Так вот и кончится мир [Джон Р Фульц] (fb2) читать онлайн

Джон Р. Фульц

Так вот и кончится мир^[1]

Всегда говорили, что мир закончится огнём. Атомные грибы, ядерный холокост, ад разверзнется и изрыгнёт пламя на мир греха, беззакония и алчности. Мир превратится в пепел и Христос спустится с облаков, чтобы вознести верующих на небеса.

Раньше я верил в это. Мой папа отец проповедовал мне Библию и его любимой частью было Откровение Иоанна Богослова. Он верил в Божий гнев и страшился адского пламени.

Но мир не выжгло праведным огнём. Не было никакого великого пожарища.

Мир не сгорел.

Он утонул.

В одном Библия оказалась права: моря действительно сделались кровью^[2].

Прибрежные города сгинули первыми. Два года назад первая из Больших Волн нанесла удар. Дикторы называли их «мегацунами». Лос-Анджелес, Сан-Диего, Сиэтл, Сан-Франциско — столько песчаных замков сровняло с землёй и затопило. Водные могилы для миллионов. Нью-Йорк, Майами, даже Чикаго, когда Великие озёра вырвались из своих впадин взбесившимися великанами. Один-единственный день и всех крупнейших городов нет.

После цунами пришёл настоящий ужас. Волны вынесли на сушу ужасных тварей, тварей, которых ещё не видел свет. Клыкастых, кусачих, голодных тварей. Они питались трупами утонувших, откладывая яйца в обглоданные тела. От миллиардов их моря покраснели вдоль новых берегов. Выжившие из Фриско бежали вглубь страны, разнося истории о чём-то похуже тех ужасающих Кусак. Чём-то колоссальном, что кое-кто называл самим Дьяволом. Оно угнездилось на рухнувших небоскрёбах, правя царством кровавых вод.

Я слышал такие рассказы от беженцев с запада и востока. Они бежали внутрь страны, подальше от смрада морской воды и крови, и плавающих островов раздувшихся тел.

Военные пытались сопротивляться, но тварей, захвативших побережье, оказалось слишком много. Тогда и началась чума. Она проплывала по стране громадными чёрными тучами, словно песчаные бури во время Великой Депрессии. Те, кто вдыхал эту дрянь, не умирали, они менялись. Они отращивали клыки и жабры, и извивались, как змеи, плюясь ядом. Пожирая друг друга. Вскоре солдат больше не осталось.

Я слышал, что на Манхэттен пытались сбросить атомную бомбу, когда из океана выползло что-то, величиной с Луну. Ракеты не вылетели. Что-то закоротило всю технику, каждый компьютер на континенте, возможно и на планете, каждый элемент электронного оборудования, всё погибло. Самолёты ВВС рушились с небес мёртвыми птицами. Кто-то назвал это электромагнитным импульсом. Словно изменились законы вселенной. В мгновение ока появился современный мир.

Теперь не осталось ничего, лишь бежать. Прятаться.

Орды Кусак бродили по равнинам, холмам, долинам и горам. Тех бедняг, что не попали под накатывающиеся тучи, в конце концов истребляли Кусаки или червеподобные твари, которые повсюду их сопровождали. Громадные пилозубые ублюдки, вроде пиявок, размером с грузовой фургон. Я видел, как одна из Кусачьих стай разоряла Бейкерсфилд, видел, как школьный автобус, полный беженцев, целиком канул в пасть одного из тех червей. И всё ещё иногда вижу в кошмарах — лица тех детей, звуки их криков.

Виски помогает, когда удаётся его раздобыть.

Около пятидесяти из нас, с ферм в долине Сан-Хоакин^[3], объединились, нагрузились оружием, боеприпасами и консервами из бомбоубежища Ллойда Тэлберта, и направились на восток колонной старых пикапов и списанных армейских джипов. Мы догадались, что Кусакам обычно предшествовали чёрные тучи, так что мы оставались на шаг впереди. Мы попытались забрать из Бейкерсфилда нескольких родственников, а иначе объехали бы его стороной. Оттуда еле удалось вырваться и в процессе мы потеряли двенадцать славных парней. Никого не удалось спасти.

