Испытание [Макс Баженов] (fb2) читать онлайн

Испытание

Глава 1

— Арихигóн!

— Да, отец.

— Теперь, когда мы все собрались здесь, чтобы засвидетельствовать твою клятву, загляни в самое сердце Шакарáты и скажи, готов ли ты пройти испытание и доказать своё право на продление рода?

Храм был высечен прямо в скале. Ритуальное копьё отца указывало вниз — в жерло спящего, но живого вулкана. Гора дышала жаром и дымилась, распространяя едкий серный запах. В самое сердце тьмы вели чёрные ступени из вулканического камня.

Я молчал. Немногочисленные собравшиеся вперили в меня свои глаза, ожидая, что я скажу. Их жвалы не двигались. Все они знают, что я не должен быть здесь. Я лишь третий отпрыск в роде Крáтусов. Поэтому меня, как и полагалось знатным в подобных случаях, с ранних лет определили в касту придворных философов без права размножения.

Но судьба распорядилась иначе. Двое моих братьев — Гиринтрóп и Фукураду́к — погибли в нелепой катастрофе, и теперь я оказался единственным наследником рода. С тех пор я не испытывал нужды, но сразу же стал всем вокруг должен.

— Да, — наконец, сказал я. Мы это репетировали. — Я готов пройти испытание и клянусь, что буду действовать согласно Кодексу.

— В противном случае ты сгоришь в недрах Шакараты, а вместе с тобой и весь наш род.

— Только если я переживу испытание, — заметил я.

А вот это был экспромт. Кто-то из присутствующих, по-моему, это был Стригóн, громко хмыкнул. Отцу это не понравилось. Он не верил в мой успех, но надеялся на него. В конце концов, род Крáтусов действительно мог прерваться вместе с моей жизнью. Такой старик, как мой отец, уже не мог самостоятельно зачать. Да и кому нужно его старческое семя? Оно накопило слишком много мутаций, чтобы считаться чистым.

— Честь! Род! Слава! — прокричал отец, поднимая копьё над головой, и все присутствующие повторили за ним.

Здесь, на церемонии эти слова должны были звучать возвышенно. Но когда я произнёс их, то понял, что никогда не поверю в это. Да я и не должен был. Нам не вдалбливали с младенчества, что мы единственная надежда своих отцов на сохранение богатства семьи. Работа придворного философа сочетала в себе функцию советника и ментального тренера для самых глупых из знатных. Нас учили хитрить, недоговаривать и обдумывать варианты этических дилемм. Последний навык, в частности, презирает военная каста, исповедующая особый род избирательной слепоты, являющийся важным источником их силы. Имя этой слепоте — Культ Шакарáты.

Культ смерти.

— Теперь ты живёшь по другим правилам, — сказал отец, во время долгого спуска со Священной горы. — Ты был философом. А станешь воином. Не так уж и плохо, если забыть о ничтожности твоих шансов на успех.

Я не отвечаю. Он называет подобный подход обратной мотивацией. Мы, париксейцы, народ, воспитанный в традициях соревнования и превосходства. Только лучшие достойны славы. Участь остальных — выказывать уважение мастерам и героям.

Я знаю, отец просто пытается запустить во мне соревновательный инстинкт. Так он показывает, что ему есть до меня дело. Но мы с ним слишком по-разному воспитаны. Отец никогда не интересовался образом мышления других каст и всегда полагал, что цели, установленные им для себя, являются наилучшими для всякого живого существа. Откуда ему знать, насколько мне плевать на продолжение нашего славного рода? В его вселенной таких как я попросту не существует.

Мы медленно двигались в сторону космодрома. По традиции весь этот путь нужно было проделать пешком. Шествие продвигалось по лабиринту, вырубленному в пуреновых зарослях. Те, кто был постарше, шли уверенно, остальные всё же озирались по сторонам, проверяя дистанцию до смертоносных шипов, свисающих со всех сторон.

Ко мне, протискиваясь между старейшин окраинных кланов, шёл Стригон. Ещё чуть-чуть, и он толкнул бы одного из них на верную смерть, но тот и бровью не повёл, только пробубнил что-то вслед. Стригон был важной шишкой, хотя и был ещё молод. Он происходил из семьи, в которой я прислуживал (до недавних пор я был ментором его младшего брата, также определённого в касту философов). Фамилия Ириáдисов была столь почитаема, что даже спихни он одного из этих стариков прямо на пурену, ему бы это сошло с рук.

— А знаешь ли ты, досточтимый сын Крáтусов, зачем Совет однажды распорядился высадить целый лес этих жутких ядовитых сикулентов? — спросил он, поравнявшись со мной.

Я ответил цитатой:

— "Идя по смертоносному лабиринту, париксеец, следующий на испытание, должен думать о смерти, ведь именно смерть он собирается сеять, и смерть станет ему расплатой в случае провала".

— Это из "Наставлений" Наприкигóра? — Стригон любил блеснуть умом, что не очень уважали его соратники, но ему было плевать. — Хорошо сказано, дражайший друг. А ведь немало средств тратит Париксея на ритуалы, не так ли? О смерти ведь можно думать в любой момент.

— Это так, — коротко отвечаю я.

С этим парнем опасно иметь дело. Такой как он может из чистого озорства разрушить вашу репутацию. Я хочу знать, к чему он клонит, раньше, чем окажется, что он душит меня моими же словами ради собственного удовольствия.

— А ты, Арихигон, ты веришь в силу этого ритуала? — не унимается Стригон. — Думаешь ли ты сейчас о смерти?

— Всегда, — отвечаю я. — А сейчас в особенности.

— Интересно, почтенный, что же ты станешь делать, когда прибудешь на дикий мир? — снова спросил меня Стригон так, чтобы слышали остальные.

— Я добьюсь своего, — ответил я.

Я полагал тогда, что у меня всё получится, хотя детального плана побега я так и не составил. Слишком глубоко проникли технологии в жизнь париксейцев, поэтому я, как и все прочие, всегда, каждую секунду был на виду и почти никогда не мог работать в секрете от других.

Мы всё шли и шли, и наконец лабиринт вывел нас на опушку тысячелетнего леса. Дальнейший путь лежал через его благородные земли. В небе над нами висели флагманы нашего небесного флота. Я разглядывал их и думал о том, как технологии изменили мир; представлял, каково это — жить без них? Ведь они буквально рухнули нам на голову всего восемь поколений назад.

Когда вереница небесных кораблей приземлилась посреди нашего царства, мы жили разрозненными племенами и находились лишь на пороге изобретения первых механизмов, вроде винта и подвижных блоков. Наш мир был похож на один из тех диких миров, на которые сегодня отправляюсь я.

Но с прибытием флота чужих, прогресс нашей цивилизации пошёл противоестественными темпами. За одно поколение мы изучили их язык. Их знания легли в основу нашей новой философии. Даже их техника не сделала с нами столько, сколько сделал их способ рассуждать. Одна лишь теория естественного отбора до основания потрясла этот мир, построенный вокруг ритуалов и мистического поиска совершенства; и уже спустя пару поколений в целях выведения лучших из лучших в Париксее были установлены жёсткие соревновательные законы, результатом которых в конце концов стало создание современного кастового общества.

Небесный флот — поистине величественное и невероятное зрелище, но это лишь малая часть нашей мощи. На каждом из больших линкоров находится маленький флот хорошо вооружённых катеров. Они-то и сыграли ключевую роль в допариксейском конфликте, и на одном из таких я отправляюсь на дикие миры, чтобы доказать своё право на бессмысленное, никому не нужное размножение.

— Суть испытания проста, — говорил мне отец сразу после смерти братьев; они ещё остыть, наверное, не успели. — Ты должен будешь убивать, пока не соберёшь определённое количество трофеев.

— Омерзительно, — сказал тогда я.

Отец поморщился и продолжил:

— Ты будешь убивать только таких, которые убивали себе подобных. Что в этом омерзительного? Это справедливость в чистом виде! Всё! Не спорь. Слушай меня, если хочешь пережить испытание. Даже последние дикари бывают очень хитры! Отпрыск Декритидóна, к примеру, угодил в самую примитивную засаду. В итоге он покончил с собой, чтобы избежать позора. Но враг его выжил, и случилось нечто хуже позора: его род навсегда стал посмешищем в глазах всей Париксеи.

— Не такие они и дикари, раз смогли побороть одного из нас?

— Следи за языком!

— Конечно, отец, — соглашался я, чтобы не выслушивать очередную лекцию о величии нашего народа.

Мы вышли из леса и пришли на космодром уже вечером, но никто ни разу не пикнул о своей усталости, голоде или жажде. Все наши традиции так или иначе связаны с выражением или доказательством превосходства. Наприкигóр, виднейший политический деятель времён становления Париксеи, говорил: "Мы терпим боль, когда приходим в этот мир, следовательно мы должны терпеть её всякий раз, выходя на очередной уровень собственного бытия". Перед обучением языку и счёту, нас отнимали у матерей на долгие месяцы и били за малейшую провинность. Чтобы стать мужчинами, мы должны были изрезать своё тело и испить крови своих братьев. А когда мы вступаем в касту, нас ждут ещё более тяжкие испытания, связанные с избиениями и всяческими лишениями. Но больше других должны сделать те, кто выбран для продления рода.

Если я выживу, то буду первым, кто прошёл испытания в двух кастах. Отец высказался по этому поводу так:

— Либо ты станешь самым могущественным и мудрым полководцем короля, либо пойдёшь на корм инопланетным червям.

— И то, и другое, по-своему, незаурядно, — отшутился я.

— Я предпочту посредственного отца своих незаурядных внуков, любому сколь угодно незаурядному, но мёртвому и бездетному сыну. Поэтому просто сделай то, что делали тысячи воинов до тебя, а затем возьми то, что станет твоим по праву. Это естественный порядок вещей.

— Естественный порядок? — мой внутренний философ всегда брыкается в ответ на подобные истины. — По-твоему, право — это естественная вещь? Общественная наука считает иначе…

— Право есть только у сильного, так? — парирует отец. — Поэтому на испытаниях ты должен доказать вовсе не право, а силу, дарующую право в глазах соплеменников. Именно это — естественный порядок вещей, а не право само по себе.

Вот таков был мой отец. Мудр, силëн и абсолютно слеп. Интересно, что он будет делать, когда поймёт, что я сбежал? Мысль эта доставила мне злорадное удовольствие.

Специально в честь церемонии были убраны все кордоны, поэтому процессия прошла на взлëтную площадку, минуя здание космического ведомства, контролирующего использование всех кораблей. Облачённый в ритуальную одежду управляющий ждал нас в окружении своих слуг и охраны возле спущенного трапа моего челнока.

— Приветствую Несущих Смерть! — громогласно объявил он.

— Несущие Смерть приветствуют тебя! — отозвался согласно регламенту отец.

— Кратус Гурихимет! — сказал управляющий. — Ты явился сюда третий раз. Кто бы мог подумать, что твои отпрыски сгинут так скоро. Я скорблю вместе с тобой.

— Моя скорбь в прошлом, Архари́кс. Перед тобой надежда моего рода, и все мои чаянья направлены сейчас на его успех.

— Рад слышать, что ты, не взирая на возраст, не поддаёшься слабостям и всë ещё предпочитаешь смотреть вперëд.

— Решается моя судьба, как и судьба моего наследия, — сказал отец. — Только это сейчас важно.

— Да будет так! — сказал Архари́кс. — Пусть претендент встанет рядом со мной. Пришло время выбрать наблюдателей, которые отправятся вместе с ним.

Я вышел к трапу. Обычно наблюдателями становились старейшины. Для них в этом было хоть какое-то приключение. Всем остальным командировка неопределённой длительности, в течение которой нельзя покидать челнок, вовсе не казалась радужной перспективой.

Так получилось и в этот раз. Вызвались четверо самых старых и отборно неповоротливых стариков. Я подумал было, что судьба наконец-то встала на мою сторону, но в этот момент в толпе раздался голос Стригона:

— Я тоже хочу поехать!

— Ты? — удивился Архарикс. — Боюсь, почтенный Стригон, для тебя это путешествие может стать нежелательной паузой в карьере. Кроме того, команда собрана. Хочешь ли ты поставить на кон своё будущее ради работы, с которой справляются те, кому она пойдёт на пользу?

— У меня есть сомнения в лояльности досточтимого Арихигона, — сказал Стригон. — Я хочу видеть сам, как он будет убивать, а если не будет, то прослежу за тем, чтобы трибунал прошёл согласно установленному стандарту.

Собравшиеся забормотали, обсуждая услышанное.

— Это серьёзное обвинение, — сказал мой отец. — С чего бы ты, многоуважаемый Стригон, стал говорить в таком ключе о моём сыне? Неужто по пути сюда ты проглотил пурену и разум твой начал гаснуть?

Некоторые засмеялись. Стригон грозно посмотрел на них, и они замолкли.

— Я ещё посмотрю, как угаснет твой род, Кратус Гурихимет. Напомню тебе, мудрейший из воинов, что твоё имущество отойдёт моей семье, если Арихигон проявит на испытаниях свою настоящую сущность. А именно это он и сделает. Он мягкий, как тëплое масло и сделал таким моего младшего брата. Я не верю, что он способен пройти испытание. Я думаю, он будет хитрить, и собираюсь это пресечь.

— Да как ты смеешь?…

— Тихо! — оборвал спор Архарикс. — Космодром — это священная земля. Здесь не место для брани. Благочестивый Гурихимет может подать жалобу в королевскую инстанцию. И я его в этом полностью поддержу. Однако, согласно Кодексу, Ириадис Стригон озвучил достаточное основание, чтобы присоединиться к экспедиции. Чтобы не оскорбить старейшин, мы не станем заменять никого из них, а вместо этого расширим команду наблюдателей до пятерых. Почтенный Арихигон может выказать протест сейчас или пусть молчит вовеки.

— Я не собираюсь дополнять чужую ложь позором объяснений, — сказал я.

— Прекрасно, — резюмировал Архарикс.

Отец молчал и пожирал глазами обидчика. Стригон же смотрел мне прямо в глаза. Я выдержал его взгляд, но тем самым открыл ему доступ в свои сокровенные мысли и намерения. Я понял, что он понял, и он понял, что понял я. И обоим нам стало ясно, что один из нас уже не вернётся домой живым.

