Вагон «milleНИАЛ» [Святослав Романович Шевченко] (fb2) читать онлайн

Святослав Шевченко Вагон «milleНИАЛ»

2 + 2 = Хаос.

Хаос + Хаос = Система.

Система + Система = Новый мир.

«Закат будущего»

Я лужа.

Мои воды закрывают неровность дороги. Мои воды смывают грязь с ботинок прохожих. Во мне — переменчивое лицо небес. В первый день весны я испарюсь. Стану облаком. Придёт время, я прольюсь дождём, смывая грязь и пыль.

Буду вдохновением и буду грустью. Стеку по искренним улыбкам. Пролью слёзы на грязном лице. По сточным трубам выльюсь обратно на неровность дороги.

Я простая лужа. Что говоришь, дядя Макар? Повтори. Зимой? Во времена зимы я буду льдом. Ботинки прохожих разобьют лицо небес. И сам я буду словно тысяча осколков. Значит, будет и тысяча небес.

«Закат будущего»

* * *

Я родился.

Метр с кепкой. Может чуть выше. Трёхмерный Лунтик в четырёхмерном измерении. Мой дом был пробиркой, а хотелось Луну. На крайняк Марс, который батончик.

Приятно смотреть в одну точку. Думают, что ты задумался, а на самом деле постигаешь смысл мироздания.

Моя точка — дырка (из которой сочится) на стыке подоконника и окна с небрежно разбитым стеклом. За окном, как всегда, пролетает, что называется, «жизнь», не давая нашему вагону форы. Бурная и красивая, с моей точки зрения.

Угораздило же залипнуть в самый разгар вечеринки… Представляю своё лицо со стороны: примат с отвисшей челюстью и наполненными пустотой глазами, в которых блестят разноцветными красками огоньки неона.

Слышу шум.

Это музыка. Точнее то, что от неё осталось.

Вокруг эпицентр взрыва спрятанных чувств и невысказанных слов. Движения потных тел незнакомых друзей и друзей незнакомых друзей в slow-mo.

По ту сторону стекла короткое лето, баллада в три акта.

Смех сменяет слёзы, и наоборот.

Дни длиннее, сны короче.

Приходят и уходят сосны и лучи багрового заката.

— Лекарство от всех болезней — билет на поезд life, рейсом «Белый свет — Последний путь». — так говорил голос откуда-то сверху, когда я стоял возле кассы.

Наш вагон просторный и современный. Украшен переливающимися неоновыми лентами и какой-то странной бахромой, напоминающей новогодние украшения, которые обычно вешают на шторы и стены.

Как заявлено: «Первую половину занимают спальные купе, вторую — танцпол и бар. Туалета нет, воды нет, никто Вам не поможет. Удачно отдать концы!»

Снаружи вагон выглядел обычно, как и все. Маленький и поношенный, из тех, которые будет идти до последнего, пока не списали. Вид ужасный, но функции выполняет.

К слову, меня списали первым.

В прошлой жизни я был поэтом. Почему в прошлой? В поезде нет своей жизни. Есть только одна на всех, и все в одной.

Начиналась моя писанина как-то так:

Утро. День сурка, перемотанная пленка.

На рефлексе: завтрак, сбор,

Зубы, мусор, туалет,

Выход в семь, автобус, кондуктор, проездной билет,

Холодное сидение, грязное окно, шикарная погода.

В кармане — монета. Нечто больше, чем просто обрубок железа.

На ней есть номинал, скудная цена нашего миру ущерба,

Герб — клеймо, для касты паразитов.

Есть грани, всё как надо,

Для капитала другого кармана.

Дым.

Неон.

Танцы.

Душно.

Все мы здесь не в первый раз.

Видели друг друга без счета. Правды не скрыть. Хорошо, что понимаешь это под занавес. Жить становиться проще.

Несётся поезд в прекрасное далёко. В составе наш вагон «milleНИАЛ», рабски следует за общим потоком вагонов, пошатываясь вправо-влево.

Чу-чу-х

Чу-чу-х

Чу-чу-х

Чу-чу-х

* * *

Окружение — распад мысли, химия чувств… Тянет на дно.

Или на полку. Вон ту, с прозрачной витриной.

Рядом с такими же как я, популярным видом

Новой моды, новых фантазий, бытия потребителя.

