Кибуц Галуёт [Наталия Александровна Веденина] (fb2) читать онлайн

Наталия Веденина

Кибуц Галуёт¹

Фото: Борис Аарон

Предисловие

1991 год. Моя семья прилетела в Израиль. Теплый апрельский вечер. Я стою на улице Хайфы. Мужчины сносят тюки, привезенные нами, вниз по бесконечной лестнице к дому моей подруги Марины. Стою в темноте на незнакомой улице незнакомого города незнакомой страны и вдыхаю аромат жасмина. Этот цветок мне тоже незнаком по прежней жизни. Я, ночь, аромат жасмина и больше ничего. Прошлое кончилось вчера, будущее начнется завтра, а сейчас все, что у меня есть – это обволакивающий аромат незнакомых мне цветов.

Первое утро в новой стране. Я с детьми в парке. Рядом на скамейке сидит женщина, она внимательно изучает нас. И вдруг по-русски спрашивает:

– Вы давно приехали?

– Вчера. Старшему сыну недавно исполнилось четыре года, младшему – два с половиной.

Она с добрым сочувствием смотрит на детей.

Но главное между нами уже сказано. Взглядами, после моего «вчера».

Спустя три дня микроавтобус везёт нас в кибуц. По программе «Первый дом на Родине». Наши тюки грузятся в автобус, вслед за ними – мы. За рулем сидит загорелый кибуцник Гарри, на переднем кресле – его не менее загорелая жена Яффа. Двери захлопываются. Мы едем в горы, возвышающиеся над озером Кинерет.

Наконец, приехали. Наши тюки выгружают из автобуса и почему-то тащат их через столовую, которая называется здесь «хедер охель». В столовой ужинают кибуцники. «Вот они какие – новые утописты-романтики!», – смотрю я на сидящих за столами едоков. Кибуцники с интересом рассматривают нас: «Так вот они какие – новые сионисты, прибывшие к нам из Советского Союза!».

Мы послушно, как маленькое овечье стадо, плетемся за вещами, выходим из столовой, идем к небольшим белым домикам, в одном из которых мы будем жить…

И вдруг за поворотом возникает озеро Кинерет: оно далеко внизу, блеск воды, освещенной луной. И темные горы с цепочками огоньков на склонах. Не привычные для глаз лес с полями или реки, или даже море… Нет, именно лысые черные склоны гор и редкие, разбросанные в беспорядке цепочки огней поселений и дорог. Зловещим показался мне свет этих огней. Как холодные равнодушные глаза смотрели они с гор, вызывая во мне необъяснимый страх. Много, очень много лет боялась я этих огней. Вызывали они у меня тревогу, когда ночью смотрела я из окна гостиницы на горы, окружающие Мертвое море, и на горы, окружающие Эйлат. Везде, где на склонах мерцали цепочки огней, холодная волна страха накрывала меня так же, как поразила когда-то в первый вечер в кибуце.

А потом это прошло. Может быть, после того, как родители переехали в Израиль, и выросли дети, и я вторично вышла замуж…. Как-то вечером, глядя на горы, я вдруг поняла, что тревога покинула меня, и я закричала огням: «Я не боюсь вас!» И почувствовала, что смогу написать о том времени. Итак, какой я вижу себя с расстояния в двадцать пять лет.

Первые зарисовки

Вот группа нарядно одетых женщин идет по горной дорожке от кибуца к еврейскому поселению. Та, что в желтом плаще («польский!», подарок мамы перед отъездом) – это я. А рядом мои подруги: Верочка из Питера и Лена с Камчатки.

Женщины в радостном возбуждении – кибуц помог им устроиться на временную работу в прачечную! Они одеты в то, что привезли с собой – элегантное и модное, в то, что удалось «достать» или сшить по лекалам из журнала «Бурда» для заграницы.

Через восемь часов эти же дамы, испытав на себе «потогонную систему капитализма», понуро тащатся назад.

А спустя неделю сердобольные женщины поселка подарили прачкам-модницам два огромных целлофановых мешка своей слегка поношенной одежды. «А свои наряды не выбрасывайте. Приберегите их для Пурима».

* * *

Шабат, утро. Воет сирена. По кибуцу мечется в поисках людей молодая особа с двумя малолетними детьми. Но кибуц как будто вымер. Никого вокруг, а сирена продолжает выть.

Наконец, несчастная влетает в кибуцную столовую. Вот где все! Сидят, неторопливо пьют кофе и читают утренние газеты. Начинается диалог: смесь иврита, английского, жестов, мимики и слез. Надо вам сказать, что особа эта, (в первой зарисовке на ней был желтый плащ) изучала иврит в Москве и потому выражалась несколько высокопарно. Примерно так: «Не будут ли господа столь любезны, чтобы объяснить, что за звук мы имеем возможность слышать?» Вдоволь насмеявшись над столь странной речью, кибуцники начинают обучать прибывшую из Советского Cоюза женщину двум самым важным в жизни словам: «савланут» (терпение) и «леат– леат» (потихоньку).

Постепенно насмерть перепуганная женщина, прижимающая к груди своих детей, начинает понимать, что сирена воет вовсе не потому, что началась война, и даже не из-за террориста, проникшего на территорию кибуца. Это хитроумное изобретение оповещает, что у кур на птицеферме кончились вода и корм. Но куры могут жить несколько дней без еды и несколько часов без питья. Поэтому: «савланут» и «леат– леат». Не надо сразу же бежать в курятник, а можно спокойно допить чашечку кофе и дочитать газету.

* * *

Вечер. Дети спят. Моя героиня (как удобно писать о себе в третьем лице!) в салоне своего домика пишет письмо своим родителям. В ванной моется муж подруги Лены. А в спальне на сохнутовской² кровати дремлет муж Верунчика. Нет, у моей героини нет проблем с нравственностью, но, что еще важнее, у нее нет проблем и с электричеством. (По договору с кибуцем только у нее одной в сумму оплаты за жилье входят электричество и вода. Ей повезло. Те, кто приехал позже, за свет платят по счетчику). За окнами холод, ветер, дождь обогреватели работают на полную «катушку». В целях экономии было принято решение всем греться в доме с бесплатным электричеством. Лена и Верунчик сидят в салоне, укутавшись поверх курток в одеяла.

– О чем ты только пишешь в письмах? – Возмущается Лена. – Я уже третий месяц пишу маме письмо и не могу никак его закончить. Она с ума там сходит! А напиши ей правду, она уж точно сляжет!

– Лично я рассказываю в письмах о природе и местных нравах.

– Дай списать! – просит Лена.

– Диктую: « Дорогие мама и папа, как бы я хотела, чтобы вы увидели красоту Кинерета, как в нем отражается луна, оставляя на воде белый длинный хвост … Вчера я любовалась сосновым лесом, где в подлеске вместо кустов малины и черники растут кактусы. Но не чудо ли! Опунция называется здесь «сабра», и это не маленький кактус в горшочке, а огромный колючий лопух».

– О чем другом я могу им рассказать?! – вдруг кричит моя героиня. – О том, что я четыре месяца считала счастьем убирать в гостинице за эфиопами?!³ Но и оттуда меня уволили из-за подонка администратора. О том, что сейчас я убираю трехэтажные виллы, а денег не хватает даже на то, чтобы купить ребенку теплые носки?! А у ребенка воспаление легких, и с температурой сорок нас из больницы выгнали домой. А потом я занимала у вас деньги на антибиотики и на попутках ехала в город за лекарством. О том…

– Хватит! – перебила Лена. – Знаем. Диктуй, что дальше мы должны писать с Верунчиком.

– «Милые мои, вы даже не можете себе представить, что наши комнатные цветы: бегония и герань растут здесь на воле! И цветут почти весь год…»

– «Ненаглядные мои! А седьмого ноября кибуцники устроили коммунистический утренник и заставили нас петь комсомольские песни. Стоило ли ради этого уезжать в Израиль! А мы – несколько «русских семей» – тоже готовим им сюрприз на Новый год с Дедом Морозом и детскими подарками». Забегая вперед, скажу, что сюрприз нам удался на славу: нас чуть не выгнали из кибуца».

* * *

Ханука. Каникулы. В честь праздника семья спустилась с гор и по оживленной Хайфе направляется в автобусе к Марине в гости! Пожилая женщина уступает детям место у окна, ласково смотрит на них и вдруг открывает кошелек и дает каждому по десять шекелей! «Хаг Ханука самеах» (Радостного праздника), – поздравляет женщина и замечает, как лицо молодой матери краснеет от смущения, а на глазах выступают слезы.

– Спасибо, у нас все есть, не надо денег.

– Это ханукальные деньги, на Хануку детям принято дарить деньги!

Пассажиры автобуса пытаются объяснить этой бестолковой «русской», что на Хануку взрослые дарят детям деньги. Пора бы знать хоть какие-то традиции. Но куда там. Мамаша хватает детей и выскакивает на остановке.

Так двадцать пять лет назад я выскочила из автобуса из-за чувства неловкости, растерянности и стыда. Но и поныне те же чувства не позволяют мне вести повествование от первого лица. Мне больно даже описывать эту молодую женщину в нелепом желтом плаще, за которой я спряталась в первых зарисовках. Поэтому я оставлю свою героиню с ее двумя малолетними детьми на остановке. И буду продолжать повествование без нее, как без нее продолжал свой путь автобус в тот праздничный день двадцать пять лет назад.

Дом первый

Мы приехали в Израиль в разгар так называемой «Большой Алии», когда сотни тысяч человек вырвались из приоткрытых границ измученного перестройкой Советского Союза и, не достучавшись в запертую дверь Америки, свернули в Израиль. Каждый из них провел несколько часов в самолете в статусе ЧБГ на ПМЖ («человек без гражданства на постоянное место жительства») – так было написано в наших документах. Незабываемое чувство свободы, смешанное с чувством нереальности происходящего. В переполненном аэропорту Бен Гурион мы без промедлений получили гражданство Израиля и «корзину» – небольшую финансовую помощь.

Квартир, работы, мест в детских садах и школах катастрофически не хватало. И тогда правительство приняло решение: расселить молодые семьи на первые полгода по кибуцам. Эта программа получила красивое название «Первый дом на Родине». Семьям платили пособие, которое полностью уходило кибуцу в счет оплаты за жилье и питание. Так же в эту программу входило обязательное обучение ивриту на бесплатных курсах, которые называются «ульпан».

Сионисты и утописты

Кибуц, куда направили мою семью, был «молодым» – прошло всего полгода, как группа романтиков-утопистов решила повторить подвиг второй Алии. У каждого утописта была своя сокровенная причина бросить насиженные места и ринуться в новую жизнь.

Инициатором и лидером этой группы был Гарри. В кибуцном движении он был не новичком – всю свою сознательную жизнь Гарри занимался логистикой соседнего кибуца (то есть был завхозом). Далекие от понятий уважения и доверия, члены этого кибуца вдруг обвинили его в воровстве. Разгневанный Гарри решил срочно, не дожидаясь дальнейших расследований, организовать свой кибуц, новый, чистый, лишенный предрассудков. И очень быстро нашел единомышленников.

Первой на призыв откликнулась семья: Арье, Анат и их маленькая дочка. Арье и Анат познакомились на конференции, организованной электрической компанией «Хеврат Хашмаль». Электричество любви пронзило их мгновенно. Проблема заключалась только в том, что встретились они уже в солидном возрасте, у каждого из них были собственные семьи и, что еще больше осложняло ситуацию, семьи многодетные. Любовникам долго удавалось сохранять от посторонних свою тайну. Но в их жизнь вмешалась неожиданная беременность Анат. Их с позором выгнали из семей, заставив выплачивать большие алименты. Путь для них был только один – в кибуц к Гарри.

Так Арье и Анат превратились в новых утопистов.

Бени, здоровенный молодой парень, страстно увлеченный йогой, искал в кибуцной жизни тишины. Он мог часами медитировать, и даже дикий окрик Гарри, призывающий к работе и дисциплине, не мог его вернуть к реальности.

У Дорит и Сарит судьбы были схожие. Обе разведенные, каждая с двумя детьми, обе стремились доказать, что способны сами создать счастливую жизнь для себя и для своих детей.

Чуть позже приехала Аяла, тоже разведенная, но с одним ребенком. Она никому ничего не хотела доказать, просто в городе ей было скучно.

Все три женщины поселились пососедству, и добрые «русские» стали называть это место – рощей груш. На иврите разведенная женщина – грушА.

Еще была молодежь, которая скрывалась в кибуце от строгого родительского глаза.

И только Амирам пришел в кибуц в надежде найти смысл жизни.

Вот и все новые романтики-утописты.

Новые сионисты были им под стать. Верунчик приехала в Израиль со вторым мужем – евреем Женей. Первый муж – араб, увез ее в Тунис, откуда был родом. В Африке Верочке не понравилось, и она вернулась к родителям в Питер. Но и в Питере в начале девяностых было совсем не весело, и Вера решила попытать счастье в Израиле.

Лена с мужем Сашей и двумя маленькими дочками прибыли с Камчатки, где их страшно испугали землетрясением. Саша первый приехал посмотреть кибуц. Верочка показала ему двухкомнатный домик, где их поселят, завод «Блокаль», куда Сашу могут устроить подсобным рабочим (две смены по двенадцать часов), птицефабрику, где возможно посчастливиться работать Лене, столовую, прачечную. Саша сразу же подписал все необходимые бумаги и сказал, что завтра приедет сюда со всей семьей.

– Вам здесь понравилось? – вежливо спросила Верочка.

