ПТУшник [Иннокентий Белов] (fb2) читать онлайн

Иннокентий Белов ПТУшник

ПРОЛОГ

Ранним майским утром сильно взрослый, на переходе уже к пожилому возрасту, мужчина по имени Игорь и отчеству Викторович, то есть, именно я собственной персоной, подъехал к своему лодочному гаражу на берегу одной не очень широкой речки в Ленинградской области.

Стоит прекрасное весеннее утро, день обещает оказаться теплым и ласковым, поэтому Игорь Викторович в моем лице рано проснулся в одиночестве, подумал о своей жизни, понял, что уже не уснуть, как не старайся. Поэтому собрался прокатиться по реке и порыбачить в знакомых местах. Пока рыба активно идет на блесну и поплавок, оголодавшая за зиму.

Я заглушил свой немолодой, зато, надежный в эксплуатации джип, вынес из гаража сначала надувную лодку, потом повесил на нее легкий трехсильный мотор, положил удочки с прикормкой и наживкой, спиннинг с блесной приготовил отдельно.

Закрыл ворота гаража и машину, убрал подальше ключи во внутренний карман и застегнул его на молнию.

Еще вывалятся в неподходящий момент азартного клева в воду и ищи их, свищи их, да и брелок сигнализации глюкнет от воды, наверняка.

Оттолкнулся от причала веслом и, заведя мотор, поплыл вверх по течению реки. Пустил блесну в проводку, по дороге к первому хорошо знакомому месту вытащил пару небольших щучек.

Хороший знак, значит, сегодня окажется удачный день для рыбалки.

— Отлично, на пожарить чего-то уже есть! — порадовался я улову.

Через полчаса непрерывного движения добрался до первого знакомого омута, проверил эхолотом наличие рыбы и закинул удочку. С такой удобной штукой ловить гораздо интереснее и солидно весомее улов выходит.

Рыбалка идет с переменным успехом, пока вскоре не запахло скорой майской грозой. Туча надвигается со стороны высокого берега и тут я задумался, что делать прямо сейчас.

Переждать грозу на бережку, под имеющимся зонтиком или попробовать добраться до гаража, пусть и немного промокнув в пути? Или даже очень сильно?

В принципе, улова уже хватит на уху, да и пожарить на сковородке нормально набралось, но, хотелось бы начать вялить рыбу по моему особому рецепту, очень популярному среди знакомых и приятелей.

Начать развешивать в гараже длинные веревки с сушащейся рыбой.

Поэтому есть мысль остаться и продолжить рыбалку после грозы, тем более, спешить давно уже некуда.

Что, с одной стороны — довольно печально, а с другой — пора уже отдохнуть от напряженной жизни давно.

Ведь все, что требовалось — уже заработано, а лишнего с собой не заберешь, так же не выпьешь и не съешь.

Пока я размышляю, воздух как-то стал ощутимо плотнее, духота обвилась тяжелым кольцом вокруг лодки, поэтому я притормозил около пологого бережка, заскочив носом на песчаную отмель, собираясь все же переждать под зонтом быстро нагоняющую меня пелену ливня.

Повернулся телом к берегу и только собрался встать на ноги, как яркий, светящийся шар спланировал, обогнув высокий берег и березу на нем, прямо мне в грудь. Резкая, мучительная боль бросила меня, уже не знаю куда.

Глава 1 ПРОБУЖДЕНИЕ

Когда я понимаю, что сознание ко мне вернулось и получается свободно думать, я лежу, укрытый теплым одеялом в очень небольшой комнате.

В комнате или может это палата — совсем темно, только слышно, как кто-то рядом дышит, легко так и часто, как некрупный телом человек.

По дыханию совсем не похоже, что здесь палата реанимации, там люди дышат с трудом и тяжело, а это легкое дыхание ребенка. Правда, знание это у меня чисто теоретическое, сам я там не лежал, бог миловал, а вот теперь, если выжил — должен бы попробовать такое дело как следует, напробоваться вволю после произошедшего.

Я очнулся внезапно и теперь лежу молча, гляжу в сплошную темноту, не понимая, где я оказался.

Некая заторможенность мыслей присутствует, текут они не спешно, зато, очень плавно и это мне нравится.

Что хотя бы просто текут и есть в наличии, эти самые мысли, а не просто их отсутствие.

Я в реанимации? Меня смогли спасти после прямого контакта с шаровой молнией? Я ведь должен был отшатнуться от нее на рефлексах и завалиться за борт лодки после удара, как минимум захлебнуться на мелководье, если даже выжил после разряда?

Да еще вместе с молнией в воде оказаться — ну это совсем лютый такой вариант! Сразу же сваришься и обуглишься одновременно.

Даже Робокоп или Терминатор не выживут после такого, в этом я уверен, у последнего все клеммы от полного контакта расплавятся. Если только тот, который «жидкий», справится с такой внезапной подставой.

Какая все же хрень лезет в голову! Даже если принять на веру то, что я выжил!

Что, в общем то, достаточно невероятно в любом случае. Однако, раз мыслю, значит — существую!

— Нет, больницей здесь не пахнет, — понимаю я вполне отчетливо, нет дежурного освещения над дверью и никакой прибор поддержания жизнедеятельности ко мне не подключен. И к моему соседу тоже.

Или ничего такого со мной не случилось, а это оказался внезапный инсульт или инфаркт, в последние секунды нахождения в сознании мне оказалось послано стремительно темнеющим мозгом видение про светящийся шар, вонзившийся прямо в грудь, после чего я почувствовал всепоглощающую боль и потерял сознание.

Да, темнеющее сознание и всепоглощающая боль — именно так я и представляю себе тот же инсульт.

Кто-то нашел меня, лежащего в лодке или вытащил на берег и вызвал скорую?

Которая очень быстро появилась, спасла мне жизнь и даже какое-то здоровье оставила?

Тогда, тем более, я должен находиться в медицинском учреждении, бессознательного пациента точно на домашнее содержание не выпишут.

Я пока еще не пошевелился ни разу, но, чувствую, что лежу, по шею накрытый теплым одеялом, спокойно дышу и могу вполне нормально размышлять. Да и чувствую свое тело без проблем, напрягая и расслабляя мышцы на ногах и спине, ощущаю одеяло и опору под всем телом.

Нигде не болит и не чешется, провалов в памяти пока не обнаружено, я все нормально помню до того момента, когда чертов шар впился мне в грудь и живот.

Я, Бессонов Игорь Викторович, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, живу в солидном по размерам городе в Ленинградской области, где у меня все по жизни вполне ладно. Есть своя квартира, и не одна, а целых две, одну из них я сдаю приезжим командировочным. Сдавать жилье требуется аккуратно, а то можно нарваться на тех еще натуральных гоблинов из провинции.

Есть еще и третья жилплощадь, самая хорошая из всех, однако, там теперь проживает бывшая супруга с моими достаточно поздними детьми.

Имеется еще в собственности отдел в торговом комплексе в достаточно проходном месте, его я тоже теперь сдаю в аренду, всегда почему-то под торговлю шмотками. Арендаторы довольно часто меняются и это уже шестая женщина за последние три года, которая собирается, если торговля не станет лучше, тоже съехать с концами.

Одни съезжают, другие сразу же заезжают с энтузиазмом, обычная такая круговерть в малом бизнесе, медленно умирающем и как-то все же выживающем по нынешним временам.

Сам я уже три года не занимаюсь торговлей и не оказываю услуги, закрыл свое ИП, хотя до этого времени двадцать пять лет трудился на ниве мелкого бизнеса в родном городе. Занимаюсь другими делами и живу в свое удовольствие.

Нет, не все у меня ладно по жизни, в данный момент я, как говорится, в поиске подруги сердца, расставшись с последней, с которой кое-как прожил совместно два года. Хотя, это как посмотреть, немалый накопленный опыт в этом деле прямо намекает, что мне еще повезло с ней так быстро расстаться и дальше все оказалось бы гораздо хуже.

Когда прошло очарование первой встречи, близкого знакомства и долгих забегов на выносливость и сладострастие на почти не скрипящей широкой кровати.

А торговля, насколько я хорошо помню, как-то с две тысячи шестого года идет все хуже и хуже. Знакомые предприниматели уже примерно пятнадцать лет рассказывают друг другу неутешительные прогнозы и констатируют, что в прошлом году торговалось совсем плохо, однако, в этом стало гораздо хуже.

— Представляешь! Так слабо никогда не было еще! Выручка упала в полтора раза!

И вот так примерно пятнадцать лет подряд, никто не похвастается, что стало получше, чем раньше. Примерно с тех пор, как в городе открылась первая сетевая «Карусель», дела местного малого бизнеса пошли на спад. Кстати, даже не примерно, а очень даже точно пошли, люди стали гораздо меньше ходить по маленьким магазинчикам.

По высоким западным стандартам теперь загружают полные тележки по машинам в супермаркете раз в неделю.

Экономят на скидках рублей пятьсот, зато покупают лишнего на пару тысяч, по себе знаю.

Да, что-то меня не вовремя увлекли воспоминания в сторону прошлой жизни, причудливо сейчас работает мозг, а ведь я о другом думать должен. Хорошо бы теперь разобраться с тем, где я и что со мной сейчас.

Хотя, над своим телом не завис в виде бесплотной эфирной субстанции — и то уже отлично!

Я поднял правую руку, потом левую, откинул одеяло и потрогал себя за грудь и живот.

Нет никаких следов ужасного ожога, значит, шаровой молнии все же не оказалось в действительности, как я справедливо подозреваю.

Только грудь странного гладкая, я не был никогда сильно волосатым, но, какая-то растительность у меня присутствует все же. Гладкая и щуплая, что-то я не узнаю свое тело. Да и солидного живота с жирком внизу и по бокам совсем не ощущается, ухватиться не за что ладоням.

Конечно, когда лежишь на спине, живот все же немного просаживается, но, точно не становится пустым и натянутым, как барабан. Рука скользнула дальше, под резинку трусов, там все более-менее знакомое, кучерявые волосы на лобке и дружок, без малейших признаков возбуждения.

Утренние поллюции последнее время радуют своим приходом не так часто, как когда-то, но, функционирует орган хорошо, пока не уступает себе в молодости по выдержке и выносливости. Почти не уступает, честно говоря.

Подрывается, конечно, не так сразу и не на все, что движется и шевелится рядом. Однако, стоит понимать, что в пятьдесят пять лет, после трех браков и сопутствующих им разводов, еще большого количества связей между ними, новизна и восторги от межполовых связей уже заметно притупились и успокоились.

Не четырнадцать лет все-таки, уже все прошел и все испытал.

Однако, что-то не так с моим телом, я это чувствую, да и сами руки — как тонкие прутики, совсем нет мяса, а я его накачиваю в местной качалке в ДК культуры уже несколько лет, обычно пару раз в неделю и немного горжусь прокачанным трицепсом, который так приятно показать и дать потрогать какой-нибудь привлекательной знакомой.

Да уже и просто знакомой, стоит сделать себе скидку на солидный возраст.

Которые уже все менее привлекательны, к сожалению, впрочем, как и я сам — не Ален Делон, однако, все так же не пью одеколон. Больше по вину итальянскому ударяю и стал в нем уже специалистом средней такой руки.

— Неужели я пролежал несколько месяцев в коме, раз руки так похудели? — возник закономерный вопрос к самому себе, — И живот пропал начисто, вместе со всем жирком.

Ничем иным я такую метаморфозу объяснить не могу, только долгим постельным режимом, что потерял все мышцы и еще килограммов двадцать веса. Если не больше.

Заодно объясняется мое нахождение не в палате и эта потеря веса, кто же тогда может ухаживать за мной?

Родители точно не потянут физически, только, если нанимают кого-то меня ворочать, что вполне вероятно.

Правда, никакие пролежни не чувствуются, а они должны бы начать образовываться при таком сроке бесчувственного лежания. Да и попахивать от меня должно совсем по-иному, как от тяжелого бесчувственного тела, которое на руках в туалет не отнесешь и в ванне не вымоешь дочиста. Но, памперса на мне точно нет и пахнет белье нормально, органы обоняния отчетливо сигнализируют об этом.

Нос нормально так продышался, я хорошо снова чувствую запахи, которые пропали и так не вернулись почти после коровавируса.

Однако, все эти мысли сразу вылетели из головы, когда я потер лицо и глаза.

Вот тут сразу стало понятно — что-то не так в королевстве Датском! Что-то совсем не так, насколько я себя помню!

Если я лежачий — вряд ли окажусь идеально чисто выбрит, но, никакой растительности или жесткой щетины под ладонью не чувствуется. А она должна быть, если меня недавно побрили, обязательно должна, так тщательно не выбреешь сам себя. Тем более, что так сможет побрить бесчувственное лицо лежачего больного посторонний человек.

— Нет, поторопился я, — теперь понятно, что какая-то чахлая растительность имеется на щеках и скулах, весьма длинная и редкая.

Я довольно долго тянул с началом бритья, отмахивался от замечаний учителей и подколок трудовика с надоедливым физкультурником.

Почему то взрослые дядьки очень любят по этой теме пройтись, хотя, какое их такое собачье дело, что там у меня на лице, мы же в школе, а не в армии живем по уставу.

Физрук, понятно, перед нашими девицами еще выпендривается, у него много таких фишечек в запасе. Основная состоит в том, что он ловит отскочивший от стены зеленый теннисный мяч, оттянув резинку тренировочных штанов от красного фирменного, кстати, костюма, себе в область паха, а потом поднимает скатившийся вниз мячик с деревянного пола.

Наверно, по его мнению, это придает ему ореол мужественности и крутизны в глазах наших одноклассниц, ничем другим такие фокусы я не могу объяснить. Ну, только больной психикой старого извращенца.

Где-то в девятом классе я только попробовал впервые бритву, после этого уже пришлось бриться постоянно, пару раз в неделю, а в училище уже через день.

Я сразу же решительно откинул одеяло и сел, решив проверить физическое состояние тела, спустив ноги на пол и ощутил под ногами ковровую дорожку. Вокруг по прежнему полная темнота, через шторы не пробивается никакого света.

Главное, что никакого головокружения у меня нет, проблем с перемещением из лежачего положения в сидячее не появилось. Это очень радует после произошедшего на рыбалке, несказанно радует.

Зато, по улице проехала машина, громыхая ковшом по асфальту, а до этого стояла сплошная тишина, примерно минут пятнадцать никто не проезжал мимо, это точно. В полной тишине я бы услышал обязательно.

Странно, теперь ведь машины шмыгают за окном не переставая. Ну, если только глубокая ночь, часа два-три, тогда наступает какое-то затишье в поездках. А кто сказал, что сейчас не такое время?

Сел и понял, что с координацией у меня все в порядке. Но, это движение получилось у меня как-то слишком просто, как давно уже не получалось из-за совсем другой массы тела, однозначно приходилось прилагать побольше усилий.

Я сижу на знакомой мне с детства кровати, узком раскладном кресле, на котором прошла вся моя молодость до поступления в военное училище. Да, это знакомое синтетическое покрытие, закрывающие голову с обоих сторон подлокотники, только, его уже лет тридцать, как выкинули на свалку, это самое кресло кирпично-коричневого цвета.

И купили раскладной диван взамен.

Да, его не должно быть здесь, но, голову не обманешь, когда имеется такое знакомое тактильное ощущение синтетической обивки под съехавшей простыней, сижу я именно на нем, даже нагнулся и нащупал в темноте среднюю ножку этого кресла. Ножка оказалась на месте, где и должна стоять по жизни. Да и само узкое кресло не может оказаться ничем другим, больше я таких узких кроватей в своей длинной жизни не помню.

Полуторки помню, несколько штук, самое такое неудобное спальное место для начала совместной жизни.

После этого я сразу же встал, убедился, что меня не шатает, дошел до двери на балкон мимо шкафа, отодвинул занавеску и выглянул на улицу.

Да, это тот самый вид, которым я любуюсь уже примерно с тысяча девятьсот семьдесят второго года, когда наша семья въехала в эту квартиру, правда, тогда под окном росла целая березовая роща, а за дорогой бродили толпами лоси.

Тьфу, какими толпами? Стадами они тут паслись, однажды кто-то из взрослых понавешал на деревья красных флажков и мы веселой гурьбой гоняли стадо лосей мимо этих флажков целый час.

Прямо, как бессмертные ситхи какие-то… Хорошо, что телят в стаде не оказалось, а умные животные снисходительно отнеслись к галдящей надоедливой мелкоте, только покачивали здоровенными рогами.

Когда-то наблюдал эту картину каждый день, теперь только тогда, когда приезжаю в гости к родителям, правда, давно уже у них не оставался спать.

Мы так с папкой хорошо выпили, что ли? Это немного объясняет происходящее, что я ничего не понимаю и вижу странные сны.

— Наверно, я у них заночевал, — решаю я, забыв на время про кресло из далекого прошлого и небритое лицо с тонкими руками.

Впрочем, зачем мне здесь спать, когда до моей квартиры пятнадцать минут пешком, дома любимый компьютер с новостями и танчиками, а я люблю ходить ногами, пусть и по ночному городу, да и с машины почти никогда не слезаю.

Как сел на первую в девяносто четвертом, так и не слезаю, поменяв их не одну сотню под своей задницей.

Но и перепить я тоже мог, много-то мне не требуется, не та конституция к алкоголю по жизни. Однако, ни привкуса во рту, ни знакомого чувства раскоординированности после выпивки не имеется, это я точно чувствую.

Значит, точно не пил ничего.

Две широкие полосы знакомой дороги перед глазами, занесенные снегом и только одна расчищенная колея от проехавшей, как я и думал, снегоуборочной машины.

Светят несколько фонарей и едва освещают саму дорогу желтым светом, от которого я тоже отвык. Теперь фонари светят белым, гораздо более ярким светом от диодов.

И тут я понимаю, что серьезно туплю сейчас, наверно, все-таки выпил лишнего или с головой все же есть проблемы.

Что и на балконе тоже густо лежит снег, а откуда он может лежать, когда родители уже лет пятнадцать как закрыли весь балкон пластиковыми окнами и панелями наглухо, снег теперь здесь не должен появляться даже теоретически.

Нет, балкон полностью открыт всем ветрам, и я понимаю, что-то здесь явно не то и не так обстоит.

Отсутствие щетины, тощие руки и грудь, старое кресло из прошлого, пропажа застекленного балкона, еще теперь я чувствую, что балконная дверь снизу очень неплотно прилегает к косяку, на босые ноги сифонит ледяным воздухом.

— Как это было раньше, — невольно вспоминаю я.

Теперь я уже не хочу и дальше задавать себе вопросы, на которые не получаю никаких ответов, сразу же шагаю из комнаты, попадаю в знакомый темный коридор. На ощупь нахожу тройной пакетник выключателя и нажимаю крайнюю клавишу, которая именно для ванной.

Распахиваю дверь ванной и щурюсь от яркого света спросонья.

Щурюсь и пораженно смотрю на свое отражение в зеркале, вместо выше средней степени упитанности фигуры и широкого лица я вижу где-то гораздо ниже своего прежнего роста перепуганное, смутно знакомое мне лицо тощего паренька с копной волос на голове.

Глаза постепенно привыкают к свету лампы над входом, и я понимаю, что это или такой странный сон или я вижу себя самого лет в четырнадцать-пятнадцать!

Щипаю себя за руку, потом включаю кран и умываюсь холодной водой, однако, лицо подростка продолжает смотреть на меня из зеркала и не пропадает никуда. Только теперь оно стало мокрым, поэтому я тянусь за полотенцем к вешалке.

Моя широкая рожа не возвращается ко мне вместе с телом, а про трицепс и бицепс грешно даже спрашивать, да и вешалка расположена как-то высоковато для меня.

— Это что же со мной случилось? — теперь такой ответ на вопрос меня очень интересует.

От потрясения я чувствую, что меня не держат ноги и сажусь на край ванны. Холодный край чугунной, неудобной ванны еще советского образца, зато, такой устойчивый край.

Как я превратился в подростка? Почему превратился и кому это понадобилось?

Как мне жить в новом старом теле? Где прежний хозяин этого тела?

Панические вопросы бьются в голове и мешают сосредоточиться.

Сначала я забыл в смятении о том, что видел раньше и решил, что вернулся в свое время щуплым подростком, помолодев и потеряв в росте и весе.

Так я сижу и туплю минуты три, разглядывая тонкие руки и ноги, трусы давно забытого фасона, как мое внимание привлекают на полочке зубные паста Жемчуг. Даже круглая коробочка зубного порошка имеется, еще очень неказистые зубные щетки и сборный бритвенный станок отца, никаких Жиллетов здесь нет и в помине. Вижу пару больших бутыльков отечественного одеколона, которых уже и не найти в продаже. То есть, я давно таких не видел.

Эту картину я давно уже позабыл, а вот сейчас вспомнил.

— Так это что? Я просто вернулся в прежнее тело и время, сейчас не две тысячи двадцать первый год? Если такая картина оказалась перед моим лицом, даже ванный шкафчик не покупной, а самодельный. Его еще отец смастерил году в каком-то там дремучем семидесятом.

Я выхожу из ванной, зажигаю свет и иду на кухню, где вместо последнего, специально купленного узкого холодильника «Беко» турецкого производства вижу знакомо-допотопную «Свиягу».

— И в ванной стиралки «Канди» нет, а там только она может под раковину влезть, я же ее сам родителям подарил! — вспоминаю я запоздало.

Да уж какая там стиралка-автомат, видно отчетливо, что это не двадцать первый век на дворе!

По улице снова с лязгом проезжает уборочная машина, я отчетливо понимаю, что видел агрегаты такие давным-давно.

— Так, понятно, что я не в своем времени, но, зато в своем старом теле, что гораздо проще для меня. Когда оно еще молодое. А в каком все же времени? И какая это реальность? — на этот злободневный вопрос могут дать точный ответ газеты, которые отец постоянно покупает и читает. Как раз на столешнице самодельного шкафа лежит пара таких изданий, и я с трепетом в руках беру первую из них.

Сейчас что-то точно решится и я узнаю…

Это газета «Труд». И точно, всего за три копейки, но, я не смотрю особо на цену или содержание, меня интересует только дата на передней странице.

— Тридцатое декабря тысяча девятьсот восемьдесят первого года! Среда! — я сажусь с оторопевшим видом на колченогую табуретку и потрясенно смотрю на свои худые коленки, не зная, что мне теперь делать.

— До появления Горби три с лишним года, до запрета КПСС еще почти десять лет, до января девяносто второго, когда отпустили в первый раз цены — больше десяти с небольшим, до августа девяносто восьмого — еще целых шестнадцать, почти семнадцать годков. До появления биткоина — двадцать семь лет, времени приготовиться еще много, до момента, когда лучше бы скупить оптом все медицинские маски и санитайзеры в Питере и области — еще целых тридцать восемь лет, — понимаю я по своей привычке торговать.

Сейчас мне про торговлю думать рано, я еще восьмиклассник пятнадцати годков, но, голова к ней уже хорошо подготовлена последними тридцатью годами жизни.

Глава 2 ГОРОД БУДУЩЕГО

На автомате начинаю перелистывать саму газету и вижу что-то про империализм, его коварные происки и военное положение в Польской Народной Республике.

Однозначно поднадоел нашим польским товарищам социализм во всех его проявлениях, да и друзья с Запада шлют деньги непрерывно борцам за свободу и демократию, чтобы свергнуть ПОРП с пьедестала.

Тем более, Папа Римский сейчас поляк или станет им. Вроде, специально именно его выбрали, чтобы легче оказалось оторвать поголовно верующую страну от социалистического лагеря атеистов и воинствующих безбожников.

Возня с листами газеты и чтение новостей как-то примиряют меня со случившимся:

— Ну, чего мне переживать? Карта легла отлично! Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле, пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в могиле, — подвожу я итог своему расследованию.

— Теперь все прежде недоступные девчонки — наши! — можно и так сказать.

Накопленное и нажитое в прежней жизни имущество отойдет моим детям, родители помогут с этим делом своим внукам. Нормальное такое наследство, по квартире каждому, отдел тот же, машина сыну, да и наличка имеется на картах.

Как я попал или перенесся сюда — про это можно много думать и гадать, однако, не прийти пока ни к каким убедительно однозначным выводам.

— От шаровой молнии это случилось или еще почему то?

Сейчас я не хочу заниматься такими теоретическими и теологическими вопросами, как переселение души через годы и расстояния. Голова совсем плохо работает, проще просто признать этот перенос и дальше уже по имеющейся одежке протягивать свои новые ножки. И создавать новые варианты развития полученной в подарок жизни.

Возможно еще появление рогатого демона или самого главного из плохих парней на сцене, со словами, что должок за комфортное оживление придется выплатить несомненно. Когда появятся, тогда и стану переживать об этом, тем более, может, меня оживили как раз хорошие парни, все в белом, а им закладная на мою душу ни к чему.

— Значит, мое старое тело там и лежит, а вот душа как-то переместилась в меня прежнего, лет так на, — я долго считаю годы и потрясенно подвожу итог, — На сорок лет назад…без пяти месяцев…

— Кстати, это еще очень хорошо, что именно на такой срок, — понимаю я про себя полезность знания прежней жизни, — Скоро время выбора будущей профессии, который зависит только от меня и он теперь не останется прежним. Вернулся бы я в тело четвероклассника и еще четыре года с половиной ходил бы с взрослыми мозгами в школу, сидел за партой с другими детьми. Страшно себе такое прозябание представить. Перелетел бы на те же четыре года вперед и возможность выбор пропала бы совсем, осталось тогда только заканчивать военно-морское училище.

Ну, или отчислиться на третьем курсе, как я тогда размышлял и прикидывал, потом дослужить на флоте срочную и здравствуй, свобода!

Я наливаю из чайника всю кипяченую воду в чашку и выпиваю ее, что-то горло совсем пересохло, потом наливаю просто из-под крана воду в чайник, обратно ставлю греться на газовую плиту. Знакомых пятилитровых бутылей с артезианской водой я теперь скоро не увижу на полках супермаркетов.

Поднимаю вторую газету и это, конечно, местная городская сплетница, под громким названием «Маяк прогресса» за вторник, двадцать девятое декабря восемьдесят первого года.

От пережитых только что потрясений и треволнений мне вдруг очень захотелось поесть, я осторожно открываю шумно лязгнувший дверцей холодильник.

— Так, Новый год недавно прошел, судя по всему. Оливье еще есть, половина большой миски. Селедка под шубой — немного осталось, — и я вытаскиваю посудину, где осталось небольшая часть блюда, моего любимого по прошлой жизни.

Хлеб находится в деревянной лакированной снаружи хлебнице. Ее я помню, а вот вкус того черного уже давно забыл.

— Настоящий хлеб, теперь такого не купишь в Питере, если только в Нарве есть что-то похожее, — размышляю я, пережевывая селедку и обильно закусывая ее ломтями черного.

В Нарву я ездил последние пять лет постоянно и хорошо разбираюсь, что там есть и чего нет. Чертовы эстонцы умудрились сохранить гостовскую советскую рецептуру, улучшили и упростили ее, наверняка, с современными технологиями. Теперь производят в огромном количестве и приличном качестве продукцию недавних оккупантов.

Съедаю все, что осталось на тарелке, потом вынимаю круглую, глубокую миску с маринованными грибочками и их тоже уплетаю все.

— Ну, чего мне переживать? Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле, пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в могиле, — подвожу я еще раз итог своему расследованию.

— И еще, я всегда могу в новой жизни жениться на своей старой жене, — вспоминаю и перефразирую фразу из киношедевра моей юности.

— А как же я теперь буду учиться? Если все давным-давно позабыл? — накатывает на меня мгновенный испуг.

Я судорожно вспоминаю и с облегчением вздыхаю. Непонятные мне до конца жизни логарифмы и всякие производные из алгебры начинаются с девятого класса, насколько я помню. И до него еще девять месяцев жизни.

А с химией и физикой как-то справлюсь, да и не было вроде экзаменов в восьмом классе по этим предметам.

Не помню уже совсем такое дело, вроде перешел в девятый класс автоматом, даже от трудовой практики на полях соседнего колхоза ускользнул, как меня не напрягала класснуха на этот бесплатный трудовой подвиг. Принес справку от родителей, что должен присматривать за сестрой, раз мать допоздна работает на оборонном предприятии «Эра», крутит и собирает жгуты из кабелей для военной промышленности СССР. А отец уехал в командировку на Дальний Восток.

Ага, в командировку за длинным рублем, вот как это называется на самом деле.

Я чувствую, что вместе с едой тают испуганные и тревожные ощущения, вокруг меня все стабильно и надежно, как и должно оказаться в Советском Союзе.

— Впрочем, мне придется очень много подумать. Хотя, может, и не придется, просто залетела душа в прежнее тело на пару часов, а утром парень очнется, просто не сможет вспомнить, зачем вставал ночью и почему пропала селедка под шубой. Как бы в идиота не превратился от такого вмешательства, — решаю я.

И, замерзнув гулять по кухне неодетым, возвращаюсь в свою кровать-кресло, но, не знаю почему, от потрясения или осознания новой жизни — засыпаю сразу, как только касаюсь головой подушки.

Ночью на самом деле снились какие-то прощально-тревожные сны, что я куда-то ухожу, опаздываю и никуда не попадаю.

Не мое сознание ли это пытается куда-то убежать? В мертвое тело? А какой смысл? Только повисеть над ним девять дней?

Утром меня будят на завтрак, часов в десять, совсем не рано, так ведь воскресение сегодня.

— Сынок! Вставай уже! Блины готовы! — слышу я сквозь сон голос матери и, подняв голову, смотрю вокруг.

Что случилось со мной до этого момента, как я уснул, помню хорошо, смотрю на свою руку, такая же тощая веточка.

Пока мое старое сознание остается в молодом теле и это уже неплохо, нужно признать. Да просто очень хорошо, как тут еще скажешь! Если еще и зацепится, как следует, так вообще отлично!

Сестра Варя уже проснулась, сидит на своем диване, рассматривая с важным видом ногу, я отчетливо понимаю, что новый мир никуда не делся.

А ведь имелись такие опасения, что это очень качественные глюки, с отчетливым вкусом селедки под шубой и старосоветского черного хлеба нашего городского хлебозавода. А при следующем пробуждении я обнаружу себя в своем немолодом теле, в лучшем случае в реанимации, а в самом вероятном — в морге или в омуте на речном дне, густо облепленным матерыми раками, которых тут много водится.

Или буду смотреть сверху на тело, как и положено порядочной душе. И понимать при этом запоздало, что душа, и правда, в теле имеется, а после смерти пути у них расходятся радикально.

Впрочем, мне ли об этом переживать? Даже, если это какая-то проекция или другая реальность.

Есть возможность еще раз прожить молодость заново, чего тогда кукситься и ворчать?

Только радоваться новой жизни! И прожить ее гораздо веселее и умнее! Не совершать старых ошибок!

Ну, попробовать не совершать, без ошибок жизнь невозможна, особенно, если она точно уже не окажется повторением прежней. Мои знания и мозги сохранились, так что, поживем по-новому, веселее и богаче.

И старая жизнь оказалась неплоха, спорить с этим утверждением не стану, а теперь только от меня зависит, как можно прожить новую, данную мне еще раз непонятными обстоятельствами. Будем считать, что Господом Богом и его личной волей в виде шаровой молнией, именно для хороших дел в будущем.

Про вмешательство темных сил или зеленых человечков думать не стану, пока они не появятся и не представятся, честь по чести.

Я сажусь на своем кресле, ищу взглядом одежду и вижу ее на стуле рядом. Одевшись, я смотрю на наручные часы на широком кожаном ремешке, которые лежат на письменном столе и грустно вздыхаю.

Да, теперь только так, время определяется не по смартфону, а именно по часам, они для этого и предназначены.

Хотя, первый «Эриксон» появился у меня в девяносто шестом году, так что, до эры появления мобильной телефонии в моей жизни не так долго осталось.

Еще столько лет примерно, как мне сейчас, да и в этой жизни я телефон пораньше куплю, наверняка.

Но, пока, это кажется непросто — пережить полное отсутствие возможного коннектинга с кем и когда угодно, еще постоянного быстрого интернета всегда при себе. Теперь придется звонить приятелям, спрашивать, чтобы позвали к телефону и договариваться о встрече. Читать газеты с большим налетом идеологии, смотреть «Время» и «Международное обозрение».

Этот обязательный просмотр чуда советского телевидения — программы «Время» в училище реально отрывал от интересных дел, типа чаепития с цельным батоном, купленным в булочной около Балтийского, очень вкусным, когда свежий, да еще со сливочным маслом. Приходилось все бросать и тупо сидеть на баночке, табуретке по-морскому, по тридцать пять — сорок минут, слушая диктора с правильной дикцией. Еще старшины, как мифические церберы, читать и даже разговаривать не давали, это же священнейшее мероприятие для каждого комсомольца или члена партии, из которого он узнает, как жить, строить и защищать наш справедливейший общественный строй.

Ну, и для кандидатов в члены партии большевиков, таких у нас всегда много имелось по профилю заведения.

Варя отрывается от разглядывания поцарапанной где-то ноги, наверняка, на ледяной горке во дворе досталось вчера и тоненьким голоском говорит:

— А я уже поела блинов! Вот как! Пока ты спал.

Забыл уже, любит она у меня поважничать и поучить старшего на шесть лет брата.

Раньше тискал ее, пока не запищит, а теперь вот, пожалуй и не стану, да и мать нервировать нашими ссорами ни к чему. Вот, уже первое ощутимое последствие других мозгов в моей голове, и не самое такое плохое для жизни.

— Ну и умница! — хвалю ее, понимая, что буду относиться к ней теперь гораздо лучше, а не как к надоедливой маленькой сестре. Теперь, как к своей маленькой дочке, пожалуй.

Одевшись в такую советскую футболку и тренировочные штаны, такие, с коленками, я задумался о неказистости своей повседневной одежды.

— Придется родителей раскрутить на несколько десятков рублей, а то и пару сотен, чтобы выглядеть немного лучше остальных приятелей. И себя прежнего.

На Ульянку или Гостинку съездить что ли? С компанией побольше, чтобы не кинули.

Не сказать, чтобы я как-то выделялся в прежней жизни в худшую сторону среди примерно одинаково одетых сверстников в младших и средних классах. Все носят одинаковые вещи советского производства. Все же, у нас не Москва здесь, родители не у всех катаются в загранкомандировки, в общем-то, ни у кого и не катаются.

Хоть и живем близко к Ленинграду, особо крутых мажоров вокруг пока не видно.

Да и не одинокая мать меня воспитывает, выбиваясь из сил на трех работах, как у остальных попаданцев в СССР, чтобы исторгнуть, то есть, вызвать горькую слезу сочувствия из читателей.

Даже не детдомовский я согласно канону, вполне нормальная семья у нас.

Одно обстоятельство тут, правда, следует учитывать, родители сами из деревни, у них нет понятия модной или красивой вещи. Главное, чтобы она, эта одежда и обувь, имелась в наличии, а какая она на самом деле — не так важно.

Это после трудно-голодных сороковых-пятидесятых послевоенных годов в советской колхозной деревне.

Мать часто вспоминает, как нетерпеливо ждала по весне первый клевер, чтобы бабушка могла запечь его в какое-то блюдо и немного набить пустой живот. Года так до пятьдесят пятого ждала с нетерпением.

А отец, как поработал во Львове на стройке год и вернулся в деревню перед армией уже в костюме и пальто, как настоящий мужчина. Только, за три года службы вырос из всех купленных вещей, такая вот незадача, все братьям перешло младшим.

Поэтому — одежда для них просто одежда, как для не избалованных жизнью в прошлом деревенских людей.

В общем, они в таком деле совсем не секут и доверять покупку шмоток им лучше не стоит, это я точно знаю.

Впрочем, возможно, это было в той реальности, а я попал в другую и здесь все окажется не так.

Но, может быть, это я тогда не присматривался в таком возрасте?

Хотя, конечно, фирменные джинсы или импортные кроссовки на общем сереньком фоне советского быта сразу бросаются в глаза вместе со своими обладателями. Но, это время, насколько я помню, начнется в девятом классе, я сам начну носить в школу вызывающие ярко-оранжевые джинсы, которые пошьет мама из какого-то фирменного, чуть ли не французского, вельвета. И буду бояться про себя, что кто-то из учителей выгонит меня с урока за вызывающий вид, хотя, такого ни разу не случится. Так и оранжевый вельвет особо под партой не видно, если не тянуть руку чтобы вызвали к доске.

А ровно через год в ОРС советской торговли нашего города выкинут внезапно много, целых шесть тысяч пар западногерманских фирменных джинсов, со странным названием F.US. Родители купят в большой очереди две пары, отцу и мне. Продавать их станут не так и дешево, как принято в Советском Союзе, ровно по сто рублей. В классе, кажется, у шестнадцати человек такие окажутся, очень сильно пропитанные и пахнущие, как никакие другие. Немного старой спермой, как мне показалось тогда, когда их достали из фирменной упаковки.

Долго я буду их носить, пока на третьем курсе военной системы не сварю в хлорке, когда начну танцевать рокабилли в кафе «Аленушка» на Фрунзенской, после чего они станут ярко-белого цвета, мать ушьет их до коротких трубочек, как положено настоящему стиляге. После этого они протянут еще пару лет и благополучно развалятся после первого брака. Или во время его.

А потом вся молодежь в мое время в таких точно коротких, ушитых брючках начнет ходить. Да, все возвращается, рано или поздно. Вот и я вернулся зачем-то обратно…

Эти воспоминания посещают мою и так озадаченную голову, пока я сижу в туалете, фантастически маленькой уборной типового советского дома, блочной пятиэтажки с балконами. Пока умываюсь и чищу зубы, потом мочу волосы и укладываю их расческой перед зеркалом и, наконец, захожу на кухню. Фена в доме нет, а я так к нему привык, привык быстро сушить голову. Придется приобрести в новой жизни.

Здесь пахнет блинами, тонкими и упругими, настоящим сливочным маслом, я наливаю чайной ложкой в них черничное варенье, заворачиваю в свертки и глотаю. Смотрю на мать в это время и нахваливаю блины.

Ей сейчас сорок один год, я уже и забыл, как она выглядела тогда, сорок лет назад.

Вполне молодая и энергичная женщина и мне становится хорошо, что я снова вижу это своими опять молодыми глазами.

Наевшись блинов и определившись точно, что сегодня третье января восемьдесят второго года, я начинаю собираться на улицу.

Нам, школьникам, еще отдыхать до одиннадцатого января, а родителям уже завтра на работу.

— Пойду погуляю с Жекой Козловым! — кричу я матери, заматываясь в шарф и надевая свои кожаные сапоги с мехом.

Денег я у себя на полке и в карманах я нашел только несколько пятаков, гривенников и один пятигривенный, говоря старорусским языком, в общей сложности на рубль. Поэтому прошу у матери пару рублей, чтобы не ходить просто так.

На самом деле я не буду заходить к своему приятелю, живущему в соседнем доме. Рано мне еще с кем-то из своих знакомых встречаться, я же полностью не в курсе, о чем с ними разговаривать, стоит понемногу начать вживаться в новую жизнь.

Я хочу прогуляться по всему нашему городу, пройтись по работающим магазинам, освежить наглядно в памяти цены, ассортимент и самих советских людей. Да и сам город вспомнить, что к этому времени построено, а что еще нет. Такое путешествие на машине времени — дорогого стоит для человека, выросшего здесь и тогда.

Очень волнительно для меня попасть в прежний СССР при позднем социализме, в мое детство, от которого у меня остались только самые лучшие и добрые воспоминания.

На всякий случай кладу большую гайку, найденную в инструментах отца, в карман черной куртки, изнутри утепленной белым коротким мехом. Куртку тоже мать пошила, как и многое в моей жизни.

А гайку так, на всякий случай, раньше никогда не носил в таком возрасте. Теперь я старый и опытный, жду проблем и неприятностей заранее, как уже много повидавший в жизни мужчина.

Глотнув морозного воздуха, выйдя из подъезда, я натянул нитяные перчатки, уже с парой дырок на пальцах. У мальчишек такие аксессуары быстро изнашиваются и портятся, если они ведут активный образ жизни, лазят везде, где нельзя и бросаются постоянно снежками.

Глава 3 ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Градусов двадцать мороза точно есть на улице, придется передвигаться от магазина к магазину быстрой рысью.

Еще я хорошо помню про пару детских кафе по пути, в которых можно погреться и угоститься блинами.

Первым делом я захожу в универсам «Москва», он через дорогу от дома, метрах в ста от подъезда.

Полки заставлены крупами, трехлитровыми банками с соком, помню, что они в девяносто втором остались единственно не подорожавшим товаром в магазинах. Еще грузинским чаем, есть и конфеты в свободной продаже, в коробках и хорошо знакомые мне в прозрачных пачках по двести грамм, по семьдесят две и восемьдесят две копейки. Подороже — почти шоколадные, подешевле — более простые на вкус.

Хлеб по шестнадцать копеек и два вида батонов пекут в самом городе, на своем хлебокомбинате, в будущем его обанкротят и распродадут, моему знакомому, который там числился директором, суд даст восемь лет условно за такие дела.

Теперь на полках для хлеба в супермаркетах лежат его десятки видов, подозрительно напоминающие по вкусу вату, рассыпающиеся сразу же на крошки. Такова она плата за свободу — выбирать всяких проходимцев вместо надежно проверенных в обкоме людей.

В прозрачных холодильных витринах лежит мороженная рыба нескольких, какое-то мясо, три вида сыра, «Российский», «Костромской» и еще какой-то забытый «Пошехонский» большими полукругами, сливочное масло огромной головой.

Красной рыбки свободно так не купишь, свежей и соленой, как в супермаркете, да и икра в дефиците.

Какой-то выбор продуктов все же есть и родители, наверняка, при каждом визите в универсам радуются, где-то глубоко про себя внутри, решению уехать поближе к цивилизации от широких волжских просторов и зоны для особо опасных преступников около города.

Эти же масло с сыром, уже нарезанные, завернутые вбумагу и взвешенные, лежат в корзинах, которые время от времени выкатывают женщины и девушки в белых халатах. Корзины обычные, почти такие же, как и сейчас, товар быстро расхватывается народом и сразу же растут очереди на трех работающих сейчас кассах.

В нашем городе советская торговля высоко несет знамя своих последних достижений, все магазины превратились в передовые универсамы с кассами на выходе и корзинами для покупателей.

В седьмом классе мы с моим лучшим приятелем, Стасом, таким рисковым, но, продуманным парнем, придумали и проверили технику воровства из магазинов, именно на этих конфетах в пачках по двести граммов.

Такая мальчишеская удаль, чтобы проверить себя в рисковом деле, почувствовать этаким Робин Гудом и поесть вволю красиво упакованных в блестящие обертки шоколадных конфет.

На входе в каждом магазине стоят ящики с отделениями, где можно оставить свои сумки или вещи, чтобы не носить их по магазину и не подвергать потом возможному досмотру на кассах.

Обычные, ничем не закрываемые отделения, в которые советские люди кладут свои вещи, уходят бродить по залу магазина самообслуживания и стоять в очередях. Сейчас такие ящики в супермаркетах тоже есть, только, уже с дверцами и замками, закрываемыми на ключ.

Ничем не примечательную сетку с кошельком и рублем в нем мы оставляли в таком отделении на входе. Потом заходили в магазин с другой сумкой и, положив в нее быстро намеченную пачку шоколадных конфет, проходим через кассу, как бы сделав вид, что ничего не брали. А если тормознут с пачкой конфет, говорим, что забыли деньги в той сетке, которая лежит в ящичке. Это в том случае, когда глазастая продавщица заметит, что у тебя что-то лежит, можно сослаться на свою забывчивость, только, потом придется купить пачку.

Обычно продавщицам не до этого, чтобы проверять сумки у приличных на вид подростков, с независимым видом проходящих через кассы.

Три раза получилось наестся конфет бесплатно, на четвертый раз пришлось заплатить, однако, потом живой интерес к таким подвигам пропал. Себя проверили и хорошо, готовы морально к серьезным делам в будущем. Да и конфеты что-то приелись, после целой пачки, даже на двоих едоков, во рту становится приторно, а в животе как-то нехорошо, начинает подташнивать, это ощущение я даже сейчас помню.

Какие-то конфеты все же не совсем качественные оказались, на сахарине каком-то.

Снабжение в нашем городе серьезно лучше налажено, чем почти по всей необъятной стране, всегда есть какая-нибудь колбаса по два двадцать за кило, даже апельсины попадаются время от времени, сыры пары видов и сливочное масло в наличии всегда, воровства мало, уголовной братии в городе почти нет и влияния она никакого здесь не имеет.

В отличии от почти всей остальной страны, где царят суровые блатные понятия на улицах, авторитетные воры учат жизни подрастающее поколение и происходят постоянные драки район на район. Когда на чужую улицу зайти без приглашения — это подвергнуть свою жизнь опасности, притом нешуточной.

Мы, конечно, ничего про такую странную для нас жизнь не знаем, в газетах об этом не пишут, по радио не рассказывают и в книгах о советской действительности редко что-то похожее найдешь, только, когда обличаются родимые пятна и пороки капитализма.

Что не все наши люди одинаково хорошие, даже на седьмом десятилетии народной власти и с разной степени радостью строят лучший в мире социальный строй, наш социализм. Правда, не с человеческим лицом, как в Польше или Сербии.

Тьфу, она же сейчас — Югославия!

У нас тоже есть свои уличные авторитеты, обычно это стайка из несколько птушников, которые могут обозвать или отвесить оплеуху зазевавшемуся школьнику, если тому особенно не повезет. Сам я пока с таким делом не сталкивался в прошлой жизни до девятого класса. Когда пришлось пару раз перемахнуться с борзыми, только, совсем неумелыми в драке, птушниками, настоящими аутсайдерами по жизни и в учебе, и в кулачном бою.

А теперь? А вот теперь посмотрим, я тоже уже не прежний миролюбивый пацан, не очень уверенный в себе.

Дальше я иду в соседний микрорайон, в похожий универсам-близнец, в котором есть что-то новое из ассортимента, но, в общем на прилавках лежит все то же самое.

Потом прохожу мимо своей школы, в которую отходил десять лет, от звонка до звонка.

В тот раз отходил, в этой жизни еще подумаю об этом варианте. Тупить два лишних года в обычной школе мне уже не интересно, понемногу собираются разные мысли насчет будущей жизни. И на эти два года появляются другие планы, гораздо более веселые и продуктивные.

Захожу ради интереса в универсам «Ленинград», рядом одноименный ресторан, в котором я проведу немало времени после первого развода, в поисках веселья и случайных подруг. Вместе с тем же возмужавшим к тому времени Жекой, так же быстро бросившим лейтенантскую службу в пыльном Чебаркуле.

То есть, уже вряд ли это случится именно со мной, по второму разу не особо горю желанием повторить, я согласен удовольствоваться в этом случае одной памятью о прошлом. Да и жить я собираюсь в Питере теперь, если не уеду за границу.

Так и бреду по городу, мимо центра подводников дальше к ДК строителей, мимо ПТУ к главному промтоварному магазину города «Таллину», который работает сегодня до восемнадцати ноль-ноль.

Советская торговля не имеет права отдыхать столько времени, как простые трудящиеся, впрочем, что-то я путаю, похоже. В СССР новогодние выходные заканчиваются после первого января, хорошо, что в этом году второе и третье января — суббота и воскресенье, и так выходные дни по календарю.

Это уже при новой демократической власти два раза продлевали новогодние выходные и теперь не знают, что с ними делать, оставить так или перенести частично на майские праздники.

Пройдясь вдоль прилавков промтоварных отделов и оценив скромный, серенький ассортимент, я поворачиваю в Андерсенград, очень крутую копию старинной крепости в центре города, где вскоре стою в очереди за блинчиками со сметаной. Не то, чтобы я проголодался, однако, подольше погреться и вспомнить давно забытое ощущение довольно вкусной кухни в этом детском городке мне очень хочется.

Наворачивая блины с мороженным и сметаной, я с удовольствием рассматриваю родителей с детьми в клетчатых пальтейках и шубейках из цигейки, отмечая лица симпатичных мамочек по привычке, когда замечаю пару знакомых курток местного хабзая, мелькнувших где-то около входа.

Забыв про них, доедаю блины, выхожу на улицу, спускаюсь мимо старинной пушки вниз, когда слышу сзади нагловатый и хриплый голос:

— Эй, малой! Подожди-ка!

Поворачиваюсь и вижу эту пару птушников, выходящих из тоннеля под верхней частью крепости. Один, который повыше, курит с крайне деловым видом, второй, ростом почти с меня, выжидательно смотрит на мое лицо, отыскивая на нем эмоции испуга и страха.

Ага, спрятались тут перекурить и я как раз мимо прохожу, поэтому решили докопаться. Думают, может, получится денежкой разжиться на халяву, поднять свой статус в своих же глазах.

Раньше я бы струхнул, не зная, чего ожидать от непонятной ситуации, но, вот с новыми взрослыми мозгами делать этого не собираюсь. Пусть я внешне маленький паренек, однако, и противники не сильно крупнее меня, хотя и постарше, как минимум, на один год. А уверенность у меня уже есть, за долгую и боевую жизнь, пусть я и не вешу сейчас девяносто кило, а примерно раза в два поменьше.

— Чего вам? — спокойно спрашиваю я подходящих подростков.

— Слушай, деньги есть? Есть немного? — настойчиво спрашивает курящий и тоже глядит мне в лицо, ожидая увидеть неуверенность или испуг.

Сейчас я скажу, что нет, тогда они предложат поискать, поэтому отвечаю уверенно, что для меня теперь совсем не трудно:

— Есть, конечно! Что я, нищий какой-то, что ли?

Опа, уверенный голос и интонация показывают мелким шакалам, что жертва не чувствует себя жертвой, поэтому обобрать ее затруднительно. Они мнутся и делают вид, что готовы отстать с претензиями, раньше я бы ушел очень счастливый, но вот сейчас мне этого уже как-то мало будет.

Пора дать им прикурить, чтобы узнавали издалека и не лезли с такими наглыми предложениями, как поделиться монетой, к будущему авторитетному парню.

Нужна победа за явным преимуществом, чтобы крылья за спиной выросли и уверенность перла из меня.

Я себя самого, конечно, не вижу сейчас, но, перед моим взрослым и циничным взглядом мнутся двое щуплых девятиклассников, решивших срубить немного деньжат с невысокого подростка. Может быть, они рискнули на такое дело первый раз в жизни, наслушавшись рассказов более старших и опытных товарищей, как щипать мелочь у мелких.

Хорошо бы им выписать прививку от попрошайничества именно сейчас, сломать на взлете, так сказать, криминальной карьеры. Вернуть обществу полноценными людьми.

Поэтому я добавляю презрительно:

— И чего вам надо, бедолаги?

Парни понимают, что наезжают уже на них, лица становятся решительными, все же их двое здесь и они старше.

Но, я больше ничего не жду, давно зажав в кармане куртки гайку в левой руке, легко сокращаю дистанцию, коротко и увесисто бью курящего по правой скуле. Кулак с тяжелой железкой прикладывается, как надо, сигарета вылетает изо рта парня, как бенгальская свеча, совсем не ожидавший такого развития диалога парень валится в снег и еще ударяется лбом об утрамбованный наст.

Неужели я его таким ударом из сознания выбил? Похоже, что выбил, упал он без контроля своего тела.

Второй поднимает руки, достаточно неумело, ему я тоже быстро с ходу пробиваю двоечку, он не падает, потому что готов и просто отскакивает после ударов.

Сверху кто-то кричит басовитым мужским голосом, перегнувшись через каменное ограждение:

— Эй, мелкие! Ну-ка, прекратили драться! А то сейчас спущусь! Уши надеру!

Надо же, наша мелкая разборка привлекла внимание общественности, которая здесь — сила, а именно, усатого мужика в меховой шапке с поднятыми ушами. Вон и второй к нему подходит, с интересом смотря вниз.

Пора уносить ноги, добивать никого не требуется, птушники превратились неожиданно для себя в потерпевших и ничего больше не хотят. Я сразу же поворачиваюсь и иду мимо пустого сейчас бассейна к парку Белые Пески, чтобы убежать, если что.

Но, никто за мной не бежит, второй парень поднимает длинного, и они тоже уходят с места стычки вокруг крепости в другую сторону.

Я же на подъеме настроения забираюсь на самый верх горы, где смотрю на метеоритный кратер, который кажется мне очень большим и глубоким. Сейчас, в середине дня, он весь усеян детворой, все катаются с визгом на картонках, ледянках и санках. Коварно опасных для стоящих и не ожидающих внезапного удара по ногам ватрушек еще не изобретено и не запущено в производство…

Не знаю, захочу ли я теперь здесь кататься, как раньше. Да и вообще, несоответствие моего тела теперь моей голове меня серьезно пугает, как я буду чувствовать среди одноклассников? И какие чувства станут вызывать одноклассницы или девочки постарше? Раньше вызывали живой, неподдельный интерес, а как будет сейчас?

Вчерашний день с рыбалкой и шаровой молнией понемногу рассасывается в моей новой голове, а то, что я вижу вокруг себя, все более наполняется настоящим вкусом и цветом.

До какой же стадии дойдет мое вживание в тело подростка?

Я иду по верху парка, обхожу катающихся и на основном спуске вижу несколько смутно знакомых парней, но, не подхожу к ним. Кататься откровенно холодно, поэтому я спускаюсь вниз, захожу сначала в овощной, где у меня когда-то стоял фотоотдел, рассматриваю страшноватые с виду овощи и фрукты советского плодоовощного агрокомплекса.

В самую старую часть города я решил не заходить сегодня, уже подзамерз порядочно, еще опасаюсь встретить тех же птушников с группой поддержки возле кинотеатра или кафе «Дюны». Лучше я сегодня останусь в победителях за явным преимуществом, а дальше посмотрим.

Поэтому возвращаюсь домой, по дороге навестив еще один универсам, тот самый, где мы со Стасом приноровились воровать конфеты. Конфеты лежат на месте, однако, никакого криминального интереса предсказуемо не вызывают у меня.

Вечер провожу дома, размышляя над своей судьбой и выборочно рассматривая книги в книжном шкафу. Из особо интересного вижу «Черный обелиск» и «Трех товарищей», которых где-то по большому блату достал отец.

Слушаю его рассказы о прошлой жизни, задав сначала наводящие вопросы, потом мы ужинаем все вместе на крохотной кухоньке, смотрим черно-белый телевизор, какой-то неинтересный мне фильм.

Вечером я долго читаю книгу Ремарка в своей комнате при свете настольной лампы и внезапно меня осеняет.

Ведь, почти все книги классика именно о нем самом, про его личную жизнь. Вот молодец, описал свое прошлое, немного сгустил краски и добавил интересного, пусть и не совсем своего.

Если прочитать внимательно «На Западном фронте без перемен», кажется, что писатель пару лет провел в окопах, а на самом деле всего полтора месяца до ранения и больше на фронт не вернулся. Но, впечатление создается именно такое, ощущение полной сопричастности к происходящему в окопах на протяжении долгого времени.

Это и есть писательский талант, с чем никто спорить не станет.

Кроме «Время жить и время умирать» и еще книги про концлагерь, все остальные — это именно про него самого, насколько я помню. Ну, еще про гонщика под вопросом, какое-то отношение к гонкам Ремарк имел, только, я не помню точно уже и больше не спросить в Википедии и у Гугла.

В каждой книге свой любимый алкогольный напиток, заканчивает повествование он в Нью-Йорке русской водкой и этнически русской подругой Наташей, как высшей ступенью своей эволюции. Что довольно символично после самой Марлен Дитрих.

Тоже, своеобразный попаданец-беглец в совершенно новый для него мир широких авеню, белозубых ослепительных улыбок, кадиллаков и полного отсутствия войны вокруг. И эсэсовцы вокруг — только актеры в мундирах.

Потом откладываю книгу и долго смотрю на темное окно, оглядываясь время от времени на сладко спящую сестренку. Мне требуется много, о чем подумать и много чего решить про свою новую, старую жизнь.

После этого беру сдвоенный листок бумаги, на нем пишу на всякий случай, если забуду, конспект того, что случится в будущем, знание которого мне поможет по жизни. Вдруг, пропадет полностью моя память о будущем, когда сознание окончательно устаканится в теле, а на поверхность вынырнет мое подростковое сознание. Пишу долго, вспоминая почти по дням свою жизнь. Листок прячу в одну из книг на своей полке, у меня их там немного, всего пятнадцать штук.

Сегодня я успешно подрался, потому что внутри меня не прежний добродушный паренек, не умеющий отстаивать свою точку зрения, а взрослый и жесткий мужик, прошедший по жизни и Крым, и рым.

На самом деле, с технической точки зрения, отстаивать свое достоинство мне не так сложно.

Ведь я уже ровно три года, с середины пятого класса занимаюсь боксом, даже имею на ринге кое-какие успехи.

Год назад, в седьмом классе, я даже выиграл Всесоюзный турнир «Мирный атом», проводившийся в нашем городе. Выиграл очень легко и безо всяких проблем побил сначала какого-то парня из Москвы, в финале другого, носящего интересный титул — чемпион города Пикалево. Не знаю, такой ли это город, чтобы хвастаться этим достижением, теперь у меня есть грамота за первое месте в категории до сорока килограммов. Да, до сорока килограммов и в седьмом классе это не то, чтобы совсем маленький вес, но, гораздо ниже среднего по классу.

Даже не так, просто одноклассники, довольно многие из них, начиная с шестого класса, обогнали меня по росту на одну-две головы и теперь весят по шестьдесят-семьдесят кило. Правда, почти все они ушли в специальный класс для дзюдоистов в соседнюю школу, я встречаю их не так часто, тем более, проблем с ними никаких не имею. Отношения вполне приятельские, правда, смотрю я на них сильно снизу вверх.

Однако, сейчас, в восьмом классе, маленькие рост и вес и отсутствие тяжелого удара не то чтобы сильно отравляют мне жизнь, но, тут есть над чем упорно поработать и исправить. Есть над чем попотеть и, возможно, поправить в своей новой жизни, наметить новые рубежи, к которым мне стоит стремиться.

В девятом классе я вытянусь до метра восьмидесяти в росте, стану выше среднего, но, останусь очень тощеньким по фактуре пареньком, пусть и довольно жилистым.

Даже на пятом курсе военно-морского училища моя будущая супруга с некой печалью во взоре томно говорила мне не раз, что из мужского у меня только шея и член. А тогда я уже весил шестьдесят восемь кило, что тоже явно недостаточно для моего роста.

Она то, за свою крайне буйную биографию привыкла к более плотным мужикам на себе и рядом с собой, но, на четыре года ее терпения на меня хватило и за это ей спасибо.

Тогда я не понимал, что сделать, чтобы поменять ситуацию в свою пользу, но, теперь знаю, что полгода упорных занятий и мышцы понемногу раскроются на теле. Еще, конечно, хорошее питание, теперь матушке придется готовить немного побольше для своего сыночка, который станет лопать за троих.

И впахивать в зале бокса, в том самом ПТУ, на немногих имеющихся там силовых снарядах не отлынивая.

И начну именно завтра впахивать, на каникулах тренировок у нас нет, зато, тренера открывают зал в двенадцать часов дня до шести вечера, так что, мне будет чем там заняться.

Глава 4 ИСТОРИЯ МОЯ

Это моя программа-минимум, то, что я придумал на скорую руку, чтобы вступить в будущую жизнь с более тяжелым ударом и повышенным весом для подтверждения солидности своих слов.

Не сказать, чтобы без этого в жизни не так нормально мне живется. В принципе, драться вообще приходилось не часто, если не особенно обращать внимания на всякие поводы. Но, вот если обращать, тогда придется в каждом новом мужском коллективе себя ставить, а что может быть проще, чем отвесить пару хороших плюх борзому наглецу?

Это в военном училище такое дело не приветствуется в принципе, а на новом пути к взрослой жизни очень даже необходимо окажется, в этом я уверен на сто процентов.

Тем более, есть у меня знакомый парень, ничем не отличающийся от меня внешне. У него репутация драчуна и заводилы, хотя он даже боксом не занимается, просто характер у него ершистый и гонор задиристый имеется.

Весьма популярен среди сверстников и девчонок, что мне еще требуется для чистого, незамутненного счастья в своем пятнадцатилетнем теле?

Пока, в этом возрасте — самый простой путь к успеху, немного драйва, девичьего внимания и уверенности в себе.

Главное для меня — это совсем не то, каким крепышом я стану через полгода, можно еще три месяца летних каникул туда прибавить, которые я проведу в деревне у любимой бабули, провисеть на самодельном турнике и отжиматься с отягощениями.

В прошлой жизни предки уговорили меня поехать к другим бабушке и дедушке на Украину, в этом такого залета не случится точно, это даже не обсуждается. Теперь только к любимым дедуле и бабуле, я очень хочу их снова увидеть.

В общем, можно кое-чего добиться, работая над собой и своим телом беспощадно и постоянно.

Там еще и симпатичная троюродная сестренка окажется, скорее всего, моя ровесница по возрасту. С ней то я проведу первые уроки поцелуйного искусства, если в городе никого себе не найду. Да и если найду — это же совсем другое дело и измерение, да и местности совсем разные, так что — не считается.

А найти, хотя бы для прогулок под ручку — очень желательно, тем более, с моим то теперь подвешенным языком и пониманием женской логики не может не найтись такая симпатичная девушка.

Главное изменение в жизни теперь состоит для меня в том, что я очень отчетливо понимаю — сидеть еще два очень долгих года при родителях и посещать среднюю школу мне точно ни к чему. Корпеть на алгебре над логарифмами и прочими производными я не стану, они мне не пригодились в прошлой жизни, не пригодятся и в этой, знаю это наверняка.

Как, в принципе, даже диплом инженера-электромеханика, специалиста по вооружению кораблей не пригодился ни разу, а сколько пришлось стараться и потеть на экзаменах, отказывать себе в житейских удовольствиях из-за одной ошибки юности. Страшно представить, особенно для впечатлительного человека, с моим-то высоким уровнем фантазии.

Конечно, это сейчас так мне все понятно. А тогда, в восемьдесят четвертом году, во время выбора будущего молодым пареньком после десятого класса с проявленными весьма средними способностями, в то простое еще время, когда никто и не подозревал о скорой смене общественно-социального строя, выбор оказался непростым.

Ну, кто-то точно знал, что скоро социализм закончится, однако, делиться такими откровениями с народом отнюдь не спешил, да и желания такого не имелось в принципе, это знание стоило держать в строжайшей тайне.

Я же сам, проштудировав список ВУЗов Ленинграда, не нашел для себя ничего привлекательного, только одно заведение, институт киноинженеров, привлек мой взгляд на тот момент. Потом оказалось даже, что отчисленный из нашей системы может легко восстановиться именно в этом институте, тем более, на тот самый курс, с которого отчислен.

Больше, по рассказам бывших курсантов, негде так не баловали нашего брата.

Я прямо как почувствовал, что это самое стоящее место во всем Питере, если уж тебе так невтерпеж получить высшее образование и весело провести институтские годы.

Так что, теперь размышлять над своей жизнью я буду уже в условиях полной осведомленности нашего будущего, моего и целой страны.

А изучение логарифмов путь идет на хрен, бесповоротно и окончательно!

Нет, разок умение брать производные как-то спасло меня от пары на первом курсе нашей бурсы, на экзамене по высшей математике, все три вопроса на котором я успешно завалил. Не знаю, успел ли преподаватель посмотреть в мой послужной список, имеющийся на каждого экзаменующегося курсанта или нет, двойкой за экзамен тогда весьма зримо попахивало, а ротный командир смотрел на меня тяжелым, немигающим взглядом.

Как на члена сборной училища по боксу, который и так не ходит в наряды, не несет тяготы и лишения воинской службы в полной мере, не стоит в оповещении, а просто и беззаботно пинает свой детородный орган в спорткомплексе на мягких матах. Пока все остальные бегают на довольно напряженной зарядке и убираются в положенных местах.

За всю учебу, за все пять лет в училище на зарядке я побывал всего один раз и такие нагрузки мне очень не понравились, честное слово. Потом, даже если родной спорткомплекс иногда не работал, обычно по началу учебного года или летом, я все равно исчезал из роты до подъема и просто шхерился в учебном комплексе, ожидая окончания всех этих процедур и построения на завтрак.

Производные я успешно взял, спасибо молодому преподавателю математики из нашей школы, которого мы звали созвучно имени и отчеству Бокал Стаканычем, который смог научить меня этому делу на твердую четверку.

Так что, вопрос с происхождением из рабочего класса и членством в сборной училища, возможно, так и оказался подробно не рассмотрен в этот раз.

Училище мое командное подводное оказалось довольно блатным заведением, конкурс примерно семь человек на место и кроме нахимовцев, военнослужащих, поступавших со срочной службы, национальных кадров из Киргизии, Армении и Узбекистана, спортсменов, успевших отметиться своими достижениями на кафедре спорта, как я, например, остальные поступившие почти поголовно оказались блатными детьми военнослужащих, имевших непосредственное отношение к военно-морской службе. Или просто умными, подготовленными парнями с тягой к той же военно-морской жизни.

То есть, в основном тоже блатными, но уже по своим отцам. И отцы эти, конечно, не из рабочих и крестьян, из сложившейся уже военной касты. Из-за чего в нашей военной системе, декларируемой на самом верху, как рабоче-крестьянская Красная армия, с почтением относятся к таким достаточно редким самородкам из настоящего пролетариата.

Нас во взводе оказалось таких всего двое, но, с нами учился еще парень из настоящего белорусского крестьянства. Единственный не только на нашу роту, но и, пожалуй, на весь поток в триста человек. Правда, он оказался близким земляком ротного командира и, как не удивительно, еще и женился на его дочери, ленинградской отличнице.

Впрочем, кэп даже свою племянницу пристроил за одного из наших залетчиков, редких талантов оказался человек.

На своем, можно сказать, месте, хоть и подкаблучник первостатейный по жизни, как я потом наглядно убедился.

Ну, это уже его личная жизнь, службу в роте он организовал, как часы, со своим немалым опытом ротного командира жестко всех построил и погнал вперед на мины обучения. Слава богу, что я попал в другую роту параллельного потока, не к такому прошаренному умельцу. Наш кэп раньше служил при комендатуре на Севере и замечательно умел доводить почти до обморока залетчиков одним своим изменением тона голоса, но, так натягивать вожжи управления своей ротой не умел.

Зато, на начертательной геометрии, о предмете которой я имел самое смутное впечатление, я был отловлен со шпорой и сделал только одно задание из трех, вполне допуская, что и его порешал неправильно. Поэтому, с немалым таким основанием ждал первой двойки, а когда во взводе было объявлено о четырех таких предновогодних подарках, заранее сильно загрустил. Приготовился принимать в повинную голову недельное сидение в училище в первом отпуске для пересдачи совсем непонятного и на хрен мне не нужного предмета.

В итоге, мою фамилию не назвали и это оказался один из самых ярких моментов счастья в моей прошлой жизни.

Однако, преподаватели дополнительно отметили, что я не получил пару только за свое рабочее происхождение, чем я сразу же загордился перед остальными парнями во взводе.

Все же, хорошо иметь изначальное конкурентное преимущество, отпуск теперь весь твой до последнего денька, да и насчет остальных экзаменов гораздо более спокойно себя ощущаешь.

Вскоре я оказался не только с происхождением из рабочего класса, членом сборной училища, но еще и членом бюро ВЛКСМ роты, получил индульгенцию заранее, так что никакие двойки на экзаменах больше мне не грозили от слова совсем.

Такая вот интересная политика у руководящей и направляющей силы нашего общества меня, честно говоря, очень порадовала своим настоящим классовым подходом. Все же, есть что-то притягательное во всей этой истории и времени для настоящих представителей рабочих и крестьян. Хоть где-то за простое происхождение, если не из служащих, дают что-то весомое, как настоящему гегемону.

Ибо, технические предметы я бы точно не сдал, если бы меня спрашивали серьезно, хотя закончил школу выше четырех баллов в среднем по аттестату. Что же после этого говорить о национальных кадрах, почти не говоривших по русски и о таблице умножения имевших такое же смутное понятие, как и я о начерталке. И про курсантов, поступивших в систему со срочной службы, давно уже забывших школьный курс, из которых, правда, половина все же закончила училище и разъехалась служить по флотам необъятной родины.

Так что, в военной системе учеба оказалась не так важна именно для меня, как правильное происхождение, дисциплинированность и отсутствие залетов, что как раз и характеризовало мое поведение. Умных парней у нас тоже хватало, их еще заставляли брать шефство над отстающими в учебе курсантами, так же пролетая мимо увольнения вместе со своими подопечными в случае получения теми двоек.

