Счастье [Леонид Сергеевич Чинков] (fb2) читать онлайн

Стихотворения

***

На ветру спадала прядь твоих волос

По нежной, тонкой шеи и на плечи.

Играло заривом, чаруя как колосс,

Но каждую секундую калеча.

И взглядом лишь одним бывало

Мой дух в груди топила ты в слезах,

Когда в ночи под лампою мерцало

Отсутствием любви в твоих устах.

И только ты одна могла походкой,

Пройдя совсем немного

И обранив неловкое "Привет",

Убить во мне дышать желание и робко

Собой украсить белый свет.

***

В твоих глазах тонули ночи.

Под покровом тишины

Острый взгляд

Кромсал меня на очень,

На очень мелкие куски.

Красотам в ночь

Подстать тебе не приходилось,

И редко кто во тьме мог разобрать,

Что ангелу на землю вдруг случилось

Себя в столь дивном теле укрывать.

И я подумать бы не мог чуть раньше,

Слегка касая прядь твоих волос,

Что в мире не найдется слаще

Мне вида, чем твоих белесых кос.

«Ночь»

Закину тело в бездну ночи,

Бездушной тряпкой кину об асфальт

И, притворяясь будто бы нарочно,

Начну косыми тропами петлять.

Упрусь в бездомность уличного света,

Слегка потупив свой я взор,

Осветит ярко улицу комета,

И память вспомнит каждый твой укор.

И легкость утреннего неба,

Креня своим завесом на меня,

Заставит звать себя "повеса"

И все еще любить тебя.

Триптих

1

Прошу, сдержи меня в дверях,

Покуда что-то между нами есть.

Не дай же сгинуть мне во мрак,

Холодным улицам не сделай честь,

Ведь оба много знаем об уходе.

Быть может видим мы сейчас,

Как оборву печаль всей этой ноте

И обниму тебя в последний раз.

Мои слегка обветренные губы

Глаголить будут только о любви,

Смотря в глаза неяркие… И руки.

Под светом тускло гаснущей звезды.

И пусть уход необратим по ныне,

Запомню лик твой милый навсегда,

Всю радость горечи и страсть полыни,

Тебя одну лишь сердцем унесу в года.

2

Бесцеремонно наганом выстрела

Смотришь на меня молодого,

Больного,

Держа прицел на расстояние выдоха,

Ожидая последнего моего вздоха,

Когда я с кручи крученной безмолвно,

Сердце сжимая раскатом души.

Будь со мной, пожалуйста, нежна и молвна

Или всей своей силой меня ты души.

Пусть руки твои теплые лаской

Твердо обхватят томное горло,

Пусть назовут эту хватку удавкой,

Сделай это нежно и жестко.

3

Сердце любит мое

Несносно и глупо,

Да руками своими его я душу.

Глупое сердце

Любит тебя безумно,

Как последнюю

В темном небе звезду.

Но видеть ее не хочу в свете лунном,

Незачем сердце мое мне терзать.

Буду надеяться в темные сутки,

Что где-то сгорает любви благодать.

Закроюсь от света и не увижу,

Как ты

Сгораешь в разлуке одна,

Но что-то в груди моей стрельнет,

Услышав

Как скатилась с щеки

Твоя горя слеза.

И хоть сердцу я не позволю страдать,

Сжимаясь от боли раскатом души,

Но, если придется мне слечь умирать,

Обещаю,

Последние

Слова

Твои.

***

Перестали литься синевою небеса,

Над крышей хат замолчали крылья.

Откройся предо мною, матушка зима,

Дай тобой родной напиться.

В твоих снегах пушистых сласть

Бродить похожим на повесу. Я не вор!

Мне нечего украсть.

Люблю твоих волос-метель завесу.

И пить желаю лишь твою

Любовь в сизовых рукавицах.

Хотя прости, я нагло вру,

Но прошу тобою простудится.

***

Сердцу тесно в груди

В одиночестве биться,

В одиночестве пить и плясать.

Сердцу немедля остановиться

Призывает ожившая стать.

В разлуке однажды с "собою",

И в ней до сих пор пребывая,

Ищется сердцу свободы

В объятьях рук твоих утопая.

И покуда покоя не знаю,

Сердцу весело и темно.

Каждый день почти что бывает

Замрет оно намертво разом,

Лишь на взгляд твой один уповая.

***

Горят угли, немного тлея,

Слегка дрожит усталый огонек.

Я тут пожар затеял,

А он держался лишь денек.

Глаза тупятся в темноте,

Видна лишь краска на углях.

Да кто же выжег в январе

Так много разных слов назад?

Пестрит обломками рябины

Хваленный вид лисичьих стай,

На тельце их узор неприхотливый

Да позади собачий лай.

И только было это раньше,

Но помню точно как сейчас:

Схвачу я веточку украткой

Да начну листок рукою отрывать.

Сожму его рукой младенца,

Не выдержав, закрою в миг глаза,

И тут же всей душой и сердцем

Взорвет меня сумления слеза.

Склонюсь к мозоленной постели,

Спущу тяжелою чело.

Накроет с головою дух застеля,

Заскрипит усталое окно.

***

Ты рану мне на сердце оставила живую,

И жить мне с ней порою сложно так.

Хоть ямбы, хоть хореи не помогут

Разобрать душевный мой бардак.

И даже миг, мгновение с тобой,

Не облегчит мне душевного терзания.

И если даже выпадет возможность быть с тобой,

И этот путь сулить мне будет лишь страдания.

Желаю искринне навечно мне пропасть,

Забыть все похоти судьбы и смуту.

Но в безвести мечтаю я узнать:

Зачем я жил

И для чего я буду.

***

Сердце в миг застыло точно,

Как будто пуля била наповал,

Когда лишь вас узнав заочно,

Влюбился и слегка поцеловал.

Прижав к себе давно в порыве,

Любимой стать в далеком ноябре,

Нет сил мне справиться по ныне

С душой, сгорающей в огне.

***

За что ты мне дана такая?

Быть может где-то согрешил,

И от того судьба– гурьба скупая

Позволила лишь чтоб любил.

Но чтоб любя, любимым не бывать,

Себя всего терзая горем,

Лишь взгляд твой колкий наблюдать,

Губить себя в бурлящем море

И видеть глаз твоих холодное сиянье,

Как будто нежностью пропитано оно,

И сквозь года в тебе лишь видеть счастье,

Похоже так

Судьбе моей уж суждено.

***

В душе моей, огромной сече

Надломом вырваны слова.

И как бы я тут не был мечен,

Поймете вы, друзья, едва.

Не знает ваша мысль порою,

Зачем зажглася новая звезда

И от чего душа стоит горою,

Когда уж порвана узда.

Хотя, какая я вам тут гора?

Отчего и звать имею право?

Да разве будет выть гора?

Гора не знает слезы. Браво!

А что же я лишь губы мечу,

Слова свои пытаюсь приложить.

Да коли души лечит?

Да коли помощь жить?

Конечно, нет, и горько от того,

Что душу перед вами раскрывая,

Я понимаю, что "Пусто!".

Что я вам в жизни-то

Не помогаю.

Да ладно вы, а что же я?

На голос чванства отвечаю:

"Зачем же льются из меня слова?"

Товарищ, я сам не понимаю.

***

Из дня и в день и каждый раз

В причуде жизни быстротечной

Увидеть лишь желаю вас,

В толпе заметить взгляд последний.

И сразу быстро затаить,

Прикрыть его сердечными пластами.

Лишь взгляд твой колкий не забыть,

С собой нести вперед с годами.