– Что может здесь понравиться?! – Возмутился Саша. – Ситуация у нас в семье такая: сняли на пятнадцать человек родни квартиру в Тель Авиве. Родня на экономии свихнулась. Бабушка прячет свою мыльницу под подушку, тетя считает, сколько раз в туалете спустили воду. А у телефона, вообще, секундомер поставили. Одна тетка уже сбежала в свой Чернигов. Пишет нам оттуда: «Весь день лежу в ванной и болтаю по телефону, а вы удавитесь в своем Израиле с вашей экономией!». А нам уезжать некуда, квартиру отдали государству. Вот жена и говорит мне: «Три дня я постараюсь выдержать в этом аду, а на четвертый день повешусь! Так и знай». А мне что делать? Денег, чтобы снять другую квартиру, нет, а два дня уже прошло.

Была еще залетная семья из Киева: Галя и Яша с двумя детьми. Залетная, потому что пробыла она в кибуце всего неделю, но здесь их вспоминали долго. Попали они в Израиль из-за жадности. Жили в Киеве хорошо. Яша работал в гараже механиком, Галя в прачечной при гостинице «Интурист». Как-то зашел в прачечную турист из Израиля. Русскоговорящий! Тогда это в диковинку было. Ну и стала ему Галя по традиции народной жаловаться на свою тяжкую жизнь. А он, наивный, поверил и прислал ей вызов из Израиля. Вызов этот был Гале нужен, как рыбе зонтик. Но не пропадать же добру!

Оказавшись в кибуце, семья стала жить под девизом: «Все вокруг кибуцное, все вокруг мое». В первый же вечер, когда кибуцники ужинали в столовой, (а двери в кибуце никто не запирал), семья прошлась рейдом по квартирам, экспроприируя понравившиеся им подушки, одеяла, чашки и прочую домашнюю утварь. В ульпан они ездили с полными сумками. Нет, не учебников (ивритом голову себе не забивали, разговаривая с кибуцниками, в основном, по-русски и, в крайнем случае, на украинском). Их сумки были набиты рулонами туалетной бумаги, которая выдавалась в нашем кибуце бесплатно и без ограничений. В ульпане предприимчивые новые сионисты организовали бартер с учащимися из других кибуцев, где бесплатно выдавали фрукты, молоко, шампунь.

Ошарашенные кибуцники хотели поговорить с семьей, но Лена и Верочка наотрез отказались переводить. Они, якобы, слышали, как Яша успокаивал расшалившихся детей: «Не злите мать, а то она сойдет с петель. Видите эти горы, – он указал в сторону Голанских высот, – так она и их сотрет». И дети вмиг успокоились.

Было решено перевести киевлян в знаменитый кибуц Дгания, один из первых в Израиле. Там здоровая атмосфера и сильные духом внуки первопроходцев должны были перевоспитать семью: вытравить в их душах гниль галута⁴ и взрастить здоровые побеги сионизма. Не выдержав духовного перевоплощения, семья через полгода вернулась в Киев, а после первой украинской Оранжевой революции опять прибыла в Израиль; после скандала в Битуах Леуми(Институт Национального страхования) вернулась в Киев; после второй Оранжевой революции вновь приехала в Израиль; потом опять в Киев, потом опять в Израиль. Говорят, что и сейчас можно встретить этих вечных странников на борту самолетов, совершающих полёты рейсом Киев – Тель Авив.

Трудовая жизнь кибуца

Итак, кибуц был сформирован, пора было приступать к действию. Вначале мужчины решили по примеру первопроходцев осушать болота вокруг кибуца. Но то ли первопроходцы, не подумав о последователях, осушили все болота, то ли в силу законов природы земля на склонах гор не заболачивается. Но, так или иначе, ежедневные вылазки Гарри, Арье и Бени в горы заканчивались полным разочарованием. В окрестностях кибуца не нашли они ни малярийных болот, ни даже простой маленькой лужицы. Только сухие безжизненные склоны гор.

Тогда с инициативой выступили женщины: «Мы озеленим эту мертвую землю, мы будем есть овощи и фрукты, выращенные своими руками, а не купленные в супермаркете!» – заявили Дорит и Сарит. Рано утром две отважные женщины и примкнувшая к ним Лена вышли в горы. Вначале они пытались вскопать окаменевшую почву, потом выкапывали маленькие ямки и сыпали туда семена, но через час со словами «ие беседер гам каха» (и так будет все в порядке) просто выкладывали семена на раскаленную землю. Лена пыталась поделиться с подругами опытом выращивания ранних помидор в своей теплице на Камчатке и очень выгодной продажей их на рынке. Но подруги отвергли ее мелкобуржуазный опыт, заявив, что святая земля и так заплодоносит. Земля плодоносить не стала, зато кибуцный комитет, видя отчаянные попытки женщин приобщиться к сельскохозяйственным работам, выделил кибуцу солидную ссуду. Гарри был очень доволен. На эти деньги кибуц арендовал небольшую ухоженную плантацию личи и оборудовал птицефабрику в заброшенном сарае.

– Личи – очень дорогой фрукт, идущий в основном на экспорт. Можно сказать – стратегическое сырье Израиля! – разглагольствовал Гарри по дороге на плантацию.

В первый день на сбор урожая вышли всем кибуцем. Впереди шагал Гарри, за ним тянулась цепочка воодушевленных работников. Замыкал шествие небольшой грузовичок, наполненный бутылками с минеральной водой, термосами с кофе и чаем, пакетами с чипсами и печеньем для перекуса, раскладными стульчиками, дорожной аптечкой и мешками для собранных ягод. На этом же грузовичке планировалось везти богатый урожай в кибуц. Вначале позавтракали в прохладной тени деревьев, потом приступили к сбору урожая. Правда, не все. Бени, как ушел в нирвану в самом начале завтрака, так из неё и не вернулся до самого отъезда. Остальные не спеша срывали с веток ягоды, оценивающе разглядывали их, самые красивые тут же чистили и отправляли в рот, похуже бросали в мешок. Собирали только те ягоды, которые росли на уровне рук. Наклоняться к нижним веткам или тянуться к верхним никто не хотел. Работали легко, весело, и только Лена сбивала всех с рабочего ритма. Она металась по плантации с требованием привезти лестницу и собирать ягоды с верхушек деревьев. Гарри, чтобы успокоить непривыкшую к ритму кибуцной жизни женщину, а также, чтобы в очередной раз не слушать ее рассказы про удачную торговлю ранними помидорами из своей теплицы, авторитетно пообещал, что лестница будет во второй день сбора урожая. И тогда все сконцентрируют свое внимание непосредственно на верхних ветках.

Но второй день сбора урожая не наступил ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Все это время Гарри был занят более срочными делами: выбиванием льготных условий и удобных платежей ссуды. За это время большая стая перелетных птиц сконцентрировала свое внимание на верхних ветках личи, и необходимость выезжать на плантацию отпала сама собой.

Для того, чтобы расшевелить Бени и привить парню вкус к общественно-полезному труду, Гарри поручил ему следить за наличием корма и воды на птицефабрике, оборудованной в заброшенном сарае. Бени не хотел лишний раз тревожить кур проверками и быстро смастерил сирену, жутко завывающую на всю округу, когда в курятнике заканчивался корм или вода. Бени по жизни никуда никогда не спешил, тем более, в курятник. Поэтому сирена выла часами, вызывая страх и мигрень у жителей соседних деревень. Зато цыплята росли стройными, выносливыми, спортивными. Еще немного и Бени начал бы приобщать их к йоге. Но настал страшный день, вернее ночь, когда кибуцникам пришлось заталкивать сонных молодых кур в клетки, чтобы увезли их туда, откуда попадут они в разноцветных целлофановых пакетах на красивые прилавки супермаркетов.

Никто никогда не рассказывал подробности этой ночи, но после нее Гарри стал вегетарианцем и начал учиться у Бени медитации и уходить в нирвану. То ли душевная травма, полученная в курятнике, была очень глубокой, то ли Бени был хорошим наставником, но Гарри со временем все больше и больше погружался в йогу. Он перевел кибуцную столовую на меню из отрубей и злаков, заставлял всех соблюдать разгрузочные дни, а на остатки денег от полученной ссуды выписал из Хайфы настоящего учителя йоги для общих кибуцных занятий.

И тут новые сионисты взбунтовались. Не для того они покинули Родину, чтобы питаться отрубями и закручивать тело в позу лотоса! Решено было сделать для русских семей, скандальных, истеричных и явно подпорченных жизнью в галуте, исключение: кибуц будет закупать для них привычные продукты и выдавать их сухим пайком в определенный день недели в определенные час. А готовить нездоровую пищу они должны у себя в домиках на электроплитках.

Мальчишник

Как-то к Саше и Жене обратился паренек из молодежи, скрывающейся в кибуце от надзора родителей. «Пацану» было лет под тридцать. Он уже успел отслужить в армии, несколько лет путешествовал по Таиланду и Индии, два раза бросал учебу в университете, сменил пять мест работы, но все еще находился в юношеском поиске своего места в жизни.

– Водка. Хочу водка. Хочу много водка! – коверкая слова, сказал он по-русски.

– Заходи к нам, устроим мальчишник! – Тут же откликнулся Женя.

Саша переполошился. Из их спиртных запасов осталась только одна початая бутылка. Хватит ли? Ведь пацан хочет много водки. Он даже предложил Жене смотаться в город.

Женя посмотрел на парня опытным глазом и тут же определил его норму.

– Ты ему из пипетки накапай десять капель в стакан, вот и будет много водки!

Жены, на удивление, радостно встретили идею провести мальчишник и распить бутылку на троих.

– Давно пора заводить контакты с местным населением! – Сказала Вера.

– А то живем как-то обособленно. Прямо, как будто в русском гетто. Вы пригласите этого пацана, а мы с Леной пригласим Аялу и устроим девичник.

Вечером мужчины накрыли стол в домике Лены и Саши. В центр стола поставили бутылку водки из морозилки и три стакана. Открыли банку соленых огурцов, выделенных Леной из семейного пайка. Все было вроде бы привычно, но в то же время очень волнительно. Первый неформальный контакт с аборигенами! Для храбрости, не дожидаясь гостя, налили себе грамм по сто водки.

– Ну, за легкую абсорбцию! – чокнулись, запрокинули стаканы….

В этот момент в дверях появился парень.

– О, Русья, хорошо сидим! – одобрительно воскликнул он, оценив обстановку.

Женя тут же разлил всем троим по стаканам. Парень с ужасом посмотрел на количество огненного напитка.

– Водка, много водки! Пей, не бойся, – Женя по-отечески похлопал гостя по плечу. – Давай, со свиданьицем!

Парень уважительно посмотрел, как лихо мужчины осушили свои стаканы и тоже немного отпил.

– Теперь сигарету, покурить бы. – Сказал он на иврите, жестами объясняя свое желание новым русским друзьям.

– Закурить, это мы мигом! – Саша вдруг вспомнил о пачке сигарет «Прима» с картинкой города Саратова. Эти сигареты вместе с другими сувенирами с Родины передали им родственники Лены. Они приехали прощаться из Саратова в Москву, откуда семья Саши навсегда улетала в Израиль. Не знали они тогда, увидятся ли еще раз, будут ли получать письма и что дарят на память в таких случаях. Да и выбор сувениров в Саратове в то время был не особенно разнообразным. Вот и привезли они среди прочих мелочей пачку сигарет с изображением родного города. Все это время она лежала в коробке с другими дорогими сердцу вещами и ждала своего часа, и вот он настал…

Саша встал на стул, вытащил вещи с самой верхней полки шкафа, бережно передал их Жене. Потом, привстав на цыпочки, с трудом выволок из самого дальнего угла заветную коробку с памятными подарками. Долго рылся в ней, пока не нашел на дне коробки пачку сигарет.

– Смотри, Саратов, Русья, это родина моей жены! – Саша бережно открыл пачку, протянул сигарету обалдевшему от этих поисков гостю и поднес зажигалку.

Парень осторожно затянулся и сразу же резко бросил сигарету:

– Наркотик? Марихуана? Нет! Я и наркотик – нет!

И быстро заспешил к двери.

– Подожди, подожди, чудак, – закричал Саша по-русски. – Это сигареты местной саратовской фабрики. У них вкус такой!

Парень поднес к губам палец, типа «молчок, я не скажу никому, не бойся» и быстро убежал из гостеприимного русского дома.

С этого момента всегда, встречая Сашу или Женю, он подносил палец к губам, тем самым показывая, что никогда не выдаст и никому не скажет об их пристрастии к наркотикам.

Девичник

В связи с предстоящим девичником женщин охватила паника: как и чем будем угощать?

– Мне подруга в ульпане советовала, – сказала Вера, – ставить на стол только одноразовую посуду. Ведь мы с тобой кашрут не соблюдаем. Аяла не будет есть из наших тарелок.

Решено было срочно идти в магазин, расположенный в соседнем поселке. Там женщины купили деликатесы к столу: кошерную колбасу, ветчину из индейки, банки с оливками и соленьями, а также сладкий кекс к чаю.

– Главное, не купить ничего, что содержит молоко. Не нарушать кашрут, – как заклинание, твердила Лена.

К назначенному часу пришла Аяла. По русской традиции сразу же сели за стол.

– Не стесняйся, бери, что хочешь. – Лена угощала Аялу так, будто та приехала из голодного края.

– Не волнуйся, посуда одноразовая, кошерная, – успокоила подругу Вера.

– О, я не так фанатично соблюдаю кашрут, – улыбнулась Аяла. – Вот мои покойные родители, да будет светла их память, строго придерживались традиций. Они репатриировались из Польши сразу после войны и оба были из религиозных семей. А мы с сестрами, чтобы досадить им, даже однажды ели сало! А еще я со своим другом, но это было уже после армии, катались в Йом-Кипур на машине. Пол-Израиля объездили по пустым дорогам!

– Как странно… – Удивилась Лена. – Тогда почему ты ничего не берешь? – И она придвинула гостье тарелку с колбасой.

– Да я вегетарианка, – призналась Аяла. – Но оливку я возьму с удовольствием. Общение как-то не клеилось. Чтобы улучшить обстановку, Лена включила магнитофон. Она заранее нашла и вставила в него кассету с песнями сестер Берри, которую подарили ей родственники перед отъездом в Израиль.

