Завтра подует завтрашний ветер [Ольга Яблочкина] (fb2) читать онлайн

Легкий ласковый ветер лениво дарит свое теплое дыхание, несущее нежные светло-розовые лепестки сакуры куда-то вдаль, на восток, к красному восходящему солнцу. Морские волны неустанно накатываются на берег, где-то нестерпимым гулом звучит гудок отходившего от берега большого корабля, а аэропорт Кансай, со всех сторон окруженный синей водой, регулярно, без всяких опозданий принимает железных птиц из далеких стран. Небо чистое, без единого облачка, самолеты летают беспрепятственно. Им вторят белоснежные чайки. В центре города величаво возвышается пятиэтажный замок, построенный еще полководцем Тоётоми Хидэёси и ставший свидетелем множества войн, побед и поражений.

Наступало утро, прерывая веселые события ночи, разукрашенной электрическими огнями, красными, синими, желтыми, зелеными… После шумной ночи улица Дотонбори^* казалась обезлюдившей. В Осаке начинался новый день, овеянный нежно-розовыми лепестками сакуры.

Вместе с остальным городом просыпался и район Суминоэ, и каждая улочка в нем, и улица Нанко-дори, что недалеко от железнодорожной станции Китакагая, не стала исключением. Светлые лучи восходящего солнца коснулись и высоких, и наоборот, не отличающихся большими размерами зданий, и цветущих деревьев, и старейшего в городе маяка Такадоро, возвещая о том, что его работа на сегодня окончена. Лучи коснулись и тонких золотых цепочек, к концам которых рукой искусного мастера были прикреплены маленькие цветы сакуры, вместе образующие сережки, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что они не были куплены в каком-нибудь сувенирном магазине для туристов, которыми был переполнен город, переживавший самую прекрасную пору в году. Сережки переливались на солнце, отражая каждый лучик. Сережки эти выглядели просто чудесно на черном фоне в коробочке, которую в протянутой руке держал довольно высокий молодой человек, приятное лицо которого светилось обаятельной улыбкой, и глазами, в которых черные, чернее ночи, зрачки надежно хранили что-то загадочное и недоступное для других. Девушка, стоявшая около него, невысокая, с каштановыми волосами, в сиреневой шелковой блузке и белых брюках, неощутимо прикоснулась к ним, провела тонкими пальцами по одной из цепочек, посмотрела в темные глаза парня, улыбнулась. Хотя было раннее утро, автомобили уже напоминали о необходимости проснуться всем, кто еще нежился в своих мягких постелях, создавая непременный атрибут большого города – вечный машинный гул.

– Я думала, ты забудешь… – произнесла она, вынимая сережки из коробки. Они издали еле слышный тонкий звук.

– Забыть о твоем дне рождения? – воскликнул парень. – Да ты смеешься! Это только ты можешь забыть о чем-то, если тебе нужен необычный кадр или что тебе еще там всегда нужно…

– Дзюн, это действительно важно. Я всегда мечтала там учиться, и нужно постараться, – говорила девушка поучительным тоном. Она вкрутила сережки в мочки ушей. – Как?

Она повертелась перед парнем, удерживая волосы рукой, чтобы было видно украшение.

– Они тебе очень идут, – сказал Дзюн, улыбнувшись. Он осторожно снял с ее волос прилетевший лепесток сакуры и отпустил его путешествовать дальше, несомого ветром и золотыми лучами солнца.

– Спасибо, – только и сказала она, обняв его нежно.

Они подошли к его мотоциклу, уже заждавшемуся своих пассажиров. Девушка всегда боялась таких поездок, она крепко обвивала руками парня, порой мешая ему вести этот довольно опасный вид транспорта. Но никогда она еще не отказывалась, чтобы он подвозил ее до пригородного поселка Канан. Кикучи Дзюн, ее Дзюн-кун, всегда довозил ее быстрее, чем какой-либо общественный транспорт, и никакая электричка бы не Легкий Ласковый ветер лениво дарит свое теплое дыхание, несущее нежные светло-розовые лепестки сакуры куда-то вдаль, на восток, к красному восходящему солнцу. Морские волны неустанно накатываются на берег, где-то нестерпимым гулом звучит гудок отходившего от берега большого корабля, а аэропорт Кансай, со всех сторон окруженный синей водой, регулярно, без всяких опозданий принимает железных птиц из далеких стран. Небо чистое, без единого облачка, самолеты летают беспрепятственно. Им вторят белоснежные чайки. В центре города величаво возвышается пятиэтажный замок, построенный еще полководцем Тоётоми Хидэёси и ставший свидетелем множества войн, побед и поражений.

Наступало утро, прерывая веселые события ночи, разукрашенной электрическими огнями, красными, синими, желтыми, зелеными… После шумной ночи улица Дотонбори¹ казалась обезлюдившей. В Осаке начинался новый день, овеянный нежно-розовыми лепестками сакуры.

Вместе с остальным городом просыпался и район Суминоэ, и каждая улочка в нем, и улица Нанко-дори, что недалеко от железнодорожной станции Китакагая, не стала исключением. Светлые лучи восходящего солнца коснулись и высоких, и наоборот, не отличающихся большими размерами зданий, и цветущих деревьев, и старейшего в городе маяка Такадоро, возвещая о том, что его работа на сегодня окончена. Лучи коснулись и тонких золотых цепочек, к концам которых рукой искусного мастера были прикреплены маленькие цветы сакуры, вместе образующие сережки, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что они не были куплены в каком-нибудь сувенирном магазине для туристов, которыми был переполнен город, переживавший самую прекрасную пору в году. Сережки переливались на солнце, отражая каждый лучик. Сережки эти выглядели просто чудесно на черном фоне в коробочке, которую в протянутой руке держал довольно высокий молодой человек, приятное лицо которого светилось обаятельной улыбкой, и глазами, в которых черные, чернее ночи, зрачки надежно хранили что-то загадочное и недоступное для других. Девушка, стоявшая около него, невысокая, с каштановыми волосами, в сиреневой шелковой блузке и белых брюках, неощутимо прикоснулась к ним, провела тонкими пальцами по одной из цепочек, посмотрела в темные глаза парня, улыбнулась. Хотя было раннее утро, автомобили уже напоминали о необходимости проснуться всем, кто еще нежился в своих мягких постелях, создавая непременный атрибут большого города – вечный машинный гул.

– Я думала, ты забудешь… – произнесла она, вынимая сережки из коробки. Они издали еле слышный тонкий звук.

– Забыть о твоем дне рождения? – воскликнул парень. – Да ты смеешься! Это только ты можешь забыть о чем-то, если тебе нужен необычный кадр или что тебе еще там всегда нужно…

– Дзюн, это действительно важно. Я всегда мечтала там учиться, и нужно постараться, – говорила девушка поучительным тоном. Она вкрутила сережки в мочки ушей. – Как?

Она повертелась перед парнем, удерживая волосы рукой, чтобы было видно украшение.

– Они тебе очень идут, – сказал Дзюн, улыбнувшись. Он осторожно снял с ее волос прилетевший лепесток сакуры и отпустил его путешествовать дальше, несомого ветром и золотыми лучами солнца.

– Спасибо, – только и сказала она, обняв его нежно.

Они подошли к его мотоциклу, уже заждавшемуся своих пассажиров. Девушка всегда боялась таких поездок, она крепко обвивала руками парня, порой мешая ему вести этот довольно опасный вид транспорта. Но никогда она еще не отказывалась, чтобы он подвозил ее до пригородного поселка Канан. Кикучи Дзюн, ее Дзюн-кун, всегда довозил ее быстрее, чем какой-либо общественный транспорт, и никакая электричка бы не сравнилась. И потом, было куда приятней ехать вдвоем, ведь потом предстояло расставание на целый день. Дорога до Канан не занимала много времени. А может, это просто так казалось? Начало апреля всегда скрадывало время.

Осакский Университет Искусств был спрятан среди зеленых деревьев, густого покрова травы и свежего сладкого воздуха округа Минамикавачи. Место, наиболее подходящее для занятий искусствами, музыкой, живописью, кинематографом, анимацией и фотографией. Хорошее место, дающее множество возможностей. Вскоре ревущий мотор разрушил спокойную тишину университетского парка.

– Когда ты освободишься? – спросил Дзюн, когда девушка уже успела отойти на несколько шагов от него, проворно спрыгнув с сидения.

Она обернулась, чуть склонив голову к плечу.

– Я буду поздно.

– У тебя роман с твоим фотоаппаратом, – вздохнул он.

– А у тебя – с твоей гитарой… – Она засмеялась, в ее глазах появился задорный огонек.

– Но твой роман ведь не заведет тебя куда-то далеко?

Девушка немного помолчала, задумавшись о чем-то глубоко.

– Я еще не решила окончательно, – она поправила волосы, растрепавшиеся из-за разгулявшегося ветра. – Но это хороший шанс… Другого такого не будет. Будешь скучать? – она внимательно посмотрела на него.

– Еще спрашиваешь. – Парень нахмурился. – Поедешь туда, в эту грязную страну…

– Не переживай. – Она подошла к нему вплотную. – Я никуда не уеду, это слишком далеко. Как же я тебя оставлю здесь одного, без присмотра? – Она обняла его за шею. – Я ведь тебя люблю…

– Я тоже. – Он крепко обнял ее в ответ. – Ты даже не представляешь как.

Раздался далекий звук электронной мелодии, обозначавшей начало занятий в университете. Девушка спохватилась, посмотрев на часы, в последний раз поцеловала Дзюна. Быстрым шагом она направилась по витиеватой дорожке.

– Мидори… – позвал он ее. Она снова обернулась. – Не забывай о своем обещании.

Она кивнула и поспешила по направлению к главному входу в университет. Садао-сенсей, преподаватель профилирующего предмета, не выносил опаздывавших студентов, а в последнее время Мидори опаздывала часто.

Время пролетает быстро, особенно когда чем-то увлечен. Наойя Мидори любила фотографию, любила стараться найти интересные кадры, которые зачастую получались случайно. Второй год обучения в Осакском Университете Искусств давал возможность заниматься любимым делом сколько угодно, и казалось, жизнь ее прекрасна. Она занимается любимым делом, которое привлекало ее с детства; у нее прекрасные отношения с Дзюном, который обязательно станет знаменитым, главное, чтобы его группа записала особенную песню, которую будут напевать в каждом доме; у нее счастливая семья – кузина недавно вышла замуж. Без сомнения можно сказать, что в день своего девятнадцатилетия она была счастлива. Но иногда бывает так, что счастье это не столь долговечно, как хотелось бы.

Все началось с малого. Дзюн прислал ей короткое сообщение, в котором говорилось, что он не сможет встретить ее после занятий. Конечно, такое бывало и раньше, она его не винила. Он был занят: работал на полставки в магазине электротехники, записывал музыку. В этот день его группе как раз посчастливилось найти более менее дешевую звукозаписывающую студию. Для него этот день был тоже своего рода знаменательным. Так почему бы и ей не сделать ему что-то хорошее? Сюрпризы всегда приятны. По дороге в город, в район Тсуруми, она заглянула в магазин музыкальных инструментов. Не растрачивая много времени на поиски чего-то совсем необычного, она выбрала вполне нужную вещь – медиатор для гитары с нарисованным на двух сторонах цветком сакуры. Продавец пообещал, что струны гитары должны издавать особенный звук при его использовании. Музыку сердца.

Студия находилась в неприглядном районе, на подземных этажах серого здания, под не совсем подходящим для такого соседства интернет-кафе. Пришлось долго искать вход. Справившись с этой непростой задачей, Мидори спустилась по длинной плохо освещенной лестнице. Для такого заведения здесь было необычно тихо. Она уже решила повернуть обратно, уверившись в том, что она ошиблась адресом, но вдруг услышала знакомый голос. Этот голос группа берегла всем составом, на репетициях он был просто необходим. За ним последовал дружный смех.

– Кента-кун, твоя краска тебе зрение испортила? – раздался насмешливый голос их барабанщика, Аоки Томору. – Как ты мог цвет перепутать?

– Там темно было, ночь, плохое освещение… – объяснял Кента.

– А по-моему, ему очень даже идет, – игриво заметила Томояма Харука. Она играла на синтезаторе.

– Еще бы водорослями обвиться, и…

– Тссс! Тихо… сделайте погромче, – прервал обсуждение Хирамаки Юта, их второй гитарист.

Кто-то прибавил громкости в радиоприемнике. Мидори, до сих пор скрываемая выступом стены, неслышно засмеялась, чуть выглянула из-за угла, увидев прелюбопытнейшую картину: их солист, всегда отличавшийся необычайным стремлением следовать последнему слову моды, теперь выделялся настолько, насколько и сам бы не мечтал. Его волосы местами искрили зеленым оттенком, и Харука, девушка с довольно короткой стрижкой и широким оранжевым ободком, не позволявшим волосам, в черноте которых выбивались розовые пряди, закрывать лицо, не могла удержаться от того, чтобы не кинуть взгляд на это новейшее направление в моде.

– Это реклама, – идентифицировал звуки по радио Дзюн.

– И все-таки мы поспешили. Не надо было относить эту запись на радио, она еще сырая, – сказал Юта. – Пускай бы в интернете оставалась… Вряд ли они ее поставят.

– Не убивай всю надежду, – прошипел на него Томору.

Мидори устала стоять, скрывшись ото всех. Сделала шаг вперед, но в этот момент ее никто не заметил, потому что все внимание было приковано к радиоприемнику.

– А теперь, – говорил ведущий музыкальной программы, – настает время активных ритмов и стремительной мелодии, потому что следующая композиция заставит вас проснуться от скучных трудовых будней. Впервые в эфире нашего радио группа Hey-yo!

Помещение заполнили звуки знакомой песни, над которой они так долго работали. В одно мгновение в маленьком помещении для звукозаписи, отделенном от основного стеклом, раздались тысячи радостных криков, хотя там находилось всего пять человек. В комнате звукорежиссера было плохое освещение, сам он вышел куда-то. Мидори никто не замечал. Она уже хотела присоединиться к остальным, порадоваться за них, но следующий момент перевернул ее личный мир с ног на голову. Она сама была скрыта полутьмой, но это не мешало ей видеть, как Дзюн, нежно обняв Харуку за талию, как ее саму он никогда не обнимал, коснулся своими губами ее и не спешил отстраниться, а она не возражала, обвив его шею своими руками.

– О, тут уже и обнималовка пошла… – смеясь, заметил Юта, когда общая радость поутихла. По радио продолжала проигрываться их песня, близившись к концу, где должно было быть соло Дзюна.

– Эй, Дзюн, про свою Мидори уже забыл? – спросил Кента.

– Это неважно… – ответил Дзюн, оторвавшись наконец от губ Харуки, но продолжая удерживать ее за талию. – Много зеленого надоедает*… Ты здесь? – вдруг воскликнул он, заметив Мидори, так и не сдвинувшуюся с места.

Ее сердце дрогнуло, неожиданно по щеке скатилась слеза, одновременно с этим на пол упал медиатор, который она все это время удерживала в руке. Она уже сделала шаг назад, но он окликнул ее, отпустив Харуку, словно и не удерживал вовсе.

– Мидори, ты все не так поняла… – он хотел выйти из освещенного помещения, ограниченного стеклом, но Харука удержала его за руку и отпускать не собиралась.

– Я уже достаточно услышала… – тихо сказала она. – Мне хватило этого, – она смахнула рукой вторую скатившуюся по щеке слезу. – Желаю удачи на музыкальном поприще…

С этими словами она быстро ушла, не помня себя, поднялась по раздражающей своей продолжительной длиной лестнице. А ее никто не пытался догнать, и она медленно шла по широкой улице Фудохачикоян. В ее голове была пустота, она не могла поверить, что все это время, которое они были вместе, она для Дзюна ничего не значила, и красивые слова оставались всего лишь словами. И теперь она бы не смогла посмотреть ему в глаза, их черная глубина затягивала, словно омут. Она снова смахнула скатившуюся слезу, подошла к станции Ёкозотсуми, не задумываясь, села в метро. Забыв о том, где находится, проехала свою станцию, и так повторилось еще несколько раз.

*Дотонбори – одно из основных туристических направлений в Осаке, (прим. авт.)

**Мидори – «зеленый», «зелень», яп.

Около недели она почти не выходила из дома, пытаясь собрать по кусочкам свое сердце. Это ей удавалось с великим трудом, слишком медленно. Он ей не звонил, не писал, он тут же забыл о ней, заставив ее еще острее ощущать боль. Спустя некоторое время она все же начала возвращаться к своей прежней жизни, наполняя образовавшуюся в ней пустоту всякими незначительными мелочами. Ей так и не удавалось больше найти интересные кадры. Все они получались мрачными, бесцветными. Она не могла слушать радио.

– Наойя-сан, что с тобой произошло? – как-то раз спросил ее Такеджи-сенсей, имея в виду кадры, сделанные ею за последний месяц. Раньше он всегда отмечал ее как одну из самых способных студенток.

– Ничего, – коротко ответила она.

– А твои фотографии говорят совсем о другом, – возразил преподаватель. – Кстати, ты так и не дала окончательного ответа по поводу поездки. Тебе бы пошло это на пользу. – Он поправил очки и внимательно посмотрел на нее. В последнее время ее лицо отличалось излишней бледностью.

– Я не знаю… это далеко, – сказала она и вдруг подумала, что именно это ей и нужно – уехать далеко, туда, где не будет этого раздражающего радио и вещей, которые до сих пор продолжают напоминать ей о нем. Несколько раз она видела его издалека на улице, но тут же сворачивала в противоположном направлении.

– Для тебя это была бы неплохая практика. Университет Корё всегда выпускал хороших специалистов… Ну так как?

Он выжидающе смотрел на нее, а она опустила взгляд на цветы, случайно взошедшие в университетском парке. Ветер всколыхнул ее сережки. Это была единственная вещь, с которой она не могла расстаться, как бы она не напоминала ей о нем.

– Такеджи-сенсей… Спасибо вам. – Она благодарно посмотрела на преподавателя. – Я поеду.

Подготовка документов заняла больше времени, чем предполагалось сначала. Оформление студентов по обмену всегда проблематично. Последняя бумажка не приходила очень долго, и так настал май. В этом был и плюс. У Мидори было достаточно времени, чтобы вспомнить другой язык, который она учила давно. Наконец, когда все было готово, когда она собралась окончательно и попрощалась со своей семьей, которая провожала ее долго и слезно, будто на всю жизнь, хотя срок, на который договорилось управление Осакского Университета, составлял всего лишь год, наконец, она покинула Японию.

Аэропорт Инчхон встретил ее с распростертыми объятиями, и первые минуты она просто не знала, куда идти. Солнце здесь светило совсем по-другому, не так, как в родной Осаке. Наконец, выбрав нужное направление, среди толпы она отыскала свою кузину, которая должна была ее встретить здесь.

– Ан! Нишикава Ан… как давно мы с тобой не виделись, – она подбежала к ней, на полпути чуть не уронив дорожную сумку.

Ан весело улыбнулась и обняла кузину.

– А ты изменилась… – сказала она, продолжая все так же улыбаться. – Покрасилась, да?

Кузина Мидори, Ан, девушка с густыми волосами, собранными в хвост, длинными ресницами и изящным овалом лица. Она была чуть выше ее и на шесть лет старше, но обычно эта разница совсем не чувствовалась, они были хорошими подругами. Не так давно Ан вышла замуж за Ли Сон Хёна, работника отдела международных связей компании, тесно сотрудничавшей с японскими производителями. Теперь она жила в Сеуле со своим мужем. Ан радушно согласилась на годовое проживание Мидори в ее квартире, достаточно большой для приема гостей на продолжительный срок. Мидори отвели отдельную комнату, больше той, где она жила дома, в Осаке. Но все же она была чужая.

– Это так непривычно… – говорила Мидори, когда они ехали в автобусе домой к Ан, в Курогу.

– Что именно?

– Наверное, я никогда не смогу привыкнуть к такому движению, – задумчиво ответила она, рассеянно глядя в окно автобуса. – Такое ощущение, как будто автобус вот-вот врежется во встречные автомобили, на всей скорости врежется*.

– Привыкнешь через несколько дней, – Ан пожала плечами. – У меня раньше тоже так было. Привыкла, как видишь. Ко всему привыкаешь.

Муж Ан в это время находился в очередной командировке, и она была очень рада приезду кузины. В большой светлой квартире одной ей было нестерпимо скучно. Первые три дня Мидори гуляла с кузиной по городу, покупала то, что было необходимо ей для жизни и учебы здесь и что она, конечно же, забыла взять.

*… автобус вот-вот врежется во встречные автомобили – автомобильное движение в Японии левостороннее, в Корее – правостороннее.

* * *

Фонари, стоящие по бокам дороги района Макпхо, что в Сеуле, мелькали со все увеличивающейся скоростью, сливаясь в одно целое. Люди, машины, не прекращавшиеся здания – ничего не оставалось в сознании, перед глазами была лишь прямая дорога, уходящая вдаль. Он не любил возвращаться домой, чтобы увидеть уставшую от тяжелой работы мать, брата и сестру, просивших какую-то новую суперсовременную игрушку, на которую вечно не хватало денег, видеть скудную обстановку в доме, начавшую протекать крышу… Но разве есть место более желанное, чем дом?

Ю Чонхо часто ездил так, быстро, ни о чем не задумываясь, на мотоцикле, не дорогом, не совсем удобном, уже изрядно поцарапанном, но ставшем ему верным другом в течение стольких тяжелых дней, когда он работал курьером. Все люди хотят есть, многие из них ходят за этой потребностью в рестораны, но немногие заказывают еду на дом. Но пока такие существуют, Чонхо не останется без заработка, составляющего значительную часть денежных доходов его семьи, в которой помимо него есть еще мать и младшие сестра и брат, которые только начали ходить в школу. Перед его глазами мелькали сотни вон, ставшие привычной картинкой в его сознании, но немногие из них доставались именно ему – большую часть нужно было отдавать в бухгалтерию. В этом и заключалась его работа. Это превращало его в пустую машину, способную лишь развозить еду и получать за это проклятые воны.

Скорость, где она была возможна, отвлекала, успокаивала, заставляя забыть обо всем и лишь гнать вперед. Может, поэтому Чонхо считали ценным работником – он выполнял заказы со скоростью ветра, еще одного его бессменного спутника.

Он не смог поступить в старшую школу, не было на нее денег и нужно было работать, потому что одна их мать не была способна содержать всю семью, а от отца не было известий уже два года. Он просто ушел согласно постановлению суда о разводе.

Иногда поздними вечерами, чтобы забыть о тяжелой работе и бесконечных подработках, которые попадались время от времени, он в одиночку гонял мяч на пустынном поле его бывшей школы, куда его пускал знакомый охранник. Ударить, гнать от себя, послать в ворота мяч, заключавший в себе все невзгоды его жизни – играя, он забывал обо всем.

Играл он не только один на школьном дворе. Также и тренировки на старом стадионе в Янчхонгу стали привычны. Он не сильно надеялся на победу в молодежной лиге по футболу, но пока оставалась хоть маленькая надежда, он оставался капитаном своей команды, ведь за победу сулили немалые деньги. Его команда стала ему почти второй семьей, хоть он это мало показывал внешне. Чонхо иногда вспоминал с легкой улыбкой, как странно попал в эту команду, откликнувшись на объявление о наборе в секцию.

– Братик! – в коридор около входной двери выбежала сестренка Сун Хо и тут же заключила Чонхо в объятия, обхватив своими тонкими ручками. Вечерами она всегда поджидала приближающийся рев мотора, который напоминал ей рык тигра, подкрадывающегося к их дому.

– Привет, Сун Хо, – он опустился на корточки, чтобы видеть лицо сестры. – Как дела в школе?

– Ну… – Она скривила смешную мину. – Хорошо, – наконец, выдала она.

Чонхо чуть улыбнулся, поправил заколку на волосах сестры, довольно коротких, не достающих даже до плеч.

– Юнхо, где мама? – спросил он, увидев выглянувшего из-за угла брата.

– Отдыхает, – коротко ответил он.

И так каждый вечер. Удостовериться, не голодны ли младшие брат и сестра, уговорить их идти спать, прибраться после их всеразрушающих игр, укрыть потеплее одеялом спящую мать, в последнее время часто хмурившуюся во сне. Что же дальше?

Еще со вчерашнего дня в рокоте мотора своего мотоцикла Чонхо слышал какой-то посторонний звук, похожий на плач расстроенной скрипки. Завтра он работает только в первую половину дня, поэтому можно предаться крайне увлекательному делу, как починка мотора. Кое-какие инструменты остались еще от отца, поэтому Чонхо отправился в гараж к своему верному другу. Так, это не то, а это так и должно быть, а тут гайку надо подкрутить… Ах, вот оно что. Чонхо приступил к основному действию, и вот, мотор мотоцикла уже работал как новый, и даже лучше.

Теперь можно и отдыхать. Он вышел на задний двор, посмотрел на темно-синее небо, щедро усыпанное звездами. Сегодня Ынхасу* был виден четко, как никогда, казалось, рукой можно достать. И там и здесь сверкали звезды, словно драгоценные камни на синем бархате, кто-то ярче, кто-то тусклее, но все одинаково прекрасные.

Днем такую красоту ни за что не увидишь, все затмевает солнце, не терпящее маленьких конкурентов, которые сбегают, как только увидят его на далеком востоке. Проснувшись пораньше, Чонхо уже не застал мать, она очень рано уходит на работу. Недолго собираясь, он и сам отправился развозить еду. Юнхо и Сун Хо уже давно привыкли добираться до школы самостоятельно.

На сей раз заказов продуктов было немного, такое случалось редко, и рабочий день Чонхо уже подбирался к концу. Оставалось заехать еще по одному адресу и все. Но вот адрес этот вызывал большие сомнения, нужно было ехать долго, переезжать по мосту через Ханган**, доехать до Тондэмунгу… Как бы заказ не испортился. И как назло на пути попалось целое столпотворение из автомобилей. К счастью, Чонхо успел вовремя, пока заказ не испортился от жары.

Утомленный этой нелегкой поездкой, он остановился около одного из многочисленных парков этого района, усевшись на скамейку под привольно раскинувшей свои ветви дзельквой. Золотистые лучи солнца с трудом пробивались сквозь плотный покров зеленой листвы, ветер заставлял чуть колыхаться этот зеленый бархат, издавая тихий неуловимый шелест. Воздух казался сладким, и хотелось вдыхать его бесконечно.

Но хорошее всегда заканчивается быстро, и нужно было возвращаться, слишком долго он просидел без дела. Он уже садился на сидение мотоцикла, как вдруг…

– Курои мотасаикурисуто! Маттэ кудасай! – услышал он звонкий девичий голос, когда надевал свой мотоциклетный шлем.

Это она кому? Он уже заводил мотор, как голос прозвенел снова, уже ближе:

– Курои мотасаикурисуто! Черный мотоциклист! – прозвучало уже понятней.

Он обернулся, увидев бегущую девушку в клетчатой рубашке, под которой была серая майка. Она махала ему рукой на бегу, прося тем самым подождать. Подбежав, она тут же уселась на пассажирское сидение, тяжело дыша. Несколько секунд Чонхо не мог и слова сказать, ошеломленный таким поведением эта крашеная шатенка, которую он в первый раз в жизни видит, просто вывела его из себя.

– А вы… – попробовал он начать разговор.

– В Курогу? – отдышавшись, выпалила она. – Едешь в Курогу?

Он кивнул. И как она узнала?

– Тогда поехали, – тоном начальника сказала она.

– А вы вообще кто? – Чонхо даже руками двинуть не мог, куда уж там, управлять мотоциклом.

– Тебе это важно? – Мрачный вид Чонхо девушку нисколько не смутил. Она откинула назад свои волосы, чуть касающиеся плеч.

– Да.

– Наойя, если тебе это так интересно. Теперь поехали. – Она обвила своими руками Чонхо.

Тот вздохнул – от такой просто так не отвяжешься, легче согласиться. И потом, все равно по пути. Он резко сорвался с места, шины издали пронзающий визг, девушка сильнее сцепила руки, прижавшись всем телом. Быстрее замелькали стволы дзельквы, сливаясь в одно зеленое пятно.

– Куда едешь? – вдруг закричала девушка. – Мы разобьемся, поверни на левую полосу!

Она совсем с ума сошла? Чонхо не обратил внимания на эти слова, но девушка продолжала упрашивать повернуть. Пришлось остановиться.

– Зачем тебе на левую полосу? – раздраженно спросил он, решив разобраться, в чем же все-таки дело. Хватка девушки не ослабевала.

– Движение транспорта на левой стороне должно быть, – рассеянно сказала она.

Несколько секунд он смотрел на нее, повернув голову насколько это возможно, как на умалишенную, с трудом сдерживая себя от того, чтобы накричать на нее.

– Ты из Японии? – наконец догадался он.

Девушка чуть кивнула. Вот оно что…

– Здесь движение с правой стороны, – чуть мягче сказал Чонхо.

Он вновь привел мотоцикл в движение, мечтая поскорее избавиться от нежелательного пассажира, слишком уж этот пассажир сдавливал его своими руками. Красив Ханган, когда его переезжаешь по мосту в светлый солнечный день, невольно можно залюбоваться его золотыми бликами на поверхности. Но водителям этого совсем не стоит делать, у них свои прелести жизни в уводящей все вперед и вперед дороге. Многочисленные повороты, разные улицы, широкие и не очень, увлекают, заставляя забыть обо всем другом.

– Здесь останови, – потребовала Наойя, когда они проезжали уже по окраинам района.

Чонхо послушно сбросил скорость и подъехал к обочине. Девушка мигом слезла с сидения, дав Чонхо впервые за долгое время глубоко вдохнуть воздух. Он благодарил небо за то, что эта поездка, наконец, завершилась.

– А ты? – Она все не уходила.

– Что?

– Я имя свое назвала, а ты?

– Если я не ошибаюсь, Наойя это фамилия… – Чонхо призвал на помощь все свои обрывочные сведения о японском языке.

Девушка замолчала, посмотрела на наручные часы, снова откинула назад свои волосы.

– Наойя Мидори, – все же сказала она, протягивая тонкую руку.

– Ю Чонхо, – в ответ произнес он, принимая рукопожатие.

– Еще увидимся, Ю-кун! – Она чуть наклонила голову к плечу, красиво улыбнувшись, а потом быстро ушла, повернув на другую улицу, только ее и видели. Чонхо еще ощущал на своей ладони белоснежный шелк ее прикосновения.

Он посмотрел на тыльную сторону ладони, перевернул, не найдя ничего особенного, и выкинул это все из головы. На небе появились белые кудрявые гребешки маленьких облаков, и солнце стало светить как-то по-другому, не ярко, но мягким, нежным золотистым светом, а ветер бережно обвивал все тело, словно хотел унести в неведомые дали, куда-то на восток. В этом районе не было ничего интересного, лишь серые офисные здания, заводы, цветные вывески, многочисленные припаркованные автомобили, спешащие по своим, крайне важным делам люди. Увидимся… Да Чонхо нигде дальше пределов Сеула не был, а она из другой страны. Он чуть тряхнул головой, тут же вспомнив, что надо купить кое-что из хозяйственных товаров.

*Ынхасу – Млечный путь

**Ханган – река в Сеуле

* * *

В среду она в первый раз отправилась в Университет Корё, в Сонбукку. Центральный сквер оказался намного просторней, чем в Осаке, а каменное бежевое здание Университета, стилизованное под европейские строения викторианской эпохи, тут же бросалось в глаза. Направляясь к главному входу, Мидори вдруг неожиданно для самой себя остановилась перед самыми распахнутыми дверями. Ее поразила закравшаяся неизвестно откуда мысль о том, что все эти три дня она вспоминала Дзюна всего несколько раз, хотя еще полмесяца назад думала о нем постоянно, часто плакала, сколько бы ни хотела от этого избавиться. Она вступила в здание Университета. В первый день ей пришлось разбираться все с теми же угнетающими своим обилием документами. В такое время можно было проклясть все на свете, особенно когда после совершения почти всей процедуры говорят, что не хватает какой-то одной, самой важной бумаги. Мидори обыскала все – карманы, сумку, папку, где лежали остальные документы – ее нигде не было. Конечно же, она забыла ее дома, среди прочего бумажного хлама. Как назло кузина в этот день работала, дома никого не было, чтобы привезти документ сюда. Мидори была вынуждена отправиться за ним обратно домой, на другой конец города.

Затерявшись в высоких зданиях центра города, она вдруг забыла, в какой стороне располагалась нужная станция метро. А время не ждало – Университет скоро прекращал свою работу. Запутавшись вконец, потеряв много времени и пройдя дюжину улиц, она увидела свое единственное спасение на другой стороне дороги, около обочины, на фоне пестреющих дзелькв. Она всегда боялась поездок на мотоциклах, но сейчас долго выбирать не приходилось. Мотоциклист в черной кожаной куртке уже собирался ехать, она окликнула его что есть мочи, забыв, как по-корейски будет «черный», все же она учила его слишком давно, и первое время часто возникали сложности с речью.

Вряд ли она решилась бы на такое излишне самоуверенное поведение в других случаях, но в этот день другого выхода не было. Молодой человек, слишком серьезный и угрюмый на ее взгляд, согласился подвезти ее, к счастью. Пока мотоцикл преодолевал один десяток километров за другим, она сотню раз успела пожалеть о своем опрометчивом решении. Движение было плотное, плюс к этому с другой стороны, о чем она начисто забыла. Глупо было требовать перестроиться на левую сторону, Мидори ненавидела подобные ситуации. Она ехала с закрытыми глазами – скорость была очень высока, и ей казалось, что еще немного, и ветер подхватит ее и унесет далеко-далеко. Вдруг ей вспомнились ее поездки с Дзюном, совсем не похожие на эту. Тогда она все же чувствовала себя в безопасности, он ездил медленней, ему некуда была спешить, а этот черный мотоциклист… Она посмотрела на его голову, защищенную мотоциклетным шлемом, выражавшим серьезность и сосредоточенность не хуже чем мимика его лица, посмотрела на широкие плечи… Этого хватило, чтобы все страхи приутихли.

Они доехали быстро, можно было бы сказать – в мгновение ока. Она вздохнула с облегчением, когда ее ноги коснулись земли. Наконец, она смогла по-настоящему рассмотреть лицо своего спасителя и имя заодно узнать. Ю Чонхо, человек, улыбку которого она вдруг захотела непременно увидеть, был высок и строен. Его глаза она запомнила сразу – они были необычно светлые, теплые, словно вечер ранней осенью. Они расстались так же быстро и неожиданно, как и встретились.

Вернувшись домой, она забрала нужную бумагу. Но это не оставило в ее сознании таких сильных и противоречивых эмоций как то, что она испытала, когда посмотрела на экран своего телефона. Оказалось, Дзюн звонил ей, когда она ехала сюда. На экране высвечивалось три пропущенных звонка. Она обрадовалась и вместе с тем по ее щеке скатилась непрошеная слеза, она тут же разозлилась на него. В следующий момент испугалась, что пропустила какие-то важные слова. Потом вспомнила, что все важные слова она уже услышала в тот день и больше слышать не собиралась. Она уже хотела удалить номер его телефона, но в последний момент нажала «нет», когда ее телефон услужливо поинтересовался, уверена ли она в своих действиях. Нужно просто купить карту местной компании сотовой связи.

В этот день она была полностью оформлена как студентка по обмену из Японии и теперь на полных правах могла обучаться в Университете Корё. Через несколько дней она поняла, почему Такеджи-сенсей так рекомендовал ей этот университет. Здесь было действительно интересно, и насыщенные впечатлениями дни заставили забыть о пропущенных звонках. Новые знакомства, новые места уютной столицы маленькой страны, новые кадры – все это дарило массу впечатлений, затмевающих чувства, испытанные после предательства любимого человека. И все же эти новые впечатления не могли спасти ее от ощущения стекающих по щекам слез ночной порой. Но так было все реже, реже…

* * *

На этот раз победа в матче против команды Ульсана была подобна дыму – настолько близко, что можно было рукой достать, но ни за что не ухватишь. Тяжко переносить поражение, особенно если ради победы прилагаешь все усилия, какие только можешь, и многим жертвуешь. И иногда эти жертвы только увеличиваются, даже если вначале об этом совсем не подозреваешь.

– Конечно, это случалось и раньше, но вчера, в воскресение, ты превзошел сам себя, – начал заведомо неприятный разговор глава небольшой фирмы по доставке продуктов. Утром он вызвал к себе в кабинет ранее бесценного работника. Он долго подбирал слова, как можно более мягкие для той новости, которую собирался сказать, ведь все же он ценил его.

– Были причины, – уклончиво ответил Чонхо, совсем не пытаясь оправдать себя.

– А у тебя всегда найдутся причины… – устало сказал Со Ён Рэ, повертев в пальцах карандаш, который давно пора было поточить. – Что с тобой случилось?

Он поднял глаза на Чонхо, ожидая ответа. Тот хранил молчание, рассматривая лежавшие на рабочем столе бумаги.

– Не можешь сказать ничего… – Со Ён Рэ устало прикрыл глаза, неосознанно свел брови, отчего морщин на его немолодом уже лице стало больше. – Тогда мне придется уволить тебя. В городе есть еще много людей, готовых выполнять твою работу.

В ответ Чонхо лишь чуть поклонился, уже собрался уходить, но начальник окликнул его:

– Мне, правда, жаль. – Он печально улыбнулся. – Два месяца назад ты был отличным работником, а теперь… И, пожалуйста, сдай мотоцикл в общий гараж.

Об этом Чонхо совсем забыл. Мотоцикл для него был самым лучшим другом, сопровождавшим его и в радости, и в горе, преодолевшим с ним не одну сотню километров. Напоминание о том, что это все же не его собственность кольнуло в самую глубину сердца. Он как можно быстрее покинул кабинет, хлопнув дверью так, что разбросанные на столе листы подхватил поднявшийся от этого ветер. Завезя мотоцикл в гараж, Чонхо незаметно погладил руль. Он долго медлил отдать охраннику ключи.

Непривычно было идти пешком, не хватало скорости, но это сейчас было очень кстати. С трудом сдерживая раздражение от всех невзгод, что навалились на него в последнее время, от двойного проигрыша его команды до отсутствия хотя бы одной воны в кармане, он думал о новом источнике заработка. До выигрыша в молодежной лиге было еще далеко, и теперь это казалось совсем сказочным. Конечно, он не собирался переезжать кого-то мотоциклом, если они не выиграют, как обещал сгоряча когда-то своему сотоварищу по команде, тем более что теперь и переезжать-то было нечем, но от этого легче не становилось. Чонхо чуть улыбнулся, вспомнив свое грозное обещание своему младшему товарищу по команде.

Звук затвора фотоаппарата заставил его вернуться в действительность. Улыбка на его лице оставалась немного дольше, чем обычно, но она быстро сменилась плотно сжатыми губами и сведенными бровями, когда он увидел перед собой девушку с каштановыми волосами и лучистыми глазами. Она улыбалась.

– Я же говорила, что мы еще встретимся! – Она опустила фотоаппарат и подошла ближе. – Привет, Ю-кун.

Чонхо растерял все слова от удивления, и ненадолго все проблемы отошли на второй план. Он неосознанно провел рукой по волосам, лежавшим как попало.

– Привет… – он несколько секунд вспоминал ее имя, – Мидори, да?

Она кивнула, все так же светло улыбаясь. Легкое теплое дуновение ветра снова привело черные волосы Чонхо в первоначальное состояние, они всегда чуть-чуть вились. Длинные сережки Мидори издали приятный мелодичный звук. Молчание затянулось, осознав это, Чонхо поднял голову и отвел взгляд в сторону. Слишком долго он смотрел в ее глаза, задумавшись о чем-то далеком.

– А ты… здесь что делаешь? – наконец он нашел что сказать.

– Я живу здесь неподалеку. Вот, решила пройтись. Нужно выполнить очень важное секретное задание.

Он вопросительно посмотрел на нее. Его взгляд снова задержался на ней, немного дольше, чем нужно было бы.

– Ладно, тебе я скажу, раз уж так интересно, – ответила она на немой вопрос. – Мне нужно сфотографировать начало лета. Знаешь, последний кадр мог бы подойти… Хочешь посмотреть?

– Зачем тебе это нужно? – сказал Чонхо вместо ответа.

– Я же сказала – задание. Искусство, работа, как там оно называется… – Она достала из сумочки блокнот, пролистала несколько страниц. – Э, коре ва… про-ект, – прочитала она слово в блокноте. – Что-то вроде этого.

Она посмотрела по сторонам, приложив тонкую ладонь ко лбу – солнце сегодня было слишком ярким, поискала что-то.

– А где твой мотоцикл? – наконец спросила она.

– Я… тоже решил пройтись, – он не хотел рассказывать подробности. Зачем омрачать день, когда он только начал приносить что-то приятное? – Наверное, мне пора… – сказал он, после вновь установившегося молчания, заставлявшего его чувствовать давно забытое смущение, ощущение довольно необычное, но дарящее тепло внутри.

– Уже? Ладно… – в ее глазах промелькнуло что-то вроде грусти, не поддельной, но самой настоящей. – Но можно я еще раз тебя сфотографирую?

Чонхо чуть усмехнулся. Давно он не слышал таких предложений, это было необычно. Он редко фотографировался, просто не было времени на такие глупости. Наверное, поэтому сердце забилось немного быстрее, упустив свой обычный размеренный ритм.

– Неужели я так подхожу для фотографий?.. – пробормотал он, послушно становясь на то место, куда она указала.

По ее мнению лучше всего ему подходил фон зеленеющих дзелькв, благо небольшой парк был совсем близко, в двух шагах от них. А еще голову приподнять, и сдвинуться немного вправо… Снимок вышел неплохим.

– Вроде красиво. – Она смотрела на только что сделанную фотографию на маленьком экране фотоаппарата. – Но предыдущая всеравно лучше. Там ты улыбаешься.

Вновь порыв ветра. На секунду его черная челка лишила возможности видеть окружающий мир. После того, как Чонхо откинул ее со лба, перед ним уже никого не оказалось. Вот как, даже не попрощалась. Всю оставшуюся дорогу домой Чонхо думал о своей личной красивой галлюцинации, оставив попытки выкинуть ее из головы. Все равно это была одна из первых задач за последнее время, с которой он не мог справиться. Да и не хотел с ней справляться.

* * *

При первой встрече Мидори захотела увидеть улыбку этого хмурого черного мотоциклиста, она любила фотографировать улыбающихся людей, ведь у каждого своя, неповторимая улыбка. Судьба не заставила ее долго ждать. Она вновь встретила Чонхо в совершенно неожиданном месте, недалеко от дома ее кузины. В таком большом городе она и не мечтала встретить его еще раз, в Сеуле было очень много людей, не так, как в Осаке. В тот день Мидори гуляла по окрестностям, в надежде получить удачный кадр для выполнения заданного в университете проекта по фотографии образа лета, как его можно представить. Мидори увидела Чонхо еще издалека, сразу узнав его. Он брел, задумчиво разглядывая асфальт у себя под ногами, сведя брови и засунув руки в карманы. Ей вдруг стало непонятно, почему он прячет свои красивые необычного цвета светло-карие глаза. Его улыбка оказалась такой же теплой, как и глаза. Теплой и обнадеживающей. Она успела сфотографировать это, но надежнее всего это сохранилось в ее сердце. О чем он думал, улыбаясь своим мыслям? О смешном моменте недавно увиденного фильма или о своей девушке? А может, о своей собаке, весело махающей хвостом? Предположений может быть тысяча, но независимо от этого улыбка была теплой. И немного печальной. Еще один кадр, сделанный с ним, оказался не столь удачным. Человека нельзя заставить искренне улыбаться.

Мидори покинула его быстро, не став слишком навязывать свое общество. В этом городе она старалась не заводить близких знакомств, все равно она здесь ненадолго, а расставаться с близкими знакомыми она не любила. Она уже хотела предложить Чонхо прогуляться где-нибудь вместе, но в последний момент передумала. С ним было бы намного больнее расставаться, чем со знакомыми из университета.

– Мне сегодня твой Кикучи-кун звонил, – слова кузины прозвучали как гром среди ясного неба.

Мидори пришла домой позже, чем предполагала. Пораженная новостью, она некоторое время простояла на пороге неподвижно.

– Что говорил? – наконец, спросила она.

– Спрашивал, не видела ли я тебя. Я ответила, что не видела давно, что ты ко мне не приезжала. Я правильно сказала? – Ан вопросительно посмотрела на кузину.

– Да, да… правильно, – ответила Мидори тихо, наклонившись, чтобы развязать шнурки кед.

– Между вами что-то произошло? Почему он так спрашивал?

– Ничего… совершенно ничего не произошло, все хорошо. – Мидори натянуто улыбнулась и прошла в свою комнату, так и оставаясь там до следующего утра.

Она совсем не могла понять, что Дзюну еще от нее надо? После сказанных им слов, после этого поцелуя, после этой Харуки, от которой она всегда старалась держаться подальше, если была на репетициях их группы… после этого всего вернуться к прежним отношениям не представлялось возможным. Мидори отринула эти мысли далеко, насколько это возможно. Он только использовал ее.

Она взяла свой фотоаппарат и начала просматривать сделанные фотографии. Ханган оказался слишком искрист, каждая капля его отражала высокое солнце, а дети, играющие около фонтана, передали свое веселье и фотографии. Она переключила на последние кадры, подарившие сердцу теплоту, легкость, словно ласковый ветерок забрал с собой все, что его мучило. Мидори еще долго смотрела на этот кадр. Наконец, улегшись в постель, она заснула с улыбкой на губах.

Неделя пролетела незаметно. Дзюн больше не звонил, она поменяла номер телефона и вспоминала о нем намного реже, чем два месяца назад. Так было легче. Суббота, середина июля. Этот светлый во многих отношениях день был последним учебным днем перед летними каникулами, которые должны были продлиться до самого конца августа. День, когда должен был быть назван самый лучший проект. День, когда солнце светило по-особенному, а птицы пели свою вечную мелодию намного красивее, чем обычно.

Мидори вышла из дома немного раньше, чем нужно было. Она хотела прогуляться не спеша в этом красивом просторном университетском парке перед началом занятий. Теплый ветер приятно касался кожи, мягко развевал волосы. Редкие студенты шли в этот день на занятия, все же последний день перед каникулами был не столь важен. Во всяком случае, для них. А Мидори и не обращала на них особого внимания, птицы так красиво пели, искусно выводя одну ноту за другой.

Но все же одного юношу она была вынуждена заметить и забыть его уже не могла. На несколько лет старше ее, с высветленными волосами и интеллигентным лицом, он напевал свою мелодию, которая заставила ее вздрогнуть, пробуждая тяжелые воспоминания. Больше всего она не ожидала услышать эту песню здесь, в другой стране. Мидори остановилась у края дорожки, поправила упавшие на лицо волосы, заодно проследив взглядом за светловолосым молодым человеком до самых дверей университета.

Было мало причин приходить в университет в этот день, и Мидори вспоминала об этом еще не раз. Но сделанного не воротишь, и приходилось безропотно слушать последнюю лекцию. Она так и не смогла выкинуть этого светловолосого парня из головы, слишком о многом его мелодия напоминала ей. О родном городе, о ее доме… впервые за долгое время она думала о Дзюне. Что он делает теперь, записал ли новую песню, встречается ли с Томоямой Харукой, а может, нашел себе еще один более подходящий вариант? Впервые за долгое время она смогла вспомнить все это без сожалений и мокрых дорожек на щеках. И новость о том, что ее проект занял лишь второе место не портила общего настроения, все равно результаты промежуточных тестов оказались выше ожидаемых, почти все с высшим баллом.

Она уже была в холле университета, перед его центральным входом, собираясь выйти. Но так быстро сделать это ей не удалось, она вновь заметила издалека того молодого человека. Не сумев удержаться от искушения, она подошла к нему.

– Привет, – сказал он ей, заметив девушку, явно желавшую сказать что-то непосредственно ему. – Тебе что-то нужно?

– Всего лишь узнать, – начала она без лишних предисловий и вступлений. – Сегодня утром по дороге сюда ты напевал одну песню… – Вдруг она смутилась от своих же слов, опустила голову, но через секунду вскинула опять – он был довольно высок для нее. – Откуда ты ее знаешь?

Он долго непонимающе смотрел на нее, почесал затылок, что активизироваться памяти никак не помогло.

– Какую песню? – наконец решил уточнить он.

– Там, в парке, под деревьями, где азалия цветет… Шел и напевал, а я услышала.

– Песню… – повторил он, задумавшись. – А, эту!

Парень пропел несколько нот той песни.

– Да, эту. Откуда ты ее знаешь? – повторила она свой вопрос.

Большинство студентов уже покинули университет, оставив в нем лишь первозданную тишину. Мидори выжидающе смотрела на него.

– Наверное, оттуда, откуда и все узнают какую-то информацию. – Парень посмотрел на наручные часы, чуть свел брови. Явно куда-то спешил. – В интернете нашел, – на всякий случай решил уточнить он.

– Вот как…

– Понравилась?

– Что-то вроде того.

Он вновь посмотрел на часы, положил тетрадь, которую он до этого времени держал в руке, в рюкзак. Она уже хотела уйти, ведь все, что ей было нужно, она уже узнала. Вдруг парень, щелкнув пальцами, будто что-то вспомнил, сказал:

– Постой, ты же из Японии? Ведь так?

Она нехотя кивнула, пожалев, что не прекратила разговор раньше. Теперь и она посмотрела на электронные часы, которые были над входом на главную лестницу.

– И не знаешь этой песни? Говорят, ее часто по радио там крутят.

– Да нет, знаю, видела… то есть слышала, один раз слышала.

– Ты их видела? Правда? – парень заметно оживился, но тут же прервал себя. – Может, пойдем? Уже много времени, как раз по дороге поговорим, – он шагнул к дверям, вначале пропустив ее. – Так видела?

Теперь он вел себя как ребенок – настолько докучливо интересовался всем. Мидори успела пожалеть сотню раз, что начала этот разговор. Начавшийся золотым солнцем день теперь встретил вышедших из древнего здания хмурящимся небом.

– Видела, один раз видела издалека, рассмотреть не успела.

– Жаль… – он как-то сник. – А они вроде из Осаки, – припомнил он. – А ты откуда?

– Из Дайто, – сказала она первое название, которое ей пришло в голову, потому что Хирамаки-кун был как раз оттуда, что служило иногда поводом для всяческих подколов. То, что город находился в той же префектуре, очень близко к Осаке, новоявленный собеседник просто не должен был знать, решила она.

Парень действительно не знал, а может, просто забыл. У старшекурсников, должно быть, много дел, и забивать голову ненужными названиями было бы расточительно. На том разговор, наконец, закончился, и их дороги разошлись. Ему нужно было к автобусной остановке, ей – к станции метро Кирум. Уже разойдясь на несколько шагов, парень вспомнил, что неприлично не узнать имя, проговорив столько времени.

– Мидори… – повторил он за ней, услышав, как ее зовут. – Красивое имя. Зеленый, да?

Она кивнула, вдруг подумав, что не такой уж и раздражающий был этот парень. Просто излишне любопытный.

– А меня зовут Ан Чи Вон. Еще увидимся!

Она улыбнулась, не найдясь, что ответить. Чи Вон направился к остановке, куда тут же подъехал автобус, Мидори не спеша шла ко входу в метро, намного более запутанному, чем в Осаке. Дома нужную станцию проехать было не страшно – легко вернуться обратно. Здесь, отвлекшись ненадолго, можно было обнаружить себя в другом городе.

Выйдя на светлую поверхность района Куро, Мидори вдруг осознала, что ей жутко не хочется идти домой. Да и не дом это был, всего лишь комната, данная на время. Она любила Ан, в Осаке они часто были вместе: ходили за покупками, гуляли, разговаривали о многом. Теперь у кузины была своя жизнь, взрослая, с мужем. Мидори часто задерживалась где-то, чтобы не приходить в чужой дом и не нарушать единство чужой семейной жизни.

В этот день она решила сделать несколько снимков. Просто так, не из необходимости, а от нечего делать. Фотография всегда помогала отвлечься, а сейчас ей было просто необходимо забыть эту проклятую песню, которая никак не желала покидать ее голову. Забираясь все дальше по маленьким улочкам, мимо небольшого, но не менее красивого от этого фонтана около больницы Куро, через парк, не имеющий возможности похвалиться разнообразием растительности, она пришла к тропе вдоль дамбы реки Аньян. Она блестела и переливалась, текла быстро и стремительно, словно перепрыгивала с камня на камень.

Сделав пару снимков речки, Мидори положила фотоаппарат в сумку, больше не предвидя красочных пейзажей. Да и настроение этому не способствовало. Она уже повесила сумку на плечо, пару раз поправила – сумка никак не хотела удерживаться, вздохнула, оставила все как есть. В следующий момент все произошло так внезапно, что больше было похоже на какой-то неудачный сон.

Быстрые шаги по грунтовой дорожке раздались за спиной совершенно неожиданно. Она еще успела обернуться, даже заметила парня с коротко стрижеными волосами и черными глазами. Больше увидеть ничего не удалось, потому что парень вдруг стремительно сорвался с места и, не побрезговав заодно сорвать сумку с плеча, скрылся за ближайшим поворотом. Это произошло настолько быстро, что Мидори даже побежать за ним не успела, просто растерявшись, а когда выбежала за поворот, никого не увидела, только пустоту и спешащую по своим делам кошку. Вдали слышался лишь приглушенный шум города и шелест речки.

– Ксо… – только и сказала громко она, хотя обычно таких слов себе не позволяла. Она зажмурила глаза и вновь открыла, увидев прежнюю картину пустой дорожки. На глаза навернулись слезы, но она их сдержала. Слишком часто она плакала последние два месяца. Оставшись с пустыми руками и монетой в сотню иен в кармане, хотя здесь она была совершенно бесполезна, Мидори посмотрела на заходящее солнце, вновь подавила ненужные слезы и отправилась к дому кузины, хотя пешком должно было выйти намного дольше, чем на автобусе. Что поделать? Все проездные билеты тоже остались в злосчастной сумке. Фотоаппарат хранил в своей памяти многие бесценные кадры.

