Аватар Х [lanpirot] (fb2) читать онлайн

Позывной «Хоттабыч»#6. Аватар Х

Глава 1

1944 г. СССР.

Москва.

Марьина роща

Сознание вернулось рывком, пронзив меня невыносимо-острой пульсирующей болью где-то в районе печёнки. Вдохнуть тоже нормально не удалось — легкие горели огнем от недостатка кислорода, без притока которого я вновь гарантированно погружусь в пучину очередного забвения, а то и окончательно переобуюсь в белые тапки.

В виски долбили шустрые колючие «молоточки», вторя сердцу, неистово проламывающему ребра. А в ушах набирал обороты нездоровый и мерзопакостный звон, грозящий стремительно перейти в погребальный церковный перебо̀р[1]. После которого только батюшка с кадилом и «со святыми упокой», но его молитву я уже не услышу…

Я конвульсивно задергался, мотая головой из стороны в сторону в жалкой попытке освободить органы дыхания — отчего-то руки меня совсем не слушались. Особенно левая, которую я почти и не чувствовал.

Но ничтожные усилия все-таки принесли свои плоды — с моего лица свалилось что-то большое, рыхлое и мягкое, слегка отдающее плесенью. Подушка! — Мелькнуло в мозгу узнавание, когда я сумел судорожно втянуть в себя воздух открытым ртом. Обычная подушка, набитая сырым и комковатым пером.

Размышлять над тем, как она казалась у меня на лице, не было ни времени, ни сил — боль в правом подреберье скрутила меня в штопор, выбив из головы посторонние мысли.

Я лапнул больное место правой рукой, которой, пусть и с большим трудом, но все-таки мог управлять. Горячо, липко и влажно. А ударивший в мои ноздри острый металлический запах, лишь подтвердил догадку — я ранен. И, по всей видимости, очень серьезно!

«Ножевое!» — Нащупав негнущимися пальцами небольшой порез под правым ребром, откуда толчками выплескивалась кровь, сразу определил я. Откуда у меня такие специфические знания я не представлял, да и не до того сейчас. Необходимо срочно остановить кровотечение! Хотя, если пробита печень, то все трепыхания без квалифицированной медицинской помощи — лишь мертвому припарка. Даже если удастся заткнуть дыру, все равно откинусь от внутреннего кровотечения.

Однако, я не собирался вот так просто сдаваться! Если есть хотя бы маленький шанс на спасение — я буду цепляться за него, пока не сдохну! Но я выживу! Я обязательно выживу! И тот, кто сделал это со мной, проклянет тот день, когда решил сунуть мне пику под ребро!

Я с трудом забросил на грудь дефектную левую руку и, как мог, постарался накрыть её ладонью раневой канал. Получилось хреново — даже этой «отмороженной» рукой я чувствовал, как фигачит сквозь пальцы кровь. Но, пока хоть что-то…

Правой же я судорожно шарил вокруг себя, пока не зацепил пальцами краешек какой-то тряпки. Что это было: простынь, пододеяльник, или что-то из одежды — плевать! Главное, что этой «ветошью» я смогу временно заткнуть дырку в животе. Я скомкал тряпку и подсунул её под ладонь левой руки, сильно прижав её сверху правой. Больше ничего для себя я сделать не смог. Разве что на помощь позвать…

Я попытался крикнуть, но из моей глотки донесся лишь какой-то едва-едва слышный свистящий сип вперемешку с булькающими хрипами. Такое ощущение, что у меня и с голосовыми связками тоже проблемы. Убедившись, что ничего путного я из них выдавить не смогу, попытку пришлось прекратить — силы меня стремительно покидали. Вероятно, лезвие ножа зацепило вену или артерию, питающую печень кровью. И теперь она стремительно изливается в брюшную полость.

Я попробовал хоть немного приподнять голову, чтобы осмотреться, но не смог даже оторвать её от матраса — пока я шарил вокруг рукой, сумел ощутить его грубую ткань, набитую комками ваты. Сердце уже буквально выламывалось из груди, подняв пульс до неимоверной скорости. Похоже, наступила агония… Мысли потеряли прежнюю четкость и «поплыли», кто в лес, кто по дрова…

Но я не хотел умирать, едва придя в сознание. Нет! Врешь! Не возьмешь меня в очередной раз, Старая! Мы еще повоюем! Я возненавидел свою беспомощность просто всеми фибрами души! Полыхнув лютой ненавистью, я с такой силой скрипнул зубами, что на них, похоже, даже эмаль растрескалась!

А меня вдруг окатило такой непоколебимой уверенностью, что шиш я вам вот так, ни за хер собачий сдохну! И откуда только она взялась у меня в башке? Ответа не было — может, это просто бред умирающего…

Но, нет — эта уверенность, как оказалось, совсем не была бредом! В груди заполыхало, как будто я сотку неразведенного спирта одним рывком замахнул. И тут же по моим жилам словно расплавленный свинец потек, постепенно концентрируясь в районе ножевого ранения.

В дыру как будто раскаленных углей напихали, так там припекать начало. Я еще сильнее сжал челюсти, в жалкой попытке перетерпеть уже и эту боль. Но надолго меня не хватило, и я зашелся в истошном крике. Ну, как зашелся: захрипел и забулькал едва слышно, окончательно срывая и без того отсутствующий голос.

Но одновременно с этим «криком» мне, как будто, даже и получшело. Мысли перестали «плыть» и путаться, сердце перестало агонизировать — оно выравнивало свой рваный ритм, постепенно снижая частоту сокращений. По всей видимости, кризис отступал. Рана перестала пульсировать и гореть огнем, а вскоре боль и вовсе прошла.

Я осторожно приподнял пропитавшиеся кровью тряпки, и несмело прикоснулся к ране кончиками пальцев. Что за черт? Обнаружить дыру в пузе мне не удалось. Вот не было ничего на её прежнем месте! Совсем! Только скользкая от пролитой крови кожа. Целая и невредимая! Нет, так не бывает!

Я еще раз тщательно поелозил по своему окровавленному животу пальцами, но колотая рана так и не появилась. Я бессильно распластался по кровати, и некоторое время лежал неподвижно, не в силах поверить в произошедшее чудо. Ведь не могла же она так стремительно зарасти? Или я чего-то не понимаю?

В голове царил полный сумбур, но я волевым усилием подавил мысленные разброд и шатания. Разбираться с чудесным исцелением буду позже. Теперь же мне срочно нужно было сообразить кто я, где я и что, черт возьми, со мной произошло?

Ведь глубокая колотая дыра в пузе и подушка на морде, которой мне явно заткнули рот, чтобы не орал, не от сырости же появились? Значит, кто-то очень сильно хотел меня спровадить на тот свет! Это было понятно, как ясен пень!

А вот по всем остальным вопросам никаких соображений так и не возникло. Я не смог вспомнить ничего: ни кто я — ни имени, ни фамилии, ни возраста; ни где я — ни улицы, ни города, ни даже страны; ни «когда» я — день, месяц и год — все пребывало в сплошном тумане. Ладно, успею еще разобраться. Я жив — а это уже хорошо!

Пока мысли в голове метались, как перепуганные птахи в клетке, я успел мельком осмотреться. Лежал я в каком-то маленьком темном чулане со скошенным низеньким потолком. Все пространство этой каморки папы Карло занимала моя кровать — со стандартными металлическими спинками и растянутой «панцирной» сеткой. Из остальной мебели в чулан влез лишь деревянный табурет с облупившейся краской, стоявший в изголовье кровати.

От остального помещения моя каморка была отделена цветастой ситцевой занавеской. Сквозь её тонкую ткань пробивался тусклый свет электрической лампы, подвешенной где-то под потолком. И кто-то там, за этой весьма и весьма номинальной загородкой, очень шумно возился…

А вот та возня, что происходила за занавеской, мне очень и очень не нравилась, хоть я пока ничего и не мог рассмотреть. Но уж больно характерными были те звуки, что доносились до меня…

Я аккуратно приподнялся на кровати, стараясь особо не скрипеть сеткой, благо сейчас мне это было уже по силам. Правда, левая половина моего тела все так же слушалась не в пример хуже правой. Потом, так же осторожно, я слегка отодвинул край занавески в сторону окровавленной рукой, заглядывая в комнату одним глазком.

«Ну, и кто бы сомневался?» — Мелькнувшая в голове мысль убедила, что мне не впервой наблюдать подобное непотребство. Но ничего конкретного вспомнить так и не получилось. Я принял это как данность: видел и видел. Даже то, что я собирался дальше предпринять, никакого отторжения в моей душе не вызвало. Ибо по-другому поступить я бы просто не смог!

Но и спешить, тоже не стоило! Ибо поспешишь — людей насмешишь! А я сейчас совсем не в той форме, чтобы комедию разводить. Жаль, что не могу разобраться с этим вопросом, как в сказке — лишь вырвать один волосок из бороды: трах-тибидох-тибидох…

«Тля! Да что за бредятина все время мне в башку залезает?» — Я тряхнул головой, отгоняя непонятные мысли, и всецело сосредотачиваясь на предстоящем…

За занавеской, отделяющей мой угол от небольшой комнаты, находилось четверо: трое крепких мужиков, я бы сказал, ну очень неприятной наружности, и одна хрупкая, но весьма симпатичная девчушка, лет двадцати, которую эти твари уже разложили на кровати, явно намереваясь надругаться над её честью.

Помимо воли я оценил небольшие, но крепкие и соблазнительные грудки девушки с большими розовыми сосками, выскочившие из разорванного на груди застиранного халатика и с трудом заставил себя оторвать от них взгляд. Куда больше на данный момент меня интересовали её насильники.

Кровать, на которой извивалась девушка, безуспешно пытаясь вырваться из грязных лап отморозков, стояла торцом к моему чулану, поэтому я сумел хорошо рассмотреть двоих уголовников, заломивших девушке руки, заклинив их в прутьях металлической спинки кровати.

— Ну-ка придержи ей царги[2], Гунявый! — Хрипло просипел один из них — заросший клочковатой щетиной бандит лет тридцати, с маленькими колючими глазками, постоянно бегающими из стороны в сторону.

Дождавшись, когда его подельник перехватит запястья жертвы, он принялся жестко тискать нежную грудь девушки, умышленно причиняя ей нестерпимую боль. В глаза мне бросилось обилие синих тюремных татуировок, резко контрастирующих со светлой незагорелой кожей девчушки, мгновенно покрасневшей от грубых рук уголовника.

Она вновь заполошно забилась «в тисках», замотала головой и испуганно замычала — её рот оказался заткнут какой-то неопрятной тряпицей, скрученной в тугой ролик на манер кляпа.

— Ай, какая цыпа! — Едва не роняя слюни от вожделения, выдохнул уркаган, продолжающий бесцеремонно лапать свою жертву. — Сладенькая! Нетронутая еще! — И он грубо впился зубами в её напряженный сосок.

— Балабас, я тоже её помацать хочу! — Нетерпеливо зашлепал слюнявыми губёшками Гунявый, на вид самый молодой из троицы — лет восемнадцати, продолжающий удерживать руки девушки. — Ну, дай, дай мне хоть за цыцки её подержаться!

— Сопли подбери, Гуня! — оторвавшись от груди девчонки, с вальяжной ленцой бросил ему Балабас. — Успеешь еще и басы[3] помацать и вдуть со всем прилежанием! Но только после нас с Композитором!

— Слышь, Шуберт, — окликнул Гуня еще одного отморозка из троицы, чей бритый затылок я мог наблюдать только со спины, — может, побыстрее лохматый сейф ей взломаешь? А то я пока двойной сеанс[4] пережду — так и обкончаюсь совсем!

— А ну цыть, сявка мелкокалиберная! — рявкнул на подельника Шуберт, сидящий на кровати в ногах у девушки. — Еще только не по делу вякнешь — ляжешь рядком вместе с контуженным!

— Я вот только одного не понял, бугор, — произнес Балабас, — на кой ляд ты его замочил? Он ведь и так ни петь, ни рисовать…

— Убогих на дух не переношу! — бросил сквозь зубы матерый уголовник.

Ага, вот и нашелся тот деятель, который меня на перо посадил. Похоже, что это он здесь всем калганом рулит. Значит, первым его заземлю!

Шуберт сместился слегка в сторону, и я увидел, чем он там занимался все это время — привязывал ноги девчушки обрывками простыни к железной спинке кровати.

— А ты, сучка драная, — зловеще произнес Композитор, поднимая с пола измазанную кровью финку и поднося ее к лицу жертвы, — будешь дергаться необъезженной кобылкой — всю твою смазливую мордашку под хохлому распишу[5]! Так что лежи и нишкни мне тут! — И он вновь положил финку на пол рядом с кроватью.

А вот это он зря — мне такой инструмент совсем не помешает. Я еще раз внимательно пробежался глазами по фигурам уголовников, вычленяя, кто и чем из них вооружен.

За поясом у Гунявого я рассмотрел торчащую массивную рукоять отечественного ТТ, которую он прямо-таки выставлял напоказ — типа, глядите, какой я крутой поц! У Балабаса я оружия не заметил, но это совсем не значило, что его у него не было. Думается, что за голенищем хитросморщенного в гармошку сапога, ножичек всяко имеется. Да и под полой кургузого серого пиджака в елочку пистолетик может тоже обнаружиться, если поискать с пристрастием.

А вот есть ли оружие у Шуберта я, как следует, так не смог разглядеть — сквозь щель в занавеске мне была видна только часть его по блатному ссутуленной спины. Но шея у него была будь здоров — такого бугая кулаком не перешибешь. Но я и не собрался с ним драться — таких кабанов надо валить одним точным ударом и сразу наповал.

Еще на небольшом столике, приткнувшемся у заиндевевшего окна (выходит, зима на дворе?), лежал обрез. А на толстом гвозде, забитом в дверной косяк и, видимо, заменяющим хозяевам этой квартирки вешалку, висел на растрепанном ремне ППШ с основательно потертым и пошарпанным прикладом. Только вместо привычного круглого, снабженный изогнутым коробчатым магазином.

Неожиданный треск рвущейся ткани вновь приковал мое внимание к кровати с лежащей на ней девушкой — это Шуберт одним резким движением разорвал на ней трусики, выставив на всеобщее обозрение едва поросшую светлым и легким пушком промежность.

— Куда⁈ — Бедняжка попыталась сжать ноги, но уголовник грубо ухватился крепкими пальцами за внутреннюю поверхность бархатистых бедер и, оставляя на них ярко красные царапины нестриженными ногтями, развел стройные ляжки девушки еще шире в стороны. — Не дергайся, лярва!

— А мазевая у нее шахна[6]! — Нервно облизнув жидкие усики, с вожделением выдохнул Гуня, исходя слюной на слегка приоткрывшиеся аккуратные губки. — Кучеряшечка моя… Ну, давай уже, пахан, — тупо заныл губошлеп, — терпеть совсем мочи нет!

Вот оно и пришло, мое время. Теперь главное не сплоховать, пока они отвлеклись! Выходить против троих убийц и отморозков в таком физическом состоянии, в каком я сейчас пребывал, было, конечно, верхом безрассудства. Левую строну тела я практически не чувствовал: рука шевелилась еле-еле, а скрюченные пальцы с трудом разжимались.

Левая нога тоже тупила, и мышцы при малейшем напряжении сводило жесткой судорогой, такой, что хоть в крик. Но по-другому поступить я не мог. Пусть сдохну, но хоть одного-то я с собой в ад уволоку! И желательно пахана… Вот только подыхать я не собирался! Если я все правильно рассчитаю, у меня появится шанс. Маленький, хилый, но на одну попытку его, надеюсь, хватит. А большего мне и не нужно!

Я попытался медленно встать с кровати, но чертова левая нога подломилась некстати, проехавшись по скользкой кровавой луже, успевшей набежать на пол с матраса.

Лять! Мне с трудом удалось без шума вернуть себя на прежнее место и не спалиться перед отморозками. Но именно эта неудача и натолкнула меня на одну дельную мысль…

[1] Перебо́р — вид погребального колокольного звона. Медленный звон во все колокола поочерёдно, начиная с наименьшего и заканчивая самым большим колоколом. Перебор совершается перед отпеванием и во время выноса гроба из храма.

[2] Царги — руки, ногти (уголовный жаргон).

[3] Басы — женские груди (уголовный жаргон).

[4] Сеанс — наблюдение за половым актом (уголовный жаргон).

[5] Расписать — нанести порезы (уголовный жаргон).

[6] Шахна — женский половой орган (уголовный жаргон).

Глава 2

Пока внимание бандитов было отвлечено на женские прелести, я размазывал по полу онемевшей ногой скользкие сгустки начинающей сворачиваться крови. Даже с матраса её вычерпал, чтобы на полу было погуще. Раз я не могу стремительно передвигаться из-за плохо работающей ноги, придется как-то выкручиваться.

Однако, подготавливая себе «технические условия» для неожиданного нападения на бандитов, я не переставал следить за их действиями. Ведь от того, насколько отвлечено их внимание в этот момент, будет зависеть моя жизнь и жизнь этой симпатичной девчонки. Поэтому, права на ошибку у меня не было.

— Ну же… ну… — Продолжал ныть губастый уголовник, поторапливая своего пахана.

— Не мороси под руку, плесень! — процедил сквозь зубы главарь, поднимаясь с кровати на ноги.

Когда он начал расстегивать ремень на штанах, я приготовился, крепко вбивая пятку рабочей ноги в крашеные половицы. Я стойко дожидался (хотя внутри у меня уже все трепетало от ненависти и омерзения), когда уголовник, спустив штаны, навалится на свою беспомощную жертву.

И только тогда начал стремительно действовать: резко оттолкнувшись здоровой ногой, я, упав на колени, буквально выехал в комнату по размазанным по полу кровавым сгусткам. До кровати я долетел одним махом — благо, она стояла практически рядом с моей каморкой.

Было и еще одно преимущество в таком способе передвижения: мне не нужно было наклоняться за оставленной возле кровати финкой, теряя драгоценные секунды — она сама легла мне в раскрытую ладонь правой руки. И уж поверьте, что воспользоваться эффективно я этим оружием вполне сумею. Даже не поднимаясь с колен.

Первым получил от души главарь — просквозив мимо уголовника по скользкой кровавой жиже, я технично вонзил острое лезвие его же собственной финки прямо же ему под подбородок. Он успел лишь конвульсивно дернуться, когда длинная полоса заточенного металла, пройдя сквозь ротовую и носовую полости, с хрустом пробила черепную кость, достав до самого мозга.

Я едва успел выдернуть ножик из раны, после чего уголовник обмяк и придавил своим грузным и подрагивающим телом насмерть перепуганную девчонку.

Жаль, конечно, что ублюдок так быстро сдох. Была б моя воля, я бы его для начала за яйца к люстре подвесил, а потом и вовсе кастрировал! На живую! Без всякого наркоза и обезболивания! Не должны такие твари плодиться на нашей матушке земле! Никогда! Нет у них такого права!

Но сожалеть о содеянном, было совершенно недосуг — в живых оставалось еще двое крепких и опасных противников. Настоящих отморозков-убийц. А я совсем не в форме, чтобы сойтись с ними на кулачках. Да я даже с колен сейчас не поднимусь — больную ногу вновь свело судорогой, и она превратилась в настоящую твердую деревяшку!

Не медля больше ни секунды, я резко метнул финку здоровой рукой, целя в глаз Балабасу. Именно он находился ко мне ближе всего — только кровавые брызги с лезвия разлетелись по сторонам, заляпав «красным салютом» рожу уголовника и побеленую стену за его спиной.

Конечно, я опасался промазать, ведь, лишившись единственного оружия, ничего другого противопоставить уголовнику уже не смогу. Да и со своим покалеченным телом я управлялся через пень-колоду — боец из меня сейчас, как из говна пуля!

Но сегодня судьба меня действительно хранила: урки, опешившие от моего стремительного появления и такой же скоропостижной расправы над их главарем, застыли двумя соляными столбами. И измазанная кровью финка влетела точно в глазницу отморозку, даже несмотря на то, что рука у меня основательно дрогнула.

Едва слышно хрупнула слезная кость, расположенная за выбитым глазом, и гребаный утырок рухнул ничком на пол. Застрявший в его глазу ножичек, при соприкосновении с деревянными половицами еще глубже вошел в черепушку и, пробив затылочную кость, показал острый кончик лезвия из-под копны основательно и давно не стриженых волос.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, прерываемая только перестуком подкованных металлом сапог о железную спинку кровати бьющегося в посмертных конвульсиях Балабаса. Гуня-губошлеп, единственный оставшийся в живых из троицы бандитов, расшившимися от страха глазами наблюдал за агонией подельников. Я заметил, что его широкие серые штаны перестали топорщиться в районе ширинки, и теперь стремительно темнели, пропитываясь влагой.

Пока он «медитировал» и «давал течь», я умудрился доползти на коленках до стола и схватить обрез. Передернув затвор и убедившись, что ствол заряжен, я взял на мушку «последнего из могикан».

Металлический лязг затвора наконец-то вырвал Гуню из прострации, и он, резко отпустив заломленные руки девушки, потянул свои корявые грабки к пистолету, торчащему за поясом.

— Не-а! — сипло прокаркал я, выдавливая из чудовищно першившей глотки все, что можно, и укоризненно покачал головой. — Руки!

— А? — словно не расслышав, пискнул он давшим петуха голосом, но руки от пистолета одернул.

— Х. й на! — качнув стволом обреза, выдохнул я.

— Не убивайте, дяденька! — неожиданно завопил фальцетом уголовник, роняя крупные крокодиловы слезы. — Это все они, падлы! Заставили меня…

— Молчать! — Горло продрало словно наждаком, я даже поморщился, настолько болезненными были ощущения.

— Все-все! — Уголовник, заметив, как я демонстративно потянул пальцем спусковой крючок, вздрогнул и заткнулся.

Девчушка же, почувствовав свободу, не стала тупо ныть и бессмысленно причитать, и даже в обморок не свалилась, хотя на ней распластался дохлый уркаган. Поднатужившись, она скинула еще теплый труп на пол и выдернула кляп изо рта.

— Мамошка, живой? — Было первое, что она произнесла.

Мамошка? Это я, что ли? Но раздумывать над этим пока недосуг.

— Живой, — сипло прокаркал я. — Сама освободишься?

— Да.

Я не буду повторять тот поток ругательств, который вылился как на живого, так и на дохлых уголовников, но кое-что даже я бы с удовольствием запомнил для дальнейшего воспроизведения. Бранилась она знатно для своего «нежного» возраста.

Пока я держал Гуню на прицеле, девчушка, не переставая грязно матюкаться, раздергала ногтями тугие узлы, стягивающие изящные лодыжки. Окончательно освободившись, она вскочила с кровати намереваясь впиться обломанными когтями в рожу бандита, даже не подумав прикрыть наготу.

— Стой! — резко одернул я обнаженную и измазанную кровью фурию, пылающую праведным гневом. — Пистолет сначала у него забери!

Помимо воли я вновь залюбовался её высокой и крепкой грудью, стройными ножками и точеной талией. А струйки крови, тягуче стекающие через ложбинку её грудей по плоскому подтянутому животику, и медленно пятнающие темной краской светлый пушок лобковых волос, лишь завершали фантасмагорический образ яростной богини Смерти.

Девчонка выдернула пистолет из-за пояса бандита, а затем резким ударом колена вмазала ему с оттяжечкой по яйцам.

Ай да молодца! Ай да моя девочка! Мне показалось, что я даже услышал, как жалобно хрустнули его причиндалы. Гуня, хрюкнув нечто невразумительное, сложился пополам и принялся валиться в мою сторону. А это она удачно попала — подгадав, я добавил бандиту в челюсть прикладом, гарантированно вышибая из него остатки сознания.

Но расслабляться все еще не следовало — живые свидетели моего волшебного исцеления были нафиг не нужны. Поэтому судьба третьего отморозка уже была решена. Нужно только обставить все с умом. А с боевитой красоткой мы, думаю, договоримся к нашей обоюдной пользе.

— Помоги его до кровати дотащить! — попросил я, цепляя находящегося в полном ауте Гуню под мышки. — Потом все объясню, — заметив непонимающий взгляд девушки, просипел я.

Кое-как, но нам все-таки удалось дотащить безвольное тело уголовника до моей кровати и перевалить его тело на матрас, оставивна полу лишь ноги. После этого я, пошарив за голенищами сапог Гуни, нашел-таки припрятанный там ножичек.

Нимало не раскаиваясь в содеянном, я невозмутимо вогнал острое лезвие в шею последнего живого отморозка, недрогнувшей рукой располосовав её от уха до уха. И еще я успел заметить, каким удовлетворением блеснули глаза спасенной мной девчонки.

Да, месть — это святое детка, что бы там кто ни говорил! А такие оскорбления во все времена смывались только кровью! Все остальное — жижа и тлен!

И вот только после этого девчушка обессилено рухнула мне на грудь, обильно заливая слезами мою нательную рубаху, изгвазданную в своей и чужой крови.

— Мамошка-а-а… Родненький… Живо-о-й!!! — Нервное напряжение все-таки взяло свое, и девчушка, вцепившись в меня словно клещами, раскисла, подвывая и размазывая по лицу кровь, сопли и слюни.

— Все-все-все, родная! — мягко поглаживая по растрепанным светлым волосам, тихо шептал я, стараясь, хоть как-то, но отвлечь её от того ужаса, что пришлось пережить. — Я тебя больше никому в обиду не дам! И все у нас будет хорошо, обещаю…

— Обе-е-еща-а-а-а-а-ешь? — Девушку колотила нервная дрожь, которую она никак не могла унять.

Оно и понятно, не каждый же день с ней такая жесть происходит. Но держалась она, надо признать, молодцом. А сейчас откат словила. Ну, ничего, я её быстро «починю», благо, задатки имеются.

— А то! Железно! — пообещал я, не зная толком, кто она и кем мне приходится.

Хотя, от такой жены я бы не отказался… чисто теоретически… — Мысли вновь сквозанули по известному каждому нормальному мужику направлению. Да и близость такой красавицы, прижимающейся ко мне абсолютно обнаженным телом… Сами понимаете, спокойствия абсолютно не прибавляло… Еще и бешенный выброс адреналина подкидывал в топку… Так-то, физиология штука жесткая!

Но я спокойно держался. Ибо не тварь, и не мразь поганая, коих здесь, в комнатке, трое остывает. Да и что-то в глубине моей заблудшей души говорило, что есть у меня уже где-то настоящая любовь. Такая, что на всю жизнь…

Вот только, где она и как её зовут? Нет ответа. Мрак, тишина и пустота. Лять! Да я даже себя вспомнить не могу, куда же еще о вечном вспоминать. Будем решать проблемы по мере их возникновения!

— У тебя водка есть? — неожиданно спросил я.

— Есть спирта немножко… — Кивнула девушка, с трудом и с явной неохотой от меня отцепляясь. — Сейчас принесу…

Она стремительно метнулась к массивному допотопному кухонному серванту-этажерке, раскорячившемуся в углу и занимающем немалое пространство небольшой комнатки. Девушка открыла дверцу и взяла с полочки небольшую зеленоватую бутылочку, заполненную едва ли на треть. Но нам и этого будет вполне — мы ж не бухать, мы ж леченья для! А поправить расшалившиеся нервишки — самое оно!

На обратном пути она вдруг зарделась, неожиданно вспомнив в каком виде пребывает, и попыталась запахнуться в лоскуты старенького халатика, чудом удержавшегося после всего произошедшего на её плечах. Но это ей не очень-то удалось.

Я пошарил глазами по сторонам, стараясь найти хоть что-то не залитое кровью. Но все вокруг, от белья до одежды было залито, либо забрызгано кровью. Но над своей кроватью, на гвоздике я увидел застиранную до белизны солдатскую гимнастерку, с приколотыми к ней орденами и медалями.

Примечательно, что форма была старой, еще с петлицами РККА на воротничке вместо погон. И, судя по одному красному квадратику на малиновом поле, гимнастерка принадлежала младшему лейтенанту-пехотинцу. Только вот откуда мне все это известно?

Недолго думая, я сдернул гимнастерку с этой импровизированной вешалки и протянул весьма смутившейся девчушке. Похоже, что её и без ударной дозы спирта потихоньку отпускает, раз уж она начала меня стесняться. Но выпить по чуть-чуть все же стоило, хотя бы мне. Да и ей пару глотков не помешает, чтобы вернее прийти в себя.

Девчушка, схватив гимнастерку, отвернулась и стремительно сбросив обрывки халатика, натянула её на свое гибкое тело, закрыв от моего взгляда крепкие и соблазнительно округлые ягодицы. Так-то попка у нее тоже, что надо! Я одобрительно кивнул, когда она вновь повернулась. Пусть, моя гимнастерка была ей велика, висела мешком и доходила почти до колен, скрадывая точеную фигурку, но девушке сейчас именно это и было нужно.

Вынув из её ладони бутылку со спиртом, я выдернул пробку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Внутрь по пищеводу, опалив слизистую рта, рванула настоящая огненная река, разорвавшаяся в желудке натуральной ядерной бомбой. А через мгновение по моим жилам разошлось умиротворяющее тепло, постепенно смывающее незаметную на первый взгляд нервную дрожь.

— Эх! Хороша, зараза! — выдохнул я, отерев губы тыльной стороной дефектной руки. Пальцы на ней до сих пор плохо разгибались, но мне показалось, что она стала куда послушнее, чем до схватки в уголовниками. Ладно, пока не суть — время покажет. — Пей! — протянул я бутылку девчушке. — Пару глотков — не больше!

Девушка послушно кивнула, принимая отливающую зеленцой емкость, и решительно приложилась к стеклянному горлышку. После второго глотка она вдруг закашлялась, покраснела, а из её глаз брызнули слезы.

— Терпи, красавица! — Погладил я её по ладной спинке. — Сейчас полегчает! Ну, как? Отпустило мальца? — спросил я, когда она перестала кашлять и хватать воздух раскрытым ртом.

— Да, уже лучше, — благодарно кивнула она, сумев, наконец, собраться. — Мамошка, родненький, как ты же ты сумел…

— Подожди! — перебил я её, не дав закончить фразу. — Давай-ка, мы с тобой присядем…

Я отодвинул от стола старенький «венский» стул, основательно побитый жизнью. Девушка послушно опустилась на него. Я же присел на второй, поставив его напротив и, накрыв своей ладонью её руки, нервно теребившие край гимнастерки, произнес:

— Скажи мне для начала, как меня, хотя бы, зовут? И тебя?

В глазах девушки поначалу плеснулось настоящее изумление, которое вскоре, правда, сменилось пониманием

— Бедненький Мамошка! — Она порывисто наклонилась и обняла меня за плечи. — Доктор говорил, что у тебя тяжелая травма головного мозга, что ты вообще никогда не сможешь вернуться к нормальной жизни… Овощем называл… А ты… ты… вот… — И она вновь зарыдала, в очередной раз заливая меня влагой из глаз.

— Так, — просипел я, — отставить слезы, товарищ! Может, еще «лекарства»? — Я кивком головы указал на остатки спирта в бутылке.

— Нет, Мамошка, не надо! — Она мотнула головой, отстраняясь от меня и вытирая слезы дрожащей рукой. — Я в норме! Главное, что с тобой все в порядке! Я же думала, что тебя эти изверги насмерть зарезали… — И она громко шмыгнула носом.

— Зарезалки у них еще не выросли! — Презрительно бросил я. — Да и не вырастут уже никогда! Так, кто я?

— Ты действительно совсем ничего не помнишь?

— Совсем ничего, — подтвердил я. — Как меня зовут? Имя, фамилия?

— Быстровы мы, — ответила девушка. — Я — твоя родная сестра, Аленка. А ты, стало быть, мой единокровный братишка — Мамоша… Мамонт Быстров.

— Серьезно? Мамонт? — удивленно переспросил я, не ожидая подобного казуса. — Ты сейчас не шутишь? Или это прозвище у меня такое?

— Да какие шутки, Мамоша? — Аленка вскочила на ноги и, вновь метнувшись к серванту. — Вот, держи! — Вернувшись, она сунула мне в руки желтую и потрепанную «красноармейскую книжку», какую выдавали солдатам и офицерам в Великую Отечественную.

Открыв её, я погрузился в изучение собственной «потерянной» биографии, да и всей жизни в целом, которой я совсем не помнил. Сестренка не соврала — звали меня действительно Быстровым Мамонтом Ивановичем, 1919-го года рождения.

Ну, вот скажите, как моему папаше могла прийти в голову подобная идея? Надо же — Мамонт! Хотя, после революции буденовки у многих граждан молодой страны Советов основательно так подтекали. Ну чего только стоят такие имена, как Даздрасмыгда[1], Агитпроп[2], Лентробух[3] или Кукуцаполь[4]! Но Мамонт? Такое я имечко я впервые слышал, а мне с ним придется как-то дальше жить…

[1] Даздрасмыгда — Да здравствует смычка города и деревни!

[2] Агитпроп — Отдел агитации и пропаганды при ЦК ВКП (б).

[3] Лентробух — Ленин, Троцкий, Бухарин.

[4] Кукуцаполь — кукуруза царица полей.

Глава 3

Согласно данным той же «красноармейской книжки» призвали меня в августе 1941-го года в Дзержинском военкомате города Москвы. Нынешнее звание — младший лейтенант, командир взвода полковой разведки. И за линию фронта, и в тылу врага бывать приходилось, и языков брал, за что и награжден орденами и медалями — есть, чем гордиться!

Ко всему прочему, в графе образования значилось «высшее» — физмат Московского Государственного Университета. Это что же выходит, я МГУ закончил перед самой войной? А вообще, какой сейчас год на дворе? Воюем еще, или уже победили?

В том, что мы именно «победили», а не «победим», я отчего-то ни капли не сомневался — сидела во мне отчего-то такая железобетонная уверенность. А вот откуда она взялась, ответа у меня до сих пор не было.

— Аленка! — тихо окликнул я сестру, которая наблюдала за мной с такой надеждой на будущее и такой теплотой во взгляде, что будь я девицей, обязательно бы растрогался до слез. — А какой сейчас год? И война… закончилась?

— Закончилась, Мамошенька! Закончилась уже полгода назад — в сорок третьем! — просветлев лицом, сообщила она мне. — Ох, а ты ведь и не знаешь… — Прижала она свои маленькие ладошки к щекам. — Уже почти год, как тебя такого привезли… Совсем плохого… Только лежал… молчал… да бессмысленно глазами лупал… Доктор говорил, что у тебя всю левую сторону парализовало… И с головой все очень плохо…

— Ага, вот, значит, почему у меня с левой стороной проблемы, — задумчиво произнес я. — Ни рукой нормально шевельнуть, ни на ногу опереться. Что случилось-то со мной?

— Мне рассказывали, что на минное поле вас немцы загнали, — ответила девушка. — На мощного Силовика-эсэсовца нарвались, когда ты со своей разведгруппой к фашистам в тыл за языком ходил. Ты же в разведке с первого дня… служил… Вот, — она медленно провела рукой по выпирающей груди, обтянутой гимнастеркой, на которой позвякивали ордена и медали, — все твои!

Я только головой слегка тряхнул, чтобы на торчащие из-под ткани острые соски тупо не пялиться. Ведь, как-никак, а родная сеструха она мне. Хотя, отчего-то я в этом сильно сомневался. Вот, не знаю, почему, но стойкое ощущение присутствовало, что это не так… Или, не совсем так… Однако, против документа не попрешь! А после ранения, да еще и года полной несознанки в виде овоща, какая только хрень в голову не залезет. Так что, родная сеструха она мне — и точка! И относиться я к ней буду соответственно!

А неплохой такой у меня иконостас! Ордена «Отечественной войны» обеих степеней, две «Красных звезды» и целых три медали «За отвагу»! Героическим он, видать, был бойцом, этот Мамонт Быстров! То есть я, конечно…

Вот только отчего-то я никак не мог его окончательно с собой сопоставить. Не укладывалось у меня в голове, что Мамонт Иваныч Быстров — это я и есть. Не так меня на самом деле звали… Мне даже показалось, буквально на мгновение, что когда-то я имел несколько разных имен… Но ни одно из них Мамонтом не являлось!

Наверное, весь этот раздрай в мыслях и чувствах — следствие моего давнего ранения. С головой у меня явный непорядок. Подтекает чердачок-то! Ну, ничего, живы будем — не помрем! Ведь еще час назад чистым овощем лежал. А человек, он такое пластичное существо, ко всему привыкнуть и приспособиться сможет. И я привыкну. Надо же, я — Мамонт! Но привыкать мне еще к этому имечку и привыкать!

— Ты своих бойцов через минное поле и повел, — продолжила свой рассказ Аленка, — Энергетическим щитом и от мин, и от вражеского Мага прикрыв… Ты же Силовиком был, пусть, и не очень высокого ранга. Всех живыми вывел, а сам… — Она вновь тихонько всхлипнула. — Достал тебя эсэсовец-Мозголом… За счет этого ты на мине и подорвался. Но бойцы вынесли… В госпитале долго лежал… Но все без толку… а потом я тебя забрала… С ложечки год кормила, от пролежней переворачивала… Надеялась… Но Медик сказал, что надежды никакой… Даже Магией Целительской тебя вылечить нельзя… Ну, если только Внеранговый Силовик возьмется, а таких у нас в стране по пальцам пересчитать. Повредил тебе вражеский Мозголом что-то в голове… — И она заревела уже в голос.

— Ну что ты, родная! — Я обнял рыдающую сестренку, а сам крепко задумался — нужно было переварить полученную информацию. Маги, Мозголомы, да и я сам, оказывается, какой-то Силовик. Все эти «термины» мне пока что ни о чем не говорили. — Нет худа без добра, Аленка! — Я тряхнул сестричку за плечи. — Если бы не эти урки — кто знает, очнулся бы я вообще?

— Угу! — глухо прогундосила девчушка, продолжая реветь, уткнувшись в мое в плечо.

— Давай уже, прекращай мне тут сырость разводить? — шутливо прикрикнул я на нее. — И без сопливых скользко! — Без всякой задней мысли выдал я.

А ведь в этой маленькой комнатёшке, а особенно в моем чуланчике под лестницей, было действительно скользко, но только не от пролитых слез или соплей, а кой от чего другого.

— А с родителями нашими что случилось? — спросил я. — Ведь не сиротами же мы росли?

— Папку в первые месяцы войны под Москвой убили, а мамка… — Её плечи вновь затряслись. — Мамка от сердечного приступа умерла, когда на тебя похоронка пришла… Перепутали там сначала чего-то…

— Ох ё… — Я тяжело вздохнул, и еще сильнее прижал девушку к себе. — Клятая война!

— Сколько же еще нам всем еще страдать? А, Мамошка? — Она отняла голову от плеча и взглянула в мои глаза. — Вроде, и война уже кончилась… А всем бедам до сих пор конца края не видно! Голодно, холодно и от бандитов совсем житья не стало! — продолжила она изливать мне душу. — По вечерам постоянно кого-то грабят и убивают. Три месяца назад Пал Палыч — Светкин отчим, ты его, наверное, тоже не помнишь, получил в конторе Наркомстроя восемь тыщ рублей за строительство. Так бандиты как-то прознали и подкараулили его. И ладно бы просто убили, так они еще и разделали его, как свиную тушу! А его отрезанную голову нашли потом в роще… А давеча Ритка с подругой возвращалась из института в полвосьмого вечера. Вроде, и не поздно еще, хоть и темно, но Ритку ограбили, а подружку её утащили на горку и там раздели, а потом… потом… надругались толпой, прямо, как эти надо мной хотели… — Слезы вновь хлынули из её глаз. — Мне страшно, Мамоша! Страшно жить! Страшно возвращаться поздно с работы… Страшно теперь даже двери соседям открывать… Ведь эти… — Она бросила беглый взгляд на мертвые тела — вроде, как соли только попросить зашли… А потом… потом… А ведь у нас и взять-то особо нечего!

«А молодое и сладкое девичье тело? Чем не трофей для подобных отморозков? Ведь это и не люди вовсе, а какие-то твари в человеческом обличье! — подумалось мне, но вслух я этого не сказал. — А мои ордена и медали? Тоже ведь определенную ценность на черном рынке имеют».

— И, если бы только у нас такое было, — не останавливалась Аленка, видимо, сильно у нее накипело. — А так ведь по всей стране! Вон, Семен Проскурин недавно письмо от родни из деревни получил, помнишь, мы каждое лето туда отдыхать раньше ездили? А там… Бандиты, пишет, застрелили Пашку Данилова с женой и ограбили подчистую! И такое каждую ночь! Приходится им бросать жильё и всем народом ночевать в одном доме. Так хоть есть какой-то шанс отбиться. А у Павло Стыщенко забрали всё: раздели до исподнего и сильно били. Чудом жив остался. А у Петро Сидорова убили Саньку и Евдокию. Стрельба шла три часа, а остальные боялись, что и до них доберутся и убьют. Грабят в деревне по два-три дома за ночь…

— Настолько плохи наши дела, сестренка? — не ожидая ответа, риторически спросил я. А чего ждать — и так все понятно. — И за что только мы жизни свои на фронте не щадили? Уж не за такое будущее — точно! — Во мне вновь постепенно разгоралась лютая злоба ко всем бандитам, ворам и убийцам.

Однако, в моей памяти вновь проявились те странные знания, которыми я, ну, никак не мог обладать. Но, тем не менее, я точно знал, что с окончанием Великой Отечественной преступность в Советском Союзе побила все мыслимые и немыслимые рекорды. Несмотря на твердую руку товарища Сталина, простых советских граждан несколько лет кряду терроризировали хулиганы, грабители и убийцы, совсем «потерявшие берега».

Объективных причин, способствующих такой нездоровой ситуации, было несколько. А чтобы справиться с повальным бандитизмом Союзу потребовался не один год и чудовищная масса ресурсов, как человеческих, так и финансовых.

После победы над рейхом многие города, поселки и деревни моей необъятной Родины лежали в руинах. Найти хорошо оплачиваемую работу тоже поначалу удавалось далеко не каждому. Вот и получалось, что у оставшихся без средств к существованию выбор оказывался невелик: голодать и терпеть, надеясь на светлое будущее, или воровать, грабить и убивать — добыв все необходимое грубой силой.

Так что в те годы многие становились преступниками, банально не находя другой возможности заработать на хлеб насущный. Зачастую «инстинкт самосохранения» и голодное брюхо брали верх над моралью и человеческими ценностями у самых малодушных и гниловатых граждан великой страны. Страны, сумевшей запредельными усилиями переломить хребет фашистской гадине, но, неожиданно споткнувшейся на тривиальном разбое.

Поспособствовала росту бандитизма и массовая демобилизация красноармейцев. Миллионы мужчин, прошедших самую кровопролитную в истории войну, пришли домой. Теперь вчерашним освободителям Родины нужно было думать над тем, как кормить свои голодающие семьи.

И большинству приходилось трудиться за копейки. Часть же армейцев посчитали свое положение унизительным, не беря во внимание сложившиеся по всей стране обстоятельства. Не приспособившись к условиям мирной жизни, они тоже вставали на преступный путь.

Ко всему прочему прибавился еще и голод, погубивший сотни тысяч жителей. Самым распространенным заболеванием того периода стала дистрофия. И не все оказались готовы столкнуться с голодной действительностью, не выходя при этом за рамки закона.

Ну и, наконец, нельзя не учитывать то количество трофейного оружия, которое осталось на руках. Причем, арсенал не ограничивался пистолетами и винтовками. В массовый оборот попали автоматы, пулемёты, гранаты и даже минысо взрывчаткой. А в условиях разрухи и нищеты все это привело к весьма и весьма неприятным последствиям…

Ну, и поистине «вишенкой на торте» бандитизма стала амнистия в честь победы над Германией — на волю из лагерей вышли тысячи уголовников, для которых не составило большого труда вооружиться. В различные банды и шайки стекались толпы бывших полицаев, дезертиров, хулиганов и беспризорников, с упоением принявшихся терроризировать мирных граждан.

И силами одной только милиции оказалось не под силу справиться с этим бандитским беспределом.

От этих непрошенных знаний у меня жутко разболелась голова. Хотя, может это последствия моего давнего тяжелого ранения. Ведь отчего-то пролежал я целый год пластом и забыл все на свете. А настолько четкая раскладка возникновения послевоенного бандитизма, никак не укладывалась в парадигму существования лейтенанта Быстрова.

Ну, не по Сеньке шапка, если сказать по-простому. Не мог знать этих выкладок простой летёха-разведчик, провалявшийся почти год без памяти! Откуда это во мне? И ведь я знаю, что это действительно так… Или уже есть, или еще будет! И с бандитизмом боролись едва ли не дольше, чем воевали! Ведь победить внутреннего врага подчас сложнее, чем врага явного. Ведь затаившись, он ничем особым не отличается от обычных законопослушных граждан…

Ну, вот, откуда это опять в меня лезет?

— Мамошенька? — обеспокоенно вырвала меня из ступора Аленка. — С тобой все в порядке? Только не оставляй меня больше одну! — взмолилась она. — Я этого уже не переживу…

— Что за паника, сестренка? — Улыбнулся я, выбросив все непонятные мысли из головы — после, все после. — Мы еще с тобой насладимся всеми прелестями мирной жизни! Зря, что ли, мы на фронте и в тылу жилы рвали? Нет, врешь — не возьмешь! А чтобы всю эту мразоту уничтожить — у нас силенок хватит! На Гитлера же хватило! Ужели здесь будем пасовать? Еще заживем, сестренка! И до отвала наедимся, и на отдых к теплому морю съездим…

— К Черному… в Крым… как с родителями в тридцать девятом! — размечталась она вместе со мной. — Помнишь?

— Нет, не помню, — покачал я головой. — Но представить, вполне могу.

— Бедненький ты мой! — Она вновь прижалась ко мне, и я понял, что роднее этого человечка у меня сейчас нет никого.

— А теперь, сестренка, слушай внимательно, — произнес я, — что и как рассказывать нашей доблестной милиции, чтобы самим на нары-то не присесть… Да и вызвать их уже бы не помешало, сами-то они, похоже, не узнают.

После небольшой инструкции о том, как себя вести в присутствии сотрудников правоохранительных органов, мы вместе с сестренкой добрались до ближайшего телефона и вызвали наряд. Но за милицию я зря переживал, никаких претензий от товарищей из отдела по борьбе с бандитизмом к нам не поступило, едва только они опознали уголовников, которых я завалил.

— Охренеть — не встать! — изумленно и обрадовано выдал пожилой опер в капитанском звании, внимательно осмотрев уже остывший труп главаря. — Да это же Композитор собственной персоной! Пантелей Кузьмич Шуберт, 1902-го года рождения! Чистый упырь — столько он нам кровушки за последние три месяца выпил… Да на нем трупов, словно на бродячей собаке блох!

— Так это ты его? — поинтересовался молодой паренек в штатском, тоже входивший в состав группы. Кроме капитана в форменной синей гимнастерке, все остальные сотрудники отдела были одеты, кто во что горазд. — И остальных тоже ты? — Было заметно, что он не очень-то верит, что это я их в одиночку заземлил. — Если выгораживаешь кого — скажи! Мы им не только руки пожмем, но еще и благодарность объявим! Ведь целую банду, уже давно промышлявшую разбоями и убийствами в Марьиной роще, одним махом…

— Да что вы пристали-то к нему! — неожиданно даже для меня возмутилась сестренка. — Он это их всех! В одиночку! Да чтобы вы знали, он разведчиком на фронте был! За линию фронта в тыл к фашистам, как к себе домой хаживал! Вот, смотрите! — И она распахнула наброшенное на мою гимнастерку пальтишко, которое надела, когда мы пошли искать телефон. — Все его!

— А простите, дамочка… — Кашлянул в кулак капитан. — А отчего же они на вас…

— Я вам не дамочка, товарищ капитан! — неожиданно ершисто накинулась на милиционера Аленка. — А комсомолка, ударница и… А награды… Когда на мне всю одежду разорвали, и я кровью умылась, Мамонт на меня свою гимнастерку и набросил. А награды снимать, уж простите за оказию, времени не было!

— Я понял, — посмурнев лицом, произнес капитан. — Приношу свои извинения…

— Слюшай, друг, — неожиданно подал голос худощавый усатый криминалист-грузин, снимающий на фотокамеру распластанное от уха до уха горло Гуни, — я вспомнил — нэ тот ли ты гэрой-развэдчик, что против фашисткого Мага-Мэнталиста выстоял? В газэтах про этот подвиг писали. Просто имя такое рэдкое — Мамонт. Никогда раншэ нэ встрэчал.

— Может быть, — пожал я плечами. — Я ведь кроме вот этой бойни ничего больше не помню. Даже, как зовут, мне сестренка сказала.

— Он это, он! — подтвердила Аленка. — Год без памяти лежал, да еще и парализованный. А вот как эти твари меня… — Её губы вновь задрожали. — Так он в себя пришел, поднялся и всех порешил…

— Вай, нэ плачь! — произнес грузин, вытянув из кармана чистый платок. — Дэржи, — он протянул тряпицу девушке, — слезы вытри! Нэ должна такая мшвениери[1] плакать! Лучшэ улыбнись — война закончилась, а с этой мразью мы справимся! Нэ можэм нэ справица!

— Вот что, товарищи-граждане, дорогие, — примирительно произнес капитан, — давайте мы с вами все сейчас сказанное под протокол запишем и отпустим понятых. А уже после обстоятельно побеседуем, как вам дальше быть…

Следственные мероприятия затянулись до самого рассвета. После бессонной ночи меня уже основательно валило с ног. Да и организм, как оказалось, не совсем оправился от фронтовых травм — левая сторона вновь практически перестала слушаться. Левая рука со скрюченными пальцами повисла плетью, а ногу то и дело сводило судорогой.

Я бы прилег, но в залитой кровью квартирке просто не было «живого места». Да еще бы помыться и постираться не помешало бы. А то нательное белье, сплошь залитое кровью, уже задубело и похрустывало. И еще бешено хотелось жрать! Просто до одури и до темных кругов перед глазами. Но, как оказалось, еды у Аленки совсем не осталось — её первым делом сожрали ворвавшиеся в нашу маленькую квартирку бандиты.

[1] Мшвениери — красавица (грузинск.).

Глава 4

— Вот что, ребятки, — произнес пожилой капитан, которого, как я уже выяснил, звали Трофимом Павловичем Заварзиным, и именно он возглавлял местный «бандитский» отдел милиции, — негоже вам сейчас здесь оставаться.

Вот что-что, а это он сейчас «в дырочку» заметил. Я совсем скис, и уже едва шевелился, кое-как пристроившись на стульчике.

— Значит, так, — продолжил Заварзин, — сейчас мы поедем приводить вас в порядок. Есть у меня один товарищ с баней, попрошу, так и натопит для вас. Отмоетесь хорошенько, вещи свои от засохшей крови простирнете…

— Трофим Павлович, — перебила его Аленка, — так у нас… вернее у брата, и надеть больше нечего. Он год в себя не приходил… — сбивчиво пояснила она. — И одежда, вроде как, и не нужна была… А гимнастерку братишкину я совсем уханькала.

— У самой-то найдется чего? — поинтересовался капитан.

— У меня найдется, — заверила его сестренка. — На крайний случай могу и спецовку заводскую надеть.

— А чистое исподнее у нашего героя есть еще? — уточнил Заварзин. — Если совсем все плохо — поможем нашему герою. А шинелька на нем, вроде, еще живая.

— Исподнее я найду! — обрадовано кивнула сестренка. — Имеется еще комплект.

— Вот и отлично! — Улыбнулся капитан. — Собирай, красавица, одёжу. А после бани ко мне поедем: я вас таким борщом накормлю — пальчики оближите! А вот, как отдохнете, отоспитесь в нормальных условиях, так и вернетесь обратно. Потому как здесь столько убираться…

— Неудобно… как-то… Трофим Павлович, — неожиданно засмущалась Аленка. — Может, мы после бани обратно? Я крепкая — все отчищу и отмою дочиста!

— Да ты на Мамонта своего посмотри, — усмехнулся Заварзин, — похоже, что он и до нашей машины сам не дойдет — нести придется! И куда ты его потом положишь?

— И как толко он бандытов в одыночку удэлал? Совсэм вэдь плохой! Рюка-нага работать нэ хотят, — поддержал начальство Гиви Гахария — грузин-криминалист. — Если к товарищу капитану нэ хотытэ — ко мнэ поэдэм! Комната в общэжытиэ у нас нэ болшая, но двэ кровати имээца! А мы с Фэдкой, — он указал на самого молодого милиционера, — найдем гдэ пару ночэй пэрэкантоваца… В отдэле отдэжурим… И покюшат — чай попит, организуэм!

— Правда-правда, — закивал Федор, — соглашайтесь!

— Спасибо, товарищи! Но, может быть, мы, как-нибудь, сами… — Я попытался ненавязчиво отказаться. Ведь всем сейчас несладко живется, а тут еще мы со своими проблемами.

— Э, дарагой, зачэм обыжаэш? — возмутился Гиви. — Вот спросит мэня дэд — тожэ гэроыческий аксакал еще той, импэрыалистычэской: отчэго я гэрою войны нэ помог в трудной сытуации? И что я ему скажу? Позор на мою голову!

— Вот что, братцы-кролики, — решил взять все в свои руки Трофим Павлович, — прекращаем споры! Едете ко мне — и точка! У нас с супругой целых две комнаты! Дети выросли давно. Парни на фронте, а девицы у мужей жилплощадь занимают. Так что не потесните! Приказ понятен, товарищ младший лейтенант?

— Так точно, товарищ капитан! — ответил я, попытавшись подняться на ноги.

— Сиди-сиди! — повеселев, произнес он, хлопнув меня по плечу. — Успеешь еще…

— Ой! — неожиданно воскликнула Аленка. — Я же на работу опоздала!

— От работы я тебя освобождаю, — произнес капитан. — И бумагу, соответствующую, в твой отдел кадров выпишу. Тебе, дочка, тоже прийти в себя надобно! Не каждый же день такое происходит. Да и куда ты в таком виде? Людей пугать?

В этом я был тоже согласен с капитаном. Прийти в себя сестренке нужно было обязательно! И желательно на нейтральной территории, а не на той, где у неё будут все время стоять перед глазами уничтоженные мною бандиты и воспоминания об унижении, причиненном ими. Хорошо бы вообще съехать отсюда куда-нибудь на время, но такой возможности у нас не было.

Я вновь попробовал подняться на ноги. Мне это удалось, пусть и с трудом, поскольку левая нога меня совсем перестала слушаться. Я покачнулся, но ко мне тут же бросился Гиви и, подставив свое плечо, помог удержаться в вертикальном положении.

