Искатель приключений — Вундергай [Якуб Джураевич Ходжаев] (fb2) читать онлайн

Якуб Джураевич Ходжаев Искатель приключений — Вундергай

Повесть Записки Вундергая

Суд

— Эй, люди, слушайте! Не говорите потом, что не слышали!

— Чего горланишь на весь коридор?

— А то, что перерыв окончен. А ты проходи сквозняком, тебя не касается.

— Да что случилось? Толком объясни!

— Вундергая судим.

— Вундергая?! За что?

— За умопомрачительную вожатскую деятельность. Понял? Давай дальше транзитом, В свой класс.

— А чего он наделал, а?

— Ладно, только для тебя: устроил хаос в Луна-парке — раз. Организовал налет на райпищеторг — два. Травмировал малолетнего Бабашкина — три. Хватит? Могу еще. Слетел с балкона…

— Разбился?

— Ха, плохо ты знаешь Вундергая. Он живучий… Как явление. Ладно, не до тебя. Эй, братцы-ешники, по коням! Суд идет?

Когда семиклассники заняли свои места, старшая пионервожатая первой предоставила слово старосте класса Хадиче. Ребята оживились, а вечный троечник Гияс удовлетворенно бросил с последней парты:

— Доигрался наш Вундергай.

— Совершенно верно! Доигрался. — Все привычно смолкли, подавленные авторитетным топом старосты. — Именно доигрался, — отчеканивая слова, повторила Хадича. — Еще бы. Сразу два ЧП! И это все за полгода работы с октябрятами. Вот вам плоды действий по «индивидуальному» плану. Да и что говорить тут! Общего плана ему мало, он вздумал анархию устроить. Цирк какой-то. И вот пожалуйста вам — трагический результат. Два ЧП за полгода! С ума сойти!

— Чего ты мелешь! — вскипел Вундергай. — Заладила: «два ЧП, два ЧП». Таким загробным тоном только всемирный потоп объявлять. Если говорить по правде, до настоящего ЧП у нас не дошло дело. Успели предотвратить неприятности без личного участия старосты. — Последние слова Вундергай произнес с ядовитостью.

Фыркнув, Хадича села на место.

— Слово председателю совета отряда Дамиру, — объявила старшая вожатая.

Дамир считается самым серьезным учеником в классе: всегда в числе успевающих, кроме того, занимается по музыке, нянчит годовалую сестренку, моет полы, стряпает обед по шпаргалкам, которые с вечера готовит ему мама. Пострижен под ежика. В общем, образцовый, всегда занятой человек, — что ему еще остается, как не быть отличником…

Дамир встал, поднял над головой общую тетрадь и, поправив очки, солидно произнес:

— Вот здесь, ребята, записки Вундергая о работе с октябрятами за полгода. Я упросил его почитать нам. Должны же быть выслушаны обе стороны!

— Вот еще, защитник выпекался! — зашумели вокруг.

— Без защитника суд недействителен, — спокойно возразил Дамир. — И потом, нужна объективность и…

— А мы, по-твоему… — перебила его Хадича.

— Тише, ребята, — сказала старшая вожатая. — Пусть прочтет. А потом мы обсудим. — Она жестом пригласила «виновника торжества» к доске.

Вундергай отрешенно повел плечами. Ни на кого не глядя, вышел к доске, взял из рук Дамира свои «записки» и, раскрыв их, каким-то потерянным, хрипловатым голосом начал:

— Я тут, для интереса, разбил на главы с названиями…

«Лишний человек»

Как известно, наш 7-й «Е» взял шефство над октябрятами 2-го «Е» класса, в котором пять звездочек. Каждая звездочка состоит из пяти октябрят. Пятью пять — получается двадцать пять. А в классе оказалось двадцать шесть учеников. Выходило, что один лишний. И этим липшим человеком стал всем известный драчун по кличке «Бабашкин». Не было дня, чтобы Бабашкин не расквасил кому-нибудь нос. У него это было привычной нормой.

От своих октябрят я наслушался о Бабашкине. Сам тоже понаблюдал за ним для вожатского опыта. Предварительные сведения, к сожалению, подтвердились. Ну и тип был этот Бабашкин! Только звонок с урока — Бабашкин вылезал из-за парты и, наметив подходящую жертву, начинал скакать возле нее, словно кенгуру. Принимал различные боксерские позы, «профессионально» мотал головой, увертывался от мнимых выпадов соперника и, изловчившись, сам наносил серию легких ударов по своей жертве, провоцируя на ответную атаку. А «жертва» сначала отмахивалась от Бабашкина, как от назойливого комара, потом, естественно, начинала сердиться и вдруг, вне себя от бешенства, набрасывалась на обидчика. Забияка только этого и ждал: сделав обманное движение, он без промаха тыкал натренированный кулак в одноклассника и тот с грохотом летел в угол.

На девчонок Бабашкин в открытую не нападал. Однажды запрыгал вокруг Мамуры, так та, не дожидаясь его обманных движений, двинула ему портфелем по макушке — у Бабашкина аж зрачки сошлись у переносицы. К нему подскочил Гани: потрогал пульс и, отсчитав до восьми, поднял руку Мамуры, объявив ее чемпионкой по боксу в тяжелом весе. Так девчонка еще даже и обиделась…

С этого дня Бабашкин не задевал девчонок. Мальчишек же еще задирал. Лягнет по пути или ткнет кулаком в спину — и наутек. Прямо чесотка его кулаки раздирала. Говорят, что по ночам, во сне, Бабашкин боксировал с собственной подушкой.

Вид у Бабашкина тоже не как у всех нормальных учеников. Оттого, что он вечно машет руками, мятая рубашка кое-как заправлена в брюки, а прическа и вовсе дикобразная.

Но самое поразительное в Бабашкине другое. Этот невыносимый мальчишка — отличник. Представьте себе — но всем предметам пятерки. Между прочим и на уроках он старается сидеть смирно — отец беспощаден к нему, если учительница жалуется. Но едва звонок на переменку, Бабашкин распоясывается. Жаль, конечно, что и среди отличников попадаются такие люди, как Бабашкин из второго «Е».

Конечно, ябедничать ребята не станут, не такие, потому классный руководитель ничего и не знает. Но дружить с Бабашкиным ни одна душа не желает.

Понятно теперь, отчего с первого раза он не попал ни в одну из звездочек?.. Помню, еще на первом сборе октябрят, когда мы знакомились со своим подшефным классом, наш председатель совета отряда Дамир сказал Бабашкину:

— Ты можешь подключиться к любой звездочке, чтобы не остаться за бортом идейной жизни. — Потом он обратился к ребятам: — Кто возьмет Бабашкина?

Октябрята ответили дружным хоровым молчанием. А Бабашкин самодовольно оглядел весь класс и сказал:

— Ничего, я сам выберу для себя подходящую звездочку.

И выбрал.

Знакомство вверх ногами

В моей звездочке четыре девочки и один мальчик. Это Мамура — командир, близнецы Сайера с Нигорой и Гани со Светланой.

К первой встрече я готовился тщательно и долго, все думал и переживал, как же я переступлю порог класса, где уже поджидают меня будущие мои октябрята. Каждое утро с тоской размышлял о том, что еще недостаточно хорошо «накачал» себя всякой информацией, а то, что знаю — все скучища. Ребятня же сейчас, в эпоху НТР, такая — палец в рот не клади. Как поет Алла Пугачева: «То ли еще будет»…

Однажды на перемене я наткнулся на учительницу своих второклашек Саиду Аскаровну и старшую пионервожатую Гульнару.

— Что происходит с тобой, Вундергай? — спросила Гульнара. — Ты что же, передумал? А ведь сам просился в вожатые к малышам.

— Жду подходящего часа, — вздохнув, ответил я.

— Давно пробил этот час, — с упреком говорит Саида Аскаровна. — Твои одноклассники уже провели первые встречи. Ты один остался. Не тяни, дорогой. Малыши ведь ждут тебя с нетерпением.

— А когда прийти? — спросил я, надеясь выиграть еще недельку.

— Сегодня, после уроков. Как раз дежурит твоя звездочка. Самый подходящий случай для первого сбора.

— Тебе помочь или сам справишься? — вроде участливо осведомилась Гульнара и тут же съехидничала: — А то гляди, твои акселераты подрастают и умнеют как в сказке, не по дням, а по часам. Трудно тебе будет…

Вот ведь, угадала мое состояние!..

— Сам справлюсь, — буркнул я, стараясь скрыть свою неуверенность.

— Сам, так сам, — ответила вожатая, и я понял, что отступать некуда…

Последний урок провел я в мучительных раздумьях. Как мне предстать перед своими октябрятами? Ведь первое впечатление остается на всю сознательную жизнь. Значит, я обязан такую встречку организовать, чтобы авторитет мой сразу же вырос до недосягаемой высоты.

Звонок заставил меня вздрогнуть и прервать беспокойные мысли. Сделал глубокий вдох и, выхватив из парты сумку, даже не прощаясь с ребятами, кинулся вниз по ступенькам на первый этаж.

В коридоре сбавил скорость, на цыпочках подкрался к приоткрытой двери. Решил немножко понаблюдать со стороны за своими октябрятами, как они себя ведут на свободе, в отсутствие строгой учительницы. Мне подумалось, так легче будет подыскать ключи к характерам моих подопечных.

Прильнул к двери. Замер. Слышу, стучит ведро. Плещется вода. Шлепает об пол мокрая тряпка. Даже чье-то кряхтение уловил. Потом раздались голоса:

— Провалился что ли этот наш вожатый? — сказал мальчишеский голос. — Звонок прозвенел сто лет назад.

— Придет, когда надо будет, — ответили басовито, но, кажется, девочка.

— Скорей бы пришел, — опять сказал мальчишка, закряхтел, видно, выжимал тряпку. — Одним что ли тут пыхтеть над полами?

— Мальчишка, а хнычет, — усмехнулся бас. — Думаешь, он за тебя дежурить будет? Он — семиклассник, уже взрослый.

— А как его зовут? — спросил кто-то тоненьким, словно у синички, голосом.

— Вожатого?.. Ну… как-то вроде Др-бр-гай, — с сомнением ответил бас.

Все голоса смешались в общем звонком хохоте.

— Нет, постойте… — обладатель баса нетерпеливо топнул ногой. — Ну как же? О! Кажется, Киндервай… или Вандеркинд, а может Киндервуд…

Голос синички рассыпался в тоненьком смехе:

— В общем, с твоим Др-р-брр-гаем язык можно сломать.

— Таких имен не бывает, — сказал новый голосок.

А другой, очень похожий, подтвердил:

— Это не настоящее имя. Прозвали его, наверно, так.

Ведро затарахтело по полу и мальчишка сказал насмешливо:

— Настоящее, ненастоящее, а вожатый не пришел. — Загремела брошенная на пол швабра и вырвался вздох облегчения: — Ух, половину класса вымыл.

— Ладно, — сказал бас, — перерыв пять минут. Я пойду спрошу в пионерской комнате, придет, наконец, или нет… этот Киндервуд…

К двери приближались быстрые шаги.

— Приготовились… — скомандовал я себе.

— Ой! — вскрикнул изумленный бас (это действительно оказалась крепкая кругленькая девчонка). — Он… он уже идет… — девчонка растерянно посторонилась.

— Алле-оп!

И я, стиснув в зубах папку с моими планами, прошел к учительскому столу… вверх ногами. (Мне захотелось таким образом с первого раза поразить воображение моих октябрят). Но вдруг на мокром полу рука скользнула и я, чуть было не грохнувшись об пол, неловко встал на ноги: папка шлепнулась в мутную лужицу, а левая нога угодила прямо в ведро.

Октябрята не шелохнулись.

— С-салют юному п-поколению, — произнес я как можно бодрее, вытаскивая из ведра ногу с захлебнувшимся ботинком. — Молодцы, вижу, работаете со Знаком качества…

Они продолжали стоять с вытаращенными глазами. Видно, их особенно заинтересовал мой разбухший ботинок.

Первой пришла в себя басовитая девочка:

— Я же говорила вам, что Др-бр-гай придет, — сказала она, осмелев.

Две совершенно одинаковые девочки, большеглазые, с ажурными манжетиками и воротничками, переглянувшись, прыснули. Другая, светловолосая, как ромашка, с короткой стрижкой, — самая маленькая в звездочке, так разглядывала меня, словно перед ней стоял не вожатый, а какой-нибудь пингвин.

— Я буду вашим вожатым, — постарался произнести я тоном бывалого человека. Ткнув в себя пальцем, зачем-то спросил: — Не возражаете?

— Не-ет, — вразнобой прогудели октябрята.

— Ну в таком случае, — сказал я, раскрывая поднятую с пола папку, — разрешите представиться, хотя, в общем, месяц назад мы уже, кажется, познакомились с вами. Меня зовут Вундергай. Что по частям означает: вундер — чудо, гай — начало моего настоящего имени, то есть от Гайрата.

— А почему тебя так прозвали? — спросила басовитая девочка. — Чудо-гай?

— Можно и так, — улыбнулся я и тут же заметил, как одна из близнецов покрутила пальцем у виска. Что делать, пришлось проглотить эту кислую пилюлю, и я с бравым видом продолжал:

— Признаюсь сразу. Вы мне понравились — все вместе и каждый в отдельности. Остается только узнать теперь ваши имена. Ну-ка, по порядку номеров, назо-вись!

— Я Мамура, — сказала басовитая толстушка.

— Я Светлана, — призналась ясноглазая малышка, та, которая с тонким голоском, как у синички, и очень похожа на ромашку.

— Мы Сайера с Нигорой, — представилась одна из близнецов.

— Мы Нигора с Сайерой, — подтвердила другая.

— А я — Гани, — коротко бросил единственный в звездочке мальчик.

Удовлетворенно покивав, я прошелся вдоль доски, не обращая внимания на чавкающий ботинок, и неожиданно для себя воскликнул зычным голосом:

— Прекрасно! Теперь нам с вами остается уточнить очень важную деталь. Интересно, чему вы научились за восемь прожитых лет со дня рождения и чему хотели бы научиться в следующие девяносто лет.

— Разве мы будем ходить в школу девяносто лет?! — изумилась Мамура.

Я предупредительно поднял руку:

— Не волнуйтесь. В школе вы будете учиться десять положенных лет, конечно, если не окажетесь в числе второгодников. Уверен, что мы с вами не будем плестись в хвосте, потому что в ваших глазах сияет жажда знаний. — Я во весь рот улыбнулся, довольный собой: не зря вызубрил собственную речь. Целую неделю репетировал перед зеркалом. Сделав паузу, я продолжил: — Вы будете много знать, потому что любопытные. Вы будете счастливыми, потому что умеете радоваться. Ясно?

— Ясно! — грянула октябрятская пятерка.

— А что такое счастье? — тихо спросила Светлана.

Возникни в эту минуту передо мной разъяренный бык, мне легче было бы управиться с ним, чем ответить на этот умопомрачительный вопрос. Но отвечать надо, ибо вожатый должен знать все, чтобы не упасть в глазах младших друзей. И я напряг каждую клеточку своего мозга.

— Счастье… Настоящее счастье, — я потер по привычке лоб, стараясь сосредоточиться, — счастье приходит тогда, когда вы по утрам просыпаетесь в хорошем настроении и в душе у вас… светит солнце.

— Ничего себе душа у счастливого человека, — Мамура выразила восторженное удивление, раздвинув руки, она изобразила в охапке громадное солнце. — А как она у него поместится?

Я не успел укорить Мамуру за примитивнее представление о душе.

— А когда плохое настроение, то выходит уже несчастливый человек? — опять спросила Светлана. Видно, мой ответ не до конца удовлетворил ее.

На этот раз я выкрутился сравнительно легко:

— У вас не может быть плохого настроения. Вы все смекалистые ребята, а это означает, что каждый из вас может стать волшебником, — уверенно заключил я.

— Вол-шеб-ни-ком? — скептически протянул Гани. — Ну-у, это все сказки.

— Хорошо, — многозначительным тоном сказал я, — конечно, волшебники сами по себе не рождаются. Они учатся у кого-то…

— А мы у кого будем учиться? — подхватила Сайера.

— У тебя, да? — уточнила Нигора.

— Скорее всего, друг у друга. — Эта фраза мне самому понравилась: вот какой я, оказывается, тонкий дипломат. И я продолжал в том же духе: — Уверен — каждый из вас увлекается каким-нибудь полезным делом. — Я загнул поочередно все пять пальцев. — Выходит, пять полезных дел в звездочке уже есть. А если еще одни чему-нибудь научит другого, то получится… У каждого из вас станет по пять увлечений. Значит, вы станете обладателями необыкновенных свойств. А раз они необыкновенные, то вы все, в некотором смысле, превращаетесь в волшебников. Вопросы есть?

— Будем волшебств-вовать каждый день, да? — обрадовалась Нигора.

— Будем ходить на голове, как ты? — встревожилась Сайера. — А прическа?

— Не на голове, а на руках, — уточнил Гани.

— Тогда нас тоже прозовут… вундерами! — засмеялась Мамура. — У нас будет Вундер-Гани, Вундер-Светлана, Вундеры Сайера и Нигора и Вундер-я.

— Великолепно. Я согласен. Сразу все будут знать, из чьей вы звездочки и никогда не перепутают. А теперь выдавайте-ка свои необыкновенные свойства. Слушаю вас.

После некоторой заминки первой осмелилась Мамура:

— Я умею свистеть, — сказала она и, для убедительности сунув в рот четыре пухлых пальца, изо всех сил дунула. Все, как по команде, зажали уши. Но свиста не получилось. — В подъезде лучше получается, — Мамура смутилась и села за парту.

— А я умею строчить на швейной машинке, — с гордостью сказал Гани. — Я даже маме фартук прострочил.

— А мы можем петь и танцевать и еще в четыре руки играть на пианино, — объявила Сайера.

— Правильно, — закивала Нигора. — Мы играем на пианино в четыре руки, а еще поем и танцуем.

Я перевел взгляд на Светлану.

— Я… я ничего такого не умею. — Ресницы ее задрожали. — Ни свистеть, ни на машинке. Я могу только печь пирожки о яблочным джемом.

Высказались мои октябрята, и я сделал вывод:

— Превосходно! Друзья, можно сказать смело, у нас есть все необходимое, чтобы сделать жизнь пашу увлекательной до потери сознания. Пусть ярче всех светит наша звездочка! Ура!

— Ура! — подхватили было мои второклашки, но их восторгу помешали.

— Ждите, так и засветит! — в приоткрытой двери торчала дикобразная голова Бабашкина. С нахальной ухмылочкой он оглядел нас и добавил, дернув головой в сторону ведра с тряпкой: — А вот за это болото вам завтра будет от Саиды Аскаровны.

— Пошел вон! — Гани схватил швабру и храбро кинулся к двери.

Бабашкин мгновенно захлопнул дверь, но через секунду распахнул и, поставив портфель к ноге, принял боксерскую стойку.

— За «балду» завтра расплатишься собственной челюстью.

— Кто-кто расплатится челюстью? — сказал я нарочито свирепым голосом и резко шагнул к Бабашкину.

К моему удивлению, он не дрогнул.

— Подумаешь, вожатый! Ундервуд. Вот скажу отцу…

Я сделал вид, что собираюсь погнаться за Бабашкиным, и он, состроив страшную рожу, помчался по коридору.

Я обратился к октябрятам:

— Откуда он свалился?

— Из продленки, — басом ответила Мамура.

— Чего ему надо от нас? — спросил Гани, досадливо стукнув шваброй об пол.

— Может, он к нашей звездочке хочет подключиться? — выразила опасение Светлана.

— Разве так подключаются? — сказала Сайера. — Настоящий пахал.

— А нахалы по-другому не подключаются, — резонно пояснила Нигора. — Им кулаки мешают.

— Еще как мешают, — поддержал я Нигору со вздохом, вспомнив себя в детстве. — Когда-нибудь он это и сам поймет… — Но вовремя остановился: подробности моей бурной биографии этой зелени знать не обязательно. — А пока продолжим наш сбор…

Мы решили, как говорят взрослые, организационный вопрос: выбрали командира звездочки. Им единогласно стала Мамура.

Завершив уборку, вместе пошли домой: все ведь живем в одном квартале. У своего подъезда Мамура спросила меня:

— Ты когда еще придешь к нам?

— По графику мы должны встречаться раз в неделю. Но ведь вы для меня не какая-нибудь там нагрузка. Вы мои друзья. А друзья надолго не расстаются. Как ты считаешь?

Мамура деловито поправила на плече ремешок ранца и серьезно сказала:

— Я считаю, мы с тобой поладим, Вундергай.

Пропавшая «автокорова»

На четверг я наметил для своих октябрят первое мероприятие. А в среду, собрав их на большой перемене, сказал:

— Говорят, что октябрята ловкие и смелые ребята. Так?

— Конечно, так, — за всех ответила Мамура. — А что?

— А то самое. Хочу завтра испытать вашу ловкость и смелость в «комнате ужасов». Предупредите своих родителей. После уроков — все в Луна-парк.

Взрыв восторга потряс коридор и вся пятерка повисла на мне. Даже неловко стало, честное слово…

Но обстоятельства сложились так, что нам пришлось отложить встречу с чудесами.

А случилось вот что. Ранним утром следующего дня в дверь позвонила соседка и попросила мою бабушку посидеть с пятимесячным малышом, потому что автофургон, который развозит молоко по кварталам, второй день не появляется. А малыш у нашей соседки — искусственник, это значит, он питается не материнским молоком, а государственным, то есть, коровьим. Поэтому я прозвал автофургон с молоком «автокоровой». И если эта «автокорова» еще на два дня где-то застрянет, неизвестно, что будет с малютками нашего квартала.

Соседка вручила бабушке малыша, а сама помчалась в универсам за питательными смесями. Малыш, словно почувствовав отсутствие матери, пронзительно запищал, разворошил пеленки, стал извиваться, как червяк, требуя свои двести граммов молока. Всего-то двести граммов! — и малыш успокоится: уснет сладким сном на целых при часа.

Меня прямо бешенство охватило при мысли о водителе этой «автокоровы». Неужели он так не любит малышей? Я поделился с бабушкой своим негодованием. А она мне растолковала, что водитель виноват меньше всего.

«Корни зла надо искать в райпищеторге», — сказала сердито бабушка, ловко запеленав малютку и сунув ему в рот соску.

Тут в моем воспаленном мозгу созрел план действии.