– Что это? – поморщилась Аяла. – Идиш? Откуда это у вас? Мои родители говорили между собой на идиш. Мы с сестрами очень стеснялись этого. На автобусных остановках старались держаться от них подальше, чтобы прохожие не думали, что мы одна семья. – Погоди, – обратилась она к Лене, – и ты тоже натерпишься от своих дочек.

Кстати, – она прислушалась к разговору девочек. (К гордости Лены, они бегло говорили между собой на иврите). Почему ты разрешаешь детям произносить такие грязные ругательства? Девочкам нельзя так говорить!

– Какие ругательства? – покраснела Лена.

– Ну, то что они сейчас говорят, ты хотя бы понимаешь?

– Нет, – призналась Лена.

– Мы такие слова в ульпане не учили. И они так быстро говорят, что я ничего не разберу. А я так радовалась, что хоть у них иврит пошел.

–Беда, – сказала Аяла. – Между вами уже вырастает стена непонимания.

Посидели еще немного. Аяла съела еще одну оливку, а радостные девочки быстро опустошили все тарелки с деликатесами.

Когда по законам приличия можно было расходиться, Аяла поднялась, вежливо поблагодарила за прекрасный вечер и направилась к двери.

– Пошла вон, – громко прокричала ей Лена на иврите.

Аяла вздрогнула и обернулась.

– Почему?! Пошла вон, – уже менее уверенно повторила Лена. Ну,типа «Welcome».

– Да ты перепутала глаголы, – улыбнулась Аяла. – Надо говорить не «пошла вон», а «приходи еще».– Прости, прости, – Лена от стыда даже стала заикаться. – Конечно, «приходи еще»!

– Опозорились по полной программе, – вынесла свой вердикт Вера, когда дверь за Аялой закрылась.

– Теперь она пойдет к своим грушевым подружкам, и они от души посмеются над двумя русскими дурами.

Но Аяла не пошла к подружкам, она даже не пошла домой, где ждал ее сын.

Воспоминания душили ее. Аяле хотелось побыть одной. Опять и опять она видела перед собой своих родителей, таких странных и нелепых в израильской жизни. С их жутким акцентом, страшными ошибками в иврите. Да что там иврит! Эти постоянные запахи в кухне от тушеной капусты и других дурацких европейских блюд. Она вспоминала, как стеснялась приглашать подружек к себе домой. Как стыд сковывал ее, когда мама приходила на родительское собрание в школу. Мама так хотела понравиться учителям и от этого выглядела еще более смешной. А отец! Его постоянные ненужные подарки: какие-то старомодные платья, ленты, которые он с такой радостью приносил им в день зарплаты.

Она уже давно раскаялась в том, что жестоко смеялась над родителями. Так зачем же судьба снова свела ее с этими «русскими»?! Теперь они, как живой укор, будут каждый день маячить перед ней.«Что ж, – подумала Аяла, – видно, надо пройти и через это испытание».

Встреча Нового года

Время шло, а подружиться с местным населением так и не удавалось. Но «русские семьи» не сдавались. Они твердо решили влиться в израильское общество. А тут нашелся повод – конец декабря! И «русские» решили устроить кибуцникам праздник – настоящую встречу Нового года в лучших советских традициях. Планировалось, что это будет радостный сюрприз и поэтому все приготовления держались в строжайшем секрете. Даже дочки Лены, даже болтушка Вика, ни словом, ни намеком не обмолвились с кибуцными детьми о грядущей радости.

В тайне нарвали на пустыре и принесли, спрятанными в пакетах, ветки туи для самодельной елки. В тайне вечерами клеили с девочками елочные игрушки. В дело шло все: красочные обертки, нарядные коробочки из-под конфет и вафель, фантики, ленточки, найденные Мариной на помойке, и даже картонные рулончики от туалетной бумаги. Из шубы Лены, зачем-то привезенной с Камчатки, и ее оренбургского платка, подаренного родней во время проводов, соорудили наряд для Саши, играющего роль Деда Мороза. Роль Снегурочки захватила себе Верочка. Подходящих нарядов у нее был целый чемодан, но, по мнению Лены, она выбрала слишком короткую юбку и слишком сексуальные колготки. Но портить всем радостное настроение из-за таких мелочей Лена не стала.

Сложнее всего дело обстояло с подарками. Решили не жадничать и выделили из скудного семейного бюджета по сто двадцать шекелей. В Тверию за подарками поехали все вместе, выбирали разумно, не спеша, учитывая вкусы каждого. Потом в нескольких сумках, чтобы не вызвать подозрений у кибуцников, принесли все это богатство в дом Лены, где планировалось устроить новогодний бал. Чуть не забыли про мешок для подарков, но в последний момент приспособили для этих целей наволочку, тоже украшенную вырезанными из бумаги звездочками и снежинками. Тридцать первого декабря после обеда наглухо закрыли жалюзи, и при свете электрической лампочки украсили «залу».

Все празднично оделись. Девочек Лена нарядила в самые лучшие шелковые платья, привезенные с Камчатки и пролежавшие все это время без надобности на верхней полке шкафа. Сделала красивые прически, завязала банты и даже, пренебрегая принципами строгой матери, подкрасила девочкам губы своей помадой и подвела тушью ресницы.

В этом маленьком домике в горах, на родине Иисуса Христа, царила настоящая праздничная атмосфера Советского Нового года.

Приглашать кибуцников вызвался Женька. Остальные боялись, что сильный горячий ветер, неожиданно налетевший из пустыни в эту и так совсем неснежную новогоднюю ночь, испортит их наряды и прически.

Гостей ждали долго. Через час пришел только Женя. Из его сбивчивого рассказа трудно было что-нибудь понять.

– Нашли кого послать! Да он же иврит толком не знает, ничего объяснить не мог! – Воскликнула Лена.

– Не беда, – ответил Саша и весело подмигнул огорченным девочкам. – Если они не пришли к нам, мы сами нагрянем к ним в гости. Так даже интереснее! Он бережно вручил Жене самодельную елку, взвалил на плечи мешок с подарками, и вся нарядная компания весело двинулась в путь.

Их торжественное шествие с елкой и пением «В лесу родилась елочка» скорее напоминало крестный ход, чем детский праздник. Подошли к первому домику, постучали. В приоткрытую дверь высунулась Сарит. – Дети уже заснули, уходите, – зашептала она, хотя в глубине комнаты Саша увидел перепуганные лица детей, прижавшихся от ужаса друг к другу. Дорит успела укрепить свой дом так, будто ей угрожал погром. Дверь заперта. Жалюзи опущены. Свет выключен.Дорогу им преградил разъяренный Гарри. Он кричал, что не допустит в кибуце христианских традиций, что никто не посмеет прививать еврейским детям чуждую религию…

К Гарри подбежала Аяла. Она пыталась успокоить его, говорила о непонимании между евреями, приехавшими из разных мест, о проблеме объединения евреев «разных национальностей».Вика и Марина громко заплакали от обиды и страха.

Решено было разойтись по домам и спокойно обсудить ситуацию утром. Но больше к этой теме никто не возвращался.

Дом второй

Программа «Первый дом на Родине» подошла к концу. Но ни денег, чтобы покинуть кибуц и снять квартиру, ни конкретных планов на будущее у нас не было. И не только у нас, в таком же положении находились сотни семей, разбросанных по кибуцам с Севера до Юга страны. И тогда правительство приняло новое решение: продлить программу «Первый дом на Родине», назвав ее, недолго думая, «Второй дом на Родине». Семьям было разрешено еще на полгода остаться в кибуцах, но уже самим зарабатывать деньги, чтобы оплачивать свое проживание.

Лена и Саша

Саше посчастливилось устроиться рабочим на бетонный завод «Блокаль». Учитывая безработицу того времени, это было, действительно, счастье. Первый месяц ему давали только вторую смену, вынуждая Лену одиноко проводить ночи в холодной постели. Но по истечении четырех недель начальство сжалилось, и к великой радости Лены, вписало имя Саши в колонку дневных работ. Первый день работы при дневном свете совпал с 10-м числом, когда Саше, как и всему израильскому народу, выдали зарплату. Пришел он домой поздно, когда девочки уже спали. Торжественно вынул из кармана рабочих штанов «тлуш маскорет» (ведомость) и вручил жене.

Увидев сумму зарплаты, Лена ахнула от радости и решила подарить мужу в эту ночь самые нежные ласки. «Любимый, ты у меня герой» – она потянулась для поцелуя, но он холодно отстранил ее. «Или зарплата, или секс!» – сказал Саша и решительно раздвинул их сохнутовские кровати. Разделся, рухнул на свою постель и тут же забылся тяжелым сном труженика.

А Лена проплакала в подушку всю ночь. Но на этом неприятности не закончились. Как говорится в народе, «беда не приходит одна». В этот раз она пришла в образе Сарит. Утром, когда Саша уже ушел совершать свой трудовой подвиг, а девочки собирались в школу, Сарит заскочила попросить у Лены немного кофе. Соседка сразу заметила опухшие от слез глаза Лены. Опытным взглядом бывалой женщины она оглядела комнату, увидела две кровати, раздвинутые по разным углам. Заподозрила неладное, заглянула в комнатку девочек, но и там вместо супружеского ложа увидела две детские кровати. Забыв про кофе, Сарит бросилась сообщить кибуцу тревожную новость: у «русских» проблемы!

– Кто?! – с ужасом подумал каждый.

«Гарри завел шуры-муры с русской?» – решила его жена Яффа. «Неужели Арье? Теперь он потихоньку бегает от меня?» – вздрогнула Анат. «Женька, сволочь!» – подумала Верунчик. «Амирам!!!» – грустно решили про себя три одинокие женщины Сарит, Дорит и Аяла, поскольку каждая была тайно влюблена в него и надеялась на взаимность.

Неспокойно было и на мужской стороне: – «Неужели этот «русский» кобель после двенадцатичасовой смены еще и заглядывается на наших жен?! Но кто? Яффа? Анат? Сарит? Аяла? Верочка?» – думал каждый.

Холодная стена отчуждения и подозрения возникла между кибуцниками и несчастной «русской» супружеской парой. Каждый их шаг, вздох, взгляд, слово запоминались и анализировались. Вначале Лена очень переживала. Она решила, что женщины осуждают ее за холодное отношение к мужу. Но почему она стала вдруг ловить на себе оценивающие взгляды мужчин, как будто раздевающие ее? Неужели они думают, что она способна предать своего обожаемого Сашу в эту тяжелую для их семьи минуту? Или ей это только так кажется в силу сексуальной неудовлетворенности? Она уже была готова обратиться с этим вопросом к психоаналитику, но нашлось более удачное, а главное, дешевое решение этой проблемы.

Лена пошла убирать трехэтажные виллы в соседнем поселке – пять часов, которые экономные хозяйки оплачивали за уборку своих огромных домов. Пять часов беготни по лестницам с ведром, тряпкой, шваброй, коврами. Пять часов уборки в бешеном темпе, чтобы конкурировать с арабскими уборщицами из соседней деревни. В каждый день недели свой дом, чтобы за пять часов убрать всю недельную грязь! Пять часов в день, шесть раз в неделю – и никаких гормональных бурь и душевных терзаний!

Что же касается Саши, то он вообще ничего не замечал. Работая на заводе, он быстро пришел к выводу, что для достижения наркотического дурмана, пьянящего состояния беззаботности и бесчувственности, совсем не обязательно тратить огромные деньги на марихуану и героин. Двенадцатичасовой рабочий день на бетонном заводе «Блокаль» мог полностью заменить сильный наркотик. Поэтому на второй месяц работы Саша уже с трудом отличал день и ночь, он плохо помнил, какой сегодня день недели, и даже стал забывать месяца года, так как в Израиле всегда стояло бесконечное лето.

Женя и Вера

Женя тоже устроился поначалу на завод, но увидев страшное состояние Саши, решил, пока не поздно, соскочить с наркотической иглы и бросил беспросветную работу на бетонном заводе «Блокаль».

По нескольку дней сидел он в кибуцной столовой, обложившись русскими газетами, и карандашом подчеркивал заманчивые предложения. Потом вдруг исчезал на целый день, чтобы вернуться вечером к Верочке счастливым, вдохновленным и обязательно с букетом роз.

Из первой своей поездки он вернулся с огромным круглым значком на груди и большим красивым пакетом в руках.

– Верунчик, любовь моя, выбирай, какого цвета мерседес мы закажем? – И он выложил перед ошеломленной женой красочные проспекты фирмы «Гербалайф»!

–Сколько? – закричала Вера.

– Около 10 тысяч долларов ежемесячно! И это только в начале! Лидеры «Гербалайф» получают чеки по миллиону долларов, а Марк Хьюз…

– Сколько ты заплатил за эту гадость, спрашиваю я? – заорала Вера.

– Всего лишь девять тысяч шекелей, это начальный взнос, чтобы стать супервайзером. Я снял деньги с нашего счета, как раз вчера зашла сумма на приобретение электротоваров.

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания.

– Если он тебя бьет, ты не скрывай, мы мигом позвоним в женскую организацию НААМАТ, это тебе не Россия, – утешали Верочку женщины кибуца.

Из следующей поездки Женя вернулся с большим красивым фотоальбомом.

–Птица моя, – ласково обратился он к жене, – выбирай, где ты хочешь провести очередной отпуск: на Мальдивах или в Рио де Жанейро? Мне предрекли большое будущее, я стану топ-моделью, на мне будут демонстрировать свои товары лучшие фирмы, выпускающие мужскую одежду и обувь. Вот снимки с первой моей фотосессии. – Женя протянул Верочке альбом.

–Сколько? – закричала Вера.

– Около тысячи долларов за один выход на подиум! И это только в начале! Раскрученные топ модели получают чеки по миллиону долларов, а…

– Сколько ты заплатил за этот альбом, спрашиваю я? – заорала Вера.