Прямо в Калифорнии дождило два месяца, без перерыва, с самих Больших Волн. Когда мы забрались дальше вглубь страны, то там дождей было поменьше. Стало понятно, что Кусакам нравится влажность, сухость они ненавидели, поэтому мы двинулись в Неваду. Мы думали, что найдём в Лас-Вегасе единомышленников.

Это оказалось ошибкой.

Город Грехов вдребезги разнесло что-то ужасающее, что вылезло из могильника «Юкка Маунтин»^[4], где складывали все те ядерные отходы. Мы не могли сказать, что именно это было, но видели, как оно скользило по холмам из щебня, раскапывая трупы, как свинья, вынюхивающая трюфели. Некоторое время мы следили за ним с высокого гребня, пока оно не поднялось и не завыло на луну. Его голова превосходила размером стадион и она раскрывалась пурпурной орхидеей, усеянной окровавленными клыками. То, что росло на большей части бесформенного тела твари, я могу назвать лишь щупальцами. Выглядело, как что-то из второсортного фильма ужасов, снятого в аду. Это был Зверь, Съевший Лас-Вегас.

Потом оно изрыгнуло одну из тех чёрных туч и обрушилось назад, в море обломков, что раньше были городом сверкающих грёз. Эта туча не походила на другие. Там были твари, летающие твари, возможно, миниатюрные версии вегасского пожирателя. Мы подумали, что наши машины смогут обогнать тучу, поэтому повернули на запад, пока эти Летуны не бросились на нас.

Я ехал в джипе, который вёл Адам Ортега, человек, знакомый мне ещё по Ираку. Мы — два волка-одиночки, которые прошли вместе через уйму дерьма и как-то выплыли живыми. Один из тех Летунов появился из тьмы и приземлился ему на лицо. Он смердел, как рыбьи потроха. Адам завопил и тварь обратила свою орхидейную морду на меня. Розоватые язычки трепетали между рядов клыков и я вскинул дробовик как раз вовремя, чтобы отправить эту тварь ко всем чертям. Мой выстрел напрочь снёс Ортеге голову. Видит Бог, я не хотел этого делать. Я перетрусил.

Джип свернул с дороги, врезался в ограждение и вышвырнул меня прочь. Я вырубился, а когда очнулся, то вся колонна пылала, каждый человек скрылся под мельтешением чернокрылых монстров. Но они забыли обо мне, по крайней мере, на несколько минут.

Это были хорошие люди, все они, но сейчас им было никак не помочь. Некоторые прихватили с собой и семьи. Я слышал крики женщин. И детей. Что до меня, я всегда был один, с самого моего развода. Жизнь на ферме была жизнью одиночки, но это и хорошо. Мой папаша преставился три года назад. Теперь, когда я думаю об этом, то рад, что он ушёл до того, как случилось всё это. И у меня никогда не было собственных детей, которые могли бы увидеть, как обрушилось всё это гнусное дерьмо. Но у некоторых моих друзей были любимые, которых те не собирались бросать, поэтому они тоже оказались тут, в самом центре этой хреноверти, вместе с остальными. Я укрылся в канаве и наблюдал, как несколько отставших попытались сбежать, но Летуны вороньей стаей снялись с трупов и метнулись вслед за ними.

У меня всё ещё оставался «Пустынный Орёл» 45-го калибра и я понимал, что скорее всего погибну. Я мог убежать и, может, прожить немного подольше. Но одна из женщин, старающихся скрыться от тех тварей, была беременна. Так что я начал отстреливать преследующих её Летунов, одного за другим. Вслед за ней бежал мужчина и твари повалили его. Он выкрикнул её имя и я понял, кто она.

— Эвелин!

Это был Джонни Колтон и его жена. Они разошлись уже больше года назад.

Кровь Джонни хлынула струёй, когда проклятые твари вырвали его сердце, затем принялись за лицо.