После уроков я выскочил во двор. Октябрята, с нетерпением поджидавшие меня, бросились навстречу.

Я поднял обе руки:

— К сожалению, должен вас огорчить, — озарение на лицах сразу погасло. — Луна-парк на время отменяется.

— Все у вас идет по-дурацки. Даже в Луна-парк по-человечески не сходите… — Этот голос, принадлежавший Бабашкину, доносился откуда-то сверху. Вон он: забрался на старую орешину, чтобы удобнее было следить за одноклассниками. Мы как по команде проигнорировали комментарии Бабашкина. Я отвел ребят в сторону и таинственно произнес:

— Объявляю сигнал «СОС» по спасению малюток нашего квартала. Вам сейчас будет такое задание. Нужно переписать всех новорожденных в домах, где вы проживаете. А я запишу на магнитофон голоса самых отчаянных крикунов.

— А зачем записывать голоса? — не поняла Мамура.

— Нужна яркая иллюстрация к встрече с одной важной птицей, — ответил я, сделав ударение на слове «птицей».

— Птицей?.. — удивилась Сайера. — Что за птица?

— А-а-а, я догадалась, — сказала Нигора. — Мы потом в зоопарк пойдем.

Светлана удивленно пожала плечиками:

— Если встреча у нас с птицей, зачем тогда переписывать новорожденных? К аисту, что ли, идем?

— Растолкуй по-человечески, Вундергай! — тронул меня Гани. — Видишь, девчонки не понимают…

И я рассказал октябрятам о пропавшей «автокорове» и что «корни зла», по совету бабушки, надо искать в райпищеторге. Пришлось, правда, разъяснять, что это такое, но больше вопросов не последовало и мои энергичные помощники живо принялись за дело.

На следующий день после уроков мы собрались, как обычно, на скамейке возле спортплощадки и я ознакомил ребят с разработанным мной сценарием нашего визита.

А через полчаса мы стояли у свежевыкрашенных дверей райпищеторга.

— Ну, октябрята, докажите, что вы смекалистые ребята, — сказал я, поправляя на них воротнички. — Хорошо помните свои рол и?

Ребята закивали головами.

— Тогда стройся парами! — командую я. — Мамура с барабаном идет впереди. Смирно! Шагом марш!

Барабанный гром огласил и оглушил приемную директора. Секретарша от неожиданности резко подскочила. А пожилой мужчина, ожидавший приема у входа в кабинет (видно, какой-то бухгалтер), выпустил из рук пластмассовые счеты и они с треском проехали по скрипучему паркету. Пищевики с большими портфелями и картонными папками в руках уставились на нас с нескрываемым раздражением. Давно, видно, дожидаются своей очереди.

Не давая секретарше опомниться, я уверенно толкнул дверь, обитую темно-вишневым дерматином, и мы под грохот барабана вторглись в просторный кабинет директора.

— Не волнуйтесь, товарищи… — услышал я за спиной виноватый голос секретарши. — Это пришли Назар Базарыча пригласить на встречу с ветеранами.

Я торопливо захлопнул дверь.

Маленький круглый мужчина с бритой головой и толстым носом, на котором сидели очки, сморщился, прикрыв ладонью левое ухо: правое было зажато трубкой.

— Ничего страшною, — объяснил он кому-то на другом конце провода. — Пионеры, говорю, пришли. Видно, с приглашением… Давай минут через десять. Хорошо, хорошо, сам позвоню…

Директор бросил трубку и выжидающе посмотрел на меня.

Я дал отмашку. Барабан смолк. В кабинете воцарилась тишина, но в ушах продолжало звенеть: Мамура постаралась. Дернулась захлопнутая дверь. Это секретарша рвалась со своими извинениями за наше бесцеремонное вторжение. Через секунду она позвонила по внутреннему телефону.

Директор, подняв трубку, бросил ей с легким упреком:

— Успокойтесь. Теперь это уже не имеет значения. — Потом обратился к нам: — Ну, орлята, которые учатся летать, — сказал он словами популярной песни, — выкладывайте, что у вас там. — Директор разглядывал нас в упор и весь вид у него был такой, будто догадался зачем мы пришли. «Знаю, знаю, — говорили его глаза, — сейчас достанете пригласительный билет и будете уговаривать прийти на встречу». Директор озорно подмигнул. — Ну, смелее же, давайте.

— Мы насчет «автокоровы»… то есть развозного молока, — произнес я, с трудом подавив волнение. Мне вдруг стало очень неловко оттого, что приходилось разочаровывать этого добродушного на вид человека.

Но октябрята мои держались непоколебимо.

— У нас грудные дети, — заученно выпалила Мамура, — а молоко куда-то пропало…

— Помогите нам, пожалуйста, Базар Назарыч! — взмолилась Светлана, перепутав имя отчество директора. — Иначе мы не выдержим! — Для убедительности она сложила руки на груди и скорбно глянула на директора.

Его лицо сразу напряглось. Живой огонек в глазах потускнел. Видно было, что в голове его происходила сложная перестройка мыслей. Он отвалился на спинку кресла, мотнул головой и, подхватив сползающие с носа очки, тихо спросил:

— Какое молоко?.. Чьи еще дети?..

— Наши квартальные дети плачут, — со слезинкой в голосе сказала Сайера. — А ваша «автокорова» как сквозь землю провалилась.

— У нас семнадцать грудных детей, — всхлипнула вслед за сестрой Нигора. — Если завтра «автокорова» опять не появится… то наши дети… наши дети… могут надорваться от крика.

— А соседи заболеют от головной боли, — вставил Гани.

— Яснее можно? — сухо сказал директор, пронзив меня неодобрительным взглядом.

Я объяснил:

— Понимаете, в наш двор перестал приезжать автофургон «Молоко». Матери расстроены, а на детской кухне, по их словам, очереди. Надо, чтобы завтра в квартале обязательно появилось молоко.

— Вот теперь мне все ясно, — разулыбался директор. — Молодцы, тимуровцы, проявляете заботу о новом поколении! — И тут же нахмурился: — Только вас это меньше всего касается. Вы лишь сейчас вспомнили о малышах, а мы помним о них постоянно.

— А где же тогда молоко? — ехидно спросила Мамура, поставив барабан на край письменного стола и усевшись в кресло напротив.

— С порошком, видите ли, у нас перебои, — развел директор руками. Не очень-то, видно, ему нравилось оправдываться перед мелюзгой.

— Что вы, что вы! — ужаснулась Сайера. — Наши дети не любят порошков…

— Им бы молока, и побольше, — добавила Нигора.

— Ну, пожалуйста!.. — жалостливо протянула Светлана.

Директор начал выходить из себя:

— Ну, хватит, ребята, разыгрывать комедию. — Он шлепнул пятерней по бумагам. — Ценю вашу инициативу. Но помочь пока не могу. Комбинат план не выполняет, машины пока в ремонте. Дело нескольких дней. О матерях не волнуйтесь, они выкрутятся.

— А если не выкрутятся? — спросил я. Мне не поправилось это словечко, в нем просквозило небрежное отношение к серьезному вопросу.

В этот момент, Гани, забавлявшийся с сувениром «Царь-пушка» на директорском столе, нечаянно направил ее на хозяина.

Директор покосился на «Царь-пушку» и усмехнулся:

— Если вы такие сердобольные, товарищи тимуровцы, — сказал он, — то возьмите и организуйте с утра дежурство на детской кухне, пока я налажу доставку на дом…

— Во-первых, кухня находится за тридевять земель от квартала. А, во-вторых, кто с утра за нас пойдет в школу? — Я перешел в атаку. — Кто уроки приготовит? Вы, товарищ Базаров?

— Надо, чтобы завтра дети получили молоко, — категорически заявила Мамура.

— Если бы нам не досталось, ладно, мы уже сознательные. А малыши, они же кричат, плачут, — солидно заявил Гани.

— Где же я вам его возьму?! — тратя последние капли тер-нения, простонал директор. — Чудаки вы мои. Поймите, что дети плачут, в основном, не оттого, что есть хотят. Это они сил набираются. Ребенок должен плакать. Мне вот, например, очень нравится, когда дети плачут. Я прямо умиляюсь. Это же голоса новой жизни…

Я с готовностью поставил на письменный стол портативный магнитофон.

— Ну, если так, товарищ Базаров, тогда мы вам доставим такое удовольствие.

Кабинет заполнил плач полудюжины новорожденных. Они голосили, надрываясь изо всех сил. Один малыш вдруг закашлялся, и тут внезапно ворвался полный отчаяния женский голос: «Пусть трижды неладно будет этому дяде из райпищеторга! Пусть его замучает бессонница! Не видать бы ему кефира и молока до последних дней!»

У директора задергалась щека. Он умоляюще замахал руками.

Я с готовностью убрал звук, услужливо подал ему телефонную трубку.

Директор стал покорно набирать номер молочного комбината, одновременно разглядывая листок с адресом нашего квартала, который ловко подсунула ему Мамура.

Когда он договорился, я спросил:

— А если завтра не приедут?

Директор схватился за голову:

— Если не приедут, я на себе притащу все бидоны. Это вас устраивает?

— Нет, лучше на автомобиле, — сочувственно ответила Светлана. — Вам же тяжело будет.

— Спасибо вам, товарищ Базаров, за внимание, — сказал я, приложив руку к сердцу.

Тут в кабинет требовательно постучали, и по знаку директора я отпер дверь.

Влетела всполошенная секретарша:

— Господи, что они с вами сделали!.. Назар Базарович! Вы как будто побывали в бою!

— Так оно и есть, — с грустной усмешкой ответил директор. — Только на сей раз не в качестве победителя.

Секретарша уничтожающе посмотрела в мою сторону:

— Неужели нельзя было как-то по-другому?!

— Нельзя было, — вдруг ответил за меня директор. — По-другому у них не вышло бы. Молодцы, тимуровцы. Так держать. — И директор крепко потряс сжатым кулаком. — Учту критику.

Секретарша заботливо подала ему стакан с сердечными каплями, а нам нетерпеливо замахала руками, чтобы мы удалились.

Вышли мы на улицу и сразу увидели на другой стороне Бабашкина. Он сидел верхом на урне и болтал ногами, нахально разглядывая нас.

Мы отвернулись от него и пошли к троллейбусной остановке. Я испытывал сложное чувство: своего мы добились, но какой ценой?.. И звездочка моя притихла отчего-то.

— Ну, ребята, — похвалил я октябрят, — отлично провели операцию. Будет молоко нашим малюткам. — И тут меня осенило: — Ребята, а директор правильный дядя, давайте устроим встречу с ним как с ветераном войны.

Все сразу согласились.

Когда мы дошли до угла, вслед нам раздалось:

— Козлятушки-ребятушки, ваша мать пришла, молока принесла, бе-е-е!

— Кажется, Бабашкин уже подключается к нашей «звездочке», — сказала с горьким вздохом Мамура.

Выстрел поневоле

В теплый день, когда ташкентские чинары приоделись в осенние наряды, тополя поблескивали серебряными украшениями, на клумбах сияли хризантемы, а к нашим ногам с легким треском падали тяжелые каштаны — мы, предвкушая душещипательные впечатления, впервые вошли в ворота знаменитого аттракциона Луна-парк. Признаться, я и сам еще не успел здесь побывать, все не было времени. Да и сомнения разбирали. Вот он, этот несчастный переходный возраст: резвиться на всяких там качелях стыдно, вроде, уже взрослый, но интересно же — значит, еще не совсем взрослый… Но теперь-то у меня законные основания — веду свою малышню.

— Пойдемте сначала в тир, — предложил Гани, — там можно «выбить» сувенирчик.

Никто не возразил.

Мы стреляли по движущейся цели. Зайцы, волки, медведи и лисы, словно на эскалаторе, двигались неровным кругом. Нелегко охотиться без сноровки. И все же четвертым выстрелом Мамура «сняла» медведя, а Гани с седьмого «убрал» лису. И, смутившись от собственной удачи, передал ружье Светлане. Светлана вся так и зарделась от волнения, не без труда подняла ружье, оперлась острыми локотками о стойку и прицелилась. Сейчас, впервые в жизни, нажмет она тоненьким указательным пальчиком на курок. Ребята затаили дыхание.

— Ха! Стрелок нашелся! Не трать пули, все равно промажешь…

Мы, как по команде, обернулись. Перед нами откуда ни возьмись объявился Бабашкин.

Светлана осторожно положила ружье и отошла в сторонку, готовая расплакаться от обиды. Ох, как мне хотелось отпустить Бабашкину хорошенькую затрещину! Но это, взрослые говорят, непедагогично. Поэтому, едва сдержавшись, я сказал ему:

— Балда! Кто же говорит под руку в таких случаях, а? — И, схватив Бабашкина, потащил его к стойке тира. — Стреляй!

Бабашкин съежился, попытался высвободиться, но мы плотно прижали его к стойке.

— Стреляй, тебе говорят!.. — пробасила ему в ухо Мамура. — Покажи, какой ты такой меткий.

Меня, кажется, он испугался меньше. Я сунул ружье в руки Бабашкина:

— Ну!

И Бабашкину ничего не оставалось, как прицелиться. Он долго водил мушкой по металлическим фигуркам. Мы, честно говоря, страшно беспокоились, что Бабашкин случайно не промахнется. Я слышал рассказы, когда на охоте именно новичков преследовали удачи.

Сам Бабашкин явно переживал не меньше нас: боялся промахнуться. Прошла мучительная минута, другая. Наконец, взмокший от волнения, он притронулся к курку. Раздался глухой щелчок: ни одна фигурка не дрогнула — звери благополучно ехали на своем эскалаторе.

Прокатился вздох облегчения, словно по берегу морская волна.

— Поздравляю со званием первого мазилы Луна-парка, — сказал я, радуясь за отомщенную Светлану, и от всей души пожал руку Бабашкину.

Ребята рассмеялись и похлопали в ладоши. Бабашкин отскочил в сторону, как строптивый козел, по привычке согнулся в боксерской стойке.

— Мы еще посмотрим, — сказал он и, отчаянно двинув кулаком по воздуху, умчался прочь.

Я достал из кармана пачку «Олимпийской» жевательной резинки и раздал своим октябрятам:

— Это вам за первую моральную победу над Бабашкиным.

Что такое «моральная» они, конечно, не поняли, но жвачку разобрали охотно.

Стычка

К «комнате ужасов» тянулась длиннющая очередь: никогда не подозревал, что у людей может быть такой интерес к ужасам. Мы тоже пристроились к хвосту. Не успели сделать и десяти шагов в сторону кассы, как вдруг Мамура поперхнулась жвачкой.

— Посмотрите, кто стоит в конце…

Мы оглянулись.

Опять Бабашкин! — ужаснулась Светлана.

— Он шпионит за нами, — уверенно заключил Гани.

— И чего Саида Аскаровна заступается за него? — пожала плечиками Мамура. — Говорит, что Бабашкин отличник и на уроках ведет себя сносно, и что у нее к нему претензий нет. А когда было родительское собрание, многие жаловались на ар… аг-рес-сивность Бабашкина, а Саида Аскаровна ответила: «Смешно слышать, товарищи родители, что Бабашкин обижает целый класс. Двадцать пять человек не в силах одолеть одного Бабашкина?»

Учительница права, — возразил я. — Представьте, что она попросила бы этого гангстера не обижать класс. Вот тогда бы вы совсем пропали. Бабашкин от чувства собственного превосходства задрал бы нос до облаков.

— И чего ему нужно от нас? — вздохнула Светлана.

Я согласился:

— Да, ребята, вы правы, от такого типа можно всего ожидать. Проявим удвоенную бдительность: он следит за нами, а мы — за ним.

В очередь за Бабашкиным встали мальчик с девочкой примерно такого же возраста, как мои октябрята. Вероятно, это были брат с сестрой — чем-то похожи. У мальчика на лацкане темно-зеленой вельветовой курточки приколоты два значка. Бабашкин повернулся к нему и стал бесцеремонно рассматривать их. Мальчик отвел глаза и с деликатной терпеливостью ждал, пока Бабашкин отвернется.

Но Бабашкин не собирался отворачиваться: даже задом наперед двигался в очереди. Бабашкин состроил брезгливую мину и небрежно дернул за один значок. Мальчик резко отстранил руку Бабашкина, а девочка что-то сказала.

Бабашкин мгновенно принял боксерскую стойку — выставил лоб и строптивым бычком ринулся на нее. Но она ловко отстранилась, и Бабашкин шмякнулся лягушкой на аллею, чиркнув носом по красному песку. Не дав ему опомниться, мальчик подскочил и завел ему руку за спину.

— Пусти! — взбесился Бабашкин.

— А будешь прилично вести себя? — хладнокровно спросил мальчик.

— Нужны вы мне, — пропыхтел в песок Бабашкин. — Ладно… отстань.

Мальчик выпустил Бабашкина. Брезгливо отряхнул руки и встал в очередь рядом с сестрой.

А Бабашкин снова пристроился в очереди, только опять в хвосте.

Я многозначительно посмотрел на своих октябрят.

— Надеюсь, вам теперь ясно, где ключ к полной победе над Бабашкиным!

— Ясно то, ясно, — сказал с сомнением Гани. — А если он окажется сильнее?

— Дать бы ему такое лекарство, — засмеялась Сайера, — чтобы кулаки Бабашкина по его же макушке колотили, когда он задирается…

Нигора с сожалением развела руками:

— Это было бы здорово. Да где взять такое лекарство?

— «Лекарство» есть, и совсем рядом, — сказал я заговорщическим тоном и наклонился к ребятам: — Слушайте меня внимательно…

Навстречу страхам

Вход в «комнату ужасов» представлял маленькую сцену с черным занавесом. По специальным рельсам скользили вереницей двухместные кресла. Они двигались достаточно медленно, чтобы можно было на ходу легко в них устроиться и так же просто выбраться. В одну сторону, как бы за кулисы, своеобразный поезд увозил любителей острых ощущений, глаза которых горели тревожным ожиданием. Через несколько минут они появлялись с другой стороны: ошеломленные, раскрасневшиеся.

Вот за таинственным занавесом исчезла наша Мамура в паре с какой-то старушкой. Вслед покатили Сайера с Нигорой. И последними — Гани со Светланой и я (специально пристроился в том же кресле: так было задумано по хитрому плану).

Черное полотно занавеса зловещим шуршанием коснулось наших плеч, и в следующее мгновение мы оказались в плену таинственного полумрака. Неожиданно раздался душераздирающий хохот — на нас уставились совиные глазища величиной в два блюдца. Взмахнув фосфорическими крыльями, она метнулась к нам. Светлана тихонько вскрикнула и схватила меня за руку, но страшная птица пролетела над нашими головами, задев холодными перьями. Не успели мы прийти в себя, как дорогу нам преградили два скелета, скрестив кривые копья. Только когда мы совсем приблизились, они раздвинули копья, лязгнув челюстями.

Светлана не отпускала мою руку, а Гани изо всех сил старался казаться спокойным, но я чувствовал, как он напряжен.

Из громадного аквариума, объемом, наверное, в тысячу литров, выныривала голова доисторического чудовища. Оно подмигивало нам зелеными зрачками, булькало, фырчало, — но почему-то вид у него был дружелюбный. И, наконец, у самого выхода из огромного кувшина возник татуированный джин. Голова его светилась зеленым светом, глаза поблескивали, широкая пасть изрыгала желтое пламя.

— Вот мы и встретились, — хрипло промычал джин, протянув к нам когтистые ручищи… Но схватить не успел — «поезд» сделал неожиданный зигзаг и повез нас к выходу. Еще секунда, и я не успел бы соскочить с кресла: вовремя спохватился. Метнувшись в сторону, я скрылся в складках внутренних штор. Гани со Светланой благополучно выбрались на белый свет.

Я напряженно вглядывался в мерцающий фиолетовый сумрак. До меня доносились сдержанное ойканье, вздохи, сдавленный шепот: это во тьме проплывали завороженные зрители. А Бабашкина все не было, хотя по моим подсчетам ему пора было появиться. Прошла минута и в кроваво-красных лучах загадочных светильников наконец возник он. Фигуру Бабашкина можно узнать за километр, даже при лунном свете, потому что другого такого Бабашкина — нахального, самодовольного — не сыскать. И не зря он считается лишним человеком. Вот даже в этот раз двухместное кресло занимает единолично: никто не пожелал к нему подсесть.

Справедливости ради скажу, что Бабашкин без особых эмоций преодолел все ужасные препятствия. И даже когда джин вырвался из кувшина и произнес жутким голосом привычное «вот мы и встретились», Бабашкин лишь слегка отпрянул, выставив свои кулаки…

Но вдруг какая-то неведомая сила зацепила Бабашкина под мышки и живо стянула с кресла.

— Приехали, Бабашкин. Конечная остановка лишних людей!..

Руки неизвестного (то есть, мои) пронесли Бабашкина к другому углу и моментально растворились вместе с ним в непроглядной тьме. Зрители, которые проезжали следом, видно, решили, что похищение мальчишки входит в программу аттракциона. Свободное кресло при выходе сразу же было занято очередными посетителями.

Что же произошло с Бабашкиным дальше? Его опустили в пустую бочку из-под пива и тут же над ним замаячила Белая маска.

— Нет… Не надо!.. — жалобно прогудел из бочки Бабашкин и в первый раз в жизни не выставил кулаки. — Отпусти меня…

— Не могу-у, Бабаш-ш-ш-кин, — завыла, зашипела Белая маска. — Триста дней мечтал я о такой находке. Я, понимаешь, коллекционирую лишних людей! Ха-ха-ха! Ты будешь у меня самым редким экземпляром…

— Не хочу!.. Там меня ждут…

— Не ври, Бабашкин, — Белая маска презрительно усмехнулась. — Никто тебя не ждет и не ищет: ты ведь лишний человек.

— Я не лишний, — заплакал Бабашкин. — Я хорошо учусь…

— Но ты противный и с тобой никто не желает дружить, — Белая маска пнула бочку. — Ни в одну компанию тебя не берут.

— Пусти меня… — взмолился Бабашкин. — Я найду себе компанию…

— Поздно, драгоценный, тебя уже самого нашли. Я нашел тебя, Бабашкин… Радуйся, ты будешь резвиться у меня в специальном вольере. Можешь теперь драться сколько влезет. Выбирай себе любого соперника. Каждый экземпляр из моей коллекции с удовольствием даст тебе сдачи. Адрузья мои — другие привидения растворятся от зависти, когда увидят твою вредную физиономию-у-у.

