История елочной игрушки [Алла Сальникова] (pdf) читать онлайн

КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ

АЛЛА САЛЬНИКОВА

ИСТОРИЯ
ЕЛОЧНОЙ ИГРУШКИ

АЛЛА САЛЬНИКОВА

ИСТОРИЯ
ЕЛОЧНОЙ ИГРУШКИ,
ИЛИ
КАК НАРЯЖАЛИ
СОВЕТСКУЮ ЕЛКУ

НОВОЕ
ЛИТЕРАТУРНОЕ
ОБОЗРЕНИЕ
МОСКВА
2011

УДК 398.332.42(470+571 )(091)
ББК 77.056
С 16

В оформлении обложки
использована работа Ивана Дмитриева «Дед Мороз»
(2000 г.; холст, масло)

Редактор серии
А. Красникова

С 16

Сальникова А.
История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку — М.: Новое литератур­
ное обозрение, 2011. — 240 с.: ил. (Серия «Культура повседневности»)

Елочные игрушки таинственным образом превращают обычное дерево в волшебную сказку. Од­
нако сказка эта всегда была тесно связана с жизнью, которая прочитывалась в елочной игрушке
как в открытой книге.
В центре исследования доктора исторических наук Аллы Сальниковой находится советская
елочная игрушка, хотя большое внимание уделено и ее предшественницам — игрушкам дорево­
люционным. Как наряжали советские елки? Как и из чего делали украшения? Как их использо­
вала власть и как относились к ним дети и взрослые? И что произошло с елочными игрушками
после распада СССР?
УДК 398.332.42(470+571 )(091)
ISBN 978-5-86793-835-2

ББК 77.056

© Алла Сальникова, 2011
© Новое литературное обозрение, 2011
© И. Дмитриев, иллюстрация, 2011

Моему сыну Аркадию,
сделавшему первые в своей жизни шаги
к наряженной новогодней елке...

От автора

М ир вещ ей, окружающ их человека в повседневной ж изни, разнообразен
и многолик. Среди них есть такие, без которых не прожить и дня. Есть и такие,
к которым обращаются лишь изредка, например елочные игрушки. В самом
деле, без них легко обойтись. Но скольких счастливых и радостных минут
были бы лишены дети (да и взрослые), утратив возможность увидеть елку в ее
великолепном убранстве! Как тускло, уныло и «раздето» выглядела бы она без
своего новогоднего праздничного наряда!
Эта книга посвящена истории советской елочной игрушки, истории да­
леко не простой. Безусловно, возникла эта игрушка не на пустом месте. Она не
была чем-то искусственно сконструированным, как иногда могло бы показать­
ся на первый взгляд — ведь советская власть не просто жестко разграничила
православное «буржуазно-дворянское» Рождество и советский «атеистиче­
ский» Новый год вместе со всеми присущими им праздничными атрибутами,
но и жестко противопоставила их друг другу. Однако изменившееся почти до
неузнаваемости смысловое содержание, а зачастую и форма елочных укра­
шений отнюдь не свидетельствовали о полном разрыве с традициями, и пре­
жде всего с традицией их широкой востребованности в праздничном быту.
Другое дело, что и в имперской России елочная игрушка довольно медленно и
не всегда успешно пробивалась к массовому потребителю и промышленному
производителю. Потребление ее было действительно четко стратифицировано
На фронтисписе:
Малыш со снежным комом; папье-маше, роспись, слюда; 1950-е гг., Ленинград. Из коллекции Л. Блатт
На соседней странице:
Из коллекции Л. Блатт. 1. Богемская монтированнная подвеска «цветок». 2. Медведь с мячом; картон;
1936-1966 гг. 3. Ребенок в пальто; папье-маше, вата, цветная папиросная бумага; 1920-е гг. 4. Корзинка
с цветком; проволока, картон; завод «Москабель», 1940-е гг. 5. Дед Мороз; пластмасса, роспись; 1960-е гг.
6. Бегемот; дрезденская картонажная, фолы ированная; 1890-1920-е гг. 7. Гриб в шляпе; прессованная
вата, гуашь, роспись, картон; 1960-е гг. 8. Жираф; вата, роспись, слюда; 1950-е гг. 9. Музыкальный
инструмент; стекло, ручная роспись; 1920-е гг.

О т автора

7

и ограничено по социальному принципу, а производство, даже кустарное и по­
лукустарное, развито слабо. Оно носило в основном подражательный характер
и не вылилось в создание оригинальной эстетики российского елочного укра­
шения.
После 1917 года елочные игрушки были то жестоко гонимы властью, то
всячески ею поощряемы, то отчаянно критикуемы как «контрреволюционные
переж итки», то ш ироко пропагандируем ы как элементы новой советской
праздничной культуры. Но именно в советское время в СССР была создана
оригинальная, самобытная елочная игрушка, составляю щая немаловажную
часть культурного наследия советской эпохи. В середине 60-х годов п ро­
шлого века в связи с переходом к массовому промышленному производству
и окончательным «затвердением» советских праздничных практик эта само­
бытность и динамизм в развитии советских елочных украш ений были ф ак­
тически утрачены — их заменило массовое шаблонное тираж ирование уже
имевшихся образцов. Однако вне всяких сомнений, что даже и тогда елочная
игрушка продолжала играть важную роль в обретении советской идентично­
сти. Эта роль всегда расценивалась властью как едва ли не самая главная для
елочной игрушки, а сами украшения широко использовались в политических,
воспитательных и образовательных целях, причем как среди детей, так и сре­
ди взрослых.
И зменив или потеряв свою прежнюю идеологическую составляющую,
советская елочная игрушка органично встроилась и в постсоветское культур­
ное пространство, продолжая успешно существовать в новых условиях.
Есть множество способов, ракурсов и аспектов репрезентации вещи в
культуре. Ее можно рассматривать как результат индивидуального или груп­
пового, коллективного (социального, профессионального, возрастного, ген­
дерного, национального и пр.) производственного и потребительского опыта
и как орудие властных практик. В системе материальных и ментальных цен­
ностей эпохи она может быть представлена и описана как изделие и как товар,
как предмет и как носитель информации, как порождение культуры и как ее
явление. Особую сложность заключает в себе процесс понимания, транскри­
бирования и интерпретации «вещного» текста и перекодирования языка его
оригинала. В данной работе елочная игрушка рассматривается и как объект, и
как средство изучения советской праздничной повседневности. Такой подход
позволил охарактеризовать ее по возмож ности целостно и не односторон­
не, хотя, конечно же, далеко не с исчерпывающей полнотой. Представляется
возм ож ны м такж е применение к елочной игрушке предлагаемого сегодня
некоторыми исследователями метода «культурной биографии вещей» (по ана­
логии с антропологически ориентированной биографистикой)1, но не в узком
смысле, как только биографии товара, а в гораздо более широком, как истории
8

История елочной игрушки

бытования вещи в культуре, как источника по истории жизни общества2. Все
это позволяет вписать изучение елочной игрушки в контекст четко обозна­
чившегося в последнее время «материального» познавательного поворота в
гуманитаристике и показать, как «консюмеризм, семиотика и рост культурных
исследований» могут обеспечить новые подходы3 в изучении прошлого. Ведь
вещ и особо ценны тем, что с ними совсем по-ином у «прочитывается» п о­
вседневность: они хранят в себе осколки чужих вкусов, мечтаний, настроений,
желаний и просто самой жизни.
При написании книги был использован диахронный метод изложения
материала. История советской елочной игрушки рассматривалась во временном
континууме с учетом тех изменений, которые происходили с ней на протяжении
более чем семи десятилетий ее бытования в советской, а затем и в постсоветской
культуре. Особое внимание было уделено периоду второй половины 1930-х —
начала 1960-х годов как времени превращ ения елочной игрушки в СССР в
массовую п р о и звод ствен н ую и худож ественн ую п родукци ю , врем ени
форм ирования и утверж дения советского елочного «игрушечного» канона,
способствовавшего распространению и усвоению новых политико-культурных
поведенческих и ментальных стереотипов. Стремлением проследить историко­
культурную преемственность, наличие которой никак нельзя отрицать, было
вызвано появление специальных разделов книги, посвященных роли и месту
елочной игруш ки в дореволю ционной российской праздничной традиции
и в современных культурных практиках и культурной памяти представителей
различных поколений российских граждан.
Хотя в п о тр еб л ен и и елочной игруш ки в С СС Р цари ла и звестн ая
унификация и столичный диктат здесь был очень силен, приобщение к ней в
провинции, особенно провинции «национальной», имело свою специфику,
обусловленную как особенностям и регионального менталитета, культуры,
традиций, так и наличием соответствующих сил и возможностей для следования
столичной моде или для собственных экспериментов в этой области. Едва
ли правильно говорить о том, что для местных елочных украш ений была
характерна какая-то особая инонациональная окрашенность, но культурно­
бытовые практики их потребления, безусловно, разительно отличались от
столичных. На материалах Архангельска, Казани, Оренбурга и ряда других
городов России в книге приведены примеры такого особого, провинциального
способа бытования елочной игрушки. Это дало возмож ность определить и
соп остави ть общ ие тенденции в «жизни» елочной игруш ки в пределах
всего советского п ростран ства с некоторы ми местны ми, региональны м и
особенностями ее производства и потребления.
О сновны м и и сточникам и исследования явились преж де всего сами
елочные игрушки, отлож ивш иеся на хранение в музеях, сохранивш иеся в
О т автора

9

частных коллекциях, выставляемые на продажу в магазинах и антикварных
салонах, украшающие ныне домашние и общественные елки, и их изображения
из различны х каталогов, картины, рисунки, фотографии, запечатлевающие
новогодний праздник с его главным атрибутом — елкой и ее украшениями.
Хотелось бы особо поблагодарить казанского коллекционера Л.В. Блатт —
владелицу одной из крупнейших в России коллекций елочных украшений —
за п р ед о ставл ен н ую в о зм о ж н о сть и сп о л ьзо в ать их и зо б р а ж ен и я для
оформления книги.
Наряду с визуальными широко использовались и вербальные документы
официального и личного происхождения, в которых нашли отражение п ро­
цессы утверждения елочной игрушки в советском культурном пространстве.
Особое место в книге заняли источники устной истории — собранные автором
Вверху:
Советские новогодние открытки разных лет

1 История елочной игрушки

воспоминания, интервью и эссе (более 130)4, которые позволили ликвидиро­
вать ряд пробелов в имеющейся информации по истории елочной игрушки
в России в советское и постсоветское время. Хотя не все эти документы прямо
цитирую тся в тексте в силу повторяемости и однотипности содержащихся
в них сведений, именно эта повторяемость и придает данному комплексу
источников особую ценность, поскольку, собранные вместе, они успешно
воссоздают целостный образ советской/постсоветской елки и украшавшей ее
елочной игрушки, а главное — позволяют выявить специфику их рецепции
в массовом сознании эпохи. Наконец, невозможность абстрагироваться от
собственных впечатлений, безусловно, усилила субъективность исследования,
но вместе с тем сделала его более живым и «одушевленным». Именно этим
и обусловлены лирические отступления мемуарного характера, приводимые
в тексте книги.
Анализ имеющихся публикаций показал, что тема елочной игрушки (точ­
нее говоря, рождественских украшений) довольно популярна в зарубежной
исследовательской традиции, но до недавнего времени была практически
обойдена отечественной исследовательской литературой. Это, с одной сторо­
ны, существенно облегчало задачу автора, а с другой — делало ее еще более
сложной. Большую помощь при написании данной работы оказала прекрасная
книга Е.В. Д уш ечкиной3, посвящ енная истории и мифологии рож дествен­
ской елки в России и содержащая ряд интересных наблюдений об игрушках
и украшениях «русской» елки, а также популярная, но ничуть не потерявшая
от этого книга Т.В. Зелениной «Елка моего детства», повествующая об истории
рождественской/новогодней елки в Архангельске6. Хотелось бы также при­
влечь внимание читателя к специальной главе, посвященной образу елочной
игрушки в русской и советской детской литературе, включенной в монографию
М.С. Костюхиной7.
О тдельны е ф акты , приведенны е в книге, вероятн о, общ еи звестн ы
и, м ож ет быть, даже банальны , но без их излож ен и я н евозм ож но было
дать целостное освещ ение истории советской елочной игруш ки. О собое
внимание было обращено на ее функциональные и гуманитарно-социальные
характеристики, а такж е на методы ее источниковедческой и и сто р и ко ­
культурной интерпретации. Технологическая составляющая была затронута
лишь вскользь, поскольку автор не считает себя достаточно компетентным
специалистом в этой области.
Такая незначительная, казалось бы, вещ ица — елочная игрушка. Но в
ней как в зеркале отразилась история огромной страны, история ее народа, ее
граждан — больших и маленьких. Эту историю не всегда просто прочитать, но,
прочитанная, она предстает во всем своем ярком многоцветье, таком же ярком,
как и один из ее носителей и хранителей — простая елочная игрушка.

