Выстрел [Владимир Петрович Сидельников] (fb2) читать онлайн

Владимир Сидельников Выстрел Повесть

Стоял конец августа. Начало дня не предвещало беды. Радовало тихое, теплое утро, застывшие табунки облаков, ленивый дымок ночного костра на пологом берегу. Лишь изредка легкая рябь шевелила золотистый песок. В протоке, врываясь в стайки ельцов, охотилась щука.

Только после полудня, лениво разворачиваясь, повисла над Леной тяжелая туча. Закатное солнце подсвечивало ее снизу. Из медно-красной туча становилась лилово-темной и оттого еще более грозной. Далекий скалистый берег потускнел, начал исчезать, словно растворялся в воде.

Уже несколько раз Федор Семенович с опаской поглядывал на небо, озирался по сторонам, озабоченно качал головой, приговаривал:

— Шибко худой ветер... Волногон будет. Не сладишь с ним, лешим...

Поверхность реки потемнела. Минута-две — и зашелестел дождь, за стеной которого исчезла одиноко маячившая на горизонте рыбацкая лодка.

— Эх, не управились к дождю! — досадливо крякнул Федор Семенович. — Илья-я! — позвал он напарника. — Снимайся-а!..

— Еще малость... — взмолился Юшков. — Самый клев начался!

— Примета верная, Илья, волногон идет.

— Ты, Семеныч, с вечера про волногон талдычил. Пронесет...

— Так-то оно так, только нынче примета верная.

— Ладно уговорил. — Илья согласно кивнул и швырнул за борт «Казанки» блесну. «Пустяки его приметы. Не приметы, а причуды стариковские. Грозовой дождь не бывает затяжным». Рассуждая так и подбадривая себя тем самым, Илья поддернул леску в сторону, отпустил, положил блесну на дно, снова поддернул и, наклонясь к воде, стал ждать поклевку. Окунь был ненасытен. Яростное сопротивление крутобокого хищника вызывало у Ильи азартную дрожь. Несколько крупных сорог билось в целлофановом пакете о днище лодки. Отменная выдалась рыбалка! Вот только старик не в духе: ворчит, заставляет сниматься с якоря. Настроение у Ильи испортилось. Он начал злиться на Мостахова всерьез: и за то, что вытащил на рыбалку, что сорвется, по всему видать, вечерний клев и за то, наконец, что откуда-то из-за полуприкрытого дождем скалистого берега выкатился первый робкий рокот грома.

Дождь набирал силу, переходил в ливень. Илья еще раз метнул серебристую гранку. Все повторилось. Когда окунь затрепетал над бортом, Юшков переправил добычу в лодку. Только после этого, бросив донку, перебрался на корму. Едва якорь сошел с грунта, лодку тут же тряхнуло, словно кто-то невидимый принялся раскачивать ее из стороны в сторону, пытаясь опрокинуть. Илья перенес тяжесть тела на левую ногу, но не устоял, завалился на скамью. Так, полулежа, он огляделся по сторонам. Бортовой плескунец — волна коварная. Она раз за разом перехлестывала через борт, заливала «Вихрь». Напрасно в каком-то отчаянном исступлении рвал Юшков ручку стартера — «Вихрь» молчал как заколдованный. «Свечи забросало...» — догадался Юшков, прослеживая за струйками, которые скатывались по проводам. Илья вздохнул шумно, взахлеб. Он силился и не мог разглядеть, что там, за серой пеленой, где совсем недавно покачивалась на сонной волне «Обь» рыбоинспектора Мостахова. Только слух уловил какие-то звуки. Ветер сносил их. Привстав, Илья вслушался, приложив ладонь к уху, и тут догадался: кричит Федор Семенович.

— ...сла...а...а! — неслось невесть откуда.

Странный звук резанул слух, дошел до сознания.

— ...ла...ла! — пробивалось с реки.

— Весла! — вскрикнул Юшков.

Мостахов кричал еще что-то, но Юшков едва слышал голос старика и, как ни силился, не мог разобраться в его советах. На мгновение мысль о том, что лодка инспектора где-то рядом, принесла облегчение.

Внезапная вспышка молнии прочертила тьму, выхватив полукруг неба над головой, широкую протоку, какой-то пышнозеленый островок. Илья привычным глазом смерил расстояние до острова. Все зря!... К спасительному клочку суши, который тут же погрузился во мрак, метров пятьсот.

Юшков навалился на весла, пытаясь поставить лодку наперерез волне. Ветер мешал грести. Сильное течение делало свое: лодку несло боком. Не повернуть ее, проклятую! Не осилить на веслах стихию. Не добраться...

И снова дальний удар грома. Илья выронил весла. Лодка уже не повиновалась судорожным рывкам гребца. Дождь внезапно сменился градом. Повеяло холодом. К Юшкову подступил страх. Он противился, не хотел поддаваться его липким объятиям, снова схватился за весла. Но тут же выронил их. Лодку заливало водой. Илья опустился на колени, торопливо заработал жестянкой, пытаясь отвлечься, перебороть усиливающееся чувство страха.

На изгибе реки лодка вдруг замерла, взбросилась на гребень волны, повисла, потом ухнула вниз. Дюралевые борта ее жалобно простонали, готовые развалиться по швам. Лодку бросило еще несколько раз, но уже потише. Волна явно слабела, теряя силу. Стихал ветер. Редел дождь.

Илья выпрямился, привстал. Где-то должен быть перекат... Только бы угодить на отмель. Она спасет незадачливого рыбака! Дальнейшее происходит неожиданно. Илья радостно улыбается, морщит губы. Скрежет металла о гальку ласкает слух. Ни ослабевший ветер, ни монотонный шум дождя уже не в состоянии заглушить этот спасительный скрежет.

Много позже, заякорив лодку у прибрежного валуна, уставший, но счастливый оттого, что избежал опасности, он ступил на берег и осел на мокрый песок. Только тут, на столь желанном берегу, заколотил его холодный озноб. Илья сунул руки под мышки, прилег.

Вдали рокотала гроза. Было похоже — опять разыграется погода. Юшков блаженно закрыл глаза, ругнул себя за беспечность. «Вот тебе — еще немножко, еще чуть-чуть...» Зубы выбивали чечетку. Сейчас бы переодеться в сухое, теплое. Но одежда, запасы еды, ружье, взятое на всякий случай, остались в сторожке Мостахова.

Пока Илья соображал как быть с капризным «Вихрем», проглянуло солнце. Оно прорвалось сквозь редеющую пелену туч и его лучи приятно скользнули по озябшему телу. Илья окинул взглядом косу, куда прибило лодку, перевел взгляд на русло реки, крутобережный остров, махнул рукой на моторку и побрел, осторожно ступая по гальке. Осколки скальной породы и мелкий ракушник впивались в изнеженные обувью ступни, вызывая острую боль. И это обостренное чувство заставило его встрепенуться: точно кто-то решительно и резко постучал в сознание. Илья вспомнил о Мостахове.

— Скорее к сторожке! — подстегнул он себя.

Огибая косу, мельком осмотрел островок, надеясь увидеть контуры знакомой «Оби». Берег был пуст. Дымок буксира ломко таял на горизонте. Вдруг ему послышалось: не то впереди, не то где-то за островом, на протоке, прокатился приглушенный расстоянием гул. Илья остановился, прислушался. Почудилось? Что это? Отзвук грозы? Но она отступила, укатив вниз по реке. Стоп! — встрепенулся Илья. — Никак Мостахов подает сигнал. Меня ищет. Или сам попал в беду...

Одолеваемый приступом нового беспокойства, Илья побежал, ощущая в ногах деревянную немоту, превозмогая боль. Выстрел, если слух не обманул, донесся со стороны сторожки. Миновав высохшие протоки, он выбрался на коренной берег у заброшенных угольных шахт, пересек песчаные отмели, и когда зарослями тальника пробрался к причалу, остановился неподалеку от избушки, пораженный увиденным.

Федор Семенович лежал на спине, метрах в десяти от воды. Правая рука была неестественно вывернута над головой. Илья бросился к Мостахову, закричал, едва слыша собственный голос:

— Федор Семенович!..

Возглас его остался без ответа. Илья наклонился над стариком. От небритой щеки и крупного подбородка рыбоинспектора поднимался легкий пар. Юшков увидел упрямо сжатые посиневшие губы, темные круги под открытыми остекленевшими глазами, заострившийся кончик носа. Правая половина лица залита кровью — на виске зияла открытая рана.

— Расскажите, Илья Егорович, о Мостахове... Все, что знаете о рыбоинспекторе.

Юшков, сопровождая инспектора уголовного розыска, двигался впереди по узкой прикатанной тропинке, не останавливаясь и не оглядываясь. Лишь изредка, почему-то шепотом, предупреждал о валежине под ногами или придерживал прогонистую ветку тальника.

Аверьянов не стал задерживаться в полутемных сенцах, прошел к столу и опустился на скамью, поближе к пыльному зарешеченному окошку. Пока Юшков переминался с ноги на ногу, не зная как и где пристроиться, Аверьянов окинул взглядом жилище. Собственно говоря, это была одна комната. Печь — добротной русской кладки — пристроилась близь стены так, что делила ее надвое. В меньшей половине располагалась мастерская, а в другой, позади печки, — получалась спаленка. Сети, от мелкой ельцовки до ставной трехстенки ниспадали со стен, источая нежный, чуть ощутимый аромат высохших водорослей. На полках, сработанных до потолка, впритык друг к другу ютились жестянки из-под сухого молока, а в них будто августовский луг хранился: золотой корень, медуница со зверобоем, головки одуванчика, плоды шиповника, листья смородины, множество кореньев диких пряных трав. «Так исстари велось в наших деревнях, — мелькнула у Аверьянова мысль. — Наши предки знали толк в травах, лечились ими, врачевали домашний скот... Мы этой наукой пренебрегаем, подзабыли даже названия трав и цветов...»

Аверьянов еще раз окинул взглядом комнату: не подскажут ли о характере хозяина какие-нибудь вещи или предметы? Ничего интересного капитан не заметил. Встав, он прошелся взад-вперед по избушке и остановился, открыв дверцу настенного шкафчика. И здесь громоздились снизу доверху полочки с рядами банок. Он повел носом, улавливая запах овощей, уксуса, специй. Недовольно морщась, вернулся к столу.

В белоснежной сорочке, модных джинсовых брюках капитан выглядел моложе своих сорока, впрочем, когда хмурился, — старше. Смуглое от природы лицо строго, неулыбчиво. Карие глаза из-под темных ресниц смотрят доброжелательно, но чуточку недоумевающе, словно спрашивают: с чего же все-таки начать?

Осмотр жилья Аверьянов провел молча, ни разу не взглянув на Юшкова. И потому трудно было понять: то ли легла между ними какая-то полоса неприязни, то ли капитану недосуг прерывать осмотр вопросами, тем более что Юшков выжидательно молчал, боясь вступать в разговор первым. Он пристроился, наконец, на ящике у печки. Сидел опустив голову, отрешенный от всего, что происходит вокруг, с усталым видом человека, задающего себе один и тот же вопрос: «Когда все это кончится?»

Составив протокол осмотра, Аверьянов попытался расшатать оконную решетку, провел пальцами по запыленным стеклам. Что изменилось здесь с момента гибели хозяина? Ничего. Аверьянов присел к окну и приготовил стопку бумаги.

— Расскажите, Илья Егорович, о Мостахове... Все что знаете о рыбоинспекторе.

Юшков развел руками, достал сигарету, попросил разрешения закурить. После глубокой затяжки, ответил:

— Знаю-то я всего ничего... Познакомились здесь, на рыбалке и простились, как видите, тоже здесь...

— Начните с момента знакомства, — попросил Аверьянов.

— Расхвалили мне эти места — уловные, особенно к осени... Подсказали где остановиться на ночлег. Как-то в субботу выбрался... С посторонними старик держался сухо, официально, можно сказать. Поэтому близких друзей не водил. Мне даже показалось странным, когда однажды Мостахов появился у меня на городской квартире. — Юшков перевел дыхание и продолжал. — Тогда я понял, что он просто одинок, как, впрочем, многие пожилые люди. К нему привыкнуть надо было, понять его натуру... Встречались мы не часто, когда Мостахов наезжал в город по своим служебным делам.