– А, всего лишь две тысячи шекелей, я снял деньги с нашего счета, как раз вчера зашел последний платеж из министерства абсорбции.

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания.

Из третий поездки Женя вернулся с пустыми руками, но по– прежнему счастливый.

– Моя белая госпожа, – высокопарно обратился он к супруге, – теперь тебе придется научиться правильно везти себя с черной прислугой. Быть демократичной с одной стороны, но с другой держать дистанцию. Мы с тобой едем в ЮАР на поиски алмазов! Я уже сегодня подписал договор.

– Сколько? – закричала Вера.

– Около 5 тысяч долларов за каждый найденный алмаз средней величины. Но если повезет найти большой алмаз…

– Сколько ты заплатил за договор, спрашиваю я? – заорала Вера.

– Всего тысячу шекелей, осталось только купить билеты на самолет и оплатить первые дни проживания в отеле…

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания. Невыдержавшие кибуцники вызвали полицию. Женя провел в полицейском участке несколько дней и подписал договор, что ближе, чем на пять метров к супруге не приблизится.

Женя вернулся домой тихий и грустный. Он больше не читал газет с карандашом в руках и никуда не ездил.

На целый день уходил он в соседний поселок в поисках черной работы и каждый вечер, молча, отдавал жене 150 тяжело заработанных шекелей.

Верочке удалось устроиться в гостиницу, куда только что привезли из Эфиопии темнокожих евреев. Неизвестно, чувствовала ли она себя белой госпожой, убирая за ними мусор и отмывая грязь в унитазах, но зарплата стабильно заходила на их совместный с Женей счет.

Два месяца все было чинно и благородно. За наличные деньги, которые приносил Женя, Верочка купила кое-что из одежды, обуви и посуды. Ведь людям, приехавшим в другую страну с двумя чемоданами, столько надо приобрести. Деньги с банковского счета она не снимала. Копила, чтобы расплатиться с кибуцем. И вот день расплаты настал… Утром веселая Верочка уехала в банк за деньгами, а уже днем кибуцники услышали из их домика крики, звон посуды и рыдания…

Банковский счет оказался пустым! Ежедневно Женяснимал со счета по двести шекелей.

– Ты отдавал мне только сто пятьдесят, где оставшиеся пятьдесят шекелей? – вопила обезумевшая «белая госпожа».

– На них я пил пиво и обедал, надо же мне было что-то делать весь день, – оправдывался Женя.

Новый виток напряженности

После того как Гарри перевел кибуц на йоговское питание, «русские семьи» стали получать продукты сухим пайком. В назначенный день, в назначенный час подошли Лена и Вера к продуктовому складу возле столовой и покорно сели на скамейку в ожидании Гарри. К этому времени они уже хорошо знали слова «совланут» и «леат-леат», а также народную поговорку, что израильтянин не опаздывает только тогда, когда не приходит совсем.

Чтобы скоротать время, подружки завели профессиональный разговор, обсуждая проблемы на работе.

– Моя хозяйка требует, чтоб я хлорку выливала на ершик, а потом терла им унитаз. Говорит, так экономнее, – начала Лена.

– Что за бред?! – Живо откликнулась Верочка. – Я лью хлор прямо в унитаз, а потом тру щеткой.

– Вот-вот, бред, ты правильно заметила. Она, вообще, сложный человек. Недавно протянула в спальню шланг, поливает из него пол и стены, а меня заставляет сгребать воду в специальную дырку в полу.

– Дикари! Они здесь все дикари! А помнишь, как она спрашивала тебя, есть ли у тебя высшее образование? Видите ли, у них все работники с высшим образованием, и посудомойка в их частном кафе, и рабочие в их гараже, а теперь вот и уборщица!

– А сама-то, сама! – подхватила Лена. – Села в свой мерседес за покупками ехать, штаны на коленках вытянуты, майка мятая, а на ногах, не поверишь, – шлепанцы! О прическе и макияже вообще молчу. А у нас, в совхозе «Октябрьский» на Камчатке женщины в магазин не выходили без того, чтобы губки не подкрасить. Да что там губки, на каблучках по досточкам бежали в весеннюю слякоть. А тут в шлепках на мерседесе!

– Дикари, все они здесь дикари. У меня тоже на работе весело. Вчера одну эфиопку ловили. У них традиция такая во время месячных из дома уходить, типа грязная она. Ну и убежала женщина, еще младенца своего прихватила, чтобы грудью кормить. Спряталась в зарослях между улицей Герцль и проспектом Бен-Гуриона. Еле нашли!

– Ну, а что они, вообще, за люди – эти эфиопы? – с любопытством спросила Лена.

– Да так, люди, как люди. Иврит учить не хотят. Ульпан прогуливают. В общем, нормальные люди, сидят целыми днями на полу, кофе пьют… Меня угощали, очень крепкий кофе и еда вся очень острая.

– А мне хозяйка говорит: «Делай перерыв, пей кофе, бери из холодильника и с полочек все, что хочешь». Ну, я и взяла недавно печенье к кофейку. Чувствую, странные они такие на вкус. Пригляделась к пакету, а это собачий корм. Представь!

– Это я как раз легко представляю. Я вот только не могу понять, куда это Гарри сегодня делся! Уже сорок минут его ждем. Ведь договаривались, один час в неделю без медитаций и релаксации. Где его носит, черт возьми!

И, окончательно потеряв свой «савланут», проголодавшиеся подруги пошли на поиски «кормильца» .

Кибуц жил своей обычной жизнью. Амирам подстригал розы. Бени с несколькими последователями, скрутившись в позе лотоса, пребывали в глубокой нирване. Анат и Арье любовно ворковали друг с другом, примостившись на бортике песочницы, где играла их дочка. Все три «груши», Сарит, Дорит и Аяла, сидели прямо на асфальтовой дорожке и пили кофе. Все были на своих местах, и никто не видел Гарри. Правда, Амирам с загадочной улыбкой высказал предположение, что председатель кибуца скорее всего у себя дома.

Набравшись смелости, пошли в гости к Гарри. На стук в дверь никто не откликнулся, но она была, естественно, не заперта. Из дома доносились какие-то странные звуки. Голодные женщины, набравшись наглости, зашли без приглашения…

Гарри лежал на кровати, лицо его выражало вселенское счастье, но эта была не медитация. Гарри напряженно следил за происходящим в глубине комнаты. Там, на тумбочке, бережно накрытый сверху красным знаменем, стоял телевизор. На экране двигались колонны радостных людей. Развивались красные флаги. «Мир, труд, май!» – захлебывался от счастья комментатор.

– Да сегодня же Первое Мая! – воскликнула Лена. – А мы и забыли совсем.

– Вот он, – Верочка гневно указала на лежащего Гарри. – Полюбуйся, истинный большевик. Твои голодные дети сейчас вернутся из школы, наши измученные непосильным трудом мужья придут с работы, а кормить их нечем! Потому что этот коммунист лежит себе и смотрит демонстрацию.

– А ты знаешь о преступлениях большевиков? – обратилась Вера к лежащему председателю кибуца.

Вера считала себя политически очень подкованной женщиной. В перерыве между первым и вторым замужеством, проживая с родителями в хмуром Ленинграде, без работы и без каких-либо определенных перспектив на будущее, она целыми днями читала разоблачающую советскую власть литературу и смотрела соответствующие передачи по телевизору. Ей давно хотелось поделиться своими знаниями, и тут настал подходящий момент. Перекрикивая телевизионного комментатора, на своем слабеньком иврите, употребляя глаголы в инфинитиве и начисто игнорируя предлоги, Вера произносила свою пламенную речь перед ошеломленными Леной и Гарри. Она говорила эмоционально, подражая ораторам, выступавшим на митингах во время Перестройки. Когда не хватало слов, Вера помогала себе мимикой и жестами. Она хотела открыть Гарри глаза на истинный облик коммунизма. И, действительно, после каждой фразы глаза Гарри все больше и больше расширялись от ужаса. «Прозревает», – решила Вера и еще поддала жару своим речам.

На шум сбежались «груши».

– Ма кара, ма кара (что случилось)? – закудахтали они.

– «Русские», – Гарри указал на Веру и Лену, – хотят захватить власть в кибуце! Они угрожали мне!

– Опять началось! – закричали наперебой Сарит и Дорит. – Хватит, натерпелись. Надо их было выгнать сразу же после новогодней выходки. Все ты, Аяла! Ты защищала их и взяла на поруки! Полюбуйся, теперь.

Аяла молчала. Она, действительно, пожалела русские семьи после новогоднего скандала и поручилась за них.

Поездка к врачу

Женя прогуливался по кибуцу уже третий час. Прошел столовую, детский сад, «рощу груш», домик правления, стоянку кибуцных машин, потом опять столовую и все далее по кругу. Он тщетно придумывал причину, которая помогла бы ему улизнуть от Верочки в Тверию и немного развеяться.

Верочка устроила «генеральную» уборку, вымещая всю свою злость на несчастных подушках, матрасе, швабре и щетках. Кибуцную столовую украшали к празднику Шавуот. Нет, решительно некуда было деться сегодня неприкаянному Жене, чтобы скоротать нудные, тягучие вечерние часы. От безделья он даже стал присматривать дерево, на которое привяжет веревку и все, конец! Плачущая Вера, скорбное лицо Гарри, понурые фигуры кибуцников. Хорошо бы, чтобы об этом узнала и та сволочь из Сохнута…

От этих грустных мыслей стало немного веселее. Женя перевел взгляд от толстой ветки на дорожку, по которой в его фантазиях должна бежать обезумевшая от горя Верочка, но увидел Лену. Лицо у Лены было грустное, несчастное, в глазах стояли слезы. Жене даже на миг показалось, что тело его уже висит на дереве, и он наблюдает за Леной с небес. Вот сейчас она закричит и без сил упадет на землю. Лена, действительно, вскрикнула и тяжело села на камень.

– Нога… столик упал, когда я убирала виллу. Точнее, столешница, гранитная, она не была прикреплена, я столик подняла, а она упала и прямо на ногу… – И только тут Женя увидел, что одна нога у Лены распухшая, сине– красная, огромная, и к ступне, которая не поместилась бы теперь ни в один ботинок, трогательно привязана веревочкой картонка.

План созрел мгновенно.

– К врачу, срочно к врачу в Тверию! – Из несчастного, прибитого жизнью скитальца Женя вмиг превратился в сгусток энергии. – Я возьму у Гарри кибуцную машину, по такому случаю он даст, и повезу тебя в травмопункт!

Женя побежал искать Гарри,весело напевая: «Увезу тебя в травмпункт я, увезу к седым пескам…. Мы поедем, мы помчимся на машине, на кибуцной…».

А Лена поплелась домой, посмотреть, вернулись ли из школы дети.

Марина, старшая, как всегда сидела в кресле и читала книгу, а Вика носилась возле дома на велосипеде. Саша спал перед ночной сменой. Лена стала будить его и просить присмотреть за Викой. За Марину она в данной ситуации не беспокоилась. Девочка полностью ушла от действительности в мир книг, и вряд ли поднимется со своего кресла до ночи. А вот Вика, напротив, в последнее время стала совсем неуправляемой. Саша с трудом открыл один глаз, посоветовал ей забрать своих детей с собой, напомнил про зарплату и еще добавил что-то неразборчиво. То есть Лена, к сожалению, разобрала, но решила, что это было неразборчиво, со сна, и ей это послышалось. Но в травмопункт ехать сразу расхотелось, лучше она останется здесь, с Викой. А нога… Что ж, Саша потом раскается, и дочки всплакнут. Даже не оторвались от своих дел, не подошли к больной матери. Хорошо, чтобы об этом узнала и та сволочь из Сохнута…

От грустных мыслей ее оторвал настойчивый автомобильный гудок.

Опытный Женя предусмотрел эту ситуацию. Он лихо подкатил к домику Лены на кибуцной машине вместе с Верочкой. Узнав о таком несчастье, Вера сменила гнев на милость, сразу же согласилась присмотреть за детьми, накормить их ужином и даже пыталась переодеть Лену из рабочей одежды во что-то соответствующее предстоящей поездке в город. Но старые, потертые штаны Лены никак не хотели слезать с распухшей ноги, а разрезать их Лена категорически отказалась. Вера аккуратно подвернула штанину, закатала ее до колена, привязала потуже картонку к ступне и, тяжело вздохнув, отпустила мужа с подругой в Тверию.

Не успели они выехать за территорию кибуца, как Женя стал жаловаться на сексуальную холодность Верочки, на ее постоянные попреки и свое бесконечное одиночество.

– А ведь это она, стерва, притащила меня в Израиль! Променять Питер на этот убогий кибуц! Дурак, какой я дурак! Белые ночи, влюбленные пары на набережной Невы, толпы туристов! А работа у меня была, можно сказать, романтическая: я по ночам хлеб развозил по магазинам и всякую там свежую выпечку. И вот представь, еду я по Питеру, мосты развели, народ возбужденный, магазины закрыты…. А у меня в машине, кроме мучного, всегда было несколько ящиков водки на продажу! Понимаешь?! Да ничего ты не понимаешь! Я за одну белую ночь столько имел, сколько ты за год в своем совхозе на Камчатке не получала! Да слышал я про твои ранние помидоры! Но все это фигня, уж поверь мне. Пачки, пачки денег. Руки уставали их считать! И вот на нашей тусовке появилась она, загадочная иностранка, Верочка, только что из Туниса! Сколько в ней было заграничного шарма! И я влюбился, как дурак. Как мальчишка! На беду, она ответила взаимностью, я приглянулся ей пятой графой! И вот я здесь! А сколько раз я спрашивал ее: «Верочка, скажи правду, Израиль – это Европа?» «Европа, Женечка, Европа», – отвечала эта иностранка и игриво ласкала меня. А где теперь эта игривость, где эти ласки? Так я тебе отвечу, Лена, отвечу честно, там же, где и эта Европа… А я вот смотрю на тебе, Лена, и восхищаюсь. И муж у тебя ухоженный, и дети воспитанные, еще и работать умудряешься, и как тяжело работаешь! Да ты, Лена, просто цены себе не знаешь, ты такая…такая… да, ты просто трехжильная!

