Истоки современной политической мысли. Том 1. Эпоха Ренессанса [Квентин Скиннер] (pdf) читать онлайн

РАНХиГС
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА
И ГОСУДАРСТВЕННОЙ
СЛУЖБЫ
ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Quentin Skinner

The Foundations
of Modern
Political
Thought
Volume ι

The Renaissance

Квентин Скиннер

Истоки
современной
политической
мысли
Том1

Эпоха Ренессанса
Перевод с английского
АНДРЕЯ

I

ОЛЕЙНИКОВА

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ
Москва I 2018

ДЕЛО |

УДК 32(091)
ББК 66.1(0)
С42

С42

Скиннер, К.
Истоки современной политической мысли: в 2 т. Т. ι: Эпо­
ха Ренессанса / К. Скиннер; пер. с англ. А. А. Олейникова; под
науч. ред. В.В.Софронова. —М.: Издательский дом «Дело»
РАНХиГС, 2θΐ8. —4^4 с
ISBN 978-5-7749-1312-1 (общ.)
ISBN 978-5-7749-1313-8 (т. l)
В первом томе своего капитального исторического труда,
проясняющего истоки политической мысли Нового време­
ни, Квентин С к и н н е р излагает методологические п р и н ц и ­
пы своего исследования и объясняет, чем они отличаются
от т р а д и ц и о н н о г о «текстуалистского» подхода. В первой
части тома речь идет об истории республиканского идеа­
ла свободы, к о т о р ы й начал формироваться в XII —начале
XIV века в городах Северной И т а л и и благодаря местной
правовой и р и т о р и ч е с к о й культуре, а также под влияни­
ем схоластики. Вторая часть посвящена истории полити­
ческой мысли XV века: Скиннера интересует вопрос о том,
насколько она отличается от предшествующей традиции
и, в частности, до какой степени Макиавелли наследует
и трансформирует гуманистическое понятие добродетели.
Распространение гуманистической учености, происходив­
шее в XV—начале XVI века за пределами Италии, составля­
ет содержание третьей части тома. На примере сочинений
Эразма Роттердамского, Томаса Мора, английских теоре­
тиков «общего блага» С к и н н е р показывает, как изменяет­
ся т р а д и ц и о н н о е гуманистическое отношение к добродете­
л я м правителя, войне и социальному неравенству.
УДК 32(091)
ББК 66.1(0)
ISBN 978-5-7749-1312-1 (общ.)
ISBN 978-5-7749-1313-8 (т. l)
The F o u n d a t i o n s of M o d e r n Political Thought. Volume 1:
The Renaissance by Quentin Skinner
© Published by the Press Syndicate of the University of Cam­
bridge, 1978
© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства
и государственной службы при П р е з и д е н т е Российской
Федерации», 2θΐ8

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ·η
С Л О В А ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ · 17

ЧАСТЬ I. ИСТОКИ РЕНЕССАНСА · 21
ГЛАВА Ι . Идеал свободы · 23

Городские республики и империя · 23
Городские республики и папство · 37
ГЛАВА

2. Риторика и свобода · 53

Подъем деспотов · 53
Развитие Ars Dictaminis · 60
Возникновение гуманизма · ji
Защита свободы с помощью риторики · 8о
ГЛАВА З. Схоластика и свобода · 93
Рецепция схоластики · 93
Защита свободы с помощью схоластики · 99
Литература для дальнейшего чтения · 120
ЧАСТЬ II. ИТАЛЬЯНСКИЙ РЕНЕССАНС · 123
ГЛАВА 4. Флорентийский Ренессанс · 125

Анализ свободы · 129
Возрождение классических ценностей · 148
Понятие virtus · 154
Возможности vir virtutis · 165
Гуманисты и Ренессанс · 176
ГЛАВА

5. Век государей · 194

Триумф правления государей · 194
Гуманистический идеал
государева правления · 202
Критика гуманизма у Макиавелли · 219

ГЛАВА б. Закат республиканских ценностей
Центры республиканизма · 238
Вклад схоластики · 246
Вклад гуманизма · 258
Вклад Макиавелли · 305
Конец республиканской свободы · 315
Литература для дальнейшего чтения · 320
ЧАСТЬ III. СЕВЕРНЫЙ РЕНЕССАНС · 323
ГЛАВА 7. Распространение гуманистической
учености · 325
Миграция гуманистов · 325
Гуманизм и правоведение · 337
Гуманизм и библеистика · 349

8. Рецепция политической мысли
гуманистов · 355
ГЛАВА

Гуманисты в качестве советников · 355
Неправды века · 368
Центральное положение добродетелей · 380
Качества лидеров · 392
Роль образования · 400

9. Гуманистическая критика
гуманизма · 405
ГЛАВА

Гуманизм и оправдание войны · 405
Гуманизм и «государственный интерес» · 412
«Утопия» и критика гуманизма· 423
Литература для дальнейшего чтения · 435
БИБЛИОГРАФИЯ · 437

· 238

Предисловие

Т

РИ цели стоят передо мной в этой книге.
Первая состоит в том, чтобы просто предло­
жить обзор основных текстов политической
мысли позднего Средневековья и раннего Нового
времени. Я последовательно обсуждаю главные по­
литические сочинения Данте, Марсилия Падуанского, Макиавелли, Гвиччардини, Эразма Роттер­
дамского и Томаса Мора, Лютера, Кальвина и их
учеников, а также Витории и Суареса, французских
теоретиков-конституционалистов, включая Безу,
Отмана, Морне и в особенности Бодена. Мне ду­
мается, что со времени публикации книги профес­
сора Пьера Менара L'essor de la philosophie politique
au XVIe siècle1 не было попыток написать такой об­
зор. Менар создал, несомненно, классический труд,
и я даже не смею соперничать с широтой и глуби­
ной его знаний. Однако со времени первого изда­
ния этой книги прошло более сорока лет, и в этой
области произошел некоторый прогресс. Появи­
лось много новых изданий первоисточников, не­
редко содержащих важные научные открытия.
Создана обширная исследовательская литература,
выявившая множество новой информации и оспо­
рившая множество расхожих мнений о важнейших
текстах. Поэтому, мне кажется, стоит попробовать
написать более современный обзор того же перио­
да, приняв во внимание, насколько это возможно,
ι. «Расцвет политической философии в XVI веке» (фр.). Первое
издание этой книги вышло в 1936 г.—Прим. пер.

7

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

наиболее значимые результаты последних иссле­
дований.
Моя вторая цель — в том, чтобы использовать
тексты политической теории позднего Средневе­
ковья и раннего Нового времени для освещения
более широкой исторической темы. Я надеюсь об­
рисовать процесс, в ходе которого оформилось но­
вовременное понятие государства {theState). Сказав
об этом, нужно объяснить хронологические рамки
этой книги. Мой рассказ начинается с конца XIII в.
и продолжается вплоть до конца XVI в., посколь­
ку, как я постараюсь показать, за это время поня­
тие государства приобретает узнаваемые нововре­
менные черты 2 . Произошел решительный сдвиг
от идеи «правителя, поддерживающего свое состоя­
ние {hu state)» — то есть попросту подтверждающе­
го свое положение, —к идее конкретного правового
и конституционного порядка, то есть государствен­
ного порядка, который правитель должен поддер­
живать. Вследствие этого преобразования основа­
нием для правления становится власть государства,
а не правителя. А это, в свою очередь, позволя­
ет концептуализировать государство в отчетливых
терминах Нового времени —как единственный ис­
точник права и легитимной силы на своей терри­
тории и как единственный объект, для которого до­
пустимо требовать повиновения от своих граждан3.
Рассмотрев, как это концептуальное изменение
совершилось в процессе исторического развития,
в Заключении я ненадолго перейду от истории к ис2. Как я стараюсь показать в Заключении, вышесказанное
не означает, что таким образом формируется наше поня­
тие государства. Теоретики, которых я обсуждаю, не име­
ли ясного представления об отношениях между народом,
правителем и государством. И конечно, у них отсутство­
вала концепция отношения нации и государства, кото­
рая появится в конце эпохи Просвещения.
3- По поводу этого известного определения см. Weber 1968, I,
р. 56.

8

ПРЕДИСЛОВИЕ

торическои семантике — от понятия государства
к слову State. Характерный признак того, что обще­
ство начало осознанно пользоваться новым поня­
тием, на мой взгляд, заключается в появлении но­
вого словаря, с помощью которого артикулируется
и истолковывается это понятие. Поэтому я считаю
решающим подтверждением моего главного тези­
са то, что к концу XVI в., по крайней мере в Англии
и Франции, мы находим слова State and L'État, кото­
рые начинают впервые использоваться в современ­
ном {modern) смысле.
Третья моя забота состоит в том, чтобы предо­
ставить пример особого подхода к изучению и ин­
терпретации исторических текстов. Я уже обсу­
ждал этот подход в ряде статей, опубликованных
в течение последних двенадцати лет, и мне кажет­
ся не слишком удобным пересказывать здесь их по­
ложения 4 . В любом случае, если мой метод чегонибудь стоит, я надеюсь, что это проявится, когда
я перейду к практической реализации своих пред­
писаний непосредственно в самой книге. Но, воз­
можно, будет полезно совсем кратко обозначить
суть вопроса, сопоставив мой подход с более тра­
диционным методом изучения истории политиче­
ских идей —тем, который применял, в частности,
профессор Менар. Он относится к этому предмету
как к истории так называемых классических тек­
стов, создавая одну за другой главы, посвященные
важнейшим работам Макиавелли, Эразма, Мора,
4- Заинтересованный читатель найдет список этих статей в кон­
це этого тома. Я хотел бы добавить, что на мое понима­
ние природы интерпретации оказали большое влияние
авторы, чьи работы я привожу в библиографии. Мне хо­
телось бы специально засвидетельствовать, что я обязан
теоретическим работам Р. Г. Коллингвуда, восхищен ра­
ботами Аласдера Макинтайра по философии действия
и по истории понятий морали, а также отдельно —
что я благодарен методологическим сочинениям Мар­
тина Холлиса, Дж. Г. А. Покока и особенно Джона Данна.

9

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Лютера, Кальвина и других крупных фигур. Я же,
напротив, стараюсь не слишком сосредоточиваться
на ведущих теоретиках, но, вместо этого, обращать
внимание на более широкую социальную и интел­
лектуальную среду, из которой выросли эти работы.
Я начинаю с рассуждения о том, что считаю наи­
более характерными особенностями обществ, в ко­
торых и для которых они создавали свои труды.
Ибо, по моему мнению, сама политическая жизнь
ставит перед политическим теоретиком основные
проблемы, заставляя выглядеть проблематичным
определенный круг ситуаций и превращая соответ­
ствующий круг вопросов в главный предмет дис­
куссии. Однако я не хочу сказать, что восприни­
маю эту идеологическую надстройку как прямое
следствие социального базиса. Я считаю, что не ме­
нее важно принимать в расчет интеллектуальный
контекст, в котором задумывались основные тек­
сты—контекст более ранних сочинений, унаследо­
ванных установок в отношении политического об­
щества и гораздо менее долговечные воздействия
на социальную и политическую мысль. Очевид­
но, что природа и границы нормативного словаря,
доступного в любое время, помогут также опреде­
лить, как именно отбираются и обсуждаются опре­
деленные вопросы. Таким образом, я постарался
написать не столько историю классических тек­
стов, сколько историю идеологий, поскольку моя
цель состояла в том, чтобы выстроить общую рам­
ку, внутри которой можно затем располагать сочи­
нения более видных теоретиков.
Можно спросить, почему я применил такой до­
вольно непростой подход. Мне хотелось бы завер­
шить эти предварительные замечания наброском
ответа на этот вопрос. Меня потому не устраивает
традиционный «текстуалистскии» метод, что его
представители, притязая на написание истории
политической мысли, редко знакомили нас с под­
линной историей. Одним из общих мест современю

ПРЕДИСЛОВИЕ

ной историографии по праву стала идея, что если
мы хотим понять более ранние общества, нам нуж­
но восстановить их ментальность и по возможно­
сти проникнуться ею, насколько это возможно.
Однако трудно понять, как достичь такого исто­
рического понимания, если, изучая политические
идеи, мы будем продолжать сосредоточивать наше
основное внимание на тех, кто рассуждал о пробле­
мах политической жизни на таком уровне абстрак­
ции и интеллектуального мастерства, который был
недосягаем для их современников. Если же, с дру­
гой стороны, мы постараемся вписать эти класси­
ческие тексты в соответствующий идеологический
контекст, вероятно, мы сможем создать более реа­
листическую картину того, как функционировало
политическое мышление во всех его разнообраз­
ных формах в более ранние периоды. Таким об­
разом, я заявляю, что достоинство моего подхо­
да состоит в том, что при удачном применении
он мог бы обещать нам историю политической тео­
рии, которая будет иметь подлинно исторический
характер.
Освоение этого подхода могло бы помочь нам
прояснить некоторые отношения между полити­
ческой теорией и практикой. Часто отмечалось,
что историки политики в стремлении объяснить
политическое поведение обычно приписывают до­
статочно маргинальную роль политическим идеям
и принципам. И очевидно, что пока историки по­
литической теории продолжат думать, что их глав­
ная задача состоит в интерпретации классических
текстов, будет трудно установить связь между по­
литическими теориями и политической жизнью.
Но если бы вместо этого они считали себя исследо­
вателями идеологий, то стало бы возможно проде­
монстрировать, что объяснение политического по­
ведения зависит от изучения политических идей
и принципов и что оно окажется недостаточным
без обращения к ним.
и

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Природа взаимодействия такого рода, как я на­
деюсь, прояснится по ходу этой книги. Но то,
что я имею в виду, вполне можно передать и в об­
щих чертах, если мы возьмем политического дея­
теля, стремящегося участвовать в некотором дей­
ствии, которое он желает, по выражению Макса
Вебера, представить в качестве легитимного. Мож­
но сказать, что такой деятель имеет серьезный по­
вод позаботиться о том, чтобы его поведение было
правдоподобно описано посредством нормативно­
го словаря, который уже принят в этом обществе
и может одновременно легитимировать и описы­
вать то, что тот сделал. Может показаться —и та­
кого мнения придерживаются многие историки
политики, — что между идеологией и политиче­
ским действием существует связь чисто инструмен­
тального свойства5. У деятеля есть проект, который
он хотел бы легитимировать; следовательно, он ис­
поведует только те принципы, которые лучше все­
го подходят для описания того, что он делает, в мо­
рально приемлемых терминах; и поскольку выбор
этих принципов связан с его поведением совершен­
но ex postfacto (задним числом, ретроспективно), ка­
жется, нет никакой необходимости объяснять его
действие, ссылаясь на какие бы то ни было принци­
пы, которые ему доводилось исповедовать. Однако
можно доказать, что здесь мы имеем дело с недопо­
ниманием роли нормативного словаря, которым
пользуется любое общество для описания и оцен­
ки своей политической жизни. Возьмем, к примеру,
деятеля, который хочет сказать, что совершенное
им действие было достойным. Несомненно, опи­
сание такого действия будет одновременно и его
рекомендацией. И, как показывает Макиавелли,
диапазон действий такого рода, которые можно
подвести под это определение, если проявить не5- См. Skinner 1974а ·> г Д е была сделана попытка подробно задо­
кументировать один случай такого допущения.
12

ПРЕДИСЛОВИЕ

много мастерства, может быть неожиданно широк.
Но это определение, очевидно, нельзя применять
безоговорочно к любым макиавеллевским действи­
ям, но только к тем, о которых можно утверждать
с достаточной уверенностью, что они соответст­
вуют заранее данным критериям применимости.
Из этого следует, что любой человек, стремящийся
к тому, чтобы его поведение расценивалось как по­
ведение достойного человека, обнаружит, что его
диапазон ограничен действиями определенного
рода. Поэтому проблема, которая встает перед тем,
кто желает легитимировать свои действия и одно­
временно добиться того, что он хочет, не может
быть просто инструментальной проблемой приспо­
собления нормативного языка к его проекту. Это
отчасти и проблема приспособления его проектов
к имеющемуся нормативному словарю.
Теперь будет понятно, почему я утверждаю,
что если бы история политической теории писа­
лась как история идеологий, то мы могли бы яснее
видеть связь между политической теорией и прак­
тикой. Когда мы восстанавливаем нормативный
словарь, пригодный для описания политического
поведения какого-либо деятеля, мы одновремен­
но указываем на один из факторов, ограничиваю­
щих его поведение. Чтобы объяснить, почему дея­
тель поступает определенным образом, нам следует
сослаться на этот словарь, поскольку он заметно
обусловливает его действия. А это, в свою очередь,
означает, что если бы мы сосредоточились на изу­
чении таких словарей, мы могли бы точнее пока­
зать, как объяснение политического поведения за­
висит от изучения политической мысли.
Однако я предлагаю сосредоточиться на изуче­
нии идеологии главным образом потому, что это
позволило бы нам вернуться к классическим тек­
стам, имея более ясное понимание того, чего от них
можно ожидать. Изучение контекста любой круп­
ной работы по политической философии не сво13

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

дится только к приобретению дополнительной ин­
формации относительно ее происхождения; оно
должно снабдить нас, как я постараюсь показать,
способом проникновения в замысел автора, кото­
рое будет глубже того, что мы надеемся получить
от многократного перечитывания текста, следуя
типичным рекомендациям представителей «текстуалистского» подхода6.
Что же именно мой подход позволяет нам по­
нять в классических текстах, чего мы не можем
понять, просто прочитав их? В общем, я думаю,
что он позволяет нам представить, чем занимались
авторы, когда писали их. Мы можем начать ви­
деть не только их аргументы, но и вопросы, кото­
рые они поднимали и на которые старались найти
ответ, а также в какой мере они принимали и при­
ветствовали, оспаривали и отвергали или, воз­
можно, полемически игнорировали расхожие до­
пущения и конвенции политической дискуссии.
Мы не можем рассчитывать, что достигнем это­
го уровня понимания, если будем изучать только
сами тексты. Чтобы видеть в них ответы на кон­
кретные вопросы, нам нужно знать кое-что об об­
ществе, в котором они были написаны. А чтобы по­
нимать, кому адресованы и насколько сильны их
аргументы, нам нужно иметь какое-то представле­
ние о политическом словаре той эпохи. Кроме того,
нам определенно необходимо достичь этого уровня
понимания, если мы должны убедительно интер­
претировать классические тексты. Ведь понимать,
на какие вопросы реагирует автор, что он делает
с доступными ему понятиями, — значит понимать
некоторые из его базовых намерений и, следова­
тельно, стараться обнаружить, что именно он хо­
тел сказать тем, что сказал— или не сумел сказать.
Когда мы, таким образом, пытаемся вписать текст
в соответствующий контекст, мы не просто обеспе6. См. в связи с этим предписанием: Plamenatz 1963» ν °1· *> Ρ· ^·

Η

ПРЕДИСЛОВИ Ε

чиваем нашу интерпретацию историческим «бэк­
граундом», мы непосредственно занимаемся самой
интерпретацией.
В виде краткого пояснения, что я имею в виду,
поразмышляем о возможном значении того факта,
что Джон Локк в своих «Двух трактатах о правле­
нии» никогда не обращается к древней английской
конституции, якобы имевшей обязывающую силу
обычая. Исследование того, как мыслилось в то вре­
мя понятие политического обязательства, показы­
вает, что его современники должны были видеть
в этом серьезный недостаток. Это открытие мо­
жет подвести нас к вопросу о том, что делает Локк
в этой части своего изложения. Нам приходится от­
вечать, что он отвергает или оставляет без внима­
ния одну из широко распространенных и окружен­
ных почетом форм политического рассуждения,
существоваших в то время. Это, в свою очередь, мо­
жет заставить нас спросить, а не хотел ли он ска­
зать своим первым читателям, что считает притя­
зания на силу обычая недостойными его внимания
и что, таким образом, своим молчанием он выра­
жает свое отношение к теории. Конечно, этот при­
мер слишком схематичен, но достаточен для того,
чтобы прояснить две вещи, которые я хочу ска­
зать: едва ли можно говорить о том, что мы по­
няли замысел Локка, пока мы не изучили его на­
мерения; но мы едва ли можем надеяться достичь
соответствующего понимания, пока мы не готовы
сосредоточиться не просто на его тексте, но также
на более широком контексте, внутри которого со­
здавался текст.
Читатель, возможно, поинтересуется, могу ли
я рассказать о новых находках, ставших результа­
том применения этой методологии. Я хотел бы ска­
зать о двух из них. В первом томе я старался под­
черкнуть, в насколько большой степени словарь мо­
ральной и политической мысли Ренессанса основан
на стоических источниках. Была проведена большая
15

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
работа — например, Гарэном —по изучению плато­
новских начал ренессансной политической филосо­
фии. А недавно был сделан сильный акцент —в осо­
бенности Бароном и Пококом — на вкладе аристо­
телевского учения в формирование «гражданского»
гуманизма. Но я не думаю, что масштаб влияния
стоических ценностей и убеждений на политиче­
ских теоретиков ренессансной Италии и вообще Ев­
ропы раннего Нового времени был оценен в полной
мере. Я также не думаю, что было достаточно осо­
знано, насколько признание этого факта может, сре­
ди прочего, изменить наше представление об отно­
шениях Макиавелли со своими предшественниками
и, следовательно, наше понимание его целей и на­
мерений как политического теоретика. Во втором
томе я постарался в похожем ключе раскрыть источ­
ники словаря, характерного для политической мыс­
ли Реформации. Я старался особенно подчеркнуть,
в какой парадоксальной степени лютеране и ради­
кальные кальвинисты полагались на систему по­
нятий, происходящую из изучения римского пра­
ва и моральной философии схоластики. Огромная
литература была посвящена в последние годы фор­
мированию «кальвинистской теории революции».
Однако я утверждаю, что, строго говоря, таковой
не существует. И хотя не вызывает сомнения, что ре­
волюционерами Европы раннего Нового времени
были в основном истовые кальвинисты, я думаю,
что не получил достаточного признания тот факт,
что развиваемые ими теории почти целиком форму­
лировались на языке права и морали, позаимство­
ванном у их католических противников.

Слова признательности

Я

В ВЕЛИЧАЙШЕМ долгу у тех друзей, ко­
торые прочли и откомментировали всю ру­
копись этой книги, читая порою несколь­
ко сменяющих друг друга черновиков. Я глубоко
благодарен им всем: Джону Барроу, Стефану Коллини, Джону Данну, Сьюзан Джеймс, Джону Пококу и Джону Томпсону. Они постоянно предлага­
ли мне поддержку и консультации, дав множество
полезных советов, которые я постарался учесть,
работая над окончательным вариантом рукописи.
Двум из них я хотел бы выразить особую благо­
дарность. Вначале Джону Барроу, который руко­
водил моей работой по политической философии
еще в то время, когда я был студентом Колледжа
Гонвиля и Кайуса в Кембридже, и продолжил на­
ставлять меня в этом предмете (как и во многом
другом) с тех самых пор. Затем —Джону Данну, ко­
торому я обязан больше всех. Я обсуждал с ним мою
работу на всех этапах, не уставая обогащаться его
проницательностью и необычайной начитанностью
и пользоваться его неизменной добротой, ободре­
нием, равно как и его подробными критическими
замечаниями.
Я не менее обязан и тем, кто комментировал от­
дельные части моей работы. Джимми Берне про­
чел практически всю мою рукопись, помогая мне
разобраться в лабиринтах позднесхоластической
мысли и проверяя с дотошным тщанием мои пе­
реводы. Джон Эллиот прочитал главы, посвящен­
ные Контрреформации, и побудил меня переписать
1

7

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
их в свете его критики. Джулиан Франклин прочи­
тал главы, касающиеся кальвинистской революции,
дав мне посредством исключительно полезной пе­
реписки и таких же бесед воспользоваться его об­
ширными знаниями о конституционализме ран­
него Нового времени. Питер Гей прочитал второй
том и потратил немало времени и усилий, стараясь
заставить меня думать и писать яснее. Феликс Гил­
берт прочитал фактически весь первый том и по­
делился со мной своим непревзойденным понима­
нием ренессансной политической мысли, чем спас
меня от множества ошибок, фактических и оце­
ночных. Мартин Холлис прочитал второй том, по­
правляя мою латынь и давая мне множество сове­
тов, но прежде всего — помогая мне артикулировать
методологические предпосылки, на которых я ста­
рался основывать свою работу. И уже на финаль­
ной стадии правки я получил огромную помощь
от Дональда Келли, который не только прочел всю
мою рукопись и помог мне избежать ряда ошибок,
но также сообщил мне множество библиографиче­
ских сведений и дал ценные общие советы.
Работая над книгой, я успел наделать некоторое
количество других долгов, о которых отчитыва­
юсь с глубокой благодарностью. Я невероятно обя­
зан Питеру Ласлетту за его щедрую помощь и сове­
ты, данные на ранней стадии моего исследования.
И я в большом долгу перед Джеком Пламбом за его
постоянную поддержку и множество оказанных
мне любезностей. Ведь именно он, будучи консуль­
тантом издательства Penguin Books, предложил меня
в качестве автора, которому следует поручить напи­
сание обзорной работы о политической мысли ран­
него Нового времени. Это случилось после того,
как я уже проработал некоторое время над кни­
гой, которая должна была полностью охватывать
период с первой половины XVI в. и по первую по­
ловину XIX в. Я понял, что эта задача выше моих
сил. И я благодарен Penguin Books за то, что они со18

СЛОВА

ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ

гласились освободить меня от взятого обязатель­
ства. Я благодарю также моих бывших учеников
в Кембриджском университете, с которыми я обсу­
ждал мою работу на лекциях и семинарах. Я дол­
жен специально сказать о Ричарде Таке, понача­
лу моем ученике, а теперь коллеге в Кембридже.
Я всегда много получал от наших бесед, и я уверен,
что многие из них нашли отражение в этой книге.
Я хотел бы также выразить признательность мис­
сис Пегги Кларк за квалифицированную помощь
и множество услуг, оказанных ею, и Клэр Скарлетт, выверившей цитаты, сноски и библиографию,
а также сотрудникам секретариата Школы соци­
альной науки при Институте перспективных ис­
следований, очень быстро и умело напечатавшим
мою рукопись. Наконец, я хотел бы поблагодарить
сотрудников Британской библиотеки, библиоте­
ки Файрстоун в Принстоне и особенно универси­
тетской библиотеки в Кембридже. Большая часть
моего исследования была проведена в отделениях
редких книг при этих собраниях, где меня всегда
принимали с неизменным терпением и учтивостью.
Я также очень многим обязан различным инсти­
тутам, которые поддерживали меня и поощряли
мои занятия. Крайстс-колледж в Кембридже ока­
зал мне материальную помощь и пригласил на ис­
следовательскую должность. Факультет истории
и Кембриджский университет проявили исключи­
тельное великодушие, освободив меня от чтения
лекций в 1976 г., что дало мне досуг для заверше­
ния нескольких проектов, в том числе этой книги.
Наконец, я особенно признателен Институту пер­
спективных исследований в Принстоне. Впервые
я побывал там в 1974 г · в качестве гостя. И я глубо­
ко благодарен Клиффорду Гирцу, Альберту Хиршману и Карлу Кейзену, предложившим пригласить
меня туда снова в 1976 г. на три года. За это время
я смог не только фактически закончить рукопись
этих двух томов, но также сделать то открытие,
19

что в качестве места для научной работы этот Ин­
ститут выше всяких похвал.
В то время, когда печатались эти два тома, я был
очень рад узнать, что у меня есть еще время, чтобы
выразить благодарность Джереми Майнотту из из­
дательства Кембриджского университета, выказав­
шему неизменное терпение, деловитость и такт.

Часть I
Истоки Ренессанса

ГЛАВА 1

Идеал свободы

Городские республики и империя

У

ЖЕ в середине XII в. немецкий историк Оттон Фрейзингенский осознавал, что в Ита­
лии возникла новая, примечательная форма
политической и социальной организации. Он об­
ратил внимание на то, что итальянское общество,
по-видимому, перестало быть феодальным по сво­
ему характеру. Он обнаружил, что «почти вся стра­
на поделена между городами» и «в окрестностях
едва ли найдется какой-либо знатный или великий
человек, который не признавал бы авторитет сво­
его города» (Otto of Freising 1953' Ρ· 127)· Он заметил
и другое новшество, вызвавшее у него еще большие
опасения: в городах развивается такой род поли­
тической жизни, который полностью расходится
с господствующим убеждением, будто наследствен­
ная монархия образует единственную надежную
форму правления. Города стали настолько «сво­
бодолюбивыми», что превратились в независимые
республики, «управляемые скорее волей консулов,
чем правителей», которых «меняют почти каждый
год», чтобы быть уверенными в том, что «их жажда
власти» находится под контролем, а свобода наро­
да—под защитой (р. 127).
Самый ранний известный случай, когда италь­
янский город избрал для себя консульскую форму
правления, произошел в Пизе в 1085 г. (Waley 1969,
р. 57)· Потом эта система стала очень быстро рас­
пространяться по Ломбардии и Тоскане: в 1097 г ·
23

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
подобный режим появляется в Милане, на следую­
щий год — в Ареццо. К 1125 г. он уже существовал
в Лукке, Болонье и Сиене (р.бо). Во второй поло­
вине XII в. произошло еще одно важное изменение.
Власть консулов уступила место более стабильной
форме выборного управления, при которой во гла­
ве стояло должностное лицо, известное как подеста,
названное так потому, что он наделялся верховной
властью, или potestas, над городом. Обычно подеста
был гражданином другого города; это было введе­
но, чтобы сохранять уверенность в том, что ника­
кие местные связи и привязанности не помешают
ему беспристрастно отправлять правосудие. Из­
бирался он по поручению народа и правил обыч­
но с учетом рекомендаций двух главных советов:
большого, в который могло входить до шестисот
уважаемых граждан, и внутреннего, или тайного,
чей состав не превышал сорока наиболее влиятель­
ных граждан (р. 62). Подеста пользовался широки­
ми полномочиями, поскольку считался высшим су­
дебным и административным должностным лицом
города, а также должен был возглавлять городские
посольства. Но ключевая особенность этой систе­
мы была в том, что он всегда имел статус наемного
чиновника и никогда не был независимым прави­
телем. Срок его полномочий, как правило, огра­
ничивался шестью месяцами, в течение которых
он был подотчетен сообществу граждан, избравше­
му его. Подеста не имел права инициировать поли­
тические решения, а в конце своего срока должен
был отправить на рассмотрение свои счета и отчи­
таться за вынесенные судебные приговоры, прежде
чем получал позволение покинуть город, нанявший
его (р. 68-69).
К концу XII в. эта форма республиканского са­
моуправления была принята почти всеми ведущи­
ми городами Северной Италии (Hyde 1973» Ρ·ΐοι).
Хотя это сделало их de facto независимыми, de jure
они продолжали считаться вассалами Священ24

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

ной Римской империи. Правовые притязания гер­
манских императоров в отношении Италии ухо­
дят корнями в эпоху Карла Великого, империя
которого охватывала Германию и Италию с нача­
ла IX в. Эти притязания возобновились с новой
силой в X веке, когда Оттон I решительно присо­
единил Regnum Italicum ко своим германским вла­
дениям 1 . К тому времени, когда на трон взошел
Фридрих Барбаросса в середине XII в., у импера­
торов появилось две особые причины вновь на­
стаивать на подлинном статусе североитальянского
Regnum как простой провинции империи. Первая,
как пишет Оттон Фрейзингенский, состояла в том,
что города стали презирать власть императора
и «относиться враждебно к тому, кого им следо­
вало бы воспринимать как своего доброго госуда­
ря». Другая причина, как простодушно признает­
ся Оттон, заключалась в том, что покорение всей
Северной Италии сделало бы императора хозяи­
ном «самого сада наслаждений», поскольку города,
расположенные на Ломбардской равнине, к тому
времени «превзошли все другие государства мира
богатством и могуществом» (Otto of Freising 1953>
pp. 126—1528). Добиваясь подчинения этих сокровищ
императорской юрисдикции, притязания которой
1. Термин Regnum Italicum относится, таким образом, только к той
части Северной Италии, которая соответствует Ломбард­
скому королевству Темных веков, вновь включенному Оттоном I в состав Германской империи в 962 г. Только эту
территорию имели в виду происходившие из итальян­
ских городских республик интеллектуалы, когда они го­
ворили о Regnum Italicum. Так поступал, к примеру, Марсилий Падуанский в своем «Защитнике мира». Поэто­
му неверно переводить этот термин (как это делает Алан
Джуерт в своем издании этого труда, Marsiglio of Padua
1956» Ρ· 4 и passim) как «Итальянское государство». Не го­
воря уже об анахронизме, связанном с употреблением
термина «государство» (state), это может быть восприня­
то так, будто Марсилий имеет в виду всю область совре­
менной Италии, что вовсе не верно.

25

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
были освящены веками, целая череда германских
императоров, начиная с первого итальянского по­
хода Фридриха Барбароссы в 1154 г., на протяже­
нии почти двух столетий старалась навязать свою
власть Regnum Italicum, а ведущие города этого Reg­
num с не меньшим упорством сражались за то, что­
бы отстоять свою независимость.
Два первых похода Барбароссы фактически при­
несли ему контроль над всей Ломбардией. Он на­
чал с атаки на союзников Милана, самого большого
и непреклонного в своем стремлении к независимо­
сти города, а во время своего второго похода осадил
и сам Милан, который захватил и сравнял с зем­
лей в иб2 г. (Münz 1969, pp. 74"75)· К тому времени
он уже успел извлечь выгоду из своих первых по­
бед, созвав рейхстаг в Ронкалье в 1158 г., где недву­
смысленно провозгласил свой суверенитет над всем
Regnum Italicum (Balzani 1926, p. 427). Однако этот
успех обернулся против него, вызвав объединение
прежде разобщенных городов. Милан иницииро­
вал создание Ломбардской лиги, чтобы сопротив­
ляться его притязаниям, и вскоре заручился под­
держкой двадцати девяти других городов (Waley
1969, р. 126). И когда Барбаросса в 1174 г · попытался
вернуть себе власть, объединенные силы Лиги смог­
ли нанести императорской армии пусть и случай­
ное, но самое решительное поражение при Леньяно в 1176 г. (Münz 1969, рр.ЗЮ-3 11 )· После этого
императору ничего не оставалось, кроме как дого­
вариваться с Лигой, и, заключая мирное соглаше­
ние в Констанце в 1183 г., он, в сущности, отказался
от права вмешиваться во внутренние дела ломбард­
ских городов (pp. 361-362).
Следующим императором, который попытал­
ся осуществить идею Священной Римской импе­
рии, вернув под свой контроль Regnum Italicum, был
Фридрих II. Он объявил о своих грандиозных пла­
нах на рейхстаге в Пьяченце в 1235 Γ·> грозно при­
зывая итальянцев «вновь войти в единство с им26

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

перией» (Schipa 1929» Р л 5 2 ) · И снова императору
поначалу сопутствовал успех. Он взял Виченцу
в 1236 г., подготовив, таким образом, сдачу Ферра­
ры в следующем году, и в конце 1237 г · нанес страш­
ное поражение восстановленной Ломбардской лиге
при Кортенуова (Van Cleve 1972? ΡΡ· 39^""4°7)· Одна­
ко и на этот раз масштаб побед императора послу­
жил объединению его противников во главе с не­
умолимо враждебными к нему миланцами (pp. 169,
230, 39 2 )· Они вернули себе Феррару в 1239 г >
в том же году захватили имперский порт Равенну
и в следующем десятилетии перенесли боевые дей­
ствия в земли Тосканы и Ломбардии (Schipa 1929*
р. 155"г5^)- И хотя они испытали ряд неудач, в кон­
це концов им удалось добиться того, чтобы мечта­
ния императора и его сторонников завершились
позором: в 1248 г. император потерял все свои бо­
гатства при взятии Виттории; в 1249 г · е г о с ы н был
взят в плен, когда силы Лиги вновь захватили Модену; а в конце следующего года Фридрих II умер
(Van Cleve 1972, pp. 5Ю-5 12 ; Schipa 1929, pp. 162-164).
В начале XIV в. германские императоры сдела­
ли еще две попытки стать законными правителя­
ми Regnum Italicum. Первую предпринял любимец
Данте Генрих Люксембургский, прибывший в Ита­
лию в 1310 г. (Armstrong 1932, р.32)· Как и его пред­
шественники, он начал победоносно, подавив вос­
стание в Кремоне и Лоди и осадив Брешию в 1311 г.,
перед тем как отправиться в Рим, чтобы быть увен­
чанным папой 2 в 1312 г. (Bowsky i960, pp. 111-112,
114-118, 159)· Но снова, в который раз, триумф им­
ператора заставил объединиться его врагов. Те­
перь их возглавляла Флоренция, ставшая главным
защитником республиканских свобод после того,
как предшествующее поколение миланцев поко2. В качестве императора Генриха VII. В действительности ко­
роновал его не папа, а кардинал Никколо да Прато. —
Прим. пер.

27

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
рилось деспотизму семейства Висконти. Флорен­
тийцы сумели поднять восстания в Падуе, Генуе
и Лоди и отбросили войска императора от своего
собственного города в 1312 г. (Armstrong 1932> Ρ·3^)·
Результат для партии императора был ужасным:
проведя почти год в ожидании подкреплений, пре­
жде чем пойти на приступ Флоренции, император
умер в самом начале этой кампании, а его войска
немедленно разбежались (Bowsky i960, pp. 173-174?
204-205). К тому времени стало ясно, что Италия
никогда не подчинится императорской власти, так
что последняя попытка, предпринятая Людвигом
Баварским в 1327 г., обернулась жалким провалом.
Понимая, что скудных средств императора нико­
гда не хватит для осуществления его грандиозных
замыслов, города, избегая больших столкновений,
просто выждали время, пока его войска, перестав­
шие получать жалование, не рассеялись в один пре­
красный момент (Offler 1956? ΡΡ·3^"39)·
В ходе этой долгой борьбы города Ломбардии
и Тосканы смогли не только дать отпор императору
на полях сражений, но и нарастить арсенал идеоло­
гического оружия, с помощью которого они стре­
мились легитимировать длительное сопротивление
своему номинальному господину. Суть их отве­
та на императорские требования состояла в том,
что у них было право сохранять свою «свободу»
от вмешательства извне. Правда, недавно появи­
лись некоторые сомнения в том, что эта идеология
была разработана ими осознанно. Холмс, напри­
мер, утверждает, что городам никогда не удавалось
сформулировать нужное им понятие «свободы»
в каком-либо смысле, кроме «смутного и неопре­
деленного» (Holmes 197З' Ρ· 12 9)· Однако есть осно­
вания полагать, что в этом сказывается недооценка
их гражданского сознания. Из ряда официальных
прокламаций видно, что пропагандисты городов
опирались на две вполне ясные и отчетливые идеи,
когда выступали в защиту своей «свободы» от им28

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

перии: первая состояла в праве быть свободны­
ми от любого внешнего контроля за их полити­
ческой жизнью и, таким образом, утверждала их
суверенность; другая предполагала соответствую­
щее право управлять собой так, как они сами счи­
тали нужным, и тем самым защищала существую­
щие республиканские устои.
В двух важных исследованиях флорентийской
политической мысли XIV в. прослеживается путь,
который прошел термин «свобода» (liberty), что­
бы начать обозначать одновременно политиче­
скую независимость и республиканское самоуправ­
ление. Изучая флорентийскую дипломатическую
переписку, относящуюся ко вторжению Генриха VII
в 1310 г., когда флорентийцы возглавили оппози­
цию императору, провозгласив «свободу Тосканы»,
Буено де Мескита установил, что их первейшей за­
ботой было «свержение ярма рабской зависимо­
сти от германской власти» и подтверждение пра­
ва на самоуправление (Bueno de Mesquita 1965?
p. 305). Сходным образом Рубинштейн показал,
что в течение XIV в. понятия libertas и libertà ста­
ли использоваться «почти как технические тер­
мины флорентийской политики и дипломатии»
и что они почти всегда служили для выражения все
тех же идей независимости и самоуправления (Ru­
binstein 1952, р. 29). Этот отчетливый анализ «свобо­
ды» не был изобретением треченто. Мы можем уви­
деть, как к тем же идеалам обращаются уже в 1177 г.
в ходе самых первых переговоров между итальян­
скими городами, императором и папой. Они по­
следовали за решающим поражением армии Барба­
россы от войск Ломбардской лиги, произошедшим
годом ранее. Согласно рассказу, содержащемуся
в «Анналах» Ромуальда Гварны, речь послов Фер­
рары, произнесенная ими во время итоговой дис­
куссии, включала в себя вдохновенные декламации
«о чести и свободе Италии» вместе с заверения­
ми о том, что граждане Regnum «предпочтут слав29

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ную смерть со свободой, чем жалкую жизнь в раб­
стве». Послы ясно дали понять, что, обращаясь
к идеалу свободы, они имеют в виду две основные
идеи. Во-первых, под свободой они подразумевали
свою независимость от императора, ибо настаивали
на том, что «мы согласимся на мир, предлагаемый
императором», только «пока наша свобода оста­
ется неприкосновенной». И во-вторых, под свобо­
дой имелось в виду право сохранять существующие
формы управления, поскольку они, «не желая отка­
зывать императору ни в одной из его древних юрис­
дикции», обязаны настаивать на том, что не могут
расстаться со своей свободой, которую унаследова­
ли от своих предков, кроме как вместе с самой жиз­
нью (Romoaldo of Salerno 1866, pp. 444-445).
Однако в этом утверждении libertas вопреки им­
перии было, несомненно, одно слабое место: горо­
да не могли придать ему никакой законной силы.
Источником этого затруднения является тот факт,
что с конца XI в., когда в университетахРавенны
и Болоньи было возобновлено изучение римского
права, римский гражданский кодекс начал исполь­
зоваться в качестве основы правовой теории и прак­
тики во всей Священной Римской империи. И с того
момента, как юристы начали изучать и комменти­
ровать древние тексты, кардинальным принципом
истолкования закона —и определяющей чертой так
называемой школы глоссаторов —стало абсолютное
доверие словам Кодекса Юстиниана и, насколько
возможно, буквальное применение их к существую­
щим обстоятельствам (Vinogradoff 1929, ΡΡ·54~5^)·
Не могло быть никаких сомнений в том, что принцепе, которого юристы договорились уравнять с им­
ператором Священной Римской империи, должен
был считаться dominus mundi (господином мира),
единственным правителем мира. Это означало,
что пока в истолковании римского права продол­
жали использоваться методы глоссаторов, у горо­
дов не было никакой возможности отстоять de jure
ЗО

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

свою независимость от империи, в то время как им­
ператорам была гарантирована максимально воз­
можная правовая поддержка усилий, направленных
на подчинение городов (pp. 60-62).
Эта проблема заявила о себе со всей остротой
в самом начале противостояния между города­
ми и империей, когда все четверо ведущих докто­
ров права из Болоньи не только согласились засе­
дать в комиссии, составившей Ронкальские декреты
Фридриха Барбароссы в 1158 г., но стали в самых
угодливых выражениях защищать его законные
права в качестве суверена всех итальянских горо­
дов3. Они описывали императора как «верховного
правителя на все времена над всеми его подданны­
ми и повсеместно» и настаивали на том, что даже
внутри итальянских городов «он сохранял власть
назначать всех магистратов для отправления пра­
восудия» и «увольнять их, если они пренебрегают
своими обязанностями» (Diet of Roncaglia: Decrees
1893, pp. 245, 246). В результате городам было отка­
зано даже в праве назначать и контролировать сво­
их подеста, и, таким образом, их требования сво­
боды были лишены всякого подобия законности.
Было очевидно, что если городам нужно было
придать свои претензиям к империи надлежащую
правовую основу, то вначале должно было произой­
ти фундаментальное изменение в отношении их
собственных юристов к авторитету древних сво3- См. Vinogndoff 1929» Ρ· 6ι. Взгляд на Ронкальские декреты
как на выражение содержащегося в римском праве поня­
тия тетит Imperium (чистая власть) был опровергнут, по­
скольку они в основном имели отношение к феодальным
и другим монаршим правам на местах. Однако не может
быть никакого сомнения в том, что влияние, оказанное
болонскими юристами на комиссию, помогло придать де­
кретам строгий абсолютистский тон. Дискуссию и биб­
лиографию по этому вопросу см. в Münz 1969, рр· 167-169.
Сами декреты см. в Diet of Roncaglia: Decrees 1893 в биб­
лиографии первоисточников.

31

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
дов законов. Такое мировоззренческое изменение
было попросту невозможно для глоссаторов, кото­
рые продолжали считать, что император должен
быть уравнен с принцепсом из Кодекса Юстиниа­
на и наделен тем же набором юридических прав.
Однако к началу XIV в. перед лицом новых угроз
со стороны империи необходимое изменение пер­
спективы было, наконец, достигнуто. Большую
роль в этой переориентации сыграл основатель
т. н. школы постглоссаторов Бартоло да Сассоферрато (i3i4_1357)> пожалуй, самый оригинальный
юрист Средневековья.
Бартоло был уроженцем Regnum Italicum, учил­
ся в Болонье и впоследствии стал преподавате­
лем римского права в ряде университетов Тосканы
и Ломбардии (Woolf 1913* ΡΡ· 1-2). Он определен­
но намеревался реинтерпретировать римский гра­
жданский кодекс таким образом, чтобы коммуны
Ломбардии и Тосканы могли защищать свою свобо­
ду как с помощью риторики, так и с помощью пра­
ва. В результате он не только инициировал револю­
цию в изучении римского права (которую закрепил
потом его великий ученик Бальдо), но также сделал
большой шаг в утверждении отчетливо современ­
ного {modern) представления о множестве суверен­
ных политических сил, отделенных друг от друга
и независимых от империи.
Первый вклад Бартоло был методологического
свойства. Он отверг важнейшую установку глоссато­
ров на то, чтобы факты, несообразные закону, под­
гонялись под буквальное его толкование. Напротив,
его базовый принцип состоял в том, что там, где за­
кон и факты вступают в противоречие, именно за­
кон должен приводиться в соответствие с фактами
(р. 5). Как сам он пишет в комментариях к Кодек­
су, «не следует удивляться тому, что мне не удается
следовать словам из глоссы, когда они кажутся мне
противоречащими истине, разуму или закону» (Вагtolus of Saxoferrato i588f, p. 195).
32

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

В результате этого изменения стало возмож­
но полностью аннулировать правовые претензии
императора к итальянским городам. Верно то,
что Бартоло начинает свои комментарии к Кодек­
су, соглашаясь с тем, что de jure император являет­
ся единственным dominus mundi (Bartolus of Saxoferrato 1588e, p. 7). Он даже готов согласиться с глосса­
торами в том, что формально империя составляет
единственную юрисдикцию в Европе, в то время
как независимые королевства, или régna, являются
не более чем имперскими провинциями, а город­
ские республики, или civitates, соответствуют импер­
ским городам (р. 7). Однако, как замечает он далее,
даже если император может заявить de jure, что яв­
ляется единственным правителем мира, есть «мно­
го народов, которые defacto не подчиняются ему».
Ясно, что Бартоло думает, в частности, об Италии,
поскольку отмечает, что «имперские законы, на­
пример, не обязывают флорентийцев или других,
кто отказывается defacto подчиняться император­
ским указам» (р. 7). Позднее он подчеркивает эту же
мысль, когда в своих комментариях к Дигестам об­
суждает полномочия делегирования. Он соглаша­
ется с тем, что de jure только император обладает
merum Imperium, высочайшей властью законотвор­
чества. Но тут же добавляет, что «в наши дни прави­
тели городов по всей Италии» в действительности
берут на себя исполнение тех же законотворческих
полномочий (Bartolus of Saxoferrato 1588с, p. 69).
Как признает сам Бартоло, формально такое
поведение со стороны флорентийцев должно счи­
таться неправильным и противозаконным (Bar­
tolus of Saxoferrato 1588g, p. 64). Но представляет­
ся неверным делать отсюда вывод, подобно Кину,
что Бартоло, по сути, обеспокоен только тем, что­
бы оправдать всеобщий авторитет императора и ис­
кренне не желает приписывать независимые пол­
номочия городам (Keen 1965, P-U5)· Поступать
так —значит недооценивать базовую аксиому о том,
33

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
что закон должен уступать место фактам. Посколь­
ку Бартоло сочетает это утверждение с наблюдени­
ем, что итальянские города составляют «свобод­
ные народы», которые «в действительности могут
издавать законы и статуты так, как пожелают»,
он тут же открывает совершенно новую перспек­
тиву конвенционального анализа merum Imperium:
он настаивает на том, что ситуация defacto такова,
с ней должен считаться закон, а значит и импера­
тор тоже (Bartolus of Saxoferrato 1588g, p. 64).
Впервые Бартоло недвусмысленно это утвержда­
ет, когда задается вопросом о том, действительно ли
у итальянских городов есть право издавать и испол­
нять свои законы. Его главное рассуждение на эту
тему содержится в комментариях к Дигестам в том
месте, где он анализирует статус общественных су­
дей (Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 411)· Там он под­
нимает вопрос о том, «может ли отдельный город
применять диспенсацию» в случае недостойного
поведения его судейских служащих. Сначала он от­
вечает в обычном стиле глоссаторов, что, «кажет­
ся, нет, поскольку отдельный город не может изда­
вать статуты по таким вопросам» (р. 423)· Но затем
он подчеркивает, что «города, которые не призна­
ют над собой никакой высшей власти, действитель­
но налагают наказания и предоставляют диспенса­
цию» в таких случаях (р. 422). Далее он утверждает,
что единственный способ решить эту дилемму —об­
ратиться к тому базовому принципу, что закон дол­
жен приспосабливаться к фактам. Это позволяет
ему заключить, что «применительно к городам ны­
нешней Италии и особенно Тосканы, где не призна­
ют над собой никакой высшей власти, я полагаю,
что они составляют свободный народ и, следова­
тельно, сами обладают merum Imperium, имея столь­
ко же власти над своим населением, сколько ее во­
обще есть у императора» (р. 4 2 3)·
Та же мысль была выражена с еще большей уве­
ренностью в комментариях Бартоло к Кодексу,
34

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

в разделе, где он обсуждает вопрос, «служит ли
долгий период времени в качестве подтвержде­
ния того, что договор сохраняет силу» (Bartolus of Saxoferrato 1588e, p. 159). После общего ана­
лиза он, как обычно, переходит к рассмотрению
этого вопроса в связи с итальянскими городами
и спрашивает, можно ли сказать, что тегит Imperi­
um, на который они фактически претендуют, имеет
под собой какую-нибудь законную основу. Он при­
знает, что привычно было бы на этот вопрос отве­
чать следующим образом: «если верно то, что горо­
да обладают тегит Imperium», очень важно, «чтобы
они могли показать, что получили его в виде уступ­
ки от императора» (р. ιβο). Его же собственный от­
вет, однако, вновь зависит от применения ключево­
го принципа, состоящего в том, что закон должен
приспосабливаться к фактам. Решающим он счита­
ет то обстоятельство, что «defacto города распола­
гают тегит Imperium в течение очень долгого вре­
мени». И это побуждает его заключить, что «даже
если они не могут доказать, что император сделал
им такую уступку, я утверждаю, что пока они могут
доказать, что действительно применяют тегит Im­
perium, их притязания на применение его являют­
ся правомерными» (р. ιβο).
В этой защите итальянских городов и их империума явно содержится революционное политическое
требование: города должны быть признаны в каче­
стве совершенно независимых суверенных образо­
ваний. Это заключение нашло свое окончательное
выражение в сентенции, которая воплощает суть на­
падок Бартоло на глоссаторов и других защитни­
ков империи. Поскольку, как он заявляет, города
управляются «свободными народами», обладающи­
ми своим собственным империумом, можно сказать,
что они по сути являются sibi princeps, принцепсом
для себя самих. После этого стоило сделать толь­
ко один небольшой шаг, чтобы перенести эту док­
трину с североитальянских городов на королевства
35

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Северной Европы и, таким образом, прийти к убе­
ждению, что Rex in regno suo est Imperator— всякий ко­
роль в своем королевстве по своей власти равен им­
ператору. Такое предложение уже было выдвину­
то Угуччо и другими канонистами, стремящимися
возвысить права светских владений над империей,
поскольку это было частью антиимперской кампа­
нии, которую они вели в интересах Церкви. Но Бар­
толо и Бальдо —а также ряду французских юристов
при короле Филиппе Красивом —выпало сделать ре­
волюционный шаг для введения все той же доктри­
ны в гражданское право и тем самым решительно
продвинуться в направлении современного (modern)
понятия государства (Riesenberg 1956, pp. 82-83).
Это заключение, в свою очередь, позволило Бар­
толо выполнить главную идеологическую зада­
чу в интересах итальянских городов: найти надле­
жащее правовое основание для обоих требований
в отношении их свободы, которые они старались
оправдать на протяжении долгой борьбы против
империи. Вначале он разработал понятие nbiprincepeS) чтобы обосновать требование о том, что горо­
да обладают свободой, то есть освобождены от зако­
носообразных вмешательств в управление их вну­
тренними делами. Бартоло горячо поддерживает
это утверждение в своих комментариях к Дигестам,
анализируя одну из ключевых черт суверенной вла­
сти — право делегировать юрисдикцию нижестоя­
щим судьям (Bartolus of Saxoferrato 1588а, p. 428).
Когда он обсуждает эту тему в связи с итальянски­
ми городами, то вначале соглашается с тем, что по­
добное делегирование невозможно «в городах, ко­
торые признают вышестоящую власть», посколь­
ку «они сами обязаны опираться на императора».
Но затем он утверждает, что мы имеем дело с совер­
шенно иной ситуацией «в случае городов, которые
отказываются признавать господство императора»,
ибо «они могут сами издавать свои статуты» и вы­
страивать такое управление, какое захотят. Все дело
36

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

в том, что «в таком случае город сам назначает sibi
princeps, императора для себя» (р. 43°)·
Наконец, Бартоло использует то же понятие,
чтобы оправдать в правовых терминах другое тре­
бование городов в отношении их свободы: они дол­
жны свободно выбирать собственное политическое
устройство и, в частности, сохранять установлен­
ный способ республиканского самоуправления.
Бартоло берется защищать это требование в своем
комментарии, где он обсуждает право на обжалова­
ние (Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 576)· ^ н начи­
нает с описания принятой иерархии обжалований
от низших до высших судей, завершая ее фигурой
припцепса, ИЛИ императора. Затем он признает воз­
можность существования свободного города, об­
раз действия которого нельзя подогнать под эти
стандартные правила. Примером тому может слу­
жить Флоренция, которая требует полной «свобо­
ды» не только в том смысле, что «не признает ни­
кого выше себя», но также в том, что «избирает
своего собственного правителя и не имеет никакого
другого управления». В этом случае встает вопрос:
«кто же тогда будет судьей по апелляциям?» Бар­
толо дает однозначный ответ: «в этом случае сами
люди должны действовать в качестве судьи по апел­
ляциям или какой-то класс граждан, назначенный
их правительством». И вновь обосновывает это тем,
что «в таком случае люди сами утверждают требуе­
мого начальника и, таким образом, назначают sibi
princeps, императора для себя» (р. 580).

Городские республики и папство
В длительной борьбе против империи главным со­
юзником итальянских городов было папство. Этот
союз впервые был оформлен папой Александром III
после того, как Барбаросса отказался поддержать
его восхождение на папский престол в 1159 г. (Bal37

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

zani 1926, pp. 43°"~432)· Когда ломбардские горо­
да основали свою Лигу в 1167 г., Александр ока­
зал им материальную поддержку и воодушевил их
на строительство укрепленного города — назван­
ного в его честь Алессандрией — чтобы преградить
путь наступлению императора (Knapke 1939» Ρ· 7^)·
Когда Лига сплоченно выступила против Барба­
россы в 1174 г., именно Александр III возглавил их
борьбу, а затем инициировал переговоры, завер­
шившиеся миром в Констанце в 1183 г. (р. 77~78)·
Тот же союз был восстановлен позднее, накануне
вторжения Фридриха II в 1230 г. Папа Григорий IX
заключил антиимперский договор с Генуей и Ве­
нецией в 1238 г., а наследующий год отлучил импе­
ратора от Церкви и возобновил свои связи с Лом­
бардской лигой (Van Cleve 1972, р. 4ι9'·> Waley 1961,
pp. 145,148-149). После своего избрания в 1243 г · е г о
преемник, Иннокентий IV, продолжил ту же по­
литику. Опираясь на свои силы, он атаковал им­
ператорские гарнизоны в Ломбардии и возобно­
вил переговоры с тосканскими городами, чтобы
совместно выступить против императора (Schipa
1929, р. 157)· (Именно в это время в Тоскане вошло
в употребление слово «гвельф», обозначающее со­
юзника папы.) Все это вначале привело к переми­
рию с императором в 1244 г · Но когда Фридрих дал
понять, что хочет изменить условия перемирия,
Иннокентий отлучил его от Церкви, созвал собор,
низложивший его, и, встав во главе ломбардских
городов, одержал ряд военных побед, положивших
конец нашествию императора в 1250 г. (Van Cleve
1972, pp. 484-486; Partner 1972, p. 256).
Однако вскоре итальянские города обнаружи­
ли, что этот союз сулит им опасность. Дело в том,
что папы сами хотели бы править Regnum Italicum.
Это стремление впервые стало заметным, когда не­
законный сын Фридриха II Манфред, будучи коро­
лем Неаполя, попытался продолжить итальянскую
политику своего отца в 12бо-е гг. Урбан IV отлучил

38

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

его от Церкви в 1263 г. и призвал Карла Анжуйско­
го выступить против него в качестве защитника
Церкви (Runciman 1958) ΡΡ· 65, 7°> 8ι). Карл прибыл
в Рим со своей армией в конце 1265 г. В начале 1266 г.
он одержал решающую победу при Беневенто. В этом
сражении Манфред был убит, а его войска рассеяны
(pp. 88-95)· Когда последний выживший сын Фрид­
риха Конрадин 4 постарался совершить контрнаступ­
ление, вторгнувшись в Италию со стороны Герма­
нии в 1267 г., Карл нанес ему случайное, но при этом
окончательное поражение при Тальякоццо, в резуль­
тате которого папство стало господствующей силой
на широком пространстве Северной, а также Цен­
тральной и Южной Италии (pp. 105,108-112).
К этому времени понтифики с большей откро­
венностью начали преследовать свои мирские цели,
оказывая воздействие на внутреннюю политику се­
вероитальянских городов. Первые шаги были сде­
ланы в Ломбардии, где Эццелино да Романо, вождь
сторонников императора, к 1240 гг. получил кон­
троль над необычайно обширной территорией,
включавшей Верону, Падую, Феррару с их окрест­
ностями (Hyde 1966а, р. 199)· Папа Александр IV объ­
явил против него крестовый поход в 1255 г · и п о "
велел архиепископу Равенны Филиппу возгла­
вить его. Филипп освободил Падую в 1255 г · и после
трех лет сражений сумел разбить и захватить Эц­
целино при Адде в 1259 г · Эта победа усилила пап­
ский контроль над городами восточной Ломбардии
(Allen 1910, pp. 76-87). Последующие папы обрати­
ли свое внимание на Тоскану и Центральную Ита­
лию. Климент IV сосредоточился на Орвието, осо­
знавая стратегическое значение этого города, рас­
положенного между Флоренцией и Римом. Он даже
перенес туда резиденцию своей курии в 1266 г. Его
примеру последовали Григорий X в 1272 г., а также
4- Скиннер ошибается: Конрадин был внуком, а не сыном импе­
ратора Фридриха II Штауфена. — Прим. пер.

39

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Мартин IV и Николай IV немного позднее в том же
столетии. Между тем папы стали расширять свое
влияние на крупные города Тосканы. Мартин IV
заключил союз с Гвельфской лигой в 1281 г., пере­
дав право сбора папских налогов Флоренции, Сиене
и Вольтерре, чтобы теснее привязать их к себе (Ргеvité-Orton 1929» p. 202). В течение следующего деся­
тилетия Бонифаций VIII периодически вмешивал­
ся во внутренние распри Флоренции в надежде до­
биться власти над городом, чтобы умножить свои
доходы и обезопасить северную границу своих тер­
риторий (Boase 1933' Ρ· ^4)· Когда флорентийцы от­
правили в 1300 г. посольство (в котором, как гово­
рят, участвовал Данте), чтобы выразить протест про­
тив этих махинаций, Бонифаций в ответ отлучил
от Церкви всю синьорию, призвал Карла Анжуйско­
го захватить город, чем вызвал переворот, в резуль­
тате которого было свергнуто враждебное ему пра­
вительство «белых» (Armstrong 1932» ΡΡ· 12_145 В° а "
se 1933' ΡΡ· 2 49" 2 5°)· È конечном итоге папы сумели
подчинить своей власти Романью, традиционно са­
мый сильный оплот проимперской партии. Когда
Григорию X удалось добиться возведения на импе­
раторский трон Рудольфа Габсбурга в 1273 г-5> °Д"
ним из его условий была передача обширной обла­
сти вокруг Болоньи и Романьи под прямое управ­
ление папы. Эти переговоры завершились в 1278 г.
К тому времени обе провинции были формально ан­
нексированы Николаем III (Lamer 1965, pp. 4°~4 2 )·
В итоге к концу XIII в. папство смогло добиться пря­
мого контроля над обширной областью Централь­
ной Италии, равно как и значительного влияния
на крупные города Regnum Italicum.
Эта политика сопровождалась формировани­
ем идеологии, призванной легитимировать наи5- Неточность у Скиннера: в 1273 г · Рудольф I Габсбург был ко­
ронован германским королем. Императором Священной
Римской империи он так и не стал. —Прим. пер.

4о

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

более агрессивные притязания на власть со сто­
роны папства in temporalibus (в мирских делах).
Интеллектуальный каркас для нее первоначаль­
но подготовил Грациан в 1140-е гг., систематизи­
ровавший папские декреты и фактически сформи­
ровавший кодекс канонического права (Ulimann
1972, pp. 179_18о). Затем череда пап-юристов про­
должила уточнять и расширять правовую основу
папских притязаний на так называемую plenitudo
potestatu, или полноту мирской и духовной власти.
Первым был Александр III, ученик Грациана в Бо­
лонье, который сорвал попытки Барбароссы пре­
вратить Церковь в простую патриархию империи
(Pacaut 19565 ΡΡ·59~6ο,ΐ79-ι8ι). ^ с л е Д з а н и м Инно­
кентий III, ученик канониста Угуччо, приобрел ре­
путацию наиболее значительного представителя
канонического учения о верховенстве папы в мир­
ских делах (Watt 1965, Ρ·7 2 ί Ullmann 1972> P-2og).
В середине XIII в. Иннокентий IV продолжил раз­
вивать ту же доктрину, в частности, в своем декре­
те Ad Apostolice Sedes, представляющем собой пер­
вое систематическое изложение учения канонистов
о том, что христианский мир, в сущности, являет­
ся отдельным и цельным телом с папой в качестве
его головы (Watt 1965» Ρ· 7 2 )· И наконец, Бонифа­
ций VIII в конце того же столетия заново изложил
все то же учение в оригинальным и неповторимо
высокопарном стиле в своей известной булле 1302 г.
Unam Sanctam (Boase 1933? Ρ· 3*7) · Вначале она по тра­
диции провозглашает, что в христианском мире
«есть два меча, духовный и светский». Но немед­
ленно после этого следует утверждение, что «один
меч обязательно должен быть ниже другого, и по­
тому светский должен подчиняться духовному».
Завершается она еще более высокомерным замеча­
нием, дающим понять, что окончательная власть
над светским и духовным мечом должна принадле­
жать викарию Христа, поскольку «духовная власть
полномочна назначать земную власть и судить ее,
41

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
если та не сможет действовать соответственно сво­
ему предназначению» (Boniface VIII 1967b, p. 459)·
Столкнувшись со все более агрессивной папской
политикой и пропагандой, некоторые итальянские
города начали сопротивление. Впервые это случи­
лось в Ломбардии, средоточии общинных свобод.
В 1266 г. власти Падуи затеяли долгий спор с мест­
ными церквями, отказывающимися платить нало­
ги, а в 1282 г. окончательно лишили падуанское ду­
ховенство защиты со стороны закона (Hyde 1966а,
р. 239)· Подобные недружественные проявления
стали распространяться по всей Тоскане и Цен­
тральной Италии. В 1281 г. в Орвието произошло
выступление против присутствующей там папской
курии, а в 1284 г.—уже серьезное восстание (Waley 1952' ΡΡ·5 2 ~5^)· В° Флоренции в 1285 г. были
упразднены церковные суды и судебный иммуни­
тет духовенства. В 1296 г. атаке подверглись при­
вилегии духовенства в Пизе (Boase 19335 ΡΡ· 85, 87).
Партия «белых» во Флоренции на протяжении все­
го этого периода стремилась положить конец вме­
шательству папы в дела города, а после переворота
1301 г. вступила в союз с Пистойей в надежде сме­
стить пропапскую синьорию «черных» (Herlihy 1967,
р. 226). Наконец, прямое правление папства в Романье находилось под непрерывным давлением
в последние десятилетия XIII в. После прибытия
папского подеста в Фаенцу в 1278 г. там вспыхнули
восстания. В 1284 г. произошли волнения в Форли
и Болонье. В 1290-е гг. все провинцию сотрясали
многочисленные восстания (Lamer 1965, pp. 44~~47)·
Помимо растущего сопротивления папству, ряд
ломбардских и тосканских городов начали разра­
батывать политическую идеологию для оправда­
ния своего наступления на полномочия и имму­
нитет Церкви. В первую очередь это происходило
во Флоренции, провозгласившей себя защитницей
«тосканских свобод», а также в Падуе, главной по­
борнице республиканских ценностей в Ломбардии
42

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

с того момента, как там в 1256 г. было восстановле­
но общинное правление.
Самым простым способом оспорить притяза­
ния Церкви на светское владычество было призвать
императора восстановить равновесие сил с папой.
Можно было просто уступить вековой имперской
претензии, признав, что Regnum Italicum действи­
тельно является частью Священной Римской импе­
рии, и тем самым доказать, что папы вряд ли могут
быть легитимными правителями Ломбардии и То­
сканы, поскольку это повлекло бы за собой узурпа­
цию законных прав императора. Такая стратегия
была особенно заманчивой в начале XIV в., когда
прибытие в Италию Генриха Люксембургского по­
казалось на короткое время реализацией идеала
средневековой Империи.
Флорентийский историк Дино Компаньи (ок.
1255 -1 3 2 4) был политическим автором, который
развивал эту линию аргументации в своей «Хро­
нике», описывающей события тех лет. Он утвер­
ждал, что правление императора было бы «наибо­
лее справедливым», настаивал на том, что целью
похода Генриха Люксембургского в Италию было
просто «умиротворение», а также угрожал пропапски настроенным «черным» во Флоренции, что,
если они не откажутся от своей преданности папе,
«император с его могуществом» навлечет на них
«конфискации и ограбления на суше и на море»
(Compagni 1906, pp. 223, 259)· Но гораздо более важ­
ным автором тех лет, предлагавшим полную под­
держку императору в противовес папе, был Дан­
те со своим трактатом «Монархия». Скорее всего,
он был написан между 1309 и 1313 гг., в то время,
когда надежды сторонников империи были необы­
чайно сильны 6 . Главный призыв Данте заключает­
ся в восстановлении «покоя и ничем не возмутимо6. О дискуссии вокруг датировки «Монархии» Данте см. Ree­
ves 1965, р. 88.

43

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
го мира», поскольку он верит в то, что «всеобщий
мир есть наилучшее из того, что создано для наше­
го блаженства» (Dante Alighieri 1954» ΡΡ· 8, 9)?· Κ°"
гда он начинает размышлять, почему в современ­
ной ему Италии нет ни покоя, ни невозмутимого
мира, он сосредоточивается на двух главных при­
чинах. Первая, которой он посвящает вторую кни­
гу своего трактата, состоит в отрицании легитим­
ности империи. Вторая соответствует теме третьей
книги и заключается в ложной вере, будто «власть
империи зависит от власти Церкви». Данте счи­
тает, что папы первыми поступают «против исти­
ны», поскольку отказываются соглашаться с тем,
что у них нет подлинной светской власти, и тем са­
мым не могут признать, что «власть империи вовсе
не зависит от Церкви» (pp. 64, 67, 91)8.
В «Божественной комедии» Данте выходит
за пределы сферы политики и акцентирует зада­
чу религиозного возрождения, необходимость из­
мениться самому в качестве единственного сред­
ства спасти мир9. Однако до того, как он приступил
к написанию своей великой поэмы около 1313 г.,
он предлагал исключительно политическое реше­
ние. В трактате о монархии он просит полностью
довериться фигуре императора как единственной
объединяющей силе, способной преодолеть вражду
партий и принести мир в Италию. В первой книге
он обосновывает это решение, утверждая, что необ­
ходим единственный, всеобщий правитель, чтобы
7- Цит. по: Данте Алигьери. Монархия/Пер. с итал. В.П.Зу­
бова. М.: KAHOH-Пресс-Ц; Кучково поле, 1999- С· 28.—
Прим. пер.
8. Там же. С. Ю2, щ. — Прим. пер.
9- Это побудило д'Антрева утверждать, что трактат о монархии
просто соответствует среднему этапу развития мысли
Данте, который был отвергнут и превзойден в поздних
трудах. См. D'Entrèves 1952» особенно pp. 62-74· В защи­
ту сущностного единства Дантовой мысли см. Limentani
1965, особенно pp. 128-131.

44

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

прекратились беспорядки в Regnum Italicum. Данте
поначалу рассуждает формально, отчасти в аверроистском стиле, ссылаясь на особую ценность един­
ства и превосходства целого над частями (pp. 9_14·)·
Но потом он добавляет два чисто политических
аргумента в пользу одного и того же заключения.
Первый состоит в том, что господство императора
создало бы наилучшие условия для справедливо­
го управления, поскольку «между любыми двумя
правителями... может вспыхнуть спор», который
может потребовать «кого-то третьего, с более ши­
рокими полномочиями, главенствующего над обо­
ими в пределах своего права» (р. ц) 10 · Другой его
аргумент — еще более соответствующий идеологии
городских республик —в том, что правление импе­
ратора создало бы наилучшие условия для свобо­
ды, «величайшего дара, заложенного Богом в чело­
веческую природу», поскольку «человеческий род
под властью единого монарха существует ради себя,
а не ради другого» (р. ig)11.
Как подчеркивает Жильсон, эта защита империи
основана на примечательном наборе предпосылок,
поскольку она предполагает полное разделение
между сферами философии и теологии, а также, со­
ответственно, природы и благодати. Данте открыто
отвергает ортодоксальное допущение, что у челове­
чества есть только одна «конечная цель» —вечное
блаженство, поэтому, в соответствии с ней, в хри­
стианском мире должен быть только один госпо­
дин — Церковь. Он настаивает на том, что для че­
ловека должно быть duo ultima^ две конечных цели.
Одна —это спасение в грядущей жизни, которое до­
стигается через принадлежность Церкви. Другая —
счастье в настоящей жизни, достигаемое под води­
тельством империи, которая рассматривается тем

ίο. Там же. С. 35· —Прим. пер.
п. Там же. С. 43· —Прим. пер.

45

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

самым как власть одновременно равная Церкви
и независимая от нее (Gilson 1948, pp. 191_194)·
Обычно говорят, что, хотя такое оправдание
империи могло представлять новшество в об­
ласти теории, оно было безнадежно анахронич­
ным на практике: «мечтой идеалиста», далекого
от политических реалий (Ullmann 1949» Ρ· ЗЗ)· В е Д ь
ни Генриху Люксембургскому, ни его преемникам
так и не удалось восстановить контроль над Regnumltalicum. Но есть основания полагать, что об­
винения в анахронизме возникают отчасти из-за
незнания контекста творчества Данте и в особен­
ности из-за незнания сущности той дилеммы, ко­
торую, по всей очевидности, была призвана раз­
решить его «Монархия» (Davis 19575 Р Р · 1 ^ " 1 ? 0 ) ·
Данте пребывал в изгнании вдали от Флоренции
с момента переворота, произведенного в 1301 г. ари­
стократической партией «черных» с одобрения
папы Бонифация VIII. Он очень наделялся найти
энергичного вождя, под знаменем которого удаст­
ся собрать изгнанников и свергнуть пропапское
правительство города. Было очевидно, что тако­
му лидеру понадобится немалый авторитет и зна­
чительная военная сила, чтобы выступать центром
притяжения и внушать веру в успех. Поэтому вовсе
не удивительно —и только задним числом это мо­
жет показаться неразумным —что в момент, когда
Генрих VII шел с войском по Италии, Данте решил
возложить все свои надежды на императора, по­
скольку видел в этом единственный способ спасти
Regnum Italicum от затянувшегося господства нена­
вистного папы.
Однако с точки зрения ломбардских и тоскан­
ских республик, ревниво оберегающих свои свобо­
ды, предложение Данте едва ли могло выглядеть
заманчивым решением их затруднений. И хотя оно
позволяло отвергнуть право папы на вмешатель­
ство в их дела, это достигалось ценой их повтор­
ного закрепления в качестве вассалов Священной
4б

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

Римской империи. Было понятно, что более все­
го им была нужна такая политическая аргумента­
ция, которая помогла бы оправдать их свободу пе­
ред Церковью, не заставляя поступиться ею ради
кого-то еще. Так же, как Бартоло искал способ за­
щитить их независимость от империи, они искали
аналогичную аргументацию, чтобы провозгласить
свою независимость от папы.
Ответ на эту проблему впервые был сформули­
рован в Падуе, ведущей республике Ломбардии,
вскоре после того как крах имперского похода
1310-1313 гг. исключил предлагаемый Данте вари­
ант ее решения. Решающий вклад сделал Марсилий Падуанский, (ок. i275 _1 34 2 ) в своем известном
трактате «Защитник мира», который он завершил
в 1324 г. (Marsiglio of Padua 1956? Ρ·43 2 )· Предло­
женный им ответ, охватывающий вторую, гораздо
большую по объему часть «Защитника мира» (со­
стоящего из двух частей), несомненно, потребовал
большого творческого воображения. Но он также
возник из обрисованного нами контекста, посколь­
ку обеспечил — как и было задумано — именно ту
идеологическую поддержку, в которой в тот мо­
мент городские республики Regnurn Italicum особен­
но нуждались, чтобы защитить свои традиционные
свободы от посягательств папы.
Ответ Марсилия, в сущности, состоит в простом,
но отважном утверждении, что правители Церкви
совершенно не поняли природу самой Церкви,
сочтя ее институтом, который способен осущест­
влять правовую, политическую или какую-либо дру­
гую «принудительную юрисдикцию» (pp. 168, 181).
Он посвящает одиннадцать глав второго рассужде­
ния критике всего священства —всех «священни­
ков или епископов, а также их сторонников —за то,
что они способствуют этому непониманию с целью
навязать свой неправедный деспотизм верующим
христианам» (р. 98). Он с самого начала отверга­
ет притязания Церкви на иммунитет от обычного
47

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
налогообложения, которые, как мы уже знаем,
вызвали волнения в городах и которые Бони­
фаций VIII горячо защищал в булле Сlericis Laicos 1296 г. Она содержала требование освобожде­
ния «всех духовных лиц» от каких бы то ни было
«половин», «десятин» и «соток» вместе с угрозой
отлучить от Церкви любого светского правителя,
которые попытаются нарушить эти мнимые пра­
ва (Boniface VIII1967» Ρ· 457)· Марсилий же полагал,
что такие требования полностью отменяют учение
Христа. Когда Христу показали податные деньги,
он дал понять «словом и примером», что нам следу­
ет «воздавать кесарю кесарево» (Marsiglio of Padua
1956, p. 119). Тем самым он ясно показал, что «хочет,
чтобы мы подчинялись светскому владыке» и от­
верг даже намек на то, что его «преемникам сре­
ди священства может быть негоже платить налоги»
(pp. 119,120). Затем Марсилий доказывает, что то же
самое возражение относится и к требованиям ду­
ховенства об освобождении от подотчетности гра­
жданским судам и о праве «вмешательства с при­
нудительным светским приговором» (pp. 125, 168).
И вновь он говорит о том, что это противоречит
учению Христа и апостолов. Марсилий особенно
апеллирует к тридцатой главе Послания к Римля­
нам св. Павла, к тексту, которому в период Рефор­
мации предстоит сыграть решающую роль в деба­
тах о том, в каких отношениях между собой должны
находится светская власть и Церковь. Как подчер­
кивает Марсилий, согласно учению Павла, всякий
«должен быть покорен высшим властям», ибо «су­
ществующие власти от Бога установлены, посему
противящийся власти противится Божию установ­
лению» 12 . Отсюда следует, что ни один член Цер­
кви не может претендовать на особый суд, посколь­
ку «все мужи одинаково, без исключений, должны
12. Цитаты из Послания к Римлянам и далее из Ветхого и Нового
Заветов даются по Синодальному переводу. —Прим. пер.
48

ИДЕАЛ С В О Б О Д Ы

подчиняться принудительному приговору светских
судей или правителей» (р. 130; ср. р. ц о ) .
Эти рассуждения завершаются, если позволить
себе анахронизм, на удивление «лютеранским»
представлением о полномочиях и юрисдикциях,
на которые Марсилий считает правомерным пре­
тендовать от лица духовенства и Церкви. Он на­
стаивает на том, что Христос намеренно отстранил
«его апостолов, учеников, а также их преемников,
епископов и священников» от исполнения лю­
бой «принудительной власти и мирского правле­
ния» (р. 114). Таким образом, он приходит к выво­
ду, что Церковь, основанная Христом, не может
вообще считаться юрисдикционным органом. Она
может быть только конгрегацией, congregatioßdeНит, добровольным соединением «всего тела ве­
рующих, которые исповедуют Христа и взывают
к его имени» (р. 103). Это, в свою очередь, озна­
чает, что единственная власть, которую по воле
Бога мог бы исполнять всякий священник «со­
гласно своим обязанностям», состоит в «учении
и служении» — власть, которая, очевидно, не дает
ему «никакой принудительной силы над кем бы
то ни было» (р. 155)· Результатом наступления Марсилия на иммунитет и юрисдикцию Церкви стано­
вится откровенно конгрегационалистская теория
Церкви —уникальная доктрина на этом этапе раз­
вития средневековой мысли (Reeves 1965? Ρ· ιοί).
Обличив духовное сословие, Марсилий перехо­
дит к главной теме второй части трактата — ата­
ке на plenitudo potestatis (полноту власти), на кото­
рую притязали папы (р-З^)· Как признает сам
Марсилий, нетрудно предвосхитить заключение,
к которому он стремится, поскольку он уже уста­
новил, что приписывать любые юрисдикционные полномочия Церкви значит совершать ошиб­
ку (pp. 113, 268). Теперь он собирается проследить
последствия этого убеждения, чтобы доказать,
что «когда римский или какой-то другой епископ
49

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
приписывает себе полноту власти над правителем,
общиной или отдельной личностью, такое притяза­
ние является негодным и неправильным и выходит
за рамки или даже идет против Священного Писа­
ния и свойственного человеку поведения» (р. 273)·
Марсилий начинает с выделения пяти главных
аспектов папской plenitudo potestatis: требования
«определить смысл» Писания; созывать Вселен­
ские церковные соборы; отлучать от Церкви и под­
вергать интердикту любого «правителя, государя
или страну»; назначать «на все церковные должно­
сти в мире»; и наконец, принимать решение в отно­
шении определяющих характеристик католической
веры (pp. 272-273)· Затем он нападает на эти со­
ставляющие папской идеологии двумя способами.
Вначале он выступает против концепции папской
монархии, защищая доктрину концилиаризма, ко­
торая предполагает, что основная исполнительная
власть в Церкви принадлежит не папе, но «Вселен­
скому собору, состоящему из всех христиан, вклю­
чая „не-священников"» (pp. 280, 285). На этом ос­
новании он отвергает три аспекта папского тезиса
о полноте власти. Он утверждает, что «определе­
ние сомнительных вопросов» в священных тек­
стах, «право отлучать от Церкви любого правите­
ля», «правила, касающиеся церковных обрядов»
и другие особенности вероисповедания суть вопро­
сы, в отношении которых правом принимать зако­
ны обладает «только Вселенский собор, но ни епи­
скоп, ни священник, ни какое-либо объединение,
из них состоящее» (pp. 282, 292-293)· По его сло­
вам, об этом свидетельствуют священные тексты
и самая ранняя традиция Церкви, из которых сле­
дует, что только «более поздние римские еписко­
пы», «присвоившие себе еще больший авторитет»,
стали «издавать и приказывать соблюдать декреты
или указы во имя вселенской Церкви» (р. 271).
Другой способ наступления на верховенство пап
состоит в беспримерном возвышении прав светских

5°

ИДЕАЛ

СВОБОДЫ

властей над Церковью. Марсилий уже установил,
что ни один член Церкви не правомочен осущест­
влять какую-либо «принудительную юрисдикцию»
на основании своих обязанностей (pp. юо, 113). От­
сюда следует, что всякую принудительную власть
для упорядочивания христианской жизни должен
по праву исполнять только «светский христиан­
ский законодатель» 13 —термин Марсилия для обо­
значения высшей светской власти в пределах всяко­
го королевства или городской республики (р. 287).
Придя к этому заключению, составляющему куль­
минацию второй части, Марсилий способен рас­
правиться с остальными претензиями папства
на полноту власти. Право «производить и утвер­
ждать назначения», а также право учреждать все
церковные должности — включая должность самого
«римского понтифика» —должно быть закреплено
не за «римским епископом единолично или за ним
вместе с его коллегией кардиналов», но полностью
должно относиться к «авторитету верующего за­
конодателя», который один имеет власть «возво­
дить в сан священника или другой духовный сан»
(pp. 287-290). Затем он добавляет, что «право со­
зывать Вселенский собор», «собирать, проводить
и завершать его должным образом» тоже не дол­
жно принадлежать «ни священнику, ни коллегии
священников», но только «светскому христианско­
му законодателю» (р. 287). Только он наделен авто­
ритетом, который дает ему власть «созывать такой
собор или управлять им, назначать и определять
для него подходящих людей, приказывать соблю­
дать его решения и постановления, а также нака­
зывать преступивших их» (р. 292). Поскольку Мар­
силий уже сделал вывод о том, что все аспекты
13. В оригинале у Марсилия humanusfidelis legislator [«Защитник
мира», II.22.и]. Встречающийся русский перевод «чело­
веческий верующий законодатель» в лучшем случае со­
ответствует букве, но не духу этого термина. —Прим. пер.

51

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
папской plenitudo potestatis, строго говоря, принад­
лежат Вселенскому церковному собору, это воз­
вышение законодателя до уровня контролирую­
щей собор инстанции имеет своим окончательным
следствием освобождение светской власти от вся­
ких следов церковного влияния.
Передав plenitudo potestatis от папства «светскому
христианскому законодателю», Марсилий решает
свою основную идеологическую задачу во второй
части «Защитника мира». Он утверждает, что про­
демонстрировал: фигура законодателя во всяком
независимом королевстве или городской респуб­
лике является единственным законным обладате­
лем «принудительной юрисдикции» в отношении
«любого смертного с каким бы то ни было стату­
сом» (pp. 427-428). В итоге он показывает, что по­
пытки «римских епископов и их пособников» укре­
пить свою власть над Северной Италией можно
отвергнуть как череду «узурпации и захватов» той
юрисдикции, которая по-настоящему принадле­
жит светской власти (pp. 95> 9^> Ю1 )· Таким образом,
он сумел сделать существенный вклад в идеоло­
гию городских республик, полностью оправдав их
de jure независимость от Церкви и выставив стара­
ния папства, нацеленные на достижение господства
и контроля над их делами, как «неправедный дес­
потизм», «злое беззаконие»,которое «расстроило
Regnum Italicum и продолжает удерживать его вдали
от мира и покоя» (pp. 95» 9^> 344)· Поэтому мораль
этой книги —дающая ключ к пониманию ее загла­
вия—состоит в том, что любой, кто стремится стать
защитником мира в Северной Италии, должен пре­
жде всего быть заклятым врагом мнимых юрисдикционных полномочий Церкви.

ГЛАВА

2

Риторика и свобода

Подъем деспотов

Р

А С П Р О С Т Р А Н Е Н И Е того, что Сисмонди

назвал «блестящим пламенем свободы», сре­
ди итальянских городских республик оказа­
лось печальным и непродолжительным зрелищем
(Sismondi 1826, 3, р. 245)· К концу XIII в. большин­
ство городов были настолько истерзаны внутрен­
ними склоками, что были вынуждены отказаться
от республиканских устоев и согласиться на силь­
ную власть единственного синьора, перейдя от сво­
бодной к деспотической форме правления во имя
большего гражданского спокойствия.
Корневую причину такой эрозии республикан­
ской свободы следует искать в классовом расслое­
нии, развивавшемся с начала XIII в. (Jones 1965,
р. 79)· Ускорение торговли выдвинуло вперед но­
вый класс людей, gente nuova, богатых купцов в горо­
дах и окрестной contacta, сельской местности (р. 95)·
Однако, несмотря на их растущее богатство, эти пополаньг не имели голоса в советах своих городов,
остававшихся под жестким контролем старых маг­
натских семейств (Waley 1969, pp. 187-197)· Это рас­
слоение вызвало тревожный рост насилия среди
граждан: если пополаны боролись за признание,
то магнаты сражались за то, чтобы удержать свои
олигархические привилегии.
Первыми в это сражение вступали бесправные
пополаны. Обычно они учреждали свой собствен­
ный совет, или народ (Popolo), возглавляемый выбор53

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ным лидером, капитаном народа (Capitano delPopolo).
Это было прямым вызовом традиционной форме
правления во главе с подеста, поскольку находив­
шиеся под его началом должностные лица обычно
выдвигались главными магнатскими семействами.
Такие советы были учреждены в Лукке и Флорен­
ции в 1250 г., в Сиене —в 1262 г, а вскоре после это­
го они появились в большинстве ведущих городов
Ломбардии и Тосканы (Pullan 1973? ΡΡ· πβ-ι8; Waley 1969, pp. 185-192). Проделав эту брешь в моно­
полии нобилей, пополаны, как правило, принимали
еще более агрессивные меры, нацеленные на то, что­
бы закрыть или даже предотвратить доступ нобилей
к политической власти. Например, это произошло
во Флоренции в 1282 г. Партия «белых», опираю­
щаяся на пополанов, смогла вытеснить магнатскую
партию «черных» и в 1293 г · учредила конституцию,
которая накрепко закрыла старой знати доступ в го­
родской приорат (Becker i960, р. 426)· И в других
городах стали происходить похожие вещи. Так,
в близлежащей Сиене в 1287 г. народ отнял власть
у подеста, изгнал множество нобилей и учредил
«Правление девяти синьоров», купеческую олигар­
хию, вплоть до 1355 г · непрерывно управлявшую го­
родом (Bowsky 1962, pp. 368,370, 374)·
Однако чем больше пополаны боролись за при­
знание, тем сильнее сопротивлялась старая знать
и ее союзники. Вначале это приводило к локальным
гражданским конфликтам, начинавшимися сразу
после того, как пополаны выступали против сво­
его исключения из управления городами. Одним
из самых известных примеров тому была Верона,
где Монтекки — прообраз непримиримых Монте­
гю из «Ромео и Джульетты» Шекспира— в течение
двадцати лет боролись на стороне пополанов, ста­
раясь сломить жесткое сопротивление старой зна­
ти, и, в конце концов, смогли установить контроль
над городом в 1226 г. (Allen 1910, pp. 45~52)· Но наи­
более серьезные внутренние столкновения стали
54

РИТОРИКА

И СВОБОДА

происходить после того, как пополанам удавалось
установить свои порядки. Например, правитель­
ство «белых» во Флоренции потеряло поддержку
и было немедленно свергнуто партией «черных»,
возглавляемой Корсо Донати, в 1301 г. Подобным
образом правление пополанов в Сиене дважды под­
верглась большой опасности, в 1318 и в 1325 гг.,
и в обоих случаях эта опасность исходила от Толомеи, влиятельного семейства нобилей, утратив­
шего власть в результате переворота 1287 г. (Bowsky 1967, pp. 14,16).
На этом фоне усугубляющихся междоусобиц во­
все не удивительно, что к концу XIII в. большин­
ство городов Regnum Italicum сделало вывод —более
или менее добровольно — что нет более надежно­
го способа выжить, чем признать сильную и мо­
нолитную власть одного синьора, отказавшись
от столь хаотической «свободы» (Hyde 1973> Ρ· Ч 1 ;
Waley 1969, p. 237). Первым городом, где был прове­
ден успешный эксперимент с наследственным прав­
лением одного семейства, стала Феррара. В 1264 г.
семья Эсте смогла добиться плавного перехода
от неформального господства над городом Аццо
д'Эсте к формальной синьории его сына Обиццо,
который был объявлен «бессменным правителем»
Феррары якобы «с общего согласия» 1 . Другим важ­
ным городом, последовавшим этому примеру, ста­
ла Верона. В 1262 г. Мастино делла Скала был из­
бран капитаном народа. Он воспользовался этим
положением, чтобы укрепить свое личное господ­
ство над городом, и смог основать династию. Ко­
гда он был убит в 1277 г · ' е г о брат Альберто был
немедленно признан в качестве пожизненного пра­
вителя Вероны и генерального капитана. После
смерти Альберто в 1301 г. его сын Бартоломео —περ­
ί. См. Gundersheimer 197З' ΡΡ· 2 3~ 2 5i Bueno de Mesquita 1965,
p. 315; в Waley 1969, p. 236 приводится формула утвержде­
ния Обиццо в качестве «бессменного правителя» города.

55

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
вый покровитель Данте после изгнания из Флорен­
ции — сумел стать наследственным подеста (Allen
1910, pp. 94"~9б) 12 4) 141~143)· После этих экспери­
ментов система правления во главе с синьорами на­
чала быстро распространяться по всему Regnum Italicum. В течение 1270-х гг. семейство Бонакольси,
используя должность капитана народа, добилось
контроля над Мантуей, а концу следующего десяти­
летия подобная форма власти установилась в Тревизо при Жерардо да Камино, в Пизе —при графе
Уголино, в Парме — при Джиберто да Корреджо
и в Пьяченце —при Альберто Скотти (Brinton 1927)
pp. 41—43» Previte-Orton 1929' Ρ· 20 3î Armstrong 1932,
pp.33, 45). Наконец, в то же самое время прямое
правление пап в Романье было оспорено набираю­
щими силу местными деспотами. В 1286 г. Гвидо
да Полента стал подеста Равенны и в этом каче­
стве продолжал править городом почти десять лет
(Lamer 1965, pp. 5 1_ 5 2 )· Подобным же образом стало
господствовать над Римини семейство Малатеста,
изгнав последних своих врагов к 1295 г · и установив
наследственное правление (Jones 1974) ΡΡ· 31_33> 47)·
Поэтому Данте, пусть и небеспристрастно, но со­
вершенно точно отмечает в «Чистилище», что «го­
рода Италии кишат тиранами» 2 .
С подъемом синьоров в политической теории на­
чал развиваться новый, панегирический стиль, воз­
дававший хвалу их усилиям, направленным на уста­
новление мира и согласия (Bueno de Mesquita 1965)
pp. 321-328). Одним из самых ранних представителей
этого жанра был Феррето де Феррети (ок. 1296-1337))
входивший в круг предгуманистических literati (обра­
зованных, грамотных людей) в Падуе, который сочи­
нил длинную поэму на латыни «Восхождение делла
Скала» вскоре после того, как в 1328 г. это семейство
получило контроль на городом (Ferreti 1908-20, 1,
2. «Чистилище», VI, 124-127 [цит. в пер. М.Лозинского.— Прим.
пер.].

56

РИТОРИКА

И СВОБОДА

р. XIII; Hyde 1966а, р. 282). Поскольку целью этого
славословия было оправдание их правления, Феррети нигде не упоминал свободу жителей Падуи, ко­
торую прежде превозносил Марсилий. Вместо этого
он посвятил значительную часть своей второй кни­
ги жалобам на «беспорядки» и «беззаконие» города
во времена, предшествующие приходу к власти делла Скала, настаивая на том, что основным желанием
граждан всегда было спокойствие (Ferreti 1908-20,1,
pp. 28ff). Поскольку система управления, установ­
ленная Кангранде, была, несомненно, стабильнее
республиканской, которую он упразднил, это выде­
ление мира за счет свободы в качестве основной по­
литической ценности привело к тому, что он изобра­
жен истинным освободителем Падуи, избавившим
ее от хаоса и беспорядка. Завершая свою поэму, Феррети выразил надежду, что потомки Кангранде «бу­
дут править долгие годы», поддерживая среди лю­
дей мир и покой (ι, р. юо).
Этот переход от правления in libertà (по своей
воле) к правлению в форме синьории произошел
гладко и быстро в большинстве городов Regnum Ita~
licum, несомненно, вследствие усталости от беско­
нечных междоусобиц и борьбы различных груп­
пировок. Однако из этого правила было несколько
важных исключений. Несколько городов оказали
энергичное и в ряде случаев успешное сопротивле­
ние подъему деспотов, осознав для себя особую зна­
чимость политической независимости и республи­
канского самоуправления.
Первым городом, решительно поднявшимся
на защиту своих республиканских устоев, был Ми­
лан. После того как в 1259 г · пополаны изгнали сво­
их противников и назначили Мартино делла Toppe
«синьором народа», между изгнанниками и сто­
ронниками синьории началась борьба, шедшая два­
дцать лет. И только когда изгнанники признали
своего лидера, Оттоне Висконти, «бессменным пра­
вителем Милана» после одержанной им победы
57

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
над силами делла Toppe в 1277 Γ·> миланская рес­
публика исчезла окончательно (Sismondi 1826, 3?
pp. 260, 435~437)· Вскоре после этого в Падуе раз­
вернулась похожая и даже более затяжная борь­
ба. На сей раз опасность исходила от соседнего го­
рода Верона, где семейство делла Скала накопило
силы и стало расширять свою власть. В 1277 г · Альберто делла Скала начал войну с Падуей, кото­
рая завершилась компромиссным миром в 1280 г.
(Hyde 1966а, pp. 227-228). В 1312 г. Кангранде делла
Скала возобновил военные действия, но встретил
упорное сопротивление, возглавляемое твердыми
республиканцами, такими как Альбертино Муссато,
отказавшийся наблюдать за тем, как город перехо­
дит в руки тирана (pp. 256-257? 266). И только по­
сле пятнадцатилетней борьбы, в ходе которой Мус­
сато и его воинствующие сторонники были изгнаны
из города малодушными согражданами, Кангран­
де смог добиться власти в 1328 г. (pp. 267, 275? 278).
Однако в то время городом, который сделал боль­
ше других для того, чтобы помешать подъему дес­
потов, была, конечно, Флоренция. Как мы уже ви­
дели, флорентийцам на протяжении XIII в. удалось
отразить все внешние посягательства на их неза­
висимость. Когда Манфред напал на них в 1260 г.,
они вступили в союз с Карлом Анжуйским и вско­
ре отразили эту угрозу (Schevill 1936, pp. 139-Ц4)·
Когда Ареццо объединился с имперцами и высту­
пил против них, они одержали большую победу
при Кампальдино в 1289 г. — в сражении, в котором,
по всей вероятности, принимал участие молодой
Данте (Lamer 1971? Ρ· 2θ8). А когда император напал
на Италию в 1310 г., они не только отбили его по­
пытку осадить их город, но и повели контрнаступ­
ление, которое очень быстро привело к бесславно­
му концу его похода.
Это сопротивление синьорам всегда сопрово­
ждалось развитием политической идеологии, при­
званной оправдать и подчеркнуть особые добро5«

РИТОРИКА

И СВОБОДА

детели республиканской гражданской жизни.
Можно утверждать, что историки ренессансной
мысли обращали мало внимания на возникнове­
ние этой идеологии в конце дученто и начале тре­
ченто3. Ханс Барон, в частности, старался доказать,
что никто не стремился защищать республикан­
скую свободу до того, как в начале кватроченто
за дело взялись флорентийские «гражданские гума­
нисты» (Baron 1966, pp. 49> 5^)· Это же утверждение
повторяет и ряд других историков раннего Ренес­
санса. Например, Хайд заявляет, что у городских
республик, столкнувшихся к концу XIII в. с необ­
ходимостью защищать свою свободу от деспотов,
не было никакой идеологии, к которой они мог­
ли бы прибегнуть, поскольку господствующие со­
циальные и политические установки были «скорее
аристократическими и рыцарскими, нежели гра­
жданскими, и что у мирян «не было никакого аль­
тернативного набора идеалов, к которому те мог­
ли бы обратиться», кроме идеалов аскетической
религиозной жизни (Hyde 197З9 Ρ· 171)· Холмс также
утверждал, что «препятствия на пути к созданию
независимой светской идеологии» в конце XIII —
начале XIV в. оказались столь велики, что в город­
ских республиках не было разработано ни одно­
го успешного образца таких ценностей до тех пор,
пока во Флоренции раннего кватроченто не про-

3- Заметным исключением является важная статья Рубинштей­
на об интеллектуальном контексте политической мысли
Марсилия Падуанского. Я не во всем согласен с его ана­
лизом, поскольку, мне кажется, он недостаточно диффе­
ренцированно рассматривает две различные и зачастую
противоположные друг другу традиции раннего тречен­
то, одна из которых берет начало в изучении риторики,
другая же основывается на схоластической аргумента­
ции. Ниже я делаю попытку развести эти два различных
направления мысли. Но Рубинштейн написал очень яр­
кую и основательную работу, которая оказалась для меня
весьма полезной.

59

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
изошла «гуманистическая революция» (Holmes
1973, pp. 111,124,131).
Хотя это общепринятые утверждения, они дают
искаженное представление о развитии ренессансной политической мысли. В действительности
в конце XIII в. в распоряжении поборников рес­
публиканского самоуправления было две традиции
политического анализа. Одна из них сложилась
из изучения риторики, которой — наряду с пра­
вом и медициной —уделялось основное внимание
в итальянских университетах с самого момента их
основания в XI в. Другая возникла из изучения схо­
ластической философии, которая впервые была пе­
ренесена в Италию из Франции во второй полови­
не XIII в. Обе эти традиции помогали сторонникам
республиканской «свободы» концептуализировать
и отстаивать значимость их политического опыта
и, в частности, утверждать, что болезнь междоусо­
бицы поддается лечению, а потому защита свобо­
ды совместима с сохранением мира. Если мы хотим
понять, как развивались эти две центральные темы
ренессансной политической теории, нам следует,
по-видимому, заново рассмотреть работы гумани­
стов кватроченто и сосредоточиться на их происхо­
ждении из этих двух направлений предренессансной мысли.

