Разложение [Владимир Голубь] (fb2) читать онлайн

Разложение

Глава 1

I: Мысли

Осень – отличное время для меланхолии. Хочешь или нет, тоска будто сама собой впитывается в кровь, разгоняя по жилам серость и апатию. Мир постепенно становится бледным, невзрачным, и все живое медленно и неумолимо погибает, отдавая себя во власть холоду.

Надоедливые насекомые больше не снуют над ухом, лишь последние мушки, словно не желая расставаться с жизнью, лениво летают по квартире, неспособные отныне сопротивляться одному четкому удару мухобойки.

Листья опадают, шурша на промозглом ветру. Солнце еще светит средь облаков, но его свет едва согревает землю, с каждым днем все больше уступая снижающейся температуре.

Идут дожди. Крупные капли размеренно стучат по стеклу, порождая собой ни с чем не сравнимый ритм, от которого на сердце вмиг становится то ли спокойно, то ли вовсе безразлично.

Цвета теряют свою силу. Животные прячутся в местах потеплее, а люди предпочитают лишний раз не выходить из дома, еще не приспособившиеся к отсутствию тепла. Разве что дети в желании потратить куда-то свою неуемную энергию еще бегают по дорожкам, укутанные заботливыми родителями в несколько слоев одежды, однако и их громкие крики звучат уже не так радостно, как несколькими неделями раньше.

В такую пору невольно возникает желание сесть в удобное кресло у окна, заварить себе чашечку обжигающего кофе и с тлеющей в другой руке сигаретой немного порассуждать о жизни.

Я решил не противоборствовать этому желанию. Конечно, в доме у меня не стояло кофеварки, и все мое познание в кофе ограничивалось разного рода быстрорастворимыми пакетиками и стаканчику из автомата, да и курить в плохо проветриваемом помещении – та еще затея, так что с утра пораньше, когда желтый диск солнца еще прятался за стенами близлежащих многоэтажек, я насыпал себе в кружку кофе из банки, смешал его с кипятком и приправил сверху горсткой сахара и недельного молока из холодильника, по запаху, вот-вот готового скиснуть, после чего уселся на покошенный деревянный стул на кухне и с видом умудренного опытом старца уставился в сплошь покрытое разводами окно.

Видок так себе, на любителя. Взору открывались только небольшая детская площадка под домом, выглядевшая в нынешних реалиях как декорация из фильма про постапокалипсис, и расположившееся следом пятиэтажное строение. Последнее явно вышло из-под рук каких-то неумелых строителей, потому что походило на наспех нагроможденные друг на друга бетонные коробки, каким-то образом призванные служить приютом для человека.

Над чашкой поднимись в воздух струйки пара. Они ничем не пахли: возможно, я умудрился в начале осени подхватить заразу-другую, либо вовсе перестал испытывать какие-либо приятные ощущения.

Чтобы проверить догадку, я взял со стола пачку овсяного печенья с шоколадом и откусил, неуклюже просыпав на пол порцию крошек.

— Печально, — вот и все, что сорвалось с моих уст.

Разумеется, сладость распространилась по языку. Тем не менее, она не вызывала у меня тех же приятных чувств, что и в прошлом. Я словно сунул в рот кусок засахаренной аптечной ваты, и организм тут же отозвался приступом тошноты.

Странные дела. Я не знаю, с какого момента все пошло под откос. Я мог назвать сотню происшествий, после которых моя жизнь превращалась постепенно в уныло дерьмо, и все же какова была причина? Неужели мой дух оказался настолько слаб, что почти сразу потерял желание бороться? Или правда крылась где-то глубже?

Нет, есть-таки хотелось. Кроме того, от кофе натощак у меня в девяносто девяти процентах случаев начиналась диарея.

Подтянув пачку поближе, я один за одним закинул в себя пару штук, борясь с хлынувшей к глотке желчью, и торопливо запил свой завтрак добротным глотком из чашки.

Жидкость обожгла горло.

Я вздохнул.

В последнее время меня все чаще тянуло на философствование. Наверное, потому что в моей жизни уже не осталось ничего, кроме собственных мыслей – сплошная пустота.

Отчего же мир вдруг стал таким унылым и безрадостным? В погоде ли дело? Нет. Я мог привести в пример десятки знакомых людей, в которых энергия бурлила если не с прежней, то явно с превосходящей мою силой.

Что заставляло их идти дальше? Что заставляло их бесстрашно преодолевать преграду за преградой? Где находился источник их энергии?

Ох, не все так просто. Каждый человек уникален, и в этом нет ничего плохого. Некоторые стремятся к чему-то, некоторые просто живут и радуются этому не меньше, чем первые. Так почему же существуют и такие, как я? В чем смысл? В чем… цель?

Точно. Пожалуй, цель – вот что придавало существованию смысл. Не имело значения, в чем заключалась эта цель, будь то желание разбогатеть, созидать или банально жить, человеку всегда был необходим маяк, чтобы не сбиться с пути.

Каков результат отсутствия цели? Я видел это каждый день, смотря в зеркало. Абсолютная пустота.

Нет, я не жаловался. Не стенал. Не бился об стены, заливаясь горькими слезами. В конце концов, это тоже считалось признаками борьбы. У меня же не имелось ни сил, ни желания заниматься чем-то подобным и вообще чем-то в принципе.

Как робот, я лишь просыпался, прокручивал день и снова ложился спать, чтобы возобновить этот бессмысленный цикл не наполненного ничем существования.

— Цель…

Я вздохнул, сделав еще глоток, и усмехнулся.

Люди несведущие обязательно скажут: «Что ты ноешь? Просто встань и займись чем-нибудь!». Так или иначе, это совет на уровне «Почему ты плачешь? Просто перестань плакать!».

Уж что-что, а я всегда гордился своей способностью мыслить объективно. Пусть я и не дожил даже до тридцати, но повстречал много людей, и мне довелось часто рассматривать один и тот же вопрос с разных точек зрения, на что большая часть населения Земли просто не способна.

Нет-нет, не надо сейчас вскакивать на ноги и с гордостью утвердившей свой авторитет гориллы бить себя в грудь и кричать, какой вы молодец и все умеете. Остановитесь на секунду и взгляните вокруг. Проанализируйте поведение окружающих, их слова, поступки. Если не тешить себя иллюзиями и снять розовые очки, вы поймете, что девяносто девять процентов из них живут в собственных реалиях и отказываются принимать мысли, которые приходятся им не по нраву, даже если эти мысли – их собственные.

В этом тоже нет ничего плохого. Так функционирует человеческая психика, неудачная животная аберрация и шутка эволюции, что затем вылилась в кучу проблем и, пожалуй, даже вселенскую катастрофу.

Тем не менее, сколько бы ни существовало различных взглядов, теорий и мнений на какой-либо счет, хоть правда у всех одна, истина все же остается истиной, единой и непреложной. Жаль, что многие банально не хотят открыться этой истине и принять мир таким, какой он есть.

Я еще раз коснулся губами чашки и с удивлением обнаружил, что на дне уже ничего не осталось. Я сам не заметил, как выпил все подчистую, и горячий кофе сейчас пребывал где-то в моем желудке. Вот только он не дарил тепла, согревая в эту мерзкую погоду, а скорее вызывал желание броситься в туалет и сунуть два пальца в рот.

Отложив чашку, я взял в руку телефон и нажал на кнопку блокировки. Загорелся пустой экран, разве что циферблат часов занимал на нем какое-либо место.

Внезапно телефон в руках завибрировал. Пришло письмо: какая-то реклама опять предлагала стать клиентом «самого лучшего в мире» банка.

— М-да, — я смахнул уведомление в сторону. — Если каждый из вас самый лучший, получается, вы все одинаковые? Тогда кто же все-таки лучший?

Я посмеялся над своей же неудачной шуткой.

Пожалуй, внешние человеческие взаимоотношения и правда можно было сравнить с банком. Последний готов из кожи вон вылезти и предлагать самые выгодные условия, но все прекрасно понимают, что ему от вас нужна лишь собственная прибыль. И какими бы ни были соблазнительными условия, прежде чем соглашаться, стоит прочесть пару сотен сносок и уточнений, когда и в каких случаях на вас эти условия не буду распространяться.

Одна сторона обманывает, лицемерно прикрываясь маской доброты и жажды оказать помощь, а другая, зная это, все равно соглашается, потому что остальные не так искусны во лжи, и в самодовольстве уже просчитывает, как обмануть в ответ.

Ох, оставим пораженчество. Вполне возможно, для кого-то жизнь не так скучна и уныла, как для меня, но что поделать. Излишняя эмпатия и щепотка логического мышления позволили мне трезво взглянуть на вещи, однако, был бы у меня выбор, я бы от всего этого с радостью отказался.

В сердце поселилась тоска и одиночество.

Раньше я включал какие-нибудь развлекательные видео, чтобы не слышать свои мысли, но это осеннее обострение смешало мне все карты. Ничего больше не помогало, а мысль запихивать в себя таблетки или идти по больницам я даже не рассматривал.

Начнем с того, что разного вида успокоительные и тому подобные никак не помогали снять надоевшую апатию, лишь маскировали ее или вовсе усугубляли. Для чего-то покрепче требовалось получить рецепт и встать на учет, и мне не хотелось этого делать. Во-первых, потому что меня бы согнали с моего места работы, а во-вторых, если об этом узнает один, то узнают и все, что приведет к наигранно сочувствующим взглядам и шепоту за спиной, где мне перемоют все кости.

Что поделать, общество, в котором я в данный момент находился, не было приспособлено к такого рода проблемам, и в нем ты бы автоматически стал белой вороной. Помощь не получишь, так станет еще хуже. Мало что может переплюнуть по отвратительности глупые злые языки.

Психолог? Если бы поблизости существовали психологи получше, я бы, может, и задумался. Вот только, исходя из собственного опыта, найти хорошего психолога, особенно в таком захолустье, было так же сложно, как отыскать иголку в стоге сена. Диплом о высшем образовании не свидетельствовал о наличии у человека соответствующих навыков, учитывая так же и уровень самого образования.

С другой стороны, стоило себе признаться, что, по большей части, мне было просто лень, и я не видел в этом ни капли смысла. Я и существовал скорее по инерции, так куда мне было еще и искать способы себя спасти.

Немного подумав, я разблокировал телефон и нашел в нем нужный мне номер. Еще несколько секунд мне понадобилось, чтобы взвесить все за и против, после чего я все же ткнул пальцем на иконку телефонной трубки.

Я прислонил телефон к уху. На том конце послышались размеренные глухие гудки. Видимо, человек был занят, потому что прежде чем в динамике возник голос, прошло много времени.

— Алло, да?

— Привет, ма, — пробормотал я, не зная теперь, с чего начать.

— Да, да, привет, — тут же пришел торопливый ответ. — Извини, у тебя что-то срочное? Мы просто сейчас опаздываем в школу. Кто-то снизил громкость, и дурацкий будильник никто не услышал.

Я прочистил горло.

— Нет, просто хотел поговорить.

— Давай тогда потом, хорошо? — где-то на фоне что-то резко грохнулось. — Черт, сколько раз я говорила не оставлять на дороге свои вещи!

— Может, тогда я зайду вечером?

— Прости, в этом месяце никак. Люди как с цепи сорвались, представляешь? От этих заказов не продохнуть, каждый день до ночи сидим. Так еще и не хочет доплачивать!

На сердце стало еще тяжелее. Я понял, что ошибся, но что-то менять было уже поздно.

— Хорошо, понял. А, эм… как у вас вообще дела? — предпринял я зачем-то еще одну попытку.

— Нормально. Еще бы твой младший брат научился наконец не разбрасывать свои вещи, было бы отлично! А у тебя как? Кстати, отец тебе не звонил?

— Нет. А должен был? Я в последний раз его видел в прошлом году.

Когда он пьяный приперся доказывать мне, какой он великий человек и сколько для нас сделал, – хотел я сказать, но сдержался.

— В общем, если увидишь его, скажи, что он еще не перевел мне деньги за предыдущий месяц. А еще лучше сам позвони и спроси, даст он вообще что-то или нет!