Пусть спутник будет тяжкой ношей,

И сердце из нутри он будет рвать

Собой. Клянусь, я груз не брошу

И с ним на дно пойду опять.

***

Ночная смуглость во дворе

Задержана на месте преступления.

Обрывки света кончились в начавшейся игре,

Рассыпавшись при виде лунного свечения.

По тропам утренней ходьбы,

Рассеявшись людским раскатом,

Собой сжигаются младые юнги-огоньки

На корабле городовых пожаров.

Под трепет холода, мозолистой работы

Горят усиленно на вахте морячки,

И лишь при виде чей-нибудь невзгоды

Моряк кричит на палубе "Огни!

Огни ему давай же, ну же

Себя в работе не щади.

Пока еще кому-то нужен

Себя работе посвяти!"

Окрикнув палубу с пол раза,

Подняв в минуту весь состав,

Моряк сдержал заботу сразу,

В последний раз собой сгорав.

За тем лишь он за дело сгинул,

Светя собою всем вокруг,

Лишь чтоб твои сердечные глубины

Теплом согрело слово "Друг".

***

Я стал заложником твоим,

Любви своей в тебе не чая.

Мне горько думать, что с другим

Ты можешь жить, любить и не страдая.

Мне трудно признаваться в этом,

Но прошу не злись, любовь моя.

Для меня ты как два пуда неба,

Что я запрятал в рукава.

Для меня тут нету ближе.

Прости, что вновь уперся я в слова,

Но я не знаю как сказать мне душу тише,

Когда смотрю в твои веселые глаза.

***

С тобой знакомы мы недавно,

И вижу я тебя впервые, брат.

Ну кто же знал, что так досадно

Мне будет смерть свою встречать.

И небо все теперь такое…

Надеюсь видишь ты его,

И как кричат грачи рекою.

Не я один же вижу это полотно?

Но ты совсем не смотришь в небо,

От чего же, друг, тоска твоя?

Понимаешь, брат, тут все уж вмерло,

Пора спускать твои надежды на меня.

Но ты не слышишь слов моих: "Не надо",

Тебе упреки вовсе не к лицу.

И тащишь так, товарищ, брата,

Как не желал бы и врагу.

***

Творец души моей – поэт,

Заложник жизни озорной.

В родных краях он был воспет,

Слагая путь себе строфой.

Изрядно истоптав дороги,

Храня в себе родимые края,

«Куда ведут сегодня ноги,

Туда иду и с ними я».

Прошедший радости и горе,

Вкусивший счастие страстей,

Моложе вас уж нету боле,

Хранит ваш дух рязанская метель.

***

Луна оскалом небо кружит,

Свербит расплывчато узор.

Как будто все лучи и тучи

Слились в единый унисон.

И в пляске ветреных напевов

Под четкий ритм, хваленый лай

Огнем горит, и сердце смело

Кричит в огне: «Еще давай!».

***

Одинокость в ночи наблюдая,

Сыскать глазам забавы на стене

И, ласково на эту чернь взирая,

Примкнуть к твоим глазам во тьме.

Вцепиться ночью разом в сновидение,

Пытаясь разглядеть узоры губ,

Любить твои ночные похождения

И нежность театральных рук.

Припомнить на мгновение моментов,

Сыскать для них похожие слова

И, пытаясь вымолвить волну ответов,

Любовью пред тобою жечь свои права.

***

Порою рвется и горит

Пожаришь страшных вой внутри.

А порою все молчит,

Застывши внемлет мне покой.

Порою, лишь закрыв глаза,

Тебя увижу пред собой.

И снова настигает в миг тоска

От разлуки с твоею красотой.

И даже во мгновение ночи,

Что длится целыми часами,

Увидив под покровом тишины

И погрузившись в вас глазами,

Я побоюсь восполнить наш провал

Своими пылкими речами.

Я побоюсь испортить вас

Своими лесными словами.

"О ком вздыхает лира"

В порыве сумрачных ночей,

Хохочет чувствами игриво,

Как будто чья-то новая метель

Украдкой рвет меня тоскливо.

Не жалко ей моих печальных чувств,

Не живет она страданием и горем.

Лишь об одном я сообщить вам мчусь,

Что лучше уж не пить совсем, чем стать испитым морем

И жить в спокойный снегопад

В лачуге-юрте северных народов,

Чем с лихвою греться у костра под град

Во время пиршеств и застольев.

Но, лира, ты поешь совсем иначе.

Тебе и скорбь, и радость, все в беду.

Но, лира, ты поешь совсем иначе.

Да только так, как я и не пойму.

***

Прекрасно думать и смотреть,

Когда еще столь ранний час,

Чтоб души бренные согреть,

Теплотой окропил нас.

Когда еще не слишком уж светло,

Когда еще на сердце живы раны,

Откинуть все, что в душеньку зашло

На грязный пол как старые стаканы.

И просто всей душою лицезреть,

Как рвется солнце в город по утру

От части хаты старые согреть,

От части золотом рассеяться в снегу.

***

Улыбка губ, движенье глаз,

И я тобой уже объят.

Стою, смотрю в твои глаза

И порицаю я себя.

Предавшись робости момента,

Во мне исчерпаны слова.

И только ты спасаешь от сумленья,

И только ты всегда мила.

«К.»

Покуда знать тебя я не устану

И памятью своею в том клянусь,

Что даже если лик твой не застану,

То все равно на встречу обернусь.

И пусть года, свой шаг чеканя,

Дождем пройдут все мимо нас.

Любви и жизни лишь желаю

Тебе одной и каждый раз.

***

Над беззвездным небом

Погасла новая звезда,

Осветив мне в темноте тебя,

Как последнее пристанище огня.

***

Застыло сердце в торопях,

И маятно дышать теперь,

Твой облик ласковый в снегах

Припоминать мне каждый день.

И рано утром просыпаясь,

Еще держа закрытыми глаза,

К тебе родной не прикасаясь

Лишь мельком думать: "Как Она?"

А вскоре вечер томно пребывая

Горя, любимая, страдая,

Искать мне поцелуя нежных губ

И теплоту любимых рук.

***

Лабиринты душевных терзаний, Прочь!

Сегодня начнется рассказ "Любовь".

Каждый желающий услышать и понять

Прошу, читать.

Первое и главное. Глаза.

Взгляд кинул случайный

И пропал навсегда,

Как в море корабль на рифы

Или жизнь сорвалась,

Как с моста

От случайного

Взгляда.

Глаза.

Второй же.

Дыхание.

Вспреет воздух разом

И гланды ударом перебьет-

Начало экскурса в любовь.

Захочешь сказать, подышать,

Но молчок.

Это сердце в горле горит,

Как багровый уголек.

В третьих.

Память и нежность.

Неразлучность всегда.

Как две капли кипящего моря,

Что лодку с тобою тащут на мель.

Нежность и память любят

Пьянящую хмель.

В четвертых. Конец.

«Про учителей»

Сталь закаляется

Ни в шахте, ни в кузне.

Рука рабочего куда же

Искусней?

В труде выбивает готовый

Продукт потребления общего,

В трудовом бою вскоре

Придет пополнение большее.

Чем было и будет в будущем.

Сейчас назревает пора

Повышения культурности

Эффективностью пера.

За каждым рабочим числится,

Но в списке не занесено

Имя, фамилия учительницы,

Рубившей к знаниям окно.

Вы думаете просто,

Открыл рот да сиди, разъясняй?

В науке педагогической

Не выживет патологический лентяй!