— Э-э-э, ты нэ Мамонт, ты — настоящий джыгыт! — воскликнул он. — Ты нэвозможное сдэлал! Хотя дажэ на ногах совсэм нэ стоишь! Слюшай, скажи, в чем твой сэкрэт? А?

— Так я ж не на ногах, я на коленках с бандитами воевал! — Перевел я все в шутку. — А секрет — вот здесь, — я постучал себя указательным пальцем рабочей руки по лбу. — В голове! Она ведь не только шапку носить! Планировать надо такие операции, до мельчайших подробностей! Тогда все и получится в лучшем виде!

— Вах! Видать, нэдаром развэдчиком на фронтэ был! Вот гдэ так хорошо планыроват научился. Будь другом, и мэня научи! — попросил Гиви, вроде бы, как в шутку.

Но его черные глаза смотрели на меня очень серьезно.

— Да не проблема, Гиви! Конечно, научу! — пообещал я, но тут же добавил:

— Если припомню, как.

— Шутник, да? — улыбнулся грузин. — Лублу вэсёлых! Нэ будь ты калекой, упросил бы Трофима Палыча к нам в отдэл взять!

— Если выздоровею — сам попрошусь, — заверил я своего нового приятеля. — Нужное вы, товарищи, дело делаете! Как сказал бы товарищ Ленин — архиважное для всей страны!

Вот, опять! Ну, откуда я знаю, как товарищ Ленин говорил? Я-то и своего имени не вспомнил, а уже вождя мирового пролетариата цитирую! Или вождя трудовой черни и подлого люда? Как правильно-то? Что-то совсем у меня в башке полная каша — ей-ей, раздвоение личности. И без того раскалывающаяся на части голова, разболелась совсем уж немилосердно. Да так, что у меня в глазах помутнело.

— Вай! Очэн правылные слова товарищ Ленин говорил! — согласился грузин. — Э! Дарагой, ты это чэго такой блэдный совсэм стал? — Даже Гиви заметил, как мне резко поплохело.

Голова закружилась, а в теле поселилась предательская слабость. Даже рабочая нога, на которой я боле менее приспособился балансировать, опираясь на дружеское плечо грузина, подломилась в одночасье.

— Ых! — натужно выдохнул Гахария, когда я всей своей тушей повис на нем. Так-то во мне роста под два метра, и даже, несмотря на дистрофичную худобу после года в виде овоща, весил я все равно немало. — Слюшай, зачэм такой тяжелый?

— Так Мамонт же… — попытался я вновь пошутить, цепляясь за грузина. — Недаром же меня папка так назвал…

Заметив, что не слишком мощный грузин не вывозит моего веса, к нам бросился Федор, подхватив мое обмякшее тело с другой стороны.

— Так, ребятки, — подключился к суете капитан, — срочно тащите его к воронку — вместо бани в госпиталь сначала заскочим! Там сегодня как раз Лазарь Елизарович дежурит, а он на всю Марьину рощу единственный Медик-Силовик! Ему бы Источник помощнее и Силы побольше, хотя бы в Накопителях — так он бы и мертвых воскрешал!

Как меня вытащили из дома и загрузили в ментовской воронок, я почти и не запомнил. Невыносимая головная боль практически вышибла меня из сознания. Я не замечал ничего и никого вокруг, погружаясь все глубже и глубже в этот бесконечный океан боли. И в какой-то момент окружающий меня мир окончательно померк.

Сколько времени я пребывал в несознанке на этот раз, сказать было трудно. Может, минуту, может, час, а может быть и еще один год мимо промчался. Радовало одно — сейчас голова у меня абсолютно не болела! Да и все тело переполняла такая непередаваемая легкость, какой я в жизни не испытывал (если учесть, что помнил я лишь несколько часов от силы)! Прямо настоящее блаженство!

Вздохнув с облегчением, я открыл глаза и с интересом осмотрелся. Лежал я в небольшом рабочем кабинете с высоким потолком на кожаном диване с высокой спинкой. У большого и покрытого морозными узорами окна стоял массивный стол, покрытый основательно потертым зеленым сукном. Вдоль стен — высокие деревянные шкафы, забитые какими-то книгами, размохраченными тетрадями и пухлыми папками. В кабинете имелся даже сейф — большой железный ящик, выкрашенный белой краской и раскрячившийся в углу рядом со столом.

В кабинете никого не было, поэтому я закрыл глаза, продолжая наслаждаться этим изумительным состоянием, когда ничего не болит. Да я даже пошевелиться боялся, чтобы ненароком не прервать эту настоящую эйфорию.

Но долго расслабляться мне не позволили — скрипнула входная дверь, и в кабинет стремительной походкой вошел человек в белом халате. На вид ему было глубоко за шестьдесят. Густые, но основательно побитые сединой волосы врача были зачесаны назад, а белоснежные усы и аккуратная бородка клинышком делали его похожим на сказочного доктора Айболита. Да и вид он имел самый добродушный.

Заметив, что я пришел в себя, врач довольно улыбнулся и подошел к дивану.

— Ну-с, молодой человек, как мы себя чувствуем? — поинтересовался доктор, присаживаясь на стул, стоявший возле дивана.

— Никогда себя лучше не чувствовал! — абсолютно искренне ответил я ему. — Спасибо, доктор! Не знаю, правда, вашего имени-отчества.

— Лазарь Елизарович Рыжов, — представился врач. — Медик четвертого ранга Силы и, по совместительству — главный врач этого госпиталя.

— Мамонт… Это имя такое, — поспешно добавил я. — Мамонт Быстров…

— А ведь я вас прекрасно помню, молодой человек, — печально произнес Лазарь Елизарович. — Ведь это ко мне в госпиталь вас доставили год назад… И я не смог вам помочь — всего моего целительского дара не хватило… — И он виновато развел руками. — Слишком мощным оказалось воздействие вражеского Менталиста на ваши нейронные связи, да и повреждения, нанесенные близким разрывом мины, практически не оставили вам шансов. Тело я вам, как смог, починил — а вот с мозгом произошли необратимые изменения. Я до сих пор не понимаю… Как… как вам удалось восстановиться?

— Лазарь Елизарович, — я усмехнулся, глядя в мудрые глаза Целителя, — спросите чего полегче! Я только несколько часов назад пришел в себя и ни черта не помню! Даже имени своего…

— Да, я знаю, — кивнул врач. — Но за это время уже успели совершить невозможное! Как вам удалось уничтожить троих вооруженных головорезов, в таком состоянии? Ведь у вас ярко выраженная ригидность левой половины тела! Я уже умолчу о том, что год назад вы вообще были парализованы! Но, ведь и сейчас вас практически не слушаются рука и нога!

— Не знаю, доктор… — Пожал я плечами. — Как-то получилось… А рука с ногой слушаются, только очень плохо…

«У меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает[1], — неожиданно возникла смутно знакомая цитата у меня в голове, вторящая моему ответу врачу. — И пенсия хорошая, только маленькая[2], — тут же догнала её вторая».

Ну, вот, откуда это опять из меня вылезло? Причем тут какое-то правильнописание? И пенсия? Ведь лет-то мне всего лишь двадцать пять?

— Что-то случилось? — Видимо, заметив некоторую нервозность в моем взгляде и «повышенную» задумчивость, поинтересовался Рыжов. — Вам плохо? Хотя, я ничего такого не замечаю в вашем организме… — убежденно произнес Медик, слегка поводив надо мной раскрытыми ладонями.

— Да, нет, доктор, — мотнул я головой, — чувствую я себя прекрасно! Спасибо вам! Просто мне в голову постоянно лезут какие-то мысли… Чужие… странные… одним словом, мне такие не свойственны, — решительно произнес я. Кто знает, может быть, этот Медик сумеет мне помочь от них избавиться?

— А отчего вы-таки решили, что эти мысли чужие и вам не свойственные? — ехидно прищурившись, спросил меня Лазарь Елизарович. — Ведь вы совсем ничего не помните? Может быть, это как раз и возвращается ваша потерянная память?

— Не знаю… — Вновь пожал я плечами. — Только уж очень странные мысли в голову лезут, товарищ доктор…

— Например? — Живо поинтересовался Медик.

— Я вот только что про пенсию подумал, — решил поделиться с доктором тем, что никак не давало мне покоя, — что она у меня хорошая, но маленькая. Следом же подумал: какая нафиг пенсия, когда мне только двадцать пять? Но и это не самое страшное…

— А что же?

— А то, — выдохнул я печально, — чувство такое у меня… как будто я не двадцать пять лет прожил, а все сто два года!

— Именно сто два? — уточнил Рыжов. — Ни годом больше, ни годом меньше?

— Угу — именно сто два! — подтвердил я. — А почему так, даже и не спрашивайте — все равно не отвечу.

— Весьма и весьма интересно! — Изумленно покачал головой Лазарь Елизарович. — Откуда же взялась такая цифра — сто два года? Я, признаться, ни с одним человеком, перешагнувшим столетний рубеж и не встречался никогда. Разве что в газетах… Вот, помню в 30-е годы, во время очередной переписи населения выскочил в Азербайджане старичок один 1805-го года рождения! Я даже имя его запомнил — Ширали Муслимов…

— Так это ему, выходит, 125-лет тогда стукнуло? — Я удивленно покачал головой. — На сотню больше, чем мне сейчас!

— А ведь он абсолютно обычным человеком был! Без всяческих задатков Силовика! Или вот, например… — Лазарь Елизарович неожиданно замолчал, словно над чем-то напряженно размышляя.

— Товарищ доктор! — окликнул я его. — Что случилось?

— А ведь ему-то как раз сто два года и было… — задумчиво произнес Медик. — Но, ведь вы к тому времени уже не реагировали ни на какие раздражители, значит, не могли быть в курсе… Хотя, на подсознательном уровне могли и уловить…

— Лазарь Елизарович, о чем это вы? — вновь попытался достучаться я до доктора, разговаривающего сам с собой.

— Сейчас… — Медик вскочил со стала и подбежал к железному ящику. Ключ от сейфа торчал прямо в замочной скважине, по всей видимости, главврач запирал документы только на ночь. — Где-то она должна быть… — бормотал он себе под нос, засунувшись в ящик едва не по пояс. — Вот! — победно воскликнув, он всучил мне несколько газетных листов. — Читайте, юноша, и сами все поймете!

Я развернул сложенную в четверо газету и пробежал глазами по тексту. Это была «Правда» за девятое августа 1943-го года. На первой полосе практически во весь разворот были изображены стоящие плечом к плечу два человека. Первого я, как, впрочем, и каждый гражданин СССР от мала до велика, обязан был знать в лицо — товарищ Сталин в парадном мундире с маршальскими погонами на плечах и маршальской же звездой под воротничком и Золотой звездой героя Советского Союза на груди.

А вот второго — крепкого и величавого бородатого старика, в генеральской форме, с внушительным «иконостасом» из орденов и медалей, над которым тоже «горела» звезда героя, видел первый раз в жизни. Однако, мой взгляд тут же прикипел к этому морщинистому аксакалу, как будто…

Я мотнул головой, вновь прогоняя странную ассоциацию, возникшую у меня в голове. На секунду, на мгновение, мне вдруг показалось, что я смотрюсь в зеркало. И там, в этом волшебном и недостижимом зазеркалье вместо меня отражается вот этот самый боевой старикан, удостоенный, судя по изображению в газете, высшей военной награды.

И самое странное, что никакого дискомфорта я не ощущал, разом постарев на целую прорву лет. Что-то внутри меня говорило, что именно так и должно быть. Что зеркало не врет. Что я и он — единое целое! Вернее, он — это я, а я — это он!

— Черт! — выругался я, когда моя голова вновь начала наливаться тяжестью и болезненно пульсировать. — Опять…

— Спокойно, юноша! — произнес Лазарь Елизарович, тоже почувствовавший неладное. — Без резких движений! Голову на подушку, закройте глаза и расслабьтесь! — распорядился он, а я поспешил последовать его советам. — Я постараюсь купировать болевые ощущения.

Уже закрывая глаза, я заметил, как Медик, вытянув руки, начал водить раскрытыми ладонями над моей головой. И его ладони едва видимо светятся. Меня обдало мягким теплом, прогоняя из моей вновь разболевшейся головы чугунную тяжесть. Через некоторое время отступила и боль, а мое тело вновь наполнилось легкостью и блаженством…

[1] Цитатата из мультфильма «Винни-пух и день забот», «Союзмультфильм», 1972 г.

[2] Цитата из выступления комика Михаила Евдокимова.

Глава 5

Едва только боль вновь отступила, странное «единение» и ассоциация со стариком, изображенным на первой полосе «Правды» рядом с товарищем Сталиным, как-то утратила свою остроту. Я больше не чувствовал себя им — прямо, как наваждение какое-то закончилось!

Я — это опять только я! Вот только, кто я? Я уже начал приучать себя к мысли, что я — Мамонт Иванович Быстров! Мне же надо как-то дальше жить, а если я даже в собственном имени буду сомневаться… Ничем хорошим это для меня не закончится! Кстати, а как этого героического старика зовут, я так и не узнал…

— Вам лучше, молодой человек? — поинтересовался Медик, когда я открыл глаза.

— Спасибо вам, доктор! — от души поблагодарил я Рыжова.

— Не стоит благодарностей, — произнес главный врач, — это моя работа. А вот ваш случай, милейший юноша, просто уникален для моей практики. Если вы позволите понаблюдать за вами некоторое время, уже я буду вам благодарен.

— Наблюдайте на здоровье, Лазарь Елизарович! — Я улыбнулся. — До пятницы я совершенно свободен[1]!

— А почему именно до пятницы? — удивился Медик. — У вас на пятницу какие-то планы?

А я и сам не мог сказать, отчего я ответил именно так, а не иначе. Похоже, что это опять началось…

— Не знаю, — мотнул я головой, — как-то само выскочило… Я даже не в курсе, какой сегодня день недели и, вообще, какая сегодня дата!

— Интересно-интересно… — протянул доктор, внимательно наблюдая за моими реакциями. — Сегодня восьмое февраля, вторник, — сообщил он мне между делом.

— Спасибо, доктор, буду знать! — поблагодарил я его. — Что зима на дворе я и так, между делом, догадался, а вот какое сегодня число — пока оставалось тайной.

— Вот видите, как все здорово складывается! — оптимистически заявил Лазарь Елизарович. — Еще одной тайной для вас стало меньше.

— Ну, хоть что-то, — согласился я с ним, вновь разворачивая газету, которую так и не выпустил из рук.

— Этот выпуск «Правды» был посвящен нашей победе, — сообщил мне Медик. — Я поэтому его и храню. Так сказать, для потомков, и для истории…

А я вновь погрузился в изучение праздничного экземпляра газеты полугодовой давности, стараясь не смотреть на изображение старика. Чтобы «соблазна» не было в очередной раз словить такой красочный прѝход.

Прѝход? Вот опять! Что за словечко-то такое? На церковный прихо̀д похоже, только ударение другое и абсолютно иной смысл. Смысл я прекрасно понимал, но словечко, тьфу мерзость — растереть и забыть! Уголовно-наркоманское арго. Нам такого и даром не нать, и с деньгами не нать!

Но я не стал отвлекаться от текста газеты и, в первой же прочитанной мною строке, стало сообщение о нашей победе:

«Вчера наш великий народ, народ-победитель праздновал день полного торжества своего правого дела».

— Значит, девятого августа победили? — просипел я, когда к горлу подкатил комок, да так там и застрял.

Ведь я неожиданно вспомнил, как мы мечтали на фронте об этом, как тогда казалось — недостижимо далеком дне. Но мы верили, что он обязательно наступит! И мы сделаем все, даже невозможное, чтобы он наступил, как можно скорее!

И вот я держу в руках газету в которой говориться о нашей победе… Но поверить в это никак не могу. Я почувствовал, как по моему лицу скатываются запоздалые слезы счастья, но я ни капельки их не стыдился. Ведь это радость со слезами на глазах…

День Победы! День Победы! День Победы! — Неожиданно у меня в голове заиграла до боли «знакомая» мелодия и такие родные слова… Но я точно знал, что до этого никогда не слышал этой песни. Но её слова, словно огнем вспыхивали в моей вновь начинающей раскалываться голове, отпечатываясь, наверное, на самой подкорке головного мозга:

— День Победы, как он был от нас далёк,

Как в костре потухшем таял уголёк.

Были вёрсты, обгорелые в пыли,

Этот день мы приближали как могли.

— Что это? — с изумлением спросил меня Лазарь Елизарович, вновь начиная водить слегка светящимися ладонями над моей головой.

— Песня… — хрипло прошептал я, почувствовав, как магический дар Медика вновь возвращает мне способность соображать, прогоняя острую боль. — День Победы…

— Никогда такой не слышал, — признался доктор, прикоснувшись теплой и сухой ладонью к моему лбу, покрытому холодной испариной.

— Я тоже не слышал, — ответил я, — но её слова сами собой проявились у меня в голове… И ощущение возникло, что я давным-давно и прекрасно её знаю…

— А ещё что-нибудь оттуда же мне напеть сможете? — спросил он, не отнимая руки.

— Наверное… — Пожал я плечами.

— Пожалуйста, если не затруднит, — попросил доктор, накладывая свои ладони уже на мои виски.

— Этот День Победы, — как мог, запел я. Хотя это пение больше походило на хрип умирающего:

— Порохом пропах,

Это праздник

С сединою на висках.

Это радость

Со слезами на глазах.

— Стоп! — резко скомандовал доктор, и я замолчал.

Медик отнял руки от моих висков и встряхнул их. Я отметил, что лоб главврача тоже покрылся крупными каплями пота, а лицо раскраснелось, словно он мешки с картошкой грузил.

— Интересный эффект… — задумчиво произнес Лазарь Елизарович, промакивая вспотевший лоб платочком, который достал из кармана. — Сначала я считал, что мне показалось… Но, нет…

— Что нет, товарищ доктор? — слегка напрягшись, переспросил я его.

— Очень интересный эффект у этих ваших «несуществующих воспоминаний», — ответил он. — Едва вы начинаете их «воспроизводить», как активность вашего мозга чудовищно ускоряется! Не знаю, с чем это связано… Возможно, это повлияла травма, нанесенная вам вражеским Мозголомом. А возможно и нет — с таким эффектом я сталкиваюсь впервые! Но такое стремительное повышение активности головного мозга негативно влияет на ваше текущее самочувствие, — сообщил мне врач.

— А, выходит, именно поэтому у меня так голова трещит? — уточнил я.

— Да, именно поэтому. — Кивнул Лазарь Елизарович. — А песня хорошая, — неожиданно добавил он, — даже очень! Вы мне потом слова перепишете и мелодию?

— Слова, если вспомню — конечно, напишу, — заверил я его. — А вот с мелодией… Здесь проблема имеется — мне ведь в детстве медведь на ухо наступил.

— О! А это-то вы откуда знаете? — «подловил» меня доктор. — Значит, вспоминаем потихоньку!

Я вновь развернул газету, чтобы дочитать статью, но Лазарь Елизарович меня остановил:

— Подождите читать, молодой человек! У меня никаких Сил не осталось. Весь Резерв исчерпался, чтобы погасить вашу головную боль. Весьма затратное обезболивание получается. Вы ведь не знаете, что после Победы в Энергетическом Эфире творится черте что! Зачастую привычное пополнение Резерва Силой через Источник весьма проблематично, увы! Приходится использовать Накопители, а со снабжением сами понимаете, вечные проблемы — не хватает ресурсов… — И он виновато развел руками.

— Источник, Резерв, Сила… Можете не объяснять, доктор, — разочаровано вздохнул я, — для меня все это пустой звук.

— Ничего — вспомните еще! — произнес Рыжов с чрезмерной оптимистичностью. Ну, по крайней мере, мне так показалось. — Вообще чудо, что вы в себя-то пришли! Я, признаюсь, даже в самых смелых ожиданиях себе такого и представить не мог! Знаете, что меня до сих пор терзают угрызения совести, что я вам не смог помочь… Тогда в сорок третьем…

— Не терзайте себя понапрасну, товарищ доктор! — вполне искренне произнес я. — Я верю, что на тот момент вы сделали для меня все, что было в ваших силах.

— Вот и я себя тоже в этом убеждаю… — Все же в голосе Медика мне послышалась какая-то глубоко запрятанная тоска. Все же хороший он человек! Побольше бы нам таких людей — так и со всеми проблемами в стране мы справились играючи. — Вы пока отдохните, — предложил мне главврач, — а я немного пополню Резерв и вернусь…

— Может, не надо на меня так тратиться, товарищ Рыжов? — смущаясь такому внимаю Медика, произнес я. — Ведь у вас, наверное, пациентов, нуждающихся в этой самой Силе… вернее, в ваших способностях, как Силовика… Ведь они же не работают, если этой самой Силы нет? — Я потихоньку начинал разбираться в «местной кухне» одаренных-Силовиков, осененных-Сенек или, как их еще называли, но все больше в Европах — Магов.

— Да, это действительно так, — не стал юлить Медик, — и та Сила, которую я потратил на вас, и которую еще собираюсь потратить, очень бы пригодилась для лечения других бойцов. Однако, есть одно очень существенное «но», отчего же я это делаю…

— И отчего же, доктор? — Мне было интересно услышать, что он мне разъяснит на этот счет.

— Ваш случай уникален, молодой человек! Я видел, во что превратился ваш мозг после удара фашистского Менталиста и последующей контузии при разрыве мины. То, что случилось с вами сегодня — похоже на настоящее чудо! И, возможно, если мне удастся разобраться в том, как вам удалось восстановиться и за счет каких резервов, я сумею помочь еще кому-нибудь…

— Доктор, тогда я весь в вашем распоряжении! Можете проводить надо мной свои опыты сколь угодно долго, если это в дальнейшем поможет кому-нибудь еще, — повторил я его последнюю фразу, ибо был с ним полностью согласен.

— Успокойтесь, юноша! — рассмеялся главврач. — Ну, какие опыты? Просто небольшие исследования время от времени. Я не собираюсь вас удерживать в госпитале, дольше, чем это необходимо для вашего же здоровья.

— Лазарь Елизарович, а помыться отпустите? Мне товарищ капитан Заварзин баню пообещал.

— Конечно-конечно! — Кивнул Рыжов. — Мне Трофим Павлович об этом сообщил, когда вас в госпиталь доставили. — Конечно же я отпущу, и не только помыться… — улыбнулся он. — Так-то госпиталь переполнен, и мест совсем нет. Но только пообещайте мне, что будете приходить… приезжать, — поправился он, вспомнив, в каком состоянии я нахожусь. — Ну, если оказия такая будет.

— Обязательно буду появляться, товарищ доктор! — клятвенно пообещал я.

— И во еще что, — спохватился Медик, — вам бы еще в НКГБ сходить…

— Зачем? — удивился я.

— Замерить величину вашего Резерва и мощность Источника. А в нашем районе соответствующая аппаратура только у этих товарищей и имеется.

— Вы же сказали, что мой ранг Силовика известен. У вас даже моя медицинская карта наличествует… Неужели, что-то могло поменяться?

— Можете мне не верить, молодой человек, — потеребил свою острую бородку Лазарь Елизарович, — но у меня сложилось такое ощущение, что с момента нашей последней встречи, ваша Энергетическая Структура основательно окрепла и преобразовалась.

— А вы разве можете её видеть?

— Не всю, но отдельные элементы структуры ощущаю довольно отчетливо, — ответил медврач. И поверьте моему опыту юноша, вы будете приятно удивлены. У вас же, — он заглянул в мою «историю болезни», — ранее была лишь начальная ступень…

— Да, — кивнул я, — это если по старорежимной «Ангельской Иерархии[2]» — Начала, а по-советски — твердый Третий Ранг! Силовик-воздушник! Был бы Рангом выше, глядишь и попал бы в летный состав, в «Сталинские соколы»… А так — лишь пехота.

— Вуаля! — С видом заправского фокусника прищелкнул пальцами перед самым моим носом Лазарь Елизарович с донельзя довольным видом. — И еще кусочек памяти на место встал! Ведь я вам, молодой человек, про ваши Ранги Силы ни словом, ни полусловом ни обмолвился — вы мне сами все по полочкам разложили!

— А, ведь, и правда сам… — Я изумленно раскрыл рот. — Вы точно волшебник, Лазарь Елизарович!

— Пустое! — Беспечно отмахнулся от моего восторженного возгласа врач. — Ну, какой я волшебник? Вот академик Виноградов — вот тот, да — настоящий волшебник! А я так, по сравнению с ним мелкий земский доктор…

Неожиданно фамилия неизвестного мне академика, разбередила в моей «душе» очередное «воспоминание», а в висках вновь застучали болезненные молоточки:

— Владимир Никитич Виноградов? Личный медик товарища Сталина? Так он же, вроде бы, профессором был?

— А откуда… — начал было Рыжов, но почувствовав, что со мной вновь что-то происходит, резко прервался. — Так, боец, — произнес он командным тоном, я и не знал, что он так умеет, — лежи спокойно! И постарайся ни о чем не думать и выбросить все из головы! Я сейчас… — И он куда-то стремительно удалился.

Я, сдерживая все нарастающую головную боль, закрыл глаза, постаравшись последовать совету доктора ни о чем не думать. Однако, всплывающие «из темноты» моего подсознания образы, остановить так и не удалось.

Так я, словно наяву увидел профессора Виноградова, который, наклонившись ко мне произнес:

— А вы, батенька, оказывается недурственно так вчера отдохнули?

— А-а-а… — просипел я в своем видении пересохшим горлом, хватаясь за голову, которая, как я «помнил», у меня трещала не меньше, чем сейчас.

— С чем вас и поздравляю! — Продолжил весело «глумиться» надо мной профессор Виноградов.

— Пить… — С трудом разлепив пересохшие губы, шевельнул я заскорузнувшим языком, превратившимся в грубый наждак.

— Пейте… «больной»! — Владимир Никитич сменил гнев на милость и плеснул в стакан воды из графина, стоявшего рядом на прикроватной тумбочке.

Я, сделав титаническое усилие, оторвал от подушки голову, в которой «поселился» отчаянный молотобоец и, судя по интенсивности, с которой он фигачил молотом внутри моей многострадальной черепушки — явно передовик производства. В глазах профессора плясали веселые чертики, когда он наблюдал за моими болезненными ужимками. Да-да, так мне и надо! Надумал старый хрыч с молодыми состязаться…

Виноградов подождал, пока я утолю жажду, а после сжалился над бедным старикашкой, страдающим тяжкой формой похмелья — излечил практически одним прикосновением!

Черт! Этого просто не могло быть! С чего бы это личный Медик самого товарища Сталина меня от похмелья лечил? И я опять ощущал себя в этот момент каким-то столетним старикашкой! Я, конечно, не то чтобы совсем уж юный, но еще вполне себе молодой двадцатипятилетний мужик! Совсем не старик! И откуда это все в моей многострадальной голове?

Я открыл глаза и, развернув газету, впился в печатные строчки, наплевав на все распоряжения Лазаря Елизаровича. Я должен был узнать имя этого старика!

«Имя, сестра, имя[3]!» — надрывался в моей голове голос со странным «картавым» акцентом. Похоже, что я все-таки схожу с ума. Поскольку объяснить такую напасть оказался попросту не в состоянии. У меня явное раздвоение личности, хоть я все равно и не помню ни одной из них. Но вот они обе обо мне явно помнят, раз так навязчиво компостируют мне мозги!

Но откинув все остальное в сторону, я, превозмогая нарастающую с каждым мгновением боль в голове, проглатывал скупые газетные строки, старясь отыскать в тексте терзающее меня имя… Имя, сестра, имя!

Строчки из обращения товарища Сталина к народу прыгали перед глазами, буквы сливались, но я, скрипя зубами от напряжения и боли, продолжал их читать:

'Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!

Наступил великий день победы над Германией. Вековечный Рейх стерт с лица земли Силами нашей доблестной Красной Армии. Вражеское государство престало существовать в самом прямом смысле этого слова: теперь на его месте разлилось настоящее море — «Кладбище Арийских Надежд». И пусть оно тысячелетиями служит напоминанием тем, кто решится прийти к нам с мечом.

Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день окончательного разгрома Германии, день Великой Победы нашего народа над германским империализмом.

Великие жертвы, принесённые нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряжённый труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, — не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за своё существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.

Но окончательную точку в этом, поистине титаническом противостоянии, приблизив окончание нашей победоносной войны на дни, месяцы, а, может, и годы, сохранив тем самым тысячи и тысячи жизней наших соотечественников, поставил всего лишь один человек — полковник Гасан Хоттабович Абдурахманов, награжденный посмертно Золотой звездой «Героя Советского Союза»…

[1] Цитата из советского м/ф «Винни Пух идет в гости», «Союзмультфильм», 1971 г.

[2]В дореволюционной Российской Империи альтернативного мира ранги «Осененных» было принято делить на ступени Дара согласно «Ангельской Иерархии» в следующем (нисходящем) порядке:

Первая степень (Высшая): Серафимы, Херувимы, Престолы.

Вторая степень (Средняя): Господства, Силы, Власти.

Третья степень (Начальная): Начала, Архангелы, Ангелы.

[3] Имя, сестра, имя! — Пламенное обращение английского дворянина Фельтона к вероломной Миледи — известный всем эпизод из экранизации романа Александра Дюма «Д’Артаньян и три мушкетёра», реж. Г. Юнгвальд-Хилькевич, Одесская киностудия, 1978 г.

Глава 6

Гасан Хоттабович Абдурахманов! Или просто Хоттабыч — вот оно, то самое имя, которое я никак не мог вспомнить. Вот он, этот героический старик-Силовик, ста двух лет от роду, уничтоживший не только сам Вековечный Рейх, но и всех Магов-эсэсовцев одним разом, как это было написано в газете!

Сам я этого не застал, по причине моей полной отключки по ранению в сорок третьем, но отчего-то чувствовал, что так оно и есть! Именно этот мощный старикан и стер с лица земли фашистов, не оставив им даже единого шанса! Да ему за такое и памятник из чистого золота поставить — и того мало будет, чтобы выразить благодарность… — Все! Дальше бег моих мыслей прервался — я вновь потерял сознание.

Возвращение к реальности на этот раз проходило не так гладко — голова продолжала болеть, не так сильно, но все-таки… Открыв глаза, я увидел Лазаря Елизаровича, с весьма уставшим видом сидевшего на стульчике рядом с диваном. Заметив, что я пришел в себя, главврач укоризненно покачал головой:

— Ну, что же вы, голубчик, предписания мои нарушаете? Прочитали-таки статью?

Странно, но изо рта Медика вырвались клубы морозного пара, словно в кабинете напрочь отсутствовало отопление. Поначалу я этого не заметил, но сейчас реально почувствовал, как неслабый такой морозец немилосердно щиплет нос, уши и щеки.

— Прочитал, доктор… — Юлить смысла никакого не было. — А что случилось, Лазарь Елизарович? Почему так холодно? — Я передернул плечами, потер нос и уши, а после этого подышал на озябшие руки.

— Вы у меня случились, молодой человек! — Добродушно усмехнулся Медик.

— В смысле? — Не понял я его веселой «иронии».

— А в прямом, — продолжая улыбаться, заявил главврач, — вы, милейший, сейчас нам тут такой выброс сырой Силы устроили, что хоть ложкой её собирай! Все наши Силовики успели свои Резервы до отказа заполнить, да еще и в кристаллы-Накопители под шумок слить! — Едва ли не сияя от радости, произнес Лазарь Елизарович. Никогда бы не подумал, что такое бывает! Вам обязательно надо проверить величину вашего Резерва, Мамонт Иванович! Я вам настоятельно советую это сделать! И, как можно быстрее! То количество Энергии, что нам удалось собрать, не считая, сколько «растворилось» в пространстве и будет поглощено иными Силовиками Марьиной рощи, тянет на такой крепкий «наркомовский» размер Резерва. Я даже боюсь предполагать, насколько он у вас велик!

— Вы сейчас серьезно, доктор? — засунув озябшие руки под мышки, спросил я. — Прямо-таки «наркомовский» уровень?

— Возможно, что я и переоцениваю величину вашего Резерва, — ответил Медик, постукивая ногами по заиндевевшему полу — ботиночкиу него на ногах были весьма «легкими» для такого мороза, — но то, что он весьма внушительный — бесспорно! Видите же, как здесь все промерзло? Хорошо, что в момент этого выплеска меня в кабинете не было — превратился бы в натуральную ледяшку!

— А это здесь причем? — удивился я.

— Таковы физические законы, — ответил Рыжов. — При любом Силовом воздействии поглощается энное количество тепла, прямо пропорциональное количеству выделенной Силовиком Энергии для достижения необходимого эффекта…

— Погодите, доктор, — остановил я главврача, — а если я, допустим, Огнем жахну? Тоже похолодает?

— Несомненно! — Кивнул врач. — Однако, понижение температуры в какой-то степени компенсируется выделением тепла от самого Огня. Но этими расчетами, наверное, в Академии Наук занимаются. А нам, сами понимаете, недосуг. Небольшие воздействия, как, например, при моем целительском воздействии, практически неощутимы. А сейчас, давайте, мы с вами переместимся, куда потеплее… — подстукивая зубами от холода, предложил Лазарь Елизарович.

— Давайте попробуем… — с сомнением произнес я, стараясь привести тело в вертикальное положение.

Доктор ухватил меня под локоть, ненавязчиво помогая мне усесться на диване. К слову сказать, мои движения после Целительского воздействия, стали куда «ловчее», чем до попадания в госпиталь. Даже левая рука худо-бедно начала двигаться. До нормальной реакции здоровой руки, конечно, еще далеко, но и это уже настоящее достижение!

— Спасибо, доктор! — поблагодарил я Рыжова. — Левую руку намного лучше стал ощущать.

Доктор раскрытой ладонью, источающей мягкое белое сияние, вновь провел вдоль левой стороны моего тела. В онемевшей руке закололо, как будто я её отлежал. А после колючие «мурашки» пробежали до самых кончиков пальцев, вызывая не самые приятные ощущения. Однако рука стала двигаться еще лучше.

— А так? — поинтересовался Медик.

— Так еще лучше! — довольно ответил я, чувствуя подушечками пальцев холодную кожу дивана — до этого такие тактильные ощущения были мне не доступны.

— Отлично! — воскликнул Лазарь Елизарович, присев рядом со мной на диван и подставляя плечо. — Хватайтесь за меня, молодой человек, и попробуем встать. На раз-два — встали.

Я, обхватив плечи доктора правой рукой, попытался встать. И у меня это прекрасно получилось. И вот так, опираясь на плечо Медика, мы осторожно поползли к двери. Хоть мне и пришлось подволакивать левую ногу, двигались мы вполне бодро. Главное — не поскользнуться на образовавшейся на полу наледи. Но мы с этим справились «на ура»! Еще бы голова не трещала, так и вообще было бы расчудесно!

У закрытых дверей, обросших натуральной снеговой шубой, Лазарь Елизарович остановился. Прикасаться рукой к заиндевевшей двери он не захотел, поэтому попытался открыть её плечом. Пусть и не с первой попытки, но у него это получилось, и мы вывалились в теплый (по сравнению с промороженным кабинетом) коридор госпиталя. Так-то и в коридоре было довольно прохладно — на отоплении тоже нещадно экономили, чтобы, хоть как-то дотянуть до весны.

— В коридоре меня подхватили под руки сестренка и капитан Заварзин, видимо, ожидающие «окончания лечебных процедур».

— Ну, ты и выдал, братишка! — восторженно заявила Аленка, не переставая пялиться на покрытую толстой наледью дверь кабинета главврача.

— Хорошо еще, — произнес доктор, заметив её интерес, — что он вовремя сознание потерял! А то бы весь наш госпиталь превратил в филиал дворца Снежной Королевы!

— Скажите, Лазарь Елизарович, а больше такого не повторится? — с опаской спросил Медика Трофим Павлович. — А то, знаете ли, повторный выброс Силы может оказаться чреватым…

— Думаю, что на ближайшие несколько недель, а то и месяцев, подобное не повторится, — заверил капитана Рыжов. — Он так свой Резерв опустошил, что его восстановления долгохонько ждать придется. Свободные потоки Силы после глобального воздействия на окружающую Эфирную среду, оказанного генералом Абдурахмановым, очень редки. Энергии на всех Силовиков не хватает… Нечем ему будет Резерв заполнять.

— Спасибо вам, Лазарь Елизарович! — Капитан, крепко ухватив Медика за руку, интенсивно её встряхнул. — Не представляю, что бы мы без вас делали!

— Не стоит, Трофим Павлович, — отмахнулся главврач, — от меня в этот момент ничего не зависело. А вы, молодой человек, помните, что я вам советовал. И, на всякий случай: старайтесь не бередить сейчас ничего из ваших «несуществующих» воспоминаний. И, если что — милости прошу ко мне! Чем смогу — тем помогу! И спасибо вам — на ближайшее время Силой вы меня и наш госпиталь очень даже с лихвой обеспечили!

— Да это вам спасибо…

— Да, вот еще что, — неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу главврач, — забыл совсем, шляпа! Держите, юноша! — Он вытащил из кармана и передал мне сложенный вчетверо тетрадный лист в клеточку.

— Что это? — Я взял бумажку из рук врача.

— Это адрес и телефон одного моего знакомого Мозголома, — ответил Лазарь Елизарович. — Он, правда, уже в весьма солидных годах, и только поэтому его не призвали, — пояснил Медик. — Но это единственный Мозголом в нашем районе, кто может вас не только посмотреть, но, и присоветовать чего-нибудь. Очень и очень опытный специалист! Еще имперского разлива. Ведь с головой-то у вас, молодой человек, прям беда!

— Так уж получилось… — Я виновато пожал плечами, громко шмыгнул носом и поежился. — Как бы, не простыть…

— Так мы сейчас тебя в баньке попарим! — пообещал мне Заварзин. — Никакая болячка не прицепится!

И он не соврал: баня, стопка водки с перцем, тарелка не слишком наваристого, но вполне сытного борща и горячий чай не дали мне разболеться. А последовавший за этим глубокий и спокойный сон под толстым ватным одеялом в натопленном помещении оказали прямо-таки целительное действие на мой истерзанный организм. Так что, проспав практически двенадцать часов к ряду, проснулся я на следующее утро по-настоящему бодрым, отдохнувшим и набравшимся сил.

Сестренки в комнате уже не было, хотя спать мы ложились вместе — кроватей было две и даже отгороженных друг от друга такой же занавеской, как и у меня дома. На спинке стула обнаружилась выстиранная и отглаженная военная форма, которую я натянул на себя с превеликим удовольствием.

После войны в Союзе мужчины, вернувшиеся с фронта, в основном ходили в форме, но уже без погон. И никто по этому поводу не возмущался — главное, было бы что одеть. Мелодично звякнув медалями, я взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене в простой деревянной раме.

А что? Красавчик! — Оценил я свое отражение — ведь увидел я себя после «болезни» впервые. А как я выглядел раньше — шут его знает? Увиденное меня вполне устроило, немного портила впечатление излишняя худоба и впалые щеки, но они лишь прибавляли мужественности.

Лицо — правильное, подбородок — мужественный, нос — прямой, узкий, с небольшой горбинкой, глаза — «стальные»! Рост около двух метров — настоящий богатырь! Только немного отъесться, да нарастить потерянную мышцу̀, совсем сдувшуюся за время «паралича». Ну, ничего —были бы кости целы, а мясо нарастет!

В общем, никакого отторжения мой внешний вид у меня не вызвал. Я себе даже нравился, а уж молодым девчонкам, думаю, тоже придусь по душе. Надо будет попросить сестричку, чтобы познакомила меня с кем-нибудь. А то у меня перед глазами нет-нет, да и встанет её обнаженная фигурка с торчащими сосками, бархатной кожей и нежным светлым пушком в промежности…

— Черт! Черт! Черт! — тихо выругался я, сквозь сжатые зубы, почувствовав, как тяжелеет что-то в штанах, натягивая ткань форменных офицерских галифе.

Нет, так дальше дело не пойдет! Нужно срочно решать эту проблему! И чем скорее, тем лучше! Не дело это, когда сестренка голышом перед глазами стоит! Так-то девка она видная — все при ней…

Все, стоп! Думай о чем-нибудь другом, только не об этом! Но вы же знаете, как это бывает, когда стараешься не думать о чем-нибудь конкретном? Вот именно!

Кое-как, но мне удалось привести свои мысли в порядок и урезонить не к добру разгулявшееся воображение. Понять-то я себя тоже могу: здоровый мужик, долгое время не знавший женской ласки — это страшное дело! Хотя, я так и не вспомнил, занимался я когда-нибудь любовью или нет? Но что-то мне подсказывало, что с этим делом у меня все было в порядке.

Из-за «душевных терзаний, я даже не сразу обратил внимание, что мои покалеченные конечности шевелятся куда бодрее. Не совсем, конечно, как здоровые, но и особых проблем не вызывали. Как говорится — терпеть можно. И даже ходить, немного 'припечатывая шаг» и подволакивая ногу. Одним словом я теперь — «джаз нога» или рубль двадцать[1].

На кухне, куда я доковылял, чтобы хлебнуть кипяточка (на большее я и не рассчитывал, и так уже вчера обожрал товарища капитана), обнаружился Трофим Павлович собственной персоной.

— А! — Добродушно улыбаясь, капитан протянул мне руку. — Проснулся уже, герой? А сестричка твоя, неуемная, уже на работу спозаранок умотала. Даже слушать меня не стала — стыдно говорит, людям будет в глаза смотреть…

— А вы сами, Трофим Павлович, отчего не на службе? — поинтересовался я.

— Так я всю ночь промотался… — Нахмурился Заварзин, тяжело навалившись локтями на стол. — На шестом проезде опять разбой с мокрухой, да с тяжкими телесными… Только вот такого, как ты, среди потерпевших не нашлось… Совсем твари человеческий облик потеряли! — Он с хрустом сжал кулаки. — Ничего не боятся! Знают, суки, что мы за всем поспеть не можем — людей мало… Ладно, что мы все о скорбном? Ты это, Мамонт, давай, садись к столу — позавтракаем, — щедро предложил капитан. — У меня даже чай с сахаром имеется, да и хлеба немного найдется!

— Неудобно как-то, Трофим Павлович… — Попытался отказаться я от угощения. — Я просто кипяточка…

— Неудобно штаны через голову одевать! — Буркнул капитан. — Садись, говорю — не обеднеем!

— Спасибо, товарищ капитан, — произнес я, падая на табуретку. Левая нога немного «подклинивала», но я потихоньку приспосабливался.

— Не за что, Мамонт! — ответил Заварзин, наливая мне кипяток в граненый стакан. — Это я тебе, и таким же ребятам и мужикам, кто за нас на фронте жизней не жалел, спасибо сказать должен!

— Так и у вас служба не мед, Трофим Павлович, — возразил я ему. — Эта мразь бандитская подчас куда опаснее немца будет! И ваших парней сколько на службе гибнет? Нет, товарищ капитан, одно мы с вами дело делаем — Родину от всякой нечисти, да погани защищаем! А внешний это враг, или внутренний — нету никакой разницы!

— Согласен, младшой! — согласился Заварзин. — Ты, давай, чай-то пей! И с сахаром, с сахаром наяривай! Тебе такому здоровому в кондицию нужно приходить! Ешь, не стесняйся! — И он подвинул ко мне вазочку с колотым желтым кристаллическим сахаром и небольшой горбушкой хлеба, лежащей сверху. — И никаких возражений не принимается!

Ну, что ж, пришлось мне расправиться с этой горбушкой, как бы не ныла моя душа, что я бессовестно обжираю такого замечательного человека. Конечно, насытить мой организм таким количеством пищи было проблематично, но хотя бы острые голодные позывы удалось заглушить.

Да и душистый чаек с сахарком вприкуску пришелся как нельзя кстати.

— Чай у меня отменный! — похвалился Заварзин. — Не то, что морковный, или там травяной какой из иван-чая. Самый настоящий — мне друзья из Узбекистана недавно прислали. Так что наслаждайся, боец! И восстанавливайся поскорее!А то, может быть, понадобится твоя сила для новых подвигов. И не только физическая, — намекнул он мне про Магический Дар. — Нам бы хоть одного Силовика в отдел… — мечтательно произнес он.

— Трофим Павлович, если восстановлюсь хоть немного — обязательно к вам приду, — заверил я его. — А сейчас на кой вам в милиции инвалид, да еще и без памяти? Я ведь и как Силой пользоваться, совсем не помню. Натворить всякого по незнанию могу…

— Вот то-то и оно, — печально вздохнул Заварзин. — Парень-то ты хороший, боевой. Таких нам во как, — он чиркнул себя большим пальцем по горлу, — не хватает! Ты сахар-то грызи! Он тоже узбекский, из Коканда. Самый натуральный нават[2]!

— Так, а сами чего же не грызете, Трофим Павлович? — зная (только откуда?), насколько ценным является в голодные годы подобный продукт, спросил я капитана.

— Э-э-э, — протянул Заварзин, — старый я уже для таких сладостей. — Да и зубов особо не осталось! Ты не стесняйся — наяривай!

— Родным, детям отдайте, в конце концов! — Продолжал я сопротивляться, хотя сладенького мой истощенный организм требовал с неимоверной силой.

— Отставить пререкания со старшими по званию, товарищ младший лейтенант! — шуточно скомандовал Трофим Павлович. — Тебе сейчас нужнее — а то, прямо натуральный шкилет, ни дать, ни взять!

[1] Походка хромого человека напоминает ритм фразы «рубль двадцать».

[2] Нават (новот, новвот, набат, или кинва-шакери) — среднеазиатская и иранская сладость, местная традиционная разновидность леденцового сахара. Нават представляет собой кристаллический сахар в виде крупных кристаллов, который готовят из сахарного сиропа и виноградного сока. Нават может быть разных цветов: от белого до коричневого.

Глава 7

После завтрака я, как мог, сердечно поблагодарил Трофима Павловича и покинул его жилище. Чувствовал я себя вполне сносно: голова не болела, руки-ноги мал-мала работали. И стеснять, а тем более объедать гостеприимного капитана я был больше не намерен. Хоть, он и уговаривал меня остаться и погостить еще хотя бы несколько дней.

Я решил отправиться домой, чтобы к возвращению Аленки со смены, навести в нашей совместной комнате хоть какое-то подобие порядка. Уточнив у Заварзина свой домашний адрес, который я, как и многое другое, абсолютно не помнил, я душевно распрощался с Трофимом Павловичем и вышел во двор.

Несмотря на начало февраля, погода на улице стояла весьма теплая. По ощущению — не ниже пяти мороза. А на солнце, так и вовсе, наверное, поднималось выше нуля по Цельсию. Настоящая оттепель, даже весной так ощутимо повеяло. Я с наслаждением вдохнул прохладный воздух, слегка отдающий дымом растопленных печей и чадящих труб чугунолитейного завода «Станколит».

И вообще, после победы улыбающихся прохожих на улицах стало в разы больше. Хотя, откуда мне знать, как это было раньше? Проблемы с памятью у меня не закончились, но стойкое ощущение, что раньше было именно так, меня не покидало.

Мирная жизнь возвращалась в столицу стремительной походкой, и даже в Марьиной роще это было заметно: с домов исчезла светомаскировка, хотя, кое-где еще окна были заклеены бумажными полосками крест-накрест. Открывались всевозможные увеселительные заведения, даже ночные рестораны с оркестром, вывеску одного такого я заметил по дороге домой.

А когда я наткнулся на углу Шереметьевской улицы и 3-го проезда Марьиной Рощи на «Второй рабочий кинотеатр», неожиданные воспоминания накрыли меня с головой. Я откуда-то знал, что в начале двадцатого века, еще при царе, в Марьиной роще появился кинотеатр «Ампир».

В середине двадцатых годов он был переименован во «Второй рабочий кинотеатр», который еще позднее переименовали в «Октябрь». Однако, после того, как в 1967-ом году на Новом Арбате был построен новый, огромный кинотеатр «Октябрь», бывший «Ампир-Второй рабочий кинотеатр — Октябрь» получил еще и четвертое имя — «Горн» и стал детским'.

А вот после того, как на противоположной стороне улицы был выстроен новый кинотеатр — «Таджикистан», ставший впоследствии театром «Сатирикон», детский «Горн», не мудрствуя лукаво, превратили в банальную пивнуху.

— Тля! — Голова у меня вновь чудовищно разболелась.

Да и «сведения», полученные из неизвестного источника, казались нереальными и фантастическими! Ну, скажите на милость, какой шестьдесят седьмой год? На дворе самое начало сорок четвертого! Похоже, я действительно схожу с ума… И что с этим поделать, у меня нет ни малейшего предположения!

Я дрожащей рукой распахнул шинель и рванул пуговицы воротничка гимнастерки, не сумев их толом расстегнуть. Дыхание сбилось, и не хватало воздуха. Прислонившись к фонарному столбу, я с трудом присел на корточки, используя его, как опору.

Зацепив пригоршню талого ноздреватого снега, я растер эту холодную и «колючую» субстанцию по своему лицу. Немного полегчало. Боль, хоть и не ушла, но забилась куда-то под темечко, продолжая изредка накатывать волнами.

— Слышь, солдатик! Нечто поплохело, родной? — Из маленькой деревянной будки, установленной вдоль тротуара, на которой кривыми буквами было намалевано «Сапожник — быстро починяем любую обувь», выскочил субтильный старичок в старенькой засаленной фуфайке и вытертой до блеска некогда меховой шапке-ушанке. — Помочь чем, соколик? — Старикан присел на корточки рядом со мной.

— Спасибо, отец! — просипел я. — Сейчас отдышусь… мож, и отпустит… Рана фронтовая шалит… — пояснил я деду.

— Оно и понятно, касатик, — участливо произнес старичок-сапожник. — Давай, на меня обопрись — у меня в будке немного и отдышишься. Негоже такому герою, — увидел он мои награды под распахнутой шинелью, — на дороге сидеть. Пойдем… — Потянул он меня за локоть. — Потихоньку… помаленьку… Да обопрись ужо об меня — не боись, не раздавишь! Из меня хоть песок и сыплется временам, но я ишо крепкий.

Опираясь на пожилого помощника, я добрался до его будки. Где и уселся на небольшую лавочку, предусмотрительно освобожденную старичком от изношенной обуви, что граждане сдавали ему на починку.

— На-кось, служивый, попей! — Старик сунул мне в руки видавшую виды мятую оловянную кружку, куда набулькал воды из такого ж мятого чайника. Было видно, что чайник тоже основательно пожил, поскольку живого места на нем не было — лужено-перелужено и основательно закопчено.

Стукнув зубами о край кружки, я в один присест выглыкал еще теплую и отдающую металлом воду.

— От души, отец — выручил! — вернув кружку деду, искренне поблагодарил я его. — И вправду полегчало!

Болезненная пульсация в голове постепенно улеглась, и ничего страшного на этот раз не произошло — не было никакого Силового выброса. Видимо, прав оказался доктор, что я основательно опустошил свой Резерв, чтобы это ни значило. Как бы там ни было, но я был этому рад. Не хватало еще этого старичка сапожника угробить… И прохожих… Хотя, черт его знает, как все это работает?

Неожиданно дверь в будку сапожника резко распахнулась, едва меня не зашибив, как будто кто-то пнул её со всей дури со стороны улицы. И в помещение сапожной мастерской ворвались двое пацанов, вооруженных пистолетами.

— Бабки на стол! — заорал один из них, забежавший первым. — Карточки, хавка, все давай, старый хрыч!

— И быстрее, сука! А то всех пришьем! — поддержал подельника второй, направив мне в лоб вороненый ствол еще дореволюционного револьвера системы Нагана.

Грабители были молоды и явно не дотягивали даже до двадцатки. Но действовали они нагло, нахраписто и вообще без излишней суеты. Я видел даже невооруженным глазом, что это не первое их разбойное нападение. Слишком уверенно они держались.

— Абрек, дверь закрой! — распорядился пацан, забежавший первым, взяв на мушку трофейного Вальтера П38 старика-башмачника.

Его чернявый подельник, совсем не похожий на кавказца, даром, что Абрек, технично захлопнул дверь в будку сапожника, не выпуская меня с прицела.

— А ты, балдох[1], чё расселся, как в раскумарке? — рявкнул он, демонстративно взводя курок. — Хрусты, карточки, талоны — сюда гони, фраер!

— Ордена еще у этого убогого не забудь дернуть! — Окатив меня беглым презрительным взглядом, распорядился первый пацанчик, видимо, центровой в этой криминальной двойке. — У Бабая маруха[2] трепалась, что знает пару барыг, кому их толкнуть с хорошим наваром можно! Усек?

— Усек, Карась! Ну, инвалид, слыхал? — Мотнул наганом шкет. Похоже, они прекрасно видели, как я ковылял по улице, едва переставляя ноги, и решили, что никакой опасности для них не представляю. — Или в уши долбишься, засранец? Железки[3] свои сымай! Живо! Или маслину в лобешник закатаю, а после сам сдерну! Живей, ну!

Я ничего не ответил, чувствуя, как тяжелым и вязким расплавленным металлом вновь вскипает во мне злоба и ненависть ко всей этой мерзости, лишь внешне похожей на обычных людей. Как мое сердце, замерев на мгновение, неожиданно принялось ускоряться до невиданных ранее скоростей, разгоняя по жилам неведомую мне Силу.

То, что это во мне бурлит именно Сила, а не разогретая адреналином кровь, я просто знал. И о причинах подобного знания, выскочившего из какого-то недоступного мне уголка мозга, поврежденного вражеским Магом, я больше не задумывался. Пусть все идет своим чередом… Знать бы только, каким?

— Чё вылупился, сапог? — Голос Абрека неожиданно вздрогнул, когда он встретился со мной взглядом.

Что он там для себя увидел, мне не ведомо. Но, думаю, оттуда на него взглянула сама Смерть. Палец налетчика неожиданно дрогнул на спусковом крючке, намереваясь закатать мне в лобешник этак граммов шесть-семь свинца, но продавить его так и не сумел.

До этого, буквально за пару ударов сердца, вороненый ствол его нагана начал стремительно покрываться морозными узорами. Холод не только разукрасил ствол, но и крепко прихватил ударно-спусковой механизм, блокировав его работу. Теперь, чтобы спустить курок, нужно было приложить поистине титанические усилия.

Но такими физическими данными грабитель, увы, не обладал. Да и если бы обладал, хрен бы него что получилось, просто бы спусковой крючок обломил. Отчего-то я был в этом уверен на все сто процентов.

— Ты чего, чушкан, сделал? — Слегка обалдевший Абрек наблюдал расширившимися глазами, как пистолет в его руке быстро обрастает колючей снеговой коркой. — Ай, бля! — Тонко взвизгнул грабитель, когда изморозь с оружия резво перекинулась на его пальцы и ладонь.