ГЛАВА 1

Формы и способы бытования
елочной игрушки в культуре

Один богач купил ящик фальшивых
елочных игрушек. «Почему фальшивые?
Не вешаются? — Вешаются. —
Не блестят? — Блестят. —
Так что ж тогда? — Не радуют».
Старый анекдот

«Для чего она? — спросил Тень. — Я имею в виду:
да, она самая большая карусель в мире, сотни животных,
тысячи лампочек, и она все время вращается,
но ведь никто никогда на ней не катается».
«Она здесь не для того, чтобы на ней катались.... — сказал Среда. —
Она здесь для того, чтобы ею восхищались. Для того, чтобы быть».
Нил Гейман, Американские боги. 2001

Ночь. В комнате кромешная тьма — ставни на окнах плотно закрыты.
М не лет пять-шесть. Я лежу в кровати и напряженно вглядываюсь в тем­
ноту. Где-то там, в углу, притаилась елка. Ее совсем не видно, не просма­
т риваю т ся даже ее очертания, и только мой любимый шар мерцает и
свет ит ся в густой тьме своим фосфорически загадочным, волшебным
светом. Эт от шар отнюдь не самый красивый из всех развеш енны х на
елке украш ений. Тускло-золотой, с розовыми и голубыми крапинками и
шероховатыми белыми развода,ми, днем от теряется в массе своих бо­
лее ярких и сверкающих собратьев. Но вот ночью он, безусловно, первый
среди равных. Его голубоватое свечение кажется каким-то космическим,
потусторонним, необъяснимо притягательным и одновременно слегка пу­
гающим. Будто он нематериален, будто темнота реальна, а он нет. Я за­
крываю глаза, но мне кажется, что и с закрытыми глазами я продолжаю
видеть этот таинственно светящийся предмет.
На соседней странице:
Фрагмент рождественского украшения из дерева, Эрцгебирге. Специализированный магазин елочных
украшений, Берлин, Германия. Февраль 2010. Фото автора

Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

т3

Елочных игрушек в доме много. Елка всегда высокая, до потолка, увеш е­
на игруш ками от макуш ки до подножия, т ак что кажется, что им на
ней тесно. Здесь есть и мамины игруш ки — первые советские елочные
украш ения 1930-х годов, приобретенные с огромным трудом в длинней­
ш их очередях в Москве, и скромные куст арны е и домодельные игруш ­
ки военны х и первых послевоенных лет , и регулярно покупаемые мне в
предпраздничные дни в большом галантерейном магазине на Советской
ст еклянные овощи, фрукты, сосульки и фигурки, изображающие героев
пуш кинских сказок. А еще на елке много немецких игрушек, из Германии,
где служит отец. Немецкие игрушки (и я понимаю это еще тогда) явно
затмевают отечественные не столько даже великолепием своих красок,
сколько изящ еством форм и некоей облагороженной нат уралист ично­
стью — грациозная пика с колокольчиками, как будто опут анная сере­
бряной паут иной, элегантные шары из тончайшего стекла, мелодично
позванивающ ие золотые и пурпурные колокола, соединенные блестящей
тесьмой, разноцветные шишки, покрытые белоснежным инеем, как буд­
то только что снятые с настоящ ей елки и принесенные из леса. В Но­
вый год ко мне обязательно приходит Дед Мороз (это мой переодетый
прадед, благо окладистая седая борода у него своя) и приносит большой
мешок, где в соломе прячутся коробки с подарками и среди них — обяза­
тельно новые елочные украшения.
Предновогодний Оренбург начала 1960-х. Как обычно, мы идем встречать
дедушку с работы. На центральной площади города, у Дома Советов, воз­
вышается огромная елка. На ней — большие фанерные игрушки: самолеты
и паровозы с красными звездами, пляш ущие зайцы и медведи, раскрашен­
ные м ячи и пирамидки. Все сделано топорно и грубо — мне не нравит ­
ся. Но привносимое яркими, пестрыми игрушками ощущение праздника,
безусловно, присутствует, и в этом их безусловная прелесть.
Не нравятся мне и те игрушки, которые я позднее собственноручно про­
извожу из цветной бумаги на уроках труда в начальной школе — аляпова­
тые разноцветные цепи, неуклюжие снежинки, кривые корзиночки, слегка
кособокие фонарики. Дома я никогда бы не повесила их на елку —увы, руко­
дельница из меня никакая, и выставлять результаты моих трудов напо­
каз — это уж слишком, но учительница с маниакальной настойчивостью
из года в год украш ает нашими самоделками новогоднее дерево, стоящее
в классе. Трудовое воспитание есть трудовое воспитание. Впрочем, сам
процесс изготовления игрушек приятен — он символизирует приближение
Нового года.
14

История елочной игрушки

Генри Мослер.
Рождественское утро.
Ок. 1916

Переходя от собственных воспоминании к довольно многочисленным
сохранившимся «рождественско-новогодним» воспоминаниям других людей,
постоянно убеждаешься в том, что, несмотря на все многообразие описанных
в них елок, украшенных вызывающе шикарно и скромно, стильно и безвкус­
но, антикварно-раритетно и суперсовременно, все висящие на них игрушки
объединяло одно: они призваны были дарить людям радость. И обычно у них
это получалось. Радость эта, кстати сказать, могла быть и духовная, и теле­
сная — ведь, как известно, на протяжении долгого времени на елке обязательно
присутствовали съедобные украшения, которые раздавались детям (чаще —
в конце праздника). На своей первой рождественской елке 1910 года («одно
из немногих ранних воспоминаний»!) маленькая девочка была очарована не
только «блестящими игрушками и дрожащим пламенем свечей». Более всего ей
запомнились снятые с елки орехи и сладкие пряники, которыми ее, тогда трех­
летнюю, угощали старшие сестры и брат'. Золотые орехи, пастилки и крымские
яблочки с «очень красивой елки» — подарки приглашенным на праздник де­
тям — оказались «опробованными» и съеденными задолго до прихода гостей
пятилетним М инькой и семилетней Лелей из известного автобиографического
рассказа Михаила Зощенко. Так что одному из пришедших мальчиков вместо
«откусанного» яблока пришлось подарить первоначально предназначенный
для М иньки паровозик’. Память тела оказывалась не слабее памяти души.
Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

15

При всей своей многофункциональности елочная игрушка всегда и не­
изменно выполняла именно эту — «радующую» — высокогуманную миссию,
успешно сочетая ее с задачами образовательно-воспитательного и идеоло­
гического характера и даже подчас подчиняя ее им. Осуществляемое через
столь притягательное средство воздействие было устойчивы м и глубоким,
а порождаемые елочной игрушкой позитивные коннотации только еще более
укрепляли и усиливали его.
В мире окружающих человека предметов и вещей елочные игрушки за­
нимают свое, особое место. Вот промелькнули новогодние праздники, елку
разобрали, игрушки аккуратно уложили по коробочкам и ящ ичкам и убрали
подальше — до очередного Нового года. До тех пор о них никто и не вспомнит,
разве что дети, играя в свои обычные детские игры, вдруг подумают, что в этом
построенном ими игрушечном зоопарке очень бы пригодился елочный лев,
а в игрушечном продуктовом магазине — елочные морковки, огурцы или вино­
град. Подумают и забудут: ведь играть с елочными украшениями им едва ли
когда-нибудь разрешат.
Большую часть времени елочные игрушки действительно остаются не­
востребованными, но этот факт отнюдь не снижает их ценности, как симво­
лической, так и материальной. Елочная игрушка — это, конечно же, вещь, на­
ходящаяся «на обочине» потребления, вещь «маргинальная» (Жан Бодрийяр),
однако ее маргинальность отнюдь не сводится к ее «внефункциональности»
или простой «декоративности». Выполняя «системную функцию знака», елоч­
ная игрушка маркирует праздничное досуговое пространство и представ­
ляет собой важнейш ий носитель информации. Как и каждая маргинальная
вещь, следуя тому же Ж ану Бодрийяру, елочная игрушка «будто противоречит
требованиям функциональной исчислимости, соответствуя желаниям иного
порядка — выражать в себе свидетельство, память, ностальгию, бегство от
действительности»3.
Оказавшись в сказочном, мифологичном елочном пространстве, любая
вещь превращается в «волшебный предмет» и может быть в какой-то степени
соотнесена с типологией волшебных предметов, представленной в известном
исследовании Владимира Проппа «Исторические корни волшебной сказки»'1.
Будучи глубоко мифологичной, она апеллирует к миру-мифу, но миру-мифу,
тесно связанному, соотнесенному с действительностью и, по существу, этой
самой действительностью определяемому5. Ведь, по словам Чарльза Диккенса,
именно по веткам рождественской елки «мы карабкаемся к действительной
жизни»6. Поэтому елочная игрушка являет собой не столько «сказку», сколько
На соседней странице:
Немецкая рождественская открытка. 1990-е гг.

Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

17

образец почти автоматической — сознательной или бессознательной — фик­
сации реальности художественными средствами, пример «запечатления» нор­
мативных и нормализую щ их установок власти в художественной ф орм е7.
Материальное и духовное (идеологическое) здесь «взаимно отождествляются»,
«переплетаются», «рождая новое, художественное единство», «не уничтожая,
но уравновешивая друг друга»8. Находясь на елке, которая является основным,
центрирующим началом всего рождественского/новогоднего ритуала, елочная
игрушка выполняет важную культурно-конструирующую функцию, разъясняя
и «проговаривая» его содержание и приобщая к нему таким образом участни­
ков праздничного действа.
М аргинальность русской/советской елочной игрушки дополняется т а ­
кими присущими ей на различных этапах ее существования свойствами, как
экзотичность (когда первые елочные игрушки ввозились в Россию из-за гра­
ницы), уникальность (когда они производились мастерами-искусниками по
индивидуальному заказу или изготовлялись самими будущими потребителя­
ми), фольклорность (когда елочной игрушке специально придавались стерео­
типно «русские» черты или она облекалась в заведомо «русские» предметные
формы — кокошник Снегурочки, валенки на «игрушечных» детях, шуба Деда
Мороза, русские богатыри в кольчугах, самовары, характерная орнаментальная
роспись и пр.), старинность (особенно сегодня, когда коллекционирование
елочной игрушки превратилось в повальное увлечение и настоящую моду).
Все это повышает статус елочных игрушек в системе вещей, обеспечивая им
высокую степень ценности и сохранности и превращая их в объекты особого
почитания и специального хранения. Редко они валяются в ящиках стола или
комода, брошенные небрежно, кое-как. Нет, они заботливо хранятся в специ­
альных коробках, тщательно обернутые, переложенные ватой, а иногда и четко
систематизированны е и скрупулезно описанные, например, в частных или
музейных коллекциях.
Хотя елка (и, соответственно, ее атрибуты) находятся в ситуации «детсковзрослого» культурного пограничья и входят в пространство общей, детсковзрослой праздничной повседневности, и в дореволюционной, и в советской
России она традиционно рассматривалась в первую очередь как детский празд­
ник. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля
(1863-1866) при толковании слова «ель» значилось: «Переняв, через Питер, от
немцев обычай готовить детям (курсив мой. — А. С.) к Рождеству разукрашен­
ную, освещенную елку, мы зовем так иногда и самый день елки, сочельник»9.
В православны х представлениях детскость традиционно ассоциировалась
со святостью, что подчеркивалось участием детей в литургии, в сакральных
сюжетах Писания и иконописи, в агиографии, а главное, самим каноническим
образом младенца Христа10. П раздник Рождества — праздник обновления,
18