Слава богу, такое закабаление по примеру римских легионов практиковалось не в нашей роте.

Не сказать, чтобы я оказался таким уж дубом в учебе, но, технические дисциплины с трудом сдавал на тройки, потенциально близкие к двойкам. Ну, если честно, просто на двойки, откуда их легким движением руки превращали в проходные тройки.

Зато, абсолютно необходимые для каждого настоящего воина-комсомольца предметы — Историю КПСС, Научный Коммунизм и Марксистско-Ленинскую Философию, она же МЛФ — всегда сдавал на твердые пятерки, как и достаточно сложный Морской устав с Тактикой ВМФ Советского Союза.

То есть, оказался я по жизни настоящим, бескомпромиссным гуманитарием, так что никакие технические ВУЗы, технари и прочие серьезные заведения меня теперь совсем не интересуют, от слова вообще.

В этой истории я переберусь в Ленинград на пару лет раньше, чтобы избавиться от родительского присмотра и начать взрослую жизнь, согласно имеющимся у меня в голове мозгам и знанию будущего.

Ни в каком высшем заведении учиться не подумаю и сдавать математику тоже не придется ни разу, слава богу.

Кстати, даже на техникум время тратить не стану, ни к чему мне это, я точно знаю. Останусь, скорее всего, даже без среднего образования, что совсем какой-то нонсенс по тем временам для ребенка из приличной семьи и непьющих родителей.

Во всяком случае в нашем благоустроенном городе, что там творится в сельской местности и далеких городах — не знаю. Думаю, что там таких товарищей хватает.

Впрочем, у самого сын даже среднего не получил, бросил техникум на третьем курсе, ушел в официанты. Теперь живет на Бали, учит полтора миллиарда индусов надежно выигрывать в казино.

Очень расстрою отца своим выбором, я это предчувствую. Он мечтает меня в военное училище пристроить, как и вышло в той жизни, повелся я на его уговоры про большую зарплату подводников, про отдых по три месяца на юге, из них один обязательно в военном санатории. У него самого мечта имелась стать офицером ПВО и учиться в Минске, да не сложилось у бати из-за залета в самоволке, кстати, проведенной с моей матерью.

Решил самореализовать свою мечту на сыне, которому оказалось тоже интересно учиться в престижном заведении.

Именно в здании бывшего приюта принца Ольденбургского, где при кровавом царизме дети-сироты клеили спичечные коробки, где учились Пикуль и Конецкий и которое, что очень немаловажно, находилось всего в пятисот метрах от хорошо знакомого Балтийского вокзала.

Только я знаю, что никакого смысла просиживать штаны в училище больше для меня нет, пять лет в казарме от настоящей жизни, от радостей взросления и девчонок в таком городе, как Ленинград, прятаться. Да и потом, года с девяносто второго, когда все здание социализма рухнуло и раскатилось по кирпичикам, до двухтысячного примерно военный народ станет очень печально в финансовом плане жить.

По-настоящему впроголодь, по рассказам парней и их жен, так что — не мой это выбор в такое интересное для жизни время!

Да и прошел я уже этот период в прошлой жизни, спасибо альма матер за все, что случилось со мной там, за школу жизни и возмужание, за симпатичную форму и плохонькую, но, терпимую еду в курсантской столовой.

За то, как нас кормили в местах практик и стажировок — благодарить не стану, почти везде трехразовое питание реально оскорбляло человеческое достоинство, иначе такое и не вспомнишь.

Однако, преодоление тягот и лишений второй раз меня не очень интересует, с этим делом я и так отлично знаком.

В том же девяносто втором году я буду месячную зарплату подводника делать за один день, правда, достаточно тяжелого и нервного труда. А когда выберусь челночить в Польше, то и до тридцати зарплат за недельную поездку будет выходить без проблем.

Вскоре я уснул на своем креслице и снились мне первые в училище танцы, когда я, еще лысый первокурсник, с завистью смотрю на шевроны четвертого курса и все девушки в зале кажутся очень красивыми.

Такие, в платьях и на каблуках, со стройными ногами, как сейчас еще можно увидеть на танцах в синеокой Беларуси.

Утром родителей дома не оказалось и я, позавтракав как следует манной кашей, присматривал за сестрой до обеда, перечитывая Ремарка. Потом ушел по легкому морозу в здание профтехучилища на первую тренировку в новом году и новой жизни.

Пришел в хабзай самым первым, поздоровался со вскоре куда-то убежавшим тренером и некоторое время хожу по залу, прикидывая, что тут имеется из гантелей. Штанга с блинами в наличии, правда, стойки для нее нет и придется просить кого-то подавать гриф себе лежащему, есть несколько гантелей и еще тяжелые биты, чтобы стучать ими по грузовым шинам в качестве отражающего элемента.

Вот это — отличное упражнение для тренировки рук и плечевого пояса, я занимаюсь с битами, переходя на гантели или штангу. Через час тренировки кисти и локти отваливаются, однако, я крайне доволен собой, регулярные занятия однозначно нальют мои руки тяжестью. Прошу появившегося приятеля по прозвищу Буратино подать мне штангу и работаю с одним грифом три подхода.

В общем, раскачиваюсь, как следует, после такой нагрузки нет смысла стоять на лапах, как мне предлагает тренер и я возвращаюсь домой, где плотно обедаю и ложусь поспать. Вскоре меня будит появляющаяся в дверях квартиры ревущая сестренка с огромной шишкой на лбу, и я спускаюсь творить возмездие на нашу ледяную горку перед домом.

Кто ее сбил, мне рассказывают доброхоты, поэтому я нагоняю случайного виновника Варюшкиных слез в подъезде и некоторое время воспитываю, пока сам не довожу его до слез.

Вот не помню, придут его родители к моим разбираться или нет?

Возвращаясь на горку, встречаю своего приятеля и однокашника Жеку Козлова и теперь радуюсь жизни вместе с ним до самого вечера, с опозданием вспомнив, что собирался прогуляться в старую часть города для полного ознакомления моей памяти с тем, что там имелось тогда.

Старую, потому что она застроена двух— и трехэтажными желтыми домиками, такими своеобразными по сравнению с остальной его частью.

Договариваемся с Жекой завтра сходить в кино на двенадцать часов, даже не зная, на какой фильм и я иду домой сушить обувь и куртку.

В нашем кинотеатре начинается завтра какой-то фестиваль иностранных фильмов и все они для нас, как глоток свежего воздуха — то грудь женская мелькнет на экране, то настоящие ужасы показывают.

Что я отчетливо чувствую, так это то, что у меня нет очень уж большого расхождения между молодым телом и умудренной опытом головой, пока меня такая ситуация несказанно радует. Нет никакой радости в том, чтобы смотреть на ровесников и интересующие их занятия с утомленным видом молодого старичка. Так и от тебя самого все шарахаться начнут, из-за повышенной взрослости и занудности. Я радуюсь новой жизни, прежнему телу и с удовольствием дышу морозным воздухом, слетая по хорошо укатанной ледяной горке на ногах.

На следующий день с утра чувствую, как пробуждаются ноющей болью мои руки и плечи, на их фоне мышцы груди стонут тихо и не назойливо. Сегодня придется дать отдых мышцам и тренироваться в перчатках, но, это уже после обеда.

Пока мы встречаемся с приятелем, то есть, я захожу к нему и под нескончаемые советы его матери мы уходим из дома. Есть у нее такое пристрастие — очень переживать за сына, ведь его старший брат маленьким провалился в люк на дороге после дождя и утонул. Поэтому за Жеку Татьяна Никаноровна переживает гораздо больше, чем положено, портит мне приятеля своей добротой и неустанной материнской заботой.

Морозы уже спали и до кинотеатра мы идем пешком, заходя на горку Белых песков и пройдя котлован, снова возвращаемся на тротуар. Я помню, что раньше, гуляя с Жекой, мы часто нарывались на всякие недоразумения с местными птушниками или дворовыми авторитетами, поэтому собираюсь начать его перевоспитание в моем теперешнем духе.

В принципе, Жека неплохо дерется, тоже отзанимался пару лет на боксе в младшей группе, но, к сожалению, он изрядно трусоват. Впрочем, я тоже в бой не кидался раньше, пока меня конкретно не задевали и теперь хочу исправить эти недоразумения. Заодно Жеку перевоспитать, как смогу, на своем личном примере.

В «Современнике» дают классный японский фильм «Легенда о динозавре» и мы, отстояв очередь в кассу, радостно орем, то от страха, то от восторга. Правда, зал заполнен целиком школьниками, на наших местах нашлась пара каких-то молодцов, наших ровесников, которых я сразу же поставил на лыжи.

Они попробовали чем-то поугрожать нам напоследок, тогда я сразу заявил, что встречу их после сеанса и пересчитаю все зубы, чтобы и не сомневались в моих способностях.

Уверенный тон заявления и злое лицо подействовали на сверстников, правда, Жека изрядно перепух от моих действий, как я вижу, не получает должного удовольствия от фильма, собираясь убежать пораньше от намечающихся проблем.

Даже пробует меня на такое малодушие уговорить, вот они, недостатки слишком плотной материнской опеки.

— Не вздумай, — шепчу я ему, — Я сам отлуплю обоих! — и я показываю приятелю черную гайку, зажатую в руке, — От нее удар в три раза тяжелее. Я уже отлупил двух птушников вчера, можем и сегодня их встретить.

Жека, наоборот, от моих слов совсем не успокаивается и впадает в тревожный тремор, но, нас никто не встречает после сеанса, потенциальные противники не успели найти группу поддержки, а против моей уверенности оружия у них нет.

— Отлично! — Жека обрадовался не на шутку.

— Чего радуешься? Вот надавали бы им нормально, тогда есть повод. А так! — я разочарованно машу рукой.

Мы возвращаемся в кассу и покупаем билеты на вечер, на «Анжелику — маркизу ангелов», после чего направляемся в кафетерий «Дюны», где расположена блинная «Русский чай».

Полностью деревянное оформление блинной смотрится круто даже для меня, современного, а в те времена деревянные панели на стенах напоминают мне одно кафе в Хаапсалу, в общем — место сравнимо даже с Прибалтикой.

За блинами стоит длинная очередь, встаем и мы, чтобы минут через двадцать ожидания взять мне пару с клубничным джемом по двадцать восемь копеек и пару со сметаной за двадцать шесть. Жека жмется на деньги и берет себе только одни со сметаной, из напитков выбираем сладкий чай, зато я выпиваю сразу два стакана.

Экономить родительские деньги я больше не собираюсь, знаю, что с ними случится в не таком уж и далеком будущем. В какой мусор они превратятся через десять с небольшим лет.

После пиршества мы гуляем мимо магазина «Балтика», где решилась судьба моей семьи в суровом семьдесят первом году.

К тому времени у моего отца созрела настойчивая идея покинуть патриархальный город на Волге и перебраться поближе к местам, где он служил в армии.

То есть, в Ленинградскую область.

Настолько настойчивая, что разговор даже шел о разводе достаточно крепкой до этого момента семьи.

Он у меня вообще такой, достаточно непоседливый, любит путешествовать, только по разным местам работы, а не по курортам, в отличии от меня. Именно путешествовать, как советский человек, за новой работой и свежим трудом.

Я буду учиться в девятом классе, когда батя укатит за длинным рублем на Дальний Восток, пропадет там на целый год, пытаясь устроиться на плавбазу или еще куда. После его возвращения в семье появится цветной новый телевизор за семьсот рублей и много фотографий из разных общежитий с мужскими коллективами. Мне то очень понравилось тогда жить более-менее самостоятельно, только присматривать за сестрой, мать возвращалась с работы к семи вечера уставшая и только успевала приготовить нам еды на завтра.

Без отцовского контроля жилось отлично, даже двойка по алгебре в четверти не испортила мне настроения.

Глава 5 ИСТОРИЯ СЕМЬИ И МЫСЛИ О БУДУЩЕМ

В основном, такая идея у отца созрела по меркантильным причинам, кроме имеющейся любви к перемене мест.

Потому что в трех местах Ленинградской области, как он доподлинно узнал, начались всесоюзные стройки и чтобы заманить дефицитный нынче рабочий класс, там в ускоренном порядке раздают квартиры, чего совсем не наблюдается в таком месте, как патриархальный город на Волге, весь усеянный маковками церквей.

Приятели отца с часового завода и через тридцать лет, во время нашей поездки на родину, еще далеко не все оказались живущими в своих квартирах, многие продолжают перебиваться с семьями в бараках, как в конце шестидесятых.

Вот, именно эта мысль — получить благоустроенную квартиру и перебраться поближе к Ленинграду, как огромному городу и колыбели советской цивилизации из волжского, скажем прямо, захолустья послужила основой такого переезда моей семьи на северо-запад нашей необъятной Родины.

Да и у детей всяко больше шансов окажется в колыбели Октябрьской Революции на достойную жизнь.

Не сказать, чтобы отца измучил квартирный вопрос, ибо, не смотря на свою молодость и недолгий стаж работы шлифовальщиком на часовом заводе, он успел там закончить техникум и построить кирпичный дом на высоком берегу притока Волги.

Отец так и не признался, как у него такое получилось, рассказывая что-то о денежном пособии молодой семье и ссуде на стройку в размере семисот рублей, полученной от часового завода.

Однако, откуда взялись дефицитные в такое время кирпичи, цемент и прочее добро для постройки частного дома?

Молодая семья получила участок на берегу реки, сначала построила маленькую сараюшку, где я прожил полгода во младенчестве и за пару лет выстроила кирпичный дом нормального размера, при небольшом денежном участии со стороны родителей жены, а именно ста рублях, подаренных на крышу дома.

Дед у меня оказался довольно прижимист на деньги, я же пошел в него, пусть и не до такой степени. Зато, бабушка моя, мудрая женщина, любила тратить найденные в доме заначки деда и обзывала мужа редким именем — Скорпионом Мардарьевичем.

Дед, кстати, хоть и отвоевал все четыре года, был не очень доволен советской властью, ибо, в семнадцатом году служил как раз в Петрограде мальчиком при лавке. Перспективную и интересную работу пришлось покинуть после революции и вернуться обратно в унылую деревню.

Отец несколько раз упомянул, что, как совсем не пьющего, редкого такого кадра для российской глубинки, его поставили после окончания технаря на должность инженера в шлифовальном цеху часового завода. Заведовать в том числе распределением спирта для всевозможной протирки и именно наличие жидкой валюты помогло ему построить дом.

Правда, это обстоятельство уже подразумеваю я, по мере своей современной испорченности, но, до сих пор с этим утверждением не соглашается он сам. Впрочем, отец, как глубоко советский человек, до сих пор побаивается незримой руки ОБХСС и старается про такие удачные комбинации в своей жизни не распространяться никому, даже родному сыну и даже через сорок лет.

Еще отец ссылается на полное отсутствие продуктов в магазинах захудалого уездного города, что все колхозные урожаи уходят в ненасытную Москву и насорокатысячный город в день выделяется всего триста литров молока, которые, конечно, не доходят до покупателей в магазинах.

Может, так оно и было, только и смягчающие обстоятельства в деле имеются.

Чтобы отец не говорил, наличие родителей жены в шести километрах от города, а у них целой коровы, теленка, овец, куриц и множества кроликов в клетках, снижает уровень правды в его словах. Уж недостатка молока, мяса, сметаны и творога лично нашей семье можно было точно не опасаться.

Только успевай носить от хлопотливой бабушки дары деревенские в город полными корзинами.

Всего скорее, отец все же откровенно признается, что построенный без должного опыта дом оказался очень холодным и его приходится зимой топить не переставая, поэтому, прожив в нем пару лет, он и предложил матери искать новое место для жительства, а дом взять, да продать.

Очень уж ему захотелось получить благоустроенную квартиру с горячей водой, газом и настоящим унитазом с подведенной канализацией, еще и почти бесплатным отоплением от горячих чугунных батарей.

Дело чуть не дошло до развода, но, родители все же собрались вместе, продали за немалые по тем временам восемь с половиной тысяч, тогда еще полновесных советских рублей, недавно построенный дом и выехали на поиски лучшей доли.

На выбор перед ними оказалось три места жительства — маленький город Подпорожье почти в трехстах километрах от Ленинграда, не знаю уж на что там собирался польститься отец. Кириши с его нефтекомбинатом и ядовитым дрожжевым заводом в ста пятидесяти и самый ближайший к Ленинграду город при атомной станции в восьмидесяти километрах.

Поехали сразу в самый ближний, куда уже ходит электричка, тут уже дошли до первого в активно строящемся городе магазина «Балтика».

После минутной экскурсии и лицезрения прилавков мать сказала, как отрезала, коротко и сурово:

— Остаемся здесь жить!!!

Пять видов вареной и полукопченой колбасы, имеющихся в продаже, а так же свободно отпускаемые труженикам апельсины потрясли ее не избалованную прежде такими натюрмортами душу советского человека до предела!

Через год получили две комнаты в общежитии, еще через год — двушку на окраине города, жилье и правда раздавали быстро.

Единственно, для этого отцу пришлось перейти с места хорошо оплачиваемого рабочего-монтажника на в два раза меньше оплачиваемую должность мастера участка, согласно полученному образованию и желанию начальства. Можно было взять трешку на выбор, но, она оказалась расположена на первом этаже в угловой квартире, поэтому отец отказался в пользу двушки на третьем этаже.

Поэтому я жил до поступления в училище в комнате вместе с сестрой и ничуть об этом не переживал.

Даже и не знал, что это не очень то и хорошо, таким неизбалованным оказался я, как и весь советский народ.

Поэтому я с интересом осматриваю помещение магазина, ведь за эти десять лет тут ничего особо не изменилось, с семьдесят первого по восемьдесят второй годы.

После этого мы возвращаемся пешком домой, билеты на «Анжелику» лежат в кармане, я собираюсь на тренировку, пусть все мышцы сильно болят. Как-то я нагрузил их несоразмерно своему телу, но, сжав зубы, я продолжаю активно разминаться и стучать кулаками в шингартах по груше.

— Игорь, ты какой-то сильно настойчивый стал, — замечает тренер, когда видит меня второй день подряд в зале.

— Да, Юрий Кузьмич, буду ходить каждый день на каникулах, пока время есть, — отвечаю я ему.

— Решил чемпионом СССР все-таки стать? — интересуется он.

— Думаю еще, — отвечаю я с солидным видом, как будто это плевое дело для меня.

Нет, чемпионом становиться я не собираюсь, кое-какие данные у меня есть, каких-то нет, а главное — нет желания провести в ринге долгие годы, чтобы, может быть, стать мастером спорта, одним из многих сотен в СССР.

Для гарантированного поступления в достаточно блатное военно-морское училище мне вполне хватило первого взрослого разряда в разрядной книжке и пары грамот за первые места. Еще семнадцати баллов на вступительных экзаменах в лагере для абитуриентов, но, тут уже преподаватели сами подталкивали меня в спину и исправляли ошибки, находя мою фамилию в списках одобренных на поступление спортивной кафедрой.

После тренировки возвращаюсь домой и, плотно поужинав, захожу за Жекой.

Сегодня я взвесился, весы показали сорок шесть кило, учитывая плотный перекус блинами, вешу я примерно сорок пять килограммов и этот результат меня не радует совсем.

— Необходимо набрать к концу учебы хотя бы пятьдесят кило, а лучше пятьдесят два, и чтобы это оказались настоящие мышцы, которым необходимо расплодиться на моем теле, — ставлю я себе задачу на полугодие.

Возле кинотеатра встречаем пару наших одноклассников и дожидаемся, болтая на разные темы, начала сеанса вместе, вместе погружаемся в интересный мир французской жизни не знаю какого века, с ее галантной любовью и шпагами. Насколько я помню, все эротические и откровенные сцены из фильма вырезаны для проката в Советском Союзе, оставлены только легкие намеки, но, нам хватает и этого, в нашем-то уже фертильном и пубертатном возрасте.

После фильма идем с Жекой домой, громко обсуждая увиденное и едва прикрытые прелести Анжелики, догоняем пару каких-то девчонок, тут я делаю первый в новой жизни и вообще жизни моего нового тела подход типа пикап.

Слышу, что девушки обсуждают просмотренный фильм, сам присмотревшись к ним и признав достаточно симпатичными, предлагаю заняться обсуждением фильма вместе:

— У меня есть знакомый, который смотрел его во Франции, — безаппеляционно заливаю я, — Так он говорит, что у нас пол фильма вырезали и сама героиня больше голышом там бегает, чем в одежде.

Смелое и провокационное заявление вызывает интерес у девчонок, несмотря на общее нежелание обсуждать с незнакомыми парнями интересное кино. Да еще моя ссылка на знакомого из Франции, не у всех советских людей есть знакомый, который лично побывал в этой самой невиданной Франции.

Жека с ужасом слушает мой треп, ожидая немедленного разоблачения, он то знает, что о таких знакомых я никогда не упоминал. И вообще, раньше никогда не вел себя так смело, заговаривая с девчонками на улице или активно пытаясь отлупить кого-то.

Да, я в этом возрасте робел для таких подвигов, но, сейчас могу себе позволить весело разглагольствовать на взрослые темы. Ведь, в них я разбираюсь в сотни раз лучше, чем в своем восьмом классе, да и увереннее в себе я тоже примерно во столько же раз.

По дороге я узнаю, что девушки учатся в четвертой школе, в восьмилетке, единственной в нашем городе и зову переходить их в нашу третью, обещая всяческую поддержку на новом месте.

Вижу, что разговорчивость и уверенность привлекают внимание к моей веселой болтовне одной симпатичной и одной прямо красивой из наших спутниц.

Так, разговаривая, мы доходим до дома, где живет одна из девушек. Я пока даже не знакомлюсь, не пытаюсь узнать имена, просто предлагаю встретиться завтра в том же кинотеатре на новом фильме, обещая купить билеты заранее.

Девчонки мнутся и не говорят ни да, ни нет, недоброжелательно посматривая на мнущегося в сторонке Жеку, я особо не настаиваю на своем предложении, и мы расходимся с ними.

Едва мы отходим, Жека шипит на меня и заверяет, что не пойдет со мной завтра никуда. Я его хорошо понимаю, сам таким робким и стеснительным казался в его возрасте и просто не понимал, о чем разговаривать с противоположным полом.

А идти рядом через весь город и молчать — ну так себе занятие, я над собой такое насилие точно не вынесу теперь.

Да еще возможная встреча со страшными птушниками, мечтающими об ужасной мести, приводит в трепет моего приятеля, до нервных колик опасающегося таких сюрпризов.

Просто я сильно изменился и заново составляю свою юношескую репутацию, хорошо понимая, что она немного запущена в моем конкретно случае.

Не хочет Жека, позову Стаса, он сразу же согласится, узнав о вероятной встрече с симпатичными ровесницами из соседней школы. Поговорить он и сам мастер, да и с моей серьезной поддержкой точно не струсит кого-то побить или хотя бы постоять рядом.

Хорошая такая наглость у него присутствует, теперь и я смогу поддержать разговор или ответить на какой-то наезд сверстников или кого даже постарше.

Уже поздновато получается по времени, когда открываю дверь в квартиру, мать ворчит, что я слишком загулялся и я сразу же ложусь спать. День прошел сегодня очень насыщенно и интересно, понемногу привыкаю к новой жизни и еще ни разу не проговорился про свое знание будущего.

Ну, этот рассказ про придуманного знакомого из Франции и вырезанные эротические кадры из фильма — можно не считать за что-то такое важное.

Все же не тридцать седьмой год на улице и стать французским шпионом мне не грозит, вот в те года — это оказалось бы легко. Только рассказали бы девчонки родителям про такого знакомого и все, черный воронок уже выехал за хвастунишкой, а потом усталые следаки быстро выбили бы признание в шпионаже в пользу Антанты.

Правда, тогда и я уже пробивался бы к товарищу Лаврентию Берии со своим знанием истории, тогда точно записался бы в спасители страны. Шиш бы германским нацистам, а не блицкриг.

Утром я сплю долго, а проснувшись, вспоминаю вчерашний день, анализирую, что в нем оказалось правильно сделано, а что не очень. И как соотносится взрослая голова с подростковым телом.

Хорошо соотносится, насколько я что-то понимаю, интерес к сверстницам присутствует, пусть и не такой искренний, как раньше.

В общем-то, все вышло нормально, только Жеку немного перепугал своей бескомпромиссностью в стычке и смелостью в разговоре с противоположным полом.

Потом завтрак и я сижу дома один, Варюшку отвели вчера к сестре матери в гости, там она и останется на пару дней.

У моей тетки один сын, сейчас на флоте служит срочную, она всегда рада повозиться с племянницей.

Так получилось, что как только отец устроился на работу в новом месте, перспективном на раздаваемое государством жилье в виде отдельных и благоустроенных квартир, он со временем подтащил из того же волжского города своего младшего брата с молодой женой и второго, самого младшего, пока одинокого по жизни, зато, моего крестного.

У матери же в рыбацкой деревне в сорока километрах от города живет старшая сестра, вышедшая замуж за местного. Таким образом она первая уехала из колхоза, найдя дядю Юру, настоящего финна ингерманландца, которого даже фашисты отправили работать в Финляндию по этническому признаку во время оккупации. И проложила в определенной степени путь моей матери.

Та тоже не захотела провести единственную и неповторимую молодость в тяжелом ежедневном и оплачиваемом трудоднями труде, в своем колхозе под волнующим названием «Новая жизнь». Да и парни местные деревенские ей не нравились как-то совсем, в неполные шестнадцать лет она смогла уехать к старшей сестре, где и получила паспорт.

Смогла, таким образом, легализоваться в стране победившего пролетариата и ему союзного крестьянства, которое само находилось в таком сомнительном правовом поле, что не может свободно ездить по стране, не имея паспорта на руках и останавливаться в гостиницах тоже. Вынуждено получать справку в сельсовете каждый раз, когда есть нужда.

А правление может эту справку и не дать, когда уборочная страда или просто плохие отношения сложились с руководством.

Паспорта же вообще выдают очень тяжело и без всякого восторга, хотя, право такое у колхозников имеется.

Поэтому, мать не стала ничего просить, а просто уехала со своей матерью, моей бабушкой, к устроившейся уже в жизни сестре, там по имеющемуся блату, через родню ее мужа в местном сельсовете, получила необходимую справку для оформления паспорта, как иждивенка, ухаживающая за своей маленькой племянницей.

Хотя дед и предлагал ей купить наручные часы, чтобы она осталась с родителями, но, матушка в колхозе не захотела жить, даже с часами на руке. Искала место для жизни получше и нашла.

Зато, потом мать перевезла в Ленинградскую область свою среднюю сестру, у которой не заладилась жизнь в волжском городе с мужем, любящим залить за воротник, как и все местные.

В итоге, средний брат отца с семьей живет в соседнем доме с нами, младший в общежитии так же недалеко, сестра матери в пятнадцати минутах ходьбы и только ее старшая сестра в сорока минутах езды на автомобиле по берегу Финского залива.

Зато, постоянно привозит нам упаковки вкуснейшей копченой салаки в деревянных коробках и прочие деликатесы из колхоза-миллионера.

Когда приезжает в большой город с улучшенным снабжением закупиться необходимыми вещами и продуктами, благо, зарплаты в колхозе рыбаков очень солидные, правда, ходить по Балтике на траулерах или разделывать рыбу на своем заводе — очень тяжелый труд.

Наглядный пример поговорки — рыба ищет, где глубже, а человек, особенно советский — где лучше!

Тогда казалось, что лучше так, остаться жить в этом симпатичном городе на берегу залива, лауреате премии РСФСР по архитектуре, со снабжением на уровне Ленинграда и Москвы.

В принципе и сейчас нет никакого разочарования, город ухоженный и благополучный, пережил непростые годы лучше других и становится краше каждый день.

Но, у меня такое ощущение, что я возвращен в свое тело подростка судьбой или богом, чтобы что-то исправить в окружающей меня жизни. И теперь я все утро пытаюсь понять, что я знаю такого, что поможет моей стране или отдельным людям.

Конечно, про то, что СССР обречен, я знаю очень хорошо, однако, знаю и о том, что все не так просто.

И обречен своими правителями, той самой элитой, которая и решает судьбы страны, чтобы про это не говорили демагоги и как бы не мечтали идеалисты повернуть время вспять. Ничего практически не изменить, можно только себе и своим родным немного соломки на будущее постелить и все.

Еще и знакомым, но, это вопрос очень сомнительный и сложный по исполнению, выступать перед малознакомыми людьми как оракул, этакий предсказатель будущего.

Есть у меня сейчас одноклассник, Мишка Милешкин, про которого я помню, что утонет он на заливе то ли в девятом, то ли в десятом классе, сообразно курсу своего ПТУ.

И что, так подойти к нему и сказать, не купайся Миша, пока свое училище не закончишь? Да ну, бред получается.

Интересовался этой темой распада СССР я лично, много читал, да и сам в этот момент присутствовал в стране, видел все своими глазами. Не скажу, что как-то при этом переживал, что сначала ушли литовцы и остальные прибалты, потом начался парад суверенитетов и уже в конце разошлись три братские славянские страны.

Кто кого из бывших братских республик кормил — тогда особо не интересовались, по магазинам я мало ходил, когда ездил к другой бабушке на Украину, хотя, мог бы заметить, что там со снабжением дело обстоит получше.

События закручивались и разворачивались все быстрее, жизнь становилась труднее, пустые прилавки магазинов наглядно показывали людям, что в стране все идет не так. И давно назрела необходимость что-то поменять.

Поэтому, готовить покушение на Горбачева или высших членов партии нет смысла никакого. Они просто выполняют массовое желание своей номенклатуры стать по-настоящему богатыми и не стесняться этого. Поделить общественное в свою пользу, пока абсолютная власть твердо удерживается в руках и потом легально передать детям.

Впрочем, своим детям и внукам наши вожди первыми разрешили приобщиться к свободной торговле с капиталистическим миром, создав в июле восемьдесят шестого года «Центры научно-технического творчества молодежи», где они могли абсолютно легально самыми первыми попрактиковаться в распродаже Родины и зарабатывании миллионов вместе с обналичиванием.

Еще и обманут жестоко кремлевских мечтателей хитрые капиталисты, как и положено сладкоголосым павлинам.

Их мечты все равно сбылись, до сих пор в провинции до семидесяти процентов денежных потоков контролирует бывшая партийная, комсомольская и хозяйственная советская элита.

Да и сам я, прислушавшись к себе, не хочу заниматься этим неблагодарным делом.

Так, а что же еще я могу сделать полезного для страны и родных?

Глава 6 ПРОВЕРКА НА СООБРАЗИТЕЛЬНОСТЬ

Начиная с восемьдесят второго года? Имея знания о будущем? Только, не слишком четкие, честно говоря.

В общем-то все помню, но, вот в частности, по привязке к месяцам и годам — почти ничего.

К такому попаданию в свое прежнее тело я не готовился и теперь могу вспомнить только очень немного, из того, что происходило в те времена, названные справедливо годами позднего застоя.

Как назло, ноутбук с закачанными по дням файлами не провалился с моим сознанием вместе, да и не имелось у меня такого, как нет подробного конспекта с теми событиями, на которые я могу повлиять.

Все, что помню про этот год — это то, что в начале ноября умрет бессменный Генсек КПСС, товарищ Леонид Ильич Брежнев, при мудром руководстве которого страной прошла вся моя жизнь, то есть, вся эта новая жизнь.

Еще, перед майскими праздниками в восемьдесят шестом году взорвется реактор на Чернобыльской АЭС, у нас на станции такая же ситуация случилась в семьдесят пятом году, как я помню. Но, вывезла тогда судьба людей и город, да и всю страну, реактор разгоняли, а не глушили, как на Украине.

В общем, негусто так я могу вспомнить про этот год. Но, есть чем отца с матерью удивить, чтобы они максимально серьезно отнеслись к моим словам о будущем. Выступить в роли оракула, которому ведомо во снах неведомое, таким образом добиться внимания к своим словам, желаниям и поступкам.

Начну, пожалуй, именно со смерти генсека, годового правления следующего по списку Андропова, еще одного годового правления Черненко и прихода к власти Горбачева в восемьдесят пятом году.

За эти два с половиной года родители окажутся абсолютно убеждены в том, что мне снятся сны-предсказания, которым необходимо следовать, как программе построения коммунизма.

И поэтому с деньгами придется расставаться, пока они чего-то стоят, а не держать очень уж долго в зажатом кулачке, чтобы, разжав его, увидеть на ладони пепел от несбывшихся ожиданий.

Хотя, они у меня такие упертые в своем мнении люди, однако, посмотрим, как все получится.

Пробыв в раздумьях на Варюшкином диване пару часов, я решил взять перерыв в блужданиях разума и позаботиться о культурной программе на сегодня. Пора заняться личной жизнью, теперь я точно раньше перестану быть девственником.

Не придется ждать того памятного похода в общежитие фабрики «Веретено» в день своего рождения, вместе с опытными старослужащими товарищами, которые обо всем договорятся за меня с одной рыжеволосой нимфой.

Оторвавшись от сладких воспоминаний, звоню Стасу и сразу же договариваюсь на поход в киношку сегодня вечером.

Тем более, рассказав о вчерашней встрече и намекнув, что продолжение знакомства возможно вполне. Девчонки ничего так и не пообещали, не повелись на мои сладкие речи до конца, да и унылый вид моего приятеля Жеки их отпугнул. Уж больно он с несчастным видом стоял рядом, опасаются еще, что я продолжу им его сватать.

Нет, со Стасом явно легче окажется с ними серьезнее познакомиться.

Что особо приятно, обе симпатичные такие, серьезно выше среднего, есть за что пободаться с конкурентами и утереть нос однокашникам. И одноклассницам тоже немного.

Тем более, Стас совсем другое дело, этот и меня заболтать может, недаром мы с ним первые устроили, если это так можно назвать с юмором, притон для школьников и школьниц на квартире у нашей одноклассницы. У которой родители куда-то надолго уехали, оставили достаточно безответную девчонку одну жить в отдельной квартире, и Стас про это быстро узнал.

Тем более, ее дом-точка находится ровно между нашими пятиэтажками, и сам бог велел использовать такое выгодное местоположение для сборищ с заигрываниями в сторону противоположного пола.

Первые стали собирать парней и девчонок на встречи без взрослых еще в седьмом классе, когда, вернувшись с летних каникул, совершенно внезапно обнаружили, что некоторые одноклассницы разительно прекрасно изменились за это время, за всего-то три летних месяца.

Можно, конечно, приметить, что они повзрослели и стали сильно женственнее, но, самое главное, что у некоторых сильно прибавилось фактуры за пазухой и именно они вдруг превратились в притягательных красоток для наших внезапно ставших пытливыми глаз. Те же, кто не смог нас поразить своими новыми формами, так и остались только обычными одноклассницами и не больше, даже просто откатились в самый низ рейтинга и понятного интереса.

Такая вот метаморфоза с нами случилась, поэтому, вскоре мы предложили собравшимся начать играть в одну интересную и завлекательную игру под названием «бутылочка».

Когда заманили в гости еще пару одноклассниц, как раз повзрослевших больше остальных и одного нашего приятеля, которому одна из них серьезно нравилась.

После нескольких неудачных попыток бутылка из-под шампанского, запущенная рукой этой девушки, уверенно показала на меня, и мы вышли из комнаты, чтобы предаться поцелую. Жаркого поцелуя, правда, не случилась, приятель Саша громко требовал от меня не срывать первые покровы невинности с его пассии, пассия, этакая проказница, не дала себя обнять, блюдя ему определенную верность и затем игра как-то заглохла.

Да и потом желающих терять свою репутацию девушек больше не нашлось, при том, что ничего особенно интересного не случилось.

Так что, мы оказались первопроходцами в изучении межполовых отношений, только спалились в этой области, но, образно говоря, так и не попробовали ничьих персиков. А репутация у нас серьезно просела среди одноклассниц, как у весьма озабоченных мальчиков, поэтому придется работать теперь на чужих полянах, рискуя нарваться на неприятности.

Впрочем, теперь я нарвусь на них с удовольствием, собираясь и дальше драться по первому поводу. Удары у меня, конечно, легкие, зато и пробивать я могу их часто и умело. А любой удар кулаком по голове, даже самый слабый, отзывается весьма чувствительно даже в самой пустой емкости на плечах, просто так не проходит для того, кого бьют.

Сам лезть ни к кому не стану, зато, любые наезды встречу в штыки и отплачу сторицей.

Вскоре я переварил обед, отдохнул и собрался на тренировку, пришел в здание учебного корпуса ПТУ, где и проходят занятия. Показалось мне, что где-то около входа мелькнули лица тех парней, которые просили денег в Андерсенграде и получили взамен от меня тумаков, однако, я уже прошел в длинный коридор, ведущий к залу и не стал оборачиваться. Они меня точно рассмотрели, одет то я все так же и могут попробовать отомстить за эту пару плюх, отхваченных так внезапно от малолетки, да еще школьника, что выглядит уже совсем вызывающе.

Ну, я в принципе знал, на что иду, поэтому и переживать поздно, пора позаботиться о том, что может произойти после тренировки.

В этот раз снова стучал битами по баллонам, поднимал штангу на лавке и качал трицепс гантелями, старался изо всех сил, тренер снова удивился моему энтузиазму. Даже с грифом поприседал, чтобы прокачать ноги и закончил тренировку, как раз, когда появился реально местный авторитет среди всех птушников, учащийся второго курса Саня Кирпонос.

До этого я собирался покинуть спортзал с толпой приятелей, чтобы не нарываться одному на неприятности, но и Саня мне очень нужен.

Его-то я и жду с понятным нетерпением для решения наметившейся проверки на вшивость при выходе из зала. Да и вообще, с таким парнем лучше заранее договориться, еще на берегу, как я могу прикрыться его славным именем в особо трудных ситуациях.

Крепкий и симпатичный парень, занимается не так давно, но, уже закончил пару боев быстрыми нокдаунами в своем немалом весе, поэтому я решил поговорить с ним заранее, предугадывая назревающую проблему.

Вообще, стиль его боев теперь напоминает мне раннего Тайсона, прорваться поближе к противнику и с одного из мощных крюков уложить на настил ринга или отправить переживать нокдаун на своих ногах.

— Саня, разговор к тебе есть, серьезный, — я дождался, когда он утомится и перестанет охаживать грушу.

— Чего тебе? — парень ко мне хорошо относится, и я думаю, что не откажет в поддержке.

— Тут случилось кое-что у меня. Пара хабзайских попробовала денег стрясти в Андерсенграде. Я им по разку отвесил и все. Если соберут своих толпу, на тебя можно сослаться? — сбивчиво объясняю я.

— Кто такие? — заинтересовался Саня, — Молодец, что отвесил, — хвалит он меня.

— Да первый курс, салаги какие-то… — я сделал такой неопределенный жест, как будто сам сильно старше.

Ну, я гораздо старше, однако, не стоит совсем лезть на рожон, я все же не девяносто кило сейчас вешу, а просто маленького роста паренек, которого вряд ли по внешнему виду кто испугается. Да и не положено птушникам получать люлей от школьников, это все хорошо знают. Только совсем наоборот приветствуется такое дело среди великовозрастных балбесов…

— А, ссылайся, — первый курс Славу совсем не колышет, как, впрочем, и все остальные. Даже те, кто старше на год не захотят с ним связываться всерьез.

Он снова занялся грушей, я же пошел мыться и переодеваться уже с относительно спокойной душой.

Ну вот, как я прямо и предчувствовал, меня уже ждут на выходе трое, двое тех самых побитых мной парней и кто-то постарше, ну, очень такой здоровый парень. Я ему просто по плечо ростом, даже ниже немного.

Я не помню, чтобы птушники цеплялись к проходящим мимо них в зал бокса подросткам, но, тут такой случай, что придется ответить за нанесенные удары. Вон у того, который повыше ростом и синяк имеется на скуле, куда врезалась сильно утяжеленная гайкой рука.

Дорогу на крыльцо мне за пару шагов перегородил здоровяк, потерпевшие парни встали с его боков:

— Чего надо? Не подаю, я же сказал! — понтуюсь я сразу, кивая в сторону того, который с синяком.

Не собираюсь ждать, чего мне там предъявят, сразу поднимаю ставки наглым поведением.

— Ты чего такой борзый, школьник? Давно не обсирался? В руках у дяди? С какого это х… ты моим друзьям по голове полез бить? — начало тоже такое традиционное от здоровяка.

— Заступника нашли? Сейчас потеряете! — продолжаю гоношиться я, присматривая за руками здоровяка.

Не хочется пропустить внезапный удар от такой туши, можно и сознание потерять на раз.

— Жалеть что ли, попрошаек всяких? Если мало, пусть еще попросят, добавлю сразу! — довольно громко ответил я, показывая, что совсем не испугался здоровяка по внешнему виду, как настоящий боксер, пробитый на всю голову.

Хотя, главный боец в этой команде выглядит очень солидно, килограммов на семьдесят потянет, не меньше и выше меня на полторы головы.

— Со мной поговоришь сначала, если смелый такой! Пошли! — подтолкнул меня крепыш в сторону кустов, растущих недалеко от крыльца учебного корпуса.

Сразу руки распускать побаивается, недалеко вахтерша сидит и присматривает за порядком.

Пришла пора выкладывать заготовленный аргумент, уже конкретно так запахло групповым нанесением побоев моему юному организму.

— Ну, стукачи! Попадетесь мне еще! — грожу я сладкой парочке, переходя на приблатненный слэнг.

Вижу, что все задиры немного удивились, что такой невысокий парень перед угрозой здорового детины не стушевался и продолжает демонстрировать стойкость, да еще обещает отомстить зачинщикам прямо здесь.

Потом я перевожу взгляд на возвышающегося надо мной парня и, глядя ему прямо в глаза, говорю:

— С тобой сначала Саня Кирпонос поговорит! Если ты захочешь, я его прямо сейчас позову! Пока он в зале разминается и ищет, из кого бы дерьмо выбить! — уверенно сказал я, прямо, как взрослый мужик.

И сразу же понял, что упоминание имени самого опасного драчуна во всем хабзае подействовало и на здоровяка, и на его шестерок отрезвляюще.

Тем более, сам я оттуда иду, из зала и знаю, что местная гроза именно там проводит свое время.

А то, что он прямо рядом сейчас и я готов сразу же сбегать за самым сильным бойцом ПТУ, совсем не нравится здоровяку. Связываться с Кирпоносом — это совсем не такое простое занятие, как навалять звездюлей мелкому подростку.

Сразу же пропало желание мне накостылять у парня, понимает, что за своего приятеля Саня может спросить и серьезно опустить вниз авторитет на ровном месте. Если он сам с ним в хороших отношениях, то спросит про меня и получит совет не лезть, не вписываться за терпил, которые по всем понятиям получили за дело. Если же в плохих, то и рисковать не станет, все знают, что Кирпонос бьет всегда один раз, больше никому добавлять не приходится. Потом только долго в сознание приводят неудачников.

Все же, хорошо, когда есть кем пригрозить, сам я точно троих не вывезу, да и одного этого здоровяка тоже, хотя, один на один мог бы поотмахиваться, если он не занимается сам ничем. Только вот один на один не получится, не такой сейчас расклад, не стоит и пробовать, итог окажется сильно печальным. Вон еще кучка хабзайских толпится недалеко, посматривая в нашу сторону, ждет возможности пнуть кого-нибудь на халяву.

— Эх, одной гайки маловато будет, придется еще ножку от табуретки в спортивной сумке носить, — решил я пока про себя, ожидая ответа главного противника.

Если начать первым и попасть сразу, как следует, то, тогда уже на меня могут заявление писать потерпевшие хулиганы с рассеченным до кости лбом.

Не для того мое взрослое сознание попало в тело подростка, чтобы его отоваривали годящиеся мне во внуки пацаны. Уверенная работа языком и вид такой же — и сразу же назревающая проблема рассасывается или откладывается на какое-то время.

Поэтому я, не дождавшись ничего от главного в группе мстителей, с гордым видом пропихнулся между замолчавшим здоровяком и одним из терпил, оттолкнув того и зашагал от них за угол специально неторопливым шагом. Очень хочется оглянуться, нет ли за мной погони, но, я держу себя в руках.

Не пристало приятелю самого Кирпоноса переживать и оглядываться, опасаясь звездюлей, только уверенное поведение и деловые повадки теперь должны стать моей визитной карточкой.

Вот так, не смолчал на мелкий наезд, дал ответку явно выше цены вопроса, хотя, мог бы просто уйти, когда парни замялись в ответ на мою явно демонстрируемую уверенность. Но, здорово порадовал себя тогда чувством победы и теперь вопрос поднялся на уровень повыше, который я смог пока решить с помощью полезного знакомства.

Где-то в Советском Союзе, в той же Казани или Набережных Челнах, такие вопросы уже сейчас решаются массовой дракой между молодежными бандами районов или с привлечением авторитетов, тех же воров. А в приличном городе на балтийском побережье можно просто сослаться на самого сильного бойца в округе и этого хватает.

Впрочем, я сам несколько раз в прошлой жизни, гуляя с одноклассниками, встречал Саню, всегда с какой-нибудь симпатичной девушкой, здоровался с ним за руку, после чего приятели с потрясенным видом мне говорили:

— Так это же сам Кирпонос! Он самый крутой в хабзае! Его там все боятся!

На что я кивал с понимающим видом, типа, кому вы это рассказываете.

Да, я даже знаю, что в буйные девяностые годы мой приятель по секции станет серьезным авторитетом, будет иногда жестко воспитывать местную братву. Даже, по слухам, выстрелит кому-то в голову из пистолета, но, жертве повезет, пуля пройдет вокруг черепа под кожей, и он останется жив. И Сане тоже повезет, значит.

Будем изредка встречаться на улицах города, как-то Саня увидит у меня значок «Депутат сельского Совета» и попросит его подарить, очень он ему понравится.

Значок я у деда выпросил, когда продавали дом в деревне и увозили их с бабулей из деревни в город. Он был депутатом в своем колхозе, которого уже не осталось к тому времени, как и всего советского.

Но, все это еще очень далеко впереди от нас по времени.

Сейчас мы простые советские парни и ни о чем таком в жизни даже близко не догадываемся.

Я, конечно, определенно знаю про наше будущее и теперь ломаю голову, даже с заметным облегчением от удачной развязки, спеша домой. Сане я ни о чем таком рассказывать не стану, лучше сохраню хорошее отношение ко мне, гораздо целее останусь.

А то еще решит, что я немного ненормальный и станет держаться подальше от такого товарища.

Глава 7 ПЛАНЫ И МЕЧТЫ

Дохожу до нашей квартиры, где налив себе чая и смастерив гору бутербродов с хлебом, маслом и сыром, я решил серьезно задуматься о своем возможном будущем.

Как-то пришло понимание, что я, вероятно, надолго, а может и на всю оставшуюся жизнь в этом теле останусь.

— И что же мне делать? К чему готовиться? — мысли так серьезно путаются в голове.

Пока никого нет дома и мне не будут мешать пораскинуть мозгами, я даже достал тетрадку и начал записывать свои мысли, чтобы смог потом вспомнить. Давно уже у меня такая привычка есть, очень помогает по жизни.

Что делают вообще попаданцы в советское прошлое?

Кроме того, что спасают Советский Союз, прорываются на прием к Сталину или тому же Андропову с криком:

— Я все знаю!!! Я вас всех спа-а-а-су!!!

И их пакуют санитары в специальную одежду с длинными рукавами, отвозят в специальное помещение.

Сталина уже нет, как и верного в кавычках Лаврентия, а вот Андропов еще будет…

Нет, даже не так, чего хотел бы делать лично я? Что мне нравится — я знаю, теперь, как можно соотнести это с тем, что имеется за окном.

Спасать сам социальный строй поздно, человеческая порода не меняется настолько кардинально, чтобы питать какие-то надежды на другое будущее. Нас ждет дикий капитализм во всех его проявлениях через какое-то время.

Еще восемь лет правления КПСС, два года непонятной неразберихи, свободный рынок и суровые девяностые годы семибанкирщины.

Вылезать с моим умением немного торговать еще рано, лет шесть точно придется делать это, привлекая как можно меньше внимания. Но, устроиться в такое место, куда-нибудь в торговлю или сферу услуг я вполне могу, понимая людей и основные принципы совместного существования суровых законов социализма и повсеместно распространенного блата, с устойчивым понятием своих людей.

Правда, это уже такая лотерея, где можно вытащить и очень черную метку.

Что уж говорить о временах социализма, когда году в девяносто пятом, не помню какая уже по номеру статья о нарушении правил в торговле догнала и меня, за два неправильные подписанных ценника на бренди «Слынчев бряг».

Именно этот достаточно тяжелый по восприятию, но, весьма популярный в народе напиток чуть не привел вашего покорного слугу на скамью подсудимых, а там, как знать…

Случилось так, что с промежутком в полгода один и тот же бренди, который оказывался то производства Болгарии, то становился молдавским, попался проверяющим с неправильно оформленным ценником именно по месту происхождения. Пристрастно дышавшая в мою сторону муниципальная милиция оформила два протокола и было скоренько заведено уголовное дело за неоднократное нарушение правил торговли в течении года.

До двух лет тюрьмы, кстати, полагалось за два неправильных ценника в те времена очень дикого капитализма, так что, совсем не так просто жилось нашему брату купи-продай. Государство отнюдь не утратило карающие функции по отношению к маленьким людям, используя понятия уголовного права, как это было принято при Советском Союзе.

У меня куча знакомых девчонок-предпринимательниц оказалась осужденными на год условно по этой статье и очень радовались такому мягкому приговору.

Вопрос в своем родном городе я, конечно, решил, за всего то смешную сотню вечнозеленых через знакомого дознавателя, дело куда-то затерялось при перевозке в суд. Вскоре статью декриминализировали, дело снова обнаружилось, я получил небольшой штраф, а вот всему составу суда оказалось очень нехорошо от дегустации такого конфискованного напитка в количестве девяти бутылок.

Так что, с торговлей в советские времена все очень непросто, насколько я понимаю, чуть шаг влево — и кастрация в кипящем масле на медленном огне.

Ладно, чем там еще попаданцы живут?

Начнем с яркой и красивой жизни рок-музыканта, приличной для писателя фэнтези и шикарной для миллионера, даже не подпольного.

Такие первые три варианта — самые интересные для меня, ибо я очень люблю русский рок, фэнтези про попаданцев, ну и деньги лишними не окажутся никогда.

Всего то нужно обладать даже не феноменальной памятью, чтобы вспомнить пусть и не сотни, хотя бы приблизительно десятки текстов самых популярных песен и записать их на себя, как автора. Так обычно и начинают восхождение к вершинам шустрики из нашего времени.

Просто повторяют уже написанные песни, создают свои рок-группы и становятся кумирами молодежи.

Неплохой путь для молодого мальчишки, тут тебе и драйв и восхищенные поклонницы голенькими в постель запрыгивают, с искренней любовью в широко распахнутых глазах. Да и деньги нормальные выходят за выступления, года так с девяносто шестого-девяносто седьмого, наверно.

Правда, есть ли у меня слух и сколько текста из готовых шедевров я смогу вспомнить — серьезный такой вопрос.

Насчет слуха — момент весьма критичный, я музыкой никогда не занимался и подозреваю, что с этим делом все печально обстоит в моем случае. Когда приходилось распевать песни вместе со взводом, меня постоянно заносило не туда, то вперед, то назад относительно слаженного хора.

Возможно, постоянные занятия с учителем мне помогут, а возможно и нет.

Что-то вспомнить смогу точно, стану соавтором у Шевчука или Кинчева, может, до Цоя со словами — «Перемен требуют наши сердца!» доберусь и сам отвезу его на рыбалку, чтобы не рисковать жизнью звезды. Тут поле напаханное для вдумчивой деятельности, можно научиться немного лабать на гитаре и податься в одну из реально успешных рок-групп, в то же ДДТ или Алису, таких достаточно много в памяти сохранилось.

Именно, что не в «Препинаки» или «Два самолета», например.

Или стучать на барабанах и писать песни, главное при этом — регистрировать их на себе родимого честь по чести.

Для такого рода занятий есть еще четыре года примерно, когда рок-музыка начнет выходить из подполья и зарабатывать ощутимые деньги, хотя, рок-клуб на Рубинштейна уже сейчас официально работает под крышей профсоюзов.

Тоже, кстати, интересное место для приложения своих способностей эти профсоюзы, однако, в лидеры этого института я выбиться точно не успеваю. Лет бы пятнадцать иметь в запасе, как для комсомола родного.

За пару лет научиться сносно играть на гитаре — интересно, это возможно? Если придется учиться и работать при этом.

В принципе, если оказаться даже достаточно рядовым гитаристом или ударником, при этом знать, куда устраиваться, вполне можно отлично пристроиться. Да и русский рок не слишком привязан к виртуозности музыкального исполнения, здесь главное — смысл песен. Это, когда уже нечего умного сказать в тексте, приходится привлекать внимание фанатов виртуозностью исполнения соло на гитаре или барабанах, всякими шумовыми эффектами и красивыми костюмами.

Да, вполне вероятная такая возможность найти себя в рок-музыке, единственно, что с творческими людьми мне не так просто общаться, иногда и просто невыносимо. Некоторые такие знакомые быстро выводили меня из себя и я поступал с ними сурово, как хорошо обученный махать кулаками жлоб, совсем не обращающий внимания на завышенное самомнение творческих личностей и их ранимые души.

Записал на бумаге свои мысли на счет стать рокером и двинулся дальше по списку.

Насчет писателя — тоже неплохой вариант, солидный такой и через восемь лет обещающий хорошие перспективы.

Работаешь один, ни от кого не зависишь, стучишь себе по клавишам, вспоминая Темных и Светлых, попивая крымское вино…

Переписать прочитанные книги, добавить немного борьбы с эксплуататорами, чтобы получить одобрение партии и надзирающих органов, а можно и крови побольше выплеснуть на читателя, чтобы проняло за душу, как следует.

Соединить «Властелина колец» с нашим попаданцем-комсомольцем и начать борьбу за права рабочего класса в Средиземье. Ладно, рабочего класса там нет, зато имеются угнетенные злобным эксплуататором Сауроном гоблины и орки, можно положить свою жизнь для освобождения и перевоспитания этих, в общем-то, неплохих парней.

Еще бороться с такими товарищами против Светлых эльфов из града на холме — еще неплохой вариант.

Тут все не просто, вход в издательства и официальный путь наверх сейчас — процесс очень долгий, эта проблема сама собой рассосется к девяностым годам. Но, вполне реальный вариант, годится на будущее, опередить время лет на десять — пятнадцать и оказаться авторитетным, многомиллионным писателем в начале девяностых.

Теперь про возможность стать миллионером еще до девяностого года, это уже только через комсомол возможно.

Я могу сделать карьеру комсомольского руководителя и стать достаточно богатым человеком уже при социализме.

По своему возрасту к девяностому году я могу еще пробиться куда-то в комсомольский актив, однако, довольно невысоко, ибо, связей пока нет и не факт, что они появятся.

И когда комсомольцы начнут создавать первые легальные фирмы, то есть «Центры научно-технического творчества молодежи» в девяносто шестом году, конечно, вряд ли смогу участвовать в таких лакомых делах. Не тот у меня уровень будет, да и папы первого или второго секретаря райкома не имеется, ну или хотя бы инструктора горкома.

Да хотя бы такого дедушки!

Тогда, тем более, мне нечего ловить в школе, где я еще и в комсомол не вступил до сих пор из вредности, проще всего двигать туда, где инициативный и деятельный секретарь комсомола окажется на виду, как тополь на Плющихе.

Именно в ПТУ, как одинокая новогодняя елка в пустыне среди ярких таких представителей советской молодежи.

Правда, тема эта достаточно хлопотная, создавать комсомольский движ среди пофигистов птушников, потом еще на каком-нибудь заводе возглавлять ячейку цеха, это уже как раз восемьдесят шестой год будет.

Зато, можно легально от армии откосить, наверно.

Притом, абсолютно не веря во всю эту постановочную номенклатурную хрень для обычных карьеристов при хороших, правильных лозунгах — не так-то просто казаться верным ленинцем. Надрываться изо всех сил, понимая, что осталось комсомолу всего восемь лет существовать, а если серьезно, то, еще гораздо меньше фактически.

Как только вожаки разберутся со своими неограниченными правами и возможностями— сразу же забудут про комсомол и Ленина, в лучшем случае на таких, как я болванов свалят весь процесс воспитания молодежи.

В принципе, с моими взрослыми мозгами я могу кому-нибудь и там попасться на карандаш, даже перебраться в горком комсомола, однако стоит признать, что шансы на это не велики. Хотя, году так к восемьдесят восьмому или девятому могу вполне на это созреть, только должен понимать, что окажусь на побегушках у лидеров с огромными деньгами в кармане, да и тема комсомольская к тому времени явно пойдет на спад, тем более среди этих самих лидеров.

Да и нет у меня этой особой полезности и умения становиться нужным человеком, не моя это тема, могу сказать себе откровенно. Проиграю я конкурентную борьбу, когда запахнет большими деньгами и необходимостью преданного лизания чьей-то нужной задницы. Не стоит и напрягаться, ибо и в этой жизни нервы не восстанавливаются, тем более, что я, наверно, еще со старыми, потрепанными прошлой жизнью сюда попал.

Так, три варианта рассмотрел, все три нельзя так сразу откидывать в сторону, оставляем в папке «возможное».

Проверить слух — не трудно, с эпистолярными способностями все хорошо, вполне хватит пересказать своими словами любимые книги.

А вот отпахать в комсомоле на низовых должностях несколько лет и остаться в пролете — обидно и вполне возможно, особенно, когда всей лавочке скоро придет конец.

Да и не очень хочется заниматься настолько неблагодарным делом — глаголом пламенным жечь сердца птушников и молодых рабочих. Крайне бесперспективное занятие для меня современного, куда-то увлекать и призывать этих ленивых к пламенным идеям ослов и остолопов в общей массе, забирая еще два процента честно заработанных денег неизвестно куда.

Если только подвернется смазливая дочка при партийном отце высокого положения, чтобы сделать первые шаги по комсомольской лестнице в ускоренном режиме. Опыт подсказывает, что пробивному парню точно подвернется такой вариант, однако, невеста на выданье окажется не так уж и хороша, как хотелось бы.

Как-то побывал я на таких смотринах, ведя веселую жизнь политического беженца в земле Баден-Вюртемберг, быстро понял, что не так уж и хочу остаться в богатой Германии, чтобы жениться на таком варианте и потом еще несколько лет жить рядом.

Впрочем, все от меня зависит в таком деле, еще в девяностом году тесть устроил меня в свою шарашку через красносельских комсомольцев, они мне даже трудовую книжку выдали и стаж с тех пор пошел. Где-то года полтора я у них числился инженером и потом приезжал закрывать увольнение тоже через них.

В рокеры пойду с удовольствием, в писатели тоже, насчет комсомола подумаю, вещи эти взаимно противоположные.

На этот моменте я заканчиваю мозговой штурм и закрываю тетрадку, прячу ее подальше о родителей или сестры.

В общем, зная будущее и понимая, в какую сторону стоит идти, возможностей открывается великое множество. Остается только повзрослеть немного и советский паспорт получить, еще почти через год. Ну, и денежный вопрос начать решать каким-нибудь нестандартным для моего времени способом.

Или стандартным, через спекуляцию в незначительном размере.

Теперь можно подумать о пользе, которую я могу принести людям.

Из того, что могут попаданцы совершить, даже оказавшись подростком, к словам которого никто точно не станет внимательно прислушиваться, кроме, конечно, соответствующих органов.

Однако, много чего знающему подростку такое внимание точно не понравится, когда задница начнет подгорать.

Привлечь внимание народа к сильно нехорошим товарищам, про которых ты что-то знаешь в будущем?

Отправить по почте письмо или обклеить листовками столбы и щиты объявлений, для чего требуется приехать на место, где происходит что-то сильно нехорошее. Лезть со своим знанием в милицию или Росатом — верный путь познакомиться с советской карательной медициной и всю оставшуюся жизнь тупо рассматривать свои же фекалии на полу.

Первым делом — разоблачают Чикатило, что проще всего, эта фамилия всегда на слуху.

Он где-то в Ростовской области в основном орудует, я даже помню название города — Шахты. Носит в портфеле нож, веревки и вазелин, даже уже побывал под подозрением у следствия. Немного помню на самом деле про него, но, и затягивать с таким делом не стоит, может, успею еще одну человеческую жизнь спасти от маньяка, если быстро напишу анонимные письма в органы.

Надежнее всего — поехать в сами Шахты, приготовить пару десятков листовок и расклеить их ночью. Такого ни власть, ни народ мимо не пропустит, маньяка быстро выведут на чистую воду, если так прямо назвать его фамилию, очень приметную кстати. Если и не выведут, тогда начнут очень плохо относиться и за всеми его заигрываниями с будущими жертвами пристально следить. Впрочем, он легко поменяет место жительства и снова займется кровавым делом.

Правда, денег на билеты у меня нет и родители точно не отпустят меня куда-то одного. Можно, конечно, украсть несколько купюр, но, я решаю пойти другим путем, как сказал классик ленинизма. Куплю десяток чистых конвертов, найду индексы Ростова и Шахт на почте, куплю сколько требуется почтовых марок, наклею их и закину конверты в почтовые ящики.

Где-нибудь на Почтамтской улице в Ленинграде, как она там сейчас при Советах называется — я не знаю. Поближе к центральному почтамту в почтовые ящики закину, оно всего надежнее будет. Для этого только придется прокатиться в Ленинград на электричке, приготовить конверты с разоблачением и подписать адресатов.

В самих Шахтах — в горком КПСС, в МВД города, в прокуратуру города и больше я не знаю, куда еще отправить.

В Ростове по таким же адресам и еще в обком КПСС, вроде, обкомы были выше в номенклатурной лестнице, чем горкомы. Хотя, возможно, я что-то путаю, но, тогда в горком Ростова как-то не по теме отсылать.

Набирается шесть конвертов. Думаю, что стоит сделать в два раза больше писем, на всякий случай, если затеряются на почте или еще где-то, если они привлекут внимание и их вскроют не по адресу.

Пока я вспоминаю все, что читал по итогам этого дела и получается не густо. Знаю я только фамилию и что начал свою кровавую деятельность маньяк с семьдесят восьмого года, оказался разоблачен в девяностом, а расстрелян в девяносто четвертом.

И даже оказался под подозрением после первого убийства, но, признание доблестные органы успели выбить из другого человека, подошедшего по похожей статье, которого и расстреляли в итоге.

Одеваюсь и захожу в книжный магазин, где покупаю себе тетрадку на сорок восемь листов, чтобы оказалась абсолютно чистая. Покупаю новую ручку и тщательно ее проверяю, расписывая на листке бумаги.

Потом шагаю до почты, сначала пытаюсь самостоятельно разобраться с индексами в почтовой книге. Даже работница подходит, спрашивает, чем мне помочь, я отрицательно качаю головой, мол, сам разберусь.

Знать кому-то, что я ищу почтовый индекс города Шахты или Ростова — ни к чему, пусть я и дую на холодное молоко, однако, с таким делом и сам справлюсь. Выписав индексы, я спрашиваю, на сколько копеек нужно купить марок, чтобы отправить письмо в Краснодарский край. Пусть будет дороже на пару копеек, это ничего, зато Ростов-на-Дону не упоминаю.

Однако, мне отвечают, что для этого достаточно купить конверт за одну копейку с напечатанной на нем маркой на три копейки, этого вполне достаточно для отправки письма по всему РСФСР.

И смотрят на меня с удивлением, такой взрослый и не знает известную всем вещь.

Сам то я давно позабыл такие премудрости из жизни при СССР, особенно, про четыре копейки. Умилило даже такое ценообразование и наполнило определенной гордостью за свою нерушимую страну.

Я покупаю четыре конверта на почте, решив все двенадцать не покупать в одном месте, потом подхожу к газетному ларьку у магазина «Москва» и там покупаю еще восемь конвертов.

Глава 8 ВСТРЕЧА В КИНО

Черт, денег осталось совсем мало на кармане, всего то рубль двадцать имеется, на мероприятие с девчонками может не хватить. Придется у родителей попросить или к Стасу в долги залезть, ведь в теории придется купить билеты девчонкам и, может, еще как-то потратиться.

Девчонки советские еще не так падки на деньги в наши времена, а у плохо знакомых парней, вообще, такое принимать не очень принято. В кинотеатре есть кафе, там можно купить мороженое в креманках, лимонада, еще пирожных, шоколадку или пару конфет вразвес, разместиться за круглыми столиками с купленным перед сеансом.

Хорошо бы отправить мои анонимки авиаписьмами, гораздо быстрее дойдут, только, для этого придется обращаться к сотрудникам почты, а они мимо точно не пропустят таких адресатов, как горком КПСС г. Шахты, МВД г. Шахты и, тем более, обком КПСС Ростов-на-Дону.

Люди они хорошо проинструктированные, точно вскроют конверты с такими адресами, осмыслят содержание, вызовут ответственных сотрудников, после чего меня начнут искать по всему городу и быстро найдут. Такого любителя баловаться анонимками и отвлекать занятых борьбой с коварными врагами товарищей своими кляузами, тем более, откровенной клеветой на члена партии с какого-то там года.

Ответить на вопросы о таком моем внезапном знание происходящего за многие сотни километров от места жительства не получится честно. Да и вообще никак не выйдет. Интернета то тут нет, а рассказы о чудесном сне не прокатят никак сердитым и настойчивым дядям.

Так что, полная анонимность и сохранность вкладов для светлого будущего гарантирована только правильным ведением дела.

Поэтому, заброс писем только через почтовые ящики именно в Ленинграде и не в один ящик, а в несколько, чтобы не привлекать внимания на сортировке.

Прокатиться в Ленинград я собираюсь послезавтра, поэтому составлением текста письма с разоблачением маньяка займусь завтра дома. Придется сильно постараться, чтобы не оставить свои отпечатки пальцев на конвертах или бумаге, да и с написанием тоже стоит подумать, как поменять почерк. Хотя, вряд ли, до меня доберется следствие, даже если на эти письма обратят пристальное внимание.

В таком большом городе, как Ленинград, где еще нет камер на улицах, никак не определить, кто забросил эти конверты в почтовые ящики. Вот, если я поленюсь ехать два часа на электричке и сделаю вброс в родном городе, тогда круг поиска резко, в сотни раз, сузится благодаря штампам на конвертах.

Дома я сразу поставил сушиться на батарею промокшие от долгих блужданий сапоги и отдельно положил стельки, следом кладу перчатки на соседнюю, пора отдохнуть немного и перекусить.

Через час, подложив в так и не высохшие до конца сапоги толстые стельки из бумаги, войлочные пока забираю в карман куртки. Поменяю через какое-то время, когда бумага впитает воду, я пока спешу к Стасу.

Пора обзавестись второй парой обуви на зиму, нанести удар по сбалансированному родительскому бюджету.

Радостная встреча у Стаса дома, строгая мать приятеля угощает меня тортиком с чаем, съедаю сразу два куска, дергаю ритуально его вредную сестру за косичку и мы выходим на улицу.

Пока идем, я узнаю всякие новости от Стаса, задавая наводящие вопросы и сам соображаю, о чем стоит говорить.

А, о чем стоит помолчать.

Мы подходим к кинотеатру сильно заранее, я понимаю, что во время каникул с покупкой билетов на очень интересные иностранные фильмы точно возникнут проблемы. Придется подстраховаться, чтобы не выглядеть перед приглашенными в кино девчонками полными дураками.

Поэтому проводим в очереди с полчаса, покупаем четыре билета за деньги Стаса на следующий сеанс. Сейчас у него с монетой все в порядке, накопил за Новый год, подарки от предков и родственников получил, может поддержать меня финансово. Пока никого из родителей нет дома и попросить денег не у кого, пусть я знаю, где они хранятся, просто не хочу пугать родителей таким своим знанием.

Пора бы мне серьезно поговорить с отцом и матерью, подать заявку на более высокое финансирование каждый месяц, пока я не могу никак заработать или сделать денег. Так то у меня нет определенно оговоренной суммы, которую я могу получить у родителей на месяц.

С той же пары рублей подняться хотя бы на пятерку, а лучше и десятку выпросить, на первый раз. Непростое это дело, так уговорить родителей, ведь они давно привыкли к моей излишней скромности в денежном вопросе. Да и вообще к скромности привыкли, что купили, то и ношу, репетиторов не нанимаем, секции и кружки все за счет государства, еще в военное училище отец мечтает меня пристроить, где одежда, проживание и питание бесплатные совсем, даже небольшие деньги выдают на карманные расходы. И ответственность на государстве лежит.