Он испуганно тряхнул рукой, пытаясь бросить пистолет, но хрена там — наган намертво примерз к его ладони, которая тоже живо побелела. Мало того, губительная «морозная волна» в мгновение ока перекинулась на запястье и побежала по рукаву, превращая моднявое драповое пальто в кусок твердой деревяшки, покрытый мелкими кристалликами льда.

— Че за кипишь на болоте, Абре… — Недовольный главарь резко повернулся к подельнику и остолбенел от увиденного — на месте живого и дерзкого бандита стояла неподвижная ледяная статуя. — Гребаный Экибастуз… — свистяще прошептал грабитель. — Надо же, на Сеньку[4] нарвался…

Пока Карась тупил, я прихватил рабочей рукой с пола большую сапожную лапу. Инструмент оказался солидным и увесистым, целиком отлитым из чугуна. Коротко размахнувшись, я со всей дури врезал массивной опорой лапы по ледяной фигуре застывшего бандита. Ледяная статуя, едва слышно тренькнув, раскололась на миллион мелких осколков, которые с колючим шорохом ссыпались мне под ноги.

Оставшийся в живых бандит изменился лице и, бросив пистолет, поднял руки над головой:

— Тихо, дядя! Не кипишуй! Спокойно — я ж без оружия… Разойдемся краями, а?

Я, громко хрустя осколками льда под подошвами сапог, медленно и молча, покачивая в руке тяжелую лапу, надвигался на этого перепуганного до усрачки шкета, мигом утратившего всю свою крутость и борзоту. Рубль двадцать, рубль двадцать, рубль двадцать, — хрустел лёд в такт моей «летящей» походки.

Мало того, он мне еще и «на жалость» решил надавить дрожащим голоском:

— Ты ж не убьешь безоружного, дядя? Ты ж у нас герой! Фронтовик! Запачкаешься и все — вовек не отмыться! В мусарню меня сдай! Пусть судят… Требую справедливого советского суда…

— Суда справедливого, говоришь? — Под моей ногой хрустнул особо крупный кусок льда, когда я остановился.

— Ага, дядя…

А я, вдруг, словно в открытую книгу сумел на мгновение заглянуть в его черную душу и «перелистать страницы» памяти, что были на самой «поверхности»: зоны-лагеря-тюрьмы, разбои-грабежи-насилие и убийства-убийства-убийства. А ведь ему еще и двадцати не было. Что же это за чудовище такое в человеческом обличье? Как вообще его земля носит? Нет таким тварям места средь людей! Нет, и не не было никогда!

— Будет тебе справедливый советский суд! — Произнес я, заметив какой надеждой на спасение своей жалкой душонки блеснули его маленькие лживые глазки. — Сдохни, тварь! — неожиданно рявкнул я, а из моего рта вырвался морозный поток воздуха, мгновенно превративший грабителя в еще одну хрупкую скульптурную композицию.

— Сдохни! Сдохни! Сдохни! — эхом повторил мои слова старичок, крепкими и точными ударами небольшого сапожного молотка разбивая своего обидчика в груду колотого льда, а после принимаясь неистово давить оставшиеся осколки сапогами, подкованными металлическими набойками. — Твари! Ненавижу! Твари! — Старик давил куски льда со слезами на глазах.

Я обнял старика за плечи, стараясь его хоть немного успокоить:

— Всё, отец, всё…

— Такие же… вот… скоты… два месяца назад… — Старик даже договорить не смог, видимо, мешал ком, стоявший в горле.

Но я уже и без всяких слов понял его беду, так же, как и в случае с уничтоженным преступником, легко прочитав его память. Как оказалось, бандиты убили его самых близких друзей — пожилую семейную пару. Вернее, убили старушку, а старичок умер, зачахнув от горя и печали.

Как мне это удалось, я и сам не понял. Но, действовал я как самый настоящий Мозголом, хотя, как мне сказали, моим Даром раньше была Воздушная Стихия. И вот еще эта Заморозка… Ведь это тоже Талант, не иначе? Неужели после ранения я стал универсальным Силовиком? Иначе, как все это объяснить?

Да и понимания сути того, что я творил, так и не появилось. Просто, как в какой-то прострации действовал. Вроде и я этих уродов разделал под орех, а вроде бы, и не совсем я… Как будто кто «моими руками» вместо меня водил. Да и сейчас еще водит…

Я зыркнул из-под прищуренных век на ледяное крошево, постепенно таявшее и окрашивающееся в алый цвет, и оно мгновенно начало «парить». Прямо вот так, практически не переходя в жидкую фазу.

Сублимация, всплыло в моей памяти название этого процесса: переход вещества из твердого в газообразное состояние, минуя стадию жидкости. Это, когда белье зимой на морозе сохнет, а жидкость так и не образуется. Я постарался убедить себя, что это — сведения именно из моей памяти, ведь, как-никак, а физмат МГУ я к началу войны закончил. Ну, написано же в документе…

Процесс «сублимации» останков грабителей шел очень быстро, если не сказать «ураганно». За несколько секунд на полу будки башмачника остались лишь сухие почерневшие ошметки сушеной плоти, признать в которых тела бандитов вообще не представлялось возможным.

Как мне это удавалось проделать, я не знал. Однако, никаких сомнений в том, что это «резвится» мой Дар Силовика, не возникало. Я прекрасно ощущал тот поток Силы, что исходил из моего организма, причудливо «скручиваясь» в замысловатые Магические Конструкции. Да-да, и эти Конструкции я прекрасно «видел»! И хрен его знает, каким-таким органом чувств? Но, принцип работы всего этого «безобразия» был в настоящий момент от меня сокрыт.

Ошметки грабителей, тем временем, усохли настолько, что начали рассыпаться темной и невесомой пылью, которой через пару минут оказался покрыт весь пол сапожной мастерской.

— Могильный Прах… Итить! — пораженно прошептал успевший прийти в себя старичок. — Я о таком Даре только в страшных сказках слыхал… А ведь я всю империстическую в солдатах прошел и гражданскую тож! Таких Сенек повидал, что волосы на голове дыбом вставали. И Некротов-Мервячинников насмотрелся, и другой какой погани хватало. Но вот, чтобы кто-то Могильным Прахом людишек буквально по ветру развеивал, как-то не довелось. Силен ты, паря! Поклон тебе земной, что не стал этих выродков щадить! Ведь они, отсидев свой срок, вновь бы за старое принялись!

— Вот что, отец, — произнес я, вглядываясь в блеклые старческие глаза, — не благодари. Я лишь сделал, что должно… Только вот язык за зубами советую придержать…

— Да нешто я не понимаю? — воскликнул старичок, смахнув блестящую слезинку, пробежавшую по морщинистой щеке. — Побольше бы таких, как ты, на земле нашей грешной было, так и рай… то бишь сицилизм с коммунизмом давно бы построили! А я Бога за тебя молить буду! Бог, он ведь не Яшка — все видит! И воздаст каждому, по делам их… А могильный прах я поганой метлой повымету и скажу, что так и было̀! — И старичок мне довольно подмигнул.

[1] Балдох — солдат, военнослужащий (уголовный жаргон).

[2] Маруха — любовница из криминальной среды (уголовный жаргон).

[3] Железки — нагрудные знаки, медали, ордена (уголовный жаргон).

[4] Сенька (Сеньки) — уничижительное «народное» прозвище представителей аристократических семей Российской Империи, обладающих Магическими Техниками. Официально закрепленный РПЦ термин — «Осененные божественной благодатью». Такие семьи были массово истреблены во время Революционного Восстания рабочей черни и подлого люда и последовавшей за ним Гражданской войны, как социально чуждый класс.

Глава 8

Покинув будку башмачника, где старичок увлеченно махал метелкой, выметая прах грабителей в грязный подтаявший снег прямо через открытую дверь, я вновь направился в сторону дома. Неторопливо шагая, я размышлял над тем, что доктор Рыжов, все-таки ошибся, и мой Резерв не так уж и пуст, как он предполагал. Ведь взялась же откуда-то та Сила, которой я от души попотчевал залетных грабителей?

Насколько я уже понял из весьма скудных и обрывочных сведений, запас Силы, Магии, или Маны (все эти термины являлись равноценными понятиями), собирался путем переработки сырой Магической Энергии, разлитой в окружающем пространстве с помощью Источника Одарённого, Мага, либо Силовика (что тоже являлись равноценными понятиями) и хранился в его Резерве.

И только после этого Силовик мог воспользоваться этой накопленной Энергией, чтобы совершить Магическое Воздействие: заморозить кого насмерть, либо развеять Могильным Прахом. Интересно, а если бы я их сразу решил стереть в этот «серый порошок», у меня бы получилось? Хотя, о чем это я? Никто моего желания не спрашивал — само так вышло. А вопросы «как?» и «почему?» задавать было просто некому.

Так-то вариантов Магического Воздействия на существующую реальность — специализаций Силовиков, как я понял — вагон и маленькая тележка. И методов воздействия: Заклинаний, Конструктов и Формул — пруд пруди. Вот только я во всем этом ни в зуб ногой. Я даже ничего не помнил о своих прежних возможностях, которыми владел до ранения. Сплошная пустота и чернота.

На данный момент это были все сведения, которые мне удалось собрать. И из всего этого, доступного мне материала я смог сделать лишь один вывод — мой Резерв не пуст. Что-то в нем все же осталось, раз я смог так лихо расправиться с бандитами.

Однако, сразу бежать в НКВД, чтобы замерить величину своего Резерва и мощность Источника, я не торопился. Что-то внутри меня говорило, что с этим стоит обождать. Всему свое время. Может быть схожу, когда узнаю больше об окружающем меня мире. А то наделаю глупостей по банальной незнанке — разгребайся потом.

— Слышь, дядь? — окликнул меня какой-то детский голос, выдергивая из размышлений — рядом нарисовался чумазый пацан лет семи. — А куда Карась с Абреком из будки сапожника подевались? — не мудрствуя лукаво, бухнул он, залихватски сплюнув в талый снег сквозь дыру отсутствующего зуба.

— А ты с какой целью интересуешься, малец? — Остановился я рядом с пацаненком.

— Так это, дядь, — выразительно шмыгнул носом мелкий, — наша шобла на районе под Карасем ходит. Он тут у нас король шпаны.

— А ты из беспризорников, выходит? — догадался я, оценив ветхий прикид пацана. — Дань Карасю носите?

— А кабы и так… — Пожал плечами мальчишка, запустив под шапку грязную пятерню и принимаясь ожесточенно чесаться. Вши, не иначе. — Выживать как-то надо, дядь, — вполне по-взрослому ответил он мне. — А если Карасю дань не занесем — так он и попрошайничать на районе не даст. А без этого — только зубы на полку сложить, да и помереть останется!

— И что, много подают? — поинтересовался я.

— Так сердобольных хватает, дядь. И ваще есть и другие варианты… — уклончиво ответил шкет, а я понял, что и воровством эта компания малолеток тоже не брезгует.

Но этих ребят еще можно попытаться спасти, перевоспитать, поставить на путь истинный, пока из не выросли чудовища, подобные Карасю, Композитору или Балабасу, для которых человека замочить — что высморкаться.

— Тебя как зовут, мелкий? — поинтересовался я у мальчишки.

— Так и зовут — Малек, — отозвался беспризорник, деловито уперев руки в боки.

— А я не погоняло спрашивал, — качнул я головой. — Имя у тебя имеется? Нормальное, как у всех советских граждан?

— Да кто его знает, — пожал плечами Малек, — может и было кады. Только я не помню, и братва тоже не в курсах, я к ним не так давно прибился. А до этого с другой кодлой хороводил, взрослой. Но там пахан был двинутый, постоянно меня пиз.ил, вот я от них и нарезал в Ростове…

— Так ты ростовчанин, выходит? И в оккупации был? — О! Еще воспоминание выскочило! Откуда-то же я про оккупацию фрицами Ростова знаю? Может, действительно со временем все вспомнить смогу?

— Не-а, не из Ростова я, дядь — мотнул головой пацан, — а откуда не помню. — Но фрицев видел, не без этого… При них тоже побирался. Некоторые малахольные даже слезу пускали, когда я для них песенку жалостливую пел.

— Песенку? — Удивленно приподнял я одну бровь.

— Ausdem stillen Raume, — тоненько затянул пацанчик по-немецки.

- Aus der ErdeGrund…

Да это же Лили Марлен[1]! — неожиданно узнал я «знакомые» строчки, а пацан продолжал свою немецкую «слезодавилку»:

— Hebt mich wie im Traume

Dein verliebter Mund.

Wenn sich die spten Nebel dreh’n,

Werd' ich bei der Laterne steh’n

Wie einst, Lili Marleen.

Wie einst, Lili Marleen.

А в моей голове сам собой «оформился» перевод последнего куплета этой весьма известной песни:

'Что за наважденье —

Из земли сырой

Губ твоих веленьем

Я встаю живой.

В дымке вечерняя заря,

И я опять у фонаря —

Как встарь, Лили Марлен.

С тобой, Лили Марлен'.

А память продолжала выкидывать фортели — я «вспомнил» даже издевательский вариант англичан на тему «Лили Марлен», написанный так же по-немецки для психологической обработки фрицев в сорок третьем. В переводе он звучал примерно так:

'Может быть, ты погибнешь в России,

Может быть — в Африке,

Где-нибудь ты точно погибнешь —

Этого хочет твой фюрер.

А если мы все же снова увидимся,

Лучше бы нашему фонарю стоять

В другой Германии!

Твоя Лили Марлен'…

Как же много воспоминаний (а вот своих или чужих — это уже другой вопрос) принесла мне всего лишь одна песня, исполненная на немецком языке бездомным пацаном-попрошайкой. И сколько всего мне еще предстоит выудить из темных и бездонных подвалов моей памяти?

— Дядь, а дядь? — Тряхнул меня за рукав Малек. — Тебя чего, тоже на слезу пробило? По-фашистски шпрехать могешь?

— Я-я, натюрлих! — Вылетело из меня на автомате.

А немецким-то я все-таки тоже владею! Хотя, если логически подумать, разведка и диверсионная деятельность в тылу врага, как бы обязывают к знанию языка. Это уже, наверное, чисто мой «багаж знаний», а не тот, другой… Который больше на шизу похож.

— Вижу, тоже шпрехаешь, — довольно улыбнулся пацан. — На фронте наблатыкался?

— Ну, а где же еще, по-твоему? — Потрепал я его по плешивой шапке-ушанке. — А ты, оказывается, настоящий талант, Малек! Вона, как с песней завернул! Теперь понимаю, чем ты из фрицев слезу выдавливал…

— И не только слезу, дядя! — с гордостью ответил Малек. — Еду, шоколадки, а порой даже и рейхсмарки в шапку совали, морды немецкие! Одним словом, при фрицах с голодухи ноги не протянул, и теперь не помру! — вполне оптимистически заявил шкет.

— А может, ну его — такую жизнь? — спросил я пацана. — Давай, я тебя в детский дом отведу. Там и кормят, и одевают. Да и учиться тебе надо, пацан, если плохо кончить не хочешь…

— Да ты сдурел, дядя! — фыркнул Малек. — Какой, нахрен, детдом? Я — птица вольная! Сегодня здесь, а завтра там!

— Ну, как знаешь… Но, если вдруг желание появится, найди меня — помогу.

— Заметано, дядь, — произнес мальчишка. — А сейчас не поможешь чем? Хоть жратвой, хоть денюжкой. А?

— Увы, Малек, сам на мели, — не стал я скрывать. — Никакой даже самой завалящей копеечки в кармане нет.

— У-у-у! — недовольно наморщил нос беспризорник. — А еще меня уму-разуму учишь. Таки где Карась-то, дядя? — Вновь вспомнил пацан с чего начинался наш разговор.

— За Карася своего можешь забыть — не увидишь его больше, — сообщил я мальцу. — Завязать он решил, и вообще из города уехал. Далеко… на севера… И кореша своего с собой прихватил. Абрека.

— Мусора, что ль, их повязали? — По-своему понял мои слова беспризорник.

— Ну, типа того, — уклончиво ответил я.

— Не-е-е, — протянул он, — че-то ты свистишь, дядя! Ни воронка, ни легашей не было!

— Но их ты больше точно не увидишь. Гарантию даю, — заверил я беспризорника. — Убыли они… На вечное поселение…

— Так это… — Вновь почесал нечесаные вихры под шапкой Малек. — Что ли долю в общак седни можно не заносить? Раз собирать некому?

— Можно, — подтвердил я. — Гуляй, рванина!

— Ребя, живем! — обернувшись к кучке таких же малолетник беспризорников, настороженно выглядывающих из-за большой афиши кинотеатра, крикнул Малек. — Карася и Абрека повязали! Ну, всё, дядь, наше вам с кисточкой!

— А ты, Малек, насчет детдома подумай… — произнес я напоследок. — А то профукаешь свою жизнь, как Карась с Абреком!

— Ой, дядь, не учи ученого! — выдал Малек, срываясь с места.

Я с грустью посмотрел ему вслед. Ведь сколько еще таких вот пацанов бродят неприкаянным по просторам нашей необъятной Родины, попрошайничая, воруя, хулиганя, пополняя ряды банд и, в конце концов, попадая за решетку? А то и просто отдавая Богу душу за ни за медный грошик? Но как с этим справиться, я, откровенно сказать, и не представлял вовсе. Я ж не Макаренко[2] какой…

Интересно, а кто этот Макаренко, чья фамилия, словно чертик из коробочки выскочила из моей утраченной памяти? А вот этого я, как ни пыжился, вспомнить не смог. Махнув рукой на неудавшуюся попытку воспоминаний, я продолжил неспешную дорогу к дому, продолжая одним глазом следить за кучкой беспризорной пацанвы, с которой смешался и знакомый мне Малек.

Пацаны о чем-то увлеченно спорили, стоя рядом с кассой кинотеатра, в котором, судя по вывеске, прокатывали картину «Иван Никулин — русский матрос». Наконец, беспризорники о чем-то явно сговорившись, окружили окошко кассира, протягивая выцыганенную о прохожих мелочь. Понятно, в киношку намылились, догадался я. И это притом, что особо сытым никто из ребят не выглядел. Вот она, волшебная сила искусства! Не хлебом единым, как говорится…

Остаток пути прошел без каких-либо происшествий. Я дошлепал до стандартного серого двухэтажного дома, которые позже назовут «сталинками», что в отличие от «хрущевок»… Стоп! Опять началось? Откуда в очередной раз вылезло это «позже»? Может быть, действительно наведаться к Мозголому, адрес которого мне всучил Медик Рыжов?

Похоже, что придется. Может быть, он сумеет навести у меня в черепушке относительный порядок. Иначе, этот раздрай в голове окончательно сведет меня с ума. А там и до смирительной рубашки и «желтого дома» рукой подать. А я не хочу! Я могу еще много пользы принести своей стране и советскому обществу! Причем я в этом абсолютно уверен. Вот, не знаю, почему, но это именно так…

Зайдя в подъезд, я прошел по темному коридору, освещенному одной тусклой лампочкой до своей комнаты в коммуналке, где мы проживали вместе с сестрой. Вынув из кармана ключ, переданный мне капитаном Заварзиным (сестренка не забыла оставить, убегая на работу), я содрал бумажную «пломбу», опечатывающую место преступления, и прошел внутрь.

Да уж, разгром внутри был знатный: засохшая кровь, грязища на полу, нанесенная со двора товарищами из органов, понятыми и прочими зеваками, норовящими сунуть нос в каждую щель. Центральное отопление в доме отсутствовало. Да еще кто-то, уходя, позабыл закрыть форточку, и в комнате было довольно зябко.

Но это, наоборот, было хорошо — иначе кровь, как моя, так и ликвидированных мною бандитов могла бы протухнуть. А вывести этот запах смерти и разложения, можете мне поверить, не так уж и просто. Уж я-то знаком с ним не понаслышке — на фронте с первого дня войны… Ага, вот и еще кусочек «пазла» сложился. Память, пусть медленно, но восстанавливается!

Первым делом я растопил небольшую буржуйку, стоявшую у единственного окна, с трубой, высунутой за окошко. Рядом с печкой обнаружилась небольшая поленница, спички и старая мятая газета для растопки. Тут же лежал и маленький «туристический» топорик, которым я принялся щепить одно из полешков.

Топорик оказался тупым, как пробка, поэтому пришлось немного помучиться, поскольку точильный камень мне обнаружить не удалось.

Растопив, наконец, буржуйку, я набрал воды в обнаруженный под моей кроватью оцинкованный таз и поставил его на печку — пусть греется. Отмывать кровь и грязь теплой водой куда приятнее, чем ледяной и сводящей пальцы от холода.

Пока вода грелась, я соскреб с половиц наплывы загустевшей крови тупым лезвием топора. А после принялся собирать в кучу задубевшие от той же крови постельные принадлежности. Связав белье в один большой узел, я поставил тюк в угол — замочить, а после стирать постельное было попросту не в чем. Тазик имелся всего лишь один.

Где-то к полудню я успел дочиста оттереть наше маленькое жилище и присел «перекурить». Не знаю, курил ли я ранее, но мне, отчего-то, неимоверно захотелось попускать терпкий дым в потолок. К тому же, натруженная, пусть и не тяжелой, но, все таки, какой-никакой, а нагрузкой, вновь начала сбоить левая половина тела — нога с рукой. Да и вообще — ныли все мышцы. Видимо, сказывалось длительное время, проведенное в полнойнеподвижности — мышцы атрофировались.

Неожиданно незапертая дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась румяная от легкого морозца Аленка с тряпичной сумкой в руках.

— Привет, братишка! — задорно крикнула она мне. — А я к Трофиму Павловичу забежала, а он говорит, ты домой ушел.

Я внимательно взглянул на вновь обретенную сестричку, которую так и не вспомнил, но принял её заявления о нашем родстве, как данность. Зря я, оказывается, за нее переживал. Она оказалась крепким орешком, и уже вполне оправилась от выпавших на её долю суровых испытаний. По крайней мере, виду не показала, что ей неприятно находиться в нашей комнате.

— Привет, сестренка! Рад тебя видеть! — в тон ей ответил я, радостно улыбнувшись. И не соврал ведь нисколько — мне действительно было приятно её видеть. — Ты чего не на работе?

— Отпустили меня сегодня пораньше, — сообщила девушка. — После того, как узнали о том, что произошло. Знаешь, как все обрадовались, что ты в себя пришел? Ты даже не представляешь… — продолжала тараторить она, скинув старенькое пальтишко. — Ой, чего это я все тарахчу? — опомнилась сестренка. — Я же тебе покушать принесла! Ты ведь голодный совсем, а дома — шаром кати! Да и денег у тебя нет, и талонов на продукты тоже, — вновь зачастила она, поставив сумку на стол. — Мне девчоки из заводской столовки собрали немного… — Она поставила передо мной маленькую железную кастрюльку, накрытую полотенцем. — Ты кушай, покуда не остыло!

— А ты? — спросил я, чувствуя, как от запаха еды в животе предательски заурчало.

— А я уже пообедала, — сообщила она мне. — А вот чаю вместе попьем! Мне в столовой поварихи даже булочку сдобную выдали! — похвасталась она, поднимая крышку с кастрюльки и протягивая мне оловянную ложку. — Ешь, Момошка! Ешь, родной!

— Спасибки! — только что и сумел произнести я, набрасываясь на еду.

Гостинцем из заводской столовки оказалась разваристая перловая каша, сдобренная растительным маслом. Но и эта неказистая еда зашла «на ура» — я едва слюной не подавился, так мне хотелось есть. Выздоравливающий организм требовал пополнения «строительного материала», чтобы хоть немного восполнить массу, потерянную за месяцы болезни.

Не прошло и пяти минут, как я уже шкрябал ложкой по донышку кастрюльки, старясь не оставлять ни одной крупинки. Была бы возможность, я бы и саму кастрюльку бы вылизал, да вот только так изловчиться у меня не вышло.

— Уф! — произнес я, сыто отдуваясь. — Вот теперь можно и почаевничать…

[1] «Лили́ Марле́н» (нем. Lili Marleen) — песня Норберта Шульце на слова Ганса Ляйпа. Написана в 1938-ом году. Пользовалась популярностью во время Второй мировой войны как у солдат вермахта, так и у солдат антигитлеровской коалиции. https://www.youtube.com/watch?v=eZzs-aXIEYQ&t=181s

[2]Антон Семёнович Макаренко — советский педагог и писатель. Выдающиеся достижения в области воспитания и перевоспитания молодёжи (как из числа бывших беспризорников, так и из семей), подготовки к её дальнейшей успешной социализации, выдвинули А. С. Макаренко в число известных деятелей русской и мировой культуры и педагогики.

Глава 9

Чай, заваренный Аленкой, оказался неимоверно вкусным и душистым, не хуже, чем у товарища капитана. Ну, либо совсем я забыл вкус чая, и мне теперь, что ни дай — все зайдет «на ура».

— Это Петр Саныч — наш начальник участка угостил! — произнесла сестренка. — Люди у нас на заводе очень хорошие! Особенно в моей бригаде! — похвалилась она. — Отзывчивые! Мы все прямо как одна семья! За время войны, знаешь, Мамошка, всякое бывало… Но, если помощь какая нужна была — никто никогда не отказывал, даже если самим туго приходилось… — Девушка отчего-то расчувствовалась и зашмыгала носом.

— Ну-ка, что опять за сырость развела⁈ — шуточно прикрикнул я на сестричку. — Радоваться надо — фрица победили! А я ведь только вчера об этом узнал… Давай-ка, за Победу! — Я поднял стакан с чаем, и мы с Аленкой громко чокнулись краями стеклянной посуды.

— За Победу! — С радостью поддержала она мой безалкогольный тост, тут же забыв о печали.

А дальше мы с наслаждением смаковали свежезаваренный чай и отламывали по маленькому кусочку от сдобной булки, что вручили сестренке сердобольные тетки из столовой. А булка оказалась и не такой уж и маленькой — к окончанию чаепития я, наконец-то, почувствовал себя сытым.

Ну, почти сытым, если уж начистоту. Так-то я сожрать и в два раза больше сумею. Только потом меня, наверное, в штопор завернет — желудок-то совсем от грубой пищи отвык. Сестренка меня весь этот год только перетертым кормила, как какого-то грудничка.

— Мамошка, а ты у меня молодец! — Не поскупилась на похвалу Аленка. — Комната наша прямо блестит! Как ты себя чувствуешь? Я ведь до сих пор поверить не могу, что ты… ты… — В её глазах вновь блеснули слезинки, и она кинулась мне на шею. — Ты же у меня один остался… Никого больше… из родных…

Я, как мог, утешал рыдающую сестру, хоть и вообще не умел этого делать. Выходило неуклюже, но, в конце концов, она успокоилась. Это все нервное напряжение последних дней давало о себе знать. Но держалась она все равно замечательно. А немного слез для женщин бывает даже полезно. Нельзя всё в себе держать, иногда и поплакать полезно для психического здоровья. Да и мужикам тоже иногда не грех…

Кстати, вот эти мысленные рассуждения тоже были для меня весьма и весьма необычны и несвойственны. Так, думаю, могли рассуждать только умудренные жизненным опытом старики, а не крепкие здоровые мужики, к которым я себя однозначно относил. Ну, я, может, и не совсем здоровый… Однако, я надеялся, что это дело поправимое. К тому же сегодня я управлялся с онемевшими конечностями куда ловчее, чем днем ранее.

Да и тактильные ощущения постепенно возвращались. Так что надежда на полное восстановление моей физической кондиции присутствовала и немалая. Еще бы память поскорее восстановилась… Только моя, нормальная, а не та, пугающая до нервных колик, которая меня может только до психушки довести.

— Что дальше делать думаешь, братишка? — поинтересовалась девушка.

— Сегодня, или вообще? — уточнил я.

— Сегодня отдыхай уже! — отмахнулась от меня Аленка. — Ты и так тут все до чиста отдраил! Осталось только с бельем разобраться… Но сама его постирать я не смогу — замочить хотя бы для начала, а у нас не в чем. Придется тете Зине из дома напротив отнести, она как раз прачка…

— Так давай отнесу, — предложил я. — Мне побольше двигаться надо, чтобы побыстрее восстановиться…

— Но и перенапрягаться не стоит! — возразила Аленка. — Пока ты без сознания в госпитале валялся, я Трофима Павловича обо всем обстоятельно расспросила, — сообщила она мне. — Нагрузка, но посильная и щадящая!

— Слушаюсь, майн женераль! — Я шуточно козырнул, приставив два пальца к виску. — Вот белье отнесу, и буду отдыхать… Хотя, — неожиданно вспомнил я, что хотел заглянуть к Мозголому, которого мне присоветовал Рыжов, — прогуляюсь лучше, чтобы время зря не терять. Аленка, глянь, где это находится? — И я протянул листок с адресом сестре.

— А, знаю где это! — произнесла она, с трудом разобрав трудночитаемые каракули Рыжова, обычные практически для всех врачей. — Тут рядом совсем — в частном секторе… Белье понесем, я тебе на улице покажу, как добраться.

— А как этого дедушку-Мозголома зовут? — спросил я. — А то такой почерк ни вжись не разберу!

— Вячеслав Вячеславович Райнгольд, — прищурившись, прочитала Аленка. — Запомнил?

— Запомнил, — кивнул я. — Ну что, пойдем?

Я вышел из-за стола, накинул на плечи шинель и подхватил с пола узел с бельем. Занести его прачке не потребовало много времени. Я подождал во дворе, пока Аленка договорится с дородной неулыбчивой теткой о стоимости постирочных услуг, после чего выслушал указания сестренки и отправился по указанному в записке адресу.

Идти действительно оказалось недалеко. Буквально через километр дорога резко вильнула в сторону, уходя в «хаос» рубленных деревянных домов, яблоневых садов и засыпанных снегом огородов.

Пока я месил сапогами талый снег, постепенно превращающий раскисшую враз грунтовую дорогу в непролазную грязь, я думал о сестре. Как она вообще умудрялась всё вывозить на своих хрупких плечах? Одновременно вкалывать по десять-двенадцать часов на заводе и заботиться обо мне — лежачем инвалиде? Кормить с ложечки протертой пищей? Обстирывать? А с лежачими, как раз это и является едва ли не основной проблемой, памперсов-то пока еще не придумали…

Памперсов? Это еще что за хрень такая? Едва только в голове оформился этот вопрос, как я тут же понял, что знаю, о чем «идет речь». Это такие трусы-подгузники, которые не выпускают влагу наружу, впитывая её специальным наполнением. Очень удобный предмет обихода для младенцев, но и для взрослых инвалидов не менее необходимая вещь!

Но, черт возьми, откуда я все это знаю? В голове вновь потихоньку начала нарастать болезненная пульсация. Чтобы её погасить, я постарался не думать о несуществующих памперсах, и вообще не думать ни о чем таком… Не думать! Не думать! Не думать! — Хлюпал я по стылой жиже начинающими промокать сапогами в том же «хромом» ритме — рубль двадцать, рубль двадцать, рубль двадцать.

И это, как ни странно, помогло. Я постарался полностью очистить голову от всех мыслей. Не только от тех — странных и пугающих, но даже и от своих, типа: «что делать?» и «как жить дальше?» Этакая медитация на ходу…

Вот, кстати, еще то словечко — медитация… Прочь из моей башки! Не до тебя сейчас!

«Я спокоен! Я спокоен! Я спокоен!» — мысленно твердил я в такт шагам, разбрызгивая мокрый снег.

Боль утихла, голова «прошла», а я так «увлекся» этим простым процессом, что едва не прошлепал мимо нужного мне дома. И если бы он не выделялся на общем фоне, то я бы явно прошлепал мимо него. Но, если основная масса домишек частного сектора Марьиной рощи были обычными крестьянскими хибарами с маленькими подворьями, причем, прилепленные друг к другу как попало, то это строение раньше было явно барским особняком.

Нет-нет, это не было огромным имением с каменными дворцами и кирпичными стенами, просто ухоженный и не очень большой одноэтажный особнячок в стиле «ампир» с четырьмя колоннами на высоком крыльце и резными изображениями на капителях. Всё — сам дом, и колонны, и «лепнина»: изображения головы Горгоны, пегасы, гирлянды, рога изобилия — тоже были сделаны из дерева.

Этот, во всех смыслах примечательный «буржуйский» особнячок, окруженный небольшим заснеженным садом, располагался за самой обычной оградой из крашенного штакетника.

И самое интересное, что если остальные домишки прямо-таки «липли» друг к другу — забор в забор, то территорию этого «домохозяйства» отделяла от основных строений настоящая «полоса отчуждения». На глаз — метров двадцати, не меньше. И выходило так, что стоял этот примечательный во всех смыслах домишко обособленно от всех остальных. Словно остальные хибары боялись к нему приближаться.

Я вынул из кармана бумажку и сверился с адресом. Да, это, как раз тот самый дом, в котором и проживал необходимый мне специалист-Мозголом. Единственный, как утверждал капитан Заварзин, на всю Марьину рощу. Что ж, пришло время мне с ним познакомиться поближе.

Я подошел к забору и остановился перед калиткой.

— Хозяева⁈ Есть дома кто-нибудь⁈ — громко крикнул я, нарывая все еще саднившее горло.

Заходить без приглашения мне, отчего-то, не хотелось. Предчувствие, что ли, какое-то не давало мне отворить калитку и переступить за ограду. Словно кто-то незримый нашептывал мне в ухо: а оно тебе надо? Уходи, родной — целее будешь!

Я мотнул головой, пытаясь избавиться от этого неявного предупреждения. Или, наоборот, явного? Ведь, если подумать, хозяин этого красивого домика проживал в самом, что ни на есть, криминальном районе Москвы.

Но ведь в Марьиной роще так было не всегда, — неожиданно и абсолютно не вовремя «вспомнил» я. Вообще-то, первоначальную славу Марьиной роще создавали не уголовники, а всевозможные праздники и народные гулянья. А в хорошую погоду привлекали сюда на отдых москвичей разного положения и достатка.

Бывал тут и Василий Андреевич Жуковский[1], написавший одноимённую романтическую повесть, стилизованную под старинное предание и никакого отношения к «лихой» репутации места не имеющей. Да и иных известных литераторов здесь отметилось немало.

Особо же отмечали в этих местах Семик — старинный праздник, пришедший из языческого календаря; в этот день на седьмой четверг после Пасхи поминали усопших. Делать это полагалось широко и разгульно, отчего обычно приключалось всяческое разнузданное веселье, доходившее в иные годы до кулачных боёв «стенка на стенку».

Бандитское же прошлое Марьиной рощи, по одной из версий, восходит к девушке Марье, полюбившей атамана разбойничьей шайки Илью, бывшего крепостного лакея. Она ушла с ним в лес, где ярко проявились её таланты знахарки, прославившие подругу атамана на всю округу. Другая версия уже саму Марью делает разбойничьей атаманшей.

Однако, старинные легенды — старинными легендами, но свою бандитскую репутацию Марьина Роща приобрела только в конце 19-го века, и вряд ли под влиянием фольклора; причина была куда прозаичнее, и имя ей — индустриализация. Промышленный переворот в России привёл к бурному росту городов, и Москва с десятками крупных и сотнями мелких фабрик, как в городской черте, так и за её пределами, была одним из лидеров этого процесса.

Село Марьино ещё со времён графов Шереметевых было населено ремесленниками, а теперь ему сам бог велел превратиться в растущую как на дрожжах фабричную окраину. За 15-ть лет прирост населения — в 4 раза! Разумеется, большинство рабочих с окрестных фабрик снимали со своими семьями даже не комнаты — углы за занавеской. Понятно, что в таких условиях сюда тянулся люд не только рабочий, но и уголовный.

В такой обстановке бок о бок с ремесленниками традиционных занятий в Марьиной роще процветали и предприятия напрочь нелегальные. Ясно, что поселились они здесь ещё «до Советов». Большим спросом пользовались, благодаря близости Сухаревского и Минаевского рынков, перешивка и перелицовка краденой одежды.

«Экипажное заведение» предоставляло бандитам рысаков. Вовсю торговали самогоном — что в годы винной монополии, что в период «сухого закона». Девочки, промышлявшие на Тверской, тоже любили селиться здесь — экономно и добираться недалеко. «Дома» они, правда, не «работали», но время любили проводить шумно и весело.

Короче: нет жизни проще, чем в Марьиной роще…

Тот поток информации, свалившийся на меня, был куда обширнее, чем я смог охватить за те несколько мгновений, что стоял у калитки. Однако, неожиданно прозвучавший в моей голове «голос», резко его оборвал:

«Заходи! Гостем будешь!»

Я крутанул головой в поисках говорившего, не разобрав поначалу, что никаких слов вслух произнесено не было. Но вновь прозвучавший в моей голове голос, исправил эту оплошность:

«Не трать попусту мое время, Мамонт Иванович! Забыл, к кому „в гости“ пришел?»

Точно! Он же Мозголом! — Наконец-то пришло понимание, как он все это делает. Ведь я, не так уж и давно, подобным же образом сумел «разглядеть» всю подноготную в головах бандитов, завалившихся в будку сапожника.

После этого я решительно распахнул калитку и пересек небольшой дворик, заботливо очищенный от снега и льда. Похоже, что тутошний Мозголом не брезгует пользоваться прислугой. Сомневаюсь, чтобы он сам махал лопатой, расчищая двор от завалов снега.

Я поднялся на высокое крыльцо особнячка, где под широким портиком, поддерживаемым белоснежными колоннами, было организована этакая летняя веранда. Некогда шикарная плетеная мебель из ротанга в ожидании теплых деньков была аккуратно составлена в углу веранды и накрыта непромокаемой тканью.

Едва я протянул руку, чтобы постучать, дверь распахнулась. На пороге возник пожилой, но все еще крепкий и могучий мужик кавказской национальности, заросший почти до самых глаз разбойничьей черной бородой, однако, в связи с возрастом, еще и основательно побитой сединой.

Голова кавказца была тщательно выбрита, аж до зеркального блеска. Облаченный в черную черкеску — традиционный наряд горцев, с хорошо узнаваемым элементом этого платья — специальные карманчики для пороха с газырями, «привратник» Мозголома выглядел очень и очень сурово и представительно.

— Э-э-э, нэ стой, генацвале! — грудным низким голосом прогудел кавказец. — Совсэм дом выстудишь! А с дровами и углем проблэмы сэйчас! Проходи — хозяын ждет!

Я шагнул в натопленное помещение, а пожилой горец стремительно закрыл за мной дверь. Ну, насчет нехватки дров он, конечно, приврал — жара в особняке стояла неимоверная. Так что я сразу упрел даже в своей не слишком-то и теплой шинельке — на дровах здесь не очень-то и экономили.

Показав, куда повесить шинель, кавказец заставил меня основательно вытереть заляпанные грязью сапоги и повел куда-то вглубь дома.

— Хозяын ждет тэбя в кабынэтэ, — произнес он, вышагивая передо мной. Под его могучей фигурой жалобно поскрипывали старые рассохшиеся половицы. — Старый он… очэн… Поэтому: громко нэ говорить, нэ нэрвировать, нэ злить, — наставлял меня, по всей видимости, личный ординарец старого Силовика-Мозголома.

Хотя, если судить по возрасту, то он — самый натуральный Сенька — Осененный божественной благодатью. Ибо никаких Силовиков до Восстания рабочей черни и подлого люда вообще не существовало. А всех Магов на Руси традиционно обзывали Осененными-Сеньками.

Особняк изнутри тоже оказался неплох — солидная резная мебель, ковры, картины. Однако, ремонта эти стены давно не видели: кое-где растрескалась и облупилась штукатурка, отклеились обои и облезла краска. Да и богатые ковры, если приглядеться, местами оказались основательно вышарканы.

Самое интересное, что хозяина этого немалого особнячка после Восстания никто так и не «раскулачил». Ведь большинство подобных особняков после семнадцатого года были экспроприированы у буржуйского элемента и заселены «черной костью» с основательным уплотнением.

— А попробовали бы они меня уплотнить! — раздался немощный каркающий голос, но уже не у меня в голове, а в реальности, когда дородный абрек распахнул дверь в кабинет. — Всем бы мозги вскипятил к е. ени матери!

[1] Василий Андреевич Жуковский (1783 −1852) — русский поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии, автор элегий, посланий, песен, романсов, баллад и эпических произведений. Также известен как переводчик поэзии и прозы, литературный критик и педагог. В 1817—1841 годах учитель русского языка великой княгини, а затем императрицы Александры Фёдоровны и наставник цесаревича Александра Николаевича. Тайный советник (1841). Автор слов государственного гимна Российской империи «Боже, Царя храни!».

Глава 10

Я медленно прошел в кабинет и уставился на ссохшегося старика, восседающего в глубоком кресле-качалке напротив растопленного камина. Несмотря на жару — в кабинете царила, ну, прям настоящая Африка, старикан зябко кутался в толстый клетчатый плед. А у меня по спине, едва я переступил порог кабинета, сразу же побежали горячие струйки пота.

— Ибрагимка! — недовольно каркнул старикан. — Дверь закрой — сквозит! И чаю мне горячего принеси! Хоть согреюсь немного…

— Понял, хозяын! — Мгновенно среагировал абрек, схватившись своей лапищей за распахнутую настежь дверь.

— И этому… — Старикан смерил меня взглядом блеклых глаз, радужка которых выцвела настолько, что уже была практически неотличима от белка. — Мамонту… тоже захвати. И к чаю там еще чего возьми, а то его голодные эманации мою застарелую язву опять разбередят…

— Сдэлаю в лючшэм видэ, кыняз! — Отступив спиной вперед в коридор, Ибрагим прикрыл за собой дверь.

Я же, пока Райнгольд отдавал приказания своему слуге, успел хорошенько рассмотреть старого Сеньку. Даже на первый взгляд Мозголом выглядел немощным стариком, а когда я пригляделся к нему повнимательнее, то понял, что, скорее всего, ошибся с возрастом — он был куда старше, чем я предполагал.

Сухая пергаментная кожа, разукрашенная старческими пигментными пятнами разнообразных форм и размеров, обтягивала абсолютно лысый череп Мага. Такая же шелушащаяся и обезвоженная кожа покрывала и его исхудавшие черты лица и заострившийся нос. При всем, при этом — дряблой кожи и морщин у него практически не осталось — всем своим видом он напоминал египетскую мумию с солидной тысячелетней выдержкой.

Еще бы знать, откуда я в курсе, как выглядят египетские мумии, ведь я их никогда «вживую» не видел.

— Что, краше в гроб кладут? А, Мамонт? — произнес старик, и сипло рассмеялся. Его надсадный смех в этот момент был похож на агонию умирающего. — Это ты верно заметил, что я сейчас на египетскую мумию смахиваю (он что, мои мысли читает?). Знавал я одного английского лорда… Э-э-э… — Старикан задумался, явно чего-то вспоминая. — Карнарвон его фамилия! — наконец довольно произнес он. — Так вот, он от этих самых мумий был совершенно без ума. Отчего и смерь свою, безвременную, принял. Древние Осененные куда как крепче нашего с Магией обращаться умели.

— Это не тот самый Джордж-Герберт Карнарвон, что в двадцать третьем вместе с египтологом Картером гробницу Тутанхамона откопали? — неожиданно для самого себя уточнил я. — А потом, якобы, чуть не вся экспедиция отдала Богу души от какого-то там проклятия?

— Похвальная осведомленность, юноша! — одобрительно каркнул Райнгольд. — Только не от «какого-то там проклятия», — передразнил он меня, — а от самого натурального Проклятия фараонов — оно настигает того, кто прикасался к могилам царских особ Древнего Египта и их мумиям. Очень специфическое Проклятие… Но оно куда проще и безобиднее, чем то, что ввергло Россию в последнюю Мировую войну.

— Это вы о вскрытии могилы Тамерлана в сорок первом? — И откуда из меня это лезет?

— Ну, что ж, юноша, — старик поерзал в своем кресле, — вижу, что вы весьма образованный человек, а не чернь от сохи. С вами весьма приятно общаться. Присаживайтесь. — Он указал мне на свободное кресло, стоявшее так же у камина, отделённое от кресла хозяина лишь низеньким столиком. — Что же вас привело ко мне, почти столетнему ветхому старику?

— Вам сто лет, Вячеслав Вячеславович? — удивился я, посчитав старикана на десяток-другой лет моложе.

— Мне девяносто три, — с гордостью и какой-то бравадой ответил Райнгольд. — Боюсь, что до сотни мне не дотянуть — моя Жизненная Сила на исходе. Я это чувствую…

Входная дверь распахнулась, и на пороге появился Ибрагим с подносом, на котором исходили паром две большие чашки чая, стоявшие на фарфоровых блюдцах. А в большой плетеной «вазочке», обнаружившейся на том же подносе, были с горкой навалены всевозможные вкусности: баранки, пряники и печенье.

Помимо этого, дородный кавказец поставил на маленький столик рядом мной еще и пару розеток с каким-то ягодным вареньем. Напротив хозяина Ибрагим расположил только чашку с горячим чаем.

— Вы кушайте-кушайте, молодой человек, — проскрипел Мозголом, — а то ваши голодные «инстинкты» мешают мне сосредоточиться… Зудят, как несносные комары у самого уха!

— Ну… раз вы настаиваете… — Пожал я плечами, протягивая руки к плетеной вазочке.

— Нет, я не настаиваю, я вам напрямую говорю — набейте уже поскорее ваш ненасытный желудок! Иначе, у меня опять язва разыграется! Я очень тонко чувствую и переживаю такие моменты, словно сам голоден… И это вызывает необоснованное выделение желудочного сока, а у меня, как я уже говорил — язва…

— А почему же вы её не залечите, Вячеслав Вячеславович? — поинтересовался я, загребая из вазы одну из баранок. — Трофим Павлович, который меня к вам и прислал, по-моему, очень квалифицированный Медик-Силовик.

— А как вы думаете, молодой человек, отчего, по-вашему, я столько протянул? — Взглянул на меня своими блеклыми глазами Райнгольд. — Только оттого, что меня постоянно пользует Целительским Талантом милейший Трофим Павлович. Язву-то он закрывает, но проходит немного времени, и она открывается вновь. Причем, с каждым разом промежуток лечения становится все короче и короче. Что поделать, — развел он руками, — возраст… А в связи с тем, что свободный поток Силы сегодня весьма нестабилен — накопить достаточное количество Энергии на излечение не всегда удается. Даже мне — Осененному с весьма неплохим Источником и внушительным Резервом, которому в свое время завидовали очень и очень многие влиятельные люди Империи…

— Понимаю. — Кивнул я, проглотив большой кусок печатного пряника с медовой начинкой и запив его чаем. — Эликсира бессмертия пока еще не изобрел никто из Силовиков… — Опачки! Опять из меня это вылезло! Ну, откуда, скажите, выскочила информация об этом мифическом эликсире?

— Ну, молодой человек, — усмехнулся старик, — я бы, на вашем месте, не был бы так категоричен. В юности мне довелось ознакомиться с одним трактатом, происхождение которого приписывали перу алхимика Николя Фламеля[1], где, в числе прочего, описывались последствия его применения…

— Серьезно? — Я даже чаем поперхнулся от неожиданности. — Ведь Фламель жил в четырнадцатом веке, а до Эпохи Второго Обретения Силы еще целых четыреста лет! — Знания сами собой прибывали у меня в голове. Ни о каком Фламеле, ни о его эликсире бессмертия я, еще мгновение назад и не знал вовсе. И от чего же он тогда умер, если обладал подобным сокровищем? — задал я Райнгольду вполне закономерный вопрос.

— А кто его знает, умер он или нет? — с загадочной улыбкой отозвался старик между мелкими глотками горячего чая. — В его смерти много загадочного… Его могила в первоначальном захоронении в церкви Сен-Ля-Бушери оказалась пуста: ни его самого, ни тела похороненной там ранее жены. Хоть и поговаривали, что их тела были перенесены в катакомбы в Париже… Но, это мы уже отошли от основной темы, юноша: что же вас ко мне привело? Хотя, не рассказывайте, я уже и так знаю.

— Неужели это так просто, Вячеслав Вячеславович? — полюбопытствовал я, когда старик сам рассказал всю подноготную моего появления в его доме. — Читать в головах людей, словно в открытой книге?

— Без наличия Таланта, конечно, не обойтись — это основная составляющая ремесла Мозголома, — ответил Райнгольд, — но и соответствующее образование необходимо.

— А Ранг, мощность Источника и величина Резерва? — Раз уж выпала такая оказия, побеседовать со знающим человеком, так и надо ей воспользоваться с лихвой. — Разве не это главное?

— Вы знаете, молодой человек, не стоит превозносить урожденную величину Дара в этакий абсолют! — посоветовал мне умудренный годами Мозголом. — Все в мире развивается, крепнет и созревает, стоит лишь приложить соответствующие усилия в нужном направлении. Как атлет-гиревик, ежедневно укрепляющий свои мышцы упражнениями, берет с каждым разом все большие и большие веса̀, так и Осененный, целенаправленно работающий над своим Даром, неуклонно растет в Ранге день ото дня! И, может быть, его маленькие шаги и не видны сразу невооруженным глазом, но со временем они обязательно раскроются! Работайте над собой, юноша, и все у вас получится! Можете мне поверить, ведь при рождении мой Талант был очень и очень посредственным… — прикрыв глаза, вещал старый Сенька. — Но я трудился, подчас совершенно загоняя себя — и результат не замедлил проявиться.

— Действительно, — задумчиво произнес я, — и логично. Спасибо за науку, Вячеслав Вячеславович! — вежливо поблагодарил я князя, на которого даже при Советской власти никто не рискнул поднять руку.

— А вот это в корне неверное предположение! — Старик вновь каркающее рассмеялся, видимо, вновь прочитав мои последние мысли. — Пробовали поднять! На вилы! Да еще как пробовали! Но зубы-то быстро обломали! Опытный Мозголом с мощным и развитым Даром — это вам не фунт изюма! Но ведь и я против нынешней власти ничего не имел, хоть и потомственный князь. Особняк с усадьбой на Пречистенке я сам Моссовету отдал, и не только… Мне ведь для жизни много и не надо. Только этот загородный домик себе и оставил. Я Россию люблю, пусть и под Советами она… При Николашке Втором тоже порядка не было… А умереть на чужбине, юноша, я не хочу! Вот такой вот каприз! Хотя, может, вам пока этого и не понять…

— Это почему же, Вячеслав Вячеславович? — Отвлекся я от поедания очередной печеной плюшки.

— Вы еще слишком молоды, чтобы задумываться об этом, — ответил старик. — Хотя в вашей голове… — Он неожиданно замолчал, устремив на меня взгляд своих водянистых глаз. И только маленькие черные зрачки, словно острыми буравчиками ввинчивались в мой мозг. — Странно… Очень странно… — прокаркал он, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла-качалки, натянув свой клетчатый плед едва ли ни до самого носа.

— Что-то не так? — перестав жевать, спросил я старого аристократа.

— Все не так, юноша… — глухо ответил из-под пледа старик. — Вы думаете, я просто так завел разговор на отвлеченные темы? Про египетских мумий, Фламеля и остальную несущественную на данный момент ерунду?

— Ну, — пожал я плечами, — так сложился разговор…

— Вот это и отличает настоящего профессионала своего дела от в чем-то даже талантливых, но насквозь необразованных самоучек и дилетантов. Профессионал ничего не делает просто так! Каждое его действие должно непременно вести к желаемому результату. Вы ведь пришли ко мне за помощью? Не так ли, молодой человек?

— За помощью, — подтвердил я.

— Ну, я вам её и оказываю… Только вот случай у вас абсолютно неординарный… Даже не знаю, как нему подступиться! — признался он.

— В чем, собственно, проблема?

— Вы ведь хотели, чтобы я помог вам вернуть память? — уточнил старик.

— Ну, в общем, да… — Вновь кивнул я. — Меня ведь немец-Мозголом…

— Знаю, — прервал Райнгольд. — Результаты его воздействия на ваши нейронные связи для меня до сих пор, как на ладони. Да, они частично восстановились, но, отнюдь, не в том объеме, чтобы вы могли пребывать в полном сознании! Вы нарушаете целостность моей… да, что там моей — вы перечеркиваете мировую теорию Ментальных воздействий на организмы простецов и Одаренных! С такими разрушениями вот тут, — он постучал себя указательным пальцем по лбу, — вы должны молча лежать в кровати, вращать глазами, пускать слюни и испражняться под себя! Любая высшая нервная деятельность вам должна быть недоступна!

— Так оно и было, Вячеслав Вячеславович, — подтвердил я, — только до вчерашнего дня. А потом…

— Я видел в ваших воспоминаниях, что было потом, — вновь оборвал он меня. — А потом вы встали и прирезали троих ублюдков, что пытались снасильничать вашу сестру. И это после полугода пребывания в состоянии полнейшего овоща! Так не бывает, молодой человек! Можете поверить, старому и больному Мозгокруту, — по «старорежимному» обозвал он свою специализацию, — с огромным опытом. С такими повреждениями мозга — это невозможно в принципе!

— Но я же смог! — Наконец вставил я и свой «пятачок».

— В этом и проблема, — вздохнул Маг. — Если не трудно, юноша, подбросьте пару полешков в камин — меня что-то опять знобит, — попросил Райнгольд.

На этот раз я не стал ему возражать, хотя от жара в кабинете уже было не продохнуть — у меня даже гимнастерка потемнела под мышками и на груди. А вот старикан, похоже, мерз. Теперь мне стало понятно, отчего в особняке так натоплено. Я поворошил кочергой прогоревшие поленья в очаге и подбросил огню новой пищи.

— Спасибо! — произнес, поежившись, Райнгольд. — Старая кровь совсем не греет. Помру, видать, скоро… — просипел он. — Но вам, юноша, постараюсь помочь, если это, вообще в моих силах.

— Я весь во внимании, — вновь усевшись в удобное кресло, произнес я.

— Я тебя еще на походе к дому «прочитал», — неожиданно перешел на «ты» Рангольд. — Да там и «читать», в общем-то, нечего было — всей памяти чуть больше суток. Но странностей — хоть отбавляй. Я поэтому и к дому дал тебе подойти — интересно стало на тебя поближе взглянуть…

— А если бы интереса не возникло? — ради проформы поинтересовался я.

— А если бы интереса не возникло — то ты бы мимо дома прошел, не заметив. А после бы по деревне поплутал и убрался восвояси, — усмехнулся старик, показав мне свои кривые и желтые зубы, которые, несмотря на возраст у него имелись.

— А что, и так можно было?