Аверьянов хотя и держал ручку на листке бумаги, не спешил записывать рассказ Юшкова. Даже не думал о том, что в услышанном относится к случившемуся, а что не имеет никакой ценности. Каждое слово Юшкова подтверждало, тем не менее: да, тут что-то не так... Этот парень не из тех, кто стреляет из-за угла... И потому надо серьезно анализировать жизнь Мостахова. Надо еще не раз выслушать Юшкова, а уж потом решить в каком направлении работать.

Юшков, между тем, заметно успокоился, стал обстоятельно рассказывать о том, что в один из вечеров старик поведал ему о своем житье...

Все, что нужно для жизни, дала Федору Мостахову Лена-река. Где-то на взгорке, над ее бескрайними просторами, остались лежать отец с матерью, дед и прадед. Еще в молодости принял он ленскую купель — свалился с крутого обрыва на быстрину, но был спасен рыбаками. И, как немногие его сверстники, решил: не стоит искать счастья на стороне. С тех пор накрепко сдружился с рекой. Нашел здесь все, что нужно человеку: работу, дом, друзей. Одного не было у Мостахова — семьи.

Сначала устроился бакенщиком. К ночи уходил на утлой лодчонке в протоки: зажигал плавучие маяки, проверял створы на островах, любил посидеть у костра, пошептаться с прибрежной волной. Никто не знал, что Федор Семенович обращается к ней как к живому существу. Болеет за нее душой, зачерпнув горсть воды, морщится, почуяв запах солярки, мазута или еще чего-то вредного, от чего умрут мальки стерлядки и ох как тяжело дышится взрослому осетру. Радовался, если вода в ладонях струилась родниковой свежестью, прохладой и плавали в ней предутренние звезды. Припадал к ней губами, пробовал на вкус, нюхал, удовлетворенно кивал головой. Частенько бросал в быстрину медяки, хотя суеверным не слыл. Бросал потому, что так делали отец с дедом: ради чистоты, на счастье, на добро людям, чтобы жить в мире и вернуться к той светлой воде еще не раз...

Потом была пора лихолетий. Встряхнула война землю от края до края, полилась кровь народная, помутнели воды в реках. Мостахов ушел на фронт. Побывал в землянках под Москвой и Курском. Шагал по польской земле. Вступив в Берлин, вспоминал Лену, неслышно выспрашивал: «Как ты там?.. Что нынче весной шибко тебе гулялось?..»

Вернувшись домой после ранения в погонах старшины, с медалью «За отвагу», взошел на берег, поклонился реке в пояс: «Здравствуй, родная! Принимай меня, подлечи раны-болезни, определи к делу...»

Полгода провел у реки. Перестал припадать на ногу, отбросил костыль. Тут же подремонтировал и просмолил лодку, спустил на воду. Обновляя створы, ставил буйки, зажигал бакенные огни. Река оживала вместе с ним. В районе оценили старшину. Когда поставили инспектором рыбоохраны, он действовал — как в любом новом деле — с полной отдачей сил. Случилось так, что его новый помощник по борьбе с браконьерами Аргылов стал жульничать, пил не в меру — добился его увольнения по статье... Не раз мотался в город, выбил новую лодку с мотором, купил морской бинокль, обзавелся мегафоном, потратив на все несколько сот рублей. Честность, которой Федор Семенович отличался в молодости, дополнилась мудростью, жизненным опытом. Браконьеры стали личными врагами Мостахова. Начальство ценило Мостахова и, правду сказать, он безропотно, даже с радостью справлял свое рыбоохранное дело. Как участнику войны ему выделили «Москвич», снабдили лодкой «Обь» с подвесным мотором «Вихрь».

Зимой хлопот убавлялось и Федор Семенович занимался снастью: чинил сети, плел невод, клеил удилища для спиннинга. Зато с наступлением навигации моторки день и ночь сновали по фарватеру, якорились на отмелях в поисках осетра и нельмы, забирались в глухие нерестовые протоки, мелководные речушки. В такие дни Мостахов лишался покоя и сна. Было время — он ловил браконьеров десятками в день. И стреляли в него, и утопить пытались, а он только становился упрямее. О работе, когда расспрашивали, говорил спокойно и коротко, как о чем-то будничном. Настоящих любителей природы, истых рыбаков почитал, мог определить за версту. Был с такими доброжелательным, делился рыбацкими секретами и хитростями. В поселке его уважали, частенько зазывали в гости. Мостахов откликался на приглашения не очень охотно, однако в компании был весел. Присутствующие с удовольствием слушали его занимательные, порой анекдотические рыбацкие истории и небылицы...

У капитана был план допроса свидетеля, но вид Юшкова тревожил: «Совершенно подавлен случившимся...» С чего начать допрос? С доказательств? Их против незадачливого рыбака набралось предостаточно уже на первой стадии расследования. Был с Мостаховым до трагедии на берегу... Ружье и патроны его. Очевидцев и свидетелей нет. Тоже минус Юшкову... Убедительность доводов может, порой, натолкнуть на след. Если сознается Юшков. А если нет? Каковы мотивы преступления? А явка с заявлением о случившемся?..

Прервав размышления. Аверьянов спросил:

— Вам нездоровится?

— Нет, ничего... Растерялся порядком. Все так неожиданно...

— Попробуем разобраться вместе.

— Неужели вы думаете, будто я... Что я способен... так отплатить за добро. Это немыслимо...

Только сейчас со всей очевидностью представилось Юшкову, какие последствия влечет за собой загадочная смерть Мостахова. Подозрения, пусть пока невысказанные, угнетали его. Но тут же тонкой нитью вплелась в сознание мысль: был он с Мостаховым с глазу на глаз. Его ружье и патроны исследуют криминалисты... Для всех он теперь подозреваемый...

— Я не виновен... — и растерялся. Что еще сказать, чтобы поверили. — Просто увлекся рыбалкой. Задержался малость в грозу, Семеныча задержал. Бросил, можно сказать...

— Об этом успеем поговорить, — сказал Аверьянов, укладывая листы чистой бумаги в стопку. — Что касается сути дела, тут, Илья Егорович, требуются взаимные усилия. Нужно помочь следствию.

— Согласен, как говорят, на все сто процентов. Что от меня требуется?

— Вспомните, пожалуйста, как вы провели тот день, вернее его первую половину. Начните с момента приезда. Кого видели на лодочной? Как встретились с Мостаховым? Восстановите в памяти мелочи.

Трудно подыскивая нужные слова, Юшков понимающе кивнул.

— К месту добрался последним автобусом. Подумал: не застану старика, тогда хоть караул кричи.

— Почему?

— Больше и податься некуда. Лодка на замке. Ключи в сторожке.

— Дальше.

— Вышел из поселка к протоке, где лодки пришвартованы. Осмотрелся. Слышу голоса. Особо не прислушивался. Помню, говорили о том, что все готово: парус уложен, мотор работает как часы... «Никакого риска, ставь и погоняй на все четыре стороны!..» Догадался — спешат ребята. Заядлый рыбак с вечера уходит: надо местечко заякорить... Отошел немного, гляжу, на пригорке «Москвич».

— Точно «Москвич»?

— Судя по оперению и подфарникам... Номер не видел.

— А цвет?

— Темно-синий или зеленый.

— Есть сомнения?

— Вы правы, не совсем уверен...

— К машине не подходили?

— Зачем?.. Мостахова я узнал издали, по голосу. Доказывал он что-то этим рыбакам... Остановился, прислушался. Все одно и то же, рыбацкое: где лучше ельцовку поставить, какую наживку приготовить... Подождал я его минут пять. Окликнул. «Погоди малость», — отозвался Мостахов, а через несколько минут распрощался с теми, подошел, поздоровался. «Пошли, — позвал, — чаек сварганим». По дороге спросил, как и что в городе? Меня почти не слушал. Ворчал на кого-то...

— Кого он имел в виду?

— Браконьеров, которые «настоящие пакостники»... Когда добрались к месту, Мостахов открыл сторожку. Вскипятили чай... К этому времени я распаковал рюкзак, расчехлил ружье, повесил над кроватью. Мостахов сходил в ледник, расставил на столе еду. Поужинали. Долго чаевничали. Потом Мостахов ушел за печь, взялся стелить. Я заартачился: ложусь на полу. Он оборвал меня. «Ложись здесь, ложись там, в любом месте ложись: надоело уговаривать! В этом доме старик уже не хозяин?!.»

Долго лежал без сна, рассматривал силуэты деревьев за окном, вслушивался в шелест волн, пока не убаюкали... Проснулся, словно от толчка в бок, — старик уже копошился у печки... Едва берега проступили — мы и собрались. Ружье, рюкзак и теплую одежду я оставил в сторожке. Запирал ее Мостахов...

— Тут все ясно... Теперь вспомните, куда он положил ключи.

Юшков ответил не задумываясь:

— В карман своей штормовки.

— Уверены?

— Мы бы не отомкнули лодки.

— Ключи были в связке?

— На колечке с брелком.

— Как выглядел брелок?

— Миниатюрный компас с оправой в виде штурвала.

Юшков замолчал, покусывая обметанные губы, ожидая вопросов.

— Что было дальше? — спросил Аверьянов.

— Говорили о возможном улове, погоде. Я предсказал теплый, безветреный день. Старик сказал что-то насчет примет... Любил он народные мудрости и предсказания... Когда выходили из залива, ветер едва дул. В душе я посмеялся над «верной приметой». Туман рассеялся окончательно. Открылся противоположный берег. Только одна рыбацкая лодка белела на глади. Мы обогнули мелководье, вышли из залива и заякорились на спокойной протоке. «Обь» Мостахова отошла чуть выше моей «Казанки». Вскоре начался клев и каждый занялся своим делом... Что было потом, вы уже знаете. В милиции есть мое заявление...

Аверьянов помолчал, повертел меж пальцев незажженную сигарету, налег на стол и уперся в Юшкова острыми, чуть раскосыми глазами.

— Так вот, — начал он новый вопрос, — о третьей лодке надо бы поподробнее. Что за лодка?

— Обыкновенная лодка...

Такой ответ явно не устраивал Аверьянова.

— Нет, уж теперь подождите! — заволновался он. — Вы сказали, что она «белела». Что значит бе-ле-ла!

Лицо Юшкова с крупными жесткими чертами приняло задумчивое выражение. После длительной паузы он сказал:

— Я, признаться, как-то не задумывался над этим.

— Подумайте сейчас... Вспомните тип лодки и почему она «белела»?

— Кто тогда думал, что она заинтересует кого-то.

Это словечко «она» звучало таинственно и немного зловеще. «Как в старинном романе» — подумал Аверьянов.

— Да, вы правы, — согласился он, — всего не упомнишь, не приметишь. Это и ни к чему в повседневной жизни. Но временами... Я, кстати, хотел спросить, может, парусник?

— Какой парусник?

— Помните, у Катаева: «Белеет парус одинокий...»

— В самую точку, — воскликнул Юшков. — Именно парус. Белый борт и большой белый парус.

Аверьянов оживился.

— Теперь ответим «когда». Когда он исчез?..

— Небо незаметно заволокло... Вокруг потемнело, словно наступили сумерки... Парусник исчез...

— Попробуем сопоставить факты. Разговор о парусах был на стоянке.

— Вы думаете, это те, что на «Москвиче»?

— Только предположение...

Аверьянов произнес эти слова и подумал о том, что разумное разрешение запутанных сложностей, разумеется, существует. Главное, от чего надо уберечься — от добавочного усложнения ситуации. Усложнения эти таит призрачный парусник. Откуда он пришел? Куда так внезапно исчез? И был ли он вообще? Река ведь — не таежная тропа, на которой не разойтись двум охотникам... На Лене другое: десятки мелких, но судоходных проток, широкие извилистые проливы, скрытые островами заводи. Откуда вынырнул этот «летучий голландец», куда снялся от грозы?

И опять он начал размышлять, раздумчиво вглядываясь в глаза Юшкова. Лицо у того измученное. Щеки ввалились. Ему, наверное, как впрочем и Аверьянову, до смерти хочется спать. Но надо вернуться немного назад.

— Для полной ясности, что же было потом? — спросил Аверьянов.

— Когда «потом»? — отозвался Юшков.

— После грозы. Куда исчез парусник? Почему не прибило к берегу?..

— Теперь и я думаю над этим.

— С непонятной легкостью избежал он последствий грозы!

— Разве мне не повезло... — возразил Юшков. — А легкий «Финн» мог сняться до грозы.