Не выживет, не проживет,

Не закалит сталь до металла упора.

Преподавательский расчет

Железу каркас и опора.

***

Мой взор давно вас излюбил,

Исцелованная ходите значит!

А заметить взгляд из грубых скул

Не простая задача?

Подпирает служба рядовая

Сердечным промыслам судьбы,

Когда фонарь, огнем мерцая,

Проводит вас в объятья темноты.

Волнуюсь честно и без лести.

Хотя и знаю, это смысла лишено,

Ведь только крик из темноты кромешной,

И враг узрит мое ружье.

Вы ушли, а я надумал

Такой вот поворот судьбы,

Но завтра вас увижу снова

Пока горят фонарные столбы.

И сил мне хватит напоследок

Узнать хоть крошечку тебя,

Сними же с имени завесу:

Влюбленный 3-его полка.

«Отдам в Хорошие Руки!»

Любовь!

Для сердца

И мозга-

Камера пыток.

И болью нежится она,

Когда в волне очередных

Попыток

Мерцают ласково глаза.

Продам.

Продамся.

И продаюсь.

Отдам в хорошие руки!

Необжитое местечко

В укромном сердечке

С табличкой граненной:

"Я отдаюсь".

Берите

И забирайте.

Возврату не подлежит.

Товар первоклассный

Со словом: "Отдамся".

От чего же рука

И ценою грешит?

Рублики,

Бумажки

И фантики-

Не мера для сердца большого!

Мне б немного романтики

Для таинья вида стального.

***

Скажи мне, солнце,

Сколько ты светило ей?

Я знаю, солнце, долго,

А я вот несколько ночей.

Своим невнятным светом,

Своей обветренной душой

Хотел быть рядом, вместе,

На что был отдан мой покой.

Но нет.

Судьба не в том духу бывала.

Судьба любила не меня,

Когда в твоих глазах,

Подобных морю,

Тонула лодка бытия.

«Гимн Человечеству»

Шагом метровым, увесистым,

В ширь да в длину

Занимает пространство

Жизнедеятельности,

Как рабочий в труду.

Снимая одежки времени,

Бросает прочее вон.

Так называется

Гимн человечества,

Такой его моветон.

Тешится сам над собой,

Корит и грызет.

Мысль его– инструмент.

А прошлое– сырье.

Каждому, кто шагает увесисто,

Каждому, кто корит и поет,

Играет Гимн человечества

С Маршем наочеред.

Город №237

Утро

В каморке повеяло утренним холодком, который приходил во все квартирки дома каждый понедельник, предвещая скорое пробуждение граждан. Игривые потоки воздуха обвили ноги жильца, от чего он накинул на них белую сорочку, испытывая естественное желание согреться, он все еще грезил о продолжение сна, но понимал необходимость пробуждение. Под импровизированным одеялом стало жарко, спальные принадлежности полетели на пол, но из-за скромности комнаты залетели на шкаф, где им и было выделено место. Жар сошел на нет, вместо него вновь пришел холод, в ногах начались судороги, каждая частичка тела начала ощущать всю трудность пробуждение после Воскреся. Немного покорчившись от боли жилец слегка шатаясь встал на ноги, все еще ощущая боль в икрах, от чего стоял одной ногой наискосок, чтобы выбрать себе самую удобную позу для ходьбы, но мысль о такой никак не приходила в голову. Пришлось встать так, как это делал он всегда, выпрямив спину, склеив ноги в плавник, который распускался в конце, и положив руки по швам трусов, жильца одолели думы о местонахождение одежды.

Как оказалось она лежала прямо перед ним на одиноко стоящем посреди комнате стуле, с образовавшейся посредине трещине, в которой спрятались носки. Аккуратными и бодрыми движениями человек-рыба в раз одел брюки, в два одел пяджак, не забыв накинуть под него тельняшку и в три потянулся за носками. На злость и серость будню они застряли в разломе так глубоко, что пришлось засунуть руку по самый локоть, чтобы хоть как-то зацепиться за белоснежную материю носков. И вот когда рука уже уцепилась за край носка, почувствовав все его могущество и величие, когда гражданин уже представил как он одним движением надевает этот божественный носок на свою ножку, раздался во всеуслышание голос граммофона "Немыслимо! Небо опустилось на все десять метров! Это абсолютный рекорд со стороны Бога, товарищи! Радуйтесь в меру, товарищи! Может начаться обваливаться небесная твердь! Ура, товарищи! Трехкратное Ура, Ура…"

"Юра!" с дребезгом влетел в окно кирпич, пробив попутно створки окон, он точно приземлился в центр лба гражданина, гражданин упал. И встал он лишь через час, но при этом хорошо выспавшимся и бодрым как огурчик, хотя пиджак и был помят сзади. Видимо кирпич послужил катализатором сна, сыграв роль таблеток пустырника, и откинув гражданина землю, он обеспечил ему заряженное энергией утро. "Феноменально!" прокричала чья-то мало знакомая гримаса за окном, после чего скрылась за углом дома. Хозяин каморки лежал посреди комнаты, а поверх него, прямиком на ребрах, лежал булыжник с запиской. Оторвав письмо от бездушного камня, он сразу же ринулся читать его, но из-за того что не умел это делать, смог разобрать лишь имя Юрий. Гражданин вскрикнул "Это я Юрий", из соседней каморки ответили "Знаем!" и Юра утих. Деваться было некуда, узнать что же там написано стала задачей дня для него, от чего тело переполнилось радостью и скрытым веселье. И хотя пока ему не была известна истинная причина радости, это ни в коем случае не мешало гражданину насладиться моментом и порадоваться за себя. Добрых три с половины тунита он пролежал на полу, направив взгляд в потолок, пытаясь предугадать что же написано в этом письме, которое принес ему почтальон. Но потом понял о надобности срочных сбор и резко встал на ноги, окинув взглядом свою квартирку. Правее от деревянной двери висел календарик с фотографией бобра и бобрихи во время совместного сгрызания дерева, дальше по часовой стрелке шла железная кровать, на которой расположился старый матрас, а проследовав еще дальше можно было увидеть окно и вплотную представленный к углу стены шкаф. Все, комната заканчивалась, круг замыкался.

Кирпич грохнулся на пол, ради сохранности кирпича и письма Юра решил положить их в карман брюк, где они смогли найти свое пристанище среди больших и желтых скрепок, которыми он в случае чего ремонтировал свой маленький, нагрудный значок. И тут он вспомнил что чуть не забыл его надеть, и так сильно был напуган от этого, что даже ком встал в горле, но удачно нащупав во внутреннем отделение пяджака неброский, пластмассовый круглешок, он успокоился. Сердце успокоилось. Это был совсем крохотный и почти незаметный брелок в виде сердца красного цвета, который он обычно носил под правым боком. И уж почти выйдя из квартиры, немного приотворив дверь и сделав первый шаг в коридор, в котором в этот же момент начали открываться все двери, взгляд его пал на ноги, и он понял что без носков. Пришлось вернуться в комнату.

Носки все еще лежали в глубине деревянной впадины стула и вылазить сами не собирались. Оставалось только одно, достать их самому. Рука вновь потянулась в глубины древесины, пытаясь зацепиться за белые края носков, и быстрым движением, уже приловчившись к этой рыбалке, резко вытянула носки из под гнета палки. Но силы было применено так много, что они просто-напросто отлетели в соседнюю стену, уронив труженика, и выпустив из под своих объятий белого ворона. Тот в свою очередь воспользовавшись растерянностью хозяина, начал облетать просторы квартиру кругом в несколько метров и неистово каркать. Юра резко вскочил и бросился в погоню за вороной, но она, как и всегда, оказалась быстрей и проворней хозяина, от чего тот никак не мог ее догнать. В других квартирах тоже зародилось неистовое карканье, и в тот момент когда все жильцы устали от проворных птиц, перестав за ними гнаться, общее карканье стихло и Юрий не был тому исключением. Его ворона села на шкаф и начала величественно наблюдать за действиями хозяина.