Глава 2

На сбор дополнительной провизии и подготовку аппаратуры ушло два часа. Всё это время процессия не покидала космопорта, хотя и переместилась в здание. В основном здесь велись оживлённые дискуссии по поводу сказанного Стригоном. Я в разговорах не участвовал и, поскольку имел право на уединение перед полëтом, отправился прямиком на челнок, где и сидел до последнего, изредка поглядывая в иллюминатор и размышляя о том, как мне теперь быть. В руках у меня был медальон. Обычная безделушка в форме урны для праха, в которой хранился яд на четверых.

Над поверхностью земли начал собираться туман, и точно так же конденсировалась тревога у меня внутри. От старейшин я бы ещё улизнул. Тем более, что никто такого от меня не ожидал. В крайнем случае я бы их отравил. Но теперь я под колпаком, и совершить задуманное будет гораздо сложнее, учитывая, что яда теперь недостаточно. Хуже всего, что Стригон очень сильный воин, и я боюсь, что в честной схватке мне несомненно грозила бы гибель.

Несколько раз к челноку подъезжал погрузчик, и рабочие носили провизию и дополнительное оборудование в трюм. Работник космопорта расконсервировал ещё одну спальную ячейку для Стригона и ушёл.

Наступила глубокая ночь. Единственная луна посылала нам отражённый свет Ро, придавая всему вокруг металлический оттенок.

Скоро из здания космического ведомства вышел отец, а за ним и остальные. Кажется пора.

Я вышел из челнока, чтобы, как того требовал ритуал, попрощаться и пообещать своим вернуться. Отец пожал мне руку и напоследок сказал:

— Бей первым!

В ответ я кивнул. Хотелось бы, чтобы его совет мне не пригодился, но я всегда питал подобные иллюзии; они редко оправдывались, поэтому я решил, что совет всë-таки хороший, и добавил:

— Спасибо, отец.

Не уверен, что я когда-либо говорил ему это, потому что он, судя по выражению глаз, был обескуражен. Вряд ли отец вообще знал, как реагировать на благодарность. Он отошёл от меня, уступив место Архариксу.

— Кратус Арихигон! — громогласно объявил он, глядя мне в глаза. — Иди же и забери из вселенной жизни, которые ты намерен сотворить своим семенем. Уплати смертельную дань и вернись достойным продолжателем рода своего отца! — сказав это, он повернулся к Стригону и старейшинам. — Вам же, наблюдатели, поручено проследить за тем, чтобы сей муж уплатил свой долг перед судьбой честно. Помогайте ему словом, но не делом, и смотрите, как бы он не сбился с пути воина. А если оступится или нарушит Кодекс — судите его на месте по всей строгости. И пусть всем вам сопутствует удача!

Когда предки впервые зашли в корабли небесного флота, они не нашли там признаков жизни. Я поднимался по трапу и, пытаясь отвлечься от мыслей о ненавистном Стригоне, представлял себя одним из них. Что чувствовали они, проникая на территорию неведомого? Страх? Любопытство? И то, и другое?

Впрочем, загадок хватит и на наш век. Даже теперь, спустя столько времени, после всего того, чему мы от них научились, никто так не знает, как выглядели те, кто создал небесный флот. Что это за существа? Откуда у них такое могущество? Эти корабли могут переносить нас повсюду, куда мы только захотим, и сами залечивают свои раны. Техническое обслуживание сводится к консервации, а оружие и топливо поистине неиссякаемы, поскольку черпаются прямо из вакуума. Нам хватило смекалки разобраться во всëм этом только потому, что оборудование было специально сделано так, чтобы в нём мог разобраться любой идиот. Но я твёрдо верил, что оно никогда не сообщало больше, чем нам было положено знать.

Идиотам нельзя знать всего.

Экипаж собрался в контрольной рубке. Здесь был отличный обзор на то, что происходило снаружи. Луна висела прямо перед нами. Луч белого света рассекал поднявшийся туман, серебря нашу небесную дорогу. Я незаметно сделал дыхательное упражнение и попробовал перестать думать, отдавшись созерцанию.

Мы дождались, пока площадку космопорта освободят, и Бериатри́кс, старейшина северного округа столицы, дал разрешение на разогрев тяги. Он был назначен старшим наблюдателем, поэтому решение о движении судна мог принимать только он.

Парисици́д, представлявший восточный округ, запустил движки. Он летал на чужие испытания каждые несколько лет. Старик был опытным пилотом и, по слухам, совершенно безответственным наблюдателем. Кажется, его в этих путешествиях больше интересовал сам факт управления подобной машиной.

Стригон всё это время упорно изучал меня, но я старался этого не замечать. Ещё не хватало попасться на его провокацию.

Вскоре нам дали разрешение на старт.

— Поехали, — сказал Бериатрикс.

Пилот отдал нужные команды системе, включились основные атмосферные двигатели, и машина начала плавный подъëм, постепенно ускоряясь. В контрольной мы ощущали лишь небольшую вибрацию. Корабль шёл невероятно легко, и уже через семь минут мы оказались за пределами атмосферы.

Макергурей — староста южного округа — отлично разбирался в системе жизнеобеспечения корабля, поэтому отправился готовить спальные ячейки.

— Покажи карту обитаемых миров, — сказал Парисицид кораблю, и мне показалось, что я услышал в его тоне нотки тëплой фамильярности.

Над центральным проектором возник классификатор пригодных для жизни планет с сопутствующей информацией. Я знал, что мы посетили тысячи из них, и поработили десятки. Но ещё большее их количество оставалось неисследованными. Обычно для испытаний выбирают именно такие миры.

Впервые с момента, как закрылся шлюз, голос подал Стригон:

— Благородные старейшины. Объясните мне такой факт. Как так вышло, что мы до сих пор мы ни разу не встречали никого, кто мог бы противопоставить что-то нашему могуществу?

— Космос безграничен, — ответил я.

— Я разговариваю не с тобой, дражайший, — огрызнулся Стригон.

— Но Арихигон совершенно прав, — сказал Бериатрикс. — Это самая важная причина. Кроме прочего, юный Ириадис, хоть ты и прошёл своë испытание, ты всё же должен был изучить памятку наблюдателя. Из неё тебе было бы ясно, что мы к такой встрече совершенно не стремимся. Более того, на случай контакта с высокоразвитой расой существует специальный регламент, предписывающий уничтожение корабля при возникновении самой возможности его сдачи врагу. К счастью, воспользоваться этими рекомендациями до сих пор никому не приходилось, и я искренне надеюсь, что мы с вами не станем первыми в этом списке.

— Выходит, мои высокородные друзья, что мы с вами представители самой продвинутой расы во всëм обозримом космосе? — заключил Стригон.

— Такое течение мысли называется париксеизм, — пространно ответил Бериатрикс. — Лично мне кажется, что его адепты совершенно забыли про пагубное влияние самоуверенности, но кто я такой, чтобы спорить с системой, так? Я просто старик.

Мне эта мысль понравилась, поэтому я промолчал. Стригон, очевидно, взвешивал услышанное на предмет измены, потому что выглядел очень глупо.

В разговор поспешно вступил Парисицид. Он со знанием дела заявил:

— На карте нет ни одной планеты, чьи жители были бы способны самостоятельно покинуть свою солнечную систему, поэтому Стригон абсолютно прав. Мы — сильнее всех, о ком только знаем. Это просто факт.

Тем временем Фарициáн — мастер тихих убийств — изучал список вооружения, предоставленного мне для испытания. Видимо, краем уха услышав, о чëм мы говорим, он посмотрел на меня и сказал:

— Добрый Арихигон, да тут столько оружия, что при определённой сноровке можно было бы убить саму смерть. Никаких сомнений в своëм превосходстве у тебя быть не должно. Вообще, все эти испытания — чисто избиение младенцев. Любой болван бы справился. А кто не справился — значит и впрямь был тюфяк и ничтожество. Нам давно пора поработить ещё пару-другую миров. Вот, где работёнка! А тут — тьфу. Проще только секс, который ты получишь в награду.

— Никаких сомнений в этом у меня нет, почтенный Фарициан, — ответил я. — Это всё Стригон. Кажется, он большой поклонник страшных историй. Рад, что ты нашëл правильные слова, чтобы успокоить несчастного.

Фарициан усмехнулся, но ничего не сказал. Его определённо забавляло наше противостояние.

— Не думай, философ, что я позволю тебе и дальше безнаказанно тренироваться в красноречии, — сказал Стригон.

Слово "философ" звучало в его устах оскорблением (впрочем, только для него самого).

— Я всë ещё Ириадис, — добавил он. — Не забывай об этом.

"Забыл топнуть ножкой", — подумал я.

И снова в перепалку влез Бериатрикс.

— Боюсь, что это не совсем верно, мой чистокровный друг, — сказал он. — На время экспедиции все мы становимся равны по статусу.

— Но мы всё равно вернëмся, и…

— И тогда ты сможешь применять свои санкции, но до тех пор ты должен перестать ссылаться на своё происхождение. Я говорю это тебе как старший наблюдатель. Такое поведение неприемлемо. Внутри кораблей все париксейцы равны — и точка.

— Я думаю, мы друг друга поняли, старший наблюдатель, — ответил Стригон, делая упор на слове "старший".

— Надеюсь на это, — сказал Бериатрикс и сурово нахмурился, напоровшись на самодовольную ухмылку молодого воина.

Старик не стал развивать конфликт, но явно что-то для себя такое отметил, поскольку хмурил он лоб не менее минуты.

Вернулся Макергурей и объявил, что спальный отсек готов принять пассажиров.

— Приказывай, великочтимый Бериатрикс, — сказал Парисицид. — Пришло время пронзить ткань мироздания.

— Хорошо, — отозвался старший наблюдатель и обратился ко мне. — Загадай число.

— Загадал.

— Умножь его на семь.

— Хорошо.

— Делится ли на два?

— Да.

— Дели.

— Поделил.

— Делится ли на два?

— Нет.

— Хорошо. Что это за число?

Я сказал.

— Значит сто сорок седьмой сектор, — сказал Бериатрикс. — Любой случайный мир, новый для нас. Разрешаю разрыв.

— Таймер на разрыв — двадцать минут, — отозвался Парисицид и произвёл необходимые манипуляции. — Можно идти спать. Молодые! Не вздумайте есть, а то просыпаться будет очень плохо. Особенно это касается тебя, светлейший Арихигон. Тебе надо быть в форме.

Он похлопал меня по плечу, после чего все отправились в свои ячейки.

Я задержался в уборной, и на выходе меня встретил Стригон. Я еле удержался от того, чтобы вздрогнуть.

— Ты умрëшь там, Арихигон, — сказал он, преграждая мне путь.

— Мой благородный соплеменник, — не выдержав, ответил я. — Поскольку всякие мыслимые границы пересечены, и мы здесь равны, я должен наконец спросить тебя, отчего ты столь остро настроен ко мне? Тебе и впрямь так нужно имущество моей семьи? Неужто род Ириадисов пал так низко, что стал промышлять мошенничеством и воровством, пусть и законным?

Вопреки моим ожиданиям Стригон не попытался оторвать мне голову. Вместо этого он горько рассмеялся.

— Вот! — сказал он сквозь смех. — Вот из-за этой заразы, которую ты источаешь, я и потерял своего младшего брата.

— Объяснись, — потребовал я.

— Вероятно ты не слышал, ведь был так занят своей миссией…

— Что случилось?

— Брат мой Ириадис Феритрид, твой воспитанник, два дня как покончил с собой.

Я был потрясëн. Совсем недавно этот живой и подвижный мальчик мечтал посетить тысячу миров и открыть новые законы природы. Я провёл три года рядом с ним, и вдруг его не стало.

— Соболезную твоей потере, благородный Стригон, — сказал я. — Но мальчика окружали многие вещи, которые были мне неподвластны. Нечестно винить в этом только меня, ты не находишь?

— Это было бы справедливо, если бы в тот день в его дневник не было вписано следующее: "Учитель открыл мне глаза, и я отказываюсь принимать всë, как есть".

— И всë?

— Для меня этого вполне достаточно, — сказал Стригон. — Мне плевать, какую именно ересь ты подсадил в его голову, но ты за это заплатишь.

Договорив, он резко развернулся ко мне спиной, постоял ещё секунду и только потом степенным шагом направился в спальный отсек.

Я проследовал за ним, обдумывая услышанное. Слишком много всего произошло за этот день, и усталость давала о себе знать. У меня не оставалось сил даже на панику, поэтому я решил, что буду разбираться с этой проблемой, когда проснусь.

Макергурей показал мне, какую позу лучше всего принять и только потом лëг сам. Ячейка Стригона была рядом с моей. Перед сном он повернул ко мне голову и беззвучно произнëс:

"Ты умрёшь".

Глава 3

Когда включается переместитель, корабль оказывается в мире потенциальной материи, служащей колыбелью для всего видимого мира. В том космосе всё живёт по правилам случайности, и даже масса распределена вероятностным образом, поэтому частицы не комкуются в планеты и звезды. Они как бы окутывают вещество нашего мира, порождая и лелея его, и не давая ему распасться. Потенциальный космос — это лоно всех миров. Там любые расстояния равны нулю.

Долгое время мы не понимали, как работает эта система, но всё равно ею пользовались. Первый разрыв был и вовсе произведён в пределах атмосферы, что спровоцировало катастрофу и невиданный доселе ураган. Да и сейчас мы ни за что не смогли бы воспроизвести такие технологии, хотя и чуть глубже понимали процессы, которые происходили во время межвёздного путешествия.

Все пассажиры проснулись одновременно. Крышки ячеек открылись, но вставать я не торопился. После разрыва ощущения были такие, словно я умер и воскрес, понеся при этом значительные духовные и телесные потери. Я подумал, каково было старикам, и почему они вообще соглашаются на эти рейды в своëм возрасте, но в этот момент, вопреки всему, передо мной возник Макергурей.

— Вставайте, юные париксейцы. Всем нам нужно пить много воды. А после трапезы совсем полегчает.

— Я знаю, — сказал Стригон блеклыми голосом.

— Чего же ты, мудрейший из молодых, в таком случае терпишь мучения, если тотчас можешь от них избавиться? — спросил Макергурей.

— Телесная боль заставляет меня забыть о ранах душевных, — ответствовал Стригон.

Старик пожал плечами и оставил его в покое, переключившись на меня. Он помог мне подняться и проводил в столовую.

Бериатрикс, Фарициан и Парисицид подошли следом. Стригон явился последним. Выглядел он плохо. Старики, напротив, держались бодро. Я решил не подходить к зеркалу, пока не приду в норму.