Солнце, освободившееся от недавнего покрова облаков, лениво освещало город. Через некоторое время оно должно было уйти на покой, оно устало смотреть на глупые поступки людей сегодня. Окна домов отражали красный свет, порой ослепляя прохожих, окрашивая их в красный, рыжий, золотой. Даже черный становился темно-коричневым, чего нельзя было сказать о черных глазах – они оставались непроницаемыми. Стремительно бегущий парень уже начал сбавлять скорость, глупая сумка успела утомить его пуще простого бега, но он все же продолжал бежать дальше, огибая прохожих, иногда выбегая на проезжую часть. Сегодня ему досталась ощутимая добыча, он знал, что такие фотоаппараты дешево не стоят, особенно если они произведены в самой Японии. Деньги от продажи его были бы парню очень кстати, два дня назад он начисто проигрался в падук*, свою давнюю слабость.

Но добежать до места, где он смог бы продать почти новый фотоаппарат, он так и не смог. Отвлекшись на проходившую мимо девушку в непомерно короткой юбке, он на полной скорости врезался в другого прохожего, чуть выше его и обладающего большей устойчивостью, чем он сам. Асфальт оказался очень жестким. Без лишних слов этот прохожий в черной кожаной куртке протянул руку, чтобы помочь подняться.

– Не сильно ушибся? – спросил он его.

– Нет, – коротко сказал парень низким голосом, отряхивая свою одежду от дорожной пыли и поднимая оторвавшуюся пуговицу.

– Вот, ты еще кое-что потерял… – произнес случайный прохожий, поднимая украденную сумку и внимательно ее рассматривая.

– А, спасибо, – испугался парень, протягивая руку, чтобы взять сумку, белую, с зелеными полосами.

– Ты носишь женские сумки? – Прохожий уставился на него, прожигая своими странными светлыми глазами.

Он открыл ее, взглянул на содержимое, достал какой-то документ, прочитал его, в секунду изменившись в лице. Теперь его глаза потемнели до неузнаваемости.

– Это я должен отнести, это не мое… – промямлил парень, все еще продолжая пытаться отнять сумку.

– Не твое, – вкрадчиво согласился прохожий. Потом ухватил за воротник белого пиджака, который люди определенного социального статуса обычно носят в Чхольсан, районе, где наиболее часто происходят уличные кражи, и притянул к себе, сказав угрожающе: – Если ты не исчезнешь отсюда в течение пяти секунд, мне придется отвести тебя в полицию, только… – он осмотрел его с ног до головы, – сначала я тебя мотоциклом перееду.

Слова прохожего не теряли своей внушительности от того, что рядом никакого мотоцикла видно не было. Парень не мог припомнить, когда еще он бегал с такой скоростью. Счастливый день для него превратился в один из самых худших на этой неделе.

*падук – традиционная настольная игра, пришедшая из Китая (вэйци).

Солнце практически зашло за горизонт, но на странице удостоверения студента Университета Корё четко виднелось имя. Наойя Мидори… в какие неприятности она успела попасть? Чонхо протер слипавшиеся глаза – за сегодня он устал, как не уставал долго. Вторая игра с командой из Кённама вымотала игроков полностью, но это оказалось совершенно бесполезно – им снова не удалось одолеть их. Плюс ко всему этот долгий разговор с господином Ким Ён Пхё, главным тренером национальной молодежной сборной, армия бумаг и документов. Усталость все больше давала о себе знать, но идти домой совершенно не хотелось, хотя сегодня был день рождения его младшей сестры. В этот вечер ему обязательно нужно пройтись, подышать свежим воздухом.

Но обо всем этом он забыл, увидев имя в удостоверении. Сердце дрогнуло, ему захотелось тут же увидеть, что с ней не случилось ничего плохого. Он знал, что люди такого рода, как тот, кого он только что встретил, просто крадут ради денег, не связываясь с делами потяжелее, прекрасно знал, что никакой опасности кроме потери денег они не представляют, но… поделать с собой ничего не мог. Единственное, что представлялось ему возможным сейчас – отнести сумку по указанному в еще одном найденном документе месту проживания. Искать ее в вечернем городе было бесполезно – слишком темно, слишком шумно.

Запустив руку в волосы, он снова прочитал адрес. Не так далеко, около получаса пешком. Несколько раз ему приходилось доставлять еду по этому адресу, он хорошо знал, как добраться туда побыстрее. Вначале сохраняя внешнее спокойствие, он постепенно терял его, увеличивал скорость, шел быстрее, часто задевал прохожих, но на извинения не тратил времени. Он не мог знать, что увидит в этом доме, кого встретит, но достаточно было удостовериться, что с ней все в порядке. Того просило сердце, а в последнее время он часто стал поддаваться его требованиям. Мидори приходилась ему лишь случайной встречной, знакомой, но, вспоминая их последнюю встречу, он чувствовал, как в груди разливается сладкое тепло. Вроде не болит, и можно бегать и вести мяч, сколько вздумается ему или защитникам противоположной команды, но эти воспоминая часто его отвлекали, и в то же время были чертовски приятными. В первый раз она его раздражала, потом он забыл это раздражение навсегда, и оно сменилось интересом, а потом чем-то более сложным, что определению не поддавалось. А теперь она могла быть в беде, и осознание этого не давало покоя. Он не находил себе места, если близкие люди попадали в беду, просто старался не показывать этого, хотя люди, знавшие его поверхностно, сказали бы, что он смотрит на все свысока, и ничто в этом мире, кроме него самого, не волнует.

На темно-синем шелковистом небе, укрывавшем город на ночь, появлялись первые звезды. Чонхо постарался отвлечься, вспоминая все, что обязан был сделать в следующий день. Поискать работу, которую не нашел до сих пор, ведь мало кто собирался брать работника на половину рабочего дня. В первый раз встретиться с командой Ким Ён Пхё, который должен был определиться со стартовым составом для матча через неделю. В следующий день на стадион в Янчхонгу идти не было нужно – в турнире около двух следующих недель не должно было быть никаких матчей, там и так наметились явные лидеры, которых не представлялось возможным вытеснить с вершины турнирной таблицы. Их команда была лишь на шестом месте. Съездить в…

Вот и ее дом, высокое здание, вмещавшее в себе сотни квартир, окна которых выделялись желтым неживым светом на темном непроглядном фоне серых панелей, лишь их верхний ряд отличался неестественным холодным белым блеском – то всходила полная луна. Мало кого можно было встретить здесь в это время. Вдали затянула свой нескончаемый вой сирена машины скорой помощи, заставив беспокойное сердце вновь застучать быстрее. Оставалось совсем немного, всего лишь подняться на нужный этаж, пятнадцатый вроде… Лифт в таких домах, постройки девяностых годов, опускается с такой же скоростью, как и поднимается – один этаж в долгих семь секунд. Как назло, когда Чонхо зашел в подъезд с люминесцентной лампой, мигающей от излишне хорошего настроения, лифт оказался на последнем этаже, пришлось долго ждать. Тихо… где-то хлопнула дверь, ветер от открытой двери подъезда взлохматил волосы. Наконец, лифт нехотя открыл свои двери, недовольно поскрипывая. Он уже хотел нажать кнопку под номером пятнадцать, как вдруг раздался девичий голос, просивший подождать. Чонхо пришлось придержать закрывавшуюся дверь, недовольно отъехавшую снова в сторону. Из-за угла светло-голубой стены подъезда показалась девушка, еле переставлявшая ноги от усталости…

– Мидори? – Парень не поверил собственным глазам. Перед ним на миг остановилась та, о которой он думал в этот час, переживал, хотел отвязаться, отдав сумку. Она тяжело дышала, была бледна, каштановые волосы печально обрамляли лицо, а глаза были полны удивления, облегчения, радости, печали… и многим чем еще.

– Да, я… – подтвердила она, зайдя в лифт. – А ты что здесь делаешь?

– Да вот, принес кое-что. – Он неосознанно спрятал сумку за спину. Как только он увидел ее, на душе сделалось спокойнее, а сердце пропустило один удар, заиграв свою музыку. Он не мог терпеть, когда его сердце так коварно поступало с ним. Наверное, оно знало, что происходит с ним, больше, чем он сам.

Она недоверчиво посмотрела на Чонхо, ожидая пояснений. Лифт начал свое медленное движение вверх. Чонхо достал из-за спины сумку, протянул ей. Мидори, не поверив сначала, взглянула на нее, потом на парня и снова на сумку.

– Это ведь твое, да? – спросил он.

Она взяла сумку, чуть подрагивавшими руками, на всякий случай быстро проверила содержимое – все оказалось на месте. Ей вдруг захотелось танцевать от счастья, внезапно зашедшего в ее подъезд. Сумев сдержать порыв внезапной радости, она рассмеялась.

– Как? – только и смогла произнести она. Десятый этаж.

– Встретил твоего недавнего знакомого, я полагаю… – Он уставился на двери лифта, чтоб сердце не стучало так сильно. Одиннадцатый этаж.

– И отобрал? А откуда ты знал, что сумка моя? – Она прислонилась к дребезжащей стенке лифта. Двенадцатый…

– Там твоя карта студента и… вот, – вконец растерялся он, снова провел рукой по непослушным волосам.

– А… – вновь начала Мидори и остановилась.

– Что? – он невольно посмотрел на нее.

– Ничего… Я просто хотела сказать тебе спасибо, – она улыбнулась, чуть поклонившись. – Домо аригато*, Ю-кун.

Двери лифта открылись, а они еще стояли там, не торопясь выходить. Первая спохватилась Мидори, когда двери начали со скрипом закрываться. Пришлось снова их придерживать. Чонхо последовал за ней на площадку, хотя особой надобности в этом не было. Вновь повисло неловкое молчание. Где-то за непрочной металлической дверью играла громкая электронная музыка. Краешек луны заглянул в окно, поделившись с электрическим светом лампы своим серебром.

– Э… – решил возобновить разговор Чонхо, но тут же замолчал.

– Что? – подтолкнула она его к продолжению.

– Ничего… просто, знаешь, может, у вас там так принято, но я называю тебя по имени. Зови и ты меня так же, не по фамилии. – Он уставился на разбросанные на полу листочки с рекламой. Еще немного, и он готов был проклясть навязавшееся ему чувство, именуемое смущением. С чего бы это вдруг?

– Хорошо, Чон-кун, буду стараться. – Она улыбнулась вновь, склонив голову к плечу по привычке. Золотые сережки сверкнули холодным светом.

Она вдруг поняла, что он совсем не отрицает возможность общаться дальше. Главное – не привязываться, решила она, но это показалось уже довольно проблематичным.

– Я пойду, наверное, – вновь прервал он повисшее молчание, нажав кнопку вызова лифта. Уйти сейчас казалось лучшим избавлением от тяжелого стука в груди.

– Нет, нет, нет! – запротестовала она, ухватившись за его руку и тут же испуганно отпустив. – Ты меня выручал целых два раза, а я тебя так и не отблагодарила по-настоящему… – Она посмотрела на часы, обдумывая что-то.

Он терпеливо ждал, внимательно изучая свои кроссовки. На правом царапина появилась… Надо будет починить.

– Я буду корить себя до конца жизни, если не угощу тебя чашкой кофе, – наконец, выдала она, задорно взглянув на него.

Луна заинтересованно заглядывала в окно уже наполовину. Электронная музыка вдруг сменилась классическим произведением. Бетховен, кажется.

– Н-нет, – ответил он, так и не подняв головы. – Я не могу, мне надо… – Он задумался, вспоминая, а что ему, собственно, надо сделать в это время, но так и не нашел ничего необходимого.

– Я твой должник, – заявила она. – А долги я привыкла отдавать. И потом, я забыла сказать, что возражения не принимаются.

Он взглянул в ее глаза, вдруг осознав, как по-дурацки себя ведет. Она просила, несмотря на свои заявления о невозможности возражений. Как он мог отказывать? В своей скорлупе отчуждения он был практически недосягаем для остального мира. Теперь он оказался беззащитным, эта неуязвимая скорлупа была разбита вдребезги какой-то хрупкой девчонкой. Он подождал ее пять минут, пока она зашла домой, чтобы привести себя в порядок после тяжелого дня. Когда она вышла, его сердце вновь пропустило положенный удар. Всего лишь простое короткое бежевое платье с темно-зеленым шелковым платком, но выглядела она в нем восхитительно. Каштановые волосы придерживал ободок, и глаза ее сияли словно далекие звезды.

– Ты… красивая, – только и сказал он, поспешив отвернуться, чтобы снова вызвать лифт, и вдруг вспомнил ни с того ни с сего: – А где твои сережки?

Явно они были ей дороги, она всегда их носила. Чонхо ясно запомнил это искусное украшение. Она помолчала пару секунд, посмотрела в сторону, в окно, поправила платок.

– Они мне больше не нужны, – наконец, ответила она, улыбнувшись своей прежней улыбкой.

Странны были эти ее слова, да он и не хотел их понимать, а она не сочла нужным пояснить их смысл. Когда они вышли из подъезда, их окутала темнота теплой летней ночи, изредка рассеиваемая вечными стражами дороги – фонарями. Но, несмотря на это, было еще не так поздно, и в городе начиналась своя ночная жизнь, полная сверкающих разноцветных огней и электронной музыки. Большую часть дороги они молчали, да и дорога была не длинна, просто так казалось. Улица Касан-дон оказалась на удивление тихой. Только случайный прохожий мог здесь пройти.

Кафе «Халиско» было довольно уютным для здания таких размеров, не совсем маленькое и не совсем большое. Снаружи не было ничего примечательного, но зайдя внутрь, можно было почувствовать что-то особенное, теплое. Для субботнего вечера здесь было сравнительно мало посетителей.

Они сделали небольшой заказ, состоящий из двух чашек кофе и круассанов, французских, если верить названию в меню.

– Тут… приятно, – сказал Чонхо, уставившись в темное окно.

– Да, я тут часто бываю, – ответила Мидори.

И вновь настала тишина. Он говорил, будто вытаскивал из себя слова щипцами, чтобы хоть как-то поддержать разговор, а она просто не хотела откровенничать, что значило привязаться. Где-то справа прозвенел колокольчик – посетитель позвал официанта.

– А…

– Послушай…

На этот раз они начали говорить одновременно, сразу смолкнув, боясь перебить друг друга.

– Прости, – извинился он неизвестно за что.

– Говори, – подтолкнула она к разговору. – Что ты хотел сказать?

– Вот… Как получился твой проект?

Она сделала глоток кофе, улыбнулась, вспоминая что-то.

– Первое место не занял, но… похвалы получил, – ответила она.

Вдруг он заинтересовался, неожиданно для себя.

– Ты учишься?

– Да, фотографии учусь.

В голове Чонхо пронеслась мысль, что этого бы и следовало ожидать.

– А ты? Чем ты занимаешься? – задала она ответный вопрос.

– Я… – он вдруг замешкался, не зная, что сказать.

– Работаешь? – предположила она.

– До недавнего времени работал, – грустно сказал он, решив не лгать ей. – Развозил продукты на заказ, но…

– На том самом мотоцикле развозил? – догадалась она. – Поэтому его забрали…

– Да, – подтвердил он.

– И сейчас не можешь найти работу? – сочувственно спросила она, тепло на него посмотрев.

– Есть кое-что… – он ненадолго задумался. – Надо постараться через неделю… может быть.

– Желаю удачи, Чон-кун, – она улыбнулась и вновь наклонила голову к плечу, так и не поинтересовавшись, где эта удача может пригодиться.

Разговор потух снова. Он допивал свой кофе, роскошь, непозволительная для его семьи. Он и не помнил, когда в последний раз был в кафе или местах, подобных этому. Большую часть времени занимала работа, эти тренировки… – все, способное превратить человека в машину. Она смотрела в окно, в темную даль, освещенную желтым светом, падающим из помещения на разросшиеся во все стороны ветви большого дерева гинкго, покачиваемые легким ночным ветром. Официантка принесла счет.

– В нашем кафе «Халиско» сегодня акция – фирменное мороженое всего за полцены, – говорила официантка, попутно ставя на поднос две чашки. – Не хотите заказать его своей девушке? – обратилась она к Чонхо.

Он удивленно посмотрел на официантку, пару секунд соображая, что она имела в виду. Та терпеливо ждала. Мидори хихикнула, прикрыв рот ладонью.

– Нет, нет, вы неправильно поняли, – спохватился он. – Она не девушка… точнее не моя девушка, мы просто…

– Зря, – сказала официантка, пожав плечами. Относилось ли это замечание к ее первому или ко второму предположению, понять было трудно.

Он резко встал, задев столик, сел обратно, взял лежавшую куртку, обследовал карманы, вытащил все имеющиеся воны, начал их пересчитывать. Мидори все труднее удавалось сдержать смех.

– Я же говорила, что угощаю тебя. – Она положила на стол нужную сумму, заставив Чонхо вконец смутиться.

– Нет, я не могу… – возразил он.

– Отдашь через неделю, когда постараешься там… что ты там хочешь сделать, – ответила она тоном, не терпящим возражений.

Официантка с интересом наблюдала эту сцену, ведь в кафе все равно больше не на что было смотреть – почти все посетители разошлись, кто домой, а кто продолжать свои поздние ночные гуляния. Ее смена заканчивалась только через два часа, и в эти два часа не предвиделось ничего интересного, кроме наблюдения за оставшимися посетителями и созерцания большой мухи, о которой не могли позаботиться уже второй день – больно прыткая она была.

Было неизвестно, как Мидори удалось убедить Чонхо принять ее плату, но все же это было так. Может, это было и к лучшему, ведь теперь ему нужно было обязательно победить. Не ради молодежной сборной, которая играет за целую страну. Ради нее. Он чуть свел брови по своему обыкновению.

Снаружи вместе с темнотой пришла и промозглая ночная прохлада. Наверху, в необъятной и неизмеримой высоте, звезды переговаривались одна с другой, весело перемигиваясь. Игривый ветер пронесся в неизвестном никому, кроме него самого, направлении. Они медленно шли навстречу этому ветру, что никак не могло согреть. Мидори поежилась, передернув хрупкими плечами.

– Постой, – остановил Чонхо ее.

– М? – она послушно остановилась и, обернувшись, вопросительно посмотрела на него.

– Лучше надень вот это, – с этими словами Чонхо снял свою куртку, накинул на ее плечи, забрав шелковый платок перед этим. Она почувствовала, как холодный воздух принял ее в свои неуютные объятия, но тепло тут же надежно окутало ее. Она посмотрела на черную куртку, накинутую на свои плечи.

– А ты? Тебе не холодно? – она посмотрела ему в глаза.

– Нет, – только и ответил он, хотя на нем оставалась только футболка, в способности согреть которой можно было сильно усомниться. Он аккуратно сложил шелк, положил его в свой рюкзак, где, помимо пары мелочей типа бумаг и бумажек, был лишь подарок младшей сестре. У Мидори все равно была маленькая сумка, не та, что ему удалось отобрать у уличного грабителя.

– Ты всегда так обо всех заботишься? – говорила она, чуть улыбаясь. Тепло куртки согревало самую глубину сердца.

Но он больше не произнес ни слова, оставив вопрос без ответа, просто шел рядом, провожая до дома. Было довольно поздно, и ему самому тоже нужно было возвращаться домой, но не проводить он ее не мог – вдруг с ней опять что-нибудь случится? Время пронеслось мгновенно, не успел он опомниться, как они уже оказались у дома, где жила Мидори, будто прошла всего секунда. Но вот уже настало время прощаться.

– Спасибо за то, что помог вернуть мне сумку, – еще раз поблагодарила она, снимая куртку и отдавая ему. Ее снова окутал холод, но она его не почувствовала. – И спасибо за вечер. Сайонара**, Чон-кун.

Она уже хотела открыть дверь подъезда, как всегда двигаясь быстро и непринужденно, словно бабочка порхала над яркими цветами, но Чонхо ее окликнул, заставив немало удивиться – редко он первым начинает разговор.

– У тебя ведь есть телефон? – спросил он, подчиняясь минутному порыву и осознанию того, что чудес на свете не бывает много.

– Да. Хочешь еще раз случайно встретиться?

– Наверное… случайно.

На том они и расстались, обменявшись номерами телефонов. Иногда случайности можно контролировать, и Чонхо непременно захотелось управлять ими на этот раз. Он ясно понимал, что больше ему не удастся забыть эту необычную девушку со светящимися внутренним светом глазами, а если он и захочет, то судьба не позволит ему этого сделать. Клонившаяся к западному склону луна вдруг показалась во всей своей серебряной красе, полностью с ним согласившись.

Он привык приходить домой поздно – так повелось, но никогда он не задерживался по такой причине. Гости, пришедшие поздравить его младшую сестру, уже разошлись, но сама Сун Хо, обвешанная подарками, ложиться спать не спешила и как всегда первая вылетела из-за угла встречать Чонхо. Ее примеру усердно следовал Юнхо, которому тоже перепало кое-что от родственников, из-за чего его обычно серьезное лицо обрело совсем детское выражение простого счастья.

– Братик! – воскликнула Сун Хо, как только входная дверь открылась. Раньше о приходе ее старшего брата возвещал рев страшного тигра под ее окнами, как ей казалось, теперь – только скрип двери. – Ты так поздно пришел, а я только тебя ждала, где ты был так долго?

Сун Хо тараторила с невообразимой скоростью, обхватив его своими маленькими ручками и не давая ему сдвинуться с места. Не говоря ни слова о самом главном, она смотрела на него, явно ожидая чего-то. Она склонила голову к плечу, совсем как… Чонхо тряхнул головой.

– Далеко-далеко, в сказочном восточном королевстве с драконами и говорящими тиграми я долго искал подарок для самой прекрасной маленькой именинницы, – отвечал он сестре, опустившись перед ней на корточки, чтобы было удобней разговаривать, и взяв маленькие ладошки в свои руки.

– Сказочном? – глаза сестры так и загорелись. – И там был добрый император и злой колдун? А принцесса была?

– Принцесса… – Он не заметил, как к порогу вышла мать, прислонившись плечом к стене. – Да, принцесса была тоже.

– И ты спас ее от злого колдуна? – не отставала Сун Хо.

Мать с интересом наблюдала, как ее старший сын сочиняет сказку, что можно было увидеть нечасто. Если не никогда. Его глаза вдруг потеплели, словно он вспоминал что-то приятное, что согревало сердце.

– Спас, рискуя жизнью спас, – отвечал Чонхо.

– А почему не женился? – невинно поинтересовалась сестра, хлопая своими ресницами.

– Потому что… – Чонхо вдруг пожалел обо всем, что говорил последние пять минут. Он отвел взгляд в сторону, наконец-то заметил мать, снова обратился к сестре: – Ты уже не хочешь увидеть свой подарок?

– Хочу, очень хочу! – Сун Хо тут же забыла сказку, вспомнив о том, что обладало намного большей важностью.

Чонхо опустил рюкзак на пол, открыл, но достал оттуда совсем не то, что ожидала сестра, да и он сам. Зеленый шелк словно струился сквозь пальцы, до сих пор храня тепло.

– Что это? – вдруг спросила мать, до этого молча наблюдавшая за ними.

– Это мое, да? Ты мне это хотел подарить? – вторила Сун Хо.

– Это… нет, это принцессы. – Он сложил платок и спрятал обратно в рюкзак. – У тебя другой подарок.

Чонхо довольно долго искал нужную вещь, то и дело касаясь пальцами невесомого шелка, обжигавшего руки и напоминавшего, что он хочет всей своей легкой и ласковой сущностью вернуться к хозяйке. Наконец, он вытащил из рюкзака красно-желтые наручные часы с улыбающимся солнцем на циферблате. Подарок явно пришелся сестре по вкусу, она тут же надела часы на руку, еще долго любуясь ими. Когда мать все же уговорила ее и Юнхо отправиться лечь спать, она наотрез отказалась снимать их со своего запястья.

– И все-таки, где ты был? Нашел работу? – спросила мать, когда младшие дети заснули, дав остальным обитателям дома насладиться тишиной.

– Нет, всем нужны либо экономисты, либо программисты… – с сожалением ответил матери Чонхо.

Они сидели на кухне. Пак Сончжа***, женщина средних лет с забранными назад волосами и глазами такого же необычного оттенка, как у самого Чонхо, держала в руках чашку чая, изредка отпивая из нее.

– Но нашел что-то другое? – Она снова заинтересованно посмотрела на него.

– Другое, – эхом отозвался Чонхо. Больше мать ничего не смогла от него добиться, сколько бы ни спрашивала. Впрочем, ей и не нужно было узнавать что-то еще, материнское сердце почувствовало все без лишних слов.

– Ты согласился на эту игру? – Мать решила сменить тему разговора. – Будешь бесцельно бегать с мячом?

– Пока предложений лучше нет, – ответил матери Чонхо. Она всегда считала это бесполезной тратой времени, и тот маленький достаток от ненужных игр ее каждый раз в этом убеждал. Ее сын никогда ей не перечил по этому поводу, но все же продолжал делать то, что считал нужным.

В этот день, длившийся нестерпимо долго, Чонхо долго не мог заснуть. Все события, произошедшие за этот день, мелькали перед глазами, отгоняя сон далеко-далеко в безвестные дали. Игра была действительно тяжелой, и поражение усиливало эффект горечи многократно. Да и разве можно было надеяться на что-то большее? Уличный вор не добавил хорошего настроя, он был жалок. И эта девушка… за такое малое количество времени она успела заставить его делать то, что ей вздумается, заставить думать о ней и не забывать. Новая случайность не заставила себя долго ждать, и теперь Чонхо был вынужден снова встретиться с ней, чтобы отдать забытую вещь. Эта мысль была последняя перед тем, как его сознание унесла теплая волна сладкого сна.

*Домо аригато – большое спасибо, яп.

**Сайонара – прощай, яп.

***Пак Сончжа – женщины в Корее, выходя замуж, крайне редко меняют свою фамилию на фамилию мужа.

Обычно Чонхо просыпался рано, ведь нужно было спешить на работу, по мере возможностей провожать брата и сестру в школу, а потом это просто вошло в привычку, побороть которую не представлялось возможным. Но именно в этот день он необычно долго не мог покинуть путы сна, и даже солнце, настойчиво светившее в окно, не могло заставить его открыть глаза. Слишком насыщенным был вчерашний день, чтобы так просто оставить его в прошлом. Он проснулся довольно поздно, резко усевшись в постели и безвозвратно потеряв остатки красивого приятного сна, о котором сразу же забыл, и в сердце осталось только ощущение приятной легкости и тепла.

Спешить было некуда – оставалось еще несколько часов до назначенного времени. Такие моменты выдавались нечасто – он всегда был обязан куда-то идти или ехать, теперь же можно было дольше побыть дома, чему тут же поспешили обрадоваться и воспользоваться младшие брат и сестра, устроившие так, что свободное время пролетело незаметно и совершенно безвозвратно. Вспомнить о том, что хотел сделать еще с утра, ему удалось, только когда он вышел из дома, по дороге к автобусной остановке.

Чонхо хотел позвонить ей утром, вышло только много позже после полудня. Стоя на остановке в ожидании автобуса он долго не решался набрать номер, после того, как все же нажал кнопку вызова, тут же отменил, и все повторилось вновь. Мидори ответила почти сразу, после нескольких гудков, и ее мелодичный голос и смех, словно звон десятка серебряных колокольчиков один за другим, снова заставили сердце стучать быстрее. Чонхо уже перестал удивляться такой странной реакции.

Быстрая случайность? Заливистый смех. Сегодня у нее встретиться не выйдет, да и Чонхо не может. Разговор вышел коротким, но, тем не менее, содержание было важным. Они договорились встретиться в следующий день, и Чонхо вдруг захотелось, чтобы этот день наступил намного скорее, чем ему положено. Автобус еще долго не желал прибывать.

Предполагаемых участников матча, который должен пройти почти через неделю, было сравнительно много, но намеченный стартовый состав можно было отличить от других сразу – они чувствовали себя элитой и вели себя подобающим их положению образом. Некоторых Чонхо знал – он видел их по другую сторону экрана телевизора, когда случайно приходилось смотреть несколько минут игру молодежной сборной. А с кем-то уже встречался лично.

– О, и ты здесь, серьезный и молчаливый нападающий? – донесся до него низкий голос.

Чонхо обернулся на звук, увидел знакомое лицо, но долго не мог вспомнить, откуда же он его знает. Слишком высок для обычного защитника, плечи широкие, руки сильные… Еще немного, и Ку Джи Сок оскорбился бы, заметив, что его не смогли узнать. Обычно его узнавали сразу. Вспомнив его лицо, его защиту ворот в Ульсане, словно тот был нерушимой титановой стеной, Чонхо, никак не прокомментировав замечание, отвернулся и уселся обратно на первый ряд трибун. Он никогда не бывал в таких ситуациях, и единственным выходом ему казалось вновь замкнуться в свою непроницаемую скорлупу. Сегодня была только первая встреча, и особых нагрузок не предвещалось.

– Знаете, он один раз даже заставил меня понервничать, – продолжал тот же низкий голос.

– Тебя? – последовало удивление… Ким Тэхви, вроде. Отдельно от своей команды Чонджу онвыглядел вполне адекватным человеком, не тем сумасшедшим полузащитником, которого видел Чонхо месяц назад.

– Да, случалось и такое, – подтвердил Джи Сок.

Примерно в таком направлении текли все разговоры, происходившие на поле стадиона в Итэвон-дон. Малосодержательные, часто побуждающие их участников к смеху. Чонхо мало к ним прислушивался. Солнце интенсивно проливало свое тепло на землю, и в итоге настала жара, отказывающая пропускать хотя бы дуновение ветерка.

Поэтому в этот день Ким Ён Пхё и его помощники не задерживали всех надолго, резко отличившись своим гуманным поведением от Квон Хо, тренера команды Чонхо. Этот тренер часто пренебрегал обратить внимание и на дождь, и на жару. В этом месте вообще все отличалось от того, что Чонхо привык видеть. Место намного удобнее и комфортнее, чего еще можно было желать? Не было одного – дружеских отношений, доброжелательной атмосферы, которую каждый день он ощущал на территории старого деревянного стадиона, которого никак не могли снести, чтобы построить новый торговый центр. Большую часть дня заняло размещение на базе молодежной сборной. Общежитие комфортабельное и полностью располагающее к футбольной жизни. Из трех своих соседей Чонхо знал только Ку Джи Сока, время от времени отпускающего ему всякие колкости.

В этот раз ему достался пятый номер. Через несколько часов разработки тактики предстоящей игры и отработки базовых движений все присутствующие поспешили покинуть стадион, наслаждаясь свободным временем перед вечерней тренировкой. Все это время Чонхо провел в общежитии, расположенном не так далеко от стадиона. Обычно он не отличался разговорчивостью, но в этот вечер побил все рекорды, произнеся менее десятка слов.

– Скоро наши случайные встречи войдут у меня в привычку! – сказала Мидори, весело улыбаясь.

В следующий день они встретились там, где и договаривались. Это было время после утренней тренировки. Парк Кан-дон пестрел богатством красок: тихие зеленые кедры и павловнии укрывали от настойчивой жары, переливающаяся непостоянная вода в чистом пруду успокаивала душу своим молчанием, разноцветные цветы радовали глаз. Все заставляло забыть немногочисленных посетителей о проблемах большого мира и чуточку прикоснуться к живой природе, забытой в больших городах. Золотые капли солнца окрашивали перья облаков в нежный перламутровый цвет.

– Это… моя вина, – Чонхо неосознанно запустил руку в волосы, опомнился, опустил ее обратно. Весь прошлый вечер он думал над тем, что он мог сказать в эту встречу, придумал сотни вариантов, но когда настала заветная минута, и он увидел ее, все слова вдруг предательски исчезли. Да, собственно, и сказать что-то необходимое было нечего, всего лишь отдать забытую вещь, но, тем не менее, сказать что-то хотелось. – Я забыл отдать и…

– Как и я, – улыбнулась она, но тут же повернула голову в сторону. Там раздался тихий шелест от поднявшихся брызг воды. То золотистая рыбка покинула водяной дом и снова нырнула. Лотосы сразу же надежно скрыли место, где она исчезла. – Я тоже забыла. Случайно, конечно.

Конечно, это была чистая случайность. Каждый человек каждый день что-то забывает, это закон жизни. Но был ли их случай таким же, никто бы из них не смог ответить абсолютно истинно.

– В общем, вот. – Не найдясь, что еще сказать, он достал невесомый зеленый шелк, протянул ей. – Он немного помялся, извини.

– Переживаешь из-за таких пустяков? – иронично произнесла она, чуть приподняв бровь и взяв шелк. Шелковый платок она удерживала в руке – слишком жарко для него было в этот день.

Вновь раздался шум водяных брызг – единственный звук, нарушавший тишину в радиусе десяти метров. Слова никак не находились.

– Тогда я, наверное…

– А знаешь, – перебила она его внезапно, вдруг ощутив горечь, что после того, как они расстанутся сейчас, больше не обретут счастливого случая вновь встретиться. Идею о том, что привязываться нельзя ни в коем случае она не поддержала уже с первого раза и давно о ней забыла. – Я нечасто проверяю свою электронную почту. И вот вчера оказалось, что родители мне уже несколько писем написали. А я с ними так давно не разговаривала…

Новая тема разговора была совершенно неожиданной, причем для обоих участников его. Мидори сказала первое, что пришло ей на ум, и теперь пыталась поскорее найти слова, чтобы продолжить.

– Вот как, – только и сказал Чонхо, находясь в точно такой же бессловесной ситуации, что и она. – Что говорят? – все же нашелся он.

– Что в Осаке уже третий день не прекращаются дожди, на улицу выйти невозможно, и…

– Ты из Осаки?

– Да. Всю жизнь там прожила, а здесь до сих пор освоиться не могу… – Она растерялась, огляделась по сторонам. – Посмотри, а там не так жарко, и листва очень густая.

Рукой она указала в сторону лавочки по другую сторону узкой автомобильной дороги и, не дождавшись ответа, сорвалась с места. Но когда одной ногой она ступила на асфальт, раздался резкий визг автомобильных шин, предвестивших появление из-за крутого поворота дорогой иномарки. Как обычно и бывает в таких ситуациях, она оказалась не в силах сдвинуться с места, и ее стремительное путешествие к резной лавочке закончилось бы крайне плачевно, не окажись она в крепком кольце рук, оттащивших ее подальше от дороги. В следующий миг мимо пронесся автомобиль с темными тонированными стеклами. Нечасто в этих краях можно было увидеть такую скорость.

Чонхо удерживал ее немного дольше, чем следовало бы, ведь опасность давно миновала, но разомкнуть руки все не получалось. Невольно он склонил голову, почти коснувшись ее уха, чуть прикрыв глаза, вдохнул сладкий неуловимый запах ее волос… Она невесомо коснулась своими пальцами его правой руки, и прикосновение это было легче всякого шелка. Вдруг дохнул ветер, теплый, но не жаркий. Он словно заставил опомниться Чонхо, поспешившего отойти в сторону на несколько шагов. Он потер переносицу, будто только что очнулся от долгого сна, которого раньше никогда не чувствовал. Мидори же молча отправилась к лавочке, на этот раз все же посмотрев по сторонам дороги. Чонхо ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Так же, молча, он уселся на почтительном расстоянии от нее. Она смотрела на красочный пруд издали.

– Дома я часто фотографировала воду, больше всего остального нравилось. Там хорошо получалось, – вдруг сказала она, продолжая разговор как ни в чем не бывало, будто и не было ни этого автомобиля, ни случайно задержавшегося прикосновения.

– И почему ты уехала? – он смотрел в ту же сторону, что и она.

На этот раз ответа пришлось ждать долго, она просто молчала, а он не торопил ее отвечать. Мимо пронесся еще один автомобиль.

– Не смогла больше спокойно жить там, – задумчиво произнесла она. – Там все напоминает мне о… – она резко прервала себя. – И, тем не менее, я здесь.

Она повернулась к нему, улыбаясь как всегда, но улыбка эта была какой-то печальной. Он решил больше не расспрашивать ее о родном городе. Ведь там явно произошло что-то плохое, воспоминания о чем причиняют боль. А этого он бы себе никогда не позволил сделать.

– И вот мне написали в письме, что я до сих пор не прислала фотографий города… – продолжала она. – Может, ты знаешь, как сфотографировать дух города? Ты ведь давно живешь здесь?

– Давно, – эхом отозвался он. – Всю жизнь.

– Со дэснэ*… – тихо пробормотала она. – Тогда можешь подсказать, где сделать удачный кадр?

Чонхо задумался ненадолго, но в памяти его всплывала только одна картинка, соперничающая своей важностью с мыслью о том, что расставаться с Мидори надолго, если не навсегда, ему никак не хотелось.

– Я могу отвести тебя туда, – наконец сказал он.

– Ёкатта нэ!..** – ее лицо осветилось радостью. – То есть, тебя ведь это не затруднит? – на всякий случай уточнила она.

– Нет, нисколько, – ответил он беспечным тоном, стараясь не думать о том, что до матча осталось всего несколько дней, и отвлекаться на что-то постороннее было совсем нежелательно. – Я давно там не был, все собирался сходить, и…

Вдруг проиграла короткая, но красивая мелодия, похожая на песню арфы. Оказалось, на ее телефон пришло сообщение, которое она быстро пробежала глазами, тут же помрачнев.

– Извини, мне нужно идти, – сказала она, печально посмотрев ему в глаза.

– Тогда… – начал было он.

– …до послезавтра, – продолжила она и унеслась со скоростью ветра, оставив Чонхо одного. Солнце уже коснулось горизонта, скоро должна была быть вечерняя тренировка, но он еще долго оставался недвижим, сидя на резной лавочке. Конечно, он уставал на тренировках, хотя его особо не напрягали, ведь стартовый состав уже определили, и Чонхо там никак не значился. Но намного больше сил отнимало то чувство, неизведанное, непонятное, невыразимое, что поселилось в сердце и никак не хотело его покидать, только заставляло его биться чаще.

*со деснэ… – вот как…, яп.

** Ёкатта нэ!.. – Это хорошо!

Загадочная вещь эти ключи. Маленькие и сделанные из простого металла, они становятся совершенно незаменимыми и необходимыми, открывая нужную дверь. Но также они обладают еще одной способностью, которую периодически с успехом демонстрируют – они часто теряются, поэтому их никогда не бывает много.

В ближайшее время, может быть, и на следующий день, Ли Сон Хён должен был вернуться из очередной кратковременной командировки, на сей раз из Гонконга, большого, широкого, высокого и разноцветного города, где легко заблудиться или что-то потерять, что он и доказал недавно.

– А мне нужно срочно уехать домой, в Осаку, – продолжала свой рассказ Ан, начатый как только Мидори, поспешив как только могла, вернулась домой. – Сон Хён сказал, что приедет завтра. Но дверь открыть он никак не сможет, ведь ключи он потерял где-то… Тебя ведь не затруднит побыть дома, пока он не приедет?

Она поспешно собирала вещи в дорожную сумку, произнося эту сбивчивую речь, ходила из одной комнаты в другую, что-то искала. И хотя она старалась не показывать никаких эмоций, все же можно было уловить тень волнения в ее голосе, взгляде. Она ничего не говорила о причине столь стремительной поездки, а Мидори решила все спросить потом, когда она приедет обратно.

– Нет, совсем не затруднит, – ответила она кузине, хотя перспектива находиться дома весь следующий день ее нисколько не радовала. – Мне все равно нужно было посмотреть все эти снимки и…

Но Ан ее уже не слушала. Поспешно причесавшись, она накинула синий пиджак и уже собиралась открыть дверь, как вдруг вспомнила:

– Кстати, он опять звонил мне, недавно совсем.

– Кто звонил? – не поняла ее Мидори.

– Твой Кикучи-кун, конечно, – удивленно пояснила кузина.

Мидори выпустила кружку, которую держала последние пять минут, из враз ослабевших рук. Остатки чая разлились по полу, а сама кружка разбилась на множество маленьких осколков, как и ее сердце совсем недавно. Она принялась собирать осколки.

– Будь внимательней, – недовольно заметила Ан, взявшись за ручку двери. – Он говорил, что хочет поговорить с тобой, что знает, что ты здесь и… – она взглянула на часы, вдруг воскликнув: – Ах, я опаздываю!.. До свидания, надеюсь, я скоро вернусь.

– До свидания, – тихо ответила Мидори, хотя кузина ее уже не слышала, она пулей вылетела за дверь, скоростью своей доказывая всю неотложность дела.

Мидори еще долго собирала осколки, находившиеся в самых неожиданных местах – под платяным шкафом или под подставкой, удерживающей цветы. Ее движения стали вдруг вялыми, раз потеряв внимание, она порезала палец маленьким острым осколком, алая кровь окрасила светлую кожу, хотя заметила она это только несколько минут спустя. Она совсем недоумевала, что еще он от нее хочет. Она ничем не была ему обязана, ничего ему не оставляла, впрочем, как и он ей, и прошлые связи остались где-то позади, в дали, овеянной дымкой забвения. Теперь же Дзюн снова напомнил все те сладкие и горькие моменты, пережитые ею вместе с ним. Кровь долго не останавливалась.

Этот вечер был тихим, неощутимым и пустым, какого не было за все время пребывания в Сеуле. Обычно тишину разгоняли разговоры, смех, громкая музыка или фильмы. Теперь она была одна, что, возможно, было только лучше – можно было спокойно разобраться в своих многочисленных кадрах. Можно было разобраться в себе.

В темноте ее комнаты, рассеиваемой лишь тусклым светом настольной лампы, отчетливо выделялся монитор ноутбука, находившегося на коленях его хозяйки. Он услужливо показывал сделанные кадры. Сверкающий на солнце Ханган пестрел всеми цветами радуги, словно кто-то рассеял самоцветы по всей его поверхности.

Самое большое впечатление эта река произвела на нее, когда она пересекала ее по мосту на невообразимой скорости. Тогда она открыла зажмуренные глаза лишь на пару секунд, но запомнила эту красочную картину на всю жизнь. Мидори чуть улыбнулась, вспомнив, как глупо себя повела, заставив Чонхо отвезти ее на другой конец города. Тогда он очень помог ей, даже нисколько не возразив.

Пару пустых кадров. Следующий – широкие листья дзельквы передавали все оттенки зеленого, проникающего в самую глубину сознания. Она любила фотографировать цветущие деревья, больше всего – сакуру в конце марта. На многих кадрах деревья были главными участниками съемки, им не были нужны сопровождающие их подвижные объекты. Но на следующем кадре оказалось так, что в центре был человек, а не деревянные гиганты. Тогда она впервые увидела его улыбку. Она запомнилась ей так же отчетливо, как и сверкающий Ханган.

Маленький фонтан неподалеку от дома, где она жила, Мидори сфотографировала просто так, чтобы не забыть все детали, окружавшие ее в Сеуле, когда она вернется в Осаку. Кусты с белыми пышными цветами, закрывающими почти всю листву, росли на обочинах маленькой дорожки около реки Аньян. Объектив выхватил все лепестки этих нежных перламутрово-бежевых цветов, которых хотел унести ветер. Тогда она лишилась своего фотоаппарата, составлявшего немалую часть ее жизни, навсегда, как она думала. Оказалось, нет.

Вдруг она поняла, что каждая фотография так или иначе напоминает ей о Чонхо. Она приложила ладонь к левой стороне груди – сердце билось часто-часто. Она испугалась, такого давно не случалось с ней. Она резко закрыла ноутбук, в комнате стало темно. Тусклый свет слабо прогонял тьму.

Сон Хён приехал на следующий день только поздно вечером. Уставший и вымотанный, он был рад, что все-таки смог попасть домой, хотя думал, что придется ночевать в отеле. Переговоры прошли удачно, и даже подписали какой-то контракт, но этим пустой желудок не наполнишь. Мидори приготовила ужин из того немногочисленного, что оставалось в холодильнике и кухонных шкафчиках.

– Ан говорила, когда приедет? – спросил он ее, когда зашел на кухню. Мидори завершала последние штрихи к ужину.

– Нет… сказала, надеется, что приедет скоро, – ответила она, пожав плечами. – Она тебе тоже ничего не сказала?

– Ничего, – задумчиво произнес Сон Хён.

– Странно это… – заключила Мидори, поставив на стол тарелку риса с вареной курятиной. – Прошу, – великодушным жестом пригласила она к столу. – На ваш суд предоставляю «ояко донбури».

Она картинно поклонилась, подождав так немного. За месяц она успела сдружиться с Сон Хёном. Раньше они виделись лишь два раза, и разговоры их ограничивались парой фраз.

– Спасибо, – только и сказал Сон Хён, приветливо улыбнувшись.

Он уже сел за обеденный стол, когда Мидори вспомнила важную составляющую, дожидавшуюся своей очереди в другой тарелке на столешнице. Картофельные шарики уже успели остыть.

– Надеюсь, она приедет обратно к субботе, – вернулся Сон Хён к изначальной теме разговора.

– Может быть… – Мидори пожала плечами. – А что в субботу?

– Мы думали сходить на матч молодежной сборной. Там мой младший брат будет играть, очень волнуется.

– Да?.. Во что играет?

– Футбол. С Таиландом играют.

Дальнейший разговор становился все менее содержательным и вскоре потух совсем. За окном уже давно стемнело, на небе проглядывали редкие звезды, а город сверкающим полотном извещал о начале ночной жизни.

Наступила среда, первая половина которой пролетела незаметно. Мидори долго выбирала, что ей надеть, в итоге остановив свой выбор на сине-белой блузке и белых брюках. Выбор одежды занял больше времени, чем она предполагала. Солнце уже начинало клониться к закату, а резкий ветер предупреждал о том, что вечером будет далеко не так жарко, как прошлым днем. Чонхо встретил ее около дома. В белой футболке с незапоминающимся рисунком и черной расстегнутой жилетке он выглядел довольно необычно и привлекательно. Она привыкла видеть его в черной кожаной куртке, серьезного, сосредоточенного на своих делах.

– Ты уставший… – сказала она, подойдя к нему и заглянув прямо в глаза. – Долго ждал?

– Нет, – ответил он как всегда, немногословно.

Они шли медленно, разговаривая, скупо сообщая что-то о себе. Им некуда было спешить. Насколько Мидори могла понять, им нужно было доехать на автобусе в сторону центра города, больше Чонхо ничего не говорил ей о пункте назначения, и спустя несколько неудавшихся попыток узнать, куда они все-таки направляются, она решила полностью довериться своему проводнику. На все вопросы он отвечал лишь «Скоро увидишь». От такой загадочности становилось только интересней.

На улицах города было много людей, несмотря на то, что был будний день. Город жил полной жизнью, дышал запахами свежего высококачественного бензина, слышал многочисленные звуки людских разговоров и музыки, видел красочную одежду людей и зданий, мыслил облаками, набравшими влагу в далеких восточных краях. Автобус ехал долго.

Наконец, переехав Ханган, проехав несколько районов и совершив бесчисленное количество поворотов, автобус подъехал к конечному пункту их путешествия где-то в Инса-дон.

– Надеюсь, пересаживаться на другой автобус не нужно? – спросила Мидори, как только они вышли из салона автобуса, поездка в котором ей порядком надоела. – Так мы и в другой город уехать можем…

– Нет, уже близко.

– Ты хочешь показать мне высокие здания? – Она оглянулась на каменных исполинов.

– Нет, другое, – ответил он, посмотрев на наручные часы. – Уже скоро.

По мере того, как они проходили все дальше и дальше по широкой улице, людей становилось все больше, так что можно было легко потерять друг друга из виду. Солнце все ниже клонилось к закату.

– Ты хочешь показать мне большое количество людей? – вновь спросила она.

– Нет, не это, – так же, как и в предыдущий раз, ответил он.

– А может… – вдруг она запнулась о камешек на асфальте, приостановилась, посмотрела вниз, отряхнула брюки, – может, ты… – продолжила она, но подняв голову, не обнаружила своего проводника.

Она начала вертеть головой, озираться по сторонам, но везде видела только незнакомые лица. Встала на цыпочки, но результат оставался тем же, уже хотела звонить, как вдруг почувствовала, что ее руку кто-то берет в свою. Она уже хотела испугаться, но обернувшись, увидела только Чонхо.

– Извини, но так будет труднее потерять друг друга в толпе, – говорил он, запустив другую руку в волосы и почесав в затылке.

Солнце окрашивало все в красный цвет, поделившись и с Чонхо, окрасив его щеки в розовый оттенок. Мидори только тихонько хихикнула.

– Не извиняйся, все в порядке, – сказала она ему, улыбаясь, другой рукой поправив на плече ремень от сумки для фотоаппарата.

Дальнейший путь они преодолевали молча, медленно, но и спешить особого желания не было. Откуда-то доносилась заводная музыка, частые продавцы сладостей и острот зазывали отведать свой товар – не так давно прошел фестиваль Пэкчжун, день фруктов и овощей. Широкая улица тянулась все дальше, и из этой дали доносился шум воды.

– Не желаете испытать свою удачу?

Перед ними неожиданно возник парень, довольно низкорослый и с крайне хитрым взглядом черных глаз, с веером бумажек в руке. Чонхо не обратил на него никакого внимания и уже потянул Мидори за руку дальше, но парень не сдавался, окликнув их:

– Только для вас один лотерейный билет всего лишь за пять тысяч вон! Это особая лотерея, вам обязательно повезет… Да постойте же!

Ему показалось, что обещанная удача отвернулась от него самого, и предполагаемые покупатели ускользнули безвозвратно, но девушка остановилась, обернувшись.

– Говорите, удача? – переспросила она.

– Ты ему веришь? – с сомнением спросил Чонхо, так и не отпустив ее руки.

– Сегодня хороший день, вдруг, и правда, повезет?

– Да-да, конечно повезет, – воодушевился парень, подбежав к ним. – Всего один билет откроет вам дорогу в светлое обеспеченное будущее, – он вытянул руку, указывая неопределенное направление этого будущего.

Чонхо слушал эту пустую болтовню, хмуро сведя брови, Мидори – чуть улыбаясь. Наконец, она отсчитала нужную сумму и отдала деньги парню.

– Вы не пожалеете, – говорил тот, давая ей один билет, после чего быстро скрылся, затерявшись в толпе.

– Конечно… – саркастически произнес Чонхо ему вслед. – Он же купил где-то эти билеты по дешевке, – обратился он к девушке, – и вот теперь продает в два раза дороже, ты же знаешь это?

– Знаю, – улыбнулась она, взглянув на него. – Но удача сегодня должна быть на моей стороне, мне обязательно… – она посмотрела на купленный лотерейный билет, перевернула, прочитала все мелкие строчки, – повезет, – безнадежно закончила она, опустив свою руку, удерживающую бумажку. Прочитав правила лотереи, она полностью уверилась в том, что продавец билетов нисколько не знал об их содержании.

– Тогда удачи тебе. – Он обогнал какого-то замешкавшегося прохожего, заставив ее убыстрить шаг тоже.

– Не думаю, что она мне понадобиться, – тихо возразила она. – Я не умею ездить на мотоциклах.

Они спустились по каменной лестнице.

– Зачем тебе это? – Чонхо удивленно вскинул брови.

– Это главный приз. Совершенно бесполезная бумажка, – она уже смяла ее и хотела выбросить в ближайшую урну, но вдруг передумала. – Но вдруг повезет тебе? Ээтто… извини, а я уже помяла билет…

Она высвободила свою руку из руки Чонхо и постаралась расправить бумажку насколько это возможно, внимательно оглядела со всех сторон. Вышло сравнительно неплохо, хотя пара изгибов все же осталась.

– Пожалуйста, извини, что он мятый… Я не подумала, но… пусть этот билет будет у тебя. – Мидори вложила в его ладонь бумажку.

Солнце почти зашло за горизонт. Они были на изящной набережной стремительного потока, берущего свое начало совсем недалеко. Чонхо сначала хотел отказаться по своему обыкновению, он редко принимал чью-то помощь, привыкнув все делать сам, редко принимал подарки, но в этот раз что-то изменилось, и его сердце снова забилось чаще.

– Спасибо, – всего лишь сказал он, положив лотерейный билет в карман джинсов.

Солнце окончательно скрылось за западным краем земли, устало уйдя на покой и призывая всех последовать его примеру. Шум воды стал в несколько раз громче, она шептала, не прекращая ни на секунду лить свои хрустальные воды на восток.

– А теперь обернись и посмотри туда, – опомнился Чонхо, поздно осознав, что смотрел ей в глаза слишком долго. – Это Чхонгечхон.

Мидори последовала его совету. В следующий момент ее глазам предстало прекрасное зрелище. Не так далеко, почти совсем рядом танцевало свой загадочный танец водяное существо, каждую секунду принимая новые облики и никогда не оставаясь постоянным. Красный, синий, зеленый… – цвета не оставались постоянными так же, как и форма. Разноцветные струи воды, какая-то выше, какая-то ниже, поднимаясь вверх и опускаясь до такой степени, что их почти не было видно, все они стремились к небу, хотели коснуться синего темнеющего небесного купола, но все заканчивалось одинаково – им суждено было стечь вниз, следовать на восток и соединиться с большой великой водной артерией города. Струи воды стремились ввысь в одном им известном такте, и музыку, которую включали специально для этого танца, было практически не слышно, ее перекрывал говор воды. Фонтан Чхонгечхон был прекрасен на фоне неба, в котором выступали первые тусклые звезды, отражающиеся в стекающем потоке воды.

– Как красиво… – прошептала Мидори, стараясь запомнить каждый изгиб воды.

Она оперлась плечом о перила лестницы около искусственного водопада и некоторое время просто любовалась замысловатыми водными танцами. Чонхо лишь просто стоял рядом с ней. Везде было многолюдно, это место было популярным в центре города.

Только через некоторое время Мидори вспомнила первоначальную цель своего недолгого путешествия в это место. Она достала свой фотоаппарат и начала фотографировать, предварительно выключив вспышку – она была совсем лишней, внутренний свет воды не нуждался в дополнительной подсветке. Кадры выходили один краше другого. Она отбегала, чтобы сфотографировать издали, и тут же приближалась обратно, радуясь водным краскам, словно ребенок, перепрыгивала с камня на камень, вместе составлявших своеобразный мостик через неторопливое течение.

– Посмотри, только посмотри, – сказала она, когда, наконец, сделав добрую сотню фотографий, закончила съемку и подошла к Чонхо, все это время спокойно ожидавшему ее поодаль. – Вот здесь получилось особенно красиво.

Она показала экран фотоаппарата ему, где водяные линии пересекали друг друга, создавая красочный рисунок, а несколько людей, может, случайно, может, намеренно, попавшие в кадр, восторженно наблюдали за этим. Потом показала еще несколько кадров, самых удачных на ее взгляд. Оказалось, даже Чонхо успела сфотографировать.