Ещё один утерянный фрагмент. На нём я остановился в свои 18+, когда поймал себя на мысли, что прошли десятилетия, идут десятилетия, и новое поколение продавцов и покупателей сменяется другим, как на конвейере.

Все учились на своё.

Однако, все здесь, в торговом зале…

На фоне происходит что-то невнятное. Припев и вагон вверх-вниз.

Надо осмотреться.

Знаю диджея.

Знаю бармена.

Знаю того, что в центре внимания вертит задницей перед девчонками. Не так давно он девять месяцев подряд притворялся задрипанной тихоней с первой парты. Потом война, сердце в клочья, мозги на игле, и он здесь. Бодрый и весёлый.

Я что-то чувствую в руке…

Бокал с оливкой объёмом десяти минутам будущей жизни.

Запах шампанского. А хочется водки.

Фундаментальный вопрос: пройти семь кругов ада или смешать водку с шампанским? Ответ очевиден.

Неспеша прибавляю к 10 минутам непрожитой жизни ещё 20 и шанс 1/100000 получить инсульт или остановку миокарда себе в бокал.

С оливкой.

Я чувствую, что тлеющий фитиль чего-то первобытного и злого горит во мне на одном месте. Будто всего вокруг не существует, а в голове гнездятся черви, нашёптывая:

— Я (бы) не стал менять мир.

— Я (бы) сжёг его дотла.

— И построил (бы) новый.

Из чего я заключаю, что я злой как плюшевый мишка. И я добрый, как сок.

Крики вокруг усилились.

Незнакомые друзья снова подхватили знакомый мотив:

— КАТЯ, ВОЗЬМИ ТЕЛЕФОН! ЭТО ОН!

Вагон вверх-вниз.

Да блядь, Катя, возьми трубку. Потом будет поздно. Слёзы, алкоголь, кошки-мышки с незнакомыми мужиками.

Назовут едким словом «шлюха» и увековечат на заборе или на серой стене девятиэтажной коробки. Если историю ещё можно прогулять, то наскальную живопись моего поколения не закрасит ни одна коммунальная компания.

Впрочем, как не сможет убрать запах гнили.

Запах поколений появился вместе с первым паровозом. Тогда всем сразу стало понятно, кто что из себя представляет.

Моё поколение — это финальная стадия переработки продукта предыдущего поколения. Оно находится здесь, в вагончике. Смывать было бесполезно. Да и зачем? Наш запах в рамках человеческой истории незрим и незаметен, в сравнении с другими вагонами, из которых периодически тянуло здравым запашком.

Глаза на лоб лезли.

Меня и незнакомых друзей в буквальном смысле заебошили бургерами и откусанными яблоками из эдемского сада.

Какое меню, такой и запах, так сказать.

Тсс… Слышите?

Если закрыть глаза и прислушиваться, можно будет услышать голоса наших самых далёких предков-приматов. С небритыми задницами и надеждой на светлое будущее, о существовании которого они не могли и подумать.

И крики парней, которые балуются жопным разгулом в купе.

По разным причинам. Не выходя из клетки, встают в позу перед эпохой и радуются, скандируя лозунги равенства и свободы.

Немыслимые усилия и поворот головы сделан. Я смотрю в центр телодвижений.

Танцпол напоминал античный алтарь из мрамора и белого камня. Незнакомые друзья вызывали дождь и чувство неловкости.

В мозгах у нас всяко разное творится.

Духовности не хватает… Высокого полёта мысли.

Мне кажется, я понял, что всем нам нужно. Всё просто!

Надо…

Ой, нет. Только не сейчас.

Ко мне подошёл незнакомый друг и стал трепать меня за плечо:

— Эй, ты чего завис? А ну вставай! Вставай, вставай! Давай выпьем!

— Тебе не кажется… — попытался пробубнить я.

— Кажется! Всё мне это кажется! — охрипшим голосом сказал он, — На, не пролей. ЗА ЛУЧШИЙ ДЕНЬ С ЛУЧШИМИ ПИПЛ! ЮЮХХХУУУ!

Толпа подхватила, поднимая бокалы с оливкой.

Сейчас начнётся…

* * *

Чу-чу-х

Чу-чу-х

Чу-чу-х

Чу-чу-х

Тащится поезд да тащится, никому дела нет.

Вагончик «milleНИАЛ» всё ещё бодр и подвижен для трёхмерного пространства.

