Минутку, пожалуйста (ЛП) [Эми Доуз] (fb2) читать онлайн

Эми Доуз Минутку, пожалуйста Серия: «Подожди со мной» #3

(разные герои)

Переводчик: Алла Х.

Редактор: Виктория К.

Обложка: Екатерина О.

Вычитка: Екатерина Л.

Переведено для группы: vk.com/bookhours

Глава 1

Линси

— Морковка мне в глаз, я сделала это! — тихонько взвизгиваю себе под нос, заканчивая правку последней строки диссертации, и девятнадцатый раз нажимаю «сохранить». После почти трех месяцев самоубийственных проникновений в больничный кафетерий, потому что я не могла писать эту богом забытую работу где-либо еще, я, наконец, закончила магистерскую диссертацию.

Морковка мне в оба глаза!

Сладкое облегчение мощным потоком разливается по венам. Я могла бы вскочить на стул и пустить свет из кончиков пальцев. Вместо этого, как взрослая выпускница, которой планирую стать, я сижу на попе ровно и наслаждаюсь своими достижениями, наблюдая за другими посетителями кафетерия. Эти люди неосознанно составляли мне компанию, когда я корпела над своим трактатом. И у меня ни за что не хватило бы духу заявиться сюда для написания работы, если бы не Кейт.

С усмешкой достаю телефон из сумки для ноутбука и быстро набираю сообщение.

Я: Я сделала это. Я кончила.

Кейт: Ого, видишь? Я же говорила, если возьмешь вибратор с большой насадкой, то кончишь быстрее.

Я: Я говорю не о мастурбации, извращенка.

Кейт: Извращенка? Говоришь так, будто это плохо! Разве ты не понимаешь, что для писательницы эротических романов звание извращенки — это, по сути, комплимент? Вообще-то, ты только что вдохновила меня выгравировать это слово на моих визитках.

Я: Я говорю о своей диссертации. Я, наконец-то, ее закончила!

Кейт: Божечки-пирожечки… поздравляю! Это лучше, чем оргазм!

Я: Знаю, скажи?

Кейт: Дай угадаю, ты опять в больничном кафетерии?

Я: Мне стыдно признаться, но, да.

Кейт: Я же говорила, не расстраивайся из-за того, что пишешь там, где слова текут рекой. Мои непристойные слова текут в комнате ожидания шиномонтажной мастерской, а твои — в больничном кафетерии. Мы — продуктивные миллениалы, Линс! Это больше, чем я могу сказать об остальном нашем поколении. Кстати, ты, определенно, должна мне фруктовый коктейль.

Я: Именно об этом я и думала! Потусим сегодня вечером в моем тики-баре?

Кейт: Сегодня не могу. Майлс заложил в кастрюлю жаркое и до неприличия этим гордится.

Я: Звучит очень по-домашнему и дико скучно. Кстати, как у вас с любовничком дела? С момента твоего отъезда прошла всего неделя, а я уже скучаю по своей лучшей подруге. Мой тики-бар тоже грустит!

Кейт: И я по тебе скучаю! Но сейчас у меня регулярный секс, так что, должна признаться, я скучаю по тебе не так уж сильно.

Я: Ты отвратительна. И я ненавижу, что ты счастлива.

Кейт: Это потому, что тебе нужен секс! Позвони Дину и заставь его стать на сегодня твоим персональным сводником. Свали из дома и подальше от тики-бара, чтобы отпраздновать свое достижение. Самое время, чтобы тебя начал обхаживать некто другой, нежели фруктовый коктейль и Бабник Pro40.

Я: Ты хуже всех.

Кейт: До скорого, шлюшка.

Я: Пока, извращенка.

Не удержавшись от смеха, выключаю телефон. Кейт всегда вызывает у меня улыбку. Она все время так непростительно естественна. Просто невероятно. В основном она с головой погружена в написание эротических любовных романов, но все также любит ходить в комнату ожидания шиномонтажа, чтобы писать, потому что там бесплатный кофе, а она ненавидит платить за него в Старбакс. Но в этом вся Кейт, до мозга костей.

Мы познакомились в Боулдере почти десять лет назад на первом курсе Университета Колорадо. Она была смелой, общительной рыжеволосой мультяшкой, великолепной и бесстрашной во всем. Я же была неуклюжим, тихим ребенком с тонкими каштановыми волосами и склонностью сутулиться.

Мы с Кейт являли собой полную противоположность, но каким-то образом мгновенно сблизились, уравновешивая друг друга. Она журила меня, если я вела себя слишком робко, а я осаждала ее, если та чересчур сходила с ума. Вот почему я даже не удивилась, когда несколько месяцев назад она начала тайком пробираться в «Магазин шин», утверждая, что комната ожидания исцелила ее творческий кризис.

Честно говоря, это не самая безумная вещь, которую я видела. И она не прогадала, потому что, в конце концов, произошло больше, чем просто завершение романа. Кейт влюбилась в горячего механика по имени Майлс. И теперь эти две влюбленные пташки свили гнездышко в его доме за Боулдером, среди возбуждающего аромата автомобильных шин и сгоревшей в грешной страсти резины.

Иногда жизнь может быть очень несправедливой.

В своем нынешнем писательском окружении я ближе всего подобралась к летящим в меня от другого человекам искрам, когда у пожилого мужчины, потянувшегося за куском пирога, выпали кислородные трубки. Поэтому наклонилась, чтобы их поднять, и, когда попыталась передать ему, наши пальцы соприкоснулись, и я почувствовала между ног порыв воздуха. Момент был испорчен, когда, посмотрев вниз, я увидела, что выдернула трубки из баллона с кислородом, и он дул прямо в мое сокровенное местечко. Не совсем то же самое, что упасть в обморок в объятия горячего и потного механика, а именно это и случилось с Кейт.

Как бы то ни было, за свое сегодняшнее достижение я заслуживаю награды. Отодвинув компьютер и учебники в сторону, тянусь к прекрасному кусочку пирога с кремом, который приберегла именно для этого момента. Я в кафетерии медицинского центра Боулдера, чтобы посмаковать это восхитительное угощение. Обычно его распродают до того, как я сюда добираюсь, но каким-то образом сегодня мне удалось отхватить последний кусочек.

Я редко позволяю себе баловаться сладким. Моя мама была до безумия помешана на здоровом питании и не позволяла нам с сестрой есть что-то, что не произрастало у нас в саду. Очевидно, продукты в супермаркетах кишат пестицидами и микробами, а мы следовали библейской диете Христа.

В колледже мне пришлось жить в одной комнате с Кейт, так я насладилась своим первым печеньем «Орео», и с тех пор проклинаю ее. Потому что на первом курсе набрала двадцать фунтов, а для человека ростом всего пять футов четыре дюйма это было не очень хорошо.

После окончания университета мы с сахаром нашли общий язык, и я сбросила лишние фунты. Ну… по крайней мере, пятнадцать. Решив бросить работу в социальной сфере и вернуться в университет за степенью магистра психологии, пирог с кремом стал моим новым лучшим другом. Пирог выглядел гораздо более по-взрослому, чем «Орео». Пирог и красиво уложенная мясная тарелка. Эти два пунктика сейчас — моя слабость, и прямая причина того, почему я при каждом удобном случае бегаю трусцой, растрясая жир на заднице.

Я вонзаю вилку в хрустящую корочку как раз в тот момент, когда на мой стол опускается поднос с обедом. Широко распахиваю глаза. Владелец докучливого подноса — вечно угрюмый доктор, который вот уже несколько месяцев портит атмосферу кафетерия. То есть… я почти уверена, что он доктор. На шее у него всегда висит стетоскоп, он носит синюю униформу и белый больничный халат. Это очень по-докторски, ведь так? Люди подпрыгивают, когда он рявкает, и это тоже, кажется, по-докторски.

Как бы то ни было, мне кажется, что этот горячий, сердитый доктор, всегда смотрел на меня с другого конца кафетерия. Я заметила его сразу, как только обнаружила свое маленькое писательское убежище, потому что такого великолепного засранца, как он, невозможно не заметить. Он — нечто среднее между Крисом Хемсвортом и Джерардом Батлером — и я почти уверена, что его тело подтвердит подобное сравнение. Если он еще не завел себе страничку в Инстаграм, ему, определенно, следует это сделать, потому что я бы следила за ним каждую минуту!

Он из тех парней, кто редко улыбается. Сначала я подумала, что с моей стороны это может показаться осуждающе, ведь у него, вероятно, много забот. Черт возьми, он может лечить смертельно больного пациента или искать лекарство от плотоядного вируса, о котором остальной мир даже не подозревает. Я хотела дать парню поблажку за его решительно неприветливое отношение к миру, потому что… он горячий! Горячим парям такое разрешается — в аспирантуре этому не учат, а следовало бы.

Но в те моменты, казалось, что его гнев направлен на меня. Я могла бы поклясться, что он, просканировав весь кафетерий, встречался со мной взглядом, и его лицо угрюмого мудака принимало убийственное выражение. Странно! Я все ждала, что мужчина подойдет, думала, что, возможно, это какая-то извращенная прелюдия, но тот всегда лишь наблюдал за мной издалека, как тигр, преследующий добычу. Такое нервировало.

И, черт возьми, должна признать, это было… довольно жарко! Мой Бабник Pro40 получал хорошую тренировку от этих гребаных взглядов.

Сердитый красавчик в халате опускает свое гигантское тело на сиденье напротив меня, все время хмуро глядя на еду на подносе. Несчастный сэндвич, плотно завернутый в пленку, поддерживает оскорбленное яблоко. Даже на его бутылке с водой нет конденсата… должно быть, она теплая.

Бедный мудак-красавчик-доктор с унылой едой.

Фыркнув, он срывает пленку и вскрывает пакетик с низкокалорийным майонезом.

Я морщу нос.

Что за зверюга предпочитает низкокалорийную бурду майонезу?

Я нерешительно отпускаю торчащую из пирога вилку и вытираю потные ладони об обтянутые джинсами бедра, пока тот мастерски размазывает соус по сэндвичу, а затем выкладывает слой горчицы. Я не могу оторвать взгляд от этого зрелища, потому что, во-первых, он находится в полуметре от меня, а во-вторых, это первый раз, когда я так близко к нему, и мне нужно насладиться видом.

При такой близости его поведение, несомненно, более пугающее. Воздух вокруг него почти вибрирует от раздражения. Интересно, означают ли едва заметные морщинки в уголках его глаз, что он старше меня? Логично, если красавчик доктор. Мне двадцать семь, так что ему, наверное, лет тридцать пять, что придает ему еще большую сексуальность, потому что я всегда питала слабость к мужчинам постарше.

Однако, судя по языку его тела, мне, вероятно, не стоит надеяться, что это станет очаровательной встречей в больничном кафетерии. У него выражение лица акулы, почуявшей кровь.

Я сглатываю комок в горле. Что бы сделала Кейт в подобной ситуации? Может, поймала акулу на живца?

— Здрасьте. — Мой дурацкий голос срывается, как у тринадцатилетнего мальчишки. Я прочищаю горло и пытаюсь снова. — То есть, привет.

Из груди доктора вырывается бурчание, он подносит сэндвич ко рту и агрессивно откусывает, прежде чем, наконец, обратить внимание на меня.

Наши взгляды встречаются, и огонь в глубине зеленовато-карих глаз ошеломляет меня. Обрамленные длинными темными ресницами, они, кажется, не сочетаются с его кремовой кожей и песочно-каштановыми волосами. Квадратный подбородок украшает светло-каштановая щетина, губы полные, но не слишком. Просто… идеальные — несмотря на то, что застыли в угрюмой гримасе.

Дыши нормально. Просто сделай медленный вдох и спокойно выдохни.

Честно говоря, его присутствие подавляет меня. Это все равно, что, сидя в первом ряду кинотеатра, смотреть боевик и не иметь возможности впитать все великолепие кинематографа, потому что происходящее на экране поражает вас слишком глубоко.

Горячий доктор смотрит на меня, жуя свой обед, и это… действительно странно. Я перевожу взгляд на пирог и берусь за вилку, проталкивая зубцы сквозь крем. Мне нужно на чем-то сосредоточиться, кроме того, чтобы смотреть, как он жует.

— Как проходит ваш день? — пытаюсь снова, мои нервные клетки разбегаются врассыпную.

Он переводит взгляд с меня на мой пирог.

Откусывает еще кусочек и снова бурчит.

Доктор-красавчик что, немой? Или настолько вежлив, что отказывается разговаривать с набитым ртом?

Я слизываю крем с вилки и с чуть большей решимостью ставлю локти на стол.

— Меня зовут Линси… а вас?

Нацепляю супер-фальшивую улыбку, а он наклоняется и откусывает еще кусок, глядя на меня так, будто я только что убила всех жителей его деревни. Мой взгляд случайно падает на его руки.

Никакого кольца.

Что, черт возьми, с этим парнем? Он холост. Доктор. Горячий. Чего такой кислый?

— Вы ведь работаете здесь доктором, да? — пытаюсь заполнить тишину. Бросаю взгляд на именной бейдж, свисающий на клипсе с нагрудного кармана униформы. Там написано: «Доктор Ричардсон» с целым рядом букв после имени. Понятия не имею, что они означают, но, вероятно, несут в себе важную информацию.

Он продолжает смотреть на меня как обычно, хотя теперь мне еще более неловко, потому что тот так чертовски близко.

Определенно, никакой прелюдии.

Я ерзаю на стуле. После нескольких месяцев сидения на этих стульях пластик ощущается неприятно жестким лишь в эту самую секунду. Может, у меня защемление.

Может ли возникнуть защемление от сурового взгляда горячего парня?

Что за проблемы у этого парня? Я хороший человек, не то чтобы тот об этом знал. Но он даже не дал мне шанса показать это. То, как доктор смотрит на меня, напоминает мне обо всех парнях, которых моя сестра тайком приводила в наш дом, когда должна была со мной нянчиться. Они смотрели на меня так, словно я изгадила им весь чертов день.

На меня накатывают волны тепла. Словно я нахожусь в комнате для допросов, где над головой горит яркая лампа, от жара которой меня бросает в пот. Только вопросов никто не задает.

Почему он молчит? Это странно! И грубо. Да. Очень-очень грубо. И, черт возьми, я села сюда первой. Если человек решает вторгнуться в пространство другого человека, самое меньшее, что он может сделать, — это заговорить.

Мое терпение лопается, и тон становится гораздо менее дружелюбным.

— Я просто подумала, раз уж вы решили сесть за мой столик, не спрашивая разрешения, то будете достаточно вежливы, чтобы представиться.

— Твой столик? — хмыкает он, наконец, прерывая свое молчание, и его баритон посылает дрожь по всему моему телу.

Он откладывает сэндвич и тянется за бутылкой с водой. Я не могу отвести взгляд от его кадыка, когда с каждым большим глотком мышцы на его мощной шее движутся. Он ловит мой изумленный взгляд, поэтому я быстро засовываю в рот кусок пирога.

— Я села сюда первой, — бормочу я сквозь набитый кремом рот и в качестве доказательства указываю вилкой на бумаги, разбросанные по всему столу.

— Насколько я могу судить, ты всегда здесь, — фыркает красавчик, ставя бутылку с водой и хватая яблоко. Он откидывается на спинку стула и, прежде чем откусить, трет его о грудь. — Всегда здесь и всегда ешь пирог.

— Я не всегда ем пирог! — восклицаю, защищаясь с очередным куском пирога во рту. Иисусе… когда я успела сунуть в рот новую порцию?

Доктор смеется, но смех не достигает каменных черт его лица. Даже уголки губ не изгибаются… На самом деле это даже не смех. А еще одно ворчание.

— Эм, ладно, — тупо отвечаю я, стирая с губ крошки. А что еще я могу сделать? — Простите, я вас чем-то обидела?

Его взгляд падает на мой кусок пирога.

— Можно и так сказать.

Я смотрю на недоеденный десерт. Что могло так разозлить этого парня, что он пошел со мной на конфронтацию в больничном кафетерии? Заговорщически оглядев комнату, наклоняюсь через стол и, понизив голос, спрашиваю:

— Вы, что, хотите мой пирожок?

Откинув голову назад, он издает искренний смех — глубокий, насыщенный звук, который совершенно неподходяще отдается вибрацией между ног. Затем доктор резко замолкает и пронзает меня серьезным взглядом.

— Нет, я не хочу твой пирожок, Линси.

Я откидываюсь назад и закатываю глаза.

— Ладно, поняла… глупый вопрос. У меня голова несколько забита тем, над чем я работала. Так что, может, вы могли бы дать мне некоторую поблажку и приберечь свой неистовый смех для другого компаньона за столом.

Мне невозможно скрыть волнение в голосе. Этот парень непримиримо разрушает мою счастливую атмосферу завершенной диссертации и уводит в место, которое мне совершенно не по нраву.

И вообще, чего он такой ворчливый? Мы ведь живем в Боулдере! Люди здесь всегда счастливы. В основном, гарантией тому служит легализованная марихуана.

С его лица исчезает все веселье, он прищуривает свои штормовые глаза.

— Над чем конкретно ты работала?

Под его взглядом я краснею, потому что… черт возьми, он сексуален. Но выпрямив спину и выпятив подбородок, делаю вид, что тот ничуточки на меня не действует.

— Не то чтобы это вас касалось, но я только что закончила диссертацию.

— Диссертацию? — недоверчиво рявкает он. — Диссертацию на какую тему? Синдром Мюнхгаузена?

Я хмурю брови.

— Синдром Мюнхгаузена? Нет… почему вы…

— Тогда что? — прерывает он, пренебрежительно скривив верхнюю губу. — Какой-то фетиш по «Анатомии страсти»?

— О чем вы? — Мое замешательство переходит в раздражение.

Он пожимает плечами и осматривает мое тело так, словно видит в них пять лишних фунтов от съеденных пирогов и сыра.

— Синдром Мюнхгаузена — это когда притворяются больным, чтобы был повод прийти в больницу.

— Я знаю, что такое синдром Мюнхгаузена, — огрызаюсь я, раздраженная тем, что он уклоняется от ответа на мои вопросы. — Я спрашиваю, почему вы считаете, что моя диссер… — Замолкаю, когда до меня доходит. — Вы считаете, что у меня синдром Мюнхгаузена?

Он поднимает брови и монотонно отвечает:

— Следовало бы провести обследование на предмет подтверждения данного факта, но первое мое предположение — да.

— Только потому, что я сижу в больничном кафетерии?

Он кивает.

В животе резко и быстро вспыхивает досада.

Вот ведь мудила.

Я пребывала в счастливом месте, думая о тропических коктейлях и вечерних развлекушках, чтобы отпраздновать сегодняшнее свершение, когда заявился этот горячий козел и все испортил.

— С чего такой вывод, может, моя мама смертельно больна, и я каждый день ее навещаю?

— Потому что я навел справки, — парирует он, и на его шее вздувается толстая вена. — Никто не знает, почему ты без всякой причины приходишь сюда каждый день вот уже несколько месяцев. Я решил выяснить правду, чтобы спасти нас всех от неловкой сцены с участием охраны.

— Охраны? — воплю я. Моя вилка со стуком падает на стол. — При чем тут охрана? Я честно за все плачу.

— Потому что никто не болтается в больничном кафетерии ради развлечения, — рычит он, понижая голос до угрожающего тона и наклоняясь через стол. — Я начинаю сомневаться, не нужна ли тебе психологическая экспертиза.

Гнев пронзает меня, словно удар тонким хлыстом.

— Иди в жопу!

Его глаза сверкают весельем.

— Успокойся, если у тебя случится вспышка гнева, мне, возможно, придется вызвать больничного психолога.

Во мне вибрирует паника.

— Ты несерьезно.

Насколько унизительно для меня работать над диссертацией по психологии, а затем получить предписание от доктора, который, на самом деле, назначил бы мне психологическую экспертизу? При мысли о такой унизительной сцене, мое давление взлетает до небес.

Отвернувшись, делаю глубокий, очищающий вдох, потому что последнее, что мне нужно, — это паническая атака перед этим мудаком. Успокоившись, я прищуриваюсь.

— Я здесь по делам.

— Вот уже три месяца ты торчишь в больничном кафетерии. Неужели не понимаешь, как безумно это выглядит? Люди приходят сюда, потому что больны или же болен кто-то из их близких. Они приходят сюда не потому, что им нравится пирог, — говорит он, его глаза задерживаются на моих губах, которые, наверняка, все в крошках.

Вытерев лицо тыльной стороной ладони, я встаю со стула.

— Я работала над диссертацией! — почти кричу я, падая обратно на место, когда понимаю, что мы привлекаем внимание посетителей кафетерия. Я кладу руки на столешницу и понижаю голос. — Я изо всех сил старалась работать дома, но однажды пришла сюда с мамой на ее первую колоноскопию, не то чтобы это твое дело, но именно тогда я обнаружила, что наслаждаюсь атмосферой кафетерия.

Он снова оценивающе оглядывает меня.

— Тебе нравится атмосфера убитых горем семей, попавших в трудную жизненную ситуацию?

— Не все происходящее в больнице, — это вопрос жизни и смерти. Последнее, что я выяснила, здесь делают сиськи. — С этими словами его взгляд мгновенно опаляет мою грудь, и я жалею, что не могу забрать их обратно, потому что теперь это мудак, безусловно, думает о том, как мой второй размер можно бы чуть увеличить.

С раздраженным ворчанием встаю и с щелчком закрываю ноутбук, запихивая его вместе с книгами в сумку. Хватаю со спинки стула свою джинсовую куртку и поворачиваюсь к нему лицом.

— И здесь общественное место, так что я не нарушаю никаких правил.

Скрестив мускулистые руки на груди, он смотрит на меня с презрением. Ненавижу свои предательские глаза, что они пялятся на них. Перевожу взгляд туда, где ему самое место, и наши глаза встречаются.

Он отвечает сквозь стиснутые зубы:

— Может, больничных правил ты и не нарушаешь, но, определенно, нарушаешь социально приемлемые.

— Лицемер! — рычу я, перекидывая сумку через плечо и выдергивая волосы из-под ремня. — И, кстати, мне очень нравится здешний пирог. Крем просто восхитителен!

Я не горжусь тем, что происходит дальше. На самом деле, когда позже прокручу эту сцену у себя в голове, то задамся вопросом: может, мне все-таки нужна психологическая экспертиза.

Одним быстрым движением руки, как в софтболе, я зачерпываю то, что осталось от пирога. Наклоняюсь так, чтобы оказаться лицом к лицу с горячим доктором, и запихиваю всю горсть в рот. Но, конечно же, мой рот недостаточно велик, и это пирог, а не яблоко, поэтому большая часть содержимого просачивается сквозь пальцы. Какая-то часть плюхается на стол, но огромный шлепок шоколадного мусса приземляется на промежность доктора, который в этом месте, по всей видимости, не обделен природой.

Меня захлестывает триумф. Как ни странно, пульсация в паху не прекращается.

Абсолютное безумие. Я поднимаю глаза к его, определенно, убийственному взгляду, слизываю крем с уголка губ и бормочу с полным ртом:

— Ты… гребаный… мудак!

Под обжигающим взглядом зеленовато-карих глаз удаляюсь, виляя отъеденной на пирогах попой и оставляя позади замечательный больничный кафетерий.

Глава 2

Линси

Хорошо, что я живу на окраине города, потому что мне требуется минимум пятнадцать минут, чтобы выкинуть из головы этого мудака доктора.

Нет, серьезно. Он доктор. Разве у него нет более важных дел, чем допрашивать посетителей больничного кафетерия из-за их частых визитов?

И эта ситуация чертовски обидная, потому что вся прелесть сегодняшнего дня полностью растрачена на него. Из-за чего он так разозлился? Можно было бы подумать, что парень, похожий на племенного жеребца, будет наслаждаться жизнью.

Выбрасываю из головы это неловкое сравнение и пытаюсь забыть о том, каким огромным мудаком он был. Его фамилия Ричардсон? Больше бы подошло «Доктор Мудак»!

Когда запихнула пирог в рот, выражение его лица, определенно, кричало об убийстве. Момент, которым я не горжусь, но Кейт всегда говорит мне уверенно совершать ошибки, и на следующий день они не будут казаться такими уж ужасными. Так что… пусть ваша промежность наслаждается пирогом, Доктор Мудак.

Солнце висит низко над горизонтом, когда я направляюсь по дороге, ведущей к моему таунхаусу. Сворачивая на подъездную дорожку, вижу своего друга Дина, бегущего по тротуару напротив. Сигналю и машу ему, пока заезжаю в гараж.

— Как дела, Линс? Закончила свою работу? — кричит Дин, пересекая улицу и подбегая ко мне.

— Хм… Дин, на дворе ноябрь. Не пора ли сменить коротышки? — спрашиваю я, указывая на его развевающиеся на ветру ярко-синие шорты для бега. — Если бы Кейт была здесь…

— Не смей говорить об этом Кейт, — обрывает он меня. Его бородатая челюсть напрягается, повязкой на предплечье он стирает со лба пот. — Сегодня не по сезону тепло. И ты знаешь, что я бегаю в них только потому, что в них свободнее двигаться.

На его защитный тон я вскидываю руки в знак капитуляции.

— Они абсолютно крутые. По-моему, у тебя очень красивые бедра. Ты отпадно смотришься в коротышках.

Дин пронзает меня взглядом.

— Это шорты для бега. Такие носят спортсмены. И то, что Кейт съехала, вовсе не означает, что ты должна занять ее место в части сарказма.

Я прикусываю губу, потому что, честно говоря, если кто-то и может выглядеть отпадно в коротких шортах, так это Дин.

Порыв ветра пронизывает тонкую ткань, и я не могу удержаться от следующих слов, которые срываются с губ:

— А сморщенные причиндалы тоже обеспечивает лучшую подвижность?

Он сокрушенно качает головой.

— Ты слишком долго жила с Кейт.

— Говоришь так, будто это плохо, — возражаю я с застенчивой улыбкой. Даже если он прав, мне все равно. В последние несколько месяцев жизнь с Кейт была просто потрясающей. Я бы оставила ее у себя навсегда, если бы Майлс не любил ее до чертиков.

Мой взгляд снова фокусируется на волосатых ногах Дина.

— Ты надеваешь нижнее белье под коротышки?

— Забудь уже о моих шортах, Линси. — Он хватает меня за плечи, заставляя перевести взгляд с его бедер на лицо. — Лучше скажи… ты закончила редактировать диссертацию?

Улыбка расползается у меня от уха до уха.

— Да, черт возьми.

— Что ж, поздравляю, — раздраженно отвечает он, но при этом искренне улыбается. Притянув меня к себе потной рукой, ерошит мне волосы. — Значит ли это, что мы сегодня празднуем?

— Да, — восклицаю я и отталкиваю от себя его потное тело. — Кейт не сможет приехать, но мне все равно. После того, что произошло недавно, мне позарез нужно выпить.

— А что произошло? — Он хмурится, нависая надо мной всем своим шестифутовым пропорциональным великолепием.

Я хлопаю его по груди и легонько подталкиваю к беговой дорожке.

— Расскажу за выпивкой. Заканчивай свою пробежку и заходи за мной в семь, хорошо?

— Мы куда-то идем? — удивленно спрашивает он, потому что знает, я предпочитаю тусоваться дома у своего тики-бара.

Я твердо киваю.

— Идем.

— Тогда ладно. — Он одаривает меня сексуальной улыбкой и пятится назад по подъездной дорожке. — Значит, ты будешь моей сводней.

— Только если ты будешь моей, — отвечаю я, вскидывая руки и покачивая бедрами.

Дин внимательно смотрит на меня.

— Жду не дождусь услышать, что вдохновило тебя на такие перемены.

— Пустяк, — отвечаю, махнув рукой, и он поворачивается, перебегая через улицу, в то время как я направляюсь в дом.

Таунхаус встречает меня во всей красочной, эклектичной красе. Я почти унаследовала это место три года назад, когда умерла бабушка, и семья обнаружила, что она оплатила пятилетнюю аренду, три года из которых еще оставались. Родители подумывали сдать дом в субаренду, но когда я решила вернуться в университет за степенью магистра, они захотели, чтобы я переехала сюда и ушла из клиники по борьбе с наркоманией, сосредоточившись на учебе. Им было невыносимо, что я там работаю. Моя мама — не самый сострадательный человек.

Большая часть моей мебели здесь — всякая ерунда, доставшаяся мне от родителей и перевезенная из колледжа. Я сохранила кое-что из бабушкиной мебели, потому что это ретро, и я не могу позволить себе купить что-нибудь получше. Честно говоря, у меня даже не было финансовой возможности снять здесь квартиру. Мне едва удавалось оплачивать аренду крошечной студии в центре города, в которой жила после колледжа. Но если повезет, с новым дипломом я найду работу и смогу остаться в доме, после того, как через несколько месяцев срок оплаченной бабушкой аренды закончится.

Поднявшись наверх в спальню, раздеваюсь, готовясь смыть запах пирога с кремом, больничного кафетерия и Доктора Мудака. Запрыгнув в душ, намыливаюсь шампунем и смеюсь от повторяющейся в голове картины, когда пирог приземляется ему на промежность. Представив, как весь остаток дня он ходит с пятном на ширинке, понимаю, что вся эта неприятная сцена того стоила. Может, я, правда, слишком долго жила с Кейт.

После душа вытираюсь полотенцем и вижу на телефоне сообщение от Дина.

Дин: Что на тебе?

Я: Полотенце.

Дин: Сексуально. Но я не имею в виду сейчас… я имею в виду сегодня.

Я: Ты такой метросексуал.

Дин: Метро — это современный мачо. Линси, мне нравится согласованность. Просто скажи, что ты наденешь.

Я: Думаю, черную юбку и ту блузку в горошек.

Дин: Ту, в которой ты выглядишь так, будто у тебя сиськи в цветной посыпке?

Я: Да.

Дин: Черт. Сегодня ты задействуешь тяжелую артиллерию.

Я: Я же сказала… мне нужно выпустить пар.

Дин: Понял… скоро встретимся.

Примерно через час бросаю последний взгляд в зеркало, пытаясь решить, готова ли я. Дин был прав, сказав, что я выкладываюсь по полной. Обычно я не придаю такого значения своему наряду, но сегодня все по-другому. Мне хочется, чтобы моя внешность отражала мои чувства. Теперь, закончив диссертацию, меня переполняет чувство выполненного долга, и я хочу показать это.

Эластичная черная юбка-карандаш с завышенной талией обтягивает бедра так, что я чувствую себя одной из семейства Кардашьян. Под прозрачную блузку в цветной горошек с длинными рукавами я надела черный шелковый топ, завершив образ черными сапогами на танкетке. Длинные каштановые локоны ниспадают свободными волнами, а карие глаза обрамляют ресницы с тройным слоем туши.

Растушевав красную матовую помаду, в последний раз смотрю на себя в зеркало.

Хорошо выглядишь, подруга.

Я, правда, чувствую себя симпатичной… нет, красивой. Как женщина на пути к степени магистра и настоящей карьере взрослого человека. Мир, наконец-то, мой.

Сегодня я не та милая лучшая подружка, которую легко не заметить. После того, как тот придурок вел себя днем, будто я была не более чем помехой, я полна решимости обрести хоть малую толику уверенности.

Взяв единственный имеющийся у меня клатч, который не выгуливали целую вечность, направляюсь вниз.

Глаза Дина расширяются, наблюдая, как я спускаюсь по лестнице, пока он нащупывает в карманах дубликат ключа от моего дома.

— Черт возьми, Линс. Выглядишь горячо. — Его голос более хриплый, чем обычно. Меня пронзает легкий трепет, потому что один из моих лучших друзей слегка взбудоражен моим образом.

— Спасибо!

Мои каблуки стучат по последним ступенькам, потом я касаюсь соснового пола и двигаюсь к столику в прихожей, где оставила большую сумку, которую обычно ношу с собой. Затем оглядываю Дина с ног до головы, отмечая, что его темно-каштановые волосы зачесаны назад, как у настоящего бизнесмена.

— Ты и сам неплохо выглядишь.

Дин одет в хитроумный хипстерский прикид, рубашка явно сшита на заказ, потому что идеально облегает его бицепсы и талию. Добавьте очки в темной оправе, серый галстук-карандаш, черные ботинки на шнуровке и джинсы с манжетами, и получите стиль Дина, который никак нельзя считать обыденным.

Он прислоняется к стене, пока я перекладываю бумажник из сумки в сверкающий клатч. Подняв глаза, вижу, как Дин осматривает меня с головы до ног.

— Напомни, почему мы перестали встречаться, — просит он низким и многозначительным голосом.

Я выдыхаю и, по-девчачьи хихикнув, качаю головой.

— Потому что ты был недостаточно хорош для меня.

Дин падает на дверь, изображая, будто его грудь пронзило ножом.

— Не говори такого, Линси. Я изменился.

Бросаю на него безразличный взгляд.

— Ты — мужик с гор, который всего два часа назад попросил меня стать твоей сводней.

— Это было до того, как я узнал, насколько горячо ты будешь сегодня выглядеть. — Его кокетливая улыбка вызвала бы в животе порхание бабочек, если бы он все еще нравился мне в таком смысле. — Ты же знаешь, скажи только слово, и я приползу к тебе в мгновение ока.

Он тянется, чтобы меня обнять, но я со смехом отталкиваю его.

— Ты только прошлым летом признавался в любви Кейт. Теперь хочешь провернуть со мной второй заход? Я пока не дипломированный психолог, но знаю достаточно, чтобы сообщить, что у тебя проблемы с личностными границами.

— Абсолютная ложь! — возражает он, а затем лезет в мою сумку и достает жвачку.

Я выхватываю у него сумку.

— Видишь? Проблемы с границами! Нельзя дружить с женщиной и пытаться с ней переспать. Тот факт, что у нас с тобой никогда не было секса, — единственная причина, по которой мы все еще друзья.

— Это жвачка, а не твои трусики. — Он с недовольным ворчанием засовывает жвачку в рот и жует.

Его ворчание заставляет меня переключиться с моего короткого, практически несуществующего романа с Дином, на Доктора Кретина, тоже большого любителя поворчать. Кровь во мне вновь вскипает, потому что все, что я могу представить, — это уничижительное выражение, с которым он смотрел на меня.

Ну и мудак.

И знаете, что? Держу пари, если бы я выглядела как Кейт, он бы проявил большую вежливость. Она забавная и отрывается как парень, но выглядит как чертова кинозвезда, так что в нее невозможно не влюбиться. Черт, даже Дин сумел бы разрядить обстановку. Этот мужчина способен охмурить даже бесполый камень!

Уточнение «бесполый», вероятно, было излишним для данной аналогии.

А я? Что делаю я? Пихаю себе в рот пригоршню пирога, как призовая телка. Может, поэтому я спала всего с несколькими парнями, хотя мне скоро тридцать.

Последнего звали Барри, он работал фармацевтом и каждый раз, когда кончал, выглядел так, словно в него стреляли.

Меня передергивает.

Неудивительно, что я не трахалась уже несколько месяцев. Если Барри — мой последний опыт, то ночь темна и полна ужасов.

Повернувшись на каблуках, натягиваю на лицо решительную улыбку.

— Готов, сводник?

Он тяжело вздыхает и в отчаянии осматривает меня еще раз.

— К вашим услугам.

Через полчаса мы сидим в баре «Биттер», одном из моих любимых мест в центре Боулдера. В свете красных ламп и деревянных акцентах в стиле кантри в нем чувствуется неспешная, хипстерская атмосфера. Нам с Дином удалось захватить два свободных стула в конце бара. Мы ковыряемся в миске с попкорном в ожидании второй порции выпивки, когда я заканчиваю свою душещипательную историю, произошедшую в кафетерии.

— Он фактически обвинил меня в синдроме Мюнхгаузена! — восклицаю я, когда бармен ставит перед нами напитки.

— Ваш IPA, сэр. А вот, мэм, ваш коктейль «Пестики и тычинки». — Бармен с закрученными усами разворачивается и, не оглядываясь, уходит.

Мое лицо вытягивается.

— Когда это я из мисс превратилась в мэм? — Высыпаю зернышки попкорна в ладонь и беру коктейль, чтобы сделать глоток. Обращение бармена серьезно омрачает ауру сексуальной богини, с которой я сюда вплыла. — Я теперь мэм?

Дин закатывает глаза.

— Заканчивай рассказ.

— Забыла, где остановилась… вот что бывает со старушенциями, — хмурюсь я.

— Линси, тебе двадцать семь. Ты не старуха. Так что же произошло после того, как он сказал, что ты нарушила социально приемлемое правило?

Я тяжело вздыхаю.

— В этом-то все и дело. Я без оглядки умчалась оттуда. Можешь поверить, что он так сказал? Среди тебя, меня и Кейт, кто самый социально ответственный?

— Ты, — мгновенно отвечает Дин.

— Вот именно! — восклицаю я и делаю еще глоток. — Я всегда веду себя ответственно. Стоит мне хоть раз поступить странно, например, несколько месяцев поработать над диссертацией в больничном кафетерии, что, кстати, не преступление, и это швыряют мне в лицо, — начинаю я снова бередить рану.

— Полная чушь, — подтверждает Дин.

— Кейт пробралась в шиномонтажную мастерскую, чтобы поработать, и вытащила оттуда горячего механика. Жизнь может быть так несправедлива.

— Знаю, — отвечает Дин и, схватив бокал, следует моему примеру.

— Я даже не понимаю, почему его так волновало мое присутствие. Казалось бы, доктору есть чем заняться. И готова поклясться, он хотел мой пирог. Ты бы видел, как тот на него смотрел.

— Ни один мужчина не расстраивается так из-за пирога. — Дин тянется за попкорном, и в его глазах появляется озорной блеск. — Уверена, что он не хотел чего-то другого?

Я пожимаю плечами, мой взор слегка затуманился от алкоголя.

— Он больше смотрел на пирог, чем на меня.

— Чушь собачья. — Он поворачивает мой стул так, что мои скрещенные ноги оказываются между его. — Линси, ты прекрасна. Я уже много лет говорю тебе, что ты самая горячая соседка. Почему ты сейчас так себя ведешь?

— У меня пирожковая задница. — Мой голос дрожит.

— У тебя нет пирожковой задницы! — сердито повышает голос Дин. — Я даже не знаю, что такое пирожковая задница. Однако ее у тебя, безусловно, нет. У тебя сексуальная задница, Линси… говорю тебе, когда ты сегодня вечером спустилась вниз, у меня встал.

Мои глаза загораются, и я не могу скрыть кривую ухмылку, беззастенчиво пялясь на его пах.

— Серьезно?

Он пожимает плечами.

— Я свинья, что тут скажешь?

— О-о-у, Дин. Ну вот, ты опять само очарование. — Повернувшись к нему, опускаю голову ему на плечо и тяжело вздыхаю. — Жаль, что я не умею быть очаровательной. Может, тогда, вместо угроз вызвать мне психиатра, мы с Доктором Мудаком оказались бы в постели.

— Не переживай об этом. Работу ты завершила, и тебе больше не придется туда возвращаться.

— Выпьем за это! — Я выпрямляюсь, чтобы с ним чокнуться.

Мы выпиваем.

— В следующем месяце после окончания университета, мне нужно сосредоточиться на поиске работы, чтобы не пришлось переезжать.

— Переезжать? — спрашивает Дин, в замешательстве хмуря брови. — О чем ты?

— Срок бабулиной аренды заканчивается через три месяца. Если я не найду очень хорошую работу, то не смогу остаться.

— Ты что, шутишь? — рявкает Дин, снимая очки и в отчаянии сжимая переносицу.

— Чего ты так злишься? — спрашиваю, наблюдая, как он напрягается всем телом.

Взор его шоколадно-карих глаз обращается ко мне.

— Я понятия не имел, что ты не можешь позволить себе этот дом. Почему ты не поговорила со мной?

— Поговорила с тобой о чем?

— О своих финансах! Я помог бы тебе выгодно вложиться, и тебе удалось бы получить прибыль и прожить еще несколько месяцев. Может, даже год.

Я смеюсь над этой идеей. Дин — биржевой маклер-самоучка. Он унаследовал кучу денег от своего деда, и вместо того, чтобы часть их вложить в университетское образование, накупил кучу книг и узнал все, что мог, о покупке и продаже на фондовом рынке. Рискнув всем на бирже, это окупилось с лихвой. Он забыл, каково это — жить на грани банкротства.

— Дин… во-первых, мы с тобой не говорим о деньгах. А во-вторых, у меня нет таких денег, с которыми ты привык работать. У меня даже наличных практически нет. Я не работаю уже три года, так откуда взяться деньгам на аренду?

— Ну, я все равно мог бы тебе помочь, — рычит он. — Не могу поверить, что тебе придется переезжать.

Я пожимаю плечами и успокаивающими движениями растираю ему спину.

— Дин, все в порядке. Я не расстроена. Если мне придется переехать, значит, так тому и быть. Я люблю бабушкин дом, но я знала, что это, вероятно, временно.

Дин хмуро смотрит в пиво и снова надевает очки.

— Сначала Кейт переезжает, теперь ты.

— О-о-у, — воркую я и тянусь, чтобы прижать кончик пальца к ямочке на его щеке. — Кто-то привязался к своим двум неподружкам?

Он качает головой и криво ухмыляется.

— Я не привязался. Честно говоря, я буду рад от тебя избавиться. Мне надоело быть твоим мастером на все руки, особенно когда постоянно утверждаю, что я рукожоп.

— Я тоже тебя люблю. — Я улыбаюсь ему, и он борется с ответной улыбкой. — Давай закажем мясное ассорти. Полагаю, ты проголодался.

— Возьмем с инжирным вареньем. — Дин хмурится и бросает взгляд вдоль стойки, пытаясь привлечь внимание бармена, который в данный момент увлечен разговором с грудастой блондинкой. Даже с сиськами в посыпку для бармена-хипстера я невидима.

Краем глаза Дин замечает что-то позади меня и переводит взгляд туда.

— Вот дерьмо, — бормочет он себе под нос, глядя в сторону двери.

— В чем дело?

— Че-е-ерт, — шипит он и быстро делает еще глоток пива, поправляя на шее галстук.

— Кого ты увидел? — Я оборачиваюсь и смотрю через плечо.

— Не смотри, потому что это будет очевидно, — рычит Дин и хватает меня за руки, разворачивая на стуле лицом к себе. — Только что вошел мой самый важный клиент.

— Значит, какой-то толстосум, — со знанием дела констатирую я.

Дин в основном работает с собственными инвестициями, но после того, как стало известно о его навыках Человека Дождя, несколько крупных бизнесменов Боулдера наняли его как независимого консультанта. Я видела его с клиентами всего два раза, и зрелище мне ужасно не понравилось. Он превращается в целующего задницу робота, и мы с Кейт безжалостно дразним его по этому поводу.

— Прошу, Линси, будь умницей. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Дин наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: — Это Макс Флетчер. Он владеет половиной Боулдера и стоит больше ста миллионов. Ему еще нет и сорока!

— Сто миллионов? — громко шепчу, сумма даже больше, чем я себе представляла. — Он срет четырнадцатикаратным золотом или типа того?

— Ш-ш-ш, — от громкости моего голоса глаза Дина широко распахиваются.

— Интересно, его боксеры инкрустированы бриллиантами? — хихикаю, зная, что алкоголь заставляет меня мыслить больше как Кейт.

— Линси, перестань смеяться! — В панике Дин хватает горсть попкорна и, прежде чем встать, запихивает ее мне в рот.

— Мистер Флетчер, я так рад вас видеть, — говорит он тем ужасающе надменным тоном, каким разговаривает обычно.

Я пытаюсь прожевать кляпиз попкорна, который Дин только что засунул мне в рот, но в горле застревает зернышко. Широко раскинув руки, падаю на барную стойку и готовлюсь к неминуемой смерти. Дин рассеянно похлопывает меня по спине, потому что я кашляю и хриплю, но его удары не помогают. Я бью себя в грудь, чтобы не задохнуться, и тянусь за бокалом, который, к сожалению, пуст.

Хватаю пиво Дина, но как только золотистая жидкость попадает на язык, меня чуть не выворачивает от ужасного вкуса. Срань господня! Кейт права, пиво IPA на вкус, как яд! Морщась от отвращения, с силой проталкиваю жидкость в глотку и делаю большой глоток очищающего воздуха. С жалобным всхлипом машу руками перед лицом и высматриваю салфетку. Мистер Усатый Бармен все еще по уши в блондинке, так что мне приходится вытирать капли с подбородка тыльной стороной ладони.

Когда ко мне, наконец, возвращается некое подобие самообладания, я поворачиваюсь и сердито смотрю на Дина.

— Твое пиво на вкус как задница скунса.

Дин издает болезненно фальшивый смешок, смотрит на своего клиента и, закатив глаза, отвечает:

— Простите мою подругу. Она не ценит деликатного вкуса хорошего IPA. Я пытался ей объяснить, что вкус хмеля — на любителя, но сами знаете, как это бывает. — Он качает головой и самоуничижительно улыбается, поворачивая мой стул лицом к мужчине, с которым разговаривает. — Мистер Флетчер, это моя хорошая подруга, Линси Джонс. Линси… познакомься с мистером Флетчером.

— Зовите меня Макс, — говорит мужчина с доброй мальчишеской улыбкой, протягивая мне руку. Он высокий, стройный, со светлыми волосами и дружелюбными голубыми глазами. Кукла Кен с золотистым загаром и телом пловца. На его лице появляется беспокойство. — Вы в порядке? Казалось, будто вы умираете.

Я печально улыбаюсь.

— Мгновение я висела на волосок от смерти.

Дин натянуто хохочет, и я одариваю его хмурым взглядом. Он смеется так сильно, что видны коренные зубы.

— Это мой друг, Джош, — говорит Макс, привлекая мое внимание к крупному мужчине, который неожиданно появляется в поле моего зрения.

Когда поворачиваюсь к нему, мое лицо искажает странная, болезненная усмешка, отчасти потому, что я все еще не оправилась от столкновения со смертью, но в основном потому, что смотрю в гневные глаза Доктора Мудака.

Звучит зловещая музыка из «Челюстей».

Макс отпускает мою руку, и прежде чем я успеваю ее отдернуть, ее уже сжимает сердитый доктор по имени Джош? Это имя слишком человеческое, чтобы принадлежать такому, как он. Оно бы лучше подошло спасателю, который в свободное время любит серфить. А не какому-то заносчивому засранцу, который злится на людей за то, что они едят пироги.

Его большая рука поглощает мою. Теплая ладонь и длинные пальцы вызывают тревожную дрожь, пробегающую по телу до самых пальцев ног. Когда мой взгляд возвращается к его лицу, он оглядывает меня с головы до ног.

Может, он меня не узнает.

Но как только тот открывает рот, я понимаю, что глубоко ошибаюсь.

— Я так понимаю, у тебя большой опыт в дегустации задниц скунса? — громыхает баритон Джоша.

Дин и Макс усмехаются над попыткой придурка пошутить, а я, прищурившись, смотрю на него.

— Попробовал одну задницу — попробовал все, — огрызаюсь я.

Стоп. Какого хрена я только что сморозила?

Быстро моргаю и, заикаясь, говорю:

— То есть, не то, что бы я пробовала задницы…

— Я понял, — холодно перебивает Джош, на его лице не отражается ни капли веселья. — Ты эксперт в дегустации задниц.

— Я не эксперт в дегустации задниц! — бормочу я, и мое лицо вспыхивает от смущения. — Такого эксперта даже не существует.

— Похоже, если бы существовал, у тебя бы в этом был исключительный талант. — В глазах горячего доктора пляшет веселье, он нависает надо мной во всей своей пугающей, нелепо-идеально-пропорциональной славе.

Он… флиртует со мной? На мгновение задумываюсь, пялясь на него, и неохотно признаю, что без униформы он еще красивее.

Сегодня жизнь очень жестокая сучка.

— Почему, черт возьми, ты считаешь, у меня будет исключительный талант в дегустации задниц? — Я спускаюсь со стула, желая получить некоторое преимущество. К сожалению, даже на каблуках я все еще нахожусь на уровне его груди.

Дурак-гигант-засранец-доктор с очень длинными, красивыми пальцами.

— Извините, — вмешивается Макс, когда мы с придурком обмениваемся убийственными взглядами. — Но вы знаете друг друга?

Я стискиваю зубы.

— Можно и так сказать.

Доктор смеется.

— После сегодняшнего дня я знаю достаточно.

— Боже праведный. — Я облизываю губы, какой же он самодовольный. — Хочешь сказать, мне теперь нельзя сидеть и в общественном баре?

Он вызывающе выгибает бровь.

— Зависит от того, будешь ты хорошей девочкой или плохой.

То, как он смотрит мне в глаза, говоря «плохая девочка», снова вызывает во мне тревожную дрожь. Клянусь, мне хочется отшлепать себя за то, что я так слаба в его присутствии.

Отшлепать себя? Что, черт возьми, со мной не так? У меня что, припадок?

Открываю рот, чтобы ответить, но решаю сдержаться, потому что этому парню не нужно знать, как он меня задевает. Этого тот и добивается. Хочет, чтобы я устроила сцену и снова потеряла самообладание. Потому что до его прихода я была абсолютно спокойна, не испытывая ни капли нежеланной горячности.

Дерьмо. Он все еще держит меня за руку.

Нахмурившись, пытаюсь вырвать ладонь из его хватки. В ответ он напрягает руку, в его глазах пляшет веселье, как у самодовольного Доктора Мудака, коим тот и является.

Издаю странный звук и снова пытаюсь отдернуть руку. Он притягивает меня ближе, я спотыкаюсь и лечу вперед, и, чтобы не упасть, левой ладонью упираюсь в его грудь. Мышцы под черным пиджаком твердые, как камень, бледно-голубая рубашка расстегнута, обнажая гладкую и, скорее всего, мускулистую грудь. В ноздри бьет пряный лосьон после бритья, и я нервничаю, ощущая в ногах дрожь.

Его взгляд блуждает по моему декольте, и, не говоря ни слова, он касается пряди моих волос, пока я, затаив дыхание, жду его следующего движения.

Я почти растекаюсь лужицей у его ног, пока не понимаю, что придурок только что вытащил из моих волос зернышко попкорна и с презрением бросил его на пол бара, будто нашел пылинку на своей девственно чистой каминной полке.

Дразнящим голосом он спрашивает:

— Надеюсь, это не твоя заначка.

Наконец, он отпускает меня.

— Простите моего друга Джоша, — говорит Макс. — Боюсь, у него хроническое мудачество. Но, к счастью, он доктор и занимается поиском лекарства от этой болезни.

Доктор Мудак, он же Джош, натянуто улыбается, но не отрывает глаз от меня, между нами втискивается Дин и, загородив меня собой, шепчет:

— Это тот парень из кафетерия?

Я киваю, стиснув зубы, и сердито смотрю на раздражающего человека, о котором идет речь.

— Нам пора уходить, — решительно говорю я.

Прежде чем выставлю себя еще большей дурой, чем уже есть. Почему этот мужик портит все хорошее, что со мной сегодня случается?

Дин выдыхает и, кажется, пытается подобрать слова.

— Черт, я, гм…

Макс прерывает взволнованного Дина.

— Что же, Дин, похоже, этим двоим нужно наверстать упущенное. Не возражаешь, если я угощу тебя выпивкой? Мне бы хотелось обсудить с тобой кое-какие бизнес-идеи, а с виски говорить о делах всегда веселее.

Макс обхватывает Дина за плечи и ведет его вдоль барной стойки, останавливая через несколько мест от нас. Дин бросает на меня извиняющийся взгляд, умудряясь одними губами произнести «Прости!», прежде чем бросить меня на произвол судьбы.

Тяжело вздохнув, я опускаюсь на стул и смотрю на бармена. Третий бокал мне нужен больше, чем следующий вдох. Поразительно, но Доктор Мудак занимает опустевший стул Дина.

— Когда мы только вошли, я уж думал проделать с тобой прием Геймлиха. — Его голос звучит так же напыщенно и высокомерно, как и в кафетерии. Он наклоняется и шепчет мне на ухо: — Потом я понял, кто ты, и решил, что ты, вероятно, притворяешься.

Я стискиваю зубы до хруста и смотрю прямо перед собой.

— Ты меня даже не знаешь.

Он поворачивается на стуле лицом ко мне.

— Я знаю, что ты любишь больничные кафетерии и, по-видимому, дегустируешь задницы. Для общей оценки этого достаточно.

Я широко распахиваю глаза.

— Боже, какой же ты самовлюбленный! Не пойму, у меня живот сводит из-за тебя или из-за ужасного пива… но если бы мне пришлось решать, я бы выбрала первый вариант.

Глаза доктора загораются весельем.

— Ну вот, опять притворяешься больной.

— Заткнись, — восклицаю я и хлопаю по стойке, чтобы привлечь внимание бармена. Наконец, он поднимает глаза и, извинившись, отлипает от блондинки.

— Что вам принести? — тянет бармен, явно раздраженный тем, что я его прервала.

— Еще «Пестики и тычинки», пожалуйста.

Доктор Мудак тихо посмеивается рядом со мной.

— Я буду виски. Чистый. И запишите ее напиток на мой счет. Сегодня я испытываю желание заняться благотворительностью.

Я резко поворачиваю голову к нему.

— Мне не нужна твоя благотворительность, приятель. Вообще-то, я стараюсь забыть, что мы с тобой встречались.

Он борется, чтобы скрыть свое удовольствие.

— Теперь у тебя амнезия? С каким недугом ты столкнешься в следующий раз?

Тихое рычание рвется вверх по моему горлу.

— Слушай, в чем твоя проблема? Просто ищешь кого-то, чтобы мучить ради удовольствия? Разве у тебя нет пациента, которого нужно убить или чем ты там занимаешься?

Внезапно его веселье исчезает, а глаза превращаются в узкие щелочки. Атмосфера меняется, и я могу поклясться, что освещение вокруг становится более красным. Открываю рот, чтобы извиниться, но бармен ставит перед нами напитки. Не говоря ни слова, Джош хватает стакан и одним махом опрокидывает янтарную жидкость.

Он кивает бармену, чтобы тот налил еще. Крепче сжимает пустой стакан, мускулы на его квадратной челюсти играют, пока он наблюдает, как бармен наливает ему еще порцию. Как только он заканчивает, Джош встает и уходит, даже не оглянувшись ни на меня, ни на бармена.

Какого черта только что произошло?

В одну минуту он атакует меня в полную силу с намеком на кокетливое веселье в голосе, а в следующую — полностью отключается и замолкает? Неужели моя шутка настолько ужасна?

Почему я вообще пытаюсь понять, что сделала плохого человеку, ведущему себя как социопат?

С другой стороны, несмотря на то, что этот парень обо мне думает, я неплохой человек. На самом деле, обычно я довольно добрая, когда со мной не обращаются как с капризным ребенком, нуждающимся в порке.

Ну вот, опять я про порку! Боже, мне нужно потрахаться!

Тяжело вздохнув, роюсь в сумочке в поисках телефона.

Вечер оборачивается такой же катастрофой, как и день. Я открываю приложение Uber, собираясь отправиться домой и свернуться калачиком в своей постели.

— Линси, что ты делаешь?

Я возмущенно фыркаю.

— Вызываю Uber.

— Ты не можешь уйти! Мы празднуем! — Дин падает на пустой стул.

— Ничего подобного. Ты подлизываешься к тому чуваку, а мне надирает задницу Доктор Мудак, — возражаю я, пытаясь стряхнуть с себя руку Дина. Засранцу должно быть стыдно за то, что он меня бросил. — Я хочу домой.

— Нет, Линс, — стонет Дин, широко распахивая умоляющие карие глаза. — Ты пока не можешь уйти. Макс хочет поговорить со мной о местной пекарне, в которую, по его мнению, я должен вместе с ним вложить деньги. Он полагает, что мы можем получить франшизу и выйти на национальный рынок. Это именно то вложение, что я искал, а Макс — именно тот партнер, который мне для этого нужен. Пожалуйста, не уходи. Сядь с нами и выпей… может, ты неправильно поняла Джоша. Макс говорит, что они знакомы с детства, а Макс никогда бы не стал дружить с козлом.

Я бросаю на Дина недоверчивый взгляд.

Он кокетливо надувает нижнюю губу, что абсолютно никак меня не трогает.

— Мне нужен всего час.

— Час? — стону, прижимая ладонь ко лбу. — Я уже сгорбилась от груза дерьма, который свалил на меня этот мудак. Он меня достал, и я не хочу сидеть с ним целый час.

— Ничего подобного. Говорю тебе, Линси. Мне кажется, ты ему нравишься. — Дин игриво шевелит бровями. — Но что еще более важно, с Максом трудно встретиться лицом к лицу, а сейчас его, кажется, тянет на разговор.

— Серьезно, Дин. Иди и поговори с ним. В этом деле я тебе не нужна.

— Знаю. Но сегодня у тебя важный вечер, и ты не вырядилась бы так, только чтобы вернуться домой. — Он пристально смотрит на меня умоляющим взглядом. — Гигантское мясное ассорти и вся выпивка за мой счет. А потом, как только мы здесь закончим, я твой до конца ночи.

Я смотрю на его извиняющееся, полное надежды лицо. Он выглядит таким отчаявшимся.

Черт возьми, у меня серьезный финансовый кризис, и я ни за что на свете не могу отказаться от мясного ассорти.

— Обещаешь, что это займет всего час?

— Один крохотный часик! — Он кокетливо подмигивает.

Чувствую, я очень об этом пожалею.

Глава 3

Линси

Через два с половиной часа я уже пьяная в стельку. Или в доску? И вообще, какое отношение к этому имеют стельки и доски? Ими как-то измеряется количество часов, потраченных на распитие алкоголя? Или количество выпитых напитков? Или во сколько раз будет двоиться или троиться в ваших глазах? Черт меня дери, если я знаю!

Что точно знаю, что я навеселе и забавляюсь — строю на доске с мясной нарезкой симпатичную маленькую хижину из сыра, используя зубочистки в качестве крепежа. Вроде пряничного домика, только из колбасы и сыра.

На меня снисходит вдохновение, и я нанизываю ряд зеленых оливок на зубочистку и пытаюсь воткнуть ее в крышу мясного домика в качестве дымохода. К сожалению, крыша не выдерживает, и мое творение рушится вместе с надеждами на то, что этот вечер не превратится в один большой облом.

Посмотрев через кабинку, ловлю взгляд Джоша, он сердито смотрит на мое искусство, как большой злой волк, который сдул домики трех маленьких поросят. С этим прищуренным взглядом он похож на волка — большого, злого волка, которому я бы позволила себя съесть. Всю. Ночь. Напролет.

Господи… мне реально требуется обследование у психолога.

Что с этим парнем? Когда это меня стали привлекать мужики с высокомерной рожей? Должно быть, во мне говорит подвыпившая Линси. Трезвая Линси не думает ничего подобного о Докторе Мудаке.

Кстати о добром докторе… этот ублюдок игнорировал меня весь чертов вечер. Не сказал мне ни слова с тех пор, как я проскользнула в кабинку напротив него. И чем больше я пью, тем больше его задумчивое молчание раздражает меня.

— Линси, мне так жаль, — заявляет Макс из ниоткуда, переключая мой взгляд с Джоша на него. — Я весь вечер говорил с Дином о делах и ни минуты не уделил тебе.

Я моргаю, пытаясь сосредоточиться на его словах, а не на горячем взгляде Доктора Мудака.

— Что, прости?

— Расскажи о себе. — Он вежливо улыбается. — Ты из Боулдера?

— Да, — медленно киваю я.

— О, в какой школе училась?

Я неловко улыбаюсь.

— Мне посчастливилось ходить в католическую школу.

Макс понимающе кивает, и наступает неловкое молчание. Дин опускает руку на спинку сидения позади меня и заявляет:

— Линси только сегодня закончила работу над магистерской диссертацией. Это мы и празднуем.

— Впечатляет, — искренне отвечает Макс, но я отвлекаюсь, заметив, как Джош хмуро смотрит на Дина. — На какую тему?

Я съеживаюсь на диванчике от такого внимания. Последний час я жила в мирке сырной хижины, поэтому отвечать на ответственные взрослые вопросы трудно, особенно после всех «Пестиков и тычинок», которые употребила. К тому же, Джош сейчас сверлит меня тяжелым взглядом, еще больше сбивая с толку.

Я сглатываю и стараюсь говорить самым трезвым голосом.

— Преимущества групповой терапии детей с хроническими болезнями и психическими расстройствами.

Лицо Макса мрачнеет, и его взгляд на мгновение останавливается на Джоше.

— Это… интересная тема. Ты учишься в меде?

— Боже, нет, — быстро отвечаю я и выпрямляюсь, чтобы высказаться более профессионально. — Я получу степень магистра по детской психологии при условии, что моя диссертация не будет в конец отстойной, и не провалюсь. Хочу больше сосредоточиться на эмоциональной поддержке детей, чем на медицинской помощи. Я больше склонна к общению, чем к лечению… если понимаешь, о чем я.

Дин обнимает меня за плечи и крепко сжимает.

— Линси просто скромничает. Она великолепна, и из нее получится отличный консультант.

— Надеешься открыть собственную практику? — спрашивает Макс, поднимая брови.

Я пожимаю плечами.

— В конечном итоге, да. У меня есть несколько крупных идей на будущее, но сначала я хочу найти работу, получить больше опыта работы с детьми. Мне нужно знать, каково на самом деле работать с детьми, прежде чем я с головой окунусь в свои мечты.

— Иметь мечты — хорошо. Никогда не переставай мечтать, — отвечает Макс и делает глоток виски, прежде чем добавить: — У тебя есть дети?

— Если бы! — Я смеюсь, а потом съеживаюсь от того, с каким нетерпением это прозвучало. — Простите… я просто… я люблю детей. У моей сестры две маленькие девочки, и я обожаю проводить время с племянницами. Честно говоря, я обожаю проводить время со всеми детьми. Я одна из тех чудачек, кто предлагает подержать чьего-то ребенка в аэропорту, если человек в одиночку старается управиться и с ребенком, и с багажом. На самом деле, такое часто происходит. В последний раз я продержала ребенка на руках весь полет, пока его мама спала. Просто волшебно. Малыш полюбил меня. — Я на секунду закрываю глаза, чтобы вновь пережить тот чудесный полет.

Когда мои веки поднимаются, глаза Джоша сверлят меня с презрением.

Неужели я, сама того не сознавая, отпустила какую-то обидную шутку?

Заканчивая речь, я изо всех сил стараюсь не обращать на него внимания.

— Но, к сожалению, своих детей у меня нет. И мужа. И бойфренда, если уж на то пошло. Полагаю, для того, чтобы завести детей, нужен один из них.

Макс смеется.

— Не всегда.

Я улыбаюсь, радуясь, что хотя бы он не кажется оскорбленным моей любовью к детям.

— В общем, я уверена, что работа с детьми принесет мне много пользы.

С другой стороны кабинки раздается сухой смешок Джоша, и все внимание обращается на него.

— Я сказала что-то смешное? — Я опускаю руки на стол, чтобы не сбить кулаком самодовольное выражение с его лица.

Мгновение он наблюдает за мной, постепенно, с его лица исчезают все признаки веселья.

— В этом нет ничего смешного. На самом деле, это печально.

— Печально? — Я отшатываюсь. — Что может быть печального в работе с детьми?

— Дело в том, что… — Он делает паузу, чтобы облизнуть губы и опереться локтями на стол, глядя на меня со снисходительным выражением. — Как правило, люди, одержимые детьми, не имеют достаточного опыта общения с ними. Так что, я искренне надеюсь, что ты знаешь, во что ввязываешься с этой специальностью.

Он хватает стакан и залпом допивает остатки виски, а я смотрю на него с отвисшей челюстью.

Кем, черт возьми, этот парень себя возомнил?

— Я провела много исследований для своей работы, — мой голос источает кислоту, — и имела некоторый опыт полевых исследований, так что, думаю, точно знаю, во что ввязываюсь.

— Так все говорят. — Мускул на его челюсти дергается, когда он поворачивается, чтобы махнуть официантке, проходящей мимо нашего столика. — Еще виски, пожалуйста.

Этот придурок явно хорошо относится к ней. Жаль, что он не может оказать мне подобную любезность.

Я машу пустым бокалом.

— Мне тоже еще «Пестики и тычинки», пожалуйста. На этот раз двойной.

— Может, тебе стоит выпить воды, — шепчет Дин, и я бросаю на него обвиняющий взгляд.

— Я выпью еще «Пестики и тычинки», — прищурившись, повторяю я свой заказ. — Мы же празднуем, помнишь? — последние слова я произношу сквозь стиснутые зубы.

Дин ворчит себе под нос:

— Тебе же мучиться похмельем.

Я смиряю свой хмурый вид и игнорирую пристальный взгляд Джоша, кивая официантке в знак подтверждения. Приняв заказы Макса и Дина, она возвращается в бар.

После минутного разговора Дина и Макса о пекарне, Джош внезапно встает и, не говоря ни слова, шагает к бару, где все еще стоит официантка. Он что-то шепчет ей на ухо, и она кокетливо ему улыбается, перекидывая волосы через плечо и закусывая губу. Она бросает быстрый взгляд на наш столик и кивает.

— Что, черт возьми, это значит? — бормочу я с любопытством, прерывая то, что Макс говорил Дину.

— Что, Линси? — ласково спрашивает Макс.

Я с трудом сглатываю.

— Ничего.

Джош возвращается через мгновение, выглядя чрезвычайно высокомерным, и усаживается рядом со своим приятелем, который даже и бровью не ведет.

Боже, Макс просто болтун. В детстве у меня был шнауцер по имени Макс… и даже он не говорил так много. Или не лаял. Честно говоря, Макс-собака бледнеет на фоне Макса-человека.

Макс и Дин увлеченно беседуют, когда официантка возвращается с напитками. Или, лучше сказать, с напитками для мужчин. Передо мной же ставят высокий стакан с водой и льдом.

— Я этого не заказывала. — Хмуро смотрю на нее. — Я заказывала «Пестики и тычинки».

Она неловко улыбается и смотрит на Джоша.

— Мне сказали, что вы хотите изменить свой заказ.

— Кто?

Она снова смотрит на Джоша.

— Этот парень? — Я указываю на него.

Она кивает.

— Этот парень даже не знает меня, — восклицаю я, бросая на него убийственный взгляд за такую дерзость.

— Я знаю, что тебе хватит. — Джош отпивает из бокала.

Я смотрю на Дина в поисках поддержки, но он занят тем, что показывает Максу что-то на своем телефоне, и, кажется, даже не замечает, что происходит.

— Откуда ты знаешь, что мне хватит? — взрываюсь я.

— Я ведь врач, помнишь? — Он подмигивает мне, и от желания врезать ему по роже я сжимаю кулак. Джош хмуро смотрит на мою руку. — Хочешь пирог?

— Я ухожу. — Я встаю и разглаживаю юбку на бедрах.

Внимание Дина переключается на меня.

— Линси, одну секунду. Мне нужно показать Максу эту статью.

Я достаю телефон и в рекордно короткие сроки заказываю Uber. По силам ли такое пьяному человеку?

Вероятно.

Несмотря на это, я отхожу от стола.

— Я сама доберусь до дома, Дин. Ты оставайся.

— Позволь мне хотя бы проводить тебя до такси.

— Я в порядке.

В этот момент встает Джош.

— Я тоже ухожу. Я провожу ее до такси.

Мои глаза широко распахиваются.

— Серьезно?

Дин переводит взгляд с меня на Джоша и обратно, а затем бросает сожалеющий взгляд на Макса, прежде чем с мольбой посмотреть на меня.

И именно поэтому у нас с Дином ничего не срослось. Он — любитель новых блестящих игрушек. Он видит только блестящую новую игрушку, а не общую картину того, что эта игрушка делает с другими людьми.

Эта аналогия не имеет смысла.

Вероятно, я действительно пьяна.

Главное, не устраивать сцен.