Вдруг Белая маска спохватилась:

— Ух, что же это я? Надо же зарегистрировать тебя. — Про звенев какими-то железными побрякушками, Белая маска озабоченно сказала: — Сейчас я поставлю на твоем упрямом лбу клеймо липшего человека… Не бойся, драгоценный, это не больно: над переносицей я выжгу изображение гриба мухомора. Это мой герб. Пошли к огню!

С этими словами Белая маска вытащила из бочки отупевшего от страха Бабашкина…

В такую минуту не только Бабашкину, но и любому порядочному человеку даже с железными нервами стало бы не по себе.

Когда терять уже нечего, человек решается на отчаянный поступок… Бабашкин изо всех сил рванулся и, почувствовав свободу, не помня себя, бросился к выходу. А вслед ему раздалось улюлюканье Белой маски. Несчастный обо что-то споткнулся, запутался в драпировке, упал и отчаянно забарахтался, отбиваясь руками и ногами от невидимого преследователя: вот где пригодилась сноровка закоренелого драчуна.

Кто-то схватил его за плечи.

— Нет, нет!.. Я не лишний! — заорал Бабашкин и зажмурился: в лицо ему брызнул ослепительный свет.

— Ты что, испугался? — спросил симпатичный молодой человек, ставя Бабашкина на пол. Это был администратор «ужасного» аттракциона. Он с недоумением разглядывал помятого взъерошенного мальчишку.

— Нисколько не испугался, — пренебрежительно ответил бледный Бабашкин, соображая, что уже вне опасности. — Кого пугаться? Заводные куклы там…

— Вот как? У-у-у! — администратор сделал страшные глаза.

Бабашкин как ошпаренный вскочил и стремглав помчался вон под общий хохот длинной очереди.

Порция величиной с Килиманджаро

После всех пережитых «ужасов» мы решили успокоить нервы с помощью прохладительных напитков и мороженого. В летнем кафе свободным оказался только один столик в центре на солнечном пятне. Я, например, на любом солнцепеке легко себя чувствую. И мои октябрята, не задумываясь, заняли свободное местечко.

Я попросил продавщицу взвесить килограмм мороженого. Она нисколько не удивилась, нашла большую тарелку и, протянув ее мне с пломбиром, предупредила:

— Малышей не простуди, пингвин.

Я не обиделся на продавщицу: во-первых, на пингвина я не похож даже отдаленно, а во-вторых, как всем известно, пингвины питаются рыбой, а не мороженым.

Торжественно пронеся меж столиками великанью порцию, поставил ее перед октябрятами — они уже нетерпеливо постукивали ложечками.

— Настоящее Килиманджаро, — сказал я с восхищением, кивнув на горку из мороженого.

Мы с наслаждением принялись уплетать небывалую порцию.

— А что такое Килиманджаро? — спросила Мамура.

— Самая высокая снежная вершина в Африке, — ответил я.

— Я про Африку много слышал, — заявил Гани, отправляя в рог изрядный кус мороженого.

— От доктора Айболита что ли? — засмеялась Мамура.

— Нет, от своего папы, — серьезно ответил Гани. — Он говорил, что в Африке растет хлебное дерево.

Светлана перестала есть, с интересом посмотрела на Гани.

— А про шоколадное дерево он не говорил? — мечтательно спросила она, отправив в рот крошечную дольку.

— Чисто шоколадного дерева еще не нашли. А вот какао есть. Из него же делают шоколад.

— Фи, подумаешь! — Сапера постучала ложечкой по с голу. Мама нам читала про трехглазую ящерицу. Она живет целых шиьсот лет, вот. Это поважнее всякого дерева.

— А где она живет? — оживился Гани.

— Она?.. — Сайера силилась припомнить место жительства трехглавой ящерицы.

Сестру выручила Нигора:

— Она живет в Новой Зеландии. Эта страна похожа на сапожок.

— Да, да, — обрадовалась Мамура, — вспомнила. У нас на карте тоже есть такая страна…

— И еще есть одна — Италия, — вмешался Гани, — она на большой сапог похожа — на мушкетерский.

— Всякие животные бывают, — рассудительно сказала Светлана. — Мне вот дедушка давно обещает купить карманную собачку. — Вздохнув, она продолжала: — Эта порода называется карликовый терьер. В Мексике их сколько хотите…

— Значит твой дедушка за ней поедет в Мексику? — спросила Мамура и замерла с открытым ртом.

— Что ты, — улыбнулась Светлана. Она достала из кармашка фартука шелковый платочек и аккуратно вытерла губы. Потом пояснила: — В Мексику он не поедет… В клуб любителей собаководства ближе. Иногда туда приносят карманных собачек. Они маленькие-маленькие, ну прямо с ладошку…

— Давайте устроим живой уголок? — загорелась Мамура.

Каждый из октябрят наперебой стал предлагать зверьков и птиц, которых можно принести.

По я уже перерос малышню, был в курсе последних веяний и решительно вмешался:

— Пусть все они живут на воле, в естественных условиях, ладно?

Ребята не успели выразить своего мнения: внезапно до нас донеслось чье-то всхлипывание. Прислушались — так и есть: совсем рядом, за густой стенкой виноградника, плакал человек. Сделав октябрятам знак, я на цыпочках подкрался к беседке и тихонько раздвинул лозы. И что же я увидел?!

Опустив голову и ковыряя ногтем скамейку, сидел Бабашкин. Вид у него был такой жалкий, такой одинокий; глазам не верилось, что плачет известный забияка.

Если окликнуть его, рассудил я, Бабашкин в момент драпанет, устыдившись своих слез. Не хватало, чтобы кто-то видел, как он плачет. Это другие пусть плачут из-за Бабашкина. У него же такая психология.

Неслышно обойдя беседку, я заглянул в нее через выход. Бабашкин сидел ко моей спиной. Я осторожно сбоку подсел, притронулся к его плечу. Он быстро поднял голову, но с заплаканным лицом так сразу на люди не побежишь. Бабашкин сердито отвернулся и стал искать платок, но тот почему-то никак не находился. Пришлось протянуть свой, и ему ничего не оставалось, как взять его.

— Вот ты где прячешься, — заговорил я миролюбиво. — А мы сбились с ног. Ищем тебя. Нам помощь твоя нужна, — я кивнул в сторону кафе.

Бабашкин посмотрел на меня недоверчиво.

— Пошли, пошли, — сказал я решительно, стараясь не дать ему времени на раздумья и подозрения. Мне захотелось даже назвать Бабашкина по имени. К сожалению, я не знал, как его по-настоящему зовут — до того привыкли его звать просто Бабашкиным.

Дружелюбно похлопав его по плечу, потянул за руку к выходу. И он не стал упираться.

Ребята, вот кто нам поможет одолеть пломбирное Килиманджаро, — сказал я весело и многозначительно подмигнул своей звездочке.

Представьте, мои умницы сразу все поняли и засуетились. Гани притащил еще один стул. Светлана вежливо попросила у продавщицы чистую ложечку.

— Твоя доля осталась, — сказала Мамура, пододвинув к Бабашкину «полторы» мороженого. — Ешь, Бабаш… Батыр, — она смутилась, не очень-то просто без привычки произнести настоящее имя Бабашкина.

А он как-то внутренне встрепенулся. Даже лицо посветлело.

— Не-е, — протянул он, поежившись, — я столько не съем. Давайте вместе. — Бабашкин осторожно отодвинул тарелку на середину стола. — Это же настоящая гора…

— Килиманджаро, — добавила Светлана, давая понять, что больше не обижается на него.

— Вот бы с Килиманджаро на санках скатиться, — мечтательно произнес Гани, подняв ладонь, он опустил ее на стол крутым виражом.

— А где взять Килиманджаро? — спросила Сайера.

— Нет у нас Килиманджаро, — покачала головой Нигора.

— А Чимган? — возразила Мамура. — Только сейчас там снега мало, да и санок громадных нет у нас…

— Зато есть тут, в Луна-парке, ковер-самолет, — сказал Бабашкин, — летает повыше вашего Килиманджаро.

Он, кажется, воспрянул духом… Ну, ладно, посмотрим… Глаза октябрят сфокусировались на мне.

— Уговорили, — согласился я. — Идея Батыра принимается единогласно. Так и быть — берем напрокат ковер-самолет.

Прогремев металлическими табуретками, мы заторопились к посадочной площадке.

Необыкновенный полет

Возле круглой башни высотой аж с пятиэтажный дом всегда толпятся ребятишки. Для того, чтобы попасть на ковер-самолет, нужно с помощью лифта подняться на самую верхушку. Там вы садитесь на специальный коврик величиной с детское одеяло и, чуть оттолкнувшись от маленькой площадки, мчитесь с нарастающей скоростью по спиральному желобу, в зеркальном блеске которого смешиваются отражения солнечных лучей, небесной сипи, белоснежных кучевых облаков, ажурных крон столетних дубов и чинар. И вот уже вы стремительно летите, затаив дыхание, и на крутых виражах от сильного волнения притихает ваше сердце. А ветер, стараясь подзадорить, хватает за воротник и волосы, что-то непонятное насвистывает в уши. Внизу кричит и размахивает руками ватага отчаянных мальчишек и девчонок.

Интересно, что при полете на ковре-самолете отсутствует ощущение спуска: вы будто с легкостью ласточки парите в лазурном небе над золотистым морем осенних крон, вы любуетесь панорамой города, удивляетесь фигуркам людей на улицах и автомобилям, которые выглядят почти игрушечными. На мгновение вы зажмуриваетесь, прислушиваетесь к мелодии полета и, вдруг открыв глаза, оказываетесь в цепких руках своих друзей. Вы уже на земле, но перед глазами каруселью кружится разноцветное пространство.

Я первым освоил ковер-самолет, чтобы предостеречь своих октябрят от возможных неожиданностей. Затем устроился внизу — прямо у финиша и, для подстраховки, каждого своего октябренка подхватывал при «посадке».

Промчалась кругленькая Мамура с басистым возгласом «Вот здорово!» Потом одна за другой пролетели близнецы, и звонкий смех эхом мчал вдогонку за ними. Светлана, вцепившись в лямки ковра-самолета, кружила с широко раскрытыми глазами, и вид у нее был такой, будто она и впрямь очутилась среди сказочных чудес. Гани ринулся вслед за Светланой, словно автогонщик, невозмутимо и сосредоточенно глядя только вперед. Однако, когда я подхватил его, ощутил, как сердце Гани усиленно билось от радостного волнения.

Наконец пришла очередь Бабашкина. Выбравшись на сверкающую площадку вышки, нетерпеливо постучал башмаками. Потом бросил небрежно перед собой коврик, встал на него и, слегка присев, помчался вниз. Дежурный по аттракциону предостерегающе что-то крикнул вслед, но Бабашкин не слышал. Он уже мчался, изображая головокружительный прыжок лыжника с трамплина. И надо признать, виражи брал довольно ловко, умело удерживал равновесие.

— Ого-го-го-о! — победно кричал Бабашкин. — Учитесь, детки!..

У меня задрожали коленки и одновременно в душе заметался тигр негодования. Этот тигр готов был вырваться навстречу одержимому Бабашкину и растерзать хвастуна. Снова стало противно даже мысленно произносить его имя. Ясно, над этим типом придется еще как следует поработать, запасясь терпением.

Мысли эти промелькнули в моей голове в одну секунду, а в следующую — случилось непоправимое. На финише полета витиеватая дорожка выравнивается, и, чтобы сбить скорость, дорогу преграждает толстый резиновый канат — для плавного торможения. Канат приходится на грудь. Но поскольку Бабашкин несся на корточках, он тут же спикировал на асфальтовую дорожку, а я не успел подхватить его.

— Ребята! — закричал я в полном отчаянии. — Посмотрите за ним, я «скорую» вызову. Но дежурный по аттракциону уже проталкивался к нам вместе с медицинской сестрой.

Бабашкина отнесли в медпункт парка и оказали первую помощь. Не прошло и десяти минут, приехала «скорая». Оказалось, что Бабашкин сломал руку и повредил ногу.

Понятно, настроение у нас было — хуже некуда. Предстояло самое неприятное — сообщить родителям Бабашкина о «воздушной катастрофе».

Дверь открыл отец пострадавшего. Он был плотный, невысокого роста, вообще похож на бобра из мультяшки.

— Мы ходили в Луна-парк… Там встретили Бабаш… то есть, вашего сына, — сказал я, стараясь изо всех сил не отводить глаза в сторону.

— Ну и что? — Бабашкин-отец посмотрел на меня насмешливо и я прочел в его взгляде: «Жаловаться пришел? И тебе досталось от него?»

— Говори, говори, — он щелкнул замком. — Кого из вас поколотил?

— Никого не поколотил, — сказала Мамура. — Наоборот.

— Это его поколотило, — пояснил Гани.

— Все катили сидя, как нормальные люди… — Сайера запнулась.

— А ваш Батыр на ногах решил, — досказала Нигора.

— Он… он с ковра-самолета свалился, — выдохнула Светлана.

— Ничего страшного… — я попытался смягчить удар. — Голова на месте, только весь перецарапанный. Вам надо срочно поехать в «неотложку». — Ребята в начале разговора жались на площадке за моей спиной, а теперь сгрудились впереди, словно защищая меня.

Бабашкин-старший уничтожающе глянул на меня.

— Голова на месте, — передразнил он. — Где, интересно, в это время была твоя голова, если ты у них вожак? — И Бабашкин-отец невежливо захлопнул дверь перед моим носом.

Из биографии лишнего человека

Мы решили навестить Бабашкина. Перед тем я расспросил ребят о его семье. Оказалось, что Бабашкин живет с отцом и бабушкой. Внука она обожает без памяти: готовит ему, стирает там и штопает и, что самое ценное для Бабашкина, подсовывает ему «рубчики» из своей пенсии. А Бабашкин, оказывается, платит ей за это всякими гнусными штучками. Например, спрячет в тумбочку телефонный аппарат и бедная бабушка в поисках его торкается по всем углам, сетуя на старость и «окаянный склероз». Однажды Бабашкин отмочил и такое. Когда бабушка вздремнула на своей кушетке, Бабашкин додумался прибить к полу левый ее шлепапец. Бабушка просыпается, сует ноги в теплые шлепанцы, благополучно делает первый шаг, а второй ей не удается, нога прирастает к полу, как нечистая сила ее держит. В такие минуты Бабашкин надрывается от хохота, валится на ковер и от удовольствия задирает к потолку ноги. Ему эти штучки сходят без последствий, потому что бабушка про своего любимчика ничего отцу не рассказывает. (Будь он внуком моей бабушки, ему это не сошло бы). Но если бы отец нечаянно узнал, не миновать Бабашкину жестокой трепки. Отцу некогда разговаривать, виноват — получай звонкую затрещину, по его мнению, такой метод занимает мало времени и, главное, здорово действует. Говорят, что под страхом таких затрещин, Бабашкин способен вызубрить всю Большую Энциклопедию — так он боится своего отца.

Про свои проделки дома сам перед ребятами похвалялся, думал, они тоже смеяться будут. По только дождался от Мамуры нового удара портфелем…

А матери у Бабашкина нет. Она умерла от болезни сердца, когда ему было всего пять лет. Вот он и остался, как говорится, на руках у бабушки. Отца своего видит редко, потому что тот бывает в долгих командировках. Экспедитором торговой базы работает и некогда ему заниматься сыном…

В общем, купили мы баллон яблочного сока, захватили шашки и книгу Марка Твена «Приключения Тома Сойера», три хризантемы (Светлана их срезала в собственном палисаднике) и с этими сюрпризами отправились в больницу.

Обнаружили мы его в детском травматологическом отделении. У стеклянной двери строгая медсестра успокаивала какую-то женщину:

— Не волнуйтесь, пожалуйста. С вашей дочкой все будет в порядке. Со скамейки упала — это пустяк. У нас лежат чемпионы по прыжкам с крыш, деревьев и даже мостов. Идите, идите и по беспокойтесь.

Женщина слабо улыбнулась и вышла из приемной.

Я воспользовался случаем и вежливо обратился к медсестре:

— Извините, а нам можно к Бабашкину?

— К какому Бабашкину? — лицо медсестры стало непроницаемым, как у мраморной статуи.

— Ой, к Батыру Тургунову. Он с ковра свалился, — объяснила Мамура.

— Как с ковра? — удивилась сестра.

— С ковра-самолета, — поправил Гани.

— У него рука сломана, — сказала Сайера.

— Левая, — добавила Нигора.

— Мы ему цветы принесли и книжку, чтоб не заскучал. Он хоть и вредный, но ведь болеет, жалко, правда?.. — Светлана сначала обращалась к сестре, а потом к нам.

— А вы кем ему приходитесь, малышня? — поинтересовалась медсестра, с любопытством разглядывая нас.

— Мы не малышня, — басом обиделась за всех Мамура. — Мы — звездочка, октябрята.

— Ну вот что, октябрята — дружные ребята, сразу всех пустить не могу. Скоро начнется тихий час, так что не успеете наговориться. Давайте одного представителя.

— Мы все представители, как одни, — твердо возразил я. — Очень просим вас, пропустите всех. Честное слово, нам вполне хватит тридцати минут. Как раз пять минут на каждого, больше и не потребуется.

— Как вы говорите его фамилия? — обнадеживающе спросила медсестра.

— Ба-баш-кин! — ответили мы разом. — Ой, нет, Тур-гу-нов.

Медсестра сморщила нос и зажала уши белыми пальцами.

— Ну и голосистые, — покачала она головой. — Ладно, проходите. Только у меня всего три халата. Влезайте по-двое в один, каждому по рукаву достанется.

Новые знакомые

В просторной палате — самой большой в отделении — стояли на колесах восемь белых кроватей. Здесь лежали мальчики. Правда, слово «лежали» не совсем подходит к данной обстановке. Мы увидели больных полусидячих, стоячих и даже висячих: все зависит от места перелома. Например, один мальчишка от пят до ушей был замурован в гипс и, словно личинка в коконе, подвешен над кроватью в сетчатой люлечке.

— Вон приятель ваш, — медсестра указала на дальний угол и, посмотрев на часы, предупредила: — Учтите, недолго.

Она исчезла, а мы стали молча пробираться к Бабашкину. Он смотрел на нас выжидающе, с затаенной тревогой.

— Салют, это мы, — сказал я, взъерошив ему волосы. Мой тигр в душе сбежал, хотя информация о домашних проделках Бабашкина чуть было снова не возбудила свирепого хищника. — Ну, как ты здесь?

— Хорошо… — автоматически ответил Бабашкин и зачем-то спросил: — А вы… к кому пришли?

— Как это, к кому, к тебе вот пришли! — возмутилась Мамура и пыхтя поставила на высокий подоконник баллон с соком.

Бабашкин глядел на нас во все глаза и молчал. Светлана протянула ему хризантемы:

— Для тебя срезали, возьми.

— Чего я, девчонка, что ли? — буркнул Бабашкин, но все же взял цветы здоровой незагипсованной рукой, осторожно положил на тумбочку.

— Цветы всегда дарят больным, — назидательно сказала Сайера.

— Их нужно не бросать, а поставить в баночку с водой, — посоветовала Нигора. — Больных цветы успокаивают.

— Я уже не больной, — возразил Бабашкин. — Так вы, значит, ко мне пришли?

— Ну, конечно, к тебе, — хмыкнул Гани. — Мы же здесь никого не знаем, кроме тебя.

— Ты, кажется, хорошо устроился? — сказал я, разглядывая соседей Бабашкина. Сам я не попадал в подобные переделки, хотя, не скрою, еще годика два-три назад бывал к этому близок.

— Здесь весело, — оживился Бабашкин. — Таких приключений наслушаешься… — Он уже собрался было рассказать одну из услышанных историй, но вдруг повернулся к люлечке с замурованным мальчишкой и угрожающе сказал другому мальчишке, стоявшему рядом с люлечкой:

— Чего ты все щелкаешь его по носу?!

Но мальчишка, очень похожий на суслика, как ни в чем ни бывало продолжал дразнить беспомощного соседа.

— К слабым лезешь, — сердился Бабашкин. — Тебя бы так запаковать.

— Молчи там, — огрызнулся суслик. — Не твое дело.

— Скажи спасибо, что я встать не могу. — Бабашкин обратился ко мне: — Вундергай, скажи ему, а то замучает пацана. Как няня выйдет, он и начинает…

Суслик зыркнул на меня хитрым глазком и мигом отковылял к своей кровати. А к люлечке подошла Светлана.

— Ой, бедненький, — сочувственно протянула она и, сняв со спинки кровати полотенце, протерла страдальцу лицо. — Хочешь чаю?

— Может, лучше ему яблочного сока? — спросил Бабашкин.

— Правильно, — поддержал я. — В яблоках много железа, а ему сейчас как раз необходима железная воля.

Мы налили соку в маленький фарфоровый чайничек и прямо из носика напоили мальчишку. Тот с благодарностью пропищал из своей упаковки:

— Спасибо. Очень вкусно… Больше не надо.

— Да здесь на всю палату хватит, — громко сказал Бабашкин, указав на баллон с соком. — Разлей, Вундергай, пожалуйста.

Мы разлили по бокалам оставшийся сок и напоили своими руками тех ребят, которые не в состоянии были двигаться.

В палате воцарилось веселое оживление. Гани сражался в шашки с сусликом. Светлана читала вслух над люлечкой принесенную книжку, а Сайера с Нигорой с великим интересом слушали кудрявого худенького первоклассника в гипсовой кольчуге. Тот рассказывал, как учился ходить по натянутому стальному тросу и как трос вдруг оборвался.

— Жаль, — кудрявый акробат вздохнул. — Но все равно, вырасту — буду акробатом, — заверил он близнецов.

— Может, тебе лучше собак дрессировать? — посоветовала Сайера.

Кудрявый храбрец осуждающе посмотрел на нее:

— Ну да, они же кусаются!

— Тогда за лягушек возьмись, — предложила Нигора. — Они такие умные. Мы с Сайерой их нисколечко не боимся.

— Вот это другое дело! — озарился мальчишка. — Устрою лягушачий марафон, — мальчишка с надеждой посмотрел на близнецов. — А вы еще придете? Я здесь долго буду…

Пока остальные занимали больных, мы с Мамурой помогли Бабашкину разобраться в пропущенных уроках. Собирая в портфель книжки, Мамура сообщила обо всех новостях второго «Е» и передала привет от Саиды Аскаровны. Учительница обещала навестить Бабашкина в ближайший свободный день.