Я собирался было ответить, однако звонок в следующую секунду прервался, и после нескольких гудков снова стало тихо.

Я уставился на экран. Отложил телефон в сторону.

За окном шумел ветер.

II: Жертва

Такова жизнь, ничего тут не поделать.

Чем больше я думал, тем больше ощущал себя сопливым школьником с детской обидой и непоколебимой уверенностью, что весь мир против меня. Мне было себя жалко и жалко от того, насколько мне себя жалко.

Я поднялся со стула и вернулся в комнату. Включенный с утра старый масляный обогреватель уже разогрел воздух, но было еще зябко, и я накинул на себя насквозь пропахший готовкой халат.

В легких ощущалась ноющая боль. Остро хотелось закурить, а за окном еще шел дождь, и вылезать на балкон не хотелось. В итоге плюнув на все, я вытащил из сумки смятую пачку сигарет и заглянул внутрь.

— Свезло.

Одинокая сигарета лежала внутри кверху фильтром. Бумага была выкрашена под табачный лист, а сам фильтр поблескивал молочной белизной с золотистым кольцом у конца.

Уж не знаю, имелся ли у сигарет свой дизайнер, но он явно не особо старался. Эта вычурность выглядела по-детски цветасто. Самому мне больше по нраву приходилась классика. К сожалению, остальные марки воняли подожженным мусором, так что приходилось мириться с небольшими неудобствами.

Я плюхнулся в кресло, сдавленно скрипнувшее под моим весом, закинул ноги на стол и максимально расслабился, растекшись слизью по сетчатой спинке.

Чиркнула зажигалка. Едкий сероватый дым мгновенно распространился по комнате. Чтобы избавиться от запаха, придется целый день проветривать квартиру и использовать полбутылки освежителя, но сейчас это меня не особо беспокоило.

Я затянулся, ожидая привычного наслаждения, вот только его не наступило. Никотин распространился по крови, утоляя голод физической зависимости, и на этом все.

Без особого желания вдохнув дым еще несколько раз, я открыл бутылку с водой и выбросил окурок внутрь.

Наступила минута тишины, в течение которой я не знал, чем заняться, и просто смотрел в окно. На работе я взял больничный на неделю, и у меня в запасе еще оставалась пара дней. Любой другой на моем месте радовался бы свободному времени, но меня безделье медленно сводило с ума.

Окинув взглядом заваленный бумагами стол и покрывшуюся слоем пыли крышку ноутбука, я открыл выдвижной ящик и посмотрел внутрь.

— Что ж, — прошептал я сам себе, — похоже, выбора и правда нет.

Я протянул пальцы к стопке бумаг в ящике, но не успел это сделать, как в квартире прохрипел электрическим скрежетом дверной звонок.

Пожалуй, мало что может настолько быстро повысить тревожность, как внезапные гости. Будь то стук или неприятный вой звонка, услышав резкий неожиданный звук, мышцы невольно напрягаются, и сердце на секунду замирает, пока мозг пытается обработать поступившую информацию.

Я никого не ждал, поэтому не торопился бежать открывать дверь. Задвинув ящик обратно, я притих в надежде, что человек по ту сторону стены, не получив ответа, развернется и уйдет восвояси.

Так или иначе, желаниям моим не суждено было сбыться. Спустя пару секунд звонок пропищал еще раз, после чего в замке кто-то начал шуршать ключами.

Я насторожился.

— Кто это тут у нас?

Не помню, чтобы кому-то давал ключи от своей квартиры. Хозяйка, у которой я ее снимал, отдала мне единственный комплект, так что этот вариант тоже отметался.

Тем временем замок с характерным щелчком пару раз провернулся.

Я подтащил ногой из-под стола картонную коробку с инструментами и торопливо обхватил пальцами тонкую ручку небольшого молотка.

В таких ситуациях не советую хвататься за нож, если нет навыков или решимости его использовать. Острым лезвием можно как нанести смертельные повреждения, так и с такой же легкостью их получить в пылу борьбы. Нужны ли вам такие проблемы? Куда проще выбрать что-то потяжелее и бить по рукам и туловищу.

Еще лучше – иметь при себе перцовый баллончик, который сгодится во всех опасных ситуациях. Только узнайте заранее, как он работает, идет? Иначе вместо того, чтобы вывести из строя нападающего, можно без труда выставить себя криворуким идиотом.

Дверь приоткрылась. В темный коридор квартиры хлынули лучи света.

Я поднялся с кресла и на пробу взвесил молоток в своей руке, после чего тихим шагом направился навстречу незваному гостью.

К моему удивлению, никакого особого страха я не испытывал. Изначальная напряженность быстро сошла, осталось лишь безразличное спокойствие, словно на самом деле меня не особо волновало, что произойдет.

Я шагнул в коридор, готовый в любой момент перейти к действию, и… тут же застыл.

— О, вы все-таки дома?

Бессовестная девчонка стыдливо улыбнулась, но на ее лице я не увидел ни капли сожаления. Скорее смущение от того, что ее застали за какой-то детской шалостью.

— Какого хрена, Майя? — с нарастающим раздражением спросил я. — Не помню, чтобы давал тебе ключи.

Кашлянув в кулак, она отвела взгляд и пробормотала:

— Ну-у, вы же говорили, что я могу заходить, если что, верно? Вот я и зашла…

— Это была банальная вежливость, а не приглашение в гости. Любой идиот бы понял, — я нахмурился, окинув ее взглядом с ног до головы. — И ты не ответила, почему у тебя ключи от моей квартиры.

Стоило отдать ей должное, она не стала отпираться.

— Помните, в прошлом месяце вам стало плохо, и вы отправили меня в аптеку? Вот я и решила на всякий случай еще и копию ваших ключей сделать. А вдруг бы с вами что случилось? О вас же забочусь!

Я с готовностью закивал.

— Ну да, конечно. Без моего ведома сделала дубликат, так еще и сегодня внутрь пробралась? Если таков был твой план, никудышный из тебя вор-домушник. Давай сюда.

Ее взгляд упал на мою протянутую руку, и она с явным нежеланием положила на ладонь ключ.

— Еще раз выкинешь подобное – сдам в полицию, — развернувшись, я вернулся в комнату и бросил ключ в мусорку. — Надеюсь, раньше ты без меня сюда не заходила?

— Нет! Конечно, нет! — ее излишне наигранный тон не вызывал доверия. — Просто сегодня такая погода… Я же знаю, как вам бывает грустно, вот и заглянула. Только проведать!

Я плюхнулся в кресло. В коридоре послышался звук падающей на пол обуви и быстрые шаги.

— Разве я приглашал тебя зайти? — в голосе звучало уже не скрываемое ничем раздражение. — И вообще, ты же должна быть на занятиях, верно?

Девочка скинула с плеч длинный серый плащ и кинула его на вешалку. Следом отправился цветастый рюкзак, брякающий прицепленными к замкам тяжелыми брелоками в виде кошек.

Создавалось такое впечатление, что в моем доме она будто чувствовала себя полноправной хозяйкой, но я не стал сразу же поднимать эту тему.

— А я вам тортик принесла! В такую погоду организму необходимо что-нибудь сладкое, чтобы поднять настроение!

Небольшая картонная коробка, перевязанная красной лентой, опустилась на журнальный столик у кровати.

— Я, кажется, уже просил тебя не игнорировать вопросы и не менять тему. Что ты здесь забыла?

Она пожала с невинным видом плечами и осмотрела взглядом квартиру.

— Пыльно тут у вас. Вы хоть убираетесь? Фу, вы что, еще и курили в доме? Давайте я хоть окна открою!

— Майя!

От моего резкого крика она вздрогнула и опустила голову. Ее пальцы инстинктивно сжались, впиваясь ногтями в кожу.

Конечно, вряд ли эта реакция была вызвана мной напрямую. Скорее, ее тело действовало так инстинктивно на любой недовольный крик в ее адрес, о чем мы с ней уже не раз беседовали.

Так или иначе, я не собирался играть в ее игры. Ее глупая привычка съезжать с темы на тему порядком бесила, но и у этого имелись свои причины. Она могла хотя бы попытаться соврать, и все же предпочла этому игнорирование, чем явно привлекала внимание. Видимо, не решалась самостоятельно начать разговор, ожидая, что я пойду у нее на поводу и начну расспрашивать.

Будто меня это интересовало…

— Я только хотела вас навестить, — пробормотала она, уставившись себе под ноги. — По-дружески. Мы ведь друзья?

— Нет, дорогая моя, мы не друзья. И даже не товарищи. Я просто помог тебе один раз, и ты продолжаешь донимать меня своей назойливостью. Вышло же так, что мы живем в одном доме…

В любой другой ситуации следовало вести себя более аккуратно. С другой стороны, сейчас я находился у себя в квартире и был не в восторге от непрошеных гостей в виде малолетней девчонки с кучей проблем.

От моих слов все ее тело будто сжалось, желая превратиться в одну маленькую точку и исчезнуть. Ее вид вызывал жалость, и как бы я ни хотел выдворить ее прочь, идиотская совесть в придачу к ответственности не давали мне это сделать.

Я вздохнул и сказал, сделав тон более мягким:

— Подойти сюда.

Девочка послушно встала и подошла.

Медленно, чтобы не тревожить ее лишний раз, я коснулся ее руки и приподнял выше рукав потрепанной серой водолазки.

— Отчим снова пьет?

— Да…

Голос ее прозвучал слабо, больше походя на шепот. Лицо скрывал водопад длинных черных волос из-за опустившейся еще ниже головы.

— Наклонись.

Я подался чуть вперед и пальцем провел по ее щеке, стирая косметику.

— Мать участвовала?

Словно ребенок, она помотала головой из стороны в сторону.

— После того, как вы с ней поговорили, она меня больше не трогает.

— Но ситуация не особо изменилась, верно?

— Мм-м…

Кивок.

Устало вздохнув, я отстранился. Сердце отозвалось тупой болью. И одновременно с этим внутри проснулось еще одно чувство, которое я отчаянно пытался подавить последние несколько лет.

— Я все же советую обратиться…

— Нет! — она вдруг резко схватила меня за запястье. — Он сказал, что если я снова кому-нибудь настучу, он нас убьет!

Ее расширившиеся от искреннего ужаса глаза уставились на меня, что причиняло адский дискомфорт. Подавив желание натянуть ей мешок на голову, чтобы больше не видеть этого выражения лица, я высвободил свое запястье из ее цепкой хватки и спросил:

— Нас? То есть тебя и мать?

Осознав, что погорячилась, она неловко отступила назад и снова сцепила пальцы перед собой.

— Угу…

— Ты боишься, — заключил я все так же спокойно. — И за себя, и за мать. Это естественно. Каким бы плохим родителем она ни была, твоя привязанность к ней – совершенно обычное и правильное явление. Но ведь ты ее дочь, а не наоборот, понимаешь? Ее ответственность перед тобой намного больше, чем твоя. Поэтому не стыдись иногда признавать, что испытываешь к ней и негативные чувства.

— М-маме тоже плохо…

— Это не снимает с нее ответственности. Кроме того, таков ее выбор, а не твой. Ты не обязана присматривать за ней, если взамен получаешь только проблемы и уничтожаешь свое будущее. Она уже прожила большую часть своей жизни и выбрала путь, а у тебя еще все впереди. Не позволяй ей тащить тебя на дно вместе с собой.

— Но что мне тогда делать?

Я снова вздохнул. Мне не хотелось этим заниматься.

Я нацепил на лицо широкую улыбку, поднялся и хлопнул ее по лбу.

— Ай!

— Что-что, пить чай! — усмехнулся я. — Идем, откроем твой торт. Сначала поднимем себе настроение, а после подумаем, как все решить. Идет?

Подняв голову, она радостно улыбнулась и шмыгнула носом. В уголках ее глаз застыли прозрачные капельки наступающих слез.

— Спасибо!

Она потянулась было ко мне, но я вовремя выставил перед собой руку.