— ЦУНАМИ! ВЕЛКОМ ТУ ХЕЛЛ, СУЧКИ! — крикнул басом диджей в микрофон, поднимая букет рваной крапивы над головой.

Хорошо, что я родился раньше, чем эти пиздюки с телефонами вместо мозгов. Почему мне эта мысль пришла в голову?

Вагон точно сейчас сойдёт с рельс.

Теперь вместо неловкости и дождя, незнакомые друзья вызывают базу.

Им сейчас хорошо. Как и мне.

Я вспомнил ещё один фрагмент, для лиц 21+:

Нынче черни нет, и нет рабов,

Есть свободный разносол,

Пылающий одною мыслью перед сном:

«Счастье будет, но потом,

Когда пройдет монеты звон,

В жизни скудной до предела!

Оставлю на потом свои проблемы,

Время сна, как обычно — времени веретено…

Галлюцинации одна за другой наперебой:

«Неудача — закон. Путают часто с судьбой.

Былое величие души не имеет значение,

Перед деспотизмом выдуманного значения.

Вера в призрак становится тоньше,

А товар, что в ходу выпускают все больше.

Тот, что прогнил, ест сила рабочая.

Фекалий гармония остаётся мухам благородным,

Которые беспощадно жужжат, не умолкая над ухом».

Содержимое очередного стакана с оливкой растворилось во мне как мой отец, когда увидел две полоски.

Так, незнакомые друзья идут ко мне.

Меня взяли за руки и потащили на танцпол. Алтарь загорелся красным, затем синим. Толпа вверх, я с ними:

Let's bring it back to you and me

There's no one else around

Now don't get lost in gravity

Cause I want you to

Hold me now!

Nothing else matters!

It's just the two of us!

And if it all falls down

Nothing else matters

I know we're strong enough!

I'm not giving up!

I'm not giving up on us!

I said I'm not giving up!

I'm not giving up on love…

Love… Я так и не понял, что такое любовь. Сегодня до гроба, завтра за хлебом.

Странно как-то…

Без сил, я плюхнулся обратно на кресло.

Внезапно солнечный свет исчез за окном. Стало темно. Капли дождя застучали в окно.

К нам вошла банда из двух мужиков.

Побитые, покоцанные, но счастливые, с гагаринскими улыбками до ушей. Судя по виду, из соседнего вагона. Никто не обратил на них внимания, кроме меня.

Они подошли к подоконнику. Твою мать, мужики походу нарики. В этот момент из чёрной дыры со свистом и сквозняком, пророс цветок, чем-то похожий на розу. Цветок показался мне беззащитным и хрупким.

Один из банды вырвал цветок с корнями. Чёрная дыра затянулась и исчезла.

— Тут пусто!

— Зачем ты его вырвал, херов ботаник?!

— Да иди на хуй!

— На хороший хуй можно и сходить, зайчик.

Это было сильно. Добавить нечего.

Хотя я и так молчу.

— Прекрати!

— Что делать с ним будем?

— Очевидно, профессор. Скурим.

— Балда! Это же… Искусство!

— Тем более! Чего добру пропадать?

— Тебе всё равно не понять… Ладно, пошли. Газета есть?

— Для искусства — всегда найду. «Правда» пойдёт?

— Пойдёт. Только для полноты момента, нужна страница с… Как там было… С речью… Ну помнишь, как когда-то сказал наш общий отец: «Если бы не обычная ржавая «Буханка», не было бы «Патриота».

— Точно. Всегда при мне. В нескольких экземплярах.

— Блеск. Двинули от этих уродцев.

Спектакль закончен.

Черви начали бурное обсуждение:

— Я дом моей тени.

— Кого я обманываю…

— Я тень дома моего.

— Мы тут решили скинуться тебе на улыбку.

— Ага.

— Верёвка у нас уже есть. Осталось принести дерево.

Незнакомые друзья взяли паузу в ритуалах и разошлись по сторонам для заправки. Некоторые, проходя мимо, кидали в мою сторону пролетарский реверанс. Я не понимаю, к чему бы это…

Я вспомнил, как когда-то давно выдала одногруппница: «После 25 лет женщину можно "списывать"». Этот речевой конструкт был не про мою иллюзию с чёрными волосами. Девочка, что так часто бросала на меня огонь холодных глаз…

Я забыл её имя, но помню её первый взгляд. Помню, как она с жаждой обнимала мою шею, запустив пальцы в немытые волосы… Потом амнезия, с редкими вспышками непонятных и нелогичных фрагментов.

