Сказки для взрослых [Федор Галич] (fb2) читать онлайн

Федор Галич Сказки для взрослых

ПОЛЧЕЛОВЕКА

Большинство гениев, всемирно известных писателей и поэтов, стимулировали своё воображение алкогольными напитками, наркотическими средствами, ну и, конечно, страстными чувствами к противоположному полу, как правило, пропитанными безответной несчастной любовью. Опьянённые этим пылким чувством или «ужаленные» зелёным змием, слуги пера живописно и красочно описывали рождённые в их подсознании образы и их фантастическую жизнь, наполненную безумными страстями и невыносимыми переживаниями. Причём, некоторые писатели настолько верили в своё творчество, что порой у них стиралась грань между реальностью и вымыслом, и авторы проживали ту самую придуманную ими жизнь вместе со своими героями не только в воображении, но и наяву.

Истории известны даже такие случаи, когда в совершенно бездарном в творческом плане человеке вдруг неожиданно просыпался талант к сочинительству после того, как он переносил сильный стресс или его жизни угрожала реальная опасность, но в последний момент он чудесным образом «уцелевал», например, излечивался от смертельной болезни или выживал после жуткой автокатастрофы.

Зная об этих физиологических особенностях человека, одна сильная и властная Царица, желающая увековечить себя в литературе, пленила юного поэта. Она приказала отрубить ему левую ногу, чтобы он не смог сбежать от неё, отрубить левую руку, чтобы она не отвлекала и не мешала правой руке писать стихи, выколоть левый глаз и оторвать левое ухо. Царица была уверена, что для сочинительства вполне достаточно этих частей тела и в единственном числе.

Она пообещала, что если он напишет о ней гениальные стихи, то она доставит ему истинное наслаждение и по-царски вознаградит его страстным, королевским сексом. А если не напишет, то она прикажет отрезать ему и левое яичко. А может, даже и отрубить половину сердца.

Целую неделю лучшие палачи королевства «кромсали», а придворные лекари «штопали» бедного поэта, а когда его страшные раны окончательно зажили и затянулись, ему были выданы бумага, чернила и перо.

Первые стихи поэта о Царице были такими:

Когда тупая и заблудшая овца,

В ультимативной форме требует в сердцах,

Чтоб я писал об её царской жопе,

Как об упругой, сладкой и желанной всеми попе,

Должна была меня не расчленять,

А мой член губами царскими ласкать.

Тогда, быть может, я и написАл о ней стихи,

А не напИсал бы на царские указы! Хи-хи-хи…

После столь дерзкого памфлета Царица приказала затолкать писательское перо, которым поэт посмел написать эти недостойные, а точнее сказать ОТСТОЙНЫЕ строки про Великую Царицу, в его задницу. Моментально исполнив приказ, слуги бросили провинившегося поэта к ногам правительницы. С трудом опираясь на одно колено и согнутую в локте руку, поэт, стоя на корячках, с ненавистью смотрел одним глазом на Царицу и, в то же время, усердно напрягал ягодицы, пытаясь «выплюнуть» из задницы достаточно глубоко воткнутое перо.

— Что я хочу тебе сказать, «Павлин» ты ощипанный! — величественно произнесла Царица, небрежно поглядывая в сторону, немного отвернувшись от поэта и нервно постукивая ножкой об пол. — Стихи твои мне не понравились. И если это весь твой талант, который мог из тебя излиться, то я тут же отдам приказ слугам переделать тебя в «Петуха» и заткнуть твою поэтическую задницу чем-нибудь более большим и твёрдым, чем перо. Ведь судя по зарифмованному содержимому, вытекающему из тебя на мою бумагу, ты пишешь именно жопой, а не головой. А вот если ты сможешь меня убедить в обратном и доказать, что ты способен выдавить из себя ещё и искусство, то я, может, и дам тебе ещё один шанс. Советую тебе в этот раз посильнее поднатужиться. Я понимаю, что ты сейчас озлоблен, и твоё закипевшее дерьмо выплёскивается из тебя наружу, но я предлагаю тебе смириться, принять случившееся как свершившийся факт и успокоиться. Ведь ты не в силах ничего уже исправить. А вот навредить себе своим же упрямством ты ещё сможешь запросто. Поверь, мне надоело казнить. Я всем сердцем хочу миловать, миловаться и в славе купаться. Постой! А может, ты меня не понимаешь из-за того, что я с тобою, как с поэтом, прозой изъясняюсь? Тогда изволь, я объясню тебе стихами, — предложила Царица и, на секунду задумавшись, начала импровизировать:

Я потерпеть смогу ещё, допустим, пару дней без славы,

И подождать пока вся грязь стечёт с твоей душевной раны,

А вслед за ней польётся долгожданный сладостный бальзам -

Нектар величия, который любят уши дам.

Чтоб моё сердце перестало злиться,

А стало от волненья учащённо биться,

И грудь моя от значимости стала выпирать и под корсетом ныть,

А не вздымалась бы от гнева и желания тебя казнить.

Но стоит ли терять мне время? Давай договоримся так…

За каждую неэффективную и неудачную попытку прославления,

Я буду укорачивать тебе язык.

Когда он кончится — возьмусь за твой член.

Ты уж поверь! Не преклонив колен,

Порежу «колбасу» твою на сантиметровые колечки.

После чего скормлю их гавкающим сучкам во дворе.

И не беда, что не по кайфу мне пришлось твое творение.

Уверена, что им понравится такое угощение!

Ну, как, теперь, надеюсь, уяснил? — спросила у поэта Царица и, резко выдернув из его задницы перо, брезгливо морщась, аккуратно всунула его в руку поэта. — Иди и напиши о том, как я красива, справедлива и сильна! Напомню, у тебя всего два дня.

— Да, чтоб ты, сука, сдох… — попытались вылететь из поэта гневные слова в адрес Царицы, но крепко зажатый слугами рот превратил остаток фразы в неистовое и глухое мычание.

— Слово — не воробей. Вылетит — не поймаешь. К тому же, оно может вылететь вместе с языком, и придётся тебе мычать всю оставшуюся жизнь. Поэтому, советую тебе попусту не разбрасываться своим словарным запасом, а бережно, взвешивая каждое слово, изложить его на бумаге. Ведь в отличие от меня, она всё стерпит, — спокойно посоветовала поэту Царица и, кивнув слугам головой в сторону выхода, дала понять, что разговор окончен, и она больше не желает никого видеть.

Через два дня, в той же унизительной позе, поэт стоял возле трона Царицы и, покусывая от злости собственные губы, ждал очередной приступ бешенства с неизбежным, традиционным втыканием пера в его задницу, словно в дартс.

Царица без оптимизма, брезгливо развернув пергамент, бросила сначала короткий презрительный взгляд на поэта и только после этого приступила к внимательному изучению написанного. Её зрачки, энергично бегая из стороны в сторону, ритмично перепрыгивали со строчки на строчку и с каждым прыжком всё сильнее округлялись.

— С ума сойти, да это же совсем другое дело! — не веря своим глазам, воскликнула Царица и, дабы убедиться, что ей это не померещилось, громко, вслух, с выражением, снова перечитала стих с самого начала:

«ПИКОВАЯ Д Р АМА»

Когда страдающая манией величья б***ь

Наделена огромной властью,

Желает самой знаменитой в мире стать

Как ДАМА с пиковою мастью,

Вершить она готова чёрные дела

И, наделив пером писательским меня,

Как опьянённая богатством Дива

Полчеловека ради славы отрубила.

Ну, что ж, раз так, тогда держись!

Безжалостная «Пиковая Дама»,

И Демонам своим хвались,

Что будешь героиней адского романа.

Проткну своим я остроумным творческим пером

Твоё заполненное чёрной кровью сердце

И, как в чернильницу, я, обмакнув его,

Впишу в историю, что ты — ПРОСТАЯ СТЕРВА.

Дочитав стих до конца, ошеломлённая Царица, немного выпрямив спину, вытянулась в троне, выставила вперёд грудь и медленно, нараспев, гордо процитировала поэта: «ПИКОВАЯ ДАМА!»

Затем, примерив новый образ на себя, она вальяжно подошла к большому зеркалу и, замерев перед ним в величественной позе, стала пристально всматриваться в отражение, мысленно перекрашивая себя в «пиковую масть».

Задумчиво простояв в полнейшей тишине около минуты, Царица, не «снимая» с себя предложенный поэтом образ, направилась к трону с тем же высокомерным выражением лица. Проходя мимо съёжившегося от страха поэта, она небрежно присела возле него на колени и, склонившись над его единственным ухом, ледяным голосом прошептала:

— За свой удачный труд ты заслужил немного похвалы и моего расположения. И чтоб ты знал, что здесь, на этом троне, со мной царит ещё и справедливость, тебя я поцелуем щедро награжу, — размеренно прошипела Царица, словно королевская кобра, и крепко обвив голову поэта холодными руками, резко впилась в его шершавые губы.

Поэт вздрогнул от неожиданного поцелуя, будто от ядовитого укуса, и тяжело возбуждённо задышал, как отравленный мышонок перед смертью.

— Ну, что, теперь ты убедился, что мои обещания твёрже острого меча, и я способна щедро отплатить за истинную славу? — спросила Царица, «сбросив» с себя во время поцелуя образ «Пиковой Дамы». — Ты только посмотри, какие чудеса способно вытворять настоящее искусство! Я НЕ ПОБРЕЗГОВАЛА ПОЦЕЛОВАТЬ ТАКОГО МЕРЗКОГО УРОДА, КАК ТЫ! Это ли не чудо? И на этом оно ещё не заканчивается. Самое ценное в этом чуде то, что увековечивая меня, ты обрекаешь на бессмертие и своё имя. Ты готов разделить со мной вечную славу и сменить статус «подзаборного писАки» на бессмертный титул «КОРОЛЯ РИФМЫ»?

Ошарашенный поэт не верил своему уху и, выпучив от удивления уцелевший глаз, пытался сообразить, почему за очередное литературное хамство ему засунули не перо в задницу, а сладкий язычок в его заполненный горькими речами рот? Он и не подозревал, что этот царский «пряник», который ему позволили попробовать вместо болезненного кнута, окажется таким вкусным.

Ненависть, гнев и боль вмиг улетучились, а на смену им пришла лёгкость, сила, способная свернуть горы, и вера в светлое будущее. Поэт, как разбуженный поцелуем расколдованный ангел, вспорхнул от счастья ввысь на моментально выросших от любви крыльях и с этой секунды готов был воспевать души своей Царицу, как самую желанную на свете птицу!

Не дав поэту опомниться, Царица ласково, как кота, погладила его по голове и, как будто прочитав его мысли о птице, стала напутствовать его на новые творческие подвиги:

Лети мой голубь, ты к себе в светлицу,

И сочини подобные стихи для самой важной в мире птицы.

А я за это крылышки твои приглажу,

И все надрезы мазями лекарственными смажу.

А после стану райской птицей для тебя,

И превратишься ты в счастливого орла!

Затем, стыдливо прикрывая лицо полупрозрачным платком, Царица уселась на трон и, закинув ногу-за-ногу таким образом, чтобы платье эротично оголило бедро, скомандовала охране:

— Проводите поэта в его комнату, подайте ему гуся в яблоках, хмельного вина, помогите принять ему ванну, переоденьте в чистое. Отныне он является придворным поэтом, а не пленником. Если он захочет сбежать, не удерживайте его. Но как только он покинет мой дворец, его нога не посмеет больше никогда переступить порог моей спальни и всех моих географически-территориальных владений. А если он добровольно изъявит желание остаться возле своей Царицы, то будет вынужден служить мне до самой смерти. Да! И ещё, пока поэт в раздумьях будет пребывать, пришлите мне придворного художника и лучшего в округе портретиста. Хочу я «свежеписанную» серию картин с них получить, чтоб я была на них изображена в отважных, а где-то, и в распутных позах.

Как было и приказано, поэта досыта накормили, допьяна напоили, помыли, и спать уложили.

