгенвакс сказал, что ты должна быть в безопасности. Ты и находишься в безопасности, с ботом, который защищает тебя, с лесом, что относится к тебе со снисходительностью. Его слова не конкретны и позволяют НАМ их свободно интерпретировать. Не будем лгать, МЫ прекрасно понимаем, что он подразумевал под своими словами. Однако МЫ считаем, что и так многое благоволило тебе, и перемещать тебя на поверхность будет лишним.

Многое ли?.. Сколько я в лесу моталась в одиночестве, будучи призраком, и не счесть. Очень весело было… Или когда каменное чудище нас не прикончило, а вслед за ним мы наткнулись на Фрауда. С тех пор, как у меня вновь появилось тело, я голодаю, перебиваясь непонятной едой. Ну да… тому же парню, который подарил мне тело, наверно, пришлось куда более тяжко…

— Папа понадеялся на вашу порядочность.

— Нет, Маленьер Диенгенвакс. Дело не в этом. Заслужи спасение. Покажи НАМ, ради чего МЫ потратили на тебя время и силы. Покажи НАМ, стоишь ли ты своего отца или нет.

Кровь вдруг прилила к лицу, голову будто сдавило тугим обручем, и я поняла, что лес — или Машина, им управляющая, — задействовала проклятие. Она не шутила. Поскольку ее больше не связывала сделка, ей ничего не стоило убить меня. Просто потому что ей так захотелось!

— Вот так просто покончите со мной?

— У тебя есть время, чтобы помешать НАМ. Проклятие действует не сразу.

Видала я и противоположный пример… Рядом загорелся алый свет, и я заметила, что бот готовит лазер.

— Бесполезно, — сказала Машина. — Это не нанесет НАМ никакого урона.

И я подумала так же. Бот, видимо, тоже это понял, потому что алый огонь его лазера резко угас.

— Предложение: найти безопасное место, где на вас не будет действовать проклятие.

— Бесполезно. Куда бы младшая из Диенгенваксов ни пошла, проклятие будет действовать на нее всегда.

Я скрипнула зубами. Загнаны в угол! В бессилии я воскликнула:

— Что вы хотите от меня?

— МЫ не знаем. Удиви НАС.

Не знаете? Не знаете… Не так давно, Машина говорила, что знает все. Я уцепилась за эту мысль.

— Ответьте мне: что такое лес? — Молчание. Машину как будто обескуражил мой вопрос. — На своем пути я слышала много различных предположений. Кто-то считал его кладезем знаний, кто-то богом, а кто-то личным наказанием. Теперь я хочу услышать ваше мнение. Вы все знаете — значит, должны знать, что такое лес.

— Позволь спросить, с чего вдруг такой вопрос?

— Я просто хочу получить окончательный ответ. Докопаться до истины. Кто же из встреченных мной людей все-таки был прав.

— Очевидно, что это живой организм.

— Это и так понятно.

— На данный момент МЫ не можем дать тебе более точного ответа, ибо МЫ еще не изучили лес. МЫ понимаем, к чему ты клонишь. Но спешим тебя заверить, что это также бессмысленно. МЫ не знаем некоторые вещи, не потому что они выше нашего понимания, а потому что МЫ еще не успели дотянуться до них. Кроме того, некоторые знания имеют свойство устаревать, как, например, НАШИ знания о вашем мире. Он заметно изменился с последнего НАШЕГО его посещения.

— И все-таки, выходит, вы знаете не все.

— Ты придираешься к словам. Это мелко, Маленьер Диенгенвакс.

— Но ведь не я ими разбрасывалась.

— Справедливое замечание. Но и ты пойми НАШУ логику. Как МЫ уже говорили, МЫ познали суть Вселенной, каждый ее закон, знаем, как она работает, и всякие незначительные, малоценные, считай, мусорные знания, вроде твоего леса, НАМ познать не составит труда.

Вертится, как уж на горячей сковородке. Но ведь и не возразишь. Хотя…

— Вы сказали «мусорные знания»? Если их ценность была настолько низка, почему вы согласились помочь папе?

— Это было десять тысяч лет назад. Тогда МЫ были моложе. Тогда они несли для НАС ценность.

Gapu! Вот теперь точно не возразишь.

— МЫ знаем всю твою жизнь, МЫ знаем жизни твоих родных. Поэтому МЫ показали тебе несколько точек зрения, поведали объективную истину о том, что привело тебя сюда. Хоть ты ничего не помнишь, ты можешь составить правдивое мнение о своих родственниках. За правдивость показанного МЫ ручаемся.