– Здесь очень красиво, – вновь восторженно выдохнула она, убрав фотоаппарат в сумку. – Большое спасибо, что показал мне такую красоту, это…

Она вдруг замолчала, посмотрев ему в глаза, так и осталась, будто каряя глубина полностью обвила ее своим теплом. Вышло так, что между их лицами было минимальное расстояние – еще немного и коснуться друг друга. Несколько секунд превратились в целый час, а может, и немного больше.

– Прости, – тихо произнесла Мидори, резко отстранившись.

– Нет, ты меня прости, это я глупо себя веду. – Чонхо отвернулся к фонтану, протер свои глаза, будто, пытаясь освободиться от пелены сна.

Вода, стремившаяся к небу и ниспадавшая вниз, быстро утекала на восток, унося с собой все людские горести и печали. Некоторое время они стояли молча, каждый смотря в разные стороны. Наконец, Мидори это надоело, она хотела пойти обратно, но не сделала и пару шагов, как резко остановилась, побледнев и враз ослабев.

– Ты здесь? – слабо произнесла она.

Чонхо обернулся на эти слова, увидев, что перед ней был высокий, немного ниже его самого, молодой человек, лет двадцати, черные глаза которого сверкали, словно агаты. На длинных пальцах были вычурные металлические кольца, на шее – большие наушники. В простой черной футболке и джинсах, на поясе которых болталось несколько металлических цепей он не походил на остальных.

– Да, здесь, – ответил он Мидори.

Из дальнейшего разговора Чонхо мог понять далеко не все – они говорили по-японски. Но одно слово, которое несколько раз произносил загадочный молодой человек, говорило о многом. И слово это было «гомен нэ^*». Он ждал, отойдя немного, чтобы не мешать разговору, который совсем для него не предназначался. Фонтан переливался всеми цветами, от глубокого синего до насыщенного красного.

– Дзюн, зачем ты сюда приехал? – спросила она, до сих пор не в состоянии поверить, что видит перед собой очень важную составляющую своей прежней жизни.

– Хотел, чтобы ты знала, что я сожалею обо всем… я заставил тебя плакать. – Он невесомо провел тыльной стороной ладони по ее щеке. – Пожалуйста, прости меня за это.

Мидори чуть отвернулась, не в силах ощущать это прикосновение, которое не принесло ничего кроме холода в сердце. Она долго смотрела на текущую воду, закусив губу и изо всех сил стараясь не проявить все те эмоции, которые переполняли ее. Убывающая луна только добавляла большего холода в сердце, и лицо Дзюна казалось призрачным. Разговоры становились все тише – около воды было холодно, многие люди уже расходились.

– Слишком поздно… – наконец после долгого молчания, будто про себя, тихо сказала она, так и не взглянув на него. – Ты приехал только ради того, чтобы сказать это?

– Ты не отвечала на звонки, сменила номер… – его голос стал громче, заставив обернуться Чонхо, наблюдавшего все это время текучий поток, – в другую страну уехала! Как я мог с тобой еще связаться?

– И как ты меня нашел? – она внимательно посмотрела на него.

– Сеул – маленький город, – пожал плечами Дзюн. – Скучный, неприглядный…

– Прекрати, – сквозь зубы произнесла она, еле сдерживая злость от этих слов.

– Прости, – снова извинился он. После некоторого молчания он решил перевести неудавшийся разговор в другое русло: – Я скучал по тебе, правда… И как тебе здесь живется?

– Прекрасно. – Она попыталась улыбнуться, вышло плохо, отвернулась вновь, увидела, что Чонхо до сих пор ждет ее, решила, что разговор нужно завершать быстрее, насколько это возможно. – А как ваша песня на радио?

– Крутят иногда… – рассеянно ответил Дзюн.

– А как твоя Харука?

И снова между ними воцарилось молчание, на сей раз со стороны Дзюна.

– Хорошо, но… Она не моя, тогда я повел себя глупо, по-дурацки! Пойми, только ты мне нужна, больше никто, это правда.

Он подошел к ней, попытался обнять, она не позволила, отступила на шаг. Для Чонхо же эти действия, тон, отдельные слова помогли сложить по частицам предполагаемую картину предыдущих событий. Теперь он старался вслушиваться внимательней, хоть это его и нисколько не должно было касаться.

– Осторожней, – сказала Мидори тихо, – много зеленого ведь надоедает, забыл?

– Я был неправ, прости…

Последнее, что хотелось слышать Мидори в этот момент – это извинения, слишком много их было произнесено в этот день, но время для этих слов уже ушло. Она долго подбирала нейтральные слова.

– И где здесь живешь сейчас?

– В отеле, там, неподалеку, – он неопределенно махнул рукой.

– И сколько еще здесь собираешься оставаться?

– Я приехал за тобой, – вдруг сказал Дзюн, снова попытавшись приблизиться к ней, взял ее руки в свои. – Без тебя я не уеду. Поехали домой, слышишь?

Мидори медленно покачала головой, хотела отойти, но хватка оказалась сильнее, чем казалось поначалу.

– Отпусти меня, – попросила она спокойно.

– Да что тебя здесь держит? – воскликнул Дзюн. Теперь на него оглядывались почти все оставшиеся посетители одного из самых красивых мест города. – Фотографии? Это смешно! Опомнись, у тебя здесь ничего и никого нет, зачем тебе это все? Ты моя, всегда была моей…

– Отпусти, – снова попросила она.

Этой просьбе не было суждено исполниться, Дзюн, не сумев более сдерживать себя, потянул ее за собой, чтобы увести подальше отсюда, она уже поддалась, сделала несколько шагов против своей воли. Все это время Чонхо иногда оборачивался, будучи бездейственным незаметным наблюдателем, но последнее действие этого парня заставило его вмешаться. Не прошло и секунды, как он оказался рядом, схватив его руку, удерживающую Мидори, но заставить его отпустить ее оказалось сложно.

– Если сейчас же не отпустишь ее, я сломаю тебе пальцы, один за другим, – сдержанно произнес Чонхо, забыв, что навряд ли этот парень знает корейский. – Нисколько не пожалею.

Он уже вознамерился исполнить свою угрозу, не произведшую особого эффекта на парня, видимо, он просто не понимал этих слов, но Мидори остановила его:

– Только не это, пожалуйста, не нужно, – тревожно сказала она, испугавшись его взгляда, не предвещавшего ничего хорошего для музыки Дзюна в течение ближайшего месяца.

Спустя несколько секунд Чонхо все же разжал пальцы, а Мидори наконец удалось высвободить свою руку, на которой остались красные пятна – Дзюн держал ее крепко. Она потерла запястье.

– И кто это? – спросил Дзюн девушку, мотнув головой в сторону Чонхо, даже не удосужившись обратить на него внимание.

– Мой друг, – коротко ответила Мидори, все еще растирая запястье.

– Вот как… – протянул он.

– Ты в порядке? – все же спросил девушку Чонхо, хотя намеревался не вмешиваться во все это. – Дай посмотрю.

Он взял ее запястье, все еще красное от сильной хватки, бережно растер, а она не стала возражать. Боль начала утихать.

– Значит, вот, что тебя здесь держит… – произнес Дзюн, кивнув в подтверждение своих догадок. – Точнее кто, – исправил он самого себя.

Мидори бросила на него взгляд, полный прежней обиды, ставшей лишь горше от только что совершенных действий, только что сказанных слов.

– Тогда подумай пока над моими словами, – продолжал Дзюн. – Я подожду, без тебя не уеду, помни это.

Не прощаясь, он резко повернулся и пошел в противоположную сторону, тут же поднявшись по каменной лестнице. Фигуру его тут же скрыла темнота летней ночи, и разгадать очертания было сложно.

Шепот воды становился все тише, свет мерцал все тусклее и загадочней, непостоянные водные струи забыли о своем желании коснуться бездонного неба… город желал тишины. Мидори, не говоря ни слова, медленно пошла к основной улице. Чонхо, точно так же, молча, последовал за ней. С некоторых пор провожать ее домой вошло у него в привычку. Городские уличные фонари старательно освещали улицы, отгоняя наступившую тьму прочь, но они были не в силах отогнать тьму внутри сердца. А с неба печально наблюдали звезды, выстроившись в непостижимом рисунке по своим, неведомым этому миру законам.

*гомен нэ – прости, яп.

В такое время автобусы редко посещают остановки. Время, когда они были необходимы, чтобы перевезти большое количество людей уже ушло на этот день – пришлось долго ждать. Конечно, можно было пройти немного дальше и попасть на станцию метро Чонггак, но к чему торопить время, если им обоим все равно совсем не хотелось спешить домой?

На остановке автобуса был всего лишь один-единственный человек, но и ему через несколько минут посчастливилось дождаться свой рейс, и остановка оказалась окончательно пуста. Мидори, не раздумывая особо, села на лавочку, где пассажиры дожидаются своего рейса. Она устала, но не от пройденного расстояния, она любила долго гулять, но от тех эмоций, что в одночасье заставил ее испытать Дзюн. Она долго смотрела в одну точку, на широкую дорогу, перед глазами мелькало множество автомобилей, дешевых и дорогих, маленьких и больших – всяких. Чонхо находился чуть поодаль. За все это время он ни разу не задал ей ни единого вопроса, решив не тревожить ее ни коим образом. Между ними была лишь тишина, если это можно было назвать тишиной, принимая во внимание бесконечный шелест автомобильных шин.

– Знаешь… – вдруг начала Мидори очень тихо, так что Чонхо пришлось присесть рядом. – Ты ведь спрашивал, почему я уехала из дома, да? – она ненадолго замолчала, продолжив: – Все вышло так из-за него, из-за Дзюна, потому что раньше… раньше мы были вместе, но…

Она снова умолкла, ее глаза заблестели, а она хотела рассказать дальше, но Чонхо прервал ее:

– Не продолжай, не надо. – Он хотел коснуться ее ладони, но в последний момент отдернул свою руку. – Я уже все понял.

Мидори чуть улыбнулась, благодарно посмотрела в его теплые глаза. Чонхо всего лишь не хотел, чтобы она вновь проливала слезы из-за того человека, ведь это явно случалось раньше и, скорее всего, довольно часто, если она решилась уехать далеко от дома, чтобы не вспоминать. Больше они не проронили ни слова, дожидаясь своенравного автобуса. Молчание иногда было намного содержательней пустого разговора.

Шли они так же медленно до дома, где жила Мидори, вроде бы и рядом, но на почтительном расстоянии. Из взаимного уважения, или из оставшегося осадка чувств, или из чего-то еще – сказать было бы трудно.

– До встречи, Чон-кун. – Она обернулась около самой двери подъезда, улыбаясь как всегда.

– Да, до встречи,– повторил Чонхо тихо.

Теперь уже никто из них не исключал возможности встретиться снова, наоборот, возможность эту хотелось всячески приблизить, чтобы она была уже на следующий день. Прохладный ветер подгонял ночных городских путников, тем не менее, не особо обращавших на это внимание. Луна клонилась к западу вслед за солнцем.

Несмотря на необходимость вернуться быстрее, ведь в следующий день нужно было просыпаться рано, до матча оставалось всего два дня, Чонхо не спешил идти обратно в предоставленную ему комнату в общежитии, единственное назначение которой ограничивалось тем, чтобы дать возможность выспаться, но ничего более. Его предательски задерживали собственные воспоминания событий последних нескольких часов, слишком разных и не подходящих друг другу. Кем этот Дзюн был для нее? Что он сделал, чтобы заставить проливать слезы? Зачем он приехал сюда? Вопросов было много, а об ответах можно было лишь догадываться. И, конечно же, она, девушка, изменившая его жизнь всего лишь за несколько дней, заставлявшая его сердце биться быстрее лишь при одном воспоминании о ней, одном взгляде, одном случайном прикосновении. Ему было приятно ощущать томительное тепло в груди, которое можно было бы обозначить только одним словом, но только Чонхо этого не понимал. Он приложил руку к левой стороне груди. Тук-тук… сердце билось часто-часто, но совсем не от быстрой ходьбы. О скорой игре в эту минуту он совсем не думал.

Чонхо вернулся довольно поздно, когда везде царила атмосфера спокойного сна, тут же охватившего и его – все же он устал, испытав продолжительные учащающиеся удары сердца.

Следующий день был ознаменован набежавшими серыми облаками по всему небосклону и теснившими друг друга – погода, слишком отличающаяся от вчерашней, настроение, слишком отличающееся от того, что было в начале предыдущего дня, дорога слишком нежеланная впервые за несколько месяцев.

– Ну, как вчера прошло свидание? – спросил Ли Джин Хён, как только увидел подходившего к нему Чонхо. Было начало утренней тренировки.

Он был нападающим, его имя значилось в стартовом составе, и его удар правой был чертовски хорош. А еще он был непостижимо общительным, и получилось так, что за несколько дней ему удалось разговорить такой замкнутый субъект как Чонхо. Коренастый, с открытым лицом, ясными глазами, он часто смеялся, но, если дело того требовало, мог стать серьезным в одну секунду.

– Это было не свидание, – возразил Чонхо. – Просто встреча, нужно было помочь кое-что сделать, и вот…

– Ох, да ладно, на просто встречи так не выбирают что надеть. На просто встречи не отпрашиваются с тренировки.

– Ну ты… Но все равно, спасибо тебе за помощь. Я отдам тебе эту… как ее, вещь эту потом, хорошо?

– Да можешь еще поносить, мне это пока не нужно, – отмахнулся Джин Хён. – А может, и потом нужно не будет. Да и разве это помощь? Так, бесплатный совет с приложением.

А бесплатный совет с приложением заключался в том, чтобы одолжить далеко не лишнюю часть одежды в предыдущий день, а именно черную жилетку с футболкой (недешевой, стоит заметить), потому как Чонхо, внимательно обследовав свой не пестреющий разнообразием гардероб, не нашел ничего подходящего для маленькой экскурсии с единственным слушателем в Чхонгечхон. Всеми правдами и неправдами выведав, отчего в тот день Чонхо был хмурее, чем обычно, Джин Хён тут же начал предлагать выходы из сложившейся ситуации. Дело облегчалось тем, что он любил покупать всякие вещи, которые зачастую надевал только раз или два, а потом они спокойно отлеживались в шкафу, тоскливо дожидаясь своей горькой участи на свалке.

– Все же спасибо, – повторил Чонхо.

– Э… Что-то я не вижу вдохновенного блеска в глазах, – заметил Джин Хён. – Что-то пошло не так?

– Нет, все отлично.

– А она была хороша? Красивая?

– Да, – только и ответил Чонхо, уничтожив своим сухим тоном все дальнейшие возможности продолжить разговор.

– А зовут-то как? – не унимался Джин Хён, хотя тренировка уже начиналась.

Ответом служило долгое молчание и демонстративное игнорирование, выраженное в занятии исключительно своими делами и ничьими более.

– Ну так как зовут?

Обычно Джин Хён, если действительно хотел чего-то добиться, не сдавался до последнего, что он с успехом и демонстрировал время от времени. У Чонхо же не было никакого настроения спорить и, устало вздохнув, он сказал лишь:

– Мидори. Ее зовут Мидори.

– Ой-ой-ей… – восхищенно выдохнул Джин Хён. – Японка что ли? Вот ведь мода на них пошла. А ведь у моего старшего брата жена – тоже японка, симпатичная кстати…

И он бы рассуждал еще долго на тему иммиграции в их страну и все к этому прилагающееся, если бы его не перебил ассистент главного тренера, вежливо заметив, что соревнований по болтовне в субботу не будет.

Солнце, скрытое облаками, в этот день перемещалось по небосклону нестерпимо медленно. Занятия однообразные, не отличающиеся увлекательностью, тем не менее, помогали отвлечься от мыслей, одолевавших голову в течение нескольких последних дней, события которых были слишком стремительными, происходящими со скоростьюсвета. Слишком много всего произошло за эти дни, и нужно было обязательно отвлечься, чтобы не увязнуть в этом окончательно. Мяч послужил прекрасным поводом для этого, как случалось бесчисленное количество раз совсем недавно, хотя казалось, что то была совсем другая жизнь – перемены наставали все быстрее и чаще. И не только в жизни Чонхо, но и в нем самом.

Два этих дня пролетели незаметно, словно птица крылом махнула, похитив это время, довольно нужное для подготовки к встрече гостей из Таиланда, жаркой, своенравной страны, располагавшейся так близко и одновременно так далеко. И вот настал вечер пятницы, непосредственное преддверие матча, и все бы ничего, и Чонхо бы мог спокойно отдыхать перед предстоящим событием, как было велено тренером Ким Ён Пхё, и не надо было волноваться, ведь скорее всего он просидит всю игру на скамейке запасных, и его это все не должно касаться никаким боком, но… все было далеко не так, и нет-нет, да и закрадывалось сомнение о возможности выполнения предстоящей задачи, да и вообще – о реальности происходящего. Бравшись за что-то одно, он тут же бросал это и переходил к какому-то другому более важному делу, в итоге же он просто слушал тишину комнаты, наглухо закрыв дверь, хотя никто и не намеревался заходить, потому что Кан Ён Тэ, его сосед по комнате, обещал вернуться поздно, а телефон словно намеренно попадался на глаза, требуя обратить на него внимание. Через некоторое время Чонхо все же поддался этому искушению и, посмотрев на часы и удостоверившись, что еще не слишком поздно, набрал заветный номер, но долго медлил нажать кнопку вызова. Над вопросом, зачем он звонил, Чонхо задумался, только когда раздался уже третий гудок.

– …огда не смотрела, ведь это совсем не интересно… – тут же донесся знакомый голос. Чей-то разговор явно был прерван звонком. – Да?

– Привет, – растерянно произнес Чонхо, забыв, что именно хотел сказать.

– О, как неожиданно, – весело ответила Мидори. Тон ее голоса в секунде изменился. – Привет…

С самого начала он не знал, о чем хотел сказать, да так и вышло, что разговор получился совсем бессодержательным, но важности своей при этом совсем не терял. С каждым ее словом на душе становилось легче, и все тревоги начинали казаться лишь глупыми детскими страхами и ничем более. Как дела, как прошли эти два дня и так далее… Они закончили разговаривать в двенадцатом часу ночи, и Чонхо оставалось только удивляться, как у него сразу не закончились все деньги на счету.

– До встречи, – говорила она, заканчивая разговор, а потом добавила вдруг: – Кстати, ты говорил, что в субботу тебе нужно будет постараться… Желаю тебе удачи завтра!

По голосу, раздававшемуся в телефонной трубке, можно было догадаться, что она улыбается, как всегда, светло и непринужденно, заставляя улыбнуться и его, просто так, без особых на то причин.

– Аригато*, – вдруг ответил он, хотя совсем не хотел говорить именно так. Оказалось, что Джин Хён неплохо знает японский, и Чонхо даже удостоился права прослушать несколько уроков, чтобы… а, собственно, зачем? Ему просто хотелось лучше понимать ее, лучше узнать.

В ответ донесся только хрустальный смех.

– Хорошее произношение, – наконец сумела сказать она, вдоволь отсмеявшись.

Так разговор и завершился, и Чонхо не мог бы сказать, за что он поблагодарил ее – за пожелание удачи или за то, что она подарила сладкий мир его душе. И, тем не менее, заглянувшая в окно луна напомнила, что уже давно наступила ночь.

*аригато – спасибо, яп.

Мидори устало откинулась на спинку стула в своей комнате, освещением которой вновь служил все тот же тусклый свет лампы. Она все еще улыбалась, и все те непредвиденные случаи, произошедшие в последнее время, перестали напоминать ей о себе, ей стало хорошо и легко впервые за последние два дня.

В четверг нежданный звонок в дверь нарушил всю тишину, воцарившуюся в квартире после ухода Сон Хёна. Ан к этому времени до сих пор не вернулась и по телефону сообщила, что пробудет в Осаке еще несколько дней.

– Доставка цветов, – говорил молодой человек, как только перед ним открылась дверь. Он держал в руке огромный букет из белых маргариток. – Вам прислали цветы, возьмите, пожалуйста.

– Нет, вы, наверное, ошиблись, – отвечала Мидори.

– Как? Квартира 156? Наойя Мидори? Все верно ведь?

– Да…

– Возьмите букет. – Он снова протянул ей цветы.

– От кого же? – все еще не верила Мидори.

Курьер посмотрел на список заказов.

– Как это… Какой-то Кикучи Дзюн, знаете такого?

– Отошлите это обратно, – вместо ответа резко попросила его Мидори.

– Нет, так нельзя, в условия доставки не входит. Вам прислали цветы, возьмите их.

– Я заплачу, только отвезите обратно.

– Да вы хоть прочитайте, что в открытке написано! – молодой человек достал сложенную вдвое бумажку, находившуюся все это время среди цветов.

Мидори нехотя взяла ее. Долго медлила перед тем, как открыть, пока курьер не поторопил ее. Там оказалось все два слова – «Прости. Помни», и их фотография, сделанная несколько месяцев назад. Тогда она действительно была счастлива, и даже на фотографии можно было услышать тот радостный смех, если прислушаться, а он крепко обнимал ее, а море в тот день было непривычно спокойным для прошлой зимы. Фотография заставила ее вспомнить все это, словно это было вчера. Она грустно улыбнулась, вспомнив все детали того дня, сказав:

– Ладно, давайте сюда цветы…

На следующий день она решилась вернуть свой старый номер телефона, всего лишь на минуту. Оказалось, Дзюн звонил ей десятки раз, и последний был совсем недавно, уже после того, как она встретила его здесь. Он звонил, не обращая внимания на то, что номер этот не подключался к сети два месяца, потому что нового номера узнать не мог. Она поспешила выключить телефон, испугавшись, что он зазвонит снова.

Поход за продуктами в ближайший супермаркет помог немного отвлечься от внезапно напомнивших о себе частичках прошлой жизни, от воспоминаний, от которых она так долго старалась избавиться. Ан все не возвращалась, и обязанности готовки временно легли на нее, хотя ее способности приготовить что-то никак нельзя было сравнить с чудесными блюдами кузины. Вечером же Сон Хён предложил ей сходить с ним в субботу на матч, где будет участвовать его младший брат, так как Ан не может, а билет пропадет. Она не хотела, для нее это была пустая трата времени, и телефонный звонок раздался в самый разгар спора. Разговор с Чонхо заметно смягчил ее жестко настроенную натуру, и она все же согласилась потратить два часа своей жизни на созерцание «двадцати двух бегающих за мячиком людей».

– Как же ты можешь так говорить? – удивлялся Сон Хён. – В твоем родном городе целых два футбольных клуба, довольно знаменитых, кстати. Неужто никогда не смотрела?

– Никогда, – отрезала она.

В следующий день ей пришлось идти на матч молодежной, до двадцати одного года, сборной против игроков Таиланда, выделявшихся цветом своих ярко желтых футболок, даже издалека бьющих в глаза своей яркостью. Она и Сон Хён были на нижних рядах зрительских трибун. Погода радовала своим теплом, не грозившим перерасти в жару, солнце иногда заслоняли редкие облачка, словно гребешки морских волн. Все оставшееся время перед началом игры они говорили о внезапной причине отъезда Ан. Вчера она сообщила, что ее мать больна, поэтому она так срочно покинула Сеул. Мидори очень жалела Нишикаву-сан, она часто принимала ее в гостях, с ее матерью была очень дружна, ведь она была ее старшей сестрой.

– Надеюсь, она скоро поправится, – закончила Мидори свой рассказ о матери Ан, как она ее помнила.

В тот же момент начали выходить игроки обеих команд, ровным шагом, достойно. Мидори вдруг очень захотелось спать, она даже зевнула пару раз, прикрыв рот своей тонкой ладонью.

– Вон, видишь четырнадцатый номер? – вывел ее из сонного состояния Сон Хён.

– Вижу, – ответила Мидори, сощурив глаза и с трудом различив цифры на футболке.

– Это мой младший брат, Джин Хён.

– А… – протянула она и вновь погрузилась в себя.

Но, мало-помалу, она начала увлекаться действием, происходящим на ярко-зеленом поле, и к концу первого тайма даже обрадовалась первому забитому голу в ворота Таиланда. Зрителей было достаточно много, чтобы поздравить десятый номер с забитым мячом. Начало следующей половины игры ознаменовалось забитым голом в ворота… она вновь сощурила глаза, но Сон Хён подсказал, что имя вратаря – Ку Джи Сок. Она тут же подумала, что дальше смотреть не стоит, но ответный гол вернул ее потерянный интерес. Вот уж настала пора радости Сон Хёна – гол отправил в ворота его брат, Джин Хён. Через некоторое время его вознаградили отдыхом, ведь он потратил много сил, чтобы забить мяч. Имя игрока, заменившего его, заставило сердце дрогнуть.

– А он кто? – все же решила уточнить она у Сон Хёна, уверенная в том, что ошиблась.

– Это? Он новый, мне брат рассказывал про него… Пятый номер, в первый раз здесь. Джин Хён говорил, что он слишком молчаливый, но очень быстрый. Ю, имя забыл…

– Чонхо, – зачарованно продолжила она.

– Да, точно, – подтвердил Сон Хён. – А откуда ты…

Но тут он замолчал, потому что нужно было ответить по телефону. Звонила Ан. Теперь все внимание Мидори было направлено на происходящее на поле, на игру около ворот соперника, именно там Чонхо находился чаще всего. Он действительно был очень быстр, иногда она не успевала следить за его передвижениями, всякими уловками и финтами. Она не могла избавиться от огромного удивления, переполнявшего ее душу до самого конца игры. Последние минуты игры заставили ее сильно поволноваться – был шанс вновь забить, оборона была разрушена вконец, и седьмой номер уже ударил по мячу, но угодил в штангу, и мяч стремительно отскочил подальше от ворот, заставив зрителей разочарованно выдохнуть. Но тут же появился и повод для радости. Отлетевший от штанги ворот мяч отправил в ворота Чонхо, и долго еще мяч вертелся в сетке ворот. Так и закончилась игра, принесшая кому-то радость победы, кому-то – горечь поражения. Лишь Мидори испытывала совсем другие чувства, и что она чувствовала больше – радость за Чонхо или крайнее удивление тем, что она никак не ожидала, что удача, которую она желала ему, пригодится в футбольном матче – она не могла бы сказать уверенно. Это было сложно, для нее открылась другая сторона Чонхо, и она вдруг подумала, что совершенно не знает его. Думала она о нем, как об обычном человеке, слишком серьезном, но таком же честном и заботливом, в меру интересном, целеустремленном, довольно красивом и всегда готовом помочь. Ей нравилось общаться с ним, случайно встречать его, но никогда бы она не подумала о том, что он может забить гол за национальную молодежную сборную. Сильный и быстрый, его атаку не в силах были остановить игроки противоположной команды, а она надолго запомнила этот момент, так поразивший ее. Мидори совсем не знала его.

Она возвращалась домой под впечатлением от неожиданного открытия, от мяча, забитого Чонхо, от того, что именно этот матч он имел в виду неделю назад. Представляя себе его теперь как совершенно другого человека, ей было бы сложно подбирать слова, чтобы разговаривать с ним, но поговорить все же хотелось, и непременно сейчас же. Мужественно подавляя это желание весь оставшийся день, к вечеру она все же поддалась ему и, отложив книгу Ясуси Иноуэ, в которую даже не вчитывалась, в сторону, взяла свой телефон в руки, удерживая электронный дух связи еще некоторое время и раздумывая не помешает ли своим звонком, все же набрала номер. Что сказать? Поздравить с победой, восхититься игрой и что-то еще в этом роде? Она не знала.

– Алло? Я слушаю, – голос, раздавшийся в телефонной трубке заставил выйти ее из задумчивого состояния. Голос приятный, голос теплый, голос уставшего человека.

– А, извини… я задумалась, – она потерла переносицу, словно это помогло бы подобрать ей правильные слова.

– Все хорошо? – на всякий случай спросил Чонхо.

– Да, отлично, просто…

– Что?

– Ты сегодня постарался, там, о чем говорил неделю назад? – осторожно спросила Мидори.

– Да, старался, – безразлично ответил Чонхо. – Мне повезло.

В трубке раздался отдаленный детский смех, просьба Чонхо быть потише, удаляющийся топот ног. Наконец, настала тишина.

– А это… – начала было Мидори.

– Моя младшая сестра.

– Вот как… – она еще раз убедилась, что ничего о нем не знает. – Ты не говорил про нее.

– Это было важно? – удивился он.

– Может быть.

– Извини.

– А знаешь… – Она чуть помолчала. – Ты не говорил, кстати, что можешь так красиво забивать голы, – все-таки сказала она.

– Была там?

– Да, так вышло.

Настала тишина с обоих концов связи.

– Но это было действительно прекрасно, – после некоторого молчания вновь начала Мидори. – Жалко ты не сказал мне, что играешь сегодня.

– Не думал, что ты этим интересуешься, – коротко объяснил Чонхо.

– Но ведь там был ты… – она вдруг замолчала, подумав, что сказала совсем не то, что собиралась. – Ой, послушай, мне пора идти, прости за поздний звонок. Джа нэ*!

Сказав это намного быстрее, чем проходил весь предыдущий недолгий разговор, она тут же отключила связь, шумно выдохнув скопившийся в легких воздух.

*Джа нэ – пока, яп.

**Аниён – пока, кор.

– Аниён**… – ответил Чонхо, но собеседником ему уже служили лишь долгие телефонные гудки.

На этот раз он действительно устал, и хотя нагрузка была сравнительно небольшая, нервное напряжение забрало все остатки сил. Но нагрузка эта не прошла безвозвратно, она была вознаграждена достаточно крупной для него суммой, которую они с матерью решили потратить на частичное преображение дома, замену некоторой, уже совсем износившейся мебели и бытовой техники.

Но эта награда не смогла бы сравниться по важности с поздним звонком. Она была там, и ее сбивчивая речь сегодня вечером была краше всего на свете. Ему нравилось говорить с ней, даже короткие разговоры по телефону заставляли улыбаться и ощущать частичку счастья, случайные встречи ему казались даром свыше, и, не встреть он ее больше, жизнь бы вернулась вновь в серые краски обязательств и обязанностей. Веселая, задорная, красивая, необычная, она за короткий срок разукрасила его жизнь во все цвета, которые только можно было бы вообразить. Вдруг его покинула вся усталость, одолевавшая его весь вечер, а на душе стало легко, легко.

Следующий день начался как всегда, не было ничего, что могло бы остаться в памяти. Солнце было яркое, свежий ветер колыхал листву деревьев, короткую траву, сушащееся на заднем дворе постиранное белье, подергивал мелкой рябью воды Ханган, разносил по улицам потерянные или выброшенные листочки с рекламой. Дальнейшие события немного выходили за рамки обычной жизни. Все началось с того, что, выйдя из дома в небольшой внутренний двор, Чонхо обнаружил лежащую на земле газету, хотя ни его мать, ни он сам никогда не подписывались на доставку газет. Ветер своевольно перелистывал цветные страницы, с которых смотрели разные заголовки, разные лица. Он взял газету, чтобы та не добавляла беспорядка во внутреннем дворе, где и так можно было обнаружить самые разные вещи, и, занеся домой, начал пролистывать от нечего делать. Политика, экономика, погода… все темы оставались такими же, как и полвека назад, лишь содержание немного изменилось. Последняя страница была разукрашена пуще остальных, так и пестрела разнообразными красками, только чтобы привлечь внимание предполагаемых читателей дешевого издания. Победители лотереи – гласил заголовок, напечатанный жирным шрифтом. Чонхо усмехнулся. Он никогда не верил в такую крупную удачу, а лотереи считал самой большой глупостью, придуманной за океаном и способной непомерно обогатить их изобретателей. Главный приз, 718… знакомое сочетание. Чонхо задумался над тем, где мог его видеть раньше. Придя к выводу, что видел его на номерах автомобиля, продолжил читать дальше. 513… вновь что-то напоминает. Точно, номер телефона бывшего начальника начинался именно с этих цифр. 648, эти цифры вновь показались ему знакомыми, но вот где он видел их, вспомнить уже не мог, сколько бы ни старался. Выкинув всю эту ерунду из головы, Чонхо положил газету на кухонный стол, на случай, если захочет прочитать мать. Он уже собирался выйти из дома, вновь отправиться на поиски постоянной и надежной работы, как говорила мать, но в последний момент, перед тем, как он уже хотел открыть дверь своей комнаты, на глаза ему попалась помятая бумажка, тот самый билет, который ему дала Мидори. Он взял его в руки, снова разгладил, вспомнил тот вечер среды, полный впечатляющих событий. Он посмотрел на цифры, знакомые до боли в глазах, те самые, что он видел полчаса назад. Что же это? Почти прибежав к газете, спокойно ожидавшей его на том же самом месте, где он ее оставил, Чонхо вновь открыл последнюю страницу с переливающимися красками. Цифры выигрышной комбинации совпадали все до одной, в одинаковом порядке, ни одной лишней. Он протер глаза, подумав, что до сих пор окончательно не проснулся, но это не помогло и цифры оставались идентичными. Он перевернул билет на другую сторону, там была всего лишь веселая картинка с хитро подмигивающей кошкой, ничего более. Нет, это никак не может быть правдой, судьба не может подкидывать такие крупные подарки, думал он, но, тем не менее, билет в карман джинсов положил, просто так, на всякий случай, почти неосознанно. И даже если это может быть правдой, если выпал шанс один из миллиона, это не его билет, ведь его отдала она, и нужно было ей сказать об этом, но он решил не занимать ее такими пустяками, не имевшими шансов на успешное завершение.

Чонхо вышел из дома с твердым намерением больше не вспоминать глупые цифры, но они все же отказывались покидать его память. Он чуть встряхнул головой, в надежде выкинуть это все из памяти, когда уже подходил к станции Курогу. Ко времени, когда поезд уже подъезжал к станции Сингил, ему уже почти удалось это сделать. Он уже шел по многолюдной улице Йондонпхоро, когда его окликнул знакомый голос.

– Давно не виделись, Ю Чонхо, – выпалил Джа Кён, его товарищ по команде, когда подбежал к нему.

– Давно, – подтвердил Чонхо.

– Тебя можно поздравить с триумфальной победой? – насмешливо спросил парень. – Мне Чи Ён рассказывал, был там, видел, как ты забил последний мяч. Каково это все? Тебе понравилось играть за целую страну?

– Наверное, – всего одним словом ответил Чонхо на длинную речь своего товарища по команде, в принципе, нисколько его этим не обидев.

– Конечно… что еще можно было ожидать от нашего капитана, – Джа Кён развел руками в стороны. – Скоро к нам вернешься?

– Да, скоро.

– Вот хорошо! – Он снова чуть посмеялся, обозначая, что в этот день хорошего настроения ему не занимать. Посмотрев куда-то в сторону, недовольно сказал: – Вот делать им нечего, как рекламу расклеивать!

Двое расклеивали развевающиеся на ветру бумажки по уличным столбам с завидной проворностью и достаточной неуловимостью.

– А ты сам что делаешь? – не сумел смолчать Чонхо.

– Я рекламу не расклеиваю, я ее раздаю, – с великим достоинством произнес Джа Кён, помахав пачкой бумаг перед носом Чонхо.

– Что ж… Сильное отличие, – незаметно усмехнулся Чонхо.

– Кстати, не хочешь сходить на фестиваль фейерверков? Совсем скоро, послезавтра.

– Как-нибудь в другой раз.

– Хотя бы рекламу возьми! – Джа Кён протянул Чонхо две глянцевые бумажки. Тот взял, сложив вдвое и сунув в карман. – Только не выкидывай… Ай! – ему на ногу наступил очень деловой прохожий, в костюме и очках, не способный обратить свое внимание на ноги окружающих его людей. Джа Кён, еле сумел сдержать себя от громких возмущений, после чего подошел к ближайшему столбу и презрительно сорвал только что расклеенную рекламу.

– Кому придет в голову разыгрывать мотоциклы? – задумчиво протянул он. – Разыгрываются каждую неделю, – передразнил он.

При этих словах Чонхо вновь вспомнил о дожидавшемся своей очереди за вниманием лотерейном билете. На рекламе был написан адрес главного офиса, где должны были выдаваться выигрыши. Что, если просто сходить туда? Плохого все равно ничего не случится, он только удостовериться в надувательстве, начавшегося с загадочного человека, продавшего билет. Поколебавшись еще с минуту, он, быстро попрощавшись с Джа Кёном и пообещав вернуться на стадион в Янчхонгу как можно скорее, ведь уже вчера там начались тренировки, отправился по указанному адресу. Раздумывая над тем, что это неслыханно – разыгрывать такие дорогие вещи просто так, он не заметил, как пришел к пункту назначения своего недолгого путешествия в одном из деловых центров Йондынпхогу. Непримечательная дверь, скучный офис, немногочисленные работники, при виде которых создавалось ощущение, что им уже давно все надоело, и они мечтали пораньше выбраться из серого тесного помещения. Они и сами были удивлены, что впервые за два месяца у них отыскался победитель лотереи, которого в принципе не предполагалось. Может быть, поэтому, а может, потому что Чонхо сохранял очень уверенный вид, такой, что возразить ему в чем-то было бы просто невообразимо, а может быть потому, что работница офиса, молодая девушка лет двадцати трех, оформлявшая выигрыш, старалась использовать все свое обаяние, чтобы обратить на себя внимание загадочного молчаливого молодого человека, который, впрочем, никак не поддавался на провокации, просто игнорируя их, может, из-за всего этого вместе взятого, но с выдачей главного выигрыша не было особых проблем, и, справившись с некоторыми документами и бумагами, бичом современного мира, Чонхо отвели в подземный гараж.

В сумеречной темноте подземного гаража завораживающе поблескивал металл, выкрашенный в черные и белые цвета. Два колеса так и ждали, чтобы увезти в дальние дали, преодолев тысячи и тысячи километров. Удобный руль готов поддаться каждому приказу волевой руки… Так и хотелось поскорей убрать целлофан, надетый на технику, ведь он портил всю картину. Чонхо до последнего не верил в реальность происходящего, ведь в его жизни могли происходить только неудачи, которые приходилось преодолевать. И преодолев одну, он сразу сталкивался с другой. В последний месяц же его жизнь приняла совсем другое направление, словно перепутала свое русло. Последнее же везение казалось чьей-то сумасшедшей шуткой, которая каждую секунду могла обернуться жестокой реальностью, где места везению вовсе нет.

– Вот ваш выигрыш, – скучным тоном начала девушка, отчаявшаяся хоть немного пробиться через глухую стену безразличия. – Мотоцикл Сузуки Стрит шестьсот…

Но Чонхо уже не слышал ее, он провел рукой по податливому, послушному рулю, легко, почти невесомо, словно боялся, что все пропадет, превратившись в простую иллюзию.

– Шесть передач, четырехтактный двигатель… – поняв, что ее совсем не слушают, работница офиса перешла к заключительной части: – Поздравляю вас с большой удачей! Вы приятно удивите свою девушку, прокатив ее на этом мотоцикле, – добавила она, в надежде, что Чонхо скажет, что таковой не имеется.

Но Чонхо не обратил внимание и на это. Он стянул целлофан, взял протянутые девушкой ключи, снова посмотрел на изящно изогнутые линии блестящего металла, в меру мягкое сидение, совершенные круги колес… Сон, настоящий сон, такого не могло быть в действительности.

– Я могу забрать его прямо сейчас? – впервые за продолжительное время обратился к девушке Чонхо, заставив ту немало обрадоваться.

– Да, теперь мотоцикл ваш, желаю вам удачной прямой дороги, правда… – она помедлила секунду, – правда, бензина в баке мало, далеко не уедет.

Чонхо сел на сидение тут же, как она это сказала, завел мотор, вмиг довольно заурчавший в качестве приветствия своего нового хозяина.

– Наша компания надеется, что вы снова решите испытать свою удачу, купив билет. На следующей неделе начинается розыгрыш новых товаров, вам обязательно повезет!

Девушка чуть поклонилась, Чонхо лишь кивнул ей, и тут же сорвался с места, подгоняемый ветром, вновь одарившим его непостижимыми крыльями, подгоняемый двигателем, работающим безотказно, ведь его родина была на далеком востоке. Как давно Чонхо не испытывал такого восхитительного чувства, сравнимого лишь с полетом, ведь он так соскучился по скорости, до недавнего времени бывшей ему единственным другом. Дорога казалась сплошной вереницей асфальта и белой краски, обозначающей разделение полос, и окружающий мир пролетал мимо незамеченным, а сравнительно малая мощность не мешала развить скорость, которой так не хватало раньше. Он уже успел забыть обо всем на свете, проносясь по ровным дорогам, огибая слишком медленные автомобили. Промелькнуло большое зеленое пятно – то росли дзельквы, раскинув свои ветви в разные стороны. Она.

Он внезапно вспомнил Мидори, и ему пришлось резко повернуть к обочине и остановиться, чтобы обдумать все до конца. Ведь это был не его мотоцикл, он принадлежал ей, она всего лишь отдала ему билет. А он на секунду совсем забыл об этом. Дальнейший путь он преодолел спокойно, медленно, чтобы не повредить мотоцикл невзначай, хотя так и хотелось увеличить скорость. Дорога ровная, спокойная, медленная. Вряд ли он совершал такие поездки раньше. Ветер печально шептал, Ханган приветственно сверкал, солнце слепило, хотя лучи его не в силах были преодолеть темную преграду нового мотоциклетного шлема.

Подъехав к высокому дому, единственному месту, куда приехать ему казалось правильней всего, он остановил новый мотоцикл под раскидистыми ветвями, снял шлем, и опускающееся за горизонт солнце тут же ослепило глаза. Он чуть помедлил, но все же достал свой телефон, позвонил Мидори, спросил, может ли она выйти ненадолго, и, получив утвердительный ответ, стал ожидать ее, прислонившись к сидению. Небо было поразительно необычного цвета, в нем смешались бежевые остатки облачных перьев, отражавших нежно-розовым последние лучи солнца, глубокая синева не давала увидеть дна. Ласточка пролетела в мгновение ока, устремившись на восток.

– Что за срочное дело?

Звонкий голос отвлек Чонхо от рассматривания высокого неба. Перед ним стояла Мидори, улыбавшаяся своей обычной улыбкой, легкой, беззаботной, словно в среду и не была огорчена неожиданной встречей.

– Не совсем срочное, просто… помнишь тот лотерейный билет, который ты купила тогда, в среду вечером?

– Д-да, – неуверенно ответила она.

– Он оказался выигрышным, и… в общем, вот, – Чонхо отошел от мотоцикла, чтобы показать выигрыш во всей своей красе.

– Неужели? – Мидори несказанно обрадовалась, в то же время безмерно удивляясь еще в течение нескольких минут. Она обежала вокруг весь мотоцикл, прикоснулась к рулю, провела рукой по холодному металлу. – Ты правда не шутишь?

– Нет, нисколько, – он улыбнулся. – Это твой мотоцикл. Можешь продать, можешь ездить…

– Да ты смеешься! Я же говорила, что не умею, да и не хочу, – отмахнулась Мидори. – Нет, он твой, я ведь отдала билет тебе, значит и мотоцикл отдала.

– Слишком дорогой подарок, – покачал головой Чонхо. – Я не могу его принять.

– Нет-нет, я не сказала? Возражения не принимаются! – Она ухватила его за руку как тогда, но на сей раз не отпустила, испугавшись своего жеста.

Он не мог подобрать слова, не мог решить, что делать дальше. Спорить с ней было бесполезно, это он понял сразу. Он посмотрел на свою руку в ее, посмотрел ей в глаза, глубокие, задорные, и наконец, сказал:

– Это… Как я могу тебя отблагодарить?

Ее лицо тут же просияло.

– Просто прокати меня на мотоцикле, – всего лишь ответила она.

Вряд ли Чонхо мог припомнить более приятной поездки, даже несмотря на то, что на этот раз так и не развил достаточной скорости, просто потому что боялся, что непривычный руль его не послушается и предаст, а ведь на заднем сидении был первый и самый драгоценный пассажир. Темнело быстро, но завершать поездку по южному берегу Хангана не хотелось, больно красив он был этим вечером, слишком нежно Мидори держалась за него. Расстались они, только когда тонкий серп убывающей луны уже полноправно правил на небосклоне, а уличные фонари казались слишком тусклыми для ночных поездок.

– Все-таки это слишком дорогой подарок, – снова сказал Чонхо, когда они уже прощались около ее дома. – Большое спасибо тебе, но я еще недостаточно тебя отблагодарил.

– Разве? – удивилась Мидори. – По-моему, ты…

– Нет. Позволь теперь мне придумать благодарность, – твердым тоном возразил он. – Ты свободна послезавтра?

– Наверное, – в ее глазах появился неподдельный интерес. – А что ты хочешь сделать? Куда-то отвезти? Куда?

– Увидишь послезавтра.

– Опять молчишь… – Она чуть надула губы и скрестила руки на груди.

Чонхо только пожал плечами в ответ.

– Ну хорошо… – сразу сдалась она. – Оясуми*, Чон-кун!

– До скорой встречи.

В темноте ее светлый силуэт быстро потерял очертания, через секунду она скрылась за дверью подъезда, словно ее здесь и не было. Чонхо еще долго смотрел ей вслед.

*оясуми – Доброй ночи, яп.

Мидори мигом забежала в квартиру кузины, громко хлопнув дверью и прислонившись к ней спиной. На несколько секунд она прикрыла глаза, чуть улыбаясь.

– Что-то ты слишком часто выходишь поздно вечером, – заметила Ан. Она приехала только сегодня днем, вышло раньше, чем она ожидала, и ее мать была уже полностью здорова.

– Так вышло, – просто ответила Мидори.

– Поэтому у нас весь дом в цветах? – поинтересовалась кузина.

– Нет, – резко ответила Мидори, тут же перестав улыбаться.

Дзюн присылал ей цветы еще несколько раз. Она больше не пыталась отослать букеты обратно, но и на звонки отвечать не могла и не хотела. Цветы казались ей одолжением, бездушным, безжизненным. Она хотела выбросить их, но Ан любила цветы, и приходилось терпеть их сладкий удушающий запах и пестреющую мертвую красоту.

Следующий день оказался беспокойным. Мидори не любила неизвестность, а именно неизвестность заставил ее ощущать Чонхо. День пролетел незаметно и в то же время длился, словно целый год, не желая заканчиваться. В этот день она решила подобрать, что надеть, чтобы встретить эту неизвестность, но все привело к тому, что она отправилась по магазинам с Ан, потому что так и не сумела ничего подобрать из своего привезенного гардероба. Занятие очень сложное, требующее много сил и терпения. Они вернулись домой только под вечер, но с облегченной душой, ведь основная задача была выполнена, и оставалось лишь дожидаться своей неизвестности.

Неизвестность оказалась солнечной и безоблачной. И приятный ветерок был совсем не лишним, и прохлада оказалась к месту. Они договорились встретиться во второй половине дня, время, довольно подходящее для обычных встреч, вот только эта встреча была не совсем обычной, и даже фееричной.

Мидори медлила выходить из дома, каждый раз возвращаясь за чем-то важным, как она объясняла самой себе. Конечно, ручка и заколка для волос не могли претендовать на звание бесспорной причины, чтобы вернуться обратно, но в этот раз ей так не казалось. А вдруг пригодится? В итоге она вышла с опозданием, небольшим, но все равно досадным, а Чонхо уже ждал ее, безразлично наблюдая за колыханием листьев на ветках. Подходя к нему, она несколько раз успела поправить свою свободную бежевую кофту, надетую поверх коричневой майки и постоянно отказывавшуюся удержаться на плече, но, в конце концов, забыла об этом, решив, что так, в принципе, и должно быть.

– А теперь рассказывай, – тут же произнесла она, как только подошла к нему.

Чонхо усмехнулся, сразу же поняв, что она имела в виду.

– Нетерпеливая… Нам придется долго ехать. Хочешь?

– Конечно! – она сразу же уселась позади Чонхо, поздно сообразив задать другой немаловажный вопрос: – А куда ехать?

– В Пхохан.

– А это…

– Побережье Тонхэ*, Кёнсан-Пукто.

– О… – многозначительно произнесла она. – Побережье Нихонкай**, это ведь правда далеко, туда ехать около четырех часов, не меньше, а может, и все пять.

– Получится за два с половиной, – возразил Чонхо.

– Ни за что не поверю! – Мидори рассмеялась. – Только с помощью телепортации.

– Хочешь поспорить? – невинно поинтересовался он.

– На что?

– Выбирай сама.

– Тогда… на желание. Время пошло, – насмешливо произнесла она, посмотрев на наручные часы.

*Тонхэ – Японское море, кор.

**Нихонкай – Японское море, яп.

Дорога была действительно быстрой. Мидори уже успела пожалеть о том, что согласилась на спор, но уже не потому, что испугалась скорости, ведь она была неотъемлемым качеством Чонхо, а потому, что она не любила проигрывать и оказываться неправой, тем не менее, она чувствовала, что в этот раз обязательно проиграет. Первое время, крепко зажмуривая глаза, не доверяя шлему, который дал ей Чонхо, она постепенно привыкла к невообразимой скорости, с которой перед глазами проносился окружающий мир. Зеленые рощи, синие реки, самые разнообразные дома в маленьких городах и уютных деревнях – все это сливалось в одну общую картину дороги, которая должна была привести к противоположному берегу моря. Она уже успела немного заскучать, как…

– Два часа двадцать пять минут, – торжественно произнес Чонхо, остановив мотоцикл у обочины улицы.

– Сугои… – лишь сказала восторженно Мидори, снимая с головы мотоциклетный шлем, который, впрочем, не особо желал покидать ее, пока не помог Чонхо.

– Устала?

– Нет, что ты, – сказала она, не сумев сдержать неуместный зевок при этом.

– У нас еще несколько часов… – задумчиво произнес он.

– А что потом?

– Увидишь.

– Ну да, как всегда… Кстати, я проиграла пари, – нехотя сказала Мидори. – Какое твое желание?

– Желание? Оно обязательно?

Мидори кивнула, еле сдерживая улыбку и до последнего сохраняя крайне деловой вид. Чонхо запустил руку в волосы, будто это могло добавить фантазии, которая никак не желала работать в этот день.

– Потом скажу.

Он никак не сумел придумать, чего бы ему хотелось, он не мог заставить ее делать что-то, самое главное – она приехала с ним, а большего и желать нельзя.

– Опять молчишь… – недовольно проворчала Мидори. – Ладно, будь по-твоему. Может, зайдем туда?

Она указала на непримечательное здание кафе, не отличавшегося изысканностью начиная с внешнего вида. Но нежные звуки названия «Леа» могли и скрасить довольно грубую обстановку помещения, а отведав фирменное блюдо, можно было полностью смириться со всеми недостатками.

Время пролетало незаметно, солнце стремительно клонилось к западному склону. Покинув кафе, они решили пройтись по улицам города, опрятного, уютного. И, когда Чонхо припарковал мотоцикл в более удобном месте, они отправились в неспешную прогулку по городу. Заплутать в этом городе было сложно, улицы были прямыми, широкими. В крайнем случае, указатели могли услужливо подсказать то или иное название. Мидори осторожно расспрашивала насчет основного занятия Чонхо в настоящее время, кем он играет и какая его команда. Взамен она рассказывала о себе, начисто забыв о том, что собиралась ни к кому не привязываться в этой стране. Только об одном она умалчивала, а Чонхо не настаивал, чтобы она рассказывала, он и так узнал достаточно. Незаметно стемнело, и на небе остались только отсветы золотого солнца. Городские улицы стали намного оживленнее, люди спешили куда-то в одном направлении. Оказалось, их дорога совпадала с общей, и они спускались все ниже по широкой улице.

– Кажется, уже поздно, – беспокойно сказала Мидори. Где-то вдали слышался шепот приближающейся и отступающей воды.

– Нет, в самый раз.

– И куда ты меня ведешь?

– В Букпху.

– И это…

– Здесь, – продолжил неоконченную фразу Чонхо, предоставив весь северный пляж к обозрению.

Волны неустанно накатывались на берег, шепча и успокаивая своим плеском, размеренным, неторопливым. Небо глубокое, темно-синее, и нельзя было определить, где заканчивается водная гладь и начинается небесная высь. Вода около берега отражала цветные городские огни, преобразуя их по своему усмотрению, создавая невообразимые метаморфозы света и тени.

Несмотря на наступившую ночь людей не уменьшалось. До определенного времени было тихо, люди тихо переговаривались, даже море сохраняло тишину. Мидори непонимающе посмотрела на своего проводника, чуть обернувшись. И вдруг раздался оглушающий звук, словно тысячи великанов враз ударили по своим огромным барабанам. Где-то раздавалась громкая музыка. По небу рассыпались мириады огненных звезд, миллионы искрящихся цветов, появляющихся высоко-высоко и исчезающих, лишь они приближались к земле. Одно маленькое огненное существо сменяло другое, каждый новый залп отличался от предыдущего, и небо горело разноцветными огнями. Красный дождь казался куполом, покрывшим землю, желтое древо расцветало прямо на глазах, синие змеи перепутывались между собой, отражаясь в глазах восхищенных зрителей и на поверхности глубокого моря, создававшего иллюзию двойной действительности.

– Ханаби*… – прошептала Мидори, очарованная огненным действом. – Никогда не думала, что здесь может быть так… красиво! – Она обернулась к Чонхо, светло улыбаясь. Ее силуэт был обрамлен огненными сполохами. – Это и есть твоя благодарность?

– Вроде того, – рассеянно ответил он, вдруг совсем забыв о переливающихся огнях. – Мидори…

– Что?

– Закрой глаза.

– Это твое желание?

– Да.

Мидори послушалась, чуть опустив голову, в следующую секунду почувствовала ласковое прикосновение теплой ладони к своей щеке. Она невесомо накрыла его ладонь своей, подняла голову, открыв глаза, но встретила только взгляд светлых глаз, устремленный прямо в самую глубину ее души. На пляже было много людей? Нет, они вдруг оказались одни во всей вселенной. Помедлив секунду, Чонхо чуть наклонился, а она чуть приоткрыла губы… Шелковое прикосновение, нежный поцелуй, переплетенные пальцы рук, желание продлить секунды, неумолимо исчезающие в прошлом – все это запомнилось навсегда, сохранилось глубоко в сердце лучше, чем смогла бы сделать это фотография. Фейерверк взрывался оглушительными ударами, но сердца стучали громче. Томительное ощущение в груди заставляло забыть обо всем на свете.

– Прости, – тихо произнес Чонхо, немного отстранившись.

– Не извиняйся, – так же тихо сказала Мидори, приложив указательный палец к его губам. – Не нужно…

В этот раз она первая коснулась его губ, чуть приподнявшись и обняв рукой за шею.

*ханаби – фейерверк, яп.