Проспался поэт, опохмелился и подумал, а ради чего он, собственно, из себя корчит обречённого на смерть гладиатора? Может, на самом деле ему стоит смириться со своей участью, да ещё и попытаться поймать «птицу счастья» за хвост? Что его ждёт в случае отказа — пытки и мучительная смерть? И даже если, на самом деле, ему позволят беспрепятственно покинуть дворец и уползти за владения Царевны, то какая жизнь ждёт одинокого, одноногого, однорукого, одноглазого и одноухого поэта? Кому будет нужна ПОЛовина ЧЕЛОВЕКА? Какой идиот даст такому инвалиду работу? Какая дура отдаст такому страшному чудищу своё нежное тело? Какая-нибудь слепая и бесчувственная, как бревно, пьяная проститутка? А вот если он останется придворным поэтом, то его ждёт королевская еда и королевский секс. К тому же, Царица — неимоверная красавица, овладеть которой мечтают самые красивые, богатые, здоровые, ЦЕЛЫЕ и невредимые заморские принцы, не то, что такие «разполовиненные» уроды как он. И надо быть не ПОЛудурком, а ПОЛНЫМ идиотом, чтобы не воспользоваться этим великолепным шансом.

Вспомнив о Царице и её поцелуе, поэт почувствовал в паху приятное жжение, на лбу выступил пот, по всему телу побежали мурашки и затряслась рука. Схватив с прикроватного столика листок чистого пергамента, поэт окунул перо в чернильницу и начал торопливо «прописывать» себе путь к её сердцу:

Хочу тебя, моя Царица,

Сильней, чем волк голодный хочет жрать!

И выпустить готов из рук доступную Синицу,

Чтоб неприступную Журавушку поймать!

Пусть «птица» я не столь высокого полёта,

И до тебя рукой мне не достать,

Я выстрелю в тебя стрелой Амура

И ты с небес спикируешь в мою кровать.

Наброшусь на тебя, как волк, на угодившую в капкан, добычу,

И беспощадно стану голод свой в экстазе утолять.

И разлетятся в стороны по всей кровати гордой птицы перья,

Когда твоё трепещущее тело я с аппетитом буду «жрать».

— А ты не такой уж и тихоня! — удивлённо и с некоторой опаской призналась Царица, прочитав свежее творение поэта. — Я и не думала, что под маской романтичного и скромного поэта может скрываться самый обыкновенный «КОБЕЛЬ». Или ты ОБОРОТЕНЬ, днём пишущий о чистой и светлой любви, а ночью о грязном сексе? Признаюсь, стих хорош! Но в нём прославил ты не меня, а себя. Смотри сам: ТЫ — хитрый, хищный, страшный, свирепый и голодный ВОЛК. А я — всего лишь какая-то зажравшаяся, самолюбивая, тупая «КУРИЦА»? В общем, в этот раз, ты награду не получишь. Но и язык я укорачивать тебе за твой хороший стих не стану. Иди и перепиши его так, чтобы я была коварной ВОЛЧИЦЕЙ, а ты — глупым ПЕТУШКОМ! — приказала Царица и обиженно отвернулась от поэта, встав к нему спиной, таким образом, чтобы ему была хорошо видна под полупрозрачным платьем её соблазнительная фигура: осиная талия, красивые стройные ножки и упругая попка.

Поэт тяжело вздохнул, мысленно шлёпнул Царицу по аппетитной заднице и, подобрав вытекшие от увиденного слюнки, отправился восвояси.

Критика Царицы, как вылитый на поэта ушат холодной воды, остудила его страстный пыл и отбила всё желание к сочинительству. Отложив в сторону перо и бумагу, он поставил перед собой на стол жареного гуся с кувшином хмельного вина и «ушёл» на пару дней в запой.

Через два дня, не дождавшись стихов, хитрая Царица не стала гневаться и отбирать у поэта «бутылку», а, наоборот, приказала донести к столу горячие закуски, пару литров терпкого французского вина и полностью украсить комнату поэта большими картинами с собственным изображением.

Придворный художник и лучший в округе портретист за эти пару дней умудрились написать, поистине, необычайные шедевры. С огромных картин в полный рост на поэта смотрели одновременно несколько Цариц. Одна стояла в откровенной позе, кокетливо отклячив попку вверх. Другая, гордо восседала на троне, широко раскинув ноги в разные стороны, короной прикрывая свой оголённый стыд. Ещё одна Царица с такой преданностью и любовью смотрела на поэта, что в её глазах блестели слёзы абсолютного счастья. Со стен, напротив, у окна, смотрели также на поэта и скачущая на коне верхом отважная и смелая Царица, разящая противника стальным мечом, и скромная невеста в белом платье, клявшаяся в верности у алтаря пред одноногим, одноруким женихом.

От пристальных, лукавых, острых, нежных взглядов, поэт трезвел, ревел, страдал, на стены бросался и твёрдым «хреном» тёрся о картины. А после, от любви опять пьянел и бил посуду в знак протеста, активно требуя от нарисованных Цариц — немедленно ожить, сойти с картин и одарить его трепещущей, горячей, настоящей плотью! Но те, не вняв его мольбам, по-прежнему, не выходя за рамки, с картин игриво и дразня, подбрасывали в пламя страсти «палки».

На третий день он стал потихонечку сходить с ума и чувствовать себя Султаном в центре царского гарема, в котором пять послушных жён его безумно возбуждали, а вот войти в прекрасные тела они ему не позволяли.

Стимулирование творческой потенции методом картинно-визуального возбуждения полового аппетита во время острого сексуального голодания и принудительного воздержания «пациента» дало ощутимые результаты уже на первой неделе. Поэт, как механическая рифмомашина, пыхтя от возбуждения, без устали строчил любовные послания Царице, но каждый раз вместо ожидаемой «награды» он получал всё новые и нелепые замечания. То ей не нравился стиль слога, то её пугал его неистовый напор, то бесхарактерность её — как ГЕРОИНИ, то, в принципе, весь стих от самого начала до конца.

Ему с большим трудом удавалось сдерживать в себе самообладание и растущее не по дням, а по часам, рвущееся наружу и уже капающее с конца, возбуждение. Однако, одна только мысль об обещанном Царевной «королевском сексе», придавала поэту силы и заряжала его неиссякаемым терпением и трудолюбием.

Осознание того, что он не герой её романа, а всего-навсего ОБЫКНОВЕННЫЙ ПРИДВОРНЫЙ СОЛОВЕЙ С ПОДРЕЗАННЫМИ КРЫЛЫШКАМИ, ЗАПЕРТЫЙ В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ И СЛУЖАЩИЙ ЛИШЬ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УБЛАЖАТЬ САМОЛЮБИЕ ХОЗЯЙКИ, РАСПЕВАЯ ЕЙ ХВАЛЕБНЫЕ ПЕСНИ — ЗА ХЛЕБНЫЕ КРОШКИ С ЦАРСКОГО СТОЛА, пришло в его голову лишь только тогда, когда в окно его комнаты неожиданно влетел бывший попугай Царевны. Поэт тут же начал припоминать, что Царица выкинула попугая из дворца, обвинив его в ограниченности и однообразии своих речей, сразу после того, как только поэт посвятил Царевне первые стихи. За считанные секунды в голове поэта сложились в логическую цепь все последние события, связанные с его неудачными попытками заполучить Царицу, и ему стало всё предельно ясно.

— Пррривет, дурррак! — поприветствовал попугай поэта и хрипло закряхтел, имитируя смех.

— Привет, бывшая царская попка, — ответил поэт и положил перед разноцветной птицей огромное спелое яблоко. — Угощайся, мой мудрый друг и мой «коллега» по несчастью. Если бы не ты, то я так и не прозрел бы до самой смерти и наивно продолжал бы слепо верить в искренность Царевны и ждать от неё близости пока не сдох бы в этой золотой клетке от спермотоксикоза.

Услышав в свой адрес слова «сдох» и «спермотоксикоз», попугай поперхнулся и, выпучив на поэта испуганный глаз, перестал клевать яблоко.

— Не бойся! — засмеялся поэт, — это я не про тебя, а про себя.

Но попугай, решив не рисковать, оторвал крупный кусок от яблока и, обильно брызнув помётом на стекло, выпорхнул в окно.

Ну, а поэт, схватившись за перо, царапать принялся прощальное письмо:

Царрица — мррразь!

Поэт — дуррак!

Стихи — как голубиные какашки!

Я высирал из жопы, как мудак,

Надеясь на Царицыны поблажки.

Теперь насрать и на любовь,

Склевали все мои надежды скучные вороны,

Я выпущу из вены кровь,

Раз не судьба услышать мне в постели царской — стоны.

Аккуратно сложив письмо пополам, и подписав на нём: «МОЕЙ ЦАРИЦЕ», поэт разбил кувшин о самую красивую картину и, легонько потерев рукой об осколки, начал притворно корчиться от боли, размазывая по руке каплю крови, вытекшую из царапины.

Прибежавшие на шум слуги оттащили поэта от осколков кувшина и в тот же час доложили обо всём Царице.

На следующее утро, многократно и вдумчиво перечитав прощальное письмо, разочарованная Царица предположила, что поэт окончательно сошёл с ума от любви к ней и вместо того, чтобы писать о ней хорошие стихи, будет теперь постоянно пытаться испачкать своей кровью её красивый дворец. Погоревав немного о потраченном времени, Царица приказала выкинуть этого несостоявшегося поэта и суицидника из дворца и срочно найти на его место какого-нибудь нового, молодого, неизвестного, но талантливого парня.

Оказавшись на свободе, поэт первым делом отыскал попугая Царицы, приручил его, и стали они вместе жить-поживать да чужое добро наживать. Стихи писать он больше не мог, а с одной ногой, с одной рукой, с одним глазом и одним ухом честно зарабатывать на жизнь он был не в состоянии. Вот и пришлось смастерить ему вместо ноги костылик, вместо второй руки приделать железный крюк, на выколотый глаз натянуть повязку, а оторванное ухо закрыть треуголкой, придумать себе новое имя, посадить попугая на плечо и начать ПИРАТСТВОВАТЬ.

КОМАРИЩЕ

В одной маленькой, ГЛУХОЙ, как тетеря, деревеньке жила-была СЛЕПАЯ, как крот, девочка. Местные мужики с удовольствием пользовались её недугом, а вместе с тем, и её не по годам зрелой физиологией, и водили её по очереди в лес насиловать. Наказание они за своё пристрастие понести не боялись, так как не могла она опознать обидчиков её девичьей чести, а судмедэкспертизы в то время ещё не было.

Однажды гуляла она по лесу, новых приключений себе на жопу искала, да грибы с ягодами на пропитание. Причём, что грибы, что ягоды, она всегда наугад рвала и по вкусу определяла — ядовитые или нет, оттого она часто из леса ни одна возвращалась, а с галлюцинациями.

А комары, в тех местах, уж больно лютые водились и не по возрасту здоровенные. Из кошек и собак кровь своим хоботком, как алкогольный коктейль, через соломинку за один затяг высасывали. За это их народ «летающими слонами» величал и «вампирами беззубыми». Учуяли они кровь молодую девичью, набросились на неё со своими хоботками востроносыми. Вонзились в неё, и давай из неё соки отсасывать и кровеносными сосудами «закусывать»… А она по опыту горькому, да по привычке безвыходной, расслабилась и отдалась им без сопротивления, как перед маньяками безжалостными. Лежит на спине, ноги раздвинула, руки раскинула, хнычет тихонечко, комаров не прихлопывает, лишь боль от укусов терпеть пытается. Растрогался король комариный от такой безропотной жертвенности, сжалился над девочкой, отогнал от неё свою комариную оргию и запищал человеческим голосом:

— За то, что ты пожалела гнусов моих и не стала их убивать, размазывая их по себе, как повидло по булочке, подарю я тебе жизнь и выполню любых три желания в виде компенсации!

Опешила девочка от такого неожиданного предложения, пукнула от страха, но всё же согласилась. Попробуй-ка отказаться от такого предложения, когда перед тобой комарище стоит с человеческий рост, с хоботом, как у слона, только острым, как огромная игла от шприца. И это ещё хорошо, что девочка слепая была, а так бы не пукнула, а ОБОСРАЛАСЬ бы обильным образом.

В общем, недолго думая, загадала она первое желание:

— Хочу, чтобы комары не жужжали, и бесшумно летали! А маньяки и насильники, наоборот, издавали бы противный звук при приближении ко мне. Чтобы я их за версту слышала, и укрыться от них могла.