Я кинулся к Эвелин, подстрелив ещё двух Летунов в воздухе. Я довольно хорошо стреляю. Много практиковался на Ближнем Востоке. И все эти годы поддерживал навыки на стрельбище.

Один из них приземлился Эвелин на спину и она упала в двадцати футах от меня. Я побоялся стрелять в Летуна, поэтому бросился на него с охотничьим засапожным ножом. Располовинил тварь начисто, но её кровь оказалась, словно кислота, выплеснулась мне на левую щёку, обжигая, как дьявольская моча. Теперь от этого останется ещё один долбаный шрам.

Я помог Эвелин подняться на ноги и мы побежали вместе. Она звала Джонни, но я не позволял ей оглянуться. Чёрная туча наступала нам на пятки, затмевая звёзды и луну. Я чуял переваливший через пустыню смрад океана, вонь мёртвой и гниющей морской жизни.

Я выхватил из перевёрнутого джипа сумку с пожитками и мы направились в пустыню. Летуны должны забыть о нас немного погодя. У них и так было весьма крупное пиршество позади, на шоссе.

Когда взошло солнце, красное и раздутое в лиловых небесах — оно ещё с Больших Волн никогда не выглядело правильно, мы вошли в Перамп^[5]. Крошечный город опустел, а на улицах валялись трупы. Мы видели, что они были порядком обглоданы, возможно, Летунами, или чем-то ещё, таким же скверным. Там не оказалось ни одной живой души. Но мы обнаружили неплохие запасы консервов и воды в бутылках, оружейный магазин с боеприпасами и несколькими ружьями, и ещё всякую всячину.

Именно Эвелин рассказала мне о старом серебряном руднике на краю города. Прежде, чем выйти за Джонни, она была невадской девчонкой.

— Может, мы спрячемся там, в туннелях, — говорила она. — Может, они не полезут в подземелья. Те шахты довольно глубокие. Там мы будем в безопасности, Джо.

Я не верил в это, но увидел её большие голубые глаза, полные хрустальных слёз по её мёртвому мужу, по её мёртвым родственникам в Сан-Хоакине, по всему этому проклятому миру, что пошёл прахом.

— О да, — солгал я ей. — Там мы будем в безопасности. Хорошая мысль.

Мы загрузили ручные тачки провизией, водой, оружием, одеялами и я забрал из оружейного магазина старое коротковолновое радио. Я не жду, что оно заработает, но это было хоть что-то. Что-то, скрепляющее наши надежды. Когда мир заканчивается, то берёшь всё, что можешь.

Эвелин была уже на пятом месяце, когда мы перебрались в шахту. Нам было не так уж удобно там, в холодном чреве земли, но она располагалась так близко, что мы смогли добраться. Даже одеяло на твёрдых камнях поднимает настроение, если ты полумёртв от истощения и тревоги. Эвелин заботилась о ране на моём лице, и я говорил ей обнадёживающую ложь, чтобы успокоить. Я говорил, что всё это пройдёт и через несколько месяцев вернётся нормальный ход вещей. Я не верил ни единому слову из этого. Может, она верила или, по крайней мере, хотела поверить.

Я начал возиться с радио, подключив его к переносному аккумулятору и вслушиваясь в статику. Я проверял каждую частоту, каждый день многие недели, но там не было ничего. Вообще ничего. Я представлял всех радиолюбителей там, снаружи, лежащих мёртвыми в своих подвалах или их кости в утробах безымянных тварей; их радиопередатчики, разбитые вдребезги или покрывающиеся пылью в заброшенных сараях.

Медленно проползали месяцы. Эвелин оказалась права. В подземелье мы были в безопасности. Её живот всё рос и она перестала так много двигаться. Я начал внутренне готовиться принимать роды — к тому, чем прежде никогда не занимался. Но я повидал так много крови и страданий, сначала на войне, а теперь при конце света, что понимал — это уже не имеет значения. Разве так уж трудно будет вытащить этого сосунка из мамочкиного живота? Она сама проделает большую часть работы.