Поначалу мы молча поглощали пищу, но с каждым мгновением силы возвращались, и когда с первой порцией было покончено, Стригон объявил:

— Клянусь Шакаратой, эти ячейки сделаны, чтобы нас убить!

Занятно, что он это сказал. Ведь спальные ячейки спасали нас от безумия потенциального космоса. Париксейцы, прошедшие разрыв, будучи в сознании, попросту сходили с ума. Они теряли дар речи и способность управлять собственным телом, деградируя до младенческой кондиции. Мы потеряли несколько кораблей, пока это стало ясно, поскольку назначение ячеек долгое время оставалось тайной и выяснилось случайно. Подобная забота о наших бренных телах со стороны инженеров кораблей вселяла в меня уверенность, что эти механизмы были изготовлены специально под нас.

Что я и озвучил.

— Ясно. Философия и юмор несовместимы, — заявил Стригон. — Я понимаю, что ячейки не убивают нас, ибо в таком случае не лëг бы в одну из них. Но не слишком ли много ты на себя берёшь, глубокомысленный Арихигон? Какой смысл рассыпаться банальностями, когда вопрос о происхождении кораблей давно решëн?

Официальная власть ненавидела спекуляции на тему инженеров, и всячески избегала даже упоминания о них. В случае необходимости дать какой-нибудь комментарий, королевская канцелярия повторяла старую байку о том, что создатели кораблей выбрали нас своими преемниками перед тем, как покинуть обитаемый космос. Я-то знаю, что эту версию выдумал в начале своей политической карьеры никто иной, как Наприкигор, ставший впоследствии одним из столпов законотворчества в объединëнной Париксее. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что на окончательную истину это претендовать не может, и этому есть многочисленные свидетельства; однако Наприкигор считал, что подобный миф положительно скажется на коллективном духе и заодно поднимет его репутацию. Что, в принципе, и произошло.

— Я не могу винить Наприкигора, как политика, — сказал я. — Но следует признать, что загадку происхождения флота он решил средствами воображения, а не подлинной философии. По сути, мы до сих пор не ведаем, что творим, хотя и притворяемся, что являемся хозяевами положения.

— Ты говоришь опасные вещи, словолюбивый Арихигон, — заметил Фарициан.

— Отрицание своего незнания ещё никому не помогало, многоуважаемый наблюдатель, — ответил я. — Ведь не прыгаем мы в воду с высоты там, где не знаем хотя бы примерной глубины.

— Недаром ты состоял в касте философов, — сказал мастер тихих убийств. — Но не забывай, что отныне ты выступаешь в совершенно ином качестве. Сомнение в правоте высшего начальства не является сильной чертой хорошего воина.

Стригон довольно ухмылялся. Наверное, ему казалось, что он выводит меня на чистую воду. Жалкий дурак, разве он не понимает, что не бывает никакой "чистой воды"?

— Я верен династии, которую зародил Наприкигор, и готов отдать жизнь за защиту её идеала, — соврал я. — Тем не менее, не зря существует каста философов, которую, между прочим, учредила королевская династия. Философы дают клятву, подобную той, что произносят воины, вступая в свою касту. Формально, до тех пор, пока я не выполню испытание, я остаюсь верен также и ей.

— И как же она звучит? — ядовито поинтересовался Стригон.

Я ответил, глядя ему в глаза:

— Боюсь, любопытный воин, тебе будет мало понятен еë звук, поскольку произносится она на языке чужих. Но если в нескольких словах изложить суть — мы клянëмся добывать истину, а не изобретать её.

Стригон отвёл взгляд в поисках поддержки, но остальные просто ждали, что он ответит. От очередного логического фиаско его спасла система оповещения корабля.

Парисицид ринулся в контрольную. Остальные удивлённо хлопали глазами.

— Что такое? — спросил я.

— Нетипичный сигнал, — сказал Бериатрикс. — Пойдёмте посмотрим, что он означает.

Проектор выдал сообщение на языке чужих.

— Что тут написано? — спросил Стригон.

— Технологическое присутствие, — прочитал я.

— Корабль засëк кого-то и перешёл в камуфляжный режим, — доложил Парисицид. — Предлагаю посмотреть глазами. Корабль! Лобовой обзор.

Иллюминатор стал прозрачным, и перед нами возникло неожиданное зрелище. Планета с ночной стороны сияла жëлтыми огнями, покрывающими её поверхность словно паутина светоносных рек. Тут и там было заметно слаженное движение.

Мы стояли, затаив дыхание, как вдруг челнок резко изменил курс. Только Стригон устоял на ногах; остальные, и я был в их числе, бранясь, повалились на пол.

Я сразу же вскочил на ноги и увидел, что от нас удаляется какой-то предмет — угловатый, похожий на насекомое из-за торчащих по бокам неподвижных синих крыльев.

— Храбрейший Парисицид, — сказал старший наблюдатель. — Будь любезен, проясни наше положение.

— Думаю, ты и сам всë понял, великоумный Бериатрикс, — ответил пилот, вложив в свои слова щепотку дружеской иронии. — Очевидно, что это был какой-то космический механизм.

— Что мы знаем об этом мире?

Парисицид погрузил руку в голограмму и вызвал нужную справку. Перед нами возникло изображение планеты с большим голубым океаном и крупными зелёными континентами. Описание и дополнительные справки — всё это было на языке чужих. Из всех присутствующих его знали только я и Бериатрикс.

— "Примитивный мир, богатый ископаемым топливом", — прочитал вслух первую строчку старший наблюдатель.

— Интересно, когда сделана запись, — сказал я.

— Какая разница? — спросил Стригон.

Этот его вопрос характеризовал наше общество в целом. Несмотря на то, что мы получили в своë распоряжение космические корабли, наша этика не менялась тысячелетиями. Наши предки были хищниками, и жили мы на планете, которая, по сравнению с той, что сейчас находится у нас под ногами, пожалуй сошла бы за бесплодную пустыню. У народа Париксеи не было веры в постепенные изменения, и внезапное обретение космической гегемонии ничего не изменило. Мы по-прежнему жили так, будто нам угрожает перенаселение и завоёвывали право на размножение в испытаниях.

Мысль о том, что какая-то раса может самостоятельно пройти путь от каменного топора до полёта в космос, мало кому приходила в голову, ведь у нас не было живых примеров подобного развития. До сих пор не было.

— Я хотел бы послушать мнение досточтимого Арихигона, ведь ему проходить испытание на этой земле, — сказал Бериатрикс, оторвавшись от созерцания ночных огней планеты.

Я был взволнован, но старался этого не показывать. Не уверен, что у меня это получалось. Вряд ли. Но, к своему удивлению, я обнаружил, что всё ещё могу мыслить трезво.

— Не сочтите мой вопрос проявлением трусости, но испытание остаётся в силе? — спросил я.

— А почему оно должно быть не в силе? — спросил Фарициан.

Меня начинал тревожить его тон.

— Налицо уникальный случай, — сказал я. — Видимо звёздные карты чужих устарели, и этот мир успел достаточно сильно развиться. Не обернëтся ли это угрозой захвата нашего корабля?

— И что ты предлагаешь? Вернуться ни с чем — это позор. Твой род будет прерван, а потом тебя казнят.

— Не проще ли сменить место проведения испытания?

Фарициан замолчал.

— Никто и никогда не менял планету испытания, — сказал после продолжительной паузы Бериатрикс. — Я накладываю вето на подобный исход. Нас сюда привела мистика чисел. Тебе придётся действовать согласно условиям, в которых ты оказался. Считай, что испытание началось, сын Кратусов. Изучи врага, найди достойных воинов и лиши жизни дюжину или больше. Дальнейшее твоё выживание будет зависеть только от тебя.

Я почувствовал, что на меня кто-то смотрит и поймал на себе взгляд Стригона. Он ликовал.

— Не забудь принести трофеи, философов.

Глава 4

По регламенту мне полагалось не более десяти париксейских суток на выбор места для высадки. В норме за это время я мог облететь планету вдоль и поперёк и изучить местность на предмет локальных конфликтов. Но, поскольку это была технологически продвинутая раса, я не мог знать наверняка, не обнаружат ли нас в процессе такой разведки и не попытаются ли захватить. Поэтому я использовал оборудование корабля, изучая их мир удалённо.

Я попросил Бериатрикса вывести нас на орбиту и теперь составлял карту поверхности. Это был небыстрый процесс. Прошло трое суток, но продвинулся я не слишком сильно. Бездействие нервировало Стригона, и он не раз пытался обвинить меня в попытке срыва испытания, но я не реагировал, поскольку закон был на моей стороне; к тому же, все понимали, что постоянное маневрирование челнока мешает мне выполнить желаемое.

Полноценного флота космических кораблей у местных не было, зато было множество мелких приборов, находящихся на различных орбитах. Кроме них, мы обнаружили что-то вроде гигантских зеркал, направленных прочь от планеты, и некое сооружение, которое при дальнейшем осмотре оказалось космическим кораблём, на вид очень непрочным. Несколько отсеков, больше похожие на бочки, были соединены вместе трубами. Как и в случае с первым аппаратом, который в нас чуть не врезался, из конструкции росли блестящие синие крылья. Никаких признаков вооружения я не обнаружил, хотя система определила, что на борту есть кто-то живой.

— Интересно, как они собирались защищаться от врагов? — недоумевал Фарициан.

— Может быть, у них нет врагов? — предположил я.

— Чепуха, — сказал мастер тихих убийств. — Всякий народ враг самому себе.

На следующий день мы нашли ещё несколько таких одиночных и сдвоенных крылатых бочек. Парисицид просчитал их траектории, Бериатрикс утвердил маршрут, позволяющий нам избегать их, и теперь я мог спокойно изучать этот мир.

На шестой день я всё ещё сидел в контрольной и напряженно всматривался в проекцию.

— Обычно мы высаживаем претендентов рядом с крупными поселениями, — сказал появившийся из ниоткуда Бериатрикс. Он очень хотел помочь. — Стычки и бойни чаще всего случаются именно там.

— Посмотри вон туда, почтенный наблюдатель, — сказал я, указывая на причудливые рубленные узоры их городов. — Это поселение размером с десяток наших столиц. А теперь взгляни здесь. Видишь?

— Святая Шакарата! — вырвалось у Бериатрикса. — Какие же существа способны построить нечто настолько колоссальное? Неужто, это какие-то гиганты?

— Нет, — ответил я. — Я смог разглядеть отсюда некоторых из них. На вид совершенно безобидные двуногие. Во всяком случае, они не крупнее нас.

— Впечатление твоë наверняка обманчиво, — сказал Бериатрикс. — Только очень могущественный народ мог построить эти сооружения и объединить их между собой… Не нужно быть философом, чтобы это понять. Послушай, многомудрый Арихигон, мы должны провести эту операцию максимально тихо. Я настаиваю на том, чтобы широкая общественность этого мира ничего не узнала о нашем визите. Когда мы прибудем домой, а ты явишь отцу свои трофеи, мы доложим королю, и пусть он решает судьбу этого мира. Ну а ты, став первым убийцей этих существ, вполне возможно превратишься в легенду.

— Полностью согласен, — сказал я.

Разговор подслушивал Стригон. Он будничной походкой вошёл в контрольную и сказал:

— О да, это будет легендарный провал! Ведь, полагаю, мир, умеющий строить такие города, наверняка преуспел и в вопросах создания оружия. Предвижу поистине кровавое зрелище, благородные друзья!

— Твоя кровожадность избыточна, смертоносный Стригон, — сказал я. — Жаль, что ты растрачиваешь свой талант в качестве наблюдателя. Королевство нуждается в тебе в должности экзекутора. Ты мог бы искалечить и убить столько рабов…

— Твой яд бесполезен, — спокойно ответил он, и мне пришлось подавить непроизвольное желание схватиться за медальон. — Я совершенно не жалею, что присоединился к этой экспедиции. В том, что слабейший из наших благородных будет драться с сильнейшими из дикарей, есть что-то философское. Думаю, мы извлечëм большую пользу из этого предприятия даже в случае твоего провала.

Бериатрикс покачал головой, вынужденно соглашаясь с тем, что сказал Стригон.

— Как минимум, разведка нам не повредит, — сказал он. — Сейчас мы находимся на шаг впереди, и если дело дойдёт до порабощения этого мира, то данные, которые мы соберëм, могут оказаться критически важными.

— Что ж, — сказал я. — В таком случае, я вынужден просить оставить меня, чтобы я мог тщательнее спланировать эту историческую операцию. Мне нужно многое обдумать, а у меня осталось всего три полных дня.

Я в тысячный раз разглядывал чужеродный рельеф их городов, лесов и полей, ища любые закономерности. Самым полезным наблюдением до сих пор было то, что технологическое присутствие на планете не было равномерным или даже повсеместным. Точно так же, как на Париксее были столицы округов, полисы поменьше, деревни и виллы, так и здесь размеры поселений и сооружений варьировали.

Стригон заметил, к его чести, что существа, способные строить такие города, должны уметь делать оружие. Следуя этой логике, я решил найти самое непритязательное жильё на этой планете и отыскать себе врагов поблизости с ним.

На самом деле я не хотел никого убивать и надеялся, что мне не придётся; но обстоятельства неумолимо тащили меня по проторенной тропе, и я делал то, что должен был, надеясь лишь, что в какой-то момент замечу спасительную лазейку из западни, в которую угодил. Я готов был убить ради свободы, но не ради чужих династических амбиций.

Прошëл ещё один день. Близился момент, когда я был обязан принять решение. Я сжимал в руке медальон с ядом и продолжал смотреть на почти готовую карту планеты и схему её окрестностей, когда ко мне заглянул Макергурей. В этот момент мысли мои были путаны, и внимание расползалось во все стороны. Я размышлял о том, что этот мир обречëн. Корона этого так не оставит. Поползут слухи о расе, способной дать нам отпор (или даже хотя бы превзойти нас в зодчестве), и тогда сюда явятся наши линкоры, вооружённые бесконечным количеством потенциальной антиматерии. Они посеют здесь смерть и разорение, а затем обратят местное население в рабство. Такое уже случалось.

— Я намедни подумал, интересно, а могут ли их корабли общаться друг с другом? — сказал Макергурей, коснувшись моего плеча.

— А что? — спросил я, выныривая из полузабытья. — Они всё равно насне видят.