История елочной игрушки

очищения — как нельзя лучше соотносился с образом ребенка как существа
срединного, переходного между ангельским и человеческим мирами. Авангард
начала XX века создал концепцию «эстетизированной детскости»11, куда пре­
красно укладывалась и рождественская елка со всеми ее атрибутами.
В советское время — время торжества «префигуративной» культуры12 —
дети как носители и трансляторы нового советского опыта также оказались
весьма кстати. Накануне нового, 1936 года, возвращая рождественскую, а те­
перь уже новогоднюю елку после ее запрета, «лучший друг всех советских
детей», больш евик и партийны й функционер Павел Постыш ев (благодаря
возвращению елки ему даже удалось ненадолго разделить это почетное звание
с самим Сталиным), призвал в «Правде» организовать «веселую встречу Ново­
го года для детей (курсив мой. — А. С.)», устроить «хорошую советскую елку во
всех городах и колхозах!»13
Елка принадлежала к той категории праздников, о которых Филипп Арьес
писал, что они «оставляли за молодыми монополию на главную роль, отво­
дя другим роль зрителей» (правда, по его словам, «роль эта была подчинена
определенному обычаю и соответствовала правилам коллективной игры, соби­
равшей вместе в одну социальную группу людей всех возрастов»14). Взрослые
получали от «детской» елки своеобразное, «наивное», по словам А.И. Куприна,
удовольствие, причем не меньшее, чем сами дети15. Однако елочные игрушки
Вверху:
Американская рождественская открытка. 1900-е гг.

Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

19

были ориентированы прежде всего на детей, хотя в равной степени пользо­
вались ими, а главное, производили их (если не принимать во внимание труд
малолетних кустарей и отдельные самодельные елочные украшения), конечно
же, взрослые. Не удивительно поэтому, что основные черты и характеристики
елочных украшений формировались в соответствии со «взрослыми» представ­
лениями о степени игрушечной «полезности» и «необходимости». Изготавли­
вая, производя и приобретая елочные игрушки, взрослые расценивали их в
том числе (а иногда в первую очередь) как важнейшее средство воспитания —
религиозного, нравственного, эстетического, политико-идеологического. При
таком подходе и елочная, и обычная детская игрушка как культурные (вещные)
маркеры по степени воздействия на ребенка оказывались примерно равн о­
значными, и для воспитателя было совершенно не важно, станет ли ребенок с
игрушкой играть или она просто будет висеть на еловой ветке. Главное, чтобы
она стала для ребенка «своей», и тогда важнейшая задача по «присвоению» за­
ложенного в нее взрослыми опыта и смысла была бы успешно выполнена16.
В детском же понимании и восприятии обычная и елочная игрушки ско­
рее разъединялись, чем объединялись. И связано это было во многом с их су­
щественно отличающейся пространственно-культурной локализацией, прямо
сказывавшейся на их функциональном назначении. Детская игрушка очевидно
являла собой «вещь, служащую детям для игры»17, хотя, как известно, и об­
ретала этот статус длительно и постепенно, медленно, на протяжении веков
выдавливая из массового сознания противопоставление игрушки массовой,
народной, «низкой» игрушке «аристократической», «изысканной», «высокой»,
исполнявшей зачастую лишь роль «накомодной статуэтки». Такая игрушка,
писал в 1923 году профессор Л.Г. Оршанский, может быть, была и хороша, «но
не для детей», которым позволялось «лишь сквозь стекло ею любоваться»18.
Однако со временем игрушка все же составила неотъемлемый и необходимый
компонент детских рутинны х повседневных практик. Степень ее «присут­
ствия» в детском мире стала максимальной. Ребенок «доминировал» над ней;
в обращении с ней он был абсолютно свободен и мог поступать так, как ему
заблагорассудится.
Всего этого никак нельзя было сказать об игрушках елочных, принад­
лежащих к праздничному досуговому пространству. В их «сказочном» мире
дети чувствовали себя вполне комфортно именно потому, что понимали и вос­
принимали елочные украшения как знаки-копии по аналогии с иконическими
знаками-игруш ками, например куклами. Соответственно, по аналогии они
стремились наделить те и другие сходными функциями, главной из которых,
с детской точки зрения, было использование их в игре. Но вот тут-то ребенок
и сталкивался с непреодолимым препятствием. В XIX веке в соответствии со
складывавшимся в России рождественским праздничным ритуалом елка долж20

История елочной игрушки

на была быть сюрпризом, сокрытой от детей тайной, а предвкушение празд­
ника — не менее значимым, чем сам праздник19. К процедуре убранства елки
обычно допускались лишь «большие»20. Этой традиции часто придерживались
и впоследствии — как на домашних, так и на публичных детских рождествен­
ских и новогодних елках. Поэтому и накануне, и во время праздника дети не
имели возможности делать с елочными игрушками то, чего им, вероятно, боль­
ше всего хотелось, а именно играть с ними, как с игрушками обыкновенными21.
Им настойчиво внушали, что эти игрушки существуют прежде всего для того,
чтобы украшать елку, а не для игры, и такая «отстраненность» делала их еще
более привлекательными.
Но вот праздник заканчивался, и запрещенное вдруг становилось разре­
шенным. В дореволюционной России существовала традиция снимать в конце
праздника с веток елочные украшения и раздавать их детям либо позволять
самим детям срывать с елки понравившиеся вещицы (впрочем, последнее было
далеко не безопасно и на публичных елках, как правило, не поощ рялось)22.
В условиях советского игрушечного дефицита, невысокого уровня благосостоя­
ния большинства советских семей и сложностей с финансированием советских
детских учреждений «грабить» елку было просто непозволительно. Поэтому
на общественных советских елках ребенок обычно получал разрешение снять
Вверху:
Американская рождественская открытка. 1900-е гг.

Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

21

с елки игрушку лишь как награду, как поощрение — за лучший карнавальный
костюм, за рассказанное стихотворение и т. д. Что касается елок домашних, то
детям иногда разрешалось снять с елки игрушки и немного с ними поиграть,
а потом повесить их обратно — обычно это были менее ценные, прочные и «не­
травматичные» игрушки, специально размещавшиеся на нижних ветках.
И вот тут-то детские мечты, наконец, сбы вались, и елочная игрушка,
потеряв свой особый статус, включалась (пусть и временно, и не навсегда, и
отнюдь не всякая, и часто не самая желанная) в детскую игру именно как вещь,
как предмет. А запоминание ее, в том числе и запоминание вложенной в нее ин­
формации, осуществлялось прочно и надолго. Ведь давно уже было подмечено,
что к числу наиболее устойчивых детских воспоминаний относятся необычные
факты и события, сопровождающиеся яркими, насыщенными зрительными
образами и сенсорными ощущ ениями2’. Этот момент был учтен в советских
воспитательны х практиках, допускавш их в ряде случаев функциональную
взаимозаменяемость игрушки елочной игрушкой обычной и наоборот.
С другой стороны, определенно осознавая важ ность и необыденность
елочной игрушки, дети стремились «подтянуть» до ее уровня, приблизить
к ней своих игрушечных любимцев. Так, мой сын в детстве постоянно пытался
водрузить на елку, причем на самое ее видное и почетное место, своего люби­
мого «мягкого» игрушечного зайца.
Заметим, что и во взрослых повседневных практиках подчас наблюдалось
использование елочных игрушек отнюдь не по прямому назначению. Еще совсем
недавно в окнах некоторых сохранившихся старых одно- и двухэтажных домов
можно было видеть выложенные на вате между рамами елочные игрушки — не­
затейливое украшение скромного интерьера и фасада. А в провинциальных цен­
трах, прославившихся изготовлением стеклянных елочных украшений: в Клину,
Павловском Посаде, Дятькове и близлежащих селах, населенных мастерамиигрушечниками, — издавна было принято выставлять в окнах наиболее удачные
образцы, созданные хозяином дома. Так что, пройдясь по улицам, можно было
узнать, в каком доме живет самый искусный стеклодув2'1.
Содержательная сложность понятия «елочная игрушка» и его неодно­
значная трактовка были во многом предопределены самой историей елочной
игрушки в России. Ведь первоначально упоминаемые в текстах висящ ие на
русских елках вместе со съедобными украшениями игрушки были игрушками
в самом прямом смысле этого слова. В своем многотомном труде «Быт русского
народа» (1848) А.В. Терещенко писал: «Ее (елку. — А. С.) обвешивают детскими
игрушками, которые раздаю т им (детям. — А. С.) после забав»25. Обычные
детские игрушки украшали и советскую елку в период игрушечного дефицита
второй половины 1930-х годов. В XIX веке наряду с термином «елочные игруш­
ки» широко употреблялись такие синонимичны е понятия, как «блестящие
22

История елочной игрушки

Рождественская открытка. 1900-е гг.

вещицы», «безделушки»26. Саги же термин «елочные игрушки» достаточно
рано стал использоваться в русской языковой практике расширительно, как
синоним «елочных украшений». Такая трактовка его стала распространенной и
общепринятой, подразумевая под собой, вероятно, не только предмет развле­
чения и забавы, но и что-то нарядное и очень изящное (сравним: «Автомобиль
у нее — ну прямо игрушка!»). Являясь носителем социально-культурной ин­
формации, игрушка, как замечал Е.Г. Овечкин, не просто что-то слепо копирует,
но специфически («игриво») отражает: отражаемое может быть увеличено или
уменьшено, обострено или притуплено, расцвечено или обесцвечено и т. д.27
Вплетаясь в ткань обыденной жизни, любые игрушки, а тем более игрушки
елочные, в то же время «как бы надстраиваются или даже возвышаются над
обыденностью, выделяются в особую “надповседневную” сферу жизни и дея­
тельности человека» и возводятся, таким образом, «в ранг гиперреальности,
некоего высшего, “хрустального”, возвышенного мира»28.
М ногообразие елочных игрушек, сложившееся в России к началу XX века,
обусловило необходимость их классиф икации, что достаточно отчетливо
Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

23

просматривалось даже в торговых прейскурантах того времени и затем было
закреплено в советских распорядительны х, учетных и дидактических д о­
кументах. По функциональному назначению елочные игрушки делились на
игрушки, «обеспечивающие общий вид елки» (шары, звезды, флажки, дождь,
гирлянды, бусы и пр.); игрушки «для рассматривания» (фигурки людей, ж и ­
вотных, птиц, изображ ения различны х предметов, картинки-панорам ы и
др.); игрушки «с движением, звуком, сюрпризами» (хлопушки, вращающиеся
колеса, игрушки с колокольчиками и т. п.); «вкусные» игрушки (живые яблоки,
апельсины, орехи, расписные пряники, коробочки с конфетами); игрушки под
елкой, которые должны были создавать некую целостную картину, и «световые
эффекты» (фейерверк, бенгальские огни и пр.)29. По материалу изготовления
елочный ассортимент подразделялся на изделия из ваты, из папье-маш е и
пластичных масс, из воска и желатина, из текстиля, из мишуры, плющенки и
канители, из дерева, из металла, из туалетного мыла, изделия стеклодувные
и из литого стекла, картонажно-бумажно-ш тампованные изделия и изделия
сахарно-пряничные30. Этот перечень несколько разруш ает стереотипно сло­
жившиеся представления о хрупкости как об одном из основных качеств елоч­
ной игрушки. На самом деле елочные украшения могли сохраняться не только
годами, но и десятилетиями. И сегодня на домашних елках можно встретить
даже дореволюционные елочные игрушки.
Особенно «живучими», несмотря на всю свою кажущуюся недолговеч­
ность, оказывались елочные игрушки в домашнем пространстве, поскольку
в наибольшей степени — наряду с другими предметами-символами — олице­
творяли собой тот «образ родного дома», о котором писал Жан Бодрийяр31. Сама
рождественская/новогодняя елка зачастую стояла в центре семейных мифо­
логических сюжетов, а елочные игрушки могли стать семейными реликвиями,
сочетая в себе мемориальную и эстетическую ценность, часто — изготовленные
в прошлом самими членами семьи. Герой романа Стивена Кинга «Мертвая зона»
(1979), Джон Смит, несколько мрачно, саркастично и в то же время совершенно
верно подмечает это характерное свойство елочной игрушки: «Вот ведь как за­
бавно с этими елочными игрушками. Когда человек вырастает, мало что остается
из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Не многое может
служить и детям и взрослым... Свою красную коляску и велосипед ты променял
на взрослые игрушки — автомобиль, теннисную ракетку, модную приставку для
игры в хоккей по телевизору. Мало что сохраняется от детства... Только игрушки
для рождественской елки в доме родителей. Из года в год все те же облупившиеся
ангелы и та же звезда из фольги, которой увенчивали елку, небольшой жизне­
радостный взвод стеклянных шаров, уцелевших из целого батальона... Господь
Бог — просто шутник. Большой шутник, он создал не мир, а какую-то комиче­
скую оперу, в которой стеклянный шар живет дольше, чем ты»32.
24