И Женька аккуратно притормозил перед травмопунктом, до которого они уже успели доехать.

– Иди, Леночка, иди. Осторожно ступай, береги ногу. А я по магазинам прошвырнусь и часа через два заеду за тобой.

Как только Лена захлопнула дверцу машины, Женька ударил «по газам» и, напевая: «На машине на кибуцной…», скрылся за поворотом.

«Шалом, ма нишма(Как дела)?! – радостно бросилась к Лене девушка-секретарша. Посмотрев на распухшую ногу, покачала головой: «Русья, Чернобыль…» и протянула Лене номерок в очередь к ортопеду. Лена нашла свободный стул и села. Народу было много, но больные все продолжали и продолжали поступать. Кто хромал на костылях, кого вкатывали на кресле-каталке, а некоторых даже вносили на носилках. И для всех у девушки-секретаря было готово радостное приветствие: «Шалом, ма нишма?» – как будто встречала они не больных в травмопункте, а дорогих гостей на вечеринке.

Наконец-то подошла очередь Лены. Врач, строгий пожилой мужчина, внимательно выслушал рассказ Лены, поправляя неправильно произнесенные на иврите слова, заставляя употреблять глаголы в прошедшем времени, а не в инфинитиве и правильно пользоваться предлогами: «Стол не падать, а упал. Не в ногу, а на ногу», – терпеливо объяснял он пациентке. Потом, заставив Лену еще раз повторить весь рассказ, но уже без лингвистических ошибок, поставил диагноз:

– Это перелом, несомненно, перелом. Кость сломалась! – И, подумав, что, возможно, Лена не знает этих ивритских слов, схватил со стола карандаш и с треском разломал его пополам:

– Теперь поняла? – Он поднес к лицу Лены острые обломки карандаша, радуясь своей находчивости. – Теперь ты будешь знать два новых слова: «перелом» и «кость». А сейчас иди на рентген. Уверен, что это перелом. Но по правилам больничной кассы должен предоставить тебе полное обслуживание.

Через час Лена протянула врачу рентгеновские снимки. Доктор уверенно взял их, посмотрел на свет и вдруг закричал по-русски:

– Блин, кость цела! Да как же так? Ведь по всем признакам, это перелом!

– Вы говорите по-русски? – удивилась Лена. – Тогда зачем вы заставляли меня все рассказывать на иврите?

– Для тебя же старался. Ты должна использовать любую возможность, чтобы практиковаться в языке. Иначе ты его никогда не выучишь. Никогда! А сейчас ступай домой и приложи к ноге что-нибудь холодное. Надо же, кость цела!

Доктор швырнул Лене рентгеновские снимки, как будто она была виновата в неправильном диагнозе.

Через полчаса появился разрумянившийся и веселый Женька. Ему хотелось еще оттянуть момент встречи с Верочкой, и план у него был уже готов!

– Тебе фатально не везет, – Женя с трудом изобразил скорбное выражение лица. – Я хочу помочь тебе. Мы сейчас поедем в Капернаум, там в Церкви Двенадцати Апостолов ты поставишь свечку. Ничем не рискуем, но я уверен, поможет.

Переубеждать Женю уже не было сил. Поехали в Капернаум. По дороге Женя опять жаловался на сексуальную холодность Верочки, но ничего нового для себя Лена уже не узнала. На комплементе «ты – трехжильная…» Женя притормозил на стоянке недалеко от церкви.

– Ты посиди здесь, – он указал Лене на пыльную скамеечку. – А я сбегаю, посмотрю, открыт ли храм, в крайнем случае, разыщу батюшку, попрошу у него ключ, по такому случаю, он даст…

Женька убежал, а Лена положила распухшую ногу на скамейку и стала с ужасом разглядывать ее. Вид у ноги был страшный, да и сама ноющая боль превратилась в острую, почти нестерпимую. Нога настолько распухла, что старая штанина начала расходиться по шву. Картонка, привязанная к ступне, почти стерлась и была сейчас на размер меньше распухшей ноги.

Она отвязала картонку и положила рядом с собой. От веревок на ступне остались красные рубцы. «Пусть нога отдохнет. Она такая страшная. Да и я, наверное, жутко выгляжу. Вот бы посмотреть в зеркало»… – подумала Лена. Она вдруг вспомнила, что не умывалась и не расчесывалась после работы, а также ничего не ела и не пила. Потом махнула рукой на эти мелочи. Все равно вокруг никого нет, какая разница, как она выглядит.

Но Лена ошиблась. На стоянку заехал шикарный автобус. Из него вышли иностранные туристы и чинно пошли по направлению к церкви. Увидев Лену, они начали возбужденно переговариваться между собой, полезли за кошельками, и тут, к ужасу Лены, на картонку начали сыпаться доллары.

– Не надо, не надо, я не нищая! – Закричала Лена на русском, потом на иврите, а потом просто заплакала. Но туристы поняли слова Лены неправильно. Они стали гладить Лену по голове, перекрестили ее, а одна верующая даже крепко расцеловала в обе щеки, три раза по христианскому обычаю.

Дальше Лена уже ничего не помнила. Она очнулась в своем кибуцном домике. Вера заботливо положила лед к ноге и холодную повязку на лоб. Саша уже был на работе, девочки спали, но обиднее всего было то, что об этом не узнала та сволочь … из Сохнута.

Собрание

Вера стояла на автобусной остановке и обдумывала ситуацию: мужа надо было срочно менять – это ясно. И страну тоже желательно поменять, даже не страну, а регион. Надо брать значительно севернее, подальше от Африки.

– Можно вам задать один вопрос? – неожиданно обратились к Вере две стоявшие рядом женщины. – Вы верите в Бога живого? Верите, что Создатель желает своей пастве только благо?

– Ну, допустим….

– Тогда мы приглашаем вас на наше собрание «Евреи, верующие в Христа». В этот шабат будет особая молитва, к нам приезжают братья по вере из Финляндии.

Что ж, Финляндия, это совсем не плохо. И Верочка тут же стала решать организационные вопросы. Ее, Лену и девочек (это, чтобы не вызвать преждевременных подозрений у ревнивого Женьки) заберут прямо из кибуца на микроавтобусе «братьев по вере». А вечером вернут назад.

Лену долго уговаривать не пришлось. Она уже почти вылечила ногу и практически не хромала. Но все равно очередной шабат не предвещал никакой радости. Саша весь день будет спать перед ночной сменой, а она с девочками часами гулять по кибуцу от одной загородки с колючей проволокой до другой, разглядывая бедуинских коров, пасущихся на каменистых склонах.

Таким образом, неожиданно для себя, Вера и Лена с дочками оказались среди евреев, верующих в Христа.

Девочек забрали на детские занятия, Верочка сразу куда-то упорхнула, а Лена зашла в большой зал, полный верующих. Она с облегчением отметила, что люди вокруг приятные, доброжелательные, празднично одетые. На сцене стояли электроорган и две гитары.

– Прославление! – Закричал кто-то.

И тут же на сцену выскочили двое молодых парней. Они ударили по струнам и бодро запели. Через мгновение к ним присоединилась красивая девушка. Она играла на электрооргане. Зрители стали раскачиваться в такт и поднимать к небу руки. Все это больше было похоже на дискотеку в школе, где училась Лена, чем на богослужение.

После Прославления по рядам пустили пластиковое ведерко для сбора пожертвований. Несколько человек по очереди рассказывали, какие чудесные изменения произошли в их жизни после того, как они стали отдавать десятину.

Наконец, появились братья по вере из Финляндии. Как объяснил пастырь, на них недавно снизошла божественная сила, и теперь они ездят по свету, исцеляют больных и помогают страждущим.

Из зала вышли желающие исцелиться. Братья возлагали им на плечи руки, шептали молитву, и люди падали на спину, как подкошенные. Видимо, такое исцеление было здесь не в новинку, так как падающих подхватывали и осторожно укладывали на пол.

Неожиданно и Лена оказалась перед братьями. Один из них положил ей руки на плечи. Руки были горячие, и от них, действительно, исходила какая-то положительная энергия. Лена зажмурилась. Руки слегка подтолкнули ее назад, но она не упала. «Молись, сестра, молись!» – Кричал ей кто-то так, как когда-то в роддоме кричала акушерка: «Тужься, милая, тужься». Лена молилась изо всех сил. Но тогда после потуг раздался детский крик, а сейчас ничего не произошло. Она так и не упала в заботливо расставленные сзади руки. Просто отошла от братьев и вышла на улицу.

Во дворе был уже накрыт стол с легким угощением: нарезанные на четыре части питы, хумус, соленые огурцы и оливки. Стояли кувшины с холодной сладкой водой, а на соседнем столике дымился электросамовар, окруженный вазочками с пакетиками чая, сахара и кофе.

К Лене подбежала младшая дочка Вика.

– Мама, смотри, нас учили рисовать голубя!

Голубь в изображении Вики был очень похож на цыпленка из кибуцного курятника, такой же длинноногий и несуразный.

Тут же к ним подскочила Верочка:

– Я тут смотрела комнаты для обездоленных, – радостно сообщила она. – Найду там для себя временное пристанище, если нас все-таки выпрут из кибуца за долги. А Женька пусть катится на все четыре стороны. Ну, а ты как? Вижу, что тоже развеялась немного! Ой, какая курочка-ряба, – Верочка похвалила Вику. – Рисуй, рисуй, детка, вырастешь, художницей станешь!

И Верочка снова куда-то ускакала.

Старшая дочь Марина к столу даже не подошла. Она сидела в тени оливкового дерева и увлеченно читала Библию.

Лена выпила немного воды и снова зашла в зал. Во втором отделении продолжалась проповедь пастыря.

Говорил пастырь на английском, а красивая девушка-пианистка синхронно переводила проповедь на русский. Лена с интересом слушала. Пастырь обрисовывал Всевышнего в образе доброго председателя профсоюза, раздающего нуждающимся по их просьбам: кому здоровье, кому материальный достаток, кому детей. Раздавал щедро, но только членам своего профсоюза, и только тем, кто регулярно платит взносы.

Напоследок помолились еще раз и разошлись по машинам.

Вера и девочки тут же заснули. А Лена смотрела в окно.

Вот они проезжают реку Иордан. К святому месту идет группа желающих креститься. Впереди идет пастырь. За ним верующие, у каждого в руках только что купленная белая крестильная рубашка.

Чуть дальше к могиле праведника Рамбам поднимается группа мужчин в черных сюртуках и черных шляпах.

По озеру Кинерет плывут несколько кораблей с паломниками. Паломники сидят на палубе. Поют псалмы, поднимают глаза к небесам и изредка подглядывают в листочки с текстом.

А по улицам Тверии уже спешат в синагогу верующие евреи. У мужчин в руках аккуратно сложенный талес и книга священных писаний. Женщины одеты в нарядные шабатние платья. Скоро начнется вечерняя молитва.

Мимо проносятся туристические автобусы. Они спешат к вечерне в Церковь Двенадцати Апостолов и в Церковь Нагорной проповеди.

Напряженный будет сегодня вечер в небесной канцелярии. Много просьб и молитв вознесутся к небу.

* * *

В кибуц вернулись затемно. Лена взяла спящую Вику на руки, осторожно разбудила Марину и повела полусонную девочку к их временному жилищу. В окне горел свет, и это было странно, потому что Саша давно должен был быть на работе.

Саша вышел им навстречу. Спокойный, добродушный, уверенный в себе.

– Я ушел с этого жуткого завода. Мы переедем в Хайфу, пойдем на курсы, найдем нормальную работу. Девочки будут учиться в городской школе. Все устроится…

Дом третий

Демократ Дима

Рано утром Лена сделала Саше бутерброды в дорогу, дала бутылочку холодной воды и, проводив до автобуса, пожелала удачи. Саша поехал в Тверию на центральную автобусную станцию, где должен был пересесть на автобус, идущий в Хайфу. Он был полон решимости начать новую жизнь. О деталях своего плана он намеревался подумать во время долгой дороги. Но словоохотливый русскоговорящий сосед помешал ему.

– Откуда приехал? – обратился он к Саше с традиционным вопросом.

– С Камчатки, – ответил Саша.

Сосед тут же процитировал стихи:

Реквием над тундрой, над тайгою

Вновь звучит от перелетных стай.

Краткою осеннюю порою

Слышит эту песнь суровый край,

Где молчат могильные траншеи…⁵

– Ты, наверное, внук ссыльных? Политических заключенных? Наследник узников ГУЛАГа? – Подмигнул ему сосед.

– Да нет, – стал оправдываться Саша. – Мы с женой попали на Камчатку по распределению после института.

– Не бойся, – сосед ласково приобнял Сашу. – Здесь тебе уже не надо скрывать правду. Тем более от меня. Перед тобой демократ, демократ до мозга костей. Я забыл представиться, меня зовут Дима. Фамилия самая что ни наесть еврейская – Коган. Слышал обо мне?

– Да как-то не пришлось, – сознался Саша – Простите, а кто вы?

– Я был достаточно известной фигурой в кругах диссидентов. Переправлял даже свои статьи на «Голос Свободы», под псевдонимом, конечно…

– Закрой окно, – закричал вдруг Дима на иврите соседу, сидевшему напротив.

– Ты что, не понимаешь, кондиционер работает, воздух охлаждает!

– Мою жену укачивает, ей душно, – сказал сосед.

– Душно! Вы элементарной физики не знаете! Кондиционер не справляется с объемом воздуха, если открыты окна! Уроды, они даже не знают, что напротив них сидит почти знаменитый физик!