Я так долго имела дело с Доктором Мудаком, что еще несколько минут меня не убьют.

Телефон издает сигнал, уведомляя, что Uber прибыл, и Джош жестом показывает мне, чтобы я шла вперед. С раздражением направляюсь к двери, чувствуя спиной обжигающий взгляд Джоша, когда выхожу наружу.

— Можем поехать вместе, — предлагает он.

— Серьезно? — недоверчиво огрызаюсь я.

Он сверлит меня взглядом.

— Я серьезно отношусь к большинству вещей в своей жизни, так что можешь перестать задавать этот раздражающий односложный вопрос.

В этот момент подъезжает крошечная «Тойота Королла».

— Заказала клоунский фургон? — ворчит Джош себе под нос, проходя мимо меня, чтобы открыть дверцу.

Я делаю паузу и изумленно смотрю на его случайную демонстрацию манер, прежде чем ответить:

— Не все из нас живут на зарплату врача. Ты серьезно жалеешь о бесплатной поездке? Я не просила тебя ехать со мной.

Его брови приподнимаются.

— Я жалею об отсутствии места для ног.

— Тогда садись впереди с водителем, — огрызаюсь я и проскальзываю на заднее сиденье. Моя попытка закрыть дверцу пресекается большой мужской ладонью Джоша.

Он скрючивается рядом со мной, и, должна признать, ему и правда неудобно. Джош так широко раздвигает ноги, что мы соприкасаемся коленями. Слишком обыденно, на мой взгляд, он кладет руку мне за спину, пытаясь устроиться удобнее. Это движение заставляет меня чувствовать, что я слишком близко к нему, к его запаху… и… к его присутствию.

Почему здесь так жарко?

— У нас две остановки. — Джош выхватывает у меня телефон прежде, чем я успеваю моргнуть.

— Конечно, пожалуйста, пользуйся моим телефоном, — бормочу я. Его лицо светится в темноте от экрана, когда он добавляет в приложение свой адрес.

Он заканчивает с хмурым выражением и возвращает телефон мне, пока водитель выезжает со стоянки.

Проходит, возможно, секунд десять абсолютной, блаженной тишины, прежде чем Джош бубнит:

— Из всех возможных специальностей, ты выбрала психологию.

Я закрываю глаза и сжимаю переносицу.

— Только не это снова.

— Значит, хочешь сказать, все эти недели в больничном кафетерии ты работала над своей маленькой диссертацией? — спрашивает он таким покровительственным тоном, что мне хочется его придушить.

Я сжимаю губы.

— Если я отвечу на этот ненужный вопрос, ты снова пригрозишь сдать меня в психушку?

Повернувшись к нему, я ловлю его взгляд, скользящий по моим ногам, как будто на обследовании.

— Я все еще пытаюсь решить.

Я пригвождаю его взглядом.

— Да, я работала над своей диссертацией. Не знаю, почему больничный кафетерий помог мне сосредоточиться, но дело выгорело, и мне так отчаянно хотелось закончить, что продолжала возвращаться. Как я уже говорила сегодня, я не знала, что это против каких-то правил. Мне показалось, это как обычная комната ожидания.

Он тяжело вздыхает и смотрит на меня.

— Думаю, это не противоречит никаким правилам.

Моя верхняя губа кривится.

— Значит, сегодня ты решил поспорить со мной, ради чего… своего извращенного развлечения?

Он игнорирует мой вопрос.

— Уверена, что знаешь, чего хочешь?

— Ты о чем?

— О том, в каком направлении будешь специализироваться. Ты хоть представляешь, каково это — работать с больными детьми? Ты ведь понимаешь, что именно этим и занимается психолог? Работает с больными детьми? Они совсем не похожи на твоих избалованных маленьких племянниц.

Его голос звучит сурово, но глаза выдают намеки на эмоции, которые сбивают меня с толку.

— Во-первых, мои племянницы не избалованы. Ты ничего о них не знаешь. А во-вторых, я проводила полевые исследования для получения степени. Так что, да, я имею представление о работе с больными детьми. И знаю, что это будет нелегко, но помощь им принесет пользу. Дети превосходят взрослых во многих отношениях. Они больше способны к обучению. Более открытые, менее циничные…

— …более нуждающиеся, с ними тонна работы и с ними трудно справиться. — Он заканчивает мою фразу ровным голосом, будто говорит о погоде. — Они того не стоят.

— Не стоят чего? — рявкаю я, ненавидя его тон.

— Такого риска.

Мое лицо искажается в замешательстве.

— Что это значит?

— Неважно. — Джош усмехается и смотрит в окно, его квадратная челюсть вырисовывается в свете уличных фонарей. — Я лучше приму взрослых пациентов, чем детей.

— И лишишь молодые, пытливые умы своей ослепительной, искрящейся личности весельчака? — спрашиваю я с неприятной дрожью в голосе.

Он бросает на меня предупреждающий взгляд, и его глаза задерживаются на моих губах, когда тот отвечает:

— Кто говорит «весельчак», если не имеет в виду Санта-Клауса?

— Аспирант с внесезонным словарным запасом, — огрызаюсь я. — И тот, кто испытывает эмоции за пределами хронического мудачества.

— Я лучше буду мудаком, чем наивным. Вот почему я считаю, что люди, которые хотят иметь детей, должны проходить обследование у психолога. Статистика. — В его глазах мелькает намек на юмор. — Еще одна причина, по которой тебе нужно пройти психологическую оценку. Видишь, все сходится к одному?

Я выпячиваю подбородок.

— Видишь, какой большой у тебя член?

Лицо Джоша мгновенно становится менее мрачным.

— Что?

Мои щеки пылают.

— То есть…

Он пытается, но не может сдержать смех.

— Ты разглядывала мой член?

— Я не разглядывала твой член! — И, естественно, мой взгляд устремляется прямо к его промежности, но, до того, как он успевает меня поймать, я переключаюсь на переднюю часть салона.

— Кажется, ты смотришь на мой член, — самоуверенно бормочет он.

— Может, спустишься с небес на землю? — Я скрещиваю руки на груди и смотрю в окно. — Боже, ты хуже всех! Ты, правда, мог бы быть секси, если бы кто-то сумел разглядеть это сквозь твое ужасное высокомерие.

В машине воцаряется тишина, и я украдкой бросаю на него взгляд. Теперь все его внимание сосредоточено на мне.

Наши глаза встречаются, и он поднимает брови.

— Ты сказала, что я секси?

Я сжимаю губы в узкую полоску.

— Я сказала, что ты мог бы быть секси.

Он самодовольно качает головой.

— Сначала пялишься на мой член, а теперь говоришь о моей сексуальности. Странный способ флиртовать. В некотором роде даже жуткий.

— Хочешь поговорить о жутком флирте? — Я скрещиваю руки на груди, стараясь не обращать внимания на то, что он меня разглядывает. Мне тупо, по-дурацки, по-идиотски это нравится, хотя, очевидно, я решила ненавидеть его вечно. — Это ты неделями следишь за мной в кафетерии. Очень похоже на преследование.

— Слежу? — усмехается он.

— Может, это мне стоило вызвать охрану, когда ты подошел ко мне сегодня. — Я нарушаю его личное пространство с новым аргументом в свою защиту, поверить не могу, что не придумала этого раньше. — Я могла бы сказать им, что жуткий старикашка неделями пялится на меня через весь кафетерий, как на кусок мяса, и я боюсь за свою жизнь.

Джош прищуривает глаза от грешного обещания.

— Не льсти себе, милая.

— Не называй меня милой. Это покровительственно.

Он игнорирует мой выпад.

— Знаешь, ты очень раздражительная.

— Я раздражаюсь только на тех, кто обращается со мной раздражительно.

— О, ты еще не видела даже и малой доли моей раздражительности, милая.

— Перестань меня так называть! И, о боже, ты шутишь? Ты был раздражителен со мной в кафетерии, а потом снова сегодня в баре. Мы совершенно незнакомы, а ты вел себя, как мрачный, грубый, властный засранец! А потом изменил мой заказ на выпивку без моего разрешения, так что я добавлю шовиниста к длинному списку твоих блестящих качеств.

К тому времени, как заканчиваю, моя грудь тяжело вздымается, и я слишком хорошо понимаю, как этот разговор отрезвил меня. Опьянение прошло. Ощущение, что я горячая цыпочка, пропало. Все, что могло быть хорошо сегодня, теперь стерто этим парнем.

Почему дорога домой занимает столько времени?

Джош качает головой.

— Конечно, я шовинист, раз позаботился о твоем здоровье настолько, чтобы принести тебе воду. Не думал, что гидратация так глубоко оскорбит тебя. К какой маргинальной части общества ты принадлежишь, чтобы обижаться на Н₂О?

— К той, где люди сами решают, когда, черт возьми, им нужна вода!

Джош закатывает глаза и преодолевает пространство между нами.

— Ну, твой Бойфренд Года, конечно же, не вмешивался, чтобы помочь тебе. Такие мужчины тебя заводят? Он придурок высшего класса, могла бы найти кого лучше.

У меня отвисает челюсть, когда машина прибывает по адресу, указанному Джошем в приложении. Он открывает дверь, чтобы выйти, и я следую за ним, потому что отказываюсь оставить за ним последнее слово. Кипя от ярости, я захлопываю за собой дверцу.

— Дин не придурок, и он не мой парень. Он просто друг. И хороший друг. Ты даже его не знаешь! Почему ты так осуждаешь людей, которых даже не знаешь?

Джош входит в мое личное пространство, его высокая фигура склоняется надо мной, а позади него сияет желтый нимб от уличного фонаря.

— Он смотрит на тебя не просто как на друга.

— Он флиртует! — восклицаю я, мои глаза расширяются, когда я смотрю вверх и понимаю, что Джош, кажется, обеспокоен этим. — Ты… ревнуешь? — При этой мысли по моим венам пробегает волна возбуждения.

— Не будь ребенком, — рычит он, прищурившись. — Я просто не мог не заметить, что он позволил тебе сесть в Uber с совершенно незнакомым мужчиной. — Джош показывает в сторону только что отъехавшей «Короллы». — Если бы ты была моей, я бы ни за что не выпустил тебя из виду ночью.

Его слова — резкий удар по моему либидо, которое дремало весь последний год. Я прижимаю руку к бедру, пораженная странной реакцией, вызванной его словами.

Что происходит? Почему меня возбуждает это маленькое слово: «моя»?

Мне следует ненавидеть его тон. И мне следует ненавидеть его. Он высокомерный, обвинил меня в том, что я сумасшедшая, а теперь из-за него я упустила Uber. Феминистки всего мира рыдали бы над непроизвольной реакцией моего тела на его собственнические слова.

Я заталкиваю возбуждение в темные уголки своего тела.

— Я никогда не буду твоей.

Прикусываю губу и надеюсь, что он не заметил, как под конец охрип мой голос, но порочный блеск в его глазах показывает, что он видит меня насквозь.

Да, я мазохистка! Кейт может использовать меня для вдохновения в своем следующем БДСМ-романе, потому что ее лучшая подруга, очевидно, любит, когда ее оскорбляют горячие засранцы.

Надо сейчас же вызвать другой Uber. Или пойти домой пешком, лишь бы убраться подальше от пьянящего запаха этого мужчины, который своими чарами развеял мои приятные чувства по поводу магистерской степени по психологии.

Вместо этого я упираю руки в бедра.

— Хочу внести ясность: именно ты потребовал поехать со мной. И если ты думаешь, что я психованная, то почему захотел делить со мной Uber? По тебе не видно, что ты не можешь позволить себе вызвать такси. И… для парня, который обвинил меня в синдроме Мюнхгаузена, ты кажешься ужасно обеспокоенным моим здоровьем.

— У меня от тебя, блядь, голова идет кругом, — рычит Джош, запуская руки в волосы, взъерошивая их так, что я думаю о том, чтобы провести по ним руками, когда его голова окажется между моих бедер.

Я чудовище!

— Ты всегда так разговариваешь? — Он тяжело вздыхает, по всей видимости, от разочарования.

Я подхожу еще ближе, как душевнобольная, которой предлагают вкусить свободы.

— А ты всегда подходишь к женщинам в общественных местах и считаешь, что если будешь обращаться с ними, как мудак, то тебе перепадет?

Джош сердито смотрит на меня, медленно втягивая нижнюю губу между зубами.

— Что я должен сделать, чтобы заставить твои алые губки заткнуться на какое-то время?

— Может, тебе стоит меня поцеловать, — огрызаюсь я, когда волна адреналина пронзает меня.

Неужели я…

Неужели я только что…

Неужели я только что велела этому мудаку поцеловать меня?

Джош резко откидывает голову назад, и его грубость сменяется замешательством.

— Поцеловать тебя?

Я прикусываю нижнюю губу. Серьезно, откуда взялся этот ответ? Я не чувствую себя настолько пьяной. Уже нет. Неужели я просто отчаянно хочу, чтобы ко мне прикоснулись? Поцеловали?

Если это так, то мое либидо явно в бреду, потому что с чего бы ему думать, что предложение такого полного мудака — хорошая идея? И, честно говоря, что такого в этом мужике, который заставляет меня говорить и делать сумасшедшие вещи? Например, у него на глазах съесть из пригоршни пирог или попросить его поцеловать меня, стоя посреди улицы?

В любом случае, я покончила с пререканиями. Мне надоело, что он унижает меня и ведет себя так, будто все контролирует. Он самый сексуальный, самый выбешивающий мужик, которого я когда-либо встречала, и мне нужно изменить ситуацию.

Я вздергиваю подбородок и прищуриваю глаза.

— Насколько я знаю, поцелуи обычно пресекают разговоры.

Когда я не отступаю, мой ответ превращает озадаченность на его лице в неподдельный интерес. Он борется с улыбкой, но я ловлю отчетливую вспышку ямочки на его левой щеке, когда он с горящими, устремленными на меня глазами, подходит ближе.

— Я мог бы сделать гораздо больше, чем просто поцеловать тебя.

Я сглатываю комок в горле.

— Докажи.

Он ухмыляется, его взгляд скользит от моих глаз к губам и обратно.

— Уверена, что знаешь, о чем просишь?

Я киваю, сжимая свой единственный девичий блестящий клатч, будто он придает мне суперсилу.

— Просто хоть раз за весь день перестань быть мудаком и используй свой рот с пользой…

— Столько болтовни, — рычит он, и внезапно наши тела сталкиваются. Я делаю глубокий вдох, когда он хватает мое лицо и грубо прижимается губами к моим губам.

Мои глаза расширяются.

Не думала, что он действительно это сделает. Полагала, он скажет что-нибудь язвительное и отправит меня восвояси.

Но он этого не сделал.

Его губы тверды и неумолимы, он просовывает язык мне в рот. От него пахнет алкоголем с дымным ароматом. Это так опьяняет, что мое тело рефлекторно поддается ему, умоляя погрузить меня в его мощную мужественность.

Руки Джоша покидают мое лицо, одной он обхватывает меня за поясницу и притягивает к себе, а другой скользит в мои волосы. Потом хватает их у самых корней и оттягивает назад, еще больше углубляя поцелуй. Он полностью контролирует и превращает ранее тлеющие угли, которые феминистки посчитали бы позором, в бушующее пламя. Я провожу языком по его губам, стискиваю лацканы его пиджака и держусь за них изо всех сил.

Боже, как давно я не пробовала мужчину. И, честно говоря, никогда не пробовала никого, кто заставлял бы меня беспокоиться, что, если мы остановимся, я могу умереть. Поэтому упиваюсь тем, что подчиняюсь ему, о чем даже не подозревала. Хочу, чтобы его руки были повсюду: сжимали, хватали, лепили из меня, как из пластилина, дарили наслаждение.

Боже, это так странно.

В одну минуту я хочу отделать его по полной, а в следующую — хочу, чтобы он взял меня прямо посреди улицы. Как поцелуй незнакомца может вызвать такое безумие?

Это должно быть странно — целоваться с незнакомцем.

Особенно с таким хреном, как этот.

Ну… я не про тот хрен. Хотя, по общему признанию, целовать настоящий член тоже странно. Я иногда удивляюсь, зачем сосать член. Кто придумал, что интимные места и рот — это хорошая комбинация? То есть… хорошая… не поймите меня неправильно. Но ведь это странно, правда?

И как бы странно это ни было — целовать мужчину, которого я ненавидела две секунды назад, данный момент меня оправдывает. Джош явно не ненавидит меня, иначе не целовал бы, как человек, который голодал неделями.

Он ослабляет хватку на моих волосах и обхватывает мою щеку, смягчая поцелуй, нежно проникая языком в мой рот. Обвиваю руки вокруг его талии и задыхаюсь, когда его твердый член утыкается мне в живот. Прервав поцелуй, опускаю взгляд ниже в поисках подтверждения.

Дыхание Джоша горячее и затрудненное, он проводит большим пальцем по моей нижней губе.

— Ты смотришь на него весь день. Не удивляйся так.

— Заткнись, — бормочу я и, разинув рот, смотрю туда, куда сегодня так элегантно уронила пирог. И глажу его, потому что ясно, я психованная сумасшедшая, которая ласкает члены посреди улицы.

Типичный пятничный вечер для старой, доброй Линси Джонс!

Он стонет и прижимается лбом к моему лбу.

— Нам придется отложить это до дома, если не хочешь, чтобы я трахнул тебя на улице на глазах у всех моих соседей.

Он тяжело дышит мне в щеку.

— Наконец-то мы в чем-то согласны.

Вскрикиваю от удивления, когда он, повернувшись, тащит меня к входной двери.

— Любительница поболтать, — бормочет он, открывая дверь, включая свет и отступая назад, чтобы впустить меня. Я даже не пытаюсь скрыть довольную ухмылку. Мне нравится, что я забираюсь ему под кожу.

Я делаю шаг, чтобы войти в дом, и, споткнувшись о порог, почти падаю на пол, но Джош обхватывает меня руками за талию, останавливая мое падение.

— Черт, ты в порядке? — рявкает он, почти взволнованный моей неуклюжестью.

— Я в порядке. — Я выпрямляюсь, убирая волосы с лица. — Просто немного недотепа. Надеюсь, ты не ожидаешь от меня никаких акробатических трюков в спальне. — Я неловко смеюсь, и мое лицо вытягивается, когда замечаю пустой дом. — Ты только что переехал?

— Нет, — отвечает он ровным голосом.

Я подхожу к белому пластиковому стулу, печально стоящему перед каменным камином, и кладу на него руку.

— Значит, стул из приемной — это декоративное заявление?

Джош прищуривается и бросает ключи на маленький столик в прихожей.

— Мы все еще болтаем? Я думал, мы перешли к другим занятиям.

От его хищного взгляда, когда он крадется ко мне, я кусаю губы, чувствуя, как по венам струится жар. Выражение его лица напоминает то, как он выглядел все те дни, когда смотрел на меня в кафетерии.

Боже, неужели это была прелюдия, а я была слишком глупа, чтобы понять это?

Он сокращает расстояние между нами, обхватывая меня за талию. Наши рты сталкиваются, и мы превращаемся в мешанину губ и рук на протяжении всего пути через гостиную, дальше по темному коридору и в спальню в конце, я, как обычно, спотыкаюсь по дороге, и благодарна Джошу за то, что он крепко держит меня, так что я никуда не впечатываюсь лицом.

Он щелкает выключателем. Моему взору предстает большая, восхитительная кровать и маленькая тумбочка, печально стоящая у дальней стены. Здесь тоже не слишком много декора. Может, он трудоголик и много спит в больнице? И, конечно, достаточно времени проводит в кафетерии.

— Раздевайся, — требует Джош глубоким, рычащим голосом.

Мои соски под бюстгальтером без бретелектвердеют.

— Любитель покомандовать? — Встав перед кроватью, я упираю руки в бедра.

Он скрещивает руки на груди, наблюдая за мной, будто знает, что это только вопрос времени, когда я сдамся.

Проклятье, он прав.

Дрожащими пальцами я сбрасываю обувь и раздеваюсь до лифчика и трусиков, не решаясь сделать больше, потому что он осматривает каждый квадратный сантиметр моего тела, будто я уже голая.

— Господи. — Он делает шаг вперед и проводит пальцами вверх и вниз по моим обнаженным рукам. — Ты прекрасна.

Я хмурюсь.

Это похоже на комплимент. Я не считала, что Джош из тех парней, кто делает комплименты.

— Я бы скорее приняла тебя за мужчину, который любит грязные разговорчики. Или ты лаешь, но не кусаешь?

Он поднимает на меня глаза и отступает назад, поражая безразличным взглядом.

— А вот и снова твой рот. — Он расстегивает рубашку. — Вечно болтает.

— И что ты собираешься с этим делать? Снова скажешь, что я красивая?

Джош расстегивает последнюю пуговицу на рубашке, стягивает ее и… святая матерь сексуальности.

Грудные мышцы… есть.

Пресс… есть.

Перевернутый треугольник, как у Адониса… есть.

Ключицы, которые до этого момента я даже не знала, что могут выглядеть сексуально… есть.

И его плечи, определенно, выглядят так, что хочется их облизать. Широкие и божественные, ему нужно быть спасателем, потому что скрывать такое тело под халатами, — это преступление. С внутренней стороны бицепса на меня смотрит татуировка, но его голос отвлекает меня прежде, чем я успеваю понять, что там изображено.

— Ты заплатишь за свой сарказм. — Парень придвигается ближе, нависая надо мной во всей своей статной красе. Теперь, когда я сбросила каблуки, он просто гигант. Без рубашки, восхитительно пахнущий гигант, и почему мужчины без рубашки и в костюмных брюках такие чертовски горячие?

Тянусь к нему губами, молча умоляя снова меня поцеловать. Он наклоняется ко мне, едва касаясь моих губ, и я задерживаю дыхание и жду контакта.

— Я очень даже кусаюсь, милая, — говорит он, и внезапно на мою задницу в стрингах обрушивается шлепок. Звук пугает, и у меня отвисает челюсть.

— Ты… ты только что шлепнул меня? — Я стараюсь не обращать внимания на то, что ягодица — не единственное место, где покалывает.

Он опускает свои губы к моим, у меня перехватывает дыхание, когда он, яростно целуя, хватает за то место, по которому ударил, и сильно сжимает. Я упираюсь руками в его скульптурную грудь, мое тело борется одновременно с болью и возбуждением. Когда я, наконец, отстраняюсь, то хриплым голосом говорю:

— Сделай это еще раз.

— Что ты сказала? — спрашивает Джош, с любопытством поднимая брови.

Я прищуриваюсь, пытаясь понять, откуда это взялось.

— Сделай это… еще раз. — Я сглатываю комок в горле.

Святое дерьмо, может, мне, правда, нравится порка.

Джош мгновение мешкает, явно удивленный моими словами. Честно говоря, сама удивлена. Сначала я сделала ему предложение на улице, а теперь прошу о том, чтобы он…

…отшлепал меня? Кто я такая?

Джош сжимает мой зад большими теплыми ладонями.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал. Я хочу это услышать.

Я прочищаю горло и, вздернув подбородок, медленно отвечаю:

— Я хочу, чтобы ты отшлепал меня.

В его груди грохочет низкий стон, он прижимается лбом к моему лбу, а затем наклоняется, чтобы поцеловать меня в челюсть, шею и плечо. Мгновение он его покусывает, прежде чем пробормотать:

— Черт, ты меня убиваешь.

Не говоря больше ни слова, он разворачивает меня и толкает вниз, так что я склоняюсь над кроватью, упираясь руками в матрас. Схватив меня за бедра, он притягивает их к своему паху, прижимаясь эрекцией к моему входу, пока его руки скользят вверх по моей спине, чтобы расстегнуть лифчик.

Воздух касается сосков, и я задерживаю дыхание, когда большими ладонями Джош скользит по моим ребрам и груди, большими пальцами двигает взад и вперед по затвердевшим бутонам. Он подтягивает меня к себе, прижимая спиной к своей груди, мнет мои полушария и щиплет соски. Мое тело вздымается от желания.

Коснувшись губами моей шеи, он шепчет:

— Полагаю, твое заявление сегодня утром о пластике груди сделано не из личного опыта?

У меня отвисает челюсть.

— Что, черт возьми, это должно означать?

Я поворачиваюсь, чтобы оттолкнуть его, но он крепче сжимает меня и шепчет на ухо:

— Что она тебе не нужна, милая.

Он кусает меня за мочку и в мгновение ока снова толкает вниз. Жадно скользит руками по моей заднице, мнет и ласкает плоть, будто подготавливает ее.

— Говоришь, тебе нравится, когда я тебя шлепаю? — спрашивает он, целуя меня в спину.

Воспоминание о его шлепке резонирует по всему телу, и между ног становится влажно.

— Думаю, да, — бесстыдно хриплю я.

Я практически слышу его улыбку, пока он продолжает гладить мои ягодицы.

— Я хочу убедиться, что тебе нравится.

Он отодвигается от меня, и я резко втягиваю воздух, когда тот отводит стринги в сторону.

Джош нежно скользит пальцами по моей щелке, заставляя подпрыгнуть, и глубоким голосом произносит:

— Я едва тебя коснулся, а ты уже чертовски промокла для меня. — Он кружит по клитору, посылая электрические волны по всему телу. — Скажи, чего ты хочешь, Линси.

Закусив губу, я оглядываюсь через плечо. Он стоит в одних брюках, эрекция сильно натягивает ткань. Потемневшие от желания глаза ожидают моего ответа.

Взяв себя в руки, делаю глубокий вдох и твердо заявляю:

— Я хочу, чтобы ты отшлепал меня, Джош.

Он улыбается, и без предупреждения его рука опускается на мою ягодицу с удивительно сильным шлепком. Более мощным и менее игривым, чем предыдущий, и…

Черт возьми, я сейчас умру.

Уткнувшись лбом в серое одеяло, цепляюсь за ткань так, будто от одного-единственного удара испытаю оргазм. Я со стоном вжимаюсь в матрас, крепко закрываю глаза, а затем подаюсь к Джошу, желая погреться в его тепле, его напоре, его прикосновениях. Хочу, чтобы этот мужчина окутал меня. Я так близко.

Он сдвигает мои трусики в сторону и погружает палец глубоко внутрь, и я издаю хриплый крик.

— Мокрая и такая тугая, — рычит он, прижимаясь губами к моей пылающей от удара ягодицы. Языком скользит по нежной плоти, когда он бормочет: — Чертовски идеальная.

Снова подаюсь к нему, пока его пальцы входят и выходят из меня, и я так безумно близка к оргазму.

Кто-нибудь доводил меня когда-нибудь до такого возбуждения так быстро?

Нет. Черт. Возьми.

Даже с вибратором у меня уходит больше времени.

— Хочешь еще? — спрашивает он со знанием дела, кружа вокруг клитора и заставляя меня вскрикнуть.

— Да, — тут же стону я. — Боже, да. Я хочу, чтобы ты шлепал меня снова и снова.

Тепло его тела исчезает, он стягивает с меня трусики, постукивая по лодыжкам, чтобы я вышла из них.

— Еще пять раз, а потом я должен быть внутри тебя.

Порочное обещание, стоящее за его словами, звучит почти лучше, чем очередная порка.

Почти.

Он гладит мою попку, крепко сжимая плоть большими ладонями. Его утробное рычание толкает меня выше.

Потом убирает руку, и я задерживаю дыхание, а затем отчаянно вскрикиваю, когда шлепок достается другой ягодице, разжигая во мне самый сильный огонь, который я когда-либо испытывала. Он быстро шлепает снова, чередуя удары по каждой ягодице. Пятый и последний шлепок попадает в промежность, посылая электрический разряд, с ревом достигающий до самых кончиков пальцев рук и ног, и я сжимаюсь в освобождении.

Он поднимает меня и разворачивает, усаживая на кровать, пока мой затуманенный взгляд приходит в себя после оргазма и фокусируется на Джоше, избавляющемся от брюк и черных боксеров. Если бы я только могла поглазеть на него в них подольше, прежде чем он их сбросил.

Но тут я замечаю истинную звезду вечера.

Его член.

Кто бы мог подумать, что у Доктора Мудака такой огромный… член?

Возможно, я заподозрила это еще сегодня, когда он был в униформе, но во плоти, выпрямившись и изогнувшись к его животу во всей своей твердой красе, — это невероятное зрелище.

Он подходит к тумбочке и открывает ящик, роется в нем несколько секунд, а потом бормочет себе под нос ругательства.

— Блядь! — восклицает он и захлопывает ящик.

— Мы ведь займемся сексом, да? — с тревогой спрашиваю я, совсем не готовая положить конец этой волне удовольствия, которую я оседлала.

Он смотрит на меня с болезненным выражением на лице.

— У меня нет презервативов.

— Что? — кричу я, у меня отвисла челюсть. — Как у тебя не может быть презервативов?

— Их нет в ящике, — огрызается он, напрягая бицепсы и хватаясь обеими руками за шею. — Вот где я их держу.

— Со сколькими женщинами ты спишь, что даже не замечаешь, когда кончаются презервативы? — Я встаю и упираю руки в бока.

— Не понимаю, какое тебе до этого дело, — огрызается он. — Не похоже, что у нас гребаная брачная ночь.

— О, боже, — стону я, отталкивая его от тумбочки, чтобы посмотреть самой. — Поверь мне, Джош, когда я собиралась сегодня вечером, ты был последним мужчиной в мире, с которым я ожидала переспать. Ты же врач. Разве вы не получаете их бесплатно или типа того? — Мои руки замирают, когда в голове вспыхивает идея. — Мой единственный девчачий клатч!

— Твой, что?

— Мой единственный девчачий клатч, — восклицаю я, поворачиваясь в поисках чего-то, что можно накинуть, чтобы не мелькать перед соседями голышом в гигантских окнах гостиной.

Подхватив с пола его рубашку, надеваю ее и, едва не подвернув лодыжку, мчусь по коридору туда, где оставила клатч. Когда я возвращаюсь, Джош сидит на краю кровати, разочарованно ероша волосы. Он с любопытством наблюдает, как я роюсь в боковом кармане и чуть не визжу, когда мои руки натыкаются на знакомый квадратик.

С победоносной улыбкой протягиваю его ему. Он хмуро смотрит на обертку.

— Мерседес Ли Лавлеттер?

Я закатываю глаза.

— Это псевдоним моей подруги. Она пишет эротические романы и раздает это на автографсессиях.

— Что за писатель раздает презервативы? — Он смотрит на меня с сомнением.

— Сексуального жанра! — парирую я, двигаясь, чтобы сунуть его ему в руку.

Он берет его с выражением недоверия на лице.

— Серьезно, чего она ждет, подписывая книги, в комплекте с которыми идут презервативы?

— Может, прекратишь пытаться понять это и наденешь эту чертову штуку?

Мои слова побуждают его к действию, и прежде чем я успеваю сделать вдох, презерватив уже надет, и мы в его постели. Джош лежит на мне, удерживая мои руки внизу и яростно целуя.

Я с трудом могу поверить, что мне даже не нравится этот парень.

Я обхватываю его ногами и бормочу между поцелуями:

— Поцелуи горячие и все такое, но, черт возьми, я готова к тому, чтобы сделать это.

Его дыхание обдувает мои губы, он смотрит на мой рот.

— Правда?

— Да. Мы в постели. Голые. Думаю, впервые за весь день мы с тобой на одной волне, так что должны действовать сообща, да?

Он смотрит на меня, уголок его губ приподнимается в улыбке, глаза темнеют.

— Скажи точно, чего ты хочешь, Линси.

Звук его голоса, произносящего мое имя с таким порочным обещанием, посылает толчок телу, и в нем трепещут крылья сотен бабочек. Только этот парень вызывает во мне не трепет бабочек. Он вызывает у меня раздражение. Что это такое? Я отмахиваюсь от отстойных мыслей и сосредотачиваюсь на его вопросе.

— Хочешь, чтобы я сказала, чего хочу… в сексуальном плане?

Он прижимается носом к моей челюсти, проводит языком по шее и шепчет:

— Скажи, как сильно ты хочешь, чтобы мой член оказался внутри тебя.

— О, боже, — стону я и униженно отворачиваюсь, покрываясь с ног до головы нервными мурашками.

Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты только что говорила, чтобы я тебя отшлепал, но сказать, что хочешь мой член — это для тебя слишком?

Я прикусываю губу и моргаю.

— Кажется, я отключилась, когда это случилось.

— Милая, мой член чертовски жаждет оказаться внутри тебя. Просто скажи эти слова, и обещаю, нам обоим будет хорошо. — Он смотрит на меня чувственным взглядом, который в равной степени обезоруживает и ободряет. Мой желудок делает небольшое сальто.

Оу, он все же человек. Как мило. Я облизываю губы и поднимаю голову с подушки, чтобы наброситься на его рот, прикусывая пухлую нижнюю губу, прежде чем прошептать:

— Доктор Джош Ричардсон, я хочу, чтобы твой большой член был внутри меня немедленно.

Он откидывает голову назад и смеется.

— Не могу поверить, что ты смеешься! — восклицаю я, жалея, что не могу ударить его коленом по причиндалам… если бы только мои ноги не обвивали сейчас его бедра.

— Прости… ты просто… удивляешь меня, вот и все. — Он произносит эти слова просто, но его лицо озадачено этим признанием.

— Слушай, это ты должен вести грязные разговорчики. Почему ты заставляешь меня делать всю тяжелую работу?

Он пожимает плечами.

— Этот большой член на самом деле довольно суровый.

— Морковка мне в глаз, ты такой самоуверенный му…

Моя тирада обрывается, когда Джош погружается в меня. Так глубоко, что я кусаю его за плечо, чтобы не закричать.

— Блядь, — рычит Джош мне в шею, его тело замирает, когда мои жаркие глубины сжимают его, как тиски. — Господи, блядь, блядь.

— О боже, — стону я и обхватываю его ногами, ища облегчения от внезапного и ошеломляющего вторжения.

Я знала, что будет тесно. Прошло так много времени с тех пор, как я занималась сексом, а Барри, аптекарь, был из другой «весовой категории». Но это растянутое, восхитительное, балансирующее на грани боли и наслаждения чувство удивительно. Приятный сюрприз.

Джош двигает бедрами медленно и неторопливо, пока мы приспосабливаемся друг к другу, наши тела скользят от пота, синхронно раскачиваясь, с каждым вдохом наше дыхание становится все горячее и горячее.

— Блядь, с тобой так хорошо, — стонет он, глядя вниз и наблюдая, как двигается внутри меня. — Ты такая мокрая… такая тугая. — Джош опускает голову и втягивает в рот мой сосок, зубами царапая нежную плоть, прежде чем передвинуться, чтобы уделить равное внимание другому.

Именно тогда его член попадает в нужную точку, и я мгновенно вспыхиваю, желая сгореть дотла.

— Вот так. Не останавливайся!

— Даже близко не остановлюсь, — ворчит он. Жадно глядя на меня, вонзается еще глубже, наблюдая, как я выгибаюсь в ошеломляющем удовольствии.

Странная штука — секс на одну ночь с незнакомцем. Вы знаете друг друга всего несколько часов, а потом решаете принять участие в чем-то, что делает вас такими уязвимыми и незащищенными. Такими… голыми. До этого момента я думала, что секс с кем-то, в кого я влюблена, был бы предпочтительнее, но, глядя в восхитительно порочные зелено-карие глаза Джоша, я никогда не наслаждалась свободой в спальне так, как сейчас. В анонимности есть сила. В данный момент я могу быть кем угодно. И я ничего не скрываю от этого парня.

Две позиции и три оргазма спустя, — два моих и один Джоша, — он слезает с меня и бросает презерватив на салфетку. Мы смотрим в потолок; единственный звук — наше прерывистое дыхание.

— Мне нужен гребаный абонемент в спортзал, — фыркаю я, едва в силах пошевелить конечностями.

Джош хмыкает.

— У меня он есть, но я все равно в изнеможении.

Я поворачиваюсь к нему, его рот открыт, скульптурная грудь вздымается и опускается.

— Это было какое-то серьезно атлетическое дерьмо.

— Спасибо?

— О, это комплимент. Возможно, единственный, который ты когда-либо от меня услышишь.

Он улыбается. Слегка.

— Ну, мне очень понравилось шлепать тебя. Походило на довольно хорошую расплату после того, как ты уронила пирог мне на член сегодня утром.

Я устало хихикаю.

— Извини за это. Тогда я тоже отключилась.

— Оно того стоило, — вздыхает он. — Потому что у тебя чертовски изящная задница.

Я вглядываюсь в его лицо. Он что, шутит?

Его глаза закрыты, и на его лице играет милая, посткоитальная улыбка.

Не похоже на шутку.

Я качаю головой и хихикаю.

— Кто говорит «изящная» после секса?

Он издает смешок.

— Полагаю, что я.

Разум заполняют образы того, как он шлепал меня.

— Боже, моя подруга Кейт никогда не позволит мне забыть эту ночь.

— Та самая, что пишет про секс?

— Эротические романы, — поправляю я с защитной ноткой в голосе.

— Понял.

На мгновение мы оба замолкаем, наше дыхание восстанавливается и наступает расслабляющая усталость.

— Я сейчас уйду, — заявляю я, глядя на Джоша, который сонно моргает. Боже, у него такая сексуальная челюсть.

Уголок его рта дергается.

— Как скажешь.

Проходит еще мгновение, и я клянусь, мне кажется, я вешу тысячу фунтов, потому что даже не могу начать подниматься с этой удобной кровати.

— Е-е-еще минуточку, и встаю.

Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, но его глаза закрываются, когда он бормочет:

— Я могу вызвать Uber, как будешь готова.

Позволяю векам закрыться всего на секунду.

— Через минуту.

Раздражающий звон пробуждает меня от сна, я пытаюсь приоткрыть глаза, но каким-то образом от туши ресницы слиплись. Я нащупываю телефон и на мгновение вижу на экране «МАМА». Провожу пальцем вправо и хриплю:

— Алло?

— Алло? — повторяет мама.

— Мама… что?

— Что?

— Ты мне позвонила, — защищаясь, рявкаю я. Клянусь, наступит следующее столетие, прежде чем мама научится пользоваться гребаным смартфоном.

— Кто это? — спрашивает она, и в ее голосе слышится смущение, которое звучит довольно забавно.

— Мама, кому ты звонишь? — ворчу я, теперь уже раздраженная и все еще пытающаяся разлепить ресницы.

— Я пытаюсь позвонить сыну! — огрызается голос. — Так кто мне отвечает, черт возьми?

Мои ресницы рвутся, когда я распахиваю глаза.

Дерьмо. Это не моя мать.

Я отнимаю телефон от уха и в ужасе смотрю на него.

Не мой телефон.

Я оглядываюсь.

Не моя постель.

Я смотрю на пустое место рядом с собой и слышу негромкий звук душа из ванной.

Не мой дом!

— Э-м… — бормочу в трубку, потому что женщина требует знать, с кем она говорит. — Я уборщица.

— Уборщица? — огрызается она. — Лана?

— Кто такая Лана? — Я хлопаю себя по лбу, у меня мозги набекрень.

— Уборщица моего сына, — твердо заявляет женщина.

— Ах… Лана! — восклицаю я с натужным смехом, который звучит очень, очень наигранно. — Я ее замещаю.

— А где Лана?

Я сглатываю.

— На бат-мицве… дочери?

— Лана — набожная католичка.

— Ее дочь — нет, — говорю я, пытаясь соврать лучше, чтобы не пришлось объяснять, что я — любовница ее сына на одну ночь.

— Кто это, черт возьми? — нетерпеливо спрашивает она.

— Мне пора! — восклицаю я, нажимая «отбой» и бросая телефон на кровать. — Срань господня. — Я хватаюсь за волосы. Дерьмо. Я все еще голая.

Я бросаю взгляд на часы. Пять утра.

Почему мать этого мужчины звонит ему в пять утра?

Проблемы с границами.

Душ все еще шумит, поэтому я вскакиваю с кровати и мечусь по комнате, разбрасывая подушки в поисках своих вещей.

— Где, черт возьми, моя одежда? — Я не нахожу ее следов. Срываю одеяло с кровати. Ничего. — Серьезно, какого черта!

Душ выключается, и я в ужасе замираю. Прошлой ночью я позволила парню, который был мне совершенно незнаком, отшлепать меня. А теперь, в пять утра, как обезумевшая, ответила на телефонный звонок его матери.

Господи, это унизительно.

Хватаю телефон, заказываю Uber и чуть не плачу от облегчения, когда вижу, что он будет здесь через три минуты. Спасибо Господу за маленькие одолжения.

Бросив разыскивать одежду, кидаюсь к шкафу, натягиваю серые спортивные штаны, восемь раз обматывая их вокруг талии, и накрахмаленную белую рубашку. Если этот мудак забрал мою одежду, то будет справедливо украсть его. Хватаю свою обувь и крадусь в гостиную.

Как только подхожу к входной двери, телефон подает сигнал, уведомляя о том, что Uber уже здесь. Я тихонько открываю дверь, выхожу на цыпочках и оглядываюсь на дом. Слава Богу, я закончила диссертацию. Столкнуться с этим горячим мудаком в кафетерии после только что проведенной ночи, было бы более неловко, чем если бы он был моим лечащим врачом.

Глава 4

Линси

Три месяца спустя

— Так вот куда нужно прийти, чтобы встретиться с лучшей подругой, — шутливо говорю я, ступая в комнату ожидания шиномонтажа и находя свою дикую рыжеволосую подругу, растянувшуюся за одним из высоких столов, где она, как и каждый день, щелкает по клавишам ноутбука. Потому что этим она живет.

При виде меня, голубые глаза Кейт распахиваются от удивления, и она широко разводит руки.

— Линс! Добро пожаловать в мой офис!

Я смеюсь и качаю головой, опускаясь на табурет рядом с ней.

— Слышала, кофе здесь потрясающий.

Она вскакивает с табурета и направляется к причудливой кофемашине, бросая через плечо:

— Я принесу тебе кофе по специальному рецепту Мерседес Ли Лавлеттер… двойной эспрессо.

— Спасибо, мне это нужно, — говорю я, когда она возвращается с пластиковым стаканчиком.

— Давай, поболтаем, — настаивает Кейт, нахмурив брови. — Прости, что пропала. Эта книга сводит меня с ума, и мне просто было необходимо податься в отшельники, пока я ее не закончу.

— Насколько ты близка к завершению? — спрашиваю я, воспрянув духом. — Ты должна поспешить напечатать «Конец», чтобы мы смогли отпраздновать в наших лучших традициях. Мне нужна грандиозная вечеринка.

— Закончу к следующей неделе! — Она взволнованно хватает меня за руку.

— Хорошо. — Я пронзаю ее серьезным взглядом. — Тогда, нам с тобой и Дину нужно будет оторваться. Я скучаю по тебе! И особенно мне не хватает твоих подколов над Дином за то, что он носит рубашки с якорями.

Кейт хихикает.

— Или узкие брюки-капри, которые он носит летом, и туфли-лодочки?

— Да.

— Как ему удается делать стиль метро таким сексуальным?

— Не знаю, — отвечаю, качая головой.

— Есть успехи в плане работы? — Кейт немного сбавляет шутливый тон.

— Нет. — Я стону и обхватываю лицо ладонями. — И на следующей неделе я переезжаю к маме и папе, так что все настолько мрачно, насколько только возможно.

Кейт сочувственно кусает губу.

— Ты же знаешь, это временно.

Уголки моих губ опускаются, когда на меня накатывает разочарование в собственной жизни.

— Временно жалкая я.

Она выбивает мои руки, поддерживающие подбородок.

— Ты закончила колледж меньше двух месяцев назад. Как только найдешь подходящую работу, сможешь подыскать жилье.

— Надеюсь, ты права, — бормочу я, хватая эспрессо и потягивая горячую жидкость. — Черт, я думала, закончить диссертацию будет трудно. Кто знал, что найти работу педиатра-консультанта будет еще труднее? Я даже расширила поиски до Денвера.

— Ты не уедешь из города. — Кейт бросает на меня строгий взгляд, явно даже не заинтересованная в этом.

Я закатываю глаза.

— Если впаду в отчаяние, у меня не останется выбора. Это так расстраивает. Степень магистра должна была стать началом моей зрелой жизни. Вместо этого я застряла в подвешенном состоянии и готовлюсь переехать к родителям. Дай мне поныть, ладно?

Кейт смерила меня снисходительным взглядом.

— Ладно, но не забывай, тебя могут нанять. Тебе уже предлагали пару мест на должность социального работника, но ты отказалась, потому что хочешь чего-то более серьезного и с детьми.

Я киваю.

— Да, но это только потому, что мне нужен опыт в педиатрии, чтобы сделать мою мечту об открытии собственной специализированной клиники хотя бы отдаленно возможной.

— Я знаю, — ободряюще говорит она. — Ты не жалкая. Ты просто включаешь сучку-босса.

Этот ярлык вызывает у меня улыбку.

— Полагаю, этой сучке-боссу лучше отменить свое дурацкое свидание с парнем из Тиндера сегодня вечером. — Я подпираю подбородок рукой. — В последнее время я чувствую себя хреново. Усталой, раздражительной, жирной. Кто захочет тусоваться с усталой и раздражительной толстухой?

— Не отменяй, — восклицает Кейт, широко распахнув глаза. — Горячий кавалер — как раз то, что нужно твоему эго. И тот парень выглядел мило!

Я мотаю головой.

— Насколько привлекательной я буду выглядеть для него? С таким же успехом я могу держать табличку с надписью: «Безработная, бездомная, угрюмая, чертовски напряженная бабенка в поисках посредственного секса из жалости». — Я съеживаюсь от последних слов, в памяти всплывают видения последнего раза, когда я занималась сексом. Каким-то образом я знаю, что любой секс, который у меня будет, никогда не сравнится с тем пламенем, опалившем меня в ту ночь.

— Прекрати, — стонет Кейт, со смехом качая головой. — Тебе не нужен секс из жалости. Просто иди и повеселись. Обуздай свой переходный период, потому что это всего лишь период. Свидание поможет отвлечься от поиска работы. Кроме того, твой нижний этаж нужно хорошенько почистить от паутины. С Барри Аптекаря прошло уже больше года, и я не удивлюсь, если твоя засуха — причина того, что ты не можешь найти работу. Секс повышает уверенность в себе… научно доказано.

Я вымученно смеюсь и пытаюсь скрыть виноватое выражение лица. Я так и не рассказала Кейт о моей встрече с Доктором Мудаком. Возможно, я бы это сделала, если бы не мой эпически ужасный побег. Хотя, кого я обманываю. Я все равно, вероятно, ничего не рассказала бы Кейт, потому что не готова признать, что наш спор, немного жесткий секс и шлепки, по-видимому, — мой фетиш. Такое Кейт будет смаковать годами, а я стараюсь забыть все, что произошло той ночью.

Вот, если бы только мои сны играли за одну команду с желанием забыть. Последние пару месяцев мои сны были до нелепости яркими. Настолько, что я буквально просыпалась в муках оргазма.

Я даже не знала, что такое существует.

Мне кажется, это стало моей фишкой.

Я часто прокручиваю в голове ту ночь и, честно говоря, не знаю, что тогда на меня нашло. Я разрывалась между возбуждением и ужасом. Не могу себе представить, что подумал Джош после того, как отшлепал меня и подмял под себя.

Это тоже моя фишка?

Наверное.

Уверена, та ночь только еще больше подтвердила тот факт, что Доктор Мудак считает меня на сто процентов сумасшедшей, и он, скорее всего, не мучается бессонницей, зная, что увернулся от пули.

Я тяжело выдыхаю и заставляю себя улыбнуться Кейт.

— Хорошо, я не отменю свидание с парнем из Тиндера. Как Майлс? Думаешь, он уже готов сделать предложение?

— Понятия не имею, но он ведет себя очень странно. — Она многозначительно шевелит бровями.

Кстати, о дьяволе, в комнату вплывает бойфренд Кейт, Майлс. Он невероятно высокий, с черными волосами и самыми голубыми глазами, которые я когда-либо видела у такого загорелого человека. Он чертов корабль мечты. И без памяти влюблен в свою рыжеволосую писательницу из шиномонтажной мастерской.

Майлс вежливо кивает мне, а затем наклоняется и заключает Кейт в объятия, прижимаясь губами к ее губам. Поцелуй длится мгновение, и я не могу отвести взгляд. Майлс отстраняется и смотрит на нее с расстояния в пару сантиметров, и они оба, кажется, так влюблены, что у меня от одного взгляда на них в животе порхают бабочки.

Наконец, их общение взглядами прекращается, и он смотрит на меня.

— Как дела, Линси?

— Не особо, Майлс. А у тебя?

— Весь в работе. — Он упирается локтями в стол и одаривает меня белозубой улыбкой. — Пытаюсь сделать так, чтобы вот эта дамочка хоть иногда отдыхала от писательства.

— Удачи. Когда она закусит удила — держись.

— Ты абсолютно права. — Майлс награждает Кейт горделивой улыбкой. — Но она почти закончила, и я сказал ей, что мы должны устроить дома праздник. Могу взять все на себя. Я отличный организатор вечеринок.

— Кто-то сказал «вечеринка»? — вмешивается в разговор еще один мужской голос. Почесывая рыжую бороду, к нам шагает Сэм.

— Да-да! — Я подскакиваю вверх-вниз. — Майлс собирается устроить следующую вечеринку Кейт, чтобы мы могли напиться, как в старые добрые времена. Я знаю, что ты здесь босс, но так как ты также лучший друг Майлса, то можешь дать ему немного свободного времени, чтобы все организовать, да?

— Разумеется. — Сэм бочком подходит к Майлсу. — Но я, кажется, припоминаю, как Майлс и Кейт исчезли с ее последней вечеринки, так для кого же они на самом деле ее будут устраивать?

— Верно подмечено. — Я хихикаю при воспоминании об этом. — Секс на вечеринке — что за безвкусица.

— Захлопнись! — рявкает Кейт, игриво шлепая меня по плечу и строя сексуальные глазки Майлсу.

Я прерываю их маленький момент «трахни-меня-взглядом».

— Кейт, просто сосредоточься на завершении книги и назначь дату, когда будешь готова.

— Звучит неплохо, — с улыбкой отвечает Кейт.

Я тоже улыбаюсь, потому что впервые за последние несколько недель у меня поднялось настроение. Возможно, у меня нет карьеры или дома, но в моем ближайшем будущем имеется свидание с парнем из Тиндера и эпическая вечеринка. Все могло обернуться гораздо хуже.

Глава 5

Джош

— Доктор Ричардсон, привезли пациента! — кричит медсестра, пробегая мимо.

— Минутку, пожалуйста, — рявкаю я на Шейлу, которая всю гребаную ночь ездила мне по мозгам. Закрываю глаза и поджимаю губы, прежде чем повернуться к ней. — Прости, Шейла. Мой тон не относился к тебе.

— Не волнуйтесь, док, — говорит она с улыбкой. — В приемном покое сегодня дела обстоят хреново, так что, я понимаю.

Не самый профессиональный способ выразить это, но, тем не менее, так и есть.

Я заканчиваю вносить информацию о выписке недавнего пациента — футболиста, которому пришлось наложить на голову два шва. Он, не переставая орал, и нам пришлось накачать его успокоительным. Ко мне в отделение неотложной помощи поступали дети со сломанными конечностями с более высоким болевым порогом, чем у этого парня. Но пора переходить к следующему пациенту.

Закрываю карту и встаю, поправляя на шее стетоскоп и осматривая халат на предмет следов крови. В обычную смену в неотложке мне приходится переодеваться, по меньшей мере, раза три. Но мысль о необходимости делать это из-за парня, которому нужно было наложить всего два шва, раздражала до чертиков. В прошлый раз, когда мне пришлось переодеваться по глупой причине, крови не было.

Был пирог.

Я качаю головой, от нахлынувших воспоминаний о Линси. Боже, эта цыпочка просто сумасшедшая. Пробирается тайком в кафетерий больницы. Говорит всякие нелепости, не имеющие никакого смысла. Умоляет меня отшлепать ее. Необычный день, однозначно.

И все же, скажу, что последние несколько месяцев, без ее ненормальных пряток в кафетерии, были довольно скучными. Я не осознавал, как много ее присутствие занимало мои мысли каждый день, пока она не ушла. И ушла она окончательно.

На следующее утро после того, как мы переспали, меня ждала шестичасовая смена в неотложке. Перед уходом я планировал отвезти ее домой, может быть, даже взять ее номер, потому что — сумасшедшая или нет — секс с ней был лучшим, что у меня когда-либо был. Мне хотелось посмотреть, не заинтересует ли ее что-нибудь обычное, но она убежала прежде, чем я успел поговорить с ней об этом.

Однако у моей матери много чего было мне сказать, когда она позвонила в то утро и потребовала объяснить присутствие странной женщины, ответившей по моему телефону. У меня не нашлось для нее хорошего ответа, потому что, честно говоря, спать с незнакомыми женщинами, особенно после возвращения в Боулдер, — не похоже на меня.

Но что-то в наблюдении за Линси все эти недели в кафетерии влекло меня к ней. Будто я знал ее, даже не разговаривая с ней. А с момента, как узнал ближе, не могу перестать думать о ней.

Однако левое полушарие мозга понимает, что преследовать ее не следует. Мы с Линси — противоположности. Она хочет построить карьеру, работая с детьми, в то время как я делаю все возможное, чтобы держаться от них подальше.

В груди бьется боль, потому что, встреть я Линси четыре года назад, все между нами могло бы обернуться совершенно иначе. Тогда я был лучше. Светлее. Менее беспокойным. Когда-то я очень любил детей. На самом деле я их просто обожал. Потому что посвятил им свою карьеру.

Но все меняется.

Дерьмо случается.

Вот почему Линси оказала мне огромную услугу, бросив в то утро. Если я все еще думаю о ней после одной ночи, представьте, как плохо мне будет после нескольких. Лучше держаться от нее подальше. Меня не интересуют долгосрочные привязанности любого рода. По моему опыту, вы привязываетесь к кому-то, а потом вам больно.

Шейла сует мне в руку карту нового пациента, и я замираю, когда мой взгляд натыкается на имя: Линси Джонс.

Я хмурю брови.

Это не может быть она. Я, черт возьми, не волшебник, поэтому не мог призвать ее сюда проклятой силой мысли.

Смотрю на дату рождения, надеясь, что это пожилая леди или маленький ребенок, но пациентке двадцать семь. Желудок сжимается.

— Блядь, — ворчу себе под нос, и Шейла хмурится. Качаю головой, отказываясь верить. Это ничего не значит, пока я сам не придам этому важности. Я — врач скорой помощи. Она — пациентка. Ничего больше.

Время выбросить и сжечь. Мой девиз врача в наши дни, и девушка в неотложке, с которой у меня был незабываемый секс на одну ночь, не изменит этого.

Судя по записям медсестры, она была в ресторане, где у нее случилась аллергическая реакция, она порезалась ножом, а затем подвернула лодыжку, попытавшись добежать до туалета, чтобы ввести себе инъекцию ЭпиПена. Аллергическая реакция сейчас под контролем, но ей, вероятно, нужно наложить швы на палец, и, возможно, сделать рентген лодыжки. Какого черта с ней стряслось, чтобы вызвать эффект домино таких эпических масштабов?

Тяжело выдохнув, открываю раздвижную стеклянную дверь в ее палату. Она лежит на кровати, рука подключена к капельнице и закрывает лицо. Рядом с ней сидит жизнерадостная рыжеволосая девушка, с которой я разговаривал после того, как закончил с плаксой-футболистом. Она смотрит на меня с большим восхищением, и ее широченная улыбка говорит, что она вот-вот лопнет от счастья или же ей нужно пописать.

— Здравствуйте, я доктор Ричардсон. — Придаю голосу официальный тон, потому что понятия не имею, кто эта рыжеволосая для Линси, и не хочу, чтобы наша связь вышла наружу.

Линси не двигается. На самом деле, ее тело так неподвижно, что я бы решил, она потеряла сознание, если бы не зашкаливающие показания пульсометра, не имеющие никакого отношения к ее травмам, а напрямую связанные со мной.

Она медленно опускает руку и моргает.

— Гм… привет.

Изо всех сил стараюсь, чтобы веселье не отразилось на моем лице. Она в ужасном состоянии. Макияж размазан, под глазами темные круги, кожа вся в пятнах, и она прижимает к груди окровавленный, замотанный бинтом палец. Взглянув на ее дико опухшую лодыжку, испытываю некоторое сочувствие. Хуже с ней ничего не могло приключиться.

Точнее, пока я не вошел в палату.

Ее подруга тайком толкает Линси локтем, но случайно попадает ей по забинтованной руке, отчего Линси ударяет ею себя по подбородку. Она вздрагивает и, стрельнув убийственным взглядом в подругу, шипит:

— Полегче, идиотка!

Рыжая нервно улыбается.

Я сосредотачиваюсь на карте и, включая самый профессиональный голос врача, говорю:

— У вас была тяжелая ночь.

— Гм… да, — ровным голосом отвечает Линси.

— Вы ввели себе ЭпиПен? — Я просматриваю карту, видя, что у нее аллергия на моллюсков.

— Да.

— Отек в горле есть? Проблемы с дыханием?

После каждого вопроса она мотает головой.

— Как сильно болит? — Я сажусь на стул по соседству с ее подругой и поворачиваюсь к койке.

— Я в порядке, — отвечает она сквозь стиснутые зубы.

— В порядке? — щебечет ее подружка рядом со мной. — Доктор, она в агонии. Ей нужны болеутоляющие. Срочно. Это хороший медицинский термин, верно? А если серьезно, то она нуждается в них не только из-за физической, но и из-за эмоциональной боли. Кавалер из Тиндера бросил ее в час нужды, как только носилки выкатили из переполненного ресторана. Это самое ужасное свидание в ее жизни…

— Кейт! — огрызается Линси, обрывая подругу и закрывая лицо в явном смущении. — Может, заткнешься к чертовой матери?

Ее подруга поджимает губы и с трудом сдерживает улыбку.

— Прости.

Я поворачиваюсь к подруге Линси.

— Кейт?

Кейт хлопает большими глазами.

— Да, доктор?

Я хмурюсь, потому что она произносит «доктор» с чрезмерным воодушевлением.

— Не могли бы вы оставить меня на минутку наедине с пациенткой?

— Как скажете, доктор. — Она улыбается и встает, пятясь назад, при этом не отрывая от нас взгляда, будто покидает королеву. — Линс, если понадоблюсь, я в приемной.

Она уходит, а я поворачиваюсь и серьезно смотрю на Линси.

— Как сильно болит?

Ее подбородок дрожит.

— Довольно дерьмово.

— Знаешь, если так хотела снова меня увидеть, могла бы просто зайти в кафетерий. — Я прищуриваюсь, осматривая ее повреждения. — Это довольно драматично, даже для тебя.

— Рада видеть, что твой нарциссизм все также в полном порядке, Доктор Мудак, — ворчит она себе под нос. — Будет очень жаль, если ты опровергнешь мою теорию о том, что тебя нашли в капусте.

Я сжимаю губы вместе, стараясь не улыбаться, поворачиваюсь к ее лодыжке и кладу карту рядом с ее голой ногой. Как ее ноги умудряются выглядеть сексуально в больничном халате — выше моего понимания. Собравшись с духом, отталкиваю от себя образы ее ног, обвивающих мои бедра, чтобы я мог провести осмотр.

Осматриваю лодыжку, поглядывая на Линси всякий раз, когда она вздрагивает.

— Не думаю, что она сломана, просто растяжение. В течение нескольких дней отдыхай как можно больше и прикладывай холод по три-четыре раза в день. Перед выпиской я попрошу медсестру показать тебе, как ее бинтовать для фиксации.

Когда я опускаю руку ей на ногу, она вздрагивает.

— Я назначу тебе ибупрофен от опухоли и легкое обезболивающее. Оно поможет, если понадобится наложить швы на палец.

Она слабо кивает, и у меня возникает странное желание утешить ее, чего я никогда не делаю с пациентами. На самом деле, в отношениях с пациентами и персоналом у меня здесь репутация человека с ледяным сердцем, к чему медсестрам пришлось некоторое время привыкать. Невозможно жить моей жизнью и лечить пациентов, которых я наблюдал, не научившись строить гребаную оборонительную крепость.

— Как только придет анализ крови, я назначу обезболивающие. — Я подхожу, чтобы осмотреть ее палец, и, взглянув ей в лицо, добавляю: — Да, здесь, определенно, потребуются швы.

Она едва может смотреть мне в глаза, поэтому я решаю надавить на нее.

— Ну, как дела?

Она издает смешок.

— Бывало и лучше.

— А если не считать сегодняшнего несчастного случая? — Я снова заматываю ее палец, и меня пронзает острый приступ раздражения. — Ты ходила на свидание?

Она пожимает плечами.

— И твой кавалер оставил тебя в таком состоянии?

Она сверлит меня взглядом.

— Он оказался не очень хорошим кавалером.

— Надо думать, — ворчу раздраженно.

— Перестань осуждать меня, ладно? — Она высвобождает руку из моей ладони и снова прижимает ее к груди. — У меня и так была тяжелая ночь, и я не хочу, чтобы ты наваливал на меня еще больше.

— Прости. — Я отодвигаюсь от койки. — Видимо, я не знаю, как разговаривать с женщиной, которая трахнула меня и ускользнула, как вор в ночи.

У нее отвисает челюсть.

— Я ушла утром… ясно?

Я отрицательно мотаю головой.

— Солнце еще даже не взошло.

— Не думала, что тебя это так заденет!

— Меня и не задело. — Ложь. Ясно, что мне не все равно. Иначе не думал бы о ней три месяца спустя. Но я не должен был.

— Ведешь ты себя как человек, которому не все равно, — возражает она почти застенчиво. — Кстати, я хочу вернуть свою одежду. Мне нравится та блузка.

Я издаю невеселый смешок.

— Здорово.

— Что ты вообще с ними делал? Ты ведь не какой-нибудь жуткий извращенец, нет?

Я моргаю в ответ, ошеломленный, злой и, что удивительно, черт возьми, немного обиженный.

— Если извращенцы стирают и сушат одежду — тогда, конечно, Линси, я извращенец.

Она хмурится.

— Когда это ты успел кинуть мою одежду в стирку?

Я наклоняюсь и бросаю на нее сердитый взгляд.

— Я положил ее в стиральную машину, когда отправился на утреннюю пробежку. А перед тем как принять душ и пойти на работу, закинул ее в сушилку — все это ты могла бы узнать, не окажись такой трусихой.

Она молчит, нервно наблюдая за мной, будто не верит моим словам. Момент прерван, когда медсестра отодвигает дверь в палату.

— Доктор Ричардсон, пришел анализ крови.

Она протягивает мне листок и удаляется из палаты.

Я бегло пробегаюсь по результатам.

— Выглядит нормально. Я принесу тебе болеуто.…

Мой голос стихает, когда взгляд фокусируется на результате теста, который мы стандартно проводим многим пациенткам, поступающим в отделение неотложной помощи. Результат… удивляет. Нет. Прямо, мать вашу, сводит с ума.

Я весь напрягаюсь, давление подскакивает до небес. Моя реакция на тест, более удивляет, чем сам результат.

Мне требуется вся сила воли, чтобы направить чрезмерно эмоциональный всплеск в другое полушарие мозга. В место, которое стало мне очень хорошо знакомым за время работы на предыдущей должности в другой больнице.

— Прости, но я только что обнаружил, что ты беременна — нечто, что тебе стоило бы мне сообщить, когда мы обсуждали обезболивающие.

— Какой же ты мудак, — фыркает она, будто я только что отпустилкакую-то ужасную шутку.

Я поднимаю взгляд от карты и хмуро смотрю на нее, пытаясь понять ее странную реакцию.

— Линси, скрывать что-то от врача — неразумно, — цежу сквозь стиснутые зубы.

— Что, черт возьми, ты несешь? — шипит она, прищурившись.

Я морщусь.

— Ты действительно пытаешься сделать вид, что ничего не знаешь?

Ее лицо искажается от отвращения.

— Да в чем, черт побери, твоя проблема? Слушай, мне жаль, что я бросила тебя, не попрощавшись, или что ты там себе напридумывал, но это подлая месть, даже для тебя. Неужели твое эго настолько драгоценно?

— Я не пытаюсь мстить тебе, — рычу я, подходя ближе, с отвисшей челюстью наблюдая, как ее лицо меняется с обиженного на абсолютно испуганное.

Неужели она, правда, не знает?

Она неловко ерзает на койке, нервно оглядывая палату.

— Слушай, я понимаю, вся эта история с образом Доктора Мудака — твоя фишка, и, вероятно, помогает тебе трахнуть кого-то, потому что… ну, это сработало. Но серьезно, можешь хотя бы сейчас попытаться вести себя, как профессионал?

— Линси, я не шучу. Ты беременна. — Я просматриваю результаты теста, и пульс ускоряется, когда я добавляю: — И учитывая уровень ХГЧ, ты на довольно приличном сроке.

— Что еще за гребаный ХГЧ? — рявкает она, садясь и с ужасом глядя на меня. — Джош, скажи мне на нормальном языке… я беременна?

— Да. — И от пронизывающего изнутри холода меня бросает в дрожь.

— Как? — восклицает она, качая головой.

Я провожу рукой по волосам, пытаясь унять дрожь, бегущую до кончиков пальцев.

— Как правило, причина — секс, если только ты не ходила к репродуктивному эндокринологу и не делала ЭКО или ВМИ, в этом случае половой акт не требуется.

— Хватит! — Она падает на спину, уставившись в потолок. — Поверить не могу…

— Ты знаешь, кто отец? — Надеюсь на ответ, который имел бы смысл и позволил бы мне вернуться в режим профессионала, отстранившись от всей этой ебанутой ситуации.

Слезящиеся карие глаза Линси устремляются на меня.

— Очень смешно.

Мое сердце проваливается в желудок.

Боже! Меня сейчас стошнит.

Беру себя в руки, насколько это возможно.

— Я не шучу.

Она смотрит на меня, медленно моргая, пытаясь осмыслить новость.

— После тебя я ни с кем не спала.

Я начинаю мотать головой из стороны в сторону, когда отрицание пронзает мой мозг.

— С кем ты спала до меня?

— Считаешь, я, будучи беременной, занималась с тобой сексом? — кричит она, и от серьезного выражения ее лица я впадаю в панику. — До тебя у меня не было секса несколько месяцев. Почти год. Если бы я залетела от Барри-аптекаря, то была бы уже с ребенком на руках.

— Я закажу УЗИ. — Я встаю и расхаживаю по палате. — Нет необходимости что-либо обсуждать, пока мы не увидим, что покажет ультразвук.

Проглотив комок в горле, разворачиваюсь и, не сказав ни слова, выхожу из палаты. Закрыв за собой дверь, я, блядь, почти мчусь к компьютеру и заказываю УЗИ, добавляя большими жирными буквами — СРОЧНО. Отвернувшись от монитора, тяжело выдыхаю, разум и тело в полнейшем диссонансе.

Этот ребенок не может быть моим. Не может. Срок, должно быть, уже больше двенадцати недель, и, конечно же, она знала бы, если бы была на двенадцатой гребаной неделе беременности.

Нахмурившись, я снова открываю ее карту, изучая записи медсестры.

Нахожу отметку, что последний менструальный цикл пациентки неизвестен.

Неизвестен? Не-блядь-известен? Как она могла не знать, когда у нее были последние месячные?

Без раздумий бросаюсь обратно в ее палату и практически рычу как зверь:

— Как ты можешь не знать, когда у тебя были последние месячные? — Для доказательства тычу в анкету. — В записях медсестры сказано, что ты не знаешь.

Глаза Линси полны слез.

— У меня всегда были нерегулярные месячные… в последнее время я испытываю сильный стресс. Я думала, что задержка из-за стресса — нормально!

— Блядь, — ворчу себе под нос и поворачиваюсь, чтобы снова, не оглядываясь, выйти из палаты.

Падаю на ближайшую скамейку и заставляю себя дышать. Этого не может быть. Не может быть. Этого не случится.