Развитие Ars Dictaminis
Чтобы разобраться в том, как изучение риторики
в итальянских университетах способствовало, в ко­
нечном счете, формированию влиятельной полити­
ческой идеологии, нам нужно начать с рассмотре­
ния практических целей преподавания риторики.
Основная цель риторического обучения состояла
в том, чтобы снабдить студента весьма ценным уме­
нием: способностью составлять официальные пись­
ма и другие документы максимально ясно и убебо

РИТОРИКА И СВОБОДА

дительно. Написание писем, будучи специальной
техникой, которая укладывалась в правила и заучи­
валась наизусть, предполагала концепцию, впервые
разработанную в Болонье в начале XII в. и представ­
лявшую ответвление от основной программы уни­
верситета, нацеленной на подготовку юристов и су­
дей4. Главным специалистом в области риторики
в Болонье в это время был Адальберт из Самарии,
по-видимому, первый, кто намеренно представлял­
ся как dictator (составитель писем) или учитель Ars
Dictaminis (Murphy 1974> Ρ· 213)· Его главным трудом
был учебник под названием «Правила написания
писем», который, по-видимому, он создал между
ни и ш8 гг. (Haskins 1929^ Ρ· 173)· После его смер­
ти правила, которые он изложил, были перерабо­
таны в жесткую систему, основанную на том прин­
ципе, что все формальные письма должны состоять
из пяти отдельных частей. Первым учебником, ко­
торый настаивал на следовании этому образцу, был
анонимный трактат, озаглавленный «Принципы
написания писем», созданный, по всей видимости,
в Болонье около 1135 г · 5 Вслед за ним та же пятичастная классификация воспроизводилась почти

4- См. об этом: Wieruszowski 1971D> р- З^1· Хаскинс вначале пред­
лагал считать Альберика, монаха из Монте-Кассино, пи­
савшего в п8о-е гг., первым учителем практического ис­
кусства написания писем (см. Haskins 19191 РР·^ 1 - ^ 2 )·
Верушовски оспаривает это предположение на том осно­
вании, что подход Альберика все еще был основан на при­
менении классических образцов, а не на формулирова­
нии правил, которым можно было обучать независимо
от авторитетов (см. Wieruszowski 1971а> Ρ· 334i Wieruszow­
ski 1971b, p. 361).
5. Это датировка Хаскинса (Haskins 1929, p. 181), которой поль­
зуется Мерфи в своей библиографии (Murphy 1971а> Ρ· 6о)
и последнем издании своей работы (Murphy 1971D> Р-З)·
Однако Верушовски утверждает, что эту книгу должны
были написать после 1140 г. (см. Wieruszowski 1971а> Ρ· 335
и прим.). Дискуссию вокруг пятичленной системы ком­
позиции и ее примеры см. в Murphy 1974» Ρ· 220-226.

6l

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

без изменений всеми ведущими риторами до кон­
ца Средних веков (pp. 182-187).
Помимо изложения общих правил, составите­
ли писем в первую очередь старались показать,
как на практике следует применять их рекомен­
дации. Для этого они снабжали свои учебники
подборкой типовых писем, или dictamina, иллю­
стрирующих правильные случаи применения пред­
писаний. Впервые этот метод применил все тот же
Адальберт из Самарии, завершивший один из сво­
их теоретических трактатов приложением, со­
стоявшим из сорока пяти formulae, или типовых
писем6. Этот подход немедленно взяли на воору­
жение такие составители писем, как Уго из Бо­
лоньи и Генрик Франкигена, работавшие в 1120-е гг.
(pp. 178,180). После этого в течение XII в. появилось
большое количество подобных dictamina. Наибо­
лее заметный вклад в этот жанр внес Бонкомпаньо
да Синья (ок. 1165-1240), который, возможно, был
самым оригинальным и, несомненно, самым хваст­
ливым из болонских учителей риторики, препо­
дававших в начале XIII в. Его первый трактат, ко­
торый он завершил в 1215 г., назывался «Старая
риторика» и включал раздел типовых писем, со­
ставленных для «благородных, горожан и просто­
го народа» (Paetow 1910, pp. 76-77)· Д Р У Г О Й е г о учеб­
ник, выпущенный в 1235 Γ·> носил претенциозное
название «Новейшая риторика для всего» и пред­
лагал обучающимся ошеломительное множество
образцов, организованных по разделам согласно
правилам, которыми следовало руководствоваться
при составлении разного рода формальных писем.
Открыв пятый раздел, к примеру, мы находим об­
стоятельное изложение всевозможных «форм вве­
дения» (Boncompagno da Signa 1888-1901, p. 262).
Они включают двенадцать разных начальных аб6. См. Haskins 1929* ΡΡ· 174> ι77· Похожую подборку писем
см. в Adalbert of Samaria 1961, pp. 43-74.
62

РИТОРИКА И СВОБОДА

зацев, которыми следует воспользоваться, чтобы
написать письмо папе, пять абзацев —для письма
кардиналу, два —епископу и четыре —императору.
И все это вместе с типовыми зачинами к письмам
старейшинам города, подеста, консулам, профессо­
рам составляло исчерпывающий перечень всех тех,
кому должностное лицо или обычный гражданин
мог бы написать формальное письмо (pp. 262-273)·
Посредством этих образцов, или формул, соста­
вители писем перешли от обучения формальным
риторическим правилам к осознанному участию
в правовых, социальных и политических делах
итальянских городских республик. Этот переход
осуществлялся двумя способами. К середине XII в.
письма, включенные в трактаты по Ars Dictaminis,
стали фокусироваться на непосредственных прак­
тических интересах студентов. Доселе, пока соста­
вители писем видели свою главную задачу в том,
чтобы иллюстрировать применение риторических
правил, они допускали, что их примеры могут быть
сколь угодно далеки от злобы дня или даже вовсе
выдуманы7. Теперь они стали предпринимать си­
стематические усилия, дабы внушить уверенность
в том, что их образцы определенно более ценны
и могут повлиять на жизнь и карьеру их учени­
ков. Один из самых ранних примеров такой тен­
денции дает анонимная подборка писем, изданная
флорентийским мастером в 1150-е гг. В нее входит
несколько типовых писем для студента, чтобы тот
мог убедить семью в своих академических успехах
и выпросить у нее больше денег (Wieruszowski ig7la>
ΡΡ·33^"339)· О н а также включает в себя два пись­
ма, содержащих конкретные политические советы:
первое демонстрирует наилучший способ убедить
7- См. об этом: Wieruszowski i97la> Ρ· 33б> Wieruszowski 1971b,
p. 364-365. Хороший пример такой подборки писем
см. в списке образцов из учебника Уго из Болоньи «Пра­
вила написания писем» в Murphy 1974» Ρ· 217·

63

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
коммуну набрать отряд рыцарей и лучников, вто­
рое объясняет, как обратиться к магистратам друго­
го города, когда необходимо наказать одного из его
граждан за то, что тот ограбил кого-то из «нашей
коммуны» (рр.34°~34 1 5 343)· Тенденция исполь­
зовать такие формулы как своего рода консульта­
ции по проблемам городской жизни набирала силу
в течение следующего столетия. И уже когда Мино
да Колле создает свой трактат «Искусство напи­
сания писем» в 1290-е гг., а Джованни ди Бонандреа преподает в Болонье после 1302 г., мы видим,
что они полностью посвящают свои dictamina ну­
ждам и заботам студентов, учителей, купцов, судей,
священников, должностных лиц и других ведущих
классов граждан городских республик (Wieruszowski 1971b, pp. 360, 365-366; Banker 1974, pp. 155-157).
В начале XIII в. ArsDictaminis получили еще одно
важное применение. В это время становится при­
вычным сочетать искусство написания писем с так
называемым Ars Arengendi, искусством произнесения
публичных речей. Это означает, что в своих теоре­
тических трактатах составители писем стали при­
лагать список типовых речей к привычному спис­
ку типовых писем. Первым известным ритором,
предложившим изложение обоих этих искусств,
был Гвидо Фаба (ок. 1190-1240), ученик и сопер­
ник Бонкомпаньо в Болонье, в чьем собрании «Ре­
чей и писем», впервые изданном в 1230-е гг., было
значительное число типовых (Kantorowicz 1941?
pp. 256, 275)· Вскоре сочетание этих двух искусств
стало общепринятым, что нашло отражение в та­
ких известных учебниках, как «Риторика» Брунетто Латини и «Краткое введение» Джованни ди Бонандреа, широко использовавшихся в конце XIII в.
(Banker 1974? Ρ· х57)· Дальнейшее применение рито­
рических примеров имело несомненное практиче­
ское значение для общества, решающего все свои
правовые, политические и дипломатические дела
посредством формализованных речей и дебатов.
64

РИТОРИКА И СВОБОДА

Это позволяло dictatures вносить не явный, но си­
стематический вклад в дискуссию по важнейшим
для общества вопросам. Таким образом, в результа­
те объединения ArsArengendi с Ars Dictaminis обучение
риторике и даже представления риторов о самих
себе становились все более публичными и полити­
ческими по характеру (Kantorowicz 1943)·
После того как изучение риторики наполни­
лось столь разнообразным политическим содер­
жанием, оставался небольшой шаг от изложениями
Dictaminis к непосредственному истолкованию гра­
жданских вопросов. Этот шаг был по праву сделан
некоторыми учителями словесности и их ученика­
ми в первой половине XIII в., когда они перенесли
свои занятия во множество новых и более откро­
венных пропагандистских контекстов. В результа­
те появились два самобытных новых жанра соци­
альной и политической мысли.
Первым из них стала городская хроника нового
образца (ср. Hyde 1966b). Конечно, в XII в. в горо­
дах было немало анналистов, но все они без исклю­
чения были клириками и интересовались только
проявлениями божественного провидения в поли­
тических и особенно в военных делах (Fisher 1966,
pp.144) 156-161). Эта несколько обветшалая тради­
ция стала радикально меняться в первые десяти­
летия XIII в., когда некоторые юристы, учителя
словесности и другие светские поборники ритори­
ческих искусств начали впервые всерьез интересо­
ваться историей своих городов. Вследствие этого
возникла совершенно новая гражданская историо­
графия, более риторическая по своей манере и на­
меренно более пропагандистская по своему тону,
нежели раньше (Wieruszowski 197^, р. 613).
Одним из первых образцов такой историогра­
фии является «Осада Анконы», созданная Бонкомпаньо да Синья. В ней описывается случай, про­
изошедший во время похода Барбароссы в 1173 г.
Сама же книга, по всей вероятности, была напи65

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

сана между ΐ2θΐ и 1202 гг. И, хотя Бонкомпаньо
в предисловии представляется как автор обычной
городской хроники, видно, что мотивы и методы
его исторической работы определяются опытом
преподавания Ars Dictaminis. В первую очередь это
заметно по тому, как он создает описание осады.
Он предлагает его не в виде традиционного нарратива, но скорее в виде риторического упражнения,
поскольку почти половину книги составляют типо­
вые речи, вложенные в уста главных действующих
лиц. Тот же опыт и те же навыки учителя словесно­
сти еще более заметны при выборе темы. Бонком­
паньо старается использовать привычные услов­
ности городской хроники таким образом, чтобы
превратить их в гораздо более непосредственный,
чем Dictamen, инструмент для выражения своих по­
литических убеждений. Поэтому все формализо­
ванные речи, вокруг которых он выстраивает свое
повествование, имеют откровенно пропагандист­
ский характер и предназначены для прославле­
ния их автора в качестве полезного политического
консультанта и насаждения идеологии городских
республик. Так, одна его речь побуждает всех гра­
ждан взяться за оружие, в другой подчеркивает­
ся важность взаимопомощи между городами, тре­
тья прославляет идеал республиканской свободы
(Boncompagno da Signa 1937* ΡΡ· 24> 4°> 43)· Р е ч ь
во славу свободы в действительности является глав­
ным украшением рассказа Бонкомпаньо. Ее про­
износит пожилой гражданин, который обращает­
ся к жителям Анконы в тот момент, когда послы
императора обещают снять осаду, если получат
приличный выкуп. Люди в нерешительности: про­
довольствие заканчивается, в победе они не увере­
ны (р. 23). Тогда говорит этот старик. Он напоми­
нает им, что они «происходят от древнеримской
знати», и что «до сего дня» они всегда были готовы
сражаться за свою свободу (р. 24). Он побуждает их
«держаться крепко и биться, как подобает мужчи66

РИТОРИКА И СВОБОДА

нам, поскольку «блистательные триумфы приобре­
таются в величайших битвах» (р. 26). Он завершает
свою речь осуждением «изнеженности и малоду­
шия», предупреждая сограждан, что они «посра­
мят себя навеки», если сами позволят отнять у себя
свободу и город (р. 26-27).
Эту новую разновидность хроники, вскоре став­
шую образцом для подражания, развивал ряд
других риторов, среди которых наиболее замет­
ный—Роландино из Падуи, бывший учеником Бонкомпаньо в Болонье (Hyde 1966а, pp. 198, 287). Ро­
ландино написал амбициозную «Хронику Падуи»
в начале 12бо-х гг., взяв своей темой возвышение
и падение правителя города Эццелино да Романо. Это сочинение, всецело риторическое по своей
конструкции, прерывалось в каждом важном пунк­
те письмами и речами в типичной манере Ars Die·
taminis. Когда Эццелино родился, епископ Герард
отметился типовой речью об идеале благочестиво­
го правления (Rolandino of Padua 1866, pp. 41-42).
Когда Эццелино впервые осознал свои амбиции,
он объявил о них в типовом письме (р. 49)· Когда
подеста Вероны был изгнан Эццелино в 1230 г.,
он выступил перед жителями Падуи с типовой
речью, обличающей власть тиранов (рр-55~5б)·
И когда прибывает архиепископ Равенны, что­
бы возглавить папское выступление против Эцце­
лино, он произносит типовую речь, побуждая падуанцев сражаться за свое освобождение (р. юб).
Как показывают эти примеры, Роландино даже бо­
лее откровенно, чем Бонкомпаньо, заботится о том,
чтобы приспособить привычный формат город­
ской хроники для передачи прямого политическо­
го послания. Вся его «Хроника» действительно за­
думывалась для прославления республиканской
свободы — с потребностью видеть в ней ключевую
политическую ценность и сражаться за нее, когда
ей грозит опасность. Эта выверенная идеологиче­
ская цель видна с самого начала, когда Герард, выб7

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ступая по поводу рождения Эццелино, превозносит
свободу и старается убедить в том, что «к тиранам
не нужно испытывать никакого почтения» (р. 42).
Та же тема повторяется в речи, с которой высту­
пает низложенный подеста Вероны. Он заявляет,
что свержение республиканского режима «против­
но разуму и воле Господа» (р. 56). Приверженность
этим идеям вновь заявляет о себе в кульминацион­
ном моменте повествования, когда архиепископ
Равенны, обращаясь к падуанцам, требует от них
«сражаться за свободу своего отечества» с такой
«силой и отвагой», чтобы «известие об их победе
распространилось по всему миру» (р. 107).
Другим жанром политических сочинений, вы­
росшим непосредственно из Ars Dictaminis, были
книги-советы, предназначенные для наставления
подеста или городских магистратов. Самым ран­
ним примером такого жанра является анонимный
латинский трактат «Око пастыря», написанный,
согласно Муратори, в 1222 г. (The Pastoral Eye, p. 93).
Но наиболее известным и сделавшим наибольший
вклад в становление этого жанра было сочинение
Джованни да Витербо «Управление городами», ко­
торое он написал в 1240-е гг., после того как пере­
стал исполнять обязанности судьи при флорентий­
ском подеста (Hertier 1910, pp. 43~72)·
С появлением этих трактатов Ars Dictaminis полу­
чает новое и неожиданное развитие. Их авторы бо­
лее не желают выражать свои взгляды в косвенной
форме. Они не хотят притворяться, будто обуче­
ние риторическому искусству является их главной
заботой, и прямо заявляют о себе как о настоящих
политических советниках правителей и городов.
Они также отказываются писать для студентов, ко­
торые позднее, возможно, станут магистратами.
Вместо этого они непосредственно адресуют свои
трактаты действующим магистратам. Этот новый
подход вскоре был взят за образец и позднее оказал
сильное влияние на развитие политической мыс68

РИТОРИКА И СВОБОДА

ли Ренессанса. Контуры тематики, которую охва­
тывали эти ранние книги-советы, можно разгля­
деть и в более поздних изощренных сочинениях
того же жанра, таких как «Государь» Макиавел­
ли. Одним из примеров такой преемственности
является дискуссия в конце «Ока пастыря»: дол­
жен ли подеста всегда поступать строго по справед­
ливости или ему иногда следует, вынося суждения,
примирять милосердие с суровостью (The Pasto­
ral Eye, pp. 124-125). Джованни да Витербо, разби­
рая ту же дилемму, посвящает три большие гла­
вы вопросу, должен ли подеста «хотеть, чтобы его
больше боялись, чем любили», или «любили гораз­
до больше, чем боялись» (John of Viterbo 1888-1901,
p. 262). Он замечает, что те, «кто хочет, чтобы их
боялись», утверждают, что с помощью «суровости
и жестокости» они скорее смогут сохранить в горо­
де мир и спокойствие». В то время как те, «кто хо­
чет, чтобы их больше любили» отвечают, что «толь­
ко подлость души» может потребовать исключить
милосердие (pp. 262-263). Его собственное реше­
ние, сформулированное более решительно, неже­
ли сходное с ним заключение из «Ока пастыря», со­
стояло в том, что «те, кто хочет, чтобы их боялись
за чрезмерную жестокость, совершенно не правы»,
поскольку «жестокость — это порок» и «потому
грех», которому не должно быть места при добром
правлении 8 .
Но важнее всего то, что эти первые книги-сове­
ты послужили моделью для последующих «зерцал
для государей» в том отношении, что специально
поставили вопрос о том, какими добродетелями
должен быть наделен правитель. «Око пастыря»
завершается изображением фигуры Справедливо­
сти, складывающей «инвективу» против обычных
пороков подеста и побуждающей их «идти по пра8. John of Viterbo 1888-1901, p. 264. Ср. сходное суждение
из The Pastoral Eye, p. 124.

69

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

вильному пути и никогда не уклоняться от него»
(The Pastoral Eye, pp. 125-126). Джованни да Витер­
бо гораздо подробнее касается той же темы в двух
больших разделах «Управления городами». В пер­
вом перечисляется внушительный ряд пороков,
от которых подеста рекомендуется воздерживать­
ся, начиная с пьянства, гордыни и гнева и заканчи­
вая продажностью и мздоимством (John of Viterbo
1888-1901, pp. 235-245). В другом разделе, — кото­
рый предваряется замечанием, что «недостаточно
воздерживаться от зла, не делая при этом добра» —
перечисляются «добродетели, которые прежде все­
го должны взращиваться магистратом». Он должен
в первую очередь бояться Бога и почитать Церковь,
а после этого подчинять свои поступки четырем
кардинальным добродетелям, которые перечисля­
ются в типичной для позднейших моралистов Ре­
нессанса манере — благоразумию, великодушию,
умеренности и справедливости (pp. 245~253)·
Хотя эти книги-советы представляют собой но­
вое и значительное явление, они, тем не менее,
остаются еще во многом вторичным жанром, зави­
сящим от условностей Ars Dictaminis. В этом можно
убедиться, глядя на широкое использование типо­
вых речей и писем, с помощью которых делают­
ся политические высказывания. Когда Джованни
да Витербо обсуждает проблему избрания нового
подеста, его предложение принимает форму ти­
пового письма, которое должен направлять город
приемлемому кандидату (р. 222). Когда он кон­
сультирует возможного подеста о том, как лучше
отвечать на такое предложение, он помещает два
типовых письма, в одном выражается отказ, в дру­
гом—согласие принять этот пост (р. 222). Нако­
нец, когда он начинает давать действующему поде­
ста советы о том, как следует управлять городом,
он, равно как и автор «Ока пастыря», помещает на­
бор типовых речей по всем формальным поводам.
Там есть обращение подеста к своему совету, от-

7°

РИТОРИКА И СВОБОДА

ветные речи членов совета, обращение уходящего
в отставку подеста к своему преемнику и ответная
речь нового подеста9. И хотя внимание этих авто­
ров больше, чем когда бы то ни было, сосредото­
чено на политических вопросах, они продолжают
смотреть на структуру городского самоуправления
глазами преподавателей риторического мастерства.

Возникновение гуманизма
Хотя между первыми книгами-советами для по­
деста и позднейшим развитием политической
риторики в среде ренессансных гуманистов есть
определенная преемственность, было бы невер­
но представлять ее в виде простой линии, связую­
щей эти интеллектуальные традиции. Необходимо
принимать во внимание новую, подчеркнуто гума­
нистическую риторическую теорию, импортиро­
ванную в Италию из Франции во второй полови­
не XIII в., которая прервала и трансформировала
конвенции Ars Dictaminis (Kristeller 1965, p. 4).
Перемены в изучении риторики в Италии были
следствием той идеи, что обучать предмету следу­
ет не только посредством освоения правил (artes),
но также посредством чтения доступных класси­
ческих авторов (auctores) и подражания им. До сих
пор учебный план ArsDictaminis', как выразился Питоу, по своей утонченности напоминал бизнескурс (Paetow 1910, р. 67). Основной упор делался
на освоение правил композиции; мало внимания
уделялось собственно «гуманистической» програм­
ме, уже востребованной к тому времени во фран­
цузских кафедральных школах, — тому изучению
древних поэтов и ораторов, которое требовало ви­
деть в них образцы наилучшего литературного сти9- The Government of the Cities, pp. 96-97, 99-101; The Pastoral Eye,
pp. 230, 232, 280.

71

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ля (Haskins 1929* Ρ·ΐ7°; Banker 1974-5 Р л 54)· Сугубо
практический подход восторжествовал в Болонье
при Бонкомпаньо да Синья. Он открыто нападал
на французский метод преподавания риторики по­
средством auctores как суеверный и ложный (Wieruszowski 1971с> Р-594)· В начале своего учебни­
ка «Пальма» он бахвалится тем, что «не помнит,
что когда-либо читал Цицерона» в качестве руко­
водства по риторическому мастерству (Boncompagno da Signa 1894* Ρ· юб) 10 . Из его сочинения явству­
ет со всей очевидностью, что он относился к своему
предмету исключительно практически. Одно из его
учебных пособий, «Мирра», полностью посвяще­
но правилам составления завещаний; в другом,
«Кедр», его интересует, как правильно составлять
местные статуты и ордонансы (Paetow 1910, р. 76).
Хотя подход Бонкомпаньо стал общепринятым,
альтернативная и более гуманистическая традиция
обучения риторики никогда не исчезала полно­
стью. Она продолжала сохраняться даже в Италии
в некоторых грамматических школах и расцвела
во Франции в течение XIII в. (Wieruszowski 1971с>
p. 423; Wieruszowski 1971α, pp. 601-604). Одним из ее
главных центров, несмотря на подъем схоласти­
ки, оставался Парижский университет (Rand 1929^
pp. 256,5266). Здесь ведущим диктатором был Иоанн
из Гарланда, преподававший Ars Dictaminis непре­
рывно с 1232 г. до своей смерти, наступившей два­
дцать спустя. Его метод обучения был прочно при­
вязан к классическим текстам, причем стихи и речи
ю. Как видно из контекста, Бонкомпаньо хочет сказать,
что он никогда не читал Цицерона со своими учени­
ками, а не то, что он никогда не читал самого Цицеро­
на, как, по-видимому, считают Питоу и Мерфи (Paetow
1910, р. 17; Murphy 1974* Ρ· 254)· Можно также утверждать,
что Мерфи слишком пренебрежительно относится к фи­
гуре Бонкомпаньо. Ср. другое отношение к нему: Pae­
tow 1910, p. 74~79' Wieruszowski 1971с> Ρ· 42^; Wieruszows­
ki i97id, p. 594.

72

РИТОРИКА

И СВОБОДА

рассматривались им в качестве примеров хороше­
го риторического стиля (Paetow 1910, pp. 17, 85). Од­
нако передовым центром обучения риторики в гу­
манистическом духе был Орлеан. Здесь главным
мастером Ars Dictaminis был Бернар из Менга, начав­
ший свою карьеру около ΐ2θθ г. Он также настаивал
на тесной связи между риторикой и литературой
на латинском языке и установил традицию обуче­
ния, основанную не на объяснении риторических
правил, но на обсуждении «О нахождении» Ци­
церона и псевдоцицероновского трактата «О тео­
рии публичной речи» (Haskins 1929* Ρ· ig1^ Banker
1974, p. 154)11.
Во второй половине XIII в. ряд ведущих италь­
янских мастеров риторики обучался во Франции.
Там они усвоили другой подход к предмету и, вер­
нувшись домой, стали распространять новые ме­
тоды преподавания в итальянских университе­
тах. Первым пошел по этому пути Жак де Динан.
Он начинал изучать риторику и латинскую лите­
ратуру во Франции и к концу XIII в. прибыл в Бо­
лонью как преподаватель Ars Dictaminis (Wilmart
193З' pp. 120-121). Трактат no Ars Arengendi, который
он написал вслед за этим, был связан с его препо­
давательской деятельностью и почти полностью
сделан по образцу псевдоцицероновской «Теории
публичной речи» (Wilmart 1933> ΡΡ· n 3 " n 4î Banker
1974, p. 154). Но наиболее значительным первопро­
ходцем был Брунетто Латини (ок. 1220-94)· После
победы сиенцев при Монтаперти, приведшей к из­
гнанию его из Флоренции, он перебрался во Фран­
цию в 12бо г. (Carmody 1948, p. xv). Там он впервые
познакомился с риторическими сочинениями Ци­
церона и изучал его теоретические трактаты об исп. Так в англоязычной традиции принято называть трактат, из­
вестный у нас как «Риторика для Геренния» (Rhetoricon
adHerennium), написанный предположительно в 86-82 гг.
до н.э.—Прим. пер.

73

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
кусстве риторики (Wieruszowski I971(l· p. 618). Вер­
нувшись во Флоренцию в 1266 г., он придал более
литературный и классический вкус своим сочине­
ниям по Ars Dictaminis. Он не только создал первую
итальянскую версию трех главных публичных ре­
чей Цицерона, он перевел и откомментировал его
трактат «О нахождении», о котором он отзывался
как о величайшем произведении по риторике из на­
писанных когда-либо (Davis 1967, pp. 423> 432î East
1968, p. 242).
Метод изучения Ars Dictaminis через классических
авторов вскоре утвердился в качестве господствую­
щего. Это коснулось даже Болоньи, бывшей до сих
пор центром наиболее практического и даже фили­
стерского подхода к риторическому искусству. Уже
в 1270-е гг. Фра Гвидотто из Болоньи перевел «Тео­
рию публичной речи» на итальянский и использо­
вал ее как руководство для обучения Ars Dictaminis
(Wieruszowski 197^, p. 370-371). Примерно тогда же
Боно да Лукка положил в основу своего преподава­
ния в Болонье тот принцип, что все обучение рито­
рике «должно черпаться из Цицеронова кладезя»
(Wieruszowski 197^, р. 3^4)· Это новое движение до­
стигло своего зенита в начале XIV в. с появлением
классического трактата Джованни ди Бонандреа
«Краткое введение в искусство написания писем»,
ставшего воплощением нового гуманистического
подхода (1296-1321) (Murphy ig7la> Ρ· 6з)· Он был
почти полностью основан на «Теории публичной
речи» и, согласно Бэнкеру, сразу же доставил его
автору «исключительное положение в преподава­
нии риторики» не только в Болонье, но и в дру­
гих итальянских университетах (Banker 1974? Ρ· ЧЭ)·
Как только преподавание риторики стало ос­
новываться на изучении классических образцов
и авторитетов, в итальянских университетах нача­
лось другое значительное интеллектуальное дви­
жение. Некоторые студенты, приступившие к Ars
Dictaminis просто в рамках общей юридической под74

РИТОРИКА И СВОБОДА

готовки, стали все больше интересоваться класси­
ческими поэтами, ораторами, историками, кото­
рых они призваны были рассматривать в качестве
образцов хорошего риторического стиля. Ина­
че говоря, они стали воспринимать этих авторов
не просто как мастеров различных стилистических
ухищрений, но как серьезных литераторов, достой­
ных отдельного изучения и почитания 12 . Усердие,
с которым эти юристы начала XIV в. брались изу­
чать классиков ради их литературных достоинств,
а не просто ради пользы, дает право считать их пер­
выми настоящим гуманистами — первыми писате­
лями, меж коими, по словам Салютати, «воссиял
свет» посреди всеобщего мрака их века.
Как замечает Салютати в своем панегирике этим
первым ревнителям возрождения литературы, дву­
мя центрами, в которых лучи гуманизма засияли
особенно ярко, были города Ареццо и Падуя. Су­
ществует немного прямых свидетельств о первых
ростках гуманизма в Ареццо, поскольку произве­
дения Джери, выдающегосяпоэта и ученого того
времени, почти полностью утрачены (Wieruszowski
1971с, р. фо). Но нет никаких сомнений относитель­
но собственных достоинств, а также большой исто­
рической значимости круга так называемых предгуманистов, существовавшего в Падуе в начале XIV в.
(Weiss 1947' Ρ·6)· Первой по важности фигурой
из этого круга был Ловато Ловати (ΐ24ΐ-ΐ3°9)> ° к о "
тором сам Петрарка в книге «О достопамятных де­
лах» заметил, что он, «бесспорно, был величайшим
поэтом нашей страны на то время» (Petrarch 1945*
р. 84). Его главная заслуга была в том, что он возро­
дил трагедии Сенеки и изучил их метрические эф­
фекты (Weiss 195b ΡΡ· 11-23)· Среди молодежи этого
12. См. Ullman 1941» Ρ· 2i8; Wieruszowski 1971α, p. 620. Эта связь
между Ars Dictaminis и возникновением гуманизма содер­
жит ответ на вопрос Вейсса, почему среди ранних гума­
нистов было так много юристов. Ср. Weiss 1947» ΡΡ· 4"~6.

75

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
круга было несколько замечательных поэтов и уче­
ных, как, например, Роландо да Пьяцолла, писав­
ший главным образом латинские стихи, и Феррето
ди Феррети, с которым мы уже встречались как с ав­
тором, который одним из первых начал прослав­
лять сеньоров и их политику (Weiss 1947' ΡΡ· 7» 11-1 2)·
Но, несомненно, наиболее значительным из уче­
ников Ловати был судебный служащий Альбертино Муссато (1261-1329), который, как мы уже знаем,
стал видным падуанским политиком в ходе затяж­
ной борьбы против Кангранде Веронского. Мусса­
то был автором двух исторических сочинений о со­
временных ему событиях, вдохновленных историей
республиканского Рима, описанной Ливием и Саллюстием. Вторая и более грандиозная из них, «Ис­
тория деяний италийцев после Генриха VII Цеза­
ря» писалась им в изгнании вплоть до его смерти
в 1329 г. (Hyde 1966а, pp. 297-298)· Но самым яр­
ким его произведением была «Эцеринида», пье­
са в стихах на латыни, которую Вейсс охаракте­
ризовал как «первую светскую драму, написанную
со времен классической древности». Она создава­
лась в подражание трагедиям Сенеки и была напи­
сана в ц у - у ч ΓΓ· (РР· 2 9^ _ 2 99)· Это было настолько
выдающееся произведение поистине гуманисти­
ческого поэта и ритора, что за него Муссато был
даже провозглашен «отцом ренессансной траге­
дии» (Ullman 1941» Ρ· 22ΐ).
Знаменуя начало возрождения литературных за­
нятий, это движение имело также заметное влия­
ние на развитие ренессансной политической мыс­
ли. В этом можно убедиться, обратив внимание
на две характерные черты. В первую очередь сле­
дует заметить, что произведения первых гумани­
стических literati были часто откровенно полити­
ческими сами по себе. Признаки определенной
политической мотивации видны у поэтов дученто
из Ареццо. Лучшим примером здесь является со­
чинение Гвиттоне д'Ареццо, в котором он упрека7б

РИТОРИКА И СВОБОДА

ет флорентийцев за то, что они отреклись от своих
гражданских идеалов, допустили разрушительную
междоусобицу, и заявляет, что именно по этой при­
чине они потерпели ужасное поражение при Монтаперти в 1260 г. (Rubinstein 1942? Ρ· 2ΐ8)13. Но самая
искренняя попытка поставить новую литератур­
ную культуру на службу городским республикам
была сделана предгуманистами Падуи и в особен­
ности Альбертино Муссато, который считал себя
политиком и пропагандистом в той же мере, в ка­
кой являлся ученым и поэтом. Цель его «Эцериниды», как сам он дает понять во вступлении к ней,
была в том, чтобы «устроить скорбное поношение
тирании» и прославить борьбу за свободу и само­
управление (Mussato 1900, р. 5)· Пьеса посвящена
взлету и падению тирана Падуи Эццелино и со­
держит множество аллюзий на непосредственную
угрозу свободе этого города, которая в тот момент
исходила от Кангранде. Драма начинается с рас­
сказа о дьявольском происхождении Эццелино
и переходит к подробному описанию установлен­
ной им «дикой тирании», отмеченной «тюрьмами,
крестными казнями, пытками, смертью и изгнани­
ем» (р. 37)· Кульминация наступает в момент осво­
бождения города от тирана, после чего хор славит
«окончание дикого безумства тирании и восстанов­
ление мира» (ρρ·5°5 59)· Пропагандистское значе­
ние пьесы сразу же оценили жители изможденной
Падуи. Коммуна увенчала Муссато лавровым вен­
ком в 1315 г. — впервые так чествовали ренессансного поэта — и издала указ, согласно которому ежегод­
но в городе должна была проводиться рецитация
пьесы перед собранием граждан (Weiss 1947? Ρ· l:> ^ u "
binstein 1965b, p. 63).
Был и другой способ воздействия новой литера­
турной культуры на формирование политической
13. Речь идет о канцоне Гвиттонс д'Ареццо «Настало время горе­
вать» (Ahi lasso, or è stagion di doler tanto). — Прим. пер.

77

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

теории. И хотя он был не столь прямым, его значе­
ние было весьма велико. Новые классические вея­
ния помогли обогатиться и укрепиться существую­
щим политическим жанрам, которые уже возникли
на основе изучения риторики в XIII в. С их помо­
щью они стали более изощренными по изобрази­
тельным возможностям и более пропагандистски­
ми по тону.
Это развитие было отчасти следствием приоб­
ретенной литературной зрелости. В этом можно
убедиться, в первую очередь взглянув на городские
хроники, составленные во второй половине XIII в.
Хорошим примером тому служит исторический
раздел «Сокровищ», главного произведения Брунетто Латини, написанного на французском языке
в изгнании, в 12бо-е гг. (Carmody 1948, p. xvii). Кни­
га Латини имеет традиционную форму энциклопе­
дии, но по своему содержанию представляет собой
сочинение диктатора новой школы, в котором об­
ширные цитаты из Платона, Сенеки, Саллюстия,
Ювенала и особенно Цицерона сочетаются с более
повседневными сведениями и советами. Другим
примером является «Хроника» Флоренции, напи­
санная в XIV в. юристом и политиком Дино Компаньи, рано обучившимся Ars Dictaminis (Ruggieri 1964,
pp. 167-169). Охватывая критический период между
1270 и 1312 гг., Компаньи предлагает замечательный
рассказ, выполненный с большим литературным
мастерством и в надлежащем риторическом сти­
ле, который перемежается заготовленными реча­
ми, ироническими апострофами и драматическими
ламентациями об утрате флорентийской свободы
(Compagni 1906, ρρ·5> 24, 7^> 92> 2 59)· Наконец, все
то же классическое влияние можно также заметить
в прекрасной истории Милана, написанной Бонвезином делла Рива в 1288 г. и озаглавленной «Сла­
ва города Милана». Бонвезин был профессиональ­
ным учителем риторики, и, хотя его книга является
уникальной во многих отношениях, она представ-

7«

РИТОРИКА И СВОБОДА

ляет собой продукт известного нам уже литера­
турного мастерства и содержит множество алли­
терированных риторических фигур высочайшего
уровня (pp. 123,174-176)·
Рост литературного мастерства можно заме­
тить и на примере другого жанра, созданного ра­
нее в XIII в., —руководств для подеста и городских
магистратов. Лучше всего об этом свидетельству­
ет третий и последний раздел «Сокровищ» Брунетто Латини, который носит название «Управле­
ние городами» (Latini 19485 Ρ· 3*7) · О н имеет форму
обычной книги-совета, материал которой был
во многом позаимствован из одноименного трак­
тата Джованни да Витербо. Но наряду с типовы­
ми речами и письмами 14 она содержит обширные
заимствования из риторической теории Цицерона
и моральной философии Аристотеля, оформлен­
ные в новомодном классическом стиле15. В резуль­
тате между «науками о хорошей речи и о хоро­
шем управлении», которые Латини очень искусно
соединяет во вступительной главе, возникла го­
раздо более тесная связь, чем в ранних «зерцалах
для государей» (р. 17). Теперь он уже способен на­
стаивать—со множеством аллюзий на Цицерона,—
что «главной наукой из тех, что полезны для управ­
ления городами, является риторика, или наука
о речи» (р. Зх7' СР· Davis 19^7? Ρ·4 2 3)· Влияние этоЦ· Последний раздел книги III «Сокровищ» включает типовое
письмо, предназначенное кандидату на должность по­
деста, два возможных ответа —отказ и согласие, различ­
ные типовые речи для подеста при вступлении в долж­
ность, типовую речь перед началом войны и типовую
речь при прощании. См. Latini 1948, pp. 39б"397> 398~399>
401-404, 419-420.
15. Первые разделы книги II «Сокровищ» (о «природе добро­
детелей и пороков согласно „Этике"») (Latini 1948, Ρ· 175)
являются пересказом Аристотеля (см. Devis 1967, р. 423)·
Первые разделы книги III, «связанные с красноречием»
(р. 317)1 представляют собой пересказ «О нахождении»
Цицерона. См. East 1968, р. 242.

79

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
го нового литературного искусства было таково,
что Латини вскоре стали считать — как об этом
поколением позже сообщает Джованни Виллани
в своей «Хронике» — не только «высочайшим ма­
стером риторики», но также «великим филосо­
фом», поскольку он первым привил флорентий­
цам утонченный вкус, научил их хорошо говорить
и управлять республикой согласно подлинным по­
литическим принципам» 16 .
Но наиболее важное изменение, которое наблю­
дается в этих трактатах и хрониках, касается все
более систематического употребления политиче­
ских аргументов. Как мы отмечали, они создава­
лись в то время, когда городские республики столк­
нулись со стремительным наступлением синьоров^
сопровождавшимся растущей неуверенностью в их
собственной выборной системе управления. Опа­
саясь исчезновения всей политической традиции,
они постарались выстроить первую масштабную ли­
нию обороны своих политических ценностей. Ис­
пользуя литературные и риторические средства, ко­
торые мы описали, они стали развивать идеологию,
призванную не только защищать республиканскую
свободу в качестве ключевой ценности, но также ра­
зобрать причины ее уязвимости и найти наилучшие
способы продлить ей жизнь. Мы должны теперь пе­
рейти к анализу структуры этой идеологии.

Защита свободы с помощью риторики
Идеал свободы, взятый в его традиционном смыс­
ле—независимости и республиканского самоуправ­
ления, был исходным пунктом для всех этих авι6. См. Villani 1857-58» h Bk VIII, section 10, p. 174. Дэвис перево­
дит последнюю фразу как «управление... согласно нау­
ке политики» (Devis 1967» Ρ·4 2 3)· В оригинале — secun­
do la politico.
80

РИТОРИКА И СВОБОДА

торов. Неверно утверждать — как это делают Витт
и некоторые другие исследователи, —будто до кон­
ца треченто, когда за дело взялись флорентийские
гуманисты, не делалось никаких попыток отстоять
превосходство республиканской свободы над мо­
нархическими способами управления (Witt 1971?
pp.175) 1 9 2 " 1 93)· В е к ° м ранее, как мы уже видели,
Бонвезин делла Рива утверждал в своем описании
Милана, что «город заслуживает похвалы за свою
свободу», и даже заявлял — достаточно самоуве­
ренно, ввиду недавних успехов Висконти, —что не­
смотря на «стремления многих внешних тиранов
захватить его», они всегда были успешно отбиты
(Bonvesin délia Riva 1898, p. 155). Муссато проявляет
подобную заботу о республиканских ценностях Па­
дуи в начале своей «Истории деяний италийцев»,
где он утверждает, что после освобождения горо­
да от произвола Эццелино возвращение республи­
ки «принесло самую достойную и справедливую
форму правления, которую граждане могли когдалибо иметь» (Mussato 1723-51' co^s 5^6, 588)· Позд­
нее он повторяет то же утверждение по ходу весьма
риторической «инвективы против народа Падуи»
в четвертой книге, в которой упрекает своих согра­
ждан за потерю Виченцы и заявляет, что его всегда­
шней заботой была «защита свободы нашего род­
ного города» (col. 614). Но самое недвусмысленное
предпочтение республиканской свободы перед все­
ми другими формами правления выразил Латини в своих «Сокровищах». В начале второй книги
он бодро заявляет, что «существуют правления трех
видов, первое принадлежит королям, второе —ари­
стократиям и третье — народу, причем третье го­
раздо лучше прочих» (Latini 1948, р. 2ΐι). Позднее
в разделе «об управлении городов» он сравнивает
республики и монархии. И говорит о том, что го­
родское управление, основанное на подчинении ко­
ролям и другим государям, предполагает «продажу
должностей тем, кто угождает самой высокой фигу8ι

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ре и пренебрегает благом и выгодой горожан». Это
совершенно не похоже на «тип городского управ­
ления, который имеется в Италии», где «гражда­
не, горожане и коммуна, выбирают себе подеста
и синьора», в результате чего «народ города и все
те, кто от него зависит, получают максимально воз­
можную выгоду» (p. 39 2 )·
Однако эти авторы считают недостаточным про­
сто твердить о ценности республиканской свободы
перед лицом усиливающегося деспотизма. Они так­
же задаются вопросом, почему синьоры добиваются
столь больших успехов, что повсеместно угрожают
традиционным устоям городских республик и под­
рывают их. Все они сходятся на том, что свободные
города опасно ослаблены внутренними раздорами.
Бонвезин обращает внимание на «разъедающую за­
висть», которая разрушает «гражданское согласие»,
и считает, что в этом состоит «характерный порок»
миланской системы управления (Bonvesin délia Riva
1898, pp. 170,174). Он завершает свое описание горо­
да страстной риторической «экскламацией» об от­
сутствующем в нем «покое», обвиняя его могуще­
ственных граждан в том, что «они действуют про­
тив своего народа», стремятся «господствовать
над ним так, как это делают подлые тираны», и по­
дражают преступлению Люцифера, побуждая на­
род к внутренним распрям» (р. 175)· Компаньи по­
добным образом утверждает в начале своей «Хрони­
ки», что «борьба за должности» среди «горделивых
и задиристых» флорентийцев стала причиной кон­
фликтов, которые «испортили столь благородный
город» (Compagni 1906, pp. 3,5)· О т о м ж е > н о с боль­
шим эффектом говорит Латини, опечаленный тем,
что «война и ненависть» теперь настолько «пре­
умножились среди итальянцев» и теперь «приве­
ли почти в каждом городе к таким раздорам между
партиями», что «любой, кто завоевывает любовь од­
ной стороны, сразу же приобретает ненависть дру­
гой» (Latini 19485 Ρ· 3945 ср. также р. 45)·
82

РИТОРИКА

И СВОБОДА

Другой причиной утраты гражданской свобо­
ды, с точки зрения этих авторов, был рост част­
ного благосостояния, причем некоторые из них
видели в нем даже источник политической раз­
дробленности. Убеждение, на котором основыва­
лось такое заключение, —стремление к личной вы­
годе вредит общественной добродетели, — было
подвергнуто подробному анализу Хансом Баро­
ном в его исследовании «Францисканская бедность
и гражданское благосостояние» (Baron 1938b). Ба­
рон считает, что неприязнь к растущей роскоши
возникла в Италии конца XIII в. «вследствие фран­
цисканского влияния» (pp. 2, 4)· Вначале он пола­
гает, что такая позиция была усилена недовери­
ем к богатству, связанным с традицией стоиков,
и требовала сосредоточиться на «укреплении на­
циональной мощи посредством упрощения гра­
жданской жизни» (р. 15). Впервые она получила
свое развитие во Флоренции — в частности, в про­
изведениях Боккаччо — во второй половине XIV в.
Затем он отмечает, как эта склонность к очерне­
нию богатства ослабла в начале XV в. в сочинениях
передовых «гражданских гуманистов», особенно
у Леонардо Бруни и Франческо Барбаро (pp. 18-20).
Они не только утверждали, что между ростом лич­
ных богатств и упадком общественной морали нет
никакой связи; они даже допускали, что, обладая
богатствами, деятельные граждане будут вести доб­
родетельную общественную жизнь.
Этот анализ вызывает некоторые сомнения.
Идея, что растущее богатство является знаком бла­
гословения, вряд ли изобретена «гражданскими
гуманистами» кватроченто, поскольку то же самое
утверждение, выраженное почти с вульгарной из­
быточностью, мы встречаем у Бонвезина, чей рас­
сказ о величии Милана перенасыщен восклица­
ниями и статистической информацией о «славном
процветании» великолепного города, «изобилую­
щего всевозможными благами» (Bonvesin délia
83

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Riva 1898, pp. 92,171; ср. Hyde 1965, pp. З^'З*8* 337)·
Кроме того, отвращение к роскоши, которую, несо­
мненно, демонстрировало большинство итальян­
ских гуманистов в конце XIII в. (в отличие от Бонвезина) нельзя объяснить одним только влиянием
того, что Барон называл «христианской духовно­
стью»17. Напротив, очевидно, что опасения, выска­
занные такими авторами, как Компаньи, Муссато
и Латини, выражают скорее стоические, чем фран­
цисканские убеждения, и основаны, в частности,
на содержащемся у Саллюстия весьма показатель­
ном объяснении распада Римской республики, ко­
торый привел к деспотизму Империи. Компаньи
связывает начало распада флорентийской системы
управления в 1290-е гг. не только с «гордыней и со­
перничеством из-за должностей», но также с тем,
что «разум коварных пополанов настолько повре­
дился, что они готовы были творить зло ради нажи­
вы» (Compagni 1906, р. 139)· Подобным образом Ла­
тини считает аксиомой, что «жаждущие богатства
истребляют добродетели», и ссылается на Ювенала, говоря, что «богатство плодит дурные нравы»
(Latini 1948, Ρ· 299)· И Муссато в значительной сте­
пени опирается на авторитет стоиков, ища объяс­
нение «пленению и смерти» Падуанской респуб­
лики от рук Конгранде в 1328 г. (Mussato 1723—51'
cols 766, 768). И хотя он не принижает значение
«внутренних распрей» и «смертоносного тщесла­
вия», Муссато в основном следует за Саллюстием, когда подчеркивает губительные последствия
«болезненной алчности», «жажды денег» и сопут1R

ствующую утрату гражданской ответственности .
17. См. Baron 1938b, pp. 5> χ5· Но на стр. 4 он ссылается на вы­
раженное у Латини недоверие к богатству и говорит,
что это взгляд «средневековых стоиков». Эта уступка
в некоторой степени противоречит его общей позиции.
i8. Mussato 1723-5^ c °ls 586-587, 716. Рубинштейн показывает,
что Муссато пересказывает в этом месте Саллюстия (Ru­
binstein i957> РР· 169-170, 172-173)·

84

РИТОРИКА

И СВОБОДА

Он прослеживает начало падения Падуи с того
момента, когда ее лучшие граждане стали зани­
маться ростовщичеством и тем самым позволили
«собственной жадности занять место святой спра­
ведливости». Это, в свою очередь, привело к тому,
что «город был побежден путем мошенничества
и обмана», чем подтвердилось, что «добрые дела
обратились во зло и самолюбие». В конечном ито­
ге случилось неизбежное — «бразды правления обо­
рвались» и город лишился свободы (col. 716).
Наряду с двумя главными угрозами респуб­
ликанской свободе все эти авторы беспокоились
о том, как наилучшим образом следует оберегать
традиционные идеалы городских республик. Обыч­
но ответ был очень простым: люди должны оста­
вить все личные и групповые интересы и научиться
ставить знак равенства между собственным бла­
гом и благом своего города. Компаньи защищает
этот идеал в составленной им речи по случаю сво­
его назначения одним из приоров флорентийско­
го правительства в 1301 г. Он призывает сограждан
«возлюбить друг друга как братия» и воспринимать
«любовь и благо вашего города» как высочайшее
благо (Compagni 1906, pp. 9 2 ~93)· Бонвезин в од­
ной из своих «экскламаций» так же просит милан­
цев ставить благо своего города выше всех группо­
вых привязанностей и осознать, что только «в мире
вы будете процветать» (Bonvesin délia Riva 1898,
p. 174). И Латини постоянно возвращается к той же
теме в своих «Сокровищах». Когда во второй книге
он говорит об аристотелевском взгляде на управле­
ние городом, он подчеркивает, что «если все люди
следуют своим желаниям, руководство их жизня­
ми приходит в негодность и полностью исчезает»
(Latini 1948, р. 223). Когда позднее в той же кни­
ге он обсуждает взгляды различных древних фи­
лософов, он хвалит Платона и стоиков, напоми­
навших нам о том, что «мы не рождаемся только
для себя» и «должны прежде всего думать об общей
«5

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

пользе» (р. 291; ср. также pp. 224* 267). Наконец, ко­
гда в третьей книге он обращается с наставлением
к городским правителям, он утверждает, что люди
«денно и нощно должны беспокоиться об общем
благе своих городов», чтобы их начальники «ни­
когда не сделали бы ничего без очевидной пользы
для города» (рр-392> 4Х8)·
Но, конечно, тут же напрашивается главный
вопрос — как достичь единства интересов города
и индивидуальных интересов его граждан. На него
наши авторы дают ответ, который впоследствии
был развит гуманистами итальянского Ренессанса
и заложил основу одной из важнейших интеллекту­
альных традиций, посвященной анализу доброде­
тели и пороков гражданской жизни. Мы могли бы
сказать, что в политической теории Нового вре­
мени существовало два подхода к этой теме. В од­
ном из них подчеркивалось, что управление эф­
фективно до тех пор, пока сильны его институты,
и порочно, когда его механизмы перестают рабо­
тать должным образом (наиболее известным пред­
ставителем такого подхода является Юм). Второй
подход, напротив, предполагает, что если пороч­
ны те, кто контролирует институты управления,
то нельзя ожидать даже от самых лучших институ­
тов, что они образумят или ограничат этих людей.
Если же люди добродетельны, то вопрос о том, на­
сколько благотворны институты, становится второ­
степенным. Эта традиция (главными представите­
лями которой являются Макиавелли и Монтескье)
подчеркивает, что в первую очередь необходимо
поддерживать не столько механизмы управления,
сколько дух правителей, народа и законов. Мож­
но сказать, что авторы первых риторических сочи­
нений не только разделяли вторую точку зрения,
но и впервые ввели ее в политическую мысль ран­
него Нового времени.
Эта убежденность отражается на всех важных
темах, которые они обсуждают, решая практиче86

РИТОРИКА И СВОБОДА

ский вопрос о соблюдении общего блага. Особенно
серьезно они относятся к тому, как помочь добро­
детельным людям встать во главе народа. Обычно
они решительно выступают за то, чтобы в ущерб
традиционной знати давать преимущество пред­
ставителям всех остальных классов при условии,
что широта их видения позволит им противосто­
ять любым групповым интересам. Компаньи заяв­
ляет о поддержке этой шкалы ценностей, защищая
флорентийский приорат, свергнутый в результате
переворота 1301 г. Он осуждает «черных» нобилей
за междоусобицу и настаивает на том, что «белые»
пополаны были настоящими патриотами, предан­
ными общему благу и готовыми отстаивать честь
республики» (Compagni 1906, р. 12б; ср. Becker 1966,
р. 678). Латини выражает ту же позицию, специ­
ально подчеркивая, что единственным критерием
подлинного благородства должна быть доброде­
тельность. Во второй книге «Сокровищ» он при­
нимается за «сравнение добродетелей», говоря
о «тех, кто восторгается знатным происхождением
и кичится своими предками» (Latini 1948, p. 294fr;
ср. Davis 1907, Р-434)· Им он тут же противопо­
ставляет типично стоическое убеждение, что лю­
бая претенциозность абсурдна, ибо «подлинная
знатность, как говорит Гораций, —это не что иное,
как добродетель» (Latini 1948, Ρ· 296; ср. Holmes 197З?
p. 128). Даже если человек унаследовал великое имя,
«нет в нем благородства, если он ведет бесчестную
жизнь» (Latini 1948, р. 296). И наоборот, по его убе­
ждению, «не следует обращать внимание на мо­
гущество человека и его происхождение», когда
его выбирают подеста или магистратом, поскольку
принимать в расчет нужно только «благородство
его сердца и его достойную жизнь» (р-393)· Те ж е
убеждения отразились у Данте в четвертой кни­
ге «Пира». Немаловажно в связи с этим, что Дан­
те был учеником Латини и обращается к нему
в «Аде» как своему учителю, говоря с восхищени87

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ем о том, чему научился от него (Dante Alighieri
1970, p. 159Î СР· Davis 1957^ ΡΡ· 74» 86). Данте начина­
ет свое пространное рассуждение о благородстве,
ссылаясь на то убеждение —которое считает «мне­
нием почти всеобщим», — что единственным кри­
терием благородства является обладание «древним
златом» (Dante Alighieri 1903, p. 240). Он отверга­
ет это на том основании, что богатство —«низмен­
но и своей низостью противоречит благородству»
(pp. 276, 279)· О н также разбирает мнение о благо­
родстве того, «кто является сыном или внуком ка­
кого-нибудь зажиточного человека, хотя бы он был
ничтожеством». Данте считает такое мнение даже
более постыдной ошибкой. Подобный человек
«не только не благороден», но и «ничтожен в выс­
шей степени», ибо не способен следовать хорошим
примерам, имеющимся в его распоряжении (р. 259)·
Заключение, к которому он, наконец, приходит по­
сле двенадцати глав подробного разбирательства,
состоит в том, «что всюду, где добродетель, там
и благородство» (р.322) 19 . Как и в случае Латини,
главным итогом рассуждения является предполо­
жение, что знатность — дающую человеку титул,
чтобы он мог встать во главе народа —следует счи­
тать исключительно личным достоинством, скорее
индивидуальным достижением, нежели тем, чем
обладают семейства, которым повезло быть древ­
ними или зажиточными.
Другой важный вопрос, который беспокоил этих
авторов, заключался в том, какой совет следова­
ло дать подеста и другим магистратам после того,
как их избрали и утвердили в должности. Здесь
они с предельной ясностью заявляют, что самое
главное в хорошем правлении — не то, как устроены
институты, но дух и взгляды людей, которые ими
19. Цитаты из «Пира» Данте приводятся по изданию: Данте
Алигьери. Малые произведения. М.: Наука, 1968. С. 2о8,
2i6, 217, 225, 244· — Прим. пер.

88

РИТОРИКА

И СВОБОДА

руководят. Они не предлагают проанализировать
административную структуру городских респуб­
лик; они полностью концентрируются на вопросе
о том, как должен вести себя магистрат, чтобы со­
блюсти общее благо своего города.
Надо сказать, что эта тема мало волновала Компаньи, поскольку выходила за рамки его интере­
сов, сосредоточенных преимущественно в сфере
истории. Бонвезина, имевшего скорее изобрази­
тельный талант и утешавшегося благими упования­
ми на то, что «молитвы мудрецов» склонят Бога
привнести мир в Милан и положат конец раздо­
рам, она тоже не слишком занимала (Bonvesin della Riva 1898, pp. 171,176). Однако если взять авторов
«зерцал для государей», включая Латини, Джованни да Витербо и неизвестного автора «Ока пасты­
ря», не будет преувеличением сказать, что стрем­
ление поддержать своих правителей и магистратов
практическим советом образует главную тему этих
очень похожих трактатов.
В результате появилась обновленная классиче­
ская типология кардинальных добродетелей вместе
с предписанием, что каждый правитель, по словам
Латини, «должен поручиться за то, что его управ­
ление приемлет все добродетели и сторонится всех
пороков» (Latini 1948, Ρ· 417)- Важно то, что Латини
писал, когда уже существовал латинский перевод
«Никомаховой этики» Аристотеля. Он мог вполне
опираться на этот источник, чтобы по сравнению
со своими предшественниками предложить более
обстоятельный анализ тех качеств, которыми дол­
жен располагать хороший правитель. Он должен
иметь рассудительность, «первую добродетель»,
которая включает в себя предвидение, осторож­
ность и знание (pp. 231, 243)· О н должен иметь уме­
ренность, которая предполагает честность, урав­
новешенность и сдержанность (pp. 248, 253~254)·
Он должен иметь мужество и крепость, позволяю­
щие ему достигать «величия в войне и мире», а так-

»9

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
же постоянство и терпение «перед лицом невзгод»
(pp. 259> 260). И наконец, у него должно быть чув­
ство справедливости, весьма непростого свойства,
состоящее из щедрости, религиозности, сострада­
ния, кротости, милосердия, дружелюбия, почтения
и стремления к согласию (pp. 271, 291-292).
При этом Латини и его предшественники про­
являют большую самобытность, когда берутся об­
суждать, каких пороков следует избегать хорошему
правителю. В первую очередь, никакой правитель
не должен довольствоваться видимостью облада­
ния добродетелями, необходимыми для осущест­
вления власти. Латини вначале говорит об этом
во второй книге в разделе о «сравнении доброде­
телей» и повторяет в третьей книге, в ходе основ­
ной дискуссии об «управлении городами». Прави­
тель, желающий сохранить власть, утверждает Ла­
тини, «должен быть таким, каким хочет казаться»,
ибо он «введет себя в заблуждение», если «попыта­
ется добыть славу ложными методами и невнятны­
ми словами» (р. 303; ср. pp. 394» 4*7) · Дру г °й порок,
которого Латини советует избегать, есть грех скупо­
сти и жадности. Джованни да Витербо уже говорил
об этих слабостях (John of Viterbo 1888-1901, p. 240)
как о «матери всех зол», и Латини соглашается
с тем, что всякий правитель обязан обеспечить сво­
им чиновникам «такое жалование, чтобы его не об­
винили бы скупости» (Latini 1948, р. 413)· Затем Ла­
тини уделяет особое внимание проблеме, которую,
как мы теперь знаем, ославил Макиавелли, и ко­
торую подробно обсуждали автор «Ока пастыря»
и Джованни да Витербо. Речь идет о споре, как пи­
шет Латини, «между теми, кто предпочитает, чтобы
их больше боялись, чем любили, и теми, кто жела­
ет, чтобы их больше любили, чем боялись» (р. 44)·
Его собственный ответ, предлагаемый вослед пред­
шественникам в жанре «зерцала для государей», со­
стоит в том, что любой правитель, которому нравит­
ся доставлять «жестокие страдания и острые муче-

9°

РИТОРИКА

И СВОБОДА

ния», поступает безрассудно и аморально (р. 414)·
Он не только одобрительно относится к цицеронов­
ской максиме, что «величайшим достоянием прави­
теля является милосердие и сострадание, пока оно
связано с правдой», но также предупреждает нас
(снова цитируя Цицерона), что «страх не сохранит
тебе надолго твои владения», тогда как «любовь бо­
лее всего помогает удержать власть» (pp. 302, 4*5)·
Наконец, важнее всего то, что, подобно автору «Ока
пастыря» и Джованни да Витербо, Латини приходит
к заключению, что служить образцом честности, из­
бегая любой ценой искушений мошенничества и об­
мана, — высочайший долг любого правителя. Это
касается даже военного времени, ибо «нельзя дове­
рять тем, кто говорит, будто победа над врагами до­
бывается обманом и силой в одинаковой степени»
(р. 268). И в мирное время поддержание «надлежа­
щей веры в Бога среди своих собратьев» является ве­
личайшей добродетелью и «суммой всех остальных
добродетелей», поскольку без доброй веры и пре­
данности нельзя отстаивать правое дело» (р. 394)·
Этой сосредоточенности на предмете полити­
ческой добродетели суждено было стать одной их
наиболее характерных особенностей позднеренессансной политической мысли. Спустя двести пять­
десят лет Макиавелли посвятил самые известные
главы «Государя» — главы о том, «как государь дол­
жен вести себя по отношению к подданным» 20 —
тому же кругу тем (Machiavelli 1961а, p. до). Подоб­
но Латини и его предшественникам, Макиавелли
вначале спрашивает, должен ли государь на деле
или только с виду обладать «качествами, которые
считаются хорошими» (p. 91)21· Затем он спрашива2θ. Цит. по.: Макиавелли H. Государь./Пер. с итал. Г. Муравье­
вой //Избр. соч. М.: Художественная литература, 1982.
С. 344· —Прим. пер.
21. В оригинале у Макиавелли: qualité, quelle ehe sono tenuto buone.
К сожалению, в наиболее известном и доступном сего-

91

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ет, должны ли государи быть щедрыми или береж­
ливыми, жестокими или милосердными и, наконец,
должны ли они всегда стараться сдерживать обеща­
ние (pp. 92, 95> 99)- И вновь, подобно ранним авто­
рам, он признает, что важнейший вопрос состоит
в том, на что государь может полагаться, желая «со­
хранить государство», и насколько жизнь, испол­
ненная политической добродетели, может на деле
способствовать достижению этой цели. Единствен­
ное различие между его подходом и подходом тех,
кто стал предметом нашего рассмотрения выше,
заключается в том, что Латини и его предшествен­
ники настойчиво утверждают, что требования рас­
судительности и добродетели всегда будут одинако­
выми, Макиавелли же решительно размыкает связь
между добродетельной жизнью и успехом в поли­
тических делах.

дня русском переводе Г. Муравьевой эта фраза осталась
непереведенной. Здесь она воспроизводится в переводе
М.С.Фельдштейна по изданию: Макиавелли Н. Сочине­
ния. М.-Л.: Academia, 1934· С. ъ^Ъ.—Прим. пер.

ГЛАВА 3

Схоластика и свобода

В

ПРЕДЫДУЩЕЙ главе мы старались про­
следить, как в течение XIII в. традиционное
изучение Ars Dictaminis эволюционировало
в политическую идеологию, способную встать на за­
щиту городских республик и их свобод. В этой гла­
ве речь пойдет о том, как вскоре после этого те же
самые идеологические потребности нашли совер­
шенно иной, но не менее весомый способ выраже­
ния посредством внедрения в Италию тем и мето­
дов схоластической политической мысли.

Рецепция схоластики
Роль схоластики в развитии ренессансной полити­
ческой теории вызывает большие споры. Как не­
давно утверждали Ульманн и некоторые другие
исследователи, схоластика «возвестила о гуманиз­
ме». Они даже заявляли о существовании прямой
линии наследования, ведущей от Марсилия Падуанского к политической теории Макиавелли (Uli­
mann 1972, р. 268; ср. также Wilks 1963, р. Ю2). Одна­
ко сегодня уже очевидно, что этот путь обманчиво
прост, поскольку оставляет в стороне решающий
вклад в развитие гуманизма, сделанный ранней
традицией обучения риторике, которую мы только
что рассмотрели. Тем не менее это предположение
помогает существенно скорректировать расхожее
мнение — выраженное, например, у Хезелтайна —
что схоластическая философия права и схоласти-

93

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ческая моральная философия никак не повлияли
на «великое интеллектуальное пробуждение», ко­
торое связывают с гуманистами, поскольку схола­
сты были совершенно «безучастны к духу и цели
Ренессанса» (Hazeltine 1926, р. 739)· В этой главе
будет сделана попытка показать, что запоздалый,
но все же блестящий расцвет схоластики в итальян­
ских университетах существенно повлиял на эволю­
цию ренессансной политической мысли.
Основы схоластики начали закладываться
при повторном открытии основного корпуса фи­
лософских сочинений Аристотеля. Значительное
количество аристотелевских текстов, многие из ко­
торых сохранились в переводах на арабский, ста­
ли проникать в Европу через Кордовский халифат
в начале XII в. (Haskins 1927, pp. 284-290). Благо­
даря усилиям таких ученых, как епископ Раймунд
Толедский, они вскоре начали появляться в латин­
ских переводах, и это быстро привело к трансфор­
мации системы свободных искусств в большинстве
ведущих университетов Северной Европы (Knowles
1962, pp.188,191). Сначала таким способом распро­
странились работы Аристотеля по логике, но к се­
редине XIII в. стали также доступны моральные
и политические трактаты. В 1243 г · появился ча­
стичный перевод «Никомаховой этики» Германа
Алеманна. Ее полный перевод сделал доминиканец
Вильем из Мёрбеке в конце того же десятилетия.
И, наконец, первый латинский перевод «Полити­
ки» все того же Вильема из Мёрбеке был завершен
вскоре после 1250 г. (pp. 191-192).
Моральная и политическая теория Аристотеля
поначалу казалась не просто чуждой, но опасной
для преобладающих в то время августинианских
концепций христианской политической жизни 1 .
ι. Полезное обсуждение различий между августинианскими
и аристотелианскими концепциями политической жиз­
ни см. в Wilks 1963, pp. 84-117·

94

С Х О Л А С Т И К А И СВОБОДА

Августин представлял политическое общество
как установленный свыше порядок, наложенный
на падших людей в качестве средства избавления
от грехов. Но аристотелевская «Политика» трак­
тует полис как исключительно человеческое тво­
рение, созданное для достижения чисто земных
целей. Кроме того, взгляд Августина на полити­
ческое общество был подчинен эсхатологической
перспективе, в которой жизнь скитальца на земле
рассматривалась как не более чем приуготовление
к грядущей жизни. Аристотель, напротив, говорит
в первой книге «Политики» об искусстве «жизни
и благой жизни» в полисе как о самодостаточном
идеале, никогда не допуская каких-либо дополни­
тельных целей, которые лежат за его пределами
и к которым следует воззвать, чтобы придать ему
истинное значение (Aristotle 1932, РР-9 _1 3)·
Поэтому для развития нововременного, нату­
ралистического и секулярного взгляда на полити­
ческую жизнь огромное значение имеет тот факт,
что первоначальным чувствам враждебности —
и порицания, вызванным повторным открытием
моральных и политических сочинений Аристоте­
ля, не было дано окрепнуть. Вместо этого была сде­
лана попытка примирить аристотелевское видение
самодостаточной гражданской жизни с заботами
о потусторонней жизни, характерными для августинианского христианства. Начало тому было по­
ложено в Парижском университете, где этот вопрос
горячо обсуждался новыми учительскими ордена­
ми Церкви. И хотя францисканцы, особенно Бонавентура, продолжали противиться синкрети­
ческим тенденциям, их соперники доминиканцы
занялись разработкой целой философской систе­
мы, возводимой на принципах одновременно гре­
ческой и христианской мысли (Gilson 1955' Ρ·4° 2 )·
Главным первопроходцем в этом направлении был
Альберт Великий (ок. 1200-1280), преподававший
в Парижском университете в 1240-е гг. (р. 277)· Са95

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
мым прославленным сторонником нового подхода
стал его ученик, Фома Аквинский (i225-i274)> п Р е "
подававший в Париже в начале 1250-х гг., а также
между 1269 и 1272 г. (Gilson 1924, ρρ· 2-3)· Ко време­
ни своей смерти (еще через два года) он завершил
две из трех частей своей огромной «Суммы теоло­
гии», всецело христианской философской доктри­
ны, основанной на том, что Ноулез охарактеризо­
вал как «полное приятие» аристотелевской морали
и политики (Knowles 1962, р. 264).
Обсуждая «Политику» Аристотеля в «Сумме тео­
логии» и в своем незавершенном трактате «О прав­
лении государей», Фома Аквинский, естественно,
старался приспособить аристотелевские представ­
ления о законе и гражданском обществе к феодаль­
но-монархическому контексту Северной Европы.
Однако для таких теоретиков, как Марсилий Падуанский, было очевидно, что исследования Аристо­
теля скорее имели отношение к проблемам неболь­
ших городских республик, как в Северной Италии.
И хотя итальянские университеты не сыграли ни­
какой роли в переоткрытии работ Аристотеля, не­
удивительно, что его моральная и политическая
философия вскоре стала оказывать сильное воздей­
ствие на итальянскую политическую мысль (Kristel­
ler 1961, р. 36).
Влияние аристотелевской «Политики» распро­
странялось в Италии по двум основным каналам.
Во-первых, толкователи римского права в Боло­
нье, возможно, под влиянием новых французских
правовых школ, стали включать понятия и методы
аристотелевской политической теории в свои глос­
сы и комментарии. Бартоло да Сассоферрато был
одним из первых ведущих правоведов, начавших
применять схоластический подход. Помимо пере­
осмысления древних правовых кодексов, позволив­
шего, как мы уже успели заметить, оправдать неза­
висимость городских республик, Бартоло написал
ряд политических трактатов, которые по своему со-

96

СХОЛАСТИКА И СВОБОДА

держанию и стилю аргументации в значительной
степени основаны на аристотелевской «Полити­
ке». Эта зависимость особенно заметна в «Трактате
о городском управлении», ее также можно увидеть
в «Трактате о гвельфах и гибеллинах» и известном
«Трактате о тирании». Важно подчеркнуть это об­
стоятельство, поскольку его, по-видимому, недо­
оценивают ведущие исследователи творчества Бартоло. Ульманн, например, говорит, что римское
право представляло «единственное основание»
правовой и политической философии Бартоло (Uli­
mann 1965, р. 214)· А Вульф даже заявляет, что Бар­
толо никогда не считал Аристотеля «хоть сколь­
ко-нибудь авторитетным» (Woolf 1913* ΡΡ· 3^5~3^^)·
Однако такие заявления могут ввести в заблужде­
ние, поскольку в действительности Бартоло неод­
нократно цитирует Аристотеля в своих политиче­
ских сочинениях, главная цель которых, как он сам
указывает, в том, чтобы развить аристотелевскую
теорию политического общества и с ее помощью
найти средство для преодоления слабостей, свой­
ственных итальянским городским республикам.
Во-вторых, аристотелевская моральная и поли­
тическая теория проникала в Италию непосред­
ственно благодаря схоластическому образованию,
которое давал Парижский университет. С середи­
ны XIII в. все больше итальянских студентов при­
бывают в Париж. Некоторые их них, как тот же
Аквинат, остаются там для дальнейшей учебы
и преподавания, но другие возвращаются домой
распространять основы схоластического учения,
в ту пору практически неизвестного в итальян­
ских университетах. Одним из первых политиче­
ских мыслителей, прошедших этот путь, был Ремиджо де Джиролами (ум. 1319)· О н учился в 12бо-е гг.
на факультете искусств, где почти наверняка по­
сещал лекции Аквината. Затем вернулся в родную
Флоренцию и в качестве лектора преподавал мно­
го лет в доминиканской школе при церкви Санта97

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Мария-Новелла, где одним из его учеников впол­
не мог быть Данте (Davis 1957' ΡΡ·74> 8ι). Помимо
множества проповедей и комментариев, он создал
два политических трактата, совершенно томист­
ских и аристотелевских по своему характеру, в ко­
торых он обращается к близким ему флорентийцам
после произошедшего в 1302 г. переворота. Пер­
вый трактат, написанный в 1302 г., носит название
«Общее благо»; другой, завершенный двумя года­
ми позже, называется «Благо мира» (Davis i960,
pp. 668, 670). Другим моралистом-доминиканцем,
прошедшим тот же путь интеллектуального раз­
вития, был Птолемей (или Бартоломео) из Лукки
(ум. 1327)· Он тоже учился вПариже в 12бо-е гг.,
и, как он сам сообщает нам в своей «Церковной
истории», «часто вел дискуссии» с Фомой Аквинским (Ptolemy of Lucca 1723-5*5 с °1- п^Э)· Вернув­
шись в Италию, Птолемей был назначен епископом
Торчелло в 1318 г. Его главное политическое сочи­
нение, написанное, вероятно, между 1300 и 1305 гг.,
представляет собой смелую попытку продолжить
незавершенный трактат Аквината «О правлении
государей». В позднем Средневековье его автором
считался Фома Аквинский, однако в действитель­
ности Птолемей написал большую часть второй
и целиком третью и четвертую книги трактата (Pto­
lemy of Lucca 1949» Ρ· 2 7°)· Наконец, самым значи­
тельным политическим философом, способство­
вавшим распространению аристотелизма в Италии
в это время, был, несомненно, Марсилий Падуанский. Сын нотариуса, проучившись некоторое вре­
мя в местном университете, он перебрался в Па­
риж (дата его переезда неизвестна), остался там
преподавать и в 1312 г. стал ректором университета
(Gewirth 1951* Ρ· 2о). Как мы уже знаем, его главное
политическое сочинение «Защитник мира» было
завершено в 1324 г. Мы уже говорили о второй ча­
сти этой книги, в которой Марсилий стремится за­
щитить свободу городских республик от пополз-

98

СХОЛАСТИКА И СВОБОДА

новений Церкви. Теперь мы должны рассмотреть
более светское и чисто политическое учение, изло­
женное в первой части, где Марсилий 2 описывает
внутреннее состояние городских республик, стара­
ется установить причины их хронической слабости
и разрабатывает теорию народного суверенитета,
по своей систематичности гораздо более аристотелианскую, чем любая другая теория, предложенная
на тот момент.

Защита свободы с помощью схоластики
Все эти схоласты, равно как и авторы риторических
сочинений, которых мы уже успели обсудить, были,
безусловно, преданы идеалу политической неза­
висимости и республиканского самоуправления.
Марсилий начинает «Защитника мира» сетования­
ми на то, что «коренные жители Италии» сегодня
уже «не живут полноценной жизнью», поскольку

2. Первая часть «Защитника мира» часто приписывается Жану
Жандену, одному из парижских учителей Марсилия
(см., напр., Lagarde 1948, ΡΡ·31_33» а также ссылки в Gewirt 1948, pp. 267 и прим.). Есть серьезные причины со­
мневаться в такой атрибуции, поскольку аргументы
из первой части противоречат тем, что известны нам
из политических сочинений Жандена (см. Gewirth 1948,
pp. 268 и далее). Если моя интерпретация «Защитни­
ка мира» обоснованна, то она также дает дополнитель­
ное основание сомневаться в авторстве Жандена. Я счи­
таю, что целью первой части «Защитника мира» является
анализ и оправдание той формы народного суверените­
та, которая воплощена в итальянских городских респуб­
ликах и, в частности, в родной ему Падуе. Если это вер­
но, то представляется весьма маловероятным, чтобы Жан
Жанден — который вряд ли знал эту среду — мог быть ав­
тором первой части. Гораздо более вероятно, что Мар­
силий — наблюдавший, как в течение четырех лет, пока
он писал «Защитника мира», его родной город шагнул
от республики к тирании,— должен быть автором все­
го трактата.

99

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
вынуждены испытывать на себе «грубое ярмо ти­
рании вместо свободы» (Marsiglio of Padua 1956,
p. 4). Бартоло выражает похожий взгляд в «Тракта­
те о городском управлении». Он начинается с заме­
чания, что первый режим, установившийся «в Риме
после изгнания царей», был республикой, «осно­
ву которой составлял народ» (Bartolus of Saxoferrato 1588h, p. 417). Затем он дает понять, что эта же
форма правления более всего подходит итальян­
ским городам его времени. Подобно Аристотелю,
он признает, что «вопрос о наилучшем виде власти»
нельзя решить, не принимая в расчет «размеры» политии, на которую она распростаняется, и допуска­
ет, что «в обширной политии», возможно, понадо­
бится учредить власть королей (pp. 418, 4Х9» 4 2 °)·
Но Бартоло весьма критически относится к тому
предположению Аквината, что монархия всегда
есть лучшая форма правления. По его мнению, нет
никаких сомнений в том, что «в небольших городах
наиболее подходящим типом власти является прав­
ление всего народа» (р. 419)· И о н приводит в при­
мер Перуджу (где провел большую часть своей про­
фессиональной жизни) в качестве места, где «пра­
вят в мире, а город растет и процветает» благодаря
совершенству республиканских институтов3. Точно
такая же убежденность, включая критику Аквина­
та, вновь возникает у Птолемея в продолженном им
после Фомы Аквинского «Правлении государей».
Аквинат начинал этот трактат с различия между
«царским» и «тираническим» типом власти, пред­
варяя свое утверждение о том, что тирания явля­
ется наихудшим видом правления, а наследствен3- Ср. также твердое убеждение Бартоло, выраженное в нача­
ле его «Трактата о тирании», что в той мере, в какой ти­
рания является худшей формой правления, в такой же
власть народа {directe regimen) обычно является лучшей
(р. 322). Полезное рассуждение о том, как итальянские
юристы XIV в. поддерживали идеал деятельного граждан­
ства, см. в Riesenberg 1969, рр· 246-247·
ÎOO

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

ная монархия —наилучшим (Thomas Aquinas ig49>
pp. 225, 233). Птолемей предпочитает различать
«деспотические» и «политические» виды власти,
определяя политический режим как тот, где прав­
ление «осуществляется в соответствии с законом»
и от лица «большей части народа» (Ptolemy of Luc­
ca 1949' Ρ· 2 ^3)· Это заставляет его пересмотреть
предпочтение Аквината, поскольку оно, по его соб­
ственному признанию, подвигало его к тому, что­
бы «включить „царский режим" в категорию дес­
потических режимов», и утверждать, что выборная
форма «политической» системы всегда более жела­
тельна (p. 391)· Он соглашается с тем, что не всегда
возможно установить такой свободный и само­
управляемый режим, поскольку «некоторые обла­
сти мира больше подходят для порабощения, чем
для свободы» (р. 287). Но он утверждает, что в лю­
бой стране, где «люди сильны духом, храбры серд­
цем и крепки рассудком», такая «политическая»
система создает не только лучшую, но и наиболее
естественную форму власти (р. 381). В заключении
он похваляется тем, что «режим этого типа про­
цветает прежде всего в Италии», потому что в этой
стране —заявляет он одобрительно, но слишком оп­
тимистично—люди ценят свободу настолько высо­
ко, что «никто не способен ни обладать бессрочной
властью, ни править тиранически» (р. 381).
Это предпочтение в пользу республиканизма
подкреплялось новым пониманием древнего Рима
и его истории, тем пониманием, которое просма­
тривается уже у первых авторов риторических со­
чинений. Схоласты начинают воспринимать ско­
рее республиканский период, чем императорский,
как эпоху наивысшего расцвета Рима. Вследствие
этого они по-новому относятся к ключевым фигу­
рам поздней республики, в особенности к Катону
и Цицерону. Прежде их считали сугубо стоически­
ми мудрецами и видели в них образцы отрешенно­
сти от потрясений политической жизни. Теперь же
ιοί

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

их восхваляют как великих патриотов, ревнителей
гражданской добродетели, видевших опасность, ко­
торая угрожала свободе республики, и старавших­
ся защитить ее перед лицом наступавшей тирании.
Ханс Барон привел к популярности мнение,
будто до начала кватроченто в итальянской поли­
тической мысли не выражалось никакого теоре­
тического предпочтения в пользу республиканиз­
ма и, как следствие, не было никакого понимания
«гражданской доктрины» Цицерона или его при­
верженности республиканским политическим
ценностям 4 . Однако есть основания полагать,
что важнейшие элементы гуманистического исто­
рического сознания в действительности сложились
веком ранее, с пришествием в Италию схоласти­
ческой политической теории 5 . Марсилий уже вос­
принимает Цицерона не как стоического мудреца,
но скорее как мудрого магистрата, чье поведение
во время заговора Катилины он находит особен­
но похвальным (Marsiglio of Padua 1956» ΡΡ· 5^~57)·
4· См. Baron 1966, p. 121. Все то же мнение см. в Rubinstein 1942)
Rubinstein 1958, Ρ· 2θθ; Holmes 1973» Ρ· 129ί Witt 1971» Ρ· 171·
Первоначально Барон не был так уверен (и, как след­
ствие, был более точен с исторической точки зрения)
в своей ранней статье о «гражданском духе». См. Baron
1938а, р. 84.
5- Как уже отмечал Дэвис (Davis 1967» Ρ· 427) некоторые элемен­
ты такого понимания можно найти и даже в более ран­
нее время, в описанном в «Сокровищах» Латини паде­
нии Римской республики. Латини считает заговор Кати­
лины началом конца римской свободы (Latini 1948) Ρ- 44)·
Он прославляет Катона, нападавшего на Цезаря, за его
предполагаемое участие в заговоре, видя в этом яркий
пример действенности великой риторики (pp. 348-351)·
Он также восхваляет Цицерона не просто как «само­
го красноречивого человека в мире», но и как великого
патриота, который «своей великой мудростью», будучи
консулом, «сумел предотвратить заговор», угрожавший
свободе народа (р. 44)· Дэвис использует эти и другие
примеры в серии своих ценных статей, чтобы оспорить
тезис Барона об оригинальности «гражданского гуманиз­
ма» кватроченто.
102

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

Ремиджо хвалит Катона и Цицерона за их патрио­
тический республиканизм в своем «Общем благе»
и заявляет о своем недоверии к Юлию Цезарю и его
имперским убеждениям (Remigio de' Girolami 19565
p. 68; Davis 1900, p. ббб). Бартоло напоминает нам
в «Трактате о городском управлении», что «город
Рим достиг своего величия» именно во времена рес­
публики, а не империи (Bartolus of Saxoferrato 1588h,
p. 420). И Птолемей Луккский в нескольких гла­
вах своего «Правления государей» выражает свое
восхищение Римской республикой и недовольство
империей, которая сместила ее6. Он с одобрени­
ем говорит о Катоне, потому что тот сопротивлял­
ся установлению принципата и пытался сплотить
своих сограждан для защиты республиканского на­
следия (Ptolemy of Lucca 1949» ΡΡ· 284-285). Он вос­
хищается республиканской системой ежегодных
выборов на главные должности и хвалит консулов
за то, что они «правили» народом «политически»
(Р-353)· О н выделяет Катона и Цицерона за «об­
разцовую любовь к своей родине» и проявляет за­
метную враждебность по отношению к Юлию Це­
зарю, которого обвиняет в «узурпации верховной
власти» и превращении «подлинно „политическо­
го" режима в деспотический и даже тиранический
принципат» (рр-ЗЧ' З^ 2 ).
Несмотря на их явное предпочтение респуб­
ликанской свободы, эти авторы остро осознавали
господствующую тенденцию, грозящую превратить
свободные институты городских республик в добы­
чу тиранической власти. Марсилий начинает свой
трактат с причитаний —практически дословно по­
вторенных Макиавелли — о том, что Италия «по­
всюду измождена раздорами и почти уничтожена,
поэтому всякий, кто захочет захватить ее, может
6. Этот пример, идущий вразрез с тезисом Барона, являет­
ся единственным, который он сам готов был признать.
См. Baron 1966, ρρ·55> 57·

юз

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
легко в нее вторгнуться» (Marsiglio of Padua 1956»
p. 4). И Бартоло в своем «Трактате о городском
управлении» соглашается с тем, что «в Италии се­
годня полно тиранов», которых он обвиняет в том,
что они установили столь низкую форму правле­
ния, которую Аристотель не мог себе даже пред­
ставить (Bartolus of Saxoferrato 1588h, pp. 418, 427).
В итоге сложилась «совершенно чудовищная си­
туация», когда «есть очень много тиранов, могу­
щественных в своих регионах, но никто из них
не могуществен настолько, чтобы господствовать
над другими» (р. 418).
Поэтому этих теоретиков очень беспокоил во­
прос, почему столь обожаемая ими система прав­
ления оказалась настолько уязвимой для деспотов.
Они почти не принимают во внимание идею, кото­
рой принадлежит видное место в рассмотренных
нами риторических сочинениях: рост частного бо­
гатства мог оказать коррумпирующее политическое
воздействие. Напротив, они склонны поддержи­
вать представление, сформировавшееся, как неред­
ко считают, в начале кватроченто, — что частное
богатство, по выражению Бартоло, «обычно способ­
ствует добродетели», поскольку «оно обычно спо­
собствует великодушию, которое является доброде­
телью, как признавал сам Святой Фома» (Bartolus
of Saxoferrato 1588g, p. 117). Однако они, безуслов­
но, согласны с авторами риторических сочине­
ний в том, что самой опасной слабостью городских
республик является их необычайная склонность
к раздорам, непрерывные разногласия и отсут­
ствие внутреннего покоя. Поэтому они используют
свои томистские и аристотелевские инструменты
для того, чтобы выразить эту привычную точку зре­
ния в новом и гораздо более выразительном стиле.
Все они исходят из того, что достижение мира
и согласия, pax et concordia, имеет важнейшее значе­
ние для политической жизни. Один из трактатов
Ремиджо, который, как мы уже знаем, называется
104

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

«Благо мира», начинается с утверждения, что «мир
является главной целью и величайшим благом на­
рода» (Remigio de' Girolami 1956» Ρ· 1%4)- Марсилий
также подчеркивает важность мира в названии сво­
его выдающегося сочинения, начинающегося ис­
кусной апострофой (обращением) к «спокойствию
и миру» как состояниям, которые более всего поощ­
ряли в нас Христос и апостолы (ρρ·3~4)· Бартоло
также поддерживает эту точку зрения в ключевых
положениях своих политических работ. В нача­
ле своего «Трактата о городском управлении»
он утверждает, что «основной целью» управления
всегда должны быть «мир и единство», и в «Трак­
тате о тирании» он вновь говорит о том, что «глав­
ной целью города» и, соответственно, главной обя­
занностью справедливого правителя всегда должно
быть «обеспечение мира и спокойствия граждан»
(Bartolus of Saxoferrato 1588J, pp. 325, 418).
Д'Антрев, анализируя «Защитника мира», удив­
ляется тому, что Марсилий выбрал идею мира в ка­
честве своего отправного пункта (D'Entreves к)39>
р.50). Однако удивление исчезнет, если мы вспо­
мним об аристотелевских корнях мысли Марсилия, а также о его интересе к вопросу о том, поче­
му городские республики утрачивают свою свободу.
Как утверждал Аристотель, а вслед за ним и Фома
Аквинский, сохранение мира создает «средства
для обеспечения блага и безопасности народа» 7 .
Марсилий просто повторяет это суждение в начале
«Защитника мира», говоря о том, что доброе прав­
ление и «полноценная жизнь» должны считаться
«плодами мира и спокойствия» (Marsiglio of Padua
1956» ΡΡ·3> 5)· Э т о утверждение оказывается в цен­
тре его рассуждения, потому что с его помощью
он стремится объяснить, почему свобода италь7- Такой способ изложения характерен для написанной Аквинатом части «Правления государей» (Thomas Aquinas
1949, Ρ· 226).

los

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
янских городских республик повсюду находится
под угрозой и гибнет. Если доброе правление, рас­
суждает он, является плодом мира, то плодом отри­
цания мира должна быть тирания, поскольку тира­
ния—это отрицание доброго правления (ρρ·3~"5)·
Отрицание мира или «противоположность спокой­
ствию» есть состояние «раздора и распри» (р. 4)·
Таким образом, он приходит к выводу, что ответ
на вопрос, почему Regnum Italicum «жестоко страда­
ет от разного рода лишений и трудностей», нужно
искать, исследуя причины его хронических раздо­
ров и расколов, которые не дают ему сегодня насла­
ждаться «сладкими плодами мира» (р. 4-)8·
Вследствие аристотелевского убеждения в суще­
ствовании прямой связи между раздорами и тира­
нией все схоласты обычно видели в гражданских
распрях главную опасность для свободы городских
республик. Они знали два пути возникновения та­
ких распрей. На одном из них Марсилий оста­
навливается особо: речь о расколе власти внутри
правящего Совета города. На практике это стало
происходить все чаще во второй половине XIII в.,
когда капитаны народа стали подрывать исключи­
тельные полномочия подеста. Как показывает Мар­
силий, опасность такого развития событий заключа­
лась в том, что у обычных граждан «не было веских
причин подчиняться одному правителю более, чем
другому или другим». Результатом стало не просто
замешательство, но несправедливость, поскольку
«если человек подчиняется одному из них, игно­
рируя прочих», один может оставить его в покое,
8. Если этот анализ понятия мира у Марсилия верен, то Рубин­
штейн ошибается, заявляя о том, что в начале XIV в. поня­
тия pax et concordia всегда воспринималась как «самый же­
ланный результат справедливого правления» (Rubinstein
1958, р. 187). Но скорее Марсилий хочет сказать, что спра­
ведливое правление есть следствие мира как непременно­
го условия. Для полного анализа роли мира в политиче­
ской теории Марсилия см. Gewirth 195^ ΡΡ· 94_115·

1θ6

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

но «другие осудят за неуважение» (р. 82). Это мо­
жет привести только к «расколу и сопротивлению
граждан, борьбе, разделению и в конечном счете
уничтожению города», поскольку не будет согласия
в том, кому следует подчиняться (р. 83).
Но главная опасность, которую подчеркивают
эти авторы, это распри и разногласия среди самих
граждан. Ремиджо в «Трактате об общем благе» се­
тует на то, что пророчество Святого Павла о веке
распрей было «наглядно исполнено современным
человеком, прежде всего в Италии». Люди там
не только «пренебрегают общим благом», но так­
же «беспрестанно опустошают и разрушают дерев­
ни, города, провинции и даже страну целиком бес­
порядочными войнами» (Remigio de' Girolami 1956,
p. 59)· И, как отмечает Марсилий, там, «где взаим­
ная вражда и оскорбления не находят отмщения
или не сдерживаются мерилом справедливости»,
непременно возникает «вражда и разделение со­
бранных вместе людей, ведущие к окончательно­
му разрушению города» (Marsiglio of Padua 19565
p. 64). Бартоло также посвящает весь свой «Трак­
тат о гвельфах и гибеллинах» анализу проблемы
внутренней вражды, внутренне присущей город­
ским республикам. Он признает, ссылаясь на авто­
ритет Фомы Аквинского, что иногда, с точки зре­
ния закона, допустимо поддерживать раздоры, если
они нацелены на «свержение тирании» и «обрете­
ние справедливого правления» (Bartolus of Saxoferrato 15881, p. 415). Но он утверждает, что там, где
враждующие партии «не выступают за общее бла­
го», но созданы только ради того, «чтобы отстра­
нить от управления другую партию», их «образова­
ние является откровенно незаконным», поскольку
они представляют величайшую опасность для по­
рядка и мира (р. 415)·
Поэтому главный вопрос, интересующий всех
этих авторов — как избежать распрей, расколов
и сохранить мир. Здесь они в целом согласны с от107

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ветом теоретиков риторики, который мы уже рас­
смотрели. Они настойчиво призывают отложить
в сторону все групповые интересы и приравнять
благо всякого отдельного человека к благу целого
города. Цель состоит в том, чтобы, как неоднократ­
но требует Марсилий, во все времена «искать и до­
биваться» «общей выгоды» (Marsiglio of Padua 19565
p. 72; ср. pp. 5-6, 42). И хотя это довольно расхожее
убеждение, схоласты часто выражают его в нова­
торской, драматической манере, внося намеренную
двусмысленность в анализ понятия «общее благо».
Самым ярким примером тому служит проведен­
ная Ремиджо адаптация Аквината, породившая по­
литическую доктрину, которую Канторович оха­
рактеризовал как «томистское протогегельянство»
(Kantorowicz 1957, Р-479)· Как сформулировал это
Фома Аквинский в начале «Правления государей»,
«режим не может считаться правильным и спра­
ведливым до тех пор, пока он не учрежден для об­
щего блага народа» (Thomas Aquinas 1949> Ρ· 2 2 4)·
Ремиджо с помощью едва заметной уловки удает­
ся превратить эту доктрину в суровое требование
гражданской преданности, поскольку он полагает,
что деятельность «во благо города» (pro bono commu­
nis) равнозначна деятельности «во благо членов со­
общества» (pro bono соттипг) (Rubinstein 1958? Ρ· 185).
Далее он использует это строго «корпоративное»,
по определению Дэвиса, убеждение в качестве руко­
водящего положения в своем «Благе мира» (Davis
i960, р. 670). Он задается вопросом, «допустимо ли
ради поддержания мира между городами закры­
вать глаза на обиды, причиняемые отдельным гра­
жданам» (Davis 1959? Ρ· 10 7)· Он рассматривает слу­
чай, когда жители одного города присваивают себе
собственность жителей другого, и спрашивает, ка­
кого рода возмещения следует добиваться в таких
обстоятельствах. И поскольку, как он полагает, бла­
госостояние города гораздо важнее, чем права от­
дельного гражданина, в такой ситуации, возможно,
ю8

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

стоит совершенно не обращать внимания на обиды,
если на кону стоит мир между двумя городами 9 .
Как и у авторов риторических сочинений, даже
будучи провозглашенным, это убеждение оставля­
ет без ответа очень важный вопрос. Как на прак­
тике следует добиваться единого блага для горо­
да и гражданина? Подходя к рассмотрению этой
проблемы, мы обнаруживаем, что схоласты и уже
известные нам авторы риторических сочинений
движутся в совершенно противоположных направ­
лениях. Как мы уже знаем, характерной особенно­
стью риторов было пристальное внимание к по­
нятию «подлинного благородства», с помощью
которого они стремились определить набор ка­
честв, присущих правителям, искренне преданным
общему благу. Схоласты же, напротив, проявля­
ют гораздо меньший интерес к этой теме. И когда
они затрагивают ее, их точка зрения совершенно
расходится с позицией риторов. Это видно у Марсилия в главе, посвященной избранию правите­
лей. Но наиболее ярким примером служит анализ
понятия знати в финальной части комментариев
Бартоло к Кодексу Юстиниана (Bartolus of Saxoferrato 1588α, рр.щГ). В качестве отправного пункта
он берет утверждение Данте, что только доброде­
тель создает истинно благородное сословие (р. пб).
Бартоло признает, что это определение может быть
корректным в отношении того, что он называет
«духовной» или «теологической» знатью. Чело9- Remigio de' Girolami 1959» ΡΡ· 134~135· Те же взгляды см. Pto­
lemy of Lucca 1949, p. 364; Bartolus 1588J, p. 327. Как пока­
зал Рубинштейн, представление о том, что «правитель»
и «общее благо» должны быть тождественны, является
центральным для иконографии известной фрески Лоренцетти, посвященной «доброму правлению», в Сие­
не. См. Rubinstein 1981, р. 181. Те же идеи встречаются
в других трактатах Ремиджо, особенно в «Общем благе».
Для обсуждения этой темы вместе с отрывками из трак­
тата Ремиджо см. Egenter 1934; Minio-Paluello,i956·

109

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
век может быть благороден «в глазах Бога» просто
потому, что он «добродетелен и, таким образом,
спасен» (р. и8). Но он утверждает, что, «при всем
уважении к памяти великого поэта», анализ Дан­
те ошибочен в двух пунктах (р. 117). Прежде всего,
по его мнению, Данте преувеличивает, когда на­
стаивает на том, что благородство никак не связано
с наследуемым богатством. Как мы уже знаем, Бартоло верил, что богатство поощряет добродетель.
Он также считал, что «все, что способствует добро­
детели, обычно способствует благородству». Поэто­
му, подобно консервативному моралисту Да Ноно,
он приходил к заключению, что между обладанием
богатства и получением благородного звания есть,
по меньшей мере, некоторая связь10. Кроме того,
он считает, что Данте упрощенно подходит к по­
нятию благородства, не признавая, что оно явля­
ется в том числе и правовым понятием. Женщина
может стать благородной, вступив в брак, а мужчи­
на—просто потому, что «государь может милостью
своей или по закону пожаловать ему благородное
звание» (р. п8). (Как это произошло с самим Бартоло, когда император Карл IV даровал ему титул
графа в 1355 г · ~~ Sheedy 1942* Ρ· 10 5·) Отсюда, соглас­
но Бартоло, следует, что мы должны быть готовы
признать не только «духовную», но также «гра­
жданскую» знать, «которую мы создали по обра­
зу и подобию духовной знати» (Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 118). Но это, в свою очередь, означает,
что мы не можем просто уравнять благородство
с добродетелью, как того желает Данте. Не следует
закрывать глаза на тот факт, что действительные
титулы гражданской знати иногда могут приобре-

10. См. Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 117. В этом месте он ссыла­
ется на авторитет Аквината и на IV книгу «Никомаховой
этики» Аристотеля. О Джованни да Ноно см. Hyde 1966b,
pp. 101-109, о его взглядах на знать см. Hyde 1966b;
Hyde 1966а, pp. 64-65.
ПО

С Х О Л А С Т И К А И СВОБОДА

тать или наследовать люди, которые не достойны
их по своей природе. Бартоло приходит к выводу,
что мы не можем отказать сыну короля в благород­
стве, «даже если он негодяй и пользуется дурной
славой», поскольку «то, чем одни владеют с рожде­
ния, уже никогда нельзя у них отнять» (р. и8).
Но главное отличие схоластов от авторов ран­
них риторических сочинений касается характера
политической консультации, которую они считали
уместным предложить. Они определенно считают,
а иногда, как Ремиджо, откровенно заявляют о том,
что риторическое искусство не имеет большого зна­
чения в политической жизни, поскольку представ­
ляет собой технику «словесного украшательства»
(Davis 1965, p. 431; МсКеоп 1942, р. 23). Поэтому схо­
ласты не тратят много времени на любимое заня­
тие риторов, советующих правителям и магистра­
там, как лучше говорить, писать и вообще вести
себя более внушительно. Вместо это они обычно по­
свящают основное внимание органам управления.
Они предстают не столько моралистами, сколько
политическими аналитиками, связывают свои на­
дежды не столько с добродетельными личностями,
сколько с эффективными институтами, видя в по­
следних наилучшее средство для сохранения обще­
го блага и верховенства мира.
Как мы уже знаем, главную угрозу миру они ви­
дят в непрекращающихся распрях. Поэтому все
ключевые реформы, которые они предлагают, при­
званы минимизировать риски от внутренних бес­
порядков. Представляется важным подчеркнуть
значение практической заинтересованности тако­
го рода, особенно применительно к «Защитнику
мира». Дело в том, что первая часть этой работы
Марсилия часто обсуждалась — например, Лагардом (Lagarde 1948) и Уилксом (Wilks 1963) ~~ без­
относительно обстоятельств, в которых она была
написана. Но как только мы принимаем во внима­
ние ее непосредственный политический контекст,
111

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
становится очевидно, что Марсилий писал не аб­
страктную работу, посвященную конституционным
идеям. Он продвигал конкретный набор полити­
ческих предложений, которые явно предназнача­
лись в первую очередь для решения проблем, ха­
рактерных для итальянских городов-республик.
Кроме того, обратить внимание на непосредствен­
ный контекст важно еще и потому, что он дает
нам возможность справедливо оценить достиже­
ние Марсилия. Ряд комментаторов, рассматривав­
ших содержание первой части просто как общую
теорию, были вынуждены посетовать на «беспо­
мощность» конституционных идей Марсилия (Lagarde 1948, pp. 199-200). Но как только мы узнаем
контекст, в котором и ради которого он писал,
становится возможным доказать оригинальность
Марсилия в более позитивном смысле. На деле
мы обнаруживаем —у Бартоло, равно как и у Мар­
силия — не просто знакомое определение распри
как главной угрозы свободам городов-республик,
мы обнаруживаем у них новый и смелый ответ
на вопрос о том, как эти свободы можно оберегать.
Нам уже известно, что Марсилий особенно под­
черкивает опасность раскола власти внутри пра­
вящих советов городов. Одна из основных целей
первой части заключается в том, чтобы подсказать
средства, помогающие избежать подобных потря­
сений. Предлагаемое им решение сводится про­
сто к тому, что городскую магистратуру никогда
не следует делить на части. По его мнению, опыт
показывает, что «ради сохранения гражданской
справедливости и благополучия» нельзя допускать,
чтобы какой-либо город или государство имели
множество управляющих или магистратов, кото­
рые «не подчиняются друг другу» (Marsiglio of Pa­
dua 19565 p. 82). Поэтому он настаивает, что даже
если правление состоит из «нескольких мужей»,
то в «численном отношении, с точки зрения ис­
полняемой им обязанности, это должно быть одно
112

СХОЛАСТИКА И СВОБОДА

правление», чтобы сохранять «численное един­
ство» в «каждом действии, суждении, приговоре
или приказе, исходящих от него» (Marsiglio of Pa­
dua 1956, p. 81; ср. Gewirth 1951, pp. 115-125).
Но более всего схоласты, как мы уже успелио
заметить, опасаются распрей, возникающих из-за
того, что враждующие группы граждан образу­
ют соперничающие партии. Чтобы их избежать,
Бартоло и Марсилий предлагают очень радикаль­
ное решение, состоящее в том, что в роли «пра­
вителя» должны выступать все граждане города,
так что никакая междоусобная борьба в принци­
пе не может возникнуть. Некоторые исследовате­
ли считают, что, взывая к единственному и едино­
му для всех «светскому законодателю», Марсилий
явно (как утверждает Уилкс) «подразумевает все­
общего римского императора» (Wilks 1963, р. 195)·
Однако они, видимо, невосприимчивы к сугу­
бо гражданскому контексту политической мысли
Марсилия. Из того, как он формулирует проблему,
видно, что его больше всего заботят итальянские
городские республики. Он не только уравнивает
фигуру законодателя с «народом, всеми граждана­
ми города или наиболее весомой их частью», но го­
ворит о том, что воля законодателя «должна вы­
ражаться словами на общем собрании граждан» 11 ,
который он считал самым авторитетным фору­
мом для обсуждения правовых и политических
дел (Marsiglio of Padua 1956, p. 45). Те же популист­
ские взгляды и озабоченность теми же вопроса­
ми гражданской жизни еще заметнее дают о себе
знать в политических работах Бартоло, особенно
в его «Трактате о городском управлении». Наибо­
лее подходящей формой власти для любого горо11. Подробное обсуждение понятия «наиболее весомой части»
у Марсилия см. Gewirth 1951» ΡΡ· 182-199· Об отношении
между этим понятием и гражданским контекстом раз­
мышлений Марсилия см. Gewirth 1951» ΡΡ· 2 7~ 2 9 и ^7-

»з

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

да, кроме очень большого, как он утверждает, дол­
жен быть «народный режим», при котором «вся
юрисдикция над городом находится в руках наро­
да как целого» (Bartolus of Saxoferrato 1588h, p. 420).
Способ, который Марсилий и Бартоло избира­
ют для защиты этого центрального тезиса, влечет
за собой существенное переосмысление основных
положений схоластической мысли в отношении на­
родного суверенитета. Хотя согласие народа, со­
гласно «Сумме теологии» Фомы Аквинского, имеет
существенное значение для учреждения легитим­
ного политического общества, акт утверждения
правителя подразумевает скорее отчуждение у гра­
ждан их изначальных суверенных полномочий,
нежели их делегирование. Марсилий и Бартоло
заявляют прямо противоположное. Марсилий на­
стаивает на том, что «все граждане» остаются суве­
ренным законодателем на все времена, «независи­
мо от того, издают ли они закон сами или доверяют
его издание определенному человеку или несколь­
ким людям» (Marsiglio of Padua 1956) Ρ· 45)· Порой
это позиция воспринималась как выражение ис­
ключительной по своей радикальности защиты на­
родной власти. Гевирт, например, проводит очень
четкое различие между учением Марсилия и уче­
нием гражданских правоведов, которые, как счи­
талось, старались избегать малейшего намека на то,
что «действенный, продолжительный контроль
над законами и правителем на все время может со­
храняться за народом» (Gewirth 195^ Р-253)· ОД"
нако это различие кажется отчасти преувеличен­
ным. Верно, что обычно гражданские правоведы
отвергали идею неотчуждаемого народного суве­
ренитета, но это неверно по отношению к Бартоло,
который явно одобряет более радикальную точку
зрения Марсилия. Он совершенно недвусмысленно
выражает свою поддержку «тем городам, которые
de facto не признают над собой никакого превосход­
ства в светских делах и, таким образом, сами обла114

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

дают Imperium» (Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 669).
Бартоло утверждает, что граждане по праву созда­
ют своего собственного принцепса, так что любое
«право выносить суждение», имеющееся у их пра­
вителей или магистратов, «лишь делегируется им
(concessum est) суверенным телом народа» (р. 670).
Кроме того, в «Сумме теологии» Аквинат дает
понять, что, поскольку у народа всегда отчужда­
ется его суверенность, когда он учреждает прав­
ление, отсюда следует, что все правители должны
быть подлинными суверенами legibus solutus, то есть
свободными от любых формальных обязательств,
подчиняющих их действию положительных зако­
нов. То же самое утверждение обычно отстаивали
гражданские правоведы, обсуждавщие Lex Regia12,
равно как и ближайшие ученики Аквината, как, на­
пример, Эгидий Римский (ок. 1243" 1 3 1 6)Î написав­
ший в своем трактате «О правлении государей»,
что «с точки зрения позитивных законов, наро­
ду гораздо лучше, если им правит наилучший ко­
роль, чем наилучшие законы» (Egidio Colonna 1967,
p. 533)· Однако вновь Марсилий и Бартоло высту­
пают категорически против этого. Как настаивает
Марсилий, даже если народ соглашается передать
право отправлять суверенитет верховному правите­
лю или магистрату, это должностное лицо никогда
не становится «законодателем в абсолютном смыс­
ле, но только в относительном смысле и на осо­
бое время». Высшая власть должна на все време­
на оставаться в руках самих людей, которые всегда
могут проверять и даже смещать своих правителей,
если они не способны действовать в соответствии
со строго ограниченными полномочиями, вручен­
ными им (Marsiglio of Padua 1956? ρρ· 45> 88). Барто­
ло подтверждает то же самое заключение в своих
12. Царский закон (лат.) — закон, на основании которого цари
и императоры получали от римского народа власть из­
давать законы. —Прим. пер.