— Я не беспокоюсь об этом, юный претендент, — сказал он. — Когда наши челноки связываются друг с другом, мы видим голограмму своих собеседников, так? Всему живому свойственно общение и обмен веществом. Может быть местные тоже пользуются для общения чем-то подобным, будь то изображение, или текст? Вероятно, мы могли бы каким-то образом поймать эти символы, пока они не дошли до адресата? Это как подслушать разговор, понимаешь, о чём я?

— Всесведущий Макергурей! Да ты гений! — сказал я.

Он был совершенно прав. Мы с Парисицидом сформулировали запрос кораблю, и тот обнаружил множество сигналов, предположительно несущих изображения, звук и текст, а иногда и всё это вместе.

— Мой младший брат философ, как и ты, — сказал старейшина, когда я поделился с ним результатом. — В его речах много такого, от чего мои уши вянут, но часть его размышлений о языке я всегда находил интригующими. Кто бы мог подумать, что столь отвлечённые от реальности идеи могут оказаться полезными?

— Когда мы вернёмся, передай слова моего глубочайшего почтения своему просвещëнному родственнику, — сказал я.

— Скажешь сам, — сказал Макергурей и ушёл, чтобы не мешать мне.

Я сидел в ожидании расшифровки первых сигналов, теребя медальон, и испытывая отвращение к себе. И этих благородных мужей я собирался отравить? Макергурея — этого славного старика, столь сведущего во многих вещах? Бериатрикса, который до сих пор выказывал мне только поддержку? Фарициана? Который, по сути, идеальный гражданин?

А вот Стригона я бы отравил с удовольствием. Пожалуй, так и сделаю, сказал себе я, но тут же забыл думать об этом, поскольку оказался погребëн под лавиной информации, выведенной на проектор.

Корабль рассортировал всё по категориям и предложил ознакомиться с каждым сигналом отдельно. Поначалу меня заинтриговали звуки, которые напоминали музыку, но описать их будет, пожалуй, труднее, чем то, что я увидел глазами. А было там немало удивительного.

На многочисленных изображениях со звуком происходило то, чего то ли не может быть, то ли я чего-то не понимаю о законах природы. Из них можно было подумать, что местные жители способны летать без приспособлений, призывать огонь, ходить сквозь стены, менять форму, поднимать вес, во много раз превосходящий их собственный, и многое такое, что даже и не знаешь как объяснить. Пожалуй, я не буду и пытаться, поскольку всё это никак не согласовывалось с моими наблюдениями из космоса.

Однако я понял для себя главное. Война здесь — обычное дело.

До становления Париксеи наш мир тоже раздирали усобицы. Видимо, в этом отношении мы всë-таки их честно превзошли. Дома уже шесть поколений не случалось крупных конфликтов (чего не скажешь о мирах, в которых мы бывали), и не похоже было, что тенденция изменится. У нас всё просто. Кто держит флот — тот управляет вселенной. Местные же жители, судя по тому, что я увидел, только и делали, что воевали, причём делали это с большой изобретательностью.

Когда я показал перехваченные материалы старейшинам и Стригону, долгое время они молчали. Первым слово взял, как и было положено, Бериатрикс.

— Все эти вещи действительно имеют место на этой земле? — спросил он.

— Возможно…, - ответил я. — Но, если быть честным, старший наблюдатель, я считаю, что многое из увиденного просто не может существовать в нашей вселенной.

— Надежда умирает последней! — сказал Стригон. — Но отчего ты так в этом уверен?

Как же ему хотелось, чтобы эти сверхсущества и чудовищные монстры выбили из меня дух и станцевали на моëм трупе!

— Для начала, вот, — сказал я, открывая одно из знаковых изображений. — На этой планете такая же сила тяжести, как у нас, но посмотрите на это животное! Его просто не может быть. Оно раздавило бы себя собственным весом! Кроме того, я не наблюдаю ничего подобного через линзу корабля. Крупнейшие животные этого мира, как им и полагается, живут в воде.

Я привëл ещё несколько примеров абсурдных, на мой взгляд, изображений.

— Какое же объяснение есть для подобной фальсификации? — спросил Бериатрикс.

— Думаю, они пытаются таким образом отпугнуть врага! — сказал Фарициан. — Вот они, их защитные меры. Обман и введение в заблуждение!

Его аж передёрнуло от отвращения.

— Может ты и прав, — сказал я.

— Каковы твои дальнейшие действия, славный Арихигон? — спросил Бериатрикс. — Ведь если ты не решишься высадиться в ближайшее время, то я, к моему сожалению, вынужден буду санкционировать трибунал.

— В этом не будет нужды, высокочтимый наблюдатель, — сказал я. — Я выберу подходящее место сегодня ночью.

К этому моменту я считал, что обладаю достаточными знаниями, чтобы выбрать. Стригон был прав. Я тянул время и мог сделать это значительно раньше, но никогда нельзя недооценивать собственное незнание.

Бóльшая часть этого мира была для меня, столичного философа, слишком холодна. Полюса планеты и вовсе венчали необитаемые снежные шапки — для любого париксейца зрелище достаточно дикое. Я попросил корабль показать мне карту экваториальных широт. По-крайней мере, здесь стояла температура, к которой я привык.

Вычëркивая наиболее густонаселённые места и безжизненные пустыни, я сузил выбор до приемлемых масштабов. Затем я взглянул на природу этих мест и нашёл нечто отдалённо напоминавшее мне тысячелетний лес, в котором я играл со сверстниками, будучи ребёнком. Разглядев среди его непроходимой чащи островки поселений, я приблизил изображение и увидел крыши примитивных зданий и покрытую зелёными пятнами технику, похожую на ту, которую я до этого наблюдал в перехваченных сообщениях инопланетян. Это без всяких сомнений были местные военные.

За завтраком я объявил, что готов к высадке, и Фарициан отвëл меня в оружейную, где в первую очередь попросил облачиться в тонкую сетку камуфляжа прямо на голое тело. Материал сетки мог делать невидимыми любые предметы, находящиеся вокруг неё на расстоянии ладони.

— Возьми, — сказал Фарициан, протягивая мне серую металлическую маску без прорезей для глаз. — Это защитит тебя от местной заразы и позволит видеть в темноте. Ты сможешь ориентироваться на тепло своих жертв, если видимость будет слишком плохой. Ну а мы будем видеть твоими глазами.

Затем он выдал мне ещё один прибор, который надевался на левое предплечье.

— Это пульт. Он управляет режимами маски и камуфляжа. Откидываешь крышку и нажимаешь на эти кнопки. Вот так, — он показал, и я на несколько секунд стал невидимым. — Он же позволит держать связь с кораблëм через маску. При желании, пульт можно использовать как бомбу замедленного действия. Отличная вещь, словом.

На правой руке разместили выдвижные ритуальные ножи на специальных направляющих: ими я мог воспользоваться в ближнем бою, но их главное назначение — сбор трофеев.

На грудь и спину мне надели бронированные пластины, связанные по бокам моего тела специальными креплениями. Локти, колени, голени и плечи также закрывала броня, которую в случае необходимости можно было легко отстегнуть.

Последним агрегатом, который мне выдал Фарициан, была маленькая наплечная плазменная пушка. Она работала в паре с маской и наводилась на противника, следуя за взглядом воина.

— Это оружие последней необходимости, — сказал мастер тихих убийств. — Трофеи, собранные с существ, убитых с его помощью, не считаются.

— Понял, — с плохо скрываемым сожалением сказал я.

Фарициан помог мне надеть маску и показал, как управлять ей с пульта. Отец уже учил меня этому, а кроме того, я занимался в ти́ре, поэтому ликбез мастера тихих убийств не занял много времени.

Когда с этим было покончено, меня перехватил Макергурей.

— Возьми с собой набор первой помощи, юный претендент, — сказал он, передав мне металлические пробирки с целебными зельями, сосуд для приготовления смесей и горелку. — Вовремя прижигай раны и не пренебрегай тревожными сигналами организма. И да избежишь ты гибели там внизу!

— Спасибо, — сказал я ему искренне.

В контрольной меня ожидали Бериатрикс, Парисицид и Стригон.

— Отлично выглядишь, храбрейший Арихигон, — сказал пилот.

Стригон делано ухмыльнулся.

— Такая трата оборудования…

— Оставь злословие, сын Ириадисов! — приказал Бериатрикс. — Веди себя подобающе моменту. Твой соплеменник скоро присоединится к нашей касте и станет воином, достойным продлить свой род. Кодекс предписывает уважать своих братьев.

— Он мне не брат, главнейший из равных Бериатрикс, — сказал Стригон. — Мой единственный брат Феритрид погубил себя, наслушавшись умопомрачительных речей этого прохиндея. Речей, порочащих как Кодекс, так и благословенного Наприкигора, что вы и сами не раз слышали. Я глубоко убеждён, что мы совершаем огромную ошибку, вооружая хитрого и трусливого Арихигона, поскольку он всенепременно обратит это оружие против нас. Думаю, мы и сейчас находимся в опасности, стоя рядом с ним, облачённым в этот доспех.

На секунду я подумал, что сейчас и впрямь лучший момент для того, чтобы ударить. Но интуиция приказала мне остановиться. Я почувствовал провокацию. Фарициан наверняка бдит за мной со спины, готовый деактивировать мой пульт. Я ему не доверял; он не доверял мне; а вот со Стригоном они неплохо ладили. Кроме того, я не хотел убивать Бериатрикса и Парисицида, особенно столь кровавым способом. В случае удачного угона корабля, я бы мог высадить старейшин на ближайшем из захваченных миров, а затем набрать команду разношëрстной публики и стать космическим странником. Вот о чем я мечтал больше всего! Может быть получится захватить судно, когда я вернусь? Если я пройду испытание, старейшины вряд ли всё ещё будут подозревать меня в измене, ведь так?

Я закатил глаза под маской. Неужели я в любом случае должен буду уплатить кровавую цену?

— Касательно твоего брата, — сказал я. — Я вынужден сообщить тебе, справедливолюбивый Стригон, что причиной смерти Феритрида скорее являешься ты, чем я. Мне известно, что юноша баловался непотребствами со слугами, — слыша это, Парисицид и Бериатрикс переглянулись. — Когда ты выставил его посмешищем в глазах своих соратников, мне пришлось успокаивать твоего брата и объяснять, что ты вовсе не ненавидишь его; что таков твой способ показать ему, как всё вокруг устроено. И если тут и есть моя вина, то только в том, что я не довёл эту историю до сведения вашего великородного отца.

Надо было видеть его лицо. Напади Стригон на меня сейчас, и я был бы вправе разрубить его пополам, чтобы затем использовать его голову в качестве трофея, добытого на испытаниях. Ведь он был воином. Он это знал. Я это знал. Поэтому он не стал драться. Но промолчать в ответ на подобный выпад достойный сын Ириадисов не мог.

Стригон сделал шаг мне навстречу, но путь ему преградил Бериатрикс.

— Да простят меня чтимые наблюдатели, ибо сейчас я извергну проклятие, — процедил младший Ириадис, почти не открывая жвал, после чего сорвался на крик. — Будь ты проклят, слабоумный Арихигон! Ты и твоя философия! Да пронзят твою многомерзкую плоть железом, да вырвут твой кровососущий язык клещами и да выжгут тебе глаза синим пламенем! Смерть Кратусу Арихигону и его роду! Смерть и позор!

Глава 5

Место высадки находилось в небольшом отдалении от посёлка с военной техникой. Лететь туда было недолго. Старейшины нарядились в традиционные одежды и встали в линию напротив лобового иллюминатора, следя за тем, как корабль пронзает плотные облака этого богатого жизнью мира. Стригона здесь не было. Его изолировали за неуважение к членам экспедиции. В церемонии спуска он участия не принимал, и я был этому несказанно рад.

Позади нас стала невидимой ширма, закрывавшая до этого стенд с наиболее выдающимися трофеями, собранными воинами, проходившими испытание на этом корабле. Я не стал акцентировать внимание на том, что мы идём в невидимом режиме, поскольку не хотел ставить старейшин в неловкое положение.

Скелеты, выставленные напоказ, должны были вселять в местных ужас. Всё это имело огромное ритуальное значение. Несущие Смерть спускались с небес, чтобы уплатить кровавую дюжину Шакарате. Именно столько потомков я смогу зачать, хотя максимум трое из них доживут до школы. За всякую жизнь, даже ту, которая гарантированно оборвётся в раннем возрасте в жерле Шакараты, дóлжно заплатить кровавую цену.

Такова была жестокая реальность Париксеи. Я читал у одного мардванского философа, что всему причиной была наша хищная диета. Растительное хозяйство, характерное для многих посещённых нами миров, у нас практически полностью отсутствует и сводится к выращиванию специй и приправ. В древние времена наш народ не раз находился на грани вымирания из-за почти полного истребления своей кормовой базы, поэтому в самой основе нашей культуры лежит жёсткий контроль рождаемости.

Изобилие, свалившееся нам на голову восемь поколений назад, не смогло преломить ход вещей. Напротив, в руках Наприкигора и его сторонников, оно стало инструментом для укрепления наиболее ярких форм поклонения культу смерти.

Это была главная причина, по которой я хотел покинуть свою суровую родину. Да, я питаюсь плотью, потому что не могу иначе, но я хочу поддерживать жизнь разума, ибо точно также — не могу иначе.

Мы зависли над чащей леса. С этой стороны планеты стоял поздний вечер, почти ночь. Всю поверхность земли до горизонта покрывала густая растительность. Деревья росли настолько плотно, что было трудно найти просвет подходящих размеров. Немного покружив над окрестностями, Парисицид, разумеется, с разрешения старшего наблюдателя, посадил корабль на берегу реки, протекавшей меж двух крупных холмов.

Челнок выкинул трап. Старейшины собрались позади меня. Им нельзя было выходить наружу — таково было требование Кодекса.

— Ступай, сын Кратусов, — сказал Бериатрикс. — Найди самых кровожадных из них и принеси их в жертву во имя своего древнего рода. Мы отыщем более надёжное укрытие, чтобы местные не узнали о нашем существовании раньше, чем мы доложим о них королю. Маяк в твоём нарукавнике укажет тебе путь до нас. Честь! Род! Слава!

Он поднял кулак в ритуальном приветствии, и остальные, включая меня, повторили за ним.

— Будь осторожен, добрый Арихигон, — сказал Макергурей.