— Никакого физического контакта со школьницами. Я еще не настолько прогнил.

— И-извините! — ее щеки почему-то залились краской. — Давайте я поставлю чайник!

Подхватив с журнального столика коробку с тортом, она умчалась на кухню. Притворство сошло, сменившись страхом, а затем наступило облегчение. Теперь ее движения казались более легкими.

Я проследил за ее спиной, пока она не скрылась за межкомнатной дверью, после чего позволил себе убрать глупую гримасу добродушия.

Это было лицемерно с моей стороны. Подобный разговор между нами повторялся уже ни раз, и ничего не менялось. Следовательно, у нее не было искреннего желания что-либо изменить. Страх перед будущим, страх перед одиночеством – страх владел ей целиком и полностью, мешая наконец взглянуть на мир иначе, и внутри, вероятно, она догадывалась, что на самом деле эта ситуация ее более-менее устраивала, пока она могла чувствовать себя комфортно в знакомых отношениях. Догадывалась и не могла себе в этом признаться.

В моей власти было изменить ее жизнь. Я мог надавить на нее, на ее мать и отчима. Сделать так, чтобы обстановка для нее стала пусть и не хорошей, но хотя бы улучшилась. В прошлом я уже пытался это сделать, когда обнаружил, что это бесполезно. Какой был смысл, если у нее так и не появилось желания что-либо исправить?

Семнадцать лет – трудный возраст. Уже не ребенок, но еще не взрослый. Время адаптации к возрастающей ответственности за свою жизнь. К сожалению, взросление вовсе не означало избавление от детских травм.

Так мы и существовали. Она предпочитала не замечать пути выхода из ситуации, а я был слишком слаб, чтобы это пресечь. Она видела во мне сиюминутное умиротворение, сосуд, куда она могла выместить свои переживания и дальше продолжать упорно верить, что все ее проблемы решит кто-то другой. Я же пользовался ей, чтобы хоть иногда ощущать себя нужным.

Каждый из нас был по-своему сломлен.

III: Алтарь

— Вы в порядке?

— Что?

Я отвлекся от созерцания плавающего на дне кружки мусора от заварки и поднял голову. Голова начинала гудеть от назойливой тупой боли, но снова принимать обезболивающее не хотелось.

— Вы выглядите… потерянным, что ли, — объяснила Майя, с обеспокоенностью глядя мне в глаза. — У вас что-то случилось?

— Нет, совсем нет.

Откинувшись на спинку стула, я поскреб щетину на подбородке и отложил в сторону чайную ложку, испачканную темным шоколадным кремом.

— Просто подумал кое о чем.

— Не поделитесь? Я вас выслушаю!

Судя по тону, она говорила вполне искренне. С другой стороны, даже если бы я решился поделиться с ней своими проблемами, ничем полезным это бы не закончилось.

В целом, человек всегда считал чужие проблемы не столь значительными, как свои. Это было естественно. Жизнью всегда руководил эгоизм, что служил банальным инстинктом выживания.

Как все сложно…

— Все в порядке. Справлюсь как-нибудь, — на языке еще сохранялась неприятная песочная сладость. — Сейчас лучше заняться твоей ситуацией.

С тяжестью поднявшись на ноге, я открыл холодильник и кинул ей в руки прохладный тюбик с широкой крышкой.

— Как допьешь, сходи умойся. Сотри с себя свою маскировку и намажь этим синяки. За пару дней сойдет.

— Спасибо…

Воздух пропитался неприятной атмосферой, чувствовалась напряженность. Тем не менее, как бы она ни хотела отрешиться от реальности, не стоило затягивать.

Оглянувшись на девочку, теребившую в руках серый тюбик с дешевой наклеенной этикеткой, я похлопал ее по макушке. Движение вышло непроизвольным.

— Можешь остаться здесь, пока твой отчим не успокоится.

От этой новости ее глаза с надеждой вспыхнули.

— Правда?!

Я кивнул.

— Правда. Но я надеюсь, что ты используешь это время, чтобы подумать над моим прошлым предложением, а не просто будешь валяться на кровати и пялиться в телевизор.

Майя фыркнула.

— В телевизор? У вас ведь только несколько каналов, и те только новости крутят! И как вы только с ума не сошли? Там же сплошная пропаганда и всякий… Ай! За что?

Получив щелбан, девочка вскрикнула и потерла лоб.

— Идиотка. Ты серьезно думаешь, что интернет как-то отличается?

— Ну конечно! — она явно не понимала. — В интернете ты сам выбираешь, что смотреть, и интересного намного больше!

Вздохнув, я на секунду прикрыл глаза, не зная, как объяснить проще.

— Не имею ничего против развлечений, но без контроля это тоже перерастает в зависимость. Уже не говоря о том, что пропаганды в интернете даже больше, чем в телевизоре, просто люди не хотят это признавать. Мы верим в то, что нам приятно, понимаешь?

Ее брови сошлись на переносице, изображая сложные мыслительные процессы.

— Ну, кажется…

— Ладно, забудь, — махнул я рукой. — В общем, подумай над моими словами, а вечером мы с тобой еще раз сядем и поговорим подробнее.

— Хорошо! — она подскочила и шутливо отдала честь. — Обещаю, я вас больше не разочарую! Тогда, может, вместе посмотрим какой-нибудь сериал? Я слышала, этот новый про драконов вполне неплох!

Уже в который раз за день я устало вздохнул.

— Ты меня вообще не слушала, что ли?

— Эм…

— Не изображай сожаление, я все равно не поверю. Сиди здесь и думай. И чтобы вечером я услышал от тебя хотя бы развернутую и внятную речь, поняла?

— Угу. Стойте, — когда я развернулся, она подалась вперед и схватила меня за рукав. — Вы что, куда-то уходите?

— Конечно. Одна ты ничего не сделаешь. Пойду спущусь, побеседую с твоими родителями.

Кровь от ее лица мигом отхлынула.

— Нет! — тут же возразила она. — Туда сейчас нельзя! М-мама наверняка спит, а отчим с его дружками под градусом вообще неадекватные!

Я аккуратно отвел от себя ее руку и коротко сжал ее.

Прикосновения – странная штука. Нежеланные, они воспринимаются как нечто грязное, порочащее твое тело, но от доверенного человека внушают тепло и надежность, чувство близости и опоры. Возможно, человеку порой требуется ощущать себя связанным с кем-то, и физический контакт является самым простым способом это сделать.

— Понял. Не бойся, я лишь взгляну. Если все так, как ты говоришь, просто вернусь обратно. Идет?

Ее взгляд упал на мои пальцы на ее запястье. Очевидно, ей не хотелось оставаться в одиночестве, и она не торопилась соглашаться.

— И еще я хочу убедиться, что твоя мама в порядке. Обещаю, ничего плохого не случится. Да и в магазин надо бы сходить, куплю что-нибудь нормальное поесть.

Я продолжал настаивать, и девочка быстро уступила.

— Только не спорьте с ним, хорошо? — слабо пробормотала она.

— Я знаю, с кем разговариваю. Мы с ним уже беседовали, и я прекрасно понимаю, во что это может вылиться. Я последний человек, который станет лезть на рожон и рисковать своей спокойной жизнью.

Вернувшись в комнату, я натянул поверх домашней футболки толстовку с капюшоном, сменил штаны на плотные темные джинсы, взял с собой телефон и пошел к выходу.

— Доешь торт, сладкое поднимает настроение.

Майя вышла в прихожую с видом, будто провожает супруга в последний бой, с которого он вряд ли вернется живым. Надежда смешивалась с обреченностью и страхом.

К чему так нагнетать?

— А вы? Я и вам половину оставлю.

— Не стоит, — я отмахнулся, накинув куртку. — У меня сегодня несварение, не хочу усугублять. Ладно, я пошел.

Сунув ноги в туфли, я оставил ключи на вешалке и вышел на лестничный пролет.

— Закройся и не открывай никому, кроме меня, поняла?

— Угу.

— Все, давай. Скоро вернусь.

— Буду ждать…

Я закрыл дверь и подождал, пока замок щелкнет несколько раз, убедившись, что Майя все же послушала и сделала хоть что-то по моему велению.

К горлу снова подкатила желчь. Хотелось припасть к унитазу и вывалить все, что накопилось в желудке, но я не стал это делать перед девочкой: либо из банальной вежливости, либо не желая показывать свою слабость.

Сосредоточившись, чтобы подавить рвотный позыв, я откашлялся и с недовольной гримасой провел языком по пересохшим губам.

Хотелось закурить.

— Сначала в магазин.

Выходить наружу в такую мерзкую погодку не хотелось. Впрочем, сегодняшний день в принципе ничем не радовал, так что не грех было сбегать за бутылочкой горячительного и еще одной пачкой сигарет.

Я начал спускаться по лестнице, когда телефон в кармане вдруг зазвонил, от чего по дому эхом пронесся громкий перелив веселой мелодии.

— Проклятье. Кто там еще?

На экране высветился незнакомый номер. Как правило, это не предвещало ничего хорошего. С другой стороны, мысль проигнорировать звонок и затем с приступом паранойи гадать, что произошло, и кому я понадобился, тоже меня не устраивала.

— Алло? — ткнув на иконку приема, сказал я.

— Здравствуйте, — раздался искаженный связью женский голос. — Прошу прощения, вы «…», верно?

Будничный тон женщины, напоминающий типичный говор клерка из какой-нибудь службы поддержки, и прозвучавшее имя уже намекали на нечто хлопотное.

— Да. Что-то случилось?

— Видите ли, ваш отец попал в больницу. Судя по его словам, на него ночью напали и ограбили. Не беспокойтесь, травмы не опасны для жизни. Сейчас с ним все в порядке, он спит после укола обезболивающего. Он дал ваш номер и сказал, что вы его заберете. Вы сможете подойти в ближайшее время?

Я убрал телефон от уха и сбросил звонок.

Дождь на улице немного стих, но прогноз погоды обещал ливень ближе к обеду, так что стоило поторопиться. Сладкого на сегодня было достаточно, поэтому возьму что-нибудь разогреть в микроволновке.

Я спустился вниз еще на пару этажей. Телефон, предварительно поставленный на беззвучный режим, завибрировал.

В конце концов, эта женщина не сделала мне ничего плохого, да и вряд ли мне перестанут названивать. Следовательно, стоило ответить и объясниться, чтобы избежать дальнейших неприятностей.

— Послушайте, — сразу же начал я, ответив на звонок, — понятия не имею, что он вам сказал, но лучше обратитесь к его семье, хорошо? Мы с ним никак не связаны.

— Но он назвал вас своим сыном. Это верно?

— Да.

— Молодой человек, — будто собираясь меня отчитывать, изменилась в голосе женщина, — не знаю, какие у вас отношения…

— Вы правы, — оборвал ее я, прекрасно зная продолжение.

— Что, простите?

— Я говорю, вы правы, — повторил я вежливо. — Вы не знаете. Поэтому не звоните больше по этому номеру и не беспокойте меня. Благодарю.

Я снова скинул вызов.

Удивительно, но я сам не заметил, как дошел до первого этажа и оказался прямо у выхода. Стоило мне толкнуть дверь, как в лицо тут же ударил прохладный свежий воздух, насквозь пропитанный влагой. По навесу бодро стучали капли дождя, мимо, прикрывая голову рюкзаком, пробегал по тропинке какой-то младшеклассник.

Накинув на голову капюшон, я вышел наружу и торопливым шагом направился в сторону ближайшего магазина, шлепая обувью по лужам.

Простое на первый вид действие навевало воспоминания о детстве, когда мир вокруг не казался еще таким мрачным и пропащим. Тогда все было… счастливее? Интересно, это потому, что в детстве банально не осознаешь того дерьма, что происходит перед глазами, или раньше моя жизнь и правда была лучше? Не знаю…

Люди, что тогда еще были живы. Люди, что тогда еще не опустились на дно. Люди, с которыми я тогда еще не был знаком, которые еще не существовали в моей жизни.