»5

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
комментариях к Дигестам, а также более подроб­
но проговаривает ограничения, налагаемые на всех
правителей и высших магистратов. Ни один пра­
витель, заявляет он, не может ни «смягчать ка­
кие-либо приговоры», ни «откладывать исполне­
ние каких-либо решений», ни «изменять законы
и ордонансы», ни «издавать какие-либо статуты,
противоречащие тем, которые были согласованы
со всем народом». Словом, наши высшие магистра­
ты не могут предпринимать ничего до тех пор,
пока они «не получили полномочия от народа или,
по крайней мере, большинства членов правящего
Совета» (Bartolus of Saxoferrato 1588α, p. 670).
Бартоло и Марсилий предполагают, что в дей­
ствительности народ пожелает из соображений
удобства передать свои суверенные полномочия
pars pricipans^ «или правящей части», чтобы та ис­
пользовала их от его лица. Отсюда возникает еще
одно затруднение, которое они берутся разрешить.
Если граждане создают законодателя, в то вре­
мя как pars pricipans фактически правит городом,
как сделать так, чтобы действия pars pricipans дей­
ствительно находились под полным контролем на­
рода как суверенного целого?
Оба мыслителя отвечают на этот вопрос со­
вершенно одинаково. Они предлагают наложить
на всех правителей и магистратов три ограничения,
чтобы они не пренебрегали волей народа и не выро­
ждались в тиранов. Первое резюмирует Марсилий
в виде правила, что «из соображений гражданского
благополучия будет, безусловно, лучше для общего
блага, если всякий монарх будет назначаться по ре­
зультатам новых выборов, а не посредством наслед­
ственного преемства» (Marsiglio of Padua 1956) Ρ· 71)·
Бартоло одобряет это требование в своем «Трактате
о тирании» с оговоркой, что никакие выборы, про­
веденные «в страхе» не должны считаться действи­
тельными, поскольку «юрисдикция всегда должна
передаваться добровольно» (Bartolus of Saxoferra116

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

to 1588J, р. 323). Опасность, которую они оба преду­
сматривают, состоит, по словам Марсилия, в том,
что «невыборные короли правят менее самостоя­
тельными подданными, поскольку те с большей
готовностью забывают, что подлинный статус ко­
ролей тот же, что и у выборных должностных лиц,
назначенных исполнять закон для общей пользы»
(Marsiglio of Padua 19565 Ρ· З 2 )· Отсюда следует, до­
бавляет он, что, «согласно истине и ясным воззре­
ниям Аристотеля», следует всегда отдавать пре­
имущество процессу избрания, чтобы «обеспечить
более надежный образец правления» (р«33)·
Второе налагаемое ими ограничение состоит
в том, чтобы у правителя при исполнении зако­
на была минимально возможная свобода действий.
Проблему, которая здесь имеется в виду и кото­
рая очень хорошо знакома городским республикам,
Бартоло отдельно описывает в конце своего «Трак­
тата о тирании». Недостаточно выбрать кого-то,
кто кажется подходящим правителем, если ему по­
том будет позволено править по своему усмотре­
нию. Это значит оставлять открытой возможность
для его превращения «в тихого и скрытого тира­
на», поскольку после своего избрания он может
«получить столько власти, что будет способен ве­
сти дела города так, как ему понравится» (Bartolus
of Saxoferrato 1588J, p. 326). Марсилий, соглашаясь
с этим, видит выход из проблемы в том, чтобы «ре­
шения всех гражданских вопросов выносились в со­
ответствии с законом», а не «по произволу судьи».
Таким образом, сохранится уверенность, что дела
управления будут защищены от любого «невеже­
ства и нездоровых эмоций» (Marsiglio of Padua
1956, p. 40). Марсилий позднее формулирует общее
правило, в виде характерного обращения к авто­
ритету Аристотеля. «Как он сказал в „Политике",
книга V, глава 6: „Чем меньшим количеством дел
они распоряжаются", то есть без опоры на закон,
тем дольше должно длиться правление, ибо они,
117

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

то есть правители, „становятся менее деспотичны­
ми, более умеренными, и подданные их ненавидят
меньше"» (p. 43)13·
Последнее ограничение, рассматриваемое Марсилием и Бартоло, принимает форму сложной си­
стемы контроля, которому подвергаются все маги­
страты и правящие советы для того, чтобы всегда
отвечать желаниям граждан, которые их избирали.
Марсилий ставит об этом вопрос, отвечая на воз­
можные возражения в адрес его теории народного
суверенитета (рр«54~55)· Превите-Ортон первым
заметил, что в результате возникает общее описа­
ние конституционных процедур, которые действо­
вали в еще существовавших городских республиках
во времена Марсилия (Previté-Orton 1935» Р л 49)·
Очень похожую систему, но с большими подробно­
стями очерчивает Бартоло в своих комментариях
к Кодексу Юстиниана14. Он представляет структу­
ру правления в виде пирамиды, которая покоит­
ся на воле народа. Основу этой системы состав­
ляет parlamentum, или общий совет, избираемый
всеми гражданами. Это собрание избирает потом
меньший совет, созываемый «ректором» или вер­
ховным магистратом. Эта группа, в свою очередь,

13. В русском переводе А. С. Жебелева это место соответствует
9 главе V книги «Политики»: «Чем меньше полномочий
будет иметь царская власть, тем дольше, естественно, она
останется в неприкосновенном виде: в таком случае сами
цари становятся менее деспотичными, приближаются
по образу мысли к своим подданным и в меньшей степе­
ни возбуждают в этих последних зависть» (цит. по: Ари­
стотель. Политика//Сочинения: в 4 т. Т. 4· М.: Мысль,
1984. С. $$$).-Прим. пер.
14- См. Bartolus of Saxoferrato 1588g, pp. 36гг. Ульманн представ­
ляет полный анализ идеальной системы правления Бар­
толо (Ulimann 1962, pp. 7i5~72^)· Он отмечает как «очень
большее согласие» между теориями Бартоло и Марсилия
в этом пункте, так и тот факт, что Бартоло дает более точ­
ное и детальное описание (pp. 726—733)· Я многим обязан
этой важной статье.

п8

СХОЛАСТИКА

И СВОБОДА

назначает такое число чиновников, какое необхо­
димо, чтобы заниматься техническими вопросами
управления (р. 37)· Д е л ь заключается в том, чтобы
разработать систему, которая будет одновремен­
но эффективной и подотчетной. Ее эффективность
гарантируется тем, что действительное управле­
ние делами города находится в руках несколь­
ких опытных администраторов. Ее подотчетность
обеспечивается тем, что высшую власть избирать
и увольнять ректора и правящий совет сохраня­
ет за собой парламент, который, по меткому выра­
жению Бартоло, можно уподобить «уму народа»
(Bartolus of Saxoferrato 1588g, p. 37; Ulimann 1962,
pp.717, 720-721).
Теория народного суверенитета, разработанная
Марсилием и Бартоло, была призвана сыграть глав­
ную роль в оформлении наиболее радикальной вер­
сии конституционализма раннего Нового време­
ни. Они уже могли утверждать, что суверенитет
принадлежит народу, делегируется им и никогда
не отчуждается от него, и что никакой легитимный
правитель не может обладать более высоким стату­
сом, чем статус должностного лица, назначаемого
и увольняемого своими подданными. Оставалось
только применить эти же положения к regnum и civitas (королевству и городской общине) чтобы сло­
жилась отчетливо нововременная теория народно­
го суверенитета в светском государстве. Движение
в этом направлении, разумеется, шло постепен­
но, но мы уже видим, как оно начинается с Оккама, разворачивается в концилиаристских теориях
д'Альи и Жерсона и, наконец, достигает XVI столе­
тия в работах Альмена и Мэйджора, переходя отту­
да в эпоху Реформации и развиваясь дальше.
Помимо долговременного влияния, теории
Марсилия и Бартоло имели также непосредствен­
ное идеологическое значение для итальянских го­
родских республик. Они не только обеспечили
наиболее полную и систематическую защиту рес119

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
публиканской свободы от надвигающихся деспотов;
но также предложили искусный способ полемики
с апологетами тирании. Как нам уже известно, за­
щита деспотов позднего дученто, а также их пре­
емников принимала форму такого утверждения,
что если защита республиканской свободыобычно
влекла за собой политический хаос, то власть одно­
го синьора неизменно приводила к миру. Даже Аквинат поддерживает эту шкалу ценностей в «Прав­
лении государей». Он утверждает, что «все города
и провинции, которыми не управляет один чело­
век, раздирают распри, они страдают от неустой­
чивости, никогда не достигая мира». И добавляет,
что «как только ими начинает управлять един­
ственный правитель, они получают мир, процве­
тают в справедливости и наслаждаются обилием
богатств» (Thomas Aquinas 1949» Ρ· 2 2 7)· Именно
по контрасту с этой ортодоксией нужно осмыс­
лять защиту республиканской свободы, на которую
поднимаются Марсилий и Бартоло. Они призна­
ют, что сохранение мира имеет важнейшее зна­
чение для политической жизни. Но отрицают,
что оно несовместимо с защитой свободы. Они хо­
тят сказать своим современникам, что можно на­
слаждаться благами мира, не утрачивая свободы:
нужно только сделать так, чтобы роль «защитника
мира» выполнял сам народ.

Литература для дальнейшего чтения
ι) Данте: в работе Gilson 1948 дается прекрасный общий обзор
философии Данте. Д'Антрев (D'Entrèves 1952) описывает разви­
тие его политических идей. Для сопоставления см. анализ в: Limentani 1965. Теория монархии Данте обсуждается в: Kantorowicz
1957» в главе 8, о его теории империи см. Davis 1957·
2) Бартоло de Сассоферрато: книга Виноградова (Vinogradoffi929)
включает краткий очерк римско-правовой основы его филосо­
фии. О теории империума Бартоло и ее интеллектуальном кон­
тексте см. Riesenberg 1956, Keen 1965. О его теории народного
120

СХОЛАСТИКА И СВОБОДА

суверенитета см. Ullmann 1962. Самое лучшее описание поли­
тической мысли Бартоло до сих пор то, которое предложено
в Woolf 1913·
3) Марсилий Падуапский. В Lagarde 1948 и Gewirth 1951 содержит­
ся самый полный обзор политических идей Марсилия. Более
сжатый анализ см. D'Entrèves 1939» главы 3 и 4· Интеллектуаль­
ный контекст его философии см. в Wilks 1963, Rubinstein 1965b,
последняя работа представляет собой исключительно ценную
статью.

Часть H
Итальянский Ренессанс

ГЛАВА 4

Флорентийский Ренессанс

С

ОЗДАВАЯ диалог «О гражданской жиз­
ни», Маттео Пальмиери с гордостью под­
черкивал культурное превосходство, до­
стигнутое его родной Флоренцией при его жизни.
«Каждый мыслящий человек должен быть благо­
дарен Богу за позволение родиться в этом новом
веке, исполненном стольких надежд и обещаний,
который уже наслаждается таким великим мно­
жеством превосходно одаренных талантов, какое
не видел мир за последние тысячу лет» (Palmieri
19445 РР-Зб~37)· Пальмиери, конечно, подразумевал
в первую очередь флорентийские достижения в жи­
вописи, скульптуре и архитектуре — в особенности
деятельность Мазаччо, Донателло и Брунеллески.
Но он также имел в виду замечательный расцвет
моральной, социальной и политической филосо­
фии, происходивший во Флоренции в то же самое
время, —интеллектуальное движение, начало кото­
рому было положено канцлером-гуманистом Салютати и которое затем было продолжено такими вы­
дающимися представителями его круга, как Бруни,
Поджо и Верджерио, а позднее подхвачено рядом
молодых авторов, на которых те заметно повлия­
ли, включая Альберти, Манетти, Баллу и самого
Пальмиери.
Разумеется, вопросу о том, почему столь при­
стальное изучение моральных и политических про­
блем начинается во Флоренции в рамках этого по­
коления, уделялось огромное внимание. В работе
125

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

«Кризис раннего Ренессанса» 1 Ханс Барон пред­
ложил на него свой ответ, имевший наибольшее
влияние на исследования последних лет. Он пола­
гает, что развитие политических идей во Флорен­
ции начала кватроченто стало ответом на «борьбу
за гражданскую свободу», которую флорентийцы
были вынуждены вести с рядом воинственных дес­
потов на протяжении первой половины XV в. (Ba­
ron 1966, pp. 28, 453)·
Первая фаза этой борьбы началась в мае 1390 г.,
когда герцог Милана Джангалеаццо Висконти объ­
явил войну Флоренции (Bueno de Mesquita 194^
p. 121). В течение 1380-х гг. Джангалеаццо успел стать
властелином всей Ломбардии. Он добился этого,
вмешавшись в войны Каррарези 2 в 1386 г., в резуль­
тате чего к 1388 г. получил контроль над Вероной,
Виченцей и Падуей (Baron 1966, р. 25). Затем он за­
думал изолировать и окружить Флоренцию. Вна­
чале, двинувшись на нее с запада, в 1399 г · о н взял
Пизу, а вскоре после этого ему сдалась Лукка (Bue­
no de Mesquita 194*5 Ρ· 247)· Затем он стал угрожать
флорентийцам с юга, взяв Сиену в сентябре 1399 Γ·>
а в течение следующего года захватил Ассизи, Кортону и Перруджу (pp. 247~248). Наконец, он на­
пал на них с севера, одержав убедительную победу
над болонцами, их последними оставшимися союз­
никами, в битве при Казалеччио в июне 1402 г.
В этот самый опасный момент Флоренцию спас­
ло чудо. Джангалеаццо умер от лихорадки, го1. См. Baron 1966. Поскольку я не согласен со множеством его вы­
водов, мне важно подчеркнуть огромную важность его пио­
нерских работ о гуманистах раннего кватроченто. Я неве­
роятно обязан не только его рассуждениям о датировке
их сочинений, но также его анализу их учений и его бла­
готворному упорству, с которым он указывал на важное
значение их вклада в ренессансную политическую мысль.
2. Войны Каррарези —вооруженные столкновения между сеньо­
риальным родами Падуи (Каррарези) и Вероны (Скалигеры), окончившиеся победой Каррарези. — Прим. пер.
126

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

товясь нанести удар по городу в сентябре 1402 г.
(р. 298). Однако спустя недолгое время флорен­
тийцы столкнулись еще с одной, гораздо более за­
тяжной опасностью, нависшей над их традицион­
ными свободами. На сей раз она исходила от сына
Джангалеаццо, миланского герцога Филиппо Ма­
рия Висконти. Подобно своему отцу, он овладел
Северной Италией, захватив в 1420 г. Парму и Брешию и присоединив Геную к герцогству Милан­
скому на следующий год (Baron 1966, p. 37 2 )· Это
побудило флорентийцев объявить ему войну и всту­
пить в конфликт, который длился почти без пере­
рыва вплоть до 1454 Γ·> когда Козимо Медичи уда­
лось договориться об условиях мира, включавших
со стороны Милана подтверждение его готовности
признавать и, если это необходимо, защищать неза­
висимый статус Флорентийской республики.
Согласно Барону, эти политические обстоятель­
ства помогают объяснить два самых поразитель­
ных факта, имеющих отношение к разговору о со­
циальных и политических проблемах Флоренции
раннего кватроченто. Описанные выше события
прежде всего должны помочь найти ответ на во­
прос, почему в течение этого периода столь мно­
гие флорентийские авторы были так глубоко по­
гружены в вопросы политической теории. Принято
считать, что «одинокое положение» Флоренции
перед лицом деспотов и, в частности, «флорентийско-миланское противостояние» 1402 г. сыгра­
ли роль катализатора, ускорившего это новое и бо­
лее интенсивное осознание политической ситуации
(pp. 444""44б)· Кроме того, эти же события дол­
жны были объяснить особое направление, в кото­
ром развивалась политическая мысль того времени
и, в частности, ее сосредоточенность на республи­
канских идеалах свободы и гражданского участия.
Барон считает кризис 1402 г. причиной «револю­
ции в политико-историческом мировоззрении
флорентийцев» и утверждает, что «защита фло127

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
рентийской независимости от Джангалеаццо» ока­
зала глубокое влияние на «усиление республикан­
ских настроений флорентийцев» (pp. 445' 44^, 459)·
В итоге значение «политического кризиса в Ита­
лии» начала XV в. состоит в том, что он дал начало
«гуманизму нового типа» — гуманизму, укоренен­
ному в «новой философии политического участия
и деятельной жизни» и призванному прославлять
республиканские свободы Флоренции (р. 459)·
Тезис о возникновении «гражданского гуманиз­
ма», как определил его Барон, получил широкое
признание. Например, по убеждению Мартинеса,
Барон «продемонстрировал», что «рождение граж­
данского гуманизма является во многом» след­
ствием пережитого флорентийцами столкновения
с Джангалеаццо Висконти (Martines 1963, р. 272).
Бекер соглашается с тем, что Барон «убедительно
доказывает» существование связи «между дости­
жениями культуры и общественной жизнью Фло­
ренции» (Becker 1968, р. 109). И сам Барон недав­
но отметил «широкое одобрение», с которым было
встречено его утверждение, что войны против Ми­
лана «окончательно определили появление во Фло­
ренции кватроченто политически осмысленного,
общественно-ориентированного гуманизма» (Ba­
ron 1968, р. 102).
Тем не менее имеются два фактора, важных
для понимания ренессансного гуманизма, ко­
торые побуждают нас оспорить мнение Барона.
Суть первого в том, что Барон, рассматривая кри­
зис 1402 г. в качестве «катализатора новых идей»,
не учел, насколько вызванные им идеи были в дей­
ствительности унаследованы от городов-респуб­
лик средневековой Италии (ср. Baron 1966, р. 446)·
Другая проблема состоит в том, что Барон, выде­
ляя особые качества «гражданского» гуманизма,
не сумел по достоинству оценить связь между фло­
рентийскими авторами раннего кватроченто и бо­
лее широким движением петраркианского гума128

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

низма, сложившимся в XIV в. Основная цель этой
главы заключается в последовательном изучении
этих двух проблем в попытке вписать их в более
широкую картину эволюции политических идей
в рамках флорентийского Ренессанса.

Анализ свободы
Первое большое затруднение, связанное с тезисом
Барона о «гражданском гуманизме», проще всего
выразить, сказав, что он недооценивает, насколько
флорентийские авторы раннего кватроченто шли
по стопам средневековых dictatores3. Как подчерки­
вал, в частности, Кристеллер, эти две группы свя­
заны между собой тем, что получали одинаковую
юридическую подготовку и впоследствии выпол­
няли схожие профессиональные роли, выступая
либо в качестве преподавателей риторики в италь­
янских университетах, либо, что бывало чаще, в ка­
честве секретарей в городской иди церковной ад­
министрации. Так складывалась карьера Колюччо
Салутати (1331-Ц°6)> старейшины флорентийских
гуманистов начала XV в. Он начал изучать Ars Dietaminis в Болонье у Пьетро де Мульо, а затем стал
применять свои профессиональные навыки, служа
канцлером в нескольких тосканских городах: сна­
чала в Тоди в 1367 г., потом в Лукке в 1370 г. и, нако­
нец, во Флоренции с 1375 г · и вплоть до своей смер­
ти (Donovan 1967, р. 1955 Ullman 1963, pp. 9""ю)· Обо
3- Я весьма обязан работам П. О. Кристеллера о развитии гума­
низма. Он первым сделал принципиально важное заме­
чание о том, что «гуманисты, не представляя собой но­
вый класс, были интеллектуальными наследниками и по­
следователями средневековых риторов, т. н. dictatores».
См. Kristeller 1956» Р-5^4> а также pp. 262, 560-561. Значе­
ние работы Кристеллера для критики тезиса Барона было
основательно изучено Джеррольдом Сейджелом (см. Sei­
gel 1966, р. 43; Seigel 1968, pp. 204-205).

129

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
всех трех его ближайших учениках —Бруни, Верджерио и Поджо Браччолини —можно рассказать
одну и ту же историю. Леонардо Бруни (1369-1444)
в 139°' е г г · изучал во Флоренции право, риторику,
а также греческий язык, в 1406 г. стал секретарем
папской курии, вернулся во Флоренцию после 1415 г ·
и служил канцлером республики с 1427 г. и до са­
мой смерти (Martines 1963, ρρ· 165,167). Пьетро Паоло Верджерио (1370-1444) прошел во многом тот же
путь, начав с изучения гражданского права во Фло­
ренции в 139°' е г г · и с т а в затем секретарем папской
канцелярии в 1405 г. (Robey 1973» Ρ· 345 Baron 1966,
p. 130). И Поджо Браччолини (1380-1459) в т е ж е Де"
вяностые годы изучал гражданское право в Боло­
нье и Флоренции, и начиная с 1404 г. долгое время
служил в качестве ритора (dictator) при папской ку­
рии (Martines 1963» ρρ· 123-124). Наконец, карьеры
многих гуманистов младшего поколения, находив­
шихся по непосредственным влиянием круга Са­
люта™, включая Альберти, Манетти и Пальмиери,
строились по тому же образцу. Леон Баттиста Аль­
берти (1404-1472) в 1420-е гг. изучал каноническое
право в Болонье, получил там докторскую степень
в 1428 г. и стал папским секретарем в 1434 г · (Grayson
χ
957' ΡΡ· 38"~43)· Джаноццо Манетти (ΐ39^"1459) п о "
лучил юридическое и гуманистическое образование
во Флоренции, служил более двадцати лет в различ­
ных комитетах и советах республики, а затем присо­
единился к папской курии и закончил свою карьеру
секретарем неаполитанского короля (Martines 1963,
pp. 179-184, ^90-igi). Маттео Пальмиери (1406-1475)
сделал похожую и даже более успешную карьеру
во Флоренции: исполнял обязанности посланника
в восьми разных миссиях, а также более шестидеся­
ти раз занимал различные городские должности,
проведя почти полвека на юридической и админи­
стративной службе (р. 192).
Однако наиболее важное сходство между средне­
вековыми dictatures и флорентийскими гуманистами
13°

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

начала XV в. качается круга тем, к которым они об­
ращались в своих моральных и политических сочи­
нениях. Подобно их предшественникам, гуманисты
в основном интересовались идеалом республикан­
ской свободы, сосредоточив свое внимание на во­
просе о том, каким образом этот идеал оказался
под угрозой и как можно его защитить.
Конечно, не следует слишком преувеличивать
сходство между ранними dictatures и поздними гу­
манистами. Если мы вначале обратим внимание
на аргументы, которыми обычно пользовались ав­
торы раннего кватроченто, обсуждая угрозы свободе,
мы обнаружим, что они, ставя нередко те же самые
вопросы, что и их предшественники, обычно дают
на них прямо противоположные ответы. В отличие
от dictatores, гуманисты уже не придают большого
значения опасности внутренних распрей. Причи­
ну того, что отношение к ним изменилось, возмож­
но, следует видеть в том, что после провозглашения
новой конституции в 1382 г., последовавшей за вос­
станием чомпи четырьмя годами ранее, Флоренция
вступила в относительно стабильный период оли­
гархического господства, который продолжался бо­
лее одного поколения (Вес 1967, Р-34)· Если мы за­
глянем несколько вперед, в i43°" e ΓΓ·» м ы обнаружим,
что страх перед распрями вновь оживает в некото­
рых трактатах, как, например, «О гражданской жиз­
ни» Пальмиери (Palmieri 1944» pp. 110-113). Но если
мы сфокусируемся на раннем поколении гумани­
стов, мы встретим гораздо более благодушное отно­
шение к трудностям внутреннего устройства респуб­
лики и уверенность в том, что их можно преодолеть.
В частности, Бруни поражает чрезмерным оптимиз­
мом в своей «Похвале городу Флоренции», напи­
санной между 1403 и 1404 гг.4 Он не только затуше4- Эта датировка была предложена Бароном, но — как и дати
ровка «Диалога к Петру Павлу Гистрию», другого со
чинения Бруни, — она продолжает обсуждаться учены

131

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

вывает свидетельства продолжающейся групповой
вражды, но даже похваляется тем, что «мы сумели
уравновесить все части нашего города до такой сте­
пени, что в республике установилась всесторонняя
гармония» (Bruni 1968, р. 259; СР· Witt 1976, р. 264).
Вследствие этой возросшей уверенности в боль­
шинстве политических сочинений, созданных Салютати и авторами его круга, один из самых важ­
ных вопросов, обсуждавшихся ранними dictatures,
в конечном счете остался без внимания. Множе­
ственные распри вызывали у них ощущение,
что любое преследование узко индивидуальных
интересов обязательно нанесет ущерб общему бла­
гу. Как мы уже знаем, это заставило их мучить­
ся над вопросом о том, как примирить права от­
дельных граждан с благополучием всего общества.
Однако у авторов, подобных Бруни, мы встречаем
более привычное и благодушное мнение, что эта
ми. Сейджел, желая преуменьшить значение кризиса
1402 г. в формировании «гражданского гуманизма», по­
старался заново обосновать традиционное предположе­
ние, что «Похвала городу Флоренции» была написана
до этого кризиса, приблизительно в 1400-1401 гг. (см. Sei­
gel 1966, особенно pp. 19-23). Барон, который остается
приверженцем той теории, что взгляды Бруни оконча­
тельно оформились в результате кризиса 1402 г., продол­
жает настаивать на том, что «Похвала» не могла быть со­
ставлена раньше зимы 1403 г., а в 1404 г., вероятно, была
уже завершена (см. Baron 1967 и особенно Baron 1955»
pp. 69-113)· Эта проблема, равно как и проблема датиров­
ки «Диалога» Бруни, не представляется мне очень важ­
ной с исторической точки зрения. Барон действительно
смог предложить весомые аргументы, чтобы датировать
эти сочинения периодом после 1402 г. Однако было бы
ошибкой полагать, что сочинения Бруни этих лет содер­
жат ряд новых идей, которые могли возникнуть толь­
ко в результате кризиса 1402 г. Рассуждая о взаимосвя­
зи Бруни и предшествующей итальянской политической
мысли, я кратко постараюсь показать, что многие схожие
идеи можно найти в ряде гуманистических и предгуманистических сочинений, которые, несомненно, были на­
писаны до 1402 г.

132

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

проблема может разрешиться сама собой. Когда
Бруни в своей «Речи» 1428 г. восхваляет купече­
ство, он, по всей видимости, считает, что пока вся­
кий человек занимается своими делами «усердно»
и «предприимчиво», мы можем с уверенностью
ожидать, что конечный результат такого про­
свещенного своекорыстия будет благотворным
для республики в целом (Bruni 1761-64, р. 4)·
Другим давним источником тревоги за со­
хранность политической свободы было опасение,
что умножение частного богатства может оказать
разлагающее воздействие на политическую жизнь.
Мы уже видели этот страх у таких авторов, как Латини и Муссато, в следующем столетии он вновь
проявился у Макиавелли и Гвиччардини. Одна­
ко гуманистов начала XV в. он едва ли беспокоит.
Они, напротив, обычно прославляют деятельность
флорентийских купцов, чьи неутомимые скитания,
как сообщает нам Бруни в своей «Речи» 1428 г., за­
носили их даже до самой Британии, «которая есть
остров, расположенный в океане почти на краю
света» (р. 4)· Более того, как правило, они специ­
ально подчеркивают, что это непрестанное стрем­
ление к прибыли является положительным благом
для республики. В трактате «О жадности и роско­
ши», написанном в 1428-1429 гг., Поджо отстаивает
мнение, что «деньги —жизненный нерв обществен­
ного благополучия, а те, кто жаден до них, являют­
ся его столпами» (Poggio 1964b, pp. 12-14; ср. Garin
1965, pp. 43-44). Te же настроения часто встречают­
ся в трактате «О гражданской жизни» Пальмиери,
а также в диалоге «О семье», созданном Альберти
в начале 143°"Χ г г · 5 Альберти, правда, более сдер­
жан. Он напоминает нам о том, что «нет ничего па­
губнее для нашего стремления к славе и чести, чем
5- О дате создания трактата см. Baron 1966, р. 348. О взглядах
Пальмиери на богатство см. Palmieri 1944» ΡΡ· n8-i2i,
128-131, 146-147

etc

·

1ЗЗ

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

жадность» (р. ι66). Но даже он соглашается с тем,
что богатство особенно благоприятствует «обре­
тению и сохранению счастья», и специально на­
стаивает на том, что «богатства отдельных граждан
очень полезны» для общего блага, ибо они могут
«удовлетворить нужды нашего города», особенно
«когда отечество находится в отчаянном положе­
нии» (Alberti 197I5 ΡΡ· Ч7~Ч%)·
Хотя гуманисты раннего кватроченто почти
не испытывают традиционных опасений за сохран­
ность свободы, они указывают на совершенно иной
источник угрозы, который их предшественники
не вполне осознавали. Они утверждают, что глав­
ная угроза целостности Флорентийской республики
заключается в том, что ее граждане сами уже не го­
товы отстаивать свою свободу от посягательств ти­
рании, но охотно доверяют заботу об своих воль­
ностях наемникам, на которых нельзя полагаться.
Чтобы разобраться с этой новой опасностью, нам
нужно посмотреть, как изменились условия гра­
жданской и военной жизни во Флоренции XIV в.
Сложная коммерческая деятельность все больше
мешала богатым гражданам исполнять их воинскую
обязанность6. В ходе войны с Сиеной в 12бо-е гг. го­
род мог выставить восемьсот полностью укомплек­
тованных конных ополченцев (Bayley 1961, р. 8).
Но спустя примерно восемьдесят лет, когда нача­
лась кампания против Лукки, их число сократи­
лось до сорока. За этот период естественным об­
разом возросло доверие к наемным кавалеристам.
К середине XIV в. их уже было более двух тысяч
на постоянной службе во Флоренции (р. 15). Од­
нако довольно скоро флорентийцы обнаружили,
6. Некоторые современные ученые сомневаются в том, что этот
упадок произошел столь быстро, как обычно считают.
См. Mallet 1974» Ρ· l3î Waley 1969, p. 135. Мэттингли (Mattingly 1961) также настаивает, что нападки гуманистов
на систему наемничества были некорректными.

134

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

что войска, состоящие на жалованье, могут пред­
ставлять столь же большую угрозу независимости
их города, сколь и средство ее отстоять. Предвести­
ем этой угрозы стала осада Пизы в 1362 г. Наемные
флорентийские солдаты неожиданно потребовали
двойное жалованье, а когда им было отказано, три
их капитана немедленно покинули лагерь, захва­
тив с собой более тысячи воинов (р. 12). Еще более
опасный случай дезертирства произошел в начале
войны с Миланом в 1424 г., когда один из главных
кондотьеров, Никколо Пиккинино, со всей своей
армией перешел на миланскую службу, поставив
республику на грань катастрофы (р. 57)·
Гуманисты реагировали на эту новую форму по­
литического шантажа, произнося все более ярост­
ные тирады против приема на службу наемников.
Одна из наиболее ранних и красноречивых речей
такого рода появляется в книге писем «О делах по­
вседневных», которую Петрарка начал составлять
на основе своей корреспонденции в i35°" e ΓΓ· (Wil­
lems 1961, pp. 87-88, 206). Он сетует на то, что «в на­
шем войске множество воров и грабителей», кото­
рые «чаще терзают своих союзников, чем врагов».
Они «охотнее бегут, чем сражаются», их выправ­
ка «более женственная, чем воинская», они «любят
войну на словах, но ненавидят ее на деле», посколь­
ку по-настоящему беспокоятся только о своем жа­
лованье (Petrarch 1968, pp. 151-152). В письме о со­
стоянии дел во Флоренции, написанном в 1383 г.,
Салютати выражает то же недовольство. Он опеча­
лен тем постыдным фактом, что жители более не за­
щищают свой город, преданный в руки тех, «кого
даже нельзя назвать мужчинами, кому безразлична
свобода республики, и кто лишь падок на добычу
и стремится к преступным удовольствиям» 7 . Поко7- Salutati 1891—1911' п> Р· ^5· ^ с е цитаты из переписки Салютати
даются по этому изданию, кроме тех случаев, когда ис­
пользуется издание Ригаччи —Salutati i74 1- 4 2 ·

135

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ление спустя в своем трактате «Мом, или о госуда­
ре» Альберти относится к этой проблеме уже сми­
рившись, с иронией. Мом, олицетворяющий тем­
ную сторону человеческой природы, делает первые
шаги на своем сатанинском поприще, пытаясь под­
купить пожилых военных. Однако его планам не су­
ждено сбыться: военные уже полностью развраще­
ны (ср. Tenenti 1974)·
Решение, предложенное гуманистами в нача­
ле XV в., оживляет идеал вооруженного и неза­
висимого гражданского населения, который вос­
хвалял Аристотель в третьей книге «Политики».
Они утверждают, что Флоренция должна находить­
ся под защитой и управлением людей, готовых про­
явить не только политическое мастерство, но, если
потребуется, пожертвовать жизнью ради сохране­
ния республики и ее свободы. Салютати провоз­
глашает эти ценности уже в 1360-е гг.8, но свое наи­
более совершенное выражение этот идеал находит
у Леонардо Бруни, который постоянно обращает­
ся к нему в своих политических работах. В кон­
це своей «Похвалы городу Флоренции» он настоя­
тельно требует, чтобы каждый гражданин «носил
оружие для защиты свободы» (Bruni 1968, р. 2бо).
Завершая в 1422 г. свой трактат «О военной служ­
бе», он не признает «любовь к деньгам» причи­
ной сражаться и утверждает, что «солдат должен
стремиться не к богатству, а славе» (Bruni 1961,
pp. 387-388)· Он приводит достойные восхище­
ния примеры, которые были поданы выдающи­
мися гражданами, доказавшими свою готовность
рисковать жизнью ради безопасности города. В на­
чале «Жизни Данте» Бруни славит молодого поэта
за то, что тот «доблестно сражался за свою страну»
в великой и знаменитой битве при Кампальдино
(Bruni 1901, р. 83). Он включает в «Похвалу городу
Флоренции» описание победы, одержанной рес8. См., напр.: Salutati 1891-1911* I» 26-27.

136

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

публикой в войне против Вольтерры в середине
XIII в., и хвалит граждан за то, что они «действуя
самостоятельно, без всякой иностранной помощи,
сражались за себя, преумножая славу и достоин­
ство» (Bruni 1968, р. 255)· И его «Речь», написанная
по случаю похорон Нанни Строцци, флорентий­
ского военачальника, погибшего в столкновении
с миланцами, была создана —во многом в подра­
жание Фукидиду — с целью показать, «насколько
велика разница между иностранными солдатами
и теми, кто сражается ради любви к своему горо­
ду» (Bruni 1761-64, Ρ·6). Описывая, как Строцци
и его люди попали в роковую засаду, он подчер­
кивает, что наемники, бывшие среди них, «тут же
сдались, посчитав, что нет ничего важнее их соб­
ственной безопасности». С их трусливым поведе­
нием максимально контрастирует доблестное по­
ведение самого Строцци. «Ставя любовь к своему
отечеству выше собственной безопасности», он не­
медленно бросился в битву и «на время сумел оста­
новить натиск врага», прежде чем пал от смертель­
ной раны (р. 6).
Таким образом, обсуждая опасности, подстере­
гающие политическую свободу, гуманисты ранне­
го кватроченто приходят к заключениям, которые
заметно отличаются от сделанных их предшествен­
никами. Однако, если мы обратимся к анализу са­
мого понятия политической свободы, мы найдем
у них много общего.
Гуманисты начинают с традиционного и устояв­
шегося определения понятия свободы. Обычно
они употребляют этот термин, обозначая им од­
новременно независимость и самоуправление —
свободу от вмешательства извне и свободу актив­
но участвовать в управлении республикой. Ханс
Барон ошибался, когда описывал такое воззрение
как часть «новой идеологии», которая была «по­
рождена» в ходе продолжительных войн с тирани137

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ей в первой половине XV в. (Baron 1966, pp. 28-29,
418-419)· Анализ гуманистов в действительности
продолжает тематику, которая, как мы уже зна­
ем, присутствует в дипломатических переговорах,
городских хрониках и других формах политиче­
ской пропаганды, начиная как минимум с середи­
ны XIII в.9
Из этого традиционного определения «свобо­
ды» гуманисты усваивают необходимость защи­
щать целостность существующих городских рес­
публик от дальнейших посягательств со стороны
синьоров. Салютати составляет прекрасную про­
кламацию, выражающую это убеждение, в офици­
альном письме, которое он написал в ответ на объ­
явление войны, прозвучавшее от Джангалеаццо.
В конце ее Салютати пишет: «Теперь мы возьмем­
ся за оружие, чтобы защитить нашу свободу и сво­
боду тех, кого ты жестоко угнетаешь ярмом сво­
ей тирании, в надежде, что вечная справедливость
всемогущего Бога защитит нашу свободу и заме­
тит страдание Ломбардии, предпочитая свободу
множества народов амбиции одного-единственного смертного» (Salutati 1723-51» с °1- ^17)· В течение
последующих войн с Миланом образ Флоренции
как сторожевого пса политической независимости
постоянно используется Салютати и его последо­
вателями, в частности Леонардо Бруни, который
в «Похвале городу Флоренции» особенно гордит­
ся тем, что «наши граждане с радостью приветству­
ют свободу всех народов, будучи непримиримыми
врагами всех тиранов» (Bruni 1968, р. 245)· Бру9- Зависимость так называемых гражданских гуманистов от этих
ранних сочинений совершенно справедливо подчеркива­
лась Рубинштейном (Rubinstein 1968, р. 449) и» н е т а к Дав"
но, Струвером (Struever 197°» Р п 7 ) · О дискуссии вокруг
«свободы» в обоих обозначенных мною смыслах во Фло­
ренции на протяжении XIV в. и особенно в ходе конститу­
ционного кризиса семидесятых годов —см. Brucker 1962,
р. 73; Becker 1962, pp. 395"396·

138

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

ни подкрепляет это заявление, вспоминая множе­
ство случаев, когда флорентийцы охотно «шли на­
встречу опасностям ради сохранения спокойствия
и свободы других народов» (р. 256). Он восхваля­
ет республику «за спасение народа Лукки и победу
над пизанцами» в предыдущем столетии и настаи­
вает на том, что десять дет назад «вся Италия поко­
рилась бы власти» Джангалеаццо, если бы Флорен­
ция «не вступилась за ее свободу» и не выдержала
его натиск, проявив при этом «величайшую преду­
смотрительность и решимость» и, таким образом,
«не освободила всю Италию от угрозы порабоще­
ния» (р. 256, 258).
Другой традиционный смысл «свободы», кото­
рый воспроизводят гуманисты, состоит в сохране­
нии свободной конституции, позволяющей всем
гражданам на равных участвовать в делах управ­
ления. Бруни иногда говорит в этой связи о «под­
линной свободе», гордо заявляя, что флорентий­
ская конституция на деле ее обеспечивает. Впервые
он заявляет об этом в конце «Похвалы городу Фло­
ренции», утверждая, что суверенность городско­
го Совета гарантирует «полное господство наро­
да и его свободы», так что последняя «находится
здесь в такой безопасности», какой нигде больше
нет (pp. 260, 262). Но в основном он обсуждает эту
тему в своей «Речи» в честь Строцци, в начале ко­
торой он вновь превозносит флорентийцев и со­
вершенство их правления. Первейшее достоинство
флорентийской конституции заключается, по его
мнению, в том, что «она дает равную для всех воз­
можность участвовать в делах республики». Это,
в свою очередь, гарантирует, что «все в максималь­
ной степени направлено здесь на сохранение свобо­
ды и равенства всех жителей». Они вольны крити­
ковать и контролировать свое правление, поскольку
«никому не приходится испытывать благоговейный
страх перед чьей-либо властью или способностью
причинить им вред». И они свободны от страха по139

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
рабощения тиранией, поскольку участие всех гра­
ждан в делах управления гарантирует, что «власть
над городом никогда не окажется в руках одного
или нескольких людей» (Bruni 1761-64, Р-З)·
Кроме того, подобно авторам ранних риториче­
ских сочинений, гуманисты безоговорочно предпо­
читают республику всем другим формам правления.
Ханс Барон снова несколько ошибается в трактовке
этой темы. Он считает, что восторженная привер­
женность «средневековой идее императорской мо­
нархии» составляла одно из «традиционных убе­
ждений» итальянских политических мыслителей
до начала XV в. (Baron 1966, pp. 160, 24 2 )· Таким об­
разом, ему приходится говорить о полном «расколе»
между этим наследием и «новым взглядом», приоб­
ретенным «гражданскими гуманистами» раннего
кватроченто, «чья критика императорской монар­
хии» резко контрастировала «с этими чертами про­
шлого века»10. Однако, как мы уже знаем, отречение
от империи, равно как и вера в то, что республикан­
ская форма правления наилучшим образом подхо­
дит Regnum Italicum, присутствуют уже в политиче­
ских сочинениях Латини 12бо-х гг., в хрониках Муссато, комментариях Бартоло и трактате о правлении
Птолемея Луккского первой половины XIV в. Поэто­
му было бы правильнее в разговоре о так называемых
«гражданских гуманистах» сказать, что они опира­
лись широкие антимонархические настроения, что­
бы вновь убедиться в уникальных особенностях рес­
публиканской мысли начала XV в.
Первым «гражданским гуманистом», высту­
пившим с открытой критикой монархии, был Салютати, уже в 1376 г. посвятивший этой теме пуб­
личное письмо, в дополнение к которому в 1392 г.
го. См. Baron 1966, pp. 49> 5^> а также Witt 1969, р. 45°· В и т т утвер­
ждает, что «концепция республиканизма, основанная
на психологическом значении свободы», не встречается
нигде до политических работ Салютати.
140

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

он написал письмо, прославляющее республикан­
скую свободу (Salutati 1891-19115 П> 3^6-393' Witt 1969,
pp. 452-455)· Бруни горячо поддерживает ту же по­
зицию в своей «Речи» о Строцци, в которой содер­
жится прямой вызов тем, «кто предпочитает мо­
нархическую форму правления». Он утверждает,
что королям нельзя служить добросовестно. К «доб­
рым мужам они относятся с большим подозрени­
ем, чем к плохим, поскольку их всегда пугает чужая
добродетель» (Bruni 1761-64, Р-З)· Альберти повто­
ряет это утверждение в диалогах «О семье», когда
обсуждает вопросы «хорошего управления». Он на­
стаивает на том, что «при дворах государей лицеме­
ров, льстецов и завистников всегда больше, чем доб­
рых мужей», поэтому государи и короли «редко
умеют ценить добродетель» (Alberti 1971? Ρ· 2 45)· Согласно Бруни, мораль, которая отсюда следует, со­
стоит в том, что «народную форму правления» нуж­
но считать «единственно легитимной», поскольку
она «не только делает возможной подлинную сво­
боду и уравнивает всех граждан перед законом»,
но также создает условия для «процветания добро­
детели вне всяких подозрений» (Bruni 1761-64, р. з)·
Однако верно и то, что в похвале республикан­
ской политической жизни у Бруни присутствует
по меньшей мере один оригинальный — и чрезвы­
чайно важный — элемент. Это его предположение
о том, что между свободой и величием республики
есть определенная связь. Особое достоинство рес­
публики, как он утверждает в своей «Речи», состоит
в том, что она позволяет всем в одинаковой мере на­
деяться «на достижение почестей и самостоятель­
ное продвижение по службе» (Bruni 1761-64, Р-З)·
Это равенство важно по той причине, что «люди
тянутся наверх до тех пор, пока надеются, что по­
чести им открыты, и впадают в праздность, когда
эта надежда исчезает» (р. 3~4)· Это, в свою очередь,
означает, что «как только возможность достигать
почестей и добиваться власти становится доступ141

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ной для свободного народа», можно ожидать,
что это обстоятельство, скорее всего, «сделает их
таланты востребованными» (р. 4)· Таким образом,
между поощрением у граждан соревновательно­
го и ответственного {engagé) этоса и утверждением
сильной и дееспособной республики есть самая тес­
ная связь. Это убеждение отчетливо заявляет о себе
в конце «Речи» Бруни, когда он замечает, что «нет
ничего удивительного» в том, что Флоренция «вы­
деляется своими талантами и усердием», посколь­
ку «среди граждан нашего города приветствует­
ся честолюбие и раскрытие своих способностей».
Вскоре после этого в 1438 г. с тем же поучением
и с не меньшим самодовольством выступил Поджо Браччолини — в письме, адресованном Филиппо Мария Висконти. Вначале он уверяет герцога
в том, что «обладание свободой» вместе со способ­
ностью граждан «действовать совместно» приводят
народ Флоренции в невероятное возбуждение и не­
обычайно вдохновляют его «взращивать добродете­
ли». Именно по этой причине, пишет он в заключе­
нии, «среди знаменитых и великолепных городов
Италии нет такого, который мог бы превзойти Фло­
ренцию талантами, ученостью, мудрыми науками,
гражданской зрелостью, добрыми обычаями и доб­
родетелями» (Poggio Bracciolini 1964а, р. 183-184).
Хотя представленный здесь взгляд на то, как со­
относятся между собой свобода и власть, и является
новым, он определенно возникает из двух предпо­
ложений, которые были уже заметны в сочинениях
средневековых dictatores. Первое сводится к убежде­
нию, что здоровая и неиспорченная политическая
жизнь зависит не столько от совершенства механиз­
мов управления, сколько от активной деятельности
и духа общественности11. Как мы уже отмечали, это
убеждение было характерно для ряда книг XIII в.
из разряда «советов для подеста», и оно по-прежп. В оригинале у Скиннера— public spint. — Прим. пер.
142

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

нему лежит в основе таких сочинений, как «Похва­
ла городу Флоренции» Бруни. Когда он говорит
о величии республики, он продолжает связывать
его с тем фактом, что «не может быть стремления
к праздности у тех граждан», кто «считает непра­
вильным вести спокойную жизнь» и «постоянно
старается ради своего города», выступая против
его врагов и «посвящая себя заботам о сохранении
его традиционных вольностей» (Bruni 1968, р. 252).
Другое известное предположение, с которым гу­
манисты продолжают соглашаться, состоит в том,
что достоинство гражданина следует измерять
не длиной его родословной или величиной богат­
ства, но способностью развивать свои таланты, по­
стигать подлинный смысл духа общественности и,
таким образом, использовать свои лучшие качества
во благо сообщества. Подобно своим предшествен­
никам, гуманисты выражают эту мысль той форму­
лой, что добродетель создает единственно подлин­
ную знать. Возможно, в своем наиболее изыскан­
ном виде это убеждение встречается в рассуждении
о понятии благородной знати, автором которого яв­
ляется Бонаккорсо да Монтеманья (ок. 1392-1429))
молодой профессор права во Флоренции, тесно
связанный, по-видимому, с кругом местных гумани­
стов (Mitchell 1938, р. 176; ср. Baron 1966, р. 420). Его
«Спор о благородстве» был завершен в 1428 г. и пе­
реведен на английский двадцать лет спустя Джоном
Типтофтом, графом Вустером, изучавшим в это вре­
мя во Флоренции латынь и греческий (Mitchell 1938,
р. 177)· (Я буду приводить цитаты из него в этом пе­
реводе, поскольку он представляет собой один из са­
мых ранних гуманистических трактатов, вышедших
на английском языке.) «Спор» — или «Деклама­
ция», как его предпочитает называть Типтофт —
имеет вид словесного состязания между двумя моло­
дыми людьми, претендующими на руку Лукреции,
дочери римского нобиля, «исполненного богатства,
почета и дружеских связей» (Buonaccorso da Monte143

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
magna 1938, р. 215). Лукреция говорит отцу, что при­
мет предложение того ухажера, который выкажет
«большее благородство» (р. 217). Поэтому каждый
выступает с речью, прославляя собственное благо­
родство. Первый, Корнелий, выступает с короткой
речью, в которой кичится «высокой славой» своих
знаменитых предков и «обилием своего богатства»
(pp. 217, 221). Другой, Гай, произносит гораздо бо­
лее длинную и внушительную (хотя и несколько за­
нудную) речь, нападая на Корнелия за то, что тот
свел благородство к «крови и богатству» (р. 22б).
Подлинное благородство, по словам Гая, «покоит­
ся ни на славе другого мужа, ни на мимолетных по­
дарках фортуны, но на собственной добродетели че­
ловека» (р. 22б). Он повторяет утверждение Данте,
что обладание великим богатством не имеет боль­
шого значения, поскольку «честная бедность ни­
сколько не умаляет добродетель» (р. 232). Он так­
же соглашается с Данте в том, что сведение благо­
родства к «вещи, передаваемой по наследству» —это
«пустые домыслы», ибо муж с древней родослов­
ной, но не имеющий собственных добродетелей,
«позорен и отвратителен», потому что не сумел по­
следовать примеру своих «досточтимых предков»
(pp. 229-231)· Образ по-настоящему благородного
человека тем самым предполагает личность с пря­
мым характером, обладающую «заметной доблестью
и мужеством», чьи достижения отражают ее соб­
ственные «труд и заслуги (pp. 232, 234)·
Несколько лет спустя Поджо Браччолини взялся
за разработку той же темы в своем диалоге «О бла­
городстве», после чего уравнивание благородства
и добродетели становится общим местом у гумани­
стов, встречается в сочинениях Альберти, Ландино
и Платины, и даже в виде напоминания молодым
дворянам украшает герб кембриджского Тринитиколледжа. Диалог Поджо начинается с замечатель­
ного обзора различного отношения к благородству
в Италии, Германии, Франции, Англии и Испании,
144

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

но далее обсуждение сводится к повторению из­
вестного аргумента стоиков о важности индивиду­
ального самосовершенствования. «Мнение толпы»,
будто благородство «состоит из даров фортуны»,
отвергается на том основании, что оно связывает
благородство с «подлыми вещами» (Poggio Вгасciolini 1964с, Р 7 2 ) · А расхожее убеждение — кото­
рое, как мы уже знаем, отчасти разделяет Бартоло
да Сассоферрато, — что обладание благородством
по существу зависит от рождения в семье, «извест­
ной своими великими деяниями», также отклоня­
ется с замечанием, что «многие великие римляне
происходили от безвестной деревенщины, но позд­
нее стали благородными в силу своих добродетелей
и личных заслуг» (р. 78). Кульминацией диалога
является повторное провозглашение, что «благо­
родство должно быть наградой исключительно
за добродетель» (р. 8о). По-настоящему благород­
ный человек предстает, как у Бонаккорсо, высоко­
активным и амбициозным индивидуалистом, взра­
щивающим «честность и ценные навыки», чтобы
потом посвятить их собственному прославлению
и служению общему делу (р. 83).
Наконец, гуманисты раннего кватроченто опи­
раются на предшествующие представления о по­
литической свободе в своей философии исто­
рии. В первую очередь это касается выражаемого
ими предпочтения свободы Римской республики
в ущерб деспотизму поздней империи. Ханс Ба­
рон вновь несколько заблуждается, неоднократно
утверждая, что «республиканская интерпретация
римской истории» представляет собой «новый эле­
мент в исторической мысли Ренессанса» 12 . Дей12. См. Baron 1966, р. 64, см. также: pp. 6, 47~4^, 54> 75> 4бо.
См. также: Ferguson 1958, Ρ· 25; Baron 1958, Ρ· 26. Ποκοκ
(Pocock 1975» Ρ·56) следует за Бароном, когда говорит
о нападках на Юлия Цезаря у Салютати как о «револю­
ционном» изменении.

45

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ствительно, такая интерпретация едва ли появ­
ляется в сочинениях ранних dictatures — хотя даже
здесь Латини представляет собой важное исключе­
ние. Однако, как мы уже отмечали, всеосновные
элементы республиканского взгляда на античный
Рим и его историю можно найти в трактатах Ремиджо, Птолемея, Бартоло и других схоластов нача­
ла XIV в. Есть некоторая ирония в том, что Салютати, Бруни, а также их последователи, непрерывно
очерняющие всю схоластическую мысль, когда дело
касается истории Рима, одобряют и развивают схо­
ластическую, в сущности, интерпретацию истори­
ческих фактов.
Это становится отчетливо видно в «Похвале
городу Флоренции» Бруни, которая подкрепляет
утверждение Салютати о том, что город был из­
начально основан не Юлием Цезарем, как прежде
считали патриотически настроенные граждане,
а ветеранами Суллы в последние годы Республики
(Baron 1966, р. бз). Коль скоро Флоренция так сла­
вится своими республиканскими вольностями, Бру­
ни считает очевидным, что эта «колония должна
была быть основана в том время, когда сила и свобо­
да Рима были на своей вершине» (Bruni 1968, р. 247)·
Он готов признать, что «эта свобода была подорва­
на незадолго до основания колонии по причине чу­
довищных преступлений» (р. 245)· Но он настаива­
ет на том, что «столь отменная римская колония»
могла быть устроена только тогда, когда «Це­
зарь, Антоний, Тиберий или Нерон еще не успели
украсть у народа его свободу» (р. 235)· Это восхва­
ление Римской республики сочетается с активной
неприязнью к Юлию Цезарю, что вновь соответ­
ствует воззрениям схоластов — предшественников
Бруни. В «Похвале городу Флоренции» правле­
ние Цезаря —это тот ключевой момент, когда за­
канчивается свобода Римской республики и начи­
нается тирания империи. До него были Камилл,
Сципион, Марцелл и Катон, «самые почитаемые
146

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

и достойные мужи» (р. 24-6)· Потом настало время
Цезаря, чьи «многие и тяжкие» злодеяния, вклю­
чая «проскрипцию неповинных граждан», оказа­
лись в тени его великих и многочисленных добро­
детелей (р. 247)· А после Цезаря Рим попал в руки
кучки людей, «чьи пороки не извинялись никаки­
ми добродетелями» —включая сюда отравительно­
го Каллигулу, «мечтавшего о том, чтобы у римско­
го народа была одна шея» (pp. 246).
Единственный пункт, где Бруни и его последо­
ватели, пожалуй, выходят за рамки анализа, пред­
ложенного первыми схоластами, касается их объ­
яснения величия Римской республики и упадка
империи. Бруни видит в истории Рима ярчайшее
подтверждение своей веры в то, что народ обяза­
тельно достигает величия, пока он волен участво­
вать в делах управления, и непременно растлева­
ется, как только его лишают этой свободы. Видя
в этом наилучшее подтверждение своей теории,
впервые он отсылает к подъему и упадку Рима
в своей «Похвале городу Флоренции», где замеча­
ет, что «после того, как Республика была предана
в руки одного человека, уже не найти в ней (как го­
ворил Тацит) известных и талантливых умов»
(р. 247)· По преимущественно разработкой этого
тезиса он занимается в начале своей «Истории фло­
рентийского народа», которая в основном была на­
писана между 1414 и Ц2° г г · (Ullman 1946» Ρ· 2i8; Wil­
cox 1969, pp.3, 67, 98). Ее первая книга содержит
сводный обзор истории Италии от истоков Рим­
ской республики и до войны с Фридрихом II в се­
редине XIII в. В основе его лежит идея, что расши­
рение и крах римской гегемонии главным образом
следует объяснять с точки зрения приобретения
и утраты политической свободы. Триумфальные
успехи Республики должны были стать иллюстра­
цией того положения, что «когда путь к величию
открыт, люди охотнее берутся за дело, когда же
он закрыт для них, они вновь впадают в празд47

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ность» (Bruni 1926, р. 13). И наоборот, порча и упа­
док Рима начинаются «с того момента, когда люди
лишились свободы и попали под власть импера­
торов» (р. ц ) . С наступлением принципата «люди
передали свою свободу в другие руки», а «с утра­
той их свободы стала увядать и их сила» (pp. 14,18).
Как в свое время у Гиббона, так и у его отдаленных
предшественников среди гуманистов упадок и раз­
рушение Римской империи в основном объясняют­
ся избытком абсолютной власти, заявившим о себе
с неотвратимостью, как только начал исчезать «дух
общественности».

Возрождение классических ценностей
До сих пор мы изучали, как тематика предгуманистической и схоластической политической теории
была подхвачена и развита так называемыми «гра­
жданскими гуманистами» в начале XV в. Теперь
нам нужно расширить рамки, чтобы охватить связь
флорентийских авторов раннего кватроченто с бо­
лее широким гуманистическим движением, кото­
рое возникло в XIV веке.
Как мы уже отмечали, в начале XIV в. в Ареццо и Падуе возникло литературное движение, ко­
торое можно по праву называть «гуманистиче­
ским» — движение, берущее начало в обучении
риторике и уделяющее все большее место подража­
нию образцам классической историографии, поэ­
зии и моральной философии (ср: Kristeller 19565
р. 544)· Теперь нам нужно обратить внимание на то,
что со второй половины XIV в. это движение уси­
лилось и приобрело большую уверенность благода­
ря двум событиям, которые, в свою очередь, оказа­
ли сильное влияние на флорентийских гуманистов
раннего кватроченто.
В первую очередь, важным событием стало бы­
строе расширение знаний об античном мире. Гума148

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

нисты стали проводить систематические поиски со­
чинений классических авторов, в частности текстов
Цицерона, которого (по словам Петрарки) счита­
ли «великим гением» античности 13 . Эти поиски
сокровищ в скором времени принесли серию важ­
ных открытий (Kristeller 1956» Ρ· 262). В кафедраль­
ной библиотеке Милана в 1392 г. Салютати нашел
полное собрание цицероновских «Писем друзьям»
(Baron 1966, р. 493)· Были найдены и впервые ста­
ли доступными исторические сочинения Тацита
и Фукидида, а также ряд жизнеописаний Плутарха
(Kristeller 1961, pp. Ц" 1 ?)· В Ч*1 г · в библиотеке Лоди
епископ Ландриани обнаружил рукопись диалога
Цицерона «Об ораторе» (Murphy ig74> Ρ· 3^°)· Поджо Браччолини сделал серию потрясающих откры­
тий в северных монастырях, которые посетил, бу­
дучи участником Констанцского собора ц ц - ^ г г ·
(Murphy 1974^ ΡΡ· З57-358)· В 1416 г. в Санкт-Галлене, впервые после IX в., им была обнаружена пол­
ная версия риторического трактата Квинтиллиана
(Clark 1899* Ρ· !28). А два года спустя, по-видимому,
в Лангре, он натолкнулся на поэмы Стация и Манилия, философский труд Лукреция и несколько
речей Цицерона, прежде считавшихся утраченны­
ми (Clark 1899, pp. 126 и прим., 128).
Однако самое важное событие состояло в том,
что после обретения множества текстов и осозна­
ния того, что они были написаны для очень дале­
кого и совершенно другого общества, гуманисты
постепенно стали усваивать новый подход к ан­
тичному миру. До сих пор изучение классической
древности — которые знало свои спады и подъе­
мы на протяжении Средневековья — не создава­
ло чувства радикального разрыва с культурой Гре­
ции и Рима. Сохранялось чувство принадлежности
ко все той же цивилизации. И в Италии, где про­
должал действовать Кодекс Юстиниана, латинский
13. См. Petrarch 1948, Ρ· 79·

49

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

язык повседневно использовался в области права
и образования, а большинство городов продолжали
располагаться на местах древнеримских поселений,
это чувство было особенно сильным. Как подчерки­
вал Панофский, вследствие этого сохранявшегося
чувства близости, несмотря на возрождение класси­
ческой традиции, происходившее в течение Сред­
невековья, мы не находим ни одной попытки найти
такой подход к культуре античного мира, который
отвечал бы ее собственным основаниям (Panofsky
i960, pp. 110-111). Вместо это мы всегда сталкиваем­
ся с тем, что Панофский называл «принципом раз­
деления»—с одной стороны, использования клас­
сических форм, с другой — утверждения, что их
послания имеют значение для современности.
Панофский приводит множество примеров этой
тенденции в искусстве и архитектуре романского
стиля, где элементы классической декорации ис­
пользовались совершенно эклектично, в то время
как герои греческой и римской литературы обыч­
но выглядели «баронами» и «барышнями» на фоне
средневековых ландшафтов, нередко отправляю­
щими христианские обряды и одетыми неизмен­
но анахронично (Panofsky i960, pp. 85-86,102). По­
добный же облик, как мы уже знаем, принимало
проходившее в Средние века обучение античной
риторике и философии. Когда учителя риторики
в XIII в. перестали заниматься насаждением правил
и вместо этого призвали изучать «самых лучших ав­
торов», они с огромным энтузиазмом ухватились
за риторические сочинения Цицерона. Но они ни­
когда не пытались определить, в чем для самого
Цицерона состояли подлинные цели и задачи обу­
чения риторике. Они просто приспособили его со­
чинения к существующей структуре традиционной
Ars Dictaminis.
Однако к концу треченто мы имеем дело с со­
вершенно иным подходом. По словам Панофского, «на классическое прошлое впервые взглянули
150

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

как на некую целостность, отрезанную от настоя­
щего» (р. из)14· Появилось новое чувство истори­
ческой дистанции, благодаря которому цивили­
зация античного Рима предстала как совершенно
отдельная культура, которая заслуживала —и даже
требовала —чтобы ее реконструировали и оценива­
ли, насколько это возможно, согласно ее собствен­
ным основаниям.
Ярким символом такого изменения стало но­
вое отношение к развалинам императорского
Рима. В Средние века торговали мрамором, выре­
занным из древних построек. Причем некоторые
образцы такого мрамора проделывали далекий
путь до Вестминстерского аббатства и кафедраль­
ного собора в Ахене (Weiss 1969, Ρ·9)· Но к на­
чалу XV в. под влиянием таких писателей, как
Флавио Бьондо, автора трактата «Рим восста­
новленный», подобный вандализм стал выгля­
деть почти святотатством. Впервые начали про­
водить археологические раскопки и принимать
меры для сохранения античного города (Robathan
1970, pp. 203-205, 212-213). Но, несомненно, самым
важным симптомом нового мировоззрения было
развитие не-анахронического классического сти­
ля. Впервые он заявил о себе в скульптуре и архи­
тектуре Флоренции раннего кватроченто: Гиберти
и Донателло начали воспроизводить точные фор­
мы и техники античной скульптуры, а Брунеллески совершил паломничество в Рим, чтобы в точно­
сти измерить масштаб и пропорции классических
зданий, поскольку он собирался — по выраже­
нию его современника и биографа Антонио Манетти — «обновить и вывести на свет» подлинно
римский, а не просто романский стиль (Panofsky
i960, pp. 20, 40). В течение одного поколения по14- Цит. по: Панофский Э. Ренессанс и «ренессансы» в искусстве
Запада/Пер. с англ. А.Г.Габричевского. М.: Искусство,
1998. С. юо.—Прим. пер.
151

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
добная трансформация произошла с искусством
живописи: Мантенья привнес строгий класси­
цизм во фрески, а Поллайоло и Боттичелли вместе
со своими многочисленными учениками и после­
дователями усвоили и развили во Флоренции все
те же установки (pp. 174-176)·
О революции, произведенной гуманистами в изу­
чении античной риторики и философии в течение
XIV в., можно рассказать точно такую же историю.
Ее героем является Петрарка. Он окончательно
преодолел разрыв между классическими основа­
ниями Ars Dictaminis и практическими целями, кото­
рым это искусство призвано было служить. Отвер­
гая все попытки поместить сочинения Цицерона
в предустановленную традицию обучения искусству
риторики, он пытался восстановить — в характер­
ном для Ренессанса историческом духе — то, в чем
сам Цицерон видел особую ценность образования,
основанного на сочетании риторики и философии.
В результате этих поисков, по словам Сейджела,
«Петрарка трансформировал средневековую италь­
янскую риторику, восстановив ее классические ос­
нования и масштаб и, таким образом, дав практи­
кующим риторам возможность переделывать себя
по образу Цицерона» 15 .
Петрарка прежде всего восстановил цицеронов­
ский смысл подлинных целей образования. Как сам
Цицерон формулирует этот идеал в «Тускуланских
беседах», цель образования состоит не только в том,
чтобы создать человека, владеющего определенным
набором технических навыков, и даже не челове­
ка, способного обрести все добродетели и «хоро­
шие качества души». Скорее следует взращивать
«единственную добродетель (virtus), которая затме15. См. Seigel 1968, р. 222 . См. также: pp. 31-32> 6ι, 215, 224. Я мно­
гим обязан тонкому анализу цицеронизма Петрарки, про­
деланному Сейджелом. См. также ценное обсуждение
той же тематики: Whitfield 1943> особенно pp. 47> 104-105,195-

152

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

вает все остальные». Цицерон даже утверждает,
что «слово virtus происходит от слова vir (муж)».
Поэтому он настаивает на том, что это особого рода
virtus, которую мы, в первую очередь, должны стре­
миться обрести не только потому, что «хотим быть
добродетельны», но также потому, что «хотим быть
мужами» (Cicero 1927, ΡΡ·ΐ95> 197)16· Основопола­
гающая цель всякого образования, тем самым, за­
ключается в воспитании vir virtutis — поистине доб­
лестного мужа, личности, о чьем характере можно
сказать просто, как говорит шекспировский Анто­
ний о Бруте: «Это был человек»17.
Петрарка заново открыл то высокое назначение,
которое Цицерон предписывал изучению ритори­
ки и философии в целях формирования vir virtutis,
или мужа, обладающего подлинным мужеством.
Этой теме посвящен, в частности, трактат «Об ора­
торе», самое длинное и самое важное риторическое
произведение Цицерона. Подлинный vir в первую
очередь должен быть мудрым человеком. В воспи­
тании его характера Цицерон на первое место ста­
вит изучение моральной философии. Но он так­
же должен быть способен находить практическое
применение своей мудрости, связывать философию
с жизнью, поступать скорее как гражданин, нежели
как мудрец. Поэтому, согласно Цицерону, в систе­
ме его воспитания риторике должно также уделять­
ся важное место. Ее особая ценность состоит в том,
что «она выражает словами наш ум и волю с такою
силой, что напор ее движет слушателей в любую
сторону» (Cicero 1942, 1, р. 455 СР· также ι, 23-27)18.
ι6. Цит. по: Марк Туллий Цицерон. Избранные сочинения/Пер.
с лат. и коммент. М. Л. Гаспарова. М.: Художественная
литература, 1975· С. 2б2.— Прим. пер.
\η. См. Julius Caesar, V, ν, 75· Об этом античном идеале образова­
ния см. Marrou 1956, особенно pp. 98-99·
18. Цит. с небольшими изменениями по: Марк Туллий Цице­
рон. Три трактата об ораторском искусстве/Под ред.
М. Л. Гаспарова. М.: Наука, 1972· С. 55.—Прим. пер.

153

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Таким образом, объединяя мудрость и красноречие,
риторика незаменима, поскольку она способству­
ет передаче знания об истине и позволяет наибо­
лее благотворным философским учениям оказывать
надлежащее воздействие на ведение обществен­
ных дел.
Для понимания гуманизма Петрарки и его по­
следователей важно иметь в виду, что как только
они восстановили это подлинно античное миро­
воззрение, они превратились в пылких сторонни­
ков все того же цицероновского идеала. В итоге
произошла трансформация не только существую­
щих взглядов на истинное предназначение и со­
держание образования, но также на природу чело­
века, границы его возможностей и на подлинные
цели его жизни. В оставшейся части этой главы бу­
дет сделана попытка проанализировать эту транс­
формацию.

Понятие virtus
Первым и важнейшим шагом гуманистов стало
прояснение предпосылок, лежащих в основании
цицероновского понятия virtus: в первую очередь,
что люди действительно способны достигнуть это­
го высшего совершенства; кроме того, правиль­
но выстроенный процесс образования имеет су­
щественное значение для достижения этой цели;
и наконец, такое образование должно строиться
на одновременном изучении риторики и антич­
ной философии.
Приняв эту классическую систему ценностей,
гуманисты с радостью убедились в том, что их за­
нятия риторикой исключительно ценны. Теперь
для них было несомненно, что к риторике и фило­
софии следует относиться как ключевым культур­
ным дисциплинам (Seigel 1968, р. 6ι). Таким обра­
зом, они смогли произвести на свет учение, которое
154

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

впоследствии оказалось поразительно долговеч­
ным: согласно ему, классическое образование со­
ставляет не только единственно возможную форму
обучения для благородного человека, но также яв­
ляется наилучшей подготовкой к его вступлению
в общественную жизнь.
Петрарка обосновывает это учение в трактате
«О невежестве своем собственном и многих дру­
гих», написанном в 1367 г. в защиту гуманисти­
ческих занятий от насмешек четырех ревнителей
схоластической философии, которые отзывались
о нем самом как о «хорошем, но необразованном
человеке» (Wilkins 1961, p. 2ю). Петрарка настаи­
вает на том, что недостаточно изучать доброде­
тель по Аристотелю. Хотя аристотелевский анализ
может способствовать «проникновенному понима­
нию», однако «его урок не содержит вовсе или со­
держит в малой степени те стимулы, ту горячность
слов, которыми ум зажигается и воспламеняется».
Парализующий эффект такой ограниченности со­
стоит в том, что, не умея побудить своих читате­
лей «любить добродетель и ненавидеть порок» 19 ,
Аристотель также не способен связать свою теорию
с практической жизнью (Petrarch 1948, р. 103). Эту
слабость можно преодолеть только изучением ри­
торики, в особенности риторики Цицерона, от ге­
ния которого, как признается Петрарка, «я с тру­
дом могу оторваться» (р. 85). Только после того,
как мы научились соединять мудрость с красноре­
чием, «запечатлевать и доставлять глубоко в серд­
це самые острые и жгучие уколы речи», мы можем
надеяться на то, что выполним жизненно важную
задачу философии — рассуждать так, чтобы наши

19. Цит. с изменениями по: Петрарка Ф. О невежестве своем
собственном и многих других//Петрарка Ф. Сочине­
ния философские и полемические/Сост., пер., коммент.
Н.И.Девятайкиной и Л.М.Лукьяновой. М.: РОССПЭН,
1998. С. 353·

155

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

слушатели не только научались добродетели,
но вдохновлялись на свершение добродетельных
поступков (р. 104). Эти представления о единстве
теории и практики были подхвачены флорентий­
скими гуманистами начала XV в. В письме от 1374 г ·
Салютати хвалит Петрарку за то, что он подчер­
кивал важность риторики и сам «весьма преуспе­
вал в красноречии» (Salutati 1891-1911* 1> 179)· Бруни посвящает значительную часть своего «Диалога
к Петру Павлу Гистрию» обоснованию необходимо­
сти союза между философией и риторикой, и ука­
зывает на Петрарку и Цицерона как на два великих
образца такого синтеза. Он начинает с восхвале­
ния Цицерона как человека, «перенесшего фило­
софию из Греции в Италию и напитавшего ее зо­
лотыми потоками своего красноречия» (Bruni n.d.,
p. 54)· А заканчивает изящным прославлением Пе­
трарки за то, что он «восстановил studia humanitatis
в то время, когда эти занятия уже угасли, и показал
нам путь к самообразованию» (р. 94)·
В течение одного поколения эта убежденность
в важности красноречия превратилась в предмет
веры, а также стала определяющей чертой гумани­
стов. Вследствие этого похвалы, расточаемые ими
во славу риторики, становились чрезмерно высоко­
парными. Хорошим примером тому служит «Речь
во славу красноречия», произнесенная Бартоломео делла Фонте (1446-1513) в начале его первого
лекционного курса в качестве профессора рито­
рики во Флоренции в ноябре 1481 г. (Trinkaus i960,
pp. 91-94)· Мастерство красноречия, как убеждал
он свою аудиторию, «в наших домашних делах, рав­
но как в общественной деятельности», совершенно
необходимо (Fonte i960, р. дб). Человек, способный
соединять мудрость с красноречием, может «нака­
зывать нечестивцев, заботиться о добрых, украшать
свою родную землю и благодетельствовать всему че­
ловечеству» (pp. 96-97)· Отсюда должно быть оче­
видно, что «изучение красноречия» дает «большие
156

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

преимущества в общественных и частных делах»,
чем любая другая наука (р. 95)· Словом, мы должны
относиться к риторике как «госпоже рода челове­
ческого», ни больше ни меньше (р. 99)·
Другим следствием возрождения цицероновско­
го идеала virtus стало огромное внимание к органи­
зации образования молодого человека — вопросам
о том, к изучению чего его надлежит побуждать
и какому порядку предпочтений он должен сле­
довать. К началу XV в. некоторые гуманисты стали
открывать свои собственные школы, чтобы подо­
бающим образом обучать правильным предметам.
Пионером этого движения был Джованни ди Конверсино, двое учеников которого стали одними
из самых влиятельных гуманистических педаго­
гов: Витторио да Фельтре, учредивший знаменитую
школу в Мантуе в 1423 г., и Гуарино да Верона, пре­
подававший в Ферраре больше тридцати лет вплоть
до своей смерти в ц б о г. (Hay 1961, pp. 154-155)· ДРУ"
гим характерным признаком этого мировоззрения
стал появившийся в то время совершенно новый
вид моральной и политической рефлексии —в жан­
ре книг-советов, уже не столько адресованных по­
деста или государям, сколько представляющих ру­
ководство по наилучшему образованию для тех, кто
мог бы впоследствии занять эти важные позиции.
Самым первым трактатом такого рода было крат­
кое, но чрезвычайно влиятельное учебное пособие
«О благородных нравах и свободных науках», со­
зданное Пьетро Паоло Верджерио в 1402 г. (Baron
1966, р. 494)· По мысли Верджерио, если мы с юно­
сти получаем правильное наставление, занимаясь
«серьезными и свободными науками», мы с боль­
шей уверенностью «обретем и будем практиковать
virtus и мудрость» в нашей последующей карьере
(Vergerio 1963» РР-9б> Ю2). Поэтому он с необыч­
ной серьезностью относится к вопросу о том, ка­
кого учебного плана следует придерживаться, что­
бы воспитать настоящего vir virtutis. Он полагает,
157

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
что познанию истории необходимо уделять «пер­
вое место»; моральная философия должна идти
вслед за ней; «третьей ветвью» должна быть ри­
торика, изучая которую, мы постигаем искусство
красноречия (pp. 106-107). В течение одного поко­
ления это мировоззрение воплотилось во множе­
стве гуманистических руководств по правильно­
му воспитанию государей и знатных людей. Те же
самые положения мы находим в книге Маффео
Веджо «О воспитании детей», у того же Гуарино
в книге «О порядке преподавания и изучения»,
но прежде всего — в педагогических сочинениях
Эннея Сильвия Пикколомини, включая его важное
письмо от 1445 г · королю Венгрии о воспитании го­
сударей, равно как и вышедший пятью годами поз­
же трактат «О воспитании детей» (Garin 1965» Ρ· 7^;
Woodward 1963, p. 180).
Кроме того, благодаря ожившему идеалу vir virtutis гуманисты нашли новый и оригинальный ответ
на извечный вопрос, что дает человеку право счи­
тать себя по-настоящему образованным. Этот ответ
заставил их отказаться от дихотомии, характери­
зующей педагогическую теорию и практику Высо­
кого Средневековья. До сих пор было общеприня­
то, что существуют две разные системы воспитания,
которые нужно сохранять: одна —для благородной
знати, другая —для «клириков». Это убеждение
сохранялось почти повсеместно в Северной Евро­
пе в течение XIV в. Оно еще присутствует, напри­
мер, в «Кентерберийских рассказах», даже при том
что Чосер писал поколением позже Петрарки. Сре­
ди паломников, изображенных в прологе, есть окс­
фордский студент и юный сквайр. Первый прово­
дит все свое время за изучением аристотелевской
философии, в то время как второй полностью увле­
чен рыцарскими идеалами и воинским искусством.
Но, возвращаясь к педагогическим сочинениям гу­
манистов раннего кватроченто, мы обнаруживаем,
что вышеуказанное различие у них намеренно стерι58

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

то. Книга советов Верджерио «О благородных нра­
вах и свободных науках» является одним из ранних
трактатов, отражающих эту тенденцию. Она начи­
нается с посвящения Убертино да Каррара, в кото­
ром молодой синьор удостаивается высочайшей по­
хвалы за то, что «прежде всем приходилось делать
выбор между науками и военным делом», а «ты,
к своей великой чести, решил стать знатоком в обе­
их областях» (Vergerio 1963, ρρ· 103-104). Отныне об­
разцом для подражания становится «ренессансный
человек», который стремится ни больше ни мень­
ше как к всестороннему совершенству. Ему больше
не позволяется думать о себе только как о специа­
листе в искусстве управления, науках или войне.
Он может считать свое образование завершенным,
когда о нем можно сказать то, что Офелия говорит
о Гамлете — тот, по ее словам, мог сочетать в себе
«вельможу, бойца, ученого —взор, меч, язык» 20 .
Однако самым важным следствием принятого
гуманистами идеала Uomo universale (всестороннего
человека) стал отказ от августинианского взгляда
на человеческую природу. В «Граде Божием» Авгу­
стин писал, что стремление к virtus, или к общему
человеческому совершенству, было основано на са­
монадеянном и ошибочном представлении о том,
чего может достигнуть человек, полагаясь толь­
ко на самого себя. Согласно Августину, даже если
смертный правитель преуспеет в виртуозном управ­
лении, то такой триумф нельзя приписать его соб­
ственным силам, но «лишь благодати Бога». Более
того, он был достаточно острожен, чтобы добавить,
что даже когда Бог «дарует добродетель» такому
правителю за его молитвы, тому, несомненно, будет
«недоставать совершенства в праведности» по при­
чине его в корне испорченной природы (Augustine
1957-72, И, Ρ- 245)·
20. Hamlet, III, 1, 159 (цит. в переводе М.Л.Лозинского.— Прим.
пер.).

159

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
В силу этого необычайно весомого аргумента
на протяжении Средних веков во всех официаль­
ных дискуссиях о природе и способностях человека
возможность достижения virtus никогда не прини­
малась в расчет, равно как отсутствовала репрезен­
тация этого понятия (как нас убеждает Панофский) в средневековом искусстве (Panofsky i960,
р. 177)· При этом, конечно, признавалось, что че­
ловек, предрасположенный к праведности, может
приобрести ряд индивидуальных добродетелей
и, соответственно, избежать наиболее тяжких по­
роков. Однако всегда предполагалось, согласно уче­
нию апостола Павла, изложенному в его Посланиях
к Коринфянам, что только Бог обладает virtus generalis (общей добродетелью) и только Христос является
его воплощением 21 . Любые намеки на то, что люди
могут подражать такому исключительному совер­
шенству, автоматически исключаются, как утвер­
ждает это Иннокентий III в своем известном тракта­
те «О ничтожестве человека», указывая на «грехов­
ные условия человеческого существования» (р. 31).
Петрарка и его последователи намеренно пере­
вернули эту систему ценностей. Однако мы дол­
жны быть осторожны, чтобы не смешивать это воз­
вращение к классическому взгляду на человеческую
природу с обращением в язычество. Эта путани­
ца содержится в прославленном «восстановлении
античности», которое было описано Буркхардтом
в книге «Культура Италии в эпоху Возрождения».
Не может быть никаких сомнений в том, что Пет­
рарка был ревностным христианским автором, ко­
торый завещал гуманистам начала кватроченто

21. См. ι Кор. ι:24· Обсуждение импликаций этой отсылки
см. Mommsen 1959^> Mommsen i959c· Своим отношением
к августинианской атаке на virtus и восстановлению это­
го понятия у гуманистов я весьма обязан анализу Моммзена и развитию этой темы в первой главе работы Маисо
1967. См. также: Menut U)43> ΡΡ·3°8 _ 3 21 ·
ΐ6θ

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

подлинно христианский взгляд на то, как следу­
ет подходить к анализу понятия virtus. Это совер­
шенно ясно из его трактата «О невежестве сво­
ем собственном и многих других». Он полагает,
что достижение virtus по сути означает приобрете­
ние всех индивидуальных добродетелей, которые,
как он подчеркивает, должны включать не только
кардинальные добродетели, прославленные мора­
листами античности, но также основополагающие
добродетели христианской веры. Он настаивает
на том, что «вера и бессмертие» есть «две вещи,
без которых не может быть никакого счастья», и ре­
зюмирует это воззрение, отождествляя мудрость
с благочестием (Petrarch 1948, pp. 65> 75)· Те ж е са~
мые положения присутствуют у всех гуманистов
раннего кватроченто. Возможно, второй диалог
из сочинения Альберти «О семье» является наибо­
лее ярким примером развития подобного взгляда
на virtus среди гуманистов. Он начинает свое рас­
суждение с предостережения, с которым выступа­
ет отец одного из молодых людей, участвующих
в дискуссии, о том, что «время, не потраченное
вами на достижение virtu [доблести, добродетели],
безвозвратно потеряно» (Alberti 197^ Ρ· 137)· Анализ
того, что означает достижение virtù, продолжает­
ся посредством перечисления всех индивидуаль­
ных добродетелей, которые необходимо взращи­
вать, чтобы достойно жить в обществе. Во-первых,
нам нужны добродетели, которые «держат лю­
дей вместе в человеческом обществе», величайши­
ми из них являются «справедливость, честность,
щедрость и любовь». Затем нам понадобится еще
один ряд добродетелей, чтобы поддерживать нас
в жизненных невзгодах, который включает твер­
дость, стабильность, постоянство, силу и презре­
ние к преходящим вещам (р. 141). До сих пор этот
анализ был по сути аристотелевским, поскольку
очевидно, что он основывается на убеждении в су­
ществовании четырех кардинальных добродете1б1

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
лей: справедливости, мудрости, умеренности и му­
жества. Однако он завершается добавлением двух
других требований, которые отражают христиан­
скую систему ценностей. Во-первых, мы никогда
не должны поздравлять себя с обретением этих «ве­
ликих и совершенных добродетелей», поскольку
необходимо признать, что способность к таково­
му обретению «закладывается в наши души» Бо­
гом (р. ц о ) . Поэтому, во-вторых, ни о ком нельзя
сказать, что он ведет добродетельную жизнь, пока
его «выдающиеся подвиги» совершаются не толь­
ко с «мужественной твердостью», но также с «лю­
бовью к праведности» и постоянным желанием вве­
рять себя своему Творцу (р. 142).
Однако было бы неверно заключить отсюда,
что Петрарка и его ученики были всего лишь хри­
стианскими моралистами. И хотя они встраивали
свои воззрения на virvirtutis в христианские рамки,
нет никаких сомнений в том, что возрожденный
ими классический идеал потребовал от них прямо­
го отказа от господствовавших в то время августинианских представлений о падшей природе чело­
века. Решительность, с которой совершается этот
отказ, уже заметна в 1337 г-> когда Петрарка при­
ступает к написанию первой версии своего трак­
тата «О знаменитых мужах» (Wilkins 1959' Ρ· 2 ^3)·
Он оставляет без внимания привычный средневе­
ковый пантеон праведников и святых. Его герои
взяты исключительно из античного мира по той
причине, что им удалось достичь подлинной vir­
tus. Жизнь Камилла поощряла в нем «суровую vir­
tus; жизнь Марцелла стала выражением virtus, по­
средством которой он добился славы»; долгая
жизнь Сципиона становится любимой темой гу­
манистов в их рассуждениях о том, что варварская
сила и «ярость», как, например, у Ганнибала, ни­
когда не сравнятся с той virtus, что проявил Сци­
пион на завершающей и победоносной стадии вой­
ны против него (Petrarch 1964? РР-31» *33> 15%)- Все
1б2

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

эти жизнеописания подтверждают верность поло­
жения о том, что подлинной virtus можно достичь
на деле, и всякий уважающий себя муж должен обя­
зательно стремиться к ней.
Этот антиавгустинианский взгляд на приро­
ду человека и его способности воспроизводится
с большей отчетливостью гуманистами раннего ква­
троченто. Они настойчиво утверждают, что люди
действительно способны достичь высочайшего со­
вершенства. Подчеркивая это убеждение, они изо­
бретают один из наиболее характерных жанров
ренессансной моральной философии —жанр, пре­
возносящий «совершенство и достоинство челове­
ка». Самым известным его примером, несомненно,
является речь, написанная Пико делла Мирандола в 1484 г. Однако за тридцать лет до нее Джаноццо Манетти написал трактат с очень похожим
содержанием в форме потезисного опровержения
глубоко пессимистического сочинения Иннокен­
тия III «О ничтожестве человека» (Trinkaus 197°*
р. 177)· Необычайно самоуверенный ответ Манет­
ти завершается на ноте, которая будет потом по­
вторяться на протяжении всего итальянского Ре­
нессанса: на пронзительной по своему звучанию
уверенности в «неизмеримом достоинстве и совер­
шенстве» человека и «необыкновенных даровани­
ях и редких привилегиях» его природы (Manetti
1966, pp. 102,103).
Другое требование, которое подчеркивают фло­
рентийские авторы, состоит в том, что посколь­
ку люди способны достигать такого совершенства,
стремление к virtus должно стать главной целью их
жизни. Салютати объявляет об этом уже в 1369 г.,
заверяя своего корреспондента в том, что «другие
могут прославлять богатство, высокое положение
и власть», но «я предпочитаю восхищаться самой
virtus» (Salutati 1891—1911? *> 79)· Манетти подхваты­
вает эту тему в трактате «О достоинстве человека»,
подразумевая цицероновскую идею связи между ис1бз

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
тинным мужем (vir) и стремлением к добродетели
(virtus), и завершает свое рассуждение предписани­
ем: «Пусть вашей главной целью будет virtus» (Маnetti 1966, 102). И Альберти в завершении первого
диалога «О семье» резюмирует свои воззрения, ле­
жащие в основании подобного требования, провоз­
глашая, что virtus есть не что иное, как совершенная
и прекрасно развитая природа» (Alberti 197b Ρ· 8о).
Наконец, гуманисты превращают это видение
способностей человека в настойчивый патриотиче­
ский призыв. Видя в Римской республике величай­
шее хранилище virtus в мировой истории, они сету­
ют на то, что современное Regnum Italicum так тяжко
пало с тех первозданных высот, и призывают сооте­
чественников возродить древнюю славу своей роди­
ны. Это требование — нередко выраженное в виде
надежды, — будучи главным в рассуждении о virtus
у Петрарки, находит прекрасное воплощение в его
канцоне «Моя Италия», включая следующие стро­
ки (которые я цитирую в изящном переводе Эдвар­
да Дакра, жившего в XVII веке)22:
Virtue 'gainst fury shall advance the fight
And it ι the combat soon shall put to flight;
For the old Roman valour is not dead,
Nor in the Italians' breasts extinguished23.
Салютати подхватывает этот боевой клич в пись­
ме от 1377 Γ·> адресованном народу Рима, в котором
22. Этими строками Дакр завершает своей перевод «Государя»
Макиавелли, сделанный им в 1640 г. Я использую версию
Дакра из перевода «Государя», выполненного Джорджем
Буллом: The Prince, p. 138. Оригинал Петрарки см. Pet­
rarch 1908, р. 279·
23. Этой цитатой заканчивается текст «Государя» Макиавел­
ли. В переводе Г.Муравьевой она выглядит так: «Доб­
лесть ополчится на неистовство,/И краток будет бой,/
Ибо не умерла еще доблесть / В итальянском сердце». —
Прим. пер.

164

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

он просит его «вспомнить древнюю virtus» и проти­
востоять тираническим устремлениям папства, на­
правленным на «опустошение Италии» 24 . В своей
«Похвале городу Флоренции» Бруни соглашается
с тем, что древний Рим дал «больше примеров vir­
tus, чем другие республики во все времена», и все
еще выражает радужную надежду на то, что отча­
сти этот дух заново родился во Флоренции, кото­
рую он славит «не только за ее великолепие и бла­
городство», но «также за ее virtus и ее свершения»
(Bruni 1968, pp. 244, 251).

Возможности vir virtutis
Утверждение о том, что люди способны достигать
высшего совершенства, предполагает, что они дол­
жны уметь преодолевать любые препятствия
на пути к этой цели. Гуманисты охотно признают,
что их видение природы человека влечет за собой
откровенно оптимистический подход при анализе
его свободы и его возможностей, поэтому они пред­
лагают вдохновенное описание vir virtutis, понятого
в качестве творческой социальной силы, способной
формировать судьбу человека и заставлять социаль­
ный мир отвечать его собственным желаниям.
Они возвращаются к характерному для антич­
ных времен убеждению, что удел человека лучше
всего представлять себе в виде борьбы между его
собственной волей и своеволием фортуны. Рим­
ляне поклонялись богине Фортуне, дочери самого
Юпитера (Patch 1922, р. 133)· Они всегда признава­
ли за ней большую власть над делами людей и изо­
бражали ее вместе с колесом, на котором, по одной
ее прихоти, вращаются судьбы людей. Но при этом
они твердо верили в то, что ее капризам положен
предел, поскольку поистине добродетельный че24- См. это письмо: Salutati 1741-42, II, ρρ· Η1» 43·

1б5

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ловек всегда может с ней договориться или даже
подчинить ее себе. Ренессансные моралисты, та­
ким образом, оживляют классическую оппозицию
virtus и/огШпа, которая сопровождается верой в то,
что фортуна благоволит храбрым. Буркхардт, рас­
суждая о характере Альберти в «Культуре Воз­
рождения», дает прекрасный образец того отно­
шения к жизни, которое они усвоили (Burckhardt
i960, р. 87). Носящий пятно незаконнорожденно­
сти, испытавший нищету, позор изгнания, слабый
здоровьем, Альберти воспринимал все эти удары
судьбы только как серию вызовов, настроивших его
волю на их последовательное преодоление. В ито­
ге, благодаря своей могучей virtus, он смог отра­
зить удары фортуны и выхватить из ее завистливых
лап высочайшую награду в виде нетленной памяти
и неувядаемой славы.
Восстановленная гуманистами классическая
драматургия условий человеческого существования
представляла собой почти пелагианское отступле­
ние от основных положений августинианского хри­
стианства. Решительная атака, с которой Августин
обрушивается на римский политеизм в четвертой
книге «О граде Божием», в действительности (по­
сле обсуждения Юпитера и богов меньшего ранга)
имела своей целью богинь-двойняшек Добродетель
и Фортуну (Augustine 1957~"72> Н> ΡΡ· Ф)> 71)· Он °бнаружил две серьезные ошибки, объясняющие, как эти
силы превратились в объекты поклонения. Во-пер­
вых, обожествление фортуны предполагало отри­
цание благодетельной силы божественного про­
видения. Августин постоянно настаивает на том,
что «человеческие царства» учреждаются «боже­
ственным провидением». Это не может происхо­
дить необдуманно или наугад, поскольку все зави­
сит от воли Господа Бога, а не «Фортуны, богини
удачи» (il, pp. 125-135)· Во-вторых, поскольку весь
мир управляется только божественным провиде­
нием, не может быть никакой речи о творении сво166

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

ей собственной судьбы, согласно тому способу, ко­
торый предполагала классическая идея сражения
между fortuna и virtus. Истина такова, что человек
может достичь величия, если только Бог захотел
этого: необходимая для этого способность являет­
ся не богиней, но божественным даром (II, р. 71).
Обоим этим утверждениям суждено было утвер­
диться в средневековой моральной и политиче­
ской мысли (Рососк 1975' РР· 39~43)· Еще в XIV в. их
с однозначным одобрением воспринимали флорен­
тийские dictatures, и мы находим их даже у Данте
в его политических произведениях. Когда Латини
обсуждает «блага Фортуны» в своих «Сокровищах»,
он настаивает на тождестве фортуны и провидения,
отвергая классическое утверждение, будто «форту­
на слепа», на том основании, что «мы должны ве­
рить словам мудрецов, что только Бог может нис­
провергать сильных и возвышать слабых» (Latini
1948, р. 279)· Когда Данте говорит в «Монархии»
о средствах, с помощью которых «римский народ
во всей вселенной взял верх», он твердо убежден,
что ход событий определило божественное про­
видение, а не воля людей. Мнение, будто римля­
не «достигли этого не по праву, а лишь силой ору­
жия», он заклеймил как «поверхностный взгляд»,
поскольку оно не способно заметить «убедитель­
нейшие признаки, что это совершено божествен­
ным провидением» (Dante Alighieri 1954? Ρ· 28)25.
И когда позднее, в седьмой песне «Ада» он обсу­
ждает могущество фортуны, он продолжает, вслед
Боэцию, видеть в ней орудие небес, «правительни­
цу судеб», назначенную Богом распоряжаться «сча­
стьем всех племен» (Dante Alighieri 197°~75> Ρ· 73)26·

25- Цитаты из «Монархии» приводятся по изданию: Дан­
те Алигьери. Монархия/Пер. с итал. В.П.Зубова. М.:
KAHOH-Пресс-Ц — Кучково поле, 1999· С 54.—Прим. пер.
2б. Цит. в переводе М.Лозинского («Ад», VII, 78, 68).— Прим.
пер.