— Хех, — кашлянул в сухой кулачок Райнгольд, — знаешь, сколько раз мимо моего дома после Восстания мужичье сиволапое, не в обиду тебе будь сказано, с вилами, пистолями, да трехлинейками бегало? По три раза на дню! И еще и удивлялись, дурни: как же так, стоял же здесь раньше домик этого буржуя, а теперь и нетути его? — И старик вновь надсадно забу̀хал в кулак — то ли смеялся, то ли просто кашлял.

— Здорово! — выдохнул я.

— Ерунда! — отмахнулся Мозголом. — Такое и простой Ангелок Начальной Ступени провернуть может. С большой толпой, правда, не совладает, но паре-тройке человек голову основательно заморочить запросто сможет. Так вот, с тобой вроде бы, на первый взгляд все просто казалось, — продолжил разъяснять мне причину своего профессионального интереса старик. — Но едва ты о сестре своей вспомнил, как она тебя обстирывала — в твоей куцей памяти словно бы «окно» какое-то открылось…

— Это вы о памперсах сейчас, Вячеслав Вячеславович? — догадался я, куда клонит князь. — Вы тоже это… «осознали»?

— И «осознал» и «увидел», — подтвердил старикан. — Я же в твою голову натурально залез — такова уж планида всех Мозгокрутов…

— Фух! — облегченно выдохнул я. — А то я уже подумал, что реально схожу с ума! Но если это «видели» двое — это ведь не помешательство?

— Нет, — мотнул лысой головой Райнгольд. — Ты не психический и, отнюдь, не идиот, — заверил он меня. — Ты вполне вменяем, насколько может быть вменяем обычный человек. Все мы не без тараканов в голове. А дальше в твою голову словно хлынул поток информации, которой там раньше не было — и быть не могло! Я уже говорил, что твой искалеченный мозг на такое не способен.

— А как же?..

— Пока загадка, — пожал закутанными в плед плечами старик. — Но я очень хочу в этом непременно разобраться. После этого я затеял с тобой разговор на отвлеченные темы, знаний о которых в твоей памяти тоже не было. Но едва в них возникала необходимость, вновь открывалось тоже самое «окно» и ответы чудесным образом появлялись! — довольно подытожил старый князь. — Только проблема возникает при открытии этого окна — тебя начинает терзать жуткая головная боль. Не так ли?

— Все так, — подтвердил я. — Я даже сознание временами теряю…

— Это нормально, просто твой мозг не может справиться с объемом постигаемой информации и прямо на глазах наращивает новые нейронные связи! Это немыслимо!

— Но сейчас отчего-то не голова не болит, — признался я старику.

— Тебе кажется, что не болит, — дедок даже немного развеселился, — я просто «отключил» тебе болевые ощущения. Голова болит, но ты этого просто не осознаешь. А по-другому с моим Даром никак — я не Медик, лечить не умею! Поэтому мне проще было тебя «убедить», что никакой боли не существует.

— Спасибо, Вячеслав Вячеславович! — искренне поблагодарил я старика. Вновь корчиться от боли и терять сознание мне не хотелось.

— Я хотел поглубже влезть в твое подсознание, — продолжил Маг, — в котором, возможно, и содержатся ответы на все вопросы, но не учел лишь одного…

— И что же? — не удержался я от вопроса.

[1] Николя́ (Ни́колас) Фламе́ль (1330 — 1418) — французский книготорговец и меценат, которому приписываются занятия алхимией, а также исследования возможности получения философского камня и эликсира жизни.

Глава 11

— Что ты тоже Мозголом! — сипло прокаркал старикашка.

Не сказать, чтобы Райнгольд меня огорошил этим сообщением. Что-то подобное я уже подозревал, когда залез в головы ублюдочных утырков-налетчиков в будке башмачника. Ведь, не будь я Мозголомом, проделать подобный фокус было бы мне не по силам.

— Я вижу, что для тебя это не новость? — прокаркал Райнгольд, «считав» мою реакцию.

— Не новость, — согласно кивнул я, — было такое подозрение. Вот только я одного понять не могу: судя по этому документу, — я достал из нагрудного кармана книжку красноармейца, — моим Магическим ВУС[1]ом являлась Воздушная стихия, но никак не Ментальный Талант. Да и список используемых Конструктов не сильно велик — Воздушный Кулак, Дыхание Стрибога и Длань Буривоя. Как такое могло произойти, Вячеслав Вячеславович?

— Универсальность в Магии — не такая редкость, как это принято считать, — ответил старик. — Многие Осененные, помимо основного Дара, могут использовать сопутствующие Таланты. Да, они куда слабее основного, но вполне себе эффективны. Однако, открывают их, как и основной Дар, во время инициации пробужденного неофита.

— У меня, похоже, ничего такого при инициации не открылось, — произнес я. — Иначе была бы запись в соответствующей графе. А здесь — ничего.

— Это, конечно, непорядок, но вполне бывает, — отозвался Мозголом. — Бардак и халатность были бичами России во все времена, как при царе, так и при советах. Ну, не рассмотрел специалист, проводящий инициацию, твоих сопутствующих Даров. Может такое быть? Сплошь и рядом, — произнес он, не дожидаясь моего ответа на заданный вопрос. — Может, у него опыта в таких делах не было, а может, просто лень было чуть-чуть напрячься — вот и соответствующий результат — получите и распишитесь.

— Как вы ловко все по полочкам разложили, Вячеслав Вячеславович! Даже и возразить нечего…

— А и не надо возражать, юноша! Вот поживете с моё, тогда и будете делать такие же далеко идущие выводы. А теперь давайте продолжим, — предложил он.

— Готов, как пионер! — отрапортовал я.

— Так вот, — произнес старый «контрик», — поскольку ты и сам Мозголом, прорваться в твое подсознание мне не удалось… Вернее, я не стал этого делать…

— Почему?

— Это может нанести непоправимый вред, — пояснил Райнгольд, — а тебя и без этого с головой непорядок. Но есть один метод, как все это проделать с минимальными негативными последствиями, либо вообще без оных.

— Я готов, — вновь заверил я старика, что мои намерения познать самого себя не изменились. — И что это за метод?

— Он подходит только для Осененных Мозголомов, — пояснил Вячеслав Вячеславович, — но мы-то с вами они и есть! А раз мы оба владеем техниками Менталистики…

— Ну, кто владеет техниками, а кто и просто погулять вышел, — усмехнулся я.

— Ваше умения сейчас не столь важны, — обнадежил меня старик, — главное, чтобы хоть один из Магов-Психокинетиков обладал достаточной квалификацией, чтобы провести своего менее опытного собрата в общее Ментальное пространство.

— Куда провести? — переспросил я.

— В общее Ментальное пространство, — невозмутимо повторил Райнгольд.

А вот после его слов я так натурально охренел. Стоило мне сморгнуть, как лицо моего собеседника кардинальным образом изменилось — он резко помолодел! Теперь передо мной в кресле качалке сидел не немощный столетний полутруп, а вполне себе крепкий мужик, лет сорока с густой шевелюрой и залихватски закрученными вверх кайзеровскими усами.

— Ы-ы-ы! — изумленно «хрюкнул» я, уставившись на помолодевшего Райнгольда. — Вячеслав Вячеславович… а как это?

— Спокойствие, юноша! — улыбнулся Маг, отбрасывая в сторону плед, под которым обнаружился цивильный темный костюм. — Это действительно я! Такой, каким был полвека назад. Эх, где мои юные годы? — сокрушенно заметил он, перебираясь за письменный стол.

Я бросил на Райнгольда еще один внимательный взгляд, что и говорить, выглядел когда-то Вячеслав Вячеславович очень представительно! Да и порода чувствовалась — сразу ясно, что перед тобой настоящий аристократ голубых кровей, каких вооруженная русская чернь тысячами давило в семнадцатом году.

— А мы сейчас в этом… как его…

— В общем Ментальном пространстве, — подсказал мне Маг. — Сейчас наши сознания тесно связаны. Это — мир иллюзий, мир наших снов. Здесь умелый Мозголом не скован никакими запретами, — Вячеслав Вячеславович щелкнул пальцами и обстановка вокруг нас мгновенно поменялась — мы оказались в каком-то роскошном ресторане, отделанном с излишним размахом и роскошью.

Восхитительно запахло едой, а подскочивший к нам официант-половой в белоснежном переднике и с таким же белоснежным полотенцем на рукаве картинно встряхнул напомаженными кудрями:

— Что желают благородные господа?

— Вот что, человек, — звонко хлопнув в ладоши и потерев их друг об дружку, весело произнес Райнгольд, — а подай-ка нам с товарищем для начала жареные мозги на черном хлебе и серебряный жбан с черной ачуевской паюсной икрой!

— Слушаюсь, ваша светлость! — Официант резко развернулся и умчался исполнять заказ Райнгольда.

Пока он бегал, я во все глаза разглядывал богатое убранство заведения — в таких мне бывать еще не доводилось. По крайней мере, я этого не помнил: мраморная лестница, зимний сад и бассейн с рыбой.

— Я так понимаю, мой юный друг, что в таких местах вам бывать не доводилось? — чтобы просто поддержать разговор, поинтересовался Мозголом. Так-то он, наверное, без проблем все сам «прочитал» у меня в голове.

— Нет, не доводилось. А что это за место?

— А это, юноша, самым популярный ресторан Петербурга — «Палкинъ», открытый, если мне не изменяет память на Невском в 1874-ом году. Он двухэтажный: кухня — на втором этаже, залы для гостей — целых двадцать пять — на первом.

— Куда столько-то? — изумился я.

— Одни залы — для дворян, и другие залы — для купцов, — пояснил Райнгольд. — Представители разных сословий не любили мешаться между собой. За счёт такого разделения гости могли проводить в ресторане столько времени, сколько им хотелось и не вступать в конфликты.

— Понятно, — кивнуля, — чтобы не возбуждать классовую ненависть.

— Ну, пусть будет так, — не стал со мной спорить помолодевший старикан. — Мало того, для доставки блюд к столам здесь использовался специальный лифт, — продолжил «просвещать» меня Райнгольд. — Кухня ресторана традиционно считалась русско-французской: здесь подавали фирменные супы-пюре, фруктовые пудинги, расстегаи и котлеты «по-палкински», да и еще много вкусных и необычных блюд — жареные мозги на черном хлебе — одно из них.

— Так, наверное, дорого здесь было?

— Ну, обычному сиволапому смерду, конечно, не по карману. Но какие здесь бывали люди…

— И кто же?

— Завсегдатаями этого поистине легендарного места были писатели, музыканты и художники. Писатели предпочитали собираться вон в той буфетной комнате, — указал Вячеслав Вячеславович, — с нижним ярусом оконных стекол с изображением сцен из «Собора Парижской Богоматери» Гюго. Их беседы любили подслушивать другие посетители ресторана. Я, каюсь, не раз присоединялся к таким разговорам. Часто в «Палкинъ» наведывались Гоголь и Достоевский, Бунин, Некрасов, Салтыков-Щедрин, художник Репин, композиторы — Римский-Корсаков и Чайковский.

— Так он и сейчас работает? — поинтересовался я.

— Увы! — Развел руками Маг. — После Вооруженного восстания ресторан ждала незавидная судьба: его преобразовали в общественную столовую. А затем, после полного установления советской власти, вообще переделали под банальное синема. А какое было место! — с сожалением произнес князь. — Так что посетить его теперь можно лишь в моих воспоминаниях!

— А зачем вам все это? — Я развел руками, словно стараясь охватить весь ресторан.

Но старый колдун понял меня с полуслова:

— Я старый больной человек, Мамонт, отягощенный язвой. Ни поесть нормально, не выпить. А здесь я вновь молод и здоров. И пусть эта пища и не даст мне ничего в реальном мире, но здесь я могу наслаждаться недоступными мне удовольствиями сколько угодно! Так что и вы наслаждайтесь, юноша, больше вам такого случая — побывать в лучшем ресторане Имперского Петербурга — не выпадет никогда в жизни!

— Так мы в ваших воспоминаниях? И как оно у вас так натурально получается? Как в жизни? — Я провел пальцами по краю накрахмаленной скатерти, реально ощущая её хруст и фактуру. Если бы Райнгольд не сказал мне, что мы в каком-то там Ментальном пространстве, и изменения окружения не проходили с такой стремительностью, я бы не сумел отличить призрачный ресторан, воссозданный из воспоминаний Мозголома, от настоящего. Либо это была настолько реальная галлюцинация…

— Нет, молодой человек, я же объяснял — это не галлюцинация! — Вновь легко прочитал мои мысли старик. — Это настоящая реконструкция ресторана в общем Ментальном пространстве, оперировать которым могут лишь Мозголомы…

Неожиданно «набор» этих слов пробудил во мне еще один кусочек памяти…

Я сидел на пассажирском кресле в автомобиле, куда-то стремительно летящем по вечерним московским улицам. А водитель — невзрачный сухой мужичонка, облаченный в полувоенный френч защитного цвета без каких-либо знаков различия сосредоточенно крутил баранку.

Я с хрустом сжал кулаки, наблюдая в окно, как мимо проносятся дома и деревья. На душе отчего-то было особенно муторно.

— А этот, Жорик белобрысый, он кто? И что за хрень с ним происходила? Или это просто моя галлюцинация была?

— Нет, Хоттабыч, — продолжая куда-то нестись, ответил водитель, не отрывая настороженного взгляда от дороги, — это не галлюцинация. Ты, как имеющий в числе прочих «плюшек», выданных тебе Судьбой, и Дар Мозголома, был затянут в некое общее для нас, Мозголомов, Ментальное пространство… [2]

Черт! Я мотнул головой, стараясь отогнать видение, на мгновение заслонившее даже шикарный ресторан Палкина. Картинка автомобильного салона «поплыла», а перед глазами вновь появился сервированный столик.

— Занятно… — произнес Вячеслав Вячеславович, в руке которого неожиданно появился бокал с жидкостью насыщенно соломенного цвета, из которого он с наслаждением пригубил. — Очень и очень занятно!

Передо мной на столе тоже соткалась прямо из воздуха копия его бокала. Я взял его в руки, и осторожно понюхал.

— Выпейте это, молодой человек, — произнес Райнгольд, подавая пример. — Это лучший коньяк, который я когда-либо пробовал…

Я поднес бокал ко рту и выпил его залпом.

— Ох! Мон шер! — Пораженный таким поступком, воскликнул Мозголом. — Это же святотатство так пить коньяк столетней выдержки! Хотя, ладно — откуда вам знать… Будет оказия — еще научу.

Мое горло приятно обожгло мягким жаром, который постепенно перетек в желудок, где и разошелся приятным теплом по всему организма. Да и фруктовый привкус, как мне показалось, славно прокатился по языку.

— Чувствуете, юноша, как в букете напитка удивительным образом переплетаются фруктовые и шоколадно-ванильные ноты? — поинтересовался князь. — Вкус настолько мягкий, бархатистый, насколько это вообще возможно.

— Отличная выпивка! — нисколько не слукавив, произнес я. — Прямо, как настоящая…

— Даже не сомневайтесь, для вас — все ощущения настоящие! Ибо опыт не пропьешь! А теперь скажите: вы узнали человека, сидевшего за рулем? — неожиданно сменил он тему разговора.

— Так вы это тоже видели?

— Несомненно! — усмехнулся Вячеслав Вячеславович. — Поскольку ваше неожиданное «воспоминание» перекрыло даже мою «реконструкцию» ресторации «Палкина».

— Мне показалось, — осторожно произнес я, — что мы с ним давно и очень близко знакомы. Однако, я так же уверен, что мы с ним никогда не встречались. Такой вот парадокс, Вячеслав Вячеславович.

— Да, все страньше и страньше… — задумчиво произнес Райнгольд. — Но, самое интересное, юноша, что я тоже узнал этого человека.

— Кто он? И откуда вы его знаете?

— Я хорошо знавал и его самого, и его родителей, царствие им небесное, — пояснил старый Маг, перекрестившись. — В свое время мы принадлежали к одному кругу — потомственных аристократов из древних княжеских родов. Я, в какой-то степени мог считаться его учителем и наставником — первые свои шаги в познании Силы он сделал именно под моим чутким руководством, — не без гордости произнес Вячеслав Вячеславович. — Очень талантливый и целеустремленный был юноша… А в последствии стал одним из сильнейших Имперских Менталистов-Психокинетиков, впоследствии перешедших на сторону Советов. Я внимательно следил за его судьбой… Мне было жаль, когда он сгинул в застенках Абакана…

— А как его звали, Вячеслав Вячеславович?

— Его звали Сашенькой… э-э-э… Александром Дмитриевичем Головиным.

И после того, как Райнгольд произнес это имя, меня вновь «накрыло» и довольно основательно…

Ресторация опять стремительно растаяла, «преобразовавшись» в уютную домашнюю гостиную. Посередине — накрытый стол, за которым, кроме меня, сидели четверо: по правую руку тот самый мужик, что сидел за рулем машины — князь Головин, напротив него — какой-то крепкий белобрысый парень с глазами навыкате.

С другой стороны стола, напротив меня, какая-то парочка стариков — по всей видимости, супруги. Я же расслабленно восседал во главе этого стола в массивном дубовом кресле, явно собираясь перекусить всем тем пищевым изобилием, что стояло передо мной.

Однако, и этот, на первый взгляд, благообразный мир неожиданно «моргнул» и исказился странным образом: подлокотники моего кресла ожили, превратившись в толстых ядовитых змей, неподвижно зафиксировав мои руки и притянув мое тело к спинке.

- Что за хрень тут творится? — воскликнул я (помимо воли, словно отыгрывая какую-то роль), бросив взгляд на Головина.

Но он тоже находился не в лучшем положении — оказался притянут шевелящимся телом еще одного огромного гада к своему креслу. К тому же, это монструозное создание с размаху хреначило князя своей мерзкой треугольной головой прямо по темечку, словно старалась продолбить дыру в его черепной коробке.

Кожа на голове Александра Дмитриевича уже лопнула и при каждом ударе орошала брызгами крови белоснежную стену за его спиной. Кровь струилась по его вискам, лицу, затекала за воротник и капала с кончика носа. Жутковатая получалась картинка, отдающая такой махровой шизой, что впору в дурку бежать сдаваться! И как можно скорее!

Я напряг свои хилые мышцы, но гребаная змеюка даже не заметила моих усилий. Бросив взгляд на других участников «званного ужина», превратившегося в какую-то безумную кровавую вакханалию, я отметил, что старички неподвижно застыли на своих местах. Они не шевелились, не моргали и не дышали.

А еще они как-то «выцвели», а также «потеряли в объеме», превратившись в некое подобие черно-белого дагерротипа.

А вот белобрысый мужик, наоборот, прямо-таки налился всеми красками жизни: на раскрасневшейся харе хищно трепетали и раздувались увеличивающиеся в размерах ноздри, переносица съеживалась на глазах и покрывалась морщинистыми складками. Нижняя челюсть раздалась вширь и поползла вперед, и из нее, словно чертики из коробочки, выскочили два острых клыка, каждый в мой указательный палец величиной.

Лоб «съехал» назад и изменил угол наклона, словно у ископаемого питекантропа, а переливающиеся углями преисподней глаза, глубоко запали в трансформирующуюся на моих глазах черепушку. Вот сука, из него получилась на редкость отвратительная тварь, глядя на которую, хотелось плюнуть в эту мерзкую харю и перекреститься, хоть я и прожженный коммунист. Но, черт возьми, что здесь реально происходит?

Я не оставлял попыток вывернуться из змеиных тисков, но они ни к чему не приводили — проклятая гадина сжимала свои объятия все сильнее и сильнее. Уже и ребра трещать начали! У Головина тоже ничего не получалось, а его лицо уже превратилось в сплошную кровавую маску.

— Ты кто такой, сука! — заорал я, умудрившись перехватить маленький глоток воздуха.

— Опаньки! — Превратившийся в монстра белобрысый гад на мгновение отвел глаза от князя и впился в меня своим «горящим» взглядом. — А у тебя, старичок, выходит еще и Менталка в букете? Занятно… — Он удивленно качнул уродливой головой. — Ну, ты пока отдохни, доходяга — тягаться со мной тебе еще рановато!

Откуда-то из-под моего кресла в воздух взмыла змеиная голова, подобная той, что планомерно хреначила бедолагу князя по кумполу, ни на секунду не прекращая своего «увлекательного» занятия. Треугольная чешуйчатая башка зависла напротив моего лица и, сверкнув таким же, как и у белобрысого, багровым взглядом своих «стеклянных» глаз с вертикальным зрачком, распахнула пасть и злобно зашипела.

Змеиная слюна, смешавшаяся с ядом, капающим с дюймового размера клыков, брызнула мне в лицо. Кожу мгновенно начало болезненно жечь и разъедать. После этого гадина захлопнула свою клыкастую пасть, слегка отпрянула от моего лица, а затем резко бросилась в атаку, целя своей бронированной мордой прямо мне в лобешник.

Попытки отклониться и избежать удара, провалились — змей был куда стремительнее. Удар тяжелой треугольной «кувалды» вышиб искры из моих глаз, и погрузил в «блаженную» темноту, наконец-то избавившую меня от боли… [3]

[1] ВУС — Военно-учетная специальность.

[2] Отрывок из второй книги цикла «Позывной Хоттабыч. Узник Абакана».

[3] Отрывок из второй книги цикла «Позывной Хоттабыч. Узник Абакана».

Глава 12

Вновь я «пришел в себя» опять за столиком в «Палкине» все в той же компании помолодевшего князя Райнгольда, который смотрел на меня с каким-то немым восхищением.

— Мощно! — произнес он и даже хлопнул в ладоши. — Давненько я в таких Ментальных дуэлях не участвовал. А так, пусть и со стороны, но молодость вспомнил и каково это! Ну что, внушает, юноша?

— Еще как внушает! — поспешно ответил я. — Но почему эти… «воспоминания» накатывают именно на меня? Ведь я с ними никак не связан… Или все-таки связан? Но как?

— Очень сложный вопрос, мой юный друг, — ответил Мозголом. — В этих видениях слишком много нестыковок…

— Каких же? — подался я к Райнгольду.

— Вы заметили, что персонажи этих видений называют вас стариком?

— Еще бы! — усмехнулся я. — Могу сказать вам больше, многие из них называют меня Хоттабычем.

— Да, точно! Сашенька в машине называл вас именно этим именем… А ведь Хоттабыч — это же тот самый…

— Да, тот самый! — Не знаю, как это получилось, но у меня в руках оказалась газета, которую я читал в госпитале. Я немедленно положил её на стол перед Вячеславом Вячеславовичем. — Я о нем до вчерашнего дня и не знал ничего. Только в госпитале у Трофима Павловича в газете прочитал.

— Да-да-да, — подхватив газету со стола, произнес Райнгольд, — тот самый героический старик сто двух лет от роду, сломавший хребет Вековечному Рейху и лично уничтоживший фюрера и всю его свору эсэсовцев. А вы, юноша, уже вполне уверенно себя чувствуете в Ментальном пространстве! Даже газету самостоятельно реконструировали!

— Не представляю, как это получилось. — Пожал я плечами. — Само собой… как-то…

— Вам нужно учиться, молодой человек! — воскликнул князь. — Сотворить подобное в первое посещение Ментала — очень весомое достижение! Не каждому Мозголому такое под силу! Я бы занялся вашим воспитанием… Но, — он расстроенно развел руками, — боюсь слишком стар для этого… Итак, вернемся к нашим баранам…

— К кому?

— К полковнику Абдурахманову, юноша, — усмехнулся Мозголом. — К Хоттабычу. Что вас с ним связывает?

— С одной стороны — ничего не связывает, — вполне честно ответил я. — А с другой стороны — мне иногда кажется, что я — это… — Я замялся, но Райнгольд ответил вместо меня:

— Он?

— Да, но как вы?..

— Молодой человек! — укоризненно протянул Вячеслав Вячеславович. — Это же все лежит буквально на поверхности! Да и накрывающие вас «видения» идут от «первого лица». И даже мне довелось проникнуться ими. Но я сумел подметить еще кое-что, на что вы, возможно, совсем не обратили внимания…

— Да? Я вас слушаю, Вячеслав Вячеславович!

— Вы обратили внимание на свои руки? — спросил Мозголом.

— На те руки из видения? — уточнил я. — Если да — то не особо.

— А зря, — покачал головой князь. — Это руки старика — сухая кожа, морщины, пигментация. На будущее — будьте внимательнее, юноша. Мелочи, нюансы, детали — для Мозголома все это очень и очень важно! Ну, ладно, на этот счет мы с вами еще побеседуем…

— Спасибо, Вячеслав Вячеславович!

— Пока еще не за что, — отмахнулся Мозголом. — А теперь скажите, когда произошла Ментальная дуэль из вашего видения?

— А мне-то откуда знать? — удивленно спросил я. — Я ведь там по-настоящему и не был…

— Задумайтесь, молодой человек: тогда откуда это известно мне? — вопросом на вопрос ответил князь. — Ладно не буду вас долго мучить: детали, юноша, детали! И внимательность! На стене гостиной из видения висел отрывной календарь…

— Черт побери! А я и внимания не обратил! И что там было… на календаре?

— Май сорок третьего, — сообщил мне Райнгольд. — И, судя по вашей книжке красноармейца, вы в это момент были не в Москве, а на передовой.

— А откуда вы узнали, что это была Москва? Неужели залезли в голову тому… мне… Хоттабычу из видения? — Вячеслав Вячеславович вновь сумел меня удивить.

— Нет-нет! — Заразительно рассмеялся Райнгольд. — Никакого волшебства и Магии в этом нет, молодой человек! Все намного проще! Простая внимательность и наблюдательность — мне оказался знаком вид за окном гостиной.

— Действительно, просто… — Почесал я затылок.

— Развивайте свой Дар, юноша — и будет вам счастье! — И старый Мозголом вновь захохотал.

— Так что же мне со всем этим делать, Вячеслав Вячеславович? — спросил я у своего умудренного годами знакомца.

— Откушать с удовольствием в «Палкине», — ответил Райнгольд, — а затем я попытаюсь немного погрузиться в ваше подсознание. Зачастую в нем можно найти копию утраченной памяти, либо какие-то её обрывки и куски. Так что наслаждайтесь обедом юноша, такого вы еще не пробовали! Человек! Человек! — крикнул, прищелкнув пальцами Райнгольд. — Пора бы уже и подавать!

* * *

Я пришел в себя в жарко натопленном кабинете Райнгольда в реальном мире. Голова опять чудовищно разламывалась, словно какой-то гад взбивал мои мозги раскаленными металлическими ножами электрического блендера, не только стругая серое вещество на мелкие кусочки, но еще и заставляя их дымиться.

Я висел на ручке кресла безвольной амебой, пуская кровавые сопли и слюни. Проведя ладонью под носом, я увидел, что мои пальцы окрасились алым.Мыслительный процесс в моей многострадальной голове практически замер. Я даже не задумался, что же это за штуковина такая — блендер? Последнее, что я запомнил, как половой, созданный в Ментальном пространстве Райнгольдом, принялся метать готовые блюда на наш стол. А мы вместе с помолодевшим стариком их весело пожираем.

Дальше ничего не помню — словно отрезало. Сколько же я так провалялся, щедро пятная кровью и свою гимнастерку, и ковер старика?

«Кстати, а как старик?» — Мелькнула в голове первая «трезвая» мысль, когда я запрокинул голову, чтобы хоть немного остановить кровь.

Несколько раз сглотнув кровавую юшку, мгновенно заполнившую носоглотку, я нашел взглядом Райнгольда, вновь превратившегося в подобие египетской мумии и тряпичной куклой осевшего в своем кресле-качалке. Его неподвижность мне совсем не понравилась.

— Бячеслаб Бячеслабобич? — прогундосил я, опустив голову и зажав пальцами ноздри. — Как бы?

Но старикан не ответил, продолжая так же тихо и неподвижно покоиться под своим клетчатым пледом. Мне показалось, что он даже не дышит.

— С бами бсё б борядке? — Я протянул свободную левую руку и легонько толкнул Райнгольда в плечо скрюченными судорогой пальцами.

Старикан, словно безвольная гуттаперчевая кукла, мягко повалился набок. Его плед медленно съехал на пол, открывая тщедушное высохшее тельце, облаченное в дорогой стеганый бухарский халат с золотой вышивкой. Рот Мозголома открылся, а остекленевшие и немигающие глаза уставились в потолок.

— Твою мать! — Забыв про идущую носом кровь, выругался я, метнувшись к старикану. — Вячеслав Вячеславович! — Схватив Райнгольда за плечи, крепко встряхнул я легкое тщедушное тело.

Но Мозголом мне не ответил, лишь его голова мотнулась на расслабленной шее. Недолго думая, я отвесил деду несколько хлестких пощечин, чтобы привести его в чувство. Но кроме очередного болтания лысого черепа на ставшей тряпичной шее, ничего не достиг.

Распахнув халат, я приложился ухом к его впалой груди, стараясь уловить биение сердца. Но, как я и боялся, ничего не услышал. Так же безрезультатно закончилась и моя попытка обнаружить хотя бы слабое дыхание. И опять ничего! Старик был мертв!

Да что же это за наказание такое! И двух дней не прошло, как я очнулся, а трупов вокруг меня — хоть в телегу штабелями складывай! Неожиданно во мне вновь забурлила какая-то злоба и ненависть на несправедливость окружающего мира. Она накатывала словно волнами, заполняя каждую клеточку моего тела, накапливаясь и распирая меня изнутри.

Сердце замолотило с удвоенной скоростью, разгоняя по жилам застоявшуюся кровь. И не только кровь, но и ту «субстанцию», что наполняла мое тело, и которую я поначалу принял за ненависть.

Нет, это не злоба и не ненависть, пришло откуда-то понимание. Это нечто другое — куда более мощное, смертоносное и…

Руки сами собой выплели из воздуха какую-то сложную «конструкцию», а губы бесшумно шевельнулись, наполняя получившуюся фигуру Силой. Она полыхнула ледяной голубизной и, сорвавшись с места, с разгону влепилась прямо во впалую грудь умершего князя.

Райнгольд затрясся, как паралитик, либо человек, попавший под большое напряжение. Из его рта пошла пена, а открытые стеклянные глаза, сосуды в которых лопались, заливая белок красным, едва не вылезли из орбит.

Но я не остановился, слепив еще несколько подобных же светящихся «узоров», только немного меньших размеров и мощностей. Малый Целительный Конструкт, услужливо подсказала мне «проснувшаяся» память. Ну, а первая фигура, следовательно, являлась Большим Целительским Конструктом.

Я уже и не задавался вопросом, откуда у меня взялась подобная Целительская специализация? После обретения Ментального Таланта, это было не важно. Похоже, после ранения я действительно стал универсальным Силовиком, с двойной (а если еще и мой «воздушный» Дар никуда не делся, то и тройной) специализацией!

Однако, несмотря на все мои ухищрения, сердце Райнгольда продолжало молчать. Его трясло, выгибало дугой, сводя все мышцы судорогой, но он все еще оставался мертв, как пробка! Однако, то, что последовало за этим, я и вовсе не смог себе объяснить.

Заметив краем глаза на письменном столе нож для бумаг, я схватил его и, коротко размахнувшись, всадил в тощую грудь мертвого старика, старясь попасть прямо в его остановившееся сердце. Тонкое острое лезвие с хрустом пробило грудную клетку, погрузившись по самую рукоять.

Сотворив этот нелепый по своей нелогичности поступок, я замер и, не отрывая руки от рукояти ножа, сосредоточился. И вот чем хотите могу поклясться, что я почувствовал, как через металлическое лезвие ножа в мёртвого старика хлынул поток Энергии.

Но не Магической, которую я уже худо-бедно научился определять. А совершенно другой — Живительной, как подсказал мне какой-то «внутренний голос», а перед моим внутренним взором вновь развернулась красочная «картинка» из «прошлого», которого у меня никогда не было…

Я осторожно приоткрыл один глаз и осмотрелся: в этот раз я находился на дне какой-то обширной и глубокой ямы, вырытой непонятно кем и непонятно для каких целей. Возле меня на корточках сидел субтильный ушастый и конопатый фриц в черном комбезе панцерваффе, но отчего-то с нашивками Медика. Немец постоянно шмыгал носом и тревожно посматривал на часы. Рядом с медиком находилась сухая подвижная старушенция, с тревогой вглядывающаяся в мое лицо.

— А! Не сдох-таки, старый? — радостно воскликнула по-немецки старуха. — Только зря кучу нервов на тебя потратила!

— Не дождешься, Габриэлловна! — бодренько произнес я, так же по-немецки, пытаясь подняться на ноги, но конопатый фриц, сидевший рядом, не дал мне этого сделать крепко ухватив за плечо:

— Не надо резких движений, дедушка! Пранотранфузер [1] слетит! А он еще далеко не пуст! В общем: сидите спокойно и дергайтесь — как раз выполните то, что доктор прописал!

«Что? Пранотрансфузер? Мне? — Бешенным хороводом заплясали перегретые мысли у меня в голове. — Да что бы я… да чужую Прану, добытую абсолютно неприемлемым способом… да в себя пустил? Да как же мне жить-то теперь?» [2]

Вот оно что! — выпав из этих странных «воспоминаний», дошло наконец до меня, зачем я воткнул нож в грудь Райнгольда. Это же примитивный Пранотрансфузер! Да-да, именно так я использовал лезвие ножа, превратив его в «жало» Магического прибора для перекачки Жизненной Энергии, а самого себя в подобие Накопителя…

— Набичвари[3]! — Громыхнул за моей спиной голос Ибрагима — верного слуги старика, появление которого я банально прошляпил.

А в следующий миг мне основательно прилетело могучим кулаком горца. И это я еще невероятным образом увернуться успел — метил-то он мне в голову, но попал по горбу! Я чудом не выпустил из руки рукоятку ножа, продолжая мощным потоком вливать собственную Прану в тщедушное тело мертвого Мозголома.

Я уже ощущал, как сердце старика медленно дрогнуло, а затем принялось ритмично набирать обороту, невзирая на колотую рану. Мне было нужно еще буквально несколько мгновений… Но чертов кавказец мог все испортить!

Я, не глядя за спину, поспешно «отмахнулся» от абрека покалеченной рукой, чувствуя, как со скрюченных пальцев срывается небольшая, но концентрированная волна Силы — Воздушный Кулак. Магический Конструкт, врезавшись в широкую грудь Ибрагима, легко сбил его с ног и вышиб из кабинета в коридор вместе с дверями и косяком.

Ага! Вот и мой врожденный Талант проснулся. Как там Ибрагимка? Надеюсь, жив-здоров? Я отнюдь не хотел его убивать. Просто времени не было, а как рассчитывать величину приложения своей Силы, я еще не вспомнил. По наитию долбанул. Буду надеяться на лучшее — он здоровый, как бык! Должен оклематься…

Едва сердце старика заработало ровно и без перебоев, я выдернул нож из его груди и накрыл маленькую ранку рукой, сформировав прямо на ладони Печать Восстановления, мгновенно затянувшую все былые повреждения ожившего тела.

Старик хватанул воздух раскрытым ртом, а после резко привел тело в вертикальное положение, бешено вращая залитыми кровью зенками. Ну, лопнувшие в глазах сосуды — дело поправимое! Самое главное — жив старикан! Только вот как я это все сумел провернуть? Ведь немыслимое же дело — человека с того света выдернуть!

— Лять! — совсем не по-аристократически выругался Райнгольд, продолжая тяжело дышать. — Что это сейчас было? — Он переводил взгляд с окровавленного лезвия ножа, который я продолжал держать в руке, на затянувшуюся рану в груди.

Красноватый шрам постепенно светлел, пока не затянулся окончательно, не оставив даже и следа. А старик все не мог поверить в произошедшее, продолжая елозить пальцами по исчезнувшей ране.

— Реанимация, — ответил я на последний вопрос Мозголома. — Вы умерли, Вячеслав Вячеславович… Причем, очень скоропостижно…

— Я как вам удалось… Вы же не Целитель…

— Так я и не Мозголом, князь. Так что ничего определенного вы от меня не услышите.

— Да и не всякому Целителю удается вернуть человека к жизни. Вы знаете… — как-то неуверенно произнес Мозголом, — это странно и парадоксально… но я чувствую себя куда более живым, чем до смерти… Что вы со мной сделали?

Кстати, после этого замечания князя, я тоже отметил, как его внешний вид изменился лучшую сторону. Кожа уже не выглядела старым и растрескавшимся от времени пергаментом. Да у старика даже щеки порозовели и уже не выглядели такими впалыми. Заостренные черты лица округлились, и Райнгольд перестал походить на сушеную мумию. Да он словно помолодел лет на двадцать минимум!

— Может быть, я скажу глупость… Вы знаете, что такое Пранотранфузирование? — спросил я Райнгольда.

— А кто же из Одаренных этого не знает, юноша? — усмехнулся Вячеслав Вячеславович, продолжая «прислушиваться» к себе. — Вы хотите сказать, что каким-то способом умудрились влить в меня Прану?

Мне ничего не оставалось, как судорожно кивнуть.

— Свою Прану? — неверяще уточнил Мозголом.

— Не знаю, — мотнул я головой. — Но запасов чужой Праны у меня нет. И я понятия не имею, как я сумел все это провернуть c помощью всего лишь одного ножа для бумаг.

— Я уже догадался, что в твоем случае все покрыто мраком… — Согласно кивнул Райнгольд. — А попытка вскрыть твое подсознание, оказалась для меня смертельной.

— Ничего не помню, — признался я. — Для меня все как-то резко произошло: вот мы сидим за столом в «Палкине», а в следующий миг мы уже в реальном мире, а вы — мертвы.

— А ты и не должен был ничего заметить, — сообщил Райнгольд. — В этом-то и заключался фокус. Я не знаю, кто ты, парень, но такой Ментальной Защиты подсознания я не видел в былые годы даже у монарших особ! Едва я покусился на твое подсознание, меня просто размазало…

[1]Пранотрансфу́зия (от санскр. prana — букв. «дыхание» или «жизнь» и от лат. transfusio — переливание) — переливание «Жизни» (Жизненной Силы), от донора к реципиенту. Соответственно Пранотрансфузер — прибор, с помощью которого и проводится эта операция.

[2] Отрывок из пятой книги цикла «Позывной Хоттабыч. Кто к нам с мечом?»

[3] Набичвари — ублюдок (груз.)

Глава 13

Старик судорожно сглотнул, видимо, вспомнив, что с ним приключилось.

— Я уже боюсь влезать в твою голову, Мамонт Иванович, — не кривя душой, честно признался он, перейдя отчего-то опять на «ты». — Там у тебя в подсознании такого понакручено — ни один Мозгокрут не размотает! Это я тебе с полной уверенностью могу заявить!

— Все так плохо, Вячеслав Вячеславович? — поинтересовался я.

— Да нет, — усмехнулся Райнгольд, — все как раз наоборот — очень хорошо! Но только для тебя, — добавил он. — А для того, кто вздумает у тебя в мозгах поковыряться — все закончится очень плачевно! И не факт, что кто-то после сумеет такого деятеля с того света выдернуть. По крайней мере, я не знаю ни одного Одаренного, кому под силу такое провернуть.

Неожиданно для себя, я, как-то уж совсем легко, «провалился» в последние воспоминания Райнгольда, которые сохранила его память. А сохранила она и не так уж, чтобы много…

Мы, сидели на прежних местах в реконструированной Даром Мозголома ресторации «Палкинъ», видимо, успев перепробовать к этому времени массу необычных блюд. К моему великому сожалению, я этого не помнил.

Вячеслав Вячеславович, изящно промокнув блестевшие губы салфеткой, бросил её на стол рядом с тарелкой, заваленной какими-то опустевшими большими ракушками.

— Ну что, молодой человек, таки вам действительно не понравились устрицы? — не скрывая усмешки, поинтересовался он.

— Да, ну, — отмахнулся тот я, который из воспоминания — сейчас я смотрел на него глазами Райнгольда, — гадость какая-то сопливая! Хоть с лимоном, хоть без него! Не понимаю, что вы в этом нашли?

— Не буду спорить юноша — кому-то нравиться арбуз, а кому-то свиной хрящик… Но, пора и честь знать! — Мозголом, словно заправский фокусник, прищелкнул пальцами и иллюзия ресторана, окружающего нас, исчезла.

Мы оказались в каком-то непонятном месте, заполненном густым непрозрачным туманом, который обступал нас со всех сторон. Он был даже под ногами — словно мы на облаке стоим. И лишь небольшой пятачок пространства не был им заполнен, иначе, мы бы даже друг друга не увидели.

— Где это мы, Вячеслав Вячеславович? — спросил я, вращая головой по сторонам.

— Это «преддверие» твоего подсознания, — пояснил мне Мозголом. — Раз уж твоя память оказалась полностью уничтоженной, попробуем найти здесь ответы на твои вопросы… Сейчас посмотрим, как туда проникнуть…

Неожиданно налетевший ветер разорвал клочья тумана, открыв моему взгляду гигантскую каменную стену, сложенную из огромных гранитных блоков. Стена уходила вверх, теряясь где-то в низколетящих облаках и простиралась на необозримое расстояние в обе стороны…

— Это еще что за пирамида Хеопса? — запрокинув голову, даже присвистнул от удивления Райнгольд. — Положа руку на сердце, признаюсь, что впервые такое вижу, юноша! — удивленно произнес Мозголом. — И даже не представляю, как такое вообще можно было сотворить?

— А что это? — произнес мой «визави» из воспоминаний князя.

— А это, дорогой мой Мамонт Иванович — Ментальная Защита вашего подсознания! Просто какая-то Великая Китайская Стена, право слово…

— И вы собираетесь её разломать?

— Увы, юноша, на это у меня банально не хватил Сил! — признался старый Мозголом. — Хотя, когда-то я пребывал на Высшей Ступени Ангельских Чинов — Херувим! — не без гордости заявил он. — А это, на минуточку, — восьмой Ранг вашего рабоче-крестьянского Табеля о Рангах! Выше только Серафимы и Господь Бог! Мне очень и очень интересно, кто же все это сумел выстроить с такой монументальностью? Лично я не знаю ни одного Одаренного в мире, кто оказался бы на это способен.

— Тогда как вы собираетесь попасть за эту стену? — полюбопытствовал мой «двойник».

— Не одной Силушкой живы будем, молодой человек! Сила — уму могила! А хитрый, да опытный всегда лазейку найдет! — усмехнулся Вячеслав Вячеславович. — Вот и мы поищем, где можно незаметно просочиться…

Он еще раз окинул внимательным взглядом стену, кажущуюся монолитной и абсолютно несокрушимой. А после этого я почувствовал «поток» уже знакомой мне Ментальной Силы, заставившей светиться участок стены напротив того места, где мы стояли.

Неожиданно для меня, но вполне ожидаемо для Райнгольда на месте свечения из камня начали проступать огромные двустворчатые металлические ворота, слегка тронутые рыжей коррозией.

— Н-да… — раздосадовано произнес Маг, который явно, добивался не такого эффекта. — Неожиданный результат… Ну, ничего! И не такие крепости брали!

Он подошел вплотную к одной из створок и «нарисовал» пальцем прямо по её поверхности небольшой проём, примерно человеческого роста, который мгновенно «проявился» как самая обычная дверь. Потратив еще немного времени, Райнгольд таким же способом нарисовал замочную скважину и немного отошел, словно любуясь на дело «собственных рук».

— Думаете — это сработает, Вячеслав Вячеславович? — спросил тот я, который из видения (странно, почему же я этого совсем не помню?).

— Надеюсь, — оптимистично заявил Мозголом. — Тут только хитростью и обманом прорываться… И кто же тебя сотворил? — вновь окинув стену взглядом, произнес Райнгольд. — Ладно, поторапливаться надо, а то меня терзают какие-то смутные сомнения…

В его руках соткался из воздуха очень сложный фигурный ключ, который он незамедлительно засунул в замочную скважину. Мозголом легко провернул отмычку, механизм запора (хотя, какой там к чертям собачьим, механизм — ведь ничего этого на самом деле нет!) едва слышно щелкнул, после чего Райнгольд толкнул рукой дверь.

Дверное полотно беззвучно распахнулось, открывая темный проход за «охраняемый периметр» моего подсознания.

— Что и требовалось доказать! — довольно улыбнулся Вячеслав Вячеславович, бесстрашно шагнув в темноту. — Следуйте за мной, юноша… — Только и успел произнести князь, когда сама циклопическая стена неожиданно пришла «в движение».

Она затряслась, а огромные ворота неожиданно исчезли, оставив неизменной лишь распахнутую дверь. После чего поверхность стены неожиданно «вспучилась», явив этому вымышленному насквозь миру гигантское каменное лицо разгневанного старика со всклоченной бородой.

Распахнутый дверной проем превратился неожиданно в отрытый зубастый рот, который сомкнулся в тот же миг. Только громко хрустнули несуществующие кости Райнольда, а потом все погасло.

— Ох! — Я тяжело вздохнул и обхватил руками голову. — Что же делать-то мне теперь, Вячеслав Вячеславович? Я ведь от этих чертовых «видений» едва с ума не схожу!

— Понимаю, — кивнул Мозголом, запахивая свой роскошный халат и поднимаясь на ноги. — Если бы это было «обычное» психическое диссоциативное расстройство идентичности, известное, как «раздвоение личности», я бы тебя враз починил. Но у тебя — что-то иное… Мощное, неизведанное и связанное с такими глобальными Силами… Я бы сказал — титанического… даже космического масштаба! Я коснулся этих Энергий едва ли вскользь… Но такая ноша мне оказалась абсолютно не по силам… Я даже объяснить этого не в состоянии! Сам не понимаю…

— Так что же мне делать, товарищ Мозголом? Может быть, что-то посоветуете? — умоляюще произнес я.

— Живите дальше, юноша, — развел руками Райнгольд. — Возможно, все наладится… со временем… — подумав, добавил он. — Больше я ничем вам помочь не могу. Увы. Сами видели, чем окончилась моя попытка…

Ага, а он, значит, почувствовал, как я в его воспоминаниях шарил? И ничего не предпринял. Что ж, респект ему и уважуха! Черт! Откуда опять такой жуткий сленг?

— Оттуда же, откуда и все остальное, — подал голос Вячеслав Вячеславович. — Если вам удастся когда-нибудь это узнать, молодой человек, а я еще не отойду в мир иной — прошу, поведайте обо всем любопытному старику.

Кстати, старик стал выглядеть даже еще более живым, чем когда очнулся или воскрес из мертвых. Из его глаз постепенно уходила краснота — лопнувшие сосуды реанимировались с чудовищной быстротой! Вот, что Целительна Магия и Сила Животворящая делает! Так, глядишь, он через полчасика и вприсядку спляшет.

— Конечно, Вячеслав Вячеславович! — клятвенно заверил я Райнгольда. — И просьба у меня к вам будет… — Я взглянул в глаза заинтересовавшемуся Мозголому. — Вы меня не поднатаскаете, чтобы я хоть знал, как с Ментальным Даром управляться? Хотя бы азы, если будете в силах?

— Мне нужно подумать, молодой человек, — произнес Мозголом, неожиданно цепляясь взглядом за выбитую дверь кабинета и лежащее в коридоре неподвижное тело кавказца. — Дьявол! Что с Ибрагимом?

— Он едва не помешал мне вернуть вас к жизни! Мне пришлось так поступить… — Я не стал ничего скрывать и приготовился к обвинениям.

— Я знаю, что и для чего вы сделали, — отмахнулся от моих объяснений Райнгольд.

Ага! Значит, уже успел подсмотреть у меня в голове, — догадался я.

— Да, вам определенно надо научиться защищать свои мысли и ставить хотя бы какую-то Ментальную Защиту, — произнес Вячеслав Вячеславович. — Негоже, чтобы мысли Мозголома были настолько на виду! Я просто обязан дать вам несколько уроков… Хотя бы в качестве благодарности за мое возращение. Да и чувствую я себя очень необычно — словно все болезни отступили. Но только не сегодня, юноша, хорошо?

— Конечно-конечно, Вячеслав Вячеславович, мне не горит.

— Пойдемте, посмотрим, что с бедным Ибрагимом, — предложил мне князь. — Жив ли он вообще или просто без сознания?

— А вы не можете это определить? Ну, вот так, на расстоянии? — поинтересовался я.

— Понимаете, драгоценный вы мой, у человека, который находится в бессознательном состоянии, отмечается минимальная мозговая деятельность. Да, не стоит путать бессознательное состояние с такими изменёнными состояниями сознания, как бред, сон или гипноз. Это — другое. Сейчас я лишь чувствую, что Ибрагим жив, но насколько все плохо диагностировать, к сожалению, не могу. Это, скорее, специализация Целительского Таланта.

— Понял вас, Вячеслав Вячеславович. — Кивнул я. — Простите, не хотел, чтобы вот так получилось… Мог бы вас не вытянуть… — виновато произнес я.

— Я тоже вас понимаю, — отозвался Райнгольд, подходя к остаткам поломанного косяка, оставшегося в дверном проеме. — Но ведь у вас и Целительский Дар имеется! — воскликнул он, обернувшись ко мне. — Иначе, как вы бы залечили нанесенную мне рану? — И он указал на окровавленный нож для документов, который я продолжал сжимать в руке.

— Я попробую… — неуверенно произнес я, тоже подбираясь к лежащему без движения кавказцу. — Только я совершенно не представляю, как это работает!

Я присел перед мощным телом абрека и приложил руку к его шее, пытаясь нащупать пульс. Сердце Ибрагима, к моему большому облегчению, пусть и учащенно, но уверенно сокращалось — значит, пока еще жив, курилка. Однако, его бледный вид и прерывистое свистящее дыхание мне совсем не понравилось — того и гляди помрет, болезный.

Я распахнул черкеску и расстегнул пуговицы рубахи под ней, оголив чудовищно волосатую грудь Ибрагима — волосы с которой переползали на шею и сливались с бородой. А вот увиденное под рубахой и волосами меня как-то совсем не воодушевило — грудная клетка кавказца оказалась слегка продавленной внутрь, а мягкие ткани в этом месте основательно отекли и потемнели, превращаясь в обширную гематому от удара моего Воздушного Кулака.

Похоже, дело принимало не очень-то хороший оборот — повреждения оказались серьезнее, чем я ожидал. Перелом грудины, не иначе. К тому же, при каждом вдохе Ибрагима я явственно слышал характерный хруст из-за движения костных отломков. Однако, кровохарканья пока не наблюдалось, значит легкие, возможно, еще не повреждены острыми осколками ребер. И это вселяло какую-никакую, а надежду на благополучный исход. Черт, перестарался я немного…

— М-да, плохо дело… — озвучил мои мрачные мысли Райнгольд, так же присевший рядом с телом Ибрагима на корточки.

— Мне жаль…

— Попробуйте использовать ваш Целительский Дар, Мамонт Иванович, — с надеждой в голосе попросил меня Вячеслава Вячеславович. — Мне очень дорог этот человек… И я бы не хотел, чтобы он умер или провел инвалидом остаток дней.

— Знать бы еще как это делается? — процедил я сквозь сжатые зубы, пытаясь понять, как мне удался тот фокус с Магическими Лечебными Конструктами, с помощью которых я починил Райнгольда.

Но все мои потуги ничего не принесли — Целительский Дар остался глух к моим воззваниям. Ну, не формировались у меня эти Конструкты! Ни большие, ни маленькие! Хоть тресни! Да и не чувствовал я того неожиданного прилива «знаний», позволивших их активировать.

— Не получается, Вячеслав Вячеславович! — Виновато развел я руками. — Не чувствую и не понимаю, как действовать надо! Да и вообще — оно в тот раз само собой вышло… Нужно вашего Ибрагима срочно в госпиталь к Трофиму Павловичу везти!

— А ну-ка, осади, вьюнош! — сурово произнес князь. — Не суетись зазря! Если один раз вышло — то и второй должно получиться! А если мы вот так…

Окружающее пространство неожиданно исказилось, а я опять стоял подле мертвого тела Райнгольда, словно перенесся назад во времени. Но именно в тот момент я этого не понимал — настолько мощно и качественно повлиял на меня Дар Райнгольда. Для меня все это было взаправду, всё как в первый раз. И я абсолютно этого не осознавал.

Руки сами собой выплели из воздуха какую-то сложную «конструкцию», а губы бесшумно шевельнулись, наполняя получившуюся фигуру Силой. Она полыхнула ледяной голубизной и, сорвавшись с места, с разгону влепилась прямо во впалую грудь «умершего князя».

После я, конечно, узнал, что на его месте оказался травмированный мною Ибрагим. Но в тот момент передо мной лежал именно умерший Мозголом. Как и в первый раз я не останавливаясь, попотчевал «мертвого Мозголома» еще несколькими Малыми Целительными Конструктами.

— Хватит уже! — неожиданно произнес хриплый голос старика откуда-то сбоку, а Морок, накинутый опытным Мозголомом на своего слугу — мгновенно развеялся. — У нас все получилось!

Передо мной вновь лежал пожилой кавказец, но уже совершенно целохонькийи пришедший в себя. Вмятина на его груди выправилась, опухоль и гематома исчезли, словно их никогда и не было. И именно в тот момент я осознал, как же меня провел хитрый Райнгольд. Однако, покалеченный абрек жив-здоров, а значит, усилия Мозголома оказались не напрасны.

— Лять! — выругался я и тряхнул головой, чтобы выгнать из нее остатки «тумана». — Как вам вообще такое в голову могло прийти, Вячеслав Вячеславович?

— Поживете с моё, юноша, тоже научитесь филигранно манипулировать человеческим сознанием, — с довольной улыбкой ответил старый Мозголом.

— Но вы же говорили, что ни за какие коврижки не полезете ко мне в голову? — парировал я. — Вы ведь и сами могли… того… в ящик сыграть…

— Я слишком ценю Ибрагима, чтобы дать ему вот так просто умереть, — спокойно отозвался Райнгольд. — Ведь он из-за меня не раз своей жизнью рисковал. А долг — он платежом красен.

После этих слов я посмотрел на старика абсолютно другими глазами. Вот как-то не укладывалось у меня в голове, что настоящий «буржуин» и аристократ — целый князь, сможет рискнуть своей жизнью, чтобы спасти какого там слугу. Видать не все благородные господа такие, какими я привык их считать… Да, и когда бы это я успел привыкнуть — мне всего-то пару суток «от роду».

— Крэпко жэ ты мэня приложыл, — потирая восстановленную грудину, произнес кавказец, когда полностью пришел в себя, — а с виду нэ скажэшь — мозгляк мозгляком!

— На то он и Одаренный, — произнес Райнгольд. — А ты, Ибрагимка, прежде головой думай! На Мага, да с голыми руками?