— Почему «Финн»?

— «Алькор», «Финн» или «Голландец», кто знает...

— Доверять надо зрительному впечатлению, оно не подведет.

— Я говорю о ходовых качествах. Парус в грозу убрали, запустили мотор и через час-два в укрытии...

— Где именно?

— В городе, наверное...

— Так быстро?

— На паре «Вихрей», ничего удивительного.

— Интересно... — задумчиво проговорил Аверьянов и посмотрел на часы. — У вас есть что добавить к показаниям?

— Нет.

— А вопросы ко мне?

— Может, несчастный случай?..

— Что именно?... Должна быть версия.

— Допустим, решил просигналить мне. Взвел курки, побежал, упал...

Аверьянов пожал плечами. В словах Юшкова была определенная логика. Но выдвигая ее — внезапно возникшую, — спасительную для себя гипотезу, он не знал, что имеется акт судебно-медицинской экспертизы. В одном из пунктов подчеркивалось: «Смерть наступила в результате раздробления правой височной части головы, вызванной выстрелом из огнестрельного оружия... Выстрел произведен с расстояния пяти-шести метров...»

Какая уж тут случайность? Нет, гибель Мостахова не случайность...

Аверьянов уложил бумаги в «дипломат», встал.

— На сегодня закончим... Парусник, если он реальность, будем искать. Кстати, ваша лодка на ходу?

— К сожалению, мотор окончательно закапризничал.

— Тогда приглашаю на катер. Покажите расстановку лодок на месте. Все как было перед грозой.

— А потом... Что со мной...

— Отоспитесь как следует, придете в себя. Утром встретимся в городском отделе, в девятом кабинете.

— Не верите, выходит, — с горечью произнес Юшков.

— Откуда такие выводы?

— Так ведь в милицию...

— Обстоятельства, Юшков. Ваша роль в этой истории такова, что следствие имеет все основания на повторную встречу с вами. Судите сами. Кто видел Мостахова последним? Вы! Кто знает о паруснике? По-видимому, никто. Кто еще слышал выстрел? У вас есть толковые объяснения этим «кто»?..

— Пока нет.

— И у следствия нет... Вы не заметили, но, повторяя показания, вспоминаете что-то новое. Какие-то мелочи, детали. Для непосвященного человека действительно пустяки, на которые впору махнуть рукой, а для дознавателя факты...

Едва за Юшковым закрылась дверь, появился инспектор уголовного розыска лейтенант Шустов.

— Привет начальству!

— Привет так привет, — поддержал его веселость Аверьянов. — Ты кста́ти, Павел Петрович. — Аверьянов хлопнул ладонью по колену.

— Я всегда кстати. Сбываются предсказания гороскопа...

— Ладно, — остановил его Аверьянов. — О гороскопах позже, а сейчас надо поломать голову над кроссвордиком...

Хитро сверкнув глазами, Шустов приблизился к Аверьянову и положил на стол какие-то бумаги.

— Согласен на кроссворд... Свой кусок хлеба надо отрабатывать.

Вооружившись карандашом, он принялся вычерчивать что-то на расстеленной бумаге. Несколько раз исправлял схему, наконец сказал:

— Вот береговая линия интересующего нас участка, — карандаш скользнул по центру листа. — Это лодка Юшкова и отмель, куда ее прибило. Удаленность от сторожки около трех километров. Должен отметить, — продолжал Шустов, — местность труднопроходимая, безлюдная, нет прямого обзора — берег извилист, крут... Лодка Мостахова причалена к берегу, почти напротив сторожки. Место расположения трупа обозначено крестиком. От ног потерпевшего до воды четыре метра. Если предположить, что Мостахов был тяжело ранен и пытался ползти в направлении сторожки, то установить точное место нападения трудно. Осмотр побережья вверх и вниз по течению результатов не принес. Дождь в тот день поливал до вечера...

Аверьянов внимательно слушал, изучая протокол осмотра места происшествия. Иногда — одним словом или фразой, — делал пометки в блокноте. Когда Шустов закончил, он взглянул на него, затем, пройдя взад и вперед по комнате, задумчиво спросил:

— Где мог находиться парусник? Его надо внести в схему.

— Не понимаю, о чем вы... — начал Шустов.

Аверьянов пересказал ему показания Юшкова.

— Туманно все это... Какой-то парусник... Фантазии это, — возразил Шустов. — Кто видел парусник кроме Юшкова?

— Это вопрос времени, — невозмутимо заметил Аверьянов.

— Которого у нас, чтобы изобличить преступника, не так уж много.

— Пора уяснить, лейтенант, что наша работа, порой, — это викторина: игра в вопросы и ответы... Меня интересуют отпечатки пальцев на замке сторожки.

— Их нет. То ли дождь поработал, то ли преступник был осторожен. Да суть и не в замке...

— В чем же?

— Продолжим игру в вопросы... В первую очередь я бы спросил: кто заинтересован в смерти рыбоинспектора? И ответил: человек, близко знавший его.

— Мотивы?

— Любые, кроме ограбления... Открытая заранее дверь, доступ к оружию, отсутствие отпечатков пальцев — подтверждение того, что убийца знал Мостахова. Возможно они были друзьями или сослуживцами. Преступник высчитал все до мелочей. Учел психологию, так сказать... Кроме того из сторожки не пропал даже ржавый гвоздь: на месте лодка, моторы, снасти...

— Да погоди ты, — остановил лейтенанта Аверьянов. — Погоди... Хватит гадать на кофейной гуще. Надо спланировать в каком направлении вести поиск...

— Тут и планировать нечего, — с прежней категоричностью продолжал Шустов. — Важно застигнуть его врасплох: заставить признаться... Никаких пауз...

— Кого это «его»?

— Признаться должен Юшков. Прикиньте сами. Для кого он подсунул байку про парусник?.. Быка надо брать за рога... Выстроим версию так, чтобы и дураку стало ясно: нам всё известно, всё против него!

— Меня всегда настораживает, когда всё против... Что нам известно? — спросил Аверьянов. — Что мы нашли на месте происшествия? В чем убедились? В чем готовы убедить суд? Ни в чем конкретно! Что же ты предлагаешь выложить?

— Ружье! Патроны! Для чего он притащился с ними на рыбалку?

— Не криви душой, Павел. Из кривого ствола в цель не попадешь.

— Опять пацифизм! — Шустов иронически улыбнулся. — Удивляюсь, откуда столько чувствительности.

— Делать чистое дело незаконным путем — все равно, что изобретать красную синьку. Такое еще никому не удавалось.

— Это если смотреть на дело с возвышенной точки. Наша точка несколько приземистее... Я по натуре скептик.

— А известно тебе, скептик, такое понятие: моральный кредит? Пользоваться им — пользоваться доверием людей, доверять самому.

— Любите вы, Михаил Алексеевич, лирику...

Было видно, что теория о «моральном кредите» пришлась Шустову не по нраву. Аверьянов отметил это про себя, но спокойно, придав голосу тон приказа, сказал:

— Лирика тут ни при чем, а над кроссвордом надо помозговать... Слово «парусник» можешь заменить на другое. Из пяти буквочек, например. Подходит «лодка»... Показания Юшкова надо или подтвердить или опровергнуть.

— Вот-вот, — согласно кивнул Шустов, подаваясь вперед, словно становился в борцовскую позу. — Пусть этим займется подозреваемый — расскажет для чего, а может, для кого изобрел «парусник».

— На этот кроссворд, Павел, отвечать нам. И нечего хмуриться. Это во-первых. Умозаключения насчет Юшкова нуждаются в проверке. Быстрой, тщательной. Это во-вторых. А в-третьих — настоящие преступники, пока мы топчемся вокруг да около, постараются не сидеть сложа руки — упрячут концы... Начинать придется как всегда: с черновой работенки. С малого. Соберешь сведения о Мостахове. За период работы в рыбоохране. Значит, отдел кадров... Материалы горвоенкомата и республиканской инспекции охраны и воспроизводства рыбных запасов республики нас тоже интересуют. Далее, знакомства, родственные и иные связи, конфликты, переписка... Начни с соседних поселков. Загляни в Захаровку, Капитоновку, поселок Угольный. Потолкуй со старожилами. Не забудь участковых. Составь списки тех, кто встречался с Мостаховым накануне и в день гибели. Думаю в таком перечне будет немало имен, которые нас заинтересуют...

Набрав скорость, катер удалялся от берега. Весело журчит вспоротая килем сине-зеленая волна. Не соединить взглядом ленские берега — такой вокруг простор. Глазам открывается белопенный фарватер, пойменные луга, острова, окаймленные лазурью тальника.

Мотор трудится ровно, устойчиво. На искрящейся глади залива мелькнула рыбацкая лодка, но вскоре, обогнув мыс, затерялась на фоне беломраморных песков правобережья.

Солнце слепит, приходится щуриться, но Аверьянов внимательно смотрит по сторонам. Ощущение безграничности просторов радует и навевает печаль. Окружающая красота не в состоянии развеять въедливую тревогу, охватившую капитана с начала предварительного расследования. Исподволь нахлынуло чувство досады. На себя, на Шустова, на все окружающее, и от этого потускнели краски ленских пейзажей. Он снова подумал о том, что поездка не принесет ничего нового, существенного... Аверьянов уверился в этом, когда взглянул на Юшкова, сидящего рядом с рулевым. Для него их экспедиция лишь тягостная обязанность.

Аверьянов закурил, стараясь подавить в себе гнетущее предчувствие неудачи, и стал смотреть за борт. Там уносилась назад вода, даря ощущение скорости. Ему захотелось отвлечься от мрачных мыслей и он спросил у Юшкова:

— Скоро доберемся?

— Где-то здесь... — сказал Юшков и осмотрелся. — До грозы видимость была как на экране телевизора... Детали запомнились: как на якорь встал, куда Федор Семенович «Обь» якорил...

По просьбе Аверьянова рулевой сбросил газ, обороты упали. Катер заколыхало легкой волной.

— Уточните позицию Мостахова, — попросил Аверьянов.

— Он стоял чуть выше по течению. Правее моей лодки.

— Ближе к берегу, выходит?

— Самую малость...

— Теперь о паруснике.

Аверьянов порылся в карманах куртки, извлек блокнот, ручку и принялся что-то вычерчивать.

Юшков виновато взглянул на капитана.

— Простите... Я же вам говорил: видел его мельком...

— На каком расстоянии? Примерно...

— Где-то около километра.

— Солидно. — Аверьянов озабоченно нахмурился. — Взгляните на схему. Сходится с той, естественной расстановкой или что-то не так?

— Похоже... — кивнул Юшков.

Выяснив все, что касалось деталей появления парусника, уточнив схему расстановки лодок, Аверьянов спросил:

— В классификации яхт вы что-нибудь смыслите?

— Можно сказать нет, но... — Юшков на минуту задумался и продолжал: — Есть у меня знакомый — классный яхтсмен. Могу рекомендовать.

— Договорились, — сказал Аверьянов. — Дайте его координаты: домашний адрес и телефон.

Юшков записал номер.

В город возвращались вечером. В машине было душно. Густо висел папиросный дым. Аверьянов думал о том, что предположений могут быть десятки, а правильным лишь одно. Какое именно? На исходе еще день. Итоги его неутешительны. А докладывать начальству надо...

— Товарищ капитан, — нарушив молчание, начал неторопливо Шустов, — на вашем месте я бы задержал Юшкова.

— Без санкции? — язвительно спросил Аверьянов.

— Странный вопрос...

— Ничего странного. Ты готов доказать прокурору, что подозреваемый именно тот, кому будет предъявлено обвинение в суде?

— Я убежден, что доказательства найдутся. Отыщем...

— «Убежден — не убежден» — не аргументы.

— Есть еще интуиция.

— Все имеет свои противоположности, лейтенант. Есть плюс, но есть и минус. Есть интуиция, а есть интуитивизм... С чутьем да с догадками к прокурору не сунешься. Ограничимся подпиской о невыезде Юшкова.

— Боимся преступить букву... Но какая тут законность, когда гибнет хороший человек, а мерзавец разгуливает.

— В чем-то ты прав, в чем-то нет...

— В чем я все же не прав?

— Нельзя так относиться к людям.

— Как относиться...

— Подозревать всех и каждого. Человек и сложнее и проще, чем кажется. Особенно в экстремальных ситуациях... И когда мы, порой, уверены, что правы, тут обычно случается осечка. Сколько их допущено нашим братом...