– Вы физик? – вежливо поинтересовался Саша.

– И еще какой! Подавал огромные надежды в институте! Пока не выгнали за инакомыслие!

А к вам еще не приходили,

Еще не взламывали дверь?

Как в страшной сказке или были

Где человек страшней, чем зверь?⁶

– Самиздат! Автор не известен, мне, по крайней мере, – продолжал Дима. – В той стране тоталитарного режима все должны были маршировать строем и прославлять партию! А я демократ, демократ до мозга костей. Мне чуждо любое насилие. Им не понравилось это, и они выгнали меня, никто не посмел заступиться! Хорошо хоть, что не сгноили в Магадане, как твоих несчастных родителей!

– Мои родители, к счастью живы и здоровы, – перебил его испуганный Саша. – И они тоже планируют перебраться в Израиль.

– А вот это правильно, – одобрил демократ. – Вот увидишь, как легко им будет дышаться здесь. В стране истинной демократии. Постепенно они забудут свои страхи, перестанут по ночам прислушиваться к шагам за дверью… Нет, я не могу больше терпеть, когда вопреки всем законам физики при работающем кондиционере открывают окна!

Дима подошел к окну и с силой захлопнул его.

Пассажир вскочил и снова открыл окно.

Дима тут же «дал ему в глаз». Водитель резко затормозил. От удара и торможения упрямый пассажир не удержал равновесие и стал падать в проход. Он наверняка разбил бы себе голову, но Саша вовремя схватил его.

– Вы в порядке? Успокойтесь! Все закончилось ….

– Ошибаешься, дружок, для тебя все только начинается, – зловеще прошептал на ухо Саши полицейский, к несчастью ехавший в этом же автобусе, и ловко застегнул наручники на его руках. Второй полицейский уже тащил к выходу упирающегося демократа.

Дальнейшие события Саша помнил плохо. Вот сидят они в полицейском участке. Дают показания. Допрашивает его полицейский на русском языке, а записывает показания на иврите. За фанерной перегородкой допрашивают демократа. Вдруг из-за перегородки высовывается полицейский и громко спрашивает:

–Парни, кто знает, как на иврите будет слово «падла»?

Со всех сторон высказываются различные версии. Полицейский вежливо благодарит за помощь в переводе и записывает в протокол наиболее понравившийся вариант.

* * *

Дима вышел из заключения через несколько дней. Он соорудил шалаш на берегу Кинерета, прямо у въезда в Тверию. Шалаш украсил плакатами: «Жертва полицейского произвола», «Жертва израильского насилия» и стал ждать репортеров. Но на его шалаш обратил внимание только местный бедуин, имеющий доходный бизнес по другую сторону дороги.

Весь день бедуин сидел на циновках в своей бедуинской палатки и злобно покрикивал на детей и жену. Босоногие чумазые ребятишки резвились в грязи около палатки, а замученная тяжким трудом жена варила на углях крепкий кофе и чай из степных трав. Этими напитками она угощала мужа и многочисленных иностранных гостей.

Туристические автобусы часто останавливались около палатки. Экскурсоводы считали своим долгом показать гостям страны дикость первобытного строя. Туристы ужасались, охали, пили чай и кофе, фотографировались и оставляли хозяину щедрые «чаевые».

Вечером, когда темнело, и туристы уже ужинали в своих отелях, бедуин вставал с циновки, снимал маскировочный чехол со своего джипа, садился в него и заводил мотор. Радостные ребятишки заскакивали на заднее сидение, а жена чинно садилась впереди рядом с мужем. После трудового дня они возвращались в свою благоустроенную виллу, где принимали ванну, ужинали, смотрели телевизор и засыпали в удобных кроватях, чтобы хорошо отдохнуть перед новым рабочим днем.

Увидев палатку Димы, бедуин занервничал. Он опасался, что демократ перетянет на себя внимание интуристов и денежные потоки изменят направление. Но Дима проводил дни и ночи в гордом одиночестве. Интуристы, пресытившиеся в своих странах борцами за справедливость, по-прежнему сворачивали к палатке бедуина и оказывали ему посильную финансовую помощь.

Со временем бедуин даже проникся к Диме сочувствием, как к бизнесмену-неудачнику. Он угощал его кофе и подкармливал лепешками.

А Дима так и не дождался внимания прессы и властей. Его посетил только один человек, которого звали Игаль, и ему я хочу посвятить следующую главу.

Игаль

– Ленка, быстро собирайся, хватит реветь! – Верочка вихрем ворвалась в домик Лены. – Я познакомилась с таким человеком! Мой земляк! Наш, питерский! Его зовут Игаль. Он совсем недавно в стране, но уже столько успел! Первый преуспевающий бизнесмен из вновь прибывших. Первый в Тверии, разумеется. Сам преуспел и другим помогает! Он вытащит Сашу из тюрьмы. Вот увидишь, уже сегодня твой муж будет ночевать дома. Скорее поехали в его офис. Я записалась на прием. Через час он ждет нас!

Офис Игаля, расположенный в самом центре Тверии, сразу произвел на женщин приятное впечатление. Со вкусом обставленная приемная, красивый дизайн без выпендрежа и кича. Светло, просторно и как-то по-домашнему уютно. «По-домашнему, – подумала Лена. – Какое милое выражение. Как часто я произносила эти слова раньше и совершенно забыла их за месяцы репатриации». Ей сразу стало легко и спокойно. Она опустилась в удобное кресло и испытала чувство благодарности, как бездомная собака, вдруг нашедшая нового хозяина и положившая свое усталое, измученное постоянным страхом тело на подстилку в его доме.

Верочка пригляделась к секретарше. Это была не смазливая молодая девчонка, каких обычно берут на работу преуспевающие мужчины, а интеллигентная, приятная женщина средних лет.

– Добрый день, – вежливо поздоровалась секретарша, – меня зовут Хана. Игаль сейчас занят, но обязательно примет вас в ближайшее время. А я пока угощу вас чаем. Хороший чай с жасмином. – И Хана поставила на изящный столик заранее приготовленный поднос с заварным чайником, сахарницей и двумя чашечками. Перехватив восхищенные взгляды женщин, за которыми давно уже никто так не ухаживал, пояснила:

– Удивляетесь, что в офисе репатрианта хорошая дорогая мебель, а не та, которую в народе прозвали «сохнутовской», купленная по скидке от Сохнута? А это принцип Игаля: ничего временного, дешевого. Мы приехали сюда навсегда и должны чувствовать себя как в своем любимом доме. Мелочи так много значат для хорошего настроения! Вот, к примеру, эти чашки из тонкого фарфора – это вам не бумажные стаканчики. Я наливаю в них чай и вспоминаю сервиз своей бабушки. И сразу так тепло на сердце, так хорошо! И вообще я так благодарна Игалю, – продолжалаХана. – Я педагог, преподавала немецкий. Всю жизнь проработала в ВУЗе. А в Израиле немецкий, оказывается, никому не нужен. Путь у меня был один – в поломойки! Я и не надеялась на большее, когда пришла к Игалю убрать офис после ремонта. А он пригляделся ко мне и предложил должность секретаря! Работы, честно скажу вам, не много. Игаль сам ведет всю свою документацию, а зарплата у меня хорошая. Я даже о такой и не мечтала. Ах, Игаль, Игаль, золотой ты мой человек! Впрочем, вы сейчас и сами в этом убедитесь. Я не знаю вашу проблему, но с уверенностью скажу, что он обязательно поможет!

Игаль не разочаровал женщин. Первое впечатление было очень приятное: ухоженный, со вкусом одетый мужчина, и этот, давно забытый запах дорогого мужского одеколона вместе с ароматом только что сваренного кофе.

Не разочаровал Игаль и дальше.

– Садитесь, будьте как дома, – ласково пригласил он посетительниц к своему рабочему столу. – И, пожалуйста, улыбнитесь, ведь Израиль, как зеркало: с каким выражение лица ты в него посмотришь, то к тебе и вернется. Внимательно слушаю вас. Я уделю вам столько времени, сколько потребуется.

Пока Лена подробно рассказывала о злоключениях мужа, Вера рассмотрела обстановку кабинета. На полках стояли серьезные книги по экономике и юридическому праву. Все на иврите. Стопка аккуратных папок с делами посетителей. Телефон, факс. В рамочках фотографии двух чудесных ребятишек и милые детские рисунки с надписью «любимому папе». А в центре – фотография всей семьи на фоне шикарного дома: Игаль приобнял красивую женщину (как показалось Верочке, ждущую третьего ребенка). Младшего сына отец посадил себе на плечи, а старшего нежно держал за руку. Вера пригляделась к женщине на фотографии: ну везет же некоторым! Кому-то в мужья судьба посылает вот такого Игаля, а кому-то – Женьку! А у кого-то муж вообще в тюрьме! Верочка даже поежилась и посмотрела на Лену. Та уже заканчивала свой рассказ:

– Муж, наверное, страдает в тюрьме, – жаловалась Игалю Лена.– Но самое страшное, что в его биографии теперь будет эта запись из полиции! И его никогда не возьмут на хорошую работу! Помочь нам может только чудо! – зарыдала Лена.

– Ну что вы, успокойтесь! – Игаль нежно, но скромно, погладил Лену по руке. – Как говорят у нас в Израиле, кто не верит в чудеса, тот не реалист! Уже сегодня вечером ваш супруг будет дома, и никаких записей в полиции. – Пообещал Игаль и не обманул.

Саша, действительно, вечером вернулся домой. А уже на следующее утро к ним приехал и сам «избавитель» проведать бывшего узника и морально поддержать семью.

Несмотря на ранний час, Лена накрыла стол и пригласила Верочку и Женьку. Уже после второго тоста Игаль понял, что заветная Женькина мечта – купить новенький микроавтобус и открыть свой бизнес по развозке людей, а Верочкина мечта – жить в собственной квартире!

После третьего тоста у Игаля был готов реальный план, как это осуществить. Извинившись, что он, возможно, лезет не в свое дело, Игаль предложил Жене взять ссуду в банке, на которую он может купить квартиру.

– Ты, конечно, волшебник! – Воскликнул Женька. – Мне Верочка все уши прожужжала, что надо верить в чудеса. И все равно я сомневаюсь, что ты сможешь из меня сделать эфиопа!

– Чудак! Зачем мне из тебя делать эфиопа? – удивился Игаль.

– А затем, – ответил Женька, – что только эфиопскому еврею дают стопроцентную ссуду на приобретение квартиры! А я еврей, приехавший из Ленинграда, и обязан добавлять собственные деньги на приобретение квартиры. А у меня их нет!

– А ты хорошо знаешь свои права? Ты читал сборник юридических законов о недвижимости? Условия получения ссуд? Правила работы с банками? – Спросил Игаль.

– А разве эти книги переведены на русский? – удивилась Верочка.

– Ах, как вы ленивы и не любопытны! Я, например, все это прочитал на иврите. Потому что приехал сюда навсегда и должен знать законы и свои права!

– Мы никогда не выучим этот язык так хорошо, как вы, – вздохнула Верочка. – Помогите нам, Игаль! А мы заплатим за услуги.

– Но зачем вы сразу о деньгах? – Обиделся Игаль, – А если просто потому, что мы с вами земляки? И я хочу иметь здесь близких мне друзей! Вот помогу наладить Жене бизнес по перевозкам, а он меня с семьей как-нибудь по дружбе повезет в Эйлат на своем новеньком микроавтобусе! И денег не возьмет! Мы же друзья! Как, Женя? Слабо купить микроавтобус? И эфиопа я из тебя не буду делать! Просто надо знать, что банк дает ссуды для вновь прибывших на открытие собственного дела. Это же логично! Люди начнут работать, будут платить налоги, и страна наша еще больше окрепнет! Если вы не очень хорошо знаете иврит, то я могу начать действовать от вашего имени.

– Неужели все это реально?! – воскликнула Вера.

– Конечно. Дайте мне доверенность, если, конечно, доверяете, – пошутил Игаль и достал из портфеля бланки. – Подпишите здесь и еще вот здесь и здесь.

Пока счастливые супруги подписывали бумаги, Лена, поборов свое смущение, робко спросила:

– А мы смогли бы купить квартиру?.

– Зачем вам квартира? – возмутился Игаль. – Вам надо строить дом! Чтобы у девочек были отдельные комнаты, здесь так принято … А там, смотришь, еще ребятишки народятся! Здесь страна такая – детей любят заводить. А малышам дворик нужен! Мы с женой тоже ждем третьего ребенка. Я сейчас как раз начинаю строительство нового микрорайона для молодых перспективных семей. Проект называется «Мазаль». Знаете, что это значит на иврите?

– Мазаль – это счастье! Какое замечательное название, – сказала Лена.

– И не только название! Уж поверьте мне, что весь проект замечательный. Мэрия нам выделила землю на вершине холма. Летом там не так очень жарко, а зимой не сыро! А какой вид на озеро Кинерет! Не нужен никакой телевизор. Сиди в шезлонге во дворе и любуйся. И дети будут расти здоровыми, крепкими и умными. Ведь то, что видит ребенок в детстве, формирует его эстетический вкус. Там я строю дом для своей семьи. Будем соседями, если не возражаете! Правда, осталось всего два участка с видом на Кинерет. Надо поторопиться, если хотите получить место получше.

– А где жить, пока наш дом будет строиться? – спросила Лена. – В кибуце нам оставаться вряд ли разрешат.

– Год-полтора на съеме поживете, – посоветовал Игаль. – Я помогу, у меня друг в Канаду уезжает, ищет приличных людей в свою квартиру. Ну, так как?

– Заманчиво, – сказал Саша. – Только говорят, что нужны работающие гаранты. А у нас нет никого. Родня не подпишет. Знаете пословицу: хочешь завести врага – предложи подписать гарантию!