— Я назову его Джонни, — сказала она. — В честь его отца.

Я улыбнулся, словно это было важно. У ребёнка нет будущего в мире, вроде этого. Я вычистил свой 45-й калибр и задумал освободить нас обоих от страданий. Зачем жить дальше? Какой в этом смысл? Лучше будет нам обоим умереть. Я зарядил барабан револьвера и заткнул оружие за пряжку ремня. Я пришёл посидеть рядом с Эвелин, на самодельной кровати, которую мы оба делили. Я никогда не касался её сексуально, но мы просто брались за руки посреди ночи. Это приносило некоторое успокоение, больше ей, чем мне, убеждал я сам себя.

Сегодня ребёнок пинался и она восхищалась этим. Я убавил огонь в нашем светильнике и велел ей немного поспать. Попозже я выберусь наружу и добуду на ужин зайца, сказал я ей. Я всегда это говорил, но никогда не находил снаружи живой дичи, за все три месяца, что мы здесь обитали. Но всё же, временами, я пробирался между скользящими чёрными тучами и рылся в мусоре или искал признаки жизни. Я знал, что дурачу сам себя и устал от этого.

Скоро Эвелин заснёт и я безболезненно закончу её жизнь, один чистый выстрел ей в череп и второй, чтобы прикончить нерождённое дитя.

Затем последний патрон сквозь нёбо, прямиком мне в котелок.

Все страдания для нас закончатся. Ребёнок никогда не узнает мир ползучих Кусак и голодных Летунов. Это будет правильным поступком, уверял я сам себя, подкрепляя своё решение.

Но Эвелин остановила меня, даже не зная о моём плане.

Она взглянула на меня своими большими голубыми глазами, из-под потемневших тяжёлых век и немного приподняла голову.

Она поцеловала меня, чёрт бы её побрал.

Она поцеловала меня, словно любила, и я взял её за руку. Мы немного полежали так, затем провалились в сон. После этого я понял, что никогда не смогу её убить. Даже, чтобы спасти от мучений жизни в этом умирающем мире.

Через две недели у неё начались схватки. У меня имелись полотенца, прокипячённая вода и даже немного болеутоляющих, которые я раздобыл в сгоревшей аптеке в Перампе. Она закричала и я увидел, что ребёнок полез из её живота наружу.

Она кричала, а я понукал её: вдох, вдох, вдох. Она тужилась и кричала. Из неё вывалился сгусток крови и плаценты, и я понял — что-то идёт не так. Её крики взлетели до пронзительной высоты и она взывала к Иисусу, к своим маме и папе, к бедняге Джонни.

Я отступил, когда её утроба треснула спелой дыней и, словно засохший сучок, высунулся кривой коготь. Она извивалась змеёй и её вой отдавался белым шумом у меня в ушах, пока тварь внутри неё продирала себе выход. Оно соскользнуло по её распахнутому настежь чреву и Эвелин отключилась. Я не мог пошевелиться. Я таращился на дитя Джонни Колтона, моя челюсть отвисла, сердце бешено колотилось в груди. Пещеру заполнил смрад глубокого океана, перекрыв душок человеческой крови и последа.

У твари была луковицеобразная голова, изумрудная и покрытая кровавой слизью. Два глаза без век пучились чёрными камнями, но ничего другого на этой морде не было. Под глазами корчилось множество трепещущих усиков, безголовые подобия змей, источающие сукровицу и слизь. Оно выползало из тела Эвелин и я понял, что она умерла. Никто не смог бы потерять столько крови и остаться в живых. Эвелин стала просто полой оболочкой. Её закатившиеся глаза смотрели в неровный потолок тоннеля. Вспоминая это, я думаю, это даже к лучшему, что она не выжила и не увидела взросшую внутри неё тварь.

Оно спрыгнуло с трупа Эвелин, разбрызгивая тёмную флегму со своих когтистых рук и ног. Ещё два придатка росли из маленькой сгорбленной спины и, когда они раскрылись, я услышал треск, как от растягивающейся кожи. Это походило на крылья большой летучей мыши, хотя чересчур маленькие, чтобы нести эту тварь, с её дынеобразной головой и раздутым брюхом. По-моему, оно весило, по крайней мере, фунтов двадцать пять-тридцать.