История елочной игрушки

Бережно сохранялись старые елочные игрушки в семейных дворянских
коллекциях, включавших, как известно, произведения разного художествен­
ного достоинства, с которыми обычно были связаны различные «семейные
истории или память о предках»33. Особенно отчетливо эта тенденция проявля­
лась в провинции, где существовала особая «традиция привязанности» к ста­
рым вещам3'1. И в советское время, несмотря на уплотнения, тесноту, частые
переезды и подчас откровенную нищету, с елочными игрушками не спешили
расставаться. Кроме того, в отдельные периоды советской истории купить их
было практически невозможно, и приходилось довольствоваться тем, что есть.
Другое дело, что семантическая связь между елочной игрушкой и исто­
рическим контекстом специально и преднамеренно акцентировалась дале­
ко не всегда. Но овещ ествленная в елочных игрушках память о прош лом35,
подкрепленная семейными меморатам и, сознательно или подсознательно
окрашивающими это прошлое в яркие или темные тона, безусловно способ­
ствовала конструированию как личностных, так и групповых идентичностей,
наделяла представлениями о далеком и недавнем историческом прошлом, на­
вязывала правила «чужой» и формировала правила «своей» игры в культурно­
политическом пространственном контексте эпохи.
Вверху: Фото Е. Сярой. 2009

Формы и способы бытования елочной игрушки в культуре

25

Постоянно возвращая зрителей к жизненным реалиям, елочные игрушки
в то же время представляли великолепную возможность для эскапизма, для
сознательного или неосознанного бегства в сферу утеш ительно-радостного,
умиротворяю щ его, ведь нахождение в культурно-семантическом «елочно­
игрушечном» поле так или иначе означало возвращ ение в детство, сулящее
защищенность, беззаботность, надежду. Казалось, что жизнь еще преподнесет
свои с таким нетерпением ожидаемые подарки, и достанутся они просто и
легко — как игрушки с новогодней елки. Символический образ такой «вечно
зеленой елки судьбы», увешенной «благами жизни», встречается в одном из
рассказов А.П. Чехова. На этой елке «от низу до верху висят карьеры, счастли­
вые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиши с маслом, щелчки по носу
и проч. Вокруг елки толпятся взрослые дети. Судьба раздает им подарки.. .»36
В поэтическом воплощении та же мысль — правда, спустя уже более чем
полвека — выглядела так:
Плюшевые волки,
Зайцы, погремушки.
Детям дарят с елки
Детские игрушки.
И, состарясь, дети
До смерти без толку
Все на белом свете
Ищут эту елку.
Где жар-птица в клетке,
Золотые слитки,
Где висит на ветке
Счастье их на нитке.
Только дед-мороза
Нету на макушке,
Чтоб в ответ на слезы
Сверху снял игрушки.
К. Симонов37
Иллюзии улетучивались, мечты рассеивались. Но все же люди не перестава­
ли верить — каждый в «своего» Деда Мороза. Именно поэтому, наверное, в елоч­
ной игрушке начисто отсутствовало «травматизирующее» начало: она никогда
не фиксировала и не эстетизировала человеческие страдания и зло. Она должна
была быть прекрасна, и во многом это достигалось благодаря причудливой игре
сочетавшегося в ней света и цвета38. Елочные украшения блестели, сверкали,
сияли, переливались, многократно отраж ая теплый свет свечей и отражаясь
26

История елочной игрушки

сами в «зеркалах» шаров, прожекторов и других стеклянных предметов. Осо­
бый, «рождественский» свет в высшей степени являл собой и несколько при­
земленную идею «домашнего уюта», и высокую идею святости39: «И в доме —
Рождество... Лампы не горят, а все лампадки. Печки трещат-пылают. Тихий
свет, святой. В холодном зале таинственно темнеет елка... За ней чуть брезжит
алый огонек лампадки, — звездочки, как будто в лесу»40. Яркая пестрота елочных
украшений не казалась ни назойливой, ни вульгарной: даже такие раздражаю­
щие в обычной жизни цвета, как ядовито-зеленый, пронзительно-розовый или
жгуче-оранжевый, в случае с елочной игрушкой воспринимались как должное
и уместное, а мишурная роскошь отнюдь не ассоциировалась с дешевым шиком.
Каждая историческая эпоха создавала свои елочныеигрушки, придавала
им свой, особый смысл, наделяла их своими, особыми функциями, продолжала
и восполняла их «культурную биографию». У советской елочной игрушки была
своя собственная судьба и своя собственная история. У нее были свои авторы и
адресаты, свои почитатели и недоброжелатели, свои поклонники и противники,
свои пропагандисты и критики, причем одни подчас легко превращ ались
в других. У нее, конечно же, были и свои предш ественники — ведь она не
могла возникнуть «ниоткуда»! Безусловно то, что дореволюционные елочные
украш ения в России п ри н ц и п и альн о отличались от советских, главны м
образом за счет заложенного в них смысла, но безусловно и то, что, не будь
в прежней России елочных игрушек, новым советским их образцам (ни в коем
случае не аналогам!) едва ли удалось бы так быстро внедриться в советские
культурны е п р ак ти к и и стать неотъем лем ы м атри б утом п р азд н и ч н о й
повседневности каждого советского человека. П оэтому целесообразно, на
наш взгляд, подробно остановиться на том игрушечном «наследстве», которое
получила советская власть от русской рож дественской елки, чтобы затем
показать, что из него было полностью отброшено как вредное и ненужное,
что, напротив, освоено и присвоено и каким образом это было сделано.

Г Л А ВА 2

От какого наследства хотели
отказаться большевики.
Елка и елочная игрушка
в дореволюционной России

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки.
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.
Осип Мандельштам, 1908

Русская елочная игрушка была порождением не только отечественной, но и за­
падноевропейской, прежде всего немецкой культуры. Если говорить об исто­
рии елочных украшений в России, об их производстве и потреблении, о здеш­
них изменениях в елочной моде и елочных «пристрастиях», корнями своими
они, безусловно, уходили в немецкую традицию. Ведь, как известно, именно
Германия традиционно считалась и считается первой европейской страной, где
еще в XVI веке в Рождество стали устанавливать наряженную елку1. Во второй
половине XIX столетия рождественская елка превратилась в общегерманскую
традицию, а сам праздник обрел форму устоявшегося ритуала2.
В Германии и только в Германии, по утверждению многих иностранных
путешественников и мемуаристов XIX века, можно было увидеть настоящую
рождественскую ель во всей ее красе: ведь, по их мнению, Рождество было ис­
тинно немецким праздником. Оно «подходило» немцам так, как «пьеса подхо­
дит актеру, под чей характер и темперамент она специально написана», а п ри ­
сущая этому празднику «детскость» как нельзя лучше соответствовала «дет­
скости» немецкой натуры3. Елка в Германии не была ни изысканной роскошью
для богатых, ни утехой для избранных, ни причудой для избалованных. Н а­
против, «здесь никто не был столь беден или столь одинок, чтобы не иметь ее»4.
На соседней странице:
Людвиг Рихтер. Рождественская ночь. Немецкая рождественская открытка. 1900-е гг.

О т какого наследства хотели отказаться большевики

29

Н. Джексон. Дети
любуются рождествен­
ской елкой. Рисунок
из газеты Frank Leslie's
Illustrated Newspaper.
1879

Н ем ецкое рож дественское дерево — W eihnachtsbaum — воплощ ало со ­
бой не только романтику, чудеса и сказку — оно являлось воплощ ением
изысканной красоты и великолепия: «Как бы безвкусно она ни выглядела
днем, ночью это было истинное чудо, сияющ ее бесчисленны ми огнями и
сверкаю щ ими украш ениями, золотыми фруктами и серебряными мерцаю ­
щими ги рляндам и»5. «В каж дом городском доме, — писала одна из п осе­
тивш их Германию п утеш ественниц, — д ер ев ь я... светятся огням и и м а­
ленькими позолоченны м и орехами и яблоками и чувствуется тот особый
рож дественский запах, которы й склады вается из запахов соснового леса,
восковых свечей, выпечки и разрисованных игрушек»6. В газетах и журналах
того времени не было, пожалуй, ни одной статьи или сообщ ения о рож де­
ственском празднике, где бы не подчеркивался его «типично немецкий»
характер, а в рож дественском дереве не усм атривались бы его «типично
немецкие» черты7.
Описание украшенной «классической» немецкой елки, восходящее еще
к первым десятилетиям XIX века, можно найти в известнейшей рождествен­
ской сказке Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Щ елкунчик и мыш иный ко­
роль» (1816): «Большая елка посреди комнаты была увеш ена золоты м и и
серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли
обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сладости. Но боль­
ше всего украш али чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как
звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и озарявш ая все
вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды. Вокруг дерева
все пестрело и сияло»8.
Из Германии обычай устанавливать и украшать рождественскую елку —
«милая немецкая затея!» (Чарльз Диккенс9) — распространился по всей Европе
30

История елочной игрушки

и в Новом Свете. Не обошел он и Россию. Однако, восприняв «немецкую» елоч­
ную модель с соответствующей ей системой праздничных практик, российский
потребитель елочной игрушки использовал ее исходя из результатов собствен­
ного опыта. Он ориентировался на потребности и возможности собственной
социальной среды, следовал традициям собственного национального празд­
ничного быта. В результате в России был выработан свой вариант предметного
насыщения праздничного елочного пространства, окончательно оформивш ий­
ся к рубежу XIX-XX веков.
Изучение истории елочной игрушки в дореволюционной России предпо­
лагает рассмотрение, с одной стороны, обстоятельств, мотивов, путей и спо­
собов ее проникновения и распространения в российском культурном поле,
а с другой — специфики ее саморазвития как части вещно-предметного мира
рассматриваемой эпохи, особенностей ее производства и потребления.