— Конь на четырех спотыкается... Исходить надо из обстановки, учитывая опыт, следственную практику.

— Вот-вот. Хорошие слова и вовремя сказаны... Опираясь на опыт, должен тебя огорчить: прокурор потребует доказательств, а не то, что кому кажется. — Аверьянов откинулся на спинку сидения. — Пойми, Павел, не хищник я. Не нужны мне слезы Юшкова или еще чьи-то... Вор, жулик, хулиган — все они люди. И думать о них приходится как о людях. Каждый из них должен верить в силу и справедливость Закона, а не в силу отдельных личностей... Понимаешь, — предвидя возражения повысил голос Аверьянов, — есть несколько обстоятельств, которые меня настораживают. Допустим, стрелял Юшков. Тогда надо объяснить: почему дверные запоры не нарушены? Ведь для того, чтобы овладеть ружьем, надо проникнуть в помещение. Ключи, как известно, были только у Мостахова. Юшков был в лодке без ружья и патронов, понимаешь?

— С фактами спорить трудно, согласен. Но стопроцентной уверенности у меня нет. Добраться к избушке он мог раньше других — время было. И ружье припрятать мог. Уложил в лодку после того, как уснул Мостахов.

— Допустим, припрятал. Что дальше? Да после того «банного дня» патроны с картонной гильзой в ствол не шли — проверено. Как видишь, в твоей цепочке есть слабые звенья... Будем исходить пока из реальности: прямых улик против Юшкова пока нет. Думаю, и следующая неделя не принесет ясности: подготовка предположений, разработка версий, возня с перепиской и запросами, просмотр почты, телефонные запросы и, конечно, доклады по инстанции о том, как идут наши дела.

В девять Шустов заглянул к Аверьянову. Тот сидел над какими-то расчетами, но лейтенанта заметил.

— Заходи, располагайся. Дело есть...

Шустов приблизился к столу, посмотрел на лист ватмана, флегматично пожал плечами: «Опять кроссворды». Лист был испещрен линиями, стрелами, кружочками. Рядом несколько набросков — тоже схемы.

— Похоже на карту морского сражения, — пошутил Шустов, разглядывая замысловатое сплетение линий.

— Это схема расстановки плавсредств перед грозой. Смотри: лодка Юшкова, — он ткнул карандашом в квадратик. — Тут еще одна — Мостахова. Квадратик левее — парусник.

— Зловещий призрак!

— Пока призрак... Теперь сравни схемы. Все то же, но уже после грозы... Исходные данные такие: точка в центре гряды — место куда выбрался Юшков. Еще точка — «Обь» рыбоинспектора. Вот здесь мы видим тот самый призрак! Забавная геометрия!

— Как же так? Расстояние между первыми двумя точками сомнительно: слишком далеко друг от друга лодки.

— Вот именно — «как же так?» Правильнее всего ответить: сам не знаю. Я запросил метеосводку о направлении и силе ветра в канун грозы.

— Зачем это нам?..

— Если все правильно рассчитывать, нетрудно определить, куда снесло парусник.

— Если верить вашей схеме, почти напротив сторожки. Ничего, эффектно нарисовано!

— Согласен: расположение парусника по отношению к «Оби» — чистая случайность, но случайность эту надо учесть.

— Счастливая случайность тире счастье...

— Счастье не в случайности — в поиске. Оно обязательно придет, если умеешь терпеливо искать. Важно и другое, — продолжал Аверьянов, — учесть характер местности: между отмелью и сторожкой берег скалистый, выгнут дугой. Вершина ее уходит в глубь реки. Вот почему Юшков не мог обнаружить лодку Мостахова.

— Тонем в мелких деталях, капитан. Что вытекает из того, что Юшков не сразу обнаружил лодку старика?

— Присмотрись повнимательнее к схеме.

— Единственное неизвестное, которое следует установить в хитрой геометрии — этой схеме, — «Обь». Как и почему оказалась она у сторожки? Вот в чем вопрос? Якорился Мостахов дальше. Снялся с якоря позже, так как замешкался с Юшковым... Добрался же к берегу раньше других. Все упирается в добрый десяток «почему». Только ответы на все эти «почему», приведут данную схему в соответствие...

— До сих пор ты игнорировал логику фактов, а теперь подавай тебе строго научное объяснение вопросов, — парировал Аверьянов и тут же добавил: — В каждом вопросе есть истоки ответа. Допустим, Мостахов снялся не позже, а чуть раньше или одновременно с Юшковым, что косвенно подтверждается им самим. Ведь он показал, что не слышал, о чем кричал старик... Легко понять состояние Юшкова. На него надвигалась опасность и, скованный приступами страха, незадачливый рыбак думал только о себе... Или такое, убедившись, что весла погоды не сделают, Мостахов сумел запустить «Вихрь». Добавим сюда опытность и хладнокровие инспектора. Словом, в экстремальных условиях один человек собрался, действовал по науке, расчетливо. Второй — Юшков — нет.

— Только и всего? — пробормотал Шустов.

— По-твоему, этого мало?

— Достаточно, чтобы окончательно запутаться... В задачке недостает элементарных условий, есть только доводы рассудка. Нужны хоть какие-то исходные данные. Пусть незначительные, но достоверные. Из первых рук, как говорится.

— Сегодня таких данных нет, а завтра посмотрим.

— Бабка надвое сказала...

— Кое-что прояснится при повторном допросе Юшкова...

Часы показывали четверть десятого, когда, робко постучав, в кабинет вошел Юшков. Темные волосы еще контрастнее оттеняли бледность его лица. Видимо, бессонная ночь не прошла бесследно.

Аверьянов начал допрос, предупредив свидетеля об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.

— С кем дружил Мостахов?

— Таких сведений у меня нет.

— Вам не приходилось слышать о бывшем помощнике Мостахова — неком Аргылове?

«Аргылов, Аргылов...» Юшков силился что-то вспомнить.

— Такого не знаю.

— Может кто-то из ваших знакомых упоминал эту фамилию?

— Мало вероятно.

— Хорошо, оставим знакомых, — вздохнул Аверьянов. — Где находилось ваше ружье, когда вы с Мостаховым отправились на рыбалку?

— В сторожке... Мы об этом уже говорили...

— Должен вас огорчить: нашли его в другом месте.

Юшков в раздумье повертел головой, будто надеялся отыскать злополучное ружье в кабинете Аверьянова.

— Как же так? Можете объяснить? — спросил капитан.

— Не знаю, — проговорил Юшков, словно забыл все другие слова, кроме этого короткого отрицания.

— Патроны тоже забыли в сторожке?

Юшков опустил голову. Он слышал голос капитана, но не понимал, в чем тот сомневается. Внезапно им овладели слабость и безразличие. Чего капитан уперся в ружье? Теперь вот патроны...

— А может, патронташ оставался в лодке?

— Вы меня не путайте... Не забывал я их. В рюкзаке остались.

— Все?

— Один мог остаться в стволе.

— Зачем?

— Так...

— Как часто вы приезжали к Мостахову?

— С ночевой раз-два в месяц.

— В тот вечер, кроме вас, мог кто побывать в сторожке?

— Не думаю.

— А утром?

— Проходили моторки, но не причаливали.

— Кто закрывал сторожку?

— Федор Семенович.

— Кто прятал ключи?..

— Он оставил их у себя.

— Вы обнаружили тело, пошли сообщать, но перед этим побывали в сторожке. С какой целью?

— Переоделся в сухое...

— Ружье оставалось на месте?

— Не до ружья было... Испугался, спешил...

— Потом?

— Добрался в поселок, позвонил в милицию.

— Что делали после этого?

— Вернулся в сторожку.

— А что же дверь, оставалась открытой?

— Она и была открытой... Как я забыл об этом! — обрадовался Юшков. — Ведь это доказывает, что кто-то мог...

— Ничего это не доказывает, Юшков.

— Тут какая-то загадка... Нужно разобраться...

— Вот именно, загадка! — иронически заметил Аверьянов. — Кроссворд, можно сказать.

— Что же дальше?.. — вздохнул Юшков.

— Остается выяснить, кто открыл сторожку и воспользовался вашимружьем.

— Вы хотите сказать...

— Мостахов убит из вашей двухстволки. На месте подобран пыж. Он идентичен тем, что в остальных ваших патронах. Вот заключение технической экспертизы. Можете ознакомиться.

— Зачем?.. И так ясно... — Юшков искоса взглянул на копию акта и побледнел.

— Сожалею, Илья Егорович, но получается своего рода любопытный симбиоз: с одной стороны ружье и патроны, с другой — ельцы да окуни к этой охотничьей экипировке. Тут есть над чем поломать голову. Едете охотиться, оставляете заряженное ружье, бросаете патронташ и... отправляетесь блеснить окуней.

— Дело в том, что охота в этом районе была запрещена.

— Разве Мостахов не говорил вам об этом?

— Только при встрече... Он здорово сердился, видно было... Отругал меня, сказал, что на первый раз прощает.

— Ну а вы?

— Обещал, что второго раза не будет. Посмеялись, и все.

— Что же, на этом закончим, — Аверьянов подписал пропуск. — Можете идти.

— Так вы мне верите?.. — срывающимся голосом спросил Юшков.

— Запомните, Илья Егорович: без доверия, добра не жди, жить трудно!

Оставшись в кабинете, капитан ругнул себя за сентиментальность. Он ничего не мог понять: виновен ли Юшков? Не похоже... Кажется предельно искренним. Ну, а если — ширма и Шустов прав... А я церемонии развожу, цацкаюсь с ним, ищу психологические подходы... В то же время где-то глубоко зрела уверенность в том, что Юшков говорит правду.

Переключившись на поиск знакомых Мостахова, Шустов побывал в ближайших к месту происшествия поселках. Беседовал с водителями углевозов и лесовозов, с охотниками и рыбаками, с рабочими совхозов и домохозяйками. В поселковых Советах просматривал старые домовые книги, заявления, жалобы. В конторе карьероуправления удалось установить, что в горняцком поселке проживает дальняя родственница Мостахова Татьяна Акимовна Серкина.

Дом на Набережной, номер девять, оказался большим, но изрядно запущенным. Заваленки обветшали, большинство стекол на веранде разбито, и вместо них вставлена фанера.

Шустов не нашел звонка, постучал в калитку. Дверь на веранду отворилась. На крыльцо вышла уже не молодая полная женщина.

— Я могу видеть Татьяну Акимовну? — спросил Шустов.

— Подождите, открою.

Женщина поспешила к калитке, завозилась с какими-то задвижками.

— Боязно одной, — как бы извиняясь проговорила она, — вы по моей жалобе?

— Нет, не по жалобе, — признается Шустов. — А о чем вы писали?

— Забота у нас одна: дровишек к зиме припасти. Вот-вот стеганут морозы, тогда хоть караул кричи.

— И что же, обещают дровишки?

— Одно и делают, что обещают... Да вы откуда будете? — спохватилась она, разглядывая Шустова.

— Я приехал поговорить о Федоре Семеновиче, — сказал Шустов, не зная с чего начать. — Житейские дела, так сказать...

Серкина понимающе закивала.

— Что ж о хорошем человеке не поговорить...

— А кем он вам приходится? — поинтересовался Шустов.

— Это первый человек из друзей покойного мужа. Охотились они вместе... На фронт в один день добровольцами подались. Федор Семенович, слава богу, встретил праздник победный... Мой в сталинградской земле остался. Да вы в дом проходите, — засуетилась женщина.

В просторной комнате громоздились два старых шкафа, ломаные венские стулья и столик на ветхих ножках. В углу стояла широкая деревянная кровать — реликвия прошлого века. Часы-ходики у изголовья стучали сильно и ходко, будто на маятник дул ветер.

— А вы, извините, давно от Федора? — спросила Серкина.

— Как вам сказать... Встречались... — замялся с ответом Шустов.

Татьяна Акимовна с сомнением покачала головой.

— Я не верю в предчувствия, но на душе как-то смутно... Подумалось, что не увидимся больше...

— Когда в последний раз был у вас Мостахов?

Серкина поглядела на Шустова задумчиво, будто только сейчас осознала его присутствие, сказала:

— Пожалуй, с месяц как был.

— Расскажите о его жизни, работе. С кем дружбу водил...

Женщина тяжело вздохнула.