Выпрямляюсь и запрокидываю голову. Я не могу сейчас паниковать. Я должен вести себя как гребаный доктор. Мне нужно лечить пациентов. От меня зависят жизни и здоровье людей. С этим я разберусь позже. К тому же, Линси никак не может быть беременна от меня. Мы пользовались презервативом. Это абсолютно невозможно.

«Ну, есть вероятность», — ехидно отвечает мой внутренний голос. И это правда, потому что я знаю статистику. Презервативы эффективны не на сто процентов. И что там за презерватив был в ту ночь? Я так отчаянно хотел ее трахнуть, что, не колеблясь, напялил какую-то странную гребаную резинку, которую она вытащила из своей дурацкой блестящей сумочки. Как называется эта дурацкая штука? Конверт или как-то еще? Блядь, я идиот.

Гони эти мысли, Джош. Гони прочь. Сейчас тебе не о том нужно думать. Ты на работе.

И, черт, возможно, Линси лжет. Может, это не мой ребенок, и она пытается заманить меня в ловушку, потому что я врач и буду идеальным кандидатом в отцы. Прошло три месяца с той ночи, как мы переспали. Наверняка с тех пор у нее был секс.

Хотя у меня не было.

Неважно.

Сейчас — работа, Линси — потом.

Я выхожу от пациента и вижу, как узист вкатывает мобильный аппарат в палату Линси. Подождав около трех минут, ныряю к ним.

Узист смотрит на меня со странным выражением.

— Доктор?

Я прочищаю горло, нервно поглядывая на Линси, и встаю с противоположной стороны от нее, где мог бы стоять будущий отец.

— Продолжайте, я здесь только для наблюдения.

Женщина хмурится, прикрывая колени Линси простыней. Она задирает халат чуть ниже груди, распределяет по животу гель, а затем подносит зонд к области чуть ниже пупка. Потом прижимает аппарат к плоскому животу Линси, и мое сердце замирает, когда на экране появляется плод.

Линси ахает.

Я задерживаю дыхание.

— О, ребеночек сейчас бодрствует, — радостно щебечет узист, двигая зонд и снимая показания. — Малыш помешает расслышать сердцебиение, но вы можете увидеть, трепещет ли его или ее грудь. Выглядит хорошеньким и здоровеньким.

Я падаю на стул и упираюсь руками в кровать, потрясенно глядя на экран.

— Это… ребенок? — хрипит Линси.

Женщина смеется.

— Понимаю, на этой стадии они выглядят как крошечные инопланетяне, но тельце малыша догонит его голову. Не волнуйтесь.

Дыхание Линси убыстряется и становится тяжелым, от плача ее живот трясется.

— Я беременна?

Женщина смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а потом переводит взгляд на нее.

— Вы не знали?

Линси мотает головой.

— О, боже, простите. Я думала, вы знаете. — Узист обнуляет показатели и добавляет: — Судя по всему, ребенку около тринадцати недель.

— Тринадцать недель? — Линси всхлипывает и поворачивается ко мне. — Как? Я не… это случилось не тринадцать недель назад.

— Я… ты… — заикаюсь я, все годы учебы в медицинском, по-видимому, вылетели из моего затуманенного мозга.

Нас прерывает голос узиста, возвращая наше внимание к ней.

— Ну, даже тест на беременность не может дать положительный результат, пока не пройдет четыре или пять недель. Позвольте мне ввести показания в систему, и я смогу сказать вам дату зачатия и дату родов.

С открытым ртом пытаюсь переварить информацию. Меня охватывает оцепенение. Будто это происходит не со мной. Я словно наблюдаю со стороны, пока кто-то другой узнает, что скоро станет родителем. Только не я. У меня никогда не будет детей.

Медленно моргая, сосредотачиваюсь на узисте, пока она набирает цифры на экране. Рыдание Линси прорывается сквозь мой туман отрицания, и я перевожу взгляд на нее, понимая, что та впадает в истерику. Боже милостивый, она действительно ничего не знала.

Взяв ее за руку, понимаю, что перехожу границу между пациентом и врачом, но мне все равно, потому что сейчас она не моя пациентка. Она — женщина, которую я поставил в такое положение.

Линси крепче сжимает мою ладонь, в полном недоумении продолжая мотать головой. Я смотрю на наши сомкнутые руки, и по телу пробегает дрожь. Вот оно. Теперь мы вместе в одной упряжке.

— Ребенок был зачат примерно двадцать второго ноября, — говорит узист с вымученной улыбкой. — Может быть, разница в день или два, потому что сперматозоиды способны жить во влагалище до пяти дней, а в фолликуле — до трех. Так что, все зависит от того, когда эти два сумасшедших решат встретиться.

— Я поняла, — сокрушенно говорит Линси. — Я беременна. Я… беременна. Внутри меня… ребенок.

Женщина улыбается.

— Хотите послушать сердцебиение?

Мы обращаем широко распахнутые глаза на узиста, когда она поворачивает тумблер на аппарате, и быстрый трепещущий пульс эхом разносится по палате. Мы вслушиваемся в него добрых тридцать секунд. Мне приходится напоминать себе, что нужно дышать.

— Сердцебиение сильное. Совершенно нормальное.

— Значит, ребенок… в порядке? — нервно спрашивает Линси. — Пару часов назад я вколола себе ЭпиПен. Это плохо?

Узист переключает внимание на меня.

— На этот вопрос лучше ответит доктор. — Ее взгляд падает на наши сцепленные руки, и я быстро отпускаю Линси и вытираю потные ладони о штаны.

Кашлянув, отвечаю:

— ЭпиПены хороши до тех пор, пока польза перевешивает риски.

Линси изумленно смотрит на меня.

— Что, черт возьми, это значит?

— Что их применение не так много исследовали, чтобы точно сказать, каковы последствия. — Мой голос ровный, и впервые я ненавижу, что не могу отключить эту часть себя и утешить ее.

— Значит, я могла навредить своему ребенку?

— Уверен, все в порядке.

— Но наверняка не знаешь?

— Не совсем, нет.

— Почему нет больше информации? — восклицает она, и ее голос достигает таких пронзительных высот, что я срываюсь.

— Потому что, Линси, не так уж много беременных женщин готовы подвергать плод риску, тестируя ЭпиПен ради клинических исследований.

Линси мгновенно начинает плакать, закрыв лицо ладонями. Я вздрагиваю от тона, которым только что разговаривал с ней.

Узист опускает взгляд.

— Что-нибудь еще, доктор Ричардсон?

Я мотаю головой.

— Только полный отчет, пожалуйста.

Узист собирает оборудование, но прежде чем уйти, опускает руку на плечо Линси и протягивает ей снимок.

— Ребенок выглядит здоровым. Отличный пульс, отличное движение. Это все, что имеет значение. Хорошо, милая?

Линси кивает, сжимая снимок, ее подбородок дрожит.

— Спасибо, — хрипит она, глядя, как женщина выходит из палаты.

Я наклоняюсь, закрываю лицо руками и бормочу в ладони:

— Как… как это случилось? Мы пользовались презервативом.

— Знаю, — говорит Линси дрожащим голосом. — Он выглядел нормально, когда ты его снял?

— Презерватив? — спрашиваю я, и она кивает. — Он выглядел, как презерватив, полный спермы, что, черт возьми, ты имеешь в виду?

— Признаки утечки? — спрашивает она, ее глаза покраснели.

— Я не рассматривал его под микроскопом. — Пристально смотрю на нее. — И вообще, что это была за марка? Где твоя подруга достает себе нелепые книжные презервативы? В каком-нибудь захолустном магазинчике в Тихуане?

— Откуда мне знать? — рявкает Линси, морщась, когда роняет снимок. — Почему бы тебе не позвать Кейт из приемной и приступить к детальному расследованию! В конце концов, это ее презерватив.

Делаю паузу, пытаясь успокоиться, потому что не имеет значения, откуда взялся презерватив. Я взрослый человек, и это был мой выбор. Линси засовывает снимок под бедро и прижимает раненую руку к груди. Дерьмо. Мне еще нужно зашить ей палец.

— Давай приступим к лечению твоей руки.

Медсестра разложила все необходимое на стерильном подносе в углу.

Судорожно вздохнув, Линси закрывает глаза, и еще больше слез бежит по щекам.

— Все, о чем я могу думать, — это как вылечить то, что происходит у меня в животе.

Я перекатываю стул на другую сторону койки, прихватив с собой поднос. Надев синие резиновые перчатки, начинаю промывать рану. Затем обкалываю лидокаином область вокруг пореза.

— Эта штука может навредить ребенку? — спрашивает Линси скрипучим голосом.

— Нет. — Я останавливаюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. Они широкие и на мокром месте, и она выглядит такой испуганной.

Боже, какая же я задница.

— И ЭпиПен тоже. Прости, что напугал тебя.

Уголки ее губ опускаются.

— Если бы я знала о беременности, я бы не…

— Нет, ты бы сделала укол. — Я пристально смотрю на нее. — Если ты умрешь, умрет и ребенок. У тебя не было выбора, Линси.

Ее подбородок дрожит, пока она переваривает мои слова. Я накладываю швы на ее нежную кожу, стараясь, чтобы они были как можно меньше и выглядели аккуратными.

— Я даже не чувствую, что ты делаешь с моей рукой, потому что у меня голова идет кругом. Как тебе удается мыслить здраво? — Ее тяжелый взгляд останавливается на мне.

— Я хорошо умею абстрагироваться. — На самом деле слишком хорошо.

Она задумчиво облизывает губы.

— Я все думаю о том, чем занималась последние несколько месяцев. Несколько раз пила алкоголь… хотя не так уж много, учитывая весь этот стресс.

— Насчет алкоголя не беспокойся. — Я прерываю работу, чтобы посмотреть на нее. — Из-за чего у тебя стресс?

Она прикусывает нижнюю губу.

— Ну, я закончила колледж в декабре и до сих пор не нашла работу. Срок аренды моего таунхауса истекает через несколько дней. Поскольку у меня недостаточно денег, чтобы продлить контракт, я подыскиваю соседа по комнате. Однако, это трудно, потому что на Craigslist можно наткнуться на реально жутких типов. (Прим.: Craigslist — сайт электронных объявлений, пользующийся большой популярностью у американских пользователей сети Интернет).

— Не сомневаюсь, нельзя искать соседей по комнате на Craigslist, — огрызаюсь я, мой тон резкий, но необходимый.

Она мотает головой.

— Нет, конечно, я просто посмотрела его ради шутки. И все же ищу соседа по комнате. Но так как никаких долгосрочных вариантов не подвернулось, я собираюсь присоединиться к своим коллегам-миллениалам и переехать к родителям. — Внезапно она бледнеет. — Даже думать не хочу, как они отреагируют на мою ситуацию. Они очень консервативные католики, поэтому я уверена, что моя мать сразу же позовет священника, чтобы выяснить, можно ли спасти мою душу.

— Черт, — бормочу я, переваривая ее слова и продолжая работу.

— Ага, — хмыкает она. — Я просто везунчик. Неудивительно, что парень из Тиндера бросил меня.

По ее щеке скатывается слеза.

Я хмурюсь и задаю единственный вопрос, с которым могу сейчас эмоционально справиться.

— Почему ты не можешь найти работу? Разве ты не получила степень магистра психологии?

— Получила, — хрипит она, сжимая переносицу свободной рукой. — Наверное, я была слишком разборчива. Я хочу работать с детьми, а в Боулдере сейчас для меня ничего нет, поэтому я разослала резюме до Денвера. Там есть несколько многообещающих вариантов.

Я хмурю брови.

— Ты переедешь туда?

Она пожимает плечами.

— Если смогу себе это позволить.

— Понятно. — Затягиваю узел на последнем стежке и смазываю рану антисептическим кремом, прежде чем намотать бинт и закрепить крючком. — Все готово.

Отвернувшись, сдергиваю перчатки и бросаю их на поднос, мой мозг разрывается от всей полученной информации. Это уже слишком. Слишком много для меня, чтобы переварить в данный момент. Меня ждут другие пациенты, так что эта проблема может подождать, пока у меня будет время подумать.

Я встаю и провожу рукой по волосам.

— Очевидно, нам нужно кое-что обсудить.

Она издает смешок.

— Думаешь?

Я достаю из кармана телефон, мышцы на моей челюсти тикают.

— Сейчас я на смене, почему бы тебе не дать мне свой номер, и я позвоню тебе, чтобы договориться о встрече, как только все обдумаю.

— О встрече? — спрашивает она, беря мой телефон и забивая свой номер.

— Да, встреча. Собрание. Называй, как хочешь.

Она нерешительно протягивает телефон обратно.

— Джош, ты ведь веришь, что у меня больше никого не было?

Какое-то мгновение я рассматриваю ее покрытое пятнами лицо, слезящиеся карие глаза и взъерошенные каштановые волосы. Есть много эпитетов, которые можно отнести к этой женщине, но лгунья — не одно из них.

— Я тебе верю.

Дрожащая улыбка освещает ее лицо.

— Хорошо. Но ты должен знать, я не ожидаю…

— Передам твою карту медсестре. Она даст тебе направление к акушеру и инструкции по выписке, — перебиваю я, не готовый даже начать распаковывать наш багаж. — Я… позвоню тебе.

Деревянно кивнув, разворачиваюсь и ухожу. Направляясь по коридору, с усилием выдыхаю. Вероятно, я выглядел довольно плохо. Пусть она и выскользнула от меня, как вор в ночи, но сейчас уже я веду себя, как беглец.

Глава 6

Линси

Я сижу на полу своей недавно опустевшей гостиной, все еще в шоке от того, что вся моя жизнь уместилась в крошечном контейнере, который двадцать минут назад увезли парни из грузоперевозок. Контейнер будет храниться в какой-нибудь промзоне Боулдера, пока я не выясню, что, черт возьми, я собираюсь делать со своей жизнью.

Текущее состояние вашей жизни. Поставьте галочку в соответствующем поле.

Безработная… галочка.

Бездомная… галочка.

Отсутствие личной жизни… большая, жирная-прежирная ГАЛОЧКА.

И будто этого недостаточно в моем списке, теперь я еще беременна от незнакомца… галочка, галочка, галочка.

Прислоняюсь головой к стене и глубоко вздыхаю.

Как я прошла путь от классной, дикой и свободной студенческой жизни, тусовок с друзьями до беременности, безработицы и переезда к родителям? Где, черт возьми, я ошиблась?

По лицу текут горячие слезы. За последние несколько дней, пока я переваривала эту неожиданную новость, слезы стали моими новыми лучшими друзьями.

Жизнь должна была сложиться совсем не так. У меня имелись планы, цели, перспективная карьера. Я должна была влюбиться и выйти замуж, прежде чем становиться матерью. И уж, конечно, я никогда не думала заводить ребенка с парнем, который едва меня выносит.

Как, черт возьми, я расскажу обо всем этом родителям?

Они и так вечно задаются вопросом, почему я не похожа на свою сестру, которая вышла замуж сразу после колледжа и подарила им двух прекрасных внуков. В то время как я заканчивала колледж и неустанно работала в социальной службе, размышляя над тем, чего бы хотела сделать со своей жизнью.

Итак, как поступает любой уважающий себя миллениал, когда не знает, что ждет его в будущем? Он возвращается в колледж. Потому что, конечно, степень магистра в двадцать семь лет будет ответом на все мои проблемы.

Вот ведь глупая.

Я шмыгаю носом и задираю рубашку, чтобы вытереть нос. Входная дверь открывается, и я вижу Дина.

При взгляде на меня его улыбающееся лицо сникает.

— Почему ты плачешь?

Я пожимаю плечами, а потом снова льются слезы.

Он шагает ко мне и присаживается рядом.

— Серьезно, Линси. Почему ты плачешь?

Я качаю головой, эмоции настолько сильны, что я даже не могу сейчас высказать их словами.

— Это из-за переезда? — спрашивает он, поправляя очки в темной оправе и пригвождая меня серьезным взглядом.

Снова слезы.

— Потому что тебе придется переехать к родителям? Я же говорил, что ты можешь остановиться у меня. Линс, это глупо.

Мотаю головой, закрывая лицо ладонями. Это правда, Дин предложил мне пожить у него, но я беспокоилась, что это нарушит границы, а после его признания в любви Кейт прошлым летом и нашей истории, это размыло бы многие границы.

И предполагалось, что переезд к родителям будет временным. Теперь, когда я беременна, понятия не имею, как все обернется.

— Линси, что происходит? Ты меня пугаешь. — Он приподнимает мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты что, больна?

Я фыркаю и мотаю головой.

— Я не больна.

— Тогда в чем дело? — Он смахивает мои слезы подушечками пальцев и сочувственно сжимает мою руку.

Я шмыгаю носом и отворачиваюсь, вытирая нос о плечо, а потом выпаливаю:

— Дин… я беременна.

Его рука застывает на мне, и он хрипит:

— Ты что?

Смотрю в его широко распахнутые карие глаза, и их выражение немного меня пугает.

— Я беременна.

Он дергается, будто от ожога.

— От кого?

Я опускаю глаза вниз и сглатываю болезненный ком в горле.

— Помнишь в тот вечер, когда мы отправились в бар «Биттер», твой клиент, Макс, пришел с одним парнем?

— Ты беременна от придурка-доктора? — рявкает он, от паники его низкий голос повышается. — Того, кто нагрубил тебе в кафетерии? Я думал, ты ненавидишь этого парня!

Я тру ладонями лицо.

— Я и ненавижу. Ненавидела. Не знаю. В тот вечер я перебрала, мы взяли один Uber и… занялись сексом, ясно? Из-за тебя мне теперь только хуже!

Дин встает и проводит рукой по волосам.

— Линси, это случилось месяца три назад. Почему ты не сказала мне, что беременна?

— Я узнала об этом всего пару дней назад. — Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на него. — Все эти недели я понятия не имела, что беременна.

— Черт, — говорит Дин, моргая от шока, прислонившись к стене, соскальзывает по ней вниз на пол рядом со мной. Некоторое время смотрит на пустое пространство перед нами и добавляет: — Ты на самом деле беременна.

Я глубоко вздыхаю.

— Я на самом деле беременна.

После короткой паузы он спрашивает:

— Ты оставишь… его.

— Да, я оставлю его, — мысль о том, чтобы избавиться от ребенка, даже не приходила мне в голову.

Он задумчиво кивает.

— Ну и каков же твой план?

Я выдавливаю из себя неуверенную улыбку.

— На данный момент перееду к родителям, но как только наберусь смелости сообщить им эту новость, они, скорее всего, вышвырнут меня вон.

Дин сжимает челюсти.

— Неужели они действительно так поступят?

Я закатываю глаза.

— Надеюсь, что нет. Возможно, отправят меня в какой-нибудь странный католический лагерь для матерей одиночек.

Дин бледнеет.

— Разве они еще существуют?

Я беспомощно пожимаю плечами.

— Значит, доктор не хочет иметь ничего общего с ребенком? — Тело Дина напрягается в ожидании моего ответа. — А он знает?

— О, он знает. — Я издаю жалкий смех. — Он сказал, что позвонит мне, но прошло уже два дня, а я до сих пор ничего о нем не слышала.

Между нами воцаряется молчание, и я поднимаю на него взгляд.

Глаза Дина горят яростным огнем.

— Я убью его на хрен.

Никогда раньше не видела его таким взбешенным.

— Дин…

— К черту все. — Дин двигается, пытаясь подняться с пола. — Где моя бита?

Я притягиваю его обратно к себе и крепко держу за руку.

— Расслабься, ладно? Он, похоже, был так же обескуражен этим, как и я, поэтому я дам ему несколько дней, прежде чем удостоверюсь, что он козел.

Ноздри Дина раздуваются от едва сдерживаемой ярости.

— Это просто пиздец.

Я улучаю момент, чтобы вдохнуть и выдохнуть.

— Слушай, я даже не знаю, хочу ли видеть его во всей этой ситуации. То есть, конечно, мы провели вместе ночь, но он ясно дал понять, что не любит детей. И я не уверена, что хочу быть обремененной кем-то подобным.

— Тебе этого не надо, черт побери, — цедит Дин сквозь стиснутые зубы. — А что говорит обо всем этом Кейт?

Я сглатываю комок в горле.

— Я ей еще не сказала.

У Дина выпучиваются глаза.

— Почему, черт побери? Она была с тобой в больнице.

— Да, но, когда я узнала, она находилась в приемной. — Я прерывисто выдыхаю. — И я ужасно виновата в том, что солгала ей в ту ночь, но мне нужно выяснить, что я чувствую к ребенку, прежде чем позволить ей сказать мне, что я должна к нему чувствовать. Ты же знаешь Кейт.

Дин задумчиво кивает.

— У нее на все есть свое мнение

— Вот именно, — со стоном отвечаю я. — А если Доктор Мудак не позвонит, и мне придется растить ребенка одной, ее эмоции будут бить через край.

Дин поворачивается ко мне, его челюсть напрягается, когда он говорит:

— Линси, я считаю, тебе следует остаться у меня.

Я закатываю глаза и толкаю его плечом.

— Ни за что.

Взяв меня за подбородок, он поворачивает мое лицо к себе, чтобы я взглянула на него.

— Я не шучу. Ты не готова ошарашить родителей этой новостью, а Доктор Мудак — гребаный козел, а значит, тебе нужно, чтобы кто-то был рядом, сейчас больше, чем когда-либо.

— Ты с ума сошел. — Я качаю головой, видя суровость во взгляде.

— Нет, не сошел, — огрызается Дин и бросает на меня сердитый взгляд. — Я люблю тебя, Линс. Ты моя лучшая подруга, и я могу тебе помочь.

— Дин, ты не можешь хотеть, чтобы я к тебе переезжала, — восклицаю я с недоверчивым смехом. — Я залетела!

— Ты беременна, а не больна, — парирует он с вызовом. — С этим я справлюсь.

У меня в горле клокочет безумный смех.

— Дин, что ты вообще знаешь о беременности?

— Немного, но я доказал, что хорош в самообразовании. — Он пожимает плечами, будто мы ведем самый непринужденный разговор в мире. — Если хочешь, я даже могу пойти с тобой на всякие там занятия.

— Имеешь в виду курсы Ламаза? — Я смеюсь. — Дин, ты же не хочешь, чтобы все это, — указываю на свой живот, — вторглось в твою берлогу. Что ты скажешь веренице женщин, снующих туда-сюда?

Дин улыбается.

— Я скажу им: смотрите… вот ваше будущее.

— Вот именно. Они только взглянут на меня и ломанутся к двери.

Дин закатывает глаза.

— Меня это не волнует, Линси.

— А должно бы, — укоризненно заявляю я. — Я сверхэмоциональна, у меня болят сиськи, и я не сру уже неделю.

— Вау, это сексуально. — Дин кокетливо ухмыляется.

Я пихаю его.

— Я серьезно. Последние пару месяцев я была в полном отчаянии, а теперь выясняется, это потому, что внутри меня растет крошечный человек. Будет только хуже.

— У тебя нет других вариантов! — Его лицо становится серьезным. — Твоя мать заставит тебя ходить на мессу каждое воскресенье и есть блюда, приготовленные только из плодов ее жутких гидропонных растений, которые она выращивает в подвале.

Я смеюсь, а потом плачу, потому что он прав.

Он обнимает меня одной рукой.

— Я куплю тебе «Орео» и буду массировать ноги, когда они станут отекать. Это ведь происходит с беременными, да?

— Будь я проклята, если знаю, — стону я, поднимая босые ноги и ожидая увидеть признаки. — Я только недавно узнала, что больше не могу есть мясную нарезку.

— Никакой мясной нарезки? — с любопытством спрашивает Дин.

— В ней содержится какой-то хреновый фермент. Я могу есть ее, только если согрею в микроволновке, чтобы он исчез.

— Мерзость.

— Еще какая, — раздраженно отвечаю я. — Но если серьезно, с родителями у меня все будет хорошо. Как только я наберусь смелости сказать им, они отнесутся к этому… нормально.

— А ты будешь несчастна. — Дин целует меня в волосы. — Оставайся у меня в свободной комнате, сколько захочешь. Тебе не нужно, чтобы они доставали тебя из-за отсутствия работы и странной ситуации с отцом ребенка.

Мои плечи сотрясаются от жалкого смеха. Если у ребенка вообще будет отец.

Дин треплет меня за подбородок.

— Я не говорю, что ты со мной навсегда, Линс. Но я буду счастлив быть с тобой, пока ты во мне нуждаешься.

Я недоверчиво смотрю на своего друга. Кто знал, что у этого горца глубоко внутри спрятано золотое сердце?

Он улыбается и прижимает меня к себе.

— Просто вспомни, когда сегодня вечером в доме твоих родителей мама спросит, почему ты не можешь быть похожей на Кристину, что в этот момент мы с тобой могли бы читать детские книжки и смотреть шоу «Няня 911».

Я издаю смешок и вглядываюсь в лицо Дина в поисках малейшего проблеска тревоги, стресса или беспокойства. Но, кажется, их там нет. Просто один из моих самых близких друзей пытается дать мне все, что нужно.

Глава 7

Джош

Меряю шагами пустую гостиную, в девятнадцатый раз прокручивая в голове ту ночь, когда Линси сюда пришла. В ту ночь мы переспали, и я напялил тот дерьмовый презерватив. В ту ночь я трахал ее, забыв обо всем на свете.

Вот что я получаю за то, что теряю контроль.

Когда я расслабляюсь, случаются плохие вещи. Когда позволяю себе чувствовать и испытывать эмоции, все идет ужасно неправильно.

А теперь еще и ребенок родится. Мой ребенок. Ребенок Линси. Ребенок, которого я никогда не хотел. Ребенок, которого, с моим прошлым, я поклялся никогда не заводить. Но он есть. Теперь мне придется жить с этой новой реальностью и до самой смерти беспокоиться о том, что этот ребенок заболеет или пострадает.

Отмахиваюсь от боли в груди при этой мысли и сосредотачиваюсь на текущей задаче. Я не могу полностью осознать новость о ребенке. Ещё нет. Я даже не могу понять, насколько сильно изменилась моя жизнь из-за этой единственной ошибки.

Сейчас мне просто нужно позаботиться о Линси. Она оказалась в таком положении из-за меня, и это моя непосредственная ответственность. Да, она дала мне дерьмовый презерватив, но это я его надел. В нем могла быть дырка или истек срок годности. Это моя ответственность, поэтому должен все исправить. Я должен сделать все, что в моих силах, чтобы позаботиться о ней и о ребенке.

Поднимаю телефон и готовлюсь написать Линси. Черт возьми, прошло уже сорок восемь часов, а мои руки все еще дрожат каждый раз, когда нахожу ее имя в контактах. Проклятье, я же врач. Мои руки должны быть тверды, как скала, даже в самых трудных обстоятельствах.

Но совсем другое дело, когда речь идет о личном. Я понял эту ошибку много лет назад — ошибку, которая преследует меня по сей день.

Заставляю себя, наконец, написать ей.

Я: Можешь встретиться со мной завтра около двух? Нам нужно многое обсудить.

Линси: Хорошо… где? Сейчас я, вроде как, готовлюсь переехать к родителям.

Я: Можешь прийти ко мне. Помнишь адрес?

Линси: Помню.

Я: Увидимся завтра.

Опускаю телефон и сжимаю переносицу, тяжесть ситуации давит на меня, как тиски.

Я могу это сделать. Могу о ней позаботиться. Я не могу повернуть время вспять, но могу, по крайней мере, присмотреть за этой женщиной. И если буду держать оборону, то все пройдет совсем не так, как в прошлый раз. Я могу это сделать.

Глава 8

Линси

На следующий день я подъезжаю к дому Джоша, переполненная тревогой настолько, что меня тошнит. Или, может, это ребенок?

Честно говоря, понятия не имею. В последнее время мои эмоции сходят с ума.

Вчерашний вечер в доме родителей прошел почти в точности, как описывал Дин. Мама укоряла, что в моей жизни нет мужчины, а отец ворчал, что я слишком разборчива в поисках работы, и если бы я согласилась на офисную должность, всем стало бы жить намного проще.

Казалось бы, родители должны уважать мою мечту открыть клинику, где дети получат необходимую им помощь, но, нет, они видят в этом лишь препятствие на пути к поиску мужа и прибыльной работы. Часть меня задается вопросом, не запрыгают ли они от радости, узнав, что я беременна, потому что тогда, я, по крайней мере, внесу свой значимый, по их мнению, вклад в общество.

Но этого не произойдет.

Они слишком консервативны, чтобы с радостью принять беременность вне брака. А я слишком запуталась, чтобы даже сказать им о ней. Особенно, когда до сих пор понятия не имею, какие планы у отца ребенка.

Я смотрю на дом Джоша, боясь увидеть его снисходительный взгляд. Уверена, он винит во всем меня. В конце концов, это я дала ему сомнительный презерватив. И если бы хорошенько подумала, то вспомнила бы, что ему, по меньшей мере, два года, потому что он мне достался во время одной из книжных автографсессий Кейт во Флориде, а это было давным-давно. Очевидно, в ту ночь с Джошем я обезумела. И в доказательство теперь у меня есть ребенок.

Я достаю телефон и пишу Дину.

Я: Последний шанс отменить приглашение впустить мою беременную задницу в твою холостяцкую пижонскую резиденцию.

Дин: Неизвестный номер. Кто это?

Я: Ты такой козел.

Дин: Линси, подожди. Я шучу.

Я: Вся моя жизнь — это шутка, поэтому сейчас трудно сказать, что смешно, а что нет.

Дин: Твоя жизнь — не шутка. На самом деле, все может стать довольно удивительным, если мы позволим.

Я: Ты, правда, так думаешь?

Дин: Я знаю.

Я: Ну, после одной ночи в доме родителей я уже гуглю, как избежать наказания за убийство, и, вероятно, настолько отчаялась, что приму твое предложение, если оно еще в силе.

Дин: Линс, ты моя лучшая подруга. Я могу тебе помочь. А теперь иди, выскажи все папочке твоего ребенка и позвони, когда будешь готова перевезти свое барахло ко мне.

С вновь обретенной решительностью выхожу из машины и поднимаюсь по пяти каменным ступеням, ведущим к входной двери Джоша. Раньше я даже не замечала окрестности. Полагаю, довольно трудно разглядывать достопримечательности, когда большой член сексуального доктора прижимается к твоему телу.

На тихой улочке, заканчивающейся тупиком, стоят маленькие ухоженные домики. Каждый обладает собственным обаянием в горном стиле с деревенскими каменными акцентами и натуральным сайдингом. Не совсем тот район, где я представляла себе Доктора Мудака, впервые его встретив. В воображении скорее рисовала сверкающую хромом квартиру по завышенной цене в только отстраивающемся районе Боулдера. Эти дома выглядят так, будто их построили в шестидесятых и очень удачно реконструировали в дальнейшем.

Дверь Джоша обрамляют две каменные колонны, фасад наполовину выполнен из камня, наполовину — из кедра. Смотрится мило. Может, с моего последнего визита добрый доктор выкроил время обставить дом.

Нажимаю на звонок и задерживаю дыхание, пока дверь не распахивается и не появляется доктор Джош Ричардсон. Также известный как папочка моего ребенка.

Увидев его несколько дней назад в реанимации, у меня не было времени разглядеть его. Но он такой же сексуальный, каким я запомнила его с той ночи.

Я смотрю на его высокую фигуру. На самом деле, он, вероятно, еще сексуальнее. Неудивительно, что я беременна. Один взгляд на него, и мои яичники голосят, что хотят размножаться с этим мужчиной, хотя это уже произошло.

Боже милостивый, о чем, черт возьми, я думаю? За меня говорят гормоны или мое обычное безумие? Вероятно, это мне следует выяснить на будущих сеансах психотерапии.

Джош стоит босой, в поношенных джинсах. В облегающем сером свитере с закатанными рукавами, открывающими дорогие часы и мускулистые, покрытые венами руки. Песочно-каштановые волосы, взъерошенные и влажные, словно он только что вышел из душа, а глаза зеленее, чем я помню.

— Привет, Линси. — Голос Джоша четкий и деловой.

«Доктор Мудак», — мысленно отвечаю я, а мои губы произносят:

— Привет, Джош.

— Входи, — приглашает он, отступая назад, чтобы дать мне пройти.

Я проскальзываю внутрь, поглядывая на сводчатый потолок с балками в деревенском стиле. Пол выложен широкими деревянными досками, что смотрится оригинально для старого дома, и, что интересно, интерьер гостиной не сильно отличается от того, что я видела в прошлый раз.

— Мне нравится, как ты все здесь устроил. — Я расстегиваю пальто и указываю на одинокий белый стул у каменного камина.

— Из меня не очень хороший декоратор. — Когда он тянется за моим пальто, наши руки соприкасаются, посылая электрический импульс по всему телу.

Остыньте на хрен, дурацкие гормоны беременности. Мы должны ненавидеть этого парня!

Джош, по всей видимости, остается к нашему прикосновению равнодушным. Отвернувшись, он вешает пальто в шкаф в прихожей, в то время как я нервно тяну свой бирюзовый свитер с напуском, который искала в чемоданах целых тридцать минут этим утром. Кто бы мог подумать, что подобрать наряд для встречи с любовником на одну ночь, превратившимся в папочку твоего ребенка, будет так трудно?

Прохожу в гостиную и таращу глаза от вида из окон от пола до потолка. В ту ночь я, естественно, не заметила, что дом построен на вершине утеса и из него открывается потрясающий вид на Боулдер и Горный хребет. Через окна видна широкая веранда, огибающая заднюю часть дома и заставленная уютной, укрытой на зиму, мебелью.

— Снаружи у тебя больше мебели, чем внутри, — тупо замечаю я.

— Она продавалась вместе с домом, — говорит он прямо за моей спиной, заставляя слегка подпрыгнуть.

Легкая дрожь пробегает по телу, когда я улавливаю запах его пряного лосьона после бритья. Он засунул руки в карманы, и от его взгляда я чувствую себя крошечной.

— Можно мне воды? — хриплю я, из-за нервов во рту сухо, как в пустыне.

Он хмурится, потом поворачивается и идет на кухню, давая мне возможность перевести дух.

Боже, как неловко. Желание уйти так сильно давит на меня, но мне нужно хотя бы подтвердить тот факт, что он не хочет иметь ничего общего с ребенком. Я не хочу растить ребенка одна, чтобы в один прекрасный миг появился он и попросил поиграть в мяч с мальчиком.

Или девочкой.

О боже.

Я хочу мальчика или девочку? У меня никогда не было парня достаточно долго, чтобы раздумывать над подобными вещами. Я лишь недавно дала ему гендерно-нейтральное прозвище — орешек.

Джош возвращается и протягивает мне бутылку воды.

— Не хочешь присесть? — спрашивает он, указывая на стул. — Как твоя лодыжка?

Я отодвигаюсь от него и отмахиваюсь.

— Все в порядке. Опухоль уже спала.

— Хорошо.

Он снова указывает на стул, и я сажусь, потому что… ну, зная, какая я неуклюжая, сесть — вероятно, разумно, когда я нахожусь в присутствии этого властного мужчины. Выпиваю половину бутылки и стараюсь не обращать внимания на взгляд Джоша.

— Как ты себя чувствуешь? — Джош меряет шагами пустую комнату передо мной.

— Думаю, все в порядке, — отвечаю кротко. — То есть… теперь, когда знаю, что беременна, я в порядке. До сих пор не могу поверить, что ходила как те женщины на реалити-шоу «Я не знала, что была беременна». Можешь себе представить, если бы я просто заскочила в отделение неотложной помощи через полгода, жалуясь на боль в животе, а ты бы сказал… опачки… у тебя будет ребенок.

Джош бросает на меня равнодушный взгляд.

— Никогда не говорил «опачки».

— Это как «кстати».

— Я в курсе, что означает «опачки». Просто никогда так не говорю.

— Ладно, ты в этом разбираешься, — защищаюсь я и качаю головой, потому что мы ушли от темы разговора. — Хочу сказать, что теперь, зная о беременности, я понимаю, почему последние пару месяцев чувствовала себя немного не в своей тарелке.

— Какие были симптомы? — спрашивает он.

— На Рождество меня тошнило, я думала, это грипп, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что, скорее всего, это была утренняя тошнота. Теперь она прошла.

— Обычно это происходит, когда ты уже прошла первый триместр, — отвечает он ровным голосом. — Еще какие-нибудь вопросы?

Мои брови поднимаются.

— Только груди болят и живот вздут, приятно знать, что это не только из-за лишних съеденных «Орео».

— Все нормально, — кивает он. — Итак, сначала мы должны обсудить твои варианты.

— Мои… варианты? — спрашиваю я, искренне надеясь, что он не скажет того, о чем я думаю.

Он бросает на меня серьезный взгляд.

— Тебе нет необходимости оставлять ребенка. Есть дома ребенка, аборт.

— Я не буду делать аборт, — отвечаю сквозь стиснутые зубы, совершенно не заинтересованная в таком разговоре. — После того, как на этой неделе увидела на УЗИ шевеление ребенка и снимок орешка, я на такое не пойду.

Джош кивает, его взгляд смягчается.

— Ты думала о доме ребенка?

Моя рука мгновенно перемещается к животу.

— Нет.

Джош смотрит на меня пустым взглядом, который мне ненавистен.

Я провожу рукой по волосам.

— Слушай, я справлюсь. Я не какая-то молодая мамаша-подросток. Мне двадцать семь, у меня есть образование. Со мной все будет в порядке. С ребенком и со мной все будет в порядке. И я ничего от тебя не жду, ясно? В приемном отделении я излила тебе душу о том, какая хреновая у меня сейчас жизнь, но тогда за меня говорила боль. Ситуация временная, так что мне от тебя ничего не нужно.

— За исключением, конечно, работы, жилья и, возможно, денег, пока не родится этот ребенок.

У меня отвисает челюсть.

— Прошу прощения?

— На днях ты ясно дала понять, что находишься в крайне тяжелом положении. И так как я теперь часть этого, твои проблемы становятся моими проблемами. — Он невозмутимо останавливается передо мной, скрещивает руки на груди и смотрит сверху вниз, как какой-то засранец диктатор.

Я встаю, сминая в руке наполовину выпитую бутылку, и, прищурившись, смотрю на него.

— Я не проблема, которую нужно решать, понял? Я человек, который столкнулся с переменами в жизни и сейчас пытается с ними разобраться.

— Судя по всему, получается у тебя не очень хорошо.

— Иди в жопу, — рявкаю я.

Наконец, его холодное, расчетливое поведение дает трещину.

— В чем твоя проблема? — Он явно смущен моей эмоциональной вспышкой.

— Перестань говорить «проблема»! — сердито восклицаю я.

— А ты перестань вести себя так, будто предпочитаешь жить с родителями. Видение твоего печального лица той ночью в приемном отделении выжжено у меня на сетчатке. — Я открываю рот, чтобы ответить, но он обрывает меня. — Можешь переехать сюда, пока все не уладишь.

Я потрясенно кашляю.

— Переехать к тебе? Я тебя даже не знаю!

Он пронзает меня сердитым взглядом.

— А для того, чтобы трахаться, ты знала меня достаточно.

— О боже. — Я швыряю бутылку на стул инесусь к нему, тыча пальцем ему в лицо. — Это удар ниже пояса даже для тебя, Доктор Мудак.

Он бледнеет, явно не в восторге от такого прозвища.

— Я имел в виду, что мы провели ночь вместе. У нас будет ребенок. Мы должны разобраться с этим вместе. Кроме того, я врач и могу позаботиться о тебе. Пока ты в таком состоянии, тебе, безусловно, лучше переехать сюда, чем искать случайных соседей.

— Ты ведь учился в медицинском, так? — спрашиваю я, глядя на него широко раскрытыми дикими глазами. — Ты, должно быть, достаточно умный, чтобы понять, что случайный секс и совместная жизнь — это две совершенно разные вещи.

— Я здесь почти не живу, — огрызается он. — Почти круглыми сутками дежурю в отделении неотложной помощи, поэтому обычно сплю в комнате для персонала. Вот почему у меня нет мебели. Я прихожу домой только спать, так что вряд ли это будет считаться совместной жизнью.

Я фыркаю и скрещиваю руки на груди, от этого движения свитер спадает с плеча.

Взгляд Джоша перемещается с моего лица на руку и зловеще темнеет.

— Откуда это? — спрашивает он, указывая на длинный синяк на предплечье.

Я натягиваю свитер, прикрываясь.

— Ударилась вчера, когда закрывала дверцу машины.

— Черт. — Он подходит ближе, двигаясь быстрее, чем я успеваю среагировать. Тянет вниз очень просторный свитер, чтобы осмотреть синяк. Порыв холодного воздуха ударяет по моей чувствительной плоти.

Правая сиська буквально вываливается, являя себя всему миру.

И в данный момент, весь мир — это Джош.

Мозг, наконец, приходит в себя, и я с силой натягиваю свитер.

— Зачем ты это сделал? — шиплю я с пылающими щеками.

— Синяк выглядит ужасно, — ворчит он, в его голосе слышится возбуждение, а его глаза остаются прикованными к моей груди. — Вопрос в том, почему ты не носишь лифчик?

Мои соски твердеют, как камень, только от одного его взгляда.

— Я же сказала, у меня болят груди, и они очень чувствительны. Носить лифчик хотя бы минуту — это чистая пытка.

Не такая пытка, как данный момент с ним.

Его ноздри раздуваются, он смотрит мне в глаза, а затем снова опускает взгляд, останавливаясь на синяке, который все еще виднеется из-под свитера. Дрожащим голосом я говорю:

— Я неуклюжая. И все время хожу в синяках.

Его горячее дыхание обдувает мою обнаженную плоть, и под его пристальным взглядом я вся трепещу.

— А, кроме того, подворачиваешь лодыжку, режешь себе палец и впадаешь в анафилактический шок в ресторане. — Он с вызовом поднимает на меня взгляд.

— У меня был плохой вечер.

Он пронзает меня горящим взглядом, от которого скручивает живот.

— И ты на самом деле считаешь, что переезд к врачу — плохая идея? Мне кажется, тебе нужно сдать анализы и пройти обследование.

— Это глупые несчастные случаи! — восклицаю я и отстраняюсь от него, убеждаясь, что мой свитер на месте. — Незначительные травмы.

— Никогда не знаешь, когда что-то незначительное может перерасти во что-то серьезное, — огрызается он, глядя на меня. — В больницах такое случается сплошь и рядом.

Я выдыхаю и пытаюсь разрядить напряжение, исходящее от этого человека.

— Не знаю, что могу сделать со своей плохой координацией, кроме как завернуться в пузырчатую пленку.

Он тяжело выдыхает, продолжая смотреть на меня с чем-то похожим на угрозу. Я отвожу взгляд, изо всех сил стараясь не обращать внимания на головокружение, пронизывающее меня, от его взора.

— Ты, правда, хочешь жить с родителями, пока проходишь через все это?

Я сглатываю комок в горле.

— Я не буду жить с родителями.

Он на мгновение замолкает.

— Что-то изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз?

Я смотрю на него.

— Учитывая, что тебе потребовалось целых два дня, чтобы набраться смелости позвонить мне, да… можно с уверенностью сказать, что появился еще один вариант.

— Какой? — спрашивает он, стиснув зубы в раздражении. — Один из ебанутых психов из Craigslist?

— Нет! — Я облизываю губы. — Мой друг Дин сказал, что я могу переехать к нему.

— Дин? — эхом отзывается он, и его глаза вспыхивают от удивления. — Парень, с которым ты была в тот вечер в баре?

— Да.

— Тот, кто позволил тебе уйти со мной?

— Да, — выдавливаю я, точно зная, к чему он клонит.

— Он знает, что ты беременна?

— Да. — Не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. — Он… поддерживает меня.

— Поддерживает? — рявкает Джош, наклоняя голову, чтобы поймать мой опущенный взгляд. — Что, черт возьми, это значит?

Я нервно жую губу.

— Он сказал, что будет помогать мне, пока я не разберусь со своей жизнью.

Джош делает шаг назад и проводит рукой по волосам.

— А как насчет биологического отца ребенка?

— Я стараюсь ничего не ждать. Слушай, я знаю, как ты относишься к детям. Помню все, что ты сказал мне в такси той ночью. Это тоже выжжено на моей сетчатке… или ушах… или еще где.

В комнате становится тихо, на лице Джоша борются эмоции, которые я не могу разгадать.

Он резко вдыхает через нос.

— Неважно, что я сказал. Сейчас у нас сложилась определенная ситуация, и я ответственный взрослый мужчина, который выполнит свои обязанности. И я, черт возьми, более квалифицирован, чем Дин.

Я давлюсь смехом.

— Значит, я буду растить ребенка с ответственным мужчиной, который не любит детей? Очень весело.

— В этом нет ничего веселого, — выплевывает он.

— Вот именно! — кричу в ответ, а глаза щиплет от непролитых слез. — Поэтому я и говорю, что ты не должен принимать во всем этом участия. У меня есть семья, сестра, друзья.

— Папаша Дин, — с сарказмом добавляет Джош.

— Может, хватит о своей проблеме с Дином? Ты общался с ним часа два.

Мускул на челюсти Джоша дергается от волнения.

— Я хорошо разбираюсь в людях.

— И я тоже! И считаю, что друг, который готов позволить жить с ним девушке беременной от другого, — невероятный человек.

— Господи Иисусе, — рычит Джош и начинает расхаживать по комнате. — Значит, вот и все? Ты будешь играть с ним в семью, а дальше? Скажешь ребенку, что он его отец? Притворишься, что меня никогда и не существовало?

Я тру ладонями лицо.

— Боже, как все сложно. И больно, и неловко, и так много всего. По правде говоря, я еще не все обдумала, но у меня есть около шести месяцев, чтобы понять это, и мне не нужно, чтобы во время этого какой-то мудак орал на меня. — Джош дергается от моего язвительного тона, и я, расправив плечи, двигаюсь к нему. — Джош, послушай, ты не обязан в этом участвовать. Ты врач, у тебя куча пациентов и невероятно напряженная работа. Не нужно переворачивать с ног на голову всю свою жизнь из-за одной глупой ночи.

Джош хмурится, задумчиво глядя на меня, мысли в его голове явно проносятся со скоростью миля в минуту.

— Мы едва знаем друг друга. И ты ясно дал понять, что не хочешь детей, и считаешь меня сумасшедшей. Так что, ты ни за что не захочешь быть со мной всю оставшуюся жизнь, вместе воспитывая ребенка. — Я поджимаю губы и добавляю: — Я справлюсь сама. Мне даже денег от тебя не нужно.

Он бросает на меня недоверчивый взгляд.

— Понимаю, у меня нет работы, но я не идиотка, ясно? — защищаюсь я. — У меня степень магистра, плюс мои финансовые и жизненные проблемы — временные.

Когда он ничего не говорит, я иду к шкафу, куда он убрал мое пальто, и снимаю его с крючка. Одевшись, останавливаюсь в дверях и добавляю:

— Я указываю тебе выход, и у меня такое чувство, что ты хочешь им воспользоваться.

Он смотрит на меня с теплотой, и меня бесит, что от этого в животе порхают бабочки. Я шла сюда сегодня с мыслью, что не хочу иметь с ним ничего общего. Мы попрощаемся, и я больше никогда не буду думать о нем.

Но теперь, видя его стоящим босиком, растерянным и таким совершенно человечным, я не могу не задаться вопросом: а что, если? Что, если я скажу «да»? Что, если впущу его в свою жизнь? Что, если мы сможем стать семьей?

Однако, как только он позволяет мне выйти за дверь, я, без сомнения, знаю, что Джош Ричардсон не хочет быть отцом моего ребенка.

Глава 9

Джош

Джош: Могу я узнать адрес твоего нынешнего места жительства?

Линси: Гм… уверен? Хочешь послать мне какие-нибудь юридические документы на День Святого Валентина или что-то в этом роде?

Я останавливаюсь.

Дерьмо. Сегодня гребаный День Святого Валентина. Полагаю, это объясняет букет цветов на сестринском посту.

Джош: Адрес, пожалуйста.

Линси присылает мне адрес, и я убеждаюсь, что сегодня днем она будет дома, после чего отправлюсь в раздевалку, чтобы сменить рабочую одежду. Прошло три дня с тех пор, как Линси покинула мой дом, и я всю неделю пропахал на двойной смене в отделении скорой помощи.

Но даже, несмотря на безумие больничных будней, не проходило и часа, чтобы я не думал о Линси и ребенке. Не участвовать в жизнь этого ребенка — не вариант. Возможно, у меня не самые лучшие манеры в постели, и я никогда не получу награду «Отец года», но я не козел.

Я ответственный человек. И сейчас моя ответственность — Линси. А значит, я должен сделать все возможное, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Что с ребенком все в порядке. А в данный момент она небольшая моя поклонница, так что мне нужно быстро изменить это, если есть хоть какой-то шанс уговорить ее переехать ко мне.

Запрыгиваю в свой внедорожник и с помощью GPS определяю ее местоположение. Через двадцать минут я выруливаю на улицу с несколькими одинаковыми таунхаусами. Что-то подсказывает мне, что это не тот район, где живут родители Линси, что, скорее всего, означает, что она уже переехала к Дину. Ворча себе под нос, нахожу нужный дом и сворачиваю на подъездную дорожку.

— Разве тебе не надо быть на работе? — спрашиваю я, когда Дин открывает дверь.

Дин улыбается и поправляет очки, оглядывая меня с головы до ног.

— Я могу работать где угодно. — Скрестив руки, он опирается на дверной косяк. — Даже в больничном кафетерии. А значит, я всегда готов быть рядом со своими друзьями, когда они нуждаются во мне, чтобы спасти их от придурков.

Как, черт возьми, Макс работает с этим говнюком?

— Линси здесь?

— А она тебя ждет? — небрежно спрашивает Дин.

— Я здесь, — отзывается Линси.

Она появляется из-за спины Дина, одетая в джинсовый комбинезон и синий свитер с высоким воротом. Каштановые волосы заплетены в две косы, перекинутые через плечи, и в тот же миг в моей голове вспыхивает образ маленькой девочки — версии Линси.

Грудь стискивает от боли.

— Джош… что случилось? — Ее голос вырывает меня из мыслей.

Я прижимаю руку к груди и выдавливаю слова:

— Я хотел пригласить тебя.

— Куда? — Она зацепляется большими пальцами за отвороты комбинезона, и, клянусь, у нее уже виднеется небольшой животик. — Не думала, что ты из тех, кто любит День Святого Валентина.

— Я и не люблю. — Я вздрагиваю, снова фокусируясь на лице Линси. — У меня кое-что запланировано.

— «Кое-что» — это что?

Я тяжело выдыхаю и бросаю раздраженный взгляд на Дина, который все еще стоит в гребаном дверном проеме, будто он ее сторожевой пес или типа того. До него, наконец, доходит, и тот отступает назад, давая нам с Линси немного уединения.

— Кое-что, что поможет лучше узнать человека.

Линси хмурится, словно не понимает, о чем я.

— Это одна из твоих проблем с переездом ко мне. Ты меня не знаешь. Я пытаюсь это изменить. — Я бросаю взгляд на часы. — Можешь просто обуться и взять пальто? Мы опаздываем.

К счастью, она выполняет мою просьбу, и я направляюсь к месту нашего назначения. Ведя машину, передаю ей с приборной доски лист бумаги.

— Можешь заполнить по дороге.

Линси пялится на листок в моей руке.

— Хм, что это?

— История болезни.

— Я вижу, Джош. Для чего ты даешь ее мне?

— Чтобы мы могли лучше узнать друг друга. — Я смотрю на нее, она наверняка уже видела такое раньше. — Моя уже заполнена и лежит там, если хочешь посмотреть.

— Зачем мне знать твою историю болезни?

— Ну, учитывая, что плод внутри тебя содержит половину моей ДНК, я подумал, ты захочешь знать. — Не говоря уже о том, что мне нужно знать историю ее семьи, чтобы, если возникнут какие-то потенциальные проблемы, я мог бы действовать заблаговременно.

— Может, прекратишь называть его плодом? — огрызается Линси, на мгновение касаясь своего живота, прежде чем схватить листок. Она замолкает, чтобы взглянуть на него. — У твоего дедушки был диабет?

— Развился с возрастом, — поясняю я.

— Все твои бабушки и дедушки еще живы? — спрашивает она, с любопытством глядя на меня. — Сколько тебе лет?

— Тридцать четыре, — отвечаю я так, словно нахожусь на собеседовании, хотя для собеседования подобный вопрос совершенно неприемлем. — Родители были молоды, когда я у них появился.

Она хмурится.

— Ты близок с семьей?

Я машинально киваю, хотя по возвращении в Боулдер несколько лет назад, все изменилось.

— Родители живут здесь, в городе, и бабушка с дедушкой тоже. За исключением родителей моего отца. Они проводят зимы в Аризоне.

Представляю, как рассказываю родителям об этой ситуации. Отодвигаю эту мысль на задний план. У меня есть недели, чтобы рассказать им. Даже месяцы. Нет никакой необходимости вводить их в курс дела в ближайшее время.

Линси некоторое время молчит, переваривая эту информацию.

— Мои родители тоже из местных. У меня жива только одна бабушка, — тихо говорит она. — Она живет в пригороде неподалеку от Грили.

Я киваю и смотрю на листок.

— Не забудь записать все это в историю болезни. В боковом кармане дверцы с твоей стороны есть блокнот.

Пятнадцать минут спустя Линси заканчивает заполнять анкету, а я подъезжаю к зданию из коричневого кирпича с большой вывеской «Оздоровительный центр на Фронтера-стрит».

Линси хмуро смотрит на меня.

— Серьезно, что мы здесь делаем?

Не отвечая, я выхожу из машины, открываю Линси дверцу и провожаю ее внутрь. Мы поворачиваем налево по коридору, и она останавливается, как вкопанная, когда я тянусь к ручке, чтобы открыть дверь, на которой написано: «Ева Гантри, LMFT» (прим.: LMFT — дипломированный психотерапевт по вопросам брака и семьи).

— Ты ведешь меня к долбаному психотерапевту? — шипит она, в ее распахнутых глазах читается обвинение. — Я думала, ты в шутку обвинял меня в сумасшествии. Типа некоего извращенного способа флиртовать, на который способен только настоящий садист.

Ее руки сжаты в маленькие кулачки.

Я хмурюсь.

— Я не веду к психотерапевту тебя. Я веду к психотерапевту нас. Линси, ты сама сказала, что мы не знаем друг друга. Эта женщина — лучший в Боулдере консультант по вопросам семьи и брака. Мне пришлось просить об одолжении, чтобы записаться на прием. Знала бы ты, какой у нее послужной список.

— Я знаю ее послужной список! — восклицает она, ее голос достигает той пронзительной громкости, которую я слышал уже несколько раз. — Я читала ее книгу о распавшихся семьях, и она написана очень содержательно. Но мне кажется, ты не учел один важный факт: мы с тобой не женаты!

Я поворачиваюсь к ней, чувствуя, как она просто окутана напряжением.

— Отношения между двумя людьми, которые ожидают рождения ребенка, — это союз… своего рода. Эта женщина — профессионал, и проведение совместного сеанса поможет нам лучше узнать друг друга. Я полагал, с твоим опытом в психологии ты с уважением воспримешь это.

Она закатывает глаза и сжимает пальцами переносицу.

— Не могу поверить, что такова твоя идея познакомиться поближе.

Блядь. Не могу поверить, что ей не нравится. Может, я ошибся.

Внезапно ее глаза устремляются на меня, и она тычет пальцем мне в грудь.

— Мы поговорим с этой женщиной, потому что было бы неуважением отменить встречу сейчас. Но первое, о чем мы поговорим, — это то, что тебе нужно напомнить, как на самом деле работают отношения между людьми.

Час спустя мы снова сидим в моей машине, и у меня голова идет кругом от всего, что мы обсудили за такое короткое время. Сеанс начался бурно, когда консультант сказала, что обычно ее пары — это люди, у кого роман, а не только одна ночь вместе. Но когда я объяснил ей нашу ситуацию и наши цели, она скорректировала свой протокол и двинулась дальше. Слава богу.

Мы обсудили наших родителей и что у нас обоих есть братья и сестры. Линси живет неподалеку и проводит много времени со своими племянницами, в то время как мой младший брат живет на Западном побережье, и я редко разговариваю с ним или его женой.

Мне стало гораздо спокойнее, когда мы перешли к карьерным целям и стремлениям. Я подтвердил, что хочу продолжать работать в отделении скорой помощи, и это правда. И я узнал больше о мечтах Линси открыть собственную клинику групповой терапии для детей. Слушая, как она обсуждает свой будущий бизнес-план, становится ясно, что она чрезвычайно умна и мотивирована.

Меня охватывает чувство вины. Ребенок потенциально может разрушить все ее планы. Я не хочу, чтобы это случилось.

В какой-то момент доктор спросила меня, почему я никогда не планировал иметь детей. Я обвинил в этом свою карьеру, которая была моим главным приоритетом, но теперь, столкнувшись со сложившейся ситуацией, я абсолютно готов сделать шаг вперед и нести ответственность. Было легко избежать слишком глубокого погружения в вопрос, и это одна из причин, по которой я на самом деле не люблю терапию.

Пациенты могут лгать. Пациенты могут опускать ряд деталей. Пациенты могут навешать вам лапши на уши. Больничные тесты не лгут. Конечно, я имею дело с пациентами, которые пытаются убедить меня, что они принимают легкие наркотики непостоянно. Но у меня есть анализ крови, который скажет правду, так что в моих картах нет белых пятен.

— И как тебе все это? — спрашиваю я, заводя машину, и, пока она прогревается, поворачиваюсь к Линси.

Она смотрит вперед, длинные ресницы при каждом движении отбрасывают тень на щеки.

— На самом деле, было более поучительно, чем я думала.

Я киваю.

— Мы многое узнали друг о друге.

Она закатывает глаза.

— Мы узнали много элементарных вещей.

— Почему ты говоришь так, будто это плохо? — Я приложил много усилий, чтобы участвовать во всем этом, и самое меньшее, что она могла сделать, — это оценить это.

Линси указывает на здание.

— Джош, по сути, ты привел меня на собеседование. Я чувствовала себя сотрудником, проходящим личностный тест, чтобы ты знал, как со мной обращаться.

— Мне кажется, нам следует пройти эннеаграмму личности, которую она рекомендовала. — Я достаю из кармана телефон, чтобы посмотреть заметку, которую я сделал, когда доктор упомянула об этом. — Это может нам пригодиться.

— Остановись, — стонет Линси, накрывая рукой мою руку. Ее кожа нежная, и во мне разгорается желание почувствовать больше ее.

Глаза Линси на секунду сужаются, и она берет мой телефон.

— Вообще-то, да, мы должны это сделать. Думаю, ты пятерка, и если я права, то это объясняет много странного в тебе.

— Видишь? Сеанс прошел продуктивно. Теперь ничего не мешает тебе переехать из дома Дина ко мне.

Она выключает экран моего телефона и протягивает его мне.

— Думаешь, одного часа вместе достаточно, чтобы я переехала к тебе? Откуда такие мысли? У меня все еще нет работы. Я не собираюсь просто переехать к тебе и слоняться без дела, когда ты едва меня знаешь.

— У меня много денег, Джонс. Более чем достаточно для тебя, меня и ребенка. Тебе даже не придется работать, если не хочешь.

— Я хочу работать. — Она проводит ладонями по лицу. — Ты что, не слышал, что я там говорила? Я сфокусирована на достижении карьерных целей, Джош. И для меня важно быть самодостаточной и чувствовать себя полноценной. Я ни за что не переду, чтобы просто сидеть весь день дома и только вынашивать ребенка. Это скучно.

Мои ноздри раздуваются, в груди вновь нарастает боль. Она хорошенькая, когда говорит с такой страстью. И как бы мне ни хотелось, чтобы она каждый день проводила в моем доме в целости и сохранности, ее амбиции сексуальны.

— Итак, каково же решение? — спрашиваю я, голос охрип от неожиданного желания, которое мне совершенно сейчас не нужно.

Она облизывает губы и молчит минуту, чтобы успокоиться, после чего отвечает:

— Ты можешь принимать участие во время всей беременности, пока я остаюсь у Дина. У тебя не может быть с этим проблем.

Чувствую, как при одном упоминании его имени, мышцы челюсти тикают.

— Дин мне не нравится.

Она моргает большими карими глазами, глядя на меня, выглядя сейчас в своем наряде намного моложе двадцати семи лет.

— Джош, на самом деле, твое мнение о Дине не имеет значения, потому что мы с тобой не состоим в отношениях.

— Но ты носишь моего ребенка.

Она смотрит вперед и выдыхает.

— Да. Это очень сложно. Слушай… давай… начнем с дружбы, хорошо? Я понимаю, ты хочешь участвовать во всем, и это прекрасно. Ты можешь приходить ко мне.

— И все? — Мысль о том, чтобы видеться с ней только раз в месяц, раздражает меня.

Ее лицо сочувственно смягчается.

— А чего еще ты хочешь?

Моя челюсть сжимается от досады, потому что, если бы она не выскочила из моего дома тем утром, мы могли бы сейчас быть совсем в других отношениях.

По правде говоря, с тех пор, как два года назад я покинул Восточное побережье и вернулся домой в Боулдер, я не был открыт для отношений с женщиной. Но с Линси мне хочется чего-то большего. Меня потянуло к ней с того самого момента, как я увидел ее в больничном кафетерии, бормочущей что-то себе под нос. Поначалу ее присутствие раздражало меня, но как только столкнулся с ней лицом к лицу и ее сладкая, неуклюжая невинность выплеснулась наружу, я попался на крючок. Да, я вел себя с ней как придурок… но только потому, что не хотел испытывать к ней желания. Потом, тем же вечером, она оказалась в одном баре со мной, выглядела чертовски сексуально и говорила о своей профессии, будто знала об этом чертовски много, и я попытался ее оттолкнуть.

Но она даже не шелохнулась.

На самом деле, попросила меня поцеловать ее.

И о гораздо большем, чего я никак не ожидал.

А теперь у нас будет ребенок, и то, что я могу хотеть от нее большего, чем просто роли биологической матери моего ребенка, чертовски сбивает с толку.

— Может, мы могли бы видеться вне назначенных встреч, — предлагаю я, наблюдая за ее реакцией.

— Например? — спрашивает она, пригвождая меня сомнительным взглядом. — Хочешь еще сеансов терапии? Сразу, нет. Я сделала это только потому, что хотела встретиться с этим доктором, но это ненормальный способ общения мужчин и женщин, Джош. Если хочешь потусоваться со мной, это должно быть чем-то более личным.

— Например?

Она качает головой, словно не может поверить, что мы ведем этот разговор.

— Например, обычная прогулка, дурак. Подумай, чем бы ты хотел заняться на свидании.

Я выстрелил в нее пустым взглядом.

— Я всегда был несколько занят на работе. Свидания никогда не были для меня приоритетом.

Она хмурит брови, оглядывая меня с макушки до пят.

— Ну, свидания обычно включают ужин и какое-нибудь занятие.

— Занятие? — Возбуждение в промежности джинсов нарастает, мысли устремляются в очень порочные уголки сознания, рисуя занятия в обнаженном виде.

Боже, в этом комбинезоне она выглядит очень сексуально.

Линси пожимает плечами.

— Я открыта для такого, если ты готов.

— Тогда ладно. Ужин и занятие, — повторяю я, и тут меня осеняет. — О, я хотел кое о чем спросить доктора, но забыл.

— О чем? — спрашивает Линси, выжидающе глядя на меня.

— Я хотел узнать, стоит ли мне беспокоиться о том, что тебе нравится, когда тебя шлепают во время полового акта.

— Ах, ты, мазафакер. — Она хлопает меня по руке.

— Осторожнее, — ворчу я. — Эта фраза приобретает совершенно новый смысл теперь, когда ты беременна моим ребенком.

— О, боже, — стонет Линси, закрывая лицо руками. — Я только что поняла, что мы зачали ребенка, когда я умоляла тебя отшлепать меня. — Ее лицо становится свекольно-красным, и она ни с того ни с сего начинает смеяться от всей души.

— Я не шлепал тебя все время. — Я борюсь с улыбкой, пытающейся расплыться по лицу, пока наблюдаю, как она помирает со смеху. В лучах солнца, с этими косичками, она выглядит сногсшибательно. Линси утирает слезы, выступившие от смеха. Качая головой, я тянусь к заднему сидению и кое-что беру.

— Не хочу забыть отдать это тебе.

Она успокаивается и смотрит на белую коробку.

— Что там?

Я безразлично пожимаю плечами.

— Открой и увидишь.

На ее лице появляется сомнение.

— Если там какой-нибудь извращенский хлыст, я немедленно выхожу из машины.

Мне приходится прикусить кулак, чтобы не рассмеяться.

— Тебе придется приберечь хлыст для списка рождественских подарков, Джонс.

Она открывает крышку и ахает.

— Это французский пирог из кафетерия?

Я коротко киваю, одновременно включаю заднюю передачу.

— Подумал, ты скучаешь по своему любимому блюду.

Она быстро моргает, и я клянусь, ее глаза наполняются слезами, прежде чем она откидывается на сиденье и ударяет в меня застенчивой улыбкой.

— На этот раз я постараюсь держать его подальше от твоей промежности.

Выжидая, пока смогу выехать с парковки, пригвождаю ее серьезным взглядом.

— Если хочешь уронить его туда, лучше тебе удостовериться, что на этот раз ты готова убрать за собой бардак.

Она прикусывает губу и опускает глаза на мой рот. За те несколько секунд, понадобившиеся мне, чтобы произнести этот ответ, температура подскочила на десять градусов. Мы напряженно смотрим друг на друга.

Я не хочу, чтобы у меня на коленях оказался этот чертов пирог, — я хочу ее.

Прежде чем кто-либо из нас успевает что-то сказать или сделать, позади сигналит машина, разрушая сексуальное напряжение, оставившее запотевшие следы на окнах, пока я ждал, чтобы сдать назад.

Я вздыхаю.

— Наверное, с твоей стороны будет разумно подождать до дома.

— Думаю, так будет лучше. — Она кивает и смотрит вперед, ее щеки пылают от жара, пронизывающее все мое тело.

Глава 10

Линси

— Ты правда считаешь хорошей идеей рассказать Кейт о беременности на ее вечеринке? — спрашивает Дин, направляясь на север в сторону Джеймстауна.

— Ну, говорить ей об этом в комнате ожидания шиномонтажа показалось мне несколько вульгарным. — Я откидываюсь назад и поправляю струящийся черный топ, обнажающий плечи. Я выбрала его специально, чтобы отвлечь внимание от живота. Я определенно еще не выгляжу беременной, но сейчас у меня явный пирожковый животик, соответствующий моей пирожковой заднице. — И она легко раскусит, если я буду притворяться пьяной. У нее странное чутье на такие вещи.

— Это правда. — Дин кивает. — Она тоже может унюхать, если у меня недавно был секс.

Это замечание заставляет меня обратить все свое внимание на Дина.

— Кстати, об этом… — Я поднимаю брови. — Вчера вечером, вернувшись домой, я услышала какие-то странные пронзительные звуки, доносившиеся сверху.

Дин игриво подмигивает.

— Ты была занята с Доктором Мудаком, иначе это могли быть твои звуки, Линс.

Я смеюсь, предполагая, что Дин просто флиртует.

— И кто же эта девушка?

— Ты ее не знаешь, — безразлично отвечает он.

— Значит, ты привел домой какую-то случайную девушку?

— Не делай вид, что не делала также. — Он демонстративно переводит взгляд на мой живот. — По крайней мере, у меня хватает ума проверять срок годности презерватива.

— Слишком рано, — ворчу я и скрещиваю руки на груди, притворно надув губы.

Дин смеется.

— Слушай, извини за шум, ладно? Но поскольку ты явно не будешь шуметь вместе со мной, мне нужно найти для этого кого-то другого.