Хотя он и был растроен что вновь не смог поймать ворону, но зато удалось раздобыть себе носки, которые ему пришлись в самый раз, ведь они были его. Дверь вновь начала открываться синхронно с остальными дверями от других квартир, Юрий вышел в коридор и сразу же все остальные жильцы покинули свои жилища, показывая пальцем на него, и что-то в тайне от чужих ушей проговаривая про себя, видимо это были не особо приятные Юрию слова. Но он все же нашел в себе силы, натянув поверх лица привычную улыбку растерянности , поздороваться со своими соседями, на что они ответили ему крайне не дружелюбным видом с крайне злыми глазами, которые говорили сами за себя. И хотя по началу он шел в сторону выхода медленно и все еще немного улыбаясь, одновременно придерживая в кармане брюк кирпич, но в конце сил категорически перестало хватать на это, и он выскочил из коридора, с диким страхом захлопнув за собой дверь, как это делают герои фильмов ужасов, что уже преодолели монстра и в панике захлопывают дверь за ним.

Полдень

Не смотря на всю громкость заявления, заметить тот факт, что Бог опустил облака на десять метров, было почти не возможно. И если бы не отчаянные заголовки газет по типу "Бог опустил облака, чтобы мы могли их лучше видеть!", то об этом вряд ли бы вообще узнали. Но любой разговор или даже обычный клич человека содержал в себе эту новость как первоочередную. Люди даже перестали приветствовать друг друга словами "здравствуйте", теперь на место них пришли поздравления "с понижением неба". И абсолютно каждый разговор теперь выглядел так.

–Поздравляю вас, товарищ!

–С чем, товарищ?

–А вы разве не слышали? Говорят сам Бог опустил для нас облака. Как вы могли такое не слышать? Весь день эта новость облетает город по радио и почте. Вам даже кирпич в окно не прилетал?

–Нет, товарищ. И ведь так и не скажешь с первого взгляда, ну черт с этим, товарищ, я поздравляю вас и вашу семью!-тут они начали обниматься.

–А вон, смотри! Опять этот дурак тут ходит.-после этих слов один из собеседников показал пальцем на Юру, показав ему свою презрительную улыбку.

В городе началась перестройка, грузчики тащили на себе маленькие, одноэтажные домики на носилках вместе с жильцами, перенося их на новые места дислокации, но из-за того, что эта процедура была организованна халатно, то многие домики оказались оставлены посреди дорог и центральных площадей. Хотя данный факт ни сколько не бил по самочувствию граждан, то они умудрялись выходить из дома прямо на ходу, попутно нацепив на себя пальто и шляпу. Каждый из них держал в левой руке портфель, а правой ощупывал пустой карман в поисках видна какой-то нужной, но постоянно теряющейся вещи, при этом они еще осмеивались курить, крепко накрепко сжав сигарету промеж губ. Вот пронесся дом Юры, он не знал куда его несут, от чего было вполне вероятно остаться без крыши над головой до следующего утра, ровно до тех пор пока полиция сама не приведет его туда, но из-за того, что он не хотел отвлекать грузчиков от их громоздкой и крайне нервной работы, ему пришлось лишь примерно догадываться где каморка будет ночевать сегодня вечером. Но отчаиваться его сердце не собиралось, ведь перед ним стояла задача разузнать содержимое письма, и чтобы вновь удостовериться в правильности отправленного текста он достал кирпич из брюк и нацелив на него взгляд, начал вновь искать строчку со своим именем. И не смотря на то, что в письме фигурировало всего-то три с половины строчки, он тщательно и скрупулезно рассматривал каждую буквы, двигая глазами слева направо в поисках собственного имени. И только спустя пять тунит, Юра смог удостовериться в правильности письма, радостно закладывая кирпич в карман и весело насвистывая под такт своих ног, он врезался в какого-то рослого мужичка. Мужичек оказался настолько коренастым и сильным, что Юра просто отлетел назад как после удара об стену, все же успев закинуть кирпич в карман, и закрыв лицо в преддверие скорых ударах, он начал ожидать своего избиения, но ничего не происходило, от чего глаза открылись и он увидел как крошится небо.

В следствие низкорослости небес, огромная по высоте труба завода уперлась в небесную твердь, от чего та зверски загудела и осыпалась. Собравшийся по округе народ пооткрывал рты и с вожделением наблюдал за происходящим процессом. Некоторые даже выхватили старые палароиты и нацелив их к небу, начали осуществлять запечатление истории на бумаге. Народ пытался по максимуму вкусить всю эпичность данного момента, все те кто мог вышли на улицу и лицезрели небо, делали то, что никогда не делали, по этому даже пришлось приостановить работу завода. Но на цену общего люда попалась и старая бабка, все время кричавшая о богохульности происходящего, правда ее сразу заставили замолчать, кинув в старческое лицо сверток новоиспеченной газеты, после чего ей уже больше ничего не оставалось как последовать общему примеру и с удивлением наблюдать за происходящим. Но общее приятное удивление длилось ровно до тех пор, пока кирпичи небесной тверди не попадали на головы ошарашенных граждан. После этого народ стал расходиться как по сигналу.

Воздушная полиция сразу же отцепило небо и возобновила работу заводу, тем самым инцидент был полностью исчерпан. Коренастый мужичек обернулся и со словами "А! Это ты!" толкнул Юрия от чего тот вновь повалился на асфальт. "Слава Богу не побил" подумал Юрий, после чего быстро оправился, встал на ноги и затопал к дому своей знакомой, внимая неодобрительный вой толпы направленный к нему. Абсолютно все жители города недолюбливали его, постоянно издеваясь и подтрунивая над ним, они сами создали ему образ дурачка, но он не горевал из-за этого, аккуратно поправив маленькое сердечко, его ноги направились к подруге.

День

Старое зданице, пережившее не одну эпоху перестройки и инноваций города, тем самым пропустившее сквозь себя даже те одноэтажные коммуналки, все так же невозмутимо стояло в окружение малого лиственного сада, высотой ровно на пятнадцать сантиметров выше голенища, оно придавало отголоску старины, до крайности монументальный и могучий вид рыцарского замка, хотя это и было лишь ветхое жилье ели доживавшее свой век в ожидание неминуемой кончины своей от пакостей времени. На лицевой стороне уже почти полностью, а где-то и одним сплошным мазком кисти, осыпалась штукатурка, пряча за своей серостью и затхлостью уютные скамеечки при подъезде, в то время как за ними скромно расположились когда-то красочные двери парадных, что в свои годы приносили сея зданию крайне статный и благородный вид, но теперь лишь прятались за тонкой пеленой стройматериала и осыпавшегося шифера. Но, не смотря, на всю отпугивающую своей мрачностью картины, не стоит воспринимать ее исключительно как старый ни кому не нужный барак спокойно ожидающий свою кончину. Ведь в этом, на первый взгляд, затхлом и непристойном месте все еще сохранилась жизнь: за садом ухаживал старенький вдовец, двери парадных все время бились своим деревянным контуром об стальной косяк, всяк раз аккуратно и почтительно провожая молодых мам и пап на улицу, издавая бесноватым скрежет петель им вдогонку. И хоть это и выглядит для многих мрачно, но тут все еще тщательно выживает и дерется за всякую возможность существования жизнь. Даже из этих старых и развалившихся дверных проемов она не желает выпячиваться на улицу и ожидать там подачек, обе, хоть и хлипкие, но живые, руки жизни схватились за эти самые дверные проемы и не хотят отпускать их из рук, все еще на что-то надеясь. И похоже надеясь не зря, ведь время от времени ей приходится расслаблять иссохшие ладоши, чтобы впустить в дом нового жильца. На этом самом моменте мы закончим с описанием и перейдем к самим событиям.