Слишком сложно. С другой стороны, стоило напрячь память и прокрутить в голове события тех дней, я понимал, что не особо они и отличались. Даже тогда в сердце каждого из них уже роилось отчаяние. С возрастом лишь все ухудшилось, стало выплывать наружу.

— Ничего удивительного. Чем дольше лежит труп, тем больше от него смердит.

Я остановился посреди дороги и огляделся.

Крупные капли воды падали на лицо, размывая взор. Тем не менее, сколько бы я ни оглядывался, так никого и не увидел.

Что это было? Схожу с ума?

Голос не был мне знаком. Я не слышал его ни разу в жизни и уж точно мог отличить свои мысли от реальности.

Простояв еще несколько секунд, вслушиваясь в шум автомобильных покрышек о мокрый асфальт где-то неподалеку, ответа я так и не получил, и мне ничего не оставалось, кроме как перестать стоять столбом под дождем и продолжить путь.

Быстрым шагом я дошел до магазина и остановился перед раздвижной дверью. Тем не менее, механизм не торопился на меня реагировать.

Я отошел чуть назад и снова приблизился. Помахал рукой над головой, решив, что датчик, возможно, заглючил.

Ноль результата.

Из двери сбоку с надписью «Для персонала» вышла тучная женщина в накидке с названием магазина и, изобразив на лице максимальное раздражение молча ткнула пальцем куда-то в сторону.

Проследив за ее пальцем, я наткнулся на приклеенный с другой стороны листок бумаги, на котором значилось: «Закрыто на техобслуживание».

— Ясно…

Желание закурить с каждой секундой становилось все больше. Что хуже, желудок после съеденного для приличия маленького кусочка торта начал будто скручиваться в узел от спазмов.

Желчь внезапно ринулась вверх по пищеводу.

Не сдержавшись, я припал к стоявшей рядом мусорке и вывалил наружу всю сегодняшнюю еду вперемешку со сгустками крови.

— Кха-кха!..

Когда спазмы утихли, я промочил ладонь под дождем и вытер рот, после чего с облегчением выдохнул.

Вдруг по стеклу постучали. Обернувшись, я увидел ту же тучную женщину, которая, как оказалось, никуда не ушла и стала невольным свидетелем всего этого действа.

Ее взгляд буравил меня с явным осуждением и отвращением.

— Прошу прощения.

Я улыбнулся и показал ей большой палец.

Неудобно вышло.

Снова пришлось выйти под дождь. За каких-то несколько секунд, что я стоял у входа в магазин, ветер резко усилился, от чего крупные капли холодной влаги широким потоком метались из стороны в сторону, плетью хлеща по стенам близлежащих строений.

Где-то над головой, этаже так на седьмом располагавшейся рядом девятиэтажки, что-то грохнуло. Лист металла, служивший балкону крышей, наполовину оторвался от рамы и забарабанил, заставляя сердце каждый раз содрогаться в ритм от громкого звука.

Атмосфера не предвещала ничего хорошего. Я никогда не полагался на свою интуицию, потому что еще ни разу она не говорила мне правду, однако сейчас все внутри буквально кричало мне о том, что стоит развернуться прямо сейчас и вернуться в квартиру.

Вздохнув, я посмотрел дальше вдоль дороги, где находилась небольшая продуктовая лавка. Если шагать побыстрее, добраться до нее можно было минут за десять.

Я снова взглянул на небо.

Усилившийся ветер нагнал туч, и сейчас они все роились над городом, сопровождаемые далеким громом, напоминавшим утробный рык какого-нибудь древнего потустороннего существа.

— Проклятье.

Натянув капюшон посильнее, я сунул руки в карманы и припустил по тропинке дальше.

Одежда быстро промокла. Подошва хлопала по лужам, и ступни окутало неприятное чувство тягучей холодной влаги, от которой почему-то резко свело мочевой пузырь.

— Что за напасть…

Поворачивать назад было уже поздно, поэтому я прибавил ходу. Стремительно ухудшающаяся погода создавало такое впечатление, что с каждым моим шагом я пересекал некую дорогу жизни, все дальше и дальше погружаясь во мрак гибели и мертвечины.

В носу даже неприятно защипало от запаха тухлятины. Я уж думал, что снова галлюцинации, но, повернув голову в сторону источника запаха, наткнулся на несколько выпотрошенных трупов животных, лежащих под деревом.

Пропитавшаяся водой шерсть, испачканная кровавыми разводами, слиплась, огибая задубевшую шкуру. Вдоль брюха шли длинные рваные разрезы, сквозь которые наружу выглядывали части гниющих внутренних органов.

Лапы кошки были сломаны и вывернуты в суставах в другую сторону. Собаку ждала участь не лучше: кто-то продел металлический прут ей в задний проход и воткнул другой конец в землю, сделав что-то вроде жуткого трофея. Последний же, ничем не примечательный голубь, и вовсе оказался расчленен. Отрубленная голова его лежала на земле, а вокруг нее, образуя то ли трапецию, то ли кривой прямоугольник, были старательно выложены по отдельности крылья, лапы и кусочки истерзанного в клочья туловища.

Я невольно остановился, пораженный данной картиной. Меня удивляло, что никто еще не убрал это ужасающее произведение больного ума, и все же, стоило признаться, имелось в этом нечто по-своему цепляющее, будто детское возбуждение, когда занимаешься тайком от родителей чем-то ими запрещенным.

Не обращая внимания на разгулявшийся ливень, я завороженно смотрел на данное изуверство, и чем дольше я это делал, тем больше мне казалось, что пустые остекленевшие глаза мертвых животных начинают смотреть прямо на меня, и волосы на загривке встали дыбом от ощущения пробирающего до костей смертного хлада.

Я сделал шаг ближе. Искалеченные трупы животных завлекали меня, но не желанием разделить, насладиться произошедшим безумием, а скорее интересом перед любопытной загадкой.

Кто это сделал? Зачем? И что творилось в тот момент в его голове?

Вытащив из кармана телефон, я прикрыл его рукой от дождя и открыл приложение камеры. Наконец я нашел хоть что-то необычное, и у меня, очевидно, появилось желание запечатлеть это на память, чтобы потом, когда станет совсем скучно, поразмышлять о возможных мотивах живодера.

— «…»!

В шуме дождя и ветра внезапно прозвучало мое имя. Я слышал его второй раз за час, и теперь уж точно не ожидал от сегодняшнего дня ничего хорошего.

Я повернул голову, убирая телефон. Ощущение грядущих проблем многократно усилилось, когда я увидел идущее по направлению ко мне знакомое лицо, спокойно вышагивающее под ручку с каким-то рослым бородатым детиной, чье лицо прикрывал край черного зонта.

— Не поверишь, я как раз собиралась к тебе зайти! — сказало знакомое лицо, неторопливо приблизившись.

— Ты права, не поверю, — ответил я, сразу же вернувшись взглядом к трупам животных. — Что же тебя привело?

— Помнишь, мои родители дарили нам дорогой комплект белья? Ты еще сказал, что тебе неудобно спать на такой пачке денег, и забросил его дальше в шкаф?

Я кивнул.

— Угу. Оно там так и валяется.

— В тот раз я забыла его забрать вместе с остальными вещами, поэтому решила зайти сегодня… Ох, что за мерзость!

Знакомое лицо заметило наконец небольшой оккультный алтарь и испуганно вскрикнуло, сразу же отшатнувшись.

— Боже, да тут у вас какой-то псих водится, я смотрю?

Придержав знакомое лицо за поясницу, рослый детина впервые подал голос. В отличие от производимого внешнего впечатления, голос его звучал вполне себе обычно, правда слегка гнусавил, словно нос его забился.

— Почему этот кошмар еще никто не убрал?!

— Из-за дождя, наверное. Не каждый вылезет в такую погоду из дома.

Я согласно промычал в ответ на слова верзилы.

— Мы сами чисто проходом, — продолжал он. — Тутнедалеко неплохая кофейня, думаю приобрести себе небольшой бизнес. Назначили встречу на сегодня, а погода, как назло, разгулялась. Жаль, прогноз заранее посмотреть не додумался.

— Да.

— Что?

— И правда жаль, — подтвердил я его слова. — Ну, пожалуй, я пойду. У вас, смотрю, и своих дел достаточно. Не буду надоедать вам своим присутствием.

Я было развернулся, чтобы пойти дальше до ларька, как кто-то резко схватил меня за рукав и настойчиво потянул обратно.

Что за идиотская привычка у людей хватать друг друга?

— Стой! Я же сказала, что мы собирались зайти к тебе за…

— Я помню, — прервал ее я. — Прошу прощения, сегодня уже не получится. Приходите завтра. А еще лучше дайте мне свой адрес, я вышлю все по почте.

— Ну-ну, не заводись так, дружище, — громила сделал шаг ближе и навис надо мной, как небоскреб над обычной многоэтажкой. — Анна сказала, что вы вроде как спокойно расстались. Надеюсь, так и есть?

Я нахмурился. «Заводился» ли я?

Прислушавшись к самому себе, я не ощутил никаких особых эмоций. Разве что раздражение и желание оказаться как можно дальше отсюда. А еще, разумеется, наконец закурить.

Вздохнув, я медленно проговорил:

— Скажу честно, не имею ни малейшего желания контактировать ни с кем из вас. Сегодня у меня выдался дерьмовый день с самого утра, я просто хочу сходить в магазин, выпить и расслабиться.

К счастью, новый молодой человек моего знакомого лица оказался довольно понятливым собеседником.

— Окей, мы тебя поняли. Ты уж прости, если как-то задел. Меня зовут Тим, я жених Анны, — он протянул мне листок с накарябанным на нем адресом и номером телефона. — Можешь отослать сюда? Или позвони, я сам заеду.

Я принял листок и кивнул. Как предусмотрительно.

— Тогда мы пошли.

— Н-но!..

— Идем. Не стоит ругаться на пустом месте.

Положив руку ей на спину, он аккуратно повел ее дальше по дороге.

— Не хочет контактировать он, как же! — послышался за спиной голос. — Снова, наверное, прячет у себя эту нищую малолетку!

— Серьезно? Так ты правду говорила, что он… ну, педофил?

— Конечно! Именно поэтому я его и…

Я молчаливо смотрел на их удаляющиеся силуэты, скрытые отчасти широким черным зонтом, слегка прогибающимся от сильных порывов ветра.

Не стоило отрицать, в какой-то мере я повел себя неправильно. Какими бы взрослыми и самодостаточными мы ни пытались казаться, всегда найдется вещь, способная задеть до глубины души и вытащить наружу того самого буйствующего в слезах ребенка, которому плевать на нормы приличия, и он лишь хочет получить свое, излить накопившееся недовольство.

С другой стороны, влияние то времени или нет, в последние несколько лет я все чаще встречал людей, что даже не пытались скрыть свое другое инфантильное «я».

Дождь продолжал лить с прежней силой.

Одежда промокла насквозь. Не ощущалось больше ни тепла, ни защиты, только бесконечный холод, от которого негде было скрыться.

Бросив последний взгляд в сторону загадочного алтаря, я развернулся и неспешно зашагал прочь.

IV: Впустую

— Здрасьте, — поздоровался я с низеньким лысым старичком, чье лицо почти наполовину прикрывала густая седая борода.

— Здрасьте, здрасьте, юноша, — веселым тоном прохрипел он в ответ. — Ну и ливень, скажи? А обещали небольшой дождик.

Стянув с головы тяжелый от напитавшей его влаги капюшон, я пожал плечами и с характерным хлюпаньем прошел к прилавку.

— Метеорология – наука не совсем точная.

Цепкий взгляд темно-карих взгляд из-под белых бровей окинул меня с головы до ног, после чего старик цокнул языком и покачал головой.

— С тебя хоть воду добывай, для голодающих Африки. Чего ж ты выперся в такую погоду? Сидел бы в тепле. Вечно у вас в заднице зудит, дай только побегать да здоровье себе угробить.

Я невольно улыбнулся. Хоть он и ворчал, раздражения у меня это не вызывало. Скорее воспоминания о детстве, так как голос его звучал мягко, без желания самоутвердиться.