Подтвердить свои пророчества я смогу только в ноябре, когда случится первое мне точно известное событие. То, которое я хорошо помню, а не забыл за сорок лет, как все остальные.

То есть, полное внимание к моим словам и увеличенное финансирование моих идей, возможно, начнется с ноября, а деньги требуются сейчас. С другой стороны, на кино и мороженое мне одному хватает вполне, а водить девчонок под большое декольте, может, и не потребуется так уж часто.

Да и большое декольте по нашему времени и возрасту не превышают билет в кино и сок с пироженкой, то есть, шестьдесят копеек на вечерний сеанс, а можно и днем ходить подешевле, еще сорок копеек на угощение. Впрочем, сейчас девчонки и сами за себя платят нормально, так что, можно пока не переживать за финансовые рифы и полное банкротство моего разгоняющегося по жизни корабля.

Но, трешку лучше всегда в кармане иметь, на всякий пожарный случай.

Стас с интересом посматривает по сторонам и на меня тоже, однако, я знакомые лица и приметное приталенное пальто не вижу, поэтому только пожимаю плечами.

— Времени еще много до сеанса, мы свое дело сделали, теперь все от них зависит, — говорю я ему.

— Расслабься, Стас, тут фишка ляжет или не ляжет, это — не последние подруги в городе. Хотя, хороши обе, чертовки, — вспоминаю я большие глаза самой красивой девушки.

Стас недоверчиво сопит, однако, тоже понимает, что придется ждать и надеяться.

Правда, спустившись в туалет, вижу тех самых парней, которые сидели вчера на наших местах. Они делают вид, что не узнают меня, ну и я к ним не полезу, только смотрю пристально, когда проходят мимо и все.

Чтобы видели, что я ничего не забыл и при первом возникшем вопросе смажу по морде, как и обещал.

Мы пока отправляемся в «Русский чай», чтобы перекусить и немного погреться после долгого стояния на улице. Здесь употребляем такие же блины, прислушиваясь к звукам музыки над нами, в местном стерео-баре разминается какая-то группа, судя по разнобойному звучанию инструментов.

Вроде, в самом баре живой музыки нет, на то он и стерео, зато, в ресторане «Дюны» она точно имеется. Но, нам еще рано посещать такие места, да и интересы у нас другие пока.

Я рассказываю за блинами Стасу мои приключения с хабзайскими, как следует все преувеличивая и приукрашивая, чтобы все случившееся выглядело интереснее.

И что сегодня меня собирались отлупить по-настоящему, запинать толпой в кустах, однако, я ловко вывернулся и ушел победителем в сложной ситуации, про это тоже не молчу.

Приятель приходит в восхищение от моей такой интересной, прямо насыщенной событиями жизни:

— Что, так прямо гайкой в руке и врезал? И у него синяк на щеке? Прямо в кусты звали?

Да, приятель такие штуки любит, это не Жека, который сразу же скис и от слова «птушники» съехал бы в сторону на раз, даже из дома не вышел ни за какие коврижки.

Обратно идем, такие себе гордые, войдя в кинотеатр, я сразу же вижу в очереди знакомое пальто одной из вчерашних девчонок, а потом узнаю и вторую девушку рядом с ней.

Стоят в конце очереди, чего-то шушукаются и по сторонам посматривают. Ждут обещанных мной билетов, похоже, скоро осчастливлю девчонок своим появлением с новым другом и заветными тикетами.

Показываю Стасу на них потихоньку, сразу вижу, что ему они понравились, в чем я и не сомневался. Поэтому подхожу к ним без стеснения и здороваюсь, как старый знакомый:

— А чего вы здесь стоите? Билеты уже куплены! — и вальяжно так размахиваю блоком из четырех билетов.

Однако, тут происходит быстрый облом моих и Стаса надежд, девчонки не одни пришли, оказывается, что вполне понятно, раз они такие симпатичные. Из-за их спин молча выдвигается пара парней, постарше нас по внешнему виду, я понимаю, что сегодня нам точно не случится посидеть с красотками рядом и продолжить знакомство.

— А, вы не одни этим знойным вечером? Уже ангажированы на мазурку? Тогда, пардон, мадам! — и я отхожу в сторону с невозмутимым видом.

— Эй, парень! Дай-ка билеты сюда, раз для нас купил, — успевает среагировать один из провожатых девчонок. Только, я убираю их внутрь куртки и равнодушно отрицательно мотаю головой на такую наглость.

Интерес пока к подругам потерян, нет смысла стараться решить чужую проблему попадания в кино с какими-то другими ухажерами, кроме нас самих.

Понятно, что у них есть свои парни постарше, вон они теперь недобро так косятся на нас. Правда, и у кассы никакого движения вперед нет, значит, на восьмичасовой сеанс билеты все уже раскуплены, а два наших свободных билета их не спасут.

Стас тоже понимает ситуацию и негромко посмеивается, прикалываясь надо мной, как мы с девчонками пролетели сегодня. Только я не унываю и смущаться по поводу неудачи не собираюсь:

— Я же и не говорил, что встреча точно выгорит. Так, ни к чему не обязывающее прощание было. Ладно, для тебя специально еще заход сделаю, после сеанса.

— Пора лишние билеты пристроить, — говорит приятель, показывая мне время на своих первых в классе электронных часах. Да, осталось пять минут, пора занимать места, а то опять придется сгонять кого-то с них.

Насчет продать или купить у него хорошо голова работала всегда, однако, я тоже теперь неплохо в таком деле соображаю, не то, что тогда, на заре своей юности.

— Это не проблема для меня. Еще и заработаем немного, — удивляю я приятеля быстротой принятия решения, подхожу к последней парочке в очереди, крепкому парню и девушке, лет обоим около двадцати пяти.

Негромким голосом предлагаю им попасть прямо сейчас на сеанс интересного фильма, воспользовавшись чудесным шансом купить случайно оказавшиеся лишними билеты у нас.

— Отличные места, последний ряд, точно по центру, как для себя, — бойко разговариваю с потенциальными клиентами со своим немалым опытом в торговле, перегибая блок билетов пополам.

Вижу, что народ, стоящий в очереди перед ними, тоже внимательно прислушивается к моим словам, несколько голов уже повернулось в нашу сторону. Вот и необходимая конкуренция за билеты налаживается, поэтому вопрос решается за секунды.

— Почем? — сразу спрашивает парень, отходя нас в сторону от конкурентов, зато, я не стесняюсь, разливаясь соловьем:

— Небольшая доплата за особый сервис. Всего то по рубль двадцать билет, как своим родным людям, — добавляю я, широко улыбаясь.

Девушка, очень милая такая блондинка, смеется, парень тоже улыбается. Ему то чего переживать, решает вопрос попадания в кино в последнюю минуту за небольшую переплату и на свою подругу впечатление производит. А так еще два часа где-то гулять придется.

— Родственники, значит, наши объявились, очень вовремя, — продолжает хихикать его подруга, пока парень достает из кошелька трешку.

— Сдача есть, родные люди?

— В Греции есть все, будьте уверены, — я последовательно забираю купюру, передаю ее Стасу, вручаю парню свои шестьдесят копеек сдачи и ловко разрываю билеты на две части, протягивая их девушке со словами:

— Выбирайте лучшие места из четырех, бонус от нашей фирмы за вашу красоту и обаяние.

Довольная комплиментом девушка продолжает заливаться смехом, парень прихватывает ее за локоть и ведет к контролерам, уже закрывающим двери. Следом спешим и мы с приятелем, двигаясь за ними к своим местам, причем я стараюсь не обращать внимание на гневные взгляды неудавшихся на сегодня подруг и их парней.

В зале и точно, только четыре свободных места остались, как я вижу, вскоре мы с трудом пропихиваемся к ним, задевая ноги сидящих зрителей.

Сидим сбоку от выбравших места парня с девушкой, причем она себя между нами и своим парнем посадила, теперь время от времени обращает на меня внимание, спрашивая, где мы учимся и куда дальше идти по жизни собираемся.

Видно, что уверенная манера держаться и определенная ловкость в работе языком молодого парнишки произвели на нее впечатление. Поэтому я весело разговариваю с ней и обещаю пойти в рабочий класс, чтобы быстрее лично построить новый социальный строй и начать жить при коммунизме.

— Это еще Хрущев обещал, не помню на каком съезде, что в восьмидесятые годы советский народ станет жить при коммунизме. И денег не будет. У нас вот со Стасом нет совсем. Осталось немного поднажать и попадем туда, в счастливое будущее!

Теперь то, понятно, что коммунисты не вспоминают про такие опрометчивые обещания своего глуповатого предводителя, в любом случае про них не напоминают. Узнать моим новым современникам про такое неоткуда, однако, я в свое время обратил пристальное внимание на такие легкомысленные слова.

Парень усмехается, девушка смеется, Стас пихает меня в бок локтем:

— Чего ты несешь? Какой коммунизм?

— Это ты просто не знаешь, было такое дело, что следующее поколение советских людей станет жить при коммунизме. Еще в шестидесятые годы обещали, теперь то понятно, что все это сказки, — объясняю ему я, киножурнал с пропагандой заканчивается, дальше мы неотрывно смотрим на экран, погрузившись в очередной фильм про бравого и неподкупного комиссара Миклована, под названием «Комиссар полиции обвиняет».

Добротный румынский боевик с постоянной стрельбой из автоматического оружия.

Кстати, первый раз рассказал что-то о том, что сегодняшним советским людям знать не рекомендуется, про мечты наивного кукурузного тогда Первого секретаря, самого отправленного в отставку коварными и не такими простыми товарищами. Лучше себя осторожнее вести, сейчас это не очень популярная тема, хвастливые завиральские обещания бывшего руководителя партии победивших бюрократов. Однозначно всем в голову вбивается, что партия никогда не ошибается и лишнего не обещает, а тут такой конфуз…

После захватывающего боевика мы уже по-дружески прощаемся с новыми знакомыми и возвращаемся домой.

Я делаю по пути домой два подхода, просто тренируясь, даже не к особо симпатичным девчонкам, но, быстрого ответного интереса не получаю, поэтому отпускаю их восвояси без особой настойчивости.

И так недостаточно хороши, чтобы морщить свои носики на мое драгоценное внимание.

Произвожу определенное впечатление на приятеля своей смелостью и умением ненавязчиво обратиться к противоположному полу, не обращая внимание на первые отказы и продолжая общаться непринужденно при этом.

Стас практично замечает, что за билеты можно было попросить и три рубля, я с ним не спорю:

— Можно и попросить, однако, можно и обломаться у всех на глазах, что довольно неприятно. Завышать цену больше, чем в два раза — это уже неприкрытая спекуляция. Так то по идее, цена как раз к трешке и подошла в этот момент, когда билеты закончились, очередь такая здоровая стоит и уже прозвенел третий звонок. Но, ходить и предлагать народу высокую цену — это нехорошо для настоящих комсомольцев, тут дело тонкое, лучше с одного раза сделку провернуть. Главное, что без последствий.

— Так можно вообще этим заниматься! — воодушевляется приятель, у него на всякие комбинации нюх хороший.

— Можно в принципе раз в неделю, на самые хорошие сеансы, на вечер в выходные дни. Но, это сейчас у нас фестиваль заграничных фильмов, а в обычное время особого ажиотажа нет, с такими запросами пошлют подальше или местной администрации пожалуются. В школу сообщат еще и из комсомола тебя за спекуляцию потом выпрут, а ты же хочешь в высшее поступать?

— А ты не хочешь, что ли? — не понимает приятель.

Особо жизнь после десятого мы еще не обсуждаем, наши темы пока не идут дальше восьмого класса.

— Да не знаю теперь… — задумчиво отвечаю я и до дома Стаса мы идем молча.

Да, я все упираюсь со вступлением в комсомол, а теперь пора бы с этим делом поспешить.

С комсомолом я уже разок обломался, насколько я помню, довольно неприятно. Сдуру вызвался вступать в него с парочкой наших отличниц вместе, как только мне исполнилось четырнадцать лет, как положено. Из тех, кто родился не в шестьдесят седьмом, а в шестьдесят шестом, ну и нарвался по глупости и самонадеянности своей на критику нашей недолюбливающей меня класснухи.

На фоне двух отличниц и примерных школьниц, конечно. Что и то у меня не очень, и это, и поведение хромает и не достоин я еще на фоне очень хороших девочек так сразу попасть в ряды ленинской передовой молодежи.

Короче, довела она меня почти до слез, стоял, носом шмыгал перед классом, поэтому в комсомол я уже одним из самых последних вступил, когда только я и наших четыре матерых двоечника остались, которых туда никто и не звал. Уже пришлось класснухе вместе с нашим комсомольским секретарем меня уговаривать, на что я вспоминал ей все эти слова про не слишком достоин и что поведение хромает:

— Я, ведь, особо лучше то не стал, как же так? А теперь за руки тащите? Где она, сермяжная правда? Вопрос принципиальный и я требую ответа!

Класснуха в итоге поджала губы и надулась, уговорила меня именно секретарь комсомола, ничего такая себе одноклассница.

Да, тогда все вступали, кто хоть как-то свою будущую жизнь не в ПТУ видели, иначе никак. Без значка на лацкане пиджака вопросы возникли бы неминуемо при поступлении в интересных вузах и технарях. Это самый такой минимум нормального советского человека, без него становишься немного подозрительным лицом с непонятными жизненными перспективами.

— Хороших девчонок ты едва не подцепил, у нас таких в школе нет, — замечает Стас напоследок, при прощании.

— Есть, на год младше парочка таких, — вспоминаю прошлую жизнь я, уже при взрослой жизни как-то пообщался с одной из них в интимной обстановке.

— Но, этих я и не мог подцепить, у них взрослые парни есть, на пару лет старше нас. Сам понимаешь, против таких мы объективно не тянем, — говорю я ему откровенно и мы расходимся по домам.

Глава 9 В ЛЕНИНГРАД

Утром все тело опять болит, этому чувству я откровенно радуюсь, процесс идет, я становлюсь крепче и сильнее.

Значит, не зря машу битами, если мяса очень уж много и не нарастет, рука станет все равно гораздо тяжелее, удар жестче и мощнее. Кажется мне, что в этой жизни, в отличии от той, мне предстоит гораздо чаще прибегать к размену ударами, поэтому, гораздо лучше иметь их в арсенале более доходчивыми для противников.

Именно, что не на ринге, а в жизни, хотя и на ринге лишним не будет.

Раз уж я собираюсь идти совсем другим путем в этот раз, мимо школы и военного училища, где драться между собой не особо принято. Именно в такие места, где это осознанная необходимость и, отчасти, средство выживания.

Надеваю после раннего завтрака перчатки, вытаскиваю листы из тетрадки, но, сначала долго протираю места на конвертах, которых касался пальцами, затираю добросовестно. Стелю сложенную газету «Труд» на стол и начинаю писать текст сообщения на каждом листе по отдельности. Почерк не меняю, просто пишу левой рукой печатными буквами, все буквы изображаю не как обычно, рисую их не так, как привык, а веду ручку совсем наоборот.

Не то, чтобы я опасался разоблачения, но и помогать разыскать меня не собираюсь, поэтому пишу короткий текст на каждый лист, откладываю его в сторону, складываю пополам, тут же подписываю конверт, ставлю индекс, просто название города и куда именно там: обком, горком, МВД и прокуратура.

Мне кажется, что это основные места, где могут и должны заинтересоваться моей анонимкой.

В КГБ не пишу пока, это не их профиль, насколько я осведомлен про дела комитета.

Написав двенадцать листов, я сложил их аккуратно в конверты, даже не стал заклеивать языком из-за солидного количества, а налил воды в чистую чашку и смазал мокрой кисточкой края, потом заклеил. Собрал в пакет и положил в свою спортивную сумку, чтобы не увидели случайно родители или сестра, которую приведут скоро.

Даже газету прихватил с собой, чтобы выкинуть по дороге. Насмотрелся, как по отпечаткам на газете таких информаторов находят, даже самому смешно стало от такого предположения, но, все же выкину газету лично сам в урну по дороге.

Когда раздается звонок, я открываю дверь и впускаю занесенных снегом тетю с Варюшкой.

На самом деле, мне бы оставить ее завтра обратно у тетки, когда я поеду в Ленинград, но, той на работу пора в смену выходить, оказывается, придется Варьке одной посидеть дома.

В этом есть немалая такая проблема, оставлять так надолго ее нельзя, все же восемь лет всего и мало ли что. Если родители узнают, что я исчез на семь-восемь часов, мне сильно влетит, ладно, если там пару часов погулять с парнями или на тренировку сходить.

Да и решение финансового вопроса подвиснет, поэтому я быстро упрашиваю подержать сестренку до вечера мою тетю, когда я сам ее заберу.

— Придется ехать в Ленинград сегодня, так получается, — понимаю я.

Расписание электричек написано на бумажке около зеркала, я успеваю еще на двенадцать двадцать, поэтому оставляю ключ от квартиры и убегаю на электричку. Прихватив с собой пару бутербродов с сыром и колбасой, еще «Три товарища» Ремарка, как раз перечитаю по пути, что бы пара часов в каждую сторону пролетела незаметно.

Путь до станции и дорога до Балтийского вокзала прошли, как обычно, по вагонам прогулялись пограничники, проверяя документы у взрослого народа. У нас тут погранзона почему-то, наверно, чтобы дети генералов на самой настоящей заставе послужили, только не в тайге, а именно здесь, под Ленинградом. Поэтому все не так просто, впрочем, пограничники досконально документы не проверяют. В основном потому, что точно тогда не успеют до конца зоны своей ответственности, где они пересаживаются на обратную электричку в Лебяжье.

Их всего трое, а вагонов двенадцать, документы народ не так быстро достает, все же не менты спрашивают, а обычные срочники, с определенной неохотой, тоже не особо понимая, зачем требуется такая проверка здесь. Поэтому погранцы и спрашивают выборочно, у подозрительных с их точки зрения людей.

Была у меня с ними стычка, когда лежал в госпитале и без документов решил прокатиться домой, пришлось продемонстрировать полученные на секциях навыки, чтобы избежать задержания, ведущего к залету в самоволке и возможному отчислению из училища.

Боялся больше всего того, что мужики вмешаются и помогут сдать нарушителя погранрежима, поэтому сначала ушел подальше от электрички, а уже потом показал конвоирующему меня служивому, где раки зимуют, в укромном от посторонних взглядов месте.

На Балтийском спускаюсь в метро, еду на канал Грибоедова, раньше часто там вылезал, иду мимо Казанского собора, смотрю на «Дом Книги» Зингера, сейчас он не такой красивый, но, тоже очень ничего. Место смерти Александра Второго отсвечивает макушками луковичных куполов в строительных лесах.

Прохожу по набережной Мойки до Исаакиевской площади и там нахожу улицу Союза Связи, вот она как сейчас называется. Прогуливаюсь по ней, в каждый попавшийся почтовый ящик кидаю по два разных конверта, чтобы не совпадали места назначения. Через десять минут образно отряхиваю руки и мимо Дома Архитектора, где как-то побывал на шикарной вечеринке, организованной японской фирмой фототоваров, спешу обратно к метро по набережной Мойки.

Осталось пятьдесят минут до обратной электрички и я не успеваю, как собирался, посмотреть знакомые Думскую и Ломоносова, где отработал пару лет вышибалой в модных барах, решаю, что никуда от меня эти улицы не денутся.

Сидя на деревянном сидении с подогревом в электричке, чувствую большое облегчение от законченного дела и с удовольствием дальше вникаю в отношения Людвига и Пат.

После электрички доезжаю на автобусе до остановки возле дома тети, где забираю сестренку. Уже в темноте мы приходим домой и ужинаем, я просто объедаюсь, поэтому после такого обжорства быстро засыпаю.

— Так, одно дело я сделал, насколько смог, — вспоминаю по утру, проснувшись, вчерашний день, — Посмотрим, как оно еще получится.

Хотя, как я смогу узнать результат своих двенадцати писем?

Да вообще никак! Адреса то обратного я не написал, вот и некуда обстоятельному и взвешенному ответу на мои анонимки прийти.

Это и самое печальное, про убийства, совершенные такими маньяками, никто в Стране Советов не напишет. Ни в газете, ни в журнале про законность и правопорядок, по телевизору не покажут ни за что.

Такие дела, если они раскрываются, проходят мимо глаз широкой общественности, потому что, не может среди советских людей оказаться маньяков, педофилов или каннибалов. Особенно, если они члены партии с пятнадцатилетним стажем. Если уж и суждено такому случившемуся преступлению всплыть наружу в прессе, то, только в том случае, когда преступника поймали прямо около тела жертвы и на нем не висят многие убийства в течении долгих лет.

А признать, что маньяк свободно разгуливал много лет на свободе, убивая десятки своих жертв и за это уже кого-то осудили и расстреляли наши защитники социалистической законности — нет, на такое Советская власть сама не способна.

Как известно, наследники советских чекистов никогда не ошибаются, особенно в случае уже вынесенной меры социалистической законности и поделать с этим решительно ничего невозможно.

Впрочем, в любой стране дать обратный ход такому несправедливому приговору тоже не менее сложно, какая бы там развитая демократия не оказалась, будем откровенны.

И прессы, способной раздуть такой случай просто не имеется в наличии, в отличии от тех же годов конца восьмидесятых и начала девяностых, когда народ все же узнал это чудовище в лицо.

Поэтому я понимаю, что лучшей профилактикой против маньяка станет отправка нового комплекта похожих писем по старым или еще новым адресам через какое-то время.

Можно и пару лет этим заниматься, пусть органы будут уверены, что такой знающий человек именно в Ленинграде живет, ничего страшного в этом нет.

Про других маньяков я ничего не помню, хоть про этого что-то знаю доподлинно.

Месяца через два или три отправлю, хотя, буду все же надеяться, что прямое указание фамилии убийцы должно привлечь к нему внимание партийных и правоохранительных органов. И в случае новой жертвы они как следует проверят алиби гражданина Чикатило, поймут, что с ним все не так и займутся им серьезно.

Про аварию на Чернобыльской станции все еще гораздо сложнее — это в смысле привлечь чье-то внимание к опасности проводимого там эксперимента. Тонкостей самого произошедшего я не помню, как и точной даты и особенно — времени случившегося.

И это печально, ибо, точное указание даты и времени запланированного эксперимента оказалось бы способно привлечь к анонимке внимание, хотя бы за разглашение какой-никакой тайны. Если завалить министерство атомной промышленности таким письмами, правда, я смутно вспоминаю, что называется оно сейчас Средмашем в целях непонятной конспирации.

Таким образом, который мне доступен, внимание не привлечешь никакого, сколько писем не рассылай и на заборе их не развешивай.

Сейчас я еще маленький восьмиклассник, в восемьдесят шестом мне уже будет почти двадцать лет, но, никакого внятного объяснения своим словам предупреждения, что не стоит устраивать этот эксперимент я представить пока не могу и тогда тоже, скорее всего, не придумаю, как это объяснить.

Да и что я знаю про сам эксперимент, даже даты не помню, если только приблизительно, что сама авария случилась перед майскими праздниками. Потому что хорошо знаю о том, что советская власть даже не предупредила своих граждан об возможном облучении на первомайских демонстрациях в том же Киеве или Гомеле.

Хотя, те же шведы буквально на следующий день подняли страшный шум о невероятном по силе выбросе радиации в СССР, и что власти скрывают от своих сограждан всю информацию о случившемся.

Буду ли я учиться в институте на атомщика, управляющего процессами на станции или устроюсь туда работать, например, слесарем или диораторщиком, слова мои не будут иметь никакого значения для руководителей самой станции, других контролирующих или партийных органов.

Опять же рискую вплотную познакомиться с карательной медициной, потому что говорю про вещи, которые еще не произошли в этом мире.

И совсем не те вещи, про победу коммунизма во всем мире или еще что такое приятное, а совсем наоборот, про ошибки и промахи, никто такое слушать не захочет, припаяют клевету на советский строй и лечить бедолагу отправят.

Одно радует, что до аварии еще четыре с лишним года, у меня есть время подумать, что я могу сделать, чтобы предупредить ее.

С такими мыслями я немного поиграл с сестрой. Съел вместе с ней перед этим оставленный на плите завтрак целиком и начал собираться на тренировку.

Мышцы уже не так болят, как вчера, можно и потерпеть ради светлого будущего.

Вот я и терплю, попрыгал на скакалке и снова стучу битами, поднимаю гриф штанги и приседаю с ней. Хорошо, что с утра народу в зале почти нет, никто особо не мешает и не лезет с вопросами, зачем мне это надо, так убиваться.

К двум часам кое-кто из парней приходит, и мы проводим время за рассказами, кто и как провел Новый год. Рассказы примерно одинаковые, так что ничего особо интересного я не услышал.

У трем часам я спешу домой, внимательно осматриваясь по сторонам. Возможность попасть в засаду мстителей из хабзая я не выбрасываю совсем из головы. Но, пока ничего такого не происходит, все мстители получили ясное предупреждение о неминуемом суровом наказании. Да и поджидать меня постоянно никому особо не требуется после того облома.

Дома ложусь поспать, теперь мне снится интересный и яркий сон из моей прошлой жизни, январский поход на учебном корабле «Перекоп» через Бискайский залив.

Когда в восьмибальный шторм меня чуть не смыло за борт, при попытке сфотографировать разбушевавшийся океан. Фотоаппарат, легендарный «ФЭД», даже с олимпийской символикой, купленный отцом в Эстонии в соответствующем году, погиб безвозвратно, щедро залитый соленой водой. Во сне меня подхватывает гигантская волна, правда, ледяного холода, как тогда, я не чувствую, только помню, что я должен выжить, но, почему то не могу нащупать леера, отделяющие меня от бездны. Поток воды устремляется вниз, и я понимаю, что что-то пошло не так, как в той жизни.

Проснулся весь в поту, со стучащим барабаном сердцем и долго лежал, глядя, как уходит день.

Варюшка тихо играет у себя на диване и это зрелище успокаивает меня.

Хорошо, что в этой жизни я не собираюсь штурмовать Атлантику в середине января, это и тогда показалось мне довольно опасным делом, даже на достаточно крепком военном корабле. Мало ли какая проблема и четыреста курсантов с экипажем отправятся на дно морское с концами.

Зачем вообще погнали ракетчиков на четвертом курсе месяц тупить на штурманской практике, определяться на местности по звездам с помощью секстанта — вопрос, конечно, интересный.

Наверняка, экипажу учебного корабля очень потребовались боны за проход по международным водам и возможность продать сэкономленные на нас продукты в каком-то порту за твердую валюту, типа ливийских динаров и дирхамов, после чего так же закупиться там же остродефицитной техникой для Советской Родины.

Не только экипажу, конечно, и про начальство забывать не стоит, ведь, нет такого подвига, на который не пойдут советские люди за японскую стереосистему «Шарп».

У одного из наших парней такая даже оказалась с собой, всю дорогу рядом с вражескими берегами мы слушали радиостанции вероятного противника и записывали все песни, одной из которых оказалась даже суперхит Roxette, которую мы слушали по несколько раз на дню, постоянно на пустой желудок.

Ибо, кормили на этом учебном корабле отвратительно, примерно на ноль по пятибальной системе. Ни первое, ни второе просто в рот не лезло, настоящие помои для свиней. А отличный и потрясающе вкусный компот из сухофруктов после посещения камбуза лохматым медработником еврейского типа и его никому не заметной манипуляции с помощью рук, превращался в тошнотворный напиток, воняющий бромом.

Хорошо, что опытные парни, уже ходившие в такой поход на втором курсе, сразу же грабанули кухню офицерской кают-компании, весь месяц мне перепадало по несколько кусочков сыровяленой колбасы в день плюс еще немного съедобный хлеб, так и выживал я в походе вокруг Европы.

Еще и в Севастополе перед поездом смогли закупиться только хлебом и искусственным медом, всю дорогу в Питер питались этим блюдом и чаем, так что с кормежкой на Военно-Морском флоте СССР оказалось все куда как печально.

Наверно, местами, только на всех практиках и стажировках я почему-то попадал именно в такие места.

Как говорил известный классик — если не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую.

Тогда нашему взводу сильно повезло по жизни, нам досталась для жизни каюта на миделе, по самому центру корабля, килевая качка воздействовала на нас минимально, а бортовая оказалась не так неприятна.

Зато, когда я добрался до кубриков на баке корабля, где палуба под ногами каждые двадцать секунд опускается на добрый десяток метров вниз и снова взлетает вверх, мне стало не по себе. Народ из первого взвода там реально помирает, многие зеленого цвета лица застыли в немом страдании, блевотиной попахивает, аж глаза режет.

Как вышли из Ла-Манша и пока не вошли в Средиземку, так и болтало корабль на волнах несколько дней, правда, настоящий шторм догнал нас только в Бискайском заливе.

Да еще как раз в Ла-Манше подняли тревогу наши соседи по походу из училища Фрунзе, что у них пропал с концами кто-то из курсантов. Когда же мы узнали, что он еще и мастер спорта СССР по плаванию, сразу же появилась теория о его незаметном бегстве с корабля в спасательном жилете с целью добраться до английских или французских берегов.

Кому же еще бежать таким интересным способом с корабля, как не такому подготовленному к холодной воде пловцу, которому проплыть двенадцать километров до берега вполне по силам, как на обычной тренировке. Правда, бассейн и открытое море — совсем разные вещи, с другой стороны, за нашим кораблем вполне может плестись шпионский катер.Проклятые империалисты сразу же поднимут беглеца на борт и выдадут бокал выдержанного виски за смелость и любовь к свободе.

Перейти на сторону врага и совершить измену, так жестоко подставив своих начальников и товарищей — вот какие мысли первым делом появились у всех в головах.

Да, я бы не позавидовал его командирам или близким друзьям, но, его все же нашли на корабле через пару часов. Забился в какую-то шхеру и безмятежно спал, не понимая тонкостей политического момента, доведя все начальство до седых волос.

Теперь точно отправиться по выпуску служить на кораблик размерами с ботик Петра и с него же уйдет на пенсию через двадцать лет в звании старшего лейтенанта.

Если он, конечно, не имеет в дедушках адмирала.

Такие залеты все командиры помнят очень долго, знаю на своем опыте, благо, что не непосредственно моем.

У меня во взводе так залетел мой приятель по спорту, только немного более умственному, шахматист, чтобы было понятно.

Он спалился на попытке спекуляции музыкальными плейерами около Гостинки. Был отловлен бдительными органами милиции и даже составлен протокол при одновременном нахождении в его дипломате сразу двух плейеров и одного веника для бани.

За него, слава богу, нашлось кому заступиться в училище, да и своей вины в спекуляции он не признал. Дело оказалось достаточно сомнительным с точки зрения закона, ибо, с деньгами в момент передачи его не поймали, только за одни намерения прихватили.

Но, законопатили его в место с пугающим названием — Йошкар-Ола.

Кстати, город оказался не так уж и далеко от цивилизации. Я даже пожалел, что сам туда не напросился, прежде чем отправлять на самый край Советского Союза, в жутко радиоактивный поселок между Находкой и Большим Камнем.

Где случился тоже свой небольшой Чернобыль в восемьдесят пятом году, местами от асфальта даже по 600 микрорентген шпарит, как рассказывали в части друг другу офицеры. Недаром дорога по сопкам от Тихоокеанска до Шкотово-22 обтянута колючей проволокой и везде висят значки «Радиационная опасность».

Туда даже заезжать нельзя, опасно для жизни, а ты едешь в эти места жить и случить за небольшую такую денежку, раз Родине так требуется.

Не долго я там задержался, однако, лучше все же было отправиться в Йошкар-Олу, тот же приятель-залетчик начал там спекулировать духами и пошел довольно далеко в бизнесе.

Пока собираюсь на улицу, звоню Стасу, чтобы не ходить одному, однако, его беспощадно припахала матушка для какого-то дела дома.

Ладно, погуляю один на улице, еще хочу поговорить с родителями сегодня после ужина, о моем внезапно проснувшемся даре, чтобы зафиксировать свои предсказания на бумаге.

Ответственный такой момент, стоит подготовиться к нему основательно и зайти с козырей, поэтому я прогуливаюсь по небольшому морозцу, дохожу до еще одной почты и вспоминаю, что собирался купить еще несколько конвертов на будущее. На улице уже темнеет, я вхожу в ярко освещенные двери почты и на самом входе сталкиваюсь с той самой, более красивой девушкой из четвертой школы.

— Ага, это шанс для меня! — понимаю я, наткнувшись сначала на холодный и презрительный взгляд, потом на быстро повернувшуюся ко мне спину.

— Постой! — догоняю я ее, забыв сразу же про желание купить конверты, — Есть серьезный разговор! На взрослую тему!

Девушка снова презрительно фыркнула, но, стремительный шаг немного придержала, взрослая тема и еще серьезный разговор ее заинтересовали.

Придется постараться, продолжить знакомство я могу только с помощью языка, внешние данные и та же совсем обычная одежда не работают в мою пользу, как и возраст. Есть у нее и получше варианты, так что — только заговорить до смерти.

Если умная — заинтересуется, если дурочка — ничего не поймет.

Глава 10 ДРАКА

— Чего тебе? — тон совсем такой неуважительный, однако, все же притормозила эта гордячка, типа, удиви меня и посмотрим…

Привлечь внимание легко получилось, но и удивить тоже можно, есть немалый опыт такой уже в наличии.

Привыкла уже пигалица, что она звезда в своем классе, а то и во всей школе, а мне становится немного смешно, что за такими молоденькими девчонками мне приходится волочиться в своем почтенном…

А что прикажете делать?

За другими волочиться, пока я школьник, еще более смешно, а так хоть какая-то личная жизнь возможна.

Чтобы гулять, взявшись за руки и немного обжиматься в темных местах, радоваться жизни согласно имеющемуся купленному билету на эту поезду восьмиклассником.

Вот получу паспорт и устроюсь на работу, как совершеннолетний, тогда можно и более взрослую жизнь начать с первой зарплаты.

Тем более, интерес к девушке наглядно присутствует, при встрече организм среагировал понятно, хочется при более близком контакте проверить, как мое молодое тело на такие соблазны поведется.

— Хожу ведь за тобой сегодня весь день, в соседнем подъезде ждал, пока выйдешь. Вот, хочу признаться, — начинаю я свой рассказ и замечаю, что взгляд немного изменился, может и правда подумала, что я у подъезда весь день простоял в ожидании встречи. Совершу такой подвиг в ее сознании, хотя ничего такого делать и не собирался.

Даже остановилась и ждет, что я скажу дальше такого приятного.

— Так вот, я хочу сообщить вам, что люблю вас с детства. Еще с первого класса, — достаточно торжественно начинаю я сцену из «Курьера», только своими словами, одновременно переходя на высокий слог.

Надеюсь, что признание в любви на начинающую свой жизненный путь маленькую женщину произведет какое-то впечатление. Тем более, что это не первая наша встреча, правда, вторая совсем неудачная получилась, прокатили девчонок мимо сеанса, нагло и с особым цинизмом. Однако, в первой я себя неплохо показал, заливал про обнаженную Анжелику со знанием дела, как опытный прелюбодей, вызвал определенный интерес у обеих подруг.

Конечно, бегать за ней я не собирался, однако, судьба внезапно устроила нам встречу наедине, попробую ее продолжить на будущее, глупо будет не использовать такой шанс.

Мы стоим в круге света от светильника около почты, и я с удовольствием разглядываю удивленное лицо девчонки.

Потом до нее что-то доходит:

— Я в первом классе не здесь училась…

Только сбить меня с потока мыслей не так просто:

— Значит, люблю с детского сада. Просто в разные группы ходили, — не смущаюсь я, отступать уже некуда и мне нравится вводить в смущение саму девчонку.

— Мы в третьем классе в город приехали только… — медленно говорит она и я сразу же перехватываю инициативу:

— Да, увидел тебя в четвертом классе, а ощущение такое, что люблю с первого, — продолжаю я и уже вижу, что теперь про любовь пора завязывать, чтобы не обесценивать произведенный эффект.

— Пойдем, провожу тебя до квартиры, а то в городе маньяк завелся. Заскакивает за красивыми, только за такими, как ты, девушками в подъезд и нападает, уже одну полностью порвал, — перескакиваю на такую же интересную тему.

— Какой маньяк? Я ничего о таком не слышала! — начинает сопротивляться снова девчонка и приходится подхватывать ее за руку:

— Точно еще не знаю! А тебе и знать не положено про такое! Оборотень или волколак какой-то! Все стены в крови, даже с потолка капает!

— Ну ты и выдумщик! — доходит до девушки, — Врешь ведь все!

— Ты чего, какой выдумщик! Я из Светлых, — выделяю я своим тоном это слово, — Защищаю обычных людей от нежити и нечисти. Знаешь, что это у меня? — и я достаю черную здоровую гайку из кармана, показываю девчонке и тут же, оглянувшись на прохожих, убираю ее обратно.

— Фигня какая-то? — пробует угадать она.

— Сама ты… любимая! — с возмущением отвечаю я, — Это сплав из серебра и циркония, самое лучшее средство от вампиров! Как дашь ему по башке, прямо по лбу, он сразу же силу теряет, тогда его можно осиновым колом добить. Только, требуется заколачивать его именно в сердце, а у них их два, иначе снова оживет! Значит, два колышка необходимо иметь. У них на осину, как всем известно, сильная аллергия! Вампиры — они знаешь, какие живучие! — рассказывая с крайне уверенным видом я довожу ее до подъезда, около которого она останавливается.

— А почему оно черное? Серебро, оно же не такое? — показывает свою настоящую заинтересованность девчонка, удалось все же привлечь внимание моими баснями.

— Пришлось покрасить для маскировки. Чтобы раньше времени вампира или оборотня не спугнуть, — авторитетно отвечаю я и вижу, как медленно начинает открываться дверь в подъезде, около которого мы стоим.

— А вот и он, оборотень, — тихим, замороженным голосом говорю я, с деланным ужасом на лице уставившись за спину девчонки.

Дверь открывается полностью, с легким ударом об стену и еще не моя подруга быстро, одним испуганным прыжком разворачивается вокруг меня, оказываясь за моей спиной.

На улице уже стемнело, в подъезде лампа не горит, зато за спиной светит фонарь от соседнего подъезда, загадочно освещает чьи-то ноги и полы куртки в дверном проеме. Удачно так падает, что видны только выступающие части лица человека, однако, глаза находятся в тени, полы распахнутой куртки и носки ботинок, поэтому становится страшно и мне, только понарошку, и девчонке, чьего имени я так и не знаю еще.

Хорошо, когда в голове смесь из «Сумерек», «Ван Хельсинга» и «Дракулы», тот же «Ночной дозор» еще, есть из чего потянуть нить выдаваемого представления.

Несколько секунд я смотрю на скрывающегося в сумерках человека, одновременно тяну из кармана гайку, сразу же придумываю продолжение интересно складывающегося момента и тяну низким голосом:

— Темная сила, выйди из тени! Сгинь, порождение мрака!

Еще успеваю приобнять девушку, как бы защищая от нечистой силы собой.

И тут все очарование получившейся сцены пропадает, этот кто-то выходит из причудливой тени на свет с весьма недовольными словами претензий в адрес моей спутницы:

— Юля, ты где пропадаешь? Я тебе уже звонил и даже зашел домой!

Ага, значит она — Юля, это имя не несет в моей памяти ничего особенно неприятного.

Точно, это же один из ее ухажеров, которого я видел в кинотеатре, тот, который просил билеты невежливым тоном. Симпатичный такой внешне парень, одетый в хорошую куртку, даже в джинсах и еще выше меня на голову.

— А ты с этим тут ходишь! — продолжает парень, похоже, не расслышав мои слова про нечистую силу, подходя к нам и враждебно уставившись мне в глаза, — Чего стоишь, вали отсюда!

Решил на мне отыграться из-за своего плохого настроения? Я тебе его точно не улучшу, дружок.

Девчонка сразу же перебежала к нему, к своему защитнику, подхватила под руку, начала что-то говорить в свое оправдание. Понятно, что я сразу стал лишним на этом празднике жизни, правда, остается возможность немного понизить самомнение парня, тем более, он сам дает мне такую возможность.

Не обращает внимание на бормотание и извинения подруги, больше меня взглядом прожигает и вскоре еще добавляет одну вызывающую фразу:

— Что уставился? Исчез, покуда цел!

Теперь и девчонка уставилась с негодованием на меня своими большими глазами, ведь из-за меня и моих рассказов она чувствует себя виноватой перед завидным ухажером. Которого так хорошо показать подругам и похвастаться, какой он взрослый, какой симпатичный и как хорошо одет.

По сравнению со мной, так вообще — прынц!

— Вы, молодой человек, что-то много тут командуете! Так можно и огорчиться серьезно, — начинаю я подготовку к столкновению, решив все-таки испортить настроение конкуренту, чтобы вежливо, разговаривая по-взрослому и не ругаясь, понизить его самооценку в своих глазах и глазах девчонки.

А то, что-то так просто уйти, немного уже морально пострадав, я совсем не согласен. Зря это он начал меня прогонять, я бы и сам ушел, вручив ему подругу и пожелав удачного вечера. Теперь подумаю над другими вариантами.

— И кто меня огорчит? Ты, что ли, шибздик? — напористо так поднимает градус общения парень.

Конечно, с такой разницей в габаритах и возрасте он себя чувствует уверенно, пока только понимание того, что от победы над мелким соперником, каким-нибудь одноклассником подруги его статус особенно не вырастет, не дает ему сразу же начать драку, поэтому он дает мне возможность просто уйти.

Ну, немного морально подстегнув и пнув за попытку приклеиться к его подруге.

— Больше здесь некому, — я смотрю по сторонам, — Да и я бы не стал этим заниматься, однако, вы, милейший, настаиваете на хорошей трепке! — в стиле «Трех мушкетеров» я и сам повышаю голос.

— Ну, все! Ты меня достал, мелочь! — и парень шагает ко мне, пытаясь ухватить за воротник куртки и, наверняка, сбить с ног подсечкой, чтобы повозить лицом по снегу и услышать извинения. С таким-то превосходством в весе это ему не трудно устроить, однако, у нас у самих пистолеты найдутся…

Как говорил еще один классик.

Понятно, что парень уверенный в себе и не последний драчун в своем кругу, хотя, одет слишком хорошо, скорее, смахивает на мажора, сына состоятельных родителей.

Придется бить на опережение, чтобы не дать вцепиться в себя, тем более, адреналин уже во мне закипает, бежит по венам, как перед каждой не такой совсем внезапной дракой.

Гайку я все же не использую, понимая, что это скорее благородный поединок за прекрасную даму и здесь победить любым способом не требуется. Да и в моем случае, даже просто не дать себя отлупить старшекласснику — это уже победа.

Так что сильно много недозволенного законом в драке мне не стоит применять, это не схватка на жизнь или смерть, просто выдержать паритет в обмене ударами, и я останусь доволен собой.

Поэтому левый кулак в перчатке улетает прямо в нос сопернику, искры от хорошего удара и его полной неожиданности прямо вылетают из глаз парня, как я надеюсь.

Нос — вообще, болезненное достаточно место и начал я удачно, парень сам подставился.

— Отлично, я повел в счете! — понимаю я про себя, встаю в хорошо знакомую стойку, начиная задергивать парня движениями плеч и локтей, как заправский профессионал.

Парень бросает хвататься за меня, ощупывает нос и неверяще смотрит на ладонь, где остались первые следы потекшей из носу крови. Потом прямо рычит и бросается снова, широко размахиваясь кулаком, однако, опять получает навстречу, уже по губам и зубам.

С такими замахами и размахами дело у него не сладится, я легко накидаю ему не один десяток ударов по голове.

Удары, пусть и не очень сильные, зато, вполне чувствительные, тем более, что противник чувствует их на своем лице, поэтому он перестает лезть ко мне, вытянув вперед руки, зато, эффективно применяет свои гораздо более длинные ноги. Начинает пинаться и сначала у него это хорошо получается, мне прилетает по бедру, потом в живот, теперь до парня не добраться так просто, он тоже настороже, контролирует мои движения.

Правда, никакой особой боли я не чувствую, удары приходятся по зимней одежде, да и бьющий — явно не Джеки Чан, даже не Клод ван Дамм в его лучшие годы.

Размахивает довольно сильно так и держит меня на расстоянии, проходит минута, мы прыгаем друг против друга, я уже готов признать ситуацию тупиковой и завершить драку. На лице противника разводы крови, у меня только снежные следы от его ног на одежде, теперь я могу считать себя победителем в драке по внешним признакам нанесенных повреждений.

Похоже, парень тоже так думает и не собирается мириться с проигрышем по очкам, поэтому прыгает поближе и резко, насколько может, выбрасывает ногу, целясь мне в лицо.

Насмотрелся фильмов, что ли, про каратистов и всякие чудеса ими сотворяемые?

Может у него дома и видик уже есть? Один из первых в городе?

Так себе идея, конечно, когда на тебе надеты джинсы, я слышу треск рвущейся материи дорогого по нашим скромным временам предмета одежды, перехватываю его ногу обоими руками на уровне груди. Специально не пытался до этого момента перехватывать предыдущие удары, чтобы расслабить противника, хотя уже мог бы его попробовать повалить.

Все же пара лет занятий в секции самбо-дзюдо научили меня прилично бороться, поэтому я задираю захваченную ногу повыше, заставляя соперника прыгать на одной ноге.

И легко валю назад и вниз, на высокий сугроб, переваливая на ту сторону.

Зря этот десяти— или девятиклассник стал изображать из себя каратиста, ничем похожим на какое-то натренированное умение он не владеет. Хотя, понять его можно, пропустив пару точных ударов, он почувствовал, что в работе руками явно мне проигрывает, вот и принялся из себя изображать Брюса Ли, чтобы не подпускать слишком близко.

Я пока остановился, ожидая, что сделает парень, только, сразу же хлопнула дверь подъезда и на улице появился взрослый крепкий мужик в распахнутой дубленке со словами:

— Сергей, что у вас тут происходит? Сергей, ты где?

Ага, кто-то сверху рассмотрел наше представление и решил вмешаться.

Теперь он смотрит на меня, я догадываюсь, что это отец красотки, поэтому вежливо отвечаю:

— Добрый вечер. Сергей там, — и я показываю за сугроб, а у самого мурашки побежали по телу.

Что-то долго он не встает, не пробил ли голову о какой-то камень или железяку, хотя, упал он не сильно, просто перевалился через сугроб.

Мужик недоверчиво смотрит на невысокого паренька, оставшегося стоять посередине расчищенного прохода к подъезду, все же заглядывает за сугроб и спрашивает парня, все ли у него нормально и может ли он ходить.

Тот уже сам выбирается из-за сугроба, в глазах слезы от злости, на лице разводы крови и еще где-то потерялась шапка-петушок с головы, за которой лезет уже отец Юли.

На меня не смотрит вообще, похоже, решил принципиально не обращать внимания на своего обидчика пока.

Видно, что очень обиделся самолюбивый парень.

Так, сама девчонка стоит в сторонке и вытаращившись, смотрит на отца, своего парня и на меня посматривает с опаской. Есть что-то в лице у нее из такого, достаточно интересного для наблюдения выражения, сожаления какого-то.

Когда дерутся за тебя, и твой парень проигрывает наглядно схватку. Значит — плохо хотел победить, можно и так перефразировать ситуацию.

— Ладно, это она переживет, жизнь впереди долгая и интересная, как и у меня, кстати, — вспоминаю я.

Отец и девушка окружили этого самого Сергея и о чем-то расспрашивают его, негромко и участливо так, поэтому я прощаюсь со зрителями, немного подпуская яду в свои слова напоследок:

— Всего доброго! Рад был пообщаться, надеюсь, никого не зашиб!

И весело марширую в сторону четвертой школы и, значит, и дома.

Число врагов все растет, не забудет парень такой оплеухи на глазах у своей подруги, впрочем, схватку я выиграл вчистую, а вот он сдался. Да и черт с ним и его обидами, пора привыкать, что в новой жизни не получится обойтись без обиженных и даже мечтающих отомстить.

Нравится мне это ощущение чистой победы над сильным соперником, не буду скрывать перед самим собой.

Ну, соперник, может и не очень сильный, как боец, однако старше и выше на голову, да еще победил на глазах красотки Юлечки.

Пока мое тело совпадает с головой в экстремальных ситуациях и то, что в прошлой жизни я побаивался таких схваток, не использовал все шансы подраться, когда это представлялось возможным, заставляет теперь более активно шевелиться.

Пока шел домой, все переживал прошедшую схватку, даже позабыл о глазах девчушки. Да и теперь, возможно, не получится дальше общаться, впрочем, удовольствие проучить задиристого соперника того стоило.

Дома я сажусь ужинать с родителями и сестрой, сегодня уже пятница, трапеза такая немного праздничная, тем более, рождество православное, о чем напоминает отец.

— Отец, матушка, нам надобно будет переговорить после ужина! Мне есть что вам сказать! — вношу я интригу в размеренную трапезу после разговоров, как прошел день.

— Я тоже хочу с вами говорить, — капризничает сестра, когда я отправляю ее в свою комнату и закрываю двери. Все равно будет подслушивать, придется говорить негромко, такая информация не для ее головы.

Да и как родители отнесутся к тому, что сын считает себя оракулом и предсказывает тяжелую жизнь впереди.

Глава 11 РАЗГОВОР С РОДИТЕЛЯМИ

Мы рассаживаемся в большой комнате, спальне родителей, около журнального столика, на котором стоит какая-то фирменная швейная машинка, то ли польская, то ли венгерская.

Гордость мамушки, купленная совсем свободно в Ленинграде, в каком-то магазине на улице Рубинштейна, вместе со стиральной машинкой, теперь я могу рассмотреть название — Radom, значит, все-таки польская.

Много где побывал в Польше, но, вот там не был.

Вроде, за сто пятьдесят рублей ее купили, а «Свияга» обошлась уже в двести семьдесят, в принципе — месячную зарплату монтажника на стройке. Учитывая, с какими деньжищами родители приехали на новое место жительства, это еще очень скромно получилось.

Я пока не знаю, как начать серьезный разговор, поэтому сначала спрашиваю про жизнь в городе на Волге:

— Почему вы все же переехали оттуда, хотя, уже построили целый дом и меня родили?

Матушка не понимает моего интереса и говорит:

— Переехали и переехали, чего теперь вспоминать, — видно, что делиться подробностями она не собирается.

Однако, батя хитро улыбается и готов все подробно рассказать:

— Мать просто не хотела уезжать от родителей, для нее и этот город был огромным шагом вперед по сравнению с деревней. Так мне и заявила сначала, ни в какую никуда не собиралась ехать, пока одна умная родственница не объяснила ей, что она может потерять. Непьющий и работящий мужик среди наших деревенских знакомых — это как бриллиант в стоге навоза, — и отец весело смеется, вспоминая прошедшие деньки.

Матушка начинает сердиться:

— Ну, что ты врешь! Я уже и в Ленинграде пожила, училище на маляра-штукатура там закончила! Сам ты деревенский хохол-украинец!

Отец смеется и готов дальше продолжать разговор.

— Вы там что, совсем мало получали? На часовом заводе? — спрашиваю я.

— Да нет, получали хорошо. Я, как отучился полгода, стал работать на станке из Швейцарии, таких всего три штуки на заводе было, фирмы «Фриц Штудер». Их за золото купили, поэтому операторам платили хорошо, я через десять месяцев стал триста рублей получать. Пятьдесят — аванс, двести пятьдесят — получка. Мастер на этих станках приносил домой пятьсот рублей, а один такой мужик, который делал штампы почти невидимых глазом деталей для часов, тот целых семьсот рублей получал. Делал один штамп в месяц и никто ему ничего сказать не мог.

Ничего не скажешь, отличные деньги для середины шестидесятых годов, если не на Севере вкалываешь.

— Да сколько ты такие деньги получал, тебя же исполняющим обязанности инженера перевели в цеху, когда ты техникум закончил? — разоблачает отца мать.

— Ну, там свои хитрости были, — улыбается отец.

— А вы, мамуля, кем работали? — отвлекаю я внимание негодующей матери от отца.

— Я тоже четыре месяца училась сначала, потом в сборочном цеху работала, балансирный механизм в часы вставляла.

— А как по деньгам выходило?

— Сначала стипендию в пятьдесят рублей получала, потом, когда немного научилась, стала по сто сорок рублей зарабатывать.

— Ну, вместе хорошие деньги зарабатывали! — подвожу я итог, — Как же вы так сорвались с насиженного места, со своего дома, от мамулиных родителей с коровами и курицами, одних кролей пятьдесят штук у деда в клетках сидели, пустились за квартирой в неизвестность? Авантюра какая-то получается! У меня родители — авантюристы!

— Здесь то вы больше не получаете! — добавляю еще.

— Сынок, я захотел уехать. Не то, чтобы мне не нравился город на Волге, просто жить хотелось в своей квартире, которую не приходится топить. Я же котел на угле поставил, думал, что протопить дом просто будет. Только уголь в город привозили один подмосковный, он как пыль, сколько не кидаю, все без толку. До нашего антрацита донецкого ему как до луны, — и отец махнул рукой, — А с квартирами там все совсем плохо выходило, лет двадцать-двадцать пять бы ждали.

— Тебе же тоже лучше здесь живется, когда кружки и секции всякие поблизости, не нужно с левого берега в центр бежать через плотину. Да и Ленинград совсем рядом, такой город, сам понимаешь, — подводит итог отец и сам спрашивает меня:

— Давай, что ты нам хочешь сказать?

Тут я задумался и решил, что еще слишком мало времени живу в новом теле, еще до конца не разобрался в окружающей обстановке и все-таки рановато пугать родителей своим даром предвидения. Вот, пройдет два-три месяца, привыкнут немного ко мне новому, вживусь полностью в образ, тогда проще будет переговорить про предвидение и грядущее. Лучше покажу пока свои новые качества — решительность и продуманность.

Поэтому ответил не в стратегическом смысле, а в тактическом, именно про то, что на ближайшее время требуется:

— Я как-то сильно повзрослел за последнее время, — и ведь не соврал даже, — Много чего понял про себя и чем собираюсь заниматься. Поэтому хочу поговорить с вами о своих планах на будущее.

Родители с удивлением рассматривают мое лицо, когда это я успел повзрослеть — они еще не поняли, однако, сейчас я им это докажу.

Ведь, я не такой сильно спорящий с родителями парень, как тот же Стас. К нему как не зайдешь, все время по любой ерунде препирается с матерью. Я же ничего лишнего не требующий подросток, даже учился я сам всегда, безо всякого родительского контроля и помощи.

Однако, лучше уже начать приучать их к моей появившейся самостоятельности заранее, а не заявить внезапно в августе, что я не остаюсь в школе, а уезжаю в Питер. Тогда возможен слишком сильный взрыв эмоций, поэтому приучать к мысли, что я все решаю сам, а главное — и доказать это, лучше постепенно.

Может, я никогда так и не смогу рассказать про мое второе пришествие в тело себя молодого, что знаю про будущее и своей семьи, и всей страны. И мне гораздо виднее, что стоит делать самому, как и им тоже, а что совсем не стоит.

Пока, только проявлю появившийся характер и свои мысли о будущем, которое собираюсь построить сам себе.

— Я собираюсь, как только получу паспорт, начать работать. Учиться серьезно я никуда не пойду. Ни в институт, ни в военное училище, ни в техникум какой — мне все это не требуется, — ошарашиваю я родителей таким заявлением.

— В девятый класс тоже не пойду, нечего мне там делать, два лишних года за партой сидеть и у вас на шее тоже, я уже понимаю это. Скорее всего, сдам документы в какое-то ПТУ, поучусь там год или полгода, получу паспорт и тогда скажу вам, чего дальше делать надумал, — продолжаю я разговор.

Родители ошарашены и смыслом слов, и моим уверенным тоном, наверняка, не узнают своего послушного сына.

— Подожди, сынок. Ты, что же, хочешь, как и я, на стройке мантулить? Ты знаешь, какая это тяжелая работа? — говорит отец.

— Нет, не собираюсь, — спокойно отвечаю я.

— А куда ты пойдешь работать тогда? — отец начинает горячиться, поэтому я прошу его не нервничать, а со мной разговаривать, как со взрослым человеком.

— Пап, работа — это не только на стройке мантулить. Есть очень много мест, что не придется на морозе или жаре выматываться, так что ноги трясутся, а получать там можно не меньше, а то и больше. Просто вы не знакомы с такой стороной жизни, я пока тоже не очень в курсе, но, я так и не тороплюсь. Просто, чтобы вы знали, что с сентября я начну получать нормальную стипендию в училище, с койкой в общаге и питанием, потом начну работать, так что и вам полегче станет.

Вижу, что родители не знают даже, что мне и сказать, они еще не обдумывали, куда мне двигаться после десятого класса, восьмой еще не закончен, а тут такое заявление от всегда покладистого сына.

Я ведь знаю, что отец не угомонится, пока я не уеду в Ленинград, будет постоянно пытаться уговорить меня податься на военную службу. Чтобы он мог мной гордиться и я всегда в чистой форме ходил.

А вот тем, что сын отправился в путягу — таким точно не сможет похвастать своим знакомым, пусть я даже не собираюсь там долго засиживаться. Поэтому, просто мне не будет, как бы я рассудительно или по-взрослому не разговаривал с ним, впрочем, теперь я должен доказать, что слова мои — не детское упрямство, а обдуманный выбор повзрослевшего сына.

— Ну, этот вопрос еще не такой злободневный, решать придется через полгода или даже в августе, так что, есть время и мне, и вам хорошенько подумать, — успокаивающе я говорю матери с отцом, — На ближайшей повестке дня другой вопрос — мне потребуется немного побольше денег каждый месяц и сразу хорошая сумма, чтобы я моднее оделся.

Глаза у родителей округляются еще больше, этого предложения они точно не ожидали.

— Рублей двести-триста сначала и потом столько же. Начну зарабатывать, я вам отдам, если нужно будет.

— Что ты хочешь купить? У тебя же все есть? — тут уже матушка не понимает меня.

— Сейчас, зимой, наверно куртку какую-нибудь, шапку хорошую, обувь можно и советскую пока, — прикидываю я вслух.

Шапка у меня обычный петушок, связанный матушкой и выглядящий весьма непрезентабельно, куртка еще так и сяк пойдет, да и расту я быстро, нет смысла дорогие вещи покупать на полгода. В принципе, сменить шапку на что-то приличное, еще джинсы купить и хватит, на первый раз. Уже потом, по весне необходимо какие-нибудь фирменные кроссовки, пусть самые дешевые и хотя бы одну футболку хорошую найти.

— Сначала я с парнями съезжу и присмотрюсь, что там есть. Потом уже с тобой прокатимся в выходные.

— Куда прокатимся? — не понимает отец, я то забыл ему сказать про такое место, которое мне придется и самому изучить получше.

— Да есть такое место на пустыре, — Ульянка называется, около остановки электричек Ульянка, там рынок и народ торгует всякими интересными вещами.

— Ну, не знаю, — отец побаивается таких мест и таких не очень законных деяний, что я понимаю вполне.

На Гостинке таким как я, подросткам, лучше не светиться, а на пустыре, если компанией, что-то можно спокойно купить, не думаю, чтобы откровенное кидалово и ломщики там уже завелись.

Ухо, конечно, придется востро держать, товар проверять, что там в пакет положили и деньги не отдавать вперед.

Впрочем, уверен я, что после двух лет торговли на польских рынках, и после довольно частого в моей жизни обмена крупных сумм денег на автомобили на том же автовском авторынке, справлюсь спокойно с покупкой шмоток, пусть и за пару сотен рублей.

Тем более, присмотрю товар по мелочи, который можно там брать, продавать в школе и по знакомым, проще всего там покупать такое. Что-то типа Playboy или Men only, вряд ли Хастлер здесь попадется со своей порнографией неприкрытой.

Помню, что парни из нашего класса начали кататься в Ленинград и там покупать марки, журналы и еще что-то классе в девятом, ну, а мы их немного опередим.

— Мне бы еще пятерку в месяц получать на карманные расходы, все же, я уже взрослый парень, достаточно взрослый, чтобы с девчонками гулять.

Да, у родителей сегодня день широко раскрытых глаз, такие новости от сына про ПТУ и работу, про деньги и немалые при том, услышать за один раз.

Они обещают подумать и мы пока расходимся по комнатам, они размышлять, какая такая муха укусила сыночка.

Я же вспоминаю, на чем зарабатывали одноклассники в те времена и, кроме того, чтобы купить один Плейбой оптом и распродав его по отдельным картинкам, получить нормальный доход рублей в пятнадцать, ничего в голову не приходит. Журнал, как я смутно помню, стоит около двадцати пяти рублей из-под полы и приносит примерно сорок рублей грязными.

Опыт это не мой, а приятеля Стаса и относится, кажется, к девятому классу.

Сам я пару раз продал марки с блоком из филателистического кружка, за рубль двадцать вместо сорока копеек и все.

Собирал тогда космос и животных, насколько помню, так что, мои альбомы должны где-то дома храниться, могу их полностью распродать сейчас.

А на чем заработать — точно найду, в любом случае, освоиться на нелегальном рынке — вполне стоящее дело.

Ладно, первые удочки я закинул, теперь придется подождать, как родители на них отреагируют. Клюнут или нет, на мое такое взрослое поведение и умные слова.

Пока я дохаживаю последние дни каникул в зал бокса, нагружая свои руки и плечи битами через день, тренируясь в другие дни в перчатках, стоя в парах.

Народу на тренировки ходит мало, но, мой заступник бывает регулярно и радует меня своим присутствием, с Саней за спиной как-то спокойнее себя чувствуешь.

Мышцы не бросились стремительно расти на моем тощеньком теле, вес остается прежним, однако я не унываю, зная, что это очень не быстрый процесс. Если к июню удастся прибавить в весе несколько килограммов — я останусь очень доволен.

Вспомнил, что мне еще бы в учебники заглянуть не мешало и умеренно занимаюсь освоением школьной программы несколько дней. В принципе, ничего особо сложного там я не встретил, если относиться к учебе спустя рукава, как я и собираюсь.

В той жизни я закончил восьмой класс на все четверки, кроме пения, труда и физкультуры, которые принесли пятерки. Если в этот раз у меня добавится пара или более троек, я даже не обращу на это внимания, не то, чтобы начну расстраиваться сильно.

Но и сам ничего предрассудительного творить не стану, первым делом вступлю в комсомол, как мне уже давно предлагает класснуха. Не стану лишать себя лишней возможности устроиться в новой жизни и таким способом, хотя, сердце к карьере комсомольского лидера у меня не лежит совсем.

Впрочем, вступить туда легко, а потом выйти из передового отряда ленинской молодежи тоже не сложно, можно просто не сказать о своем членстве при устройстве на работу. А то еще начнут напрягать субботниками, да и два процента от зарплаты — совсем не лишние у молодого члена советского общества, целых два рубля от зарплаты начинающего пролетария или рубль от стипендии учащегося.

Хотя, в случае какого-либо небольшого залета — исключение из комсомола, это такой первый вариант наказания, но, это уже точно мелочь незначительная должна произойти, такое символическое наказание.

Пока разбирался опять с учебниками, позвонил Стас и предложил снова прогуляться в киношку. Жека, похоже, решил со мной какое-то время не встречаться, раз у меня такие серьезные проблемы намечаются.

Ну, мне есть, о чем рассказать приятелю, одна драка с парнем Юлечки чего стоит, можно целый час рассказывать, как я припугнул ее оборотнем и что из этого получилось. Заодно я решил позвать с собой приятеля как раз из четвертой школы, Олега, нашего ровесника, с ним мы вместе ходим на секцию бокса. Пока он не ходит тренироваться на каникулах, да и так часто пропускает тренировки из простой лени.

Расспрошу, что это за Юля и ее подруга, какая у них репутация в самой школе.

Родители через три дня все же что-то решили для себя и выдали мне пока трешку, чтобы с парой уже полученных рублей выйти на пять рублей в сумме за месяц. Эту сумму они мне одобрили, насчет более серьезных расходов пока молчат, я же их не тороплю, сначала сам прокачусь на Ульянку, посмотрю цены на заграничные шмотки.

За Олегом пришлось зайти самому, он с трудом собрался, как обычно, цепляясь за разные предлоги не спешить и только расспросы о симпатичных девчонках в своей школе зажгли интерес в его глазах.

— Юля, симпатичная и живет рядом со школой? Ходит в хорошем, приталенном пальто?

Он останавливается и пристально смотрит на меня:

— Да ты охренел! Это же первая красотка в школе, в восьмых классах точно! Я сам на нее слюни пускаю, каждый урок, когда ее вызывают к доске. У нее с женским делом все в полном порядке. А ты, Игорек, уже клинья к ней подбиваешь!

— Ну, я ее фигуру еще не рассмотрел. Увидел только большие и красивые глаза, за них и полюбил, — отвечаю я, — Давай собирайся, Олег, Стас уже нас заждался, денег еще возьми у мамы!

— А что за фильм идет в кинотеатре?

— Да какая разница, посмотрим еще раз про динозавров или Анжелику, да и румынский боевик вполне пойдет, — командую я ему и спрашиваю, — А какая фамилия у вашей красотки?

— Воронова ее фамилия, — отвечает приятель и уходит на кухню просить денег.

Я же удивленно трясу головой, такую девчонку я знаю, только уже давно забыл, а ее школьные фото вместе с классом, имеющиеся у приятеля, ничего не напомнили мне. Какой-то провал в памяти точно присутствует, иначе я бы ее вспомнил.

— Собрался, молодец, пошли к Стасу, я ему позвонил, он уже рвет и мечет, что мы опаздываем в кино.

По дороге я несколькими намеками на произошедшую драку довожу парней до состояния крайнего нетерпения, но, рассказывать сразу двоим на ходу — не солидно для такого бойца, как я сам. Поэтому я дожидаюсь момента, когда мы покупаем билеты снова на японского динозавра. Ажиотаж немного спал, однако, постоять пришлось минут двадцать на пощипывающем за щеки и нос морозе. На намеченный сеанс мы опоздали, «Русский чай» уже закрыт, поэтому торопимся в блинную при крепости святого Андерсена, где успеваем заскочить последними в уже закрывающееся кафе.

Покупаем, что осталось на витрине и дружно работаем челюстями, проголодавшись и замерзнув не на шутку.

Отогреться, конечно, не успеваем, нас выставляют на улицу работницы закрывающегося кафе, Стас уже выскочил первым, пока мы с Олегом посещаем напоследок туалет и гардероб. Зато, выйдя на улицу, сразу же вижу за углом Стаса, сердито разговаривающего с двумя парнями подозрительно знакомой внешности.

— Опа! Кто это тут у нас! — захожу я сзади к тем же самым птушникам, с которыми тогда столкнулся здесь же, в Андерсенграде.

Они оборачиваются, видят меня и молчат пока, теперь у нас серьезное преимущество в численности и уверенности.

— Денег просят, очень настойчиво! — говорит разозленный Стас.

— Место здесь такое, что ли, для дураков заманчивое? Придурки, вы специально ко мне под ноги лезете? — начинаю я общение, — Только бланш с рожи сошел, сразу же хочется новый получить? С гарантией?

В этот раз бить никого я не стал, одному врезал Стас, второму Олег, а моя моральная поддержка с заработанным уже авторитетом не позволила птушникам отбиваться. Они просто ушли без слов в сторону хабзая.

— Смотри, какие настойчивые! С первого раза не поняли, продолжают здесь же ошиваться!

— Понятно, что здесь самое рыбное место, часто школьники одни приходят, — подтверждает и Стас.

За перекусом я успел рассказать историю моей эпической битвы с ухажером Юлечки, даже почти ничего не приврал.

И Стас и Олег в полном ауте от моих подвигов, мы спешим в киношку, где в зале я сразу же наметанным взглядом выцепляю Юлю с той же подругой.

А вот парней, прежних ухажеров, что-то не видать. Впрочем, поздороваться я подошел бы и при них, раз уж теперь мы достаточно хорошо знакомы. Столько вместе пережили.

Глава 12 НА УЛЬЯНКЕ

С девчонками общение не пошло так легко, увидев своего одноклассника рядом с нами, они встали в ступор и отвечают вяло на мои слова. Или вообще не отвечают.

Показывают, что не заинтересованы в общении, пришлось даже поломать голову из-за этого.