Вхождение елки и елочной игруш ки
в русский быт
Поскольку сама рождественская елка как предмет исследования в высокой
степени легендарна и мифологична, постольку и информация о ее истории,
украшениях и атрибутах, во многом базирующаяся на устной традиции, часто
является противоречивой, неоднозначной и трудно верифицируемой. Еди­
ничность источников, в особенности относящихся к периоду зарождения и
становления рождественской елки как центрального персонажа рождествен­
ского праздника, исключает возможность их сопоставления. Преобладание
нарративно-худож ественны х текстов над документальными источниками
также отчасти затрудняет исследование. Эти утверждения во многом верны
и применительно к российской ситуации.
Сама елка как символ новогоднего праздника появилась в России после
указа от 20 декабря 1699 года, который Петр I издал по возвращ ении из-за
границы. Этот указ предписывал украшать хвоей (елью, сосной, можжевель­
ником и их ветвями) к новому^, перенесенному отныне с 1 сентября на 1 января
году улицы, дороги и дома. Но новшество имело мало отношения к немецкой
рождественской елке: это был лишь способ декорирования городского празд­
ничного пространства. Специальное украшение елки не предусматривалось.
После смерти Петра I его начинание было фактически забыто и, что весьма
курьезно, свято соблюдалось лишь кабатчиками, продолжавш ими украшать
елками крыши и входы в питейные заведения10.
Качественный скачок в восприятии, понимании и оценке мира семьи и
мира детей в России пришелся на 20-30-е годы XIX века. Казалось бы, в сфор­
О т какого наследства хотели отказаться большевики

31

мулированной и предлож енной графом С.С. Уваровым в 1832 году теории
«официальной народности» не было места для «западной» елки. Однако на са­
мом деле в основе этой доктрины лежал образ России как единой семьи, в кото­
рой императору принадлежала роль заботливого отца, а его подданным — роль
послушных детей. Семья становилась важнейшим локусом воспитательных
практик, местом прилож ения идеи согласия, которая экстраполировалась
на более высокий уровень взаимоотношений общества и власти. Монарх от­
ныне уже не изображ ался полубогом, а выглядел как обычный человек, ис­
поведующий и разделяющий простые семейные ценности. Как писал Ричард
Уортман, «частная жизнь царя была... выставлена на обзор русской публики
в соответствии с западным идеалом»11. В глазах современников Н иколай I
и был таким заботливым мужем и отцом: он относился к жене и детям нежно,
с подчеркнутым вниманием, что являлось составной частью создаваемого им
образа императора-отца, императора-воспитателя и покровителя, носителя
власти — авторитарного, но любящего.
В таком контексте домашние праздники представлялись реальным спо­
собом укрепления и сплочения и семьи, и нации. Российский «идеальный»,
«примерный» подданный слыл чадолюбивым семьянином, организовывавшим
рождественскую елку для собственных сыновей и дочерей, и щедрым благо­
творителем, приглаш авш им на нее детей из бедных семей. Роль семейного
праздника была хорошо осознана и высоко оценена в процессе конструирова­
ния национальной идентичности. Здесь правили не разум, не здравый смысл,
а чувства и эмоции. Елка и елочные игрушки и веселили, и украшали, и учили,
и воспитывали, и эти «воспитательные механизмы» оказывались гораздо более
результативными, чем множество других вместе взятых — более откровен­
ных, более грубо-прямолинейных. Все это становилось особенно актуальным
в эпоху европейских революций, когда российских граждан следовало всячески
ограждать и «защищать» от каких бы то ни было пагубных влияний извне.
Н аряду с осознанием самости семьи происходило постепенное осозна­
ние важности и значимости детства, детского пространства, детских вещей,
детского досуга, детских праздников12, а также самих детей как трансляторов
идеологических, эстетических и этических ценностей. Дефицит всего «детско­
го» начинал постепенно преодолеваться, а детская елка и украшения для нее
настойчиво проникали в русский быт.
Первоначально рождественская елка в России рассматривалась как атри­
бут привилегированной дворянской праздничной культуры (да и реально была
им), что вполне соответствовало одной из приоритетных задач социальной
политики Николая I, направленной на укрепление и «очищение» дворянства.
Позднее, по мере демократизации праздника и расш ирения его сословных
границ, нарядная елка все чаще украшала собой буржуазное жилище. Все боль32

История елочной игрушки

шее количество удачливых предпринимателей (купцов, торговцев, банкиров)
и лиц доходных профессий (врачей, адвокатов, государственных служащих)
пытались воспроизвести в своем повседневном быту дворянский образ жизни,
а по роскоши и красоте елочного убранства — даже перещеголять своих более
родовитых и сановных современников. Богато украшенная елка олицетворяла
собой буржуазное стремление к индивидуальному и семейному материальному
благополучию и подтверждала его наличие. Она была тем символом, который,
с одной стороны, объединял семью и отделял, отграничивал ее от «чужих», а с
другой — свидетельствовал о ее общественном престиже и мощи, значимости
и богатстве, вне зависимости от знатности происхождения.
Вместе с тем домаш няя елка стала знаком принадлеж ности к когорте
«новой», интеллектуальной элиты. Не случайно этот праздник занял особое,
«культовое» положение в среде выдающихся деятелей культуры Серебряного
века, а его явные и неявные отзвуки и повторяющиеся мотивы отчетливо про­
слеживались в их творчестве.
Вверху:
Альфонс Мария Муха. Рождество в Америке (фрагмент). 1919

От какого наследства хотели отказаться большевики

33

Известно, что с начала XIX века украшенные рождественские елки стали
устанавливаться в домах петербургских немцев, перенесших на новую родину
обычаи своей страны. В это время данная традиция постепенно стала распро­
страняться по всему миру, и Россия не составила здесь исключения. Врастание
немецкой елки в русскую почву было весьма успешным и стремительным во
многом благодаря длительной, постоянной и устойчивой трансляции в россий­
скую среду других немецких культурных символов. Внедрение их в российский
детский мир осуществлялось через школу, учителей, учебники, детские игруш­
ки, детскую литературу и т. д. Наличие елки в доме свидетельствовало о приоб­
щенности к европейской культуре, что весьма поднимало социальный статус
хозяев в глазах ближайшего окружения. Посещая благословенную Европу и
весьма часто — Германию, русские путешественники могли наблюдать, срав­
нивать и воспринимать, а воспринимая — заимствовать. Результатом такого
«культурного заимствования» и явилось приложение рождественской елки и
многих ее атрибутов к российской культурной среде, за которым последовало
ее постепенное укоренение и «обрусение», выразившееся в обретении ею ряда
своеобразных «национальных» черт.
Вверх)':
Фердинанд Георг Вальдмюллер. Рождественское утро (фрагмент). 1844

34

История елочной игрушки

Точно установить, когда детская рождественская елка стала проводиться
в русских домах, как указывает Е.В. Душечкина, пока невозможно в связи с не­
хваткой необходимых, достаточных и достоверных источников13. П риблизи­
тельно это событие датируется концом 1830-х годов. Появление и популяриза­
ция рождественской елки в России исследовательница связывает с именем су­
пруги Николая I императрицы Александры Федоровны, урожденной прусской
принцессы Шарлотты. Это выглядит достаточно убедительно, поскольку роль
венценосных особ — выходцев из Германии — в распространении рождествен­
ской елочной традиции в Европе хорошо известна14.
Уже на протяжении 1840-х годов рождественские елки в петербургских
русских аристократических, а затем и просто состоятельных семьях становятся
достаточно распространенны м явлением. Устанавливаются первые рож де­
ственские елки и в русских усадьбах, хотя используемые на них помимо свечей
украшения в то время были по преимуществу либо съедобными (конфеты, ф и­
гурные пряники, орехи, завернутые в золотую и серебряную фольгу, фрукты)15,
либо самодельными16. В повести «Детство Никиты» (1922) Алексей Толстой
описывает изготовление елочных игрушек в дворянской усадьбе 1880-х —
начала 1890-х годов. М ать главного героя, вспом иная «давнишнее время»,
рассказывает детям, что тогда «елочных украшений не было и в помине», все
игрушки были самодельными — «были поэтому такие искусники, что клеили...
настоящий замок с башнями, с винтовыми лестницами и подъемными моста­
ми. Перед замком было озеро из зеркала, окруженное мхом. По озеру плыли
два лебедя, запряженные в золотую лодочку»17.
Однако настоящее знакомство России с рождественской елкой и елочной
игрушкой происходит уже во второй половине XIX века. Именно на послед­
ние пять его десятилетий приходится период становления этого праздника
в стране в новом качестве: во-первых, как подлинно семейного, во-вторых, по
преимуществу детского и, в-третьих, широко отмечаемого не только высшей
аристократией, но и в семьях профессоров, врачей, купцов, предпринимателей,
творческой интеллигенции.
Факторами, определявшими степень и качество «украшенности» рожде­
ственской елки, были общественный статус хозяина дома, а также материаль­
ные возможности и культурные потребности его семьи.
Обязательный характер стала носить, например, елка в профессорском
доме. Достигш ая генеральских чинов и признания в общ естве профессура
стремилась соответствовать представлению обывателей о материальном до­
статке чиновников такого ранга и иногда даже из последних сил и средств вос­
производила образ жизни аристократии, куда теперь входила и великолепно
\бранная, богато иллюминированная елка. На такую елку обычно приглаша­
лись университетские коллеги с детьми, а также профессорские ученики18.
От какого наследства хотели отказаться большевики

35

Прекрасные елки устанавливались обычно в домах творческой интелли­
генции. Так, например, навею Москву славилась елка, ежегодно устраивавшаяся
в доме у Ф.И. Ш аляпина на Новинском бульваре, где он проживал с семьей
в 1910-1922 годах. Помимо пятерых детей хозяина (который, кстати говоря,
сам очень любил елку) и их юных гостей в числе приглашенных бывали М ак­
сим Горький и Сергей Рахманинов, Иван Бунин и Константин Коровин, Леонид
Андреев и Александр Головин19.
Со второй половины XIX века рождественская елка и елочная игрушка
начали распространяться в провинции, особенно в тех губернских и уездных
городах страны, где сильна была немецкая диаспора. Весьма показательным
является в данном случае пример такого крупного губернского центра, как
Казань20. Если в 1840-е годы раздобыть елочную игрушку в Казани было прак­
тически невозможно (из отчета за 1844 год, например, видно, что, хотя в городе
в то время было более 1000 лавок, в прейскуранте ни одной из них не значились
елочные украшения21), то во второй половине XIX века положение существен­
но изменилось. Теперь казанцы не только выписывали елочные украшения по
каталогам и привозили их из Петербурга, Москвы, Харькова, Киева, Одессы и
Варшавы (основных мест сбыта елочной игрушки в России)22, но и закупали их
в ряде местных магазинов и лавок, специализировавшихся на продаже галанте­
реи и так называемых «кабинетных», «роскошных» и «изящных вещей», писче­
бумажных товаров и игрушек (многими из таких магазинов владели немцы).
Специализированных магазинов по продаже елочных украшений в Казани в то
время еще не было. Даже в первые десятилетия XX века елочные игрушки про­
давались здесь в основном в магазинах «общего профиля». «Наступление Рож­
дества радовало красавицей елкой, — писал в своих воспоминаниях профессор
Казанского университета Е.П. Бусыгин (род. в 1914 году). — Елка украшалась
многочисленными игрушками, фонариками, гирляндами разноцветных бле­
стящих бумажных лент. Украшений было великое множество. Отец работал до­
веренным магазина, хозяином которого был известный в Казани коммерсант
Опарин. Магазин торговал канцелярскими товарами, игрушками, открытками,
музыкальными инструментами. Так что большое количество и разнообразие
елочных игрушек в нашем доме было закономерно»23.
Поступающие в продажу елочные игрушки были исключительно привоз­
ными. К концу 1860-х годов в Казани вообще не было ремесленных заведений,
специально производивших елочную игрушку24. Как отмечал в 1890 году ка­
занский историк и краевед М. Пинегин, «ремесленное производство предметов
роскоши, вещей изящных» развито было в городе «очень слабо»25.
Магазины, торгующие предметами роскоши, к которым в то время от­
носились и импортируемые из Германии игрушки на елку, располагались на
главных торговых улицах города — Воскресенской и Большой Проломной26.