Потом немного успокоилась, вышла из состояния аффекта и поняла, что надо было попросить не то, чтобы комары и маньяки «не жужжали» и «жужжали», а чтобы они просто не кусались и никогда не насиловали её. И загадала второе желание…

А потом и вовсе расстроилась. Что не загадала самого главного желания — стать вновь зрячей.

Выполнил комариный король и её третье желание.

Прозрела девица, увидела перед собой комара ростом с неё и тут же обосралась от страха. А как тут не обосрёшься, когда стоит над тобой чудище с головой небритого слона, крыльями эльфа, полосатой жопой, похожей на метровый накаченный резиновый банан?

— Не бойся меня, девица, — говорит Комарище, — Я ОБЫКНОВЕННЫЙ МУТАНТ!

И чтобы как-то успокоить нервную систему девочки и расположить её к себе, достал из-за спины гитару и начал петь:

Раньше был я, как и все — маленький комарик,

И носил всегда с собой маленький фонарик.

Я мечтал стать светлячком,

В ночИ быть добрым маячком,

Чтоб жучки свой путь нашли,

И домой к себе пришли.

Но однажды увидал я паука-маньяка,

Как он муху поволок в уголок оттрахать.

Толь со страху, толь случайно

Голову ему срубил!

Правда метил изначально

Я совсем в другую цель…

Голова его отпала,

Тухлой рыбой завоняла

А из рыла на меня

Брызнула его слюна.

Через месяц превратился -

В КОМАРИЩЕ-ПАУКА…

Девочка повторно обосралась, только теперь уже от песни.

Чтобы не умереть от счастья и диареи, девочка поблагодарила Комарище и подобно Тарзану понеслась сквозь чащу в свою деревню.

Вбежав вприпрыжку в родное село, девочка собрала всех местных жителей и, задыхаясь от переполняемого грудь чувства, поделилась с ними своей зрячей радостью. Бабы деревенские её приобретённой полноценности обрадовались, а мужики заметно опечалились.

Правда, радовалась своему счастью девочка недолго. Счастье оказалось скоропортящимся и через несколько дней «скисло». Зато тоска всё сильнее и сильнее рвала её душу и низ живота оттого, что не стало с тех пор у зрячей девочки НИКАКОЙ личной жизни. Мужики её стороной обходили, а бабы — баб в то время ещё «любить» не умели.

— Не было НЕСЧАСТЬЯ, да вот СЧАСТЬЕ «помогло»! — отчаялась, было, девочка, но вешаться в сарае не стала. Собрала вещи первой необходимости, в «узелок», и пошла, куда глаза глядят.

Долго ли шла, коротко ли, но дошла она до тридесятого километра и оказалась в тридевятом царстве.

— Вот здесь-то я и буду жить-поживать, да личную жизнь с «чистого куста» начинать, — подумала девочка, натягивая юбку выше колена и, притворившись слепой, вошла в незнакомую деревню.

ВОЛШЕБНЫЙ КАРАНДАШ

На одной самой обыкновенной улице, самого обыкновенного периферийного городка, жил самый обыкновенный мальчик. Ему, как и большинству ребят из малоимущих семей, катастрофически не хватало в жизни счастья, в связи с чем, он мечтал о своей собственной волшебной палочке. Мальчик был уверен, что обладая таким магическим предметом, он сможет творить любые чудеса и самостоятельно добиться уважения богатеньких мальчиков во дворе и без родительской финансовой помощи. К тому же, их семейный бюджет был настолько мал, что угнаться за детьми олигархов, мчащихся на своих радиоуправляемых машинках на самый верх циничного общества, наш герой не имел никакой возможности, даже, если бы, родители этого мальчика продали всё, что имели за душой, включая свои внутренние органы.

Однажды в детский сад, который с неохотой посещал мальчик, приехал на голубом кабриолете настоящий волшебник и, бесплатно, всем вручив эскимо, спросил у самого грустного ребёнка в группе: почему он не радуется вместе с остальными ребятами и не лижет своё эскимо?

Мальчик честно признался на ушко волшебнику, что был бы больше рад волшебной палочке, нежели этой замороженной шоколадной култышке на простой и липкой палочке.

Волшебник был настолько поражён философским ответом юного создания и его искренней верой в волшебство, что не мог оставить это без внимания и подарил ему (вместо эскимо) на память «волшебный карандаш». Волшебник объяснил мальчику, что отныне он может добиться всего, чего пожелает, и для этого ему будет достаточно лишь написать этим волшебным карандашом на клочке бумаги заветное желание, положить его под подушку и лечь спать. А на утро, оно должно непременно сбыться!

Чтобы как можно скорее научиться читать и писать, мальчик уговорил родителей отдать его в школу на год раньше положенного срока. Сначала его родители сомневались в правильности принятого ими решения, но потом, когда ученик стал приносить из школы по азбуке и письму исключительно отличные отметки, поняли, что поступили верно, и успокоились.

Своё первое желание он смог написать волшебным карандашом уже в конце первого класса. Аккуратно, чётко и разборчиво выводя каждую букву, он написал на фантике из-под конфеты три слова: «ХОЧУ ПЛАНШЕТНЫЙ КОМПЬЮТЕР» и, положив написанное под подушку, лёг спать.

Поутру, он обнаружил на письменном столе заветную «планшетку» и учебники за третий класс. Не обращая внимания на числовое несоответствие учебников с его школьной «классовостью», он проиграл в долгожданный компьютер весь день, а поздно вечером, перед сном, с азартом «нацарапал» на листке бумаги ещё одно желание: «ХОЧУ ГОРНЫЙ ВЕЛОСИПЕД».

На следующий день, самозабвенно крутя педали новенького велосипеда, четырнадцатилетний юноша уже мчался без оглядки по сильно заросшему кустарниками двору навстречу ветру и своим новым желаниям: «СТАТЬ ЛЁТЧИКОМ», «КУПИТЬ НОВЫЙ АВТОМОБИЛЬ», «ЖЕНИТЬСЯ НА КАТЬКЕ», «ПРИСТРОИТЬ СЫНА В УНИВЕРСИТЕТ», «ВОЗДВИГНУТЬ НА САДОВОМ УЧАСТКЕ ДВУХЭТАЖНЫЙ КОТТЕДЖ»… Опомнился он лишь тогда, когда стал просить для внука «БЕСПИЛОТНЫЙ ЛЕТАТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ». Трясущиеся, непослушные, морщинистые руки с трудом держали «огрызок» волшебного карандаша, а надпись предательски расплывалась в плохо видящих глазах. Он разочарованно смотрел на обшарпанный карандаш, как на реактивную ракету, крепко вцепившись в которую он пролетел через всю свою жизнь всего за несколько дней и, вместо «БЕСПИЛОТНИКА» для внука, пожелал встретиться вновь с добрым волшебником, который и подарил ему когда-то этот волшебный карандаш.

Ночью, во сне, к семидесятилетнему «мальчику» явился тот самый волшебник. Он объяснил ему, что все его желания со временем обязательно сбылись бы и без «волшебного карандаша». Но поскольку капризный ребёнок не хотел так долго ждать, а хотел получить всё и сразу, то доброму волшебнику ничего другого и не оставалось, как выполнить просьбу грустного мальчика и подарить ему эту волшебную (пишущую) палочку, чтобы он смог собственноручно, жирным почерком, описать самые яркие и главные события своей праздной жизни, вычеркнув из неё все серые, унылые, долго тянущиеся ненужные будние дни. Он ведь был добрым волшебником и не мог отказать мальчику в его просьбе!

Проснувшись под утро, в холодном поту, старик стал судорожно искать «волшебный карандаш», чтобы на обратной стороне медицинского рецепта «нацарапать» этим карандашом последнее своё желание: вернуть его обратно в детство, чтобы он смог заново прожить свою жизнь без волшебства, но как он ни старался, найти карандаш он так и не смог. Карандаш бесследно исчез, а вместе с ним и надежды пожилого, дряхлого старика: стать юным, терпеливым и трудолюбивым мальчиком, шагающим к любой мечте своими ногами, а не при помощи рук волшебника, размахивающего волшебной палочкой…

МЕДВЕДКО

Продав городскую квартиру и закатив на вырученные средства шикарный банкет в честь своего юбилея и безвозвратного ухода на пенсию, виновница торжества, Марья Ивановна, бывшая повариха, а ныне официальная одинокая пенсионерка, под звуки живой скрипки торжественно попрощалась со своими коллегами по кухне и, громко хлопнув дверью, красиво вышла из ресторана.

Таким резким и барским образом она решила «завязать» с прошлой жизнью, «разрубить канат», связывающий её с суматошным и душным городом и, спалив за собой все «мосты», ведущие в прежнюю жизнь, уехала на заслуженный отдых, но не на испанскую Мальорку, о которой смотрела документальный сериал по телевизору и слышала в какой-то песне, а в самую обыкновенную глухую Алтайскую деревню.

Поселившись в заброшенном частном доме на окраине села, где когда-то жили её бабушка с дедушкой, Марья Ивановна, словно вырванное когда-то из родной землицы молоденькое деревце, спустя много лет вернулась в родной сад, чтобы пустить свои корни в эту святую, пропитанную теплом и энергией предков, землю, по которой, будучи ещё совсем маленькой девочкой, она беззаботно бегала своими босыми ножками и звонко смеялась от счастья.

Найдя в родном доме душевное тепло и свои старые игрушки, Мария Ивановна растрогалась, всплакнула от радости и, окружив себя любимыми куклами, впала в детство, превратив свою новую жизнь в старую детскую кукольную игру.

Беспрерывно заботясь о куклах, она то и дело норовила их покормить, помыть, переодеть, расчесать им волосы да спать уложить. Она пела им колыбельные песни, убаюкивала их интересными сказками и подробными пересказами излюбленных бразильских телесериалов. Вроде бы, она делала всё так же, как и раньше, но куклы, почему-то, вели себя как-то странно. То ли они стали старше, то ли умнее, а может, они просто продолжали обижаться на свою хозяйку за то, что она их бросила и уехала в город без них. Так или иначе, но куклы больше не хотели делиться с Марией Ивановной своими секретами, горестями и радостями. И, вообще, они стали какими-то неразговорчивыми, нудными, сварливыми и вредными девочками.

Не желая терпеть их капризы, Марья Ивановна заперла кукол обратно в чулан, и яркий розовый кукольный дом вмиг стал прежней, обшарпанной, ветхой, скрипучей избушкой — на «курьих ножках».

Страдающая от одиночества и близорукости, Марья Ивановна так бы бессмысленно и коротала оплаченные государством деньки (эстафетно меняющие за окном времена года), если бы в один из холодных, зимних вечеров она не услышала активное шебуршание в сарае.

— Это смерть с косой за мной пришла, либо коса из сарая за воришкой «ушла», — мелькнули в её голове тревожные мысли, а следом за ними, конечно, проскочили ещё и пару оптимистических вариантов со Снегурочкой и Колобком. Но, поскольку, она не очень-то верила в девушек, слепленных из снега, и, тем более, в говорящий круглый хлеб, то остановилась на первых двух версиях и отправилась одну из них опровергать.

Вооружившись кочергой, Марья Ивановна, словно защитник женской сборной по хоккею, подкралась на цыпочках к сараю и, заглянув вовнутрь, прищурилась. Что-то не очень большое и лохматое активно возилось в углу сарая, разваливая аккуратно сложенные полешки дров.

— Кто здесь? — громко спросила Мария Ивановна и, направив включенный фонарик в сторону возни, второй рукой начала угрожающе размахивать перед собой кочергой.

Круглый и яркий луч света захватил незваного гостя и, ослепив его, сделал недвижимым. Медвежонок-подросток, словно малолетний преступник на допросе, закрывал свою мордочку лапой от светящего в упор фонаря и недовольно, еле слышно, рычал себе под нос.

— Ты кто, не могу понять, собака, что ли? — продолжала «допрос» Марья Ивановна, пытаясь навести «резкость» в своих глазах. Но размытое мутное лохматое существо не сознавалось и продолжало негромко порыкивать от страха.

— Ты, наверное, жрать хочешь? — предположила Марья Ивановна и, выключив фонарик, чтобы не нервировать животное, отправилась в дом за едой.

Порывшись в холодильнике, она нашла кусочек засохшего обветренного сыра, немного колбасы и горбушку чёрного хлеба.