Увидев меня одного, они отреагировали нормально, однако, когда разглядели Олега, сразу же насупились всерьез.

Поняв, что именно происходит, я не стал сильно стараться чего-то добиться, понимаю, что девчонки не пойдут на открытое общение, когда рядом с нами парень, которого они знают и сидят с ним за соседними партами в одном классе.

Который может лишнего рассказать в классе, так что, такой свидетель им, а значит и нам, тоже не нужен совсем.

Олега я, получается, зря взял, просто не рассчитывал встретиться с ними так сразу, поэтому я шепнул Стасу, что более близкое знакомство откладывается на потом из-за нашего приятеля и мы пошли рассаживаться перед сеансом.

Олег сильно такой озадаченный неприветливостью одноклассниц, близок локоть, да не укусишь.

Ничего, я знаю, что в будущей жизни он какое-то время точно проживет со своей школьной любовью, пока она не выставит его за порог за постоянное безденежье и очень уж боевой характер по пьянке. Приятель, и правда, такой бедовый по жизни, что просто ужас, он из тех парней, которого стоит отправить за бутылкой молока в магазин, как он тут же купит вместо молока пиво, пропадет на три дня с концами, вернется с разбитым лицом, в разодранной одежде, без телефона и документов, тяжко мучаясь с похмелья, еще и требуя к себе жалости и понимания.

Как-то по пьянке он удирал от милиции на папиной двойке и так врезался в перегородивший ему дорогу козлик, что перевернул его на бок. Сам даже не пострадал и ничего за это ему не было, кроме нескольких звездюлей на месте аварии, органы нехотя признали, что не имели права так перекрывать дорогу. Одних лишений водительских прав у него пяток наберется за эти веселые времена, пока за такие пьяные дела только прав лишали и чуть-чуть штрафовали.

Конечно, такой подарок рядом никому не нужен надолго, ошибки родительского воспитания трудно исправить во взрослой жизни, на коленке пальцем гены не раздавишь.

Ничего, никуда она от меня не денется, эта красотка, раз уж я знаю подъезд и имя с фамилией, пора самому приодеться получше, да и другие проблемы на подходе. С приятелями я уже более-менее вжился в роль себя, как восьмиклассника, послезавтра уже с остальными одноклассниками придется проделать то же самое.

Там все немного посложнее, разного народа больше вокруг окажется, не все из них доброжелательно ко мне относятся, хотя таких совсем немного. Да и учителя еще имеются, с разным ко мне отношением и собственным мнением. Придется пару раз подраться, насколько я помню, причем за Жеку, скорее всего. Побью его обидчиков и себе авторитет приподниму хорошо наглядным примером.

Почему-то наши двоечники все время до него докапывались, да и на улицах птушники тоже первым делом к нему приставали, вид у него какой-то такой, притягивающий неприятности.

Поэтому в школу в понедельник я пришел заранее, чтобы подождать в раздевалке наших ребят, которые и показали мне вешалку, где раздеваются и вешают одежду и мешки с обувью мои одноклассники.

Заодно посмотрел на реакцию парней и девчонок на себя самого, все вполне нормально, один только двоечник Клисин старательно напрашивается на пинок. Пока не стал его жестко воспитывать, он ростом еще меньше меня, просто предупредил, что в следующий раз за такие слова долго будет плакать в туалете.

— Еще раз вякнешь, и получишь по башке! Сигарету в задницу забью через зубы!

Парень покосился на меня недоверчиво, однако, небывалая серьезность в голосе и определенный напор в словах вместе с готовностью осуществить обещанное прямо сейчас,заставили его благоразумно промолчать.

Дождался Стаса и Жеку, с ними вместе дошел до класса, посмотрев расписание с классами и кабинетами на доске объявлений, теперь придется так ориентироваться в окружающей меня позабытой давным-давно жизни.

Из четырех наших двоечников все четверо почти каждую перемену дымят в туалете, если их не гоняют оттуда учителя. Похоже, чувствуют себя взрослыми такими, пока больше не нарываются на выдачу лещей, но, я чувствую, что это дело не за горами. Говнистый Клисин точно спровоцирует получение люлей на свою тоже рыжеватую голову.

Держусь пока рядом с парнями, позабыл уже все напрочь, собрал портфель по записанным урокам в своем дневнике, надеюсь, что сильно не напутал там ничего.

Всю неделю ходил в школу с понятными опасениями что-то не понять и выдать свое непонимание, потом привык и уже расслабился по-настоящему. Получил пару троек и пару четверок, теперь приходится учить уроки каждый день, в голове, конечно, ничего не осталось с тех пор, благо, ничем особо учеба меня не удивляет.

Завтраки и обеды в школьной столовой радуют своим наличием, иногда они вкусные вполне, иногда — не очень, завтрак — двадцать копеек, обед в полтора дороже, голодным не останешься, правда, и в сон от переедания после обеда не клонит.

В общем, идет у меня такая нормальная жизнь советского школьника, без всяких лишних волнений. Спать голодным никто не ложится, как у проклятых буржуев, что мы доподлинно знаем из политинформаций.

Мы — настоящие дети застоя, жизнь кажется стабильной, простой и скучной. Впереди — учеба, у кого-то в институтах, кто-то пойдет в техникумы, кто-то опустится на самое дно социальной лестницы, отправится в профессиональные училища или сразу начнет работать, как тот же наш одноклассник Мамаев, один из заядлых двоечников.

Мать у него работает уборщицей, старший брат уже сидит за что-то, классический образ дворового гавроша.

Ну, так думают остальные, кто готов долго учиться и получать серьезное образование, хотя, я знаю много случаев, когда простые рабочие парни живут обеспеченнее и привольнее образованных инженеров и руководителей. А уж люди с руками всегда на разрыве спроса, весь вопрос только в том, умеют ли они употреблять правильно различные булькающие подгоны от благодарных клиентов.

У меня самого знакомые парни в гаражах — я бы сказал, просто гении в части ремонта и диагностики машин, столько мне серьезных проблем решили, даже не напрягаясь особенно.

Впрочем, время уже на дворе такое, что бармены, официанты, швейцары, мясники, мастера по ремонту обуви, да даже приемщицы из этих пунктов ремонта обуви и одежды, специалисты по ремонту телевизоров, приемщики посуды в своих ларьках и еще много, много кто другие — живут на порядок лучше и первых, и вторых, образованных и совсем неграмотных.

В позднем социализме — связи решают все! И еще — для долгой и успешной трудовой деятельности обязательно требуется делиться повышенными доходами с начальством.

Я это точно знаю и собираюсь двигаться именно в этом направлении.

Поэтому, уже через пару недель в субботу, мы со Стасом катимся на утренней электричке и вылезаем на той самой станции Ульянка. Там смотрим по сторонам и быстро замечаем, куда движется народ довольно густыми толпами, делая вид, что не замечают друг друга. Перелезаем через двойную трубу, непонятно зачем отделяющую этот пустырь от проезжей части и выходим на большую территорию, где находится сам рынок. Под ногами хлюпает грязь от уже прошедших до нас граждан, несколько рядов советских людей держат в руках те вещи, которые собираются продать гораздо выше определенной стоимости другим советским людям.

То есть, вступить в легко наказываемые уголовно отношения друг с другом, очень не любит народное государство, когда его граждане перепродают с прибылью купленные по блату или по счастливой случайности вещи в магазинах советской торговли. Если они еще привезены из-за рубежа моряками, спортсменами или людьми, допущенными к такого рода поездкам, тогда ситуация еще хуже, да и суммы там на порядок выше.

Денег с собой всего двадцать пять рублей на двоих, договорились, что проведем разведку и посмотрим, что есть из интересного для перепродажи. У меня в кармане выпрошенная у родителей десятка и у приятеля целых пятнадцать рублей, честно накопленные.

Стас озирается вокруг и унылым голосом спрашивает:

— Стремно как-то в поле по колено в грязи стоять. Чего мы тут будем делать?

— Не канючь, присмотримся к другой изнанке взрослой жизни. Пора нам повзрослеть уже и начать делать какие-то деньги. Посмотрим, что здесь почем быстренько, может, что-то и сторгуем, наша электричка через час обратно пойдет, домой на ней вернемся. Видишь сам, тут долго не походишь, одни книги продаются.

Я уговорил его выбраться из уютного дома на этот пронизываемый ветром пустырь, чтобы сделать хоть какой-то первый шаг к новой жизни. Стас и сам к такому стремится, однако, все же долгий путь на электричке, потом хлюпающая грязь под ногами, и мы пока, кроме книг, ничего особо не видим на ящиках и картонках перед продавцами.

Потом, в следующих рядах уже пошли кассеты, фирменные пластинки в запаянных упаковках, несколько пар джинсов, к которым я приценился.

— Это, которые «Lee» отдам за восемнадцать, «Montana» за двадцать два рубля, — ответил негромким шепотом первый продавец, который снизошел до разговора с пареньками, остальные не обращают на нас и наши вопросы внимания, не рассчитывая на нас, как на клиентов.

— Чего это так дешево? — зашептал мне Стас на ухо, — Давай, купим одни, они же не меньше ста пятидесяти стоят.

— Не купим, тут цену называют такую, что умножать на десять требуется, — догадался я сразу.

Слышал или читал когда-то, что так цену называют, чтобы не палиться перед милицией в штатском, об этой хитрости же я рассказал приятелю. И вроде цену не превышаешь, естественно, если покупатель не догоняет эту хитрость или совсем тупой, просто отказываешься от сделки.

Идем дальше и я вижу нужную мне вещь, петушок с названием «Karhu», видно, что фирменный и стоит он как раз двадцать рублей, то есть, два рубля на местном диалекте.

— Два рубля? А если за рубль семьдесят, отдадите? — спрашиваю я какую-то тетку, держащую его в руках, надежно прижимая к могучей груди.

— Рубль девяносто могу отдать, — сообщает мне после некоторого раздумья она, тогда я оглашаю предложение о так называемой классической вилке при торговле — про рубль восемьдесят.

Видно, что тетка не профессионал торговли, торопиться продать и уйти отсюда, пока не прихватили с таким строго запрещенным делом. Поэтому я отдаю ей ровно восемнадцать рублей, осмотрев внимательно обнову, прячу шапку за пазуху, она сразу же торопится к трубе, мы же еще раз обходим ряды торгующих и останавливаемся около самого дальнего ряда от трубы. Здесь торгуют уже серьезные люди, не с одной книгой или вещью, недаром они держатся подальше от трубы, естественной преграды на пути органов родной милиции.

Темно-синяя шапка-петушок с белой импортной надписью, кажется, даже продавалась в советских магазинах или поставлялась из Финляндии в спортивные общества, я выворачиваю ее наизнанку, быстро нахожу бирку с страной-производителем:

— Made in Finland! Живем, Стас! — радуюсь я, убирая снова шапку за пазуху, правда, приятель не такой довольный, пока не видно, как на местном товаре что-то можно заработать, а поездка сюда — тот еще геморрой.

— Что, прикупился, парень? — обращается ко мне словоохотливый, по всей видимости, пожилой мужик в меховом тулупе, продающий книги в крупных объемах. У него пара сумок из ткани стоит рядом с раскладным столиком на картонках и еще стопка книг на нем самом разложена. До этого времени около столика постоянно толпился народ, интересуясь печатным словом и делом, сейчас образовалась пауза и мужик не прочь поговорить с молодежью.

Видно, что очень доволен торговлей и все у него отлично.

Поэтому я охотно отвечаю ему, стараясь произвести благоприятное впечатление. Суда по всему, в книгах он хорошо разбирается, один из самых успешных продавцов на рынке и я, интереса ради, спрашиваю, сколько стоят томики Ремарка, чем привожу в удивление Стаса, торопящего меня на электричку.

— Да подожди ты! С местными стоит пообщаться, когда еще такой случай выпадет, а новая электричка снова пойдет через полтора часа, — шепчу я приятелю.

Мне то хорошо известно, что вежливость — ничего не стоит и помогает в жизни, как сказал Аль-Капоне.

А вот информация по жизни на рынке — очень даже необходима мне сейчас.

— Вы, что, с местной шараги? — интересуется пожилой мужчина и я отрицательно машу головой.

— Ремарка могу взять, «Трех товарищей» за рубль, «Черный обелиск» за полтора. Книга более редкая, больше цену вам никто здесь не даст, — предлагает мужик.

— Приехали из области, — отвечаю я. — Но, может и поступлю сюда учиться, еще посмотрим.

— А если пару книг Толкиена, «Хоббита» и первую часть «Властелина колец»? — вспоминаю я о своей находке в рабочей библиотеке в девятом классе.

Стас смотрит на меня с изрядным удивлением, он про такие узкоспециализированные издания для любителей фэнтези ничего не знает.

Не факт, что они там уже имеются в наличии, но, теперь я первым делом туда запишусь и переберу все книги на стеллажах.

Хотя, паспорта у меня еще нет, этот фокус может и не получиться, вряд ли в библиотеку рабочей молодежи меня возьмут со свидетельством о рождении.

— Что, у нас такое напечатали? — не верит мне мужик, — За хорошие деньги возьму, в полтора раза дороже.

Ага, самого настоящего Толкиена по пятнадцать и двадцать рублей купит, чтобы потом по сотне продавать на рынке, с таким разовым делом я и сам справлюсь на раз-два.

Будет у меня монополия на такой товар, хотя, если уже до нашего города дошли такие книги, значит, и по Питеру распространятся быстро, так же сюда на рынок попадут сразу.

— Ладно, когда поступите, тогда и поговорим, — прекращает разговор дядька, тем более, подходит новый клиент и я слышу, как он спрашивает про книгу Фейхтвангера. Книга у дядьки есть, я слышу фразу про два рубля и мы отходим, чтобы не мешать приватному разговору покупателя и продавца.

Есть у него какой-то хитрый интерес к тем парням, кто учится рядом и, наверняка, может помогать матерому спекулянту книгами в чем-то незаконном, чтобы облегчить его непростую и полную опасностей жизнь.

Разговор закончен, мы бредет к трубе, есть еще пять минут, чтобы добраться до электрички. Однако, забравшись на трубы, я вижу впереди, как останавливаются сначала пара милицейских козликов, еще одна жигуленка в специальной раскраске тормозит на дороге перед нашими взглядами. Быстро понимаю, что начинается облава, когда оттуда высыпают кучей милиционеры. Еще справа и слева видны они же, уже перебирающиеся через трубы к рынку.

— Стас, давай назад! Менты приехали и лучше им не попадаться! — торможу я приятеля, который ничего не замечает и уже собрался спрыгивать вниз.

На нас могут не обратить внимание, тем более, мы уже за рынком находимся. Однако, могут и обратить, забрать для компании и составления протокола, наплевать ментам, что мы — несовершеннолетние, раз отираемся рядом с таким подозрительным местом. Тут ловят всех, кого могут догнать, это мне хорошо известно из прошлого.

Мы прыгаем обратно, похоже, на рынке никакой наружной охраны нет, поэтому появление органов правопорядка окажется внезапным для спекулянтов и нарушителей социалистической законности.

— Атас! Менты! — пробегаю я мимо первых рядом и с такими выдаваемыми постоянно предупреждениями оказываюсь рядом со знакомым уже дядькой, который как раз продал какую-то из книг за пятнадцать рублей и убирает купюры, розовую десятку и сиреневую пятерку, в свой правый карман.

— Облава! Только подъехали! — говорю я ему, переводя дыхание.

Дядька мгновенно меняется в лице:

— Какого черта! Сегодня же не должны были! — бормочет он и беспомощно смотрит, как на трубе с разных сторон появляются первые фигуры в форме.

Ясно, свой информатор в местном отделении у него имеется, поэтому он и выбрался с таким количеством книг сегодня на свежий воздух, теперь очень рискует, что у него все конфискуют на раз. Значит, облава идет от начальства уровнем повыше и попадаться ему точно не резон, вряд ли удастся откупиться через знакомых сотрудников.

Судя по сумкам и тому, что выложено у него на стол, на тысячу рублей по местным ценам там товара имелось, как минимум. Если не на две тысячи, кто его знает, какие именно книги там спрятаны от посторонних взглядов.

— Помощь нужна? — решаю я оказаться полезным, видя, что милиция еще собирает в кучу людей около труб и до нас им еще метров пятьдесят добираться. Мы ничем особенно не рискуем, обычные подростки, даже почти без денег, а вторую неказистую шапку я всегда могу выкинуть.

Тем более, народ активно разбегается в стороны и дальше в чистое поле. Это, конечно, уже привлекавшиеся к ответственности продавцы, которые знают, чем грозит снова попадание в руки защитников правопорядка. Штраф и конфискация всего товара с найденными деньгами, да еще письмо счастья на работу обязательно придет. Сейчас, в восемьдесят втором, это еще реально действующая мера воспитания социалистической законности среди любителей длинного рубля. Лишение всяких премий и понижение в должности, вплоть до увольнения, с так необходимой для безпроблемной жизни и легализации в советском обществе, работы.

Редкая цепь из милиционеров движется с двух сторон и еще от труб идут в нашу сторону пара десятков, сгоняя продавцов и покупателей в одну кучу. Дядька быстро решается и вручает нам по сумке с книгами, сам пересыпает в свободную остальные, собираясь бросить удобный столик на месте преступления.

Столик я подхватываю уже по своей инициативе. Чего пропадать такой удобной вещи? И быстро складываю его. Вешаю сумку на одно плечо, стол тащу за ножки и начинаю шагать вперед.

— Побежали! — хрипло командует мужик, мы подрываемся и выходим вскоре из зоны охвата. Пока выходим, думаю, у милиции есть план, как загонять таких беглецов и снимать весь урожай полностью с грядок.

Земля немного проморожена, наш со Стасом легкий вес с дополнительными пятью килограммами книг выдерживает очень хорошо. Вот нашему спутнику в толстой шубе приходится гораздо труднее, он проваливается на каждом шагу по щиколотку в не промерзшую как следует почву и уже реально задыхается со своими лишними килограммами и солидным возрастом.

Да еще страх загнанного в капкан зверя действует на него, высасывает последние силы и желание сопротивляться, похоже, ему очень даже есть, что терять в случае поимки, в отличии от нас.

Правда, и мы свое получим, Стаса могут попереть из комсомола, а меня даже не принять, если такие письма счастья придут в школу. В принципе, вступить в комсомол я могу и в хабзае, ничего особенно не потеряв от этого, Стас тоже восстановится через годик, правда, придется очень стараться и уже не спорить с классной руководительницей постоянно, как он очень любит.

Я прямо это вижу, страх спекулянта перед поимкой, оглядываясь на постепенно отстающего от нас мужика, он уже дышит, как загнанная лошадь и лицо краснеет на глазах.

— Стас, стой! — кричу я приятеля, тоже со слишком большим желанием удирающему впереди нас, — Выдохнешься быстро! Давай осмотримся!

Милиция осталась в сотне метров за нашей спиной, завершив полный охват не такой уже многочисленной толпы. Поэтому мы пока ждем, что они предпримут дальше, пока мужик добредает до нас, едва переставляя ноги.

— Так дело не пойдет! — взрослым тоном говорю ему, — Вы тут помрете скоро, на этом грязном поле. Не то место, чтобы помереть и не то время, это точно. Давайте вашу сумку мне, ты держи стол, — командую я обоим, — Говорите, куда принести книги и знайте, что это наше наказуемое законом деяние вам недешево обойдется, — заканчиваю я разговор и вижу, что и Стас, и дядька смотрят на меня с немалым таким удивлением.

Слишком рассудительно я разговариваю для подроста и сам это знаю, однако, решение придется принимать быстро.

— И смотреть нечего, вон уже пара ментов бежит в нашу сторону, — замечаю я погоню за нами.

Вижу, что сержанты так же проваливаются в истоптанную ногами беглецов землю, поэтому могу себе позволить передохнуть несколько секунд, тем более, дышу я еще нормально. Постоянные тренировки помогут мне выдерживать такой темп дольше всех — и Стаса, и ментов. Особенно, когда мы не проваливаемся в землю, как они.

Между нами и погоней больше никого нет, поэтому они нацелились на нашу компанию определенно.

— Вон там, за этими домами, есть магазин продуктовый, при нем кафе детское работает. Буду ждать вас там! — решается мужик, передавая мне сумку, в перерывах между тяжелыми вздохами пытающийся немного отдышаться.

Он уже понял, что ему не уйти от молодых и рьяных сержантов с товаром или без него, здоровье явно не такое, чтобы надеяться убежать, теперь пусть думает о спасении наторгованных сегодня денег.

— Или мы тебя, если быстро из участка не выпустят, — вношу я ясность в его будущее.

— Как вас зовут? — спрашивает дядька, тяжело дыша с одышкой.

— Олег и Жека, — быстро отвечаю я, пока Стас не влез с нашими настоящими именами, — Мы побежим прямо, ты уводи в сторону от нас ментов, сколько можешь.

— Пора, — говорит мужик, — Удачи вам, парни! — и ковыляет вправо, где есть какие-то кусты, мы же устремляемся дальше в поля с новой силой после передышки.

Глава 13 ЗАМЕТАЕМ СЛЕДЫ

Бежать с двумя сумками оказалось сразу же гораздо труднее, лишние пять кило в каждой руке оттягивают плечи, ноги проваливаются в грунт через раз.

Стас, тоже нагруженный одной сумкой и столиком, сбавил немного прыть, однако, проваливается ощутимо меньше меня и меньше выматывается, выдергивая ноги из чачи.

Пробежав так пару сотен метров, я хрипло простонал:

— Подожди!

Приятель остановился и принялся протирать очки, у него со зрением не очень дело обстоит. Зато, бежит и не жалуется, даже нравится, по-моему, ему такое опасное приключение с нарушением закона и погоней на хвосте.

Мы бежим — нас догоняют! Хрен поймают!

Хочется прямо громко крикнуть от полноты чувств.

Добравшись до него, я поставил осторожно на имеющийся наст из снега и подмерзшей земли обе сумки перед собой и нетерпеливо оглянулся.

Выдохнул с облегчением, погоня не приблизилась, даже отдалилась от нас в правую сторону, посчитав, что пожилой мужик перспективнее двух малолеток. Теперь между нами метров двести, но, исход погони за дядькой уже решен, он немного не добежал до виднеющихся редких кустов и остановился, присел на пару секунд на карачки, потом снова поднялся и все же забрался в кусты, спустился в мелиоративную канаву, похоже, потому что исчез из нашего вида сразу.

Впрочем, погоня уже в десятке метров от него, молодые ретивые сержанты в сапогах, конечно, гораздо резвее толстого мужика с одышкой и вот-вот схватят его.

— Похоже, он деньги прячет, просто в грязи на берегу под кустами, — догадался я вслух, когда дядька выпрямился и начал подниматься обратно к своим будущим конвоирам, — Делает вид, типа понял, что через канаву перебраться не сможет и поэтому сдается.

— Ого, интересно бы там посмотреть и пошарить, — задумчиво сказал Стас, натянув уже на нос очки.

— Ну, шансов немного, что найдем. Это, если бы мы рядом находились, как те же менты, тогда понятно примерно, а с такого расстояния ничего не видно.

— Кстати, по следам можно будет разобраться, — заметил приятель и я поддержал его.

— Только, нам бы самим ноги унести от ментов прежде, чем о поисках чужих кладов думать. Хотя, тема интересная.

Мы посмотрели немного, приходя в себя после бега и снова припустили дальше, когда один из сержантов вознамерился направиться в нашу сторону, а второй повел задержанного к остальным его собратьям по несчастью. Идти им немало так по времени обратно придется, зато, мы отдышались и с новыми силами понеслись навстречу безлюдным полям, по которым уже изрядно удалились от нас убежавшие прежде спекулянты. Они разбежались в обе стороны и теперь делают крюк побольше, чтобы обойти милицию и не попасться снова в засаду.

Слева видны домики какого-то садоводства, по центру полоса пулковского аэропорта и справа какие-то постройки тоже имеются, однако, до них добираться пару километров по рыхлой почве и еще речка какая-то, вроде, там находится, через которую нам, возможно, не удастся перебраться.

Поэтому туда мы не пойдем, чтобы не бродить беспомощно по берегу, а лед нас, скорее всего, не выдержит, опасное это такое мероприятие — проверять на своей шкуре подвиг Папанина.

У нас такой форы, как у убежавших вперед, нет, поэтому приходится напрягаться изо всех сил, сумки повешены на оба плеча и, неуклонно проваливаясь вместе с ними, я все же бегу наравне со Стасом, как более тренированный и словивший второе дыхание спортсмен.

Через еще метров четыреста мы останавливаемся передохнуть, дыхание на холодном воздухе далеко вырывается изо рта, я заматываю верхнюю часть лица шарфом, чтобы не дышать ледяным воздухом.

Стас тоже дышит, как загнанная лошадь и смотрит на меня, ожидая команды. Как-то быстро я стал лидером в нашей группе, мне принимать окончательное решение, что не может не радовать, ибо взрослые мозги работают хорошо.

— Может, бросить столик и один из чемоданов на хрен. Я больше не могу так скакать, — спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой:

— Будем до конца держаться, это считай, наше испытание на силу духа. Вытянем проблему сегодня — всегда будем гордиться собой, сдадимся — до конца жизни станем жалеть об упущенных возможностях. Да и в том проблема, мы же не знаем, в какой сумке самые ценные книги. Теперь нам или все сумки возвращать или, если придется бросить одну из сумок, тогда лучше здесь больше не показываться.

— Почему? Две же мы спасем, всяко, это лучше, чем ничего, — не понимает Стас.

— Ну, если этого дядьку кто-то крышует, в чем я сомневаюсь, тогда на нас могут деньги повесить попробовать, — как гораздо более опытный делец криминального толка разъясняю я приятелю, — За пропавшую сумку, будь в этом уверен. Есть такой вариант, правда, нас еще найти нужно, а это непросто даже для милиции, если мы сегодня сможем вернуться в наш город незамеченными.

— Однако, подключить к разговору пару суровых мужиков, видом пострашнее, он и так может, как и знакомых ментов пригласить на встречу с нами, — добавляю я позже, решив пока считать дядьку более опасным, чем он выглядит на самом деле.

Да и из ментов еще мало кто нацелен на такие противозаконные дела, тем более, никакие мужики меня тоже не испугают до смерти.

Тем временем, остановившийся отдохнуть одновременно с нами сержант снова вытащил ногу из земляной чачи и шагнул в нашу сторону.

— Ладно, пора пробежаться немного, — скомандовал я и мы снова побежали, удаляясь от трубы, но, уже заворачивая влево, как и остальные беглецы.

Это нам реально так повезло, что наш вес образовавшийся наст умудряется держать, пусть меня и некую долю секунды, мы не проваливаемся в землю по щиколотку с каждым шагом. У меня ноги в сапогах уходят сантиметров на десять в землю, у Стаса еще меньше, нам приходится перемещаться короткими прыжками, не давая земле затянуть наши ступни глубже.

Время уже к двенадцати подошло, светлый день до пяти-шести часов теперь тянется и нам бы отсидеться в полях до темноты. Но, на такой подвиг с насквозь промокшими ногами мы не готовы, просто замерзнем здесь, на продуваемом всеми ледяными ветрами пространстве, где даже негде присесть и отдохнуть.

Вскоре сержант отстает от нас, однако, мы все еще в поле зрения погони, и он может по рации вызвать своих на перехват. Поэтому приходится просто шагать, сжав зубы и обливаясь потом, выдергивая сапоги с килограммами липучей грязи, все же с каждым шагом удаляясь от барахолки.

Через километр, полностью вымотавшись на этих чертовых полях, мы свернули обратно к дороге, шагая вдоль следующей канавы с редкими кустами.

— В принципе, пока стоит такая не сильно морозная погода, мы почти неуловимы для ментов на этих полях. Если только какого-нибудь разрядника по бегу за нами не пустят, и он на рывке кого-то догонит. Но, если будет сотня метров форы, можем и от него убежать, — размышляет Стас, поправляя запотевшие очки.

— Это да. Сейчас мы вымотались, если отдохнем немного, сможет и дальше бегать. Только, лучше добраться до трубы, спрятать там столик и подождать около остановки автобус или троллейбус, чтобы убраться из этого района. Сейчас все менты заняты сильно, отвозить и конвоировать столько народа придется, однако, как доставят всех в отделение, могут отправить машину с ппсниками отлавливать убежавших, — вслух размышляю я.

— А как они поймут, кого ловить? — не понимает Стас.

— На себя посмотри, — усмехаюсь я.

— Ну, обувь и оттереть можно, не так трудно найти траву или газеты, — сразу предлагает он, посмотрев на свои ноги.

— А брючины ты видел? А спину свою, всю в земле? — я отряхиваю его со всех сторон, подсохшая грязь отваливается, свежая остается на одежде.

— Да и просто всех с поклажей станут тормозить, проверять, что там лежит. Боюсь, с таким количеством книг нам никак не отболтаться, что мы простые пионэры-коллекционэры, идем с комсомольским поручением к заслуженному полярнику, Герою Советского Союза, — что-то понесло меня в эту сторону, про папанинцев и челюскинцев.

Вскоре мы добрались до трубы, откуда принялись осторожно выглядывать на ту сторону. Столик спрятали под самой трассой непонятного назначения, хватит его таскать, руки занимать, он теперь вообще наш по всем понятиям.

Вися на одной из опор трубы, я высмотрел ближайшую к нам остановку общественного транспорта, подальше от станции и вскоре мы добрались до нее, так же прячась за самой трубой. Через десять минут вдалеке появился автобус типа «крокодил», мы, как смогли отряхнули друг друга от грязи, перекинули сумки через препятствие и удачно подскочили к моменту появления автобуса на остановке.

Попав в реальное тепло и достаточно безопасное место после погони, мы чуть с ума от радости не сошли. Сумки пока спрятали под сиденья и расслабились над ними в состоянии абсолютного кайфа, грея замерзшие руки и мечтая поскорее попасть в электричку, где есть горячие батареи под сиденьями.

Вскоре, однако, я забеспокоился и начал расспрашивать народ, куда мы едем.

Все же, сейчас именно я — глава фирмы и мне контролировать наш побег до конца.

Оказалось, что движется наш корабль к метро «Автово», но, вскоре мы проедем мимо остановки электричек «Ленинский проспект», поэтому я сказал приятелю, что пора вылезать.

— Зачем? Тут так хорошо! Не вылезу никуда! — стонет тот.

— А, понял, чем жизнь пахнет, маменькин мальчик, — ржу я над ним, — Нам нет смысла кататься с этими сумками к метро, там нас менты могут принять. И, тем более, нет смысла тащить их в наш город, они нужны именно здесь. Еще обсудим, как нам поступить с ними, пока я знаю только одно место, чтобы их надежно оставить на хранение, — шепчу я ему.

Раз мы оторвались от облавы, у нас теперь еще осталась теоретическая возможность влипнуть с тремя сумками при милицейской проверке, на которую легче всего нарваться именно около метро или вокзалов. Однако, и оставить такой дорогой товар мы может именно в камерах хранения на вокзале, тех самых, с хранением за пятнадцать копеек в течении долгого времени.

А раз мы — несовершеннолетние, вопросы точно возникнут, да и книг у нас слишком много дорогих, именно в товарном количестве.

Еще, они же не по одному экземпляру имеются в наличии, все новенькие, еще муха на них не сидела и не занималась привычным ей делом, под перевозку личной библиотеки трудно закосить.

Трудно, однако, возможно, если упереться рогами и включить тупого. Иметь столько книг не запрещено законом, нигде заявления о пропаже именно этого количества литературы, конечно, не зарегистрировано.

Однако, и менты не дураки, поймут по нам, что мы бегали по грязному полю и, скорее всего, именно при разгоне барахолки прихватили эти сумки. Отвезут нас в то самое отделение, и кто-то из сержантов нас сразу же признает, как нагло убежавших от них подростков.

Тогда сверкнет меч Немезиды над нашими головами, наступит момент возмездия, покарают даже несовершеннолетних пособников такого отвратительного явления, как спекуляция дефицитными товарами во время строительства коммунизма!

Там — все по налаженному, тупо суд и конфискация книг, нам опять ничего сильно страшного, кроме письма в школу и небольшого штрафа родителям, однако, про дорогу на рынок за трубой придется забыть навсегда ради сохранения здоровья своего.

Если книги не удастся сохранить — тогда точно светиться там не стоит.

Поэтому, весь наш побег — это возможность решить серьезную проблему в наших малых силах и неплохо заработать на таком смелом поступке.

Вскоре мы вылезаем около станции и поднимаемся на высокий перрон. Пока ждем электрон на ветру, как можем отряхиваем друг друга от подсохшей в жарком автобусе грязи, остатками снега оттираем мокрую обувь от кусков налипшей земли. Этим же занимаемся и в вагоне, где я даже на эти десять минут пути кладу насквозь промокшие носки на электрическую батарею и примерно прикидываю цену попавших к нам книг.

Некоторые из них примерно по десятке стоимости, однако, большинство — довольно редкие книги, насколько я помню. Значит, весьма дорогие, рублей по пятнадцать-двадцать пять, как я смог расслышать называемые нашим новым товарищем цены.

Точно, судя по ассортименту и поведению, он — не рядовой жулик, самый-самый верхний барыга по уровню блата и возможности покупать книги мимо кассы.

Всего в сумках сорок четыре книги, и влезет туда почти столько же, значит, он продал сегодня тоже не мало. Примерно с девяти утра до двенадцати дня, судя по ажиотажу около его столика, не меньше двадцати штук, а то и все сорок весьма дорогих экземпляров.

Уверен оказался, что сегодня не будет облавы и нарвался на очень серьезные неприятности. Есть над чем нам серьезно подумать, только, пора избавиться от вещественных улик, раз уж мы немного привели себя в порядок, а электричка подходит к перрону Балтийского вокзала.

Надеваю нагревшиеся носки и снова вставляю ноги в мокрые насквозь сапоги.

— Купим побольше газет на вокзале и попробуем просушить обувь, — говорю я Стасу, мы подхватываем сумки и обходим вокзал с правой стороны, мимо входа в метро, чтобы не проходить рядом с отделением милиции с левой стороны и по самому вокзалу не светиться.

Камеры хранения расположены у входа с площади, правда, у нас только две монеты по пятнадцать копеек, поэтому мы скоренько распихиваем сумки по свободным ячейкам.

— Фу-у!!! Основное дело сделано, — я вытираю пот со лба и откидываюсь на стену около окна.

— Жрать охота! И ноги просушить! — мечтательно говорит приятель.

— Теперь можно все! — радуюсь я, когда заглянувший в камеры хранения сержант подозрительно смотрит на нас, поэтому я подталкиваю Стаса на улицу.

Эх, раньше я сам здесь пару недель гражданку держал и переодевался здесь же, пока не нашел на соседней улице имени товарища Розенштейна в последнем доме хорошую женщину, у которой потом вещи пару лет хранил, пока не выпустился из системы. Она здесь дворником работала, с Украины приехала, с Ворошиловградской области и за трешку помогала мне вести активную жизнь на городских улицах по гражданке. Связалась потом с засиженным матерым уголовником, так, наверняка, и пропала с ним по жизни.

Менты, заразы, и тогда постоянно в камере хранения маячили, проверяли, чтобы воровства не было и не очень одобрительно к таким переодеваниям относились, ибо, место все же общественное, сверкать уставными трусами там не положено.

Покупаем сразу же пару тошнотиков на вокзале с лотка и быстренько перекусываем, чтобы первый голод утолить. Пирожки из местного привокзального ресторана и, в принципе, вполне ничего такие, когда горячие, однако, легенды, кто там что в них нашел, ходят очень страшные.

Потом идем в знакомую булочную на углу Обводного канала, там уже объедаемся сдобой и выпиваем по два стакана горячего кофе с молоком, пока ждем электричку в нашу сторону. Я для себя снова вспоминаю цену в двадцать две копейки за такой вкусный напиток, ведь забыл уже.

— А, тут же еще котлетная есть на Шкапина, за баней, — вспоминаю я.

Ладно, потом как-нибудь навестим аутентичное советское заведение из моей курсантской молодости.

С новыми монетами возвращаемся в камеру хранения, раскладываем по ячейкам сумки по отдельности, две я ставлю на свой день рождения, одну на Стасов.

— Что теперь делаем? Вообще, зачем ты сумки скомандовал сюда везти? Почему не в ту кафешку при универсаме, про которую мужик сказал? — наконец то у приятеля прорезались законные вопросы.

— Пойдем на электричку. Вон уже сейчас первая отойдет и там поговорим.

Мы снова сидим в вагоне, отправляющемся даже в Краснофлотск, я опять сушу носки, забиваю в сапоги смятые газеты в большом количестве, сидя по-турецки на деревянном сиденье, чтобы согреть ноги.

— Давай, рассказывай свой план, — требует приятель, так же усевшись, как я.

Рядом с нами никого нет, мы заняли места в третьем, дребезжащем вагоне, где приличные люди стараются не ездить по возможности. Когда вылезем на станции, сначала присмотримся, что вокруг творится и тогда скорректируем свои планы.

— Почему я не пошел в кафешку, про которую мужик сказал? Когда его отпустят — одному богу известно, может, только к ночи и что мы там делать будем столько времени. Придется в подъезде его дожидаться, где-нибудь на чердачной площадке в холоде, зачем вообще нам такое счастье? Как мы потом в город вернемся?

— Да, это не вариант, меня матушка съест за такое опоздание, — согласен Стас.

— Однако, основная проблема не в том, когда он появится и даже не в том, не прихватят ли нас менты в том районе…

— А в чем же? — не понимает приятель, глядя на меня через очки.

— Одно дело, когда он подошел к нам в кафе, где мы сидим с сумками рядом. Тут все от него зависит, как нас наградить, может дать по десятке или похлопать по плечу. Это его район и его книги, как он скажет, так и получится в итоге.

— А в камере хранения он ничего нам сделать не может, тут все от нас зависит, только мы знаем номера ячеек и коды на открытие. То есть, ситуация полностью меняется в нашу пользу и никакая пара бойцов, если он прихватит таких с собой, нам ничего не предъявят, когда рядом постоянно бродят менты.

Что-то я много про бандитов думаю, не те времена еще, как мне кажется.

— Верно. А сколько ты хочешь попросить у этого спекуля?

— Сейчас прикинем. Сорок четыре книги, возьмем в среднем цену по пятнадцать рублей на продаже, итого, шестьсот пятьдесят — семьсот рублей, скорее, немного больше. Многие книги я не опознал, а они могут и по сотке рублей стоить, та же Цветаева или Мандельштам, например. Так что, вполне возможно, наш груз стоит больше тысячи рублей. Но, я хочу попросить у спекуля четверть, как положено при нахождении кладов или немного поменьше. Сам понимаешь, проделать такой трюк в камере хранения можно без проблем. Рублей сто-сто двадцать за наши услуги, минимум, еще смотря на его поведение.

— А если оставить книги себе? — вопрос у Стаса злободневный, конечно.

— Оставить и кинуть мужика? Тоже можно, сами распродадим книги не спеша, — я до сих пор помню одну подворотню на Литейном, где сдал перекупам несколько книг из нашей семейной коллекции первой супруги.

— Рядовые книги можно сдать быстро, дорогие уже потом, когда более-менее разберемся в таких делах. Сейчас у нас есть возможность подумать до завтрашнего утра, а вот в кафешке при универсаме ее точно бы не оказалось.

— Да, мудро ты придумал с камерой хранения! — Стас с восторгом смотрит на своего умного подельника.

Знал бы он еще, какой я опытный в таких делах, смотрел бы с еще большим восторгом, впрочем, пора надевать сапоги, скоро станция Ульянка.

— Стас, собирайся, мы выходим, — говорю я приятелю.

— Снова на это поле вылезать? — с некоторым ужасом пугается он.

— Клада без этого поля Дураков не найдешь! Ты же хочешь найти клад? И пять сольдо? — вопрос, конечно, риторический.

Глава 14 БОЛЬШАЯ УДАЧА

Электричка со свистом не спеша разогналась и улетела вдаль, мы посмотрели по сторонам с перрона и спустились за платформу, чтобы лишнего не светиться перед чужими взглядами.

Вышедшие с нами несколько человек перешли дорогу и скрылись в микрорайоне, в сторону рынка никто не двинулся, да и нет там никого.

Думаю, даже в торговый день все к двум часам заканчивается в такую зимнюю пору, а сейчас уже три часа.

Тем более, после облавы и выписываемых на конвейере протоколов и постановлений все активные торговцы сейчас получают свои приговоры. Счастливчики же, которым удалось скрыться, радостно отмечают свою удачу и пока не собираются больше рисковать. Пока не собираются, но, к следующей субботе соскучатся по острым ощущениям и хорошей прибыли.

Так что, мы в гордом одиночестве перебираемся через трубу и пока ждем, не притаились ли в засаде какие-нибудь менты. Не ждут ли в припаркованной машине без спецрасцветки?

Хотя, что им теперь тут делать? Около пустого поля?

Заодно переговариваясь между собой насчет того, не слишком ли сильно мы рискуем и подставляемся, в гордом одиночестве гуляя по истоптанному полю.

— Мы здесь как на ладони окажемся, когда полезем в эту канаву? Если расскажут этому мужику? — сомневается Стас.

— Ну и что, кто нас рассмотрит так, чтобы описать в подробностях и расскажет тому же спекулю? Никто, да и никому дела нет, что тут ищут двое неприметных пареньков, тем более, после такого шухера есть возможность что-то отыскать среди брошенных ящиков и картонок. Кассету там для магнитофона или еще какую мелочовку, интересную для мальчишек. Хорошо бы, конечно, дождаться первых сумерек через пару часов, однако, нас поджимает время.

— Почему поджимает? — опять не понимает Стас.

— Потому что фонарика у нас нет с собой, а спекуль не вечно же будет в околотке сидеть, рано или поздно составят на него протокол, и он первым делом рванет сюда, если спрятал деньги в канаве. Есть еще шанс, что отправят его на пятнадцать суток за попытку убежать, но, насколько он верный, мы не знаем.

— Теперь понимаю, — кивает головой Стас.

— Однако, есть и еще один вариант, тоже для нас не очень. Спекуль этот, конечно, привлекался уже не раз, и менты знают, что деньги у него должны с собой большие оказаться. Опросят других торгашей, а они обязательно расскажут, как хорошо торговля у того шла. Когда же ничего не найдут в карманах, обыщут, как следует и кто-то из догонявших его сержантов может вспомнить, что мужик спускался в канаву и исчезал из поля зрения на несколько секунд. Которых ему оказалось, как раз достаточно, чтобы засунуть пачку денег в грязь, под какой-нибудь куст. Они придержат этого спекуля в отделении и направят сюда пару проверенных сотрудников. Поэтому, и нам бы лучше поспешить к канаве, доделать последнее дело на сегодня и исчезнуть, независимо от результатов.

Мы подхватили пару палок покрепче, чтобы ими переворачивать наст и грязную землю, уже через пять минут подошли по следам к самой канаве.

Тут я приятеля притормозил, а то он собрался сразу спрятаться от чужих глаз внизу и натоптать там своими ногами.

— Постой, не спеши. Сверху попробуем догадаться, куда он мог спрятать деньги.

Минуту рассматриваем следы, и я уверенно говорю:

— Вот его первые отпечатки, когда он шагнул вниз, потом он еще раз шагнул и совсем скрылся с виду от погони. Теперь должен присесть и правой рукой засунуть куда-то пачку, может и без упаковки, прямо в грязь. Давай-ка я повторю его спуск, а то так можно долго грязь переворачивать, до темноты.

— А почему именно правой? — интересуется Стас.

— Он деньги в правый карман полушубка складывал, это я вспомнил точно.

Я спустился вниз, Стас тоже шагнул и пригнулся на первом следе, оставшемся от мужика.

— Ты смотри на трубу, не появится ли кто-то на ней, я сам тут все обшарю.

Мужик мог надломить наст и запихнуть пачку в грязь, потом сверху положить ту же пластину наста или спрятать деньги где-то около своего следа, пропихнув поглубже в грязь. Времени у него не имелось лишнего ни секунды, поэтому действовать он должен быстро и просто.

Сначала я сначала провожу рукой вокруг себя, сидящего, постепенно отступаю подальше от своей ноги и около торчащего в полуметре куста сразу же нащупываю сдвинувшуюся под моей ладонью пластину замерзшего черного снега вперемешку с землей, которая послушно отползла в сторону.

— Так, есть контакт, место проникновения обнаружено. Как там у тебя?

— Никого, — почему-то шепотом отвечает Стас, я засовываю пальцы в саму жижу под корочкой наста, сжав зубы, медленно просеиваю ледяную грязь между пальцами. Так долго руку не продержишь в плотной и очень холодной массе, но, прямо около тонкого ствола неизвестного мне куста я нащупываю что-то инородное в этой смеси, вскоре вытаскиваю целлофановую пленку, всю измазанную черной грязью. В ней чувствуются упругие сложенные купюры, я нахожу отверстие пакета, раскрываю его и вытаскиваю солидную пачку денег своей грязной рукой.

— Обалдеть! — стонет сверху приятель и жадно шепчет, — Сколько их там?

— Потом посчитаем, давай смотри по сторонам, очень обидно будет, если нас перехватят с таким баблом менты или сам спекуль.

Я сую деньги в карман, потом сворачиваю пакет грязью внутрь, мало ли еще придется так же деньги прятать, если нас перехватят около трубы или прямо сейчас нарисуются милиционеры на ней.

— Никого, — возбужденно шепчет Стас, я сам проверяю трубу и все, что видно около нее.

— Давай обратно, идем обычным шагом по своим же следам, затаптываем их по возможности, не бежим, не привлекаем внимание, — и мы выбираемся обратно на поле, я оглядываюсь на такую удачную для нас канаву мелиорации.

Не отпечатались ли наши следы здесь, однако, в натоптанных провалах наста не видно никаких особых примет, а мы уходим обратно к трубе. Дело сделано, осталось отойти без проблем от места счастливого для нас и дождаться обратной электрички.

Ждем так же за трубой, пока не появится первая электричка в нашу сторону, перелезаем через трубу и бежим в вагон, находим сидения с батареями, снова сушим обувь и носки.

Деньги я пересчитал еще во времяожидания за трубой и теперь точно знаю, что мы смогли стать богаче на четыреста восемьдесят рублей. Так же я отдаю половину добычи Стасу и еще десятку, которую ему должен, так что, теперь мы в расчете. Стали серьезно богатыми парнями за потраченные на поиски клада полчаса своего не очень дорогого времени.

Молча сидим, глядя, как пролетают мимо заснеженные поля и пребываем в определенном смятении от суммы клада и сегодняшних приключений.

Тут я вспоминаю, что Стас во взрослой жизни оказался очень неумерен в тратах денег и возлияниях, поэтому предупреждаю его, чтобы он спрятал всю сумму подальше от родителей и сестры.

— И не кидайся сразу ее тратить! Чтобы мы не решили делать с книгами, к спекулянту мы должны появиться ровно в той же одежде. Никаких новеньких джинсов и вообще ничего такого дорогого с собой.

— Почему это? — сразу насупился приятель, уже прикидывая, наверняка, как потратит все доставшиеся на халяву деньги.

— Потому, что мы точно окажемся в списке его подозреваемых и одними из самых первых, особенно, если заявимся в новых шмотках. Если вернем книги и не спалимся на дорогих обновах — это одно дело, тогда можно и дальше с ним общаться. Наверно можно, хотя, это безо всяких гарантий, — предупреждаю я приятеля, — Деньги мы, конечно, возвращать точно не станем, да и про книги я понемногу прихожу к мнению, что тоже лучше будет просто исчезнуть с концами. Уверять его, что мы не смогли убежать от ментов и нас все равно поймали позже — нет смысла, это он может проверить легко.

— Да, я тоже так же думаю. Чего ради его так баловать, рисковать какими-то проблемами при получении этой сотни рублей, пусть ты очень хорошо придумал с камерой хранения. Когда у нас на руках почти шесть сотен рублей в книгах. А может и еще больше, как ты говоришь. Тем более, он может очень разозлиться и за такую сумму, так что никакой поддержки от него нам на рынке не будет, — довольно разумно рассуждает приятель.

— Правильно. Да и чем он сможет помочь — непонятно, мы ему не родственники, чтобы он, потеряв сотню-полторы рублей, дальше к нам хорошо относился. А вот подставить сможет нас очень серьезно при желании, через тех же знакомых ментов, вплоть до уголовного дела, — говорю я.

— Да и не стоит совсем со счетов скидывать возможность, что кто-то, имеющий отношение к рынку, смог рассмотреть парочку подростков, которые лазили в знакомую ему канаву. Да, даже просто гуляли по платформе в это время, мужик тогда точно сопоставит нашу помощь и пропавшие деньги. Мы ведь тоже видели, куда он спускался, чтобы их спрятать, пусть и издалека.

— Так что? На рынок больше не ездим? — спрашивает Стас.

— Пожалуй, что нет. И так поднимем по пять сотен, мы бы за год столько там не заработали на перепродаже, причем, еще не понятно, чего именно.

— Ну, столько бы заработали, скорее всего, однако, поймали бы нас несколько раз, со всеми вытекающими последствиями. Да и кататься каждую неделю туда-обратно по выходным надоест очень быстро, так что, лучше синица в руке, да еще такая жирная, чем непонятный журавль в небе, — подвожу я итог.

И вообще, как говорил Черчилль — если человек не способен украсть — он не способен на великие свершения!

Дальше мы вылезаем в Ораниенбауме и ждем нашу электричку, снова попивая кофе с молоком и уплетая сдобу в виде пирожков в кафе местного вокзала. Мои сапоги и ботинки Стаса немного подсохли и уже не так мешают радоваться жизни, однако, мы проходили в абсолютно сырой обуви весь день, поэтому я ожидаю серьезных проблем со здоровьем и для себя, и для приятеля.

Дома оказываемся после семи вечера, хорошо, что при советской власти электрички ходят почти каждый час и никто не думает о прибыли и лишних расходах. Я провожаю Стаса к нему домой, чтобы отвлечь внимание его матери в первые минуты, и он смог спрятать деньги. Ну и чтобы его сразу не принялись сурово воспитывать.

У меня дома все проходит нормально, я предупредил родителей, что поехал искать себе ПТУ для дальнейшей учебы и даже продемонстрировал им книгу с названием «Все ПТУ Ленинграда в 1982 году», которую уже успел купить в нашем книжном.

Сам ее начинаю штудировать время от времени в поисках самых подходящих вариантов. Выбор довольно большой, нужно отобрать пяток фаворитов и все их навестить лично.

Насколько я сам помню, богатые ПТУ хорошо жили при каких-нибудь крупных предприятиях, которым позарез требовались рабочие к станкам и конвейерам, на прокладку метро и прочие тяжелые промышленности города-героя.

В таких путягах общежития вполне благоустроенные, кормят в столовой отлично, стипендии повышенные, еще форма та же имеется. И даже пайки в качестве поощрения выдают, часто с импортными продуктами стран СЭВ. Еще с секциями и кружками тоже все отлично, занимайся — не хочу, будущий рабочий человек.

При этом учиться не заставляют от слова совсем, если ходишь на занятия, где не достаешь учителей тупыми вопросами и вызывающим поведением — сразу становишься кем-то типа хорошиста. Если же еще что-то записываешь в тетрадку под диктовку и иногда по делу отвечаешь — тогда просто отличник и лучший ученик.

Питерских в таких местах почти нет, как и областных, если не совсем из дремучего захолустья. Парни приезжают, в основном, из провинции далекой, поселков городского типа и городков небольших, их умудрилось сманить шикарными обещаниями через объявления в районных газетах начальство учебных заведений. Которым требуется обязательно выполнять план по приему учащихся.

Не очень культурные и не совсем воспитанные, однако, крепкие морально и физически, настоящие мужики в будущем. Немного на блатных понятиях воспитанные, как и большая часть советской молодежи в провинции.

В Ленинграде на всем готовом многие не против поучиться три года, а работа — она везде такая работа, что здесь, в городе победившей Октябрьской революции, что дома, разницы особой нет.

Есть еще медицинские училища, с довольно интересной специальностью в будущем. Можно быстро переучиться на массажиста и потом подняться на уровень солидного остеопата. С важным видом человека, понимающего чего-то в медицине, забирать приятно шуршащие крупные купюры у сильно доверчивых клиентов.

Училищ много разных, местные идут в основном в торговлю, учатся на продавцов, в сферу обслуживания и прочие, обещающие нормальный достаток и доступ к дефициту со временем, профессии. Однако, общежитий у таких ПТУ и, тем более, полного обеспечения нет, как и спортивных секций, поэтому мне они пока не подходят.

Рассчитаны на местных подростков, которым есть, где жить.

Пока не подходят, а там дальше посмотрим.

Показываю матери новую шапку и говорю, что купил ее как раз за десять рублей на рынке, она уверяет, что может связать такую же, если найдет подходящие нитки.

— Вяжите, матушка, попробуйте, пока какие есть. Может, что-то и получится, только, шерсть на будущее покупайте самую дорогую.

У мамули на шкафу лежит в специальном ящике вязальная машина, настоящий сложный агрегат, вскоре к ней добавится вторая, чтобы еще лучше вязать низ свитеров нам с отцом и платья из шерсти для сестры.

Вполне возможно, что-то у нее и получится, хотя, не думаю, что она сможет повторить уровень фирменного петушка из настоящей Финляндии.

Еще раз пересчитываю деньги, все те же двести тридцать рублей, прячу их в основание своего кресла, где отогнул в недоступном месте обивку. Теперь, чтобы их достать, придется перевернуть кресло и залезть довольно далеко рукой внутрь.

— Ну, что, попаданец в СССР? Первичный капитал удалось приобрести с первого выезда на Ульянку, благодаря необычному везению, вовремя случившейся облаве, моему умению общаться и быстро принимать решения, — говорю я сам себе, отпарив дополнительно ноги в горячей воде с горчицей после принятой сразу же согревающей ванны.

Кроме солидной суммы, месячной зарплаты советского человека, а то и двухмесячной, теперь еще и товар для неспешной торговой деятельности у нас завелся. Спешить с реализацией очень уж не стоит, хотя, книги тоже сильно дороже не станут, да и продавать по ценам спекуля у нас не получится.

Наверняка, мужик кинет среди своих подельников клич про двух подростков, укравших у него солидный набор книг и пообещает премию за любые сведения о нас. Таких молодых продавцов книг заметят сразу, вряд ли еще кто из восьмиклассников промышляет таким делом. Народ в рядах с книгами все более возрастной, солидный и умственно развитый, как мне отчетливо показалось на рынке, а я своим ощущениям насчет людей вполне доверяю.

Поэтому, можно устроить несколько продаж самых дешевых и массовых книг, сначала найдя их у тех же спекулянтов, чтобы узнать цену, только, уже в других местах. Да около магазинов «Старая книга» такие люди точно обретаются, можно в горсправке заказать такую услугу, чтобы все адреса магазинов, имеющиеся в городе, получить на бумажке.

Даже на родном Рижском проспекте я один такой магазин знаю.

Книги придется понемногу продавать, чтобы получать наличные и вкладывать их дальше в бизнес. Хранить долго точно нет смысла, но и спешить нельзя, пока мы еще немного не подросли, а там все уже забудут про обманутого подростками в лучших своих ожиданиях спекулянта.

Вскоре я уснул после трудного и тревожного дня.

Если и имелись у меня мысли все же попробовать договориться на следующий день с мужиком, чтобы и дальше промышлять на рынке, то с утра они пропали надолго.

Как я и опасался, я заболел очень тяжко, только к пятнице спала высокая температура и я стал вставать со своего кресла.

Стас тоже заболел, не так сильно, однако, в школу мы оба пришли только во вторник, так что, возможность пообщаться со спекулянтом на рынке все более становилась эфемерной и откладывалась по времени.

В следующую субботу после выздоровления мы снова прокатились в Ленинград, быстро забрали две сумки из камеры хранения, переложив их в другие, размерами побольше и вернулись обратно в город. Конечно, с понятным любопытством снова рассматривали толкучку на Ульянке и с неким замиранием сердца проехали мимо ее, с удовольствием вспоминая недавнее приключение.

Стас уже потратил почти половину денег, купил себе пару эротических журналов у знакомого моряка, приятеля его тетки и теперь распродает их по отдельным картинкам в школе и во дворе. Еще потратил сорок рублей на новые часы взамен потерянных где-то в полях, тех самых первых в классе электронных.

То есть, и тратит, и зарабатывает, как может, прямо молодец такой.

Теперь придется искать новое место, типа той же Ульянки, чтобы чем-то закупаться и приторговывать в своем городе. Я такого места пока не знаю, однако, кое-какие мысли на этот счет в голове у меня имеются.

Глава 15 РАЗГОВОР С ОТЦОМ И ПЕРВАЯ ДРАКА В ШКОЛЕ

Отец, наконец, пришел в себя после моих откровений, дождался, когда я оправлюсь совсем от болезни к воскресенью и с утра пошел на меня в атаку, убеждая ни в коем случае не бросать школу и уже потом поступать, куда я захочу.

— Подумай, сынок, тебя же заберут в армию, ты можешь попасть в Афганистан, — достаточно серьезный аргумент и в свое время я к нему прислушался.

Отец подсел поближе ко мне и говорит очень душевным таким тоном, добра мне желает по-настоящему, его можно понять.

Моего ровесника забрали именно в Афган, к счастью, он вернулся живым и невредимым оттуда. Стал потом станочником и котлетчиком, из нашего города на работу в Питер ездил целый вагон таких лихих ребят, потом устроился в таможню и зажил совсем хорошо.

Котлету прямо на ногу мне дважды кидали даже в нашем городе молодые придурки, тренируясь перед околпачиванием Питера. Клиентов для развода они ищут, толкаясь по магазинам в ожидании, когда лох засветит кошелек, набитый купюрами и выйдет из магазина.

После этого его обгоняет парень, обычно с курткой на плече и почти точно на ногу жертве падает толстый лопатник. Человек поднимает кошелек и успевает рассмотреть, что он набит долларами и крупными купюрами в рублях. На самом деле доллары сложены в пачку купюрами по одному-два и крупные рубли часто поддельные. Ибо, как себя поведет счастливчик — никто не знает и вполне возможно, что просто сурово пошлет всех на хрен. Не испугается драки, а доказывать потом милиции, что это именно твои деньги в кошельке — никому не сдалось. Тем более, если гражданину нанесены серьезные побои в ходе дискуссии о кошельке и дело пахнет реальным сроком за хулиганку, с отягощающими обстоятельствами, группой и по предварительному сговору.

Если он очень настойчиво зовет быстро исчезающего за горизонтом жулика, задумка срывается, если же нет или не очень, к нему сразу подскакивает не крупный и не опасный с виду паренек, заявляя, что видел поднятый кошелек, предлагает сразу же поделить деньги в ближайшей подворотне. В подворотне их и находит хозяин кошелька, уже с парой солидных по виду друзей, после чего они настойчиво убеждают обоих, по их мнению, нехороших товарищей, польстившихся на чужое добро, что денег в кошельке было гораздо больше. Просят посмотреть деньги клюнувших на халяву граждан, подставной сразу же без разговоров отдает свои, их осматривают и возвращают без проблем обратно, сбитый с толку гражданин так же отдает пачку из своего кошелька, их ломают и возвращают малую часть хозяину. После чего все мгновенно исчезают, а лох остается в подворотне с небольшой пачкой самых маленьких купюр в руке.

Такой вот стандартный путь для тех переломных времен; воин-интернационалист — жулик — ответственный работник таможни.

Именно так многие мои знакомые катались по всему Союзу, даже в Киеве, Риге и Минске успели отметиться, как следует.

Единственно, что странно, приятели с секции, которые хорошие боксеры, этим промыслом не занимались, редко кого из них я встречал во втором или четвертом вагонах вечерней электрички.

Наверно, сразу переходили в более серьезную организованную преступность и занимались опасными делами. Хотя, большинство котлетчиков за применяемое насилие к несговорчивым клиентам тоже получили срока, настоящие или условные, со временем.

Поэтому насчет Афгана я отвечаю отцу уклончиво, идти служить в советскую армию я вообще не собираюсь. Однако, знать, как я этого избегу — отцу совсем не требуется, пусть спокойно спит и думает, что сын по-прежнему послушный, очень среднестатистический советский подросток, только, с непонятным закидоном насчет своего будущего.

— Сынок! После десятого класса — иди куда захочешь! Сейчас ты еще так мало знаешь о жизни за пределами нашего города! Кругом — опасные опасности и подозрительные незнакомцы!

Это у папки основная тема, как опасен мир и раньше его слова точно правильно относились бы ко мне, однако, теперь я знаю про опасную жизнь в несколько десятков раз больше его самого, поэтому отцовы уверения пропадают втуне.

— Папа, вопрос с армией возникнет через три года, тогда и придется решать его. Сидеть два года, как тепличный овощ в десятом классе я точно не стану, даже и не мечтай. Привыкни к тому, что я осенью уеду в Ленинград.

— Ну как, как ты его можешь решить? — не может успокоиться отец и приходится немного обрезать наш диалог.

— Через три года, папа, поговорим. Чего воду в ступе толочь?

И тут отец выдает свое сокровенное, прямо из души:

— А в военном училище и форма красивая и кормят отлично! И девушки хотят за военного замуж выйти все поголовно!

Проговорился все-таки, что с детства моего имеет такую надежду, упрятать меня в военную бурсу. Чтобы еще пять лет за меня государство отвечало и кормило кое-как, а самому в сторонке гордиться бравым сыном-курсантом, отличником БП и ПП.

В то самое время, как сынок уже одного жулика хорошо так ограбил и теперь может красиво банковать на всю добычу.

Форма то ничего, особенно наша, военно-морская, черная и симпатичная. На зеленых собратьев мы с понятной жалостью и пренебрежением посматривали, как они в плюс двадцать пять бывало в длинных шинелях непонятного мышино-болотного цвета разгуливают по улицам.

У нас переход с шинели на бушлат давно уже произведен, да и смотрится все гораздо симпатичнее, золотые пуговицы с якорями блестят на весеннем солнышке, единственно, только бескозырка уступает фуражке сухопутных братьев по удобству ношения.

Зато и на ней видны золотые буквы училища, славного своими традициями, героями Советского Союза и нашим общим делом вместе с товарищем Маринеску.

Очень гордился я своею системой, даже ее высокими процентами в статистике правонарушений и венерических заболеваний по всей Ленинградской военно-морской базе.

Смотрел с восторгом со своего этажа, как в обеденный перерыв такие уже бравые третьекурсники, собрав денежные взносы с товарищей и похватав на камбузе металлические чайники, перепрыгивают через метровой высоты заборчик на заднем дворе училища и разбегаются по окрестным пивнушкам за ячменным напитком.

В начале улицы имени старого большевика Шкапина, на берегу Обводного канала, стоят два ларька по разливу пива и еще на углу училища имеется пивной зал под условным названием «Три пескаря». Напротив него, в доме бывшего садовника царя, находится единственный в огромном городе женский вытрезвитель. Наши минеры и штурмана постоянно наслаждаются тихими летними вечерами весельем, доносящимся оттуда, слышат развеселые крики и площадную ругань доставляемых насильно на протрезвление женщин, жестоко лишенных праздника и разлученных с любимыми алкашами..

Завсегдатаи этих пивных заведений уже твердо выучили, что сильно торопящихся борзоватых парней в военно-морских робах положено пропускать к выдаче пива без очереди, чтобы не опозориться прилюдно, совсем напрасно пытаясь доказать, что их тут не стояло.

— Торопятся ребята, пусть покупают без очереди, защитнички наши!

К моменту возвращения нагруженных добычей парней на заднем дворе появляется фигура дежурного по училищу, пожилого капитана первого ранга. Он честно пытается перехватить доставщиков контрабандного продукта, курсанты ловко и вежливо оббегают его неповоротливую фигуру, перепоясанную портупеей и скрываются на том же камбузе вместе с чайниками.

Да, все было очень прекрасно, пока вместо пожилого вице-адмирала Неволина не появился строгий прообраз белорусского батьки, так же из белорусских крестьян, новый начальник училища и не принялся с небывалым энтузиазмом закручивать гайки прямо по человеческим судьбам привыкших к постоянному разгулу курсантов.

Жизнь сразу стала серой, как тюремная стена, как пел классик.

Теперь уже постоянно стучали барабаны на строевых смотрах, неуставные клеши и ушитые бески с мицами-грибанами изымались и беспощадно рвались на месте. Навязчиво запахло какой-то аракчеевщиной, расстрелом восставших на Сенатской площади, свистом шпицрутенов над нашими грешными головами вместе с цитируемым строевым уставом, шагистикой плутонгами и уставными бирками даже на перчатках.

Как-то, уже в Москве на параде, суровый сухопутный патруль докопался до парня из нашей роты по просвищу Ганс. Проверили все, что можно, старлей, начальник патруля, уже загрустил, однако, вспомнил что-то из своей уставной молодости и крайне язвительно спросил того:

— Может, товарищ курсант, у вас и на перчатках бирки имеются?

— А как же. Конечно, имеются, все обирчено, — ответил тот и вывернул требуемое наружу.

Начальник патруля оказался поражен в самое свое уставное сердце и даже отдал честь, отпуская Ганса восвояси.

Отчисленные из системы залетчики десятками поворачивались по команде направо, уходили в роту срочной службы, чтобы вскоре оказаться на Северном флоте и продолжить службу матросами.

Загрустил я тогда серьезно, однако, потом снова повеселел. К спортсменам новый адмирал относился почтительно и прикрывать нашу боксерскую синекуру с выходами, как бы на тренировки в город, не стал, не смотря на все наши опасения.

Сказать откровенно, на тренировке в городе я побывал всего один раз, где-то на Петроградке, не помню в каком спортзале. Один раз за четыре года постоянных выходов в город — это серьезное достижение!

Всегда находились более интересные дела, чем потеть в спортзале, повторяя давно выученные движения.

Обычно выходили за ворота и разбегались каждый в свою сторону, для чего было положено иметь левую увольнительную записку. Моя обошлась мне в четыре рубля, полтора за вкладыш, полтора за корочки и рубль за правильную гербовую печать из канцелярии. Покупать пришлось все строго по отдельности.

Эх, воспоминания о боевой молодости снова невольно забрались в голову, а ведь отец продолжает терпеливо ждать ответа.

Не стану его пока совсем разочаровывать, пусть питает надежду мной гордиться и дальше, все же у него своя сложившаяся в голове система ценностей и координат советского человека эпохи товарищей Сталина-Маленкова-Хрущева-Брежнева.

Что офицер стоит выше, чем все, что отец может себе зримо представить.

Поэтому не стану его обижать, однако, руководствоваться его наставлениями и мечтами не собираюсь.

Эта жизнь — полностью моя!

Еще неделю я отходил от болезни, даже не тренировался полноценно, однако, взвесившись после тренировки, увидел, что мой вес добрался до сорока семи кило и, значит, я стою на правильном пути.

Вскоре мне пришлось вспомнить еще один случай из прошлой жизни в школе. Когда после какой-то перемены ко мне подошел Стас и сказал, что он сегодня дерется с нашим одноклассником по прозвищу Татарин из-за моей сумки-портфеля. Тот пнул ее ногой, Стас это заметил и предъявил парню.

— А, точно. Было такое происшествие, — теперь я и сам это вспомнил.

Дело то ерундовое, почти обычная детская шалость, однако, если присмотреться повнимательнее — говорит о неуважении в мою лично сторону.

Я не знаю, почему так охотно вписался в этот процесс приятель, однако, хорошо помню, что на его слова я просто пожал плечами. Мелькнула тогда мысль в голове, что стоило бы мне выйти вместо приятеля, однако, все это произошло не на моих глазах и я подумал, что Стас зачем-то сам хочет подраться.

Повод точно ерундовый, зато, потом в туалете они долго били друг друга по очереди по лицу и оба отделались юшкой из носа. Стас побольше, это вообще его слабое место, полгода, которые он проходил на бокс, почти каждый спарринг этим дело заканчивалось.

— Подожди-ка, портфель пнули мой, поэтому именно я и спрошу с Татарина, — решаю я мгновенно.

Есть повод показать себя во всей красе одноклассникам, выпустить зверя, так сказать. Давно уже пора, чтобы не пользовались моей бесконфликтностью и добротой внутренней. Я-то по очереди с провинившимся обмениваться плюхами не собираюсь. Знаю точно, что в момент начала стычки бью очередями по три удара в секунду, как из пулемета и с этим ураганом мало кто может справиться.

Поэтому я немного размялся, дожидаясь, пока все соберутся в туалете и появился как раз вовремя, чтобы остановить поединок из-за моего личного портфеля.