— Просто иди и убей их, — наставлял меня Фарициан.

Парисицид молча пожал мне руку и подмигнул.

Я повернулся к ним спиной, спустился по трапу и сделал свой первый шаг на чужой планете. Меня вдруг поглотило неведомое доселе ощущение, которое я даже затрудняюсь описать. От необъяснимого волнения закружилась голова, и наверное я шёл, покачиваясь, поскольку услышал крик Макергурея:

— Всë в порядке?

— Да, — ответил я, махнув им рукой.

— Удачной охоты!

Старейшины скрылись в глубине корабля под звук поднимающегося трапа. Я не спеша осмотрелся. Перед моими глазами возникла схематическая карта местности. Я включил ночное видение, уточнил направление на посëлок, в котором базировались военные, и скрылся в лесной чаще, заранее привыкая избегать открытых пространств.

Когда я отошёл на почтительное расстояние, то услышал работу двигателей корабля. Летающие и лазающие звери отреагировали на его шум очень неспокойно. Я подумал, что мы высадились, пожалуй, слишком близко к лагерю военных. Они наверняка услышали и взлёт, и посадку и обязательно пошлют кого-нибудь проверить источник звука. По крайней мере, наши военные поступили бы именно так.

Размышляя подобным образом, я решил уйти с прямой линии между их поселением и местом высадки, рассчитывая сделать крюк и выйти на их технику с юга. Камуфляж имел тенденцию к потере своих замечательных свойств по мере использования, поэтому я пока его не задействовал, к тому же было довольно темно.

В детстве я очень любил лазать, и некоторые участки пути я преодолевал, буквально карабкаясь и прыгая с ветки на ветку, как древний париксеец, испытывая при этом необъяснимый подъëм чувств. Однако наш климат оказался гораздо суше. Воздух, фильтруемый маской был чистым, но скоро я ощутил в нём влагу. Через какие-то полчаса весь я покрылся пóтом и конденсатом. Моя взрывная энергия начала иссякать. Двигаться стало труднее, и я решил было передохнуть, но, сверившись с картой, понял, что вот-вот, прямо за тем огромным деревом с мощным голым стволом, начинается обрыв. Там, в низине, словно в люльке, устроила свой форпост группа инопланетян.

Я включил камуфляж, вышел из-под сени деревьев и посмотрел на поселение с обрыва.

Они были у меня как на ладони. К ним ведëт всего одна наземная дорога. Дорога эта была плохо видна из космоса и уводила далеко на север, теряясь в зарослях. На въезде в форпост стояли сетчатые ворота, охраняемые явно вооружёнными существами.

Справа подходы к ним закрывала река. Та самая, на берегу которой я высадился, только чуть ниже по течению и здесь гораздо более широкая. Я распознал причал и белое плавающее судно вытянутой формы, отдалённо напоминавшее своим видом корабли нашего флота.

С левой же стороны поселение было обнесено забором с колючей проволокой. Это изобретение было мне хорошо известно, поскольку употреблялось на Париксее повсеместно.

Здания были сколочены из растительного материала. Выглядели они, впрочем, как хорошо построенные жилища, хоть и сделанные на хлипкой основе. Они стояли по краям поселения, создавая в середине прямоугольный внутренний дворик, в котором находилась техника и различные приспособления.

Я всё ещё не готов был просто взять и лишить жизни разумное существо, и в глубине души мне хотелось, чтобы они дали мне повод себя возненавидеть, поэтому я стал разглядывать своих потенциальных жертв, приблизив изображение при помощи маски и включив всевозможные фильтры.

Выглядели эти создания странно. Глядя на них, я не мог отделаться от чувства, что они мне чужие. Кожа их варьировала по цвету от чëрной к более светлой и была напрочь лишена чешуи или твёрдых покровов. Вместо жвал у них были челюсти. На Париксее подобное строение рта можно было встретить только у рыб.

Может поэтому я испытывал странное отторжение, глядя на то, как они открывают рот? А эти их смехотворные плоские тупые зубы, как у домашних шнарклей, которых разводят великородные дамы в богатых домах?!

Переборов себя, я решил не обращать внимания на эти ощущения.

Нападать лучше было бы отдохнувшим. Я выбрал для этого естественный навес, возникший у основания исполинского древа, венчающего эту возвышенность своей раскидистой кроной. Корни его местами вздымались над землёй, будто этот гигант однажды пытался сбежать из почвы, в которой пророс, но всë-таки проиграл неравный бой с собственной природой и так и остался стоять здесь вовеки. Опавшие листья соседних деревьев, крупные, похожие на перья, скрывали массивные корни, создавая в возникающих нишах идеальные укрытия. Я устроился в одном из них, лëг на сухой грунт и попробовал расслабить непривычные к таким нагрузкам мышцы. Ощущение, что за мной постоянно кто-то наблюдает, сильно нервировало, и я попытался от него дистанцироваться, сделав дыхательное упражнение. В конце концов, в голову мне залезть никто не мог. Поэтому я позволил себе спокойно размышлять о своих планах.

Итак, у меня есть дюжина дней, но совершенно нет провизии. Большинство претендентов справляются с испытанием в течение трëх париксейских суток и не употребляют в пищу инопланетное мясо, но такие случаи известны. Пить я мог, фильтруя воду в колбе, которую дал мне Макергурей. В идеале, мне нужно организовать какую-то временную стоянку и присмотреться к местной дичи на случай, если я здесь задержусь.

Моё укрытие уже начало казаться мне вполне удачным, как вдруг я услышал низкое хрюканье, перемежающееся с тяжёлым сопением. Не успел я поднять голову, как на входе возник средних размеров чëрно-белый зверь, весь покрытый длинными иголками. Он наклонил к земле голову и несколько раз топнул передними лапами, с силой раздувая пыль и сухую листву. Иглы веером вздыбилась на его спине, отчего он казался больше, чем был на самом деле. Наверное я занял его лежбище.

— Пошёл вон отсюда! — сказал я, помахав на него руками.

Но зверь и не думал уходить. Он ринулся к моим ногам, пытаясь меня то ли забодать, то ли укусить.

— Сам напросился.

Я воткнул в его белую грудь ритуальный клинок, после чего вытащил из укрытия, перепачкавшись в крови, и там же выпотрошил. На падаль налетели всяческие мелкие твари, вроде наших насекомых. Мяса тут было не очень много, но выглядело оно вполне съедобно.

Каждый париксеец умеет разделать тушу, и я решил так и поступить, чтобы сделать запасы, но стоило мне отсечь животному голову, как другой зверь, гораздо более прыткий, вдруг подло атаковал меня со спины. Он прыгнул откуда-то сверху и попытался укусить меня в шею со стороны правого плеча. Услышав, как зубы клацают по броне, я схватил его левой рукой за загривок и с усилием дëрнул вперёд. Зверь взвизгнул и чуть ослабил хватку, что выиграло мне несколько мгновений. Я согнулся в поясе, встав на колено, с силой стащил его из-за спины и швырнул перед собой. Животное врезалось правым боком в ствол дерева, но не убежало, а вместо этого, грациозно развернувшись в воздухе, приземлилось на все четыре лапы. Оно не могло видеть меня и, видимо, ориентировалось на запах. Его сильные и гибкие конечности заканчивались мохнатыми когтистыми пальцами, а шкура была усеяна камуфляжными пятнами. Поза хищника выражала хорошо понятные намерения.

Либо он, либо я.

Зверь изготовился к прыжку. Утробный звук, шедший из его глотки, настолько мне не понравился, что я не решился подпустить его ближе и инстинктивно прикончил тварь из плазменной пушки в тот самый момент, когда она оттолкнулась от земли. Вспышка спугнула наверное тысячу летающих тварей, которых я до этого не замечал. Голова, передние лапы и часть грудной клетки животного просто испарились, и к моим ногам рухнул обугленный кровоточащий мешок с внутренностями.

Стригон сейчас наверняка потешается над трусливым сыном Кратусов. Однако, я жив, и это главное.

И всё же пришлось признать, что я совершил невероятную глупость. Взрыв, наверное, было видно из космоса.

Я спешно вернулся к обрыву и обнаружил в лагере инопланетян активность.

Из амбара вывели группу в основе своей белокожих созданий. Руки у них были связаны за спиной. Одного из них, самого высокого, отделили от всех и поставили на колени. К нему подошёл воин и начал что-то говорить. Долговязый держал руки на затылке и отчаянно тряс головой. После непродолжительного обмена репликами воин направил на него свою длинную железную палку. Через секунду мозги инопланетянина покинули его черепную коробку, а сам он под донëсшийся до меня грохот рухнул на землю бессмысленным куском мяса. Это вызвало большое волнение среди остальных белокожих, которое прервалось серией выстрелов в воздух.

Значит, огнестрельное оружие, подумал я. До широкой публики волею короны это изобретение у нас не добралось. С тех пор, как мы научились создавать оружие и броню при помощи специального оборудования на наших кораблях, король строго наказал нашей знати вооружаться исключительно и только так. Огнестрел оставался уделом дикарей, хотя у каждой богатой семьи имелась секретная коллекция подобных вещей, собранных во время испытаний на различных мирах.

Некоторые из таких пушек стоили баснословных денег. Пожалуй, надо будет раздобыть себе такую.

Когда всё улеглось, тот, кого я определил, как вожака (поскольку он имел право забирать чужие жизни), раздал указания своим воинам. Часть из них отконвоировала пленников на плавающий корабль; всех, кроме одного. Его подозвал к себе главарь.

Клянусь, он показывал своим оружием прямо на меня, пока что-то говорил пленнику; я даже проверил, в порядке ли камуфляж, хотя с такого расстояния он вряд ли вообще что-то видел. Но это и не требовалось, учитывая какой переполох я произвёл.

Пленник тряс плечами и болтал головой из стороны в сторону. Вожак ударил его по лицу, и тот встал на одно колено, закрываясь от обидчика рукой, но очередного удара не последовало.

Подъехала повозка, из которой вылезли четверо довольно крупных, по сравнению с пленником, воинов. Главный что-то сказал, один из них сбегал за какими-то сумками, и чуть погодя, отряд пешком покинул поселение. Пленник волочился позади как животное — его руки привязали к верёвке и то и дело одëргивали, чтобы он поторопился.

Инопланетяне двинулись тропой, уложенной вдоль забора с колючей проволокой. Тропа вела наверх и заканчивалась в чаще левее того места, где обосновался я. Разумнее всего было подождать, пока они пройдут мимо меня, и зайти им в тыл.

Интересно, что именно не поделили эти существа? Вокруг такое изобилие! Наверное, их противостояние имеет глубокие традиционные корни, иначе я не мог представить, зачем ещё жители столь богатой ресурсами планеты станут убивать друг друга.

Отряд пропал из поля моего зрения, и я залез на одно из деревьев покрупнее, затаившись. Вдруг я понял, что рядом со мной кто-то есть. Обернувшись через плечо, я был готов ударить, но увидел вполне безобидную коричневую мохнатую тварь с плоской мордой и наглой ленивой ухмылкой. Видимо, учуяв меня, она не спеша полезла прочь на своих руках-крюках, всё это время что-то жуя.

На подъëм отряду потребовался добрый час. Эти существа были очень медлительны, как будто жили в условиях, для которых не приспособлены. Неудивительно, ведь они стали доминирующей силой на этой планете, заполнив все мыслимые ниши. Поминая о качествах, которые вероятно позволили им это сделать, я всё же отметил, что выбрал удачное место для высадки. Инопланетяне были изобретательны, агрессивны и готовы убивать, в том числе друг друга, не говоря о чужаках, вроде меня; но они нисколько не походили на могущественных созданий с перехваченных нами изображений.

Кроме того, после увиденного мною, сердце моё заметно снизило градус милосердия по отношению к местным, по крайней мере, конкретно к этим.

Могу ли я извлечь из этой ситуации хоть толику благородства для себя самого? Пожалуй, освобождение пленного могло бы хоть отчасти извинить то, что должно произойти. Или же я просто придумываю себе удобное оправдание, а на деле соглашаюсь с мясорубкой, которую устраивает Париксея на диких мирах?

Так, предаваясь запретной философии, я чуть было не прозевал инопланетян, показавшихся из недр лесной чащи. Они ступали осторожно, готовые стрелять в любую секунду.

Главарь поднял руку, и отряд остановился. Я приблизил изображение, и снова мне показалось, что он смотрит прямо на меня.

Один из воинов, который вёл пленника, в возбуждении начал что-то бормотать, но главный злобно шикнул, и тот замолк. Инопланетяне застыли, прислушиваясь к звукам леса, и я притих вместе с ними.

Вожак махнул рукой, и они прошли в десяти шагах от того самого дерева, на которое я залез.

Наверное, он заметил брызги крови, потому что снова приказал отряду остановиться и послал вперёд одного из воинов, судя по повадке — следопыта. Тот обошёл крупные корни могучего древа, где сразу же обнаружил отрубленную голову игольчатого зверя. Он аккуратно поднял её и внимательно рассмотрел сечение, отгоняя насекомых свободной рукой. Положив голову туда, где взял, следопыт сделал несколько осторожных шагов к выпотрошенному чёрно-белому телу, а потом изучил обугленный кусок плоти, который остался от пятнистого хищника.

Затем он осмотрелся, принюхался, сел на колено, пощупал внутренности, лежащие на земле, и поднëс руку к лицу. Мне показалось, что он её лизнул. Клянусь, сделав это, он хмыкнул точно также, как делаем мы.

Я понимал его проблему. То, что он пытался представить, не могло существовать в их мире. Не думаю, что в местных зарослях регулярно стреляют плазмой. Последствия такого попадания ни с чем не спутаешь.

Следопыт что-то сказал, и к нему подошёл вожак. Остальные оставались на своих местах.

Главарь встал на одно колено и молча осмотрел место битвы, опираясь на своё оружие. Он наклонился, чтобы что-то подобрать, и вдруг в его руках мелькнул мой медальон! Я непроизвольно коснулся груди и, само собой, обнаружил пропажу смертоносного аксессуара. Старейшины ни за что не простят мне потерю символа культа смерти, даже если я пройду испытание. Были и другие, менее благородные причины любыми средствами вернуть злополучный медальон.

Затаив дыхание и всячески проклиная свою судьбу, я смотрел за развитием событий.