— О жизни?.. Не заладилась его жизнь. До войны охотничал. Воевать ушел снайпером... Ранен был тяжело... Вернулся — ни двора у него, ни кола. Жена на фронт следом за ним записалась. Санитаркой на передовой пребывала. Раненых выносила, спасала, а сама... Деток после себя не оставила... Так и остался он бобылем. Одна у него утеха: в работу с головой окунулся... Да старость стала подступать. Есть ведь предел силам... В городе, знаю, пробовал жить, да тоже не очень кому нужен. То общежития нет, то начальник, вроде нашего, обещаниями кормит, то в автобусе так стиснут, что осколок под сердцем шевельнется. Предложили бакенщиком на Лену — согласился...

— И как ему работа пришлась?

— Видать, пришлась. Ожил с того дня... Рассказывал, не сразу все давалось... Поначалу заместитель его не признал. Все дела Федор ему перепутал...

— Имени не припомните?

— Как звать не скажу, а фамилия, если не ошибаюсь, Аргылов.

— В чем они с Мостаховым не сошлись или разошлись?..

— Вы ведь знаете, бывают люди, которые закрывают глаза на все... А не беречь то, чем живешь, кормишься, во что труд твой вложен, — значит не беречь и себя. Я так понимаю... Вот и пришлось старику открывать военные действия против помощничка... Начальство, знаю, ценит Федора Семеновича. Рыбацкий люд к нему с пониманием. Это-то и не нравилось Аргылову. Вертел, крутил он — работа для него вывеска, а фактически водился с дурными людьми — такими, которые с браконьерами на одной дорожке.

— Почему же Федор Семенович мирился с таким положением?

— В том и беда, что не мирился. До рукопашной у них доходило...

— И что?

— Не взялся мужик за ум-разум. Он, — жаловался Федор Семенович, — одной хитростью жил...

— Чем конкретно занимался Аргылов?

— Тут я тебе, мил человек, не скажу... Тебе надо с Федором Семеновичем переговорить, — вдруг каким-то другим тоном предложила Татьяна Акимовна.

Шустов сидел молча, расстроенный услышанным. «Как сказать о гибели Мостахова?» — соображал он.

Серкина словно прочитала мысли лейтенанта. Она выжидающе посмотрела на Шустова и неожиданно спросила:

— Что же все-таки случилось?.. Может, в больницу угодил? Или на реке что?..

— На реке... — вздохнул Шустов.

— Не в тот ли грозовой день?

Шустов помедлил с ответом. Потом тихо сказал:

— Погиб Федор Семенович в тот самый день...

— Вот оно куда дело-то зашло!.. — с отчаянием воскликнула женщина.

По щекам Татьяны Акимовны потекли слезы.

Аверьянов внимательно выслушал лейтенанта и, отложив в сторону ручку, спросил:

— Что еще?

— Ситуация заслуживает внимания. Нужна детальная проработка...

— Согласен, нужен какой-то вывод или обобщение. Проведи мысль, что Аргылов мог пойти на такое, но не один, что он связан с кем-то.

— Это яснее ясного!

— Кому ясно?.. Должен сказать, Павел, что ты преуспел только там, где дело касается голого факта. Установлен факт неприязни Аргылова к Мостахову. Известен мотив — служебный конфликт... Что из этого следует?

Шустов вздохнул с огорчением. Но Аверьянов продолжал:

— Так вот, я прошу: найди веские доказательства установленному факту. Я, лично, не представляю всех обстоятельств, которые могли толкнуть Аргылова на крайнюю меру... Кстати, линия Юшков — Мостахов, за которую ты ручался головой, тоже пока без определенных выводов.

— Вы обещали доработать ее после повторного допроса.

— Доработаем... Начальство пока терпит... И все же, знаешь... Один чудак строил башню к солнцу, ну, и что? Строил, да не достроил. Какой вывод?

— Это вы к тому гнете, что меня надо подталкивать: мол, иди сюда, а не туда.

— Если без обиды, то только направлять.

— Я до истины сам докопаюсь.

— Тогда делись планами на ближайшее время.

— Срочно выяснить личность Аргылова. Откуда прибыл, чем занимается, круг знакомств...

Шустов с жаром стал уточнять детали импровизированного плана, но Аверьянов предупредительно встал из-за стола.

— Все верно, все так. Аргылова стоит проверить. Точные мероприятия разработаем чуть позже... Сейчас, лейтенант, осуществим операцию частного порядка — позавтракаем в знаменитом поплавке «Чайка». Оттуда прямым курсом на водохранилище. Проветримся на свежем воздухе.

Они вышли из кабинета.

— Гидом у нас будет любопытный субъект, — сказал Аверьянов.

— Кто такой?

— Инструктор яхт-клуба Роман Касаткин. Занимался в свое время парусным спортом. Заработал мастера... Его рекомендовал мне Юшков.

Шустов удивленно посмотрел на Аверьянова. Обиженно сказал:

— Выходит, зря я мотался по заречным районам?

— Я так не считаю. Ты проделал определенную работу: встречался с людьми, которые знали Мостахова... Не исключено, что результаты еще скажутся: всплывет что-нибудь интересное... А что? Аргылов — тип занятный...

— Вы это серьезно?

— Вполне, — Аверьянов беззаботно подмигнул Шустову. — Но сегодняшняя регата на Лене тоже занятная штука... Поболеем за слабых. К экипажам присмотримся, к парусникам... Главная задача в том, чтобы сделать все это, не привлекая внимания участников регаты.

Шустов молча выслушал наставления капитана.

Выйдя из кафе они пересекли городскую дамбу и приблизились к лодочной. Потянуло свежим влажным воздухом. За ближайшим поворотом показалось серебристое зеркало широкой протоки.

Они отыскали себе уютное местечко — крупную валежину, совсем как скамья, и уселись на прогретый солнцем ствол. Отсюда видна была дамба, пересекшая верх протоки, просматривался пологий песчаный берег. На сотни метров вдоль золотистой полоски песка — лодки, катера, яхты. Вдоль берега тонкой змейкой струились к месту состязаний болельщики. Мелькали праздничные костюмы и платья. По водной глади, словно игрушечные, скользили, выстраиваясь в ряд, парусники.

Народ все прибывал. Юркие автофургончики подвозили прохладительные напитки, мороженое... Громкоговорители изливали на публику информацию из истории парусного спорта республики, сдабривая ее кусками музыкальных номеров.

Из задумчивого созерцания картины предстоящих гонок Аверьянова вывел голос Касаткина.

— Добрый день, Михаил Алексеевич!

— День действительно добрый. Рад встрече, — воскликнул капитан, приветствуя Касаткина, с которым условился о встрече по телефону.

После знакомства Шустова с Касаткиным Аверьянов предложил инструктору сигарету, закурил сам, сделал глубокую затяжку.

— Роман Сергеевич, парусный спорт несколько необычен для Севера. Лето-то у нас, как пламя спички... Много ли можно успеть за три месяца?

— Времени действительно не хватает, — согласился Касаткин, — но ленинградские яхтсмены открывают навигацию примерно в то же время, что и наши. А там подобных вопросов не задают. Всей стране известны имена ленинградских спортсменов... Якутяне уже доказали, что этот вид спорта имеет право на прописку в республике.

— И много в городе яхт?

— Только в Якутске — у строителей, геологов, авиаторов и речников — до сотни яхт различных классов.

— Например.

— Есть легкие «Финны», есть управляемые восьмеркой «Алькоры»...

— Любопытны истоки парусного спорта.

— Семь лет назад был спущен на воду первый швербот. На энтузиастов смотрели как на чудаков.

— Чудаки, как известно, украшают мир...

— Справедливо сказано... После первой ласточки, также самостоятельно была построена крейсерская яхта «Синильга», на которой совершено плавание от Якутска до Тикси и в дельту Лены. Потом было открытое первенство мирнинских авиаторов на Вилюйском водохранилище. Два года спустя на Лене, близ Якутска, состоялось официальное первенство Якутии по парусному спорту. Было представлено два класса яхт — «Финн» и «Летучий голландец». Замечательное плавание совершили наши крейсеристы из клуба «Искатель» объединения Якутскгеология...

— Об этом мы узнали из «Советского спорта», — перебил Аверьянов Касаткина.

Но тот уже оседлал любимого конька.

— Там не упоминалось о старейшине парусного спорта республики Владимире Кузакове. Сейчас завершается начатая им работа по строительству коча — судна, на котором ходили поморы по Ледовитому океану.

— Коль скоро вы коснулись планов, то поделитесь ими подробнее.

— Навигация у яхтсменов напряженная... Берем июль — чемпионат республики.

— Для всех?

— Среди яхт класса «Финн». Потом Новосибирская регата...

— А сегодня? — спросил Шустов.

— Первенство Якутска — на старте двадцать три яхты.

— Кого же прочат в чемпионы?

— Многие ставят на пару Лушников — Невзоров... Месяц экипаж тренировался отдельно.

— Почему?

— По особой программе...

— Под каким номером они стартуют?

— Как всегда: знаменитая «десятка»!

— Где она стоит?

Чтобы избежать дальнейших вопросов, Касаткин пояснил:

— На борту парусника кроме номера имя «Елена». Возьмите бинокль.

— Почему «Елена?» — поинтересовался Шустов.

— Почему? В порядке откровенности, что-то интимное... — Касаткин посмотрел на часы.

Аверьянов проследил за его взглядом, спросил:

— Мы, пожалуй, злоупотребляем вашим временем.

— У меня действительно дела... Судейство на финише.

Аверьянов развел руками.

— Спасибо за лекцию о парусном спорте. Попутного ветра яхтсменам!

В это время установилось относительное затишье и судья соревнований дал сигнал. Яхты устремились вперед. «Десятка» со старта попыталась оторваться от соперников. Было видно, что там раньше других сработали гиком, чтобы поймать ветер. Большой кливер развернулся, наполнился боковым ветром, и «Елена» стала набирать ход. За ней, опережая друг друга, устремились легкие белопарусные суденышки.

Расстояние между «десяткой» и остальными соискателями чемпионских лавров росло... На берегу повис монотонный гул. Вооруженные биноклями болельщики пришли в движение. Послышались возбужденные голоса: возгласы, крики, призывы, обращенные к фаворитам гонки.

Рядом с Аверьяновым оказался невысокий сухощавый мужчина в светлом костюме с мрачной физиономией и довольно стройная девушка. Вся в розовом, с расширившимися от возбуждения карими глазами и вытянутыми в ниточку бровями на высоком лбу. Держалась она уверенно.

Девушка окинула взглядом Шустова, повернулась к своему попутчику и взмахнула рукой вслед удаляющимся яхтам.

— Все для них обойдется!.. — воскликнула она, хлопая в ладоши.

— А как вы определились насчет конкуренции? — обратился Шустов к незнакомке.

— Поболейте с мое — узнаете... Есть еще вопросы? — спросила она с ехидцей.

— Десяток, не меньше...

— Например?

— Кто выиграет регату?

— Нашли вопрос... Бесспорно «десятка».

— Почему?

— Как известно, номер десять всегда счастливый.

— Вы верите в приметы?

— Не важно, кто во что верит. Можете убедиться сами...

— Да вы просто ясновидица!

В залив возвращались парусники.

Девушка вскинула руки.

— Опять «Елена»!

Десятка неслась, выписывая дугу. Под ее носом вздымался веер воды. За ней летели другие яхты, пересекая пенистый след «Елены».

Аверьянов видел ликующий взгляд девушки, которая вновь обратилась к лейтенанту:

— Вы проиграли?!

— Не удивительно... Расположение звезд на гороскопе благоприятствовало «Елене». А вас как звать? — спросил он неожиданно.

— Зачем вам?

— Чтобы выразить победителям ваше восхищение.

— В таком деле я обхожусь без посредников.

— Разумно, — согласился Шустов. — И все же, как вас величают?

— Вы часто бываете на водохранилище? — не замечая настойчивости Шустова, спросила девушка.

— По возможности...

— Встретимся на закрытии сезона, тогда скажу.

— Ловлю на слове.

Шустов, пока его не окликнул Аверьянов, все стоял, провожая глазами стройную фигуру в розовом костюме. Еще некоторое время они оставались на месте. Отсюда хорошо просматривался берег: мол, причальная стенка, здание яхт-клуба. Далеко впереди появилась знакомая фигура в розовом. Девушка уверенной походкой подошла к лодке победителей.