Последние огненные цветы исчезли, приблизившись к земле, к колышущейся поверхности моря, обозначив конец фейерверка и обещание обязательно продолжить световые потехи завтра. Постепенно люди начали расходиться, направляясь в город. Темная ночь накрыла своим сверкающим покрывалом уставшую землю, море все продолжало свои вечные ленивые водные движения. Мидори и Чонхо еще долго оставались на пляже, в отличие от большинства людей, спешить им было некуда, а море привлекало обещанием играть свою музыку вечно. Песок мягкий, светлый, служил непостоянной опорой босым ногам, а волны неустанно стремились докатить свои воды и окунуть в них ноги, захватив как можно больше. Она шла по кромке воды, медленно, неторопливо, удерживаясь за его руку. Наконец устав от такой прогулки, они уселись прямо на песок, тихо разговаривая, но все же по большей части они молчали, вслушиваясь в шепот моря, заглушить который отдаленный шум города был не в силах. Время имеет свои законы и прихоти, и оказалось, что в этот раз ему было угодно ускорить свой бег как можно сильнее.

– Посмотри, – тихо позвал ее Чонхо. Вышло так, что она заснула, положив голову ему на плечо.

И действительно, на это стоило посмотреть. Небо медленно светлело, звезды исчезали одна за другой, прогоняемые тусклым золотом. Вдруг показался конец моря, оно словно загоралось где-то вдали, и пожар постепенно набирал силу, и в конце концов, на него стало больно смотреть. Пожар подбирался к берегу своей золотой дорожкой, не осмеливаясь проникнуть дальше. Застенчивое красное солнце поднималось все выше.

– Это прекрасно, – улыбнулась Мидори.

Всему приходит конец, и часто это случается внезапно, особенно когда хочется его отдалить всеми силами. Нужно было ехать обратно, вернуться в привычный мир, полный забот и обязанностей. Через некоторое время небо затянуло тучами, что превратило этот день в идеальный для долгой поездки. Быстро перекусив в том же кафе, где были в прошлый раз, они отправились в обратный путь. Дорога стремительно пронеслась, не рискнув подкинуть своих привычных каверз.

– Джа нэ, – попрощался он с Мидори, поцеловав ее в лоб.

– Аниён, – ответила она, игриво улыбнувшись Чонхо.

Отпускать ее он не хотел, но пришлось вспомнить, что жизнь не всегда может быть сказкой, и часто она принимает жесткие повороты.

Пережив за короткое время так много чувств и событий, Чонхо хотел обдумать все это, и чаще всего помогала ему в этом скорость. Не возвращаясь домой, он еще некоторое время бесцельно ездил по улицам города, отдавшись ветру, дышащему ему в лицо. Он запутался, и никто бы не смог помочь ему кроме него самого. Даже ветер шептал неверные слова. Все сильноизменилось, но в то же время мир сохранял привычные очертания, даже петли левого створа ворот дома скрипели как обычно. Необычным был лишь человек, стоящий около этих ворот. Чонхо увидел его еще издалека, подъезжая к дому. Увидев, сразу же узнал, хотя встречал его всего лишь раз. Не было сомнений, он ждал именно его, беспрестанно вертя монету в пальцах. Казалось, он презирал это место, старался не приближаться к старым воротам и смотрел на все, окружающее его, с презрением. Даже здешний воздух ему казался грязным. Как он узнал, где живет его семья, Чонхо решил не спрашивать. Лучше не знать.

– Добрый день, – сказал он на ломаном корейском, увидев Чонхо.

– Здравствуй… Дзюн, – в ответ поприветствовал его Чонхо, начиная раздражаться его самонадеянностью. – Не утруждай себя, можешь говорить на японском, как-нибудь пойму.

– Она уже все рассказала тебе, да?

– Она ничего не говорила, только имя твое назвала.

– Вот как…

Дзюн снова принялся за сверкающую монету в сто иен, задумавшись о чем-то.

– Зачем пришел? – довольно резко и совсем негостеприимно спросил его Чонхо.

– Так грубо… – Дзюн уже хотел возмутиться совсем, но все же сумел подавить порыв. – Мне нужно, чтобы ты меня выслушал.

В небе было все больше и больше плотных облаков, преграждающих путь солнечным лучам. Ласточка пролетела низко над землей.

– Говори.

– Знаешь… Мы давно с ней знакомы, долго были вместе. Она не говорила? И теперь я не могу видеть ее, говорить с ней. Она не позволяет. Знаешь, как это тяжело? – Дзюн внимательно посмотрел в светлые глаза.

– А ты сам не сделал ей больно? Плакать не заставлял? – Чонхо раздражался все больше.

– Все-таки рассказывала…

– Нет, догадаться и так можно.

– Я совершил огромную ошибку, я говорил об этом, скажу снова. Но я не могу ей дозвониться, даже если дозвонюсь или встречу ее, она не захочет меня слушать. Я просто хочу, чтобы она поняла, что я сожалею.

С неба сорвалась холодная хрустальная капля.

– И при чем тут я? – поинтересовался Чонхо.

– Тебя она послушает. Точнее… – Дзюн задумался, достал из кармана маленькую квадратную коробочку. – Просто отдай ей это. – Он протянул коробку Чонхо. – Тогда она услышит меня и все поймет.

Чонхо нехотя взял коробочку, осмотрел с обеих сторон. На землю упало еще несколько прозрачных капель.

– Что там?

– Диск, там только один файл. Попроси ее прослушать его.

– Зачем я должен делать это? – спросил Чонхо, нахмурив брови.

– Я не хочу, чтобы она огорчалась, вспоминая обо мне. Если ты ее любишь, позволь, чтобы у нее был выбор.

– Если я люблю ее, то тебе помогать не должен, не так ли?

– Ты уверен в этом? О ней ты подумал?

– Я… – Чонхо с силой потер переносицу, совсем запутавшись. Из-за трудностей в языке и волнительной темы он временами переходил на корейский, но это не мешало двум молодым людям понять друг друга.

Вдруг дождь полился неотвратимо, грозя непредусмотрительным прохожим не оставить ни одной сухой нитки на них. Не обращая внимания на обрушивающуюся воду и отсутствие зонтика, Дзюн подставил ладонь каплям, словно хотел собрать их, наблюдая, как жидкие хрустальные стрелы стремятся пронзить кожу. Черные пряди волос прилипли к лицу, черные глаза смотрели в пустоту.

– Ну ты… – начал было Чонхо, но передумал продолжать разговор, посчитав, что он того не стоит. Не тратя времени на формальное прощание, он поспешил открыть ворота, чтобы завести мотоцикл во внутренний двор.

– Отдай ей диск, – вдогонку крикнул ему Дзюн.

Чонхо обернулся, но уже никого не увидел – дождь превратился в непроницаемую водяную стену. Чонхо вернулся домой промокший, уставший от долгого промежутка времени, в котором слились два дня и одна ночь. Он, почти не разговаривая, прошел в свою комнату и оставался там почти до вечера, мучимый тревожными мыслями, не дававшими покоя, хотя глаза уже слипались. Он посмотрел на коробку от диска, перевернул ее снова и снова. Первое, что пришло ему на ум, сломать диск на мелкие кусочки и выбросить их в Ханган, чтобы у них не оставалось никаких шансов вновь стать целым. При одном воспоминании об этом человеке Мидори еле удается сдержать слезы, зачем ее тревожить? Он уже открыл пластмассовую коробку, чтобы воплотить задуманное, но передумал в последний момент, закрыв крышку. Он хотел просмотреть содержимое электронного носителя, но посчитал, что в таком случае поведет себя низко. Чонхо захотелось спрятать эту вещь где-то у себя и забыть о ней навсегда. Он уже положил диск куда-то в дальний ящик шкафа, быстро избавившись от него, словно диск прожигал кожу рук. Но ему показалось вдруг, что диск только смеется над его попытками забыть обо всем этом, ведь, посмотрев в глаза Мидори, он не сможет не вспомнить о том, что скрывает от нее важную вещь…

Все эти мысли проносились в его голове с огромной скоростью, и беспокойное сердце стучало все быстрее. Придя к выводу, что лучшее решение придет завтрашним утром, он попытался заснуть, но и сон был беспокойным, нисколько не позволяя отдохнуть от тяжелого дня.

Следующий день действительно принес единственное решение, но вот лучшее оно было или совсем наоборот – сказать было сложно. «Если любишь ее…» – слова эти эхом отдавались в голове. Что такое любовь? Ему нравилось говорить с ней, видеть ее, хотелось прикоснуться, обнять, быть с ней. Не она ли это? Он должен предоставить ей выбор, говорил Дзюн. Все же, с какой стороны ни посмотри, когда-то Дзюн был дорог ей. И Чонхо она не принадлежит.

В конце концов, Чонхо решил отдать ей диск. В любом случае решение должно оставаться за ней, и никто не в силах помешать этому. Чонхо шел к дому Мидори медленно, оттягивая момент как можно дольше. Облака рассеялись после дождя, продолжавшегося всю ночь. Наконец, он оказался перед дверью квартиры, где она жила, но еще долго не мог нажать кнопку звонка. Все же когда он сделал это, после недолгого ожидания ему открыла молодая женщина, вопросительно посмотревшая на него. Пришлось объяснять, кто он и зачем пришел.

– А ты не говорил, что придешь! – к порогу вылетела Мидори, как только женщина позвала ее. Глаза ее блестели, на щеках был легкий румянец. Ее волосы были собраны в замысловатую прическу. Наверное, собиралась куда-то.

– Прости, меня попросили… – дальше он не мог продолжить.

– Что попросили? – заинтересованно уточнила она.

– Попросили отдать тебе это, – Чонхо протянул ей диск, продолжавший жечь его. Вдруг он отдернул руку, испугавшись, что диск обожжет и ее, но все же отдал его через несколько секунд.

Она взяла диск, рассмотрела упаковку, открыла. Нигде не было указано его содержание.

– Кто попросил? – тихо спросила Мидори, хотя уже догадывалась об ответе.

– Дзюн, – так же тихо произнес он.

Одно это имя заставило исчезнуть улыбку с ее лица, чуть побледневшего.

– Он просил передать, чтобы ты прослушала то, что там есть, – продолжал Чонхо.

– И ты согласился передать? Почему? – не верила она.

– Потому что я… – Он вдруг прервал себя. – Мне пора, я пойду.

Она ухватила его за руку, переплетая пальцы, не отпуская.

– Не оставляй меня, – попросила Мидори, заглядывая ему в глаза. – Давай послушаем вместе.

– Я не могу, – с сожалением сказал Чонхо, сделав усилие и забыв о своих желаниях. – Ты должна послушать сама и сама сделать свой выбор.

– Это он так сказал?

– Да. И я тоже так думаю.

Ласково проведя кончиками пальцев по ее щеке, он высвободил свою руку и, коротко попрощавшись, ушел. Можно было зайти на стадион в Янчхонгу, время как раз позволяло это. Он так и поступил. Мяч всегда отвлекал его от всего на свете, но на этот раз он не был уверен, что ему удастся сбежать от себя с помощью шарообразного объекта, внутри которого была лишь пустота. Он думал о ней.

А Мидори еще с минуту стояла около двери, удерживая в руках диск, боясь, что уронит, и в то же время испытывая желание сломать его. Она медленно вошла в свою комнату, села на кровать. Она не могла решить: нужно ли ей слушать этот диск, что бы там ни было записано. В любом случае после того, как она его прослушает, все изменится. Нужно ли это? Она вспомнила слова Чонхо. Они ведь правильны, правда?

Тонкий ноутбук загружался долго, как назло, и в то же время как во благо. Она боялась включить файл, единственный, что был записан на диске. Что там? Она побледнела снова. Два щелчка мышки. Файл открылся.

В наушниках заиграла тихая, спокойная, в то же время печальная музыка. Только гитара, ничего более. Струны гитары играли музыку сердца. Оно тосковало. Вдруг в наушниках раздался голос Дзюна. Он почти никогда не пел в своей группе, эта привилегия была полностью и безраздельно отдана их солисту, Такахаши Кенте, но здесь был только он. «Помнишь ли день, когда я впервые поцеловал тебя, Сказал, что ты только моя?». Конечно, она все помнила, тщетно стараясь забыть. Он пел историю их отношений, пел, что она всегда будет в его сердце, будет его. По щеке скатилась непрошеная слеза. Она вытерла ее ладонью, вдруг вспомнила, что совсем недавно ее щеки касался Чонхо, нежно, неощутимо.

Подаренный ею медиатор заставлял струны гитары играть музыку сердца.

* * *

На улицах уже давно стемнело, и свет от фары разрезал наступившую темноту, словно самый острый нож. Он ехал на мотоцикле быстрее ветра, без успеха пытавшегося его догнать. Мимо проносились цветные пятна, городские огни, оставляемые фонарями, светофорами и светящимися вывесками магазинов, но мало когда он обращал на них внимания. Мимо проносились чужие жизни, чужие проблемы и судьбы, но стоят ли они того, чтобы задумываться над ними? Он ехал скорее, а ветер подгонял его вперед, дальше и дальше. Ветер шептал не упустить что-то важное, если он не поторопится. Этим вечером он должен был встретиться с ней.

Прошло так много времени и одновременно так мало. Проходили дни, матчи завершались выигрышем или проигрышем, встречи с ней были подобны самоцветам. Команда Чонхо вышла в полуфинал и теперь усиленно тренировалась под началом тренера Квон Хо. Никто не ожидал такого результата. Теперь перед ними стояла огромная задача – выиграть полуфинал.

Они встречались часто, будь то случайно или совсем наоборот, что выходило чаще. А если и не видели друг друга, то кто-то обязательно звонил. Мидори не уехала в Японию, осталась здесь. «Все прошло, отцвело быстро, как цветки сакуры. Я хочу остаться здесь, с тобой», – говорила она на следующий день после того, как Дзюн уехал обратно домой. Насколько он понял, она пришла в аэропорт Инчхон, как того и хотел Дзюн, но не для того, чтобы уехать с ним, а всего лишь попрощаться. Подробностей Чонхо не знал, да и не хотел их знать. О Дзюне он больше не спрашивал. Да и времени на это не было – когда они виделись, забывали обо всем другом. Часто он катал ее на мотоцикле, который формально она же ему и подарила. А она делала интересные кадры тех мест, куда он ее привозил, будь то гряда холмов, буддистский храм или крупный город. Всегда находилось что фотографировать. Просто так, отдыхая. Много было фотографий, где они вместе, вдвоем.

Несколько раз она была у него дома. Тогда они просто не могли решить, куда можно пойти. «Так ты и есть та самая принцесса, которую мой братик спас?» – спросила тогда Мидори младшая сестра Чонхо, с любопытством уставившись на девушку. Сун Хо редко влетало от старшего брата, но в тот вечер, когда Мидори ушла, в адрес девочки прозвучало достаточное количество упреков за говорливость. «Я все той принцессе расскажу, все, и какой ты злой тоже расскажу!» – воскликнула тогда Сун Хо, доведенная до слез выговорами и своим бурным воображением. Пришлось ее успокаивать и подкупать парой конфет. Мидори была всего несколько раз у них дома, но за это малое время сестренка Чонхо успела к ней привязаться – уж больно понравилось Сун Хо с ней играть, а девушка не возражала. Нелюдимый Юнхо больше сторонился ее, а с матерью Чонхо она виделась всего раз или два.

Как-то раз она сказала, что хочет еще раз посмотреть, как он красиво забивает голы. «Ты же говорила, что тебе это неинтересно», – был ответ. «А еще я тогда говорила, что там был ты, а это все меняет», – возразила она, чуть склонив голову набок, как всегда. «Ну, если ты так хочешь…» – небрежно ответил он, не сумев при этом сдержать улыбки. Вообще, с ней он часто улыбался, с ней этот мир ему казался в тысячу раз прекрасней и красочней. Тогда, зная, что она смотрит на него, смотрит, как он играет, он старался насколько это возможно, и даже немного больше. Это повторялось несколько раз, она всегда приходила смотреть матчи, где он участвовал. «Знаешь, еще немного и я привыкну смотреть эту игру, – говорила она, когда в очередной раз встретила его после матча. – Мне всегда нравится смотреть на тебя, когда ты играешь». Он бы мог сказать почти то же самое, что ему тоже всегда нравится смотреть на нее, но промолчал. «Скорее тебе надоест всегда смотреть на одно и то же. Будет поскучней, чем всякие концерты», – вместо этого вышло сказать у него. «Да ты что?.. да как ты…» – договорить она не успела, Чонхо только поцеловал ее, а потом помог надеть мотоциклетный шлем. Дальнейший спор, шуточный конечно, не имел смысла. Тогда они решили поехать в то самое кафе «Халиско», где были когда-то два месяца назад.

Дорога на этот раз показалось Чонхо слишком длинной и долгой. Он ехал к дому двоюродной сестры Мидори. Эту дорогу он знал очень хорошо, мог бы проехать по ней с закрытыми глазами. С каждым километром сердце стучало быстрее, рождая приятное волнение. Вот, наконец, и тот самый дом. Он остановил мотоцикл, металл которого таинственно поблескивал в свете уличных фонарей, поискал знакомый силуэт, отпечатавшийся в самой глубине сердца. Жаль, темно… Вот и она, уже ждала его. Осенними вечерами уже не так тепло, она в светло-коричневом пиджаке и черных брюках, глаза такие же светящиеся, но в этот раз все же немного другие, задумчивые. А он как всегда в своей кожаной куртке и джинсах. Он никак не мог избавиться от привычки в ее присутствии проводить рукой по волосам, будто от этого они придут в порядок. Вот и сейчас сделал то же самое.

– Долго ждала? – спросил он, когда она подошла, медленно, словно оттягивая момент встречи до последнего.

Она только покачала головой, улыбнулась ему как обычно. Чонхо всегда нравилось наблюдать ее улыбку, легкую и непринужденную. Он взглянул на ее руки, сложенные вместе. Они были покрыты мурашками.

– Да ты замерзла! – произнес он, взяв ее руки, оказавшиеся, как он и думал, холодными, в свои и стараясь согреть. – Сколько ты ждала?

– Около получаса, – призналась она. – Ничего, все в порядке… а у тебя всегда теплые руки.

Они постояли так еще немного. Она смотрела на него, словно хотела запомнить каждую черточку его лица на всю жизнь, а он не отпускал ее рук, и они с каждой секундой становились теплее. Этот район никогда не отличался шумной обстановкой, даже автомобили проезжали как-то тише, чем обычно. Сегодня было точно так же. А звезды светили, как и тысячи лет назад, спокойно и невозмутимо.

– Поедем в центр? Может, в Мёндон* хочешь? – наконец, нарушил тишину Чонхо.

– Нет-нет, давай сегодня просто пройдемся, просто погуляем, – попросила она.

Он непонимающе посмотрел на нее. Она была серьезна, смотрела на него сосредоточенно, и было в этом взгляде что-то необычное. Сожаление? Да с чего бы… Наверное, показалось, решил Чонхо.

Было в этом что-то необычное. В этот день она старалась ни на секунду не отпускать его руки, будто если так произойдет, все вмиг исчезнет: и невысокие деревца, белые цветки которых давно отцвели, и узкая дорожка вдоль берега Ханган, тихо текущего в темноте, и сама эта река. Она молчала, просто шла рядом с ним.

– Что-то случилось? – наконец, не выдержал Чонхо.

Они остановились посредине дороги, все равно людей на набережной было мало, практически никого, они никому не могли помешать. Она опустила голову, рассматривая поверхность дороги, и рассматривала до тех пор, пока Чонхо не заставил посмотреть в глаза, нежно взяв ее лицо своими ладонями.

– Что случилось? – повторил он свой вопрос более настойчиво.

– Ничего, – наконец, ответила она. – Все хорошо, правда.

Ветер всколыхнул до сих пор мирно стоящие деревья, заставляя некоторые листочки, державшиеся на ветках особенно ненадежно, оторваться и последовать в ту сторону, которую подсказывало дуновение прохладного воздуха. Мидори немного подняла руку, хотела заправить волосы за уши, и в этот момент один шаловливый листочек, еще не пожелтевший, ярко-зеленый, в полутьме казавшийся бархатным, уютно устроился в ее ладони, будто так и надо. Она провела по нему большим пальцем и отпустила дальше, куда направлялись точно такие кусочки темно-зеленого бархата.

– Как сегодня прошла тренировка? Прости, я не спросила раньше, – заговорила она совсем о другом.

Они снова пошли по узкой дорожке. Она часто спрашивала его о подобных вещах, объясняя это тем, что она хочет знать о нем как можно больше, ведь раньше не знала почти ничего.

– Все как всегда, ничего интересного, – отмахнулся он. Но потом все же решил уточнить: – Но сегодня пришел Пхён Вун…

– А это?..

– Может, ты его помнишь, четвертый номер, он всегда свои глаза немного прищуривает.

– А, вспомнила.

– Его не было во вторник, да и вообще… Следующая игра – полуфинал, очень сложная. Нужно стараться, как никогда. Мы уже с ними играли, я тебе говорил, и…

Он посмотрел на нее, убедившись, что она его совсем не слушает, идет, склонив голову, будто обдумывает что-то несравненно важное, хотя раньше она всегда внимательно слушала то, что он рассказывал.

– Все-таки, что случилось? – спросил он, остановившись и придержав ее за руку.

Она подняла голову, и он увидел, как грустны ее глаза, а на щеках блестят мокрые дорожки.

– У меня не выходит представить, как смогу с тобой расстаться, как смогу жить без тебя, – тихо и немного сбивчиво произнесла она. – Прошло так мало времени, и вот, не могу.

– Ты о чем? Почему нужно расставаться? – настороженно произнес он.

– А может, лучше остаться здесь? – она словно не слышала его и рассуждала сама с собой. – Но ведь потом все равно придется уехать.

– Да о чем ты?

Речь ее была не совсем ясна для Чонхо. Он осторожно отер ее щеки от слез. Наконец, она осознанно посмотрела на него.

– В марте я отправила несколько своих работ на конкурс… долго рассказывать, какой, – она свела брови, потерла переносицу. – Я уже успела забыть об этом, так давно это было и столько всего произошло. И вот вчера мне позвонили из дома, сказали, что мою работу признали лучшей, и меня приглашают на съемки. И вот… Я так давно мечтала участвовать в этом, снимать для журналов, моя мечта исполнилась, но именно тогда, когда я не хочу ехать домой, чтобы осуществить ее… – она на секунду отвлеклась, посмотрев в сторону реки. – Что мне делать?

Все это время он смотрел на нее, не отводя глаз, внимательно слушая. Выражение его лица мало могло бы поведать о том, как по мере хода рассказа в его сердце рождалась необъяснимая тоска.

– Ты, правда, мечтала об этом? Это была твоя заветная мечта? – все же спросил он через некоторое время. Каждое слово давалось с большим трудом в этот раз.

– Да, мечтала давно. А теперь все изменилось.

Неподалеку был ряд лавочек. Они достаточно много прошли, чтобы устать, а место, освещенное неяркими фонарями, всегда вполне устраивало собеседников. Чонхо потянул ее за руку в сторону ближайшей лавочки.

– И это действительно важно для тебя? – спросил он, когда они сели. Краска на досках лавочки немного облупилась, хотя в темноте это было совсем незаметно.

Она задумалась ненадолго.

– Когда-то было важно, а сейчас… не могу сказать, – ответила она.

– Тогда что для тебя важно сейчас?

– Важно… важно то, что мне предлагают фотосъемку в таком серьезном издательстве, это может быть единственным шансом в жизни. Но важно и то, что происходит здесь и сейчас. Важен ты.

– Единственный шанс в жизни, да?.. – эхом повторил он.

Они вдвоем замолчали на долгое время, просто сидели рядом, думая каждый о своем. А река все текла и текла, неся свои нескончаемые воды в темную неизвестность. Убывающую луну закрыли набежавшие облака, лишь изредка рассеиваемые ветром, чтобы потом опять скрыть от посторонних глаз. А Чонхо не замечал и этого, он вдруг осознал, как тяжело будет вынести расставание.

– Прислушайся к своему сердцу, – тихо сказал он, – и сделай так, как оно говорит.

– Оно молчит, – отозвалась Мидори.

Этот вечер был темнее, чем все предыдущие, облака полностью закрыли небо, а фонари не в силах были достаточно разогнать темноту на городских улицах. Сердце билось тяжелее, и каждая минута превращалась в вечность. Обычно, расставаясь, они не могли наговориться, теперь же единственно возможным казалось молчание. После того, как Чонхо проводил ее до дома, после того, как попрощался с ней, что на этот раз далось ему тяжело, он еще долго медлил возвращаться домой. Он долго ходил по пустым улицам, без цели, без направления. Рано или поздно она должна была уехать, думал он. И случись это позже, было бы намного тяжелее расстаться. Все правильно, все к лучшему, если она уедет. «Но почему я так не хочу тебя отпускать?» – вдруг произнес он, почти неслышно, да и некому было бы услышать – улица, по которой он шел, была пуста. За это короткое время, всего два месяца, он и забыл, что она должна будет уехать.

Домой он вернулся довольно поздно, когда все обитатели его уже спали.

На следующий день, в пятницу, казалось, что Чонхо оставался прежним, может, даже был более разговорчив, чем обычно. Но то только казалось. Вроде бы все, как и всегда, и его новая временная работа была такой же скучной, как и всегда, а команда на тренировке такой же шумной, но внутри него самого что-то изменилось. Несколько раз он в последний момент отменял уже набранный вызов в своем телефоне, понимая, что не знает, что хочет сказать. Его чувства не могли облечься в слова, были слишком смешанными и неясными, и, уж точно, совсем неизвестными. Наконец, поздним вечером, когда фонари уже зажглись, но улицы еще не собирались пустеть, раздался телефонный звонок, заставивший Чонхо в следующую же секунду схватить телефон. Звонила она.

Звонила, чтобы сказать, что уезжает.

– Когда? – спросил он, хотя нужно было остановить, удержать и не отпускать. Казалось, будто в этот момент говорит другой человек, а он слушает со стороны.

– Через два дня, – был ответ. Ее голос звучал слабо, и можно было бы подумать, что прозвучи хоть одно возражение, хоть одна просьба остаться, она бы тут же согласилась.

– Вот как… Так быстро.

– Так получилось. Следующий рейс из Кимпхо** только через три дня, а это долго и… Хочешь увидеться?

– А ты этого хочешь?

– Я… – она немного помолчала, – я не знаю.

Но все-таки они встретились, как всегда, поздно вечером. И вроде бы все было как обычно, будто ничего и не произошло, и городские огни горели по-прежнему, и люди так же разговаривали, и автомобили так же шумно шелестели по такому же серому асфальту, но казалось так, что тысяча километров разделяет их уже сейчас. Об отъезде больше никто не говорил.

*Мёндон – район, где находится множество развлекательных центров и магазинов одежды.

**Кимпхо – второй по значимости международный аэропорт в стране.

– Ты все-таки пришел?

Мидори стояла около дома кузины, одной рукой держа над головой зонтик, а другой – придерживая чемодан на колесиках, не такой уж большой, как можно было бы представить. Утро понедельника выдалось на редкость дождливым, еще немного и настоящая буря разразится. Ветер словно с ума сошел – дул ото всех сторон.

– Пришел.

Чонхо оказался здесь раньше, чем нужно было, но звонить, чтобы сказать, что он тут, не захотел. Просто ждал. Без лишних слов он взял ее зонтик, чтобы он укрывал от холодного дождя обоих, помог везти сумку. Она лишь обвила его руку, ведь это было так необходимо. На протяжении всей дороги, не отличавшейся коротким расстоянием, они почти не говорили, вплоть до того момента, пока в поезде не объявили нужную станцию метро в Конхан-дон*.

– Дальше не провожай меня, не надо, – вдруг сказала она, когда они вышли из подземки.

– Но ведь…

– Если ты проведешь меня до самого аэропорта, и мы попрощаемся там, то это будет навсегда. А так будет казаться, что мы просто ненадолго расстались, как раньше, как будто я домой к сестре ушла.

Чонхо провел загрубевшими кончиками пальцев по ее щеке.

– Ладно, – согласился он. – Тогда счастливой дороги, или что там еще говорят…

Она глубоко вздохнула.

– Я буду очень скучать по всему этому, по городу буду скучать, по этому университету… по тебе буду скучать. Прощай, Чонхо, – говорила она, улыбаясь немного печально, но тепло, как светит солнце августовским вечером. Сказала без своего привычного -кун, впервые, наверное.

– До свидания, Мидори, – ответил он, обняв так, будто и отпускать никогда не собирался. А дождь все лил, не обещая теплой и солнечной погоды еще несколько дней. Она с трудом удержала зонтик – настолько крепки были его объятия.

И все-таки нужно было идти. Она шла медленно, хотя нужно было поторопиться, уже успела отойти на десяток шагов, когда Чонхо окликнул ее, подбежал. Он много думал об этом, но все как-то не находилось времени сказать. А когда, если не сейчас?

– Я забыл кое-что.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Я давно хотел тебе сказать… – он ласково взял ее лицо в свои ладони, заглянул в глаза, словно в самую душу. – Я хочу, чтобы ты знала это, и чтобы не забывала. Мидори, аи шитэруё**.

На лице ее отразилось все удивление, что она почувствовала от этих слов, но оно быстро пропало. Улыбка ее была красивее всех, что он когда-либо видел, а глаза стали озорными и сияющими, как и прежде.

– Я тоже давно хотела сказать кое-что, – ее голос чуть дрогнул. – Я желаю тебе успехов, хочу, чтобы ты добился как можно большего, а еще… Саранхэ***, Чонхо.

А потом она ушла, стараясь не оглядываться, что давалось ей с большим трудом. Он долго смотрел ей вслед, борясь с желанием снова окликнуть, догнать. Водяная буря успокоилась, бриллиантовые капли тихо касались земли, не удержавшись на небе. Сердце успокаиваться не хотело. Кап-кап… зонтик был новый и уж точно не бракованный, но по ее лицу скатилась капля. Кап-кап… капли стекали с кончиков его пальцев, так недавно прикасавшихся к ее лицу.

*Конхан-дон – окрестности района Кансо.

**Аи шитэруё – Я люблю тебя, яп.

***Саранхэ – Я люблю тебя, кор.

Хотя кажется, что самолеты, словно букашки, медленно ползают по небу, проносятся они очень быстро – не успеешь заметить, как окажешься в другой стране. Прошло всего несколько часов с того времени, как рейс в Кансай отправился из Кимпхо, но по всем подсчетам выходило так, что Мидори уже должна была быть в Осаке. А Чонхо еще ощущал ее тепло, и рука помнила прикосновение к ее лицу.

А дождь все не прекращался, превращая не защищенные асфальтом островки земли, покрытой зеленой травой, в мокрую скользкую субстанцию. По этому случаю даже тренировку отменили, что было в первый раз за всю недолгую историю. Но, тем не менее, Чонхо вернулся домой не так рано, как это было возможно. Он и не заметил, как пришел к той лавочке на набережной Ханган, где она впервые сказала о том, что уезжает.

– Братик, ты такой серьезный… ты грустишь? – говорила Сун Хо, уцепившись за его руку, когда он вернулся домой.

– Нет, – коротко ответил он.

– А Мидори-сси* когда придет? Она ведь скоро придет? Когда она здесь, мой братик веселый…

– Она больше не придет.

– Правда? – Сун Хо вся как-то сникла, опустила руки и руку старшего брата больше не теребила. – Жалко… а мы с братишкой Юнхо нашли кое-что, а вернуть ей теперь не выйдет. Но она ведь не расстроится?

– Что вы нашли?

– У нее заколка была с маленькими красными камешками, она мне ее примерить давала, вот и забыла забрать в тот раз.

– Где заколка?

Как и все, что находится в розыске долгое время, заколка была найдена на самом видном месте – лежала на тумбе около зеркала. Красные камни переливались на свете электрической лампы, словно сверкали изнутри, хотя на самом деле не были драгоценными даже наполовину. Заколка, та самая, что Чонхо подарил ей когда-то, красиво смотрелась на ее волосах.

Уже близился финал.

*Мидори-сси – -сси – суффикс, традиционно прибавляемый к имени.

***

Среда. Хмурящееся небо и сильные порывы ветра. Не самый приятный и подходящий для игры день, но именно в этот день должен пройти финал. Время, казавшееся неимоверно растянутым, прошло безвозвратно, оставив за собой лишь воспоминания, и многочисленные синяки. Среда была окрашена в красно-черные цвета Ульсана, немного разбавленные белым и зеленым.

– А мугунхва все-таки расцвела именно сейчас, – тихо сказал Ко Гу Юн, их вратарь, когда команда уже была в раздевалке стадиона в Ханнам-дон перед самой игрой.

Такое интересное совпадение позднего цветения не вызвало особых эмоций. Вообще было тихо, и говорить вовсе не хотелось, вдруг удачу вспугнут. Но каждый вспомнил произнесенную в шутку фразу, что победят они только в случае, если эта красивая роза расцветет осенью.

– Расцвела – не расцвела, а Квона все нет, – проворчал Мун Хо, нападающий.

Немаловажное замечание. Тренера и правда не было до сих пор видно. Такое уже случалось один раз. Может, повторится и сегодня?

– Будет он сегодня с нами или нет – от этого не зависит исход игры, – возразил Чонхо, обращаясь ко всем. – Сегодня мы должны показать все, на что способны, даже больше, чем это. Раньше мы и мечтать о финале не смели, и вот теперь через полгода мы играем за первое место. Неважно, кто выиграет. Главное – играть достойно.

Он вытянул руку ладонью вниз. Через несколько секунд на нее легла ладонь Пхён Вуна, потом еще и еще. Тринадцать рук были сложены вместе, тринадцать людей добивались одной цели.

– Тигры, вперед! – огласил маленькое помещение возглас тринадцати людей.

Через несколько минут началась игра.

За малое время команда Ульсана стала еще более техничной, более отлаженной. Завладеть мячом уже оказалось большой сложностью. Вести его на их половину поля – практически невозможно, эти попытки пресекались в самом начале. Ничего из продуманного до этого не удавалось. Что ж, оставалось только обороняться, хотя и это удавалось с большим трудом.

– Вы наконец-то пришли? – спросил Мун Хо, сидевший в это время на скамейке запасных, у только что подошедшего тренера Квона.

– Да, – всего лишь ответил тот.

– И где вы были? – поинтересовался Мун Хо.

Но в это время разговор, намечающийся очень долгим, был прерван первым опасным моментом около ворот Ку Джи Сока. Будь удачи немного больше и Мин Хону удалось бы отправить мяч прямиком в ворота соперника. Но этого не вышло, и вновь началось все с начала. Попытки забить гол игроков команды Ульсана все учащались, становились напористей. Исход игры уже казался ясен, забитый ими мяч был вопросом времени. И во второй половине игры это время настало. Атака была слишком быстрой, ни сил ни активности не хватало, чтобы ее прервать, и в один прекрасный момент ворота оказались совсем незащищенными. Длинная передача Чжи Сонхёну оказалась очень кстати, через несколько секунд мяч уже вертелся в сетке…

Но гол так и не был засчитан. Офсайд. Мяч был забит из положения вне игры.

Матч продолжился. Оставалось еще пятнадцать минут…

***

Воскресное утро выдалось на удивление теплым и приятным. Ветер, который только вчера бушевал так, что его можно было заподозрить в желании сломать все дома в округе и унести в дальние дали, теперь нес только запах весны. Нет-нет, да и промелькнет нежно-розовый лепесток. А солнце ласково согревало озябшую за три дня проливных дождей землю. В такое утро и раздражающий звук самолетов не смог бы испортить настроение. Аэропорт Кансай возобновил работу после вынужденного перерыва.

Она открыла на секунду глаза, а потом снова зажмурилась – солнце ярко светило. В такой день можно было и полежать в постели еще немного, ведь сегодня она никуда не спешила. Она потянулась и снова забралась под одеяло почти с головой. Золотой свет мог разнежить кого угодно. Но наслаждению пришел резкий и неприятный конец. Вдруг вздумалось зазвонить будильнику, хотя сегодня был вовсе не его день. Не в силах больше терпеть назойливое треньканье она поднялась, чтобы отключить сигнал. Глупый телефон… Мог бы и повременить с пунктуальностью.

Ее взгляд упал на дату на дисплее. Восьмое апреля… Как быстро время летит. Будто и не было полугода, и она только вчера наблюдала разноцветные исчезающие в темно-синем небе цветы. Она посмотрела на стоящую на письменном столе фотографию фонтана, разукрашенного всевозможными цветами, от огненно-красного до глубокого фиолетового. Такие приятные и такие дорогие воспоминания. Жаль только, что уже не повторится этого. Может быть, когда-нибудь… Но не сейчас. Дороги оказались разные, по воле случая пересекшись ненадолго. Хотя они все же условились обязательно встретиться после того, как добьются чего-то: она завершит обучение, а он…

А все-таки прекрасный день! Позавтракав и умывшись, она поднялась обратно к себе. Нужно было отобрать снимки на следующий выпуск журнала. Не главный раздел, но все же и тут стоит постараться. В доме никого не было, вышло так, что родителям удалось уехать только в это время. Но очень уж они хотели отдохнуть на Окинаве. Старший брат, Коджи, уже с месяц не приезжал домой слишком занятый своими делами в Токио. В доме было тихо и светло. До поры до времени.

Раздался телефонный звонок. Неожиданный и громкий. Звонила подруга, Шиори. День рождения? Ах да, точно! Вот ведь из головы вылетело. Хотя она и договорилась встретиться с друзьями позже, где-то вечером, погулять в Намба*. За звонком подруги последовало еще несколько. Как уж тут поработаешь… Получать поздравления конечно всегда приятно, но нужно было сосредоточиться. Она уже хотела совсем отключить телефон, тем более, что больше звонков и не предполагалось, но это как-то забылось.

Солнце поднялось выше. В комнате стало душно, она решила открыть окно. Приятный свежий ветерок всколыхнул светло-бежевые занавески. Она оперлась руками о подоконник, вглядываясь в синее небо. Снова быстро пролетел самолет. В отличие от него маленькие белые облачка никуда не спешили, будто на месте застыли. Она снова попыталась приступить к работе, но поняла, что все рабочее настроение совсем исчезло. Снова посмотрела на фотографию. В груди стало тепло.

Вдруг телефон зазвонил снова. Кажется, она только и будет сегодня отвечать на звонки. Номер, высветившийся на дисплее, заставил сердце стучать быстрее. Раньше этот номер звонил чуть ли не каждый день, но в последнее время частота звонков сократилась.

– Моши-моши**? – донесся до нее такой родной голос. Ему аккомпанировал далекий шум улицы.

– Ёпусейо***, – невольно улыбнувшись, произнесла она. – Где ты? На улице?

– Да, на улице.

– Где?

– На Нан… название забыл.

– Что, не знаешь где ты? Смотри не заблудись там, а то вдруг…

– Да нет, я просто…

Вновь над крышами домов пролетел самолет, издавая ужасный гул. Остальные слова оказалось невозможно разобрать, они были заглушены посторонним шумом на линии связи.

– Что ты сказал? Связь плохая, я не расслышала, – переспросила она.

– Да так, ничего.

– Опять секретничаешь, – с укоризной сказала она. – Я так давно не слышала твой голос… соскучилась.

– Нравится мой голос?

– Нравится слушать его. Скажи что-нибудь.

– Что ты хочешь услышать? – спросил он, усмехнувшись.

– Что-нибудь, – она задумалась на секунду. – Ну, например… как твоя команда? Мы давно не разговаривали, но и раньше ты не рассказывал об этом много.

– Наверное, это не телефонный разговор. Это долго, лучше рассказать при встрече. Я расскажу тебе.

– Да? – Она вдруг засмеялась. – Ладно… научился телепортироваться, а мне не сказал.

– Может быть, – как всегда немногословно ответил он.

– Тогда расскажи… – она покрутилась в кресле, – расскажи…

– Как твои фотографии? – прервал он ее размышления.

– О, в этот раз вышло сложнее, чем сначала, – тут же принялась она, выдав гору информации за минуту. И все кадры в совокупности, и каждый по отдельности, и пейзажи, и модели. Что можно было бы еще добавить? – В общем, сложно, но интересно, – заключила она. – А еще…

Неожиданно раздался звонок в дверь, обозначивший желавшего войти гостя, так некстати решившего прийти именно в этот момент. Ей совсем не хотелось открывать, что означало прервать разговор, но держать гостя на пороге было, по меньшей мере, неэтично.

– Ой, подожди, тут пришел кто-то, – сказала она по телефону, сбегая по лестнице на первый этаж. – Странно, никто вроде не должен был приходить…

– Ничего, я подожду.

В последнее время замок у входной двери стал заедать, что затрудняло процесс открывания этой самой двери, но на этот раз были побиты все рекорды по длительности. Уже потеряв всякое терпение и чуть не уронив телефон с десяток раз, ей, наконец, удалось справиться с замком. Дверь открылась резко.

Солнце светило ярко. Листва деревьев, растущих вдоль дороги, шумела равномерно и мягко. Было почти жарко. А она перестала чувствовать пол под ногами. Но только не из-за всего этого вместе взятого.

– Чон-кун… – прошептала она. – Ты как…

У нее подкосились ноги, стоять оказалось тяжело, и она бы совсем осела на пол, если бы он ее не поддержал.

– Как здесь оказался, хотела спросить? – произнес он, продолжая удерживать ее на ногах.

– Да, как… оказался, – слабо повторила она. – Ты ведь должен быть там, откуда со мной разговаривал, в Сеуле, а сейчас стоишь тут, передо мной. Мне ведь кажется?

Она внимательно всматривалась в его лицо, такое привычное и непривычное одновременно, до последнего не веря в реальность происходящего.

– Не кажется. – Он провел кончиками пальцев по ее щеке. – А связь везде может быть.

– Но ты ничего не говорил, не звонил долго, не предупредил… Почему?

– Это… долго объяснять.

*Намба – район Осаки, знаменитый обилием магазинов, ночных клубов, баров, галерей.

**моши-моши – приветствие по телефону, яп.

***ёпусейо – приветствие по телефону, кор.

Солнце светило все так же, так же дул и легкий ветер, несший на своих крыльях лепестки сакуры, та же обстановка оставалась и в доме на улице Нанко-дори, только, может, немного жарче стало, хотя окна были открыты, впуская в дом свежий весенний воздух.

– И все-таки, почему ты здесь? На сколько?

Мидори до сих пор не могла поверить ни глазам своим, ни слуху, поэтому время от времени проводила рукой по его лицу, волосам. Она сидела около Чонхо на маленьком диванчике в гостиной, сидела так близко, будто боялась, что если на секунду отдалится, вся иллюзия исчезнет.

– Я давно думал приехать сюда, хотел увидеть тебя, но раньше не мог. А потом меня сюда пригласили, если можно так сказать.

Чонхо перехватил ее руку, улучив момент, когда она вновь потянулась коснуться его лица, и отпускать не собирался, сжав в своей руке.

– Как пригласили? Кто? – не поняла она.

– Да так, – он запустил руку в волосы, – руководство одного местного клуба. Цераса Осака …

– Правда? – перебила она его. – Нет, ты действительно говоришь правду? Не врешь?

– Нет. Я мало говорил тебе об этом по телефону, но после того, как наша команда выиграла чемпионат, после того единственного гола Чхве Мин Ву, мы иногда играли товарищеские матчи, два раза даже с молодежными командами из Японии. После этих матчей меня и пригласили сюда.

– И ты решил приехать? Как же твоя семья? Мать?

– Мать вышла замуж.

– За кого?

– За хорошего человека, руководителя небольшой фирмы по производству косметики. Теперь они живут в хорошем доме все вместе.

– А как же твоя команда? Как они играют теперь?

– После финала матчи были не частыми, и тренировки перестали быть серьезными, да и вообще тренироваться было трудно, на общественных площадках почти невозможно – стадион ведь все-таки снесли.

– И вам не удалось этому помешать?

– Нет. Потом… первым ушел У Джи Чин. Он решил серьезно посвятить себя только одному делу.

– Музыке?

– Да. Виолончель стала отнимать много сил и внимания. Сейчас он учится в консерватории. Потом Пак Ки Су серьезно занялся своей следующей компьютерной программой, точно не знаю, в чем она заключается. Та, которую он отправлял на конкурс, заняла первое место. Да и зрение у него испортилось.

– А остальные? Выходит ведь, осталось одиннадцать?

– После этого Пак Чхан Ги снова занялся игрой в падук. С тех пор наша команда перестала участвовать в матчах.

– И больше никто не приходил? А вы не могли кого-нибудь… купить, или как там это называется?

– Кто же согласится быть в команде, которой даже тренироваться негде… Ко Гу Юн перешел в другой клуб в Инчхоне. Почти одновременно с ним туда же пригласили и Пак Мун Хо.Теперь они там играют вместе. Обоих Чхве пригласили в команду Сеула. Они долго думали, но все же согласились. Ём Джа Кён поступил в университет, учится на юриста. Сейчас он подрабатывает в фирме матери, так и будет потом там работать. Чхо Пхён Вун… точно не знаю о нем сейчас, но он единственный сын семьи дипломатов, должен быть образованным, состоятельным. Ан Чи Ён учится в колледже, ночью подрабатывает. Он ведь переехал, чтобы не жить вечно со своим братом.

– А тот смешной такой, маленький?

– Юн До Гын тоже перешел в другую команду. Он довольно талантлив, хороший защитник. Теперь играет в Пусане. А Но Ыль Квон через год заканчивает школу, иногда участвует в соревнованиях по легкой атлетике.

– Ммм… И вот остался теперь ты, уехал дальше всех, – медленно произнесла она.

– Уехал туда, куда звало сердце, – мягко поправил Чонхо.

– А где мой дом находится, тоже сердце подсказало? – иронично спросила Мидори.

Чонхо усмехнулся, представив это.

– Нет, просто твоя кузина подробно рассказала, куда и когда поворачивать.

– Ну эта Ан… – не сдержалась Мидори. – Даже не сказала мне ничего. Но я все равно счастлива. Даже не представляешь, как я счастлива за тебя и что ты здесь, что рядом, что я разговариваю с тобой, что могу коснуться тебя…

– Говоришь, что счастлива, а сама плачешь, – тихо сказал Чонхо, отерев ее щеки от слез.

– От счастья тоже плачут, – прошептала она, светло улыбаясь.

На некоторое время установилось молчание, такое же светлое и радостное, как и все в этот апрельский день, теплый и солнечный.

– Кстати, я тебе привез кое-что, – вспомнил Чонхо.

Он вскочил с мягких подушек диванчика. Мидори внимательно наблюдала за ним. Из рюкзака, с которым он пришел и который был неуважительно поставлен на пол, он достал небольшую красиво упакованную коробку. Пришлось помучиться, чтобы открыть ее.

– Ты забыла это, когда уехала. Позволь подарить тебе это во второй раз. – Он достал из коробки заколку с маленькими красными камнями и вложил в ее ладонь.

– Я думала, что потеряла ее… – рассеянно сказала она, рассматривая заколку, блестевшую на солнце.

– И вот еще кое-что, – небрежно добавил Чонхо, достав из коробки поблескивавшую золотом змейку. На этот раз украшение, цепочка с кулончиком, были действительно золотыми.

– Так красиво, – Мидори легко прикоснулась к холодному металлу рукой, а потом Чонхо застегнул цепочку, и золотая змейка заструилась на ее коже, легко, будто невесомая паутинка осенью, овеянная золотым светом.

Поцелуй оказался сладким, как шоколад, но не приторным, прикосновение подобно тонкой шелковой ткани. Они были безмерно счастливы, вновь обретя друг друга.

***

Пять лет спустя

Сегодня солнце светило как никогда ярко. И не скажешь, что только начало марта. Недаром по новостям передавали, что сакура в этом году распустит свои цветки раньше, чем обычно. Да, светило солнце, и стояла теплая погода. Не та, жаркая, что бывает в конце весны и все лето, а именно теплая. В такую погоду не грех и погулять пару часиков.

Но на этот раз она спешила совсем не для этого. Отпросившись у директора «Exoticnews», она заскочила домой переодеться. Что-то ей подсказывало, что сегодня будет особенный день. Но вот только что именно…

Они уже давно были вместе, и она часто бывала у него дома, в небольшой квартире в Минато-ку, но на этот раз она полностью терялась в догадках, что же такое он хочет сделать.

Бывала довольно часто, но первый раз был наполнен неизвестностью и переживаниями.

Тогда ему было двадцать, и постоянные ночевки у знакомых уже жутко надоели. Она долго медлила переступить порог новой квартиры, от стен которой еще пахло неуловимым запахом краски. Медлила до тех пор, пока он не взял ее за руку и мягко не потянул внутрь. Наконец, она переступила порог, оглядываясь вокруг. Все соответствовало обстановке новосела – что-то прикрыто газетами, полураскрыты чемоданы…

– Теперь ты здесь будешь жить? – задала она совершенно ненужный вопрос.

– Да, – как всегда немногословно ответил он.

– Круто…

Она быстро обежала гостиную, другую комнату и кухню и вернулась обратно к нему в прихожую, где он до сих пор стоял, смотря на нее и слегка улыбаясь.

Да, в свои двадцать три Наойя Мидори достигла многого, и зачастую только благодаря своему усердию и стремлению. У нее отрасли волосы, теперь они были ниже уровня плеч, но она все так же продолжала их красить, а лицо оставалось все таким же милым, как в восемнадцать. Да, поначалу многое не получалось, но теперь она была ведущим фотокорреспондентом в издательстве «Exoticnews». Иногда ей даже удавалось сфотографировать его, если репортаж того требовал. В свободное время она фотографировала для души, но через несколько лет эти фотографии составили целую любительскую выставку. Теперь она готовилась к более серьезной, взрослой выставке, посвященной страшным проблемам природы. Красочные цветы и ужасные картины техногенных катастроф – вот, что она собиралась изобразить на выставке.

Но пока ее заботило одно – почему он ее так загадочно пригласил? Да еще в такой дорогущий ресторан… Нет, не то, чтобы у них было мало денег, она зарабатывала прилично, да и он тоже. Но такой ресторан и по их меркам был слишком дорогой.

Она ехала в поезде метро и размышляла над всем этим и еще над тысячью мелочей, да так глубоко и усердно, что чуть не проехала свою станцию. В новом зеленом платье, которое она купила всего неделю назад и еще ни разу не надевала, она медленно пошла пешком, хотя можно было три остановки проехать на автобусе. Ей нужно было подумать. Подумать о многом.

А вот и этот ресторан. В глубокой задумчивости путь оказался совсем недолгим. Она протянула руку к ручке двери, но тут же отдернула ее. Потом повторила попытку через несколько секунд.

Открыв дверь, она увидела полупустой ресторан. Было уже около семи часов вечера, но людей было мало. «Конечно, из-за такой цены-то!» – подумала Мидори мимоходом.

– Вашу сумку, госпожа, – попросил ее официант.

Мидори несказанно удивилась такой галантности. Она пошла вглубь зала за официантом, попутно разглядывая дорогую обстановку. Пройдя еще немного, она увидела его.

В костюме, вместо своей вечной кожаной куртки, хотя их было около полудесятка, с галстуком, с тщательно уложенными волосами и челкой наискосок… Он играл в команде Осаки уже второй сезон, и его вовсе не собирались отпускать. Обычно его выпускали в стартовом составе, и всегда он играл до конца, за исключением нескольких случаев, когда получал травму. Одну из них Мидори до сих пор вспоминает со страхом, когда он столкнулся на поле с вратарем другой команды, и когда вся карьера Чонхо была поставлена под большой вопрос.

– Где он? Что с ним? Как он…

Слова слетали с ее языка с невообразимой скоростью, а голос, еще немного, и перешел бы в ультразвук. В больнице было довольно мало людей, что усиливало звуковой эффект.

– Успокойтесь, пожалуйста, – отвечал врач. – Вы кто господину Ю Чонхо?

– Я… – Мидори немного поутихла. – Я его девушка.

– Присядьте, пожалуйста.

– Нет, я не могу, я…

– Присядьте.

Мидори пришлось повиноваться, и она села на первое попавшееся сидение в коридоре. Доктор присел рядом. Он объяснил, что у Чонхо травма головы и шейных позвонков, что сейчас он находится в бессознательном состоянии, и врачи подозревают кому. Мидори уронила голову, и из глаз прямо на ладони закапали слезы.

Чонхо играл тогда второй год, и главный тренер уже успел отметить его талант во всей мере.

Это был один из немногих матчей, куда она не смогла прийти, – были экзамены. Ох, как она теперь жалела об этом! Она все продолжала тихонько плакать, когда доктор пригласил ее в палату. Словно завороженная, она пошла вслед за доктором.

Он лежал так, будто просто спал. Только голова была туго перевязана. И подключены всякие трубки и провода. Она подошла к нему, с трудом делая каждый шаг. А потом стремительно преодолела последнее расстояние и опустилась перед ним на колени, взяв его левую руку в свои ладони. Так она сидела довольно долго, чуть ли не всю ночь, просто положив голову на кровать и заснув, не слыша и не видя ничего вокруг, кроме этих глупых приборов и его бледного лица.

А проснулась она от того, что кто-то гладил ее по голове.

– Очнулся! – воскликнула она, вскинув голову и увидев светлый взгляд Чонхо.

– А ты думала, что меня так просто уложить в нокаут? – улыбаясь, сказал он.

Она только обняла его.

Но это было давно, когда-то в прошлом. А теперь…

А теперь что же это? Мидори осторожно присела на край стула, расправляя платье на коленях и незаметно покусывая губы.

– Чонхо, я… – У нее вдруг перехватило горло. – Я не ожидала такого, я…

– Мы уже столько времени вместе, а я не знаю, какое вино ты предпочитаешь, – перебил он ее. – Или, может, шампанское?

Мидори так и опешила на месте, чуть приоткрыв рот. Конечно, Чонхо мог быть романтичным, но в этот раз бил все свои собственные рекорды.

– Шампанское… – прошептала она.

Как было шесть лет назад в кафе Халиско, так и теперь слова застревали где-то внутри, не смея быть произнесенными. Только стороны поменялись.

На их столе оказался вкуснейший ужин, и еще через некоторое время начали играть музыканты. Мидори не могла долго молчать, поэтому уже через пять минут начала рассказывать о своей последней работе, а Чонхо только слушал, слегка улыбаясь. За окном стемнело. Показалась нарождающаяся луна, заинтересованно заглядывающая в окна.

Ужин уже подходил к концу, они наговорились обо всем вдоволь, ведь им так мало удавалось побыть вместе: она, занятая своими фотографиями, он – тренировками и матчами… Сегодня они восполнили все в полной мере.