Инопланетяне осмотрели мою вещь и перебросились несколькими фразами, очевидно обсуждая того, кто мог бы оставить эти следы. Скоро вся группа столпилась вокруг кровавого месева, которое я после себя оставил. Их позы выражали крайнее напряжение, а стволы их пушек искали в зарослях невидимую жертву.

Я подумал, что мой камуфляж был бесперебойно включён уже слишком долго, и в любой момент мог начать мерцать. Если они обнаружат меня сейчас, то сразу начнут стрелять.

Я нахожусь в самой неудачной позиции — снизу у меня совсем нет брони. Что я мог сделать? Атаковать? Они окружили меня, и теперь мне некуда было скрыться. "До чего, всё-таки, унизительная ситуация!", — думал я, представляя себе Стригона, потирающего ручки возле проектора.

Пока я рисовал себе это пугающее зрелище, вожак инопланетян подошёл к пленнику, схватив его за лицо одной рукой, а другой тряся у него перед глазами символом париксейской веры. Отсюда стало заметно, что белокожий раб весь покрыт синяками и ссадинами. На лице у него, в отличие от остальных, росла шерсть. Он попытался что-то сказать, невзирая на то, что его держали за нижнюю челюсть. Готов поспорить, он всё отрицал.

Воин, который в этот момент всё ещё держал пленника на привязи, присмотрелся к артефакту и громко что-то произнёс. Главарь издал протяжный звук, очевидно, междометие.

В разговор вступил следопыт. Он что-то спросил у конвоира, и тот повторил слово, которое сказал до этого. Я запомнил его, потому что оно звучало очень по-париксейски:

— Тлалок!

Остальные воины засмеялись, все, кроме главаря. Следопыт что-то пробурчал, покрутил пальцем возле виска и махнул на конвоира рукой.

Вожак, тем временем, показывал мой медальон остальным. Они трогали его руками и даже грызли своими рыбьими зубами, но, к своему счастью, открыть так и не смогли. Пока остальные спорили меж собой, ответственный за пленника воин опять начал что-то бормотать. Я прислушался и понял, что он повторяет одну и ту же фразу, раз за разом, всё громче и громче. Командир сделал шаг по направлению к нему и ударил беднягу ладонью по лицу, после чего прокричал два громких слога.

Конвоир отбросил верёвку, к которой был привязан пленник, и затараторил ещё громче. Он показал пальцем на гигантскоое древо напротив меня и сорвался на крик. Вожак тоже начал на него орать, но воин не подчинился и направил пушку на своих. Те отреагировали зеркально. Старший не стал давить, а вместо этого сказал что-то очень серьёзным и ровным голосом.

Это вроде бы успокоило воина, но вдруг он повернул голову в мою сторону, и волею судеб в это самое мгновение мой камуфляж дал секундный сбой.

Эта секунда длилась для меня вечность. Конвоир, ничего не объясняя соратникам, направил ствол оружия примерно в то место, где я скрывался, и начал стрелять мелкими очередями, выкрикивая что-то всякий раз, когда делал паузу.

Живность вспорхнула с веток и тревожно засуетилась в воздухе. Невидимый, я спрыгнул на землю. Несколько снарядов врезались в мою нагрудную пластину, и я поспешно отступил назад, как раз вовремя, потому что к стрельбе присоединились остальные: если не все, то большинство участников отряда.

Шум выстрелов и вопли существ ненадолго стали чем-то цельным. Смертоносные металлические шарики сотнями обрушивались на растительность. Погибли многие животные. Выжить я смог только потому, что отступил в низину.

Это безумие продолжалось не менее тридцати секунд, и закончилось под крики их вожака, который, очевидно, пытался остановить бесполезную трату снарядов.

Я вдруг почувствовал сильное жжение на внутренней стороне правого бедра, чуть выше наколенника и, бегло осмотрев себя, понял, что меня всё-таки задело. Ранение прошло по касательной, но металл вырвал кусок моей плоти размером с большой палец. Видимо, крупные сосуды не были повреждены, поскольку кровь шла не слишком интенсивно и без пульсации.

Я мысленно выругался и поспешил спуститься подальше в низину, безуспешно закрывая дыру в ноге ладонью и оставляя за собой ярко-зелëный кровавый след. Охотник стал дичью! Я хотел, чтобы судьба испытала меня, но не ожидал, что она решит надо мной посмеяться таким вот образом.

Следующей эмоцией, посетившей меня, была, как ни странно, обида. Вот же, больные ублюдки! Да что с ними такое?! Наше противостояние понемногу приобретало личный оттенок. За эту кровь я должен был им отомстить. Но не раньше, чем подлатаю себя.

Я думал, что они будут меня преследовать, и в этом случае непременно воспользовался бы плазменной пушкой. Но, вопреки моим ожиданиям, этого не произошло. Убедившись, что за мной нет хвоста, я достал лечебные зелья и горелку. Смешав нужные ингридиенты, я подогрел порошки в колбе, отчего они превратились в горячую бурую жижу. Сжав жвалы, я вылил содержимое на рану.

Боль обожгла весь мой разум целиком. Почему-то я вообразил себе, что смогу удержаться от вопля, но это было, пожалуй, чересчур самонадеянно. Я кричал так, как не кричал никогда в своей жизни. Этот звук, я уверен, был слышен на многие сотни метров вокруг, но боль была сильнее всех прочих инстинктов.

Покончив с этой ужасающей процедурой, я, разумеется, сменил позицию. Меня потряхивало от пережитых ощущений, но оставаться здесь нельзя. Мой крик наверняка окончательно свëл этих тварей с ума.

Двигался я более или менее уверено. Минут через десять мне попалась неглубокая узкая яма. Убедившись, что там никого нет, я завалился туда, чтобы передохнуть, и спрятался под листвой, прикидывая свои шансы на успех.

Их было шестеро, считая пленника. Я постепенно склонялся к тому, чтобы разрешить себе как минимум пять трофеев. Эти существа не излучали и толики благородства. Они были грязны, дурно пахли, и вели себя по отношению друг к другу без капли почтения. Командир позволял себе рукоприкладство. Как так получается, что сюзерен не уважает своих воинов? Может, они не различают детей и взрослых?

И что такое этот Тлалок? Слово звучало, как имя. Почему оно так пугало этого воина?

Я читал, что на множестве миров разумные твари верили в существование невероятных существ. Их называли по-разному, но у нас для этого даже не было специального слова. Может быть, воин думал, что я один из них?

Сон пришёл также незаметно, как и последовавшее за ним пробуждение. По-прежнему стояла глубокая ночь. Посмотрев на пульт, я убедился, что прошло всего два часа и проверил рану. Рубец прекрасно заживает. Зелья чужих творят чудеса.

Выбравшись из ямы, я первым делом включил на маске тепловой режим. В нëм лес предстал в совершенно новом свете. На Париксее ночь — это священное время. Время охоты. Время забав. Время риска и беспамятства. Испытав на себе ночные чары этого мира, я понял, что здесь всё устроено точно так же. Жизнь вспыхнула у меня перед глазами. По земле бегали бесчисленные существа, а между деревьями то и дело сновали летающие и лазающие звери. Вон там висит на дереве какая-то туша. А вот гигантский червь. Сам он холодный, но что-то лежит внутри него и шевелится. Ненавижу червей. Эти противоестественные твари населяют каждый из известных миров, но упоминаний о настолько огромных тварях я не встречал.

Я обходил стороной всё, крупнее шнаркля и морально готовился к схватке, рассчитывая, что инопланетяне отправятся к месту моей высадки.

К этому моменту я окончательно убедил себя, что они достойны смерти. Они пролили мою кровь. Их жизнями я вполне могу пожертвовать. Не ради продления рода, а ради того, чтобы самому остаться в живых.

Курс — один к двенадцати. Это, отнюдь, не честно, но не я устанавливаю правила игры, в которую оказался вовлечён. Эти существа сами сделали из своих жизней разменные монеты в междоусобной войне. Я видел это своими глазами. Я всего лишь сделаю их кончину чуть более вероятной.

Мне оставалось только ужасаться своим мыслям, но спорить с этими доводами, увы, не получалось. Решение было принято. Вместе с этим начал отступать страх.

— Ты должен верить в своё превосходство, чтобы выжить, — сказал как-то отец, наставляя меня перед испытанием.

— Увы, действительность не зависит от моей веры, отец, — ответил ему я.

— Что за чушь? — воскликнул он в своей насмешливой манере. — Вера — это источник силы. Что как не сила даëт нам власть над действительностью? Я начинаю подозревать, сын, что в твоей философии имеется серьёзный изъян.

— Какой же?

— Ты одержим сомнениями, в то время, как жизнь открывает свои двери только отважным.

— И как мне найти в себе отвагу?

— Для начала — поменьше думай об этом, — посоветовал мне старый воин. — И вообще, думай поменьше.

Сколь бы ни был противоречив этот совет, особенно для философа, теперь я прекрасно понимал, почему подобные установки закрепились в военном сословии. Проникнуться ими у меня, увы, пока не получалось, но в данных обстоятельствах стоило попробовать.

Я ступил на ствол упавшего дерева, чтобы перейти через ручей, как вдруг увидел на другом берегу метрах в двадцати тело о двух ногах и двух руках. Не знаю, почему, но все разумные виды, которые мы встречали, были устроены по этому единому образцу.

Он услышал мой шаг и насторожился. Я замер. Чужак был здесь совершенно один. Его тёмная потная кожа, большие белые зубы и гигантские белки огромных выпученных глаз… Я сразу признал в нëм конвоира. Может, стоит в дозоре?

Чтобы его смерть пошла в зачëт, я должен войти в ближний бой. Из дальнобойных орудий у меня была только плазменная пушка на плече, но её жертвы были бы напрасны.

Я снова подумал, что надо бы раздобыть одну из их железных палок. Я мог сжечь конвоира прямо сейчас и отобрать его оружие, но этим самым привлёк бы внимание остальных. Не думаю, что разобрался бы с этой штукой достаточно быстро, чтобы сходу отбить атаку четверых безумцев.

Оставалось хитрить.

Я бросил пустую пробирку из под снадобья в чащу на стороне врага, дабы отвлечь его внимание. Конвоир повернулся на шум, направив ствол оружия во тьму в обратном от меня направлении. Я успел сделать пару шагов назад, сойдя с бревна, снял маску и положил её на небольшой естественной площадке перед упавшим стволом.

Я не стал задерживать дыхание. Если бы я мог заболеть какой-то дрянью, то после ранения наверняка был ею уже болен. В остальном, воздух тут был такой же, как у нас… Так я думал, пока в нос мне не ударили бесчисленные запахи этого мира. Для многих из них у меня не было подходящих слов.

Я поборол желание чихнуть и спрятался в кустах перед площадкой. Прикрыв свободное от камуфляжа лицо локтëм, я запустил на маске проверку звука, и прибор тихо зашипел.

Конвоир что-то негромко сказал, но, не получив ответа, встал на бревно и пошёл в мою сторону, с трудом удерживая равновесие, поскольку ему приходилось держать оружие обеими руками. Под конец он чуть ускорился и спрыгнул на площадку.

Маска, таким образом, оказалась у конвоира за спиной. Он развернулся к ней, и нагнулся, чтобы подобрать.

Я ощутил, как что-то древнее поднялось внутри меня из самых недр.

— Бей! Сейчас! — потребовало оно.

Словно во сне я вышел из укрытия, положил правый кулак чужаку на спину тыльной стороной вниз и одновременно выдвинул ритуальные ножи, расположенные параллельно друг другу вдоль моего предплечья. Они пронзили его мягкую плоть, словно лист бумаги. Конвоир судорожно вздохнул, но не смог закричать — его лёгкие уже были полны крови. Однако ему хватило прыти изловчиться и повернуть голову в мою сторону.

Наши глаза встретились. Я увидел, как сначала он изумился и воспротивился своей участи, и как затем понял и принял, что с этим ничего нельзя поделать.

Я отвёл взгляд. Это молчаливое согласие со своей незавидной участью поразило меня.

Резкое движение вверх вдоль позвоночника прервало страдание существа. Оба ножа вышли левее головы. Его тело выше точки разреза распалось на три части, распустившись подобно сюрреалистичному кровавому цветку. Обмягшие останки инопланетянина рухнули на землю, чудом не запачкав маску. Я водрузил её на место, после чего завладел его оружием.

Мне пришлось задержаться над трупом, чтобы забрать свой трофей. Никакого удовольствия это мне не доставляло, а кроме того, мне был совершенно чужд выпендрëж, связанный со сбором этих артефактов, поэтому я наспех отрубил инопланетянину палец и убрал его в небольшой карман на поясе.

Назад дороги нет. Глядя в глаза чужой смерти, я понял вдруг, что есть только я и мой собственный путь, проложенный сквозь безумие жизни. Каждый из нас встретит свой конец один на один, и каждый из нас поэтому живëт сам по себе. А особенно — такие, как Стригон — те, кто хватает судьбу за глотку. Они просто приходят и берут то, что им не принадлежит — чужое имущество, славу, жизнь, не важно. Их не стесняют никакие нравственные ограничения, и одновременно они умело пользуются традицией, поддерживая миф о собственном благочестии.

Такие, как он, правят, только потому что такие, как я, позволяют им это делать.

— Ты смотришь, злокозненный Стригон? — сказал я маске. — Я добьюсь своего!

С тяжёлым сердцем, но твёрдыми намерениями я перешёл через ручей и осмотрел своё новое оружие. Палец не пролезал в кольцо, внутри которого находился спусковой крючок. Я мог бы использовать коготь, чтобы выстрелить, если бы держал пушку другой рукой, но тогда целиться и маневрировать будет невозможно. Ещё одна сложность была в том, что, как бы я её ни нëс, она никогда целиком не попадала под действие камуфляжа. Часть пушки так или иначе оставалась видимой.

Я с сожалением принял тот факт, что это оружие мне вряд ли поможет, но пока что оставил его при себе и пошёл вдоль ручья, впадающего в реку, на берегу которой я высадился. Ручей становился шире. По берегам его грунт стал слишком жидким, поэтому я забрал чуть вправо. Каждые несколько шагов я останавливался прислушиваясь. Маска позволяла мне быть в этом отношении на шаг впереди противника.

Скоро я засëк чьë-то сбивчивое дыхание. Тот, кто издавал этот звук, определëнно испытывал боль. Я пошёл на его источник, аккуратно ступая по участку сухой земли.

Тепло выдало местоположение существа. Оно сидело, опершись спиной на дерево, метрах в ста от меня, закрыв голову руками. Яприблизил изображение и звук стал громче.