Бесконечный миг тварь смотрела на меня, а затем отвернулась, чтобы дёргающимися лицевыми щупальцами обследовать тело своей умершей матери. Я услышал ужасный сосущий звук, пока оно лакало кровь Эвелин, словно материнское молоко, а потом треск костей, когда его усики оплели и выжали её тело в кашу. Тварь выглядела уже немного побольше.

Звук ломающихся костей Эвелин разорвал мой транс и я метнулся к обрезу, который хранил рядом с одеялами. Тварь снова повернулась ко мне, как будто знала, что я собирался поставить на ней крест. Большие чёрные глаза сузились во впадинах и остатки его же собственного последа вытекли из незаметного осьминожьего рта. Оно уставилось на мою двухстволку и, клянусь, заговорило.

Хотя оно шипело на меня лишь мгновение, это единственное слово, которое я никогда не слышал прежде, почему-то прозвучало знакомо. Может быть, я слыхал его в кошмарах.

Ктулху, прошептало оно, прежде, чем я снёс ему башку.

Теперь я слышу это слово уже многие месяцы. Каждый раз, когда закрываю глаза.

Иногда мне снится Нью-Йорк или Лос-Анджелес, или даже Лондон. Я вижу громадные памятники мира, который был прежде, башни, что когда-то бросали вызов небесам. Я вижу их покосившимися, полуразрушенными и рухнувшими в море, и полчища холоднокровных земноводных тварей кишат на них, словно опарыши на разлагающемся трупе.

Я вижу и ребёнка Эвелин Колтон или что-то, похожее на него. Оно высится над разрушенными городами, грозовой тучей раскинув крылья, распевая дикую песнь торжества и уничтожения. Оно сидит на корточках, будто колоссальная обезьяна, на остове Эмпайр Стейт Билдинг, словно он не больше бревна, упавшего в какое-то болото, размером с весь мир.

Я вижу его детей, расселившихся по всему земному шару, заполняющих низины солоноватой морской водой, превращающих высоты в пустоши. Бурные моря извергают мириады мириад чудовищ, выкрикивающих его имя под кровавой луной.

Ктулху.

Сонмы Колтоновских детей слетают вниз с холодных звёзд, массами жужжащих мух роятся вокруг своего бога.

Вот именно, теперь я понял, это — их бог.

Это — бог нового мира.

Прошёл уже год, так как я похоронил Эвелин. Её могила лежит в одном из самых западных тоннелей шахты, отмеченная крестом, который я забрал из остатков старой церкви.

Каждый день я слушаю нескончаемую статику по радио. В разрушенном городе я нашёл небольшой генератор и накачал бензина с заброшенной бензоколонки, чтобы его запустить. Статика заполняет мои уши, а иногда даже заглушает отзвуки стонов Эвелин, когда та тварь вырывалась из неё наружу. Иногда я передаю сообщения, не выдавая, где нахожусь, но надеясь, что кто-нибудь — хоть кто — ответит. Я чувствую себя вроде тех учёных из SETI^[6], которые раньше отправляли радиосообщения в космос, во тьму бесконечности, на тот случай, если кто-то там прислушивается.

Но тут лишь статика.

Там, наверху, теперь всё время льёт дождь. Я больше не могу выходить наверх, потому что в дождевых облаках движутся странные твари, а в лужах плодятся маленькие кошмары.

Мир до сих пор тонет.

Вонь океанского рассола накатывается в шахтные тоннели.

Я настраиваю регуляторы радио, высылаю ещё несколько сообщений SOS.

45-й калибр лежит передо мной на одеяле. Я смотрю на него — сверкающую серебряную перспективу.

На сей раз Эвелин не остановит меня. Один быстрый, чистый выстрел и больше я не почувствую океанской вони, больше не увижу снов, не услышу статики. Ненарушаемой, чистой статики.