— Бутерброд будешь? — вернувшись в сарай, гостеприимно спросила Марья Ивановна у забившегося в угол лохматого гостя, и, бросив в его сторону сложенные стопкой продукты, саркастическим тоном хамоватой официантки стала перед ним притворно оправдываться:

— Вы уж простите сударь, за столь скудное меню, но мы Вас не ждали и не успели подготовиться должным образом. Вам запить, что-нибудь, принести? Или вы так, всухомятку, пожрёте?

Медвежонок, почуяв аппетитный запах, набросился на еду и, не обращая внимания на пустую болтовню Марьи Ивановны, кряхтя от удовольствия, проглотил угощение за пару жевков. Облизнувшись, он с благодарностью посмотрел на добрую хозяйку и, жалобно заскулив, дал понять, что не отказался бы от «добавки».

— Ишь, ты, чего захотел?! — усмехнувшись, отреагировала на намёк прожорливого незнакомца Марья Ивановна, — Тебе тут не благотворительная столовая и не приют для бродячих собак! Ты ошибся адресом! Здесь живёт скромный, экономный пенсионер, а не наглый и щедрый миллионер, у которого колбаса в огороде растет, и курица золотые яйца несёт. Если хочешь, можешь в сарае переночевать, но утром, я чтобы ноги твоей лохматой здесь не видела. Понял? — строго спросила у медвежонка Марья Ивановна и, не дожидаясь ответа, ушла восвояси.

Утром, вспомнив о ночном инциденте, Марья Ивановна решила проверить, «съехал» ли из сарая лохматый «квартирант» и, возомнив себя хозяйкой дорогого отеля, без опаски, без охраны и без кочерги направилась «выселять» наглого постояльца, ежели тот ещё не успел покинуть пределы её владений.

Шумно отворив скрипучие ворота сарая, Марья Ивановна смело вошла вовнутрь и, приняв позу «барыни» (держа «руки в боки»), нахмурив брови, огляделась по сторонам.

Разбросанные ночью дрова были аккуратно сложены на место, сено — собрано в стог, пол — подметён, а прямо перед ней стоял на задних лапах медвежонок в косынке и фартуке, держа в лапах разнос с хлебом и солью.

— Хорошая собачка! — удивлённо похвалила медвежонка Марья Ивановна и, заметно смягчившись, махнула рукой, — Ладно, можешь здесь жить, раз ты такой хозяйственный. Я в этом сарае испокон веков такого порядка не видела, а ты за одну ночь превратил эту бывшую коровью «гостиницу» в царские покои. От такой чистоты аж глаза с непривычки режет. Может ты не простая собака, а золотая рыбка? И у тебя, вместо разбитого сарая можно попросить не новое корыто, а сразу новый дворец, или ЭРМИТАЖ? — размечталась Марья Ивановна, с грустью осматривая прогнившие стены и крышу обветшавшей постройки. Её взгляд плавно опустился вниз и остановился на продолжавшем покорно стоять перед ней на задних лапах медвежонке, одетом в косынку и фартук, и держащем передними лапами разнос с угощением.

— Артист, а ты где хлеб-то с солью «стыздил», у соседей что ли? — вспрыснув, громко захохотала Марья Ивановна и, покачав головой, вытирая от смеха слёзы, строго предупредила: — У соседей воровать нельзя! Ни хлеб, ни соль, ни газ, — вспомнив про телевизионные новости, сквозь улыбку, зачем-то добавила слово «газ» в перечень запрещённых действий Марья Ивановна и, погрозив пальцем перед носом испуганного зверя, добавила: — Даже ради того, чтобы порадовать свою хозяйку! Понял?

Медвежонок согласно кивнул головой.

— Вот и договорились! — довольно подытожила «мирные переговоры» Марья Ивановна и, отщипнув от каравая маленький кусочек хлеба (в знак вступления в силу их обоюдных договорённостей), обмакнула его в соль и стала, с аппетитом, жевать, при этом ласково поглаживая медвежонка по голове.

На этом, можно было бы поставить в этой истории жирную точку и закончить столь нетрадиционную сказку со счастливым концом — традиционной фразой: «Так и стали с тех пор баба Маша и Медведь вместе жить-поживать, да кашу с мясом жевать»! Но… в любой счастливой истории всегда найдётся тот, кто попытается помешать «хэппи энду» и добавить свою горькую ложку дёгтя в сладкую бочку чужого мёда.

Так произошло и в этой истории.

Завалилась однажды к Марье Ивановне в дом большая медведица, «упала» в кресло, отдышалась и, озираясь по сторонам, трясясь от страха и волнения, заговорила на чистом человеческом языке:

— Не спеши, хозяйка, добрых соседей на помощь звать да злых собак легавых. И тебе от этого пользы никакой не будет, да и я уже сытая. Беду только зря на деревню накличешь, и народ честной погубишь. Меня ты своим криком не напугаешь и из дома не выгонишь, а только разозлишь. А когда я злая, то я, не то, что охотников, я отряд спецназа в полном вооружении порвать могу. До десяти досчитать не успеешь. Ты лучше не нервируй меня, спокойно выслушай и поймёшь, что не враг я тебе, а почти родственник. Лесным Богом тебе клянусь и здоровьем сыночка своего, Медведки, что не трону тебя. И не придётся тебе за сердце хвататься, коль не будешь хвататься за острые ножи да телефоны сотовые, а будешь просто смирно сидеть и внимательно слушать, — басом протараторила большая медведица и, схватив без разрешения со стола трёхлитровую банку с квасом, жадно отхлебнула из неё пару литров.

Утолив жажду, большая медведица смачно отрыгнула и, ловко облизнув свою морду, начала объяснять (присевшей напротив, бледной, как потолок, Марье Ивановне) суть своего визита:

— Не буду ходить вокруг да около и начну с самого главного — кобель твой вовсе не пришлый пёс, а самый настоящий медведь! И имя у него не «Шарик», а «Медведко». А мать его настоящая — Я, а не ты. А ты — коварная женщина, которая воспользовалась форс-мажорной ситуацией, прикормила голодного «парня», приютила, обогрела, приручила, и жить у себя оставила! У-у-у, шельма! — замахнулась на Марью Ивановну лапой медведица и скривила от возмущения свою лохматую, недовольную морду.

Марье Ивановне и так-то было не по себе от говорящей медведицы, а тут, услышав ещё и такое о своей любимой собаке, ей совсем дурно сделалось. Близорукость ухудшилась, в глазах не только всё расплылось, но и потемнело. Закатила Марья Ивановна глаза к небу, да и рухнула на пол, потеряв сознание.

Очнулась она уже лёжа на кровати с холодным компрессом на голове. Рядом на стуле сидела большая медведица и заботливо укрывала её одеялом. Увидев, что Марья Ивановна пришла в себя, медведица облегчённо вздохнула.

— Ты уж прости, что я врезала тебе правдой прямо в лоб без предупреждения. Всё никак не могу привыкнуть к тому, что вы люди такие сентиментальные, хрупкие существа, которым нужно как-то аккуратно и тактично всё сообщать. Впредь, постараюсь вести себя более разумно и говорить с тобой сдержанно, в «щадящем режиме», — искренне раскаиваясь, пообещала Марье Ивановне большая медведица и продолжила повествование:

— Три года назад, во время зимней спячки, меня разбудили пьяные охотники. Сама понимаешь, что значит разбудить крепко спящего в самый разгар сна. А мне ещё, как назло, сон такой сладкий снился, как мы с Медведкой на кондитерскую фабрику на экскурсию пришли, на-дегустировались мороженого, пирожного, конфет, а напоследок решили искупаться в шоколадных фонтанах, и в этот самый счастливый момент сотрудники фабрики начинают тыкать в меня ружьями, материться и превращаться в охотников. Тут я, конечно, не сдержалась, рассвирепела и набросилась на них. Ружья отобрала, стволы узлом завязала, у джипов колёса поотрывала, а после этого гоняла их три дня и три ночи по лесу, пока они окончательно не протрезвели и не извинились передо мной за своё неадекватное поведение. А когда отпустила этих придурков на все четыре стороны и вернулась в берлогу досыпать, моего сыночка Медведки там уже не было. Искать его было уже поздно, так как в сон сильно клонило, да и сил моих женских совсем не осталось, вот меня, прямо в берлоге, и вырубило. Проспала я до весны беспробудным сном, а когда птички вместо будильника затрезвонили — проснулась я и тут же отправилась на поиски.Ровно три года я безнадёжно бродила по всей нашей округе в поисках своего сыночка, ревя от отчаяния. А тут недавно услышала я сплетню от местных куриц о том, что в этой деревне живёт у одной бабки собака, очень похожая на медведя. Мол, эта собака ни лает, ни кусает, а в дом — одним только видом не пускает. Ёкнуло моё материнское сердце, и сразу я поняла по описаниям, что это мой Медведко. Бежать в лесничество, «качать» свои материнские права и требовать от лесника сохранения единокровной семьи путём воссоединения оной, я посчитала способом наивным, муторным, да и долговременным. Вот и пришла я сразу к тебе, напрямую, чтобы без всей этой бумажной бюрократической волокиты встать перед тобой на колени и умолять вернуть мне моего потерявшегося сыночка, — завопила медведица и, встав на колени перед лежащей на кровати Марьей Ивановной, уткнулась в неё мокрой от слёз мордой.

Прорыдав на груди Марьи Ивановны около минуты, медведица подняла заплаканную морду и, вытерев лапой сопли, испуганно спросила:

— Я хоть понятно изъясняюсь? А то вдруг, захлестнувшие меня эмоции и сопли сделали мою речь невнятным и трудным для восприятия бредом? Мне важно, чтобы ты поняла меня правильно, а не приняла мой драматический рассказ за мистический фарс или зверский ужастик.

— Да, поняла я твою материнскую скорбь, — слабым голосом произнесла Марья Ивановна и, перевернув компресс на другую сторону, тихо спросила: — В этой лесной драме мне непонятно только одно, зачем ты из берлоги-то вылезла и охотников три дня и три ночи по лесу гоняла, а просто не сожрала их прямо на месте, и, перевернувшись на другой бок, дальше спать не завалилась со своим Медведкой?

— Да я мясо «перегарное» с детства терпеть не могу! После того случая, когда ещё мой отец на рыбалку утром ушёл, а приволок вместо рыбы — пьяного рыбака. Мать его и в реке вымачивала, и на солнце выпаривала, и приправами натирала, а от него всё равно водярой так воняло, что жрать его пришлось с заткнутыми носами. А когда съели его, вдобавок ещё и охмелели. И так нам после этого сытного обеда плохо стало, что пришлось, потом, блевать и с головной болью мучиться, — объяснила медведица и брезгливо поморщилась.

Только теперь, слушая подробный рассказ большой медведицы, Марья Ивановна поняла, почему её верный «пёс» с удовольствием уплетал не только мясо, но и малину. Почему не лаял, а, претворяясь немой собакой, коротко и звонко кряхтел, имитируя похожие на лай звуки. Она с ужасом представила, как бедный медвежонок, чтобы не умереть с голоду и перезимовать в деревне, был вынужден претворяться собакой. Какие «ломки» сезонного шатунства он испытывал, находясь в полусонном состоянии, и, при этом, умудрялся держать себя в руках, чтобы не сорваться и не укусить её от раздражения. Каким милым и смешным он был, когда встречал её с хлебом-солью, нарядившись в фартук и косынку…

Разыгравшееся воображение и нахлынувшие воспоминания так растрогали Марью Ивановну, что из её глаз потекли горькие слёзы.

Выпив валерьянки и запив её оставшимся квасом, Марья Ивановна немного успокоилась и, желая узнать о Медведко как можно больше, с нескрываемым любопытством поинтересовалась у медведицы:

— А почему ты умеешь по-русски говорить, а медвежонок нет? Почему он-то мне не мог сразу всё объяснить, что с вами произошло? Он что, на самом деле немой?

— А как он мог обучиться говорить на русском языке, коль он ни дня в лесной школе не был? Он ведь должен был в начальную школу только осенью пойти, а зимой эта пьянь нас с ним разлучила. Вот и пришлось ему вместо школы по сараям отираться, да вместо русской речи — собачьему лаю обучаться. А вот почему ты его не отдала хотя бы в деревенскую школу иностранных языков, это ты лучше у себя спроси. Как ему теперь на «ИН.ЯЗ.» в университет поступать, ума не приложу? — задумчиво произнесла медведица и тяжело вздохнула.