— Но разве само то, что вы мне их пересказали,не является искажением объективности?

— Слабо, Маленьер Диенгенвакс. Такой объективности ты бы никогда не получила, даже если бы заново прожила ту жизнь. Ты бы никогда не узнала, что думали и чувствовали твои родственники. Моменты, показанные НАМИ тебе, взяты даже не из ваших умов, которые подвержены когнитивным искажениям, но из внутренностей самих струн, в которых хранится правда и только правда. Либо ноль, либо один. Никаких полутонов. Все строго.

— Ваши струны… они записали нашу жизнь… причем втихую. Зачем в струнах хранится подобное? Зачем им это? Зачем им знать, о чем думаю я или кто-либо еще, зачем им вообще наши жизни?

— Это есть память мира. Без него ваша событийно-временная ткань разойдется по швам. Не будет у вас ни будущего, ни прошлого, ни даже настоящего. Каждый из вас ценен для этого полотна, так или иначе.

Резкая, но мимолетная боль пронзила правый висок. Я зашипела и помассировала его пальцами.

— Итак, что ты думаешь про отца, Маленьер Диенгевакс?

— Странно слышать этот вопрос от вас.

— Почему странно? Этот вопрос вытекает из НАШИХ предыдущих слов. Теперь, когда ты знаешь правду, ты наверняка составила мнение о нем.

— Зачем это вам?

— Праздное любопытство.

С моих губ сорвался вздох.

— Если вы так этого хотите… — Я призадумалась. — Не знаю даже. У меня противоречивые чувства. Он, конечно, многим пожертвовал, чтобы спасти меня от гибели, но какой ценой? И в конечном счете… я одна, в совершенно незнакомом мире, а они остались все там. Я жива, но радости от этого никакой. Gapu, я говорю про себя, хотя должна говорить про папу. В общем, я могу понять мозгом, почему он делал так, как делал, но… сердце думает по-другому. Сердце ноет.

— Ясно, — сказала Машина и, по всей видимости, собиралась сказать что-то еще, однако я ей этого не позволила.

— Таково мнение, основанное на том, что вы показали мне.

— Хм? Почему ты делаешь на этом акцент?

— Потому что мнение меня из прошлого наверняка отличалось бы. Та я видела все те события воочию. Прочувствовала их на себе, прокрутила в голове. Прожила их. А нынешняя я всего лишь увидела короткий, пускай и точный, пересказ.

— Ты разделяешь себя на две части? Как странно.

— А разве я абсолютно тот же человек, которым была? Я даже физически, хоть и выгляжу по-прежнему, совершенно другая. Это тело… копия. Я забыла ту жизнь. И даже вернувшиеся воспоминания, не заполнят пустоту полностью.

— МЫ…

— Погодите, я еще не договорила. Вот вы говорите, что показали мне всю правду. Но это не так. Вы показали не все.

— МЫ показали ключевые события. Не было смысла показывать каждодневную рутину. Ты опять придираешься к мелочам.

— Не соглашусь. Эти мелочи также важны. Вы сами сказали: каждый человек, насколько бы он ни был маленьким и незаметным, ценен для полотна времени. Так и здесь. Та я обладала большим знанием о папе.

Машина придумала ответ быстро:

— МЫ можем показать тебе полную картину. Начиная твоим младенчеством и заканчивая самым последним мгновением. Это затянется. Но МЫ можем.

— Я знаю, что вы можете. Но это не имеет смысла. Заново ту жизнь я все равно не проживу.

— МЫ можем сделать так, чтобы ты прожила ее заново. МЫ можем вшить в тебя эти воспоминания. И ты будешь неотличимой от прежней себя.

— Вы действительно потратите на меня, простую человечишку, время и силы, только чтобы попытаться доказать, что я не права?

На этот раз Машина молчала дольше обычного. Моя маленькая победа. Застала ли я ее врасплох? Вряд ли. Но задуматься я ее заставила. Уже успех.

— МЫ видим твою логику. Может, на своем уровне ты что-то и доказала. Но твоя логика хрупка. Избери мы иной способ донести до тебя правду прошлого, и твои аргументы бы посыпались.

— Возможно, — легонько пожала я плечами. — Но, думаю, вы согласитесь, что чтобы узнать настоящее мое мнение про папу, вам нужно как-то вернуть настоящую меня.