36

История елочной игрушки

Наиболее крупными среди них были Московский базар игрушек Черкасова,
магазины Чаруш ина и Дозе, магазин К рекнина в Гостином дворе. Свежие
фрукты, а также лучшие пряничные и кондитерские изделия для украшения
елки можно было приобрести во «фруктовом магазине» Степанова на Пролом­
ной, где имелся специальный кондитерский цех27.
Внимание покупателей привлекали рождественские распродаж и, п р о ­
ходившие с 1850-х годов и начинавшиеся уже с середины ноября. Именно на
это время, что вполне понятно, приходился и пик продаж елочных игрушек.
Скидки доходили до 50 %28.
Большую роль в распространении елочных украшений в провинции игра­
ла реклама. В предрождественские и рождественские дни на потенциальных
покупателей обрушивался целый поток рекламных материалов, предлагавших
приобрести елочные игрушки, мишуру, канитель, гирлянды, сласти, бенгаль­
ские огни, хлопуш ки, бонбоньерки. Взгляд рядового обывателя постоянно
натыкался на такие объявления, развешенные на каждом шагу: на стенах, стол­
бах, тумбах, в витринах магазинов, на специальных рекламных стендах и даже
в вагонах конки29. К Рождеству выходили специальные справочно-рекламные
издания, например «Рождественский альманах-реклама»30.
В канун Рождества дети с удовольствием посещали базар на Николаевской
площади, специализировавшийся на продаже елок и елочных украшений31. Это
была наиболее «демократичная» «игрушечная» торговая точка города, куда
Вверху:
Рождественский бызар. Открытка. Германия. 1900 (?)

От какою наследства хотели отказаться большевики

37

Рождество XIX —
начала XX в.
Немецкая открытка

наведывались казанцы состоятельные и не очень, ведь уже в то время елочные
игрушки были разной стоимости — и для тех, кто побогаче (самыми дорогими
были изделия из стекла), и для тех, кто победнее. Тем не менее, по наблюдению
того же М. Пинегина, даже несмотря на приемлемые цены игрушечный товар
шел «довольно вяло»: из-за «сильного безденежья в местном населении» назад
увозили до 38,8 % изделий32.
Распространение елочной игрушки в Казани облегчалось тем, что здесь
была очень сильна и представительна немецкая диаспора, оказывавш ая за ­
метное влияние на культурную жизнь города33. Среди жителей Казани были
и выходцы из скандинавских стран, для которых украшенная елка была не в
новинку. «У нас всегда был большой запас елочных украшений, — вспоминал
на закате жизни сын крупного казанского чиновника, швед по происхождению
В.И. Адо (1905-1995), — стеклянные фигурки, бусы, шарики, бумажные карто­
нажи, флажки, блестящие нити, хлопушки в золотых и серебряных обертках.
Но каждый год покупались и готовились новые украшения»34.
Большую роль в приобщении к елочной игрушке в России сыграли русские
женские журналы как литературно-общественного характера, так и в особен­
ности журналы по домоводству, рукоделиям и искусству, адресованные хозяйке
и матери, которые уже с середины XIX века публиковали материалы, связанные
с подготовкой и проведением домашней рождественской елки. Вопросы де­
коративного искусства традиционно занимали в этих журналах значительное
место. Ведь декоративное, так называемое «низкое» искусство — в противовес
искусству «высокому» — традиционно интерпретировалось тогда не как сво­
бодная художественная деятельность, а как почти трудовая, семейная обязан­
ность женщины — «женская работа»35. Много таких материалов помещалось
в журналах «Ваза» (1831-1884) и «Гирлянда» (1846-1860), о чем свидетельство38

История елочной игрушки

Иллюстрация к повести
А. Вороновой «Святки
в 1847 году» (Детские портреты.
СПб., 1855). Из книги:
М.С. Костюхина. Игрушка
в детской литературе.
СПб., 2008

вало даже само название последнего. Во второй половине XIX — начале XX века
подобные материалы можно было обнаружить в таких изданиях, как «Друг
женщины» (1882-1884), «На помощь матерям» (1894-1904), «Женщина» (1907—
1917), «Дамский мир» (1907-1917), «Журнал для хозяек» (1912-1918), «Журнал
для женщин» (1914-1918) и многих других. Их комплекты, а также комплекты
таких, например, широко распространенных и любимых населением иллюстри­
рованных изданий, как «Нива» и «Огонек», обычно откладывались в семейных
архивах, многократно перечитывались и пересматривались. Помещенный здесь
иллюстративный материал мог использоваться и действительно использовался
для украшения интерьера. Поэтому эти журналы во многом способствовали
установлению и распространению особой русской «елочной» моды и закрепле­
нию ее в массовом сознании.
Что касается специальных детских изданий, то ни одно из них, пож а­
луй, не сыграло такой больш ой роли в утверж дении елочной рож дествен­
ской традиции в России, как издававшийся с 1876 года известным издателем
М.О. Вольфом журнал для детей «Задушевное слово» (название журнала было
придумано И.А. Гончаровым). Рождественские номера журнала содержали
не только приуроченные к празднику стихи, рассказы и исторические очерки
известных русских писателей и поэтов, но и богатые иллюстрации, создающие
образ русской елки. Успех «Задушевного слова» не сумело превзойти ни одно
из дореволюционных детских изданий.
С читается, что первая русская «публичная» елка, украш енная р азн о ­
цветными бумажными лоскутами, была установлена в 1852 году в Петербурге
на Екатерингофском вокзале36. Но лишь начиная с последней трети XIX века
украшенные елки стали устанавливаться в общественных местах повсеместно.
Например, в той же Казани в первые рождественские дни публичные детские
О т какого наследства хотели отказаться большевики

39

елки устраивались практически во всех театрах и клубах города37. Новогод­
ние балы (часто костюмированные) с великолепными, богато украшенными
рождественскими деревьями традиционно проводились в залах Дворянского,
Военного и Купеческого собраний. Они не носили замкнутого, сословного ха­
рактера. Уплатив 50 копеек и получив рекомендацию члена клуба, можно было
посетить взрослые и детские новогодние балы и маскарады в Благородном
(Дворянском) и Военном собрании, а в Купеческий клуб вход был возможен
вообще «без всякой рекомендации»38. Большой танцевальный зал Дворянского
собрания, где обычно устанавливалась елка, вмещал более 1200 человек. Ново­
годние балы и елки обычно продолжались до Крещения — 6 января.
40

История елочной игрушки

Обывателю же и даже городскому интеллигенту нарядить елку было не­
просто. П ривозны е елочные игруш ки стоили дорого (например, цена в ы ­
ставленной на продажу полностью украшенной елки колебалась в 1840-е годы
от 20 до 200 рублей ассигнациями)39, а доходы населения были низкими. В се­
редине XIX века провинциальные приказчики получали 50-100 рублей в год,
работники при домах — 15-40 рублей, мелкие канцелярские служащ ие —
36-72 рубля, уездные и городские врачи — 180-224 рубля, библиотекари и их
На соседней странице и на этой странице вверху:
Празднование Рождества в России XIX века. Публичная елка. Из книги: Е.А. Вишленкова, С.Ю. Малы­
шева, А.А. Сальникова. Terra Universitatis: Два века университетской культуры в Казани. Казань, 2005

О т какого наследства хотели отказаться большевики

41

помощники — 108-168 рублей40. Значительная часть горожан жила ниже черты
бедности. Недешево обходились и свечи для елки, спрос на которые резко воз­
растал накануне и во время рождественских праздников41.
В канун Рождества витрины и столичных, и крупных провинциальных ма­
газинов сверкали великолепным елочным убранством, остающимся — увы! —
недоступным для большинства городских жителей и вызывавшим смешанную
с восхищением зависть у тех, кто не в состоянии был его купить. Описывая
увиденную им в витрине одного из шикарных магазинов на Невском наряжен­
ную елку, переполненный впечатлениями нищий мальчик-сирота оживленно
рассказывает своему пьянице-покровителю: «Большущая... а под ей старик
весь белый-пребелый с длинной бородой... а на елке-то, дяденька, видимо­
невидимо всяких ш тучек... И яблоки... и апельсины... и фигуры... И вся-то
она горит... свечей много... И все вертится...»42
Даже в первые десятилетия XX века наряженные елки устанавливались
преимущ ественно в богатых и заж иточных домах, в домах интеллигенции.
В низшей городской, а тем более в сельской среде это было не принято43 — ведь
ни праздновавшееся здесь Рождество, ни традиционно отмечавшиеся святки
никогда не включали в себя обряда украшения ели. Показателен в этой связи
один из самых популярных русских дореволюционных букварей — «Букварь»
известного педагога и просветителя Д.И. Тихомирова (1844-1915), переиз­
дававш ийся более 160 раз. В разделе о временах года этой книги не только
нет каких-либо упоминаний о Рождестве, рождественской елке или веселых
святочных гуляниях, но и сами зимние месяцы благодаря помещенному здесь
стихотворению И вана Н икитина предстают как время безмолвной тишины
и умиротворяющего покоя:
Пусто, одиноко
Сонное село.
Вьюгами глубоко
Избы занесло44.
Правда, существовали общественные благотворительные елки для бед­
ных, которые позволяли побывать на празднике детям из малообеспеченных
семей45. «Нищая русская деревня елки не знала, как не знала ее и детвора
городских рабочих окраин», — утверждал советский педагог в 1936 году46.
Но это было не так. И нформация о проведении елок для бедных регулярно
встречалась в казанских, пензенских, симбирских, самарских и других губерн­
ских дореволюционных газетах47. Кроме того, дети из бедных семей могли быть
приглашены на елку в дома своих более обеспеченных родственников и зна­
комых (вспомним Сашку из знаменитого «Ангелочка» Леонида Андреева или
42

История елочной игрушки

Празднование Рождества
в России XIX века.
Домашняя елка. Из книги:
Е.А. Вишленкова,
С.Ю. Малышева,
А.А. Сальникова.
Культура повседневности
провинциального города.
Казань, 2008

чеховского Ваньку Жукова, который просит деда, «когда у господ будет елка с
гостинцами», взять для него у барыни Ольги Игнатьевны «золоченый орех»48).
Но, в сущности, елка была не их: такая роскошная, такая чужая. Для этих детей
наряженная елка казалась скорее чудом, чем устоявшейся деталью празднич­
ной повседневности. Поэтому сами упоминания о рождественской елке и ее
украш ениях и в русской мемуарной литературе, и в русской беллетристике
всегда четко указывали на социально-сословную принадлежность семьи.
К концу XIX века круг людей, приобщившихся к елке и елочной игрушке
в России, заметно расширился и демократизировался. Елочная игрушка вошла
в праздничный быт многих русских детей. Как отмечал в 1898 году священник,
педагог и воспитатель Е. Ш видченко (Б. Быстров), автор одной из первых
в России работ, специально посвященных рождественской елке, «редкая школа
даже по деревням и редкий частный дом в городах не устраивает... для детей
елки»49, и все они обязательно украшаются. И если ям щ ик Евстрат из рас­
сказа Д.Н. М амина-Сибиряка «Около нодьи» (1891) еще «не слыхал никогда»
О т какого наследства хотели отказаться большевики