— А что же мы вдвоём-то всё сидим? Давай Медведко скорей позовём! Не уж-то ты сыночка своего увидеть не хочешь? — вдруг спохватилась Марья Ивановна и, встав с постели, начала собирать на стол еду, чтобы встретить гостью, как полагается.

— Ты даже не представляешь, как я хочу увидеть своего маленького Медведко, — мечтательно прорычала медведица, и в туже секунду, её холодный нос запотел, а влажные глаза заблестели. — Мне кажется, что от столь долгой разлуки, я даже могу нечаянно задушить его в своих крепких объятиях или зализать его до смерти. Поэтому, мне нужно постепенно привыкнуть к мысли о том, что я его нашла, чтобы не навредить ему своей безумной материнской любовью. К тому же, я хотела для начала уладить между нами-самками этот бытовой вопрос и разрешить его, желательно, мирным путём.

— Да ты что? Не уж-то я не понимаю, — всплеснула руками Марья Ивановна. — Как же я могу отнять у матери и не отдавать родного детёныша? Я ведь не социальный инспектор, и мой дом — не интернат. Мне, конечно, не хотелось бы расставаться с «Шариком»… ой, прости, пожалуйста, оговорилась, мне не хотелось бы расставаться с МЕДВЕДКО, я ведь с ним вместе прожила, получается, даже дольше, чем ты, и естественно, тоже привязалась к нему сильно. Он мне теперь, как родной! Но ради воссоединения семьи, я не вправе препятствовать. Прошу только об одном, не забывайте меня и навещайте почаще. Хорошо?

Медведица молча, добродушно и немного виновато, согласно кивнула головой, точь-в-точь так же, как и Медведко, тогда, в сарае.

У Марьи Ивановны вновь выступили слёзы.

Чтобы не смущать своим видом медведицу и не «давить» ей на жалость, Марья Ивановна отошла от стола к печке и, бросив в топку несколько поленцев, принялась заваривать чай.

Медведица, молча, продолжала сидеть за столом, ритмично постукивая длинными когтями по дубовой столешнице, и с любопытством рассматривать мясную нарезку, красиво разложенную на большой плоской тарелке.

— Странное блюдо, — подумала вслух медведица и, ухмыльнувшись, добавила. — На вид, как настоящее мясо, а мясом не пахнет…

— Зато цена у него настоящая и «кусается» гораздо больнее, чем само животное, из которого, якобы, оно сделано, — поддержала разговор Марья Ивановна и подошла к столу. — Может быть, самогончику выпьем за знакомство? Ручаюсь, он точно натуральный! Собственноручно гоню его из свёклы со своего огорода, — предложила Марья Ивановна и, вынув запотевшую бутылочку из холодильника, до краёв наполнила рюмочки.

— Фу, охотниками воняет, — прокряхтела медведица и, поморщившись, вздрогнула все телом. — Не обижайся, хозяйка, но я откажусь.

— Тогда, может, вы, на трезвую голову, примите решение остаться здесь жить? — вдруг неожиданно предложила Марья Ивановна и, быстро убрав самогон со стола, с надеждой взглянула медведице прямо в глаза. — Если согласитесь, обещаю, что впредь на столе будет стоять исключительно свежее и только натуральное мясо, а самогон вы больше никогда в этом доме не учуете. Медведко так старательно, с душой, обустраивал сарай, что ему теперь нелегко будет из него выезжать. Я одинокая женщина, мне хочется о ком-то заботиться, да и вас здесь никакие охотники уж точно не побеспокоят. Как вам такое предложение?

— Марья Ивановна! Голубушка! Предложение, конечно, заманчивое, но уж больно подозрительное. Я не хочу вас обидеть, но где вы видели, чтобы люди, генетически являясь потенциальными охотниками, дружно жили вместе с дикими зверями под одной крышей и не хотели друг друга скушать? Или, может, у вас, в эту секунду, только что, родилась коммерческая бизнес-идея переделать сарай в домашний зоопарк и зарабатывать на говорящих медведях неслыханные деньги?

— Я тоже понимаю твой генетический страх перед людьми, но я не тот человек, которого нужно бояться. В пожилом возрасте тяжело поднимать большие деньги и начинать какой бы то ни было бизнес, — прервала необоснованные инсинуации медведицы Марья Ивановна и взяла её за лапу. — В моём холодильнике полно еды, денег мне пенсионных, в сочетании с огородным урожаем, хватает, а вот семьи мне, катастрофически недостаёт. А теперь подумай, разве можно семью променять на деньги и уж тем более съесть? То, что вы звери — не беда. Некоторые люди ведут себя хуже, чем звери, и с ними вообще невозможно договориться. А с тобой мы уже целый час по душам разговариваем и, как видишь, живы до сих пор, целы и невредимы. Ты прожила в одиночестве три года, не обрекай теперь и меня на одиночество на всю мою оставшуюся жизнь. Не забирай у меня Медведко и сама оставайся. Будем жить одной семьёй в одном теремке. Как говорится: «в тесноте, да не в обиде!»

— Марья Ивановна! А ты не хотела бы пойти в народные депутаты? С твоим красноречием и талантом убеждения тебя бы точно выбрали.

— Мне главное, чтобы вы с Медведкой меня выбрали. Ради этого я готова идти хоть в депутаты, хоть на край света. И хватит меня уже называть Марьей Ивановной. Зови меня просто Машей. Ты ведь мне теперь как сестра.

— Ну, раз так, Маша, тогда я согласна, — грубым басом прорычала медведица, и её морда растянулась в довольную улыбку.

Вот теперь, со спокойной душой, на этом месте точно можно заканчивать эту добрую сказку.

Нет смысла описывать ту трогательную встречу медведицы и Медведко в сарае, которая состоялась сразу после откровенного и серьёзного разговора между родной и приёмной мамами. Те медвежачьи нежности, сопровождающиеся трением голов, обоюдным обнюхиванием и вылизыванием Медведкиной попы.

Главное, что нашедшие друг друга Маша и медведи с тех пор стали вместе жить, искренне друг друга любить, уважать, беречь и никого к теремку не подпускать: ни пьяных охотников, ни трезвых почтальонов, ни любознательных, «доброжелательных» соседей. В общем, делать всё, чтобы РАЗЛУКА никогда больше не смогла проникнуть в их дом под каким-либо предлогом и сделать их вновь несчастными «потеряшками».

Если не верите, что эта история произошла на самом деле, и что они до сих пор счастливо живут вместе, я могу вам сказать название деревни и точный домашний адрес. Тогда вы сами сможете убедиться в этом, навестив их лично. Хотя, они ведь вас всё равно не подпустят к своему дому и не позволят вам сглазить их счастье.

В таком случае, и смысла никакого нет выдавать их местонахождение. А вот смысл взять пример с этого скрытного «трио» и прятать от посторонних глаз СВОЁ счастье, уж точно смысл есть! Чего я вам, искренне, и желаю.

КАКАЮЩИЙ МАЛЬЧИК

В одном небольшом сибирском городке жил мальчик. Жил, конечно, не один, а в полноценной семье. Папа у него работал трактористом, а мама — продавцом в винном магазине. В связи с этим, в их доме везде валялась грязная, промасленная, пахнувшая бензином, одежда и пустые бутылки.

Жители этого небогатого городка жили экономно, но весело, так как все, сэкономленные на дорогой одежде и еде, деньги пропивались на еженедельных народных гуляниях под названием «Святая пИтница». В празднике самозабвения участвовали все жители этого городка: от дворника до мэра, и вплоть до понедельника, позабыв о профессионально-должностных разделениях по социальной «лестнице», становились братьями. А вот понедельник каждый раз расставлял всё по своим местам и рассортировывал «братьев» и «сестёр» по рабочим местам, в зависимости от их профессий, делая их вновь посторонними людьми.

Как-то раз, в самый разгар одного из таких праздников, в винный магазин зашёл грустный учитель географии и начал умолять маму мальчика продать ему в долг увеселительной жидкости пол-литровой емкостью. Мама мальчика объяснила учителю, что в отличие от школы, жизнь научила её НЕ верить людям. Тогда учитель географии начал клясться, что готов отдать весь мир ради глотка сорокоградусной водицы, и в доказательство своих слов вынул из сумки школьный глобус. Тайная мечта продавщицы УВИДЕТЬ ВЕСЬ МИР на секунду сбылась, а в следующую секунду родилась уже новая. Ей сильно захотелось, чтобы её сын стал известным путешественником и объехал весь этот земной шар по-настоящему, а не как она, заворожённо рассматривая мелькающие (на фоне стены из бутылок) горы и реки, страны и континенты.

Таким образом, у учителя географии в руках оказалась заветная бутылка водки, а в руках её сына — весь мир. Хотя, если сказать по правде, мальчик мечтал крутить педали велосипеда, а не крутить на штырьке этот долбаный «мир».

Смекнув, что его мечта отодвигается как минимум ещё на один год (до следующего дня рождения), мальчик психанул и, чтобы показать своим родителям, что для него велосипед важнее знаний, поставил глобус посреди своей комнаты и демонстративно насрал на подарок.

За подобную выходку взбешённая мама готова была отказаться от неблагодарного сына и отдать его в монастырь, а отец мог захлестать ремнём до смерти, но учитывая все-таки, что он в этот день родился, просто простили имениннику злую выходку и, лишив его сладкого, отправили спать. А сами, чтобы снять стресс, стали пить «горькую».

Как известно, что у трезвого на уме — то у пьяного на языке, оттого и выпорхнула семейная тайна из их дома как воробей, залетев сначала в уши соседей, а затем и коллег по работе. Так, «по секрету — всему свету» и понёсся слух о накакавшем на глобус мальчике, моментально облетев весь город.

Естественно, как и положено, слух обрастал нелепыми фактами. Одни утверждали, что мальчик, играя в войнушку, представил себя лётчиком и начал бомбить врага… Другие утверждали, что он играл не в войнушку, а в астронома и, имитируя метеоритный дождь, случайно насрал на Америку… И каждый с пеной у рта доказывал свою правоту, выставляя себя чуть ли не очевидцем случившегося.

Медики видели в поступке мальчика нехороший симптом, знахарки — нехороший знак, а колдуны предлагали мальчику подрабатывать на этом и гадать людям на «глобусной гуще».

В общем, вместе с ненужным подарком, мальчику досталась и дурная слава. Он не сходил с языков местных жителей, да и те не давали ему прохода. Все смеялись над ним, дразнили засранцем и не заметили, как сделали его изгоем общества. А через какое-то время мальчик совсем пропал.

Вместо того чтобы признать свою ошибку, одуматься и броситься всем вместе на поиски их земляка, обязательно найти его и после этого сброситься по рублю на новый велосипед, они стали гнобить его родителей за невнимательность и жестокое обращение с детьми, из-за чего (по их мнению) он и сбежал из дома. В итоге, вместо мальчика горожане нашли «козлов отпущения» в лице его родителей и с позором прогнали этих недостойных граждан из города, выселив их из квартиры и уволив с работы.

Со временем, за чередой еженедельных праздников, люди стали подзабывать эту дурно-пахнувшую историю. Но когда, спустя ровно год после тех печальных событий, люди обнаружили огромных размеров памятник, «выросший» на ровном месте за одну ночь прямо посреди центральной площади города, то всерьёз заволновались.

Ради справедливости стоит заметить, что памятник был не стоячий, а «сидячий» и олицетворял собой скульптуру сидящего над глобусом с откляченной попой мальчика со спущенными до колен штанами.

Создать за одну ночь такой монумент не представлялось возможным, даже если собрать в одном месте всех в мире скульпторов. Оттого-то и забегали по телам местных жителей мурашки, а в душах безутешно «заскребли кошки».

Любые попытки местных властей снести памятник, демонтировать, перенести в другое укромное место заканчивались полным фиаско, так как он вновь оказывался на прежнем месте, отреставрированный, целый и невредимый.