– Родня не подпишет, а друзья помогут! – назидательно ответил Игаль. – Если я попрошу, мои друзья подпишут! Они доверяют мне. А я уже доверяю вам. Я вижу, что вы не подведете.

– Конечно, не подведем, – обрадовалась Лена.

Но Сашу снова мучили сомнения:

– Но я же сейчас не работаю, ушел недавно с завода. Как же банк даст мне ссуду?

– Положись на меня, я все устрою, – успокоил его Игаль. – А если ты не работаешь, так иди учись на профессиональные курсы, которые я организовал. Они называются «Дерех ацлаха».

– Это «Путь к успеху», – тут же перевела Лена.

– А можно, я приду с женой? – Спросил Саша. – Видишь, как она хорошо иврит знает! Учит, старается изо всех сил. А работу нашла только на уборках, смотреть больно!

– Не можно, а нужно, – сказал Игаль и вытащил из портфеля еще пачку бланков. – Подпишите, пожалуйста, здесь, и еще вот здесь, и тут. Кстати, извините, что опять лезу в личную жизнь. Мы с женой организуем курсы для женщин, желающих изучать еврейские традиции и вести хозяйство так, как здесь принято. Ведь мы приехали сюда навсегда. Здесь будут взрослеть наши дети. Нехорошо, если им будет стыдно пригласить домой своих друзей, а со временем и познакомить родителей со своим женихом или невестой. Вы согласны со мной? Учиться женщины будут у жены самого рава Леви! Одного из самых уважаемых раввинов Тверии. А называются курсы «Баит хам».

– Это переводится «Теплый дом», – опередила Лену Верочка. – Я заметила, что у тебя каждый проект имеет свое красивое название!

– Точно. И это не случайно, – с улыбкой объяснил Игаль. – Во-первых, в Израиле все проекты и даже военные операции имеют свое название. А во-вторых, таким образом лучше запоминаются ивритские слова. И не просто слова, а слова позитивные, несущие положительную энергию. Вот так человек произнесет несколько раз в день название курсов «Путь к успеху» и поверит в себя, в то, что все в его жизни сложится удачно. Есть такая поговорка: «Если ты веришь в себя, то все возможно!»

– Как точно сказано, – восхитилась Лена. – Вот чего нам всем действительно не хватает, так это веры в себя!

– И позитивных слов, – подхватила Верочка, – а то весь день, что в ульпане, что на работе, только и слышишь бесконечное нытье и жалобы. А ведь слова так много значат!

– Даже больше, чем вы думаете, – подхватил Игаль. – Вот, допустим, имя человека. Как только я поменял русское имя Игорь на ивритское Игаль, так сразу жизнь моя изменилась к лучшему!

– Я бы тоже хотела имя поменять, – мечтательно сказала Вера. – Но как выбрать? По созвучию – это «Веред», что в переводе – «Роза». А по значению Вера – это Тиква?

– О, не так всё просто, – сказал Игаль. – Имя человека – это его судьба. Тут нужна консультация специалиста, понимающего в нумерологии и в еврейских традициях. Мне имя выбрал сам рав Леви.

– А давайте создадим группу по изменению имени и коллективно обратимся к раву Леви, – предложил Саша.

– И назовем этот проект «Хорошее имя», на иврите «Шем тов», – поддержала мужа Лена.

– Вот и отлично, – обрадовался Игаль. – Вижу, что ваше настроение улучшилось, а это….

Все дружно закричали:

– Дерех ацлаха.

И подписали бланки, протянутые заботливой рукой Игаля.

Гарант

С легкой руки Игаля банковская бюрократическая машина закрутилась, как хорошо отлаженный механизм. Молодые семьи почти ежедневно посещали Тверию, чтобы подписать очередную стопку бланков – то в банке, то у адвоката, то у нотариуса, а то и вообще в каких-то непонятных конторах. И везде их сопровождал Игаль. А как же иначе? Разве смогли бы они одолеть хоть один текст, написанный мелким шрифтом на иврит? Да ни за что на свете! А Игаль объяснял написанное просто, четко и понятно. Он, действительно, хорошо владел ивритом и был юридически подкован.

Да если честно, друзья Игаля не очень-то внимательно слушали его. Они мысленно уже обживали новые дома, расставляли мебель, вешали занавески, прибивали полочки.

Женька выбирал цвет для своего нового микроавтобуса, мучаясь над вопросом чему отдать предпочтение: черному – солидному, или белому – практичному в жарком климате!

Лена твердо решила обставить новый дом в израильском стиле: мало мебели – много воздуха. На полу – покрытие из светлых мраморных плиток, стены белые, покрашенные. На них несколько больших картин. И никаких ковров, сервантов с сервизами и прочей ерунды, принятой в советских квартирах. Прав Игаль, мы приехали сюда навсегда и должны соблюдать местные традиции. Да и девочки не постесняются приводить в дом своих подружек.

Верочке хотелось, чтобы в ее квартире был балкон с видом на Кинерет. Она уже представляла себе, как посадит красивые цветы, поставит маленький круглый столик и будет пить вечером чай, любуясь сказочным видом. «Как здорово, что здесь всегда тепло, – думала Верочка – На балконе будет хорошо летним вечером, а под навесом и в дождь будет уютно и романтично!»

Только Саша переживал. Ему не давал покоя вопрос, кто же этот загадочный человек, который имеет хорошую работу, получает большую зарплату и при этом согласился подписать какому-то незнакомому другу Игаля генеральную гарантию? А вдруг он передумает в последний момент? И тогда банк никогда не даст Саше машканту (так здесь называют ипотечную ссуду), на покупку дома!Конечно, Игаль твердо пообещал, что генеральный гарант будет. А Игалю можно верить. Но все же… все же…

И вот решающий день настал. Саша стоял у входа в банк и всматривался в прохожих. Где же этот человек, который не побоялся быть связанным с Сашиной семьей крепкими узами ипотечной ссуды?! И быть связанным не месяц, не год, а целую вечность – 28 лет! И вот Саша увидел ЕГО: невысокий, худой мужчина шел рядом с Игалем. Еще несколько секунд… и, неужели!? Саша узнал его – это же демократ Дима!

– Ты устроил его работать физиком? – с восторгом спросил Саша у Игаля.

– Ну, не лириком же! – рассмеялся Игаль, открыл свой портфель, вручил Диме целлофановый пакет с документами и подтолкнул его к двери банка.

Дима взял документы и вручил сотруднице банка. Та внимательно их изучила и протянула «демократу» бланк на подпись. И тут случилось ожидаемое и страшное. Дима заколебался и даже захотел уйти…

Игаль и тут не растерялся. Твердо и настойчиво он пригласил демократа для беседы в туалет. Через несколько минут Дима вернулся, покорно подписал все бумаги и, сославшись на необходимость бежать на работу, встал и пошел к двери. Игаль догнал его, благодарно потрепал по плечу, забрал целлофановый пакет с документами и открыл дверь. Этот вежливый жест был очень кстати, так как Дима еле держался на ногах.

– Устал, много работает, голова закружилась, – объяснил Игаль.

– Спасибо тебе, ты волшебник! Даже не знаю, как тебя отблагодарить, – воскликнул Саша.

– Ну что ты, что ты… Разве это волшебство? – смутился Игаль. – Ты Тору почитай. Вот где чудеса! А у меня так, мелкие добрые дела…

Хупа

Неожиданно Игаль пригласил весь город на свою свадьбу, точнее на свадебную церемонию по древнему еврейскому обычаю – Хупа.

Со своей женой Игаль жил счастливо десять лет. Имел двух сыновей, и жена уже носила под сердцем третьего ребенка.

– Сабру, – гордо говорил Игаль. – Так называют тех, кому посчастливилось родиться на исторической родине. А он первый в нашем роду, кто родится здесь, в Израиле.

Все, казалось, складывалось удачно. Но Игаля и его супругу тяготила мысль, что их брачные узы были скреплены в обычном советском загсе. Они же мечтали соединить свои судьбы по древнему еврейскому обычаю. Могли ли они думать в тяжелые застойные времена в советском Ленинграде, что мечте их суждено будет сбыться! И не где-нибудь, а на Святой земле в древнем и почитаемом евреями городе Тверия!

Это знаменательное событие состоялось в самом большом банкетном зале города, да и там не хватило места всем гостям, поэтому столы накрыли еще и на лужайке (размером с футбольное поле).

Невеста была в элегантном строгом платье. Внимание гостей привлекли необыкновенные украшения новобрачной: бриллиантовые колье, серьги, браслет и перстень. Все это она получила сегодня утром в подарок от любящего мужа, или жениха? Или все-таки – мужа? Гости окончательно запутались: как надо сегодня величать Игаля? Но единогласно признали, что подарок – щедрый и обошелся мужу-жениху в огромную сумму.

Рядом с молодыми крутился счастливый хозяин ювелирного магазина. Шепотом по большому секрету он называл всем желающим цену украшений и добавлял, что за всю свою торговую жизнь не было у него такой удачной продажи: чтобы в один день ушло самое дорогое колье и серьги, и браслет, и кольцо! Гости восхищались суммой покупки. «Какой человек! Какой человек!» – Слышалось со всех сторон.

А молодожены улыбались гостям ослепительными улыбками. Только что они прошли протезирование зубов в новой стоматологической клинике. Клинику открыл недавно приехавший из Бердичева зубной врач Гриша. По городу ходили слухи, что Игаль и его супруга прошли лечение и протезирование исключительно в целях поддержки бизнеса Гриши, так как у обоих были крепкие и здоровые зубы. По тому, как ослепительно улыбался стоматолог, можно было предположить, что Игаль, действительно, поддержал своими зубами нового предпринимателя. И врач, и пациенты были в восторге друг от друга. Отовсюду слышалось: «Какой человек! Какой человек!» И если бы гостей спросили, как они представляют себе Мессию, то, наверное, все собравшиеся описали бы Игаля!

У входа в зал торжеств стоял большой ящик с прорезью на верхней крышке. Гости бросали в него конверты со словами любви, благодарности, пожеланием счастья и денежными подарками. Многие бросали солидные суммы от искренних чувств уважения и благодарности. Но были и такие, у кого к чистым помыслам подмешивалась доля корысти. Мол, пригодится еще дружба с таким человеком. Конечно, он не Мессия, но с такой деловой хваткой точно дойдет до Кнессета! А там уж мы ему напомним про пухлый поздравительный конверт с солидным финансовым подарком.

После того как гости наелись изысканными закусками, выпили экзотические коктейли и обсудили все детали одежды и поведения новобрачных, организаторы торжества перешли к духовной части бала, то есть к самой церемонии Хупы.

Жених, невеста и раввин прошли под Хупу. Рав Леви прочитал благословение, выпили по глотку вина из одного бокала, рав вручил молодым брачный контракт «Ктубу», Игаль по традиции разбил бокал «на счастье». И тут же грянула праздничная музыка, и началось веселье.

Танцы, угощения, снова танцы, и снова угощения. Свадьба своим безудержным весельем буквально потрясла весь город. В одном кругу танцевали и адвокаты, и банковские служащие, и оценщики недвижимости, и получатели ипотечных ссуд, и владельцы бизнесов, и слушатели профессиональных курсов.

– Вот бы все вновь прибывшие евреи так же тянулись к традициям, как Игаль и его супруга, – мечтательно произнес рав Леви, любовно разглядывая сумму на банковском чеке. Этим чеком Игаль отблагодарил раввина за оказанную честь.

Гости разошлись только поздно ночью и еще несколько дней город бурлил рассказами и воспоминаниями об этом незабываемом событии.

Расплата

Это случилось через неделю после свадьбы Игаля.

Лена и Саша завтракали на кухне съемной квартиры. Они очень любили эти утренние полчаса. Девочки уже ушли в школу. А занятия на курсах «Путь к успеху» начнутся только через час. Можно спокойно посидеть вдвоем, обсудить текущие дела и немножко помечтать о будущем, о новом доме, о новой работе и даже об отпуске, который когда-нибудь, но все-таки наступит. И можно будет поехать на Мертвое море или в Эйлат. А в эту субботу они, возможно, позволят себе посетить кафе. Их столько на набережной Кинерета! Там подают туристам рыбу Святого Петра, но это очень дорого. Поужинать можно и дома. А там просто выпить чашечку кофе или заказать мороженое!

Звонок в дверь. Кто это? Возможно, Вика забыла взять учебник или Марина перепутала время занятий? Нет, на пороге стояли полицейские. Один из них, русскоговорящий, вручил Саше конверт.

– Постановление суда. В течение тридцати дней вы должны освободить квартиру. Ее хозяин давно не платит ипотечную ссуду, он сбежал в Канаду. Вместе с ним туда же сбежали и гаранты. Из-за задолжностей по машканте банк забирает квартиру у владельца и выставляет ее на продажу. Все понятно?

– Ничего не понятно, это какое-то недоразумение! – Воскликнул Саша. – Мы оплатили съем квартиры за год вперед! Игаль сказал…

– Ага, опять Игаль! Тогда вам придется проехать с нами для дачи свидетельских показаний.

– Да как же так! Мы не можем сейчас! Мы опоздаем на занятия!

– Курсы «Путь к успеху»? Можете не спешить. Преподавателей вы встретите в отделении полиции.

В машине выяснились ужасные подробности.

На следующий после свадьбы день Игаль не вышел на работу. Его секретарша Хана из-за деликатности не стала звонить ему по телефону и просила так же поступать многочисленных посетителей. На второй день Игаль снова не появился в офисе, а посетители не стали проявлять деликатность: они трясли перед лицом испуганной секретарши банковскими чеками без покрытия, денежными расписками и требовали немедленно выдать Игаля. Как будто Хана прятала его в шкафу.

На третий день дело дошло до оскорблений и угроз. А Игаль все не появлялся и не отвечал на телефонные звонки. Тогда Хана была вынуждена обратиться в полицию.

