УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции [Коллектив авторов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (63) »
УТЕС ДРАКОНА ПУТЕШЕСТВИЯ . ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ФАНТАСТИКА CDXIX
Палеофантастика русской эмиграции
Иван Лукаш ГОМУНКУЛУС МЕЛЬХИОРА КРАУЗЕ[1]
Что луну делают в Гамбурге, это известно всем. Мастерил ее там на медных шарнирах один косой сапожник, лысый лунатик, и когда его лунный рог выплывал в ночное небо над черепицами Гамбурга, — желтый, как шафран, и ноздреватый, точно кривой и огромный кусок швейцарского сыра, — почтенные граждане говорили: — Этот чудак-сапожник снова забавляется с луной. Впрочем, история гамбургской луны настолько известна, что даже стала поговоркой. А вот историю о Гомункулусе Мельхиора Краузе — голову могу дать в залог — не знает никто. Между тем, я сам живой свидетель этого любопытного и причудливого происшествия. Надобно вам сказать, что Мельхиор Краузе — мой друг. Это тот самый Мельхиор, что очень молчалив и вежлив, держит голову по-птичьи несколько вбок, а на голове у него странные проплешины, точно черт однажды обложил ему череп синими пятаками, да так и пустил гулять в люди. Поэтому, может быть, он был несчастен в любви и остался холостяком. Служил он вторым счетоводом в конторе «Якорь», а жил в Старом городе, недалеко от Дома Черноголовых, в узком переулке, в прадедовской лачуге о трех этажах, с крутой лестницей прямо на двор, под самой крышей, в темных каморках. И был мой Мельхиор тем мечтателем, какие еще не перевелись в Старой Риге… Я любил бывать на его чердаке под вечер, когда затихает детвора внизу, и старые стены дышат теплом, и в старых каштанах вкрадчивой свежестью шумит ветер с Двины… Первая каморка стояла пустой — только вешалка да табурет у пыльного зеркала, где можно было увидеть себя лишь при свече и то с кривой мертвецкой рожей. Во второй — стол, кровать и гитара, а третья была вечно заперта на ключ. Там были Мельхиоровы приборы и книги. Когда он еще веселился буршем в Дерпте, в этих каморках помер его дядя, отставной рижский органист, задумчивый нелюдим, которого пугался весь переулок. Мельхиор приехал пропивать дядино наследство и… И бросил университет и застрял в каморках навсегда. Я слышал стороною, что в пыльной рухляди органиста он нашел какие-то тяжелые книги в переплетах из свиной кожи, с ветхими листами табачного цвета, изъеденными по краям крысами. Какие там нашлись книги, я не знаю, но Мельхиор Краузе, второй счетовод рижской конторы «Якорь», стал… чернокнижником и алхимиком. Алхимик, не правда ли, это дико в наше время, когда Старая Рига и ее старые сказки, и романтики, и вся романтика давно уже вымерли, исчезли, как тихий дым… Но, право, я не виноват, что Мельхиор занялся алхимией. Он сам мне признался, что ищет золото, философский камень и Гомункулуса. Я только мог закурить в ответ, хотя и подумал: «Ты, брат, тронулся»… А он ржавым ключом отпер дверь в третью каморку и вынес оттуда пыльную и огромную, как Библия, книжищу. На ее пожелтевшем заглавном листе был изображен хвостатый дракон, три глобуса и затейливая надпись над ними: Scientibus et Artibus[2]. Я перекинул страницу, и черт знает какая понеслась чушь — квадраты черные, круги и ромбы красные, знаки, знамена, звезды, латинские литеры, сирены и змеи, скелеты и олени о восемнадцати рогах… — Ее оставил мне дядя. Вот его пометки ногтем на полях. Он тоже искал Гомункулуса… Теперь я понял, что синие пятна на голове Мельхиора — следы его многих и неудачных алхимических опытов. — Послушай, мы, может быть, поедем на Взморье или посидим в парке на музыке? — сказал я как можно равнодушнее. — Дрянь твое Взморье, хуже турецкого барабана музыка, — обиделся Краузе и понес такую ахинею, что я не стал даже слушать. Это было вечером в мае… И только в августе, в безветренный и теплый вечер, я вспомнил о старом приятеле, и меня потянуло в его узкий переулок, где стены так долго хранят тепло скупого солнца. В переулке — никого. Открыто под самой крышей крошечное окно у Мельхиора. Вечер еще румянит верхние стекла. Я взбежал по лестнице и с разбегу дернул звонок — один раз, другой. Тишина. В досаде я стал уже сходить с лестницы, и тогда за мною легонько скрипнула дверь. Мельхиор стоял на пороге со свечою, его глаза рассеянно мигали, точно у птицы, шарахнувшейся из ночной тьмы к огню. — Что с тобою, Мельхиор, ты точно не узнаешь меня? — Нет, узнаю… Но уходи, ты мне мешаешь, я занят. — Отличный прием… Опять, вероятно, алхимия? — Да. Он стоял со свечой в прихожей, у пыльного зеркала. Наши лица отражались в мутной бездне, как две мертвецкие бледные маски. — А впрочем, если хочешь, останься, — тихо сказал Мельхиор. — Я могу открыться тебе: Гомункулус найден мною. — Как? — Я попятился к дверям… Гомункулус,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (63) »
Последние комментарии
3 часов 18 минут назад
3 часов 19 минут назад
8 часов 38 минут назад
12 часов 20 минут назад
12 часов 40 минут назад
13 часов 35 минут назад