Шустов тут же повернулся к Аверьянову.

— Ничего не понимаю... Это и есть наше задание?

— Попробуем кое-что проверить... Подождем минут десять. Похоже, наша милая болельщица близкая знакомая Лушникова... Смотри, уводят парни твою амазонку.

— Судя по всему, меня продолжают водить за нос.

— Гм... Это почему же? — спросил Аверьянов.

— Так ведь вы к призерам заранее присмотрелись.

— Любопытство не порок... Теперь самое время познакомиться с их быстроходным парусником, нареченным так поэтически. Не в честь ли этой особы?..

Они зашагали к берегу. Наконец капитан замедлил шаги и, взяв Шустова за локоть, подвел к одномачтовой яхте. Присев, он внимательно осмотрел борта, киль, после чего перебрался на место рулевого. Движения у него были размеренно-быстрые, но не суетливые. Краем глаза Аверьянов следил за тем, как Шустов методично осматривает носовую часть лодки, грузовой отсек, вскрывает полики и решетки.

Результатами осмотра капитан остался доволен. Выпрыгнув на берег, спросил:

— Что удалось обнаружить?

— Ничего существенного. Вот, брелок...

— Где нашел?

— Под настилом.

На ладони Шустова лежал миниатюрный компас с оправой в виде штурвала.

К удивлению лейтенанта, Аверьянов секунду-две стоял словно загипнотизированный. Потом тронул брелок, как бы убеждаясь в его реальности, и лукаво подмигнул:

— К чемпионам надо присмотреться. Выясни все о Лушникове и членах его команды.

Зеленая «Нива» мчалась с превышением скорости. Позади остался пригород. Дорога нырнула в небольшой лесок. Стрелка спидометра показывала за сотню. Лушников скосил глаза на Невзорова. Тот вел машину легко, даже чуточку лихо. Лушников несколько раз хватался за руль, выравнивая машину, сердито ворчал о шуточках на дороге...

На заднем сиденьи, зайдясь в очередном приступе смеха, Полина развлекала пассажиров сальными анекдотами. Ее подруга Лена сидела молча, отвечая тихой сдержанной улыбкой, будто выдавливала ее из себя.

Лушников на анекдоты не реагировал. Смутная тревога одолевала его все сильнее. Он наклонился к Невзорову.

— Смотри, какой-то тип как привязанный катит за нами.

— Когда за тобой следят, не подавай вида, что заметил...

— Брось, Димка, кривляться! Посмотри в зеркало.

Невзоров сбавил скорость, глянул в зеркало заднего вида. Из-за поворота, заложив крутой вираж, вынырнула фигурка мотоциклиста в белом шлеме. Невзоров перевел взгляд на Лушникова, увидел перед собой его холодные, какие-то отрешенные глаза, виновато спросил:

— Тормознемся... Проверим, что к чему?

— Давай.

«Нива» резко отвернула на проселочную дорогу и остановилась на поляне среди кустов боярышника. Вооружившись отверткой, Лушников приподнял капот и склонился к двигателю, успев кинуть взгляд на шоссе. Мотоциклист, не снижая скорости, промчался мимо. Шум мотоцикла доносился все тише, пока не затих совсем. Лушников начал успокаиваться.

— У страха глаза велики, — пошутил Невзоров, доставая сигареты.

— Береженого бог бережет... Кто знает, что там у него на уме.

— Но мы, во всяком случае, тут ни при чем...

Машина рванулась, выбросив из-под колес веер пыльной травы. На ближайшем повороте Невзоров свернул на ухабистую, размытую дождями, проселочную колею. Машину то и дело встряхивало, бросало из стороны в сторону. Только в полдень, миновав кордон лесничего, «Нива» вкатилась в поселок на берегу реки и остановилась у добротного особняка за высоким глухим забором.

Шустов проскочил то место, где за кустами притаилась «Нива». Оглянувшись и не заметив машины, он миновал березовую рощицу и стал сбавлять скорость... За четверть часа, среди прошедшего мимо транспорта, «Нивы» не оказалось. Шустов решил вернуться. Проехав километров пять, лейтенант внимательно всматривался в следы, уходящие на перекрестные дороги. Лесная колея с чуть приметным характерным рисунком протектора нырнула в сосновый бор, закружила среди кустов черной смородины. По бокам дороги стало просторнее, замелькали обширные пустоши, огорожденные жердями.

«Ниву» Шустов увидел издали. Она приткнулась к дому, за которым темнел бревенчатый амбар, другие дворовые постройки. Лейтенанту уже приходилось бывать у здешних рыбаков и он тут же прикинул: к сторожке Мостахова можно добраться отсюда по воде... Ему вспомнился брелок, отданный Аверьянову, «Елена» Лушникова, белые, как крылья чаек, паруса, девушка в розовом... Не отсюда ли вышел в зловещий рейд парусник, о котором твердит Юшков?..

В доме за оградой гулко стукнула дверь, словно ударили хлопушкой по ковру, и все смолкло. Лейтенант забеспокоился. Что дальше? О чем говорят сейчас за стенами таинственного дома?.. Вопреки прошлым сомнениям Шустов начинал понимать, что «ниточка» существует, что капитан, по-видимому, прав: начинаясь с парусника, она протянулась сюда. То ли к хозяину особняка, то ли к его городским гостям...

Подступившие сумерки сменились оглохшей темнотой. Низкие облака плотно обволокли поселок — в небе ни звезды, ни луны. Больше ждать не имело смысла. Шустов осторожно двинулся вперед, туда, где мерцали огни окон. Черные контуры строений выступили перед ним неожиданно. Шустов на мгновение остановился, нащупал ручку калитки. Слабо скрипнули навесы, стукнула щеколда. Переждав минуту, он пролез между кустами смородины и стеной, остановился у подоконника.

В щель между занавеской и косяком рамы просматривалась часть горницы. Взгляд лейтенанта упал на безобидную лысину пожилого с одутловатым лицом мужчины. Тот сидел за столом, упершись взглядом в большие, чуть припухшие руки, которые он положил перед собой одна на другую. Лушников располагался по правую руку от старика. Спиной к окну находился рослый, хорошо сбитый физически парень с копной темных щетинистых волос. Лица собеседников, распаренные от вечерней духоты и спиртного, были красны, веселы, беззаботны. На столе громоздились закуски: колбаса, рыба, грибы... За столом резались в карты. Кто-то похрапывал в углу на кровати. Из соседней комнаты слышались приглушенные музыкой женские голоса, прерываемые смехом.

Приблизившись к окну, Шустов напряг слух, стараясь не пропустить ни звука.

— ...Тебе все шуточки, потому что под тобой не горит, — сказал ершистый парень. — А на меня он как цепной бросается... Я ему: скажи — сделаю по первому разряду... А так кто ты мне, чтоб права качать?

— Плюнул бы на все да ушел, — посоветовал старик.

— Это можно. Дело не хитрое, а куда?

— Лесником. Не служба — курорт... Природу государство под свою опеку взяло. Общественность за каждый куст горло дерет... А пожары начнут пластать, все одно, хрен погасишь... Вакансия имеется, оклад положен — получай свои законные.

— Слезы там, а не оклад.

— Навар в другом — зверь вокруг да рыбка... Лови, пользуйся...

— И другим давай... — вставил Лушников и засмеялся.

— На зверя добудь капканы, — продолжал старик, — ружьишко я тебе уступлю... Сообразил, какой интерес выходит?

— Ловкач ты, Устин!.. Думаю неспроста ты меня в лесники сватаешь... Я хочу другого: по-своему жить...

— Запутался ты, Василий, — вздохнул Устин. — Брыкаешься как щуренок на кукане. Только, надеюсь, просветлеет у тебя в мозгах.

Парень молчал.

Послышался шум отодвигаемого стула. Вероятно, кто-то встал, подошел к окну. Занавеска дрогнула, заколыхалась.

Шустов присел на заваленку. Вкрадчиво, будто спрашивая: «Кто з-здесь?» проскрипели фрамуги окна. После небольшой паузы пугающе отчетливо прозвучал над головой Шустова голос Лушникова.

— Может, отложим поездку? Темень какая... Что мы там отыщем?

— То, что другим сгодиться может... Буди Дмитрия...

— Он не поедет, — сказал Лушников тоном приказа.

— Как это так вдруг? — заволновался старик.

— Всем там делать нечего.

— Зачем тогда приперлись колхозом?

— Тебя забыли спросить?!

— Хвостом вертеть дело собачье. Это Федору ты мог вправлять мозги... Со мной на это не рассчитывай. Что решено, то решено! Я переигрывать не стану...

— Сиди в своей берлоге, если так... Сами управимся.

— Ты, видать, хватил лишнего... Поедет Димка и точка!..

В доме засобирались. Зашаркали о пол подошвы, заскрипели половицы.

Цепляясь за кусты, Павел бросился от окна. У калитки остановился, привалился спиной к столбу. Вдали угрюмо шелестела тайга. Откуда-то доносился собачий лай и басовитый зов самоходки на реке.

Вернувшись к мотоциклу, Шустов на минуту остановился, с мрачными мыслями глядя в небо. Там, сквозь разорванные тучи, проступил ущербный рожок луны, словно зажгли свечу, прикрыв ее марлей.

«Надо предупредить Аверьянова», — подумал Шустов, чувствуя необходимость действовать быстро, решительно. Через десять минут он был в конторе совхозного отделения и, предъявив удостоверение сторожу, попросил провести его к телефону.

— Твои соображения? — спросил Аверьянов, выслушав Шустова.

— Полагаю, выезжают к сторожке...

— Что еще?

— Упоминалось имя Мостахова...

— Как скоро они туда доберутся?

— Не прикидывал, не могу сказать.

Аверьянов помолчал, потом приказал:

— Жди меня у развилки, на шоссе. И прошу: нужна осторожность.

— А если аккуратненько за ними?

— Нет, это не пойдет...

Задолго до описываемых событий Елене Воропаевой, чье имя красовалось на борту парусника, позвонила бывшая однокурсница Полина.

— Леночка! — воскликнула она, поздоровавшись, и сообщила: — У меня идея. Встречаемся в «Спутнике». Познакомлю с фантастическими ребятами...

— Не надо, — остановила ее Елена.

— Почему?

— Ты забыла наш зарок: избегать случайных знакомств.

— Твое родительское опекунство уже набило оскомину.

— Как знаешь...

— Постой... Это не то, что ты думаешь... Он довольно скромен...

— Все они скромные, когда спят.

— Тебе пора подумать о будущем...

— К черту будущее!

— После того, как посидим в кабаке... Я жду...

Елене сразу приглянулся тот, о ком толковала Полина. Высокий, волевое лицо. Широкие плечи и узкие бедра делали его похожим на французского актера.

Сверкая темными глазами, он наблюдал за процедурой знакомства Полины с Невзоровым. Потом шагнул к Елене, решительно, даже чуточку развязано поцеловал ей руку, добродушно спросил:

— Как вы, если без ритуалов — сразу на ты?..

— Пожалуй... — пробормотала Елена.

Веселой компанией подсели к столикам, уставленным бутылками и снедью. С эстрады, находящейся в глубине зала, доносились звуки танго.

— Дима, налей опоздавшим штрафную! — приказал Лушников.

— Нет, нет, — воспротивилась Полина. — Пьем все вместе.

— Так тому и быть, — согласился Владимир. — За новых знакомых!..

— За всех присутствующих! — парировала Полина.

— Чудесно! — воскликнул Лушников, осушив бокал. Видя неуверенность Елены, продолжал: — Леночка, вы не пьете легкие напитки?

Она подняла бокал, хотя ей не хотелось пить, и подумала о том, что он выглядит моложе своих лет.

Когда Полина с Невзоровым энергично вошли в круг для танцев, Лушников пригласил Воропаеву. Лена едва заметно кивнула, глянув на него пристально, словно говоря: «Давно ни один мужчина не смотрел на меня таким взглядом...»

В кругу танцующих Владимир повел ее чуть раскачиваясь, почти стоя на месте, в медленном ритме танго. Потом приблизился, коснулся горячим виском ее волос и неожиданно спросил:

— Ты замужем?

— Нет.

— Развелась?

Она на мгновение прикрыла глаза, словно отгоняя нахлынувшие воспоминания, раздраженно спросила:

— Не много ли вопросов для начала?