— И все передают тебе привет, — сказала Мамура.

Бабашкин недоверчиво посмотрел на Мамуру:

— Все?

Для убедительности Мамура прижала на фартуке звездочку:

— Честное октябрятское, все, все передают.

— Вы тоже передайте всем привет и скажите… — тут Бабашкин смутился, не в силах произнести что-то очень важное…

На пороге возникла медсестра и грозно на меня посмотрела:

— Я же разрешила только на полчаса. А вы, смотрю, прихватили целый час. Хорош у меня староста! — обратилась она к Бабашкину.

Так мы узнали, что наш Бабашкин не простой больной. Поглядев на него с нескрываемым уважением и попрощавшись с ребятами, мы на цыпочках через длинный коридор вышли на улицу.

Заявление Бабашкина

В больнице продержали Бабашкина целых четыре недели. Мы навещали его каждую субботу после уроков: немного занимались, приносили всякие настольные игры, интересные книжки, а однажды притащили проигрыватель с детскими пластинками. Я откопал его у себя дома среди ненужного хлама, привел в порядок — пришлось крепко повозиться! — и к общему восторгу октябрят оставил в палате Бабашкина на вечное пользование. Правда, наша знакомая медсестра разрешила принять этот сюрприз только с тем условием, что им будут пользоваться во всех палатах.

— Психотерапия, — сказала она. — Другими словами, организация хорошего настроения способствует быстрому заживлению тканей и сращиванию костей. Надо, чтобы все наше отделение одинаково испытывало целебные свойства музыки. Согласны?

Против такого довода нельзя было возразить. И наш проигрыватель стал путешествовать с озвученными сказками, стихами, песнями по всем палатам, подбадривая тяжелобольных, которые в эти минуты забывали о своих злоключениях…

Когда Бабашкина выписывали из больницы, провожали его всей палатой. Обитатель люлечки уже наполовину выбрался из гипсового кулька и мог даже на несколько минут подниматься. Он переживал больше всех. Хорошо хоть бывшего его обидчика, занозистого суслика, выписали раньше, а рядом с ним «поселили» бывшего акробата и будущего дрессировщика лягушек. Они сразу нашли общий язык.

Ребята провожали нас громкими возгласами. Мы здорово подружились за этот месяц.

Медсестра вышла за нами на крыльцо. На прощанье она вручила каждому октябренку по флакончику глюкозы в драже, а мне, к великому моему удовольствию, подарила пятиминутные песочные часы…

Вскоре, после того, как Бабашкин вернулся в класс, у нас состоялся очередной сбор звездочки. На повестке дня было два вопроса: первый — подготовка октябрят к приему в пионеры. По этому вопросу мы решили изучить историю пионерской организации страны, а еще всей звездочкой записаться в КИД — Клуб интернациональной дружбы.

Вторым вопросом был прием Бабашкина в нашу звездочку. Мамура вслух прочитала его заявление:

«Я, октябренок второго «Е» класса Батыр Тургунов, прошу меня принять в звездочку Вундергая. Обещаю хорошо учиться, помогать товарищам и ни с кем не драться, если сами не полезут.

Буду выполнять все правила октябрят».

— Так, товарищи октябрята, — сказал я, придав своему голосу официальный тон. — Какие будут суждения по заявлению?

Сначала никто не решался выступить, потом встал Гани, поправил чубчик и сказал:

— Бабашкин раньше всех лупил… А теперь он стал другой. В больнице заступился за слабого. Он хорошо играет в шашки. Даже у меня выиграл.

Светлана подняла руку:

— Он уже совсем не жадный. Раньше у него стиральную резинку не допросишься… А вот когда принесли ему яблочный сок, он всю палату угостил.

— Бабашкин понял, что без друзей бывает плохо, — с места заметила Сайера.

— Да, с друзьями веселее, — поддержала Нигора.

Наконец встала Мамура. Деловито поправила фартук и, тряхнув косичками, заключила:

— Правильно вы говорите. Батыр уже совсем не тот Бабашкин. Он не похож на лишнего человека. Предлагаю принять его в нашу дружную звездочку. Кто за?

И все с готовностью проголосовали за предложение Мамуры.

А смущенный Бабашкин сосредоточенно затягивал узелок на бинте, которым была перевязана заживающая рука.

Хитрая репетиция

В районной библиотеке, где давно записан, я откопал любопытную книжицу: «Театр для малышей». Просматривая ее, я остановился на одном разделе, который меня очень заинтересовал. Это «театр теней». Весь реквизит, то есть, необходимые театральные принадлежности, состоит — всего-то! — из карманного фонарика или фильмоскопа да собственных пальцев.

Идея организации театра теней показалась мне потрясающей, и я, разумеется, на первой же переменке сообщил о ней своим октябрятам. Они, как и я, были в восторге. Мамура сразу вспомнила про свой старенький фильмоскоп. Дело оставалось за пальцами. Их у нас на руках было ровно семь десятков — ловких и цепких. Правда, у Бабашкина они пока слабовато действовали после прыжка с «ковра-самолета», и мы назначили его главным осветителем нашего театра, ответственным за фильмоскоп. Без этого, каждому понятно, ни один спектакль не состоится.

— Только чур, до премьеры тайну не разглашать, — предупредил я октябрят. — Чтобы нечаянно не проговориться, будем называть наш театр сокращенно ОТТ, значит — октябрятский театр теней.

— А можно, чтобы премьера состоялась в детском саду? — спросил Гани и с надеждой посмотрел на меня.

— Почему это в детском саду? — удивилась Мамура.

— Моя мама работает там воспитательницей в старшей группе. Я ей рассказал про пашу звездочку, и она приглашает нас на утренник.

— От такого приглашения трудно отказаться, — сказал я.

— Обязательно пойдем! — захлопала в ладоши Сайера.

— Малыши такие забавные! — подхватила Нигора.

И мы стали старательно всюду — и дома и на переменках — изображать пальцами всяких животных и птиц. Со стороны это выглядело, конечно, очень загадочно. Октябрята из всех других звездочек прямо-таки истерзались любопытством. Когда приставали с вопросами, мои ребята с таинственным видом улыбались и пожимали плечами, как бы говоря: «Уж простите, тайна есть тайна».

Как-то мы собрались в коридоре у окна на экстренную пятиминутку. К нам незаметно подкрался Суюп, одноклассник моих октябрят. И надо же, Мамура как раз объясняла Гани, как изобразить фигуру оленя.

— А-а-а-а! — ликующе заржал Суюп. — Ясненько-преяснень-ко! Они… они… Я сразу понял! Они изучают азбуку… глухонемых!

Я приложил палец к губам, и ребята поняли, что не нужно разуверять самоуверенного Суюпа, пусть до поры до времени остается при своем мнении и всем расскажет, чем занимаются чудаки из звездочки Вундергая.

Верхолазы

В детском саду нас ждали. Малышей предупредили за целую неделю. Все предпраздничные дни они старательно мастерили разные самоделки, разучивали новые стихи, песни, танцы. А мы в честь знакомства посвятили им первый спектакль нашего ОТТ. Мы прямо жаждали поразить малышей своим искусством.

И вот день этот настал.

Договорились собраться у моего подъезда.

Первой пришла Светлана в белом накрахмаленном фартуке, в платьице с ажурным воротничком и такими же манжетами. За ней примчался Гани. Появились близнецы с громадными белыми бантами, они были похожи на сказочных бабочек из мультфильмов. Прискакал Батыр в новенькой белой рубашке в красную полоску, которая эффектно выглядывала из-под капроновой курточки.

А Мамура где-то застряла. Наконец она прибежала и, чуть не плача, сказала:

— Все пропало!.. Я дверь захлопнула, а фильмоскоп забыла…

— Ну и в чем же дело? — удивился я. — Надо было вернуться.

— Как я вернусь, если ключ остался в квартире?

Все так и ахнули.

— Вот это но-о-мер, — протянул Гани.

— Что мы скажем малышам? — схватилась за голову Светлана.

— Они же там же волнуются же, — трагически произнесла Сайера.

— А может уже и встречать вышли, — горько вздохнула Нигора.

— Успокойтесь, ребята, — сказал я, стараясь сохранить спокойствие. — Безвыходных положений не бывает. Что-нибудь сообразим…

Пока я напряженно раздумывал, Батыр тронул локтем Мамуру:

— Окна на вашем балконе открыты?

— Открыты, — угрюмо ответила Мамура. — Только дверь с балкона в комнату тоже заперта изнутри. — И вдруг Мамура от радости подскочила. — Ура! Ты гений, Бабашкин… Фильмоскоп-то на балконе! Я сейчас. — И она во весь дух помчалась обратно.

— Порядок, — сказал Бабашкин, довольный собой. — Из подъезда через окно она вылезет на козырек, а потом с него по карнизу переберется к балкону. Я уже лазил один раз, запросто.

У меня вдруг по спине побежали мурашки, а в груди повеяло тоскливым холодом: я вспомнил, что Мамура живет на втором этаже. От этой мысли меня аж подбросило на месте.

— Ты что, Бабашкин, спятил? — взорвался я. — Она же не акробатка тебе… — И я со всех ног бросился к дому Мамуры. Октябрята, словно спугнутые воробьи, сорвались с места и — за мной.

У подъезда, не в силах отдышаться, мы запрокинул головы. Мамура уже возвращалась по карнизу обратно…

— Спокойно, спокойно, Мамура, — говорю я снизу, стараясь придать своему дрожащему голосу уверенность. — А сам поскорей вбежал в подъезд и поскакал наверх через три ступеньки. Выскочив на площадку перед вторым этажом, вылез в окно на козырек.

— Давай руку, Мамура.

Одной рукой она держалась за край балкона, другую протянула мне. Фильмоскоп, перевязанный косынкой, висел у нее на шее. Он страшно мешал ей прижаться к стене. Оставалось сделать всего два-три шага до козырька, но как их сделать? Мне самому было не по себе, а каково восьмилетней девчонке, хотя это и наша боевая Мамура.

— Оставь фильмоскоп на барьере и давай руку, — почему-то шепотом сказал я. Ухватившись за раму над козырьком, протянул Мамуре свободную руку.

Осторожно переправив девчонку на козырек, я полез за фильмоскопом. Руки у меня подлиннее, поэтому я без труда дотянулся до барьера, передал фильмоскоп Мамуре и стал закрывать створку рамы. И тут — о ужас! — краешек выступа обломился и я провалился вниз. Летел я что-то слишком долго и мягко, но на всякий случай закрыл глаза. Нет, честное слово не от страха, а только от удивления…

Очнулся от возгласа октябрят:

— Жив! Жив! Он жив!..

Разомкнув веки, я убедился, что жизнь моя действительно продолжается и за это нужно благодарить виноградные лозы.

Сбежались соседи. Осторожно сняли меня со спасительного виноградника. Одни совали мне в нос ватку с нашатырным спиртом, другие упрашивали глотнуть холодной воды.

От криков и хлопот я полностью пришел в себя, но на всякий случай спросил:

— Я жив, да?

— Жив, жив, — жестяным голосом проворчала Мамурина соседка с первого этажа. — Скажи спасибо нашему бедному, поломанному винограднику, а то бы некому было ремня дать. Вот родители Мамуры придут, всыплют тебе, монтажник-высотник, по первое число.

— Думать надо! — подхватил подошедший старичок, бесцеремонно ткнув меня клюшкой. — Сам-то ладно, а малышей зачем за собой тянешь?.. Правонарушитель, хулиган!

— Ничего страшного, товарищи, — сказал я каким-то деревянным голосом, как робот. — Я знаю два случая из газет, когда один ребенок упал с четвертого этажа на брезентовый навес универмага, а другой ребенок — на бельевые веревки: ничего с ними не случилось…

— Это наш вожатый, он хороший, он Мамуру спас! — со слезами в голосе сказала Светлана.

— А вы его ругаете, — подхватил Гани.

— Это моя идея, — угрюмо буркнул Батыр, — это я виноват.

Мамура незаметно дернула меня за руку:

— А фильмоскоп достали все же. Пошли скорее, нас ждут малыши, — прошептала она.

Не обращая внимания на взбудораженных соседей, мы торопливо зашагали в сторону детского сада. А вслед нам донеслось:

— Вот, пожалуйста, им все это как с гуся вода!

— Да-а, дети пошли. Они и с небоскреба свалятся, только отряхнутся.

— Соседи правы, ребята, — сказал я строго, обернувшись к своим октябрятам. — Чтоб больше этого не повторялось. Только если спасать кого надо — тогда другое дело. Поняли?

— Поняли, Вундергай, поняли! — загалдела моя ребятня. Они улыбались, а в глазах стояли слезы: видно, испугались за своего отчаянного вожатого. Захотелось их расцеловать, но это было бы непедагогично.

Премьера

К малышам немножко опоздали. Но это все же лучше, чем если бы совсем не пришли. Главное, спектакль наш прошел с большим успехом. (Прошу прощения за нескромность, но в записях моих все правдиво. Я ведь не собираюсь их печатать или кому-нибудь читать, пишу для себя). Сценарий мы придумали сами и назвали его «Веселый факир». Это сказка про то, как лесные звери и птицы подружились с добрым волшебником, который их защищал от всяких бед и в свободное время играл с ними в прятки.

Малышам так понравился наш ОТТ, что они стали умолять тут же научить их складывать на пальцах фигурки птиц и зверей. Мы показали им, как изображать петуха и собаку. Надо сцепить восемь пальцев обеих рук, при этом, если большие пальцы рядышком выставить вверх, то на стене получится тень петуха. А если сложить ладони, выставить большие пальцы и сложить один на другой указательные, то получится волк или овчарка… Ну, в общем, не буду выдавать тайны. Если хотите, приходите к нам в ОТТ — все покажем, всему научим, целый зоопарк будете показывать сверстникам и малышам…

Когда мы уходили, малыши долго стояли у ворот, пока «артисты» не скрылись за углом.

Я не уверен, что мне придется встретиться с ними еще раз, хотя очень бы хотелось. Ведь решается моя вожатская судьба. Думаю, хорошего исхода ожидать не стоит. А я уж смирился. Осознаю: два ЧП на одного вожатого — это непростительно.

На этом заканчиваю свои записки. Благодарю за внимание.

Приговор

Вундергай бросил на стол прочитанную тетрадку и, ни на кого не глядя, сел за свою парту в крайнем ряду у окна. Класс молча переваривал события, описанные чудаковатым одноклассником.

— А кто донес на Вундергая? — нарушил молчание Болтабек.

— Не донес, а сообщил, — поправила Хадича. — И неважно, кто сообщил, важно, что сообщил правду.

— Но все же, кто? — настаивал Болтабек.

— Бабашкин, — ответила старшая вожатая. — Ой, Тургунов…

— Бабашкин? — возмутился класс. — Вот вам и Бабашкин!

Старшая вожатая нетерпеливо постучала авторучкой по столу:

— Тише, успокойтесь. Имеется в виду Тургунов-отец.

— Отомстил за Тургунова-сына, — язвительно процедил Болтабек.

— Может, ты позволишь и другим высказаться? — урезонила Болтабека старшая вожатая.

Тот досадливо махнул рукой.

И тут затараторила Хадича:

— По-моему, признание Вундергая само за себя говорит. Как он там написал? «Два ЧП на одного вожатого — это непростительно». Действительно, Вундергай слишком далеко зашел в своих сумасбродных затеях, в чем он чистосердечно признается. Как говорится, комментарии излишни.

— Вот такие комментарии, конечно, излишни, — укоризненно заметил Дамир. Он посмотрел на старшую вожатую, которая быстро записывала что-то в свой блокнотик, и сказал:

— Товарищи семиклассники, мало серьезных выступлений. Учтите, при такой пассивности объективного решения не будет.

— У вас что, нет своего мнения? — вожатая оторвалась от блокнота. — Или вам все равно, как оцепить поступок товарища? Случайное совпадение эти два ЧП или своеволие, сумасбродство, в чем, конечно, не откажешь вашему одноклассницу? Смелее, высказывайтесь!

Дамир снова поправил очки и заговорил, почему-то обращаясь к старшей вожатой:

— Откровенным сумасбродством этого нельзя назвать, как некоторые здесь утверждают, но элемент безответственности значительный. Пожалуйста, Гияс, ты что-то хочешь добавить?

Гияс нехотя вылез из-за парты, словно его вытягивали к доске, а он не готов отвечать.

— Дамир правильно сказал про это самое… как его, элемент безответственности. — Он почесал затылок, переступил с ноги на ногу и неожиданно взорвался: — А вот она пусть скажет, — под местоимением «она» имелась в виду Хадича, — пусть она честно скажет, чьи октябрята живут интереснее всех! Даже без всяких там ЧП? Может, ее?

Хадича скривила губы:

— Это надо спросить у самих октябрят. Во всяком случае, у меня в больницу никто не попадал.

— Еще бы! — фыркнул Гияс. — Ты же их опекаешь, как в детсаду, шагу ступить не даешь самостоятельно. А мне записки Вундергая… Гайрата понравились. Он правду написал и недостатки сам учел, правда?

Вундергай мрачно безмолвствовал.

С последней парты поднялась кокетливая Ляля. Она поправила янтарную заколку на распущенных волосах и с туманной улыбочкой на устах заявила:

— Вы все ничего не понимаете. Дело не в октябрятах. Ха-диче больше всех надо, чтобы Вундергая освободили от вожатской работы. Да, да, именно так, Хадича. Сиди, не дергайся, как неврастеник… Думаешь, я не догадываюсь, почему ты всю жизнь на него нападаешь? Для отвода глаз. Скажи прямо, что ты в него…

— Стоп! — Дамир вскочил и едва успел подхватить очки. — Ляля, у нас идет деловой разговор, а ты… в общем, мы не имеем права обсуждать личное.

— Вам деловой нужен? — Ляля уселась на спинку парты, сложив на груди руки. — Пожалуйста, извольте. Сейчас вы освободите Гайрата от вожатской работы. А ему это только облегчение. Он свою фантазию и энергию куда-нибудь на хулиганство направит. Вы, мальчишки, все такие. Я считаю, его нужно спасти, — дать еще несколько нагрузок.

Тут сам Вундергай не выдержал:

— Успокойся, обойдусь без таких адвокатов! — его особенно разозлил выпад этой кривляки против Хадичи. Он и сам знает, что нравится Хадиче. И, честно говоря, она, может, ему еще больше нравится. Но никому не дано право копаться в их тайных переживаниях. Вундергай окинул Ляльку непримиримым взором и демонстративно сел.

— Как хочешь, — Ляля поджала губы. — Но учтите все, если вы его освободите, меня не имейте в виду на эту нагрузку. У меня уже хватает хлопот с кружком кройки и шитья.

— Ах, вот оно к чему! — торжествующе воскликнула Хадича. — Мы думали, наша Ляля болеет за общее дело, а она, видите ли, боится испортить фигуру лишней нагрузкой, прическу растрепать…

Ляля приготовилась отпустить острую шпильку, но Дамир, предугадав это, решил спешно закруглить прения:

— Товарищи одноклассники, позвольте сделать выводы из всего сказанного. — Подождав, пока все утихнут, он продолжил: — Дело Гайрат ведет интересно, и кое-кому не мешало бы у него кое-чему поучиться. Но я должен отчасти согласиться с Хадичой. Мне кажется, Вундергая нужно освободить от вожатской работы… Нет, нет, поймите меня правильно, — по-хорошему освободить. Потому что, видать, от переутомления, он начал терять бдительность. Со мной такое бывает, когда после уроков я по четыре часа занимаюсь музыкой, а потом еще и сестренку воспитываю… Отсюда и выходят всякие ЧП.

— На инвалидность его, значит, — засмеялся Гияс.

— Прибереги свои остроты для другого случая, — сказала старшая вожатая. Она захлопнула блокнот и на секунду задумалась:

— Ребята, нетрудно понять родителей, дети которых могли пострадать, а некоторые, в лице Тургунова, пострадали. Так вот, родители требуют замены вожатого в данной звездочке… Нельзя не согласиться, что дело вел Вундергай с огоньком. Но простите меня, некоторые трюки, вроде хождения на руках или, еще почище, нашествие на райпищеторг — это, скажем прямо, из ряда вон выходящий метод воспитания. Зачем, простите, ходить на руках, если план работы за вас уже написан и утвержден на совете дружины? Теперь, надеюсь, все вы поняли, к чему приводит такая самостоятельность? Вот так… У Вундергая, кстати, есть две нагрузки — стенгазета и общество книголюбов, — и старшая вожатая многозначительно кивнула Дамиру.

У Вундергая замерло сердце. Кому охота вот так страдать! И лучше, когда одной нагрузкой меньше. Но он уже привязался к своим подопечным. Как он будет без них? И как там они сейчас, без него?

— Ставим на голосование, — сказал Дамир. — Кто за то, чтобы Вундергая освободить от вожатской работы?.. Так, двадцать один голос. Ну, а кто против?.. Ага, естественно, восемнадцать. Воздержавшихся не будет? Итак — двадцать один голос против восемнадцати…

— Не восемнадцати, а двадцати четырех! — неожиданно пророкотал басок в приоткрытую дверь, которая в следующую секунду распахнулась. На пороге шестеро октябрят, правые руки отчаянно вытянуты вверх.

— Наша звездочка голосует за Вундергая!

— Мы все слышали, — сказал Гани, не опуская руки.

— Нам не надо другого вожатого, — взмолилась Светлана.

— Отпустите, пожалуйста, нашего Вундергая, — попросила Мамура, — он хороший.

— Мы придумали новое дело, — объявила Сайера.

— Бассейн будем строить во дворе, — пояснила Нигора.

— Сегодня мы идем в ЖЭК, насчет стройматериалов, — деловито уведомил Батыр.

Старшая вожатая недоуменно посмотрела на Вундергая:

— Еще новость! О каком бассейне может идти речь, когда зима на носу?

Вундергай благодарно посмотрел на своих октябрят и ответил:

— Мы разработали операцию«Морж». Под этим названием подразумевается начальник нашего ЖЭКа, потому что он толстый и с длинными усами, здорово смахивает на моржа. Мы специально наметили для борьбы время с запасом. Всю зиму Морж будет сопротивляться, а к лету не выдержит натиска, выделит средства на строительство бассейна.

— Наши родители тоже помогут, — вмешалась Мамура. — К весне они уже перестанут, наверное, сердиться.