Наши отношения можно было описать одним словом: МногосLove. И ничего более.

А теперь всё по-другому.

Она не смотрит на меня. Всё больше бросает двусмысленный взгляд на приоткрытую дверь комнаты, где результат нашего эгоизма с задумчивым видом и в молчании сидит за тетрадкой и что-то выводит огрызком карандаша.

Эгоизм — странная вещь. С моими глазами и аккуратным носом, её ртом и характером. В четырёх стенах мы (а нас трое, не считая собаки) перестали друг друга понимать. Да и не хотели.

Девочка или мальчик? На этот вопрос нам ответ был не нужен.

На все остальные, мы отвечали предельно честно: «Будь что будет».

Теперь я и она здесь, в вагончике, а эгоизм у родителей.

Она фальшиво улыбается и мнёт в руке пластиковый стаканчик с 30+ по цельсию, делая вид, что всё в порядке. И я… с лицом, по которому проехался дорожный каток.

Она всегда думала, что я чем-то болен. Пыталась вылечить. От чего? Не знаю. Даже сейчас, она идёт ко мне со взглядом доктора.

Она села рядом.

Что-то говорит.

Я молчу.

Она взяла со стола «Шипучку». Легенда вкусовых рецепторов прямиком из нашего детства. Одним аккуратным движением, она кидает её в мой бокал с оливкой.

— Что это? — пробубнил я невнятно, вспомнив, что умею разговаривать.

— Лекарство. — прошептала она на ухо. — Пей, тебе станет легче.

Я выпил.

Пауза.

Черви в голове замолчали.

Всё вокруг замедлилось.

Неоновый свет расплылся по комнате мягким пледом.

Что происходит…

— Выдыхай, бобёр, ты всплыл. — её слова прозвучали эхом в моей голове. Она ушла, оставляя за собой тень, тянущуюся как сыр моцарелла.

Я…

Я…

Чувствую… Чувствую… аааа…

Как хорошо быть воздухом.

Перемещаться без преград из точки А к точке Б, не чувствуя пола, не имея тела и… себя. Не знаю, почему это слово всплыло в воспалённом процессоре.

Проходя в центр сквозь толпу, я окунулся в бит и движения.

Я не умел танцевать, да и не пробовал.

Всякая стеснительность покинула меня. Я расслабился и потерял контроль. Остатки музыки наладили связь с той частью моей души, которую я всегда плотно утрамбовывал прессом и прятал в бездонной пустоте. Руки, ноги, голова, туловище двигались в абсолютной гармонии с ритмом и окружением.

Сквозь неоновые проблески появлялись и исчезали незнакомые друзья. Кто-то обнимал меня, кто-то бил по рёбрам, кто-то хлопал по плечу, кто-то обвивал мои ноги и страстно об них тёрся, облизывая языком пальцы на босых ногах, словно я был древним божеством.

Как легко я отрываюсь от пола.

Я в центре.

Кайф…

Чувствую жар.

Пот лился ручьём под водолазкой…

линии пути

неон

бит

лица

век за веком

одинаковый свет

движения бархата

запотевшее aiming slowly for the sky стекло

красные tears are crawling up your face губы

кдождю raindrops rising without a sun вверх

вспять aiming slowly for your eyes иобратно

там raindrops rising without a sun прохлада

время tears are crawling up your face дар

близко aiming slowly for your eyes беги!

дикий aiming slowly for the sky зверь

пламя raindrops rising внутри

беги! you say беги!

вопреки где

нет стены

БЕГИ!

* * *

— Ну ты дал жару!

— Как в последний раз!

— На меня ещё силы остались, а?

— Чё это с ним?

— Связь с Юпитером потерял, ха-ха, чудик!

— Может ему чаю навести?

— Точно. И покрепче.

— Нахуй твой чай. Пойдём лучше покурим.

Меня зацепили за руки и потащили по полу в тамбур.

В тамбуре воняет рвотой и мочой. Я молча встал и закурил. Ветерок нежно ласкал обтёсанную спину.

Сигарета оставила горечь и сухость во рту. До сих пор не понимаю, как однажды угораздило в шутку взять с кухонного стола самую первую половинку маминой глупости, и поджечь её у себя во рту с соседом Гришкой на отшибе спальника.