Дальше слушать старика я не стал, а поспешно раскланялся с Мозголомом и его слугой, взяв обещание не таить на меня зла.

— Заходите через пару дней, Мамонт Иванович! — радушно пригласил меня Вячеслав Вячеславович. — Постараюсь помочь с вашим Талантом.

— Обязательно зайду! — произнес я и, попрощавшись, вышел на улицу.

Не успел я отойти от особняка Райнгольда и сотни метров, как меня окликнул знакомый детский голосок:

— Дяд, а дядь! Погоди!

— А, Малек! — узнал я беспризорника. — Неужто надумал в детский дом?

— С дуба рухнул, дядя? — презрительно процедил сквозь зубы Малек, сплевывая себе под ноги.

— А чего тогда от меня надо? — насторожился я. — Денег у меня, как не было, так и нет.

— Да не! То не про бабки! — Отмахнулся чумазый пацан. — Маляву для тебя притараканил! — И он сунул мне в руки мятый и грязный листочек в клетку.

— Маляву? — Ничего не понимая, я развернул послание и пробежал глазами записку, нацарапанную корявым почерком и украшенную несколькими расплывшимися кляксами.

«Слухай сюды, фраерок! — гласило послание. — Твою цыпу мазевую до меня уже притаранили! Попробуешь гоношиться, либо мусорам стуканешь — балабас[1] ей начисто отчекрыжу! А перед этим братве к веселинам разрешу шведский бутерброд[2] из нее замастырить! Жду вечерком на правилку, сапог — адресок блат-хаты тебе мелкий прокашляет».

Друзья, товарищи, братья и сестры!

Слабы и немощны проявления в реальном мире Аватара запертого во временном коконе Хоттабыча. И когда еще ему удастся полностью вернуть утраченные силы? Это задача не на одну книгу…

Но у вас, прямо сейчас, появилась уникальная возможность помочь бодрому боевому старику! Подарите ему лайк, жамкнув сердечко на странице книги, подпишитесь на автора и оставьте комментарий. Это однозначно прибавит ему сил, а на вас снизойдет его благословение, дарующее удачу во всех делах и начинаниях!

А к тем, кто не внемлет его просьбам о помощи, ночью придет Мамонт Быстров и… «поговорит по душам»)))

А если серьезно, книге на старте как никогда нужен мощный ускоряющий пинок. А лайки, комментарии и подписки неплохо поднимают рейтинг, да и неслабо так мотивирую автора.

А я счастлив, что у меня есть такие читатели! Вы лучшие! Именно ваш интерес заставляет меня стучать по клавишам, не покладая рук, забыв про отдых и сон.

Всех Благ! Искренне ваш!

lanpirot

[1] Балабас — голова (уголовный жаргон).

[2] Шведский бутерброд — половое сношение женщины одновременно с двумя (или больше) мужчинами (уголовный жаргон).

Глава 14

Поначалу до меня никак не желал доходить смыл написанного в маляве послания. Я перечитывал эти строчки раз за разом, но мозг, видимо основательно перегревшийся от предыдущих приключений, никак не хотел воспринимать очевидное — мою сестру Аленку похитили какие-то отморозки!

— Да что же это, сука, такое⁈ — Мои нервы не выдержали, и я громко выругался. — Ну, не минуты покоя, тля! Что же я, проклятый, что ли?

— Дядь, я тут ни причем! — Слегка сдал назад малолетний беспризорник, видимо испугавшись моей зверской физиономии. — Мне Шнифт-Младший приказал тебе эту маляву всунуть!

Сказать, что я жутко разозлился — это вообще ничего не сказать. Меня накрыло так знатно, что на глаза просто красная пелена упала. А от моих сапог в разные стороны брызнули изломанные морозные «дорожки», сковывая ледяным панцирем талую воду и подтаявший снег на своем пути.

Заметив такое дело, Малек отбежал подальше, остановившись за четко очерченной границей студеной аномалии, спровоцированной, не иначе, как очередным выбросом сырой Силы.

— Э-э-э! Дядь, ты рамсы-то не путай! — издалека крикнул беспризорник, не решаясь вновь приблизиться. — Я так-то догадывался, что ты Силовик! Если меня завалишь, кто тебе про блатхату трепанет? Волосы ж на жопе себе рвать будешь, что сеструху не спас…

Вот это-то мне, как раз, и не грозило: едва только я перекрылся, как легко, даже не напрягаясь, вскрыл память Малька. Узнать адрес бандитской малины особого труда не составило. Так же я вытащил из головы беспризорника всю имеющуюся у него информацию об уголовниках, похитивших Аленку.

Единственное, чего я никак не мог понять, чего этим отморозкам от меня нужно. Если хотели отомстить за убитых мною бандитов, так чего огород городить? Сунули бы свинокол под ребро, как до этого Шуберт, либо подстрелили б — огнестрела по рукам после войны немеряно ходит.

Но, нет — они предпочли схватить Аленку. Значит, моя смерть им не нужна. А нужно что-то другое. Вот только что? Ответа на этот вопрос у меня не было. И помочь мне было некому — четко же в маляве сказано: в милицию не ходить, а то будет хуже. И ладно бы хуже стало мне, а то ведь Аленке. Мало она в прошлый раз натерпелась?

А за мной сейчас, наверное, следят, чтобы я в милицию не поперся… Вон, тот же Малек со своей беспризорной кодлой и следит. Так что к Трофиму Павловичу обращаться со своей бедой нельзя — бандитам это сразу станет известно. А больше за помощью и поддержкой и обратиться не к кому! Придется все это дерьмо как-то самому расхлебывать…

«А вот это вы зря, молодой человек! — Услышал я в своей голове сипловатый голос, вернее мыслеголос Райнгольда. — Можете всецело рассчитывать на мою помощь! С бандитами, к примеру, надо бороться! А Ибрагимка вас прикроет — он у меня человек в таких делах опытный…»

«Но как вы узнали?» — Я попытался так же мысленно ответить старику. И к собственному удивлению у меня это отлично получилось.

« Вы бы поменьше сырой Силой разбрасывались, — укоризненно произнес Вячеслав Вячеславович, — да еще в таких глобальных количествах! Особенно в нынешнее время, когда с Магией такие проблемы! Не ровен час, чекисты прознают — проблем не оберетесь, молодой человек! Хорошо, что я практически весь объем успел своим опустевшим Резервом аккумулировать, да еще и Накопители пополнить».

«А причем здесь чекисты?» — поинтересовался я.

«Простите мое старческое слабоумие, — ответил Вячеслав Вячеславович, — постоянно забываю о вашей проблеме с памятью… На сегодняшний день регулятором, осуществляющим контроль за применением Силы, являются именно чекисты».

«НКГБ?»

«НКГБ, — подтвердил Мозголом, — и лучше бы вам, молодой человек, не мозолить лишний раз этим товарищам глаза».

«Приму к сведению, — согласился я с доводами князя. — А сейчас-то, что посоветуете?»

«Раз невозможно отказаться от „приглашения“ — надо идти, — прозвучал в моей голове голос Райнгольда. — Правда, на таком расстоянии наша с вами мыслесвязь работать не будет. Но есть у меня в загашнике один Артефакт, который я настрою на Ибрагима. Сможешь ему в экстренном случае все сообщить! И спасибо тебе, Мамонт!»

«А мне-то сейчас за что?» — Решил уточнить я причину такого благодушного настроения старика.

« Давно себя таким живым не чувствовал! — признался Мозголом. — Я уже ведь и не жил вовсе… Смертного часа все ждал, и дождаться не мог… А теперь мне жить хочется! Нет, врешь, Старая! Рано мне еще в твои холодные объятия! Мы еще повоюем! Правда, Мамонт Иваныч?»

«Конечно, Вячеслав Вячеславович! Если поможете сестренку спасти — по гроб жизни вам обязан буду!»

«Не тушуйтесь, юноша, — постарался успокоить меня старик, — у нас все шансы на благополучный исход дела! С вашими способностями свернуть этих ублюдков в бараний рог особого труда не составит!»

«Если бы я умел этими способностями пользоваться… — Напомнил я Райнгольду. — Они отчего-то предпочитают жить своей жизнью, совершенно отдельно от меня».

«Это, конечно, проблема, - согласился Мозголом, — но, в критической ситуации они у вас обязательно проснутся!»

«Ладно, я пошел…»

«Ни пуха! — пожелал мне Вячеслав Вячеславович. — Ибрагим сейчас же отправится за вами следом».

«К черту!» — завершая «сеанс связи» отозвался я .

— Дядь, а дядь? — Малек вновь с опаской приблизился ко мне, убедившись, что выброс Силы прекратился. — Адрес-то запомнить сможешь? — спросил он, заглядывая в мои временно «потухшие» глаза — общаясь с Райнгольдом, я полностью ушел в себя.

— Знаю я этот адрес, Малек, — ответил я пацану. — И о банде братьев Глазьевых — старшего и младшего Шнифтов[1], тоже всё знаю.

— Откуда, дядь? — искренне удивился беспризорник, хлопая широко раскрытыми глазищами.

— От верблюда! — усмехнулся я. — У тебя же все на лбу вот такими буквами написано!

Пацан сначала испуганно схватился грязной пятерней за лоб, а затем облегченно выдохнул:

— На понт берешь, дядя! Нету у меня там ничего!

— На лбу точно нету, — рассмеялся я. — Как, впрочем, и в самом котелке!

— Это еще почему? — Набычился Малек.

— Не с теми ты связался, мелкий, — пояснил я. — Плохо кончишь. Хорошо еще, если просто в колонию угодишь. А можешь и вообще жизни лишиться!

— Не гони волну, сапог! — фыркнул беспризорник, за что тут же отхватил от меня тяжелую затрещину.

— Какой я тебе сапог? — недовольно рыкнул я. — Товарищ лейтенант! Понял, сопля? Пока еще товарищ…

— Ты руки-то не распускай! — Обиженно шмыгнул носом пацан. — Откуда тебе знать, как я закончу? Даже среди Сенек Провидцев нема!

— А здесь и Провидцем не надо быть, Малек. — Я был серьезен, как никогда. — Сколько вас таких умных по этапу идет? Или мрёт от случайной пули во время бандитских разборок?

— А знаешь, сколько нас от голода мрёт, дядя? — совсем не по-детски заявил беспризорник. — Выживать как-то надо, вот и воруем.

Вот же тля! — ругнулся я про себя. Что сказать — уел меня мелкий босяк! Победить голод — это вам не фиги воробьям показывать. Сейчас в стране столько народу голодает, что проблема одного мелкого беспризорника никого не будет волновать. Самим бы выжить, не складывая зубы на полку. Когда еще все наладится?

— Думай сам, Малек, — хмуро произнес я. — Я тебе свое мнение сказал…

— Ага, — повеселел мальчишка, — правда глаза колет, дядя? Значит, где блатхата знаешь или нет?

— Знаю. — Кивнул я и озвучил адрес.

— Гребаная жопа! — изумленно воскликнул Малек, хлопнув ладонью по лбу. — Точно! Так откуда узнал, дядя… — вновь повторил он свой недавний вопрос, но после завис на полуслове. — Да ты не только Холодцом можешь бросаться, ты — чертов Мозголом! Все у меня в башке и прочитал!

— Я знал, что ты не дурак, мелкий! — добродушно произнес я, хлопнув пацана по плечу. — Только мой тебе совет — постарайся об этом забыть! Или тебе в этом помочь? — Я хищно оскалился, а пацан неожиданно вздрогнул.

— Не-не, дядя! — замахал руками Малек. — Сам забуду! Даже не сумлевайся! Рассказывали мне, как после такой помощи, люди потом все время улыбаются и постоянно слюни пускают! Мне такого счастья и даром не нать, и с деньгами тоже!

— Договорились, Малек! — Я вновь улыбнулся, но уже по-доброму. — А мне пора, пока еще до вашей блатхаты доберусь…

И оставив пацана пучить темные глазенки, я неспешно покостылял по раскисшей дороге, разбрызгивая сапогами грязь: рубль-двадцать, рубль-двадцать, рубль-двадцать. Пока я удалялся, мысли беспризорника лежали у меня как на ладони: он был ошарашен знанием о том, что я не только, как он выразился Силовик-«Дед Мороз», но в придачу еще и обладаю Даром Мозголома.

Наконец удалившись на значительное расстояние от Малька, я престал «слышать» его мысли — видимо у моего Дара тоже имеется свой радиус действия. Но это было хорошо, потому, что больше ничего не отвлекало меня от собственных мыслей. А подумать, собственно, было о чем.

Основательно покопавшись в голове беспризорника во время нашего разговора, я знал, что из себя представляет банда братьев Глазьевых. Оба Шнифта, как их называли в уголовной среде — старший и младший, являлись «каторжанами» с основательным «послужным списком», тянущимся едва ли не с царских времен.

Грабежи, налеты, убийства. Они не брезговали никакими способами наживы: грабили продовольственные склады и конторы, устраивали налеты на инкассаторов и сберкассы, не брезговали даже обычным гоп-стопом, раздевая прохожих на улицах. Простым обывателям от них тоже неслабо доставалось — квартирные кражи следовали одна за другой. И всегда, и везде они оставляли за собой трупы, трупы и трупы. Убить человека для каждого из этой банды было делом абсолютно обыденным — что клопа раздавить.

Поговаривали, но Малек точно не знал, правда это, или нет, что оба брата были Осененными, а старший Шнифт в свое время даже тянул лямку в Абакане — самой известной и страшной тюрьме для Владеющих Силой на всем белом свете. Однако, о том, какими Талантами обладают уголовники и в каком Ранге находятся, Мальку было не известно. Бандиты старались не выпячивать свои возможности перед посторонними.

По сведениям, взятым из памяти беспризорника, я знал, что количество ублюдков под началом этой абсолютно отмороженной семейки доходило примерно до двух десятков. Вооруженная до зубов — оружия после войны хватало, и не ставившая даже в медный грошик человеческую жизнь, банда являлась сильным и опасным противником.

И на первый взгляд справиться с ними у меня не было никаких шансов. Даже, если мои «многочисленные» Таланты, как уверял Райнгольд, активируются в критический момент. Слишком много их было на одного недоделанного Силовика-инвалида, каким я являлся на сегодняшний момент.

Но у них в руках была моя родная сестра — Аленка, и рисковать жизнью девчушки в очередной раз, мне абсолютно не хотелось. Что же такого хотят от меня уголовники, что пошли на такой нелогичный (с моей точки зрения) шаг. Хотели бы убить — уже бы убили, не заморачиваясь с похищением дорогого мне человека. Но если такое все-таки произошло, значит им что-то нужно именно от меня. Только, вот убей что — непонятно?

Так я и топал себе, потихоньку пересекая Марьину рощу из одного конца в другой, не переставая и так, и этак прокручивать в мозгу сложившуюся ситуацию. Идти до блатхаты Шнифтов было далековато, но я продолжал неторопливо хромать, углубляясь все дальше и дальше по кривым улочкам в настоящие трущобы деревянных хибар, разбросанных в полном беспорядке.

К нужному дому я подошел в сгущающихся сумерках. Остановившись за несколько дворов до места назначения, я остановился и выдохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Я не знал, что меня ждет впереди, поэтому сильно волновался. Но не за себя, а за Аленку, которой тоже грозила смертельная опасность. Ведь этим отморозкам, действительно, ничего не стоит ей голову отрезать. Были, знаете ли, прецеденты — я это у Малька в голове подсмотрел.

Знать бы еще, где они её держат? Но, как это выяснить, я абсолютно не представлял. Однако моя память неожиданно вновь выдала очередную «картинку»…

Я вновь оказался в той же машине, летящей на всех парах по московским улицам с князем Головиным за рулем. От Сашеньки, как называл своего ученика Райнгольд, распространялось во все стороны какое-то странное жиденькое «марево», явно нематериального происхождения. Едва видимое, какое-то дырчатое и расползающееся, словно старая марля. Но я его отчетливо ощущал, правда, на самой грани восприятия.

— Петрович, — отчего-то назвал я князя по отчеству, причем, чужому — ведь я точно знал, что на самом деле он — Дмитриевич, — а ты чем сейчас занимаешься?

— Хоттабыч, тебе что, делать нехрен? — возмутился Головин, лихо вписываясь в крутой поворот. — Не видишь — рулю!

— Да я не об этом, а об «это-о-м», — протянул я, разбросав руки в стороны, словно хотел объять необъятное. И едва не заехал одной рукой Сашеньке в ухо.

— Твою… осторожнее с «граблями», доходяга! — незлобиво выругался князь, с трудом увернувшись от моего нелепого «замаха» — все его внимание было полностью приковано к дороге. И не только к дороге… — Так ты о «Ловчей Сети»?

— Ну, наверное… — Пожал я плечами, поскольку и понятия не имел, что подразумевал под этим определением Головин. — Это как «марево» какое-то… И от тебя исходит… во все стороны…

— Это Силовой Конструкт, — не отвлекаясь от дороги, пояснил князь, — «Ловчая Сеть». — Позволяет в зависимости от Источника и Резерва Оператора…

— То есть тебя? — уточнил я. — Мозголома?

— Да, — кивнул Александр Дмитриевич, продолжая разжевывать мне «прописные истины» своей Силовой специализации, — в общем, «Ловчая Сеть» позволяет производить поверхностный поиск определенных мыслящих объектов «по площадям» и воздействовать на них на расстоянии.

— И на какие площади ты можешь раскидывать эту твою «Ловчую Сеть»? — спросил я.

— Пару городских кварталов разово смогу накрыть, — спокойно сообщил Головин, как само собой разумеющееся. — Сейчас меньше — поправку на скорость и перемещение в пространстве нужно делать… [2]

Силовой Конструкт «Ловчая Сеть»! — Чуть не заорал я от осознания того, что мне, как Мозголому, доступен способ поиска любых мыслящих объектов на какой-то площади. Ведь с помощью него я могу узнать, где эти твари держат Аленку! Не думаю, что она находится где-то далеко от бандитской малины.

У меня даже мысли не возникло, что я не сумею воспроизвести этот неизвестный мне доселе Силовой Конструкт. Я должен был это сделать! Обязан всеми правдами и неправдами! Да я был готов за это продать душу Дьяволу, если бы он существовал! Вытащить сестренку из мерзких бандитских лап, а потом уже спокойно мучиться тысячелетиями нежась в аду в кипящем масле! Да, я был готов на все ради её спасения!

Мое сердце вновь заполошно забилось и в глазах помутилось… Нет! Черт побери! Это не в моих глазах мутится — это начала расползаться по сторонам Ловчая Сеть! Хотя я ни сном, ни духом не знаю, как это у меня получилось. Сеть стремительно разворачивалась, накрывая собой все больше и больше кособоких избушек этого дровяного царства, а я начал «принимать» подаваемые ею сигналы.

Когда Конструкт накрыл ближайшую халупу, я почувствовал, что внутри мерно посапывает пьяный в хламину мужик. А его жена с детишками, испуганно ютятся на печке, молясь, чтобы их папашка, проснувшись, не начал буянить. Бьет их, падла, смертным боем, когда напьется. А вот когда трезвый — вполне себе вменяемый и любящий муж и отец.

Только вот трезвым он бывает очень редко и очень недолго. Пришлось, походя, поставить ему Ментальный Блок на алкоголь. Закодировать, одним словом. И откуда они только из меня лезут? А то прибьёт всех когда-нибудь, и прямиком по этапу — пополнять бандитский контингент. Ведь зона, увы, никого не исправляет, она — кузница кадров уголовного элемента.

Сетка продолжала мелким бреднем отсеивать людей, в поисках знакомого родного человечка, но пока безрезультатно. Правда, за несколько домов от меня — в темном тупичке, удалось зацепить «бреднем» сознание Ибрагима, приготовившегося меня прикрывать. И это не могло не порадовать — хоть кто-то прикрывает мне спину! И я не один на этом «празднике жизни».

И только минут через пять мне удалось облегченно вздохнуть — Магический Конструкт, наконец-то, обнаружил ту, которую я так долго искал! Аленка была жива и здорова, за исключением нескольких болезненных ушибов и гематом. Но, судя по её настрою, просто так сдаваться она не собиралась…

[1] Шнифт — глаз (уголовный жаргон).

[2] Отрывок из второй книги цикла «Позывной Хоттабыч. Узник Абакана».

Глава 15

Находилась искомая мною пленница совсем не в той избе, где собралась кодла братьев Глазьевых, а через три дома от нее. К моему глубокому облегчению, охраняли Аленку всего лишь двое уголовников, да и то, находясь в состоянии основательного подпития.

Так что мне ничего не помешало усилить действие алкоголя на их мозг, после чего оба баклана дружно вырубились. Даже не знаю, как у меня лихо все это получилось, ведь я даже не представлял, как работает мой Ментальный Талант. Дар просто «откликался» на мои хотелки, а я банально действовал «по наитию», даже на заморачиваясь над «технической» стороной вопроса. И пока все складывалось слишком уж радужно.

Убедившись, что охрана мирно дрыхнет (я бы с превеликим удовольствием отправил этих ублюдков в ад, но у меня отчего-то не вышло), я попытался связаться с Ибрагимом. Больше просить о помощи было некого, а кавказец находился совсем недалеко от меня. Были, конечно, сомнения, что Артефакт Райнгольда сработает, но я откинул эти сомнения в сторону.

— Ибрагим! — мысленно позвал я абрека. — Ты меня слышишь?

— Вай, генацвале! — немедля отозвался кавказец. — Слышю тэбя очэн харашо!

Так, отлично! Значит, Артефакт Ментальной Связи все-таки работает. И на этот раз не обманул старый Мозголом.

— Слушай внимательно, Ибрагим! — И коротко, буквально в двух словах обрисовал я кавказцу сложившуюся ситуацию. — Сможешь забрать сестренку? Прямо сейчас? Я охрану усыпил — бояться нечего…

— Вах, зачэм обыжаэш, ахалгазрда [1]? — недовольно фыркнул Ибрагим. — Настоящый джыгит ничего не боится! Сдэлаю в лючшэм виде!

— Хорошо! А я начну, как только Аленка будет в безопасности.

— Нэ бэспокойся, мегобари [2]! — Бросил напоследок Ибрагим и «отключился».

Благодаря развернутой «Ловчей Сети», я мог легко отслеживать его передвижения. Вот он выбрался из своего тупичка и перебежками вдоль покосившихся заборов добрался до избы, в которой бандиты держали заложницу. Не останавливаясь, Ибрагим вошел во двор и проник в дом. Видимо ублюдки даже не удосужились запереть дверь.

Не прошло и минуты, как мерцающие «туманные» сознания уголовников неожиданно потухли. Мгновение я пытался сообразить, что же там произошло. Я никак не мог с помощью своего Дара обнаружить эту пропажу. Хотя Ментальное «излучение» сознаний Ибрагима и Аленки, легко улавливал.

И, наконец-то, до меня дошло: бандиты, охраняющие сестренку — мертвы! Я это понял, слегка коснувшись мыслей Ибрагима, который с удовлетворением вытирал свой горский кинжал, об одежду мертвых бандитов. Он, без всяких сожалений, перерезал глотки спящим отморозкам, словно предназначенным баранам для шашлыка.

Не прошло и нескольких минут, как он уже появился на темной и начисто лишенной освещения улице, перебросив безвольное тело девушки через плечо.

— Ибрагим всё сдэлал! Твой сэстра у мэня! — Пришло послание от кавказского диверсанта.

— Как она? – обеспокоенно произнес я, волнуясь, почему она сама не может идти.

— Хорошо, - тут же отозвался Ибрагим. — Только ноги от вэрёвок силно затэкли — совсэм идти нэ можэт!

— Понял! Уводи её, Ибрагим! Дальше я сам…

— Нэ волнуйся — сдэлаю! – ответил кавказец, стремительно удаляясь от места «силовой операции». — Удачы, джыгыт!

— К черту!

Я следил за ними до тех пор, пока они не покинули радиус действия Ментального Конструкта. И только после этого тяжелый груз свалился с моих плеч. По крайней мере, Аленку мне удалось спасти. Теперь ничего страшного не приключится, если мне не повезет, и я погибну. Но я не собирался тупо сдохнуть! С таким настроем и «защищенным тылом» воевать куда как веселее!

Я немного постоял, проветривая голову основательно посвежевшим ночным воздухом и тупо пялясь на звезды. Моя «Ловчая Сеть», накрывшая заодно и бандитскую малину, уже передала мне точный расклад сил — я знал, что на заявленном адресе меня поджидает чуть больше десятка вооруженных до зубов отморозков под предводительством старшего Глазьева.

Где в это время таскался его младший братец и еще пяток уголовников, мне было неведомо. И без них передо мной стояла поистине нетривиальная задача — выжить в той мясорубке, которую я собирался здесь устроить.

Где-то в глубине сознания мелькнула малодушная мыслишка: а зачем её мне устраивать? Ведь Аленка в безопасности! Можно было и отступить, а потом вернуться уже с милицией…

Но я резко раздавил в зародыше эти трусливые поползновения. Мало ли что случится за то время, пока я за служителями порядка буду бегать. А если бандосы к тому моменту еще и найдут зарезанных Ибрагимом подельников, то ищи их потом, свищи! Да и не хотел я пока милицию подключать — незачем им знать мои реальные возможности! Да и рисковать парнями мне не хотелось.

А у меня сейчас появился реальный шанс одним махом раздавить это крысиное кубло. Пусть, даже и ценой собственной жизни. Главное, чтобы Дар «запустился»…

Я еще раз глубоко вздохнул. Пора! Перед смертью не надышишься! И твердо зашагал по хрустящему снегу и лужам, прихваченным морозцем. С заходом солнца основательно похолодало. С севера задул промозглый ветер, мгновенно забравшийся под мою видавшую виды шинельку.

Я поежился, втянул голову в плечи и поднял воротник. Теплее от этого не стало: хилую солдатскую шинельку с овчинным полушубком не сравнить, а вот он бы мне сейчас совсем не помешал! Но, чего нет, того нет.

Пока шел, пытался прикинуть, с чего же мне начать тотальную зачистку этого криминального сброда, но ничего путного в голову не лезло. Буду импровизировать на ходу, решил я, подходя к высокому и сплошному деревянному забору, за которым и скрывалась искомая блатхата.

Во двор вели слегка покосившиеся распашные ворота, сбитые из толстых и почерневших от непогоды горбылей, рядом с которыми находилась еще и небольшая калитка, тоже сбитая из плотно пригнанных друг к другу досок. Подойдя к ней, я дернул за ржавую ручку — заперто. Че-то не встречают хозяева своих гостей на пороге хлебом-солью.

Я развернулся спиной к калитке и несколько раз крепко засадил по ней подкованным каблуком сапога. Во дворе лениво забрехала собака, но почти тут же умолкла — видимо, не очень-то ей и хотелось высовываться из будки в мороз.

— Эй, хозяева! — заорал я. — Или дома нет никто⁈

Ленивая псина загавкала активнее, а я услышал, что где-то в глубине двора хлопнула дверь.

— Цыть, Мусорок! — прикрикнул кто-то на пса грубым мужским голосом.

Мусорок? «Оригинальная» кличка для пса. Они бы его еще Легавым обозвали.

Калитка, громко скрипнув, приоткрылась, а в образовавшуюся щель осторожно выглянул заросший неопрятной щетиной субъект. Даже на улице я почувствовал, как от него несет дешевой сивухой, чесноком и какой-то копченостью.

Несмотря не небольшой перекус у Райнгольда (не считая закусок в иллюзорном «Палкине», которые меня нисколько не насытили), я уже успел основательно проголодаться. В животе громко забурчало, и остановить этот процесс я был не в состоянии. Жрать хотелось неимоверно! Нормальные люди голодают, а эти твари жируют здесь! Уровень злости поднялся на несколько уровней — и это было хорошо! Здоровая злость пред смертельной дракой — это же здорово! Особенно в моем случае: ведь каждый раз Магия срабатывала именно в тот момент, когда я был, если сказать мягко, не совсем «в себе».

Тем временем, рожа, высунувшаяся из-за калики, ткнула в мою сторону стволом пистолета:

— Чё шумишь, дятел? Маслину тебе в лобешник закатать, чёб не бакланил? Канай отседа, елочка зеленая[3]!

— Слышь, рожа протокольная, я к вам на ангишвану[4] не напрашивался! — Неожиданно резко взял я «быка за рога». И откуда только из меня феня поперла? — Сами на серьезный базар позвали, а теперь в отказную? К Ивану[5] веди, доходяга, пока тебя самого по этой калитке не размазал! — Как же мне сейчас хотелось привести свою угрозу в исполнение.

Я даже почувствовал, как воздух вокруг меня резко начал резко остывать — я был готов шарахнуть по этим тварям даже сырой Силой. Но не время еще… Не время… Кое как мне удалось успокоиться и «утихомирить» поток Энергии, готовый сорваться с моих пальцев.

— Ты на кого тянешь, шаблон[6]? — Закипел отморозок, щелкнув курком наведенного на меня пистолета, так ничего и не заподозрив. Только кончик носа у него стремительно побелел. Однако, объем взятого на грудь алкоболеутоляющего прекрасно справился с задачей — ушлепок ничего не почувствовал.

— Пасть завали, Холера! — Раздался из-за забора новый голос. — И волыну на хер убери! — Появившаяся в щели большая волосатая рука резко выдернула ствол из руки уголовника. — Пахан этого фраерка уже давно поджидает! А ты ему от ворот поворот мастыришь? Или хочешь Шнифту свою позицию обрисовать? Иди, проспись, Валерик, пока я тебя сам не пришиб! — Голова Валеры-Холеры дернулась от мощной оплеухи, которую ему отвесил пока еще невидимый мне уголовник.

— Ты чё, Черепан, попутал? — возмутился Валерик, но без особого фанатизма. — Я свой…

Я отчетливо чувствовал животный страх, который испытывает уголовник к этому Черепану. А возмущался он только для того, чтобы хоть немного поднять свой несуществующий авторитет в моих глазах.

— Сгинь уже, Холера! — Плеснуло раздражением от Черпана. — Или ухи заложило? Так я прочищу!

— Все-все, Черепан, не кипишуй! — Валера решил не нагнетать и поспешно ретировался обратно в избу.

— А ты, сапог, тоже не стой столбом! Проходи, давай! — Калитка заскрипела, распахиваясь во всю ширь, и передо мной возник крепкий коренастый мужик в наброшенном на плечи овчинном тулупе. — А то, сука, приморозило чего-то! — И он потер уши рукой.

Я понял, отчего его прозвали Черепаном — абсолютно лысая голова бандита отражала свет, льющийся на улицу из окна, словно её кто-то отполировал. А резкие тени, падающие на его лицо, еще больше усиливали сходство с гротескной человеческой черепушкой, грубо вырубленной из камня какими-нибудь древними майя.

— А ты бы подвинулся, дядя, — невозмутимо произнес я, — а то тебя хрена лысого и на хромой кобыле не объедешь! Ряху отожрал — поперек себя шире!

Черепан недовольно зыркнул на меня из-под надбровных дуг, сильно выдающихся вперед, словно у ископаемого питекантропа. Поводил из стороны в сторону массивной нижней челюстью, но против ничего не сказал. Только презрительно сплюнул в заледеневший снег и отошел в сторону, освобождая проход.

Я, похрустывая сапогами по ломкому льду, прошел во двор. К дверям бандитской малины вела натоптанная дорожка, освещенная светом, льющимся из окна. Так что заблудиться мне не грозило. Следом за мной, вновь заперев калитку, потопал и здоровяк, сверля злобным взглядом мне между лопаток. Была бы его воля, уже бы дырку мне сквозную провертел. Но, пахан пока не разрешает.

Я толкнул дверь плечом и ввалился в холодный «предбанник» — сени. Здесь меня никто не встречал, поэтому я стремительно пересек этот тамбур и резко распахнул дверь уже в жарко натопленную избу.

Посередине большой комнаты, которая, как оказалось, была не единственной в избе, стоял заваленный жратвой и бухлом стол. И это в тот момент, когда обычные законопослушные граждане Светского Союза жили впроголодь, а то и откровенно голодали.

Ненависть вновь жгучей волной ударила мне в голову, но я, хоть и с трудом, но удержал рвущуюся на свободу Силу. Вокруг стола сидело всего шестеро уголовников, а я же хотел накрыть одним махом всю эту шайку. Была у меня надежда, что основная масса отморозков все же подтянется для того, чтобы устроить мне правилку. А вот когда они все здесь соберутся, тогда-то я и начну, если мой Магический Дар, вернее Дары, меня не подведут.

Бандиты, в тот момент, когда я появился на пороге, лениво пожирали дефицитные продукты, заливая все это неимоверным количеством алкоголя. Поэтому большая часть уголовников была основательно пьяна. Впрочем, все это играло мне только на руку — с одурманенными вусмерть ушлепками мне будет куда легче справиться. Пусть пьют! И побольше! Побольше!

Едва следом за мной зашел в комнату Черепан и закрыл за собой дверь, со своего места подорвался уже знакомый мне Валерик. Остальные бандиты, не переставая вяло жевать, повернули свои опухшие и осоловелые рожи в мою сторону.

Однако, не все уголовники в хате были пьяны — пара-тройка человек оказались во вполне вменяемом состоянии. Особенно пожилой сухопарый мужик с пронзительным взглядом глубоко запавших глаз. Которые, как мне показалось, едвазаметно светились двумя какими-то ядовито-зелеными огоньками.

Я мазнул своим Даром Мозголома по его сознанию, но к собственному удивлению ничего прочесть не сумел. Вместо четких картинок, как это было в случае с его подельниками, в голове у этого бандита царила непроницаемая тьма.

Ментальная Защита, уже привычно «из ниоткуда» пришло понимание этого процесса. И еще я понял, что смогу взломать эту плевую оборону, предназначенную для Мозголомов невысокого уровня. Подумав немного, я не стал этого делать, чтобы не привлекать внимание того, кто поставил этот Конструкт на сознание этого главаря банды. Ибо никем другим он быть просто не мог.

Значит, это один из Шнифтов. Скорее всего — старший, судя по возрасту. Младшего же я пока вычислить не мог. Кто же из них Мозголом, поставивший Ментальную Защиту? Старший Глазьев на Ментального Силовика не тянул. Ну, ничего, разберемся потихоньку.

Валерик-Холерик тем временем расхлябанно двигался ко мне, выбивая сапогами некое подобие чечеточки и гнусаво напевая:

— Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя?

Начальнику конвоя, не выходя из строя!

Затем он взялся руками за концы шарфика, намотанного на его тощую шею, резко его затянул и выпучил глаза. Ну, это он типа изобразил мою дальнейшую судьбу — кабздец мне, короче. Ну, это мы еще посмотрим!

— Ну, что ты лыбишься, как параша! — Ни разу не напугался я, а произнесенные оскорбления выскочили сами собой — Дурак ты! Я бы тебя у калитки десять раз зажмурить успел…

— Да я тебе, крыса противная, нос откушу! — Попер на меня буром уголовник, все еще пытаясь взять на испуг.

— И слюни подбери — после тебя не утереться! — Нет, ну реально дебил! Любому здравомыслящему человеку уже давно бы стало понятно, что такая хрень со мной не работает. А этот все еще пырхается. Похоже, хочет пару очков набрать у пахана за косяк у калитки.

— Ша! — Утырок замахнулся на меня, но был остановлен повелительным окриком пожилого мужика:

— Сядь, Холера! Сядь, не мелькай!

Валерик сморщился, но перечить пахану не решился.

— Баклан! — выругался он сквозь зубы, сплюнув прямо на пол.

После чего, громко поцыкав зубом, Холера уселся на свое место, скорчив весьма злобную харю. Ну, это он так думал, что злобную, а меня же от этого только смех разобрал — до чего наиграно и неправдоподобно все это выглядело. Прямо детский сад какой-то. Но публика вокруг — все неискушенная, настоящей актерской игры никто из них и не видел никогда. Поэтому и прокатывало у Холеры.

— Ну, здравствуй, мил человек! — негромко произнес пахан.

Однако, я его прекрасно услышал, потому как все остальные ублюдки за столом моментально заткнулись. Даже чавкать перестали. Похоже, что своих бойцов и шестерок старший Шнифт крепко держал в кулаке. И в этот момент еще одно чувство меня посетило — что нечто подобное я уже где-то видел и слышал. Вот прям, чуть не дословно. Но никакой конкретики, как обычно, вспомнить не смог.

[1] Ахалгазрда — парень, молодой (грузинск.).

[2] Мегобари — друг (грузинск.).

[3] Ёлочка зелёная — бывший военнослужащий (уголовный жаргон).

[4] Ангишвана — гулянка с чрезмерным употреблением спиртных напитков (уголовный жаргон).

[5] Иван — главный, главарь, пахан, бугор — лидер преступной группировки (уголовный жаргон).

[6] Шаблон — фуражка (уголовный жаргон).

Глава 16

— Проходи, гостем будешь, — продолжил свой неспешный базар главарь банды, не мигая глядя на меня, как питон Ка на бандерлога.

Вот еще та загадка, что за бандерлоги такие?

— В гости, между прочим, по собственной воле ходят! А не силком тягают! — Как по писанному выдал я, даже особо не задумываясь над ответом. Словно эти слова давным-давно были записаны мне на подкорку.

— Это, смотря к кому… — ответил, словно по накатанной, Глазьев старший. — Я, например, если в гости зову, ко мне на всех четырех поспешают! — Бандиты за столом довольно заухмылялись, оценив «остроумный» ответ пахана.

Я подошел к столу и остановился возле главаря, рядом с которым находился свободный стул. Но присесть на него мне не позволил Холера, забросив на сиденье одну ногу.

— Сядь-сядь! — указав на стул пальцем, произнес пахан, лишь мельком зыркнув из-под густых бровей на Валерика.

Уголовник недовольно толкнул стул, который я придержал за спинку, но ногу убрал

— Выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалялкаем… — предложил главарь, когда я уселся.

Оглядев пищевое изобилие, царившее на столе, мой пустой желудок вновь громко заурчал, немедленно требуя своей доли. Рот наполнился тягучей слюной — жрать, и правда, хотелось просто неимоверно.

— Выпьешь? — спросил он меня.

— Нальете — выпью, — не стал я отказываться. С одного стакана меня не развезет, а настроение, хоть немного, да повысит. Хоть и нелюди они… Но, все ж таки живые… Пока…

Пахан набулькал водки в два стакана, один из которых подвинул ко мне:

— Ну, за что мы выпьем?

— А за что хотите? — Вот, черт возьми, не отпускало меня ощущение какого-то безумия, происходящего вокруг меня. Как кривое зеркало, или дурной сон, когда пытаешься проснуться, а у тебя никак не выходит.

— За твое здоровье пить глупо, — усмехнулся Глазьев, блеснув золотом вставленных зубов. — Оно ведь тебе больше не понадобится, здоровье хорошее. Ты ведь, волчара позорный, пятерых наших корешей за два дня неглухо шваркнул! И если четверо из них так — шушера, шваль[1] позорная, то за Шуберта ответить придется, дурилка картонная! В авторитете был Композитор!

Однако, оперативно бандюганы на меня вышли. Так-то, конечно, ничего удивительного, но откуда они еще о двух трупах узнали? Ведь кроме меня и башмачника никто… Хотя, нет, беспризорники из шайки Малька видели, как отморозки в будку зашли, а после и не вышли. Видимо, кто-то все-таки сумел связать меня с их пропажей.

— Тогда давай за твое здоровье выпьем, — не дрогнув ни единым мускулом, произнес я в ответку. — Ты, видать, себе два века намерил…

— Никак грозишься? — Сверкнул глазами пахан.

— Да чем же я тебе пригрожу? Когда вокруг тебя кодла с пушками, да перьями в придачу. От меня тут за одну минуту ремешок останется… — Я поднял стакан, и залпом всадил его содержимое. После чего, без всяких обиняков, накинулся на еду.

— Ой, не прибедняйся, ширмушик[2]! — Оприходовав и свою дозу спиртного, выдохнул Глазьев. — Сенька ты, да еще и в Ранге немалом… Я ж Силу твою, сырую, еще у калитки почуял, когда ты этого бажбана[3] Холеру едва в сопли прямо там не размазал. Даже я какие-никакие крохи успел перехватить…

Услышав, что я Одаренный, Валерик стремительно побледнел и отодвинулся от меня подальше.

— А чего остановился-то? — продолжил пахан. — Ведь ты явно нас всех вальнуть хотел.

— Ты меня за идиота-то не держи, папаша! — не переставая закидываться хавчиком, прошамкал я набитым ртом. — Сестренка моя у вас! Иначе бы я от вашей крысиной норы сразу мокрого места не оставил! — Раз пошла такая пьянка, хрена бы нам скрывать свои намерения — все карты на стол!

— Ну, не один ты у нас весь из себя такой Владеющий, да Богом Осененный, — ощерился пахан. — И мы тут не пальцем деланные.

— Да понял я уже… — Я с хрустом оторвал нежную ножку запечённого в печи цыпленка и, едва не урча от удовольствия, принялся её обгладывать. Как же давно я хотел нажраться от пуза. И вот моя мечта сбылась! Не пропадать же добру! — И в какой же области Магического Искусства специализируетесь, коллега? — не переставая перемалывать зубами нежнейшее мясо и мягкие хрящики, поинтересовался я у Глазьева.

Можно было, конечно, пошарить и по мозгам его подельников, они не были защищены. Но я решил не рисковать — Мозголом, поставивший защиту пахану еще никак себя не проявил. А ведь он точно принадлежит этой банде. И у меня даже было предположение, кто это мог быть — младший из Шнифтов, не иначе.

Судя по сведениям, полученным от беспризорника, Осененными были оба брата. Других Сенек в банде не имелось. И если на мозгах старшего имелась Ментальная Пелена, то поставить её мог только братишка. Ведь специалисты-Мозголомы — очень редкая и очень опасная специализация Силовиков. И я это откуда-то знал… Не иначе, оттуда же, откуда и все остальное. Только вот откуда именно? Хрен его знает!

Пахан вальяжно откинулся на спинку кресла, а из моего деревянного венского стула неожиданно выстрелил зеленый росток, который тут же попытался обвиться вокруг моей руки, в которой я держал обглоданную куриную косточку.

Ага, вот оно какого свойства у него Талант —Силовик-Дендролог! — подсказала мне вновь проснувшаяся «чужая» память. Ну, никак я не мог свыкнуться, чтобы полноценно считать её своей. — Или по буржуински — Маг-Друид. А если вообще по-простому, по-деревенски — Хозяин Леса, или Сенька-Лесовик.

Однако потеха, которую, видимо, собирался устроить мне Шнифт-Старший, не задалась. Едва зеленый росток прикоснулся к моей руке, как он тут же превратился в хрупкую «стеклянную» плеть, мгновенно поросшую инеем, которую я легко разбил одним щелчком. Звонко тренькнув, замороженная растительность осыпалась на пол зеленоватыми ледяными осколками.

Только вот хоть убейте, я даже и сам не заметил, когда сумел окружить руку «Рукавицей Деда Мороза»! Да-да, в этот раз понижение температуры (которое, кстати, на меня совсем никак не повлияло), с помощью которого я проморозил зеленый побег, было обусловлено применением несложного в исполнении Магического Конструкта, а не банальным истечением сырой Силы.

Пахан несколько секунд недоумевающе пялился на ледяное крошево, а его подельники и вовсе пораскрывали рты.

— А что я говорил? — Неожиданно донесся веселый голос из смежной комнаты. — В натуре Дед Мороз!

В дверном проеме появился этакий лощеный франт лет тридцати, одетый в модный двубортный костюм темного синего цвета с бежевой полоской и «искрой», под которым виднелась светлая батистовая рубашка. В глаза мне бросился небрежно повязанный на его шее галстук, расцветки «вырви-глаз» и кипенно-белые бурки, отделанные по швам голенища и верхней его части декоративной кожаной отделкой ярко красного оттенка.

Сходство со старшим Шнифтом было налицо, и я понял, что это и есть младший из братьев Глазьевых. Но этот расфуфыренный щёголь ни шел ни в какое сравнение с остальными бандитами, сплошь серыми, как тюремные крысы. Он «сиял» не только «искрой» в спинжаке и золотой фиксой во рту, он весь излучал некий мягкий «свет», словно спустившийся с небес ангел. Мне даже на мгновение почудилось, что у него даже нимб над головой нарисовался!

Его улыбающееся лицо излучало такое радушие и доброжелательность, что вот, ей-ей, я подумал, что встретил лучшего на свете друга. Который мне куда родней и ближе, чем единокровный брат, которого у меня, кстати, никогда и не было. Но это же все такая ерунда, не правда ли?

Нахлынувшую внезапно эйфорию снесло промозглым холодным ветром, стремительно пролетевшим по моим одурманенным мозгам, возвращая им ясность мышления. Это что же за бодяга сейчас такая была? Меня что, как пацана сейчас Ментальным Талантом пытались давануть?

Выходит, местный криминальный Мозголом нарисовался? Ну, да, кто бы еще сумел меня так ловко окучить? Ментальное воздействие средней Силы, в очередной раз пришло понимание из каких-то глубин моего разума, до которых я до сих пор так и не смог докопаться. Ни сам, ни с помощью Райнгольда, который тоже так и не смог приоткрыть мне завесу этой тайны.

А вот после этого осознания мое сознание словно танковой броней накрыло, заодно и отрубая Ментальные щупальца, запущенные мне в голову гребаным утырком. То, что покалеченные Энергетические Нити причиняют незадачливому Мозголому чудовищную боль, я успел понять, неожиданно легко скользнув по проторенной им же дорожке собственным Магическим щупом в его отмороженную башку.

Знали бы вы, какое удовлетворение доставила мне его скривившаяся от боли физиономия! Головная боль теперь будет его еще долго преследовать… Хотя, не будет, — подумав, решил я, — эта падла и так скоро сдохнет! И я рад, что это произойдет еще и с больной головой!

— Да кто ты, сука, такой⁈ — воскликнул расфуфыренный гондон, схватившись руками за голову. — Сука-мля! — продолжил он материться, массируя пальцами виски. — Какой бес ему такую защиту поставил⁈

— Не понравился прием, дядя? — Я, игнорируя кривляющуюся рожу Мозголома и весьма напряженную харю его старшего братца, скользнул глазами по столу, выискивая, чего бы еще сожрать. Хотя, в принципе, в основном голод я уже задавил.

Но мне сейчас кровь из носу нужно было вести себя независимо и вызывающе, чтобы еще больше накалить и без того взрывоопасную обстановку.

На крики Глазьева-младшего из смежных комнат вывалилось еще несколько отморозков, опухших от беспробудной пьянки и не понимающих спросонья в чем, собственно, дело. Итого, суммарно на хазе обреталось чуть больше десятка уголовников. Похоже, что основной костяк банды в сборе. Можно было начинать давить это змеиное гнездо.

— А нахер было без спроса мне под кумпол залезать? — Подвинув к себе поближе большую миску с холодцом, я вооружился ложкой, которую тщательно протер краем свисавшей со стола скатерти. — Слышь, Холерик, — презрительно окликнул я шестерку Шнифта, молча сидевшего с отвисшей челюстью, — банку с горчицей подай!

— А? — испуганно переспросил уголовник, подавшись в противоположную от меня сторону. — Чё?

— Шланг через плечо! — выдал я, понимая, что ничего толкового от него не добьюсь — Валерик, хоть и полный дебил, но даже он начал понимать, с кем связался.

Произошедшее дальше позабавило и меня самого: я вытянул руку в сторону банки с горчицей, стоявшей на противоположном конце стола, и произвел некое «усилие». Повинуясь «моему» желанию, стеклянная тара сорвалась с места и, натурально сбивая стаканы, мешающие её продвижению, поехала по столешнице, набирая скорость. Через мгновение она с громким шлепком впечаталась в мою раскрытую ладонь.

— Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету, — перефразировал я известную пословицу, загребая ложкой горчицу и размазывая её тонким слоем по холодцу. — Мазевый у тебя холодец, Шнифтяра! — похвалил я главаря, проглотив первый кусок мясной желеобразной массы.

Холодец действительно был выше всяких похвал, поэтому я усиленно заработал ложкой, закидывая мясное лакомство в рот, словно кочегар уголь в топку паровоза. Вся честная компания замерла в недоумении, словно в финальной немой сцене Гоголевского «Ревизора». Такое наглое поведение недавнего терпилы никак не укладывалось в их куцых мозгах. Разрыв шаблона — мощная штука! А я, знай, наворачивал холодец, причмокивая от наслаждения и с удовольствием наблюдая за реакцией бандитов. Наглость — второе счастье!

— Ну, и что вы на меня так смотрите, отец родной? — прожевав очередную порцию холодца, невозмутимо прицепился я к старшему Глазьеву, после демонстрации своих возможностей, совсем потерявшему инициативу. — На мне узоров нету, и цветы не растут! Не я к вам гости напрашивался — сами «пригласили». Сестренку мою зачем похитили? Я бы и сам пришел. Я, вообще, сам привык везде ходить, — я поедал холодец, продолжая разглагольствовать, — на фронте за линию фронта ходил. И не один раз. И с Магами из Черного Ордена, что не вам, убогим, чета, сталкиваться неоднократно приходилось! — продолжал я гнать пургу, поскольку ничего из этого не помнил. Но утырки-то об этом не знают… — И знаете, девочки, скольких я зарезал, скольких перерезал? Сколько душ фашистских загубил? — пропел я на мотив Мурки, наблюдая краем глаза за неоднозначной реакцией уголовников на оскорбления. Некоторые даже со своих мест повскакивали, роняя табуретки и хватаясь за ножи с пистолетами.

Такая реакция бандитов меня однозначно порадовала и завела в придачу. Я почувствовал, как в мои жилы плеснуло «кипятком», сформировав «на выходе» узконаправленные Силовые Волны. Оружие, что держали в руках уголовники, мгновенно заледенело до состояния космического холода. Так что удерживать его в руках стало чревато и опасно для здоровья. Но и избавиться от ножа или пистолета, стало той еще проблемой — с мясом надо отрывать.

Поднявшаяся вокруг суета, грязные ругательства и крики боли, прошлись целительным бальзамом по моей ожесточившейся душе. Однако я, не дернув ни единым мускулом на лице, продолжал со всем своим почтением наворачивать вкуснейший холодец, смазанный горчицей.

Неожиданно стул, на котором я восседал, выстрелил многочисленными зелеными ростками, что попытались еще раз меня обездвижить. Мало того, я даже почувствовал, как мне в задницу ткнулась пара острых сучков, намереваясь пронзить меня насквозь. Это чего, он так мне в жопу решил без мыла пролезть?

Хорошо, что я оперативно (хоть и незнамо каким образом) облачился в Энергетическую броню, защитившую мою задницу от несанкционированного проникновения. Ну, а вновь заморозить всю эту растительность, больших трудов не составило.

— Нехорошо так с «гостями» поступать, папаша! — недовольно проворчал я, бросая на стол опустевший тазик из-под холодца и сыто рыгая прямо в харю пахана. — Тебе, бедолага, лавры Сеньки-Дуба[4] покоя не дают? — А вот эта «добавочка» уже явно не мне принадлежит — она, очевидно, из того самого «наследства», время от времени вылезающего из темных глубин моей памяти.

— А ты его откуда знаешь? — опешил старший Глазьев, забыв даже отереть с лица мои слюни.

— Довелось встречаться, папаша… В Абакане… — Само слетело с моих губ, а я вспомнил, что старший из братишек тоже несколько лет чалился на строгаче для Одаренных. — Еще тот был беспредельщик, но, сука, могучий был Аверьяшка — этого не отнять. А тебе-то, убогому, куда до него? — Меня несло, но, судя по реакции уголовника, все в тему.

— Пасть завали, баклан! — неожиданно визгливо вступил младшенький. — А ты чё его слушаешь, братан? — накинулся он на старшего Глазьева. — Забыл, что его шилохвостка у нас? Будешь рыпаться, — это уже мне, — на складку пойдем[5]! Замочим, век воли не видать!

— Значит, не хотите по-хорошему? — Я тяжело вздохнул. — А я думал, краями разойтись…

— Какие, к е. еням, края, сапог? — почувствовал мою «слабину» младший Шнифт. — Сделаешь, что скажем — останется твоя шмара живой!

Ага-ага, так я и поверил! Вслух я этого, конечно, говорить не стал.

— И чего же вам от меня нужно? — Мне это действительно было интересно.

— За то, что ты людишек моих положил, — скрипуче произнес старший, — отработаешь.

— И как же?

— Дар твой нужен, — ответил младший Глазьев, сгоняя со стула Холеру и усаживаясь рядом со мной.

[1] Шваль — дешевка (уголовный жаргон)

[2] Ширмушник — обманщик (уголовный жаргон).

[3] Бажбан — дурак (уголовный жаргон).

[4] Сенька-Дуб (Аверьяшка) — персонаж второй книги цикла «Позывной Хоттабыч. Узник Абакана», один из сильнейших в мире Маг-Друид. Заключенный Абакана — тюрьмы для Одаренных РИ, а после и СССР.

[5] Идти на складку — решиться на убийство (уголовный жаргон)

Глава 17

— На дело с нами сходишь — и все! — деловым тоном заявил разряженный «в пух и прах» уголовник.

Он, наверное, себе надумал, что наконец-то сумел перехватить у меня инициативу, угрожая расправой с родным мне человеком? И, как следствие, может меня нагибать безо всякой ответки, поставив в коленно-локтевую позицию? А вот только хрен ему на воротник! Но я решил покуда промолчать, уж очень было интересно, для чего я им такой весь из себя красивый понадобился?

— И все? — Я криво ухмыльнулся, приподняв одну бровь. — Свежо предание, да верится с трудом…

— Да ты за кого меня принимаешь, фраер? — неожиданно вскипел уголовный авторитет, рванув на груди свою накрахмаленную рубашку. — Да я, чтоб ты знал, в законе! И мое слово — закон! Сказал, отпущу твою стерлядь — так тому и быть! Мамой клянусь! — Ударив себя кулаком в грудь, выдохнул он и болезненно поморщился.

Ага, а головка-то до сих пор бо-бо! И вестись, как лопух, на эти клятвы я не собирался. Да и зачем мне клятвы от этих уже почти покойников?

— Понимаю, — вновь невозмутимо произнес я, — это удобно, когда слово твое — закон. Захотел — дал, а захотел — обратно взял. — Мне даже в башку лезть ему не надо было — все уже огромными буквами на лбу написано. Какой с урок спрос? Какие клятвы? Особенно данные какому-то левому лоху. Здесь мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Это, может быть, один ворон другому глаза не выклюет. Но это и не наш случай. — Давай уже — не тяни, каторжанин! Говори, чего хотел, а я уже подумаю. А чтобы совсем между нами все по взаимной любви получилось — сеструху мою сначала отпусти…

— Ты за кого меня держишь, балдох? За фраера ушастого? — притворно возмутился младший Шнифт. — Вот на дело сходим — после него сразу и отпущу. А дело, стало быть, такое: скок[1] мы задумали знатный…

— Сестру сейчас увидеть могу? — перебил я законника. — Откуда мне знать, что она живая еще?