Старшая вожатая казалась непреклонной.

— Что скажет председатель совета отряда?

Дамир развел руками:

— Выходит, что за кандидатуру Вундергая двадцать четыре голоса против двадцати одного… Я считаю, ребята, что бассейн вещь стоящая, а? Надо и комсомольцев подключить. Только придется все же на первый раз Вундергая строго предупредить, — последовал одобрительный кивок старшей вожатой. Дамир закончил: — Пожалуйста, будь внимательней, Вундергай, когда построят над бассейном вышку.

Рассказы

Воспитание по системе йогов

Решетка для сушки посуды, что висит над раковиной, давно грозилась сорваться со стены. Предчувствуя эту неприятность, бабушка каждое утро ворчала на Вундергая. А тот с серьезным видом специалиста ощупывал раскачавшиеся шурупы и неизменно повторял:

— Без паники. До завтра потерпит твоя решетка. После уроков посажу шурупчики на алебастр. Потом хоть целую гору тарелок грузи.

— «Завтра, после уроков», — незло передразнивает бабушка. Из старого никелированного чайника она поливает цветы, не переставая упрекать внука в бесхозяйственности. — Все у тебя завтра… Крап подтянуть — завтра, телемастера вызвать — завтра, ковры выбить — завтра, а вот завтрак подавай тебе сегодня.

Бабушка вытряхивает из чайника последние капли настоянной воды, по привычке любовно проводит ладонью по лепесткам райхона, — цветы она разводит в подвешенных за балконом ящиках, — и, вздохнув, идет готовить завтрак.

За столом Вундергай сочувственно выслушивает упреки и даже осуждающе покачивает головой, словно речь идет не о нем. А выйдя из-за стола и получив свои обеденные и проездные монеты, на ходу цепляет башмаки и, хлопнув дверью, тут же забывает обо всех своих обещаниях. Посудите сами, мог ли он помнить о каких-то разболтавшихся шурупах, когда на плечах его громоздится с полдюжины общественных нагрузок, а в голове кишмя кишат новые идеи. Другой давно бы свихнулся, но Вундергай не знает усталости благодаря бесценному допингу — гениальной системе йогов.

А бабушка не теряет надежду. Она с завидным терпением ожидает обещанного, методически стараясь пронять внука упреками…

Всему бывает конец: однажды шурупы сдались, выпустив на свободу решетку со стопкой тарелок и пиал.

Это случилось на рассвете. От страшного грохота бабушка так и подскочила на диване.

— О, аллах!.. Что это? Опять!.. — вскрикнула она, имея в виду землетрясение. Бабушка выжидающе уставилась на люстру, которая раскачивается даже на легких сквозняках, зловеще позванивая. Но в этот раз стеклянные подвески на шелохнулись. В следующее мгновение раздался продолжительный звонок в дверь. Прибежали две соседки — сверху и снизу: подумали, платяной шкаф грохнулся на пол.

— Счастье паше, что не землетрясение, — облегченно вздохнула бабушка и, тем успокоив соседок, направилась на кухню.

Пол был сплошь усеян осколками побитой посуды и украшен двумя шурупами с прилипшими кусочками штукатурки. Решетка с чудом уцелевшим фарфоровым блюдцем повисла на кране. Именно это блюдце, разрисованное красно-желтыми маками, было для бабушки самой дорогой памятью о первых трудовых успехах в трамвайно-троллейбусном тресте, где столько лет проработала вагоновожатой. Когда-то вручили ей это блюдце с чашкой как приз за лучшее исполнение роли Снегурочки на новогодних представлениях. Чашку уронила мама задолго до рождения Вундергая. И вот сейчас драгоценное блюдце торчало меж прутьев алюминиевой решетки перед глазами оцепеневшей бабушки, еще раскачиваясь и грозя тоже превратиться в кучку черепков.

Это уже было сверх всякого терпения.

— Мое блюдечко с маками… Я это чувствовала… просила. Дождалась!.. — И тут в бабушку вселился разъяренный джин. Даже не став спасать последнюю реликвию, она сорвала с крючка половник с длинной ручкой и решительно направилась в комнату Вундергая.

— Не притворяйся там, что ничего не слышал! Сейчас я выбью труху из твоей башки! Хватит с меня! — бабушка яростно толкнула дверь половником, содрав краску. Представляете, если бы это допустил Вундергай! Но ему и без того грозила страшная расправа.

Бабушка ворвалась в комнату одержимая желанием трахнуть половником по макушке единственного внука… И вдруг обескураженно замерла у порога. Как раз в этот момент Вундергай стоял на голове, выполняя самое ответственное, на его взгляд, упражнение. А в таком, далеко не обычном, положении и землетрясение может остаться незамеченным, не говоря уж о какой-то разбитой посуде. Йоги никогда не теряют присутствия духа, даже при появлении вооруженной бабушки.

— О аллах, зачем ты так подшутил, послав мне внука с перевернутой головой! — запричитала бабушка, выпустив из рук грозное оружие. — Если мои добрые деяния того заслуживают, помоги мне, поставь этого негодника на путь безропотного послушания…

Это был крик души. И он не остался незамеченным. Пятки Вундергая плавно опустились, а голова поднялась.

Изумленная бабушка присела на диван, с благодарностью глянув в окно на клочок неба: «Значит, всевышний услышал меня». Потом она перевела взгляд на внука и… перед ней возникла какая-то каракатица со скрюченными ногами: Вундергай перешел к следующему упражнению.

— А ну перестань пугать меня!.. — Бабушка подхватила половник и угрожающе замахнулась.

Даже не моргнув, Вундергай невидящим взором уставился на нее. Вот он снял с правого плеча одну ногу и другую ногу с левого плеча и затем плавным движением скрестил их по-восточному. Положил руки на бедра, надул живот и начал кругообразно перекатывать его, легко управляя мышцами. Казалось, он проглотил никелированный шар, каким играет в цирке силач-жонглер, и вот гоняет его в животе.

Это упражнение на бабушку подействовало почему-то успокаивающе. Она покачала головой, поправила цветастую косынку и хмыкнула:

— Да… не зря отец с матерью у тебя археологи. Где, интересно, они откопали такое чудище… А что школа сделала с твоим именем? Вывернула наизнанку. Ведь я тебя по-человечески Гайратом назвала… Красивое, светлое имя дала. И вот тебе на — до четвертого класса Гай, а потом еще хуже — какой-то Вундергай. Сумасшедшие дети пошли…

— Советую тебе, — нездешним утробным голосом наконец заговорил Вундергай, закончив дыхательное упражнение, — жить по системе йогов и всякую чепуху не принимать близко к сердцу. Начинай пить мелкими глотками теплую водичку, желательно через нос.

— Яйца курицу вздумали учить. Лучше пойди на кухню и раскрой пошире глаза! — снова вскипела бабушка. — Я вот сейчас тебя этим половником так проучу! Навек забудешь свои фокусы!

Вундергай рванулся к двери. Она молниеносно захлопнулась, ключ поспешно провернулся и затем в замочную скважину осуждающе прогудело:

— Значит, так ты бережешь окружающую среду? Цветочки поливаешь, а любимого внука — половником? А еще говорят, что дети их будущее… Хорошенькое у меня настоящее…

Дверь лихорадочно затряслась.

— Открой, шайтан! — с нарастающим гневом прокричала бабушка. Открой сейчас же! Доберусь я до тебя!..

Вундергай понял: выпустить ее сейчас — все равно, что открыть клетку пантеры. Надо было как-то разрядить обстановку.

— Бабушка, родненькая, — сказал он в щель под дверью, встав на четвереньки. — Прости, что так неучтиво поступаю, — голос его зазвучал умоляюще-проникновенно: — Мне просто страшно за свою голову: на чем я стоять буду? Успокойся, бабулечка, тебе вредно волноваться… — Вундергай перевел дыхание и осторожно посоветовал: — Рекомендую сделать глубокий вдох, постоять на одной ноге и завязать сто петель на спицах… Честное слово, я не издеваюсь, я серьезно… — Вскочив, он метнулся в бабушкину комнату, схватил с подоконника только начатую вязку, пронизанную спицами, и, вернувшись, пропихнул под дверь. — Пожалуйста, вот тебе психотерапия.

Ответа не последовало. Вундергай удовлетворенно кивнул и поспешил, почему-то на цыпочках, к эпицентру катастрофы.

Между тем запас утреннего времени был исчерпан. Оставалось ровно столько, чтобы навести на кухне хотя бы относительный порядок, позавтракать с помощью бабушки, собрать сумку — и галопом на тренировку. Вундергай живо взялся за дело. Осторожно снял с крана зацепившуюся решетку для посуды и сунул под раковину, предварительно поставив блюдечко на столик. «Конечно, хорошо бы сейчас решетку укрепить, — подумал Вундергай, разглядывая длинные шурупы. — По как же тренировка?» Нет уж, что-что, а занятия по самбо он не пропустит. С бабушкой не впервой: успокоится. Кстати, пора бы ее выпустить, спохватился Вундергай. Не оставаться же ему без завтрака.

Он сунул шурупы в ящик кухонного шкафа и вкрадчивой походкой приблизился к своей комнате. Тишина. Никаких при знаков присутствия бабушки.

«Неужели уснула? А если она за дверью притаилась с поварешкой? Следует быть начеку, не то можно схлопотать по макушке. Ну-ка, изучим объект». Вундергай присел на корточки, приник глазом к замочной скважине. В поле зрения попали желтые цветочки на бабушкином фартуке и маленькие кисти рук с поблескивающими спицами. Одна за другой ловко нанизывались бордовые петли — мамин заказ на вязаное пальто выполнялся в хорошем ритме.

— Вяжет, — успокоенно выдохнул Вундергай. — Значит пришла в себя бабуля. — Он выпрямился и, повернув ключ, торжественно распахнул дверь. — Я возвращаю тебе свободу. И можешь меня не благодарить, — закончил Вундергай, сияя как медный поднос.

Бабушка однако даже бровью не повела. С холодной невозмутимостью продолжала нанизывать на мелькающие спицы замысловатые петли. Но сильнее всего потрясла Вундергая другая деталь. Скажи хоть кому — не поверят, вралем или, еще хуже, шизиком назовут. И вы бы не поверили, если бы до вас дошли слухи о нормальной современной бабушке, которая вяжет посреди комнаты, стоя на одной ноге, с завидной невозмутимостью цапли… Да что говорить о других, если сам Вундергай, собственный внук этой своеобразной бабушки, чуть было не допустил трагическую мысль о серьезном нарушении ее психики по причине стихийного бедствия на территории кухни.

Несколько секунд Вундергай потерянно разглядывал бабушку, стараясь отогнать ужасную мысль. Бабушка по-прежнему надежно стояла на одной ноге и ноль внимания на внука.

Вдруг Вундергай осененно хлопнул себя по лбу:

— Десять очков вперед! Сразила наповал! Первая премия за находчивость! — восторженно заорал он. В другое время бабушка поморщилась бы, прикрыв уши ладонями. Но она лишь сменила ногу, продолжая сноровисто работать спицами.

— Неповторимая бабуля, — сказал внук с угасающей надеждой на завтрак, — на кухне полный порядок. Иди, сама убедись.

Бабушка и бровью не повела.

— Правда… Я только решетку для посуды не успел подвесить, — заискивающим тоном оправдывался Вундергай. — Возьму у Болтабека алебастра и завтра…

Ожидаемого удара половником, на который Вундергай был уже внутренне согласен, не последовало.

Бабушка опустила ногу и плавно присела по-восточному на курпачу, даже не глянув на половник.

Та-ак, дело, значит пошло на принцип. Его обрекают на голод и лишение энной суммы карманных монет. Это уж слишком!.. Но нет безвыходных положений для Вундергая. В конце концов в холодильнике можно добыть пару бутербродов, запив их сладким чаем. Все в порядке. А рубль и соседка займет до светлого дня… А как же в следующие дни? Вундергай слишком хорошо знает характер своей бабушки. Теперь она будет игнорировать его существование в доме ровно столько, сколько просила укрепить решетку для посуды. Если подсчитать, наберется… — ничего себе! — не меньше трех недель. Нет, он хоть и йог, по лечебное голодание не для него.

Эти мысли промелькнули в голове Вундергая стремительными огненными змейками на светящейся рекламе. Он беззвучно пошевелил губами и, не отрывая глаз от бабушки, попятился. Тихо прикрыл дверь в свою комнату, на цыпочках выбрался на лестничную площадку и, как будто его стеганули по голым щиколоткам, помчался вниз к Болтабеку, перескакивая через пять ступенек.

Через минуту Вундергай стремглав летел обратно, держа перед собой консервную банку с алебастром. Крадучись мимо своей комнаты, прошел на кухню, добавил из крана чуть-чуть водички, размешал и замазал аккуратно дыры над раковиной. Втиснул шурупы и снова придавил подсыхающим раствором. Затем замазанные места протер мокрой тряпкой. Пока отмывал руки, алебастр затвердел, цепко прихватив шурупы.

Оглядев придирчиво кухню, Вундергай направился к своей комнате с намерением выманить оттуда бабушку любыми средствами. Он осторожно приоткрыл дверь и с опаской просунул голову.

— Бабуля, иди… принимай работу, теперь уж… в полном порядке… Ой, где же ты?.. — последние слова он произнес упавшим голосом.

Вундергай удивленно шарил глазами по комнате. Потом лег на живот, заглянул под диван, под стол и даже под тумбочку. С изумлением, которое заглушило, свело на нет параграф йоги о невозмутимости и самообладании, Вундергай провел рукой по складкам полосатых штор и с зыбкой надеждой заглянул в шкаф… И там не было бабушки.

Она исчезла, растворилась по законам какого-то волшебства. Столь исключительная ее способность прежде не отмечалась ни папой, ни мамой, ни тем более Вундергаем, который ни за что не упустил бы такое фантастическое явление.

Как бы там ни было, а поиск нужно было продолжать. Вундергай озадаченно потер лоб, привстал, намереваясь обследовать остальные две комнаты… и в эту самую секунду ощутил на своей шее прикосновение ледяного металла. Он вздрогнул, резко отстранился, машинально взмахнув рукой в целях самообороны. Перед ним возникла бабушка. Она преспокойненько протирала посудным полотенцем сияющую поварешку.

— Бабушка! — так обрадовался Вундергай, словно встретил ее после долгого своего пребывания в Антарктиде. Взял ее под руку, потянул на кухню. — Пусть твои глаза сами убедятся. Все в полном порядке, бабуля… Ущерб пустяковый — три простейших тарелочки, да и то с трещинками, а такая посуда, как тебе известно, — дурная примета. Наш конфликт — доказательство тому… Так что, к счастью, я ликвидировал его, кормилица моя…

При словах «кормилица моя» бабушка решительно высвободила руку, которую услужливо поддерживал внук, и холодно заявила:

— Не знаю никакой кормилицы, не видела никаких тарелок с трещинами, не ведаю про плохую примету. Отныне я баба-йога и не хочу знать про всякие пустяковые ущербы.

В другое время Вундергай вдоволь бы нахохотался над «ба-бой-йогой», но сейчас было не до того. Он отступил на шаг и подозрительно посмотрел на бабушку. Нет, все-таки психическое расстройство. Или бабушка разыгрывает его? Была же ведь когда-то звездой художественной самодеятельности трамтроль-треста.

Придется действовать напрямик, сыграть на бабушкином самом добром в мире сердце.

— Неповторимая моя, — Вундергай выразительно глянул на степные часы. — Отключайся, ты победила, больше не буду. Если сию минуту не сотворишь завтрак, твой единственный внук по теряет несколько тысяч драгоценных калорий, дальше — гастрит, головокружение, упадок сил и безвременная кончина. Родители скоро приедут, зачем их огорчать? Займи, пожалуйста, свое рабочее место на кухне, пока я собираю сумку. Пойми, завтрак — не роскошь, а жизненная необходимость.

— Каждому свой завтрак, — с холодным сарказмом перебила бабушка. — Твой завтрак — или ты забыл? — состоит из глотка воды через нос, а если этого недостаточно, постой на голове. — Бабушка спокойно повесила половник на крючок и удалилась в свою комнату походкой призрака.

— Если бы я заранее знал… — со слезой в голосе закричал Вундергай, — ни за что бы не родился твоим внуком!

— Как хочешь, можешь искать другую бабушку, — последовал невозмутимый ответ. — Кажется, йоги верят в переселение души? Давай, переселяйся.

— Во дает, — пробурчал Вундергай. Неожиданно у него стала прорезаться досада на себя. Действительно, сам виноват, мог предупредить катастрофу…

Он печально повесил на плечо спортивную сумку и сосредоточенно стал рыться в карманах: отыскать хотя бы пару абонементов на автобус. Абонементы нашлись, но использованные. Вундергай рискнул заглянуть в бабушкину базарную сумку, она ее всегда оставляла на вешалке. Там оказалась красная десятка, металлический рубль и проездной талон на все виды транспорта, кроме, конечно, метро. Вундергай повертел в руках рублевую монету, подбросил ее в воздух и, подумав, самолюбиво швырнул обратно в сумку. Однако талон все же взял.

— Я у тебя проездной беру напрокат, — сказал он, глядя на дверь бабушкиной комнаты. — Извини, выхода нет…

— Йоги независимы, — последовал издевательский ответ. — Оставь талон на прежнем месте… Следуй пешком…

Это был сокрушительный удар. И Вундергай сдался:

— Пощади, бабуля! — завопил он на всю квартиру. — Твоя взяла! Победила! Одолела! — Вундергай сел на пол и схватился за голову. — С завтрашнего дня, то есть с сегодняшнего вечера, становлюсь образцовым внуком и незаменимым помощником. Только дай мне хотя бы на обед, иначе я протяну ноги до захода солнца, так и не успев исправиться. Видишь, я раскаиваюсь! — проникновенно закончил он свой монолог и выжидающе уставился на дверную ручку.

Никакой реакции.

Вундергай потоптался на месте, беспомощно всплеснул руками и, ожесточенно сунув их в карманы джинсов, заметался по коридору взад-вперед, словно маятник стенных часов, напряженно соображая, какой еще можно изобрести выход из глупейшей ситуации. Поравнявшись с дверью, он вдруг замер: до его слуха донеслась странная возня.

Вундергай осторожно нажал носком ботинка на дверь. Та плавно поддалась, тоненько скрипнув. И тут глазам его открылось такое, что уже вовсе выходило за все границы самого богатого воображения: бабушка сидела на высоченном платяном шкафу под самым потолком, как какая нибудь индийская богиня в храме. Взор ее был отрешен от всего земного. Притом она так быстро перекатывала в руках шерстяной клубок, что Вундергаю показалось, будто рук у нее не две, а намного больше. Вундергай два раза зажмурился, пошлепал себя по щекам и даже больно ущипнул за правый бок — видение не пропало. Значит, галлюцинация исключена, глаза не врали. Он потянул на себя дверь, и видение осталось за порогом.

— Б-баба-йога, — заикаясь, выдавил Вундергай. — Н-нет больше благодетельницы, любящей бабули. Я проиграл с разгромным счетом, — он поплелся из квартиры в состоянии полной безнадежности.

Когда Вундергай показался на дорожке под балконом, бабушкин голос заставил его вздрогнуть и поднять голову.

— Эй, йога, сколько ни стой на голове, все равно без обеда не проживешь. На, лови!

Вундергай с обезьяньей ловкостью подхватил металлический рубль. Послав в ответ воздушный поцелуй, весело прокричал:

— Да здравствует ультрасовременная бабуля! Мо-ло-дец! Спа-си-бо!.. — он разбежался по дорожке, высоко подпрыгнул и кончиками пальцев коснулся ветки орешины, отчего ему стало еще веселее. Не оглядываясь, Вундергай мчался к остановке, нагоняя упущенное время.

Не хочу быть варваром!

Новенький вагон весело постукивал на стыках. Крашенный в ярко-красный цвет, он сиял в лучах полуденного солнца и вообще выглядел очень празднично.

Вундергай устроился у окна на мягком сидении, обитом бирюзовым дерматином. В вагоне было не больше десяти человек и среди них толстый мальчишка лет одиннадцати в сетчатой майке. На бритой макушке торчала белая полотняная шапочка с пластмассовым козырьком. Рядом лежали обыкновенный черный портфель и новенький веник. Видно, с базара ехал. По-хозяйски развалившись, мальчишка что-то лениво вычерчивал на спинке переднего сидения.

Любопытство заставило Вундергая привстать: интересно посмотреть, что там выколдовывает этот пассажир с веником. А когда увидел, как лезвие перочинного ножика с желтой перламутровой ручкой мягко рассекает блестящую обивку, едва удержался, чтобы не отпустить затрещину этому толстяку: тот увековечивал свое имя, старательно надавливая блестящим лезвием.

— Дурар, — вслух прочитал Вундергай и, мигом пересев к мальчишке, больно сжал его руку, державшую ножик. — Последнюю букву надо исправить на «к». Не Дурар, а дурак, понял? Кто еще может портить хорошие вещи.

— Сам дурак! — Дурар запыхтел, словно кипящий чай-пик. — Отпусти!

— Нет уж, миленький, — язвительно процедил Вундергай, — никуда я тебя не отпущу, пока перед вагоновожатым не отчитаешься. Дай сюда нож. Конфискую как вещественное доказательство…

Круглое лицо Дурара стало походить на очищенную свеклу.

— Пусти! Не твой ножик…

— А трамвай твой?

— И не твой.

— Сейчас остановка, выходи. — Вундергаю удалось вырвать нож из рук разъяренного мальчишки. Щелкнув лезвием, он опустил нож в свой карман. — Ладно, выходи. По-хорошему говорю.

Стянуть Дурара с сиденья было не просто, тот клещами вцепился в спинку.

— Чего пристал… Мне на кольце выходить, — уже плаксиво сказал он, выставив обе коленки перед Вундергаем.

Пожилой мужчина, проходя к передней площадке, сказал с укором:

— Чего мучаешь мальчишку? Оставь его в покое. Сладил…

— А он сладил? — Вундергай, ткнул пальцем в спинку попорченного сидения.

— Нехорошо, нехорошо, — покачал головой мужчина и заторопился к выходу, потому что трамвай уже остановился и двери распахнулись.

— За такие вещи по рукам полагается, — возмутилась старушка с портативной сумкой-тачкой, — чтобы помнил до конца жизни. Нас еще как наказывали в свое время…

— Лучше всего вычесть из зарплаты родителей за попорченную вещь, — сказала высокая, полная женщина. — Сразу перевоспитают своего оболтуса. — Она собралась еще что-то добавить, по, спохватившись, выскочила на остановке. А в вагоне появился контролер с красной повязкой и пачкой абонементов.