Из-за этого откровенного ответа у меня в животе все сжимается. Я никак не ожидала, что Дин примет обет безбрачия после того, как перееду к нему. Но, учитывая, что я пробыла там всего пару недель, а он уже привел домой девушку, мне интересно, как долго это будет продолжаться.

Мысль о том, чтобы на восьмом месяце беременности проснуться посреди ночи от криков страсти незнакомой женщины, кажется…неправильной. Или кормить грудью в гостиной, когда Дин возвращается с работы. Для меня это не вариант на такой длительный срок.

— Так ты собираешься снова встретиться с той девушкой, что была у тебя? — спрашиваю я, с любопытством наблюдая за реакцией Дина.

— Нет! — Он смеется так, словно это самый нелепый вопрос в мире. — Это был просто перепихон, чтобы помочь мне преодолеть мою одержимость владелицей пекарни «Проснись и пой». Черт, эта женщина, Нора, — единственная, о ком я могу думать в последнее время. Ты ведь видела ее, да? Потрясающая блондинка, всегда носит на голове бандану. Мы занимаемся этим странным недофлиртом с тех пор, как я начал ходить туда на обеденные перерывы, и это сводит меня с ума. Она либо хочет меня, либо ненавидит, и то и другое может вылиться в отличный секс.

Я улыбаюсь увлеченности Дина.

— Что тебя удерживает? Обычно ты идешь напролом, несмотря ни на что.

— «Проснись и пой» — это пекарня, в которую Макс хочет, чтобы я инвестировал деньги для получения франшизы. У меня есть правило — не гадить там, где я ем.

Я сморщила нос.

— Отвратительная фраза.

— Мы теперь соседи. Ты услышишь много чего еще, помимо этого. Но не волнуйся, я сбавлю обороты, когда орешек родится. — Он ухмыляется мне, а затем улыбка сникает, вероятно, из-за отсутствия у меня веселья. — Если, конечно, ты не собираешься переехать к Доктору Мудаку теперь, когда вы познакомились поближе?

Я втягиваю губу в рот и кусаю. Прошла неделя после сеанса терапии, и мы с Джошем провели вместе несколько вечеров. Пару раз он приглашал меня на ужин. И мы даже ходили в боулинг как обычные люди. Хотя, когда я взяла восьмифунтовый шар, он разозлился и вручил мне четырехфунтовый, который, кажется, предназначался для детей. Я посмеялась над этим, но у меня появилось ощущение, что Джош параноидально относится к тому, что я причиню себе боль. Он заботлив до крайности.

Наверное, поэтому он и просит меня переехать к нему каждый раз, когда высаживает у Дина. Каждый. Раз. Это странно, но довольно мило. Он со всей серьезностью хочет присматривать за мной, и от этого на душе становится спокойнее. Я ценю то, что он заинтересован в растущей внутри меня жизни. От этого я чувствую себя менее одинокой во всем этом процессе. И никаких первоначальных признаков мудачества, приступы которого наблюдались у него, когда мы впервые встретились. Он ни в коем случае не Мистер Белый и Пушистый, но, по крайней мере, больше не называет меня сумасшедшей.

Кроме того, между нами случались очень напряженные моменты, когда мне казалось, что он хочет поцеловать меня, или съесть, или трахнуть голой на публике. И я ловлю себя на том, что поощряю эти моменты. Не знаю, это гормоны беременности или просто эффект Джоша, но, черт возьми, его нахмуренный вид в последнее время даже начал мне сниться. И это не сны рейтинга «детям до тринадцати».

— Джош определенно все еще настаивает на моем переезде. — Пожимаю плечами. — Думаю, отчасти потому, что он просто не хочет, чтобы я жила с тобой.

— Со мной? — переспрашивает Дин, стреляя в меня широко раскрытыми невинными глазами. — Что у него за проблемы со мной? Обиделся на то, что я купил тебе детские книжки и заказал дородовой массаж? Боже, какой же я козел.

Я бросила на него равнодушный взгляд.

— Очевидно, дело не в этом, но ты мог бы быть немного любезнее, когда он заезжает за мной. Ты стоишь у двери, будто мой телохранитель или кто-то в этом роде.

Дин улыбается, явно довольный.

— Я просто не уверен, что он достоин тебя, Линс.

— Меня больше интересует, достоин ли он ребенка, который у нас будет. — Я потираю руками обтянутые джинсами бедра. — До сих пор не уверена, интересна я ему только из-за сексуального влечения или же из-за чего-то большего.

Дин бросает на меня быстрый взгляд, потом снова переводит его на дорогу. Он замолкает, его бородатая челюсть двигается вперед-назад, пока тот обдумывает какую-то мысль.

— Хочешь совет… развод моих родителей проходил мерзко и драматично, и им было плевать, что в двенадцать лет я оказался в самом эпицентре скандала. — Дин сжимает челюсти. — Но если вы хотите выяснить, что чувствуете друг к другу, вам нужно сделать это до того, как ребенок станет достаточно взрослым и увидит, как вы делаете друг друга несчастными.

Я нахмурилась, услышав откровенный ответ Дина. Обычно он не очень-то любил делиться, предпочитая большую часть времени быть Мистером Весельчаком, а не Мистером Реальностью. Но развод его родителей — это главная причина, почему у него не клеятся отношения с женщинами. В принципе, с точки зрения психологии, можно сказать, что именно поэтому он пытается встречаться только с близкими друзьями. Он может расслабиться только с теми людьми, с кем чувствует себя в безопасности, прежде чем, в конце концов, саботировать отношения.

Дин пресыщен обязательствами, вот почему вступает в жаркие споры с Кейт по поводу ее счастливых любовных романов. Он говорит, что это ненастоящая жизнь, и ей как-нибудь нужно написать мерзкий, печальный конец, потому что большинство отношений так и заканчиваются.

Но в глубине души он добряк и заботится о друзьях. Он без колебаний был готов позволить мне переехать после того, как узнал, что я беременна. Дин определенно мог бы быть счастлив, если бы впустил кого-то в свое сердце.

Однако он не будет самым завидным холостяком, если под его крышей спит беременная девушка. На самом деле, до этого разговора я не думала об этом. Жизнь Дина не должна останавливаться из-за моего положения.

Мои размышления прерываются, когда мы подъезжаем к дому Майлса в стиле ранчо, построенный на утесе на окраине города. За последние несколько лет Майлс сделал в нем великолепный ремонт. До сих пор не могу поверить, как Кейт счастлива с Майлсом. Ни с одним парнем у нее не было такой серьезной и быстрой истории. Но, полагаю, от судьбы не убежишь.

Когда мы с Дином заходим внутрь, вечеринка уже в самом разгаре. На кухне мы замечаем кудрявые рыжие волосы Кейт, она стоит вместе с Майлсом, младшей сестрой Майлса, Мэгги, и Сэмом.

При виде нас глаза Кейт широко распахиваются.

— Мои лучшие друзья здесь! — Она подбегает и обнимает нас обоих, а потом хватает за запястья и тащит по коридору в хозяйскую спальню.

— Мерзость, я не хочу торчать в твоем секс-логове, — стонет Дин, сморщив нос. — Здесь пахнет кожей и яйцами.

— Заткнись, Дин, — огрызается Кейт, разводя руки в стороны, чтобы привлечь наше внимание. — Главная новость сегодняшнего вечера — лучший друг Майлса, Сэм, трахает сестренку Майлса.

— Фу! — говорю я в то же время, как Дин радостно восклицает: — Да!

— Зачем нужно так выражаться? — спрашиваю я, мое лицо искажается от отвращения. — Мэгги уже за двадцать. Она же не подросток. Перестань говорить «сестренка».

— Это мое краткое описание, — парирует Кейт, посылая мне озорную улыбку. — А будет еще непристойнее, если я продолжу.

Я закатываю глаза.

— Ты такая развратная писательница.

Кейт высовывает язык.

— Итак, они спят вместе уже несколько недель, а Майлс узнал об этом только в ту ночь, когда ты попала в больницу, Линс. Так что это все еще нечто новое, но Майлс смирился с этим, хотя могу сказать, что он борется с желанием ударить Сэма каждый раз, когда он обнимает Мэгги. Но… это вроде как хорошо, потому что Сэм и Мэгги влюблены, а мы любим любовь, верно?

— Верно, — отвечаю я с энтузиазмом.

От Дина мы слышим лишь стон.

— Боже, это дерьмо лучше, чем вымысел! — взвизгивает она взволнованно и открывает дверь спальни. — А теперь пойдем напьемся!

Она тащит меня по коридору.

Дин одними губами говорит: «Трусишка».

И он прав. Я жутко боюсь. Спальня Кейт была идеальным местом, чтобы рассказать ей, что я беременна от Доктора Мудака, которого она видела в приемном покое той ночью. Но, черт возьми, я скажу ей позже. После того, как она немного выпьет.

Вечеринка шумная и немного сумасшедшая, так что я ухитряюсь притворяться пьяной, но нет никаких сомнений, что Кейт замечает, что я не так пьяна, как она, что для меня необычно. Типичная вечеринка Линси включает тропические коктейли с зонтиками и соком, который я смешиваю с обильным количеством алкоголя.

Голубые глаза Кейт пронзают меня с другого конца комнаты, и прежде чем я успеваю взять какой-нибудь напиток, чтобы притвориться, что делаю глоток, она тянет меня на кофейный столик в гостиной, который теперь превратился в импровизированную танцплощадку.

— Да что с тобой такое? — кричит Кейт, перекрывая музыку, поднося к губам красный стаканчик с пивом и покачивая бедрами. — Почему у тебя в руке нет стакана?

Я покачиваю бедрами и поднимаю руки.

— Я выпиваю их слишком быстро.

— У тебя завтра собеседование? — спрашивает она, глядя на меня так, словно пытается сосчитать поры на моем лице.

— Нет. — Я исполняю небольшое вращение на столе, чтобы создать иллюзию веселья.

Когда я поворачиваюсь к ней лицом, она тычет меня в грудь.

— Ой! — восклицаю я, хватаясь за грудь.

— В чем дело? Я знаю, что-то случилось.

Я перестаю танцевать, и она тоже.

Ее лицо становится серьезным, как и мое.

— Я должна тебе кое-что сказать.

— Если скажешь, что переезжаешь в Денвер, я психану.

— Я не переезжаю в Денвер.

— Тогда, что?

Я делаю глубокий вдох. Вот оно. Просто выпали ядром из пушки и скажи ей.

— Я беременна.

— Очень смешно! — Кейт разражается смехом, обнимая меня и покачивая бедрами в такт музыке. Она обводит рукой комнату. — И кто, скажи на милость, папочка?

Она охает.

— Это Дин? Ты дала этому роману, о котором даже и не думала, второй шанс?

Внезапно глаза Кейт широко распахиваются, а рот открывается. Она чуть не роняет стакан, но я успеваю подхватить его как раз вовремя. Прижимаю красный стакан к груди и поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что ее так шокировало. Чуть не писаюсь в штаны, видя, как Джош пробирается через толпу.

— Доктор Член на моей вечеринке, — говорит Кейт, сжимая мою руку так сильно, что я вздрагиваю. — Доктор Член на моей вечеринке!

— Почему ты так взволнована? — спрашиваю я, высвобождая руку из ее мертвой хватки. — Не похоже на прибытие Сэма Хьюэна.

Кейт снова смотрит на меня широко распахнутыми дикими глазами.

— Ты не понимаешь, Линси. После той ночи, когда я встретила Доктора Члена вместе с тобой в отделении скорой помощи, мне приснился о нем сон. Не то чтобы это был эротический сон… ну, не совсем. Это был сон о книге. Будто я придумала целый сюжет про горячего, порочного доктора, чье сердце разбито какой-то трагедией. И не говори Майлсу, но этот мужик, направляющийся к нам, был моей музой.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на Джоша, но я беру ее за руку и поворачиваю лицом к себе.

— Кейт.

— Что, Линс? — отвечает она с легким раздражением из-за того, что я не позволяю ей глазеть на идущего к нам мужчину.

Я хватаю ее за подбородок.

— Доктор Член — отец моего нежданного ребенка.

Кейт моргает как раз в тот момент, когда голос Джоша прерывает нас:

— Неужели в твоем состоянии стоит танцевать на кофейных столиках?

У Кейт отвисает челюсть, и я сглатываю комок в горле, когда мы обе одновременно поворачиваемся лицом к знакомому осуждающему тону Доктора Мудака. Он бросает на меня неодобрительный взгляд и подает мне руку, чтобы помочь спуститься. Когда я встаю перед ним, взгляд Джоша падает на мою руку, в которой я все еще держу стакан с пивом Кейт.

— Ты что, пьешь? — рявкает он, его тон упрекающий.

— Это Кейт, — обороняюсь я.

Голос Кейт прерывает наш обмен взглядами, и она спускается к нам.

— Господи Иисусе, ты на самом деле беременна.

Брови Джоша приподнимаются.

— Итак, вижу, ты сообщила ей радостную новость.

В этот момент глаза Кейт закатываются, и она падает назад в объятия Майлса, волшебным образом возникшего позади нее, как в каком-то дрянном любовном романе. Она упала в обморок, как это может случиться только с настоящим романтиком.

Кейт приходит в себя через несколько мгновений в своей спальне и засыпает меня миллионом вопросов. Затем начинает отчитывать меня за то, что я не рассказала ей о своей единственной ночи с Доктором Мудаком, и что Доктор Мудак был тем горячим доктором, который наблюдал за мной в кафетерии все эти недели. Я приношу свои искренние извинения за ложь и клянусь, что больше никогда и ничего не буду от нее скрывать. Сегодня не тот вечер, чтобы рассказывать ей о порке. Я очень не хочу смотреть, как она снова упадет в обморок.

Прежде чем выйти из ее комнаты, она спрашивает, счастлива ли я, что беременна, и я сама удивляюсь, когда отвечаю утвердительно. Все, конечно, произошло не так, как я планировала, и мне еще многое предстоит выяснить о своей жизни. Но прямо сейчас, в данный момент, с ребенком в животе… я счастлива.

Мы возвращаемся на вечеринку. Джош разговаривает на кухне с Майлсом и Сэмом. Он не выглядит безумно несчастным, но, должно быть, чувствует, что я наблюдаю за ним, потому что поворачивает голову, и наши взгляды встречаются. Вокруг гремит музыка, он кивает мне и смотрит с другого конца комнаты так, что напоминает тигра, преследующего добычу в больничном кафетерии. Тогда я не была уверена, что означал тот взгляд. Теперь нет никаких сомнений, это была… прелюдия. И сейчас тоже.

Джош, извинившись, покидает компанию, салютует бутылкой Майлсу и направляется ко мне. Вселенная словно чувствует его приближение, потому что все расступаются в стороны, как Красное море перед Моисеем.

На прошлой неделе наши отношения были довольно платоническими. Были моменты, когда я думала, что Джош флиртует со мной, но потом он прекратил это,сосредоточившись на беременности, планах на мое будущее и на том, где я буду жить.

Однако то, как он смотрит на меня и кусает нижнюю губу, заставляет забыть, что я беременна от него. Внезапно мне просто хочется быть девушкой на вечеринке, наблюдающей за горячим парнем, который движется ко мне.

Мой взгляд ласкает его тело, оценивая внешность. Темные джинсы, черная футболка и угольно-черный блейзер сидят идеально. Волосы небрежно взъерошены, а зеленые глаза выделяются на фоне темных ресниц. Он взрослый, непринужденно стильный и стопроцентный мужчина.

— Привет. — Он засовывает руку в карман джинсов и подходит ближе. Его взгляд скользит по моему телу, прежде чем вернуться к лицу.

— Привет, — отвечаю я с большим придыханием, чем хотелось бы. Прочищаю горло и отвожу с лица прядь волос. — Как ты сюда попал?

— На машине. — Он делает глоток из пивной бутылки, которая в его руке смотрится слишком заурядно.

Я небрежно складываю руки на груди, мне нужно сохранять спокойствие.

— Я имею в виду, как ты узнал, где я?

Он хмурит брови.

— Ты написала мне.

— Нет, я не писала, — отвечаю я. Затем пытаюсь нащупать в заднем кармане телефон, которого там, безусловно, не оказывается. Бросаю взгляд в сторону кухни, где стоит Дин, поднимая бутылку пива в безмолвном приветствии.

— Спасибо, Дин, — ворчу я и засовываю руки в задний карман.

— Это Дин написал? — спрашивает Джош, прищуривая глаза, когда бросает взгляд через плечо, прежде чем вернуть свое внимание ко мне. — Он, вероятно, думал, что я не приду. В твоем сообщении говорилось: «Хочешь сходить на романтическую вечеринку? Вот адрес».

— О боже. — Я вздрагиваю.

Джош качает головой.

— Кажется, Дин странно настроен устраивать мне проверки во всем.

— Он просто присматривает за мной.

— Ты говоришь это все время. — Глаза Джоша горят любопытством. — Я так понимаю, ты не хотела, чтобы я приходил?

— Я думала, ты на работе, — отвечаю я, небрежно пожимая плечами. — И это не в твоем духе.

Он наклоняет голову.

— Откуда ты знаешь, что в моем духе?

— Ты прав, я не знаю. Еще одна причина, по которой я не должна переезжать к тебе.

Он закатывает глаза и делает еще глоток, его кадык скользит вверх по мощной шее.

— Ты права, это не в моем духе.

— Я так и знала.

— Я предпочитаю небольшие компании.

Я киваю.

— Могла бы догадаться.

— Вот почему ты должна переехать ко мне. — Он подходит ближе, в его глазах пляшут веселые огоньки. — Ты знаешь меня лучше, чем хочешь признать.

— Это ты так говоришь. — Я прижимаю руку к его животу, чтобы он больше не вторгался в мое пространство.

Его пряный лосьон после бритья опьяняет, мои пальцы прижимаются к выпуклостям его пресса. Мне тут же хочется просунуть руки под его блейзер и насладиться теплом, прильнуть к нему, чтобы его тело окутало меня полностью.

Идите на хрен, гребаные гормоны.

И идите на хрен воспоминания о той ночи несколько месяцев назад, когда мы занимались сексом, воспоминания, которые все еще крутятся в голове, будто это было только вчера.

Он смотрит на мою руку.

— Когда-то давно тебе нравилось то, что я говорил.

— Когда говорил что? — Поднимаю на него взгляд. — Что я сумасшедшая? Или обвинял меня в симуляции амнезии?

Он наклоняет голову, и уголок его губ дергается в ухмылке.

— Скорее, когда ты лежала голая в моей постели.

Я вспыхиваю, и мне приходится сжать бедра, чтобы успокоить желание, которое назревает внутри.

Он с любопытством наблюдает за мной.

— Тебе жарко, Джонс?

— Жарко? — Мне жарко? Когда это моя рука переместилась на его грудь?

Его глаза блуждают по моему лицу.

— У тебя покраснели щеки.

Я сглатываю и отворачиваюсь, обмахиваясь руками и ненавидя себя за то, что мне нравится, как он произносит мою фамилию.

— Здесь очень многолюдно.

Он наклоняется, его щетинистая щека скользит по моей, дыхание ласкает мое ухо.

— Вот почему я не скажу тебе, какие еще части твоего тела мне нравится видеть покрасневшими.

Закрываю глаза, а по всему телу пробегают мурашки. Соски под хлопчатобумажным топом так затвердели, что я могу застонать лишь от одного соприкосновения с тканью.

— О, у меня есть для тебя новости, — резко заявляет Джош, отстраняясь от меня и оставляя бездыханной.

Я распахиваю глаза.

— Новости?

Он кивает и делает еще глоток пива.

— Сказать медленно или сорвать, как пластырь?

— Гм… выбираю пластырь, — выпаливаю я, более чем любопытствуя, какие у него для меня новости.

Приподняв брови, он отвечает:

— Я нашел тебе работу.

Моя голова дергается, пока я пытаюсь пробиться сквозь туман возбуждения.

— Ты, что?

— Помнишь того психолога, к которому я заставил тебя пойти?

— Доктор Ева Гантри?

Он кивает.

— Она позвонила мне сегодня. Ей понравились твои планы относительно клиники групповой терапии для детей, и она хочет, чтобы ты работала под ее руководством, пока не родится ребенок. Сказала, что зарплата будет небольшой, но она поможет тебе всем, чем сможет, потому что считает, что в том, о чем ты говорила во время нашего сеанса, существует огромная потребность. Ева сказала, что ты можешь начать с понедельника.

— Да ладно! — восклицаю я, у меня голова идет кругом.

Настоящая работа? Работа с одним из лучших психологов в Боулдере? От переполняющих меня эмоций слезы наполняют глаза и стекают по щекам. Эмоции, которые в последнее время я совершенно не контролирую.

Джош хмурится.

— Что случилось? Я думал, ты этого хочешь. Она сказала, что ты будешь работать со всеми ее пациентами.

В горле нарастает странный звук, и я не знаю, гормоны ли это или просто облегчение от того, что будущее не так не определенно, как раньше, но следующее, что помню, я встаю на цыпочки и обнимаю его за шею. Мои губы соприкасаются с его губами, я целую его со всей радостью, похотью и благодарностью, которые текут по венам.

Сначала Джош напрягается, его тело под моими руками становится твердое, как камень, но, в конце концов, он расслабляется и обнимает меня за талию, отрывая мои ноги от земли и целуя в ответ на полном серьезе. Наши языки переплетаются.

Я хочу его.

И прямо сейчас.

Глава 11

Джош

Уверен, я еще об этом пожалею.

Я уезжаю с вечеринки, полной людей, которые кажутся на десятки лет моложе меня. Понятия не имею, что на меня там нашло. Может, атмосфера веселья и гости, которые хорошо проводили время. Возможно, дело было в том, как сексуально выглядела Линси в рваных джинсах и топе с обнаженными плечами.

Есть ли на ней лифчик? Она вообще носит его когда-нибудь?

Блядь.

Я увлекся всем этим и на самом деле… флиртовал с женщиной, которая беременна от меня. Ничего не мог с собой поделать. Она казалась такой чертовски счастливой и беззаботной. От этого я возжелал ее прямо здесь и сейчас.

Желание было настолько сильным, что я забыл, что, переспав, мы только все усложним. Забыл, что она все еще живет с другим парнем — парнем, который не должен мелькать на гребаном радаре, если рядом я.

Но, черт возьми, возможно, переспав со мной, она, наконец-то, поймет. Может, хороший оргазм очистит ее разум и поможет осознать, что жить со мной — логично. Именно я могу позаботиться о ней, а не парень, который крадет ее телефон только для того, чтобы наебать меня.

Я бросаю взгляд на сидящую на пассажирском сиденье моей машины Линси. Она, как всегда, кусает губу, и мне требуются все силы, чтобы не затормозить и не трахнуть ее на заднем сиденье.

Что эта женщина делает со мной? Обычно моя голова забита мыслями о работе, прежними пациентами и бесконечными «что, если», которые похоронили мою карьеру на подсознании. Столько тяжелых дум, что я почти не живу настоящим. Но Линси возвращает меня в здесь и сейчас. Заставляет делать безумные вещи. С ней все по-другому.

Вероятно, это отсутствие проблем в ее карьере, которые выносят мозг и заставляют сомневаться в себе на каждом шагу. Все, в чем я уверен: прошло слишком много времени с тех пор, как я прикасался к ней. И уже три месяца вспоминаю ту ночь, когда мы переспали, сравниваю ее с любой другой женщиной, которая у меня была, — никто даже близко не подошел к тому, как это было с ней. И вот теперь она сидит здесь, сжимая бедра, потому что, предполагаю, ее желание так же сильно, как и мое.

Мы подъезжаем к моему дому, я паркуюсь в гараже, обхожу машину, хватаю Линси за руку и тащу к двери. Ее глаза полуприкрыты от возбуждения.

Черт, я мог бы легко уложить ее на капот машины, потому что эти глаза лани и сексуальный взгляд, который она бросает на меня, сводят с ума.

Последняя неделя платонических свиданий была самой болезненной из всех, что мне когда-либо довелось испытать. Теперь пришло время плотине прорваться.

Наши губы соприкасаются, когда мы вваливаемся в боковой вход дома. Избавившись от верхней одежды, сбрасываем обувь и идем по коридору. Она стонет мне в губы, стягивая с меня блейзер, а я щупаю ее задницу, чувствуя, что мне нужно зафиксировать эти ощущения в мышечной памяти.

Мы оказываемся в спальне, я снимаю футболку и стягиваю топ с плеч Линси. На ней лифчик, очень похожий на тот, что она оставила здесь несколько месяцев назад, и это напоминает мне о том утре.

— Знаешь, у меня пропали спортивные штаны, — ворчу я, потянувшись к лифчику и расстегивая его. — И рубашка.

Она охает, когда бюстгальтер падает, и ее розовые соски сморщиваются. Глаза с расширенными зрачками устремляются на меня.

— У меня пропал целый наряд. Включая трусики и мой любимый бюстгальтер.

Мои губы дергаются в улыбке, но я сдерживаюсь.

— Надо было исключить нижнее белье и избавить нас обоих от лишних усилий.

Она ухмыляется, а затем улыбка сникает, когда я нежно обхватываю ее груди, жадно впитывая реакцию на мои прикосновения. Ее грудь больше, чем мне запомнилось, я наклоняю голову, чтобы поцеловать ее, пока снимаю с нее топ и расстегиваю джинсы. Она вырывается из них, и наши губы смыкаются, я скольжу руками от ее сисек к охренительно упругой заднице. Притягиваю ее тело к своей эрекции, показывая, как она действует на меня.

Она стонет от желания и отстраняется.

— Хочу, чтобы ты снова меня отшлепал. — Она поворачивается в моих объятиях и прижимается задницей к моему члену, опираясь руками на кровать и предлагая себя на блюдечке. — Отшлепай меня, как тогда.

Мои руки оказываются на ее животе. Образ ее растущего, по мере развития беременности, живота, мешает мне. Она недолго будет таких размеров. Скоро станет больше. Я уже чувствую выпуклость на ее еще аккуратном теле.

Напрягаясь от страха, быстро перемещаю руки на ее бедра и отвечаю:

— Я… не думаю, что нам следует делать это.

— Что? — Она оглядывается через плечо, ее блестящие каштановые волосы занавесом падают ей на лицо. — Почему нет?

Я морщусь, когда она стоит передо мной только в стрингах, тыкаясь суперсексуальной задницей в мой твердый член.

— Это кажется неправильным. — В моем ответе слышится боль.

Она издает недоверчивый смешок.

— Это медицинское заключение?

Я бросаю на нее сердитый взгляд, злясь, потому что она призывает меня к чему-то логичному, когда ничто из того, что мы делаем, не является логичным.

— Просто я так чувствую.

Линси удивленно приподнимает брови, понимая, что я не шучу.

— О, боже, ты не шутишь? У меня едва появился животик. Ты не можешь на полном серьезе считать, что это может повредить орешку!

Я вздрагиваю, член умоляет меня передумать, но разум не дает пошевелиться. С медицинской точки зрения, это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышал, и мне стыдно за это. Но все равно не могу заставить себя сделать это с ней.

Уперев руки в бока, она разворачивается ко мне лицом.

— Ну, ущипни меня хотя бы за соски.

Я хмуро смотрю на ее великолепные сиськи.

— Слишком сильная стимуляция сосков может вызвать ранние схватки.

— Что? — огрызается она, падая на кровать и откидывая волосы с лица. — Ты не можешь, черт возьми, говорить это на полном серьезе.

Я пожимаю плечами.

— Я доктор. Этот факт отложился у меня в голове.

Ее глаза широко раскрыты и полны ярости.

— Что же, я хочу обратиться к другому доктору!

Прикусив губу, сажусь рядом с ней и провожу рукой по волосам.

— Слушай, мы все равно можем заняться сексом… только… нежно.

— Нежно, — насмехается она, будто это худшая идея в мире. — Мой вибратор не нежный, и мы прекрасно ладим.

— Черт возьми, — стону я, когда ее шаловливый образ вспыхивает в сознании.

Гадство, мне ничего так не хочется, как видеть ее задницу, розовеющую от моей ладони, и слышать крики о большем. Я мог бы кончить от одной только мысли об этом. Но я не собираюсь быть с ней грубым, когда она в положении. Такое не стоит риска, но нужно что-то предпринять, иначе она сбежит без всяких размышлений о переезде ко мне.

Я заправляю прядь волос ей за ухо.

— Джонс, я все равно могу сделать тебе приятно, — убеждаю глубоким голосом, накрывая ладонью ее грудь и сжимая нежно, как воздушный шарик. Она откидывает голову назад, пока я мну и массирую ее плоть, под моим прикосновением сосок твердеет. Провожу пальцами по крохотной горошинке и наблюдаю, как от желания ее грудь поднимается и опускается. — Мой отказ отшлепать тебя, еще не означает, что я не смогу заставить тебя кричать.

Линси поворачивается ко мне, тяжело дыша.

— О, боже, да. Можешь и дальше так со мной разговаривать?

Мне приходится сдерживать победную улыбку, прежде чем ответить:

— Да, черт возьми, могу.

Медленно скольжу рукой вниз по ее животу и пробираюсь под трусики. Двигаюсь по гладкому холмику и нежно провожу пальцем по клитору. Она задыхается, поворачивая голову и опуская ее мне на плечо, пока я плавными, степенными движениями обвожу чувствительный бугорок.

— Тебе нравится, когда я так тебя трогаю, милая? — бормочу я, кусая ее за плечо и отстраняясь, чтобы оценить реакцию.

Она кивает, закрыв глаза и впиваясь зубами в нижнюю губу.

— Да, нравится.

Проникаю одним пальцем внутрь и толкаю, я весь напрягаюсь от ощущения ее тесного, влажного жара.

— Блядь, ты такая мокрая для меня.

— Да.

Продвигаю палец глубже, застонав, когда удерживаю его внутри нее, и провожу большим пальцем по ее клитору.

— На самом деле это побочный эффект беременности, о котором мне было неудобно рассказать тебе раньше, потому что… ну… тогда ты был большим мудаком.

— Правда? — бормочу я с ухмылкой. — А теперь?

На ее лице появляется озадаченное выражение.

— Теперь я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы сказать тебе, что иногда у меня внизу, словно течет водопад… это нормально?

Мне приходится отвернуться, чтобы удержаться от смеха.

— На данном этапе — очень нормально… особенно если ты мокнешь при мысли обо мне.

— О, боже. — Она страстно покачивает бедрами, я продолжаю двигать пальцем, медленно добавляя еще один. Она вскрикивает, когда я ласкаю ее точку G, и, накрыв ладонью мою руку, падает на кровать и извивается от желания.

На мгновение мной овладевает собственничество. Мне нравится, что она лежит на моей кровати, почти голая, тяжело дышит и управляет моей рукой, как собственной. Я мог бы смотреть на нее такую часами, но хочу большего.

— Если получаешь удовольствие от моих пальцев, подожди, пока не увидишь, что я сделаю с тобой языком.

Она открывает глаза, когда я опускаюсь на пол между ее ног. Стягиваю с нее трусики и широко раздвигаю ноги. При виде ее киски, открытой и блестящей от желания, член чуть не взрывается.

— Не могу, блядь, дождаться, когда попробую тебя, — стону я, закидывая ее ноги себе на плечи.

Прижимаюсь губами к ее киске и сосу. Она стонет от шока, и я отпускаю ее плоть и провожу языком по клитору, двигаясь туда-сюда, вверх-вниз, трахая ее снова и снова. Линси пробирается пальцами мне в волосы, слегка царапая кожу, отчего по спине бегут мурашки. Я до исступления кусаю, целую и вылизываю ее. Она так возбуждена, что плотно сжимает бедрами мою голову, и все, что я слышу, — свое сердцебиение и ее приглушенные всхлипы.

Я подключаю пальцы, трахая ее точку G, а затем сжимаю клитор и снова сосу. На этот раз сильнее. Линси кричит, ее внезапное освобождение удивляет нас обоих, она тисками сжимается вокруг моих пальцев. Я наслаждаюсь ощущением ее отзывчивости на мои прикосновения.

Как только она перестает дрожать, ее ноги расслабляются и падают с моих плеч. Я поднимаюсь, чтобы снять штаны, глаза Линси распахиваются, густые ресницы делают их шоколадный цвет еще более насыщенным, она смотрит, как я сжимаю перед ней член.

Закусив губу, она встает, хватает меня за плечи, разворачивает и толкает на кровать, так что я оказываюсь на спине.

— С медицинской точки зрения, нам не нужны презервативы, верно? — спрашивает она, ее голос глубокий и хриплый, заставляя член напрячься от желания. — Я имею в виду, что не могу забеременеть дважды.

— Это было бы медицинской аномалией, — отвечаю я, лаская взглядом ее обнаженное тело, когда она перемещается, чтобы оседлать меня.

— И можно с уверенностью предположить, что мы оба чисты, — говорит она как утверждение, и я киваю, когда она скользит влажным входом по моей эрекции.

— Вопиюще чисты, — хриплю я, хватая ее за бедра, и резко охаю, когда она, обхватив пальцами член, направляет головку к входу.

— Хорошо, потому что мне всегда хотелось попробовать это. — Ее глаза закрываются, когда она приподнимается и опускается на меня.

— Блядь, — рычу я, когда ее скользкий жар окутывает меня, как кокон.

Впиваюсь пальцами ей в ноги, пока тело пытается оправиться от сенсорной перегрузки. Я никогда не был с женщиной без защиты. Вечно помешан на презервативах, даже когда был моложе. И у меня никогда не было достаточно длительных отношений, чтобы обсуждать секс без презервативов, так что это новый опыт для меня на многих уровнях.

Она ложится на меня, дразня сиськами мою грудь, а ее ароматные волосы падают мне на лицо. Я протягиваю руку и отвожу локоны назад, наблюдая за ее лицом, когда она прижимается ко мне бедрами.

— Тебе нравится? — спрашиваю я хриплым голосом, кладя руки ей на бедра, пока она объезжает меня. — Без защиты чувствовать каждый сантиметр меня?

— Да, — выдыхает она, опираясь на мою грудь, чтобы не упасть, и двигая бедрами.

— Я мог бы трахать тебя так часами. — Я смотрю вниз на ее подпрыгивающие сиськи, тянусь к ее попке и сжимаю.

Боже, Линси такая сексуальная. Сексуальная, и она здесь, моя, и я хочу услышать ее крик. Ставлю ноги на матрас и, крепко держа ее за бедра, толкаюсь вверх.

— О, боже, — восклицает она, выгибая спину и роняя голову мне на плечо. — О, боже.

Я толкаюсь быстрее, наслаждаясь вибрацией ее голоса на моей коже. Врезаюсь в нее снова и снова, отчего ее сиськи подпрыгивают все быстрее и быстрее.

— Я сейчас снова кончу, — охает она, явно удивленная, как и я, столь быстрой реакцией.

— Джонс, смотри на меня, когда говоришь это, — приказываю я, дергая плечом, чтобы она взглянула вверх.

Она поднимает голову и медленно моргает, глядя на меня, ее рот приоткрыт от затрудненного дыхания.

— Скажи это еще раз. — Я прищуриваю глаза, продолжая в нее вбиваться. — Скажи, что ты кончаешь.

Она резко охает и смотрит на меня сверху вниз.

— Я сейчас кончу, Джош.

— Да, блядь, так и будет.

Быстрым движением обхватываю ее за талию и поднимаю, чтобы перевернуть нас и оказаться сверху. С силой вонзаюсь в нее, стараясь не наваливаться на нее всем весом, и Линси кричит от удовольствия.

Знаю, у меня паранойя, потому что ребенок сейчас размером с яблоко и надежно защищен ее телом, но она понятия не имеет, сколько всего может пойти не так. Невозможно представить, как сильно я хочу быть уверен, что с ней все в порядке. Что она здорова и все ее потребности удовлетворены. Личные, физические, и, блядь, даже сексуальные.

Особенно сексуальные.

— О, боже, — стонет она, ее пальцы впиваются мне в бицепсы, а ноги сжимаются вокруг моих бедер. — Джош, я так близко.

Черт, мне нравится слышать, как она произносит мое имя. Хоть одна женщина когда-нибудь произносила мое имя так горячо, когда я был похоронен внутри нее? Ни хрена подобного, вот почему лицо Линси, когда она выкрикивает мое имя, навсегда запечатлелось у меня в мозгу.

С яростным собственническим чувством мчусь вслед за ее оргазмом, нуждаясь ощутить его членом и наблюдая за ее лицом, пока она распадается подо мной на части. Я не упивался наслаждением нашей первой ночи. Полагал, их будет больше. Думал, стоит мне произнести лишь слово, и она вернется. Но Линси явно не тот человек, действия которого я могу предсказать, и это делает взлет к экстазу еще более захватывающим.

— Кончи для меня, Джонс, — требую, задыхаясь, мое собственное освобождение угрожает выплеснуться наружу. Я останавливаюсь, протискивая руку между нашими телами и лаская ее клитор жесткими, неумолимыми движениями. — Давай. Мне нужно чувствовать тебя.

Через несколько секунд она вскрикивает, ее грудь вздымается, ноги сжимаются вокруг моих бедер, а пальцы впиваются в покрывало. Все ее тело напрягается, она судорожно стискивает мой член, одновременно вытягивая из меня мое освобождение.

По позвоночнику пробегает дрожь, пока я изливаю в ее глубины каждую каплю сексуального неудовлетворения, накопленного мной за последние несколько месяцев. Со стоном утыкаюсь ей в шею, вдыхая аромат волос и нашего пота, мы оба дрожим, переполненные наслаждением.

Как только я могу двигаться, скатываюсь с нее и закидываю руки за голову, пытаясь унять сердцебиение.

— Охереть, — всхрапываю я, как животное, потому что не могу придумать ничего более умного, чтобы сказать.

— И не говори, — хрипло произносит она, поворачиваясь ко мне. Линси переводит взгляд с моего лица на бицепс. — У тебя татуировка в виде щита Капитана Америки? Что это за дата выбита под ним?

— Долгая история, сделал по пьяни, — отвечаю сухо и выбираюсь из постели, направляясь в ванную за полотенцем. Возвращаюсь через мгновение и осторожно раздвигаю ее колени, протирая у нее между ног. Вида спермы, вытекающей из нее, достаточно, чтобы у меня снова встал. Наши глаза встречаются, она смотрит на меня с невероятным восхищением.

— Самое сексуальное зрелище, которое я когда-либо видел, — говорю я в момент редкой откровенности.

— Речи пещерного человека, — отвечает она со смехом. — Почему мужчинам нравится мысль о том, что их сперма вытекает из женщины? По сути, так заканчивается все порно.

Мои брови удивленно приподнимаются.

— Много порнушки смотришь, Джонс?

Ее щеки пылают красным.

— Немного… нормально.

Я наклоняю голову, а она нервно ерзает.

— Нормально — это сколько?

Она усмехается.

— Ты что, порно-полиция? Виновна по всем пунктам обвинения, офицер. Лучше арестуйте меня!

Я ворчу и крепко целую ее в губы, прежде чем отправить полотенце в корзину для белья. Возвращаюсь в постель и стягиваю покрывало, жестом указывая ей забраться под простыни. Она делает, как велено, и я перекатываюсь на бок, чтобы видеть ее лицо.

— Если я засну, ты ведь не покинешь снова корабль?

Она поворачивается на бок, лицом ко мне, сонная улыбка расплывается на ее посткоитальном лице.

— Нет, если только снова не позвонит твоя мама.

Я усмехаюсь.

— Она была очень смущена странной женщиной, назвавшейся моей уборщицей.

Линси утыкается лицом в подушку и стонет.

— Я говорила как сумасшедшая в бреду. Была настолько не в себе, что даже не поняла, что это не мой телефон. — Она втягивает губу в рот и нервно жует. — Ты уже рассказал им об орешке?

Я отрицательно мотаю головой.

— Нет.

Она кивает.

— Я тоже ничего не сказала родителям. Мне хочется почувствовать себя более защищенной, прежде чем на меня обрушится шквал эмоций. И поверь, у моих родителей это будет сродни торнадо.

Подавив зевок, киваю и отвечаю:

— Разберемся после твоего переезда.

Ее лицо вытягивается.

— Переезда?

— Да, — отвечаю я, пожимая плечами. — Переезда. В чем проблема?

— Думаешь, раз мы сегодня переспали, я должна просто взять и переехать к тебе?

— Вроде как, да, — честно отвечаю я.

Морща лоб, она садится на кровати лицом ко мне, складывает ноги крест-накрест и прижимает простыню к груди.

— Ты переспал со мной, чтобы я переехала к тебе?

— Что? Нет. — Или, да?

— Тогда почему секс должен что-то изменить?

Моя челюсть сжимается от досады, я сажусь и опираюсь на спинку кровати.

— Мы проводили время вместе, так что мы больше не чужие. И я с самого первого дня ясно дал понять, что хочу заботиться о тебе. Я за тебя отвечаю.

— Фу… еще раз назовешь меня своей ответственностью, и я убегу прежде, чем ты успеешь надеть свои гребаные штаны.

Она отшатывается от меня, и мое лицо вытягивается.

— Господи, да что с тобой не так?

— Ты говоришь обо мне так, будто я какая-то проблема, которую тебе нужно решить.

— Неправда.

— Но выглядит именно так. — Она смотрит на меня с таким огорчением, что я внутренне начинаю паниковать. — Джош, я не хочу переезжать к тебе только потому, что ты чувствуешь себя обязанным. Я не настолько в отчаянии.

— Дело не в отчаянии. — Провожу рукой по волосам, ероша их мгновение, и испускаю тяжкий вздох. Я не смогу заставить ее понять, не сказав больше. Проблема в том, что у меня нет возможности рассказать ей всю историю. Я просто… не могу. — Слушай, Джонс, я не могу этого объяснить, но во мне укоренился сильный, да, вероятно, иррациональный страх, что что-то случится с тобой или с ребенком. Понимаю, звучит хреново, но так и есть. Тяжесть этого давила на меня с того момента, как я узнал, что ты беременна.

Линси надолго замолкает, задумчиво глядя на меня.

— Похоже, тебе стоит поговорить об этом с психотерапевтом.

— Думал, психотерапевт у нас ты, — отвечаю ровным тоном.

Она сверлит меня взглядом.

— Так, не хочешь объяснить, почему считаешь, что со мной или с ребенком может что-то случиться?

— Нет. — Я весь напрягаюсь. — Не хочу говорить об этом. Просто хочу, чтобы ты знала: я чертовски беспокоюсь, когда ты не со мной. Что я не в курсе твоего ежедневного самочувствия. И что наше общение ограничивается гребаными редкими встречами, чтобы… зависнуть где-нибудь. Мне нужно знать, что ты в порядке.

— Джош, — тихо произносит она и тянется ко мне, чтобы коснуться, но я отстраняюсь.

— Мне не нужен ни психоанализ, ни сочувствие, ни даже полное понимание. Мне просто нужно, чтобы ты жила здесь. — Я проталкиваю комок в горле и, при возвращении знакомой боли, прижимаю руку к груди. — Неужели так плохо жить здесь вместе? Разве тебе не кажется, что для ребенка так будет лучше?

Она смотрит на меня, но не могу заставить себя ответить ей тем же. Чувствую себя слишком… беззащитным и глупым. Я полностью потерял чертов контроль, и это мне не нравится. На самом деле, подобного я пытаюсь избежать всю жизнь.

— Ладно, — говорит она едва слышно.

Я ловлю ее взгляд.

— Ладно?

Она кивает.

— Я перееду.

Я двигаюсь к ней, готовый и рвущийся приступать к нежному второму раунду, но она кладет руку мне на грудь.

— Но у меня есть условия.

Я поднимаю брови и качаю головой.

— Куда уж без них.

Она нервно жует губу и секунду смотрит на мою грудь.

— Мы больше не будем спать вместе.

Все мое тело бунтует.

— Серьезно?

Она сжимает губы и уверенно кивает.

— Секс все усложняет. До рождения орешка нам еще многое предстоит узнать друг о друге и со многим разобраться. Я не против заниматься этим под твоей крышей, но это означает, — никакого секса.

Я в замешательстве обдумываю ее неожиданное условие. Большинство женщин в ее положении хотели бы отношений или обязательств. Может, даже брака, чтобы получить идеальную семью, о которой они всегда мечтали, когда были маленькими девочками. Но только не Линси. Ей нужны границы и правила, и кто знает, что еще она придумает.

Тяжело выдохнув, позволяю этой мысли угнездиться в голове. Честно говоря, для меня это, вероятно, лучший сценарий. С моим прошлым я могу отдать себя кому-то только частично. Далеко не на сто процентов. Правило «никакого секса», в конце концов, убережет ее от того, что я разобью ей сердце.

И она, хотя бы, будет здесь, под моей крышей, где я смогу присматривать за ней, заботиться о ней и ребенке. Возможно, это не та ситуация, о которой я бы просил, но раз уж она возникла, сделаю все возможное, чтобы убедиться, что этот ребенок и эта женщина в порядке.

Расслабившись, по-деловому пожимаю ей руку.

— Ладно. Строго соседи.

Глава 12

Джош

Когда я на следующий день подъезжаю к стоянке возле дома, у меня отвисает челюсть при виде гигантского контейнера, блокирующего подъездную дорожку. Линси, должно быть, заметила меня, потому что стоит на лужайке перед домом, настороженно глядя на меня широко раскрытыми глазами, когда я вылезаю из машины.

— Не знал, что ты переезжаешь вместе с контейнером. — Я уставился на чудовище передо мной.

— Ты рано вернулся, — говорит она, поигрывая завязками своей толстовки с капюшоном.

— Что происходит? — спрашиваю я, всерьез раздосадованный происходящим. — Ты ведь не перетаскивала тяжести?

— Нет, не перетаскивала, — небрежно отвечает Дин, обходя контейнер и становясь рядом с Линси.

Моя челюсть сжимается от того, что он встает рядом с ней, вытирая футболкой пот с лица. Он поправляет очки и одаривает меня раздражающей улыбкой.

— И что? Дин волшебным образом перенес все один, а ты и пальцем не пошевелила? — Прищурив глаза, обвиняющие смотрю на Дина.

— Здесь Майлс и Сэм, — отвечает Линси, закусив губу. — Они устанавливают в гостиной телевизор.

— Они что? — У меня отвисает челюсть, и я направляюсь внутрь, чтобы оценить урон.

— Ты сказал, что она может переехать, — огрызается Дин, вставая у меня на пути и скрещивая руки на груди. — Неужели ты думал, что она всю беременность просидит на том дурацком пластиковом стуле?

— Нет, — рычу я, защищаясь, мое тело напрягается от его близости. — Я сказал Линси, что куплю все, что нужно. И даже упомянул, что она может это выбрать.

— Я не хотела, чтобы ты это делал, — вмешивается Линси, вставая между мной и Дином, пока мы сердито смотрим друг на друга. — Тебе не нужно ничего покупать, когда у меня есть целый контейнер безумно уютной мебели.

Дин усмехается и качает головой.

— Что за фрик живет без мебели?

— Тот, у кого взрослая работа, — язвительно отвечаю я.

Он прищуривается и улыбается.

— А у меня занятие не для взрослых?

— Я до сих пор не понимаю, чем ты на самом деле занимаешься.

— Спроси своего приятеля Макса. Я заработал ему кучу денег.

Закатываю глаза и переключаю внимание на Линси, делая глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, которые мне треплет Дин.

— Если ты хотела перевезти сюда свои вещи, то должна была сказать мне. Я бы помог.

Она смотрит на меня, теребя волосы.

— Я надеялась, что смогу устроиться до того, как начну работать в понедельник. Мне нравится… порядок. А ты сегодня работал, так что не хотела тебя беспокоить.

— Это не было бы проблемой. — Я качаю головой и разочарованно поджимаю губы, потому что после всего, что мы обсуждали прошлой ночью, она все еще не понимает.

Она смущенно улыбается.

— Ну, мы почти закончили, так почему бы тебе не зайти и не посмотреть? Тебя ждет забавный сюрприз. — Она жестом приглашает меня следовать за ней, и я нехотя следую за Дином.

Этот парень действует мне на нервы.

Когда я захожу внутрь, в нос ударяет запах выпечки. Увидев перемены, я едва узнаю свой дом. Не только потому, что он полон всякого барахла, которого я никогда не видел, но и потому, что его энергетика полностью изменилась с холодной и стерильной на теплую и гостеприимную.

Сначала мы входим в кухню, столешница завалена кухонными приборами. Большинство из них я никогда в жизни не видел. Единственное, что мне нужно, — это кофеварка, но теперь рядом с моей Keurig стоит что-то вроде френч-пресса и электрического венчика. Красный миксер KitchenAid стоит рядом с крутящейся подставкой с кухонными принадлежностями, а полотенца для рук с цветочным принтом свисают со всех ручек из нержавеющей стали.

Я иду через кухню, минуя старый деревянный обеденный стол и стулья в гостиной, где на каменной стене над камином Майлс и Сэм устанавливают телевизор с плоским экраном. Они оба поворачиваются и здороваются, но мое внимание отвлекает оранжевое цветастое бельмо на глазу прямо перед телевизором.

— Это принадлежало моей бабушке, — говорит Линси, бросаясь к нему. — Знаю, выглядит немного уродливо, но также и удивительно, не так ли? Ретро и потертый шик. И безумно удобно.

— И тяжелее кирпичного, мать его, дома, — добавляет Майлс, качая головой. — Я, Сэм и Дин, втроем, тащили сюда эту тварь. Если когда-нибудь соберешься переехать, тебе придется продать его вместе с домом.

— Хм… спасибо за помощь, — говорю я.

Повсюду разбросаны столики, лампы и безделушки, — похоже на дворовую распродажу. Там на террасе, что, гигантский тики-бар?

— Я бы приехал помочь, если бы знал.

— Все в порядке. — Сэм вытирает пот со лба и поглаживает бороду. — Сегодня суббота, и нам нечем было больше заняться. К тому же Линси обещала нам выпечку.

Глаза Линси загораются, и она проносится мимо меня, чуть не опрокинув по пути на кухню торшер, и возвращается с тремя завернутыми в фольгу тарелками.

— Это домашний рецепт брауни моей бабушки. Вам понравится. — Она протягивает каждому мужчине по тарелке и складывает руки перед собой, будто такое происходит каждый день.

— Что же, полагаю, нам можно выметаться, — говорит Майлс, обнимая Линси. — Еще раз, очень рад за тебя, Линс. Кейт говорит, что заедет после того, как вернется из дома родителей.

Линси кивает и быстро обнимает Сэма на прощание. Они уходят, а Дин задерживается на кухне, доставая себе пиво из холодильника, которое я, конечно же, туда не ставил.

— Я очень быстренько сбегаю в ванную, — щебечет Линси высоким и немного неестественным голосом. — Постарайтесь не убить друг друга, пока меня не будет.

Она исчезает в коридоре, и дверь гостевой ванной едва закрывается, как Дин отнимает бутылку от губ и говорит:

— Слышал, ты нашел нашей Линс работу.

Я хмурюсь от его выбора слов.

— Я не находил ей работу. Она сама ее нашла.

Дин с любопытством поднимает брови.

— На встрече, которую организовал ты.

Я сжимаю кулаки по бокам.

— Я договорился о встрече. Вот и все. О работе ни разу не упоминалось. Мне позвонили, потому что Линси произвела на нее впечатление. Вот и все.

— Ты нашел ей работу, жилье. Просто рыцарь в сияющих доспехах — или, я бы сказал, в халате, поскольку ты доктор. — Он делает еще глоток. — Хотя какой доктор не знает об успешных способах контроля над рождаемостью?

Я пересекаю комнату и встаю перед ним лицом к лицу.

— У тебя какие-то проблемы со мной, Дин? Потому что я устал от твоих наглых подколов, и ты ведешь себя так, будто Линси принадлежит тебе.

— Она принадлежит мне намного больше, чем тебе.

— И как ты это определил?

— На данный момент ты просто случайный донор спермы, — констатирует Дин. — Между вами нет отношений, вы даже не друзья. И она не собирается трахаться с тобой, так что в принципе, это только вопрос времени, когда ты ей надоешь.

— Так же, как ты надоел ей? — спрашиваю я угрожающим голосом. — Ее не пришлось долго уговаривать бросить тебя ради меня. Разница в том, что в ней растет частичка меня. И она свяжет нас навсегда.

Дин прищуривается и ставит пиво. Делает шаг ко мне, так что нас разделяет всего несколько дюймов.

— Линси дает тебе шанс, потому что она из тех людей, кому нужно знать, что она сделала все возможное, прежде чем двигаться дальше. Это одно из качеств, которые я люблю в ней. Когда она поймет, что всего этого недостаточно, она уйдет, и в тот момент я буду рядом. Как и всегда.

Он отступает назад, избавляя меня от пристального взгляда, и, не говоря больше ни слова, поворачивается и выходит из дома. Жаль, что не навсегда.

Глава 13

Линси

— Хотите узнать пол? — спрашивает узист, когда я лежу на смотровом столе, подставив аппарату восемнадцатинедельный животик.

— Как же мы не обсудили это? — спрашиваю я.

Джош сидит рядом со мной в синей униформе, только что вернувшись со смены в неотложке, чтобы присутствовать на УЗИ.

— Мы обсуждали много других вещей. — Джош бросает на меня многозначительный взгляд, а затем переключает внимание на узиста. — Линси обожает свою новую работу. Ее любимый цвет — фиолетовый. Она живет ради тропических напитков. Пока, конечно, безалкогольных.

Узист улыбается, будто мы какая-то очаровательная пара, явно не подозревая, что у нас нет отношений, а Джош сейчас ведет себя как умный засранец.

— Она помешана на мясной нарезке и французском пироге, но только том, что подают в больничном кафетерии. А «Орео» — это, в принципе, главное блюдо.

Я бью его в предплечье, которое в последнее время стало моей боксерской грушей.

— Я нахожу крайне оскорбительным, что большинство вещей, которые ты только что перечислил, связаны с едой.

Он плотно сжимает губы.

— Ты много говоришь о еде.

— Только потому, что ты не уважаешь тот факт, что мясная нарезка может служить полноценным блюдом!

Он закатывает глаза, а я в отчаянии сжимаю кулаки. Жить с Джошем под одной крышей, — хотя у меня есть отдельная спальня и ванная комната дальше по коридору от его комнаты, — конечно, занимательно. И я тоже многое узнала о человеке, чьего ребенка вынашиваю.

Например, у Джоша большие проблемы с чувством юмора. Он говорит вещи, которые должны быть приняты в шутку, но при этом не улыбается, поэтому люди часто полностью упускают всю соль предполагаемой шутки.

В отличие от меня.

В основном потому, что большинство его «шуток» касаются меня. Ему нравится дразнить меня тем, сколько раз я каждый день переодеваюсь перед работой, а потом отчитывать за то, что хожу из спальни в ванную только в лифчике и трусиках. Я объясняю ему, что, если бы хозяйская ванна была такой же потрясающей, как и гостевая, я бы заняла его комнату, и ему не пришлось бы видеть, как я разгуливаю в нижнем белье. Но так как мне нужна комната для гостей и ванна, и у меня возникают трудности с подбором одежды, которая бы не сползла с моей задницы, когда мне нужно присесть перед юными пациентами доктора Гантри, ему просто придется смириться с этим и попытаться смотреть в другую сторону. Хотя его взгляд в другую сторону только привел к тому, что мы столкнулись в коридоре, когда я была почти голой… дважды.

К счастью, поддразнивания Джоша не кажутся такими идиотскими, как когда-то. На самом деле, мне кажется, он таким способом показывает, что ему комфортно с человеком. И мне с ним тоже становится легче общаться.

— Думаю, я хочу сюрприз, — выпаливаю я, а затем поворачиваюсь, чтобы оценить реакцию Джоша.

Он пожимает плечами, будто совершенно не интересуясь этим решением.

— Меня устраивает.

Я поворачиваюсь к узисту и киваю в подтверждение.

— Мы решили: пусть это будет сюрприз.

— Хорошо, — говорит она, еще раз проводя зондом по моему животу. — Тогда, в остальном все выглядит великолепно. Показатели развития точно соответствуют дате родов, планируемой на четырнадцатое августа. Доктор скоро придет побеседовать с вами. Вы можете одеться, пока я печатаю снимки.

Со вздохом смотрю на маленький животик, пока техник вытирает гель для ультразвука. Я прочитала в одной из книжек для будущих матерей, что при первой беременности живот появляется не сразу, в моем случае это оказалось правдой. Мой вырос, словно из ниоткуда, превратившись из пирожкового животика в маленький арбузик.

И это меня тревожит, потому что мы до сих пор ничего не сказали родителям. Джош, кажется, спокойно относится к реакции своих родителей, ведет себя так, будто было бы в порядке вещей огорошить их новостью, когда ребенок уже родится, в то время как мне снятся кошмары о том, как я натыкаюсь на свою мать в продуктовом магазине, и она обвиняет меня в том, что я снова толстею, как это было в колледже.

Узист вручает мне снимки и выходит из палаты. Я изучаю их с бьющимся у горла сердцем, все еще поражаясь чуду, растущему в моем теле. Джош помогает мне подняться с кушетки, избегая смотреть на снимки, которые я оставляю на стуле, прежде чем направиться в смежную ванную комнату, чтобы одеться. Когда я выхожу, он смотрит на свой телефон, а не на снимки, и я стараюсь не обращать на это внимания.

— Надо рассказать родителям, — говорю я, возвращаясь к смотровому столу. Усаживаюсь на него и смотрю на Джоша, расположившегося на стуле рядом.

Он глубоко вздыхает и смотрит вверх.

— Зачем?

— Затем, что песенка спета! — Я показываю на свой живот. — Я уже сама его вижу. Мы больше не можем это скрывать.

Он пронзает меня скептическим взглядом.

— Ты даже не сообщила родителям, что переехала от Дина.

Я усмехаюсь от этого ответа.

— И как бы я это сказала? Эй, мама и папа, я переезжаю к мужчине, которого вы не знаете, и с которым я не встречаюсь просто… потому что.

Джош пожимает плечами.

— Почему ты так упорно отказываешься сообщить новость родителям? Я думала, ты говорил, что они классные.

— Классные по сравнению с твоими безумно религиозными, — отвечает он, откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги. — Но ты не знаешь мою маму. Она будет все время приставать к тебе, спрашивать, какого цвета у тебя моча и какие цвета ты хочешь для детской. Она заставит тебя ходить с ней по магазинам.

— Ах, да… детская. — У меня отвисает челюсть. — Мы даже не обсуждали, где будетспать маленький орешек.

Джош успокаивающе качает головой.

— Мой кабинет, который находится рядом с твоей спальней, практически пуст. Можем переделать его в детскую, когда будем готовы. Но не думаю, что нам нужно беспокоиться об этом сейчас.

Я киваю, медленно обдумывая его слова. В его квартире определенно найдется место для троих, и кабинет кажется очень практичным решением. Но я до сих пор не знаю, как долго там пробуду. Можем ли мы жить и растить ребенка вместе, на самом деле не будучи вместе?

Хотя следует отметить, что жить нам совершенно не трудно. Когда я была там первые пару раз, то не заметила, насколько великолепен дом. Джош сказал, что это один из домов, принадлежащих его другу, Максу, который он сдает в аренду. Макс явно знает в этом толк, потому что дом Джоша в десять раз роскошнее моей прежней берлоги.

В спальне, куда я переехала, есть гардеробная и отличное естественное освещение. Гостевая ванна через коридор, в основном, предоставлена в мое личное пользование, что невероятно, потому что в ней есть огромная ванна, которая стоит на возвышении из серых камней, с душем-водопадом на потолке. Все равно, что посетить спа. Ванна Джоша такая же великолепная, с огромной раковиной и туалетным столиком, а также душевой кабиной, отделанной кафелем, с огромной каменной скамьей и двумя насадками для душа.

Перевезти всю свою дерьмовую мебель, вероятно, было хреновым шагом, но это должно было быть сделано, если я не хотела жить в потрясающей ванне. Более того, я не собиралась позволять Джошу покупать новую мебель ради меня. Не хочу быть обязанной ему, когда наша странная договоренность закончится.

К счастью, пока все идет хорошо. Джош очень много работает, но регулярно справляется обо мне в течение дня. А я безумно взволнована новой работой. Мне нравится, когда есть с кем обсудить это.

Внезапно входит доктор, и мы с Джошем обращаем на нее все внимание: Доктор Лиззи — невысокая блондинка с вьющимися золотистыми локонами и вечно хриплым голосом, который так и просит умаслить его микстурой от кашля. Ее порекомендовал один из коллег Джоша из отделения неотложной помощи, и мне очень нравилось ходить к ней на прием. Она, кажется, совершенно спокойно относится к тому факту, что мы с Джошем не пара.

— Все выглядит идеально! — говорит она, глядя на планшет и просматривая снимки. — Развитие ребенка идет полным ходом. Сердечко выглядит хорошо. Околоплодные воды на месте. Серьезно, все, как нужно.

— А как насчет того, чтобы сделать несколько скринингов и, возможно, амнио? — уточняет Джош глубоким и властным голосом.

Доктор Лиззи хмурит брови, глядя на меня.

— Можно, конечно, но Линси молода и здорова. Снимки выглядят великолепно. Я бы не рекомендовала данные процедуры, так как вы не очень рискуете.

— Я просто хочу убедиться, что мы ничего не упустим, — сурово отвечает Джош.

Меня охватывает тревога, потому что я понятия не имела, что Джош хочет спросить об этом.

Она кивает.

— Понимаю, но, как вам, конечно, хорошо известно, амниоцентез сопряжен с риском. В худшем случае он может привести к инфекции или преждевременным родам.

— Преждевременным родам? — восклицаю я, подавшись вперед и нервно глядя на Джоша. — Ни за что. Я ни за что не пойду на такое.

Джош вздрагивает, встречаясь с моими широко распахнутыми глазами.

— Я просто узнаю, Линси.

— Это мое тело, и я не собираюсь подвергать ребенка риску, потому что ты по любому поводу ведешь себя как параноик. — В горле у меня встает комок.

Доктор Лиззи откашливается, прерывая наш с Джошем напряженный зрительный контакт.

— Доктор Ричардсон, я понимаю, что с вашим медицинским образованием вы считаете, что лучше больше информации, чем меньше. Но, судя по результатам ультразвука, вам не о чем беспокоиться.

Джош стискивает зубы, кивает и переводит внимание на нее.

— Вы здесь эксперт, так что я полагаюсь на ваше мнение.

Доктор Лиззи благодарно улыбается и поворачивается ко мне.

— И как вы себя чувствуете, Линси? Есть вопросы?

— Э-э, я чувствую себя хорошо, наверное, — хриплю я, теперь, когда Джош отступил, комок в горле стал исчезать. — Немного испугалась из-за той бомбы, которую он только что сбросил.

Она улыбается мне.

— Парни иногда бывают чересчур заботливы.

— Можете мне не говорить.

Поджимаю губы, вспоминая, как Джош все время нервничает из-за каждой маленькой шишки и царапинки на мне. Даже в ту ночь, когда мы занимались сексом, он, казалось, был в ужасе от того, что шлепок по заднице повредит беременности. Невозможно вечно терпеть его такого.

Я прочищаю горло и серьезно смотрю на доктора.

— Можете объяснить мне, насколько я… уязвима? Потому что я частенько бываю неуклюжей, и Джош считает, что если я буду делать определенные вещи, то могу навредить ребенку или это может вызвать схватки. Неужели это так просто?

Доктор Лиззи задумчиво кивает.

— Что же, любые удары в живот — это то, чего вы определенно должны избегать. Но ребенок очень хорошо изолирован собственным водяным матрасиком. — Она смеется. — И для того, чтобы действительно вызвать схватки, потребуется довольно значительное воздействие.

Я облизываю губы и киваю.

— А… другие части тела в меньшей опасности?

Она склоняет голову вбок.

— Что вы имеете в виду?

Мое лицо мгновенно вспыхивает, и мне кажется, Джош прожигает меня взглядом. Но, черт с ним, это мой врач, и у меня есть вопросы.

— Например… если я использую вибратор, — бормочу торопливо, съеживаясь от странно высокого голоса.

Доктор понимающе улыбается.

— Секс-игрушки прекрасно подходят для использования во время беременности. Плацента у вас в прекрасном положении, так что с достижением кульминации проблем быть не должно. Даже предпочтительно. Исследования показывают, что оргазм высвобождает окситоцин, а окситоцин облегчает боль или дискомфорт, которые многие женщины испытывают из-за нормального роста плода.

— Очень приятно это знать, — отвечаю я, решительно кивая и улыбаясь, будто она только что сообщила мне, что нужно есть здоровую пищу. Меня осенила еще одна мысль. — А как насчет стимуляции сосков? — Джош начинает сильно кашлять, но я не теряю зрительного контакта с доктором. — Это правда, что она может вызвать схватки?

Доктор Лиззи улыбается как профессионал.

— Стимуляция сосков, как известно, помогает при родах, но для того, чтобы вызвать сокращение матки, потребовалось бы пятнадцать минут непрестанной стимуляции каждой груди.

Так и знала, что Джош вешал мне лапшу на уши.

Доктор Лиззи откладывает планшет в сторону и смотрит на Джоша, прежде чем подвинуться поближе ко мне.

— Линси, любой вид секса хорош во время беременности. И просто для информации, доказано, что регулярные половые сношения снижают риск преэклампсии, потому что содержащийся в сперме белок помогает регулировать иммунную систему организма. А оргазмы способствуют укреплению тазового дна, что может помочь подготовить ваше тело к родам. Не говоря уже о том, что эмоции от регулярной стимуляции оказывают очень положительное воздействие. Гормоны беременности влияют на психическое здоровье, поэтому, чем больше положительных эмоций вы испытываете, тем меньше гормонов стресса оказывают влияние на вашего ребенка. Так что… беспроигрышный вариант!

— Беспроигрышный, — повторяю я с вымученной улыбкой и застывшим на лице выражения ужаса.

Не знаю, нужна ли мне была эта информация. Теперь у меня такое чувство, что я должна найти себе племенного жеребца для скачек, пока буду готовить свое тело к рождению арбуза.

— Как много информации, — добавляю я, а затем прочищаю горло, когда мои гормоны снова поднимают свою уродливую голову.

Доктор Лиззи улыбается.

— Просто помните, что вы не нежный цветок, который нужно держать в стеклянной банке. Веселитесь и прислушивайтесь к своему телу. Если вам некомфортно, ребенок тоже будет это чувствовать. Если вам хорошо, то и ребенку хорошо. А дополнительный прилив крови в область паха должен заставить вас чувствовать себя очень хорошо.

Она хихикает, а потом широко улыбается, словно это самый обычный разговор, и встает, чтобы пожать нам обоим руки. Когда она выходит из палаты, я едва могу смотреть на Джоша, потому что у меня такое чувство, что все, что он увидит на моем лице, это…

СЕКС.

Секс, секс, секс.

А мы не занимаемся сексом. Мы ждем ребенка.

Ирония не ускользает от меня.

А значит, я буду игнорировать пульсирующие ощущения в паху, о которых так откровенно рассказала мне доктор.

— Я, э-м… встречаюсь с Кейт в кафетерии за ланчем, — бормочу я, снимая сумочку с крючка.

Голос Джоша хриплый, когда он отвечает:

— Я должен вернуться в отделение неотложной помощи.

— Тогда… увидимся дома, — щебечу я и выскакиваю за дверь, благодаря свою счастливую звезду, что не запнулась о порог.

Кейт машет рукой, когда наши взгляды встречаются. Я сижу за своим любимым столиком в больничном кафетерии и уже набросилась на еду, потому что ем сейчас как свинья. Улыбаюсь ей в ответ, пока она направляется ко мне с подносом.

— Я полностью понимаю, в чем дело! — восклицает она, оглядываясь вокруг с радостным восторгом. Она опускает поднос напротив меня. — У них здесь есть тако! В шиномонтаже никогда не бывает тако.