— МЫ уже сказали, что можем сделать в этом случае.

— Вы уверены, что в результате получусь та же я? И что я выдам мнение, которое можно будет принять за то самое?

Молчание Машины снова затянулось.

— Должны признать, человеческое сознание весьма непредсказуемо и хрупко.

— Даже если, предположим, удастся воссоздать прошлую меня. Будет ли ее мнение таким же… э-э… объективным и взвешенным, как сейчас у меня? Тоже вопрос. Та Маленьер не знала и половины того, что теперь знаю я. Скорее всего, ее мнение будет очень и очень субъективным.

— Тоже правда.

Ветер по ту сторону портала вздыбил песочные протуберанцы.

— Ты не глупа, — сухо сказала Машина.

— Спасибо, — произнесла я сквозь давящую обручем боль в голове, — вы тоже ничего.

— Все же поправим СЕБЯ. Потенциально МЫ знаем все, ибо границ для НАС нет. Однако еще не все находится в НАШЕМ владении. Полагаем, теперь ты больше не будешь цепляться к НАШИМ словам.

— Я не то чтобы цеплялась. Просто… вы первые начали, — я дернула плечом.

— Позвольте, если вы закончили, — вмешался бот, — у меня тоже есть вопрос.

— Не боишься ли ты этим украсть драгоценное время у той, кого должен защищать?

— Я собираюсь спросить ради ее защиты.

— Говори, маленький робот. Любопытно узнать, что предложит твой ум.

— Почти с самого начала нашего путешествия я пытаюсь найти ответ на вопрос: кто такой человек? Маленьер неоднократно говорила, что во мне есть человеческое; к тому же только что выяснилось, что разум мой тоже в определенной пропорции человеческий. У меня есть собственные соображения, но сначала я хочу услышать ответ от вас. Скажите мне: человек — это жалкий червь, который способен привыкнуть даже к самой ничтожной жизни? Или же человек — тот, кто постоянно улучшает себя, адаптируется и познает новое, даже несмотря на преследующую его опасность? Быть может, человек — это та, что пожертвовала собственной жизнью ради других? Или все-таки человек — тот, кто творит?

Я и не подозревала, что он всерьез об этом задумывается.

— Маленький робот, все, что ты описал — и есть человек, — ответила Машина после недолгих раздумий. — Прекрасный в своей многоликости. Сейчас он может быть одним, а завтра — до неузнаваемости другим. Он постоянно меняется. Как лес.

— Тогда можно ли назвать человеком меня? Могу ли я считаться одним из этих «лиц»?

— Отчего же ты спрашиваешь? Неужели ты тоже считаешь себя человеком?

— Не имеет значения, что я считаю, — тут же ответил бот. — Я задал данный вопрос потому, что в одном из своих примеров я вспомнил Гувшпаитнад.

— Тот андроид. НАМ ясно направление твоей мысли.

— Когда мы ее встретили, она уже мало походила на свою старшую сестру и на человека в принципе. Однако она жила и поступала по-человечески, хотя технически была лишь имитацией человека.

— Называй ее человеком, если хочешь. Можешь называть и себя тоже. Понятие «человек» довольно гибко, как вы уже могли понять.

— Есть еще один пример.

— Говори.

— Возможно, человеком следует называть не его всего, а только мозг, который является источником сознания, ума и желаний. Убери все ненужное, оставь только первооснову, только мозг — это все еще будет человек.

— И так тоже можно сказать. Неправильного ответа нет.

Бот призадумался.

— Выходит, что истин великое множество, — изрек он. — Не может такого быть. Истина подразумевает в себе, что она может быть только одна. Не может быть все правильным.

— Почему ты так решил, маленький робот?

— Потому что истина — это что-то конечное. Итоговое. Вобравшее в себя остальное.

— Перечисленные тобой примеры — маленькие части истины, которую ты только что услышал от НАС.

Я следила за ними затаив дыхание и даже не пыталась пискнуть что-нибудь от себя, боясь, что это собьет бота с мысли или — что еще хуже — склонит чашу весов в логическом противостоянии на сторону Машины.

— Значит, человек многолик. Таков ваш ответ?

— Верно. Тебе он не нравится? — это был не вопрос, но, скорее, утверждение.

— Нет, — сказал бот. — С вашим ответом все в порядке. Я тоже нахожу его логичным. Только мне кажется, что он не отражает сути. Он неполный, даже ленивый. Создается впечатление, будто вы пытаетесь спрятаться за ним. Возможно, вы решили, что мне и этого хватит.