43

о рождественской елке, то земский почтальон Лука не только рассказывает
ему про это «баловство», но и упоминает о елке, которую его жена, служившая
швеей у господ и выучившаяся «разным господским порядкам», устраивает для
их семилетней дочери и четырехлетнего сына50. В данном случае имеет место
случай двойной рецепции елки — как праздничного атрибута, заимствованно­
го из «господского дома», и как рефлексии по его поводу.
Вплоть до середины XX века редко можно было встретить наряженную
елку в крестьянской избе. Тем не менее в документальных источниках и ли­
тературе не только приводятся примеры устройства на исходе 1890-х годов
рождественской елки в российских сельских школах, но в ряде случаев обо­
снованно заявляется, что на рубеже XIX-XX веков праздник этот стал здесь
повсеместной традицией. «Викторианская традиция рождественского дерева,
уже прочно утвердившаяся в российских больших и малых городах к концу
века, — пиш ет американский исследователь Стивен Ф рэнк, — проявилась
в сельских школах в 1890-е годы и широко распространилась в сельской мест­
ности после 1900 года»51. В своей книге, посвященной истории школы и детства
в российской Карелии в конце XIX — начале XX века, О.П. Илюха подробно
описывает «елочные» мероприятия в земских и министерских школах Оло­
нецкой губернии, приходивш иеся на 90-е годы XIX века. Елку обязательно
украшали. Правда, большинство игрушек были самодельными — флажки, ф о­
нарики, фигурки животных, сказочные персонажи изготовлялись детьми под
руководством учителя по выкройкам, помещенным в педагогических и детских
журналах. Венчала елку Вифлеемская звезда. Некоторые украшения выписы­
вались из Петербурга: в специальные наборы для украшения школьных елок
входили флаги, свечи, подсвечники, обезьянки, птички, картонажи, дождь,
кометы, звезды и пр.52
По свидетельству сельских учителей из различны х российских губер­
ний — Рязанской, О рловской, Вятской, О лонецкой,53 — елки были «един­
ственным развлечением для здешнего захолустья», их приезжали смотреть
из деревень, расположенных на расстоянии 20-30 верст. Народу набиралось
столько, что небольшие школьные помещения не могли всех вместить. Тогда
люди стояли на улице, любуясь наряженным рождественским деревом через
окно54. К концу XIX века елки в сельских школах, как отмечали современники,
«крепко прижились и крепко полюбились детям и самим отцам»55. Процесс
украш ения елки должен был развивать у учащихся эстетические чувства и
интеллектуальные способности, отвлекать их от занятий, «не подходящих для
детского возраста», и воспитывать таким образом «более здоровое (физически
и морально) новое поколение» российских граждан56.
На Рождество елки традиционно и повсеместно устанавливались как
в сельских, так и в городских церковно-приходских школах57. В XX веке сельская
44

История елочной игрушки

Рождественский сочельник
в России. Эстамп. 1876

елка вышла за пределы школы. В рассказе М. Круковского, опубликованном в
рождественском номере журнала «Мирок» за 1914 год, упоминается случай,
когда в одной из сельских школ Олонецкой губернии детям отказались устраи­
вать елку. Тогда они сами срубили и установили рождественское дерево, а затем
нарядили его так, как смогли, — в тряпочки и конфетные обертки — и зажгли
на нем свечи. Анализируя этот случай, О.П. Илюха усматривает причину столь
быстрого и стойкого приобщения детей к «елочной» традиции в созвучии ее
карельским языческим ритуалам58.
В литературе сложилось устойчивое представление о том, что в рабочее
жилищ е елка приш ла только в советское время, ближе к концу 1930-х го­
дов. Однако согласно источникам, наиболее «передовые» рабочие Москвы и
Петербурга устраивали рождественские елки для своих детей еще в начале
прошлого века59. Тем не менее даже в первое послеоктябрьское десятилетие
елка в доме рабочего была действительно явлением крайне редким, если не
уникальны м — ведь, как показы вали обследования тех лет, даже в семьях
«наиболее сознательных» рабочих с тремя и более детьми дошкольного воз­
раста средний расход на игрушки в середине 1920-х годов не превышал 0,4 %
от годового бюджета60, а следы присутствия самих детей («утолок с жалкими
игрушками или кучка учебников и рисунков на столе или на окошке, иногда
коробочки из-под конфет, картинки, цветочки, яички где-нибудь на полочке
или на стене») были минимальны 61. Что уж было говорить о рождественской
елке и украшениях!
Елочная игрушка стала своеобразным «мостиком» в установлении межкультурных контактов с представителями иных, далеких от рождественской
традиции конф ессиональны х групп. Так, по данны м местной русскоязы ч­
ной газеты «Харбинский вестник», в управлении КВЖД в декабре 1904 года
была устроена рождественская елка «для детей обоего пола» с приглашением
О т какого наследства хотели отказаться большевики

45

«нескольких китайцев с семьями» и вручением им снятых с елки подарков62.
Потому совсем не удивительно, что, по свидетельству современницы, китайцы
«никогда не опаздывали оказаться на улицах... с елками перед Рождеством»,
чтобы успеть их продать63.
К 1917 году елка и елочная игрушка представляли собой непременные
атрибуты российской рождественской праздничной культуры, четко стра­
ти ф и ц и рован н ы е по соц и альн ом у п ри н ц и п у (елка «богатая» и «бедная»,
«семейная» и «благотворительная», «дворянская», «купеческая» и «интелли­
гентская», «городская» и «сельская» и т. д.). История ее сущ ествования в Рос­
сии насчитывала к тому времени уже несколько десятилетий, на протяжении
которых мода на елочный стиль и убранство постоянно менялась. Долгое
время — вплоть до начала XX века — в моде была елка богато украшенная,
елка, на которой было много золота, серебра и блеска. В богатых домах в ка­
честве елочных украшений (особенно в 1840-е — 1850-е годы, когда в России
явно ощущался их дефицит) использовались дорогие ткани и ленты, драго­
ценности, ювелирные изделия — кольца, перстни, серьги64. Образ «дорогой»
елки прочно утвердился в детском сознании. В этой связи Е.В. Душечкина
приводит весьма курьезный случай (со ссылкой на воспоминания А.Ф. Кони),
когда маленький мальчик на вопрос матери «Кто этот дядя?» о нанесшем им
праздничны й визит господине, грудь которого была щедро увеш ена орде­
нами, ответил: «Я знаю — это елка»65. И впоследствии о женщине, без меры
увешанной украшениями, часто говорили — «ряженая елка».
На рубеже XIX-XX веков елочная мода стала резко меняться. Раздавались
призывы к простоте и естественности, выдвигался лозунг: «Убрать больше, чем
добавить!» Перегруженное игрушками рождественское дерево конца XIX сто­
летия должна была заменить «новая» елка, но какая? Единого мнения по этому
поводу не сущ ествовало. В Европе ратовали за «возврат к старине», когда
рождественское дерево украшалось лишь яблоками и выпечкой, или за его «ор­
ганическое» украшение, запрещавшее вывешивать на елку все то, что не имело
отношения к хвойным растениям — никаких яблок, никаких пряников! Мод­
ной считалась также «серебряная» елка. Такую елку должны были украшать
лишь белые свечи и имитации снега и льда: серебряные шары и мишура, бле­
стящая вата, «волосы ангела» и пр., что считалось показателем хорошего вкуса
и изысканности. Как пишет одна из наиболее видных немецких исследователей
елочной игрушки Э. Штилле, это были попытки создать из рождественского
дерева произведение искусства не посредством внешних символов, а через вос­
питание эмоций, но особого успеха они не имели66.
В России в моду также стала входить более строгая елка, выполненная
в бело-серебристых тонах, и ф ольклорная елка в «неорусском стиле», с де­
ревянны м и резными украш ениями, изготовленными русскими мастерами46

История елочной игрушки

игрушечниками, знаменовавшая собой тенденцию к возрождению националь­
ного своеобразия русской культуры. Но далеко не все следовали этой новой
елочно-игруш ечной моде. М ногие продолжали наряж ать пышную, ш и кар­
ную елку. Так, елка конца XIX века, по описанию А.И. Куприна, — это елка,
«украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкаю ­
щими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой
коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пестрых бабочек и
рыбок»67. Все это, естественно, требовало игрушечного изобилия, и такое изо­
билие в первые десятилетия XX века действительно было достигнуто.

Что «росло» на русской елке: елочные украш ения
второй половины X IX
начала X X века
—

В мемуарной и детской художественной литературе последней трети XIX —
начала XX века встречается множество описаний русской рождественской
елки с украш авш ими ее игрушками. Очень часто такие тексты начинаются
восторженной фразой «И чего там только не было!» и, как правило, относятся
к категории «девичьих» текстов:
Чего тут не было! Какие прелестные бонбоньерки, шкатулочки, игрушки,
фигурки и блестящ ие разноцветны е гирлянды и цепи из леденца и зо ­
лотых и серебряных шариков!.. Особенно красивы казались мне разные
фрукты: яблоки, груши, апельсины, сливы и персики, прекрасно сделан­
ные из сахара, и огромный пряничный дом, украшенный фольгой вместо
окон, с шоколадными дверями и миндальными ручками, который стоял
на самой верхушке дерева.
И чего только на ней не было! — Разные мелкие игрушки с конфектами: куколки в тюфячке, голубок, собачка, корзиночка с цветами, с ягода­
ми, с фруктами, лошадка, слон, часы, органчик, полишинель, волшебный
горшок — поднимешь крышку, выскочит уродец с преуморительной гри­
масой... А сколько блестящих украшений на этой елке было! Звезды, раз­
ноцветные шары, лампочки, золотые и серебряные подвески, жар-птица,
павлины, а наверху большая звезда...68
Заметим, однако, что «этот пестрый набор предметов, висевших на дереве,
как волшебные плоды»69, являлся отнюдь не случайным. Первоначально рас­
положенные на ветвях русского рождественского дерева игрушки воссоздава­
ли религиозный, евангельский сюжет, а само елочное дерево было наполнено
религиозной символикой от макушки до подножия70.
От какого наследства хотели отказаться большевики

47

Верхушку дерева обычно венчала Вифлеемская звезда, а крестовина у под­
ножия несла в себе изображение распятия как символа страстей Христовых.
Человекоподобные крылатые создания — ангелы, возвестившие о рождении
Христа, — отождествлялись с божественной волей. Кстати говоря, традици­
онный канон изображ ения детей, восприняты й впоследствии на советской
елке, сложился в елочной иконографии применительно именно к изображению
ангелов.
Гирлянда (бусы, цепи, венок, венец) как атрибут святости, страдания,
смерти, воскрешения и бессмертия соседствовала на елке с флажками (флага­
ми) — священным символом борьбы за веру. Елочные колокола (колокольчи­
ки) знаменовали собой божественный голос, проповедующий истину, а также
напоминали те колокольчики, которые привеш ивали овцам палестинские
пастухи, первыми узнавш ие о рождении М ладенца Христа и первыми по­
клонившиеся ему. Фрукты как особая «райская пища» были представлены на
елке обязательными яблоками (символ Спасения и Познания71) и виноградом,
выступающим в Ветхом Завете эмблемой плодов земли, равноценной Д ре­
ву жизни72. Птица (Голубь Благовещения) выступала как носитель послания
из божественных сфер, а ягненок (Агнец Божий) — как символ Христа. Овечка
(овца) являла собой также символ паствы, нуждающейся в духовном провод­
нике и наставнике. Важнейшим символом христианских традиций являлись
размещенные на елке свечи — эмблемы Христа, Церкви, Благодати и Веры,
краткостью своего существования символизировавшие одинокую трепетную
человеческую душу. Их прообразами были звезды и огни костров, освещавших
путь Вифлеемских пастырей в Светлую ночь.
Больш ое значение придавалось не только световому, но и цветовом у
убранству рождественской елки. Золото как символ божественного начала и
серебро как символ чистоты и целомудрия часто сочетались здесь скрасным
цветом (на фоне зеленых веток), ассоциировавшимся с Иоанном Крестителем
и Страстями Господними (терновый венец и капли крови).
Под елкой мог располагаться рождественский вертеп — игрушечная пеще­
ра со Святым семейством и другими участниками рождественского действа, —
изготовленный из дерева, кости, обожженной глины или картона.
Это были по существу готовые и хорошо узнаваемые образы. Но постепен­
но они утрачивали прямо прочитываемую религиозную символику, оставаясь

На соседней странице:
;.з коллекции Л. Блатт. 1,4 ,6. Игрушки с хромолитографией с использованием ваты и мишуры,
1390-1920-е гг. 2. Собака; дрезденская картонажная, ручная роспись; 1890-1920-е гг. 3. «Викторианская»
“ одвеска; богемское стекло; 1890—1910-е гг. 5. Птица; цветной лак, перламутр; 1900—1910-е гг.
" -Китайский бумажный фонарик»; стекло, цветной лак; 1920-е гг.