167

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Но когда мы переходим к Петрарке и его по­
следователям, мы встречаем намеренную попыт­
ку восстановить классическое представление о че­
ловеческом уделе, которое Августин постарался
изгладить. Прежде всего гуманисты возвраща­
ются к утверждению, что способность человека
к действию может ограничиваться только силой
капризной фортуны, а не суровым провидением.
Альберти дает нам, возможно, наиболее ясное под­
тверждение этого концептуального сдвига. Когда
он в своих «Трех диалогах» говорит о чудовищ­
ной силе Фортуны, он относится к ней как «вер­
ховной богине», заявляя, что только она одна «от­
правляет богов на небеса» и «с помощью своих
лакеев, когда захочет, низвергает их» (Alberti 1967?
р. 33)· И когда он говорит о ней в своих диалогах
«О семье», он вновь изображает ее в качестве выс­
шей силы, помогающей и препятствующей чело­
веку в его делах. Он не только признает «на осно­
вании опыта», что Фортуна воздействует на нашу
жизнь; говоря о «волнах времени и порывистом
токе фортуны» как о главных препятствиях к на­
шему счастью, он описывает ее всемогущество с по­
мощью тех же фигур речи, которые позднее полу­
чат известность благодаря «Государю» Макиавелли
(Alberti 197^ Ρ· юб, 143)·
Этопереживание капризной тирании фортуны
порой вызывает у гуманистов крайний пессимизм.
Мы встречаем это настроение прежде всего у Поджо, особенно к концу его жизни, когда он даже на­
писал трактат, озаглавленный «Ничтожество че­
ловеческого состояния», жалуясь на «своеволие
и власть фортуны над делами людей» (Poggio Вгасciolini 1964с!, р. 8д; ср. Trinkaus 194°* ΡΡ· 84"9 2 )· Однако главным следствием обращения к этому ан­
тичному представлению о человеческом уделе
стало появление у гуманистов нового, волнующе­
го ощущения способности человека противостоять
напору фортуны, усмирять и подчинять ее мощь,
168

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

становясь тем самым, пусть и отчасти, хозяином
своей судьбы.
Важным отражением этого оптимистическо­
го ощущения стал тот новый и сильный акцент,
который стали делать гуманисты на понятии сво­
боды воли. Это проявилось наиболее отчетливо
в их трактатах о достоинстве человека. До сих пор
рассуждения о совершенстве человека и его уни­
кальном месте во вселенной в большинстве своем
сосредоточивались на том, что он является обла­
дателем бессмертной души. Начало нового пони­
мания впервые проявилось в сочинении Петрар­
ки «О средствах против всякой судьбы» (Trinkaus
197О) РРЛ79> 1 9°~ 1 93)· После его публикации гума­
нисты начинают все охотнее соглашаться с Петрар­
кой в том, что среди всех творений только человек
способен управлять своей судьбой. Манетти про­
славляет достоинство человека за то, что он может
лепить свою судьбу с помощью «рассудка и воли»
(Manetti 1966, р. 193)· И одной из важнейших тем
«Речи о достоинстве человека» Пико делла Мирандола являются творческие способности отдель­
ной личности. Пико изображает Бога, который, со­
здав человека, обратился к нему, чтобы объяснить
его уникальное место во вселенной. Все другие тво­
рения, открывает ему Бог, «определены в пределах
установленных нами законов». Человек же один
не стеснен «никакими пределами» и наделен «сво­
ей волей». Бог потому и поместил человечество
«в центре мира», что пожелал, чтобы люди «со­
гласно своей воле и своему решению» определяли
свой образ (Pico délia Mirandola 1948, p. 225)27.
Te же самые взгляды находят отражение в уве­
ренности, с которой гуманисты начинают отрицать
идею, что все в этом мире предопределено про27. Цит. по: Пико делла МирандолаДж. Речь о достоинстве чело­
века/Пер. Л. Брагиной//Эстетика Ренессанса: В 2 т. М.:
Искусство, 1981. Т. ι. С. 249· —Прим. пер.

i6g

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
видением. Это становится заметно в их подходе
к истории, как это недавно отметил Грин, иссле­
дуя флорентийские хроники XIV в. Представление
о тождестве фортуны и провидения, отношение
к нему как законоподобной силе (которое мы все
еще находим у Компаньи) сменяется пониманием,
что фортуна —это просто случай и что ответствен­
ность и выбор человека сказываются на ходе исто­
рических событий гораздо сильнее, чем это могли
предположить историки, жившие ранее 28 . Вско­
ре после этого те же воззрения появляются в ряде
рассуждений гуманистов о религиозной вере. Осо­
знание человеческой свободы лежит в основе со­
крушительной атаки Пико на псевдонауку астроло­
гию и открыто заявляет о себе в таких сочинениях,
как диалог Альберти «О религии», где предполо­
жение, что «рок или судьба» составляет «источ­
ник наших горестей», решительно отклоняется
на том основании, что «люди сами являются при­
чиной своих собственных страданий» (Alberti 1967*
pp. 29-30; ср. Garin 1965, pp. 108-111).
Гуманисты суммируют все эти взгляды в виде
учения, которое Гарэн охарактеризовал как «ти­
пичный ренессансный мотив»: для мужей всегда
открыта возможность совершенствования своих
virtus, чтобы они могли преодолевать силу Форту­
ны (Garin 1965, р. 61; ср. Kristeller 1965, ΡΡ·59~6°)·
Одно из превосходных высказываний по этой важ­
ной теме содержится в предисловии к диалогам
Альберти «О семье». Автор ставит вопрос о том,
почему такое множество древних семейств, кото­
рые некогда были самыми счастливыми и про­
славленными, сегодня вымерли. Многие считают,
что это произошло в силу «непостоянства и капри­
зов Фортуны». Они воображают, будто она спо28. См. Green 1972» ΡΡ· 57~59· Q?· также: Gilmott 195^ Ρ· 59· О тож­
дестве фортуны и провидения у Компаньи см. Compagni
1906, pp. 74, 150. 234 etc.

17Ο

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

собна «большие семьи доблестных мужей», кото­
рые «украшают великое достоинство, слава, почет,
авторитет и утонченность», обрекать на «нищету,
одиночество и страдания» (Alberti 1971) Ρ· 27)· Од­
нако, по его мнению, такие обвинения несправед­
ливы (р. 28). Он твердо придерживается беском­
промиссного и типично гуманистического мнения,
что «большую часть времени мужи сами несут от­
ветственность за то хорошее или плохое, что слу­
чилось с ними» (р. 28). Поэтому он заключает,
что только после того как великие семьи утратили
свою virtus, фортуна смогла их подчинить их себе».
Мораль состоит в том, что до тех пор пока мы со­
храняем свою «мужественную virtù», мы всегда смо­
жем, «вопреки завистливой фортуне», достигать
«вершин славы» и совершать «величайшие и самые
возвышенные» подвиги (р. 32).
Этот акцент на творческих способностях че­
ловека стал частью одного из наиболее влиятель­
ных и характерных учений ренессансного гуманиз­
ма. Прежде всего, он благоприятствовал новому
интересу к отдельной личности. Стало казаться,
что свободу можно употребить также на то, чтобы
стать архитектором и исследователем своего соб­
ственного характера. Это, в свою очередь, объясня­
ет растущую сложность литературы XVI в., а также
страсть к интроспекции, которая позднее заставит
Монтеня посвятить всю творческую энергию изуче­
нию своей натуры. Те же воззрения помогли по­
пуляризировать новый взгляд на отношения чело­
века с окружающей средой. Вера в то, что человек
способен преобразовывать физический мир, стано­
вится все более распространенной. С одной сторо­
ны, она стала источником представлений о волхве,
благотворном маге, который применяет оккульт­
ные искусства, чтобы раскрыть секреты природы.
Этот фаустовский образ является действительным
героем «Речи о достоинстве человека» Пико делла
Мирандола, где он прославляется в качестве под171

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
линного философа и побуждается к тому, чтобы
всматриваться «пристально в тайны природы, воз­
давая каждой вещи должное почитание в уединен­
ных местах, на лоне природы, в тайниках бога,
выставляя на всеобщее обозрение тайные чудеса»
(Pico délia Mirandola 1948, p. 24g)29. С другой сторо­
ны, если перейти на более прозаический уровень,
тот же акцент на естественной творческой способ­
ности человека дал начало не менее влиятельному
учению о моральном значении труда. Мы привык­
ли думать о нем как о пуританском наследии, од­
нако есть основания полагать, что пуританское вос­
хваление труда, звучащее с конца XVI в., отчасти
является откликом на аналогичное учение, продви­
гаемое гуманистами столетием ранее. Уже Манетти выступает с предположением, что особое до­
стоинство человека тесно связано с его умением
трудиться. Он заявляет, что «без активной деятель­
ности нет наслаждения» и добавляет, что так же,
как некоторый тяжелый труд заключен во всякой
деятельности, точно так же мы находим удоволь­
ствие, равное или даже превосходящее труд, во вся­
ком из наших занятий» (Manetti 1966, р. 95)· Те ж е
убеждения, но с большой пылкостью, проповедует
Альберти в своих диалогах «О семье». Нас приучи­
ли «гнушаться праздности и лени» и мы уверены
в том, что никогда «не обретем почета и досто­
инства» без «преданного изучения изящных ис­
кусств, без прилежной работы, без мужественного
преодоления трудных задач» (Alberti 197^ Р л 38)·
Как и у Манетти, прославление возможностей че­
ловека достигает здесь высшей точки в кредо, весь­
ма напоминающем пуританское: с одной стороны,
нас предупреждают, что «нет ничего, что бы с такой
силой вело к позору и бесчестию, как праздность»;
с другой стороны, нам напоминают, что «человек
29· Цит. по: Пико делла Мирандола Дж. Речь о достоинстве чело­
века. Т. ι. С. 2б2.

172

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

рожден не для того, чтобы лежать и разлагаться
в праздности, но чтобы бодрствовать и действо­
вать» (pp. 138,139; ср. Garin 1965, pp. 43~44)·
Говоря о возможном достижении высшего совер­
шенства, гуманисты завершают свое описание vir
virtutis объяснением, почему следует посвящать
свою жизнь стремлению к этой цели. Они опи­
сывают, на какие награды должен рассчитывать
муж, обладающий подлинной virtus, если он смо­
жет проявить свои благороднейшие способности.
О том, насколько люди, согласно представлениям
того времени, обладают богоподобными качества­
ми, свидетельствует то обстоятельство, что гума­
нисты выражают свое понимание vir virtutis точно
таким же языком, который позднее используется
в Библии короля Якова для описания того, что по­
добает Богу: и в том и другом случае наградой за та­
кое непревзойденное совершенство являются честь,
слава и почет.
И вновь эти воззрения влекли за собой откро­
венное наступление на положения августинианского христианства (Lida de Malkiel 1968, p. 89).
Августин в труде «О граде Божием» прямо заяв­
ляет, что «любовь к похвалам порочна», стремле­
ние к почету есть «тлетворное понятие» и «там, где
добродетель зависит от человеческой славы, там
нет подлинной добродетели» (Augustine ig57~7 2 ' п>
pp. 207, 209, 243)· «Если в сердце страсть к славе
сильнее, чем страх перед Господом или любовь
к Нему», она неизбежно творит великого «врага
к святой вере». Единственное спасение покоится
на уверенности, что «страсть к славе должна от­
ступать перед любовью к праведности» (II, р. 2и).
Это предостережение против мирской суетно­
сти вновь стало одним из наиболее сильных вы­
сказываний в позднехристианской моральной
философии. Если мы, например, обратимся к трак­
тату «О ничтожестве человека» Иннокентия III,
173

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

мы встретим сильнейшее осуждение «амбициозно­
го человека», который «неистово домогается поче­
стей» по причине своего «необузданного тщесла­
вия» и «болезненного желания господствовать»
(Innocent III 1966, р. 49)· И даже в таких поздних
трактатах, как «О правлении государей» Фомы Аквинского, мы находим все ту же систему ценно­
стей. Согласно Аквинату, отношение к «мирскому
почету и славе» как «достаточной награде для тех,
кто состоит на королевской службе», следует при­
знать тяжкой ошибкой (Thomas Aquinas ig49> Ρ· 2 4 χ )·
Ссылаясь на августиновскую критику «стремления
к мирским и мимолетным почестям», он продол­
жает настаивать на том, что хорошие правители
«должны исполнять свои обязанности не из пусто­
го тщеславия, но из любви к вечному блаженству»
(р. 243-244)·
В моральных и политических сочинениях Пе­
трарки и его последователей предлагается совер­
шенно иная точка зрения. Но как в случае обсу­
ждения понятия virtus, так и здесь очень важно
не допускать смешения их воззрений на клас­
сическое наследие с чисто языческим взгля­
дом на жизнь. Они продолжают придерживать­
ся положений христианского вероучения, считая,
что следует избегать пороков просто по причине
их зла, а следовать добродетелям стоит уже пото­
му, что они благо сами по себе. Как утверждает Альберти в трактате «О семье», мы должны научиться
оставлять «уродливые ухищрения» как «недостой­
ные мужа» и следовать пути добродетели просто
потому, что она «сама по себе большая награда»
и потому «заставляет невольно прославлять себя»
(Alberti 1971, ΡΡ· 4Ь 3 01 )·
Однако спасительные оговорки такого рода,
что добродетель сама служит себе наградой, едва ли
имели существенное значение. Они не могли вос­
препятствовать развитию полнокровной гумани­
стической веры в то, что подлинной целью чело174

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

века, исповедующего virtus, равно как и главным
основанием посвятить свою жизнь достижению
высшего совершенства, является надежда на стя­
жание наибольших почестей и мирской славы.
Один из важных эпизодов в истории формирова­
ния этой идеи относится к 1341 г., когда Петрарка
реализовал, наконец, давнее желание быть увенчан­
ным в качестве «великого поэта и историка» в Риме
(Wilkins 1943» РРЛ55> l58'l59^ 7 1 )· Получив лавро­
вый венок, он выступил с речью о назначении поэ­
та, в которой заявил, что высочайшее стремление
литератора должно состоять в том, чтобы сделать
себя «достойным славы» и тем самым добиться
«бессмертия для своего имени» (р. 174)· В течение
следующего поколения последователи Петрар­
ки превратили эту установку в полномасштабную
идеологию, объединявшую природу человека, цели
образования и подлинные цели человеческой жиз­
ни. Одно из наиболее изящных кратких изложений
этого воззрения мы вновь встречаем на страницах
диалогов Альберти «О семье». Альберти начинает
с предположения, что «природа привила великое
желание похвалы и славы каждому, кто не ленив
и не туп окончательно» (Alberti 197b Ρ· 84)· Поэтому
он утверждает, что принципиальной целью образо­
вания должно быть руководство молодыми людьми
«на путях чести и почета», ведущее их «по дороге
добродетели и чести» и показывающее им, что это
также дорога «к славе и уважению» (pp. 40, 81).
Ценность такого обучения состоит в том, что оно
создает совершенно нового человека, подлинного
vir virtutis, который приучается ценить «красоту че­
сти, прелести известности и божественность славы»
больше всего на свете (р. 202).
Образ кичливого ренессансного джентльмена
сохранялся в качестве идеала, несмотря на скепти­
цизм Макиавелли, по крайне мере, до конца XVI в.
(ср. Bryson 1935' РР Л _ 1 4)· И некоторые принципы,
принятые в отношении его образования, сохрани175

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
лись также до наших дней. Об университетских
студентах XX в. все еще говорят, что они стремятся
к «почестям» (honours), и в конце своего обучения
чествуются со славой, получая свои степени сит laude (с почетом) или даже summa cum laude (с наиболь­
шим почетом). Однако, помимо таких причудли­
вых пережитков, идеология, связанная с vir virtutis,
в основном исчезла. В Северной Европе она исче­
зает к середине XVII в. Со своим ершистым кодек­
сом чести и постоянной жаждой славы типичный
ренессансный герой начинает выглядеть несколь­
ко комично, упрямо пренебрегая естественным ин­
стинктом самосохранения —тем инстинктом, кото­
рый упорно защищал Фальстаф в своем известном
порицании «чести» за то, что она зовет людей сра­
жаться, не объясняя, как «унять боль от раны» 30 .
После столь неприкрытого отказа от главного идеа­
ла вся система предпосылок в отношении добро­
детели, чести и славы начала разваливаться — по­
дорванная ироническим недоверием Ларошфуко
и соперничающим учением Гоббса об универсаль­
ности личной выгоды (ср. Hirschman 1977> особен­
но pp. 9-12).

Гуманисты и Ренессанс
До сих пор мы разбирались с тем, насколько рас­
цвет социальной и политической теории во Фло­
ренции начала XV в. можно считать порождением
двух предшествующих интеллектуальных тради­
ций: одной — средневековых dictatores и другой — гу­
манистов, последователей Петрарки в конце XIV в.
Тем не менее нельзя сказать, что сочинения ренессансных гуманистов можно адекватно объяснить,
рассматривая их их как простое продолжение этих
направлений мысли. Эта оговорка важна, поскольЗО. Henry IV, Pt I, V, i, 134- [Пер. Ε. Беруковой. — Прим. пер.]

176

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

ку предположение о гладкой линии наследования
от dictatures к гуманистам, по-видимому, лежит в ос­
новании пользующегося авторитетом объяснения
эволюции ренессансной культуры, которое мы на­
ходим у Кристеллера. К примеру, он говорит о «не­
прерывности мысли, связывающей Средние века
и Ренессанс» и заявляет, что «период Ренессан­
са» должен в значительной мере рассматриваться
как «прямое продолжение Средних веков» (Kristel­
ler 1956, pp. 38, 359; СР· S e i g e l !966> Ρ· 43)·
Подход Кристеллера, несомненно, оказался
чрезвычайно плодотворным. Он предостерега­
ет нас от принятия традиционного, но вводящего
в заблуждение представления о Ренессансе как пе­
риоде внезапных и резких культурных изменений
(ср. Ferguson 1948, pp. 195-252). Поскольку глав­
ным недостатком классического анализа Буркхардта признается отрыв Ренессанса от его средневеко­
вых корней, важно обратить внимание, насколько
подобные предпосылки продолжают определять
последние исследования в области ренессансной
мысли, чтобы внести в них необходимые уточне­
ния. Ханс Барон, например, продолжает отмечать
резкий разрыв «около ц о о г.» и заявляет, что хотя
такие авторы, как Салютати, все же в некоторых
отношениях остаются «сугубо средневековыми»,
но появившиеся вскоре после них произведения,
такие как «Похвала городу Флоренции» Бруни, по­
казывают, что «порог между Средневековьем и Ре­
нессансом был уже пройден» 31 . Другое достоинство
позиции Кристеллера состоит в том, что она помо­
гает придать точное и не-анахроничное значение
термину «гуманизм». Ранее это понятие было во31. См. Baron 1966, pp. 8, 105, 449- Джермино (Germino 1972» Ρ· О
также говорит «о глубоком разрыве в развитии западной
политической теории», произошедшем в период Ренес­
санса, и Покок (Pockock 1975» Ρ· 52) заявляет о том, что об­
наружил «решительный разрыв» около 1400 г.

177

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
обще лишено всякой определенности и использо­
валось для обозначения некоего «нового философ­
ского направления», характерного для Ренессанса
(ср. Kristeller 1956? Р-574)· Кристеллер решительно
порвал с этим мифом, показав —как мы уже успели
заметить — что большинство так называемых «гу­
манистов» были в действительности профессио­
нальными преподавателями и мастерами в искус­
стве риторики, и потому имели дело с той стороной
гражданской культуры Италии, которая не была
ни новой, ни философской по своему характеру
(ср. Kristeller 1962а; Сатрапа 1946).
Однако есть основания полагать, что вследствие
такого подхода возникло упрощенное объяснение
моральной и политической мысли кватроченто.
В первую очередь стали часто делать преувеличен­
ный акцент на чисто «внутреннем» объяснении
возникновения гуманизма. К примеру, Сейджел
считает, что раз мы установили зависимость гу­
манистов от предшествующих интеллектуальных
традиций, мы тем самым показали, что «чувство
гражданственности и непосредственное полити­
ческое участие не были определяющими элемента­
ми в раннем гуманизме» (Seigel 1966, р. ю). Анало­
гично, Робей подобным же образом в своей работе
о Верджерио утверждает, что поскольку его «оправ­
дание Римской республики» может, по-видимо­
му, объясняться «преимущественно литературным
вдохновением», отсюда следует, что мы должны
воспринимать с «определенным скептицизмом»
любые указания на «возможную связь между гума­
нистическим движением и политическими обстоя­
тельствами» Флоренции раннего кватроченто (Robey 1973» ΡΡ· 24, 33).
И все же слишком односторонним выглядит
предположение о том, что «внутренняя» история
гуманизма может служить достаточным объяснени­
ем его развития, и потому следует исключить «вне­
шнее» объяснение, подобное тому, которого приι78

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

держивается Барон. Как мы успели заметить, нет
никаких сомнений в том, что большинство аргу­
ментов, предложенных так называемыми граждан­
скими гуманистами в отношении политической
свободы, были уже намечены некоторыми схоласта­
ми, а также предгуманистами в течение двух пред­
шествующих столетий. Нам все еще нужно разо­
браться, почему случилось так, что эти аргументы
возродило — и с таким напором — именно это поко­
ление в начале XV в. Даже если мы будем считать
(как это делает Сейджел применительно к Лео­
нардо Бруни), что гуманисты начала кватрочен­
то пользовались набором традиционных литера­
турных навыков, чтобы заслужить высокую оценку
правителей Флорентийской республики, нам сле­
дует поинтересоваться, почему они считали под­
ходящими именно эти навыки, если на самом деле
их целью было привлечь внимание флорентийско­
го правительства к своим талантам (ср. Seigel 19665
р. 25). Наиболее правдоподобный ответ состоит,
по-видимому, в том, что, возрождая и популяри­
зируя традиции республиканской политической
мысли, они могли отчасти вдохновляться патрио­
тическим стремлением —или надеждой, за которой
могло стоять такое стремление, —прославить и за­
щитить свободу Флоренции перед лицом опасной
зависимости от Милана герцога Висконти (ср. Hol­
mes 1969, р. 101).
Есть еще один, более важный момент, когда
описанная у Кристеллера связь между гуманисти­
ческим движением и интеллектуальной жизнью
средневековой Италии приводит к упрощенному
пониманию ренессансной политической мысли.
Как мы уже знаем, в конце Средних веков в италь­
янских университетах возникли две различные ин­
теллектуальные традиции, каждая из которых к на­
чалу XIV в. сумела развить собственный подход
к обучению. Одна традиция выросла из свойствен­
ного для этих мест и уже вполне почтенного изуче179

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ния искусства риторики. Другая развилась из схо­
ластической программы, перенесенной в Италию
из Северной Европы во второй половине XIII в.
Как это показал Кристеллер, не может быть ника­
ких сомнений в существовании непрерывной пре­
емственности между средневековыми риторами
и гуманистами кватроченто. Но будет в высшей сте­
пени неверно заключать отсюда, что между гума­
нистами и сторонниками схоластической филосо­
фии можно проследить подобную связь. Напротив,
вполне очевидно, что гуманисты выкристаллизо­
вали свою идентичность и стали самостоятельным
интеллектуальным движением, по меньшей мере
частично основываясь на растущей враждебности
к набирающим популярность схоластическим заня­
тиям. Поэтому можно утверждать, что гуманисти­
ческое движение выросло из негативной реакции
на новую интеллектуальную ортодоксию и созна­
тельного отречения от нее, равно как из способно­
сти углублять и расширять существующие тради­
ции обучения в итальянских университетах32.
Конечно, Кристеллер и его последователи вер­
но указывали на враждебность гуманистов подъе­
му схоластики в Италии. Но, по всей видимости,
они недооценили его самостоятельное значение.
Как правило, они утверждали, что, будучи сторон­
никами той формы обучения, которой уделялось
центральное место в итальянских университетах, гу­
манисты выражали свое консервативное негодова­
ние, попросту опасаясь за то, что подъем схоласти­
ки может угрожать их положению и престижу. По­
этому они старались убедить своих студентов в том,
что традиционный куррикулум, в центре которого
находилось искусство риторики, был «более чело­
вечным» {humaniord) и более подходящим для поис32. Этот пункт и его последствия для описанного Кристеллером возникновения гуманизма очень хорошо показан
Греем (Gray 1963).
180

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

тине образованного человека, чем увлечение мод­
ными схоластическими каламбурами (Kristeller 1956,
pp.563, 57 2 )· Как утверждает Кристеллер, это по­
влекло за собой чисто поверхностное столкновение
между гуманистами и их соперниками-схоластами.
Поэтому он считает, что за «нападками гумани­
стов» скрывалось не более чем «ведомственное со­
перничество», и настаивает, что оно охотно предо­
ставляло схоластике свободу в границах ее собствен­
ной интеллектуальной сферы (pp. 263-264, 577)·
Он утверждает, что несмотря на всю «их шумную
рекламу», гуманисты никогда не были заинтересо­
ваны «в отрицании существования или значимо­
сти» схоластических занятий и выказывали готов­
ность к «долгому периоду мирного сосуществова­
ния» со схоластикой, при котором «обе традиции
развивались бы бок о бок» (pp. 563,574? 57^ 577)·
В описании того, что Кристеллер называет ши­
роко распространенной тенденцией «преувеличи­
вать сопротивление гуманистов схоластике», со­
держится, конечно, одно ценное уточнение (р. 561).
Иногда высказывается мнение, будто с торжеством
гуманизма схоластическая философия была изгна­
на из итальянских университетов (см., напр., Lecler i960, II, p. 12). Кристеллер многое сделал, чтобы
показать, что это впечатление стало возможным
в результате успешной пропаганды гуманистов.
Достаточно вспомнить о присутствии таких важ­
ных фигур, как Помпонацци и Георгий Трапезундский, чтобы убедиться в том, что аристотелевская
философия продолжала процветать и развиваться
в течение позднего кватроченто, а сочинения та­
ких гуманистов, как Манетти, помогают увидеть,
что приверженность к классике была вполне совме­
стима с устойчивыми схоластическими интереса­
ми (ср. Seigel 1968, pp. 226-241, Monfasini 1976, осо­
бенно p. 156).
Однако эта точка зрения приводит к заблужде­
нию, как только нам хотят внушить, будто схоластиι8ι

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

ка и гуманизм просто «существовали вместе как раз­
личные направления культуры» на протяжении
Ренессанса (Kristeller 19565 Ρ·5^ο). Она преумень­
шает возросшую готовность гуманистов вторгать­
ся в область схоластических занятий, осуждать сво­
их соперников за то, что те продолжают полагаться
на устаревшие методы, и властно настаивать на не­
обходимости особых гуманистических техник, кото­
рые следовало использовать во всех интеллектуаль­
ных дисциплинах. Поэтому очень важно с гораздо
большим вниманием отнестись к этим соображени­
ям, если мы хотим найти приемлемое объяснение
подъему отчетливо гуманистической моральной
и политической теории (ср. Weisinger ig45a)·
Прежде всего, гуманисты атаковали схоластику
на методологическом уровне, сосредоточившись
в первую очередь на схоластическом подходе к ин­
терпретации римского права. Их наступление ос­
новывалось на ключевом убеждении, что все тек­
сты античного мира следует изучать и оценивать,
насколько это возможно, в их собственных тер­
минах. Это убеждение заставило их весьма кри­
тично отнестись к работам Бартоло и его после­
дователей, чьи методы утвердились в качестве
ортодоксальных во всех правовых школах Италии
в течение XIV в. Как мы уже знаем, кардинальным
принципом бартолистсткой интерпретации было
то требование, что древние своды законов должны
интерпретироваться так, чтобы они находили мак­
симальный отклик в современном правовом и по­
литическом опыте. Этот преднамеренно анахро­
нистический подход побудил гуманистов, в свою
очередь, относиться ко всей школе постглоссато­
ров с уничтожающим презрением. Одно из самых
ранних и наиболее язвительных порицаний появ­
ляется в письмах Лоренцо Баллы своему прияте­
лю, гуманисту Пьеру Кандидо Дечембрио, в кото­
ром Валла комментирует трактат Бартоло о знаках
чести. Валла считает «совершенно недостойным»,
182

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

что книги такого рода «имеют так много поклон­
ников», будучи «совершенно невежественными»
и «так удивительно неумело написанными» (Valla
1962b, I, p. 633). Он начинает с высмеивания Бартоло, Бальдо, Аккурсия и «всего этого людского пле­
мени» за то, что они писали на «варварском наре­
чии», которое «вовсе не является языком римлян»,
поэтому они звучат, словно множество гогочущих
гусей (I, р. 633)· А в завершение добавляет, что в во­
просах исторического смысла и контекста Бартоло
обнаруживает еще более скандальное недопонима­
ние, «ибо он искажает толкуемые законы своими
извращениями», «делает множество утверждений
без всякого основания» и позорит себя букваль­
но в тысяче пунктов (I, pp. 635-636, 643; ер« Kelley
1970, р. 41).
Это неприятие схоластической методологии
сыграло ключевую роль в утверждении подлинно
исторического правоведения. Настойчивое требо­
вание Баллы о необходимости относиться к Ко­
дексу Юстиниана как продукту чужой культуры,
повторенное затем Кринито и особенно Полициано, вскоре после этого с необычайным энтузиаз­
мом встретили во Франции, где пионерские ра­
боты Бюде и Альчато помогли популяризировать
чисто исторический подход к праву —метод, кото­
рый в дальнейшем будет развит в работах Ле Дюарана, Коннана, Бодуэна и внушительного Кюжа
(Kelley 1966, pp. 186-187; ср. Kisch 1961). Как мы уви­
дим в дальнейшем, это движение окажет глубокое
влияние на развитие социальной и политической
мысли XVI в. Признание древних законов продук­
тами совершенно иного общества помогло зало­
жить основы сравнительного изучения различных
правовых систем. А это, в свою очередь, обеспечи­
ло историческим материалом Жана Бодена, а так­
же сообщило ему интеллектуальную перспективу,
в которой он сумел придать форму своей «науке»
политики.
183

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Оспаривая методологию схоластов, гуманисты
осуждали также их занятия. Они настаивали на том,
что философия должна демонстрировать опреде­
ленную практическую пользу применительно к со­
циальной и политической жизни. Вследствие этого
они оспаривали схоластический подход к изучению
философии, причем делали это двумя различными
способами. В первую очередь они упрекали схола­
стов за их преимущественно тривиальные разыска­
ния и невнимание к вопросу о том, как нам следует
себя вести. В трактате «О невежестве своем собствен­
ном и многих других» Петрарка жалуется на то,
что схоласты всегда готовы поведать нам о мно­
жестве вещей, которые, «даже если бы они были
правдой», «никак не помогут» нам обогатить нашу
жизнь. Но они остаются в полном неведении относи­
тельно таких жизненно важных вопросов, как «при­
рода человека, цель, ради которой мы были рожде­
ны и в поисках которой странствуем» (Petrarch 1948,
pp. 58-59)· Нападки на то, что Петрарка считал «вы­
сокомерным невежеством» схоластов, были усиле­
ны гуманистами раннего кватроченто (р. иб). Самая
острая критика, как можно было ожидать, после­
довала со стороны Лоренцо Баллы. Согласившись
выступить с «Похвальным словом святому Фоме
Аквинскому», Валла превратил его заглавие в из­
девательскую иронию, когда, вслед за признанием
святых добродетелей ангельского доктора, заявил,
что мы не можем закрывать глаза на то, что «знания
святого» не имели «серьезных последствий», по­
скольку он почти полностью посвятил себя «мелоч­
ным умозаключениям диалектиков», не видя в этих
занятиях «препятствия для лучших знаний» (Valla
*973> ΡΡ· 22, 23, 24; ср. Gray 1965)33.
33· Цит. с изменениями по: Лоренцо Валла. Похвальное слово
святому Фоме Аквинскому/Пер. И. Х.Черняка//Лоренцо Валла. Об истинном и ложном благе. О свободе воли.
М.: Наука, 1989· С.382. —Я/иш. пер.

184

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

Другое обвинение гуманистов состояло в том,
что даже когда схоласты брались за изучение со­
циальных и политических вопросов, они лишь
обнаруживали свое неумение разобраться в них.
Они продолжали воспроизводить свои привычные
дистинкции в привычном для них варварском сти­
ле. Поэтому они не смогли осознать, что для фи­
лософии, если последняя надеется оказывать
благотворное воздействие на нашу волю и поли­
тическую жизнь, чрезвычайно важно объединить
усилия со стремлением к красноречию (Gray 1963,
р. 505; ср. Struever 197°* ΡΡ· 6ο-6ι). В трактате «О не­
вежестве...» Петрарка рассказывает нам о том,
как он «ворчит на глупых аристотеликов», когда те
«тратят свое время на то, чтобы познавать доброде­
тель, вместо того, чтобы стяжать ее». Они не схва­
тывают суть (которую он сформулировал в извест­
ной эпиграмме), что «важнее желать добра, чем
знать истину» (Petrarch 1948, pp.105, ю 7)· Й вновь
гуманисты раннего кватроченто значительно уси­
лили наступление в этом направлении. Салютати,
например, отвергает схоластическую логику на том
основании, что та «предъявляет доказательства,
чтобы научить», в то время как занятия гумани­
стов способны выполнять более полезную функ­
цию, поскольку те «убеждают, чтобы направлять»
(Emerton 1925? Ρ· 35^)· И Бруни в похожем стиле от­
водит заметное место в первой части своего «Диа­
лога к Петру Павлу Гистрию» нападкам на «высо­
комерие, соединенное с невежеством», отличающее
схоластов, которые «стараются распространять фи­
лософию, совсем не зная грамоты», и потому «про­
износят солецизмов не меньше, чем слов» (Bru­
ni n.d., p. 56).
Подобные порицания сыграли определенную
позитивную роль в оформлении наиболее харак­
терных ценностей и взглядов гуманистов. К при­
меру, теперь мы можем увидеть, почему, несмотря
на их сильный уклон в сторону литературы, гума185

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
нисты с большим интересом относились к экспери­
ментальным наукам и практическим искусствам.
Отвергнув схоластические абстракции, они горячо
настаивали на том, что всякое знание должно иметь
свою «пользу» — это воззрение, по-видимому, до­
стигло своего апогея в работах Френсиса Бэкона.
Некоторые поздние гуманисты были даже готовы
утверждать, что этот критерий должен применять­
ся и к самым абстрактным философским разыска­
ниям, которые ранее были монополизированы схо­
ластами. Наиболее ярким примером здесь являются
работы по логике Пьера де ла Раме (1515-1572)' п о "
ставившего перед собой задачу демонтировать всю
структуру аристотелевской логики, поскольку она
не была «предназначена для пользы», и присту­
пившего к разработке нового и более «естественно­
го» набора логических категорий, «который мож­
но было бы использовать в преподавании, изучении
или практическом освоении любой дисциплины
или искусства» (ср. Gilbert i960, р. 135)·
Та же враждебность в отношении пресловутой
отвлеченности схоластических занятий помога­
ет раскрыть некоторые характерные особенности
социальной и политической мысли гуманистов.
В первую очередь она помогает объяснить растущее
убеждение в том, что жизнь, посвященная чистому
досугу и созерцанию (otium), вряд ли имеет большую
ценность и способна благоприятствовать мудрости,
чем жизнь, поощряющая стремление к полезной
деятельности (negotiurri). Как подчеркивал Ханс Ба­
рон, этот аргумент впервые был использован гума­
нистами в начале XV в. (ср. Baron 1966, pp. 121-129).
Данте продолжал воспринимать мудрость как чи­
сто интеллектуальную, а не моральную доброде­
тель, и в «Божественной комедии» сделал созер­
цание божества под водительством Беатриче своей
высочайшей целью (Rice 1958? Ρ·3°)· Петрарка еще
активнее выступал против предполагаемой ценно­
сти negotium, несмотря на то, что его великий герой,
ι86

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

Цицерон, горячо ее поддерживал. В 1346 г. он на­
писал трактат «Об уединенной жизни» и позднее
в «Письмах о делах повседневных» упрекал Цице­
рона за то, что тот на склоне лет «отказался от оп­
ит, соответствующего его возрасту и призванию»,
ради возвращения к политической жизни, «испол­
ненной великого множества бесполезных ссор»34'35.
Однако, когда мы обращаемся к гуманистам ранне­
го кватроченто, мы видим, что они все больше ве­
рят в то, что мудрая жизнь должна включать в себя
рассудительные поступки наравне с созерцанием,
а также настаивают на том, что жизнь, посвящен­
ная чистому опит, не годится ни поэту, ни мудре­
цу (ср. Rice 1958) Ρ·3°)· Одно из наиболее ранних
и ярких выражений этой системы ценностей мож­
но встретить в письме Верджерио от 1394 г · (Vergerio 1934а? Ρ· 43б)· В н е м о н представляет себя Цице­
роном, отвечающим Петрарке на возмутительные
упреки в том, что продолжает заниматься поли­
тической деятельностью. Он заставляет Цицеро­
на настаивать на том, что всякий муж обязан доби­
ваться расположения вначале своего собственного
отечества, а потом и всего человечества. Поэтому
они считает совершенно оправданным свое жела­
ние «во все времена заниматься negotium» (р. 439)·
В течение одного поколения этот явный отказ
от аристотелевского убеждения, что жизнь в otiит образует высшую ступень бытия, становится

34- См. Petrarch 1968, pp. 226-227, ср. Petrarch 1924, Ρ· 109.
35- В переводе В. В. Бибихина это место из письма Петрарки Ци­
церону (XXIV, з) выглядит так: «...Чего ты добивался бес­
численными спорами и совершенно бесплодным сопер­
ничеством? Куда забросил ты приличный твоим годам,
и занятиям, и достатку спокойный досуг? Какое обман­
чивое сияние славы втянуло тебя, старика, в войну с юно­
шами и, проведя через превратности случая, отдало не­
достойной философа смерти». См. Петрарка Ф. Письма
о делах повседневных//Письма/Пер. с лат. В. В. Бибихи­
на. СПб: Наука, 2004. С. %ΐζ-$ι6.—Прим. пер.

187

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
в ряд основных гуманистических ценностей. И ко­
гда, к примеру, Бруни тридцать лет спустя при­
мется за написание «Жизни Данте», он будет счи­
тать одним из прекраснейших качеств поэта (виня
Боккаччо за то, что тот не сказал ничего об этом
в своей биографии) то, что он умел оставаться по­
лезным гражданином даже в самый разгар сво­
их творческих занятий. Это доказывает, по мне­
нию Бруни, неправоту невежд, которые считают,
что «тот не студент, кто не похоронил себя в оди­
ночестве и праздности». Истина, заключает он, со­
стоит в том, что «сторониться общества годится
только тем, чье скудоумие делает их неспособными
для каких бы то ни было знаний» (Bruni 1901, р. 84).
Наконец, эта неприятие отвлеченных схоласти­
ческих спекуляций и пренебржения гражданской
жизнью также помогает объяснить, почему гумани­
сты раннего кватроченто считали столь важным ад­
ресовать свои сочинения широкой аудитории сво­
их сограждан. Этим они тоже сильно отличаются
от наследуемых ими традиций. Как мы уже успе­
ли заметить, даже первые dictatures, их ближайшие
интеллектуальные предшественники, адресова­
ли свои трактаты не гражданам в целом, а подеста
и другим избранным магистратам. В чем-то похо­
жее отношение к делу можно встретить еще у Салютати, который в ц о о г. написал трактат «О ти­
ране», последовательно отстаивая точку зрения
правителя и подчеркивая опасность, скрытую в лю­
бом оправдании тираноубийства, и даже защищая
Юлия Цезаря от обвинений в том, что он правил,
как тиран 36 . Однако, когда мы переходим к на­
следникам Салютати, мы наблюдаем устойчивый
интерес к другой, гораздо более широкой аудито­
рии. Бруни начинает вторую часть «Диалога к Пе­
тру Павлу Гистрию» (Bruni n.d., p. 78) с неявного
Зб. Salutati 1925с, pp. 81, 9!"93> 94-">о; ср. Witt 1969, pp. 434,
439-440.

188

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

упрека Салютати в том, что тот поддерживает мо­
нархические взгляды, а позднее в «Похвале горо­
ду Флоренции» гордится тем, что «флорентийцы
горячо ненавидят высокомерие и презирают над­
менность сильных мира», уповая на добродетель
и честность всех граждан» (Bruni 1968, р. з)· Альберти же предлагает, по всей вероятности, самое реши­
тельное резюме этого нового мировоззрения в сво­
их диалогах «О семье». Он презирает саму мысль
о том, чтобы выступать в качестве советника госу­
дарей, считая их «ленивыми, далекими от всякого
почтенного призвания», трудно обучаемыми, по­
скольку обычно они «легко уступают любым сво­
им прихотям» (Alberti 197^ Ρ· 2 59)· Вместо этого
он всецело полагается и обращается исключитель­
но ко всем гражданам Флоренции, советуя главам
простых семейств, «как заниматься государствен­
ными делами», как «нести бремя общественного
служения», убеждая их «сохранять спокойствие»
и «беречь благосостояние» республики, в которой
они одновременно являются правителями и управ­
ляемыми (р. ι86).
Вследствие этого наступления на схоластику и свя­
занного с ним самоопределения гуманисты окон­
чательно усвоили новое видение истории вместе
с необыкновенной уверенностью в собственной ис­
торической значимости. И это вновь заставило их
усомниться в ключевых положениях августинианского христианства (ср. Mommsen 1959е)· Августин
рассматривал ход истории по существу как линей­
ное развитие, постепенное раскрытие миру замыс­
ла Господа. Гуманисты же, напротив, вернулись
к утверждению, первоначально выдвинутому Ари­
стотелем в пятой книге «Политики», а затем повто­
ренному Полибиием и Цицероном, что ход собы­
тий человеческой жизни представляет собой серию
повторяющихся циклов. Они усвоили этот взгляд
не только от античных авторитетов, но также блаi8g

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

годаря собственному убеждению, что золотой век
античности, омраченный периодом схоластическо­
го обскурантизма, начал возрождаться с восстанов­
лением ими славы классического мира. Так, Салютати уже в 1379 г · одобрительно отзывается о словах
Экклезиаста, что «нет ничего нового под солнцем»
(Emerton 19255 Ρ·3°4)· О н признает, что «ничто
не возвращается в прежнем виде», но при этом под­
черкивает, что «ежедневно мы видим некоторый
образ обновленного прошлого», и предсказывает,
что «все, существующее сейчас, должно вернуться
вновь» (pp. 303, 305)·
Вместе с этим новым видением прошлого гу­
манисты приобрели высокое чувство собственного
предназначения в постоянно меняющемся цикле
событий. В первую очередь они придумали поня­
тие «средних» веков — которые они одновремен­
но мыслили как «темные» —для описания перио­
да между достижениями классической античности
и восстановлением ее величия в их собственное вре­
мя. Это также заставило их пересмотреть господ­
ствующие представления о правильном разделении
прошлого. До сих пор античная эпоха считалась
веком мрачного невежества, который завершился
приходом Христа, принесшего «свет миру». Но те­
перь гуманисты, невзирая на Воплощение, урав­
няли наступление тьмы с увяданием классической
культуры в раннехристианской Европе — и вновь
это был скорее гиббоновский, чем христианский
взгляд на события.
Эти новые воззрения можно найти уже у Пе­
трарки, в частности в его письме от 1359 Γ·> г Д е
он объясняет, почему он решил завершить свое со­
чинение «О знаменитых мужах» периодом вскоре
после падения Римской республики (ср. Mommsen
1959а> РР· ш > п 8)· Он пишет,что у него не было ни­
какого желания двигаться дальше, поскольку за­
тем последовала эра «настолько темная», в которой
было так мало знаменитых мужей (ср. Mommsen
190

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

ig59a> рр-н8, 122). Тот же самый словарь и тот же
подтекст использовали гуманисты раннего кватро­
ченто, но придали им гораздо большую полеми­
ческую силу. Бруни посвятил первую часть «Диа­
лога к Петру Павлу Гистрию» сетованиям на то,
что «славное наследие» античного мира было
«сильно ограблено» нахлынувшей на него темнотой
и варварством (Bruni n.d., pp. 58, 62). Джованни Андреа Бусси (1417-1475) намеренно заключил в скоб­
ки этот переходный период обскурантизма, обозвав
его с намеренной снисходительностью «средним
веком» (Edelman 1938, Ρ·4)· А Флавио Бьондо стал
первым историком, использовавшим предпола­
гаемую такой терминологией идею, что прошлое
можно разделить на три отдельных периода, когда
в начале ΐ44°- χ ΓΓ· приступил к работе над «Декада­
ми истории начиная от упадка Римской империи»
(Hay 1959» ΡΡ· Ю2> иб-117). В результате появилась
первая осознанная история «средневековой» Евро­
пы — первое исследование, выстроенное на основе
привычного для нас предположения, что тысячеле­
тие, последовавшее за падением Римской империи
в 4Ю г., можно рассматривать как самостоятельный
модуль исторического времени.
Кроме того, гуманисты не только видели,
что этот темный период подходит к завершению
в их собственное время, но и считали, что от них
более всего зависит величественное преображение
этого мира (Weisinger 194З' РР-5бЗ> 5^7)· Они вы­
ражали эту уверенность с помощью двух метафор,
которые оказались навсегда встроены в наши раз­
мышления о кватроченто и его значении. Первая
подчеркивает идею возрождения, возвращения
к жизни, Ренессанса в изучении искусства и лите­
ратуры. К примеру, Валла в предисловии к книге
«Об изяществе латинского языка» говорит о том,
что в наши времена «вновь пробуждаются и возвра­
щаются к жизни» (reviviscant) гуманистические заня­
тия после «столь долгого упадка» (Valla 1962с, р. ц ) .
191

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Другая излюбленная метафора возвещает наступ­
ление рассвета, конец тьмы и возвращение света.
В трактате «О невежестве своем собственном и мно­
гих других» Петрарка именно в этих выражениях
говорит о тех, кто, подобно ему самому, «радуется
свету» и более не обязан «шататься в темноте», спо­
тыкаясь о схоластическую ученость (Petrarch 1948,
р. 96). Бруни подобным образом восхваляет Фло­
ренцию за то, что она «вернула к свету» (in lucem
revocavit) знание латинской словесности, «восста­
новив и возродив тот вид ученых занятий, кото­
рый прежде находился при смерти» (Bruni 1761-64,
р. 4)· И кажется, Салютати вторил общему мнению,
когда в письме от 1406 г. приводил слова Поджо
о том, что Петрарка был человеком, который боль­
ше других заслуживает уважения за то, что его уси­
лиями «возвращена к свету» (redacta ad lucem) гума­
нистическая словесность, а его стремление к славе
воспринималось как уникальное достижение, по­
скольку он был «первым, кто воодушевлял на эти
занятия своим собственным трудом, прилежанием
и вниманием» (Salutati 1891-1911) Ιν> Ρ· ι6ι; ср. Weisinger 1944, pp. 625-626).
После того как гуманисты обрели уверенность
в том, что они положили конец темным векам
и дали начало подлинному Ренессансу, им остава­
лось сделать один небольшой шаг и прийти к бо­
лее дерзкому выводу о том, что зажженный ими
свет сможет светить ярче, чем прежде. Бруни в кон­
це «Диалога к Петру Павлу Гистрию» уже выра­
жал надежду на то, что «наши флорентийские ав­
торитеты» в области свободных искусств «могут
сравняться с античными мудрецами или даже пре­
взойти их» (Bruni n.d., p. 96). Поколением позже
Бенедетто Аккольти в своем «Диалоге о преимуще­
стве людей его века» будет с большей убежденно­
стью говорить о том, что современность не уступа­
ет величием античному миру (ср. Baron 1966, р. 347)·
А когда возможно стало оглядываться на достиже192

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ

РЕНЕССАНС

ния кватроченто как целой эпохи, убежденность
в превосходстве «современных» над «древними»
стала предметом веры. Когда в i55°" e ΓΓ· Вазари де­
лает обзор достижений художников Ренессанса, ему
представляется очевидным, что в произведениях
таких мастеров, как Микеланджело, лучшие образ­
цы античного искусства были «похвально превзой­
дены» (ср. Panofsky i960, р. зз)· И когда Луи Леруа
(1510-1577) приступил к написанию своего «Рассу­
ждения о французской и всеобщей истории этого
времени», он убежденно говорит о «новых верши­
нах совершенства», достигнутых в течение послед­
них ста лет, заявляя, что «вещи, прежде скрытые
во мраке невежества, не только возвращены свету»,
но что также «стало известно множество других
вещей, совершенно неизвестных в древние време­
на» (Weisinger 1945b» Ρ· 4*8; ср. также: Gandersheimer 1966, pp. 115-116).

ГЛАВА 5

Век государей

Триумф правления государей

К

ОГДА Франческо Гвиччардини писал в кон­
це 153°' х г г · «Историю Италии», он разделил
поздний Ренессанс на два отдельных и траги­
чески противостоящих друг другу периода полити­
ческого развития. Линия демаркации приходится
на 1494 Γ·> когда «французские войска, приглашен­
ные нашими же государями, начали производить
большие раздоры» (Guicciardini 1969, р. з)· Д° этого
рокового момента «Италия никогда не переживала
такого процветания, не знала столь благоприятной
ситуации» (р. 4). Долгий период конфликта между
Флоренцией и Миланом завершился в 1454 Γ·> после
чего «повсюду воцарились величайший мир и спо­
койствие» (р. 4). Однако с приходом французов
Италия «начала испытывать на себе все несчастья,
от которых обычно страдают жалкие смертные»
(р. 3). Когда в 1494 Γ· в Италию вторгся Карл VIII,
он заставил подчиниться Флоренцию и Рим и, дви­
гаясь на юг, дошел до Неаполя, позволив своей ог­
ромной армии грабить сельское население. Его пре­
емник Людовик XII еще трижды вторгался в страну,
неоднократно нападая на Милан и вызвав междо­
усобицу по всей Италии. Наконец, самое большое
бедствие пришло в начале 1520-х гг., когда импера­
тор Карл V решил оспорить господство французов
над Миланом, и это решение на ближайшие три­
дцать лет превратило Regnum Italicum в одно сплош­
ное поле битвы (Green 1964? ΡΡ·94"99)·
194

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

Однако в течение всех этих бурных потрясений
сохранялась одна постоянная тенденция: расши­
рение и укрепление все более деспотических форм
правления государей. Иногда, как в Неаполе и Ми­
лане, это скорее означало приход к власти новых
и более могущественных владык, чем утвержде­
ние новых стилей управления. Но в городах с ак­
тивными республиканскими традициями — таких
как Флоренция и Рим — возник затяжной конфликт
между защитниками республиканской «свободы»
и сторонниками «тиранических» практик.
Для того, чтобы составить представление об этой
борьбе, нет ничего лучше, чем обратиться к главе
«О церковных государствах» из «Государя» Макиа­
велли. В ней он замечает, что фатальная слабость
папства начала XV в. состояла в неспособности
усмирить враждующие партии «римских баро­
нов», возглавляемые Орсини и Колонна (Machiavelli 1961а, р. 75)· Оба эти семейства разжигали народ­
ные волнения, мешая папству добиться контроля
над городским управлением. Колонна поддержа­
ли республиканское восстание в 1434 г-> вынудив
папу Евгения IV удалиться из Рима на девять лет,
а аналогичный заговор республиканцев, случив­
шийся в 1453 Γ·> наполнил страхом последние годы
понтификата Николая V (Armstrong 1936, рр.169,
174)· Но, как сообщает Макиавелли, во второй по­
ловине XV в. ситуация резко изменилась. Сначала
Сикст IV, папа, «обладавший мужеством», повел
наступление на республиканские клики и на время
восстановил свой авторитет во всей Папской обла­
сти (Machiavelli 1961а, р. 75)· Потом пришла очередь
Александра VI, которым Макиавелли восхищает­
ся за то, что «он куда более всех своих предше­
ственников сумел показать», как можно усилить
престиж папства, без колебаний «действуя деньга­
ми и силой» (р. 75)· И наконец, наступило блестя­
щее правление Юлия II, который «радел о величии
Церкви» и «осуществил все свои замыслы» (р. 76).
195

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Он «застал по восшествии могучую Церковь», кото­
рая «смирила римских баронов, чьи партии распа­
лись под ударами Александра». Однако он «придал
делу больший размах», превратив папство в дес­
потическое государство и внушительную военную
силу, пользуясь теми средствами, которые Макиа­
велли считал необходимыми для искоренения пор­
чи в политической жизни (p. 76)1.
В чем-то похожее, но более изощренное развитие
«тиранических» практик происходило в это время
во Флоренции. Изменения начались уже в 1434 Γ·>
когда Козимо Медичи вернулся из изгнания и за­
нялся построением правящей олигархии под своим
собственным руководством 2 . Следующий шаг на­
встречу учреждению синьории был сделан в 1458 г.,
когда новому Совету Ста — более подверженному
электоральным манипуляциям, чем традицион­
ные большие советы — были даны совещательные
и законодательные полномочия по широкому кру­
гу финансовых и политических вопросов (Rubin­
stein 1966, pp. 113-116). Но самый решительный шаг
в направлении деспотизма Медичи был предпри­
нят в 1480 г., когда с подачи внука Козимо, Лорен­
цо Великолепного, был учрежден новый и посто­
янный Совет семидесяти, составленный в основном
из его сторонников, получивший почти полный ад­
министративный контроль над делами республики
(pp. 199~2°3)· Как в ц8о-е гг. заявил один из про­
тивников Лоренцо, в результате этих «реформ»
ι. Цитаты из «Государя» Макиавелли приводятся с изменения­
ми по: Макиавелли Η. Государь/Пер. с итал. Г. Муравье­
вой//Избр. соч. М.: Художественная литература, 1982.
С. 334· — Прим. пер.
2. См. Rubinstein 1966, pp. 11-18. Хотя информация, содержащая­
ся в этом параграфе, взята мною из книги Рубинштейна,
важно отметить, что он оспаривает традиционное пред­
положение—с которым я склонен согласиться, —что эти
изменения можно интерпретировать как преднамерен­
ные шаги навстречу учреждению синьории.

196

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

был создан режим, при котором «ни один маги­
страт даже по самым ничтожным делам не смел
принимать никаких решений, не заручившись пе­
ред этим согласием Лоренцо» (pp. 225).
Нельзя сказать, что флорентийцы без всякой
борьбы отказались от своих древних конституци­
онных прав. После безвременной смерти Лоренцо
в 1492 г. были предприняты две серьезные попыт­
ки отстранить его наследников от власти и восста­
новить старые традиции республиканской свободы.
Первый заговор произошел в 1494 г-> когда сын Ло­
ренцо, Пьеро, был вынужден отправиться в изгна­
ние сразу после позорной сдачи города французам
(pp. 229-235)· Второй переворот случился в 1527 г.,
когда Медичи вновь лишились власти и была про­
возглашена республика.
Однако этих усилий оказалось недостаточно,
чтобы воспрепятствовать неумолимому движению
в направлении il governo d'un solo (единоличного
правления) во Флоренции. Республика Ц94 г · бес­
славно пала в 1512 г., когда Медичи восстановили
свою власть с помощью испанских войск (Schevill
1936, р. 369)· Последняя попытка установить народ­
ный режим в 1527 г. закончилась еще более скорым
поражением. Климент VII, папа из дома Медичи,
сумел заключить мирный договор с императором
Карлом V, обязавший того направить свою армию
против мятежных флорентийцев (р. 487). Про­
державшись с замечательной храбростью больше
года, республика в итоге была вынуждена капиту­
лировать, и Клименту VII осталось уладить ее дела.
Он назначил юного и незаконнорожденного Алессандро де Медичи пожизненным гонфалоньером
Флоренции, а в 1532 г. даровал его наследникам
и преемникам бессрочное право владения городом.
Таким образом, Флорентийская республика окон­
чательно растворилась в Великом герцогстве То­
сканском и в течение следующих двухсот лет тер­
пела упадочническое правление герцогов Медичи.
197

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Окончательный триумф синьоров почти по всей
Италии способствовал ряду важных изменений
в характере ренессансной политической мысли.
Одним из наиболее очевидных из них стало за­
метное ослабление интереса к ценностям, помо­
гавшим поддерживать традиционную республи­
канскую концепцию гражданства. Для Бруни и его
последователей казалось очевидным, что идея пеgotium, ИЛИ полного участия в гражданских де­
лах, представляет высшее человеческое состояние.
Но для Пико делла Мирандола, Фичино и других
ведущих философов позднего кватроченто стало
казаться не менее очевидным, что жизнь в otium,
или созерцательном уединении, следует ценить бо­
лее всего (Rice 1958? р. 5*0· Поэтому они свергли Ци­
церона с пьедестала, на который его возвели ран­
ние «гражданские» гуманисты, и провозгласили
диалоги «божественного Платона», по словам Фи­
чино, «первыми и величайшими» философскими
трудами древности (Ficino 1959» ν°1· 2> ΡΡ· η6> π 7)·
Вследствие подобной смены приоритетов тот
интерес к политике, который проявляли гума­
нисты раннего кватроченто, стал расцениваться
как пустяковая или даже вульгарная разновидность
интеллектуальной деятельности. Это отношение
явственно отражается в «Речи о достоинстве чело­
века» Пико делла Мирандола, в которой он пре­
зирает тех, чья «жизнь проходит в поисках денег
или славы», и хвалится, как сам он, «отбросив за­
боту обо всех частных и общественных делах, пре­
давался покою размышления» (Pico délia Mirandola
1948, p. 238)3. Более радикальное следствие отка­
за от ценности negotium состояло в том, что вся­
кое сколько-нибудь осмысленное участие в делах
управления стало казаться совершенно невозмож­
ным. Этот поздний дух скептицизма прекрасно ил3- Цит. по: Пико делла Мирандола Дж. Речь о достоинстве чело­
века. Т. ι. С. 256-257,—Прим. пер.

ι98

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

люстрирует Франческо Дони (1513-1574)? писавший
через одно поколение после окончательного кол­
лапса Флорентийской республики. Он постоянно
подчеркивает, что ничего нельзя сделать, чтобы
исправить испорченный мир, и настаивает на том,
чтобы эта откровенно циническая позиция воспри­
нималась не более чем поощрение «доброжелатель­
ного невежества» (ср. Grendler 1966, pp. 243-246)·
Другое изменение в мировоззрении, которое
произошло с наступлением века государей, состоя­
ло в том, что те, кто продолжал уделять основное
внимание изучению политики, стали обращаться
к совершенно другой аудитории (ср. Gilben 1939?
р. 456)· Как мы уже знаем, ранние «гражданские»
гуманисты обычно принимали в расчет республи­
канские порядки и направляли свои советы и на­
ставления всем гражданам. Когда мы переходим
к гуманистам позднего Ренессанса, мы почти всегда
видим, что они принимают в расчет власть госуда­
рей, даже когда заметно —как в случае Макиавелли
и Патрици —что их собственные предпочтения ле­
жат на стороне республики. Поэтому они склонны
не замечать фигуру отдельного гражданина и со­
средоточивать все свое внимание на более внуши­
тельной и влиятельной фигуре государя.
Нельзя сказать, что они были первыми мыслите­
лями, писавшими книги-советы, специально пред­
назначенные синьорам или государям. Как мы уже
заметили, подобный жанр впервые появляется
в XIV веке в Падуе, где Феррето Феррети написал
похвалу делла Скала почти сразу же, как тот захва­
тил власть, и где между 1394 и 4 ° 5 ΓΓ· Пьетро Паоло
Верджерио написал свой фрагмент «О монархии»
(Robey 1973» Ρ· 17)- Вскоре после этого подобная тра­
диция стала развиваться в Милане, особенно когда
Джангалеаццо Висконти начал подчеркивать абсо­
лютный характер своей власти, запрещая употреб­
лять термин «народ» и настаивая на том, что все
граждане должны считаться его subditi, ИЛИ под!99

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
данными (Hay 1961, р. 105). Миланские гуманисты
быстро отреагировали на это серией верноподдан­
нических панегириков о совершенстве государева
правления. В двадцатые годы XV в. Уберто Дечембрио (ок. 1350-1427) посвятил четыре книги «О госу­
дарстве» Филиппо Мария Висконти, а его сын Пьер
Кандидо Дечембрио (1392-1477) написал «Похваль­
ное слово в честь города Милана» в 1436 г. как пря­
мой ответ на «Похвалу городу Флоренции», напи­
санную Леонардо Бруни тридцатью годами ранее
(Cosenza 1962, pp. 607-609; Baron 1966, pp. 69, 425).
Однако расцвет подобных панегириков и книгсоветов пришелся на вторую половину XV в. Этот
жанр получил за это время даже новый размах. Был
создан целый ряд трактатов, причем уже не столько
для государей, сколько для их придворных, пред­
назначенный дать им наставления в отношении их
воспитания, манер и той роли, которую они играют
для своего государя. Одним из самых ранних образ­
цов таких сочинений был трактат Диомеда Карафы
«О совершенном придворном», который он завер­
шил, находясь на службе при неаполитанском дво­
ре в 1480-е гг. (Cosenza 1962, р. 419)· Но наиболее
прославленной и влиятельной работой подобно­
го рода был «Придворный» Бальдассаре Кастильоне (1478-1529)» представляющий собой серию диа­
логов, составленную между 1513 и 1518 гг., впервые
опубликованную десть лет спустя и ставшую од­
ной из самых широко читаемых книг XVI в. (Mazzeoig67, р.132).
Но основными адресатами книг-советов были
сами государи, и было очевидно, что большинство
гуманистов составляли свои трактаты, имея в виду
конкретных правителей. Так, Франческо Патрици (1412-1494) посвятил написанную в семидесятые
годы сложную дискуссию «О королевстве и воспи­
тании короля» папе Сиксту IV (Cosenza 1962, р. 1345)·
Бартоломео Сакки (1421-1481) написал в 1471 г. трак­
тат «Государь» для одного из мантуанских гер200

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

цогов Гонзага (Baron 1966, р. 437)· Диомед Карафа
(1407-1487)5 наряду с советами придворным, под­
готовил в восьмидесятые годы памятную записку
«Об обязанностях доброго государя» для неаполи­
танского короля Фердинанда (Gilbert 1939' Р-4-бэ)·
Джованни Понтано (1426-1503), прослуживший бо­
лее двадцати лет секретарем Фердинанда, первона­
чально обратил на себя внимание короля трактатом
«Государь», который был написан в 1468 г. (Cosenza 1962, pp. 1461-1462).
Но, конечно, самой известной из этих книгсоветов является «Государь» Макиавелли; он за­
вершил книгу в конце 1513 г · и двумя годами
позже посвятил «его светлости Лоренцо деи Ме­
дичи» (p. 2д) 4 ' 5 . У Макиавелли была особая при­
чина предложить себя в качестве советника госу­
даря в 1513 г., невзирая на то, что вся его карьера
вплоть до того момента прошла на службе вновь
восстановленной Флорентийской республики (Ridolfî 1963, pp. 15» 131~132)· Как мы знаем, республика
пала за год до этого. Медичи вернулись к власти,
Макиавелли был отставлен от должности и лишен
средств к существованию. Ему было крайне необ­
ходимо привлечь к себе внимание новых хозяев
города, и он отчаянно надеялся (как это явствует
из письма к Веттори) 6 на то, что если ему удастся
убедить Медичи прочесть его книгу, то он сможет
заслужить возвращение на политическую службу,
4- Цит. по: МакиавеллиН. Государь/Пер. с итал. Г.Муравьевой//
Избр. соч. М.: Художественная литература, 1982. С. 302. —
Прим. пер.
5- Сегодня все сходятся на том, что черновой вариант «Госуда­
ря» был написан между июлем и декабрем 1513 г., как это
следует из письма Макиавелли к Франческо Веттори
от декабря 1513 г. См. это письмо в: Machiavelli 1961b,
pp. 1 3 9 - 4 4 · Относительно предположения, что посвяще­
ние было вставлено в текст между сентябрем 1515 и 1516 г.,
см. Bertelli i960, р. 9· Недавний обзор дискуссий о дати­
ровке «Государя» см. в Geerken 1976, Р-3376. См. Machiavelli 1961b, pp. 101-107, 139 -1 44·
201

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
о которой сильно тосковал. Книга не достигла же­
лаемой цели, но внесла ценный вклад в развитие
жанра книг-советов государям и одновременно ре­
волюционизировала его.

Гуманистический идеал
государева правления
Хотя политическая теория позднего Ренессан­
са резко меняет фокус, было бы неправильно за­
ключить отсюда, что появившаяся тогда литерату­
ра в жанре книг-советов государям и придворным
представляет совершенно новое направление в гу­
манистической политической мысли. Не было ни­
чего необычного в том, чтобы советовать поли­
тическим лидерам, как им вести свои дела. Цель
предшествующей традиции книг-советов, пред­
назначенных подеста или магистратам, состояла
именно в этом. А она, в свою очередь, использовала
значительно более древнюю фигуру зерцала для го­
сударей, которое предлагало им идеальный образ
и просило найти свое отражение в его глубинах7.
В положениях, составлявших основание советов,
с которыми гуманисты позднего Ренессанса обра­
щались к государям своего времени, тоже не было
ничего необычного. Обращаясь к анализу их сочи­
нений, необходимо показать, насколько они про­
должали опираться на ценности и воззрения, ко­
торые были уже сформулированы «гражданскими»
гуманистами раннего кватроченто.
Их героем оставался virvirtutis, и они продолжа­
ли настаивать на том, что он должен стараться за­
воевать себе честь, славу и известность в максималь­
но возможной степени (ср. Kontos 1972> ΡΡ· 83-88).
Поздние гуманисты даже делали более сильный
7- Дискуссию о сложной образности speculum, «зерцала для госу­
дарей», см. в Shapiro 1975» ΡΡ· 4 1- 44·
202

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

акцент на этих известных убеждениях, поскольку
они видели в государе человека, способного добить­
ся virtus, которую невозможно никому превзойти.
Как заявляет Патрици в заголовке одного из раз­
делов, «король должен создавать себе славу сво­
ими деяниями», и он вовсе не сомневается в том,
что достижение славы должно считаться «величай­
шим вознаграждением за проявленную virtus» (Раtrizi 1531? Р-399)· Кастильоне демонстрирует даже
более сильную приверженность той же системе
ценностей, особенно в четвертой книге «Придвор­
ного», где он размышляет об отношениях между
придворным и государем. Вначале он сообщает,
что главным стремлением придворного и «целью,
на которую он наведен», должно быть снабжение
правителя благоразумным политическим сове­
том (Castiglione 1959' Ρ· 288). Затем он объявляет,
что цель этого совета должна состоять в том, чтобы
обеспечить условия, позволяющие государю «ис­
кать чести и пользы», стремиться к «вершинам сла­
вы» и, в итоге, стать «знаменитым и прославить­
ся во всем мире» 8 . Через все диалоги проводится
мысль о том, что, хотя и неправильно «искать лож­
ной и незаслуженной славы», столь же неправиль­
но «лишать себя заслуженной чести и не искать
похвалы, которая есть единственная настоящая на­
града за доблестные труды» (р. 99)·
Макиавелли в «Государе» с не меньшим одоб­
рением относится к этим ценностям. Он настаива­
ет на том, что поведение правителя должно быть
столь же onesto (честным), сколь и utile (полезным),
и поэтому требует, что все государи должны иметь
в качестве образца «кого-либо из прославленных
и чтимых людей древности и постоянно держать
8. См. Castiglione 1959» ΡΡ· 29°> З^'З 21 · Ср. обсуждение четвер­
той книги в Ryan 1972. У Карафы есть похожее описание
отношений между придворным и государем. См. Carafa
Wi> ΡΡ· 77-So, 94-95·
203

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
в памяти его подвиги и деяния» (Machiavelli 1961а,
p. до) 9 . Он ссылается на Фердинанда Арагонско­
го как на современного правителя, достойного по­
дражания, упоминая его в начале главы «Как над­
лежит поступать государю, чтобы его почитали»
на том основании, что «слабый вначале, он сде­
лался по славе и блеску первым королем христи­
анского мира» (р. пд)10· И напротив, он выража­
ет презрение Агафоклу Сицилийскому, несмотря
на его замечательные достижения, поскольку пре­
ступными методами, к которым он неизменно при­
бегал, «можно стяжать власть, но не славу» (p. 63)11.
Когда же в заключении «Государя» Макиавелли
обращается непосредственно к Медичи, он стре­
мится уверить их, что «ничто ведь не приносит че­
ловеку... столько чести», как основание нового го­
сударства—тем самым напоминая им, что, если
они смогут дать Италии «новые законы и учрежде­
ния», то добудут себе самую ценную награду в по­
литической жизни (pp. 133-136)12·
Второй элемент преемственности между теоре­
тиками «зерцала для государей» и их предшествен­
никами касается анализа сил, препятствующих vir
virtutis добиваться почета, славы и известности. Все
они согласны с тем, что главную ответственность
за провал наших самых хитроумных планов следу­
ет приписать капризной и потенциально разруши­
тельной силе фортуны. Они, конечно, признают,
как это делает Понтано в трактате «О Фортуне»,
что пусть богиня и «лишена разума», но иногда она
«может способствовать человеческому счастью»
9- Цит. по: Макиавелли H. Государь. С. 343· ~~ Прим. пер.
ю. Цит. по: Там же. С. 365· —Прим. пер.
п. Цит. по: Там же. С. 325— Прим. пер.
12. Старый перевод М.С.Фельдштейна точнее передает важный
для Скиннера смысл фразы Макиавелли. Цит. по: Ма­
киавелли H. Князь/Пер. с итал. М.С.Фельдштейна/Макиавелли Н. Сочинения. М.-Л.: Academia, 1934· С· 3 2 7· —
Прим. пер.
204

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

(Pontano 1538) ΡΡ·5Χ9' 543' 549)· Однако обычно ос­
новной акцент делается на способности фортуны
наносить неожиданный и зачастую непоправимый
вред. В «Придворном» Кастильоне эта тема про­
говаривается с необыкновенной горечью. Ее ав­
тор настолько часто ругает фортуну за то, что она
«возносит до небес тех, кому благоволит», и «хо­
ронит в пучинах тех, кто достоин возвышения»,
что «Придворный» был включен в «Индекс запре­
щенных книг» за ересь, состоящую в приписыва­
нии столь большой важности языческому божеству
(ср. Castiglione 1959» ΡΡ· 1_2> *4> 3°> 2 ^5; Cartwright
1908, II, р. 446).
Это же убеждение воспроизводится — с харак­
терной страстностью — в «Государе» Макиавелли
(ср. Flanagan 1972» РР Л2 7 _1 35)· Подобно Понтано,
он соглашается с тем, что привлечь благосклонное
внимание фортуны вполне возможно, и признает,
что люди иногда могут «достигать величия» таким
путем. В первой главе Макиавелли принимает за ак­
сиому, что «государства приобретаются либо сво­
им, либо чужим оружием, либо милостью судьбы,
либо доблестью» (Machiavelli 1961а, р. ЗЗ)13· Затем
в разделе «О новых государствах, приобретаемых
чужим оружием или милостью судьбы» приводит
случай Чезаре Борджиа в качестве наиболее поучи­
тельного примера, когда человек «приобрел власть
благодаря фортуне» (рр53"54) 1 4 · При этом Ма­
киавелли всегда подчеркивает непостоянный ха­
рактер богини и считает безумием полагаться на ее
сколь-нибудь длительную поддержку. Он посвя­
щает свою предпоследнюю главу размышлениям
о том, «какова власть судьбы над делами людей»,
и уподобляет ее «бурной реке, которая, разбушевав­
шись, затопляет берега», так что все «отступают пе-

13. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С. 303. — Прим. пер.
14- Цит. по: Там же. С. ^ig.—Прим. пер.
205

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ред ее напором, бессильные его сдержать» (p. 130)15.
Вместе с тем, по его мнению, мораль, которую сле­
дует извлечь из карьеры Чезаре Борджиа, состо­
ит в том, что государь, старающийся «удержать
власть», всегда должен больше полагаться на свою
virtue чем на благосклонность фортуны. Получив
власть «благодаря фортуне, высоко вознесшей его
отца», Чезаре должен был потерять ее, как толь­
ко удача оставила его. И это произошло в урочное
время с пугающей внезапностью, так что «распо­
рядительность не спасла его», и он закончил свою
жизнь, став добычей «необычайно коварной фор­
туны» (pp. 54-55)16·
Указывая на роль фортуны в человеческих делах,
авторы «зерцал для государей» продолжали ин­
тересоваться тем, какими качествами нужно обла­
дать правителю, чтобы гарантировать, что ее сила
надежно контролируется или сведена к миниму­
му. Решение, к которому они приходят, обнаружи­
вает их зависимость от концепции, схематично об­
рисованной гуманистами раннего кватроченто. Все
соглашаются с тем, что «только с помощью virtus»,
по словам Патрици, государь может справиться
с коварством фортуны и добиться «почета, славы
и известности» (Patrizi 1531» Ρ· 228). Подобно ран­
ним гуманистам, у Патрици имелось два аргумен­
та на этот счет. Первый состоит в том, что государь,
который располагает подлинной virtus, «в своих де­
лах никогда не будет подчиняться фортуне», ибо
всегда сможет оставаться стойким даже при самых
неблагоприятных обстоятельствах (р. 28о). Дру­
гой же предполагает, что у государя, обладающе­
го virtus, всегда будут наилучшие шансы заручиться
поддержкой богини в своих делах, поскольку «уда­
ча всегда сопутствует храбрости» (р. 28о). Понятие
virtus, таким образом, представляет собой основное
15. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С.$у$.—Прим. пер.
ι6. Цит. по: Там же. C.^ig.—Прим. пер.
20б

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

качество, которое нужно развивать государю, если
он собирается «удержать власть». Как это подчер­
кивает Понтано в своем трактате «Государь», «virtus
следует чтить столь высоко», чтобы все правители
«побуждали себя следовать ей» во всех публичных
делах (Pontano n.d., p. 1034» 1042). Virtus является
«самой прекрасной вещью на свете», своим вели­
колепием превосходящей даже солнце, ибо «сле­
пые не видят солнца», но «даже они могут видеть
virtus совершенно отчетливо» (p. 1044)17·
Макиавелли в «Государе» вторит этому учению.
Прежде всего он настаивает на том, что мужа, обла­
дающего подлинной virtu, никогда не сможет одо­
леть даже самая злая судьба. И хотя в главе «Како­
ва власть судьбы над делами людей» Макиавелли
соглашается с тем, что фортуна, возможно, «рас­
поряжается половиной всех наших дел», он все же
уверен, что «другую половину, или около того, она
предоставляет самим людям» (Machiavelli 1961а,
р. 130)18. Он также считает верной поговорку Fortes
Fortuna Adiuvat — «храбрым судьба помогает». Вме­
сте с тем он подчеркивает, что «фортуна —женщи­
на», «подруга молодых, ибо они не так осмотри­
тельны, более отважны и с большей дерзостью ее
укрощают». Доблестный муж —Макиавелли завер­
шает свое рассуждение характерным росчерком —
«должен колотить и пинать» фортуну до тех пор,
пока она не покорится его воле (р. 133)19·
Таким образом, Макиавелли, как и другие гума­
нисты, использует понятие virtù для обозначения
непременного качества, которое позволяет прави­
телю уклоняться от пуль и стрел жестокой судьбы

17. Цит. по: Понтано Дж. Государь/Пер. H.A. Федорова//Со­
чинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения
(XV век)/Под ред. Л. М. Брагиной. М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1985. С. 298.— Прим. пер.
ι8. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С.^у^.—Прим. пер.
ig. Цит. по: Там же. С. ^j^.—Прим. пер.
207

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
и добиваться в итоге почета, славы и известности.
Об этом со всей очевидностью свидетельствует гла­
ва «Почему государи Италии лишились своих го­
сударств» (р. 128). Всех новых государей, которые
хотят стяжать «двойную славу», приходящую вме­
сте с созданием нового государства и укреплением
его, Макиавелли предупреждает, что им прежде все­
го нужно осознать: «только те способы защиты хо­
роши, основательны и надежны, которые зависят
от тебя самого и от твоей доблести» (p. 129)20· Те же
убеждения, выраженные даже с большей силой,
можно найти в заключительной главе «Государя»,
в которой Макиавелли призывает Медичи «овла­
деть Италией и освободить ее от варваров» (р. 133)·
Поскольку их «славный дом» располагает «добле­
стью и милостью судьбы», он наилучшим образом
годится для того, чтобы «принять на себя дело осво­
бождения Италии» (p. 135)21· Завершает он цитатой
из канцоны «Моя Италия», в которой, как мы уже
знаем, Петрарка просит своих соотечественников
доказать, что они не утратили свою virtus и способ­
ны воскресить славу античного Рима (p. 138)22.
Наконец, большинство авторов «зерцал для го­
сударей» продолжает придерживаться известного
предположения гуманистов о существовании тес­
ной связи между лучшими советами в области вос­
питания и политическими советами. Это предполо­
жение исходит из того, что правильное воспитание
имеет решающее значение для формирования ха­
рактера vir virtutis. Макиавелли скорее представля­
ет здесь исключение из общего правила, поскольку
он лишь вскользь говорит об «умственных упраж­
нениях» правителя — возможно потому, что всерь­
ез верит (как это иногда следует из его высказыва­
ний) в то, что самое лучшее воспитание должно со20. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. C$72.—Прим. пер
21. Цит. по: Там же. С^ув.—Прим. пер.
22. См. с. 164 настоящего издания.
208

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

стоять просто в заучивании содержания «Государя»
(ср. p. 8д)23. Но в большинстве других книг-советов
правителям и придворным центральными всегда
оказываются два утверждения, которые, как мы уже
знаем, столь характерны для гуманистических вос­
питательных трактатов. В первую очередь, боль­
шое одобрение вызывает убеждение, что между
воспитанием, пригодным для людей благородно­
го звания и государей, и воспитанием, подходящим
для «клириков», нет никакого существенного раз­
личия. Очень важная дискуссия по этой теме содер­
жится в первой книге «Придворного» Кастильоне.
В ней неоднократно осуждаются французы за свое
неверие в то, что «образованность» может идти
«на пользу воинскому искусству», а также за вар­
варский обычай поносить кого бы то ни было, на­
зывая его «клириком» (Castiglione 1959» Ρ· ^7> ^9)24·
И хотя Кастильоне убежден, что «настоящим при­
званием придворного должно быть военное дело»,
он также должен быть развитым в культурном отно­
шении, «должен иметь познание не только в латин­
ском, но и в греческом языке»», и «в науках он дол­
жен быть образован более чем удовлетворительно,
по крайней мере в тех, что мы зовем «гуманитар­
ными» (d'humanita) (р. 32, 7°)25· Другой хорошо из­
вестный вопрос, который обсуждают эти авторы,
касается характера учебной программы, которой
равно должны следовать честолюбивые государи
и придворные. Самое полное ее описание мы нахо­
дим у Патрици во второй книге трактата «О коро­
левстве и воспитании короля». В ней он подчерки­
вает, как важно подобрать подходящих наставни-

23. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С. 344· —Прим. пер.
24. Цит. по: Кастильоне Б. Придворный/Пер. с итал. О.Ф.Кудрявцева//Сочинения великих итальянцев XVI в./Под ред.
Л.М.Брагиной. СПб: Алетейя, 2002. С. 233> 2^1. — Прим.
пер.
25- Цит. по: Там же. С. 234· — Прим. пер.

209

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ков для молодых государей, и намечает подробный
курс обучения в типично гуманистическом духе.
Его описание начинается с грамматики, «основа­
ния всех других дисциплин», после которой следует
переходить к изучению лучших античных авторов,
и завершается обширным перечнем того, что «ко­
роль должен знать из математики», а также дискус­
сией о важности музыки и телесных упражнений
(Patrizi 1531* ρρ· 69—75» 78-86). В итоге государю сле­
довало принять на себя обязанность быть образцом
«ренессансного человека» для своих подданных.
До сих пор нас интересовало, насколько авторы
«зерцал для государей» позднего Ренессанса про­
должали следовать ценностям и понятиям, кото­
рые были сформулированы до них гуманистами
раннего кватроченто. Нам остается рассмотреть,
как со сменой аудитории в их моральную и поли­
тическую мысль был введен ряд новых элементов.
Прежде всего позднеренессансные гуманисты
резко отличались от большинства своих предше­
ственников своим отношением к целям правления.
«Гражданские» гуманисты, равно как и авторы книгсоветов для подеста или городских магистратов, свя­
то верили в то, что сохранение свободы и справед­
ливости должно представлять главную ценность
в политической жизни. В противоположность им
теоретики «зерцал для государей» развивали идею,
которую, как мы уже знаем, отстаивали самые пер­
вые сторонники «деспотических» и «тиранических»
режимов. Они утверждали, что важнейшая задача
правления состоит не столько в сохранении свободы,
сколько в обеспечении безопасности и спокойствия.
Эта смена приоритетов особенно хорошо просле­
живается в заключительной части «Придворного»
Кастильоне. Один из персонажей диалога пытается
протестовать против сильного акцента на преиму­
ществах спокойствия и послушания, который дела­
ют другие собеседники. Он заявляет, что «раз сво210

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

бода дана нам Богом в качестве высшего дара», со­
вершенно неправильно, «когда один человек имеет
ее в большем объеме, чем другой». А «это происхо­
дит при правлении государей, которые по большей
части держат своих подданных в сильной зависи­
мости» (Castiglione 1959? Ρ·3°4)· Однако его вскоре
убеждают, что такой взгляд на политическую жизнь
представляет собой не что иное, как призыв «жить
так, как нам нравится», вместо того, чтобы «жить
согласно хорошим законам» (р-3°5)· И как только
между свободой с равноправием и полнейшим про­
изволом исподволь был поставлен знак равенства,
другие собеседники с большей уверенностью смог­
ли заключить, что хороший правитель обязан «из­
давать такие законы и указы для своих людей, что­
бы те могли жить мирно и непринужденно» и «за­
служенно наслаждались» состоянием безмятежного
спокойствия (pp. 310-311).
Та же смена приоритетов не менее четко прояв­
ляется и в «Государе» Макиавелли. Он вспоминает
о «былой свободе» республик лишь для того, что­
бы сказать, что она делает их менее пригодными
для правления государя (Machiavelli 1961а, р. 49)26·
И неоднократно заявляет, что правитель прежде
всего должен заботиться о своей собственной «кре­
пости и безопасности», одновременно беспокоясь
о том, чтобы его подданные обрели «устойчивость
и прочность» (pp. 113,114)27· Макиавелли даже опи­
сывает цель написания «Государя» как попытку со­
ставить свод таких правил, следуя которым любой
правитель «становится как бы исконным, и прав­
ление его сразу делается крепче и обеспеченнее,
чем если бы он правил с древних времен» (р. 128)28.
26. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С.^.—Прим. пер.
27. Цит. по: Там же. С. 360-361. —Прим. пер.
28. Цит. с изменениями по: Макиавелли Н. Князь/Пер. с итал.
М.С.Фельдштейна/Макиавелли Н. Сочинения. М.-Л.: Асаdemia, 1934· С· ^lS.—Прим. пер.
211

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Авторы «зерцал для государей» обычно берут­
ся утверждать, что, поскольку власть государей
с наибольшим успехом позволяет укреплять эти
ценности, монархия должна считаться наилучшей
формой правления. Однако Макиавелли и Патрици отказываются делать этот подозрительный вы­
вод. Макиавелли, в частности, предпочитает сохра­
нять напряжение между двумя противоположными
взглядами на соперничающие достоинства госу­
дарева и народного режимов. С одной стороны,
и в «Государе», и позднее, в «Рассуждениях о пер­
вой декаде Ливия», он подчеркивает, что в услови­
ях прогрессирующей политической коррупции —
причем в республике не в меньшей степени, чем
в монархическим государстве —всегда придется по­
лагаться на сильную власть одного человека, чтобы
восстановить первоначальное virtu политического
сообщества. Но, с другой стороны, как он намека­
ет об этом в «Государе» и совершенно открыто за­
являет в «Рассуждениях», его собственные пред­
почтения всегда будут на стороне политической
свободы, а следовательно —республиканской фор­
мы правления.
И все же, как правило, никто из тех, кто всерь­
ез был озабочен ценностями мира и спокойствия,
не мог сохранять традиционную верность республи­
канской свободе. Фрагмент Верджерио «О монар­
хии», имеющий подзаголовок «О лучшей форме
правления», уже весьма показателен в этом смысле.
Верджерио начинает с утверждения, что главной
целью правления является недопущение раздоров
и обеспечение «безопасности, охраны и защиты не­
винных» (Vergerio 194b, ρ· 447)· Затем он стремится
убедить, что «правление множества» не приносит
ничего, кроме «беспорядков» вместе с непрекра­
щающимися межпартийными дрязгами, постоян­
ными разграблениями имущества и вечной угро­
зой гражданской войны (р. 44*0· Поэтому он счита­
ет очевидным, что «монархию следует предпочесть
212

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

правлению народа» (р. 447)· О н н е только настаи­
вает на том, что государи «гораздо лучше», ко­
гда дело касается «устранения всяческой крамолы
и бесчинств среди граждан», но даже заявляет, на­
меренно смешивая традиционно противополож­
ные категории, что «с добрым королем, который
праведен и милостив» мы по сути получаем «под­
линную свободу», потому что «мы получаем мир»
(pp. 447' 449)· В течение XVI в. этот способ противо­
поставления безопасности régna (королевства) бун­
тарству communitates (коммуны) стал общим местом
для гуманистов —таким же, каким ранее он был сре­
ди схоластов. Когда, например, Джованни Рондинелли в 1583 г. оглядывается на «прежние дни» Фло­
рентийской республики, он убежден, что «в городе
было множество башен, замков и ссор» все то вре­
мя, покуда сохранялось правление народа, и за­
мечательное достижение Медичи состояло в том,
что они положили конец этим беспорядкам, устано­
вив Pax Medicea (мир Медичи), мирную власть сво­
его государева правления (ср. Cochrane 1965, р. 12).
Другое важное изменение, произведенное тео­
ретиками «зерцал для государей» в унаследован­
ном политическом словаре, касалось ключевого
понятия virtus. До сих пор мы видели, что они со­
глашались со своими предшественниками-гума­
нистами в эвристическом определении этого по­
нятия как качества, которое позволяет человеку
сражаться с фортуной и добиваться почета, сла­
вы и известности. Однако, если мы повниматель­
нее посмотрим на природу тех качеств, которые
они подразумевали под этим термином, то мы об­
наружим, что их интерес скорее к virtus правителей,
а не обычных граждан, побуждал их внести два со­
вершенно новых акцента в свой анализ.
Первым из них было заимствованное из «Поли­
тики» Аристотеля предположение о том, что ка­
чества, которые восхищают нас в государе, могут
отличаться от тех, которые восхищают нас в обыч213

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

ном гражданине. Поэтомунесколько опромет­
чиво утверждать, как делают некоторые ученые,
что эти авторы «считали политические доброде­
тели тождественными добродетелям частного че­
ловека» (ср. Anglo 1969, р. 19°)· Если мы, к приме­
ру, посмотрим на то, как Патрици обсуждает virtus
в трактате «О королевстве и воспитании короля»,
мы увидим, как он недвусмысленно утверждает,
что «добродетели правителя — совсем иное дело,
чем добродетели простолюдинов» (Patrizi 1531»
р. 95)· О н заявляет, что у обычных граждан есть
много «в высшей степени похвальных» качеств, со­
ответствующих «умеренным взглядам», но они со­
вершенно не пригодны для государей (рр-95~9б)·
Патрици согласен с тем, что «граждане должны
стремится к достижению virtus», но ясно дает по­
нять, что относится к ней как довольно пассивно­
му качеству, которое включает в себя склонность
к «послушанию и доброжелательности», а также
«благодарность за полученные от короля благодея­
ния» (pp. 371, 392)·
Та же дихотомия с еще большей четкостью про­
водится в «Государе» Макиавелли. Virtù правителя
рассматривается как изумительно творческая сила,
ключевая для «сохранения его власти» и позволяю­
щая ему отражать врагов. Главное же достоинство
народа, напротив, заключается в его характерной
склонности к смиренной покорности. Макиавелли
неизменно предполагает, что «народ лишь не же­
лает быть угнетенным», и поэтому не заботится
о том, чтобы дать ему слово в драме политической
жизни. Он настаивает на том, что пока правители
«не задевают их честь или имущество», «большая
часть людей довольна жизнью» и весьма податли­
ва (Machiavelli 1961а, р. Ю2)29. Макиавелли советует
«мудрому государю» усилить эту склонность к ло­
яльности, «принимая меры к тому, чтобы граждане
29· Цит. с изменениями по: Макиавелли Н. Государь. С. 329, 353·
214

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

всегда и при любых обстоятельствах имели потреб­
ность в государе», и тогда они «останутся верны
ему» в трудные времена (p. 71)30· О н рисует образ
государя, находящегося в непрерывном движении,
но активность народа ограничена «честолюбием
немногих, которое можно обуздать различными
способами и очень легко» (р. Ю2)31.
Другой новый элемент, который вводят поздние
гуманисты в свою разработку virtus, — это объясне­
ние значения термина с помощью растущего переч­
ня героических моральных качеств. И хотя Макиа­
велли по возможности старается воздерживаться
от этого шага, в более типичных книгах-советах
обычно предполагается, что обладание virtus мож­
но приравнять к обладанию двумя наборами тради­
ционных добродетелей.
В первую очередь делается утверждение, что ни­
кто не может считаться мужем, обладающим virtus,
пока не проявит все главные христианские добро­
детели, равно как и те «кардинальные» добродете­
ли, которые выделяли античные моралисты. В этой
части подобный анализ просто воспроизводит ар­
гументы, которые мы уже встречали в сочинени­
ях Петрарки и гуманистов раннего кватроченто.
Патрици в трактате «О королевстве и воспита­
нии короля» полностью одобряет такой подход.
В начале шестой книги он задается вопросом,
«что есть virtus», и отмечает, что Платон по сути
дает нам на него ответ, когда «заявляет о суще­
ствовании четырех основных добродетелей» (Раtrizi 153b РР-235' 237)· Потом он перечисляет их
и подробно разбирает. Вначале идет благоразу­
мие, или мудрость, в которую принято включать
разум, интеллект, осмотрительность и проница­
тельность (pp. 237~25°)· За ней следует умерен­
ность, сопровождаемая скромностью, воздержа30. Цит. с изменениями по: Там же. С.331·
31. Цит. по: Макиавелли Н. Князь. С. 290.

215

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
нием, целомудрием, честностью, сдержанностью
и трезвостью (pp. 254~ 2 7°)· Третьей кардинальной
добродетелью выступает мужество, более простое
и более очевидное свойство, о котором говорят,
что оно «присуще прежде всего великим людям»
(р. 275)· И наконец, есть всеобъемлющая доброде­
тель—справедливость, которую Патрици разделяет
на священные, естественные и гражданские аспек­
ты, соглашаясь с Платоном, что она должна рас­
сматриваться как «величайшее благо» (pp. З Ц ' З ^ ) ·
Но анализ Патрици отнюдь не ограничивается раз­
витием платоновской типологии. Он с большим
одобрением относится к традиционному гумани­
стическому предположению, что все эти добро­
детели окажутся тщетными, пока их не дополнят
и не усилят основополагающие христианские каче­
ства—благочестие, религия и вера. Он определяет
благочестие как «идею Бога» и утверждает, что ре­
лигия является «неразлучной спутницей» этой доб­
родетели, поскольку «она связана с поклонением
божеству» (рр-34б~35°)· Но при этом он настаива­
ет, что величайшей добродетелью из всех является
христианская вера —она «испускает такое сияние,
без которого тускнеют все другие добродетели ко­
ролей и государей» (р. 35*0· Если наши правители
не будут взращивать это качество, заключает Па­
трици, «их мудрость останется пустой и лживой»,
их умеренность —«печальной и стыдливой», муже­
ство—«малодушным и бездеятельным», а отправ­
ление правосудия будет «равносильно кровопро­
литию» (р. 35*0·
Вместе с тем эти авторы специально подчерки­
вают добродетели, которые королям и государям
следует взращивать с особенным тщанием. Такая
заинтересованность почти не заметна в сочинени­
ях «гражданских» гуманистов, поскольку их ос­
новная задача была в том, чтобы проанализировать
virtus, свойственную всем гражданам. Тем не менее
этот подход был предвосхищен в более ранних кни2l6

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

гах-советах, предназначенных для подеста и город­
ских магистратов, именно он был воспринят авто­
рами «зерцал для государей» и развит ими в более
изощренной манере.
Они провозглашают, что все правители дол­
жны стремиться к приобретению родственных
добродетелей щедрости и великолепия. Это «ве­
личайшие добродетели из всех», как считает Патрици, «что относятся к королям и государям»
(РР-3°4> 3°8)· Понтано посвящает два отдельных
трактата восхвалению этих качеств, причем каждый
из них выстраивается из предположения, что госу­
дарь, который проявляет бережливость или ску­
пость, несомненно обманывается, надеясь получить
славу и известность в качестве высочайшей награ­
ды. В трактате «О щедрости» он настаивает на том,
что нет ничего более позорного для государя, чем
недостаток щедрости, и неоднократно (и несколь­
ко опрометчиво) хвалит Фердинанда Неаполитан­
ского за щедрое покровительство (Pontano 1965а,
pp. 10, 45> 55)· ^ трактате «О великолепии» Понтано
внушает, что неизменным дополнением к славе го­
сударя является доброе имя, полученное за строи­
тельство «благородных зданий, прекрасных храмов
и театров», и вновь выделяет Фердинанда Неаполи­
танского за «великолепие и величие» обществен­
ных зданий, созданных по его распоряжению (Pon­
tano 1965b, pp. 85-87).
Следующей добродетелью государя считалось
милосердие. Как мы уже знаем, теоретики «зерцал
для государей» ставили вопрос, который ранее об­
суждался в книгах-советах для подеста и городских
магистратов: что лучше для правителя — чтобы
его боялись или любили? Вслед за своими пред­
шественниками все эти авторы отвечают, подобно
Кастильоне, что государь должен всегда стремить­
ся «к тому, чтобы подданные его не только люби­
ли, но готовы были его обожать» (Castiglione 1959'
р. 317)· Правда, мнения здесь иногда расходились,
217

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
поскольку некоторые — как, например, Патрици —
полагали, что в ряде случаев правителю подобает
проявлять отменную суровость (Patrizi 1531? Ρ·3 2 5)·
Но даже Патрици признает, что это опасный путь,
поскольку «суровость легко вырождается в свире­
пость», а для государя «нет более постыдного, от­
вратительного и бесчеловечного порока», чем же­
стокость (р. 3 2 5)· Кроме того, общее мнение было
таково, что «те, кто хочет властвовать», как об этом
говорит Понтано в начале трактата «Государь»,
«должны прежде всего заботиться о двух вещах:
первое — быть щедрым, второе — быть милосерд­
ным» (Pontano n.d., p. 1026). Важность милосер­
дия, продолжает Понтано, вряд ли можно преуве­
личить, ибо «в ком мы видим милосердие, мы все
любим, чтим, принимаем за бога» (р. Ю2б)32.
Наконец, государя убеждали оставаться в лю­
бой ситуации человеком чести, легко давать обеща­
ния и никогда не нарушать их. Правда, в отличие
от щедрости и милосердия, эти качества не рассма­
тривались как исключительно государевы добро­
детели. Обычно они считались частью более обще­
го кодекса поведения, разрабатывавшегося гумани­
стами для наставления ренессансного благородного
человека где «поклясться своей честью» и «дать
слово джентльмена» означало —как мы видим уже
в «Придворном» Кастильоне —говорить всю прав­
ду, как она есть (ср. pp. 117,138, 290). Однако имеется
достаточно свидетельств, когда ожидалось, что го­
сударь как образцовый блюститель кодекса чести
будет проявлять это достоинство с исключитель­
ной щепетильностью. Как говорит об этом назва­
ние одной из глав, Патрици делает очень сильный
акцент на том, что «король никогда не должен при­
бегать к обману, никогда не лгать самому и не по­
зволять лгать другим» (Castiglione 1959' Р л 38)·
В трактате «Государь» Понтано соглашается с тем,
32. Цит. с изменениями по: Понтано Дж. Государь. С. 291.

218

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

что «нет ничего позорнее», чем «не сдержать сво­
его слова», и настоятельно требует, чтобы в слож­
ной ситуации правитель выполнял слово, «даже
если оно дано врагу» (Pontano n.d., р.1026) 33 . Бо­
лее того, из некоторых мемуаров современников
нам известно, что государь, который сумел в пол­
ной мере проявить эти качества, пользовался высо­
чайшим восхищением и похвалой. Например, это
со всей определенностью следует из прекрасного
описания карьеры герцога Федерико Урбинского,
составленного Веспасиано да Бистиччи (1421-1498),
флорентийским книготорговцем, который создал
известную серию «Жизнеописаний замечательных
людей XV века». Первым качеством из внушитель­
ного списка «выдающихся добродетелей» Федерико
было «его честное слово, которое он никогда не на­
рушал» (Vespasiano da Bisticci 1963, p. 85). Веспасиа­
но сообщает, что «все, кому он давал обещания, сви­
детельствуют, что он никогда не нарушал их», а так­
же приводит несколько анекдотов, демонстрируя,
что герцог считал все обещания «нерушимыми», да­
вались ли они «по необходимости или по собствен­
ной воле», письменно или устно (р. 86).