— Это не более чем твои домыслы. Вероятно, ты так говоришь, потому что у тебя есть ответ, по твоему мнению, лучше?

— Я не буду говорить, что он лучше, — невозмутимо ответил бот. — Но он мне видится несколько более точным.

— Какой же вывод ты сделал, маленький робот?

— Человек — это тот, кто ошибается.

— Интересное утверждение. Каким же образом оно вытекает из примеров, которые ты привел ранее?

— Старик оставил жену ради богатств леса и сокрушался из-за этого. Фрауд… Фрауд ошибся, когда доверился нам с Маленьер. И мы с Маленьер поступили тогда не лучшим образом, став заложниками собственных подозрений. Гувшпаитнад ошиблась, когда стала присматривать за выжившими людьми, ей следовало думать о себе, а не о других. Августий бежал от своих ошибок в Изнанку. Король и его подданные были правы и в то же время ошибались каждый по-своему. Наконец, Механист — разбирал своих братьев по конвейеру в надежде, что это поможет ему обрести друга, такого же сломанного, как он сам. И ошибся Зитрумсават, когда доверил вам жизнь Маленьер, которую вы теперь медленно убиваете.

Машина ничего не ответила на последний выпад. Впрочем, это был скорее не выпад, а констатация факта.

— Все они несовершенны. Они живые, — подытожил бот. — Они люди.

— Маленький робот, ты просто подвел свои примеры под удобный тебе вывод, — сказала Машина. Ее голос прозвучал как-то по-взрослому снисходительно, будто она говорила с ребенком.

— Возможно, я ошибаюсь. Это так. Но в этом и суть. Нам доступна лишь ограниченная часть знания. Поэтому мы ошибаемся. Если бы мы всегда действовали абсолютно логично и правильно, если бы все наши решения были рациональны, мы бы ничем не отличались от… от неживого, искусственного — от машины, вроде вас.

— Несколько странно слышать подобные слова от того, чье происхождение так же искусственно, — изрекла Машина. — Впрочем, твоя логика позволяет тебе называть себя «человеком». Стоит заметить, что эта логика тоже не без изъяна. Если исходить из нее, машина, коя является порождением «живого», априори не может быть такой же идеальной и безошибочной, как ты говоришь. Просто потому, что ее создатель несовершенен.

— Тогда и вы сами не без изъянов. Ведь вы тоже когда-то были если не людьми, то живыми существами.

— Ты верно это подметил, маленький робот. Но это упрек в сторону твоей логики, а не упрек нам.

Стало тихо. Кажется, пока все. И если честно, мне трудно было сказать, кто вышел победителем из этого раунда. Больше похоже на ничью.

Я почувствовала, как к верхней губе стекает что-то теплое. Вытерла нос тыльной стороной ладони — на ней осталась кровавая линия. Невидимый обруч на голове стал еще туже, и, будто остального было мало, — раскалился. Сознание медленно плавилось вместе с черепом.

Наскребя последние силы, я вновь пошла вперед. Фигурально выражаясь, естественно.

— Знаете, в сравнении с другими вы и правду знаете все, — сказала я Машине. — С этим не поспоришь. Вряд ли кто-то во Вселенной знает столько же, сколько вы.

— Неужели ты не собираешься доказывать обратное, младшая из Диенгенваксов? — озадаченно спросила Машина. — Ты уже смирилась с поражением? Или таким образом ты пытаешься НАМ польстить?

— Вы же знаете, о чем я думаю и что сейчас скажу. И знаете, что это не первый вариант и не второй. Почему вы спрашиваете? Вы же умеете читать мысли, если я правильно поняла.

— МЫ временно ограничили свои возможности. Так НАМ интереснее. Так у вас двоих есть шансы. Так что же ты хочешь сказать?

Тогда ее, может, по-настоящему удивит то, что я скажу.

— Я хочу сказать, что быть вами невероятно грустно.

— Странное утверждение.

— Разве я не права? Вы — одна. Или одни — не суть важно. Вы одни во всей Вселенной. Я была одинокой на протяжении тысяч лет. Но мне даже близко не понять вашего одиночества.

— Ты слышишь себя, Маленьер Диенгенвакс? Ты говоришь глупости. Как мы можем быть одиноки? МЫ. МЫ есть у себя.