— Тебе стоит внести предложение по этому поводу, — бормочу я, отламывая кусочек французского пирога.

— Поверь мне, уже внесла, — парирует она, перебрасывая вьющиеся рыжие волосы через плечо. — Но трахаться с одним из лучших механиков не означает, что мое мнение имеет значение в том месте.

— Жизнь иногда так несправедлива.

Кейт улыбается и опускает взгляд на мой живот.

— Боже, посмотри на себя! Теперь, когда твой живот округлился, это кажется таким реальным. До этого я все думала, что ты рассмеешься мне в лицо и скажешь, что твой переезд к Доктору Папочке-Мудаку — тщательно спланированная шутка.

Я фыркаю.

— Выгрузить свой контейнер в его доме было бы очень сложно.

— Наше чувство юмора — это все. — Она улыбается и наклоняет голову, рассматривая меня. — Как дела с моим маленьким крестником? У тебя ведь сегодня было УЗИ?

Я киваю и достаю черно-белый снимок моего маленького орешка. Пододвигаю его к Кейт, и ее глаза расширяются, пока она разглядывает каждую мелочь.

— Орешек выглядит великолепно. Здоровенький. С ним все нормально. Идем по графику. О, и мы не будем выяснять пол.

— Что? — восклицает Кейт, и ее лицо искажается от ужаса. — Линси, я недостаточно терпелива для сюрпризов. Надо было посоветоваться со мной! Я бы убедила тебя, что это глупо и что ребенок высосал из тебя весь здравый смысл!

Я смеюсь над ее кислой миной и забираю снимки, надежно пряча их.

— Возможно, так и есть, потому что я только что задала кучу унизительных вопросов своему врачу прямо перед Джошем.

Брови Кейт взволнованно приподнимаются.

— О, звучит пикантно. Как дела у доброго доктора? Вы вместе уже несколько недель. Живете в тайном грехе с плодом любви, о котором ваши семьи до сих пор ничего не знают.

Я поднимаю на нее взгляд.

— Полагаю, здесь должна присутствовать любовь, чтобы нашего ребенка можно было назвать плодом любви. И у нас с Джошем все хорошо. Он много работает, но когда появляется дома, мы ведем себя как нормальные взрослые, которые живут вместе. Наличие собственной спальни и ванной избавляет меня от многих проблем. И, мне кажется, что он, наконец-то, отказался от мысли, что я буду оставлять свои туфли в шкафу в прихожей.

— Парни иногда такие тупые.

— Однозначно.

— Как можно помнить, какие у тебя туфли, если они не разбросаны по всему дому?

— Вот именно! Джош очень спокоен и методичен в своих повседневных делах. Это немного увлекательно, потому что тот так глубоко погружен в свои мысли, что, по-моему, даже не замечает, что я наблюдаю за ним. Но он никогда не выходит из дома, не узнав, как я. Однажды я засекла, как он открыл дверь моей спальни, чтобы взглянуть на меня, думая, что я сплю.

— Разве тебе от этого не жутко? — спрашивает Кейт, сдерживая смешок.

— Возможно. — Я пожимаю плечами. — Но и… вроде как мило?

Кейт мягко улыбается.

— Да. Довольно мило. Такой резкий скачок от Доктора Мудака, каким он был с тобой в этом кафетерии несколько месяцев назад. Итак, если у вас все хорошо, когда вы планируете рассказать родителям?

Я закатываю глаза и глубоко вздыхаю.

— Это единственный спорный момент, который у нас все еще остается. Я хочу рассказать сейчас. Он — никогда.

— Никогда — это не вариант, — говорит Кейт. — Полагаю, старые добрые Сью и Даррен заметят, когда ты появишься на рождественской мессе с ребенком на руках.

— Вот именно. — Я стону и подпираю голову руками. — Мне придется заставить его рассказать родителям, потому что, когда мои узнают, они потребуют встречи с ним и его семьей.

— Это точно. — Кейт согласно кивает. — Но как ты его заставишь? Доктор Мудак не из тех мужчин, которому можно указывать, что делать.

Я выпячиваю губу.

— Он определенно любитель поуказывать.

Кейт кивает, постукивает пальцем по губам и прищуривается.

— Тебе нужен план.

— План?

— Да… вроде… запасного плана на случай, если он не расскажет им через неделю или две. Что-то, чего он не ожидает. — По лицу Кейт расплывается коварная усмешка.

— Я знаю этот взгляд. — Мои глаза округляются, и беспокойство змейкой вьется в животе. — Это твой взгляд задумки нового книжного сюжета.

— Только на этот раз не для книги, Линс. — Она закусывает губу и шевелит бровями. — Это задумка для реальной жизни.

Глава 14

Джош

Возвращение домой субботним утром после ночной смены в отделении неотложки почти всегда приводит меня в мрачное настроение. Пятничные вечера означают, что идиоты отправляются веселиться, чтобы превратиться в пьяных идиотов. Укурки веселятся, чтобы обкуриться. И, похоже, весь мир решает, что как только наступят выходные, им пора забыть о наличии мозга и совершенно безрассудно обращаться со своими телами, полагая, что найдется тот, кто приведет их в порядок.

Сегодня вечером ко мне поступил мужчина, у которого генитальный пирсинг зацепился с генитальным пирсингом его партнерши, и, когда я освободил их, на месте пирсинга был виден разрыв тканей.

Я вздрагиваю от этой мысли, и меня внезапно поражают воспоминания о безумных сексуальных вопросах, которые Линси задавала гинекологу на прошлой неделе.

Черт возьми, могла ли она сделать эту встречу еще более неловкой? Во время следующего приема я предложу выйти из комнаты, прежде чем доктор начнет задавать Линси личные вопросы. Это была чертова пытка. И то, как доктор все твердила и твердила о том, какую пользу может принести секс во время беременности, только делал тот факт, что у нас с Линси его нет, еще более болезненным.

Я и так постоянно думаю о сексе с Линси. Мне совершенно не нужно напоминание о ее повышенной чувствительности в области паха. Я хмурюсь.

Чем дольше Линси будет жить со мной, тем труднее мне придется.

Жить вместе — целесообразно, и я ожидал, что это будет больше походить на безличное сосуществование с соседом по комнате.

С момента ее переезда прошел месяц, и вместо того, чтобы избегать ее и спать в дежурках, как планировалось, я, на самом деле, чаще прихожу домой и беру меньше смен, чем обычно.

Трудно признаться, но мне нравится быть с ней дома. Нравится присматривать за ней, и я ценю ее присутствие в своем доме. Мне даже нравится эклектичная мешанина подержанной мебели, которую она расставила повсюду.

Но мне не нравятся ее чертовы туфли, разбросанные повсюду. Они представляют серьезную опасность, и в любой момент она может споткнуться о них. Доктор очень ясно дала понять, что Линси должна беречь живот, так что не понимаю, почему мы все время продолжаем этот спор.

Но все остальное? Я не против. Приятно по возвращении домой вдыхать аромат приготовленных блюд, чего только стоит ее обширная коллекция досок для мясной нарезки, на которых она всегда подает еду. Мне даже нравится, как она включает кантри-музыку, когда принимает ванну. Я уже привык к шуму вращающихся барабанов стиральной машины, несмотря на то, что однажды она умудрилась превратить кучу моих синих халатов в розовые, не заметив, что вместе с ними попало ее новое красное полотенце. В розовом халате я выглядел так, будто готовился к переводу в гребаную гинекологию.

Кроме этого, дома все довольно спокойно. Я даже частенько сижу на ее уродливом диване. Может, потому, что у меня никогда не было настоящего дома. Даже в Балтиморе я жил в полностью меблированном кондоминиуме, но никогда не чувствовал себя там уютно.

Покачав головой, отгоняю воспоминания о Восточном побережье и заезжаю в гараж, паркуясь рядом с машиной Линси. Там вечно полно книг, игрушек и папок, которые она притаскивает домой с работы. Они с доктором Гантри, кажется, установили крепкую связь, и я рад, что все так хорошо получается. Это очень подняло ей настроение, и она ценит, что может внести свой вклад в домашние расходы. Неважно, что я не обналичил чек, который она дала мне на прошлой неделе, и, вероятно, никогда его не обналичу.

Когда прохожу через боковой вход в дом, меня оглушают ревущие звуки Enya. Бросаю ключи на стойку и направляюсь в гостиную. По телевизору идет какое-то фитнес-видео. Зайдя в комнату, у меня отвисает челюсть от того, что происходит на полу перед диваном.

Линси лежит на спине, на коврике для йоги, волосы разметались вокруг нее, согнутые в коленях ноги вытянуты вверх и широко раздвинуты, руками она держится за стопы и медленно раскачивается из стороны в сторону. Поза эротична независимо от того, во что она одета. Но тот факт, что на ней нет ничего, кроме бирюзовых стрингов и черного спортивного лифчика, вызывает безумно грязные мысли.

Я таращусь дольше, чем это уместно, прежде чем выйти из оцепенения.

— Что ты делаешь?

Линси замирает, и, открыв рот, поворачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Что ты делаешь дома? — спрашивает она высоким, паническим голосом.

— Гм… я здесь живу.

Опустив ноги, она садится на колени, давая мне полный обзор пышного бюста, почти вываливающегося из лифчика.

Она откашливается и заправляет волосы за уши.

— По субботам тебя обычно нет дома.

Я хмурюсь от такого ответа.

— Извини, что нарушил твои планы. Но ты все еще не ответила на мой вопрос… чем ты занималась?

Она нервно улыбается, поправляя лифчик.

— Пренатальной йогой. Это была поза счастливого ребенка.

— Поза счастливого ребенка? — Я качаю головой, лаская ее взглядом с головы до ног и задерживаясь на обнаженной плоти. — А позу счастливого ребенка обязательно делать в нижнем белье?

Она кусает губы и скрещивает ноги.

— Нет… я просто… привыкаю к своему меняющемуся телу.

Я моргаю, глядя на нее.

— В одной из книжек для беременных говорится, что хождение с открытым животом помогает чувствовать себя более связанной с растущим ребенком. А еще, что я должна вслух разговаривать с орешком, потому что на данном сроке он может слышать звуки.

— Тогда ладно.

Я слегка вздрагиваю от мысли, насколько сильно Линси сосредоточена на связи. Если она ожидает от меня такого же участия, то будет жестоко разочарована. Оторвав от нее взгляд, замечаю, что диван сдвинут на добрых десять футов от своего обычного места.

— Ты сама передвинула диван? — интересуюсь я явно недовольным тоном.

Она встает и пожимает плечами.

— Он очень легко скользит по дереву.

Я качаю головой, по венам пробегает гнев.

— И все же, если бы ты попросила, я бы его передвинул.

Линси упирает руки в голые бедра, и мои глаза практически вынуждены сфокусироваться на ее аппетитных формах.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи по каждому пустяку. Доктор Лиззи сказала, что я не нежный цветок, Джош.

С трудом выдохнув, я изо всех сил стараюсь сдержать раздражение. Мой гнев легко перенаправляется на ее почти обнаженное тело, такое нежное и соблазнительное. Круглый и безупречный живот, широкие бедра, умоляющие их сжать. И ее грудь, вздымающаяся с каждым вздохом, делает тот факт, что у меня не было секса в течение нескольких недель, болезненно очевидным.

— Прекрасно. — Я провожу рукой по волосам. В любом случае, сейчас я рассержен не только из-за мебели. — Двигай, что хочешь. Но, пожалуйста, надень гребаную одежду. У меня соседи.

— Джош…

— Ночь была долгой. Я иду спать, — рычу я и отворачиваюсь от Линси, оставляя ее в гостиной почти голой и все такой же потрясающей, как в тот день, когда я ее встретил.

Восемь часов спустя просыпаюсь с бешеным, мать его, стояком. И речь идет о твердом, как сталь, уровне. Принимаю ледяной душ, пытаясь смыть пронизывающее тело сексуальное неудовлетворение. А также неудовлетворение в целом. Независимо от того, как сильно я пытаюсь контролировать Линси, девушка продолжает сопротивляться, создавая трудности там, где их быть не должно. Меня это бесит.

Натянув спортивные штаны и белую футболку, иду на кухню за стаканом воды. На улице темно, и единственный источник света — это лампа и телевизор в гостиной.

Делаю несколько больших глотков из бокала, замечая пальцы ног Линси, торчащие над подлокотником. Стискиваю челюсть от беспокойства, потому что мне, вероятно, следует извиниться за то, что огрызнулся на нее. Ее врач ясно дала ей понять, что она должна быть более физически активной, и я обязан уважать это.

Медленно захожу в гостиную. Она отрывает взгляд от телефона лишь, чтобы посмотреть на меня, и спускает ноги с дивана, чтобы я мог сесть. Усевшись, беру ее ноги и кладу себе на колени, возвращая в прежнее положение.

— Прости за то, что произошло раньше, — выдавливаю я, глядя на ее клетчатую пижаму с расстегнутыми нижними пуговицами, открывающими живот. — Я устал после смены, и ты не заслуживаешь моих упреков.

Она продолжает возиться с телефоном.

— Все в порядке.

Я тяжело выдыхаю. Отлично, она наказывает меня своей обидой.

— У тебя никогда не бывает плохих дней на работе?

— Нет, — отвечает она, все еще тыча пальцем в телефон. — Вообще-то, я люблю свою работу… в отличие от тебя.

Услышав ее замечание, хмурюсь. Я никогда не говорил ей, что мне не нравится моя работа. То есть, что в ней, в принципе, можно любить. Дерьмовые часы, дерьмовые пациенты, перегруженные работой медсестры и нехватка персонала, чтобы выполнять работу как нужно. Но она ничего этого не знает.

— Почему ты считаешь, что мне не нравится моя работа? — спрашиваю я, нахмурив брови, наблюдая за ее лицом, освещенным экраном телефона.

Она скользит по мне совершенно безразличным взглядом.

— Потому что ты все время несчастен.

— Я не несчастен, — огрызаюсь я.

— Не очень-то ты веселый. — Ее брови приподнимаются, она пожимает плечами и продолжает двигать пальцем по экрану.

— Не каждый должен быть веселым. — Что, черт возьми, такого интересного у нее сейчас на телефоне?

— Как давно ты работаешь врачом скорой помощи? — спрашивает она, по-прежнему не глядя мне в глаза.

Я хмурюсь, гадая, не выискивала ли она информацию обо мне, чтобы узнать, где я работал раньше.

— Достаточно долго, — уклончиво отвечаю я.

— Слишком долго, — парирует она, переложив телефон в другую руку. — Любой, кто каждый день выглядит так, как ты, когда направляется на работу, погребен в рутине, и вы, доктор Мудак… погребены в рутине с головой.

— Я же говорил, что ненавижу это прозвище.

Она пожимает плечами.

— Ты, вроде как, заслужил это сегодня.

— Если собираешься затеять со мной ссору, Джонс, то хотя бы смотри мне в глаза. — Я выхватываю у нее телефон.

— Эй! — восклицает она, садясь и потянувшись за ним.

У меня кровь стынет в жилах, когда я вижу, что на экране.

— Ты, блядь, свайпишь в Тиндере? — рычу я, сжимая телефон почти до хруста пластика, при виде фотографии какого-то засранца.

— Я только смотрю! — восклицает она, ее щеки пылают от смущения. — Я пристрастилась! Там столько людей ищут любовь.

— Тиндер — не то место, куда стоит обращаться, чтобы найти любовь, — киплю я, весь напрягаясь.

Дерьмо. Мы даже не обсуждали, встречается ли она еще с кем-то.

— Тиндер — это то место, куда ты обращаешься, чтобы найти ЗППП! — Мой голос повышается, и я убираю с себя ее ноги, вставая и расхаживая по комнате. — И я, похоже, идиот, раз решил, что ты достаточно умна, чтобы не лезть туда, пока вынашиваешь ребенка от другого мужчины.

Она вздыхает и поднимается, ее маленький животик выпячивается вперед, когда она принимает стойку, готовясь для битвы.

— Я просто смотрю ради забавы.

— Мне от этого ни хрена не весело! — ору я, раскаленное добела клеймо обжигает чувства при мысли о том, что в таком положении она может быть с кем-то еще. — Ты серьезно так мало уважаешь меня или ребенка, что рискуешь собой, кидаясь на случайных парней из Тиндера?

— Я никого не собиралась выбирать. И я люблю этого ребенка! — восклицает она, ее голос срывается, а глаза наполняются слезами. — И я уважаю тебя, Джош, но у нас нет никаких отношений. У меня есть потребности, и если мне будет нужно их удовлетворить, я сделаю это, и ты не скажешь мне об этом ни слова.

Линси слегка фыркает, и у меня отвисает челюсть. Открываю рот, чтобы возразить, но даже не знаю, что на это ответить, потому что она права. Хотя я чертовски хотел бы, чтобы это было не так.

Она подходит близко ко мне и с силой тычет пальцем мне в грудь.

— И к твоему сведению, ты не единственный альфа в этом доме.

Она несется по коридору, а я сажусь на диван, ошеломленный этой вспышкой. Что, черт возьми, только что произошло?

Глава 15

Линси

Я: Где ты?

Джош: Жду результатов МРТ последнего пациента.

Я: Когда будешь дома?

Джош: Не знаю. А что?

Я: Я приготовила ужин, и он остывает.

Джош: Хорошо… приеду, как только смогу.

Я: Думаю, с ужином все будет в порядке.

Обвожу безумным взглядом дом, мысленно проверяя список всего, что нужно сделать.

Разжечь огонь во внутреннем дворике… есть.

Разлить вино по бокалам и подготовить к приему… есть.

Накрыть стол к ужину… есть.

Поставить маринованного цыпленка в духовку… есть.

Подогреть тарелки, чтобы подготовить их к подаче… есть.

Вот и все. Список подошел к концу, и я готова к сегодняшнему мероприятию.

Джош меня убьет.

Но не раньше, чем я убью его за опоздание. Предполагалось, что он будет дома за час до того, как кто-нибудь появится. Целый час! У меня было бы достаточно времени посвятить его в свой план, но недостаточно, чтобы Джош слинял.

Честно, он это заслужил. После нашей ссоры неделю назад он вел себя, как ворчливая, жалкая задница. Успокоившись, я извинилась за свое шныряние по Тиндеру. Несмотря на то, что у меня не было намерений встречаться с кем-то, я все же призналась себе, что чувствовала бы, будь я на его месте. И мысль о нем и других женщинах мне очень не понравилась.

Поэтому я удалила приложение с телефона и сказала ему, что не собираюсь ни с кем встречаться до тех пор, пока не родится ребенок. К сожалению, ему было уже все равно, потому что доктор Мудак официально вернулся на дежурство.

Вот почему я так поступаю. Его отношение ко мне в последнее время стало тем подтверждением, в котором я нуждалась. Он не спешил рассказывать родителям о ребенке, а так как я на двадцатой неделе беременности и уже на пути к покупке одежды для беременных, безумный план Кейт, чтобы я сама рассказала обо всем родителям, приведен в действие.

Сорвать проблему, как пластырь.

И надеюсь, более здравомыслящие родители Джоша защитят меня от моих безумных предков.

Устроить заговор оказалось проще, чем я думала. Все, что мне нужно было сделать, это пробраться в комнату Джоша, пока он спит, отправить его маме приглашение на ужин и удалить сообщения из чата, как только она согласится. Джош понятия ни о чем не имеет, а из-за опоздания будет совершенно ошеломлен, появившись на ужине «Сюрприз! Я залетела после одной ночи».

Раздается звонок в дверь, и я, бросив взгляд на часы, замираю. Приехали на двадцать минут раньше! Что за монстры заявляются на званый ужин на двадцать минут раньше? Я быстро взбиваю волосы, надеясь, что после трудов на кухне за последние два часа, кудри не полностью развились. Не знаю, почему я решила приготовить новое блюдо именно сегодня. Надеваю черные туфли и, цокая каблуками, направляюсь к входной двери. Когда я ее открываю, внутренне съеживаюсь, обнаруживая по ту сторону не своих родителей.

— Приве-е-ет, — пищу я с излишним энтузиазмом. — Вы, должно быть, родители Джоша — Харви и Лана?

— А, так вы тот самый повар, которая готовит те великолепные крабовые котлетки? — спрашивает мама Джоша, глядя на фартук, который я забыла снять.

Она заходит внутрь, а следом за ней, бормоча что-то о дорожном движении, врывается отец Джоша, снимает шляпу и перчатки. Пока они стоят ко мне спиной, я сдергиваю противный фартук и разглаживаю скромное черное платье с квадратным вырезом, которое, как мне казалось, выглядело красиво и стильно. Дотрагиваюсь до жемчужного ожерелья, доставшегося мне от бабушки, и беззвучно молю ее, чтобы она послала мне сил на сегодняшний вечер.

Лана поворачивается и смотрит на себя в зеркало прихожей, быстро приглаживая серебристую прядь волос.

Я улучаю момент, чтобы ответить на ее предыдущий вопрос:

— Вообще-то, я никогда не готовила крабовые котлетки. Не очень люблю морепродукты.

— Какой повар не любит морепродукты? — восклицает она с надменным смехом.

— Тот, кого ждет смерть, если он случайно съест моллюска, — выдавливаю из себя неловкий смешок.

— Ох, — восклицает она и оглядывает меня с ног до головы, — вы очень хорошенькая для повара. И стройная. Не часто можно увидеть такое сочетание.

Я краснею от ее комплиментов.

— Спасибо, но, на самом деле, я не…

— Что, во имя всего святого, здесь произошло? — Отец Джоша таращится на гостиную, будто это какой-то взорвавшийся научный проект. Этот высокий, властный мужчина очень похож на своего сына. — Неужели Джош посмел повесить телевизор на оригинальную каменную кладку 30-х годов? Что, черт возьми, стряслось с этим парнем?

Он уходит, чтобы осмотреть стену. Я съеживаюсь. Я даже и подумать не могла, что каменная стена была особенной. Мне показалось, что гостиной нужен телевизор. Я, как Джоуи из «Друзей», не понимаю, куда ставить мебель, если она не направлена на телевизор. А поскольку другая стена — сплошь окна от пола до потолка… выбор был довольно невелик.

— Боюсь, я не смогу ответить на вопрос о каменной кладке, но почему бы вам не выпить по бокалу вина и не выйти на террасу? — Я жестом указываю на стойку, где стоят уже наполненные бокалы. — Вечер сегодня прекрасен, и я разожгла огонь. Там есть мясная нарезка.

Брови Ланы оценивающе приподнимаются, когда она неторопливо подходит к стойке и подмигивает мне.

— Вы молодец.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Джош должен быть дома с минуты на минуту. — Мое лицо вытягивается от того, что мой голос звучит глупо, как у робота. Они подумают, что я чокнутая.

— С нашим Джоши минута может означать час. Он сосредоточен только на одном — на своей работе, — фыркает его мама и берет со стойки два бокала красного вина. — Но если есть вино, то все в порядке.

Она направляется в гостиную.

— Харв, хватит тереться у этой стены, пойдем и выпьем.

Я тяжело вздыхаю и, не обращая внимания на его ворчание, бегу к духовке, чтобы проверить блюдо. Цыпленок выглядит хорошо. Ему нужно еще десять минут, а потом можно вытаскивать и ненадолго накрыть, чтобы он пропитался соком.

Вдруг раздается еще один звонок в дверь. Я съеживаюсь. Должно быть, пришли мои родители, не знаю, как долго смогу продолжать этот фарс без Джоша.

Я открываю дверь. Рыжие волосы мамы блестят в свете фонаря на крылечке, и ее взгляд сразу же падает на мой живот.

— Ох, Линси. — Она качает головой. — Может, уже перестанешь есть «Орео»?

Я прикусываю язык и, поприветствовав их, приглашаю зайти внутрь. Мама ходит вокруг, рассматривая каждую деталь, как любопытная Варвара.

— Если с новой работой можешь позволить себе такое жилье, то почему не купить себе новую мебель?

Я заставляю себя натянуто улыбнуться.

— Я все объясню тебе за ужином, мама.

Папа коротко обнимает меня, а затем направляется на кухню, чтобы взглянуть на бытовую технику. Потом проходит в гостиную и указывает на стену.

— Настоящий камень?

Я поджимаю губы.

— Полагаю, да.

Что, черт возьми, такого особенного в оригинальной каменной кладке?

Его голова резко откидывается назад.

— Надеюсь, тем идиотом, который повесил там телевизор, был предыдущий арендатор, а не ты. Иначе твой домовладелец взбесится.

Я съеживаюсь, а потом поворачиваюсь и чуть не выпрыгиваю из кожи. Джош стоит в дверях и смотрит на нас. Я провожу взглядом по его фигуре и удивляюсь, что он одет не в свою привычную униформу, в который обычно возвращается домой с работы.

Сегодня на нем джинсы и рубашка на пуговицах. Вероятно, почувствовав, что что-то намечается, он переоделся.

Он хмуро смотрит на моих родителей, потом на меня.

— Подъездная дорожка заблокирована.

— О, боюсь, это я там припарковался, — гаркает отец и бросает Джошу ключи, словно он какой-то слуга. — Извини, приятель. Держи, переставь машину.

— Джонс, что происходит? — спрашивает Джош с сомнением в голосе, когда его взгляд перемещается от моих родителей к окнам гостиной, откуда открывается прекрасный вид на его родителей, сидящих на террасе, потягивающих вино и поглощающих мясную нарезку, словно так у нас проходит каждый вечер четверга.

Я хватаю Джоша за руку.

— Мама, папа? Это Джош Ричардсон. Извини… доктор Джош Ричардсон.

При упоминании слова «доктор» у мамы буквально слюнки текут.

— Дорогая, это твой парень? — спрашивает она, приглаживая свои короткие волосы и хлопая ресницами, когда разглядывает Джоша.

— Нет. Послушайте, может, вы просто… присядете за стол? Я хочу вам кое-что сказать.

— Как загадочно, — охает мама и поворачивается, чтобы последовать за отцом к столу.

— Какого черта происходит? — кипит Джош, когда его родители машут ему через окно.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я с улыбкой и машу им, приглашая в дом.

— Почему наши родители здесь? — Джош смотрит на меня почти убийственным взглядом.

Мое лицо расплывается в приторно-сладкой улыбке.

— Потому что у нас есть новости, Джоши. — Я прикусываю губу и хихикаю себе под нос, когда использую прозвище, которым назвала его мама.

— Джоши! — тут же зовет его мама. Она притягивает его к себе и обнимает. — Очень мило с твоей стороны пригласить нас на ужин и даже нанять повара. Я была совершенно потрясена, увидев, что твой дом выглядит так… хорошо… обставленным. — Оглядываясь, она морщит нос. — Не в моем вкусе, но, главное, тебе нравится.

Джош одаривает ее деревянной улыбкой, когда подходит его отец и сильно хлопает его по спине.

— Можешь попрощаться с историческим грантом после того, как просверлил дырки в каменной кладке. Боже, никогда бы не подумал, что ты такой идиот.

Джош бросает на меня смертельный взгляд.

— Да, я большой, тупой идиот, папа.

Съежившись, я поворачиваюсь, чтобы взять со стойки бутылку вина. Морщусь от досады.

Начало совсем не задалось.

— Харв, я постоянно напоминаю тебе, что Джош — врач, а не подрядчик, — воркует его мать. — Сделай ему поблажку. Пока ты строил дурацкие дома, он спасал маленьких деток от рака. Чью работу ты считаешь более значимой?

Нахмурив брови, я поворачиваюсь к Джошу, который старательно избегает смотреть мне в глаза. Спасал детей от рака? Что?

Харви ворчит.

— Я не говорю, что он идиот в том смысле… я просто имею в виду. Боже, это было глупо! — Он заливается смехом и качает головой.

Я моргаю, потому что понятия не имею, о чем они говорят, и сейчас для этого совсем не время, поэтому жестом указываю на стол.

— Харви, Лана? Это мои родители, Даррен и Сью Джонс. Мама, папа, это родители Джоша, Лана и Харви Ричардсон. Почему бы вам не присоединиться к ним за столом? Я принесу вино, — восклицаю я, как восторженный ребенок, несколько переигрывая.

Джош мягко хватает меня за руку и поворачивает к себе.

— Это не смешно, Линси. Какой у тебя план?

— Это и не должно быть смешно. — Смотрю на Джоша уверенным взглядом, в который и сама не верю. — И, честно говоря, именно ты подал мне эту идею.

— Какую идею? — шипит он.

Я пожимаю плечами.

— Сорвать проблему, как пластырь. Дернуть одним махом, тайна выйдет наружу, и мы все сможем жить дальше, хорошо?

— Ты даже не представляешь, что натворила, — фыркает Джош и подходит к наполненным бокалам с вином, чтобы взять один для себя. — Ты даже напиться не сможешь, чтобы пройти через это.

Я морщусь и толкаю его к столу. Он занимает место во главе, а я сажусь напротив него, вежливо улыбаясь родителям Джоша слева от меня и неуверенно своим родителям справа.

Как пластырь, Линс!

Я открываю рот, чтобы заговорить, но мама перебивает:

— Вы помолвлены? — спрашивает она, ее глаза широко раскрыты и жаждут перспективы того, что я могу быть помолвлена с доктором, и неважно, что она видит его впервые.

— О боже, ты не повар, — восклицает мама Джоша, прижимая ладони к щекам. — Я такая дура… ты жена Джоша? Вы поженились тайно? — Голос Ланы достигает пронзительного визга, она, кажется, восхищена подобной идеей. — Я уже не надеялась, что Джош когда-нибудь снова найдет свое счастье, эта новость просто…

— Надеюсь, никакой тайной свадьбы не было, — резко и недовольно выпаливает мама. — Брак не может считаться состоявшимся, если он не заключен в католической церкви.

— Прошу прощения? — потрясенно восклицает мама Джоша, прижимая руку к груди.

— Таково наше убеждение, — заявляет мама, сжимая папину руку, по которому видно, что ему явно неудобно. — Верьте, во что хотите, но если брак заключен не в церкви, то он ничего не значит в глазах Бога.

Лана смеется.

— В глазах моего Бога все видится совсем иначе.

Мама прищуривается.

— А какой Бог у вас?

Лицо Ланы медленно расплывается в улыбке.

— Такой же, как и у вас, но чуть менее гомофобный и самодовольный.

Мама ахает, и я хлопаю ладонями по столу, чтобы остановить их.

— Мы не женаты. И не помолвлены. Мы даже не в отношениях! — Невероятно фальшивая улыбка на моем лице растягивается до предела, будто я пробуюсь на роль Джокера, потому что уверена, сейчас мои коренные зубы видны всем.

Джош выжидающе смотрит на меня, бокал с красным вином застыл перед его губами, кажется, он почти забавляется моим дискомфортом.

Я делаю глубокий вдох и как можно спокойнее говорю:

— У нас будет ребенок.

За столом воцаряется полная тишина.

Тишина длится и длится. Погодите-ка, может, я нахожусь в ужасном кошмаре? И вот-вот проснусь.

Реальность возвращается с громкими рыданиями моей мамы.

— Ну-ну, Сью, — успокаивает папа, обнимая ее за плечи. — Все в порядке.

— Похоже, ты идиот не только в обустройстве дома. — Харви издает смешок и делает глоток вина. Лана толкает его локтем в ребра. — Да я шучу.

Лана смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Какой у тебя… срок?

Я касаюсь живота и отвечаю:

— Двадцать недель.

Она улыбается.

— Вы уже знаете, мальчик это или девочка?

Мама вскидывает голову с плеча отца, ожидая моего ответа.

Я с улыбкой смотрю на Джоша.

— Мы решили, что это будет сюрприз.

— Будто тебе мало сюрпризов! — восклицает мама, рыдания клокочут у нее в горле. — Честно, Линси… как ты могла начать отношения до замужества?

Я закрываю глаза и качаю головой.

— Мама, мне двадцать семь. Серьезно, ты не можешь этому удивляться.

— Очень даже могу! — Она смотрит на моего отца. — Даррен, ты можешь поверить в то, чем здесь занимается наша дочь? Вот почему мы должны были заставить ее переехать к нам, когда она вернулась в колледж. В мамином таунхаусе она вела слишком легкомысленную жизнь. Никакого чувства ответственности. Никакого чувства морали.

— Все в порядке, — повторяет папа, нежно поглаживая ее руку.

— А я вот считаю, что этот ребенок — чудо, — говорит Лана, отвлекая всеобщее внимание от маминой истерики. Она смотрит на Джоша, и ее глаза наполняются слезами. — После того, что случилось в Балтиморе… я просто… я никогда не ожидала, что ты станешь отцом.

Я хмуро смотрю на Джоша.

— В Балтиморе?

Джош бледнеет, все веселье с его лица исчезает, резко сменяясь гневом.

— Мама, довольно.

Она поворачивается ко мне, ее глаза блестят от слез.

— Это просто чудо. Ты — чудо.

— Я не…

— Конечно же, чудо. Любой ребенок — дар Божий, — всхлипывает мама, вытаскивая из рукава салфетку и вытирая нос. — Но, Линси, если ты не любишь этого мужчину, то почему живешь с ним?

Лана широко распахивает глаза, явно не подозревая, что я живу здесь. Я смотрю на Джоша, который выглядит так, будто вполне доволен тем, что я в одиночку страдаю от этого допроса. Прочищаю горло.

— Ну, как ты знаешь, срок аренды бабушкиного дома истек, а я все еще не нашла работу, и… Джош вроде как настоял, чтобы я переехала к нему, потому что это имело смысл.

— Джош настоял? — повторяет Лана, и в ее голосе снова проскальзывает надежда.

— Но теперь у меня есть работа, — быстро выпаливаю я. Должно быть, его родителям я кажусь охотницей за деньгами. — И степень магистра психологии, так что я хочу нацелиться на построение карьеры и очень скоро найти собственное жилье и съехать отсюда.

Лицо Джоша становится суровым, он прищуривается и сквозь стиснутые зубы говорит:

— Мы,конечно, еще это обсудим.

Я хмурюсь и киваю.

— Да, обязательно.

Лана озадаченно переводит взгляд с меня на него, когда внезапно срабатывает пожарная сигнализация.

— Мой цыпленок! — вскрикиваю я и вскакиваю из-за стола, опрокидывая стул, когда делаю безумный рывок на кухню.

— Нет, нет, нет, нет! — Я открываю духовку, и оттуда вырываются зловонные клубы черного дыма. Я беру прихватку, чтобы вытащить сковороду, и случайно задеваю рукой верхнюю конфорку духовки. — Дерьмо! — восклицаю я, роняя цыпленка и отдергивая обожженную руку.

Внезапно я оказываюсь в чьих-то объятиях.

Джош разворачивает меня, крепко прижимая к себе, и рычит:

— Гребаный ад, Линси! — С выражением абсолютной паники на лице, он берет мою руку, чтобы осмотреть. — Что ты творишь?

— Я пыталась спасти ужин, — хриплю я, в горле стоит комок при виде чертовски болезненного красного волдыря.

— Надо его обработать. — Он хватает меня за здоровую руку и с невероятной скоростью тащит по коридору. — Мама, пожалуйста, позаботься о беспорядке.

— Хорошо, Джоши, — отвечает она.

Он ведет меня через свою спальню в ванную и захлопывает за нами дверь. Удерживая меня за талию, поднимает на прилавок. Роется в бельевом шкафу и достает аптечку. Не говоря ни слова, ковыряется в ней, пока не находит то, что ему нужно, его гнев более ощутим, чем боль от ожога.

— Джош, — тихо говорю я, когда он прикладывает смоченный в чем-то ватный шарик к моей руке, заставляя вздрогнуть.

Он поднимает глаза, мышцы лица дергаются.

— Что? — рявкает он сквозь стиснутые зубы.

У меня начинает дрожать подбородок.

— Почему ты так злишься?

— Потому что, Джонс… это чертов ожог второй степени. Может подключиться инфекция, остаться шрам. К этому нельзя относиться легкомысленно.

Я киваю и шмыгаю носом, в глазах стоят слезы от болезненной травмы и боли этого вечера, который обернулся полным и абсолютным провалом.

— Почему ты злишься на самом деле?

Он смотрит мне прямо в глаза так напряженно, что я не могу отвести взгляд. Его голос хриплый, когда он отвечает:

— Это было слишком.

— Что было слишком?

— Слишком много стресса. Слишком много эмоций. Слишком много работы. — Мышцы его челюсти дергаются от гнева, его ноги прижимаются к моим, свисающим с тумбы. — Ты обещала мне, что позаботишься о себе.

Я тяжело вздыхаю.

— Я забочусь, Джош.

— Суетясь целый день на кухне? Приглашая наших родителей к нам в дом, чтобы сбросить на них бомбу и заставить нас терпеть их безумные реакции? Это не забота, Джонс. Это противоположное заботе.

Я открываю рот и, заикаясь, говорю:

— Я… я думала…

— Что?

Я пожимаю плечами.

— Думала, это единственный способ рассказать родителям. Я не хочу быть твоей маленькой грязной тайной.

От моих слов все его лицо дергается, он качает головой, хватает меня за подбородок, пригвождая серьезным взглядом.

— Линси, ты даже отдаленно не похожа на маленькую грязную тайну.

Он выдыхает через нос и убирает руку с моего подбородка, возвращая свое внимание к ожогу, смазывает рану какой-то мазью, которая мгновенно снимает боль.

— Нелепо даже допускать мысль об этом. И просто нелепо, что ты не рассказала мне о своем тщательно продуманном плане на сегодняшний вечер.

— Я собиралась, но ты задержался на работе, — тихо отвечаю я, надувая губы и ощущая подавленность.

Джош накладывает повязку поверх ожога.

— Я бы не задержался, если бы знал.

Не отрывая взгляда от руки, я издаю печальный смешок и отвечаю:

— О, уверена, ты бы с радостью оставил своих неотложных пациентов, чтобы примчаться сюда ради моих нелепых выходок.

— Я бы приехал. — Джош поднимает на меня глаза, пронзая таким неистовым взглядом, что у меня перехватывает дыхание. — Я бы не оставил тебя с ними.

В шоке моргаю в ответ. На его лице не просто чрезмерная забота, гнев или досада. За его обычным щитом из ярости скрывается всепоглощающий страх.

Страх за меня.

Этого достаточно, чтобы на глаза навернулись слезы.

Я вырываю руку из его ладони, отчаянно пытаясь стереть эту тревогу. Обхватываю его лицо ладонями, нуждаясь, чтобы он услышал меня, и говорю:

— Джош, я в порядке.

Он качает головой, будто не слышит, поэтому я крепче держу его и повторяю:

— Джош, я в порядке.

Он надолго закрывает глаза, а когда открывает их, я чуть не задыхаюсь от их сияния, и все его тело буквально трясется в моих руках. У меня сердце сжимается.

— Джош? — выдыхаю я с беспокойством и тревогой, видя, как он открывает нечто внутри себя, чего я никогда раньше не видела.

Уязвимость.

Следующее, что я помню, наши губы сливаются в крепком, быстром и неумолимом поцелуе, и это похоже на то, как если бы тысячефунтовый грузовик врезался в каменную стену, покрытую подушками.

Мы хватаемся за лица друг друга, как за спасательные круги, наши рты соединяются на гораздо более глубоком уровне, чем я когда-либо испытывала. Он целует. Я целую. Наши тела вздымаются от желания, чем все, что мы когда-либо чувствовали… каждая эмоция, каждая мысль, каждое физическое ощущение вливается в этот поцелуй и друг в друга.

Понятия не имею, кто начал первым. Мы не должны этого делать. Но именно сейчас это необходимо. И теперь, начав целоваться, я не хочу останавливаться.

Раздвигаю ноги, притягивая его ближе, касаясь, чувствуя, нуждаясь в нем повсюду. Он толкается пахом мне в промежность, и я сжимаю вокруг него бедра, желая больше и меньше. Меньше одежды, меньше ограничений, меньше правил. Не хочу, чтобы между нами что-то было. Никаких секретов, никаких границ, никаких волнений… только плоть к плоти. Точно так же, как когда мы создали жизнь, которая теперь растет внутри меня.

Он запускает руку в мои волосы, хватает их у корней, оттягивая мою голову назад, и углубляет поцелуй. То же обладание, что и при первой нашей встрече. Неумолимое и напористое. Его язык погружается глубже и умоляет уступить ему, что я и делаю. Потому что мне кажется естественным принадлежать ему вот так. Позволить овладеть моим телом. Я жажду этого.

Его губы движутся к моей шее, опаляя кожу горячим дыханием, я нащупываю молнию на его джинсах, дрожащими руками пытаюсь расстегнуть ее, не задев свою рану. Наконец, стягиваю их с его задницы и вытаскиваю член, стискивая шелковистую твердость, Джош громко стонет мне в шею. Его рука скользит между моих ног, пальцы потирают промежность через трусики. С ворчанием он дергает их так сильно, что они рвутся, обнажая мой влажный центр прохладному воздуху. Его палец дразнит мой вход, и я открываю рот, чтобы вскрикнуть, когда внезапно раздается стук в дверь.

— Джоши, с твоей подругой все в порядке? — Голос Ланы эхом отражается от кафельных стен, и мы оба замираем, открыв рты, наше затрудненное дыхание смешивается друг с другом. Когда Джош не отвечает, она стучит снова. — Джоши?

Джош прижимается лбом к моему лбу, зажмуривает глаза, когда я медленно отпускаю его член, а он убирает руку от моего клитора и передвигает ее мне на бедро.

— Да, мама, с ней все в порядке. Мы скоро выйдем.

— О, хорошо, — воркует она. Она, скорее всего, буквально прижимается губами к двери. — Сью дала мне алоэ из своего сада гидропонных растений, я подумала, вдруг, пригодится.

Прежде чем ответить, Джош выдыхает через нос, пытаясь выровнять дыхание.

— Мам, может быть, позже.

— Хо-хорошо, — заикается она, а затем легонько постукивает ногтями по дверной ручке, прежде чем добавить: — Я просто подсуну его под дверь на случай, если Линси привыкла пользоваться им против ожогов. — Под дверью внезапно появляется маленький зеленый стебелек в прозрачном пакетике для сэндвичей. — Дай мне знать, если тебе еще что-нибудь понадобится, хорошо?

— Хорошо, — челюсть Джоша щелкает от нетерпения.

Когда звук шагов Ланы удаляется, я не могу сдержать подступивший к горлу смех.

— Черт возьми, — говорит Джош, качая головой и отстраняясь от меня.

— Гидропонные растения могут реально обломать кайф, — хихикаю я, прикрывая рот, чтобы скрыть веселье.

Джош, наконец, расслабляется, уголок его рта изгибается в легкой улыбке, он отступает и прислоняется к противоположной стене. Закусив губу, словно ему больно, натягивает джинсы и принимается приводить себя в порядок.

Мое платье задрано до самого верха бедер, а трусики висят на ниточке, поэтому я осторожно свожу ноги вместе, игнорируя свой румянец, пока пытаюсь одернуть юбку.

Джош прижимает руку к груди.

— Прости, Джонс. Мне не следовало этого делать…

— Знаю, — прерываю его, слегка вздрагивая от чувства, что меня отвергли.

Он настороженно смотрит на меня, будто хочет прочитать мои мысли. Я и сама не знаю, о чем думаю. Физически я его хочу. Никаких сомнений. Жажду закончить то, что мы начали, и, возможно, никогда не останавливаться. Но по его лицу я вижу, как он возводит стену, и та уязвимость, которую он выказал всего несколько мгновений назад, полностью исчезает, и я не понимаю, как это влияет на мои чувства.

Джош выдыхает и засовывает руки в карманы.

— Прости, я потерял контроль. Слышал твою маму… увидел, как тебе больно… я был рядом и не остановил ничего из этого.

— Ты не смог бы остановить это, — успокаивающе отвечаю я и смотрю на свою перевязанную рану. Потом ободряюще ему улыбаюсь. — Извини, я предполагала, что сегодняшний вечер может завершиться чем угодно, но только не дерьмовым шоу.

Он задумчиво кивает.

— По крайней мере, дело сделано.

Я издаю недоверчивый смешок.

— Пришлось потушить только один маленький костерок, — отвечаю я, не имея в виду цыпленка.

Джош на мгновение задерживает на мне взгляд, словно точно знает, о чем я говорю, но затем также быстро надевает на лицо маску безразличия и отталкивается от стены.

— Оставлю тебя одну.

Он направляется к двери, но задерживается, будто собирается сказать что-то еще, но потом, должно быть, передумывает. Как только тот уходит, я соскальзываю с тумбы и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Что, черт побери, мне делать дальше?

Глава 16

Джош

К тому времени, как я выхожу из ванной, кухня уже убрана, а наши родители надевают верхнюю одежду, собираясь уходить. Приятное зрелище, потому что я даже не могу представить, что смогу просидеть весь ужин после всего, что произошло сегодня вечером.

Мама обнимает меня, дрожа в моих объятиях и сдерживая слезы. Когда мы отстраняемся, она касается моей щеки.

— Мне кажется, для тебя это будет замечательно, Джоши.

Я отвечаю молчаливым хмурым взглядом, отказываясь питать ее надежды и мечты обо мне. Если она думает, что этот ребенок и Линси изменят все, она будет разочарована. Я пожимаю руку отцу, ожидая его комментария, потому что он всегда был известен тем, что выкручивал мне яйца, и сегодняшний вечер — не исключение.

— Ты не идиот, если живешь настоящим, Джош, — говорит он, хлопая меня по плечу и притягивая к себе для редких объятий. — Но будешь идиотом, если не поступишь правильно с этой девушкой, слышишь? — Он пронзает меня серьезным взглядом, скидывающим мне на плечи груз ответственности, который я не чувствовал за все время знакомства с Линси.

В этот момент из ванной выходит она. Я прочищаю горло и выпроваживаю маму и папу на улицу, чтобы дать ей немного побыть наедине со своими родителями. Они явно восприняли новость тяжелее, чем мои родители, и мне не нужно, чтобы она чувствовала давление еще и с их стороны.

К тому времени, как мы распрощались, и я поднимаюсь по ступенькам, из дома выходит мама Линси.

— Линси, ты уверена, что не поедешь с нами домой? Думаю, отец Том смог бы прийти утром и поговорить с тобой.

Линси стоит в дверях и неуверенно улыбается мне.

— Я уверена, мама.

Даррен присоединяется к Сью на крыльце и протягивает мне руку.

— Просто помни, что Иисус наблюдает за нами.

— Да, — восклицает Сью, пригвоздив меня угрожающим взглядом. — Линси показала мне свою отдельную спальню, но ты все равно должен помнить, что иметь ребенка вне брака — грех.

— Мам! — восклицает Линси, и Сью мгновенно замолкает.

Они направляются к машине, а я следую за Линси в дом. Закрыв входную дверь, замираю, наблюдая, как она суетится вокруг обеденного стола, поправляет салфетки, которые на самом деле не нужно поправлять. Наклонив голову, разглядываю ее. Черное платье все еще на ней, но туфли исчезли, а волосы в беспорядке. Наверное, от моих действий в ванной.

Господи Иисусе, что это было? Вспышки ощущений ее губ заполняют мысли. Я растерял там весь контроль, моральный и физический. Особенно физический.

Член утолщается внутри джинсов при воспоминании о том, насколько мы приблизились к тому, чтобы вновь соединиться. Чтобы снова почувствовать друг друга. Но она права: ситуация сложная. Жить с ней под одной крышей и держать руки подальше от нее — труднее, чем я ожидал.

Но я не хочу, чтобы она была где-то еще. Хочу, чтобы она жила здесь.

Внезапно вспоминаю, что она сказала сегодня за столом. Медленно пробираюсь в столовую и спрашиваю:

— А что ты говорила о поиске жилья? Я думал, мы уже это обсуждали.

Линси перестает бессмысленно суетиться и смотрит на меня через стол.

— Мы никогда не договаривались, что я перееду сюда навсегда.

— Ты здесь уже месяц, Джонс, — натянуто отвечаю я, наклоняясь и опираясь на стол. — С беременностью нам предстоит долгий путь. Я думал, ты останешься хотя бы до рождения ребенка.

— А что потом? — огрызается она, стискивая пальцами спинку деревянного стула. — Я съеду, когда ребенку исполнится месяц? Год? Когда орешек пойдет в детский сад?

— Почему мы должны выяснять это сейчас? — Я встаю и засовываю руки в карманы, чувствуя, как сжимается грудь.

Она скрещивает руки на груди и сердито смотрит на меня.

— Может, потому, что сегодня я поняла, что еще многого о тебе не знаю.

— Чего, например? — уточняю я, раздраженный тем, что она снова поднимает эту тему, потому что думал, мы уже ее миновали. Я изо всех сил старался открыться ей, насколько это возможно, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной. Чего ей еще, блядь, надо?

— Что, черт возьми, случилось в Балтиморе? — спрашивает она, со свирепым взглядом обходя стол и направляясь ко мне — босая, беременная и душераздирающе красивая.

Я напрягаюсь от внезапной смены темы.

— Ничего, — ворчу я и, развернувшись, иду на кухню за стаканом воды.

Она мягко ступает по деревянному полу следом за мной.

— Не похоже на ничего.

Я достаю из буфета стакан и приставляю его к кулеру на холодильнике.

— Тебя это не касается, Линси. Все в прошлом.

— Джош, — умоляюще говорит она, хватая меня за руку, чтобы привлечь внимание. — Твоя мама смотрела на меня так, словно я ангел, спустившийся с небес и вернувший ее сына из мертвых. Что такого, черт возьми, произошло в Балтиморе, что она так себя вела? Что ты вообще делал в Балтиморе?

— Ничего. — Я отстраняюсь от ее прикосновения, прижимаясь спиной к кухонному столу. — Просто работал, ясно? Работал.

Она удивленно вскидывает голову.

— Не знала, что ты работал где-то еще, кроме Боулдера. Как долго ты пробыл в Балтиморе?

— Какое-то время. — Закрыв глаза, делаю большой глоток воды и добавляю: — Я учился в медицинской школе Джона Хопкинса и в итоге остался там.

Она скрещивает руки на груди и хмуро смотрит на меня.

— Там ты тоже работал врачом скорой помощи?

Я тяжело вздыхаю, чертовски раздраженный непрекращающимися расспросами.

— Нет.

— Тогда кем? — не унимается она, пригвоздив меня выжидающим взглядом. — Джош, чем ты занимался в Балтиморе?

Я сглатываю комок в горле, готовясь сбросить на нее бомбу.

— Я был детским онкологом.

Она открывает рот и быстро моргает.

— Подожди… что?

Я передвигаюсь, прислоняясь к стойке.

— После окончания медицинской школы я остался интерном в детской клинике Джона Хопкинса. Закончил там ординатуру вместе со своими коллегами и работал лечащим врачом, перед тем как пару лет назад вернуться в Боулдер.

— Ты лечил детей? — спрашивает она, и ее лицо искажается.

— Да. — Я тяжело вздыхаю.

Она недоверчиво качает головой.

— Но ты же ненавидишь детей.

Я закрываю глаза и щиплю себя за переносицу.

— Я не хочу вспоминать все это, Джонс.

— Хреново для тебя, черт побери. — Она встает передо мной, карие глаза полны огня, и спрашивает: — Как ты мог специализироваться в педиатрии, когда ясно дал мне понять, что не любишь детей?

— Я не всегда был таким, — рычу я, а потом вздрагиваю, потому что сказал слишком много.

— В тот вечер, когда мы встретились в баре, ты наговорил мне все эти вещи о детях из-за своего прошлого в Балтиморе? О том, что люди безумны, если хотят детей? — спрашивает она, облизывая губы и откидывая волосы с лица. — Ты боишься, что у тебя может родиться ребенок с раком?

— Нет, — цежу я сквозь стиснутые зубы.

— Тогда в чем дело, Джош? Ты потерял ребенка или что? — Она твердо стоит на своем, отказываясь отступать.

— Нет, — огрызаюсь я, делая все возможное, чтобы держать себя в руках.

— Ты видел слишком много душевной боли и теперь подавляешь любые положительные эмоции, которые мог испытывать к детям?

— Может, прекратишь? — Я сжимаю стакан так сильно, что он может треснуть. Ставлю его на стойку и поворачиваюсь, чтобы пригвоздить ее сердитым взглядом. — Не надо подвергать меня сейчас психоанализу, Джонс. Я не один из твоих гребаных пациентов.

— Но у тебя явно какие-то серьезные проблемы, — восклицает она и упирает руки в бока. — И я должна о них знать, учитывая, что у нас будет ребенок.

— Нет у меня никаких проблем. — Я прохожу мимо нее, чтобы покинуть кухню. — За исключением, может, сексуальной неудовлетворенности, какой я никогда не испытывал раньше.

— О, и полагаю, это моя вина? — Она следует за мной по коридору.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней. Линси прямо за мной и, кажется, удивлена таким поворотом. Я наклоняюсь к ней, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и говорю:

— Учитывая, что менее пятнадцати минут назад я был так близок к тому, чтобы оттрахать тебя до потери сознания, и я на девяносто девять процентов уверен, что под этим платьем на тебе нет трусиков… да, Джонс. За свои синие яйца я виню тебя.

Она издает возмущенный звук, ее глаза бегло осматривают мое тело, прежде чем она вздергивает подбородок.

— Не я первая начала целоваться.

Она встает на цыпочки, чтобы получить хоть какое-то преимущество.

Я понимающе качаю головой и подхожу к ней ближе, так что нас разделяет всего несколько дюймов.

— Как и я. И поверь, ты хотела меня так же сильно, как я тебя, признайся.

— Да! — восклицает она и толкается в меня сиськами. — Я беременна и чертовски возбуждена. Мой вибратор работал сверхурочно, так что я была бы дурой, если бы не…

— Ох, на хрен все, — обрываю я и сокращаю последние несколько сантиметров между нами, нападая на ее губы.

Она вскрикивает мне в рот, но ее шок превращается во что-то другое, когда она стонет и обвивает руками меня за шею.

Я пожираю ее губы и обхватываю ладонями ее задницу, задирая подол платья, чтобы она оседлала мои бедра. И стону, когда ее тело врезается в меня. Мне это было нужно. Я жаждал этого. Уже несколько недель я хочу, чтобы она снова оказалась в моих объятиях. Наслаждаясь ее весом, разворачиваюсь и направляюсь по коридору к своей комнате. Хватит болтовни, хватит рассказов, хватит расспросов. Хватит этого чертова вечера. Я хочу ее, а она хочет меня. Это единственная универсальная истина, которая сейчас имеет значение.

Пинком распахнув дверь, обхожу кровать и направляюсь в ванную. Линси прерывает поцелуй и, задыхаясь, спрашивает:

— Что ты делаешь?

— Хочу трахнуть тебя в ванной, — заявляю я хриплым от желания голосом.

— Почему?

Я опускаю голову и кусаю ее нижнюю губу, прежде чем прорычать:

— Потому что мне нравится заканчивать то, что я начинаю.

Я усаживаю ее на туалетный столик, на то же место, где она сидела раньше. Отступаю на шаг и, не сводя с нее глаз, раздеваюсь: сбрасываю рубашку, джинсы и боксеры. Линси бесстыдно смотрит на мой член, который не переставал быть твердым с тех пор, как я покинул эту ванную ранее этим вечером. Затем придвигаюсь к Линси, мой обнаженный кончик скользит по ткани платья, когда я тянусь к ней и расстегиваю молнию, ощущая под пальцами шелковистость ее кожи.

Она вытаскивает руки из рукавов, позволяя ткани обвиться вокруг ее живота, и я использую эту возможность, чтобы отдать дань уважения ее груди, мучившей меня весь этот месяц. Я снимаю с нее лифчик и набрасываюсь на соски, посасывая твердые бугорки и скользя по ним языком. После очень целенаправленного разговора Линси с доктором Лиззи — никакого каламбура — я больше не беспокоюсь о том, чтобы быть нежным. Сейчас я хочу услышать, как она кричит.

Когда сжимаю зубами ее нежную плоть, Линси вскрикивает и откидывается назад к большому зеркалу, пальцами перебирая мои волосы. Боже, как я люблю ее руки в своих волосах. Они возбуждают самым чувственным образом, заставляет вены в члене пульсировать от желания.

Я помогаю ей слезть со столика, чтобы избавиться от платья. Развернув ее, наклоняю, и наши взгляды встречаются в зеркале, пока я устраиваюсь членом у ее входа.

— Ты хочешь меня, Джонс? — Мои глаза пронзают ее, как смертоносное оружие, когда я слегка толкаюсь кончиком.

— Да, Джош, — говорит она хрипло, опираясь руками на гранитную поверхность.

— Скажи, как сильно ты меня хочешь, — требую я, отчаянно желая снова услышать желание в ее голосе.

— Боже, я очень сильно хочу тебя, — восклицает она, прикусывая губу и еще больше сводя меня с ума сексуальным выражением на ее лице.

— Ты хоть представляешь, как сильно я хотел тебя трахнуть с того момента, как ты переступила порог моего дома? — спрашиваю я, вдавливаясь в нее еще на пару сантиметров и наслаждаясь тем, как отвисает ее челюсть в беззвучном страдальческом крике. — Смотреть, как ты разгуливаешь в лифчике и трусиках, занимаешься долбаной йогой и переодеваешься на работу по три раза в день? Проклятье, ты сводишь меня с ума.

— Да, — кричит она, когда я уступаю ей еще сантиметр. — Джош, пожалуйста. Пожалуйста, трахни меня.

— Все это время ты хотела, чтобы я тебя трахнул, Линси? — спрашиваю я, наблюдая за ее лицом, когда она кивает. — Ты что, бегала полуголой только для того, чтобы помучить меня?

— Да, — хрипло и с трудом говорит она. — Я хотела трахнуть тебя с того самого момента, как сказала, что не хочу.

— Почему ты отказывала нам в этом, Джонс? — требую я, продвигаясь чуть дальше и впиваясь руками ей в бедра, чтобы остановить себя и не врезаться в нее до самого основания. — Зачем отказывать нам в том, что так охрененно приятно?

— Не знаю, — стонет она, откидывая голову назад, когда прижимается ко мне, жадно принимая меня в себя полностью, и уверенно добавляет: — Но больше не откажу.

— Чертовски верно, — рычу я, легко шлепая по ее заднице, когда увеличиваю скорость, дико входя в нее так глубоко, как только позволяет ее тело.

Ее звуки эхом отражаются от кафельных стен, мы утоляем жажду, медленно нараставшую в нас многие недели.

Пусть винит во всем свои гормоны.

А я буду винить ее.

Винить за то, что она так чертовски сексуальна и так идеально подходит для моего члена.

Боже, как с ней хорошо. То, чем мы занимаемся — хорошо. Видеть, как она наблюдает за мной в зеркале, когда я быстро погружаюсь в нее и выхожу. Слава богу, небольшие грубые игры нам разрешены, потому что, когда я шлепаю ее по заднице, она умоляет о большем, явно желая этого так же сильно, как мне хочется это дать.

— Не останавливайся, — восклицает она, задыхаясь и крича, ее дыхание такое же громкое, как и мое, когда я толкаюсь членом в точку G. — Я очень близко!

— Я тоже, — рычу я, прикусывая губу, чтобы сдержаться, пока она не будет готова, пока ее оргазм не прикончит меня.

Я протягиваю руку и вывожу жесткие круги на ее клиторе, и через несколько секунд она выкрикивает мое имя и опускает лицо на холодную столешницу. Ее кульминация стискивает мой член, и я опустошаюсь внутрь нее, а затем замираю, позволяя спазмам ее оргазма осушить меня до последней капли.

Через пару минут аккуратно выхожу и наслаждаюсь видом ее обнаженного и истощенного от секса тела, распластавшегося по туалетному столику. Собравшись с силами, шагаю в выложенную плиткой душевую кабину и включаю воду. Как только она становится горячей, медленно отрываю Линси от столешницы и веду в душ.

С полузакрытыми глазами она ступает под теплые струи. Я намыливаю ей волосы и начинаю мыть. Тщательно стараюсь избегать ее выпуклого животика, когда провожу мыльными руками по другим частям ее тела, а затем делаю то же самое с собой, пока она губкой снимает с лица макияж.

Когда мы выходим, она позволяет мне обернуть себя полотенцем и отвести к моей кровати. Но замирает, как только я откидываю одеяло.

— Я могу спать в своей постели.

Я хмурюсь, глядя в ее большие карие глаза, окруженные темными ореолами остатков макияжа.

— Ты будешь спать здесь, — требую я, и, к счастью, она не спорит.

Линси сбрасывает полотенце и голышом скользит под одеяло, а я следую за ней. Она отворачивается от меня, а я лежу на спине и смотрю в потолок. Мы оба молчим, пока мои мысли блуждают по событиям вечера. За короткий промежуток времени произошло столько всего, что в последнее время стало обыденностью нашей жизни. Не знаю, о чем думает она или что все это значит, но сейчас я слишком устал, чтобы волноваться об этом.

Глава 17

Линси

Джош редко улыбается от всей души.

Я лежу, опершись на локоть, а грудь Джоша поднимается и опускается в ровном ритме. Лучи раннего утреннего солнца струятся сквозь огромные окна спальни, на них нет жалюзи, поэтому все, что можно за ними увидеть, — это природа. Надеюсь, этой ночью природа насладилась шоу, потому что я, безусловно, так и сделала.

Песочно-каштановые волосы Джоша торчат во все стороны, рот приоткрыт, издавая слабый храп. Даже с таким недостатком, он самый сексуальный мужчина, с которым я когда-либо была. Несмотря на то, что редко улыбается. Он ухмыляется, хмыкает, уголки его губ слегка подергиваются, но полноценная улыбка, похоже, не для него. Интересно, Джош всегда был таким или это результат многолетнего лечения больных?

Больных детей.

От этой мысли в животе оседает тяжесть. Как он мог не сказать мне об этом? Большую часть своей взрослой жизни он прожил в Балтиморе, работая детским онкологом, и данный факт ни разу не всплывал в наших разговорах? Уму непостижимо. Должно быть, там произошло что-то важное, раз тот намеренно опустил эту часть своего прошлого. Конечно, переход от детского онколога к врачу скорой помощи в маленьком городке — это понижение в должности, не так ли?

Мне отчаянно хочется знать всю историю, но один урок, который я усвоила после прошлого вечера, заключается в том, что принуждение Джоша к чему-то — например, сказать его родителям, что у нас будет ребенок, — не обернется ничем хорошим.

Боже, вчера был полный бардак. О чем я думала, натравливая на него наших родителей? Я не должна была позволять Кейт втягивать меня в один из своих сюжетных поворотов из любовного романа. У девушки доброе сердце, но ей часто трудно различить художественный вымысел от реальной жизни.

С Джошем мне нужно вести себя по-другому. С этого момента я не буду ни к чему его принуждать. Пусть все идет своим чередом. Пусть он делится, когда хочет, и пусть мы станем теми, кем станем. Я всего лишь на двадцатой неделе беременности, так что времени у нас предостаточно. Что бы между нами ни было и с чем бы ни пришлось столкнуться Джошу в прошлом, мы наверняка это выясним задолго до рождения ребенка.

И если честно, надеюсь, что нас будет связывать нечто большее, чем просто совместное воспитание. Я хочу узнать, кем бы мы могли стать, и посмотреть, сможет ли тот человек, который ослабил свою защиту передо мной в ванной прошлой ночью, существовать все время. Если так, то, возможно, наши отношения сложатся лучше, чем мы оба могли себе представить?

Джош шевелится рядом со мной, и когда простыня соскальзывает к паху, его скульптурная грудь, пресс и косые мышцы живота, как у Адониса, оказываются выставлены напоказ. Его руки лежат рядом, но одно запястье согнуто странным образом, что выглядит ужасно неудобно. Я тянусь к нему, намереваясь переместить руку в более удобное положение на его прессе, но мои супер-незаметные движения прерывает голос.

— Зачем ты передвигаешь мою руку? — ворчит он глубоким ото сна голосом.

Я морщу носик, отводя руку.

— Твое запястье выглядело вывернутым. Ты очень гибкий? — Я с любопытством моргаю.

Его зеленые глаза распахиваются, обрамление из темных ресниц заставляет их искриться.

— И это твой первый вопрос после всего, что случилось прошлой ночью?

Я пожимаю плечами и слегка улыбаюсь.

— Мой разум понимает, что «зима близко», поэтому я решила начать с простых вещей.

Он стонет и, зевая, вытягивает руки над головой.

— Как давно ты не спишь?

— Ровно столько, чтобы сосчитать веснушки у тебя на груди. Я добралась до пресса, но ты меня прервал.

Он пригвождает меня равнодушным взглядом.

— Господи, да ты чокнутая.

— Как скажешь. — Я перекидываю волосы через плечо. — Это у тебя остались мои вещи с той первой ночи, когда мы переспали. Они висят в твоем шкафу, чистые и выглаженные. Так кто из нас чокнутый?

Джош хмурит брови.

— Ты рылась в моей комнате, пока я спал?

— Нет, — защищаюсь я, моя челюсть отвисла от обиды. — Я взяла футболку из твоего шкафа.

Он бросает взгляд на футболку «Колорадо Рокиз», которую я нашла сложенной на одной из полок.

— Неужели тебе слишком трудно было дойти до собственного шкафа?

— Да, — отвечаю я и вздергиваю подбородок. — К тому же, взяв твою футболку, я смогла выяснить, какой ты на самом деле извращенец, раз моя одежда висела у тебя в шкафу все время, что я живу с тобой. Боже, что ты с ней делаешь? Представляешь меня в ней и дрочишь?

Он приподнимает брови, отказываясь улыбаться.

— Обычно, когда я дрочу, то представляю ее на полу, а себя погруженным в тебя.

От откровенного ответа мои щеки вспыхивают, я втягиваю губу в рот и нервно жую.

Джош выдерживает мой взгляд и подпирает голову рукой.

— А что представляешь ты, когда пользуешься тем вибратором, о котором упоминала вчера?

— Я тебе не скажу! — Я охаю и отвожу взгляд, не в силах бороться с улыбкой, расползающейся по лицу. — Очевидно, кучу парней намного сексуальнее и намного менее чокнутых, чем ты.

— Очевидно, — повторяет он.

Я вздыхаю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на великолепное создание передо мной. Почему с ним должно быть так хорошо? Если бы все было наоборот, то мне намного проще было бы сказать, что такого больше никогда не повторится и продолжить жить веселой жизнью.

— Джош, что мы будем делать? — спрашиваю я, издавая стон и глядя на него сверху. — Нас явно тянет друг к другу, и это делает нас обоих несчастными.

— Сейчас я не чувствую себя несчастным, — отвечает он низким и сексуальным голосом, заставляя бабочек в животе порхать.

— Ты не несчастен, потому что ночью мы занимались сексом. — Это же очевидно.

Джош бросает на меня ленивую полуулыбку. Может, четверть ухмылки.

— Припоминаю.

Перестав терзать губу, набираюсь храбрости, чтобы ошарашить его идеей, которую мусолила все утро, пока он спал.

— А что скажешь, если я предложу и дальше заниматься сексом?

Джош хмурится и поворачивается на бок, чтобы отразить мою позу.

— А что еще?

— Больше ничего, — быстро отвечаю я, уже чувствуя, как он хочет отстраниться. — Только секс.

Он прищуривается.

— Ты серьезно не против?

— Гм, нет, потому что секс действительно хорош, насколько я могу судить, — щебечу я, пытаясь поднять настроение.

Он облизывает губы и настороженно смотрит на меня.

— Но что, если… ты решишь, что хочешь чего-то большего?

— А ты хочешь чего-то большего? — выпаливаю я.

— На большее я не способен, Линси. — Поджав губы, он смотрит в пространство между нами. — После Балтимора и всего… всего, через что я прошел… это, по сути, все, что я смогу предложить.

Я жду, любопытствуя, не намекнет ли он на то, что там могло произойти.

— Уверен, что не хочешь поговорить о Балтиморе?

Он качает головой и, сжав челюсти, смотрит на меня, напоминая, как здорово умеет возводить стены.