Как и всегда подле дома в гуще сада возился старичок-вдовец. Жену он потерял где-то на улице лет этак с двадцать назад и с тех самых пор о ней и не вспоминает, хотя пару раз ему все же бывало пытались задать провокационные вопросы насчет супруги, но он их простодушно и очень мягко отвергал, возвещая на своем лице радужную улыбку. Наружности этот пятидесятилетний старичок был крайне приятной, даже не взирая на появившиеся морщины и складки лица, он оставался на лицо крайне молодым и энергичном, чему мог позавидовать любой его сверстник, и что было очень странно если учитывать еще иссохшую из-за порывов времени кожу. Его руки бегло и крайне весело копошились в свежей от дождя земле, время от времени доставая из нее созревший в срок хрен, чему старик, к слову, был не особо рад. Позади него послышались шаги.

–Вот что не посажу все время хрен растет, даже не знаю как мне быть. Коль чего-нибудь подскажешь мил человек?– задорно произнес старичок, даже не оборачиваясь к гостю, но все так же как всегда, натянув радужную улыбку.

–Ну, тут дело не хитрою только надо…– только было начал говорить Юра, как его сразу прервал старик. Причем теперь он уже обернулся и приобрел злой, по-настоящему звериный оскал.

–Вали от сюда к черту! Советчик понимаешь ли нашелся, видали мы таких советчиков. От таких как ты по всей стране один хрен и растет. Да проваливай быстрей пока я тебе морду не набил.

Совсем легкий и от части ветреный силуэт проскочил в подъезд, из которого сразу же вытеснилась молодая пара с детской коляской и до крайности перекошенными лицами. Звонок в дверь, потом еще один звонок и еще, но ни кто не открывает. И только он было решился постучать напоследок, как дверь открылась и его рука застыла прямо перед головой Лизы. Это была девушка лет двадцати четырех, милой и приятной наружности, хотя и не вполне красивой, она была чуть ли не единственным жильцом дома без перекошенного лица. Познакомились они давно и при непонятных обстоятельствах, при чем настолько давно и настолько непонятно, что даже сами не помнили когда и как. Вот такие вот чудеса, но помимо всего этого она являлась еще единственной знакомой Юры кто умел бы читать и писать, от чего он достаточно часто наведывался к ней за помощью, а бывало и оставался гостить, если тому позволяла ситуация.

–Привет.– добродушно слетело с уст девушки.

–Привет.– сразу же ответил Юра, пожав руку товарища.

Она впустила его в квартиру и ласковым движением кисти по пиджаку пригласила на кухню, куда сама сразу же прошмыгнула, и от куда пронеслись двое ранее знакомых ему людей: Федор Павлочич и Игна Мариевна. В руках у первого болтался маленький ребенок с золотистыми волоса, а у второй застыла на лице истерическая насмешка, как ни странно в своем старом платье она была похожа на кликушу. Так и пронеслась это несчастная пара в зал, где, к слову, располагался балкон. Юрий не стал заострять на этой повседневной картине внимание и сам уже, попутно сняв обувку, прошмыгнул на кухню.

Над столом висел до ужаса точный портрет какого-то старичка лет семидесяти, с самым наиточнейшим и четким изображением каждой выемки и складины лица, с морщинами и шрамами. И вроде все хорошо и стоит отдать дань должного художнику, но эта картина выглядела на столько страшно из-за своего напыщенного реализма, что в голове у главного героя ненароком пронеслась фраза "Ничего в мире нету страшней чем человеческое лицо". Но встретив после этого нежную улыбку Лиза, прошлая мысль как-то затерялась в искренности и доброте ее. Она пригласила его за стол.

На слегка потрепанной скатерти величественно разместилась большая тарелка с борщем и совсем маленькое блюдо с черным и уже изрядно иссохшим хлебом. Первым делом он принялся жадно поедать предложенное ему первое, но, к сожалению, оно оказалось без мяса, хотя не евший ничего как уже один день Юрий этого даже не заметил. Хозяйка видно была рада такому аппетиту гостя, и позволив себе спросить на сколько вкусно, получила ответ, что со вчерашнего утра в их доме перестали раздавать талоны на еду. Но ответ выглядел не язвительно, а даже крайне добродушно и просто, от чего в оном нельзя было усмотреть злобную черту, а тем более нахальство. Юра на столько сильно был занят едой, что даже забыл о кирпиче с письмом. А в это время через две стены одной и той же квартиры доносились дикие фырканья и крики, далеко ушедшие от человеческого языка и возвратившиеся к животному жаргону.

–А кто это на картине?– спросил Юра, вновь ощутив что-то не под его силу страшное и ужасное в висящем над ним портрете.

–Это мой дед.– было видно что она хотела сказать дедушка, но от чего-то сконфузилась. Я крайне редко вижу его, вот он и решил подарить нам свой портрет, чтобы мы его не забывали. Он… он живет в другой части города.

–Видно твой дедушка очень хочет, чтобы ты его не забывала, если он подарил тебе такой точный портрет, можно сказать даже фоторобот.

–А это– как взволнованно и нерешительно произнесла девушка. Просто он большой любитель реализма.

–Я не знаю как ему, но мне, правду говоря, немного жутковато смотреть на эту картину карандашом.

–Я в этом тоже нахожу что-то устрашающее, если можно так сказать. Где бы ты не была он все время смотрит на тебя и не спускает глазу– и вправду портрет был выполнен такой, что постоянно наблюдал за тобой где бы ты не находился, и даже Юрий сидящий совсем под ним чувствовал на себе пристальный взгляд со стены. Но с этим можно смирить, сложно, но все же можно. Вот если бы ты это сейчас не заметил, так я быть может вообще и не вспомнила о нем.– приятно улыбнулась Лиза.

После того как она закончила их разговор, а если быть точней, после того как он решил его не продолжать, из балкона выскочила огромна, мужицкая рука, держащая в своей твердой хватке того самого ребенка, которого только что видел Юра. Ребенок плакал и кричал так, как это умеют делать малые дети запуганные и загнанные в угол. Он кричал так громко и так душетрепательно, что никому не было его жалко. Но еще более неистово и громко кричал отец семейства из него просто-напросто вырывались фырканья и гавканья, в нем перестала существовать человеческая речь. Мать предалась тем же утехам.

–Опять?

–Опять.

–И так каждый раз… Интересно, они могут прожить хоть день без этого?

–Не знаю. Порою мне кажется что они только ради этого и рожают детей. Хотя оно так и есть. У тебя наверное какое-то дело ко мне?– еще с того момента как она застала его на пороге, ей бросился выступающий из кармана кусок кирпича, и похоже от вежливости решила подождать от гостя первого шага, но не выдержав ноту разговора, она проявила фамильярность и начала первая. Гость был не против.