— Трубы горят, дед, — в шутку пробормотал я. — Мне бы опохмелится, понимаешь?

Старичок закивал, опершись одной рукой на прилавок.

— Ага, ври больше, малец. Так что надо-то? Давай говори быстрее и уходи, а то весь пол зальешь, до вечера не отмою.

— Говорю же, выпить мне надо, — я достал из кармана потрепанный кожаный бумажник. — Что из крепкого имеется?

— Водка имеется, — тут же последовал ответ, и из-под прилавка выглянула прозрачная бутылка. — Вот эта хорошая, горло не дерет. Если в морозилку на полчасика поставишь – как раз для таких щуплых пареньков, как ты.

Я показал старичку большой палец.

— Понял. И еще сигареты, вон те, в красной пачке.

Цена оказалась несколько больше, чем в обычном магазине, однако выбирать сейчас было не из чего.

— Бурда, — не упустил шанса прокомментировать дед, но пачку на прилавок поставил. — Закусить? Огурцы имеются, домашние, лично закатывал. В полцены уступлю.

Рядом с водкой и сигаретами появилась небольшая банка огурцов без этикетки. Не имея ничего против, я кивнул.

— И еще мне бы чего-нибудь съестного…

— Макароны, сосиски и майонез? Полный джентльменский набор.

Рассчитавшись со стариком, я с пакетом в одной руке вышел наружу и уже хотел было закурить под навесом, как из-за двери донеслось:

— Не дыми тут только! Все сюда летит!

Я взглянул на запечатанную пачку и со вздохом убрал ее в карман, решив все-таки добраться до дома и утолить свой никотиновый голод на балконе, в спокойной атмосфере, где мне никто не сможет помешать.

Дорога обратно заняла на порядок меньше времени. По дороге мне больше не попалось ни одно знакомое лицо. Улицы пустовали, только автомобили изредка проезжали мимо, шурша шинами по мокрому асфальту, да кто-то такой же незадачливый бежал домой.

Не останавливаясь, я добежал до своего подъезда и сразу же прошмыгнул внутрь, пару раз громко топнув ногами о пол, чтобы стряхнуть хотя бы часть проникнувшей в обувь воды.

— Вот это приключение.

Я помнил, что обещал Майе зайти к ее родителям. Хоть я и решил сделать это после того, как забегу в магазин, мой выбор явно был неудачным. После такого похода не хотелось больше ни в чем разбираться, да и с моим нынешним видом можно было только милостыню на вокзале просить.

Расстегнув куртку, я зашлепал по ступеням, намереваясь для начала сходить переодеться и привести себя в порядок.

Лампочки на пролетах едва слышимо гудели от напряжения. Свет изредка мигал, на пару мгновений погружая лестницу во мрак. Стояла такая тишина, что невольно становилось как-то неуютно в груди, будто рядом витал запах смерти.

Уже в который раз за день затылок кольнуло недоброе предчувствие.

— С этой дурындой же ничего не могло случиться за полчаса?

Тревога не спадала, как бы я ни рационализировал ситуацию, так что я прибавил ходу, начав перепрыгивать через одну ступень.

Через тридцать-сорок секунд такого забега я оказался у обшарпанной двери квартиры Майи. Пытаясь убедить себя, что все в порядке, я потянулся пальцами к круглой дверной ручке, ожидая, что дверь будет заперта, однако последняя, словно назло, с тихим скрипом приоткрылась.

Изнутри послышались сдавленные рыдания.

— Есть здесь кто? — громко спросил я, переступая порог. — Я вхожу!

В нос ударил терпкий мускусный запах немытого тела вперемешку со спиртовой вонью и жженым табаком. В темной прихожей грудой была свалена одежда, рядом валялись какие-то пустые коробки и обувь. Некогда яркие цветочные обои посерели от времени и въевшегося в бумагу дыма.

Я уже хотел окликнуть хозяев еще раз, как дверь в комнату широко распахнулась, и навстречу мне, залитая слезами и с огромным синяком под глазом, бросилась женщина лет сорока в не раз стиранном махровом халате, под которым проглядывалась порванная блузка и колготки.

— Это вы! — с искрой надежды в голосе закричала она и тут же бухнулась на колени, словно мгновенно обессилев. — Пожалуйста, помогите ей! Они… Они хотят ее продать! Вы должны ей помочь! Моя девочка, моя девочка… прости меня…

Женщина, не совладав с эмоциями, снова принялась рыдать и уткнулась лицом в пол, продолжая бормотать нечто бессвязное. От нее доносился резких запах алкоголя, а язык едва ворочался от опьянения.

Я молча поставил пакет на землю.

Я ничего не понял. Ситуация напоминала постановку какого-то начинающего режиссера, который не успел набить руку на подаче сюжета. Впрочем, было очевидно, что ничего хорошего ждать не приходилось.

Вылетев из квартиры, я бросился на лестницу, когда сверху раздался громкий крик, как нож масло прорезавший воздух, и что-то с хрустом грохнулось, рассыпаясь на осколки.

Я пролетел на одном дыхании несколько этажей. До моей квартиры оставалась всего пара пролетов.

— Хватит упираться, мерзавка неблагодарная! Я, значит, трачу на тебя свои деньги, свое время, а ты отказываешься мне возместить хоть малую его часть?!

— Нет! Отпустите меня!

— Заткнись! Ты знаешь, что будет с твоей мамашей, если не перестанешь голосить?

— Вас в тюрьму посадят!

— Пусть попробуют, ха! В прошлый раз попытались – и что? Да ни хрена мне не будет, поняла? Ничего она против меня не скажет! А если скажет, я сначала тебя прирежу, а потом и ее, за компанию! Отправитесь всей семейкой на тот свет, полный набор соберу!

С каждой секундой голоса над головой становились все громче. Судя по хохоту, там их было человека четыре, не считай самой девочки.

Я поднял взгляд выше. Двоица стояла у квартиры, заглядывая внутрь, пока в самой квартире стоял гвалт, и что-то постоянно падало вниз и с треском разбивалось.

— Господа, — замедлившись, я окликнул двоицу снаружи, — можем мы спокойно переговорить?

Они развернулись. Того, что справа, я помнил с тех времен, когда в прошлый раз заглядывал к Майе в гости, а лицо его сложно было не запомнить: обрюзгшее, заплывшее жиром и с длинным безобразным шрамом, шедшим через весь правый глаз до скулы.

Новичок слева стал для меня неожиданностью. Прежде всего, потому что этот сутулый коротышка с лысиной на макушке постоянно ругался с их троицей в прошлом, и я никогда не думал, что они станут товарищами по пьянству.

— О, это ж наш добрый доктор, — жирдяй хохотнул и спустился мне навстречу. — Ну здорова, доктор. А мы тут решили тебя навестить, проверить, не делаешь ли ты чего недоброе с доченькой нашего друга, — они с коротышкой переглянулись. — Он ведь ее так любит, так любит. Ха-ха!

Он протянул мне руку, и я ее спокойно пожал.

— Я не доктор, всего лишь работал психологом в школе.

— Работал? — переспросил лысый, опершись на перила. — Чего ж в прошедшем времени? Уволили?

Я покачал головой.

— Нет, сам ушел.

— Почему это?

— Надоели эти подростки со своим пустым нытьем, — искренне ответил я. — А теперь, может, все-таки поговорим?

В следующий миг из-за двери моей квартиры показалось крупное тело в клетчатой рубахе с подвернутыми рукавами, растянутых трениках и с резиновыми тапочками на ногах. Короткие сальные волосы мужчины были залиты водой, а лицо перекосилось злобным оскалом.

— Вот сучка, кто научил тебя огрызаться старшим? Ну погоди, вот до дома дотащу, вобью в твою пустую башку немного ума! Что мамашка, что дочка, херова порода…

Пальцы его правой руки стискивали длинные волосы. Девочка хваталась за его запястье, пытаясь вырваться из хватки, но ей природой не было суждено противостоять стокилограммовому мужчине со своим хилым тельцем.

За ними, подкидывая в воздух мою фигурку в виде золотой денежной жабы, вышел еще один знакомый приятель, в выглаженном посеревшем от старости костюмчике и налакированных туфлях.

Вот она, картина нашего общества во всей своей красе. Тусовка люмпенов, с которыми я, к своему несчастью, умудрился связаться.

Протолкнувшись мимо толстяка и коротышки, я преградил путь отчиму.

— Советую остановиться, — как можно увереннее проговорил я, пытаясь не показывать нервозности. — Не стоит распускать руки, особенно по отношению к несовершеннолетнему ребенку. Мы все помним, как это чуть не закончилось для тебя в прошлый раз.

Мужчина вышел на лестницу и возвысился надо мной, продолжая тащить за собой девочку. Он стоял на пару ступеней выше, из-за чего я значительно проигрывал ему в росте, изначально обрекая себя на положение значительно ниже.

Я перевел взгляд на Майю. Вся ее косметика неряшливо размазалась по лицу. Правая щека припухла, краснел назревающий синяк.

Она уставилась на меня в ответ со страхом и мольбой в глазах, будто я что-то мог сделать в этой ситуации. Я же, в свою очередь, изначально приготовился к худшему и надеялся, что хоть кто-то из соседей успел вызвать полицию. Иначе мне придется как-то разойтись с алкогольной четверкой и вызвать ее самостоятельно.

Я снова посмотрел на мужчину. Мои угрозы явно для него ничего не значили, поэтому я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы развернуть разговор в более умиротворяющее русло, когда его кулак вдруг метнулся вперед и угодил мне под ребра.

Одного этого удара хватило, чтобы весь воздух мгновенно покинул легкие, а ноги обессиленно подкосились.

Закашлявшись, я отступил назад, где меня тут же взяли под руки толстяк и коротышка.

— Ну-ну, товарищ доктор, аккуратнее надо быть, — прошепелявил слева лысеющий мужичок. — Смотрите, оступились. Повезло, что мы тут как тут, а то бы улетели вниз, как пить дать.

Толстяк одобряюще хохотнул, оценив шутку товарища.

— Не трогайте его! Хватит!

— Тихо, мерзавка!

Майя было закричала, но отчим хорошенько тряхнул рукой, и она, едва не свалившись вниз, испуганно затихла, продолжая сдавленно всхлипывать.

Немного придя в себя, я поднял голову – лишь для того, чтобы пересечься взглядом с уже знакомым мне волосатым кулаком, чье приближение напоминало полет в лицо здоровой кувалды.

Если кто из диванных воителей думает, что драться так просто, спешу разочаровать. Непривычный к этому делу человек редко оказывается способным противостоять кому-то из другой весовой категории. Кроме того, даже слабый удар в челюсть может привести к потере сознания, не говоря уже об ударе от такого борова.

— Слышь, психолог, — мне в лицо дыхнуло перегаром и нечищеными зубами, — я думал, мы с тобой в прошлый раз добазарились, не? Я даже великодушно простил тебе, что ты совал нос не в свое дело. По-моему, мы условились, что ты оставляешь девку в покое, а мы с моими друзьями не делаем из тебя инвалида на коляске. Мы что, друг друга не поняли?

Я тряхнул головой, пытаясь вернуть мысли в порядок. В ушах гудело.

Адреналина не было, и боль я ощущал более чем прекрасно. Казалось, череп готов в любой момент треснуть по швам и развалиться, выпустив наружу все содержимое.

— Если уж кто и распускает ручонки, то это ты, не считаешь? — продолжал бормотать мне в ухо пропитый голос. — Весь дом уже в курсе, что ты, мать твою, жалкий педофил. Думаешь, кто-то будет против, если мы тебе отрежем твое хозяйство? За твои-то грешки?

Я понятия не имел, что можно сделать в такой ситуации. Иногда ты просто бессилен. Мало кто готов с этим смириться, но что поделать, лучше перетерпеть и остаться жить, чем позволить себе минуту славы и действительно закончить инвалидом.

— Я просто хочу… поговорить… — промямлил я сквозь зубы.

— Никаких больше разговоров. А сунешься еще раз – всех порешу, понял? И семью твою, и ту твою подружку в том числе.