— По правде говоря, я не могу дать больше ни одной женщине. Признаюсь, когда мы с тобой впервые встретились, я хотел увидеть тебя снова. Но не заводить с тобой отношения. Только чтобы…

— Трахнуть, — заканчиваю я за него, игнорируя боль, которая шевелится в животе от этого грубого признания.

Он медленно моргает.

— В твоем исполнении я звучу как мудак.

— Ну, у тебя не зря прозвище доктор Мудак, — говорю я с улыбкой, на которую он не отвечает. — Слушай, Джош, все в порядке. Если ты мудак, то и я не лучше, потому что секс — это все, что меня интересует. — Я наклоняюсь и пристально смотрю на него, надеясь, что он поверит. — У меня есть планы на будущее, и открытие собственной клиники и начало отношений, когда у меня уже есть ребенок, о котором нужно думать, серьезно испортит все эти планы.

Джош смотрит на меня с проблеском надежды в глазах, которого раньше не было.

— Ты действительно так думаешь?

— Да, — отвечаю я, игриво пихая его. — И я задавала доктору Лиззи все эти вопросы о сексе, потому что гормоны беременности — это не шутка. Я возбуждена, эмоциональна и постоянно думаю о сексе. У меня водонепроницаемый вибратор, но не думаю, что он предназначен для такого частого использования.

Джош укоризненно прищуривается, губы подергиваются от смеха.

— Я знал, что слышу, как что-то вибрирует, когда ты принимаешь ванну.

У меня отвисает челюсть.

— Фу, ты подслушивал под дверью?

— Нет, — отвечает он, защищаясь. — Ну… пару раз. Иногда я боюсь, что ты упадешь, поэтому прижимаюсь ухом к двери, чтобы убедиться, что слышу движение.

Я издаю недоверчивый смешок.

— Ты сумасшедший.

— Знаю, — тихо отвечает он, выглядя немного грустным.

Проходит несколько секунд, когда я, наконец, говорю:

— Тебе действительно нужно поговорить с кем-нибудь о своем беспокойстве, Джош. Я знаю нескольких хороших психотерапевтов, с которыми ты мог бы легко связаться.

Он бросает на меня равнодушный взгляд.

— Не дави, Джонс.

Я поднимаю руки в знак поражения.

— Ладно-ладно. Я оставлю психоанализ, если ты на время отправишь моего Бабника Pro40 в отставку.

Уголок его рта приподнимается.

— Какая ты благодетельная.

— Вы даже не представляете, доктор Мудак, — невозмутимо отвечаю я.

— Я покажу тебе доктора Мудака. — Он бросается ко мне, наши губы на мгновение соединяются, прежде чем тот скользит вниз по моей шее, чтобы грубо потереться утренней щетиной о мою чувствительную кожу.

Я протестующе визжу, когда Джош с изысканной пыткой покусывает мою плоть, затем укладывает меня на спину и устраивается между моих ног. Его поцелуи перемещаются вниз по моему плечу и левой груди, потом он останавливается и сильно всасывает ткань футболки, прежде чем перейти к другой груди и сделать то же самое.

Я стону и толкаюсь тазом вверх, желая снова ощутить его толстый член внутри себя.

— Я так понимаю, твой ответ — «да»? — задыхаясь, спрашиваю я и слышу, как Джош бормочет свое согласие в мое декольте. — Только секс?

— Только секс и, в конце концов, ребенок, — отвечает он, его голова движется мимо моего живота и между моих ног к месту, которое определенно заслуживает некоторого внимания со стороны чего-то еще, кроме Бабника Pro40.

Глава 18

Джош

— Не могу поверить, что у тебя будет ребенок, — говорит Макс, его лицо над стаканом виски выражает смесь шока и, возможно, веселья, прежде чем он делает укрепляющий глоток. — Из всех людей. То есть… с трудом представляю, как ты прорываешься сквозь оболочку робота, чтобы заняться сексом с женщиной, не говоря уже о сексе без презерватива.

— Мы использовали презерватив, — бормочу я, оглядывая бар, чтобы убедиться, что никто не находится в пределах слышимости.

Мы с Максом в баре в центре города, в середине дня, прильнули к стойке, как пара горожан. У меня ночные смены уже две недели подряд, это мой первый выходной и одиннадцать утра — единственное время, когда Макс мог со мной встретиться. И сказать единственному оставшемуся у меня другу, что я скоро стану отцом, казалось новостью, которую лучше всего сообщить лично. За виски. Утром.

— Значит, презерватив порвался? — спрашивает он, все еще качая головой, пока обрабатывает атомную информационную бомбу, которую я только что на него сбросил.

— Был просрочен, — отвечаю я, пожимая плечами.

— Черт. — Макс проводит рукой по светлым волосам. — И теперь она живет с тобой?

— Ага.

— И вы спите вместе?

— Да, мы спим вместе, — отвечаю я, мгновенно вспоминая несколько случаев за последние две недели, когда мы с Линси занимались сексом.

Черт, было здорово.

Более чем здорово.

Что поражает, потому что с моими ночными сменами, у нас есть только небольшие промежутки времени по утрам, когда мы видимся друг с другом.

Но мы очень хорошо используем это время. Так хорошо, что даже не успеваем полюбезничать, прежде чем Линси набрасывается на меня, как только я переступаю порог. Честно говоря, мы заслуживаем медаль за то, что в течение двух недель трахались на кухне, в гостиной, в прачечной и даже на обеденном столе.

А на днях утром случился эпизод, когда я пришел домой и застал ее в душе… ласкающей себя. Я был недоволен.

Было чуть больше семи утра, когда я вернулся домой после особенно изнурительной ночи в отделении неотложной помощи.

В большинстве случаев после трудной смены я заваливаюсь в одну из дежурок, слишком опустошенный, чтобы ехать домой. Но мне нужно было попасть домой. Я жаждал этого. Хотел быть в своем доме, в своей постели или сидеть на дерьмовом диване Линси, доедая то, что не успела съесть она, и спотыкаться о ее дурацкие туфли. Кроме того, секс, который ожидает меня дома, делает эту поездку намного более привлекательной.

Войдя в дом, я огляделся, удивляясь, почему Линси не готовит кофе в нижнем белье, как обычно. Нахмурившись, я направился по коридору, шум работающего в моей ванной душа, становился все громче. Из-за разницы в рабочих графиках мы с Линси не ночевали в одной комнате после семейного ужина.

Почему перед работой она решила воспользоваться моим душем, а не своим?

Когда я подошел ближе, сквозь шум бегущей воды послышалось слабое жужжание. Стиснув зубы, прошел через спальню и завернул за угол, чтобы заглянуть в ванную.

Сквозь запотевшее стекло, я увидел на скамейке в душевой кабинке Линси, ее глаза были закрыты, ноги широко расставлены, она стонала от движений вибратора на ее клиторе.

Несколько минут я молча слушал, как ее затрудненное дыхание эхом отражается от кафельных стен. Мой член в форменных штанах стал утолщаться.

Я был в равной степени раздражен и чертовски возбужден.

— Что ты делаешь, Джонс? — спросил я твердым голосом, стоя всего в паре метров от двери кабинки.

Ее глаза распахнулись, и она тут же отдернула вибратор от бедер.

— Ты опоздал, — отозвалась она хриплым от желания голосом.

Я опустил голову, пригвождая ее сердитым взглядом.

— А ты времени зря не теряла.

Она втянула губу в рот и сомкнула ноги.

— Хотела сделать тебе сюрприз, когда ты вернешься домой, и позволить использовать это на мне. — Она протянула мне вибратор, словно предложение мира. Ее лицо приобрело виноватое выражение, когда она добавила: — Но ты слишком задержался и…

— Ты решила начать без меня, — закончил я ее мысль, прищурившись. — Я думал, мы обсуждали эксклюзивность наших отношений пару дней назад.

Я стянул через голову рубашку и бросил ее на пол.

— Да, — ответила она, лаская глазами мою грудь, пресс и пах, пока я поглаживал член через штаны. Она откашлялась и добавила: — Я же сказала тебе после битвы за Тиндер-2020, что не собираюсь даже и мечтать о том, чтобы быть с кем-то, пока мы спим вместе.

Я наклонил голову и уставился на нее сквозь запотевшее от пара стекло, одновременно снимая штаны и отбрасывая их в сторону. Она встала, прижав руку к стеклу, и с открытым ртом уставилась на мой член.

— Эксклюзивность означает, что все твои оргазмы — мои, Джонс, — выдавил я глубоким и властным голосом.

Она облизнула губы и посмотрела на меня из-под полуприкрытых от желания век.

— Не знала, что это относится и к устройствам на батарейках.

— Это относится даже к твоей руке, — твердо заявил я, открывая дверцу и входя в кабинку. — И твоим гребаным снам.

Я сжал член в кулак, глядя на ее пышное, обнаженное тело всего в метре от меня. Ее щеки раскраснелись от возбуждения, а розовые соски затвердели от прохладного воздуха.

— То, что ты живешь здесь со мной, спишь со мной, означает, что все твое удовольствие исходит от меня.

Она улыбнулась и подняла подбородок, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Не слишком ли мы самовлюбленные?

Я медленно покачал головой.

— Я не нарцисс. Я Джонсист. И только я буду дарить тебе удовольствие. Поняла?

Она кивнула.

— А теперь сядь на скамейку и раздвинь ноги, чтобы я мог показать тебе, насколько неполноценна твоя гребаная игрушка.

Голос Макса прерывает мою прогулку по тропе памяти:

— Значит, ты все время занимаешься сексом, но несостоишь в отношениях?

— Все верно. — Делаю большой глоток и держу алкоголь во рту, прежде чем проглотить, чтобы почувствовать ожог, потому что, черт возьми, теперь, когда мы говорим о сексе, все, чего я хочу, это поехать домой и заняться сексом.

Макс поворачивается на табурете и, опершись локтем о стойку бара, пялится на меня, открыв рот.

— Как ты можешь жить и спать с женщиной, которая носит твоего ребенка, и не иметь с ней никаких отношений? Это очень похоже на отношения.

— Нет, — отвечаю я, пожимая плечами. — Мы разделяем чувства и желания.

— Только не она. — Макс понимающе качает головой. — Для нее это долго не продлится.

От его тона я хмурюсь. То есть, конечно, все понимаю. Честно говоря, сначала я был настроен скептически. Вот почему всю прошлую неделю постоянно спрашивал Линси, уверена ли она, что хочет этого, и та непреклонно подтверждала, что да, обычно прямо перед тем, как засунуть мой член себе в рот.

Но она, кажется, хорошо с этим справляется. На самом деле, выглядит более спокойной, чем когда-либо, да и я тоже. Даже медсестры бросали на меня странные взгляды на этой неделе, потому что я был в приподнятом настроении. Регулярный секс — беспроигрышный вариант для нас обоих.

— Макс, ты не понимаешь. Раньше мы вцеплялись друг другу в глотки, а теперь ладим гораздо лучше. И Линси непреклонна в том, что не хочет серьезных отношений, потому что они помешают ее карьере.

Он недоверчиво смеется.

— А ребенок не помешает?

Я бросаю на него бесстрастный взгляд.

— С ребенком у нее нет выбора, Макс. Но со мной есть.

— Что ж, для тебя это очень хорошо. — Он поднимает бокал. — Ты никогда не принадлежал к тому типу парней, кому нравятся отношения, и это стало фактом задолго до того, что случилось в Балтиморе.

Я стискиваю зубы от его резкого замечания. Ненавижу, когда все всегда возвращается к Балтимору. Мои родители и Макс — единственные, кто знает подробности тех мрачных дней, и большую часть времени я жалею, что рассказал им.

Но Макс прав насчет отсутствия у меня теплых чувств к отношениям. Женщины были мне важны только для физической связи. В подростковом возрасте мое внимание было сосредоточено на школе, потому что я всегда знал, что хочу стать врачом, и ничто не помешало бы в достижении моей цели.

Если бы не то, что случилось пару лет назад.

Макс отвлекает меня от мыслей, задавая вопрос:

— Как думаешь, может, Линси и этот ребенок могли бы… ну, не знаю… исцелить тебя?

— Исцелить меня? — рявкаю я, мои плечи напрягаются. — Я что, болен?

— Ты знаешь, о чем я говорю, — отвечает он настороженно. — После всего, что произошло с Джулианом, не думаешь, что это может быть твоим…

— Вторым шансом? — огрызаюсь я, заканчивая его предположение хриплым от гнева голосом. — Не упоминай имени Джулиана, ладно? Его больше нет. И это моя вина, а он даже не был моим ребенком, чтобы налажать с самого начала. Так что нет, этот ребенок — не мой второй шанс. Эти две ситуации совершенно разные. Мы с Линси — это просто… ситуация, о которой я позабочусь.

Макс качает головой, его глаза полны печали.

— Джош, вы с Линси — больше, чем просто ситуация.

— Перестань, ладно? Мне этого от тебя не нужно. — Я достаю из бумажника деньги и бросаю их на стойку. — Ты — единственный друг, с которым я разговариваю. Не заставляй меня сожалеть об этом, приятель.

Он поднимает руки в знак поражения и одаривает меня улыбкой, которую мне очень хочется стереть с его лица.

— Прости, хорошо? Я здесь ради тебя, Джош. Что бы тебе от меня ни понадобилось.

Я сжимаю переносицу.

— Мне нужно, чтобы ты был таким другом, который напоит меня и скажет, что все будет хорошо.

Его губы растягиваются в широкой улыбке.

— Хорошо, что это моя специальность.

Было уже больше пяти, когда Uber высадил меня перед домом. Мы с Максом весь день играли в бильярд и пили виски, так что ехать домой самому было не очень хорошей идеей.

Половина дня оказалась приятной, как только мы избавились от тяжелых разговоров. Я и понятия не имел, как сильно нуждался во встрече с другом.

Когда переступаю порог, меня встречает дразнящий аромат ужина. Открыв на кухне духовку, украдкой заглядываю внутрь. На сковороде готовится лазанья. Таймер показывает пятьдесят минут.

Таймер — это хорошо, Джонс. Таймер означает отсутствие пожара, обожженных рук и несчастных случаев, из-за которых я теряю рассудок.

Я иду по коридору, следуя на звук музыки кантри, льющейся из ванной для гостей. Останавливаюсь и прижимаюсь ухом к двери, чтобы убедиться, что слышу движение.

— Трахни меня глубоко и жестко. Хочу, чтобы этот длинный, толстый член, от которого я становлюсь чертовски мокрой, достал до самой матки.

Мое давление взлетает до небес. С колотящимся у горла сердцем толкаю дверь. Но когда мой затуманенный взгляд находит фокус, единственным человеком в комнате оказывается Линси — в ванне, покрытая пузырьками, за исключением высунувшихся из воды рук, в которых она держит книгу в мягкой обложке.

— Господи! — восклицает она, чуть не роняя книгу, но успевает вовремя перехватить, прежде чем та полностью погрузится в воду. — Джош, ты меня до смерти напугал.

Я осматриваю ванную, нуждаясь в подтверждении, что с ней никого нет. Шагаю к туалетному столику, выключаю Bluetooth-динамик, останавливая музыку и пытаясь перезапустить свое сердце.

— С кем, черт возьми, ты здесь разговаривала? — Образ Линси, говорящей непристойности другому парню — на месте которого, как мне не ненавистно это признавать, я представлял Дина, — резко отрезвляет меня.

— Я разговаривала с орешком, — парирует она, поворачиваясь, чтобы положить книгу на круглый деревянный табурет рядом с ванной. Она откидывает назад выбившиеся из беспорядочного пучка волосы и бросает на меня сердитый взгляд. — Не объяснишь, почему решил ворваться сюда и напугать меня так, что я чуть не описалась в ванной?

Я неловко мнусь перед ней.

— Я… мне показалось, здесь кто-то есть.

Она хмурит брови.

— Ты думал, я прошу кого-то достать до моей матки?

Я отшатываюсь от этого воспоминания.

— По ту сторону двери это звучало плохо, ясно?

Она закатывает глаза и погружается в пену, опуская руки на бортики ванны, вода с них капает вниз в сток каменного ложа.

— В моей книге для беременных написано, что орешек теперь слышит, поэтому с малышом неплохо бы разговаривать, чтобы он привыкал к звуку моего голоса. Я говорила вслух всю неделю. Налаживала связь.

Я закрываю глаза и провожу рукой по волосам.

— И ты решила, что чтение эротического романа, — я наклоняюсь, чтобы поднять влажную книгу в мягкой обложке, — Мерседес Ли Лавлеттер будет хорошим выбором?

— Это псевдоним Кейт, — гордо восклицает она, от волнения расплескивая воду через край. — И ребенок все равно не поймет слов, так что, на самом деле не имеет значения, что я читаю, главное, чтобы он слышал мой голос.

Я качаю головой и открываю книгу, при чтении небольшого отрывка мои глаза расширяются.

— Эту книгу написала твоя подруга Кейт?

Порочная улыбка расползается по ее лицу.

— Это был бестселлер по версии «Нью-Йорк Таймс».

Мои брови поднимаются, и я переворачиваю книгу, чтобы прочитать аннотацию на обложке.

— Извращенное дерьмо, — констатирую я, садясь на табурет и листая страницы. — Ты увлекаешься таким?

Линси хихикает.

— Возможно.

Я пристально смотрю ей в глаза.

— Не хочешь объяснить подробнее?

Она прикусывает губу, и одно это маленькое действие вызывает у меня желание вытащить ее из ванны и трахнуть на туалетном столике. Но я отбрасываю эти мысли и сосредотачиваюсь на ее губах, когда она говорит:

— Ну, очевидно, мне нравится, когда ты шлепаешь меня, и немного грубой игры — это своего рода кайф. Но все, что касается анальных пробок или анального чего-нибудь… я пас. — Она морщит носик и вздрагивает. — Хотя я бы не возражала, если бы меня время от времени связывали.

Приоткрыв рот, смотрю на нее.

— Как мне узнать, говорит ли это настоящая Линси или гормоны беременности?

Она слегка пожимает плечами.

— Думаю, тебе придется остаться и выяснить это самому.

При ее словах я хмурюсь, потому что в глубине души боюсь, что это соглашение не может длиться вечно. Она не будет счастлива только с частью меня. В конце концов, ей захочется большего, а, поняв, что я не в состоянии ей этого дать, она уйдет.

Линси выхватывает книгу из моих рук и швыряет ее через всю комнату, сосредотачивая внимание на мне.

— Почему бы тебе не присоединиться ко мне в ванне, и мы сможем разыграть нашу собственную эротическую сцену?

Она игриво шевелит бровями, и все мысли о будущем исчезают, когда член напрягается в джинсах. Не колеблясь, встаю и снимаю рубашку, еще больше возбуждаясь от выражения ее лица, пока она наблюдает, как я самозабвенно раздеваюсь. Потом вхожу в ванну и опускаюсь на противоположном конце. Пока я устраиваюсь, вода переливается через край и стекает в каменное ложе.

— Черт, как же приятно, — стону я, откидывая голову на выступ позади и вытягивая ноги по обеим сторонам задницы Линси. — Я никогда не пользовался ванной.

— Шутишь? — восклицает она, карие глаза расширяются от шока. — Это моя любимая комната в доме. Душевые струи из потолка чертовски крутые, бро.

Мои губы дергаются.

— Бро? Ты теперь рэпер?

Она пожимает плечами.

— Я просто хочу сказать, она гораздо лучше, чем в моей прежней берлоге.

— Это все Макс, — отвечаю я со вздохом. — Он тесно сотрудничает с одним подрядчиком и дизайнером интерьеров. Они реставрируют старые дома по всему Боулдеру и продают их с огромной прибылью. Перед тем как переехать сюда два года назад, я около года жил в его квартире над пабом на Перл-стрит, пока этот дом не был готов.

— Правда? — спрашивает Линси, играя с пузырьками на поверхности воды. — Мы с друзьями все время тусовались в пабе на Перл-стрит. Кейт, Майлс, Сэм, Дин. Странно, что мы тебя там не встречали.

При упоминании Дина поджимаю губы, но опускаю подбородок в воду, пытаясь заглушить собственнические мысли.

— Я нечасто бывал в той квартире. Все время пропадал в больнице.

Линси прищуривает глаза и опускает руки под воду. От касания ее пальцев к моим ногам, член твердеет.

— Ты проводишь в этом доме больше времени, чем я предполагала.

Я сардонически изгибаю бровь и хватаю ее ногу, притягивая к себе на колени, чтобы помассировать подушечки.

— Разве это проблема?

Ее глаза закрываются, и она откидывает голову на бортик.

— Это твой дом.

— Но? — допытываюсь я.

Она открывает глаза и смотрит на меня.

— Но когда ты впервые настоял, чтобы я переехала сюда, то представил все так, будто…

— Будто живу в больнице?

Она кивает.

Я пожимаю плечами.

— Видимо, мне нравится быть рядом с тобой, Джонс. — Я щиплю ее за большой палец, и она извивается. — Что очень удобно, учитывая, что у нас будет ребенок и все такое.

— И все такое, — повторяет она, и то, как ее глаза превращаются в щелочки и легкая усмешка, дразнящая губы, заставляет меня волноваться, что ее мысли блуждают там, где не должны.

— Уверена, что все еще хорошо с этим справляешься? — спрашиваю я, пристально наблюдая за ней, цинизм Макса снова поднимает свою уродливую голову в моем сознании.

— Хорошо справляюсь с чем? — невинно спрашивает она.

Говори конкретно. Убедись, что она понимает.

— Что между нами только физическая связь.

— Да, Джош. — Она закатывает глаза и раздраженно выдыхает. — Я же говорила тебе, что хочу сосредоточиться на работе, и понимаю, что ты не парень для отношений. Условия соглашения о просто сексе предельно ясны. Мы друзья.

— Друзья, — повторяю я, внимательно наблюдая за ней.

— Друзья, у которых родится незапланированный ребенок. — Она пожимает плечами. — Не сильно отличается от того, как я жила с Дином.

Я мгновенно напрягаюсь.

— Лучше не говори, что ты трахалась с Дином до того, как переехала ко мне.

— Боже, нет! — восклицает она со смехом. — Успокойся, ладно?

Я прищуриваю глаза.

— Ты говорила, вы раньше встречались.

— Но у нас никогда не было секса, — насмешливо отвечает она. — Остынь. Ты опять смотришь на меня, как на чокнутую девицу из больничного кафетерия.

Я сжимаю губы и расслабляюсь, когда образы ее, работающей там изо дня в день, наводняют мой разум.

— Иногда я скучаю по той чокнутой девице.

Ее брови приподнимаются.

— Она прямо здесь, читает непристойные книжки своему животику.

Линси наклоняет голову и с любопытством смотрит на меня.

— А как насчет твоих прошлых отношений?

— А что с ними? — спрашиваю я, когда ее груди выныривают из пузырей.

Она с любопытством наблюдает за мной.

— У тебя когда-нибудь были серьезные отношения?

— Я серьезно относился к медицине, — честно отвечаю я. — Все остальное было лишь отвлекающим фактором.

— Вроде меня, — отвечает она с улыбкой Чеширского кота, вытаскивая ногу из моей ладони и обвиваясь ею вокруг моего бедра, чтобы использовать ее в качестве рычага. Скользнув по дну ванны, Линси устраивается верхом на мне. — Вот только я залетела, так что теперь ты застрял со мной.

— Не так уж плохо застрять здесь. — Я обхватываю ее руками и втираю пенящуюся воду вверх и вниз по ее спине медленными, чувственными движениями. Кончик моего члена касается ее живота, когда она наклоняет голову, чтобы поцеловать меня.

Внезапно она охает и отстраняется.

— О, боже!

Мое лицо вытягивается от ее ошарашенного выражения.

— Линси, в чем дело? Что случилось? — Сквозь мыльную воду ее руки сжимают двадцатидвухнедельный живот. И у меня в голове проносятся восемнадцать тысяч кошмарных сценариев.

Если это преждевременные роды, то ребенок недостаточно развит, чтобы выжить вне матки. И есть вероятность, что лекарственные препараты не смогут остановить схватки, если это вообще они. С ней может происходить нечто совсем другое. Например, почечная инфекция, которая может привести к сепсису, или высокое кровяное давление, которое может вызвать инсульт. Или она могла заразиться чем-то через гребаный порез от бумаги. Это может оказаться отслойка плаценты, разрыв матки или, что еще хуже, тромб в мозге, который убьет ее мгновенно.

Ее карие глаза наполняются слезами и встречаются с моими, и выражение ее лица превращается в чистую радость.

— Джош, я только что почувствовала, как ребенок шевельнулся!

Мой осуждающий взгляд опускается на ее живот.

— Что?

Она с энтузиазмом кивает.

— Правда! Всю прошлую неделю я чувствовала маленькие толчки, но не была уверена, это маленький орешек или газы. Но сейчас сомнений нет. Ребенок шевелится!

Дрожь пробегает по всему моему телу, когда я убираю руки с ее спины и крепко хватаюсь ими за бортики ванны.

— Хочешь потрогать? — Она возбужденно улыбается и берет меня за руку.

Я крепче вцепляюсь в борта.

— Я в порядке.

— То есть? — Ее улыбка тает.

— Мне не нужно это чувствовать, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы, от этого очень интимного момента на меня нахлынуло чувство неловкости.

— Что? Почему нет? Это невероятно.

Она снова улыбается, и так широко, искренне и сердечно, что я чертовски ненавижу себя за то, что испортил ей этот момент.

— Я выпил и просто не хочу.

Поднимаюсь, чтобы вылезти из ванны. Линси пристально смотрит на меня, когда я достаю полотенце из шкафа и обматываю его вокруг бедер. Потом поворачиваюсь к ней, она сидит на коленях в ванне, все еще сжимая живот, на ее лице написаны боль, смущение и разочарование.

Я жестом указываю на дверь.

— Пойду, проверю, как там духовка. Не нужно, чтобы снова сработала пожарная сигнализация.

Не говоря больше ни слова, поворачиваюсь и ухожу, намеренно игнорируя боль в груди, потому что это не единственное, что мне не хочется чувствовать.

Глава 19

Линси

— Как поживает моя обрюхаченная сестренка, которая позорит семью Джонсов? — громко и отчетливо доносится из трубки осуждающий голос сестры.

— И тебе привет, Кристина, — бормочу я, прислоняя мобильник к плечу и заваривая кофе без кофеина, одетая только в белую рубашку Джоша.

— Боже правый, прошел уже месяц, а мама все еще жалуется мне на твое положение.

— Ага, — решительно отвечаю я и вздыхаю. — Наши разговоры по телефону проходят не очень хорошо.

— Она действительно не хочет, чтобы ты жила с этим доктором, — говорит она, явно забавляясь. — На самом деле, это смешно, потому что в любой другой ситуации твои отношения с доктором были бы главной новостью в ее ежегодном рождественском письме. Но быть беременной вне брака и жить с мужчиной во грехе означает, что она каждую ночь бормочет молитвы и сжигает кучу свечей в церкви Святого Бонифация.

— Ты позвонила по какой-то причине или просто, чтобы напомнить мне, какая я полная и абсолютная неудачница? — спрашиваю сквозь зубы, потому что, серьезно, я устала от издевок старшей сестры, которые не прекращаются в последнее время.

— Я хотела спросить, не могла бы ты взять девочек на ночь в субботу? Ты готова к этому?

— Да, конечно. Я скучаю по ним! — восклицаю я, чувствуя укол вины за то, что так долго их не видела. С беременностью и работой я не уделяла им много времени, и это должно измениться. — Чем займешься?

— Лэнс сделал мне сюрприз на день рождения, подарив билеты на концерт в Денвере, и мы устроим загул.

— Звучит весело, — отвечаю я с улыбкой.

— Так и есть. Уверена, мама рассердится, что я не отдаю девочек на ночь ей, но они постоянно спрашивают, когда смогут прийти посмотреть твой новый дом и ребенка у тебя в животике.

Я плотно сжимаю губы.

— Восхитительно, но они ведь знают, что мой живот непрозрачный?

— Понятия не имеют, в этом плане они полные дурочки, — невозмутимо отвечает Кристина. — А как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — честно отвечаю я. — Находясь в блаженном неведении относительного своего состояния, первый триместр пролетел незаметно. У меня уже двадцать шесть недель.

— Как же тебе повезло, что ты пропустила первый триместр, — стонет она. — С Леннон меня безостановочно рвало.

— Я помню. А с Клэр ты была одержима ананасом.

— Ужасно одержима! — Она смеется в трубку. — У тебя есть какие-нибудь странные желания?

Кроме тяги к Джошу?

— Не совсем. Хотя на днях я слопала целую доску мясной нарезки, которой, наверное, можно было накормить шесть человек.

— Наслаждайся, пока можешь.

— Я и собираюсь.

Она понимающе цокает.

— Беременность делает с твоим телом странные вещи, это уж точно. Эй, если я приду в субботу около четырех, доктор Мудак будет дома, чтобы, наконец, познакомиться со мной?

От ее комментария я так сильно дергаюсь, что промахиваюсь мимо рта, пытаясь сделать глоток, и капаю кофе на белую рубашку Джоша.

— Гм… возможно? — отвечаю я, съеживаясь и оттирая пятно. Оглядываюсь через плечо, чтобы проверить, нет ли Джоша поблизости. — А если будет, пожалуйста, не называй его доктором Мудаком. Он безумно ненавидит это прозвище.

— Поняла, — твердо отвечает она. — Значит, ты по-прежнему с ним спишь и притворяешься, что не собираешься в него влюбляться?

— Да, — быстро отвечаю я и провожу рукой по волосам. — И, пожалуйста, не говори ничего об этом, ладно? Кейт уже пытается превратить эту ситуацию в один из своих любовных романов, и я не хочу, чтобы на меня давили. Пусть все идет так, как идет.

— Не вопрос. Что я могу знать об этом? Я всего лишь твоя старшая сестра с огромным жизненным опытом и, возможно, могла бы оказаться тебе полезна при случае.

— Кстати, о жизненном опыте, — вмешиваюсь я, изо всех сил стараясь сменить тему. — Лэнс когда-нибудь… относился странно к твоему телу, когда ты была беременна?

— Как странно?

— Например… не хотел трогать твой живот и все такое? — Я просовываю руку под рубашку, чтобы потереть выступающий живот. Мне нравится ощущение. Шевелится ребенок или нет, не могу понять, почему Джош не потрясен всем этим.

— Хм… да. — Она заливается смехом. — Он таращился на мой живот так, словно в любую секунду оттуда выскочит инопланетянин. Вел себя как полный псих. Не говоря уже о том, что наотрез отказывался заниматься со мной сексом. Думал, ребенок увидит, как кончает его пенис… хорошо, что у тебя есть парень, который хочет тебя беременную.

Я заставляю себя рассмеяться, думая о том, каким Джош был со мной в последнее время. Да, мы занимаемся сексом, так что это явно не проблема. Но он даже не смотрит на мой живот. На самом деле, он ведет себя так, будто его вообще нет. И после того, как несколько недель назад, когда мы принимали ванну, он отказался почувствовать, как шевелится ребенок, я бы предпочла, чтобы он был похож на Лэнса и таращился на мой живот, вместо отсутствия какой-либо реакции.

Напряженным голосом я отвечаю:

— Так, для парней нормально быть немного… отстраненными. В итоге, они все еще могут стать великолепными отцами?

— Да, это нормально. В смысле… многие говорят, что женщины становятся матерями в тот момент, когда узнают, что беременны, но парням нужно увидеть и потрогать живого ребенка, прежде чем они действительно смогут принять то, что происходит.

Я вздыхаю.

— В этом есть смысл.

На заднем фоне раздается громкий треск.

— Вот, зараза, Клэр только что опрокинула пластиковый контейнер с пуговицами для рукоделия. Проклятье. Мне пора. — Связь прерывается прежде, чем я успеваю попрощаться.

— Кто звонил? — спрашивает Джош, подходя ко мне сзади, когда я добавляю еще сливок в кофе.

— Моя сестра, — весело отвечаю я, поворачиваясь с кружкой к нему. Мой взгляд скользит по его телу, он стоит передо мной в одних серых боксерах. Я прочищаю горло и сосредотачиваюсь на своих мыслях. — Она хочет, чтобы я посидела с племянницами в субботу вечером. Я думала привести их сюда. Ты не против?

— Конечно, нет, — отвечает Джош, приближаясь ко мне и наливая себе кофе. Он пронзает меня серьезным взглядом и добавляет: — Это твой дом в такой же степени, как и мой.

Я прищуриваюсь.

— За исключением того, что ты до сих пор не обналичил ни одного чека, что я тебе постоянно даю.

— Разве друзья не могут заплатить за друзей? — Он поворачивается, чтобы сделать глоток кофе, и я смотрю на его квадратную челюсть. — И, кроме того, ты много чего здесь делаешь, чем, безусловно, отрабатываешь себе проживание.

— Что, например?

— Гм… готовишь. — Он показывает на свой живот. — Я набрал пять фунтов с тех пор, как ты переехала.

— Может, я просто пытаюсь помочь тебе нагулять жирок. — Я застенчиво прикусываю губу, и внутри меня разливается тепло. Его пресс все еще прекрасно виден над низко сидящим поясом боксеров.

Он хмыкает, а потом его лицо становится немного серьезнее.

— Итак, хочешь, чтобы я исчез в субботу? В эти выходные у меня нет смены, но если хочешь, чтобы дом принадлежал тебе, я могу пойти потусоваться с Максом.

Я хмурюсь и качаю головой.

— Нет, ты мог бы остаться со мной. Мне может понадобиться твоя помощь, и сестра хочет с тобой познакомиться.

Его брови приподнимаются.

— Звучит зловеще.

— Она классная. В основном. — Я прикусываю губу, надеясь, что он не распознает моего блефа.

Джош медленно кивает.

— Тогда, конечно, я останусь.

Он наклоняется и целует меня в лоб, обдавая восхитительным ароматом лосьона после бритья, а потом идет с кофе в свою спальню, где я теперь сплю каждую ночь.

Когда он уходит, у меня нет ни тени сомнения, что Джош все еще был бы чертовски сексуален, даже нагуляв жирок. Не могу дождаться, когда увижу его с моими племянницами.

Глава 20

Джош

По всему обеденному столу разбросана всякая всячина для рукоделия, в течение последнего часа Линси бегала вокруг, пытаясь создать идеальные условия для своих двух племянниц. Судя по тому, как много она о них говорила, я понял, насколько сильно она любит этих маленьких девочек. Но я и подумать не мог, что, готовясь к их визиту, она опустошит всю секцию товаров для хобби. Это кажется немного чересчур.

Линси в ванной, когда раздается звонок в дверь, поэтому я направляюсь туда, чтобы впустить гостей. Меня встречает высокая брюнетка примерно моего возраста. По обе стороны от нее стоят две маленькие блондинки младшего школьного возраста.

— Срань господня, — выпаливает сестра Линси, снимая темные очки и оглядывая меня с ног до головы. — Ты доктор Мудак?

Я напрягаюсь, но тут за моей спиной раздается голос Линси:

— Кристина, это Джош! Джош Ричардсон. — Она встает передо мной, бросая мне через плечо извиняющуюся улыбку, затем наклоняется, чтобы обнять племянниц. — Джош, это Кристина, моя сестра, у которой длинный язык.

— Очень длинный, — с улыбкой добавляет Кристина, протягивая руку. — И я слышала, что у тебя очень длинный…

— Экран телевизора! — заканчивает Линси, обнимая племянниц за плечи и прижимая их к себе по бокам, ее лицо искажает чувство вины. — У нас куча фильмов, игр и попкорна, и мы устроим отличную пижамную вечеринку, верно, девочки?

— Там ребенок? — спрашивает младшая, тыча Линси в живот.

— Да, Клэр, там ребенок. — Линси похлопывает себя по животу и нервно смотрит на меня.

— Как странно, — говорит старшая и тянется, чтобы погладить живот Линси.

Вся эта сцена заставляет меня чувствовать себя неловко. Детишки не успели переступить порог дома, а уже натирают живот Линси, как статую Будды.

Линси откашливается и жестом указывает на девочку повыше.

— Джош, это Леннон. А это малышка Клэр.

Клэр берет Линси за руку и прячется за спину тети.

— Я не малышка.

Линси поджимает губы.

— Ты права, Клэр. Тебе уже восемь. Не возраст для малышки! А Леннон одиннадцать, — сообщает она мне. — Боже, как бежит время! Давайте, девочки, заходите.

Я отступаю назад, чтобы дать им пройти. Сестра Линси смотрит на меня, когда проходит мимо. С точки зрения внешности, она в основном более высокая версия Линси, но ее каштановые волосы коротко подстрижены в объемную прическу. Девочки направляются к столу с рукоделием и тащат за собой Линси, а Кристина бочком подходит ко мне.

Она скрещивает руки на груди.

— Готов ко всему этому?

Я пожимаю плечами.

— Боюсь, я не очень-то разбираюсь в рукоделии.

Кристина, прищурившись, смотрит на меня.

— Я имею в виду, готов ли ты стать отцом?

— А кто-нибудь к этому готов? — В ответ я снова пожимаю плечами. — Мы что-нибудь придумаем.

Наклонив голову, она окидывает меня пристальным взглядом.

— Сколько тебе лет, Джош?

— Тридцать четыре. — Я расправляю плечи, чтобы не выглядеть слабаком перед этой странно пугающей женщиной.

— Был женат?

— Нет.

— Серьезные отношения?

— Нет. — Я поворачиваюсь к ней. — Работа отнимает у меня большую часть времени.

Сжимаю рукой шею, мои мышцы напрягаются от ее скорострельного допроса.

Она кивает, оглядывая меня с головы до ног, как животное в зоопарке.

— А теперь часть твоего времени отнимает моя сестра.

При этом замечании я хмурюсь.

Она наклоняется ближе.

— А ребенок отнимет еще больше.

Я киваю, и меня охватывает беспокойство.

— Хочешь дать мне какой-то совет?

— Да. — Она отстраняется и хлопает меня по плечу. — Не облажайся.

Дети изматывают. Не поймите меня неправильно, я всегда знал, что с ними много возни, и, наблюдая их в Балтиморе, видел, как родители разрывались между присмотром за здоровыми детьми и теми, кто был болен. Но тот факт, что все это время Леннон и Клэр не переставали говорить или двигаться, или ронять, или просить о чем-то, или проявлять эмоции, — это психически истощающая реальность.

И судя по тому, что мне рассказывали, с младенцами дела обстоят еще сложнее. Как мы с Линси справимся? Слава богу, она переехала ко мне, так мы сможем помогать друг другу, потому что мысль о том, чтобы пройти через все это в одиночку, кажется совершенно нереальной. И представить себе людей, с радостью желающих иметь более одного ребенка, кажется сбивающим с толку жизненным выбором.

Время близится к десяти, когда племянницы Линси, наконец, засыпают на диване за просмотром мультфильма. Я сижу на одном конце дивана, Линси — на другом. Обе девчушки растянулись на нас, и их тихое посапывание эхом разносится по комнате.

Странное ощущение — снова находиться так близко к детям.

Если быть честным с самим собой, никакой ненависти я не испытываю.

Леннон перекатывается на спину, во сне ее голова соскальзывает с моего плеча мне на колени, и она издает странный звук. Она так похожа на Линси. Легкая боль распространяется в груди, когда я впервые задаюсь вопросом, будет ли наш ребенок похож на нее. Может, у нас будут такие же вечера, как этот, когда мы втроем будем сидеть на диване.

Как я раньше не задумывался о таком?

Леннон что-то бормочет во сне, и Линси хихикает. Я поворачиваюсь и встречаюсь с карими глазами, искрящимися весельем в темноте гостиной, освещенной лишь экраном телевизора.

— Она что-то сказала о братьях Джонас?

Линси кивает, прикрывая рот ладонью, чтобы не засмеяться.

— Когда ты ходил за пиццей, девочки спорили о том, на кого из братьев Джонас ты больше всего похож.

— Почему?

Линси пожимает плечами.

— Наверное, потому, что ты им нравишься.

— Мне они тоже нравятся, — отвечаю я и убираю прядь светлых волос с лица Леннон. — Мне приходилось общаться с очень капризными детьми, эти определенно на них не похожи.

— Тогда будь осторожен, потому что, думаю, ты очень нравишься Леннон, — вставляет Линси, поджимая губы. — Она учится в средней школе и совершенно помешана на мальчиках. Она сказала, что ты, вне всякого сомнения, похож на самого горячего из братьев Джонас.

Я морщу нос.

— А кто из них самый горячий?

Она пожимает плечами.

— Понятия не имею… я слушаю кантри.

— Я в курсе, — отвечаю я с нежной улыбкой.

Линси наклоняет голову и смотрит на меня.

— Сегодня ты хорошо себя вел с девочками. Немного резковат, но без дерьмового ворчания, и, думаю, они хорошо тебя восприняли.

Я поджимаю губы и кривлюсь.

— Это, вроде как, мое обычное поведение.

— Я поняла это по нашей первой встрече в кафетерии. — Живот Линси сотрясается от тихого смеха, отчего Клэр прижимается к нему теснее. Линси устраивается поудобнее и вопросительно смотрит на меня. — Так вот каким ты был, когда работал с детьми в Балтиморе? — В ее глазах видна тревога, и она задерживает дыхание, ожидая моей реакции.

Я глубоко вздыхаю, жалея, что не могу избежать этого разговора. Учитывая, что сейчас на мне спит ребенок, вскакивать и убегать было бы очень драматично. И, возможно, если я немного поделюсь с Линси, она перестанет быть такой любопытной.

— Я был довольно резок со своими маленькими пациентами. Но только потому, что не считал, что с ними надо обращаться как с детьми. Они имели дело с тяжелыми, взрослыми проблемами и заслуживали, чтобы к ним относились как к взрослым. Мне это казалось правильным.

Поджав губы, Линси кивает и тихо слушает.

— И я никогда не покровительствовал им, — заявляю я, в мельчайших подробностях вспоминая стольких пациентов, и как часть персонала больницы сюсюкалась с ними. Это сводило меня с ума. — К тому времени, как эти дети попадали ко мне, они уже достаточно натерпелись, чтобы не нуждаться в телячьих нежностях и прочей чепухе.

Уголок губ Линси приподнимается в полуулыбке.

— Уверена, они любили тебя за это.

Леннон шевелится у меня на коленях, ее рука выскальзывает из-под пледа. Утром я заметил на ее предплечье шрам, но ничего не сказал.

— Почему у Леннон шрам от венозного катетера на плече? — спрашиваю я напряженным голосом.

Линси застывает на своей стороне дивана, ее глаза опускаются на племянницу и в них сверкают слезы.

— Надо было догадаться, что ты заметишь.

Я хмурюсь, ожидая ответа.

Линси тяжело вздыхает.

— В семь лет Леннон диагностировали тяжелую форму апластической анемии (прим.: апластическая анемия — патологическое поражение клеток костного мозга, на фоне которого нарушается процесс кроветворения).

Я напрягаюсь всем телом, мгновенно понимая, что означает этот диагноз.

— Черт, — бормочу я.

Она жует губу и смотрит на экран телевизора, на ее лице пляшут отблески кадров мультфильма.

— После колледжа я работала в реабилитационной клинике, сестра позвонила мне, рыдая. Сказала, что Леннон увезли на «скорой», потому что в школе у нее без всякой причины пошла изо рта кровь, и что «скорая» направляет ее в Денвер для дальнейшего обследования. На тот момент мы знали лишь то, что анализы выявили у нее раковые клетки, и если не начать лечение как можно быстрее, то мы можем потерять Леннон.

Знакомое чувство давит на меня от нахлынувших воспоминаний о работе в больнице Джона Хопкинса.

— После биопсии костного мозга нам сказали, что это апластическая анемия и совместимых доноров костного мозга нет. Так что вся наша семья прошла тесты. К счастью, я оказалась полностью совместимой.

Я смотрю на Линси, от нее волнами исходит волнение, когда она рассказывает о болезненных воспоминаниях. Медленно вытаскиваю руку из-под Леннон и глажу Линси по плечу. Не уверен, так я утешаю ее или себя, но когда наши взгляды встречаются, чувствую между нами большую связь, чем когда-либо.

С точки зрения временного отрезка, трагедия Линси, вероятно, довольно близко совпадает с моей. При мысли об этом у меня сжимается сердце. Моя боль — ее боль. Боль сестры и родителей. И особенно Леннон, которая в тот момент была ровесницей Джулиана.

Когда лечишь больных детей, учишься эмоционально абстрагироваться ради собственного выживания. Это называется «профессиональная отстраненность», когда ты полностью подавляешь свою естественную реакцию испытывать боль за страдающего пациента, и, по сути, винишь саму болезнь или лечение. Легче винить что-то, чем кого-то.

Проблема в том, что иногда ты оступаешься. Иногда чувствуешь слишком много или опускаешь защиту. Иногда твой пациент — сын твоего лучшего друга, который обратился к тебе, потому что верил, что в твоих силах спасти его. И ты уверен, что у тебя есть ответы, но из-за личного характера этих отношений теряешь бдительность и подвергаешь себя риску упустить что-то.

Линси слабо улыбается мне.

— Леннон сейчас чувствует себя прекрасно, но, как ты знаешь, с этой болезнью она будет иметь дело всю жизнь. И она не сдается. После того, как ей стало лучше, прошло немало времени, прежде чем она вышла из полной изоляции, она отказывалась участвовать в школьных мероприятиях и не хотела разговаривать с родителями. Я была единственной, кому она доверяла, и боль, которую она испытывала из-за того, что не могла чувствовать себя нормальным ребенком, стала для нее суровым испытанием.

Я киваю, глядя на Линси, тем временем так много вещей встает на свои места.

— Это из-за Леннон ты вернулась в колледж, чтобы получить степень по детской психологии?

Линси кивает и смотрит на племянницу, по ее щеке скатывается слезинка.

— Мой опыт общения с ней и ее болезнью лег в основу моей диссертации. Я мало что могла для нее сделать, когда она переживала все эмоции больного ребенка. Ей нужно было нечто большее, чем просто еще один взрослый, который разговаривал бы с ней. Ей нужно было быть рядом с другими детьми, которые имели дело с проблемами, взрослыми проблемами, как ты сказал, происходящими в теле ребенка, чтобы она чувствовала себя менее одинокой, понимаешь?

Боль в груди распространяется, когда я смотрю на женщину, которая продолжает удивлять меня своей непоколебимой готовностью просто… жить. Она такая храбрая, сильная и уязвимая, что не знаю, смог бы я стать когда-нибудь таким. От этого трудно отвести взгляд.

Я касаюсь щеки Линси, проводя подушечкой большого пальца по влажному следу, оставленному слезами.

— Ты ведь из-за Леннон хочешь открыть собственную клинику?

Она кивает и неуверенно улыбается.

— Те времена были такими страшными для нее и всех нас. Я считаю, что открытие такой клиники, какую хочу открыть я, поможет стольким детям и семьям.

Я долго смотрю в ее карие глаза, поражаясь тому, что из всех женщин, с кем у меня мог быть ребенок, этой женщиной стала именно она.

— Джонс, ты единственная в своем роде, ты в курсе?

Она выдыхает через нос и пытается отшутиться от моих слов:

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо. — Я пригвождаю ее серьезным взглядом. — Потому что ты не закрываешься от своих страхов. Они толкают тебя вперед.

Все веселье с ее лица исчезает, когда наши взгляды встречаются. Я наклоняюсь над двумя спящими девочками и притягиваю Линси ближе, чтобы прижаться губами к ее губам. Мне нужно это прикосновение. Нужен этот момент. Нужно почувствовать все, чем сейчас обладает Линси, — доброту, оптимизм, свет. Она — олицетворение надежды. Знак того, что в этом мире есть люди с открытыми душами и открытыми умами, каждый день рискующие своим сердцем и живущие, чтобы рассказать людям свою историю. Линси Джонс — это все, кем я хотел бы стать.

Глава 21

Линси

Я еле дышу, когда Джош прерывает наш поцелуй и поднимается с дивана с Леннон на руках. Он приказывает мне оставаться на месте, и выражение его лица не оставляет места для споров. Я терпеливо сижу, пока он несет ее по коридору в мою спальню, все еще потрясенная тем, что он рассказал о своей жизни в Балтиморе.

Что-то подсказывает мне, что это еще не конец истории, но тот факт, что он мне открылся, дает надежду, что, возможно, Джош начинает терять бдительность. Возможно, считает меня кем-то большим, чем просто своей ответственностью и женщиной, вынашивающей его ребенка.

Джош возвращается и забирает из моих рук Клэр, и я встаю, чтобы последовать за ним по коридору в свою спальню. Он укладывает Клэр рядом с Леннон, словно делал это уже миллион раз. Не могу удержаться, наблюдая за ним, разинув рот.

Джош обычно такой сдержанный и стойкий, почти как статуя, — версия самого себя. Даже сегодня, когда тот помогал мне с детьми, он никак не пытался установить связь с девочками. Просто вел себя, как обычно сдержанно. Он из тех мужчин, которые редко проявляют любовь.

Но когда Джош со всей нежностью любящего отца убирает прядь волос с лица Клэр, во мне расцветает надежда. Вполне возможно, в его сердце все-таки найдется местечко для нашего ребенка. И флюиды сексуального папочки, которые он источает, заставляют мои гормоны кричать, требуя внимания.

Джош отступает от кровати, берет меня за руку, тянет за собой и выходит из комнаты, закрывая дверь. Прежде чем я успеваю сказать ему, какой горячей была эта сцена, меня прижимают к стене, и его губы оказываются на мне в отчаянном, голодном поцелуе.

Я всхлипываю от удивления, когда Джош молча приказывает моим губам раскрыться. Его язык погружается внутрь, пробуя, поглощая и пожирая меня. Мне уже знакомо тело этого мужчины. Я знаю, что сводит его с ума, что его возбуждает.

Но этот поцелуй…

Такой поцелуй мне не знаком.

Он интенсивный и безумный. Настолько, что я едва могу дышать.

Мое естество пульсирует в ожидании освобождения, которое он пробуждает во мне своими губами, в то время как мысли несутся со скоростью света в замешательстве от очевидных перемен в нем. Перемен, развитие которых не должно останавливаться.

Его потемневшие глаза жадно блуждают по моему лицу.

— Ты нужна мне, Линси. Мне нужно быть внутри тебя.

Его глубокий голос полон такой тоски, что по груди пробегает дрожь. Я рывком притягиваю его к себе и снова целую. Наши языки переплетаются друг с другом, пока мы на ощупь пробираемся по коридору.

С ним всегда так. Молниеносные разряды желания ударяют из ниоткуда, застав нас врасплох. С тех пор как я испытала такую страсть, не перестаю задаваться вопросом, смогу ли когда-нибудь жить без нее. Особенно без того, что происходит сейчас. К такой смеси страсти и обожания я могла бы легко привыкнуть.

— Мы должны вести себя тихо, — шепчу я хриплым от желания голосом, когда он затаскивает меня в свою спальню. Место, где мы занимаемся сексом и спим рядом, но никогда не обнимаемся. Все эти недели я твердила себе, что Джош просто не любитель нежничать, и тот факт, что он не выставлял меня из своей постели после занятия любовью, уже был хорошим знаком.

Но занимались ли мы любовью?

Не думаю.

Мы трахались.

Мы совокуплялись.

У нас чудесный грязный секс, который иногда включает в себя порку.

Но мы никогда не занимались любовью.

И он никогда не смотрел на меня так, как сейчас, когда запирает дверь и идет ко мне.

Я сглатываю комок в горле, когда в темно-зеленых глазах Джоша сверкает тоска, крайняя нужда и какое-то более глубокое чувство. Как в тот вечер, когда он лечил мою обожженную руку. Что кажется важным и от чего невозможно оторвать взгляд, потому что я не хочу упустить это.

Приблизившись, Джош молча наклоняется, снимает с меня хлопковое платье, лифчик и трусики. От предвкушения и возбуждения я становлюсь мокрой.

С низким рычанием он опускает голову к моей груди, поклоняясь ей губами и языком, лаская так, что мне становится настолько хорошо, что я могу кончить прямо на месте. В последнее время груди очень болели, но восхитительная агония его прикосновений к нежной плоти заставляет клитор пульсировать в ритме с сердцем, разжигая угли желания в ревущее пламя бушующей потребности.

Он отстраняется, чтобы снять с себя одежду, и глубоко внутри эхом отдается боль потери. Когда он стоит передо мной, восхитительно обнаженный, его твердый член подпрыгивает между нами, яопускаюсь на колени и глубоко втягиваю его в рот. К сожалению, у Джоша другие планы.

Он разворачивает меня, его руки блуждают по моим бедрам и между них. Прижимает меня к себе, его шелковистая твердость утыкается в мой мягкий зад, от этого ощущения по всему телу бегут мурашки.

Я громко вскрикиваю, когда его пальцы находят клитор, отчаянно нуждающийся в освобождении. Его рука застывает, он касается губами моего уха.

— Ш-ш-ш, детка. Тебе нужно вести себя тихо.

Детка? Джош никогда раньше меня так не называл.

Он укладывает меня на кровать на бок, ложится сзади, поднимает мою ногу и направляет член в мой центр.

— Готова, детка? — шепчет он глубоким и успокаивающим голосом, скользя губами по моему плечу и вызывая дрожь по всему телу.

— Готова, — тихо стону я, стараясь не шуметь. — Боже, Джош, я хочу тебя.

— Ты нужна мне, — резко отвечает он, словно поправляя меня.

Затем берет меня за подбородок и поворачивает мою голову так, что я смотрю на него через плечо. Тепло в его глазах, уязвимость, которую он больше не скрывает, — это все, чего я от него хотела. Вот он — настоящий Джош. Не сломленный, не скрытный, а самый настоящий.

Отчего становится легче, потому что…

Я влюбляюсь в него.

Проклятье.

Со слабым вздохом его рука скользит вниз по моему телу и шире раздвигает мне ноги, он входит глубоко, замирая на мгновение, пока мое тело приспосабливается к вторжению. Когда я вскрикиваю, он прижимается губами к моему рту и атакует глубокими, одурманивающими поцелуями, все еще оставаясь внутри меня. Неподвижно, неумолимо. Поцелуй ленивый, словно у него есть все время на свете. Все это действо погружает меня в бредовое состояние, и мне приходит мысль: можно ли достичь оргазма только от поцелуев.

Но потом…

Потом он толкается бедрами, твердый член двигается внутри, снова, снова и снова. Очень глубоко. Очень медленно. Так намеренно ритмично и совершенно. Я стискиваю простыни в кулак, пока он ласкает заветное местечко, которое запомнил за последние несколько недель, местечко, которое обхаживал и поклонялся во имя секса.

Но это… то, что мы сейчас делаем — больше, чем секс.

Джош прерывает поцелуй, заглядывает мне в глаза и говорит:

— Детка, я хочу видеть, как ты кончаешь.

— Да, — шепчу я хриплым, прерывающимся голосом, дрожа в его объятиях.

Взгляд Джоша скользит по моему телу.

— Ты такая красивая.

— Да, — стону я, от его слов и взгляда возбуждаясь все сильнее.

— Твое тело, твой ум, твое сердце. Все это так чертовски красиво.

От слов обожания, сказанных таким глубоким голосом, в животе все переворачивается, тело содрогается в шоке от эмоций. Он смотрит на меня сверху вниз. На мой живот.

На глаза наворачиваются слезы.

— Джош?

Что происходит? Где его мысли? О чем он думает?

Мне нужно, чтобы он от всего сердца произнес те слова, которые я так жажду услышать.

— Джош, в чем дело?

— Ни в чем, — бормочет он, закусив губу. Сжимает мою ногу, продолжая смотреть на мой живот, будто видит его впервые. — Я просто… я хочу почувствовать…

Он замолкает, и я задерживаю дыхание, когда тот перемещает руку к моему животу. Теплой, широкой ладонью гладит прилично беременную выпуклость. Пальцами пробегает по гладкой, упругой коже, словно он читает азбуку Брайля. Будто запечатлевает в памяти каждую впадинку и возвышенность. От этого ощущения сердце готово разорваться. Излучая эмоции, провожу по его пальцам, и наши руки впервые обнимают ребенка. Из меня вырывается прерывистый выдох, а дыхание Джоша ускоряется, он не перестает двигаться внутри меня, водя по мне руками, по всему телу.

— Детка, — стонет он, и его лицо искажается. — Мне нужно, чтобы ты кончила. Мне нужно, чтобы ты кончила сейчас.

Он скользит рукой вниз по выпуклости живота, между моих ног и быстро кружит по клитору. Мои глаза мгновенно закрываются, когда из каждого нервного окончания выстреливает фейерверк.

— Детка, смотри на меня, — приказывает он, и я открываю глаза и прикусываю губу.

— Джош, — кричу я, и он закрывает мой рот поцелуем, заглушая мои вопли удовольствия.

— Линси, — шепчет он мне в губы, целуя так, словно не может насытиться.

А потом пульсирует внутри меня, выстреливая горячо и мощно, и дрожа всем телом. Он перемещает руку, сжимая мой живот, и опустошается в меня до последней капли.

— Хочу, чтобы ты спала вот так, — говорит он глубоким и успокаивающим тоном.

— Что?

Он приподнимается, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной внутри себя… с моей спермой, отметившей тебя как мою… хотя бы ненадолго.

С удивлением наблюдаю за новым проявлением собственничества, которое он не показывал раньше.

— Что с тобой происходит?

На лице Джоша возникает печальное выражение, и, не разрывая контакт, он опускается на подушку и испускает судорожный выдох, звучащий так, будто все это время он задерживал дыхание.

— Детка, просто полежи так со мной немного.

«Детка». Прокручиваю ласковое слово в голове снова и снова, и от него одного во мне расцветает надежда, которая, как я говорила себе, не могла быть у меня все эти недели.

Но я была дурой.

Я была дурой, пытаясь убедить себя, что смогу согласиться на отношения, основанные только на сексе. Была дурой, пытаясь не замечать, как, просыпаясь каждое утро, обнаруживаю, что он смотрит на меня спящую. Была дурой, игнорируя бабочек в животе, когда он целовал меня на прощание перед тем, как уйти на работу. И была дурой, ведя себя так, будто не воображала себе семью с этим мужчиной с того момента, как узнала о беременности и безоглядно полюбила его ребенка.

Господи, какая же я дура.

Этот мужчина разобьет мне сердце.

Джош

Посреди ночи мои глаза распахиваются от странного ощущения в ладони. Неужели я отлежал руку и теперь ее покалывает иголками?

Покачав головой, пытаюсь прийти в себя.

Я обнимаю Линси, ее обнаженная спина прижимается к моему такому же обнаженному телу. Ни один из нас не пошевелился с тех пор, как мы заснули после занятия любовью, это относится и к моей руке на ее животе.

Животе, созданном нами.

Странное ощущение возникает снова. Я приподнимаюсь на локте и смотрю на Линси, ее глубокое дыхание говорит о том, что она все еще крепко спит. Перевожу взгляд с ее лица, сияющего в лунном свете, на то, что происходит под моей ладонью.

Ребенок… шевелится. Или пинается. Или, черт возьми, может, даже делать сальто, потому что кульбиты, производящие в данный момент этим крохой, составят серьезную конкуренцию актерам Цирка дю Солей.

Я раздвигаю пальцы, и впервые чувствую движения моего малыша, отчего по телу разливается тепло. Но оно почти сразу же омрачается сожалением. Я должен был ощутить его раньше. С Линси.

Проклятье, она так хорошо со всем справлялась. Полностью приняла вмешательство в свою жизнь и каждую фазу этого процесса — даже если при этом вела себя, как чокнутая. И она действительно выглядела чертовски безумной со своими позами пренатальной йоги или чтением вслух ребенку грязных книжонок.

Однако в последнее время я все чаще стою у двери и подслушиваю, как она общается с маленьким орешком, удивляясь, насколько легко ей это удается. Насколько легко для нее все это.

Линси придает всему личный, веселый и беззаботный характер. Даже когда спит, она кажется совершенно спокойной, ее губы слегка приоткрыты, а темные волосы веером рассыпаны по белой подушке. Честно говоря, наблюдение за тем, как Линси спит и разговаривает с ребенком за последние пару месяцев, оказывало на меня почти лечебное воздействие. Уверен, она смогла бы провести психоанализ этого дерьма, выявив, что за ним стоит, но сейчас меня волнует лишь то, что она нравится мне здесь, в моей постели, в безопасности.

И еще секс… чертовски умопомрачительный секс. На вид Линси такая милая и невинная девушка, но она любит немного пошалить в спальне. И, черт возьми, такая комбинация для меня смертельна.

Может, если бы все было по-другому… если бы прошлое не сломало меня так сильно, мы могли бы стать чем-то большим. Хотя прошлое Линси — тоже не такое солнечное и радужное. Боль Леннон была ее болью. Она остро ее чувствовала, даже, несмотря на то, что пожертвовала костный мозг племяннице. Как такое возможно, что Линси, испытав невероятную душевную боль, все еще полагала, что может сделать мир лучше?

После всего, что случилось с Джулианом, работа в «скорой» стала буквально единственной лептой, которую я мог продолжать вносить в человечество. И только потому, что мне не нужно наблюдать за пациентами или видеться с ними за пределами отделения неотложной помощи, где они имеют со мной дело. Я их латаю и отпускаю. Конец истории. Никаких связей. Никаких долгосрочных обязательств.

Джулиан был другим. Наивным и полным надежд крохой, совсем как Линси. Он был моим любимым маленьким человечком. А теперь его нет.

И все по моей гребаной вине.

Малыш снова шевелится, и при мысли о том, что может с ним случиться, глаза щиплет от непролитых слез. Я не в силах уберечь его от боли и ужасов этого мира. Не могу предотвратить их, и эта мысль ужасает.

Вот почему я профессионально отстраняюсь. Вот почему не могу полностью отдаться этому ребенку или Линси. Потому что мне нужно держать глаза широко открытыми. Нужно уметь видеть сквозь них. Забота и любовь к ним отвлекут меня от самого главного — от их безопасности.

Но сейчас я воспользуюсь моментом. В темноте буду смаковать минуты спокойствия с малышом и представлять, что было бы, пойди жизнь по другому пути.

Глава 22

Джош

— В инструкции сказано, нужно натянуть пружины на дюбель и вставить над нижним отверстием в боковых перилах, — говорит Линси напряженным голосом, когда мы стоим над наполовину собранной кроваткой в моем бывшем кабинете.

— Я же говорил тебе, что здесь нет гребаных дюбелей, — рычу я, швыряя гаечный ключ на пол. Он с громким стуком ударяется о твердое деревянное покрытие, вероятно, оставляя царапину, но мне сейчас совершенно на это насрать. Я взбешен тем, что для того, чтобы собрать какое-то приспособление для ребенка, нужна гребаная бригада рабочих. — Я же говорил, что в кроватке, которую ты заказала в Интернете, не хватает деталей.

— А я говорила, что проверила все детали, и они были на месте! — Она оглядывает комнату, положив руку на тридцатинедельный раздутый живот.

— И что же, блядь, с ними случилось?

— Не знаю! — восклицает она, комкая инструкции и бросая их через плечо. — Здесь полный бардак! Если бы ты убрал этот громоздкий стол, тогда, возможно, у нас было бы хоть немного места для работы.

— А может, если бы мы не получали охеренную кучу посылок каждый божий день, то знали бы, где что взять. — Поднимаю с пола дурацкий гаечный ключ. — Гараж так забит картонными коробками, что я не разгребу их до того, как этот парень поступит в колледж.

Линси издает гортанный звук.

— Может, если бы ты позволил мне позвать Дина, чтобы он помог мне перенести кое-что из того барахла и собрать, как я говорила в самом начале, его бы не накопилось так много.

— Я же сказал, что мне не нужна гребаная помощь Дина, — цежу сквозь зубы, сжимая руки в кулаки. Не хочу, чтобы он приперся и показал ей, насколько лучше может все сделать. Что может заменить меня. — И лучше не рассказывай ему о провале с кроваткой, или, клянусь богом…

Ее карие глаза вспыхивают яростью.

— Ты когда-нибудь перестанешь ревновать меня к Дину?

— А ты когда-нибудь перестанешь вести себя так, будто он в любой момент может меня заменить? — огрызаюсь я в ответ.

— Я этого не говорила, — восклицает она, бледнея. — Я никогда так себя не вела.

— Вела, в самом начале. — По ее лицу вижу, что она знает, что я говорю правду.

Издав раздраженный звук, Линси разворачивается, чтобы выйти из комнаты, и внезапно ее нога проскальзывает по куче пузырчатой пленки. Она спотыкается и размахивает руками. Я бросаюсь вперед, как раз вовремя, чтобы обхватить ее за талию и притянуть к себе. Делаю несколько глубоких вдохов, когда в груди вспыхивает острая боль при мысли о том, что могло бы произойти, не окажись я рядом. Насколько плохо падение могло бы обернуться для нее и ребенка.

Я не могу ее потерять.

Не могу.

И не потеряю.

Линси, тяжело дыша, смотрит на меня широко распахнутыми извиняющимися глазами. Ее взгляд опускается к моим губам и темнеет, я уже видел такое раньше, и следующее, что я помню, мы голые трахаемся на деревянном полу среди моря картонных коробок и пузырчатой пленки, потому что, ну…

Мы растеряли гребаные мозги.

И я не знаю, как это остановить.

Мы играем в семью уже несколько месяцев, и я стал абсолютно одержим женщиной, которая скачет на мне сейчас и во всю глотку выкрикивает мое имя. Прядь каштановых волос застряла у нее во рту, а ногти впиваются мне в грудь. С громкими и адски сексуальными стонами она двигает тазом, преследуя свой оргазм, будто он от нее убежит. Схватив ее за бедра, вбиваюсь в нее, подстраиваясь под ее неистовый ритм и удивляясь тому, как я теперь привык к ее животу, и поглощен и очарован всем остальным в ней.

Как такое случилось? Как я перешел от тихой слежки за ней в больничном кафетерии к ссоре из-за мебели в детской и желанию трахнуть ее так, будто это мой последний день на земле? Все совсем не так, как я ожидал, когда впервые попросил ее переехать ко мне. Каким-то образом от профессиональной отстраненности не осталось и следа, и я мчусь домой с работы, чтобы посмотреть с ней на диване повтор «Анатомии страсти».

Это пугает до чертиков.

И все же я не хочу, чтобы это заканчивалось. Даже вспыхни мой дом синим пламенем, я предпочел бы остаться в нем, лишь бы ощущать ее оргазм своими губами, языком, членом, пальцами. Каждой гребаной частичкой своего тела. Или просто, черт возьми, обнимать ее, когда она спит у меня на груди. Я отчаянно жажду этого все время.

— Джош! — кричит она, задыхаясь, и напрягается. — Я сейчас кончу.

— Смотри на меня, детка, — приказываю я, и ее глаза распахиваются, а зубы впиваются в нижнюю губу.

Она замирает, отпускает свою сексуальную пухлую губку и с полным самозабвением стонет от освобождения, а я делаю то же самое, изливаясь в нее.

Сев, обнимаю ее, из-за большого живота с каждой неделей это становится все более проблематичным. Я все жду, что ей больше не захочется заниматься сексом, и что изменения в ее теле возьмут верх над потребностью в удовольствии, но этого не происходит. На самом деле, она похотливее и отзывчивее, чем когда-либо.

И досадно, что чем больше она становится, тем больше я волнуюсь. В постели у нас все прекрасно, и беременность у Линси протекает без осложнений, но я плохо сплю по ночам, думая о том, как ужасно все может обернуться. Не только с медицинской, но и с эмоциональной точки зрения. Когда Линси поймет мои границы, она не останется. Она слишком хороша, чтобы остаться.

— Мы все еще должны собрать кроватку, — говорит она, отталкиваясь от меня и вставая, широко расставив ноги.

— Смотри под ноги, — предупреждаю я, хватая ее за икры. В груди поднимается странный прилив гордости, видя, как мое семя вытекает из Линси. — Вообще-то… постой вот так еще минутку и отдышись.