— Стас, давай я сам постою за свое имущество!

Стас нехотя отошел в сторону, я встал перед одноклассником, посмотрел ему в глаза внимательно и говорю достаточно доверительно так:

— Вопрос, по-моему, выеденного яйца не стоит. Просто признай, что поступил неправильно и мы разойдемся мирно.

Татарин поздоровее меня парень и не трус, поэтому, довольно нагло улыбается, расходиться и что-то признавать не согласен, да и группа поддержки солидная за него болеет. Всем, конечно, интересно, чем кончится противостояние.

— Ладно, тогда не обижайся за учебу, — и я сразу начинаю драку без дальнейших разговоров, отправив в голову парня первую троечку прямых ударов.

С ног Татарин не свалился, однако, отлетел, немало ошарашенный скоростью получаемых зуботычин к стене. Места вокруг совсем мало в маленьком туалете, парни столпились еще вокруг плотной толпой, а я не оставляю времени прийти в себя противнику. Пробиваю, как на тренировке по груше еще одну за другой две тройки зуботычин. Последнюю хорошо так потяжелее, уже с акцентом в ударах, не так быстро, ведь противник ошеломлен и не понимает, что происходит.

Костяшки ударной поверхности кулаков сразу же заныли от жестких столкновений, однако, вполне терпимо для меня.

После этого отхожу назад от прижатого к стене Татарина и с интересом смотрю на насупившиеся лица однокашников. Похоже, не ожидали от скромного парня такой злой манеры драться. Хотя я и боксер давно, просто никогда этим не выпячивал себя и с юмором переносил разные шутки на свой счет, когда можно было и ответить жестко.

Однако, именно в этом случае столкнулись необходимость показать свои новый характер и умение с тем обстоятельством, что задел меня Татарин совсем не по теме.

Я даже не требовал извинений от него, простая констатация факта неприятного поступка, раз уж Стас зачем-то поднял вопрос на самый высокий уровень, когда уже не с темы съехать без драки или тогда остаться в трусишках надолго.

Кровь у парня течет из носа, как и в тот раз, однако он не сдается еще и снова сжимает кулаки, готовясь тоже достать меня. Правда, все же небольшой разрыв появился около носа и выглядит противник серьезно пострадавшим, судя по его взгляду.

Поэтому я предлагаю признать ничью и считать поединок завершенным, тем более, звенит звонок и нам пора в класс заходить. На полной своей победе настаивать не стану, и так все зрители поняли, что произошло.

Больше драться ни к чему, если сам Татарин не предложит продолжить после уроков, встретиться где-нибудь за теплицей. По нему пока так и не понять, что у него на уме и к чему его приведет полученная трепка, только на лице начинают быстро расползаться красные пятна в местах ударов.

Притихшие товарищи с сочувствием уводят парня в класс, я со своими двумя приятелями заходим последними и готовимся к уроку истории. Весь урок пострадавший посматривает на свое лицо в зеркало, которое попросил один из его друзей у девчонок. Потом встает и просит отпустить его с урока учительницу, которая сразу же ему разрешает выйти из класса. Все учебники и тетради остаются лежать на столе, портфель соберут друзья и занесут к нему домой, благо, что он, как и я, живет прямо около школы.

Что же, победа за явным преимуществом, что довольно здорово, сам то я Татарину уступаю в росте десяток сантиметров и в весе столько же килограммов.

Правда, теперь меня, как уже пострадавшего в прежней жизни за то, что я распускал руки, реально волнует, не получил ли парень какие-нибудь серьезные повреждения. В принципе, я не бил его по носу, только по скулам вокруг, там ничего такого опасного нет, да и по силе ударов сильного сотрясения не должно случиться.

Поэтому мы расходимся после уроков, Жека посматривает на меня с удивлением, Стас, уже успевший понять по прошлым событиям, что я сильно изменился, по-дружески поддерживает меня морально, как и некоторые одноклассники.

В смысле, что Татарин сам напросился на хорошую трепку.

Это то я и сам понимаю, поэтому решаю не переживать о случившемся, пока не узнаю что-то тревожное о здоровье одноклассника.

В школу на следующий день парень не пришел, однако, наша классная уже полностью в курсе, что случилось в туалете, сразу же оставляет меня на разговор после уроков. Парни, как положено, поделились увиденным с девчонками, девчонки напели класснухе всю историю на ушко, так что, я особо с ней не спорю, но и не соглашаюсь ни с чем. Молча выслушиваю взрыв негодования и ухожу, не сказав ни слова, чем привожу в полный восторг моих приятелей, подслушивавших наш разговор у приоткрытой двери.

Оправдываться, что он первый пнул мой портфель и я просто вышел вместо собравшегося драться Стаса — нет никакого смысла.

Класснуха во всем обвиняет только меня, чему я не удивлен совсем и даже откровенно грозит мне пролетом мимо комсомола, на что мне вообще наплевать теперь.

Вот так молодые упертые бойцы начинают строить свою хулиганскую историю с первой серьезной победы, наивно думая, что пара тяжелых ударов решает все проблемы, однако, я уверен в обратном. Что распускание рук решит тебя самого.

С другой стороны, теперь ни у меня, ни у того же Жеки больше не будет проблем в классе или с другими восьмиклассниками. Все скоро узнают о том, что Татарин не ходил в школу почти неделю именно после моих ударов, а подзуживаемые постоянно вредным Клисиным двоечники не захотят попасть на место Татарина.

Драться у нас принято один на один, так что шансов у них нет.

Глава 16 ПРЕДМЕТНЫЙ РАЗГОВОР

Уважаемые читатели! Данная глава — своеобразный ответ одному из читателей, довольно настойчиво уговаривающему меня вернуться к спекулянту и оформить явку с повинной. Из-за возможный проблем с ним и его предполагаемой крышей, хотя, автор знает, что в 1982 году это была просто стихийная барахолка и никто массово не платил отсутствующей еще тогда в организованном виде братве. Впрочем, какие-то криминальные знакомые или коррумпированные сотрудники милиции в приятелях у него могут оказаться. Поэтому я слушаю его слова от другого персонажа и даю ответы по своему взрослому разумению.

* * *

После такой убедительной победы с последствиями отношение в классе ко мне изменилось заметно.

Да, так и случилось, и в лучшую и так же, как не печально, в худшую сторону.

Те ребята и девчонки, которые хорошо общались или дружили с Татарином, постарались показать мне, что не одобрили такое избиение и отдалились от меня, это я почувствовал вполне наглядно.

Они у нас составляют группу самых модных и продвинутых ребят, ведут классные дискотеки и в музыке явные авторитеты, что довольно важно в наше время и в нашем возрасте.

Ну, было бы важно, если бы я продолжил учиться в школе. Впрочем, я собираюсь обеспечить музыкой себя сам, и довольно скоро, это важная часть жизни любого подростка, а советского — особенно.

Сам Татарин, кстати, никак не показывает обиды на тумаки и ведет себя по-мужски. Мы здороваемся вполне нормально, однако, дружбой не пахнет, что мне вполне понятно.

Слишком я его все же побил, совсем в одну калитку и без шансов. Серьезно ударил по самолюбию парня. Если бы он хоть пару раз успел приложиться ко мне, наверно, всем им проще оказалось бы пережить такой исход. Не знаю точно, почему он отсиживался почти неделю дома, из-за синяков или легкого сотрясения мозга. Наверно, из-за всего вместе.

С другой стороны, я и так не слишком часто общался с ними. Хотя, разговор ребята по-прежнему поддерживают, однако, сами не проявляют инициативу и отвечают очень нехотя.

Зато, у группы двоечников я стал заметно популярнее, здороваются они теперь со всем уважением и на Жеку не лезут, когда я рядом нахожусь.

Наглядно видно, куда ведет по жизни путь сурового бойца и непобедимого драчуна…

Да и остальные приятели и друзья просто приняли теперь новое состояние дел и общаются примерно так же, просто не заходя дальше безобидных шуток и подколок.

Я же веду себя по-прежнему, ни на кого не давлю неожиданно появившимся авторитетом и не пытаюсь что-то доказать силой.

Правда, мне пришлось принять участие в неожиданной дискуссии, уже не в школе и не с класснухой, которая сразу же перестала зазывать меня в комсомол.

Впрочем, я уверен, что не ей что-то решать в таком всеохватывающем советскую молодежь процессе, как прием в комсомол новых членов согласно графика.

Скажут принять сверху и так же, пусть и с недовольным лицом, она предложит классной ячейке порекомендовать и принять.

Дискуссия произошла по вине Стаса, реально опасающегося проблем из-за нашего поступка со спекулянтом и доверившего нашу тайну своей любимой тетке, у которой сожитель — бывалый по жизни человек.

Бывалый, конечно, для тетки и восьмиклассников. Для меня уже не совсем, однако, поговорить оказалось интересно…

Я даже пока не стал выдавать лещей приятелю за строго запрещенную болтовню, самому любопытно оказалось послушать, как все наши поступки разложат переживающие за него люди с опытом.

Хорошо, что про найденные деньги Стас не стал упоминать, вопрос только о книгах обрисовал перед теткой, а та уже привлекла как бы бывалого мужика, своего нового возлюбленного, который ходит в загранку.

Мы добрались до ее квартиры на Ленинской улице и расположились на кухне.

Мужик, довольно крепкий и достаточно матерый, сам все же не сидел по-настоящему, поэтому о понятиях и всяких раскладах знает постольку-поскольку. Они с теткой попивают винцо типа «Лидия», нам не предлагают, да я и не прошу. Обхожусь чаем с купленным нами со Стасом самым дорогим тортиком и слушаю мужика:

— Так то, конечно, все некрасиво получается. Вы предложили помощь пожилому человеку и его же думаете ограбить. Не по-человечески это.

— Ну, может и не по-человечески, пусть этот пожилой человек — матерый спекулянт, что, кстати, уголовно наказуемо серьезным сроком в колонии по нашим справедливым законам. Однако, мы спасли его от такого лишнего приключения в его немолодой жизни и это тоже стоит учитывать, — уверенно начинаю я, — Зато, по понятиям то все вполне нормально. Грабануть барыгу или спекулянта жирного — это как раз в тему для блатных, — отвечаю уверенно я, — Он не на прогулке там оказался, в отличии от нас. А цинично и в особо крупном размере занимался спекуляцией дефицитными книгами. Наверняка, у него уже имеются проблемы с законом и получит он по максимуму. Если, конечно, не имеет крутых выходов на суд и прокуратуру. Книги и так бы конфисковали в любом случае, да еще посадили бы года на четыре. Считай, что мы спасли его от срока и просто подняли эти вещдоки с земли вместо него. Тоже рисковали нешуточно, убегая от милиции и оказывая ей пассивное сопротивление, с предметами преступной деятельности в руках.

Мужик смотрит на меня с удивлением, как и Стас со своей теткой.

Я понимаю, что говорю слишком уверенно и знающе для простого советского подростка, не имеющего никакого отношения к блатному миру. Никакого видимого отношения, мало ли, кто у меня есть из таких знакомых.

— Послушай, паренек! Вы обнесли барыгу, сами не являясь кем-то в блатном мире. Барыга может подать в милицию заявление о грабеже, которого по факту не было, он его может придумать вполне. Что у него подростки под угрозой тех же железных прутьев отняли немного денег и несколько книг, которые он купил на том же рынке, — выкладывает такую версию сожитель, пытаясь взять меня на испуг.

— Не обязательно быть кем-то в блатном мире, чтобы кого-то ограбить, за это нам не предъявят точно, даже если мы попадем в тюрьму, — разбиваю я его слова.

— Потом он то может придумать, что угодно, однако, по факту он отдал нам свои сумки с книгами абсолютно добровольно, еще и попросил об этом. Какой грабеж, какая кража? Нет никакого состава преступления, может, только злоупотребление доверием. Да, мы злоупотребили его доверием, пожалуй, так можно охарактеризовать наше деяние. Это все всплывет точно, если он даже додумается прийти в милицию и попробовать подать такое заявление. Однако, никуда он не придет, потому что не писал заяву в том самом отделении, когда его задержали. А придумывать на нас что-то потом, когда у нас есть алиби, что мы сидим дома постоянно, это совсем глупо. Еще и потому, что сейчас его оштрафуют или посадят на сутки, как наверняка неоднократно попадавшегося на рынке раньше. А если это дело всплывет, а мы дадим показания о том, как он продавал книги при нас и за сколько именно, ему срок светит серьезный. Так-то нас еще сотрудники поблагодарят в итоге, ибо, именно на наших показаниях он отъедет в места отдаленные.

— Так что, никуда он не пойдет, а если и пойдет, его менты просто на хрен пошлют и посмеются над дураком, — уверен я в своих словах, — Что два школьника испугали матерого спекулянта под сотню кило весом, сами ему по пояс едва достают при этом.

— Может через знакомых в милиции составить фоторобот и тогда вас будут искать по всей области, — не сдается взрослый мужик. Интересное предположение, кстати.

— И как он нас найдет? По фотороботу и паре чужих имен? Еще по тому знанию, что мы живем в области, если не наврали, конечно. А кто его делать будет, этот фоторобот? В милиции дело необходимо заводить по-настоящему, чтобы фоторобот составлять. Это нужно, чтобы его нашли с пробитой головой, тогда и дело заведут, и робот составят. Пойдет он на такой эксперимент, своей башкой рисковать? — спорю дальше я.

— В общем, через милицию делать барыга ничего не станет, плюнет на потерю книг и дальше продолжит работать. Он эти шестьсот рублей за пару дней торговли отобьет спокойно, — уверенно говорю я.

— А если барыга работает под ментами? — вопрос у мужика правильный.

— Ну и что? Если мы там не появимся, никто нас искать не станет и просто не сможет, пока он нас за руку к ним не приведет. Тогда могут на словах чуть-чуть попугать и попрессовать, не больше. Если он и платит паре человек в отделении или даже какому-то знакомому оперу, как они найдут двух обычных подростков среди сотен тысяч подобных без официального розыска по всей области. Даже с фотороботом это — не реально. У нас обычная внешность, меня он видел в шапке, Стаса тоже, знает, что тот носит очки и это все приметы. Нет, привлекать милицию — это полная хрень, — махнул я рукой, — Понимая, что он сам уедет за решетку за спекуляцию, если делом по-настоящему займутся следователи. Мы то со Стасом молчать не станем и утопим его с концами. Он это знает и до смерти боится, как все такие барыги.

— А если он под блатными работает? — мужика не сбить с толку.

— И как нас блатные найдут? Только, если мы сами на рынок снова явимся. У них то таких сил точно нет, как у милиции?

— А если все-таки найдут? Припугнут и на счетчик поставят? Там такие рожи попадаются, что испугаешься сразу, как только увидишь, — все-таки мужик что-то знает или слышал про такое.

— Не найдут — это раз. Даже, если найдут, представим себе на минуту такую невероятную возможность, что они могут сделать? Припугнут, нож покажут или ударят несколько раз? Так я сразу же в милицию с родителями ломанусь, заявление писать про бандитов в нашем тихом городе. Их быстро найдут, потом сами будут деньги мне заносить, чтобы я показания немного поменял, — довольно нагло заявляю я, — И еще обходить за километр.

Был у меня такой опыт в жизни, после драки и назначенной после нее стрелки. Те же котлетчики, с которыми я дрался в одиночку в туалете родного ДК, назначили мне потом стрелку, а еще попросили о прикрытии наших, местных бандитов. Я подтянул своих приятелей, пришел с ними на назначенное место, однако, пару раз прокатившись мимо на своих машинах, ни мошенники, ни братки так и не обозначили себя. Решили, что я с ментами пришел, хотя, никого там из органов со мной не было. Поэтому я подписал уже готовое заявление о сломанной челюсти и назвал одну фамилию, уже условно осужденного котлетчика. Через три дня появилась его мать, передала мне пятьсот долларов, я не вспомнил никого на фото у дознавателя и заявил, что не знаю так же никого.

— Да мы уже знаем, что тебе пятьсот зеленых заплатили! — кипятился дознаватель, на что я заявил, что могу получать возмещение причиненного вреда здоровье, как мне угодно.

— Ты сейчас их покрываешь, потом они тебя прижмут и снова к нам прибежишь! — даже заявил старший лейтенант.

— Интересно будет посмотреть, это им так дешево уже не обойдется, — заверил я дознавателя и ушел.

Понимаю, что настоящий восьмиклассник должен бы сильно перепугаться неведомых уголовников с острыми ножами, однако, как достаточно опытный человек, все расклады понимаю.

— У нас тут не Урал с Дальним Востоком, власти у блатных такой нет, да и не найти нас никак. Вот, если мы припремся и попросим пару сотен за спасение книг, возможны всякие варианты, вплоть до ножей у горла и прочих ужасов. Это — если полными дураками окажемся. Но, мы же не окажемся, верно, Стас? — обращаюсь я к приятелю и он согласно молча кивает.

Я допиваю чай, мы выходим на улицу, где я еще раз внушаю приятелю, что не стоит возвращаться на рынок, пусть и через три недели, радовать барыгу нашим видом и долго извиняться за задержку с товаром.

— А если он или его люди будут поджидать нас с книгами около магазинов? Как ты хочешь продавать книги? — все неймется приятелю.

— Ну ты себя нагоняешь, старина. Он — просто старый интеллигентный дядька, никак не вор в законе, да и тот не сможет у всех магазинов людей своих поставить. Несколько самых простых и недорогих книг продадим по весне, чтобы присмотреться и немного потренироваться в таком деле. Продадим с одного раза и возвращаться обратно не станем, остальные потом реализуем, когда немного разберемся в теме.

Книги мы пока спрятали у меня на шкафу, за вязальной машиной и у Стаса дома. Хорошо бы немного уменьшить их количество, учитывая, что есть еще одна сумка в камере хранения и я собираюсь на днях прокатиться в Ленинград.

Чтобы продать несколько экземпляров и поделить деньги, пока на них не наткнулись предки.

В общем, по итогам разговора я еще сильнее пришел к правильности своего видения ситуации. Тем более, тетка Стаса и ее сожитель еще не знают про выкопанные нами деньги, однако, про наше участие в этом ограблении века может догадываться сам барыга.

Тогда мы не только не получим вознаграждение за спасение книг, но, и рискуем еще лишиться самих денег, как и части здоровья. Кто его знает, какие у него связи на рынке и в городе, поэтому приветствуется только полная наша анонимность и сохранение тайны.

— Кстати, Стас. Ты, получается, проболтался о наших делах без моего разрешения. С этим спорить не будешь? — начинаю я наезд на приятеля.

— Так я хотел получить мнение опытного человека, — пытается все же поспорить Стас.

— И что, получил? На меня сожитель твоей тетки не произвел впечатления мужика при делах, просто крепкий дядька и что-то слышал про уголовные расклады, как и всякий взрослый мужик. Однако, у нас с тобой уговор — обсуждать все между собой сначала, и ты сразу же его нарушил. Ты хоть про деньги не растрепал ничего? — появляются у меня сомнения в приятеле.

— Нет, про деньги из канавы ничего не говорил, — открещивается приятель.

— Смотри, чтобы больше никому не трепал! И так подставляешь нас!

— Это же моя родная тетка! — спорит Стас, но, я знаю, как объяснить парню его неправоту.

— Тетка родная, не спорю и она тебе сознательно не станет вредить. А вот этот ее мужик, насчет него я так не уверен.

— Да ему то зачем это? — спорит снова Стас.

— Да как зачем? Сегодня он шпехает твою тетку, у них мир да любовь, завтра она его со скандалом выгонит, например. У нее такое часто бывает, ты сам рассказывал. Он же моряк,ходит в загранку, на Ульянке они много продают всего, попадет он случайно или даже нет, на эту самую Ульянку. Где, из недружелюбных чувств к твоей тетке расскажет, может за пару десятков рублей, может и просто так, про таких ловких парней, как ее племянник с товарищем. Как мы с тобой ограбили местного барыгу и где нас теперь искать интересантам этого дела.

Опять слово употребил, которое как бы не должен знать.

Стас молчит и не знает, что сказать в свое оправдание.

— Поэтому, за длинный язык и болтовню без нашего общего разрешения ты на три месяца понижаешься в должности. С полноправного компаньона до просто рабочего носильщика, — говорю я, вспоминая заранее обговоренные условия сотрудничества с приятелем.

Зная его слабые стороны, я заранее составил и обговорил с ним эти условия. Это еще хорошо, что сейчас Стас не кочегарит по-черному по причине малого возраста. Вот когда он вырастет и займется этим делом серьезно, тогда и проблемы найдут его размерами с Джомолугму и еще немного повыше.

А что, нарушение договора налицо, просто на ровном месте растрепал приятель про наши дела своей тетке, она своему хахалю и уже скоро полгорода окажется в курсе, как мы подняли прилично денег благодаря счастливой случайности и пониманию именно мной самого процесса, что делать дальше.

Сам Стас дожидался бы мужика в кафе при универсаме, тогда или спалился бы ментам с сумками, или получил целый червонец в награду от барыги, что вполне возможно.

Так что, воспитывать придется трудом и понижением уровня выплат за нашу добычу, что теперь очень кстати.

Так ведь, мне придется продавать книги самому, в свое личное время кататься в Ленинград и рисковать своей шкурой.

Глава 17 Г. ШАХТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ И ПЕРВЫЙ ОПЫТ

Пока мы с приятелем, вяло переругиваясь, бредем домой, в городе Шахты мои анонимки привели к первому ощутимому результату по своему воздействию.

* * *

В кабинете второго секретаря горкома города Шахты вечером, после рабочего дня собираются важные люди на запланированное сегодня же днем совещание.

Сам 2-й Секретарь, Прокурор и Полковник, глава местного МВД, больше никого пока не требуется добавлять в компанию, чтобы обсудить те несколько анонимок, полученных в горкоме, обкоме и смежных ведомствах.

Дело при ближайшем рассмотрении оказалось довольно деликатным, поэтому информацию собирали не так быстро, как хотелось бы, чтобы лишнего не нашуметь и внимание общественности не привлекать.

— Товарищи, мне еще раз звонили из обкома, — начинает разговор 2-й Секретарь, после того, как все поздоровались и обменялись последними шутками и новостями между собой, — Напомнили про полученный ими тоже сигнал, завтра ждут от нас окончательного ответа. Поэтому, придется сегодня решить вопрос полностью и побыстрее.

Он разворачивает перед собой сложенный вдвое лист из тетради, на нем детским почерком написан текст анонимки и заново перечитывает его, освежая в памяти.

Собравшиеся согласны со словами Секретаря, всем хочется домой, хорошо поужинать и выпить пару рюмок хорошего коньяка на сон грядущий.

— Начнем с вас, полковник. Что есть по делу?

— Чикатило, подходящего по всем параметрам мы нашли, и он кое в чем похожем замешан, — тяжело вздохнув, говорит глава МВД, разбирая донесения своих подчиненных, написанных так же на листах мятой бумаги.

— Интересно, продолжайте.

— Чикатило Андрей Романович, 1936 года рождения. Уроженец… — начинает бубнить Полковник.

— Это не важно, где он родился. Давайте по существу, что по нему есть важного?

— Закончил школу на все пятерки, кроме немецкого.

— В 1957 году был призван и по 1960 год проходил службу в Погранвойсках КГБ СССР в Средней Азии, затем связистом в Берлине в составе Группы советских войск.

— Значит, к государственным секретам допущен и комитетом хорошо проверен, — подчеркивает для себя 2-й Секретарь.

— После службы устроился работать инженером на телефонной станции, там же вступил в партию, был внештатным корреспондентом в районной газете «Знамя». Женился в 1963 году. Сразу после свадьбы поступил в Ростовский государственный университет заочно и закончил его в 1970 году. В 1965 году родилась дочь, в 1969 году — сын. В 1970 году закончил университет по специальности «русский язык и литература». В 1970 году так же закончил заочно Университет марксизма-ленинизма, — продолжает полковник и Секретарь переглядывается с Прокурором.

— Член партии с 1960 года и еще Университет марксизма-ленинизма закончил… — вписывает на лист бумаги 2-й Секретарь самую важную информацию, — Есть дочь и сын.

— С 1970 года работал завучем в школе-интернате № 32 города Новошахтинска, исполнял обязанности директора этой школы. По некоторым слухам, домогался до учениц, в связи с чем уволился в 1974 году по собственному желанию.

— Откуда такие сведения? Насколько достоверны? — живо спрашивает 2-й Секретарь.

— По рассказам некоторых учителей этой школы. Официально ничего не было, — отвечает Полковник и продолжает:

— Работал в ГПТУ № 39 мастером производственного обучения, откуда уволен по сокращению штатов. В 1979 году переехал в наш город, работает воспитателем в ГПТУ № 33. Жена — устроилась комендантом общежития. По ночам, по некоторым сведениям, приходил в общежитие и пытался домогаться к воспитанникам, — замолчал полковник.

— Это все?

— Нет. Был подозреваемым в убийстве 9-летней девочки, Елены Закотновой, 22 декабря 1978 года. По показаниям свидетельницы, видевшей девочку на улице с мужчиной, составлен фоторобот, в котором директор ГПТУ № 33 уверенно опознал своего подчиненного. Через несколько часов был задержан основной подозреваемый, Чикатило в итоге так и не допросили. Ранее отбывший десятилетний срок за изнасилование и убийство 10-летней девочки, Александр Кравченко. В феврале 1979 года он признался в убийстве Елены Закотновой и приговорен к 15 годам тюрьмы, однако, родственники погибшей девочки подают уже третий раз на пересмотр дела, требуют от суда высшую меру наказания. У меня все, — заканчивает доклад Полковник.

— Так, что у прокуратуры есть по этому делу?

— Есть небольшие огрехи в материалах дела, однако, чистосердечное признание Кравченко своей вины не оставляет другого варианта. Он уже приговорен и вопрос только в мере вины, назначенной судом, — сухо отвечает Прокурор города.

— Спасибо. Что же мы имеем? С одной стороны — есть чистосердечное признание и приговор за второе изнасилование с убийством несовершеннолетней девочки ранее судимому преступнику, именно за такое же преступление. С другой стороны — член партии с 1960 года, закончил Институт марксизма-ленинизма в 1970 году. Есть разговоры о приставания, однако, нет ничего официально зафиксированного. Был подозреваемым и его опознали, что видели рядом с убитой девочкой, что ничего не доказывает. Однако, не допросили сразу, теперь нет смысла что-то предпринимать, так как есть осужденный по этому делу. Женат. Двое детей, — вслух размышляет 2-й Секретарь.

— Что сказали криминалисты по поводу анонимки? — вопрос к Полковнику.

— Зацепок никаких, почерк похож на детский, буквы написаны против обычного стиля правописания, отправлено, как вы и сами знаете, из Ленинграда, из почтовых ящиков на улице Союза Связи. Обнаружить отправителя пока невозможно.

— Кому бы это потребовалось попытаться скомпроментировать гражданина Чикатило? И помочь избежать уже вынесенного приговора убийце и насильнику Кравченко? — направление размышлений начальства всем ясно.

— Возможно, его бывшей жене, которая сначала поддержала алиби Кравченко, потом отказалась от него. Однако, теперь может быть, передумала и пытается ему помочь. Возможно, его родителям, каким-то знакомым. В этом направлении мои люди не работали, сами понимаете, это уже другой совсем уровень, — отвечает Полковник.

После этого все расходятся, уже понятно, что завтра доложит первому секретарю горкома и в обком Ростова-на — Дону 2-й Секретарь.

* * *

Сурово я со Стасом поступаю, однако, зная, до чего могут довести его глупые понты, мягче вести себя не стану. Должен он уже понять, что я серьезно умнее и гораздо больше его по жизни знаю, хотя, приятель у меня крайне амбициозный и признавать мое превосходство не очень захочет, есть у него такая фишечка в голове.

Нарушил уговор омерты — получи суровое наказание рублем.

Я знаю, что рынок на Ульянке образовался, скорее всего, из-за того, что два из ближайших к нему домов заселены семьями моряков. Они привозят импортные вещи из загранки и могут продавать их прямо около дома с максимальной прибылью. Поэтому такую возможность, что теперешний сожитель Стасовой тетки может кому-то из знакомых моряков рассказать эту историю, считаю вполне допустимой.

И так же допускаю, что старый краснолицый спекулянт узнает про нас, правда, особенно этого не опасаюсь, тем более, этот шанс не больше одного процента из ста, по-моему.

За свою веселую и разнообразную жизнь перестал бояться многих вещей, особенно в отличии от того прежнего восьмиклассника средней школы № 3.

Правда, сейчас я уже не такой обладатель широкой рожи и внушающего почтение девяностокилограммового тела, теперь — обычный мелкий подросток по внешнему виду. Ничего, на это немалое упущение можно сделать соответствующую скидку и вести правильно для себя, настоящего сейчас.

Так мы и не вернулись на Ульянку, сначала колебались, потом заболели, дальше уже я пришел к выводу, что это возможное сотрудничество с дядькой-спекулянтом не стоит тех денег, которые мы выручим за книги.

Про сотрудничество вообще на воде вилами писано, после нашей просьбы, смахивающей больше на вымогательство.

Тем более, если он хоть немного догадывается о нашем участии в пропаже денег из канавы, лучше навсегда забыть дорогу на Ульянку.

Однако, в голову к нему не залезть и я оставляю за спиной всякие мысли о том, что думает барыга о случившемся и о чем он даже не догадывается.

— Пойми, Стас, книги — это не только возможность получить хорошие деньги. Это — самое надежное средство вписаться в торгующую тусовку, стать там своим. Если ты продаешь наравне с другими людьми, рискуешь так же, как они — это совсем другое дело. А если еще не дашь себя обмануть по малолетке и нормально себя поставишь — тогда вообще отлично. Нам то книги совсем бесплатно обошлись, может продавать даже по совсем невысокой, интересующей других спекулянтов цене, вообще без риска для нас.

— Так они скоро закончатся, эти сорок книг, — возражает приятель.

— Не так и скоро, однако, уже дадут возможность разговаривать, спрашивать и узнать что-то новое для нас. На самом деле, большинство всяких торговых схем совсем не сложные, требуется завести пару знакомств в магазинах или на базах, не жадничая делиться деньгами, тогда не трудно окажется крутиться в этой теме и дальше.

Сам я пока собираюсь перейти в путягу и, осмотревшись по сторонам в большом городе, тоже мне достаточно незнакомом по прошлой жизни именно с этой стороны, дальше решать, куда двигаться в новой жизни.

Стас все же не верит про трамплин в большой город, да и сам он собирается заканчивать десятилетку и получать вышку.

Я же, хорошо зная про его бесшабашный и противоречивый характер, даже не уговариваю его идти со мной в ПТУ, пусть поживет при родителях, особенно при строгой матери, которую побаивается.

Его впоследствии даже учеба в Комаровке, быстрое продвижение по служебной курсантской лестнице не облагоразумили надолго, через несколько месяцев он превратился из помощника командира роты в постоянного залетчика и головную боль начальства.

Впрочем, мой другой приятель Олег тоже оказался в Комаровке, пошел по стопам своего очень правильного отца и оказался такой же головной болью для своих командиров уже с самого первого дня. Вот что значит — передуть очень поздно и трудно родившемуся сынишке в попу безо всякой меры, разбаловать его до крайности, из-за этого приобрести не проходящий геморрой на всю оставшуюся жизнь, плюс весьма печальную старость. Да и ему откровенно испортить жизнь.

Поэтому, для долгой работы вместе Стас явно не подходит, слишком он увлекающийся и азартный, не умеет останавливаться вовремя.

Вот и в той жизни не успел остановиться…

Впрочем, я попробую ему помочь теперь своим знанием…

А про то, как сближает общее дело, знаю не понаслышке.

Сколько бы ты не оставил денег в баре, как бы не сдружился с барменами и охраной, всегда окажешься пониже на ступень в отношении даже по сравнению с новым вышибалой, отработавшим первый день на воротах — такой закон бизнеса.

Свой — это свой!

А все остальные — просто клиенты и не больше!

Наглядно в этом убедился, когда отработал пару лет на начинающей тогда набирать обороты именно, как барная улица, Думской.

Не зря основные бандитские авторитеты, тогда еще советского Ленинграда семидесятых годов, начинали именно со стояния на воротах баров и ресторанов, отгоняли гопников и держали места для своих.

Есть в этом деле что-то, сплачивающее всерьез, с постоянными проверками на смелость и вшивость против превосходящего количеством буйного народа, которому говоришь:

— Вы не проходите!

Когда в бар для интеллигентной публики, симпатичных девчонок и всяких прочих иностранцев ломятся, например, четверо настойчивых рослых жлобов, говорящих со странной гордостью первым делом:

— Мы из Магадана!

Тут приходится, невольно давясь смехом, отвечать:

— Сразу не проходите!

Вот такая вот дискриминация по месту жительства и вполне понятному образу мышления, тем более, все четверо в кожаных куртках. А в таких предметах одежды к нам пускают только некоторых рокеров или байкеров, которых можно узнать издалека.

Как-то мой напарник не пустил в «Фидель» даже Дональда Сазерленда, известного канадского актера, отца Кифера Сазерлэнда. Потом все же разобрались, однако, знаменитость обиделась и отказалась снова заходить в бар, только разрешила угостить себя хорошим виски около входа.

Жлобы из Магадана начинают настаивать, убедительно доказывая своим видом, что их четверо против нас двоих и они точно пройдут в бар, пусть даже по нашим бесчувственным телам.

Тебе же приходится не менее убедительно объяснять, что стоишь здесь именно для того, чтобы они не прошли в тот же «Фидель» или «Белград», с тогда еще вполне интеллигентной публикой за спиной и, значит, способен на такой подвиг.

Про бейсбольные биты под рукой и десяток приятелей-вышибал из соседних баров, уже с интересом осторожно посматривающих в вашу сторону, говорить сразу же не принято, положено вывозить тему на своих плечах.

До начала самой драки, во всяком случае.

Да, были времена, приятно вспомнить теперь, через мгновенно пролетевшие пятнадцать лет. Впрочем, открыть свой бар там же, на Думской, теперь еще можно успеть. Самым первым в этой новой жизни, зримо еще раз вернуться в свою молодость, как я сделал когда-то.

Так же работает распознавание «свой-чужой» и на автомобильном рынке, серьезном месте, где тоже много всего разного сплетено и закручено, где всегда есть опасность нарваться на мутную машину или левые документы.

Был у меня одно время молодой помощник, хорошо и профессионально водящий машину, не внушающий никакого почтения внешним видом, зато умеющий ловко разговаривать с покупателями и неплохо продающий машины. Помог мне перегнать пару машин из Швеции и продать их, потом устроился работать на большой бензовоз и пропал на несколько месяцев.

Как-то появляется весь убитый, прямо уже до последней степени и рассказывает печальную историю, что не может уже месяц получить деньги здесь же, на рынке, за свою машину. Был у него старенький Сааб 9–5, в хорошем состоянии, со стандартным двухлитровым атмосферником, а на одной из местных стоянок он приметил такой же 9–5, только, более свежего поколения и с совершенно чумовым турбомотором. Загорелся парень, назовем его Вовка, например, на эту тачку, сдал на эту же стоянку свою машину в надежде успеть ее продать и купить более новую. Его лошадка оказалась в отличном состоянии и довольно быстро продалась, тысяч вроде за двести шестьдесят ему на руки.

Однако, глядя на его не впечатляющую фигуру и слишком вежливую манеру разговора, хозяин стоянки начал его динамить откровенно с выдачей денег, и эта тема растянулась уже на три недели. Новый Сааб уже продался тоже, да и не до него теперь несчастному парню.

— Попахивает тем, что тебя совсем кинут, Вова, — говорю я ему, натирая тряпкой с полиролью одну из своих машин.

Вова, конечно, соглашается с такой перспективой, шмыгая носом, до крайности расстроенный.

— Какого черта ты полез на ту сторону рынка? Ты же с нами тут постоял немного времени, чего-то должен уже понимать в местной движухе. Отдал бы мне свою машинку, я бы ее тебе продал еще быстрее и дороже, — спрашиваю я дальше, не понимая такого глупого поведения от своего бывшего помощника, — Уж на десятку больше точно продал бы за выходные и себе взял бы всего чирик за работу.

Ну, тут идет рассказ, как ему приглянулась та конфета и как он опрометчиво думал…надеялся…ошибался.

Все понятно, в общем-то, обычная глупость человеческая.

Не сказать, чтобы тема с откровенным кидаловом так распространена здесь, да еще на постоянных по месту стоянках, однако, тут много разных вариантов имеется.

Может его наглые рыночные рожи за совсем такого лошка приняли по внешнему виду и манере разговора, может, стоянка скоро переоформится на новое ООО и нового хозяина, после чего все претензии неудачников принимаются только через небесный суд, то есть, в никуда.

— Ладно, попробую тебе помочь, — говорю парню, — Жди меня здесь.

Прыгаю в блестящую от полировки БМВ и заезжаю на эту стоянку. Вылезаю и ищу взглядом хозяина, тут же плотный крепыш появляется из будки и спрашивает, что мне угодно.

Видно, что машина у меня блестит, как котовы яйца, как положено продающейся на рынке, сам я такой сильно загорелый от постоянных солнечных ванн на открытом воздухе уверенный в себе мужчина, в общем — местный человек, однозначно.

Хозяин смотрит настороженно, мы с ним лично не знакомы, хотя рожу эту я уже видел, как и он меня, вероятно, здороваюсь с ним и доверительно так говорю:

— Тут паренек мой машинку сдал на комиссию, Сааб 9–5. Хотелось бы деньги увидеть.

Спокойно так и дружелюбно говорю, даже не уточняю, чью машинку паренек сдал, мою или свою, неважно это на самом деле, важно вопрос правильно решить. Хозяин все понимает, сразу же обещает отдать часть через три дня и остальное через неделю. Что-то там про задержку с выдачей в банке наличности и все такое рассказывает.

— Заеду через три дня, лады, — я жму руку мужику и уезжаю обратно на свое место.

— Обещал отдать часть через три дня. Ты там больше не мелькай с претензиями, — так отвечаю я Вове на невысказанный вопрос.

Через три дня я получаю на руки сто пятьдесят тысяч, даже без Вовы рядом, настоящего хозяина. Просто ставлю закорючку в ведомости и звоню парню, чтобы заехал за деньгами.

Счастливый Володя чуть не плачет от счастья и обещает круто проставиться.

Через неделю я получаю оставшиеся сто десять тысяч, тут на прощание хозяин стоянки все же спрашивает меня, с кем я работаю на рынке. Уже отдал все деньги и только теперь интересуется, вот что значит опознавание «свой-чужой» в этом случае.

Я называю прозвище одного из хозяев рынка и прощаюсь с мужиком.

Вова очень счастлив, снова обещает накрыть поляну в кабаке, однако, слово свое не сдержал, разродился только сразу канистрой бензина, которого у него при работе на бензовозе, как грязи и исчез надолго.

Я на него не в обиде, у парня свадьба намечается, и я даже немного виновник этого торжества. Долго он пытался познакомиться с одной симпатичной девчонкой, долго получал отказы за свою не выдающуюся внешность, поэтому попросил у меня на вечер как-то только что пригнанную под заказ Ауди ТТ, ярко-красного цвета. Наполировали мне ее парни в гаражах перед отдачей заказчику так, что люди постоянно подходят и просят разрешения рядом с ней сфотографироваться, горит машина на солнце, как кусок раскаленного металла.

Пригнал ее тогда из Германии, из славного города Левенсбурга только с третьей поездки, да еще от приличных албанцев, забирающих хорошие машины в немецких банках. Оказалось, что и такие имеются в этом мире.

Сказал, что девчонка согласна с ним встретиться, если он заберет ее с работы на такой крутой машине, как эта.

Машину я ему доверил, девчонка оказалась очень довольна, да так и вышла за него замуж, быстро родила сына.

Я тоже на пароме Стокгольм-Хельсинки познакомился с москвичками, возвращавшимися из турпоездки по Европе, именно, когда уже плыл в Финку, даже загулял с одной немного, в столицу к ней даже ездил, так что, машина однозначно счастливая попалась. Потом еще с продажей этой красной Ауди интересная история вышла, это уже в другой раз можно вспомнить.

Стасу я, конечно, ни одной из таких историй рассказать не могу, не те времена на дворе, однако, настаиваю на своем с ним договоре, теперь ему причитается только четверть от нашей добычи за длинный язык.

Жизнь идет своим чередом, скоро уже восьмое марта и тут мне вполне заслуженно везет в личной жизни.

Не зря я хожу теперь по городу мимо подъезда той самой Юлечки, вскоре встречаю ее рядом с домом. Еще более уверенный в себя, в новой фирменной шапке, она тоже смотрит вполне приветливо в мою сторону в нашу четвертую встречу.

Понятно, что это не такая уж и большая перемена в моей внешности, однако, серьезный шаг вперед по тем временам. Когда одна фирменная вещь много говорит о своем владельце остальным советским людям.

Договариваюсь о встрече на завтра и понимаю, что тренировку придется пропустить, чтобы проводить девушку по каким-то ее делам и встретить тоже вечером. Со своим старым парнем она, похоже, рассталась и пока никто не мешает мне приударить за ней как следует.

Мы встречаемся, гуляем, перекусываем в кафе в «Таллине», все идет нормально, приближается женский праздник и я собираюсь серьезно раскупорить кубышку перед этим днем, чтобы еще больше произвести впечатление на девушку.

Так что, с личным что-то наклевывается, еще и постоянная работа с битами через два месяца как-то намекает мне, что руки стали ощутимо сильнее, на секции соперники по спаррингам жалуются, что я слишком прикладываюсь к ним.

Мы выезжаем на обычную встречу между городами в Кронштадт, тренер выдаем всем положенные рубль восемьдесят на дневное питание, а я неожиданно легко перебиваю своего соперника в силовом боксе, которым славятся именно кронштадтские парни. Сам не ожидал такого успеха, честно говоря, уже выступаю в весе сорок восемь килограммов и немного расцветил свою тощую фигуру зачатками мышц.

Что не может не радовать — это три набранных килограмма за пару месяцев тренировок, учитывая еще две недели отдыха по болезни.

Однако мой успех в команде быстро перебивает один из наших парней, уже десятиклассник, очень красивый и эффектный парень, потом в московские бандиты подастся. Против него выходит настоящая горилла, похожий по фигуре на это животное местный парень, впрочем, и по низкоскошенному лбу тоже очень похожий на тролля. Контраст просто разительный, изящный красавчик принц из мультика про Шрека и сам Швек против него. Наш боец в конце первого раунда классно укладывает противника на ринг ударом навстречу и бежит тут же знакомиться с какими-то местными девчонками, которые, образно говоря, выпрыгивают из лифчиков от охватившего их души восторга.

В начале марта, в субботнее утро, прихватив в свою черно-белую спортивную сумку четыре самых дешевых книги, я приезжаю на Балтийский вокзал, где переставляю третью сумку в новую камеру и из нее так же беру пару похожих книг.

Стас уже успел потратить деньги куда-то, помимо журналов, поэтому ноет уже понемногу, что пора бы реализовать часть книг. Я тоже понимаю, что пора начинать осваиваться в большом городе, да и после облавы на Ульянке прошло больше месяца, можно рискнуть немного.

Сначала дохожу до знакомого мне еще с советских времен прошлой жизни магазина «Старая книга» на Рижском проспекте. Захожу внутрь и намеками сообщая продавцу, уже почти старику, что хотел бы реализовать интересующимся таким делом несколько книг по договорным ценам.

— Мне придется позвонить кое-кому, — из-за моей молодости старик не ожидает подставы, что меня прислали местные опера. Хорошо, что здесь работает такой опытный человек, оказалась бы за прилавком молодая девчонка безо всяких связей с нужными мне людьми, чтобы я с ней делал.

— Книги откуда? — интересуется старик, выслушивает уверенный мой ответ с честным лицом, что из семейной библиотеки и говорит подойти через пару часов. Это время я провожу, гуляя по Коломне, разглядывая обветшалые старые здания, даже дохожу до синагоги и католического храма на улице Союза Печатников, только до лютеранско-эстонского не успеваю добраться.

Здесь со многими домами у меня что-то связано по прошлой жизни, здесь я покупал фототовары в нелегальной конторе, здесь живут двое парней с авторынка. А в ДК имени Первой Пятилетки, на месте которого построят новый зал Мариинки, я ходил танцевать в училище и разок подрался с каким-то мажором в модном тогда пусере.

Вон там, через канал, в красивом гранитном доме купит квартиру Шнур со своей Матильдой, которая просто Лена.

До кафе «Белые ночи» на Майорова не дошел, тоже очень памятное место, там сыграли мою первую свадьбу на пятом курсе училища, причем, по очень большой любви, без разрешения родителей.

На Большой Подьяческой живут наши родственники, заслуженные художники РСФСР, сделанные их руками куклы знакомы всем детям и взрослым Советского Союза.

Странное это ощущение — вспоминать будущее, самому находясь в глубоком прошлом.

— Теперь оно таким не будет, это будущее, — понимаю я, — Хотя, на своей первой жене снова женюсь с удовольствием, даже помню день в мае восемьдесят восьмого, когда стоит зайти в школьную библиотеку и встретить ее там одну.

Около магазина на Рижском меня уже ждет взрослый такой дядька, быстро просматривает книги, режет мою цену с восьми рублей до всего шести, зато, обещает забрать три книги сразу. Торгуемся мы на улице, рассчитываемся в магазине, на входе, я получаю восемнадцать рублей, он — книги. После этого, поблагодарив всех присутствующих за нормальную сделку, я возвращаюсь к вокзалу. Одна связь на будущее отработана, слава богу.

Избегаю соблазна набрать еще книг с собой, спускаюсь в метро и еду на Маяковскую, откуда дохожу до Литейного, перехожу на другую сторону, где углубляюсь во двор во второй подворотне от Невского.

Уже не помню, что там такое. Просто книжный магазин, та же «Старая книга», букинистический или просто прикормленное место, заходил несколько раз в девяностом году продать книги и сразу уходил.

До магазина снова не дохожу, какой-то там имеется, похоже, что книжный, есть и четверо мужчин, которые стоят перед входом, двое рядом, двое по отдельности.

Скоро уходит электричка домой, я на подъеме от первой продажи, вечером прогулка с Юлей, поэтому тороплюсь закончить и здесь поскорее, чтобы вернуться в город.

Останавливаюсь сам, смотрю на них, они на меня, достаю из сумки через плечо кого-то из Мориса нашего Дрюона и жду реакции, ясно же, что мужики тут не просто так стоят. Должны обозначиться сами, если есть интерес.

Подходят двое мужчин, те, которые по отдельности, пара негромко переговаривающихся остается на месте.

— Продаете? — спрашивает первый, в очках, разглядывая книгу у меня в руках.

— Конечно.

— Почем? — спрашивает очкарик, второй смотрит мне в лицо, а не на книгу почему-то.

— Восемьдесят копеек, — говорю я, вспоминая про птичий язык Ульянки.

— Сколько? — удивлен парень.

— Восемь, — отвечаю я непонятливому человеку, внимательно смотрю на его соседа, который мне чем-то не нравится, потом перевожу взгляд на двоих, стоящих в стороне и их лица мне тоже не нравятся.

Кажется, смотрят они в нашу сторону с плохо скрываемой насмешкой, однако, очкарик сразу же достает деньги и отсчитывает мне восемь рублей без торга.

Я на автомате забираю деньги, отдаю ему книгу, он, счастливо улыбаясь, говорит мне:

— Сегодня у моей девушки день рождения, она как раз такую просила меня достать.

Предчувствие чего-то нехорошего не подводит меня, второй, невысокий парень в обычном советском пальто говорит нам обоим:

— Оперуполномоченный… Куйбышевского района лейтенант Игорь…. Вы оба задержаны за продажу и покупку книги с рук.

Он достает из внутреннего кармана корочку красного цвета, не открывая ее, просто машет перед нашими потрясенными лицами.

Глава 18 ЗАДЕРЖАНИЕ И РЫВОК

А я ведь как-то понял за долю секунды, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее.

По взгляду опера и его выражению лица, когда он заранее захотел закричать: — Попались! Оформляем спекулянтов!

Мелькнуло такое предчувствие, да и выражения лиц у тех мужиков в сторонке — все вместе чуть-чуть не успело дать сформироваться мысли, что тут что-то не так.

Жаль, не успел остановить очкарика с деньгами, слишком он быстро их достал и не торговался совсем.

Что тут вообще этот опер делает? У него других занятий нет, что ли, как на такой мелочевке народ ловить?

Вот что и произошло, теперь я отчетливо осознал, что значили кривые ухмылки тех двух мужиков, которые не двинулись с места и теперь откровенно лыбятся нашему залету. Они все знали и ждали такого предприимчивого, но, глупого барыгу, который, не зная никого в лицо и даже немного не присмотревшись к народу, сразу ломанулся светить и продавать товар.

— Впрочем, почему нашему, только моему залету, — понимаю я, — Хотя, я еще несовершеннолетний и первый раз попался, так что, мне тоже особо ничего не грозит. Только девственность потеряю в глазах закона, а это тоже очень не хорошо. Покупателя отпустят после того, как он даст показания на меня, может штраф или письмо отправят на работу. Мне, то есть, родителям тоже штраф отправят и в школу сообщат обязательно. Значит, комсомол откладывается, да и бог с ним, замнем для ясности этот вопрос.

Честно говоря, я точно не помню, что грозит покупателю по советским законам и грозит ли вообще что-то.

Давно я уже не жил при таком интересном строе, когда ты даже не подошедшие по размеру ботинки продать кому-то не можешь лично, даже дешевле настоящей цены. Только через комиссионку это возможно более-менее легально сделать.

Впрочем, вся страна торгует и продает, особенно по знакомым, а попался именно я, по своей расслабленности и жадности, честно говоря.

Есть теоретическая возможность сговориться с очкариком, что ничего не было, понятых тоже не видно, если, конечно, эта парочка не из их числа. Только, стоят они далеко от нас и слышать ничего не могли. Да и не похожи они по поведению на таких людей, скорее всего, настоящие спекулянты, которых опер убедительно попросил создать толпу, чтобы не бросаться в глаза.

Настоящие, которые долю заносят или немного сотрудничают с ментами, поэтому их и не трогают.

Впрочем, не похож парень в очках на крепкого морально бойца, сломают его на раз в отделении одним фактом задержания и громким голосом.

Деньги не мечены, так что, можно отпираться до конца. Только, я их все равно выкину, они у меня лежат в левом кармане куртки, что видел опер и на что обязательно укажет во время обыска. Очень надеется указать, наверняка. Остальные спрятаны во внутренний карман куртки и лежат отдельно, по ним проблем оказаться не должно, хотя, как это мне теперь узнать, если не на своем личном опыте.

Все эти мысли проносятся в голове, пока я изучаю сложившуюся диспозицию.

Опер своей фигурой отрезает нас от выхода в соседний проулок, проскочить мимо него без нанесения побоев трудно, а с таким делом лучше не мараться.

Странно, что все же нет понятых, молодой лейтенант думает, что мы обязательно сознаемся, похоже. Или ему это не важно совсем, процесс отлажен и никакие действия обвиняемых не помогут им уйти от ответственности.

Опер достает свисток из перчатки, знакомая по фильмам и попыткам перехода дороги в неположенном месте трель раздается у меня над ухом.

— Черт, у него и группа поддержки имеется где-то около выхода, — понимаю я.

Через несколько секунд хлопает одна из подъездных дверей и еще через десять секунд во двор к нам забегает настоящий милиционер в форме, целый сержант, судя по блестящим лычкам на серых погонах.

Забегает и перекрывает еще сильнее проход, вставая рядом с опером по гражданке, теперь мы точно в ловушке и до выхода не добраться.

Вот теперь я понимаю, что это не какой-то левый жулик размахивает удостоверением, до сих пор не показав его нам, как положено по закону. Теперь все наглядно разъяснено гражданам спекулянту и его пособнику по теневому бизнесу.

Что именно карающая рука государства схватила нас за загривок, как нашкодивших котят, хотя, какое ему дело по большому счету до того, как мы между собой решили? Вот только, социалистическое государство уверено, что его такие действия очень даже касаются.

Опер небрежно забирает книгу из рук ее нового владельца, мельком показывает ее обложку сержанту, зачитывает вслух автора и название:

— Морис Дрюон, «Железный король», запомни, продана за восемь рублей, — говорит он ему, потом бесцеремонно лезет ко мне в сумку, выдергивая ее из-за моей спины на живот.

Достает еще две книги, дает рассмотреть себе и помощнику:

— Тот же автор, «Яд и корона», «Французская волчица».

И запихивает все три книги обратно в сумку, что довольно неосмотрительно с его стороны, если следовать букве закона. Ведь, в отделение мы должны прийти строго так, я с деньгами в кармане, покупатель с книгой в руке и там уже оформить изъятие при понятых.

Раз уж здесь не сподобились такую организацию проявить, похоже, что местные барыги понятыми работать никак не согласны.

Насколько я помню такие тонкости, впрочем, книгу в руки очкарику могут сунуть и при входе, да еще суровым голосом пригрозить нам обоим, чтобы не дергались лишнего и все подписывали, что скажут.

Я пока собираюсь попробовать развалить все дело, раз нет понятых. Предложить очкарику ничего не признавать, рассказав ему про проблемы на работе и в комсомоле, которые ему грозят. И про ошибки опера, допущенные как-то слишком обильно, то ли он очень уверен в себе, то ли, еще новичок совсем.

Посмотрим, еще бы хорошо получить от опера или сержанта лично мне, как несовершеннолетнему подростку, здоровую звездюлину, раз они пока думают, что я совершеннолетний.

Ну а кто еще может заниматься такими делами? Только совершеннолетний, школьники тут не ходят.

Пока не задали ни одного вопроса по поводу моей внешности, похоже, срочно требуется выполнить план именно сегодня по таким товарищам, как я.

Хорошо бы достать так опера и сержанта, чтобы потом кровью все лицо измазать и одежду, после этого скорую требовать умирающим тоном замученного садистами ребенка. Посмотреть на их лица, когда поймут, что отмутузили ребенка малого.

Хотя, чем отличается задержание несовершеннолетнего от достигшего шестнадцати по протоколу и смыслу — глубоко не понимаю, не факт, что и местные менты в курсе вопроса.

— Ваши документы? — это естественный вопрос к очкарику сначала, тот хватается за карман на куртке, суетится и не может его открыть, потом улыбается виновато:

— Забыл дома, извините.

— Это вам так не пройдет, советский гражданин должен представлять свои документы сотрудникам органов по первому требованию. Значит, еще нарушение закона, — давит на психику очкарика опер.

— А ваши? — теперь уже мне.

Ага, так сразу и разбежался, даже, если бы имелись с собой, отдал паспорт — значит все, дергаться нет смысла.

— Потерял, не помню где, — безразлично говорю я, стараясь выглядеть взрослее, чем есть на самом деле и вижу, что это не нравится лейтенанту еще больше.

— Ничего, в обезьяннике с бомжами все вспомните, когда посидите до вечера.

— Административный арест — до трех часов! Потом сразу к прокурору! — невпопад вспоминаю я наши российские административные законы, — и копию протокола задержания сразу же в руки административно задержанному! Сколько времени? Двенадцать тридцать! — смотрю я на свои часы, — Запоминаем время и в пятнадцать тридцать требуем прокурора! Онлайн готовим заявление!

Очкарик и сержант смотрят на меня с немалым таким удивлением, как на вопиющий глас в пустыне. Да, поднахватался я таких перлов на эстонской границе. Интересно, сильно отличаются административные кодексы СССР и Российской федерации?

Или я же по уголовному кодексу иду? Придется купить и немного изучить свои права в народном государстве.

Это меня про онлайн явно куда-то не туда понесло, благо, что все равно никто ничего не понял.

Опер даже в лице меняется, догадавшись, что заполучил мелкого, но, слишком умного и говнистого нарушителя, похоже, собирается по дороге мне объяснить, как лучше себя вести с представителем закона.

— Скоро в отделении окажешься, там посмотрим, насколько ты долго умным останешься, — звучит, как угроза.

— Молчать не буду ни разу, разоблачу милицейский произвол перед лицом советской общественности! — сыплю я лозунгами, продолжая испытывать терпение лейтенанта.

Должен он мне вмазать, а я голову подставлю под кулак, у меня это получится.

Меня, как основного бузотера, хватает за ремень сумки сам опер и мощным толчком отправляет вперед, потом притормаживает ремнем, снова толкает и опять дергает назад, стуча кулаком по спине, так повторяет несколько раз. Очкарика прихватывает за рукав сержант и, значит, мной занимается только опер, что гораздо проще для бегства.

— Обязательно сделаю рывок, терять мне нечего. Даже если поймают — точно серьезно отлупят, так окажутся сами в заднице, если я смогу сыграть, как положено. Статья у меня маленькая, я еще не получил паспорт и уголовка мне не грозит пока. Смысла раскаиваться и со всем соглашаться — точно нет, впрочем, в любом случае суд примет сторону следствия, — уговариваю я себя самого не трусить.

Немного успокоившись, настучав мне по спине кулаком и решив, что я достаточно усмирен, лейтенант перестал меня толкать, теперь просто конвоирует на улицу, которая и есть Литейный проспект. Отделение, наверняка, как раз рядом расположено, поэтому времени на раздумья у меня почти нет.

Мы подходим к железным воротам, распахнутым внутрь и прислоненным к обоим стенкам проезда, извилистые железные загогулины, хаотично расположенные на самих воротах, наводят меня на правильную мысль.

Я резко останавливаюсь, как будто не хочу выходить из спасительной тени проезда на ярко освещенный тротуар проспекта, опер раздраженно сильно толкает меня в спину. Я делаю большой прыжок вперед, выскальзываю из накинутого ремня сумки с легкостью, удивившей меня самого. Одной рукой сдергиваю с головы приметный петушок, правой цепляю одним движением ремень сумки на круглую завитушку и теперь готов бежать. По спине мне снова прилетает кулаком опера с зажатым в нем ремнем, и я только радуюсь этому толчку, ибо, со своей возней оказался слишком близко к нему.

Я пролетаю пару метров, вылетаю на тротуар, перепрыгиваю его между пешеходами и резко поворачиваю в сторону Невского. Собираюсь пересечь его во время движения машин, чтобы оторваться на несколько десятков метров от опера, ведь он может кричать народу, гуляющему по Невскому, чтобы меня задержали.

Зато он не в форме, что облегчает мне путь к спасению, а сержант не бросит своего задержанного, поэтому у меня неплохо с шансами на побег. Мы один на один оказываемся, я бегу, он — догоняет! Но и рискуя я здорово, пусть сейчас главная улица города совсем не так плотно загружена транспортом, как в мои времена. Однако, его вполне хватает, как убеждаюсь я, выскочив на сам Невский проспект и обегая группы народа и местами стоящие около тротуаров машины.

Оглянувшись, я вижу в пяти метрах от меня несущегося следом опера с дикими глазами, размахивающего моей сумкой, как будто он собирается бросить ее в меня.

Резко прибавляю скорости, ведь мне, такому мелкому, с хорошо скоординированными движениями, боксеру гораздо проще нырять между людьми, чем взрослому оперативнику. Поэтому я начинаю отрываться от него, пробежав до виднеющейся через дорогу улицы Рубинштейна и пытаюсь проскочить к центру Невского проспекта. Однако, автобусы и троллейбусы идут плотной кучкой, за ними не видно машин на вторых и третьих полосах, и я немного притормаживаю, ожидая просвета.

Разъяренный опер внезапно выскакивает в нескольких метрах от меня из-за народа, так же замахиваясь моей сумкой и я делаю резкий рывок на пару метров к центру проспекта. Потом, заметив движущийся последним автобус, отскакиваю с траектории его движения назад и вижу с хищной радостью, как прыгнувший мне наперерез опер не посмотрел налево и не успел отскочить следом за мной.

Автобус успевает притормозить немного, на тридцати примерно километрах в час бьет его своим правым краем морды в левое плечо, достается и голове, особенно от нависающего зеркала в железной раме.

Настырный опер летит от удара на асфальт и врезается в стоящих на краю тротуара людей, думаю, что они реально спасают ему жизнь своими телами. Похоже, после удара по голове он потерял сознание, валится уже совсем безвольно с них на землю.

Сумка спортивная срывается с его руки, пальцы разжались и она по инерции докатывается почти прямо до меня.

— Охренеть! Прямо как в сказке, — бормочу я, нагибаясь, подхватываю свою собственность и наткнувшись на несколько непонимающих взглядов других пешеходов, в том числе и крепких мужиков, совершаю скоростной забег через весь проспект.

Хватит рисковать, после выведения из строя опера с помощью автобуса двадцать седьмого маршрута, не хватало еще, чтобы бдительные граждане схватили воришку сумки и сдали меня ему в руки. Или просто любому постовому.

Это будет уже эпическая неудачливость сотого уровня!

Пока транспорт стоит, я забегаю в створ улицы Рубинштейна и останавливаюсь, сразу же оглядываясь.

Не бежит ли кто за мной из сознательных граждан, догадавшись о чем-то не хорошем, случившемся у них на глазах.

Нет, никто не бежит пока, да и догадаться о том, что произошло перед ними, никто не в силах. Один бежал, второй бежал, попал под удар автобуса и уронил сумку, которую схватил первый и задал стрекача через широкий проспект.

Может, ониприятели и вместе перебегали широкую улицу?

Зато я вижу, что сержант, похоже, что-то разглядел из случившегося, сейчас подбегает к своему товарищу, которого уже подняли на ноги сердобольные граждане и приводят в чувство. В толпе народа я не могу рассмотреть, что там с лицом у опера, кажется, что оно залито кровью.

Сержант пропихивается к товарищу, народ охотно уступает место органам власти и правопорядка, которые теперь точно во всем разберутся правильным образом.

До этого времени не было задуматься о произошедшем на Невском, теперь я чувствую огромное облегчение от того, что опер оказался живой, пусть и хорошо контуженный.

Когда я увидел, как он безвольно катится после удара автобуса, сердце у меня в пятки ушло, представив, что опер погибает во время погони за страшным преступником, заработавшем целых пять рублей, а может и всего то четыре с половиной на своей спекулятивной операции.

Которую пытался прервать своим телом храбрый сотрудник, но, он погиб во время погони и исполнения, ибо, матерый спекулянт оказался слишком ловок, хитро отскочил от автобуса, который подло убил оперативника ударом сзади.

Прямо так и вижу такие заголовки на передовицах местных и центральных газет, почетные похороны и залп над гробом, рыдающую молодую вдову, суровые лица товарищей погибшего, обещающие достать бандита из-под земли.

Да, тогда у меня появились бы серьезнейшие проблемы, меня искала бы вся ленинградская милиция, пусть я к смерти опера имею совсем опосредованное отношение.

А так он уже стоит на ногах, и чертов сержант показывает ему в мою сторону, успел разглядеть, как я перебегаю Невский, да еще с такой заметной сумкой в руках, как тут меня не заметить.

Опер начинает движение в мою сторону, как недобитый Терминатор, однако, бдительный сержант хватает его за плечи и останавливает, транспорт опять пошел по проспекту, теперь им придется ждать с минуту, пока снова переключатся светофоры.

Я бросаюсь бежать, успев обшарить толпу народа взглядом и не заметив нигде того самого очкарика, которого должен конвоировать сержант. Он то может его и конвоировал, довел до перекрестка Невского с Литейным, разглядел как-то нашу погоню и ее последствия.

Что он смог сделать?

Перепоручить кому-то из своих очкарика и броситься на помощь к оперу. А, если никого из сотрудников рядом нет?

Я, например, больше в форме никого не вижу, тогда может просто оставить очкарика на месте, с наказом дождаться его, а то хуже будет.

Конечно, любой нормальный человек, как только сержант удалится на пятьдесят метров, тут же встанет на лыжи и скроется в тумане, раз паспорта на руках у органов не осталось.

Об этом я раздумываю, равномерно дыша при беге вдоль улицы, вскоре я добегаю до Пяти углов, где сажусь на первый попавшийся троллейбус, идущий в сторону Витебского вокзала.

Стоит помнить о серьезном техническом преимуществе органов милиции передо мной, о наличии рации у того же сержанта. В своем районе они могут устроить мне операцию «Перехват», если дать им на это дело с полчаса, а десять минут уже точно прошло.

Я снимаю снова петушок с «Кarhu», переворачиваю сумку с белой стороны на черную и пытаюсь отдышаться, закинув пятачок в аппарат и оторвав билет за четыре копейки.

Троллейбус № 8 идет в нужном мне направлении, довезет меня снова до Рижского проспекта, где я вылезу и отправлюсь на Балтийский мимо своего бывшего училища.

Сегодня поступил очень глупо, не разобравшись с обстановкой, сразу же достал товар и начал его предлагать, как раз на глазах у опера, ждущего такого лошка.

Видно, что парню потребовалось сегодня кого-то прихватить на горячем, причем, очень сильно потребовалось. Вот такого вот новичка в этих делах, как я.

Остальные центровые или платят давно тем же операм или отделываются разными услугами, постукивают и тому подобное. Впрочем, в том районе мне не стоит больше появляться, несколько лет — это точно.

Ничего, таких районов в городе на Неве еще много, только осторожность придется принять за главное качество при продаже.

Я оставляю две книги в камере хранения, с собой беру в вагон «Железного короля», чтобы скоротать время в пути и подумать, как следует, о сегодняшней неудаче.

Глава 19 СВИДАНИЕ И ВОСПОМИНАНИЕ

Стасу я, конечно, ничего рассказывать не стану про свою изрядную неудачу. Или крутую удачу.

И даже про то, как я ловко ушел от ареста и погони, очень бы хотелось похвастать, однако, про это точно нельзя никому проболтаться.

Парень он все же самолюбивый, за полученное ограничение в правах и доле от проданного сильно расстроился. В прошлой жизни перевоспитать его хоть немного у меня не получилось. Как только исчезли накопившиеся до меня многочисленные проблемы с уголовкой и деньгами, когда мы начали снова вместе работать и очень хорошие для мелкого бизнеса доходы пошли, он сразу же начал бухать и куролесить. Пришлось его даже лично вязать по рукам и ногам пару раз. ждать, пока не успокоится.

За год работы всю свою долю прогулял и в долги с каждой неделей все больше ко мне влезает, сколько бы мы не зарабатывали.

Ну, есть такие люди — трудно что-то сделать с природой человеческой. Потом пришлось все-таки расходиться, все честно поделили, ничего не скажешь и дальше уже мало общались.

Может Стас теперь с той же теткой снова что-то начать обсуждать, от нее опять к ее мужику уйдет, а там еще куда дальше.

Так что, молчание — истинное золото!

Особенно, когда уже встал на трудную стезю нарушения крайне суровых законов социалистического государства и успел нормально так ознакомиться с негативными последствиями неосторожного обращения с доставшимися нам на халяву материальными активами.

— Да, молодец я, что смог на рывке убежать от опера. Если бы его автобус не приложил, кто его знает, чем бы все закончилось в итоге.

— Поймал бы он меня или я смог бы еще дальше оторваться?

Теперь я не ожидаю никаких особых последствий для себя в дальнейшем. Он меня, конечно, не забудет, поэтому от кабаков на Невском придется отказаться, как и от работы в том районе. Только, и самого парня начальство сурово напинает за бестолковость и за то, что упустил едва доходящего ему до плеча нарушителя, сам при этом едва не отдав концы. Еще и на больничном посидит, сотрясение точно заработал своей башкой, — прикинул ситуацию я первым делом еще в электричке.

— Куртку лучше новую приобрести, шапку тоже и сумку поменять на такую же, но, другого цвета. Книги придется продавать все равно, не солить же их в погребе, адреса магазинов типа «Старой книги» закажу в Горсправке, прокачусь по всем, чтобы присмотреться. Карту Питера подробную купить желательно, чтобы плутать поменьше. Еще дубинку подобрать небольшую, чтобы в сумку влезала, всегда можно на гопников нарваться, если по Ленинграду много раскатывать. Раз уж я такой не впечатляющей внешности теперь оказался, что цепляться будут при первой возможности, — размышляю дальше под стук колес.

— В «Общество книголюбов» Ленинграда обязательно запишусь со временем, в своем городе давно уже вступил. Наверняка там тоже можно что-то присмотреть и понять, не рискуя поначалу, как крутятся какие-никакие дела. Раз уж у нас на руках материальные ценности в форме книг оказались, придется тему изучить. Еще лет восемь-десять те же книги будут считаться дефицитом, можно и таким видом деятельности заниматься. Тем более, именно в ПТУ, где куча свободного времени, никаких уроков на дом и, вообще — взрослая, свободная жизнь с нормальной стипендией.