Сильно пьющие люди были уверенны, что этот памятник «какающей БЕЛОЧКЕ» — всего лишь массовая галлюцинация. Трезвые люди поговаривали, что этот памятник воздвигла невидимая рука Господа бога в напоминание об их бессердечии и крестились глядя на него. А атеисты утверждали, что здесь не обошлось без инопланетян. И если думать «по-большОму», то без разницы, кто установил этот памятник. Главное, что в этом вечном творении каждый видел свой персонаж. Кто-то в нём видел беспощадного тирана и диктатора, пытавшегося уничтожить весь мир. Кто-то видел политика, не обращающего внимания на проблемы людей. Кто-то видел бизнесмена, засоряющего окружающую среду ради собственной наживы. Кто-то узнавал в этом памятнике себя, срущего на свой дом и семью. А кто-то видел в этом памятнике того какающего мальчика.

Так или иначе, но появление этого памятника изменило жителей этого города. Они перестали пить, навели в своём «географическом доме» порядок и превратили свой город в цветущий сад. А памятник, со временем, сам по себе куда-то исчез так же неожиданно, как и появился. Но легенда о «Какающем мальчике» до сих пор жива. Ходит людская молва, что «Какающий мальчик» до сих пор ходит по неблагополучным населённым пунктам и присаживается в тех местах, где царит безнравственность, бесхозяйственность и беззаконие.

БЕЛКЕ В ГЛАЗ

Многие читатели наверняка слышали о том, что опытные охотники, когда охотятся на белок, чтобы не испортить шкурку, во время стрельбы стараются бить белке в глаз. Ну, а поскольку охотником я был тогда ещё совсем неопытным, то и понял эту охотничью мудрость буквально и, наткнувшись однажды в лесу на сидящую на толстой ветке белку, недолго думая, стукнул ей кулаком прямо в глаз.

В тот, не терпящий отлагательств, решающий момент я наивно полагал, что белка «отключится» и, повиснув на ветке, как шерстяной беспомощный чулок на бельевой верёвке, будет ждать, пока я её «выгляжу», «высушу», сниму и положу в свою охотничью сумку. Но белка, очумев от моей неожиданной выходки, сначала растерялась и, выпучив на меня отёкший глаз, лишь села на свою лохматую жопу от удивления. Затем, пару раз встряхнув головой, будто приводя свои разлетевшиеся по голове мысли в порядок, она, распушив хвост, молниеносно юркнула к себе в дупло, вытащила оттуда большую кедровую шишку и прицельно метнула этот ореховый «снаряд» в мою сторону.

Я, честно говоря, надеялся, что она начнёт кидаться орешками не простыми, а золотыми, в которых ядра — чистый изумруд, но, к сожалению, вслед за шишкой, в меня полетела еда из других сказок: и блины, и пироги, и сушёные грибы, и вяленые фрукты, и свежие продукты, и даже восковый «десерт» — большой кусок пчелиных сот. И этот дерзкий беличий «компот» был «вылит» на меня с большим презреньем…

Догадавшись, что это вовсе не та сказочная белка, о которой писал Пушкин, и что сегодня я вряд ли найду что-нибудь более питательное, чем эти скудные огрызки, и встречу кого-нибудь более ценного, чем этот облезлый зверёк, я тяжело вздохнул и, наведя ружьё на шустрый рыжий комок, дважды, поочерёдно, взвёл оба курка своей двустволки. Услышав два негромких глухих щелчка в спусковом механизме ружья, гибкое тело белки моментально перестало суетиться и замерло в позе живого чучела. Чёрные, как маленькие бусинки, глазки заворожённо уставились на торчащий в их сторону гладкий ствол и мне, даже, показалось, будто они не молили меня о пощаде, а отчаянно молили своего беличьего Бога спасти их и сохранить. В этих застывших глазках я увидел жуткий страх, обречённую неизбежность приближающегося конца и трясущуюся внутри красивого пушистого тельца беличью душу, готовую в любой момент, как только прогремит выстрел, «сорваться с низкого старта» и шустро, словно натренированный «спортсмен», ловко прыгая с ветки на ветку, вознестись на небо.

Являясь, наверное, самым сентиментальным охотником в мире, я представил, как маленькие голодные бельчата, оплакивая не вернувшуюся домой маму, будут вынуждены теперь жить в общежитии лесного «интерната», где каждый сам за себя. Что им придётся бороться за свою жизнь и место под солнцем с такими же голодными, но только более сильными и свирепыми кабанами, волками, лисицами, медведями, коршунами и орлами.

Конечно же, в силу своего офицерского прошлого, я не смог выстрелить в безоружного зверька с растопыренными в разные стороны лапками, напоминающего сдающегося в плен мирного лесного жителя, и, сжалившись над ней, стараясь не делать резких движений, чтобы не вспугнуть и без того находящуюся «на нервах» белку, плавно опустив ружьё, спрятал его за спину. После чего, я собрал разбросанные вокруг меня продуктовые засохшие охотничьи «трофеи» и затолкал их обратно в беличье дупло.

Попросив у белки прощения за вторжение на её территорию и за вступление с ней в рукопашный бой, я, по воинской традиции, «отдал честь» и, отмахнув рукой «под козырёк» бейсболки, отправился домой.

На следующий день, после той конфузно-неудачной охоты, на крыльце своей избушки я обнаружил огромную кедровую шишку, полную спелых и крупных орешков. Сначала я предположил, что её занесло ко мне на порог каким-то невероятным плодородным ветром, но потом понял, что это гостинец от моей новой «знакомой». Видимо, расчувствовавшись от моего благородного поступка, белка решила меня отблагодарить и наградить этим почётным кедровым знаком отличия за моё трепетное отношение к природе на фоне процветающего повсюду человеческого безразличия.

Каждый день она приносила мне по одной шишке, а я, с неподдельным интересом, следил за этим процессом, пытаясь понять, в какое количество шишек белка оценила свою спасённую жизнь и когда ей надоест носить мне гостинцы. Но белка без устали продолжала навещать меня и одаривать свежими кедровыми презентами.

Быть для белки дополнительным ртом, о котором тоже нужно заботиться и кормить помимо родных бельчат, я не хотел и тоже стал оставлять на крылечке для белки сюрпризы в виде кусочков сахарного рафинада. Белке понравилась моя сладкая идея, и она с удовольствием соглашалась на этот взаимовыгодный «бартер».

Постепенно перемещая продуктовую «точку обмена» внутрь дома, я боялся, что белку это может насторожить, но та, давно перестав чувствовать во мне потенциальную угрозу, уже без боязни забегала в заранее гостеприимно распахнутую мной дверь, запрыгивала на стол и, положив передо мной шишку, аккуратно брала сахар прямо из моих рук.

С каждым днём наша дружба крепчала всё сильнее и, со временем, переросла в самое настоящее доверительное плодотворное сотрудничество.

Утеплив снаружи белке дупло, и постоянно пополняя её запасы сушёными грибами и сухофруктами, я помог ей пережить лютую зиму, а она, ближе к осени, снабдила меня таким количеством кедровых орешков, что мне удалось даже открыть кедровую лавку и сделать на этом неплохой бизнес.

Моя белка, будучи прекрасным экспертом, находила в лесу отборный «товар» и, срывая его, сбрасывала мне вниз только качественные шишки. Таким образом, в день мы заполняли по два-три больших мешка отборными орехами, а после она помогала мне их шелушить.

В отличие от дружбы между людьми, бизнес и деньги не испортили наши партнёрские отношения, а только укрепили их. И дело вовсе не в том, что белкам деньги не нужны, а в том, что настоящая дружба всегда ценилась дороже золота и никогда не продавалась. Просто люди немного об этом подзабыли, а белка мне об этом всего лишь напомнила.

ГОЛУБИНОЕ ОЗЕРО

Жили-плыли на одном лесном пригородном озере дикие красивые лебеди, а возле озера отдыхали по выходным городские невзрачные серые голуби.

Пантов у городских голубей было видимо-невидимо, вот они их щедро и «раскидывали» по всему пляжу. Голуби с важным видом расхаживали вдоль берега и громко ворковали о своих городских соседях — больших железных птицах (летающих быстрее соколов), о высотных домах (скребущих крышей небо и растущих в тысячу раз быстрее и выше кедров), ну, и, конечно же, о братьях своих больших — людях.

Голуби были убеждены, что человечество служит исключительно для добычи голубиного корма, который они готовят в своих высотных домах, а по утрам, организованно стаскивают в одно и то же, неприятно пахнущее, место, сваливая его в огромные железные кормушки, именуемые «КОНТЕЙНЕРАМИ».

Самыми богатыми и щедрыми кормильцами они считали БАБУШЕК! Эти святые, видимо невероятно богатые пожилые люди, могли себе позволить купить целый пакет пшена, скрошить целый батон хлеба или, осыпав их с ног до головы стаканом семечек, устроить ПИР на весь пернатый МИР! Хотя, старые голуби поговаривали, что раньше было гораздо лучше! Что они ещё помнят те времена, когда почти в каждом дворе люди строили для них VIP-ГОЛУБЯТНИ, а сейчас обнаглели, обленились и строить домики для голубей перестали.

Но дикие лебеди совершенно не понимали городской голубиный сленг и, не обращая внимания на их пустое воркование, молча, продолжали плавать по озеру, грациозно расправляя свои огромные белоснежные крылья и вытягивая свои длинные тонкие шеи.

Голубей раздражало лебединое безразличие и то, что они не проявляли должного любопытства к их павлиньему городскому пижонству.

Принимая спокойное поведение лебедей за высокомерие, обиженные серые птицы дразнили их за это надутыми пернатыми «поплавками», а сами, где-то в глубине души недоумевали, почему птицы такого высокого полёта, имея такую внешность, не рвутся в город?

Голуби (не без зависти) смотрели на своих «недалёких» собратьев и откровенно посмеивались над их непрозорливой близорукостью и называли их дикими, необразованными деревенскими «курицами», страдающими «куриной слепотой». Ведь имея такую красоту, они могли бы жить в самом центре мегаполиса и кормиться из самых элитных «кормушек» в богатых кварталах и пользоваться у людей гораздо большей популярностью, нежели обычные голуби или потрёпанные жизнью воробьи.

Гомон возмущения нарастал с такой силой, что вскоре стал долетать от берега и до плавающих на середине озера лебедей.

Услышав в свой адрес обидные суждения и критику от птиц, не способных плавать, лебеди, словно огромные белоснежные фрегаты, грозно подплыли к берегу.

В ту же секунду птичий базар смолк, и галдёж сменила полнейшая тишина.

Изящными красными клювами лебеди объяснили красноглазым «ворконавтам», что у таких благородных и свободных птиц, как они, не принято есть, что попало, да ещё и из чужих рук. Что их самолюбие претит подачкам судьбы, и они стараются добывать себе корм сами. Да и зимой они предпочитают летать на юг в жаркие страны, а, не как некоторые серые «кочки», нахохлившись сидеть в городе, прижав трясущиеся от холода жопы к канализационным люкам и трубам на теплотрассе.

Больно ударила по голубиному самолюбию правдивая «лебединая песня», и задумали они отомстить периферийным снобам из глубинки и проучить их за заносчивость. Созвали голуби своих собратьев со всего города, прилетели в следующие выходные на озеро и обосрали своим помётом всю лебединую обитель.

Брезгливые и чистоплотные лебеди жить в говне не захотели, да и связываться с «серой массой» не стали, чтобы в бою об них не замараться, и улетели на юг, не дожидаясь осени.

А голуби пожили немного на отвоёванном озере в гордом одиночестве, засрали его окончательно, да так, что корм из-под помёта не видать, и не на шутку затужили. Ведь людей-то, которые бы убрали говно и еды покрошили, поблизости не было.

Вот и решили, всхуднувшие на природе голуби, что городской интеллигенции не место в дикой глубинке, и вернулись в город к своей сытой, размеренной и спокойной жизни.

А на озере том никогда больше лебедей и не видели. Да и само озеро от помёта превратилось в безжизненное фекальное болото, бело-серую жижу, которую горожане стали называть канализационным сточным котлованом, а местные деревенские жители, именовать «Голубиным озером».

ДВА БЫКА

басня

МУченье — свет. А быть здоровым — тьма…

Купила Варвара Николаевна на сельскохозяйственной ярмарке двух бычков. С виду, вроде, одинаковых, а вот по характеру — абсолютно разных.

Один, с первого же дня, всеми силами старался доказать, что он первый «парень» на деревне, и бодал своими маленькими рожками всё, что шевелится и мычит.