Критика гуманизма у Макиавелли
До сих пор наш интерес к «Государю» Макиавелли
определялся тем, насколько он показателен как во­
площение ценностей и интересов, характерных
для жанра «зерцал для государей» в целом. Мне
представляется важным начинать работу с усвое­
ния этой точки зрения. Прежде всего, она позво­
ляет разглядеть расхожее заблуждение, касающееся
того, как «Государь» соотносится с более традици­
онной литературой своей эпохи. Нередко можно
слышать утверждения, что книга Макиавелли со33· Цит. по: Там же. С. 291·

219

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
вершенно sui generis (своеобразна), что ее «нельзя
отнести ни к какой категории», и что она «совер­
шенно пренебрегает понятиями и категориями»,
посредством которых другие политические теоре­
тики его поколения привыкли выражать свои мыс­
ли 34 . Теперь же становится очевидным, что форма,
предпосылки и ряд центральных положений «Го­
сударя» делают его узнаваемым вкладом в устой­
чивую традицию политической мысли позднего
кватроченто. Вторая причина принять эту точку
зрения заключается в том, что, продемонстриро­
вав основные положения авторов «зерцал для го­
сударей», мы оказываемся в лучшем положении
для того, чтобы ответить на вопрос, собирался ли
Макиавелли оспаривать или даже высмеивать близ­
кие им ценности. Конечно, это очевидно, и мы рас­
полагаем заверениями самого Макиавелли, свиде­
тельствующими о том, что он считал себя критиком
некоторых ключевых элементов, на которых осно­
вывались книги-советы для государей (ср. Machiavelli 1961а, p. до). Однако точно определить, где
он действительно демонстрирует готовность по­
ставить под сомнение или совсем отречься от сво­
его гуманистического наследия, а также оценить
степень такой готовности мы можем только по­
сле того, как смогли в точности представить ин34· В связи с этими утверждениями см. Plamenatz 1963» *» Ρ· Τ·>
Berlin 1972, p. 160. Это стандартный, обычный для учеб­
ников взгляд на политическую мысль Макиавелли. Од­
нако, как следует из вышеприведенных цитат, такие же
утверждения встречаются в работах выдающихся исто­
риков. И это происходит невзирая на то, что первое ис­
следование, посвященное тому, как связаны между собой
«Государь» и гуманистическая литература книг-советов
для государей, было предпринято много лет назад. Ин­
тересную (несмотря на некоторые преувеличения) серию
поглавных параллелей между Макиавелли и другими гу­
манистами см. в Alan Gilbert 1938- См. также несколько
иной подход к той же теме: Felix Gilbert 1939· Последняя
статья имеет большую ценность, и я многим ей обязан.
220

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

теллектуальный контекст, в котором существова­
ло его творчество.
Есть два раздела «Государя», где Макиавелли де­
монстрирует готовность пойти в наступление на по­
литические теории своих современников. Внача­
ле он осуждает их за неспособность осознать зна­
чение обладания властью в политической жизни 35 .
Как мы уже знаем, существовало предположение,
что пока государь искренне посвящает себя добро­
детельной жизни, он может достичь высочайшей
чести, славы и известности. Однако Макиавелли
настаивает, что при этом простодушно не прини­
малось в расчет, насколько сильно благополучное
правление зависит от неколебимой готовности под­
креплять искусство убеждения применением воен­
ной силы. Именно эту сторону государева правле­
ния—стыдливо проигнорированную большинством
его современников из соображений вежливости —
восстанавливает на страницах «Государя» Макиа­
велли с сильным полемическим акцентом, настаи­
вая на необходимости (если воспользоваться удач­
ным выражением Шелдона Волина) «экономии
насилия» (ср. Wolin 1961, pp. 220-224)·
Однако делать подобные высказывания нужно
с большой осторожностью. Иногда можно слышать,
35· Этот пункт особенно подчеркивает Феликс Гилберт. См. Gil­
bert 1965, особенно р. 154· (Вся книга Гилберта имеет ис­
ключительную ценность, и я весьма обязан ей.) Вуд утвер­
ждает (Wood 1967, р. 171)' ч т о Макиавелли даже пере­
определил понятие virtù, чтобы оно «означало образец
поведения, которое подобает демонстрировать, образно
говоря, в военно-полевых условиях». Есть основания по­
лагать—как подчеркивает Ханнафорд —что такой подход
несправедливо пренебрегает политическим подтекстом,
стоящим за употреблением этого термина у Макиавелли
(Hannaford 1973)· Однако нет никаких сомнений в том,
что, как я постараюсь показать в конце этой главы, Ма­
киавелли по сути переопределяет этот понятие, и отча­
сти это переопределение заставляет его сделать исключи­
тельно сильный акцент на воинской доблести государя.
221

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

что с того момента, как политическая теория Ма­
киавелли получила известность, «мы можем дати­
ровать появление нового взгляда на войну» (Walzer
1966, р. 273)· Новизна заявлений Макиавелли о не­
обходимости создать понятие virtue имеющее отно­
шение к воинским качествам, здесь все же несколь­
ко преувеличена. Было бы неправильно считать его
первым автором, который ввел это учение в поли­
тическую мысль гуманистов. Ибо желание сражать­
ся во имя patria, готовность применять насилие
во благо отечества всегда воспринимались ранни­
ми «гражданскими» гуманистами как непремен­
ная составляющая virtus подлинного гражданина.
Было бы также неправильно относиться к Макиа­
велли как первому писателю, который внес мысль
о неизбежности насилия в более утонченную атмо­
сферу «зерцал для государей». Бартоломео Сакки —бывший в молодости профессиональным сол­
датом в войске кондотьера Пиччинино —в трактате
«Государь», написанном в 1471 г., тоже настаивал
на том, чтобы правитель всегда был готов сочетать
дипломатию с принуждением, и потому он должен
позаботиться об опоре на полностью обученную ар­
мию своих граждан (ср. Bayley 1961, р. 234)·
И все же не приходится сомневаться в том,
что Макиавелли делает исключительно сильный
акцент на той роли, которую играет в управлении
неприкрытая сила. Он посвящает три центральные
главы «Государя» обсуждению военных вопросов,
полагая, что «основу власти во всех государствах»
создают «хорошие законы и хорошее войско» (Маchiavelli 1961а, p. 77)36· Макиавелли начинает с очень
сильного утверждения: «где есть хорошее войско,
там хороши и законы» (р. 77)3?- И резюмирует свой
совет настойчивой рекомендацией со свойственЗб. Цит. с изменениями по: Макиавелли Н. Государь. С. 335· —
Прим. пер.
37· Там же—Прим. пер.
222

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

ной ему гиперболой — «государь не должен иметь
ни других помыслов, ни других забот, ни другого
дела, кроме войны, военных установлений и военной
науки» (p. 87)38. Кроме того, он обсуждает родствен­
ную тему, которая, как мы уже знаем, находилась
в центре внимания гуманистов раннего кватрочен­
то: безрассудство и опасность применения наемно­
го войска. Макиавелли формулирует непреложное
правило: «никогда не будет ни прочной, ни долго­
вечной та власть, которая опирается на наемное вой­
ско» (p. 77)39· По его мнению, нет никакой необходи­
мости «доказывать то, что и так ясно: чем иным вы­
звано крушение Италии, как не тем, что она долгие
годы довольствовалась наемным оружием?» (p. 78)40.
Предлагаемое им решение вновь соответствует взгля­
дам ранних гуманистов. Оно состоит в том, что вся­
кий государь должен создавать гражданскую ми­
лицию и «должен лично возглавить войско, при­
няв на себя обязанности военачальника» (pp. 78,84).
Пока это не сделано, сурово заключает Макиавелли,
«государство непрочно—более того, оно всецело за­
висит от прихотей фортуны, ибо virtù не служит ему
верной защитой в трудное время» (p. 87)41.
Другой пункт, где Макиавелли оспаривает пред­
почтения авторов «зерцал для государей», относит­
ся к роли virtù в политической жизни. Как мы уже
знаем, гуманистическая традиция моральной и по­
литической мысли породила два основных поло­
жения относительно идеи virtù: согласно первому,
virtù — это качество, которое позволяет правите­
лю достигать благородных целей; согласно второ­
му, обладание virtù может быть приравнено к обла­
данию всеми другими главными добродетелями.
В результате все ведущие теоретики государева
38. Цит. с изменениями по: Там же. С. 342· — Прим. пер.
39· Цит. с изменениями по: Там же. С. 335· — Прим. пер.
4 Ю1 )·
Решающее различие между Макиавелли и его со­
временниками относится к природе методов, ко­
торые они считали пригодными для достижения
этих целей. Основная установка более традицион­
ных теоретиков состояла в том, что государь, желая
достичь этих целей, должен неизменно следовать
63. Цит. с изменениями по: Там же. С.348· —Прим. пер.
64. Цит. с изменениями по: Там же. С. ^1.—Прим. пер.
65. Об истоках и широком распространении этой интерпрета­
ции см. Cohrane 1961, р. 115. Как считает Кокрейн, Кроче был самым влиятельным источником того мнения,
что основной целью Макиавелли было оправдание «ав­
тономии политики»; ср. Сгосе 1945» особенно р. 59- Са­
мым влиятельным интерпретатором Макиавелли, при­
нявшим эту точку зрения, был Шабо (Chabod 1958) осо­
бенно р. 184)·

229

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

предписаниям христианской морали. Основная же
установка Макиавелли такова, что государь, «же­
лающий поступать добродетельно во всех случаях»,
вскоре потерпит крах, «пребывая среди множества
тех, кто чужд добродетели» (p. 91)66· Таким обра­
зом, он критикует своих современников в основ­
ном за невосприимчивость к тому, что он считает
характерной дилеммой государя. С заметным раз­
дражением он замечает, что они хотят восхищать­
ся таким великим вождем, как Ганнибал, но в то же
время «необдуманно порицают главную причину»
его успехов и, в частности, его «нечеловеческую же­
стокость», которую Макиавелли откровенно счита­
ет ключом к успеху Ганнибала (pp. 97~9^)67· Чтобы
разрешить эту дилемму, по его твердому убежде­
нию, нужно решительно признать, что правите­
лю, если он искренне озабочен «сохранением своей
власти», придется отбросить требования христиан­
ской добродетели и безоговорочно принять совсем
иную мораль, которую диктует его положение. По­
этому различие между Макиавелли и его современ­
никами нельзя адекватно охарактеризовать, при­
няв его за различие между моральным взглядом
на политику и взглядом на политику, оторванным
от морали. Скорее здесь важно различие между
двумя несходными моралями— двумя соперничаю­
щими и несовместимыми представлениями о том,
что следует делать 68 .
После упразднения системы ценностей, кото­
рая лежит в основе «зерцал для государей», Ма­
киавелли осознает, что следующим его шагом —

66. Цит. с изменениями по: Макиавелли Н. Государь. С. 345· ~~
Прим. пер.
6η. Цит. с изменениями по: Там же. С. 35°· ~~ Прим. пер.
68. На редкость выразительное изложение такого понимания
оригинальности Макиавелли см. в недавней статье Бер­
лина: Berlin 1972, особенно р. 183.
230

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

как он замечает без лишней скромности —должно
стать составление «оригинального набора пра­
вил» для наставления новых государей (р. 9°) 69 ·
Однако предлагаемые им советы не выглядят до­
статочно связными. Вроде бы порой он хочет ска­
зать, что добродетели государя могут быть хоро­
ши сами по себе, но они неуместны в политической
жизни (р. юо). Поэтому он утверждает, что хотя
правителю следует всеми силами сохранять види­
мость обладания этими качествами, в то же вре­
мя он должен совершенно отказаться от них, за­
нимаясь текущим управлением. Вероятно, на этом
держатся его доводы о мнимой ценности щедро­
сти. И хотя, по признанию Макиавелли, «хорошо
иметь славу щедрого государя», тем не менее он ни­
когда не советует государям добиваться и практи­
ковать эту добродетель, насколько это возможно
(pp. 92-95)· Напротив, невзирая на рекомендацию
взращивать в себе щедрость, он, кажется, предла­
гает осмотрительно избегать реальности. Снача­
ла он говорит, что «презрение и ненависть под­
данных—это то самое, чего государь должен более
69. Следует отметить, что Скиннер цитирует текст Макиавел­
ли в переводе Джорджа Булла ("I draw up an original set
of rules"), который в этом месте существенно отличается
от русских переводов: «Зная, что об этом писали многие,
я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то,
что, избрав тот же предмет, в толковании его я более все­
го расхожусь с другими» (Макиавелли Н. Государь. С. 344)»
«Так как я знаю, что об этом писали многие, то боюсь
прослыть самонадеянным, если буду писать о том же, по­
тому что при обсуждении этого предмета я больше всего
отойду от взглядов других» (Макиавелли Н. Князь. С. 277)·
Мне представляется, что в этом случае русские перево­
ды оказываются ближе к смыслу оригинального текста
Макиавелли: Ε perché io so ehe molti di questo hanno scritto, dubito, scrivendone ancor io, non esser tenuto presontuoso, partendomi, massime nel disputare questa materia, dagli ordini degli altri (Il Pricipe di Niccolà Machiavelli. Edizione
di riferimento: a cura di Luigi Firpo, Eunaudi, Torino, 1961.
р.55).-Я/?шс. пер.
231

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
всего опасаться» (р. 95)· Но вслед за этим он преду­
преждает, что «щедрость ведет к тому и другому»,
поскольку стремлением показать ее приобретается
«имя хищника, от которого будет и бесчестье, и не­
нависть» (p. 95)70· Отсюда, по-видимому, следует,
что мнимые добродетели щедрости и великодушия
нужно рассматривать в одном ряду с наиболее опас­
ными пороками государя.
Эта чрезвычайно разрушительная линия мысли
достигает кульминации в главе XVII, где Макиавел­
ли ставит вопрос, которому, как мы знаем, уделя­
лось особое внимание в книгах-советах для подеста
и магистратов: «что лучше: чтобы государя любили
или чтобы его боялись» (р. дб)71. До сих пор эта ди­
лемма решалась одинаково. Раз страх внушается же­
стокостью, а жестокость считается бесчеловечным
пороком, правителю предписывалось заставлять
себя любить, а не бояться. Но у Макиавелли про­
тивоположная точка зрения. Откровенно советуя
избегать традиционных добродетелей, он доказы­
вает, что «лучше всего, когда боятся и любят одно­
временно», но поскольку «любовь плохо уживает­
ся со страхом, если уж приходится выбирать, то на­
дежнее выбрать страх» (р. дб)72· Ибо узами любви,
утверждает он, люди «могут пренебречь ради сво­
ей выгоды, тогда как страх поддерживается угро­
зой наказания, которой пренебречь невозможно»
(РР-96-97) 73 ·
Однако советы Макиавелли, в сущности, не вле­
кут за собой немедленного отказа от норм тради­
ционной морали. Он начинает свое обсуждение
добродетелей государя с признания, что «было бы
делом достойным величайшей хвалы», если бы пра­
витель обладал теми качествами, которые «счи70. Цит. по: Макиавелли H. Князь. С. 281-282. —Прим. пер.
71. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С. 348-349· —Прим. пер.
72. Цит с изменениями по: Там же.—Прим. пер.
73- Цит. по: Там же. С.9,^—Прим. пер.
232

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

таются хорошими» (p. 91)74· Далее он повторяет,
что государь должен не только казаться «сострада­
тельным, верным слову, милостивым, искренним
и благочестивым», но и быть таковым, насколько
позволяют обстоятельства (р. юо) 75 . Поэтому фра­
за, что государь должен «по возможности не уда­
ляться от добра, но при надобности не чураться
и зла», представляет собой наиболее точное резю­
ме его советов, как он сам дает понять в финале гла­
вы XVIII (р. ιοί) 76 . В этом месте содержится ясная
аллюзия на традиционное положение гуманистов
о том, что подлинный vir virtutis не должен прибе­
гать к подобным закулисным трюкам, ибо не дол­
жен никогда уклоняться от поведения, подобающе­
го человеку, исполненному подлинного мужества.
Макиавелли вначале отмечает, что правителю, по­
скольку открытый и мужественный способ ведения
дел «часто недостаточен», неизбежно приходит­
ся становится «полузверем-получеловеком», ибо
«иначе он не выживет» (р. дд)77. Затем он добав­
ляет, что поскольку государь «должен усвоить то,
что заключено в природе и человека, и зверя», ему
также следует знать, какому зверю следует подра­
жать (р. 99)78· Так ч т о суть макиавеллевского сове­
та воплощена в образе правителя, который, будучи
«вынужден «хорошо владеть природой зверя», бе­
рет себе примером лисицу и льва (р. 99)?9·
74· Цит. по: Макиавелли Η. Князь. С. 278.— Прим. пер.
75· Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С. 3 5 2 — Прим. пер.
j6. Цит. по: Там же. — Прим. пер.
77· В русских переводах эта мысль передана по-другому: «Какой
иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-по­
лузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе
обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточ­
ной силы?» (Там же. С. 35α)ί «Иметь наставником полузве­
ря, получеловека означает не что иное, как то, что Князю
нужно владеть природой одного и другого; одно без дру­
гого непрочно» (Макиавелли Н. Князь. С. 287). —Прим. пер.
yS. Цит. по: Макиавелли Η. Государь. С.351·~~ Прим. пер.
79· Цит. по: Макиавелли Η. Князь. С. 287. — Прим. пер.

233

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Благодаря этому ошеломляющему заключению
Макиавелли быстро приобрел среди христианских
моралистов репутацию человека сатанинской злоб­
ности. Как заметил Маколей в начале своей извест­
ной статьи, «из его фамилии они смастерили эпи­
тет для плута», а из «его христианского имени —си­
ноним для дьявола» (Macaulay 1907, ρρ· 1-2). Фигура
«смертоносного Макиавелли» стала избитой кари­
катурой в драме XVI в., а склонность привносить мо­
тив ужасного разоблачения в обсуждение его работ, —
впервые популяризованная Жантийе в его тракта­
те «Анти-Макиавелли», изданном в 1576 г., —все еще
встречается даже у современных ученых. Например,
Баттерфилд в начале «Искусства государственного
управления Макиавелли» загадочно намекает на то,
что елизаветинские критики «Государя», возможно,
были не так уж далеки от истины, как иногда считает­
ся (Butterfield Κ)4°> ΡΡ· ю-п). И Лео Штраус в «Мыс­
лях о Макиавелли» настаивает на том, что учение
«Государя» попросту «находится вне морали и ре­
лигии», а его автора можно характеризовать толь­
ко как «учителя зла» (Strauss 1958, pp. 9~ю> 12> ^δ)·
Нужно отдать должное этим традиционным ин­
терпретациям: Макиавелли иногда нравится вызы­
вающий и аморальный тон. Отчасти это отражает
его понимание собственной роли политическо­
го эксперта, способного формулировать максимы
и предлагать рассуждения, подходящие для каж­
дой ситуации без исключения. Поэтому о пробле­
мах с очевидным моральным значением он иногда
говорит так, как если бы они имели чисто техниче­
ское решение. Когда в главе VIII, рассуждая о «тех,
кто приобретает власть злодеяниями», он предла­
гает примеры, как стать государем «путем преступ­
ным и беззаконным», настаивая при этом, что нет
никакой необходимости вдаваться в вопрос, «на­
сколько достойно так поступать» (pp. 61-62) 80 .
80. Цит. с изменениями по: Макиавелли Η. Князь. С. 246. — Прим. пер.

234

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

Но главной причиной шокирующего тона Макиа­
велли является глубоко пессимистический взгляд
на человеческую природу. «Ведь о людях в целом
можно вообще сказать, — пишет он,— что они не­
благодарны, изменчивы, лицемерны, трусливы пе­
ред опасностью, жадны до наживы» (p. 96)81. По­
этому едва ли удивительно, что он считает себя
обязанным предупредить государя о том, что тому,
поскольку обычно «люди дурны», придется дей­
ствовать вопреки традиционной морали, если тот
хочет оставаться в безопасности (pp. 96, ιοί) 82 .
Несмотря на любовь Макиавелли к парадоксам
и несомненную слабость к шокирующим сентен­
циям, мне представляется вульгаризацией его ми­
ровоззрения клеймить его как учителя зла. Он да­
лек от того, чтобы принимать зло за благо, а также
редко делает высказывания, из которых следова­
ло бы, что традиционные добродетели не должны
считаться превосходными сами по себе. Это верно,
что он не вполне последователен в этом вопросе
и обычно подчеркивает большую важность облада­
ния добродетельной репутацией, чем добродете­
лью как таковой. Но он также может недвусмыс­
ленно настаивать на том, что «всякий понимает»,
насколько похвально для государей «соблюдать
данное слово и быть в жизни прямым, а не лука­
вить» (p. 99)83· Более того, он часто подчеркивает,
что нельзя беспричинно пренебрегать традицион­
ными добродетелями. Но его больше заботит тот
печальный факт, что если государь обладает «все­
ми добрыми качествами» и «всегда согласно ним
поступает», то они «принесут ему вред» (р. юо) 84 .
Однако он неодобрительно отзывается о тех госуда­
рях, которые никогда не стараются вести себя доб8ι. Цит. по: Т а м же. С. 283.— Прим. пер.
82. Цит. по: Т а м же. С. 284.— Прим. пер.
83. Цит. по: Т а м же. С. 286.— Прим. пер.
84. Цит. по: Т а м же. С. 288.— Прим. пер.

235

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

родетельно даже в благоприятных обстоятельствах.
Главным примером служит Агафокл, сицилийский
тиран, «который на всех ступенях своего жизненно­
го пути вел себя злодеем» (р. б2)85. Несмотря на то,
что это принесло ему невероятный успех напере­
кор самой неблагоприятной фортуне, Макиавел­
ли отказывается считать его образцом государевой
virtù, поскольку считает, что бесстыдное использо­
вание преступных приемов «не позволяет славить
его как одного из замечательных людей» (p. 63)86.
Теперь должно быть очевидно, что в своих со­
ветах Макиавелли руководствуется весьма ориги­
нальным пониманием подлинной virtu государя.
До сих пор, как мы уже знаем, обладание virtù при­
равнивалось к обладанию всеми другими доброде­
телями. У Макиавелли, напротив, понятие virtù ис­
пользуется для обозначения любого набора качеств,
которым государь пожелает обладать, чтобы «удер­
жать власть» или совершить «великие дела». И то­
гда становится беспощадно ясно, что предполо­
жение о необходимой или даже приблизительной
равнозначности между virtù и традиционными доб­
родетелями, даже если они иногда частично совпа­
дают между собой, катастрофически ошибочно87.
Несомненно, для Макиавелли порочный человек,
подобный Агафоклу, никогда не считается чело­
веком, обладающим подлинной virtù. Virtù нельзя
приравнять к порочности. Но не менее верно и то,
что Макиавелли ожидает от обладателя высшей
virtù, если ситуация того потребует, совершенно
85. Цит. по: Макиавелли Н. Государь. С. 246.— Прим. пер.
86. Цит. по: Там же. С. 248.— Прим. пер.
87. О том, что virtù у Макиавелли означало любое качество, кото­
рое помогало государю «сохранять свою власть», и о том,
как такое употребление вводило «острый и решитель­
ный» разрыв между virtù и добродетелями, см. замеча­
тельное обсуждение в Hexter 1964» особенно pp. 95^~957·
Покок разработал аналогичную интерпретацию в Рососк
1975' особенно pp. 166-177·

236

ВЕК

ГОСУДАРЕЙ

порочного поведения. Ибо virtù не исключает по­
рочности в ситуации государя. Поэтому в качестве
правителя, обладающего выдающейся virtù, в «Го­
сударе» (и позднее в «Рассуждениях о первой дека­
де Тита Ливия») Макиавелли выделяет императо­
ра Севера, о котором мы узнаем, что он «отличался
крайней алчностью и жестокостью» и одновремен­
но «прославился такой virtù», что «счастливо пра­
вил до конца жизни», невзирая на бесчисленные
трудности (р. юд) 88 . В конечном счете смысл того,
что значит быть человеком virtù, согласно Макиа­
велли, и его последний совет государю сводятся
к тому, чтобы тот «всегда был готов переменить
направление»: он должен уметь изменять свой об­
раз действий в диапазоне от добра ко злу и обратно,
«если события примут другой оборот или в другую
сторону задует ветер фортуны» (р. ιοί) 89 .
88. Цит. с изменениями по: Макиавелли Н. Государь. С.358· —
Прим. пер.
89. Цит. по: Там же. С. 352- —Прим. пер.

ГЛАВА 6

Закат республиканских
ценностей

И

СТОРИЯ политической теории поздне­
го Ренессанса замечательно иллюстриру­
ет изречение Гегеля о том, что сова Ми­
нервы расправляет крылья только с наступлением
сумерек. Как мы уже знаем, столетие, последовав­
шее за миром в Лоди, заключенным в 1454 Γ·> узрело
окончательный триумф государевых форм правле­
ния, утвердившихся почти во всей Италии. И тем
не менее в тот же период в сумраке, опустившемся
на городские республики, был сделан несопоста­
вимый по своей оригинальности и важности вклад
в развитие республиканской политической мысли.

Центры республиканизма
Среди различных центров, в которых продолжа­
ли обсуждаться и прославляться республиканские
идеи в течение позднего Ренессанса, Венеция была
одним из тех, где приверженность традиционным
ценностям независимости и самоуправления со­
хранялась с наибольшим упорством. В то время
как остальная Италия подпала под власть синьоров,
венецианцы никогда не отрекались от своих тра­
диционных свобод. Они продолжали пользоваться
конституцией, принятой ими в 1297 г-> которая со­
стояла из трех основных элементов: Consiglio Gran­
de (Большого совета), органа, отвечающего за назна­
чение большинства городских чиновников; Сената,
ведающего внешнеполитическими и финансовы238

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

ми вопросами; и дожа, который вместе со своим
советом служил выборным главой правительства.
Верно то, что когда эта строго олигархическая си­
стема была впервые введена, она сразу же вызвала
серию народных восстаний, руководимых бесправ­
ными. Но их быстро усмирили, а после учреждения
в
1335 г · Совета десяти в качестве тайного и посто­
янного комитета общественной безопасности ни­
каких дальнейших волнений уже не последовало.
В Венеции на долгое время утвердились свобода
и спокойствие, а сама она стала предметом зависти
для всей Италии, заслужив уникальную репутацию
в качестве Serennisima, самой спокойной республики.
Вопрос о том, как венецианцам удалось сочетать
их политическую свободу с упразднением внутрен­
них раздоров, впервые начал привлекать внима­
ние теоретиков конституционализма в конце XIV в.
Пьетро Паоло Верджерио, по-видимому, был са­
мым первым автором, предложившим то, что позд­
нее будет считаться классическим решением этой
головоломки. Первоначально он представил свое
решение в письме канцлеру Венеции от 1394 г >
а потом включил его в свой «Фрагмент о республи­
ке Венеции» (Gilbert 1968, р. 468 и прим.). В своих
рассуждениях он основывался на «Законах» Пла­
тона, в которых утверждается, что самая надежная
и безопасная форма правления должна сочетать
три «чистые формы» — в результате мы получаем
амальгаму из монархии, аристократии и демокра­
тии. Он полагает, что венецианская конституция
особенно замечательна тем, что удачно сплавила
воедино эти разные режимы в устойчивую форму
смешанного правления, где дож представляет мо­
нархический элемент, Сенат —аристократический,
a Consiglio Grande — демократический. Верджерио
делает вывод, что благодаря ясному пониманию
«того, что Платон считал благом для городов»,
венецианцы смогли столь долгое время прожить
«в мире и согласии» и вести свои дела с таким
239

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
успехом, что «нет другого столь же процветающе­
го и великолепного города ни в Италии, ни даже
в остальном мире» (pp. 103,104).
Это толкование было с благодарностью воспри­
нято венецианским кружком интеллектуалов се­
редины XV в., возглавляемым Франческо Барбаро.
Георгий Трапезундский, которого Барбаро привез
с Крита в 1417 г., в письме от 1451 г. объяснял ему,
что причина «долгой и счастливой» жизни вене­
цианской республики заключается в наилучшем
платоновском сочетании монархических, аристо­
кратических и демократических свойств (Gilbert
1968, pp. 468-469)· В ответ Барабаро выразил восхи­
щение необыкновенной проницательностью Геор­
гия и предложил тому сопроводить уже выполнен­
ный им перевод «Законов» Платона предисловием,
в котором подобие между платоновской теорией
и венецианской практикой было бы раскрыто бо­
лее подробно. Георгий исполнил все надлежащим
образом и посвятил свой текст дожу, получив вза­
мен солидное вознаграждение за лестное истолко­
вание уникальной политической стабильности Ве­
неции (ср. Bouwsma 1968, р. 63-64).
С начала XVI в. чудо неизменной венецианской
конституции стало вызывать громадный интерес
в остальной Италии. В особенности флорентий­
цы, — когда Медичи урезали их собственную сво­
боду, — задавались вопросом, что помогло вене­
цианцам сочетать не менее миролюбивый режим
с гораздо более обширной системой политических
свобод. Самой значительной работой, которая была
непосредственно посвящена этому вопросу, был
«Диалог о республике венецианцев» Донато Джаннотти (i492_1573)· Джаннотти был другом Макиа­
велли и пылким республиканцем, служившим се­
кретарем по военным делам при Совете десяти
в период существования Флорентийской респуб­
лики, восстановленной в 1527 г. После окончатель­
ной реставрации Медичи в 1530 г. он был вынужден
240

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

отправиться в изгнание (Starn 1968, pp. 21, 26, 39)·
Он подготовил свою книгу о Венеции, когда жил
там в 1526 г., и опубликовал ее в 1540 г., когда вновь
оказался в изгнании (Gilbert 1967» pp. 178-182).
Джаннотти описывает эволюцию, а также характер
венецианской конституции, полагая, что такое со­
четание свободы и безопасности, которого достиг­
ли венецианцы, может объясняться двумя основ­
ными причинами. Первая —это равновесие между
властью одного, немногих и большинства, кото­
рое они могут поддерживать, сочетая власть дожа,
Сената и Consiglio Grande (Giannotti 1819b, pp.5ofï).
Другая —это тщательно разработанная система го­
лосования и жребьевки, которую они используют
для того, чтобы каждый магистрат избирался и вся­
кое политическое решение принималось с целью
обеспечить превосходство общего блага над любы­
ми фракционными преимуществами (pp. 91-117)·
Джаннотти приходит к выводу, что эти инструмен­
ты позволили венецианцам достичь того, что не­
давно один ученый назвал «механизацией virtù»,
и, следовательно, совершенной формы правления
(ср. Рососк 1975, Р· 2 8 5)·
Если флорентийцы смотрели на Венецию
как на источник практической политической муд­
рости, то сами венецианцы, все сильнее осозна­
вая свою необычайную устойчивость посреди по­
трясавших Италию волнений, начали продумы­
вать и с не меньшим самодовольством прославлять
успех своего конституционного устройства (Bouwsma 1968, pp. 95> ш )· Величайшим венецианским мыс­
лителем, выразившим эту тенденцию, был Гаспаро Контарини (ц8з-154 2 )> автор трактата «О маги­
стратах и устройстве Венецианской республики»,
который был написан между 1522 и 1525 гг., отредак­
тирован в начале 153°'Χ ΓΓ· и впервые опубликован
в 1543 г-г ß сравнении с книгой Джаннотти сочине1. Об этой датировке см. Gilbert 1967, pp. 174_177·
241

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ние Контарини является скорее панегириком, обна­
руживает меньший интерес к деталям конституци­
онной машинерии Венеции и большее стремление
подчеркнуть гениальность ее основателей, кото­
рые «не упустили ничего, что надлежит к правиль­
ному устройству» и создали «превосходную рес­
публику» (Contarini 1969* pp. 15> ιΤ·> CP· Gilmore 1973,
p. 433)2. К тому же работа Контарини решает оче­
видные консервативные задачи, которые выража­
ются в требовании, что главной обязанностью веду­
щих граждан, поскольку никто «не смог бы осудить
столь правильное и законопослушное устройство»
(Contarini 1969, р. Ч73> СР· Gilbert 1969), должно быть
предотвращение изменений в конституции любым
способом. Однако главная цель этой книги втом,
чтобы поставить и дать ответ на тот же вопрос, ка­
кой обожатели Венеции обсуждали уже более ста
лет со времени публикации трактата Верджерио:
как венецианцам удается поддерживать «благо
и процветание», когда остальная Италия страда­
ет от «столь великого разорения»? (Contarini 19695
pp. 4~6)4· Контарини отвечает на него в духе извест­
ной мудрости, что венецианская конституция пред­
ставляет собой «такое смешение всех полезных ви­
дов власти (statuum), что в одной республике сосуще­
ствуют и царское правление, и влияние оптиматов,
и гражданский строй, так что все формы соседству­
ют на равных», поэтому опасность внутреннего кон­
фликта фактически сведена на нет (p. 15)5.
Разработка этого самопрославляющего тезиса
стала главным делом венецианской политической
мысли во второй половине XVI в. (Bouwsma 1968,
2. Цит. по: Контарини Г. О магистратах и устройстве Венеци­
анской республики/Пер. с лат. М.А. Юсима. СПб.: Изда­
тельство Европейского университета в Санкт-Петербур­
ге, 2013. С. 6ι, 63. — Прим. пер.
3- Цит. по: Там же. С. 159·
4- Цит. с изменениями по: Там же. С. 53·
5- Цит. по: Там же. С. 62.
242

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

pp. 270, 273)· Самым значительным среди множе­
ства развивавших его авторов был Паоло Парута (i54°""159^)» написавший «Политические рас­
суждения», которые впервые были опубликованы
в 1599 Γ·> спустя год после его смерти (Monzani 1852,
pp. vii, xxxvi). «Политические рассуждения» состо­
ят из двух книг: в первой из них Парута обсужда­
ет республику древнего Рима, во второй — тогда­
шнюю Венецианскую республику. Он прослеживает
процесс, в результате которого римляне утрати­
ли свою свободу с приходом империи. Этому упад­
ку в первой главе второй книги он противопостав­
ляет беспримерный успех своего родного города,
сумевшего сочетать «величие и свободу». Как и все
его предшественники, Парута объясняет этот успех
«формой и порядком» венецианской конституции,
в которой «все части настолько хорошо располо­
жены», что невозможен никакой «внутренний раз­
дор», а всякая сторона управления настолько тща­
тельно «ограничивается и уточняется» другими
сторонами, что «общественная польза» обеспе­
чивается в любом случае (Paruta 1852, pp. 228, 231;
ср. Bouwsma 1968, pp. 270-291).
Сохраняя неразрывную преемственность в Ве­
неции, республиканская традиция политической
мысли возрождается в начале XVI в. во Флоренции
и Риме. Как мы уже успели заметить, почти на всем
протяжении позднего Ренессанса эти города стра­
дали от неизменно усиливающихся деспотических
форм правления. Однако эта тенденция до неко­
торой степени была прервана после вторжения
французов в 1494 г · Медичи и папы испытывали
большие трудности, когда им приходилось сопро­
тивляться захватчикам или даже находить с ними
общий язык. Неудачи давали их противникам воз­
можность оспаривать правомочность их режимов
и призывать к восстановлению народных свобод.
В Риме самое значительное из республикан­
ских восстаний произошло в 1511 г. Оно было вы243

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
звано распадом вероломной Камбрейской лиги,
которую папа Юлий II организовал тремя года­
ми ранее. Он собирался найти противовес Вене­
ции, но главным результатом его дипломатиче­
ских усилий стало усиление позиции французов.
Они нанесли решительное поражение венецианцам
в битве при Аньяделло в 1509 г. и сумели восстано­
вить контроль над Миланом (Green 1964, р. 97)· Когда Юлий, пытаясь обуздать их амбиции, решил
выйти из лиги, Людовик XII ответил тем, что объ­
явил о созыве Вселенского собора в Пизе и прика­
зал Юлию присутствовать на нем (La Brosse 1965)
pp. 58-59)· (Именно в этот момент, между про­
чим, флорентийцы, опасаясь папских войск, ста­
рались убедить Людовика XII провести собор в дру­
гом месте и с этой целью отправили к нему послов,
в числе которых был Макиавелли [Renaudet 1922,
pp. 469-76]·) В этот момент Юлий тяжело заболел,
и это обстоятельство вместе с провалом его полити­
ки дало сигнал тому, что Грегоровиус назвал «вос­
станием во имя утраченной свободы» в Риме (Gregorovius 1967) 8, p. 81). Правда, это восстание было
неудачным, и на следующий год, организовав Свя­
щенную лигу, Юлий смог перехватить инициати­
ву в борьбе с французами. Но за это время, как со­
общает Гвиччардини в своей «Истории Италии»,
Помпео Колонна смог подбить жителей на серьез­
ный бунт, воодушевив их пламенной речью, в ко­
торой он осудил «тиранию священников», при­
звал сограждан «пробудиться от глубокого сна»
и сражаться за свои древние свободы (Guicciardini 1969, p. 231).
Однако самым большим испытаниям власть
синьоров подверглась во Флоренции. Как толь­
ко в октябре 1494 г · войска Карла VIII вступили
на территорию Флоренции, молодого Пьеро Ме­
дичи, лидера местного «деспотического» режима,
охватила паника (Schevill 1936, р.436)· Он немед­
ленно подчинился всем требованиям французско244

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

го короля, включая сдачу двух главных флорен­
тийских портов и разоружение всех приграничных
крепостей (Weinstein 197°> РР-Ч 0 ""^ 1 )· Когда но­
вость об этой позорной капитуляции достигла го­
рода, вспыхнуло стихийное восстание. Лука Ландуччи (ок. 1436-1516), видевший происходящее
собственными глазами, сообщает в своем «Днев­
нике», что площадь внезапно наполнилась «все­
ми гражданами» и «отрядами вооруженных лю­
дей, громко скандирующими Popolo е Liberté (Народ
и свобода) (Landucci 1927? р. 61). Пьеро был забло­
кирован восставшей синьорией, а за его голову была
назначена награда в тысячу дукатов (р. 62). По­
сле некоторого замешательства он решил сдаться
без боя, но, пока толпа грабила его дворец, вырвал­
ся из города с немногочисленными сторонниками,
чтобы отправиться в пожизненное изгнание (Wein­
stein 1970, р. 134).
Правда, флорентийцы очень недолго наслажда­
лись восстановленными свободами. Как мы уже
знаем, в 1512 г. Медичи сумели восстановить свою
власть с помощью испанских войск. Тем не ме­
нее за это время успела возродиться подлинно на­
родная форма правления, при которой верховная
власть принадлежала Consiglio Grande, состоявше­
му из более трех тысяч граждан 6 . Кроме того, воз­
вращение Медичи в 1512 г. отнюдь не означало,
что Флоренция перестала быть привержена это­
му более традиционному типу режима. Только по­
сле того как им удалось подавить серию заговоров,
произошедших в двадцатых годах и увенчавшихся
возрождением республики в 1527 г., Медичи смогли
окончательно утвердиться в качестве наследствен­
ных властителей Флоренции в начале 153°"Χ ΓΓ·
6. См. Gilben 1965, pp. и, 2θ. См. также Weinstein 197°* Ρ· 24^·
Описание межфракционных споров, приведших к учре­
ждению Большого совета, см. в Rubinstein i960, особен­
но pp. 155-159·

245

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

Хотя эти последние попытки остановить распро­
странение правления государей оказались по боль­
шей части напрасными, они сочетались с самым
впечатляющим расцветом республиканской поли­
тической мысли. Последним приверженцам рес­
публиканской свободы были доступны две основ­
ные ветви республиканской идеологии: во-первых,
это традиция итальянской схоластики XIV в., ве­
дущими представителями которой были Бартоло
да Сассоферрато, Птолемей Луккский и Марсилий
Падуанский; во-вторых, это традиция «граждан­
ского» гуманизма XV в., представленная именами
Салютати, Бруни, Поджо, а также их многочислен­
ными последователями. В начале XVI в. возрожда­
ются и получают необычайно плодотворное разви­
тие оба направления этой мысли. Оставшаяся часть
этой главы будет посвящена изучению этого интел­
лектуального движения.

Вклад схоластики
Вклад схоластики в развитие республиканской
политической мысли позднего Ренессанса обыч­
но недооценивается. Аллен, к примеру, настаива­
ет, что итальянская политическая теория конца
XV в. «ничем не обязана людям школы», посколь­
ку она «совершенно оторвалась» от средневеко­
вого взгляда на политическую жизнь (Allen 1957»
pp. 446, 47^)· И Боусма недавно заявлял, что «сред­
невековые» упражнения схоластической филосо­
фии нужно четко отличать от «ренессансного рес­
публиканизма» с его совершенно отдельной линей
аргументации, которую он связывает с гуманисти­
ческой традицией, идущей от «Салютати к Гвиччардини» (Bouwsma 1968, pp. 1-11, 41). Это доволь­
но распространенные суждения, но они упускают
из виду тот факт, что в эпоху позднего Ренессан­
са традиционные свободы итальянских городских
246

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

республик защищали не только гуманисты, но так­
же ряд теологов и правоведов, чьи работы обычно
были написаны на языке, гораздо теснее связанном
со схоластической, чем с моральной и политиче­
ской мыслью гуманистов.
Если мы вначале посмотрим на Флоренцию,
то обнаружим в сочинениях Савонаролы и его уче­
ников после 1494 г · систематические попытки защи­
щать восстановленную республику преимуществен­
но языком схоластики. Собственные политические
работы Савонаролы, в особенности написанные
между 1494 и Н9& гг-> заново формулируют несколь­
ко аргументов, которые мы уже встречали у неко­
торых томистов XIV в., в частности в трактатах
Птолемея Луккского. Савонарола иногда дослов­
но следует продолженному Птолемеем трактату
Фомы Аквинского «О правлении государей»7.
Фра Джироламо Савонарола (1452-1498)5 уро­
женец Феррары, впервые прибыл во Флорен­
цию в 1482 г. после обучения в Болонском уни­
верситете и оставался там до 1487 г. (Ridolfi 1959»
pp. 13-16, 25-26). Лоренцо Медичи вновь пригла­
сил его во Флоренцию в 1490 г., и на следующий год
он был избран настоятелем доминиканского мо­
настыря Сан-Марко (р. 29). Вскоре он прославил­
ся как проповедник, и уже в 1491 г. толпа, прихо­
дившая его послушать, стала настолько велика,
что он был вынужден перенести свои проповеди
в собор (Weinstein 197°* Р-99)· Но признание в ка­
честве пророка и защитника республиканских цен­
ностей он получил только после свержения власти
Медичи в 1494 г · С этого момента и до суда и каз­
ни, последовавших четырьмя годами позже, он был
7- О поразительных параллелях между Птолемеем и Савона­
ролой см. Weinstein 1970 и примечания к pp. 292, 29З)
где книга IV глава VIII трактата Птолемея сопоставля­
ется с пассажем из «Краткого изложения философии»
Савонаролы.

247

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
одним из самых влиятельных сторонников возро­
жденной Флорентийской республики и одним из са­
мым мощных ораторов, выступавших в защиту тра­
диционных городских свобод (ср. Rubinstein i960,
pp. 155-161).
Конечно, очевидно, что Савонарола не был зау­
рядным проповедником усвоенных политических
убеждений. Прежде всего он считал себя проро­
ком, человеком, ощущающим на всем длань Гос­
пода, избранным объяснить своим согражданам
пути Всемогущего. Поэтому он с презрением от­
носился к тем положениям, которые, как мы зна­
ем, составляли основу моральной и политической
мысли Флоренции позднего Ренессанса. Он вос­
принимал с естественной неприязнью то внима­
ние, с которым гуманисты относились к преслову­
той фортуне за ее способность вмешиваться в ход
человеческих дел и управлять ими. Он постоян­
но учил, что без Божьей воли ничего не происхо­
дит, и потратил немалую часть своей энергии про­
рока, стремясь убедить свою паству в том, что Бог
непосредственно управляет Флоренцией (Weinstein
1970, pp. 141-142)· И потому Савонарола яростно вы­
ступал против «нечестивцев», которые продолжа­
ют упорствовать, рассуждая о «счастье и форту­
не», хотя им следовало бы помнить о божественном
провидении (р. 28о). Он также с пренебрежением
смотрел на гуманистический идеал мужа (ш>), кото­
рый посвящает свою добродетель (virtus) стяжанию
почета, славы и известности. Он настаивал на том,
что подлинные цели человека менее всего связаны
с мирскими успехами, но только с христианским
смирением и благочестием. С пуританской нетер­
пимостью он обрушивался на нравы флорентийцев,
устраивал печально известные «костры тщеславия»
в 1497 и 4 9 8 гг ·) добивался отмены одних традици­
онных карнавалов и превращения других в рели­
гиозные праздники (Ridolfi 1959» Ρ· 1 2 ^; ср. Schevill
1936, pp.271, 446).
248

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

Тем не менее было бы неверно полагать, подобно
Шабо и другим, что «главной темой» Савонаролы
был «бунт против времени и исторической ситуа­
ции» и что вся его программа была антагонистич­
на традициям и устремлениям Флоренции эпохи
кватроченто 8 . Напротив, очевидно, что его особое
пророческое видение будущего было тесно связа­
но с рядом прочно укоренившихся флорентийских
мифов. Бруни и его последователи уже говорили
о том, что город был основан в период величайшей
свободы Рима —как и подобает стражу тосканских
свобод—а жители Флоренции сражались за свою не­
зависимость, особенно против Милана герцога Вис­
конти, так, что подавали пример остальной Ита­
лии. Как показывает Вайнстейн, успех Савонаролы
в проектировании апокалиптического видения осо­
бого предназначения Флоренции можно объяснить
его почти оппортунистической сноровкой, с кото­
рой он приспосабливал и применял эту распростра­
ненную веру в историческую значимость города 9 .
Верно то, что в 1494 г·» когда французы вторглись
Италию, он предвещал гибель республики и преду­
преждал своих слушателей о том, что им «еще при­
дется пострадать от многих бедствий и большого
горя» (Weinstein 197°? Ρ· ι3θ)· Но вскоре вместо этого
он начал подчеркивать особый характер Флоренции
в качестве избранного города, пространно наме8. См. Chabod 1958, Р л 9· Такие суждения о Савонароле стали
традиционными. Ср. также Schevill 1936, особенно р. 454Эта точка зрения была недавно оспорена в работе Wein­
stein 197°· Я весьма обязан ее прекрасному и совершенно
убедительному анализу.
9-См. Weinstein 197°» особенно рр-34~3б> 139~145· Аналогич­
ный подход был предложен несколько ранее Гилбертом
(Gilbert 1957)· Вайнстейн верно обратил внимание на то,
как изменялись пророчества Савонаролы, становясь от­
части непоследовательными: от прямого указания на ги­
бель города к не менее яркому описанию его роли в каче­
стве избранного Богом сосуда для самых высоких целей.
Ср. Weinstein 197°» особенно pp. 67,14!) 169-170.

249

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
кая на традиционный образ республики как «серд­
ца Италии», пример итальянской свободы, центр,
из которого «исходит живительный дух» и «звучит
голос по всему Regnum Italicum (ср. p. i6g).
Когда мы обращаемся непосредственно к консти­
туционным идеям Савонаролы, мы обнаруживаем
даже более тесную связь между его мировоззрени­
ем и принятыми во флорентийской политической
мысли положениями. Кажется, Покок все же оши­
бался, когда предлагал видеть смысл его полити­
ческой теории в попытке «привязать гражданство
к пророчеству» (Рососк 1975? Р Л1 5)· Политические
взгляды Савонаролы в значительной мере брали
начало в более привычной и более мирской тради­
ции политической мысли доминиканцев, которая
была уже хорошо известна флорентийцам благо­
даря проповедям и другим сочинениям, создан­
ным, в частности, таким мыслителем, как Ремиджо
де Джиролами, почти двумя веками ранее.
Наиболее систематическое изложение своих
взглядов Савонарола предлагает в коротком трак­
тате «О строе и управлении города Флоренции», на­
писанном на народном языке за две недели до сво­
его падения (Weinstein 197° > Ρ· 2 8g). Трактат состоит
из трех основных разделов. В первом из них обсужда­
ется тема, к которой уже обращались в своих полити­
ческих работах Бартоло да Сассоферрато и Птолемей
Луккский. Речь идет о том утверждении, что, хотя
монархия в некотором абсолютном смысле может
считаться лучшей формой правления, она не лучшая
для Италии и особенно для Флоренции, где важно
сохранять республиканский режим (Savonarola 1965,
pp. 44-6~45°)· Обосновывая это суждение, Савона­
рола подходит к сути своего политического посла­
ния. Оно состоит в том, что Флоренция прежде всего
должна заботиться о безопасности ее традиционных
свобод. Он полагает, что город должен оставаться
республикой, потому что только она гарантирует
ее гражданам возможность пользоваться «подлин250

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

ной свободой», которая «дороже золота и серебра»
и «важнее всех прочих сокровищ» (pp. 481, 488).
Выделив свободу флорентийцев как их «самое
ценное достояние», Савонарола во второй части
своего анализа переходит к вопросу о том, что угро­
жает сохранности столь необходимого качества их
политической жизни. Он не тратит времени на об­
суждение старинного предостережения, гласящего,
что чрезмерное стремление к личной выгоде может
нанести ущерб свободному правлению. Он охот­
но соглашается с благодушным предположением,
что большое богатство Флоренции нужно воспри­
нимать как знак Божьей милости и что ее жители
могут рассчитывать на «преумножение богатств»,
пока они следуют божественным заповедям (р. 482;
ср. Weinstein 197°* Р-311)· Савонаролу больше инте­
ресует распространенное мнение о том, что огром­
ную опасность для политической свободы пред­
ставляют наемные войска, которым доверяют без­
опасность города. И хотя он не ссылается на это
утверждение непосредственно в «Трактате», в своем
более раннем сочинении «О политическом и коро­
левском правлении» он уже намекает на опасность,
заключенную в найме солдат, «которые сражают­
ся не во имя любви к родине, но просто за плату».
И один из его последователей, Доменико Чекки,
в опубликованном в 1496 г. памфлете обличает ис­
пользование наемников и призывает формировать
гражданскую милицию 10 . Но самая главная угро­
за свободе, которую подчеркивает Савонарола, со­
стоит в распространении раздоров и гражданских
распрей. Большое место во второй части своего
трактата он уделяет —в манере Бартоло и Салютати — изображению ужасов тиранического правле­
ния и утверждает, что основной причиной тирании
всегда является внутренний разлад, который позво10. См. рассуждение о наемниках в Savonarola 1542, Р-5^2. Об­
суждение памфлета Чекки см. в Bayley 1961, pp. 237~23^·

251

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ляет вожакам партий, неразборчивым в средствах,
захватывать власть и упразднять свободы народа
(pp. 456-471; СР· Weinstein 1970, pp. 253, 29 8 )·
Обсудив угрозы свободе, в последней части сво­
его «Трактата» Савонарола, в ничуть не менее тра­
диционном ключе, рассуждает о том, какие следует
принять меры, чтобы драгоценное сокровище сво­
боды всегда оставалось в целости и сохранности.
И вновь он соглашается с теми ответами, которые
были уже даны Бартоло да Сассоферрато и Марсилием Падуанским. Он очень надеется на эффектив­
ность институтов, рассуждая в типично схоластиче­
ском стиле, что единственно надежное решение —
это относиться ко всем гражданам как высшему
авторитету во всех политических делах. Он призна­
ет, что «поскольку очень трудно всему народу про­
водить собрания каждый день», потребуется учре­
дить Совет, состоящий из «определенного числа
граждан, пользующихся авторитетом у всего насе­
ления» (р. 474)· Однако он продолжает настаивать
на том, что люди просто делегируют свои полно­
мочия, учреждая такой Consiglio Grande, и приходит
к выводу, что сохранность свободы зависит прежде
всего от мер, направленных на то, чтобы граждане
и правительство были едины.
Если мы обратимся теперь к наступлению на пап­
скую «тиранию», разразившемуся в Риме в 1511 г.,
мы обнаружим, что защитники древних городских
свобод так же опирались на язык правовой и поли­
тической мысли схоластики. Это отчетливо видно
на примере самого выдающегося трактата, появив­
шегося в связи с этим кризисом, каковым являет­
ся серия из семи диалогов, озаглавленная «Сувере­
нитет римского патрициата» 11 . В этой работе барп. The Sovereignty of the Roman Patriciate — так Скиннер перевел ла­
тинское название этой работы Patritii Romani de Pnncipatu,
которое на русский точнее было бы перевести «О превос­
ходстве римского патриция». —Прим. пер.
252

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

толистская по своей сути теория неотчуждаемого
народного суверенитета представлена как наибо­
лее подходящая форма правления для города Рима.
Автор этой работы, Марио Саламонио (ок. 145°~
1532), родился в Риме и принадлежал к одному
из самых древних патрицианских семейств (D'Addio 1954) ΡΡ·3> 10 )· О*1 обучался в Римском универ­
ситете, а затем приобрел большой опыт в юридиче­
ских и политических делах. В 1494 г · о н получил на­
значение в комиссию, которую папа Александр VI
организовал для реформы правовой системы Рима,
а четырьмя годами позже выступал в качестве ка­
питана народа во Флоренции (р. 7)· О*1 находился
в Риме во время восстания 1511 г. и, по-видимому, ре­
шительно поддержал семейство Колонна, когда оно
попыталось оспорить власть папства над городом.
И хотя его книга о народном суверенитете не была
напечатана до 1544 Γ·> о н а была написана сразу по­
сле кризиса, между 1512 и 1514 ΓΓ·> явно для того, что­
бы послужить теоретической опорой республикан­
скому делу12.
Саламонио был, конечно, не только памфле­
тистом, занявшим сторону римского патрициата.
Он был одним из ведущих правоведов своего вре­
мени, известным комментатором Дигест и одним
из первых ученых, стремившихся найти примене­
ние историческим методам гуманистов в филосо­
фии права. Некоторые его академические интересы
оставили след на страницах «Суверенитета римско­
го патрициата», где первые три диалога полностью
посвящены правовой теории Imperium13. Только
12. Поэтому Аллен совершает ошибку, когда утверждает (Allen
1957» Ρ· ЗЗ2)» ч т о Саламонио был испанцем и, вероятно,
иезуитом, и что его «Сувернитет» был написан и опубли­
кован в 1544 г · См. полностью документированный био­
графический очерк в первой главе всестороннего иссле­
дования Д'Аддио (D'Addio к)54> РР· 3~ ю )·
13. Оценку его теории империума см. в томе 2 настоящего изда­
ния, с. 193_197-

253

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

в начале четвертого диалога Саламонио перехо­
дит к обсуждению вопросов, которые непосред­
ственно были вызваны хаосом, охватившим Рим
и остальную Италию. Этот переход происходит то­
гда, когда один из персонажей диалога, Философ,
подчеркивает вслед за Аристотелем, что политиче­
ское общество было учреждено и наделено Imperium
«не просто ради жизни, но ради хорошей и счаст­
ливой жизни» (Salamonio 1544» fo-34b). После это­
го другие участники диалога — Историк, Теолог
и Правовед — рассуждают о трудностях, которые
препятствуют полноценной и счастливой жиз­
ни в Италии в то время. Они охотно соглашают­
ся с мнением Историка, что живут в несчастливую
эпоху, когда распространены дурные нравы и по­
чти увяла добродетель (fo.36a). И затем они гово­
рят о том, что мешает им наслаждаться полноцен­
ной гражданской жизнью, и задаются вопросом,
что нужно сделать, чтобы исправить многочислен­
ные пороки их эпохи —две эти проблемы будут за­
нимать их до конца книги.
Все они соглашаются с тем, что распространен­
ность чрезмерного богатства препятствует добро­
детельной гражданской жизни. Как мы уже знаем,
гуманисты школы Бруни не придавали большо­
го значения этой опасности, и даже Савонарола
придерживался патриотической позиции, пола­
гая, что богатством итальянских городов следу­
ет гордиться. Но Саламонио, напротив, был од­
ним из первых авторов, признававших, что военная
слабость в сочетании с огромным богатством ста­
ла главной причиной недавнего падения Италии,
ибо сделала ее беззащитной жертвой «варваров»,
искавших легких побед и крупной добычи. Поэто­
му он обращается к старинному аргументу, — ко­
торый вскоре повторят Макиавелли и Гвиччардини, — что в основе правильной гражданской жизни
должна лежать добродетель умеренности. Основа­
ние для такого вывода было предложено Теологом,
254

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

который подчеркивает, что «никто не может слу­
жить Богу и мамоне», и напоминает нам о словах
Христа, что «легче верблюду пройти сквозь иголь­
ное ушко, чем богачу войти в царствие небесное»
(fo. 46а). Но главный довод приводит Философ, на­
поминая, что «когда в городе богатство и богачи
пользуются почетом, добродетельные люди и чест­
ность обречены на презрение» (fos. 45b-46 a )· Оба
согласны с тем, что «богачи не ценят добродете­
ли», и потому стремление к богатству и поддержа­
ние гражданской жизни в хорошем состоянии «не­
легко приспособить друг к другу» (fo. 46а).
Однако основную вину за развал гражданской
жизни в Италии несут частые вторжения «варва­
ров», начавшиеся в 1494 г · Историк выразитель­
но описывает, как с того времени «войска захват­
чиков угнетали Италию» (fo.4ob). Они хлынули
в материковую часть Венеции, затопили всю То­
скану и Эмилию и даже заняли Папскую область
(fo. 40b). И последствия повсюду были совершен­
но губительными. Грабежи и осквернения проис­
ходили «безотносительно к возрасту и полу»; реки
текли кровью и вся Италия была предана «грехов­
ному своеволию» (fos. 40b, 41b)·
Как же спастись Италии, спрашивает философ,
от всего этого «бесчестия и горя»? (fo.47 a )· Не­
сколько ответов, предлагаемых Саламонио, гово­
рят о том, что города должны научиться сами защи­
щать себя. Они дают возможность Философу начать
традиционную критику «тех, кто воюет с помощью
наемников», которую с энтузиазмом подхватывают
другие собеседники (fo. 44b)· Правовед утвержда­
ет, что «наемники проводят все время в лагерях
и бесполезны в битве», а Историк в подтверждение
этому ссылается на недавнюю победу французов
над венецианцами и папой (fo. 45 а )· ^ с е о н и с х о ~
дятся на том, что каждый город должен формиро­
вать собственную милицию, приучая своих жителей
к мысли, что «гораздо благороднее самим сражать255

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ся за свою свободу, своих детей, свой очаг и кров,
чем перекладывать эту обязанность на наемников»
(fo. 44b)· Как показывает Историк, «римляне та­
ким образом возвеличились», а в наши дни «памят­
ный пример Пизы свидетельствует о том, что сра­
жаться за самих себя — совсем не то, что сражаться
за других» (fo. 44b). Пизанцы не могли позволить
себе привлечь наемные войска или рассчитывать
на помощь союзников. Полагаясь только на са­
мих себя, они в течение четырнадцати лет с вели­
чайшей храбростью выдерживали осаду не только
со стороны «богатой Флоренции», но даже устояли
перед «натиском французов». По его убеждению,
объясняется это тем, что «они сражались за свою
свободу», а не за чьи-то деньги (fo. 44b).
Однако более всего Саламонио интересует,
как можно устроить жизнь в городе таким обра­
зом, чтобы свободе граждан ничего не угрожало
и у них были все возможности вести полноценную
и благополучную жизнь. Он начинает с предложе­
ния, вдохновленного скорее гуманистическими,
чем схоластическими идеями, согласно которому
«город должен заботиться о virtus своих граждан»
и каждый правитель должен заботиться о virtus,
предлагая пример «всех моральных добродетелей»
своим подданным (fo. 34b, 4 2 а )· Но его главный от­
вет состоит в повторе то же самого аргумента, кото­
рый ранее развивали Бартоло, Марсилий и вся тра­
диция правовой и политической схоластической
мысли в Италии и который незадолго до этого вос­
произвел Савонарола вместе со своими учениками.
Ключ к сохранению свободной и благополучной
гражданской жизни лежит в создании эффектив­
ных гражданских институтов, а ключ к сохране­
нию этих институтов в хорошем состоянии лежит
в обеспечении условий, при которых все граждане
во все времена продолжат обладать суверенитетом.
Разработка этого ответа заняла три последних
диалога Саламонио. Вначале в пятой книге он от256

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

вергает идею, что у государей есть какие-либо пра­
ва, освобождающие их от действия закона, пола­
гая, что такое устройство было бы ничем не луч­
ше тирании, и что «уважением к закону должно
руководствоваться во всех решениях» (fo. 48b). За­
тем он старается оправдать более специфическое
утверждение, что власть народного собрания об­
разует наилучшую и наиболее подходящую форму
правления для города Рима. Такая форма объяв­
ляется — в традиционном бартолистском ключе —
не только отвечающей нуждам города и требова­
ниям естественного права; доказывается — в более
модном стиле правовых гуманистов, — что она яв­
ляется отражением исторических прав римских
жителей. Два последних диалога призваны обосно­
вать это утверждение. Философ просит Правоведа
описать, как в Риме «был установлен суверенитет»
(fo.5ia). Правовед отвечает, что по этому вопросу
есть очень богатая литература, и отсылает к автори­
тету Джулио Помпонио (1428-1497)5 чья история го­
родских законов и магистратур была опубликована
поколением ранее. Согласно Помопонио, говорит
правовед, «только потому, что собирать всех лю­
дей вместе оказалось трудно», они разрешили пе­
редать сначала сенаторам, а потом и императорам
осуществление своей суверенной власти (fo.5ib).
Этот анализ с энтузиазмом был поддержан Исто­
риком. «Из свидетельства Помпонио становится со­
вершенно ясно», соглашается он, что только труд­
ность, связанная с проведением больших собраний
для всех граждан, вынудила их передать действи­
тельное исполнение законодательных полномочий
одному человеку «ради наилучшего управления об­
щим благом» (fo.52a). Затем собеседники разбира­
ют знаменитый вопрос, не пострадал ли суверени­
тет народа от мнимой передачи Imperium импера­
тором Константином папе. Правовед ставит эту
передачу под сомнение и немедленно получает за­
верения Историка в том, что «многоученейший Ло257

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ренцо Валла» смог показать, что предполагаемый
Константинов дар, на котором держатся претензии
папства на светское господство, в действительности
есть подделка, которой пользовались папы, чтобы
обманывать римский народ (fo.52b). Даже надпи­
си, оставшиеся со времен принципата, продолжа­
ют говорить об «Imperium римского народа», и этот
факт позволяет Историку победоносно заключить,
что в Риме «никакой принцепс не может быть по­
велителем, но только слугой народа», который тем
самым сохраняет полную суверенную власть над го­
родом во все времена (fos. 55 а ~Ь; ср. также fo. 59)·

Вклад гуманизма
Хотя вклад правовой и политической мысли схола­
стики в оживление республиканизма в начале XVI в.
был более значительным, чем его иногда представ­
ляют, безусловно верно, что наиболее важные рабо­
ты из написанных тогда в русле республиканской
политической теории, были, как правило, выпол­
нены в согласии скорее с гуманистическим, нежели
схоластическим идеалом. Сочинения так называе­
мых «гражданских» гуманистов раннего кватро­
ченто — Салютати, Бруни, Поджо и их различных
последователей — несомненно, оказывали преиму­
щественное влияние на развитие республиканизма
в этот период. Последние и величайшие произве­
дения ренессанснои политической мысли, включая
республиканские трактаты Гвиччардини и Макиа­
велли, обязаны своим появлением возрожденно­
му и получившему новое развитие мировоззрению
«гражданских» гуманистов. Именно эту интеллек­
туальную традицию нам теперь предстоит рассмо­
треть в завершении нашего обзора политической
мысли итальянского Ренессанса.
Начало возрождения флорентийского респуб­
ликанизма можно разглядеть за целое поколение
258

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

до восстания против Медичи в 1494 г · Негодова­
ние в отношении Медичи начало расти по меньшей
мере с 1458 г., когда Козимо сделал свой первый ре­
шительный шаг навстречу «тираническому» режи­
му. Ответом на него со стороны ряда авторов стало
восстановление идеологии «гражданского» гума­
низма. Одним из первых в этом ряду был Франческо
Патрици (1413-1492)' успевший написать в 1460-е гг.
большой трактат «Об учреждении республики»,
прежде чем смирился с ролью советника государя
в своей более поздней работе «О королевстве и вос­
питании короля». В 1470-е гг. те же самые ценно­
сти поддерживал Аламанно Ринуччини (i419"1499)>
корреспондент Патрици и заклятый враг Медичи,
опубликовавший откровенно подстрекательский
трактат «О свободе» в 1479 г · (Kristeller 1965, р. 46)·
Проводником подобной критики был также Донато Аччайоли (1429-1478)' написавший в семидеся­
тые годы комментарии к «Этике» и «Политике»
Аристотеля, а также историческое сочинение о вой­
не Рима с Карфагеном (Baron 1966, р. 437)·
Но настоящий расцвет республиканской поли­
тической теории произошел поколением после воз­
вращения Медичи в 1512 г. В это время защитники
традиционных флорентийских свобод вдохнов­
лялись тремя основными соображениями: памя­
тью об успешной реставрации республики между
1494 и *512 гг-5 надеждой на повторное свержение
правительства Медичи, вполне оправдавшей себя
в 1527 г.; и необходимостью поддерживать дух со­
противления «деспотическим» и «тираническим»
практикам власти. Вследствие чего республикан­
ские политические принципы были продуманы
с беспримерной силой и усердием для Европы ран­
него Нового времени.
Главной площадкой, где обсуждались эти идеи,
стали Орти Оричеллари, сады в предместьях Фло­
ренции, которые принадлежали Козимо Ручеллаи,
аристократу—-противнику восстановленного режи259

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ма Медичи (Gilbert 1949> ΡΡ·ΐοι, п8). Среди веду­
щих интеллектуалов, настроенных против Медичи
и принимавших участие в проходивших там собра­
ниях, был Антонио Бручиоли, изгнанный после
провала республиканского заговора в 1522 г., и че­
тырьмя годами позже опубликовал свои «Диало­
ги о моральной философии». Первый раздел этой
работы под заглавием «О республике» содержит
очерк традиционной теории республиканских сво­
бод (Cantimori 1937» ΡΡ· 88-g°> 95"9^)· Но самым из­
вестным писателем, часто посещавшим сады Оричеллари в это время, был Макиавелли. Как мы уже
знаем, после крушения республики в 1512 г. он по­
началу надеялся найти работу у новых хозяев го­
рода и решил посвятить свой трактат «Государь»
Лоренцо деи Медичи. Тем не менее было бы пра­
вильно говорить о том, что по своему происхо­
ждению и убеждениям Макиавелли, служивший
между 1498 и 1512 гг. в должности второго секрета­
ря в канцелярии восстановленной Флорентийской
республики, в основном оставался республикан­
цем. После того как ему не удалось привлечь вни­
мание Медичи после 1512 г., он легко вошел в круг
республиканских теоретиков и заговорщиков, со­
биравшихся в садах Оричеллари, и, по-видимо­
му, обсуждал с ними наброски своих «Рассуждений
о первой декаде Тита Ливия». Козимо Ручеллаи
был одним из тех, кому он посвятил свои «Рассу­
ждения», и в своем посвящении Макиавелли благо­
дарит Козимо за то, что он заставил «меня взять­
ся за сочинение, которого я без побуждения извне
не написал бы» (Machiavelli 197°> Ρ· 93) U ·
Судя по всему, Макиавелли почти наверня­
ка принялся за написание своих «Рассуждений»,
осознав, что его надежды получить назначе14- Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия /Пер. с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. М.: Эксмо; СПб.: Мидград, 2007. С. 17. — Прим. пер.
2бО

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

ние при власти Медичи оказались напрасными 15 .
Вполне вероятно, что он начал работу над кни­
гой в 1514 Γ·> поэтому предположение Феликса Гил­
берта о том, что первоначально она имела форму
комментария к соответствующим главам «Исто­
рии» Тита Ливия, а затем была переработана в бо­
лее систематический трактат путем перераспреде­
ления материала по тематическим разделам, звучит
правдоподобно16. Источники ясно говорят о том,
что работа продолжалась в 1517 г. В середине второй
книги Макиавелли делает замечание, что «если бы
накопленных сокровищ было достаточно для побе­
ды», то «несколько дней тому назад» папа и фло­
рентийцы разбили бы Франческо Марию в Урбинской войне (р. 3θΐ)17. Недавнее сражение, о котором
здесь идет речь, завершившееся возвращением Ур-

15. Это утверждение было наиболее подробно обосновано Ба­
роном (Baron 1961), у которого я заимствую детали до­
кументальных свидетельств, подтверждающих датиров­
ку «Рассуждений». Тезис Барона отвергает ставшее при­
вычным предположение, что Макиавелли начал работу
над «Государем» и «Рассуждениями» приблизительно
в одно и то же время. Об отношении Барона к этому тра­
диционному тезису см. Baron 1961, р. 231 и ссылки там же.
О его собственном утверждении, что Макиавелли внача­
ле взялся писать «Государя», завершил работу над ним
к концу 1513 г. и вскоре после это начал работать над «Рас­
суждениями», см. Baron 1961, особенно pp. 236, 247· Хек"
стер пытался доказывать, что первое из «Рассуждений»
не могло быть начато ранее 1515 г. (см. Hexter 1956, особен­
но pp. 93~95)· Н° это заявление было убедительно оспо­
рено Гилбертом (Gilbert 1965, ρρ· 230-231). Доводы Баро­
на в целом вызывают доверие, и новейшие исследования
их подтверждают. См., напр.: Hale 1961, особенно р. ι68
и прим. И все же датировка «Рассуждений» остается дис­
куссионной. О двух попытках тщательного изучения сви­
детельств см. Cohrane 1961, pp. 133-13^ и совсем недавнюю
работу: Geerken 1976, р. 357·
ι6. См. Gilbert 1953» Ρ· 47· Обсуждение теории Гилберта
см. в Richardson 1972·
17. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. \щ.—Прим. пер.

26l

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
бино под контроль папы, произошло 17 сентября
1517 г. Наконец, как явствует из аналогичного сви­
детельства, «Рассуждения» явно были завершены
до конца 1519 г · В третьей книге Макиавелли гово­
рит о Максимилиане (умершем в 1519 г.) как о пра­
вящем императоре, а в своем посвятительном
письме просит Козимо Ручеллаи (который умрет
в том же году) не сомневаться в том, что тот про­
чет его книгу (pp. 94? 49°)·
Несколько в стороне от этой группы пламенных
республиканцев, встречавшихся в садах Оричеллари, находился Франческо Гвиччардини (1483-154°)»
личность более утонченная и скептическая. Ему уда­
лось пережить смену режима в 1512 г. гораздо более
успешно, чем Макиавелли, и впоследствии послу­
жить под началом обоих пап Медичи, Льва X и Кли­
мента VII, на важных губернаторских должностях.
Тем не менее его политические сочинения — кото­
рые как раз охватывают период между реставрацией
Медичи в 1512 г. и их окончательным возвращением
в 1530 г. —демонстрируют стойкую, хотя и несколь­
ко осторожную республиканскую позицию: тот
взгляд на вещи, которого и можно было бы ожидать
от представителя одного из наиболее выдающихся
аристократических семейств Флоренции. Свой пер­
вый политический трактат Гвиччардини написал
в то время, когда служил послом в Испании в 1512 г.
Известный как «Рассуждение в Логроньо», назва­
ние он получил по имени города, в котором оста­
новился Гвиччардини, когда писал его (Rubinstein
1965а). Следующей важной его работой стал «Диа­
лог об управлении Флоренцией», который он напи­
сал между 1521 и 1523 гг. (Ridolfi 1967, р. 134)· Вслед
за ним между 1528 и 1530 гг. были созданы «Замет­
ки о делах политических и гражданских», серия
коротких aperçus (очерков) о людях и делах, кото­
рую он впервые набросал в 1512 г. (pp. 206, 310-311).
И наконец, последним его политическим произве­
дением, написанным до того, как он занялся своей
2б2

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

великой «Историей Италии», стали незавершен­
ные «Размышления о „Рассуждениях" Макиавел­
ли», созданные им, по всей вероятности, в 1530 г.
(pp. 206-207).
Последний значительный мыслитель в этом
ряду — человек, который может претендовать
на мрачноватый титул последнего теоретика Фло­
рентийской республики —был Донато Джаннотти,
которого мы уже упоминали как эксперта по ве­
нецианской конституции. Джаннотти вернулся
в родную Флоренцию в момент изгнания Медичи
в 1527 г. и сыграл важную роль организатора гра­
жданской милиции во время долгой осады горо­
да между 1529 и 1530 гг. (Pocock ig75> Р- 2 73)· По­
сле окончательного возвращения Медичи в 1530 г.
он испытал горечь пожизненного изгнания, за вре­
мя которого и написал «О Флорентийской респуб­
лике» — последнее и едва ли не ностальгическое
произведение, прославляющее вековую флорентий­
скую свободу.
Как и все их предшественники, эти мыслители при­
сягают на верность основополагающему идеалу по­
литической свободы. Хотя иногда, особенно у Гвиччардини, ее ценность представлена с менее востор­
женным рвением, чем у некоторых более ранних
авторов, рассмотренных выше. Гвиччардини пред­
остерегает нас в своих «Заметках»: «не верьте тем,
кто горячо проповедует свободу», настаивая на том,
что «почти у каждого» из них есть свои интересы,
и «если бы люди надеялись найти для себя луч­
шие условия в тираническом государстве твердой
руки, они кинулись бы туда опрометью» (Guicciardini 1965b, p. 58)18. И хотя он защищает значимость
свободы для управления Флоренцией, он склоι8. Цит. по: Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гра­
жданских/Пер. с итал. М.С.Фельдштейна. М.: РИПОЛ
классик, 2009- С. 79· —Прим. пер.

2бЗ

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
нен опираться при этом скорее на социологиче­
ские, чем на строго моральные основания (Gilbert
1965, ΡΡ·9^"99)· Как э т о следует из его «Рассужде­
ния в Логроньо», он довольствуется наблюдением,
что до сего дня флорентийцы настолько привыкли
к своей свободе, что «она врожденна им», и считает
ее «надлежащей и естественной для города» (Guicciardini 1932b, p. 223). Вследствие этого, как он за­
мечает в характерной для него прагматической
и скептической манере в более позднем «Диалоге»,
сегодня было бы трудно ввести другую форму прав­
ления во Флоренции, даже если бы она выглядела
предпочтительной. Поскольку «город всегда был
свободным» и «естественно привержен свободе»,
флорентийцы в силу своих политических традиций
и «сложившихся условий» обречены защищать об­
щее достояние (Guicciardini 1932а , pp.97~99)·
Однако чаще значимость политической свобо­
ды поддерживалась в более традиционных и ме­
нее двусмысленных терминах. Например, Патрици в главе «О равенстве граждан» из трактата
«Об учреждении республики» требует, «чтобы
каждый беспокоился о свободе», ибо «нет ниче­
го важнее для гражданского общества, чем сво­
бода, к которой должен быть обращен дух всего
города» (Patrizi 1585, fos. 24а, 25а). Подобным же
образом Ринуччини начинает свой «Диалог о сво­
боде», объявляя «любовь к свободе» основой поли­
тической жизни (Rinuccini 1957» Ρ· 2 72). Он скорбит
о том, что в итальянских городах, некогда лелеяв­
ших свою независимость, «желание жить свобод­
ной жизнью» подрывается тиранами (pp. 272-273)·
Ринуччини также настаивает на том, что известная
«жажда свободы», которая в свое время отличала
флорентийцев, должна вновь заявить о себе, если
они все же надеются жить счастливой и успешной
гражданской жизнью (р. 274)·
Для понимания «Рассуждений» Макиавелли
очень важно иметь в виду, что он в основном при264

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

держивается того же самого набора ценностей 19 .
Этот ключевой факт обычно затемняется распро­
страненным утверждением, что между «Госуда­
рем» и «Рассуждениями» нет больших различий,
и что эти две книги лучше всего рассматривать
(по выражению Гиркена) как «взаимозависимые
аспекты органически единого мировоззрения» (Geerken 1976, Р-357)· Безусловно верно, что в «Рассу­
ждениях» имеется много отсылок к «Государю»,
равно как в них представлены в более развернутом
виде многие центральные его положения: в них со­
держится все та же противоположность между virtu
и/ortuna; делается все тот же акцент на роли грубой
силы в преодолении враждебной судьбы; все та же
самобытная и революционная мораль основывается
на все том же четком различии между virtu и добро­
детелями. Тем не менее представляется неверным
заявлять без оговорок, как это делают Гиркен и дру­
гие, «фундаментальное единство» этих двух книг
(р. 357)· Основной ценностью «Государя», вокруг
которой выстраивается содержащееся в нем настав­
ление, является ценность безопасности: государь
получает совет прежде всего «сохранять власть»,
после чего он должен стремиться к чести, славе, из­
вестности. И напротив, основной ценностью «Рас­
суждений» является ценность свободы: Макиавел­
ли желает, чтобы мы ставили именно этот идеал,
а не просто безопасность, превыше всего, включая
требования традиционной морали.
Характерное для Макиавелли понимание важно­
сти политической свободы обнаруживает себя уже
в первой книге «Рассуждений», где он описывает

19. Безусловной заслугой Барона (Baron 1961) и Покока (Рососк
1975) является то, что они заявили об этом со всей ясно­
стью. См. в особенности Baron 1961, р. 228; Рососк 1975'
р. 316. Хотя я не согласен с их анализом по ряду пунктов,
эти работы являются авторитетными исследованиями,
которым я весьма обязан.

265

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
возрастание свободы в античном Риме и заявляет,
что «разумные основатели республик, наряду с про­
чими необходимыми вещами, заботились об охра­
не свободы» (Machiavelli 197 0 ' Ρ· η 5) 2 °· О н повто­
ряет это мнение в главе, где говорит о трудностях
сохранения политической свободы и утверждает,
что главная цель любого законодателя «при устрой­
стве республики» состоит в том, чтобы «предусмо­
треть все законы, которые смогут сохранить ее сво­
боду» (р. 23°)21· ^ конце той же главы он добавляет,
что величие Римской республики может в значи­
тельной степени считаться заслугой ее лидеров,
которые постоянно вводили «новые учреждения
в пользу гражданской свободы» (p. 232)22. Впослед­
ствии он подкрепляет эту убежденность в первосте­
пенной важности свободы многочисленными при­
мерами. Он с восхищением говорит о германских
городах своего времени, поскольку они настоль­
ко свободны и так строго соблюдают «свои законы,
что никто ни изнутри, ни снаружи не дерзает на них
посягать» (p. 244)23· Когда во второй книге он обсу­
ждает, как Рим управлял завоеванными террито­
риями, он признается, что его интерес к этой теме
объясняется тем, что подобный экспансионизм не­
изменно играет ключевую роль в том, чтобы помочь
республике «жить в мире и спокойствии, наслажда­
ясь своей свободой» (p. 335)24· И когда он подроб­
но рассматривает отношения между ранней Рим­
ской республикой и ее соседями, он с одобрением
цитирует мнение римского сенатора, заявлявшего,
что «лишь те, кто преданы свободе и только свобо­
де, достойны стать римлянами» (р. 35°)25·
2θ. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 29- —Прим. пер.
21. Цит. с изменениями по: Там же. С. ιοί.— Прим. пер.
22. Цит. с изменениями по: Там же. С. Ю2. — Прим. пер.
23. Цит. с изменениями по: Там же. С. по. —Прим. пер.
24- Цит. по: Там же. С. ι66. — Прим. пер.
25. Цит. по: Там же. С. 177· —Прим. пер.

2бб

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

Макиавелли использует термин «свобода»
в том же значении, что и ранние гуманисты.
Под «свободой» он понимает, во-первых, незави­
симость от внешней агрессии и тирании. Таким об­
разом, он уравнивает момент, когда флорентийцы
«получили свободу», с моментом, когда они смог­
ли отнять у чужеземцев полномочия выносить
смертный приговор (p. 232)26. Подобным же обра­
зом он говорит о времени, когда «римляне поко­
рили Африку и Азию и подчинили себе почти всю
Грецию, их свободе уже ничто не угрожало, так
как они не видели врагов, способных на нее посяг­
нуть» (p. 1Ô2)27. Во-вторых, когда Макиавелли го­
ворит о «свободе», он имеет в виду соответствую­
щую власть свободного народа управлять самим
собой, а не находиться под управлением госуда­
ря. В шестнадцатой главе первой книги он прово­
дит четкое различие между «народом, привыкшим
подчиняться одному государю», и народом, кото­
рый сумел свергнуть этот тип «тиранического прав­
ления» и потому стал свободным (pp. 153-154)28·
И когда в следующей главе он обсуждает происхо­
ждение Римской республики, он считает момент,
когда были изгнаны цари и учреждена представи­
тельная форма правления, равнозначным «обрете­
нию и упрочению» свободы (p. 158)29.
Вряд ли будет преувеличением сказать, что увле­
ченность Макиавелли политической свободой пре­
доставила ему основную тему для всех трех книг его
«Рассуждений». В первой книге он в основном по­
казывает, как Рим смог избавиться от своих царей
и обрести величие в условиях республиканской сво­
боды. Главная цель второй книги —продемонстри­
ровать, как поступательная экспансия Рима в ка26. Цит. с изменениями по: Там же. С. Ю2.—Прим. пер.
27. Цит. по: Там же. С. 58. — Прим. пер.
28. Цит. с изменениями по: Там же. С. 53· ~"Прим. пер
29· Цит. с изменениями по: Там же. С. 56. — Прим. пер.

267

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

честве военной силы помогла обеспечить свободу
его народа. И третья книга проясняет, «насколько
поступки отдельных граждан способствовали ве­
личию Рима и сколько добра они принесли горо­
ду»—особенно длительную непрерывность его по­
литических свобод (р. 39°)30·
Ранние гуманисты также всегда делали силь­
ный акцент на важности свободы, а поскольку сме­
шанный тип республиканской власти является
наилучшим способом ее сохранения, они заключа­
ли, что республиканизм должен быть наилучшей
формой правления. Этот аргумент поддерживали
их интеллектуальные наследники в период позд­
него Ренессанса. Патрици начинает свой трактат
«Об учреждении республики» с вопроса: «что луч­
ше, находиться под управлением лучшего из госу­
дарей или жить в свободном городе, имеющем са­
мые лучшие законы и обычаи?» (Patrizi 1585, fo. 8а).
Он отвечает без колебаний, что «республика пред­
почтительнее власти государя», поскольку, «судя
по всему, жизнь в республике безопаснее, чем жизнь
при государе» (fos. 8b, iob). Даже Гвиччардини вы­
ражает сдержанное согласие по этому вопросу. «Ве­
лики недостатки и неустройства правления народ­
ного»,—пишет он в своих «Заметках», поэтому муд­
рый человек согласится на такое правление только
как на меньшее зло (Guicciardini 1965b, р.юо) 3 1 .
Тем не менее в «Размышлениях о „Рассуждени­
ях" Макиавелли» он признает, что «город, нахо­
дящийся под управлением народа, более удачлив,
нежели тот, которым управляет государь» (Guicci­
ardini 1965я' Р· ю 6 ) . И затем он приходит к выводу,
что если необходимо делать выбор, он всегда будет
выступать за смешанную форму республиканского
3 Р Р - Ч б " ^ » 15&>
203)46. И наоборот, значительное большинство ге­
роев, о которых Макиавелли пишет с большим по­
чтением, жили в эпоху ранней Римской республики
до начала первой Пунической войны (ср. Wood 1967,
pp. 161-162). Образцом гражданского патриотизма
выступал для него Юний Брут, «отец римской сво­
боды» (Machiavelli 197°? Ρ· 39°)4?· Его любимым пол­
ководцем был Камилл, «благоразумнейший из всех
римских военачальников», которому «государям
следует подражать» (pp. 347» 443)48· А идеалом гра­
жданской добродетели служил Сципион, примеру
которого, по его убеждению, может следовать каж­
дый гражданин. При этом Макиавелли надеялся
на то, что люди, «живущие частной жизнью у себя
на родине», научатся «быть скорее Сципионами,
чем Цезарями» (p. 135)49·
Наряду с обсуждением идеала свободы эти мыс­
лители уделяли значительное внимание уже хо­
рошо знакомому нам вопросу о том, что угрожа­
ет свободе при республиканской форме правления
и как ее можно утратить. Они вновь выступают
с идеей, которая первоначально обстоятельно раз­
биралась предгуманистами, такими как Латини
и Муссато, но потом была погребена патриотиче­
ской риторикой Бруни и его школы: идея состояла
в том, что одна из самых больших угроз для свобо­
ды и общественной добродетели состоит в чрезмер­
ном стремлении к частному благополучию.
46. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 41, 56, 84· —Прим. пер.
47· Цит. по: Там же. С. 202. — Прим. пер.
48. Цит. по: Там же. С. 235 _1 75- —Прим. пер.
49· Цит. по: Там же. С. 401-402. — Прим. пер.

274

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

Встречая этот аргумент у Гвиччардини вместе
с требованием ограничения непомерной роскоши,
Покок охарактеризовал его как «почти савонароловское предложение», «трансмутацию» аналогич­
ного пуританского мировоззрения в «не столь от­
кровенно христианскую риторику» (Рососк 1975»
pp. 135, х3б)· Однако, как мы уже знаем, нападки
на «суету» флорентийцев не помешали Савонаро­
ле подтвердить правоту более раннего предполо­
жения «гражданских» гуманистов о том, что богат­
ство города нужно расценивать как знак его особого
преимущества. И напротив, негодование Гвиччар­
дини по поводу «непомерных аппетитов» тех, кто
гонится за богатством вместо «подлинной славы»,
больше напоминает таких классических морали­
стов, как Саллюстий и Ювенал, чье отвращение
к избыточному богатству Рима было столь злобо­
дневным, что на них ссылались Муссато и, много
позднее, Саламонио 50 . Самый ранний политиче­
ский трактат Гвиччардини, «Рассуждение в Логроньо», содержит подобное осуждение «тысячи за­
хватов» и «тысячи обманов», которые появляются
в жизни граждан вследствие чрезмерной погони
за выгодой. В завершении трактата Гвиччардини
говорит с огорчением, что «эту болезнь чрезвы­
чайно трудно и даже, по-видимому, невозможно
прогнать» (Guicciardini 1932b, pp. 257-258). Это от­
вращение не было для него мимолетным чувством,
поскольку спустя почти двадцать лет он возвра­
щается к этим размышлениям в своих «Заметках
о делах политических и гражданских». И вновь
он сетует на то, что «по свойственному нам обра­
зу жизни каждый жаждет богатства» (Guicciardi-

50. См. замечания в Guicciardini 1932b, ρ· 257· О высказываниях
Муссато на ту же тему и свидетельстве о том, что Саллю­
стий был одним из главных его источников, см. Rubin­
stein 1957» ΡΡ· 172~175· Об опоре Саломонио на Саллюстия
см. Salamonio 1544> особенно fos. 192-196.

275

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ni 1965b, p. 102)51. Это недостойное положение дел
тревожит его потому, что мешает «отстоять свободу
в городе», поскольку «стремление к богатству побу­
ждает человека гнаться за частной пользой, не ду­
мая о чести и славе» самого города (р. Ю2)52.
Все та же нелюбовь к «удовольствиям» по причи­
не угрозы, которую они несут политической свобо­
де, еще с большей силой была выражена Макиавел­
ли в его «Рассуждениях» спустя несколько лет после
того, как этот аргумент вновь прозвучал у Гвиччардини и Саламонио и был популяризирован рядом
венецианских моралистов (Gilbert 1973» ΡΡ· 277~28о).
В третьей книге «Рассуждений» Макиавелли заяв­
ляет, что «богатство без доблести» 53 является неиз­
менной причиной разложения гражданской жизни,
и добавляет, что мог бы еще «много говорить о пре­
имуществах бедности над богатством, о том, как она
способствовала славе многих городов», в то время
как «богатство служило причиной их краха; одна­
ко об этом неоднократно писали другие авторы»
(Machiavelli κ)70> ΡΡ· 452> 477)54· Кроме того, он ясно
дает понять, что под этими авторами он прежде все­
го имеет в виду Саллюстия и Ювенала (ср. Gilbert
1965, р. 175)· Это заметнее всего в девятнадцатой гла­
ве второй книги, где Макиавелли обсуждает пробле­
мы, которые возникают, когда республика собирает­
ся приобретать новые территории (Machiavelli 197°»
Ρ· 334)· О н указывает на то, что завоевания «наносят
немалый ущерб всякой хорошо устроенной респуб51. Цит. по: Гвиччардипи Ф. Заметки о делах политических и гра­
жданских. С. ι6ο-ι6ι.
52. Цит. по: Там же. —Прим. пер.
53· В оригинале у Макивелли la ncchezza sanza virtu. В переводе
М.Юсима эта фраза передана как «неумеренное богат­
ство» (С. 241), что не соответствует смыслу английско­
го перевода, которым пользуется Скиннер: wealth without
worth.—Прим. пер.
54· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Ливия. С. 258. —Прим. пер.

276

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

лике, когда она присоединяет к себе город или об­
ласть, предающуюся удовольствиям» (р-ЗЗ^) 55 ·
И добавляет, что «Ювенал как нельзя лучше выра­
зил» содержащуюся здесь опасность в своих «Сати­
рах», заметив, что «вследствие завоевания чужих
земель в римских сердцах привились чужеземные
нравы и вместо бережливости и прочих замечатель­
ных добродетелей „роскошь с обжорством налег­
ла на нас и мстит за всех побежденных"» (р. ЗЗ^)56·
Другая и более привычная угроза свободе, об­
суждаемая этими авторами, исходит от наемных
войск, которым доверяют оборону города. Эта тема
не слишком выразительно звучит у Джаннотти, не­
сомненно из-за его восхищения Венецией, которой
всегда удавалось сочетать использование наемни­
ков и защиту свободы (ср. Рососк 1975' Р-3°6)· ОД"
нако в целом у них чаще появляется ставшая по­
чти избитой жалоба на то, что всеобщая склонность
полагаться на наемные войска наносит огром­
ный ущерб. Патрици уже в 1460-е гг. сетует на то,
что пренебрежение военной подготовкой «позво­
лило врагам наводнить всю Италию» (Patrizi 1585?
fo. 282b). Поэтому неудивительно, что после гром­
кого возвращения «варваров» в 1494 г · подобные
жалобы участились. Гвиччардини, например, на­
чинает свое «Рассуждение в Логроньо» с утвержде­
ния, что наемные войска неизменно угрожают ста­
бильности народного правления. Кроме того, его
не впечатляет контрпример Венеции, поскольку
он считает (и вполне справедливо), что в войнах,
55- Цит. по: Там же. С. ι68. — Прим. пер.
56. См. также контекст этой фразы Ювенала в переводе Д. С. Недовича: «Ныне же терпим мы зло от долгого мира: свире­
пей/Войн налегла на нас роскошь и мстит/За всех побе­
жденных./Римская бедность прошла, с этих пор у нас — /
все преступленья/И всевозможный разврат (Сатиры, VI,
292-298). Латинского существительного gula («обжор­
ство»), которое есть в цитате у Макиавелли, нет в ориги­
нале у Ювенала. —Прим.. пер.

277

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

развязанных Камбрейской лигой в 1508 г., доверие
к наемникам едва не привело венецианцев к утрате
независимости (Guicciardini 1932b, p. 222).
И Макиавелли разворачивает в своих «Рас­
суждениях» ту же линию аргументации. В ка­
кой-то момент он напоминает, —со всей очевидно­
стью отсылая нас к «Государю», — что поскольку
он «рассмотрел весьма подробно» в другом сво­
ем сочинении «всю никчемность наемных и вспо­
могательных сил», то ему вряд ли стоит заново
приводить здесь свои аргументы (Machiavelli 197°»
p. 339)57· Но на деле он не может устоять перед со­
блазном вновь повторить урок, который счита­
ет особенно важным. Сначала он совершенно не­
двусмысленно заявляет, что «посторонние силы»
всегда «способны погубить свободу» (p. 125)58.
Позднее он объясняет это тем, что их «удержива­
ет на месте только получаемая от тебя небольшая
плата», которой «никогда не хватит для того, что­
бы приобрести их преданность» (p. 2i8)59. И в даль­
нейшем он дополняет это утверждение, упрекая
своих соотечественников за полное отсутствие
у них воинского духа, которое имеет самые пагуб­
ные последствия. Он осуждает «общую слабость
войск», которые в целом «лишены доблести», рав­
но как и деятельных командиров (р.326) 60 . Он вы­
смеивает «праздных государей» и «изнеженные
республики» Италии за то, что те занимаются во­
инскими упражнениями только «из тщеславия,
а вовсе не из каких-либо похвальных побуждений»
(p. 434-)61· И заключает Макиавелли свое обозрение
сокрушительной критикой «современных итальян-

57· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 169. —Прим. пер.
58. Цит. по: Там же. С. 35-~Прим. пер.
59· Цит. по: Там же. С. 93· — Прим. пер.
6о. Цит. по: Там же. С. ι6ι. —Прим. пер.
6ι. Цит. по: Там же. С. 229.— Прим. пер.

278

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

ских армий, от которых не бывает никакой поль­
зы», ибо «им никогда не одержать победы», если
они не встретят армию, которая вдруг по каким-то
причинам сама обратится в бегство (p. 504)62.
Наконец, большинство этих авторов выступают
с не менее привычным утверждением, что главной
причиной гибели итальянской свободы является
«разложение» {corruption). У Макиавелли эта тема
разрабатывается наиболее глубоко. В некотором
смысле, это понятие находится в центре его «Рас­
суждений», поскольку он сообщает нам, что глав­
ная цель его книги в том, чтобы предложить совет
«государям и республикам, желающим избежать
разложения» (р. ц.2)63. Он подробно обсуждает это
понятие в семнадцатой и восемнадцатой главах
первой книги, где проясняет, что под «разложе­
нием» он главным образом имеет в виду неспособ­
ность отдавать все свои силы во имя общего блага
и соответствующую склонность ставить собствен­
ный интерес выше интереса сообщества. Это от­
четливо видно из описания падения нравов в древ­
нем Риме, которое он объясняет расположенностью
«влиятельных лиц» выдвигать законы, «благопри­
ятные для их усиления, а не для общественной
свободы» (p. 1Ô2)64. Такое развитие несет, по его убе­
ждению, самую серьезную угрозу свободе. Это по­
ложение иллюстрируется сравнением поведения
римлян после изгнания царей, когда они сумели
«сразу же обрести и удержать свободу», и их пове­
дением, когда «после гибели всего Цезарева рода»
в период ранней Империи они не только не могли
вернуть свою свободу, но и «не смели помышлять»
об этом (p. 158)65. Как считает Макиавелли, «такое
различие в ходе событий, имевших место в одном
62. Цит. по: Там же. С. яуу.—Прим. пер.
63. Цит. по: Там же. С. ф.—Прим. пер.
64. Цит. по: Там же. С.^д.—Прим.
пер.
65. Цит. по: Там же. С. $6.—Прим. пер.

279

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

и том же городе, порождено ничем иным, как тем
обстоятельством, что во времена Тарквиниев рим­
ский народ не был еще развращенным, а в более
поздние времена он был развращен до крайности»
(p. 158)66. Таким образом, суть учения Макиавел­
ли, как он резюмирует его в начале шестнадцатой
главы, состоит в том, что «народ, целиком охва­
ченный разложением, не может быть свободным
не то что малое время, но и вовсе» (р. 154-)67·
Позднее Макиавелли возвращается к этой теме,
уделив ей особое внимание в своей «Истории Фло­
ренции», работе, которую ему было поручено напи­
сать в 1520 г. и которую он представил папе из дома
Медичи Клименту VII в 1525 г. (Gilbert 1972, pp.82,
84-85). После панорамного обзора ранней истории
Италии и Флоренции в первых двух книгах он об­
ращается к анализу флорентийских событий, про­
изошедших за период со второй половины XIV в.
до смерти Лоренцо Великолепного в 1492 г. Воз­
растающая коррупция города —постоянная тема
Макиавелли, поэтому каждый раздел он снабжа­
ет риторическим предисловием, которое призва­
но проиллюстрировать неуклонную утрату респуб­
ликанской virtù. В начале третьей книги он сетует
на то, что отстранение знати от управления в те­
чение XIV в. привело к угасанию ее «воинской доб­
лести» и «душевного величия», а поскольку ее не­
уклонное разложение никогда не возмещалось
сколько-нибудь соразмерной virtù простого наро­
да, «Флоренция становилась все слабее и унижен­
нее» (Machiavelli 197°> Ρ· И41)68· ^ начале четвертой
66. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Л и в и я / П е р . с итал. Р. Хлодовского//Избр. соч. С. 415· ~~
Прим. пер.
6η. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Л и в и я / П е р . с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С.53· —Прим. пер.
68. Цит. по: Макиавелли Η. История Флоренции/Пер. Н.Я.Ры­
ковой. М.: Наука, 1987· С. ю^—Прим. пер.

28θ

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

книги он продолжает обвинять народ и знать в бес­
престанном разложении, происходившем в первой
половине XV в., указывая на то, что пополаны «стре­
мятся к своеволию», а нобили жаждут «порабоще­
ния других», поэтому ни тех, ни других нисколько
не беспокоит свобода или общее благо республики
(р. 1187). Наконец, в первой главе пятой книги он за­
вершает рассказ о падении нравов во Флоренции,
показывая, «каким образом варварам снова была
открыта дорога в Италию» из-за утраты воинской
virtu, произошедшей в серии войн, которые «велись
вообще так вяло, что начинали их без особого стра­
ха, продолжали без опасности для любой из сто­
рон и завершали без ущерба» (p. 1233)69· К концу
XV в. «воинская доблесть, обычно угасающая в дру­
гих государствах из-за долгих лет мирной жизни»,
во Флоренции угасла «вследствие той низменной
вялости, с которой в ней велись войны», не оставив
ничего, кроме «разложившегося общества» и «теку­
щих злоупотреблений» (p. 1233)70·
Бытует мнение, что Макиавелли «был первым
мыслителем Ренессанса», который всесторонне изу­
чил роль коррупции в политической жизни (Воnadeo 1973? Ρ· 1 )· Однако, как мы уже знаем, ряд
ранних гуманистов — особенно Леонардо Бруни —
уже беспокоил вопрос о том, как сделать так, что­
бы уважались интересы всего сообщества в целом,
а не только интересы отдельных групп граждан.
Тем не менее можно сказать, что гуманисты поздне­
го Ренессанса и в особенности Макиавелли обнару­
живают более глубокое понимание этой проблемы
и уделяют беспримерное внимание исследованию
ее причин.
Основная причина, которую выделяет Макиа­
велли вслед за Бруни, состоит в том, что народ ли­
шен возможности играть сколько-нибудь заметную
69. Цит. по: Там же. С. 182. — Прим. пер.
уо. Цит. с изменениями по: Там же. С. 182. — Прим. пер.

281

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
роль в деле управления. Когда Макиавелли впер­
вые поднимает этот вопрос в семнадцатой главе
первой книги «Рассуждений», он уравнивает «раз­
ложение» с «непригодностью к свободной жиз­
ни», объясняя эту возрастающую непригодность
«неравенством, существующим в городе», в кото­
ром группе олигархов удается захватить инсти­
туты и отстранить остальных граждан от участия
в управлении (Machiavelli 197°> Ρ· 1^о; CP· Pocock
1975, p. 209). В дальнейшем он иллюстрирует эту
опасность, рассматривая историю двух институ­
циональных образований, которые оказались губи­
тельными для свободы Римской республики. Пер­
вая опасность заключалась в увеличении срока,
в течение которого различные магистраты могли
исполнять свои обязанности. Это произошло в слу­
чае диктаторов, которые в конечном счете помог­
ли «обратить Рим в рабство», сосредоточив власть
«в руках отдельных граждан вследствие продол­
жительности верховного командования» (Machia­
velli 197°» Ρ· 194)71· То же самое произошло с децем­
вирами, которые получили «произвольную власть»
на длительное время, вследствие чего «их власть
стала тиранической и открыто заменила собой го­
родскую вольность» (p. 197)72· ДРУГИМ> н е менее гу­
бительным развитием событий, которое Макиа­
велли разбирает в третьей книге «Рассуждений»,
было «продление полномочий главнокомандую­
щих» (р. 473)73· И хотя оно становилось все более
необходимым ввиду продолжающихся завоеваний,
в итоге оно уничтожило римскую свободу (р. 474)·
Ибо «если один из граждан длительное время ко­
мандовал войском, он привлекал его на свою сто-

71. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Л и в и я / П е р . с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. C.yS.—Прим. пер.
72. Цит. по: Там же. С. 8о. —Прим. пер.
73- Цит. по: Там же. С. 255· — Прим. пер.