— Мы современные люди. Надо смотреть на вопросы семьи проще...

— Я так и смотрю.

— Почему?

— Времена не те... В сказки сегодня мало кто верит.

— А в любовь?

— Тем более...

— Как же можно не верить в нее? Надо верить!.. — и совсем тихо прошептал: — Давай убежим?

— За последствия не опасаешься?

— Димка все понимает: слова завтра не скажет.

— А что скажут сегодня?

— Этого нам знать не дано.

С этими словами Лушников взял девушку за руку, махнул компании и двинулся к выходу. Вдогонку донесся голос Полины:

— Леночка, не исчезай надолго!

...Уютная комната встретила их тишиной, запахами цветов, теплом. Вскоре Владимир уже сжимал Елену в объятиях и, взяв ее руки, прижавшись к ним щеками, шептал:

— Не хочу тебя терять... Я... Ты остаешься...

— Не надо, прошу, — тихо, но не очень настойчиво потребовала она, чувствуя как горячо и остро забилось сердце. На мгновение закружилась голова. Из оцепенения Елену вывели руки Владимира, обнявшие ее. Она стояла с закрытыми глазами, словно отгоняя нахлынувшее чувство стыда.

— Успокойся, — просил он. — Поцелуй меня... Я прошу, что за упрямство? — мягко шелестел его голос. — Ты... ты остаешься...

Он шептал еще какие-то нежности, а руки его уже скользнули по ее плечам, снимая узорчатую кофточку... Елена не сопротивлялась...

Так началась их «дружба». На правах жениха Лушников познакомился с отцом Елены. После этого светло-зеленая «Нива» все чаще покидала город. Но не только увлечение Еленой толкало Лушникова в дом будущего родственника. У Владимира завязались прочные деловые связи с Воропаевым. К своим отнюдь не амурным делам они исподволь приобщили Невзорова. Вот почему оказались все под крышей дома, за которым следил Шустов.

Лейтенант ждал на развилке. Постепенно на востоке просветлела полоска неба. Дальний березняк окрасился в темно-синие тона. Пепельно-серый рассвет зарождался, выползал из тайги. На аласах, в кустах, росших на обочине, стоял монотонный гул — бесновались комары.

Отмахнувшись от назойливых обитателей тайги, Шустов запустил двигатель. Свет фары метался из стороны в сторону, взбрасывался к вершинам лесин, падал под колеса; от этого тьма вокруг казалась непроглядной. Невидимые комары, мошки, какие-то ночные букашки устремились на острый луч света, жестко били в лицо.

От поселка до сторожки было не далеко — часа полтора езды. Шустов пытался восстановить в памяти подробности разговора Лушникова с Воропаевым, остановил мотоцикл, перевел дух. «Был приказ ждать, — рассуждал он. — Впрочем, какое это имеет значение теперь?.. Нет, быть или не быть... Все уже решено и подписано...»

Когда Шустову удалось добраться до места, рассвет высветлил полоску берега, лодочную, заброшенную сторожку. В протоке, спокойной как зеркало, отражалось жилье Мостахова. Вокруг темнел тальник. Где-то в прохладном сумраке вздыхала пробуждающаяся тайга. Изредка всплескивалась на отмели рыба да шелестела волна о гальку, словно кто-то невидимый бродил берегом.

Шустов вкатил мотоцикл в кусты и медленно побрел к берегу, не очень все же удаляясь от сторожки. Ему вдруг почудилось, что вдали рокочет мотор машины. Прошло несколько минут. Шустов не двигался. Со стороны поселка, все явственнее вплетаясь в плеск волн, доносился шум двигателя...

Может, повернуть к сторожке? Как быть с мотоциклом? Он постоял, прислушиваясь, и понял: надо вернуться. Пришло решение: подобраться к приехавшим и, не выдавая себя, понаблюдать за их действиями. Не раздумывая больше, Шустов бросился к тому месту, где так опрометчиво был брошен мотоцикл... Но именно там, в той стороне, в густой чаще тальника блеснул тусклый свет подфарника и тотчас исчез.

Лейтенант опустился на землю. От тех, кто вышел из машины, его отделяли безлистые ветви кустарника, кочковатый холмик каменистой почвы да поросший мохом валун, занесенный сюда в невесть какие времена. За ним, не больше чем метрах в десяти, стояла знакомая «Нива». У распахнутых дверок насчитал троих. Они топтались на месте, попыхивали сигаретами, о чем-то тихо переговаривались. Потом, как по команде, двинулись в разные стороны. Один, словно притянутый магнитом, направился к месту, где стоял мотоцикл. Слабый свет фонарика вспыхивал короткими очередями: его хозяин бережно расходовал батарейку. Следом за тем, кто мигал фонарем, продвигался Воропаев. Шустов узнал его по широким плечам и сгорбленной спине. Все трое что-то искали среди кустов. Низко наклонившись, они продвигались полукругом, так чтобы расширить площадь поиска.

— Устин, левее бери... Не в ту степь топаем! — раздался чей-то насмешливый голос. — Тут и признаков нет...

— Закрой рот и открой глаза... Ищи заломы на тальнике... Сам, небось, прятал... — отозвался старик.

Шустов ощутил в груди неприятный холодок. Тут же, подтверждая опасения лейтенанта, фонарик вспыхнул и не погас.

— Сюда-а!.. — раздался приглушенный крик.

Некоторое время все стояли оцепенев. Первым пришел в себя Воропаев.

— Ну, следопыты, дышло вам в печенку! — зло прошипел он. — Что все это значит?

Лушников каменно молчал.

— Кретины и олухи царя небесного. Притащили-таки хвост... Теперь — все к чертям собачьим...

— Ты сам-то, что думаешь? — спросил, наконец, Лушников.

— Не того ли типа драндулет, что из города за вами увязался.

— Пошел накручивать... — дрожа от внезапно нахлынувшего страха, отозвался Лушников. — Нервы лечить надо...

— Хватит вам!.. Шакалы — не люди, — с усилием выговорил Невзоров. — Не кретинов держишь, папаша... Что мы видим? Машина марки «Днепр». Тот эскортировал нас на «Урале». Соображать надо, технари... Пошли, дядя Устин. Закоченел я как младенец. Пропустим по единой...

— Погодь! — Воропаев уперся руками в грудь Невзорова. — Сперва объясни, как разобрался, что было на дороге, что тут!

— Я в технике, как карась в сметане. Ночью меня разбуди — с закрытыми глазами определю, у кого на какой манер движок поет... Точка на этом... Давай для бодрости духа, если поджилки трясутся, остограммимся.

Лушников одернул его.

— Ты зачем тащился сюда? Дома не добрал?.. Искать надо... Всадника искать! — переходя на крик, приказал он. — Движок еще не остыл, здесь он где-то...

Зашелестели кусты. Темные силуэты задвигались, приближаясь к убежищу Шустова. «Комплекс риска сыграл со мной шутку» — подумал лейтенант, освобождая карманы от документов, денег и ключей... Он оглянулся вокруг, выбрал местечко посуше, прилег на росную траву и тут же «уснул». Ждать пришлось недолго. Всем существом своим ощутил он их приближение. Еще минута и чья-то рука опустилась на его плечо.

Шустов подскочил от «неожиданности». Широко раскрытыми глазами уставился на Лушникова. Тот невольно усмехнулся — пробуждение Шустова было и впрямь комичным.

— Ну как, бока не отлежал? — спросил Лушников, проворно ощупывая карманы Шустова.

Проглотив комок в горле, Шустов сказал первое, что пришло на ум:

— Что имеешь в виду?..

— Брось ваньку валять, — обозлился Лушников. — Как тебя сюда занесло?

— Длинная история...

— Удивляюсь твоему терпению, — сердито проговорил подошедший Невзоров. — Надо тряхнуть его как следует...

— Успеем, — прервал его Лушников. — Твой? — указал на мотоцикл.

Шустов внимательно посмотрел на мотоцикл, улыбнулся.

— Чего радуешься? — поморщился Невзоров. — Отвечай...

— Документы есть? — спросил Лушников. — Выворачивай карманы!

— Зачем вам бумаги?..

— Показывай документы! — рявкнул побагровевший Невзоров.

Воропаев стоял все это время в сторонке, ссутулившись, и курил. Видимо, он решил пока не вмешиваться в разговор.

— А если не покажу? — снова улыбнулся Шустов.

— Как это — не покажу? — спросил Лушников.

— Кто же на рыбалку таскает документы? Смешно...

— Гоняешь, выходит, без прав?

— На чем? На своих двоих?

— На технике, которую в кустах бросил. Можешь пощупать — теплый...

— Зачем?

— Довольно! — крикнул Невзоров. — Что с ним делать? — спросил он у Воропаева.

— Прихватим с собой. В дороге потолкуем, что к чему...

Лушников обхватил за плечи Шустова и подтолкнул к машине. Невзоров прыгнул на место водителя. Воропаев устроился рядом. Лушников пропустил Шустова на заднее сидение. С азартом игрока, поставившего на кон последнее, Павел влез в машину.

Машина тронулась. Шустов посмотрел в окно заднего вида, словно хотел навсегда запомнить берег реки, одинокую сторожку, островок тальника, в котором остался мотоцикл.

Никто на дороге, ведущей к шахтерскому городку, им не попался. В открытое окно «газика» струился предутренний туман. Неведомо откуда вплетались в рокот мотора тихие, невнятные шорохи.

— Таинственные места... — после короткого молчания сказал шофер. — То ли хозяин тайги из-за куста рявкнет, то ли шаман в бубен загремит.

— Насчет шамана ты, Костя, загнул, — сказал Аверьянов, оглядываясь по сторонам. — А вот тайна людям нужна. Без тайны скучно жить.

— Особенно работникам розыска, — пошутил Костя.

— Нет, — возразил кто-то из оперативников, — разгадывая тайны, человек думает о будущем и не страшится своей судьбы...

Не успел завязаться спор, как затяжной подъем кончился. Дорога выпрямилась, стало светлее. Впереди отсвечивал указатель: «Пересечение дорог».

— Здесь будем ждать, — сказал Аверьянов водителю.

— Может, вызвать отдел? — предложил Костя. — Шустов мужик шустрый: взял да укатил в город по кольцевой дороге.

— Боюсь, он действительно укатил, только в обратную сторону...

— Этот своего шанса не упустит, — улыбнулся водитель.

— Если все обойдется, то шанс на выговор я ему гарантирую.

— Это как понимать?

— Так и понимать...

Они замолчали, вглядываясь туда, где вдоль дороги непроницаемо чернели кусты. По просьбе Аверьянова Костя несколько раз просигналил фарой-искателем, подал серию звуковых сигналов. Из-за таинственно молчащей стены лиственниц к ним возвратилось эхо. Дорога была пуста.

Заметив беспокойный взгляд, брошенный шофером на часы, Аверьянов приказал:

— Гони!..

Перед восходом солнца в низинах вокруг сторожки бродил туман. От реки тянуло прохладой, резко пахло просмоленными сетями, гниющими водорослями, рыбьей чешуей.

— Обследовать каждый шаг вокруг! — приказал Аверьянов.

Все стали продираться сквозь чащу кустарника: тонкая паутина опадала на лица, липла к глазам. Ноги порой проваливались в хитросплетенья евражьих^[1] нор, словно попадали в крохотные ловушки.

Скоро в кустах, неподалеку от сторожки, обнаружили мотоцикл Шустова. Шины были проколоты. Из бака тонко струился бензин.

— Прочесать дальний кустарник, просмотреть берег, — крикнул капитан возбужденным голосом.

Они облазили все вокруг, исследовали несколько звериных нор, однако без результата... Внимательно вглядываясь в следы на песке, Аверьянов спустился к воде. В метрах пяти от берега его наметанный глаз обнаружил то, чего не заметили другие. Со дна небольшой воронки капитан поднял берестовый поплавок, кусок бечевы со свинцовым грузом, стебли увядших водорослей. Порывшись в песке и не найдя больше ничего интересного, он завернул находку в носовой платок и спрятал в карман.

— Вот что, — решил он после этого, — на обратном пути у нас одно дело: найти Шустова.

Шустова увидели неожиданно. Тот сидел на валежине у дороги и улыбался грустной улыбкой провинившегося школьника.

Аверьянов распахнул дверцу и несколько секунд оглядывал застывшего перед ним лейтенанта. Потом произнес тоном приказа:

— Садись, блудный сын!..