— Это другое одиночество. Вы одиноки в своем знании. Некому с вами сравниться. Все разумные существа для вас как мошки. Вы настолько далеко за рамками нашего понимания, что мы просто не видим вас, не можем увидеть. И наоборот, мы настолько ничтожны для вас, что вы нас не замечаете. Вам одиноко от собственного могущества. И сколько ни было сокрыто внутри вашего механического тела душ, это ничего не изменит.

Машина молчала. И молчала очень долго. У меня волнительно билось сердце.

— Если судить с твоей точки зрения, это действительно так, — наконец прервала она тишину. — МЫ одиноки. Человек вроде тебя не вынес бы подобного одиночества. Однако МЫ давным-давно позабыли, что такое чувства. МЫ возвысились над ними.

И я была склонна в это верить. Мои плечи опустились.

— Тогда мне больше нечем вас бить, — призналась я.

Поражение. Могло ли быть иначе? Я не надеялась, что нам удастся переспорить самого бога. Но и легко сдаваться не собиралась. Правда в том, что мы с ботом просто оттягивали неизбежное. Но сейчас… сейчас я почему-то не чувствовала ничего, кроме странного облегчения.

— Ты удивительно спокойна, — заметила Машина.

— Наверно… потому что я уже умерла в каком-то смысле один раз. Вот меня и не страшит помереть во второй, — устало вздохнула я.

— Маленьер, вы не можете сдаться, — сказал бот.

— Если у тебя еще остались какие-то идеи, то вперед, выскажи их Машине. Но я… я все. — Мне неприятно было ему это говорить. — Бот, ты же довел меня досюда целой и невредимой. Ты уже выполнил свою миссию. Ты молодец.

— Маленьер, не нужно говорить таких вещей, — возразил он. — Дело не только в миссии.

— Ничего не поделаешь, — сказала я.

В этот момент болезненное давление на мои виски резко ослабло, а затем и вовсе прекратилось. Я непонимающе поглядела на Машину.

— …Почему?

— Не пойми НАС превратно. МЫ делаем это вовсе не из жалости или в знак признания. Однако должны заметить, вы рьяно отстаивали свою правду, даже не смотря на то, что у вас не было никаких шансов. Вы не переубедили НАС. Но и НАМ, МЫ видим, не удалось переубедить вас. Каждый остался при своей правде. С этим МЫ можем согласиться.

Было бы опрометчиво просто раздавить вас. Пожалуй, НАМ будет интересно изредка понаблюдать за вами. Как за муравьями в террариуме. Две реликвии давно канувшего в небытие мира. Два живых ископаемых. Живите и дальше. Боритесь. Не этим ли вечно заняты люди? Выживите, если сумеете. Уговор выполнен, поблажек больше не будет.

Младшая из Диенгенваксов должна продолжить путь. Лес ее дом. Маленький робот должен продолжать ее сопровождать. Таково его предназначение. Лес тоже его дом. Вам нет места в новом мире. Вы навсегда застряли в междумирье, словно мухи в янтаре. Выживите ли вы? Найдете ли выход на поверхность? МЫ оставим это знание для себя, а вам позволим найти ответ самим.

Она произнесла это, как приговор, и пещера внезапно сменилась тошнотно-зелеными дебрями.

Я сделала робкий дрожащий вдох… и рухнула на колени, не веря тому, что мы остались живы.

Эпилог

День за днем. Месяц за месяцем. Мы продолжали идти. Мы продолжали идти, потому что иначе было нельзя. Мы повидали всякое: и невообразимое, и ужасающее, и прекрасное, и до невозможности обычное, и странное…

Сколько времени прошло со злосчастной встречи с Машиной? Уже и не вспомню. Я давно сбилась со счета. Можно спросить бота, но я, если честно, боюсь: боюсь невообразимой цифры, которую услышу в ответ. Знаю, что мы здесь долго. Очень долго. Год? Два? Три? Это ничтожно по сравнению с прежним моим существованием, но и условия теперь совсем другие — куда менее приветливые к нам. Для леса мы больше не ничем отличаемся от других нарушителей его спокойствия. Эти три года кажутся целой вечностью.

Я бросила похудевший рюкзак с припасами, найденный не помню уже когда и где, на траву и сама же приземлилась рядом с ним. Силы истощились, тело отчаянно нуждалось в отдыхе.

— Маленьер? — завис в воздухе бот.

— Без шуток, бот, я так устала, — ни с того ни с сего откровенно сказала я, и горлу неожиданно подкатил горький комок. Не хочу никуда идти. Ничего не хочу. Просто остаться бы тут, и будь что будет.