–Вот– протянул он ей кирпич. Сама знаешь проблема у меня с этими письмами, хорошо хоть ты есть, а то и не знал что делать.

–Я тоже не знаю чтобы ты делал– доброжелательно улыбнулась ему, после чего прильнула к письму. И хотя в нем было всего-то пару строчек, но она разглядывала их в течение минут пяти то ли не понимая что написано, то ли негодуя и не веря написанному.

Минуты тишины прервал еще более пронзительный крик мальчика теперь уже слетевшего вниз, в следствие броска отца. Ребенок полетел вниз головой и ею же вонзился в огород, издав на последок тихий хлипок, а после молчание.

–Вау! Ты смотри, он его отпустил!

–Правда? Да, вижу что правда. Это у них первый раз, раньше такого не было.

–Наверное стоило ожидать такого исхода, но все равно как-то неожиданно.

–И не говори. Ладно хватит с этим– быстро отрезала Лиза. тут в письме говорится… Ты только не нервничай, но тут сказано что у тебя Гепатит С.

–Знаешь что это такое?– спокойно пролепетал Юра.

–Нет, не знаю.– взволнованно и почти плача произнесла Лиза.

–Наверное к врачу надо сходить, пусть он мне и расскажет что это. Ты как думаешь?

–Да, да, непременно иди к нему. Только подожди немного. Сейчас, сейчас я приду– после этих слов хрупкий, женский силуэт растерянно выскочил из кухни и исчез в коридоре.

Во времена мимолетного одиночества Юра прильнул к окну и начал разглядывать падшего мальчика, как-то еще недоумевая над происходящим. Он конечно догадывался что так рано или поздно произойдет, но при этом никак не мог поверить в содеянное. Все произошло слишком быстро и стремительно, от чего мальчик торчащий в земле выглядел чудно и даже был похож на чудо. Но в этом не было ничего ужасного, многие жители города уже сталкивались с этаким феноменом и он им приелся. Тут была точно такая же ситуация, не смотря на свое доброе сердце, Юрий не почувствовал в себе ничего из того что называется состраданием, ибо здесь оно не могло иметь место даже у самого доброго человека. Данный момент всем приелся на столько, что это стало нормой, о которой не задумываешься, точно так же как отрезая от котлеты совсем малуючасть ножом, мы не задумываемся что это чья-то нога или голова, что это чей-то сын или чья-то мать. Ведь это норма, а значит и не зло.

Старик заметил торчащие из земли ноги и решил подойди по ближе, чтобы удостовериться в этом. И как только он понял, что это и вправду мальчик, то сразу же залился благодетельным смехом и совсем по доброму закричал.

–Мальчик вырос! Вы только посмотрите Мальчик! Как же я рад, теперь у меня есть свой мальчик. Да и плевать что мальчик, ведь самое главное не хрен. Не хрен! Слышите!?– старик и вправду был крайне глуп от юности и до самой старости, от чего не смог понять суть данного феномена. Но не будем вникать в старческую радость и огорчать ее, ведь в комнату вбежала Лиза.

В руках у нее раскрывался на бегу приличный темно-синий шарфик. Она сразу же вручила свой подарок Юре, аккуратно завязав его у него шея, и столь же аккуратно поцеловав его в щечку, начала провожать гостя из дому, делая и это достаточно деликатно, что ни кто бы не смог рассмотреть ее действия как нахальные, а напротив благородными и доброжелательными. На последок она попросила его быть аккуратным и позаботиться о себе, в словах ее проскальзывала крайне взволнованная интонация, было видно что она переживает внутренние негодование. И вот уже после того как Юра распрощался с подругой, из зала вышел Федор Павлович с крайне благоприятной миной на лице, от чего наш герой решил кинуть ему язвительную штуку, сказав не замысловатую фразу "Гуляй мужик". После этого оный не на шутку взбесился и покраснел, возможно он даже хотел убить Юру, но наш герой уже выскочил из подъезда, а тем более из квартиры.

Старик на улице выкорчевал из земли мальчишку, и поняв что он мертвый, резко вскричал почти навзрыд, но при этом сдерживая себя в благом гневе, все же опрокинулся парочкой слов с самим собой.

–Лучше уж хрен бы вырос, нежели этот негодяй. Ей Богу лучше хрен. Но ты не серчай на меня, я тебя на рыбалку возьму, а пока домой пошли.

Сразу после этих слов старик затащил парнишку в подъезд, волочя его труп по каменным ступенькам лестничных проемов. Всю эту странную, но не слишком по меркам города картину, Юра наблюдал слегка недоумевающи, но досмотрев ее до конца, скрылся за одним из дворов, уже позабыв и мальчугана и старика.

Вечер

Третьего дня больницу выселили из дома напротив, в котором она базировалась, и теперь мед персоналу из двух человек приходится ютится подле прошлого места обитания в переулке. Регистратура была сооружена из коробок картона и древних уже изъеденных коррозией металла стальных бочек из под мусора, но справедливости ради ради стоит отметить, что местные власти в лице самоуправление вынесли от сюда два пуда мусора и тем самым освободили место для палаты с больными. Наверное вам до ужаса интересно почему так произошло. Все до глупости просто, кстати, насчет глупости "Болеют только дураки"– это предвыборный лозунг одного из депутатов, который и одержал победу в предвыборной гонке и уже начал осуществлять свой план по искоренению болезней, по принципу запрета оных. Как ни странно народ принял это заявление добродушно и радостно, ведь болеть теперь не нужно, болеют только дураки, ну, а если и тебя настигла кара, то ты дурак и с тобой уже ничего не сделать. Да и тем более ни кто не хочет быть дураком.

Перейдем к самому явлению. Юра занял очередь в регистратуре, где до него уже успели выстроиться два молодых человека и одна старуха. По ним было не возможно определить цель визита в больницу, но старшая медсестра сразу отгадывала цель визита и выдавала нужную им справку. В принципе, в очереди не было ничего странного кроме мужичка с ведром на голове. Юра стоял сразу за ним, и вот уже очередь серьезно продвинулась вперед и Ведро уже начал получать необходимую помощь.

–Здра-авствуйте!

–Как полагаю у вас головные боли?

–Да, да, да. Совершенно верно.– разрывисто произнес мужичек. А еще у меня темно…

–Проблемы со зрением?

–Со-овершенно верно.

Медсестра аккуратно сняла жестянку с головы юноши, закинув ее под стол.

–Помогло? Следующий!– рявкнула сестра, наблюдая за тем как мужичек уходит в даль, попутно щупая свою голову.

–У вас грипп?

–Нет, у меня тут вот что…– Юра протянул ей кирпич с письмом.

–Игнат, твое или нет?– резко выкрикнула сестра.

За ее спиной какой-то доходяга лет тридцати пяти разбирал стену красного кирпича, из которой только что кричала какая-то суетливая домохозяйка, только что заметившая как у нее пропадает часть дома и открывается семейный быт наружу. Ей это конечно не слишком понравилась, от чего всю округу заполнил крик "Что это вы тут делаете?". Но Игнат не растерялся и спокойно, крайне размеренно и серьезно отрезал "Во благо Родины мы это делаем, тетенька". Она сразу и замолчала, наполнившись чувством патриотизма и отваги. А на заданный вопрос Игнат убедительно кивнул "Да".

–Так, значит ждите доктора, можете присесть на стул.