— Какой ты мерзкий! — восклицает она, толкая меня в плечи, и отступает, чтобы оказаться вне пределов видимости. — Твое семя прочно засело в моей матке, но ты все равно хочешь смотреть, как оно вытекает из меня каждый раз, когда мы занимаемся сексом. Тебе серьезно нужно поговорить с психотерапевтом о своих проблемах пещерного человека.

Мой живот трясется от смеха. Настоящего смеха, от которого я улыбаюсь от уха до уха. В последнее время такое часто со мной происходит, и мне не нужен психотерапевт, чтобы объяснить, почему.

Я помогаю Линси в ванной привести себя в порядок, и мы возвращаемся к оставленному беспорядку, оба чувствуя себя немного легче после того, как вытрахали свое раздражение. И, к счастью, сексуальные забавы выявили недостающие дюбели, так что сборка теперь идет гораздо более гладко.

Я как раз прикрепляю последние детали, когда Линси тихо говорит:

— Итак, в пятницу тридцатилетие Дина.

Я поднимаю на нее взгляд.

— Ты опять нарываешься, чтобы я тебя оттрахал, Джонс? Я не могу снова заделать тебе ребенка, но это не помешает мне попытаться.

Она закатывает глаза и протягивает мне болт.

— Он арендует на ночь автобус для вечеринок.

Я поджимаю губы.

— Не староват ли он для этого?

Линси игриво толкает меня.

— Ой, да брось, дедуля. Разве ты не помнишь себя молодым и беззаботным?

— Нет, — невозмутимо отвечаю я, потому что, по сути, пропустил эту часть своей жизни в ту минуту, когда решил стать доктором.

Линси облизывает губы и кокетливо смотрит на меня.

— Ты должен пойти со мной.

Я отрицательно мотаю головой.

— Ты иди.

— Да ладно тебе. Будет весело, — уговаривает она, хлопая большими карими глазами.

— Дин не захочет меня там видеть. — Я заканчиваю с последним дюбелем. — Я ему даже не нравлюсь. И это чувство взаимно.

— Он велел мне пригласить тебя, — возражает Линси, хватая меня за руку и переключая мое внимание на нее. — Он даже пригласил Макса, чтобы у тебя там был друг и ты не чувствовал себя посторонним.

Я моргаю от удивления.

— Он пригласил Макса?

Она кивает.

— В отличие от тебя, Дин видит выгоду в том, чтобы подружиться с тобой.

Потому что хочет того, чего не может иметь. Я помню выражение его глаз в тот день, когда он помогал Линси с переездом.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Давай, — стонет Линси, потирая живот. — Возможно, это будет наша последняя большая вечеринка перед рождением орешка. Я надену сексуальное платье для беременных.

Я снова мотаю головой.

— Можешь ходить хоть в мешке для мусора, я все равно буду хотеть трахнуть тебя в любое время и в любом месте.

— Романтично, — резко отвечает она, бросая на меня хмурый взгляд.

Я наклоняю голову и смотрю на нее.

— Ты действительно хочешь, чтобы я пошел?

Ее лицо светится, и она с энтузиазмом кивает.

— Тысячу раз «да».

— Ладно, — стону я, закатывая глаза, прежде чем она бросается в мои объятия, разбрасывая инструменты.

— Упс, — восклицает она, оглядываясь вокруг.

Я придерживаю ее за бока и бросаю на нее сердитый взгляд.

— Если мы потеряем последний дюбель, мне придется снова тебя трахнуть.

— Обещания, обещания. — Она игриво шевелит бровями и встает, давая мне место для работы. — Стол действительно нужно отсюда убрать. Может, Майлс заглянет как-нибудь вечерком после работы.

Слышу, как она роется в столе, и поворачиваюсь к ней как раз в тот момент, когда она достает из верхнего ящика конверт. Ее брови сходятся вместе.

— Джош, у тебя тут нераспечатанное письмо.

Мое лицо вытягивается, а в ушах стучит пульс.

— Оставь его, — решительно говорю я напряженным голосом.

Она вертит конверт в руках и спрашивает:

— Кто такой Марк Джекобсон? Адрес Балтимора.

Бросаю инструменты и иду туда, где она стоит. Выхватываю у нее конверт и запихиваю его обратно в ящик, прежде чем с силой захлопнуть.

Линси растерянно моргает.

— От кого это письмо?

— Линси, серьезно, это пустяк, — ворчу я, стиснув зубы, когда в сознании всплывают воспоминания из прошлого. — Мусор, который я забыл выбросить. Я же сказал, что позабочусь о столе, и я это сделаю.

Она смотрит на меня, ее карие глаза быстро моргают.

— Почему ты ведешь себя так уклончиво?

Я с трудом выдыхаю.

— Потому что это дерьмо не должно тебя касаться, ясно?

— Серьезно? — отвечает она, недоверчиво качая головой.

— Что? — вопрос звучит резче и громче, чем я хотел. Почему ей необходимо поднимать шум из-за гребаного нераспечатанного письма?

Я съеживаюсь, когда в ответ на мой резкий тон она прикрывает живот. Перевожу взгляд к ее глазам, в которых светится еще больше вопросов. Но вместо того, чтобы вступить со мной в перепалку, она, вздернув подбородок, проходит мимо меня, исчезая в дверном проеме и не оставляя после себя ничего, кроме тишины.

Глава 23

Линси

Еще до захода солнца я сижу в автобусе для вечеринок. В этом отвратительном чудище есть даже шест для стриптиза, зеркальный потолок и разноцветные огоньки, бегающие по всему салону. Здесь полно наших с Кейт друзей по колледжу, с которыми Дин подружился за последние пару лет, несколько приятелей Дина по фондовому рынку, плюс компания шиномонтажа — Майлс, Сэм и Мэгги.

Ярко-голубые глаза Кейт встречаются с моими, и она встает, указывая на меня.

— Смотрите-ка, стриптизерша прибыла!

Все разражаются смехом, и, как по команде, из динамиков гремит саундтрек из «Супер Майка».

Я качаю головой и смеюсь, хватаясь за блестящий шест и, держась за живот, делаю осторожное вращение. Подол черного платья для беременных с высокой талией оборачивается вокруг моих ног, и я молюсь пирожковым богам, чтобы бретельки не соскользнули с плеч, потому что сейчас на мне нет бюстгальтера.

Можно подумать, подбор одежды, когда у тебя баскетбольный мяч вместо живота, будет самой трудной задачей, но, как ни странно, именно увеличившиеся сиськи создают всю драму. Ни один из моих лифчиков больше не подходит, и мне ненавистна мысль тратить деньги на новые, поэтому, по возможности, я обходилась без них.

Я заканчиваю кружиться и показываю на свой живот.

— Две стриптизерши по цене одной! — Автобус взрывается смехом.

Джош сердито смотрит на меня.

Я прикусываю губу и пожимаю плечами.

— Слишком рано для стриптиз-шуток о нашем ребенке?

Он кивает и хватает меня за бока.

— Полагаю, для них всегда будет слишком рано.

Он мне подмигивает, показывая, что на самом деле не сердится, и я благодарна ему за это. С тех пор как я нашла то письмо в его столе, все было немного напряженно, но сегодня вечером, перед тем как уйти, он коснулся моего живота и сказал, что я выгляжу очень красиво. Это было так просто и мило, что я смирилась с тем, чтобы быть благодарной за то, что у меня есть с ним, даже если он не отдается мне полностью.

Джош обнимает меня за талию, когда мы направляемся в заднюю часть автобуса, чтобы присоединиться к Кейт, Майлсу, Сэму и Мэгги. Я морщусь при виде сиденья, прежде чем сесть на свободное место рядом с Кейт.

— Боже, держу пари, в ультрафиолете этот траходром светился бы от пятен спермы.

— Как и твоя матка, — парирует Кейт, вскидывая руку вверх, чтобы получить пять от Джоша, который неохотно отвечает.

Я поворачиваюсь к Майлсу, сидящему по другую сторону от нее.

— Сколько она выпила?

Он с улыбкой качает головой.

— Это ее первый бокал.

Я закатываю глаза и оглядываю автобус в поисках Дина.

— А где именинник?

Кейт указывает на переднюю часть автобуса как раз в тот момент, когда входит Дин, одетый в одну из своих фирменных рубашек с якорями, с закатанными к бицепсам рукавами. Борода коротко подстрижена, а очки в темной оправе привычно сидят на месте. Он здоровается со всеми.

Джош протягивает мне бутылку воды, одновременно открывая пиво для себя. Я смотрю на него с завистью.

— Расскажи, какое оно на вкус. Опиши его в ярких деталях.

— Это IPA, — ворчит он, слегка морщась от первого глотка, — а значит, на вкус как моча.

Я томно вздыхаю.

— Звучит волшебно.

Джош ухмыляется и обнимает меня за плечи. Мне нравится его ухмылка. Может, это и не полноценная улыбка, но все к тому идет, медленно, но верно, и для нас — это хороший знак.

Кейт толкает меня локтем.

— Вы оба выглядите шокирующе счастливыми.

— Шокирующе? — переспрашиваю я, хмуря брови.

Она пожимает плечами.

— Я просто хочу сказать… что для соглашения «только секс», вы, похоже, действительно нравитесь друг другу.

— Мы действительно нравимся друг другу, — подтверждаю я, закатывая глаза. — Что очень удобно, учитывая, что я ношу его единственного наследника.

— О! — взвизгивает Кейт от восторга. — Не знала, что твой ребенок королевских кровей. Вы уже придумали имя для маленького драгоценного орешка?

— Нет, — вмешивается Джош, наклоняясь к Кейт. — И, пожалуйста, убеди ее отказаться от имени Спектор. Мне все равно, сколько раз она смотрела «Форс-мажоры», я не назову своего ребенка именем созвучным с «инспектор».

— Но его второе имя может быть Гаджет! — парирует Кейт, и лицо Джоша вытягивается.

— Мне пиздец, — ворчит он, прежде чем сделать глоток пива.

Майлс перегибается через Кейт, привлекая внимание Джоша.

— Лучше позволь им трепаться. С ними невозможно бороться, когда они вместе.

Кейт хихикает и утыкается в меня носом, а потом вопит:

— Дин, давай начинать представление! Пора тебе тряхнуть своими стариковскими яйцами!

Дин бросает взгляд на свои умные часы.

— Макс написал, что почти уже здесь. И что привез мне особый подарок.

— Подарок? — спрашиваю я, с любопытством наблюдая за Дином.

Он пожимает плечами, и затем все наше внимание снова переключается на переднюю часть автобуса, когда в салон забирается Макс, выглядящий, как кукла Кен, и тащит за собой а-ля Барби.

— Народ, это Нора! — возвещает Макс.

— Владелица пекарни «Проснись и пой»! — восклицает Кейт, стоя с отвисшей челюстью. — Твои кронаты изменили мою жизнь. Серьезно, до того, как на меня сошла твоя пекарская благодать, я поклонялась дьяволу, и теперь моя душа спасена Пончиком Иисусом.

— Спасибо, — отвечает Нора с вежливой улыбкой.

— Нет, это тебе спасибо… ты случайно не захватила с собой парочку…

Майлс притягивает Кейт к себе на колени и щекочет, а она хихикает.

— Ай! На что я только что села? — вскрикивает Кейт, хватаясь рукой за ягодицу. — У тебя в кармане какой-то инструмент или твой член превратился в куб?

Лицо Майлса излучает неловкость, и он поворачивается к Сэму.

— Кейт, не принесешь мне еще пива?

Кейт соскальзывает с колен Майлса и направляется к холодильнику. Майлс с Сэмом тихо шепчутся, но затем автобус трогается, и я смотрю вперед, наслаждаясь окружающим безумием напивающихся гостей. Нора с Максом сидят напротив Дина, тот держится гораздо более напряженно, чем минуту назад. Интересно, что там происходит?

Автобус отъезжает, и музыка включается так громко, что нам всем приходится кричать, чтобы поговорить друг с другом. Я улыбаюсь и наслаждаюсь тем, как Джош и Кейт в ярких деталях обсуждают финал «Игры престолов». И как сильно смеется Джош, когда я рассказываю ему историю о том, как Кейт купила свечу с ароматом жженой резины, когда они с Майлсом поссорились, и она не могла заставить себя пойти в «Магазин шин», чтобы там писать. Даже Дин вставляет свои пять копеек в эту историю, рассказывая Джошу, что он застал нас с Кейт, борющимися за свечу, и хотя я думала, что Джош может заревновать, он всего лишь качает головой и принимает все как должное. Надеюсь, мои уговоры дать Дину шанс не остались без внимания.

Автобус заезжает на стоянку, и, взглянув в окно, я понимаю, что мы у «Магазина шин».

— Что мы делаем у моего офиса? — спрашивает Кейт, насмешливо хмурясь.

— Я забыл бумажник. — Майлс со странным выражением трет затылок. — Дин сказал, что автобус может ненадолго сделать здесь остановку.

Автобус резко останавливается, и дверь открывается, впуская внутрь запах резины, пахнет, как та ужасная свеча, которая все еще есть у Кейт.

— Пока будешь там, милый, прихвати для меня печеньку, — Кейт шлепает Майлса по заднице, когда тот встает.

Он поворачивается и протягивает ей руку.

— Вообще-то, я думал сходить туда с тобой.

Она хмурится и смотрит на него в замешательстве.

— Зачем?

Он проводит рукой по своим коротким черным волосам.

— Хочу тебе кое-что показать.

Кейт бросает на меня взгляд, и все, что я могу сделать, это пожать плечами. Лучше бы ему не тащить Кейт в офис для секса на скорую руку, потому что сегодняшний вечер должен полностью принадлежать Дину. Хотя, взглянув на Джоша, такого милого в джинсах и простой футболке, попивающего пиво и заводящего друзей, я бы, наверное, и сама сейчас не прочь по-быстрому перепихнуться.

Кейт неохотно берет Майлса за руку, и он вытаскивает ее из автобуса, но вместо того, чтобы направиться в магазин, где, как я предполагаю, находится его бумажник, он ведет ее к навесу возле тротуара шиномонтажа.

Мои глаза расширяются при виде имени Кейт, высвечивающемуся на экране.

— Что там? — спрашиваю я, поворачиваясь к Джошу, который выглядит таким же растерянным, как и я.

Внезапно, все прилипают к окнам автобуса, фактически загораживая мне обзор. Я встаю и осторожно выхожу на улицу, потому что не собираюсь спокойно сидеть, не видя, что там происходит. В конце концов, вся компания следует за мной, и к тому времени, как я встаю перед бампером автобуса, Майлс опускается на одно колено.

— Он делает сейчас предложение? — кричу я, прижимая ладони ко рту, отражая реакцию Кейт, когда надпись на экране появляется полностью: «КЕЙТ, ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ».

— Он определенно делает предложение, — с понимающей ухмылкой подтверждает Дин, подходя ко мне.

Я толкаю его локтем.

— Ты знал об этом?

Он усмехается.

— Думаешь, я бы просто так сделал остановку у шиномонтажа на своем праздничном автобусе?

— О, боже! — восклицаю я и раздраженно шикаю на всех, чтобы услышать, что говорит Майлс.

— Кейт Смит, — говорит он, протягивая ей коробочку с кольцом. Его губы приоткрываются, чтобы сказать что-то еще, но в этот момент из шиномонтажа доносится отвратительный скрежет электроинструментов.

— Зараза, кому в такое время приспичило работать в шиномонтаже? На часах шесть вечера, — шиплю я, стреляя убийственным взглядом в сторону гаража, словно моя чистая ярость может заткнуть шумный инструмент.

Дин вытягивает шею вперед, поворачивает голову и делает вид, что прислушивается.

— Я ни черта не слышу.

— Я тоже, — хмурюсь я, скрещивая руки на груди, когда губы Майлса шевелятся, а Кейт смеется и по ее лицу текут слезы.

Дин вздыхает.

— Уверен, он говорит что-то вроде… Резина, бла-бла-бла. Шины, бла-бла-бла. Подвеска и бесплатный кофе, бла-бла-бла. Бесплатная датская сдоба и печенье на всю жизнь, бла-бла-бла. Выходи за меня.

— Это романтично только для этих двух чудиков, — хриплю я, от вида помолвки лучшей подруги мои глаза наполняются слезами.

Электроинструмент замолкает как раз вовремя, чтобы все мы услышали крик Кейт: «Да, я выйду за тебя замуж!» Она падает в его объятия, их губы сливаются в поцелуе, Майлс обхватывает ее лицо, все еще держа кольцо в руке.

С широко распахнутыми глазами, в которых стоят слезы, я поворачиваюсь к Дину, тот невозмутимо говорит:

— Двадцать баксов на то, что они назовут своего первенца Мишлен.

Я разражаюсь смехом и выкрикиваю приветствия новобрачным, не переставая удивляться юмору и красоте этой сцены. Я так рада за Кейт, что могу умереть от счастья. Она нашла мужчину, который полностью принимает ее безумства и свободно отдает себя взамен, — это прекрасно, чудесно, волшебно. Не всем может так повезти.

— Это можешь быть и ты, Линс. — Дин слегка улыбается и прижимает меня к себе. — Вы с Джошем, кажется, хорошо ладите. Влюбиться в папочку своего ребенка — не самое худшее, что может случиться в мире.

Я напрягаюсь от замечания Дина.

Мне страшно надеяться.

Несбывшаяся надежда может причинить боль. И правда в том, что, несмотря на то, как далеко мы с Джошем продвинулись за последние несколько недель, он все еще что-то утаивает. Что-то, что заставляет его ограждать от меня свое сердце. И чем дольше мы так будем жить, тем более болезненно будет ощущаться этот непреодолимый барьер.

Кстати, а где Джош?

Когда я поворачиваюсь, тот стоит у автобуса и со странным выражением наблюдает за происходящим. Он посылает мне полуулыбку, и я отвечаю ему тем же.

С этим человеком все всегда наполовину.

Неужели я сошла с ума, желая его всего?

Джош

Что же, вечер проходит совсем не так, как я ожидал.

Все заканчивается тостами с шампанским в честь Майлса и Кейт и печеньем на парковке «Магазина шин» перед навесом, над которым высвечивается: «ОНА СКАЗАЛА «ДА».

Очевидно, планы на день рождение Дина в автобусе были лишь уловкой для этого тщательно продуманного предложения Майлса. Не буду врать, но предложение на стоянке у шиномонтажа не кажется мне таким уж романтичным. Но, черт возьми, Кейт и Линси весь гребаный вечер лили слезы счастья, так что, кто я такой, чтобы говорить о романтике?

Мы забираемся в автобус и продолжаем тур по барам. По мере того как ночь набирает обороты, меня охватывает беспокойство. Мы с Линси не обсуждали брак. Конечно, учитывая мое прошлое, я никогда для себя этого не хотел, но я также никогда не хотел и ребенка, а теперь он у меня есть.

Иногда жизнь строит на тебя другие планы.

Радость Линси за подругу ясно показывает, что она высоко ценит брак. Смог бы я дать ей это? Возможно, брак — лучший выход для всех: для ребенка, для Линси и для меня.

Если мы поженимся, не будет никакой путаницы в том, что у нас за отношения. И если мы поженимся, я смогу заботиться о них вечно.

К тому времени, как мы подъезжаем к пабу на Перл-стрит, я так глубоко погружаюсь в свои мысли, что, извинившись, спускаюсь в туалетную комнату в попытке вырваться из этого кошмара, в который себя загнал.

Возвращаясь наверх, на лестнице я натыкаюсь на Дина.

— Хорошо проводишь время? — Дин оглядывает меня с головы до ног.

Я поджимаю губы и киваю.

— Да, конечно, и, кстати, с днем рождения.

Дин смеется и качает головой.

— Смысл сегодняшнего вечера не совсем в этом, но я понимаю, почему именно ты из всех присутствующих, предпочел бы этого не замечать.

Я хмурюсь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что-то мне подсказывает, что ты не из тех, кто женится, док, — говорит Дин, спускаясь по разделяющим нас трем ступенькам.

Я прищуриваюсь.

— Совершенно не представляю, почему ты думаешь, что знаешь меня так чертовски хорошо, но это начинает действовать мне на нервы.

Дин пожимает плечами.

— Я знаю, что Линси уже несколько месяцев живет под твоей крышей, а вы все еще только, что… трахаетесь?

Я ощетиниваюсь от того, что он знает о нас. Это уязвляет и раздражает, потому что предпочел бы, чтобы Линси не доверяла Дину ничего, имеющее отношение к нам. Дин не на моей стороне, поэтому я уверен, что он сделает все возможное, чтобы избавиться от меня.

Я выдыхаю и поднимаюсь на ступеньку, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

— Моя ситуация с Линси тебя не касается.

Дин качает головой.

— Меня касается все, что имеет отношение к одному из моих лучших друзей.

— Какого хрена ты от меня хочешь, Дин? — вскипаю я. Этот придурок пялился на меня весь вечер. Сейчас мне просто стоит врезать ему, чтобы прекратить ходить вокруг, да около. — Мне совершенно не в кайф от этих маленьких стычек, которыми ты, кажется, одержим при каждой нашей встрече.

Дин прислоняется к стене и засовывает руки в карманы.

— Я просто хочу дать тебе дружеский совет, док.

— Дружеский совет. — Я издаю сухой смешок. — Не терпится услышать.

— Возможно, совет — не то слово. — Дин потирает бородатый подбородок и смотрит вверх, прежде чем продолжить: — Скорее это можно назвать предупреждением.

Я закатываю глаза и жду завершения чертового разговора.

Он пронзает меня серьезным взглядом и говорит:

— Если не ты, то кто-то другой.

— О чем, мать твою, ты говоришь? — скрежещу я сквозь стиснутые зубы.

— Такая девушка, как Линси, не останется одинокой вечно, — говорит он, пожимая плечами, словно ведет разговор о погоде. — Она воспитана католичкой. Ей нужна традиционная семья, а не папочка ребенка, с которым она будет жить всю оставшуюся жизнь. И если ты не дашь ей этого, то лишь вопрос времени, когда это сделает кто-то другой. Черт возьми, согласись она, я бы сам на ней женился.

— Она не согласится, — рычу я, мои руки сжимаются в кулаки от одной только мысли о том, что они с Дином будут вместе.

— Ты прав. — Брови Дина приподнимаются, и он делает шаг ко мне. — Она меня не хочет, потому что не любит. Но ты, черт возьми, понимаешь, что она влюблена в тебя, верно?

Я отшатываюсь, почти оступаясь на лестнице, пока перевариваю его слова.

— Что ты несешь?

Дин смеется и хватается рукой за шею.

— Макс говорил, что ты ничего не замечаешь, но я полагал, он лишь тебя защищает. Решил, что ты просто мудак и игнорируешь тот факт, что она по уши влюблена в тебя. Что ты продолжаешь морочить ей голову, чтобы держать при себе вместе с ребенком. Макс также сказал, что ты просто помешан на их безопасности.

Я сглатываю комок в горле, потому что все, что он говорит, звучит опасно близко к правде, и ощущение такое, будто тот тычет пальцем в болезненный синяк.

— Линси мне небезразлична, — выдавливаю я, слова застревают в горле, как осколки стекла.

Дин кивает и мрачнеет.

— Тогда тебе лучше поступить с ней правильно, потому что в этой ситуации, если она упадет, я не смогу ее подхватить.

Глава 24

Джош

Мне нужно жениться на Линси Джонс.

Она спит рядом со мной. Лучи утреннего солнца только начинают проникать в окна, освещая ее прекрасные черты.

Я не спал всю ночь, размышляя над словами Дина.

«Гребаный Дин», — с досадой думаю я, и боль в груди возвращается с новой силой.

Мне ненавистно, что прошлой ночью он бросил мне вызов, но он чертовски прав. Если я буду сидеть, сложа руки, то очень легко могу потерять Линси и ребенка. Линси не из тех женщин, кто позволит нам вечно оставаться в тех отношениях, что у нас есть сейчас. Она хочет от жизни большего. Может найти кого-то, кто действительно ее полюбит и захочет жениться или завести больше детей.

Кого-то, но не меня.

От этой мысли у меня кровь стынет в жилах. Возможно, я не жажду традиционной жизни с Линси, но и не хочу, чтобы она вела ее с кем-то другим. Дин прав — в данной ситуации это я должен быть тем, кто подхватит ее, когда она начнет падать. Ее место здесь. Со мной. Где я могу присматривать за ней и ребенком. Никто не позаботится о них так, как я. И если быть семьей на бумаге — это то, чего она хочет, я могу дать ей это. Могу на ней жениться и при этом оставаться достаточно отстраненным, чтобы обеспечить их безопасность. Я дам ей все, что нужно, лишь бы она осталась со мной.

Линси шевелится рядом со мной, ее губы изгибаются в легкой улыбке, прежде чем она хрипло произносит:

— Я чувствую, как ты пялишься на меня.

Я тяжело выдыхаю.

— Думаю, нам надо пожениться.

Ее глаза распахиваются, и она смотрит в потолок, ошеломленно моргая.

— Что?

Слова, которые всю ночь вертелись на кончике языка, выстраиваются для второй попытки.

— Думаю, нам надо пожениться.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня прищуренными от света глазами.

— По моему мнению, в женитьбе следует быть уверенным, а не думать о ней.

Она садится на кровати, откидывает с лица взлохмаченные волосы и растерянно смотрит на меня своими великолепными глазами.

— Это из-за вчерашней помолвки Кейт и Майлса?

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Я просто думаю, для нас логично пожениться. У нас будет ребенок.

Она издает смешок.

— Гм… я в курсе!

Я сажусь и жду, что она скажет дальше, но она молчит.

— Ты скажешь мне, о чем думаешь?

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его и качает головой, будто не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Издав странную канонаду звуков, Линси внезапно скатывается с кровати, сжимая простыню, обернутую вокруг ее обнаженного тела, и направляется в мою гардеробную. Хватает с полки футболку и смотрит на меня с открытым ртом, будто собирается что-то сказать, но потом, должно быть, передумывает и, отвернувшись, выходит из спальни. Я вскакиваю с кровати, хватаю спортивные штаны, торопливо одеваюсь и бегу за ней по коридору.

Она на кухне у открытого холодильника.

— Ты мне ответишь? — требую я, когда она достает из холодильника мясную нарезку и сыр и выкладывает их на кухонную стойку.

Прищурившись, Линси проносится мимо меня в кладовую за круглой доской для мясного ассорти.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, когда она возвращается на кухню.

— А на что, черт возьми, это похоже? — шипит она язвительно, когда хватает большой нож из держателя. — Готовлю мясное ассорти.

— На завтрак?

— Да, потому что ты только что попросил меня выйти за тебя замуж, Джош, а я еще даже зубы не успела почистить! — Она наклоняется ко мне с острым ножом в руке, и на ее глаза наворачиваются слезы.

— Ладно. — Я нервно хватаюсь за шею. — Прости. Не думал, что мое предложение тебя расстроит.

— И почему же ты думаешь, что я расстроена? — Она вскрывает упаковку выдержанного чеддера и нарезает его ломтиками.

От раздавшегося всхлипывания я морщусь.

— Потому что ты, по всей видимости, плачешь?

Она стреляет в меня широко раскрытыми обвиняющими глазами.

— А мне нельзя просто нарезать сыра и немного поплакать? — Она берется за дор блю.

Я издаю странный горловой звук.

— Чего? — рявкает она.

— Ты не можешь есть дор блю.

— Почему?

— Потому что он непастеризованный, помнишь? Это написано в твоей книжке для беременных.

Ее челюсть в ужасе отвисает, и она поднимает нож.

— Ты что, издеваешься надо мной? Почему бы тебе просто не отрубить мне голову?

Я не могу не закатить глаза.

— По-моему, Джонс, ты слишкомдраматизируешь.

— Нет! — восклицает она, оставляя дор блю и принимаясь раскладывать на доске Пеппер Джек. — Я буквально не могу делать ничего веселого. Не могу приготовить на обед мясную нарезку. Не могу пить. Не могу есть непастеризованный сыр.

— О чем ты? — спрашиваю я, чертовски смущенный тем, что она сейчас больше озабочена едой и выпивкой, чем тем, что я прошу ее выйти за меня замуж. Линси почти не жалуется на беременность, так что все это не имеет никакого гребаного смысла.

Она бросает нож на стойку и указывает на свой живот.

— Я не могу быть веселой беременной. Не могу весело жить с парнем. А теперь я даже не могу весело обручиться. Все события в моей жизни происходят по блядскому умолчанию.

Я опираюсь рукой на стойку и смотрю на нее, от боли в ее голосе у меня жжет в груди.

— Ты, правда, хочешь такого грандиозного предложения, какое сделал Майлс?

— Возможно. — Ее карие глаза широко раскрыты и в них стоят слезы. — Неужели это так плохо?

Я в отчаянии склоняю голову.

— Но такое, как правило, для людей, которые…

— Что? — фыркает она, раздувая ноздри от возмущения. — В отношениях?

Я сжимаю губы, зная, что любые мои слова расстроят ее еще больше, но также зная, что ей нужно смотреть на это с позиции практичности, а не эмоций. Глубоко вдохнув, беру ее за плечи, не обращая внимания на то, как она вздрагивает от моих прикосновений.

— Нам было очень хорошо вместе, Джонс, и я считаю, что женитьба сделает все намного лучше, она уберет любую неопределенность.

Ее брови сходятся на переносице.

— Какую неопределенность?

Я пожимаю плечами.

— В том, где мы будем жить. Кто будет за все платить. Чью фамилию будет носить ребенок. Будем ли мы когда-нибудь встречаться с кем-то еще в будущем.

Губы Линси удивленно приоткрываются.

— Ты серьезно?

Во мне вспыхивает раздражение, потому что все это кажется мне дьявольски очевидным. У нас, черт побери, будет ребенок. Я смотрю на ее живот, и боль в груди возвращается, потому что ребенок прямо здесь, между нами, растет, живет, развивается. Почему она не видит в нашей свадьбе ничего хорошего?

— Линси, — говорю спокойно, — ребенок свяжет нас на всю жизнь, несмотря ни на что. Вот почему нам с тобой так важно пожениться. Я думал, что с твоим католическим воспитанием и миллионами намеков, которые бросала твоя мать, ты будешь счастлива от этой идеи.

Ее подбородок дрожит, и она обмякает в моих руках.

— Не так я представляла, как все это произойдет, — хрипит она дрожащим голосом, эмоции, которые та едва сдерживала, выплескиваются наружу. Линси прижимается головой к моей обнаженной груди и шепчет: — Я едва проснулась, а ты просишь меня выйти за тебя замуж, будто интересуешься, хочу я на завтрак блинчиков или вафель.

— Откуда мне было знать, что ты захочешь мясное ассорти? — пытаюсь я пошутить, поглаживая ее по спине.

Она не смеется. Вместо этого отстраняется и свирепо смотрит на меня.

— Ты хоть любишь меня, Джош?

Моя грудь резко вздымается от такого провокационного вопроса, и я поджимаю губы, ненавидя, что сейчас она ставит меня в затруднительное положение, и, ненавидя, что не могу дать ей ответ, который, уверен, та хочет услышать.

— Ты мне небезразлична, Линси, — отвечаю хриплым голосом. — Честно говоря, ты мой самый близкий друг. Но я не способен любить. Мой мозг просто больше так не работает.

Она прикусывает губу и закрывает глаза, и две слезинки скатываются по ее щекам.

— Звучит, как веская причина сказать «да».

Я наклоняю голову.

— Я думал, это сделает тебя счастливой.

Она качает головой, ее глаза покраснели от слез.

— Ты серьезно думал, что предложение руки и сердца без любви, сделает меня счастливой?

Когда она так говорит, это звучит ужасно. Но, черт возьми, это необязательно. Нетрадиционные отношения не редкость. Нам с Линси хорошо вместе. Последние несколько месяцев стали тому доказательством.

— Брак не должен быть такой уж большой проблемой, Джонс. Мы все еще можем быть собой, но просто… женаты.

— И не влюблены, — решительно отвечает она, отворачиваясь от меня и возвращаясь к еде. Я делаю движение, чтобы обнять ее, но она вскидывает руку, останавливая меня. — Мне нужно время и пространство, чтобы подумать об этом, Джош.

Я киваю и потираю затылок.

— Может, хочешь вернуться в постель? Еще очень рано.

Она отрицательно качает головой.

— Если захочу, то пойду в свою комнату.

Сердце сжимается от такого ответа. Она не называла свою комнату «своей» с тех пор, как мы снова начали заниматься сексом. Ее комнатой была моя спальня. И так нелепо, несправедливо, невообразимо… я чувствую себя отвергнутым, отчего по груди распространяется боль.

Ее руки дрожат, и меня охватывает ужасное чувство вины за многое. За то, что она забеременела. За то, что позволил Дину залезть мне в голову. За то, что мое прошлое изменило меня так, что я даже не могу влюбиться в идеальную для меня женщину.

— Мне жаль, детка. — Я пытаюсь взять ее за руки, но она отстраняется.

Покачав головой, Линси отвечает:

— Знаю. Но сейчас я не могу с этим справиться. Я с такой легкостью падаю в твои объятия и не обращаю внимания на то, что ты держишься от меня на расстоянии. — Линси вытирает глаза, и у меня внутри все переворачивается.

Я здорово облажался.

— Может, — добавляет она, — я смогу мыслить более ясно, если мы снова сделаем шаг назад. Сейчас во мне бушуют гормоны, и нам обоим стоит серьезно подумать о том, что между нами происходит и к чему это приведет.

Она поворачивается, чтобы выйти из комнаты, но я не могу отпустить ее вот так. Рванув за ней, я останавливаю ее.

— Я здесь ради тебя, Джонс. Ради ребенка. Ты хочешь об этом подумать, я понимаю. Просто знай, что это действительно то, чего я хочу, и, думаю, мы могли бы быть счастливы вместе.

Она деревянно кивает, прикусывая губу, очевидно, изо всех сил стараясь не заплакать, и выходит из комнаты.

Я только усугубил ситуацию.

Блядь. Я и вправду мудак.

Глава 25

Линси

— О, боже, — стону я, пристальнее вглядываясь в весы, надеясь, что глаза меня обманывают.

Медсестра улыбается.

— Для тридцать четвертой недели — совершенно нормальный вес.

— Нормальный? — восклицаю я, моя челюсть отвисает от ужаса. — Такая прибавка в весе — это нормально? Что тут ненормального?

Джош двигается позади меня.

Я оборачиваюсь и тычу в него пальцем.

— Не смей смотреть на цифру, или, клянусь пирожковыми богами, я проткну тебя очень остро заточенной пластиковой вилкой.

Джош одаривает меня равнодушным взглядом, но быстро отступает.

Медсестра записывает чудовищную цифру и проводит нас в смотровую. Орешек шевелится, явно делая все, что в его или ее силах, чтобы устроиться поудобнее, судя по всему, моя пирожковая задница произведет на свет явно пирожкового ребенка.

— Наденьте халат, доктор Лиззи скоро будет, — говорит медсестра, разглядывая Джоша, который выглядит таким горячим и таким доктором в своем рабочем халате, а затем выходит из комнаты.

Быстро переодеваюсь в ванной и заползаю на смотровой стол, чувствуя себя выброшенным на берег китом в балахоне.

— Хорошо тебе, ты секси, на тебя пускают слюни смазливые медсестрички, в то время как я все больше раздуваюсь и смогу стать источником вдохновения для парада в День благодарения.

— Прекрати, — ворчит Джош, откидываясь на спинку стула рядом. — Ты не толстая. Ты беременная. И даже если бы ты была толстой, ты все равно горячая.

— Я не горячая, — стону я, приподнимая халат и указывая на живот. — Теперь у меня на животе есть эта странная вертикальная линия, и я уверена, что мой пупок никогда не примет прежнюю форму.

Джош отворачивается от моего живота, слегка прищурившись.

— Что же, Джонс, в тебе растет человек. Следует ожидать некоторых изменений во внешности.

Закатываю глаза от его дурацкого докторского ответа. И дурацкой докторской реакции. И нашей дурацкой, нелепой ситуации.

Прошел месяц с тех пор, как он сделал мне предложение, и мы превратились из счастливой пары, занимающейся великолепным сексом и искренне наслаждающейся обществом друг друга, в едва уживающихся друг с другом чужаков. Я сплю в своей постели, он — в своей. Иногда он спрашивает меня, рассматривала ли я его «предложение», будто это не более чем деловая сделка. И каждый раз я ему отвечаю, что до сих пор не знаю, чего хочу.

Потому что я не знаю.

Потому что я дура. Дура, которая знала, что этот мужчина не способен любить, но все равно позволила себе влюбиться в него. Позволила себе мечтать о счастливой полноценной семье, о том, чтобы иметь больше детей, о нормальном семейном отдыхе и занятиях для двух человек, которые любят друг друга и хотят жить вместе.

Но с Джошем такое невозможно, и мне нужно решить, смогу ли жить с этим. А я понятия не имею, что мне делать. Вот почему не рассказала о предложении даже Кейт и Дину. Не хочу, чтобы кто-то влиял на мое решение. Кейт скажет, что я заслуживаю настоящей, эпической любви и что должна вышвырнуть доктора Мудака на обочину. А Дин скажет, что доктор Мудак непременно меня полюбит… просто надо дать ему немного времени.

Проблема в том, что времени у меня нет. Ребенок родится уже очень скоро, и до этого момента я бы хотела знать, какое счастье меня ждет.

Входит доктор Лиззи, прерывая мой ментальный ступор.

— Привет. Как у нас дела? — Она лезет в ящик стола и достает допплер.

— Я огромная, — невозмутимо отвечаю я.

Она улыбается.

— Вы именно такая, какой я хочу вас видеть.

Она выдавливает мне на живот немного геля и поворачивает динамик, чтобы услышать сердцебиение.

— Вы подсчитывали удары?

Я киваю.

— Да… орешек очень активен, что удивительно, потому что я не думаю, что ребенку там достаточно места для дыхания, не говоря уже о кувырках.

Доктор Лиззи кивает.

— Женское тело — удивительное творение.

Сердцебиение ребенка пульсирует через допплер, и все внутри меня млеет каждый раз, когда я слышу этот волшебный звук. Удивительно, как до безумия можно влюбиться в кого-то еще, даже его не видя. Жаль, что Джош понятия не имеет, на что это похоже. Каким отцом он будет для этого ребенка, если, по его словам, не способен любить?

— Пульс хороший. Сейчас проверим шейку матки, — говорит она, протягивая мне салфетку, чтобы вытереть гель.

— О, хорошо, самая веселая часть, — бормочу я, занимая позицию.

За месяц это самое большее, что мне перепадает, потому что папочка моего ребенка решил надеть кольцо мне на палец. Вот только… кольца не было. Еще одна причина, по которой мое предложение войдет в книгу рекордов как самое жалкое.

Доктор Лиззи заканчивает осмотр и помогает мне сесть.

— Вы обсуждали план родов?

Я мотаю головой в знак отрицания.

— Пока нет, но я подыскала ясли при оздоровительном центре моего босса.

Я улыбаюсь, потому что мы с доктором Гантри так хорошо ладим, что она предложила мне более постоянную работу в своей клинике после того, как я вернусь из декретного отпуска. Несмотря на все, что происходит между мной и Джошем, это единственный положительный момент, за который я крепко держусь.

Доктор Лиззи улыбается.

— Замечательно, и не беспокойтесь о плане родов. У вас есть немного времени, чтобы определиться, но не тяните слишком долго. У вас тридцать четыре недели, наблюдаются признаки схваток, и раскрытие уже до сантиметра. Не удивлюсь, если малыш сбежит немного раньше из-за стесненных условий проживания.

— Как полагаете, когда ребенок может родиться? — спрашивает Джош, и в его тоне нет ни капли непринужденности.

Доктор Лиззи вскидывает руки.

— У многих женщин раскрытие не меняется до последнего дня, поэтому постарайтесь не волноваться.

— Если бы роды начались сейчас, это наверняка означало бы перевод в отделение интенсивной терапии, да? Ей нужен постельный режим? Она может бросить работу.

У меня отвисает челюсть.

— Извините, — огрызаюсь я и с предупреждающим выражением поворачиваюсь к Джошу. — Не надо говорить за меня.

Джош прищуривает глаза.

— Линси, если у тебя раскрытие уже на сантиметр, тебе следует соблюдать постельный режим. Сейчас не время для твоих…

— Эй, пожалуйста, успокойтесь. У многих моих пациенток раскрытие шейки матки на сантиметр происходит довольно рано, но потом не меняется до самого конца. Некоторым даже приходится вызывать роды.

— Нам не нужна стимуляция, — огрызается Джош, и я снова поворачиваюсь к нему. В его глазах вспыхивают оборонительные искры. — Вы читали о стимуляции? Она вызывает множественные риски.

— Так же как и папочки, которые ведут себя как мудаки, — рычу я, сразу же досадуя, потому что доктор Лиззи становится свидетелем наших проблем. Я перевожу свое внимание на нее. — Простите.

Она качает головой.

— Такие споры происходят постоянно. Вы отлично справляетесь. Ребенок в порядке, и состояние шейки матки меня не беспокоит, но мы проверим ее на следующей неделе, чтобы удостовериться. Попробуйте на этой неделе все обсудить, чтобы быть на одной волне. Хорошо?

Доктор Лиззи прощается, и Джош встает, чтобы помочь мне подняться со стола. Я отдергиваю руку и слезаю сама.

— Мне не нужна твоя помощь, ясно?

Джош рычит себе под нос.

— Джонс, мы можем, наконец, поговорить об этом? Ты молчишь уже несколько недель и смотришь на меня, как на гребаного монстра.

Я скрещиваю руки на груди в знак защиты.

— Неправда.

— Правда. — В его глазах мелькает боль, которую он редко показывает. Потом чуть приседает, чтобы оказаться на одном уровне с моими глазами. — Я не монстр. Я всего лишь мужчина, который хочет быть с тобой и растить этого ребенка вместе. Что в этом такого плохого?

— Ты мужчина, который меня не любит. — Заставляю себя произнести эти слова вслух для него, но в основном для себя. Глаза наполняются слезами.

Он выпрямляется, его лицо становится суровым.

— Просто я так устроен, Линси.

— Не думаю, что раньше ты был таким, — возражаю я, делая к нему шаг и касаясь его щеки. — И я знаю, что в глубине души ты не такой. Я вижу тебя, Джош. Вижу твое сердце. Может, если бы ты просто поговорил с кем-то о том, что с тобой происходит, мы могли бы стать чем-то большим.

— О чем мне нужно с кем-то говорить?

Мои глаза вспыхивают.

— Гм… для начала, что в том письме, которое я нашла у тебя в столе? Кажется, оно стало для тебя спусковым крючком.

Он делает шаг назад, все его тело выпрямляется, как шомпол.

— Это не подлежит обсуждению. Не хочу, чтобы ты давила на меня, Джонс.

В полном отчаянии я провожу руками по волосам.

— Тогда не настаивай на своем предложении. Если я собираюсь подписаться на брак без любви, то мне нужно быть уверенной, что я хорошо подумала над этой запутанной ситуацией.

Затем прохожу мимо него и захлопываю дверь ванной, мне нужно перестать смотреть в его тлеющие, полные боли глаза, по которым я скучаю каждый день. Что совершенно безумно, потому что этот мужчина такой отстраненный и сломленный, но… мне его не хватает. Я скучаю по тому, чем мы были вместе, даже если это была ненастоящая, вечная любовь.

Сглатываю комок в горле.

Вот дерьмо.

Вполне возможно, что именно эти причины и подвигнут меня сказать «да».

Глава 26

Джош

— Макс, я схожу с ума. — Делаю очередной глоток виски и смотрю на друга. Он сидит в баре рядом со мной и пьет, как чемпион. — Мне нужно, чтобы она сказала «да». Я не могу ее потерять.

Макс щиплет себя за переносицу.

— Тебе следовало сперва обдумать предложение, Джош. Блядь. Почему ты сначала не поговорил со мной?

Я скрежещу зубами.

— Не о чем мне с тобой говорить, я буду стоять на своем. Я не собираюсь делать ей предложение с сердечками и цветочками, когда у нас не такие отношения.

Макс поворачивается ко мне и бросает на меня сочувственный взгляд.

— А ты уверен, что не влюблен в нее? Потому что это единственное, что она ждет.

Грудь болезненно расширяется, и мне хочется давить на нее пальцем до тех пор, пока она не лопнет.

— Я не люблю ее, Макс. И не хочу ее любить. Если полюблю, то не буду мыслить ясно. Я не могу терять бдительности, как это случилось с Джулианом, ни с ней, ни с кем-либо еще… никогда.

— Но Линси и ребенок — не твои пациенты, Джош.

— Неважно. — Я ударяю кулаком по стойке. — Жуткое дерьмо случается каждый день, и мне нужно знать, что я не буду ослеплен дурацкими эмоциями, как в Балтиморе.

— Там было совсем другое, Джош. Со смертью Джулиана связано много тяжелых и сложных моментов.

— А ты думаешь, что любить Линси и нашего ребенка не будет тяжело и сложно? — восклицаю я, глаза щиплет от одной только мысли, чтобы отдать им свое сердце. — Любовь к ним заберет лучшую часть меня. Это меня погубит, Макс.

Макс отрицательно качает головой.

— Ты на самом деле считаешь, что не сможешь признаться в любви к собственному ребенку после того, как впервые возьмешь его на руки?

— Дело не в любви, Макс, — отвечаю я, делая еще глоток виски. — Главное, чтобы они были в безопасности. Я буду рядом с ними, как подобает отцу и мужу. Но, чтобы защитить, я должен изолировать их в безопасном месте.

Лицо Макса вытягивается, но я отвлекаюсь, когда мой телефон издает сигнал о входящем сообщении.

Линси: Шейка матки все еще держится на уровне единицы. Доктор Лиззи говорит, что все в порядке, и беспокоиться не о чем.

Джош: Что? Почему ты не сказала, что у тебя назначен прием на сегодня? Ты же говорила про завтра.

Линси: Я перенесла на пораньше, потому что завтра у меня дела на работе.

Джош: Почему не сообщила мне?

Линси: Потому что тебе не нужно было приходить. Это был быстрый осмотр.

Джош: Линси. Я хочу присутствовать на всех приемах. Всех до единого.

Линси: Я тоже много чего хочу, Джош. Но не получаю.

— Проклятье! — Я бросаю телефон на стойку. — Она отталкивает меня. Собирается уйти. Я чувствую.

— И что ты будешь с этим делать? — спрашивает Макс, подталкивая меня локтем.

— Не знаю, черт возьми, но я не могу ее потерять, Макс. Дай мне совет. Что-нибудь полезное для разнообразия.

Макс тяжело вздыхает.

— Ну… она хотела настоящего предложения. Ничего импульсивного и случайного. О чем смогла бы с гордостью рассказать друзьям и семье. Не думаю, что невозможно дать ей это, в то же время защищая свое сердце.

Я хмуро смотрю на него.

— Значит, цветочки, но без сердечек?

Макс кивает.

— Да, но не гребаные цветы. Это такое клише. Просто подумай обо всем, что ты о ней знаешь, и свяжи с новым предложением. Сделай его личным. И на этот раз купи чертово кольцо, жлоб.

Я киваю и обдумываю его предложение. Это однозначно лучший совет, который он давал мне до сих пор. Может сработать.

Я поменялся сменами с одним из коллег, поэтому дома, пока Линси на работе. Включаю ее любимые медленные кантри-песни, которые она всегда слушает в ванной, и зажигаю свечи по всему дому… несмотря на то, что это дерьмовое клише. Что не является клише, так это часть моего предложения, вдохновленного доской для мясного ассорти.

Сердце сжимается, когда открывающиеся гаражные ворота извещают, что она дома. Я быстро делаю музыку громче и занимаю позицию в гостиной.

Мгновение спустя, держась за живот, входит Линси. При виде свечей она хмурится.

Я встречаю ее в столовой с круглой доской в руках.

— Привет, Джонс.

Она бросает взгляд на доску.

— Джош, что ты делаешь?

Я улыбаюсь. На этот раз это широкая, настоящая улыбка, потому что, черт возьми, я, может, и не люблю эту женщину, но она делает меня счастливым. Счастливым, безумным, злым и страстным, и я не хочу ее потерять.

Я опускаюсь на одно колено и поднимаю доску, заполненную кусочками французского пирога из больничного кафетерия с обручальным кольцом прямо посередине.

— Это веточка алоэ на доске для пирогов? — спрашивает Линси, в недоумении широко распахнув глаза.

Я качаю головой.

— Только твой шальной разум мог заметить украшение прежде бриллиантового кольца, лежащего прямо в центре.

Она моргает от удивления и хрипит:

— Джош, что ты делаешь?

— Я делаю тебе предложение таким образом, чтобы ты поняла, что ты мне небезразлична, Джонс. Что я знаю, кто ты, и что ты заслуживаешь настоящего предложения. — В доказательство я поднимаю доску. — Ты самый важный человек в моей жизни, и я хочу быть рядом с тобой, поддерживать и ободрять, потому что нет ничего, чего бы я ни сделал ради тебя, детка.

Линси резко охает, ее эмоции выплескиваются наружу, а глаза наполняются слезами.

— Джош… я не знаю, что сказать.

— Скажи, что выйдешь за меня, — быстро отвечаю я. — Скажи, что позволишь мне вечно заботиться о тебе и ребенке. Пожалуйста.

Задерживаю дыхание в сгустившейся тишине. Линси все еще может сказать «нет». И я, черт возьми, заслуживаю этого, потому что она могла бы найти себе парня получше. Того, кто ее полюбит и обеспечит жизнь, о которой она всегда мечтала. Но я не сдамся без боя. И могу только надеяться, что она чувствует, что я достоин того, чтобы остаться с ней.

Мое сердце колотится, а по ее лицу текут слезы. Я почти уверен, что это слезы счастья.

Надеюсь, так и есть.

После долгой паузы она нежно улыбается и отвечает:

— Да, Джош, я выйду за тебя замуж.

Я закрываю глаза, и меня сразу же окутывает тепло и уют. Быстро придя в себя, встаю, чтобы надеть кольцо ей на палец. Она открывает рот, желая что-то сказать, и мимолетная печаль проносится по ее лицу. Отбросив от себя все сомнения, прижимаюсь губами к ее губам и делаю вдох, потому что впервые за месяц я, наконец-то, смог вдохнуть полной грудью.

Линси теперь моя. Она со мной, и я могу защитить ее и нашего орешка от всего, что может принести этот жестокий мир.

Я ее заполучил.

Глава 27

Линси

Я помолвлена, и у меня будет ребенок.

Боже мой, сколько всего может измениться за год! В это время в прошлом году я училась на дневном отделении, бесплатно жила в доме своей бабушки, беспокоилась из-за своей пирожковой задницы и унылых свиданий, а еще устраивала на заднем дворе вечеринки с друзьями у тики-бара.

Сейчас я на тридцать седьмой неделе беременности, смотрю на свои распухшие лодыжки и отсчитываю дни до встречи с гигантским орешком внутри меня.

Теперь, когда я достигла полного срока, Джош расслабился. Несмотря на успокаивающие слова доктора Лиззи, он очень беспокоился о том, что шейка матки расширилась слишком рано. Так волновался, что даже воздерживался от секса, что раздражало меня сверх всякой меры, потому что я никогда раньше не занималась сексом с женихом.

К счастью, он хорошо владеет пальцами и языком, так что это были не самые худшие несколько недель. Но теперь, когда ребенок полностью развился, мы дышим немного легче и возвращаемся к тому, как было раньше. В детской по-прежнему бардак, но план родов уже составлен. Так что, хоть в чем-то у нас порядок.

Мы с Джошем обсудили женитьбу следующим летом, чтобы я могла устроить свадьбу своей мечты — на открытом воздухе в стиле тики-бара. Даже наши родители и друзья рады за нас. В целом, кажется, звезды выровнялись.

За исключением маленького пунктика, что мы не говорим «я люблю тебя». Очень трудно не говорить эти слова любимому мужчине, особенно когда я просыпаюсь и вижу, что он наблюдает за мной спящей, или когда заранее шнурует и застегивает всю мою обувь, потому что я больше не могу наклоняться, чтобы сделать это самой. Он даже установил для меня в своей гардеробной великолепную обувную полку со скамейкой.

И это так он не любит меня? Чушь собачья.

Он способен любить. И любит этого ребенка, даже если не говорит об этом. Я вижу это по тому, как он прикасается ко мне. Раньше Джош никогда не прикасался к моему животу, а теперь постоянно гладит. И он очень оберегает малыша — это ли не отцовская любовь. Если он может проявлять отцовскую любовь, тогда, конечно, может полюбить и меня. Вот почему я держусь за надежду, что когда ребенок родится, его сердце будет настолько переполнено чувствами, что он больше не сможет отрицать любовь ко мне.

Мне просто нужно набраться терпения. Нужно держаться за свою любовь и принять Джоша таким, какой он есть, а не зацикливаться на том, кем он не является. Джош много в чем открывается в свое время, так что любовь ко мне вполне может оказаться из той же оперы.

А сейчас я разрешаю себе быть счастливой. У меня отличная работа, скоро родится здоровый малыш, и я выхожу замуж. Жизнь могла сложиться намного хуже.

Сегодня суббота, и Джоша только что вызвали в неотложку для консультации. Я приготовила себе мясное ассорти и планировала устроиться на задней террасе с моктейлем и насладиться теплом летнего солнышка, когда раздался звонок в дверь. Поставив фруктовый напиток на столешницу, я поправляю хлопчатобумажное платье для беременных.

Открыв дверь, вижу на крыльце потрясающую блондинку. Она одета во все черное и держит сумку, переполненную папками.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спрашиваю я, когда она переводит взгляд с моего лица на мой живот размером с арбуз, как и все остальные в эти дни. Живот беременной женщины такого размера похож на автомобильную аварию — люди не могут не пялиться.

— Это верный адрес? — спрашивает она, переводя взгляд на мое лицо.

— Не знаю… кого вы ищете? — уточняю я, держась за выпирающий живот и с любопытством глядя на нее.

— Я ищу доктора Джоша Ричардсона. — Она сжимает сумку на плече и поправляет очки в темной оправе.

— Тогда, вы по адресу, — отвечаю я, нахмурив брови. — А вы кто?

Она вздыхает.

— Доктор Кайла Уилсон. Давняя коллега доктора Ричардсона.

Я кладу левую руку на живот и тереблю обручальное кольцо.

— О, приятно познакомиться. Я Линси, невеста Джоша.

Глаза женщины широко распахиваются.

— Серьезно?

Я поджимаю губы. Может, сейчас я и шириной с этот дверной проем, но не так уж трудно предположить, что Джош женится на такой девушке, как я.

— А похоже, что я шучу?

— Нет! — Она подходит ближе, протягивая вперед руки. — Простите. Я не хотела, чтобы это прозвучало так. Просто… я и представить себе не могла. — Она бросает нежный взгляд на мой живот. — У вас с Джошем будет ребенок?

— Да. Простите, но откуда конкретно вы знаете Джоша? — Встреча становится все более и более странной.

— Я работала с ним в отделении педиатрии Джона Хопкинса. Он и я… ну… раньше мы встречались, но я здесь не поэтому. На самом деле у меня есть юный пациент, о котором мне очень нужно проконсультироваться с Джошем, но я не могу заставить его перезвонить мне. А дело срочное.

Упоминание о юном пациенте и срочности вызывает у меня чувство вины. Я не должна быть так холодна с ней.

— Мне очень жаль это слышать. Пожалуйста, входите.

Я отступаю и освобождаю ей дорогу. Она указывает на меня и говорит:

— Это я должна извиниться. Я веду себя немного странно, потому что понятия не имела, что у Джоша есть…

— Кто-то беременный? — заканчиваю ее мысль с ухмылкой.

Она пожимает плечами.

— Ну, вы же знаете Джоша.

И эта женщина, по-видимому, тоже.

— Его вызвали в отделение неотложки, но он сказал, что скоро вернется, так что можете подождать, если хотите. Предложить вам чаю, кофе? Моктейль? — Я нервно смеюсь.

— Честно говоря, воды было бы достаточно, — говорит она, переступая порог и направляясь на кухню. — Я… не знала, что Джош все еще практикует.

Я хмурюсь на это замечание.

— А что еще ему делать?

— Не знаю. Извините. — Она быстро моргает, словно ошеломленная этой информацией. — Я прилетела в Денвер рано утром и села на поезд до Боулдера, так что устала. Я чуть не заснула в Uber по дороге сюда.

Она с изумлением разглядывает меня. Это напоминает мне взгляд мамы Джоша, которым она все продолжает смотреть на меня. Когда мы сказали ей, что собираемся пожениться, я подумала, что она никогда не перестанет плакать.

Я беру для Кайлы бутылку воды из холодильника и жестом указываю на столовую.

— Присаживайтесь.

— Спасибо. — Она бросает тяжелую сумку на стол и делает глоток, прежде чем пригвоздить меня широко раскрытыми глазами. Сев, она произносит: — Вау… значит, вы и Джош. Могу я спросить, как давно вы помолвлены?

— Если хотите узнать, что было первым: курица или яйцо… яйцо. — Я показываю на свой живот. Я уже привыкла к этому вопросу. Боулдер — маленький городок, и залететь без кольца на пальце означает, что все жаждут сплетен.

— Вы очаровательны. — Кайла улыбается. — Держу пари, вы замечательно подходите Джошу.

— Я никогда не была очаровательной, — возражаю я со смехом. — Хотя довольно часто становлюсь эмоциональной и сумасшедшей, спросите Джоша.

Она смеется.

— Значит, у Джоша, по всей видимости, все хорошо?

При ее словах я хмурюсь.

Ох, стойте. Должно быть, она имеет в виду то, что случилось в Балтиморе.

— У него все хорошо… вроде как, — добавляю я, потому что мне любопытно узнать немного больше о том, каким Джош был в Балтиморе. Если эта женщина встречалась с ним, то, конечно, она может просветить меня в этом вопросе.

Кайла кивает, словно прекрасно понимает, что я имею в виду.

— То, что с ним случилось, трудно пережить.

— Да, — уклончиво отвечаю я и делаю глоток моктейля, пытаясь решить, насколько я ужасна, выуживая информацию у незнакомки, а не у своего жениха. — Он почти не говорит об этом.

— Не удивлена. — Она резко кивает. — Медицинская школа учит нас механизмам совладания, но смерть близкого вам пациента очень меняет взгляд врача на себя и свою карьеру.

Я прикусываю губу и медленно киваю.

— О чьей именно смерти вы говорите?

— О смерти Джулиана, конечно, — говорит она, жестикулируя. — Джош любил его, как родного сына.

Я вздыхаю от ее замечания и не могу не любопытствовать дальше.

— Все, что там произошло, — просто безумие.

Кайла кивает.

— Да, действительно. То есть, оказаться под судом за халатность — уже достаточно плохо, но попасть под следствие из-за лучшего друга…

Я холодею, но стараюсь не выдать себя.

— Джошу повезло, что он еще может вести практику.

— Ну, иск с самого начала был необоснованным. Марк тоже врач, и ему следовало бы это знать. Доктора не всемогущи, как бы печально это ни было, и люди должны это понимать. И так много исков о халатности подаются от горя. Сложность данной проблемы заключалась в том, что Джошу вообще не следовало быть врачом Джулиана. Они с Джулианом были слишком близки. Но Джош не мог отказать лучшему другу. Уверена, вы знаете, что Марк и Джош были как братья.

Я хмуро киваю, пытаясь осмыслить все, что она сказала. Это сложно.

— И вы знаете Джоша, он такой упрямый и самоуверенный, что понятно, потому что он гений. Лучший студент в группе и ординатор, которого все пытались обставить. К тому же он обладал такой невероятной манерой общения с детьми, что сердце таяло. Он мог быть с ними откровенен и в то же время возиться на полу. Удивительное зрелище. Честно говоря, именно теплота и любовь, которые он испытывал к своим пациентам, привлекли меня в нем. Он должен был стать лучшим лечащим врачом, которого когда-либо видели стены больницы Джона Хопкинса… но потом случилось все то, что случилось с Джулианом. Невероятно, как быстро все может измениться в этой профессии.

Я киваю, быстро моргая и изо всех сил стараясь не обращать внимания на комок в горле и жгущие глаза слезы.

Джош и любовь в одном предложении? Неужели он действительно такой? Если да, то кто тот человек, которого я узнала за последние несколько месяцев?

— Вы тоже доктор? — спрашивает Кайла, вырывая меня из эмоционального штопора.

Я отрицательно качаю головой.

— В настоящее время я ассистент детского психолога.

Брови Кайлы приподнимаются.

— Исцеление сознания — это совсем другой зверь, не говоря уже о сознании детей.

— Да, — автоматически отвечаю я, потому что в памяти внезапно всплывает имя на том нераспечатанном письме. — Вы не знаете, Джош и Марк больше не разговаривают?

Кайла впадает в ступор от моего вопроса.

— Джош больше ни с кем из нас не разговаривает. Он не отвечает на наши звонки, электронные письма или письма по почте. Словно хочет притвориться, что его жизни в Балтиморе никогда не было. Марк пытался связаться с ним бесчисленное количество раз.

— А почему вы думаете, что он захочет говорить с вами сейчас?

Кайла тяжело вздыхает.

— Я считаю, он может помочь мне спасти жизнь этой малышке, если только посмотрит историю ее болезни. И подумала, что, если окажусь у него на пороге, он не сможет меня игнорировать.

Я сглатываю комок в горле, прежде чем спросить:

— Джулиана убил рак?

Кайла резко вскидывает голову, явно удивленная моей неосведомленностью.

— Нет… то есть…разве вы не знаете всей истории?

Я делаю глубокий вдох.

— Как я уже сказала, Джош не слишком много говорит об этом.

Ее лицо смягчается, когда она понимает, в какой темноте я на самом деле блуждаю.

— Джош лечил Джулиана от рака, но его жизнь унесла необнаруженная аневризма мозга. Джош винит себя за то, что не увидел признаков, но аневризмы у детей трудно обнаружить. И у Джоша с Джулианом была одна супергеройская фишка, они вели себя так, будто не чувствовали боли. Джулиан всегда был Капитаном Америкой, а Джош — Халком. Они сокрушали боль собственными силами, и Джош считает, что если бы он не был так близок с Джулианом, тот не скрывал бы свои симптомы, и Джош смог бы его спасти.

От агонии этого сценария у меня на глазах выступили слезы.

— Какой кошмар.

Лицо Кайлы вытягивается.

— Мне не следовало ничего рассказывать.

Я качаю головой и подаюсь вперед.

— Значит, Джош винит себя в смерти Джулиана, потому что слишком сильно его любил?

Кайла прикусывает губу.

— Джош убьет меня за то, что я сказала.

Я смахиваю слезы, мне грустно за маленького мальчика, грустно за его отца и грустно за Джоша, который пытался его спасти.

— Я рада, что вы мне сказали.

Она улыбается и оглядывает меня с головы до ног.

— Но у вас с Джошем все хорошо, правда? Он справился со своим прошлым? Вы явно планируете будущее.

Я сжимаю губы и не обращаю внимания на дрожащий подбородок.

— Психолог сказал бы, что нет, он не справился со своим прошлым.

Ее лицо бледнеет.

— Я надеялась, что возвращение домой — это то, что ему нужно. Или просто… какое-то время. Я имею в виду, вы открыли дверь, выглядя такой милой и счастливой. Надеялась, что это означало, что его ситуация улучшилась.

Я печально качаю головой.

— Не совсем.

Внезапно у нас за спиной раздается кашель, и я оборачиваюсь.

Джош стоит у бокового входа в кухню и смотрит на нас. Я стою, держась за живот, защищаясь от его сурового взгляда.

— Какого черта ты здесь забыла? — голос Джоша звучит ровно, когда он переводит взгляд на Кайлу.

Кайла тоже встает и берет со стола свою сумку.

— Мне нужна твоя помощь с одним пациентом.

Джош кладет ключи на стойку и медленно идет к нам.

— Я ничем не могу тебе помочь.

— Неправда. Ты единственный, кто может помочь. — Она явно не желает принимать «нет» в качестве ответа. — Это ребенок, Джош, маленькая девочка, и мне просто нужен час твоего времени. Если бы ты взглянул на историю ее болезни, уверена, увидел бы то, что упускаю я.

— Тебе не следовало приезжать сюда, — цедит Джош сквозь стиснутые зубы, желваки на челюсти ходят ходуном.

Кайла смотрит на меня с выражением отчаяния на лице, которое я чувствую всей душой, но, судя по языку тела Джоша, эта просьба не обсуждается.

Покорно вздохнув, она роется в сумке и достает визитку.

— Мой самолет вылетает из Денвера завтра утром. — Она кладет визитку отеля на стол. — Пожалуйста, Джош, приходи сегодня вечером, если найдешь в себе силы помочь.

Джош даже не смотрит на визитку, продолжая задумчиво глядеть в окно.

— Приятно было познакомиться, Линси, — говорит Кайла, успокаивающе поглаживая мою руку.

— Мне тоже было приятно с вами познакомиться, — хриплю я, провожая Кайлу до двери и пытаясь скрыть эмоции, которые переполняют меня от всего, что я только что узнала о мужчине, в которого влюблена.

Когда я возвращаюсь к столу, Джош просто смотрит на меня, так что я нарушаю напряжение между нами, сообщая:

— Кайла рассказала мне все о Джулиане.

Джош прищуривает глаза и смотрит на меня так же, как и на Кайлу. Меня это не устраивает.

— Думаю, это объясняет татуировку Капитана Америки.

Ничего, кроме перекатывающихся желваков.

Я сглатываю комок в горле и заставляю себя твердо стоять на своем.

— Я сожалею о том, что с ним случилось.

Губы Джоша вытягиваются в тонкую линию.

— Я не собираюсь говорить о нем.

— Джош, ты любил его, так что тебе следует поговорить о нем.

— Я не собираюсь говорить о Джулиане, — скрежещет он, его голос пронизан гневом. — Я не собираюсь говорить об этом.

— Но так ты с этим не справишься. — Я придвигаюсь к нему, чтобы заглянуть в глаза. — Ты это скрываешь. Такой способ лишь усугубит твое горе.

Он наклоняется ко мне и сурово смотрит.

— Я же просил не подвергать меня психоанализу, Джонс.

— Очевидно, кто-то должен это сделать. — Вот стена, которую он построил. Это и есть пропасть между нами. — Кайла говорит, ты больше не разговариваешь ни с кем из Балтимора.

— Прекрати, Линси.

— Джош…

— Хватит! — рявкает он, и вздувшиеся вены на его шее заставляют сердце подпрыгнуть.

Он отворачивается и проносится мимо меня в спальню. Я следую за ним, потому что это первый проблеск реального объяснения того, какой он есть, и если бы тот мог просто пережить и пройти через это, тогда, возможно, мы могли бы стать семьей. Возможно, он снова был бы способен полюбить.

Я стою в дверном проеме, пока Джош переодевается в беговые шорты. Его тело напряжено, когда он сдергивает футболку с полки.

— То письмо, оно от отца Джулиана, не так ли? — Я скрещиваю руки на груди.

Джош тяжело выдыхает, весь его пресс вырисовывается от одного этого движения.

— Почему ты не можешь просто оставить это?

— Ты должен его открыть.

— Мне не нужно его открывать.

— Почему?

— Потому что я знаю, что там написано.

— И что же там написано?

— Что я облажался! — рявкает он глубоким и громоподобным голосом. — Что я убил его гребаного ребенка. Что я чудовище.

Мое сердце сжимается от боли, звучащей в его словах, которые вибрируют через всю гардеробную и волнами достигают меня, Джош направляется ко мне, вставая напротив в дверном проеме. Я заставляю себя говорить уверенно, когда отвечаю:

— Ты этого не знаешь. Может, он простил тебя.

Джош прищуривается.

— Я не заслуживаю его прощения.