Это был пленник, тот самый, с шерстью на лице. Его трясло, и я догадался, что оно плачет.

Я помню, как плакал Феритрид, когда Стригон обличил его запретные желания. Слëзы на Париксее считались признаком слабости, а слабость по Наприкигору должна быть искоренена. Но несмотря на все усилия общественных инстанций, наш мир хорошо знал истинную цену слезам. У нас говорят: "Дети плачут, когда не получают желаемого. Взрослые плачут, когда теряют желаемое навсегда". Был ли Феритрид капризным ребëнком, который отказался жить в отместку за то, что у него отобрали привилегию? Мне так не казалось. К сожалению, он был тем редким случаем, когда ребёнок вдруг понял, что он теряет желаемое заранее и навсегда. Если бы я не пошёл на испытание, то, возможно смог бы остановить его от этой роковой ошибки… Но я был слишком поглощён роковыми переменами в своей собственной жизни. Кто может винить меня в этом?

Пока я думал, что же мне делать с этим несчастным, пленник притих и дыхание его выровнялось. Он завалился на бок, и, вздрогнув, пришëл в себя ненадолго, только чтобы лечь на землю, просунув колени между связанными руками. Через пять минут существо крепко спало.

Я подкрался, присел возле него и внимательно рассмотрел. На руках у него были металлические браслеты, скрепленные между собой цепочкой, к которой была привязана верёвка. Скорее всего, пленник сбежал во время перепалки, когда отряд был занят стрельбой. Может быть его решение спасло мне жизнь.

Оружия при нём не оказалось, поэтому в качестве добычи он мне в любом случае был неинтересен. Да и не хотелось мне его убивать. У нас с ним был общий враг.

Я выключил камуфляж и нагнулся к нему. Он открыл глаза в тот самый момент, когда я закрыл его рот. Он попытался закричать, но я надавил покрепче и прижал его к земле другой рукой, полностью обездвижив. Пленник замычал. Я слегка тряхнул его и снова крепко сжал, пытаясь показать таким образом, что если он не будет дёргаться, то ему ничто не угрожает. Вряд ли он мечтал о том, чтобы вернуться в плен.

Кажется, он понял меня, потому что перестал брыкаться и издавать звуки. Я отпустил его. Существо вытащило колени из замка и село. Когда оно посмотрело на меня, первой его реакцией было полное спокойствие. Наверное, потому что было темно, а кроме того, я был в маске и решил пока не показывать ему своего лица.

Я дал ему присмотреться. Оно склонило голову набок, осмотрело моё туловище и руки, несколько раз моргнуло, а затем брови его поползли на лоб.

Пленник попытался отползти назад, взрывая землю ногами, но упëрся спиной в дерево. Он закрыл глаза и повернул голову куда-то в сторону, быстро шепча какие-то слова. Я сделал шаг по направлению к нему и остановился. Он замолчал и снова посмотрел на меня. Наверное, чужак рассчитывал, что я ему почудился или исчез.

Но я никуда не собирался.

Он смотрел на меня, не моргая и молчал, тяжело дыша. На его глазах я положил инопланетную пушку в траву и достал из кармана на поясе палец его конвоира, рассчитывая, что это придётся ему по нраву. Однако, по-моему, тот пришёл в ещё больший ужас, и я торопливо убрал трофей обратно, после чего показал в чащу леса рукой и сделал другой рукой жест, обозначающий перерезание глотки. Он проследил за моими действиями и что-то тихо сказал.

Я показал на него пальцем, а затем большим пальцем той же руки указал на себя, после чего сцепил ладони вместе напротив груди. Слова были здесь совершенно бесполезны, но на всякий случай я повторил эти действия и сказал:

— Ты. Я. Союз.

Мне показалось, что он рассмеялся. Тихо, себе под нос, но он явно хихикал. Интересно, что его так позабавило? Или это истерика? Если так, то лучше бы ему замолкнуть.

Я выдвинул ритуальный нож и подошёл к нему. Пленник подавился смехом и зажмурился, видимо, готовясь умереть, но я лишь разрезал цепочку на его руках. Он поднял ладони к лицу посмотрел на них, показывая мне свои нелепые рыбьи челюсти.

Чужак повторил все те же жесты, которые я изобразил, включая перерезание глотки существам из леса, а затем показал мне кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Я рассудил, что моя идея ему нравится. У него определённо был зуб на этих тварей. Возможно там внизу несколько часов назад застрелили его друга?

Я отошёл от пленника, поднял пушку с травы и бросил её ему в ноги. Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнул ему, потому как видел уже, что, выражая согласие, они кивали друг другу. Это был рисковый шаг. Он не знал о назначении прибора у меня на плече, но мог догадываться, так как видел останки той пятнистой твари. Если он попробует применить оружие против меня, я без сожаления сожгу его, поскольку, взяв пушку в руки, он заключит со мной негласный пакт.

Видимо, наши мысли были схожи, потому как пленник медлил. Наконец он схватился за пушку и, опираясь на неё, встал передо мной. Некоторое время мы изучали друг друга. Выглядел он отталкивающе, но не омерзительно. Абсолютно чуждо, но при этом так похоже на нас. Ощущение было такое, словно смотришь на ожившую куклу.

Инопланетянин покрутил в руках пушку и спросил меня что-то. Я, разумеется, его не понял. Тогда он, помычав, указал на карман, в котором я хранил палец конвоира. Я достал трофей и показал ему. Пленник кивнул. Скалясь, он показал мне средний палец, а затем ткнул им себе в грудь, после чего развёл руками перед собой и несколько раз повернулся вокруг своей оси, вглядываясь в заросли, будто что-то искал, но не мог найти.

Я сообразил, что он хотел посмотреть на тело конвоира, отступил в сторону и показал рукой туда, откуда пришёл, приглашая его пойти спереди. Он что-то буркнул, но, кажется, мы с ним пришли к взаимопониманию.

Проходя мимо меня, чужак коснулся своей груди и сказал:

— Я́ннис.

— Арихигон, — ответил я.

Существо кивнуло, и мы пошли искать труп его бывшего тюремщика. Обратно мы двигались чуть быстрее, хотя и останавливались порой, прислушиваясь. Ночные шумы маскировали как нас, так и противника.

Когда мы оказались там, я указал Яннису на бревно, и он перешёл через ручей, остановившись в самом его конце.

Я знал, что он там увидел.

Инопланетянин перепрыгнул через место убийства и склонился вдруг над кустами, в которых я до этого прятался. Он отрыгнул что-то на растения и теперь стоял спиной ко мне, согнувшись в поясе и упершись руками в собственные ноги.

Как философ я не мог не отметить, что останки чужака не вызывают во мне чувств, подобных тем, что я испытывал, глядя на трупы париксейцев. Когда мне показали тела братьев, я отреагировал точно также, как и Яннис. Меня стошнило, а потом я плакал. Или, когда умер мой дед: о, его величественный труп вселял в меня поистине мистический ужас. Я смотрел на него и не мог не представлять, каково это, быть им — иссохнуть и сгинуть, превратившись в ничто.

Сейчас же, как ни пытался, я не видел перед собой мëртвого тела. Инстинктивно я видел лишь дохлую тушу; и согласно париксейскому Кодексу, я даже не стану каннибалом, если съем это мясо. Но в глубине души я понимаю, что ещё как стану! Странно, что для осуждения пожирания плоти иных разумных существ не существует специального термина. Может, самое время его выдумать? А не нужно ли сначала дать тогда одно имя всем разумным существам? Есть звери, а есть… Кто?

Пока я размышлял обо всëм этом, Яннис вроде бы успокоился. Я спрыгнул с бревна и подождал, пока он подойдёт. Чужак и так был белый, а теперь ещё и побледнел. Сквозь его кожу буквально стало видно кровеносную систему.

Какие же они всё-таки хрупкие!

Кряхтя, он перевернул разрубленную мною тушу. Голова и рука вместе с правой половиной тела лежали под неестественным углом по отношению к ногам. Тонкая полоска мяса и перерубленных костей, оказавшаяся между моими ножами, прилипла к левой стороне его туловища, лежащей перпендикулярно остальной части тела.

Яннис обыскивал труп, борясь с рвотными позывами. В первую очередь, он снял с него обувь, которую тут же надел на свои израненные босые ноги. Затем он забрал пояс и всё, что было на нëм, в том числе большой блестящий нож, прямоугольные коробки, плотно набитые блестящими штырями, и несколько железных зелёных шариков с набалдашниками и приделанными к ним блестящими кольцами. В завершение, он снял с кармана на правой груди трупа какую-то прямоугольную штуку, которую тоже прикрепил на свой новый пояс, предварительно что-то на ней подкрутив.

Я смотрел за его действиями и понял вдруг, что он совершает их не впервые. Передо мной был если не воин, то шпион. Ему явно было неприятно всë это делать, но он действовал по необходимости и умел пользоваться вооружением. Движения его, несмотря на легкий тремор, были уверенными и точными.

Когда с обыском было покончено, Яннис плюнул на труп и произнёс какие-то слова, состоявшие из отрывистых и шипящих звуков. Думаю, он его проклял.

Стоило ему замолчать, как я различил на фоне ночной какофонии низкий гул, почти на грани слышимости. Звук быстро набирал силу и скоро его заметил и мой спутник. Он вопросительно посмотрел на меня. Мне был хорошо знаком этот шум, поэтому я открыл пульт и вызывал данные о местоположении нашего корабля. На карте, возникшей перед глазами, я увидел, как красная точка возвращается к месту моей высадки. Что они задумали?

В лесу кто-то закричал. Я попытался определить направление источника звука, но нарастающий рëв двигателей сделал это невозможным. Корабль пролетел прямо над нами. Мы ничего не увидели, но шум был просто оглушительным. Инстинкт говорил мне, что творится нечто противоестественное. Мне хотелось убежать, и мне хотелось затаиться.

Когда машина миновала нас, стало ясно, что в лагере инопланетян конечно же слышали мою высадку. А потом вспышка на холме убила хищную тварь, которая с лëгкостью прикончила бы любого из них. Неудивительно, что они были так напряжены. Учитывая, что они сразу же куда-то отправили своих пленных, думаю, этот лагерь до сегодняшней ночи был их секретным форпостом.

Я проследил за движением корабля на карте и убедился, что он приземлился на том же месте, что и в первый раз. Это было, наверное, в часе ходьбы отсюда. Чужаки, всенепременно отправятся туда.

Яннис стоял возле переправы и молча смотрел в том же направлении, видимо, о чëм-то размышляя. На некоторое время я будто перестал для него существовать.

Вдруг мне послышалось неприятное шипение. Сначала я даже не догадался, что источник звука находится в маске, а вовсе не в лесу. Помехи постепенно стали чуть благозвучнее, а потом будто рассыпались.

— Это Фарициан, — услышал я тяжёлый голос, прорезавшийся из образовавшейся тишины. — Слушай меня внимательно, Арихигон, ибо я нарушаю Кодекс, связавшись с тобою. Подлый Стригон поднял мятеж против членов экспедиции!

— Как? — изумился я и поймал на себе взгляд Янниса.

Пришлось отвернуться, чтобы показать, что я говорю не с ним. Кажется, он понял, потому как махнул на меня рукой и уселся на бревно, свесив ноги над водой.

— Что случилось?

— Мы не сошлись во мнении относительно твоих методов, — медленно отвечал Фарициан, и я слышал в его голосе хрипы и свисты, которых там быть не должно. — Мы голосовали. Бериатрикс разрешил союз с туземцем; Макергурей с Парисицидом его поддержали. Я был против, как и юный Ириадис, но мы оказались в меньшинстве и было решено, что ты прав. Однако Стригон не принял результатов голосования и вероломно убил Бериатрикса, когда тот покидал контрольную. Парисицид и Макергурей были следующими. Я, к сожалению, не настолько хорош, как в молодости… Он порезал меня и бросил умирать в оружейной. Хорошо, что я знаю, где хранятся запасные маски…

— Сколь беспримерное коварство! Но на что он надеется? За это его должны казнить!

— Только если он не прибудет домой один, — увядая, сказал мне мастер тихих убийств. — Послушай, парень… Ты мне не нравишься. Мне не нравятся ни твои методы, ни твои мысли. Но волею короны тебе даровано право, а сейчас у тебя его хочет отнять предатель. Он идёт за тобой… Я… Ух-х-х! — выдохнул он, и я буквально ощутил его боль в этом звуке. — Как исполняющий обязанности старшего наблюдателя, я приказываю тебе… Убей Стригона!

— Он вооружён? — спросил я, но не получил ответа.

Связь прервалась. Откуда-то из области живота во мне поднялось парализующее чувство, распространяющееся на мышцы рук и ног и наливающее их гибельной тяжестью. Я попробовал дышать ровнее.

Вот оно, испытание. Не то, что заготовили для меня предки. Моё собственное испытание, которое, вполне возможно, будет стоить мне жизни и покроет меня позором.

Если Стригон победит, то, оказавшись дома, расскажет всему миру о моём великом предательстве. Ублюдок Ириадисов уже приготовил для этого благодатную почву, спровоцировав у народа определённые ожидания. Мне было плевать на свою репутацию на Париксее, ведь возвращаться туда теперь не было никакого резона, но Стригон имел ко мне личные претензии, поэтому я считал делом чести принять этот вызов, несмотря на исчезающе низкие шансы на успех.

Второй причиной, по которой я ещё не убежал в страхе перед столь грозным воином было то, что если я проиграю, цивилизацию Янниса без всяких сомнений, сожгут дотла, чего мне совершенно не хотелось.

Это мир был поистине уникален. За те десять дней, что я провёл на его орбите, я видел здесь нечто, что поразило меня до глубины души — то, чего я не показал старейшинам и Стригону. Я видел мирную жизнь многих миллионов взрослых и детей во всей её спокойной красоте. Так было не везде, и место, в котором я находился, было тому свидетельством. Но всё же, спокойных мест на этой планете было значительно больше.

Этот мир должен выжить. А если нет — то я погибну вместе с ним. Я отказываюсь принимать всё, как есть.

— Йá!

Я и не заметил, как Яннис подошёл ко мне, настолько был поглощён своими размышлениями. Не сомневаюсь, что однажды, если не сегодня, именно эта привычка станет причиной моей смерти.

— Дэн фа эрфó мази́ со, — сказал чужак.

— Я тебя не понимаю, — ответил я.