Быстро выяснилось, что семья Игаля пересекла государственную границу Израиля на следующее утро после свадьбы. Они улетели рейсом Тель Авив – Торонто, далее следы Игаля исчезли. Да ладно бы только следы! Исчезли огромные суммы денег доверчивых жителей Тверии! В интересах следствия подробности финансовых махинаций Игаля не разглашаются. Да никто и не представляет масштабы случившегося. Сейчас полиция только приступила к сбору показаний потерпевших.

Люди до отказа заполнили двор отделения полиции. Те самые, которые совсем недавно веселились на свадьбе у Игаля, как дорогие гости. Сейчас они были «потерпевшими», и каждый с ужасом подсчитывал, насколько дорого обошлась ему дружба с «таким человеком».

– Я потратил уйму денег только на материалы для его протезов! – кричал стоматолог Гриша, – не говоря уже о работе! Он обещал расплатиться в конце месяца, теперь мне не выкрутиться! Придется клинику закрыть.

– Впервые в жизни я взял не наличными, а чеком! – Рыдал владелец ювелирной лавки.

– Ящик с деньгами он забрал с собой, а мне дал расписку, – вопил владелец банкетного зала. – Попался на такие деньги!

Адвокаты, банковские служащие и оценщики недвижимости сбились в кучку и нервно подсчитывали убытки.

У забора забилась в угол Хана. Она комкала в руках какие-то платежки и молила окружающих о снисхождении.

– Почему вы сторонитесь меня? Почему плюете в мою сторону? – Рыдала Хана. – О его махинациях я ничего не знала! Он сам вел все свои дела, меня не допускал даже к переговорам. Вот посмотрите, – она протянула озлобленной толпе пачку платежек. – Я тоже жертва! Оказывается, он снял офис на мое имя! И уже несколько месяцев не платил за аренду, за электричество, за воду! А еще за мебель и всю обстановку. А я теперь должна расплачиваться! Как я была слепа! Как мог он втянуть меня в это дело?!

– И эта курица еще удивляется! – Презрительно хмыкнул адвокат. – Этот аферист умудрился обхитрить самого рава Леви!

Из кабинета следователя выскочил Женька. Он обвел присутствующих бешеным взглядом и дико заорал:

– Они показали сумму моего долга! Такое длинное число! Там столько цифр! Столько цифр! Я думал, что это номер телефона!

Саша бросился к русскоговорящему полицейскому:

– Что теперь нам делать?!

– Выплачивать, – «успокоил» полицейский. На документах ваши подписи, а медицинская комиссия вряд ли признает вас недееспособными.

В рабстве у фотографа

Верочка лежала в спальне. Уже третья таблетка анальгина не могла снять тупую головную боль. Из соседней комнаты доносился возбужденный голос мужа.

– Алло! Илюша! Это Женя говорит. Женя, твой брат, из Израиля! Илюша, буду краток. У меня огромные долги. Да не кричи ты. Так получилось. Что?! Нет, не могу я все бросить и лететь к тебе в Питер. Они закрыли мне выезд из страны. Илюша, срочно присылай родителей. И пусть мама разойдется с отцом. Тогда они получат две «корзины». Да, я в своем уме. «Корзины» – здесь так называют денежное пособие, типа подъемных. Илюша, не могу долго говорить. Спасай, брат! Вся надежда только на тебя. Завтра же начинай оформлять им документы.

Верочка поняла, что оказаться в одной квартире с Сарой Давыдовной и Абрамом Моисеевичем выше ее сил и продалась в рабство к фотографу Ефиму.

В первой половине дня Фима с помощниками охотились за туристами, потом они мчались в мастерскую, быстро проявляли пленки и печатали фотографии, чтобы вечером вручить туристам их портреты на фоне святых мест.

У фотографа была в городе целая сеть прикормленных осведомителей, которые сбрасывали ему информацию, где и когда можно поймать очередную группу туристов.

Фима выделил Верочке топчан и тумбочку за ширмой в фото мастерской, назначил скромное жалование. За это Вера должна была ежедневно работать по восемь часов с единственным выходным в год – на Судный день⁷.

В полдень Вера охотилась на пристани, где у фотографа было пристреленное место. Когда туристы спускались по трапу с прогулочного кораблика, получался отличный кадр – путешественник на фоне озера.

Вера фотографировала туристов и ждала, когда по трапу корабля сойдет ее суженый. Иногда, наверное, от нестерпимой жары, ей даже казалось, что на корабле развиваются алые паруса. Но гневный окрик фотографа: «Отсняла пленку, быстро беги проявлять!» – возвращал ее к реальности…

Мой дом

На этом эпизоде я оставляю своих героев. Впереди у них многолетняя трудовая жизнь: подъем в пять утра, возвращение затемно с работы, один выходной день в неделю, редкие праздники, частые военные конфликты.

Но я обещаю своим читателям, что они достойно справятся с трудностями, выплатят все долги, выучат иврит и заведут друзей.

У Лены и Саши уже трое внуков, фотографии их счастливой семьи я часто вижу на фейсбуке и от всего сердца откликаюсь «лайками».

Верочка благополучно вышла замуж за солидного мужчину. Она много путешествует с мужем, прекрасно выглядит и всегда в курсе всех политических событий.

Женька пережил несколько романтических приключений, но и сейчас он в прекрасной форме. Я недавно видела его на пляже с новой подружкой.

Даже Диму друзья устроили вахтером в клуб пенсионеров, где он нашел много благодарных слушателей, которых развлекает воспоминаниями о своей диссидентской молодости и преследованиях за инакомыслие.

Да и моя жизнь полностью изменилась.

В первый год моя семья напоминала прутик, посаженный заботливыми руками кибуцников на каменистую почву горы. Прутик, который раскачивают жизненные ветры, грозясь вырвать его и погубить. Но он изо всех сил держится маленьким корешком за камешки и пытается устоять.

За двадцать пять лет этот прутик разросся в большое дерево. Наша семья пустила корни в этой суровой, но благодатной земле. И сегодня почти во всех городах Израиля у меня есть родственники и друзья. Вся страна стала моим домом.

Каждый год я со своим вторым мужем приезжаю в Тверию, чтобы навестить места, где прошла моя сионистская молодость.

Первым делом мы навещаем квартиру, которую я когда-то купила «с легкой руки» Игаля. Все эти годы там живет на съеме моя приятельница. Мы познакомились на собрании евреев, верующих в Христа. Мы обе были тогда в отчаянной ситуации, и я не исключаю, что свела нас какая-то высшая сила.

Потом мы с мужем садимся в машину и спускаемся к Кинерету. По традиции мы проезжаем мимо той гостиницы, где я убирала за эфиопами. Я обязательно рассказываю мужу, как администратор, из местных, приставал ко мне. И как я избила его шваброй на глазах изумленных эфиопов. За это злодейство меня выгнали с работы, и я пошла убирать частные виллы.

Мой муж тоже прошел суровую абсорбцию в кибуце на севере страны, поэтому он прекрасно понимает меня и терпеливо выслушивает одни и те же рассказы. После гостиницы мы едем смотреть виллу, где мне на ногу упала гранитная столешница, ну и, конечно же, мы проезжаем мимо травмопункта, где я имела бесценный опыт общения на иврите.

* * *

Дорога в кибуц уходит на север, но муж всегда заворачивает в противоположную сторону. Он знает, что мне необходимо проехать через реку Иордан, чтобы рассказать ему историю из далекого детства.

У нас в Москве на кухне стоял белый маленький радиоприемник, который я включала по возвращении из школы. Все детство я слышала одну и ту же пугающую загадочную фразу: «На западном берегу реки Иордан…». Меня мало интересовало, что дальше говорил диктор. Я даже не могла себе представить, что каким-то непостижимым образом я связана с этим местом. В семье никто мне не рассказывал о моих исторических корнях. Поэтому, обедая на нашей привычной и такой надоевшей кухне, я представляла себе бурные воды Иордана, крутой Западный берег, возвышающийся над широкой рекой.

И вот я в Израиле, в кибуце, и нас везут в ульпан на Западный берег Иордана. Мои детские воспоминания рисовали реку сродни Волге или Енисею. Но никакой реки на нашем пути я не нашла. На следующий день я сверяю карту и еще раз убеждаюсь, что мы должны пересечь Иордан. Но никакого Иордана я не нахожу.

В третью поездку, краснея от смущения, я спрашиваю у водителя, показывая пальцем на тонкий ручеек: «Что это?» Спросить: «Это Иордан?» – кажется мне кощунством.

– Это Иордан! – Гордо отвечает водитель и смотрит на меня, как на слабоумную.

Потом мы разворачиваемся и едем в сам кибуц. Трассу давно перестроили, и я затрудняюсь точно указать место, где когда-то стоял шалаш Димы.

Кибуц наш, благодаря общим усилиям, благополучно развалился спустя два года после создания. Сейчас на этом месте тренировочный лагерь для молодежи. Ворота закрыты. Увидев нашу машину, выходит молодой охранник.

– Вы куда? Здесь закрытая территория.

Я начинаю рассказывать ему, что жила здесь в первый год по приезде в Израиль, что здесь мои маленькие дети в первый раз пошли в израильский детский сад и выучили иврит.

Парень доброжелательно улыбается, звонит своему начальнику и, получив «добро», открывает ворота.

– Только полчаса, – предупреждает он.

И вот мы уже в кибуце. Тут я вдруг вспоминаю совсем малозначительный эпизод, как Верочка завидовала густым и вьющимся волосам наших «груш» и, потратив последние деньги (после похождений Женьки), сделала на свои светлые, жидкие волосы пышную «химию». В кибуце был траур, так как гладкая, аккуратная прическа Верочки единогласно считалась верхом красоты и шика.

И еще я вспомнила, как у Сарит вечно была видна бретелька от лифчика. И как я искала в словаре слово «бретелька», чтобы предупредить ее. Должно было пройти несколько лет, чтобы я поняла, что в Израиле это тоже считается красотой и шиком.

– Здесь был детский садик моих детей, здесь роща «груш», а вот по той дорожке мы дружно шагали в ту злополучную новогоднюю ночь…

Я так много раз рассказывала мужу о том времени, что уже и сама запуталась, что правда, а что придумано. Но муж понимает, что правда скрыта в чувствах. И если мне удобно говорить, что это Женька, а не я, потратил все деньги на набор продукции «Гербалайф», то пусть так оно и будет.

– А куда же делись все кибуцники? – Спрашивает муж.

Пережив здесь сложный для себя период, они благополучно устроились на новых местах. Сарит вернулась к мужу. Дорит, наоборот, отсудила у «бывшего» квартиру и переехала туда с детьми. Аяла вся ушла в учение «Кабалла», делает большие пожертвования и замаливает грехи. Семьи Гарри и Арье забрал другой кибуц. Только Амирам, который пришел в кибуц в поисках смысла жизни, повесился.

– А что он был за человек, этот Амирам? – спрашивает муж. – Чем увлекался, что читал? Где работал?

– Я и не помню, – с огорчением призналась я. – Тихий такой человек. Не конфликтный. Помню только один эпизод – он стоит на дорожке, подстригает розы и говорит мне: – «Наверное, Гарри у себя дома смотрит Первомайскую демонстрацию».

Чтобы сменить тему, я начинаю рассказывать о первой встрече с израильским тараканом.

– Вот здесь он сидел. Прямо около крыльца. Огромный, усатый. Потом как побежит на меня и взлетел… Я так кричала, что Арье прибежал с пистолетом в руке…

Бедный мой папа очень не хотел, чтобы я уехала в Израиль и увезла детей. Он постоянно пугал меня военными конфликтами. «Израиль – это пороховая бочка», – говорил он. Но я, выросшая в мирной обстановке, не понимала этого и не боялась. Вот если бы он сказал мне, что в Израиле летают тараканы! Тогда бы я до сих пор жила в Москве. Но к счастью, о тараканах с крыльями он не знал.

* * *

Полчаса истекли, мы уезжаем. Из окна машины я смотрю на Кинерет и горы. Они совсем не изменились за эти четверть века, и скорее всего, не изменятся и после того, как мы уйдем в эту землю, и нам на смену придет новая волна переселенцев.

Мы подъезжаем к церкви Двенадцати Апостолов. Я показываю мужу место, где стояла скамейка.

– И представь, у меня тогда был такой вид, что туристы могли бы мне бросать милостыню! Но к счастью, никого тогда не было. И храм был закрыт. И свечку я тогда так и не поставила…

– Поставь сейчас, – говорит муж, – поставь, не бойся. Поставь, если сердце просит.

Я иду к церкви, на горах уже зажглись цепочки огней. «Я вас не боюсь!» – кричу я им, и, сделав углубление в песке, ставлю туда маленькую свечку.

Хайфа, 2016 год.

Примечания

1

Кибуц Галуёт – воссоединение всех евреев в своем государстве.

(обратно)

2

«Сохнутовские кровати» – набор мебели, который продавался со скидкой для новых репатриантов.

(обратно)

3

«Эфиопы» – так называют в народе евреев, выходцев из Эфиопии.

(обратно)

4

Галут – вынужденное пребывание еврейского народа вне его родной страны Эрец-Исраэль.

(обратно)

5

Стихи: А. Андреевского.

(обратно)

6

Стихи: А. Андреевского.

(обратно)

7

Йом Кипур – «День искупления», «Судный день» – в этот день в Израиле не работают никакие учреждения, и останавливается весь транспорт, включая частные машины.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Первые зарисовки

Дом первый

  Сионисты и утописты

  Трудовая жизнь кибуца

  Мальчишник

  Девичник

  Встреча Нового года

Дом второй

  Лена и Саша

  Женя и Вера

  Новый виток напряженности

  Поездка к врачу

  Собрание

Дом третий

  Демократ Дима

  Игаль

  Гарант

  Хупа

  Расплата

  В рабстве у фотографа

Мой дом

*** Примечания ***