282

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

рону и находил приверженцев в солдатах». Это
позволяло беспринципным военачальникам, начи­
ная с Суллы и Мария и заканчивая Цезарем, всегда
иметь солдат, «поддерживающих их вопреки об­
щественному благу». А это, в свою очередь, означа­
ет, что власть военачальников «привела к падению
республики» (р. 474-)?4·
Однако самое впечатляющее обвинение, с ко­
торым выступает Макиавелли, разбирая причины
морального разложения, адресовано христианству.
Можно сказать, что отчасти ему предшествовало
то пренебрежение otium ради более деятельной си­
стемы ценностей, за которое ратовали «граждан­
ские» гуманисты. Но Макиавелли разворачивает
эту старинную идею в полномасштабное гиббоновское наступление на христианскую религию из-за
того, что она подорвала устои гражданской жизни.
Он начинает с предположения, что религиозные
обряды помогают сохранять «единство и благопо­
лучие» республики, и поэтому «государи и рес­
публики, желающие избежать разложения, превы­
ше всего должны охранять обряды своей религии
и поддерживать уважение к ним» (pp. 142-143)75·
Но при этом настаивает на том, что религия мо­
жет положительно влиять на гражданскую жизнь,
если она прославляет правильные ценности, ка­
ковыми для Макиавелли выступают «величие
духа, крепость тела и все то, что придает челове­
ку силы» (р. 278)76. Он полагает, что христианство
в принципе могло бы выполнять эту роль, посколь­
ку оно «располагает к любви и защите родины»
(р. 278-27Э)77· Однако, как подчеркивает Макиа­
велли, на практике христианская вера превозносит
ложные ценности, поскольку «высшее благо она ви74· Цит. по: Там же. С. 256.— Прим. пер.
75- Цит. по: Там же. С. ф-^.—Прим.
пер.
ув. Цит. по: Там же. С. 12$.—Прим. пер.
77· Цит. по: Там же.—Прим. пер.
283

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
дит в смирении, униженности, презрении к люд­
ским заботам» (р. 278)78. Поощрение «такого обра­
за действий» ослабило мир и «отдало его негодяям
на растерзание» (р. 278)79· Поэтому он смело заяв­
ляет, отвечая на вопрос, «отчего в древние времена
жили более свободолюбивые народы, чем теперь»,
что причину нужно видеть в «различии между на­
шей и античной религией» (p. 277)80· «Старая рели­
гия» прославляла гражданские добродетели и по­
могала поддерживать политическую свободу; наша
религия «прославила людей смиренной и созерца­
тельной жизни» и тем самым довела нас до сего­
дняшнего разложения (р. 278).
Макиавелли был не одинок, предлагая этот шо­
кирующий диагноз; вскоре им с явным удоволь­
ствием воспользовался Гвиччардини в своих «За­
метках». Он соглашается с тем, что «избыточное
благочестие портит мир, так как оно размягчает
души, вовлекает людей в тысячи заблуждений и от­
вращает их от многих благородных и мужествен­
ных дел» (Guicciardini 1965b, р.104) 81 . Подобно
Макиавелли, он делает оговорку (хотя не слишком
убедительную), что отнюдь не желает ослабления
«веры христианской и богопочитания» (р.104)82.
Однако в другом месте своих «Заметок» он откро­
венно осуждает текущую практику христианского
вероисповедания и делает это с гораздо большим
неистовством, чем мог бы себе позволить Макиа­
велли. Он сетует на то, что «высокое положение,
которое я занимал при нескольких папах, застави­
ло меня любить их величие в силу моих собствен­
ных обстоятельств». Но он добавляет, что «не будь
78. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Лиъия.—Прим. пер.
79· Цит. по: Там же. —Прим. пер.
8о. Цит. по: Там же. С. 128. —Прим. пер.
8ι. Цит. по: Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гра­
жданских. С. \6^.—Прим. пер.
82. Цит. по: Там же. С. 164. —Прим. пер.

284

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

у меня такого отношения к их величию, я бы возлю­
бил Мартина Лютера, как самого себя», и с нетер­
пением ожидал бы увидеть, как «скрутят эту шай­
ку негодяев» (p. 48)83.
После рассмотрения вопроса о том, что несет угро­
зу политической свободе, эти авторы обсуждают,
как можно справиться с этими опасностями и труд­
ностями, чтобы надежно обезопасить традици­
онные идеалы независимости и самоуправления.
Нельзя сказать, что они всегда остаются оптимиста­
ми в этом отношении. Патрици и Макиавелли осо­
знают, что эту задачу невозможно решить в усло­
виях, когда моральная деградация достигла такого
уровня, и, вероятно, поэтому решают воззвать к го­
сударям, а не к гражданам своей эпохи. Гвиччардини склоняется к еще более пессимистической оцен­
ке, а к концу XVI в., во времена Траяно Боккалини
(1556-1613), эта традиция полностью сходит на нет
(ср. Schellhase 1976, ρρ· 145_147)· «Известия с Парна­
са» Боккалини, написанные в 1612-1613 гг., исполне­
ны глубокой и безысходной иронии и не оставляют
никакой надежды на возрождение мира, который
абсолютно развращен. Книга представляет собой
серию бесед, которые ведет Аполлон с различны­
ми государями и философами, посещающими Пар­
нас. В начале выдающиеся представители италь­
янских академий сообщают, что «охота к учебе»
во всей Италии «совершенно пропала». Они про­
сят дать какое-нибудь средство, «чтобы защититься
от столь великого морального падения» (corruption),
но Аполлон отвечает, что сделать уже ничего нель­
зя (Boccalini 1657» Ρ· 2 4)· В другом разговоре Макиа­
велли защищается от обвинения в том, что он ока­
зывает пагубное влияние, обращая внимание на то,
что жизни государей на деле «состоят из дурных
слов и еще худших поступков» (р. 164). Ирония до83. Цит. по: Там же. С. 6ι. — Прим. пер.
285

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

стигает своего апогея в заключительной части вто­
рой книги, когда «выдающийся виртуоз» выступает
перед Аполлоном «с элегантной речью, сочинен­
ной во славу нынешнего века» (pp. 3 2 4~3 2 5)· После
того, как она была принята «очень холодно», авто­
ру вручают «отличные очки», изготовленные Таци­
том, чтобы помочь ему увидеть мир в истинном све­
те (р. 324)· Надев их, он обнаруживает, что этот век
настолько развращен и изобилует столь «подлыми
ухищрениями», что не может вовсе на него глядеть
(р. 325; ср. Meinecke 1957» P P ^ 1 " 8 ^ ·
Однако прежде чем попасть в ловушку такого
рода беспомощности, гуманисты позднего Ренес­
санса постарались возродить и расширить число
традиционных аргументов, направленных на сохра­
нение свободы. Обычно они начинали вопрошать
себя в новом, самоиспытующем тоне, как можно
получить достоверные сведения о лучших методах
искоренения разложения и сохранения свободы
в политической жизни. Их ответ —который содер­
жался во многих древних трактатах, но выражал­
ся теперь с большей наглядностью — заключался
в том, что ключ к политической мудрости лежит
в систематическом изучении древних республик,
особенно древнеримской. Это правда, что Гвиччардини с обычным для него скептицизмом пред­
ставляет некоторое исключение в этом отношении.
Предположение о том, что наука о политике может
быть построена на историческом свидетельстве,
не нравилось ему тем, что содержало чрезмерно
механистический взгляд на дела людей. Он отве­
чает в своих «Заметках» тем, кто «при каждом сло­
ве ссылается на римлян», что делать такие срав­
нения «так же несообразно, как требовать от осла
конской рыси» (Guicciardini 1965b) Ρ· бэ)84· Кроме
того, он постоянно критикует Макиавелли в сво84. Цит. по: Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гра­
жданских. С. gS.—Прим. пер.

286

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

их «Размышлениях о „Рассуждениях" Макиавел­
ли» за то, что его построения основаны на несколь­
ких исторических обобщениях, и за непонимание
того, что множество суждений и решений «не под­
чиняются твердым правилам» (Guicciardini 1965а,
pp. 66,101; ср. Phillips 1977. ΡΡ· 69~73> 8 8 ) ·
Тем не менее большинство придерживалось мне­
ния, которое позднее выразил Боден, что «в ис­
тории лучшая часть всеобщего закона остается
скрытой». И вновь, как это часто бывало раньше,
Макиавелли с большим блеском переформулирует
распространенную гуманистическую точку зрения
(ср. Kristeller 1965» Ρ· 2 8 )· Как он объясняет в преди­
словии к первой книге «Рассуждений», он написал
это сочинение для того, чтобы «извлечь ту самую
пользу, ради которой должно стремиться к позна­
нию истории» (Machiavelli 197°» Ρ· 99)85· В поисках
практических уроков он руководствуется предпо­
ложением, что «люди рождаются, живут и умира­
ют, всегда следуя одному и тому же порядку вещей»
(р. 142)86. Следовательно, его методика предпола­
гает, что «желающий предвидеть будущее должен
обратиться к прошлому, потому что все события
в мире во всякое время могут быть сопоставлены
с подобными же им в старину» (р. З^) 87 · «Проис­
ходит это оттого, — повторяет он, —что действуют
в них люди, и прежде, и ныне обуреваемые одними
и теми же страстями». «И это, с необходимостью,—
заключает он с обычной для него уверенностью, —
приводит к одинаковым результатам» (p. S^)88·
85. Перевод Р. Хлодовского здесь оказывается ближе к смыслу ан­
глийского перевода, которым пользуется Скиннер. Цит. по:
Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита Ливия/
Пер. с итал. Р. Хлодовского//Избр. соч. С. 382.— Прим. пер.
86. Цит. по: Там же. С. 407. —Прим. пер.
87. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Л и в и я / П е р . с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. 286. —Прим. пер.
88. Цит. по: Там же. С. 286.— Прим. пер.

287

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Ряд современных исследователей постарались
возродить ту критику, с которой Гвиччардини об­
рушивался на методологию Макиавелли, утвер­
ждая (на манер Баттерфилда), что последний об­
наруживает определенную «ригидность» в своем
подходе, равно как и «раболепие» в «своем почита­
нии искусства государственного управления древ­
него мира» (Butterfield 194°> ΡΡ· 2 8 , 40). Однако это
обвинение говорит скорее о недостаточной чутко­
сти, поскольку пренебрегает тем фактом, что Ма­
киавелли неоднократно указывает на ограничен­
ность своих пресловутых «исторических» правил.
Он признает и даже настаивает на том, что «нико­
гда нельзя рассчитывать, что все пойдет без суч­
ка и задоринки», поскольку в политике случается
много такого, против чего нельзя предписать «ни­
каких средств» (Machiavelli 197°» ΡΡ· 121> 418)89· Бо­
лее того, можно определенно утверждать, что кри­
тиковать Макиавелли за «раболепное» подражание
древним значит совершенно не понимать его пози­
цию. Его не привлекает искусство государственного
управления древнего мира просто потому, что оно
древнее. Напротив, как он подчеркивает в сво­
ем предисловии ко второй книге «Рассуждений»,
«до нас доходит не вся правда о древности; о ее
постыдных сторонах в большинстве случаев умал­
чивается, зато о славных трубят и возглашают где
только можно» (p. 265)90. Его интерес к древнему—
и особенно римскому—искусству государственно­
го управления объясняется тем, что оно оказалось
на редкость успешным (ср. Gilbert 1965, pp. 181-182).
Он призывает нас изучать Римскую республику
не потому, что она олицетворяет величие древно­
сти, но исключительно по прагматическим сооб­
ражениям: поскольку «римляне своей доблестью
89. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 32, 220.— Прим. пер.
90. Цит. по: Там же. С. 121. —Прим. пер.

288

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

превосходили жителей всех прочих городов и рес­
публик», они более других достойны подражания
(Machiavelli 1970, p. 104)91.
Основываясь на такого рода свидетельствах про­
шлого, Макиавелли и его современники приступа­
ют затем к разработке полномасштабной програм­
мы по защите политической свободы. Они исходят
из предположения, возникающего из страха пе­
ред личными богатствами, что свобода и бедность,
как правило, идут рука об руку. Гвиччардини завер­
шает свое «Рассуждение в Логроньо» замечанием,
что хотя свободные города должны быть богаты­
ми, их жителей следует держать в бедности, чтобы
между ними не было столь большого имуществен­
ного неравенства, которое вызывает зависть и при­
водит к политическим возмущениям (Guicciardini
1932b, pp. 258-259)· Та же самая идея —которая на­
влекла бы проклятие со стороны Бруни и его после­
дователей — была вскоре подхвачена несколькими
мыслителями, которые собирались в садах Оричеллари. Бручиоли вспоминает о ней в конце сво­
его диалога «О республике», а Макиавелли просто
воспроизводит почти дословно замечание Гвиччар­
дини в третьей книге своих «Рассуждений» (ср. Gil­
bert 1965, pp. 151-152). Чтобы избежать морального
разложения в «трудные времена», Макиавелли вна­
чале предлагает «удерживать граждан в бедности»,
а позднее подчеркивает, что «полезнее всего устро­
ить свободное общество так, чтобы граждане оста­
вались бедными» (Machiavelli 197°* ΡΡ· 452> 475)92·
Следующее предложение этих авторов почти
полностью переворачивает систему приоритетов
ранних «гражданских» гуманистов. Как мы знаем,
Бруни и его последователей главным образом инте­
ресовал вопрос, как поощрять в народе и у его ли­
деров надлежащий гражданский дух, чтобы поддер91. Цит. по: Там же. С. 22.—Прим. пер.
92. Цит. по: Там же. С. 241, 256. —Прим. пер.
289

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

живать свободу во всем городе. Напротив, поздние
гуманисты сосредоточиваются на вопросе, который
прежде принимался в расчет только представителя­
ми схоластического подхода к проблемам городских
республик и их вольностей. Иными словами, они на­
чинают обращаться к изучению механизма управ­
ления и интересоваться той ролью, которую в деле
сохранения свободы играют законы и институты.
Это помогает объяснить появление нового
и важного элемента во флорентийской политиче­
ской мысли того времени: изучение венецианских
конституциональных практик и подражание им.
Подняв вопрос о том, как разрабатывать законы
и изобретать институты для сохранения свободы,
флорентийцы сочли естественным исследовать слу­
чай Венецианской республики, которая, как тогда
казалось, на редкость успешно решила эту пробле­
му. Как мы знаем, сами же венецианцы полагали,
что сочетанием спокойствия и свободы они обяза­
ны стабильности смешанной формы республикан­
ского правления. Это, в свою очередь, означало,
что по мере того как флорентийских мыслителей
все более восхищал успех венецианской модели,
они все более склонялись к тому, что Флоренция
должна учредить у себя институт дожей, неболь­
шой Сенат, состоящий из ottimati (лучших граждан,
оптиматов), и демократический Consiglio Grande.
Макиавелли был великим исключением из этого
правила. Верно, что он, в отличие от своих предше­
ственников — «гражданских» гуманистов — больше
интересовался разработкой «законов для поддер­
жания свободы», поэтому полностью соглашался
с тем, что необходимо изучать действующие кон­
ституциональные практики, если мы хотим узнать
тайну благополучного сочетания свободы и спо­
койствия (p. 231)93. Однако, когда он нуждался
93· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. Cioi. — Прим. пер.
290

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

в примерах, он вообще не демонстрировал модного
тогда восхищения Венецианской республикой. Го­
раздо больше его занимала модель экспансионист­
ской республики, «желающей, как Рим, расширить
свои владения», а не идеал вековой безмятежности,
который с таким самодовольством транслировали
венецианцы (p. 117)94· Поэтому он посвящает значи­
тельную часть первой книги «Рассуждений» опи­
санию «многих вещей, необходимых для защиты
вольности», которые произвели римляне в эпоху
ранней республики, считая это более важным и без­
отлагательным делом, нежели изучение венециан­
ских практик (р. но) 95 .
Однако большинство современников Макиавел­
ли искренне верили в то, что венецианцы являются
образцом для подражания. Эта убежденность впер­
вые заметно повлияла на внутренние дела Флорен­
ции сразу после революции 1494 Γ·> когда Савонаро­
ла в серии своих проповедей призывал сограждан
одобрить предлагаемый им Consiglio Grande на том
основании, что такое же учреждение доказало свою
успешность в Венеции (Weinstein 197°» РР-У 1 ""^)·
Вскоре после этого венецианская модель стала ис­
пользоваться критиками восстановленной респуб­
лики, чтобы оправдать аристократическое сопро­
тивление ее популистским тенденциям. Бернардо
Ручеллаи (1448-1514)) ДВД Козимо й инициатор дис­
куссий, проводившихся в садах Оричеллари, ста­
рался доказать на собраниях, проходивших между
1502 г. и его изгнанием в 1506 г., что восстановле­
ние традиционного Consiglio Grande опасно накре­
нило Флорентийскую республику в сторону демо­
кратии. Его предложение, поддержанное рядом
других исключенных и рассерженных ottimati, со­
стояло в том, чтобы добавить к нему небольшой
аристократический Сенат по венецианскому образ94· Цит. по:Там же. С. 30. — Прим. пер.
95· Цит. по: Там же. С. 2в.—Прим. пер.
291

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
цу. Утверждалось, что эта реформа может послу­
жить противовесом избыточной власти популяров
и поможет обеспечить стабильность режима (Gil­
bert 1968, pp. 475, 477» 483).
Гвиччардини с величайшим энтузиазмом встре­
тил этот адаптированный вариант венецианской мо­
дели как способ продвижения классовых интересов
ottimati. Согласно его «Рассуждению в Логроньо»,
слабым местом флорентийской конституции явля­
ется чрезмерная поляризация ее демократического
аспекта, представленного Consiglio Grande, и монар­
хического аспекта, представленного должностью по­
жизненного гонфалоньера, которая была учрежде­
на в 1502 г. и присвоена Паоло Содерини (Guicciardini 1932b, p. 228). В качестве решения этой проблемы
Гвиччардини предлагал учредить Сенат, состоящий
из двухсот ottimati, который, по его убеждению, по­
служил бы восстановлению баланса между двумя
крайними полюсами, как это было сделано в Вене­
ции (pp. 234~235)· ^ о т ж е с а м ы й аргумент развива­
ется более подробно в его «Диалоге об управлении
Флоренцией». Первая часть этого сочинения в ос­
новном демонстрирует, что, отклоняясь в различ­
ные стороны от нормы смешанного правления, фло­
рентийцы поставили под угрозу свою свободу, рав­
но как и свою безопасность. Под властью Медичи
управление стало слишком монархическим; в пери­
од восстановленной в Ц94 г · республики оно оказа­
лось слишком демократическим. И вновь решение
этой проблемы, изложенное Бернардо Неро во вто­
рой части и заключающееся в учреждении среднего
звена между двумя крайностями, открыто объявля­
ется «венецианским по своему замыслу» и обещает
гарантировать желанное сочетание свободы и спо­
койствия (Guicciardini 1932а> Ρ· ю 3)·
Наконец, убежденность в том, что адаптирован­
ные формы венецианских институтов могут спас­
ти Флорентийскую республику, позднее повторил
Джаннотти в двух своих основных политических
292

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

работах. В «Диалоге о республике венецианцев»,
созданном в 1526 г., он главным образом старает­
ся представить подробный анализ венецианской
конституции, которая должна послужить моделью
управления более своенравными гражданами Фло­
ренции. В третьей книге более позднего трактата
«О Флорентийской республике» содержится про­
ект реформ, который строится на предположении,
что если бы сограждане Джаннотти прислушались
к мудрости венецианцев, они могли бы навсегда из­
бавиться от господствующей тирании и восстанови­
ли бы свои утраченные вольности.
Таким образом, обсуждая достоинства бедности
и роль институтов, гуманисты раннего чинквеченто дополнили соображения своих предшественни­
ков о том, как следует сохранять политическую
свободу, и даже отчасти оспорили их. Однако если
мы обратимся теперь к их главным предложени­
ям, то обнаружим, что они возрождают и развива­
ют два аргумента, которые всегда оставались важ­
ными для гуманистической традиции и которым
они придали теперь законченный вид.
Они начинают с повторения известного утвер­
ждения, что поскольку наемники бесполезны и опас­
ны, республика, которая ценит свою свободу, должна
сама побеспокоиться о своей защите. Аристотелев­
ская фигура вооруженного и независимого гражда­
нина, готового сражаться за свою свободу и законо­
дательствовать в интересах свободы, таким образом,
вновь появилась в центре политической сцены. Это
верно, что Гвиччардини, с характерным для него
скептицизмом, не вполне согласен с этим аргумен­
том. Он признает в начале своего «Рассуждения
в Логроньо», что республика «должна вооружить
своих граждан», и соглашается с тем, что граждан­
ская милиция будет всегда «несравнимо полезнее
наемных войск» (Guicciardini 1932b, p. 221). Но вме­
сте с тем он опасается угрозы внутренней безопас293

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й П О Л И Т И Ч Е С К О Й

мысли

ности, которая возникнет, если слишком многим
гражданам будет позволено носить оружие (p. 22i).
В своем более позднем «Диалоге об управлении Фло­
ренцией» он добавляет к этому, что даже если гра­
жданская милиция может быть довольно ценным
институтом, она остается предметом весьма отвле­
ченного интереса, поскольку в период столь серьез­
ного упадка, переживаемого республикой, ее возро­
ждение маловероятно (Guicciardini ig32a> ΡΡ· 9°~93)·
Однако чаще эти авторы выражали свое одобре­
ние давней гуманистической приверженности идее
вооруженых граждан гораздо менее двусмысленно.
К примеру, Патрици в трактате «Об учреждении
республики» пишет, что «как можно больше нашей
молодежи должно обучаться военной дисциплине»,
и предлагает подробную инструкцию, как отбирать
«крепких и прилежных» молодых людей для того,
чтобы во время войны всегда можно было восполь­
зоваться боеготовой милицией (Patrizi 1585? fos. 293*
287b). Джаннотти в памятной записке, составленной
в его бытность секретарем Военного совета десяти,
действующего при восстановленной Флорентийской
республике в 1527 г., рассуждает аналогичным обра­
зом. Он отвергает обвинение в том, что гражданской
милиции всегда будет недоставать опыта, чтобы со­
ставлять эффективную боевую силу, и повторяет из­
вестные доводы в пользу необходимости для каждой
уважающей себя республики самостоятельно оборо­
нять себя ради обеспечения своей свободы (ср. Starn
1972, pp. 289-290).
Макиавелли в «Рассуждениях» приходит к точ­
но таким же выводам. Он признает, вновь со ссыл­
кой на «Государя», что «основанием всех государств
является хорошая армия, и что при отсутствии та­
ковой невозможно ввести хорошие законы и вооб­
ще что-нибудь полезное» (Machiavelli 197°> Ρ· 491)96·
96. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 229. — Прим. пер.

294

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

Однако, как и прежде, он не может удержаться
от повторения. Он подчеркивает, что «посколь­
ку требуемая любовь и ревность могут возникнуть
только» у вооруженных граждан, «тому, кто жела­
ет сохранить власть в республике или королевстве,
необходимо вооружить своих сограждан» (p. 218)97.
Он восхваляет основателей Римской республики
за усилия, которые они предприняли для того, что­
бы их войска состояли из граждан, «воспитывая
их в духе защиты своей свободы» (р. ι68) 98 . Ма­
киавелли делает решительный вывод, что «госу­
дари и республики, лишенные собственного вой­
ска, заслуживают всемерного порицания» (р. ι68)99.
Подобно другим своим современникам, он реши­
тельно отказывается признавать, что никакие опол­
чения добросовестных и патриотичных граждан
не помогут небольшим итальянским княжествам
справиться с огромными национальными армия­
ми, возникшими во Франции, Германии и Испании
с 1494 г · и приступившими к уничтожению циви­
лизации Ренессанса (ср. Anderson 1974> ΡΡ· 163-168).
Макиавелли, сохраняя приверженность идеа­
лу гражданской армии, вышел далеко за пределы
простого повторения этих гуманистических общих
мест. Он воспользовался положением второго секре­
таря республики и личным влиянием на Содерини,
чтобы начать яркую кампанию за восстановление
во Флоренции гражданской милиции. Он получил
свой большой шанс в 1505 г., когда наемники, состо­
явшие на службе у города во время затянувшийся
осады Пизы, подняли серьезный мятеж. Начальни­
ки десяти компаний отказались продолжать сраже­
ние, что привело к позорному снятию осады (Bayley
1961, pp. 251-252). Реагируя на это сочетание измены
и некомпетентности, Макиавелли составил деталь97· Цит. с изменениями по: Там же. С.93· ~~Прим. пер.
98. Цит. с изменениями по: Там же. С. 64. —Прим. пер.
99· Цит. с изменениями по: Там же. С. 62. —Прим. пер.

295

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

ный план для замены наемных войск города восста­
новленной гражданской милицией (Machiavelli 197°>
p. 254)· В декабре 1506 г. воплотились лучшие его на­
дежды: Connglio Grande оказал законодательную под­
держку идее возрожденной милиции, распорядив­
шись провести вербовку десяти тысяч мужчин и взяв
на себя ответственность за обеспечение их оружием,
униформой и жалованием (pp. 260-262). Таким об­
разом, один из почтенных и заветных проектов по­
литической теории гуманистов превратился в при­
знанный политический факт.
Правда, ополченцы, набранные из сельской мест­
ности, согласно плану Макиавелли, оказались совер­
шенно непригодны для защиты республики в 1512 г.
Их попытки предотвратить штурм и разграбление
Прато были без труда отбиты наступающей испан­
ской пехотой, поэтому флорентийцы были выну­
ждены немедленно сдаться во избежание подобной
участи (р. 276). Тем не менее этот разгром не поколе­
бал веру Макиавелли в превосходство гражданской
милиции. Приступив в 1521 г. к написанию трактата
«О военном искусстве», он посвятил лучшие места
его заключительной части защите концепции гра­
жданской милиции от ее хулителей. Он утверждал,
что его план провалился только потому, что ему
не была оказана надлежащая поддержка, и в ре­
зультате родился «недоносок», а не грозная военная
сила (Machiavelli 1965а, р. 725)10°· Макиавелли считал,
что никто не может ставить под сомнение ценность
гражданской милиции, пока она не прошла настоя­
щую проверку. А заканчивает он свое рассуждение
откровенной похвальбой, говоря, что тот правитель
Италии, который преуспеет в создании гражданско­
го войска, следуя правилам, изложенным в его трак­
тате, «будет властелином всей страны» (p. 725)101·
юо. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 927.—Прим. пер.
ιοί. Цит. по: Там же.—Прим. пер.

296

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

Другой традиционный аргумент, на котором
делали акцент поздние гуманисты, состоял в том,
что для поддержания ценности свободы необхо­
димо не столько выстраивать структуру действен­
ных институтов и законов, сколько воспитывать
гражданское достоинство и патриотизм во всем на­
роде. Как утверждалось, человек, преданный этим
идеалам, не должен отличать собственное благо
от блага своего города, должен отдавать все свои
силы ради его свободы и величия, и тем самым му­
жество, энергия и прочие способности этого чело­
века будут служить всему сообществу. Эта система
приоритетов на языке гуманистов была суммиро­
вана в том высказывании, что для сохранения сво­
боды в республике нужно поощрять добродетель
во всех гражданах.
Таким образом, анализ virtù, произведенный
этими авторами, имел более общий характер, чем
в зерцалах для государей. Их, конечно, не инте­
ресовали пресловутые «государевы» добродетели,
и они не слишком беспокоились о том, что идею
virtu можно свести к перечню отдельных доброде­
телей, хотя иногда и допускали такую возможность.
Они просто склонялись к тому, чтобы уравнять об­
ладание virtù с общественным служением в широ­
ком смысле. Это очень заметно на примере обсужде­
ния понятия virtus в шестой книге трактата Патрици
«Об учреждении республики». Вначале он провоз­
глашает, что «добродетель —это качество, с помо­
щью которого можно сохранять стабильное и проч­
ное политическое общество» (Patrizi 1585, fo.igöb).
Затем объясняет, что человека, обладающего virtus,
можно узнать по «отсутствию у него личных амби­
ций» и готовности ставить пользу республики выше
своих собственных интересов (fo. 196b). Подобно
тому как «разложение» обычно определялась эти­
ми авторами как неспособность посвятить свой та­
лант общему благу, обычно они определяли идею
virtù как преимущественную заботу об общем благе.
297

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Макиавелли полностью разделяет такую точ­
ку зрения в своих «Рассуждениях». Поэтому его
анализ virtù в этой работе несколько отличается
от того, что он пишет в «Государе». Там его глав­
ным образом интересовала virtù непосредственно
государя, и он в основном пользуется этим поня­
тием для того, чтобы описать качества, необходи­
мые успешному лидеру. В «Рассуждениях», напро­
тив, его увлекает не просто virtù отдельных людей,
но представление о том, что граждане в целом мо­
гут демонстрировать это качество. Его также за­
нимает предположение более отвлеченного и ме­
тафорического свойства, что сама политическая
общность способна обладать virtù, которая может
подвергаться порче 102 . В результате сложился со­
вокупный взгляд на virtù, который связывает зна­
чение этого термина с идеей «гражданского духа»
{public spirit) — Г'енри Невилл использовал это выра­
жение для перевода virtù в своем издании «Сочине­
ний знаменитого Никколо Макиавелли».
Макиавелли проясняет значение этого термина
уже в предисловии в первой книге «Рассуждений»,
где он говорит, что высочайшей virtù обладают
«трудившиеся на благо родины» (Machiavelli 197°>
p. 98)103. Он повторяет ту же мысль в конце треть­
ей книги, возрождая идею, которой, как мы уже
знаем, Ремиджо де Джиролами посвятил отдель­
ный трактат, а Макиавелли выразил в названии
одной глав: «добропорядочный гражданин ради
любви к отчеству должен забывать о понесенных
102. Об изменчивом значении virtù у Макиавелли существует
обширная и полезная литература. См.. например, Whit­
field 1947' Ρ Ρ · 9 2 - 1 0 5 ; Rousseau 1965, pp. 152-157; Gilbert
1965, pp. 179-199 (этой работе я обязан особенно); Hanmford 1972, pp. 185-189; Price 1973, РР.315-ЗЗ 1 ; Pocock 1975,
p p . 206-211.
103. Цит. по: Макиавелли H. Рассуждения о первой декаде Тита
Л и в и я / П е р . с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. 18-19. —Прим. пер.

298

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

обидах» (ρ·5 2 3) 104 · Кроме того, Макиавелли под­
крепляет эти общие размышления серией приме­
ров из истории республиканского Рима, которые
должны продемонстрировать тесную связь между
идеей virtu и отказом от личных амбиций во имя
общего блага. Первый ряд примеров появляется
в третьей книге, где речь идет о великих людях.
Мы узнаем, что virtù Манлия заключается в его об­
разе действия, который «исходит из интересов об­
щественного блага и не принимает во внимание че­
столюбивых интересов» (p. 469)105. Подобным же
образом величайшим доказательством virtù Ка­
милла было то, что он «три раза был диктатором
и всегда использовал эту власть не для собственной
выгоды, а для общественной пользы» (p. 485)106·
Но наиболее показательным был другой ряд при­
меров, который был призван продемонстриро­
вать, что римские граждане в целом обладали virtù
того же свойства. Из них мы узнаем, что «любовь
к отчеству перевешивала в гражданах все прочие
соображения» (p. 428)107, что «на протяжении че­
тырехсот лет» римский народ оставался «врагом
царского звания и поборником всеобщего блага
и славы своей родины» (p. 254)108· Желание гра­
ждан сохранить свою «безупречность» и защищать
благо своей страны было столь велико, что их лиде­
рам приходилось проявлять величайшую предосто­
рожность, чтобы «на них не пала тень подозрения
во властолюбии и чтобы не дать народу повода вы­
ступать против них» (р. ι86)109.
Однако если мы обратимся к взглядам Макиавел­
ли и его современников на значение virtù — на то, по-

104- Цит. по: Там же. С. 2$о.—Прим. пер.
105. Цит. по: Там же. С. 2$$.—Прим. пер.
юб. Цит. по: Там же. С. 264.
107. Цит. с изменениями по: Там же. С. 225— Прим. пер.
ю8. Цит. по: Там же. С. пб. — Прим. пер.
log. Цит. по: Там же. С. у^.—Прим. пер.

299

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
чему народу, по их мнению, важно обладать этим ка­
чеством,—мы обнаружим большее сходство между
их воззрениями и теми, которые отличали авто­
ров зерцал для государей. Авторы книг-советов,
как мы уже знаем, склонялись к эвристическому
определению virtù как качества, которое позволяет
политическому лидеру «сохранить власть» и доби­
ваться высочайших наград в виде почета, славы и из­
вестности. Аналогично, теоретики республиканской
свободы размышляли о virtù как о качестве, кото­
рое позволяет свободным людям сохранить свободу
и преумножить величие их сообщества. Таким обра­
зом, авторы обеих групп последовательно исполь­
зовали понятие virtù для обозначения тех качеств,
которые гарантируют успех в политической жизни.
Это становится отчетливо заметно на приме­
ре такого сочинения, как диалог «О свободе» Ринуччини. Когда Элевтерий, персонаж, чье имя со­
звучно названию диалога, обличает развращенный
век, он в частности вспоминает об отсутствии virtus
и «добрых искусств», злых магистратах и слепых по­
роках (Rinuccini 1957? Ρ· 279)· А когда во второй части
он размышляет над тем, как можно возродить гра­
жданские ценности, то ясно дает понять, что прежде
всего хотел бы увидеть правильно взращенную доб­
родетель (pp. 294-295)· Даже более циничный Гвиччардини с не меньшим одобрением говорит об этой
шкале ценностей. Уже во второй части своего «Диа­
лога об управлении Флоренцией» он заставляет пер­
сонажа Содерини задаться вопросом о том, что при­
несло величие Флоренции. Тот немедленно отвечает,
что virtù ее выдающихся граждан более всего послу­
жила сохранению свободы республики и преврати­
ла Флоренцию в город несравненный по «своему
благородству, великолепию и щедрости» (Guicciardini 1965а, pp. 93, 95; СР· Pocock 1975, ΡΡ· 248-249).
И вновь Макиавелли в «Рассуждениях» прихо­
дит к тем же самым выводам. Он рассматривает
наличие virtù как способ, помогающий определить
Зоо

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

величие империй и республик, отмечая, что снача­
ла virtù всего мира «была сосредоточена в Ассирии,
затем перенесена в Мидию» и, наконец, «достигла
Италии и Рима» (Machiavelli 197°> Ρ· 267)110. И на­
оборот, он уравнивает крах virtù с началом полити­
ческого упадка, обращая внимание на то, что Спар­
та, утратив немалую часть своей «старинной virtù»,
немедленно потеряла свое «могущество и части
владений» (р. 133)· Но в основном он рассказывает
о том, как связаны между собой virtù и величие, ко­
гда речь идет о республиканском Риме. По его убе­
ждению, только благодаря virtù консулов ранней
республики Рим впервые «достиг вершины своего
величия» (p. 167)111. Благодаря все той же «выдаю­
щейся virtù» римляне подчинили себе своих соседей
(p. 274)112· И только благодаря тому, что они всегда
«отдавали предпочтение virtù», когда выбирали
своих лидеров, римляне смогли столь долго под­
держивать величие своего города (р. 2бо)113.
Доказав, что virtù является ключом к политиче­
скому успеху, эти авторы считают нужным объяс­
нить, как это качество приобретается на практике.
Как нам уже известно, авторы зерцал для государей,
отвечая на этот вопрос, указывали на то, что прави­
телей и магистратов нужно воспитывать таким об­
разом, чтобы они следовали добродетелям во всех
общественных делах. Отчасти эта обеспокоенность
также содержится в ряде поздних трактатов, посвя­
щенных республиканской свободе. Риннучини го­
ворит о значении гуманистического образования
во второй части диалога «О свободе», а Патрици не­
обычайно пространно обсуждает ту же тему во вто­
рой и четвертой книгах трактата «Об учреждении
но. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 122. —Прим. пер.
ш. Цит. по: Там же. С. бг.—Прим. пер.
112. Цит. по: Там же. С. 126. —Прим. пер.
113. Цит. по: Там же. С. 120. — Прим. пер.

301

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

республики». Во второй книге он говорит о «поль­
зе и важности наук», подробно объясняя, почему
каждому гражданину нужно изучать граммати­
ку, математику, астрономию и медицину, а также
упражняться в традиционно гуманистических за­
нятиях поэзией, историей и риторикой (Patrizi 1585,
fos. 43b~77a)· ^ четвертой книге он добавляет опи­
сание семейной жизни —отчасти в манере Альберти —и говорит, что родители должны беспокоиться
о том, чтобы их дети усвоили правильные представ­
ления о гражданских обязанностях (fos. 43k~77a)·
Макиавелли приводит ряд соображений подоб­
ного рода в своих «Рассуждениях». Он сообщает,
что многие стороны нашего поведения определяют­
ся воспитанием, и подчеркивает, что «добрые при­
меры» гражданской жизни «проистекают из хоро­
шего воспитания» (Machiavelli 197°> ΡΡ· n4> 4 9 ° ) m ·
Он склонен полагать, что «слабость» итальян­
цев в его времена вызвана «жалким воспитани­
ем и недостаточными житейскими познаниями»
(p. 479)115· В начале второй книги, рассуждая о ре­
лигии, он заявляет о том, «в древние времена жили
более свободолюбивые народы, чем теперь» —глав­
ным образом из-за «различия нашего и античного
воспитания» (p. 277)116·
Однако, отвечая на вопрос, как можно обрести
virtue эти авторы следуют не столько взглядам ав­
торов зерцал для государей, сколько ранним «гра­
жданским» гуманистам. Леонардо Бруни и его по­
следователи уже обсуждали проблему, как привить
всему народу дух гражданственности, чувство от­
ветственности и готовность ставить интересы го­
рода выше собственных. Как мы знаем, они видели
решение в создании таких условий, которые обеспе114- Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 28. —Прим. пер.
115. Цит. по: Там же. С. 2бо. —Прим. пер.
пб. Цит. по: Там же. С.128. — Прим. пер.

3°2

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

чивали бы всем гражданам путь к почету, так чтобы
у всех была равная возможность осуществлять свои
самые честолюбивые замыслы на службе обществу.
В сущности, именно это решение было одобрено
и вновь предложено поздними теоретиками респуб­
ликанской свободы. Поскольку, по их убеждению,
разложение возникает тогда, когда народ перестает
играть сколько-нибудь значительную роль в делах
управления, они утверждают, что для поощрения
virtù гражданам нужно как можно активнее вовле­
каться в дела управления.
Именно Макиавелли был тем, кто предложил
наиболее ясное переопределение этого традицион­
ного убеждения. Впервые он указывает на ключе­
вое значение политического участия, когда расска­
зывает поучительную историю о децемвирах. Пер­
воначально им была предоставлена «произвольная
власть», чтобы они могли использовать ее «для со­
ставления законов» (p. 197)117· Однако, передавая им
неограниченные полномочия, граждане фатальным
образом подорвали свою способность контролиро­
вать управление, и в результате «их власть стала ти­
ранической и открыто заменила собой городскую
вольность» (p. 197)118· Мораль, на взгляд Макиавел­
ли, очень проста: народ свободной республики ни­
когда не должен передавать никакой власти, «если
только речь не идет о том, что народ вручает ее толь­
ко в определенных обстоятельствах и в определен­
ное время» (p. 198)119. Свое твердое убеждение, стоя­
щее за этими высказываниями, Макиавелли про­
яснил позднее, в третьей книге, где он перешел
к обсуждению обязанностей гражданина. Он гово­
рит об опасности — весьма типичной для Флорен­
ции того времени —со стороны богатых граждан, ко­
торые могут становиться «причиной утверждения
117. Цит. по: Там же. С. 8о. —Прим. пер.
п8. Цит. по: Там же—Прим. пер.
119. Цит. по: Там же.—Прим. пер.

ЗОЗ

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
тирании», «оказывая благодеяния» и покупая под­
держку, и тем самым ставить под угрозу свободу го­
рода (pp. 481-482)120. Единственный способ избежать
этой опасности состоит в том, чтобы создать условия,
при которых каждому гражданину выгоднее «доби­
ваться успеха публично», нежели искать прибежи­
ще в сулящих раскол приватных альянсах (р. 482).
Таким образом, Макиавелли твердо убежден в том,
что непосредственное политическое участие дол­
жно быть не только доступным любому гражданину,
но и в высшей степени привлекательным для самых
талантливых людей. Одного этого, по его мнению,
будет достаточно, чтобы всякий мог «пользоваться
почетом и довольством» на службе обществу; а это,
в свою очередь, будет способствовать тому, чтобы
могущество отдельных граждан «шло на пользу,
а не вредило городу и его свободе» (pp. 481-482)121.
Вскоре после этого Гвиччардини также начи­
нает акцентировать необходимость гражданского
участия в своем «Диалоге об управлении Флорен­
цией». В силу своих аристократических наклонно­
стей он в меньшей степени, чем Макиавелли, был
озабочен тем, чтобы все граждане несли ответствен­
ность за управление городом. Но даже он еще силь­
нее настаивает на том, что любой город, который
ценит свою свободу, должен обеспокоиться тем,
чтобы его ведущие граждане могли «удовлетворять
свое честолюбие» в служении обществу (Guicciardini
1932а, р. 9з). Он должен предоставить им «возмож­
ность и свободу, чтобы они могли продемонстри­
ровать и проявить свою virtù» на благо всего города
(р. 93)· Если же на этом пути к «настоящему почету
и славе» они будут встречать препятствия, возник­
нет смертельная опасность раскола или коррупции,
и тогда рвущийся к власти тиран сможет легко за120. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 2бо. —Прим. пер.
121. Цит. по: Там же. С. 261. —Прим. пер.

3°4

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

хватить управление. Однако пока их воодушевляют
на «благородные и похвальные дела, направленные
на благо и возвышение страны», их честолюбивые
устремления не будут представлять угрозы и упро­
чат свободу и величие города (р. дз)·
Вместе с этими аргументами, нацеленными
на продвижение virtu, гуманистическая защита рес­
публиканской свободы совершила полный круг.
По утверждению всех этих авторов, одно из исключи­
тельных достоинств республиканской формы прав­
ления заключается в том, что она позволяет людям,
обладающим высочайшей virtu, добиваться почета,
славы и известности, служа своему сообществу. По­
этому отношения между virtù и свободой выглядят
тем самым как взаимодополнительные: те возможно­
сти, которые даются талантливым людям в услови­
ях свободной конституции, способствуют развитию
virtù; а поощряемая таким образом virtu играет клю­
чевую роль в сохранении свободной конституции.
Таким образом, устанавливается воодушевляющая
перспектива бесконечного существования республи­
ки, исполненной добродетели. По словам самого Ма­
киавелли: «Если бы какой-либо республике выпала
такая удача, что кто-либо из граждан, как мы гово­
рили выше, своим примером помогал бы обновле­
нию законов и не только предупредил бы ее круше­
ние, но и возвратил ее к началам, —такая республика
существовала бы вечно» (Machiavelli 197°> Ρ· Φΐ)122-

Вклад Макиавелли
До сих пор нас занимал вопрос, в какой степени
«Рассуждения» Макиавелли могут рассматривать­
ся как вполне ожидаемый вклад в устоявшуюся
традицию республиканской политической мысли.
Как и в случае «Государя», нам важно начинать
122. Цит. по: Там же. С. 2^1.—Прим.

3°5

пер.

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
с этого вопроса. В первую очередь он позволяет
скорректировать ту точку зрения, согласно которой
«Рассуждения» ничуть не меньше, чем «Государь»,
содержат совершенно особый взгляд Макиавелли.
Он также дает нам ориентир, с помощью которо­
го мы можем оценивать, насколько действительно
Макиавелли собирался скорее оспаривать, нежели
подтверждать распространенные гуманистические
убеждения относительно идеала свободы.
Есть два ключевых места, где Макиавелли за­
нимает совершенно неортодоксальную позицию
в отношении понятия республиканской свободы.
Первое содержится в четвертой главе первой кни­
ги, где он оспаривает «распространенное мнение,
что если бы благосклонность судьбы и воинская доб­
лесть не возместили бы внутренне присущих Рим­
ской республике недостатков, то бесконечные по­
трясения и смуты поставили бы ее ниже всех прочих
государств» (р. из) 123 · Отвечая на это возражение,
Макиавелли начинает с общепринятого предполо­
жения, что одна из основных целей любой респуб­
лики, которая ценит свою свободу, должна состоять
в том, чтобы не давать отдельным группам населе­
ния узаконивать свои эгоистические интересы. За­
тем он дает понять, что если мы на деле соглашаем­
ся с этим доводом, то мы не можем одновременно
придерживаться распространенного мнения, будто
«беспорядки» и гражданские распри неизбежно на­
носят ущерб свободе республики (р. 114)124. Он под­
крепляет это утверждение примерами из истории
древнего Рима. Макиавелли замечает, что в Риме,
как и в любой другой республике, во все времена
существовали «два противоборствующих стана»,
народ и его противники из среды знати (р. из)125·
123. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 27- —Прим. пер.
124- Цит. по: Там же. С. 28. — Прим. пер.
125. Цит. по: Там же—Прим. пер.

Зоб

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

Затем он говорит, что пока народ мог собираться
и «проклинать Сенат», а сенаторы, в свою очередь,
могли хулить народ, в результате возникало сложно
управляемое равновесие, которое не позволяло пар­
тиям притеснять или пренебрегать интересами друг
друга (pp. 114-115)· Поэтому он заключает, что «те,
кто осуждает беспорядки между нобилями и плеб­
сом», происходившие во времена древней Респуб­
лики, «порицают саму причину римской вольно­
сти» (р. 113). Они не способны признать, что эти
конфликты помогали свести к нулю групповые ин­
тересы и в то же время способствовали тому, чтобы
силу закона принимали лишь те решения, которые
приносили пользу всему сообществу.
В основе рассуждений Макиавелли находится
предположение, что большинство его современ­
ников, которые указывали на опасность граждан­
ских распрей, но при этом защищали ценность по­
литической свободы, были просто не в состоянии
сделать правильные выводы из своих убеждений.
Как мы знаем, они соглашались с тем, что сохра­
нить свободу можно только тогда, когда поддер­
живается virtù^ а поддерживать virtù можно только
тогда, когда граждане полноценно участвуют в по­
литических делах. Но они не смогли, по мнению
Макиавелли, признать, что «беспорядки» в древ­
нем Риме были следствием интенсивного поли­
тического участия и проявлением высочайшего
политического virtù. Поэтому они оказались не­
способны добиться того, что Макиавелли считал
важнейшим политическим прозрением: «все за­
коны, охраняющие свободу, рождаются из проти­
востояния» между классами, поэтому классовый
конфликт— не растворитель, а клей, скрепляющий
сообщество (р. из)126·
Такое оправдание «беспорядков» привело в ужас
современников Макиавелли. Гвиччардини говорил
126. Цит. по: Там же. —Прим. пер.

3°7

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
за них всех, когда в своих «Размышлениях о „Рас­
суждениях" Макиавелли» заявил о том, что «хва­
лить разобщенность все равно что хвалить болезнь
за качественное лекарство, применяемое для изле­
чения от нее» (Guicciardini 1965а, р. 68; Phillips 1977»
pp. 85-86). Такую реакцию обычно объясняют тем,
что доводы Макиавелли очерняли модное увле­
чение венецианской «безмятежностью». Напри­
мер, Покок утверждает, что «Рассуждения» в це­
лом «лучше всего интерпретировать как выражение
систематического несогласия с венецианской пара­
дигмой» (Рососк 1975' Р· ^ б ) . Возможно, это верно,
но не позволяет по достоинству оценить всю глуби­
ну несогласия Макиавелли с общепринятыми пред­
ставлениями. Как мы знаем, убежденность в том,
что все гражданские распри должны быть запре­
щены, равно как и в том, что распри представляют
смертельную угрозу политической свободе, стала
одной из главных тем флорентийской политиче­
ской мысли с конца XIII в., когда Ремиджо, Латини,
Компаньи и особенно Данте горячо осудили своих
сограждан за то, что те ставят под угрозу свою сво­
боду, отказываясь жить в мире. Поэтому ошелом­
ляющее утверждение Макиавелли, что «беспоряд­
ки заслуживают высочайшего одобрения», было
не только насмешкой над поклонниками венеци­
анской конституции; оно также ставило под вопрос
одно из самых глубоко укоренившихся убеждений
за всю историю флорентийской политической мыс­
ли (Machiavelli 1970, р. 1Ц127; ср· Рососк 1975» Р· 194)·
Другим местом подрыва господствующего фи­
листерства был вопрос о связи между стремлени­
ем κ virtù и христианскими предписаниями. Более
ортодоксальные защитники республиканской сво­
боды не видели здесь никакой проблемы. Согла­
шаясь с тем, что любого гражданина, обладающего
127. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия. С. 28.— Прим. пер.
3 о8

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

virtu, можно узнать по его готовности ставить инте­
ресы сообщества выше собственных, они никогда
не допускали, что это может привести к конфликту
с требованиями добродетели в общепринятом хри­
стианском смысле. Напротив, они ясно давали по­
нять, что считают добродетели и virtu полностью со­
вместимыми. Это отчетливо можно увидеть на при­
мере того, как обсуждается virtus в третьей книге
«Учреждения республики» Патрици. Вначале он го­
ворит о том, что «всех граждан нужно воспитывать
так, чтобы они искренне посвящали себя стяжанию
virtus» (Patrizi 1585, fo. 80а). Но затем он показыва­
ет, что под virtus он понимает традиционный набор
кардинальных добродетелей, из которых на первое
место ставит справедливость (fo. 80b).
Предпринятая Макиавелли критика этих удоб­
ных допущений принимает форму утверждения,
что его современники, веря в совместимость virtu
и добродетелей, вновь оказываются неспособны
разглядеть следствия своих собственных аргумен­
тов. Он настаивает на том, что если нас действи­
тельно беспокоит идеал virtù и если мы согласны
с тем, что он заставляет нас ставить интересы отече­
ства выше всяких других, тогда мы не можем боль­
ше считать, что муж, обладающий virtu, и добро­
детельный муж должны вести себя одинаковым
образом. Ибо мы не можем делать вид, будто такие
добродетели, как доброта, правдивость и поддер­
жание справедливости всегда —или хотя бы доста­
точно часто — окажутся совместимыми с искрен­
ним стремлением к благу сообщества.
Макиавелли представляет эту дилемму в самой
откровенной форме в главе, где речь идет о про­
блемах, с которыми сталкивается новый правитель
«в захваченном им городе или стране» (р.176)128.
128. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. Р. Хлодовского//Избр. соч. С. 422. —
Прим. пер.

3°9

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

Такой лидер, естественно, пожелает избежать же­
стоких и несправедливых методов, которые «вра­
ждебны всякому образу жизни, не только что хри­
стианскому, но и вообще человеческому» (p. 177)129·
Но в то же время он, естественно, захочет «удер­
жаться» и сохранить свои новые территории
(р.177)130· Согласно Макиавелли, этот правитель
скорее всего посчитает, что он не сможет добиться
желаемых целей, если не прибегнет ради них к не­
желательным средствам. В этом случае перед ним
встанет вопрос, действительно ли он хочет совер­
шенно отказаться от этих средств и «предпочесть
частную жизнь», или он готов «вступить на путь
зла» ради сохранения своей власти (р. 177)Ш·
Макиавелли дает совершенно недвусмыслен­
ный ответ. Он вовсе не сомневается в том, что под­
держание свободы и безопасности республики
действительно имеет первостепенное значение
для политической жизни. Поэтому он без колеба­
ний заключает, что следует совершенно отказаться
от любых попыток использовать христианскую си­
стему ценностей в суждениях о политических де­
лах. И конечно, он продолжает побуждать нас ве­
сти себя настолько добродетельно, насколько это
возможно. Но, вместе с тем, он настаивает на том,
что мы должны решительно вступить на путь пре­
ступления, если этого потребует от нас свобода на­
шего отечества. Об этом с грубой прямотой Макиа­
велли пишет в конце третьей книги, где предлагает
нам суждение, которое, по его словам, «заслужи­
вает внимания и подражания со стороны всяко­
го гражданина, родина которого окажется в сход­
ных обстоятельствах» (р. 515)· Суждение это таково:
129- Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. Р. Хлодовского. С. 422. — Прим. пер.
130. Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. ву.—Прим. пер.
131. Цит. по: Там же. С. ву. —Прим. пер.

ЗЮ

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

«Когда на весы положено спасение родины, его
не перевесят никакие соображения справедливости
или несправедливости, милосердия и жестокости,
похвального и позорного. Наоборот, предпочтение
во всем надо отдавать тому образу действий, кото­
рый спасет ее жизнь и сохранит свободу» (p. 5*5)132·
Несмотря на все различия между «Государем»
и «Рассуждениями», в основании этих книг лежит
одна и та же политическая мораль. Единствен­
ное изменение в основной позиции Макиавел­
ли возникает из-за смены адресата его политиче­
ского послания. Если в «Государе» он старался
главным образом оказать формирующее влияние
на образ действия отдельных государей, то в «Рас­
суждениях» он предлагает свои советы гражда­
нам в целом. Но предпосылки, на которых осно­
вываются его советы, остаются теми же, что были
раньше. Это становится видно уже в начале пер­
вой книги, где он рассказывает том, как Ромул ос­
новал Рим. Макиавелли считает необходимым на­
помнить, что по ходу своих трудов Ромул погубил
«своего брата и сотоварища», но тут же добавляет,
что он «заслуживает извинения» за эти злодеяния
(р. 133)133· Дело в том, что эти поступки были очень
важны для обеспечения безопасности нового горо­
да. Макиавелли твердо уверен, что неблагоразумно
осуждать человека «за те чрезвычайные действия,
к которым он прибег при заложении основ респуб­
лики или монархии» (p. 132)134. Таким образом, его
взгляды можно резюмировать, по его собственно­
му признанию, в форме того, что он сам называ­
ет «здравым правилом» 135 : «в пользу» Ромула «го132. Цит. по: Там же. С. чЪ^.—Прим. пер.
133- Цит. по: Там же. С. $д.—Прим. пер.
134· Цит. по: Там же. С. 39· —Прим. пер.
135· В оригинале у Макиавелли conviene bene. В английском пере­
воде, который цитирует Скиннер, это выражение переда­
но как sound maxim, в переводе М. Юсима — как «по спра­
ведливости». См.: Там же. С.39.—Прим. пер.

з»

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

ворит если не поступок, то результат; и это верно
для каждого, кто в своих добрых намерениях упо­
добится Ромулу»136.
Повсюду в «Рассуждениях» Макиавелли сопро­
вождает этот аргумент советами, которые обна­
руживают его стойкую приверженность антихри­
стианской системе ценностей. Как и в «Государе»,
он настаивает на том, что правителю лучше, когда
его боятся, чем когда любят, и следует «рассчи­
тывать больше на страх перед наказанием, чем
на послушание», когда он имеет дело со своими
подданными (p. 460)137. Он утверждает, что в си­
туации, когда целый город с оружием выступает
против своего правительства, правителю лучше от­
казаться от любых мыслей о милосердии к его жи­
телям и «уничтожить их» полностью (р-349)138·
И он неоднократно одобряет использование мо­
шенничества, притворства и обмана даже в делах,
которые имеют важнейшее общественное значение
(см., напр., pp. 143, Зю> 39°» 423)139· Оправдание, ко­
торое он предлагает в каждом случае для «предосу­
дительных» поступков такого рода, состоит в том,
что они неизбежны, когда на кону стоит свобода
политического сообщества —ее значение, таким об­
разом, настолько велико, что оно позволяет пре­
небречь милосердием, справедливостью и други136. Machiavelli 197°» Ρ· 1 3 2 · Однако, возможно, этот перевод
чрезмерно настойчиво заставляет Макиавелли сказать,
что «цель оправдывает средства». Макиавелли использу­
ет глаголы accusare и scusare, которые он эпиграмматиче­
ски противопоставляет друг другу. Сам поступок обвиня­
ет, но его результат скорее извиняет, нежели оправдывает
его свершение. [Это примечание автора имеет отноше­
ние исключительно к английскому переводу, не к само­
му тексту Макиавелли. —Прим. пер.]
137· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. 2ф.—Прим. пер.
138. Цит. по: Там же. С. ιηη.—Прим. пер.
139· Ц и т · по; Там же. С. 46, ιοί.—Прим. пер.

312

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

ми общепринятыми добродетелями политической
жизни (pp. 143, 349>393)140·
В итоге, как мы уже видели в «Государе», поня­
тия virtu и добродетели у Макиавелли утрачивают
какую-либо необходимую связь друг с другом. Идея
virtu просто уравнивается с любыми качествами, ко­
торые на практике нужны для того, чтобы «спасти
жизнь и сохранить свободу» отчизны. Затем ста­
новится абсолютно ясно, что эти качества совер­
шенно никак не связаны с общепринятым набором
христианских и моральных добродетелей (р. 5χ5)141·
Как в случае аналогичного места из «Государя»,
наиболее ярко это видно там, где Макиавелли опи­
сывает двух своих любимых античных героев, Севе­
ра и Ганнибала. Макиавелли вновь выделяет Севера
за его высочайшую virtu и «необыкновенную уда­
чу», но тут же стремится уверить нас, что он был
отъявленным негодяем (p. 137)142· И когда он вновь
восхваляет Ганнибала за его «великую virtù» и сла­
ву, Макиавелли одновременно напоминает нам,
что свое доброе имя он приобрел, пользуясь в том
числе «бесчестием, вероломством и жестокостью»,
доведенными до крайней степени (p. 464-465)143·
Учитывая эту моральную позицию Макиавелли
в его «Рассуждениях», многое можно сказать о том,
насколько Гвиччардини, его друга и младшего со­
временника, допустимо по-настоящему считать
первым «макиавеллистом». Его «Заметки о делах
политических и гражданских» содержат множе­
ство горьких размышлений о политической жизни.
Гвиччардини согласен, что быть «правдивым и от­
крытым» может оказаться «вредно» для политиче­
ского успеха и полагает, что «притворство, которое
всеми осуждаемо и ненавидимо, тебе гораздо по140. Цит. по: Там же. С. 46, 177> 204.—Прим. пер.
141. Цит. по: Там же. С. 284.— Прим. пер.
142. Цит. по: Там же. С. 42. — Прим. пер.
143· Цит- по; Там же. С. 248. —Прим. пер.

34

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
лезнее; чистосердечие же полезнее скорее другим,
чем тебе» (Guicciardini 1965b, pp. 67,107)144· Он еще
охотнее соглашается с тем, что правительдолжен
«больше полагаться на суровость», поскольку «того
требует испорченность людей» (pp. 53? иб)145. И ре­
зюмирует свои советы, наставляя нас в театрально
«макиавеллевской» манере, что ты «не ошибешь­
ся, мало кому доверяя и мало на кого полагаясь»
(р. 8ι)146. Тем не менее будет преувеличением счи­
тать, следуя примеру Доманди и некоторых других
ученых, что Гвиччардини гораздо больший «ма­
киавеллист», чем сам Макиавелли (Domandi 1965,
р. 335 ср. также Allen 1957' Ρ· 49*0· Когда Гвиччарди­
ни в «Размышлениях о „Рассуждениях" Макиавел­
ли» обсуждает ту главу, где речь идет о проблемах,
с которыми сталкивается новый правитель, он кри­
тикует Макиавелли за то, что тот продемонстриро­
вал свою «чрезмерную расположенность к чрезвы­
чайным и насильственным средствам» и поэтому
не допускал, что новый государь может управлять
«человечно, доброжелательно, пользуясь благо­
склонностью своих подданных» (Guicciardini 1965b,
p. 92). И хотя Гвиччардини в своих «Заметках» по­
зволяет себе ряд исключительно жестких сужде­
ний о недостатках своих современников, он отнюдь
не пессимистичен в своей оценке человеческой при­
роды и ее возможностей. Порой он уверенно заяв­
ляет, что «люди так переменчивы, так коварны, так
любят действовать окольными и скрытыми путями,
так корыстны и так мало считаются с интересами
других», что им вообще не стоит доверять (р. 8ι)147.
Но в другие моменты он столь же уверен и в том,
что «все люди по своей природе более склонны

144· Цит. по: Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических
и гражданских. С.94~95» i6g.—Прим. пер.
145· Цит. по: Там же. С. 69, 187. —Прим. пер.
146. Цит. по: Там же. С. ΐ2θ. —Прим. пер.
147· Ц и т · по: Там же. С. ΐ2θ. —Прим. пер.

ъч

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

к добру, чем к злу; нет человека, который делал бы
охотнее добро, чем зло. Если другие соображения
не побуждают его к обратному» (р-75)148· Макиа­
велли же, напротив, проявляет последовательный,
почти гоббсианский скептицизм в отношении воз­
можности побудить человека вести себя достойно,
если только не прибегать ради этого к лести и при­
нуждению. Первые строки «Рассуждений» гово­
рит о «завистливой природе человеческой», а вся
работа исходит из предположения, что «учредите­
лю республики и создателю ее законов» необходи­
мо заведомо считать всех людей злыми и верить,
что они всегда проявят злобность своей души, едва
лишь им представится к тому удобный случай»
(pp. 97* ш-112)149. И если Гвиччардини все еще готов
позволить себе судорожные вспышки оптимизма
и самообмана, чтобы приукрасить мрачную карти­
ну политической жизни, то Макиавелли неизменно
видит мир политики таким, где рациональные ме­
тоды законотворца должны постоянно дополнять­
ся свирепостью льва и хитростью лисицы.

Конец республиканской свободы
Возможно, самым важным мотивом ренессансного гуманизма, как подчеркивает Гарэн, был virtu
vince fortuna {virtu побеждает судьбу) — virtu силь­
нее власти фортуны над нашими делами (Garin
1965, р. 6ι). Гуманисты всегда признавали, что фор­
туна обладает большим влиянием, но в то же вре­
мя настаивали на том, что муж, обладающий virtu,
всегда найдет средства, чтобы ограничить или по­
давить ее тиранию. Сегодня мы продолжаем встре148. Цит. по: Там же. С. 108-109. —Прим. пер.
Ц9· Ц и т · п о : Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. Р.Хлодовского//Избр. соч. С. 380,
387.—Прим. пер.

ЗУ

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

чать эту уверенность, которую выразили когда-то
Макиавелли и его современники. В «Рассуждени­
ях» он заявляет, что только там, где virtu невелика,
«судьба на каждом шагу доказывает свою власть»
(Machiavelli 1970, ΡΡ·375~376)15°· О*1 даже утвер­
ждает, что «фортуна не властна над» великими
людьми, поскольку те «не изменяются и сохраня­
ют твердость духа» даже перед лицом ее величай­
шего злорадства (p. 488)151. А главу о влиянии фор­
туны на людские дела он завершает, жизнерадостно
провозглашая, что несмотря на все могущество бо­
гини, людям никогда не следует «опускать руки»
(p. 372)152· Они должны радоваться тому, что всегда
есть надежда, даже если им неведома цель и дви­
жутся они к ней окольными и неведомыми путями.
Но поскольку остается надежда, никогда не стоит
отчаиваться, «какие бы беды и несчастья ни случи­
лись» (р.372)153.
Однако по мере того, как разворачивалась ужа­
сающая история Италии XVI в., поздние гуманисты
все больше убеждались в том, что они живут в эпо­
ху, когда virtu и ragione (разум) более не способны
парировать удары фортуны. Попытки республи­
канцев вновь учредить в Риме народное правление
были окончательно подавлены в 1527 г*> когда вы­
шедшие из повиновения войска Карла V разграби­
ли город и предоставили захватчикам решать его
дальнейшую судьбу (Green 1964, pp. 153-154)· По­
следняя флорентийская республика была поверже­
на все теми же имперскими войсками тремя года­
ми позже, после чего Медичи смогли окончательно
заглушить традиционные требования республикан­

це». Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. 194· —Прим. пер.
151. Цит. по: Там же. С. 2в6.—Прим. пер.
152. Цит. по: Там же. С. 191. — Прим. пер.
153- Цит. по: Там же. С. 191 — Прим. пер.

31 б

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

ской свободы. Столкнувшись с этими сокрушитель­
ными доказательствами вредоносности фортуны,
характерная для гуманистов самоуверенность дрог­
нула и съежилась до ощущения полной безнадеж­
ности. И вместе с этой утратой веры в силу virtu
великая традиция итальянского республиканизма
подошла к концу.
Начало этого упадка можно разглядеть уже
у Макиавелли, соглашающегося с крайне фатали­
стической точкой зрения, что, несмотря на изо­
щренное искусство политического управления,
существует неумолимый цикл подъема и упадка, че­
рез который должны проходить все политические
сообщества. В «Государе» нет признаков подобного
рода детерминизма, но «Рассуждения» начинают­
ся с описания полибиевой теории неизменных ци­
клов. Макиавелли заявляет, что все политические
сообщества вначале управляются государями, кото­
рые, получив наследственную власть, вырождают­
ся в тиранов и тем самым провоцируют заговоры
аристократии. Затем аристократы устанавливают
свое собственное правление, которое вырождает­
ся в олигархию и вызывает возмущение народных
масс. Те, в свою очередь, учреждают демокра­
тию, которая в конце концов приводит к анархии,
что убеждает их вернуться к изначальной власти го­
сударя. Таков «круг, вращаясь в котором, все рес­
публики управлялись и управляются» (Machiavelli
1970, р. юб-юд) 154 . Конечно, Макиавелли верит в то,
что этих неизбежных этапов порчи и упадка можно
избежать, учредив смешанную форму республикан­
ского режима, поскольку она позволяет сочетать
сильные стороны трех «чистых» форм правления,
оставляя в стороне сопутствующие им слабые сто­
роны (p. log). Но позднее он поясняет, что, глядя
154· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждение о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. Р. Хлодовского//Избр. соч. С. 385· —
Прим. пер.

317

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

на дела людей широким взглядом, мы вынужде­
ны признать, что фортуна в конечном счете иг­
рает решающую роль. Он не только соглашается
с распространенным гуманистическим убеждени­
ем, что «по воле небес часто происходят события,
которые невозможно предотвратить» (р-З^д)155.
Он даже берется утверждать, будто «из всех истори­
ческих сочинений явствует, что люди могут прино­
равливаться к судьбе, но не противоборствовать ей,
могут плести ее сети, но не обрывать их» (p. 372)156·
Если мы, минуя десять лет, от «Рассуждений»
Макиавелли обратимся к «Заметкам» Гвиччардини и его «Истории», мы обнаружим значительно
усилившееся ощущение неравенства между могуще­
ством фортуны и возможностями человека. «Замет­
ки» начинаются со вполне традиционных размыш­
лений о фортуне, «столь властной» над нашими
жизнями и имеющей «огромную власть в делах че­
ловеческих» (Guicciardini 1965b, pp. 45> 49)15?· О д н а "
ко вскоре становится слышна нота усиливающегося
отчаяния. Гвиччардини осознает, что «все города,
все государства, все царства смертны» и что «все
когда-нибудь заканчивается по своей природе
или вследствие стороннего вмешательства», невзи­
рая на все усилия, которые мы можем предприни­
мать, чтобы предотвратить этот неизбежный конец
(p. 8д)158. Поэтому, старясь утешить тех, кому, по­
добно ему самому, «выпало жить в конце времен
своей отчизны», он утверждает, что в такой ситуа­
ции человеку «надо скорбеть не столько о ее бе­
дах», сколько о своих, ибо «с отчизной случилось
лишь то, что так или иначе должно было случить155· Цит. по: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия/Пер. с итал. М. Юсима//Макиавелли Н. Госу­
дарь. С. 189· —Прим. пер.
156. Цит. по: Там же. С. igi. — Прим. пер.
157· Цит. по: Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гра­
жданских. С-55> вв.—Прим. пер.
158. Цит. по: Там же. С. ι^.—Прим. пер.

3i8

ЗАКАТ РЕСПУБЛИКАНСКИХ

ЦЕННОСТЕЙ

ся; несчастна же участь того, кому довелось родится
в столь бедственную годину» (p. 8д)159. Когда на за­
кате жизни он приступил к написанию своей «Ис­
тории», это ощущение неотвратимой катастрофы
стало определяющим в мировоззрении Гвиччардини. Отказавшись от гуманистического убеждения,
что основной долг историка состоит в том, чтобы
давать своим чтителям полезные наставления и со­
веты, он посвятил все свое сочинение трагическо­
му рассказу о поступательном разграблении и крахе
Италии. Единственный урок, который он парадок­
сальным образом старается преподать, заключает­
ся, по словам Гилберта, «в беспомощности и бес­
силии человека перед лицом судьбы» (Gilbert 1965,
pp. 288, 299).
Наконец, если мы обратимся к такому писателю,
как Боккалини, ищущему свой путь на руинах рес­
публиканской традиции в конце XVI в., мы обнару­
жим настроение полной безысходности. В послед­
ней части «Известий с Парнаса» содержится сцена,
в которой все «самые могущественные властелины
на земле» предстают перед «общественным блю­
стителем политических дел», обвиняемые, как зло
иронизирует Боккалини, в неспособности обеспе­
чить своих граждан хотя бы минимальным подо­
бием здравого и деятельного управления (Воссаlini 1657» Р-439)· Император Священной Римской
империи обвиняется в скандальной халатности;
французов осуждают за чистое безумие; испанцы
узнают, что их правление «отвратительно мужчи­
нам»; англичан клеймят как опасных еретиков;
Оттоманская империя проклинается за свою «же­
стокую строгость»; и даже Венеция получает вы­
говор за, что ее безмятежности угрожают неуме­
ренные нобили (pp. 44°~447)· Все о н и пытаются
защищаться, но предлагаемые оправдания служат
лишь для того, что подчеркнуть меланхолическое
159· Ц и т ·

по:

Там же. С. ι$$. — Прим. пер.

319

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
заключение — век virtu подошел к концу. Кто-то
пытается коварно изворачиваться, стараясь дока­
зать, что их очевидные провалы в действительно­
сти говорят об изощренном искусстве государствен­
ного управления. Так, французы жалуются на то,
что их осуждают за «главные достоинства» их прав­
ления, а турки оправдывают свою жестокость в чи­
сто макиавеллевской манере, настаивая на том,
что «героические добродетели милосердия и мяг­
кости» угрожают «спокойствию и миру государств»
(pp. 441? 445~44б)· Более скромные нации соглаша­
ются с тем, что ведут себя постыдно, хотя утвержда­
ют при этом, что злая фортуна и их собственные не­
благоприятные условия попросту исключают саму
мысль о реформах. Император заявляет, что про­
блемы управления, с которыми он имеет дело, на­
столько неразрешимы, что заставили бы самого
царя Соломона выглядеть «болваном» (p. 441)· Испанцы признают, что их система управления «ис­
порчена и сулит большие опасности», но уверяют,
что они не в их силах ее исправить (р. 44 2 )· А ан­
глийский король просто обливается слезами, даже
не пытаясь себя оправдать (р. 443)· Таким образом,
вся эпоха осуждается за то, что в ней едва ли мож­
но разглядеть virtu, а если даже ее еще можно где-то
разглядеть, ей уже невозможно следовать.

Литература для дальнейшего чтения
ι) Гвиччардини. Стандартную биографию см. в работе Ridolfi 1967.
Полезный очерк политический идей Гвиччардини см. в работе
Rubinstein 1965а, их прекрасное описание см. в Gilbert 1965.
Более полный их анализ см. в книге Pocock 1975· В работе Phil­
lips 1977 хорошо обсуждается вопрос об отношении между
историческими и политическими воззрениями Гвиччардини.
2) Макиавелли. Две ценные попытки обозреть обширную
критическую литературу о Макиавелли были сделаны в работах:
Cochrane 1961; Geerken 1976· Стандартную биографию см. в работе
Ridolfi 1963· Политический контекст мысли Макиавелли

320

ЗАКАТ Р Е С П У Б Л И К А Н С К И Х

ЦЕННОСТЕЙ

обрисован в книге Hale 1961. Происхождение политической
теории кватроченто обсуждается в работах Baron 1966, Ga­
rin 1965 и в ряде ценных статей, собранных в Kristeller 1961,
Kristeller 1965. Работа Gilbert 1965 дает едва ли не лучшее общее
представление о политических идеях Макиавелли. В другом
прекрасном исследовании Рососк 1975 делается специальный
акцент на «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия».
Несколько важных исследований посвящены специальным
темам: о проблеме датировки «Государя» и «Рассуждений»
см. Baron 1961. О Макиавелли как историке см. Gilbert 1972·
О Макиавелли в связи с военным искусством см. Bayley 1961.
О политической морали Макиавелли см. Berlin 1972· Д в а
противоположных и влиятельных взгляда на этот предмет
см. в Chabod 1958 и Strauss 1958· О значении ключевого понятия
virtu у Макиавелли см. Whitfield 1947> Hexter 1964, Price 1973.

Часть III
Северный Ренессанс

ГЛАВА 7

Распространение
гуманистической учености

Миграция гуманистов

Р

АБЛЕ рассказывает нам, как юный Панта­
грюэль, прибыв на учебу в Парижский уни­
верситет, получил от своего отца Гаргантюа
суровое письмо, в котором тот призывал его посвя­
тить всего себя научной жизни. Гаргантюа напи­
сал это письмо, чтобы ознакомить сына с доволь­
но-таки героической учебной программой, которой
тот должен был следовать. Но он также воспользо­
вался возможностью предложить несколько весьма
уместных наблюдений о значительном улучшении
«серьезного обучения», которое было достигнуто
во Франции при его жизни. Его молодость при­
шлась на «темное время, тогда еще чувствовалось
пагубное и зловредное влияние готов, истребляв­
ших всю изящную словесность» 1 . Но теперь свет
просвещения проник повсюду. Изобретение «изящ­
ного и исправного тиснения» позволило настолько
широко распространять новые знания, что «всюду
мы видим ученых людей, образованнейших на­
ставников, обширнейшие книгохранилища» 2 . Но­
вое образование повлекло за собой «восстановле­
ние наук», «возрождение языков» и замечательное
ι. Цит. по: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль/Пер. с фр. Н.Лю­
бимова. М.: Государственное издательство художествен­
ной литературы, 1961. С. 183.
2. Там же.

325

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
сближение с непревзойденной цивилизацией Древ­
него мира3.
Мы можем достаточно точно датировать поя­
вление этого нового обучения при Парижском
университете. Первым ученым, который старался
сочетать преподавание латыни и греческого с изу­
чением гуманитарных дисциплин, был, вероятно,
Грегорио да Тиферна (ок. 1415-1466)5 прибывший
из Неаполя, чтобы стать первым профессором гре­
ческого языка в 1458 г. (Renaudet 1953» Р-82). Его
лекции, по-видимому, имели огромный успех, по­
этому вскоре за ним последовали другие италь­
янские гуманисты, готовые поставить под сомне­
ние традиционную схоластическую программу
университета. Первым из них был Филиппо Бероальдо (ок. 1440-1504)j который заявил в своей
инаугурационной лекции, что хотя Париж и яв­
ляется «самым блестящим средоточием всех ис­
кусств», необходимо все же выполнить «одну важ­
ную задачу», за которую он собирался взяться сам.
Речь шла о занятиях по «поэтическим искусствам»
и studia humanitatis, которые должны были обнару­
жить их «связь с философией» и «объяснить поль­
зу, которую они могли бы ей принести» (р. пб
и прим.). Следующим ученым, откликнувшим­
ся на этот дерзкий призыв, был Джироламо Бальби (ок. 1450-1536), прибывший в Париж в 1484 г.
как преподаватель греческого и гуманитарных дис­
циплин в Коллеж де Наварр (р. ш ) . Но решающую
кампанию в поддержку гуманитарных наук провел
Фаусто Андрелини (ок. 1460-1518), начавший свою
преподавательскую карьеру в Париже в 1489 г. (Соsenza 1962, pp. 82-83). Он пробыл там почти три­
дцать лет, неустанно читая лекции о Ливии и Светонии, латинских поэтах и риторах, и заслужил
высокую похвалу от Бюде и Эразма Роттердамского
за свои познания в классической филологии (Ren3. Rabelais 19555 Ρ· ι94· Cp· также Rabelais 189З5 п> Ρ· 499·

32б

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

audet 1953' Ρ· 12 3~ 12 5)· Больше, чем кто-либо другой,
он способствовал тому, чтобы к началу XVI в., не­
смотря на растущее негодование схоластов, гума­
нитарные науки закрепились в учебной программе.
Примерно в то же время идеи гуманистов ста­
ли проникать в Англию (Weiss 1964? ΡΡ·9°~9 2 )·
Первопроходцем здесь выступил Пьетро дель Монте (ум. 1457)· О н прибыл туда в качестве сборщи­
ка папских налогов и оставался там в течение пяти
лет. Дель Монте был значительным ученым в сво­
ем роде, автором рассуждения «О различии между
добродетелями и пороками», которое может счи­
таться первым гуманистическим трактатом, напи­
санным в Англии (Weiss 1957» Ρ· 2 5)· Но он сыграл
куда более важную роль в качестве неформально­
го литературного наставника герцога Хамфри Гло­
стера, первого английского покровителя гумани­
стов. В 1436 г. Дель Монте убедил его ввести в свой
дом dictator-a (р. 2б). Им стал Тито Ливио Фруловизи (ок. 1400-1456), в обязанности которого входило
составлять панегирики, прославляющие правление
брата Хамфри, короля Генриха V. Это назначение
имело большое значение для развития английского
гуманизма, поскольку Фруловизи ответил на него,
написав «Жизнь Генриха V», английскую хрони­
ку, на страницах которой впервые был представ­
лен полный набор риторических приемов, вклю­
чая речи короля перед решающими сражениями
(см., напр., Frulovisi 1716, pp. 14-16, 66-68). Дель
Монте также поощрял страсть Хамфри к собира­
нию книг, посылая ему множество томов из Ита­
лии, куда он вернулся в 144° г-> и познакомив его
с другими выдающимися учеными — включая Бруни и Дечембрио, — которые консультировали его
в деле приобретения рукописей (Weiss 1957? ΡΡ· 4б5
58, 62). Это позволило Хамфри собрать значитель­
ную библиотеку, содержащую не только известные
работы по теологии и схоластической философии,
но также лучшие переводы Платона, Аристотеля
327

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
и Плутарха, весь сохранившийся текст Тита Ливия,
большинство ключевых работ Цицерона и боль­
шое число современных гуманистических тракта­
тов, включая работы Петрарки, Салютати, Поджо, Бруни и Дечембрио (pp. 62-65). Эта сторона
ученой деятельности Хамфри даже сильнее сказа­
лась на распространении studia humanitatis в Англии,
особенно после того как он между Ц39 и 4 4 4 г г ·
подарил около 28о томов своего собрания Окс­
фордскому университету, впервые сделав доступ­
ной для публики большую коллекцию гуманисти­
ческих текстов (pp. 66-67).
В дальнейшем ренессансная культура в Англии
распространялась усилиями итальянских уче­
ных, прибывших преподавать в Оксфорд и Кем­
бридж в конце XV в. Миланец Стефано Суригоне
(годы деятельности —1430-1480) был в числе пер­
вых из них. Он преподавал грамматику и ритори­
ку в Оксфорде между 1454 и Ч7 1 г г · (Cosenza 1962,
р. 1726). За ним вскоре последовал Корнелио Вителли (ок. 1450-1500), получивший приглашение
от Томаса Чондлера на должность прелектора гре­
ческого языка в Нью-колледже в 1470-е гг. и став­
ший, таким образом, первым публичным препо­
давателем греческого в английском университете4.
Вскоре после этого несколько преподавателей с та­
кими же убеждениями стали работать в Кембри­
дже. Лоренцо да Савона читал там лекции в семи­
десятые годы и опубликовал учебник по риторике
в 1478 г., который выдержал два издания до кон­
ца XV в. (Weiss 1957» P-1Ö2). Гайо Ауберино (годы
деятельности —1450-1500) сочетал свою должность
dictator-a университета с чтением лекций по латин­
ской литературе в течение ц8о-х гг. (Cosenza, 1962,
р. 163).
4- Так говорится в: Cosenza 1962, р. 1903· Но в работе Weiss 1938
нет упоминания об этом. Вейсс утверждает (р. 225),
что Вителли впервые приехал в Оксфорд в 1490 г.

328

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

Распространению ренессансной культуры весьма
способствовало то обстоятельство, что вторая по­
ловина XV столетия была также первым веком кни­
гопечатания. Гуманисты быстрее других осозна­
ли громадные преимущества этого нового средства
информации. Введение книгопечатания во Фран­
ции является показательным примером успешного
продвижения интересов гуманистов в ущерб инте­
ресам их противников-схоластов. Первая француз­
ская типография была устроена в подвале Сорбон­
ны в 1470 г. Вдохновителем нового предприятия
стал Гийом Фише, который подчеркивал в пере­
писке с Робером Гагеном значение «этого ново­
го изобретения, недавно появившегося в Гер­
мании» 5 . Он рассчитывал, что книгопечатание
«внесет существенный вклад в восстановление гу­
манитарных наук» (Fichet 1889, р. 2). Во времена
его юности, по его признанию, «не было ни ора­
торов, ни поэтов», которые преподавали бы в Па­
риже, в результате чего «изучение латыни впало
в состояние почти деревенского невежества» (р. ι).
Но сейчас «музы снова в почете», а благодаря пе­
чатным книгам становится возможным еще лучше
поддерживать «хорошее образование» и «ученых
мужей» (р-З)· Человек слова и дела, Фише исполь­
зовал свою типографию, чтобы как можно шире
распространять учебники и сочинения гуманистов.
За первые три года он выпустил «Об обязанностях»
Цицерона, всего Саллюстия и множество современ­
ных сочинений, включая свой собственный учеб­
ник по искусству риторики, трактат «Об изяще­
стве латинского языка» Лоренцо Баллы и dictamen
(учебник по составлению деловых писем, письмов-

5- См. Fichet 1889, р-2. Оригинал не содержит пагинации и зна­
ков разделения, поэтому мне приходится предлагать свои
номера страниц. Об отношении между книгопечатани­
ем и распространением гуманизма в Германии см. Hirsch
1971·

З29

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ник) Гаспарино да Барцицца, который стал пер­
вой книгой, напечатанной во Франции (Renaudet
1953, Ρ· 84).
Проникновение в северную Европу studia humanitatis и их поборников, осуществлявшееся по различ­
ным каналам, вызвало ответную форму интеллекту­
ального движения. Все больше ученых из северных
университетов находили в себе решимость отка­
заться от схоластических занятий и посвятить себя
гуманитарному знанию, ища возможность оказать­
ся в итальянских университетах, чтобы приобщить­
ся к новому образованию там, где оно возникло.
Безусловно верно то, что множество студентов
из Франции, Англии и Германии на всем протяже­
нии Средневековья отправлялись в Италию, желая
получить степень по медицине или праву —двум
дисциплинам, благодаря которым итальянские
университеты пользовались высочайшей репута­
цией в Европе (Parks 1954* ΡΡ· 423~425î Mitchell 1936,
p. 272). Вместе с тем мы замечаем признаки нового
настроения, видя, как ряд ученых, прибывающих
в Италию для специализации в одной из традици­
онных дисциплин, соблазняются привлекательно­
стью гуманитарных наук. Карьера Томаса Линакра
(ок. 1460-1525) дает яркий тому пример. Он впер­
вые приехал в Италию в 1487 г., чтобы получить
медицинское образование в Падуе, но вскоре стал
изучать греческий язык в Риме и гуманитарные
дисциплины во Флоренции и Венеции, и впослед­
ствии с равным успехом успевал заниматься ме­
дициной и классической филологией (Parks 1954»
р. 457)· Похожую, но еще более решительную «пере­
мену подданства» мы видим в случае Рудольфа Агриколы (i444" 1 484). Он прибыл в Италию в 1469 г.
якобы для того, чтобы заниматься правом в уни­
верситете Павии, но практически тут же переклю­
чился на изучение риторики, а позднее переехал
в Феррару, чтобы продвинуться в греческом (Spitz
ЗЗО

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

1963, Р-23)· Вернувшись в родную Германию, где
он не был десять лет, он быстро получил призна­
ние в качестве преподавателя гуманитарных наук,
так что впоследствии Эразм хвалил его за «исклю­
чительную одаренность во всех свободных искус­
ствах» (Erasmus ig74~75> Р-3^)·
Следующим важным шагом стало растущее чис­
ло студентов северных университетов, которые чув­
ствовали необходимость специально отправиться
в Италию, чтобы улучшить свою познания в studia humanitatis. Одними из первых были выходцы
из Сорбонны, обязанные своим энтузиазмом Грегорио да Тиферна (Renaudet 195З5 Ρ· ^ б ) . Робер Гаген
(ΐ435~15°1)' которого Эразм в своем письме от Ц95 г ·
приветствует как «главное украшение французско­
го университета», дважды подолгу бывал в Италии
между 1465 и 1471 гг., а его друг и наставник Гийом
Фише завел множество знакомств с итальянскими
гуманистами во время своей продолжительной ди­
пломатической миссии между 1469 и 1470 гг. (Fl­
ehet 1889, р. 87; ср. Renaudet 1953? ΡΡ· %3> χ 86). Вско­
ре после этого подобные путешествия совершила
группа молодых ученых из Оксфорда. Уильям Гросин (ок. 1449"1519)' Ученик Корнелио Вителли, при­
езжал во Флоренцию учиться у Полициано между
ц88 и 1490 гг. (Parks 1954? Ρ· 462). Вместе с ним был
его друг, Уильям Латимер (ок. 1460-1545)5 отпра­
вившийся затем в университет Падуи, чтобы улуч­
шить свой греческий (Caspari 1968, р. 36). Джон Ко­
лет (ок. 1467-1519)5 который, по всей вероятности,
обучался у Гросина, продолжил образование в Ита­
лии между 1493 и Н9^ гг. (Jayne 1963, pp.16, 21).
К тому времени тот же маршрут избрали множе­
ство ученых из Германии и Нижних Земель —куль­
минацией этой моды, если так можно сказать, ста­
ло знаменитое путешествие Эразма по Италии
между 1506 и 1509 гг. (Nolhac 1925, pp. 20-52). Два
путешествия имели особое значение для разви­
тия немецкого гуманизма. Виллибальд Пиркхей331

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
мер (i57 0_1 53°) проучился в Италии почти семь лет
в 149°"е ΓΓ·> с т а в прекрасным знатоком греческого
и приобретя весьма широкую начитанность в гума­
нитарных науках (Spitz 1963, р. 157)· Конрад Цельтис (i549-15°8)> вдохновленный Агриколой в Гейдельберге, покинул Германию в 1487 г. ради более
продолжительного пребывания в Италии, во вре­
мя которого ему довелось работать помощником
библиотекаря при соборе Святого Марка в Вене­
ции и посещать университеты Падуи, Флоренции
и Рима (Spitz 1963, pp. 3 н-Ц)·
Эти путешествия оказались важны потому,
что большинство этих людей вернулись препо­
давать в свои родные университеты, чем помог­
ли инициировать интеллектуальную революцию,
которая привела к окончательному низвержению
схоластицизма. Гаген получил место в Сорбонне,
где с огромным успехом читал лекции по ритори­
ке и латинской литературе (Tilley 1918, р. ι88). Впо­
следствии он внес заметный вклад в развитие гума­
нистической учености, состоявший из частичного
перевода Тита Ливия, создания трактата по латин­
скому стихосложению и хроники, озаглавленной
«Компендий о происхождении и деяниях францу­
зов», первого французского исторического сочине­
ния, полностью написанного в риторическом стиле
(Reynolds 19555 ΡΡ· 26-28). Гросин, Латимер и Ко­
лет вернулись из Италии, чтобы преподавать в Окс­
форде. Гросин стал первым университетским лек­
тором по греческому языку в 1491 Γ·> вскоре после
этого Латимер был назначен тьютором по гумани­
тарным дисциплинам Магдален-колледжа, а Колет
между 1498 и 1499 г г · прочитал знаменитую серию
лекций о посланиях Святого Павла «перед всем
университетским сообществом»6. Подобным же об6. О Гросине и Латимере см. Caspari 1968, рр35~3^· Об аудито­
рии Колета см. Duhamel 1953» Ρ· 493· О датировке лекций
Колета см. Jayne 1963, особенно р. 37· Джейн убедитель-

332

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

разом Цельтис, вернувшись из своего путешествия,
стал, по выражению Спица, «архигуманистом» не­
мецких университетов, ведя между 1491 и 1496 гг.
занятия по Ars Dictaminis в Ингольштадте, и впо­
следствии став первым профессором поэзии и ри­
торики в Венском университете, где он служил
до самой смерти в 1508 г. (Spitz 1957> ΡΡ· 22> 55» llfyВ результате этих контактов к началу XVI в.
во Франции, Англии и Германии возникла новая
и напористая гуманистическая культура7. Удиви­
тельно самоуверенный дух этого северного Ренес­
санса очень удачно передал Джон Демаре в письме,
опубликованном в 1516 г. во вступлении к «Утопии»
Томаса Мора. Ученость, по его признанию, «при­
надлежала прежде почти одним только грекам
да италийцам». Но теперь их цивилизация не тольно оспаривает традиционную датировку, демонстрируя,
что первые лекции Колета о Послании к Римлянам со­
стоялись не ранее января 1498 г., в то время как лекции
о Посланиях к Коринфянам были прочитаны годом поз­
же, а последние лекции о Послании к Римлянам чита­
лись в октябре 1499 г ·
7- Как будет продемонстрировано в последующих главах, носи­
тели этой культуры должны были иметь общие мораль­
ные, социальные и политические убеждения. Мне будет
важно показать, что они обнаруживают настоящую куль­
турную идентичность, которая, будучи несколько разбол­
танной, тем не менее была прочнее любых национальных
различий и разногласий. Приняв это во внимание, при­
ходится задуматься об общем условном термине, кото­
рый бы описывал их движение в целом. Из соображений
краткости я предпочел говорить о нем как о «Северном
Ренессансе», а его представителей называть «северны­
ми гуманистами». Это обозначение далеко не идеально,
учитывая, что в дальнейшем я буду утверждать, что по­
добные контакты через одно поколение вызовут появле­
ние схожей культуры в Испании и Португалии. Вряд ли
возможно говорить о том, что эти страны лежат к севе­
ру от Италии. Я это прекрасно понимаю, но не нахожу
лучшего термина, чем «Северный Ренессанс», для описа­
ния того ключевого факта, что интересующая меня куль­
тура происходила из Италии и потом распространилась
на большую часть Западной Европы.

333

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ко перенесена в Северную Европу, она уже даже
превзойдена. Германия может похвастаться мно­
жеством знаменитых ученых мужей; во Франции
есть Бюде; и в Англии есть также множество, «при­
том выдающихся», ученых, способных «поспорить
с самой античностью» (More 1965, р. 27)8.
Однако было бы неверным заключить отсюда,
что развитие гуманизма в Северной Европе мож­
но просто объяснять, как предлагают некоторые
исследователи, «непосредственно и исключитель­
но» с помощью «влияния со стороны возобнов­
ленной культурной активности в Италии» 9 . Есть
две причины полагать, что это традиционное объ­
яснение допускает чрезмерно грубую интерпрета­
цию фактов. Одна из них —как подчеркивает Си­
моне — в том, что уже в середине XIV в. мы можем
различить некоторое влияние итальянской культу­
ры в северной части Европы и особенно во Фран­
ции. Главным агентом этого влияния был папский
двор, расположившийся в 1308 г. в Авиньоне и оста­
вавшийся там почти семьдесят лет. Симоне говорит
даже о том, что «сильный ток» итальянских идей,
шедший из этого центра, проникал «во все части
Франции» на протяжении XIV в. (Simone 1969, Ρ· 57)·

8. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III/
Отв. ред. И.Н.Осиновский. М.: Ладомир, Наука, 1998·
Изд. 2-е. С. 17, ι6. Лувенский гуманист, друг Эразма Ротердамского, Джон Демаре (John Desmarais) фигурирует
в этом издании под своим латинизированным именем —
Иоган Палудан.— Прим. пер.
9· Эту формулировку использует Симоне (Simone 1969) ΡΡ· 37~3^)>
дабы предварить заявление о своем пренебрежении к «ро­
мантическим» объяснениям феномена Северного Ренес­
санса. Однако есть сомнение в том, что какой-нибудь ис­
торик когда-либо защищал столь простую версию того
тезиса, который критикует Симоне. Более умеренный
и ясный обзор существующих попыток объяснить Север­
ный Ренессанс в терминах «насаждения» итальянских
ценностей см. в Ferguson 1948, pp. 253-289. Об историо­
графии французского Ренессанса см. Hornik i960.

334

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

И хотя это звучит несколько фантастично, но нет
никаких сомнений в том, что существует опреде­
ленная связь между Авиньоном, центром гума­
нистической культуры того времени, — в котором
на протяжении пятнадцати лет жил сам Петрар­
ка, — и более поздним расцветом studia humanitatis
в Парижском университете. На эту связь указывает
карьера Гийома Фише, который учился в Авиньоне
перед тем, как отправился преподавать в Париже
в 1453 Γ·> был хорошо знаком с сочинениями Пе­
трарки и перевел для себя некоторые из них (Renaudet 1953» Ρ· ^3; Simone 1969, Ρ· ц 8 ) . Другая пробле­
ма традиционного объяснения —ее Симоне склонен
не замечать — заключается в том, что многие эле­
менты предренессансного искусства и литерату­
ры, которые впоследствии будут воспринимать­
ся как отчетливо итальянские, в действительности
были заимствованы из Франции в конце XIII —нача­
ле XIV в. Французское влияние было заметно в ран­
ней гуманистической поэзии: исследователи неод­
нократно обращали внимание на провансальскую
тематику и провансальские художественные прие­
мы в сочинениях Петрарки и его подражателей
(Nordstrom 1933? ΡΡ· 160-162). Похожее влияние про­
слеживается в великих произведениях живописи
и скульптуры дученто: и Дуччо, и Пизано, по всей
видимости, многим обязаны образцам французской
готики. И как мы уже знаем, даже самобытная ри­
торическая культура ренессансной Италии имела
французские корни: произошедшее к концу XIII в.
решительное изменение в характере Ars Dictaminis—отказ от насаждения четких правил и переход
к изучению классических авторитетов — по-види­
мому, во многом основывалось на подражании дав­
ней традиции обучения во французских кафедраль­
ных школах (ср. рр.58-7 0 )·
Следует также признать, что даже в начале
XVI в., когда влияние культуры Ренессанса на Север­
ную Европу было наибольшим, большинство север335

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ных гуманистов в лучшем случае были отзывчивы
только к тем идеям, которые казались им близки­
ми, а значит, доступными для усвоения в простран­
стве их собственного опыта. Это очень хорошо за­
метно на примере рецепции социальной и поли­
тической мысли итальянских гуманистов ( Н у т а
194°) РР· 11_17)· Как м ы У ж е отмечали, итальянская
политическая мысль всегда относилась с особой
серьезностью к двум проблемам: необходимости
сохранения политической свободы и той опасно­
сти для нее, которую представляют постоянные на­
емные армии. Но ни одна из этих тем не волнова­
ла северных гуманистов. Поскольку правители их
стран могли набирать массовые национальные ар­
мии, они не воспринимали всерьез проблему наем­
ников. А при наличии во Франции, Германии и Ан­
глии постфеодальных и монархических институ­
тов они не видели большого смысла в итальянской
одержимости libertas и не могли сочувственно вос­
принимать аргументы в пользу республики как наи­
лучшей формы правления. Поэтому этим вопро­
сам не уделяли большого внимания даже наиболее
итальянизированные северные гуманисты.
Эти соображения побудили некоторых истори­
ков отказаться от объяснения Северного Ренессанса
даже в терминах поступательного распространения
итальянских идей по ходу XV столетия. Например,
по утверждению Буша, «действительный харак­
тер английского гуманизма» начинает формиро­
ваться уже в XII в., а более поздние заимствования
итальянской учености «лишь дали созреть и укре­
питься» этой ранее существовавшей культуре (Bush
1939' ΡΡ· 47~49> 71)· И Нордстрём не стесняясь гово­
рит о том, что культура итальянского Ренессанса
была только «прямым продолжением» традиции,
сложившейся к «северу от Альп», «наиболее про­
славленный» центр которой вначале располагался
во Франции и гораздо позднее переместился в Ита­
лию (Nordström 1933» ΡΡ· 1 2 - 1 3)·
ЗЗб

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

Однако отрицание очевидного факта переноса
итальянского гуманизма во Францию, Германию
и Англию в течение XV в., который сыграл важную
роль в определении программы и характера Север­
ного Ренессанса, похоже на преднамеренный об­
ман (ср. Kristeller 1962b, p. 14). И конечно, сами се­
верные гуманисты признавали этот факт. Эразм
суммирует их отношение к этому вопросу в письме
к Корнелию Герарду от 1489 г. Сотни лет, жалует­
ся он, страдали мы от «неуклонного роста варвар­
ства» и прошли через эпоху, когда люди «отверну­
лись от наказов древних». Но теперь полное знание
гуманитарных наук восстановлено «восхититель­
ными учеными стараниями нашего доброго Лоренцо Баллы» и его итальянских учеников, в ре­
зультате чего, наконец, можно «вновь обратиться»
ко всем забытым античным авторам и их работам
(Erasmus ig74~75> Ρ·4°)· Разумеется, к такого рода
заявлениям можно относиться как к типичной са­
морекламе гуманистов. Однако основной тезис по­
следующих глав будет состоять в том, что такая ре­
акция была бы ошибочной. Мы будем утверждать,
что, несмотря на множество необходимых уточне­
ний, традиционное объяснение феномена Северно­
го Ренессанса в основном верно: в том, что касается
технической стороны их учености и более общего
социального и политического мировоззрения, се­
верные гуманисты весьма сильно зависели от поня­
тий и теорий, которые уже были разработаны гума­
нистами итальянского кватроченто.

Гуманизм и правоведение
Одним из аспектов культуры итальянского Ренес­
санса, вызывавшим повышенный интерес у север­
ных гуманистов с начала XVI в., являлись техниче­
ские средства гуманизма —возможность применять
обстоятельные методы филологической и истори337

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ческой критики к текстам античного мира. По­
следующий рассказ является частью истории клас­
сической филологии. Цельтис и Пикерхеймер
прославились в Германии как издатели греческих
и латинских классиков, Линакр получил сопоста­
вимую известность в Англии благодаря своим пере­
водам Аристотеля, Бюде приобрел репутацию вы­
дающегося специалиста в греческом, опубликовав
«Комментарии к греческому языку» в 1529 г. (San­
dys 1964, H, pp. 17°» 226-227, 260). Однако вдобавок
к этим литературным и философским трудам ряд
северных гуманистов стал заниматься двумя дру­
гими категориями античных текстов, которые ис­
следовали в соответствии с новыми канонами гу­
манистической учености. Им обеим было суждено
оказать глубокое влияние на развитие политиче­
ской мысли XVI в.
Сначала гуманисты обратились к текстам рим­
ского права, прежде всего к тем, которые были коди­
фицированы в правление Юстиниана10. Как мы уже
знаем, первоначальный интерес итальянских гума­
нистов—и особенно Лоренцо Баллы — к праву был
составной частью их кампании против схоласти­
ки. Они хотели оспорить традиционный схоласти­
ческий подход к интерпретации Гражданского ко­
декса и прежде всего откровенно неисторическую
установку на то, чтобы буква закона соответствова­
ла существующим юридическим фактам. Отвергая
такую методологию как варварскую и невежествен­
ную, они настаивали на том, что истинное понима­
ние Кодекса требует рассмотрения его текста в све­
те их собственных исторических и филологических
техник. Применяя такой подход, гуманисты внесли
большой вклад в развитие новой правовой науки,
более чуткой к истории.
ю. В этом разделе я выражаю свою признательность за блестя­
щий обзор истоков гуманистической юриспруденции, ко­
торый содержится в первых главах Kelley 1970·

338

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

Один из самых первых и сокрушительных успе­
хов принесла доказанная Лоренцо Валла поддель­
ность так называемого Константинова дара. Этот
«дар» считался правовым документом, пожало­
ванным императором Константином епископу
Рима Сильвестру. Последний получал превосход­
ство над четырьмя патриархами империи и власть
над всей Западной империей. Несмотря на воз­
никавшие время от времени подозрения в отно­
шении происхождения этого документа, папство
на протяжении столетий не только успешно от­
стаивало его подлинность, но также выстраива­
ло свои далеко идущие притязания на светскую
власть на основании мнимого дара Константина.
После того как Валла в 1440e гг. изучил эту грамо­
ту, папские притязания были полностью дискре­
дитированы. Частично его разбирательство строи­
лось вокруг правового утверждения, что император
не имел полномочий совершать такой дар, а папа
был не вправе его принимать. Однако два аргумен­
та, которые Валла считал наиболее убедительными,
были гораздо более тонкого, технического свойства.
В основу первого было положено филологическое
доказательство. Согласно тексту этого документа,
император соглашался «всех наших сатрапов», рав­
но как и весь народ Рима, подчинить «власти Рим­
ской церкви» (Valla 1928а, р.34) 11 · Но это вопию­
щий анахронизм, как презрительно замечает Валла:
«Кто слышал, чтобы когда-нибудь сатрапы упоми­
нались в собраниях римлян?» (р-35)12· Позабавив­
шись над этой нелепицей на нескольких страницах,
Валла переходит ко второму аргументу, который
основывается на простой хронологии. В докумен-

11. Цит. по: Валла Л. Рассуждения о подложности так называемой
дарственной грамоты Константина/Пер. с лат. И. А. Перельмутера//Итальянские гуманисты XV века о церкви
и религии. М.: АН СССР, 1963. С. 171.
12. Цит. по: Там же. С. 172.