Они вышли из ресторана около девяти. На улицах людей, в отличие от ресторана, было великое множество, и Мидори вздохнула спокойно впервые за несколько часов. Взявшись за руки, они медленно пошли вниз по улице, приближаясь к месту, где сегодня должен был проходить фестиваль фейерверков.

Он уже начался к тому времени, как они подошли. То тут, то там взлетали огненные цветы и блестящие снежинки. С одной стороны предлагали сукияки*, с другой – жареных крабов, с третьей – сахарной ваты. Мидори купила одну палочку, уговаривая Чонхо купить тоже, но тот мягко отказался.

Наконец они пришли к пустынному месту, около маленькой речки. И было так красиво, что будто было два мира: этот и другой, подводный, точная дрожащая копия этого. Фейерверки все взлетали и взлетали вверх, отовсюду, с каждой стороны.

– Ханаби… – прошептала Мидори.

А Чонхо…

Чонхо взял ее за руку.

– Мидори… закрой глаза, – тихо попросил он.

– Это твое желание? – смешливо сказала она, но глаза все же закрыла.

В следующее мгновение она почувствовала своей рукой, точнее одним пальцем холод металла. Она поборола свое подсознательную реакцию отдернуть руку, оставив ее в руке Чонхо, так что она быстро согрелась. Медленно она открыла глаза и увидела красивое кольцо с зеленым камнем на безымянном пальце левой руки.

– Это…

– Не знаю, судьба ли это или что-то еще, но я хочу прожить с тобой всю жизнь, быть с тобой и только с тобой, всегда… Ты ведь согласна? – как всегда прямолинейно закончил Чонхо.

Мидори еще с несколько секунд полюбовалась красотой белого золота и изумруда, а потом взглянула в глаза Чонхо. По щекам ее вдруг полились слезы, одна за другой, а она все улыбалась, и улыбка ее была краше блеска кубка J-Лиги, краше всего на свете.

– Прости… – прошептала она. – Прости за слезы.

– Глупая, – по-доброму усмехнулся он. – Не проси прощения. Это я должен просить, за то, что прихожу поздно, за то, что…

– Согласна, – на сей раз она прервала его. – Чонхо, я согласна.

Она обняла его за шею, а он схватил ее на руки и закружил в воздухе, счастливый более всего в жизни, хотя ответ и так прекрасно знал. А маленькие залпы все взлетали вверх, рассыпаясь тысячами бриллиантов и миллионами самоцветов, очерчивая их силуэты, будто они сами были героями сказки.

– Саранхэ, – прошептала Мидори, когда Чонхо поставил ее на землю и просто держал за руки. Чонхо давно овладел японским, но их речь так и оставалась смесью двух языков: японского и корейского.

– Аи шитэруё, – так, как и всегда ответил Чонхо, а потом поцеловал ее в лоб.

Они стояли так, просто взявшись за руки и глядя в глаза друг другу, довольно долго. В окрестностях было много людей? Нет, они были совсем одни во всей Вселенной, навсегда, навечно. И это было так прекрасно, так удивительно и чудесно, что замирало сердце. Не надо было произносить слов, не нужно было что-то делать… Они просто стояли, взявшись за руки. Она до сих пор плакала от счастья, а он любовался ее чистыми бриллиантовыми слезами. Волшебная ночь, прекрасная ночь… Эту ночь они запомнят навсегда.

Но все же через некоторое время пришлось пойти обратно домой. Когда-то он провожал ее до дома ее кузины. Теперь они могли не расставаться даже ночью. Кто-то мог бы сказать, что это может быстро надоесть. Нет. Они наслаждались каждым мигом, проведенным вместе, и это никогда не надоедало.

Домой к нему они пришли уже далеко за полночь.

*сукияки – ломтики говяжьего мяса

Следующий день был не на шутку волнительным и утомительным, даже несмотря на то, что это был выходной, и им обоим не надо было куда-то спешить и срочно что-то делать. Дело было только в том, что Чонхо и слышать не хотел о дальнейших действиях, прежде чем они не оповестят о своем выборе родителей Мидори.

– Да все нормально, они ничего не скажут против, – говорила она, уже наполовину одевшись.

– Сходим сейчас и все узнаем, – возражал ей на это Чонхо, который оказался на редкость традиционным в этом вопросе.

Да и вообще он во многом был традиционен, в привычках или мелочах, чего нельзя было бы сказать о Мидори, которая любила все новое, а на старом вовсе не зацикливалась. Чтобы восстановить космическое равновесие, должно было бы быть все наоборот, да не тут-то было. Может, это еще одна причина, по которой судьба свела их вместе, и Мидори оказалась именно на той улице в тот день, чтобы окликнуть Чонхо.

Вообще они часто рассуждали на эту тему: почему они оказались вместе. Ведь было такое ощущение, будто они знают друг друга сотни лет, хотя на деле не наберут и десятка. Он сидел на диване, а она клала свою голову к нему на колени. Так они могли провести бессчетное количество времени.

И все было замечательно до тех пор, пока они не подошли к дому Мидори вплотную. День был солнечный, но ветреный, поэтому чуть что, и волосы Мидори взвивались в разные стороны. Было тревожно и страшно объявлять о своей помолвке. Родители Мидори несколько раз напоминали, что ей пора покончить «с этим корейцем», на что она просто хмыкала и уходила в свою комнату, если была дома, что было довольно нечасто.

В общем и целом можно сказать, что ее родители не совсем любили Чонхо, хотя обращались с ним обходительно и даже ласково, как и все японцы, порой намекая, что неплохо бы ему больше общаться с соотечественниками. Мидори всегда обижалась на это, и потом, в вежливой форме выговаривала все свои замечания.

Чего не скажешь о матери Чонхо. Часто, обычно зимой, когда заканчивался сезон, они ездили к ней. Она с радостью принимала Мидори в своем доме. Сун Хо уже подросла, начала становиться настоящей девушкой, и теперь доверяла Мидори все секреты, которые только могла вспомнить. А Юнхо доброжелательно принимал ее в дом, потому как считал себя его своим полноценным хозяином, несмотря на то, что муж матери Чонхо еще никуда не делся.

– Ну что, идем? – наконец спросил Чонхо, взяв Мидори за руку покрепче, стоя все так же около двери.

– Идем… – отозвалась Мидори, мельком кинув взгляд на кольцо – не снится ли все это?

Чонхо позвонил в звонок. Дверь открыли далеко не сразу. Создавалось впечатление, будто с другой стороны их внимательно изучают.

Наконец, дверь отворил отец Мидори, Наойя Юя, представительный мужчина лет пятидесяти. Оба, Чонхо и Мидори синхронно поклонились отцу, оставаясь в таком положении некоторое время. Отец нехотя и слегка склонился в ответ, пропуская их в свой дом.

Это было странно, придти вот так. Хоть Чонхо и был сотни раз в доме Мидори, но никогда – с такой целью, поэтому он волновался, хотя внешне оставался все таким же спокойным. Мидори же то и дело озиралась по сторонам, будто была в этом доме в первый раз.

– Присаживайтесь, – пригласила их присесть за стол в гостиной мать Мидори, Наойя Маюми, немного полноватая, на добрая на вид женщина средних лет.

Оба как по команде уселись за низкий стол, подогнув под себя колени. Все это время Мидори прикрывала свою левую руку, чтобы не было видно кольца до поры до времени. Птицы пели за окном, ветер понемногу стихал, но обстановка в доме была довольно напряженной.

– Как твоя подготовка к выставке? – спросила мать Мидори.

Чонхо родители будто не замечали, что случалось уже не раз. Мидори это всегда раздражало.

– Хорошо, все идет по плану, – ответила Мидори. – Мы с Чонхо решили добавить еще несколько фотографий…

– Кстати, твои последние фотографии в статье о новом музее были просто замечательны, – перебил ее отец.

Чонхо все это время благоразумно молчал, переводя взгляд с одного на другого.

– Спасибо, – ответила Мидори. – Кстати… мы с Чонхо…

– Не хотите чаю?

Не дождавшись ответа, Маюми-сан пошла на кухню заваривать чай. Мидори и Чонхо переглянулись.

– Твоя игра на этот раз оказалась неожиданно хорошей, – будто впервые заметив Чонхо, сказал отец, заставив того незаметно вздрогнуть. – Но я не так увлекаюсь футболом, мог и ошибиться.

И такие колкости тоже были в духе родителей Мидори. Чонхо давно привык, поэтому просто старался как можно меньше с ними разговаривать.

– Вот и чай. – В гостиную вернулась мать Мидори.

Она расставила всем чашки и уселась сама. Родители приступили к чаепитию. Чонхо и Мидори к чашкам не притронулись. Вдруг застрекотала цикада. Рановато для нее в такую пору.

– Я сделал вашей дочери предложение, – вдруг неожиданно начал Чонхо. – Теперь спрашиваю вас: вы согласны отдать мне свою дочь в жены?

Говорил он это все с ледяным спокойствием, но внутри, Мидори чувствовала это, так и дрожала каждая струнка.

Родители Мидори, ни один, ни второй никак не отреагировали на это, спокойно продолжая пить чай.

– И я сказала «да», – не выдержала Мидори затянувшегося молчания.

И снова полнейшее игнорирование. Чонхо и Мидори снова переглянулись.

– Этого следовало ожидать, – наконец сказал отец. – А теперь ответь мне: ты хорошо подумала?

Под этим выражением скрывалась целая речь: «Хорошо ли ты подумала, что согласилась выходить замуж за этого корейца, который не может ничего, кроме как бегать с мячом по полю, в то время как мы в состоянии найти тебе состоятельного мужа из хорошей семьи и с приличным достатком?».

– Да, хорошо.

Под этим тоже можно было понять целое высказывание: «Да, я хорошо подумала, ведь я люблю его и больше никого, а если запретите, то все равно выйду за него замуж, ведь я люблю его больше жизни».

– Что ж, ладно. Кстати, а та твоя фотография…

Разговор снова потек в жутко официальном русле, что означало: поговорим потом, когда этот кореец (иначе они его просто не называли, потому что тоже чтили традиции и всех корейцев, мягко сказать, недолюбливали) уйдет, поэтому спустя несколько часов Мидори, проводив Чонхо, осталась дома.

И вот тут-то начался настоящий разговор, с самого начала не предвещавший ничего хорошего.

Чонхо медленно шел по улице, пиная каждый попадавшийся под ногу камешек, что немного не соответствовало его костюму, который он надел по случаю такого знаменательного, как он думал, события. Время пролетело быстро, хотя дома у родителей Мидори ему казалось, что бесконечно тянется каждая секунда. Теперь он был свободен от неприветливых взглядов ее родителей, вследствие чего даже снял галстук и выкинул в ближайшую урну.

Он играл в команде вот уже который год, и редко когда кто жаловался на его игру. Он забил не один гол, и вот на подпись уже готовился третий контракт. Его несколько раз звали в европейские команды не последнего десятка, но он отказывался, так и оставаясь в Осаке. Он давно жил в своей собственной квартире, с каждым годом все более обустроенной. У него была прекрасная девушка, уже невеста, с которой он волею судьбы встретился еще в Сеуле, в своем родном городе. Но это все не имело значения.

Важно было сейчас лишь то, что ее родители до сих пор отказываются принять его. И вполне вероятно, что будут против их брака, хотя Чонхо до последнего надеялся, что так не будет, что они согласятся с выбором своей дочери, что за столько лет они привыкли к нему. Но это было вовсе не так. Жестокая реальность показывала совсем другое. Они окажутся против, они запретят… Иногда ее родители ему действительно надоедали. Они надоедали ему своей принципиальностью, своей традиционностью, которой обладали в еще большей мере, чем сам Чонхо. Но это были все же ее родители, и стоило об этом вспомнить, все возмущения утихали. Он знал, что сейчас, в этот самый момент Мидори разговаривает с ними насчет него, и от этого разговора зависит многое, но ничего сам поделать не мог, потому и ушел. Просто это дело только дочери и ее родителей.

Чонхо зашел в первый попавшийся бар, спустившись на уровень подземного этажа. Раньше, когда он жил в Сеуле, они с матерью считали каждый чон, и всякие кафе и бары он просто не мог позволить себе, потому что работал, не покладая рук. А потом прибавились и тренировки на стадионе в Янчхонгу, и времени оставалось еще меньше. Сейчас его достаток заметно увеличился, и он вполне мог себе позволить заходить в такие заведения хотя бы иногда, хоть и высокое звание спортсмена это ему претило. Сейчас ему было безразлично – узнают его или нет. Ему просто хотелось выпить, хотя тренер очень строго к этому относился.

Да, спустя год игры в команде его стали узнавать. После – показывать на него на улице. Потом – просить автограф. Вначале ему это было непривычно, он чувствовал себя не в своей тарелке, но затем ему стало интересно, а еще через год надоело. Это стало еще одной частью работы.

– Простите, можете расписаться, Ю-сан?

Вот и теперь… Он посмотрел на просившего. Это был юнец, молодой настолько, что даже не тянул на двадцатилетнего, чего требовало заведение.

– Да, конечно, – вместо наставлений, на которые и так не было настроения, ответил Чонхо.

Он расписался на протянутом листочке, и юнец ушел, весь светясь от счастья. Чонхо так и не придумал японскую подпись и остался писать заковыристым хангылем*, что всегда так нравилось поклонникам команды.

Для начала он заказал не слишком крепкий коктейль и теперь сидел, довольно быстро его уничтожая. Через полторы минуты он попросил повторить заказ, после чего перешел на более крепкие напитки.

– Что, горе запиваешь?

Родная речь… Чонхо посмотрел на подсевшего к нему. Неизвестно как и неясно почему, но перед ним оказался Ку Сун Юн, их вратарь, тоже кореец, который довольно редко выходил на поле, но в то же время был завсегдатаем командных посиделок и довольно веселой личностью, что позволяло ему быть заводилой. Хоть Чонхо тоже был достаточно высоким, но не настолько. Сун Юн был высоким, как Эйфелева башня, так что ему приходилось иногда разговаривать, склонив голову. Еще бы, все-таки вратарь.

Чонхо ничего не ответил на такой вопрос, просто снова выпил стакан. Вообще Сун Юн мог разговорить любого, несмотря на свой довольно плохой японский, но с Чонхо ему удалось это сделать только на второй год их знакомства. Не удалось бы вообще, но он все же был соотечественником, и порой Чонхо просто скучал по родной речи, когда совсем надоедало контролировать себя и постоянно переводить с корейского. Так они и сдружились с Сун Юном, хоть он и был младше Чонхо на энное количество лет.

– Эй, эй, ты сколько выпил уже? – не отставал Сун Юн. – Стакан пива, пожалуйста, – сказал он подлетевшему официанту.

– Какое тебе дело… А тебе пиво не рановато?

– Мне? Никакого. Просто поинтересовался. – Замечание о возрасте Сун Юн пропустил мимо ушей.

– А ты как меня нашел? – спросил Чонхо, осушив очередной стакан.

– Просто увидел из окна машины. Дай, думаю, остановлюсь. Потом пошел за тобой, и вот… Так с чего вдруг такое настроение?

– Да так…

– Так просто не бывает. Выкладывай.

– Детям такое знать рано, – немного насмешливо ответил Чонхо, отпив еще глоток.

– А я думаю, нет, – возразил Сун Юн. – Что-то с твоей девушкой?

Чонхо внимательно посмотрел на него. Странно, раньше за ним чтения мыслей не замечалось. Он еще немного помолчал, а потом ответил:

– Да, с ней.

– Это та японка? Заболела? Или нет, дай угадаю…

Он постучал пальцем по подбородку, будто это добавило бы ему большей сообразительности. Кафе находилось на подземном уровне, так что здесь не было окон. Поэтому сказать, стемнело или все еще нет, было совершенно невозможно.

– Ее родители не разрешают вам встречаться? – наконец сказал Сун Юн. – Или нет… Ты уже взрослый для такого. Не разрешают пожениться?

Чонхо снова еще внимательней посмотрел на него. Нет, точно читает мысли. Да с такой способностью ему на воротах цены бы не было! Особенно, когда бьют пенальти.

– Айгу, да наш Чонхо скоро съест куксу**! – Сун Юн хлопнул рукой по столу. – Я прав?

Тот ничего не ответил, только посмотрел в сторону. Хотел заказать еще выпивки, но решил, что переусердствовал сегодня на год вперед, и отказался от такой заманчивой идеи. Он просто посмотрел в пустой стакан, потом на картину, висящую здесь довольно не к месту, а потом сказал:

– Тебе не пора?

– Так значит, собрался? – не отставал Сун Юн. – Вот это да…

По такому поводу он заказал еще один стакан пива.

Они посидели еще немного, потом начали двигаться домой. Больше никуда не хотелось, да и ложиться спать надо было рано – уже через два дня матч с Токио, тренировки должны быть усиленными. Сезон только начался, но расслабляться не стоило. Фаворит прошлого года просто не даст поблажек.

Когда они вышли, их уже объяла темнота ночи, развеянная светом фонарей. У него было достаточно денег, чтобы купить машину, но он всегда ездил только на мотоцикле. На том, что достался ему по выигрышному билету, который отдала ему Мидори пять лет назад. Он бы и сейчас не прочь прокатиться, но на этот раз его мотоцикл стоял в гараже, да и потом – от него веяло алкоголем. А в стране, где даже за вождение велосипеда в нетрезвом виде берут штраф, с этим шутить не стоило.

Но первое, что сделал Чонхо, когда вернулся домой – это позвонил Мидори.

– Ну как?

– Пока никак… – ее усталый голос говорил о многом. – Они против. Говорят, что с корейцами связываться нельзя. А если свяжусь…

– И ничего нельзя сделать?

– Можно. Пожениться без их согласия.

– Нет, давай подождем. Пройдет немного времени, и они смирятся.

– Ты их не знаешь. Если они решили, то так и будет.

Чонхо вздохнул. Все алкогольные пары как ветром снесло. Теперь они снова вернулись к той же самой проблеме.

– Ладно, встретимся завтра вечером и все обсудим.

– Хорошо. Спокойной ночи, мой будущий муж, – рассмеявшись, сказала Мидори и отключила связь, прежде, чем Чонхо успел что-то сказать в ответ.

*хангыль – корейский алфавит

**… скоро съест куксу – корейский фразеологизм, означает, «пожениться»

По случаю близкой игры с Токио, уже через день, утренняя и вечерняя тренировки на стадионе Кинчо проходили в полной мере и нагрузке, а может, даже и в большей. Чонхо давно привык к таким нагрузкам. В какой-то мере их даже было не сравнить с теми нагрузками, что он выдерживал на стадионе в Янчхонгу. Не скажешь, что и здесь было легко, все же Высшая Лига, но работа и тренировки давались тяжелее.

В этой команде он провел уже четыре года. Ветеран Осаки, так сказать. Многое и многие сменились за это время, но сам он играл уже пятый год. С некоторыми сдружился, и продолжал дружить даже тогда, когда они переходили в другой клуб, с другими просто не разговаривал, хотя на игре это никак не отражалось. Сначала он сторонился всех, говорил мало. Да, сначала было нелегко…

Это была его пятая тренировка, и он до сих пор плохо понимал, что ему нужно делать. Тренер говорил по-японски бегло, да еще с кансайским диалектом, так что получалось не разбери-поймешь что. Единственное, что он понял, это то, что его поставили на место правого нападающего. Приходилось импровизировать. Переводчика на корейский они не держали, потому что подразумевалось, что более менее образованные корейцы должны знать японский. Ему не повезло.

Он жил в одном из самых дешевых хостелов первое время, но и на это денег хватало с трудом. Обо всем этом он ей не говорил. Не хотел расстраивать.

– Что, совсем с языком плохо? – как-то раз услышал Чонхо. Это было дней через шесть после начала

Чонхо обернулся, удивленно уставившись на высоченного парня в кепке и в футболке, хотя в тот день было довольно холодно. Но самое удивительное – он отчетливо понял каждое слово, и не сразу догадался, что парень этот говорил на его родном языке.

Был ветреный и пасмурный день. В такие дни на Кинчо было как-то совсем безрадостно. Тренировка только начиналась. Некоторые еще не подошли.

– У меня тоже первое время трудности были с языком, хотя в университете Донггук учил японский.

– Ты из Сеула? – наконец опомнился Чонхо.

Когда-то он несколько раз отвозил в Донггук немаленькие заказы продовольствия.

– Да, оттуда. Я смотрю, судя по говору, ты тоже оттуда? Хотя, что я спрашиваю, – прервал он сам себя, – сеулец другого сеульца увидит за тысячу ли.

Чонхо продолжал спокойно смотреть на него, не выражая никаких эмоций, хотя где-то внутри чувствовал неподдельный интерес.

– Ким Чжун Хён, – представился он и протянул руку.

Чонхо еще смотрел на протянутую руку пару секунд, потом пожал ее.

– Ю Чонхо, – ответил он все тем же холодным голосом, даже несмотря на то, что наконец после довольно долгого времени встретил соотечественника.

– Будем знакомы, – Чжун Хён улыбнулся. – А то я тут уже заскучал. Я здесь играю год, но на поле выходил всего три раза…

Так и завязалось знакомство двух людей с противоположных концов поля, которое потом переросло в дружбу. Чжун Хён помогал на поле в неясностях языка (Мидори всерьез взялась обучать его вечерами, как только узнала, что он приехал сюда надолго). Мало-помалу они начали восходить на вершину футбольного Олимпа. Чжун Хён спустя некоторое время стал основным вратарем, хотя первый номер так и остался за Такедой, а Чонхо все чаще выходил в стартовом составе, выступая уже не за правого нападающего, а за центрального.

Да, сейчас совершенно не то, что было пять лет назад. Все тот же старый добрый Кинчо, все тот же Чжун Хён, все тот же бессменный капитан Фуджимото. Иногда с трибун им даже вывешивали баннер, написанный хангылем. Чжун Хён считал это своей особенной заслугой. Чонхо мало обращал внимание на это, хотя где-то совсем внутри, глубоко в сердце становилось чуточку теплее.

Тренировка сегодня была ненамного труднее предыдущих. Может, еще и увеличена по времени, но не более того. Чонхо отсчитывал минуты до конца, поэтому был сегодня несколько рассеян. Может, поэтому его вновь сместили вправо, отдав почетное место центрального нападающего Нагаи. Впрочем, Чонхо не возражал. Его больше устраивала эта позиция. Не то, чтобы они дружили, но общались часто. Все-таки их позиции были довольно близки друг к другу. И все же больше он общался с Катани, хотя тот был атакующим полузащитником.

Да, с ним он общался больше. Не потому, что тот был очень общительным, но просто было совпадение интересов, хотя Чонхо был старше его на один год. Когда он пришел в команду, его еще не было. Как выяснилось потом, он был в аренде. Не все в их отношениях было гладко, но потом они разговорились, начав со спора.

Закончился матч, где Чонхо пробыл все время игры на поле. И это был один из первых матчей Катани по возвращении из аренды.

– Думаю, лучше было пройти дриблингом, а не лезть напрямую, – вдруг сказал Катани Чонхо, когда они переодевались в раздевалке.

– Как смог, так и сделал, – ответил Чонхо. – Гол-то все равно забил.

– Но можно было сделать это красиво. А ты…

– Так и будешь меня критиковать?

– А что, не имею права? И потом, ты мог бы обойти левого защитника, а не врезаться в него. Тогда бы не получил желтую карточку.

– А сам-то… Кривлялся от падения, притворялся, что больно, да так долго, что тоже чуть карточку не схлопотал.

– А ты совсем не замечал, как я тебе пытался сказать, чтоб ты мяч принял…

Но сейчас они хорошо общались. Если не сказать – дружили.

Вот только это все не важно. Пусть его даже не поставят в стартовом составе, но он должен поговорить с ней как можно скорее. Солнце клонилось к закату и после еще нескольких отработок рядовых пасов, потому что на большее уже не способны, их наконец отпустили с поля.

Перекинувшись парой фраз с Ким Чжун Хёном и замечанием Ку Сун Юну, который по праву считал его своим хёном*, он ушел, идя так быстро, что около мотоцикла оказался в мгновение ока. Во-первых, потому что спешил поскорее встретиться с Мидори, которая уже должна была ждать его в их обычном кафе для таких вот встреч, во-вторых, потому что за последние полчаса ему жутко надоели взгляды украдкой в его сторону. За полдня слухи о его предполагаемой женитьбе расползлись с невообразимой скоростью. Мотоцикл был в таких случаях ему верным другом. Как в старые времена тот старый, черный, потрепанный. С ним он преодолел не одну сотню километров. С этим еще больше. Этот мотоцикл утешал его в трудные дни, не давал упасть духом, подставляя свой верный руль, поддаваясь на каждое движение твердой руки.

Она ждала его, как всегда, допивая стакан свежевыжатого яблочного сока и изредка окидывая небольшой зал усталым взглядом. Это было их кафе, они всегда заходили сюда, чтобы встретиться. Маленькое помещение, недорогая и не совсем изысканная еда, но оно им обоим нравилось. Может быть, из-за вида из окна, выходящего прямо на оживленную дорогу, может быть, из-за того вкусного рамена, что подавали здесь, может быть из-за чего-то еще.

– Прости, я опять опоздал, – сказал он, только подойдя к ней и усевшись напротив.

– Ничего, все нормально, – ответила она. – Все в порядке.

– Ну как?

В этом вопросе заключалось многое, но самое главное: «Как обстоят дела с согласием родителей». Мидори только покачала головой, не сказав ни слова. Такой упертости можно было только позавидовать. Но больше всего она пришла в ярость от последнего высказывания, когда мать сказала ей в качестве последнего аргумента: «Вспомни, как за тобой ухаживал тот музыкант. Сейчас у него довольно известная группа. Даже в двух фильмах снялся, популярный айдол**. Он до сих пор пишет тебе песни…».

Да, Кикучи Дзюн после того, как уехал обратно в Осаку, так и не дождавшись ее, написал ей еще несколько песен, красивых, звучных, но вряд ли это было выражение любви, она всего лишь стала для него своеобразной недоступной музой, которая звучит лучше только тогда, когда находится на расстоянии. Они вряд ли виделись более пяти раз после того. Да и когда увиделись, просто обменялись приветствиями и замечаниями о погоде, но не более.

– Они никогда не благословят нас, – наконец сказала Мидори. – Я готова выйти за тебя хоть завтра, но…

– Подождем еще немного, – прервал он ее.

Он был хмурым, он не предполагал, что дело примет такие обороты. Сидя за столом, он раз за разом переворачивал с ног на голову пустую солонку и хмурился. А Мидори вся как-то сникла, не в состоянии сказать что-либо. Иногда ее поражала упертость Чонхо. И вот она была зажата между двух этих упертых сторон – никуда не подвинуться.

Они провели в молчании почти весь вечер, изредка обмениваясь репликами насчет повседневных дел: ее последней фотосессии в журнале и его предстоящей игры с Токио.

Камень тускло поблескивал зеленым огнем на пальце левой руки.

*хён – старший брат или более старший мужчина для парня

**айдол – восточно-азиатская звезда шоубизнеса

– Я слышала, ты выходишь замуж!

Мидори пришла домой, разыгрывая самую послушную дочь на свете, тихо закрыла дверь и ушла к себе в комнату, коротко поздоровавшись с родителями. И вот теперь она разговаривала по телефону со своей подругой, Шиори.

– Откуда ты узнала? – спросила ее Мидори.

Толком не раздевшись, она уселась на кровать, предполагая провести так довольно много времени – их разговоры с Шиори всегда занимали много времени.

– От одной подруги друга своей сестры, – совершенно серьезно ответила Шиори.

– Правда?

– Нет, конечно. Мне твоя мать позвонила спросить совета.

– А… Какого совета?

– Как заставить тебя расхотеть выходить замуж за Чонхо-куна. Но я так понимаю, что тебя не отговоришь ни за какие коврижки?

Она часто бывала вместе с ними, когда они выбирались прогуляться, приводила друзей, так что собиралась шумная компания, и называла парня Мидори исключительно Чонхо-куном. Он не возражал, но и особого восхищения не выказывал. Он довольно скептически относился к таким компаниям, ему легче было быть в тишине, но что поделаешь с таким энтузиазмом Шиори.

– Да. Назови это как хочешь: судьбой, случаем, красной нитью… Но мне было предписано с ним встретиться, и я не хочу менять свою судьбу.

– Да поняла, поняла… – Шиори рассмеялась.

Темой для телефонного разговора на полчаса они были обеспечены. Да и есть ли для девушек темы более интересные, чем сердечные проблемы? Шиори пришла к тому же неутешительному выводу, что выход только один – жениться без благословения родителей.

Мидори в этот вечер так и не вышла из своей комнаты. Она не нашла занятия лучше, чем разбирать и редактировать кадры с последней съемки. Притом, что это и так было необходимо сделать.

Она легла спать поздно, а во сне хмурилась всю ночь. Если бы рядом с ней был Чонхо, он бы неощутимо разгладил эти мелкие морщинки.

День перед игрой. Самое напряженное время. Обычно в такое время они виделись только поздно вечером, а Чонхо хотел увидеть ее с самого утра, как только проснулся. Первая мысль его была о ней, больше ни о чем. Решив, что просто соскучился, он отогнал от себя все недобрые мысли. Сегодня он должен был думать только о предстоящей игре.

Хотя он уже достаточное время играл в футбол, все равно к каждой игре подходил серьезно, ни на что не отвлекаясь, даже на нее, как ни грустно было бы ей это признавать. Вот и в этот раз то же самое, так что после получаса он уже отодвинул все эти предчувствия, насколько это возможно, на второй план.

А ей в этот день дали новое задание – взять вместе с репортером Мацумото интервью у…

– Да вы что? Нет-нет, я не хочу…

– Хватит упрямиться, это всего лишь интервью. Что тут сложного? – удивился главный редактор Танака-сан.

– Н-ничего…

– Вот и иди. Завтра в пять вечера в кафе «Алый дракон». Их солист любит китайскую кухню. У них как раз через день после этого начало тура по всей Азии.

– Но завтра матч!

– Ты смотришь футбол? – еще больше удивился Танака-сан. – Ничего, пропустишь одну игру. Иди.

Как бы ни не хотела Мидори брать интервью у популярной группы Hey-yo!, ничего не поделаешь.

С другой стороны, прошло так много времени, он ведь ее и забыл вовсе с таким обилием фанаток, а если и нет, то вспомнит с великим трудом, как давно исчезнувшее прошлое. Ведь ничего страшного в том, что они встретятся на полчаса. У него и так загруженный график. Нет, определенно ничего плохого произойти не может.

Весь вечер у обоих, у Мидори и у Чонхо, на разных концах Осаки, проходил в томительном ожидании неизвестного. И если в первом случае что-то можно было предполагать от команды Токио, то от Дзюна – вряд ли. У него довольно поздно закончилась тренировка, когда уже давно закатилось солнце, а она допоздна засиделась в редакции, на время забыв обо всем на свете.

Встретились они всего на полчаса, когда Чонхо приехал на своем мотоцикле отвезти ее домой. Встречный ветер дул в лицо так сильно, что не пускал слова выйти из горла, так что они и не разговаривали вовсе, перекинувшись парой слов, только когда он привез ее за квартал от дома. Дальше она должна была идти сама, чтобы еще больше не раздражать родителей.

Она больше не предлагала пожениться без согласия родителей, потому что знала, что опять упрется в непроходимую стену. Она просто поцеловала его на прощание, а он обнял ее так крепко, будто это было в последний раз.

– А, кстати, забыла сказать… – опомнилась Мидори, когда он наконец ее отпустил. – Чонхо, мне жаль, но… я не смогу прийти завтра. Прости.

– Да ничего, обычнаяигра, ничего особенного, – сказал на то Чонхо, но сам как-то сник, хотя показал это только наполовину.

– Мне нужно взять интервью у… – она вдруг побоялась произнести название группы, произнести это имя, – у одной группы как раз в это самое время.

– Все нормально, не переживай.

Они коротко попрощались, и она пошла дальше одна.

Следующий день выдался пасмурным и ветреным. Того и гляди дождь начнется. Играть в такую погоду он совсем не любил. Но управлять погодой, так же, как и мировой политической обстановкой мало кому удавалось, поэтому рано утром он поехал на Кинчо на утреннюю тренировку, чтобы потом немного перекусить и снова отправиться на стадион выслушивать последние указания главного тренера. Все как всегда.

– Ну как у вас там дела с твоей японкой? – спросил Сун Юн во время пятиминутного перерыва.

Чонхо только продолжал смотреть на пустые трибуны, делая вид, а может и вправду, что не слышит его.

– Ну хватит молчать, хён!.. – громче сказал Сун Юн.

Чонхо только незаметно вздохнул.

– А, что, опять на своем птичьем языке разговариваете? – встрял в разговор Катани, остановившись прямо около них и нависнув над Сун Юном.

– Не, тебе послышалось, – тут же по-японски ответил Сун Юн.

– Мы все слышали, – монотонным голосом сказал Куроги, проходя мимо.

Все это достаточно надоело Чонхо. Он встал со скамейки и отошел в сторону. И весьма своевременно, потому что объявили конец перерыва.

Дальнейшая подготовка к игре проходила спокойно.

В это же время Мидори готовилась к съемке группы. Не вставить карту памяти или что-то еще, этого было достаточно, а готовилась в душе. Последний раз она встречалась с Дзюном полтора года назад. Интересно, он изменился? Она побарабанила пальцами по столу.

Нет, навряд ли. Каким он был шесть или даже семь лет назад, таким и остался. Только если стал немного популярнее. Та давняя песня все изменила. И Такахаши с Хирамаки перестали разыгрывать не понять кого, и биография Дзюна перестала быть такой обсуждаемой… Они просто стали популярной группой.

Закапали первые капли дождя. Мидори выглянула в окно, чтобы посмотреть на мокрую улицу. Тут же вся улица покрылась выпуклыми разноцветными или прозрачными зонтами. Она вздохнула – Чонхо никогда не любил такую погоду.

Следующий день. Время матча. Время интервью у звезд j-rock.

Настало время идти на интервью. Вот и Мацумото подошел к ней, чтобы поторопить, потому что по радио передавали пробки в Конохана. Она схватила свой пиджак, уже отошла на несколько шагов, потом вернулась, захватила забытый зонтик, потому что дождь все продолжался, и побежала снова. Хорошо, что у Мацумото есть автомобиль – не придется идти под дождем.

Город, находясь под серо-белой пеленой дождя, сразу становился каким-то неживым и неинтересным. Мидори тоже никогда не любила дождь, чем подвергала себя сомнению насчет своей национальности. Серый скучный город…

Ресторан, в котором проходило интервью, был красно-золотой, что прямо отражало его название. Тут было тихо. Не зря для интервью было выбрано именно это место.

Матч начался без опозданий. Чонхо значился в стартовом составе и участвовал в розыгрыше мяча, потому что монетка упала именно на их сторону. Теперь в его голове не было ничего кроме игры. Он действовал не задумываясь и всегда верно, отдавая пас Катани или Нагаи, если это было необходимо, или же ведя мяч самостоятельно. Но токийцы не пропускали сквозь свою оборону ни на шаг, и вот, они уже были прижаты к своей штрафной площадке. Неудобно… Хираяма, нападающий Токио, мигом направил мяч так, что он отлетел от ног Андо, защитника Осаки, и вот, уже первый угловой.

Угловой удар был разыгран не так уж и опасно, как предполагалось. Мяч снова оказался на токийской половине. Игра продолжалась.

Мацумото и Мидори еще несколько минут ожидали появления участников группы. Они опаздывали, и пришли только через четверть часа. Для начала интервью услуги Мидори не могли понадобиться, и она рассеянно смотрела по сторонам. Вообще, она и сама нередко брала интервью, ведь она закончила и курсы журналистики к тому же, но для такой элиты общества она работала как простой фотограф с профессиональными репортерами, чаще всего с Мацумото. Вот и в этот раз так же.

Она смотрела по сторонам до тех пор, пока не встретилась своим взглядом с его. Все такой же…

Он не обратил на нее никакого внимания. Все-таки забыл… Вот и хорошо. Интервью началось с общих вопросов: о планах на будущее, о новинках, о рассмотрении нового контракта со звукозаписывающей компанией. Они были такими же с тех пор, как Мидори бывала на их репетициях в захолустных студиях. Все тот же заботящийся обо всех Аоки Томору, все та же красавица Томояма Харука, все тот же застенчивый Хирамаки Юта, все тот же гордый Такахаши Кента, все тот же, с кольцами и в цепях, но немного ярче подкрашенный неизвестный и неясный Кикучи Дзюн…

Нет, он другой. Через пять минут общения с группой Мидори поняла это. Но остался все таким же неясным.

Она начала фотографировать. Когда она фотографировала, то забывала обо всем. Не исключением был и этот раз. Она просто делала кадры, искала лучший ракурс.

Интервью подходило к концу, как Мацумото задал вопрос:

– Кикучи-сан, читателей интересует вопрос, есть ли у вас избранница сердца? Или ваше сердце продолжает оставаться холодным?

Дзюн вздохнул, посмотрел несколько секунд в окно, а потом сказал:

– Есть. Но, я так понимаю, она скоро выходит замуж.

Его взгляд упал на кольцо на руке Мидори. Она тут же неосознанно закрыла руку другой, уронив при этом фотоаппарат к себе на грудь, так что получилось немного больно.

– И кто же это? – заворожено спросил Мацумото.

Но Дзюн уже встал из-за столика, а за ним и все участники группы, кто-то – извиняясь, кто-то – молча. Все засобирались к выходу. Попрощавшись, каждый направился в свою сторону: группа к своей большой машине, Мацумото и Мидори к маленькой спортивной. Только на прощание Дзюн тихо и незаметно сказал ей, чтобы через час она была на этом же месте. «Это очень важно», – сказал он. «Зачем?» – спросила она, но Дзюн уже ушел.

Она еще на некоторое время оставалась неподвижной, стоя под дождем.

Если подумать, то токийцы мало чем могли удивить, и их приемы с последней встречи оказались неизменными и даже удобными. Второй тайм начался более легко, чем первый, и уже было три удара в створ ворот, когда от токийцев только один. Дело уже шло к победе, и пас от Сакамото достался Чонхо, но…

Мяч перехватил Токунага, направив его Хигаши, и вот мяч уже на половине Осаки. Атака была стремительной и тяжелой, закончившись крутящимся мячом в сетке ворот Осаки. 0:1.

Мидори не хотела идти, но ее смущал серьезный тон Дзюна, который она не слышала никогда в жизни. Он всегда был чуть с насмешкой.

Она вернулась в редакцию, но через полчаса отправилась в то самое кафе снова. Это было словно выше ее воли, ее будто тянуло туда, и она ничего не могла с этим поделать. Вот, она уже подходит ко входу в кафе «Алый дракон», но еще некоторое время не решается взяться за ручку, несколько раз опуская руку. Но, наконец, собравшись с силами, она открыла дверь.

Он уже ждал ее там.

– Что ты хотел сказать? – холодно произнесла она, усаживаясь напротив него.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, – вместо ответа сказал Дзюн.

– У меня мало времени, я жду, – словно не слыша комплимента, сказала Мидори.

Дзюн снова скосил глаза на ее кольцо на безымянном пальце левой руки.

– Выходишь замуж?

– Да, выхожу. Тебе-то какое дело?

– Да так, просто интересно. Поздравляю с радостным событием. Надеюсь, родители примут твоего мужа с распростертыми объятиями.

Услышав это, Мидори закусила губу и отвела взгляд в сторону. Дзюн всегда знал, куда именно уколоть, и обычно это оказывалось самым больным.

– Что, родители его не принимают? Неудивительно…

Мидори, не сумев больше выдержать такого, встала из-за столика и медленно пошла к выходу. Дзюн догнал ее через несколько секунд в коридоре, резко опершись рукой о стену рядом с головой Мидори и мешая ей пройти. Она посмотрела на него с неприязнью. Двое посетителей прошли, незаметно на них оглядываясь.

– Ты все обдумала, прежде, чем принять такое решение? – спросил он, приблизив лицо настолько, что чуть ли не касался ее носа своим.

Она отвернулась, насколько это было возможно.

– Я уже все сказала. Пусти…

– А ты помнишь, как нам было хорошо вместе когда-то? Ты помнишь… это?

С этими словами он преодолел последнее расстояние между ними и впился в ее губы. Мидори вздрогнула, попыталась убежать, но как бы не так – он крепко удерживал ее. Пришлось подчиниться. Как только хватка немного ослабла, она оттолкнула его и вырвалась из его цепких объятий, вытирая губы рукой.

– Псих… – только и сказала она, попятившись на несколько шагов.

– Помнишь… – легко улыбаясь, сказал будто сам себе Дзюн.

Мидори убежала из ресторана и на остановке села на первый попавшийся автобус. Ей было безразлично, куда она едет. Главное, что едет, что куда-то движется, что убегает от этого человека, с которым когда-то провела достаточно времени.

Щелчок затвора фотоаппарата никто из них не слышал.

Матч завершился ничьей. Токийцам ответили только одним ударом. С подачи Чонхо по воротам ударил Минами Такуми за несколько минут до конца. Не такого ожидали игроки Осаки. Но, тем не менее, так случилось, и вот все игроки уже делают привычный поклон зрителям и расходятся по раздевалкам.

Чонхо был несколько расстроен исходом игры, но постепенно игра стала отпускать его, и к нему вновь вернулись проблемы последнего времени. Может, он и был излишне традиционен, но он просто не мог себе позволить жениться без согласия родителей Мидори. Его мать уже давно была в курсе, даже, когда он еще не сказал о своем намерении, просто потому, что подсказывало материнское сердце, и совершенно не была против. Она давно знала, что дело кончится именно этим, и только поддерживала это. Но если бы все зависело только от одного человека… Чонхо запустил руки в волосы, сидя на скамейке в раздевалке. Он остался одним из последних. С ним были только Сун Юн и Минами, которого всегда критиковали за нерасторопность.

Опомнился о том, что нужно было идти, он только через некоторое время. Быстро собрав оставшиеся вещи, он вышел из раздевалки. Еще несколько минут и он уже набирал невообразимую скорость на мотоцикле, своем верном друге. Все окружающее вокруг, все деревья, только начинающая цвести сакура, все люди, все дома и машины – все сливалось в одно серое дождливое пятно. Он ездил так еще довольно долго. Так ему было легче.

Домой он пришел поздно. Уставший и измученный долгой дорогой, он хотел только одного – усесться на диван и ни о чем не думать. Но дом оказался не пустой. Мидори встретила его только что накрытым ужином и самой милой улыбкой на свете.

– Как прошел матч? – спросила она, выйдя ко входной двери, только она открылась.

– Не спрашивай, – ответил Чонхо, снимая с себя ботинки.

– А я видела конец игры по телевизору. Как раз успела. Ты как всегда прекрасно играл.

На это Чонхо только усмехнулся в ответ. Он прошел на кухню, где так аппетитно пахло топпокки. Мидори специально выучилась нескольким блюдам корейской кухни, чтобы готовить их для Чонхо.

– Как у тебя день прошел? – спросил он, принявшись за топпокки. Он вдруг понял, что жутко хочет есть.

А Мидори при этом вопросе тут же вспомнила его, Дзюна, и неосознанно притронулась пальцами к губам. Потом сразу же отдернула руку.

– Хорошо, – ответила она нарочито беззаботным тоном. – Брала вместе с Мацумото-сан интервью у одной группы. Все как обычно.

– Как обычно? Обычно ты говоришь без устали о своей работе, а тут ограничилась несколькими предложениями?

– Просто сегодня не было ничего интересного.

Чонхо только хмыкнул и продолжил есть топпокки уже молча. А Мидори смотрела на него, улыбаясь, но сама заблудилась своими мыслями где-то далеко отсюда. Много воспоминаний всколыхнул этот глупый поцелуй. Теперь ей снова нужно было время, чтобы эти воспоминания исчезли навсегда.

Вечер прошел тихо и без лишних слов. Иногда молчание намного информативнее пустых фраз. Она просто посидела у него еще немного, а потом настало время собираться. До этого она часто оставалась у него на ночь, говоря родителям, что ночует у подруги, или на работе, или нередко правду. Но в первый раз все было намного сложнее…

– Я, наверное, не вправе тебе предлагать, но… хочешь остаться? – спросил Чонхо.

Тогда им было двадцать и двадцать один, и они были слишком нерешительны по отношению друг к другу. Он сидел на недорогом диване, а она уложила свою голову к нему на колени. Было уже довольно поздно, и если уходить, то именно сейчас, иначе уедет последний поезд.

Услышав предложение Чонхо, она немного приподняла голову, потом вновь опустила.

– Так не хочется… – сказала она, зажмурив глаза и улыбнувшись. – У тебя дома очень вкусно пахнет шоколадом.

Тогда Чонхо удостоился первого подарка от болельщиков команды. Это была большая коробка шоколада, с которым он просто не знал, что делать. После дегустации нескольких ощутимых кусочков от сладкого уже сводило зубы.

– Тогда оставайся.

Он заправил прядь волос ей за ухо, но она все равно вернулась на прежнее место.

– Нет, я не могу…

Она поднялась и села на диване, не спеша собираться дальше. За окном давно стемнело. Оттуда доносились пьяные песни и визг полицейских машин. Стоило только выглянуть в окно, чтобы удостовериться в том, что дома намного лучше. Она все медлила уходить, а он совсем не торопил ее.

– Но если я останусь, то родители…

Она задумалась на несколько секунд, уже встала, но потом опять уселась.

– Ну вот… последний поезд уехал, – сказала она, взглянув на электронные часы на тумбочке.

Она посмотрела на Чонхо, вдруг испугавшись всего этого, но он был спокоен, как всегда, так что и волнение Мидори быстро испарилось. Она улыбнулась, а потом снова положила свою голову к нему на колени, забравшись на диван с ногами. А он так и остался сидеть, изредка проводя кончиками пальцев по ее лицу и волосам. Вначале они тихо разговаривали обо всяких глупостях, а потом уснули, так и оставшись в таком положении.

Разбужены они были первыми лучами солнца.

– Вот мы и проснулись вместе, – улыбаясь, сказала Мидори, удобнее устраивая голову у него на коленях.

Она не могла видеть Чонхо, она лежала к нему спиной, но именно в этот момент на его лице появилась одна из самых настоящих, самых искренних, самых счастливых улыбок в его жизни.

Но теперь не стоило раздражать родителей. Может, если соблюдать все правила приличия, то через время родители Мидори все же прекратят так ненавидеть Чонхо, а заодно всех корейцев вместе взятых. Хотя в это и мало верилось, но надежда всегда остается надеждой, никогда не умирающей и вечно цветущей.

Он подвез ее на мотоцикле, быстрее, чем любой поезд осакского метрополитена, остановившись, как всегда, за квартал до ее дома. Оба они уснули в разных концах города, но сердца их бились, вторя одно другому, неразрывно, вместе.

Знания японского позволяли Чонхо читать местные газеты, которые доставляли ему с утра. Конечно, для этого пришлось выучить немало кандзи*, но это все позади. Проснувшись, он сделал себе кофе, которое когда-то было для него большой редкостью, теперь – просто обычный напиток, позавтракал и, как и завелось у него, пошел забирать свою «Асахи Шинбун». Он просто не любил смотреть телевизор. Да это чудо техники и так стояло у него так ни разу и не подключенное, купленное только потому, что в каждом доме оно есть. Он просмотрел заголовки, не увидев практически ничего интересного. Он уже собирался свернуть газету обратно, чтобы собираться на утреннюю тренировку, но тут…

«Ледяное сердце холодного парня было растоплено! Участник группы Hey-yo! Кикучи Дзюн был замечен с известным фотографом Наойей Мидори».

Эта статья находилась в разделе светских новостей, той, что Чонхо обычно пропускал, потому что совсем не интересовался этим. Но теперь она касалась непосредственно его. Фотография говорила сама за себя. Сначала Чонхо просто не обратил на это внимания. Но потом осознание медленно начало наполнять его. Он еще раз прочитал заголовок, надеялся, что просто ошибся, но нет. На снимке четко были видны оба, хотя совершенно ясно, что они не заметили фотографа. Был этот снимок профессиональным или любительским – не важно. Важно лишь одно. То, что эта фотография попала на все первые полосы. Чонхо безгранично доверял ей. Она не могла так поступить. Ведь правда?..

Первым, что он хотел сделать – это позвонить ей. Но через несколько секунд оставил эту идею. Во-первых, она встает намного позже, во-вторых – этим он ничего не добьется. В нем не проснулся ревнивый муж, он не хотел устраивать разборки. Это было ни к чему. Он решил вести себя так, будто ничего не произошло. А правда рано или поздно всплывет сама.

Но нельзя сказать, что он оставался абсолютно спокоен. Все же какая-то его частичка немного, совсем чуть-чуть поверила статье. Но в таком случае это ее выбор.

Чонхо начал собираться на тренировку, бездумно запихивая вещи в рюкзак. Что бы он ни делал, все равно мыслями возвращался к той статье. Ее выбор? Да он никогда не сможет отпустить ее, и кольцо на ее руке тому доказательство. Только если она выкинет это кольцо в Тонхэ или Ханган.

Чонхо вышел из квартиры, спустился в лифте, направился к мотоциклу. Эта статья до сих пор стояла перед глазами, хотя он был уверен, что скоро забудет ее и больше не вспомнит, ведь он доверял ей. Чонхо завел мотор, и он еще несколько минут работал впустую, а потом рванул с места так быстро, будто за ним неслись все черти. Он гонял по автострадам и шоссе еще некоторое время. Скорость всегда помогала ему забыть все, отдаться только ей, обретая тем самым свободу. Вперед, лишь вперед, гнать от этой мерзости, от этой гадкой статьи, от этого всего.

Только после этого он приехал на Кинчо. Но и там не мог достаточно сосредоточиться на том, на чем должен был. Мяч не слушался его, а перед глазами все была та фотография. Взять себя в руки ему удалось только к концу тренировки. Чжун Хён все посмеивался над ним, Сун Юн сочувственно смотрел в его сторону, а Катани каждый раз не упускал возможности вставить свою шпильку насчет его способностей.

Все это под конец тренировки отвлекло его настолько, что он даже не замечал, кто сидит на трибуне в первом ряду. Обычно там никого не было, но именно в этот раз традиция была нарушена.

– Как тебя, такого неряху, держат здесь? Ты всегда так играешь?

Эти слова достались ему в общем гараже, когда он уже подошел к мотоциклу. Сначала он не понял, к кому именно обращаются. Потом сообразил, что сейчас и здесь он не только не единственный кореец, но и вообще единственный человек. Он обернулся.

Обернулся и увидел не кого иного, как Чхве Мин Хона. Повзрослевшего, более мускулистого и немного более загоревшего, но все того же Мин Хона, с которым когда-то играл в одной команде.

– Ты как здесь оказался? – задал Чонхо вполне мотивированный вопрос после того, как отошел от огромного удивления, накрывшего его с головой.

– Прилетел из Сеула, конечно, – как само собой разумеющееся ответил Мин Хон.

– Зачем?

– Как зачем? Поздравить с радостным событием. У тебя ведь свадьба скоро?

Тут Чонхо по-настоящему опешил. Он-то откуда узнал? Нет, поистине, нет преграды слухам.

– Хочешь спросить, как я узнал? – продолжал Мин Хон. – Так вот, может, ты и не знал, но мы с Чжун Хёном дружим немного… Вот я и узнал, когда позвонил как-то раз.

– Вот как…

– А остальные потом подъедут. Так что, примешь своего давнего друга?

События наваливались на Чонхо одно за одним. Не успел он увидеть эту мерзкую статью, как к нему приехал человек, которого он не видел года два и напрашивается в гости. Все это заставило его не обратить внимания на предпоследнюю фразу. Как оказалось потом, зря.

– Куда уж деваться, – вздохнув, сказал Чонхо. – Пойдем…

*кандзи – японские иероглифы

Проснувшись немного позднее, чем обычно, она еще некоторое время полежала в постели, потом потянулась и только потом встала. Она быстро совершила весь утренний моцион, еще быстрее поздоровалась с родителями (сегодня мать была на редкость улыбчивой, Мидори даже хотела спросить ее, в чем дело) и уже пулей вылетела из дома.

Сначала все было как всегда, и дорога была прежней. Иногда она надоедала своей монотонностью. Но потом наступили странности, как только она попала в более менее людное место. На нее начали украдкой показывать пальцем, говорить «Это она», «Вот. Я же тебе говорила…». Сначала она оглядывалась, потом решила просто не обращать внимания. Это давалось с трудом, но она выдержала это испытание и наконец-то оказалась на работе. Первое, что она сделала – это спросила у Мацумото, специалиста по всяким сплетням (а в том, что это была какая-то сплетня, она не сомневалась), что вообще происходит.

– Как, ты не знаешь? – удивился он.

– Нет…

Мацумото удивился еще сильнее, а потом молча отдал ей свернутую газету. «Асахи Шинбун», их главный конкурент. Но дело было не в этом. Сначала не поняв, зачем Мацумото это сделал, она пролистала несколько страниц, и только потом увидела их с Дзюном фотографию.

– Откуда?.. Как?..

Она задыхаясь задавала вопросы, машинально комкая страницу, сантиметр за сантиметром. Вмиг побледнев, она почувствовала слабость так, что села на первый попавшийся стул, потому что ноги не держали. Сама будучи фотографом, она попалась на такую ловушку.

Но никто, ни один миллион, ни двадцать ее не волновали так, как один человек. И как назло эта фотография попала именно в ту газету, которую он читает. Она понадеялась на то, что именно сегодня Чонхо ее не прочитал, или прочитал, но не до конца, или знания кандзи ему не хватило, чтобы разобраться в тексте, но…

Но всего этого не могло быть. Он был верен своим привычкам, читал обычно каждую страницу и знал достаточно кандзи. Она опустила руки вдоль тела, и получилось так, что они свисали ниже уровня сидения. В таком положении она просидела довольно большое количество времени, так что Мацумото предложил ей успокоительное.

Она решила ничего не говорить ему до тех пор, пока он сам не начнет этот разговор. Все же надеясь на чудо, она не хотела торопить события. А если скажет, то она будет клясться всеми богами, что это не то, что он думает. Ведь это действительно так. Она давно перестала что-либо чувствовать к Дзюну, и те чувства, что он всколыхнул в ней, были только горьким дегтем неприятия и отторжения, а не сладким нектаром ушедшей любви.