Дурар обреченно глянул на Вундергая и как-то весь сжался.

Вундергай протянул пятнадцать копеек:

— Два билета…

Контролер, худенькая девушка в ситцевом платье, жестко глянула на ребят:

— Я отрываю вам на все пятнадцать копеек и порву их вместо штрафа. Билеты надо приобретать, не дожидаясь контролера…

Вундергай не стал спорить, хотя просто не успел «обилетиться» из-за этого Дурара. Подождал, пока контролер пройдет дальше, а потом приказал толстяку:

— Выходи. — Он взял под мышку его портфель.

Дурар беспрекословно повиновался. Опустив голову, прошел с веником вперед. Встал, перед дверью, не спуская с Вундергая тревожного взгляда, видно, боясь, что тот выдаст его контролеру. Трамвай затормозил на предпоследней остановке. Двери распахнулись. Дурар вдруг бросился вниз, словно в пропасть. Вундергай за ним, а Дурар промчался к хвосту вагона и снова заскочил в заднюю дверь. Вундергай ринулся следом, но перед самым носом дверь мягко заслонила вход. Вагон тронулся, а контролер погрозила Вундергаю пальцем.

Глупее положения не могло быть. У Вундергая было ощущение, будто его окатили мыльной водой из окна незнакомого дома. И отомстить некому, и свидетелей не найти. Он стоял на пустынной остановке с чужим портфелем под мышкой, соображая, как действовать дальше. Подумав, присел на скамейку под навесом и стал копаться в портфеле. Среди необернутых тетрадок попался замусоленный дневник. Оказалось, что Дурар учился в четвертом классе, а школа его прямо против остановки, где находился в ту минуту Вундергай. В дневнике пестрели троечки, попадались и двойки и совсем не было пятерок. В общем, учился Дурар кое-как. На дне портфеля лежал набор специй для плова и несколько больших морковок, видно, поручение домашних выполнял.

Вундергай принялся было перелистывать тетрадки, как вдруг почувствовал, как что-то твердое уперлось в его правую лопатку. Он оглянулся. В нескольких шагах от него стоял Дурар с веником наперевес, виновато улыбаясь:

— Отдай портфель. Мама ждет…

Вундергай с готовностью защелкнул на портфеле замок и вскочил со скамейки.

— Пошли.

— Куда это пошли? — насторожился Дурар.

— «Куда, куда», — передразнил Вундергай, — к маме, конечно.

— Не надо к маме, — взмолился Дурар. — Она только из больницы пришла. Сегодня гости у нас…

— Молодец. Лучшего сюрприза ты не мог придумать к маминому приходу… Тогда надо во всем признаться отцу. Он обязательно должен узнать… про все это. Зря что ли я гонялся за тобой?

— Папе тоже нельзя говорить, а то в Москву не возьмет на каникулы.

— А кто твой папа? — поинтересовался Вундергай.

— Железнодорожник… Начальник поезда «Ташкент — Москва».

— Вот это мне нравится! — Вундергай шлепнул себя по коленке. — Представь, сегодня твой отец придет с работы и расскажет убитым голосом: какие-то горе-пассажиры попортили всю новую мебель в вагонах, а в одном пожар учинили. — Вундергай выжидающе уставился на Дурара. — У отца, конечно, приступ с сердцем, мать переживает, тоже едва на ногах держится… А горе-пассажиры как ни в чем не бывало продолжают свои варварские проделки… — Вундергай посмотрел прямо в глаза мальчишке. — А что бы ты сделал с этими вредителями, если бы тебе пришлось их судить?

— Ух… Я бы их… — кулаки Дурара сжались. — Я бы им показал, как портить папин поезд. — Он вдруг осекся, заморгал глазами, переминаясь с ноги на ногу.

— Вот то же самое думает про тебя сейчас вожатый трамвая…

Дурар совсем сник.

— Ладно, — понимающе-снисходительно сказал Вундергай, — пошли пройдемся, раз тебя ждут.

Дурар недоверчиво отступил.

— Да не бойся, я только провожу. Пошли, пошли…

Вундергай примирительно положил руку на плечо мальчишки. Но тот осторожно высвободился:

— Обманываешь. Хочешь отцу рассказать…

— Чудак, — усмехнулся Вундергай. — Если так, чего бы я тратил время на провожание, вот же твоя школа, рукой подать. Пойду сейчас скажу директору…

— Не надо говорить директору. Он вызовет отца…

— А чего же раньше ты не подумал об этом, когда собрался новый трамвай портить? А? — Держа за спиной портфель, Вундергай размеренно-деловитым шагом обошел Дурара. — Надо было, миленький, подумать и о другом… Наш Ташкент знают во всем мире как один из красивейших городов планеты. Город Мира, город Дружбы… Два миллиона жителей, и среди них… вот этот моральный урод, — неожиданно Вундергай ткнул пальцем в лоб Дурара. — Именно урод! Тысячу лет назад варвары грабили наши города, стирали их с лица земли, уничтожали самобытную культуру, неповторимую красоту… Ты что, потомок тех варваров, да? Отвечай! А может, ты и в метро уже успел чего-нибудь испортить? Ты варвар, да?!

— Сам ты варвар!.. — Дурар метнул испуганный взгляд на толпу людей, собравшихся на остановке, и, замахнувшись веником, побежал вдоль трамвайной линии.

— Эй, стой! — закричал Вундергай. — Возьми свой портфель!

Но Дурар, не оборачиваясь, отмахнулся. Вундергай помчался за ним.

— На, возьми свой багаж, — сказал отдышавшись Вундергай, — я тебе не носильщик… Что это с тобой?.. Плачешь? Себя или испорченный трамвай жалко?

— Не твое дело… Я не варвар…

— Докажи!

— И докажу… У папы есть клей… Я заклею то место на кресле.

— На всякий случай учти: маршрут трамвая двадцать пятый, вагон номер 1214, третье сидение от задней двери… Не забудь, проверю.

Вундергай резко повернулся и пошел обратно. Но вдруг обернулся:

— Эй, послушай!

Дурар на сей раз остановился.

— Будь другом, расскажи про это в классе. Можешь не признаваться, что это с тобой случилось. Главное, чтобы, все знали про таких варваров…

Дурар только кивнул, пнул ногой гальку и, не оглядываясь, поплелся домой.

Ночная диверсия

«Боевое снаряжение» и «склад боеприпасов» бдительно охранялись юнармейцами «Зарницы». В этой игре все по-настоящему — как на войне. С рассветом от зеленых холмов начиналось генеральное наступление на «синих», и потому часовые не смыкали глаз, настороженно вглядываясь в непроницаемую тьму ночи. В эти часы всего можно было ожидать. «Синие» тоже не дремали там, за хлопковым полем, в соседнем пионерском лагере. Именно поэтому была организовала особая патрульная группа во главе с Вундергаем. В нее входили светловолосый крепыш Алеша из среднего отряда, юркий хитроглазый Наиль из младшего.

Сделав очередной обход вдоль глиняного дувала, ребята забрались в уютную беседку, увитую толстыми виноградными стеблями. Вундергай с Алешей устроились у входа так, чтобы просматривался дувал и главная аллея сада. А Наиль проворно забрался с ногами на скамейку-качели и сразу на бок.

— Красота, как в люлечке, — сказал он, приудобившись к стенке скамейки. — Везет же малышам.

— Может тебе еще соску для полного удовольствия, — сказал не улыбнувшись Алеша.

— Нет, лучше бутылочку с горячим молочком, — ответил Наиль. Он подложил под голову руку и сладко зевнул. — Ладно, у меня тихий час.

Алеша осуждающе посмотрел на Наиля и перевел взгляд на командира. Вундергай в эту минуту тщательно протирал свой автомат. Вот он взял на мушку свисающее над беседкой яблоко и, сделав несколько контрольных выстрелов, — раздался треск с одновременными вспышками красной лампочки, — заметил:

— Безответственная личность, недозрелый огурец. — Вундергай толкнул ногой качели, отчего Наиля качнуло и он вынужден был приоткрыть один глаз. — Сейчас каждый звук, любую тень надо на мушку брать, на всякий случай. А ты работаешь на «синих»…

— Да, а если агрессия? — поддержал Алеша, показав в сторону «неприятеля». — Они тебе устроят подъемник.

— А вы на что? — полусонно защищался Наиль. — Вам вручили автоматы, вот и дежурьте до утра. А мне — поварешку, мое дело — походная кухня. Не будь каши, без боя протянете ноги.

Вундергай проклинал себя, что согласился включить в свою группу этого избалованного мальчишку. Вожатая уговорила, надеясь, что серьезное задание хоть чуть-чуть дисциплинирует Наиля, отвлечет от проказ. Да, видно, зря надеялась. Лень, оказывается, бывает хуже озорства.

— Отставить вредные разговорчики! — окончательно обозлился командир.

— Есть отставить разговорчики, — охотно согласился Наиль и в подтверждение повернулся на другой бок, спиной к Вундергаю.

— Встать! — гневным шепотом приказал Вундергай.

Наиль мгновенно вытянулся в струнку, правда, лежа на скамейке, и даже честь отдал, как бы он сделал это, стоя перед командиром. Нет, такого пренебрежения к законам юнармейской жизни простить уже было нельзя. Вундергай совещательно посмотрел на Алешу. Тот, поправив оружие, подошел к Наилю и, подхватив под мышки, поставил на ноги.

— На посту не полагается спать, — сказал он назидательно.

— Чего вы ко мне привязались, — притворно захныкал Наиль, — я не солдат, я повар… Даже не настоящий повар… Помощник…

— На фронте люди всех профессий это прежде всего солдаты, — холодно сказал Вундергай. — Если враг нападет, что ты схватишь: автомат или дуршлаг? — и, не дожидаясь ответа, приказал себе самому: За грубое нарушение воинской дисциплины отпустить рядовому Наилю вне очереди… десять щелчков, — он приготовился к исполнению приговора, сомкнув колечком большой и средний палец. — Держи его, Алеша.

Но не тут-то было. Наиль отскочил резвым козликом, перемахнул через скамейку и, лихорадочно раздвинув лозы, прорвался за беседку.

— Это нечестно, — запротестовал он громким шепотом. — В уставе про щелчки ничего не сказано… — Наиль показал кулак вышедшему из беседки Вундергаю и попятился к дувалу. Под его ногами вдруг захлюпала вода. — Ой, ребята, потоп… — Наиль сморщился. — Нас кто-то заливает… Я простужусь.

— Ладно, — сказал Вундергай. — Топай сюда, мимоза.

Тот шагнул было к ребятам, но, опомнившись, остановился:

— А щелчки?

— За нами не пропадет… А сейчас не до тебя. Выходи оттуда, а то завтра будешь чихать у котла, — уже миролюбиво сказал Вундергай, — всю дивизию заразишь…

Он присел и стал сосредоточенно ощупывать траву.

— Вода прибывает из-под забора. Странно… Похоже, «синие» решили провести диверсию, — Вундергай задумчиво поглядел на Алешу.

— Точно, диверсия! — согласился Алеша.

— Что же они, задумали утопить нас?! — с ужасом прошептал Наиль, косясь на дувал.

Алеша усмехнулся:

— Для потопа мало одного арыка, здесь нужно целое море.

— Может, «синие» решили отвлечь наше внимание, — рассуждал вслух Вундергай, — и потому устроили потоп в противоположном углу лагеря, чтобы бдительность на объектах ослабить…

— Нет, ты скажи, откуда вода взялась? — допытывался Наиль. — В арыке ведь на донышке.

— Верно, — протянул Вундергай. — Всю воду пустили на полив хлопка… А ты, сачок, наблюдательный. Какой разведчик пропадает из-за лени.

Алеша притронулся к плечу Вундергая.

— Надо действовать, командир, пошли, посмотрим за дувалом.

Вундергай кивнул в знак согласия и обернулся. Пустынные аллеи освещались мягким светом матовых фонарей. Деревья, погруженные в легкую дрему, слегка пошевеливали листьями. Меж стволов двух чинар виднелись светящиеся окна штаба «Зарницы». Было тихо и таинственно.

— Один из нас должен остаться на территории лагеря, — сказал Вундергай. — Всем уходить нельзя.

— Я останусь, — с готовностью заявил Наиль.

— Хорошо, — согласился Вундергай. — Только не усни…

Наиль обиделся и собрался было что-то сказать, но в эту минуту раздался грохот, похожий на снежный обвал: под ногами даже земля задрожала. Все трое машинально присели, у Наиля озноб пробежал от макушки до пяток.

— 3-забор взорвали… — заикаясь прошептал он.

— Это подмыло… — оправившись от волнения, уточнил Алеша.

— Медлить больше нельзя, — решительно сказал Вундергай, — пошли, — и первый направился к темному проему в дувале. Алеша поспешил за ним.

Оглянувшись, Вундергай приказал Наилю:

— Беги в штаб, предупреди дежурного. Только без паники. — Тут он остановил взгляд на карманном фонарике, который для фасона висел на ремне у Наиля. — Ну-ка, дай сюда фонарик. Нам он пригодится…

Вундергай с Алешей осторожно ступали по размытой стремительным потоком земле. Подошли к большому арыку. Луч фонарика скользнул по высокой воде. Она перехлестывала через край десятками ручейков. Устремлялась к глиняному забору.

— Да-а, — только и сказал Вундергай.

— Так может и весь лагерь затопить, — высказал опасение Алеша.

— Пройдем вверх по течению, проверим запруду, — сказал Вундергай и выключил фонарик.

Неслышно ступали в мягких кедах, придерживая автоматы. Нелегко было идти вслепую вдоль арыка по еле видимой тропинке. Издали донесся рокот водопада. Вундергай схватил Алешу за плечо:

— Там кто-то есть.

Алеша прислушался:

— Точно. Два голоса.

— А у тебя неплохой слух, — похвалил Вундергай. — Сейчас подберемся поближе, попробуем взять их…

Юнармейцы ползли к запруде по-пластунски. За бугром притаились. Два голоса звучали так близко, что слова можно было разобрать.

— Дурак! — сердился один. — Полчаса, и воды по горло, хоть захлебнись…

— Лучше бы ведрами… — нерешительно возразил другой.

— У тебя голова в порядке?! — вспылил первый. — Сто, тыщу ведер надо. Спину можно сломать… Еще десять минут, и все готово…

— Агроном узнает, деду скажет…

— Никто не узнает, только язык свой не распускай… Понял? Стой здесь, а я пойду к саду, воду подправлю…

Разведчики переглянулись.

— Хитрая операция, — прошептал Вундергай. — Надо немедленно брать их… вместе с «дедом» и «агрономом».

— Видать, это подпольные клички сообщников, — прошептал в ответ Алеша. — О! Смотри, там уже один остался, — встревожился он, вглядываясь в темноту.

— Ничего, по-одному легче будет брать, — успокоил Вундергай. — Держи-ка фонарик. Как только приблизимся, свети ему прямо в лицо, — и Вундергай торопливо стал стягивать с себя зеленую рубашку с погончиками.

— Зачем это ты? — удивился Алеша.

— Чтобы операция прошла без шума. Ты ползи прямо на него, а я с тыла зайду. Вперед!..

Диверсант и опомниться не успел, как перед ним возник незнакомец. Вспышка, и мгновенно сзади кто-то набросил ему на голову рубашку, замотал вокруг шеи рукава.

— Спокойно! — предостерегающе сказал Алеша в ухо пленнику. — Сопротивление бесполезно.

Эти слова подействовали на пленника, как укус скорпиона. Он подскочил, стал отчаянно вырываться.

— Пустите! — отчаянно заорал он. — Палван! — Но из-под рубашки слышалось только невразумительное мычание.

Тем не менее Вундергай угрожающим тоном предупредил, связывая ему руки ремнем:

— Еще загорланишь, хуже будет. Диверсанты! Хлопок воды ждет, а вы…

С трудом поправили запруду, собрав тяжелые камни и сухие ветки. Вода снова устремилась к полям. Тяжело дыша, повели пленника в штаб.

— Я не виноват, — бубнил он из-под рубашки. — Это Палван придумал колхозную воду повернуть…

— Запрещенный прием, — возмущался Вундергай. — Решили затопить наши позиции, а сами с тыла зайти, да?

Пленник от этих слов даже остановился.

— Какие позиции? О чем вы? Ничего не знаю, Мы только свой сад хотели полить.

— Ладно, прикидывайся дурачком, — усмехнулся Алеша.

— Давай, давай шагай. В штабе расскажешь свои сказочки, — сказал Вундергай и подтолкнул пленника в спину.

В штабе пленник, освобожденный от вундергаевой рубашки, сначала зажмурился от яркого света, а потом удивленно вытаращился на окружающих. Перед ним, молча, разглядывая его, сидели старшая вожатая, Наиль и начальник штаба Амир.

— Это диверсант, — доложил Вундергай. — Операцию против нас проводил вместе с напарником. Застали на месте преступления. Этого накрыли, другой скрылся…

— Придвиньте ему стул, — приказал Амир. — Ну, голубчик, выкладывай все с самого начала.

Пленник отвернулся к темному окошку.

— Не советуем тянуть, — предупредил Вундергай. — Говори все как есть. Кто такие «дед», «агроном» и «Палван».

Пленник растерянно заморгал:

— «Дед» — это дедушка… «агроном» — это колхозный агроном, а «Палван» — мой брат двоюродный… В городе учится, в седьмом классе. Отдыхать приехал…

— Ты нам зубы не заговаривай, — перебил его Алеша. — Выкладывай все про своих «синих».

Пленник изумленно посмотрел на Амира:

— Кто такие «синие»?

— «Синие» — это те, кто послал тебя на диверсию, — усмехнулся Амир. — Так вот ты и расскажи подробно про всю операцию. Пока не расскажешь, мы тебя не отпустим.

— И поторопись, пожалуйста, — посоветовала старшая вожатая. — Через несколько часов начнется «Зарница». Так что до самого конца придется тебя задержать. Понял?

Пленник беспомощно молчал.

— Долго будем еще играть в молчанку? — ехидно осведомился молчавший Наиль.

И тут раздалось из-за забора приглушенное:

— Насыр! Эй, Насыр, ты здесь?

Пленник сорвался со стула и, подскочив к открытому окну, заорал что было силы:

— Эй, Палван, я здесь! Они меня держат!

Алеша сграбастал пленника, которого, как обнаружилось, звали Насыром, и снова подтащил к стулу.

— Чего раскричался? — рассердился Амир. — В лагере все спят… — Потом скомандовал: — А ну-ка, ребята, быстро за этим Палваном. Только осторожнее. Неприятель наверняка вооружен.

Вундергай первым выскочил из штаба. За пим Алеша и Наиль. Они помчались по аллее к пролому в дувале. Но вдруг остановились как вкопанные. Навстречу им как ни в чем не бывало шел здоровенный толстяк с круглым добродушным лицом, короткой, ежиком, стрижкой.

— Где Насыр? — спросил он.

— Там… — растерянно махнул рукой Вундергай.

Палван вразвалочку направился к штабу. Шагнул через порог, словно к себе домой и, кивнув присутствующим, недовольно обратился к Насыру:

— Я тебе где сказал ждать? У тебя вата в голове, а не мозги!.. — и, схватив брата за руку, потащил к двери.

Наступило всеобщее замешательство.

Но тут в штаб ворвался опомнившийся Вундергай.

— Это психологический прием! — закричал он, принимая стойку самбиста. — Пока разберемся что к чему, они сбегут. Хватайте их!

Все повскакивали с мест. И тут началось такое!..

Палван отшвырнул Вундергая, словно бык козленка. Но падая Вундергай успел схватить Палвана за ногу, тот рухнул на него всей тяжестью, сверху еще навалились Алеша с Амиром. Наиль, забыв о своей трусости и лепи, энергично схватился с Насыром. Старшая вожатая ужаснулась. Вспомнив про свои спортивный разряд, она помчалась в радиорубку, чтобы объявить по всему лагерю тревогу. Но ей навстречу уже спешил сторож Рузмет-ака со старенькой двустволкой.

— Скорей, скорей! — закричала вожатая, панически размахивая руками. — Они… там…

Сторож деловито снял с плеча ружье и взял наизготовку.

— Ой! Только не стреляйте! — вскрикнула старшая вожатая. — Там же дети…

— Хон, — Рузмет-ака забросил ружье за спину и спокойно отстранил вожатую: — Подожди, дочка. Знаю, что делать с этими разбойниками. Ну-ка, захлопни окна. — И он смело шагнул в штаб. Вожатая за ним.

А там гремели, переворачиваясь, столы, скамейки и стулья, бряцало юнармейское оружие. Противники катались по полу, попеременно седлая друг друга. Сторож направил дуло ружья в потолок, намереваясь прекратить возню устрашающим выстрелом, но передумал. Достал из кармана милицейский свисток, приложил к губам, раздул щеки…

Сразу наступила мертвая тишина. Драчуны замерли в нелепых позах. Потом, приходя в себя, стали подниматься, пыхтя и постанывая.

Сторож присел на стул, на котором недавно еще допрашивали Насыра.

— Вы что здесь устроили? — спросил он, с любопытством разглядывая ребят.

— У нас… небольшая разминка перед «Зарницей», — сказал Вундергай, прикладывая к глазу платок.

— И кто же победил? — любознательно поинтересовался сторож.

— Сначала они нас, — Амир ткнул рукой под стол, — потом мы их… Они диверсанты.

Сторож с интересом заглянул под стол и, пораженный, отпрянул, будто и впрямь увиделдиверсантов.

— Вай! — вырвалось у него. — Это же мои внуки! Насыр, Палван, зачем вы здесь?

Высунув из-под стола поцарапанное лицо, Насыр плаксиво ответил:

— Они меня сюда привели… Говорят, что я какой-то синий, что хочу лагерь утопить. Уй!.. — вскрикнул он вдруг. (Это Палван предупредительно ткнул его кулаком в бок).

— Что? Почему «синий», а? — сердито огляделся сторож. — После драки будешь синий…

— Изложи суть дела по порядку, — попросил Вундергая Амир, озабоченно приводя в порядок свою форму.

И Вундергай рассказал все, как было.