Павел послушно сел. Он чувствовал себя весьма неуютно под тяжелым взглядом капитана и лихорадочно соображал о том, как начать разговор.

— Каждая минута теперь на вес золота, — сказал Аверьянов, обращаясь сразу ко всем. — Единственное, что я хотел бы услышать сейчас от Шустова: стоит ли рисковать головой, не зная, как развернутся события.

Вопрос застал лейтенанта врасплох, но он попытался отшутиться:

— У меня было смягчающее вину обстоятельство.

— Какое?

— Внезапная интересующая нас информация... Я стал свидетелем интересного разговора, — продолжал он твердым голосом. — Как только произнесли имя Мостахова, стало ясно, что Лушников, да и старик Воропаев знают многое, если не все... Я опередил их на полчаса...

— Благоразумнее было отступить.

— Хорош опер, драпающий от браконьеров. Мостахов, кстати, тоже мог отступить.

— Этого мы пока не знаем.

Шустов не стал возражать.

Постепенно задумчивость на лице капитана сменилось спокойной сосредоточенностью. Выслушав Шустова, он предложил:

— Воропаева надо брать — это фигура... Я не к тому, что было ночью... Воропаев спешит замести следы, избавляется от улик. Он знает, что выстрел у избушки может срикошетить...

— Уверены, что Воропаев...

— Все согласуется... Устин верховодит у них, — сказал Аверьянов. — Мне удалось выяснить кое-что, чего нет и не могло быть в его личном деле. Он дважды привлекался к уголовной ответственности за злостное браконьерство и злоупотребление служебным положением.

Шустов протяжно свистнул.

— Где же он служил, если не секрет?

— Был предшественником Мостахова на должности старшего рыбоинспектора.

— Что же с ним делать? — спросил Шустов.

— Брать будем Воропаева и компанию...

— Я знаю где искать Лушникова, — сказал Шустов. — Разрешите мне...

— А я думал, отдохнешь после бессонной ночи.

— Какой тут отдых... Вот возьмем тепленькими...

— Хорошо, — Аверьянов поднял трубку радиотелефона и дал распоряжение, чтобы владельца светло-зеленой «Нивы» Лушникова задержали при въезде в город. Пассажиров тоже.

Стрелки часов повернули на четверть пятого, когда, погасив фары, «газик» остановился у дома Воропаевых.

В крайнем окне горел свет. В доме кто-то не спал. Аверьянов первым подошел к высокому крыльцу и нажал кнопку звонка. На сигнал никто не вышел. Шустов постучал в перекрестие рам.

— Василий, ты? — донесся изнутри сиплый голос Устина.

— Милиция! Откройте...

— Погоди, оденусь.

Прошло несколько томительных минут. Воропаев не появлялся. В доме стояла тишина. Свет в кухонном окошке погас.

— Открывайте, не то взломаем дверь! — предупредил Шустов.

Ответа не последовало.

— Что делать? — спросил Шустов.

— Взламывайте!..

Костя тут же принес из машины монтажку и молоток, принялся за дело. Массивная дверь, снабженная внутренним замком, долго не поддавалась усилиям водителя. Когда ее удалось открыть, на пути оказалась еще одна, запертая изнутри на кованый крючок. После нескольких попыток его сорвали...

Их взору, когда вошли в горницу, где горел настенный светильник, представилась потрясающая картина. Воропаев висел на брючном ремне, поджав под себя согнутые в коленях ноги... Рука его судорожно сжимала ножку кровати.

Аверьянов машинально глянул на часы, после чего выразительно посмотрел на Шустова. Лицо лейтенанта показалось ему землисто-серым.

— Все... — проговорил капитан, доставая сигареты, — успел гад улизнуть!.. Бери, закуривай, успокаивает.

Шустов отрицательно покачал головой.

— Что его заставило... — ни к кому не обращаясь спросил он.

— Струсил! — Аверьянов окинул взглядом комнату и после короткого раздумья сказал: —Надо доложить прокурору и вызвать судмедэксперта...

По дороге в Якутск разговор не клеился. Самоубийство Воропаева подействовало на всех угнетающе.

Динамик затрещал, зачастил позывными. Посты докладывали о продвижении объекта. Аверьянов указал еще раз номерной знак «Нивы», уточнил адрес ее городской стоянки.

— Все, — сказал он удовлетворенно, закончив инструктаж постов. — Теперь, как говорят специалисты футбола, дело техники...

— Справедливость, похоже, восторжествовала, а вопросы остаются...

— Слушаю.

— Как вы узнали, что Лушников поедет к сторожке?

— Хочу отметить еще раз, что все началось с показаний Юшкова. Помните его рассказ о паруснике? Поверили мы ему тогда или нет? Ответ двоякий... В сопоставлении фактов напрашивался вывод. Если Юшков говорит правду, то, как показала схема расстановки лодок, парусник должно было прибить к берегу неподалеку от сторожки. Однако, когда Юшков обнаружил тело Мостахова и бросился к жилью, никакого парусника поблизости не было. Мистика? Или он успел поставить паруса?.. Объяснение лежало на поверхности: на лодке, оснащенной парусами, стояли моторы. Только моторка могла легко отойти от берега и скрыться в ближайшей протоке... Потом мы с вами, лейтенант, прогулялись на лодочную после регаты и осмотрели прекрасную «Елену», хозяевами которой оказались Лушников и Невзоров. Мне удалось обнаружить маленькую деталь: характерные вмятины на кормовом перекрытии, оставшиеся от крепления подвесных моторов.

Шустов безотрывно смотрел на капитана. Когда тот упомянул о моторах, он с улыбкой заметил:

— Такие моторы не редкость на судах маломерного флота... Однотипный стоял у Юшкова. Мостахов пользовался «Вихрем»...

— Понимаю, — Аверьянов закивал головой. — И я так размышлял, пока под настилом парусника вы не наткнулись на брелок. Он точная копия того, что обнаружился на месте происшествия... Все это показалось не случайным. Из сведений, собранных о Мостахове, выяснилось, что его помощником значился одно время Василий Аргылов, уволенный за халатное отношение к работе. Какая связь между этими разрозненными фактами? На первый взгляд — ничего, кроме абстрактных предположений, на которые богато следствие. Прямых улик против Аргылова не имелось. Но стоило серьезно сопоставить все это с некоторыми другими фактами, как получалось уже кое-что. Что-то вроде цепочки странных закономерностей. Но не хватало деталей, мелочей, которые дают толчок мысли и указывают верное направление в поиске. Тогда-то и решили по второму заходу поговорить с людьми, окружавшими Аргылова. Оказалось, что Аргылов связан с неким Воропаевым, ранее судимым за браконьерство. Теперь уже крючочки-неводочки, лодки-моторки, паруса и колеса не давали мне покоя... Версия о стычке с браконьерами была подкреплена фактом установления знакомства, почти родственной связи Воропаева и его дочери Елены с Лушниковым... Тут добрых слов заслуживает лейтенант. Ему удалось выяснить, что Аргылов питал неприкрытую ненависть к Мостахову. Факт этот тщательно зафиксирован... Мы пришли к выводу, что связка Аргылов — Лушников — Воропаев еще займет свое место в будущей системе доказательств. Эта троица в модных штормовках, с поллитровками в рюкзаках, вооруженная транспортом на воде и суше, отличалась особой страстью к наживе. Героизм браконьеров проявляется тогда, когда никто не видит их, а при малейшей опасности они трусливо бросаются наутек или хватаются за оружие.

— Неужели Аргылов мог пойти на такое?.. — усомнился Шустов.

— Следствие еще не закончено... Старый рыбоинспектор, видимо, нарушил его деляческие связи. Кто-то из браконьеров почувствовал опасность. Тут и понадобилась помощь Воропаева. А Устин только и мечтал о реванше...

Правильно составленный план допроса, верно найденный тон в беседе с подозреваемыми, умение преподнести улики в момент психологического напряжения, способность, наконец, безошибочно определить этот момент — искусство, которым в полной мере владел капитан Аверьянов. Поэтому Лушников рассказал все. Подтвердил его показания и Невзоров.

С открытием навигации на Лене, беря в напарники Невзорова, Лушников ставил парус и «Елена» уходила на промысел, в богатые рыбой нерестовые места. Там к ним присоединялся Воропаев. На парусник ставили моторы, грузили браконьерскую снасть, канистры с горючим, запасались солью... Моторы обеспечивали «Елене» скорость и маневренность. К сбыту улова привлекли вначале дочь Воропаева, потом ее близких подруг.

В тот злополучный день, когда налетел ураганный ветер и разыгралась над Леной гроза, они не успели управиться с парусами. Подвел один из моторов. Порывы ветра лишили тяжелогруженную лодку маневренности, прибили к берегу у сторожки. Этого больше всего боялся Воропаев.

На берегу, панически размахивая руками, он бросился к Невзорову.

— Снасть надо бросить... Припрятать на берегу... Не дай бог принесет нелегкая кого...

— Кого в такую крутоверть принесет, — огрызнулся Невзоров.

— Собирай сети! — заорал Воропаев.

Сбитые волногоном и кое-как снятые сети затолкали в кули. Только взялись укладывать невод, как из-за кустов вышел Мостахов.

Воропаев уставился на него, оцепенев от неожиданности.

— Ну что? — спросил Федор Семенович. — Напугался малость, а?

Воропаев дернул плечом, разведя в сторону руки.

— Ты как привидение... Сдохнуть бы тебе, Федор!..

Голос Устина звучал хрипло, с натугой. Спокойствие возвращалось медленно и было явно притворным, наигранным. Он хлопнул Мостахова по плечу и, окончательно успокаиваясь, сказал:

— Ты забудь, что видел нас. Мы мигом смотаемся...

— Нет.

— Тогда другой разговор будет...

— Ты уже пугал меня, Устин, и что?

— Хлопцы у меня не те, что раньше... Худо тебе будет...

Лушников с напряженным вниманием следил за разговором. У него затеплилась надежда: старики, поборов вспышку враждебности, разговаривают мирно. Мостахов только напускает на себя строгость — по долгу службы...

— Обо всем я думал, Устин, — начал вдруг Мостахов, повысив голос. — Долго думал, всю жизнь... Отец с дедом учили: «Прежде чем сказать «да» вспомни слово «нет». Потом выбирай, какое слово сказать...» Я говорю тебе: нет!

— По-человечески я хотел с тобой...

— Если по-человечески — согласен. Составим акт, что рыбачили запретной снастью, ловили осетров...

Веки Воропаева вздрогнули, разом погасив улыбку.

— Составляй свою бумагу! — и повернулся к Лушникову: — Шевелись... Уйдем и концы в воду...

— Побежишь, выходит... Беги. Только помни: я знал, что встретимся, что не угомонишься ты после отсидки, возьмешься за старое...

— Ты вот что, — лицо Устина посуровело, — не лезь на рожон.

— Со страху пугаешь... Бумагу писать будем!..

С минуту Воропаев пристально глядел в зрачки Мостахова, потом двинулся на него, вскинув сжатые в кулаки руки.

— Иуда-а!..

Мостахов повернулся, в сердцах махнул рукой, тяжело ступая по мокрому песку, пошел к сторожке.

Воропаева бил нервный озноб.

— Коли так — пропусти... — И повернулся к жилью рыбоинспектора.

На западе тускнела кромка небосвода. В блеклом свете солнца Мостахову было видно, как каменеет лицо Воропаева, становится жестким, отрешенным, в маленькие глаза наплывает кровь. В горле у него забилось страшное ругательство.

— Ну нет, чего-чего, а на колени не стану... Терять мне нечего...

Прошло всего лишь несколько минут, Мостахов приказал Лушникову сдать невод и сети, повернулся, снова направился к сторожке.

Навстречу по светлой песчаной тропе бежал Воропаев. Остановился, вскинул ружье.

Переступив с ноги на ногу, Мостахов двинулся к нацеленным в грудь стволам. Его глаза светились силой правоты, а усмешка вызвала новый приступ ярости Воропаева. Попятившись, он нажал курки...

Река уже не стонала на перекатах, а гулко катила свои темные разгневанные воды. Казалось, они вот-вот нахлынут на пологий берег, чтобы смыть кровь...

Примечания

1

Евражка — суслик.

(обратно)

Оглавление

Владимир Сидельников Выстрел Повесть

*** Примечания ***