— Живая она, — процедил сквозь зубы щеголь.

— Слова-слова, одни слова, — пропел я на мотив песенки «Как провожают пароходы», исполненной Эдуардом Хилем.

«А ведь этому самому Хилю сейчас не больше десяти лет», — подумал я. Хотя, эту песенку он пел уже взрослым мужиком. Мое раздробленное надвое сознание опять начало свои выкрутасы.

— Падлой буду — живая! — Вот тут Глазьев вполне искренне ответил. — Век воли не видать!

Да я и без него знал, что с Аленкой все в порядке, но вида не подал, стараясь даже не думать об этом. Какой бы там Магической Защитой мои мысли не прикрывались, не дай Бог, пролезет ко мне в голову этот урод.

— Ладно, верю… — нехотя ответил я. — Ширеньхай[2] покуда.

— Вот гляжу я на тебя, фраерок, и удивляюсь, — влез в разговор Глазьев-Старший, — весь конкретный из себя балдох с железками, а блатную музыку[3] словно академик[4] со стажем наяриваешь. Непонятки на твой счет имеются, паря: наблатыкаться где успел?

— А с какой целью интересуешься, папаша? — Бросил я ему в ответ, стараясь прикинуть, откуда я действительно так по фене жарю.

Эта музыка блатная сама из меня выскакивала, безо всяких на то усилий, как будто я действительно не один год на нарах куковал. А через мгновение пришло понимание, что да, пришлось на севера̀х побывать. С кайлом и лопатой, с пилой и топориком, да под приглядом вооруженных вертухаев[5] лагеря и пересылки потоптать.

Да как так-то? — вполне резонно всколыхнулась во мне искреннее недопонимание. Ведь не мог я… Никак не мог! Сначала школа, потом универ, а после фронт, ранение и почти год полной несознанки! Хотя ничего этого я, естественно, не помнил. Знал только со слов Аленки. А вот вкус лагерной баланды, стылые сквозняки в тюремном бараке, злобный лай собак… Я прочувствовал это всеми фибрами души! Да что же это за наказание такое⁈

Однако, не ко времени сейчас раскисать! Сначала — дело, а сопли потом! А то ишь, раскис, как баба! Подумаешь, шиза время от времени накрывает! А ведь до этого натуральным овощем был и под себя ходил! А тебе, сука, вообще повезло! Так что не ной, а радуйся, что пользу реальную Родине принести можешь! А с кавардаком в башке как-нибудь сам, на досуге, справишься!

— А есть у меня подозрение, мил человечек, — ответил старший Шнифт, — что ты, сучонок — стукачок, хоть и Одаренный! И все вот это, — он неопределенно покрутил руками, — ты со своими дружками из МУРа придумал, чтобы нашу малину накрыть…

— Совсем сдурел, папаша? — Я искренне рассмеялся. — Или совсем мозги пропил? Это же вы, твари, мою сестру похитили! Мне бы ваши рожи уголовные ни в жисть бы не видать! Зря ты на меня наехал, папаша… — От моей руки, лежащей на краешке стола, начала распространяться Морозная Волна. Сначала покрылся инеем пустой тазик из-под холодца, затем стаканы, ложки-вилки, початая бутылка водки

— Тю-тю, паря, не кипятись! — Неожиданно встал между мной и паханом младший Глазьев. — Завязывай Деда Мороза выпускать! Успеешь еще… А ты, братишка, в натуре рамсы попутал? Мы же сами его на правилку позвали! Какой он стукачок? Если только рыпнется — его цыпе амба[6]!

— Будет как шелковый стелиться, чтобы мы его любимой сестренке, что-будь важное не отмахнули… — Неожиданно подал голос, доселе молчавший Валерик-Холерик. — Голову, например? Правда, пахан, как той сучке на…

— Пасть закрой, бесогон[7]! — нервно рявкнул Глазьев младший, и злобно зыркнул на Холеру из-под нахмуренных бровей.

Я «увидел», как от него в сторону Холеры выстрелило дымчатое щупальце его Ментального Дара, и резко ввинтилось в голову шестерки. Валерик глухо вскрикнул, обхватил ладонями голову, медленно сползая со стула на пол.

— Отпусти, Шнифт! — скрутившись на полу в позе эмбриона, заныл уголовник. — Больно, сука! А-а-а! — судорожно забился он головой о ножку стола. — Прости дурака, пахан! Прости! — Холеру затрясло мелкой дрожью, словно в припадке, а из его рта пошла пена.

— Хватит с него! — Громко хлопнул по столу старший. — Пригодится еще шепёрка[8]. Какое бы говно не было — так свое же!

— Хочешь сказать, братишка, что свое не воняет? — хохотнул младший Глазьев.

— Воняет, и еще как! — ответил ему пахан. — Но эту вонь можно всегда в нужную сторону направить, чтобы собственные царги не марать! Пусть его… Вожжи свои Мозголомные отпусти!

— Живи, пес! — Маг, не вставая со стула, пнул валяющегося на полу отморозка.

— Так где по фене ботать наловчился, балдох? — Вновь вернулся к предыдущей теме пахан.

— Там же, где и про Сеньку-Дуба узнал — в Абакане! — Неожиданно выдал я, хотя сам уже заготовил совершенно другую историю.

— Гонишь, баклан! — Не поверил мне Глазьев-Старший. — По какой статье чалился? Кто в Абакане Хозяин? Кого из сидельцев, кроме Аверьяна, знаешь?

— А я и не говорил, что чалился, — тут же отбрил я уголовника. — Меня туда командование практиковаться в Силе направляло. Я ж в разведку к немцам в тыл ходил. Диверсии устраивал. А в Абакане душегубов во все времена хватало. Вот у них, так сказать, уроки мастерства и брал…

— Чё, серьезно в Абакане был? — Это уже младший удивился.

— Хозяин этого жуткого места — хам Атойгах, — игнорируя вопрос Шнифта-Младшего, продолжил я. — Тот еще отморозок — не лучше своих поднадзорных! Слащавый, до приторности — типа интеллигент, а на деле — зверь лютый! Особенно его Духи-Тесь.

— Точно! Тварь еще та! — Сжав кулаки, скрипнул зубами пахан уголовников. Видимо воспоминания о тюрьме для Одаренных, были не самыми радужными в его жизни. — Как только досуха меня его Духи не выдоили?

— Странно, что вышел, — произнес я. — Думал, что оттуда не возвращаются…

— Повезло, — буркнул Глазьев, но вдаваться в подробности не стал.

— Ну, из самых известных на тот момент сидельцев, кроме Сеньки-Дуба, довелось с князем Головиным встречаться, — это уже я сам добавил, вспомнив слова Райнгольда, что его ученик тоже где-то в застенках Абакана сгинул. — Знал такого, папаша?

— Знал, — неохотно кивнул Шнифт-Старший.

О, как⁈ А земля, оказывается, круглая!

— Они с Аверьяшкой тогда на ножах были, — добавил я, получив из неизвестного источника «пакет» новой информации.

— Все-то ты знаешь, фраерок! — проскрипел пахан. — Видал я те разборки…

— Ну, и какие еще ко мне предъявы? — Я обвел тяжелым взглядом сначала пахана, а затем и всю собравшуюся бандитскую кодлу.

И если братья Глазьевы пытались ершиться и хорохорится, то вот их подельники сидели молча и тихо, засунув языки в задницы. Видимо, никому из них не хотелось бодаться с Осененным, уже успевшим отправить на тот свет пятерых утырков из их веселой гоп-компании.

— Значит, нет ко мне вопросов? — еще раз переспросил я. — Тогда вернемся к нашим баранам, — повторил я услышанную от старика Райнгольда фразу.

— Чё? Кто тут баран? — вскинулся было младший Глазьев, но был остановлен повелительным жестом старшего братишки:

— Не кипишуй, братка! Это он о делах наших скорбных так…

— А! Барно[9]! — Успокоился Мозголом. — Тогда разверни ухи, балдох! На днях местным красноперым из ЧК груз особый должен прийти… — произнес Шнифт-Младший. — Так вот мы порешали честным обчеством груз тот жмокнуть[10].

— Лять! — выругался я, когда до меня дошло, кого хотят ограбить каторжники. — Вы вообще в себе, ребятки? НКВД на гоп-стоп взять? Ты, Шнифт, лучше сам об стенку убейся! Все легче будет, чем на заведомо беспонтовое дело подписываться!

— Да ты не кипишуй, сапог! Не кипишуй! У нас все на мази! Груз, хоть и ценный, и цириков[11] будет до хера, но… — И Шнифт-Младший показательно ткнул пальцев в потолок. — Сенек в своре мусорской будет всего трое! Да таких, которых я на раз в узел завяжу…

— Ладно-ладно! Пальцы топырить каждый может, пока до дела не дошло, — заткнул я рот Глазьеву. — Что за ценный груз? И на кой я вам сдался, если ты всех цириков одной левой сделаешь?

— А-а-а! — Погрозил мне пальцем младший. — Проникся, фраер!

— Да срать я на вас на всех хотел! — уже не стесняясь в выражениях, ответил я. — Мне Аленка нужна живой и невредимой!

— Вот! Потому как деваться тебе некуда, сапог, с нами пойдешь!

— Если хоть один волосок с её головы упадет — пожалеешь, урка! — еще раз предупредил я уголовника. — И вы все тоже пожалеете, что сразу не сдохли! — Я вновь обвел тяжелым взглядом собравшихся на малине уголовников.

Никто из присутствующих в избе бандитов мне и слова не сказал, но несколько уголовников, из тех, кто не пострадал в первый раз, вновь взяли меня на мушку, вооружившись пистолетами. Ну, не придурки ли? Еще раз по ним волной холода пройтись что ли?

— Слышь, ты бы гонорок свой поумерил! — Сморщился, словно как от зубной боли младшенький Глазьев. — Я же те сказал: сделаешь дело, получишь назад свою сучку! В целости и сохранности! И хватит уже эту бадягу[12] в очередной раз по кругу гонять!

— Груз, — произнес уже старший из братьев, видимо задолбавшись слушать наши разборки, — заполненные Силой Кристаллы-Накопители! Мне знающий человечек шепнул, что тайный склад Черного Ордена где-то на нашей территории нашли и распотрошили. Ты же Осененный, балдох? Силовик-Сенька! Такой же, как и мы с братцем. А значит, понимать должен, каково Сеньки без Сил обходиться! А слухи уже давно бродят, что, дескать, скоро вся Сила на земле кончится! Как до Повторного обретения[13] было… Все Сеньки поголовно простецами станут… А ломанем этот груз — Силой себя на долгий срок обеспечим! А если все мазево пройдет — и тебе долю выделим!

— Делишь шкуру неубитого медведя, папаша? — Ядовито усмехнулся я. — В НКВД, чай, не идиоты…

— Да ты не кипишуй, чепушила! Идти на шальную[14] никто не собирается! — Продолжали уговаривать меня братцы, особенно младший. — Все прокубатурили[15]! Косяков не будет!

— Так я-то вам зачем? — Наконец-то я добрался еще до одного интересующего меня момента. — И шарашили бы себе, раз у вас и без меня все на мази.

— Есть одна непонятка, фраерок, к которой мы и подступиться не знали как, — доверительно сообщил пахан. — И если бы ты вовремя не подвернулся… Покажи ему, братка!

Глазьев младший выложил на стол передо мной пистолет, расколотый на несколько частей. Я тут же признал в этих осколках тот самый пистолет, которым был вооружен один из грабителей, уничтоженный мною в будке башмачника путем «Магической глубокой заморозки». Вместе с разбитым на ледяшки телом уголовника, разлетелся на куски даже металл.

— Вот поэтому ты нам и нужен, Дед Мороз! — довольно заключил Глазьев-Младший.

— Накопители притащат в Москву в специальном медведѐ, защищенном такими Конструктами, к которым и не подступишься! — продолжил старый пахан. — Человечек, что на эту тему нас навел, сказал, что от самого Дома Кюри! Ни один шнифер-медвежатник не вскроет! Да и нету средь нас таких умельцев — после семнадцатого года всех мастеров такого уровня за границу резко смыло, — посетовал Глазьев-Старший.

— А тут вдруг ты, сапог, так резко подвернулся со своим Даром! — хохотнул младший брательник пахана.

— Глядишь, и сможем с твоей помощью металл сейфа так же расколоть, — произнес пахан. — Тогда мы тебе и бабу твою вернем, и на смерть людишек моих глаза закроем, да и сам прибарахлишься знатно! Если Сила не нужна… Хотя кому она не нужна? — хохотнул он. — Пару сверкальцев-Накопителей налево скинешь — и набитое брюхо, и теплая конура тебе надолго обеспечена!

— А если откажусь…

— А если откажешься, — хрипло пророкотал пахан, дернув верхней губой, — то тебе амба, балдох! Хочешь, — он огляделся по сторонам, — тебе Холера по красоте распишет, чего мы с твоей сестренкой-целочкой сотворим?

— Сначала мы на самолете[16] её покатаем, — не дожидаясь моего ответа, решил выслужиться перед паханом Холера. — Сколько есть дырок — все разом оприходуем! Будет, сучка, работать, пока пилотка[17] и очко напрочь не треснет! — продолжал живописать Валерик. — А вот как мы все дырки в кровавые сопли измохратим, так из спины ремни резать начнем…

Чистая и незамутненная ненависть после этих слов отморозка накрыла меня с головой. На мгновение я даже соображать перестал: раз — и на мои глаза упала кровавая пелена. Я хотел лишь одного — раздавить ублюдка, вот прямо сейчас! Срочно! Чтобы от него лишь мокрое место осталось!

Что-то громко хрупнуло, и в лицо резко плеснуло какими-то густыми и горячими брызгами.

— Что за черт⁈ — Я тряхнул головой, выныривая из того Океана Вселенской Злобы и Ненависти, куда погрузился секунду назад, напрочь потеряв способность разумно соображать.

Протерев пальцами залитые кровью глаза и осмотревшись, я увидел прямо перед собой на полу лежащий в луже крови дырявый «кожаный мешок», набитый перемолотыми в кашу кровавыми останками, принадлежащими, еще мгновение назад, уголовнику по кличке Холера…

[1] Скок — ограбление, кража, разбой (уголовный жаргон).

[2] Ширеньхать — разговаривать (уголовный жаргон).

[3] Блатная музыка — воровской жаргон (уголовный жаргон).

[4] Академик — опытный преступник (уголовный жаргон).

[5] Вертухай — это вооружённый охранник периметра зоны или тюрьмы. Те, кто не вооружён и находится в пределах охраняемой зоны — называется «попкарь»(уголовный жаргон).

[6] Амба — смерть, умер (уголовный жаргон).

[7] Бесогон — дурак (уголовный жаргон).

[8] Шепёрка — то же, что шестерка (уголовный жаргон)

[9] Барно — хорошо (уголовный жаргон).

[10] Жмокнуть — ограбить (уголовный жаргон).

[11] Цирик — охранник (уголовный жаргон).

[12] Бадяга — 1. ненужное, муторное дело; 2. пустой никчёмный разговор, болтовня 3. скукота. Разводить бодягу — 1. болтать; 2. делать бесполезное дело.

[13] Эпоха повторного обретения Силы в этой реальности ведет отсчет с 1809 года, когда Магия вновь вернулась в мир с «Мифических времен».

[14]Идти на шальную — кража без обдуманного плана (уголовный жаргон).

[15] КУбатурить — думать (уголовный жаргон).

[16] Самолёт — одновременное половое удовлетворение женщиной трёх и более мужчин (уголовный жаргон).

[17] Пилотка (пелотка) — женский половой орган.

Глава 18

Сказать, что я реально охренел — это вообще ничего не сказать. Но и окружающие меня уркаганы охренели, как бы не еще больше — ведь их закадычного корефана Холеру словно громадным прессом по полу размазало. И все это произошло настолько быстро, и без какого-либо моего участия, что я даже сам и понять ничего не успел. Только пожелал… Правда, очень сильно… И на тебе — лишь мокрое место от этого ублюдка осталось!

Вся комната оказалась залита кровью и «забрызгана» мелкими ошметками мяса, расквашенного мозга и раздробленных в крошку костей. Словно сошел с ума бешенный блендер, запушенный без крышки… Вот, опять это словечко чужое выскочило — блендер, но этот момент меня сейчас волновал меньше всего. Как говорится: ща начнется! Но, в общем-то, я этого и добивался, только не думал, что все начнется именно так…

— Это ч-чего? — Шнифт-Младший даже заикаться начал, поскольку тоже не ожидал, что его шестерку так резко расплющит. — Т-ты ч-чего это на-а-атворил, баклан?

Согласен — это точно перебор! Я ведь лишь образно представил, а оно вона как повернулось. В буквальном смысле слова! Похоже, что никто из банды и глазом не успел моргнуть, как вместо знакомого подельника на полу оказалась лишь кучка кровавого дерьма.

Что-то в последнее время Меня так нескромно на мокруху заносит. Натурально так купаюсь в крови, словно какой-нибудь сказочный душегуб — типа трансильванского графа Дракулы. Скоро придется приставочку к своему имени приспособить — Мамонт-Мясник. Звучит, конечно, зловеще, но абсолютно по делу. Пары дней не прошло, как я в себя пришел, а уже кровищи пролил — иному маньяку на зависть…

'Так разве ты сюда не за этим шел? — Мысленно одернул я сам себя. — Вот именно, Мамонт! Сосредоточься, и сделай, что должно! А дальше — будь, что будет! А ненужные рефлексии — в топку, пусть этим изнеженные дамочки занимаются! А я — мужик! Боец! Разведчик! Ветеран войны!

Эх, Мамоша! Нам ли быть в печали?

Не прячь свой Дар, играй на все лады!

Да так играй, чтобы урки заплясали!

И штабелями паковалися в гробы[1]!' — Зазвучал у меня в голове мотив знакомой, еще довоенной песни. Ну, а переделанные строчки сложились сами собой — хотя до этого я такого таланта за собой не замечал.

Я бросил взгляд на окрашенную алыми брызгами морду младшенького братишки пахана, которая в этот момент бледнела на глазах, «вытягиваясь» еще больше. Пока я потерял бдительность, приходя в себя после такой показательной «казни», этот ушлепок умудрился вогнать мне в мозги Ментальный Щуп и прочитать мои «поверхностные» мысли.

Защита, которой я отогнал его в прошлый раз, надолго не задержалась, развеявшись, словно дым или туман. Это позволило уголовнику-Мозголому даже песенку, крутящуюся в моей голове, «услышать». Я это понял по его шевелящимся в такт «музыки» губам. Но, так оно даже и лучше — пусть, сука, поймет, что его ждет дальше! Устал я уже показательно прогибаться — театрал из меня хреновый!

— Ты сам себя зарыл, чепушила! — Зарычал Мозголом, нанося мне резкий и сильный Ментальный удар, что вышиб бы наповал любого простеца или Одаренного, не имеющего серьезной Магической Защиты. — И сучку твою мои пацаны сейчас оприходуют и удавят!

Одновременно с атакой, сокрушающим тараном обрушившейся на мои мозги, я увидел, как еще один Ментальный Щуп выстрелил куда-то за пределы бревенчатых стен малины. Как мне удалось понять, Глазьев-Младший умел воздействовать своим Даром на подельников, даже находясь на значительном от них расстоянии.

На этот раз гребаный отморозок успел меня основательно зацепить — голова разломилась от боли, в глазах потемнело. Я даже покачнулся, едва не свалившись со стула. Но вышибить меня из сознания у него не удалось. Пусть и с небольшой задержкой, но «колпак» мощной Ментальной Защиты окружил мои мозги.

— Тля! — Чертов уродец едва успел отозвать свои Энергетические Щупальца от моей головы, чтобы их вновь не порубило в капусту. — Думаешь, это твоей сучке поможет? — Злобно ощерился он.

После этих слов Глазьев вкачал в оставшийся щуп прорву Силы, отчего тот распух, словно раскормленный питон, и принялся ждать «ответа». Но секунда бежала за секундой, а никакой Ментальной связи между мертвыми охранниками моей сестренки и Мозголомом не возникало.

Да и не могло возникнуть в принципе — мертвые не курят, мертвые не пьют… То бишь — не думают. Они же не «двое из ларца» — старшина Бим и сержант Бом, а Глазьев-Младший совсем не Некромант.

Кто эти «старшина Бим и сержант Бом» я даже и не представлял. Хотя, брезжила в самом дальнем уголке сознания мысль, что они, вроде бы, уже куда как в более высоких званиях обретаются, но я побыстрее её прогнал, чтобы не отвлекаться. А то атмосферка-то здесь все больше и больше накаляется!

Не получив ответа, Мозголом вбросил в свой Ментальный Щуп еще больше Энергии. А ответочки-то нету! Глазки младшего Шнифта забегали по сторонам, он явно не мог понять, что происходит — ни сестренки, ни охранников он найти не мог. И это его чудовищно бесило и выводило из себя.

— Сука-сука-сука! — яростно шипел он сквозь зубы. — Всех порву, падлы!

— Дырку ты от бублика получишь, — неожиданно выдал я, — а не Шарапова… э-э-э Аленку! — поправился я, не понимая, откуда взялся этот странный персонаж — Шарапов. — Она уже давно тю-тю! — продолжил я, списав все несуразности на свои проблемы с головой. — Руки у тебя коротки!

— Ах ты, волчара позорный! — прорычал Мозголом, до которого наконец-то дошло, как я обвел его вокруг пальца. — Ты, значит, все заранее знал?

— Скажу больше — это я твоих уродов, как бешеных собак прирезал! — Я похабно ухмыльнулся, наблюдая, как стремительно наливаются кровью хари матерых уголовников — старшего и младшего Глазьевых. — Но вы, ребятки, не переживайте! Я их не больно зарезал: чик, и они уже на небесах! Вам же, козлы вонючие, так не фартанет! Лафа не обломится — вы все сдохните в непереносимых муках! Через час те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым! — Эта крутая фраза, вылетевшая из меня на автомате, то же оставила странное «послевкусие».

Бледнеющие на глазах от ужаса рожи остальных урок доставили мне глубокое моральное удовлетворение. Бойтесь, твари! Проведите свои последние минуты жизни в животном страхе! Почувствуйте всеми фибрами то же, что чувствовали ваши бедные жертвы!

— Мочите его, ребятки! — ожидаемо выдохнул пахан, бросая все запасы своего Резерва в Талант для последней и убийственной атаки.

Он прекрасно понимал, что я не пощажу никого из здесь присутствующих, поэтому постарался подороже продать свою жизнь. А вот Мозголом оказался пустым — он влил все Силы, которыми располагал, в Ментальный пространственный Конструкт, пытаясь найти с его помощью мою сестренку и её сторожей. Я увидел, как он захлопал ладонями по карманам своего фильдеперсового[2] пиджака в поисках Кристалла-Накопителя, чтобы пополнить запасы Энергии.

Младшего Глазьева я пришиб первым, не обращая внимания на щелчки взводимых курков, лязганье затворов и прорастающие зеленой порослью мебель, бревна, пол и потолок избы. Ведь если он умудрится пополнить свой Резерв, а я в пылу схватки провороню его атаку — мне явно не поздоровится… В общем, можно сказать, повезло этому гребаному пижону — сдох быстро и практически без мучений.

Мой Воздушный Кулак, которым я его угостил, сорвал его с места и попросту расплескал в кровавые сопли, размазав по противоположной стене. Как будто муху прихлопнул свернутой в рулон газетой. Только очень большую вонючую муху и очень большой великанской газетой.

В этот удар я вложился куда как основательнее, чем отмахивался у Райнгольда от Ибрагима. И результат, честно говоря, впечатлил меня не меньше, чем раздавленный до этого Холерик. Даже, намного-намного нагляднее… Аж самого жуть взяла, настолько это все неприглядно стало выглядеть. На скотобойне куда веселее и чище…

Старший Глазьев, увидев, что осталось от его ублюдочного братишки, заревел раненным носорогом, и ко мне метнулась вся зелень, которую он успел вырастить к этому моменту. Вот же, сука, гребаный огородник!

В ответ на это я разразился Морозным Потоком невиданной ранее мощности, не забыв окружить себя Энергетическим Доспехом. Хотя моей заслуги в этом почти не было — все делалось на каком-то автомате. Однако, с той массой растений, старающихся во что бы то ни стало добраться до меня, не справился даже холод — настолько много было разной поросли!

На мгновение в моем воспаленном мозгу мелькнула картинка, как я уничтожаю нечто подобное — зеленое и ползучее, только на открытом воздухе и куда более мощное по размерам. Эта растительность окружала меня с какой-то компашкой, в составе которой обнаружился уже знакомый мне по предыдущим «воспоминаниям» князь Головин, живым шевелящимся ковром. И я хреначил эту погань потоками жаркого всепожирающего огня.

Картинка, конечно, интереснее некуда, но отвлекаться на её разбор у меня не было ни времени, ни желания — уцелеть бы под таким массированным напором! Где-то на периферии сознания я отмечал раздающиеся выстрелы, видимо уголовники палили в белый свет, как в копеечку. Но в меня пока не попал ни один из них, к тому же я надеялся, что Энергетический Доспех выдержит несколько пулевых попаданий.

Я окружил себя Ледяным Потоком, замораживая ростки «на корню», а после расшибая их ударом Воздушного Кулака. Однако величина зеленой массы была просто запредельной, и я не успевал её уничтожать. До меня начало доходить, что если я что-то не предприму прямо сейчас, этот мгновенно растущий сад-огород меня попросту задушит в своих любвеобильных объятиях.

Поток пламени, точно такой же, как я видел в картинке из прошлого (знать бы еще чьего?) вырвался из меня огненным валом, с громким треском испепеляя зеленую растительность. Нагретый воздух возмущенно гудел, а вокруг меня осводилось немного свободного пространства.

Однако, долго так продолжаться тоже не могло — если собственный огонь не причинял мне вреда, то вот воздух, основательно раскалившийся в маленьком пространстве, уже болезненно обжег мне лицо и заставил закашляться. Еще немного, и наряду с уничтожаемой растительностью начнет тлеть и моя одежда. Волосы на голове уже трещали от жара, распространяя запах паленой свинины.

Мой многострадальный организм неожиданно пошел вразнос: сердце словно с цепи сорвалось, замолотило с неистовой скоростью, а меня самого затрясно как паралитика. Я реально почувствовал, как в мой Резерв хлынул такой поток Энергии, оценить который я был совершенно не в состоянии. В конце концов мое тело совсем вышло из-под контроля, превратив меня в этакого статиста, как будто наблюдающего за все происходящим со стороны.

Сначала избушку основательно тряхнуло, да так, что бревна, из которых она была сложена, протестующее заскрипели. Послышались крики ужаса — никто из уголовной братии не хотел умирать. Но покинуть место развернувшегося противостояния между двумя Силовиками они не могли — двери и окна заросли сплошь зеленой лозой, по крепости сравнимой с иным металлом.

А избушка продолжала ходить ходуном. И думается мне, что это уже началось самое настоящее землетрясение. Ну, по крайней мере, такое у меня сложилось ощущение. А вот дальше я сам буквально охренел — вокруг меня со всех сторон всё стало рушиться, быстро погружаясь куда-то «в подвал». Первыми обрушились стены, опрокинув на всю собравшуюся гоп-компанию бревенчатый потолок. Мой Энергетический Доспех «заискрил». Мне даже почудилось, что он даже натужно заскрипел от нагрузки. Но, к моему великому облегчению, Доспех выдержал, погасив несколько мощных ударов падающего перекрытия.

Свет мгновенно погас, а в кромешной темноте раздались крики боли и мольбы о помощи — такой Магической Защиты, как у меня, не было ни у кого из- уголовников. Хотя, может быть Глазьев-Старший и сумел укрыться, закрывшись своими растениями. Но я этого не знал — слишком все быстро вокруг происходило. Тут самому бы уцелеть!

Неожиданно что-то резко и больно ударило снизу по ногам, а дощатые полы разломились с громким треском. Я остался стоять на небольшом пятачке, где-то полметра в диаметре, а все остальное резко провалилось в тартарары, не оставив даже и следа. Меня окружал огромный земляной «пролом», в котором сгинула бандитская малина.

И никто из бандитов из этого провала выбраться так и не смог — всех поглотила бездна. Ну, туда им и дорога! Так сказать, самая короткая дорога в Ад. В тусклом свете луны провал в земле выглядел поистине бездонным. И мне реально казалось, что оттуда в любой момент могут полезть на поверхность натуральные хвостатые бесы, чтобы поискать себе еще грешников на бренной земле.

— Прости, Господи, души наши грешные! — прошептал я, истово перекрестившись и позабыв на мгновение, что ни в Бога, ни в черта я абсолютно не верю. Ведь я ж комсомолец, как ни крути. Но в этот момент я реально проникся общим мистицизмом момента.

Пока я глазел в темноту провала, практически из всех близлежащих изб с громким криком выбегали на улицу люди, напуганные неожиданным землетрясением. Не знаю, что они подумали, возможно приняли это за минувшее «эхо войны»: взрыв какого-нибудь забытого боеприпаса, либо «отложенного» боевого Конструкта или Артефакта.

Не знаю, смогли ли они рассмотреть меня в темноте, стоявшего на «земляной колонне» посередине бездонной ямы. Надеюсь, что ничего путного в ночи они увидеть не смогут — так, максимум какую-то темную и непонятную фигуру. Думаю, что опознания можно не опасаться. Но на всякий случай я поднял воротник шинели повыше и втянул голову в плечи. Теперь точно хрен меня кто разглядит!

У меня оставалось еще одно немаловажное дело — нужно было срочно уносить отсюда ноги. После такого мощного и неожиданного Магического воздействия, сюда вскоре сбегутся все Силовики из местного Особого отдела.

А попадаться в руки доблестным сотрудникам Государственной Безопасности я пока не планировал. Чем позже обо мне узнают — тем лучше. Ну, сами подумайте, что я им смогу рассказать? Я-то и имя-то свое еще не до конца принял. А тут такое…

Особо не задумываясь, я направил мощный поток Энергии еще так и неопределенной Силовой специализации себе под ноги. Интересно, какой еще Талант у меня проснулся, если я сумел так землю-матушку тряхнуть? Неужели какой-нибудь Землетряс? Нет! Такая специализация как-то по-другому называлась, смутно припомнилось мне. Точно! Потрясатель земной тверди! Вот, как солидно этот Дар прозывался.

Поток Силы, ухнувший «со свистом» в темною пропасть, вновь заставил землю судорожно содрогнуться. Со стороны убогих избушек вновь послышались крики, на которые я не обращал сейчас внимания. В глубине провала что-то глухо «заворчало», а затем мелко-мелко завибрировало.

Вибрация нарастала, а из пролома пошел поток теплого воздуха. После чего с мягким шорохом бездонная яма «закрылась» поднявшейся из бездны землей. Я попробовал ткнуть эту вновь образованную поверхность сначала кончиком сапога — ничего страшного не произошло. Земля не собиралась больше проваливаться. Затем я осторожно поставил на нее одну ногу. После чего, оставаясь начеку, перенес на нее свой вес. Вполне себе держит! Значит, пришло время мне отсюда сваливать под шумок — местные жители, обнаружив пропажу одного из домов, не спешили приближаться к аномальной зоне, резонно опасаясь повторения недавнего инцидента.

А я постепенно отступил по восстановившейся поверхности в сторону уцелевших после землетрясения огородов и, скрываясь в хаосе разнообразных сараев, дровниц и прочих хозпостроек, незаметно выскользнулиз этого затрапезного микрорайона. Ноги сами меня несли к знакомому особняка старого аристократа Райнгольда, где должна была дожидаться моего возвращения Аленка — живая и невредимая!

[1]«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали». Автор музыки — Илья Жак, слова — Григорий Гридов, 1937 г.

[2]Фильдеперсовый — в словарях русского жаргона слово закрепилось в значении «необычный, оригинальный, но при этом безвкусный, вычурный, аляповатый». Грубо говоря, выпендрежный.

Глава 19

Начальника Силового отделения Дзержинского райотдела НКГБ майора Потехина разбудил около полуночи истошно трещавший в прихожей телефон. Игнатий Савельевич привычно откинул в сторону край толстого одеяла, хотя покидать нагретую постель страсть, как не хотелось. Но служебными обязанностями майор манкировать не привык. Поэтому он лишь мысленно выругался и поднялся на ноги, протирая глаза кулаками.

— Что там опять, Игнат? — раздался хрипловатый со сна голос супруги, которую тоже разбудил звонок.

— А я откуда знаю, Лен? — немного нервно отреагировал Потехин — настроение спросонья было препоганнейшее. К тому же, в последнее время он натурально недосыпал.

— А чего там знать, — недовольно произнесла жена, — опять твоя служба ночь-полночь, будь она проклята! В могилу себя загонишь скоро с таким режимом!

— Т-с-с, родная! — Игнатий Савельевич наклонился к супруге и поцеловал её в теплую и бархатистую щеку. — Не шуми! Должен же кто-то твой сон охранять? Так что спи, давай! Еще вся ночь впереди!

— Охранник выискался… хренов! — проворчала напоследок супруга. — Ты это… Игнат… береги себя! — Женщина после поцелуя сменила гнев на милость. — И уже возьми какой-нибудь отгул, чтобы выспаться, как следует!

— Хорошо, попробую, — не стал её огорчать Потехин, — пока!

Какой, к чертям собачьим отгул? Работы столько, что хоть волком вой! Вот и сейчас он чувствовал одним местом, что случилось что-то не очень хорошее. Если не совсем плохое! По хорошему поводу ночью звонить никто не будет.

Воткнув ноги в холодные тапки, поскольку шлепать по стылому паркету босыми ногами совсем не хотелось, майор вышел в прихожую и прикрыл за собой дверь. Зевая во весь рот и зябко ёжась (температура в квартире оставляла желать лучшего — топили откровенно плохо), Игнатий Савельевич снял трубку с телефонного аппарата:

— Майор госбезопасности Потехин слушает!

— Товарищ майор госбезопасности, — услышал он в трубке взволнованный голос дежурного по отделу старшины специальной службы Филипчука, — у нас ЧП!

— Что случилось, Вася? — с трудом подавив зевоту, спросил Потехин.

— В районе Марьиной рощи нашими технарями зафиксирован Энергетический Всплеск большой мощности, — доложил дежурный. — Так же продолжают поступать сигналы о произошедшем где-то в том же районе землетрясении. Капитан госбезопасности Митрофанов считает, что сформированное Магическое Воздействие тянет на хороший такой третий-четвертый уровень, если не выше!

— Ты представляешь себе, сколько надо Силы, чтобы такое сотворить? — буркнул в трубку Потехин, ехать на службу ему не хотелось абсолютно. Но ехать, так или иначе, придется. — Может, ошибся твой Митрофанов?

— Никак нет, товарищ майор госбезопасности, не ошибся! — отрапортовал Филипчук, — Он уже и группу по тревоге поднял и выехал на место происшествия. А я за вами уже служебный автомобиль выслал.

— Принял, товарищ старшина. Жду. — тихо ответил Игнатий Савельевич, чтобы в очередной раз не разбудить супругу и детей, спящих в соседней комнате, и положил трубку обратно на рычаги аппарата.

Чертова Марьина роща! Вечно там что-то происходит, но все ни как у нормальных людей! И откуда только этот неизвестный Силовик столько Энергии на такое мощное Воздействие откопал? А ведь у него на районе ни одного Потрясателя не зарегистрировано. Да и вообще, такая специализация Дара считается крайне редкой. Если только какой-то «дикий» Силовик-новичок умудрился сам Инициироваться. Что тоже случается крайне редко. Но все равно как-то не сходится…

А откуда тогда у него столько Силы? Сейчас самостоятельно запастись Энергией очень проблемно, будь ты хоть Магистр, да хоть бы и Внеранговый Силовик. Свободной сырой Силы в окружающем Эфире почти не осталось — она вся была практически выжжена во время противостояния генерала Абдурахманова против верхушки Вековечного Рейха. А секрет восстановления свободного потока Энергии никому не известен.

В научных кругах вот уже который месяц барражируют слухи, что близится «Вторая Эпоха Утраты Сил». В свое время Магию в мир вернули братья Гримм, но вот секрет этого возвращения они унесли с собой в могилу.

Все, на что можно было рассчитывать Советским… да что там Советским, Силовикам во всем мире — это использование запасенной Магии в Кристаллах-Накопителях. Вот только насколько хватит этих запасов, если это печальное положение не выправится в ближайшем будущем? Вот то-то и оно!

Уже сейчас (как по секрету рассказал Потехину один из старых знакомцев по Силовой Школе ВЧК, сумевший продвинуться довольно высоко) Советом Народных Комиссаров рассматривался вопрос о введении запрета на использование Силы с использованием Накопителей, которые предполагалось сдавать в Гохран. Ведь если Магия не восстановится, то с каждым годом ценность одного эрга Силы будет возрастать неимоверно. А когда-нибудь Магия может и вовсе оказаться бесценной.

Игнатий Савельевич наскоро сполоснул лицо холодной водой, прошелся жесткой щеткой по зубам, оделся и присел на маленькую табуреточку в прихожей, поставленную там специально для подобных случаев. Это был не первый его ночной вызов, и майор гозбезопасности мог предсказать с точностью до минуты, когда служебный автомобиль заедет за ним. Перекусить, даже наскоро, он явно не успевал.

К такому положению вещей Потехин тоже давным-давно привык, хоть это и негативно сказывалось на его желудке. До язвы, конечно, дело не доходило, но гастритные боли донимали Игнатия Савельевича постоянно. Время от времени он наведывался в госпиталь к отличному Медику-Силовику — Лазарю Елизаровичу Рыжову, который непременно возвращал ему нормальное безболезненное пищеварение. После завершения лечебных процедур Целитель непременно напоминал о соблюдении режима питания. Но в этом плане у майора госбезопасности ничего не менялось, и через некоторое время он опять попадал на прием к Рыжову.

В ночной тишине шаги водителя по лестнице в пустом подъезде Потехин услышал даже через толстую закрытую дверь. Набросив на плечи шинель, он вышел из квартиры и запер входной замок.

— Здравия желаю, товарищ майор… — громко поприветствовал начальство водитель — молодой паренек с погонами сержанта, но Игнатий Савельевич поспешно на него шикнул:

— Не ори, Слава — люди спят! Ночь на дворе, а ты так глотку дерешь!

— Виноват, Игнатий Савельевич! — Мгновенно исправился водитель, ответив начальнику шепотом. — Машина подана!

— Да понял я уже, — отмахнулся от него майор госбезопасности, быстро сбегая по ступенькам — иначе, как бы ты тут появился?

— А, ведь и правда… — немного затупил сержант, спускаясь по лестнице следом за майором.

— Привыкай думать головой, Слава! — произнес, не оборачиваясь, Потехин, толкая тяжелую дверь и выходя на стылый зимний воздух. — Если, конечно, не мечтаешь всю жизнь в водителях проходить! — добавил он, остановившись у черной «Эмки», припаркованной прямо напротив подъезда.

— Есть привыкать думать головой, товарищ майор госбезопасности! — отчеканил сержант, услужливо распахивая переднюю пассажирскую дверь перед начальником.

— Тьфу, ты! — ругнувшись, сплюнул в подмерзшую лужу Иван Сергеевич и залез в салон автомобиля. — Ты, Славка, неисправим!

— Виноват, исправлюсь, тащ майор госбезопасности! — привычно отозвался сержант, закрывая дверь за Потехиным.

После того, как он обежал машину и уселся на водительское место, Потехин, похлопав себя по карманам, раздраженно чертыхнулся:

— Черт! Курево дома забыл!

— Не переживайте, Игнатий Савельевич! — ответил Слава, открывая бардачок. — Таки у меня есть! Именно такие папироски, как вы предпочитаете. — И он протянул Потехину твердую оранжевую пачку с надписью «Дукат» и рисунком дымящейся папиросы.

— Ну, Славка! Ну, молодец! — обрадовано воскликнул Потехин, забираю у водителя пачку и тут же закуривая. — Выношу тебе благодарность! — с удовольствием выпуская клуб сизого дыма, произнес Игнатий Савельевич. — Ночка предстоит напряженная — а без курева совсем тоскливо будет…

— Только это, Иван Савельевич, вы бы натощак поменьше курили, — выруливая со двора, произнес Слава. — Опять же потом в госпиталь с желудочными болями ехать придется! Вам же доктор по расписанию питаться прописал!

— Вот еще ты меня поучи! Учитель нашелся! — незлобиво буркнул Потехин. — Хотя перекусить действительно времени не было…

— Так это… — Сержант на мгновение обернулся назад и взял в руки небольшой сверток, замотанный в промасленную бумагу. — Вот, держите, товарищ майор… Это бутерброды с салом! Мне мамка такой шмат сала с деревни прислала, что на всю опергруппу хватит!

— Да… как-то неудобно… — замялся майор, тоже сидевший, как и все остальные его сотрудники почти впроголодь. — Сам бы себе и съел…

— Да вы за кого меня принимаете, Игнатий Савельевич? — Обиженно засопел сержант. — Кушайте на здоровье! Я еще и ребят угощу, они тоже поди сала деревенского давно не пробовали! А мне ж за радость своих угостить, тащ майор.

— Ох, Славка, хороший ты парень! — Потехин, выбросив окурок в окно, развернул бумагу и взял один из кусков черного хлеба, поверх которого лежал основательный кусок сала с темными прожилками мяса. — Только вот, боюсь, когда женишься, жинка твоя такого расточительства не поймет… — И, больше не сдерживаясь, Игнатий Савельевич впился зубами в это «произведение кулинарного искусства».

— Так, может, я и не женюсь никогда, — ловко крутя баранку, объезжая ледяные колдобины, настывшие с вечера, пожал плечами шофер.

— Ага, как же! — с набитым ртом отозвался майор. — Девок незамужних вокруг навалом, а он — не женюсь… Охомутают скоро тебя, Слава! И глазом моргнуть не успеешь! Вот только ситуация немного в стране наладится — так готовься… Черт! Вкусно-то как! — прожевав, воскликнул Потехин. — Давно такого деликатеса не едал! Оно еще и подкопчённое!

— У! Так у меня мамаша настоящий спец в этом деле! Вот, прям, как вы в Силовом. У неё лучшее сало на всю деревню! Да что там на деревню — на всю область!

— Не мелочись, Славка! — Хохотнул майор. — Говори сразу — лучшее сало на весь Советский Союз!

— А что? — Сержант тоже расхохотался. — Почему нет? Если устроить всесоюзные соревнования у кого сало лучше — так глядишь, моя мамаша еще и сталинскую премию бы за него отхватила б!

— А сало действительно неплохое, — согласно кивнул Потехин, убирая оставшиеся бутерброды на заднее сиденье автомобиля. — Да что там — просто отличное! Спасибо, Слава!

— Да не за что, тащ майор! — Легко отмахнулся сержант от «комплиментов». — Надеюсь, парни тоже оценят.

— И не сомневайся! — Вновь рассмеялся Потехин. — Оценят так, что за ушами пищать будет!

«Эмка» тем временем въехала на территорию деревенских трущоб Марьиной рощи. И принялась колесить по маленьким, кривым и неосвещенным дорожкам. Каким образом сержант умудрялся здесь ориентироваться, и при помощи какого-такого чувства находил верную дорогу, Иван Савельевич не представлял.

Иногда он даже подозревал, что Слава Одаренный, с какой-нибудь редкой специализацией Дара, например, какой-нибудь Картограф. Однако проверки, которые нет-нет, да и проводил с личным составом Потехин, надеясь заполучить под свое подчинение еще хотя бы одного Силовика, что существенно бы облегчило работу Силового райотдела НКГБ, обычно заканчивались ничем.

Спрашивать у Славы, как он это делает, было бесполезно — сержант только пожимал плечами отвечал, что как-то так — само собой получается. И всегда точно приезжал по необходимому адресу, никогда не плутая. Потехин иногда даже подмечал, что его водитель практически никогда не смотрит на номера домов, чтобы привести машину по нужному адресу.

Вот и в этот раз он привел автомобиль к месту происшествия, ни разу не сбившись с пути и не заплутав на кривых улочках частного сектора Марьиной рощи. Хотя в темноте ни названий улиц, ни номера домов прочитать было абсолютно невозможно. Но сержант продолжал как-то ехать, не пытаясь даже найти местного аборигена, чтобы спросить у него дорогу.

Что Слава доставил его точно по адресу, Потехин понял, когда увидел в окно знакомую «фронтовую неотложку» — ГАЗ-55, на которой прибыла на задание опергруппа Силового отдела. Автобус стоял с включенными фарами, освещая абсолютно пустой двор, огороженный крепким дощатым забором.

По какой причине на этом участке отсутствует дом, Игнатий Савельевич даже не догадывался, хотя со всех сторон участок подпирали дворы с вполне себе отстроенными избами и хозяйственными постройками.

Еще через пару домов он успел заметить два знакомых автомобиля коллег-«смежников» из МУРа и одну карету скорой помощи с большим красным крестом на борту. Похоже, что по тревоге подняли не только оперативные службы НКГБ, но и милицию с врачами. Только пожарной команды не хватало, но вокруг ничего пока и не горело. Хотя, вполне могло.

— Интересно, а МУРовцев чего принесло? — произнес Слава, останавливая автомобиль рядом с автобусом оперативной группы.

— Скоро узнаем, — буркнул Игнатий Савельевич, распахивая дверь. — Только ничего хорошего такая встреча не предвещает…

Выйдя на улицу, майор Потехин поднял воротник шинели — мороз крепчал, а мерзкий поднявшийся ветерок грозил выдуть из шинели блаженное тепло. Завидев подъехавшее начальство, от опергруппы отделился крепкий мужчина лет тридцати пяти — главный «технарь» Особого Силового управления по Дзержинскому району города Москвы капитан Митрофанов, и решительно направился к Игнатию Свельевичу.

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности! — поприветствовал он начальника, коротко взяв под козырек форменной шапки-ушанки.

— И тебе не хворать, Петр Сергеевич! — протянул руку капитану Потехин. — Давай без официоза — не в Главном Управлении на совещании сидим. Докладывай, чего тут за ЧП произошло?

— Есть без официоза! — Капитан пожал протянутую руку, после полез в карман за папиросами. — Тут такое дело, Игнатий Савельевич, — зажав бумажный мундштук в зубах, произнес Митрофанов, — я с таким Выбросом Силы никогда «вживую» не встречался… — Он отвернулся от ветра, чиркнул спичкой и нервно раскурил папиросу. — Судя по остаточному фону Спаленного Силовыми Конструктами Эфира, Одномоментный Выброс составил, как бы не пятьдесят тысяч эрг…

— Сколько? — не поверил Потехин.

— Но это так — по ощущениям… — добавил Петр Сергеевич. — Прибор на месте происшествия словно с ума сошел! Зашкалило его, как только включил для замера!

— А ты чего, запасной не взял? — удивленно переспросил Потехин, зная, насколько скрупулезно капитан относится к своей работе.

— Так все приборы зашкалило, Игнатий Савельевич! — словно с какой-то обидой произнес Митрофанов. — Я все три, что у нас было, с собой прихватил! Как только перехватчик засек Силовой сигнал большой мощности…

— Ясно! — перебил его майор, тоже закуривая. — Давай вкратце — что тут произошло? Что свидетели говорят?

— Да все, как один утверждают — землетрясение произошло, — ответил капитан госбезопасности, глубоко затянувшись и выпустив дым в темное небо.

— Землетрясение? В Марьиной роще?

— В Марьиной! — Покивал капитан госбезопасности. — То же не обычное, а Магическое землетрясение. Похоже, что «Потрясатель» поработал.

— Ты сам-то понимаешь, чего несешь, Петр Сергеевич? — разволновался Потехин. — У нас на районе, да и вообще по Москве нет зарегистрированных «Потрясателей Тверди». Да и вообще, их и во всем Союзе днем с огнем не сыщешь! Откуда он в этой дыре взялся?

— Да я-то понимаю, Игнатий Савельевич, — развел руками Митрофанов. — Однако, факты — вещь упрямая! Ты вот этот пустой двор видишь?

— Вижу, — кивнул майор. — Странно, конечно, что пустой…

— Так он таким пустым стал только несколько часов назад! — выпалил Петр Сергеевич. — Стоял тут домик один, но в результате несанкционированного применения Силы — провалился в Преисподнюю, как утверждают в один голос все свидетели.

— Так уж и в Преисподнюю? — усмехнулся Игнатий Савельевич.

— Очень нехороший был домик, как выяснилось, — усмехнулся Митрофанов. — И его жильцам как раз в аду самое место!

Глава 20

— И кто же здесь такой обитал, что ему только в аду самое место? — Потехину даже интересно стало, что ответит капитан.

— Банда братьев Глазьевых здесь малину себе устроила! — Неожиданно раздался за спиной майора госбезопасности знакомый голос. — Здравствуй, Игнатий Савельевич!

Потехин обернулся и, встретившись глазами с усталым взглядом пожилого капитана милиции, произнес:

— И тебе не хворать, Трофим Павлович! Рад тебя видеть! Ты-то здесь какими судьбами?

— Стреляли… — Улыбнувшись, пожал протянутую Потехиным руку капитан Заварзин. — И не только стреляли, еще и глотки резали.

— А ты как о резанных глотках узнал, ведь не осталось здесь ничего? — Указал на пустой участок Игнатий Савельевич.

— Вон в той избушке, — показал Трофим Павлович вдоль дороги, — где мои ребятки суетятся, два «холодных» с перерезанными глотками нашлись. Такие дела наши, тяжкие, — устало вздохнул Заварзин. — Словно с цепи сорвались, сволочи! Продохнуть некогда — за двое суток седьмая мокруха!

— И тоже Глазьевские? — предположил майор.

— Они самые: Ломоть и Гривенник — оба под Шнифтами ходили, — подтвердил Трофим Павлович. — Похоже, что схлестнулись Глазьевы с кем-то, кто оказался им не по зубам! Туда им, сволочам, и дорога — люди в округе хоть спокойно вздохнут! И не только в округе… Глазьевы ведь и у тебя кровушки добро попили, не так ли, Игнатий Савельевич? Только мозги мне не пудри своей секреткой, лады? — заметив, как поморщился майор госбезопасности, поспешно добавил Заварзин. — У нас каждая собака знает, что Глазьевы Силовиками были. Старший — Лесовик, а младший — Мозгокрут.

— Все-то ты знаешь, Трофим Павлович, — улыбнувшись, покачал головой Потехин.

— Работа такая, — ответно улыбнулся капитан.

— Проходят эти твари и по моему ведомству, — не стал скрывать Потехин. — Но вот выйти на них нам никак не удавалось…

— Так же, как и нам в уголовном, — подхватил капитан. — Все-таки двое Силовиков в банде для УГРО — ноша неподъемная! Они же, суки такие, если свидетелей когда в живых и оставляли, младший Шнифт им воспоминания так зачищал, что не докопаться!

— Та же история, — согласно покивал Потехин. — У меня в отделе тоже Мозголома не хватает. Привлекаем иногда из Центрального Управления, но это же все не то! Все обещают, что вот-вот армейские спецы из СМЕРШа прибудут, но что-то вояки не спешат с нами делиться, — печально закончил он. — А насколько бы легче дела раскрывать бы стало!

— Полностью согласен, Игнатий Савельевич, — поддержал «смежника» капитан. — Нам бы тоже хотя бы одного, да хоть какого-нибудь завалящего Мозголома. Пусть даже и слабенького, хоть начального Ранга в штат… Но пока — это лишь недосягаемые мечты… — И Трофим Павлович кисло усмехнулся.

— Слушай, а откуда ты узнал, что здесь именно братья Глазьевы свою блат-хату устроили?

— Так хлопцы мои случайно одного свидетеля выловили, — не стал скрывать от чекистов оперативную информацию капитан, — который был в курсе всего, что тут происходило.

— Тоже из этих, — спросил Потехин, — из урок?

— Почти, — расплывчато ответил милиционер. — Лет через пять-семь точно стал бы из этих. Из беспризорников он, — пояснил Заварзин.

— Серьезно? — удивился чекист. — И ты ему веришь? Обычно из этих малолетних уголовников и слова клещами не вытащишь!

— Он сам подошел, как только мы подъехали… — ответил Трофим Павлович. — Невооруженным глазом видно, что пацан переживает… И он мне одну преинтересную историю рассказал, которая полностью вписывается в ту картину, которая и мне известна.

— Ну, давай, поведай, как тут все было? — согласился майор госбезопасности, пристукивая ногу об ногу. — И, желательно побыстрее, пока мы с тобой здесь не примерзли окончательно.

— Да, крепчает морозец, — согласился капитан, потирая покрасневшие уши. — Да и чего я тебе пересказывать буду? Пойдем в хату — сам пацана послушаешь, а я тебе потом свою побасенку расскажу.

— Так он до сих пор у вас, что ли? — спросил Игнатий Савельевич.

— А куда я его дену? — искренне удивился Заварзин. — За ради одного сопляка буду спецтранспорт в участок гонять? И так каждый литр топлива приходится с боем выбивать!

— И то, правда, — согласился майор, — проблемы у нас с тобой, старичок, одинаковые. Тогда веди к своему свидетелю.

Когда озябшие служители закона ввалились в избу, там уже заканчивали свою работу криминалисты Заварзина. Трупы уголовников уже были вынесены на улицу и погружены в машину скорой помощи. Только помочь бандитам никто уже был не в состоянии, разве что довести их остывшие тела до ближайшего морга.

Об их печальной участи напоминали только лужи крови, натекшие из перерезанных глоток. Но эта их «смертельная проблема» никого из собравшихся в избе абсолютно не волновала — отморозки сами сделали все возможное, чтобы приблизить свой бесславный конец. А была бы такая возможность, служители закона и сами бы руку приложили, чтобы хоть одной бесчеловечной тварью на земле стало меньше.

— Товарыщ капитан, — произнес усатый грузин-криминалист, когда Заварзин с Потехиным вошли в избу, — ми работу на сэгодня закончилы.

— Хорошо, Гиви, молодцы! — похвалил криминалиста капитан. — Тогда всей группой езжайте в отдел, я немного попозже буду. Результаты, как только — так сразу мне на стол!

— Слюшаюсь, товарыщ капитан! — ответил Гахария и, собрав свои инструменты в большой кожаный саквояж, вместе с остальными членами группы вышел из избы.