С электрички сразу зашел к Стасу, выдал ему положенные четыре рубля с трех проданных книг, его четвертую часть от прибыли. Вычел еще за электричку и перекус в Ленинграде, все как положено в нормальном бизнесе.

Приятель грустно посмотрел на вложенную ему в ладонь пятерку и забранный рубль, привык уже деньгами густо тратить. Похвастал вторыми электронными часами, купленными зачем-то еще и рассказал красиво, как продает соседским мальчишкам и нашим однокашникам отдельные листы из порножурналов:

— Купил через теткиного мужика два журнала по двадцать пять рублей, один уже распродал за неделю, получил сорок пять, значит, чистыми двадцать, — красиво звучит, только, я-то приятеля хорошо знаю. Приврать в два раза — это нормально для него, скорее десятку заработал, ну и себе пару постеров оставил, для житейских радостей подростковых.

— Сегодня гулять иду с Юлей. Тебе ее подруга интересна? Спросить? — спрашиваю Стаса.

— Конечно, интересна. Ничего такая девчонка, — сразу загорается Стас, — Может я с вами пойду и к ней зайдем?

— Давай я спрошу сначала и тебе позвоню, если удастся договориться, — брать Стаса с собой я не очень хочу, будет мне мешать общаться с Юлечкой, я его знаю, болтуна бескостного.

Тут вижу, в коридоре, уже собираясь выходить, спортивную сумку Стаса, с которой он проходил полгода на бокс, теперь она ему ни к чему. Сразу же зреет мысль, как сэкономить шесть с половиной рублей на покупке новой сумки, которую я собрался приобрести:

— Стас, тебе сумка эта нужна?

— Да нет, висит тут, место занимает, мать ругается, придется в гараж отвезти.

— О, Стас, давай поменяемся сумками. Ты мне свою — синюю, я тебе — черно-белую. Чего-то мне твоя больше нравится, — уговариваю я приятеля.

Ему все равно в Ленинград не ездить по нашим делам, да и ленится он на электричке мотаться туда-сюда, а я от одного приметного предмета гардероба избавлюсь. Таких сумок, конечно, советская промышленность сотни тысяч выпустила, и с черно-белыми народа немало ходит, помимо меня, однако, если есть возможность немного поменять внешность — чего ей не воспользоваться задаром.

Восемь рублей за книгу, которая ко мне вернулась обратно после всех веселых приключений на Невском, я решил считать своей личной премией. Заслужил ее абсолютно, сначала влетел по легкому, потом решил вопрос очень эффектно, с помощью автобуса № 27.

Вот, продам ее еще раз, отдам Стасу долю, это будет справедливо.

Родители дома спрашивают, где я весь день пропадал. Отвечаю, что езжу по ПТУ, интересуюсь условиями проживания, кормежкой и какие секции есть при самих училищах.

Отец прямо морщится от огорчения, снова получив подтверждение, что я не отступаю от намеченного курса и все так же собираюсь идти в путягу.

Скоро еще раз начнет осаду вокруг меня, насчет прекрасной жизни после военного училища, высшего образования и будет пугать Афганом.

Звоню Юле, время встречи она переносит на полчаса попозже, подштукатуриться, наверняка, собирается, подрисовать лицо и стать взрослее, а значит — обольстительнее.

Продолжаю изучать список ПТУ, плохо, что не везде в описании указаны секции, которые имеются при самих училищах, придется мне поездить немало, чтобы определиться с самым подходящим для меня.

Мне необходимо плотно заниматься, качаться и в спаррингах с кем-то стоять, чтобы самому расти над собой и остальные птушники знали, что лезть ко мне не стоит. А то порядки в некоторых хабзаях на тюремные похожи, насколько мне известно.

Сейчас, при твердой советской власти все еще не так разгульно, как станет в конце восьмидесятых, но, все же, уметь защитить себя и своих новых приятелей — очень потребуется.

Еще, желательно, чтобы находилось оно где-то между Сосновой Поляной и Балтийским, или немного подальше. Это для повышенного удобства поездок к родителям и обратно, забираться куда-то на Ржевку или Веселый Поселок я не собираюсь точно. Вообще, лучше остановиться в центре, не в районах новостроек, знакомиться близко с толпами местных гопников я не собираюсь.

Черт, и в центре уже не везде получится, и то училище около Ульянки пока отменяется. Мои похождения быстро находят проблемы и врагов, а с барыгой или опером на их территории нельзя не считаться.

Особенно с опером, на своей территории он — царь и бог, уполномочен государством отлавливать и карать, так что, может очень серьезно испортить жизнь, даже, если совсем ничем незаконным не заниматься.

Вскоре я встречаю свою подругу около ее дома, и мы просто гуляем по городу, заходим погреться в магазины, перекусываем снова в «Русском чае». Делать подросткам больше особо нечего в нашем городке, только гулять и разговаривать.

Девушка делится своими школьными успехами и время от времени пристально так посматривает на меня подведенными глазами, поддавливает обаянием, как я бы сказал.

Губы еще не красит, это еще не прилично для такой молодой особы.

С подругой для Стаса номер не проходит, та продолжает встречаться со своим прежним парнем. Это Юлечка пока свободна, как я понимаю, ее самолюбивый парень не смог так просто пережить трепку от моих рук и назначил ее частично виновной в произошедшем.

Зато, я получаю еще одно свидетельство изрядно подросшего своего авторитета, около «Таллина» мы встречаем стайку птушников, которые внезапно вывернули нам навстречу откуда-то из-за домов. Идут, курят на ходу и употребляют всякие нехорошие слова в разговоре, то есть, из них и состоит все общение этих недорослей.

Их пятеро, Юля немало так напряглась, у нее с прежним ухажером уже случались проблемы с этой братией, как она рассказала потом.

Зато я, заметив среди парней одного из тех, кому от меня досталось, не сомневаюсь, что так просто нам не разойтись и жалею, что сумка с какой-нибудь дубинкой не висит у меня на плече.

— Похоже, придется оказаться хорошо побитым сегодня.

Однако, птушники, сначала перегородив нам дорогу, как-то быстро отскочили в сторону, мы разошлись почти краями, только мне в плечо прилетел хороший толчок от парня с моей стороны, довольно высокого такого и нагло улыбающегося.

Пришлось остановиться, уходить нет смысла, сразу догонят.

— Подожди меня, — говорю я Юле и показываю, что ей нужно отойти немного, пока я поговорю с этими гопниками.

Парень остановился, за ним все остальные и я слышу вопрос в свою сторону:

— Что, плечи широкие, малыш?

— Может, зубы жмут, долговязый? — отвечаю я, демонстративно достаю гайку и надеваю ее на два пальца, так чтобы ребристая поверхность осталась впереди них.

Момент наступает такой напряженный, их пятеро, я один и ничто, вроде, мне не может помочь, однако, срабатывает приготовленная мной заранее закладка.

К длинному подскакивает сзади знакомый уже паренек и я слышу во фразе, быстро произнесенной на ухо зачинщику одно знакомое слово: — Кирпонос.

Слава и грозная репутация главного авторитета хабзая и сейчас срабатывает на «отлично», долговязый парень задумывается, однако, быстро принимает правильное для себя и спасительное для меня решение, после чего протягивает мне свою руку:

— Повезло тебе, что Саня за тебя вписался. Ладно, мир тогда.

Я, с огромным облегчением в душе, делаю паузу, потом все же пожимаю руку и этому парню, и уже знакомому со словами:

— Приятно было пообщаться.

Птушники поворачиваются от меня, и я тоже разворачиваюсь к Юле, которая стоит, распахнув до крайности глаза и не верит тому, что видит.

Вскоре я узнаю, что ее парня, который предыдущий, немного побили месяц назад трое птушников, разбили нос и порвали куртку. Завалили и пнули тоже несколько раз, хотя он успел кого-то ударить первый.

Все же молодец парень, смог немного проявить характер, однако, авторитета, внушающего уважение всем хабзайским в приятелях не имеет, за это и пострадал.

Придется все-таки Сане подгон хороший сделать, уже второй раз его грозная слава оберегает меня от побоев.

— Если есть серьезный авторитет, драться не обязательно, — говорю я девушке с важным видом, не упоминая, что авторитет этот точно не я сам.

А что, она сама все видела, как местные хулиганы отказались от драки и пошли на мировую. Почему так случилось — знать Юлечке не обязательно, зато, я хорошо чувствую, как стучит ее сердечко до сих пор в предвкушении драки.

Не раз в моей жизни такие случаи приводили девушек и женщин ко мне в кровать, даже, если разрыв во времени между использованием кулаков и кроватью составлял целый час по времени. Этот сильнейший выброс адреналина переходит в эндорфины, которые проще всего реализовать в момент близости с победителем той же драки.

Особенно часто такое происходило с пьяными, молоденькими девицами в барах на Думской, когда ты просто выполняешь свою работу на входе или выкидываешь потерявшего берега клиента из бара.

Как-то один раз я познакомился с одной красивой блондинкой на наших взводных танцах, которые можно было иногда устраивать в училищном ЧПОКе, месте, где оказывается чрезвычайная помощь оголодавшему курсанту.

То есть, в училищном кафе.

Курс у нас уже был четвертый, то есть, мы находились на высоком уровне типа «Женихи и невесты», так что, как эта девушка попала на вечеринку, я так и не узнал. Билеты на мероприятие распространяются между женами, чьими-то подругами и знакомыми.

Познакомился, потанцевали, взял телефон и начал названивать — все стандартно.

Девушка оказалась достаточно конкретной, приехала на встречу и все мне разъяснила, как по нотам. Ей уже не девятнадцать, как она сказала раньше, а двадцать два, она и правда — мастер спорта по фигурному катанию, заканчивает институт и готова выйти замуж.

Хоть бы и за меня, вполне устраивающего ее парня.

На мой удивленный вопрос — а как же романтика, ухаживания и поцелуи, ответила, что все будет и гораздо больше. Она мне все обещает, только, сначала подача заявления в органы ЗАГСа, чтобы доказать серьезность моих намерений и потом я увижу небо в алмазах.

Конкретно и по-деловому так, как при заключении сделки по интересам.

Все стало понятно, подруга реально хороша, однако, ее такой прагматичный подход убивает всю романтику. Почему она не может найти себе кого-то, с такой внешностью, я не знаю и уже не особо хочу узнавать. Мы немного погуляли по Лермонтовскому, я уже успел переодеться в гражданку и подошли к училищу, встали около памятника, где немного пообщались, готовясь расстаться, когда в мирную нашу жизнь внезапно ворвалась война.

Оказывается, недавно на пыльнике перед Балтийским, исконным место сбора старших курсов нашей системы, случилась суровая стычка.

Наши, будучи в солидном преимуществе, побили каких-то курсантов шмоньки и даже сбросили кого-то из них в Обводный канал. Училище обиженных моряков-торгашей находится в районе порта, где-то на Двинской улице, вот теперь оттуда несколько десятков будущих мореходчиков приехали к нашему училищу с ответным визитом и напали на военных моряков, возвращающихся в систему с увольнения.

Я не сразу понял, что там началось, куда все бегут и про что кричат. Наших сразу смяли и не ожидавшим нападения курсантам пришлось отступить к воротам системы, однако, посланная сразу в клуб, где проходили танцы, весть о том, что наших бьют у ворот, донеслась до остальных парней, вскоре на улицу повыскакивала многочисленная и разгоряченная танцульками поддержка.

В тылу мореходчиков, со стороны Обводного канала, к тому же появились две машины милиции. Они, как люди, имеющие отношение к гражданским и реально ее опасающиеся, начали разбегаться в разные стороны. Прямо к нам подлетел парень из нашей роты, из знойной Армении, прибежавший с танцев и размахивающий тяжелой бляхой на ремне, причем раз за разом опускающий ее на голову какого-то несчастного мореходчика. Сознание покинуло того прямо перед нашими ногами, а разгоряченный приятель даже на меня размахнулся ремнем, не узнав по гражданке.

— Ара, ты чего? — пришлось воззвать к его совести.

Ара, узнав меня, махнул приветственно рукой и понесся дальше, догонять следующую жертву. Я же подхватил под руку подругу, прямо пришедшую в полный и безудержный восторг от развернувшейся перед нами битвы, и решительно потащил ее в не такую уж и близкую квартиру моей хозяйки.

Слава богу, той дома не оказалось, подруга все еще пребывала в каком-то восторженно-перевозбужденном настроении, можно сказать, что в состоянии аффекта и все благополучно свершилось на большой кровати хозяйки, к нашему взаимному удовольствию, больше, понятно, что к моему.

— Теперь ты, конечно, на мне не женишься, — грустно, но вполне уверенно себе констатировала подруга, когда мы прощались около Балтийского.

Я промолчал, не зная даже, что и ответить на такой посыл.

Не то, чтобы я конкретно против встреч с такой деловой девушкой, однако, ее предложение слишком серьезно, чтобы обещать ей что-то вот так, с кондачка.

— Мы еще так мало знакомы… — робко начал я, однако меня решительно прервали.

— Не звони мне больше, ни к чему это, — подвела она итог нашему общения и резко развернувшись, зашагала в метро, показывая на редкость красивые ноги.

Да, а к шмоньке мы еще прокатились с операцией возмездия, сколотив компанию побольше и даже отлупили несколько попавшихся ее представителей по пути.

Однако, посмотрев на здоровенную общагу мореходчиков вблизи и представив, сколько там может оказаться противников, тоже достаточно взрослых парней, отслуживших в армии, решили, что подвигов здесь на сегодня хватит и на подвернувшемся трамвайчике совершили тактическое отступление из вражеского района.

Все же не успокоились на этом, ворвались на сам вокзал, где при полном попустительстве милиции погоняли мореходчиков и попавших под руку сухопутных курсантов. Даже спустились на платформу в метро, где занялись тем же самым, перекрыв сверху и снизу эскалаторы. Попавшие в ловушку мореходчики попрыгали на неработающий центральный и там ждали, когда мы уйдем.

Потом нашу толпу с пыльника разогнали наши же начальники, срочно вызванные по этому поводу в училище и на этом веселье закончилось.

В общем, выступили главными доминаторами на Балтийском вокзале и прилегающих к нему пространствах, подтвердили, что это наше законное место и на этом успокоились.

Вот и сейчас Юлечку бьет хорошо понятная мне адреналиновая дрожь, поэтому мы поднимаемся на небольшую горку, где долго целуемся всласть под соснами.

Однако, как гормоны в молодом теле прыгают, пусть голова немного отстраненно посматривает на меня самого со стороны, организм подростка не желает на это обращать внимания, его уносит в небеса. Когда я чувствую высокую грудь Юлечки своим телом, даже под зимней одеждой, меня бросает в томительный жар, губы умело впиваются в ее приоткрытый ротик и время, когда ей пора спешить домой, проносится мгновенно.

Глава 20 ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Домой возвращаюсь, прямо уставший до смерти и перевозбужденный до предела еще долгим прощанием с Юлечкой в подъезде ее дома.

Скажу откровенно, молодому организму все эти обнимашки и поцелуи до опухших губ очень нравятся, взрослое сознание куда-то стыдливо исчезает в этот момент, прикрывает глаза, не мешает телу наслаждаться.

Нет такого сильного мезальянса между тем, что я делаю и тем, что знаю и помню, не сказать, чтобы меня это не радовало откровенно.

Далеко с девушкой я заходить не собираюсь, хотя, она, судя по всему, вполне созревшая молодая женщина, еще и поэтому считается такой красавицей в своей школе.

Теперь же я с трудом поднимаюсь на свой этаж и с обессиленным видом вхожу в квартиру.

Все же бегаю на ногах с раннего утра, съездил в Ленинград, там гулял пару часов, потом убегал от погони с захлебывающимся сердцем, весь мокрый забрался в электричку и еще здесь в городе успел встретить на улице определенные проблемы.

Зато, стоит отметить, как их наглядное решение прямо с хода бросило ко мне в объятия сильно впечатленную проявленной крутизной нового парня девушку.

Она то стояла неподалеку и явно поняла, что не я прогнулся перед хабзайскими, а они сами первыми руку протянули в знак примирения. Даже то, что побитый мной раньше парень жмет мне ладонь, означает, что они приняли, как должное, мой неприкасаемый статус, как приятеля самого Сани Кирпоноса.

Похоже, что кто-то все же поинтересовался у него, что там со мной, почему я ссылаюсь на него, совершенно в себе такой уверенный. Ну, и Саня не подвел, конкретно и четко все разъяснил народу хабзайскому.

Подарю ему какую-нибудь книгу, посолиднее с виду, в знак благодарности.

Если сам читать не будет, передарит своей подруге на день рождения, выступит по красивому, как интеллигент.

Дома пришлось выслушать небольшую лекцию от отца, что они мои родители и несут ответственность за меня, поэтому я должен предупреждать их о своих поездках. А то, пропал на целый день, только поесть домой забегаю.

Это я им могу легко пообещать, нервировать родителей я не собираюсь больше.

Ну, кроме того, что уеду из дома и займусь достаточно рискованными делами, впрочем, им об этом знать вообще не стоит, будут переживать постоянно безо всякой пользы.

— Пора бы уже поговорить с ними, — только успеваю подумать, как проваливаюсь в сон.

Снится мне мой обычный тревожный сон. Про то, что у меня есть несколько машин, но, я не могу вспомнить, где я их оставил. Потом нахожу одну из них, как-то так случайно, она стоит где-то в закутке и разобрана почти полностью, я прикидываю, что с ней теперь делать.

Да, такие подробности мне уже раз десять снились в прошлой жизни и вот теперь уже в молодом теле снова настигли мое сознание. Здесь то никаких машин у меня еще долго не будет, нашу копейку, полученную отцом по очереди, он продал через комиссионный магазин и больше машину иметь не хочет. До этого был еще безухий «Запорожец», на нем мы даже на Украину ездили, правда, саму дорогу я плохо помню, только треск самого мотора всплывает в памяти.

Проснувшись с утра, я иду на завтрак, наворачиваю две тарелки каши, прежде чем замечаю, что мать морщится от боли и пьет какие-то капли.

— Мамуля, что это у вас лицо такое?

— Да вот, сынок, зуб разболелся у меня, ничего не помогает от боли, — говорит мне матушка, я доедаю кашу и понимаю, что меня что-то тревожит в ее словах.

— А какой зуб? И где?

Мать показывает на верхний зуб с правой стороны ее лица и тут до меня доходит.

Спина сразу же холодеет от предчувствия надвигающейся беды, я внезапно вспоминаю, почему меня нет на выпускных фотографиях после восьмого класса. А меня там нет потому, что мать в это время заболела менингитом, я остался с ней сидеть, ждать скорую, когда весь класс поехал куда-то в Пушкин на автобусе.

Точно, именно гнойным менингитом, который вылечивается только в десяти процентах случае, как отцу сказали врачи.

И все случилось именно из-за корней верхнего зуба, которые рукожопый стоматолог пропихнул матери в гайморовы пазухи.

— Мама, когда к врачу пойдете?

— В понедельник, сынок.

— А чего ждать то? Надо сегодня двигать в приемный! — говорю я матери, однако, она отказывается, говорит, что отправится завтра к терапевту, а уже он назначит ей врача.

— Терпеть собираетесь, мамуля? Я схожу в приемный покой и узнаю, что можно сделать! — настроен я решительно.

Мать удивлена моей настойчивостью, отец тоже просит меня не лезть в это дело:

— Без тебя разберутся! Завтра сходит в поликлинику, там ее направят к врачу, — есть у них такой покорно-крестьянский подход к таким вопросам. Что нам назначат, то мы и примем смиренно.

Вот, что-то такое я и помню, все так и случилось, поэтому я быстро одеваюсь и отправляюсь в наш приемный покой, чтобы договориться самому насчет приема.

Завтра меня отправят в школу, придется еще с родителями сражаться по этому поводу, поэтому я хочу решить вопрос именно сегодня. Забираю все деньги, которые могу достать без возни с тайником, у меня при себе двадцать рублей.

Вполне хватит, чтобы договориться с кем-то из врачей, кто вызовет у меня доверие или сможет порекомендовать кого-то знающего для такого случая.

В приемном я некоторое время общаюсь с дежурной медсестрой насчет хорошего врача-стоматолога, презентуя ей коробочку «Ассорти», купленную по дороге и получаю совет прийти после двух часов, когда будет принимать врач Колотилова.

— Колотилова? Черт, если она не сможет, тогда никто больше, — сразу понимаю я, благодарю медсестру и убегаю домой.

По дороге я размышляю, что мне придется сделать, чтобы уговорить мамулю. Она у меня бывает очень упряма, когда что-то происходит в непонятном для нее ключе.

Придется подключить все же все мои возможности, даже рассказать о моем недавно появившемся предчувствии будущего, в любом случае я должен добиться своего. Зуб у мамули должен вырвать лучший мастер, а я лучше здесь не знаю.

Лет через двенадцать я сам попаду к Колотиловой на прием, слава богу, что именно к ней, после драки с какими-то чертями, косящими под бандитов, на Апрашке. Пропустил тяжелый удар сбоку, потом отлупил обоих жуликов, но, все же решил провериться у стоматолога, что у меня там случилось. Рентген показал смещение зуба мудрости на нижней челюсти, доктор предложила мне его вырвать на всякий случай. После чего отправила меня в стационар именно к Колотиловой, та присмотрелась к снимку внимательно, тоже сказала, что лучше рвать сейчас.

Даже без всякого укола с обезболивающим засунула мне какую-то отвертку под сам зуб, со словами:

— Там болеть нечему!

Надавила так, что я испугался за челюсть, через пять секунд этого давления что-то треснуло и здоровенный зуб мудрости с огромной дырой на жевательной поверхности, помыв от крови под раковиной, вручили мне.

Таких мгновенных и блестящих удалений в моей жизни больше не было, пусть зубы мудрости с верхней челюсти вылетели тоже за пару минут.

Однако, это совсем другое дело.

Уже тогда Инне Александровне было лет семьдесят пять и про зубы она знала все…

Из стационара тогда я уходил на цыпочках, каждой шаг с пяткой отдается ударом в голове, кровь течет ручьем, я сплевываю ее каждые десять метров в выданную мне большую салфетку.

Однако, я казался себе самым счастливым человеком на свете, после такого быстрого и эффективного избавления от серьезной проблемы, даже без боли.

Единственно, что решаю после этого случая на всякие разборки с жуликами, которыми славится Апрашка, выходить с топором, с широким таким рубящим лезвием, в руке, это такой аргумент, что лучше некуда.

Поэтому, узнав про дежурство Колотиловой именно сегодня, я понимаю, что должен во чтобы то ни стало отвести мамулю именно к ней.

Придется делать рентген или не придется, решить можно потом, сегодня самое главное, попасть на прием к Колотиловой и закрепить матушку именно за ней.

Домой я прибегаю прямо на рысях, однако, тут мой энтузиазм упирается в мамулину непоколебимость и у меня не получается сдвинуть ее с намерения идти в поликлинику именно завтра.

Именно к своему ЛОРу, который отправит ее именно к плохому врачу, может, даже и не такому уж и плохому, просто у него окажется очень неудачный день или сильное похмелье после выходных не даст вырвать зуб так, как он умеет.

Да и отец тоже не понимает моей настойчивости, поэтому прикрикивает на меня, чтобы я не лез в дело, в котором ничего не понимаю.

А мне и возразить то нечего!

— Хорошо, отец и мать, мне придется серьезно поговорить с вами! — быстро решаюсь я.

Сестренка бегает на нашей ледяной горке во дворе, мешать нам не будет, нашему серьезному разговору. Надеюсь, что никто ее не столкнет снова и не врежется в нее с ходу, как в тот раз, за прошедшее время я еще пару раз основательно поучил ее обидчиков. Теперь она катается с горки, как принцесса в гордом одиночестве, желающих разговаривать со мной среди всякой мелкоты нет.

— Давайте присядем на кухне за столом, разговор у нас очень серьезный и долгий. И писать тоже придется немало.

Родители, снова ожидающие от меня новый сюрприз, с встревоженными лицами располагаются на кухне. Я приношу две тетрадки и две ручки, одну оставляю себе, вторую подсовываю отцу.

— Для чего все это? — не понимает отец, начинающий злиться, только матушка баюкает свою больную скулу и не спорит со мной.

— Минуту терпения, придется кое-что записать с моих слов, — спокойно объясняю я.

Наливаю себе стакан воды и ставлю его перед собой, как докладчик на собрании.

Смотрю на родителей и начинаю:

— Слова мои вас удивят сразу же, однако, дайте мне договорить. То, что вы услышите, нельзя никому говорить и пересказывать. Впрочем, вам все равно никто не поверит, потому что я расскажу фантастические вещи.

Смотрю на лица родителей и продолжаю, сделав глоток воды из стакана, что-то сразу горло пересохло от волнения.

— Дело в том, что с недавнего времени я вижу сны про наше с вами будущее. Далеко по времени я заходить не стану, рано это вам еще рассказывать, да и доказать я пока ничего не могу.

У отца на лице появляется скептическая ухмылка, он мне уже заранее не верит.

Ну, а кто бы поверил в такое чудо?

Ничего, мои слова будут проверены со временем, а вот про те страшные последствия для матушкиного здоровья из-за неудачно вырванного зуба им придется поверить уже сегодня.

— Зато, что могу рассказать сейчас — мы запишем и довольно подробно!

— Первое — в ноябре этого года, десятого числа, — почему-то я именно сейчас вспомнил точно эту дату, — Умрет Леонид Ильич Брежнев, генеральный Секретарь ЦК КПСС.

Даю родителям осознать мои слова и продолжаю:

— Когда это случится, вы скажете, что я просто угадал случайно.

— Второе — после него Генсеком станет Андропов, он умрет в феврале восемьдесят четвертого года. Думаю, теперь можно и записать мои слова, — говорю я сам и открываю тетрадь.

— Сынок, ты что? Такое не только писать, даже вслух говорить нельзя, — оттаивает в этот момент отец.

Я его понимаю, такие предсказания никого не оставят равнодушными.

Пусть в них нет никакой зримой антисоветчины, однако, как-то уж больно быстро мрут Генсеки вслед за Брежневым, что достаточно подозрительно.

Неужели в могучей партии сидят такие вот дураки, что выбирают будущих покойников каждый год заново?

Такие и сидят, только умные очень, сливают последних представителей старой гвардии и выводят на первые роли своего человека, который сделает всех по-настоящему богатыми людьми.

Однако, эти знания есть только в моей голове, что же могут подумать мои родители в восемьдесят втором году, когда концом социализма не то, что не пахло.

Даже думать о таком — смешно!

Крепка советская власть и еще тысячи лет стоять будет!

Да я и сам до восемьдесят восьмого года, в стенах военной системы и не подозревал о том, как может что-то радикально измениться в нашей жизни и жизни целой страны.

Даже выборы в этом году, когда наше училище должно было, казалось, в массовом порядке отдать свои голоса первому секретарю райкома, а победил все же какой-то ставленник молодых демократов по фамилии Андреев, не поколебало уверенности в Советской власти.

Ведь это хорошо, что немного власти у КПСС отнимут другие, хорошие люди, от этого станет только лучше в стране.

Даже комсорг нашего класса агитировал больше всех за этого дзюдоиста, невесть откуда вынырнувшего, расклеивал листовки на факультете, а мы ему помогали. Бесили начальника училища до невозможности своими листовками, орал он тогда, будь здоров, на дежурного по факультету и сам срывал демократическую мерзость со стендов.

Да и систему я заканчивал, абсолютно не понимая, что происходит в стране, роль партии и комсомола еще никем не оспаривалась. Во всяком случае, мы об этом не знали и, честно говоря, не собирались переживать.

Впереди — выпуск, мы лейтенанты, месяц отпуска и первые два оклада выдают в училищной кассе, целые пятьсот рублей, мы сказочно богаты.

Да, сейчас немного неловко и смешно вспоминать эти времена, однако, тогда в восемьдесят девятом все так и казалось.

А что там происходит с партией — совсем наплевать, все же ее диктатура во всем абсолютно надоела каждому нормальному человеку.

В Приморье, в самой части, меня еще избрали по инерции комсоргом цеха, вместо увольняющегося парня, на пару лет меня старше. Скажем так, просто удирающего обратно в Питере из не по-детски страшного места Приморья.

— Это, так я билет комсомольский потерял, — попробовал отмазаться я на первом собрании, тем более, что нам даже учетные карточки на руки выдали.

Раньше это служило стопроцентной отмазкой, после такого заявления никакие избрания тебе не грозят.

— Ерунда! — махнул рукой старлей, комсомолец части, — Учетная карточка же есть, выпишем новый!

Я, уже присевший после своего ловкого маневра, снова привстал:

— Так я и учетную карточку потерял!

Ну, это вообще железобетонный аргумент! Шиш вам, а не комсомольская нагрузка!

— Все, не выступай! Тебя уже выбрали единогласно! — дружный лес рук подтвердил слова главного комсомольца.

— Подойдешь после собрания, расскажу, что тебе делать придется.

Основным моим занятием оказался сбор комсомольских взносов, больше никакой текучкой меня не загрузили. Похоже, уже все понимают, что организация доживает последние годы, если не месяцы и лишнюю движуху с ерундой не нагоняют.

У бойцов я, конечно, не стал собирать по две копейки, собрал только с офицеров цеха взносы, набралось что-то около двенадцати рублей.

Впрочем, я в популистских целях и коварно надеясь на разжалование из комсоргов, не стал отдавать их старлею, а купил хороший кожаный мячик и выдал его матросам. От безделья они часто играют в футбол на огромной цеховой территории, а такая забота от комсорга парней зримо порадовала.

Комсомолец части махнул на меня рукой, еще через месяц я начал процедуру увольнения со службы, а комсомольский билет с учетной карточкой так и остались лежать где-то в документах на шкафу у родителей.

Однако, придется все-таки закончить разговор с родителями:

— Так, запишем все по-хитрому, — я придумываю, как зашифровать послание о будущем.

— Вот, 10.11.1982 — Б. Ничего опасного, но и напоминанием послужит.

— Потом, 02.84 — А. Это месяц, когда Андропов помрет, дату я не помню.

— Теперь, 03.85 — Ч. Это про третьего генсека, который Константин Устинович Черненко.

— 03.85 — Г. Генсеком выберут Горбачева, он все и развалит.

— Да зачем это надо? Мы и так все запомним, — сопротивляется отец.

— Обязательно нужно, тебе доверия нет, папуля, точно попробуешь съехать с сторону. Матушка от зуба мучается и ей не до чего сейчас.

Я заставляю заполнить свой листок отца, что он делает, понимая — я выдаю какие-то глупости.

— Смотри сынок, если обманул нас, тогда в военное училище пойдешь после ПТУ, — выставляет он предварительное условие.

— Пойду, не переживай, — а про себя думаю, что без среднего образования меня туда никто и не возьмет.

Заканчивать путягу я тоже не собираюсь, пора уже сходить в музыкальную школу и проверить свой слух. Поработать популярным рокером — эта мысль мне нравится больше других.

Еще писать популярные книги и открыть более углубленно такой жанр, как фэнтези.

— Так, теперь самое главное. Сегодня ночью мне приснился сон, что матушке ЛОР назначит врача, мужика, от которого несет табаком. И от него, и от его рук. Он пропихнет корни зуба в гайморову пазуху, после чего матушка переболеет гнойным менингитом. Только это еще не все, потом три года она будет страшно мучиться с этими корнями и только в Военно-медицинской академии на новом рентгене врачи их увидят и вытащат.

Про врача, пахнущего табаком, я рассказываю, если матушка все же упрется и завтра попадет к нему на прием. Может, хоть тогда выскочит из кресла, вспомнив мои слова и почувствовал запах.

Родители сидят снова потрясенные яркостью моего сна и такими вот перспективами. Даже мамуля прекратила баюкать щеку и внимательно слушает меня.

— Поэтому, сейчас собираемся и идем в приемный покой, после обеда туда заступает проверенный мной врач. Насчет лечения — я договорюсь сам, вы мне не мешайте.

— И деньги возьму, и книгу из-за шкафа, посолиднее такую, это вообще отличная благодарность будет, — решаю я про себя.

Глава 21 ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА

На прием к Инне Александровне мы попали быстро, она осмотрела больной зуб и предложила рвать сразу.

До этого я успел потихоньку презентовать приятно удивленному доктору толстый томик Вальтера Скотта, поэтому принимают матушку по высшему разряду.

Я же попросил подождать до завтра, чтобы сделать сначала рентген, все же побаиваюсь я за корни зуба, может, они какие-то особенные у мамули.

И на старуху бывает проруха, лучше не рисковать совсем, если есть такая возможность и жизнь не под угрозой находится.

Поэтому я договорился на визит завтра и направление на рентген с утра понедельника перед приемом.

Мамуля оказалась недовольной, что придется еще день мучиться с зубом, только, что делать, если рентген в поликлинике в воскресенье не работает.

— Посидите на обезболивающем до утра, матушка, — решаю я.

— Они же вредные, эти таблетки, — что-то мама уже знает о негативных последствиях болгарского темпалгина и прочих обезболивающих средств.

— Придется принимать, гнойный менингит гораздо страшнее и три года последующих мучений того не стоят.

Мы возвращаемся домой, купив таблеток в аптеке, там меня очень активно берет в оборот отец.

Он уже обдумал, как следует, все услышанное от меня и хочет все-таки добиться своего, рассчитывая поймать меня на опрометчивых словах, которые все кажутся ему просто сотрясанием воздуха.

На самом деле, не хочет верить в мои рассказы, считает их просто выдумкой и юношеской блажью. Поэтому думает, как добиться своего, чтобы я для начала пошел в девятый класс и выбросил из головы идею о поступлении в ПТУ.

Хочет гордиться сыном перед знакомыми, а не стесняться того, что я не смог подняться выше в жизни, чем он сам. Такие вот непоколебимые понятия у его поколения, что служить офицером гораздо престижнее, чем где-то разливать пиво или хорошо ремонтировать обувь.

Зарабатывая при этом в разы больше, чем он сам, то есть, именно, что «делая» деньги, а не мантуля в промзоне на дядю.

Из пятидесятых-шестидесятых-семидесятых годов эти понятия, принесенные в теперешние восьмидесятые, воспитанные развитой пропагандой одного очень интересного теперь для историков социального строя.

Только, времена на дворе другие и понятие «сделать» стало гораздо престижнее, чем «заработать» или «заслужить». Однако, мои родители от такой жизни очень далеко, у них нет никаких знакомых в магазинах и КБО, никакого доступа к дефицитам, что выкинут в каком-то магазине или на что придет очередь — тому и рады. Просто и честно трудятся на своих производствах, как подавляющее большинство остальных советских людей.

Удалось все же большевикам воспитать такую общность — советский народ, правда, понятие это — оно больше именно к славянским народамотносится.

У других народов все же немного не так, хотя, в игры с коммунизмом и его понятиями они играют гораздо изобретательнее, однако, всерьез его не воспринимают.

— Ну, хорошо, давай поговорим, сын. Раз уж ты стал такой большой и споришь с отцом, — начинает разговор отец.

— Подожди-ка, папуля. Позвонить мне нужно, — вспоминаю я, что после вчерашнего вечера щедрых поцелуев не стоит надолго оставлять Юлечку без присмотра, обязательно нужно подогревать отношения.

Девушка должна получать все, что положено такой известной в четвертой школе красавице от влюбленного не на шутку подростка, все эти признания и ласковые слова. С таким обхождением проблем не будет, намурлычу все, что ей требуется. Да и деньги завелись у меня нормальные, и на раскрутку хватит, и побаловать подругу можно.

Разговариваю пять минут, все сказал, как она хочет слышать, никаких мальчишеских глупостей и дерзостей, заодно договорился на прогулку в три часа дня. Еще намекнул на подарок к восьмому марта, погуляем по магазинам, возможно, ей что-то понравится. Если же такого не найдется, тогда можно вспомнить популярный лозунг:

— Книга — лучший подарок!

Книг у меня со Стасом много, спасибо попавшемуся очень вовремя под руку спекулянту. Есть возможность для маневра, тем более, он пока на распространении эротических материалов среди школьников плотно работает, насчет целевой реализации книг еще ничего не придумал.

Потом я сажусь напротив отца и слушаю его:

— Сын, мне кажется неправильной твоя идея уехать в Ленинград. Ты еще такой юный и неопытный, — ну и все в таком духе.

То, что именно я, наоборот, очень такой опытный, пока не стоит доводить до отца, не понятно, как он отнесется к тому, что в теле сына засел взрослый мужик, непонятно как туда забравшийся.

Да и опытный я, откровенно говоря, для своего времени больше, про жизнь в эти годы серьезно позабыл, тем более, доучился в комфортной атмосфере небольшого города до десятого класса, после чего так же легко перешел на государственное содержание в закрытую военную структуру.

Да, жизнь на улицах большого города для меня в новинку теперь окажется.

И, конечно, в ПТУ придется ставить себя пожестче, чем в той же военной системе. Там то курсанты и люди гораздо более приличные по жизни, особенно доминировать над кем-то не принято. А вот в общаге профессионально-технического училища или в нем самом все не так мягко окажется, впрочем, я готов к такому.

Приятель из Пушкинского строительного рассказывал, что у них за колбасу на КМБ поначалу дрались, у нас такое точно бы не прокатило. Все-таки уровень самосознания повыше будет, такие колбасные разборки только привлекут к тебе общее презрение.

Попался у нас как-то на воровстве из-за укладок парень из соседнего взвода. Впрочем, давно за ним это подозревали, однако, поймали с поличным только на третьем курсе. Сразу же отчислили из системы, хотя, он тоже был спортсменом, целый мастер спорта международного класса по подводному плаванию.

Постоянно первые места на всех соревнованиях занимал для училища.

Он еще потом попробовал восстановиться в училище и доучиться, начальство решило бывшую роту спросить, что мы думает о таком варианте. Мнение оказалось единогласное — воровство не прощается никогда, с такими товарищами офицерам не по пути.

Так что, посмотрю, как с этим делом в ПТУ окажется.

Однако, пора ответить отцу на его слова, раз уж его совсем не убедили мои рассказы о смерти Брежнева и недолгом правлении остальных. Это все начнет реализовываться только в ноябре, а сейчас еще начало марта, поэтому требуется что-то более близкое по временному промежутку.

Придется доставать что-то из семейных секретов и рассказывать отцу, что я такие сны увидел недавно. Наши разговоры с ним до этих времен я давно позабыл, да и не рассказывал мне отец ничего из того, что я знаю теперь.

Ничего про историю семьи, ее украинской ветви, где немало такого трагичного случилось по жизни.

— А давай, отец, я расскажу тебе еще один сон, а ты сам сможешь оценить, насколько сны мне показывают правду.

— Давай. Расскажи. Потом я тебе расскажу, как у тебя жизнь после ПТУ пойдет, — не сдается отец, однако, он не подозревает, что я сейчас выложу ему самому.

— Приснился мне сон, как вы с дедом Романом провожаете тебя на поезд в Ленинград, времени еще несколько часов до его отправления, вы на станции Ржевусской взяли бутылочку и закуску в буфете на вокзале.

Отец смотрит на меня с немалым удивлением, и я продолжаю рассказ:

— Вот тогда дед тебе и расскажет, как он избежал лагерей после войны.

— Почему, будучи сыном расстрелянного врага народа, попав в окружение под Киевом, когда он смог добраться до своей деревни и семьи живым, прожив в оккупации почти три года, был снова призван нашими в армию зимой сорок четвертого года, однако, умудрился контуженным еще и в плен попасть к немцам, почему он не был отправлен в лагеря? При том, что работал он у фермера в Шварцвальде и освободили его американцы, когда из двухсот человек в СССР захотели вернуться только пятеро, по его рассказу.

— Почему его не осудили, хотя, обычно хватало для приговора только одного плена? А у него и ЧСВН, и окружение, и два с половиной года оккупации, потом в плен попал, да еще американцы освободили?

— Не знаешь о таком? — интересуюсь я у отца, но, он удивленно молчит.

Похоже, поражен в самое сердце моим рассказом и даже не знает, как реагировать на такие тайны семьи, которые оказались в открытом доступе теперь.

Людей, чье детство пришлось на правление товарища Сталина, на кривой козе не объедешь и тайны из груди не вырвешь, даже на смертном одре, как у моего отца.

Тем более, его родного деда расстреляли в Умани в тридцать седьмом году, по доносу, возможно, спасающих свои жизнь бригадира и председателя колхоза. Дед работал простым конюхом по профессии, правда, поляком по происхождению, а заявление на него написали украинец с евреем.

Когда на Украине открыли архивы КГБ, дед не поленился и съездил в Киев, где получил возможность ознакомиться с делом своего отца и точно узнал, кто же из односельчан написал донос.

Не знаю, пришла ли тогда жесткая разнарядка на поиск врагов народа или то, что одна из лошадей случайно сломала ногу в ничем не огороженной яме послужило поводом доноса, но, такова историческая правда. Самих доносчиков к тому времени в селе уже не проживало, как и их потомков, так что мстить оказалось некому. Но, прокатившаяся волна поджогов и даже убийств заставила новые киевские власти быстро прикрыть свободный доступ к архивам, насколько я слышал от отца.

Все свои знания я выкладываю отцу под видом приснившихся мне в одну из ночей, все из них, которые он сам расскажет мне через примерно тридцать пять лет, которые сейчас и сам еще полностью не знает.

— Так почему же деда Романа не посадили, когда он вернулся из Германии? — только один вопрос задает мне отец.

Похоже, что теперь он поверил в вещую силу моих сновидений сразу и окончательно, что мне и требуется.

— Собирались, только и у него нашелся свой аргумент. Он достал из обмотки на ноге сохраненный в плену комсомольский билет, ну то, что от него осталось. Поэтому обвинение сняли.

Отец, похоже, встревожен тем, что я знаю столько всякого из истории семьи. Сам то он мне рассказал про расстрелянного деда только через тридцать лет после крушения социализма, а сейчас просто не понимает, откуда у меня такая опасная информация взялась.

Придется ему поверить в мои вещие сны, деваться некуда.

Поэтому он пока перестает меня уговаривать остаться в школе и уходит обдумать мой рассказ.

Я же даю ему прийти в себя и очень хочу посмотреть, что отец сможет придумать для дальнейших уговоров.

Пока же ухожу гулять с Юлечкой, день на улице такой весенний, солнышко светит, хорошенькая девчонка смеется над моими шутками — что еще требуется молодому парнишке для счастья. Да и моему пожилому сознанию тоже нравится продолжать жить, даже в новом-старом теле, когда еще все впереди и никакая совесть о неправильных поступках не напоминает по ночам.

Походили по магазинам, выбор, конечно, скромненький такой везде, мало что просится взять себя в руки. Пока не добрались до магазина канцелярских товаров, там девушку привлекла солидная готовальня в красивой коробке.

— Мне такая в школу нужна, — закусила губу подруга.

Стоит солидная коробка восемь рублей, прямо такое произведение искусства, что глазам страшно. Сколько в ней разных приспособлений для работы с чертежами, я даже ни одного названия теперь вспомнить не могу, кроме пары циркулей.

— Будешь носить такую тяжесть в школу? — спросил я и тут же расплатился за готовальню с большим облегчением.

Подарок найден, можно больше не ломать голову насчет его поисков, а просто и безмятежно целоваться в укромном месте. Потом еще цветочки в сам праздник, какие попадутся в городе, для Юлечки, и моей мамули, и все.

Удивил, кстати, подругу свою тем, что так легко достал деньги и расплатился. Теперь может задаться вопросом, откуда у меня лишняя десятка на кармане, на сына сильно обеспеченных родителей я не похож.

Так и вышло при следующей встрече, вопрос мне был задан, наверняка, родители Юлии тоже поинтересовались таким подарком, как я понял.

Хотелось с важным видом сказать, что дела всякие делаю, однако, взрослые мозги предупреждают меня, что этого делать не стоит. Родители подруги точно от таких слов забеспокоятся, как и мои предки сразу же начали бы переживать.

Где восьмиклассник может заработать легально посреди учебного года даже такую небольшую сумму — даже не знаю, а вот признание про сделанные деньги — это уже что-то такое немного противозаконное, пусть и просто не очень легальное.

— Конечно, у родителей взял, — объяснил я девушке, а самому стало немного смешно от такого объяснения.

У матери все прошло отлично, зуб вырвали, изучив внимательно рентген и заметив, что случай на самом деле весьма сложный. Потом еще один рентген, на всякий случай, хотя, современная аппаратура еще не может разглядеть оставшиеся корни, это года через два-три появится такая техника в самых крутых больницах Ленинграда.

Главное, что ничего не болит у матушки и она предупреждена о том, что у нее могут оказаться последствия от этого зуба.

Отец пока молчит, переваривает информацию и соображает, как понять то, о чем я ему рассказал. Я его не тороплю, пусть освоится с тем, что сын стал сильно взрослым и знает много из того, что знать не должен.

Во время прогулок на улице встретился нам и мой приятель Стас, которого мне пока нечем порадовать.

Подруга Юли все так же занята, так что, никак с ней ему не зазнакомиться.

В Ленинград я пока не езжу, сейчас сильно похолодало, метель часто вьюжит все две недели после восьмого марта и одно дело, гуляя по городу, заскочить в теплый подъезд, где всегда можно заняться сладкими поцелуями. Совсем другое — бегать в такую погоду по Ленинграду с тяжелой сумкой, кататься на перекладных, знакомясь с магазинами «Старая книга», пытаясь с помощью намеков и непростых взглядов договориться о продаже дефицитной продукции.

Можно сказать, что морально отдыхаю от прошлой неудачи. Хотя, это еще как посмотреть, такая школа жизни не будет лишней, однако, больше так подставляться я не собираюсь нашим органам.

Пока хожу на тренировки каждый день, когда со своими, так стою в парах, если с другой группой попадаю, тогда работаю на железе, усердно раскачиваюсь. Парни заметили, что удар у меня серьезно потяжелел, техника всегда имелась хорошая, так что я понемногу становлюсь более серьезным бойцом, чем раньше.

Из той группы в сорок новичков теперь, через три года занятий, осталось всего трое человек, поэтому мы занимаемся с более молодыми ребятами и обладаем среди них определенным авторитетом.

Среди них есть паренек моложе меня на два года, у него пока все плохо получается, однако, он просит его не жалеть и учить серьезно. Так и лезет на кулаки со словами:

— Я научусь! Бейте меня больше!

Я хорошо помню, что он все же научился и стал хорошим боксером, начал часто бои выигрывать нокдаунами, как и его некоторые товарищи. Однако, помню я и про его судьбу, теперь вот теряюсь в раздумьях, чем могу помочь парню в будущем.

Фамилия у него такая же, как у моего приятеля по прошлой жизни, фронтмена группы «Ля минор», Славы Ш. Он работал когда-то диджеем в «Фиделе», я там же стоял на воротах, так что, давно общаемся, тем более, я часто ходил на концерты его группы. Это в прошлой жизни, конечно.

Так вот, мой младший товарищ по секции, очень хороший и стойкий парень попадет служить в родной мне ВМФ на срочную. Естественно, в учебке поспорит с годками и приземлит несколько из них, когда же его зажмут толпой, вылезет в подоконник и пригрозит спрыгнуть вниз.

Годки тогда отвяжутся от него, однако, на лодке, куда он дальше попадет служить, запретят его сверстникам общаться с парнем и пока не уйдут последние из них, Володя так и проведет в трюмах лодки в полном одиночестве полтора года. Немного, конечно, перекинуться парой слов получалось, когда оставался со своими наедине, только это не назвать полноценным общением. А вернувшись домой, он вскоре выйдет в окно со своего девятого этажа.

Что-то я должен сделать для него. Проще всего, закрепившись в Питере, позвать его к себе работать и уже там немного промыть мозги, что по жизни нельзя быть таким неуступчивым, что жизнь сама таких ломает поперек.

Трудное это дело, от меня все же много чего зависит и ответственность большая ложится, если так влезать в жизнь парня.

Я все же зашел в музыкальную школу и попросил проверить у меня слух. Сначала взрослые педагоги, к кому я обращался, только улыбались и отшучивались, не собираясь обращать внимание на такого взрослого недоросля.

Одна из женщин все же сжалилась надо мной и быстро устроила мне проверку. Сначала настучала мелодию, которую я не узнал и повторил примерно наполовину. Потом напела мне песенку о юном барабанщике, которую я повторил так, что стало самому стыдно, после чего она сделала вывод, что в моем случае какой-то слух имеется, довольно слабый.

— Чтобы проверить ваш слух достаточно определенно, придется потратить немного больше времени, а у меня сейчас занятие, — сказала она мне и ушла.

Что же, я не совсем безнадежен, получается, этот вариант дальнейшего развития не стоит сбрасывать со счетов.

Тем более, что я понемногу как-то все лучше вспоминаю эти времена, можно сказать, вживаюсь в тело.

Глава 22 ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

В середине марта отправил новый комплект писем в прежнем количестве двенадцати штук в Ростов-на-Дону и Шахты.

Да, собрался с силами, оторвался от плотных тренировок на секции и прогулок с Юлечкой, какой-никакой учебы, которую мне приходится проходить заново, ибо, в моей голове ничего из знаний тех лет не осталось абсолютно.

Ну, немного математики и геометрии еще там есть, как и обрывочные знания по истории и физике.

Слушаю учительницу на уроках истории с интересом, улавливая несоответствия рассказанного с тем, что я уже знаю, однако, отношусь к этому делу спокойно, не стараюсь похвастать своим более широким знанием прошлого. Немного подтянулся по учебе, иду на своем прежнем уровне, только класснуха, преподающая биологию, хочет поставить мне тройку за третью четверть, как я догадываюсь по ее придиркам.

Да и Бог с ней, тройка у меня будет или все же четверка, это меня совсем не интересует.

Зато, как я и думал, в комсомол меня приняли на ура, несмотря на все ее шипение и недовольное лицо. Я и сам не очень понимаю, зачем мне этот значок на лацкане пиджака, все же решаю, что пусть пока будет. Вдруг удастся сделать крутую карьеру по комсомольской линии, особенно, если случится встреча с симпатичной дочуркой ответственного партийного работника и запахнет ускоренным продвижением по этой линии.

Это такой самый советский минимум — членство в организации, ближайшем помощнике партии. Без наличия комсомольского значка после восьмого класса говорить о карьере уже нет смысла, остается только один путь в пролетариат с крестьянством, ну и в сферу обслуживания тоже возможно.

В качестве будущего рокера-вольнодумца тоже никак не помешает, а вот для писателя — необходимый аксессуар, чтобы появиться в издательстве и показать книгу с комсомольцем-попаданцем в магический мир, непримиримым борцом за права эксплуатируемых классов и подвидов.

Оторвался от повседневных дел, приготовил снова письма с информацией, еще с удивлением отметив, что в голове всплыло приблизительное количество убитых маньяком детей именно в восемьдесят втором году. Откуда-то в голове всплыла цифра «семь», естественно, время убийств я не помню, как и самих детей, однако, тем более повод побыстрее отправить все письма.

Этот необъяснимый случай и то, что я вспомнил дату смерти Брежнева, немного удивляют меня самого. Кажется, что память как-то восстанавливается, наводит резкость, как объектив фотоаппарата, если много думать о чем-то одном.

Стас уже давно поднывает, что хорошо бы денег еще получить, однако, когда я предложил ему самому заняться продажей наших трофеев в Ленинграде, технично съехал в сторону.

Я его хорошо понимаю, не был бы я сам взрослым мужиком в теле подростка, тоже не отважился бы кататься по большому городу, да еще и пытаться продавать за немалые деньги дорогие книги.

Поэтому я поехал в Ленинград, как только приготовил анонимки, не особенно рассчитывая на какие-то продажи.

Сам первым делом добрался до Горсправки, где оставил заявку на все адреса магазинов «Старая книга» и букинистических отделов в Ленинграде. Пришлось доехать до площади Восстания, где я смутно помню такой ларек из прежних времен и даже разок им пользовался. Оставил заявку, услышал «приходить послезавтра» и сразу вернулся в метро, гулять по Невскому в сторону Литейного пока не хочу, опасаюсь встречи с обиженным мной не на шутку опером.

Уверен, что он теперь часто патрулирует книжные магазины в своем районе, мечтая о встрече с шустрым таким пареньком. Хотя, даже не знаю, что он сможет мне предъявить, только, если подкинет что-то. Та тема с продажей книги должна быть закрыта, нет ни покупателя, ни книги, ни продавца, только сержант свидетель и все.

В принципе, самому справедливому советскому суду и не требуется больше ничего, кроме показаний оперативника и сержанта, про это тоже стоит помнить.

Вернулся на Техноложку, в хорошо знакомый мне район и по улице Москвиной, раскидывая письма по почтовым ящикам, дошел до Рижского. Теперь стану только так поступать, чтобы не отправлять свои анонимки по два раза с одной улицы.

К сожалению, старого и опытного продавца на работе не оказалось, сменившая его тетка на все мои намеки и недвусмысленные слова никак не отреагировала, только предложила забрать мои книги по официальной цене, указанной на обложке и вычесть двадцать процентов в счет магазина.

От чего я спокойно отказался и спросил, когда на работу выйдет ее сменщик.

— Сегодня, после обеда выйдет, подменит меня, — порадовала меня продавщица.

Я уже было собрался бежать на электричку, представляя грустное лицо Стаса, когда я сообщу ему об отсутствии проданных книг. Деньги с продажи журналов он уже потратил тоже, похвастал мне, что слопал за месяц пятьдесят шоколадок, а когда я ему не поверил, предъявил обертки от них.

— Можешь пересчитать! — заявил он, потрясая пачкой оберток.

Я взял, да и пересчитал, чего он явно не ожидал:

— Тридцать пять! Молодец, приврал всего в полтора раза, — похвалил я приятеля, — Взрослеешь реально, раньше бы в два раза наврал.

— У меня тут не все, — начал спорить приятель, однако, я его быстро срезал:

— Сказал, что в пачке пятьдесят и предложил пересчитать. Я пересчитал, чего теперь спорить. Давай, книги показывай, — я давно уже подозреваю, что Стас начал наше общее достояние продавать или дарить.

— Так, двух не хватает, — честно говоря, я даже удивлен, что всего двух нет в наличии. Думал, что уже десятка не будет, зная изобретательность своего приятеля.

— Какие продал? — закономерный вопрос я моей стороны.

На самом деле я оставил ему те книги, которые подешевле и попадаются в добыче почаще, типа того же Дрюона или Скотта, все дорогие и редкие забрал к себе. Поэтому особо не переживаю, просто высчитываю по нашей продажной цене полагающиеся мне деньги с учетом его доли за продажу и теперь Стас должен мне шесть рублей.

Отдать, конечно, не может, да и не продал он их, а подарил, скорее всего, той же тетке или ее мужику. Однако, тенденция налицо, как и в той жизни приятель медленно, но уверенно залезает ко мне в долги, которые не сможет отдать.

Ничего не меняется под этими небесами, кому суждено быть повешенным, тот точно не утонет.

— Не переживай, я тоже две подарил, считай, в расчете. Врачу, которая у мамули зуб вырывала и Сане Кирпоносу, тому в знак благодарности приподнесу еще.

— О, а можно, я ему тоже подарю, чтобы он и за меня словечко замолвил, — быстро соображает Стас, что такой заступник в городе всегда может потребоваться.

— Боюсь, что не получится. Саня тебя не знает и не впишется. А меня очень даже хорошо знает и видит почти каждый день в зале бокса. Поэтому, ссылаться можешь на меня, приду и все порешаю, — уверенно так заявляю я.

После такого разговора мы признали, что ничего друг другу не должны и продолжаем дальнейшее сотрудничество.

И вот теперь я снова гуляю по городу, хорошо, что только один час ждать появления знакомого продавца, который я провожу, прогулявшись к знакомой котлетной на Шкапина. Где вспоминаю вкус истекающих жиром советских котлет по двадцать девять копеек. Еще курсантом бегал сюда из училища, как бы на пробежку по утрам, потратить немного денег на пару котлет с хлебом и стакан кофе с молоком, чтобы немного набить пустой поутру живот.

Ну, иногда экономил и покупал только одну котлету с куском хлеба. Здорово, что котлетная работает с семи утра, других таких заведений в столь ранний час в округе не найти.

Вижу после обеда знакомого дядьку в магазине, он меня сразу узнает и просит полчаса, чтобы вызвать покупателя.

В этот раз приходят двое взрослых мужиков интеллигентного вида, рассматривают книги, которые я показываю им по одной, что-то решают про себя, скидываются деньгами и покупают почти все, семь книг из восьми. Только цену предлагают на треть меньше, чем я хочу, приходится торговаться, предлагая только четверть скидки и мы сходимся на тридцати процентах.

Книги в этот раз немного дороже, уже такие, которые продаются по пятнадцать и двадцать рублей, поэтому я получаю на руки семьдесят пять рублей, мужики прямо все достали из карманов, что у них есть. Сам выдаю товар по одной штуке, сначала получая деньги и пряча их в карман. Мужики тоже распихивают покупки по закрытым тряпичным сумкам, чтобы не светить ими по выходу из магазина.

— Не веришь нам? — посмеивается надо мной один из покупателей.

На что я отвечаю, что я еще ребенок и меня может обидеть каждый, поэтому приходится предохраняться.

— С виду пацан пацаном, но, в такой теме разбираешься. Откуда книги берешь? Из какого магазина? — интересуется второй покупатель.

— Этот магазин закрылся на переучет, — отвечаю я с видом парня, никому не собирающегося раскрывать рыбные места.

Дали еще совет приносить все, что у меня есть, однако, я искренне засомневался в их финансовых способностях. Похоже, это сегодня повезло с такой имеющейся суммой на руках у мужиков, кто-то из них получил зарплату и еще не успел потратить на водочку с пивом. Заработок на моем товаре у них, похоже, хороший ожидается, видно по поведению, что пару книг они прямо сейчас перепродадут под заказ, тогда и порадуются жизни понятным образом.

Телефон от коммунальной квартиры мне тоже оставляют, чтобы созваниваться напрямую, так что, теперь с коммуникацией все более-менее.

— Тащи все, что у тебя есть. Заберем сразу, — и тот, который постарше, улыбается мне по-доброму.

— И что, деньги за все сразу же на месте отдадите? — не верю я в такую возможность, понимая, что примерно пять сотен не найдутся у небогато одетых мужчин.

— Ну, часть сразу отдадим, часть — уже потом, — обещает который старше.

Я ухожу, снисходительно улыбаясь про себя и решаю вести осторожнее, больше чем на тридцать-сорок рублей книг им не предлагать пока. А то, размечтались, чтобы отдал им книги типа под реализацию, вышибай потом из них отсутствующие деньги.

Видно же по ним, что прогуляют все лишние доходы за день-два, как нормальные советские люди, не думающие о большом бизнесе и его развитии. И можно их понять, тут за десять тысяч рублей можно лет пятнадцать получить, если влипнешь по мелочи, а у тебя эту сумму найдут. Нет, купят водочки мужики, закуси и хорошо посидят на какой-то коммунальной кухне, отмечая такую крутую покупку, как солидные бизнесмены.

Стаса тоже не стал заваливать деньгами, когда вернулся, пусть ему и не так много приходится на руки, как мне, всего восемнадцать рублей. Однако, он уже берега хорошо попутал и их грохнет за один день, пока буду ему по частям сумму выдавать, мне так самому спокойнее. Такие продажи не каждую неделю случаются, а просить денег он станет постоянно.

— Продал на двадцать рублей, получай свои четыре с половиной рубля и будь счастлив, — говорю я приятелю.

— Ладно, мне пора к Юле, — оставляю его одного с грустным лицом. И денег мало, и подруги не видно на горизонте.

Четырнадцать книг продано и подарено, почти треть от общего количества, однако, остались только более дорогие экземпляры и с ними бродить около магазинов в надежде нарваться случайным образом на случайного покупателя — не нравится мне такая идея изначально.

Как-то по другому вопрос решать придется, отдавать по трети цены с большим риском попасться дорогие книги совсем не хочется, однако, тогда придется как-то пробраться в круги солидных покупателей. Можно даже подождать пару лет, чтобы разговаривать с ними на равных, если бы не нытье Стаса про постоянно требующиеся деньги.

Вечером снова гуляю со своей подругой, с Юлечкой у нас все отлично, целуемся всласть каждый раз, когда встречаемся. Понемногу, ощущая мою солидную опытность в обнимательных и поцелуйных процессах, девушка намекает, что хорошо бы устроить встречу на квартире, сколько можно по подъездам и кустам таким волнующим делом заниматься.

Я же хорошо понимаю, до чего такая встреча доведет по классификации уголовного права — до развратных действий в отношении несовершеннолетней.

Когда мы останемся без верхней одежды, да еще на каком-нибудь диване, вполне созревшая девчонка потребует от меня большего, да и сам я могу не удержаться от продолжения. Опытные пальцы пробегут по натянутым струнам ее ждущего тела, после чего отступать окажется поздно, это уже и будут те самые развратные действия, как их смогут классифицировать опытные следователи. Поэтому избегаю таких возможностей и уговариваю себя дотянуть хотя бы до лета, когда уеду в деревню на два с половиной месяца.

Возможно, потеряю подругу за это время, только, все равно не собираюсь выступать в роли старого развратника.

Может, классе в девятом я бы и подумал про это, однако, сейчас точно не хочу впутываться в настоящие отношения с сексом, да еще с пятнадцатилетней девчонкой, какой бы созревшей она не казалась.

Был бы я настоящим восьмиклассником — не удержался бы от соблазна, однозначно. Однако, и попасть тогда я на такое место, где-нибудь на диване в квартире без родителей с красивой девчонкой, точно не мог бы по полному отсутствию своих теперешних знаний и такой же уверенности в себе.

Именно эта уверенность взрослого мужика и понимание многих вещей, еще недоступное ей самой — и притягивает ко мне Юлечку. Еще, конечно, то чувство, когда во время долгих поцелуев мой наполненный кровью орган настойчиво толкается ей в низ живота. С этим я ничего не могу и не хочу делать, такая уж физиология предназначена нашему человеческому виду.

Тогда, в таком возрасте, я и не мечтал об серьезных отношениях. Впрочем, думаю, что и десятый класс абсолютное большинство моих одноклассников закончили в состоянии девственников, а кто уже перешел эту черту, надежно молчали о таком опыте.

У нас со Стасом оказался только один приятель, наш ровесник, который повзрослел раньше других и рассказывал нам, даже не особо хвастаясь, как переспал с парой девчонок, а с одной начал открыто жить у нее дома, с полного согласия ее родителей. Матушка у нее тоже жизнь взрослую начала в шестнадцать лет, вот и убедила отца девчонки, что это вполне нормально. Главное — что парень приличный и один у дочки имеется.

Такой рано созревший приятель, умеющий разговаривать с повзрослевшими по сравнению с нами девчонками на им понятном языке.

Правда, он после восьмого ушел в путягу, да и девчонки его тоже оказались из нее, родимой, так что, думаю, в таком учебном заведении все гораздо проще обстоит со взрослыми отношениями.

Я съездил с набитой книгами сумкой в Ленинград, получил свою справку с магазинами и даже немного загрустил, когда смог внимательно ее изучить. В городе одиннадцать магазинов, букинистических и «Старой книги» и, как назло, пять из них расположены в Куйбышевском районе Ленинграда, где ведет свою разыскную деятельность серьезно потрепанный автобусом опер.

В начале Невского, на Староневском, на Литейном проспекте, на углу Жуковского и на Марата, 10. Магазины разные, одни занимаются технической книгой, другие только букинистические, однако, мне все они интересны. Только, близок локоть, да не укусишь, пусть магазин на Староневском и не входит в Куйбышевский район, однако, про такого мелкого спекулянта книгами обозленный опер может предупредить своих соседей по районам.

В этом то и состоит моя основная проблема — похожих на меня спекулянтов книгами в восьмом классе больше нигде нет и вычислить меня очень просто. Я это тоже хорошо понимаю и рисковать не собираюсь.

Придется посещать те магазины, которые находятся в отдалении; на Московском, Новоизмайловском проспектах, Ивановской улице, улице Зенитчиков, на Большом проспекте Петроградки. В магазин на 2-й Комсомольской улице можно с электрички вылезать, там совсем рядом станция «Сосновая поляна».

Продал пару книг на Рижском уже своим постоянным партнерам, получил на руки двадцать два рубля и порадовал Стаса целой десяткой дохода, еще за мной восемь рублей для него осталось, буду постепенно выдавать приятелю деньги все равно.

Так прошел март и вот уже середина апреля, снег стал ноздреватым и зримо пропадает каждый день под жаркими солнечными лучами.

Снова поговорил с родителями серьезным образом, о своих нуждах по теплому времени.

— Мне бы хорошо триста рублей выдать, на новые вещи требуется.

С джинсами решил пока не заморачиваться, знаю, что начну скоро вытягиваться, прибавлю за год жизни примерно двадцать сантиметров, чего деньгами зря разбрасываться. В тайнике лежит примерно двести восемьдесят рублей, только я откладываю деньги на будущее, пока оденусь на родительские средства, чтобы все выглядело естественно.

Куплю кроссовки, хорошо бы еще футболку фирменную, хватит для того, чтобы выделяться среди сверстников вполне, совсем упакованным ходить не стану.

Хорошо, что отец с матерью уже морально подготовлены предыдущими разговорами со мной, да и относятся к моим словам гораздо серьезнее, чем раньше. Случай с зубом, когда все прошло, как я и предупреждал, что сам зуб оказался сложным — это тоже на них повлияло и теперь я, пусть и не до конца, являюсь в их глазах настоящим оракулом.

Поэтому деньги мне выдают без особых проблем, сначала двести и после первой покупки обещают добавить еще сотню.

Мои тренировки с отягощениями и усиленное питание понемногу дают свои результаты, к концу апреля я вешу пятьдесят кило. В многочисленных зеркалах боксерского зала хорошо видно, что мои плечи немного раздались, грудь появилась, как и трицепсы, бицепсы пока в зачаточном состоянии. В общем, я стал здоровее выглядеть относительно себя новогоднего и немного оброс мясом, что крайне отрадно для меня.

Удары становятся все тяжелее, поэтому я занимаюсь еще более усиленно и старательно, ведь впереди летний сезон.

У меня красивая фигуристая подруга и я с ней собираюсь продолжать гулять по-красивому, пока не уеду в деревню.

Если еще немного наберу веса, попаду в категорию до пятьдесят одного или даже до пятьдесят четырех килограммов, в этом случае у меня в нашей секции имеется серьезная конкуренция в виде достаточно крутых бойцов.

Имелась бы, если я соберусь остаться в своем городе, в Ленинграде таких соперников еще гораздо больше.

В нашей секции это Смит, парень старше меня на пару лет, уже вскоре ставший чемпионом Ленинграда и области, очень серьезным мастером спорта. Он оказался одним из первых официальных рэкетиров тогда еще Ленинграда, которого посадили именно по статье за вымогательство. Я сам в программе «600 секунд» смотрел, как его выводили с другими задержанными. Все остальные оказались классическими борцами, парнями с Кавказа двухметровой внешности, Смит со своими полутора метрами роста выглядел там самым главным злодеем, этаким Бармалеем среди остальных пиратов.

Они начали трясти проституток и фарцовщиков в гостинице «Москва», потом перешли на официантов и барменов, даже администраторов, короче, совсем зарвались. Смит получил восемь лет, потом вышел и вроде снова сел, уже за что-то другое. Рядом с ним встречал иногда его жену, красивую высокую блондинку, кто-то сказал мне, что это с нее написал свою героиню Михаил Веллер в «Легендах Невского проспекта».

Там, и правда, описана жительница нашего города, умудрившаяся стать звездой советского Ленинграда.

Смита уже давно не было с нами в той жизни, а здесь я вижу его постоянно рядом, даже стою с ним в парах, особенно, когда ему нужно потренироваться против левши.

Довольно добрый и неконфликтный парень в этой советской жизни, он одним из первых начал новую, полную других возможностей жизнь.

Это его выбор, тут я понимаю, что не могу никак ему помочь.

Глава 23 ХЛОПОТЫ

Новая продуктивная идея про книги и их продажу внезапно посетила меня, когда я сходил в школьную библиотеку, выбравшись в ней чуть ли не первый раз в новой жизни.

Так-то я в классе считаюсь библиотекарем, то есть, помогаю получать учебники и распределять их между своими однокашниками. Да и так постоянно там пропадал с начальной школы, такой вот редкий тип, как я — «боксер-библиотекарь».