Вода в бутылках заканчивается. Я не могу напиться дождём, но понимаю, что мне придётся, рано или поздно. Я не хочу задумываться, что это со мной сделает. Но жажда — демон, от которого ни один человек не может долго убегать. Я сижу, уставившись на оружие, слушая статику по радио, принимая решение.

Я поднимаю 45-й и засовываю ствол себе в рот. Он горький и холодный на вкус. Статика заполняет мои уши. Я держу большой палец так, чтобы он опирался на спусковой крючок. Я безмолвно читаю молитву и вспоминаю папино лицо.

Что-то прерывает статику.

Мгновенный сбой в стене белого шума. Я моргаю, мои губы охвывают ствол револьвера. Я вытаскиваю его изо рта и колдую над верньерами. Снова оно! Секундный разрыв в статике, голос!

Я прибавляю звук, несколько мгновений выжидаю, затем беру микрофон, бросаю пистолет.

— Привет! — говорю я, хриплым голосом, словно в горле песок. — Привет! Там кто-нибудь есть?

Белый шум статики, потом пауза, после чего одно-единственное слово, ясно прозвучавшее из пыльного динамика, жирное, как ил.

Ктулху.

Я роняю микрофон. Что-то скручивает мои потроха и я отступаю от радио, словно оно — ещё одно чудище, вырывающееся из чрева Эвелин Колтон.

Оно вновь отвечает мне — голос, медленно сочащийся из холодных океанских глубин.

Ктулху.

Это слово вонзается в меня, словно плавно рассекающий нож, кусок холодного металла между глаз не мог быть действеннее. Боль вбивает понимание. Я склоняюсь, моя рука застыла между посеребрённым пистолетом и радиомикрофоном. Я беру микрофон, не оружие и подношу его к губам.

Я смотрю во тьму за пещерой и выдыхаю свой ответ.

— Ктулху.

Я роняю микрофон на пол и пинком переворачиваю маленький столик, где стоит радио. Оно разбивается о камень, опрокидывая светильник. Пылающее масло поджигает одеяла и пещера наполняется отвратительным дымом. Я поворачиваюсь к нему спиной и иду на запах солёного дождя, моё горло пересохло, словно кость.

Когда я в последний раз выхожу из серебряного рудника, ярится буря, крылатые твари парят между облаков, и слышен хор визга и завываний, подпевающий стенающему грому. Меня иссушает жажда.

Я открываю рот к чёрным небесам и пью маслянистый дождь. Он нектаром течёт по горлу, заливая убийственную жажду самым удовлетворительным образом. Он холодом и утешением ложится в моём животе и я всё упиваюсь и упиваюсь им.

«Мне никогда больше не захочется пить», — осознаю я.

Это не конец света.

Это его начало.

Моё тело трепещет от потаённого обещания. Я знаю, что мне уготовано место в этом новом мире.

Гигантские твари с крыльями из прозрачных теней опускаются вокруг меня на землю, гроздьями стеклянистых глаз наблюдая, как я съёживаюсь, трясусь, изменяюсь.

Я поднимаю к буре свою распустившуюся морду и скрежещу свою радость миру в лицо.

Его миру.

Ктууууулхууууу

Расправив чёрные крылья, я взмываю в небеса.

Перевод: BertranD, 2023 г.

Примечания

1

Цитата из стихотворения американо-британского поэта Т. С. Элиота «Полые люди» (прим. пер.)

(обратно)

2

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнём, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. (прим. пер.)

(обратно)

3

Сан-Хоакин — долина, часть Калифорнийской долины (прим. пер.)

(обратно)

4

Юкка Маунтин — полигон для глубокого захоронения радиоактивных отходов (прим. пер.)

(обратно)

5

Перамп — городок в США, в штате Невада (прим. пер.)

(обратно)

6

Проект SETI — общее название проектов и мероприятий по поиску внеземных цивилизаций и возможному вступлению с ними в контакт (прим. пер.)

(обратно)

Оглавление

Так вот и кончится мир[1]

*** Примечания ***