Мидори потихоньку начала приходить в свое обычное состояние. На несколько минут она зашла в дамскую комнату. Только увидев себя в зеркале, она поняла, насколько бледна, и даже теперь краска не возвращалась к лицу. Она ополоснула лицо, чтобы вода хоть немного забрала с собой всю печаль. Вернувшись на свое рабочее место, она стала готовиться к съемке. Сегодня ей нужно было снимать пресс-конференцию мэра города. Спустя полчаса она поехала туда, где должна была проходить пресс-конференция. На нее всегда успокаивающе действовала дорога, но сейчас даже она не могла подарить ей хоть чуточку спокойствия.

– Как жизнь? Как клуб? Рассказывай все, мы же два года не виделись. Ты ж у нас теперь звезда, теперь о тебе только в газетах можно прочитать, чего уж там наш маленький сеульский клуб…

Все это Мин Хон говорил с невообразимой скоростью. Они сидели в том самом баре, где несколько дней назад Чонхо пытался хоть на несколько минут забыть все то, что произошло в доме Мидори. Кажется, посещение именно этого бара начало входить у него в привычку. Мин Хон потягивал виски, а Чонхо – безалкогольный коктейль, ведь завтра рано утром снова на тренировку.

– Все хорошо, клуб – отлично, в прошлом году заняли четвертое место. И я не звезда, просто играю в Японии, – отчеканил каждое слово Чонхо.

– А как невеста? Это та самая японка, что еще тогда к нам приходила? Ты так с ней и остался?

– Да, та самая.

– Как-то неинтересно… – отмахнулся Мин Хон. – Все пять лет с одной девушкой!.. Так она у тебя, наверное, еще и первая?

– Мы мою личную жизнь будем здесь обсуждать?

От ледяного тона Чонхо Мин Хон чуть поежился.

– Нет, капитан, – насмешливо ответил Мин Хон. – Это я так…

– Сам-то как? Кстати, где Мин Ву?

Мин Хон несколько секунд еще молчал, изменившись в лице.

– Мы что, с ним обязаны только вместе ходить? – раздраженно спросил он, реагируя как обычно на упоминание своего брата-близнеца. – Он позже приедет. Просто сегодня игра с Пусаном, и он подал туда заявку.

– А ты разве не играешь?

– А я так… Разве может быть что-то важнее, чем свадьба капитана? Или… – Мин Хон задумался на секунду, всматриваясь в лицо Чонхо. – Постой… Что-то случилось?

– Нет, ничего.

Чонхо всем своим видом показывал, что этот разговор он продолжать не намерен. Он отпил еще один глоток коктейля и теперь рассеянно смотрел по сторонам. Посетители здесь не задерживались, а если и наоборот – то засиживались здесь очень долго.

– Я знаю! – внезапно сказал Мин Хон, перестав чесать в затылке. – Она тебе изменила. Не беспокойся, дружище, такое может быть. Пять лет вместе, с кем не бывает?

Чонхо кинул в сторону Мин Хона взгляд весом примерно в тысячу тонн. А потом подумал совершенно о другом. А ведь это вполне возможно. Не всегда те, кому безгранично доверяешь, оправдывают твое отношение. Вполне возможно, что она, встретившись с Дзюном, вспомнила все, что между ними было, вспомнила все, что испытывала… Чонхо тряхнул головой.

Нет, такого не может быть.

– Ты сказал, играете с Пусаном. Юн До Гын еще там? – резко изменил тему Чонхо, совсем не намереваясь обсуждать здесь свою личную жизнь. С ней он разберется как-нибудь сам.

– Нет, он теперь в Баварии, еще одна звезда, – тут же переключился Мин Хон. – Но все равно наш маленький защитник иногда звонит мне или брату. Приезжает вот уже второй год на Сольналь* и летом. Не то, что некоторые.

Закончив свой небольшой рассказ, он насмешливо посмотрел на Чонхо. Тот вполне мог спросить До Гына сам, как он поживает, ведь их обоих часто звали в сборную, но во всей круговерти, которая обычно и создается вокруг международных матчей, он просто не успевал даже подойти к нему.

– Кстати, он сейчас как раз в Корее. Уехал к дедушке. Старик за его деньги теперь живет припеваючи в Тхэан. До Гын хотел его в город перевезти, да старик не пожелал. Но он тоже обещал приехать.

Чонхо только еле заметно вздохнул от такого обещания. Как снег на голову, который обычно бывает редчайшей редкостью как в Осаке, так и меньшей редкостью в Сеуле, чем только увеличивает неожиданность своего появления, к нему собирались приехать целых два бывших товарища. При других обстоятельствах он даже, может быть, и обрадовался бы, но в сложившейся ситуации ему было просто не до них.

– Разрешишь мне у тебя несколько дней переночевать? – без особых предисловий и совсем безапелляционно полувопросительно-полуутвердительно спросил Мин Хон ни с того ни с сего.

– Переночуешь в отеле, – жестко ответил Чонхо.

– Но тут все отели дорогие! Мне не по карману…

В итоге неизвестно как, с помощью непревзойденного умения Мин Хона уговаривать любого в свою пользу, или же благодаря тому, что твердый характер Чонхо дал небольшую слабину из-за всех этих событий, или просто благодаря случаю, но Мин Хон удостоился чести жить несколько дней у Чонхо. Сроки проживания оговорены не были.

Посидев еще немного в баре, они отправились гулять по городу. Разговаривал в основном Мин Хон, говорил обо всем на свете, но самое главное – рассказывал о том, как поживает их команда, которой в сущности уже давно не существовало. Говорил о том, что он сам, Мин Хон, так и остался играть в Сеуле вместе с братом, что K-лигу уже давно пора менять из-за лености участников, ведь как они сами играли когда-то! Говорил о том, что Мин Ву играет, как это ни трудно признать, немного лучше, но когда они вдвоем, то игра получается, словно внезапный тайфун в летнюю ночь – настолько все быстро происходит. Говорил о том, что Пак Чхан Ги получил уже четвертый дан в игре в падук, а Пак Мун Хо и Ко Гу Юн так и остаются в Инчхоне, хотя то одного, то другого попеременно сдают в аренду, но потом они все равно возвращаются туда. Говорил о том, что Ём Джа Кён теперь известный адвокат, а Ан Чи Ён теперь снимается во второстепенных ролях в разных дорамах, но известность к нему так до сих пор и не пришла. Его просто один режиссер заметил как-то раз в парке и предложил попробовать сняться. Говорил о том, что Пак Ки Су теперь программист, работает в Самсунг, так и остался со своей Кёнхва. Они то ссорятся, то мирятся, обычное дело. У Джи Чин теперь колесит с выступлениями по всей стране и не только, ведь он теперь участвует в оркестре, играя на виолончели.

– Только про Но Ыль Квона и Чхо Пхён Вуна ничего не слышал, – закончил свой рассказ Мин Хон. – Но это не беда…

Почему это не беда, Мин Хон так и не сказал, уже начав рассказывать об их последней игре в Сеуле с Пхоханом. Все это Чонхо слушал внимательно внешне, но внутри все еще думал о злосчастной фотографии. Конечно, родители Мидори будут совсем не против такой пары, ведь Дзюн был полнокровным уроженцем Осаки, и он был публичным лицом, деятельность которого всегда на виду, не то, что сам Чонхо. Но что скажет сама Мидори?

Первую половину дня он был уверен, что это какая-то ошибка, а если и нет, то она совсем не виновата, так получилось. Теперь в его сердце маленькой змейкой закралось сомнение в правдивости своих суждений, которую он бессчетно пытался отогнать подальше.

Незаметно они подошли к дому Чонхо. Уже давно стемнело, и он с Мин Хоном уже давно обошел все игровые залы, где тот играл во все, что угодно, кроме футбола, потому что «видеть он его здесь не хочет». И вот уже настал поздний вечер, то время, когда уже пора возвращаться домой.

Без особых предисловий Чонхо вместе с Мин Хоном поднялся в свою квартиру на предпоследнем этаже. Это был район высоток, и дом Чонхо был одним из них. Открыв дверь, он еще удивился, что свет так и продолжал гореть, хотя, уходя из дому, он его выключал, но потом все встало на свои места.

К порогу из гостиной вышла Мидори. Она продолжала оставаться бледной, и Чонхо даже испугался на секунду, что ее необходимо тут же везти в больницу. Она немного улыбнулась, потом с удивлением заметила Мин Хона, который возился со своими кроссовками за спиной Чонхо.

– Йо! – не совсем красиво поздоровался он, выпрямившись. – А вы, самоним**, все такая же красивая и цветущая!

Чонхо недовольно посмотрел на Мин Хона. Торопить всегда в его стиле, как возраст, так и события. Притом, что именно этого события может и вовсе не сучится.

Мин Хон совершенно не позаботился о том, знает ли она корейский. Просто сказал. Мидори вопросительно посмотрела на Чонхо.

– Может, ты его не помнишь, но это Мин Хон, мы с ним когда-то играли вместе, – представил Мин Хона Чонхо.

Все проблемы пока отошли на второй план, и Мин Хон разряжал обстановку, которая могла бы стать напряженной в каждый момент. Чонхо решил ничего не говорить ей. Он решил подождать.

– Я помню, – приветливо, насколько она могла сейчас это сделать, сказала Мидори. – Добро пожаловать.

Мидори чуть поклонилась. Она тоже решила ничего не говорить Чонхо, надеясь, что он ни о чем не знает, а вся эта шумиха утихнет в скором времени.

Как предполагаемая хозяйка дома она приготовила чай и расставила чашки на маленьком столике в гостиной. Болтал в основном Мин Хон. Он говорил обо всем на свете, от недавнего скандала насчет президента Кореи до наилучшей приправы для карри. А Мидори с Чонхо только изредка посматривали друг на друга, и каждый отводил взгляд в сторону, когда взгляд второго падал на него, будто маленький воришка, укравший один пирожок убегал во всю прыть. Но вдруг их взгляды, наконец, встретились. И тогда она поняла – он все знает. Но она так и не сказала ему, побоявшись того, что может быть дальше. А он так и не спросил ее.

Зеленый камень на безымянном пальце левой руки тускло поблескивал, вторя убывающей луне, скрытой за занавесками.

Мидори, посидев еще немного, ушла, попросив не провожать ее, но Мин Хон, сказав, что ему не позволяет совесть бросать девушку одну на растерзание большого города, увязался за ней. Чонхо остался дома один, чего ему не хватало весь день. Именно сейчас ему было тяжело видеть ее, слышать ее. Ему нужно было остаться в одиночестве и все обдумать. Нельзя сказать, что он не ревновал ее, но самое главное – капля за каплей он начал терять доверие к ней, и это было самое страшное, что может быть.

*Сольналь – Новый год по лунному календарю

**самоним – обращение женщине, которая замужем за уважаемым человеком

Луна тускло освещала Таисё-дори, уже обезлюдившую к тому времени. Нужно было пройти еще довольно много времени, чтобы попасть на станцию Таисё, к тому же необходимо было поспешить, чтобы успеть на последний поезд. Серые облака время от времени прикрывали луну своими размашистыми крыльями, так что приходилось надеяться только на фонари.

Вопреки тому, что нужно было поторапливаться, они шли медленно, совершенно не спеша. Точнее она так шла, а Мин Хону приходилось под нее подстраиваться.

– А вообще, ты, наверное, в Сеуле давно не была. За это время столько всего понастроили! – ни с того ни с сего начал Мин Хон после довольно продолжительного молчания.

– Я была там полтора месяца назад, – тихо возразила Мидори.

– Да? – Энтузиазм Мин Хона немного поутих. – Ну, тогда ты, наверное, не была в кафе «8AM & 8PM». Там подают любую кухню мира! Очень вкусно. Открыли всего месяц назад.

– Наверное, не была… – эхом повторил Мидори.

Разговор никак не клеился, а для Мин Хона это было самое досадное. Он помолчал немного, подбирая тему для разговора, но, так и не найдя ее, сказал совершенно другое.

– Поругались, да?

Он сочувственно посмотрел на Мидори. Она только отвернулась от него, чтобы он не видел ее лица. Они прошли через маленький мостик над узкой речушкой.

– Ничего помиритесь…

– Не в этом дело! – неожиданно резко сказала Мидори. – Просто…

Дальше она не смогла ничего сказать и снова замолчала.

– Неужто самоним ему изменила? – насмешливо спросил Мин Хон.

– Хватит!.. – воскликнула она, остановившись. – Хватит называть меня «самоним», мы еще не женаты! Хватит доставать меня своими глупыми вопросами, хватит лезть в мою жизнь… – Она быстро стерла слезинку со щеки. – Оставь меня в покое, дальше я пойду сама.

И она пошла дальше, медленно делая каждый шаг, будто он давался ей с трудом, оставив Мин Хона, широко раскрывшего глаза от такой реакции, одного. Она шла одна, и весь ее вид говорил о том, что догонять ее не стоит. Ее плечи были опущены, сумку она несла в руке очень близко к земле, и только одинокая луна составляла ей компанию.

Мин Хон еще некоторое время смотрел ей в след, прикидывая, что же такого случилось между этими двумя, а потом, пожав плечами, пошел в обратном направлении, оставив Мидори самой себе. На его взгляд это было самое лучшее решение. По пути к дому Чонхо он мимоходом подумал, что поспешил ехать на свадьбу, когда она сама встала под большой вопрос.

Открыв дверь, он еще продолжал думать об этом. Пять лет вместе, и так глупо расстаться? Нет, так тоже не пойдет…

– Что-то ты рано, – кинул в его сторону Чонхо.

Можно сказать, что он читал какую-то книгу, но если приглядеться, то он не переворачивал страницу вот уже десять минут.

– Да она сказала, что дальше одна пойдет, вот я ее и оставил. Ну она и напористая! Вы прям, как каша и джан*, сочетаетесь друг с другом. Недурную ты себе выбрал…

– Одна?

Чонхо резко встал, а книга выпала у него из рук. Он быстро подошел к Мин Хону и схватил его за грудки. Взгляд его оказался страшен, так что Мин Хон поежился уже второй раз за день.

– Как ты посмел оставить ее одну? – громко и отчетливо проговорил он. – Если сказала оставить ее, значит, ты должен идти за ней следом, если…

Он не договорил, махнув на все рукой, схватив куртку и выбежав из квартиры.

– Если так волнуешься, то почему сам не пошел провожать? – вдогонку крикнул ему Мин Хон.

Но он уже не слышал. Сердце билось так сильно, что будто было готово выпрыгнуть из груди. Он не отдавал себе отчета в своих действиях, для него главное было – убедиться, что она спокойно добралась домой. Обо всем другом он забыл на время, это все было неважно.

Он сел на мотоцикл и поехал к ее дому самым кратчайшим путем на невообразимой скорости, не обращая внимания на светофоры. Если бы ему по пути попался хоть один полицейский, он обязательно бы подумал, что ему уготовано вознаграждение, потому что сейчас он поймает преступника. Но, к счастью, ни одного полицейского не попалось, и он продолжал ехать как можно быстрее, подъезжая все ближе к ее дому.

Наконец, он приехал на Нанко-дори. Он долго вглядывался в окна ее комнаты. Они были черными, словно неживыми. Сердце замерло… Чонхо уже начал думать, где искать ее в этом темном городе, но тут зажегся свет. На секунду в окне показался ее силуэт.

От сердца отлегло, сердцу стало легче, оно забилось снова. Чонхо еще некоторое время посмотрел на ее окно, из которого лился успокаивающий желтый свет, а потом повернул в обратном направлении. Главное то, что с ней все в порядке. А остальное они преодолеют.

*… как каша и джан – фразеологизм, означает «очень подходить друг другу»

Мидори закрыла за собой дверь в свою комнату, надеясь, что ее на время оставят в покое. Она увязла в этом, увязла в своем притворном молчании, и чем дальше, тем меньше было шансов выпутаться из всего этого. Все началось с того, что она не сказала, у кого ей надо взять интервью. И одно начало цепляться за другое, словно неразрывная цепочка. Весь этот день был похож на какой-то кошмар, дурной сон, и тем дурнее он был, что он все не прекращался, жутко напоминая реальность.

– Помоги мне… – прошептала она, повалившись на кровать и обхватив колени руками.

Она представляла перед собой только одного человека, способного ей помочь. Но Чонхо тоже молчал. Кто скажет первым?

Вдруг ей захотелось набрать его номер и рассказать все-все. Она уже взяла телефон, но палец застыл над дисплеем на втором щелчке. Она отложила телефон. Она испугалась в последний момент…

Она так и заснула, не раздеваясь, обхватив свои колени руками, во сне сведя брови настолько, что между ними появились морщинки.

Стук в дверь безжалостно разбудил Мидори примерно в половину седьмого, время, когда обычно снятся самые запоминающиеся сны. По крайней мере, у нее. Она с трудом раскрыла глаза. Солнце только немного приподнялось над горизонтом, да и то его не было видно из-за большой облачности. Помедлив еще несколько секунд, она поднялась и уселась в кровати. С удивлением рассматривая свою помятую одежду, она пригласила войти желающего, кто бы это ни был.

Дверь открылась, пропуская молодого человека, немногим старше и немногим выше ее самой. Она еще некоторое время смотрела на него молча, протирая правый глаз.

– Разве ты сейчас не в Токио работаешь? – наконец спросила она.

Он прыснул.

– Куда уж, если сестра выходит замуж? – отмахнулся Коджи.

Наойя Коджи, на два года старше Мидори, но в душе еще совершенный ребенок, уселся рядом с сестрой на край кровати. Мидори, все еще недовольная такой ранней побудкой, уставилась в одну точку, немного левее шкафа.

– Когда это радостное событие? – все так же весело спросил Коджи. – На время цветения сакуры?

– Ты ведь знаешь… – чуть помедлив, начала Мидори. – Знаешь, за кого я выхожу замуж?

– Да, конечно, – немного удивленно ответил Коджи. – За того корейца, Ю Чонхо, семнадцатый номер в команде. Не смотри на меня так удивленно, – добавил он. – Я иногда смотрю J-лигу.

– И тебя не волнует то, что он…

– Да что ты? Отличный парень, хоть я с ним и виделся всего пару раз, меня и не помнит, наверное.

– А вот родители…

– Что?

И Мидори рассказала все с момента объявления об их помолвке. Рассказала, ничего не утаивая, потому что хотела рассказать кому-то, а именно брат порой как никто другой подходил для этой роли. Она рассказала все-все, кроме одного. Кроме того нелепого случая. Да и необходимости его рассказывать не было – брат тоже читал ту статью.

– Прямо Ромео и Джульетта какие-то. Да уж… – задумчиво произнес он. – Тут уж либо любят, либо ненавидят. В твоем случае второе. Ладно, чем смогу, помогу.

– Спасибо, – тихо отозвалась Мидори.

– Кстати, о той статье… Это ведь неправда?

– Неправда, – только и сказала она, не желая более уточнять что-либо.

– Так я и думал.

Коджи приехал на пару месяцев в Осаку по работе, что было очень удобно, ведь родительский дом никуда не делся, и не нужно было снимать квартиру. Поговорив еще немного о жизни друг друга, Коджи ушел на работу, водин из филиалов его компании, а Мидори еще некоторое время оставалась дома, прежде чем самой пойти в редакцию.

В этот день она не виделась с Чонхо, даже не разговаривала с ним. Если он ей не звонил, то значит, ужасно занят, а именно сейчас ей не хотелось надоедать ему. На сегодня работы было мало, и она серьезно принялась за сортировку фотографий на свою маленькую личную выставку. Фотографии всегда успокаивали ее. Но…

Это было два дня назад, но именно сейчас она снова вспомнила это прикосновение. Она снова неосознанно притронулась пальцами к губам, но тут же их отдернула. Негоже вспоминать такое. Она вновь взялась за фотографии.

Она ушла домой довольно поздно, несмотря на малое количество работы. Ей просто не хотелось туда идти, точно так же, как и во все другие места. Ее маленькое место работы было ее личным убежищем, и в трудные минуты она скрывалась именно там.

Приехав домой после ночной прогулки на мотоцикле, предназначенной только для того, чтобы посмотреть в ее окно и тут же уехать, он еще долго не мог уснуть и ближе к трем часам бросил эту затею. Мин Хон, место которого было уготовлено на татами, припасенного на такой случай, вежливо поинтересовался, почему тот не дает ему спать своими рассуждениями, и только тогда Чонхо понял, что некоторые из мыслей произносит вслух. Не обратив никакого внимания на это замечание, он взял книгу, содержание которой ускользало от него вот уже который день, и долго смотрел на одну страницу, прежде, чем начать читать. Постепенно содержание вновь увлекло его.

Настало утро, и еще немного, и нужно было на тренировку. Он хотел позвонить ей перед тренировкой, но вместо этого начал спорить с Мин Хоном о том, что незачем ему быть на тренировке, пусть лучше по городу пройдется. Но сдался он примерно на пятом аргументе, подумав: а почему бы, собственно, и нет?

Он хотел позвонить ей по пути, но тут помешал Мин Хон своим надоедливым присутствием и постоянным напоминанием о себе.

Он просто хотел спросить, как она.

Но неожиданно телефон зазвонил сам. Это была вторая половина дня, когда они могут идти на все четыре стороны. Звонил его менеджер, с которым он встречался весьма редко. В основном, они связывались друг с другом по телефону. Звонил, чтобы сказать, что его приглашают на сборы, чтобы участвовать в сборной.

– Вот ведь… – присвистнул Мин Хон. – А меня не пригласили.

Игра должна была состояться через две с половиной недели. Ему звонили одному из первых, чтобы об этом сообщить, и, соответственно, пригласить тренироваться на стадионе Монсу в Ульсане.

Час от часу не легче… Его уже завтра ждали на первой тренировке. А он и не знал, соглашаться ли. Конечно, это честь играть за всю страну, но иногда так не хочется забывать о своих мелких проблемах.

– Да, я еду, – вместо того, чтобы вспомнить о своих мелких проблемах, сказал Чонхо.

Чтобы вылететь завтра, нужно было тут же покупать билеты на самолет, что он и сделал, как только уладил все маленькие проблемы с руководством клуба. Вместе с Мин Хоном, которому через несколько часов тоже позвонили, чтобы пригласить в сборную, он заказал билеты по интернету.

Казалось бы, теперь самое время позвонить ей, но тут произошло непредвиденное обстоятельство – лопнуло колесо, поэтому оставшуюся часть дороги пришлось преодолевать пешком, мотоцикл увезли в ремонт. Плюс ко всему пришлось терпеть страдания Мин Хона по поводу дальности дома Чонхо, ведь он так устал.

Солнце уже давно село, а они только дошли до дома, чтобы тут же добраться до своих спальных мест – пять километров после тренировки и марафона за билетами просто так не даются. О том, что он хотел позвонить, он вспомнил только, когда ночью пошел попить воды, потому что мучила жажда. Был третий час ночи, и звонить было, мягко сказать, неприлично. Он решил сделать это завтра до отлета.

Ближайший самолет был в десять сорок, так что вставать слишком рано не было необходимости.

– Опять в запасе буду… Тут догадаться проще, чем лежа токк есть*, – говорил Мин Хон за завтраком, приготовленным совместными усилиями в кратчайшие сроки.

Ничего на это не ответив, Чонхо быстро доел остатки кхонпап. Он оставил грязную посуду на столе, доверив ее мытье Мин Хону, а сам ушел с кухни в комнату. Он хотел позвонить, сказать…

А, собственно, что он хотел сказать? Об этом он задумался уже на третьем гудке. Трубку все не брали, и он уже хотел отменить вызов, как раздался звонок в дверь. Чонхо нажал кнопку отбоя.

Открыв дверь, он увидел домоуправляющую, Мияги-сан, которая собирала ежемесячную плату за вывоз мусора. Он быстро расплатился и уже хотел вернуться в квартиру, чтобы позвонить еще раз, но только ушла Мияги-сан, из-за выступа стены вышла та, которой он только что звонил. Они еще несколько секунд просто смотрели друг другу в глаза, будто разговаривая взглядом, совсем неслышно, и только после этого Мидори сказала:

– Я на несколько минут, хотела вам завтрак принести…

Она приподняла вверх пакет с явно съестными припасами.

– Постой, мне нужно тебе кое-что сказать.

Сердце Мидори пропустило удар. «Сейчас», – подумала она. Чонхо пропустил ее в квартиру, закрыв за ней дверь. Но только она закрылась, в горле пересохло.

– Я уезжаю, – наконец сказал он. – Играю в сборной.

Неприятное ощущение новой недосказанности стало разъедать Мидори изнутри.

– Надолго?

– На две с половиной недели. Всего одна игра.

И вот снова начался разговор взглядами, длившийся довольно долго. Он взял ее за руки, а она просто смотрела ему в глаза.

– Я буду скучать, – тихо произнесла она.

– Да… я тоже буду скучать, – повторил он за ней.

Чонхо обнял ее так сильно, будто расставался с ней не на две с половиной недели, а на всю жизнь, а она просто стояла, опустив руки, потому что не в силах была пошевелиться.

– Чонхо, твою посуду тоже я должен мыть?

Из кухни вышел Мин Хон с грязной тарелкой в руке. Нисколько не смутившись, он еще некоторое время простоял так, ожидая ответа. Чонхо и Мидори быстро отпрянули друг от друга, настолько быстро, что Мидори выпустила из рук пакет, потом быстро подняла его, отдала Чонхо и, коротко попрощавшись, мигом вышла за дверь. Чонхо еще постоял некоторое время, глядя на закрывшуюся дверь, до тех пор, пока Мин Хон не повторил своего жизненно важного вопроса.

– Да, не оставлять же ее на время отъезда. Мне еще надо собираться, – сказал он, пресекнув все попытки высказаться против со стороны Мин Хона. Он ушел в комнату, но еще долго смотрел в окно, думая о чем-то своем, прежде чем выполнить задуманное. Наконец сумка начала наполняться вещами самой разной необходимости. Чонхо бросал туда все, что могло бы пригодиться, но в итоге набралось разве что половина. Мин Хону и сумку паковать не пришлось, потому что он ее со дня приезда почти не открывал.

Вот и настало время ехать в аэропорт Кансай. Мин Хон не особо жалел, что уезжает, пробыв здесь всего два с половиной дня. Жаль было другого. Того, что то, за чем он приехал, так пока и не случилось. Он по-своему был рад за капитана (а иначе он его не называл, Чонхо для него так и остался капитаном), и ему хотелось побывать на одном из самых важных событий его жизни, но вместо этого ему приходится уезжать совершенно для другого.

А вот Чонхо уезжать совершенно не хотелось, только не сейчас. Ему не хотелось бросать ее одну, не хотелось оставлять. Иногда он говорил себе: выхожу на поле в последний раз, чтобы потом всю жизнь провести с ней. Но раз за разом его тянуло на поле снова и снова, будто притягивало магнитом. У этой игры были свои прелести. И вот сейчас он ехал, чтобы вновь выйти и сыграть.

В самолет он сел с тяжелым сердцем, в котором в сложный клубок сплелись проблемы и противоречия, недосказанности и тревоги за то, что это так и осталось недосказанностью.

*… лежа ток есть – фразеологизм, означает «проще простого»

Нечасто он ее так обнимал. На пару секунд она даже испугалась, что это прощание навсегда. Но это только на пару секунд. Через две с половиной недели они увидятся вновь, и все тогда начнется по-новому, и тогда начнется новая жизнь, и тогда…

А если и не будет вовсе этого «тогда»? Мидори остановилась посреди улицы по пути к редакции. Но через секунду она немного встряхнула головой, пытаясь выбросить все эти мысли из головы. Нет, это всего лишь две с половиной недели. Она пошла дальше, к станции Нишинагахори.

Чонхо часто отлучался на два-три дня, чтобы сыграть в том или ином матче. Гораздо реже уезжал из страны, чтобы играть за сборную, но и это ей было не в новинку. Она бы с радостью поехала вслед за ним, но, вот беда, она брала отпуск на несколько дней всего полтора месяца назад. Теперь ей придется смотреть на него только по телевизору, чтобы не так остро ощущать разлуку. Всего две с половиной недели…

Зайдя в редакцию, Мидори тут же получила задание – взять интервью у бизнесмена, который сколотил себе состояние за очень малый промежуток времени и теперь уже находится в первой двадцатке самых богатых людей страны.

– Нам очень повезло, – говорил главный редактор. – Кашиваги-сан очень занятой человек, у него каждая минута на счету. Не занимай его глупыми вопросами, говори по делу.

Мидори только кивала, показывая, что все понимает, хотя часть ее мыслей так и осталась с Чонхо и со всем тем, что было так сложно разобрать. Она быстро собрала все необходимое и через пять минут уже ушла в указанное место.

Бизнесмен действительно был молод для своего положения и материального состояния. Ему нельзя было дать и сорока, хотя в уголках глаз уже появились мелкие морщинки. Он пришел ровно в двенадцать, как и было оговорено. И, как и было предписано, потратил на интервью полчаса, сказав, что больше никак нельзя, ведь время – деньги. Мидори никогда не любила таких людей, для которых все решали именно деньги, но свою неприязнь совсем не высказала. Нет, она не любила тех, у кого все распланировано вплоть до секунды.

После интервью она не спешила возвращаться на рабочее место. Ей нужно было хоть немного разобраться в себе, поэтому она пошла в ближайший парк, маленький, почти сквер. Она медленно прошлась по дорожке туда-сюда, потом села на скамейку.

Казалось бы, все просто, и стоит уточнить, как было все на самом деле, и у них все начнется по-прежнему. Но это только казалось. На самом деле это было далеко не так. Такие простые слова ей было сложно произнести, и ворошить опавшие листья давно прошедших лет было больно. Но она дала себе слово, что, когда только Чонхо вернется обратно, то она все-все расскажет ему, не утаивая ничего. Но только не по телефону. Самое главное – видеть его. Да, она обязательно все расскажет. А Дзюн… Он больше не потревожит ее.

Просидев так, на лавочке под тенью деревьев, она медленно отправилась обратно. В редакции ее встретил маленький рабочий хаос. Оказалось один айдол уже давно тайно встречается с одной актрисой, а в какой-то стране разбился самолет, а где-то через неделю будет проходить встреча премьер-министра и президента. На последнее как раз отправляли ее.

– Тайвань? – переспросила Мидори. Сама она там никогда не было, да и вряд ли хотела.

– Да. Стоит отправиться туда за день до встречи. И того два-три дня.

– Но я там не была никогда…

– Вот и посмотришь, как там.

Слову главного редактора было невозможно противоречить, и Мидори смирилась с двухдневным проживанием в таком жарком и странном Тайване. Придя домой, она, помедлив немного, рассказала, что едет туда родителям и брату, который вернулся незадолго до нее самой. Мать тут же начала причитать и отговаривать ехать туда, хотя нужно было через шесть дней, за которые еще много чего могло случиться.

Тогда брат посмотрел на Мидори и подмигнул ей. Они все вместе сидели за столом, ужиная и изредка разговаривая.

– Я слышал, наша сборная по футболу скоро играет, – вдруг сказал Коджи. – Интересно, кто выиграет…

– С каких пор ты интересуешься футболом? – спросил отец.

– Да так, смотрю иногда, – как само собой разумеющееся сказал Коджи. – Кстати, и сборная Южной Кореи играет в тот же день.

– Все они в этот день играют. Но насчет них можешь быть спокоен – они проиграют.

– Да? – удивился Коджи. – Не думаю… Ведь в их сборной есть Ю Чонхо, а он очень хороший игрок. Для него гол забить, как глоток воды сделать.

– И ты туда же? Вы с сестрой сговорились?

– Что ты имеешь в виду?

– Только не говори, что не знаешь, что твоя сестра собралась замуж за этого корейца, – проворчал отец.

Маюми-сан и Мидори просто наблюдали за этим готовым начаться спором. Коджи с отцом часто о чем-то спорили, нередко это выливалось в ссоры, о которых они забывали уже через полчаса. Нельзя сказать, что это был один из факторов, почему Коджи уехал работать в Токио.

– Правда? – Коджи искренне удивился. Иногда он сам жалел, что не начал сниматься в фильмах. Лицо-то позволяло. – Сестра, поздравляю тебя!

Мидори готова была рассмеяться, но ей до сих пор удавалось как-то сдерживаться.

– Не паясничай, – огорошил его отец. – Никогда не поверю, что ты не знал.

Он снова принялся за свой мисо-суп. Мидори и Коджи переглянулись. Мидори незаметно пожала плечами.

– А вообще, правда, он хороший человек, – сменил тон и тактику Коджи. – Это даже по игре видно. А если человек заботится о мяче, то что ему мешает так же заботится о жене?

– Ты хоть понимаешь, что мяч и жена – совершенно разные вещи? Пускай себе заботится о мяче, но его брак со своей дочерью я не одобрю.

– И потом, я видел его несколько раз, разговаривал с ним, – не слышал Коджи. – Он заботливый и внимательный, говорит мало, но по делу. Кстати, и положение у него далеко не бедственное.

На последнее отец ничего не ответил, доедая суп и думая о чем-то своем. За столом повисла тишина, и только глухой стук деревянных палочек о тарелки нарушал эту тишину.

По окончании ужина Коджи и Мидори встретились в условленном месте, то есть в ее комнате. Они обсудили, как этот разговор повлиял на решение отца и повлиял ли вообще. Брат говорил, что зерно уже посажено, осталось ждать плоды, во что совершенно не верила Мидори. В этом случае она была абсолютной пессимисткой.

А все начиналось не так уж и плохо. Даже красиво…

– Так, ты сразу должен произвести на них хорошее впечатление, – наставляла Чонхо Мидори в тот день.

В тот день Чонхо впервые шел знакомиться с родителями Мидори, потому что им было жутко интересно, какой новый парень появился у их дочери. Неужто лучше, чем Дзюн?

Тогда ей было двадцать, и они встречались два месяца до этого момента, не то, чтобы втайне от родителей, но просто ничего не говоря им. Но вот настало время, когда ее родители не могли больше слушать отговорок по поводу поздних возвращений своей дочери и ее блестящих глаз после них. У нее точно кто-то появился.

Чонхо и Мидори были в небольшом кафе неподалеку от дома Мидори. Они не хотели есть, просто зашли сюда отрепетировать все в последний раз. Тогда у Чонхо еще было плохо с японским, поэтому эту речь он должен был репетировать до той поры, пока все не будет отскакивать от зубов. Или не отскакивать вовсе. В экстренных ситуациях лучше молчать.

– Конникива… – начал Чонхо.

– Нет-нет, стоп, – тут же прервала его Мидори.

Чонхо хмуро посмотрел на нее. По нему, так вообще лучше было с ними не знакомиться, раз уж на то пошло.

– Конничи ва, никакого «к» здесь быть не может! Еще раз.

Иногда Мидори напоминала Чонхо Ли-сабом, его учительницу английского в начальной школе. Она была молодой и жутко строгой, будто от знания английского зависела судьба мира. Она все шесть лет пыталась исправить его произношение, и все шесть лет эти прошли впустую.

Чонхо повторил еще раз, уже правильней. Он говорил свою короткую речь еще несколько раз, прежде чем Мидори осталась сравнительно довольна его произношением, и прежде чем отправиться к ее родителям.

Нет, она не хотела обманывать родителей, но и сразу сообщать национальность Чонхо побоялась. Как-нибудь со временем, но не сейчас. Поэтому без имени нужно было обходится до победного.

Вот и ее дом. До этого он был здесь всего два раза. И в обоих случаях, когда не было ее родителей. Он остановился ненадолго, окинул дом взглядом. Мидори терпеливо ждала его. Да и другого выхода у нее не было – он крепко держал ее за руку, настолько, что так просто и не сдвинешься. Был солнечный летний день. Лето как раз только начиналось, и еще не было так жарко, как обычно бывает в Осаке в знойные летние дни.

Мидори открыла дверь, и они вместе вошли в дом. Ее родители ждали их в гостиной, светлой комнате, противоположная стена которой состояла полностью из окон.

– Здравствуйте, господин Наойя, госпожа Наойя.

– Здравствуй, – отец Мидори приветливо улыбнулся. – Ты присаживайся.

Чонхо и Мидори присели на диван. Мидори заметно волновалась, Чонхо и того больше, хотя этого совсем не показывал, а если и показывал, то самую малость.

– Так значит, это ты встречаешься с Мидори? – спросил отец.

– Да, – уверенно ответил Чонхо. – И могу с уверенностью сказать, что ваша дочь очень напоминает свою мать – такая же красавица.

Этим высокопарным словам научила его Мидори, и теперь он произнес их во всей их красоте. Маюми-сан чуть зарделась и опустила голову.

– Ну-ну, не надо разбрасываться комплиментами, – прервал его Юя-сан. – Лучше скажи, чем ты сейчас занимаешься?

Чонхо мельком вопросительно посмотрел на Мидори. Этот кансайский диалект порой приводил его в замешательство.

– Чонхо сейчас… – начала за него Мидори, но тут же осеклась. Такого вопроса они не предполагали. – Он сейчас играет в футбол. Он профессиональный футболист.

Она не смогла придумать ничего лучше, чем сказать правду. Она не знала, как отреагируют на это сообщение ее родители.

– Да?.. Как интересно. Планируешь там остаться надолго?

– Да, – наполовину наугад, наполовину осознанно ответил Чонхо.

– Ой, да что мы все так официально, давайте лучше попробуем вагаси*, – вставила свое слово Маюми-сан. Она была неравнодушна к комплиментам и на этот раз услышала то, чего каждое женское сердце желает.

Все принялись пробовать вагаси. Быстро есть такую красоту не получалось, сначала хотелось насладиться внешним видом, и только потом откусить кусочек. В приготовлении чая Маюми-сан не нашлось бы равных во всем районе, поэтому к ним часто захаживали соседи на чай.

В основном разговаривала Мидори. Чонхо только иногда вставлял свои короткие комментарии. Мидори с ним занималась японским, но его знаний еще не хватало для свободного разговора. В основном Мидори разговаривала с ним на корейском. Но только не на уроках. К ним она подходила со всей серьезностью, запасшись необходимой литературой.

– Какие-то глаза у тебя интересные, да кожа какая-то смуглая… – на прощание сказал Юя-сан. – Что-то напоминает. А, вспомнил! Был у меня один знакомый. Он корейцем был, противным таким…

Мидори и Чонхо остановились, как вкопанные, ожидая продолжения.

– Но ты, я смотрю, парень хороший, – закончил отец Мидори. – Заходи еще. И береги ее.

На это Чонхо ничего не ответил, только глубоко поклонился.

*вагаси – японская сладость

Но это было четыре года назад. Сейчас отношение родителей Мидори к Чонхо совершенно изменилось, как только они узнали, откуда он на самом деле. А случилось это только через год после их первого совместного чаепития, когда отец Мидори случайно увидел его в матче сборной Южной Кореи. Тогда Мидори растерялась вначале, но потом сказала всего лишь: «А я разве не говорила?». И, в принципе, она была права. Ее не спрашивали, и она ничего не говорила.

Остаток дня она провела, разбирая и редактируя фотографии.

– Шиори! Давно не виделись!

Был воскресный день, примерно его половина. Было тепло, почти жарко, и редкое облачко прикрывало солнце. Она встретила подругу совершенно случайно, сначала увидев ее на снимке. Она просто вышла на улицу пофотографировать в свое удовольствие. Она гуляла в основном в парке, медленно и совсем не задумываясь о чем-то. Это был первый случай, когда ее не обременяли какие-то тяжкие мысли. Просматривая только что сделанные снимки, Мидори увидела знакомое лицо.

– Да, давно. Все как-то по телефону…

Она была в легком платье, как всегда. Даже когда было холодно, она надевала легкие кофточки и платья. Так же было и в этот раз.

– Как ты? – спросила Шиори, когда подошла к подруге вплотную.

– Хорошо. Только…

– Что?

– Я опять с ним встречалась, – тихо сказала Мидори.

Она присела на скамейку, Шиори – вслед за ней.

– Брала интервью, а потом… Ты, наверное, и так все видела? – Она выжидающе посмотрела на подругу.

– Да, видела. Скажи, неужели ты все еще его любишь?

– Нет! – Мидори даже подскочила от негодования, но потом опять села. – Это все он… он это сделал.

– Точно? – Шиори внимательно посмотрела на подругу. – Ну, этого можно было ожидать. Он тебе жизнь испортил и продолжает портить. Держись от него подальше… Ой, что-то мы засиделись, мне пора бежать. Мы с ребятами из компании сегодня маленькую вечеринку устраиваем, я ведь за тортом пошла. Ладно, мне уже пора, – говорила она, вставая. – Пока-пока!

И она упорхнула, словно птичка, оставив Мидори сидеть на скамейке одну.

Его не было всего один день, а она уже соскучилась по нему.

Это была первая ночь, проведенная на родной земле после долго времени. Как бы он не убеждал себя, что Япония стала ему второй родиной, эта роднее. И даже воздух здесь был чуточку слаще.

Перелет был коротким, так что уже в этот день он уже ночевал дома у матери, чтобы с утра отправиться в Ульсан тренироваться.

Мать жила хорошо, наконец-то она стала счастлива, и Чонхо был искренне рад за нее. Он помнил, как она приходила с работы, еле передвигая ноги, чтобы на следующий день все снова повторилось. Теперь она работала в другом месте, потому что просто не хотела висеть на шее у мужа, как говорила сама, но не так тяжело, совсем наоборот. К тому же она уже пятый год воспитывала второго младшего брата Чонхо, который родился в счастливой семье и не знал никаких лишений. Чонмин был абсолютно счастливым здоровым мальчуганом. Юнхо и Сун Хо тоже уже забыли те тяготы, которые испытывали раньше. Только у его матери и самого Чонхо остались кусочки тех воспоминаний, когда на счету была каждая вона.

Переночевав дома, он успел наговориться с матерью, братьями и сестрой на год вперед. В основном говорили они, Чонхо только слушал их, но и этого было достаточно. Брат обсуждал его последние матчи. Он тоже увлекся футболом, даже играл в школьной команде, но связывать свою судьбу с этим в дальнейшем не рассчитывал, больше отдавая предпочтение гуманитарным наукам. Сестра больше расспрашивала о Мидори. В последнее время они с ней не на шутку сдружились. И Чонхо рассказывал, рассказывал о ней, сам не замечая, как улыбается, только произнеся ее имя. Мать спросила о предстоящей свадьбе. Пришлось рассказывать ей все неприятности, о чем Чонхо не совсем хотел распространятся.

– Они нас всегда за людей не считали, – сказала на это мать, глубоко вздохнув.

Чонхо ничего не сказал в ответ на это.

Под самый вечер позвонила Мидори, сказала, что едет в Тайвань на неделю по работе. Это был второй раз, когда Чонхо пожалел, что не остался с ней. Две игры можно было пропустить, но отпускать ее одну туда…

– Будь осторожна, – сказал он ей. – Слышишь? Будь осторожна.

– Да я уже не маленькая, – рассмеялась Мидори. – Буду только в отеле и на встрече политиков, больше нигде. А ты лучше выигрывай побыстрее и возвращайся домой.

– Постараюсь, – улыбнулся Чонхо.

Но заснул он все же с неспокойным сердцем.

На следующий день он уже ехал в Ульсан, задумчиво уставившись в окно скоростного поезда. Мин Хон поехал с ним, встретившись с ним утром еще до поезда в Сеуле. С ними же был и Мин Ву. По дороге, сидя в скоростном поезде, братья как всегда тысячу раз поругались и полторы тысячи раз помирились, шутили и подшучивали над бывшим капитаном, чего он как бы не замечал до поры до времени, а потом в тысяча первый раз сделал им такой выговор, что они сразу притихли, и снова уставился в окно.

А в окне мелькали деревья, на которых распустились листочки, мелькали дома, традиционные ханок* и совершенно современные, в десятки этажей, мелькали автомобили, проезжающие параллельно движению поезда, мелькали люди. Чонхо смотрел на все это, но не замечал и половины, потому что поезда двигался с большой скоростью и потому, что все его мысли были заняты ею. Нет, он больше никогда ее не оставит.

Они проехали на поезде около двух с половиной часов, чтобы потом в Тэгу сразу пересесть на автобус. Конечно, легче было бы преодолеть на самолете, но об этом все трое подумали, только когда пришли на станцию Сеула и уже садились в поезд. Поэтому теперь приходилось терпеть некоторые неудобства в пути. Желудки уже требовали к себе должного внимания, поэтому в Тэгу пришлось задержаться еще на полчаса, чтобы забежать в «Лоттерию», кафешку на углу улицы. Когда хотчесабап был уничтожен, и желудки успокоились, они продолжили свой путь на автобусе.

Впервые за всю дорогу Чонхо внимательно посмотрел на братьев. Они были его ровесники, поэтому уважительно или уменьщительно-ласкательно к ним никак не надо было обращаться, но не это главное. Раньше их невозможно было различить. Теперь же даже лица у них стали какими-то разными. И дело было не только в прическе, хотя за шесть лет они вряд ли ее изменили, так что они отличались только тем, в какую сторону она зачесана. Дело было в том, что внутри. Мин Ву уже сильно повзрослел, когда Мин Хон еще оставался ребенком в душе, хотя именно он был старше. Но это было только для тех, кто знал их уже шесть лет. Для остальных они оставались все такими же идентичными.

Вот и он, город тысячи надежд, Ульсан. Их встретили на автовокзале и сразу же отвезли в общежитие, их место проживания на две недели. Но им предстояло отдохнуть всего ничего, каких-то полтора часа, чтобы потом отправиться на стадион Монсу. Как оказалось, потом на стадион приехал и Ким Чжун Хён. Но его участь была незавидна – он всегда сидел в запасе. Нелегка судьба запасных вратарей!

Первый день был наполнен всякими организационными моментами, всякими знакомствами с обслуживающим персоналом, приветствиями тренеров и прочей ерундой. Эту часть Чонхо всегда недолюбливал.

– Ю-сонбеним! Давно не виделись!

На него буквальным образом налетел такой давний знакомый, Юн До Гын. Его блестящие глаза, его радостная улыбка – все оставалось тем же, словно и не было стольких лет, и он оставался все тем же семнадцатилетним пареньком. От изобилия чувств он даже его обнял, чего Чонхо никак не ожидал.

– Ну-ну, не так официально… – выдохнул Чонхо, только До Гын его отпустил.

– Хорошо, прости, – тут же смутился он. – Как твои дела, хён? Все хорошо? Как твоя команда? Ты ведь до сих пор в Японии? Как Мидори-сси? С ней все в порядке? Вы до сих пор встречаетесь?

Все эти вопросы сыпались со скоростью света, и Чонхо просто не знал, на какой из них ответить первым, на первый, который он уже успел забыть, или на последний?

– Все хорошо, – решил ответить Чонхо на все вопросы разом. – А сам-то как?

В этот момент мимо них прошла молодая невысокая девушка, новая сотрудница медицинского обслуживания команды. Длинные крашеные рыжеватые волосы так и развевались на ветру, который поднялся к вечеру.

– Здравствуйте, – поздоровалась она, а глаза так и сверкали агатами.

Это длилось всего с несколько секунд, но она успела оставить половину участников команды в долгом безмолвии.

– Я… – опомнился До Гын. – Я нормально. Вот в Германии играю второй год. Сначала страшно было уезжать отсюда, да я и немецкий не знаю, но потом как-то привык.

– И часто ты сюда приезжаешь?

Но этому вопросу суждено было оставаться без ответа еще несколько часов, потому что на поле вышел главный тренер, прервав все разговоры. Началась первая тренировка.

Чонхо привык к этому. Это составляло львиную долю его жизни. Он играл в сборной довольно много и отказывался только тогда, когда у него была травма или еще по каким-нибудь важным причинам. На этот раз они играли с Грецией у них на поле, так что нужно было приехать туда пораньше, чтобы ознакомиться с полем и привыкнуть к другому часовому поясу. Но пока они тренировались здесь, на ровном и сравнительно родном поле.

Состав был почти тот же самый, что и в предыдущей игре. Если только вернулись игроки, которые пропускали несколько игр до этого. Новых было всего трое. Они то и дело озирались по сторонам, что выдавало их с головой. Их легко понять, ведь они тренировались с такими звездами. Чонхо помнил свою первую тренировку в основной сборной, будто это было вчера…

*ханок – традиционный корейский дом

Он пришел немного с опозданием. Тогда он еще жил в Сеуле, и был конец января. У них на поле играть было еще рано – слишком холодно, поэтому с Ираном они играли в Катаре. Но до этого было еще много времени, поэтому они тренировались в Сеуле.

Когда Чонхо пришел в первый раз на стадион, он изредка озирался по сторонам, замечая все новые знаменитые лица. Приглашение его в сборную было некоторым сюрпризом для фанатов футбола. Тогда он был неизвестным лицом, и некоторые возмущались по поводу того, что его пригласили в сборную, да и он сам не ожидал такого. Но, как результат того, что кто-то за него похлопотал, он оказался здесь.

Он был больше в стороне от общего действа. Тренировался себе потихоньку, пока его не поставили правым атакующим полузащитником.

Тогда многие из команды обратили на него внимание. А он все так же оставался где-то замкнутым в себе и совсем неразговорчивым. Только делал, что говорят.

Мать тогда уже переехала в дом Пак Сон Хёна, и он один жил в их старом доме. Порой было скучно, поэтому он записался в вечернюю школу, чтобы получить образование старшей школы. Со своей командой он встречался скорее ради развлечения, потому что трое уже покинули ее, что значило, что команда не может участвовать в соревнованиях.

И вот, он в основной сборной. Где-то внутри он сильно переживал насчет этого, но только внутри. В стартовый состав его так и не поставили. Но на семьдесят шестой минуте заменили полузащитника и его выпустили на поле. Он тогда не забил гола, они тогда проигрывали, но именно с его подачи мяч оказался в воротах, чем команда сравняла счет. Тогда о нем впервые написали в газетах…

В первую тренировку обычно не было тяжелых нагрузок. Вот и сегодня их не было особо. После тренировки До Гын снова прилип к Чонхо с бесконечными вопросами. Чонхо уже пожалел, что он делил комнату в общежитии вместе с ним. Они уже уходили со стадиона, когда мимо них четверых снова прошла сотрудница медицинского обслуживания. Будто невзначай она улыбнулась. Улыбнулась только одному человеку, хотя можно было расценивать, будто самой себе.

– Да ты у нас сердцеед! – воскликнул Мин Хон, как только они отошли на достаточное расстояние.

Чонхо будто и не слышал этого замечания, продолжая идти под распустившимися дзельквами.

– Думай сперва, что говоришь, – огородил его Мин Ву.

– А что? Она милая и пригожая, – продолжал Мин Хон. – Вот бы мне так счастье подмигнуло…

Так они и шли до первого маленького недорогого ресторанчика недалеко от стадиона. На всю честную компанию, а именно четырех человек, они заказали, будто на десятерых, хотя вся провизия была уничтожена за каких-то полчаса. Все-таки тренировка отнимала уйму сил. После этого по старой доброй дружбе они решили прогуляться по городу, заходя в разные спортивные магазины или же просто магазинчики разнообразного назначения, потом снова в кафе. В итоге вернулись они ближе к полуночи, когда ноги гудели от обилия напряжения на них. Кто-то ног просто не чувствовал. И вот настала сладкая нега долгожданного отдыха.

Чонхо хотел позвонить ей всю вторую половину дня, просто узнать, как у нее дела, но этот день был настолько насыщен событиями, что он просто не успел воплотить задуманное в жизнь. Как только он оказался в своей комнате, и как только До Гын отлучился по своим кратковременным делам, он уже взялся за трубку телефона, но, посмотрев на часы, отложил эту идею до утра. Он мог разбудить ее, чего совсем не хотел делать.

На следующий день все повторилось вновь. Разве что тренировки стали более серьезными и специализированными. Поэтому на продолжительное время До Гын был разлучен с остальными тремя. Но и там он не пропадал. Казалось, он знает всех футболистов страны лично, а его мягкая и общительная натура с каждым могла найти общий язык.

Мин Хон и Мин Ву же общались по большей части между собой. Хоть они и были излишне общительными, все равно на самом деле оставались в своем собственном мирке. Да и общаться на тренировках было некогда. Если только на перерывах, что было не совсем часто.

Чонхо же выполнял то, что ему скажут, иногда добавляя что-то на свое усмотрение, что часто приходилось очень кстати. Он уже и не мог вспомнить себя без мяча, хотя когда-то гонял его только после того, как развезет все заказы, поздно ночью на школьном дворе, в одиночку. Теперь это казалось каким-то неудачным сном. Но тут…

Кто-то заехал ему мячом прямо в голову, вызвав кратковременное помутнение в глазах. Он покачнулся, но на ногах устоял.

– Прости… – К нему подбежал Ким Со Кён, рассыпавшись миллионами извинений. – Ты в порядке? Сходи в медслужбу.

Но предложение было уже бесполезно. Сотрудница медицинского обслуживания сама уже спешила через все поле, чтобы осмотреть Чонхо.

– Нет, спасибо, все в порядке… – говорил он, отводя руки сотрудницы в сторону.

– Подождите, надо вас посмотреть. Пройдемте в медпункт, пожалуйста.

Чонхо еще долго настаивал на том, что это совсем не нужно, но девушка настояла на своем, и все же пришлось сходить туда, куда она его звала.

И вот они уже оказались в маленьком помещении медицинского обслуживания. Она усадила Чонхо на стул для пациентов и начала осмотр.

– Ая, мы ведь так и не знакомы до сих пор… – мимоходом сказала она. – Меня зовут Ли А Юн, я здесь работаю недавно, буду вас сопровождать там тоже.

Чонхо помолчал недолго, прежде чем ответить.

– А меня…

– Я знаю, – весело сказала она. – Кто не знает знаменитого Ю Чонхо? Сколько пальцев?

– Три.

– Верно… – Она продолжила осмотр. – Честно признаться, я смотрела все ваши матчи. Вашей игрой я просто восхищаюсь! Только скажите, почему вы до сих пор остаетесь в J-лиге? Ведь вам уже давно пора в Европу, в Англию, например…

– Так получилось. Вы скоро закончите?

Чонхо хотел поскорее избавиться от нее. Пустые разговоры ему были чужды и неинтересны.

– Скоро-скоро. – Она немного обиделась. – Так получилось?.. – Ее лицо оказалось совсем близко к его лицу, и она чуть ли не на ухо прошептала ему: – Там живет ваша девушка?

На это Чонхо уже ничего не ответил. Он незаметно для себя сжал губы, показывая, что больше разговаривать с этой надоедливой особой не намерен.

– Я так завидую ей, – продолжала А Юн. – Или… у вас не все в порядке?