— Но может, его заслуживаю я. — Я хватаюсь за его футболку, задерживая на мгновение, чтобы он посмотрел мне в глаза. — Может, я заслуживаю того, чтобы ты простил себя, чтобы мы могли стать чем-то большим.

Он закрывает глаза, словно от боли.

— Дело не в нас.

— Знаю, что не в нас, но разве ты не видишь, что все это связано?

Он отрицательно качает головой.

— Даже если и так, это не имеет значения. Я облажался, и это стоило жизни сыну моего лучшего друга.

— Ты — человек, Джош. — Мой голос дрожит от той боли, что все еще исходит от него. — Ты не идеален.

— Я был, — огрызается он, его высокая фигура склоняется надо мной, горящие зеленым огнем глаза встречаются с моими. — Я был идеален всю свою чертову жизнь. До Джулиана. До тебя. До этого.

Он показывает на мой живот.

Я инстинктивно кладу руку на живот, защищая нашего ребенка.

— Значит, то, что я забеременела, было ошибкой?

— Конечно, ошибкой, — грохочет он, выходя из себя.

Его слова словно удар в живот. Словно удар по жизни, растущей во мне. Жизни, которая слышит наши голоса, и жизни, в которую я так легко влюбилась по уши.

Этот ребенок. Мой орешек… не ошибка. Этот ребенок — моя жизнь. И он заслуживает лучшего, чем быть названным ошибкой.

Я хватаюсь за живот и смотрю на него, говоря дрожащим голосом:

— Прости, что заставила тебя так себя чувствовать.

— Ты можешь честно сказать, что хотела бы так завести ребенка? — ворчит он себе под нос.

Глубоко вдыхаю, боль от реальности происходящего сильнее, чем я могла себе представить.

— Нет, Джош, но теперь, когда у меня есть ребенок, я счастлива. И я бы никогда не назвала его ошибкой. Я слишком люблю этого малыша, чтобы так неуважительно относиться к нему или к ней. А что насчет тебя?

Мускул на его челюсти нервно дергается, и мой желудок переворачивается. Держась за выпуклость живота, украдкой перевожу дыхание, прежде чем спросить:

— Ты любишь этого ребенка, Джош?

Глаза наполняются слезами, когда я готовлюсь к его ответу.

Он поджимает губы и натягивает футболку через голову, избегая смотреть мне в глаза.

— Не задавай мне таких вопросов, Линси.

— А почему бы и нет?

— Потому что ответ тебе не понравится.

И вот она: правда, о которой я не позволяла себе думать.

— Как думаешь, ты когда-нибудь сможешь полюбить этого ребенка? — спрашиваю я настороженным голосом, осознание действительности оседает в сознании, образуя внутри меня пустоту.

Он проводит рукой по волосам.

— Ты не понимаешь, Джонс.

— Чего я не понимаю?

— Если я полюблю этого ребенка, то не смогу мыслить ясно. Если позволю чувствам взять верх, то случившееся с Джулианом может повториться с тобой… или с ребенком. Мне нужно держаться на безопасном расстоянии, чтобы я мог позаботиться о вас.

— Так это и есть твой долгосрочный план? Как робот, выполнять обязанности отца и мужа?

— Да, — сухо отвечает он.

Я прижимаю руку к груди, когда острая боль пронзает меня от его признания. Он никогда меня не полюбит. Никогда не полюбит этого ребенка. Я изо всех сил пытаюсь сделать вдох, нуждаясь в опоре, чтобы удержаться на ногах. Сквозь прерывистое дыхание мне удается задать вопрос:

— А ты не думал, что должен был посвятить меня в свои планы?

— Да какая, к черту, разница, потому что это, блядь, ничего не меняет, — огрызается он, его глаза превращаются в щелочки. — Ничто и никогда не изменит эту ситуацию.

— Я ненавижу, что ты все еще называешь нас ситуацией. — Закрываю глаза и заставляю себя медленно вдыхать и выдыхать. Слезы, льющиеся по щекам, — это внутренняя боль, пробивающаяся наружу. — Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали. Мы не продвинулись вперед ни на сантиметр. Как я могла быть такой глупой?

Я поворачиваюсь, борясь с тошнотой, вызванной этим разговором. Это уже слишком. Слишком больно. Мне с таким не справиться. Глубоко вздохнув, выхожу из комнаты и направляюсь в свою спальню, чтобы взять сумку.

Вслепую запихиваю в нее вещи: нижнее белье, брюки, рубашки, спортивные штаны.

Как бы мне хотелось, чтобы руки перестали дрожать.

Джош появляется в моей комнате с серьезным выражением лица.

— Что ты делаешь?

— Ухожу, — хриплю я сквозь бурлящие эмоции. — Что мне давно следовало сделать.

— Ты не уйдешь, — твердо заявляет он, когда я прохожу мимо него в ванную.

— А ты смотри. — Запихиваю туалетные принадлежности в сумку, желая, чтобы слезы перестали литься. Он их не заслуживает. Он меня не заслуживает.

Джош встает, вцепившись в дверной косяк, как в спасательный круг.

— Куда ты пойдешь? К родителям?

— К Дину. — Я смакую боль, которую наносит этот ответ. — Он хороший друг. Он меня поддерживает. И он любит меня.

Джош крепче стискивает деревянную обшивку, треск эхом отдается от стен ванной.

— Из всех людей, к которым ты могла бы пойти… ты идешь к нему?

Я вызывающе пожимаю плечами.

— А я хочу к нему пойти. Мне нужен тот, кому нравится то, что происходит внутри меня. Тот, кто не будет относиться ко мне и ребенку, как к пациенту или ошибке. Дин никогда так со мной не обращался. Его первоначальная реакция была в десять раз лучше твоей.

— Так вот значит как? Ты только что порвала со мной? — рычит он, его глаза наполняются яростью. — Тебе плевать, что мы помолвлены, и в ребенке, которого ты носишь, течет моя кровь?

Натягиваю на лицо улыбку, в то время как душа умирает. Жаль, что я не могу остаться. Как бы я хотела, чтобы он заботился обо мне и был тем, кто он есть, и не нуждаться в чем-то большем. Но этого недостаточно. И никогда не будет.

Дрожащими руками снимаю с пальца кольцо, и это похоже на то, как я снимаю маску, которую по глупости думала, что смогу носить вечно. Опускаю кольцо на туалетный столик и встаю перед ним с сумкой на плече, высоко подняв подбородок.

— Джош, я хотела выйти за тебя замуж, потому что думала, что у нас есть шанс. Думала, ты сможешь меня полюбить, и достаточно безумно предполагала, что ты полюбишь малыша. Но теперь я понимаю, что ты не изменишься, потому что не можешь отпустить свое прошлое. Я бредила, думая, что ты сможешь, потому что все, чем я когда-либо была… все, чем когда-либо был этот ребенок… это твое обязательство, а не новое начало. А мы заслуживаем лучшего.

— Нихуя подобного, — рявкает Джош, отрывая руку от дверного косяка и отступая назад, чтобы врезать кулаком в стену рядом. Он шагает вперед и нежно заключает мое лицо в ладони, его грудь поднимается и опускается от затрудненного дыхания, дрожащими губами он говорит: — Ты мне чертовски важна, Линси. И важен ребенок. Я говорил тебе это бесчисленное количество раз.

— Того, что ты даешь, мне недостаточно. — Я в защитном жесте сжимаю живот, чувствуя, что сейчас мне нужно держаться за малыша. — И жестоко притворяться, что это так.

— Я не отпущу тебя, — рычит он, его челюсть напряжена от едва сдерживаемых эмоций, его защита падает, показывая сломленного, разрушенного человека, который прячется внутри. Джош отпускает мое лицо и скрещивает руки на груди, блокируя дверь. Его лицо жесткое, свирепое, на него тяжело смотреть.

— Меня ты отпустишь… а вот чего ты не отпустишь, — это свое прошлое. — Я резко вдыхаю, зная, что должна причинить ему боль, чтобы он увидел. Должна сделать ему больно так же, как он сделал мне. — Если я и ребенок действительно тебе важны, ты позволишь мне уйти, потому что принуждать меня к жизни без любви с тобой так же плохо, как и то, что случилось с Джулианом.

Его лицо вытягивается, а глаза наполняются слезами.

— Нет.

Я легко отталкиваю его в сторону, его лицо искажено ужасом, когда я прохожу мимо него, выхожу за дверь и из этого гребаного соглашения, на которое не должна была соглашаться с самого начала.

Подальше от его боли.

Подальше от своей боли.

Глава 28

Линси

— Налей еще, — заявляю я, со стуком ставя стакан на кухонный стол Кейт. Или кухонный стол Майлса. Но раз они теперь помолвлены, это и ее кухонный стол тоже.

Когда-то я тоже была помолвлена — разве не забавно?

Дин бросает на меня взгляд через стол.

— Думаю, с тебя хватит, Линс.

Я усмехаюсь.

— Это безалкогольный коктейль!

— И все же в моктейле полно сахара, — соглашается Кейт, сочувственно глядя на меня. — Ты вот-вот лопнешь, и ты же не хочешь, чтобы у ребенка появился зоб или что-то такое.

Мои глаза расширяются.

— Неужели это действительно может случиться?

Кейт пожимает плечами.

— Черт меня дери, если я знаю.

— Тогда не говори страшной медицинской хрени просто так. У меня и так мозг перегружен! — восклицаю я, а потом дуюсь, потому что если бы Джош был здесь, я могла бы спросить его: появляется ли от сахара зоб.

— Я принесу тебе воды. — Дин направляется к холодильнику.

— Помнишь, как доктор Мудак в тот вечер в баре превратил мой заказ на коктейль «Пестики и тычинки» в воду? — Я поворачиваюсь к Дину, пока он несет мне бутылку воды. — О, боже, тем вечером я пила «Пестики и тычинки». Неудивительно, что я залетела. Родители никогда не вели со мной разговоров про пестики и тычинки. Они всегда говорили, что Иисус следит за нами.

— Иисусу следовало взять управление на себя, когда ты отдала доктору Мудаку один из моих древних презервативов, — бормочет Кейт себе под нос.

Я вздергиваю подбородок и качаю головой.

— Иисусу следовало взять управление на себя, когда Дин позволил мне сесть в Uber с Джошем той ночью.

Дин тяжко вздыхает и протягивает мне воду.

— Неужели ты считаешь, что я не думал об этом четырнадцать тысяч раз? Тем вечером я был мудаком, позволив тебе уйти с этим… мудаком.

— В моей жизни слишком много мудаков. — Правда… теперь на одного стало меньше. Эта мысль причиняет боль, потому что, черт возьми, я скучаю по нему.

— Линс, но ты же сама сказала, что ребенок — не ошибка, — прерывает мое нытье голос Кейт.

— Конечно, малыш не ошибка. — Я в защитном жесте глажу живот, удивляясь, почему чувствую себя захмелевшей, если не выпила ни глотка алкоголя. — Я уже говорила, что, по-моему, это девочка?

— Почему ты так думаешь? — спрашивает Кейт, ее глаза широко раскрыты и полны надежды.

— Мне приснился сон, — отвечаю со вздохом. — Будто Джош, одетый как пират, принял у меня роды на заднем сиденье минивэна, и у нас родилась девочка. Понятия не имею, почему он был так одет или откуда взялся минивэн, но это походило на сцену из ромкома.

— Неплохо, если бы родилась девочка, — говорит Кейт с улыбкой.

— Девочка будет страдать, — огрызаюсь я. — Потому что мужики — отстой. Не обижайся, Дин.

— Я не обижаюсь. — Он пожимает плечами.

— Хотя ты тоже отстой. Ты любишь только тех женщин, которых тебе безопасно любить. Подруг, которые не будут угрожать твоему одиночеству. Если бы ты попытался полюбить ту кондитершу, которой так одержим, то, несомненно, проявил бы свою отстойность в полной красе.

— Почему мы говорим обо мне? — Дин поправляет очки. — Это ты беременна и только вчера ушла от своего женишка-докторишки.

Я опускаю голову на руки.

— Потому что я дура.

— Ты не дура. — Кейт берет меня за руку через стол. — Ты заслуживаешь эпической любви. И если он не может дать ее тебе, то с твоей стороны было разумно уйти.

— За исключением того, что эпической любви не существует в реальной жизни, — вставляет Дин.

— Заткнись, Дин, — огрызается Кейт и сурово смотрит на него. — Я — доказательство того, что эпическая любовь существует. То, что ты сварливый циник, еще не значит, что все остальные должны быть такими.

Он ворчит себе под нос и делает глоток моктейля. Я смотрю на моих друзей, которые пытались подбодрить меня в течение последних нескольких часов, но у них ничего не получилось. И не получится, потому что воспитывать ребенка в одиночку — ужасно. А быть беременной с разбитым сердцем — просто чертовски больно.

Я не хочу есть.

Не хочу чувствовать.

Не хочу думать.

Я просто хочу заснуть и проснуться в постели Джоша с ребенком на руках, пока он смотрит, как мы спим.

Такая жизнь с ним была возможна. Я видела ее так ясно, что не обращала внимания на все признаки того, что он не участвовал полностью во всем этом. Боже, какая же я все-таки идиотка.

— Итак, в чем именно заключается твой план? — спрашивает Дин, глядя на меня через стол. — Честно говоря, я не понимаю, почему ты все еще живешь здесь с Кейт, когда я сказал тебе, что ты можешь остаться со мной. Я помогу тебе растить ребенка. У меня нет эпической истории любви, как у Кейт, чтобы отвлекаться на нее. Вы с ребенком можете стать моей эпической любовью.

— Эй, сволочь, — рычит Кейт, свирепо глядя на Дина. — Она может оставаться здесь столько, сколько захочет. Моя история любви не мешает моей дружбе.

Дин качает головой.

— Я всего лишь хочу сказать, что это хреново, что она не остается со мной из уважения к человеку, который не смог уважать ее достаточно, чтобы честно рассказать ей о своем прошлом.

Я с трудом выдыхаю. Дин прав. Я в полной заднице. Как только покинула дом Джоша, я поехала прямо к Кейт, зная, что не смогу пойти к Дину и причинить Джошу такую боль.

— Не знаю, почему я все еще беспокоюсь о нем, — хриплю я, когда слезы в сотый раз затуманивают мое зрение.

— Потому что ты его любишь, — ласково говорит Кейт.

— Толку-то от этого. — Я хмурюсь, вытирая заплаканное лицо рукавом рубашки. — Но знаете, что? Все будет хорошо. Как только декретный отпуск закончится, меня ждет хорошая работа у доктора Гантри, и в здании есть детский сад. Я вполне могу быть матерью-одиночкой. Я скопила немного денег, потому что Джош не обналичивал мои чеки, так что я уверена, что смогу открыть собственную практику. — Глаза расширяются, когда меня осеняет мысль. — Как думаете, Джош обналичит мои чеки теперь, когда я его бросила?

Кейт одаривает меня успокаивающим взглядом.

— Ему не нужны твои деньги, Линси.

— Как и этот ребенок.

«Или я», — добавляю я про себя и делаю большой глоток воды.

— Я все еще не могу поверить, что он ни разу не написал и не позвонил. Каким же величайшим мудаком надо быть, чтобы позволить своей беременной невесте уйти и ни разу не позвонить?

Я закрываю глаза и сжимаю переносицу.

— Думаю, он все это время хотел моего ухода. Я была слишком глупа, чтобы это заметить.

— Ты не глупа. — Кейт выпрямляется, словно защищаясь. — Ты любила Джоша. Ты пошла на это, потому что думала, что у тебя будет с ним семья. Чуть ранее я сказала, что ты не дура, но, честно говоря, сейчас считаю тебя супертупой.

— Что? — восклицаю я. — Почему это я тупая?

— Потому что, наконец-то, узнав о его прошлом, позволила ему сорваться с крючка, вместо того чтобы стоять на своем! — Кейт смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Я ушла, потому что он не любит ребенка, Кейт! — защищаюсь я, мои плечи напряжены от беспокойства. — Он никогда не полюбит ни ребенка, ни меня.

— Ты не можешь этого знать.

— Тебя там не было, — отвечаю я, качая головой, когда ужасы того вечера прокручиваются у меня в голове. — Ты не видела его холодного взгляда, когда я говорила с ним о его чувствах или их отсутствии.

— Линси, ты психотерапевт… или скоро им станешь, — парирует Кейт, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Безусловно, ты понимаешь, что с травмами прошлого надо работать.

— Он не хочет с ними работать!

— Не сейчас, когда ты ушла, — рявкает она.

— А что мне оставалось делать?

— Тебе следовало остаться и бороться за то, чего ты хочешь. Сражаться за семью, которую создавала. — Выражение ее лица смягчается, и она сдвигает стул так, чтобы оказаться прямо передо мной, а затем касается моего колена. — Линси, я люблю тебя, но ты всегда вела себя слишком пассивно с парнями. Ты полагала, что они с тобой только до тех пор, пока на горизонте не появится кто-то более горячий или более общительный. Ты принижаешь себя и ноешь о своей пирожковой заднице… но удивительно, что с Джошем ты такой не была. Ты была уверенной. Будто, наконец-то, почувствовала себя комфортно в собственной шкуре.

Я открываю рот, чтобы возразить, но слова застревают в горле. Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и задерживаю воздух, пока не восстанавливаю контроль над эмоциями.

— Я чувствовала себя комфортно с ним, потому что не было никакого давления.

— Вот именно, — подтверждает Кейт, и ее голубые глаза вспыхивают страстью. — Ты знала, что он не влюбится в тебя, поэтому расслабилась и стала самой собой с мужчиной, на которого было приятно смотреть. Но когда ты поняла, что он не сможет полюбить ребенка, единственного человека, которого ты любишь больше всего на свете, внезапно отрастила гребаный хребет.

— Что ты хочешь сказать, Кейт?

— Ты должна бороться за себя так же, как борешься за этого ребенка! — Она улыбается и нежно касается моего живота. — Тебе нужно отрастить чудовищные, волосатые яйца мамы-медведицы и рассказать Джошу о своих чувствах и заставить его противостоять своим собственным.

— Почему это у моей мамы-медведицы яйца должны быть волосатые?

— Потому что ты включишь режим большого медвежьего члена.

— Как мы перешли от волосатых женских яиц к режиму медвежьего члена?

— Не знаю, просто сделай это, — говорит она с мрачным взглядом. — Я считаю, тебе нужно размахивать этими яйцами и устроить шумиху. Покажи доктору Мудаку, что твои яйца стоят дрочки, то есть любви.

— Твои аналогии выходят из-под контроля, но я ухватила смысл твоей идеи. — Я киваю, вникая в сказанное. — Я только надеюсь, что моих волосатых яиц хватит, чтобы, в конечном итоге, завоевать его.

Кейт улыбается и продолжает поглаживать мой живот.

— Вот бы мне платили пять центов за каждый раз, когда я писала об этом в книге…

Глава 29

Джош

— Доктор Ричардсон, я сказала, вы нужны в третьей смотровой, — в третий раз кричит мне сестра Шейла.

— А я сказал: минутку, пожалуйста. — Руки сжимаются в кулаки, и все тело грозит взорваться от едва сдерживаемой ярости.

Всю прошлую неделю гнев и ярость были моим режимом по умолчанию, что не очень хорошо воспринималось, потому что я и раньше не отличался жизнерадостным характером. Но я делаю все, что в моих силах, чтобы разделять работу и свою вконец запутавшуюся жизнь.

Честно говоря, я, наверное, даже не должен был выходить на работу, но отделение неотложной помощи — единственное, что держит меня сейчас в здравом уме. Мне нужно чем-то занять мысли, иначе я заявлюсь к Дину, изобью его до полусмерти и буду умолять Линси вернуться домой.

А это неправильно.

Потому что я не могу дать ей того, чего она хочет.

Она была права, что ушла. Линси заслуживает лучшего, чем я. Намного чертовски лучшего. Она заслуживает весь мир. И я не могу стоять у нее на пути.

Встав из-за стола, засовываю карту пациента, которую изучал, в прорезь и направляюсь в третью смотровую. По крайней мере, теперь сестра Шейла может от меня отстать. Я ищу карту, которая должна быть в держателе на двери, но там ничего нет. Хмуро оглядываюсь по сторонам в поисках Шейлы, которая, кстати, пропала без вести.

Ворча себе под нос, открываю дверь, чтобы посмотреть, не осталась ли карта в смотровой вместе с пациентом. Сердце сжимается при виде приветствующего меня знакомого лица.

— Господи, выглядишь дерьмово. — Марк, прищурив серые глаза, смотрит на меня с другого конца смотровой. — Выглядишь так же, как когда мы сдавали вступительные в мед: как ходячий зомби. Ты заболел?

Я выпускаю воздух, который все это время удерживал в легких, и заставляю себя шагнуть внутрь и закрыть за собой дверь.

— Нет, не заболел. Просто тяжелая неделя.

Он наклоняет голову и кивает.

— Я что-то слышал об этом.

Я хмурюсь.

— От кого?

— От Кайлы, — отвечает он, пожимая плечами. — Она не могла поверить, что нашла тебя, и ты пришел к ней, чтобы помочь с пациентом.

Я прикусываю щеку изнутри и отвожу взгляд.

— Проблема оказалась очевидной.

— Скромный, как всегда, — отвечает Марк с сухим смешком. — Мы оба удивились, узнав, что ты все еще практикуешь.

Внезапно смутившись, поправляю на шее стетоскоп.

— У тебя с этим какие-то проблемы?

Глаза Марка вспыхивают.

— Джош… какого хрена, чувак?

Я готовлюсь к ударам, которые наверняка последуют. Либо словесным, либо физическим. В последний раз, когда я был наедине с этим мужчиной, он бил меня кулаком по лицу снова и снова, а я лежал и позволял ему. Вообще-то, даже подначивал. Помню, как умолял его бить сильнее и перестать сдерживаться. Говорил, чтобы он заставил меня заплатить за все, что я сделал с его сыном. С Джулианом.

При этом он сбил себе костяшки пальцев и сломал мне скулу.

В следующий раз я увидел его в зале заседаний, где хотел отказаться от своей медицинской лицензии, но больница заставила меня молчать, и наши адвокаты составили план денежных выплат ему и его жене за потерю сына. В соглашении говорилось, что я сохраняю лицензию, а они получают деньги, чтобы помочь с болью потери их единственного ребенка. Будто деньги могли хоть как-то оправдать случившееся с Джулианом.

— Я рад, что ты все еще работаешь, Джош, — говорит Марк, совершенно заставая меня врасплох. — Ты чертовски блестящий врач. Растрачиваешь свой талант в неотложке, но если хочешь знать мое мнение, я просто рад, что ты все еще помогаешь людям.

Мышцы на моей челюсти сжимаются.

— Как ты можешь так говорить?

Марк тяжело вздыхает и бросает на меня сочувственный взгляд.

— Джош, если бы ты отвечал на мои гребаные звонки или письма, то знал бы, как я сожалею обо всем, что случилось после Джулиана.

— О чем, черт возьми, тебе сожалеть? — спрашиваю я, не веря своим ушам. — Это была моя вина.

— Нет, чувак, — говорит он, качая головой и двигаясь ко мне, так что мы оказываемся всего в паре метров друг от друга. — И не пытайся убедить меня, что это так. Потребовались месяцы терапии и изучения его медицинских записей, чтобы я пришел к правильному выводу. Ты сделал все возможное, и я не позволю твоему горю утащить меня обратно во тьму.

Утащить его обратно? Он вышел из темноты? Но, как? Марк потерял своего единственного сына.

— Не понимаю, как тебе это удалось.

Марк медленно моргает, и в его глазах появляется печаль, которая мне слишком хорошо знакома.

— Я ничего не забыл, но могу жить с этим. Уживаться. Джулиан хотел бы этого. — Уголки его губ приподнимаются в улыбке. — Мне нравится представлять, что он всегда смотрит на меня, и чем счастливее видит, тем счастливее чувствует себя.

В груди становится так тесно, что мне приходится прижать к ней руку, потому что я буквально чувствую, как тело может расколоться пополам. Охрипшим голосом я говорю:

— Я все еще в темноте, Марк.

Он кивает.

— Как и сказала Кайла. Она сказала, что ты даже ни разу не взглянул на нее, когда пришел помочь ей с пациентом.

Я моргаю, чтобы избавиться от жжения в глазах, и пытаюсь вспомнить, что, черт возьми, вообще говорил Кайле. Потому что почти не помню, как встречался с ней в тот вечер. После ухода Линси, я разгромил детскую гребаным гаечным ключом и вылетел из дома. И ехал уже несколько часов, когда мне позвонила Кайла, снова умоляя о помощи. Смутно помню, как зашел в ее номер и почувствовал благодарность за то, что она меня отвлекла. И благодарность за напоминание о том, что я врач и могу помогать людям. Как только я погрузился в дело ее пациента, стена отчуждения поднялась, и я вновь стал доктором Ричардсоном. Или доктором Мудаком, как называла меня Линси.

С тех пор я работаю столько часов, сколько мне позволяет больница. И даже не был дома, предпочитая кровать в дежурке той, в которой все еще ощущается аромат Линси. Весь мой долбаный дом — это Линси. На каждом квадратном сантиметре есть что-то ее, и находиться рядом с этим всего спустя неделю ее отсутствия — это слишком.

— Как пациент Кайлы? Ты знаешь? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от мыслей о Линси и ребенке.

Марк кивает.

— Похоже, ты был прав, и они лечили не те симптомы. Она кое-что поменяла, и малышка ожила.

Мои ноздри раздуваются, когда я выдыхаю через нос.

— Хорошо.

— Джош, — зовет Марк, касаясь моей руки.

Я вздрагиваю от прикосновения, готовясь к тому, что он снова мне врежет, но также странно жажду этого.

— Марк, зачем ты здесь? Не похоже, что тебе нужен врач.

— Нет, — отвечает он с полуулыбкой. — Мне нужен друг.

— Я? — недоверчиво спрашиваю я. — Почему?

— Потому что мне нужно, чтобы ты кое с кем познакомился.

В этот момент дверь в смотровую открывается, и входит жена Марка, Сиерра. Сиерра и Марк познакомились, когда мы были интернами. Я до сих пор помню их свадьбу, будто это было вчера. Помню, как смотрел на ее лицо и мечтал, чтобы женщина смотрела на меня так, как Сиерра смотрела на Марка. Забавно, как может измениться жизнь.

Перевожу взгляд с лица Сиерры на ее руки. На них спит ребенок, на вид ему около шести месяцев. Я резко охаю, когда Сиерра одаривает меня теплой улыбкой.

— Привет, Джош. Давно не виделись.

Я громко шмыгаю носом, переводя взгляд с ребенка на пол.

— Привет, Сиерра, — хриплю я, ненавидя, что вспышки видений, как она рыдала на полу рядом с кроватью Джулиана, крутятся в моей голове, как чертов фильм ужасов.

Она откашливается и подходит ближе.

— Это наш сын.

Я с колотящимся сердцем прерывисто вздыхаю. У них еще один ребенок?

Бросаю взгляд на лицо Сиерры и ухитряюсь выдавить сквозь стиснутые зубы:

— Мои поздравления.

Она тепло улыбается мне.

— Мы зовем его Джей-Джей.

Я киваю и пытаюсь улыбнуться, но ничего не получается.

— Хочешь подержать его? — спрашивает она, шагая ближе.

Я мотаю головой.

— Нет, спасибо.

Она протягивает ребенка мне, нежно его баюкая, и говорит:

— Ты должен его взять.

— Почему? — Я протягиваю руки, когда она с силой вкладывает его в мои объятия.

Она нежно касается его щеки, глядя на него сверху вниз.

— Потому что его зовут Джошуа Джейкоб, и я думаю, тебе очень важно подержать на руках своего тезку.

У меня отвисает челюсть, мышцы напрягаются. Внезапно в груди нарастает давление, делая каждый вдох все труднее. Дрожащим голосом я спрашиваю:

— Почему вы дали ему мое имя?

Марк подходит и обнимает Сиерру.

— Потому что ты много значил для Джулиана. Ты был его героем, Джош.

Я качаю головой, медленно разглядывая их идеального малыша.

— К-как вы можете быть такими после… всего? Как можете находиться рядом со мной?

Лицо Марка становится серьезным, когда он смотрит на меня.

— Ты не мог предотвратить того, что случилось с Джулианом. Теперь я это понимаю. Прости, что тогда заставил тебя пройти через боль судебного процесса. Но, Джош, теперь я знаю, что ошибался. И мы хотим, чтобы Джей-Джей стал свидетельством того, как много ты значил для нашей семьи. Как много ты все еще для нее значишь. Каждый день я вижу Джулиана в глазах Джей-Джея и хочу, чтобы ты тоже почувствовал это прощение.

В груди вибрирует тревога. Это ощущение, словно долото, откалывает по кусочку от моего некогда гранитного сердца, медленно открывая мягкую сердцевину. И началось это с того момента, как в моей жизни появилась Линси. С того момента, как я позволил себе прикоснуться к ее животу и обнять ребенка, которого мы создали вместе. Теперь, со словами Марка и этим крошечным, спящим ребенком, гранитная оболочка полностью уничтожена.

Марк трогает меня за плечо, его глаза широко раскрыты и искренни, когда он добавляет:

— Я понял, что это нормально — позволить себе чувствовать себя счастливым, чувак. И хочу этого и для тебя. Больше, чем ты можешь себе представить.

Сиерра согласно кивает и улыбается мужу с тем же нежным взглядом.

Мне трудно дышать. Руки дрожат, когда я смотрю на крепко спящего ребенка.

Он прекрасен. Розовые щечки и темные блестящие волосы. Нижняя губка трепещет, словно тот мечтает о чем-то, о чем могут мечтать только лети. Мои глаза наполняются слезами, когда в глубине глаз Джей-Джея и форме его крошечного подбородка, я вижу Джулиана.

Вот тогда приходит чувство. Крошечная, трепещущая искорка чего-то, что я не позволял себе чувствовать больше двух лет, поражает меня из ниоткуда.

Любовь.

Вашу ж мать.

Я уже люблю этого паренька, хотя только что его увидел. И все еще люблю Джулиана. Люблю Марка и Сиерру за то, что они подарили мне этот момент, дали Джей-Джею мое имя и предложили мне свое прощение.

Я… я люблю их.

И я люблю своего ребенка. Моего орешка.

И больше всего на свете… я люблю Линси.

Блядь.

— Вы в городе надолго? — спрашиваю я, приподнимая ребенка, чтобы почувствовать щекой тепло его маленькой головки.

— Мы здесь до воскресенья, — с улыбкой отвечает Сиерра.

Я плотно сжимаю губы и осторожно передаю ребенка ей.

— Я хочу вас кое с кем познакомить.

Марк улыбается.

— Я надеялся, что ты это скажешь.

— Но сначала мне нужно кое о чем позаботиться. — Нервно провожу рукой по волосам и на мгновение задерживаю там, пытаясь очистить мысли. Пытаясь думать. — Могу я позвонить вам завтра и договориться о времени, когда все улажу?

Марк понимающе улыбается.

— Мой номер не изменился.

И вот так я убегаю от своего темного прошлого и гонюсь за тем, что может стать моим светлым будущим.

Глава 30

Джош

На следующий день, когда я стучу в дверь Дина, на улице уже темно. Его маленький особняк на окраине Боулдера совсем не похож на мой, где будут жить Линси с ребенком. Потому что они — моя семья. Мое все. Вот почему прошедшие сутки я потратил на уборку кабинета и превращение комнаты Линси в самую красивую детскую, которую я когда-либо видел.

К счастью, Макс, Майлс и Сэм вызвались помочь, потому что после ухода Линси, я разгромил все, на что ушло несколько часов, чтобы собрать из миллиона деталей. Мне потребовалась помощь на восстановление того, что я уничтожил физической силой. Теперь пришло время исправлять эмоциональный вред.

Я полностью согласен с Линси, и мне потребовалось встретиться с Джей-Джеем и взглянуть в лицо своему прошлому, чтобы понять, что я был абсолютно готов еще несколько месяцев назад. Линси позволила моему сердцу открыться и дала мне возможность обнять Марка и его сына. Вспоминать Джулиана с любовью и нежностью, а не с болью и чувством вины. Она исцелила меня, и теперь я могу отдать ей всего себя.

Я хочу подарить ей весь мир.

И если Дин откроет эту дверь и скажет, что может дать ей больше, чем я, он чертовски ошибается.

Дин открывает дверь, стоя передо мной в одних трусах. В доме темно, и он щурится от света фонаря на крыльце, как раз когда я замечаю позади него знакомую брюнетку, завернутую в простыню.

Во мне вспыхивает ярость, и я отвожу руку и расчетливо бью Дина в лицо. Он бревном падает на пол, а я трясу пульсирующей рукой и топаю мимо его стонущего тела к Линси.

Я останавливаюсь на полушаге, когда брюнетка оборачивается.

Только это не Линси.

Блядь.

У Дина из носа хлещет кровь.

— Ты гребаный идиот! — ревет Дин, схватившись за лицо. — Кажется, ты сломал мне нос.

Спустя несколько мгновений мы оказываемся в ванной Дина, и я лечу его рану. Незнакомка убежала наверх, прячась от психа, который только что вправил нос человеку, на которого напал, и держит его за переносицу, пока кровотечение не остановится.

Голос Дина звучит гнусаво, когда он говорит:

— Тебе лучше не выставлять за это гребаный счет.

Я закатываю глаза.

— Просто скажи, где Линси, и я уберусь отсюда.

Он вырывается из моих рук и заменяет мои пальцы своими.

— Она у Кейт, чертов психопат.

Я хмурюсь, потому что вчера был с Майлсом, а тот не сказал мне ни слова.

— Она жила не у тебя?

— Нет, — гнусавит он. — Она отказалась остаться у меня из уважения к тебе. Ты даже не представляешь, как сильно она тебя любит, мудила.

От этих слов грудь стискивает от боли, потому что я все еще боюсь, что это не правда. После всего, что я наговорил, всего, что сделал… вдруг она уже не испытывает ко мне прежних чувств?

— Я тоже ее люблю. — Эти слова странно ощущаются у меня на языке. Странно, но правдиво.

Дин пронзает меня серьезным взглядом.

— Ты любишь Линси?

Я киваю.

— Иначе я бы тебя не ударил.

Брови Дина взмывают вверх, и, что удивительно, уголки его губ приподнимаются в улыбке.

— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что ты будешь за нее бороться.

Посещение другого дома оказывается гораздо более плодотворным, потому что Кейт открывает дверь с широкой улыбкой.

— Наконец-то, черт возьми.

Я тяжело выдыхаю и смотрю мимо нее в дом.

— Линси здесь?

Майлс, сидя на диване в гостиной, ловит мой взгляд и виновато улыбается.

— Как дела, доктор Мудак?

В ответ на его приветствие я поджимаю губы.

— Мог бы сказать, что она здесь.

Он мотает головой.

— Всегда принимай сторону своей дамы. Если бы ты это знал, то не оказался бы в таком затруднительном положении.

— Могу я увидеть Линси? — Я с головы до ног вибрирую от напряжения при мысли о том, что снова ее увижу. Кажется, прошли месяцы, хотя на самом деле всего неделя.

Кейт кивает и, не сводя с меня глаз, голосит во всю глотку:

— Линси, твой широкий жест здесь! — Лицо Кейт искажается, когда она тычет пальцем мне в грудь и, прищурившись, говорит: — Тебе лучше иметь наготове громкую речь, или я упаду на колени и буду бить по твоим причиндалам так сильно, что у тебя месяц не встанет.

Я поднимаю руки вверх, сдаваясь, и тут мое внимание отвлекает появившаяся за спиной Кейт Линси.

На ней пижамные штаны в цветочек и розовая кофточка, она слишком красива, чтобы быть сейчас так далеко от меня.

— Мы можем поговорить? — спрашиваю я, когда она подходит ближе к двери.

Она бросает нервный взгляд на Кейт, которая ободряюще потирает ее руку. Глубоко вздохнув, Линси выходит на крыльцо. Желтый свет фонаря отбрасывает на нас тусклый свет посреди жаркой летней ночи.

Я смотрю на живот Линси, мне не терпится прикоснуться к нему, и я нерешительно спрашиваю:

— Как ты?

— В порядке. — Она потирает руки и проходит мимо меня, чтобы встать перед качелями на крыльце.

— Тебе холодно? — спрашиваю я, указывая большим пальцем на дверь. — Мы можем войти внутрь.

Она отрицательно качает головой.

— В последнее время мне все время жарко.

— Гормоны, — поясняю я.

Она прикусывает нижнюю губу и жует ее.

— О чем ты хотел поговорить?

— О нас. — Я пожимаю плечами. — Я скучаю по тебе, Джонс. Мне безумно тебя не хватает.

Надув щеки, она с силой выдыхает.

— Я тоже скучаю по тебе, Джош, но…

— Но, — прерываю я, вставая перед ней. У меня руки чешутся обнять ее. Мой язык жаждет ощутить ее вкус. Тело отчаянно хочет почувствовать ее. — Но я был гребаным мудаком.

Она печально кивает.

— Мудаком с большой буквы.

— Доктором Мудаком, — добавляю я в надежде заставить ее улыбнуться.

Она не улыбается.

— Джош, это не смешно.

— Знаю, и я пришел сюда не смешить. Я пришел сюда, чтобы вернуть тебя.

— Это будет не так просто, Джош. Я хочу большего, чем мы были раньше. Я люблю тебя, безумно, и не хочу быть с тобой лишь наполовину. Я хочу тебя всего — хорошего и плохого. Хочу, чтобы ты разобрался со своим прошлым. Вот почему я девятнадцать раз звонила в больницу Джона Хопкинса, пока не связалась с Кайлой, с которой, кстати, чертовски трудно связаться.

— Почему ты пыталась дозвониться до Кайлы?

— Потому что хотела связаться с Марком. Тебе нужно поговорить с ним и разобраться с демонами прошлого.

— Подожди… что? — сдавленно спрашиваю я. — Это ты уговорила Марка навестить меня?

Она удивленно поднимает брови.

— Марк приходил к тебе?

— Да. — Я смеюсь. — Вчера вечером он пришел в больницу, чтобы поговорить со мной.

— Я не знала, — отвечает Линси, с любопытством моргая. — Кайла сказала, что сделает несколько звонков. Она так и не сообщила мне, чем все закончилось.

Мое сердце воспаряет к женщине передо мной, которая еще не отказалась от меня. Теперь я хочу показать ей, что это не зря.

— Я тебе кое-что принес.

Я роюсь в заднем кармане и достаю письмо Марка, полученное больше года назад. Письмо, которое я нашел в развалинах детской. Письмо, которое я слишком боялся вскрыть из-за слов, которые могли в нем содержаться.

— Я хочу, чтобы ты прочла его. — Я протягиваю ей письмо. — Я не открывал его, потому что в нем хранится очень темная часть моего прошлого. Прошлого, которое, как мне казалось, я смогу стереть, изменив себя и отбросив всех, кто мне дорог, на безопасное расстояние. Но мое прошлое — часть меня, и ты — часть меня, и этот ребенок — часть меня. Я не хочу больше никаких секретов, Джонс.

Я касаюсь ее живота, и она судорожно втягивает воздух. Немного отстраняюсь, потому что не хочу разжигать ее привязанность. Линси сама должна принять решение, диктуемое собственным разумом. Она заслуживает такого уважения.

— На прошлой неделе я понял, что без тебя мне не жить. Я хочу, чтобы мою жизнь озарял твой щедрый и до безумия яркий свет.

— Джош…

— Просто прочти письмо. Пожалуйста. Я его не открывал. Поэтому даже не знаю, что там написано. Вероятно, что-то ужасное, но если ты сможешь принять ужасные части меня, тогда, возможно, у нас, в конце концов, есть шанс.

Она кивает и начинает вскрывать конверт. Я отступаю на шаг и нервно хватаюсь за шею, когда та начинает читать вслух.

Дорогой Джош,

прости, что пишу тебе это в письме, но ты не отвечаешь на мои звонки и электронные письма, и, похоже, это единственный способ рассказать тебе все, что мне нужно.

Хотя письмо должно начинаться с моих извинений, я приберегу их для другого раза, потому что это письмо благодарности.

Я благодарю тебя за то, что ты любил моего сына, как родного. Благодарю за то, что ты сделал его последние дни на этой земле незабываемыми и сердечными. Его жизнь стала богаче благодаря тебе. Спасибо тебе за то, что ты был его врачом, товарищем и, главное, лучшим другом.

Джулиан был болен… мы знали это много лет. Никто из нас не ожидал того, что произошло, но в этом не было ничьей вины.

Было нелегко добраться до этого состояния покоя, в котором я пребываю, но Сиерра беременна. И с новой жизнью приходят новые начала. И новые возможности почтить память Джулиана.

Я хочу, чтобы ты знал: мы пустили деньги от иска на создание стипендиального фонда имени Джулиана для студентов-медиков, которые нуждаются в финансовой помощи. Я сделал это потому, что миру нужно больше таких хороших врачей, как ты. А ты, мой друг, великий врач. Один из лучших.

Я не могу отблагодарить тебя за то, что ты подарил нам время, которое мы провели с Джулианом. Надеюсь, ты сможешь обрести покой, зная, что мы сделали все возможное для Джулиана, и он хотел бы, чтобы мы были счастливы. Ты не подвел Джулиана, Джош. Ты любил его. Прости себя и выйди на связь. Я скучаю по своему лучшему другу.

Марк

Линси поднимает глаза от письма, и охрипшим голосом произносит:

— Похоже, он удивительный друг.

Я киваю с прерывистым выдохом.

— Я сидел с этим письмом, мучая себя столькими ужасными вещами, которые, как я думал, оно мне скажет. Честно говоря, я потерял дар речи.

— Письмо совсем неплохое. — Она протягивает его мне, ее глаза блестят в тусклом свете. — Но настоящий вопрос в том, можешь ли ты на самом деле отпустить прошлое? Способен ли на это?

Мне на грудь давит тяжесть, когда я подхожу ближе. Подняв руки, я заключаю в ладони ее лицо, на котором написаны искренность и нежность.

— Мне не хотелось отпускать, потому что не думал, что заслуживаю счастья после всего, что случилось. Но ты, Линси, доказала, что я ошибаюсь. Ты сделала меня счастливее, чем я мог себе представить.

Она поджимает губы, ее подбородок дрожит.

— Что ты хочешь этим сказать, Джош?

— Я люблю тебя, — торопливо говорю я, мой голос хриплый и взволнованный, и в нем слышится миллион других эмоций, которые я не позволял себе испытывать более двух лет. — Я люблю тебя, Линси. И люблю этого ребенка. Твоя любовь исцелила мое сердце, а я никогда не думал, что это возможно. Прости, что потребовались слова Марка, чтобы заставить меня понять это, но все это время это была ты.

Я провожу большими пальцами по ее скулам, как делал бесчисленное количество раз прежде, лелея ее.

— Я полностью отдаю свое сердце тебе и малышу.

Она охает, когда я падаю перед ней на колени и прижимаюсь лбом к ее животу.

— Я люблю тебя, орешек. Прости, что не позволял себе признаться в этом раньше. Я боялся, что из-за любви к тебе не смогу распознать всего, что может причинить тебе боль или напугать. Так боялся потерять тебя, как потерял Джулиана. — Мой голос срывается, но я продолжаю: — Я знаю, что не смогу защитить тебя от всего, и это нормально, потому что любовь — это то, что делает жизнь достойной, чтобы ее прожить.

Поднявшись, я вытираю слезы Линси большими пальцами.

— Я люблю тебя, Джонс. Мне нравится твой сумасшедший смех. Нравится, как пронзительно твой голос звучит по телефону. Мне нравится твоя безумная потребность читать грязные книжки нашему малышу и обедать мясной нарезкой. И нравится, как ты смотришь на меня, потому что это заставляет меня чувствовать себя прежним.

Глубоко вздохнув, я прижимаюсь лбом к ее лбу, сердце колотится в груди, когда прежняя боль перерастает в ощущение, которое я никогда не хочу потерять.

— Пожалуйста, выходи за меня замуж. Пожалуйста, никогда больше не снимай кольцо, потому что я люблю тебя. Я люблю тебя. И никогда не перестану любить.

Я отпускаю ее лицо и лезу в карман за кольцом, которое она оставила.

— Пожалуйста, выходи за меня замуж, детка. Пожалуйста, позволь мне любить тебя.

— Срань господня, — громко хрипит она, прижимая ладони ко рту, и по ее лицу текут слезы. — Я думала, ты придешь сюда и попросишь меня пойти с тобой на терапию, но ты резво перескочил все эти этапы.

— Я потратил слишком много времени, отрицая то, что понял в тот момент, как удалил твой адрес из заказа Uber в нашу первую ночь.

Линси моргает.

— Подожди, что?

Я смущенно пожимаю плечами.

— Той ночью мне хотелось, чтобы ты пошла ко мне домой. Я вел себя как мудак… как мальчишка, дергающий тебя за косички на школьном дворе, но это было только потому, что я хотел тебя.

— Вот почему Uber уехал после того, как я вышла из машины! — восклицает Линси, когда до нее доходит. — Я всегда хотела написать в Uber отзыв в очень резких выражениях.

Мои плечи трясутся от беззвучного смеха.

— Я должен отправить им письмо с благодарностью, потому что в тот вечер они сделали мне потрясающий подарок. — Я касаюсь ее живота, чувствуя себя ближе к ней и нашему орешку, чем когда-либо. — Между тем моментом и когда ты попросила меня отшлепать тебя, я должен был понять, что влюбился.

Ее лицо вытягивается, а широко раскрытые глаза в ужасе моргают в ответ.

— Серьезно? После такой грандиозной романтической речи ты добавляешь, что моя склонность к грубым играм заставила тебя влюбиться в меня?

Я улыбаюсь широкой, искренней улыбкой, прежде чем серьезно ответить:

— Среди всего прочего.

— Может, уже поцелуешь меня, прежде чем все испортишь?

— О, детка, с удовольствием.

Глава 31

Джош

Линси набрасывается на меня, как только мы переступаем порог моего дома, нашего дома. Ее руки, губы, ее хихиканье. Боже, я по уши влюбился в эти звуки. И в ее запах. Не могу поверить, как сильно я скучал по ее запаху, когда она ушла.

Линси без всякой нежности стягивает с меня рубашку через голову и царапает ногтями мою грудь и пресс. Черт, люблю, когда она становится дикой и неконтролируемой, как сейчас. Напористой и требовательной. Больше всего на свете я хотел бы упасть на колени и поклоняться ее телу, пока не взойдет солнце. Но сначала должен кое-что ей показать.

— Детка, — говорю, хватая ее за руки и удерживая, моя грудь вздымается от желания, когда я смотрю на нее сверху вниз. — Мне нужно показать тебе детскую.

Ее зрачки расширены, и она хлопает своими длинными ресницами.

— Можем посмотреть позже, — возражает Линси, придвигаясь, чтобы снова поцеловать меня, и, черт возьми, я ей позволяю. Позволяю потому, что она такая вкусная, мне с ней так хорошо, и если бы не был таким идиотом, я бы уже женился на ней.

Я прерываю поцелуй и говорю:

— Теперь все выглядит совершеннопо-другому.

Линси хмуро смотрит на меня и, наконец, позволяет отвести ее по коридору в спальню, которая раньше принадлежала ей. Я открываю дверь и включаю свет, чтобы показать работу, которую я и еще трое мужчин проделали за последние сутки. Ну, плюс моя мама, которая практически сбилась с ног, скупив весь детский магазин менее чем за два часа.

Поскольку мы до сих пор не знаем пол ребенка, комната представляет собой эклектичное сочетание цветов. Я сказал маме, что не хочу, чтобы это был серый или приглушенные оттенки. Я хотел, чтобы комната была яркой и похожей на красочную блузку, которая была на Линси в вечер нашей встречи. Эта блузка все еще висит в моей гардеробной и, надеюсь, останется висеть там и дальше, когда мы начнем нашу совместную жизнь.

Линси охает, когда входит и видит белую кроватку, пеленальный столик и комод с разноцветной одеждой. Дотрагивается до старинного бабушкиного кресла, которого раньше не было в доме и теперь являет собой идеальное кресло-качалку. Она восхищается стеной в яркий горошек, творение рук Макса, и включает цветной мобиль, который мама устанавливала до глубокой ночи.

— Мне очень помогли со всем этим.

— Где все мои вещи?

Я делаю глубокий вдох.

— В нашей комнате.

Она поднимает брови.

— Ты был так уверен, что сумеешь вернуть меня?

— Я просто хотел показать тебе, как будет выглядеть наша жизнь здесь, — заявляю я, проходя в детскую и становясь на черно-белый ковер. — Кабинет слишком мал для нашего ребенка, гораздо больше смысла использовать эту комнату.

Она понимающе кивает.

— А если я захочу еще детей?

Я приподнимаю брови, но не пугаюсь вопроса. Он чертовски радует меня.

— Я построю тебе дом побольше.

Она смеется и качает головой.

— Вот так просто?

— Раз ты открываешь собственную практику, будешь зарабатывать деньги на пропитание и сможешь построить дом, а я стану папой-домохозяином.

Она мило улыбается.

— Ты этого хочешь?

— Я просто хочу тебя, — серьезно заявляю я и протягиваю руку, чтобы погладить ее живот. — И этого ребенка. Хочу, чтобы мы стали семьей.

— Ох, Джош, — восклицает она, а потом подается вперед и нежно целует меня. — Займись со мной любовью.

Я поднимаю ее и несу в нашу спальню, как в медовый месяц. Вся ее одежда висит в моей гардеробной. Половина комода отведена ей, а все ее туалетные принадлежности мама аккуратно разложила в хозяйской ванной.

Я опускаю ее на кровать и начинаю поклоняться ей с головы до ног, уделяя особое внимание животу, от которого слишком долго шарахался. Этот ребенок — настоящее чудо. Эта женщина — настоящее чудо. Этот момент и моя жизнь — все это чудо. И я намерен никогда не принимать их как должное.

Глава 32

Линси

— Этого не может быть! — кричу я с заднего сиденья минивэна моей сестры, когда мы несемся по шоссе на скорости, которую я даже не хочу знать.

— Просто дыши, детка, просто дыши, — успокаивающе говорит Джош.

— Может, снимешь эту идиотскую повязку, когда говоришь мне это дерьмо? — кричу я, морщась от высокой октавы, которой только что достиг мой голос.

Джош качает головой и снимает повязку, шляпу и парик, словно только сейчас вспомнил, что одет как капитан Джек Воробей.

— Прости.

— Боже, почему это происходит со мной? — Я громко стону. — Кейт… я чертова ясновидящая.

— Ты не чертова ясновидящая! — восклицает Кейт, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья. Она одета как Дэви Джонс с нелепой самодельной бородой-щупальцами, которая выглядит как длинные тощие пенисы, свисающие с ее лица.

Я вою от сильной боли и смотрю в потолок минивэна.

— Я чертова ясновидящая, а это значит, что у нас ничего не получится!

— У нас все получится! — кричит Кейт, хватая Майлса за руку так сильно, что костяшки ее пальцев белеют. — Гони быстрее, Прихлоп Билл, если она запачкает сиденье, родив в машине, сестра будет припоминать ей это до конца ее дней.

— Что еще за ясновидящая? — вмешивается Джош, из-за размазанной вокруг глаз подводки у него вид сумасшедшего. Я говорила ему не тереть глаза с таким гримом, но этот идиот понятия не имеет, как носить макияж.

Мысленно возвращаюсь к последним нескольким часам, задаваясь вопросом, можно ли было предотвратить всю эту историю. Не могу поверить, что я не вспомнила о своем сне, когда решила, что нам будет весело нарядиться и удивить Леннон на ее дне рождении в стиле «Пиратов Карибского моря».

Честно говоря, сюрприз удался на славу.

Леннон вопила от счастья!

Потом завопила я… потому что у меня отошли воды, когда мы пели «С днем рождения», как кучка пьяных, горланящих пиратов.

Теперь я лежу на боку на заднем сиденье минивэна сестры, потому что все наши машины были заблокированы, и держу ноги вместе из страха, что мой жених будет тем, кто примет ребенка.

Кошмарная история.

Господи, какая же я дура!

Полагаю, схватки, которые я чувствовала периодически, не были только ложными. А самыми настоящими. И теперь они следуют одна за другой, превращая низ живота в клубок боли и…

Святое дерьмо, я не так хотела родить ребенка.

— Джош, посмотри на меня, — кричу я, когда на меня обрушивается очередная схватка. — Мне приснилось, что ты принял нашего ребенка на заднем сиденье минивэна, одетый как пират, и да поможет мне Бог, если ты увидишь, как арбуз выходит из моего влагалища, и никогда больше не захочешь заниматься со мной сексом, то я сожгу твой дом дотла.

Я говорю низким голосом, будто изъясняюсь на некоем языке, используемом в обряде по призыву сатаны, но он соответствует настроению.

Джош хватает Майлса за плечо.

— Езжай быстрее.

— Я и так еду быстро, — восклицает Майлс, и в конце его голос срывается. — Не хрен на меня давить.

— Тебе стоит почувствовать, что ребенок делает с моей вагиной! — ору я, а потом начинаю плакать, потому что, Боже, мне нужны обезболивающие.

Наконец, в поле зрения появляются огни больницы Боулдера, и меня поднимают с заднего сиденья, укладывая на каталку.

— Мы сделали это! — воплю я со слезами радости на глазах. — Кейт, я не ясновидящая. Я просто чокнутая.

Кейт улыбается и держит мою руку, пока меня вкатывают внутрь.

— Здесь вы с Джошем впервые узнали, что у вас будет ребенок. Тебя точно также привезли на каталке, помнишь?

— Да, было здорово. — Я улыбаюсь и смотрю на Джоша.

Он качает головой и смеется. Гребаный мудак смеется надо мной, а Кейт движется по дорожке воспоминаний, в то время как моя вагина вот-вот разорвется пополам.

Наконец, меня переводят в родильное отделение, где переодевают из сшитого на заказ пиратского костюма Элизабет Свон в очень уродливый больничный халат. Когда входит доктор Лиззи, я начинаю рыдать.

— Слава Богу, вы здесь! — Я плачу, и она берет мою протянутую руку. — Я думала, что Джош будет принимать роды на заднем сиденье минивэна, потому что у меня было видение. Может ли беременность сделать вас ясновидящей?

— Насколько мне известно, нет. — Она показывает на Джоша. — Папочка, возьмите у медсестры халат, чтобы переодеться, и, может, у нее найдется салфетка для снятия макияжа. Вы, ребята, были на комик-коне типа того?

— На дне рождении, — отвечаем мы в унисон, и Джош убегает переодеваться, пока медсестры подключают меня к миллиону аппаратов.

Доктор Лиззи заканчивает проверять шейку матки, когда появляется Джош, одетый в синий халат, совсем не похожий на пирата и очень похожий на моего любимого доктора Мудака.

— Итак, Линси, я знаю, что твой план рождения включал эпидуральную анестезию, но, боюсь, у нас нет на нее времени.

— Что? — кричу я, когда начинается очередная схватка.

Доктор Лиззи сочувственно улыбается.

— На самом деле, пора тужиться.

— Сейчас? — спрашиваем мы с Джошем.

Она кивает.

— Уже показалась головка.

— Звучит не очень хорошо! — восклицаю я, и тогда Джош хватает меня за руку и крепко держит, в то время как медсестра берет мою другую руку. Они сажают меня и держат за ноги.

— Тужься! — кричат все одновременно.

Я совершенно безропотно следую приказам, закрываю глаза и тужусь изо всех сил. Через мгновение доктор Лиззи говорит мне остановиться и дышать, и я откидываюсь назад, хватая ртом воздух.

— Ты отлично справляешься, детка, — говорит Джош, убирая волосы с моего лица.

— О, я так злюсь на тебя сейчас, — стону я, чувствуя каждую гребаную боль в нижней части тела. — Какого хрена роды выпадают лишь на женскую долю?

— Знаю, — соглашается он, с болью глядя на меня.

— Гребаная наука, да? — рявкаю я в ответ. — Наука — это такое надувательство.

— Полное надувательство, — поддакивает Джош.

— А теперь мне кажется, ты насмехаешься надо мной. — Я стону, отворачиваясь от него, желая, чтобы кто-нибудь вытер пот с моего лица, потому что я не могу выглядеть сейчас потной.

— Я не насмехаюсь, — говорит Джош, волшебным образом появляясь с мокрым полотенцем и вытирая мой лоб.

Я грустно смотрю на него.

— Ты — доктор, а я только что сказала, что твоя профессия — надувательство.

— В данном случае — надувательство, поэтому я буду отвечать за ночные кормления, сколько ты захочешь, — торопливо говорит Джош.

Мои брови приподнимаются.

— Это милый жест.

— Для тебя все, что угодно, детка. — Он целует меня в лоб.

Потом доктор Лиззи кричит, чтобы я снова тужилась.

Черт, она такая властная.

Мои ноги возвращаются в исходное положение, и на этот раз я отдаю все, что у меня есть, потому что отчаянно хочу, чтобы все это закончилось. Я хочу, чтобы эта боль, это давление и это ожидание закончились.

Каким путешествием стали последние шесть месяцев. Засранец-доктор превратился в любовника на одну ночь, затем в постоянного любовника, затем в папочку моего ребенка, и, в конце концов, в любовь всей моей жизни. И все потому, что я решила тайком писать в больничном кафетерии. То есть… что касается очарования знакомства, думаю, мы с Джошем переплюнули Кейт и Майлса с их шиномонтажом, даже если я и уронила пирог ему на промежность. Хотя моя история, скорее всего, закончится эпизиотомией или, по крайней мере, страшным геморроем, так что Кейт определенно заработала одно очко в свою пользу.

От детского плача у меня отвисает челюсть, и я смотрю вниз, чтобы увидеть, как из рук доктора Лиззи на меня шлепается очень непривлекательное создание. Медсестры вьются вокруг меня, вытирая слизь и с каждым резким движением делая его немного менее похожим на пришельца.

— Это девочка! — восклицает доктор Лиззи и протягивает Джошу ножницы. — Папочка, хотите перерезать пуповину?

Джош смотрит на меня с широкой гордой улыбкой, а я упиваюсь тем, как мне нравится, когда его называют «папочкой». Его уверенные руки прекрасно справляются с задачей, и мою малышку быстро закутывают в сине-розовое одеяло, надевая розовую шапочку на головку со спутанными темными волосиками. Ее подают мне, и я держу ее, морщась от ее боевых криков.

Доктор Лиззи улыбается мне, поднимая взгляд от моей промежности.

— Поговорите с ней, Линси. Она узнает ваш голос.

Я делаю глубокий вдох и сглатываю, прежде чем сказать первое, что приходит в голову:

— Мужчина приблизился к женщине и сжал ее…

— Детка, — вмешивается Джош с потрясенным видом. — Уж не цитируешь ли ты сейчас нашему ребенку непристойности?

— Эм… нет! — восклицаю я, в ужасе от того, что чуть не произнесла. — Я просто рассказывала ей историю о том, как вчера ты массировал мои опухшие голени.

Джош улыбается и целует меня в потные волосы, касаясь нашего маленького орешка, чтобы она могла ухватить его палец. Малышка больше не выглядит неким инопланетным созданием. Она выглядит как… ребенок. Как… наш ребенок.

Мой подбородок дрожит, когда в ее маленьком личике я вижу черты Леннон, Клэр, Джоша и меня. Она — чудесное сочетание всех людей, которых я люблю больше всего на свете. Я поглаживаю ее нежные бархатные щечки, улыбаясь ей сквозь непролитые слезы.

Я шмыгаю носом и смотрю на своего жениха.

— Что думаешь, если назовем ее Джулианной?

Джош переводит любящий взгляд с нашей дочери на меня.

— Правда?

Я киваю и улыбаюсь.

— По-моему, это прекрасное имя и идеально ей подходит.

Джош смотрит на меня покрасневшими от слез глазами.

— Я люблю тебя. — Он целомудренно целует меня в губы, а затем смотрит на нашу маленькую девочку. — И я люблю тебя, — добавляет он, целуя ее в лобик. — Джулианна.

— Я люблю ее больше. — Я прижимаю ее к своей щеке и хочу запечатлеть в памяти каждую деталь этого момента. — Я люблю ее так сильно, что могу обратиться в каннибализм, потому что хочу поедать этого драгоценного ребенка на завтрак, обед и ужин.

Я подношу ее пальцы к своим губам и бормочу:

— Хочу съесть ее маленькие пальчики и… — Я смотрю на Джоша и вижу, что он быстро и тревожно моргает. Я поджимаю губы и хриплю: — У меня в голове это звучало лучше.

Он смеется и забирается на кровать рядом со мной, чтобы вечность смотреть на нашу малышку. Потом я чувствую его дрожь, и вижу, как по его лицу текут слезы.

— Спасибо, Джонс.

Мой подбородок дрожит, и я не могу бороться, расплываясь в широченной улыбке.

— Не стоит благодарности, доктор Мудак.

И вот так просто… мы — семья.

Глава 33

Джош

Несколько месяцев спустя

Я вхожу в больничный кафетерий и глазами мгновенно нахожу Линси за ее любимым столиком. Широко улыбаюсь при виде ее открытого ноутбука, разбросанных повсюду бумаг и книг, а рядом с ней стоит сумка с подгузниками, ее сумочка и коляска. Плюс отставленные в сторону два куска пирога.

Некоторые вещи никогда не меняются.

Пытаюсь разглядеть дочку, но на Линси поверх одежды накинуто покрывало для кормления грудью, так что, скорее всего, Джулианна пирует. Я направляюсь к столу, и при моем приближении Линси поднимает глаза.

— Привет, жена. — Я наклоняюсь и целую ее в губы. Мы женаты уже целый месяц, и мне до сих пор нравится называть ее так при любой возможности.

Первоначально мы собирались подождать до следующего лета и устроить большую традиционную свадьбу, но одна ночь без ребенка и слишком много напитков из тики-бара закончились тем, что мы с Линси сели в самолет до Вегаса. Свадьба состоялась под влиянием импульса, а двадцатичетырехчасовая поездка была наполнена безостановочным сексом, потому что накануне Линси получила разрешение доктора Лиззи. Можно было подумать, что до этого мы никогда не занимались сексом, потому что не могли оторваться друг от друга всю ночь. Боже, это была хорошая ночь. И в первую ночь вдали от Джулианны мы не сомкнули глаз — трахались и разговаривали о нашем будущем.

Вернувшись домой, я думал, что наше бегство сведет наших родителей с ума, но моя мама фонтанировала счастьем. Родители Линси пришли в себя, когда мы согласились крестить Джулианну в их церкви. Все сработало совершенно идеально.

— Привет, муж, — отвечает Линси с глуповатой улыбкой, которую я хочу видеть всегда.

Я заглядываю под покрывало, где Джулианна сосет грудь.

— Здравствуй, доченька.

Она мгновенно отрывается от груди Линси, поворачивая голову на мой голос, и ей в лицо брызжет молоко. Она вскрикивает от напора жидкости, и Линси быстро прикладывает ее к груди.

— Не отвлекай девочку, когда она ест, — журит Линси, отталкивая меня локтем, чтобы я отодвинулся.

Смеясь, сажусь на свободный стул рядом с ней, не в силах скрыть веселья.

— Немного грудного молока на лице не так плохо, как пирог на промежности.

Линси закатывает глаза.

— Туше.

Я ставлю перед собой кусок пирога и вонзаюсь в него вилкой.

— Как прошли занятия с мамочками? — спрашиваю я с полным ртом кремового десерта.

— Очень информативно, — отвечает Линси и открывает рот, когда я предлагаю ей кусочек. Она слизывает остатки с губ и добавляет: — Сегодня мы обсуждали упражнения Кегеля, чтобы вернуть нашим вагинам былую славу.

Я хмурю брови.

— Я же тебе говорил, что секс так же хорош, как и до Джулс. Ты с ума сходишь из-за этого.

Линси морщит нос.

— И все же я хочу оставаться тугой для моего горячего мужа-доктора.

— Ты не можешь улучшить совершенство. — Я наклоняюсь через стол и целую ее в висок. Смотрю на беспорядок на столе. — Что у тебя есть для меня?

— Так, есть пара зданий, которые, по словам риэлтора, мы можем посмотреть сегодня вечером, — сообщает Линси, разворачивая ко мне экран ноутбука. — В одном из них раньше располагалась клиника семейной практики, так что я думаю, это лучший вариант.

— Похоже, здесь чувствуется потенциал, — отвечаю я, листая фотографии.

Линси согласно кивает.

— Уверена, нам предстоит грандиозный ремонт, но взгляни на площадь. Там достаточно места для твоих смотровых кабинетов и моих групповых консультаций.

Я откидываюсь на спинку стула и восхищаюсь своей женой-суперженщиной. Почти весь декретный отпуск она была сосредоточена на том, чтобы мы вместе открыли собственную клинику. Она мама-босс до мозга костей, и я должен признать, что ее видение воодушевляет.

Концепция клиники — семейный оздоровительный центр с медицинской и психологической помощью. У нас будет семейная терапия, Линси будет вести сеансы детской групповой терапии, а я половину клиники займу под семейную практику. Если захотим, мы можем найти партнеров и расшириться или сохранить более камерный стиль. Такая концепция должна позволить нам обоим лучше синхронизировать рабочие графики, чтобы иметь возможность чаще бывать дома вместе, как семья.

С рождения Джулс я по-настоящему увлекся ролью отца. Мне нравится носить ее на руках и гулять по окрестностям, демонстрируя всем прохожим. Она такая розовощекая, идеальная малышка, что я обожаю ее, даже когда та плачет. Линси говорит, что я одержим дочерью, но, учитывая, что я также одержим своей женой, все хорошо. И если открытие клиники позволит мне стать полноценным семьянином, то надо действовать.

И, честно говоря, я скучаю по работе с детьми. Общение с Джулианной заставило меня вспомнить свое истинное призвание. Да, я превращаюсь в комок нервов всякий раз, когда у нее насморк. И знаю, что чем старше она становится, тем больше будет риска несчастных случаев, так что «бо-бо» обязательно случится. Но Линси напоминает мне, что вознаграждение стоит риска. И мои воспоминания о Джулиане тому подтверждение.

Джулианна заканчивает есть, и Линси ловко вытаскивает ее из-под покрывала и протягивает мне, вместе с салфеткой для отрыжки.

— Привет, малышка, как прошел твой день?

Она улыбается широкой беззубой улыбкой, и мое сердце сладко сжимается. Линси пододвигает стул поближе ко мне, и мы вдвоем воркуем над прекрасным ребенком, который перевернул наш дом вверх дном за последние несколько месяцев.

Когда-то меня сводила с ума обувь Линси, теперь ее заменили детские игрушки, хитрые приспособления и все то, что нужно для развития четырехмесячного ребенка. Но этот беспорядок я хочу видеть в доме все время.

— Когда мы заведем еще одного? — спрашиваю я, прижимаясь губами к нежной щечке Джулианны.

Линси смеется.

— Ты задаешь мне этот вопрос каждый день с тех пор, как мы снова начали заниматься сексом.

— Я хочу еще, — ворчу я, прижимая Джулс к груди и глядя на Линси, которая так красива, что иногда на нее больно смотреть. — У тебя получаются хорошие дети.

— Вот почему я проверяю срок годности всех наших презервативов, — смеется Линси. — Сначала клиника… потом еще дети.

Я тяжело выдыхаю.

— Ладно.

Линси улыбается и прижимается к моим губам в долгом, затяжном поцелуе. Она со стоном отстраняется, протягивая руки к Джулианне.

— Ты должен вернуться к работе, так что мы лучше пойдем.

— Минутку, пожалуйста, — отвечаю я, обнимая Линси и прижимая Джулианну к груди. — Сейчас я наслаждаюсь обществом своей семьей.

Оглавление

Эми Доуз Минутку, пожалуйста Серия: «Подожди со мной» #3

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33