Старик долго молчал, опершись на ружье. Потом сказал мрачно:

— Мало вы задали моим внукам. За колхозную воду не так надо… Я бы сажей разукрасил их лица и перед всей пионерской линейкой провел. Чтобы знали, как у хлопка воду воровать. Каждая капля сейчас дорога полю… Велел я этим сорванцам полить сад ведрами… Так они, лодыри, решили без труда… Запруду сняли! Я сам эту запруду делал! — Сторож решительно поднял ружье, направил под стол. — А ну, выходите, сейчас я вам задам!

— Что вы! — всполошилась старшая вожатая, вцепившись в его рукав. — Не надо, Рузмет-ака! Одумайтесь! С ружьем не шутят… Оно ведь заряжено…

— Не волнуйся, дочка, у меня в патронах соль-экстра со Знаком качества. Как раз для таких…

Пленники смиренно выбрались из-под стола, прихрамывая поплелись к двери.

— Стойте! — Вундергай схватил пленников за рубашки. — Выходит, вы ее «синие» из соседнего лагеря и не собирались нас затапливать?

— Не собирались, — мотнул головой Насыр.

— А колхозную воду тоже не собирались воровать? — Рузмет-ака стукнул прикладом об пол.

— Собирались, — вздохнул Палван. — Немножко, на часок всего.

— Раз провинились, не все ли равно какие — «синие», «зеленые» или чумазые — отвечать придется одинаково. Поняли? — дед грозно посмотрел на внуков.

— Конечно, следует придумать для них наказание, — вступилась за пленников вожатая. — Только ни в коем случае… — она боязливо дотронулась пальцем до ружья.

Старик мрачно безмолвствовал.

— Есть предложение, — вмешался Вундергай, придерживая платок у глаза. — Они могут исправить свою вину так. Пусть починят лагерный дувал и польют, сад, как велел дедушка, ведрами.

— Справедливо, — согласился Амир.

Но вожатая внесла поправку:

— Учтите, ребята, наши пленники раскаиваются, искренне жалеют о случившемся. Поэтому мы должны помочь им исправить ошибку.

— Поможем, — по-хозяйски ответил Амир. — Только после «Зарницы».

— Слушайте! — встрепенулся Вундергай. — А если к игре подключить Насыра с Палваном? — Он потрогал синяк под глазом. — Ребята боевые…

Братья с надеждой переглянулись.

Амир подумал и сказал:

— Разрешаю. Дадим им испытательное задание, будут охранять наши водные рубежи.

Вожатая одобрительно кивнула.

— А вечером приходите в гости ко мне, — сказал Рузмет-ака, очень довольный исходом дела. — Самый большой арбуз разрежем, — лицо его светилось лукавой улыбкой. Он оглядел юнармейцев. — А кто же первый заметил… это все? Кому самый первый кусок арбуза, из серединки?

Вожатая посмотрела на Вундергая, собираясь его похвалить, но тот понял и решительно замотал головой, взял Наиля за плечи, поставил впереди себя:

— Вот наш герой. Молодец, до конца держался, как настоящий боец.

Наиль смущенно задрал поцарапанный нос, вопросительно посмотрел на своего командира:

— А как же щелчки?

— Победителей не судят, — ответил Вундергай и весело подмигнул Наилю здоровым глазом.

— Ну, что ж, после такого мирного исхода остается пригласить всех в медпункт. До начала «Зарницы» поставим вас в строй, — категоричным тоном сказала старшая вожатая и вышла из штаба. Ребята послушно потянулись за ней…

А через два часа, чуть просочилась рассветная синева, по сигналу юнармейского трубача началось большое наступление за хлопковым полем, на больших зеленых холмах.

После завтрака оставшиеся на день дежурные возмущались возле обвалившегося дувала.

— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, — негодовала девочка. — Нас чуть не затопило, а мальчишкам хоть бы что… Тоже мне защитнички.

— Куда смотрели эти патрули? — пожала плечами ее подруга и скривила губы: — Конечно же, проспали всю ночь в беседке.

Про пещерную кошку

С утра по лагерю был объявлен конкурс на самый смешной рассказ. Вундергай не мог остаться в стороне от такого увлекательного мероприятия. Только вот беда, в тот день он дежурил на кухне, а проще говоря, картошку чистил. Когда освободился, все приключения уже расхватали, плюс каждый километр похода к «Черному камню» вместе со всеми привалами. Эту неприятную новость принес ему Болтабек.

— Если хочешь, бери случай про мои сгоревшие штаны, — бескорыстно предложил он Вундергаю. — Помнишь, я еще сушил их в пещере у костра, после своего рекордного прыжка через ручей. Я могу и без…

— Нет, — прервав друга, твердо сказал Вундергай. — «Штаны» тебе самому пригодятся. И вообще, твое приключение — из раздела «черного юмора». Ведь ты мог утонуть тогда, или, в лучшем случае, остаться без головы…

Болтабек обиделся:

— Ладно, пиши о чем хочешь, а мне надо в живой уголок. Там пещерная кошка…

— Пещерная кошка? — оживился Вундергай. — Я тоже пойду.

— Успокойся, — сказал Болтабек. — Пещерная кошка уже занята. Файка пишет про нее.

— Ну и беги… — ответил приунывший Вундергай и, сдав дежурство, отправился в библиотеку. Решил уединиться, поразмыслить в спокойной обстановке. Только до ужина так ничего и не придумалось.

В сумерках ребята умчались смотреть какой-то фильм. А Вундергай с досады отправился задолго до отбоя спать. «Эх, ты — юнкор республиканской газеты, где же твой сногсшибательный рассказ?» — печально размышлял он, оставшись один в темной палате.

Несмотря на творческий кризис, ночь промчалась тенью птицы. Вундергай не запомнил даже, что ему спилось. Проснулся и сразу увидел в синих предрассветных сумерках бледнеющий молодой месяц над серебристым тополем под окном. Студеный горный воздух приятно холодил щеки. Так уютно было лежать под теплым шерстяным одеялом… Вундергай приподнялся на локте, осмотрелся. Ребята вокруг мирно посапывали. Благодать!.. Но тут он снова вспомнил про конкурс.

«Вот тебе и утро, которое мудренее вечера, — подумал Вундергай. — Где же эта мудрость? Кажется, напрасно отказался от «штанов» Болтабека. Можно было бы неплохо обыграть этот случай. Драматизм убрать, комическое усилить, а?.. Нет, теперь уже поздно». Вундергай горько вздохнул и опустил голову на подушку.

Вдруг до его слуха донеслось глухое рычание. Оно сменилось странной возней. Голова Вундергая снова поднялась. Прислушался. Звуки доносились с соседней кровати, где только что мирно спал Болтабек, укрывшись с головой.

Сейчас под одеялом творилось непонятное. Казалось, Болтабек боролся там со страшным зверем: что-то хрипело, визжало, лязгало зубами.

— Ах, ты, — бормотал, пыхтя, Болтабек, — я покажу тебе, как за горло хватать… Уй! Ай! Помогите!

Вундергай не раздумывая бросился спасать друга. Схватил толстую палку, с которой в поход ходил, и ткнул ею в одеяло, туда, где, по его догадкам, должен был находиться зверь. Болтабек завопил, одеяло подлетело в воздух и свалилось на пол. С трудом приоткрыв слипающиеся глаза, взъерошенный Болтабек обалдело смотрел на Вундергая.

— Т-ты в-видел? — спросил он, заикаясь. — Она меня лапой прямо по башке…

— Кто «она»? — спросил Вундергай.

— Да эта пещерная кошка из живого уголка. Я же ее, неблагодарную, кормил вчера, а она… лапой по башке меня…

— Не волнуйся, — сказал Вундергай вполголоса, чтобы ребят не разбудить. — Это не кошка тебя огрела. Это я тебя, вот этой дубинкой… Спасал.

— Значит, не было здесь никакой пещерной кошки? — удивился Болтабек, подтягивая с пола одеяло.

— Не было.

— Спасибо, — хмыкнул Болтабек, — «успокоил» ты меня… своей дубинкой.

— И тебе спасибо, — тихо рассмеялся Вундергай. — Эх, ты, Мцыри! Считай, что самое интересное приключение конкурса у меня под подушкой. Права, оказывается, бабушка: утро мудренее вечера.

— Ну, тогда с добрым утром, — сонно произнес Болтабек и, зевнув во весь рот, снова залез с головой под одеяло.

Приключение с бессонницей

Это случилось в то лето, когда Вундергай вместе со своим классом помогал сельским ребятам убирать фрукты и овощи. И если бы его не одолела бессонница в последнюю ночь перед отъездом в Ташкент, наверняка не случилось бы то, о чем и пойдет сейчас рассказ.

Так вот, не спалось Вундергаю в ту ночь. Раз двадцать переворачивался с боку на бок и не меньше десяти раз поправлял подушку; уже старался утомить себя длинным счетом: дошел до пятизначного числа, но сон не клюнул на математическую приманку. Тогда Вундергай попробовал разбудить Болтабека, который сладко посапывал на соседней раскладушке. Вундергай дернул друга за волосы — хоть бы что. Тогда он протянул руку, нащупал в темноте нос своего друга и зажал ему ноздри. Болтабек запыхтел, замычал и стал крутить ногами, словно мчался на гоночном велосипеде. Неожиданно он подскочил, фыркнул, закашлялся, пробормотал что-то невнятное, натянул на голову покрывало и снова засопел.

Вундергай разочарованно вздохнул и стал разглядывать звезды в темном проеме окна. Внезапно где-то совсем рядом громко и протяжно загорланил петух. Вундергай вздрогнул. Казалось, пернатый солист испытывал голос прямо на подоконнике школьного кабинета, где разместили гостей. Вундергай приблизил к глазам руку с часами. Светящиеся стрелки, поблескивая в предрассветных сумерках, показывали четыре. Петух оказался на редкость точен. Звезды опустились низко к вишневому саду, разглядывая лица спящих мальчиков (девчонки во главе с Хадичой расположились в соседнем ботаническом кабинете). Вундергай поскрипел раскладушкой, устроился поудобней.

Тут до его слуха донесся таинственный шорох. Прислушался. Шорох усиливался. За окном началась какая-то возня, донеслись обрывки фраз.

— Сколько их? — приглушенно спросил кто-то.

— Вместе с девчонками двадцать семь, — последовал ответ.

— Двадцать семь?! — озадаченно произнес первый голос. — Пересчитай…

Вундергай боялся шелохнуться. «Зачем это нас пересчитывать?» — промелькнуло в его голове, и мурашки промчались от макушки до пяток. «Наверное, это здешние ребята решили на прощание сыграть с нами злую шутку», — соображал Вундергай. Вчера на футбольном поле горячий спор разгорелся. Болтабек забил победный гол в ворота хозяев, а те от досады взорвались, стали приписывать Болтабеку офсайд. А никакого офсайда не было, потому что два защитника, высунув языки, мчались рядом. Болтабек резко остановил мяч, потом чуть откатил его вправо и с ходу ударил. Мяч попал в левую штангу и рикошетом влетел в ворота. Счет стал 4:3. Гияс показал на центр поля. А хозяева запротестовали, загалдели разом про свой офсайд. Их болельщики туда же: «Ташкентского судью на мыло!» Неудобно было спорить с гостеприимными хозяевами. Посовещавшись, гости решили уступить: счет по-прежнему остался ничейным.

Болтабеку стало обидно за свой справедливый незасчитанный гол. Он не желал уступать. Спорт есть спорт, и тут никаких поблажек быть не может. В дополнительное время Болтабек и проявил свой характер. Получив неожиданно мяч, он стремительно прошел по самой кромке поля и, обыграв тех же защитников, пробил между ног заметавшегося вратаря — снова 4:3. А пятый, заключительный гол, забил Назар. Судьба игры была решена.

Хозяева все не могли успокоиться. На Гияса напирали, обвиняли его в подсуживании. Гияс не любил спорить. Молча выслушав незаслуженные упреки хозяев поля, пожал плечами и пошел за своими ребятами. Но какой-то коротышка с нахальным лицом дернул его за плечо. Гияс отмахнулся и нечаянно задел его по макушке. Тот взвыл, и неизвестно чем бы кончилось дело, но вовремя подоспел классный руководитель Гани Юсупович и вместе с бригадиром Рахматом-ака вмешался в свалку. Соперники послушно разошлись, подсчитывая синяки.

Кто стал бы сомневаться после этого случая, что сельские ребята явились до рассвета с недоброй миссией! Лично Вундергай не сомневался: назревала беда, готовился подвох — мол, помните наших. Что делать?

Зачарованным взглядом приковался он к светлеющему проему окна. Вот над подоконником возникло что-то большое и круглое, кажется, голова. За ней вторая, побольше, третья… четвертая… седьмая… одиннадцатая… Вундергаю уже мерещилась дюжина пар глаз, которые свирепо просверливали его мстительно горящим взором.

— Ребята! — не своим голосом заорал он. — Нас окружают! Тревога! Тревога! Тревога!..

Началась суматоха. Поднялся частый треск раскладушек. Кто-то свалился на пол. Загрохотала перевернутая тумбочка. Бухнула стеклянная банка с баклажанной икрой.

— Свет, свет включите! — пронзительно кричал Болтабек и, опомнившись, сделал это сам: выключатель торчал над его головой.

Комната озарилась светом. В первую секунду все зажмурились, а потом, вытаращив глаза, уставились на подоконники. Там… неровными рядками лежали… большие золотистые дыни.

Появился Гани Юсупович.

— Что это? — спросил он, имея в виду дикий шум в комнате.

Ребята растерянно молчали. А Вундергай ответил, виновато улыбаясь:

— Это дыни, Гани Юсупович, — он пожал плечами и махнул рукой в сторону окна. — Марсианские дыни… с неба свалились…

— Сам ты на мою голову свалился, — бросил в сердцах Гани Юсупович. — Вечно не вовремя что-нибудь затеешь…

— Это не он, — вступился за друга Болтабек. — Это оттуда… кто-то… — он тоже махнул рукой в сторону космического пространства. — Мы и сами не понимаем…

Гани Юсупович прошел к окну, перешагивая через сваленные стулья и тумбочки.

— Здесь конверт какой-то. — Он не спеша распечатал пакет и, пробежав глазами исписанный листок, улыбнулся. — Чудаки. Выходит, это вам прощальный сюрприз от сельских ребят. Слушайте. — И Гани Юсупович прочитал: «До свидания, друзья. Играть вы умеете. Только мы в долгу не останемся. Приедем к вам в гости и забьем столько голов, сколько дынь сейчас на вашем подоконнике. Ешьте на здоровье и помните нас. До скорого реванша. Да здравствует дружба! Ура!!!»

Под словом «ура» стояло одиннадцать подписей.

— Молодцы! — одобрительно закивал Гани Юсупович. Тут взгляд его остановился на перевернутой тумбочке и разбитой банке с баклажанной икрой. — А с чего этот разгром?

— Это мы… — Вундергай запнулся, кашлянул и потер по привычке ладонью лоб. — Это мы от радости, Гани Юсупович. Не каждый же день бывают такие сюрпризы!

Как джин Цирроз спас Тишабая

Дело было у другой — колхозной бабушки, как раз в самом конце лета. Вундергай хорошо запомнил этот день. Вышли в поле «голубые корабли». Настроения у всех праздничное. А председатель колхоза, то есть бабушка Вундергая, ходила удрученная. Механик Тишабай вот уже неделю пьянствовал. И надо же, как раз началась самая ответственная пора хлопковой страды.

В тот вечер бабушка была сама не своя. Туго повязав голову привычной полосатой косынкой, она, прежде чем отправиться в поля, молча села за письменный стол и закопалась в какие-то бумаги. Попробуй сейчас с чем-нибудь обратиться, сразу получишь: «Может мне еще с тобой в кошки-мышки сыграть?» Именно так и скажет. А единственному внуку можно было бы и поласковее ответить, если бы даже была и министром. Для Вундергая она прежде всего простая советская бабушка. И вообще, пора собираться в Ташкент. Там заждалась городская бабушка.

Вундергай неслышно скользнул за порог и столкнулся с птичницей Мукаррам, невысокой круглолицей женщиной с хронической скорбью в глазах. Это жена того самого механика, который испытывал бабушкино терпение. Понятно, Мукаррам пришла просить (уже в который раз) за мужа. Вундергай поздоровался вежливо, открыл перед ней дверь и задержался у порога.

— Ну? — спросила бабушка, глянув на птичницу поверх очков.

Мукаррам безнадежно махнула рукой и всхлипнула, приложив к губам кончик платка.

— Что толку в твоих слезах, — хмуро сказала бабушка. — Делом надо его спасать. Беги сейчас к Флюре и скажи, чтобы она не отпускала ему вина. Все, сухой закон для твоего благоверного! — Бабушка нетерпеливо стала развязывать тесемки на пухлой папке. — Иди, иди, завтра мы разберемся с ним на колхозном собрании.

Вундергай едва отскочил от дверей, как появилась Мукаррам. Тихо прошла к воротам. Вундергай направился за ней.

На улице ему попались близнецы, два брата Мирали и Мирвали. Они неумело тащили пустую железную бочку.

— Зачем вам эта бочка? — поинтересовался Вундергай.

— Надо! — деловито ответил Мирали, тяжело дыша.

— Мост будем строить через большой арык, — пояснил Мирвали, — две бочки уже есть.

— А чего вы ее не катите?

— Гром пойдет, люди будут обижаться, — солидно ответил Мирвали.

Вундергай почему-то вспомнил с нежностью своих октябрят, ровесников этих головастиков.

— Молодцы, культурные ребята. Только тяжело же вам. Помочь?

Близнецы заулыбались.

— А ты куда идешь? — поинтересовался Мирали.

Тишабая спасать, — сказал Вундергай, со значением понизив голос.

— Тишабая? — переспросил Мирвали. — Мы его видели сейчас. К магазину повернул.

— Живой Тишабай-ака, — засмеялся Мирали, — чего его спасать?

— Живой-то живой… — Вундергай испытующе поглядел на братьев, как бы раздумывая, включить ли их в операцию, которую он продумывал сейчас, чтобы вернуть бабушке механика. — Живой-то живой, — повторил он, — только… Слушайте, друзья, помогите мне… Есть одно дело.

И Вундергай выложил свой план. Но, к удивлению, желаемого интереса у близнецов не вызвал.

— Зачем шутить так! — укоризненно покачал головой Мирали.

— Он старше нас, нехорошо, — поддержал его Мирвали.

— Эта операция принесет пользу всему колхозу, понятно? — убеждал Вундергай.

— Колхоз все равно и без Тишабая хлопок соберет, — рассудительно ответил Мирвали.

— Но позже. И потом, пока колхоз соберет, погибнет классный механик! — вскипел Вундергай. — Нужно же о человеке подумать. Как хлопок может быть без человека, а?

— Не пропадет, — спокойно ответил Мирали, — у нас еще один такой пьяница есть. Киномеханик… Три года пьет, а кино показывает. Лента, правда, все время рвется, а иногда вверх ногами или наоборот крутится. Но ему как «Сапожник!» закричат, он исправляет… — Сказав это, Мирали поправил штаны и кивком указал брату на бочку, мол, разговор исчерпан, пошли.

Но Вундергай облокотился на бочку, дав близнецам понять, что ему есть чего еще сказать. Братья недовольно переглянулись.

— Сейчас к бабушке приходила Мукаррам-апа, — сказал Вундергай таинственно. — Плакала, хваталась за голову, заявила, если люди не помогут ей исправить мужа, она… повесится… — Последние слова Вундергай прохрипел, для эффекта схватив себя за горло. При этом он мысленно повторил изречение городской бабушки: «Ради доброго дела иной раз и приврать не грех».

Близнецы оцепенели. Мирали от волнения глотнул и закашлялся. А Мирвали ни с того ни с сего чихнул.

— Вот, точно! — Вундергай ткнул пальцем Мирвали в грудь. — Если чихнул, значит, вправду может повеситься… Представляете, если…

— Подожди, — перебил его Мирали. — Куда бочку денем?

— Это не проблема, — обрадовался Вундергай, — бочку мы аккуратненько поставим вот сюда, к забору. Кому она нужна?

— Нам нужна, — обиделся Мирвали.

— Да заберем мы ее на обратном пути, — успокоил Вундергай. — Вместе потом будем строить мост. А сейчас нам надо кой-какие вещицы поискать для операции.

Возле маленького кирпичного магазинчика ребята притаились.

Густые сумерки заволокли поселок, а Флюра еще не повесила на дверь замки, обе створки нараспашку. Над крыльцом сняла лампочка в двести свечей. Поэтому близко подходить ребята не решились: спрятались за пустыми ящиками метрах в двадцати от крыльца.

У прилавка птичница Мукаррам отчитывала щупленького небритого мужчину в полосатой рубашке и кирзовых сапогах. Это и был механик Тишабай. За прилавком выжидающе замерла Флюра, молоденькая продавщица в ярком атласном платье с длинной косой, закрученной вокруг вышитой тюбетейки.

Ребята изо всех сил напрягали слух.

— Я же просила тебя не продавать ему вина, — упрекала Мукаррам продавщицу. — Всю душу истерзал этот пьяница.

— Не имею права не отпускать ему товар, — оправдывалась продавщица. — Он же взрослый человек…

— Человек? Ты говоришь, это человек? — Мукаррам окинула мужа презрительным взглядом. — Да наш старый козел и то больше на человека похож.

— Вот и оставайся теперь со своим старым козлом, — обиделся Тишабай. С трудом удерживаясь на ногах, он вернулся к продавщице. — Флюрочка… дай м-не мою бутыл-ку или книгу для… жалобы…

— Магазин закрывается! — с нескрываемым раздражением отрезала Флюра. Видно было, что ей не хотелось вмешиваться в семейные дела односельчан.

— Еще двадцать минут, — настаивал Тишибай. — Давай! Без горючего… не уйду… — он вяло брякнул кулаком по прилавку.

— Бессовестный, — расплакалась птичница. — Меня позоришь, колхоз позоришь… Стыд какой! Твои товарищи с утра в поле, а ты? Пей, шайтан проклятый, пока не захлебнешься! — и, плюнув, выскочила из магазина.

Тишабай сморщился:

— Чего ей от меня надо, не п-понимаю. Дом есть, деньги идут, я ее не обижаю… М-может, из-за ее характера и п-пью… — Тишабай покопался в кармане замызганных брюк и бросил на прилавок трешку. — Раз так она со мной… давай две бутылки… все равно в курятнике придется спать…

Продавщица молча поставила перед Тишабаем бутылки и вернула сдачу.