— Ну, что ж, — Заварзин прошел к столу, стоявшему посередине небольшой комнаты, и уселся на одну из табуреток, — проходи, товарищ майор госбезопасности, гостем будешь.

— Ох, пореже бы было таких вот «гостей», — буркнул Потехин и, стараясь не вляпаться в растекшуюся по полу кровь, тоже уселся возле стола, — жизнь бы куда веселее стала.

Расстегнув шинель, и бросив ушанку на стол, чекист огляделся. Ничем примечательным изба не выделялась — обычная бревенчатая постройка, большая закопченная печь, чуть не в полхаты и минимум мебели: металлическая кровать со скомканным бельем не первой свежести, стол и несколько стульев — вот и весь нехитрый скарб.

Блаженное тепло еще не успело выветриться из избы, хоть и сновали милиционеры туда-сюда уже некоторое время. Да и дрова в печи все еще едва слышно потрескивали, видимо, кто-то из опергруппы подбросил — работать в тепле куда как комфортнее, чем в выстуженном помещении.

— Ну, и где твой драгоценный свидетель? — Пошарив глазами по углам, так никого и не заметил майор.

— Эй, Малек, — произнес Заварзин, — вылезай! Хватить уже ховаться! Не забидим сироту!

— Ой, а то я прямо так и испужалси? — Занавеска, отделяющая лежак на печи от остального помещения, резко сдвинулась в сторону, и на двух мужчин уставился вихрастый паренек. — Просто погреться решил, пока печь не простыла. На улице, чай, не май месяц — холодрыга еще та!

— Ну, так спускайся, храбрец, побеседуем, — произнес Заварзин. — Расскажешь подробно товарищу майору госбезопасности, что мне поведал…

Малец немного отпрянул, заслышав, с кем предстоит разговор (если милицию беспризорники просто «не любили», то чекистов откровенно побаивались, особенно Особый Силовой отдел). Однако через мгновение он уже ловко спрыгнул с перекрыши[1] и уселся на свободную табуретку перед служителями закона, закинув ногу на ногу.

— А и побалакаем о делах наших скорбных, — ответил мальчишка, с вызовом глядя на мужиков в погонах. — А пожрать чего не найдется?

— Пожрать, увы, нету, — виновато развел руками Трофим Павлович. — Вот ответишь еще разок на вопросы товарища майора, а затем мы с тобой поедем ко мне на участок, а уж там я тебя от души накормлю, — пообещал Заварзин.

— Жаль, что сейчас пожрать ничего нету, — вздохнул мальчишка, шмыгнув носом. — Дядь, а дядь? — Дернул Малек чекиста за рукав. — А ты тоже настоящий Силовик? — неожиданно спросил он у майора. — Как тот дядька, который всю кодлу Шнифтов зажмурил?

— Силовик, — ответил Игнатий Савельевич, и без того зная, что здесь поработал весьма мощный Одаренный. — А тебе зачем?

— Да я тоже хочу Силовиком стать, — произнес мальчишка. — Вот только говорят, что учиться для этого нужно.

— Да не только учиться, — усмехнулся Потехин. — Наперед Дар для этого нужен, старичок!

— А гляди, дядь, чего могу! — Пацан уткнул указательный палец в столешницу и провел им по струганным неокрашенным доскам.

В воздух стрельнули струйки дыма и запахло паленым деревом. А на доске следом за пальцем пацана потянулся темный след жженой древесины. Малек тем временем продолжал выводить что-то пальцем по столу, высунув от усердия язык. А через некоторое время столешницу украсила корявая надпись: «Здесь был Малёк».

— Я еще так и по-немецки могу! — похвастался пацан. — В оккупации наблатыкался! Malek war hier. Хочешь, дядь?

— Нет, не надо, Малек! — взмахнул рукой Игнатий Савельевич. — На слово поверю.

— Вот это номер! — изумленно присвистнул Заварзин, разглядывая выжженную на столе надпись. — А малой-то, правда, что ль Одаренный, Игнатий Савельевич?

— Да. Он не только Одаренный, — произнес Потехин, немигающим взглядом уставившись на беспризорника, — он еще и Инициированный Силовик! Таких еще «дикими» называют… Первый раз такого вижу! — И он потрясенно покачал головой. — Тебе точно учиться Силовому Делу надо, пацан! Иначе — пропадет такой Талант ни за медный грош!

— Дядь, а я, правда, Силовик? — Мальчишка оторвал глаза от стола и посмотрел на майора взглядом, полным надежд.

— Правда-правда, — заверил его Потехин. — В общем так, Малек, есть у меня товарищ один — зам начальника Суворовского училища, в котором настоящих Силовиков с детства воспитывают. Могу и за тебя попросить… Силовики в Советском Союзе всегда пригодятся. Хотя, в общем-то, тебе решать, как дальнейшую жизнь строить… — Попытался взять пацана на банальный понт Игнатий Савельевич.

— Да и хватит тебе уже по улицам шляться и мелочь по карманам тырить, — подключился к уговорам и Трофим Павлович. — Пора уже и за ум немного взяться!

— Дядь! А точно в Суворовское отправишь, а не в детдом? — с опаской переспросил мальчишка.

— А у тебя с таким Талантом и другого пути нет! — Жестко отрезал майор. — Какой, к чертям собачьим детдом? Настоящим малолетним Силовикам — только в Суворовское!

— Тогда я согласный! — Расплылся в довольной улыбке Малек. — Только это, дядь, ты ругаться не будешь, что я у тебя немного Силы отщипнул? Своей-то нету ни черта, чтобы такую надпись мазевую на столе зафигачить… — Малек вновь залюбовался на выжженную пальцем фразу на столе.

— Чего ты сказал? — перебив мальчишку, переспросил Потехин, совсем не понимая, что имеет ввиду мальчишка. — Как это ты Силу у меня отщипнул?

— Дядь, ну че ты такой тугой? — весело фыркнул пацан. — Это как ламышник[2] у фраера ушастого из ширины[3] глубокой выудить. Вроде и палево[4] из такого ширмана[5] ширмачить[6], но при должной ловкости щипач[7] терпилу[8] все равно обует.

— Перевести? — Предложил свои «услуги» Заварзин, пока чекист хлопал глазами, натурально опешив от знания воровского жаргона, продемонстрированного пацаном.

— Сильно сказано! — Наконец весело рассмеялся майор госбезопасности, вытерев выступившие слезы. — Здесь точно без переводчика не обойтись…

— Потрись, дядя, с мое возле воров, и не так под блатную музыку запоешь! — С донельзя довольным видом выдал Малек. — А я к языкам страсть, какой способный! Когда в оккупации был, и по-немецки шпрехать, как мама не горюй, выучился!

— Я и вижу, что талантов у тебя, хоть отбавляй, — согласно кивнул Игнатий Савельевич, — и не только Силовых… Значит, ты легко можешь Силу зачерпнуть из моего Резерва? — наконец подытожил признание мальчишки Потехин.

— Не, дядь, не так уж это и легко, — возразил Малек. — Но при должной сноровке долю малую незаметно отжать смогу. Как я уже сказал — это как мелочь по карманам тырить.

— Слышь, Савельич, — произнес Заварзин, — а ты о таком хоть раз слышал, чтобы один Силовик у другого Энергию из Резерва, словно из Кристалла-Накопителя вытаскивать сумел? Я, например, не слышал.

— Я тоже не слышал… — задумчиво произнес майор госбезопасности. — Вот что, Трофим Палыч, пойдем, что ль, на улице покурим? — неожиданно предложил он капитану. — Душновато здесь, проветримся.

— Пойдем, покурим, — поймав серьезный взгляд чекиста, согласился Заварзин. — Не будем мелкого табачищем травить…

— Ой, дядь, — отмахнулся мальчишка, — да чего мне сделается? Я двужильный! — с гордостью заявил он.

— А ты — жди! — распорядился Потехин. — Сейчас мои сотрудники закончат, и мы с тобой покушать поедем! — Подсластил «пилюлю ожидания» Игнатий Савельевич. — Есть у меня на примете местечко одно, где в любое время дня и ночи можно перекусить.

— Ой, дядь, а побыстрее нельзя? — Вспомнив о еде, мальчишка судорожно сглотнул слюну.

— Побыстрее, увы, нельзя! — развел руками майор. — Сначала дело нужно до конца довести, а уж после…

— Ну, ты это, дядь, поторопи своих архаровцев, чтобы шибче работали! Жрать охота — спасу нет!

— Хорошо, потороплю, — уже на пороге пообещал Потехин. — Оказавшись на улице, чекист повернулся к капитану милиции и, оглядевшись по сторонам, произнес:

— Спички есть?

— Есть, — ответил Заварзин, протянув коробок гэбэшнику.

— Слушай меня внимательно, Трофим Павлович… — Потехин прикурил от зажженной спички и вернул коробок владельцу. — Ты, на всякий случай, все, что сейчас услышал о поглощении Силы из Резерва от этого пацана — забудь! — посоветовал Потехин «смежнику».

— А ты о чем это, Игнатий Савельевич? — Сделал круглые и непонимающие глаза каптан.

— Вот! С этим и зафиксируйся! Сдается мне, что этим Мальком скоро очень высокое начальство заинтересуется… Очень и очень высокое! Потому как я о таком способе обмена Энергией даже и близко не слышал! Но, сам разумеешь… Доложить о сем обязан…

— Разумею, Игнатий Савельевич, — понимающе кивнул Трофим Павлович, нервно затянувшись. — Пацану хоть ничего плохого не сделают?

— Окстись, Палыч! — укоризненно посмотрел на милиционера чекист. — НКГБ это тебе не фашистский Черный Орден! Думается мне, что с пацана теперь пылинки сдувать будут, покуда его феномен, как следует, не изучат. Я о тебе, старичок, больше беспокоюсь. Нахрен тебе вся наша секретность не нужна! Так что: нет, не был, не имел!

— Плавали, знаем! — усмехнулся капитан, умудрившийся без особых проблем пройти НКВДешные чистки тридцатых. — Но за предупреждение — спасибо, Игнатий Савельевич! Я в ваших Силовых заморочках не в курсе совсем. По пацану действительно все так серьезно?

— Ты даже не представляешь себе насколько! — ответил майор госбезопасности. — Так что забудь! И как можно скорее! А теперь пойдем уже в дом, — Потехин забросил в окурок папиросы в сугроб и открыл дверь в хату, — продрог я совсем…

— Так шапку надо одевать, когда выходишь на мороз! — отечески пожурил чекиста пожилой МУРовец, заходя следом за майором в натопленное помещение.

[1] Перекры́ша — самый верхний слой кирпича, располагающийся над массивом или засыпкой; на перекрыше обычно устраивалась лежанка.

[2] Ламышник — пятьдесят копеек (уголовный жаргон).

[3] Ширина глубокая — глубокий карман (уголовный жаргон).

[4] Палево — чаще всего употребляется в значении поимки кого-либо с поличным, разоблачения, рассекречивания. Глагольная форма «спалиться» означает попасться, выдать себя вольно или невольно. Палевное дело — дело, заведомо грозящее провалом, серьезными последствиями или иными страшными карами.

[5] Ширман — карман (уголовный жаргон).

[6] Ширмачить — воровать из карманов (уголовный жаргон).

[7] Щипач — опытный вор-карманник (уголовный жаргон).

[8] Терпила — потерпевший (уголовный жаргон).

Глава 21

Я несся, сломя голову, как испуганный заяц, стремясь сбить со следа возможных преследователей (хотя, кто бы там меня преследовал? Все ублюдки уже сдохли, а милиция и чекисты еще не скоро среагируют). Петлял по темным очкурам, задним дворам и заснеженным огородам частного сектора, старясь как можно скорее оказаться подальше от уничтоженной бандитской малины. Я перелезал через заборы, спотыкался во мраке о замерзшие кочки, проваливался в ямы и сугробы, лишь слегка покрывшиеся коркой талого снега.

Колючий снег, набившийся даже в высокие голенища, таял, стекая в сапоги, в которых уже откровенно хлюпало. Ступни начали застывать, а пальцы постепенно теряли чувствительность. Дневная оттепель, сменившаяся хорошим ночным морозцем, пробирала до костей. Ну, да — так-то, февраль-месяц на дворе, не простыть бы еще ко всему…

Пока я запутывал следы, в голове прокручивались недавние события: неожиданно проявленный мною Магический Талант заставлял одновременно восторгаться и пугаться его фантастической мощи и количества задействованной Силы.

Для меня это было просто немыслимо — одним лишь невысказанным желанием заставить «расступиться» саму землю и поглотить целый дом, набитый живыми людьми… Нет, пусть и живыми, но нелюдями — туда им и дорога! А потом еще и заставить землю «вернуться» на место и закрыть провал! Ну, типа, так и было̀… Уму непостижимо!

И Талантов во мне, как оказалось, не один и даже не два — а целая куча, как блох у бездомного пса! И как бы мне со всем этим приобретенным добром по уму разобраться? Не хотелось бы впросак из-за этого попасть, а в дальнейшем бояться своих неосознанных желаний, которые могут оказывать такое разрушительное воздействие на людей и окружающую среду.

Не придя ни к каким выводам, я решил отложить решение этого вопроса на более спокойное время, если, конечно, оно у меня когда-нибудь появится. Ведь с того момента, как я пришел в себя, на меня вдруг столько всего навалилось, что уже откровенно не вывозил. Поэтому, не мудрствуя лукаво, я не стал ломать голову над в общем-то, неразрешимыми пока вопросами и довериться течению реки жизни, которая куда-нибудь, да вынесет.

Сейчас меня куда больше волновала судьба Аленки. Ведь я так точно и не узнал, все ли с ней в порядке? Ведь она для меня в этом жестоком мире единственный по-настоящему родной человек. Даже несмотря на то, что этот факт до сих пор вызывал в моем сознании какой-то непонятный диссонанс. Но я для себя все уже решил, да и документы говорили однозначно: Аленка — моя родная сестра. Родная — и точка!

Пока море адреналина плескался в моей крови, я даже не обращал внимания на собственную «неполноценность». Несмотря на запредельную мощь Магического Дара, я до сих пор оставался инвалидом с ограниченными возможностями левой половины моего покалеченного на фронте тела.

Левая рука, правда, мне сейчас была не очень нужна, а вот от нормально работающей ноги я бы не отказался. К концу пути, когда я остыл и схлынули бушевавшие во мне эмоции, левая нога вновь практически перестала слушаться. Судороги скручивали мышцы буквально после каждого шага. Так что двигаться мне приходилось буквально на морально-волевых: то подволакивая непослушную конечность, то прыгая на одной здоровой ноге.

Завидев в ночной темноте очертания знакомого особняка Райнгольда, я даже вздохнул с облегчением. Честно говоря, мои физические силы были на исходе. Еще немного и пришлось бы просто ползти на пузе по заледеневшей дороге — здоровую ногу из-за навалившейся на нее непомерной нагрузки тоже начало сводить судорогой. Сказывалось мое дистрофическое состояние после длительной неподвижности и постоянного недоедания. А мышцы, даже на здоровой ноге, просто-напросто атрофировались.

— Давай, памагу, джыгыт! — Сражаясь с собственным телом, ставшем вдруг непослушным и неподъемным, я и не заметил, как ко мне из темной подворотни вышел Ибрагим. — Дэржыс крэпчэ! — Он слегка присел, закидывая мою руку себе на плечи, а затем поднялся, удерживая меня второй рукой за ремень.

— Спасибо, Ибрагим! — поблагодарил я абрека, навалившись на него практически всем своим весом.

Но мощный горец словно этого и не заметил и, играючи удерживая мой немалый вес (я хоть и худой, но почти два метра без каблуков), потащил к особняку старого Мозголома.

— Э, нэ за что, генацвале! — отмахнулся от моей благодарности Ибрагим. — Ты мнэ сэрдцэ порадовал! Настоящый мэомари[1]! Одын против дюжина бандыт! Славный битва полючилься!

— Так ты все видел? — спросил я здоровяка-грузина.

— Вах! Жал, нэ всё, дарагой! — мотнул головой Ибрагим. — Толко к самому концу поспэл!

— А как…

— Быноклю Артефактную хозяын дал, — пояснил абрек, когда мы уже заползли за ограду маленького поместья сиятельного князя. — Изадалека видать. Ибрагим окошко смотрел — все видэл! Молодец, парэн, мужик! — вновь похвалил он меня, затаскивая на высокое крыльцо и распахивая дверь.

— Мамошка! Живой! — Едва мы переступили порог особняка, как ко мне на шею с визгом, едва не свалив нас с Ибрагимом с ног, бросилась Аленка. — Как ты? Не ранен? С тобой все в порядке? — Размазывая слезы по лицу, затараторила она, не выпуская меня из своих крепких объятий.

— Э! Раздавыш мужчину, женщина! — добродушно прогудел Ибрагим, осторожно усаживая меня на резную козетку[2], расположенную в прихожей, рядом с вешалкой. Только не спрашивайте меня откуда я знаю, как называется этот вычурный маленький диван, на спинку которого я блаженно откинулся. Усталость валила с ног, а перенатруженные мышцы рефлекторно подергивались.

— Ибрагимка! — Донесся из кабинета знакомый скрипучий голос Вячеслава Вячеславовича. — Как наш герой? Хоть целым вернулся?

— Цэлым, хозяын! Толко на ногах едва стоыт! — отозвался абрек.

— Если целый — пусть немного отдышится и тащи его сюда! — прокричал в ответ Мозголом. — Я его живо на ноги поставлю!

— Понял, кыняз! Все сдэлаю! Нэ волнуйся! — ответил хозяину Ибрагим. — Шынэлку с плэч скидай. — Это Ибрагим уже мне.

Я попытался расстегнуть пуговицы, но пальцы, ставшие вдруг непослушными даже на рабочей руке, лишь проскальзывали на тугих петлях. Это сразу заметила Аленка, которая тут же кинулась мне на помощь. Расстегнув пуговицы, она стащила шинель с моих плеч, а грузин помог приподняться, чтобы выдернуть длиннополую суконную одежку из-под моей тощей задницы.

После этого, не особо со мной церемонясь, Ибрагимка сдернул с моих ног сапоги и, даже ни разу не поморщившись, размотал мокрые портянки, с которых едва ли не текло. После чего он протер мне голые ступни полотенцем (я даже не успел заметить, откуда он его выудил), а после ловко натянул мне на ноги теплые меховые чуни.

Твою же дивизию! Как же мне в тот момент стало хорошо! Прямо во всех смыслах — и физическом и моральном. Рядом на козетке сидела живая и здоровая Аленка, продолжая обнимать меня за плечи, а основательно промерзшие ноги потихоньку начали отходить. Я даже впал от этого в некую прострацию — и не сон, и не явь, а некое пограничное состояние между этими двумя «крайностями».

Перед моим мысленным взором мгновенно развернулась красочная картинка — еще один кусочек таинственного наследия, выныривающего время от времени из глубин моей памяти. Величественные заснеженные вершины, сияющие в ослепительном свете холодного солнца, окружали меня со всех сторон. Я не помнил, доводилось ли мне когда-нибудь бывать в горах, но это были именно горы во всем своем жестоком великолепии.

Колючий снег под порывами пронизывающего ветра сдирал мне кожу с лица, словно грубым наждаком. Жестокий мороз терзал мое немощное тело, раздетое едва ли не до исподнего. Ног я практически не чувствовал, впрочем, как и пальцев на руках, но продолжал упорно ломиться сквозь глубокие сугробы, раздвигая их грудью и руками, все стремительнее терявшими всякую чувствительность.

Выбравшись из сугроба на более-менее свободную каменную площадку, я с потрясением заметил, что и обуви на мне нету никакой! А мои почерневшие отмороженные ступни, торчавшие из растрепанных в махру кальсон, одним своим видом навевали настоящий ужас. Можно было сказать, что ног у меня уже нет, а то, что останется после такой прогулки (если мне повезет выбраться к жилью), отчекрыжат хирурги по самое не балуйся…

— Э-э-э! — Я почувствовал легкий тычок в бок. — Джыгыт! Никак сомлэл совсэм, бэдолага?

Низкий голос Ибрагима вырвал меня из воспоминаний, которые опять явно принадлежали не мне. Только вот чьи они? Своих-то у меня и не осталось совсем… Я тряхнул головой, собираясь с мыслями, но перед моими глазами все еще стояли заснеженные горные отроги и мои (или нет?) обмороженные до черноты голые ноги.

— Что-то нехорошо мне… — слабым голосом произнес я, едва не навернувшись с козетки. Хорошо, что Аленка успела меня придержать, вцепившись руками в гимнастерку. Только ткань захрустела.

— Вай! Дэствитэлно совсэм плохой! — покачал головой Ибрагим, подхватывая меня под мышки и поднимая на ноги. Голова у меня закружилась, в глазах потемнело и я, наверное, потерял сознание.

Очнулся я лежа на большой кровати под тяжелым бархатным балдахином, украшенным дорогой вышивкой, золотыми галунами и разноцветными плюмажами из страусинного пера. Рядом с кроватью в глубоком и массивном Вольтеровском кресле[3] обнаружился вновь помолодевший Вячеслав Вячеславович, задумчиво покручивая кончик своих аккуратных кайзеровских усов.

— Давно мы здесь, ВячеславВячеславович? — спросил я Мозголома, оторвав голову от мягкой и объемной подушки. — Ну, в Ментальном Пространстве? — пришлось уточнить мне.

— Как раз с того момента, как ты сознание потерял, — ответил, мягко улыбнувшись, Райнгольд. — Твой мозг, да и вообще вся твоя Энергетическая Система не смогли справиться с непосильной нагрузкой. Чтобы оперировать подобным количеством Силы готовиться нужно, молодой человек! — укоризненно произнес он. — А не так — с бухты-барахты бандитов потчевать! Мог и вообще все свои Духовные Каналы спалить к чертям!

— Духовные Каналы? — Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из этой области знаний. Хотя, кого я пытаюсь обмануть?

— Ах, да! — Хлопнул себя ладонью по лбу князь. — Амнезия. Тебе же сейчас как младенцу все разжевывать нужно. Духовные, или Энергетические Каналы Одаренного, которые еще называют Меридианами, необходимы Магам для вывода вовне накопленной в Резерве Магической Энергии для создания соответствующих Конструктов, Заклинаний и иных Силовых Воздействий на существующую реальность, — пространно пояснил Райнгольд.

— Как-то сложновато на первый взгляд, — покачал я головой.

— Чего тут сложного? — удивился Мозголом. — Ты же, как я помню, учился на физическом факультете университета?

Я согласно кивнул.

— Тогда я объясню тебе, как технарю… Смотри: генератор вырабатывает электрический ток, подобно Источнику Осененного. Выработанную энергию можно накопить в аккумуляторе, как в Резерве. А затем, подключив к аккумулятору электрическую лампу, мы заставим её светиться. И это действие буде подобно…

— Заклинанию или Конструкту, — продолжил я, в общем-то, несложный логический ряд.

— Правильно! — похвалил меня Вячеслав Вячеславович. — Значит, я понятно объясняю. — Не забыл он похвалить и самого себя. — А каким образом энергия из аккумулятора попадает в лампочку?

— Так по проводам же, — ответил я, как само собой разумеющееся. — Проводник нужен.

— Вот! — довольно воскликнул князь. — Провода — это твои Энергетические Каналы! А что произойдет, если сечение этого проводника будет не соответствовать рабочей нагрузке?

— Температура проводника повысится, а после он и расплавиться может… — Я уже понял, куда клонит старик.

— Что и требовалось пояснить! — Райнгольд аж лучился от довольства. — То же самое произойдет и с хилыми, неподготовленным к большой нагрузке Каналами — они тоже перегорят! И восстановить их зачастую просто невозможно! Никакой, даже самый-самый Внеранговый Целитель, не сможет их «починить»! Понял теперь, деятель?

— Да, понять-то я понял, Вячеслав Вячеславович, — ответил я, — не совсем уж валенок тупой! Только вся проблема в том, что я… Как бы вам это сказать? — Не сумел я с первой попытки подобрать подходящего «эпитета».

— Да как есть, так и говори, — посоветовал Райнгольд. — Чего зазря огороды городить?

— Да не подчиняется мне вся эта Сила! — в сердцах воскликнул я. — Словно кто-то другой ей управляет… — наконец выдавил я из себя. — Я тут вообще сбоку-припеку — как сторонний наблюдатель… А Дар мой… вернее Дары фигачат всех вокруг словно сами по себе… Вот!

— Да, не буду спорить — очень тяжелый случай, юноша, — задумчиво произнес Вячеслав Вячеславович. — Я тут на досуге, пока ты бандитов изничтожал, полистал соответствующую литературку… Правда, давно её не обновлял… — признался старик. — Оказии такой не было — передовые методы изучать… Я ж на тот свет уже собирался… Может так статься, что Магическая наука в этом вопросе за последние десяток лет далеко ушла, и я уже давно некомпетентен. Но, как подсказывает мне опыт, настоящие прорывы в таких областях…

— В каких таких? — Влез я со своим тупым вопросом.

— В вопросах психического здоровья Осененных. Этот особый вид научной дисциплины непременно должен изучаться профессиональными Мозгокрутами с особым прилежанием. Вам, юноша, как потенциальному Магу Ментальной направленности советую обратить на эту дисциплину пристальное внимание!

— Подождите, Вячеслав Вячеславович! Психического здоровья? — переспросил я Райнгольда. — То есть, вы все-таки считаете, что я того? — И я активно покрутил указательным пальцем у виска. — Психический?

— О, нет, молодой человек, — возразил Мозголом, — вы не психический. Мы ведь уже обсуждали эту тему. Вы вполне себе здоровы на этот счет… Хотя, я и не понимаю, как это вообще возможно при нынешнем состоянии вашего мозга. Поначалу я тоже предположил у тебя диссоциативное расстройство идентичности…

— Диссо… чего?

— Диссоциативное расстройство идентичности, — невозмутимо повторил Райнгольд. — Его еще называю расстройством множественной личности или раздвоением личности, если по-простому.

— А, вот вы о чем? — наконец дошло до меня. — Типа истории о докторе Джекиле и мистере Хайде[4]?

— Да-да, очень точное сравнение, — согласился старый князь. — Этот тип диссоциативного расстройства, характеризуется наличием минимум двух чередующихся между собой альтер-личностей, эго-состояний или идентичностей. Этим, конечно, можно было бы объяснить твою отстраненность от самого Магического процесса…

— Типа, пока я в стороне, всем рулит моя альтер-личность, эго-состояние или идентичность — одним словом, мой мистер Хайд?

— А вот с кратковременной памятью у тебя все в порядке, — «успокоил» меня Райнгольд. — Да, это было бы так, если не одно «но»…

— Какое? — вскинулся я.

— У тебя нет раздвоения личности, — ответил Мозголом. — Иначе, в этом Общем Ментальном Пространстве вас, молодой человек, было бы, как минимум, двое! Здесь вы бы присутствовали во всех своих идентичностях, и в лице доктора Джекила и в лице мистера Хайда!

— Тогда, что со мной, Вячеслав Вячеславович? — С надеждой взглянул я на старика.

— Думается мне, юноша, что вы… — старик устроил долгую театральную паузу. — Ни что иное, как Аватар…

[1] Мэомари — воин (грузинск.).

[2] Козетка в буквальном переводе с французского козетка — это «место для беседы». По большому счету, козетка выглядит как маленький диванчик, рассчитанный максимум на 2 человек.

[3] Вольтеровское кресло ― это классика английского стиля. На деле, оно напоминает трон ― глубокое, с высокой спинкой, объемными подлокотниками и выступами в верхней части, напоминающими уши. Отсюда еще названия ― кресло с ушами или крылатое кресло «wing chair»

[4] «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — готическая повесть шотландского писателя Роберта Стивенсона, опубликованная в1886 г. По жанру представляет собой переосмысление традиционной для романтизма и готического романа темы двойничества под углом зарождающейся научной фантастики, где зловещий двойник получает свободу действий благодаря раздвоению личности, вызванному изобретённым веществом.

Глава 22

Вернувшиеся в избу служители закона вновь расселись на табуретках возле стола.

— Готов выслушать твою историю, Малёк, — произнес Игнатий Савельевич, устраиваясь поудобнее, для чего он привалился спиной к бревенчатой стене с неопрятно торчащей из всех щелей паклей. — Как тебя хоть звать-величать, мил человек? Малек — это ведь прозвище, не так ли?

— А так и зови — Мальком, — отозвался мальчишка. — А имени своего, как и родни — не помню, — пожал плечами беспризорник.

— По приютам я с детства скитался, — тонко и жалобно пропел мальчишка дрожащим голоском. Он даже слезу пустил, стянув с головы свою облезлую шапку и протянув её к Потехину, словно прося милостыню:

- Не имея родного угла.

Ах, зачем я на свет появился,

Ах, зачем меня мать родила⁈

И пошёл я, мальчонка, скитаться,

По карманам я начал шмонать:

По глубоким, по барским карманам

Стал рубли и копейки сшибать.

Детдома я не раз вспоминаю,

Я б хотел повидать свою мать…

«Ах, зачем я на свет появился⁈» —

Повторяю опять и опять[1].

Закончив петь, Малек бросил шапку на стол и растрепал ладонями свою вихрастую шевелюру. Размазав крокодильи слезы по чумазой мордашке, он произнес абсолютно нормальным голосом:

— Вот такие дела, гражданин начальник.

— Игнатий Савельевич, — мягко поправил мальчонку майор госбезопасности. — Ничего, документы перед отправкой в Суворовское мы тебе выправим. А имя и фамилию сам себе придумаешь. Будешь, например, Иваном Мальковым…

— А что, дядь, так можно? — просиял беспризорник. — Только я так прямо и не скажу, какое имя мне по нраву. Тут подумать надо. С толком, с расстановкой…

— А чего там думать-то? — рассмеялся Потехин. — Не хочешь быть Иваном, будешь Сидор…

— Ага! Сидор — пи.ор! — возмущенно завопил Малек. — Вот так и доверься — всю жизнь потом будешь сидоровой козой… козлом… Не, дядя, имя и фамилия — штука тонкая! Будешь с ними потом всю оставшуюся жизню маяться!

— Ну, — развел руками Игнатий Савельевич, — тебе надо, ты и решай, раз уж такой привередливый.

— Не беспокойся, дядь, решу, — отмахнулся малец.

— Ну, раз с этим все понятно, не против по нашему общему делу быстренько пробежимся? — предложил Потехин.

— Спрашивай, не стесняйся, дядя…

— Какой я тебе дядя? Игнатий Савельевич, — ненавязчиво поправил Потехин, — или товарищ майор госбезопасности.

— Да понял я, понял, товарищ майор госбезопасности, — послушно повторил беспризорник.

— Привыкай, мелкий, в Суворовском с дисциплиной строго! — пригрозил, между делом, майор.

— Уразумел уже, Игнатий Савельевич. Чай, не адиет!

— Что? — Потехин не понял последнего слова, произнесенного мальчишкой.

— Говорит, что не идиот, — со смехом повторил Трофим Павлович. — Это же шанрапа совсем неученая. Многие и читать-писать не умеют. Но ничего, — отсмеявшись, произнес капитан, — не за горами уже нормальная жизнь. С фашистами справились, и все остальное с колен поднимем!

— Мне вот, что интересно, — задумчиво произнес Игнатий Савельевич, — с чего бы это вечный босяк-беспризорник на сотрудничество с милицией пошел? Обычно из вашей братвы и слова не вытянешь? А чтобы против уголовного элемента показания давали — так и вовсе вещь небывалая. И что же у тебя произошло, Малек, что ты так кардинально приоритеты сменил?

— Шнифт, сука, деда убил… — набычившись, произнес Малек.

— Постой! — воскликнул Потехин. — Какой дед? Ты же сирота?

— Сирота я… — понуро кивнул беспризорник — А дед — это Лукич — старик-башмачник… — Шмыгнул носом беспризорник. — Будка у него напротив кинотеатра «Октябрь»…

— Да, — припомнил майор, — была там вроде такая.

— Дед добрым был… безобидным… и всегда меня подкармливал, если было чем… А он его… За что, товарищ майор госбезопасности? Сука! Падла! Тварь! — Мальчишка сжал свои небольшие кулачки, так что побелели пальцы. — Ненавижу!

— Ладно, Малёк, успокойся, — произнес Заварзин, потрепав мальчишку по плечу. — Он уже свое получил. Ты нам только расскажи, кто это всю их банду на тот свет спровадил? Ты же его видел? И рассмотрел хорошо.

— Да я не только этого дядьку видел, — ответил пацан, вытирая нос рукавом драной фуфайки с чужого плеча, которая была явно ему не по размеру, — я с ним и разговаривал пару раз.

— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовано протянул Игнатий Савельевич. — И кто он?

— Ёлочка зеленая, — ответил беспризорник.

— Какая елочка? — не понял Потехин.

— Бывших служивых так на уголовном жаргоне называют, — «перевел» Заварзин чекисту, не особо знакомому с «блатной музыкой».

— В натуре балдох, — подтвердил Малек, — клифт зеленый с железками, но без погон — еще со старыми нашивками.

— Военный в форме еще со старыми знаками различия, — вновь «синхронно» перевел Трофим Павлович, — Еще и награды имеются.

— Это я уже понял, — ответил Игнатий Савельевич. — А какие ордена? Не приметил? И нашивки?

— А то, враз железки срисовал! У меня глаз — алмаз! — отозвался мальчишка. — Нашивки — квадратик на красном…

— Лейтенант, значит, младшой, — произнес Трофим Павлович.

— А из железок — две «Отечественной войны», два «Красного знамени» и, вроде бы, три медали «За отвагу», — быстро оттарабанил беспризорник. — Лучше не рассмотреть было — лацканы расстегнутой шинели мешали, — пояснил Малек свои сомнения. — Да и без того уже понятно было — боевой дядька!

— Согласен, солидные награды! — кивнул Потехин. — И не за просто так, видать получены. Так, и где ты с ним повстречался? — Постарался вернуть разговор в нужное русло Игнатий Савельевич.

— Мы с пацанами у киношки отирались, когда я его первый раз срисовал, — ответил Малек. — Сначала просто за рост зацепился: высокий он, что верста коломенская, — пояснил беспризорник. — Простых прохожих на голову, а кого и на две выше. Прямо, как мусор дядя Степа из детского стишка.

— Милиционер, а не мусор! — строго поправил его Заварзин. — Привыкай по-человечески разговаривать, а не по фене бакланить!

— Извиняй, начальник — привычка дурацкая такая! — Стукнул себя в грудь кулаком Малек. — Но я постараюсь, правда-правда!

— Верю, Малек, — ответил капитан. — Вижу, что ты кремень-мужик. А если мужик сказал — мужик сделал! Продолжай.

— Хромал он сильно, этот балдох… э-э-э… военный, дядь… — мгновенно поправился мальчишка, поймав укоризненный взгляд Потехина. — Э… товарищ майор госбезпасности… Игнатий Савельевич… Да не смотри ты так на меня! Стараюсь я! Разве не видать?

— Не волнуйся, Малек — вижу, что стараешься! — похвалил пацана Потехин. — Рассказывай дальше, не отвлекайся.

— А возле будки старика-башмачника поплохело ему. Побледнел, как смерть, и по столбу фонарному на землю сполз. А тут, значит, Лукич увидел и из будки своей выскочил и солдатику этому подняться на ноги помог. А после и вовсе в будку свою увел… И вот тут все и завертелось: через несколько минут в будку Карась и Абрек ворвались… с волынами наголо.

— А это кто? — спросил Потехин.

— Шестерки Глазьевых, — вместо мальчишки ответил Заварзин, — хулиганка, гоп-стоп, разбои и грабежи с мокрухой. Зеленка по их лбам давно плачет[2]! Не знаю, с чего они решили, что у старика чем-то поживиться можно? Видать, совсем плохо дела в тот день шли, — предположил капитан.

— В будку они завалились, а вот обратно не вышли, — продолжил пацан. — А другого выхода у старика нет. А потом солдатик ваш на улицу вышел и похромал себе дальше. А Лукич метлой какой-то мусор за порог вымел… И все!

— И все? — переспросил Потехин.

— И все, — мотнул головой мальчишка, — а Карася с Абреком я больше не видел. А солдатик тот, когда я его об этом спросил, ответил, что никогда их больше и не увижу…

— А спрашивал зачем? — Прищурился майор.

— Так это, Карась с нас мзду собирал в общак… Да и интересно было, куда они с Абреком подевались? — честно признался пацан. — А пока лавэ сдавать некому — можно на них неслабо разгуляться!

— Резонно, — согласился Игнатий Савельевич. — Что дальше было?

— А дальше к Лукичу пришел Шнифт-Младший… — вновь сжав кулачки, произнес Малек. — И убил старика… Штуками своими, Мозголомными…

— И зачем ему это понадобилось? — Наморщил лоб Игнатий Савельевич. — Ты же говоришь, безобидный был старикан?

— Об этом солдатике, да о своих торпедах что-то выведать хотел, — пояснил Малек. — А потом взял, да и ради смеха… — Пацан замолчал и активно засопел носом, закатив глаза к потолку. Видимо расплакаться боялся. — А я… а я…

— Ну, и что бы ты сделал? — спросил мальчишку капитан. — Открутил бы он тебе башку, и делов-то! Хорошо, хоть сам живой остался!

— Подожди-ка, а откуда Шнифт о том солдатике узнал? — спросил Малька майор.

— Так… это… — Еще сильнее зашмыгал носом беспризорник. — Это я ему рассказал… Но… но я же не думал… что он так… Гад!

— Он бандит! — припечатал Заварзин. — А эти твари только так и поступают! Ничего святого для них нет! Для них, что старик, что баба, что дитё — все едино! Дальше товарищу майору рассказывай!

— А потом он мне малявку накарябал, — продолжил Малек, — и заставил этого солдатика найти…

— Что в малявке той, читал? — продолжал задавать наводящие вопросы Трофим Павлович, чтобы мальчишка не погружался в прострацию.

— Читал, — признался мальчишка. — Сестру они у него похитили… Грозили, что если на блатхату к Шнифтам не заявится, сестренку его от…ут всем калганом, а после — в расход пустят…

— О. уеть, не встать! — грязно выругался Потехин. — Да что же это творится у нас, Трофим Павлович? Если всякая мразь средь бела дня советских девушек похищает?

— Они не только похищают… — Разом помрачнев, произнес капитан. — Не справляемся мы, Игнатий Савельевич! Ни людей, ни средств… Да у нас в отделе даже ни одного Одарённого нет! Как призвали всех в сорок первом на фронт, так и тянем без Силовиков… А те же Шнифты — оба Сеньки! Мозголом и Лесовик! Старший, так и вовсе в Абакане чалился! И выжил, и вышел! И как с такими бороться?

— Ах, да, — неожиданно опомнился Малек, — он тоже Сенькой-Мозголомом был, этот ваш балдо… солдат.

— Мозголомом? — Лицо Заварзина удивленно вытянулось. — Ты мне этого не говорил.

— С чего взял, что он Мозголом? — сразу взял мальчишку «в оборот» майор госбезопасности.

— Так он все из моей головы легко вытащил, — ответил пацан. — Я ему адрес хазы должен был сообщить. Но он меня об этом даже и не спросил. Сказал, что все у меня на лбу написано…

— Значит, еще и Мозголом до кучи… — задумчиво произнес Трофим Павлович, вынимая из кармана папиросы и закуривая. — Мне бы такого сотрудника…

— Товарищ капитан, а на этот раз на улицу не пойдете? — ехидно осведомился Малек.

— Не, — мотнул головой капитан, глубоко затягиваясь, — холод там собачий.

— Тогда дай папироску — у тебя штаны в полоску, — попросил беспризорник.

— Твою мать! — выругался Заварзин, отвешивая Мальку подзатыльник. — Мал еще курить!

— Э-э-э! Мы так недоговаривались! — Обиженно засопел мальчишка.

— Лучше сразу бросай курить, Малек! — поддержал «смежника» Потехин. — Воспитанники в Суворовском не курят! А если поймается кто — сразу на гауптвахту загремишь!

— Ой, напугали ежа голой жопой! — фыркнул малец. — Да вся ваша гауптвахта с нашим подвалом не сравнится!

— Так-то да, — согласился с беспризорником капитан, — бывал я у них «в гостях». Не одну облаву устраивали. Так, как они живут, жить просто нельзя! Да и невозможно.

— Как-то ж, живем, — возразил беспризорник.

— Лучше сказать — выживаете…

— Хех, чудак-человек! — рассмеялся Малек. — А кто сейчас не выживает? Но с куревом, так и быть — завяжу, — пообещал пацан.

— Что потом было? — продолжил «допрос» Потехин.

— Я маляву солдатику передал, а после тоже на малину направился. Адресок-то я знаю. Срисовать меня он не мог — я другой дорогой добирался. Когда он в избу зашел, я огородами-огородами и к окну. Интересно мне было, как он с ними разберется. Разговоров я не слышал, но, когда забуторка в хате началась, и земля затряслась — понял, надо делать ноги. Едва только за околицу выскочил, как весь двор в пропасть ухнул, чтоб ни дна ему ни покрышки! Только под солдатиком земля осталась торчать, словно гребаный перст из ямы! А потом она, земля, то есть, обратно поднялась. Только хазу воровскую, словно корова языком слизнула!

— Вот такие дела, Игнатий Савельевич, — подытожил рассказ Малька Заварзин.

— Дядь… Ой, товарищ майор госбезопасности, — поправился мальчишка, — а он кто? Ну, Силовик этот? Настоящий Потрясатель Тверди?

— Знать бы, Малек, — пожал плечами Потехин. — Но на первый взгляд очень похоже. Только я тоже никогда с Потрясателями не сталкивался.

— А вообще так бывает, что и Мозголом, и Потрясатель, и Огневик с Дедом Морозом в одном флаконе? — Продолжал сыпать вопросами Малек.

— Постой! — воскликнул удивленный Игнатий Савельевич. — Какой еще Огневик с Дедом Морозом?

— А я что, не рассказал разве? — уточнил мальчишка. — Точно! — Звонко хлопнул он себя по лбу ладошкой. — Не рассказал! Когда старший Шнифтяра на солдата этого свой Дар Лесовика с цепи спустил, тот всю растительность заморозил к е. еням! Лять! — выругался пацан, клацнув зубами, когда ему в очередной раз прилетело по затылку от капитана.

— За базаром следи, мелкий! — прикрикнул на мальчишку Заварзин. — Ругаешься, словно сапожник! Усек?

— Усек, товарищ капитан, — произнес Малек, потирая вихрастый затылок. — А чего ты тогда товарищу майору подзатыльник не отвесил? Так-то он тоже за базаром не сильно-то следит!

Потехин заржал в голос, а Трофим Павлович закашлялся, услышав претензию от беспризорника.

— Да и честно сказать, хреновый из тебя воспитатель, товарищ капитан, — продолжил резать правду-матку Малек. — С таким воспитанием у меня никаких мозгов не останется!

— Ну, что, Трофим Павлович, уел тебя пацан? — Подковырнул «смежника» Потехин, вволю насмеявшись. — Так-то он прав по всем статьям! Да и детей бить — непедагогично!

— Так-то — детей, — недовольно буркнул капитан. — А это же не ребенок — это какой-то бесенок в человеческом обличье! И над нормальным обличьем, кстати, еще работать и работать!

— Не переживай, дружище, — произнес чекист, — в Суворовском из него не только всю дурь повыбьют, но и настоящего человека сделают. Как там литературные классики говорили? В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли[3].

— Очень правильные слова, и очень правильные классики! — поддержал Заварзин. — Слышал, разбойник?

— Да, слышал-слышал, — проворчал мальчишка, напяливая шапку на голову. — Глядишь, в следующий раз помягче будет…

— Я те дам в следующий раз! — погрозил беспризорнику пальцем милиционер. — Чтоб никаких у меня больше матюков!

— Господа-товарищи-барины-капитаны-майоры! — скороговоркой произнес Малек. — Когда уже жрать поедем? Пузо подводит мочи нет! А вы все тут за жизнь перетираете…

— А ведь и правда, Трофим Павлович, — согласно кивнул Потехин, — пацан-то у нас некормленый. Вот что, Малек — иди, найди моего водителя. Его Славой зовут. Пусть машину сюда подгоняет. Ну, и ты с ним…

— Понял, товарищ майор…

— Не понял, а так точно. Или слушаюсь, на худой конец, — поправил пацана Заварзин. — Привыкай, курсант!

— Так точно, товарищ капитан! — крикнул мальчишка, выбегая из избы.

— Что думаешь обо всей этой истории, Трофим Павлович? Не привирает наш свидетель малолетний? Как-то очень уж круто выглядит этот никому не известный Силовик-Универсал. Не говорю уже о Даре Потрясателя — это вообще из области сказок и легенд, а вот все известные Мозголомы у нас на учете стоят… А тут еще и Огневик с Дедом Морозом… — повторил слова мальчишки Потехин.

— Я тебе больше скажу, Игнатий Савельевич, по ВУСу, что у него в красноармейской книжке прописан, он — Силовик-Воздушник.

— Да ты что, его знаешь, что ли? — Едва не выпал в осадок майор госбезопасности.

— Кажется, знаю… — Довольно уверенно ответил Заварзин. — Мало того, он вчерашней ночью у меня ночевал…

— Интересно девки пляшут! — произнес Потехин, закуривая очередную папиросу. — Давай, старина, теперь твоя очередь меня удивлять.

[1] Благодаря фильму «Республика Шкид», 1967-го года, всенародную популярность обрела песня «По приютам я с детства скитался». Текст песни, озвученный в картине одним из героев, не является полной версией произведения, появление которого исследователи русского фольклора относят ещё к временам царской России.

[2] Намазать лоб зелёнкой — «расстрелять», «подготовить к расстрелу» (уголовный жаргон).

[3] Цитата, принадлежащая доктору Астрову из пьесы Антона Павловича Чехова «Дядя Ваня», 1896 г.

Глава 23

Я с недоумением уставился на собеседника:

— Аватар? Никогда даже слова такого не слышал. Что это, Вячеслав Вячеславович?

— Как бы тебе объяснить? — задумался Мозголом. — Тебе что-нибудь известно об индуистской философии?

— Вячеслав Вячеславович, вы о чем? — укоризненно произнес я. — Я самого себя вспомнить не могу, а вы о каких-то индусах!

— Да-да, прости, Мамонт, — повинился Райнгольд, — старость — не радость. Да, я тебя поблагодарить хочу — после твоего Целительского вмешательства я как будто десяток лет с плеч сбросил!

— Еще бы! — Из того же самого неведомого источника на меня неожиданно свалилось понимание этого «Целительского процесса». — Скоро еще пару десятков сбросите! Я в вас столько собственной Праны влил, что для её полной ассимиляции вашим организмом требуется немного больше времени… — Выдав это на одном дыхании, я запнулся, пытаясь сообразить, как это у меня получилось.

— Что, опять? — понимающе произнес Райнгольд. — Я уловил резко повысившуюся активность вашего мозга, молодой человек, — отчего-то вновь перешел на «вы» князь.

Видимо, мои необычайные способности его тоже основательно нервировали. Не знал старичок, чего от меня можно было ожидать в следующую секунду.

— Похоже на то, Вячеслав Вячеславович. — Кивнул я. — Это похоже на какое-то «озарение»… что ли… — неуверенно добавил я. — Вот только что я об этом и не знал ничего, а в следующую секунду — раз, и все понятно.

— Это как раз и подтверждает мою теорию, что ты — Аватар.

— Так расскажите, что это за явление такое?

— Хм… Кстати, «явление» — довольно точное отражение сущности Аватара. Аватар, или точнее — Аватара. Этот термин в философии индуизма, обычно используется для обозначения нисхождения божества на землю и его воплощение в материальной форме, в том числе и в человеческом облике. Хотя на русский язык слово «Аватара» обычно переводится как «воплощение», однако, точнее его можно перевести все-таки как «явление» или «проявление»…

— Постойте, Вячеслав Вячеславович! — «выпав в осадок», воскликнул я, не дав закончить Мозголому начатую фразу. — Какое, к чертям, Божественное воплощение?

— Вы, юноша, я так понимаю, убежденный атеист? — усмехнулся Райнгольд, вновь подкрутив пальцами кончик и без того острого уса.

— Ну… — протянул я, пытаясь вспомнить, как обстоят дела на самом деле. Судя по моим смутным «ощущениям», это должно было быть именно так. Но точно я вспомнить не мог. — Наверное…

— Ну, да, — согласно кивнул князь, — это логично. Раз вы служили в Красной Армии, защищая интересы первого в мире государства с атеистической религией, а в вашей книжке красноармейца стоит отметка — комсомолец, то вы, милейший Мамонт — атеист!

— Да нету у нас никакой религии! — с жаром возразил я, когда в моей памяти возник очередной кусочек воспоминаний. — Какая религия может быть у безбожников?

— Э, нет! — возразил Вячеслав Вячеславович. — Конечно, безбожие вашего марксизма-ленинизма не подлежит сомнению, но есть несколько явных моментов, говорящих о том, что это именно религия!

— И какие же это моменты, Вячеслав Вячеславович? — спросил я князя.

— Вы, комсомольцы и коммунисты, понимаете религию как фантасмагорическое, превратное отражение природной и социальной действительности. Вы отрицаете существование Единого Бога, бессмертие Души и Воскресение. А тех Богов, о которых наша история знает из многочисленных мифов и легенд, принимаете за сверхмогучих Силовиков прошлого? Не так ли?

И тут меня вновь накрыло очередной порцией воспоминаний: я сидел за партой в каком-то помещении, типа учебного класса, в окружении полутора десятков великовозрастных балбесов. Что характерно, среди этой разносортной молодежи попадались и девушки.

А возле доски прохаживался сухонький невысокий старичок в больших круглых очках с мощными диоптриями. Прическа этого побитого жизнью индивидуума пребывала в полнейшем беспорядке, словно он совсем не заботился о своих седых жиденьких волосенках. Мятый кургузенький костюм-тройка неопрятно топорщился на его костлявой фигуре, придавая старичку слегка нелепый вид этакого «профессора кислых щей» немного не от мира сего.

Однако, вещал преподаватель, как оказалось «истории Силового дела», очень интересные для меня вещи, о которых я либо не знал, либо просто «забыл» после тяжелого ранения.

А вещал он, ни много, ни мало, об «Эпохе повторного обретения» Силы, Магии, Чудес, или Божественной Благодати, что на деле было одной и той же хренью. О том, как при наличии в жизни настоящей Магии древние сказки, мифы и легенды обретали совсем другой смысл и значение.

И выходило так, что древние сказители нисколько не привирали и не выдумывали, описывая просто-таки безграничные возможности Богов-Магов-Героев — этаких могучих Силовиков прошедших дней. Все чудеса, отраженные в «преданьях старины глубокой», «на поверку» оказались, вполне себе, «обыденной» реальностью для «Пробудившихся» счастливчиков, что косвенно подтверждало информацию, скормленную мне князем Райнгольдом.

— Вот дерьмо! — выдохнул я, когда меня наконец-то отпустило, а голова вновь начала неимоверно болеть. — Никак не могу к этому привыкнуть!

— Сейчас помогу, — произнес Мозголом, снимая пульсирующую боль.

Вернее, отключая мои болевые рецепторы — Целителем-то он, в отличие от меня, не был.

— Спасибо, Вячеслав Вячеславович! — поблагодарил я князя. — Вы это тоже видели?

— А то как же? — усмехнулся старик. — Эти ваши «приступы» имеют настолько выраженную Ментальную Силу, что даже я со своим не самым слабым Даром Мозгокрута не смогу их перебить. Они как океанский девятый вал, перевернут и пустят ко дну утлое суденышко моего Таланта и даже этого не заметят, — витиевато добавил он.

— Скажите, то, что рассказывал старичок из «видения», правда? — Я решил вернуться к нашему диспуту о религиозности марксизма-ленинизма.

— Это официальная научная версия, — подтвердил Райнгольд, — которой стараются придерживаться практически во всем мире. Так сказать, догма.

— Значит Боги — это лишь достигшие величайшего могущества Силовики?

— Выходит, что так, — качнул головой Мозголом. — И именно эта догма послужила чуть ли не основным постулатом воинствующего атеизма, которую озвучили Маркс и Энгельс, а после развил и доработал товарищ Ульянов-Ленин. Вся аргументация атеистических теоретиков опирается на «данные естествознания», из которых следует, что Бога, сиречь Создателя Всего Сущего не существует, поскольку наука показала, что в мире нет ничего кроме материи и движения, а Магия — лишь одно из их многочисленных проявлений. А также, что мир безначален и бесконечен в пространстве и во времени — что следует из закона сохранения материи и энергии — и это значит, что наш мир не создан Богом.

— Ну, — произнес я, — это понятно. Но причем тут религиозность?

— Я извиняюсь, — виновато развел руками старик, — увлекся. Давненько мне не приходилось погружаться в философские дебри.

— Не извиняйтесь, Вячеслав Вячеславович! — Я мотнул головой. — Мне тоже очень интересно во всем этом разобраться.

— Ну, смотрите, юноша, что у нас с вами выходит: с одной стороны, ленинский атеизм отрицает религию вообще и в особенности христианство, с другой — он подражает христианству.

— Было бы чему подражать? — возмущенно произнес я.

— Не спешите, мой друг, опровергать очевидное! — Не обратил внимания на мое возмущение князь. — Все основные элементы того духовного, психологического, эмоционального, практического и религиозного комплекса, который мы называем словом «христианство», находят себе соответствия в коммунизме.

— Да не может такого быть! — Вновь не выдержал я.

— Может! У коммунистов есть своя эсхатология: представления о царствии небесном — коммунистическое бесклассовое гармоничное общество. Есть своя дихотомия… Э-э-э… Как бы попроще? — задумался он, желая непременно разжевать неизвестный мне термин. — Противостояние добра и зла — чернь и буржуазия. Есть свои великие пророки и апостолы — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Есть свои святые и мученики — в виде героически погибших пламенных революционеров, свои святыни — Кремль и Мавзолей, и даже святые мощи!

— Ленин в Мавзолее? — оторопело выдохнул я, принимая правоту старого князя.

— Вот видите, мой юный друг, я вам ни капли не соврал, — качнул головой Вячеслав Вячеславович. — Нужно просто уметь смотреть на действительность с разных ракурсов. А так я могу сравнивать еще бесконечно долго: обряды и молитвы — это партийные съезды, годовщины великих событий, памятные мероприятия, лозунги. Есть своя церковь — это ли не коммунистическая партия с соответствующей церковной иерархией Центрального Комитета? И даже, в противовес всему этому — есть свои еретики-уклонисты: враги народа и раскольники — вспомните того же Леву Бронштейна, известного вам по партийному псевдониму Троцкий. Так что, юноша, ничто не ново под луной. Такова жизнь.