Спросите, откуда у таких людей такая власть? Проблема в том, что они и вправду в какой-то мере безумцы. Уверяю, для некоторых людей тюрьма – не приговор, и она слабо их останавливает, за счет чего они способны творить любые бесчинства, пока их в очередной раз не поймают и не посадят на пару-другую лет.

Паразиты… Бесполезные существа, отбросы общества и системы, не нашедшие себе места в мире. Сломленные, потерянные, передающие свое гнилое наследие дальше и дальше, медленно разрастаясь, словно чума.

— Что ты собираешься с ней делать?

— Не твое дело, — он похлопал меня по щеке; этот жест был призван унизить меня, тем самым придавая себе больше величия.

— Ты ведь осознаешь, что это может стать твоей самой глупой идеей? — я попытался надавить на оставшиеся крохи его разума. — Если станешь торговать ей, точно не отделаешься всего лишь несколькими годами за решеткой. Стоит ли оно того?

Его губы растянулись в кривой ухмылке. Он развел руками.

— А что, не хочешь делиться? — снова удар под дых. — Не думаю, что какой-либо мужик в здравом уме стал бы просто так таскаться с какой-то сопливой девчонкой. Значит, оказывает она тебе кое-какие услуги, верно? Вот я и подумал, раз на товар есть спрос, почему я должен давать ему портиться? На молоденьких сейчас особый интерес, сечешь? Ну, ты-то точно сечешь.

Во рту появился неприятный железный привкус. От прошлого удара я ненароком прикусил язык.

— Кстати, раз уж я пока ее отец, то и расплачиваться надо со мной.

Он тренированным движением похлопал ладонью по моей куртке, сунул пальцы во внутренний карман и выудил бумажник, после чего, убедившись в наличии денег, с насмешкой хлопнул им меня по носу.

— А ты, — обратился он к Майе, — заткнись и слушайся, если не хочешь, чтобы твой дружок сегодня ночевал в лесу метра на три под землей. Вникла в суть?

Он тряхнул рукой, и девочка сразу же закивала. То ли из стыда, то ли по какой-либо другой причине, на меня она старалась не смотреть и постоянно отводила взгляд.

— Ладно, я пошел. Этот жлоб скоро должен заехать. А вы тут втолкуйте нашему другу-доктору, что геройствовать – плохая затея для такого интеллигента.

Я вздохнул. Я просил ее не открывать дверь, но, видимо, она снова поддалась на угрозы отчима. Тут уж я сглупил сам, ведь знал, чего от нее ожидать.

Они с Майей спустились вниз по лестнице. Я же остался в компании троицы, словно вышедшей из какого-нибудь бородатого анекдота.

— Ты уж прости, парнишка, но думать раньше надо было, — похлопал меня по плечу толстяк, даже как-то с сочувствием. — Мы ж тебя предупреждали не лезть в чужие дела.

Я улыбнулся. Улыбка моя вышла скорее нервной, чем призванной показать отсутствие у меня страха.

О, страх был – и много. Не люблю боль…

— Как говорится, стисни зубы и терпи. Дело говорю?

Двое продолжали держать меня за руки. Третий, в костюмчике, спустился ниже и, хохотнув, замахнулся сжатой в руке позолоченной жабой.

V: Срыв

Я очнулся на обувном коврике своей квартиры. Воспоминания под конец мутнели, но меня любезно донесли до дома и даже услужливо прикрыли за собой дверь. Разве что не положили на кровать с чашечкой свежезаваренного эспрессо.

Голова ужасно гудела. По ощущениям, заплыло все лицо, и от спекшейся крови раздувшаяся кожа покрылась твердой коркой.

— Кха-кха!..

Я сплюнул скопившуюся во рту кровь, после чего прошелся языком по ноющим деснам и, обнаружив шатающийся зуб, недовольно цокнул.

Услуги стоматолога в нынешнее время стоили слишком дорого. Обычный человек из нашего города нормальную пломбу мог позволить себе не всегда, не то что вставить целый зуб. И на ком же они делали себе такие кассы, что расплодились подобно грибам после дождя?

На четвереньках я пополз по коридору. Ноги дрожали, а руки никак не могли разогнуться, застыв камнем в скрюченном состоянии. В районе промежности ощущалась неприятная влага, и я молился, чтобы это было от дождя, хотя логика и память утверждали обратное.

Едва не свалившись раза три по пути, я добрел до кухни, схватился за край стола и приподнял свое туловище выше. Трясущиеся пальцы не с первого раза обхватили ручку графина.

Хлебнув воды, чтобы вымыть изо рта остатки крови и промочить пересохшее до состояния пустыни горло, я взглянул на свое лицо в отражении стекла и неловко хихикнул.

Честно говоря, сейчас я себе напоминал какого-нибудь карикатурного монстра-злодея из старых мультиков. Хоть прямо сейчас выходи на улицы и пугай детей своим видом.

— Шрамы же останутся… — недовольно хмыкнул я.

Следующей моей целью стал холодильник. Не вставая с пола, я открыл дверцу и взял с нижней полки пластинку с обезболивающим, закинув в рот сразу три штуки для верности, после чего набрал льда из морозилки и приложил его к лицу.

— Ох, черт!

От боли я невольно зашипел сквозь зубы. С другой стороны, вода от подтаивающего льда позволила мне смыть немного крови с глаз, чтобы прочистить обзор.

Я пощупал на пробу свою грудь, которая тут же отозвалась мучительной болью, будто врезающейся прямо в легкие.

Удивительно, но по сравнению с физической болью душевная сразу отходит на второй план. Собственно, поэтому появляется столько людей, готовых наносить вред самому себе, чтобы заглушить ментальные страдания.

Я вытащил из кармана пачку сигарет. От ударов она вся смялась, и я принялся открывать ее, надеясь, что хоть что-то уцелело.

— Замечательно…

Я перевернул ее вверх дном. На пол посыпался табак вперемешку с фильтрами и порванной бумагой. Лишь на парочке осталось хоть что-то годного для использования.

Обхватив рассеченными губами одну из более-менее сносных сигарет, я взял в руки зажигалку и чиркнул кремнем.

Ноль результата. Видимо, дождь не пошел ей на пользу.

— Ох, да ладно, — с обидой покачал я головой. — Может мне сегодня повезти хоть в чем-то?

Я чиркнул еще пару раз, однако зажигалка никак не хотела поддаваться, так что пришлось ползти к плите и брать спички. Те, к счастью, действовали безотказно.

Благословенный дым проник в легкие. Снова стало больно, но я решил проигнорировать мучения в угоду моменту.

Когда взгляд немного прояснился, я оглядел свою квартиру с одного места. На кухне не особо что-то изменилось, а вот в комнате весь пол был завален осколками стоявших на полке статуэток. У дальней стены одиноко примостился в разбитом горшке искалеченный цветок. Бедное денежное дерево выживало в суровых условиях моего дома несколько лет и так бесславно погибло в перепалке каких-то отбросов.

Желание и дальше подсчитывать убытки мгновенно пропало, и я пару минут просто сидел на полу с тлеющей сигаретой, опершись спиной на старую газовую плиту.

Внезапно еще живой телефон к в кармане стал настойчиво трезвонить.

Вынув его из кармана, я провел пальцем по разбитому экрану, чтобы смахнуть мелкие осколки, и прочитал имя контакта.

— Ну, посмотрим, что новое ты мне скажешь, — пробормотал я и нажал на иконку вызова.

— Ублюдок! — тут же истерично закричал динамик. — Как ты смеешь!..

— Ясно, — я тут же сбросил вызов. — Ничего нового, — и добавил контакт в черный список.

Снова повисла тишина. Через несколько секунд молчаливой борьбы с болью я не выдержал и набрал номер матери.

Гудок… гудок… А затем знакомое «Абонент не отвечает или временно недоступен» прогнусавило механическим голосом в ухо.

Фыркнув, я отбросил телефон в сторону.

— По-моему, меня где-то обманули. Не помню, чтобы подписывал при рождении лицензионное соглашение, где позволял бы так себя унижать. Я же не мазохист какой-то.

Я сам посмеялся над своей глупой шуткой, скрючившись от подступившей боли, после чего снова взял в руки телефон.

— Где был этот листок?

Пошарив по карманам, я нашел скомканный промокший листок, сунутый мне женихом моей бывшей, и набрал написанный на нем размывшимися чернилами номер.

Я не сомневался. Не было ни секунды колебаний. Я точно знал, что хочу сделать. Неотвратимость судьбы вела меня через все препятствия.

— Алло, кто это?

— Ох, Тим, верно? — прочистил я горло. — Можешь дать трубку Анне на секунду? Она сменила номер, а новый я так у нее и не взял.

— Эм, да, конечно, — без труда согласился он. — Анна, это тебя.

Понимающий человек…

— Да, ты что-то хотел? Помнится, ты был не в восторге от нашей встречи, чего вдруг решил сам позвонить?

— Я по-прежнему не в восторге, — не стал скрывать я. — Нет, помолчи секунду. Я уже знаю, что ты готовишься двинуть очередную тираду на тему ответственности. Не надо, хорошо? Я просто хотел извиниться.

— Что ты сказал? — голос ее сделался удивленным, будто она вообще не ожидала от меня такого услышать. — Я сплю?

Я хохотнул.

— Нет, не спишь. Я правда прошу у тебя прощения. Мы оба наделали много ошибок, и оба знаем, к чему это привело. Я лишь хочу извиниться за всю боль, что тебе причинил. Скорее всего, я делал это не потому, что сомневался в тебе, а потому что сомневался в самом себе и не хотел этого признавать. Так что да… кхм, прости. Вот и все. И передавай привет своему жениху. Он вроде неплохой тип на первый взгляд. Вы наверняка будете…

— Эй, — она прервала меня, голос ее сделался натянутым, как струна.

— Что?

— Не делай этого.

— Что? — переспросил я. — Не понял.

— Не прикидывайся. Я знаю тебя как облупленного, и ты явно что-то замыслил. И уж точно что-то очень нехорошее. И я говорю тебе: не делай этого!

— Я правда не знаю, о чем ты подумала. Я только извиниться хотел.

— Подожди полчаса… Нет, двадцать минут! — судя по звуку упавшего стула и громким торопливым шагам, она резко подскочила на ноги. — Сиди на месте и ничего не делай, слышишь? Я подъеду через двадцать минут. Мы поговорим, и тебе станет легче, обещаю! Только не делай ничего!

— Анна, ты куда? — где-то на фоне за ней бросился Тим.

Я вздохнул. Вот я снова совершил ту же самую ошибку. Хоть я и играл в гордое одиночество, каждое мое действие, подобно мольбе о помощи, по сути, было призвано привлечь ко мне внимание.

— Анна.

— Что еще? — прозвучал дверной колокольчик.

— Вызывай полицию. И не приближайся к дому, слышишь? Не стоит тебе такое видеть.

— Ну-ка стой, я сказала!

— Прости, честно. И извини, что снова тебя втянул в свои проблемы, — я рассмеялся, смахнув подступившие к заплывшим глазам слезы. — Мне стоит наконец повзрослеть. Я правда тебя любил. В общем, это все, что я хотел сказать. Пока. Желаю вам только удачи, честно.

Проигнорировав ее настойчивый голос, выкрикивающий мое имя, я сбросил звонок, после чего сразу же выключил телефон.

— Ладно… — слезы все никак не хотели прекращаться, так что пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться. — Ладно.

Затянувшись в последний раз, я затушил сигарету и поднялся на ноги.

Обезболивающие начали действовать. Конечно, они не работали магическим способам, и тело мое ощущало себя примерно на смертном одре, но я более-менее вернул себе способность передвигаться.

Я скинул с себя куртку и вошел в комнату. Под подошвой захрустели осколки, на полу валялся скинутый с тумбы телевизор.

Не обращая внимания на уничтоженный дом, я прошел к креслу, аккуратно опустился в него, открыл ящик стола и взял окровавленными пальцами небольшую стопку бумаг, состоящую из трех тонких конвертов.