339

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
те речь шла о том, что папа получает верховенство
над патриархом Константинополя. Но это «еще
более дикий» анахронизм: «Разве этосовместимо
со здравым смыслом —говорить о Константинополе
как об одном из патриарших престолов в то время,
когда он не был еще ни патриаршим, ни престолом,
когда он не был еще христианским городом, когда
он не был еще так назван, когда он не был еще ос­
нован и не был даже намечен к основанию?» (р. 39)·
Поэтому Валла не колеблясь —с нарочитым возму­
щением и множеством восклицаний —заключает,
что притязания папства на светскую власть не име­
ют под собой никаких исторических оснований.
Валла был также первым, кто применил инстру­
менты такого критического анализа в комментари­
ях к римскому праву (Kelley 197°» Ρ· 39)· Он крити­
кует правоведов в последнем разделе своей самой
значительной работы, «Шести книг об изяществе
латинского языка». В первых пяти книгах с по­
мощью множества примеров, взятых из лучших
латинских авторов —в частности, Вергилия и Ци­
церона, — он объясняет корректное употребление
латинских выражений и конструкций. В шестой
книге, используя ошеломляющие филологические
познания, Валла выставляет напоказ ошибки, со­
вершенные теми, кто продолжал писать на латыни
позднее, во времена упадка. И едва ли не самый по­
зорный вклад в этот широкий поток варваризмов
внесли юристы. Валла упрекает Модестина за не­
понимание латыни, на которой были написаны
Юлиевы законы; обвиняет Марка и Ульпиана в том,
что они ввели множество бессмысленных различе­
ний в своих рассуждениях о правах законных на­
следников; и отвергает правовую лексику Павла
за ее неспособность отвечать «разумному или хо­
рошему употреблению» (Valla 1928с, p. 2i8, 224, 230).
Концепция «правового гуманизма» Баллы вско­
ре была развита тремя ведущими учеными следую­
щего поколения. Анджело Полициано (i454~1494)>
340

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

ставший профессором греческого языка во Фло­
ренции в ц 8 о г., включил с свой сборник «Смеси»
(Miscellanea) серию из пяти глав, где Юстиниановский кодекс впервые анализируется в соответствии
с новыми гуманистическими методами (Kelley 197°>
p. 48). Пьетро Кринито (i475-15°7)> ДРУГ и ученик
Полициано, написал комментарии (ныне утрачен­
ные) к Дигестам с толкованиями юридических тер­
минов (р. 42). Джулио Помпонио Лето (1428-1497)5
учившийся в Риме у самого Баллы, усилил исто­
рические и филологические аспекты методологии
своего учителя, написав «Компендий по истории
Рима» и историческое исследование «О римских
магистратах, священнослужителях и законах» (Соsenza 1962, pp. 1458-1459)·
Первый триумф правового гуманизма состоялся
в тот момент, когда ряд практикующих правоведов,
до сих пор ненавидевших Баллу и его учеников, при­
знал справедливость его критики и стал применять
изобретенные им приемы. Марио Саламонио был
одним из первых, кто пережил эту перемену взгля­
дов. Мы уже отмечали, как он обращался к работе
Баллы о Константиновом даре и использовал по­
черпнутые у Помпонио сведения о римских маги­
стратурах в своих диалогах «Суверенитет римско­
го патрициата». Но еще большую важность имело
одобрение все того же подхода со стороны Андреа
Альчато (1492-1550)· О н получил стандартное юри­
дическое образование, приехав сначала в 1508 г. в Павию, затем в Болонью в 1511 г., и вернулся в родной
Милан практикующим юристом (Viard 1926, pp.36)
40). Но несмотря на такое образование, привержен­
ность гуманизму заметна почти на каждой страни­
це его объемных трудов по праву. Это особенно ясно
видно на примере написанного им уже в зрелые
годы трактата «Дополнительные украшения к пра­
ву» (Parergon juris), представляющего собой серию
неформальных комментариев из двенадцати книг,
первые три из которых были опубликованы в 1536 г->
341

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

следующие семь в 1544 г · и последние две в 1551 г. (Viard 1926, p. 91). Будучи скорее юристом, чем гумани­
стом, в силу своей профессиональной принадлеж­
ности Альчато сохраняет большое уважение к Бартоло и другим ведущим постглоссаторам, говоря,
что преклоняется перед их авторитетом, даже когда
не соглашается с ними (Alciato 1557b» Н> Ρ· 3*9)· По­
добным же образом он старается изо всех сил под­
черкнуть, что Валла —несомненно способный фило­
лог—никоим образом не является знатоком права,
будучи крайне несдержанным критиком схоласти­
ческого правоведения (и, р. 321). Но нет никакого
сомнения в том, что Альчато более, чем какой-либо
юрист до него, симпатизировал культуре гуманиз­
ма и был пропитан ею. Он непрерывно настаивает
на том, чтобы юристы основательно занимались studia humanitatis\ он широко пользуется комментария­
ми и исправлениями, сделанными Валлой; он с вос­
хищением говорит об аналогичной работе, проде­
ланной Кринито в отношении Кодекса Юстиниана;
и, прежде всего, он очень высоко ценит Полициано,
человека, «который вернул к жизни Дигесты» (II,
pp. 294,3°3-3°4> 3*7; СР· Ке11е У ΐ97°> Ρ· 93)·
Пользуясь методами гуманистов и основываясь
на более глубоком понимании законов, Альчато
сумел переработать их отрывочные интуиции в но­
вый системный поход к изучению права. Вначале
он присоединился к стремлению Полициано ви­
деть в Кодексе Юстиниана исторический документ,
опубликовав в юности, в 1515 г., удивительно зрелую
серию «Кратких аннотаций» к его последним трем
книгам (Viard 1926, р.43)· Здесь он полностью от­
казался от традиционного схоластического метода
комментирования комментариев. Вместо этого, ис­
пользуя свои познания в греческой — включая сочи­
нения Пиндара, Гесиода и Фукидида —и латинской
литературе, он максимально сосредоточился на са­
мом тексте, чтобы прояснить его точный смысл
и даже предложить, на манер Баллы, ряд конъектур
342

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

очевидных повреждений в сохранившихся рукопи­
сях (AIciato 1557а> п> РР-9^> ю 2 , 115)· Затем он про­
должил работу Кринито над юридической термино­
логией, подробно изучив титул «О значении слов»
из пятидесятой книги Дигест в начале 1520-х гг. (Viard 1926, p. 61). И наконец, он заинтересовался ис­
торией правовых учреждений, которой занимался
Помпонио, написав короткий трактат о магистра­
турах древнего Рима, включающий в себя полный
перечень «гражданских и военных должностей»,
введенных в разное время в восточных и западных
провинциях империи (AIciato i557c> п> ΡΡ· 5°3~~5ι9)·
В первые десятилетия XVI в. эти новые методы были
перенесены в Северную Европу. Во Франции этот
новый подход восприняли с большим энтузиаз­
мом, и ведущий французский гуманист Гийом Бюде
(1467-154°) создал первый и величайший манифест
правового гуманизма, опубликованный к северу
от Альп. Побывав в Италии в 1501 и 1505 гг., Бюде
успел поучиться у Кринито во Флоренции и разо­
брать неопубликованные комментарии Полициано
к Дигестам, оставшиеся после его смерти в 1494 г · 1 3
Результатом этих исследований стала публикация
в 1508 г. «Аннотаций к Пандектам», содержащих
яростную атаку на схоластическое правоведение.
Они блестяще развивают исторические и филоло­
гические методы, ранее применявшиеся Валлой
и его последователями. В первую очередь Бюде
опровергает множество отдельных глосс к Кодек­
су Юстиниана, демонстрируя, что зачастую они ос­
нованы на поврежденных местах текста или ана13. В действительности эти записки перешли по наследству
к Кринито. См. McNeil 1975» Р л 9· Принимая во внима­
ние эти обстоятельства, можно сказать, что Франклин
(Franklin 1963, ρρ· ι8-2θ) ошибался, полагая, что Бюде
стоял у истоков правового гуманизма. Тем не менее рас­
суждения Франклина имеют большую ценность, и я ему
очень обязан.

343

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
хронистическом понимании ключевых терминов
римского права (например, pp. 388—389; ср. Frank­
lin 1963, pp. 20-21). Он также начал в целом сомне­
ваться, что Кодекс представляет собой однород­
ную совокупность правовых норм, демонстрируя,
что его содержание было составлено из ряда до­
кументов, относящихся к совершенно разным пе­
риодам истории древнего Рима (ср. Franklin 1963»
pp. 22-23). Таким образом, под вопрос были постав­
лены сами основания бартолистской методологии,
которые до сих пор не вызывали никаких сомнений
в Северной Европе. Перестав воспринимать Кодекс
как ratio scripta, «писанный разум», а потому источ­
ник права, имеющий прямое действие, Бюде стал
относиться к нему просто как тексту, дошедшему
из древности, а потому чужестранному докумен­
ту, нуждающемуся в интерпретации в соответствии
с новой гуманистической герменевтикой.
Решающий этап в развитии правового гуманиз­
ма наступил тогда, когда школы права Северной
Европы начали капитулировать перед новым под­
ходом. Первые признаки такой капитуляции по­
явились в 1518 г., когда Альчато был приглашен при­
нять профессуру во Франции. Он начал препода­
вать в Авиньоне, а в 1529 г. перебрался в Буржский
университет (Viard 1926, pp. 49~^3)· В «Парадоксах
гражданского права» он похваляется тем, что стал
первым, кто преподавал это право «в подлинно
классической манере за последнюю тысячу лет»
(Alciato 1557е!) 1П> Р· б)· Триумф Альчато не был ско­
ротечным. Бурж превратился в известный между­
народный центр изучения права, а введенные Аль­
чато гуманистические методы вскоре получили из­
вестность просто как mos docendi Galliens, галльский
способ обучения. Слава о его преподавании быстро
привлекла значительное число учеников и последо­
вателей, включая Дуарена, Доно, Бодуэна и Кюжа,
четырех величайших французских правоведов
XVI в. (ср. Kelley 1970, pp. 101-102).
344

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

К тому времени методы и открытия правового
гуманизма были встречены почти с равным энтузи­
азмом в Германии. Сочинения Ульриха фон Гуттена (1488-1523), союзника гуманистов и резкого об­
личителя Церкви, представляют ранний и яркий
тому пример. Когда он учился в Болонье, ему пока­
зали копию сочинения «О подложности Констан­
тинова дара» Баллы (Holborn 1937» ΡΡ· 8ι> 85). Взяв
ее с собой в Германию, он подготовил первое пе­
чатное издание этого текста, сопроводив его иро­
ническим посвящением папе с призывом не окру­
жать себя лжецами и лицемерами (р. 129). Поступок
этот вызвал не просто одобрение, он имел эффект
взрыва: по признанию Лютера, читая издание Гуттена, он остро прочувствовал «темноту и обман па­
пистов» и осознал необходимость бороться против
их лжи (Fife 1957.Р-472)·
Однако, как и во Франции, настоящая победа
правового гуманизма пришла после того, как его
признали юристы и ввели в учебную программу гер­
манских школ права. Ключевую роль в этом сыграл
Ульрих Цазий (1461-1536), в течение тридцати лет
занимавший кафедру гражданского права во Фрай­
бургском университете. Подобно Альчато, Цазий
продолжал работать, оставаясь до некоторой сте­
пени в бартолистских рамках. Он уважал средне­
вековых правоведов и в важных вопросах ссылался
на их авторитет. Но он всегда с особым восхищени­
ем относился к studia humanitatis. Он даже сподобил­
ся написать стостраничный комментарий на псев­
доцицероновский трактат «О теории публичной
речи» 14 , сопроводив его введением, в котором про­
славлял искусство риторики и выделял Эразма
(в избытке патриотических чувств) и Ульриха фон
ц.. Так в англоязычной традиции принято называть трактат, из­
вестный у нас как «Риторика для Геренния» (Rhetoricon
adHerennium), написанный предположительно в 86-82 гг.
до н.э. —Прим. пер.

345

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Гуттена, двух современников, сравнимых в своем
мастерстве с самим Цицероном (Zasius 1964-бба, V,
р. 382). Кроме того, в своих зрелых трудах он про­
явил себя увлеченным сторонником новых гумани­
стических методов. Отражением этой увлеченности
стало его настойчивое требование точного филоло­
гического понимания Кодекса в ущерб старомодной
озабоченности глоссами и комментариями. В на­
чале своей книги «Суждений» он заявляет: «когда
сам текст обращается к нам, нам не нужны глоссы;
когда у нас есть сам текст закона, мы не можем со­
мневаться» (Zasius 1964-ббс, VI, р. 48). Другим про­
явлением все той же увлеченности стало развитие
исторического подхода к изучению правовых ин­
ститутов, на необходимость которого впервые ука­
зал Помпонио. Но в этом Цазий далеко превзошел
своих итальянских предшественников. Он не толь­
ко продолжил заниматься типичным делом гума­
нистов, реконструируя контекст римских правовых
институтов в стремлении восстановить намерения
римских законодателей, но также стал полагаться
на исторические свидетельства, чтобы прийти к го­
раздо более общей теории природы самого права
(Kelley 197°? Ρ·9°)· По его убеждению, любая пра­
вовая система всегда будет результатом практики
и размышления, поэтому при оценке такой систе­
мы, как он нередко утверждает в своих «Суждени­
ях», всегда будет важно учитывать, что голос обычая
является «подлинным инструментом» права, а ав­
торитет обычая имеет «великую силу» (Zasius 196466с, VI, pp. 477' 535)· Этот сугубо историцистский
взгляд на вещи побудил Цазия начать исследование
в том направлении, которое вскоре превратилось
в одно из важнейших полей брани в ренессансном
правоведении. Речь идет об изучении происхожде­
ния и распространения фьефов и последующего
возникновения феодального закона в Средневеко­
вой Европе. Написав свой главный трактат «Лен­
ное право», в котором он исследует их учреждение,
34б

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

преемственность и отчуждение, Цазий стал одним
из первых цивилистов, применявших методы гума­
нистического правоведения для изучения право­
вой системы, отличной от древнеримской (ср. Zasius 1964-ббЬ, IV, pp. 243-342).
Распространение и развитие итальянского пра­
вового гуманизма в Северной Европе вскоре начало
оказывать глубокое влияние на политическую и пра­
вовую мысль. Достижения гуманистов —в этой об­
ласти их деятельности, направленной, как и осталь­
ные, на сближение с классической античностью —
парадоксальным образом обостряли чувство
исторической дистанции, отделяющей от антич­
ных текстов, в которых они старались разобрать­
ся. Перестав восприниматься в качестве «писаного
разума» (ratio scripta) и, соответственно, источника
права, имеющего прямое действие, Кодекс Юсти­
ниана под пристальным филологическим взглядом
гуманистов стал казаться «ветхой реликвией» —не­
брежно составленным и плохо изложенным набо­
ром законодательных актов, придуманных для дав­
но усопшей империи и не имеющих почти никакого
отношения к правовым и политическим услови­
ям Европы раннего Нового времени (ср. Kelley 1970»
р. 67). Выводы из этого необычайно тревожного от­
крытия развивались в двух совершенно различных
направлениях, привлекая растущее число право­
ведов и политических теоретиков второй полови­
ны XVI в., и в обоих случаях имели важное значение
для последующей эволюции нововременной полити­
ческой мысли. Вначале многие правоведы осознали,
что методы, используемые гуманистами для изуче­
ния римского и феодального права, можно успеш­
но применять в отношении любой другой известной
системы права, так что на основе всеобщего и срав­
нительного правоведения можно создать научную
теорию политики. В этом заключалась одна из ос­
новных амбиций, которыми руководствовался Жан
Воден при написании «Шести книг о государстве»,
347

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
создав, как мы позднее убедимся, самую оригиналь­
ную и влиятельную работу по политической фило­
софии из тех, что были написаны в XVI в. Другим,
даже более радикальным следствием низвержения
прямого авторитета римского права стало предполо­
жение о необходимости установления новых теоре­
тических оснований для правовых и политических
дискуссий. До сих пор под влиянием Кодекса Юсти­
ниана, понятого в качестве «писаного разума», а так­
же схоластики, пользовавшейся высоким престижем,
понятия разумного основания и естественного пра­
ва повсеместно служили критериями при анали­
зе права, обязательства и справедливости. Однако,
когда римское право в качестве ratio scripta подверг­
лось критике, начал утрачивать силу консенсус, ле­
жащий в основании политической аргументации.
Тогда некоторые правоведы предложили система­
тизировать и применять для оценки надлежащего
исполнения правовых обязательств только обычное
право, характерное для отдельных стран, посколь­
ку тогдашней Северной Европе были известны лишь
его местные формы. С этой целью было необходимо
провести ряд обстоятельных исторических исследо­
ваний, чтобы определить характер этих форм обыч­
ного права и разобраться с тем, насколько понятны
его источник и условия. Это, в свою очередь, означа­
ло, что дискуссии о правовых и политических прин­
ципах все чаще превращались в дискуссию об исто­
рических прецедентах. Соответственно, история ста­
новилась идеологией: политическая аргументация
все в большей степени стала основываться на демон­
страции соперничающих тезисов, содержащих пред­
писания разнообразных «древних конституций» 15 .

15. Лучший очерк этих изменений см. в Kelley 197°» главы I и III.
Попытку обнаружить за распространенными в то вре­
мя обращениями к истории своего рода идеологию
см. в Skinner 1965· Лучшее исследование по теме «антич­
ной конституции» см. в Рососк 1957·

348

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

Как мы увидим далее, это изменение в основании по­
литической аргументации —когда обращение к есте­
ственному праву дополняется и даже вытесняется
обращением к прошлому —стало играть ключевую
роль в формировании революционных идеологий
во второй половине XVI в. И если мы хотим понять
основания этого, наиболее влиятельного направле­
ния в политической мысли раннего Нового време­
ни, нам, как и в случае с боденовским понятием по­
литической науки, нужно начинать с работ право­
вых гуманистов.

Гуманизм и библеистика
Другим древним текстом, имевшим огромное идео­
логическое значение, который гуманисты начали
изучать с помощью новых филологических мето­
дов, была Библия. Первым делом им пришлось
приспособить новый подход к экзегетике и ком­
ментированию Библии. Традиционный метод ее
комментирования обычно состоял в связывании во­
едино серии эпизодов с целью извлечения из них
какого-то общего урока или догмата веры (ср. Du­
hamel 1953* ΡΡ· 495""49б)· Гуманисты же, напротив,
старались восстановить точный исторический кон­
текст какого-либо учения или аргумента. Ранний
и яркий пример их подхода содержится в работе
флорентийского гуманиста Аурелио Брандолини
(1440-1498) П °Д названием «Священная история
евреев» (Cosenza 1962, р. 337)· Д е л ь Брандолини,
как следует из подзаголовка его работы, состояла
в том, чтобы «кратко изложить священную исто­
рию евреев, взятую из книги, которую они называ­
ют „Библией", а также из Иосифа Флавия» (Trinkaus
197О) р. 601). Он намеренно избегает любых попы­
ток вывести аллегорический смысл или общую мо­
раль из своего рассказа, отвергая схоластические
занятия такого рода как «пустяковые коммента349

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

рии», окутывающие нас «туманом варварства»
(pp. 608-609). С точки зрения Брандолини, Вет­
хий Завет по существу является хроникой — сочи­
нением, к которому нужно подходить историче­
ски, дополнять и при необходимости исправлять
его, отсылая к другим авторитетам, и даже перепи­
сывать в более изысканном гуманистическом стиле
(ср. pp. 608-609).
Среди северных гуманистов первым и самым вы­
дающимся сторонником такого подхода был Джон
Колет. Спустя приблизительно два года после сво­
его возвращения из Италии в 1496 г. он прочел се­
рию лекций в Оксфорде, носившую название «Из­
ложение Послания святого Павла к Римлянам»,
в которой он предвосхитил невероятную озабочен­
ность ipsimissima verba (самими словами, буквальным
смыслом) Библии, вскоре ставшую характерной
чертой лютеранской Реформации. Колет не соби­
рался извлекать из текста общее учение; он не упо­
минал никаких авторитетных схоластов; он сосре­
доточил все свое внимание на прояснении смысла
послания Павла, исследуя точный исторический
контекст, в котором были произнесены его слова.
Перед лицом этих фактов более чем странным вы­
глядит утверждение (подобное тому, которое сде­
лал Райе), что в целом мировоззрение Колета в этих
лекциях «очевидно расходится» с «ренессансным
гуманизмом» (Rice 1952> Р Л 4 Х )· Есть по меньшей
мере два места в его изложении, где его желание
объяснить — если не оправдать — характерную вы­
разительность Павла предстает как недвусмыс­
ленно гуманистическое по своей манере и интона­
ции. Первое касается его рассуждения о пассаже,
в котором апостол утверждает, что человек ничто­
жен, а Бог всесилен. В своей интерпретации Ко­
лет указывает на гражданские распри, происходив­
шие в то время в Риме, и возникшее в связи с ними
стремление Павла «унять надменность и горды­
ню» (Colet 1874» Ρ·5^)· Другим случаем, где приме-

35°

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

няется тот же подход, но с еще большим усерди­
ем, являются комментарии на знаменитый пассаж
из главы XIII, который предписывает полную по­
литическую покорность. Она тоже объясняется от­
сылкой к политическим условиям императорского
Рима. Колет подчеркивает, что императором в это
время был Клавдий, «человек неуравновешенный»,
который вполне мог бы уничтожить нарождаю­
щуюся Церковь, если бы ее деятельность пришлась
ему не по нраву (р. 94)· Поэтому настоятельность,
с которой Павел подчеркивает необходимость дей­
ствовать осторожно перед лицом столь могуще­
ственных «врагов и соперников», Колет признает
уместной в существующих обстоятельствах (р.92)·
И хотя такое учение может показаться исключи­
тельно жестким, если знать обстоятельства, в кото­
рых оно было провозглашено, нам, по убеждению
Колета, следует признать, что Павел проявил «ве­
ликое глубокомыслие и мудрость», давая такие пре­
достережения (р. 95)·
Следующим и гораздо более важным нововве­
дением в области библеистики стало применение
филологических методов гуманистов при созда­
нии новых и более точных переводов древнегрече­
ских и древнееврейских текстов. Здесь вновь перво­
проходцем выступил Лоренцо Валла, написавший
в Ц49 г · замечательную серию «Примечаний к Но­
вому Завету» (Trinkaus 197°* Р-57 2 )· Глубокие по­
знания в греческом позволили ему в первую оче­
редь исправить множество неточностей в Вульгате.
Но гораздо важнее то, что в основании его подхо­
да лежало допущение, что филология может оказы­
вать определяющее влияние на вероучение. Ярким
примером тому является его толкование ключево­
го пассажа из Первого послания к Коринфянам, где
Павел говорит о вере и спасении. Согласно Вуль­
гате, учение Павла предполагает, что спасение до­
стигается «по благодати Божьей вместе со мной» —
gratia Dei mecum. Обычно под этим понималась
351

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
способность настоящего христианина взаимодей­
ствовать с Богом в деле обретения спасения. Одна­
ко Валла настаивает, что правильным переводом
это фразы будет «по благодати Божьей, которая
пребывает со мной», поскольку таков смысл грече­
ского оригинала 16 . Отсюда он заключает, что «те,
кто называют эту благодать сопутствующей, посту­
пают неразумно», «ибо Павел говорит, что ниче­
го нельзя приписать себе, но все дается Богом»
(I, р. 868). Хотя в основание своей теологии Валла
кладет филологические навыки, а Лютер позднее
будет полагаться на более возвышенное внутреннее
просветление, тем не менее поразительно, насколь­
ко близкими оказываются их выводы (ср. Trinkaus
1970, р. 868).
Как мы уже говорили, северные гуманисты пе­
реняли и развили эти методы в начале XVI в. Осо­
бенно впечатляющим был вклад, который сде­
лал Иоганн Рейхлин (i455 -1 5 22 )» практикующий
немецкий юрист, заинтересовавшийся гумани­
тарными науками и самостоятельно выучивший
древнееврейский и греческий языки (Spitz 1963,
pp. 61-62). В 1506 г. он опубликовал свою новатор­
скую работу «Начала иврита», учебник граммати­
ки вместе с древнееврейско-латинским словарем
(Schwarz 1955' Ρ· 7fy· Результатом его исследований,
как он сам подчеркивал, стали «сомнения в пере­
водах Библии» и особенно сомнения в точности
Вульгаты (р. 72). Он сумел показать, что греческие
версии Ветхого Завета основаны на неверно по­
нятой древнееврейской системе гласных, ошиб­
ке, обернувшейся неточностями в Вульгате, и бо­
лее двухсот из них он указал на страницах своих
«Начал» (pp. 72~74> 7^ и прим.). Результаты, поι6. Вот эта фраза по-гречески: ονκ εγώ δε, άλλ} f)χάρις τον θεον ή σι)ν έμοί
и ее русский перевод по Синодальному изданию: «Не я,
впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (ι Кор.
15:10). —Прим. пер.

352

РАСПРОСТРАНЕНИЕ

ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ

УЧЕНОСТИ

лученные в ходе сопоставления трех языков, спо­
собствовали, в свою очередь, повышению интереса
к этому насущному инструменту библейского гума­
низма. При ведущих университетах Северной Ев­
ропы стали возникать коллегиумы, где велась под­
готовка по трем языкам. Но, по-видимому, самым
впечатляющим итогом этой работы стала первая
публикация Библии в виде полиглотты, подготов­
ленная по поручению кардинала Хименеса новым
гуманистическим университетом Алькалы между
1514 и 1517 гг. (Lyell 1917» Ρ· 28). Ветхий Завет был на­
печатан так: текст Вульгаты был помещен в центре
страницы, греческая Септуагинта —в левой ее ча­
сти, а еврейский текст Танаха вместе с арамейским
переводом внизу каждой страницы Пятикнижия —
в правой (р. 28). По мнению Батайона, этого шедев­
ра книгопечатания и гуманистической учености
было достаточно, чтобы Алькала как центр библеистики прославилась по всей Европе (Bataillon 1937'
pp. 24-47)·
Но гораздо более значительным северным гу­
манистом, продолжившим изучение Библии, был
Эразм Роттердамский. По всей видимости, он на­
чал заниматься этим под влиянием Джона Коле­
та, которого встретил в Оксфорде во время своего
первого посещения Англии в 1499 г · (Smith 1923*
pp. 93~ ю о )· После этой встречи, по уверению само­
го Эразма из письма Колету, он решил посвятить
«всю оставшуюся жизнь» изучению Священного
Писания (Erasmus ig74~75' п> Ρ· 86). Первые плоды
этого решения появились в 1505 г., когда он издал
первую печатную версию «Примечаний к Новому
Завету» Лоренцо Баллы, на рукопись которых на­
толкнулся годом ранее в монастырской библиоте­
ке недалеко от Лувена (Rabil 1972, р. 58). Эразм вос­
пользовался возможностью дополнить это издание
введением, в котором он не только объяснил значе­
ние работы Баллы, но также превознес гуманитар­
ные науки до уровня служанки теологии и утвер353

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ждал, что «перевод Писания целиком есть дело
грамматика» (Erasmus 1966, р. 312). Самым важным
достижением Эразма в области библеистики стала
публикация в 1515 г. долгожданного издания гре­
ческого оригинала Нового Завета с новым латин­
ским переводом, представляющим первую исправ­
ленную печатную версию Вульгаты (Huizinga 1952>
p. 91). И вновь Эразм сопроводил это издание вве­
дением — которое было названо «Параклесисом»,
или обращением к читателю, —где он выражает же­
лание, чтобы «все люди, словно по зову трубы, об­
ратились к самому священному и животворному
изучению христианской философии», а также на­
деется, что Писание скоро «будет переведено на все
языки» и его сможет прочитать каждый человек
(Erasmus 1969, pp. 150» !545 СР· Rabil 1972, p. 91).
Как и в случае римского права, применение гу­
манистических методов к изучению Библии ока­
зало глубокое воздействие на развитие политиче­
ской мысли XVI в. Основной канал влияния был
обеспечен растущим числом гуманистов, посвятив­
ших себя переводу Писания. Призыв Эразма сде­
лать Библию доступной на народных языках очень
скоро нашел широкий отклик: он был подхвачен
Жаком Лефевром д'Этаплем во Франции, Тиндейлом в Англии, Педерсеном в Дании, Петри в Шве­
ции и самим Лютером в Германии. Расширение
сведений о Новом Завете имело одно очень важное
политическое последствие. Становилось все более
понятно, что организационная структура папства,
равно как и его притязания на светскую власть,
совершенно не соответствовали первоначальным
идеалам и институтам раннехристианской Церкви.
Далее мы постараемся показать, что это открытие,
в свою очередь, содействовало революции в тради­
ционных отношениях между Церковью и светски­
ми властями на широком пространстве Северной
Европы — революции, в которой методы библей­
ского гуманизма сыграли роль Троянского коня.

ГЛАВА 8

Рецепция политической мысли
гуманистов

Гуманисты в качестве советников

П

ОМИМО освоения методологических ас­
пектов итальянского гуманизма, северные
гуманисты подверглись глубокому влия­
нию со стороны своих предшественников эпохи
кватроченто в подходе к более общим проблемам
социальной и политической мысли. Наиболее оче­
видным свидетельством преемственности их ми­
ровоззрения является характерный диапазон ли­
тературных жанров, которым они располагали.
Они продолжали твердо верить в существова­
ние непосредственной связи между качественным
обучением и эффективным правлением. Поэто­
му они продолжили создавать систематические
учебные трактаты, описывая в мельчайших по­
дробностях тип обучения в рамках studia humanitatis, который предназначался для тех, кто мог
впоследствии играть ведущую роль в делах прав­
ления. Два автора, Садолето и Вивес, внесли наи­
более существенный вклад в эту традицию, опуб­
ликовав свои основные труды в начале ΐ53°" χ ΓΓ·
Хуан Луис Вивес (1492-154°)» п о рождению испан­
ский дворянин, в 1519 г. стал профессором гумани­
тарных дисциплин в Лувене, где в 1531 г. он завер­
шил свою книгу «О преподавании наук» (Norena
ι
№·> ΡΡ· 57"5^> п 6)· Якопо Садолето (ΐ477_1547)> в ы "
дающийся знаток Библии и видный деятель пап­
ской курии, в 1534 г · издал отчасти близкий по со­
держанию трактат «О надлежащем воспитании
355

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

мальчиков» (Douglas 1959» РРЛ4""53)· После это­
го в течение XVI в. появилось большое количество
сочинений того же характера, включая такой из­
вестный учебник, как «Школьный наставник» Ро­
джера Ашема (1515-1568), служившего наставником
будущей королевы Елизаветы1. Влияние этого жан­
ра было огромным: утвердившиеся с его помощью
модели обучения и идеалы поведения пользовались
большим почетом на протяжении по меньшей мере
трех столетий.
Северные гуманисты также часто обращались
к жанру «зерцал для государей» и издали множе­
ство трактатов, в которых шла речь о воспитании
правителей и обсуждались принципы добродетель­
ного правления. И хотя в Англии было написано
на удивление мало книг подобного рода, во Фран­
ции, Германии и Испании XVI в. были созданы са­
мые важные сочинения по этой теме. Во Франции
Жосс Клиштов (1472-1543)' ученик Лефевра д'Этапля, плодовитый автор, написавший множество ра­
бот по грамматике и риторике, издал в 1519 г. трак­
тат «О том, что подобает делать королю». В том же
году Гийом Бюде, ярчайшая звезда французского
гуманизма, завершил свою единственную работу
на народном языке «Воспитание государя» и пре­
поднес ее Франциску I (McNeil 1975» ΡΡ· 37~3^)· По­
добная же традиция спустя поколение возникла
в Испании и Португалии. В i54°" e ΓΓ· Херонимо
Осорио написал трактат «О воспитании и обуче­
нии короля», а Фелипе де ла Toppe в 1556 г. по­
святил рассуждение о «Воспитании христиан­
ского короля» Филиппу И (Bataillon 1937? Р-^71)·
В 1595 г · Педро де Рибаденейра опубликовал свой
антимакиавеллевский трактат «Религия и добро1. О других английских воспитательных трактатах конца XVI в.
см. Woodward 1906, pp. 296-322. К списку Вудворда мож­
но добавить сочинения Хью Родеса (ок. 155°)> Фрэнсиса
Сигера (1557) и Ричарда Малкастера (1581).

35б

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

детели христианского князя», а Хуан де Мариана
в 1599 г.— трактат «Король и воспитание короля».
Наконец, в Германии в то же время появляются
многочисленные книги-советы для государей. Якоб
Вимпфелинг (1450-1528), один из ведущих популя­
ризаторов раннего немецкого гуманизма, в прав­
ление Максимилиана написал «Образец доброго
государя» (Spitz 1963, pp. 4 1_ 43)· Иоганн Штурм,
прославленный основатель гуманистического Гимназиума в Страсбурге, переписывавшийся с Ашемом по вопросам реформы образования, в 1551 г.
завершил свой трактат «О воспитании государей».
И наконец, Эразм в 1516 г. создал, наверное, самое
влиятельное из подобного рода руководств, «Вос­
питание христианского государя», и посвятил его
императору Карлу V (Phillips ig49> ΡΡ· 126-127).
Кроме того, некоторые гуманисты писали кни­
ги-советы, в которых обращались не только к ко­
ролям и принцам, но также к их придворным, дво­
рянам, советникам и магистратам. Здесь они также
опирались на давний образец итальянской поли­
тической публицистики, нашедший наилучшее во­
площение в книге Кастильоне «Придворный». Од­
ним из самых обстоятельных трактатов подобного
рода были «Часы государевы» Антонио де Гевары, которые впервые были опубликованы в 1529 г.,
а в 1557 г · переведены на английский сэром Тома­
сом Нортом (Redondo 1976» Р-57)· И хотя заглавие
этой книги заставляет предположить, что она на­
писана в стиле «зерцал», в начале второй ее части
автор ясно дает понять, что его наставления пред­
назначены как для «великих господ» и государе­
вых слуг, так и для самих государей (Guevara 1968,
fo. 80а). Другим важным руководством этого типа
была «Книга, именуемая Правитель» сэра Томаса
Элиота (ок. 1490-1546)5 впервые вышедшая в 1531 г.2
2. Из-за того, что советы Элиота предназначались госуда­
рям и другим «правителям», Лемберг (Lehmberg i960,

357

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

На ее связь с «Придворным» уже часто указывали,
хотя Элиот пропускает учение Кастильоне через бо­
лее легалистское и, что еще важнее, более патриоти­
ческое понимание соотношения между изучением гу­
манитарных наук и сохранением всеобщего блага3.
Трактаты Элиота и Гевары оказались необычайно по­
пулярными: «Правитель» Элиота выдержал по мень­
шей мере семь изданий за пятьдесят лет, в то время
как «Часы» Гевары, согласно Мерику Казобону, ста­
ли самой широко читаемой книгой (помимо Библии)
в Европе XVI в. (Lehmberg 1962, p. vii; Grey 197З) Ρ· *х)·
Наконец, ряд авторов адресовал свои настав­
ления не только правителям, но и всем гражда­
нам. Верно то, что обращение к такой широкой
аудитории являлось скорее характерной особенно­
стью флорентийских «гражданских» гуманистов
и не было столь очевидно для более иерархиче­
ских обществ Северной Европы. Тем не менее не­
которые радикальные гуманисты, особенно в Ан­
глии, старались принимать в расчет более общие
проблемы реформирования общества, а не только
особые интересы правящих классов. Самым значи­
тельным и оригинальным автором в этом ряду был,
конечно, сэр Томас Мор (1478-1535)' опубликоваврр. 45~49) упрекает его в непоследовательности и выдви­
гает предположительную реконструкцию процесса созда­
ния этой работы, чтобы объяснить эту мнимую непосле­
довательность. Однако можно утверждать, что это объяс­
нение безосновательно, поскольку очевидно, что Элиот,
как и Гевара, обращаясь к различным аудиториям, сле­
довал уже известным конвенциям.
3- Впервые об этом подробно написал Крофт, подготовивший
издание «Правителя» Элиота в ι88ο г. Лемберг утвержда­
ет, что «Придворный» Кастильоне вместе с «Воспитани­
ем христианского государя» Эразма «были на его сторо­
не», когда Элиот писал «Правителя». См. Lehmberg i960,
р. 74· Недавно Мейджор посвятил большую часть своей
работы «Элиот и ренессансный гуманизм» выяснению
предполагаемых источников политических идей Элиота
и подробно описал параллели с «Придворным» Кастильо­
не. См. Major 1964» ΡΡ· 6ο~73·

358

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

ший свою «Утопию» в 1516 г. Многие элементы это­
го мировоззрения вышли на поверхность благодаря
«Диалогу между Реджинальдом Поулом и Тома­
сом Лапсетом» Томаса Старки. Это сочинение, со­
держащее широкий ряд проектов реформ, было за­
вершено в 1535 г-> после того как Старки вернулся
в Англию из падуанского имения Поула4. Внимание
к благу всего сообщества получило дальнейшее раз­
витие в ходе так называемого движения за «общее
благо» в середине XVI в., в рамках которого эконо­
мические и социальные проблемы тюдоровской Ан­
глии широко обсуждались ведущими проповедни­
ками и гуманистами, включая Латимера, Кроули,
Джона Хейлза и сэра Томаса Смита.
Наряду с использованием тех же литератур­
ных жанров северные гуманисты разделяли взгляд
своих итальянских предшественников на роль по­
литического мыслителя в политической жизни.
Они охотно соглашались с тем известным дово­
дом, что философам, если им не суждено стать ко­
ролями, лучше всего быть ближайшими советника­
ми королей. Поэтому, как правило, они полагали,
что по сути занимаются политическим консульти­
рованием — в качестве авторов практических ру­
ководств, мудрых наставников королей, государей
и магистратов (ср. Lehmberg 1961, р. 8д).
Подобно своим итальянским предшественни­
кам, они обычно старались делать карьеру в ка4- Элтон (Elton 1968) утверждает, что Старки (ок. 1499_1538), ве­
роятно, написал большую часть своего «Диалога» в Па­
дуе в 1533 г · и только добавил к нему заключительную
часть в 1535 г · О н также подчеркивает, что рукопись Стар­
ки никогда не правилась и почти наверняка не была пред­
ставлена Генриху VIII, вопреки некоторым предположе­
ниям. Сочинение Старки оставалось неопубликованным
до 1870-х гг., когда Дж. М. Купер издал его, дав ему загла­
вие, под которым оно теперь известно. Кэтлин М.Бертон подготовила в 1948 г. следующее издание, по которо­
му здесь приводятся цитаты.

359

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
честве секретарей или послов своих правителей.
Садолето был ведущим папским дипломатом
и в награду за свои заслуги перед курией в 1536 г.
был произведен в кардиналы. Гийом Бюде был
секретарем при Карле VIII, а в 1522 г. стал одним
из рекетмейстеров Франциска I (McNeil 1975» Ρ· юо).
Сэр Томас Элиот был назначен старшим клерком
Королевского совета в 1524 г., а после 1531 г. служил
послом при дворе Карла V (Lehmberg 1900, pp. 27,
46). И сэр Томас Мор, безусловно, величайший по­
литический мыслитель среди них, был также са­
мым успешным политиком, став спикером палаты
общин в 1523 г., и достиг поста лорда-канцлера Ан­
глии в 1529 г. (Chambers 1935» ΡΡ· 200 > 2 3^)·
Воспринимая себя как советников, в предисло­
виях к своим трактатам многие гуманисты обсу­
ждали «проблему совещания» — трудности, свя­
занные с тем, как дать по-настоящему полезный
и благоразумный политический совет (ср. Fergu­
son 1965, pp. 9°> 10 7)· Те, кто создавал книги-советы
для государей, обычно подходил к этой проблеме
с точки зрения правителя, фокусируясь на важно­
сти выбора хороших советников и умении разли­
чать истинных и ложных друзей. Главным образом
их волновала опасность, которую Элиот в «Прави­
теле» описал как «смертельный яд лести» (Elyot
1962, р. 132). Поэтому в главе «О том, что государю
надлежит избегать лести» в «Воспитании христи­
анского государя» Эразм призывает власть имущих
специально ознакомиться с сочинением Плутар­
ха «Как отличить друга от льстеца» (Erasmus 1965?
pp. 193? l9fy. Поэтому Бюде восхваляет то же сочи­
нение Плутарха в своем «Воспитании государя»,
а также в нескольких главах старается объяснить,
почему «всем великим государям и прелатам»
нужно сознавать опасности, которые обязательно
заявят о себе, если те не найдут «совета в делах»
или не обретут «добрых министров и верных слуг»
(Budé 1966b, pp. 123,129,13b 138)·
360

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

Однако, если мы обратимся к авторам, заинте­
ресованным прежде всего в реформировании все­
го общества, мы обнаружим, что проблему совеща­
ния они трактуют скорее как дилемму, встающую
перед теми, кому предложили служить королям
или принцам. Примечательно, что к этому вопросу
они относятся так же, как в свое время гуманисты,
любившие обсуждать достоинства otuim и negotuim —
спокойной и созерцательной жизни в противопо­
ложность жизни, исполненной дел и забот. И не­
медленный ответ, который они всегда готовы были
предложить — зачастую в изысканном сатириче­
ском стиле —был таков, что добродетельный и муд­
рый муж никогда не должен пренебрегать учено­
стью ради успешной публичной карьеры.
Одно из их объяснений состояло в том, что ко­
роли настолько подвержены тираническим стра­
стям, что советовать им крайне опасно. Самое из­
вестное обсуждение этой опасности содержится
в первой книге «Утопии» Томаса Мора. Слушате­
ли Рафаэля Гитлодея, путешественника, который
недавно вернулся с острова Утопия, побуждают его
поделиться приобретенными знаниями с правите­
лями Европы. Он отвечает энергично и проница­
тельно, учитывая будущую карьеру самого Мора.
«С детства полностью пропитавшись и заразив­
шись превратными мнениями», короли «никогда
не одобрят советов философов», и весьма вероят­
но, что любой, кто пытается предлагать «здравые
установления» и старается «уничтожить гибельные
семена зла», будет изгнан или «подвергнут осмея­
нию» (More 1965, р. 87)5. Те же сетования, даже уси­
ленные, повторятся позднее в «Диалоге» Старки.
Когда Лапсет старается убедить Пола «порадеть
об общем благе», тот указывает ему на то, что мно5- Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III/
Отв. ред. И. Н.Осиновский. Изд. 2-е. М.: Ладомир, Нау­
ка, 1998. С. 42- — Прим. пер.

Зб1

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
гие лучшие мужи, пытавшиеся это сделать, стали
изгнанниками, другие же были «брошены в тюрь­
мы и подвергнуты ужасному обращению», а неко­
торые даже «были обречены на жесткую и позор­
ную смерть» (Starkey 1948, pp. 36-37)·
Но главное преимущество otuim состояло в том,
что в публичныхделах, как известно, правят лице­
мерие и ложь. Это была одна из основных тем, ко­
торую развивали так называемые Grands Rhetonqueurs
(великие риторики) во Франции — группа оппо­
зиционных двору грубоватых сатириков во главе
с Жаном Буше и Пьером де ла Вашри (Smith 1966,
р. 77). Короли слушают только льстецов, заявляет
Буше, поэтому честные советники могут надеяться
быть услышанными только тогда, когда скомпро­
метируют свою честность. Между тем «эти него­
дяи теснят добрых людей, подданные терпят при­
теснения от их советов, и все гибнет из-за того,
что их некому усмирить» (р. 78). Те же размышле­
ния с не меньшей горечью представлены в «Уто­
пии» Мора. При дворе, по утверждению Гитлодея,
«ты не встретишь ничего, в чем ты мог бы ока­
заться хоть сколько-нибудь полезен». Там придет­
ся иметь дело с «сотоварищами, которым легче
испортить самого лучшего человека, чем испра­
виться самим». В конечном счете «тебя развратит
их порочная жизнь или же, пребывая невинным
и непорочным, ты станешь покрывать чужую зло­
бу и глупость» (More 1965, р. юз) 6 . Гитлодей приво­
дит в пример случай, когда кардинал Мортон побу­
ждал его поделиться мнением о том, как устранить
социальную несправедливость. Окружение карди­
нала поначалу встретило его предложения насмеш­
ками. Но когда кардинал дал понять, что он согла­
сен с этими предложениями, приближенные стали
наперебой льстить ему и нахваливать меры, кото6. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 48· —Прим. пер.

Зб2

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ М Ы С Л И

ГУМАНИСТОВ

рые недавно презирали. «Теперь ты в состоянии
оценить, — мрачно заключает Гитлодей, —как оце­
нили бы придворные меня и мои советы»7.
И все же после обсуждения этих предваритель­
ных сомнений и возражений споры об otuim и negotuim обычно разрешались в пользу активного уча­
стия в управлении. Но «Утопия» Мора является
здесь важным исключением. Никто из участников
первого диалога не способен переубедить Гитлодея в том, что между «слугой» и «услугой» королю
разница всего в один слог (р-55)8· Нетрадицион­
ное решение Мора содержит двойную иронию. От­
части она направлена против установок, которые
он воспринял от гуманистов: он начинает «Уто­
пию» с осмеяния самой идеи мудрого совета, а за­
канчивает ее косвенным одобрением. После того
как Гитлодей в первой книге отверг роль советни­
ка, во второй книге он переходит к рассказу о ком­
мунизме утопийцев и представляет общественную
систему, почти во всех отношениях достойную вос­
хищения и подражания. В сущности, он дает нам
здравый политический совет, который поначалу
отказывался предлагать из-за того, что ему никто
не последует. Но ирония Мора направлена так­
же против его собственного образа жизни. В 1515 г.,
во время написания «Утопии», он принял реше­
ние поступить на королевскую службу9. Он завер­
шил первую книгу —ту часть «Утопии», которую
Хекстер назвал «диалогом о совете» — сразу по воз­
вращении в Лондон из своей первой зарубежной
7- Цит. по: Там же. С. 41. —Прим. пер.
8. В латинском оригинале Мора речь идет о разнице между гла­
голами servire и inservire — «быть рабом» и «угождать».—
Прим. пер.
9- См. Chambers 1935» ΡΡ· n8-i20,157 -1 75· Элтон недавно подчер­
кивал эту иронию, демонстрируя, что, несмотря на обыч­
ное для гуманистическое негодование по поводу otium, Мор довольно охотно поступил на службу королю.
См. Elton 1972, особенно pp. 87-92.

363

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
дипломатической миссии. И, по-видимому, он на­
писал вторую книгу — описание сказочного ост­
рова, — пребывая в Антверпене по посольским де­
лам (Hexter 1952? ΡΡ· 2θ-2ΐ, ιοο-ιοι). Таким образом,
в тот самый момент, когда Мор окончательно ре­
шил искать счастья при дворе, он вывел Гитлодея,
который проникновенно говорит о том, что подоб­
ные честолюбивые устремления абсурдны, посколь­
ку любого придворного можно заставить «открыто
одобрять наихудшие советы и подписывать наигу­
бительнейшие указы» (More 1965? Ρ· юз) 10 ·
Однако гораздо чаще дискуссии подобного рода
завершались осуждением, как называл это Миль­
тон, «нестойкой и затворнической добродетели»,
и оправданием деятельной жизни. В защиту та­
ких убеждений обычно предлагалось два аргумен­
та. Одним из них было известное заявление гу­
манистов (и позднее пуритан), что всякое знание
должно быть «полезным», а потому «цель любо­
го учения или исследования», как говорит об этом
Элиот в заключительной части «Правителя», дол­
жна заключаться «в добром совете, где можно най­
ти добродетель, пребывающую там словно в своем
особняке или дворце» 11 . Пожалуй, самое ясное вы­
ражение этой точки зрения обнаруживается в на­
чале дискуссии между Полом и Лапсетом в «Диа­
логе» Старки. Лапсет упрекает Поула за то, что тот
ведет жизнь ученого-отшельника. «Вам ведь хоро­
шо известно, господин Поул, что все люди рожде­
ны и предназначены природой именно для этого:
делиться друг с другом дарами, которые они полую. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 4&.—Прим. пер.
п. См. также у Вивеса выразительное одобрение идеи, что «наши
научные труды должны быть приспособлены для прак­
тической пользы»: Vives 1913» Ρ· 284. Обсуждение этой
составляющей ренессансного образования и ее влияния
на литературу елизаветинской эпохи см. в Craig 195°>
pp. 87-94· Высказывание Элиота см. в Elyot 1962, р. 238.

Зб4

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

чили, один во благо другого, с выражением пол­
ной любезности, а не жить ради собственного удо­
вольствия и выгоды, пренебрегая благом своей стра­
ны, забывая о справедливости и равенстве» (Starkey
1948, р. 22). Поэтому, продолжает он, любой, кто по­
зволяет себе «увлечься сладостью ученых занятий»
в ущерб деятельной жизни, «проявляет неприязнь
к своей стране и друзьям, тот совершенно неспра­
ведлив и беззаконен» (р. 22). Ибо «совершенство че­
ловека заключается не в голом знании и обучении
без пользы и не на благо другого человека; но само
совершенство человеческого разума заключается
в использовании и осуществлении всех добродете­
лей и честности, но главным образом оно заключа­
ется в осуществлении важнейшей добродетели, ка­
ковой, несомненно, является приобщение к высшей
мудрости ради пользы другого человека, в чем и со­
стоит человеческое счастье» (р. 2б). Столкнувшись
с этой тирадой, Поул поначалу пытается предъявить
ряд платонистских возражений, но в итоге призна­
ет, что ни одно из них не имеет реального веса. Несо­
мненно, соглашается он, Лапсет установил по здра­
вом «философском размышлении», что «всякий че­
ловек должен радеть об общем благе и заниматься
наукой, чтобы служить своей стране» (р. 36).
Другой аргумент в пользу той же позиции был
предложен авторами «зерцал для государей». Все
они исходили из того, что, как пишет Бюде в фи­
нальной части «Воспитания государя», «хорошо
упорядоченная монархия» лучше «любого друго­
го вида правления» (Budé 1966b, p. 202). Поэтому
они часто утверждали, что любой ученый муж, по­
могающий советом своему государю, будет испол­
нять службу величайшей общественной важности,
поскольку он будет содействовать «упорядочению»
монархии и тем самым поможет сохранить наи­
лучшую форму общественного устройства. Об этом
очень выразительно пишет Гевара в первой книге
«Часов государевых». Если мы снабдим наших праЗб5

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

вителей добрым советом, заявляет он, это даст нам
уверенность, что общее благо находится не только
под охраной справедливых законов, но также спра­
ведливого короля (Guevara 1968, fo. 50b). И если
мы сможем сохранить такую монархию, в которой
все «подчиняются одному добродетельному чело­
веку», чью добродетель, в свою очередь, поощря­
ют добродетельные советники, мы будем поддер­
живать наилучшую и самую благочестивую форму
правления, при котором «народ будет благоден­
ствовать, почитать добро и избегать зла» (fo. 39^)·
Однако остается вопрос, почему все эти авто­
ры считали себя исключительно пригодными
для службы в качестве советников государей. От­
вет состоит в том, что они, как и все гуманисты,
не только считали древнюю философию настав­
ницей в современной жизни; они также полагали,
что ключ к политической мудрости лежит в пра­
вильном понимании прошлого. История, по за­
мечанию Келли, была центральным элементом
их картины мира и придавала им, как людям дей­
ствия, необходимое чувство уверенности (ср. Kelley 197°> Ρ· 21 )· Основания для веры в практическое
предназначение занятий историей были отчетли­
во сформулированы ведущими педагогами-гума­
нистами, но нигде они не были изложены настоль­
ко ясно, насколько это сделал Вивес в пятой книге
своего трактата «О преподавании наук», в том раз­
деле, где он обсуждает отношение между «учены­
ми занятиями и жизнью» (Vives 1913^ Ρ· 226). Он на­
чинает с допущения, что «сущностная природа
людей неизменна», поскольку «в основании пред­
расположенности человеческого разума не про­
исходит изменений» (р. 232). Затем он напоминает
нам, что эти «предрасположенности» дают нача­
ло «действиям и устремлениям», которые, в свою
очередь, имеют «поддающиеся измерению по­
следствия» для хода политической жизни (р. 232).
Но это означает, что, изучая историю, мы изучаем
366

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

общие причины событий, получаем «предостере­
жение о зле, которое постигло других», и обрета­
ем понимание того, «чего нам следует искать и из­
бегать» в будущем (р. 233)· Поэтому Вивес считает
историческое знание «кормилицей практической
мудрости» и заключает — на тех же основаниях,
что и его предшественники эпохи кватроченто —
что те, кто лучше понимает прошлое, имеют наи­
большее право выступать в качестве советников го­
сударей (р. 233).
Поразительная убежденность в том, что на исто­
рических свидетельствах можно основать науку по­
литики, порой вызывала недоверие даже в кругах
гуманистов. Мы уже отмечали сомнения Гвиччардини в отношении позиции Макиавелли по это­
му вопросу. Но гораздо больший пирронизм раз­
вил немецкий гуманист Генрих Корнелий Агриппа
(1486-1536) в своем выдающемся трактате «О недо­
стоверности и тщете всех наук и искусств», кото­
рый был написан в 1526 г. и опубликован в 1530 г.
(Nauert 1965, pp. 9&> юб). Вначале Агриппа обраща­
ет свой пессимистический взор на studia humanitatiSy обрушиваясь по очереди на притязания грамма­
тиков, историков, риторов и философов. При этом
самого глубокого скепсиса удостаиваются притя­
зания от имени истории. Он замечает, что люди
«большей частью» думают об истории как настав­
нице в добродетели и «госпоже жизни», но, по его
мнению, есть достаточно оснований считать эти
претензии глупыми (Agrippa 1974» Р-35)· В первую
очередь неясно, можем ли мы учиться с помощью
прошлого. Ибо при внимательном рассмотрении
мы видим, что любые истории полны ошибок, по­
скольку их авторы либо откровенно невежествен­
ны, либо, «преувеличивая достоинства своих дея­
ний», намеренно «предпочитают ложь правде»
(р.38). Но даже если история способна препод­
носить уроки, отсюда не следует, что это будут
уроки добродетели. Люди всегда рассчитывают,
Зб7

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
что «благодаря чтению истории они обретут ис­
ключительную мудрость», но они не могут при­
знать, что те же самые источники превращают нас
в знатоков безрассудной порочности человечества
(р. 41).
Однако большинство северных гуманистов про­
должали свято верить в то, что история является
«кормилицей практической мудрости». Поэтому
все авторы книг-советов для государей и маги­
стратов призывали изучать историю тех, кто так
или иначе участвует в делах правления. Элиот на­
стаивает в «Правителе», что нет других таких за­
нятий или наук, которые приносили бы «равную
пользу и удовольствие» (Elyot 1962, р. 39)· Й Бюде
в трактате «Воспитание государя» уделяет нема­
лое место развитию той же мысли. Он уверяет,
что «чтение историй» ведет к пониманию не толь­
ко прошлого, но также настоящего и будущего»
(Budé 1966b, p. 55)· А это, в свою очередь, по его мне­
нию, помогает нашим правителям обрести «бла­
горазумие» и «мудрость» — два качества, которые,
как говорят, вырастают «из понимания прошед­
ших событий» и «совершенно необходимы» коро­
лям (pp. 65-66, 203). Поэтому Бюде без колебаний
одобряет суждение, которое высмеивал Корнелий
Агриппа: история, заявляет он, это «великая госпо­
жа», первая «даже среди наших величайших учи­
телей» и наш самый надежный проводник на пути
к «честной и добродетельной жизни» (р. 43)·

Неправды века
Если гуманисты считали себя советниками, то ка­
кие проблемы и несправедливости, по их собствен­
ному разумению, требовали их особого внимания
и обсуждения? Далеко не все они глубоко интересо­
вались этим вопросом. Гевара, например, почти ни­
когда не поднимает проблему социальных реформ,
3 68

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

если не считать насмешек над расточительностью
аристократов. Бюде также предлагает совет Фран­
циску I, избегая формулировать его в виде решения
сколько-нибудь конкретного социального или кон­
ституционного кризиса. Тем не менее для гума­
нистов было характерно думать о себе не только
как о советниках государя, но также как о врачева­
телях политического тела. И когда они усвоили та­
кое понимание своей задачи, они стали проявлять
заметное согласие при анализе недугов своего об­
щества.
Как мы уже знаем, основной аргумент, который
они развивали, успел к тому времени стать цен­
тральным в традиции гуманистической полити­
ческой мысли. Они утверждали, что самая серьез­
ная угроза политическому здоровью возникает в тот
момент, когда люди пренебрегают благом всего со­
общества и заботятся только о своих собственных
или групповых интересах. Эразм предлагает осо­
бенно четкую версию такого диагноза в начале «Вос­
питания христианского государя». В первую оче­
редь он предписывает, что как «государь в управле­
нии», так и «народ при выборе государя» должны
стремиться к «одной цели» —«общему благу, а лич­
ные пристрастия оставить в стороне» (Erasmus 1965»
р. цо) 12 · Долг государя —осознать, что он «рожден
для отечества», а не для «своих пристрастий».
А долг его наставника—убедиться, что сам он ищет
«не частной выгоды, но пользы для отчества». Зако­
ны же «направлены только на то, что идет на поль­
зу общему делу», согласно «справедливому и чест­
ному началу» (pp. 141-142, 221)13.
Судя по этим критериям, гуманисты в целом
соглашались, что живут в век, когда назрела серь­
езная потребность в реформах. Самое известное
12. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского го­
сударя/Пер. с лат. А. В.Тарасовой. М.: Мысль, 2θθΐ. С. 14.
13. Цит. по: Там же. С. 14, 8о.

Зб9

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

обвинительное заключение эпохе было предъявле­
но в конце «Утопии» Мора, где Гитлодей неожи­
данно заявляет: «Когда я внимательно наблюдал
и размышлял обо всех государствах, которые про­
цветают и поныне, честное слово, не встретил я ни­
чего, кроме некоего заговора богатых, под предло­
гом и под именем государства думающих о своих
выгодах» (More 1965' Ρ· 2 4 1 ) 14 · Отсутствие заботы
об общественном благе было широко признано в ка­
честве наиболее порочной и разлагающей черты
эпохи. Старки, например, в своем «Диалоге» выра­
жает эту точку зрения с не меньшей горячностью,
вторя языку Мора. Возьмем ли мы государей, лор­
дов или других правителей, заявляет он, мы видим,
что «каждый из них думает только о собственной
выгоде, удовольствии и пользе, и немногие помнят
об общем благе, делая при этом вид, что каждый
из них заботится только о частном и единичном
благе» (Starkey 1948, р. 86).
Реагируя на этот растущий индивидуализм, гу­
манисты в первую очередь издали серию мрачных
предостережений своим государям и магистратам.
Они предупреждали их, что такое пренебрежение
своим высочайшим долгом недопустимо с точки
зрения морали. Как неоднократно заявлял Эразм,
любого, кто правит «ради себя, а не ради народа»,
нельзя вообще считать государем, но только граби­
телем, «пожирателем народа» и тираном (Erasmus
1965, pp. 161, 170, 174)15· Их также предупреждали,
что, если они не будут действовать во имя обще­
го блага, это приведет к очень опасным политиче­
ским последствиям. Как неоднократно утвержда­
ет Старки в своем «Диалоге», «когда те, кто имеет
власть» посвящают себя «только своему единич14. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 104- —Прим. пер.
15. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. 40.

370

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

ному благу, удовольствию и выгоде», результатом
наверняка будет откровенное разрушение добро­
го, общественного {public) и просто справедливо­
го управления» (Starkey 1948» pp. 69, 7°)· И Элиот
завершает свою «Книгу, именуемую Правителем»
на той же зловещей ноте. Ссылаясь на авторитет
Цицерона, он утверждает, что всякий раз, когда
наши правители пренебрегают «общим и универ­
сальным положением {state) общественного блага»
ради своей «отдельной выгоды», это всегда приво­
дит «к самым опасным вещам, а именно к мятежам
и раздорам», которые, в свою очередь, ведут госу­
дарство {commonwealth) к «окончательному распа­
ду» и разрушению (Elyot 1962, pp. 240-241).
Помимо предупреждения об этих угрозах, гума­
нисты старались распределить вину за этот общий
коллапс гражданской ответственности. Это служи­
ло им предлогом для создания ряда традиционных
карикатур на взяточников-юристов, ленивых мона­
хов и корыстолюбивых священников —для тех ли­
тературных обличений и поношений, в которых
вскоре особенно преуспеют протагонисты люте­
ранской реформации. Наиболее искусным автором
подобной сатиры был, конечно, Рабле. Гаргантюа
постоянно встречает на своем пути эгоистичных
и прожорливых монахов, а когда он прибывает
в Телемское аббатство — идеализированную общи­
ну гуманистов — он видит надпись на вратах, за­
прещающую вход судейским чинам, ростовщикам
и другим людям подобного склада 16 . Подобный
сатирический талант демонстрирует также Эразм
в ряде своих популярных сочинений. В «Похва­
ле глупости» он обрушивается на юристов и свя­
щенников за отсутствие у них гражданского чувi6. Rabelais 1955» es P· ΡΡ· 125~127> 153~154· О зависимости Рабле
от Эразма см. Febvre 1947· О Рабле как о политическом
комментаторе и гуманистической ориентации его поли­
тической мысли см. Janeau 195З·

371

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ства. И на страницах более серьезного «Воспитания
христианского государя» он не может воздержать­
ся от курьезных замечаний о «своего рода празд­
ности», встречающейся у тех, кто ведет ленивую
и «бесплодную жизнь» при учебных заведениях
и монастырях (Erasmus 194^ р.226)17.
Некоторые из этих авторов проявляют более
серьезный интерес к тому, чтобы объяснить соци­
альные и экономические неурядицы своего века.
Это «начинающееся осознание социального про­
цесса», по выражению Фергюсона, было особенно
заметно среди английских гуманистов (Ferguson
1963, p u ) · «Утопия» Мора представляет новатор­
скую попытку обсудить крах идеала «общего бла­
га» в относительно аналитическом ключе, и неко­
торые его аргументы были позднее воспроизведены
и развиты в «Диалоге» Старки. Мор останавлива­
ет взгляд на двух социальных группах, которые
обвиняет в том, что они подорвали общее благо,
бесстыдно преследуя свои собственные интересы.
В первую очередь он осуждает дворян за их эгои­
стичные причуды. Они считают важным для сво­
его достоинства «окружать себя огромной толпой
праздных слуг, которые никогда не выучились ни­
какому способу сыскать себе пропитание» (More
1965, р. 6з)18· Вследствие этой абсурдной претенци­
озности они способствуют совершенно ненужно­
му росту безработицы и нищеты. Ибо как только
умирает один из этих дворян, его слуг «тотчас вы­
швыривают», превращая их в дополнительное и не­
благодарное бремя для всего общества (p. 63)19. Дру­
гими виновниками являются лендлорды, особенно
те, кто решил, что разводить овец стало гораздо вы-

17. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. 83.
ι8. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 32. —Прим. пер.
ig. Там же.—Прим. пер.

372

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

годнее, чем производить больше продовольствия.
Мор с презрением восклицает: «Им недостаточно
того, что, живя в праздности и богатстве, они ни­
сколько не полезны обществу, если только не вред­
ны ему. Для пашни они ничего не оставляют, все
занимают пастбищем, ломают дома, разрушают го­
рода, оставляя лишь только храм под овечий хлев»
(p. 67)20. В итоге, по известному выражению Мора,
овцы пожирают людей. Удовлетворяя «ненасытную
жажду немногих» 21 фермеры разоряются, их работ­
ников подталкивают к преступлениям, и все обще­
ство вырождается (pp. 65, 67, 69).
Эта оценка была усвоена и детально проработа­
на радикальной группой сторонников общего блага
(Commonwealthmen) в правление Эдуарда VI. Суще­
ствует мнение, что лорд-протектор Сомерсет впол­
не мог находиться под влиянием этих мыслителей,
а его падение в 1549 г · могло отчасти произойти
вследствие ненависти, которую он вызывал у клас­
са землевладельцев (Jordan 1968, р. 426; Jordan 197°*
р. 108). Образцом для своих сердитых протестных
сочинений эти авторы избрали «Жалобу Родерика
Морса», написанную Генри Бринклоу (ум. 1546)5
францисканцем, перешедшим в лютеранство,
чья книга была впервые опубликована в 1546 г.
(Cowper 18745 Ρ· ν )· Но самым замечательным из их
трактатов было «Рассуждение об общем благе», ко­
торое, по всей видимости, было написано во вто­
ром полугодии 1549 Γ·> хотя оставалось неопубли­
кованным до 1581 г., когда вышло его анонимное
издание. Вопрос об авторстве «Рассуждения» так
и не получил окончательного решения. Обычно
оно приписывалось Джону Хейлзу (ум. 1571)' о д "
ному из шести членов парламентской комиссии,
учрежденной в 1548 г. для изучения распростране­
ния практик огораживания, написавшему несколь20. Там же. С. 33· — Прим. пер.
21. Там же—Прим. пер.

373

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ко подобных трактатов за тот же период, включая
защиту своей работы в качестве члена комиссии
и меморандум о «причинах голода» (Lamond 1893?
pp. xxv, xiii-xiv). Но сегодня кажется более вероят­
ным, что настоящим автором «Рассуждений» был
сэр Томас Смит (i5l3"l577)y ставший при короле­
ве Елизавете послом во Франции и написавший
трактат «О государстве англичан» {The Common­
wealth of England) с описанием английской консти­
туции и правительства, который был впервые из­
дан в 1583 г.22 Однако каковы бы ни были сомнения
в авторстве «Рассуждений», ни у кого не возника­
ет сомнений в важности этого труда. По мнению
Анвина, они представляют собой образец «передо­
вой экономической мысли тюдоровской Англии»
и содержат наиболее изощренное изложение по­
литической и экономической философии, которую
связывают с группой Commonwealth (ср. Dewar 1966,
р. 388)·
Взгляды этих мыслителей имели параллели
в поучениях ряда радикальных проповедников,
получивших известность в тот же период. Смерть
Генриха VIII и последовавший при Сомерсете пере­
ход от равнодушного «официального эразмизма»
к полному принятию протестантской веры развяза­
ли им языки 23 . Самым значительным из этих соци22. Главным сторонником авторства Смита является Мэри Дьюар, которая постаралась подкрепить свою позицию, ис­
следовав параллели между «Рассуждениями» и други­
ми известными работами Смита. См. Dewar 1966, особен­
но pp. 39°~394· ß результате появился мощный аргумент
в пользу авторства Смита, хотя, возможно, его нельзя
счесть «неотразимым», на что претендует Дьюар в своей
биографии Смита (см. Dewar 1964, р-54)· Одним из веду­
щих исследователей того времени, которого не убедили
доводы Дьюар, был В.К.Джордан. Он продолжает счи­
тать автором Хейлза. См. Jordan 1968, р. 395 и прим.
23. Об «официальном эразмизме» и его враждебности к про­
тестантизму в период Генриха VIII см. McConica 1965,
pp.150, 235~238· О признании при протекторе Сомерсе-

374

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

альных критиков был Хью Латимер (ок. 1485—1555)5
о котором говорят, что он был главным источни­
ком вдохновения для всего движения Commonwealth
(Jones 197°> Р-31)· Самыми же влиятельными из его
учеников были Томас Беккон (1512-1567) и Томас
Ливер (1521-1577)5 которые попали под обаяние про­
поведей Латимера, будучи студентами Кембриджа,
и начали писать и проповедовать в очень похожем
стиле в начале 155°"Χ ΓΓ·
Будучи радикальными протестантами, все они,
как правило, были убежденными гуманистами
по своему воспитанию и привязанностям —еще одно
доказательство прочных духовных связей между гу­
манизмом и пуританским движением. Беккон и Ли­
вер первоначально обучались в Колледже Свято­
го Иоанна, незадолго до этого основанном по сове­
ту Джона Фишера (Ц59~1535)> ч т обы содействовать
преподаванию studia humanitatis внутри схоластиче­
ской цитадели университета (Simon 1966, pp. 81-82;
Bailey 1952» ΡΡ· 2 ~3)· Роберт Кроули (как и Томас
Старки) учился в Магдален-колледже в Оксфорде,
который был ведущим центром гуманитарных зна­
ний с 149°"Χ гг·» когда Уильям Латимер получил на­
значение там преподавать (Cowper 1872, р. ix). И сэр
Томас Смит был одним из выдающихся гуманистов
своего поколения, наставником государей, равно
как и профессором греческого языка в Кембридже,
где, как говорят, его ученость и красноречие в пре­
подавании гуманитарных знаний ослепляли весь
университет (Dewar 1964» р. 13)·
Образование этих авторов находит отражение
в их беспокойстве о защите общего блага от пося­
гательств бездушного индивидуализма. Они по­
стоянно жалуются, по словам Бринклоу, на то,
что «всякий стремится только к своему личному
те «процесса протестантизации», который в правление
Генриха VIII проходил в университетах, см. Dickens 1959^
р. 7; Dickens 1965, pp. 44> 5°·

375

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
благоденствию», не понимая, насколько злополуч­
ными окажутся усилия, если «они хотя бы немно­
го повредят общему благу (Brinklow 1874» ΡΡ· 1Ъ 73)·
Эта критика звучит в «Зове последней трубы», се­
рии поучительных историй, которым Кроули при­
дал вид весьма нескладных стихов и опубликовал
в 1550 г. Слишком многие, по его признанию, осо­
бенно среди купцов, стремятся «забраться наверх»,
«не сострадая» общему благу, хотя им следует по­
свящать себя благу сообщества, а не только своим
эгоистическим интересам (Crowley 1872, pp. 87-88).
В своем массивном «Катехизисе» Беккон заявляет,
что каждому нужно «не упускать из виду не только
личную выгоду, но также пользу для страны» в це­
лом (Весоп i844 a > Ρ· π 5)·
Таким образом, основная цель этих моралистов
состояла в том, чтобы обозначить и осудить со­
циальные группы, которые несут ответственность
за подрыв традиционного понятия общего блага.
Отчасти они повторяли смысл обвинения, вынесен­
ного ранее Мором в первой книге «Утопии». В от­
личие от Мора, их меньше интересовало поведение
знати, но они решительно поддерживали его кри­
тику землевладельцев, ставя им в вину повышение
арендной платы и огораживание пахотных земель
с целью превращения их в пастбища. Бриклоу жа­
луется (Brinklow 1874? Ρ· 3%) н а т о > ч т о «господские
стада съели пшеницу, луга, пустоши и вообще все»,
а Беккон в «Жемчужине радости» повторяет вслед
за Мором, что «овцы, созданные Богом в пищу че­
ловеку, пожирают теперь человека» (Весоп 1844b,
р. 434)· ß более невозмутимом по тону «Рассужде­
нии об общем благе» была сделана попытка про­
вести различие между вредным огораживанием,
«на которое жалуется все королевство» и огоражи­
ванием, которое (на что указывает Рыцарь во вто­
рой части диалога) может быть «выгодным, а не па­
губным для общего блага» (Smith 1893^ ΡΡ· 49' 1 2 0 )·
Но даже в «Рассуждении» благоразумный Доктор,
376

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

равно как и не столь сдержанный Землепашец,
согласен с тем, что хотя «деяние огораживания»
всегда «выгодно одному человеку», обычно оно
«вредоносно для многих», особенно там, где вле­
чет за собой ухудшение пашни и рост арендной
платы (pp. 15, 5 1_ 5 2 )· Если же мы обратимся к ра­
дикальным проповедникам, то мы увидим гораз­
до более сильное чувство недовольства. Когда Латимера впервые пригласили прочитать проповедь
перед королем Эдуардом VI, почти вся его первая
речь состояла из обвинений против «вас, лендлор­
дов, вас, поднимающих плату за аренду, вас, не­
законных и противоестественных лордов» (Lati­
mer 1844? Ρ·9^)· И когда Ливер произнес две свои
проповеди с кафедры собора Креста Святого Пав­
ла в 1550 г., его вторая речь была основана на кон­
трасте между все более редкой фигурой «честно­
го джентльмена» и растущим пагубным влиянием
со стороны «алчных вымогателей», которые угне­
тают людей, завышая арендную плату и даже похи­
щая их землю (Lever 1870, р. 129).
Повторив уже известные обвинения, теоретики
общего блага перешли к осуждению двух других со­
циальных групп, обвиняя их в ухудшающемся эко­
номическом положении и распространенных соци­
альных волнениях того времени. И если ранее Мор
и Старки едва упоминали купцов и других нувори­
шей в этой связи, то теперь им предъявляются серь­
езные обвинения. Среди радикальных проповедни­
ков Ливер отличался наибольшей нетерпимостью
в отношении этих двух классов. В двух проповедях,
прочитанных с кафедры собора Креста Святого
Павла, он говорил о торговцах как наиболее вред­
ных членах сообщества. В первой речи он напада­
ет на них за неспособность воспользоваться своим
богатством, чтобы помочь менее удачливым людям,
и осуждает нечестивую выдачу ссуд под проценты,
которая практикуется вместо их свободного пре­
доставления нуждающимся (pp. 29, 44)· В заклю377

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
чении второй речи он говорит о том, что «эти тор­
говцы злом» всего лишь «хитрые воры», поскольку
они намеренно «производят скудость и нехватку
из всего, что проходит через их руки» (pp. 129-130)·
Тот же самый аргумент, но в гораздо более язви­
тельной форме, был развит Латимером и его по­
следователями среди мирян, сторонников идеи
общего блага. Они не были во всем единодушны,
поскольку фигура Купца в «Рассуждении об общем
благе» встречает в целом уважительное отноше­
ние. Но они часто утверждали, что купцы с осо­
бым коварством подрывают идеалы сообщества,
поскольку используют свои вновь приобретенные
богатства, чтобы «выбраться наверх» из того со­
циального положения, которое было им опреде­
лено Богом. Бринклоу неоднократно обвиняет их
в стремлении «занять место других людей» и тем
самым разрушить благочестивый порядок «сосло­
вий», который был предписан всякому упорядо­
ченному сообществу (Brinklow 1874? Р-ЗЮ· И Латимер часто выражает те же опасения в проповедях,
произнесенных перед Эдуардом VI. Он часто пори­
цает тех, кто все время «лезет и лезет» вверх по со­
циальной лестнице, — «некоторые из них гораздо
поднимаются выше своих сословий», —и посвяща­
ет большую часть своей заключительной проповеди
нападкам на фигуру «алчущего», который никогда
не будет доволен надлежащим ему местом (Latimer
1844, pp. 113, 252, 270).
Но более важно то, что некоторые из этих авто­
ров возлагали на правительство вину за углубляю­
щийся экономический кризис. К середине XVI в.
многие социальные мыслители стали ощущать,
что самая насущная проблема, которую им нуж­
но суметь объяснить, состоит в том, что в «Рассу­
ждении о общем благе» было названо «причиной
всеобщей нехватки» — в дефиците товаров и про­
должающемся росте цен (Smith 1893» Р-37)· Неко­
торые наблюдатели сделали смелое и правдоподоб-

378

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

ное предположение, что король и его советники
сами вызвали это бедствие, допуская постоянную
порчу монеты 24 . В известной «проповеди о плу­
ге», произнесенной в 1549 г-> Латимер допускает,
что «ущербность» испорченной монеты «сдела­
ла все товары дорогими». Это объяснение более
детально разработано в вышедшем в том же году
анонимном трактате «Меры для приведения это­
го Английского королевства к процветающему
благосостоянию» 25 . Но самое смелое обсуждение
этой темы состоялось на страницах «Рассуждения
об общем благе». Основной вопрос рассматривает­
ся в начале третьего диалога, где проницательный
Доктор (чьи взгляды, как говорят, отражают миро­
воззрение Латимера) предлагает своим собеседни­
кам назвать «одну принципиальную причину» всех
беспорядков в социальной и экономической жизни
(p. д8). После чего он заявляет — вопреки их пред­
положениям—что главная вина лежит не на тор­
говцах и землевладельцах (р. ιοί). Она лежит на тех
злых советниках, которые убедили короля занять­
ся «порчей или даже повреждением нашей моне­
ты и денег» (pp. 69, 104). Не может быть никаких
сомнений в том, заключает он, что именно «пере-

24· В течение ΐ54°' χ ΓΓ· английская монета подвергалась пор­
че четыре раза. В результате, согласно произведенным
оценкам, общая прибыль казны от этого составила ι млн
250 тыс. фунтов. См. Jones i97°> РР Л 33 -1 35· Позднее
в том же веке самые компетентные специалисты в эко­
номике предпочитали подчеркивать глобальные при­
чины продолжающегося роста цен по всей Западной Ев­
ропе, обращая внимание на приток драгоценных метал­
лов из Нового Света. Об этой теории, особенно о том,
как она представлена у Жана Бодена, см. Saint-Laurent
1970» ΡΡ· 20-30.
25· Об этом трактате см. Jones 197°» Ρ· 44· Таким образом, Дьюар несколько преувеличивает, утверждая, что автор «Рас­
суждения об общем благе» одинок в своем предположе­
нии, что между порчей монеты и существующим дефи­
цитом товаров есть прямая связь. См. Dewar 19б4> Р· 53·

379

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
делка монеты» представляет собой «самую главную
и принципиальную причину этой всеобщей нехват­
ки» и потому является корнем разнообразных бед­
ствий государства {commonwealth) (р. 104).

Центральное положение добродетелей
Независимо от того, были ли их советы формой ре­
акции на конкретные социальные или политиче­
ские неурядицы, северные гуманисты по большей
части были согласны относительно свойства тех со­
ветов, которые следует давать правителям и маги­
стратам. Они постоянно подчеркивали, что ключ
к политическому успеху лежит в поощрении добро­
детелей. Как и у предшественников эпохи кватро­
ченто, их основное требование состояло не столько
в реформировании институтов, сколько в перемене
умонастроения.
Некоторые из наиболее радикальных мыслите­
лей, особенно в Англии, настаивали на том, чтобы
все граждане снискали и практиковали добродете­
ли в качестве предварительного условия для уста­
новления «добропорядочного» сообщества. Следуя
первым «гражданским» гуманистам, они утвер­
ждали, что «гражданская жизнь», по словам Стар­
ки из его «Диалога», состоит из «совместного про­
живания при добром и политическом порядке, где
каждый всегда готов делать добро другому и сго­
вариваться обо всем вместе со всей добродетелью
и честностью» (Starkey 1948, Р-27)· Однако боль­
шинство северных гуманистов было скорее заин­
тересованы в советах властителям и другим «пра­
вителям», и поэтому настаивали на том, чтобы
ведущие представители господствующего клас­
са культивировали четыре кардинальные доб­
родетели, которые были выделены античными
моралистами. Наиболее полно эта тема представ­
лена у Элиота в «Книге, именуемой Правитель».
3 8о

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

Его подход отчасти основан на анализе, предло­
женном Патрици в трактате «О королевстве и вос­
питании короля», и развивает похожий взгляд
на четыре главные добродетели и их роль в поли­
тической жизни 26 . Элиот начинает с рассмотрения
«самой превосходной и несравнимой добродетели,
называемой справедливостью», которую он счита­
ет «настолько необходимой и подобающей управ­
ляющему общественным благом, что без нее ника­
кая другая добродетель не заслуживает похвалы»
(Elyot 1962, р. 159)· Затем об обращается к добро­
детели мужества, имеющей более сложное свой­
ство, которое, по его мнению, включает в себя та­
кое качество, как «раздражительность», равно
как «благородную и честную добродетель терпе­
ния» (pp. 183,187,189). Потом он обсуждает умерен­
ность, к которой относится похожим образом, счи­
тая ее «спутницей» других добродетелей, включая
скромность и сдержанность (pp. 209-218). И, нако­
нец, он приходит к добродетели мудрости —кото­
рую предпочитает называть «более изящным сло­
вом» «разумность» —и считает ее особенно важной
для «каждого, кто распоряжается справедливым
или совершенным общественным благом» — каче­
ством даже «более действенным, чем сила или мо­
гущество» (р. 218-219).
26. Крофт первым указал на близкое сходство подходов Патри­
ци и Элиота, перечислив около двадцати параллельных
мест в Аппендиксе F своего издания «Правителя» (The Go­
vernor, vol. I, pp. 328-332). Лемберг и Мейджор говорят
то же самое. Однако мы не знаем, насколько эти парал­
лели свидетельствуют о прямом влиянии одного автора
на другого. Элиот так же, как и Патрици, ведет обсужде­
ние в очень традиционном стиле. И вполне может быть,
что их сочинения основаны на прямом подражании клас­
сическим образцам или другим авторитетам среди гума­
нистов. Поэтому есть некоторая наивность в «любопыт­
стве» Крофта, когда он отмечает, что при «удивительном
сходстве» этих двух сочинений Элиот никогда не цити­
рует Патрици. Ср. Croft 1880, pp. lxv-lxvi.

381

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Еще один набор качеств, который выделяли эти
авторы «зерцал для государей», — вновь следуя
за своими итальянскими предшественниками,—
была группа так называемых государевых доброде­
телей, состоящая из щедрости, милосердия и вер­
ности своему слову. Обсуждение этих ценностей
становится главной темой всех значительных трак­
татов, которые северные гуманисты посвятили идее
совершенного государя. Бюде специально сосре­
доточивается на этой теме в последнем из трех ос­
новных разделов своего «Воспитания государя»,
в котором рассматривает то, что ранее описал
как «царственные добродетели, достойные вели­
чия короля» (Budé 1966b, p. 108). Его анализ разви­
вается в основном с помощью исторических приме­
ров из жизни известных императоров и государей,
призванных подчеркнуть значение обсуждаемой
добродетели (р. 144^0- Император Август берется
как образец добросовестности и честности, двух
«великих добродетелей», которые принесли ему
«столь великую славу и известность» (рр.Ц4> Цб).
Александр Великий упоминается как пример вели­
кой щедрости, которую он всегда проявлял в «ог­
ромном изобилии», при этом заботясь о том, чтобы
награду получали «только те, кто был ее достоин»
(р. 165). Воплощением всех лучших качеств госуда­
ря в конце книги выступает Помпеи, человек, ко­
торый «сдерживал силу алчности вожжами учтиво­
сти», «смягчал ярость честолюбия чистотой своих
помыслов» и достиг «истинного образца доброде­
телей и достоинств, необходимых всем великим
личностям» (p. i8g, 194)·
Увлечение той же тематикой проявляется даже
с большей силой в ряде менее значительных сочи­
нений, исполненных в жанре «зерцал для госуда­
рей». Вимпфелинг, например, посвящает почти весь
свой небольшой трактат «Образец доброго госуда­
ря» обсуждению того же набора качеств. Вначале
он заявляет, что «государь во всем должен придер382

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

живаться добродетелей и доброго поведения, избе­
гая всех пороков и ненавидя их» (Wimpfeling 1606,
р. 186). Затем он переходит к идеалам милосердия
и великолепия. Он настаивает на том, что у госу­
даря «справедливость всегда должна сочетаться
с милосердием». По его мнению, государь «нико­
гда не должен быть расточительным», но, тем не ме­
нее, должен «всегда демонстрировать свою щед­
рость и великодушие» (pp. 187, 189). Подобным же
образом больше половины своего трактата «О том,
что подобает делать королю» Жосс Клиштов по­
свящает тем же добродетелям. Он начинает с ми­
лосердия, приводя суждение Сенеки о том, что это
качество представляет «высшую добродетель» госу­
даря (Clichtove 1526, fo. 37а)· Затем он обсуждает вер­
ность своему слову, настаивая на том, что «это одна
из главных добродетелей, в которой государь дол­
жен усердно упражняться». К сказанному он с боль­
шой страстностью добавляет, что «все притворство,
мошенничество и обман должны быть навсегда ис­
ключены» (fo.43 a )· И наконец, он восхваляет доб­
родетель щедрости, утверждая, что король не толь­
ко должен быть щедрым по отношению к беднякам,
но ему нужно также культивировать «великоле­
пие», украшая свое королевство «превосходными
публичными зданиями» и «свободно раздавая пре­
красные дары» (fos. 70a-b).
Помимо обсуждения государевых добродете­
лей, ряд северных гуманистов сосредоточился так­
же и на том наборе качеств, проявления которых
они ожидали от всех «правителей» и лучших гра­
ждан. Клиштов упоминает их в своем описании го­
сударевых добродетелей, но более полно эта тема
представлена у Элиота во второй книге «Правите­
ля». По его мнению, существуют «три особых ка­
чества», которые составляют идеал благородного
поведения (Elyot 1962, р. 106). Первое качество —
«приветливость», умение быть «легким и откры­
тым для разговора», которое «способно приносить
3«3

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
любовь» (р. 107). Второе — «кротость», которая бо­
лее всего «подходит человеку благородному и по­
чтенному» и чье изумительное свойство «познает­
ся от противного, каковое есть гнев, называемый
в народе яростью, ужасный порок, наиболее чу­
ждый человечеству» (р. ш). И наконец, правитель,
подобногосударю, должен быть милосердным, по­
скольку «разум убеждает» и «опыт подтвержда­
ет», что у человека, «которому недостает или у ко­
торого не сыщешь милосердия, глохнут и теряют
свои похвальные свойства все другие добродете­
ли» (р. 115).
Наконец, северные гуманисты делают характер­
ный акцент —и гораздо интенсивнее, чем большин­
ство их итальянских предшественников — на той
добродетели, обладание которой объявляется обя­
зательным для всех правителей, — на благочестии.
Эта тема неоднократно поднимается всеми авто­
рами «зерцал для государей», но нигде она не рас­
сматривается настолько внимательно и подробно,
как в «Часах государевых» Гевары27. На протяже­
нии всей первой книги «Часов» Гевара объясняет,
«каким преимуществом обладает государь, будучи
добрым христианином», и в специальной главе на­
зывает «пять причин», которые должны заставлять
всех государей позаботиться о том, чтобы «быть
лучшими христианами, чем их подданные» (Gue­
vara 1968, fos.ia, 25b). Он предупреждает, что их
«подстерегает проклятие», если «страх и любовь
к верховному государю» не будут занимать все их
помыслы (fo 25b). Но заканчивает Гевара скорее
на ободряющей ноте, указывая в качестве «пятой
причины» на то, что все «правители», выказав­
шие «великую веру в Бога», «всегда процветали»
(fo 26b; ср. Redondo 19765 особенно ρρ·597~~6θ2).
27. Примеры на ту же тематику см. Erasmus 1965, особенно
pp. 148, 152, 167, 183; Budé 1966b, особенно pp. 18, 32, 4*>
69-70; Osorio 1592, особенно pp. 284, 363, 379, 455, 500.

384

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

Суть гуманистического послания, как пишет
Эразм в «Воспитании христианского государя»,
можно кратко представить, сказав, что цель управ­
ления должна состоять в достижении «наивысшей
добродетели», в то время как правитель должен
служить воплощением «наивысшей и абсолютной
добродетели» (Erasmus 1965, р.187-189) 28 . Теперь
следует задать вопрос, почему северные гумани­
сты помещали добродетели в абсолютный центр
политической жизни. Реконструировать их ответ
на этот вопрос значит приблизиться к сути их мо­
ральной и политической мысли.
Весьма важный ответ был дан теми, кого иногда,
скорее по недоразумению, называют «христиански­
ми гуманистами» — по недоразумению, посколь­
ку все гуманисты (за исключением, возможно, Ма­
киавелли) были, конечно, христианами. Самыми
значительными из тех, кого так обычно называют,
были Эразм, Колет и Мор. Их объединяло желание
оспорить широко распространенное допущение,
что сущность христианства сводится к готовности
признавать таинства Церкви, овладевать ее теоло­
гическими принципами и обсуждать их в одобрен­
ном силлогистическом стиле. В «Воспитании хри­
стианского государя» Эразм презирает тех, кто счи­
тает, будто христианство «сосредоточено в обрядах
и службах, как бы ты их ни соблюдал, и в церков­
ных учреждениях» (p. 153)29· Истинный христиа­
нин скорее должен быть человеком, который при­
меняет данный Богом разум, чтобы отличать добро
от зла, а затем прилагает все усилия, чтобы избе­
гать зла и следовать добру. Колет первым из север­
ных гуманистов энергично заявил эту тему в начале
своего «Изложения Послания святого Павла к Рим­
лянам». Учение Павла, по его утверждению, состо28. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. 55· ~" Прим. пер.
29· Цит. по: Там же. С. 25· — Прим. пер.

ъЧ

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

ит в том, что Бог «воздаст каждому по делам его».
Это означает, что пока наши дела «добры и правед­
ны», «Бог всегда будет относится к нам как к правед­
никам», даже если мы ничего не знаем о Божьем за­
коне, изложенном в Библии (Colet 1874» Ρ· 4)· Эразм
вскоре стал самым откровенным сторонником это­
го учения. «Христианин, — пишет он — не тот, кто
окроплен, не тот, кто помазан, не тот, кто присут­
ствует на таинствах, но тот, кто проникнут любовью
ко Христу» (Erasmus 1965» Ρ· ЧЗ)30· Тот же самый ар­
гумент повторяется в «Параклесисе» — «наставле­
нии» Эразма, предваряющем его издание Нового
Завета. Из него мы узнаем, что «племя подлинных
христиан» отнюдь не будет состоять из священни­
ков, тщательно соблюдающих обряды, или ученых
мужей, обсуждающих сложные вопросы теологии.
Оно будет состоять из тех, кто возродит философию
Христа не в ритуалах и силлогических аргументах,
а в сердце и самой жизни (Erasmus 1969, Ρ· 156).
Таким образом, для Эразма и его сторонников
стремление к добродетели приобретает первосте­
пенное религиозное и моральное значение. Если
человек, который следует добродетелям, со всей
очевидностью является христианином, то государь
и народ, вместе работающие над тем, чтобы создать
подлинно добродетельное политическое сообще­
ство {commonwealth), также будут работать, прибли­
жая величайшее из всех достижений — установле­
ние подлинно христианского образа жизни. Эта
огромная надежда лежит в основе требования Эраз­
ма, которое постоянно повторяется в «Воспитании
христианского государя»: что все властители и пра­
вители должны быть «в совершенстве» наделены
«всеми добродетелями» и считать себя «рожденны­
ми на благо» (Erasmus 1965» Ρ· !б2)31. Если государь
30. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя.— Прим. пер.
31. Цит. по: Там же. С. 33· —Прим. пер.
3 86

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

достигнет совершенной добродетели, то он в пол­
ной мере станет христианином; и если он станет
христианином в полной мере, то он сможет зало­
жить основания совершенного сообщества {common­
wealth).
Приняв во внимание эту убежденность, харак­
терную для христианских гуманистов, возможно,
нам удастся осветить один из самых загадочных во­
просов, касающихся «Утопии» Томаса Мора: вопро­
са о том, что он собирался сообщить христианской
Европе, нахваливая превосходные качества утопийцев и одновременно подчеркивая их неведение хри­
стианства32. Когда Гитлодей в конце первой кни­
ги впервые знакомит нас с утопийцами, он описы­
вает их установления не только как «мудрейшие»,
но также как sanctissima — «святейшие» (More 1965,
р. юз) 3 3 . Однако позднее он рассказывает нам,
что когда он и его товарищи прибыли на Утопию,
они обнаружили, что никто из ее жителей ничего
не знает о христианской вере. Они ничего не зна­
ли о чуде воплощения и пришли к своим религи­
озным и этическим убеждениям благодаря обыч­
ному рациональному рассуждению (р. 163-165,
217-219). Таким образом, описывая чрезвычайную
благочестивость утопийцев, Мор хвалит их за то,
что «они весьма успешно управляют государством...
и добродетель там в цене, и при равенстве всем все­
го хватает» (р. юз) 3 4 . Отсюда неизбежно следует,
32. Хекстер (Hexter 1965) особенно pp. lxviii-lxxvi) хорошо пока­
зывает, что понять «Утопию» Мора помогает убежден­
ность «христианских гуманистов» в том, что «христи­
анство—это образ жизни». Хекстер не упоминает в этом
контексте Колета и, по-видимому, переоценивает вклад
Эразма в формирование гуманистического понимания
христианства. Но его описание отношения между этими
идеями и интерпретация Утопии совершенно убедитель­
ны, и я благодарен ему за них.
33- См. Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. С. 48. —
Прим. пер.
34· Цит. по: Там же. С. ^>. — Прим,. пер.

3»7

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
что Мор сообщает нам: истинное благочестие состо­
ит в добродетельной жизни, и язычники, населяю­
щие Утопию, гораздо ближе, чем номинальные хри­
стиане Европы, подошли к учреждению подлинно
христианского государства. Тот факт, что утопийцы
не являются христианами, просто помогает, соглас­
но такой интерпретации, усилить глубокие эразмианские убеждения Мора и придает им характерное
ироническое звучание. Эразм ранее тоже настаи­
вал на том, что совершенство христиан не может со­
стоять в принадлежности к Церкви и согласии с ее
различными догматами. Мор же доводит этот ар­
гумент до логического завершения, тем самым да­
вая понять, что стать совершенным христианином
можно, не имея представлений о Церкви или совер­
шенно не зная ее догматы.
Приравнивая добрые поступки к сущности хри­
стианства, северные гуманисты указали на допол­
нительный ряд причин закрепить за добродете­
лями центральное место в политической жизни.
Они заявляли, что если упадку нравов не поло­
жить конец, не обуздать стяжательство и если вся­
кий человек в своих поступках не будет следовать
добродетелям, политическому обществу будет
угрожать опасность: ведущие граждане не смогут
добиваться своих высших целей, а все государство
не сможет осуществлять свое основное предназна­
чение.
Чтобы разобраться с этим утверждением, нам сна­
чала нужно поинтересоваться, какие цели должны
были преследовать властители и правители, с точ­
ки зрения гуманистов. Ответ состоит в том, что,
как правило, гуманисты следовали известному по­
ложению эпохи кватроченто, согласно которому ве­
дущие члены политического сообщества должны
стремиться к чести, славе и почету. Этот аргумент
был развит достаточно подробно в большинстве
книг-советов для нобилей и магистратов. Например,
Элиот в «Правителе» часто дает понять, насколько
3 88

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

важно добиваться «непреходящей чести», «избегать
упреков за бесчестие», «обретать бессмертную жизнь
и вечную славу» своими поступками (Elyot 1962,
pp.185, 2 0 0 > 2 0 5)· Авторы «зерцал для государей»
тяготели к той же системе ценностей, которую рас­
писывали даже более велеречиво. Так, в «Воспита­
нии государя» Бюде заявляет, что все правители дол­
жны осознать свой главный долг — «прославлять
благородные вещи» (Budé 1966b, p. 87). Это означа­
ет, что их дворы должны служить «храмами чести
и благородства», в то время как они сами должны
прежде всего стремиться к «пожизненной чести
и доброй славе после смерти» (р. 33' ^7)· Наконец,
мы видим, как так называемые христианские гума­
нисты вполне одобряют эти положения. Ошибочно
полагать, как это делает Хекстер, что Мор и Эразм
были против «стремления к чести» на том основа­
нии, что оно поощряло «алчность, гордыню и тира­
нию» (Hexter 1965, p. lxix). Эразм в «Воспитании хри­
стианского государя» делает особый акцент на том,
что всем правителям следует поступать «правильно
и честно» (Erasmus 1965, p. 163)35. Он учит государя
соблюдать «правила чести», заботиться о том, что­
бы его невозможно было «увести с пути чести по­
дарками», «любить добродетель, бояться позора»
и прежде всего осознавать, что «ты не можешь по­
велевать другими, если сам не повинуешься чести»
(pp. 169,187,189,192)36.
Приверженность к этому идеалу отчасти объ­
ясняет то исключительное значение, которое эти
мыслители придавали добродетелям. Они неред­
ко заявляли в типично гуманистическом стиле,
что только добродетель ведет к чести. По выраже­
нию Эразма, «никакая слава не является истинной,
если она не достигнута добродетелью и правиль35· Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского го­
сударя. С. 34· ~- Прим. пер.
Зб. Цит. с изменениями по: Там же. С. 56. —Прим. пер.

3«9

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ными делами» (p. ig8)37. Одно из самых разверну­
тых высказываний на эту тему содержится в «Кни­
ге, именуемой Правитель» Элиота. В начале первой
книги, где он наставляет воспитателей молодых
дворян, он советует им «воздавать должное тем
добродетелям», которые они хотят привить, и по­
казывать, «какую честь, любовь и пользу» мож­
но приобрести «с помощью этих добродетелей»
(Elyot 1962, р. 20). В начале второй книги, обсу­
ждая вопрос о том, «какие вещи следует заранее
обдумывать тому, кто выбран или назначен управ­
лять общественным благосостоянием», он объяв­
ляет, что «самым твердым основанием благород­
ной славы является человек, исполненный таких
добродетелей и качеств, которые он хотел бы про­
славлять публично» (р. 97)· Й когда он обсуждает
кардинальные добродетели в третьей книге, он не­
пременно подчеркивает, что «честь и неувядаю­
щая память» составляют «справедливую награду»
за добродетели (р. 184; ср. р. 192-193)·
Большинство этих авторов также продумыва­
ли вопрос о роли добродетелей в связи с целя­
ми всего политического общества. В их трактовке
этой обширной темы иногда можно уловить отго­
лосок мысли, впервые прозвучавшей в эпоху тре­
ченто, что основная цель правления должна со­
стоять в сохранении свободы народа. В частности,
Старки в своем «Диалоге» говорит с восхищением
о том сочетании свободы и гармонии, которое от­
личает «благороднейший город Венецию», и утвер­
ждает, что рост тирании и последующая утрата
свободы представляют наибольшую опасность
для любого политического сообщества (Starkey
1948, pp. 163-164). Для предотвращения подобной
опасности в Англии он предлагает восстановить
древнюю должность констебля королевства, в чью
37- Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского го­
сударя. С. 63. —Прим. пер.