Юрий великодушно принял предложение медсестры и расположился на маленьком стульчике из пластмассы. Но это его никак не смущало и всего лишь через пять минут, он смог найти нужную позу, чтобы чувствовать себя вальяжно и одним словом хорошо. К счастье, ожидание длилось не долго и уже через каких-то пятнадцать тунит ему на плечо сел доктор, зачем-то понюхал его щеку, побил челюстью, засунул в ухо орех и убежал. Конечно Юра очень сильно удивился и так же сильно испугался, но сделать с этим ничего не мог, ибо все произошло так быстро, что даже не успел толком понять, а тем более сделать. И лишь спустя какое-то время с его ухода он оглянулся и понял, что доктор как оказывается был белкой в маленьком, опрятном халатике из белой ткани и с какой-то железякой на голове. Юра предался шоку еще более чем ныне и лишь после того как собрался с силами, решился задать вопрос в регистратуре.

–Что он сказал?– дрожащим голосом произнес Юра.

–Все нормально, вы здоровы.

–А что мне с этим делать?– он показал на торчащий из уха орех, о котором он, к слову, совсем уж позабыл пока был в шоке и вспомнил лишь сейчас.

–Что хотите, можете вынуть например– надменно произнесла женщина. Не мешайте работе регистратуры. Проваливайте от сюда.

Солнце зашло за крыши домов и уже понемногу начало заходить за горизонт. Город постепенно переходил во власть темноты и это усугублялось отсутствием света от фонарных столбов, которые решили не включать "в экономических интересах города". Главный герой шел домой почти на ощупь, расспрашивая каждого встречного о переносе утренних домов, но почти ни кто не мог дать внятную информацию, а некоторые так и вообще отказывались что-либо говорить и прогоняли его с глаз долой. И вот такими гонениями из одной стороны в другую он все же смог найти, а точней увидеть свой дом почти на окраине города, за которым сразу же начиналась самые что ни на есть бескрайние поля с зерном .В окнах света тоже не было, как никак комендантский час. "Уже давно за девять" подумал Юрий, как вдруг его кто-то схватил за руку подле парадной.

–Ты знаешь что сейчас комендантский час?– отчеканил парен с красной повязкой на руке.

–Да, я как раз таки спешил домой, его сегодня утром…– нервно заговорил Юра.

–Нам без разницы что было сегодня утром! Ты уже час просрочил.– ввязался другой дружинник. Всего их было трое.

–Простите, я и вправду очень…

Ему вновь не дали договорить, но теперь уже из-за удара в зубы. Юра повалился на земли, а они принялись его пинать и бить дубинка. Ему ничего не оставалось кроме того как схватить голову руками и кататься по жесткому асфальту. Но все это продолжалось не долгу, насытив свою агрессию парни утомили свой же пыл, и как ни в чем не бывало скрылись в соседнем переулке. А Юра все так же продолжал лежать на земли и стонать. Кстати, стонал он в основном для того, чтобы показать свою поверженность, а не от боли, но даже после того как они ушли, он не унимался. И только после того как кто-то из соседей не прокричал "Заткнись, спать мешаешь!" в нем нашлись силы чтобы встать и зайди в подъезд. Как ни странно в нем тоже было крайне темно, чуть светлее чем на улице, и Юре вновь пришлось пробираться к своей комнате в бесноватой темноте, от чего он даже чуть не проник в квартиру соседа. Конечно без умысла, а по великой случайности.

Тело бездушно повалилось на кровать. Из носа и слегка открытого рта шла кровь, но он этого не замечал, а лишь изредка трогал лоб на котором образовалась шишка и только маленькое сердечко на груди и истрепанный дракой шарф заставлял все время проверять их целостность. Лежал он и по правде бездушно совсем как труп, и если бы кто-нибудь сейчас ворвался в квартиру, то сразу же удивился трупу и быстренько захлопнул дверь перед выходом, тем самым незаметно испарившись с места преступление. Ведь оное было на него похоже, матрас и простыня уже окрасилась в багровые оттенки закаты, которые в темноте отдавали непривычным синим цветом, от которого почему-то сразу же хотелось пощупать свой нос. И единственно о чем думал Юра так это о том, что его слава богу не убили и он сейчас живой. Достаточно справедливая мысль, но не очень, ведь дружинники не убивают, а только калечат. Это было известно всему городу и даже Юре, но если бы он их повстречал еще раз то обязательно сказал им в лицо "Спасибо". Эти отряды из юношей от шестнадцати до восемнадцати лет одно из самых опасных происшествий, которое только может случиться с гражданами в нашем городке. Но было у нас кое-что по страшней, а об этом потом…

–Ну что, здравствуй– серьезно произнесла ворона. Вижу приехали тебе дружинники под окном. Не удивляйся, я все видел из этого же окна. И не дивись тому, что я говорю, ведь это на самом деле не так странно как орех в твоем ухе. Сам подумай.

Толи от страха начавшейся белой горячки, то ли от страха подумать что это происходит в реальности Юра молчал как рыба, имея прекрасную возможность разглядывать пред собой белую ворону с чудной возможностью говора.

–Что молчишь? Думаешь я тебя лелеять буду? Нахрен ты мне сдался, я гордая птица. Тут либо ты входишь со мной в конфронтацию, либо все продолжаешь утренние ловли до самой смерти. Как видишь выбор у тебя не большой.

–Я сошел с ума?– пугливо проговорил Юра вороне.

–То есть говорящая ворона более странное явление чем доктор– белка. Ты сейчас серьезно?

–Ты наверное прав…– тон голоса стал крайне взволнованным. Но я не знаю даже что тебе сказать. Знаешь, боязно как-то.

–Пред тобой стоит говорящая ворона, которую ты ловил всю жизнь, но так и не поймал, а теперь она к тебе сама спустилась, интересно о чем же можно с ней поговорить. Я сама просто теряюсь в догадках. Может быть зачем ты меня ловил каждое утро как потерянный?– ворона говорила очень внушительным и надменным гонором, сея одновременно с испугом доверие.

–Зачем?– растерянно произнес Юрий

–Дурак дураком. Ловил ты, а знаю я. Очень логично, мой слабоумный товарищ. Но ты ловил меня каждый день сам не понимая зачем, а я от тебя улетал. Сумбурность действия кроется в тебе как в зачинщике самого действия, в то время как от меня сумбура не было, ибо я уходил от погони. Но ты знаешь, когда все это прекращалось я сидел тут и размышлял об этом и не пришел ни к чему более логичному кроме того, что это высший замысел Бога, если он конечно есть.

–А что его может не быть?– услышав последние предложение вороны, он так и удивился, что аж глаза выпятил из орбит.

–Конечно может и не быть. Бог это и есть, если ты не понял. Тут вопрос есть или нет кроется в невозможности познания. Так что для сущего и реального примера возьмем меня как Бога. Смотри, если ты расскажешь своему соседу обо мне, о говорящей вороне белого цвета, которая несет сумбур, то кто тебе поверит, человеку с орехом в ухе?– одним резким движением клюва белокрылая достала лесной орех из уха. Вот так и Бог для тебя я есть, а для соседа твоего нет. Хотя и в праве могу быть Богом, а сейчас вилять пернатым хвостом, чтобы ты это просто не понял. Хи-хи. Подумай об этом.

–Подумаю.

–Ну и правильно, только прими в факт еще одно: меня не может быть и вовсе, ибо говорящая ворона белого цвета по правде более странное явление чем орех в ухе, а в начале я сказала по другому, чтобы тебя заинтересовать. Смотри какая я хитрая ворона. Хи-хи. Думаю значит существую не так ли? Хотя что с тебя взять с дурака, пока дойдешь я уж и улечу. Кстати, это и есть главная причина нашего разговора, я улетаю, надоел ты мне.– ворона приставила свою насмешливую улыбку к лицу бедолаги.