Я отложил конверты на стол, наклонился ниже и подтащил к себе коробку с инструментами. На груде разного барахла и железок лежал небольшой молоток с обернутой синей изолентой рукояткой.

Я не возомнил себя Богом, вовсе нет, как и не думал о правосудии. Последнее представляло собой вообще штуку несбыточную и в корне неестественную, придуманную, как и многое другое, людьми для людей и людьми же нарушаемое.

Также я не собирался прикрываться какими-то глубинными мотивами и оправдываться какой-либо иной высшей целью.

У меня не было никакого плана. Меня не мучила совесть, я не колебался. Можно сказать, я вообще особо не думал. В какой-то момент весь мир из чего-то сложного, запутанного и мрачного превратился в нечто настолько простое, что не приходилось разбираться ни секунды.

Такие люди не должны существовать – единственная идея, что пульсировала в моем мозгу подобно биению сердца.

Такие люди не должны существовать. Сломленные, униженные, брошенные. Их души были искалечены, а натура искажена и вывернута наизнанку. Никому не было до них дела, все смотрели на них как на низших существ и втихомолку боялись, предпочитая обходить стороной.

Они росли, развивались. Создавали связи среди таких же оставленных всеми людей. Порождали таких же сломленных существ, передавали им свою гниль, выводя на свет бесконечный цикл боли, отчаяния и насилия.

Кого-то можно было спасти, но таких имелось подавляющее меньшинство, да и на тех всем окружающим было плевать.

Сломленная мать воспитывала таких же сломленных детей, потому что не могла и не знала, как воспитать их иначе. Вырастая, ее дети так же ломали своих детей, и так далее, далее, далее…

Не обольщайтесь, думая, что вы не относитесь к таковым. В конце концов, именно общество производит подобных отбросов. И если у последних их проблемы видны, остальные лишь стыдливо скрывают истину.

Весь мир давно прогнил изнутри. Человечество веками боялось вторжения извне, но почему-то отказывалось признавать, что быстрее истребит само себя.

За тысячелетия существования зараза проникла слишком глубоко, чтобы можно было ее искоренить так просто. Каждый изнывает от собственной жажды, от собственной тьмы. Все причиняют друг другу боль и страдания. Все лгут, обманывают, предают.

Довольно оправданий.

Существовал ли способ все исправить? Спасти их от боли? Прервать этот цикл страданий?

Пожалуй, один был…

— Не делай этого, — вдруг прозвучал рядом тот самый загадочный голос. — Ты ничего не исправишь.

Я схватился за голову.

— Знаю, — прохрипел я сдавленно. — Но теперь это личное.

Нет, как и всем остальным, мне правда было бы плевать. Получив личное удовлетворение от попыток помочь, пусть даже ничего бы не получилось, я бы молча отошел в сторону. Однако они затронули меня, втоптали в грязь. Заставили ощутить свое бессилие.

Зачем было так поступать?

Часики тикали. Стоило поторопиться.

Руку приятно отягощал сжатый в ней молоток.

VI: Злоба

Главное в таком деле – неожиданность. Лишь профессионалы, что на инстинктивном уровне привыкли реагировать на любые внезапные угрозы, способны избежать мгновенного удара. Иным людям, назовем их обычными, требуется, как правило, от доли секунды и больше, чтобы мозг обработал соответствующую информацию и отдал приказ телу на реакцию.

Немного размяв руку, я постучал в дверь.

— Кто там еще приперся? — послышался по ту сторону недовольный крик и неспешные тяжелые шаги.

Мгновения растянулись до бесконечности. Сердце яростно стучало в груди, и звук разгоняемой по жилам крови отдавался в ушах, занимая все пространство вокруг. В низу живота все подрагивало то ли от страха, то ли от предвкушения, однако концентрация обострилась до предела, приобретя такую остроту, что казалось, способно было разрезать наполовину даже сам воздух.

Ручка двери медленно, со скрипом заржавевшего механизма, повернулась. Не дожидаясь, когда дверь откроется до конца, я отошел на шаг назад, после чего резко подался вперед и изо всех сил пнул дверь ногой.

— Какого!..

Я не колебался. Молоток в моей руке взлетел вверх, сверкнув потертыми гранями в тусклом свете лампы накаливания, и в следующий миг с размаху опустился вниз, врезавшись в крупный череп толстяка.

— Га-ха-а-а-а!..

Он инстинктивно зажмурился и отшатнулся назад, пытаясь прикрыть голову. Из открывшейся раны брызнула ручьем кровь, за секунду залив все его лицо.

Не теряя времени, я ворвался внутрь и толкнул толстяка на пол. Хоть от первого удара он не потерял сознания, зато пострадала его координация, и с моим весом мне удалось без труда сбить его с ног.

— Че происходит?!

Последовало еще несколько размашистых ударов.

С перекрытым обзором и явным сотрясением, он никак не мог отбиться от нападения. Боек молотка раздробил ему запястье, которым он прикрывал голову, и, когда толстяк одернул от боли руку, безошибочно погрузился металлической плоскостью в уязвимый висок.

Тело толстяка подо мной несколько раз дрогнуло. Этого удара хватило бы, чтобы он сдох, но я решил не играть с судьбой и ударил еще несколько раз, превратив половину его лица в красное месиво из мозгов и костей.

Сплюнув, я вытер рукавом брызнувшую мне в глаза кровь и поднялся, повернув голову в сторону комнаты.

— Т-твою мать…

Коротышка, крупно дрожа, таращился на меня широко распахнутыми от ужаса глазами. Его скрюченные пальцы вцепились в дверной косяк.

— М-мо… Может п-поговорим? — предложил он с глупой ухмылкой, которая образовалась скорее от нервного потрясения, чем желания сгладить ситуацию.

— Поздновато, — спокойно ответил я, перешагивая через свежий труп.

Встряхнувшись, чтобы отделаться от оцепенения, коротышка развернулся, готовый сбежать, но я уже подхватил с пола кусок металлического трубопровода и метнул ему в ноги.

— Бл*дь!

Он тут же оступился, схлопотав тяжелым куском трубы по голени, и с грохотом рухнул плашмя вниз, опрокинув вместе с собой деревянную тумбочку в попытке удержаться.

— Нет! Нет! Нет! С-слушай, мужик, прости, мы ведь только припугнуть!

Коротышка голосил, поспешно отползая прочь.

Я подбежал к нему сзади и ударил молотком по пояснице.

— Аг-х-х!.. Сука, помогите!

Его конечности разъехались в стороны, и он уткнулся носом в старый шерстяной ковер, сплошь покрытый какими-то темными пятнами.

Я навис над ним, готовый разделаться так же, как и с прошлым, однако сбоку что-то резко хрустнуло, и мои инстинкты мгновенно взвыли, предупреждая об опасности.

Я отпрыгнул назад – и вовремя, так как пространство, где я только что стоял, со свистом пронзило лезвие складного ножа.

Грех было отказываться от столь приятного предложения, и я тут же стукнул молотком по замешкавшейся руке.

— Мразь!

Вскрикнув, костюмчик выронил нож, за что мгновенно схлопотал от меня кулаком в нос: снова замахиваться молотком было слишком медленно, а в таких ситуациях важную роль играл каждый миг.

Свободной рукой я схватил его за ворот пиджака, дернул себя и ударил коленом в промежность.

— А-а-а-а!..

Он согнулся, став полностью беззащитным, и несколько четких ударов молотком в макушку закончили дело.

— Сдохни, тварь!

Бок слегка кольнуло, будто кто-то ткнул меня сильно пальцем. Оглянувшись, я увидел, что в районе левой почки из меня торчит рукоять знакомого складного ножа.

Я поднял голову. Наши с коротышкой взгляды пересеклись.

— Надо было в шею, — спокойно указал я на его ошибку.

Вздрогнув, он выпустил из рук нож и снова надумал бежать, но на сей раз мне никто не мешал.

Я схватил его за воротник куртки, пнул в верхнюю часть голени, заставив упасть на колени, и под аккомпанемент хриплых криков без лишних вопросов раскроил череп.

Бездыханный труп с глухим стуком свалился на пол рядом с товарищем. Комната начала наполняться спертым запахом свежей крови.

— И где последний босс?

Адреналин еще бурлил в крови, приглушая боль и усталость. Тем не менее, он не мог действовать вечно, и требовалось скорее покончить с делами, пока я еще мог держаться на ногах.

Я думал, на такой шум сбегутся сразу все квартиранты, однако, прождав на месте пару секунд, так никого и не дождался.

— Ладно, найду сам.

Вытерев о ковер скользкие от крови подошвы, я прошел к другой комнате и потянул на себя дверь.

— Ты?

Передо мной, силясь разлепить глаза после пьяной отключки, с заспанным лицом стоял грузный мужчина. Его рука, протянутая вперед, застыла в воздухе. Видимо, он как раз собирался выйти, когда я его опередил.

Он еще не до конца осознавал происходящее. Мой вид, с ног до головы запачканный кровью, заставил его брови удивленно приподняться вверх.

— Я, — с готовностью подтвердил я.

Я замахнулся молотком, чтобы ударить его в лицо, но этот отброс явно умел не только запугивать и избивать человека толпой. Мгновенно отреагировав, он перехватил мою руку в воздухе, и ее будто обхватили стальные тиски.

Он уставился на меня. Его взгляд высокомерно ухмылялся, торжествуя превосходство, однако в следующий миг триумф в его глазах рассеялся, и он в непонимании опустил голову вниз.

Лезвие складного ножа глубоко погрузилось в его брюхо.

Я напряг свободную руку и, благодаря клинок за хорошую заточку, провел ей от одного бока практически до пупка, застряв на середине пути.

Взревев, мой противник оттолкнул меня назад и зажал рукой хлынувшую из раны кровь. Он зашатался, уперся спиной в стену и медленно сполз вниз, не в силах противостоять нахлынувшему головокружению.

Конечно, возможно, шок и не давал сразу почувствовать адскую боль, но никто не обещал, что в таком состоянии ты сможешь отплясывать чечетку.

Я откашлял застрявшую в горле желчь и поднялся на ноги.

В следующую секунду воздух пронзил истошный женский крик. Откуда-то из глубины второй комнаты к раненному подбежала мать Майи, после чего рухнула на колени и трясущимися руками стала помогать борову сдерживать кровь.

— Отойди.

Я приготовил уже ставший родным молоток и двинулся к мужчине, чтобы закончить начатое. Тем не менее, заметив меня, женщина подскочила и, раскинув руки в стороны, закрыла собой борова.

— Н-не приближайтесь ко мне! Вы сумасшедший! Я сейчас позвоню в полицию, и вас!..

От высокочастотного звука зазвенело в голове, и мне пришлось ударить ей по зубам, чтобы прекратить это мучение.

— Прямо мать-героиня…

Женщина свалилась вниз, а я присел возле побледневшего борова, что с каждой секундой терял все больше крови.

— Нет! Не убивайте его!

Стоило мне замахнуться, как женщина метнулась вперед и буквально повисла у меня на руке, продолжая со слезами вопить уже прямо в ухо.

Это было нелогично. Я не понимал, что руководит ее действиями. Она явно защищала не того человека. Я мог понять, что из страха она боялась от него уйти, но сейчас мой здравый смысл приказал долго жить.

В груди заклекотала ярость. Злоба, равной которой я еще никогда не испытывал, затопила мой разум, разжигая в жилах нестерпимое пламя.

Этот мир явно обезумел.

Таким людям нельзя было плодиться. Нельзя было позволять им воспитывать детей и делать из них таких же отбросов.

Стиснув зубы, я схватил ее свободной рукой за волосы и поволок к окну.

Она билась, извивалась, кричала. Ее ногти впивались в мою кожу, царапали ее до крови, но я не отпускал. Мне было ни капли не смешно. Я скорее недоумевал, как остальным удается жить в таком абсурдном мире и не замечать того ужаса, что творится в нем.

Сквозь пелену дикой ненависти ее вопли смешивались в один бессвязный поток, но кое-что до меня все же дошло.

— Отпустите!.. Вы права не имеете!..