Чонхо терпеливо дождался конца осмотра, не проронив больше ни слова, кроме небольших слов благодарности напоследок. Все это время он старался даже не смотреть на нее. По окончании он ушел оттуда быстрее, чем обычно. Ее весьма недвусмысленные намеки надоедали, и в конце он уже готов был проклясть тот самый мяч, который так неудачно угодил ему в голову.

Он продолжил тренироваться, стараясь забыть обо всем, только что произошедшем.

Все это время Мидори находилась в редакции или ездила фотографировать разные события или какие-то происшествия, порой брала интервью у не совсем важных персон. В свободное время она готовилась к выставке. Вечерами она выслушивала, как Коджи старается убедить их родителей в том, что Чонхо просто прекрасный человек, тихо посмеиваясь над братом. Обычно, если он дает слово, держит его до конца.

Сам Чонхо почти не звонил ей, и она старалась не отвлекать его. Она знала, что тренировки сборной – это не простые командные. Поэтому несколько раз она откладывала телефон в сторону, так и не набрав заветного номера.

– Они уже на полпути к праведному выбору, – как-то раз сказал Коджи после очередной обработки родителей. – Да и потом, матери сейчас уже совершенно безразлично, за кого ты выйдешь. Ее больше волнуют выпускные экзамены в ее классе. Ведь осталось всего ничего.

Да, это было верно, ведь их мать была учителем японского в старшей школе, и скоро класс, в котором она в этом году была к тому же классным руководителем, должен будет сдавать выпускной экзамен. В этом году подобрались на редкость ленивые семнадцатилетние оболтусы, которых было не так-то просто исправить. Да и у отца в фирме были некоторые проблемы.

– Ты так считаешь? – не верила Мидори.

– Совершенно уверен. Эй, я же твой старший брат! Ты не веришь мне?

Мидори только покачала головой, абсолютно со всем соглашаясь. Она верила брату на все… восемьдесят процентов. Остальные двадцать она оставляла про запас.

Оставалось всего несколько дней, перед тем, как поехать в Тайвань, но Мидори так и не начинала собирать вещи. То подруга позвонит, то в редакцию под утро вызовут, то еще невесть что. Многое отвлекало, и вот, как результат, она собирала вещи уже в третьем часу ночи, и это притом, что самолет уже через несколько часов, рано утром. Действовала она со скоростью молнии, но и этого не хватало – еще немного и опоздает на самолет. Но, к счастью, она успела и вот, не выспавшаяся, проголодавшаяся, потому что последний раз ела вечером, с полупустым чемоданом, она подходила к стойке регистрации. Благо, в самолете можно выспаться.

Она закрыла глаза в Японии, а открыла их уже в жарком и солнечном Тайване. И уже нужно было выходить из самолета. Она довольно быстро прошла через все, что должен проходить пассажир из другой страны и через малое количество времени оказалась за дверьми аэропорта.

Истинно прав был Танака-сан, сказав, чтобы она приехала за день до встречи. Все улочки были настолько запутаны, что она заблудилась уже через пять минут и долго себя проклинала за то, что решила сэкономить и не взяла такси. Хоть отель и был сравнительно недалеко, она еще долго не могла найти его. Настала критическая ситуация, и она решила спросить у местных жителей. Но, вот беда, здесь мало кто знал японский, корейский и того меньше. В итоге на ломаном английском, а он был действительно ломаный, потому что в последний раз она разговаривала на нем в школе, ей удалось выяснить, где находится такой-то отель.

Придя в отель, номер в котором был забронирован заранее, она буквально рухнула на постель от усталости даже не в силах пошевелить пальцем. Она пролежала в полудреме еще полтора часа, прежде чем пошевелиться. Наконец, она встала и подошла к окну. Ее глазам предстал какой-то людской муравейник, все куда-то спешили, что-то делали… Центр Тайпея – очень оживленное место, за всем и не углядишь.

Вопреки обещанию больше нигде не бывать, кроме отеля и места проведения встречи ей захотелось прогуляться. Недалеко, всего лишь в округе. Она спустилась в вестибюль, немного замешкалась, решаясь переступить порог.

– Не хотите сходить на концерт? Вот у нас рекламки есть. Как раз группа из Японии. – Администратор довольно хорошо говорила по-японски, так что Мидори все поняла.

Она подошла к стойке, чтобы взглянуть на рекламку. Только взяв в руки, уронила. «Группа Hey-yo! С единственным концертом в Тайпее», – гласила реклама. Как раз завтра… Простояв так еще немного, она, ничего не сказав администратору, быстро вышла на улицу.

Да, действительно, это был самый оживленный район города, почти центр. Забыв об этой злосчастной рекламе, она просто бродила по главной самой широкой улице, где просто невозможно было заблудиться, хотя пару раз она была близка к этому. Разные магазинчики, разные ресторанчики, разные развлекательные и торговые центры, и стоцветные фонарики сверкали всеми цветами радуги… – все это было в Тайпее сколько душе угодно и даже больше чем в Осаке, как могло показаться на первый взгляд. Еще бы, столица ведь.

Ближе к вечеру она уже сравнительно привыкла к атмосфере этого города, который оказался очень гостеприимным и совсем необидчивым. Под конец она зашла в китайский ресторанчик, чтобы полностью проникнуться духом Тайпея, но только потом узнала, что тайванская и китайская кухни различаются, так что по прошествии некоторого времени, когда китайская еда немного переварилась, она подошла к тайванскому кафе, которое было прямо под открытым небом.

Уже был вечер, солнце только что село, на небе оставалась только тонкая розоватая полоска, обозначавшая место, где село солнце. Доедая свой О-а-цзень, она решила позвонить Чонхо. Хоть Тайвань и был гостеприимным, но она заскучала по дому, заскучала по нему. Доев последнюю устрицу, она достала телефон. В нем разряжалась батарейка, но на один разговор хватит.

Нажав кнопку вызова, она еще долго ожидала ответа. Она уже успела пожалеть о своем звонке, когда ей наконец-то ответили.Только не тот, кого она ожидала.

– Да? – ответили на том конце. Это был запыхавшийся женский голос.

– Я, наверное, не туда попала… – сказала Мидори и уже собралась отключиться.

– А куда вы звонили?

– Ю Чонхо, но вы…

– Все верно, это его телефон. Только он сейчас в душе. Устал бедняжка. Конечно, после такого-то… – Смешок. – Что-нибудь передать?

– Постойте, а вы…

Но на этом батарейка в телефоне разрядилась окончательно, и слова так и застыли на губах. Ответила девушка, кореянка, молодая, судя по голосу… Обычно он никогда не оставлял телефон. Значит, он доверял ей? Значит он с ней…

Мидори встряхнула головой. Нет, такого просто не может быть! Или… может? Она просидела так довольно долго, склонив голову над пустой тарелкой и думая о только что случившемся. Она опомнилась только тогда, когда хозяин кафе под открытым небом подошел к ней и стал говорить. Она мало понимала его, но суть была одна – надо уходить, потому что кафе уже закрывается. Она тяжело поднялась со стула, еще немного так простояв. Потом пошла куда глаза глядят, конечно же, не в ту сторону. Через квартал повернула обратно. Благо, улица была хорошо освещенная, и на ней еще было достаточно людей. Но она никого из них не замечала. Погруженная в свои мысли, она вряд ли как-то реагировала на внешний мир.

В отель она пришла поздно, когда луна уже взобралась на самую вершину темно-синего бархатного купола. Опустошенная и поникшая, она не в силах была делать что-либо, хотя нужно было готовиться к встрече. В полной темноте она подошла к окну и открыла занавески. Луна сегодня была особенно белая, бледная, неживая… Она долго смотрела на нее. Смотрела до той поры, пока не начали слезиться глаза.

Он долго не звонил ей. Не потому ли? За шесть лет она вполне могла ему наскучить. А родители своим активным нежеланием только добавили свою каплю дегтя. Хотя… О нем ли она это думает? Такого никогда не может произойти, это просто недоразумение!

Она легла в постель, но вряд ли смогла заснуть. Она только лежала с закрытыми глазами, все думая об этом голосе с другого конца связи. Если одну минуту она была абсолютно уверена, что это просто какое-то недоразумение, то другую – что Чонхо предал ее. Луна то поддакивала ей, то совсем не соглашалась, скрываясь за облаками и выходя вновь.

Ей удалось заснуть только под утро, когда появились уже первые лучи солнца. Но и сон этот был не таким спокойным, как было бы нужно. Когда она проснулась, первая ее мысль была все о том же. Она решила позвонить ему перед тем, как отправиться на встречу, но несколько раз получалось так, что он просто сбрасывал звонок, только прозвучит один гудок. Тогда она поняла, что больше не нужна ему, и все это было лишь для виду. Она отправилась на встречу с опущенной головой и покрасневшими глазами. А ведь все было так хорошо…

То была их первая годовщина – год с тех пор, как они встретились в первый раз. Тогда он встретил ее у самого университета. Он долго ждал ее, прежде чем она вышла и неторопливо прошлась через университетский сквер. Просто потому, что не ожидала такого. А он просто стоял у мотоцикла и ждал ее.

Последние пятьдесят метров она пробежала, только увидев его.

– Привет, – сконфузившись, произнесла она.

– Поехали? – без лишних слов сказал он и уселся на мотоцикл.

– Куда?

– Увидишь.

Она уже успела привыкнуть к такой неразговорчивости и старалась не задавать лишних вопросов, что не всегда удавалось. Она просто присела рядом с Чонхо, обвив его своими тонкими руками.

Весь город промелькнул будто за одну секунду, будто они перенеслись куда-то без всякого транспортного средства. Солнце только начинало клониться к закату, а они уже оказались там, куда он хотел приехать.

– А теперь закрой глаза, – попросил Чонхо, как только Мидори спрыгнула с мотоцикла.

Она еще немного, прищурив глаза, посмотрела на него, потом послушно закрыла глаза. Он, чтобы не было излишнего соблазна подглядеть, прикрыл ее глаза руками, и повел ее куда-то.

Они шли не так долго, но и сказать, что пришли быстро, не выйдет. Она полностью доверяла ему, его уверенным шагам, его теплым рукам и просто шла туда, куда направлял он. Откуда-то справа доносился стрекот ранних цикад. А совсем прямо слышался плеск воды, спокойный и тихий, и он все приближался по мере того, как они шли. И вот, наконец, он убрал руки от ее лица, и она открыла глаза.

Ей представилась удивительная картина. Сзади подпирала рощица, а совсем прямо был покатый спуск, за которым одна за другой накатывались друг на друга волны. Солнце только начинало опускаться в воду, и казалось, что на свете нет ничего, кроме этого островка. Солнце, роняя капля за каплей, опускалось туда, в теплое от его же собственного жара море, в котором растворялось огненное золото. От этого само море было не синим, а тепло-оранжевым. Опустишь в него руку, и можно будет ухватить каплю солнца. Чайки кричали, но где-то вдали, боясь нарушить эту прекрасную тишину.

Мидори смотрела на все это, затаив дыхание. Она прожила в Осаке всю жизнь, но никогда не видела такой картины, сотканной на самом небе.

– Как… красиво, – только и сумела сказать Мидори.

– Да, красиво, – тихо согласился Чонхо.

Он подошел к ней сзади и обнял, согревая, потому что со стороны моря уже тянуло свежим холодком. Она коснулась его руки, а потом переплела пальцы. Так они стояли долго, показалось, что всю жизнь. Они смотрели в одном направлении, куда-то вдаль, туда, куда не доплывет ни один корабль, туда, где место только им двоим.

Но это было в прошлом. Давно уже не было того покатого берега, потому что море смыло половину его, подобравшись к самым деревьям. И, получается, давно уже не было тех чувств.

С этими мыслями она подходила к месту встречи двух политиков. Она пришла сюда намного раньше. Во-первых, чтобы занять хорошее место, во-вторых, потому что хотела отвлечь себя от грустных дум. Но они не оставляли ее, и поэтому половине в будущей статье предстояло стать выдумкой.

Встреча началась вовремя, и политики и говорили по заранее подготовленному плану. Хотя у нее работал диктофон, она записывала основные тезисы, попутно фотографируя, больше по инерции, чем по своей воле. Хотя, когда она работала, для нее ничего не существовало кроме этой работы. Это был один из немногих случаев, когда она отвлекалась от своего главного дела.

Закончилась встреча, и она немного с опозданием начала собираться. Выйдя одной из последних, она еще надолго остановилась на одном месте прямо около выхода. Она выполнила свою работу. Теперь только оставалось написать хорошую статью, что она и собиралась сделать, когда придет в отель. Ее рейс только послезавтра, потому что получилось так, что завтра не было рейсов, а на один-единственный были раскуплены все билеты.

Она медленно шла в отель, все думая о том, что произошло вчера. Она так и не смогла выкинуть это из головы, да и куда там, когда по телефону любимого человека отвечает какая-то другая девушка? Когда он потом сбрасывает звонки? Когда…

Она уже готова была заплакать, но до сих пор ей удавалось сдерживать слезы. Камушек на безымянном пальце был мутным и почти не отражал свет.

Она пришла в отель и уже хотела подняться на свой этаж, но в последний момент, когда она подошла к ресепшену, ее взгляд упал на цветастую рекламку. Она вновь взяла ее в руки и бездумно посмотрела на нее. Еще через несколько секунд она отложила ее в сторону, уже отошла, но потом вернулась вновь. Концерт проходит недалеко, всего несколько остановок на автобусе. А что, если…

Она решила забыть обо всем, решила оставить все на потом. Она решила, что сама все спросит, когда приедет, если он не хочет отвечать на ее звонки.

О том, что она не только услышит музыку, но и увидит, кто ее исполняет, увидит его, она подумала, когда уже покупала билет на концерт, один из последних, поэтому цена за него была приличная, зато и места не такие далекие, что в ее случае было не совсем кстати. Но она знала, что те, кто на сцене, обычно не замечают зрителей. Они для них пустая декорация, так что она не переживала сильно. Она просто хотела послушать музыку.

Она прошла на свое место на танцполе, изрядно потолкавшись между зрителями и встала на более менее свободное место. Ей пришлось ждать еще несколько минут. Несмотря на то, что собрался полный зал, а он был далеко не маленький, участники группы медлили выходить из-за кулис.

Но вот началась первая песня. Свет приглушили, и каждый музыкант начал выходить по мере того, как начиналась его партия. Сначала вышел Хирамаки Юта. Это уже был далеко не тот пугливый школьник, а вполне уверенный в себе юноша с экстравагантной прической и тысячей и одним значком на своей черной жилетке. Потом к своему синтезатору подошла откуда ни возьмись Томояма Харука. Ее стрижка стала еще короче, и с каждым годом розовые пряди в ее волосах все увеличивались. Насколько Мидори знала, она после некоторых разногласий все-таки приняла чувства Такахиши Кенты. Затем появился он, Кикучи Дзюн, все такой же подкрашенный, а волосы выкрашены тоником в красный. Мидори прекрасно знала, что он не покрасит волосы, потому что всегда гордился их непроницаемой чернотой и изменять своим привычкам вряд ли собирался. Отбивая ритм, из темноты появился Аоки Томору. Вряд ли когда Мидори могла представить его без барабанных палочек. И наконец, сам Кента, выйдя из темноты, начал петь свои слова.

Концерт проходил на ура. Мидори могла признать, что их музыка стала намного лучше, и некоторыми песнями можно было заслушаться… Они были прекрасны. Она не вела себя как отъявленная фанатка, она просто стояла и молча смотрела на них. Но вдруг после конца очередной песни Дзюн подошел к Кенте и шепнул ему что-то на ухо. Кента сначала возмутился, но нельзя было расслышать из-за чего. Потом он отошел в сторону и…

Это была старая песня. Та самая, которую Дзюн записал для нее очень давно, еще тогда, когда он приехал за ней в Сеул. Она никогда не видела, как он исполнял ее вживую, только слушала в записи. Несмотря на то, что она слышала ее несколько лет назад, помнила каждую строчку. Ей на секунду показалось, что он играет на гитаре тем самым медиатором, который она обронила в той захолустной звукозаписывающей студии. Но, конечно, нет. Он мог потерять его миллионы раз. Он снова пел их историю, то когда они встретились, то, как вместе переживали каждый момент их жизни. А она просто слушала. Так давно… И совсем недавно. Был только он и гитара, все остальное оказалось бы лишним. И была она. Она могла поклясться, что он смотрит именно на нее, и она не знала, куда деться от этого взгляда, такого пронизывающего, такого пронимающего. Она забыла обо всем на свете, забыла, что стоит в большом зале одна среди многотысячной толпы, забыла, что находится в другой стране. Она только слышала его голос, низкий, но мягкий, местами с хрипотцой. Песня уже закончилась, а она все продолжала так стоять, опустив руки и смотря на него.

– Я знаю, ты слышишь меня… – сказал Дзюн в микрофон. – Ты ведь помнишь, да? Только не забывай этого…

Он говорил по-японски, и далеко не все могли его понять, но даже для тех, кто знал язык, смысл оставался за плотными занавесками. Поняла только она одна, на что Дзюн и рассчитывал. Она уже хотела уйти, но пробраться сквозь эту толпу вряд ли было возможно, поэтому она осталась стоять на своем месте, ожидая конца выступления. Оставалось ждать не так долго, концерт близился к концу. Под самый конец они исполнили веселую и совершенно невдумчивую песню. Кажется, ее взяли куда-то саундтреком…

Вот и закончился единственный концерт в Тайване. Через несколько дней они уже должны были выступать в Гонконге, как значилось в программе на небольшой рекламе. Ушли со сцены они точно так же, как и появились – как только заканчивалась их партия в песне. Последними ушли Харука и Дзюн.

Мидори уже начала двигаться к выходу, медленно, как бывает в таких случаях. Их музыка действительно стала лучше, Мидори почувствовала это всеми клетками души. И если бы не та песня, то она бы осталась совершенно довольна концертом.

Нет, это не любовь, думала она, подходя к выходу. Это… она не смогла найти определение тому, чего Дзюн пытался добиться.

По окончании концерта темные мысли снова начали одолевать ее. Стоило вспомнить этот девичий голос, эти сброшенные звонки, и весь мир уже терял краски. Теперь она решила с головой окунуться в работу, лишь бы не думать об этом. Но отвлекло ее совершенно другое. Уже было темно, солнце давно село. Уже накрапывал дождь и поднялся сильный ветер. Она уже вышла из клуба, уже начала выходить на главную улицу, чтобы сесть на автобус, но ее окликнули.

Это был Дзюн. Он стоял, опершись о стену здания, уже одетый в обычную одежду, смывший сценический грим. Мидори оглянулась и посмотрела на него, удивившись, как он успел переодеться и выбраться из зала.

– Не думал я, что мы здесь встретимся, – сказал он, подойдя к Мидори.

Она только ожидающе смотрела на него, ожидая, что он скажет очередную гадость.

– Может, сходим поужинаем?

– Зачем тебе? – Мидори приподняла бровь, на время забыв о своих проблемах.

– Просто поужинаем, ничего больше, – пообещал Дзюн. – Мы ведь так давно нормально не разговаривали… Пожалуйста, прости за то, что я сделал в нашу предыдущую встречу.

– Нет, я не намерена с тобой ни разговаривать, ни тем более ужинать.

– Всего лишь чашку кофе. Как старые друзья.

Он посмотрел на нее своими черными непроницаемыми глазами, которые никогда не позволяли пропустить кого-то дальше, в душу. Она не смогла выдержать этот взгляд.

– Ладно, если только на чашку кофе, – вздохнув, ответила она.

– Я знаю хороший ресторанчик совсем неподалеку…

Ресторан оказался, и впрямь, совсем недалеко, в пяти минутах ходьбы. Дождь все набирал силу, и последнюю минуту они уже преодолевали путь бегом, не растрачивая силы на какие-либо разговоры. Дзюн снял с себя куртку, накрывая обоих. Она бы и возразила против такой непосредственной близости, если бы того не требовали обстоятельства. Еще несколько минут и они уже оказались в маленьком уютном ресторане, отделанном полностью в светлые тона, поэтому казалось, что на улице тепло и солнечно, а не разыгрывается настоящая буря.

– Как ты здесь оказалась? – спросил Дзюн, сделав заказ, который совсем не соответствовал одной чашке кофе. Мидори почувствовала, что проголодалась, и тоже заказала немного больше, чем рассчитывала вначале.

– Делала репортаж, – немногословно сказала Мидори.

– А на концерт как к нам пришла?

На это Мидори ничего не смогла ответить и просто промолчала, еле заметно пожав плечами.

– Понятно, – чуть улыбаясь, сказал Дзюн.

Что ему было понятно, Мидори решила не спрашивать, ее это не интересовало.

– Мне понравилась ваша музыка, – вдруг сказала она неожиданно для себя.

Дзюн внимательно посмотрел на нее.

– Да? Не ожидал…

– Это правда. В ней есть что-то… завораживающее, – подобрала определение Мидори.

– А я был на твоей любительской выставке, – неожиданно сказал Дзюн. – Но ты, наверное, не заметила меня? Это ничего, я как раз был в темных очках и в кепке. Не хотел, чтобы меня узнали. Твои фотографии восхитительны. Ты всегда знаешь, когда ухватить нужный момент.

– Спасибо. – Мидори чуть улыбнулась, впервые, наверное, за все то время, пока они разговаривали. Она снова посмотрела на Дзюна, одетого так же, в темных очках и кепке, с забранными назад волосами. Все-таки что-то в нем изменилось. – Ты нашел себе девушку? Я слышала ты и та актриса…

– Нет, это все слухи, – прервал Дзюн ее. – Россказни желтой прессы. Мы просто вместе снимались в фильме. Ты ведь знаешь, в моем сердце только ты одна.

Мидори ничего не ответила на последнее утверждение, нисколько не веря в то, что он сказал. Она знала, слишком много девиц увивалось вокруг него. И довольно многим он отвечал взаимностью. Она лишь посмотрел в окно. По стеклам капля за каплей скатывалась дождевая вода, слишком быстро для простого дождя. Перед ней поставили заказ, но она так и не притронулась к нему.

– Обещали ураган на всю ночь… – задумчиво нарушил установившуюся тишину Дзюн.

– Да, я слышала, – отозвалась Мидори. – Придется промокнуть, прежде чем добегу до отеля.

– Необязательно. Тут в соседнем здании есть один маленький отель. Можно снять номер на одну ночь.

– Ты думаешь, я соглашусь? – усмехнувшись, спросила Мидори.

– А что? Просто поговорим. Когда еще такой шанс выпадет? Да и зонтика у тебя нет, я так понимаю. И у меня тоже.

– Тогда не лучше ли позвонить своему менеджеру и попросить, чтобы тебя встретили?

– Нет. У них там гулянка по поводу концерта, да и как я тебя одну оставлю?

Мидори замолчала на некоторое время, думая о чем-то своем и глядя в окно, где уже почти ничего нельзя было разглядеть. Ей вдруг снова вспомнился этот злосчастный звонок и этот голос. Она тут же опустила голову, что не осталось без внимания со стороны Дзюна, хоть он и воспринял это на свой счет.

– Не бойся, просто переждем дождь, – сказал он.

Она еще некоторое время обдумывала это предложение, прикидывая его плюсы и минусы. Хоть минусов и оказалось больше, она все же склонялась к тому, чтобы согласиться. Вдруг она сама испугалась своего решения, ей вспомнились слова Шиори о том, чтобы держаться от Дзюна подальше, но именно сейчас он выглядел самым безобидным человеком на Земле. Да и ресторан уже закрывался.

– Ладно, только закажем два одноместных номера, – наконец согласилась она.

– О`кей!

Они быстро расплатились и вышли в водяную бурю. Быстро они добежали до соседнего здания. Но тут их встретила одна оказия. Оказалось, что свободен только один двухместный номер.

– Ну ничего, я буду на диване, – пожал плечами Дзюн.

Мидори только с подозрением посмотрела на него, потом, вздохнув, взяла протянутый ключ, и пошла в сторону указанного номера, совершенно не намереваясь даже на пять минут закрыть глаза. Дзюн последовал за ней, галантно уступая дорогу и открывая перед ней дверь.

Номер был небольшим, но и не совсем маленьким. Обставлен в европейском стиле, и диван, хвала всем богам, имелся. Сравнительно комфортабельный и недорогой номер. Что еще можно было желать?

Дождь все набирал силу, и еще немного, и могло показаться, что начинается потоп. Но в комнате было тепло и уютно, так что о потопе снаружи заставлял забыть уют внутри. Они действительно разговаривали как старые добрые друзья, которые просто давно не виделись. Мидори начало казаться, что зря она все это время его избегала, когда можно было иметь такого хорошего друга. Она рассказывала о своей работе, о своих фотографиях, даже пару раз упомянула Чонхо, хотя тут же опускала голову и расстраивалась при его упоминании. А он – о своей музыке, своих выступлениях, о своих недавних съемках в дораме «Один выстрел на двоих».

– … вот я им и говорю: «Я могу сам выполнить этот трюк». А они мне ставят каскадера. Ну ладно, я согласился. Так этот каскадер сам и сломал руку! Пришлось его заменять, – с притворным вздохом говорил Дзюн.

Мидори уже смеялась от всего сердца.

– Не хочешь вина? – вдруг спросил Дзюн.

Мидори продолжала смеяться и ответила далеко не сразу.

– Давай, – наконец сказала она.

Дзюн заказал в номер бутылку вина, которую принесли всего через пару минут. Он разлил вино по двум бокалам. С вином стало веселее. Но вдруг вино развязало ей язык, и через пару минут она вдруг начала рассказывать о недавнем инциденте. Она редко употребляла алкоголь, так что уже на втором бокале она выложила все, что ее так волновало несколько дней. Сказала все, ничего не утаивая и не скрывая. А Дзюн слушал ее, сочувствуя где-то глубоко в душе, но в той же глубине и улыбаясь.

– И теперь я н-не знаю, что делать! – уже со слезами закончила Мидори.

– Когда ты вернешься, поговори с ним, – посоветовал Дзюн.

– Я так и хотела, но… Ой, что-то здесь жарко, – внезапно сказала она, поднимаясь с края кровати, где провела добрых два часа.

Но дойти до пульта кондиционера ей было не суждено, потому что в следующий момент она запнулась о собственную ногу и упала прямо на Дзюна, который сидел на диване. В ее глазах еще блестели слезы. Она подняла голову и посмотрела на Дзюна, уже хотела продолжить свой не совсем удачный путь до пульта, но он удержал ее. Еще через несколько мгновений он поцеловал ее, не так, как в прошлый раз, а нежно и ласково. Она начала отбиваться, но он крепко удерживал ее. Еще пару секунд и она ответила на его поцелуй. Так они и сидели на диване, нежно приникнув друг к другу губами, словно вернулось то время, что было шесть лет назад. Потом он прикоснулся к верхней пуговице ее блузки, через несколько секунд расстегнув.

– Не надо… – прошептала она, отстраняясь.

Но Дзюн не слышал ее. Да и она скоро перестала слышать голос разума, подчиняясь исключительно чувствам. Они руководили ею в эту ночь. Кто выключил свет, никто из них уже не помнил.

Мидори проснулась, когда уже утренние лучи солнца пробивались в окно. Волосы, рассыпанные по подушке, отражали золотой свет. Она снова закрыла глаза и сладко потянулась. Но вдруг почувствовала еще чье-то присутствие. Она резко открыла глаза и увидела Дзюна, который лежа смотрел на нее.

– Доброе утро, – тихо сказал он ей.

– Мы… – вместо ответа начала она, но договорить так и не смогла.

– Да, – ответил Дзюн.

Мидори закрыла лицо руками. Она бы предпочла вообще не отрывать рук от лица, но в скором времени они затекли. Она резко встала, но головная боль заставила ее затормозить свои движения.

– Мне нужно идти, – будто самой себе сказала она, принявшись быстро одеваться.

– Куда спешить? – спросил он, беспечно улыбаясь.

На это Мидори ничего не ответила, только продолжая одеваться. В ее голове билась теперь лишь одна мысль: как она посмотрит Чонхо в глаза, в его светлые замечательные глаза? Она побросала все свои оставшиеся вещи в сумку и уже собиралась уходить, но остановилась на пороге.

– Ты… бесчестный мерзавец, – бросила она Дзюну, не смотря ему в лицо, а куда-то в сторону.

Дзюн хмыкнул на это и продолжил бездумно валяться в постели, наблюдая за солнечными отражениями на потолке от расположенного внизу пруда. Мидори пулей вылетела за дверь.

Она провела весь день в отеле, просто взявшись обеими руками за голову и раскачиваясь из стороны в сторону или меряя шагами комнату из угла в угол. О статье на несколько дней пришлось забыть. Хотя если он так же поступил с ней? Эта мысль ей пришла внезапно. Ведь ответила та девушка…

А на следующий день был самолет. Она улетела из Тайваня совершенно опустошенная.

Шла уже вторая неделя бесконечных тренировок днем и всяческих прогулок по Ульсану ночью. Чонхо привык к такой жизни, и она была ему даже в некотором смысле в радость.

И все было просто и ясно – был мяч, он должен был его забить в ворота, были упражнения – он должен был выполнить их все, были друзья – он общался с ними. Только одно оставалось непонятным. Почему Мидори каждый раз, как он позвонит, сбрасывает звонок? Он звонил утром и вечером, пару раз даже ночью, но все бесполезно, она просто не отвечала. И все это началось с того момента, как он оставил телефон в раздевалке, а сам ушел в душ, чтобы хоть немного освежиться после тяжелой тренировки. Вода всегда смывает усталость и тяжесть, так что после тренировок он всегда задерживался там надолго.

Он бы разобрался с этим, но времени катастрофически не хватало. Да еще эта А Юн… Она действительно надоедала своей напористостью. Если он только протягивал руку за бутылкой воды – она тут же подавала ее сама. Если только он присел на пару минут на скамейку – она тут же занимала его беспечной болтовней. Если он нечаянно подворачивал ногу – она уже была тут как тут, предлагая пройти в медпункт. А он словно не замечал ее, смотрел сквозь нее, что саму ее раздражало и действовало как красная тряпка на быка. Как-то раз Чонхо решил сказать ей все в лицо, сказать, что у него есть невеста, что она ему нисколько не нужна. Это подействовало. На один день. А потом все началось снова. И тогда он решил продолжать не замечать ее, и как она странно поглядывала на него, особенно когда он держал в руках телефон. Всего полторы недели, потом он снова уедет в Японию.

А пока он просто выполнял то, что от него требуется, по вечерам думая о том, как еще можно склонить родителей Мидори в его сторону. Но пока он не придумал ни одного способа. А иногда он просто мечтал, как наконец будет ждать ее у алтаря, ее, в белом подвенечном платье. Но потом он мотал головой, немного стыдясь своих несвоевременных мыслей.

С этими мыслями он засыпал. Засыпал, чтобы проснуться вновь на следующий день и пойти на очередную тренировку.

– Что-то вы загрустили, капитан, – сказал как-то раз Мин Хон.

Он так и не отвык от этой пагубной привычки называть Чонхо капитаном.

– Хочешь обратно в Осаку? Родная земля наскучила?

– Мин Хон! – Брат постарался одернуть его. – Чонхо, прости, пожалуйста, он сегодня, наверное, что-то не то съел.

С этими словами Мин Ву незаметно наступил брату на ногу, так что тот на полполя громко возмутился. Затем начались стандартные пререкания братьев по поводу, кто прав, да и вообще, на чем Земля держится – сама по себе или на трех китах. В сущности это была стандартная программа общения братьев, и если что-то изменилось, то точно с обоими что-то не так. Это было как шесть лет назад, так и сейчас и вряд ли изменится.

Чонхо постарался отойти подальше от этого спора и просто заняться своим делом. Сегодня ему надо было отрабатывать финты ногами, к чему он и приступил, и к чему было бы неплохо приступить братьям Чхве, потому что это была стандартная программа подготовки форвардов. Этим он занялся на добрых полдня.

К концу дня, когда все уже собирались уходить с поля, а Чонхо шел одним из последних, А Юн снова подбежала к нему.

– Привет. Хочешь сегодня поужинать в «Красном манго»? Это недалеко, на улице Дэхак.

На «ты» она перешла на следующий же день их знакомства по своему собственному разумению. Чонхо смерил ее серьезным взглядом, таким серьезным, что пыл девушки убавился примерно наполовину, и только после этого ответил:

– Вынужден отказаться.

– А я бы не отказался! – Вдруг откуда ни возьмись вылетел Мин Хон. – А ты, Мин Ву?

Мин Ву только подходил к ним, так что пришлось еще ждать некоторое время. Он не любил громко разговаривать.

– Можно было бы, – ответил Мин Ву, наконец подойдя к ним.

– Вот и отлично. Надо еще нашего маленького защитника спросить…

В итоге собралась целая компания. А Юн, которая была далеко не в восторге от сложившихся обстоятельств, пришлось звать еще двух своих подруг, чтобы не быть одной в мужском футбольном обществе. Чонхо хотел сначала оставить их под предлогом усталости, но Мин Хон ни за что не хотел отпускать его. Пришлось пойти за компанию. Так он и шел в конце всей образовавшейся за каких-то полчаса толпы. Толпа эта весело смеялась и радостно переговаривалась. До Гын с самого начала постеснялся немного, а потом влился в общество, хоть и был здесь самым младшим.

Идти нужно было недолго, каких-то два квартала. Но они шли медленно, так что время растянулось вполовину дольше. Когда здание уже виднелось вдали, А Юн все-таки отважилась на то, чтобы подойти к Чонхо.

– Ты грустный… – начала она. – Почему ты такой грустный?

– Ты ошиблась, – нехотя ответил Чонхо.

– Грустишь из-за своей девушки? – не отставала А Юн.

На это Чонхо уже ничего не ответил, просто продолжая идти.

– Я думаю, не стоит тратить на нее столько сил.

– Не лезь не в свое дело, – угрожающе прошипел Чонхо.

– Ты ведь, наверное, даже не нужен ей! – А Юн перешла на повышенные тона. – Она ведь даже не отвечает тебе по телефону!

Сказав это, А Юн прикусила язык, и вдруг пожелала провалиться сквозь землю и вынырнуть где-то в Мексиканском заливе.

– Что ты сказала?

– Ну, я это заметила, когда ты всегда звонил ей, потом через некоторое время просто откладывал телефон в сторону…

В кафе они почти не разговаривали между собой, и только А Юн временами поглядывала на него. Он видел на ее месте лишь воздух, совсем не замечая ее и даже больше разговаривая с другими только для того, чтобы она не пыталась заговорить с ним снова.

Они вернулись поздно, что было не совсем кстати для завтрашней тренировки. Быстро раздевшись, они как по приказу легли в постель, но сон еще долго не приходил к ним. Хорошо уснул только один Мин Хон. Чонхо еще долго ворочался с боку на бак, наконец, усевшись в постели. До Гын тоже не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами.

– Ты не знаешь… – вдруг начал Чонхо. – Не знаешь, почему один телефон всегда не отвечает?

– Это как?

До Гын тоже уселся в постели и включил свет.

– То есть всегда звонок проходил нормально, но вдруг только короткие гудки.

– Не знаю… – медленно протянул До Гын. – Хотя постой, дай я посмотрю.

До Гын вытянул руку в ожидании, что Чонхо даст ему свой телефон. Когда-то он в этом совершенно ничего не смыслил, и все технические новинки были для него пустым звуком – все же он приехал из маленькой деревни. Теперь же разбирался во всем этом очень даже хорошо. Чонхо никогда этим просто не интересовался. Он отдал телефон в протянутую руку.

– Сейчас посмотрим… – До Гын начал водить пальцем по дисплею, увлеченно нажимая на всякие кнопки.

Это продолжалось довольно долго, и Чонхо уже успел задремать на пару секунд, ведь усталость все же давала о себе знать.

– Нашел! – воскликнул До Гын, разбудив при этом задремавшего Чонхо.

– Что?

– Нашел в чем проблема! – От обилия чувств До Гын даже поцеловал телефон. – У тебя этот номер был всего-навсего заблокирован. Может, ты это случайно сделал? Или просто в системе что-то нарушилось… О, вот и уведомление, что этот номер звонил двадцать три раза… Это Мидори-сси, да?

До Гын заинтригованно посмотрел на бывшего капитана. Сколько бы времени ни прошло, в каких бы клубах они не играли, в каких бы странах не жили – все равно Чонхо оставался для них, бывших участников Чжамчжанын хорани, капитаном, самым первым и самым дорогим.

– Мне кажется, я даже знаю, кто это сделал… – пробормотал Чонхо.

– Кто? Кто это мог сделать? – спрашивал До Гын.

– Дай мне телефон, – не обращая внимания на вопросы, сказал Чонхо.

Получив телефон, он тут же нажал на вызов, забыв о том, что уже второй час ночи. Трубку долго не брали, и Чонхо уже было решил, что она спит, уже выругал себя за такую порывистость, но…

– Да?

Голос самый прекрасный из всех, голос девушки, которая за короткое время пережила многое, голос девушки, которая, возможно, долго плакала где-то там, где ее никто не видел.

– Привет… – Чонхо даже немного растерялся от такого ответа. – Наконец-то я дозвонился до тебя. Как ты?

За этим, казалось бы, простым вопросом последовало долгое молчание. Вдруг Чонхо почувствовал где-то в глубине, что что-то случилось, что-то нехорошее.

Чонхо не стеснялся разговаривать в этой комнате, ведь он говорил по-японски, а До Гын им нисколько не владел.

– Нормально, – наконец ответила Мидори.

– Так вот, у меня просто был заблокирован твой номер. Но теперь все нормально. Тебе до этого случайно никто не отвечал с моего номера?

Снова молчание. Чонхо почему-то сразу представилось, как она посмотрела куда-то вверх, пытаясь вспомнить. Прошло около четверти минуты, прежде чем она ответила.

– Отвечал… – наконец сказала она и снова замолчала.

– Так и знал… Не знаю, что она тебе наговорила, но поверь, это все неправда. Просто я имел неосторожность оставить свой телефон в раздевалке.

– Чонхо… – вдруг сказала она, но потом еще некоторое время помолчала. – Когда ты приедешь, мы должны поговорить.

Тон ее был серьезен, настолько серьезен, что Чонхо даже начал беспокоиться: не случилось ли что.

– А сейчас, – тихо продолжала она, – спокойной ночи. Удачи тебе во всём и везде.

И, не дождавшись, пока он ответит, она выключила связь, оставив Чонхо еще долго думать, что же такого могло приключиться с ней за такое короткое время.

До Гын уже мирно посапывал, убаюканный монотонной японской речью, да и у самого Чонхо уже слипались глаза. Одно только его волновало. Ее последняя фраза звучала как прощание. С чего бы это? Он бы подумал об этом дольше, но очень хотелось спать, так что он заснул, как только опустил голову на подушку.

А на следующий день все было так же. Вот только он смотрел на А Юн, если другого выхода не было, не просто с пренебрежением, а с раздражением и некоторой злостью, которую он все же не старался выместить на нее. Он просто подошел к ней на следующий день, чем вызвал сначала бурю эмоций в ее душе, но то было только сначала. Чонхо напрямик спроси ее: зачем? А Юн некоторое время притворялась, что совсем не понимает его, но потом сказала, разозлившись:

– Иначе ты бы на меня внимания не обратил! А я так хотела…

– Разве после того, что ты сделала, я обращал на тебя должное внимание? – спросил на то Чонхо.

Больше А Юн ничего не сказала, и только заблестели ее глаза. Она убежала куда глаза глядят, то есть на свое рабочее место. Он лишь отвернулся, вернувшись на поле, чтобы отрабатывать удар с полулета вместе с Мин Ву и Сон Ёном.

Так, день за днем оставалось все меньше времени до самого матча, и уже пора была собираться на дальнюю землю. Были забыты всякие гуляния, потому что на них просто не хватало времени, и только тренировки были перед глазами. Порой они даже не давали отдыха ночами и снились кому-то. Снились, чтобы потом утром повторить все в действительности.

Это все занимало Чонхо, практически заставляя забыть об остальных вещах. Но об одном он забыть не мог. О ее голосе, об их последнем разговоре. Внешне оставаясь все таким же серьезным и чуточку холодным, он передумал множество предположений, почему она так разговаривала в последний раз. А ведь раньше она очень любила разговаривать с ним по телефону. Даже если они находились на расстоянии двадцати метров.

Он шел по улице после тренировки. Была зима, сезон закончился, но у них должен был быть матч с Гуичжоу в рамках чемпионата Азиатского футбола. Было еще достаточно светло, они закончили пораньше. В свои двадцать два он уже довольно хорошо выучил, когда их отпустят рано, а когда – вовсе нет. Он шел, чтобы вечером, наверное, встретится с ней. Наверное, потому что этот год был последним для обучения в университете, поэтому она была очень занята.

Он как раз проходил то место, откуда очень хорошо была видна Тсутентаку*, и как на ней уже переливаются электрические огни, когда позвонил телефон. Он тут же улыбнулся, когда увидел номер того, кто звонит.

– Моши-моши? – ответил он.

– Ёпусейо, – в ответ сказала она. Даже по телефону было слышно, как она тоже улыбается. – Как ты? Устал?

– Нисколько, – сказал он.

– Отлично, – обрадовалась она. – Тогда поверни направо.

Чонхо как раз переходил улицу, пересекающую ту, по которой он шел. Он остановился на несколько секунд, удивленно посмотрел на другую улицу, но все же повернул.

– Зачем? – спросил он, уже идя по другой улице.

– Секрет, – игриво ответила Мидори. – А теперь заверни в первый магазин…

Чонхо посмотрел на первый магазин на расстоянии десяти метров. Вывеска гласила, что магазин этот был посвящен всяким разным сладостям. Ничего не оставалось делать, как завернуть в него. Перед входом он мельком огляделся, но, ничего не увидев, зашел в этот магазин.

– … и купи яккву, – продолжала она.

Чонхо сильно сомневался, что якква, как и другие сладости с его родины, можно найти здесь, но подойдя к прилавку, был разубежден в этом. На прилавке стояла она, якква, вкусная и сладкая. Пришлось повиноваться и купить ее.

– Теперь выйди оттуда и поверни на первой же широкой дороге налево.

Первая широкая дорога виднелась не так уж далеко, и Чонхо, пройдя еще немного, повернул на нее. В этот день на улице было довольно промозгло, ведь все же была зима, но он уже не на шутку заинтересовался этой маленькой детективной игрой и не замечал этого холода и промозглости. Пройдя еще немного, он увидел впереди небольшой, но уютный домик, в котором помещалось кафе.

– Подойди к кафе, – инструктировала его Мидори.

Он подошел, улыбаясь, и уже готовый рассмеяться.

– Обернись.

Он обернулся, увидев Мидори, снимавшую темные очки и опустившую широко поднятый воротник пальто.

– С Днем рождения! – сказала она в трубку телефона, подходя к нему, хотя все и так уже можно было расслышать. Она красиво улыбалась, и казалось, что нет человека счастливее, чем она.

Ну да, Чонхо и забыл, что сегодня двадцать пятое января. То кафе, как оказалось, готовило блюда корейской кухни, но достойную якква приготовить было не способно, как говорила Мидори. Достойная – только в том магазине. Людей было мало, практически, они одни, что было только кстати.

*Тсутентаку – башня, одна из достопримечательностей Осаки

Но последний телефонный звонок никак не шел из головы. Наверное, она до сих пор не верит ему, что его телефон совершенно случайно взяла А Юн, наверное, она… ревнует? В груди Чонхо разом возникло какое-то тепло.

Но вот, наконец, и настал тот день, когда нужно было отправляться к другим берегам. В последний день на Монсу тренировка проходила как обычно, только если их отпустили немного пораньше. Это время Чонхо решил посвятить тому, чтобы прогуляться где-нибудь в одиночестве, которого ему порой не хватало, но в последний момент за ним увязался Мин Хон, который притащил за собой Мин Ву. В довершение ко всему они позвали До Гына, который, как всегда извиняясь, к ним смущенно присоединился. Чонхо пришлось забыть о долгожданном одиночестве еще на день.

Они прохаживались по одному из местных парков, несколько раз останавливаясь, чтобы купить пхульпан, из-за любви к которому Мин Ву несколько раз удостаивался звания дедушки, или отведать кимбап.

– Кстати, ты виделся с Чхан Ги? – вдруг спросил До Гына Мин Хон, прерывая сложные рассуждения брата о том, как лучше заворачивать роллы.

До Гын сначала посмотрел на Мин Хона, потом чуть опустил голову, будто припоминая. Может, это солнце садилось и окрашивало все в красноватый оттенок, а может, До Гын, и правда, покраснел от умственного напряжения.

– Нет, уже давно не видел, – наконец тихо ответил он.

– И где затерялся наш мастер падука?.. – задумчиво произнес Мин Хон, схватив еще один ролл.

– Я слышал, будет игра в Кванчжу, – сказал Мин Ву, нисколько не обидевшись на то, что его перебили – он к этому давно привык. – Чхан Ги там точно должен быть.

– Повидаться бы… – мечтательно произнес Мин Хон.

Тихо и незаметно весь разговор свелся к общим воспоминаниям, к тому времени, когда они все были вместе, когда с ними был застенчивый Ыль Квон и нагловатый Мун Хо вместе с Гу Юном, из которого слова щипцами можно было вытаскивать, да и то, если повезет. Да, они провели вместе немногим меньше года, но это время вряд ли сотрется у кого-то из памяти, уж на то она и память, чтобы помнить всякие дорогие сердцу мелочи. Все фразы то и дело начинались с «А помнишь…» и «А тогда…», и они вместе смеялись над каким-то смешным моментом, под конец вспомнив смешное лицо капитана команды, с которой они играли в полуфинале, когда он узнал, что его хитрость совсем не прошла.

– Да… – сказал До Гын. – Жалко, что вряд ли мы еще раз соберемся все вместе.

– Ну почему же? – удивился Мин Хон. – Я рассчитывал, что вся команда соберется на свадьбе капитана.

На это Чонхо только свел брови незаметно для себя, и ему тут же вспомнился их последний разговор по телефону. Он опять начал гадать, что могло случиться. А случилось что-то непременно, он чувствовал это как никогда раньше.

Солнце давно закатилось за горизонт, а они все сидели в забегаловке под открытым небом, до тех пор, пока не замерзли настолько, что начали стучать зубы – вечером все же было довольно прохладно, а они одеты далеко не по погоде. И даже тогда Мин Хон еще не хотел уходить, и его пришлось утаскивать оттуда чуть ли не силой. В душе он все еще оставался ребенком. Наверное, вся взрослость была отдана безвозвратно и безоговорочно Мин Ву.

Придя в отель, они упали на кровати, тут же уснув. И только Чонхо еще повертел в руках телефон, но отложил его на прикроватную тумбочку. Он просто не знал, что можно было сказать.

Следующий день получился полностью суматошным.

Сначала выяснилось, что вчера они съели последний доширак. Благо, в холодильнике До Гын отыскал все мало-мальски необходимое для завтрака и быстро его приготовил. Потом стало известно, что они еще почти не собрались в дорогу, потому что вчера весь вечер гуляли в парке. Так начались сумасшедшие сборы. Точнее их такими сделал До Гын, потому что Чонхо нужно было сложить всего лишь пару вещей, да зубную щетку, которую, в принципе, можно было и оставить, но уж больно она была ему дорога – полтора месяца назад именно Мидори купила ее ему, когда они зашли всупермаркет. Но вроде как, и это подошло к концу.

– По-моему, все… – сказал До Гын, напоследок оглядывая номер.

Чонхо только посмотрел вслед за До Гыном на их временное пристанище.

– Да, кажется, все, – подтвердил он.

Они вышли даже немного раньше, чем ожидали, но некоторые ранние птицы уже сидели в автобусе. Самыми поздними оказались Мин Ву и Мин Хон, и легко было догадаться, что это все получилось из-за Мин Хона, который жутко любил подольше поваляться в кровати, а потом медленно вкусить вкусный, или же не очень, завтрак. Они опоздали настолько, что уже собирались идти их поторапливать, но, к счастью, это оказалось не нужным. Первые места около тренера достались им в наказание.

Им снова пришлось возвращаться в Сеул, чтобы уже оттуда вылететь в классическую и такую ровную и правильную Грецию. В этой довольно длинной дороге многие рассчитывали доспать недоспанное, некоторые просто уставились в окно, потому что через несколько дней им опять придется вернуться в Англию, Германию, Японию или Китай и уже не увидеть этих милых сердцу родных мест. И только До Гын что-то обдумывал с серьезным лицом, и с каждой минутой его лицо становилось еще серьезней. Наконец, его лицо приняло устрашающе бледный вид, настолько, что Чонхо спросил:

– С тобой все в порядке?

До Гын еще несколько секунд собирался с тем, чтобы ответить.

– Кажется… я забыл документы.

Эти слова прозвучали глухо, но отчетливо, будто из-под толстого слоя ваты. Оставалось всего три с половиной часа до отправления самолета, и они уже подъезжали к Сеулу, но эта новость заставила вспомнить снова о гостеприимных апартаментах Ульсана, и валяющуюся на самом виду на тумбочке папку. Это означало, что До Гын никак не сможет улететь из страны. Чонхо бы и не хотел обращать на все это внимания, но…

– Можете остановить автобус? – попросил он водителя, как только они подъехали к району Сочхо.

– Ты что творишь? – удивился Хон Бо Юн, главный тренер.

Но Чонхо ничего не ответил, только вышел из автобуса, только он остановился. Тренер тоже подскочил с места, но потом вновь на него опустился, понимая, что догонять одного игрока никак не хорошая идея. Так он и остался, надеясь, что у него хватит здравого смысла вернуться к тому времени, как самолет будет готов к вылету. До Гын только смотрел на все это широко раскрытыми глазами.

Чонхо быстро, насколько он только мог, отправился к дому матери. Он был совсем недалеко, всего пару кварталов, так что получилось довольно быстро добраться до него. Он решил позаимствовать мотоцикл у своего брата, который унаследовал от него любовь к этому довольно опасному виду транспорта. Было еще позднее утро, но брат, наверное, уже был в школе. В этом году он оканчивал среднюю школу и подходил к этому очень серьезно, порой отказываясь от всяких развлечений в пользу занятий.

Чонхо не заходил домой, тут же отправившись в гараж. Ему повезло, в школу брат всегда ездил на велосипеде, и вот стоит он, двухколесный металлический конь, которого брат когда-то под руководством Чонхо покупал недавно. Ключ был неосторожно забыт в замке зажигания, и через пять минут Чонхо уже очутился на улице, сломя голову несясь обратно в сторону Ульсана.

Он гнал вперед, и только ветер и скорость, его верные друзья, сопровождали его в этой странной, но такой нужной поездке. Он знал, как До Гын всегда радуется, когда его приглашают в сборную, как он становится похожим вновь на того маленького стеснительного, но такого открытого и замечательного паренька. Несмотря на то, что он вел себя холодно и даже немного отталкивающе с бывшими членами своей команды, история которой не насчитывает и года, он очень ценил их, всех вместе и каждого по отдельности. Они все были ему дороги, где бы ни находились. А он был дорог им. Наверное, это и есть настоящая дружба.

Он проносился все быстрее, уже не надеясь, что успеет, но все же набирая скорость до запредельных высот. Все, что проносилось перед глазами, не оставляло никакого следа в его сознании, были видны лишь пятна, голубые, серые, зеленоватые, красные… Мотоцикл был младшего брата, поэтому он не всегда слушался веления руки другого человека. Иногда им было тяжело управлять, но несмотря на это, Чонхо все гнал, гнал вперед, выжимая из двигателя все силы, на которые он только был способен.

Ему удалось доехать за довольно малое количество времени, всего за два часа, что можно было бы занести в Книгу Рекордов Гиннеса. Но желания быть занесенным в Книгу, как и нормальной обстановки для этого не было, поэтому этот рекорд остался без внимания. Он забежал в отель, быстро выпалив, что забыл в номере очень важную вещь, и через несколько минут у него в руках уже были документы, такие важные в этот момент. Времени на то, чтобы поблагодарить сотрудницу, открывшую номер, Чонхо решил не тратить.

И вот опять мотоцикл несся на всех порах обратно, чтобы успеть к отлету самолета. Он обязательно должен успеть, он ведь обещал ей выиграть… Он улыбнулся, чего невозможно было заметить за темным пластиком мотоциклетного шлема, да и без него было бы незаметно – эта скорость просто не позволяла что-либо заметить. Он улыбнулся, отвлекшись на секунду, но именно эта секунда оказалась очень важной, потому что в следующий момент его мотоцикл проехался в непосредственной близости от большого грузовика, задев его своим боковым зеркалом, которое тут же отлетело. На уровне инстинктов ему удалось затормозить, чтобы падение не оказалось таким серьезным, а оно было неизбежно. Мотоцикл закачался из стороны в сторону, и удержать ровно его уже было невозможно. Он упал вместе с мотоциклом, который придавил ему ногу. Грузовик тоже остановился, и оттуда вышел водитель проверить, не случилось ли чего серьезного. Подходя к Чонхо, водитель не на шутку испугался, что сбил человека насмерть.

– Эй, с вами все в порядке? – прокричал он, преодолевая последнюю дистанцию уже бегом.

Чонхо кое-как вылез из-под мотоцикла, и встал на ноги, но тут же издал еле слышный стон – его нога была до этого сильно придавлена.

– Вы в порядке? – снова повторил свой вопрос водитель грузовика.

– Да, в порядке… – ответил Чонхо, даже не подняв темного пластика. – Помогите мне поставить мотоцикл.

Сказав это, Чонхо принялся поднимать мотоцикл, не дожидаясь помощи.

– Да вы что? Вам в больницу надо, вы ранены!

Чонхо, не слыша этого, дальше продолжал попытки поднять мотоцикл, который в данный момент казался очень тяжелым. Плюнув на все свои предложения, водитель принялся помогать. В конце концов, мотоцикл встал, как ему надлежало, и Чонхо вмиг уселся на него. Водитель грузовика только сочувственно смотрел на Чонхо, больше ничего не предлагая, потому что это было попросту бесполезно. Не тратя времени на прощание, Чонхо завел мотор и сорвался с места. О травме можно было подумать потом.

По дороге обратно он ехал еще быстрее, что было довольно сложно представить. Он несся, будто его преследовала тысяча свирепых тигров разом, но он все равно оказывался быстрее. Более он ни о чем не думал. С ним была только скорость.

Уже подъезжая к Инчхону, он ощутил острую боль в ноге, но не стал обращать на нее должного внимания. Он просто снизил скорость, потому что в городе на таких скоростях ездить никак нельзя.