Другой, наоборот, в вожаки стада не стремился, от поединков уклонялся и, в отличие от своего «брата», ведущего стадо за собой, всегда предпочитал плестись в конце, рассматривая болтающееся вымя тёлок и их костлявые задницы.

Бык — вожак, с раннего утра и до позднего вечера, «зарабатывая» авторитет, бегал по полям, прыгал по лугам, громко мычал, бил копытом, ломал дрова и хлипкие заборы. В общем, проявлял инициативу, укреплял свои лидерские качества, а заодно и мускулатуру.

Бык — слабак обычно находился в тени, пасся в стороне от стада и употреблял нездоровую и неполезную пищу: «пил» — сочный хмель, «курил» — (пожёвывая) душистый табак да нюхал пыльцу «дурмана». Благодаря чему, превратился в аморфное, ленивое, недоразвитое и хилое животное.

Правда, как это часто бывает в жизни, смерть забирает в первую очередь храбрых, сильных и красивых, а страшных и убогих, почему-то, гуманно щадит.

В современном мире жесткие «жернова» неестественного отбора, которые называют красивым иностранным словом «бизнес», беспощадно «перемалывают» лучших людей в порошок, а животных — в котлеты. Эта жуткая и несправедливая новая традиция грубо нарушает древний ЗАКОН ПРИРОДЫ и порождает БЕСПРЕДЕЛ.

Так было и в этой истории…

Командовать быку-вожаку суждено было недолго. На второй год его «правления» в стаде, Варвара Николаевна наняла «киллера» и лишила здорового и крепкого быка жизни. А хилого — пожалела. Так как от мёртвого, от него, толку было мало, а от живого, какая-никакая, но польза была.

Век быка-слабака оказался намного длиннее, спокойнее, приятнее и веселее, чем у «молочного брата». Он, как и прежде, продолжал вести ленивый и нездоровый образ жизни: употреблять сочный хмель, пожёвывать душистый табак и нюхать пыльцу «дурмана». Ему не нужно было даже напрягаться и бегать за тёлками. Их периодически приводили ему прямо в стойло.

«БЫК-ОСЕМЕНИТЕЛЬ» звучит, конечно, не так гордо, как «ВОЖАК СТАДА», но зато эта должность оказалась для него намного приятнее и самое главное — долговечнее.

МОРАЛЬ БАСНИ:

Коли не хочешь, чтоб тебя «сожрали» в современном мире,

И оказаться в блюде на «обеденном столе»,

Умей для «едоков» невкусным претворяться,

Но очень нужным и полезным для людей.

ГАЛИЧ ФЕДЯ СЪЕЛ МЕДВЕДЯ

Однажды пробрался медведь на мою лесную пасеку медком полакомиться…

А пчёлы на той пасеке уж больно ядовитые и злобные у меня «работали». Настолько они строптивые и дикие были, что даже мне приходилось допуск к медку у них по несколько дней дорогущими конфетами да абрикосовым варением «вымаливать». Иначе, они могли взбунтоваться и «уволить» меня по своему собственному желанию и найти себе нового хозяина. Я даже себе костюм «пчелы» в полный рост в городе заказал, чтобы они меня за своего принимали.

А тут, представляете, наглый такой тип косолапый из леса «выкатывает» без конфет, без костюма и без всякой очереди на чужой медок свой роток разевает? Конечно, увидев в медведе экономическую опасность и угрозу их сладко-липкой продукции, пчёлы решили не церемониться с лохматым «рейдером» и заколоть его насмерть своими жалами жопными.

Не ожидал медведь, что полосатые сборщики мёда окажутся такими искусными вояками и будут столь яростно оборонять свою сотовую собственность, разозлился, зарычал и начал крушить их хрупкие улья направо и налево. Но устрашающий рёв да размашистые движения медведя никак не повлияли на ход «сражения», и вооружённые своими длинными жалами пчёлы продолжали столь же яростно протыкать его толстую шкуру сквозь густой мех, как шилом — масло.

Почуяв неладное, медведь, сначала, попытался капитулировать и сдаться в плен на милость победителю, но свирепые пчёлы на переговоры не шли и пленных брать не хотели. Тогда, раненый медведь попытался отступить и скрыться в лесу бегством, но пчёлы настигли его на опушке леса и добили бедного зверя «контрольным ужаливанием» в голову.

Наблюдая из охотничьего домика за тем, как маленькие «работяги» гоняют по поляне большого сладкоежку, по моему телу тоже забегали мурашки и волосы встали дыбом.

Когда всё стихло и пчёлы (отбив атаку) вернулись к «работе», я тихонько выбрался из своего укрытия, подкрался к медведю, убедился, что он мёртв, погрузил его в тележку и увёз домой.

Оказавшись на безопасном расстоянии от пасеки, я начал размышлять о том, куда мне теперь девать такую огромную тушу, ведь на дворе стояло жаркое лето, а не холодная зима. В холодильник медведь не поместится, а сожрать зараз животное, которое выше тебя, шире и весит больше тебя почти в пять раз, просто нереально. А спокойно смотреть на то, как триста с лишним килограммов свежей медвежатины постепенно портятся и пропадают, было не по-хозяйски расточительно и просто очень жалко. Вот и пришлось мне на время превратить свой дом в завод по заготовке мяса на зиму и тушить медведя три дня и три ночи, закатывая его в консервы.

Ровно в сто банок поместился у меня тот медведь, и мясо, скажу я вам, удалось на славу! Оно получилось очень сочным, вкусным и невероятно нежным! Слегка сладковатый привкус тушёнки, конечно, придавал мясу экзотический медовый оттенок, но он вовсе не портил мой аппетит, а, наоборот, возбуждал его, напоминая о том, что косолапый сладкоежка был заколот острыми медовыми жалами моих «охотничьих» пчёл.

Каждый день я употреблял в пищу медовое тушёное мясо и съел медведя, примерно, за два года. А когда мои запасы закончились, я снова намазал мёдом деревья возле пасеки, выпустил пчёл на охоту и, заперевшись в своём охотничьем домике, стал поджидать из леса очередного сладкоежку…

ДЕД «МАЗАЙ» И «ЗАЯ»

Жил, да был старик без старухи у самого синего моря. Летом ловил неводом рыбу, а если не ловилась — глушил её динамитом. А зимой — ничего не делал. Пил, да срал. В общем, летом глушил рыбу, зимой — водку. И была у него в связи с этим одна особенность — как напьётся, к нему вместо «белочек» — «зайчики» прибегали. Оттого и прозвали его в народе «МАЗАЙ» (так-то его от рождения Иннокентием звали, Палычем — по батюшке). Вот и величали его смелые люди «МАЗАЙ», а трусливые — по имени отчеству. Так как боялись, что от злости (по-пьяни) он их в проруби, как бельё грязное замочить может.

Так, вот…

Бывало, придут зайчики к «Мазаю» вечерком, сядут в кресла-качалки возле печки (камина-то у «Мазая» отродясь не было), курят (потому-то у «Мазая» в доме постоянно табачищем и воняло) да слушают «Мазаевы» истории: то про детство обоссаное… То про опоссумов впавших в детство… То о том, как поймал он однажды в море Русалку пьяную, неводом, а с ней вместе и британский сифилис… То про квантовую механику с ядерной физикой, в которой, естественно, нихера не понимал…

Зайцам эти рассказы нравились. И как благодарные слушатели из благородного общества (как дед закончит) аплодировали ему, барабаня лапками в маленькие игрушечные барабаны, дули в горны и дудели в дудки. В общем, вели себя как настоящие фанаты. И происходило это всё действо не только по пятницам. А как секс у молодоженов — РЕГУЛЯРНО.

Пришли как-то вечером зайцы к «Мазаю», в очередной раз. Да не одни пришли, а с девицей-красавицей! И говорят: «Вот, мол, в лесу маньяк на неё напал, так она так быстро и старательно от него убегала, что заблудилась. Плутала-плутала, да на беду на подсобное хозяйство набрела, где раньше кроликов разводили. А те так размножились за последние годы, что людей оттуда выжили. А кто из людей убежать не успел, того насмерть затрахали. Взяли хозяйство под контроль и губернатора своего выбрали.

Как увидели они девку со стыдом еле-еле прикрытым юбкой укороченной, да без охраны… так и забыли про биологическую классификацию с анатомическими особенностями несовместимости органов размножения и массово накинулись на неё без всякой очереди. А мы в аккурат мимо их «губернии» к тебе шли на свежие россказни, вот и «впряглись» за неё (не по-братски). Еле-еле отбили её честь у их кроличьей, озабоченной беспринципности. А нам она как трофей — без надобности. В отличие от кроликов, мы — звери дикие и в сексе, тёмные невежи. Для нас слаще морковки, да твоих историй документальных, ничего в жизни нету. А тебе, глядишь, досуг и скрасит. Да и яйца, на Пасху».

Вот и стал с ней старик жить, да на добро «нажимать».

Величал он её — «ЗАЯ». Ну, сами, наверное, догадались почему? Хотя, от рождения она Василисой, а по батюшке — Микулишной, была. А чтоб с именами не путаться, да с ЗАГСОМ не «париться», взяли они паспорта и в печке сожгли.

С тех пор так и величают их — дед «Мазай» и «Зая». А настоящих имен и не помнит никто. Да и кому это теперь нужно? Живут дед «Мазай» с «Заей» невероятно счастливой жизнью! Ходят в лес за грибами, да ягодами. А когда на улице непогодица — у печки в шахматы играют или в «танчики» на компьютере.

Зайцы постепенно к «Мазаю» приходить перестали. То ли из чувства такта… То ли от стеснения… А может, и из-за ревности. Слишком уж ярко у влюбленных глаза горят! Да так, что солнечные зайчики по всей округе запрыгали.

А вы говорите: НАРКОЛОГИЧЕСКИЕ КЛИНИКИ. КОДИРОВАНИЕ.

Брехня всё это и СКАЗКИ!

Просто у каждого алкоголика в жизни должна быть своя «Зая»! Тогда и водку «жрать» никому не захочется.

РУСЛАН и ПОВИДЛО

Жил да был Руслан со своею женою Людмилой, но любил он больше всего на свете не Людмилу, а сливовую ПОВИДЛУ.

Не было у него огорода с картофельными грядками, кабачками, морковкой да свёклой, а был у него один сплошной сливовый сад.

Мальчишки деревенские в его сад за сливой не лазили, так как охраняли этот сад свирепые доберманы, которые к сливе совершенно равнодушны были, а вот на человеческие «булки» слюни свои пускали. Руслан даже предупредительную табличку на забор приделал «ОСТОРОЖНО! ВО ДВОРЕ ГАВКАЮЩИЕ КРОКОДИЛЫ»! А по деревне слухи ходили, что однажды отдыхающие по соседству дачники бухали и, когда закуска у них закончилась, они залезли к Руслану в сад и никто их с тех пор и не видел, а доберманы три дня и три ночи есть не просили, да во дворе пыльными, мужскими гениталиями поигрывали.

Слива для Руслана была культовым фруктом, а точнее ЕДИНСТВЕННЫМ, так как другие фрукты он просто не признавал и считал их сладкими овощами. Односельчане даже посмеивались над ним, иронично дразня его «сливовым королём», а он лишь отшучивался, говоря, что если бы он родился не Русланом, а Белоснежкой, то никогда бы не отравился яблоком. А вот сливу бы сожрал, даже если бы знал, что она отравлена.

Каждый год Руслан варил из слив густое, ароматное повидло и считал его поистине ЦАРСКИМ лакомством. Даже само употребление этого лакомства в его исполнении выглядело как ритуал. А происходило это так…

Он аккуратно нарезал ломтиками свежеиспечённый горячий, с хрустящей корочкой, хлеб, наливал в пол-литровую кружку парное коровье молоко, намазывал густое сливовое повидло на горбушечку и, прикрыв от удовольствия глаза, постанывая, жадно впивался ртом в это райское кушанье.

Самое удивительное было в том, что оно не приедалось, и Руслан наслаждался им всю зиму, вплоть до весны. А когда наступало лето, он забрасывал все свои бытовые дела и полностью посвящал себя сливовому саду.

Целыми днями, с утра и до вечера, он с таким трепетом и любовью холил и лелеял свои сливы, что однажды терпение Людмилы лопнуло, она не выдержала и спустила с «цепи» свою взбесившуюся ревность на этих сливовых «сучек», постоянно соблазняющих её мужика.