— Игорь, давно тебя не видно было. Ты все же собираешься вступать в «Общество книголюбов»? — спрашивает меня пожилая библиотекарша, похоже, что-то я пропустил в своей новой жизни. Как-то ничего не помню о таком предложении, хотя видно, что не в первый раз меня спрашивают.

— Вот в общество любителей библиотекарш точно вступлю, — подумал я про себя и вспомнил, как первый раз увидел свою будущую жену.

Уже в девятом классе, который я не стану просиживать здесь, еще в той жизни, в школьной рекреации к нам подскочил один из самых модных парней нашего класса, Юра Соколов и, изрядно сбиваясь в словах, поведал:

— Там, в библиотеке… Там…у-у-у…кто появился!!! — и показал фигурой степень своего восторга.

Оказалось, что в школу пришла новая библиотекарша двадцати лет, она оказалась так хороша, со своей пепельной химией и незаурядным обаянием, что у старшеклассников появилось много поводов почаще заходить в давно уже забытое место. Я там и так часто бывал, и тоже оценил по достоинству одухотворенное и красивое лицо новой сотрудницы, а так же ее стройные ножки.

— Вступлю, конечно, Надежда Ивановна, — ответил я и вскоре получил удостоверение «Общества книголюбов» за номером сорок пять.

Вот тут-то меня и посетила интересная мысль, нельзя ли поделиться в самом Ленинграде, в том же обществе книголюбов своими книгами с желающими. За вполне нормальную цену, а не отдавать таким же перекупщикам свою долю прибыли.

— А где они в Ленинграде собираются, это общество книголюбов? — следующий вопрос от меня заставил задуматься библиотекаря.

— Зачем тебе они в Ленинград? — поинтересовалась библиотекарь.

— Хочу книги Толкиена найти! — почти честно ответил я, однако, Надежда Ивановна покачала головой. Писателя Толкиена она знает, однако, где найти его книги — не представляет и уверена, что точно не в обществе книголюбов.

— Это тебе не туда требуется, так до тебя точно ничего не дойдет.

— А куда? — с чувством намечающейся удачи спросил я, боясь спугнуть эту капризную птицу. Что-то важное я сейчас ненароком узнаю от библиотекаря.

— В ЛОК, ленинградское общество коллекционеров, там такие редкие книги можно найти.

Еще интереснее, общество коллекционеров, попахивает всякими возможностями интересными.

— А вы знаете где их найти?

— Не помню, честно говоря. Сегодня спрошу у мужа, он там иногда бывает, меняет свои марки…

Нужно ли говорить, что следующего дня я ждал с большим нетерпением. Не стал так сразу появляться в библиотеке, подождал обеда и тогда уже шагнул в помещение на втором этаже. Облизнулся автоматически на будущую симпатичную новую библиотекаршу, представил ее в одной сорочке на кровати, то есть, вспомнил, после чего подошел к Надежде Ивановне с вопросом.

— Нашла я тебе адрес. Только тебя туда не пустят, там вход по членским билетам, ты еще по возрасту не проходишь, — огорошила меня она.

— Попробую все равно, — упрямо ответил я и с большим удивлением выслушал адрес — проспект Римского-Корсакова, дом 53.

Это же где-то совсем рядом с Лермонтовским проспектом, около эстонской церкви для православных!

Как удобно то! Выскочил с Балтийского и через двадцать минут ты уже там, да еще и в магазин на Рижском по пути можно заскочить, пусть он и не так близко к Лермонтовскому расположен.

Хотя, скорее всего, посещать Рижский теперь не так интересно окажется. Ну, я на это надеюсь, во всяком случае.

До Садовой можно и на попутном транспорте, том же трамвайчике, пару остановок проехать, до кинотеатра «Рекорд», в котором я часто смотрел кино на младших курсах. Там всего-то сто метров пройти остается до места.

Нечего говорить, что в субботу с утра я оказался около этого самого закрытого сейчас храма эстонской православной общины и, значит, около нужного дома. Даже выехал пораньше из города, чтобы не пропустить самое начало, в сумке четыре книги попроще из того, что осталось.

Около входа в помещение на широком тротуаре уже стоят люди, что-то рассматривают друг у друга и негромко обсуждают, похоже, это те, кого не пускают в сам ЛОК.

Прохожу мимо них, тоже рассматриваю коллекции монет, попадаются еще марки и даже пластинки есть. Плохо, что внутреннего двора со стороны улицы нет, только один подъезд рядом, придется в нем дела вести. Двор есть в соседнем доме, я захожу туда, чтобы провести разведку на местности.

Народ активно заходит в подъезды и в тот же двор, когда присмотрятся и начинают договариваться о продаже или обмене. Я, как уже достаточно пуганный заяц, тоже поднялся по лестницам до самого чердака, дом то всего трехэтажный, не считая цокольного этажа и внимательно изучил двери на чердак.

Сразу же ищу себе пути отхода, если начнется облава, а они здесь точно бывают, судя по осторожности поведения и некоторым высказываниям среди народа. Да и продавцы с покупателями головой вертят изо всех сил, просто нахождение на месте стихийного рынка уже обещает проблемы по всем советским, даже не законам, а понятиям.

Когда тебя прихватывают за одно нахождение в таком месте, потом штрафуют безо всяких доказательств и отправляют черную метку на работу. Без любой зафиксированной сделки по покупке или продаже, просто за одно нахождение рядом с толкучкой — это же незаконно, требуется какое-то зафиксированное как положено действие с нарушением закона, однако, никто не хочет разбираться в этом деле досконально.

Как раз в окошко на лестнице увидел своих постоянных покупателей с Рижского. Идут оба, не спеша присматриваясь к народу, у каждого по чем-то набитой матерчатой сумке. Уверен, что увижу у них свои книги, часть из них точно. Значит, они и здесь продают, поэтому не сильно обрадуются, увидев меня.

Ничего, это я переживу вполне, лишь бы не мешали торговать.

Петли для замков просто забиты в деревянные косяки, теперь у меня появляется идея, что можно как-то использовать чердак для того, чтобы отсидеться во время облавы или даже пробраться на другую сторону дома, где спокойно выйти на улицу честным человеком с искренней улыбкой на устах.

Мужики прошли мимо единственного подъезда и вошли в двор соседнего дома, значит, торгуют там, я иду за ними следом. Тут уже собралось народа побольше, все те, кто именно спекулирует, а не коллекционирует.

Продавцы с Рижского разложили свои книги на продажу на тех же сумках и встали к еще паре таких же, как они сами, спекулянтов. По тому, как они общаются, видно, что давно знакомы между собой. Впрочем, здесь, наверно, все более-менее знакомы хотя бы в лицо.

Я здороваюсь со своими клиентами, один из них усмехается:

— Все же добрался сюда! Ну, шустрый ты парень! Далеко пойдешь, если не остановят!!

Второй мне не особо рад, однако, ничего не говорит, смотрит только неласково, понимая, что они лишаются части заработка.

Часть из десятка книг у них точно моя и как раз кто-то спрашивает цену про Дрюона, немного помолчав, неразговорчивый все же отвечает:

— Рубль, — и смотрит на мое лицо.

А чего на меня смотреть, спекулянт на Ульянке продавал такие книги примерно по столько же, они у меня купили по шесть рублей, теперь продают за десятку, все в порядке правил подпольной торговли. И говорит цену так же, думаю на всех таких толкучках действует похожее правило, уменьшать называемую сумму в десять раз.

Правда, по суровейшим советским законам это тебе никак не поможет, хоть за одну копейку продавай, все равно преступник. Вот бесплатно отдать или подарить имеешь право, а продать — никогда сам лично. Да и на месте стихийного рынка никакие рассказы про подарок тебе не помогут, увезут в кутузку и накажут, пусть и без угрозы уголовным делом.

Сильно не хочет советское государство, чтобы его граждане сами по себе богатели, без строгого присмотра уполномоченных товарищей. Так сильно, что аж спать не может спокойно.

Магазинная цена книги — три рубля пятьдесят копеек, с долей продавца или заведующей доходит примерно до пяти рублей, поэтому сто процентов прибыли — это и есть плата за реальный риск.

Я обхожу дальше постепенно образующиеся ряды торгующих всем подряд граждан, рассматриваю товар. Появляются первые джинсы, есть одни кроссовки, похоже, что это самопал с подпольных цехов. Родители как-то купили мне такие, рублей за семьдесят, что ли. На ноге они сидели как кусок говна, постоянно при ходьбе подошва уходила куда-то в сторону, выглядели получше отечественных, но, только немного.

И рассыпались за год, я сказал родителям больше мне самим ничего не покупать.

Так что, такой самопал — выброшенные деньги, тем более, когда за него просят здесь девяносто рублей, хотя, очередь из примеряющих все же имеется. Продавец обещает всем покупателям принести подходящую по ноге пару через полчаса, значит, где-то у него тут во дворах машина стоит со всеми размерами. Или комната имеется с товаром. До которой он доберется, надежно проверив отсутствие слежки.

Сегодня деньги родительские я не стал брать с собой, не хочу рисковать парой сотен рублей. Сначала хорошо осмотрюсь, да и правильнее всего будет устроить где-то на чердаке тайник. Сначала придется с дверью поработать, как следует, чтобы я мог проникнуть туда в любую минуту, когда потребуется.

И чтобы никто за мной не мог проскользнуть в этот момент.

Кое-что я придумал, поэтому придется обзавестись инструментами и фонариком, немного потратиться.

В отличии от дома, где находится ЛОК, в соседнем доме с двором есть нормальный чердак, я не спеша обхожу все подъезды, а их тут шесть, особенно внимательно присматриваясь к тем, около которых стоит мои знакомые.

Если милиция или опера нарисуются от арки проезда, лучше находиться от них подальше, за двухэтажной пристройкой, стоящей по центру. Уже тогда можно незаметно проскользнуть в подъезд и спрятаться на чердаке. Вопрос только в том, как устроить так, чтобы опера или сержанты не полезли за тобой туда же, и я обдумываю его всерьез.

Походив еще десять минут вокруг дома я все же пристроился к знакомым мужикам, достал пару книг и простоял так с часок, однако, ничего не продал. Впрочем, и у соседей дела шли не очень, они продали еще одну книгу за десятку, зато, в конце торгового дня, уже где-то к часу предложили купить у меня томик Булгакова за двенадцать рублей, на восемь дешевле его стоимости у меня.

— Давай купим, чего тебе тут с ним стоять! — предложил один из них, который разговорчивый.

Я, конечно, отказался: — За пятнадцать я и сам продам книгу за один день, — подумал я.

Местная торговля меня не впечатлила, покупателей прошло мимо не так много, как за «трубой», однако, и выбор у меня пока небольшой по книгам. Я все же боюсь, подсознательно жду облаву и слишком переживаю в ожидании момента, когда кто-то, похожий на оперов, появится из арки дворового проезда, потом прикажут всем оставаться на своих местах.

Можно, конечно, отложить продажи до того времени, когда я подрасту на свои двадцать сантиметров. Однако, тогда я из несовершеннолетних стану уже человеком с паспортом и в случае поимки мне придется отвечать по всей строгости советских законов. То, что я из рабочих происхождением, мне не поможет, как в военном училище.

Пока я вернулся к метро, решив проверить магазин на Петроградке, тот самый, который на Большом проспекте. Добрался до него на метро, провел там один час, рассматривая книги и ничего не смог понять, народ есть в помещении магазина, однако, рядом со мной разговоры не ведет, ждет терпеливо, когда я пройду. Потом еще пара стриженных парней лет двадцати пяти зашла в магазин, при виде которых пожилые дядьки, лениво бродившие по залу, как-то быстро переглянулись и исчезли.

Я внимательно рассмотрел местных оперов и тоже ушел к метро.

За один день или час тут ни в чем не разберешься и своим не станешь, лучше день — два простоять. Но, столько времени у меня пока нет, поэтому я решил ориентироваться на ЛОК и вернулся на Римского-Корсакова, 53.

К тому времени вся тусовка на улице рассосалась, я сразу зашел в нужный подъезд и поднялся на присмотренный чердачный этаж. Достал из сумки купленный в скобяном магазине столярный молоток с длинным гвоздодером и принялся при свете купленного так же фонарика раскачивать загнанные в толстое дерево длинные металлические крепления с ушками, на которых висит довольно простой замок.

Видно, что местные жители присматривают за своим чердаком, зная, что в подъезде часто толпятся продавцы с покупателями, которые что могут начать что-то прятать на бесхозном чердаке или сами прятаться там от облавы.

Это видно по следам в пыли на площадке перед чердачной дверью, довольно многочисленным.

Хотя, может, это как раз спекулянты здесь прятались от облавы, все возможно, правда, не думаю, чтобы милиция тщательно не проверяла каждый раз подъезды.

Через полчаса упорного труда, подкладывая под молоток заранее захваченный во дворе кирпич, я вытащил оба крепления из своих пазов и положил всю цепочку с замком в сумку.

Кирпичом придавил дверь, чтобы она не стояла нараспашку, сначала при свете слабого фонарика с плоской батарейкой изучил сам чердак, заваленный хламом и висящими везде клубами пыли.

— Придется повозиться, — пробормотал я, — И приехать сюда в будний день, чтобы поменьше народа слышало, как я по чердаку шастаю, желательно со сменной одеждой.

После этого мероприятия я добрался до Балтийского и уехал домой, так и не продав ничего. Правда, Стасу я выдал последние деньги, которые был должен, чем немного порадовал его.

Вечером снова прогулка с подругой, как обычно и снова намек от нее, уже такой конкретный, что скоро ее родители с младшей сестрой уедут на три дня в гости к родственникам в Псков, она останется одна дома, совсем одна.

Такая новость вышибает из головы все мои размышления насчет того, ехать завтра или нет в Питер.

Да, скоро меня ждет суровое испытание для моей нравственности, несколько часов держать в объятьях красотку-восьмиклассницу с шикарной фигурой и не испортить ее непоправимо — это серьезный вызов для меня.

Ну, на самом деле — насчет испортить, вопрос спорный. Можно сказать — подготовить максимально бережно и со знанием к будущей взрослой жизни, вот как это звучит, если в моем нежном исполнении.

— С тебя шампанское, — слышу я тихий шепот на ухо и понимаю, что настроена созревшая девчонка вполне конкретно.

Вспоминается история одной знакомой, достаточно хорошенькой в свои тридцать лет, а какой она была в конце десятого класса, я могу только догадываться. Ее история о потере девственности здорово развлекла меня в свое время, я стал серьезнее относиться к маленьким женщинам, всем этим школьницам.

— В конце десятого класса я решила стать женщиной, чтобы в институт прийти более опытной и взрослой. Естественно, ровесники меня совсем не привлекали. У них самих опыта никакого не было в наличии, насколько я знаю. Присмотрела для этого сложно-неприятного дела одного из приятелей отца, самого симпатичного и вполне обеспеченного мужчину. Несколько раз плотно так прижалась к нему с невинным видом грудью у нас дома, всегда в укромных местах и быстро довела мужика до принятия решения. Он тоже догадался, что девочка созрела, вскоре предложил переспать с ним по-взрослому, получить за потерянную невинность в подарок джинсы красивого голубого цвета. Я выставила одно условие — побольше шампанского, получила его и так накидалась, что и не помню точно, как там все случилось, — рассказала она, прикуривая в кровати.

— И как после этого ощущения? — поинтересовался я, чтобы что-то спросить в ответ на такую откровенность.

— Никаких неприятных воспоминаний, все же взрослый мужик умеет все, что нужно. Я получила свои джинсы, они шикарно сидели на моей заднице. Вместе с ними и чувством настоящей женщины стала самой популярной девчонкой на выпуске в школе и потом в институте.

Что-то такое я могу обеспечить своей подруге, однако, восьмой класс — это не конец десятого, поэтому даже думать про такое не хочу.

Да еще это полусладкое шампанское ленинградского завода, я сам при торговых делах покупал там две машины искристого продукта, даже в цеху побывал и в лабораторию заходил за сертификатами. Сейчас бы никому его не порекомендовал, однако, в эти незамысловатые времена красивая бутылка с мощным хлопком производит крутое впечатление на советских же граждан.

Придется все же достать, попросить кого-то из знакомых, того же Саню. Правда, попадается оно не так часто, обычно перед Новым годом, сам бы я выбрал себе и Юле полусухое болгарское вино «Медвежью кровь» или ту же «Тамянку».

Пока я попросил отца просверлить на работе мне одно из креплений с висящим на ним замком, чтобы в нем получилась солидная дыра, как раз под гвоздь десятку и еще попросил принести мне сапожный нож из плоского металла, тоже с работы.

Отец сделал все, что я просил еще в понедельник, поэтому уже во вторник, отпросившись со школы пораньше, я трясусь в электричке, где осторожно, чтобы не помять девственные страницы новой книги, перечитываю Булгакова.

С собой у меня молоток, фонарик со сменной батареей и лампочкой, папкина ручная дрель и пара гвоздей десятого размера. Еще школьная линейка, я настроен серьезно сегодня решить вопрос с возможным убежищем на случай облавы.

С вокзала доезжаю до Садовой, оттуда до нужного дома, где с удовлетворением вижу, что никто из жильцов вроде не заметил пропажу замка. Как лежал мой кирпич, подпирая дверь, так и лежит, родненький.

Я замерил, где теперь должна находиться высверленная дырка в крепеже линейкой, со второй попытки попал точно в нее длинным сверлом через толстую доску, прошел немного подальше, чтобы просверлить побольше дырку для гвоздя. Когда вставил крепеж, проверил, как он держится на гвозде. Получается нормально, есть люфт на один сантиметр и потом крепеж с проушиной встают намертво. Зато я могу просунуть свою тонкую руку без одежды и надавив на ушко, вытащить гвоздь за шляпку, подцепив его ногтем.

Теперь, если я поднимусь наверх, могу за десяток секунд открыть дверь, войти внутрь и закрыть ее так же, а поставив гвоздь в дырку, снова блокирую попадание на чердак снаружи. Только теперь именно этот крепеж придется не так сильно загонять в свою дыру, тот же, который входит в дверь, стоит забить посильнее, что я и делаю.

Потом выхожу на улицу, пока никто из жильцов не выбрался посмотреть на звуки ударов около чердака, обхожу дом и с Лермонтовского проспекта попадаю в соседний двор. Который еще через один двор выводит меня к подъезду, по которому я могу спуститься с чердака дома. Там поднимаюсь так же на чердачную площадку, снова немного расшатываю забитый в притолоку крепеж.

Теперь, если нормально пнуть, дверь распахнется, и я окажусь далеко от облавы.

Надеюсь, менты, даже если и заметят, что кто-то шмыгнул в подъезд, поднимутся наверх, убедятся, что чердачная дверь закрыта, тогда они решат, что убежавший спекулянт сидит у кого-то в квартире и его теперь не достать.

Юлечка немного перепутала, ее родные уезжают только на следующей неделе, зайка сама огорчилась не на шутку. А я под внешним видом расстройства бурно радуюсь про себя тому, что проверка ее соблазнами примерно третьего размера наедине переносится еще на неделю.

Зато в субботу я снова качусь на семичасовой электричке, проезжаю Ульянку, где уже в половине девятого появились первый торговцы и покупатели. Вспоминаю наше приключение на рынке и все больше убеждаюсь, что тогда я принял правильное решение. В кармане у меня сто пятьдесят рублей, и я собираюсь что-то купить сегодня себе из шмоток.

Сам в начале девятого появляюсь около заветного места. В руке у меня солидный дрын, заботливо обрезанный по размерам. С его помощью я собираюсь при появлении милиции заблокировать на несколько секунд дверь в подъезд, чтобы осуществить эвакуацию с места преступления в относительном комфорте. Пока менты или братья по несчастью будут дергать ручку, точно успею подняться и спокойно открыть чердачную дверь.

После такой эвакуации могут возникнуть проблемы с соседями по торговле, зато, я точно смогу исчезнуть с места нарушения социалистической законности безо всяких последствий. А дальше уже можно снова что-то придумать.

Первый день торговля у меня идет на зависть соседям, книги по ассортименту отличаются от того, что лежит перед ними. Уходит и Булгаков, и Фейхтвангер, все по по двадцать, пара книг подешевле тоже продаются, последние из дешевых, по десять рублей.

Цены мне, кстати, сказали сами конкуренты, спасибо им большое, чтобы я сам не мешал им торговать своей недобросовестной конкуренцией. Сегодня они продали две книги, хотя, у других соседей дела идут получше, там и книг побольше, да и ассортимент интересней тоже.

Конкуренты, которые знакомые мужики, пропадают пораньше меня из двора, я еще раз рассматриваю самопальные кроссовки и убеждаюсь, что это полное фуфло. Зато присмотрел хорошую, фирменную футболку белого цвета и купил ее за шестьдесят рублей уже в самом конце рынка. Написано на ней какое-то финское слово и этого вполне достаточно, чтобы выглядеть круто и по заграничному.

Когда пересекаю Садовую, замечаю, как передо мной, метрах в двухстах, двое пацанов из одной подворотни с другой стороны дороги перебегают на мою сторону и скрываются так же в подворотне.

Сразу догадался, что это может оказаться подстава от моих прежних партнеров, что-то такое читалось по их взглядам на меня и мою удачную торговлю. Позвонили из автомата знакомым гопникам и рассказали про богатенького Буратино, который вскоре помарширует к Балтийскому вокзалу, ни о чем не подозревая, минимум с шестьюдесятью рублями в карманах и еще четырьмя дорогими книгами. Сегодня я оставил подобранную недавно на помойке ножку от табуретки дома, раз таскаю теперь с собой хороший такой дрын метр двадцать длиной, довольно увесистый.

Там на месте, в самом подготовленном мной подъезде, я не знаю, где его оставить, чтобы не выкинул дворник, только, если около чердачной двери. Но, сегодня забрал с собой и теперь очень этому рад. Я, конечно, могу обежать подворотню с ожидаемой засадой мимо через дорогу, народа прохожего на улице хоть и немного, все равно есть. Вряд ли на меня нападут в открытую, сначала придется долго гнаться, потом бить и обыскивать у всех на глазах.

Да и просто могу свернуть в сторону, обойти засаду по Садовой и добраться до метро по ней же.

Тем более, что я тоже молчать не стану.

Попробуют затащить в подворотню, обязательно в подворотню и там уже припугнуть.

Так и поступил бы, если не удобная жердь в руке. Взяв ее хватом, как для боя на шестах, я подхожу к той самой подворотне, понимая, что засада может перебежать и в другое место по пути, используя внутридворовые проходы.

Глава 24 ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ СЛОЖНЕЕ

Теперь я иду осторожно.

Понимаю, что могу не разглядеть в тени за решеткой ворот засаду, а шанс у меня только на мощный удар по башке первому выскочившему гопнику. От двоих сразу мне будет трудно отмахаться. Они с виду на голову выше меня, могут еще припасти ножик в кармане, чтобы быстрее заставить поделиться наторгованным мелкого по росту спекулянта.

Хотя, это вряд ли, такой вариант — идти на настоящий грабеж с применением холодного оружия.

Впрочем, мои коллеги по торговле, наверняка, обрисовали им тот нелегальный полумрак, в котором я нахожусь и убедили, что жаловаться я не пойду в любом случае, опасаясь уголовного дела за спекуляцию.

Да, такой у меня сейчас трудный момент, когда я нарушаю закон, а по внешнему виду своему явно не могу за себя постоять. Конечно, все конкуренты одинаково пренебрежительно думают про меня из-за моего роста и возраста, доказывать, что это совсем не так уж важно — замучаешься каждому из них по отдельности. Поэтому и требуется мне что-то такое иметь в руках, чтобы решать возникшие проблемы с одного удара. Только ведь и пострадавшие от моей руки жаловаться не побегут никуда, если я, конечно, совсем их не пришибу. До попадания в больницу, кстати.

Затащат сейчас в подворотню, прижмут к стенке, отвесят пару лещей, сорвут сумку и обыщут карманы, потом убегут куда-то в глубь района, ищи их, свищи потом.

В предвкушении серьезной схватки я даже с нетерпением жду начала, адреналин в крови уже забродил, как кипящая ртуть.

Нет, гопники не стали менять место засады и ждут меня, притаившись за теми же воротами, куда и заскочили, один прижался к стене подальше, второй притаился сразу около решетки ворот.

Теперь я иду ближе к проезжей части, дрын держу около ноги в полной готовности отмахнуться, вижу краем глаза первое движение нападающего, еще не поравнявшись с воротами. Он мгновенно оказывается около прохода, там притормаживает, стараясь понять, стоит ли ему высовываться дальше. Из-за решетки это непросто рассмотреть, теперь он понимает, что я иду слишком далеко, чтобы схватить меня за капюшон сразу, не показываясь из-за ворот.

Гопник с худым, наглым лицом будущего уголовника перешагивает за решетку, я уже почти прошел мимо, а ему хочется взглянуть назад, нет ли там кого-то за мной, кто может поднять шум.

Все же минута свободного времени им требуется, чтобы спокойно обшмонать меня.

Он повернул голову вправо на секунду, а когда вернул ее обратно, сразу же столкнулся всей левой стороной своего лица с концом дрына, с хорошим таким размахом плотно попавшим по голове парня.

Я не стал больше сдерживать себя, дал организму выложиться на всю подгорающую в венах энергию.

Стукнуло тоже довольно звонко, как хорошая пощечина, гопник даже завыл в голос от боли, видно, что по уху попало совсем немилосердно. На вид ему лет семнадцать, может, шестнадцать, не особенно крупный, зато, тощий и резкий.

Схватившись за пострадавшую половину лица, он присел прямо у решетки, баюкая руками невыносимую боль, а через пальцы потекли первые ручейки крови.

Да, кожу я точно рассек, так ведь и ударил со всей силушки, понимая, что мне требуется обязательно остановить самого наглого и смелого гопника с одного удара. Второй пока выглянул из-за решетки, на вид не такой опасный, лицо потолще и движения не такие настораживающие плавные. Увидел меня, ждущего, когда он вылезет из-за решетки, с хорошим дрыном в руках и в полной готовности ему тоже отвесить, как следует. Рассмотрел еще своего подельника, все так же байкающего половину лица и напрочь забывшего, что требуется делать дальше с жертвой нападения.

По лицу второго я понял, что нападать он уже не хочет, только начал негромко звать приятеля вернуться в подворотню, не осмеливаясь самому дотянуться до того и помочь ему.

Из-за поворота с Садовой свернули в нашу сторону люди, тетка с мужиком, несущим авоськи, куда-то сюда идут и мне бы лучше исчезнуть, пока меня не разглядели внимательно. Пацан этот уже весь в крови, все ладони и на шею натекло, с точки зрения простых зрителей — явно жертва страшного избиения.

Поэтому я посмотрел последний раз на одного и другого налетчиков, повернулся и легко побежал к Фонтанке. Отбежав подальше, через пол минуты я обернулся на пару секунд, увидел, что прохожие остановились около невезучего жигана и о чем-то с ним разговаривают.

Наверняка, ничего про меня хорошего гопники не скажут невольным свидетелям происшествия, впрочем, мне признание от них и не требуется никакое.

Я пересек Египетский мост, дальше уже иду спокойным шагом, потому что посмотрел с высоты моста назад и не увидел никакой толкучки на месте столкновения.

Значит, скорую не вызывают, клиент не совсем дошел до кондиции, скорее всего, сейчас эта тетка оказывает ему посильную помощь и бинтует голову у себя дома. Впрочем, может и оказывает, и скорую одновременно вызывает, если рассечение слишком сильное.

Парень попробует, конечно, отказаться от врачей, ему самому это ни к чему, отмечаться в сводках городских происшествий и давать показания дознавателю. Однако, возможно, что придется зашивать рану, в любом случае посещения больницы не избежать, тогда медики точно сообщат органам о случившемся.

Ладно, что он там наврет, меня не особенно касается. Понятно, что правду точно не скажет никому из органов, что собирался по наводке старших товарищей прижать и грабануть подроста-спекулянта.

Вскоре я сижу в электричке, очень довольный сегодняшней торговлей и сложившейся на редкость удачно схваткой.

Что-то ведь я почувствовал своими взрослыми мозгами, что есть какая-то задумка у моих конкурентов. Типа, добьемся своего не мытьем, так катаньем, не хочешь так книги продать подешевле, тогда просто потеряешь их с концами и все деньги еще вместе с частью здоровья.

Слишком мелкий я для того, чтобы свободно торговать со взрослыми мужиками рядом, так они думают.

По взглядам на мои книги, по интонации предложения о покупке и по тому, как они быстро свернулись и ушли.

И ведь не докажешь ничего потом, что это твои книги лежат у мужиков на сумках, посмеются только и прогнать попробуют малолетку, наградить пинками за ложные обвинения.

Ладно, план у них пока провалился, правда, серьезные проблемы у меня впереди вполне возможны.

Теперь не только мужики-спекулянты на меня косо будут посматривать, еще и пострадавший гопник постарается отомстить серьезно. А это ему не трудно, исправно получая свежую информацию от своих подельников, может кодлу побольше собрать, тогда уже реально прижать меня около ЛОК после торговли. Вид то у меня совсем-совсем не внушительный, а сам занимаюсь такими делами, что жаловаться в милицию не побегу наверняка.

Поэтому, завтра еду торговать, а вот про следующие выходные придется подумать, как следует. С густо перевязанной бинтами башкой и вероятным сотрясением мозга вряд ли пострадавший малолетний уголовник там завтра станет отираться, чтобы отомстить. Придется еще сделать вид перед мужиками, что не догадываюсь, кто гопников по мою душу наслал.

Так и поступил, приехал снова еще раньше, посетил туалет на вокзале, чтобы по нужде не выскакивать из двора. Опять с дрыном под рукой торгую, поставил его у себя за спиной на всякий случай, встал еще от вероломных мужиков подальше, чтобы на моих продажах уши не грели.

Привез все книги подешевле и продаю их немного меньше своей прежней цены, снова отлично поторговал. Из десяти шесть продал, теперь с нашими подарками и продажами осталось всего двадцать книг у меня со Стасом.

Стоял снова до конца, конкуренты уже ушли давно, потом собрался, спрятал деньги подальше и выйдя из опустевшего двора, бдительно осмотрелся, после чего повернул к Никольскому морскому собору.

Постоянно оглядываясь и остерегаясь, добежал до Площади Мира, откуда вернулся на вокзал. Снова двухчасовой переезд с одной из книг в руках, чувствую наглядно, что поездки каждый день утомляют. А ведь есть же люди, которые так ежедневно катаются на работу или учебу.

Правда, устаю я скорее морально — в ожидании облавы, мести гопников или вероятных проблем с покупателями.

Собираемся у Стаса и подбиваем общие доходы вечером воскресенья.

— Смотри, у нас было сорок четыре книги, четыре мы забрали на подарки, я еще продал, — я считаю вслух, — Три, потом две, потом пять, потом четыре и сегодня шесть. Всего двадцать книг в итоге. Денег получилось двести тридцать восемь рублей, из них накладных расходов примерно восемь рублей, — я считаю только те поездки, в которые я что-то продал, — Твоих денег всего пятьдесят семь рублей и пятьдесят копеек, моих — сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек, — подвожу я итог.

Стас недовольно смотрит на меня, что уж больно большая разница в доходах. Поэтому я все же некоторое время думаю рассказать ему свое приключение на Литейном, особенно, как трагически получил сотрясение мозга с рваными ранами на голове молодой опер. И что меня ожидало, если бы не получилось убежать совсем.

Да и может еще впереди ожидать, если я с ним встречусь.

Однако, это точно такая информация, которой ни с кем делиться нельзя.

Зато, про гопников, подстерегавших меня по дороге на Балтийский вокзал я рассказываю с чистым сердцем.

— Ого, какие у вас там проблемы! — поражается Стас, — Прямо натравили, думаешь?

— А ты что думаешь? Все очень опасно и страшно, да и пожаловаться некому. Теперь мне там не поторговать свободно, подловят через неделю гопники с Рижского и отмутузят по потери пульса.

— Все рано у меня доля очень маленькая, — замечает приятель, сочувственно помолчав с минуту.

— А кто в этом виноват?

— Кто? — прикидывается дурачком Стас.

— Твой длинный язык, кто еще? Забыл, что ли? Так бы делили на три трети, одну продающему и по одной каждому, тогда бы ты получил на двадцать рублей больше. Купил бы себе еще двадцать пять шоколадок по восемьдесят копеек и сожрал в одну харю, жопа ципками снова покрылась бы, как ты тогда хвастал, — подкалываю я его.

Стас обиженно молчит, критику он очень не любит, однако, быстро отходит. Ведь, вопрос про его деньги стоит на кону.

— А что теперь делать думаешь? Дальше с книгами? — переживает Стас, — И почему так мало денег с торговли получается, мы же рассчитывали на пятьсот пятьдесят рублей минимум по началу.

Намекает, похоже, в ответ за обиду, что я деньги ему не все объявляю и отдаю.

— Потому что я отдаю книги явно дешевле остальных спекулянтов, чтобы они быстрее продавались. Мне тоже не хочется кататься полгода в Ленинград, рискуя каждый раз уголовной статьей. Я же тебе рассказывал, что книги, которым цена десятка, я отдавал поначалу по шесть рублей. Сейчас продаю так же, как мужики, однако, торгуюсь и уступаю по цене, если вижу реальный интерес. Так и остальное я отдаю дешевле, пусть и не на столько.

Я смотрю на недовольное лицо Стаса и продолжаю объяснять дальше:

— Нам по ценам барыги с Ульянки не получится никак продавать, нет ни связей с постоянными покупателями, ни репутации, ни вида солидного внешнего. Тем более, все дешевое уже продано, остались книги, которые он продавал по двадцать пять рублей и выше. Так что, может, они и стоят больше, однако, нам этот локоть никак не укусить. И стоять на улице тоже смысла особого нет, в лучшем случае за день по одной штуке будет продаваться. А риска не меньше от этого.

Стас продолжает недоверчиво смотреть на меня, придется его немного носом ткнуть:

— Если хочешь, ты можешь сам попробовать пройти этот путь. Тебя не посадят, если попадешься, только в военное училище или институт уже не возьмут потом. Из комсомола выпрут, конечно. Будешь пробовать?

Нашего однокашника, Юрку Соколова, так судьба спасла от долгих военных тягот. Зачем-то парень поступил в танковое училище, наверно, блат там какой-то имелся или тоже отец постарался из сына мужчину сделать. Через месяц после присяги пришла информация в училище из МВД, что он в школе фарцевал и, значит, точно попадался на этом деле. Отчислили из училища и отправили его в войска срочную дослуживать, потом он вернулся на гражданку и стал миллионером.

Нет, рисковать будущим приятель не согласен. Думает, что советская власть навсегда, как все мы тогда думали.

В восемьдесят девятом и девяностом годах рабочих еще гнали на партсобрания на родных заводах, я еще работал комсоргом, а на выросших ларьках около вокзалов уже висели охранные грамоты авторитета Малышева, оповещающие население, что пришла новая жизнь и законы теперь другие — бандитские понятия.

Я Стаса хорошо понимаю, однако, и рассказать ему про наше будущее ничего не могу, проболтается сразу же всему свету. Хорошо все же быть взрослым и знать по опыту прошлой жизни все недостатки приятелей и будущих партнеров по бизнесу.

Как и будущих женщин, что еще полезнее для жизни и сохранности нервной системы.

Стас продолжает поднывать, что ему нужны деньги позарез, правда, объяснить, куда именно позарез, не хочет и, скорее всего, просто не может.

Нужны и все, как ребенок себя ведет.

Тут мне в голову приходит идея, как избавиться от его нытья и немного заработать на его нетерпении. К тому же уже два месяца прошло, как я обложил его пониженной долей с доходов, опустил с делового партнера до носильщика по нашим договоренностям.

Остался ведь последний месяц, как действует штраф. Поэтому я предлагаю ему выплатить его долю сразу, целиком и больше про книги не заикаться.

Вижу, что приятель заинтересовался, но, ведет себя осторожно.

— Мы продали двадцать книг за двести сорок рублей. Эти двадцать, которые остались, оценим немного побольше, процентов на двадцать, тогда примерно в двести девяносто рублей, вычтем расходы с поездками в десятку и поделим по совести.

— Тебе причитается семьдесят рублей тогда.

Стас обещает подумать, понимая, что условия сейчас совсем для него не выгодные, однако, я знаю, что он все равно не удержится перед получением такой суммы на руки.

Сам я сделал уже почти триста пятьдесят рублей, даже побольше, именно с найденного клада и проданных книг, поэтому в будущее смотрю увереннее с каждым днем. Даже фирменную футболку купил, правда, на родительские деньги, теперь майские можно встречать, широко улыбаясь теплому ветерку.

Конечно, рисковать больше не собираюсь особо, хорошо бы сделать передышку в спекуляциях, все равно деньги вкладывать пока некуда. Зато, и не дешевеют они с пугающей быстротой еще, не девяносто первый год на дворе.

В воскресенье вечером отец снова пытается поговорить со мной по душам.

Подсел ко мне на кресло и опять уговаривает меня не рушить свою судьбу, подождать с решением идти в ПТУ.

Я после хлопотного дня уже засыпаю, но, обещаю ему обдумать его слова.

Да, если про чувство предвидения в отдельных случаях я смог что-то родителям доказать, то, про знание всего нашего будущего побаиваюсь даже намекать пока. Сначала подрасту на несколько лет, добьюсь чего-то в новой жизни, потом уже поговорю по душам с ними.

В пятницу меня ждет непростой экзамен, Юлечка оповестила меня о времени, когда будет меня ждать в гости, прямо по телефону:

— Приходи к пяти часам, дверь квартиры будет не закрыта, поэтому не стучись и не звони. У нас на площадке любопытная старуха живет, постоянно за мной в глазок подсматривает. Шампанское не забудь! — этой фразой она мне обещает незабываемое приключение.

Да, придется озаботиться такими аксессуарами и с этой целью я подхожу к соседу, нормальному такому мужику Виктору.

— Дядя Витя, мне в гости к знакомой позвали. Помоги с покупкой шампанского и вина, пожалуйста.

Сосед сомневается, я изо всех сил уговариваю его, рассказывая, что бутылка шампанского и бутылка вина — это нам на компанию из шестерых человек.

— Ну, если на шестерых, тогда ладно, — успокаивается он, — Только родителям ни слова!

— Могила! — обещаю я, такой человек мне теперь часто понадобится по жизни.

В общем, советское полусладкое и «Медвежья кровь» у меня с собой, и я осторожно вхожу в подъезд подруги ровно в пять часов. Поднимаюсь на третий этаж, сам распахиваю дверь, Юлечка уже ждет меня в коридоре, что-то, похоже, из вкусненького приготовила сама на кухне, запахи всякие чувствуются.

— Шампанское готово к употреблению, держал в холодильнике, вино лучше погреть, — по-деловому распоряжаюсь я после первых поцелуев с откровенным прижиманием. Родители на работе, а сестренке не понять, что это за красивые бутылки лежат в холодильнике.

Чувствует себя настоящей хозяйкой моя подруга, очень взрослой такой и настроена весьма решительно.

С игристого и начинаем, я пью совсем чуть-чуть это сладкую «амброзию», по сравнению с привычным просекко или кавой совсем в рот она не лезет. Зато, Юля налегает всерьез на шипучку, не соразмеряя свои силы и через полчаса уже солидно так набралась после трех бокалов.

Все откровеннее прижимается ко мне чем бог послал, а послал он достаточно, в своем легком свитере и веселой расцветки брючках. По брючкам я догадался, что доходить до крайностей девушка не собирается, чтобы под подол никто не забрался шаловливыми ручками. Сейчас приветствуются только поцелуи и глубокий петтинг выше пояса, в чем я очень ее поддерживаю.

Меня, честно говоря, со своим малым весом, бокал шампанского и пара бокалов вина тоже опьяняют довольно сильно. Только Юлечку три четверти бутылки советского игристого переводят вскоре в горизонтальное положение, потом ей становится плохо и я, даже с некоторым чувством облегчения, оставил ее одну дома, чтобы не смущать.

Пришло время познакомиться девушке с интоксикацией от не очень качественного алкоголя, а свидетели процесса очищения организма над унитазом ей точно не требуются.

Придется отложить дальнейшее знакомство с особенностями наших тел, хотя, я и так с ними хорошо знаком, в отличии от подружки. Сам я не подкачал и показал свой огромный потенциал ласкового парня, наверняка, даже Юлечка задумается завтра, когда протрезвеет, откуда я, такой опытный в прелюбодействе, взялся в ее жизни.

На следующий день я не стал отпрашиваться в школе, чем занимаюсь последние месяцы, объясняя свое отсутствие необходимостью сидеть с сестрой, пока родители по субботам вместе работают. Родителям рассказываю про желание найти самое лучшее ПТУ, с самым хорошим питанием и лучшим залом бокса.

Именно этими поисками объясняю свои постоянные поездки в Ленинград.

— Сынок, в военном училище тоже хорошо кормят, — пытается надурить меня отец, только я скептически улыбаюсь в ответ.

В принципе, в нашей системе кормили не так уж и плохо, где-то на троечку с минусом. Если бы работающие на кухне бабульки и пожилые женщины не уносили каждый день большие сумки, набитые точно не крупой или хлебом, может, даже до троечки кормежка дотянула бы.

А то и до троечки с плюсом.

Однако, заменить их на своих копеечных зарплатах, по шестьдесят и семьдесят рублей, не пересчитывающихся, похоже, со времен вождя всех народ, решительно некем. Поэтому, все начальство молчало в тряпочку по поводу такого воровства, а на КПП, через которое бабули протаскивали ежевечерне большие сумки, дежурный старательно ничего не замечал, отворачиваясь изо всех сил.

Как-то вечером я сам наблюдал интересную картину из роты — как одна бабуля тащит две тяжеленные сумки, набитые до отказа, с камбуза через плащ к КПП. Мы даже поспорили, донесет она трофеи или все же представится на плацу. Бабуле было очень тяжело, сто пятьдесят метров плаца она преодолела с тремя долгими остановками на отдых.

— Как же она домой потом доберется? — спросил кто-то.

Однако, все оказалось продумано, после КПП сумки подхватил крепкий дедок и молодцевато потащил их на трамвайную остановку напротив училища.

В субботу я покупаю скромный букетик цветов и, созвонившись предварительно с Юлечкой, навещаю ее дома. Веду себя как мужчина и джентльмен, ничем не напоминаю произошедшее вчера, поэтому в наших отношениях продолжается мир и покой.

Возвращаюсь домой перевозбужденный и долго не могу уснуть на своем креселке. Моя моральная устойчивость серьезно ослаблена, держусь из последних сил, чтобы не забраться к подруге умелыми пальчиками ниже пояса.

Слава Богу, что завтра возвращаются Юлины родители и длительные свидания в квартире наедине ставятся на паузу, а то бы я не выдержал таких испытаний медными трубами.

В воскресенье с утра снова качусь на электричке, решил попробовать все-таки продать пару книг и опробовать свой ход через чердак.

Зря я что ли убил столько времени на подготовку безопасной эвакуации?

Конкуренты снова здесь, стоят в сторонке от моего подъезда, я же занимаю позицию прямо рядом с ним. Вид у меня крайне деловой, я уже знаю тут многих продавцов в лицо, с некоторыми даже здороваюсь, народ здесь собирается, в основном, интеллигентный и не конфликтный. Дрын опять за моей спиной, книги разложены на самой сумке, всего четыре штуки и денег в карманах нет совсем.

Я ожидаю сегодня абсолютно точно проблем от гопников, заодно, как всегда, ожидаю их и от органов.

Мужики-наводчики недолго смотрели с понятной злостью в мою сторону, один быстро исчез на время, подходящее для звонка по телефону-автомату и снова вернулся. Он еще довольно так кивнул в ответ на немой вопрос напарника, похоже, мужики серьезно так поставили на знакомых гопников в противостоянии со мной.

Они, в принципе, тоже вполне интеллигентные мужики и не особо злые, однако, они свой выбор сделали и теперь выступают на стороне противника. Придется им со временем тоже такую подставу вспомнить.

Народа стало немного побольше приходить на мини-рынок, продавцов тоже добавилось, появились джинсы в большем количестве, порножурналы и пластинки.

— Скоро точно менты начнут разгонять несогласованное с райкомом мероприятия, — подумал я, понимая, что место все больше притягивает людей и контролирующие органы уже знают про такой нелегальный рынок. Как заметил знакомую рожу, того второго парня из подворотни, он мелькнул за пристройкой во дворе и сразу исчез.

Понятно, кодла прибыла, вряд ли их всего двое, помня прошлую встречу и теперь сталкиваться грудь в грудь со мной гопники точно не станут. Нападут сзади, скорее всего, тоже приготовили дубинки или арматуру для адекватного ответа.

Этого главарь отправил присмотреться к месту, где я торгую, так как он лучше всех рассмотрел мое лицо тогда.

Вряд ли они полезут при народе, однако, продефилировать мимо меня могут всем составом, чтобы я медленно расплавился на костре страха от их решительных рож и крепких фигур, несущих угрозу именно для меня.

Пока я спокойно раздумываю, что мне делать — уходить через чердак сразу или дождаться окончания торга и ухода их осведомителей, чтобы гопники не знали точно, в каком подъезде я спрятался, происходит давно ожидаемое мной событие.

В двух сторон пристройки раздается какой-то шум, слышны громкие команды, сразу в оба прохода начинают протискиваться, отталкивая пытающихся сбежать покупателей, милиционеры в форме.

— Вот и пришло мое время, — понимаю я.

Глава 25 ТОРЖЕСТВО МОЕЙ МЫСЛИ

Да, пришел тот самый момент моего торжества, показать преимущество своего внешне младого ума над теми же моими постоянными конкурентами, взрослыми мужиками. Я не удивлюсь, если они, увидев милицию и заметив, как я заскочил в подъезд, ломанутся за мной туда по инерции. Стоят они недалеко от меня, вполне могут успеть.

Ну, и еще из чувства конкуренции, раз я что-то делаю, значит, они могут сесть мне на хвост. В крайнем случае, просто помешают мне спрятаться, чтобы вместе с ними сидел в отделении, после чего так же сообщат своим гопникам, где я нахожусь.

С каждого прохода просовываются по два милиционера, с довольным видом осматривают замершую в испуге толпу. По одному из них остаются перекрывать проходы, остальные громко провозглашают, что все задержаны и сгоняют продавцов с покупателями в кучу перед пристройкой. Работают слаженно и оперативно, правда, некоторые спекулянты не собираются стоя дожидаться карающую руку закона, разбегаются по подъездам, в общем, оказывают пассивное сопротивление милиции.

Тем более, у всех есть шанс пересидеть облаву в одной из квартир, если получится уговорить или заплатить местным жителям за предоставленное укрытие, что вполне вероятно для таких шустрых парней.

Наверняка, кто-то уже давно договорился с жителями на этот счет, может и жилье в доме арендовать на всякий случай. На случай облавы, конечно.

Вот и я, успев впихнуть купленную у меня книгу в руки мужчины, вручившего мне за пару секунд до появления милиции двадцать рублей за очередного Булгакова, схватил сумку, засунул в нее книги и прыгнул в подъезд, цепляя одновременно за собой свою палку.

Тянуть время в ожидании того, что кто-то тоже забежит в мой теперь подъезд — непродуктивно.

Тяжелая дверь хлопнула с размаха, я бросил на пол сумку и одним движением вставил в ручку свой надежный дрын, закрепив его по краям двери враспор.

— Фу, успел! — только выдохнул я сжавшийся в легких воздух, как дверь затряслась от рывков снаружи, потом кто-то ударил по ней пару раз, типа, мол, давай открывай, не один ты такой хитрый. Но, не дождался от меня ответных действий и убежал дальше, чтобы искать другое место для спасения.

Весь вопрос в том, что мне свидетели точно не требуются, как можно использовать чердачную дверь для спасения. Это мой личный секрет, возможно, даже многоразовый такой получится для использования. Пусть мужики-конкуренты задумаются, куда я делся, когда не найдут меня среди задержанных, решат, что я завел знакомых среди жильцов и теперь у них отсиживаюсь. Может, это они и стучались в дверь моего подъезда, оказалось бы очень некстати очутиться с ними рядом и невольно спасти от справедливого возмездия таких подонков.

Спасение остальных утопающих спекулянтов — дело рук самих утопающих!

Спокойно я поднялся на второй этаж, затем на третий и выглянув в приоткрытое окно, увидел, как изрядно увеличившаяся в количестве милиция сформировала толпу и погнала ее на выход из двора.

Внизу никого не осталась на несколько минут, я отчетливо разглядел, что некоторые продавцы или покупатели побросали с испугу товар на землю. Наверняка, те самые, у кого не одна вещь в наличии для продажи имелась и есть большой риск получить срок за спекуляцию.

Понятно, что одну футболку или джинсы можно и на себя одеть в случае чего, пока суд да дело, вот пяток книг или несколько музыкальных дисков с кассетами точно не удастся спрятать или выдать за лично свои вещи.

Поэтому мои конкуренты оставили свои книги лежать на знакомых мне сумках и еще кое-кто побросал товар, даже продавец самопальных кроссовок тоже бросил свою пару для показа около дальнего от меня угла дома.

Наверняка, сейчас всю толпу погрузят в машину или автобус. Потом свободные милиционеры с большим удовольствием вернутся, подберут все оставшееся добро, распихают, что смогут по карманам и проверят подъезды на предмет спрятавшихся спекулянтов.

— У меня есть минута, не больше, — решил я, — Можно рискнуть, тем более, так приятно будет грабануть этих мужиков-наводчиков. Да и остальное добро лучше пусть ко мне попадет, чем будет ментов с судьями и прокурорами радовать!

Оставив валяться около чердачной двери сумку с книгами, я бегом слетел вниз, снял дрын с двери и выглянул наружу.

В нашей части двора милиционеров не видно, откуда-то от арки проезда доносятся команды суровыми голосами.

Я бросился сначала в ближнюю к пристройке сторону, схватил в руки блок с аудиокассетами «BASF», потом два фирменных диска, подхватил какой-то пакет и судорожно запихивая в них добычу, наметился на брошенную пару примерочных кроссовок сорок второго размера, насколько я знаю, они лежат в пяти метрах от меня.

Голоса, прогоняющие кого-то с той половины двора, раздались уже рядом, за пристройкой, я нагнулсяи засунул кроссовки в пакет. Потом метнулся к книгам конкурентов и начал их так же торопливо запихивать в лежащие сумки, однако, дело пошло не так споро, дрожащими от нетерпения руками в узкую хозяйственную сумку книги не лезли по две штуки сразу. Пришлось успокоиться на пару секунд и контролируя взглядом проходы, собрать все книги в стопку, прижать их к подбородку и рвануть к своему спасительному подъезду.

Это оказалось очень вовремя. Уже подлетая к подъезду, я услышал крик от дальнего прохода:

— Стоять! Падла! На месте!

Не обращая на появившегося мента внимания, я распахнул занятой сумками и пакетом рукой дверь, с ходу высыпал в подъезд стопку книг с другой руки. Потом забросил пакеты и сумку туда же и запрыгнул внутрь, захлопывая за собой дверь.

— Черт, все же меня заметили, а легкая прогулка превратилась в опасное мероприятие! — мелькнуло в голове.

Милиционер, взрослый, черноусый мужик бежит ко мне и находился еще в пяти метрах, поэтому я вставил аккуратно дрын в дверной проем не так уж и спеша, закрепил его и даже начал запихивать книги по одной в знакомые сумки мужиков, когда представитель закона рванул дверь.

Сила, с которой он это сделал показала мне наглядно, в какой опасной ситуации я оказался, хотя, наивно рассчитывал на пару минут спокойного исчезновения из подъезда.

Железная ручка с пластмассовыми накладками, в которую просунута моя палка треснула, немного подалась и дверь открылась на пару сантиметров. Потом снова рывок и еще немного увеличилась щель, после чего я схватился за саму ручку одной рукой, пытаясь амортизировать рывки незаурядно сильного физически милиционера.

Это мне немного удалось, я держал одной рукой ручку, второй с огромным трудом запихнул пару книг в сумку, после чего, за очередным могучим рывком снаружи кто-то упал на землю, судя по шуму и заорал от боли.

— Что такое? Чего орешь? — раздался голос за дверью.

— Какой-то гаденыш мелкий похватал брошенное спекулянтами добро и теперь прячется в подъезде! — услышал я слова черноусого мента и даже немного обиделся за столь уничижительное название своей персоны.

— А чего у тебя вся рожа в крови? — снова первый голос.

— Так, товарищ лейтенант, ручку дверную оторвал рывком и краем ее щеку распорол, — ответил мой преследователь.

— Да тебе в больницу нужно, вон как кровь хлыщет, — эти слова снова наполнили мое сердце немой радостью и справедливой тревогой.

Опять кто-то из милиции пострадал от моих рук и это мне может припомниться когда-то. Единственно, что рассмотреть меня сержант со спины хорошо точно не мог, однако, возможно, милиция расспросит всех задержанных про вора, если не смогут арестовать меня в подъезде. На тему — кого нет среди задержанных из тех, кто тоже торговал с остальными. Впрочем, это мог и местный житель, какой-то подросток, пошакалить на брошенном спекулянтами товаре, замучаешься всех виновников ранения сержанта острым краем ручки устанавливать.

Мужики-конкуренты сдали бы меня с удовольствием, может и сдадут даже, однако, они сами про меня ничего не знают, звонил я им из будок уличных телефонов.

Впрочем, АОНов еще здесь, наверняка, нет, особенно в коммунальных квартирах, звонил бы с домашнего, моего номера они бы все равно не знали.

Однако, тогда номер могли бы узнать по запросу в АТС сотрудники милиции, если бы у них появилось большое желание, что достаточно сомнительно.

Во время этого диалога я споренько запихиваю обоими руками оставшиеся лежать на полу подъезда книги и уже готов убегать наверх.

— Вот, только поправлю свою палку, сорванную со своей позиции могучим сержантом и уйду, — подумал я, как почувствовал еще один рывок двери, только совсем слабый. Что и понятно, теперь остается только саму дверь за края доблестной милиции дергать.

— Лом тут нужен, товарищ лейтенант, — услышал я предложение сержанта, — Уж я сильно дергал. Никто бы не удержал дверь против меня.

— Давай в машину и в больницу, ты уже много крови потерял, Абросимов! Позови мне кого на помощь и пусть лом посмотрят у дворника! — услышал я и у меня совсем отлегло от сердца.

Видно, что начальник здорового сержанта точно не рассчитывает справиться с дверью своими силами. Я еще раз проверил, как крепко вставлена палка, пошевелил ее, как вдруг с той стороны услышал неожиданное обращение ко мне:

— Правонарушитель! Вы, который за дверью! Ваше деяние называется кражей, советую вам сдаться прямо сейчас. Обещаю, что последствия будут минимальные! — да, лейтенант все правильно излагает, однако, если меня не поймают, то и вещей, украденных кстати у неизвестно кого, точно не будет изъято и никакого состава преступления уже не наскрести. Потерпевшие ни в чем не признаются.

Правда, советскому суду, самому справедливому в мире, этого и не требуется, хватит и рапорта милиции для приговора. Если не вмешается прокуратура, конечно, из-за отсутствия состава преступления, но, рассчитывать на это…

Поэтому, только бегство и еще раз бегство спасет меня.

Я все же не удержался и понизив голос до низкого и хриплого, каким говорят серьезные урки, прошипел в узкую щель:

— Начальник, меня на это фуфло не купишь! Я срок себе с земли не подниму! От дохлого осла уши! — это еще фраза от классика и я, подхватив пакеты и сумки, поднимаюсь на третий этаж.

Пусть теперь ищут невысокого, но, конкретно засиженного такого урку в подъезде, тратят время, жильцов расспрашивают.

На втором этаже из двери вылезает старушка и спрашивает меня:

— Милок, что за шум там? Во дворе?

— Бандиты, бабуля, в подъезд ломятся! Закрывайтесь и никому дверь не открывайте! — задаю я бабушке задачу.

Она прячется за дверью, и я слышу, как закрывается пара замков с той стороны.

На лестничной площадке я включаю фонарик, подлезаю рукой в широкую щель и с пары попыток вытаскиваю гвоздь, работающий засовом к моей свободе.

Потом легким рывком распахиваю чердачную дверь, осматриваюсь на чердаке и решаю, что мне не стоит нарушать девственный ковер из пыли перед дверью.

Если сотрудники догадаются посветить в широкую щель фонариком, если он, конечно, найдется у таких важных людей, они рассмотрят свежие следы, тогда у них могут появиться лишние мысли про путь, которым я вырвался из лап милиции.

Поэтому я кладу верный кирпич на пол и наступая на него, перекладываю свою сумку и все трофеи в сторону от двери, на какую-то стоящую там полуразвалившуюся тумбочку, так же густо усыпанную пылью.

Потом я слышу, как хлопает дверь в подъезде, похоже, кто-то из жителей спешит открыть дверь сотрудникам милиции, постучавшимся к нему в окно на первом этаже.

— Догадались, все-таки, остолопы, — улыбаюсь я про себя и закрываю с легким ударом дверь, загоняя крепеж в дыру. Блокирую ее сразу двумя гвоздями, пропихивая их подальше и перепрыгнув в сторону, оставляю кирпич лежать на месте. Только присыпаю его солидной кучей пыли, поднятой с пола руками.

Порядок наведен, менты, скорее всего, обнаружив, что злоумышленник пропал и его нигде нет, начнут стучаться в квартиры, которые им откроют точно не все.

Хотя, если они здесь коммунальные, кто-то да откроет, только все комнаты они тоже досмотреть не смогут по причине отсутствия хозяев. Да и нет у них прав на такое дело, могут и послать жильцы в далекое эротическое путешествие, особенно, кто уже отсидел и законы знает.

Главное, что они смогут рассмотреть через чердачную дверь, что пыль лежит за ней не потревоженная уже давно. Потому что, если менты что-то заподозрят, они эту преграду снесут с пары ударов ломом.

Пусть лучше думают, что я прячусь среди жильцов, тем более, вскоре я услышал топот ног на лестнице, погоня уже близко и пора уходить в недра чердака.

Я отошел от двери и пустился в путешествия по чердаку, освещая свой путь слабеньким фонариком, метров через пятьдесят очень пыльного пути и один раз повернув, я оказался около приготовленной мной на выход двери.

Прислушался в происходящему в подъезде, свидетели моего чудесного спасения мне здесь тоже не нужны, легким толчком открыл дверь, придержав замок с крепежом, чтобы ничего не зазвенело.

Набив добром свою сумку, сумку мужиков и пакет, распределив все правильно, чтобы лишнего не высовывалось, я прислушался к происходящему на чердаке. Никто за мной не бежит, поэтому, отряхнув ноги от пыли, я спустился вниз и вышел во двор.

Потом оказался на Лермонтовском, здесь нет, к сожалению, проходных дворов и так мне не добраться до Крюкова канала. Вскоре я иду уже около Мариинки, здесь я возвращаюсь на улицу Римского-Корсакова, запрыгиваю в подошедший трамвай, на котором доезжаю до Площади Мира и вскоре оказываюсь в зале ожидания на Балтийском.

Барахла у меня многовато набралось, книги я перекладываю получше, кроме одной в дорогу для себя. Кроссовки беру с собой, кладу в пакет к кассетам с дисками, разберусь с ними по пути домой.

Все, электричка тронулась, я откидываюсь на спинку сидения и счастливо улыбаясь, смотрю на пролетающие мимо зеленеющие поля под теплым солнцем. Вскоре мелькает Ульянка с копошащимся на нелегальном рынке советским народом.

Удачно я так провернул операцию с исчезновением с места совершения несомненного преступления по советским законам. Еще и милицию последовательно наказал, снова самого старательного и опять путем нанесения легкого ранения. Я бы, конечно, обошелся без таких фокусов, однако, в первый раз автобус конкретно помог мне избавиться от погони. Сейчас же с этим делом справилась отломавшаяся дверная ручка, слава богу, что она оказалась гораздо менее крепкой снаружи двери, или это ее крепление помогло мне.

Ворвись в подъезд этот крепкий милиционер Абросимов, чтобы я смог поделать против него в своем щуплом теле — да ничего. Мог попробовать дать по яйцам изо всей силы, однако, это уже прямое сопротивление сотруднику милиции, тут мой возраст мне особо не поможет. Можно легко заехать в колонию для малолеток, чего очень не хочется всей своей опытной душой.

Поэтому, мой бросок за трофеями, которые должна собрать милиция — оказался изрядной авантюрой и едва не обошелся мне гораздо дороже, чем я могу заработать на своих трофеях.

Могу даже прикинуть, насколько дорого, ибо, цены на товар мне известны уже хорошо.

Блок аудиокассет, каждую по двадцать пять рублей продают на рынке, то есть, всего сто двадцать пять рублей.

Пара фирменных запечатанных дисков, я пока не стану доставать их в электричке, один «Whitesnake», второй — избранное творчество группы «Doors», эти достаточно ценные, тут ничего не скажешь.

Будут стоить рублей по шестьдесят-семьдесят, не меньше за каждый, «Doors» может и сотне по цене оказаться.

Помню, был у нас в роте веселый парень, который прочитал как-то название Whitesnake так, как оно написано буквами — вхите снаке.

И как вы думаете его звали потом в училище?

Впрочем, это оказалось не первое его прозвище и даже не второе за веселый, непосредственный характер.

Кроссовки производства местного или кавказского цеховика, которые продавались по девяносто рублей, с ними можно подумать, попробовать на ноге, как будут сидеть. Если не совсем ужасно, тогда можно себе оставить на лето, они на один размер больше моего, что не так важно. Впрочем, фирменные кроссовки сидят на ноге гораздо удобнее и понтов с них больше в десяток раз, чем с этих подобий обуви, так что лучше посчитать их по семьдесят рублей на продажу.

Книги конкурентов, почти десяток, всего девять штук, примерно сто двадцать рублей по деньгам, как я уже могу определить опытным своим взглядом. Может, там еще что-то осталось валяться, я хватал то, на что нацелился мой глаз, однако, сбор книг оказался явно лишним, из-за него я едва не попался в сильные руки сержанта и не потерял все добро.

Всего на четыреста пятьдесят— четыреста шестьдесят рублей товара я сегодня с земли набрал, еще двадцать успел наторговать за одну недешевую книгу.

Ладно, переживать сильно не стану, что сделано — то сделано и отлично, что у меня все получилось на пять баллов, пусть и с повышенным риском.

Милиция меня рассмотреть не смогла, это совершенно точно, от взгляда сержанта Абросимова меня однозначно закрывала стопка книг. Вываливал я ее, находясь к нему спиной, так что ничего он не разглядел.

Единственно, что кто-то из жителей мог меня рассмотреть раньше и в момент, когда я собирал уже ничейное барахло, тоже меня опознать. Наверняка, все они к окнам прильнули, когда началась облава во дворе. Ментам от этого знания не холодно, не жарко, однако, братьям-спекулянтам точно не понравится моя деятельность по сбору не своего добра.

Пусть оно и брошенное оказалось в этот момент, потом все равно могут предъявить претензии мне и хозяин дисков, и продавец кроссовок и, уж тем более, мои книжные конкуренты. Да и гопники, ожидающие меня на выходе, точно не увидят мое симпатичное лицо среди задержанных, даже если не попадут сами в кутузку. Проверят подъезды после милиции и станут дожидаться меня, даже когда она уедет.

— Пусть до вечера посидят в засаде, — усмехаюсь я.

Придется пока оставить это неплохое место в покое, буду считать, что лимит своей удачливости я уже исчерпал. Два раза так серьезно повезло, да, еще забыл про удачу в стычке с гопничками, то есть, три раза повезло конкретно.

С ними именно в том, что заранее почувствовал засаду, вид перебегающих на мою сторону дороги парней заставил меня сразу же заподозрить неладное.

Поэтому, как ни жалко мне разочаровывать Стаса, придется сделать перерыв в торговле около ЛОКа. Все трофеи, кроме книг, я могу реализовать и в своем городе, сильно не спеша при этом. Путь спасения через чердак сможет мне помочь еще и в будущем, если кто-то обнаружит мою махинацию с чердачной дверью, я это сразу увижу.

Пора мне подумать о чем-то другом, есть у меня ощущение, что я что-то знаю, какой-то пласт памяти посвежел в моей голове, вскоре он мне откроется, как уже два раза случалось недавно.

Скоро первое мая, я пойду на первую свою демонстрацию в новом теле.

Ничего грустного я не помню про этот весенний праздник свободного труда, наоборот, можно весело потусить в общей колонне не слишком обременительно шествия под кумачевые знамена и бравурные лозунги из громкоговорителя.

Конкретно так вернуться в свою молодость, потом погулять с красоткой Юлечкой по теплым, весенним улицам.

Порадоваться молодости, своей удаче и верному расчету в многоопытной голове.

Хорошо, все же, что судьба или чей-то рок не закинули меня в шестидесятые или даже пятидесятые годы.

Конечно, я бы и там не пропал, но, все же хорошо, что в именно мое время я провалился.

Глава 26 ХЛОПОТЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Почти всю оставшуюся дорогу, после станции Ульянка, я напрягал память, пытаясь вспомнить что-то ускользающее или, наоборот, всплывающее из закоулков моей памяти.

Что-то связанное именно с делом Чикатило, то, что может дать мне и моим анонимкам такое конкретное знание, которое приведет именно к нему. Понятно, что просто писать о его виновности — это неубедительная ерунда, требуется что-то такое из мелочей, что направит следствие к нему. Именно тех подробностей, которые известны людям, осматривавшим тела и еще начальству этих людей.

Мелочей я, конечно, совсем не помню, однако, все же вспоминаю по чуть-чуть, вот вспомнил про семерых жертв в восемьдесят втором году. Должен еще что-то вспомнить дальше, чтобы остановить нелюдя в начале кровавой карьеры, тогда в моем переселении души появится какой-то смысл. Не считать же мои спекулятивные операции имеющими какое-то значение для будущего, в них я не вижу никакого смысла для такого незаурядного события.

Так, шебуршимся как можем и наводим движение, прыгая гораздо выше своей невзрачной фигуры восьмиклассника.

Спасибо, конечно, провидению, зеленым человечкам или божественной сущности за мою новую жизнь, которая теперь гораздо удачнее той самое прошлой выглядит…И интереснее тоже во много раз…

Однако, пора вернуться к Чикатило постоянно думать и вспоминать все возможные мелочи из прочитанного.

Когда-то, лет десять назад, я прочитал историю его злодеяний в Википедии довольно внимательно и теперь как-то по крупицам память выдает мне осколки той информации, хотя, давно уже все забыто напрочь.

С тех пор столько разной информации прочитано, размерами с Эверест, что нужная мне находится где-то на глубине Марианской впадины сейчас, образно говоря.

В самой электричке я так ничего и не вспомнил, зато, проснувшись утром в понедельник, отчетливо вспомнил про еще одну, вторую жертву маньяка, погибшую на год раньше и отличительные приметы его кровавых деяний.

Весь день в школе прикидывал, как написать новые письма и когда их отправить. После школы купил новую тетрадку, занялся составлением текста письма, добавил в него новые подробности.

В общем, само письмо получилось на целую страницу, почерк уже не получается так сильно менять чисто технически, всего я приготовил шесть штук конвертов.

Решил в этот раз не страховаться от пропажи, думаю, что эти письма уже хорошо знают на почте южных городов и сразу же доставляют по адресу.

Да и написать столько измененным почерком уже сложно из-за большого текста послания.

Завтра первое мая, когда я снова смогу прокатиться в Ленинград, так сразу и не скажу.

Стаса порадовал еще одной пятеркой и тут же разочаровал тем, что пока беру перерыв в торговле на неопределенный период:

— Это у меня не первый такой случай, когда я чуть не залетел с милицией, — рассказываю я, — Просто ты не знаешь.

— Тут, как на минном поле, ошибаться вообще нельзя, даже один раз. Такое у нас сейчас законодательство, что даже один составленный протокол, даже на один рубль может привести не только на скамью подсудимых, но и отправить в зону. Второй — это уже со стопроцентной вероятностью! Даже один залет ставит крест на поступлении в военное училище, как и в какой-то престижный ВУЗ! Поступить сможешь, потом придет бумага из милиции, не знаю, как они там проверяют и отчислят сразу же.

— Откуда ты это знаешь? — не верит мне приятель.

— Есть знакомые, поделились такой информацией те, с кем я рядом торговал, — немного придумываю я, сослаться на историю нашего знакомого однокашника я еще не могу, она еще не случилась здесь, в этом прошлом.