Наконец он приехал к аэропорту. Он припарковал мотоцикл, немного потрепанный и поцарапанный, на общественную стоянку, чтобы потом Юнхо смог забрать его, и, немного прихрамывая, быстрым шагом пошел в аэропорт. Ему вспомнилась его работа курьером, еще тогда, шесть лет назад. Тогда он и знал только, как быстрее доставить пиво или лапшу. От этих воспоминаний лучше и избавиться, но они тоже составляли важную часть его жизни. Только благодаря этой работе он стал участником команды. Только благодаря этой работе он встретил ее. Многое пришлось пройти, прежде чем стать тем, кто он есть сейчас. Оставалось пять минут.

До Гын вместе с менеджером ждали его перед самым столом регистрации. Уже задыхаясь от сумасшедшей гонки, он отдал документы До Гыну, не перестававшему повторять свое бесконечное «спасибо» и уже готовому кланяться ему в ноги, да и это ему казалось недостаточным. Они вместе прошли регистрацию. Уже заходя в самолет, менеджер заметил, как прихрамывает Чонхо, на что поспешил обратить его внимание, но тот только отмахнулся. А Юн, только увидев Чонхо в салоне самолета, привстала и уже хотела подбежать, но потом одумалась и села обратно, уставившись в окно.

Путь предстоял быть долгим…

Этим утром, идя на работу, она почувствовала, что в ее сердце будто иголку вставили. Она тут же вспомнила Чонхо, подумала о том, что что-то могло случиться, но потом отогнала эту мысль куда-то на задворки своего сознания – он столько раз играл в составе сборной, и все до сих пор проходило нормально.

Придя на рабочее место, Мидори долго просто сидела, с серьезным видом вертя в пальцах карандаш. Хотя от нее давно требовалось написать одну статью, она даже не приступала к работе. Она просто думала, что может сказать Чонхо, а сказать что-то надо было. Она не могла молчать. Иначе в душе стало бы еще гаже.

В таком положении она сидела уже не один день. Тот его звонок только добавил ужасного чувства вины, от которого она не могла и не хотела избавляться. В то, что Чонхо сказал правду, она бесконечно верила, ведь он никогда не врал. Вот и она хотела быть с ним честной, как бы от этого не было больно обоим.

Она приходила домой вся бледная и мрачная, так что ее и трогать никто не отваживался. Родители думали, что причина в их отказе одобрить брак. Настроение их дочери передалось и им, и они уже подумывали над тем, что пора ломать стереотипы.

В этот день Мидори так же, не сказав ни слова, вошла в дом и прошла наверх в свою комнату. Она бы и хотела казаться прежней, но даже казаться у нее не получалось. Она просто существовала, оставив свою жизнь где-то в прошлом. Она села в кресло и долго раскачивалась из стороны в сторону. Вдруг она посмотрела на кольцо. Зеленый камень показался ей мутным и совсем неприглядным. Она перевернула кольцо вокруг пальца. Потом еще раз. И еще. А потом она сняла это кольцо, положив на стол. Потом встала, чтобы найти коробочку для него, обыскала всю свою комнату и наконец нашла подходящую. Она аккуратно положила кольцо туда, больше не предполагая надеть его вновь. Она еще некоторое время посмотрела на кольцо в бархатной коробочке, в которой родители на двадцатилетие дарили ей сережки, а потом захлопнула ее, оставив зеленый камень поблескивать в темноте коробочки.

Она встала и подошла к окну, посмотрела на убывающую луну. Теперь она часто так делала, потому что именно луна была единственной собеседницей в такие ночи. Она корила не Дзюна, только себя. От того и было хуже, но так и должно было быть. Одна ночь полностью разрушила ей всю жизнь.

Мидори легла спать довольно поздно, чтобы завтра вновь только продолжать существование. Это залечит только время.

– Мы тут с твоим отцом подумали… – начала ее мать утром следующего дня, облачного и такого душного.

Маюми-сан была счастлива от того, что все ее семнадцатилетние оболтусы смогли-таки сравнительно хорошо сдать экзамен, и даже не только по японскому языку, но и по остальным предметам, так что сейчас она была готова согласиться на любое предложение.

– Да, мы подумали, что раз уж ты так привязалась к этому корейцу, то так тому и быть,– вставил свое слово отец.

– Мы не в силах видеть, как ты страдаешь из-за этого, поэтому мы даем тебе свое благословение. Надеюсь, его родители тоже согласны на это. Живи с ним счастливо. Ты ведь пригласишь нас на свадьбу?

Мидори выслушивала все это, переводя взгляд с матери на отца и еле заметно улыбаясь, и улыбка эта была будто последний теплый закат перед холодной зимой.

– Никакой свадьбы не будет, – тихо произнесла она, так тихо, что ее не сразу услышали.

Казалось, воздух сейчас придавит ее всей своей массой – настолько плотным он был.

– Как не будет? – отреагировал первым Коджи, который только собирался на работу.

На это Мидори только покачала головой, взяв со стола стакан сока и ничего более. В последнее время она только и питалась этим, отчего очень похудела, так, что одежда на ней начала болтаться. А потом она без слов ушла в редакцию, чтобы пойти еще на одно скучное интервью или снять очередное видное лицо, а может, если повезет, просто тихо сидеть в редакции и разбирать фотографии.

Она продумала, что скажет Чонхо, все до мелочей. Так стало немного легче. Но в груди повисла новая тяжесть. Тяжесть расставания. Она разъедала изнутри, и каждый час приближал это горькое расставание.

Но так не могло длиться всегда, и в один прекрасный день она более менее нормально пообедала и даже улыбнулась пару раз на шуточки Коджи. Потом она даже встретилась с Шиори в кафе. Ненадолго правда, но все же она начала возвращаться к своей обычной жизни. Они разговаривали обо всем на свете, но об одном Мидори не упомянула. Она не сказала о Дзюне, подумав, что расскажет об этом позже, когда начнет говорить о нем спокойно. Она вспомнила недавние слова Шиори, что от него надо держаться подальше, и так пожалела, что не послушалась их. Теперь уже было поздно.

И вот настал тот день, когда должен был быть матч, к которому Чонхо готовился две недели. Хотя для того часового пояса время было нормальное, но там, где сейчас находилась Мидори, было два часа ночи. Все обитатели дома уже спали, когда она тихонько включила ноутбук, потому что по телевидению этот матч нигде не транслировался. Ее взгляд был прикован к одному игроку, который был в стартовом составе. Вот он еще две с половиной недели назад был с ней, его руки касались ее лица, а теперь она видела его по ту сторону экрана. Когда проигрывались гимны обеих стран, он стоял с опущенной головой, будто думал о чем-то отдаленном, а не о предстоящем матче.

Но вот раздался свисток, игра началась. У Мидори всегда сердце пропускало один удар, когда раздавался этот свисток. Сколько бы ни сыграл матчей Чонхо, она всегда болела за него, не как все, а по-особому, всем своим сердцем. И хотя она всегда давала себе обещание следить за всей игрой и всей командой, все равно она смотрела только за одним Чонхо и даже сейчас, глубоко переживающая, со страхом ожидающая его возвращения, она смотрела на него и восхищалась его скоростью и ведением мяча, будто видела все это в первый раз.

Игра началась спокойно и ровно, с течением времени все набирая обороты. Пасы все приближались к воротам противника и вот он, момент триумфа! С подачи Чонхо забит первый гол на восемнадцатой минуте матча. Почувствовав преимущество, команда стала играть еще лучше. Но далеко не сразу Мидори заметила, что Чонхо двигается как-то по-другому, не так, как всегда. Только она заметила это, странность в движениях теперь бросалась ей в глаза всегда. Но он продолжал играть, совершенно этого не замечая, так что Мидори уже подумала, что ей показалось. Игра все продолжалась, мяч быстро менял половины поля, по воздуху за секунды преодолевая десятки метров. И вот первая замена. На поле вышел Мин Ву. Это всегда означало, что вслед за ним выйдет и Мин Хон, что очень путало противников. Для европейцев азиаты и так все были на одно лицо, а тут еще и абсолютно похожие близнецы. И это действительно подействовало – спустя некоторое время, ближе к концу матча, был забит второй гол. Тут уж радости немногочисленных болельщиков не было предела. Оставшиеся десять минут играли, просто перекатывая мяч от одного к другому.

Мидори на несколько минут забыла все свои горести и тихо радовалась за команду. Она всегда радовалась, когда они выигрывали, и очень огорчалась, стоило им только проиграть. Она смотрела до тех пор, пока не отключили трансляцию, как раз на середине представления Ким Чжин Ву, лучшего игрока матча.

Она тихо радовалась до тех пор, пока в сознании не начали возрождаться отголоски того, что мучило ее столько времени. Она снова подошла к окну, но сегодня ее единственная собеседница скрылась за облаками, оставив ее совсем одну. Она смотрела на мутное небо, но через некоторое время отошла от окна, так и не найдя совета.

Через несколько дней все решится.

Это время пролетело довольно быстро, словно один миг. Все это время она казалась очень веселой, даже больше, чем обычно. Но то только казалось. Где-то внутри она страшно переживала из-за предстоящего расставания. Расставания навсегда, потому что потом он, скорее всего, уедет отсюда.

Эти несколько дней она намного раньше уходила с работы. Не потому, что ей хотелось отдохнуть и развлечься, а потому, что она вновь ходила по тем местам, которые когда-то что-то значили для них вдвоем. В первый вечер она пришла на то побережье, где они когда-то праздновали свою годовщину. Как давно это было! Теперь это остались только воспоминания, ведь она уже все решила за них обоих. Она села на огромный валун у самого спуска, который стал теперь намного круче, и просто смотрела на закат. Солнце, изредка закрываемое грязными облаками, опустилось очень быстро, будто плюхнулось в воду, как ребенок, который еще не умеет плавать. На этот раз никакой красоты в этом пейзаже не было. Но она все равно подняла фотоаппарат и сфотографировала все это, чтобы этот пейзаж и эти события никогда не исчезли из ее жизни. Она просто смотрела на закат, без слез, но с горьким сожалением. Домой она пришла поздно, ближе к полуночи.

На следующий день она отправилась на набережную Ёдогава в Миякодзима, куда приходилось добираться сравнительно долго. Но ей нечего было терять, и даже время было не столь дорогим сейчас. Дороги были только воспоминания. Там они впервые поссорились из-за какого-то пустяка, который сейчас можно вспомнить только с грустной улыбкой…

Она стояла на мосту, опершись об ограждение, и смотрела на реку в одиночестве. Конечно, он и раньше мог опоздать на несколько минут, но в этот день опоздание перешло все границы. Заставлять ждать ее сорок минут? Нет, это уже слишком!

Ей было двадцать, и порывистость в общении ей была свойственна. А он только начинал жить здесь, и первое время ему было очень нелегко. Она понимала, что тренировки тяжелые, что ему трудно с его уровнем языка, но не могла понять, как он мог заставлять ее ждать.

Вдруг она ощутила, что на ее плечи накинули куртку. Она обернулась. Это был он. Стоял перед ней задумчивый и совсем немного улыбающийся. Она свела брови и отвернулась обратно к реке.

– Тебя долго не было, – сказала она, обращаясь к реке.

– Прости, так получилось, – всего лишь ответил он.

– У тебя всегда так получается, – расстроено ответила она.

Он тоже оперся об ограду.

– Долго ждала?

– Еще спрашиваешь? Ты всегда опаздываешь! Тебя всегда не бывает, когда… – она запнулась, а потом сказала тише: – когда ты мне нужен.

Он посмотрел на нее, еле заметно улыбаясь.

– Хочешь, я тебе кое-что расскажу? – спросил он, но, не дождавшись ответа, начал: – Насколько я знаю, эта река недалеко от своих истоков соединяется с Кацурагава, и потом их воды уже текут вместе.

Мидори непонимающе посмотрела на него, а потом снова отвела взгляд.

– Понимаешь, я всегда буду с тобой, как навсегда вместе Кацурагава и Ёдогава, где бы я ни находился. Но сейчас меня просто задержали на тренировке, и потом… я покупал тебе цветы.

С этими словами Чонхо выудил из рюкзака маленький букетик из гербер, красных и желтых, и отдал его Мидори, удивленно смотревшей на цветы. Потихоньку ее взгляд потеплел, и она взяла букет.

– Прости, – прошептала она, улыбнувшись.

– За что?

– Прости, – повторила она, не сказав ничего более…

Но это было когда-то. Мидори встала на то же место, где была в тот день и посмотрела на реку. Такая же серая и одинокая, как и она, река несла свои воды по направлению к морю. Люди – не реки, они могут разойтись каждый в свою сторону. Она простояла так очень долго, воскрешая в голове все эти воспоминания, накопившиеся за столько лет. Она вспоминала каждую деталь, каждое слово и даже запах того маленького букетика, чтобы никогда его не забыть.

А на следующий день прилетел он. Она знала это, потому что на времяпрепровождение дома он отведет всего лишь день. Но она не пошла к нему сразу же, прекрасно понимая, что надо дать ему отдохнуть после такого тяжелого перелета. Будь все немного по-другому, она бы приехала к нему сразу же, но теперь все не так.

Мидори оттягивала тот момент, когда она увидит его в последний раз. Ей так не хотелось, чтобы этот последний раз наступал, поэтому она еще два дня избегала его, несмотря на то, что он звонил ей несколько раз.

Но вот, наконец, она отважилась. Это было седьмое апреля, день перед самым ее днем рождения, когда ей по праву должно было исполниться двадцать четыре. Ей показалось, что это самый лучший день – тренировки начнутся только завтра, и впереди целый свободный день.

Мидори поехала на автобусе, хотя на метро было гораздо быстрее. Она до конца оттягивала момент встречи, который должен был быть началом расставания. Оказалось, почти все места так или иначе напоминали ей о них, когда они были вместе. Вдруг ей захотелось, приехав, просто сказать привет, и обо всем забыть, но в следующий момент она укорила себя за трусость. Она просто ехала.

Приехав к его дому, она еще долго медлила нажать на звонок, хотя у нее были ключи. Это было утро воскресного дня, теплого и солнечного. Она сжимала коробочку в руке, так сильно, что чуть не поломала ее, потом положила ее в сумку.

Наконец она позвонила в дверь. Открыли далеко не сразу, пришлось звонить еще раз. С третьего раза дверь отворилась, и на пороге оказался Чонхо, немного заспанный и стоически подавляющий очередной зевок.

– Зачем ты звонила? Ключи забыла? – тут же спросил Чонхо, увидев на пороге Мидори.

Она ничего не ответила, просто продолжая стоять на пороге и смотреть на него. Чонхо, опомнившись, посторонился и пропустил Мидори в квартиру. По его виду можно было догадаться, что звонок Мидори его разбудил.

– Все никак не привыкну к местному часовому поясу, – пояснил Чонхо. – Как ты? В последний раз, когда мы разговаривали, твой голос звучал устало… Что-то случилось?

Мидори сначала в ответ на это покачала головой из стороны в сторону, а потом, опомнившись, сказала:

– Да, случилось…

Ее голос был тих, еле услышишь. Чонхо пригласил ее в гостиную, но она продолжила стоять там, где была, будто ее ноги приросли к одному месту. Она долго решалась сказать, но у нее все не получалось.

– Что случилось? – спросил ее Чонхо.

Мидори вновь открыла рот, но закрыла, решившись начать разговор только через минуту.

– Чонхо… мы должны расстаться.

Слова, как нож в сердце. Ей было сложно произнести это, потому что это были самые страшные слова в ее жизни, это были те слова, которые она вовсе не собиралась произносить. Чонхо сначала опешил от таких слов, но потом сказал:

– Ты, наверное, шутишь? Не совсем удачно…

Он прошел на кухню и налил себе стакан воды. Мидори последовала за ним, остановившись на пороге кухни.

– Я вовсе не шучу.

Чонхо поставил пустой стакан на стол. Вдруг ему в глаза бросился безымянный палец ее левой руки. На нем не было кольца.

– Почему? – глухо спросил он, продолжая стоять около стола.

– Потому, что я не достойна быть с тобой. Я не достойна быть твоей женой. Поэтому… забери кольцо. – С этими словами она достала коробочку из своей сумки и протянула Чонхо. – Подари его той, что будет достойна.

Чонхо совсем ничего не понимал, ему казалось, что он до сих пор спит, что это кошмар, жутко напоминающий реальность. Он смотрел на Мидори, пытаясь найти хоть один маленький намек на шутку, на то, что она скажет: Купился? Но нет, ее лицо оставалось серьезным как никогда, бледным и опустошенным.

– Зачем ты так говоришь? – спросил он, начиная ощущать боль где-то в груди. Кольцо он не брал, и Мидори продолжала стоять с протянутой рукой.

– Потому, что ты хороший, добрый и отзывчивый. Ты честный… А я не такая. Я не достойна тебя. Прости.

Она сама вложила коробочку в его руку, грустно улыбаясь, будто это был последний раз. Она так и предполагала, что это был их последний раз. После этого она отошла на пару шагов.

– С чего ты взяла? Ты не понимаешь, что говоришь…

– Я все понимаю. Я совершила ошибку, поэтому я не стою тебя, никогда не стоила. Понимаешь… Я и Дзюн… Мы провели ночь вместе. Я не буду оправдываться. Презирай меня, забудь, так будет легче. Притворись, что мы никогда не любили.

Говоря это, она отирала свое лицо от слез, которых до этого и так пролила немало. Чонхо так и остался стоять с приоткрытым ртом. В один миг его личный мир перевернулся с ног на голову. Он не мог ничего сказать, не мог пошевелиться. Ничего не мог сделать. Она была серьезна как никогда, от того и было страшно.

– Прощай, Чонхо… – тихо сказала она, положив на стол ключ от его квартиры.

Слезы продолжали течь по ее лицу, но она их не замечала. Она уже пошла в сторону входной двери, уже открыла ее, как Чонхо остановил ее, придержав за руку.

– Постой… Все, что ты сказала, действительно, правда?

Взглядом он умолял ее сказать, что это ложь, розыгрыш, что такого никогда не было, а он, глупый, повелся на обман.

– Это правда, – только сказала она.

Рука, удерживающая ее, медленно опустилась, а в сердце стало в тысячу раз больнее. Чонхо так и оставался стоять на пороге, когда Мидори уже вышла, вся в слезах.

Этот день оказался для него самым худшим в его жизни. Он не понимал, как так вышло, как она пришла и сказала такое. Это было тяжело, мучительно. Он прошел в комнату и сел на диван, оставаясь в таком положении еще очень долгое время.

Что же это?.. Он повертел в руках коробочку с кольцом, открыл ее, посмотрел на пустое кольцо, без нее казавшееся обычной безделушкой. Коробочка закрылась с громким стуком. Она провела ночь с Дзюном… Правда ли это? Почему? Чонхо запустил обе руки в волосы. Этого всего просто не может быть!.. Вдруг ему показалось, что стены съезжаются, что они сейчас раздавят его. Это было бы лучшим вариантом. Он не хотел такого дня, не хотел его продолжения, не хотел, чтобы было так. Но она изменила ему. Ее лицо было совершенно серьезным, когда она говорила ему это. Он понял, что не сможет простить это ей. Как бы он ни любил ее. Она, его первая единственная любимая девушка, предала его, и от этого было только горше.

Он не заметил, как солнце уже начало садиться. Все это время он просидел вот так, запустив руки в волосы. Опомнился он уже вечером, когда настали сумерки. Она попрощалась с ним, попрощалась навсегда. А он упустил ее. Упустил в тот момент, когда уехал, оставив ее одну. Он спустился в гараж и выехал на своем мотоцикле, который когда-то она подарила ему. Он покатил по дорогам на самой быстрой скорости, которую только позволяли дороги. Бездумно, не вспоминая ни о чем, он раскатывал по дорогам и даже не заметил, как заехал в другой город, в Дайто. Эти дороги были ему не знакомы, но это и не было важно – он не задумывался, куда едет. Он просто ехал, пока не закончился бензин. А когда он закончился, он припарковался у первого же парка и пошел пешком. Главное – двигаться, сбежать от этих воспоминаний. Устав, он сел на первую попавшуюся лавочку, и воспоминания настигли его вновь. Каждое слово, каждая черточка ее лица – все это вспоминалось ему независимо от его желания.

– Что же ты наделала? – сказал он. Громко или еле слышно – он не знал, просто слова вырвались из груди, потому что держать их в себе было больнее. – Лучше бы ты не говорила, не говорила…

Он снова запустил руки в волосы, сильно согнувшись. Он сидел так очень долго, до тех пор, пока сон не лишил его последнего ощущения реальности. Он заснул на лавочке в безымянном парке безымянного города. И даже во сне на его лице были следы душевной боли.

Проснулся он с первыми лучами солнца. Первой его мыслью было то, что ему все это приснилось, что все это был просто неудачный сон, но затекшее тело говорило об обратном. Вмиг все воспоминания прошедшего дня встали на место, и вернулась та душевная боль, от которой было невозможно избавиться. Ему так не хотелось вставать, ведь лучше остаться так навсегда. Без нее вся жизнь теряет краски, но быть с ней он теперь не может, потому что теперь не доверяет ей. Оставалось только вернуться к своему серому существованию, что было до нее и чего он так боялся. Он продолжал любить ее. Он начал ненавидеть ее.

– Вам не следовало бы лежать в таком месте, – неожиданно раздался голос над ним. – Вы можете простудиться.

Чонхо приоткрыл глаза, увидев склоненную над собой голову девушки, по виду которой можно было сказать, что она занималась пробежкой. Он только отмахнулся от нее, на что она накрыла его полотенцем, которое достала из своего маленького рюкзачка.

– Чтобы не простудились, – пояснила девушка.

Чонхо скосил глаза на розовое полотенце. Он только сейчас понял, что действительно достаточно замерз за ночь.

– Спасибо, – буркнул он в сторону девушки, но полотенце снял, отдав его обратно ей.

– Не за что, – весело ответила она. – Только в следующий раз не ложитесь спать в таком месте.

Парк в такой ранний час был пустынен, кроме этой случайной девушки. Он поднялся и еще некоторое время посидел на лавочке, только потом отправившись обратно к мотоциклу. Потом вспомнил, что в нем кончился бензин и зашел на первую заправку, набрав бензина. Вернувшись обратно, он залил бензин. Мотор заурчал, довольный своим ранним завтраком, чего нельзя было сказать о Чонхо. Он не ел со вчерашнего утра, и пустой желудок давал о себе знать. Поэтому, прежде чем поехать на стадион Кинчо, потому что времени заехать домой у него не было, он зашел в первый ресторанчик. К счастью, в его куртке завалялось несколько сот иен, так что в завтраке он отказать себе не мог. Он наскоро поел, и снова сел за руль. Дорога была незнакома, благо, все дорожные знаки указывали на центральный город префектуры, так что особых трудностей в возвращении он не испытывал. Кроме одного. Его глаза постоянно оказывались влажными, и совсем не от ветра.

На стадионе Кинчо он старался забыть обо всем и сосредоточиться только на мяче и требованиях тренера, хотя это вовсе не получалось. Перед его глазами до сих пор было лицо Мидори. И он не мог избавиться от этого наваждения, как бы ни хотел. Все-таки они провели неисчислимо много времени вместе.

– Эй, что с тобой? – спросил его Чжун Хён ближе к концу тренировки. – Уже третий час работаешь без остановки…

Но Чонхо его не услышал, продолжая накачивать мышцы ног в тренажерном зале.

– Хён, с тобой все в порядке? – подключился Сун Юн.

– Вы опять… – начал было Катани, проходя мимо.

– Тсс… – приложил палец к губам Чжун Хён. – Кажется, у него что-то случилось.

– Может, спросить, что? – шепотом предложил Сун Юн.

– Нет, думаю, его надо оставить в покое на время.

Заговорщики и не заметили, как Чонхо закончил выполнять упражнения и подошел к ним.

– Вы долго еще будете меня обсуждать? – спросил он.

Он был немного ниже их обоих, но в данный момент казалось совсем наоборот.

– Нет-нет, хён, мы просто хотели поинтересоваться, почему ты сегодня так напрягаешься?

– Да, почему? – поддакнул Чжун Хён. – Я не играл, да и то так не стараюсь.

– Вас не касается, – сквозь зубы ответил Чонхо и отправился к другому тренажеру.

– Еще как касается! – крикнул Чжун Хён. – Мы же в одной команде…

Но Чонхо уже не слышал их, приступив к тренировке другой группы мышц. Ему казалось, что только так он сможет забыть эту боль, но она затихала лишь на время. Он ушел из тренажерного зала самый последний, когда солнце уже садилось за горизонт. От таких силовых тренировок он вряд ли завтра сможет встать нормально, но ему это было безразлично. Вдруг он вспомнил, что сегодня ее день рождения. Его рука уже машинально потянулась к телефону во внутреннем кармане куртки, когда он уже был на улице. Он уже достал телефон, но тут же передумал. Подарок ей так и продолжал стоять на полу его квартиры. Она с ним попрощалась навсегда. Навсегда…

Навсегда расстались они в тот день. Мидори сегодня исполнялось двадцать четыре, и это был самый грустный, самый ужасный день рождения в ее жизни. Она не вышла на работу, позвонив и сказав, что больна. Весь день она провела в своей комнате. Раздавались звонки друзей с поздравлениями, пришла Шиори и звала ее прогуляться, но на все это у нее было только одна реакция – полное безразличие к происходящему.

– Эй, да что с тобой сегодня? – наконец не выдержала Шиори такого безразличия.

Мидори еще долго молчала, прежде чем ответить.

– Мы расстались, – через минуту еле слышно ответила Мидори.

– С кем? – не поняла подруга.

– С Чонхо.

Взгляд ее при этом был устремлен в одну точку, но и в этой точке она ничего не видела. Перед ней было только его лицо.

– Как? – наконец дошло до Шиори. – Неужели, правда? Пять лет были вместе и теперь расстались? Зачем?

На все эти вопросы Мидори не смогла ответить. Было очень тяжело это сделать. Она продолжала лишь смотреть в одну точку. На улице накрапывал мелкий дождь, что полностью соответствовало ее настроению, а она не замечала даже того, что делается за окном. Вместо ответов на все эти вопросы из ее глаз снова закапали слезы, которые она не в силах была остановить.

– Вот тебе и день рождения… – пробубнила Шиори, обняв подругу и поглаживая ее по спине.

А она, как ребенок, уткнулась ей в плечо и оттого разрыдалась еще пуще. Через некоторое время она все же смогла успокоиться и взять себя в руки. Она не стала объяснять причину, из-за которой они расстались. Когда-нибудь потом, не сейчас. А Шиори не задавала лишних вопросов, прекрасно понимая, что подруге сейчас нужно отсутствие этих самых вопросов.

На семейном ужине она сидела пустая и без всяких эмоций, потому что все они покинули ее вместе с ним. И даже столь любимые ею бенгальские огни не сумели хоть немного развеселить ее. Родители недоумевали, что такого могло с ней случиться. И только Коджи немного догадывался о происходящем, потому что прекрасно знал свою сестру. Он заметил отсутствие кольца на ее руке, заметил бледный цвет ее лица. По окончании ужина он как-то попытался взбодрить сестру, принес диск с фильмом в ее комнату, на что она ответила безразличным согласием. На середине фильма она встала и отправилась во внутренний двор. Брат проследил за ней сочувственным взглядом, а потом молча последовал за ней. Уже давно стемнело, а дождь все продолжал, но она, не обращая на него никакого внимания, встала на открытое место, совсем не укрываясь от дождя. Она подняла лицо, и капли заструились по коже и начали стекать с кончиков волос и пальцев рук. Ей представлялась луна где-то за облаками, такая же одинокая и такая же печальная. Капли дождя заменяли ей слезы, умывая лицо от настоящих. Мидори подставила руку каплям дождя, и они послушно стекали в ее ладонь. Но вдруг в один миг они перестали стекать, хотя дождь еще продолжался.

– Простудишься ведь, – сказал Коджи, удерживая над обоими зонтик.

– Мне все равно, – ответила Мидори, опустив руку, с которой начала капать вода.

– Пойдем в дом?

И не дожидаясь согласия, Коджи повел ее домой, и она послушно последовала с ним. Он провел Мидори в ее комнату, высушил полотенцем волосы, а другим накрыл ее плечи и сделал чашку горячего чая. Все это она воспринимала так безразлично и впустую, что Коджи мог бы ей сейчас сказать, что в эту ночь лучше всего копать песок, и она бы послушно начала копать его.

– Вы расстались, – как утверждение произнес Коджи, сидя в крутящемся кресле.

Мидори только еле заметно кивнула, отпив еще один глоток чая.

– И это произошло из-за Кикучи-куна, – продолжил Коджи.

Мидори снова кивнула. Говорить вовсе не хотелось.

– И ты подумала, что самое лучшее – расстаться?

Она опять кивнула.

– Хмм… – только и произнес Коджи.

– Оставь меня, – вдруг впервые за несколько часов произнесла Мидори. – Я хочу спать.

– Точно все нормально?

Мидори лишь кивнула, и брату пришлось уйти. Она переоделась и легла в постель, но вряд ли могла сомкнуть глаза. Она просто лежала, думая, как теперь придется жить без него, но так ничего и не смогла придумать. Эта дыра в душе затянется только через очень долгое время.

С этого времени она стала более напоминать робота, чем человека. Она просто делала то, что от нее требуется на работе, просто желала доброго утра и спокойно ночи родителям и брату, машинально общалась с друзьями. Но все это она делала без какой-либо эмоции, без радости или сожаления. Она просто это делала и с течением времени начала привыкать к такой пустой жизни. На ее лице практически не появлялось улыбки, хотя она думала, что после того, как она признается, будет легче. Оказалось в сто тысяч раз хуже.

Она продолжала смотреть матчи, где он участвует, но только по телевизору. Она так же смотрела только на него, и ей казалось, что ему было только легче от того, что она сказала. Он играл, вкладывая в игру всю душу, и процент забитых им мячей стал больше. Она перестала отягощать его. Ну и хорошо. Ей было достаточно лишь того, чтобы он был счастлив, а она… Как-нибудь справится.

Еще через полторы недели в Осаку вернулась группа Hey-yo!, а с ними и Дзюн. Она это узнала из новостей шоу-бизнеса в их же газете. Эта газета тут же отправилась в мусорное ведро, хотя точно такими же была полна вся редакция.

В это же время ей предложили долговременную командировку в Штаты в качестве корреспондента. Главный редактор Танака сказал, что лучшее в ее состоянии – это сменить обстановку, и дал на раздумье два дня. Мидори только усмехнулась в ответ на это. «Все повторяется, да?» – пробормотала она, но все же к предложению отнеслась серьезно.

Жизнь покатилась по-прежнему, но в ней не было ее главной составляющей, оттого все и потеряло краски. Птицы пели не так, не так шумело море, не так летали самолеты и разговаривали люди. Все было не так, но ничего нельзя было изменить.

– Наверное, я поеду в Штаты на год, – вдруг произнесла Мидори за семейным ужином. Сначала ее не услышали, потому что как раз шел спор отца и сына о лучших шинах для их новой Тойоты. Но первой отреагировала мать.

– Зачем? – ахнула она.

– По работе, – коротко ответила Мидори. – А может… и дольше года.

Слова как гром среди ясного неба. Родители уже привыкли, что их дочь теперь молчит практически все время, но именно в этот день она заговорила, как и прежде. Заговорила, чтобы сказать, что уезжает. Они уже смирились с тем, что она выходит замуж за Чонхо, и вдруг она сообщила, что никакой свадьбы не будет. Им бы и почувствовать облегчение, но к своему удивлению ни мать, ни отец его не ощутили. Было лишь одно сожаление о неисполненном. Они уже давно привыкли к Чонхо, недолюбливали лишь по привычке, но вот настал конец их отношениям. Родители не понимали из-за чего, пока Коджи не шепнул им об этом. И вот теперь она уезжает. Быть может очень надолго.

Коджи слушал это внимательно, не проронив ни слова. Он чувствовал, что Мидори совсем не хочет уезжать, но, если останется, будет только хуже. Вот только если…

Коджи вышел из-за стола раньше, чем обычно.

Все это время Чонхо напоминал себе машину, способную только на исполнение указаний тренера. Он не только практически перестал разговаривать, роняя слова лишь при необходимости, но и звонить матери, хотя раньше делал это раз в два-три дня. Так что через неделю ей пришлось позвонить самой, потому что она уже начала беспокоиться за своего сына. Разговор вышел очень коротким, но даже его хватило для того, чтобы выяснить все, что ее интересовало. Она четко поняла, что у него случилась неприятность в его личной жизни.

Это же подумали и товарищи по команде, уже более не приставая с расспросами, но пытаясь подбодрить его своими глупыми шутками. Больше всех старался Сун Юн, но даже ему не удалось хоть на йоту развеселить их правого нападающего. Так что вскоре эти попытки были оставлены за невозможностью выполнить задуманное. Было решено, что это должно пройти только со временем.

Ему несколько раз звонил Мин Хон, но Чонхо всегда просто прослушивал мелодию звонка, не отвечая. Наконец он ответил, потому что звонок был очень надоедливым. Мин Хон поинтересовался его жизнью и тем, когда все-таки будет свадьба. В ответ на то, что никакой свадьбы не будет, Мин Хон воскликнул: «Ты ее бросил?!», на что Чонхо просто прервал связь.

Нет, ему еще долго придется учиться жить снова без нее. А хотел ли он этого? Где-то глубоко в душе он вовсе не желал этого делать. И прошло слишком мало времени, чтобы перестать любить ее. Да он и сомневался, что когда-нибудь прекратит ее любить. Эти пять лет были окрашены во все яркие цвета радуги или фейерверка, который она так любила. Он вовсе не хотел забывать ее. Он совсем не хотел переставать любить ее. Но и быть с ней вместе уже не мог. Или…

Нет, ему сложно было простить ее после всего, что она сказала. То, что он согласился подвезти ее пять лет назад, когда еще работал доставщиком еды, было ошибкой. Лучше бы он так и продолжал существовать. Без нее. Так было бы легче.

Как-то раз он снова зашел в тот бар, где был после того, как родители Мидори встретили его весьма холодно. На этот раз он заказал себе нечто покрепче, хотя названия совсем не запомнил. Сидя у барной стойки, он разом осушил весь бокал и уже заказал второй, как услышал знакомый голос.

– Что, опять запиваешьсвое горе?

Сун Юн иногда отличался необычайной надоедливостью, и отвязаться от него было весьма сложно. Чонхо ничего не ответил, осушив второй бокал алкогольного нечто. Сун Юн заказал себе что-то подобное.

– Дай угадаю… – снова начал он. – То, что родители не разрешают, мы уже проходили, а то, что… О! Она тебе изменила?

Чонхо подозрительно посмотрел на него. Интересно, если его поставить основным вратарем, сколько мячей он возьмет? Эта мысль промелькнула у него на задворках сознания и тут же была забыта. Чонхо осушил третий бокал.

– Значит, я прав, – продолжил Сун Юн, пригубив свой напиток.

– Да, прав, – неожиданно сказал Чонхо. – Что теперь скажешь?

– Что ты правильно сделал, что бросил ее. Не стоит она твоих мучений, вот, что я скажу. Сегодня пострадаешь, завтра найдешь еще лучше.

– Не найду, – тихо, но уверенно произнес Чонхо.

– Это ты сейчас так думаешь. А потом…

– Не найду, – повторил Чонхо.

Оставив деньги за выпивку, он пошел в сторону выхода. Сун Юн еще подумав немного, поспешил за ним. Оставив попытки вернуть Чонхо к нормальной жизни путем обещания еще лучшей красавицы, он постарался сделать это с помощью всяческих шуточек, но не помогла и они. Сун Юн хотел затащить его в первый развлекательный центр, но и это не помогло. Чонхо просто дошел до стоянки, где был его мотоцикл, и завел мотор.

– Ты меня хоть домой подбросишь? – применил Сун Юн свое последнее оружие.

Чонхо подумал еще некоторое время, а потом, снизойдя до запасного вратаря, пустил его на второе сидение. Самолюбие вратаря было потешено хотя бы здесь, хотя Чонхо просто хотел подольше не возвращаться домой. Ему вдруг вспомнилось, как он подвозил До Гына, который сейчас был со своим дедушкой за сотни километров. Ему вдруг вспомнились его поездки с Мидори…

Все-таки она оставила слишком большой след в его жизни. Его ничем не закрасишь и совершенно не сотрешь. Он лишь потускнеет, но при одном воспоминании загорится вновь.

Чонхо подвез Сун Юна до дома, но на предложение зайти ответил отказом. После этого он еще некоторое время поездил по улицам. Фонари робко начинали загораться, будто боясь, что только что зашедшее за горизонт солнце снова взойдет. Люди смеялись и весело переговаривались после тяжелого трудового дня. И только Чонхо один раскатывал по улицам города. Он заехал в первый попавшийся ресторан и поужинал. Когда-то ему даже такое не снилось, теперь он редко когда экономил деньги до последней воны. Наконец он приехал домой, потому что дальше уже было некуда ехать.

Зайдя в пустой и темный дом, он в сотый раз кинул взгляд на подарок, который приготовил на ее день рождения. Он так и не смог его выбросить или еще что-то сделать с ним, и подарок так и продолжал стоять у стены. Чонхо, так и не включая свет, повалился на кровать, но сон все не шел, обходя его вниманием. Он пытался думать обо всем на свете, о жарких пляжах на юге Испании и острой еде его национальной кухни, но все тщетно. Все мысли его возвращались только к ней, к Мидори, и избавиться от них было невозможно. Наконец полностью уверившись в том, что сегодня ему заснуть не удастся, он включил телевизор, который все-таки установил несколько дней назад. Он бездумно переключал каналы, даже не вникая в смысл того, о чем говорят. Но вдруг на одном он остановился, сделав звук погромче. Транслировали интервью той самой группы, где был Кикучи. Он непринужденно отвечал на вопросы и смеялся вместе со всеми. Его, конечно же, спросили об их связи с Мидори, и, конечно же, он ответил, что это был всего лишь дружеский поцелуй, который все расценили неправильно. О том, что между ними произошло потом, он, конечно же, не рассказал. Может, она и будет с ним счастливее, неожиданно подумалось Чонхо. Может быть, может быть…

Под речь того, кому иногда хотелось врезать, но его спасало лишь то, что они до сих пор не пересекались, Чонхо наконец и уснул, будто провалившись в черный омут, где не было места ни снам, ни переживаниям. Только непроницаемый сон.

Проснулся он довольно рано, почувствовав себя полным сил, чего давно уже не было. Он сварил себе кофе и позавтракал остатками пиццы, которую заказывал позавчера. Курьер, привезший ее, заставил Чонхо вспомнить собственные трудовые будни, поэтому невзначай он положил вдвое больше денег. Он уже начал заниматься на тренажере, который стоял у него дома, как в дверь позвонили. Он удивился, потому что для гостей еще довольно рано, да и гостей-то к нему заходило катастрофически мало. Идея о том, что это могут быть какие-то сумасшедшие фанатки, что, кстати, было пару раз, ему пришла поздно, когда он уже открывал дверь.

– Здравствуйте, – начал представительный мужчина в костюме примерно одного с ним возраста.

– А вы… – начал Чонхо, но мужчина опередил его.

– Может, вы меня и не помните, но я встречался с вами несколько раз. Я Наойя Коджи, брат Наойя Мидори.

Только услышав это имя, сердце Чонхо подпрыгнуло и резко опустилось вниз. Он без лишних слов посторонился, пропуская Коджи в свою квартиру. Тот сразу же прошел в комнату, будто был у себя дома.

– Я участвовал в проектировке этого дома, – говорил он, усаживаясь на диван и приглашая Чонхо последовать его примеру. – В Осаке таких домов всего лишь несколько, так что вас было нетрудно найти.

Чонхо только смотрел на него, ожидая, когда он скажет, для чего он пришел.

– Я знаю, вы расстались с моей сестрой, – как само собой разумеющееся продолжал Коджи. – Но я хочу сказать, что вы поторопились с этим.

– Но она…

– Да, она совершила ошибку. Но поверьте, ей приходится во много раз хуже. Она почти ничего не ест и практически не спит. Она страдает намного больше вашего, беря все это на себя. А вы сами? Вы сами не ощущали, что жизнь стала совсем иной, когда моя сестра покинула вас?

По мере того, как Чонхо выслушивал все это, его сердце все более сжималось в комок. Она страдает…

– Она думала, что сделала лучше для вас, потому что только она во всем виновата, поэтому дала вам шанс начать все сначала. А она сама как-нибудь со всем разберется. Но нет, у нее не получается. Вы знаете, что она до сих пор вас любит больше жизни? А вы знаете, что сегодня в десять часов утра она собирается уехать в Штаты, чтобы хоть там начать жить нормально?

Чонхо вдруг посмотрел на Коджи совершенно по-новому. В его взгляде появилось удивление, за которым последовал и страх.

– Собирается уехать?.. – эхом повторил он.

– Да. Но я знаю, она не забудет вас и в Африке. Послушайте, раньше, года два назад, я был в точно такой же ситуации, что и вы сейчас. Она временно предпочла мне другого. И я не смог простить ее. А потом понял, что упустил свое единственное счастье, которое, возможно, мне больше никогда не суждено обрести. Так вот, – сказал он, уже вставая и направляясь к двери, – постарайтесь хотя бы вы быть счастливыми.

На этом Коджи ушел, тихо прикрыв за собой дверь и оставив Чонхо в полном замешательстве. Коджи назвал все своими именами. Чонхо чувствовал, что она тоже страдает, что ей тоже плохо, но он думал, что ему хуже. Оказалось, все наоборот. Но она же предала его. Он теперь не может ей доверять. Она же…

Какой же он дурак! Было еще девять-пятнадцать, он должен был успеть. Он довольно ощутимо хлопнул себя по голове, схватил куртку и мигом спустился в подземный гараж, через секунду уже завел мотоцикл, а еще через двадцать оказался на улице, обгоняя слишком медленные автомобили, как только мог. Там, где дорога была относительно свободна, он гнал изо всех сил, там, где было скопление машин – ехал по обочинам. Он должен был успеть, потому что потом…

А что будет потом, он просто не представлял, потому что не представлял себе жизни без нее. Те дни, которые он провел без нее, для него были пустыми и горькими. Они пронеслись для него, как один миг, не оставив в памяти ни следа. И вот она уезжает, чтобы забыть его навсегда. А он остается один, в той стране, в которую и приехал-то из-за нее. Не упустить, поймать свое счастье снова, которое покачнулось всего из-за одного человека, из-за одной ночи. Но разве простить – это не настоящая любовь? Он любил ее всем сердцем, и это не была просто привычка, выработавшаяся за пять лет. Она была единственная, самая лучшая, несравненная, прекрасная и удивительная. А он повелся на ее слова.

Через двадцать пять минут он уже подъезжал к аэропорту Кансай. Все было хорошо, но…

Полицейский. Он остановил его, просигнализировав сзади. Пришлось остановиться.

– Патрульный Ямада, – представился полицейский, только подойдя к Чонхо. – Вы превысили скорость. На данном участке можно ехать только со скоростью пятьдесят километров в час.

– Я очень спешу…

– Подождете, – командным тоном сказал патрульный. – Вам придется последовать за мной в участок для оформления протокола о нарушении скоростного режима.

– Послушайте, я, правда, спешу, – снова повторил Чонхо.

– Подождете, – опять сказал патрульный Ямада.

– Понимаете, прямо сейчас, может быть, девушка, которую я люблю больше, чем что-либо на свете, улетает и больше не вернется, а вы сейчас меня удерживаете от того, чтобы я ее остановил.

Ямада поднял пластик шлема, его лицо оказалось сравнительно молодым и доверчивым. Он внимательно посмотрел на Чонхо, еще что-то прикинул у себя в голове и только потом сказал, расчувствовавшись:

– Ладно, будем считать, что мой датчик ошибся, – смилостивился полицейский. – Поезжайте к своей девушке.

И Чонхо погнал дальше, выжимая из двигателя мотоцикла все его лошадиные силы. Разговор с полицейским занял несколько минут, и эти несколько минут могли стоить ему ее. Вот он уже выехал на насыпной остров, вот уже и виднеется аэропорт. Осталось совсем мало. Он подъехал к аэропорту и оставил мотоцикл у входа, даже не позаботившись о его сохранности. Как можно скорее он перемахнул через сидение, и побежал быстрее, чем когда несется наперерез противнику за мячом. Он бежал изо всех сил, по микрофону уже объявляли, что посадка заканчивается, но он продолжал бежать, следуя указателям. Вот уже и стол регистрации, но…

Около него уже никого не оказалось. Было пусто, если не считать служащую аэропорта. Чонхо больно ухватился за свои волосы обеими руками и начал оглядываться. Никого, никого…

Но вдруг из-за угла вышла Мидори, везя в руках чемодан. Только увидев Чонхо, она остановилась, а еще через несколько секунд упустила ручку чемодана из рук. Она просто смотрела на него, не говоря ни слова, будто не верила своим глазам. Чонхо помедлил немного, а потом подошел к ней.

– Зачем ты здесь? – тихо спросила Мидори.

За эти несколько дней она похудела и ее лицо напоминало скорее маску театра Но, а не лицо обычного человека.

– Я отпустил тебя уже один раз когда-то… Не хочу тебя отпускать снова.

– Почему?

– Потому что люблю тебя. Люблю тебя такой, какая ты есть. Всегда буду любить тебя, и ты этого не изменишь.

Он очень волновался, хотя мало это показывал наружно. От этого он начал путать слова и говорить на смеси японского и корейского, в конце окончательно перейдя на свой родной язык.

– Неужели ты…

– Давай забудем все это. Давай начнем жить новой жизнью. Кстати, ты забыла кое-что.

Он достал из кармана куртки коробочку, в которой лежало кольцо, открыл ее и надел кольцо на безымянный палец ее левой руки. Зеленый камень заблестел всеми красками. Мидори только неверяще смотрела на все это. Скажи ей кто-нибудь, что это все мираж или что ей это снится, она бы поверила, но до сих пор никто этого не говорил, а перед ней стоял только Чонхо, который снова надел на ее палец кольцо. Вдруг она расплакалась, уткнувшись ему в плечо, потом обняла крепко-крепко.

– Прости меня, прости, – шептала она бесконечные извинения.

А Чонхо лишь обнял ее в ответ, потом пригнулся и коснулся ее лба своим, заглядывая в глаза.

– Не надо, хватит, – в ответ прошептал он.

– Девушка, если вы не поторопитесь, то самолет улетит без вас.

Но замечание служащей аэропорта было оставлено без внимания. Наберись тут хоть тысяча людей, они бы чувствовали себя наедине. Неясно, сколько прошло времени, минута или целая вечность, но они стояли так, и никто не был в силах побеспокоить их.

Самолет благополучно улетел с одним пустым креслом, которое так и не дождалось своей пассажирки. Аэропорт продолжал функционировать, как отлаженные часы. Люди спешили на свои рейсы. Нормальная жизнь Кансая, но это все было неважно. Не говоря более ни слова, они, взявшись за руки, шли в направлении выхода из аэропорта. Он вез ее чемодан, а она только крепче держала его за руку, боясь отпустить хоть на секунду. Мотоцикл, к счастью, оказался на месте, не смотря на свою полную незащищенность, и Чонхо, устроил его понадежнее, оставив на некоторое время – чемодан был слишком большой для верного двухколесного коня. Он приедет за ним позже. А сейчас он сел с ней на скоростной поезд, чтобы доехать до станции Цуканиси, которая как раз была недалеко от ее дома. Она изредка смотрела на него улыбаясь, и где-то глубоко в душе до сих пор оставалась частица неверия, а он просто уверенно вел ее за руку, и за ним она готова была последовать куда угодно. Патрульный Ямада как раз ехал параллельно этому скоростному поезду и совершенно случайно он заметил своего недавнего задержанного и ту, о которой он говорил. Он улыбнулся, хотя его улыбку и не видел никто, потому что она была скрыта темным пластиком полицейского мотоциклетного шлема.

День свадьбы был назначен на конец апреля. Родители Мидори дали им свое благословение и теперь относились к Чонхо как к полноправному зятю. Команда на следующий же день поняла, что теперь у Чонхо все в порядке. А Чжун Хён даже сказал:

– Что, вернул себе невесту?

На что Чонхо ответил кивком, но не тем холодным и отстраненным, а дружеским и доброжелательным, даже улыбнувшись. В команде тут же пошел шепот о быстром изменении в поведении Чонхо.

У Мидори вдруг начали складываться кадры для новой выставки, а Шиори только по одному ее приветствию догадалась, что она вернулась к Чонхо. Коджи только тихо праздновал свое маленькое достижение в их счастье, от души радуясь за сестру.

Но вот настала новая проблема: только услышав тон голоса своего бывшего капитана, Мин Хон тут же снова созвал всех, кто мог, чтобы отправиться поздравить капитана с таким важным событием. Они съезжались поодиночке, но все почему-то образовывались дома у Чонхо, уверяя, что их финансы сейчас на нуле, а отели здесь очень дорогие.

– Чтобы вас всех разместить, мне нужно снять еще одну соседнюю квартиру… – пробормотал Чонхо, расстилая очередной футон.

– А ты можешь? – тут же спросил Ан Чи Ён.

Одного хмурого взгляда Чонхо было достаточно, чтобы Чи Ён скрылся куда-то на весь оставшийся вечер.

Чонхо проводил с Мидори почти каждый вечер вместе, хоть это и осложнялось тем, что теперь весь его дом был полон гостей. Не приехали только Чхо Пхён Вун и Пак Мун Хо. Даже Ко Гу Юн сумел выбраться на время из своих ворот, чтобы поприсутствовать на одном из самых важных событий в жизни капитана. Вся эта компания вышла очень шумная и каждый вечер они проводили в местном ресторанчике, где помимо японской кухни можно было отведать и корейскую, и китайскую.

За день приехала и мать Чонхо со своим мужем, его сестренкой и двумя братьями. Им уж понадобился отдельный номер в отеле, что для них было не столь накладно. На свадьбу пообещала придти и добрая половина команды Чонхо, в которой он играл сейчас и в которой ему предстояло играть еще три года. В совокупности собралось непомерно много народу. Много набралось друзей и коллег Мидори. Перед самой свадьбой мать Чонхо и родители Мидори, наконец, встретились и провели совместный ужин, сделав помолвку совершенно официальной. «Какая приятная женщина!» – восхищалась после ужина Маюми-сан, полностью уверившись в том, что семья Чонхо такая же хорошая, как и их собственная.

– Не жалеешь? – спросила Мидори вечером накануне свадьбы.

Его бывшие товарищи по команде были в это время в том же ресторане, который всем так полюбился. Так что у них было немного времени побыть наедине.

– О чем?

– О том, что выбрал все-таки меня.

– Не шути так, – серьезно сказал Чонхо. – Не надо. Ты навсегда останешься для меня единственной, той, с которой я хочу быть навсегда.

Мидори только поудобнее устроилась у него на коленях, как она всегда любила.

Она ушла раньше, чем обычно, потому что надо было еще приготовиться к завтрашнему дню. А он еще немного оставался недвижим, после того, как она ушла, а потом ему ничего не оставалось делать, как пойти в тот самый ресторан, где его уже так долго ждали для последней холостяцкой вечеринки.

Вот и настал тот самый день, двадцать седьмое апреля, день их свадьбы. Официальная регистрация в мэрии прошла утром, после чего настало время церемонии. И хотя церемонию было решено провести скромно, с таким количеством людей этого совершенно не удалось сделать. На традиционные подарки гостям пришлось потратиться достаточно много. Чтобы провести церемонию, пришлось снять более большое помещение, чем думали сначала. Молодожены были не совсем обычны, так что поход в буддистский храм пришлось отменить. Украшения в помещении были пестрыми, радостными. Сначала гости только оглядывали этот зал, только потом, заметив жениха, который уже некоторое время стоял у сооруженной сегодня рано утром арки, украшенной белыми розами. Эта европейская традиция была ничего не значащей инсценировкой, тем не менее, не теряющей своей привлекательности, учитывая, что пара была интернациональной. Наконец, когда все гости расселись и немного успокоились, заиграла музыка и через некоторое время показалась она. Она была с Чонхо около пяти лет, но до сих пор, как только он ее видел, его сердце начинало биться быстрее, а сегодня оно превзошло все скоростные рекорды.

Мидори была в скромном белом платье с юбкой в пол, не том, которое надевали барышни первой половины девятнадцатого века в Европе, не в традиционном кимоно, не в корейском ханбоке. Именно оно подходило для нее как нельзя лучше. Она слегка улыбалась, держа в руках букет, и медленно подходила к арке, где ее ждал Чонхо.

Человек, удел которого был всего лишь произносить напутственную сегодня превысил все нормы по времени произнесения своих слов. Но они не слышали его, они просто смотрели друг на друга, будто давали немое обещание, без всяких слов, держась за руки. Поцелуй, скрепляющий их вечные узы, был самым сладким в их жизни.

После этого человек, находящийся в самом конце зала, в кепке и темных очках, встал и ушел, загадочно улыбаясь. Молодоженам ли, своему ли хорошему настроению – это осталось неясным.

Начался банкет и поздравления – все, что было так приятно, но так утомляюще. Гостей было очень много, в основном в подарок молодоженам они отдали деньги, что должно было возместить немалые затраты. Вопреки японским традициям играла тихая музыка, под которую почти каждый гость произнес свою поздравительную речь.

– Ой, простите, я наступила вам на ногу, – извинилась Шиори после того, как сделала оплошность.

– Да ничего, я сам виноват, – ответил Коджи, только после этого посмотрев на виновницу. Взгляд его вдруг задержался долее обычного.

И вдруг завязался разговор, который длился довольно долго и интересно.

– А я говорю, что из ворот надо выбегать только в экстренных случаях, – доказывал Мин Хон.

– А я тебе говорю, не лезь во вратарское дело, – отмахивался Чжун Хён.

– Кому не знать лучше, когда выбегать, как не форварду? – взвился Мин Хон.

– Уж точно не тебе, – добавил Ко Гу Юн.

– Вы опять?.. – встрял Катани, но потом осекся, увидев новые лица, совершенно не разговаривающие по-японски кроме двух слов: «спасибо» и «извините».

Но все эти разговоры молодожены вряд ли слышали, занятые только друг другом и больше никем, смотря в глаза только друг другу. Слишком многое им пришлось пройти, чтобы больше никогда не расставаться и еще больше им предстоит, но это они пройдут уже вместе, взявшись за руки и никогда их не отпуская.

Конец