— Сигнóми… Охи́ катэгóрийа вáруж му.

С этими словами он пошёл в противоположную от места высадки сторону. Как я объясню инопланетянину контекст происходящего?

— Эй! — негромко позвал я его.

Он остановился и развернулся ко мне. Я показал на него пальцем, затем на себя, затем в лес на несколько воображаемых мишеней, после чего развёл руками над головой, как бы очерчивая небосвод, и с силой ударил кулаком по левой ладони.

— Афтóс о кóзмос дэн бóри на софи́, - сказал Яннис, качая головой.

Не знаю, что это значило, но в его тоне сквозил всё тот же вежливый отказ. Мне подумалось, что он вправе поступать, как ему вздумается. Я привлëк Янниса для борьбы с его врагами. Стригон же был исключительно моей проблемой. Он находится здесь только из-за меня.

Давить не было смысла. Я включил камуфляж и, мерцая, исчез.

— Трéлла! — буркнул Яннис, потирая глаза.

Я смотрел за тем, как он скрывается в чаще, и готовился принять свою смерть.

— Бей первым! — говорил отец.

Что ж. Я ударю.

Глава 6

У представителей мардванской цивилизации, предшественника париксейской культуры, была присказка — "хищник против хищника". Так говорили, когда два высокородных соплеменника вступали в неразрешимый спор, в котором все, в конце концов, с неизбежностью проиграют. Эти слова, кроме прочего, выражали глубочайшее противоречие в нашей природе. Мы привыкли достигать мира при помощи войны. И я, волею судеб, проходил все стадии формирования нашего общества в миниатюре своего жизненного пути.

Когда я достиг реки, уже начало светать, однако облака настолько плотно затянули небо, что даже нельзя было сказать, с какой стороны встаëт солнце. До места высадки нужно было пройти ещё немного вверх по течению. Скоро я увидел впереди четверых инопланетных воинов, крадущихся по кромке леса. Для этого мне даже не потребовались фильтры.

Я надеялся напасть на Стригона, если он вступит в схватку с чужаками, поэтому никак не выдавал себя, а просто следовал за ними. Вся надежда была на плазменную пушку. В ближнем бою я был ничтожен против тренированного воина.

Вожак сделал сигнал рукой, и они пригнулись. Я не видел причины их остановки, поэтому решил подойти поближе.

Вдруг небо пронзила молния. Через секунду прогремел гром, и сразу же пошёл дождь. Камуфляж начал мерцать, предательски выдавая меня. Я немедленно упал на землю и выключил его, спрятавшись за деревом, но и потеряв из вида чужаков.

Те начали что-то кричать друг другу. Прозвучали одиночные выстрелы. За ними последовали короткие очереди и снова крики. Новая вспышка в небе на этот раз совпала по времени со звуком.

Мы находились в самом сердце грозы.

Я выглянул из-за плотного ствола дерева и увидел, как мерцающий в каплях дождя силуэт падает откуда-то сверху на одного из чужаков. Что-то мелькнуло, покинув пределы маскирующего поля, и инопланетянина разрубило пополам от макушки до промежности. Половинки обмякли не сразу, и какое-то время они шевелились, как будто пытаясь доползти друг до друга, чтобы воссоединиться.

Следующий воин, пытавшийся попасть по призрачному силуэту, вспыхнул синим пламенем, после чего взорвался, разлетевшись на тысячу мелких кусочков. Рядом сразу же прогремело ещё несколько осколочных взрывов, перемалывая и разбрасывая всë живое и неживое.

Другой попытался убежать в гущу леса, но был настигнут метательным оружием, сначала покосившим все кусты и деревца на своём пути, а затем с той же лёгкостью отрезавшим жертве голову вместе с куском левого плеча. Его искалеченное однорукое тело некоторое время продолжало бежать, извергая из себя пульсирующие потоки крови, но в итоге споткнулось и упало, как падают обычно пьяные.

Я лежал, парализованный изяществом, с которым этот подонок расправлялся с чужаками.

Остался последний. Вожак инопланетян избрал необычную тактику. Видя, сколь страшной смертью гибнут его товарищи, он сложил оружие и пал ниц, бормоча какие-то слова.

Стригон отключил маскировку и вышел к нему. Тот поднял свой взор и протянул ему мой медальон — символическую урну для праха, в которой содержалось четыре порции сильнейшего паралитического яда.

Его язык совсем не походил на язык Янниса. Только одно слово я смог выделить в непрерывном потоке:

— Тлалóк!

Стригон не стал с ним церемониться. Одной рукой он схватил его за шкирку, а второй за промежность и поднял над головой. Чужак обречëнно возопил. Сын Ириадисов, присев на одно колено, с силой обрушил спину инопланетянина на обрубленный ствол дерева, пронзивший его насквозь. Снова ударила молния, высвечивая покрытое кровью тело париксейского воина. Стригон поднял голову в небо и громко закричал.

Это был тот самый момент!

— Бей! — сказал мне внутренний голос.

Я нацелил на Стригона пушку и выстрелил…

Но ничего не произошло! Не может быть! Я попробовал ещё раз, снова безрезультатно.

Когда вожак перестал дёргаться и испустил дух, Стригон закричал:

— Я тебя слышу, трус! Ты видел это? Вот, как делают дела! Иди сюда! Я научу тебя!

Мокрый насквозь я спрятался за деревом, не зная, что делать. Как противостоять такой мощи?

— А ты знаешь, тугоумный Арихигон, что я лично отправил твоих братьев в священное ничто? — кричал Стригон, медленно двигаясь в мою сторону. — Отец не предполагал, что ты согласишься на испытание. Это ведь верное самоубийство для малохольного студня вроде тебя!

У меня были подозрения на этот счёт. Но будучи благородным человеком, Кратус Гурихимет наивно считал вероломство гнусного рода Ириадисов всего лишь слухами. Я с трудом подавил желание выскочить навстречу собственной смерти.

— Знаешь, почему я это сделал?! — продолжал свой монолог Стригон, перекрикивая дождь и порывы ветра. — Потому что семья прежде всего! Это то убеждение, презренный отпрыск шнаркля, которое отличает нас — золотую ветвь великородных воинов — от побочной грязи, вроде тебя или этих старых хрычей. Один только Фарициан имел право жить, но я не мог его пощадить. А раз умер он, то тебя я убью и подавно, — он помолчал, разрубая ритуальными клинками ветки у себя на пути. — Мне не даёт покоя одна мысль, сын Кратусов. Удовлетвори моё любопытство, если тебе это не трудно. Ты мог просто продолжать жить. Почему ты не пошёл на это, раз тебе плевать на идеалы Париксеи и даже на собственный род? Почему не остался служить в нашем доме? Ты ведь жалкий трус, как и все философы новой волны. Ты хотел убить старейшин и забрать корабль себе, ведь так? Что у тебя в этой урне? Яд? Старый как мир трюк.

Новая вспышка. Он подошёл слишком близко. Такими темпами он просто зарубит меня. Мне не оставалось ничего, кроме как…

Я открыл пульт и набрал команду, запускающую его самоуничтожение. Прибор начал обратный отсчёт. У меня есть десять минут пока мы с ним не превратимся в пепел. Я заберу Стригона с собой.

Сделав глубокий вдох, я встал и показался ему, выглянув из-за дерева.

— Я выбрал свой собственный путь, — сказал я. — Я выбрал жизнь ради идеала, который тебе и таким как ты не будет доступен никогда.

— Что же это за идеал?

— Индивидуальная свобода, — сказал я.

Стригон рассмеялся.

— Это всё, предатель?

— Нет, — отвечал я, снимая с руки пульт.

— Ты выбрал не свободу, а смерть, — сказал Стригон. — Теперь я ясно вижу откуда Феритрид набрался этой самоубийственной чуши. Скажи прощай своей жалкой жизни, ничтожество.

— Я говорю прощай обеим нашим жизням, — сказал я, бросив пульт ему под ноги.

Сын Ириадисов опустил голову и увидел цифры, обозначавшие обратный отсчёт до взрыва. Взрыва, который вполне мог стереть с лица земли небольшой город. Оставалось каких-то пять минут.

— Сумасшедший! — прокричал Стригон и выстрелил.

Я заранее прыгнул вправо и пучок плазмы прошёл мимо, обжигая и приваривая мою плоть к броне. В этот самый момент я услышал выстрелы из огнестрельного оружия и звуки рикошета. Позади Стригона что-то взорвалось, отчего он прыгнул вперёд — прямо ко мне. Его ритуальные ножи были направлены мне в глотку. Он то-ли сбросил, то ли потерял свою маску после взрыва, и на какое-то краткое мгновение я увидел его объятое безумием лицо. Зелёная кровь капала с его жвал, будто он только что пожрал себе подобного.

Не поднимаясь на ноги, я сделал кувырок в сторону, но был недостаточно расторопен — ножи Стригона разрубили мой правый трицепс. Клинки чужих столь остры, что я не сразу ощутил боль; но когда боль пришла, она была ко мне поистине беспощадна. Я упал и ожидал смерти. Всё это время продолжали греметь выстрелы. К моему удивлению второго пучка плазмы мне вдогонку так и не последовало.

Я всё ещё жив!

Я вскочил на ноги и обернулся. Стригон лежал на земле, истекая кровью. Изнывая от боли, я подскочил к нему, раздавил и без того повреждённую плазменную пушку ногой и отсëк руку, на которой были закреплены его ритуальные ножи.

Он громко закричал, и, упиваясь этим звуком, я из чисто символических соображений потянулся к медальону на его шее, за что немедленно был наказан. Стригон схватил меня за затылок единственной рукой и прижал к себе, обхватив одновременно обеими ногами мой корпус.

— Я не дам тебе сбежать, сын Кратусов! — плюясь на меня кровью, сказал Стригон. — Мы с тобой подохнем здесь вместе!

Он сделал рывок всем телом, и мы перевернулись. Я оказался погребëн под ним, лëжа на спине, и никак не мог высвободить руку с ножами, чтобы вонзить их ему в брюхо, ибо он держал меня невероятно крепко. Рана на руке сводила меня с ума. У меня просто не хватало сил. Я понял вдруг, что вот и пришло время умирать.

И тут я впервые за долгое время расслабился и позволил себе рассмеяться. Смех мой растаял в раскатах грома.

— Я тебя ненавижу! — рычал мне в ухо Стригон. — Ненавижу! Ненавижу!!! Ненави…

Его голос оборвался громким хлопком. Я ненадолго оглох и ощутил на голове что-то тëплое и липкое, гораздо гуще крови. Хватка Стригона ослабла, и я смог высвободиться, столкнув его вбок.

Надо мной с оружием в руках стоял Яннис. Он дал мне руку и помог подняться. Вторая моя рука болталась бессильной плетью.

— Эси́ сэ мэ́на, эгó сэ сэ́на, — сказал он.

— Бежим! — крикнул я ему.

— Ты́хи!

— Бум! — заорал я, что было сил и показал на мерцающий пульт, лежащий на земле. — Бум!!! Бум!!!

Яннис взглянул на прибор и увидел, как одни символы сменяют другие.

— Бум? Э́крикси?

— Бежим, друг мой! — снова крикнул я. — Давай же!

Я не стал его ждать и побежал, что было сил по направлению к кораблю. Оказавшись на берегу, я обернулся и увидел, что Яннис, сломя голову мчится за мной, лишь на секунду остановившись, чтобы рассмотреть прозрачный силуэт корабля, будто бы состоявший из капель дождя.

— Скорее! — крикнул ему я, подбегая к опущенном трапу.

Чужак присвистнул и проследовал за мной внутрь. Я сразу же отправился в контрольную, где обнаружил обезображенные тела наблюдателей. Яннис взял оружие на изготовку, но я коснулся ствола пальцем, и он опустил его. Сердце моë сжалось от скорби, но на это не было времени. Вот-вот грянет взрыв. Мы не успевали покинуть зону поражения. Оставалось только одно. Прыжок прямо из атмосферы.

Я вызвал панель управления, и она возникла над проектором. Наблюдая за Парисицидом, я многому научился. Корабль как живой, нужно лишь знать, что у него спросить и как.

В списке обитаемых систем я наугад выбрал один из них и запрограммировал старт ровно через минуту — за несколько секунд до того, как взорвётся пульт. Покончив с этим, я схватил Янниса за руку и повëл его в спальный отсек. Видя мою спешку, он не сопротивлялся.

Сорок пять секунд.

Я показал чужаку спальную ячейку Стригона. Чтобы он понял, что надо делать, я, борясь с болью во всëм теле, временно залез в свою и принял позу, которой меня научил Макергурей. Он повторил за мной, после чего я снова встал, и нажал на нужные кнопки на соседней ячейке. Яннис изумленно наблюдал за моими действиями, пока не потерял сознание, как и должен был.

Пятнадцать секунд.

Благодаря судьбу за то, что мой спутник смог уснуть перед прыжком, я запрыгнул обратно и, промахиваясь по кнопкам, запустил свою ячейку. Проваливаясь в сон, я ощутил сильную тряску.

"Ну вот и всё", — подумал я, и сознание моё растворилось во тьме.

Эпилог

Космос велик…

Но куда бы нас ни занесло, я всегда буду помнить, как родился во второй раз. В тот момент, когда я засмеялся, готовясь сгинуть в смертельной хватке Стригона, во мне и впрямь что-то умерло. Умерло, чтобы освободить место для новой личности.

Она появилась не сразу. Многое случилось перед тем, как я снова смог быть уверенным в том, что из себя представляю. Но отправной точкой для всех моих последующих приключений стала та самая ночь на Земле.

Космос велик.

Мы с Яннисом постоянно рассказываем друг другу эту историю, каждый на свой лад. Человеку (так называется их вид) потребовалось всего несколько месяцев, чтобы выучить основы языка чужих, и тогда согласно Земной традиции, мы дали нашему кораблю имя. Тлалок! Это звучало красиво.

Космос велик!

Недавно мы пополнили запасы на одной из сельскохозяйственных планет. Я стою в контрольной и рассматриваю звёздные карты чужих, ища подсказки.

Живы ли инженеры кораблей? Каковы их истинные цели? Почему они оставили нам такое богатство, но скрыли от нас свою мораль? Были ли другие расы, которым достался свой небесный флот? Вопросов было слишком много.

И я вернусь домой не раньше, чем найду ответы.

Конец.

Продолжение следует?..

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Эпилог