Некоторое время я молча сидел на кровати, пытаясь переварить всю эту информацию. Я не мог оспорить все то, что услышал из уст старика — он оказался прав. Но мне нужно было немного времени, чтобы к этому хоть как-то привыкнуть.

— Ну что, мой друг, вы готовы слушать дальше безумные умозаключения выжившего из ума старика? — через некоторое время спросил он.

— Готов, Вячеслав Вячеславович, — произнес я. — Значит, вы считаете, что я какой-то там Аватар, какого-то там Бога?

— Ну, не обязательно Бога, — рассмеялся Райнгольд. — Я привел этот термин лишь в качестве некоего примера. Мы уже с вами разобрали, что гипотетический Бог, не претендующий на лавры Единого, Создателя Всего Сущего, этакого Всемогущего и Вездесущего Абсолюта, является всего-навсего Силовиком, достигшим вершины своего развития.

— Внеранговым? — неожиданно вспомнил я, как называли Энергетиков, достигших наивысшего пика своего Таланта в познании Силы.

— Ну, что такие Осененные являются Магами вне Категорий — однозначно, — согласился со мной Райнгольд. — Однако, не каждый такой Внеранговый Силовик может претендовать на «статус», скажем так, Высшего Существа, в «простонародье» называемого Богом. Вот, например, ваш товарищ Сталин…

— А что с ним не так?

— С ним-то как раз все так, — произнес Вячеслав Вячеславович, — он — Маг вне Категорий. Но, до Высшего Существа явно не дотягивает.

— А чем же, по-вашему, отличается Высшее Существо от обычного смертного? — Разговор со старым Магом все больше и больше возбуждал во мне жгучее желание разобраться с этим вопросом. — Вернее, Силовика, взявшего наивысший десятый Ранг?

— Здесь я могу лишь только предполагать, мой юный друг, — пожал плечами Райнгольд. — Слишком мало информации. У нас на руках есть только мифы, легенды, предания… А они, отнюдь, не являются достоверной информацией. Можно лишь попытаться классифицировать совпадающие параметры Божеств из эпосов разных народов мира. И на основе этого выделить какие-то общие черты Божественности этих поистине могучих Магов древности.

— Ну, одно сходство я могу назвать сходу…

— И какое же? — Прищурился Райнгольд, явно меня оценивая.

— Бессмертие! — выпалил я на одном дыхании.

— Согласен, — кивнул старый князь. — Бессмертные Боги, едва ли не самое устойчивое словосочетание.

— А давайте вернемся к вашему Аватару, — попросил я Мозголома.

— Он такой же мой, как и ваш, мой юный друг. — Озорно сверкнул глазами Райнгольд. — А вы, как я вижу, дозрели, наконец? И все-таки приняли мою точку зрения?

— Что-что, а убеждать вы умеете, Вячеслав Вячеславович. Если только не применяете ко мне ваши Мозголомные приёмчики.

— Ни в коей мере не применял ни капли своего Таланта, — сразу отмел мои «гнусные инсинуации» старик. — Если на то пошло, я вам мог эту мысль внушить в самом начале нашего разговора, а не распинаться тут и отрясать воздух… К тому же, у вас имеется точно такой же Дар, — напомнил он мне, — и вы могли легко уличить меня в нечестной игре. А оно мне надо?

— Чужая душа — потемки, Вячеслав Вячеславович. Особенно душа такого могучего Силовика.

— Ах! Не льстите мне, юноша! Я уже свое давно отмагичил! — Отмахнулся старик, но мне было видно, что ему приятно мое осознание величины его Дара.

— Не хороните себя раньше времени, Вячеслав Вячеславович — вы еще себя покажете во всей красе! — Что-что, а старикан был действительно выдающимся Мозголомом, и я это просто чувствовал… Не знаю, как это у меня получалось, но я ни капли не покривил душой. А насчет его возможных будущих подвигов меня тоже посетили какие-то смутные сомнения, хотя я и не Пророк… Нет-нет, хватит с меня уже разнообразных Талантов! И так уже складывать некуда!

— Кхе-кхе, — кашлянул в кулак старикан, — не настолько уж я и восстановился после твоего лечения, чтобы меня опять на подвиги потянуло.

— Не говорите «гоп», Вячеслав Вячеславович! Так что там с Аватаром?

— Как я уже говорил, Аватары — это полные, либо частичные воплощения какого-либо Божества в облике человека…

— Так-так, постойте, Вячеслав Вячеславович! — Перебил я Райнгольда. — Мне непонятно, что значит «частичное воплощение»?

— То и значит, — пояснил Мозголом, что в данного конкретного Аватара вложена лишь часть самого Божества: часть сознания, часть его Божественных Сил, часть…

— Все равно не понимаю. — Вновь мотнул я головой.

— Как бы вам попроще объяснить? Неподготовленному человеку действительно трудно это понять… Аватар не есть само Высшее Существо. Боги, подчас находясь в иных мирах и измерениях, так называемых Эмпиреях[1], создают Аватар и используют их, чтобы выполнить какие-то действия, но уже на земле: передать её жителям какое-то сообщение, наказ или совет, наказать злодеев или спасти мир от катастрофы…

— А! Вот оно что? — Постепенно начало доходить до меня. — Боги находятся в этих самых Эмпиреях, а их Аватары, то есть воплощения — на земле? — переспросил я, чтобы получше усвоить неведомую мне ранее информацию.

— Совершенно верно, мой Талантливый друг! — искренне обрадовался Мозголом, что дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Например, у тех же индуистских Богов много Аватар, они выглядят по-разному и обладают разным набором сверхъестественных качеств — Талантов. — Например, у Верховного индуистского Божества Вишну имелось десять Аватар: рыба Матсья, черепаха Курма, вепрь Вараха, человек-лев Нарасимха, карлик Вамана, герой Парашурама, царевич Рама, Кришна, Будда и грядущий спаситель Калки.

— И все эти люди и нелюди…

— И есть Бог Вишну, — закончил за меня старик. — Вернее, его земные воплощения, «заточенные», соответственно, под абсолютно разные задачи.

— То есть Аватара, если я вас правильно понял, Вячеслав Вячеславович, — решил я подытожить для закрепления материала, — это некая отдельная Сущность, в виде человека, зверя или иного существа, управляемая Богом на расстоянии? То есть Бог, по сути, является оператором созданного им Аватара?

— Вам удалось точно ухватить самую суть, мой юный друг! — похвалил меня Райнгольд. — Аватара всегда находится отдельно от управляющего им разума. В отличие от Богов, Аватары смертны. Но гибель Аватары, даже насильственная, не способна навредить самому Богу.

— Теперь мне ясно, в чем здесь фокус, — грустно усмехнулся я. — Аватором можно рисковать, потому что потерять его, может быть, и жалко, но не очень катастрофично.

— Да, Мамонт, это так, — подтвердил мою очередную догадку Райнгольд, — Аватар — один из вариантов достижения на практике хотя бы частичной неуязвимости — гибель удаленно управляемого тела нисколько не вредит тому, кто им управляет. Ведь, как нам известно из легенд, уничтожить можно даже бессмертных Богов.

— И чей же я, по-вашему, Аватар, Вячеслав Вячеславович?

— Так как же? — удивился старик. — Вы же все видели сами. Вы, мой юный друг, являетесь Аватаром того самого героя минувшей войны — генерала Гасана Абдурахманова. Хоттабыча, как его называл в ваших «видениях» Сашенька Головин.

[1] Эмпирей, по представлениям древнегреческих философов, — самая верхняя часть неба, местонахождение богов.

Глава 24

— Однако… — Выслушав историю Заварзина, только что и сумел выдать майор госбезопасности.

— Вот такие дела, Игнатий Савельевич, — произнес капитан.

— Значит, этот твой Мамонт, провалявшись овощем чуть ли не год, встает с кровати и разделывается с тремя вооруженными матерыми уголовниками?

— Причем, валит их наглухо, — согласно кивнул Заварзин, — двоих ножом, а одного из обреза. Обрез тоже бандитский. Да он даже Талант свой не применил! А у него одна половина тела почти парализована! Да и сам он, что шкилет, даром, что двухметровый. Ветром качало!

— Крепко же в нашей армии разведку натаскивают, — произнес, изумленно качнув головой, Потехин.

— Ну, так против фашистских Магов из Черного Ордена другие и не выстоят, — поддержал «коллегу» Трофим Павлович.

— А в госпитале, говоришь, выброс Сырой Силы устроил? — Продолжал задавать уточняющие вопросы чекист.

— Да еще какой! — возбужденно воскликнул Заварзин. — У Рыжова в кабинете все стены инеем и льдом покрылись толщиной в палец! Лазарь Елизарович сказал, что у них все Медики из Одаренных и раненые с Талантом свои Резервы под жвак набили! Да еще и Энергокристаллы успели наполнить! Госпиталю теперь Силы на долгое время хватит.

— Немыслимые ты вещи рассказываешь, Трофим Павлович, — признался майор госбезопасности. — Какой же у него тогда собственный Резерв? Безразмерный, что ли? Хотя, после все того, что он здесь учудил, я уже готов и в это поверить. Может, все-таки, это не твой знакомец?

— Может быть, — пожал плечами Заварзин, — но как по мне, слишком много совпадений, указывающий на то, что это именно Мамонт Быстров. Ну, скажи, где ты еще встретишь молодого летеху, под два метра ростом, с похожими наградами, да еще в придачу хромого? И сестра у него тоже есть, — напомнил он. — Нет, Игнатий Савельевич — он это! Зуб даю!

— Но как может простой Силовик-Воздушник… Ладно, пусть непростой, пусть с особой подготовкой для диверсий в тылу врага, быть сразу и Мозголомом, и Огневиком, и Холодильщиком, да еще и Потрясателем Тверди? Как ты себе это представляешь? Да такого специалиста с руками и ногами бы… А! — Махнул он рукой. — Не бывает так в жизни!

— Ты, Савельич, если мне не веришь, — немного обиженно заявил Заварзин, — скатайся к Рыжову в госпиталь. Он тебемои слова подтвердит! Насчет Талантов, конечно, он не в курсе, но насчет величины Резерва — точно! Он думал, что Быстров теперь долгое время больше ни на что не способен будет — ты же лучше меня знаешь, как сейчас со свободной Силой дела обстоят…

— Знаю, твою медь! — чертыхнулся в сердцах майор. — А он, значит, не до конца Резерв опустошил… Ты понимаешь, Трофим Павлович, что я о таком инциденте должен сейчас на самый верх сообщить. Как бы такая информация до товарища Берии не дошла… А то и до Самого…

— Ты серьезно? — изумился капитан. — Прямо до Самого? До товарища Сталина?

— А ты как думал? Если все действительно так, как выглядит на первый взгляд — твоего Быстрова изучать надо! Что с ним после ранения произошло? Ведь не обладал же он раньше такими Талантами Силовика?

— Не обладал, — согласился с ним Заварзин. — Ну, не скрывал же он их все это время?

— Не смог бы, — покачал головой Игнатий Савельевич, — всяко бы на поле боя такие Дары проявились. Одаренный на фронте испытывает такой стресс, что ему даже «раскачка» для Инициации не нужна! Спонтанно проходит… А у него не произошло… Да и вообще, Силовики-универсалы даже при тройной специализации все сплошь на строгом учете. А Мозголомы — на особом. А Потрясатели Тверди… Я вообще о наличие таких Одаренных в Светском Союзе и не слышал. Секретная информация! Разве что генерал Абдурахманов Потрясателем был, земля ему пухом! — искренне произнес Потехин.

— А ведь и правда, похоже. — Капитан шумно потер рукой бритый подбородок. — Только у Хоттабыча масштаб посолиднее — вместо одной кособокой избушки весь Вековечный Рейх отправил прямиком в ад.

— Да, Силушки у генерала было немеряно… Да и у твоего лейтенанта, похоже, она тоже имеется. Замерить бы размер его Резерва, да мощность Источника…

— Так за чем же дело стало? Поехали к нему, Игнатий Савельевич! — предложил чекисту Трофим Петрович. — Адрес мне известен. А куда ему еще в Марьиной роще податься? Родных у него нет, кроме сестры. Друзей — тоже… Точнее, не помнит он никого — у него после ранения обширная амнезия. Так Лазарь Елизарович сказал.

— Поехали! — Потехин поднялся на ноги. — Только давай прежде нашего малолетнего свидетеля покормим. Я обещал.

— Так я, разве ж, против? — Милиционер тоже встал и направился к двери, следуя за чекистом. — Да и самим бы неплохо перекусить — у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.

— Тоже перекусим, — не стал спорить с капитаном Потехин, — сколько еще придется сегодня бегать — шут его знает?

На том и порешили. Загрузившись в служебный автомобиль майора, вся «веселая» компания, включая Малька, Заварзина и Потехина отправилась в сторону завода «Станколит», работающего посменно и круглосуточно. Так же круглосуточно работала и столовая при заводе, где Игнатия Савельевича прекрасно знали.

Слегка заморив червячка, но накормив от пуза голодного и тощего беспризорника, служители закона, забросив Малька в участок к Заварзину, отправились на квартиру к предполагаемому Силовику-универсалу, уничтожившему бандитскую малину.

Комната в коммуналке, в которой проживали Быстровы, оказалась пустой. Это удалось выяснить у соседей, разбуженных и недовольных ночным визитом. Однако, рассмотрев форменные шинели служителей закона, а особенно майора НКГБ, даже самые недовольные и поддатые граждане, прикусили языки.

— И где же они могут быть, Трофим Павлович? — поинтересовался у милиционера Игнатий Савельевич.

— Да черт его знает, товарищ майор госбезопасности? — пожал плечами Заварзин. — Вроде бы и негде… Сестричка его на заводе может быть… Хотя, это маловероятно после похищения… — погрузился в размышления капитан. — Как бы с ней, вообще, чего не случилось — ведь бандиты её и порезать могли, и еще как… Понимаешь, Игнатий Савельевич, о чем я?

— Надругаться могли? — уточнил Потехин.

— Могли.

— Так, может, они в госпитале у Рыжова? — предположил майор госбезопасности. — Вдруг, действительно, ей помощь нужна. Да и с Лазарем Елизаровичем я бы на этот счет пообщался.

— Тогда едем? — спросил Трофим Павлович.

— Едем! — распорядился чекист.

Когда они вышли на свежий воздух, солнце как раз озарило своим первым розовым светом восточную часть небосклона. На улице стало куда многолюднее — спешили на работу граждане советского государства: простые работяги и служащие.

— Двигай в военный госпиталь, Слава, — загрузившись в автомобиль, распорядился Потехин.

Лазарь Елизарович к тому моменту, как служители закона появились медицинском учреждении, уже находился на своем рабочем месте. Предварительно постучавшись в дверь кабинета главврача и, услышав разрешающий ответ, милиционер и чекист прошли внутрь.

Медик что-то быстро строчил в большой и толстой тетрадке. Однако, узнав ранних посетителей, он отодвинул свои записи в сторону и расплылся в добродушной улыбке.

— Игнатий Савельевич, Трофим Павлович! Товарищи! Что-то случилось? — Улыбка неожиданно сползла с его лица.

— С чего вы это взяли, уважаемый Лазарь Елизарович? — спросил Потехин.

— Так как же? — Слегка опешил Медик. — Чтобы в один момент меня посетили начальники районных отделов НКГБ и МУРа? Так не было же такого никогда!

— Не переживайте вы так, Лазарь Елизарович! — успокоил врача майор госбезопасносности. — Мы сейчас с Трофимом Павлочем над одним запутанным делом работаем…

— Понадобилась консультация врача? — предположил Рыжов.

— Ну, что-то вроде… — уклончиво произнес Потехин.

— Скажите, Лазарь Елизарович, к вам Мамонт Быстров сегодня ночью не обращался за медицинской помощью? — спросил капитан.

— А что, должен был, Трофим Павлович? — вопросом на вопрос ответил Целитель.

— Были такие предположения, — признался Заварзин.

— Нет, не обращался, — ответил главврач. — После того, как вы с ним вместе уехали — больше не встречались.

— Жаль… — задумчиво произнес капитан.

— Нет, батенька, как раз наоборот, — улыбнулся доктор, — если он не обращался за помощью, значит у него все в порядке! Жив-здоров ваш Мамонт! И вообще — навестите его дома. Где же ему еще быть? Ведь у него полнейшая амнезия! Он вообще никого и ничего не помнит, — напомнил Рыжов.

— Так были уже, — произнес Заварзин. — Нету дома никого: ни его, ни сестры. А где может быть, ума не приложу.

— Так Аленушка может и на завод убежать, — выдал еще одно предположение Лазарь Елизарович. — Может быть в третью смену вышла?

— Проверим, — вздохнув, произнес капитан. — Но, боюсь, что там мы её тоже не найдем.

— Случилось что-то серьезное? — обеспокоенно поинтересовался Целитель.

— Случилось, Лазарь Елизарович, — подтвердил старший майор госбезопасности. — Только рассказать мы ничего не можем — тайна следствия.

— Понимаю-понимаю… — задумчиво произнес Рыжов. — Есть еще одно место, где Мамонт мог бы быть… Хотя, я в этом сильно сомневаюсь… Чтобы ему в такое время там делать? Да еще и с сестрой… Если бы днем — понятно…

— Да не томите вы уже, доктор! — поторопил Рыжова Игнатий Савельевич. — Что это за место такое?

— Вам не понравится, товарищ майор…

— Мне уже интересно, — поспешно перебив врача, произнес чекист, — куда же это вы его направили?

— Вы же знаете, что у Мамонта проблема с головой? — спросил Потехина главврач.

— Да, я уже это понял. Амнезия.

— Там не только амнезия, там… В общем, там все сложно… Поэтому я и направил нашего молодца к единственному специалисту, который мог бы ему в этом помочь… — Лазарь Елизарович помолчал, как будто набираясь смелости, а затем выпалил:

— К Мозголому!

— Постойте доктор, но у нас на районе нет ни одного практикующего штатского Мозголома… — Неожиданно чекист запнулся, словно вспомнил что-то важное. А после пошел крупными красными пятнами. — Нет! Только не говорите мне, что направили его к…

— Да, Игнатий Савельевич! Да! — На этот раз уже Целитель перебил чекиста. — Я отправил его к профессору Райнгольду! Ибо возможность попасть к другому Мозголому у Мамонта крайне мала! По причине отсутствия в свободном доступе этих самых Мозголомов! А такой специалист, возможно, сумеет ему в чем-топомочь. Знаете, как бывает, когда любое промедление смерти подобно? Увечье головного мозга, было получено Быстровым на фронте именно от удара Боевым Конструктом вражеского Мозголома. И я считаю, что помочь ему сможет только Силовик подобной же специализации! А Вячеслав Вячеславович специалист высочайшего класса! — на одном дыхании выпалил Рыжов.

— А еще этот ваш Райнгольд — контра недобитая! — нервно воскликнул Игнатий Савельевич. — Мало того, что он из потомственных аристократов, аж целый князь, так его еще и арестовать нет никакой возможности!

— Зря вы так, Игнатий Савельевич, — обиженно надулся Лазарь Елизарович. — Он уже давно безобидный и больной старик! От которого не будет никаких проблем. Сидит себе тихонечко на своей загородной даче и никого не трогает. Оставьте вы уже его в покое!

— Вы думаете, Лазарь Елизарович, я не знаю, что вы регулярно пользуете этого царского недобитка? Лечите его…

— Как, впрочем, и вас, милейший Игнатий Савельевич! — Ледяным тоном произнес Целитель. — Вас я тоже регулярно пользую! И заметьте, не имея с этого никакого профита! По доброте душевной! Расходуя, между прочим, бесценную Энергию, которую я собираю буквально по крупицам! И которой, как вам известно, в нынешнем Эфире кот наплакал! Без моих лечебных сеансов вы бы уже давно стали либо инвалидом, либо лежали бы в могиле! — Спустил на чекиста «всех собак» Рыжов. — А меня, между прочим, приглашал в свою клинику сам академик Виноградов — личный Целитель самого Иосифа Виссарионовича! Так что не смейте мне указывать, как, где и кого пользовать! Это я и без вас в состоянии решить! А теперь, товарищи, прошу меня простить — работа-с! Людей лечить надо! — И врач раздраженно опять уткнулся в бумаги.

— Простите, Лазарь Елизарович! — произнес Потехин, но Целитель на него даже не взглянул, а лишь нервно дернул щекой. — Погорячился, — добавил чекист, покидая кабинет главного врача госпиталя.

Следом за ним, попрощавшись с Рыжовым, вышел и Заварзин.

— Ну, ты даешь, Савельич! — Осуждающе покачал он головой, когда дверь за ним закрылась. — Зря ты — нельзя так с Целителями! Их и без того мало…

— Тля! — негромко выругался Потехин, скрипнув зубами. — Думаешь, я не понимаю, что перегнул? Обидел доктора… Нервишки совсем ни к черту стали!

— Ладно, не переживай, — попытался приободрить «коллегу» капитан. — Лазарь Елизарович душевный человек. Долго сердиться не умеет. Денек-другой подуется и отойдет.

— Да знаю я… — Направился к выходу из госпиталя чекист. — Самому от себя тошно! Он ко мне, как к человеку, а я…

Выйдя на улицу офицеры молча покурили возле машины, а после залезли в салон.

— Слава, крути баранку в частный сектор, — распорядился Потехин. — Где находится дом Райнгольда знаешь?

— А то! — произнес водитель. — Мы же с вами перед самой войной этого князька-Мозголома брать приезжали. Забыли, разве?

— Забудешь тут! — злобно прошипел майор госбезопасности. — Стыд и позор!

— А и нечего стыдиться, товарищ майор госбезопасности, — не отрывая взгляда от дороги, произнес Слава. — Остальные тоже ничего с этим стариканом сделать не смогли. Могучим, падла, Сенькой оказался этот Райнгольд.

— Могучий, этого не отнять, — согласился со старшиной Потехин. — Даром, что почти сто лет деду.

— Что это за Мозголом такой на моем участке проживает, что я о нем ничего не знаю? — удивленно спросил Заварзин. — Да еще, и князь?

— Потому и не знаешь ты о нем ничего, Трофим Павлович, что Мозголом он — Внеранговый! Он был одним из сильнейших в Царской Москве, а то и во всей Империи! Да и сейчас многих наших Силовиков легко за пояс заткнет! А не знаешь ты о нем ничего, потому что мозги он таким, как ты ловко подчищает! Даже не выходя из дома…

— Это как оно так? — произнес капитан. — Хочешь сказать, что и у меня в голове он покопаться успел? И у парней моих?

— А ты как думаешь? — усмехнулся Игнатий Савельевич. — Если не помнишь ничего об этом контрике, значит, и у тебя он в голове покопаться успел!

— А ты тогда почему помнишь? И, вон, Славка тоже? — спросил Заварзин.

— Забываешь, Палыч, в каком мы ведомстве служим, — ответил чекист. — У нас каждому сотруднику Мозголом Магическую Защиту ставит против Ментальных атак. Хотя дедку этому такую Защиту вскрыть, как два пальца… Но есть и у наших спецов свои хитрости… Поэтому и памяти не лишился.

— Вот дела-а-а! — протянул капитан, уставившись в окно, за которым пролетали кособокие и серые избы частного сектора. — И как же мы этого аристократишку к ногтю прижмем? — спросил он.

— А нам его на этот раз и не надо прижимать, — ответил Потехин. — Нам бы с ним просто пообщаться. Может, был у него наш Быстров…

— Не получится пообщаться, товарищ майор госбезопасности, — произнес водитель, остановив машину на обочине проселочной дороги. — Нету опять его избы — пропала!

— Как пропала? — вскинулся Трофим Павлович, внимательно оглядывая окрестности. — Опять наш Потрясатель Тверди её в «бездну» низверг?

— Да, нет, — покачал головой чекист, — здесь его особняк. Только мы с тобой его не видим, — пояснил он МУРовцу. — Это Морок, Трофим Павлович! Хоть убейся — но жилища нашего Мозголома не найдешь. Когда в семнадцатом местные революционеры загородную дачу этого недобитого князька экспроприировать пришли, тоже ушли ни с чем. Вроде и был особнячок, сам не маленький, да и территория под двором и садом существенная, только вот нету его — как в воду канул!

Глава 25

Поговорили мы со стариком Райнгольдом (пусть в этом Ментальном пространстве он и выглядел крепким мужчиной в самом расцвете сил, но на деле-то он оставался все тем же немощным стариканом) основательно. И я, как бы ни была фантастична его версия об Аватаре погибшего генерала Абдурахманова — она имела веские основания для существования, её принял.

— Вячеслав Вячеславович, — обратился я к Мозголому, — вы действительно считаете, что Абдурахманов стал Богом?

— Действительно, — подтвердил князь. — Понимаете, юноша, управление настолько глобальными Энергиями не может пройти бесследно для самого Оператора. Не знаю, насколько он был Силен до этой эпической битвы, но после нее он однозначно должен был скакнуть на следующую ступеньку развития Осененного…

— Вы все-таки настаиваете, что он стал именно Богом? — вновь уточнил я.

— Мы ведь уже определились с понятиями, молодой человек. Его можно называть Богом, Высшей Сущностью, следующей ступенью в развитии Мага — как угодно! Он не Бог в том понятии, каким его наделяет христианская церковь. Не Всемогущий Создатель всего Сущего. Он чем-то сродни могучим языческим Богам прошлого… Но, повторюсь, Мамонт, что все это лишь мои предположения и домыслы.

— Но как такое может быть, ведь Абдурахманов погиб? — Я вспомнил прочитанную в госпитале статью. — В газетах писали — награжден посмертно.

— Жизнедеятельность Высших Сущностей — дело темное, — не смутившись, ответил Мозголом. — Я уверен, что никто не видел его мертвого тела после той разрушительной схватки. А ведь тело Гитлера наши ребятки все-таки обнаружили и опознали…

— Его нашли?

— Да, об этом тоже писали в газетах. Если будет желание, почитаешь. У меня в библиотеке хранится подшивка за прошлый год. А вот что произошло с Абдурахмановым, и где он сейчас, мы можем только гадать. Может быть, его сожгло в том океане Энергий… Тогда почему тело фюрера уцелело? А ведь он тоже сражался, пропуская через себя весь тот поток Силы? И ответов на эти вопросы, скорее всего, мы не узнаем никогда. Разве что, — немного подумав, произнес с ехидной улыбкой Вячеслав Вячеславович, — с твоей помощью…

— Это как же, а? — Удивленно взглянул я на старого Мага.

— С помощью ваших «видений» конечно же, мой друг! — воскликнул Райнгольд. — У меня нет ни малейших сомнений, что они идут от лица Гасана Хоттабыча. И часть ваших ощущений — тоже принадлежат ему! Меня смущает только одно: почему ваша личность, как Мамонта Быстрова, не оказалась окончательно подавлена, и вы не превратились в «полноценного» Аватара Абдурахманова?

— Вы сейчас серьезно, Вячеслав Вячеславович? Я могу перестать быть собой и превратиться в этого, пусть и героического, но чужого старика?

— Так в этом и суть Аватара, — согласно кивнул Мозголом. — Аватар либо «создается» самим Божеством, так сказать «с ноля», либо часть Высшей Сущности занимает готовое человеческое тело, подходящее ему по параметрам. Да еще и, желательно, безмозглое.

— И при чем здесь я? Я же не безмозглый! — Моему возмущению подобным фактом не было предела.

— Вы были таким еще два дня назад, — напомнил мне Райнгольд. — Скорее всего, та Энергетическая «ниточка», что связала тебя с генералом Абдурахмановым, благоприятно повлияла на твой мозг, который начал восстанавливаться просто бешенными темпами. Без такого неожиданного вмешательства, ты бы до сих пор пускал слюни, а твоя сестра кормила тебя с ложечки!

— Не было бы счастья, да несчастье помогло? — ядовито осведомился я.

— За несчастье вы принимаете вселение в вас Духа Абдурахманова? — поинтересовался Райнгольд.

— А как еще это воспринимать, Вячеслав Вячеславович? — возмущенно заявил я. — Когда в твоей голове хозяйничает еще кто-то, кроме законного хозяина?

— И снизошел на них Дух Святой и стали понимать они язык всех тварей земных, — процитировал Райнгольд библейские строки. — Так что снисхождение Святого Духа на кого-либо во все времена почиталось честью великой! — наставительно произнес он. — А вы — несчастье…

— Так тож — Дух Святой, хотя в Единого Бога я и не верю.

— А в чем разница? — удивился Маг. — Когда на Адама и Еву снизошел Дух, они стали понимать язык зверей. А вы — из банального Осененного середнячка-Воздушника, да еще и находящегося в состоянии полной невменяемости, получили в пользование кучу Талантов и поистине огромный Резерв! А о мощности Источника я вообще умолчу, поскольку не имею возможности его измерить. И вы еще имеете наглость жаловаться, мой юный друг? — Осуждающе покачал головой Мозголом.

— А если… если я в него полностью превращусь⁈ — выпалил я на одном дыхании. — Перестану быть Мамонтом Быстровым и стану Абдурахмановым?

— Хм… Вот что вас пугает, мой дружок? — нахмурился Райнгольд. — Я, признаюсь, об этом не подумал… То есть, вы боитесь потерять себя? Кануть в пучину неизвестности?

— Да! — Я резко кивнул.

— А скажите честно, мой юный друг, вы сами-то, кем себя ощущаете? Именно Мамонтом Быстровым? Или, все-таки, кем-то иным? — Неожиданно подошел к этому вопросу Райнгольд.

— Ну… Я — это я… — Скажу по чести, в первый момент я даже и не знал, что ему ответить. — Но, вот, кто я?

Ведь Мозголом, по сути, оказался прав — я до сих пор точно не представлял, кто же я на самом деле? Память ко мне так и не вернулась, а те осколки воспоминаний, что всплывали во мне время от времени, как выяснилось, принадлежали генералу Абдурахманову.

Был ли я тем самым Мамонтом Быстровым, в чьем теле сейчас находился? Однозначного ответа у меня не было. Я просто не видел другого выхода, чем принять эту личность, как свою собственную. Иначе, существовала большая вероятность просто сойти с ума.

Вот только до конца осознать себя молодым красноармейцем Быстровым, отчего-то не мог. Было в этом что-то неправильное. Так же я не мог полностью принять, что Аленка — моя родная сестра. Я точно так же заставлял и приучал себя к этой мысли. Родная сестра — и точка!

— Я вижу, что у тебя большие сомнения, — подытожил Райнгольд.

— Да, — согласился я. — Просто огромные. Я не знаю, кто я. Просто принял личину Мамонта, как данность, поскольку очнулся в этом теле. Вот это, — ухватил себя руками за грудки, — Мамонт Быстров, что легко подтверждается документами и свидетелями: Аленой — родной сестрой и Целителем Рыжовым. А вот здесь, — я коснулся виска указательным пальцем, — есть некто… И это я… Но идентифицировать это «я» с Мамонтом, я не в состоянии… Мне кажется, что это не так… Вернее, не совсем так… Одним словом, я совсем запутался, Вячеслав Вячеславович!

— Полностью с вами согласен, молодой человек, тяжелый случай, — согласился со мной старик. — Просто уникальный! Но не спешите расстраиваться раньше времени, Мамонт, — посоветовал он мне, — думаю, что время расставит все по своим местам. Продолжайте жить, наслаждаясь молодостью и здоровьем, ведь эти две составляющие имеют свойство внезапно заканчиваться.

— Да какое здоровье, Вячеслав Вячеславович? — Я печально усмехнулся. — Я же инвалид…

— А вот ни скажите! — возразил Райнгольд. — Я внимательно наблюдаю за вашим физическим состоянием с самого начала нашего знакомства. И хочу сказать, что процесс восстановления вашего организма идет ураганными темпами! Ваша регенерация поразительна! А восстановление головного мозга — просто фантастично! Разрушенные нейронные связи возрождаются буквально на глазах! Мало того — появляются новые! Такого я никогда в жизни не видел!

— Вы это серьезно, Вячеслав Вячеславович? А не с целью моего утешения?

— Послушайте меня, юноша! — сурово произнес Мозголом. — Не знаю, как там у вас, у коммунистов, обстоят дела, но князья Райнгольды никогда не поступались честью… Честь для меня не пустой звук! — напыщенно произнес старик. — Если я взялся что-то утверждать, значит, так оно и есть!

— Спасибо, Вячеслав Вячеславович, за все, что вы для меня сделали! — поблагодарил я князя. — И за помощь Ибрагима тоже!

— Вот и славно! — Улыбнулся Мозголом. — А сейчас я предлагаю выйти в реальный мир — вы уже успели достаточно восстановиться после боя.

— Только за! — Закивал я головой.

Картинка «моргнула», окружающая реальность немного потускнела, резко постарел Райнгольд, оказавшийся сидящим не в кресле возле кровати, а все в той же инвалидной коляске, с ногами укрытыми клетчатым пледом.

Комната, воссозданная Мозголомом в ментальном пространстве, оказалась точно такой же: огромная кровать, тяжелый балдахин — все присутствовало. Только весь интерьер оказался не новым и блестящим, а изрядно потрепанным, пыльным и тусклым, выгоревшим от солнечного света.

Чувствовал я себя приемлемо — по крайней мере, никакой боли не чувствовал. Не знаю, заслуга ли это моего молодого организма, или манипуляции Райнгольда, вновь отключившего мои болевые ощущения. Если это и так, возмущаться я не собирался. Жив-здоров — и ладно!

За окном уже основательно рассвело. Сколько же я провалялся в кровати?

— Не так уж и много, — ответил на мой невысказанный вопрос князь. — Сейчас около девяти до полудня.

— Девять утра? — переспросил я, поднимаясь на локтях.

— Да. Как вы себя чувствуете, юноша? — поинтересовался Мозголом.

— Вполне, — кивнул я, откидывая одеяло и опуская ноги на пол. — Могу уже и до дому своим ходом добраться, — заверил я его.

— А вот этого я бы вам пока не советовал, — неожиданно произнес Мозголом, подкатываясь на коляске к большому окну, выходящему на улицу со стороны парадного подъезда. — Похоже, что эти товарищи прибыли по вашу душу. Про меня-то они давным-давно забыли, — весело добавил Вячеслав Вячеславович. — Знаете их?

Я встал с кровати и тоже подошел к окну: на проселочной дороге стоял черный автомобиль — «Эмка», возле которой неторопливо курили трое мужчин. Двое из них были мне незнакомы, а одного я узнал сразу.

— Капитан уголовного розыска Заварзин, Трофим Павлович, — ответил я. — Именно у него в квартире мы с Аленкой вчера ночевали. Хороший человек. А остальных я не знаю.

— Это начальник Силового отделения Дзержинского райотдела НКГБ майор госбезопасности Потехин со своим водителем, — «просветил» меня на этот счет Вячеслав Вячеславович.

— А вы его знаете, этого начальника? — спросил я. — Или прочитали у него в голове?

— И знаю, и прочитал, — не стал темнить старый Мозголом, — даже не смотря на его Ментальную Защиту, от вмешательства таких Одаренных, как мы с вами.

— А знаете откуда? — Спросил я «по инерции».

— Он брать меня приходил лет пять назад, — невозмутимо сообщил Мозголом. — Я же «контра недобитая» по его мнению. Как же, аристократ, потомственный князь, все предки которого не иначе, как в Бархатную Книгу Российской Империи включены. Меня, молодой человек, уже давно должны были либо к стенке поставить, либо в Сибири сгноить — в лагерях, раз я за границу уехать после Вооруженного Восстания Черни не удосужился. А я Россию люблю, и на чужбине мне помирать не охота.

— А как же вам уцелеть довелось, Вячеслав Вячеславович?

— Да потому, что слабаки они со мной в искусстве «кручения мозгов» тягаться, — усмехнулся Райнгольд. — А привлекать более мощную артиллерию, чтобы сломать одного дряхлого старикана, дышащего, можно сказать, на ладан, никто из них не решился. Потоптались по округе, а дачку мою обнаружить и не смогли. Так и разошлись не с чем. И чего только они не вытворяли, — посмеиваясь, рассказывал Мозголом. — Они чуть ли не за за руки брались, чтобы территорию оцепить, а потом, сужая круг поисков, наткнуться на мое убежище.

— Так вы им заблокировали не только зрительные рецепторы, чтобы они найти не смогли…

— Нет, зрительные рецепторы здесь совсем ни при чем, — попытался разжевать Мозголом, — они не блокируются. Просто весь объект, в частности — мое поместье, игнорируется мозгом при обработке информации! Даже если кто-то из господ чекистов натыкался на мой забор, то все-равно никак этого не осознавал. Для него забора просто не существовало.

— Как-то сложновато, — признался я старику.

— Вот возьмешь у меня несколько уроков, поймешь, — заверил Вячеслав Вячеславович. — Не зная простых арифметических действий, лезть в изучение высшей математики не имеет смысла.

— А вы согласны меня обучать? — осторожно поинтересовался я.

— А вы не хотите этого, юноша? — Райнгольд едва не проколол меня взглядом своих темных зрачков, резко выделяющихся на фоне выцветшей от старости радужки.

— Почту за честь! — выпалил я. — Я к этому своему Таланту как подступиться-то не знаю.

— А мне будет просто жаль, если такая Сила будет сливаться впустую, — ответил старик. — А у вас, молодой человек, просто фантастические задатки Мозгокрута! А с вашим Резервом и Источником, у вас есть все шансы стать одним из сильнейших Магов современности! В Ментальном Таланте, разумеется, — добавил князь. — В других областях Магии я, увы, не силен.

— Мне больше и не надо…

— Не спешите, юноша, — остановил мой порыв Райнгольд, — судя по тому, что поведал мне Ибрагим, у вас феноменальные результаты! Только боюсь, что опытного Потрясателя Тверди вы не найдете. Очень редкий Дар в наши времена.

Пока мы утрясали со старым князем условия возможного наставничества, я не отрываясь, смотрел в окно. Троица служителей закона, немного побродив по округе, но, так ничего и не добившись в поиске загородного особняка Райнгольда, вновь собралась у автомобиля.

— Вы уверены, что они за мной? — еще раз уточнил я у Мозголома.

— А у вас есть сомнения, молодой человек? — иронически приподняв кустистую бровь, спросил старик.

— Ну, не могу же я у вас вечно скрываться? — произнес я.

— А почему нет? — Пожал плечами князь. — Средств у меня достаточно, чтобы прокормить еще двоих человек. Хоть революционеры и экспроприировали у меня городскую недвижимость, не без моего согласия, — добавил он, — но казну и фамильные драгоценности рода князей Райнгольдов я им отнять не позволил. Так что моего состояния хватит, чтобы содержать целый полк «нахлебников» в течениенескольких десятилетий! — не без некоторой гордости сообщил он мне.

— Спасибо за столь лестное предложение, Вячеслав Вячеславович, — осторожно поблагодарил я князя. — Но, и вы меня поймите — я так не могу. Сидеть затворником, прячась за вашей спиной? Когда вся страна напрягает все силы, чтобы восстановиться после тяжелейшей войны… Прошу понять… и простить… — чистосердечно попросил я. — Я даже не знаю, как вас благодарить…

— Эх, молодо-зелено, — недовольно проворчал старик. — Понять я тебя могу — это мне, старику, комфортно в своем тихом болоте. Но ведь пропадешь не за понюшку табака! Сгниешь в лагерях, как Сашенька Головин, царство ему небесное. — Старик размашисто перекрестился.

— Да за что меня в лагеря-то, Вячеслав Вячеславович? — воскликнул я. — Вон, капитан Заварзин представление к награде на меня хотел подготовить. Я же бандитов уничтожил, а не…

— Да, милиционер ничего против тебя не имеет, — согласился Мозголом. — Все его помыслы у меня, как на ладони. А вот с чекистом этим все не так радужно, как кажется на первый взгляд. Не могу его «прочесть» — Защита мешает! Можно, конечно, её взломать, но Сил на это уйдет целая прорва! А с нынешним скудным наполнением Эфира Магической Энергией, я её несколько месяцев восстанавливать буду. А мне еще постоянный Морок поддерживать…

— И не надо, — качнул я головой. — Я пойду. Думаю, что товарищи во всем разберутся. Ведь я ничего плохого не сделал.

— Плохо ты разбираешься в нынешних подковерных играх спецслужб, — возразил Райнгольд. — Нынче в лагеря и чистого Ангела Господня во плоти законопатить могут.

— Ну, Ангела точно законопатят, — со смехом согласился я. — Поскольку не вписывается он в доктрину построения атеистическо-коммунистического государства. Но, тем не менее, я выхожу…

— Подумайте еще раз, мамонт Иванович! — Вновь попытался воззвать к голосу моего разума Райнгольд.

— Я все решил, Вячеслав Вячеславович! — Непреклонно стоял я на своем. — Мы с вами позже все обсудим…

— Будет ли у нас с вами это позже? — скептически заявил старик. — Но неволить не буду — поступайте, как знаете.

— Только это… Аленку отвлеките, — попросил я Мозголома. — Вдруг, вы окажетесь правы в своих опасениях, — попросил я Райнгольда.

— Если бы вдруг… — Тяжело вздохнул старик. — Сделаю.

Когда я появился возле машины, покинув ограниченную Ментальным Мороком старика территорию, капитан Заварзин даже вздрогнул от неожиданности:

— Ох, еп! Мамонт? Ну и напугал же старика…

— Вас, пожалуй, напугаешь, Трофим Павлович! — рассмеялся я. — Не родился еще такой…

— Мамонт Иванович Быстров? — перебил меня незнакомый сотрудник НКГБ.

— Так точно, товарищ майор госбезопасности! — Отчеканил я, по возможности вытягиваясь во фрунт (не смотря на улучшения в организме, тело временами слушалось плохо). — Младший лейтенант Быстров!

— Вы задержаны, гражданин Быстров, — сухо произнес майор. — До выяснения…

— Ты чего творишь, Игнат? — По вытянувшемуся от удивления лицу капитана, я понял, что Заварзин о таком «повороте» даже и не догадывался.

— Слава, давай Блокираторы! — не обращая внимания на начальника отделения милиции, так же невозмутимо продолжил чекист. — И не советую сопротивляться!

Эпилог

Несмотря на поздний час — стрелки часов уже давно перевали за полночь и, совсем уже не юношеский возраст, хозяин кремлевского кабинета продолжал усиленно работать. Он старался не обращать внимания на ломившую от усталости шею, острая боль от которой уже отдавалась в где-то в затылке.

Он мог, конечно, взбодрить себя небольшой толикой Магии — самые простейшие и малые Целительские Конструкты были давно подготовлены для Вождя его личным Медиком — академиком Виноградовым. Иосифу Виссарионовичу лишь требовалось влить в них совсем немного Силы для активации, и боль бы ушла совсем.

Но товарищ Сталин стойко терпел эту боль — она была не столь уж и непереносима, зато не давала Вождю расслабиться и уснуть. К тому же, с обеднением Эфира свободной Магической Энергией, каждый Эрг Силы в ближайшем будущем будет цениться куда как дороже золота. А значит, не стоить тратить попусту драгоценную Энергию, а боль от сведенной спазмами шеи Иосиф Виссарионович может и потерпеть. Он не женщина и не слабак — он мужчина и воин, к тому же — Вождь первого в мире свободного государства рабочей черни и подлого люда!

Наконец, закончив намеченный на сегодня объем работ, хозяин кабинета облегченно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Уже скоро он сможет разрешить себе немного поспать, хотя бы несколько часов — не больше трех-четырех от силы. Работы, навалившейся на него за последние месяцы, оказалось просто неимоверное количество!

Казалось бы, что с победой над Вековечным Рейхом в этой поистине чудовищной мировой войне, он сможет позволить себе, наконец, хоть немного отдыха. Но не тут-то было — проблем, как оказалось, меньше не стало! И если на войне ты точно знаешь, где находится главный враг, то в мирное время, чтобы обнаружить этого врага, потребуется куда больше времени. Ведь враг этот — внутренний.

Секретный доклад, предоставленный вчерашним утром Вождю товарищем Берия, едва не заставил Иосифа Виссарионовича буквально «взорваться» и выйти из себя. Один из самых могучих Силовиков государства с большим трудом сумел взять себя в руки, погасить, уже готовые сорваться с его пальцев разрушительные боевые Конструкты, и продолжить пристальное изучение документов, предоставленных Народным комиссаром внутренних дел.

Сухие строки секретного доклада Лаврентия Павловича, подготовленные с его обычной скрупулёзностью, сдобренные большим количеством статистических выкладок, представленных в виде многочисленных графиков и таблиц, раскрывали неутешительные данные об уголовных преступлениях, хорошо освещая заметный всплеск насилия, захлестнувшего Советский Союз и Восточную Европу после окончания Второй мировой войны.

Приведенные данные наглядно демонстрировали рост бандитизма на советской земле в военное и послевоенное время. Судя по этой уголовной статистике, численность проявлений социального бандитизма увеличилась с 1940-го по 1944-ый годы более чем на пятьсот процентов. За тот же период число грабежей и разбойных нападений выросло на более чем на двести процентов[1].

И наибольший рост числа этих преступлений, как показывала статистика, приходился на 1943–1944 годы. Было очевидно, что крушение социального порядка на советской и восточно-европейской территории в это период было одним из главных вызовов, брошенных послевоенной социалистической системе. И хотя эта территория была полностью освобождена от вражеских армий к концу 1943-его года, товарищу Сталину стало ясно, что война против Гитлера уже превратилась в послевоенную борьбу за восстановление советской государственной власти и нормализацию гражданской жизни. И пока что первое государство рабочей черни эту войну проигрывало!

Нигде этот вызов социальной стабильности не был столь заметен, как на западных границах СССР. Несмотря на повсеместное распространение, уголовный бандитизм по всей стране, а 61 % всех случаев приходился именно на западные приграничные районы: Украину, Литву, Латвию, Эстонию и Белоруссию. Особенно высокой концентрацией бандитизма и грабежей отличалась территория к западу от линии Керзона[2], причем наибольшая активность бандитов проявлялась на Западной Украине и в Литве — на эти территории приходилась почти треть проявлений послевоенного бандитизма на территории СССР.

«Очевидно, — писал в пояснении к докладу товарищ Берия, — что здесь имеет место особое, хотя и не совершенно исключительное явление: слияние социального бандитизма с антисоветским националистическим движением. Однако было бы ошибкой полагать, что бандитизм был широко распространен только в западных областях СССР, — тут же добавлял народный комиссар внутренних дел. — Еще почти треть его проявлений приходится на двадцать центральных областей России и концентрируется в Москве или вокруг нее (5,1 %). Да и в других регионах дела обстоят явно неблагополучно».

В дверь деликатно постучали, а после в кабинет заглянул тоже посеревший от постоянной загруженности и вечного недосыпа незаменимый, верный и бессменный помощник Иосифа Виссарионовича — товарищ Поскребышев. Если Вождь до сих пор за работой — то и он тоже должен! Не за страх — за совесть! И никак иначе! — Считал секретарь, за что и был высоко ценим руководителем советского государства.

— Вы еще здесь, Александр Николаевич? — устало произнес Иосиф Виссарионович, открыв один глаз. — Идите домой — я вас отпускаю…

— Иосиф Виссарионович, — укоризненно произнес Поскребышев, — я буду опять жаловаться на вас Владимиру Никитичу. Вы постоянно нарушаете его предписания! Хотя бы пять-шесть часов сна в сутки, товарищ Сталин! А вы? Хорошо, если на три приляжете. А сегодня и вовсе не ложились еще…

— У тебя всё, Александр Николаевич? — вновь закрыв глаза, тихо поинтересовался Иосиф Виссарионович, перейдя с секретарем на «ты», что свидетельствовало о высшей степени доверия Вождя.

— Увы, нет, товарищ Сталин. — Мотнул головой секретарь. — К вам Лаврентий Павлович, — сообщил он. — Но я рекомендовал бы вам встретиться с ним утром, хоть немного предварительно отдохнув…

— Зови, Александр Николаевич, — вяло махнул рукой Вождь, — на том свете все отдохнем.

— Иосиф Виссарионович… — заикнулся, было, Поскребышев.

— Зови уже, — повторил Сталин, не открывая глаз. — А то ведь он так и просидит до утра. А у товарища наркома дел тоже невпроворот… Пусти его — он так просто не отстанет, — улыбнувшись в прокуренные до желтизны седые усы, добавил Вождь.

Поскребышев исчез, а через несколько мгновений в кабинет вошел Берия, поправляя на носу свои круглые и неизменные очечки.

— Разрешите, товарищ Сталин? — ради проформы спросил нарком, хотя все и без того было понятно. Однако, субординация обязывала.

— Чего не спишь, Лаврентий? — добродушно поинтересовался Вождь, вынимая из стола трубку. — Проходи, садись.

— Так и вы тоже не спите, Иосиф Виссарионович, — отметил Берия, присаживаясь возле рабочего стола Вождя.

— Уснешь тут с таким… — чертыхнулся Сталин, тряхнув папкой с докладом. — Как же так вышло, Лаврентий? — Закончив набивать трубку табаком, поинтересовался Иосиф Виссарионович. — Как мы, имея самую сильную в мире армию, умудрились такое допустить?

— Этот факт я тоже отметил в докладе, — невозмутимо ответил Лаврентий Павлович, внутренне холодея. Он знал не понаслышке, что такое гнев Вождя.

— Проворонили мы с тобой эту погань… — устало вздохнул Иосиф Виссарионович, выпуская в потолок клуб дыма. — Были дела поважнее, а оно, вон, как обернулось.

— Мы справимся, товарищ Сталин! — безапелляционно заверил Вождя нарком внутренних дел.

— Справимся, да… — пыхнув трубкой, согласился Иосиф Виссарионович. — Только когда? А наши люди страдают! Позор на мою седую голову! Ведь именно защита добропорядочных граждан нашей страны от всякого… — он вновь глубоко затянулся, табак в трубке зашипел, а никотин громко забулькал, — дэрьма — наша главная задача! Иначе грош нам цена, как руководителям, Лаврэнтий! — Когда Сталин нервничал, горский акцент у него проявлялся сильнее всего.

— Согласен, товарищ Сталин! — ответил нарком. — Бросим на борьбу с бандитизмом все силы!

— Я надеюсь на это, товарищ Берия, — кивнул Сталин, откладывая в пепельницу дымящуюся трубку. — Сейчас чего пришел, Лаврентий? Тоже ведь не отдыхаешь совсем…

— Тут такое дело, Иосиф Виссарионович… — произнес нарком, протягивая Вождю лист бумаги из принесенной папки. — Ознакомьтесь…

Сталин принял бумагу из рук Берии и пробежался по ней глазами, стараясь выхватить из написанного самую суть.

— Какой-то капитан МУРа написал жалобу самому министру внутренних дел на начальника Силового отдела НКГБ? — Его брови удивленно взлетели. — Немыслимое дело! Подожди… Необоснованно задержал героя-Силовика, инвалида и ветерана войны, в одиночку уничтожившего крупную банду? Да еще и не одну?

— Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил Берия. — Только вы дальше читайте…

— Потрясатель Тверди? — Брови товарища Сталина взлетели еще выше. — Это он серьезно?

— Так и есть, Иосиф Виссарионович — Потрясатель. — Кивнул нарком. — Мои люди выехали на место применения Силы. — Он протянул Вождю еще один лист бумаги. — Экспертное заключение по результатам обследования места происшествия. А это, — он протянул товарищу Сталину очередной листок, — служебная записка того самого майора госбезопасности на которого жаловался капитан уголовного розыска…

— Так… — заинтересованно погрузился в бумаги Иосиф Виссарионович. — Что? Мозголом, Воздушник, Пиромант и Потрясатель Тверди? — пораженно воскликнул он.

— Еще и Морозильщик в придачу, — добавил Берия. — Да еще и спонтанно инициировавшийся! Представляете, чем все это могло закончиться, если бы не этот майор госбезопасности с Блокираторами?

— Представляю… Как такое может быть? — озадаченно произнес Сталин.

— Этот Силовик — Мамонт Быстров, выскочил, словно чертик из коробочки, — произнес Берия. — Я поднял военные архивы…

— Подожди! — Оставил наркома Иосиф Виссарионович. — Как ты сказал его зовут?

— Мамонт Иванович Быстров, товарищ Сталин.

— Мне на днях товарищ Виноградов поведал об одном Мамонте с непомерным Резервом, что неожиданно обнаружился в госпитале Марьиной рощи… Ага, жалоба от капитана из того же района? — поворошив бумаги, произнес он. — Слается мне, что это один и тот же человек.

— А что произошло в госпитале? — поинтересовался Лаврентий Павлович.

— Виноградов сообщил, что вышедший из комы после ранения молодой лейтенантик устроил в госпитале такой мощный выброс Сырой Силы, который и некоторым нашим Высокоранговым товарищам Силовикам из наркоматов и не снился!

Нарком и Вождь молча переглянусь.

— Лаврентий, — первым произнес Иосиф Виссарионович, — тебе эти странности ничего не напоминают?

— Вы думаете, что это как-то связано с ним?.. Но это немыслимо и невозможно, товарищ Сталин!

— Вот что, товарищ Берия… — задумчиво произнес Иосиф Виссарионович. —Не будем гадать и тыкать пальцем в небо. Вызывай товарища Петрова — пусть он разберется со всей этой чертовщиной.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — Поднялся со своего места нарком. — Разрешите выполнять?

— Действуй, Лаврентий Павлович, — ответил Вождь, вновь тяжело откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

[1] Приведенная статистика (с поправкой на альтернативную реальность) взята из книги Джеффри Бурдса

«Советская агентура. Очерки истории СССР в послевоенные годы (1944–1948)», Изд: Москва-Нью-Йорк, 2006

[2]«Линия Керзона» — демаркационная линия между Польшей и РСФСР, предложенная министром иностранных дел Великобритании лордом Керзоном в 1920 году.

КОНЕЦ ШЕСТОЙ ЧАСТИ

Друзья, шестая часть истории Хоттабыча закончена. Спасибо всем огромное за поддержку комментариями, лайками и покупками. Вы лучшие читатели, которые у меня есть!

Продолжение планируется к выходу сразу после праздников. Как раз успею разрулить все проблемы на службе и подготовить немного материала.

С наступающим вас Новым Годом!

Всех Благ!

Nota bene

С вами был Цокольный этаж(через VPN), на котором есть книги. Ищущий да обрящет!

Понравилась книга?

Наградите автора лайком и донатом:

Позывной "Хоттабыч"#6. Аватар Х

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог

Nota bene