Долго она в истерике била «соперницу» по веткам, пинала ногами деревья по стволам, срывала самые сочные красивые плоды и выбрасывала их за забор подальше от своего дома. А когда окончательно выбилась из сил, ушла на сеновал и прорыдала там всю ночь.

Целый месяц Людмила наказывала мужа «постелью», объявив ему сексуальную забастовку, а Руслан воспользовался этим свободным временем и, полностью посвятив себя любимой сливе, собрал за этот месяц весь урожай и наварил с него сто банок повидла.

Наглядно убедившись в том, что жёсткие меры «наказания» ещё больше сближают мужа со сливой, она решила сменить тактику и вернуть мужа хитростью.

Объявив мужу перемирие, Людмила приготовила вкусный, горячий ужин, налила в праздничные фужеры холодного самогона, одела нарядный сарафан, запалила камин, зажгла свечи. Выпив с мужем на брудершафт за любовь, за сливу и за любовь к сливе, Людмила затащила пьяного и сытого Руслана в постель и «вытрахала» его изголодавшее по сексу тело до изнеможения.

Ночью, когда Руслан крепко спал, Людмила вылила в реку поочерёдно из всех банок повидло и, заполнив их своими горькими, бабьими слезами, составила их обратно в погреб и легла спать, как ни в чём не бывало.

Утром проснулся Руслан, глядь, а вместо повидла во всех банках горькие женские слёзы. Обезумел Руслан от горя, да и утопил в этих слезах Людмилу.

Для деревенских девок эта семейная драма стала трагическим уроком, напомнившим простую истину: что ни в коем случае НЕЛЬЗЯ лишать мужа ЛЮБИМОГО ТЕЛА, и уж тем более — ЛЮБИМОГО ДЕЛА!

А Руслан никакого уголовного наказания за утопленную Людмилу и съеденных собаками дачников так и не понёс в связи с тем, что сам являлся по долгу службы единственным участковым во всей округе и никаких заявлений от родственников пострадавших к нему не поступало.

Да и жители местные за его поступок, в общем-то, Руслана не осуждали, так как сами таили обиду на Людмилу. Ведь от повидла в реке вода такой сладкой стала, что у многих людей жопы от этого слиплись, из-за чего пришлось потом везти их к фельдшеру и клизмы им из редьки ставить.

ПРИНЦ НА «ГОРОШИНЕ»

Жил-был принц. Всё у него было хорошо. Хорошо с деньгами, хорошо с принцессами. Но, особенно хорошо у него было с едой! «Стол» принца ломился от изысканных заморских деликатесных яств. Вследствие чего, хорошим у принца был и «стул». А главное — стабильным.

Вот только сидеть он не мог ни на стуле, ни на троне. А причиной тому был ГЕМОРРОЙ проклятущий. Хоть и был он не очень-то и большой, примерно, с горошину.

Конечно, изнеженному с детства, принцу он мешал полноценно жить. Ни на коне верхом проехать, ни с удочкой на бережку посидеть. И сколько бы ему под попу мягких подушек на трон слуги не подкладывали, он всё равно, чувствовал свою «горошину» и ёрзал постоянно сидя на троне.

Подданные его возню воспринимали болезненно и принимали на свой счёт. Мол, НЕИНТЕРЕСНЫ МЫ ДЛЯ ПРИНЦА И СКУЧНЫ.

От этого же страдала и его политическая карьера. Никто не хотел с ним сидеть за одним столом переговоров, подозревая, будто он что-то скрывает и затевает против них, ёрзая на «пятой точке». Да и сам он понимал, что так в «принцах» и засидится и что не видать ему короны и скипетра власти, пока он не избавится от этой напасти.

Твёрдо решив избавиться от недуга, принцобратился за помощью к заморскому лекарю. Ну, не к своему же, с таким деликатным вопросом обращаться… Земля моментально слухами заполнится и не видать ему тогда уважения и не избежать насмешек по этому поводу, — подумал принц и отправился за тридевять земель в тридесятое королевство.

Прибыв инкогнито в одну заморскую и очень известную клинику, принц как смог объяснил тамошним «ЭСКУЛАПАМ» о своём решении отрезать от себя эту «горошину судьбы», подкрепляя свои слова пантомимой «ножницы и горошина». В общем, для пущей убедительности «объяснил на пальцах».

Операция была проведена на высшем уровне и через месяц реабилитационно-профилактических мероприятий, элитную заморскую клинику, покинул уже не принц, а… принцесса.

К сожалению, а может быть и к счастью, принц, не смог на «ломаном» заморском языке, и на языке жестов, точно объяснить суть своей проблемы и лекарь, квалифицированно провёл операцию по смене пола. А вот геморрой покинул «операционную» целым и невредимым.

Так и просидела принцесса на «горошине» всю свою оставшуюся жизнь, до глубокой старости.

МЯУКАЮЩИЙ ЗАЯЦ

Перелюбив весной в лесу всех местных зайчих, ненасытный и любвеобильный заяц, в скором времени, столкнулся с физиологически неразрешимой проблемой, связанной с его половой потребностью и активной в этом вопросе позицией.

Дело в том, что беременные зайчихи ему попросту давать перестали, а запрыгивать на рогатых лосих без кольчуги было опасно для жизни, а в кольчуге заниматься сексом — тяжеловато.

Вот и решил заяц бросить своих беременных баб вместе с родными краями, и уехал жить в большой перспективный город. Судя по картинкам из его любимого журнала «для взрослых», в городе жили ухоженные, развязные, похотливые, вульгарные, озабоченные, «голодные» крольчихи, страдающие от сексуальной зависимости, и не соблюдавшие, в связи с этим, общепринятых норм поведения, правил хорошего тона и абсолютно не дорожившие своей репутацией. И оказавшись в городе, он лично убедился в этом. Ведь о репутации, действительно, больше заботились не городские крольчихи, а их алчные самцы, которые ловко «втюхивали» друг другу морковку и «рубили» на этом хорошую «капусту».

Купив в самом дорогом городском магазине элегантный костюм, заяц спрятал под ним свою деревенскую сущность и, представляясь горожанам «лицом» популярного глянцевого журнала «для взрослых», быстро завоевал признание у богатых, жирных, неповоротливых вальяжных кролов-снобов, и, естественно, снискал успех у их молодых, неудовлетворённых, белых и пушистых, жён.

Кроличий бомонд беспрестанно судачил о приезжем зайце, рождая всё новые и невероятные слухи о его небывалом могуществе, а дамы, с покрасневшими от стыда, влажными носиками, перешёптывались о его бесконечно длинном и твёрдом «хозяйстве». Складывалось впечатление, что в этом большом, сверкающем яркими огнями, мегаполисе, у скучающей ушастой элиты не было других забот, как «греть» уши возле таинственных разговоров, пересчитывать чужие деньги да меряться письками.

Однако зайцу нравилась такая праздная, лёгкая и беззаботная жизнь. Ему льстило то, что весь мир крутится вокруг него и, испытывая от этого лёгкое головокружение, он всегда был вынужден появляться в светском обществе в компании двух крольчих, которые поддерживали его с двух сторон, сохраняя его равновесие.

Сначала ему казалось, что он попал в заячий рай, где на каждом углу стояла шикарная крольчиха, готовая бесплатно сделать его счастливым. Но потом, переспав со всеми крольчихами в городе, он понял, что никакой это не рай, а, всего лишь, очередной населённый (красивыми самками) пункт на его длинном, жизненном сексуальном пути.

К тому же, ему быстро «приелись» глупые, белые и пушистые отечественные крольчихи, и заяц стал грезить чёрненькими американками, жгучими испанками и грубыми немками.

Не меняя эффективно работающей схемы с легендой о том, что он является «лицом» культового глянцевого журнала, заяц пересёк границу и начал «разбрасывать» своё семя по всей Америке и Европе.

Правда, в отличие от доверчивых русских дур, иностранки оказались более эмансипированными и, заподозрив подвох, быстро вывели ушастого «Казанову» на чистую воду. Когда дотошные западные крольчихи выяснили, что заяц вовсе не тот легендарный кролик, за которого он себя выдавал, а обычная безродная нищета, над ним нависла реальная серьёзная угроза стать зайцем с оторванным хреном и яйцами. Продолжать «сексуальное турне» по миру стало небезопасно, а возвращаться на Родину с подорванным имиджем ему было не комильфо. Вот и вынужден был заяц, на время, пока страсти не улягутся, «залечь» на таиландское дно и скрыться в пригороде Бангкока.

Шерсть на его теле, конечно, дыбилась от страха поимки, и мурашки бегали по его телу, но половые потребности беспокоили его куда больше. С каждым днём зайцу было всё труднее сдерживать растущее не по дням, а по часам, либидо, и ему пришлось искать себе на жаркой чужбине полового партнёра, такого же горячего, как и местный климат.

Потратив на безрезультатные поиски пару дней, заяц отчаялся и, прикинувшись представителем королевской древнерусской заячьей породы, ищущим на этой песчаной земле некогда иммигрировавших сюда сородичей, зашёл в местное отделение по защите диких животных и попросил навести справки на всех проживающих в этой местности зайчих и крольчих.

На следующий день он получил официальный ответ о том, что в этих краях сроду не водились дикие кролики и, уж тем более, зайцы. От досады заяц заперся в туалете и, помастурбировав в течение десяти секунд, бурно «разрядился» прямо на официальный бланк с ответом на его запрос. После полового акта с бумажным документом зайцу немного полегчало, и теперь он мог трезво оценить сложившуюся обстановку, не думая в эту секунду о голых жопах самок, а спокойно подумать о том, как ему впредь решать эту, ежедневно набухающую между ног, проблему.

Оказалось, что в той местности, где заяц прятался от правосудия, в основном, водились сиамские кошки, но эти местные дикие, гордые стервы, никогда бы не позволили прикоснуться к себе ушастому иностранцу с криминальным прошлым. К кошачьим сердцам нужен был какой-то особый подход, и заяц его нашёл. Русская смекалка не подвела своего хозяина и отправила его на кошачьи пикаперские курсы.

На этих курсах зайца научили мяукать на кошачьем языке без акцента, виртуозно играть на гитаре, шёпотом говорить одурманивающие комплименты, с какой стороны лучше зайцам «подкатывать» яйца к сиамским кошкам, о чём нужно «петь» серенады, в каких местах тела натирать валерьянкой и ещё многим полезным секретным приёмам обольщения.

Вооружившись новыми навыками, звонкой гитарой, выпив для храбрости валерьянки на спирту, спрятав длинные уши под широкополой шляпой, надев высокие красные итальянские кожаные сапоги, заяц вышел вечером под дремлющие балконы местных лачуг и начал громко мяукать слезливые песни про несчастную любовь.

Не прошло и пяти минут, как возле зайца мурлыкали голубоглазые красавицы и, грациозно выгибая перед ним спину, тёрлись о его сапоги.

Спустя полгода после скандального разоблачения, мир снова закрутился вокруг единственного на Планете мяукающего зайца, но, в этот раз, уже с удвоенной силой. Ведь теперь он путешествовал по далёким странам и континентам не как вшивое-фальшивое «лицо» популярного глянцевого журнала, а как самая настоящая мяукающая рок-звезда, с успехом гастролирующая по всему миру со своими романтическими балладами. И естественно, как и положено, в таких случаях сверкающей «звезде», несущей на себе бремя головокружительной славы, его всегда сопровождали две смуглых голубоглазых кошечки, которые нежно поддерживали с двух сторон его звёздное равновесие.

Оглавление

ПОЛЧЕЛОВЕКА

КОМАРИЩЕ

ВОЛШЕБНЫЙ КАРАНДАШ

МЕДВЕДКО

КАКАЮЩИЙ МАЛЬЧИК

БЕЛКЕ В ГЛАЗ

ГОЛУБИНОЕ ОЗЕРО

ДВА БЫКА

ГАЛИЧ ФЕДЯ СЪЕЛ МЕДВЕДЯ

ДЕД «МАЗАЙ» И «ЗАЯ»

РУСЛАН и ПОВИДЛО

ПРИНЦ НА «ГОРОШИНЕ»

МЯУКАЮЩИЙ ЗАЯЦ