390

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

обязанность входило бы «заботиться о свободе все­
го королевства», «противиться всякой тирании,
которая может овладеть простым народом» и со­
зывать парламент всякий раз, когда «возникает
опасность утраты народной свободы» (р. ι66).
Однако в основном речь шла о том, что главной
целью правления является не столько сохранение
свободы, сколько поддержание хорошего порядка,
гармонии и мира. Таковыми, конечно, были взгля­
ды авторов «зерцал для государей» кватроченто,
и те же ценности даже еще сильнее подчеркивали
авторы книг-советов для правителей в Северной
Европе38. Но удивительнее, что такие ведущие тео­
ретики «общего блага», как Старки и Мор, разделя­
ли то же мировоззрение. Мор в «Утопии» настаи­
вает на том, что целью любого законодательства
является поддержание хорошего порядка, и хвалит
утопийцев за то, что они имеют самые «правиль­
ные устои» (More 1965* ΡΡ· 103> Ю7)39· И Старки по­
хожим образом признает в «Диалоге» — несмотря
на свое заигрывание с идеалом свободы —что «це­
лью всех законов и политической власти является
поддержание единения, мира и совершенного со­
гласия» среди граждан. На основании этого убе­
ждения он приходит к выводу, что «все стороны
общего блага» должны быть «направлены к этой
цели: чтобы весь простой народ мог жить в тиши­
не и покое» (Starkey 1948? Ρ· 24).
Именно в силу этого платонического акцента
на первостепенной важности социальной гармо­
нии все эти авторы продолжают вновь говорить
о том, что добродетели занимают важнейшее ме­
сто в политической жизни. Поэтому они соглаша38. См., напр., Wimpfeling 1606, особенно, pp. 184, 187; Eras­
mus 1965, особенно pp. 164-198; Guevara 1968, особенно
fos. i74b-i76a.
39. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С.50.— Прим. пер.

391

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ются с традиционным утверждением гуманистов,
что торжество добродетелей помогает преодолеть
раскол, упадок нравов и создать упорядоченное
политическое сообщество. Во второй главе своего
«Диалога» Старки выразительно излагает это убе­
ждение. «Цель всякой политической власти, — за­
являет он, —состоит в побуждении народных масс
к добродетельной жизни в соответствии с приро­
дой и достоинством человека». Где этого нет, где
«каждый заботится только о своем собственном
благе, удовольствии и доходе», там вовсе «не мо­
жет быть политической власти и гражданского по­
рядка». Но там, где общее благо «ведет к доброде­
тели и честности» и «в гражданской жизни людьми
управляют добродетельно», обязательно возникнет
истинный «гражданский порядок», при котором
люди смогут жить «тихо и мирно» друг с другом,
пребывая в состоянии безмятежного спокойствия
(pp. 61, 63).

Качества лидеров
За представлениями о центральном месте добро­
детелей в политической жизни можно различить
контуры некоей радикальной теории, относящейся
к качествам, необходимым для политического ру­
ководства. Если обладание добродетелью является
ключом к хорошему правлению, то, по-видимому,
нам следует определить те высшие добродетели,
которые пригодятся нашим правителям и маги­
стратам. Из этого предложения в конечном счете
следует, что нас не должна устраивать идея наслед­
ственного правящего класса, основанного на про­
исхождении и богатстве. Вместо этого мы должны
искать добродетельных членов общества, где бы
они ни находились, и создавать условия для того,
чтобы только они стояли во главе политического
сообщества и управляли им.
392

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

Вне всякого сомнения, это радикальное предпо­
ложение отчасти было одобрено. Как мы уже зна­
ем, некоторым итальянским гуманистам было зна­
комо утверждение, что только добродетель создает
истинную знать и что только истинное благород­
ство, vera nobilitas, дает справедливое право власт­
вовать. Одним из знаков одобрения этого аргумен­
та стало то, что несколько итальянских трактатов,
отстаивающих подобное мировоззрение, в даль­
нейшем перевели в Северной Европе. «Деклама­
ция о благородстве», принадлежащая Бонаккорсо
да Монтеманья, появляется в английском перево­
де уже в начале цбо-х гг., в то время как очень по­
хожий по своему содержанию «Трактат о знати»
Джованни Ненны был переведен Уильямом Джон­
сом значительно позднее (Charlton 1965» Р-^4)·
Ненна даже более однозначно ставит знак равен­
ства между добродетелью и истинной знатью, чем
это делает Бонаккорсо. Как мы уже знаем, в «Де­
кламации» Бонаккорсо два участника словесно­
го состязания просто произносят соперничающие
речи о vera nobilitas, оставляя нам самим судить
о достоинствах их аргументов. Но «Трактат» Нен­
ны ничего не оставляет воображению, поскольку
персонаж по имени Неннио выступает вперед по­
сле того, как два главных героя уже высказались,
и сообщает нам результат их дебатов. Он подробно
излагает свои аргументы, отмечая, что одни сво­
дят истинную знать к «крови и богатству», другие
связывают ее с «добродетелями духа» (Nenna 1595'
fo. 67b). Потом он объявляет с некоторым волне­
нием, что первое из этих мнений является «причи­
ной гордыни и невежества», а также «нестерпимо­
го зла» (fo. 8оа). Поэтому он приходит к выводу,
что истинная знать, единственно достойная «че­
сти и славы», целиком заключается в «добродете­
лях ума», которые «украшают джентльмена и де­
лают его благородным в полной мере» (fos. 87а,
gib, 96b).
393

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
Знакомясь с подобными трактатами эпохи ква­
троченто, многие северные гуманисты открыто за­
являли о своем согласии с их выводами. Напри­
мер, Элиот провозглашает во второй книге «Пра­
вителя», что «знать» есть просто «похвала и как бы
прозвище добродетели» (Elyot 1962, р. юб). И Эразм
в «Воспитании христианского государя» без коле­
баний указывает на радикальные последствия этого
учения. Он соглашается с тем, что, когда знатность
«выводится из добродетели», она производит го­
раздо большее впечатление, чем тот род знатности,
который основывается на «происхождении или бо­
гатстве»; он считает, что, только первую можно
принять за истинное благородство «с полным пра­
вом» (Erasmus 1965» Ρ· Ч1)40· И добавляет, что если
кто-то поистине благороден в том смысле, что об­
ладает всеми добродетелями в наивысшей степе­
ни, то власть «лучше всего вверять» ему, посколь­
ку он «опережает остальных в царских дарованиях»
(р. цо) 4 1 . Те же аргументы повторяются в ряде трак­
татов, специально посвященных выяснению того,
что означает vera nobilüas. Жосс Клиштов, например,
в 1512 г. опубликовал «Краткую работу об истин­
ной знати», в которой утверждает, что «самым вы­
дающимся из всех типов знатности является знат­
ность согласно добродетели» (Clichtove 1512, fo. 52).
И Джон Хейвуд (ок. 1497 ~~ о к · 15&°) защищал ту же
сентенцию в «Мягкости и благородстве», грубова­
той стихотворной комедии, которую он, вероят­
но, написал в начале 1520-х гг. (Cameron 194^ Ρ· 88).
В пьесе четыре персонажа: купец, джентльмен, па­
харь и философ. Купец заявляет, что его «счита­
ют по преимуществу» «мудрым и благородным че­
ловеком», по причине его «великого богатства»
(Heywood 1941, Ρ· 1 )· Джентльмен осуждает такое от40. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. 23. —Прим. пер.
41. Цит. по: Там же. С. 13. —Прим. пер.

394

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

ношение, настаивая на том, что истинное благород­
ство возникает из «наследственного владения боль­
шими землями» (р. 2). Затем слово получает пахарь,
который заявляет о своем решительном несогласии
с помощью известного риторического вопроса:
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто дворянином был тогда?
С окончательными выводами в эпилоге выступа­
ет философ: «добродетель —самая главная вещь»,
лежащая в основе истинного благородства; «гла­
вы, властители и правители» должны назначаться
на их высокие должности исключительно «по при­
чине их добродетели» (р. 355 ср. Hogrefe 1959>
pp. 283-288).
Однако при всем внешнем одобрении этих
требований равноправия северные гуманисты,
как правило, вели дебаты вокруг vera nobilitas таким
образом, что любой подрывной подтекст в их рас­
суждениях полностью нейтрализовался, а сами рас­
суждения ловко направлялись в поддержку тради­
ционной иерархической картины политической
жизни. Такая уловка основывалась на эмпириче­
ском утверждении — на игре слов в своем роде, —
что даже если добродетель и создает единственную
истинную знать, то все равно традиционные пра­
вящие классы лучше других проявляют добродете­
ли. В начале своего «Правителя» Элиот откровен­
но говорит о том, что «в добродетели джентльмена
обычно больше терпения, любезности и мягкости,
чем у большинства сельских жителей или людей
низкого происхождения» (Elyot 1962, р. 14). Воз­
можно, самую яркую формулировку этого широко
распространенного и удобного мнения дал в сво­
ем трактате «О благородных, или о знати» Лоренс
Хамфри (ок. 1527-1590)· По-видимому, он опирает­
ся—и часто ссылается — на более раннюю трактов­
ку vera nobilitas, предложенную Осорио в его «Рас395

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
суждении о гражданской и христианской знати»
в 1552 г. (Sorrentino 1936, Р л 7)· В е г о ж е собствен­
ном трактате —впервые опубликованном на латыни
в 1560 г. и переведенном на английский в 1563 г. —
в начале второй части демонстрируется анало­
гичный подход к теме истинной знати. Хамфри
признает, что высшее благородство несомненно за­
ключается во «внутренних украшениях и доброде­
телях» духа (Humphrey 1973» sig· К, 4 а )· Но он тут же
заявляет, что, хотя эти добродетели сами по себе
неизменны, тем не менее мы обнаруживаем («по не­
ведомым причинам») их «блеск и сияние у знатно­
го человека» в большей степени, чем у какого-либо
другого (sig. К, 4b). У «грязной черни» добродетели
всегда немногочисленны, зато они «в полноте и из­
бытке» у аристократии, способной «достигать более
полного и превосходного совершенства, чем подон­
ки и человеческие отбросы» (sig. К, 5b; sig. L, 2b).
Обнажая игру слов, на которой основываются по­
добные доводы, мы можем сказать, что претензия
Хамфри попросту сводится к тому, что благород­
ные и джентльмены всегда проявляют высочайшее
благородство и любезность (gentleness).
Практически все северные гуманисты продол­
жают нести это глубоко консервативное посла­
ние, подкрепляющее их приверженность интере­
сам традиционных правящих классов. Признавая,
что управление должно находиться в руках людей
величайшей добродетели, и утверждая, что тако­
выми людьми зачастую оказываются представи­
тели знати и джентри, они делают отсюда очень
удобный вывод: чтобы поддерживать политиче­
ское общество в хорошем состоянии, нам не следу­
ет нарушать существующих социальных различий,
напротив, мы должны сохранять их, насколько это
возможно. На их языке это означает, что для со­
хранения «порядка» нужно придерживаться су­
ществующих «чинов» (degrees) (ср. Greenleaf 1964,
особенно рр-53"57)· Безусловно, Улисс наилучшим

396

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ М Ы С Л И

ГУМАНИСТОВ

образом выразил это убеждение в первом акте шек­
спировской пьесы «Троил и Крессида»42'43. Вся все­
ленная, говорит он, служит доказательством важ­
ности «чинов»:
А между тем и небо, и планеты,
И мира центр всегда хранят закон,
Порядок, подчиненность, табель, ранг.
Точность и неизбежность подобной аналогии
не подлежат сомнению: социальная система, по­
добно солнечной системе, не выживет, если чино­
почитание перестанет соблюдаться:
О да! Едва исчезнет подчиненность —
Опора и ступень высоких дел —
Погибнет всё! И как могли б общины,
Чины ученых, братства в городах,
И мирная торговля чуждых стран,
И право первородства и рожденья,
Прерогативы возраста, короны,
И скиптр, и лавр держаться без нее?
И очевидно, что изменять существующую систему
было бы безумием:
Снимите подчиненность, эту цепь,—
Раздор воспрянет, и явленья все
Придут в боренье.
Однако было бы ошибкой видеть в этом, как это де­
лают некоторые ученые, «знамение елизаветинской
картины мира», полагая при этом, что в век Шек­
спира расцветают подобные представления о «по42. Цит. по: Шекспир В. Троил и Крессида/Пер. Л. С. Некора//
Поли. собр. соч.: В 8 т./Под ред. А.А.Смирнова. М.-Л.:
Academia, 1949· Т. 7· С. 242· —Прим. пер.
43· См. Troilus and Cressida, I, iii, 75-137.

397

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
рядке» и «чине». Ко времени Шекспира эти ста­
тичные образцы политической системы уже были
поставлены под сомнение религиозными ради­
калами и политическими революционерами кон­
ца XVI в. Более того, можно утверждать, что соб­
ственное отношение Шекспира к «чину» скорее
отражает возникшее замешательство, чем являет­
ся простым повторением старых общих мест. Не­
сомненно, есть что-то подозрительно гротескное
в знаменитой речи Улисса и больше, чем кру­
пица иронии, в том обстоятельстве, что ее про­
износит такой отъявленный манипулятор. Если
мы действительно хотим узнать о расцвете подоб­
ных представлений, мы должны обратиться к пер­
вой половине XVI в.: тогда защита «порядка», ассо­
циированного с «подчинением», велась не только
вполне осознанно, но и вызывающе и напористо.
Такую агрессивность поддерживали те, кто хо­
тел защитить существующую иерархию от претен­
циозных выскочек, стремящихся улучшить свой
«чин», поднимаясь вверх по должностной лестни­
це. Самой известной полемикой такого рода ста­
ли нападки Джона Скелтона на кардинала Тома­
са Уолси, «презренного бедняка» с «засаленной
родословной», которого король вывел «из низко­
го звания» и возвысил до должности, принесшей
ему незаслуженную власть и чрезмерное богатство
(Skelton 1931? РР-353» 355)· Но более суровую атаку
на подобных парвеню повел Хамфри в первой ча­
сти своего трактата о знати. Он смотрит с глубоким
презрением на «жалких выскочек», которые «своей
внезапной яркостью» стараются «затмить древние
фамилии» (Humphrey 1973» s^&· G, 7b). И он требует,
что они не забывали про «навозную кучу», из кото­
рой они были подобраны Богом и незаслуженно по­
ставлены на высокие посты (sig. В, 9а).
За этими вспышками гнева стояло все то же убе­
ждение: хороший «порядок» предполагает почита­
ние «чинов». И даже наиболее радикальные при-

398

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

верженцы идеи общего блага были сторонниками
этой идеи. Старки, например, настаивает на том,
что «истинного общего благосостояния» можно
достичь только тогда, когда «все части, как чле­
ны одного тела, соединятся в совершенной любви
и согласии, и каждый будет исполнять свой долг
и обязанности так, что любой человек, какого бы
он ни был статуса, должности или чина, будет ис­
полнять подобающий ему долг точно таким же об­
разом, без зависти и злобы к другим» (Starkey 1948,
р. 62). В книгах-советах для королей и государей та­
кие взгляды выражались даже с большей энергией.
Так, Бюде настаивает на том, что «смешение уров­
ней полномочий и степеней превосходства» губи­
тельно для монархического правления (Budé 1966b,
p. 125). И наконец, те же мысли поданы наиболее
полно в книгах-советах для знати и джентри. Са­
мым ярким примером здесь служит «Книга, име­
нуемая Правитель», которая на своей первой стра­
нице определяет «общее благо» как «живое тело,
составленное или собранное из людей различных
сословий и званий» (Elyot 1962, р. ι). За этим следу­
ет более выразительное утверждение, что полити­
ческое сообщество нельзя считать упорядоченным,
«если оно не содержит чинов, высоких и низких,
распределенных согласно достоинству или почету»
(р. 4)· Элиот предупреждает — в пассаже, который
отзовется эхом у Шекспира, — что если мы «ли­
шим вещи порядка», возникнет «бесконечный раз­
дор» 44 . Отсюда следует, заключает он, что истинное
«общее благосостояние» обязано придерживаться
«ранее определенных чинов и должностей», дабы
внушать почтение и должное повиновение просто­
му народу или общинам» и обеспечивать сохране­
ние доброго порядка, гармонии и мира (р. 5).
44· См. Elyot 1962, р. 2. Более полный анализ параллельных мест
у Шекспира и Элиота по поводу «порядка» и «чина»
см. в Starnes 19275 особенно pp. 121-128.

399

истоки СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли

Роль образования
Если добродетельность наших правителей явля­
ется ключом к хорошему правлению, то возни­
кает вопрос большой практической важности:
как мы можем быть уверены в том, что они усваи­
вают необходимые добродетели должным образом?
Обычный ответ северных гуманистов, непосред­
ственно основанный на работах их предшествен­
ников эпохи кватроченто, состоял в том, что самым
надежным способом усвоения этих добродетелей
должно стать обучение правителей по программе
studia humanitatis.
Наиболее систематическое выражение эти взгля­
ды получили в работах гуманистов по философии
образования. Так, Садолето уже в начале своего
трактата «О надлежащем воспитании мальчиков»
заявляет два ключевых принципа: хорошие поступ­
ки — плоды добродетелей, а сами добродетели —
плоды хорошей выучки. Затем он подробно опи­
сывает ту разновидность обучения, которая, по его
мнению, будет действенно поощрять «стремление
к добродетели» —типично гуманистический учеб­
ный курс, начинающийся с грамматики и ритори­
ки, а завершающийся философией, «источником
и ключом, дающим начало всем добродетелям»
(Sadoleto 1916, р. 67-68). Вивес описывает тот же
курс обучения в трактате «О преподавании наук»,
а также предлагает список книг, которые следу­
ет читать с пристальным вниманием. В дополне­
ние к классическим текстам по античной риторике
и моральной философии он горячо рекоменду­
ет нескольких современных авторов, которые так­
же выделяли тесную связь между гуманитарными
дисциплинами и практикой хорошего управления.
Он особенно подчеркивает значение работ Эраз­
ма и Бюде для моральной философии, и в отдель­
ных вопросах политической теории вновь ссыла400

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ М Ы С Л И

ГУМАНИСТОВ

ется на Эразма вместе с Патрици и сэром Томасом
Мором. Он полагает, что они «уже стали велики­
ми или скоро будут признаны таковыми» (Vives
194» Ρ· 47» 2 ß o )·
Учитывая веру в существование тесной связи
между правильным воспитанием и благоразумным
правлением, неудивительно, что педагогические со­
веты волновали многих авторов «зерцал для госуда­
рей» не меньше, чем советы политические. В «Вос­
питании христианского государя» Эразм настаива­
ет на том, что «разум государя следовало бы прежде
вооружать правилами и суждениями» (p. 156)45. По­
добный подход прямо отразился на структуре та­
ких сочинений, как, например, «Воспитание госу­
даря» Бюде. В начале своего трактата он заявляет
о том, что в первых четырех главах займется восхва­
лением мудрости, благоразумия и «науки» в делах
управления. Однако он тут же замечает, что если
мы спросим, как эти добродетели приобретаются,
то это означает, что на деле нас интересует, как сле­
дует воспитывать наших правителей. Поэтому по­
следующие тридцать глав он посвящает вопросу
о том, какая форма воспитания может производить
наиболее добродетельных правителей — считая само
собой разумеющимся, что она же произведет и наи­
более добродетельное правление.
Поскольку воспитание признавалось делом
первостепенной важности, очень многие гумани­
сты, писавшие трактаты по моральной и полити­
ческой философии, включали в них чрезвычайно
подробные наказы наставникам будущих госуда­
рей и магистратов. Соглашаясь с Эразмом в том,
что «люди не рождаются, но создаются», они впол­
не допускают, что даже малейшие ошибки в воспи­
тании могут пагубно отразиться на поступках че­
ловека, когда тот будет занимать влиятельный пост
45· Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. 2η. —Прим. пер.
401

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

(ср. Woodward 1900, р. пб). Замечательный пример,
демонстрирующий, насколько далеко они заходили
в этом убеждении, дает вторая книга «Часов госуда­
ревых» Гевары, в которой рассматривается вопрос
о том, «как государям и верховным правителям»
следует «кормить и воспитывать своих детей» (Gue­
vara 1968, fo. 80b). Гевара посвящает не менее шести
глав грудному вскармливанию, стараясь учитывать
все, от «семи качеств, которыми должна обладать
хорошая кормилица», до нелепых языческих суе­
верий, существующих по этому предмету (fos. 112b,
119а). Чрезвычайное внимание к деталям характер­
но и для «Правителя» Элиота. В первой части этой
книги также идет речь о грудном вскармливании.
Кроме того, большое место уделяется здесь специ­
фически английской теме физических упражне­
ний, которые подобают юному джентльмену. Тан­
цы («означающие брак») рекомендуются на том,
в частности, основании, что они «знакомят с пер­
вой моральной добродетелью, называемой благо­
разумием»; теннис тоже позволителен, но только
если им «заниматься изредка», футбол же строго
критикуется за его «звериную ярость и крайнюю
жестокость» (Elyot 1962, pp. 78, 92)·
Эта усердная забота об идеальном курсе обуче­
ния привела к тому, что гуманисты приобрели ог­
ромное влияние в качестве советников государей.
А это, в свою очередь, вызвало революцию в теории
и практике воспитания. Гуманисты первыми ста­
ли распространять в Северной Европе чрезвычай­
но влиятельное мнение, что обучение litterae humaniores46 совершенно необходимо для общественной

4.6. Дословно: «Более человеческие писания/науки» (лат.). Это
выражение употреблялось практически как синоним stu­
dio humanitatis. В более узком смысле оно может также
обозначать «программу» studia humanitatis, состоящую
из грамматики, риторики, поэзии, истории и моральной
философии. —Прим. пер.
402

РЕЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

МЫСЛИ

ГУМАНИСТОВ

жизни. Именно они сумели избавиться от веково­
го разграничения — к тому времени уже упразднен­
ного в Италии — между двумя системами воспи­
тания: для правящих классов и для «клириков».
Еще в конце XV в. представление об их различии
воплощается в таких трактатах, как анонимная
«Книга о знати». Но из нее мы узнаем о «печаль­
ном факте»: множество молодых людей, «благо­
родного происхождения и рожденных для бит­
вы», посвящает себя таким «странным занятиям»,
как изучение «судейской практики» и других «гра­
жданских вопросов», и в итоге «тратит свое вре­
мя на столь бесполезные дела» (Book of Nobles­
se 1475» Ρ· 77)· Гуманистам хорошо были известны
подобные предрассудки. В конце 1560-х гг. Хам­
фри все еще жалуется на дворян, которые редко по­
лучают удовольствие от «ученого ума и мудрости,
скрепленной знанием» (Humphrey 197З» Slë- х> 2 а )·
Однако, столкнувшись с таким невежеством, гума­
нисты посвятили себя продвижению платониче­
ской концепции, которую представил Эразм в на­
чале «Воспитания христианского государя»: если
«не будешь философом, не сможешь быть госуда­
рем, а тираном — сможешь» (Erasmus 1965, p. 150)47.
Вновь и вновь они ссылались на то, что Александр
Великий был воспитан Аристотелем. По уверению
Бюде, это лучшее доказательство того, что «честь
и великая слава являются следствием хорошего вос­
питания» (Budé 1966b, p. 112). В то же время они по­
буждали королей, принцев и джентри согласится
с тем, что, по выражению Элиота, «учиться по­
хвально, а не позорно для знати» (Elyot 1962, р. 42).
Хамфри прекрасно резюмирует призыв, обра­
щенный к правящим классам его эпохи: «забудьте
о благородстве, если ненавидите учение»; пойми­
те, что тем, кто «блистает отвагой», следует также
«блистать умом» (Humphrey 1973» S^S- х> 2а> 4 а )· Этот
47· Цит. по: Там же. С. 22.— Прим. пер.

403

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
призыв получил широкий отклик и имел огромное
историческое значение. Гуманистам удалось вну­
шить аристократам, что сила оружия в глазах об­
щества уступает силе убеждения. В противном слу­
чае, как уже в 1509 г. отмечал Эдмунд Дадли в своем
«Древе общего блага», им оставалось только наблю­
дать, как их традиционное превосходство подрыва­
ют «дети бедняков и подлого люда», овладевающие
новыми познаниями и получающие «поддержку
и авторитет, которыми должны были располагать
дети благородных кровей, обладай они всем этим»
(Dudley 1948, ρ· 45)· У р ° к был быстро усвоен: во вто­
рой половине XVI в. дворянские дети начали запол­
нять университеты Северной Европы; рост уров­
ня их грамотности оправдывал притязания на то,
что добродетель и vera nobilitas в своих высших фор­
мах действительно встречаются у традиционной
аристократии; а это, в свою очередь, помогло ней­
трализовать угрозу, возникшую перед утвердив­
шейся классовой структурой со стороны обновлен­
ной учености.

ГЛАВА 9

Гуманистическая критика
гуманизма

Д

О СИХ пор нас интересовали способы, ко­
торыми северные гуманисты поддержива­
ли и развивали моральное и политическое
мировоззрение, характеризующее итальянский Ре­
нессанс. Исследуя их, мы смогли выделить тезис,
иногда оспаривавшийся, но без которого вряд ли
можно обойтись: в действительности политиче­
скую теорию Северного Ренессанса целесообразно
рассматривать по сути как расширение и укрупне­
ние ряда аргументов, первоначально обсуждавших­
ся в Италии кватроченто. Вместе с тем важно
подчеркнуть, что эти аргументы никогда не вос­
производились в механической или некритической
манере. Как мы уже отмечали, некоторые пробле­
мы, занимавшие центральное место в итальянских
политических дебатах, почти не удостоились серь­
езного внимания в Северной Европе. В завершение
нашего обзора нам остается добавить, что некото­
рые теории, развитые северными гуманистами, сле­
дует понимать не столько как продолжение, но ско­
рее как критику ранней гуманистической мысли.

Гуманизм и оправдание войны
Роль войны в политической жизни была важ­
ным пунктом, по которому ряд северных гумани­
стов скорее критиковал своих итальянских пред­
шественников, нежели следовал им. Как мы уже
знаем, аристотелевский идеал вооруженного гра405

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

жданина был важным элементом многих теорий
государственного управления эпохи кватрочен­
то. Готовность бороться за свою свободу воспри­
нималась тогда как часть обычных гражданских
обязанностей, а ведение войны считалось чем-то
большим, чем продолжение политики другими
средствами. Напротив, многие северные гуманисты
придавали большое значение стоической концеп­
ции, согласно которой всякая война является бра­
тоубийством, поскольку все люди —братья. Наибо­
лее ярким выражением этого убеждения стала речь
Эразма от 1517 г. под названием «Жалоба мира»1.
Мир говорит здесь от собственного лица, жалуясь
на «несправедливое отношение» людей, которые
«презирают» и «изгоняют» его (Erasmus 1917» Ρ· ι)2·
Вначале он настаивает на том, что война совершен­
но противна идеалам христианского сообщества.
Она «столь безбожное дело», что «становится ско­
рой погибелью для благочестия и веры» (p. 2)3. За­
тем он добавляет, что война является не меньшим
врагом и для добродетельного правления, посколь­
ку «когда вступает в дело оружие, законам вообще
приходится молчать» 4 , и «порочные люди» всегда
достигают «наибольшего могущества», когда мир
1. «Жалоба мира» решительно осуждает бедствия, которые при­
носит война христианскому обществу. Она стала одним
из самых популярных сочинений Эразма, выдержав три­
дцать два издания в течение XVI в.; ср. Bainton 195^ Ρ· З2·
Свою ненависть к войне Эразм выразил и в других сочи­
нениях. Одним из наиболее важных по этой теме являет­
ся его изречение dulce helium inexpertis, «война сладка тому,
кто ее не изведал». О программном сочинении, которому
Эразм дал это заглавие и включил в издание своих «Адагий» 1515 г., см. Phillips 1964, ΡΡ·3°8~353· Более подробное
обсуждение этой работы и «Жалобы мира» см. в Adams
1962, pp. 86-109.
2. Цит. по: Эразм Роттердамский. Жалоба мира /Пер. с лат.
В. Д. Балашова//Трактаты о вечном мире. СПб: Алетейя,
2003. С. 29- — Прим. пер.
3- Цит. по: Там же. С. 30. — Прим. пер.
4- Цит. по: Там же. С. 54· —Прим. пер.

4θ6

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

попран (р. 8ι). Поскольку высочайшая цель любо­
го государства состоит в укреплении христианско­
го мира и добродетельного правления, необходимо
«прежде всего ненавидеть войну» (р. 82)5. Она рас­
страивает все наши лучшие надежды, погружая нас
в «скопище всевозможного бесчестия» (р. 82)6. Речь
завершается энергичным призывом «ко всем, кто
считает себя христианином»: «единодушно спло­
титесь ради мира» (p. д8)7.
Разумеется, было бы чрезмерным упрощением
предполагать, что эта критика идеалов воинской
славы означала отречение от прежних гуманисти­
ческих воззрений. Некоторые северные гумани­
сты также восставали против почтенного учения
о справедливой войне, в которой склонны были ви­
деть весьма опасный источник и оправдание рас­
пространенного в то время насилия. Самымвлия­
тельным сторонником этого учения был Августин.
Несмотря на частые призывы избавиться от вой­
ны, присутствующие в трактате «О граде Божием», он допустил два очень важных исключения,
которые впоследствии были восприняты Церко­
вью и включены Фомой Аквинским в его классиче­
скую защиту справедливой войны (ср. Adams 1962,
pp. 6-12). Прежде всего, как заявляет Августин
в книге IV «О граде Божием», поскольку «было бы
хуже, если бы люди более несправедливые господ­
ствовали над более справедливыми», отсюда следу­
ет, что война справедливых против несправедли­
вых может быть не только «делом необходимости»,
но «может быть также названа счастьем» (Augus­
tine 1957~72' п> 59)8· А в книге XIX он добавляет,
5- Цит. по: Там же—Прим. пер.
6. В оригинале у Эразма omnis impietatissentina. —Прим. пер.
η. Цит. по: Там же. С. 58. —Прим. пер.
8. Цит. с изменениями по: Блаженный Августин. О граде Божием.
Книги 1-ХШ/Сост. и подг. текста к печати С. И. Еремеева//Творения: В 4 т. СПб.: Алетейя; Киев: УЦИММ-Пресс,
1998. Т. з- С. 164. — Прим. пер.

407

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
что хотя «мудрый человек» всегда будет «будет
скорбеть, что ему необходимо вести справедливые
войны», тем не менее возможны обстоятельства,
в которых «несправедливость противной сторо­
ны» вынуждает его «вести справедливые войны»
(νι,ρ.ι 5 ι) 9 .
Очевидно, что когда так называемые христиан­
ские гуманисты —особенно Колет и Эразм —стали
безоговорочно критиковать ужасы войны, они пре­
жде всего стремились ниспровергнуть эту опас­
ную общепринятую установку. Как объясняет Ко­
лет в своем «Изложении Послания святого Павла
к Римлянам», защищать идею справедливой войны
значит считать возможным «сокрушить зло с помо­
щью зла». Но Святой Павел учит нас, что «только
добром можно одолеть зло», и если мы «тщимся со­
крушить зло с помощью зла», то лишь «опускаем­
ся до зла», не достигая добра (Colet 1873* Ρ· 86). Это
означает, что «кары, военные предприятия и все
другие способы, к которым прибегают люди, что­
бы покончить со злом, не достигают поставленной
цели» (р. 86). Ибо «война не побеждается войной,
но миром, смирением и упованием на Бога» (р. 97)·
Эразм в «Жалобе мира» выступает даже с более от­
кровенной критикой (ср. Fernandez 1973» Ρ· 2 2 5)·
Часто приходится слышать, говорит он, о необхо­
димой и справедливой войне, «которую по какому
угодно поводу христиане ведут против христиан
руками наемников» (Erasmus 1917? Р-51)10· Но от­
нюдь не необходимость и не несправедливость за­
ставляют их идти на войну, а «гнев, тщеславие
и глупость» (р-53)11· Если бы они были поисти9- Цит. с изменениями по: Блаженный Августин. О граде Божием.
Книги XIV-XXII/COCT. и подг. текста к печати СИ.Ере­
меева//Творения: В 4 т · СПб.: Алетейя; Киев: УЦИММПресс, 1998. Т. 4- С. 333· —Прим. пер.
ю. Цит. по: Эразм Роттердамский. Жалоба мира. С. ф,—Прим.
пер.
il. Цит. по: Там же. С. 47· —Прим. пер.

4о8

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

не христианами, то они поняли бы, что «едва ли
бывает такой несправедливый мир, чтобы нель­
зя было предпочесть его даже самой справедли­
вой войне»(р.54) 12 · Ибо «мир —лучшее из все­
го, что природа дала человеку», и если мы хотим
«стать христианами» 13 , мы должны всегда привет­
ствовать мир (pp. 19, 91)·
Однако некоторых северных гуманистов эта тра­
диционная проблема волновала гораздо меньше,
чем бездумное отношение к военному искусству,
которое поощрялось рядом гуманистов кватро­
ченто. В особенности их возмущало то, что сила
и насилие стали считаться обычными составляю­
щими государственного управления. В «Утопии»
Мора такой подход решительно отвергается. Если
«гражданские» гуманисты обычно выступали за то,
чтобы хороший гражданин относился к военной
службе как части своих непременных гражданских
обязанностей, то Мор рассказывает нам, что муд­
рые утопийцы делает все возможное, чтобы не от­
правлять своих граждан на войну. Настолько вы­
соко «они ценят друг друга, что никого из своих
не хотят они променять на вражеского правителя»
(More 1965, pp. 205-207) 14 . И в то время как «гра­
жданские» гуманисты с неизменной тревогой и осу­
ждением смотрели на практику наемничества, Мор
неоднократно сообщает, что утопийцы «прилага­
ют все усилия к тому, чтобы не было необходимо­
сти сражаться им самим, и стараются закончить
войну с помощью заменяющих их наемников»
(pp. 149, 211)15.
Помимо отказа от концепции вооруженного
гражданина, многие из этих мыслителей крити12. Цит. по: Там же —Прим. пер.
13. Цит. по: Там же. С. ff.—Прим. пер.
ц. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
C.Sg.—Прим. пер.
15. Цит. по: Там же. С. 91— Прим. пер.

409

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
ковали приобретающее все большую популярность
утверждение, что военную профессию следует счи­
тать единственно достойным и почетным заняти­
ем джентльмена. Конечно, это было традицион­
ное дворянское убеждение, но два фактора вновь
подтвердили его значимость в начале XVI в. Пер­
вый — широко распространенное стремление воз­
родить рыцарский кодекс: движение социальной
ностальгии, нашедшее выражение в таких сочи­
нениях, как «Книга о знати», и таких зрелищах,
как «Поле золотой парчи» (ср. Ferguson 1900,
pp. 23-26, 143"53)16· Другим фактором, тесно свя­
занным с предыдущим, был интерес ряда итальян­
ских гуманистов к проекту гражданского воспита­
ния воинов Европы, целью которого было снабдить
их подходящими понятиями чести, славы и поче­
та, а также уверить в том, что (по выражению Ка­
стильоне) стремление к грамотности не повредит
военному делу. Значение, которое Кастильоне и его
многочисленные подражатели придавали этой си­
стеме ценностей, способствовало тому, что во мно­
гих гуманистических кругах XVI в. воинское заня­
тие приобрело беспримерную привлекательность.
Убежденность Отелло в том, что «войны» способ­
ны обращать «честолюбье в доблесть»17, очевидно
объясняет род его занятий не с рыцарской, а с гума­
нистической точки зрения. Тогда как благородная
смерть сэра Филипа Сидни на поле боя под Зютфеном представляет апофеоз ренессансного придвор­
ного и знатного рыцаря в одинаковой степени.
Строгое осуждение возрожденного интере­
са к воинской славе, облаченной в рыцарские

i6. Field of The Cloth of Gold (англ.) — название палаточного го­
родка близ города Кале, сооруженного в июне 1520 г.
по случаю торжественной встречи королей Англии
и Франции, Генриха VIII и Франциска l.—Прим. пер.
\η. Othello, ΠΙ, iii, 350-351. [Цит. в переводе А. Радловой. — Прим.
пер.]

4-Ю

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

или гуманистические одежды, можно снова най­
ти в «Утопии» Томаса Мора. Из нее мы узнаем,
что для мудрых утопийцев «нет ничего бесславнее
славы, добытой на войне»18. Они всегда предпочи­
тают добиваться мира обманом или подкупом сво­
их врагов, не расплачиваясь за него жизнями лю­
дей (More 1965, ρρ· 201, 205). Стремление развеять,
по словам Отелло, «и честь, и блеск, и гордость
славных войн» 19 так же заметно у других северных
гуманистов, хотя не все они согласились бы с утвер­
ждением Мора, что «благие мирные вещи» всегда
предпочтительнее «военных дел» 20 . Бюде, напри­
мер, продолжает призывать всех «истинных дво­
рян» искать «славной смерти» в сражении, чтобы
«облагородить свое доброе имя и возвеличить свое
оружие» (Budé 1966b, p. 33)· Но если мы обратимся
к другим авторам «зерцал для государей», то уви­
дим, что они согласны со словами Гевары из «Ча­
сов государевых»: «если государи примутся воевать
только ради славы», они убедятся в «бесполезно­
сти своей победы» (Guevara 1968, fo. i74 a )· Свою
ненависть к войне Эразм переносит в книгу сове­
тов, смело критикуя Августина в конце «Воспита­
ния христианского государя» за то, что тот допу­
скал существование справедливых войн, и умоляя
всех правителей согласиться с тем, «какая почет­
ная, какая благотворная вещь мир» (Erasmus 1965?
pp. 249» 251)21· Подобным же образом и Гевара по­
свящает особую главу «Часов государевых» призы­
ву ко всем «государям и знатным людям» «отдать­
ся миру и сторониться военных дел» и помещает
ι8. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. Sy.—Прим. пер.
19. Othello, Ш, iii, 355· [Цит. в переводе А. Радловой. — Прим.
пер.]
20. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. яд.—Прим. пер.
21. Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского го­
сударя. С. юо. — Прим. пер.

4п

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
в нее письмо, якобы написанное императором Мар­
ком Аврелием своим римским друзьям, в котором
он отчаянно просит их рассудить, «какой почет,
какую честь и славу, какую победу или какое богат­
ство», приобретенные на войне, могли бы оправ­
дать утрату «такого множества добрых, доблест­
ных и мудрых мужей» (Guevara 1968, fos. 172b i75a)·

Гуманизм и «государственный интерес»
Ряд северных гуманистов обвинял своих итальян­
ских предшественников еще и в том, что они с чрез­
мерной готовностью поддерживали неоднозначное
с точки зрения морали понятие «государственного
интереса». Некоторые из них, как считалось, слиш­
ком охотно соглашались с тем, что правителю ино­
гда позволено игнорировать добродетели и совер­
шать морально предосудительные поступки в том
случае, если они отвечают его насущным интере­
сам или сообщество в целом получает с их помо­
щью большую выгоду.
Разумеется, никто из более или менее «пра­
воверных» гуманистов итальянского кватрочен­
то не был настолько серьезным сторонником гаgione di stato (государственного интереса). Однако,
как мы знаем, мысль о том, что хорошие цели могут
оправдывать дурные средства, представляла глав­
ную особенность политической теории Макиавел­
ли, и Гвиччарди — один из первых политических
мыслителей, действительно использовавший выра­
жение ragione di stato, — до некоторой степени одоб­
рял его принципы (Church 1972, р. 46)· Кроме того,
желательность усвоения этого менее идеализиро­
ванного взгляда на образ действия государя позд­
нее стала центральной темой отдельного жанра
политических сочинений в Италии XVI в., самый
заметный вклад в развитие которого сделал Джованни Ботеро, написав в 1589 г. трактат «О государ412

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

ственном интересе» {Delia ragion di Stato)22. Ботеро
осторожно дистанцируется от зловещей репутации
Макиавелли, но круг тем, который он охватыва­
ет своими советами, удивительно похож на макиа­
веллевский: там есть главы о том, как обращаться
с подданными, о способах предотвратить восста­
ние, о важности обороны, об увеличении доходов
и поддержании воинской дисциплины. Более того,
нет никаких сомнений в том, что Ботеро является
обитателем морального универсума Макиавелли.
В начале своего трактата он заявляет о том, что со­
бирается разобрать те поступки, которые вполне
может совершить правитель, даже если «они недо­
пустимы с точки зрения обычного рассудка» (Воtero 1965» Ρ· З)· И хотя он начинает разговор с того,
насколько важен принцип справедливости, кото­
рым нужно руководствоваться, затем он быстро пе­
реключается на более двусмысленное понятие по­
литического благоразумия, утверждая в Книге II,
что «благоразумие и отвага суть два столпа, на ко­
торых должно покоиться всякое правление» (р. 34)·
Потом он формулирует первую и основную мак­
симу благоразумия: «нельзя сомневаться в том,
что в решениях государя на первом месте всегда
будет стоять интерес; поэтому тем, кто имеет дело
с государями, не следует полагаться на дружбу,
22. О Ботеро (1540-1617) и датировке его трактата см. Waley 195^,
р. κν. Феррари перечисляет подобные работы, появив­
шиеся в Италии спустя одно поколение под тем же на­
званием—АО государственном интересе». Одну из них
опубликовал Джироламо Фракетта в Венеции в 1592 г.;
другую — Сципио Кьярамонти во Флоренции в 1615 г.;
еще одну — Федерико Бонавентура в Урбино в 1623 Γ·5
другую — Людовико Цукколо в Венеции в ι6ιβ г.; еще
одну —Людовико Сеттала в Милане в 1627 г.; и так еще
целый список работ, которые Мейнеке охарактеризо­
вал как «катакомбы заурядной литературы» (ср. Meine­
cke 1957» ΡΡ· 07 и прим.). Недавно Чёрч спас от забвения
Фракетту (Church 1972> ΡΡ· 64-67)» н о о н н е говорит боль­
ше ни о ком из этих авторов.

413

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

родство, договор, ни на любые другие узы, если
они не основаны на интересе» (р. 41).
Еще до того, как они получили представление
об этой макиавеллевской традиции в политической
мысли, северные гуманисты решительно выступа­
ли против любых попыток игнорировать требова­
ния справедливости ради достижения большей вы­
годы. Как отмечает Мор в «Утопии», люди часто
видят в справедливости «всего лишь плебейскую,
низкую доблесть», полагая при этом, что для пра­
вителей «не существует ничего недозволенного»
(More 1965, p. 199)23· Это, в свою очередь, означает,
как с некоторой неохотой признает Элиот в «Пра­
вителе», что та несправедливость, «которую при­
чиняют с помощью мошенничества и обмана»,
«применяется настолько повсеместно, что если ею
пользуются в малом количестве, то она называет­
ся расчетом, а если пользуются в большом коли­
честве и с важным выражением лица, то она назы­
вается и считается мудростью» (Elyot 1962, р. 168).
Но это только доказывает, тут же добавляет он,
что у королей и принцев нет представления о своих
обязанностях. Любое обращение к лисьему ковар­
ству или «львиной жестокости и силе» не только
«ужасно и отвратительно» по «мнению человека»,
но является таковым «в глазах Бога и осуждается
Им» (р. ι68). Таким образом, Элиот полностью убе­
жден в том, что даже если политическое искусство
подобного рода приносило бы «что-то хорошее»,
тем не менее, поскольку такие практики «против­
ны справедливости» и поскольку справедливость
является оплотом хорошего правления, их следу­
ет избегать и осуждать в любых обстоятельствах
(pp. 169-170).
Эразм приходит к тому же выводу в «Воспита­
нии христианского государя», где он задает ключе23. Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 86.—Прим. пер.

44

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

вой вопрос, который Макиавелли ранее уже ставил
в «Государе», но дает на него совершенно противо­
положный ответ. Что следует делать, спрашивает
Эразм, когда ты видишь, что «не можешь защитить
царство, не поправ справедливости, не пролив че­
ловеческой крови, не нанеся вере огромного ущер­
ба»? (Erasmus 19655 Ρ· ^б) 24 · Макиавелли говорил,
что ради «сохранения власти» нужно быть готовым
к любым, даже самые отвратительным поступкам.
Но, по мнению Эразма, не следует делать ничего,
даже из лучших побуждений, что могло бы повре­
дить делу справедливости: «Лучше откажись и от­
ступи на время» (p. 155)25· Между Эразмом и Макиа­
велли—писавшими в один и тот же исторический
момент и принадлежавшим к одной и той же ин­
теллектуальной традиции — пролегает огромный
этический разрыв. Эразм размышляет в духе «Го­
сударства» Платона, полагая, что главный вопрос,
который должен беспокоить политического мыс­
лителя, — это вопрос о том, как соблюсти правила
справедливости внутри политического сообщества.
Он заворожен безграничным величием максимы^я^
justitia, ruât coelum26. Однако Макиавелли размыш­
ляет скорее в духе утилитаристов Нового времени,
видя главный вопрос в том, как сохранить само по­
литическое сообщество. Поэтому он неизменно на­
стаивает на необходимости трезвого расчета веро­
ятных последствий.
«Государь» Макиавелли был впервые напеча­
тан в 1532 г. С тех пор защитники ragione di stato
по примеру Макиавелли стали увереннее утвер­
ждать, что если главной целью политического мыс­
лителя являются по-настоящему полезные советы
24- Цит. по: Эразм Роттердамский. Воспитание христианского
государя. С. ιη.—Прим. пер.
25. Цит. по: Там же —Прим. пер.
26. Да свершится справедливость, и пусть рухнут небеса {лат.). —
Прим. пер.

415

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
о том, как «сохранить власть», то в таком случае
следует признавать и даже положительно оцени­
вать относительно неприглядные стороны суще­
ствующей политической практики, а не объявлять
их вне закона. Столкнувшись с этой очевидной из­
меной тому, что они считали настоящим делом по­
литической философии, следующее поколение се­
верных гуманистов стало все громче проклинать
учение о «государственном интересе», направляя
свою полемику против ославленной фигуры Ма­
киавелли, изобретателя этого учения и ведущего
«политического атеиста» эпохи27.
Одним из первых, кто осудил Макиавелли,
прямо назвав его имя, был Реджинальд Поул, ге­
рой «Диалога» Старки, написавший «Апологию
для Карла V», которая включала нападки на по­
литическую теорию Макиавелли за вред, при­
чиняемый ею всем добродетелям (ср. Raab 1964^
pp. 29-3 1 )· Спустя несколько лет другой ведущий
английский гуманист, Роджер Ашем, в своих «Со­
общениях и рассуждениях» с таким же отвращени­
ем отозвался об «учении Макиавелли», будто оно
позволяет «думать, говорить и делать все что угод­
но ради выгоды и удовольствия» (Ascham 1904а,
р л б о ) . Но первая более или менее систематиче­
ская критика подобного рода появилась во Фран­
ции. В 1576 г. Инносан Жантийе (i533_1588) издал
в Женеве своего «Анти-Макиавелли» (Rathé 1968,
р. 4). Среди максим, которые он извлек из сочине­
ний Макиавелли о правлении, одна состояла в том,
что «благоразумному принцу не следует оставать­
ся добросовестным, когда добросовестность вредит
его интересам» (Gentillet 1968, р. 445)· Все макси-

27. Этот термин стал привычной инвективой в дискуссиях о тех
авторах, о которых говорили, что они «немало искуше­
ны в Макиавелли». См., напр.: Hull James. The Unmasking
of the Politic Atheist (London, 1602), sig. A, 4a; sig. D, 4a;
sig. E, 3b. Cp. Raab 1964, p. 59.

416

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ

КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

мы Макиавелли, утверждает он, «порочны и от­
вратительны в высшей степени», но эта «превос­
ходит все остальные» (р. 445)· Жантийе начинает
свой анализ этого высказывания в типично гу­
манистическом стиле, утверждая, что согласие
с такой моралью уничтожило бы «все договоры,
коммерцию, справедливое распределение и саму
политику» (р. 446)· А в заключение он заявляет,
прибегая к гневной интонации кальвинистского
проповедника: «вероломство настолько отврати­
тельно Господу и всему миру, что Господь никогда
не позволит вероломцу и клятвопреступнику уйти
безнаказанно» (р. 477)·
Все то же обличение безбожия продолжается
в ряде иезуитских и гуманистических сочинений,
которые были написаны в Испании поколение спу­
стя. Наиболее пространное осуждение Макиавелли
содержится в «Трактате о религии и добродетели
христианского государя» Педро де Рибаданейры.
Он остро чувствует, что «главная опора и наибо­
лее крепкое основание» «ложного политического
мышления» «Макиавелли и политиков» состоит
в том, что государь должен практиковать «напуск­
ные добродетели», следуя при этом лукавым и же­
стоким методам льва и лисицы (Ribadeneyra ig49>
pp. 274> 279)· Рибаденейра признает, что решающее
значение имеет вопрос, все ли ухищрения госуда­
ря можно вынести (р. 279)· Он настаивает на том,
что наши правители должны «поступать благора­
зумно во имя общего блага» (р. 282). Вместе с тем
он считает, что они совершат серьезную ошибку,
если согласятся с «вредоносным учением» Макиа­
велли (р. 282). Прежде всего они должны постоян­
но опираться на «христианский закон», ни при ка­
ких обстоятельствах «не отступая от него и от веры»
(pp. 282-283).
Однако по мере того как насилия в политике
XVI в. становилось все больше, а сторонники приме­
нения силы и обмана все чаще попирали защитни417

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

ков добродетели, даже гуманисты посчитали труд­
ным сохранять свою приверженность высокому
идеалу справедливости как единственно возмож­
ному основанию политической жизни. Некоторые
из них стали склоняться к мысли, что в тех случа­
ях, когда стремление к справедливости оказывается
несовместимым с сохранением общего блага, допу­
стимо делать то, что полезно, а не то, что безуслов­
но справедливо.
Первые признаки перемены умонастроения
можно заметить в значении, которое гуманисты
стали придавать той идее, что все правители обяза­
ны следовать требованиям не только справедливо­
сти, но и благоразумия. Одним из ранних примеров
такого более снисходительного взгляда на поли­
тическую мораль можно найти в трактате Бюде
«О воспитании государя». Описав несколько ти­
пов власти, он задается вопросом о том, как можно
овладеть «наукой» правления (Budé 1966b, p. 16). Ра­
зумеется, он признает, что речь должна идти о по­
нимании принципов справедливости, и в третьей
главе утверждает, что государи с высочайшим по­
чтением должны относиться к «добродетели спра­
ведливости» (р. 2θ). Однако прежде чем обратить­
ся к этому традиционному аргументу, во второй
главе он настаивает на том, что хорошее правление
основано на признании добродетели «гражданско­
го благоразумия» (р. ι6). Более того, он соглашает­
ся с тем, что это отчасти двусмысленное понятие
скорее нужно определять в терминах «политики»,
а не моральной философии, и добавляет, что оно
«в большей степени связано и имеет близкое род­
ство со строгостью закона, а не с идеей милосерд­
ной справедливости» (pp. 16,19).
От предпочтения, отдаваемого благоразумию
перед добродетелью, до очевидного одобрения
той позиции Макиавелли, что иногда в интересах
общего блага можно пойти на «полезный обман»,
оказалось достаточно сделать небольшой шаг. Пер4i8

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ

КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

вым гуманистическим мыслителем Северной Евро­
пы, который без стеснений стал защищать такую
точку зрения, был Стефан Гардинер (ок. 148з_1555)>
развивавший свою аргументацию в книге, адре­
сованной испанскому королю Филиппу II в на­
чале 155°' х г г · 2 8 Трактат Гардинера, написанный
в то время, когда он был лордом-канцлером, пред­
ставлял собой историю древней Британии, и глав­
ное внимание в ней уделялось правлению Вортигерна, первого короля бриттов, а также пришествию
нормандцев в юбб г. Как это было со множеством
исторических сочинений, принадлежащих гума­
нистам, избирательный рассказ Гардинера был на­
писан с тем, чтобы преподать практические уроки
тогдашним правителям. Гардинер собирался пред­
ложить свои наставления Филиппу II —в то время,
когда Мария Тюдор заявила о своем намерении
выйти за него замуж — на тему, как с наибольшей
пользой управлять народом Англии и какие меры
следовало для этого предпринять. В результате
появилась серия традиционных гуманистических
предостережений о том, что нужно избегать льсте­
цов, внимать урокам истории и «поощрять лю­
дей добродетельных и добросовестных» (Gardiner
1975) РР-Ю5) ю8, 129). Но Гардинер явно ощуща­
ет ограниченность подобных советов и дополняет
свои доводы искусным изложением чисто макиа­
веллевской концепции государственного интереса.
Прежде всего он соглашается с Макиавелли в том,
что хотя государю необходимо выглядеть доброде­
тельным, но отсюда не следует, что на деле он дол­
жен обладать всеми добродетелями. «Ему доста28. Трактат Гардинера, носящий название «Рассуждение о при­
шествии англичан и нормандцев в Британию», был напи­
сан между ноябрем 1553 и ноябрем 1555 г · и> по-видимому
был представлен Филиппу, но никогда не был опублико­
ван. Об этих и других деталях истории рукописи см. Вве­
дение к недавно опубликованному великолепному изда­
нию: Donaldson 1975» особенно pp. vii, 2, 4·

419

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
точно быть настолько благоразумным, чтобы уметь
избежать бесславья тех пороков, к которым он вы­
нужден прибегать, и сторониться тех из них, ко­
торые лишат его власти» (р. 149)· Гардинер также
цитирует весьма показательное изречение Макиа­
велли, гласящее, что государь «не может соблюдать
все, что имеет для нас ценность», поскольку «ему
для сохранения власти часто необходимо действо­
вать вопреки милосердию, религии и вере» (р. 149)·
Конечно, полезно выглядеть милосердным, вели­
кодушным и правоверным», но «условия власти»
таковы, что любой правитель, который чувствует
себя связанным подобными требованиями, обнару­
жит, что они «больше вредят, чем приносят поль­
зу». Поэтому в итоге Гардинер советует государю
всегда сохранять видимость «веры, сострадания
и милосердия», — ибо это «создаст ему хорошую
репутацию у народных масс», — но в то же время
он должен быть уверен, что «способен меняться»,
словно ветер, следуя переменам фортуны» (р. 149)·
Из «Государя» Макиавелли Гардинер заимствует
не только характерное настроение, но даже слова,
хотя открыто на него не ссылается (ср. Donaldson
1975' Р· 1 ^ и прим.).
Однако свою самую твердую почву макиавел­
левское учение о ragione di stato нашло во Франции
и Нидерландах XVI в. По мере того как под воз­
действием религиозных войн политическая струк­
тура этих стран приходила в упадок, становилось
все труднее отдавать преимущество соблюдению
справедливости перед сохранением общего блага.
Находившейся в Париже во время осады 1590 г.
Гийом дю Вэр был вынужден признать, что в суро­
вые времена, напротив, необходимо считать само­
сохранение первым законом природы (pp. 117-162).
Подобным образом и Монтень в эссе «О полез­
ном и честном», которое было написано почти
в то же время, соглашается, что единственно воз­
можной реакцией на «крупные и мелкие разно420

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

гласия, разрывающие нас нынче на части», было
признать ту роль, которую играют в делах правле­
ния «благоразумие» и «доброта» (Montaigne 1957'
pp. боо, боз)29. Он рассказывает нам, что предпочи­
тает держаться подальше от политики и диплома­
тии, поскольку чувствует себя уязвимым в вопросах
чести и не хотел бы попасться в ловушки, расстав­
ленные чужим коварством и ложью. Тем не менее
он вполне уверен — нам следует признать, что «за­
конные пороки» играют важную роль в деле прав­
ления (p. 604) 30 . Разумеется, Монтень осознает,
что «это, конечно, несчастье», когда «крайние об­
стоятельства или какое-нибудь чрезвычайное и не­
предвиденное событие, угрожающее существова­
нию государства, заставляют государя изменить
своему слову и обещаниям» (p. 607)31. Но он не ви­
дит иного выбора, кроме как признать, что суще­
ствуют пороки, которым не только «отводится свое
место» при любом правлении, но «их использу­
ют для придания прочности нашему объединению,
как используют яды, чтобы сохранить наше здо­
ровье» (р. боо) 32 . Он также не считает разумным
относиться к государственному интересу как по­
року: «порока тут нет», поскольку государь просто
«отступается от своих принципов ради общеобяза­
тельного и высшего принципа», который убежда­
ет его в том, что «ему следовало поступить имен­
но так, как он поступил» (p. 607)33.
Гораздо более сильную приверженность тем же
убеждениям (и с меньшим числом оговорок) мож­
но найти в «Шести книгах о политике» велико­
го знатока античной классики Юста Липсиуса
29- Цит. по: Монтень М. Опыты: В 3 т. /Пер. с фр. А.С.Бобович. М.-Л.: Издательство АН СССР, i960. Т. 3. С. 9, Ц· "~
Прим. пер.
30. Цит. по: Там же. Т. 3. С. 1$.—Прим. пер.
31. Цит. по: Там же. Т.3. С. чо.—Прим. пер.
32. Цит. по: Там же. Т.3- С. S.—Прим. пер.
33- Цит. по: Там же. Т. 3· С. 2θ. —Прим. пер.
421

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

(i547"~16o6). Липсиус опубликовал свои «Шесть
книг о политике» в Лейдене в 1589 г., куда переехал
из Антверпена в надежде избежать жестких послед­
ствий продолжающегося восстания против испан­
ской власти (Saunders 1955» ΡΡ· 2 7~3°)· Его трак­
тат в значительной степени посвящен описанию
максим благоразумия. В книге IV он смело ставит
вопрос, «может ли ли смешанное благоразумие,
допускающее обман, быть свойственно государю»
(Lipsius 197°' Р-П2). Липсиус замечает, что многие
моралисты лишь «одобряют путь, который ведет
к славе посредством добродетели». Но, по-види­
мому, сетует он, «они не знакомы с нынешним ве­
ком» и, словно дети, потеряны в «бурном море ми­
ровых событий» (р. 112, 114). Правда в том, живо
заявляет он, что «некоторые люди слишком злятся
на Макиавелли», не видя, что во времена насилия
и вражды любой государь, желающий выжить, дол­
жен научиться «смешивать полезное с честным»
(р. 113,114)· Таким образом, Липсиус явно ориенти­
руется на учение Макиавелли о государственном
интересе. Пусть государь, которому «приходится
иметь дело с лисой», заключает он, учится «изобра­
жать лису», «особенно когда благо и общественная
польза» требуют этого (р. 113).
Начав советовать государям придерживаться
требований справедливости любой ценой, ряд ве­
дущих гуманистов почувствовали необходимость
разбавить их насыщенной примесью того, что Лип­
сиус называл «полезным обманом» (р. 197)· Свое
согласие с учением о государственном интересе
они оправдывали тяжкой необходимостью. Ино­
гда они старались внушить себе, что речь не идет
об умалении добродетелей, поскольку необходи­
мость может оказаться одной из добродетелей.
Шекспир приписывает этот своего рода циниче­
ский оптимизм Джону Гонту. В начале «Ричар­
да II», сострадая приговоренному к изгнанию Болингброку, он советует ему:
422

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

Учи так рассуждать свою нужду.
Нужда благоразумней всех достоинств 34 .
Однако чаще всего гуманисты успокаивали себя,
вспоминая известную сентенцию Публия Сира, сде­
ланную во время окончательного краха Римской
республики: nécessitas поп habet legem, у необходимо­
сти нет закона. Предвосхищая более уступчивую
политическую мораль грядущего века, они согла­
шались с тем, что если необходимость нельзя под­
ладить под закон, тогда закон придется подлажи­
вать под необходимость.

«Утопия» и критика гуманизма
До сих пор «Утопия» Томаса Мора интересова­
ла нас как достаточно типичный вклад в разви­
тие главного направления политического мысли
северного гуманизма. Важно было сначала усво­
ить эту точку зрения. Прежде всего она позволяет
нам внести поправку в один из наиболее влиятель­
ных, хотя и неверных подходов к интерпретации
«Утопии» —будто бы мы не сможем понять рассу­
ждение Мора, пока не рассмотрим его в контексте
по преимуществу средневековых, а не ренессансных взглядов на политическую жизнь. Например,
Р.У.Чамберс настаивает на том, что в «Утопии»
следует видеть реакцию на «прогрессивные» по­
литические идеалы своего века, и что Томас Мор
«оглядывается» на «корпоративное устройство
жизни» в Средние века, надеясь возродить уми­
рающий идеал «средневекового коллективизма»
(Chambers 1935? РРЛ32> 25*0· ^ Дюамель доходит
до того, что объявляет «Утопию» «возможно, са­
мым средневековым из всех сочинений Мора», ибо
34· Richard II, I, iii, 277-278. [Цит. в переводе М.Донского.—
Прим. пер.]

423

ИСТОКИ С О В Р Е М Е Н Н О Й ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

оно «насквозь схоластическое по своей компози­
ции», а также «средневековое по своему стилю и со­
держанию» (Duhamel 1977? ΡΡ· 234> 24б> 2 49)· Одна­
ко, как мы уже заметили, в ряде вопросов, которые
интересуют Мора как политического теоретика,
а также с учетом используемых им понятий и аргу­
ментов он оказывается чрезвычайно близок к дру­
гим известным нам северным гуманистам. Он со­
глашается, хотя не без иронии, с тем, что настоящее
дело политического теоретика — выступать совет­
ником государей. Так же, как и другие гуманисты,
он понимает, что дать по-настоящему полезный
и похвальный политический совет — означает мно­
жество трудностей. Мор решительно поддержива­
ет общегуманистическую веру в то, что добродетели
занимают центральное место в политической жиз­
ни, равно как и более специфическую уверенность
в том, что соблюдение справедливости должно вос­
приниматься как главная цель во всяком доброде­
тельном политическом сообществе. И он повторяет
известное общее место гуманизма, что для поддер­
жания хорошо упорядоченного общества его гра­
ждане должны иметь возможность получать пра­
вильное образование, занимаясь studia humanitatis35.
Другая причина начать с места, занимаемого
Мором в основном движении гуманистической
мысли, —как и в случае «Государя» Макиавелли —
состоит в том, что оно дает нам отправную точку,
с помощью которой мы могли бы измерить ори­
гинальность Мора как политического теоретика.
Правда, некоторые ученые считают, что в этом нет
большой нужды. Они относятся к «Утопии» про­
сто как вкладу в более общую «программу» гума­
нистических преобразований, которую Мор, по их
35· Самое лучшее обсуждение гуманистических воззрений Мора
см. в Hexter 1965, рр· lxiv-cv. Ценный анализ взгляда
Мора на христианских гуманистов как на естественных
учителей Европы см. в Fleisher 1973» особенно pp. 128-136.

424

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

словам, разрабатывал в полном согласии с Эраз­
мом, Вивесом, Элиотом и многими их последова­
телями 36 . Несомненно, такая интерпретация помо­
гает уловить многое в характере этой книги. Но она
не позволяет нам уловить то, что, возможно, яв­
ляется ключом к пониманию ее смысла: несмотря
на величайший вклад в политическую теорию Се­
верного Ренессанса, «Утопия» представляет собой
самую радикальную критику гуманизма, написан­
ную гуманистом.
Разумеется, предлагая этот ключ к пониманию
книги Мора, мы не льстим себе надеждой открыть
все двери в его сознание. «Утопия» остается чрез­
вычайно загадочным произведением с иронией та­
кой глубины, которую подчас трудно измерить,
и переменчивой интонацией, которая часто сбива­
ет с толку. Иногда Мору удается без видимого труда
создать самое приятное впечатление, когда он кри­
тикует варварство охоты, заботится о равенстве по­
лов и подчеркивает значение религиозной терпи­
мости (More 1965? pp.129, 171> 219> 2 2 7)· Но иногда
кажется, что он одобряет лишенный всякого во­
ображения образ жизни и делает это в странно на­
пыщенной манере. Мы узнаем, например, что все
утопийцы носят одинаковую одежду, живут в оди­
наковых домах и одинаковых городах; они вста­
ют в четыре часа утра, чтобы послушать лекции
ученых; труба зовет их на обед, который проходит
в общественной столовой и сопровождается чте­
нием вслух нравоучительной литературы; а в во­
семь часов вечера все они безропотно отправляют­
ся спать (pp. 113,121,127,129,133> 4h 45)·
Каждый читатель Мора, конечно, будет по-раз­
ному воспринимать его манеру изложения. Однако,
если мы сосредоточимся более на том, как он кри­
тикует, нежели на том, как он одобряет известные
36. См. на эту тему Hogrefe 1959» ΡΡ· 1 и passim. См. также Caspari 1968, особенно p. 127 и Southgate 1955» особенно p. 254·

425

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

положения гуманистической политической мыс­
ли, то это, по меньшей мере, позволит нам ответить
на один из главных вопросов, который возникает
в связи с описанием Утопии, содержащемся в кни­
ге II. Выслушав рассказ Гитлодея, Мор в качестве
его собеседника указывает на «главнейшую основу
всего устройства», каковой является «общая жизнь
и пища, отсутствие какого бы то ни было обраще­
ния денег» (p. 245)37· Затем он сообщает, что хотя
«в государстве утопийцев есть очень много тако­
го, чего нашим странам я скорее мог бы пожелать»,
он все же может «согласиться не со всем», что по­
ведал Гитлодей, в частности, он находит «весьма
нелепым» утопийский коммунизм (pp. 245~247)38·
Возникает вопрос, должны ли мы симпатизировать
персонажу Мора, когда он придирается к Гитлодею,
или Гитлодею, когда он откровенно нахваливает
утопийский образ жизни, или нам следует полагать,
что их аргументы вовсе не содержат однозначно­
го решения. Эта проблема вызывает напряженные
и продолжительные споры среди ученых39. Мы по37· Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. С. юб. —
Прим. пер.
38. Там же. — Прим. пер.
39· Две различные традиции интерпретации этого текста сходят­
ся в том, что Мор хотел бы, чтобы его читатели относи­
лись всерьез к похвальным отзывам Гитлодея об устрой­
стве Утопии. Одна их них видит в Море трагическую
фигуру родившегося невовремя социалиста. Так, по-ви­
димому, смотрел на него Маркс, и такое представление
о Море распространилось в литературе благодаря Ка­
утскому (см. Kautsky 1927)· Тот же тезис был возрожден
и развит в работе Ames 1949» особенно ρρ·5~7» 27· Обсу­
ждение этой интерпретации см. в Avineri 1962, особенно
pp. 268-270. К такому же выводу приходят те, кто счита­
ет, что «Утопия» не напрямую, но при этом серьезно вы­
ражает идеалы христианского гуманизма. Сторонником
этого тезиса является Хекстер (см. Hexter 1965, особен­
но, pp. lvii-cv). Эта интерпретация обсуждается в работе
Skinner 1967, особенно pp. 157-160. Можно предположить,
как показывает Аллен в своем исследовании вступитель-

426

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

пробуем оценить ее значение, рассматривая «Уто­
пию» как гуманистическую критику гуманизма.
Можно сказать, что критика Мора начинается
с провозглашения гуманистического общего ме­
ста: только добродетель создает подлинную знать.
Он замечает с необыкновенной горечью, что в наше
время «знатность заключается» в происхождении
и богатстве (p. log)40. Это означает, что люди «поных писем к «Утопии», что гуманисты-современники
Мора, в частности Бюде, считали «Утопию» совершен­
но серьезным изображением идеального политическо­
го сообщества. См. Allen 1963» особенно р. юб. Однако ос­
новная традиция интерпретации строится на предполо­
жении, что Мор не хотел, чтобы мы всерьез относились
к искренним похвалам Гитлодея образу жизни Утопии.
Самый типичный аргумент в пользу такого заключения
был первоначально предложен Чамберсом: Мор соби­
рался изобразить ограниченность рационализма, наме­
кая на то, что христианское сообщество Европы могло бы
преуспеть во многом, если бы только старалось. «Добро­
детели языческой Утопии изобличают пороки христиан­
ской Европы» (Chambers 1935» Р 1 2 7)· Это утверждение
получило одобрение очень многих ученых: см., напр.,
Campbell 19З0» особенно pp. 96-101; Donner 1945» особенно
pp. 68-75; Duhamel 1977» особенно p. 237; Felon 1975, осо­
бенно pp. 117,124. Эта интерпретация обсуждается в рабо­
тах Surtz 1957b» особенно pp. 12-15 и Hexter 1961, особенно
pp. 22-26. Недавно в пользу этого заключения были пред­
ложены другие основания. Будто бы Мор беспристрастно
изобразил две соперничающие точки зрения, не выразив
определенного одобрения ни одной из них. Этот тезис,
во многом основанный на формальных свойствах «Уто­
пии», которая является диалогом, впервые представлен
в работе Surtz 1957а» особенно pp. 182-184, и позднее был
развит в Surtz 1965, особенно pp. cxxxiv-cxlviii. Он был
одобрен в работе Bavington 1961, особенно р. 497· Об этой
интерпретации см. Skinner 1967, особенно pp. 155-15б- На­
конец, еще один довод в пользу того, что Мор не хотел,
чтобы мы всерьез принимали Гитлодея, сводится к тому,
что он не хотел, чтобы в его книге вообще что-либо при­
нималось всерьез. Эту точку зрения защищается в: Al­
len 1957» особенно р. 156; Lewis 1954» особенно pp. 167-169.
40. Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. С. 73· ~~
Прим. пер.

427

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

хваляются и кичатся сознанием своей знатности,
оттого что выпало им на долю родиться от пред­
ков, длинный ряд которых считался богатым, осо­
бенно землей (p. i6g)41. Вследствие этого «сладост­
ного сумасбродства» мнимым знатным «воздают
только что не божеские почести» 42 —пред ними об­
нажают голову и преклоняют колени просто из-за
того, что они унаследовали свое положение и бо­
гатство (pp. 157,169).
Это не означает, что Мор категорически про­
тив того, чтобы один человек внушал другому по­
добающее почтение или уважение. Он соглашается
с известным гуманистическим положением о том,
что мы должны искать чести и даже славы в наших
поступках, и подчеркивает, что мудрые утопийцы
«почестями, которые видны всем, призывают к доб­
родетелям» (р. 193)43· О н н е согласен только с теми,
«которым кажется, что, чем лучше на них платье,
тем лучше они сами», кто «так вскидывают хохо­
лок, будто они правы по природе, а не заблужда­
ются, и уверены, что их собственная цена от этого
становится выше», и негодуют, если не получают
почета, соответствующего их рангу (pp. 167, 169)44.
Он с неизменным сарказмом говорит о «так назы­
ваемых высокородных» (pp. 131, 241)45· И он всегда
выступает против них, заявляя, что одна только
истинная знатность достойна настоящего почета
и уважения, и заключается она в обладании доб­
родетелью. Мы узнаем, что утопийцы воздвигают
статуи в память о своих «знаменитых мужах», про­
славившихся исключительной доблестью и «особы­
ми заслугами перед государством» (р. 193)46· И если
41. Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. С. 73 ~~
Прим. пер.
42. Там же. С. бд. — Прим. пер.
43· Там же. С. S^.—Прим. пер.
44· Там же. С. 73· —Прим. пер.
45· Там же. С. ю^—Прим. пер.
46. Там же. С. %±-—Прим. пер.

428

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

утопийцы никого «не почитают более, чем священ­
ников», то делают они это «из уважения к одной
только добродетели», ибо только она может вдох­
новить человека на священство (р. 229)·
Некоторые исследователи полагают, что Мор,
критикуя тогдашнюю наследственную аристокра­
тию, выражал поддержку конечному преемнику ее
могущества, протеевскому «новому среднему клас­
су». Эймс, например, заявляет, что «Утопию» сле­
дует рассматривать как «продукт капиталисти­
ческой атаки на феодализм, как составную часть
критики увядающего социального порядка со сто­
роны среднего класса и гуманистов» (Ames 1949'
р. 6). Мор якобы прилагал усилия к тому, чтобы
сделать мир безопаснее для проходимцев и карь­
еристов. Но такая интерпретация, по-видимому,
основывается на логической ошибке non-sequitur.
Из того, что Мор считал себя врагом аристократии,
не следует, что он должен был считать себя другом
торговцев, адвокатов и других членов «прогрес­
сивного класса», описанного Эймсом (pp. 5,37)· Более того, в тексте содержится масса указаний на то,
что Мор был чужд обычным устремлениям этих ти­
пичныхпредставителей буржуазии. Мы узнаем, на­
пример, что утопийцы «вовсе отвергают крючко­
творов», то есть исключают из своего сообщества
юристов на том основании, что они, пренебрегая
истиной, «разбирают дела хитроумно и толкуют
законы изворотливо» (More 1965, ΡΊ95) 47 · И ко­
нечно, в Утопии нет места торговцам, поскольку
вся экономика работает без использования денег,
и все кредитные операции проводятся муници­
пальным правительством при отсутствии коммер­
ческих предприятий для частных лиц (pp. 139-149)·
Нападая на наследственную аристократию,
Мор, скорее всего, хотел поставить под сомнение
неоправданно комфортную социальную филосо47· Цит. по: Там же. С. Ъ^.—Прим,. пер.

429

и с т о к и СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и

фию его коллег-гуманистов. Как мы знаем, боль­
шинство из них полагало, что только добродетель
должна считаться истинным благородством, но по­
том нейтрализовало радикализм этого утвержде­
ния оговоркой, что представители господствующих
классов обычно проявляют добродетели наиболее
полно. Таким образом, они склонялись к выво­
ду, что возможное добродетельное политическое
сообщество не только совместимо, но в действи­
тельности предполагает уважение к «чину, стар­
шинству и положению». Мор же, напротив, настаи­
вает на том, что если мы искренне заинтересованы
в установлении добродетельного политического
сообщества, то мы должны перестать притворять­
ся, что нынешние дворяне имеют хоть какое-то
отношение к подлинной знати, и упразднить всю
структуру «чинов» ради того, чтобы только те, кто
обладает истинной добродетелью, пользовались по­
добающим почетом и уважением48.
Он тут же признает в пассаже, исполненном по­
чти отчаянной иронии, что это решение сочтут со­
вершенно абсурдным и отвергнут все, в первую оче­
редь «простые люди», которых приучили верить
в то, что «знатность, великолепие, блеск, величие»
представляют «истинное достоинство и украшение
государства» (р. 245; СР· Stevens 1974» ΡΡ· 17"1**)49.
Тем не менее он остается непреклонным. В начале
своего описания Утопии он говорит о том, что есть
«один-единственный путь» к «общественному бла­
гополучию», и он проходит через упразднение
всех «чинов» и утверждение всеобщего равенства
(More 1965» Ρ· 10 5) 50 · О н заявляет, что утопийцы,

48. О критике «чинов» Мором см. Hexter 1964, особенно pp. 96°962: это очень продуктивный анализ, которому я мно­
гим обязан.
49· Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. юб. —Прим. пер.
50. Цит. с изменениями по: Там же. С. 49· —Прим. пер.

430

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я КРИТИКА Г У М А Н И З М А

применив этот принцип на практике, смогли уста­
новить настолько добродетельную форму правле­
ния, что «нигде больше нет лучшего народа, ни­
где нет более счастливого государства»(р.179) 51 ·
А завершает он утверждением, что устройство их
общества, основанное на упразднении всех соци­
альных иерархий, является не просто наилучшим,
но «также и единственным, какое по праву мо­
жет притязать называться государством {common­
wealth)» (p. 237)52·
Он называет две основные причины, по которым
сохранение «чинов» никогда нельзя совместить
с установлением добродетельного политического
сообщества. Первая заключается в том, что при лю­
бой иерархической форме общества власть будет не­
избежно принадлежать наихудшему типу людей.
Бросается в глаза различие в отношении к знати
и джентри, которое демонстрирует Мор, с одной
стороны, и его ближайшие друзья и последовате­
ли, Эразм, Вивес и Элиот —с другой. Последние
были вполне благожелательны к правящим клас­
сам. Как мы уже знаем, они старались защитить
аристократию от социальной эрозии и предлагали
себя в качестве целителей, готовых помочь ее пред­
ставителям приспособиться к непривычному миру
Ренессанса. Мор же, напротив, обращался к «вели­
ким господам» и «правителям» той эпохи только
за тем, чтобы оскорбить их. Он упорно настаива­
ет на том, что для успеха в иерархическом сооб­
ществе требуются самые отвратительные челове­
ческие качества. Богатые и могущественные —это,
как правило, «хищные, бесчестные» люди, которые
«ни на что не годятся». В то время как бедные —
«мужи скромные, простые повседневным усердием
своим приносят обществу добра более, чем самим
себе», но свойственная им добродетельность и по51. Цит. по: Там же. С. у&.—Прим. пер.
52. Цит. по: Там же. С. 103. — Прим. пер.

43 1

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
чтительность не защищает их от обмана (p. 105)53.
Поэтому неизбежно «так называемые высокород­
ные», они же «бездельники или же льстецы, изо­
бретатели пустых наслаждений», заправляют госу­
дарством в своих собственных гнусных интересах,
злоупотребляя трудом «земледельцев, угольщиков,
работников, возниц и ремесленников, без которых
не существовало бы вообще никакого государства»,
и обрекая их на «самую жалкую смерть» (p. 241)54·
Другая причина, которую называет Мор, требуя
«упразднения» чинов, доводит критику социального
неравенства той эпохи до ее кульминации. Никакое
иерархическое общество, заявляет он, в принципе
не может быть добродетельным: сохраняя «чины»,
мы поощряем грех гордыни; поощряя же грех гор­
дыни, мы создаем общество, основанное не на добро­
детели, а на самом омерзительном пороке. Именно
гордыня, настаивает он, составляет душу всех суще­
ствующих государств. «Весь мир с легкостью дав­
но бы уже перенял законы утопийского государ­
ства», если бы не противилось этому «одно чудище,
правитель и наставник всякой погибели —гордыня»
(р. 243)55· В итоге ни одно существующее государство
не может рассчитывать обрести подлинную справед­
ливость или равенство. Ибо гордыня, эта «Авернская змея, обвивает сердца смертных, чтобы не стре­
мились они к лучшему пути жизни» (р. 243~245)56·
Заявив, что искоренение социальных различий
составляет основу хорошего общества, Мор перехо­
дит к практическому вопросу, который волнует его
больше всего: как нужно демонтировать существую­
щую систему «чинов», чтобы добиться, наконец,
триумфа добродетели? Ставя этот вопрос и отвечая
53· Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 4 9 · — Прим. пер.
54· Цит. по: Там же. С. \о\.—Прим. пер.
55· Цит. по: Там же. С. 105. —Прим. пер.
56. Цит. по: Там же. С. ιο$.—Прим. пер.

432

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ

КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

на него, Мор совершенно расходится со своими со­
временниками-гуманистами.
Вначале его интересует, что поддерживает су­
ществующие «чины» и, следовательно, утверждает
гордыню в качестве господствующей страсти обще­
ственной жизни. Ответ очевиден: это неравное рас­
пределение денег и частной собственности, позво­
ляющее немногим повелевать всеми остальными,
питая свою гордыню и создавая условия для того,
чтобы уважение внушала не добродетель, но звание
и богатство. Как заявляет Гитлодей в начале своего
описания Утопии, «мне кажется, повсюду, где есть
частная собственность, где все всё измеряют деньга­
ми, там едва ли когда-нибудь будет возможно, что­
бы государство управлялось справедливо или счаст­
ливо. Разве что ты сочтешь справедливым, когда
все самое лучшее достается самым плохим людям,
или посчитаешь удачным, когда все распределяется
между совсем немногими» (p. 103)57. На этом осно­
вании можно утверждать, что Мор с совершенной
серьезностью воспринимает известнейшее изрече­
нию апостола Павла из его «Посланий»: любовь
к деньгам, действительно, есть корень всех зол.
Если это болезнь, то лекарство от нее очевидно:
от денег и частной собственности нужно совершен­
но отказаться. Объявив проблему, Гитлодей тут же
готов предложить ее решение: «Я полностью убе­
жден, что распределить все поровну и по справед­
ливости, а также счастливо управлять делами чело­
веческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив
собственность. Если же она останется, то у наиболь­
шей и самой лучшей части людей навсегда оста­
нется страх, а также неизбежное бремя нищеты
и забот» (р.105)58. И здесь вновь очень заметно,
что Мор, по сути, обвиняет современников-гума­
нистов в неспособности признать следствия их же
57- Цит. по: Там же. С. 48. —Прим. пер.
58. Цит. по: Там же. С. ^д.—Прим. пер.

433

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ мысли
собственных рассуждений. Как мы знаем, указы­
вать на злоупотребление частной собственностью
как на корень тогдашних социальных и экономиче­
ских проблем стало общим местом. Эразм в «Адагиях» даже предвосхитил аргумент Мора, заявив
об отвращении к «богатству и дочери его— Горды­
не» (Erasmus 1964, р. 32*0· Но только Мор довел эти
рассуждения до законченного платоновского выво­
да и даже с одобрением отозвался о самом Платоне
за то, что «он счел для себя недостойным вводить
какие-либо законы для тех людей, которые отверг­
ли уложения, распределяющие все блага поровну
на всех» (More 1965, Ρ· 105)59·
Разумеется, Мор предлагает такое решение евро­
пейских проблем, которое уже было принято муд­
рыми утопийцами. Они отказались от использова­
ния денег и презрительно относились к золоту, ис­
пользуя его для изготовления «ночных горшков
и всяких сосудов для нечистот» (р. 153)6°- Тем са­
мым им удалось упразднить «чины» и установить
порядок, при котором «они весьма успешно управ­
ляют государством с помощью весьма малочислен­
ных законов; и добродетель там в цене, и при ра­
венстве всем всего хватает» (р. юз) 61 · Это означает,
что они сумели вырвать гордыню из своей социаль­
ной жизни, и «вместе с прочими пороками выкор­
чевали корни честолюбия и партий» (р. 245)62· Ины­
ми словами, они преуспели в создании добродетель­
ного и гармоничного политического сообщества,
следуя по пути, который Мор считал единственно
возможным для достижения этой высшей цели.
Теперь становится очевидно, что Мор разделяет
со многими другими гуманистами смысл исходного
59· Цит. по: Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III.
С. 49· —Прим. пер.
6о. Цит. по: Там же. С. 6η.—Прим. пер.
6ι. Цит. по: Там же. С. 48. —Прим. пер.
62. Цит. по: Там же. С. юб.—Прим. пер.

434

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ

КРИТИКА

ГУМАНИЗМА

вопроса. Он полагает, что одной из самых насущ­
ных задач социальной теории является установле­
ние причин несправедливости и бедности. И, по­
добно Эразму и поздним мыслителям общего блага
(Commonwealthmen), он считает, что эти пороки вы­
званы главным образом злоупотреблением частной
собственностью —посредством «богатства и дочери
его — Гордыни». Уникальность «Утопии» заклю­
чается попросту в том, что Мор выводит из это­
го открытия следствия с такой решительностью,
на которую никто из его современников оказался
не способен. Если частная собственность являет­
ся источником нашего настоящего недовольства,
и если наша основная цель заключается в создании
хорошего общества, то Мору представляется не­
оспоримой необходимость ее отмены. И поэтому,
когда в книге II он предлагает описание утопийского коммунизма, к нему нужно относится как ре­
шению—единственно возможному решению —со­
циальных проблем, которые он уже обрисовал
в книге I. А это, в свою очередь, позволяет считать,
что подзаголовок «о наилучшем устройстве госу­
дарства», которым Мор снабдил «Утопию», озна­
чает ровно то, что он сказал.

Литература для дальнейшего чтения
ι) Эразм Роттердамский. Наиболее информативной биографией
все еще остается та, которую написал Смит (Smith 1923)· В рабо­
те Phillips 1949 в общих чертах описывается контекст эразмовой
мысли. В работе Born 1965 — интеллектуальный фон его «Вос­
питания христианского государя». Хороший общий обзор по­
литических идей Эразма содержится во второй главе работы
Mesnard 1936· О взглядах Эразма на войну и мир см. Adams 1962
и Fernandez 197З· Специальное исследование его библейского гу­
манизма см. в Rabil 1972.
2) Томас Мор. О предпосылках тюдоровского гуманизма
см. прекрасные работы: Morris 1953 (° политической теории),
Charlton 1965 (о теории воспитания) и Caspari 1968 (общий обзор).
Стандартной биографией Мора является работа Chambers 1935·

435

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ м ы с л и
Обзор критической литературы об «Утопии» см. в: Surtz 1957а
(в первой главе); Avineri 1962; Skinner 1967. Работа Hexter 1965 со­
держит одно из наиболее убедительных рассуждений о значении
«Утопии». См. также Hexter 1952 (о композиции книги), а также
Hexter 1961, Hexter 1964 (две ценные статьи по интерпретации).
См. также противоположные по смыслу интерпретации «Уто­
пии» в Ames 1949 (°б «Утопии» как манифесте «среднего клас­
са»), Duhamel 1977 (° е е «средневековом» характере) и Surtz 1957а>
Surtz 1965 (о предположительно незавершенном характере рас­
суждения Мора).

Библиография

Первоисточники
Adalbert of Samaria (1961), The Precepts of Letter Writing [Praecepta
Dictaminum], ed. Franz-Josef Schmale (Weimar).
Agrippa, Heinrich Cornelius (1974), Of the Vanity and Uncertainty ofArts
and Sciences y ed. Catherine M.Dunn (California).
Alberti, Leon Battista (1967), Three Dialogues, in Renaissance Philosophy,
vol. I: The Italian Philosophers, trans, and ed. Arturo B. Fallico,
Herman Shapiro (New York), pp. 28-40.
(1971), The Family, trans. Guido A.Guarino, in The Albertis
of Florence (Lewisburg), pp. 27-326.
Alciato, Andrea (1557a), BriefAnnotations on the Last Three Books of Jus­
tinian's Code [In Très Posteriores Codicis Justiniani Libros Annotatiunculae], in Opera omnia, 4 vols (Basle), vol. II, pp. 91-138.
(1557b), The Extra Ornament of the Law [Parergon Iuris], in Opera
omnia, vol. II, pp. 173-494.
(1557c), On Magistrates and Civil and Military Offices [De Magistratibus, civilibusque et militaribusque officiis], in Opera omnia,
vol. II, pp. 495-519.
(i557 PP· З7-61·
Sheedy, Anna T. (1942), Bartolus on Social Conditions in the Fourteenth
Century (New York).
Shennan, J . H . (1974), The Origins of the Modern European State,
1450-1725 (London).
Simon, Joan (1966), Education and Society in Tudor England (Cam­
bridge).
Simone, Franco (1969), The French Renaissance. Medieval Tradition
and Italian Influence in Shaping the Renaissance in France, trans.
H.Gaston Hall (London).
Sismondi, J . C . L . S . de (1826), Histoire des Républiques Italiennes
du moyen âge, 16 vols (Paris).
Skinner, Quentin (1965), 'History and Ideology in the English Revolution, The Historical Journal 8, pp. 151-178.
(1966), 'The Limits of Historical Explanations', Philosophy 41,
pp. 199-215.
(1967), 'More's "Utopia"', Past and Present 38, pp. 153-168.
(1969), 'Meaning and Understanding in the History of Ideas',
History and Theory 8, pp. 3-53.
(1970), 'Conventions and the Understanding of Speech Acts',
The Philosophical Quarterly 20, pp. 118-138.
(1971), 'On Performing and Explaining Linguistic Actions',
The Philosophical Quarterly 21, pp. 1-21.

459

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

Skinner, Quentin (1972а), '"Social Meaning" and the Explanation
of Social Action', in Philosophy, Politics and Society, Series IV,
ed. Peter Laslett, W. G. Runciman and Quentin Skinner (Ox­
ford), pp. 136-157.
(1972b), 'Motives, Intentions and the Interpretation of Texts',
New Literary History 3, pp. 393-408.
(1974a), 'The Principles and Practice of Opposition: The Case
of Bolingbroke versus Walpole', in Historical Perspectives,
ed. Neil McKendrick (London), pp. 93-128.
(1974b), 'Some Problems in the Analysis of Political Thought
and Action', Political Theory 2, pp. 277-303.
(1975), 'Hermeneutics and the Role of History', New Literary
History 7 (1975-76), pp. 209-232.
Smith, Pauline M. (1966), The Anti-Courtier Trend in Sixteenth Century
French Literature (Geneva).
Smith, Preserved (1923), Erasmus: A Study of his Life, Ideals, and Place
in History (London).
Sorrentino, Andrea (1936), Storia dell'Antimachiavellismo Europeo
(Naples).
Southgate, W. M. (1955), 'Erasmus: Christian Humanism and Politi­
cal Theory', History 40, pp. 240-254.
Spitz, Lewis W. (1957), Conrad Celtis, The German Arch-Humanist (Cam­
bridge, Mass.).
(1963), The Religious Renaissance of the German Humanists (Cam­
bridge, Mass.).
Starn, Randolph (1968), Donato Giannotti and his 'Epistolae' (Geneva).
(1972), "'Ante Machiavel": Machiavelli and Giannotti', in Studies
on Machiavelli, ed. Myron P. Gilmore (Florence), pp. 285-293.
Starnes, D.T. (1927), 'Shakespeare and Elyot's "Governour"', The Uni­
versity of Texas Bulletin: Studies in English 7, pp. 112-132.
Stevens, Irma Ned (1974), 'Aesthetic Distance in the "Utopia"', Moreana 11, pp. 13-24.
Strauss, Leo (1958), Thoughts on Machiavelli (Glencoe, 111.).
Struever, Nancy S. (1970), The Language of History in the Renaissance
(Princeton, N.J.).
Surtz, Edward (1957a), The Praise of Pleasure (Cambridge, Mass.).
(1957b), The Praise of Wisdom (Chicago).
(1965), 'Introduction' to Thomas More, Utopia, in The Com­
plete Works of St. Thomas More, vol. 4 (New Haven, Conn.),
pp. cxxv-cxciv.
Tenenti, A. (1974), 'Le Momus dans l'oeuvre de Leon Battista Alberti',
in II Pensiero Politiro 7, pp. 321-333.
Tilley, Arthur (1918), The Dawn of the French Renaissance (Cambridge).
Trinkaus, Charles E. (1940), Adversity's Noblemen: The Italian Human­
ists on Happiness (New York).
(i960), Ά Humanist's Image of Humanism: the Inaugural
Orations of Bartolommeo délia Fonte', Studies in the Renaissance 7, pp. 90-147.

460

БИБЛИОГРАФИЯ

(1970)1 'In Our Image and Likeness': Humanity and Divinity
in Italian Humanist Thought, 2 vols (London).
Ullman, B.L. (1941), 'Some Aspects of the Origin of Italian human­
ism', Philological Quarterly 20, pp. 212-223.
(1946)» 'Leonardo Bruni and Humanistic Historiography', Medievalia et Humanistica 4, pp. 45-61.
(1963), The Humanism o/Coluccio Salutati (Padua).
Ullmann, Walter (1949), "The Development of the Medieval Idea
of Sovereignty', The English Historical Review 64, pp. 1-33.
(1962), 'De Bartoli Sententia: Concilium repraesentat mentem
populi', in Bartolo da Sassqferrato: Studi e Documenti, 2 vols (Mi­
lan), II, pp. 705-733.
(1965), A History ofPolitical Thought: The Middle Ages (Harmondsworth).
(1972), A Short History of the Papacy in the Middle Ages (London).
Van Cleve, Thomas C. (1972), The Emperor Frederick II of Hohenstaufen
(Oxford).
Viard, Paul Emile (1926), AndréAlciat (Paris).
Vinogradoff, Paul (1929), Roman Law in Medieval Europe, 2nd ed. (Oxford).
Waley, Daniel (1952), Medieval Orvieto: The Political History of an Italian
City-State, 1157-1334 (Cambridge).
(1956), 'Introduction' to Giovanni Botero, The Reason of State,
trans. P.J. and D. P. Waley (London), pp.vii-xi.
(1961), The Papal State in the Thirteenth Century (London).
(1969), The Italian City-Republics (London).
Walzer, Michael (1966), The Revolution of the Saints (London).
Watt, John A. (1965), The Theory of Papal Monarchy in the Thirteenth Century (London).
Weber, Max (1968), Economy and Society, ed. Guenther Roth and Claus
Wittich, 3 vols (New York).
Weinstein, Donald (1970), Savonarola and Florence: Prophecy and Patriotism in the Renaissance (Princeton, N.J.).
Weisinger, Herbert (1943), 'The Self-Awareness of the Renaissance
as a Criterion of the Renaissance', Papers of the Michigan Academy of Science, Arts and Letters 29, pp. 561-567.
(1944), 'Who Began the Revival of Learning? The Renaissance
Point of View', Papers of the Michigan Academy of Science, Arts
and Letters 30, pp. 625-638.
(1945a), "The Renaissance Theory of the Reaction against
the Middle Ages as a cause of the Renaissance', Speculum 20,
pp. 461-467.
(1945b), 'Ideas of History during the Renaissance', The Journal
of the History of Ideas 6, pp. 415-435.
Weiss, Roberto (1938), 'Cornelio Vitelli in France and England',
The Journal of the Warburg Institute 2 (1938-39), pp. 219-226.
(1947), 7he Dawn of Humanism in Italy (London).
(1951), 'Lovato Lovati, 1241-1309', Italian Studies 6, pp. 3-28.

461

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ

мысли

Weiss, Roberto (i957)> Humanism in England DuHng the Fifteenth Cen­
tury, 2nd ed. (Oxford).
(1964), The Spread of Italian Humanism (London).
(1969), The Renaissance Discovery of Classical Antiquity (Oxford).
Whitfield, J. H. (1943), Petrarch and the Renascence (Oxford).
0947)» Machiavelli (Oxford).
Wieruszowski, Helene (1971a), Ά Twelfth-Century Ars Dictaminis
in the Barberini Collection of the Vatican Library', in Politics
and Culture in Medieval Spain and Italy (Rome), pp. 331-345.
(1971b), 'Ars Dictaminis in the Time of Dante', in Politics and Cul­
ture in Medieval Spain and Italy, pp. 359-377.
(1971c), 'Arezzo as a Center of Learning and Letters in the Thir­
teenth Century', in Politics and Culture in Medieval Spain and Ita­
ly, pp· 387-474.
(197KI), 'Rhetoric and the Classics in Italian Education
of the Thirteenth Century', in Politics and Culture in Medieval
Spain and Italy, pp. 589-627.
Wilcox, Donald J. (1969), The Development ofFlorentine Humanist Histo­
riography in the Fifteenth Century (Cambridge, Mass.).
Wilkins, Ernest H. (1943), 'The Coronation of Petrarch', Speculum 18,
pp· 155-197·
(1959), Petrarch's Later Years (Cambridge, Mass.).
(1961), Life of Petrarch (Chicago).
Wilks, Michael (1963), The Problem of Sovereignty in the Later Middle
Ages (Cambridge).
Wilmart, André (1933), 'VArs arengandi de Jacques de Dînant', in Analecta Reginensia (Vatican City), pp. 113-151.
Witt, Ronald G. (1969), "The "De Tyranno" and Coluccio Salutati's
View of Politics and Roman History', Nuova Rivista Storica 53,
pp. 434-474·
(1971), 'The Rebirth of the Concept of Republican Liberty
in Italy', in Renaissance Studies in Honor of Hans Baron, ed. Anthony Molho and John A.Tedeschi (Florence), pp. 173-199.
(1976), 'Florentine Politics and the Ruling Class, 1382-1407',
The Journal of Medieval and Renaissance Studies 6, pp. 243-267.
Wolin, Sheldon S. (1961), Politics and Vision: Continuity and Innovation
in Western Political Thought (London).
Wood, Neal (1967), 'Machiavelli's Concept of Virtu Reconsidered', Political Studies 15, pp. 159-172.
Woodward, William H. (1906), Studies in Education during the Age
of the Renaissance, 1400-1600 (Cambridge).
(1963), Vittorino da Feltre and other Humanist Educators (New
York).
Woolf, Cecil N.Sidney (1913), Bartolusof Sassoferrato (Cambridge).

Научное издание

КВЕНТИН

СКИННЕР

ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Том ι
Эпоха Ренессанса

Главный редактор В.В. А Н А Ш В И Л И
Выпускающий редактор Е.В. П О П О В А
Редактор К. Г. ЗАМАНСКАЯ
Художник С . Д . З И Н О В Ь Е В
Оригинал-макет О . З . Э Л О Е В

Компьютерная верстка Я . Д . А Г Е Е В

Подписано в печать 07.п.2017. Формат 60X90V16
Гарнитура Baskerville. Усл. печ. л. 29
Тираж ю о о экз. Изд. № 8i2. Заказ № 8171
Издательский дом «Дело» РАНХиГС
119571» Москва, пр-т Вернадского, 82
Коммерческий центр —тел. (495) 433 2510, (495) 433 252
delo(g;ranepa.ru
www.ranepa.ru
Интернет-магазин
www.delo.ranepa.ru
ОТПЕЧАТАНО В АО «ПЕРВАЯ Обрлзцовля типогрлфия»
ФИЛИАЛ «ЧЕХОВСКИЙ ПЕЧАТНЫЙ Двор»

142300, МОСКОВСКАЯ ООЛАСТЬ, г. ЧЕХОВ, ул. ПолигрАфистов, дл

САЙТ: www.chpd.ru, E-mail: sales®chpd.ru, ТЕЛ. 8(499)27°"73"59

ISBN 978-5-7749-1313-8

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ
«ДЕЛО» РАНХИГС
Москва, проспект Вернадского, д. 82
Тел.: (495) 433-25-02
delo@ranepa.ru

Спрашивайте в книжных магазинах:
МОСКВА
Академия, специализированные магазины деловой книги,
в РАНХиГС, Москва, просп. Вернадского, д. 82, (499) 270-29-78
Москва, Тверская ул., д. 8, (495) 629-64-83
Библио-Глобус, Мясницкая ул., д. б/з, стр. ι, (495) 781-19-00
Московский Дом книги, ул. Новый Арбат, д. 8, (495) 789"35'91
Молодая гвардия, ул. Большая Полянка, д. 28, (495) 78о-33"7°
Фаланстер, Малый Гнездниковский пер., д. 12/27, СТР· 3
(вход в арке), (495) 629-88-21, (495) 5°4'47"95> falanster@jmail.ru
Сеть «Читай-город» («Новый Книжный»), (495) 937"85'8ι,
(499) 177-22-и
Циолковский, Пятницкий пер., д. 8, (495) 95 1 ' 1 9" 02
БукВышка, университетский книжный магазин (НИУ ВШЭ),
ул. Мясницкая, д. 20, (495) 628-29-60
Гнозис, Турчанинов пер., д. 4, (495) 255'77"57
Фаланстер на Винзаводе, 4-й Сыромятнический пер., д. ι, стр. 6,
(495) 926-30-42
Книжный клуб 36'6, ул. Бакунинская, д. 71, стр. ю, (495) 926-45"44
Аргумент, Ленинские горы, МГУ, д. ι, сектор «Б», (495) 93942-95
Науку—всем, выставочный зал, Нахимовский проспект, д. 56,
(499) 724-25-45
Дом педагогической книги, ул. Большая Дмитровка, д. 7/5, стр. ι,
(495) 629-54-35
Дом книги на Соколе, Ленинфадский просп., д. 78, (499) 155"38-82
Гоголь booKs, в «Гоголь-центре», ул. Казакова, д. 8, (925) 468-02-30
Ходасевич, ул. Покровка, д. 6, (965) 179"34"9^
Гиперион, книжный клуб и магазин, Хохловский пер., д. 7~9>
(олб) 613-42-86
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Санкт-Петербургский Дом книги, Невский проспект, д. 28
(«Дом Зингера»), (812) 448-23-55
Подписные издания, Литейный проспект, д. 57, (8i2) 273"5°-53
Порядок слов, наб. реки Фонтанки, д. 15, (812) 310-50-36
Все свободны, ул. Мойка, д. 28, (911) 977"4°-47
Доставку по всему миру осуществляет интернет-магазин OZON.ru