— Ну, эту книгу ты хорошо продал! Может, стоит еще попробовать! Облавы же там не каждый день бывают! — приятелю очень хочется все же избавиться от не особо нужных книг и получить деньги на новые заманчивые «бизнесы».

Доходы с которых он так же быстро потратит на всякую хрень, в этом я уверен.

— Так и покупателей с продавцами там теперь столько не будет, за последнее время народу хорошо прибавилось. Я там уже почти месяц присматриваюсь к торговле, теперь все продавцы снова разбегутся, начнут торговать по знакомым, безо всякого риска. После такой облавы, когда всем выпишут по штрафу и по черной метке от власти, народа там теперь пару месяцев точно не будет, некоторые и на год завяжут с торговлей, — отказываюсь я от продолжения банкета сугубо за мой личный счет. И на мой личный риск.

На самом деле, остался один месяц учебы, потом я сразу уеду в деревню, а когда вернусь, тогда уже можно снова присмотреться к ЛОКу, тем более, что и жить тогда я собираюсь в самом городе. Да и повзрослею еще немного, вырасту за лето, что вполне возможно, вес наберу, чтобы чувствовать себя увереннее.

То есть, я то и так в себе уверен, однако, лишние пять кило веса и несколько сантиметров роста мне точно не помешают в торговле и всех этих разборках с конкурентами и местными тонтон-макутами по вызову.

Именно мои совсем не выдающиеся внешние параметры заставили задуматься даже интеллигентных по своей сути мужиков-конкурентов о таком способе грабежа, чтобы получить желаемое. И так окажется везде, при любых солидных делах, если у меня не будет своей сплоченной команды за спиной или внешность моя разительно не изменится в более солидную сторону. Я уверен в своем понимании законов жизни на этот раз, как никогда, да и умом ощущаю, что пора дать себе передышку в опасных таких приключениях.

Денег у меня уже достаточно, почти четыреста рублей набралось наличкой, еще книг тоже рублей на четыреста теперь лежит на шкафу. Опять же кассеты, диски с крутой музыкой, избранные песни Моррисона пойдут тоже на ура, хоть студию звукозаписи на дому открывай.

Мысль, кстати, очень интересная, стоит поразмышлять и начинать действовать именно в эту сторону. Если переписать этот диск на пять трофейных кассет, можно продавать их по тридцать пять рублей за штуку. На эти деньги можно купить какой-никакой бобинный магнитофон, типа Астры — 209, он сейчас, вроде, до двухсот рублей стоит. У меня такой магнитофон появился через год и я запишу себе первые песни с бобинника Стаса. Однако, лучше сразу же вложиться в аппаратуру первого класса, Астру — 110, за 220 рублей, еще необходим проигрыватель для пластинок.

Я уже видел на прилавке в радиотехническом отделе радиолу Сириус, однако, она монофоническая и диапазон частот у нее маловат, многовато качественной музыки будет теряться при перезаписи.

Впрочем, на это дело можно и родителей раскрутить, даже сейчас это возможно, чем меньше у них денег останется, тем меньше пропадет.

А потом купить еще наших отечественных МК-60 и на них писать, правда, тогда совсем низкое качество записи получается.

С нашими кассетами — без толку возиться, на самом деле, рекламациями задолбают недовольные покупатели, импортные — слишком дороги, можно на бобины писать, они качество гораздо лучше выдают, и стоят совсем недорого. Я уже видел в продаже пленку «Свема» шосткинского и «Тасма» казанского заводов именно в бобинах.

Пока я размышляю о своих потенциальных делах на будущее, приятель снова пытается уговорить меня заработать ему денег для сладкой жизни:

— А если покататься по магазинам «Старая книга» и другим букинистическим? — не сдается Стас.

— Не хочу, опасно это очень — лезть без точной разведки. А на нее придется не один день постоянного наблюдения убить, не до поездок в Ленинград мне сейчас, школу требуется закончить нормально, — отказываюсь я наотрез.

— Так что же с книгами делать?

— Я тебе уже предложил, если деньги очень нужны, как поступить, — отвечаю я, намекая на то, что могу выплатить Стасу его небольшую долю целиком.

Тут он называет продуманную и сильно задранную вверх сумму в сто двадцать рублей.

Приготовился Стас уже к такому разговору и готов торговаться, как следует между партнерами.

— Ну, такая сумма возможна, только, если книги по настоящей цене продавать. У меня так не выходит. У тебя получится? — я смотрю пристально на приятеля, — Можешь попробовать, рискнуть своим будущим. Потом вместе в ПТУ пойдем, станем пролетариями, — пугаю я приятеля не на шутку.

Я говорю еще раз о шестидесяти пяти рублях с учетом проданной книги, устанавливаю начальный ценник торга, мы недолго торгуемся и сходимся на сумме в восемьдесят пять рублей за его долю на все книги.

Я тоже делаю хитрый ход и вручаю ему за шестьдесят пять рублей трофейные кроссовки, объясняя это тем, что продажная цена у них в районе восьмидесяти-девяносто рублей. Уверен, что Стас со своей высокой способностью к такой торговле сможет продать их и подороже. Это он долго и стабильно работать не в состоянии, разовые продажи с присущей ему наглостью устраивает лучше меня. Еще выдаю ему двадцать рублей и все, мы в расчете по нашим делам.

Стас доволен тем, что деньги на кармане есть, да и возможность заработать на псевдо фирменных кроссовках еще изрядно бодрит.

Немного подкупил приятеля возможностью заработать на перепродаже кроссовок и решил уже надоевший вопрос.

Теперь книги полежат у меня на шкафу, чтобы оказаться проданными подороже, без такого риска, как стоять на нелегальной толкучке и продавать их совсем случайному покупателю.

Я пока не отказываюсь от мысли найти себе кроссовки, пусть и тот же советский «Адидас», который, типа Москва, как я прочитал в газете, начала выпускать по лицензии советская промышленность. Если адики начнут продавать в магазинах, значит, они появятся на руках у спекулянтов, серьезно подешевле импортных кроссовок. С которыми все не просто, бывают они в продаже нечасто и с размером так просто не попадешь.

Выйдя на улицу, я свободно вздыхаю, теперь у меня никаких обязательств перед приятелем нет, и я сам могу остановиться, перестать бежать сломя голову навстречу проблемам.

Вскоре я иду со своим классом на первомайской демонстрации мимо трибуны с первым секретарем горкома и председателем горисполкома со своими свитами, весело ору во все горло, повторяя лозунги, доносящиеся до нашего слуха через громкоговорители:

— Миру — мир! Маю — май! Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза — направляющая и руководящая сила советского народа! Да здравствуют учащиеся и учителя третьей средней школы!

Прямо, как на такой тусовке-массовке оказался с ностальгистами по СССР, только, абсолютно полное погружение в славное прошлое. И люди вокруг такие, настоящие, не какие-то переодетые клоуны с шариками на зарплате.

Майские праздники провожу почти все на тренировках в зале, шляться с приятелями по городу мне не хочется. Для такого дела у меня есть Юлечка, правда, она сожалеет, что ее лучшая подруга со своим десятиклассником с нами рядом ходить не соглашается, на что я только улыбаюсь:

— Не хочет, так не хочет! Много чего интересного пропустит!

Авторитета моего училищного приятеля мне вполне хватает гулять по городу спокойно, бродящие ватагами хабзайские вежливо здороваются при встрече. Однако, в отличии от птушников, другие школьники не знают о моем высоком покровителе и иногда пытаются высказать свое недоумение по поводу того, что такая фактурная и хорошо одетая девчонка ходит с таким не выдающимся внешне размерами и ростом парнем.

Папа у Юли зарабатывает на станции очень хорошо и дочку шмотками балует. Есть у нее и джинсы, сидящие шикарно на сочной попе, есть и футболки, хоть и не фирменные, зато подчеркивающие немалые такие прелести подруги.

Случилась даже пара стычек с такими дерзкими старшеклассниками, однако, все не так жестко прошло, разошлись больше на словах. С одним только, самым рослым и наглым, обменялись ударами после нескольких встречных претензий. Парень первым неумело смазал мне по привычному к ударам лицу мягким, пухлым кулаком. Зато, ответный удар с зажатой гайкой уже в моем кулаке серьезно потряс его не готовую к боли натуру, поэтому от продолжения драки противник отказался, едва удержавшись на ногах.

Недалеко проезжала милицейская машина, поэтому я удержался от эффектного добивания соперника и отправки его на газон. Юлечке все снова очень понравилось, поцелуи были такими же горячими, как и после встречи с птушниками.

На секции все по-прежнему, скатались на первенство Профтехобразования в «Трудовые резервы» на Конюшенную площадь, там мне попался кто-то из первокурсников училищ. Так обычно распределяется — восьмой класс боксирует против девятого, десятый сражается против третьего курса ПТУ. Бой получился непростой, я тоже хорошо нахватал по голове в первом раунде, соперник оказался вполне обученный и настойчивый, вообще, очень агрессивный такой. Во втором раунде я подстроился под противника, перехватил инициативу и пару раз хорошо потряс парня ударами слева, однако, победу отдали моему сопернику.

Ну, судят на первенстве всегда в пользу своих, местных, так что я не особенно расстроился, тем более, тренер пообещал записать в своей статистике победу на меня.

Зато, больше никаких поездок в Ленинград и ожидания в спортивных залах, впрочем, команда нашего хабзая выиграла общее первенство, четверо наших заняли первые места. Хорошо поставлен бокс в нашем городе, есть три тренера и три секции, правда, дзюдо по серьезным достижениям нас превосходит. На одного нашего чемпиона Европы среди юниоров, зато, в супертяжелой категории, у них есть чемпион СССР и даже чемпион мирового первенства, победивший именно в Японии и именно представителя родоначальников этого вида спорта в финале за восемь секунд.

Прибавил за прошедший месяц еще два килограмма в весе, непрерывными силовыми занятиями и усиленным питанием, так что, план по набору веса свой уже выполнил и еще могу за оставшийся месяц перевыполнить его немного.

Отец оказался ошарашен моим суровым отказом ехать на Украину, однако, спорить не стал, поэтому уже куплены билеты в волжский город на начало июня.

Теперь мне осталось доучиться в школе, класснуха все же довела меня до тройки по биологии и теперь искренне удивляется моему наплевательскому отношению к этому факту. Я только улыбаюсь, когда она пытается что-то мне доказать, что я от нее как-то завишу, как и мое будущее. Поэтому биологию перестал даже открывать, про все эти пестики с тычинками читать, тройку мне все равно поставят, как в комсомол приняли, без вопросов.

Впрочем, не она одна так постаралась, еще и физика у меня теперь тройка, на что я тоже закрываю глаза. Все остальные оценки по предметам остались прежними, теперь придется оставшееся время плотно заняться поиском подходящего ПТУ для будущей жизни.

Самое подходящее для меня сейчас на какое-то время, как я пока думаю — это совсем рядом расположенное с моей бывшей системой училище № 57, готовящее поваров и кондитеров. На 12-й Красноармейской улице расположенное.

От Балтийского идти на пару сотен метров дальше, учатся там почти одни девчонки и даже общежитие есть при путяге, только, добираться до него далековато, аж на проспект Энергетиков, причем до метро там пешком не дойдешь.

Правда, теперь я, когда завелись нормальные деньги в кармане, могу и комнату где-нибудь рядом снять себе для проживания, обойтись совсем без общежития. Не тратить по полтора часа каждое утро и вечер на дорогу. Тем более, там контроль какой-то за мной будет, так просто вечером не уйдешь и утром не вернешься.

Дела всякие не поделаешь, да и вещи остродефицитные оставлять опасно в общежитии, в комнате на четверых парней. Драк там, конечно, таких не ожидается, как в ПТУ чисто для мальчиков, каких-нибудь будущих метростроевцев или металлопрокатчиков, однако, условия для парня с деньгами совсем не те.

В принципе, я и квартиру могу снять для себя, если мне, конечно, ее кто-то сдаст без паспорта, что гораздо сложнее провернуть, чем с комнатой для начала.

Есть еще на Римского-Корсакова, 69 училище связи № 87, совсем рядом с последним местом моей торговли, правда, там совсем без общежития.

А в училище № 89 на улицу Стойкости я мог бы пойти, если бы связал на какое-то время свою жизнь с рынком Ульянка. Теперь это сложно сделать, при возможно сильном противодействии со стороны обманутого в лучших чувствах пожилого краснолицего спекулянта.

Трудно, но, возможно, так что, еще посмотрим в дальнейшем. Вряд ли он что серьезное сможет устроить с силовым давлением, однако, подставу точно смастерит с помощью знакомых из милиции.

Получается в итоге, что найти мне училище поближе к вокзалу, чтобы с общежитием и спортивными секциями — достаточно сложно.

Только, это я три-четыре месяца назад так готовился к жизни в большом городе, когда еще много не знал и совсем не ориентировался в советской жизни за давностью лет. Чтобы просто было, где можно спокойно спать, где кормят и дают стипендию, еще чтобы спортивные кружки и секции имелись, желательно с секцией бокса, конечно.

Однако, такие современные училища находятся все на окраинах города и мне не подходят на будущее. Те, которые в центре — имеют в основном учебный корпус со столовой, без общаги и, естественно, спорткомплекса.

Общага если при которых и имеется, так расположена довольно далеко, в тех же новостройках.

Да и с проживанием в общежитии, будучи несовершеннолетним — тоже все не просто, наверняка, есть определенный режим с выходом и входом в корпус. Так просто гулять точно не получится, поэтому, от общежития можно точно отказаться в пользу съемного жилья или все же просидеть в общаге до получения паспорта, тогда уже переехать в какую-нибудь комнату в моем хорошо знакомом, старом районе около Лермонтовского проспекта.

От стипендии и питания лучше не отказываться первое время, секцию бокса можно самостоятельно найти где-нибудь рядом. Впрочем, это не критично, можно и далеко покататься на тренировки, на ту же Конюшенную площадь, в родные «Трудовые резервы», завести побольше полезных знакомств на будущее. Дел то особенно никаких у меня не будет, пока я при путяге время провожу, с учебой можно вообще не заморачиваться.

А те парни из залов борьбы и бокса через семь-восемь лет устроят настоящую революцию на улицах города и захватят его. Сам я бандитом становиться не собираюсь, однако, такие знакомые могут понадобиться в будущем.

Чем стану тогда заниматься — я еще не знаю, однако, чем-то точно буду.

Первую школу подпольной торговли я уже прошел, опыта много приобрел, опасность и прибыльность ее оценил и скажу, что вот так стоять где-то на толкучке без знакомств и подвязок в органах — довольно опасно для свободы и нервов. Уж больно статья в законодательстве советском бескомпромиссная, а ответственность за такое правонарушение серьезно утяжеляется с суммы в сто рублей прибыли. С до двух лет заключения на от трех до семи лагерей — вот как это звучит в Уголовном кодексе.

Теперь я достаточно самостоятелен, могу смело отправляться в самостоятельное плавание в новую, взрослую жизнь.

Отгуляв первомайские праздники, я собрался и съездил в Ленинград, когда все магазины снова открылись.

Мне очень захотелось добежать до места облавы и проверить, как там обстоит дело с дверью на чердак, однако, я не стал тратить дорогое время на ненужное мне именно сейчас знание.

Доехал на метро до «Парка Победы», там дошел до местного магазина «Старой книги» и после него добрался до Новоизмайловского проспекта, где немного поотирался в букинистическом отделе магазина «Книголюб».

Оценил ассортимент книг и местный продавцов, больше ничего такого интересного не заметил.

Благо, что между магазинами всего полтора километра расстояния.

По дороге раскидал по почтовым ящикам свои письма, теперь уже с конкретной информацией, четко характеризующей преступления маньяка.

Память их смогла вспомнить, и я теперь, честно говоря, в некотором недоумении от такой очень наглядно продемонстрированной мной способности.

Это я все могу так вспомнить, если усиленно думаю и пытаюсь как-то агрессивно подействовать на свою память?

Такой вопрос, на который желательно получить обстоятельный ответ.

Если дело обстоит именно так, значит, у меня появляется определенная сверхспособность.

Глава 27 ПЕРЕД ЛЕТОМ

Уговорить родителей на покупку целого магнитофона вместо обычных джинсов не составило труда.

Наоборот, все получилось на ура, отец даже признал этот вариант подтверждением того, что сын повзрослел.

Ценность качественного магнитофона в виде большого черного ящика сложного технического изделия в их глазах гораздо выше, чем обычных штанов из простого хлопка, пусть и покрашенных индиго и с фирменной мулькой.

Впрочем, они и слов то таких не знают, про индиго и мульку.

Тут как раз я увидел Астру-209 в магазине в свободной продаже за триста пятьдесят четыре рубля, отложил магнитофон на часок, как допускается правилами советской торговли и побежал домой. Родительских у меня еще сто сорок рублей оставалось после покупки футболки, поэтому добавил своих из тайника, еще купил пару пленок «Свема» по четыре с половиной рубля.

Родители, конечно, серьезно забеспокоились, когда узнали, что у меня есть свои деньги, да еще в таком количестве, что я могу спокойно выложить двести двадцать рублей и не поморщиться.

— Не беспокойтесь, папа и мама. Деньги у меня есть, потому что я оказался в нужном месте в нужное время и не упустил момент. Тема это уже давно прошлая и проблем от нее точно не будет, — как-то так по-взрослому я сказал им, когда меня спросили про источник такого благосостояния.

Беспокоиться они не перестали, конечно, однако, деньги мне выдали без проблем, глядя, как я умело обращаюсь с техникой, щелкаю тумблерами и перематываю пленку, пока прослушивать мне нечего.

Лучше бы, конечно, Астру — 110 купить, однако, между цифрами 354 и 780 рублей — очень уж большая разница, а то, что у одной ТТХ до двадцати двух тысяч герц, а у второй до двадцати четырех, это не так уж и важно.

То есть, совсем не важно в наше время.

Да и не выпускают еще эту модель, насколько я помню.

Правда, записывала музыку она получше, из-за еще одной головки, однако, ждать ее выпуска еще пару лет я не стану, за это время себе с аппаратом попроще денег на машину заработаю. И на новую Астру тоже.

Из главных слагаемых финансового успеха у меня имеется супер крутой диск «Doors» с самыми известными хитами. Те же Алабама сонг, она же Виски бар или Люди-Странники — просто порвут всех и все в любое время, особенно в нынешнее, совсем не избалованное хорошей музыкой.

Я хорошо помню, что одной из первых композиций диджей в том же «Фиделе» всегда запускал именно «Виски бар» в восемь часов, когда плотно забивший бар народ уже немного выпил за два часа ожидания и общения. Да и я сам, благодаря не ограниченному алкоголю для охраны в самом баре тоже уже немного расслаблен, благо напарники у меня оказались оба совсем непьющие из-за того, что много употребляли раньше.

Да, на шот травяного Ягермайстера положил уже пару шотов недорогого Баллантайна и жизнь стала вполне себе разноцветной. И песня Дорс на нее весьма органично так накладывалась.

Почему-то в Германии, в лагере для азюлянтов, в бывших благоустроенных казармах для «настоящих» победителей фашизма — французских оккупационных войск, обычно на веселый ужин всегда добывали или Баллантайн, или Джека Дэниэлса, один за тринадцать немецких марок, второй за девятнадцать, как сейчас помню.

Вот, цены помню через тридцать лет на эти бутылки, только, что бы их кто-то покупал по-настоящему из азюлянтов — не помню. Сам я тогда на немецком пиве плотно сидел и виски пил только тогда, когда угощали приятели по лагерю.

Один месяц плотно учил немецкий перед поездкой и уже выступал в роли переводчика среди русскоязычных, когда кого-то из попавшихся воришек привозила в лагерь полиция. Типа, когда их ждут на рассмотрение административного дела в местном суде, на которое, конечно, никто никогда не ходил.

Что взять с азюлянта, кроме его цепей?

Ворованную бижутерию с закосом под толстые золотые цепи носили многие наши, а уж румыны и арабы — всего поголовно, как, впрочем, и компания грузин, и болгарские турки.

Это когда не находили Наташу, хорошую, полненькую девушку из того же Ленинграда, знавшую язык вообще на отлично. Она нас всех стригла за небольшие подарочки, правда, достаточно быстро переехала жить к какому-то русскому немцу и покинула лагерь. Впрочем, кучка активных школьников и школьниц из тех же русских немцев всегда тусовалась рядом с нами, родом из Казахстана или Оренбургской области, по вечерам переводчиками выступали уже они.

Первым делом после майских праздников я начал плотно опрашивать народ вокруг себя, всех знакомых насчет импортной деки с проигрывателем и кассетником, вскоре нашелся знакомый парень из параллельного класса, который свел меня с другим парнем, отец которого оказался счастливым хозяином японской деки фирмы «Akai».

Вот, именно то, что мне требуется для счастья, для своего и народных масс.

Мы договорились, что он мне запишет все пять кассет под завязку хитами Моррисона и добавит на оставшиеся пятнадцать минут самые лучшие песни Белой змеи, которые я выбрал не без труда.

За пять неплохо сделанных записей я отдал парню десятку и, естественно, он сам смог записать себе все, что захотел и куда только смог с моих дисков.

Диски я вскрыл при нем, сам немного опасаясь нарваться внутри на оригинал фирмы «Мелодия», тех же Лещенко или Хиля, но, диски оказались на самом деле фирменные.

— Смотри, они тут совсем девственные. У тебя иголки какие стоят для записи?

Видно, что парень Дима не в курсе именно иголки для записи, поэтому отвечает:

— Игла алмазная, оригинальная.

Я с тревогой смотрю, как иголка катится по диску, сначала я решил рискнуть обычной советской пластинкой нашего эстрадного певца Эдуарда Хиля, которую прихватил из дома для проверки японской радиолы.

Именно эта пластинка в девственном состоянии, отец купил ее недавно и еще не успел опробовать на нашем аппарате.

Слушаю первую песню и потом проверяю около окна на дневном свету через лупу, захваченную у матери, дорожки диска.

Докопаться не до чего, откровенно говоря, игла заграничная винил заметно не царапает.

Первую кассету я подарил Сане Кирпоносу, тем более, что у него днюха оказалась, тренер его поздравил в зале, потом уже я басфовскую кассету ему преподнес в раздевалке. Он у кого-то ее послушал или уже свой кассетник завел, на следующей тренировке долго благодарил, сказал, что эти песни всех слушателей и слушательниц наповал уложили.

Оставшиеся четыре кассеты продал по двадцать пять рублей, причем, довольно быстро, за два дня, потому что это цена чистой фирменной кассеты.

А тут и кассета, и качество записи, и альбом наикрутейший!

Дешево отдаю, конечно, сам знаю, однако, смысл первой рекламы в обществе городских меломанов я хорошо понимаю, да и не покупал я эти кассеты, просто в удачный момент с грязной земли поднял.

С той же деки записал и себе на бобину такой же набор. Пришлось принести свою Астру к парню, благо, он рядом живет и записать оба диска, они как раз влезли на одну пленку.

Уже сам теперь пишу все оставшееся время до отъезда и распространяю среди благодарных слушателей, не хватает только качественных подложек на коробку от бобины, приходится фломастером оформлять название группы и альбома на листочке-вкладыше, ручкой пишу там же названия песен с временем исполнения каждой.

То есть, с информацией все в порядке, песни народ может идентифицировать без проблем, а это на самом деле очень важно, небрежно так сказать название знакомой на слух композиции.

Оно, конечно, не просто, переписать читаемым шрифтом столько английских слов, однако, деваться некуда, положено дать покупателю информацию о том, что он приобретает.

Успел продать с неожиданно большим успехом четырнадцать записей по знакомым, по пятнадцать рублей за бобину с двумя альбомами, использовав для перезаписи магнитофон еще одного школьного приятеля Саши. Выпросил у него на парувыходных дней его «Юпитер-205» и все время, даже ночью просыпаясь, писал музыку.

Ошибся, конечно, пару раз с бобинами, однако, двадцать комплектов сделал, не забывая после каждой записи чистить головки.

Качество и звук на второй копии становятся немного отличающимся от того, который выдает японская дека при воспроизведении, но, что имеем — то имеем, другого выдать не получается. Впрочем, звук идет ровный и вполне нормально насыщенный низкими и высокими частотами, поэтому никто не жалуется.

Время такое еще на дворе — абсолютно не конкурентное, поэтому все бобины разлетаются, как горячие пирожки.

Записал одну кассету, обычную МК-60 и Юлечке, у нее имеется немецкий кассетник, ее тоже все устраивает, хотя звучание на мой уже тренированный слух совсем плоское выходит.

Доход получается около десяти рублей с бобины, это одновременно грязный, и он же чистый доход, минус одну запись я из них Саше отдаю за эксплуатацию магнитофона.

Репутация моя в классе в последние дни еще приподнялась, уже как человека, хорошо разбирающегося в музыке.

Теперь я стал серьезным покупателем пленки в магазинах, только я помню откуда то, что вскоре торговые прилавки заполнятся фирменными аудиокассетами по восемь и девять рублей. Наверняка, впоследствии какой-то непонятной торговой операции советского Внешторга.

Тогда лучше покупать тот же «BASF» и «TDK», а не «AGFA» или «ORWO».

Точно, вспомнил недавно названия кассет, когда пытался разобраться со своей памятью.

Скоро наступит такой период, что какое-то недолгое время немецкие и японские кассеты будут лежать свободно. Вот они спекулянтам полностью торговлю подорвут на какое-то время, после девяти рублей за кассету никто не купит ее же за двадцать пять. Впрочем, я уверен, что барыжный мир быстренько сориентировался и сам же скупил процентов восемьдесят конкурирующей продукции.

Заработав чистыми сто сорок рублей на звукозаписи за полторы недели, я счастливо вздохнул:

— Это же так здорово торговать почти без риска среди своих знакомых и иметь с одной бобины вдвое больший доход, чем с того же Дрюона или Вальтера Скотта на рынке. Только, книги продавать совсем не просто, а бобины с записями просто разлетаются со свистом.

Только испытав на своей шкуре возможные неприятности и пережив в душе настоящий страх от того, поймают тебя или не поймают, можно наглядно понять, чем отличаются такие процессы друг от друга.

* * *

В здании горкома города Шахты снова собрание в прежнем составе, однако, теперь в уголке скромно присутствует на стуле еще один из подчиненных начальника МВД, которого он привел с собой.

В руках у него пухлая папка с делом.

2-й Секретарь достает уже три конверта и вытаскивает из них три листа бумаги по очереди, рассматривает один из них и спрашивает внимательно слушающего его полковника:

— Как по последней анонимке, есть какие-то совпадения? Среди того, что сообщает этот Писатель?

Полковник долго держит паузу, на него с недоумением смотрят Прокурор и 2-й Секретарь, потом он разворачивает так же листок из тетрадки и делает вид, что первый раз его читает:

— Маньяк Чикатило убивает своих жертв ножом или душит. Выкалывает глаза, откусывает соски или вырезает половые органы…

Находит нужное место и уточняет:

— В 1981 году он убил вторую свою жертву, 17-летнюю девушку, в лесополосе.

— И что? — не выдерживает 2-й Секретарь, — Виктор Степанович, не тяни кота сам знаешь за что! Девушку с похожими следами насилия установили?

— Ну, в Ростовской области убивают за год не одну девушку. И именно в лесополосе. Однако, у одной жертвы оказались явные последствия, описанные в анонимке.

— Какие последствия?

— У нее откушены соски.

— Так, значит этот писатель имеет возможность получать информацию у твоих людей? Откуда он может знать про это?

Полковник отрицательно покачал головой:

— Это не наш район, убийство произошло на берегу Дона около Ростова-на-Дону. Мне не выдали дело на руки, отправили своего сотрудника со мной. Сергей, прочитай установленные повреждения на теле убитой Ларисы Ткаченко.

Оперативник зачитывает материалы дела, правда, с большим трудом, постоянно сбиваясь и повторяя слова, чтобы не терялся смысл фраз.

— Очень неразборчиво написано, приходится догадываться, — извиняется он перед слушателями.

— Хватит, — останавливает его Полковник, — Подожди меня в машине.

Милиционер, кем мужчина, естественно, оказался, уходит за дверь кабинета.

— Если где и произошла утечка, то только, не у нас. Дует откуда-то из областного центра. А так все совпадает, семнадцать лет, откушены соски — других таких жертв больше нет за прошлый год.

— А что с глазами? — первый раз оживляется Прокурор.

— Глаза на месте, только, они завязаны шарфом.

— Кто жертва? Как она оказалась там? на берегу Дона в лесу?

— По предварительным выводам — занималась проституцией, там рядом есть кафе «Наири» при трассе, — тихо отвечает Полковник.

— И что теперь делать? Есть что-то, указывающее на Чикатило, про которого мы получаем уже третий сигнал из Ленинграда? И второй и третий конверты из него же? — спрашивает у Прокурора и Полковника 2-й Секретарь.

— Конверты отправлены через почтовые ящики на разных улицах, какую-то связь между отправлениями получить не получается, отправитель осторожен, не бросает конверты в одном месте. Почерк одинаковый, как установил наш эксперт, то есть, их отправляет один и тот же человек. Два раза по двенадцать конвертов, в третий — всего шесть, но, отправлены по тем же адресам. В них гораздо больше информации о гражданине Чикатило. То есть, этот Писатель утверждает именно о нем, как о серийном маньяке, — поправляется Полковник, заметив боковым зрением недоумевающий взгляд Прокурора.

— Кто это может быть? — спрашивает 2-й Секретарь.

— Те же, про кого мы думали в тот раз. Кто-то из них упросил знакомого или знакомую в Ленинграде забрасывать эти письма в ящики. Пока другого мнения у нас нет. — вмешивается в разговор Прокурор.

— Понятно, — лохматит волосы 2-й Секретарь, — Можно это убийство семнадцатилетней Ткаченко как-то связать с Чикатило?

— Прошло девять месяцев, убийца не обнаружен. Только, если Чикатило сам признается в убийстве, больше никак, — отвечает Полковник.

— А если поставить за ним наблюдение?

— Поставить то можно, если на пару дней, лишних людей у нас сейчас нет, — подумав, отвечает Полковник.

— Хотя бы так, пусть присмотрятся ваши оперативники к нему, вдруг, что заметят странного.

Совещание заканчивается и все расходятся.

* * *

В конце мая я заканчиваю учебу в родной школе, с большим облегчением собираю учебники со всего класса. Потом отношу их с назначенными мне в помощь одноклассниками в библиотеку и сдаю Надежде Ивановне.

Все, кажется моя школьная жизнь в новом теле заканчивается и не сказать, чтобы я не был этому рад!

С удовольствием не посещал бы школу вообще, однако, это совсем такой непонятный поступок окажется для всех моих знакомых и, еще чего доброго, выпустят меня из школы со справкой, что я посещал неполных восемь лет учебное заведение.

С таким документом даже в ПТУ не возьмут горемыку, так что, я сжал зубы и все же досидел со всеми однокашниками до последнего звонка.

Теперь у класса выезд в Пушкин, экскурсия по дворцу и это что-то новое для меня из прошлой жизни, теперь я везде отмечусь на фотографиях, как полноценный выпускник.

Стас на второй же день продал кроссовки и похвастался мне этим успехом, впрочем, ничего другого я от него и не ожидал. Теперь все достает меня вопросами про то, как я собираюсь продать оставшиеся книги.

— Не знаю, Стас. Не до книг мне сейчас, через три дня уезжаю на поезде на пару месяцев.

— Оставь их мне. Я продам, сколько смогу! — видно энтузиазм у парня, — Деньги пока покручу!

Я примерно знаю, как приятель покрутит деньги и вежливо отказываюсь, говоря, что за хорошую цену он в городе книги точно не продаст, а я дешевить не хочу больше.

Приятеля класснуха припахала со многими одноклассниками ехать в соседний колхоз, на не очень обременительную трудовую смену со всякими веселыми шалостями, типа, намазать кого-то ночью зубной пастой или подлить в кровать воды.

Пыталась и меня припахать, намекая, что с моими оценками я не прохожу в девятый класс. Ну, это она точно блефует, взяли бы со средним балом в четыре целых и одну десятую, как миленькие. Только, я даже не стал обсуждать возможные варианты, сразу объяснил, что ухожу из жизни домашних мальчиков совершать трудовой подвиг.

— Школу еще назовут моим именем, как отличника трудовой доблести и настоящего стахановца в будущем, — с апломбом заявляю я ей и другим учителям по случаю.

Отшумел наш мини-выпускной, без танцев и прощального вальса, все по скромному, тем более, большинство однокашников остается в школе, примерно треть расходится по училищам и техникумам. Из трех восьмых классов делают два девятых, как и в той жизни.

Глава 28 НОВЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА

Я добиваю последние дела перед исчезновением на два месяца с небольшим из города. Если бы не нужда подавать документы в ПТУ до середины августа, догулял бы до начала сентября, а так придется вернуться в город пораньше.

Впрочем, смогу еще и обратно в деревню вернуться, если будет желание.

Стас пламенно вызвался продавать книги, которые уже совсем мои, пока я туплю в деревне. Однако, я на такое предложение не соглашаюсь, знаю уверенно, что дорого он их не продаст, а все, что получит на руки, так же легко потратит на себя любимого, придется потом из него долги выбивать и мытьем, и катаньем.

Парень он честный и долг отдаст, только, вот когда это счастливое событие случится, одному Богу известно.

Да и нет у меня нужды в деньгах никакой, лучше сам со временем продам свои трофеи подороже раза в полтора, чем сможет приятель в лучшем случае.

Еще и долю с продажи отдавать не потребуется тогда точно, так что от его предложения я отказываюсь.

Жека со Стасом уезжают в начале июня в соседний колхоз собирать камни на полях и что-то там пропалывать. Ждет их веселая жизнь, невинные забавы типа походов в девичьи спальни, где можно выдавить на кого-то тюбик зубной пасты или же налить воды в кровать.

Такая школьная романтика трудового воспитания и проживания в соседних комнатах с одноклассницами.

Юлечка тоже собирается работать на плантации, только в другом колхозе, вот с ней мне что-то придется решать.

То есть, в принципе решать то особо и нечего.

Или дождется, или не дождется моего возвращения — вот и весь вопрос.

Я пропадаю на два с лишним месяца, а такая девушка не сможет меня безответно ждать столько времени, тем более, все лето после восьмого класса. Самые сладкие денечки, когда уже все выросло на девичьем теле и все еще впереди по жизни. Много внимания от парней и мужчин, и еще разных предложений, приличных и не очень.

Потеря невинности, много парней, много секса, потом исчезнет прошлая жизнь с концами, а мы встретимся в уже в возрасте около тридцати лет, насколько я помню.

А в этой такого может и не случиться, впрочем, посмотрим, как произойдет встреча после каникул.

Наверняка, перейдет, как переходящее знамя, в руки парня постарше, повыше и покрасивее, почему-то я в этом уверен, тем более, что ее лучшая подруга как раз с таким продолжает гулять. Пока я рядом постоянно, еще срабатывает магия моего взрослого ума, уверенности в себе и богатого жизненного опыта.

На расстоянии я окажусь всего-навсего ровесником невысокого роста и заочно начну сильно проигрывать в глазах самой Юлечки и, особенно, ее подруги.

К тому же я переезжаю жить в Ленинград, там у меня начнется другая жизнь и мне самому окажется некогда гулять с ней по городу, взявшись за руки.

Хорошо еще, что девушка держит себя в установленных собой пределах того, что мне дозволяется и не требует от меня переходить через самим же мысленно поставленный барьер. Ниже пояса — ни-ни, только петтинг выше талии без перехода в так называемые развратные действия по отношению к заведомо несовершеннолетней.

Я, конечно, и сам несовершеннолетний, однако, как это деяние будет звучать в устах следователя — узнавать не собираюсь.

Будет ей хотя бы шестнадцать лет, тогда, в принципе, и жениться можно с разрешения соответствующих органов, если она как-то залетит или нас прихватят на горячем.

Ну, это я так мечтаю, что дождется меня подруга, впрочем, уверен, что смогу снова отбить ее. Если, конечно, не подвернется в большом городе вариант поинтереснее.

Вот, чего-чего, женитьбы я не боюсь, опыт солидный имеется, так что, вполне возможный вариант на будущее. Одно только требуется, чтобы подруга меня дождалась, я ей пока ничего про будущее поступление в ПТУ не сказал, чтобы не понижать свой статус в глазах девушки и ее родителей.

У нее день рождения в июле, так что, поприсутствовать на нем я не смогу, хотя, в принципе, прокатиться можно в город. Оставлю ей на подарок пока десять рублей, не стану светить свои сильно выросшие возможности денежные.

С собой возьму пару бобин с моими фирменными записями и рублей сто пятьдесят наличными.

Помню, как-то даже купил свободно в городе на Волге два комплекта духов французских в центральном магазине на главной площади, там на них спрос гораздо меньше, чем в Ленинграде.

Вдруг, снова выкинут заграничный дефицит и мне повезет немного заработать между делом.

Может, у кого-то в деревне магнитофон появился, или с городскими познакомлюсь благодаря своему языку и умению поддержать беседу.

Тогда можно и крутой музыкой поделиться с народом.

Пока я посетил с корыстными намерениями и желая найти получше обувь для себя самого наш обувной магазин на Ленинградской, а там с радостью узнал в одной из продавщиц ту самую блондинку, парню которой продал билеты с наценкой на румынский боевик про комиссара Миклована.

Радостно с ней поздоровался, увидел, что и меня она узнала, сразу заулыбалась и позвала с другого конца зала хорошенькую подружку послушать мой веселый треп.

— Света, родственник наш пришел! Послушай, что расскажет, язык то у него без костей!

Я пока разливаюсь соловьем про кондитерское училище около Балтийского:

— Там, вы представляете, одни девчонки учатся и все пирожные, приготовленные на занятиях, можно самим съедать! Как кот с сметане кататься буду!

— Ты же коммунизм хотел строить! — напомнила мне блондинка, которую зовут Наташа.

— И строить, и попасть в него! Это вот самое точное попадание!

Посмешил девчонок и, как бы между делом, предложил послушать очень крутую музыку из моих личных записей:

— Если у вас есть парни с бобинным мафоном! — понятно, что сами девчонки, максимум, кассетник могут иметь и использовать.

— Если и нету, сегодня же найдем! — отмахнулась чернявая подружка Света.

— Ты чего вообще к нам заглянул? — кстати спросила моя старая знакомая.

Тут я понизил голос и сказал, что ищу адидасовские кроссовки нашего производства на себя, любимого и готов заплатить любые деньги.

Слышал, что недавно в городе такие выбрасывали именно в обувном. Понятно, что долго они не лежали.

Тут девчонки переглянулись, и я догадался, что информация о возможности решить мне свои проблемы с обувью у них точно имеется.

— Это которые по двадцать шесть рублей продаются? Очень быстро разбирают, — вздохнула Света, более опытная в торговле, как я понял.

Да, государство, не понятно из каких побуждений поставило на остродефицитные изделия цену в двадцать шесть рублей, хотя, спекулянты лепят к ним сверху еще полторы сотни, насколько я знаю. Продавались бы они по сто двадцать шесть, так же раскупались бы модниками Страны Советов. Иногда мне кажется, что ценообразование в советском государстве направлено именно на создание определенной прослойки вокруг торговли и зарабатывания первых серьезных капиталов теневыми дельцами.

Ну, раз уж государство рабочих и крестьян само себя не любит, от лишних денег для народа отказывается, чего уже мне требовать от себя что-то подобное?

Будем побеждать соблазны сделать денег на ровном месте просто поддаваясь им целиком.

— Мне они конкретно требуются. Заплачу, сколько нужно, — сказал я и посмотрел на девушек заговорщическим взглядом.

Я уже вижу, что девчонки стесняются брать с меня сколько положено, да и еще не так хорошо меня знают. Все же я обычный подросток и вскоре после продажи требуемых кроссовок за мной следом могут появиться родители с гневными криками про спекулянтов, обманувших глупенького сына.

— Деньги есть, нужны кроссовки, — и я свечу полторы сотни рублей в руке, — Они мои, не родительские, я их сам сделал на улицах большого города.

— На чем это ты, интересно, сделал? — задумчиво спрашивает Света, приглядываясь ко мне.

— На записях и еще в Ленинград ездил по делам пару месяцев, — уверенно отвечаю я, чтобы показать, что в теме торговли разбираюсь.

Девушки уходят посовещаться и вскоре говорят мне подойти к закрытию магазина.

— Есть у нас один знакомый, который хочет продать такие кроссовки, синего цвета с желтой подошвой за восемьдесят рублей. Мы проводим тебя к нему после работы, — негромко предлагает мне Света, и я молча киваю.

Потом все же говорю:

— А можно две пары? Еще и моему приятелю. Если, конечно, найдется.

— Посмотрим. Какие размеры?

— Мне сорок второй и ему сорок третий, — говорю я и ухожу, пока девчонки не передумали со мной дело иметь, тем более, к ним подошел покупатель.

У меня пока размер сорок первый, однако, кроссовки эти славятся своей неубиваемостью, так что, возьму на вырост.

Наверняка, сами девушки припасли такие кроссовки, только, побаиваются еще меня, да и стесняются заражать те же двести рублей за пару, как матерые спекулянты делают на той же Ульянке.

Восемьдесят рублей — это реально по знакомству, могу папке подогнать своему. Или Стасу тому же за сто пятьдесят продать или Жеке. Да и просто кому угодно, хорошо, что девчонки из обувного еще не совсем потеряли совесть.

Зато, я уже давно ее не то, чтобы потерял, еще в прошлой жизни, просто понимаю, что спрос и предложение должны соответствовать друг другу. Если можно продать вещь за сто пятьдесят рублей, нет смысла продавать ее за сто двадцать. Продавать всем, кроме своих родных и приятелей, стану по той цене, которую могу получить по максимуму.

Хотя, везде можно сделать исключение и просто подарить человеку необходимую ему вещь даже бесплатно.

Иногда — это возможно! И приятно ощутить себя человеком, не зацикленным на деньгах и прибыли.

В итоге, после работы я встретил девушек около магазина в семь часов вечера.

Мы прошли немного и в одном из подъездов незнакомый парень, на которого они указали, передал мне пару коробок с кроссовками, а я ему сто шестьдесят рублей.

Девушки уже ушли куда-то, однако, я думаю, скоро они вернутся, чтобы получить свои деньги. Да и квартира, скорее всего, откуда вынес коробки с кроссовками парень, принадлежит одной из них.

Они просто договорились со знакомым парнем, чтобы самим не оказаться замазанными в спекуляции с недостаточно хорошо знакомым человеком.

Черт, получается наладить сотрудничество с нужными девчонками, с их наценкой я еще в два раза смогу перепродать дефицит, поэтому, я сразу же ухожу без лишних разговоров с парнем.

Они, конечно, находятся на самом низу пищевой цепочки, ведущей к дефициту. Просто смогли взять себе по одной паре, ну или по две, с разрешения своего начальства и теперь достаточно выгодно, как они думают, перепродали их мне.

Я пока тороплюсь домой на примерку. Отца кроссовки не воодушевляют, он даже отказывается их мерить. Папа предпочитает носить туфли «Цебо» чешского производства, и не понимает, что особенного в такой обуви. А я вот с удовольствием вылезаю из обычных ботинок советского производства и прыгаю по комнате, правильно зашнуровав кроссовки.

Подошва хорошо пружинит от пола и на ногах обновки сидят отлично.

Все, теперь в фирменной футболке и кроссовках «Москва», как они официально называется, я уже похож на продвинутого достаточно по советским понятиям парня.

Еще бы фирменные джинсы и очки-капли, тогда я оказался бы похож на самого настоящего московского мажора, однако, задачи попасть в этот образ у меня нет.

Еще стоит помнить, что впечатления я могу произвести не только на симпатичных девчонок, но, и на решительных парней с тяжелыми кулаками, поэтому, так уж сверкать по родному городу на Волге заграничными шмотками не стоит.

Ну, если и сверкать, то, только днем, вечером или ночью ни с кем не гулять по парку или набережной в ожидании приключений. Там народ гораздо проще и за такую обувь быстро посшибает рога невысокому пареньку.

Взволнованный удачной покупкой, я собираюсь и завтра навестить снова обувной, попробую вложиться в материальные активы перед отъездом, пока есть возможность и девчонки продают по очень умеренным ценам доступный им дефицит.

Видно, что Света эта черненькая, порешительнее такая девушка по сравнению с блондинкой Наташей. Наверно, дольше ее работает и больше в теме соображает, да и по характеру в лидерах.

Яркие такие девушки, да еще при дефиците работают, не жизнь — а малина у них в советском городе в такое время. Финансовая независимость от родителей или мужа точно подпортит характеры подругам со временем, простые работяги однозначно не потянут таких девушек, как бы не старались.

Попозже вечером захожу к Стасу, уже в новых кроссовках.

— О, где взял? — сразу интересуется парень, он уже заработал на перепродаже тех самопальных двадцать пять рублей и снова не против повторить свое уголовно наказуемое деяние.

— Где взял, там уже нет, — усмехаюсь я.

— Как эти на ноге сидят? — приятель тоже забраковал самопал, когда сам походил в них по квартире половину дня.

— Отлично сидят. Качественная вещь, хватит на несколько лет носить, — расхваливаю я новую обувь, — Можешь, кстати примерить. Есть сорок третий размер в наличии.

И подаю ему коробку из хозяйственной сумки, глаза у приятеля расширяются при виде имеющегося у меня при себе комплекта из двух пар.

После примерки Стас, конечно, оставил кроссовки себе, тут же попросив деньги у отца на покупку.

Стасу продаю кроссовки дешевле рыночной цены, за сто тридцать рублей, даю ему возможность еще заработать денег самому.

Правда, думаю, что он сам будет носить и в трудовой лагерь в них поедет точно.

На следующий день захожу поблагодарить девушек в обувной, однако, сегодня не их смена работает.

В этот выходной день знакомые девушки отдыхают, наверно, тратят заработанные вчера деньги, телефонов и точных адресов я не знаю пока.

Ну да ладно, первое дело я с ними провернул, теперь всегда можно о чем-то общаться дальше.

За оставшиеся два дня получил в школе свой аттестат за восьмой класс, полюбовался на оценки и удовлетворительное поведение, вежливо попрощался с учителями и зашел еще в библиотеку. Нашел давно уже лежавшие у меня дома книги, полностью рассчитался по долгам и даже взгрустнул, оглядывая достаточно небольшое помещение.

— Сколько я здесь провел времени, Надежда Ивановна! Буду вас помнить всю жизнь и еще заходить иногда.

— Ты, что, уходишь из школы? — удивляется библиотекарь.

Ей я честно рассказываю о том, что в школу не вернусь после каникул и сердечно прощаюсь на долгое время.

На следующий день прощаюсь душевно с Юлечкой, только в конце свидания рассказываю ей про отъезд надолго и вижу, что такая новость ей не нравится от слова совсем.

Только что нежно целовались, и вот уже губы плотно сжаты и от фигуры веет холодком обиженности.

Как я и ожидал.

А следующим утром я один с небольшим чемоданчиком качусь на поезд в Ленинград, где на Витебском вокзале у меня посадка в вагон.

Потом немного меньше суток пути, долгая остановка в Калязине на два с половиной часа, для того, чтобы перецепить вагоны, и я спускаюсь днем по ступенькам на платформу родного города.

Бабушка встречает меня на телеге с лошадью, мое путешествие в детство продолжается.

Глава 29 ЖИЗНЬ В ДЕРЕВНЕ

Дышу наконец с удовольствием свежим воздухом на улице, поглядывая, как лошадка откладывает на дороге навоз, задрав хвост. Лет уже тридцать пять на телеге не катался, а звучное испускание воздуха животинкой меня не пугает после поездки в плацкарте по немалой такой жаре.

После целого дня сногсшибательных запахов от жареных и вареных куриц, соленых огурцов и резко пахнущих нашатырем яиц, усыпавших своей скорлупой весь пол в вагоне. После могучего храпа соседей и внезапного пердежа в ночи, когда только прячешь голову в тощую подушку от таких неожиданностей и бытовых неудобств.

Давненько я уже таким экстримом не занимался, теперь вот все наглядно вспомнил и ощутил, впрочем, это дело привычки. Как и то, что я сплю в одной комнате с сестрой на узеньком кресле. Стоит только привыкнуть и уже ничего особенно не замечаешь, привычка — наша вторая натура, как выразился первый император российский.

— Бабуля, останови лошадку на минутку, я тут в магазин прогуляюсь, — прошу я ее, когда мы пересекаем центральную площадь города недалеко от места, где когда-то был коварно убит царевич Дмитрий.

Или не убит, точно такой факт уже не установить достоверно и доподлинно.

Однако, его смерть оказалась еще одной закономерностью в той череде событий, повлиявших на мой родной город очень губительно. Поляки умудрились сжечь его и разграбить целых два раза за Смутное время, убив множество жителей при этом.

Забегаю в универмаг и, точно, с удивлением обнаруживаю какую-то неизвестную мне марку французской туалетной воды на полке хозяйственного отдела по двадцать пять рублей.

Забираю сразу два флаконов, больше мне не продают и недоверчиво смотрят на зеленую бумажку в пятьдесят рублей у меня в руках.

— Откуда деньги то, малой? — спрашивает пожилая тетка.

— Ленинскую премию получил! За доказательство теоремы Ферма! — отвечаю я и быстро покидаю магазин, сверкая неимоверно модными здесь кроссовками.

Это, конечно не настоящие духи Клима, просто туалетная вода, однако, свои пятнадцать-двадцать пять рублей она принесет в будущем такому ловкому парню, как я.

Нет, все же известная марка, с трудом я разбираю надпись золотом на белой коробке — Ив Сен-Лоран, значит, точно хорошо заработаю.

— Купил чего, внучек? — бабушка щурится на меня сквозь очки.

— Купил, бабушка, полезная вещь в хозяйстве, продам потом с прибылью, как настоящий кулак, — отвечаю я, пряча упаковки в свой чемоданчик подальше.

Бабушка ко всем моим затеям относится одобрительно и никогда меня не ругает.

Лошадь шагает медленно, солнце слепит глаза, мы переезжаем плотину, потом завод минеральной воды, которая, вроде, не уступает «Боржоми» по качеству или даже превосходит грузинский продукт, спускаемся на левый берег и вскоре проезжаем мимо дома, который когда-то построили родители, где я прожил до четырех лет.

Я опять убегаю посмотреть на это место, не был там уже лет сорок, хочется восстановить в памяти картинку.

Еще километр поездки по городу и пять по лесной дорожке, затем виднеется сначала одна деревня, Баскачево, потом следующая, где мы живем, Петряево. Асфальтированная узкая дорога уже построена и теперь молоканка постоянно катается с фермы в город, не подпрыгивая на ухабах проселка и не взбивая из молока сметану.

— Как там Мишка Телегин, дружок мой? — спрашиваю я задремавшую бабулю, пока лошадь сама идет по знакомой дороге.

— Стадо колхозное пасет теперь, отцу помогает.

Понятно, схожу с ним пару раз, помогу стадо вести по не очень глубоким оврагам и лесным тропкам к Волге.

Радостная встреча с дедом и дядей, потом сытный обед и я отправляюсь прогуляться по деревне, весь донельзя такой модный и крутой.

Однако, брошенный дом между нашим домом и домом бабушкиной сестры, около пруда со здоровенными зелеными лягушками, тоже кем-то куплен, теперь я с интересом рассматриваю новых жильцов и зеленый «Москвич» рядом с ним.

Точно, в той жизни после восьмого класса я ездил на Украину и чуть не помер там с тоски, а в этот дом приехали москвичи с красивой дочкой, как мне рассказывал Мишка.

Кажется, на год младше нас с ним. Поэтому я сразу подхожу к новым соседям, здороваюсь со всеми сразу — бабушкой, супружеской парой и хорошенькой черноволосой дочкой.

— Добрый день! Вы из Москвы? А я из Ленинграда! Хорошо, что приехали сюда, веселее будет. Городским проще между собой общаться, чем с местными! — знакомлюсь я присущей мне теперь постоянной уверенностью.

Да, девчонка реально красивая, как мне Мишка потом и рассказывал, но, я с ней так и не встретился в той жизни. Похоже, не очень понравилась девчонке и ее родителям деревенская жизнь, хотя старики продолжали там жить летом и дом даже покрасили в голубой цвет.

Даю диспозицию новичкам, где живу я, где мои троюродные брат и сестра и чем тут можно заниматься вообще, потом ухожу к родственникам.

— Отлично, есть с кем пообщаться еще в деревне.

Сам то я почти местный, знаю всех и все меня знают, однако, деревенские парни народ тяжелый по отношению к посторонним, прочувствовал не раз это на своем опыте. Недаром дружу плотно только с приехавшим из соседнего города приятелем, его родители подались сюда, в колхозную деревню, именно за жильем. Теперь живут в бывшем клубе, закрытом в деревне из-за недостатка молодежи, вместе с еще парой цыганских семей, решивших остепениться на время.

Мать на ферме коров доит, отец стадо пасет, небогатая такая совсем семья, однако, приятель вполне воспитанный и легкий на подъем. Только, теперь мало будем видеться, гонять двести коров с телятами два раза в день, с шести утра до обеда и после обеда до восьми вечера, километров по десять каждый раз по лугам и лесам — не останется у него сил вечером на погулять.

Я стану пропадать на рыбалке, утром, днем и вечером, как обычно, сушить рыбу на чердаке или есть ее жареной бабулей на сковородке.

Я все же перевыполнил свой план по набору веса на целый килограмм, в последний раз, когда взвешивался на секции, весы показали уже пятьдесят три килограмма. Да и руки стали сильнее, удар точно ощутимо потяжелел, это я почувствовал наглядно. По росту не изменился почти, однако, стал заметно плотнее и кое-какие мышцы появились на теле, можно уже раздеться, не стесняясь девчонок, на пляже деревенском.

Мастерю себе из длинной железки, подобранной в МТС, допотопный турник около входа в дом и теперь постоянно вишу на нем, пытаясь раскачать бицепсы по пять раз в день.

Еще отжимаюсь по десятку подходов в день, особенно, когда во время рыбалки нет поклевок, когда особо нечего делать, и нет нужды постоянно насаживать вертких навозных червяков на крючок-шестерку.

Днем хожу с новой соседкой и своей сестрой с братом на местные пляжи. Купаемся, загораем, радуемся жизни, машем руками Мишке, когда он гонит стадо с обеда или на обед.

— Да, в деревне рано начинают работать, печально это, — замечает Оксана, которая симпатичная москвичка.

— А как коммунизм без работы построить? Никак, — достаточно лицемерно подвожу я итог дискуссии.

Она совсем худенькая, еще не расцвела по-женски, впрочем, поговорить с ней интересно, очень развитая девчонка для своих лет, узнаю про жизнь в столице от нее довольно подробно и обстоятельно.

Самой рассказываю про Ленинград, про его лучшие и самые красивые места. Похоже, что получается у меня это хорошо, теперь Оксана упрашивает родителей купить на работе путевку и свозить ее в город на Неве.

Впрочем, моя сестренка тоже не отстает и начинает обрабатывать мать, что пора бы им съездить к нам в гости, на Балтийское побережью.

Где воздух свеж, где бродит ветер твоих надежд…

Правда, так они и не приехали, хоть и ближайшая родня, так и не вырвались из Рыбинска, где живут, пока был на дворе социализм. А потом они не смогли перестроиться в новой реальности и жили совсем небогато, там уже не до путешествий оказалось.

Да, времена такие на дворе, не заселишься в какой хочешь и можешь себе позволить по деньгам отель, везде все занято постоянно, без блата, служебной брони или профсоюзной путевки никуда не попадешь.

Переночевать можно только у родственников, в основном так и путешествуют простые советские люди, когда приезжают в красивый город не по служебной необходимости, а по своему собственному желанию.

Да и мы тоже в Киеве или Бердичеве ночевали только у родни, про гостиницы и не думали никогда.

Эх, помню, когда мы катались в одиннадцатом году в Могилев или Витебск, как-то поехали в соседний Брянск. Попросил меня старый приятель посмотреть ему двадцать первую Волгу и где-то в Брянске такая стояла.

Махнули путешествовать не глядя, проехали до Брянска пару сотен километров по раздолбанной дороге, не поняли, как вообще можно по этому городу ездить и, сходу забраковав Волгу не на ходу, махнули обратно.

— Делать нам больше нечего, как это тяжелое корыто тащить тысячу километров на тросу.

Остановились в районном белорусском городке Рославль передохнуть и перекусить, даже зашли в местную гостиницу, чтобы узнать про номера в наличии.

Оказалось, что есть простые номера по сто рублей с человека, а есть полулюкс за целых сто шестьдесят рублей. Вот люкс, к сожалению, оказался занят, поэтому мы вернулись в веселый и интересный город Могилев.

Еще, помню, как в кафешке один москвич долго пересчитывал белорусские рубли в российские, все не мог поверить, что пирожок с мясом стоит на наши деньги шесть рублей, а пирожок с картошкой — четыре.

Все считал и считал, пока мы не убедили его, что все здесь так и обстоит на самом деле:

— А в местном отеле полулюкс стоит сто шестьдесят рублей… А в Витебске можно поесть ничего такого борща, по три рубля тарелка… — обрушили на него поток накопившейся информации про эту чудесную тогда страну.

Кажется, москвич, когда осознал наши слова, сразу побежал его занимать, этот полулюкс.

Да, было время, повеселились тогда полгода в синеокой.

Волгу мне пришлось гнать уже из-за Воронежа, из города Павловск, где Петр Первый корабли строил для штурма крепости Азов. Целых тысячу восемьсот километров по России проехал, пытаясь научиться обращаться с родной трехскоростной коробкой передач двадцать первой Волги.

Перегазовки не особенно помогали втыкать под треск коробки рычаг скоростей, то ли коробка оказалась подизношена, то ли, так оно и должно быть по замыслу проектировщиков этого красивого автомобиля.

Слава богу, сидения в машине оказались от Мерседеса, с кожей и электроприводами, движок умельцы поставили от двадцать четвертой модели, так я смог дотянуть до Питера, когда у машины резко пропали тормоза.

Если бы там стоял оригинальный диван, я бы точно не доехал до места передачи ее заказчику. А так, как-то добрался на этой машине, красиво покрашенной в цвет парадных галифе товарища Буденного, отвечая на каждой заправке на кучу вопросов байкерам и дальнобойщикам.

Еще гаишники постоянно меня тормозили, даже не спрашивая документов, просто поглазеть на ярко выделяющийся на дороге агрегат.

Так и живу привольной жизнью в деревне, качаясь изо всех сил на перекладине и радуя бабушку повышенным аппетитом, общаясь с родственниками и интеллигентной москвичкой, еще все вместе играем в карты по вечерам, пока не пришло мне время потерять свое нынешнее состояние девственника.

Вот так пришло и обозначило себя это время.

Да, про такой вариант я вспомнил, когда в деревню на неделю приехала погостить к родне девушка на год старше меня, уже закончившая девятый класс в моем родном городе.

Да, натурально вспомнил, как будучи старше на один год, непроходимо тупил в такой вполне понятной ситуации. Когда она проходила мимо меня, сидящего на берегу с удочкой, прогуливаясь дальше по ручью и иногда так завлекательно посматривала в мою сторону.

Гуляла Татьяна в дневное время постоянно в голубом открытом купальнике и выглядела очень секси, прямо на все тысячу процентов. Однако, я безбожно тупил и ни разу не отправился следом, чтобы нарвать ей букет полевых цветов или почесать спинку.

Только топил немного в воде по случаю, когда мы купались рядом и таким образом, экзамен на взрослость не сдал абсолютно.

Даже вспоминать неловко про такую незадачу оказалось со временем, уж больно заманчиво тогда посматривали на меня, покачивая бедрами.

Зато, теперь уговаривать меня не придется, я и сам кого хочешь уговорю, один вопрос меня теперь только интересует, когда я узнал о ее появлении в деревне.

После девятого класса Таня такая же взрослая, как тогда оказалась после десятого?

Теперь я перекинулся с новой девушкой парой слов, показал, что настроен достаточно по-взрослому, выдал несколько креативных комплиментов и на следующую рыбалку отправился, захватив с собой большое покрывало с кровати у бабушки.

Так все и произошло, как я надеялся. Таня появилась днем, огляделась по сторонам, не видно ли кого из деревенских рядом и поздоровавшись со мной, направилась гулять дальше по берегу, перейдя на ту сторону ручья.

— Кажется, она такая же созревшая, какой оказалась через год! — заметил я по ее выдающейся фигуре.

Вообще, гулять в таком заманчивом виде по довольно необитаемым местам пустого берега реки около заросших кормовым клевером полей — это довольно опасно. Пусть до деревенского пляжа пару сотен метров, однако, если тебя ударят по красивой голове, никто этого не услышит, тем более, там никого и нет сейчас.

Но, в те исторические времена, похоже, о маньяках и их злодеяниях ничего не слышали и не знали, только этим я могу объяснить такое вызывающе раскрепощенное поведение Тани.

Раз оно имеется — это поведение, я хочу им воспользоваться на все свои возможности.

Поэтому я прячу удочку под берегом, подхватываю свернутое покрывало и мчусь следом за успевшей скрыться из виду за деревьями девушкой.

Собираю по дороге букет из полевых цветов и вскоре догоняю Таню, остановившуюся, когда она услышала мои шаги следом.

Сначала букет за неземную красоту, потом непринужденное общение на поводу полевых цветов и радостей деревенской жизни. Затем галантное предложение присесть и вместе любоваться речкой, тем более, что здесь, на этом романтическом берегу нам никто не помешает.

Я расстелил покрывало на берегу и присел сам, приглашая занять место девушку на другом конце большого покрывала, что она и сделала.

Пришлось минут двадцать проявлять свое обаяние и вести беседу, прежде, чем Таня на что-то решилась, облизнула заманчиво губы и откинулась на спину, эффектно выставив свою немаленькую грудь, иносказательно приглашая меня к немного другим занятиям.

Типа, сколько можно болтать?

Не знаю, вероятнее всего, она и не собиралась заходить так далеко с подростком моложе себя, однако, мои очень опытные руки и слова, сказанные, когда им положено произнестись по сценарию, оказались теми факторами, которые довели нас до самого конца.

Как я и рассчитывал, Таня уже не девственница, поэтому покрывало не испачкалось молодой кровью, зато, почувствовало на себе все мои фантазии. Показав, что я надежно контролирую свое семя и опасность залететь ей не грозит совсем, я совершил два приступа, во время которых доводил девушку до оргазма без особого труда.

Все же она оказалась легко возбуждаема и достаточно сладострастна, чтобы дать совершить с собой едва знакомому подростку все те интересные вещи в укромном месте.

Когда мы уже заканчивали второй подход, раздались чьи-то голоса около места моей рыбалки, где тоже часто купаются местные жители и дачники.

— Кажется, это моя сестра с братом и Оксана, — шепнул я на ушко замершей подо мной девушке.

— Не будем показываться им на глаза, — предложил я и получил подтверждение, что веду себя правильно.

Мы оделись полностью, покрывало я спрятал в кустах и ушли к следующему ручью, вдоль которого пересекли поле с клевером, где вышли на проселочную дорогу, как будто мы просто гуляем.

Я проводил Таню до деревни, договорился о встрече на вечер и пообещал принести ей подарок, который девушке точно понравится.

Вечером так же встретил ее около реки и подарил упаковку с туалетной водой от французского дизайнера, чем изрядно удивил ее и произвел впечатление серьезно заинтересованного в дальнейшем общении парня, пусть и выглядящего не очень представительно, однако, по своим поступкам вполне себе взрослого.

Сейчас конец июня, впереди еще много времени и вся жизнь, поэтому я хочу продолжить общение с Татьяной до конца своего отпуска.

Готов даже приезжать в город, правда, там не получится так красиво заниматься любовью совсем голыми на берегу реки, точно найдутся поборники нравственности и морали и обломают нам весь кайф.

Возможно, у нее дома окажется свободно, если родители работают каждый день?

Зато, здесь, в деревне, нам никто не помешает добраться до космических высот…

* * *

В горкоме города Шахты снова собрание в узком кругу.

2-й Секретарь приглашает из приемной Полковника и Прокурора, сразу извиняется перед ними за время ожидания, которое им пришлось провести в приемной.

— Вызывали на селекторное совещание с обкомом и задержали по итогу. Что у вас есть нам рассказать, Виктор Степанович? — обращается он к Полковнику.

— Да вы знаете, есть, что рассказать по анонимкам. Отчасти они тогда подтвердились, именно та последняя, которая третья по счету.

— Так, в чем-то еще подтвердилась? После того случая?

— Просто найдена новая жертва. Около трассы Новочеркасск — Багаевская, в лесополосе около поселка Донской, девочка, тринадцать лет. У нее выколоты глаза и нанесено двадцать два удара ножом. Пропала двенадцатого июня, найдена позавчера, двадцать седьмого июня.

2-й Секретарь снова перечитывает последнюю анонимку и поднимает голову:

— Забыл, что дало наблюдение за Чикатило? В тот раз?

— Ничего не дало. За эти два дня он не показал ничего предрассудительного. Правда, что он делал на работе или дома, мы не знаем, мои люди наблюдали за ним только на улице, — докладывает полковник.

— А теперь?

— А теперь у него нет алиби на день пропажи девочки, он уезжал из Шахт в тот день, это установлено точно.

— И ваше мнение, Виктор Степанович?

— Кажется, это он. Я установил за ним плотное наблюдение и уже получил два доклада, что он активно разговаривает с детьми на улице. Мои люди расспросили одного мальчика, тот рассказал, что высокий дядя предлагал ему сходить погулять. Тут подошла мама ребенка,Чикатило даже поговорил с ней, произведя хорошее впечатление на женщину..

— Так, кто же тогда нам помогает, разоблачая маньяка? Если, конечно, это именно он маньяк?

— Не могу сказать, кто отправляет анонимки, однако, детали убийств, описанные там, совпадают с теми, которые произошли здесь, в области. Теперь я с каждым днем все больше думаю, что именно Чикатило не случайно тогда засветился в деле первой жертвы, Елены Закотновой, когда он не был допрошен. И с Ларисой Ткаченко у нас не может оказаться никаких доказательств, прошел уже целый год со дня убийства, однако то, что с ней случилось, очень похоже на описание в анонимке.

— Сейчас что-то можно предпринять, вы полагаете? — интересуется очень серьезно 2-й Секретарь.

— Хочу у вас спросить про этот момент. Подозреваемый — член партии, как вы знаете. Поэтому я хочу спросить, как комитет партии отнесется к тому, что за гражданином Чикатило установят постоянное наблюдение?

* * *

Пока в горкоме города Шахты ведутся такие осторожные переговоры между управляющей и направляющей силой государства и исполнительными на местах органами, я ничего о них не подозреваю и продолжаю радоваться жизни…

Оглавление

ПРОЛОГ

Глава 1 ПРОБУЖДЕНИЕ

Глава 2 ГОРОД БУДУЩЕГО

Глава 3 ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Глава 4 ИСТОРИЯ МОЯ

Глава 5 ИСТОРИЯ СЕМЬИ И МЫСЛИ О БУДУЩЕМ

Глава 6 ПРОВЕРКА НА СООБРАЗИТЕЛЬНОСТЬ

Глава 7 ПЛАНЫ И МЕЧТЫ

Глава 8 ВСТРЕЧА В КИНО

Глава 9 В ЛЕНИНГРАД

Глава 10 ДРАКА

Глава 11 РАЗГОВОР С РОДИТЕЛЯМИ

Глава 12 НА УЛЬЯНКЕ

Глава 13 ЗАМЕТАЕМ СЛЕДЫ

Глава 14 БОЛЬШАЯ УДАЧА

Глава 15 РАЗГОВОР С ОТЦОМ И ПЕРВАЯ ДРАКА В ШКОЛЕ

Глава 16 ПРЕДМЕТНЫЙ РАЗГОВОР

Глава 17 Г. ШАХТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ И ПЕРВЫЙ ОПЫТ

Глава 18 ЗАДЕРЖАНИЕ И РЫВОК

Глава 19 СВИДАНИЕ И ВОСПОМИНАНИЕ

Глава 20 ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Глава 21 ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА

Глава 22 ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Глава 23 ХЛОПОТЫ

Глава 24 ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ СЛОЖНЕЕ

Глава 25 ТОРЖЕСТВО МОЕЙ МЫСЛИ

Глава 26 ХЛОПОТЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Глава 27 ПЕРЕД ЛЕТОМ

Глава 28 НОВЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА

Глава 29 ЖИЗНЬ В ДЕРЕВНЕ