— Только здесь не пейте… В курятнике удобнее будет.

— Не учи. Тоже мне п-персидская красавица, — пробурчал Тишабай. — Твое дело план выполнять, а не коситься на ч-чест-ных покупателей.

— Ах, как вы надоели… — Продавщица вышла из-за прилавка и бесцеремонно вытолкнула Тишабая за порог. — Давайте, выходите, магазин закрыт.

— Кого ты выгоняешь! — слабо сопротивлялся Тишабай. — Лучшего мех… мех… мех…

Но продавщица хлопнула перед его носом тяжелой дверью, и Тишабай умолк. Уселся тут же на крыльце, откупорил одну бутылку вина. Другую поставил рядом. Отпил прямо из горлышка. Икнул. Мутными глазами глянул на дорогу и, запрокинув голову, присосался к бутылке, зажмурившись не то от яркой лампочки, не то от удовольствия. В горле у него булькало, как у лошади на водопое… Наконец Тишабай оторвался от бутылки и не глядя бросил ее через плечо. Раздался звон разбитого стекла…

— Х-х-хоро-шо… — промычал Тишабай. — Теперь пойдем в ку-рятни-чек… На пух-пух-пух-овой перине будем спать… — Он пошарил возле себя и, не найдя второй бутылки, удивился. — А где она? Не имеете права… Книгу жалоб или… — Тишабай с трудом приподнялся на ноги с решимостью разнести в щепки дверь магазина… Но вдруг остановился. Загипнотизированно уставился на угол стены. Потряс головой, провел ладонью по глазам: видение не исчезло. В двух метрах от него в воздухе маячила вторая бутылка.

Тишабай таращит глаза, понять ничего не может. А бутылка, словно в невесомости, плавно качнулась и поплыла к нему: прямо перед носом замерла. Тишабай робко протянул руку, едва коснулся ее пальцами, та вильнула в сторону.

— Ты… что… косм… косм-ик-ческая… да? — пораженно пролепетал Тишабай. Он даже слегка протрезвел. Покачнулся, взмахнул для равновесия руками, будто петух крыльями перед тем как закричать, и шагнул за медленно плывущей в густых сумерках бутылкой.

Неуверенно переступая, будто ребенок, начинающий ходить, Тишабай шагал по притихшей сельской улице, бормоча себе под нос:

— Раз-два-три, или прийди, или пропади. — Он остановился, протер глаза — бутылка по-прежнему маячила в метре от его носа. — Значит, председательша, раис-апа, верно сказала… Мозги свихнутся… печень пропадет… цирроз будет… Ерунда… этот цирроз… Ничего не будет… — Тишабай поманил к себе витающую в воздухе бутылку. — Плыви ко мне, любимая. — Бутылка тотчас подалась к нему. — Тишабай резко протянул к ней обе руки, но промахнулся и упал, больно ударившись о камень. — У-у-у, — тихо завыл он от боли. — Шайтан-вино, сгинь!

Но бутылка не пропала. Она маячила перед глазами Тишабая дразнящим поплавком. А у калитки его дома внезапно исчезла.

Прихрамывая, Тишабай шагнул через порог во двор и, перед тем как захлопнуть калитку, высунул голову на улицу. Людей не видно было. Все сидели у телевизоров. И бутылка тоже исчезла. Тишабай облегченно вздохнул, погрозил в темноту кулаком и с треском захлопнул калитку. Потом направился к освещенным окнам дома, но вовремя опомнился и свернул на узкую дорожку, что вела между яблонь к курятнику.

— Такому пьянице и навоз жалко стелить! — вслед ему раздался голос жены из открытого окна. — Ох, горе, мое горе, когда же это кончится…

Она еще долго «честила» своего мужа, но тот не возразил ни одному ее слову. Под градом упреков он доплелся до курятника и, приоткрыв скрипучую дверь, протиснулся внутрь. Домашняя птица привыкла к его визитам и потому не выказала никакого волнения.

Темнота — руки своей не видно, но добраться до старой тахты пустяк, если ты знаешь ее постоянное место. Тишабай провел рукой по старому пыльному одеялу и завалился на тахту с сапогами. С минуту поворчав, он повернулся на правый бок, и вдруг… в квадратном окошке что-то засветилось.

«Жена идет допиливать меня», — с тоской подумал Тишабай и притворился спящим. Однако он не услышал знакомых шагов. А свет в окне тем временем усилился, и вдруг прямо над головой раздалось:

— Вот и я! Го-го-го!.. Ждешь уже. Очень приятно. Очень!.. Твой покорный слуга, джин Цирроз!

Тишабай вскочил как ужаленный. Сердце долбило, словно баран в фанерную калитку. В проеме маленького окошка светилась страшная рожа. Глаза горели кровавым светом, ноздри и пасть до ушей пылали алым пламенем. Так и есть, джин!

Вот красный свет в окне рассеялся, но тут же озарились щели дощатой двери. Тишабай онемел от ужаса. Сполз на земляной пол, попытался забиться под тахту, но голова не пролезала.

Таинственно скрипнула дверь, и в курятнике возникла длинная тощая фигура, согнутая как вопросительный знак. Фигура светилась зловещим фиолетовым светом.

— Давно я этой встречи ждал, — дохнул пламенем джин. — Едва совсем не опоздал. Сейчас мы тебя…

При этих словах, прямо на глазах у перепуганного насмерть Тишабая, джин разделился на три части. II теперь еще два маленьких джина бесновались вокруг.

— Кто… что это?! — прохрипел Тишабай и снова безуспешно попытался втиснуться под тахту.

Джин, что повыше (очевидно, самый главный), подскочил к нему и, покрутив бутылкой вина (той самой бутылкой, которая плыла в воздухе перед носом Тишабая), снова гоготнул и скороговоркой загнусавил:

— Мы вино-водочные джины. Страшней ты не видел картины. Хотим распить с тобой бутылку шайтан-вина. Ты ведь жить без него теперь не можешь. — Он сделал знак рукой, и маленькие джины, пританцовывая, окружили тахту. — Пей, не жалей. Все равно тебе скоро помирать и славных дел колхозных не видать.

Один из джинов запрыгнул на тахту.

— Пей-пей, не жалей! — пропел он, подскакивая. — Этот чудодейственный шайтан-напиток — вино — водка — спирт — одеколон — шампунь — бензин — керосин — самый лучший в мире коктейль… Обхохочешься до слез, печень съест наш джин Цирроз! Пей, пей, поскорей!

Выслушав страшное предсказание, Тишабай окончательно ошалел. Он обреченно ждал, обхватив голову руками. Раздалось бульканье и стук горлышка бутылки о край стакана.

— Пей! — устрашающим шепотом прорычали три светящихся джина. Они разом отбросили в угол тахту и окружили невменяемого Тишабая. — Пей! — тоном приказа повторил старший джин, прижав наполненный стакан к губам и носу Тишабая.

Тишабай в ужасе отшвырнул стакан и завопил нечеловеческим голосом: «Мама! Помогите!»

Размахивая руками, он бросился через огненное кольцо джинов прочь. Перепуганные куры такой гам подняли, что всех соседских собак всполошили.

Тишабай вихрем промчался по двору, перескакивая через кусты роз, одним махом взлетел на высокое крыльцо — откуда только прыть взялась! — и захлопнул за собой дверь.

Джины почему-то не стали преследовать Тишабая. Огненной вереницей прошествовали они к забору, перемахнули его и погасли, растворившись в сумраке сельской ночи.

А на другое утро чуть свет прибежала к бабушке Мукаррам. Бабушка уже собиралась в правление.

— Ну, что у тебя? — спросила она, выжидающе глянув на птичницу.

Мукаррам покосилась на дверь комнаты, где спал Вундергай, и сообщила с тревожной озабоченностью:

— Вчера Тишабая в курятник выгнала. Через час слышу — как ошалелый по двору бежит… В дом ворвался, чуть дверь не сорвал. Свет погасил и до рассвета просидел у дверей с охотничьим ружьем. Я подумала, от пьянства тронулся… Со страху сама заперлась в своей комнате… Так и просидели мы оба не сомкнув глаз: я его боялась, а он какого-то джина Цирроза. Всю ночь грозил этому самому Циррозу… Странное слово какое-то…

— Цирроз — это беда алкоголиков, — пояснила бабушка. — Печень высушивает, человек умереть может.

— Пропади пропадом этот Цирроз! — испуганно отмахнулась Мукаррам. — Ой, бедный мой Тишабай…

Бабушка благодушно спросила:

— А где сейчас твой «бедный»?

— В мастерские ушел. Побрился, новую рубашку надел…

— Значит, вовремя этот джин Цирроз напомнил о себе, — сдерживая улыбку, бабушка добавила успокаивающе: — Ну, ты иди, иди на ферму. Все к лучшему, сама же видишь…

Едва птичница прикрыла за собой дверь, бабушка вошла в комнату Вундергая и присела на край постели.

— Не притворяйся, знаю, не спишь, — сказала она, тихонько толкнув внука в бок.

Вундергай повернул заспанное лицо:

— Ну чего, бабушка?

— Хочу спросить тебя, ты не знаешь такого джина Цирроза?

— С чего это ты, бабушка? А что?..

— Здорово у него получилось с нашим механиком. Доброе дело совершил.

— Ничего особенного, каждый сможет. Надо только иметь в наличии… — Вундергай поднял руку и стал загибать пальцы: — удочку, занавеску, электрический фонарик и вычищенный от мякоти арбуз с прорезанными глазами, носом и ртом — вот тебе и твой джин Цирроз. Учти, по секрету…

Бабушка ласково потрепала внука за волосы:

— Хотелось бы передать джину Циррозу благодарность от имени правления колхоза.

— Не только ему одному благодарность, — поправил Вундергай, — мне… то есть ему, еще и близнецы помогали… Да ну тебя, бабушка, дай перед школой выспаться…

Операция «Картошка»

Случилось это в новогоднюю ночь. Едва стенные часы пробили одиннадцать раз, раздался телефонный звонок.

— Слушаю, — сказал Вундергай приглушенным голосом, косясь на дверь бабушкиной комнаты.

— Очень хорошо, что слушаешь, — отозвался Болтабек. — Порядок, можно начинать. Хадича с бабушкой телик смотрят. Родители ушли встречать Новый год.

— Спускаюсь, — Вундергай осторожно положил трубку на рычаг и на цыпочках вышел за порог, подхватив с вешалки теплую куртку. Внизу уже поджидал Болтабек. Под мышкой у него торчал большой сверток. Болтабек развернул его с достоинством купца, знающего цену своему товару.

— Блеск костюмчики, — сказал Вундергай. Он расправил старый мешок с дырками для головы и рук и натянул его на себя. Потом приладил к лицу маску лешего с крючковатым носом и единственным торчащим клыком. Болтабек тоже облачился — в наволочку с прорезанными отверстиями для носа и глаз, а на голову нахлобучил неизвестно откуда добытую старую дамскую шляпу с матерчатыми розочками — ну, форменная ведьма!

— Два призрака из страшной сказки! — прохрипел Вундергай голосом старого разбойника. — Сейчас мы рассчитаемся с этой выскочкой. Ха-ха-ха! — И он пропел, приплясывая в такт: — Ас-са, ас-са! Конец тебе, староста класса…

Достав из кармана картофелину, привязанную к мотку суровых ниток, Вундергай растолковал другу свою идею:

— Приколем булавку к оконной раме. Нитку пропустим через колечко булавки и протянем во двор. Стоит только дернуть за нитку — и картошка трахнет по стеклу. Хадича высунет тут же свой любопытный нос, а на балконе ни души. Ну, как?

— Класс! — согласился Болтабек.

— Слушай дальше, — продолжал Вундергай. — Через минуту невидимая рука позвонит в ее квартиру, а с другой стороны дома под дикий хохот в окно ее спальни заглянут две наши гадкие рожи! — Вундергай вопросительно уставился на друга, ожидая одобрения.

Что и говорить, Болтабек был восхищен таким планом.

— Почище колхозного джина Цирроза проучим эту вредину!

И вот две тени проплыли к незастекленному балкону; на всякий случай шли вывернутыми шагами, чтобы хитрыми следами сбить с толку мнимых преследователей.

Призраки под покровом ночи легко вскарабкались на балкон первого этажа. И с этой минуты мы будем называть их теми именами, за которыми они решили скрываться для полного успеха операции «Картошка».

Ведьма услужливо подставила спину Лешему, и тот приколол к верхней планке оконной рамы картофелину. Затем он сполз с горба Ведьмы и начал осторожно разматывать моток ниток. Неожиданно моток выскользнул из его рук и покатился по полу. Ведьма как-то нелепо выставила ногу, пытаясь прижать ускользающий моток, но промахнулась, задев за нитку, да так резко, что картошка оттянулась и глухо ухнула по стеклу. Призраки разом пригнулись. Тут же в комнате раздались поспешные шаги. Щелкнул замок.

«Ну, все, пропали», — пронеслось одновременно в двух головах.

Первым пришел в себя Леший. Не раздумывая, он дернул Ведьму за штанину, и оба призрака моментально скрылись в стенном шкафу для продуктов.

На балкон вышла сухопарая старушка в остроносых калошах.

— Хороша у меня внучка, — проворчала она. — Сколько раз говорила: «Закрывай шкаф, кошки продукты растащат». — Старушка с досадой прихлопнула дверки и набросила крючок. Шаги ее стихли.

— С Новым годом! — прошипела Ведьма. — Влипли.

— Спокойно, — ответил Леший. — Мой папа утверждает, что в любой обстановке не надо теряться.

Леший протянул в темноте руку, желая подбодрить друга, и задел какую-то банку. На голову Ведьмы полилась липкая жидкость. Ведьма испуганно отстранилась, толкнув Лешего. Тот в свою очередь не удержал равновесия и сел в какой-то бочонок…

— Та-ак, — протянул Леший обреченно. — Я, кажется, сижу в соленой капусте.

— А у меня рубашка прилипла к спине. — По голосу Ведьмы чувствовалось, что на лице ее гримаса брезгливости.

— Не волнуйся, это варенье, — успокоил Леший. — И давай займемся дверью. — Он подвинулся было к Ведьме и наткнулся на какой-то мешок. Ровной струйкой посыпалась на мстителей мука.

— А это еще что?! — в отчаянии прошептала Ведьма.

— Манка с неба, — процедил Леший. — Давай жми на дверь.

Разом налегли. Шкаф крякнул, но не поддался. А мучная струйка с тихим шорохом засыпала мстителей, смешиваясь с вареньем и рассолом.

— Апчхи! Стой, не двигайся, — пробормотал Леший, — я муку отодвину.

Он нащупал над головой злосчастный мешок и принялся втискивать его между коробками. Вдруг ему на голову свалился тяжелый пакет с сушеным урюком. Перед глазами Лешего пошли радужные круги. Он покачнулся и снова сел в бочонок с капустой.

— У меня штаны промокли, — спокойно-загробным голосом сказал он. — К утру замерзнем. Представляешь, утром Хадича открывает шкаф, и вдруг к ее ногам вываливаются ледяные покойнички.

— Я лично не собираюсь здесь встречать утро! — вскипела Ведьма. — Если тебе нравится, замерзай на здоровье. — И она начала ожесточенно раскачивать дверку шкафа.

— Ты, бульдозер, замри! — Леший предостерегающе толкнул Ведьму в бок. — Аккуратней надо…

— Аккуратно не выйдет, — Ведьма раздраженно отстранила руку Лешего, и сразу раздался такой оглушительный грохот, что оба призрака в ужасе прикрыли руками головы. На них свалились с верхней полки скороварка и пустая кастрюлька с крышкой.

— Ой-ей-ей! — завопила от боли Ведьма. — Помогите!

— Да заткнись ты! — прорычал Леший. Он попытался зажать Ведьме рот, но та в ярости оттолкнула Лешего и угодила ему кулаком в нос. У несчастного брызнули слезы из глаз.

— Ах, так?! Сейчас я приведу тебя в чувство! — Леший стукнул наугад и попал как раз Ведьме по макушке. В ответ Леший получил хороший пинок.

И тут такое началось! Оба мстителя, забыв обо всякой осторожности, стали колошматить друг друга по чем попало. В шкафу грохотало, звенело, дребезжало. Фанерные стенки пошли ходуном, словно при страшном землетрясении. И петли не выдержали. Дверки разлетелись в разные стороны, и на ярко освещенный балкон выкатились два кома, обмазанные вареньем и обвалянные в муке. Охнув, они выпрямились и застыли в нелепых позах: их в упор рассматривали насмешливые глаза Хадичи (Она и включила лампочку для опознания преступников). Взгляд ее остановился на их ботинках. Ей хорошо знакомы эти две пары башмаков. Ежедневно видит их в школе и во дворе своего дома. И даже по стуку сбитых каблуков легко узнает их обладателей на лестнице. Хадича хитровато прищурилась:

— Добро пожаловать, взломщики-погромщики, — она угрожающе подняла швабру. — Вызвать милицию или просто огреть вас по макушкам?

Даже сумасшедший не принял бы эти дурацкие предложения, и потому призраки попятились к барьеру. Истинные лица их скрывались под страшными масками, и голоса свои они, конечно, не собирались выдавать.

А Хадича продолжала с притворной свирепостью, едва удерживаясь от хохота:

— Так и быть, я не вызову милицию и не огрею вас по глупым черепам. Но с условием. Я отвечаю за новогодний утренник для октябрят. Мне как раз не хватает для маскарада двух таких вот чучел. Ха-ха-ха! Согласны? — И Хадича в восторге запрыгала на месте, как первоклашка.

А призраки, не проронив и звука, вмиг перемахнули через барьер и без оглядки помчались в другой конец двора.

— Эй, вы, маски! — весело прокричала Хадича. — Не забудьте завтра шкаф починить. — И она запустила вслед мальчишкам замерзшую картофелину.

Откуда берутся снежинки

К вечеру похолодало. И, словно тополиный пух, над землей закружились первые снежинки. Малыши встречали их радостными возгласами.

— Ура! Первый снег! — на весь двор кричал Гани. Он носился по детской площадке, подпрыгивая и размахивая руками, как футболист, забивший победный гол.

— Надо задумать желание, раз это первый снег, — сказала Мамура и, подхватив на ладони несколько узорчатых снежинок, затараторила: — Хочу, чтоб быстрее пришли зимние каникулы, чтобы новые санки мне купили, чтобы елка была и Дед Мороз, и много-много снега… У меня есть карнавальный костюм Снежинки…

— А откуда берутся снежинки? — спросил вдруг Вундергай, ни к кому не обращаясь. Сдвинув на брови лохматую шапку, он невозмутимо следил за белой каруселью.

— Откуда? — хихикнула Мамура. — С неба, конечно.

— А в небе откуда снежинки? — тем же тоном продолжал Вундергай.

— В небе из облаков получаются снежинки, — довольная своим ответом, Мамура уселась на скамейке рядом с вожатым.

— А облака получаются из хлопка, — пошутил Гани.

— Сообразил! — фыркнула Мамура. — Тогда бы снег никогда не таял, а Ташкент потонул бы в вате.

— Пусть Вундергай сам скажет, откуда снежинки берутся. Он все знает, — сказал Гани и с интересом уставился на Вундергая.

Тот принял глубокомысленный вид.

— Облака — это дыхание рек, морей и океанов. — Он вдруг вскочил на скамейку, встал в позу факира и заговорил «сказочным» голосом: — Холодные ветры, словно гончие псы, пригнали их на юг. — Вундергай взметнул руки к небу. — Вот на этом облаке Зима построила свою мастерскую снежинок и вместе с подмастерьем Морозкой начала большое кропотливое дело. С помощью волшебного ледяного аппарата. У каждой снежинки свой, неповторимый рисунок должен быть. Вот Зима и рисует, рисует «строй иглой на тонких ледяных пластинках, а Морозка быстро подхватывает разрисованные пластинки и закладывает их в чудесный аппарат. Затем, глянув на Землю, выпускает их на город.

— А зачем он на Землю смотрит? — удивился Гани.

— Чтобы убедиться, готовы ли вы встретить первый снег.

— Сказки рассказываешь, — сморщила покрасневший носик Мамура. — Чего тут готовиться. Пальто, рукавички надели, санки взяли и готово!

— А качели до сих пор висят и ржавеют? — Вундергай махнул рукой в сторону высокой перекладины. — А кормушки зимние для птиц на чердаке валяются? А кусты роз разве окопаны и обсыпаны опилками?..

— Ай, ничего не случится, — капризно дернула ногой Мамура. — Все это выдумки. Снег-то все равно идет.

— Ага, идет, — поддакнул Гани. — И будет идти как миленький, раз зима.

Тут всех стали выкликать родители. И ребята разбежались по домам.

А на следующее, воскресное утро, едва открыв глаза, ребята повскакали с кроватей и прильнули к окнам, предвкушая веселый с катанием и снежками заснеженный денек. Только снега как не бывало. Во дворе по-прежнему было сухо, лишь холодный ветер раскачивал с грустным скрипом качели.

Удивились малыши. Помчались после завтрака к Вундергаю. А уже через час двор наполнился веселым гомоном. Звенели лопатки и ведра. Стучали молотки, шуршала метла. К вечеру двор сиял: качели были убраны, розы и молодые деревца закутаны, кормушки выставлены на балконах. Вундергай и старших мальчишек и девчонок позвал на помощь.

— Ну, теперь исполнится наше желание? — заглядывая ему в глаза, спрашивает Мамура.

Вундергай глубокомысленно глянул в небо, затянутое плотно облаками, вдохнул в себя порцию свежего зимнего воздуха и произнес голосом мага:

— Быть тому обязательно.

И он не обманул малышей. Не зря же регулярно слушает прогноз погоды.

Оглавление

Повесть Записки Вундергая

  Суд

  «Лишний человек»

  Знакомство вверх ногами

  Пропавшая «автокорова»

  Выстрел поневоле

  Стычка

  Навстречу страхам

  Порция величиной с Килиманджаро

  Необыкновенный полет

  Из биографии лишнего человека

  Новые знакомые

  Заявление Бабашкина

  Хитрая репетиция

  Верхолазы

  Премьера

  Приговор

Рассказы

  Воспитание по системе йогов

  Не хочу быть варваром!

  Ночная диверсия

  Про пещерную кошку

  Приключение с бессонницей

  Как джин Цирроз спас Тишабая

  Операция «Картошка»

  Откуда берутся снежинки