Половинка глупости отняла за пять лет четверть здоровых лёгких и тонны воды, никак не утоливших жажду, и ещё несколько тысяч хороших и красивых слов, унесённые вместо с дымом из души прочь.

И продолжает отнимать. Предупреждение Минздрава всегда звучало в моей голове не как предостережение, а как призыв к действию.

Вечер.

Узкая дорога.

Страсть и сладострастие пьянит ноги!

Шатаешься в эйфории вправо-влево,

«Век магазина. Лучшее время!», —

Крутишь в голове иллюзии деспота,

С привкусом зубного скрежета.

Эпоха эгоистов, спроса и предложения.

Скандируют монеты нового поколения:

— Жизнь одна, живём — будто десять! Жизнь одна, живём — будто десять!

Кричали незнакомые друзья.

Точно. Спасибо, что напомнили.

Жизнь одна, живём — будто десять!

Жизнь одна, живём — будто десять!

Незнакомый друг, вернее, подруга, неожиданно прервала молчание, выпуская пышный ком дыма:

— Что с тобой, дружище?

— Я… Заебался летать. Устал.

— Бестолочь. Ты хоть знаешь, что такое анатомия падения?

— Нет.

— Полёт — это плавание брасом по небесному отражению.

— Метафора успеха? Который на самом деле тоже самое дно, только вверх ногами?

— Что-то типа. Сложная хрень, сразу не выкупить.

— Поясни.

— Анатомия падения такова, что пока мы падаем, мы проплываем небосвод, который равен расстоянию полёта по водной глади, независимо от её течения. — задвинула она.

— Не знал, что ты учёный.

— Брось. Любому школьнику понятно, что у всего есть своё дно. Или фундамент. На чём-то всё стоять должно? Ну или держаться.

— Получается, что так…

— Главное в анатомии падения — это линия пересечения. — сказала он, положа руку мне на плечо. — Дно и высота, по сути, одно и тоже.

— Одно и тоже… — повторил я, разглядывая уголёк сигареты.

— Давай, я пошла. Как проветришься, заходи в купе номер 4. — сказала незнакомая подруга, выкинув сигарету на пол и зайдя в вагон.

Надоело мне всё.

— Раз полёт — это падение, а дно есть потолок, то…

Я открыл дверь входа/выхода. Встал спиной к пролетающей, что называется, «жизни» и…

Оттолкнулся…

* * *

Секунда падения, несколько кувырков по плоской земле, и я лежу на спине. Надеюсь, черепахам не тяжело от моих 80+.

Огляделся вокруг.

Высокая трава, мошки, огни последнего вагона, светлячки на куртке…

В общем, красиво.

Надо мной больное небо: чёрная плоть и неизвестная науке сыпь из белых точек.

Неуютная тишина меня пугает. В шуме как-то привычнее.

Я редко замечал, что вне вагона целый мир. Необъятный и колючий. Во всех смыслах. Всё как-то не доводилось. Между станциями пять минут остановки.

Как-то надо встать.

Но зачем?

Точно. Так надо.

Все падают, все встают, все идут спеша куда-то. И мне надо непременно. Я же человек.

Наверное…

Неужели место, уготовленное мне под землёй, будет таким же твёрдым и холодным как сейчас?

И почему именно под землю, если всё тянется вверх? Логичнее запустить меня в мешке в озоновую дыру. Ну или развеять пепел по ветру. Пепел хорошее удобрение…

Утро. Снова день сурка, перемотанная пленка.

Снова на рефлексе: завтрак, сбор,

Зубы, мусор, туалет, чувство угнетённого.

Выход в семь, автобус, кондуктор, проездной билет,

Холодное сидение, чистое окно, дождливая погода…

Наконец-то созрел финал. Всё просто. Любой конец есть начало… Чего-то нового? Старого? Как будто есть разница.

Надо поспать.

Вагон поедет обратно. У всех поездов есть расписание.

Поедет обратно и меня подберёт обязательно.

Меня наверняка уже ищут незнакомые друзья.

Тяжко будет идти одному через опасный лес и каменные джунгли до дома.

Путь будет длинным. Что если… пока буду идти, дом и вовсе может… исчезнуть? Нет, не надо тревоги. Всё в порядке.

Жизнь не сказка, в ней всё по-другому.

По-настоящему.

Где дома просто так не пропадают.