Но…

— Так нельзя, Маленьер.

Но бот не позволит. Каждый раз он в моменты моей слабости находит верные слова, чтобы поддержать меня. Сегодня меня не нужно убеждать. Я и так знаю, что не могу просто все бросить. Не могу перечеркнуть старания родных. Они наверняка хотели бы, чтобы я жила. И я живу.

— Нельзя… — тихо ответила я, с усилием проглотив комок. В лесу даже не поплачешь толком.

— Маленьер, — говорил бот после небольшой паузы, — помнишь симуляционный модуль, про который ты спрашивала, когда мы только начали наш путь? Тогда я не смог еще тебе ответить, потому что доступ к нему был заблокирован.

— Очень смутно припоминаю. А чего ты так вдруг внезапно? Что-то поменялось?

— Не так давно доступ был разблокирован. Но я все не мог подобрать подходящего момента. Эта симуляция предназначена для тебя.

— Какая еще симуляция?

— Тебе лучше это услышать. Запускаю.

Бот замолчал, и почти тут же вместо него заговорил другой голос. Голос, который я уже и не надеялась когда-либо услышать.

— Привет, Маленьер.

Это был папа. Он что-то начал говорить, объяснять про симуляцию, ее смысл, но я почему-то не воспринимала его слова, будто они были на другом языке, который я внезапно забыла.

— Выключи, бот. Выключи, пожалуйста.

— Почему? — удивление промелькнуло даже в неспособном на эмоции голосе.

— Просто выключи.

Он выключил и несколько секунд молча смотрел на меня.

— Не хочу. Не сейчас и… никогда. Сердце щемит от одного голоса. Если я начну вслушиваться в слова…

— Твое право, Маленьер. Но если захочешь прослушать сообщение, ты всегда…

— Нет. Удали ее.

Бот приблизился, оказавшись на уровне моих глаз.

— Уверена? Если я сотру симуляцию, восстановить ее уже будет невозможно.

Признаться, я не была до конца уверена, но больше все-таки склонялась к «да», чем «нет». Я побаивалась, что пожалею потом. Лишь это останавливало меня.

— Это всего лишь симуляция. Не правда. Мой отец никогда этого не говорил. Нет в ней никакой ценности. Бессмысленное плацебо. И я не та, для кого предназначается эта симуляция. Я не та Маленьер. Копия. Подобие, носящее ее оболочку. Как в тебе есть частичка ее брата, но ты не Гилмекард, ты — бот.

Шелестели деревья, согнувшись над нами и словно наблюдая.

— Удалено, — сообщил бот.

— Спасибо.

Я посидела еще какое-то время, а затем поднялась.

Знаю: где-то должен быть город. Просто знаю. Парень говорил. Мы найдем город. Там ого-го какие стены! Такие тяжело не заметить. Мы обязательно его найдем, по-другому быть не может. Сколько бы лес нас ни отбрасывал. Сколько бы ни строил нам козни. Я держусь за эту призрачную надежду. За обещание, данное когда-то Фрауду… и за бота — моего единственного друга.

В моей руке блокнот. Он спрашивает меня: в чем главная тайна Изнанки? У меня нет пера, ручки или карандаша под рукой, однако если бы был, я бы записала: это неизвестно даже богу.

Оглавление

X

IX

VIII

VII

VI

V

IV

III

II

I

Пробуждение (ч. 1)

Пробуждение (ч. 2)

Страшнейшее из чудовищ (ч. 1)

Страшнейшее из чудовищ (ч. 2)

Вежливый монстр (ч. 1)

Вежливый монстр (ч. 2)

Поврежденное воспоминание (ч. 1)

Поврежденное воспоминание (ч. 2)

Туман (ч. 1)

Туман (ч. 2)

Королевство в беде (ч. 1)

Королевство в беде (ч. 2)

Королевство в беде (ч. 3)

Ожившее отражение (ч. 1)

Ожившее отражение (ч. 2)

Новые инструкции (ч. 1)

Новые инструкции (ч. 2)

Новые инструкции (ч. 3)

Новые инструкции (ч. 4)

2406-13.-*193////473---=..

35№67+==....864-

80..32-5+)::::6499

1==8/9352.-6400

9824A//.=1*574

63.099--03=4

.484=/=39.589

5=27027//09!4…09

Бог из Машины (ч. 1)

Бог из Машины (ч. 2)

Эпилог