Она заставляла меня становиться лишь злее. Ее поведение, ее слова – все то, что она собой представляла, я ненавидел даже больше, чем мерзавцев вроде ее мужа и его дружков.

Не сдержавшись, я пнул ее под дых, заставив заткнуться.

— Я просто поражаюсь, — пробормотал я тихо. — Все знают про свои права, а про обязанности почему-то постоянно забывают.

Я приподнял ее за руки и без лишних пауз выбросил в окно.

С хрустом разлетелось под ее весом стекло. Женщина пыталась уцепиться за раму, но поломанные ногти лишь чиркнули по дереву, и худощавое тело в заляпанном халате вылетело наружу, устремившись затем вниз под воздействием гравитации.

Пять, четыре, три, два, один…

Крик захлебнулся, прервавшись резким стуком об асфальт.

Я обернулся. Честно говоря, последний босс немного разочаровывал. Мало того, что вывести его из строя оказалось так легко, так еще и под конец хлопнулся в обморок.

— Ну да, — после секунды размышлений я с осознанием кивнул. — Это вам не толпой одного человека избивать. И не запугивать, строя из себя криминальных авторитетов.

Зачастую внешний облик значительно отличался от содержимого. Как говорится, завышенная самооценка – последствие заниженной. Это становилось очевидно, стоило хоть немного задуматься.

Я вернулся к обморочному и без интереса закончил дело несколькими ударами молотка по лобной доле.

Накал пошел на убыль, поэтому начала волнами накатывать слабость. От подлого удара коротышки я тоже истекал кровью, и вряд ли с моими внутренними органами было все в порядке после таких приключений.

Из открытого окна до меня донеслись далекие звуки полицейской сирены, ознаменовавшей окончание представления.

— Как вовремя…

Я оглядел комнату и остановился взглядом на деревянном шкафу, дверцы которого были плотно закрыты и перевязаны за ручки толстой веревкой.

Подхватив с пола нож, я подошел к шкафу и одним движением разрезал веревку. Соскользнув с ручек, обрывки упали на землю, и дверцы, чьи петли явно стоило затянуть и смазать, сами собой разъехались в сторону, являя мне нагое девичье тело, пытающееся прикрыть основные места трясущимися руками.

Окинув взглядом краснеющую от побоев кожу, я поднял взгляд выше и встретился с ней глазами.

Как и остальные, она была напугана и дрожала. Она смотрела на меня и словно не узнавала, лишившись дара речи от обуявшего ее ужаса. Тихо взвизгнув, девочка попыталась отползти, но отступать было некуда, и она лишь сильнее вжалась в фанерную стенку шкафа.

Я видел себя в отражении ее глаз. Какая-то жуткая деформированная фигура, вооруженная окровавленным молотком и не менее окровавленным складным ножом. Все мое лицо пересекали красные подтеки, а одежда пропиталась крупными багровыми пятнами, растекавшимися на ткани подобно бутонам роз.

Я не обманывал себя. Я сделал все это вовсе не ради нее и не ради кого-либо еще. Наверное, в моем сердце давно затаилось это семя ненависти ко всему живому, зародилась эта нескончаемая злоба, которая лишь ждала подходящего мгновения для выхода наружу, чтобы явить миру свой ужасающий гротескный лик.

Я также не обманывал себя в том, что сделал жизнь этой беззащитной девочки еще хуже. Вместо того, чтобы попытаться медленно вывести ее из болота социальных отбросов, действуя бережно и аккуратно, я насильно вырвал ее из почвы и бросил прочь, обрекая на смерть под гнетом суровых ветров одинокого и жестокого существования.

С вероятностью девяносто девять процентов вместо того, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, она наоборот погрузится дальше в этот мрак, и вскоре смрад вселенской мусорки под названием «человечество» настолько глубоко въестся ей в кожу, что вывести его будет невозможно.

— Абсолютно все оставляет свой след на человеке, — проговорил я медленно, не желаяупускать сиюминутное вдохновение. — Мы как пустая доска, на которой общество высекает скальпелем свои сюрреалистичные картины.

Вой полицейских сирен становился с каждой секундой все ближе.

Понимая, что ничего исправить уже не получится, я под внимательным взором ее испуганных глаз указал молотком на разбитое окно.

— Она так ничего и не поняла. Поэтому я ее выкинул.

Вряд ли кто выживет после такого падения, а значит это еще один труп на моей совести. С одной стороны, я не ощущал никакой вины за совершенные убийства. С другой стороны, мне не давала покоя мысль, что я мог сделать все лучше, обойтись без этой жестокой расправы.

Но, признаться, у меня не было ни сил, ни желания. Наверное, я банально не обладал ничем, что боялся бы потерять, поэтому меня не ограничивали больше никакие рамки закона или общественного неодобрения.

Молча развернувшись, я неспешно направился к выходу. Тело порядком истощилось, и каждый тяжелый шаг сопровождался колебаниями из стороны в сторону, словно я выпил залпом грамм пятьсот горячительного.

Чувствительность постепенно возвращалась, как возвращалась и тупая боль, бьющая, казалось, прямо по мозгу.

Кровь продолжала вытекать из открытой раны, из-за чего на коже сзади чувствовалось неприятное влажное тепло, затекающее за пояс и сочащееся вниз по бедру.

Пытаясь не свалиться, я перешагнул через трупы и добрался до выхода, после чего неловко переступил порог и на секунду остановился передохнуть.

Справа что-то зашуршало.

Обернувшись, я заметил, что дверь соседней квартиры оказалась приоткрыта, а из щели, затаив от страха дыхание, на меня таращится какая-то женщина лет сорока с растрепанными седоватыми волосами.

— Я-я вы… вызвала п-полицию, — заикаясь, предупредила она.

— Поздно, — буркнул я в ответ и продолжил свой путь.

Я выкинул молоток с ножом и вцепился потерявшими чувствительность пальцами в перила, рывками поднимая свое отяжелевшее тело по ступеням.

Невероятно хотелось упасть и закрыть глаза. Соблазн заснуть, отрешившись наконец от этой кошмарной реальности, становился с каждым мгновением все сильнее, однако я стиснул зубы и двигался скорее на одной силе воли, чем физических способностях.

Мне надо было торопиться. Я не хотел, чтобы моя жизнь завершилась за решеткой или в комнате с мягкими белыми стенами, что было наиболее вероятно. Я не хотел стать очередной игрушкой в руках желтой прессы, местным экспонатом, над которым бы все потешались, нарочито удивленно поражаясь, как же такое могло произойти в нашем-то добрососедском городке, а потом бесславно забыли в угоду новым выставочным образцам, бросив погибать от старости, накачанным литрами транквилизаторов.

Я устал. Тем не менее, злоба и ненависть в моем сердце горели с прежней силой, и они позволили мне добраться до дверей своей квартиры и войти внутрь.

Едва не свалившись в коридоре, я вернулся к своему столу и взял в руки три конверта с написанными на них именами трех важных мне людей, после чего без промедления поджег их заработавшей зажигалкой, тщательно проследив за полным уничтожением содержимого.

— Время подходит к концу…

Отбросив в сторону валявшиеся на полу треснувшие настенные часы, я подошел к балкону и вышел наружу.

N: Ничто

Свежий воздух приятно обдувал лицо. Редкие капли прекращающегося дождя закапали на пылающую от боли кожу, принося собой слабое успокоение и смывая не успевшую подсохнуть кровь.

Отгородившись от писка сирен и остальных противоестественных звуков, я прикрыл на секунду глаза и прислушался к неизменно-отстраненной природе, наслаждаясь этим воцарившимся внутри и снаружи меня покоем.

Природе было плевать. Мы ей были безразличны, как не имели для нее значения мириады и мириады остальных живых существ. Она существовала до нас и будет существовать после. Будто молчаливый страж, она лишь издалека наблюдала за снующими туда-сюда в попытках самоутвердиться букашками, полностью отдавшись бескрайнему потоку времени.

Открыв глаза, я перелез через ограду балкона и застыл на краю бетонной плиты, на этот раз устремив свой взгляд вниз.

Не знаю, захватил ли меня порыв какого-то просветления, или мозг просто бился в лихорадке, но отсюда мельтешащие внизу люди казались до незначительности мелкими и неважными, пылинками на ветру.

Вероятно, человеку сложно было осознать свою смерть. В отличие от животных, что боролось за выживание из чистых инстинктов, вложенных естественным ходом вещей, человек обладал сознанием и представлял собой этакий мир в себе, а значит его смерть была для него гибелью целого мира, событием не то что катастрофическим, а по-настоящему апокалиптическим.

Несбывшиеся желания, несостоявшиеся устремления, созданные связи, опыт – все это погибало вместе с ним. Он банально не хотел признавать, что является лишь мимолетным видением, столь ничтожным, как бактерия, и ничего не изменится с его гибелью, ни для кого это не станет концом света.

Наверное, поэтому некоторым так важно было оставить после себя хоть что-то: потомство, творчество, память. Хоть что-то, что запечатлело бы его в истории и помешало бесследной кончине.

Но вся эта борьба изначально пуста и бессмысленна…

— Мысли путаются, — шатаясь, заметил я.

Вытерев рукавом лицо, я снова взглянул вниз. Уж не знаю, привиделось мне или нет, но я на мгновение даже заметил в подступившей толпе знакомый силуэт.

Стоило ли мне так заканчивать свою жизнь?

Нет, начнем с того, что исправлять что-либо и правда было поздно.

Богатые и бедные, сильные и слабые. Что бы ни говорили идиоты, всегда будут угнетатели и угнетаемые, так что не верьте россказням этих лживых капиталистов, готовых по мановению пачки денег сменить лагерь. И да, не надо мне этих сказок про то, что деньги на самом деле ничего не значат. Если вы так думаете, то вы либо глупы, либо слишком оптимистичны и заняты самообманом. А еще вероятнее, сами обладаете приличным набором средств и в них не нуждаетесь.

— О чем это я? Ах да…

Свобода? Нет никакой свободы. Лишь власть имущие могут ощутить хоть какое-то ее подобие, но ценой тому будут тысячи и тысячи гниющих в отбросах, призванных создать для них питательную среду.

Всегда будут и те, и другие. Единственное, что неизменно, – страдания, которые человечество испытывало всегда и будет испытывать впредь, пока не столкнется с упадком, а затем и гибелью.

Люди всегда будут страдать. Им будет больно, и они будут причинять боль другим. Каждый из нас ломает друг друга, сводит с ума, размывая целостность личности. И нет выхода из этого круговорота безумия.

Хотя нет, один выход есть…

Я задаю себе вопрос: хочу ли я жить в таком мире? Зная, что эволюция наделила человека величайшим инструментом познания, а мы все просрали на бессмысленную грызню друг с другом и утоление низменных потребностей? А может, не было никакого дара, и наше сознание – просто аберрация, плод какой-то дурацкой ошибки природы? И поэтому все так печально?

Все пустое. Бесполезно размышлять, все равно ничего не изменится. Прежде всего, потому что сами люди не изменятся никогда, а иначе это невозможно.

Просто таково наше общество, сломленное и извращенное, неспособное совладать с животным, хоть старательно это и отрицающее.

Кругом одни противоречия, лишь лицемерие кругом. Смысла нет. В конце концов, мы действительно банальные донельзя животные, проживающие свою жизнь от рождения до смерти, и понимание этого сводит нас с ума, от того мы это и отрицаем.

— Смысла нет…

Я устал размышлять. Я слишком затянул этот момент, и стоило прекратить свои мучения намного раньше.

Побег это, слабость, трусость или еще что – решайте сами. Вы мне никто, как и я вам, так что глупо будет в чем-то оправдываться. Надеюсь лишь, что хоть кому-то из вас удастся выйти за рамки шкурного мышления и взглянуть на все с иной, отличной от ваши желаний, точки зрения.

Итак, избитый, потерянный и неспособный найти свое место в этом хаотичном мире «Я» заканчивает свой рассказ.

Из пустоты созданное, да вернется к ней.

Я сделал шаг.

Конец

Оглавление

Глава 1