–Как, как!? Уже улетишь? Но зачем? А куда?

–Куда? Туда, туда.– откровенно смеясь в лицо Юре продолжала ворона произносить свою речь. Все пора тебя покинуть, слишком долго ты меня ловил и так и не поймал. Мне надоело ждать тебя вот я и спустилась попрощаться. Сказать что-нибудь хочешь?

–Не улетай, пожалуйста. Я и правду тебя так долго ловил сам не понимая зачем. Как ты можешь теперь улететь, коли сама так близко ко мне подобралась. Не улетай, слышишь, пожалуйста.– жалобно закончил Юрий, к этому времени кровь течь перестала.

–Ну тогда полетели со мной, коли так хочешь?– со злобной насмешкой подхватила белохвостая.

–Полетели, но только я тебя одному человеку покажу.– радостно промолвил главный герой, попутно схватив ворону и засунув ее в карман штанов где раньше лежал кирпич. И хотя ворона пыталась сопротивляться, но ничего не смогла сделать с добродушной простотой или даже дурачеством, от чего и замолкла вовсе спустя один тунит.

Поздняя ночь. Птица.

По кожаной стенке двери, коими пользовались еще в прошлом тысячелетие, сыпались могучие и громкие удары из вне. По всему подъезду разносились глухие постукивание, занося их дальше в квартиры, но ни кто не смел сказать даже полуслова, лишь пару раз какие-то старушки открывали свои двери, но тут же, окунувшись в темноту и страх, закрывали их, и молча сидели под дверью, вслушиваясь в каждый новый звук. В общем счете собралось около двадцати таких скрытых зрителей, но их слушание и душетрепательное состояние вдруг прервала Лиза, хотя об этом они так и не узнали. Взгляд ее был испуганным и крайне растерянным, глаза заплаканны, но все это было давно, а сейчас в ней таилось негодование от бездействия, именно то чувство которое проступает наружу когда ты знаешь что должно произойти нечто плохое, но сделать с этим ничего не можешь, и сидишь с одной лишь надеждой один на один и то ждешь того момента, когда она умрет. Для ночи она выглядела странно: джинсы и легкая кофточка совсем не подходила ко временю суток, но Юрия это никак не смущало и скажу больше, он этого даже не заметил. Ведь в нем таилась новость которая так и требовала поделиться хоть с кем-нибудь своей информацией и он был просто-напросто охвачен ей, и жаждал ее, охваченный эйфорией. И вот так ничего не замечая и не слыша Юрий уже дошел до кухни, а Лиза все так же смотрела на него, как преступник перед гильотиной, и тихо ждала участи, но для кого?

–Тут… тут… Птица вот она– он достал из кармана ворону. Ты смотри, она сама! Только представь, взяла и села подле меня, да еще и говорила. Вот, вот подожди не много. Скажи пожалуйста что-нибудь ей.

–Можно было и аккуратней со мной, я тебе не кирпич. А вы– белохвостая говорила крайне пренебрежительно и даже величество, по настоящему негодуя от происходящего. пожалуй, здравствуйте, но более от меня не ожидайте. В слишком большом сумбуре я была доставлена сюда кхм… Так что не надейтесь, сударыня.

На заплаканном лице Лизы появилось боязливое удивление, при чем оно было на столько сильное, что ни один звук не посмел выбраться из нее.

–Лиза, послушай! Она мне предлагала улететь от сюда, просто взять и улететь. Это просто удивительно. Но… Я пришел сюда сказать тебе, а полетели-ка мы вместе. Ты вроде сама этого хотела, да и я бы не отказался. Я вот еще помню, что у тебя тоже белая ворона была, так давай возьмем и полетим. Зачем нам что-то лишнее?– Юра начинал говорить сумбурно, видимо от радости. А если у тебя птица откажется то полетим на моей. Ну что же ты молчишь? Давай, решайся. Только не откладывай на потом, прошу. Все сейчас, только сейчас. И учти еще одно, без тебя я, наверное, не полечу.

И пока Лиза пыталась выдавить из себя хотя бы пару слов, белохвостая ворона не одобрительно кивала, как бы повторяя про себя "Вот дурак".

–Тебе нужно срочно уходить.

–Как уходить, а как же полет? Почему я должен уйти?– поникнув духом лепетал Юра.

У нее накатились слезы, и превозмогая их она толкала его в сторону выхода, как бы еще надеясь на то, что он уйдет сам. Но он не понимал ее от того и не охотно следовал указаниям, он не понимал, его дух не понимал как можно так быстро сменить внутреннюю радость на огорчение и просто уйти. Он пытался по началу сопротивляться, но после того как присмотрел к ее глазам и увидел сквозь все те же слезы отчаяние так сразу и решил поддаться, но как раз таки в этот момент она совсем обессилила. Как вдруг в соседней комнате, коя была ее спальней послышался хруст деревянных полов, от которого Лизу переполнил страх, но в тоже время и решимости. И превозмогая первым и пользуясь вторым она влетела в свою комнату попутно крича "Не дам".

Юра был обескуражен происходящим на столько, что встал в ступор, в то время как ворона в его руках была спокойна предрешенностью, она с самых первых минут поняла чем все это закончиться и просто ждала своей участи. Откровенно говоря Юра сразу нашел в себе силы последовать за барышней, к слову, мысль о побеге еще не появилась то ли от благородства, то ли от глупости.

В комнате помимо Лизы был еще какой-то широкоплечий мужчина лет тридцати с полностью иссушенным лицом и лысиной на голове, на его плечах величественно раскрывался кожаный плащ, с прячущейся под ним коричневой рубашкой, правая рука стояла по шву, а левая придерживала такую же огромную как и его голову кожаную шляпу черно– красного цвета. Мужчина был до ужаса серьезный лицом и судя по всему прятался он в маленьком, дамском шкафу, ели помещаясь в оном и пыхтя там при каждом движение.

–Вы арестованы в подозрение в попытке шпионажа. Можете бежать, но вас это не спасет, двор, как и улица отцеплены. Небо тоже отцеплено, товарищ птица. Да, да мы давно за вами наблюдали. Так внучка?

Этот тридцати летний мужичек и вправду оказался тем самым стариком с напыщенным реализмом в нем. Страсть к таким точным рисункам сделала его чересчур старым на вид, но Юра об этом не думал, он не думал и бежать, и единственная мысль которая проскочила в его голове звучала так "У него такие большие плечи, что он вряд ли мог сам войти не то что в этот шкаф, а в эту комнату". Он не сопротивлялся когда его арестовывали еще двое точно таких же мужичков только по моложе, он не сопротивлялся и когда скручивали птицу, она, к слову, билась как матерый подпольщик, но не давалась в руки ровно до тех пор, пока ее не ударили резиновой палкой, он не собирался вообще ничего делать, ведь взгляд был нацелен на Лизу, но не было в нем ни злости, ни отчаяния. Он просто смотрел и внимал ее слова "Прости", она плакала.

Вывели их без происшествий и лишь на улице Юра почувствовал в себе силы для финального рывка и побежал, и наверное он бы и убежал, но тут же резкий удар все той же дубинки отбил ему ребра. В машине их было трое: Юра, ворона и Ведро. Из всей компании до конца огрызалась лишь белокрылая, от нее, не смотря на воспитанность и ум, летел благой мат и революционные лозунги, а когда рот ей все же закрывали, она повторяла про себя "Ой дурак, ой дурак".