О т какого наследства хотели отказаться большевики

49

з то же время непременным атрибутом елочного убранства — религиозный
х мпонент в елочном украшении был важным, но не главным:
Ты сама нарядишь елку
В звезды золотые
И привяжешь к ветке колкой
Яблоки большие.
Ты на елку бусы кинешь,
Золотые нити...
А. Блок. Рождество73
Процесс «обмирщения» Рождества в России происходил, с одной стороны,
путем насыщения этого праздника западными традициями, а с другой — путем
причудливого переплетения его со сложившимися святочными обычаями. Н а­
чавшись приблизительно в середине XIX века, он отчетливо обозначился на ру­
беже XIX-XX столетий. Тем не менее в источниках можно обнаружить случаи,
когда отдельные елочные украш ения с отчетливо выраженной религиозной
символикой (например, елочные ангелы) использовались детьми в качестве
предметов религиозного культа: «Я вспомнила, что у меня над кроватью висит
картонный елочный ангел, и решила: буду молиться перед ним... С того дня я
с увлечением стала молиться каждый вечер на коленях перед этим ангелом»74.
Наглядным примером сочетания западноевропейской религиозной и рус­
ской фольклорной традиции явился образ Деда М ороза (Святой Николай —
Санта-Клаус — Мороз, М ороз Иванович, Морозко), утвердившийся на русских
етках и в качестве висящей игрушки, и в качестве главной фигуры, стоящей под
•крашенным деревом, к рубежу XIX-XX веков75. А вот гораздо менее распро­
страненная Снегурочка, по мнению Е.В. Душечкиной, своих западноевропей­
ских предшественниц не имела76.
Вначале из-за недостатка и дороговизны елочных игрушек, поступавших
з продажу, а затем уже в силу складывавшейся традиции даже в аристократи­
ческих семьях их часто мастерили дома. Считалось, что процесс изготовления
е точных игрушек и украш ения ими рождественской елки заключает в себе
заж ны й эм оциональны й и воспитательны й смысл. «Посмотрите, — писал
з конце XIX века уже упоминавш ийся выше Е. Ш видченко (Б. Быстров), —
На соседней странице:
. 5. Рождественские Деды. Музей игрушки, Прага. 2010. Фото автора. 2. Шоколадная
Z лгурка Св. Николая. 4. Дед Мороз. Деревянные рождественские украшения из Эрцгебирге.
Специализированный магазин елочных украшений, Берлин, Германия. Февраль 2010. Фото автора.
5 Шоколадная фигурка Санта-Клауса. 6. Дед Мороз; прессованный картон, аппликация, бархат, ручная
роспись; 1950-е гг., производство УССР. Из коллекции Л. Блатт. 7. Деды Морозы. Магазин стеклянной
i деревянной елочной игрушки, Прага. Февраль 2010. Фото автора

От какого наследства хотели отказаться большевики

51

с каким восторгом один ребенок клеит самый простой мешочек для конфет
и пряников, другой подчищает и заправляет свечи, третий ввязывает свечи,
четвертый вешает на ветки игрушки»77.
Накануне Рождества дети вместе с матерями, старшими сестрами, гувер­
нантками и боннами проводили немало часов за изготовлением звезд и снежи­
нок, за шитьем маленьких мешочков для подарков или склеиванием бумажных
корзиночек, которые наполнялись сластями. Процесс изготовления «самодель­
ной» елочной игрушки в дворянской усадьбе 1870-х годов подробно описан
в воспоминаниях дочери Льва Толстого Т.Л. Сухотиной-Толстой, созданных на
основе ее дневников:
По вечерам мы все собирались вокруг круглого стола под лампой и при­
нимались за работу... Мама приносила большой мешок с грецкими ореха­
ми. Распущенный в какой-нибудь посудине вишневый клей... и каждому
из нас давалось по кисточке и по тетрадочке с тоненькими, трепетавш и­
ми от всякого движения воздуха, золотыми и серебряными листочками.
Кисточками мы обмазывали грецкий орех, потом клали его на золотую
бумажку и осторож но, едва касаясь ее пальцами, прилепляли бумажку
к ореху. Готовые орехи клались на блюдо и потом, когда они высыхали, к
ним булавкой прикалывалась розовая ленточка в виде петли так, чтобы за
эту петлю вешать орех на елку. Это была самая трудная работа: надо было
найти в орехе то место, в которое свободно входила бы булавка, и надо
было ее всю всунуть в орех. Часто булавка гнулась, не войдя в орех до
головки, кололись пальцы, иногда плохо захватывалась ленточка и, не вы ­
держивая тяжести ореха, выщипывалась и обрывалась. Кончивши орехи,
мы принимались за картонажи. Заранее куплена бумага, пестрая, золотая
и серебряная. Были и каемки золотые, и звездочки для украш ения скле­
енных нами коробочек... Клеились корзиночки, кружечки, кастрюлечки,
бочонки, коробочки с крышками и без них, украшенные картиночками,
звездочками и разными фигурами.
Потом одевались “скелетцы”... В мое детство ни одна елка не обхо­
дилась без “скелетцев”. Это были неодетые деревянные куклы, которые
гнулись только в бедрах. Головка с крашеными черными волосами и очень
розовыми щеками была сделана заодно с туловищем. Ноги были вделаны
в круглую деревянную дощечку, чтобы кукла могла стоять. Этих “скелет­
цев” мама покупала целый ящ ик, ш тук сто. О н и ... раздавались уже оде­
тыми каждому приходящему на елку ребенку. Вместе с ящ иком “скелет­
цев” мама приносила огромный узел с разноцветными лоскутами. Все мы
запасались иголками, нитками, ножницами и начинали мастерить платья
для голых скелетцев. Одевали мы их девочками, и мальчиками, и ангела52

История елочной игрушки

ми, и царями, и царицами, и наряжали в разные национальные костюмы:
тут были и русские крестьянки, шотландцы, итальянцы и итальянки78.
Впрочем, куколки-«скелетцы» (а точнее говоря, «скелетки») — самый де­
шевый сорт кукол, идущий по три копейки за штуку, — продавались и одетыми
могли попасть на елку уже в таком виде79.
Помимо «скелеток» на елки попадали и куклы-«талии», туловища кото­
рых делались из двух половинок папье-маше (отсюда и тонкая галия, давшая
название игрушке), а головки с покатыми плечами — из мастики; глаза проре­
зывались и вставлялись стеклянные80.
Нехватка елочных игрушек в провинции делала «домодельные» их об ­
разцы особенно популярными. «Мои сестры и я под руководством Юнишны
няни. — А. С.) вырезали и клеили картонажи, бумажные цепи, привязывали
Вверху:
Ктклы-«скелетки». Музей игрушки, Мюнхен. 2009. Фото Е. Сярой

О т какого наследства хотели отказаться большевики

53

нити к пряникам с картинками, к позолоченным грецким орехам, которые
тоже вешались на елку»81, — писал В.И. Адо, и подобных свидетельств было
немало82. Такие игрушки часто изготавливались в благотворительных целях.
Их раздавали на елках «для бедных» и приглашенным в богатые дома детям «из
простых», отправляли в сиротские приюты и даже посылали на фронт во время
Первой мировой войны.
Между тем профессионально изготовленных елочных украшений на рус­
ских елках становилось все больше и больше. Авторы мемуаров сообщали, что
на елках наряду с самодельными украшениями обычно висело и много других
вещей: «Вот пряники в виде львов, рыб, кошек... Вот огромные конфеты в бле­
стящих бумажках, с приклеенными к ним фигурами лебедей, бабочек и других
животных, сидящих в гнезде пышной кисеи... Вот очень забавные флакончики
в виде козлят, поросят и гусей, с красными, желтыми и зелеными духами. У по­
росят и козлят пробки воткнуты в морды, а у гусей в хвосты»83.
Особенно богатым стал предлагаемый и потребляемый елочный ассорти­
мент к началу XX века. Он насчитывал не одну сотню наименований. Так, один
из крупнейших торговых домов России, продававших елочные украшения, —
Торговый дом Тихомирова и К°» — предлагал в 1913 году перечень елочных
игрушек и карнавально-праздничных изделий, изложенный «в сжатом виде»
на 12 листах убористой печати и включавший 72 наименования одного только
комнатного фейерверка84. В Москве елочную игрушку, в том числе кустарную
русскую, можно было приобрести в магазинах Аксенова и Васильева, Тихонова
и Зверева, у Мюра и М ерилиза85.
Целостное и достаточно полное представление о мире елочной игрушки
дает нам русская рождественская и новогодняя иконография второй половины
XIX — начала XX века, представленная, в частности, новогодней и рождествен­
ской открыткой. Как отмечал Е.В. Иванов, на русской новогодней открытке на­
чала XX века можно было видеть украшавшие елку шары, бусы, гирлянды, звез­
ды, канитель, снег и снежинки, дождик, серпантин, конфетти, свечи, хлопушки,
флаги, кольца, колокольчики, шишки, фонарики, деревья, грибы, веера, кукол,
письма, корзинки, домики, коней, всадников, трубочистов, детей, чертей, анге­
лов, клоунов, воздушные шары, парашюты, сердца, барабаны, горны, свиней,
яблоки, орехи, груши, огурцы, цветы, конфеты, баранки, пряники, печенье,
рогалики, кренделя и многое-многое другое86.
Круг елочных игрушек все более расширялся, а сами они становились все
более разнообразны м и. По технологии производства и применяемым мате­
риалам елочные игрушки конца XIX — первых десятилетий XX века условно
На соседней странице:
Гтарые рождественские открытки

От какого наследства хотели отказаться большевики

55

мож но было подразделить на следующие основны е группы: игруш ки, сде­
ланные из папье-маш е или ваты, накрученной на жесткий каркас; изделия
из воска; игрушки, изготовленные с использованием метода хромолитографии;
картонажные («дрезденские») елочные украшения; изделия из стекла; сахарно­
пряничные изделия. Производились также елочные украш ения из металла,
дерева, бумаги и пр.
Внедрение папье-маш е произвело настоящ ую революцию в игруш еч­
ном производстве87. Это произошло в Германии приблизительно в 20-е годы
XIX века, когда данный материал был использован при изготовлении детских
игрушек зоннебергским кустарем Фридрихом М иллером88. С тех пор Тюрингия
стала считаться колыбелью декоративного елочного производства. На п р о ­
тяж ении многих десятилетий именно папье-маш е в значительной степени
составляло основу этой отрасли ремесленно-кустарной и фабричной промыш­
ленности. Формовщики легко делали из пластичной массы фигурки людей,
животных, рыб и птиц, овощи и фрукты. Сверху они обычно покрывались
специальной солью, уплотнявшей поверхность и придававшей ей слабый ис­
крящийся блеск. Изделия из папье-маше, реже — ваты, накрученной на жест­
кий каркас (иногда они комбинировались), обычно расписывались вручную и
украшались дополнительно цветной папиросной бумагой, пряжей, стеклянны­
ми вставками. Такие игрушки были относительно дешевы и несложны в произ56

История елочной игрушки

водстве, неплохо сохранялись, поэтому они оказались очень востребованными
потребителем. Они успешно выдержали конкуренцию с деревянными резными
украшениями, главным недостатком которых было отсутствие пластичности,
и с украшениями из ржаного теста (из него обычно изготовлялись отдельные
части елочных фигурок, например головы) — тесто плесневело, крошилось, его
грызли мыши; такие игрушки плохо сохранялись. Наиболее распространенны­
ми видами елочных игрушек из папье-маше, висевшими в XIX веке на русских
елках, были изображения ангелов, фей, зверей и птиц.
Другим популярным видом елочных игрушек были украшения из воска.
В их изготовлении обычно использовался обесцвеченный цветной пчелиный
воск с добавками для усиления прочности. Воск легко отливался в формы,
а игрушки получались изящные и «как настоящие». Вот как трепетно и нежно
описывает воскового ангелочка, «небрежно повешенного в гуще темных ветвей»
на рождественской елке в богатом доме Свешниковых, Леонид Андреев: этот
ангелочек казался «словно реявш им по воздуху. Его прозрачные стрекозиные
крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и го­
товым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались
На соседней странице и на этой странице вверху:
К концу XIX в. украшенная рождественская елка стада непременным атрибутом даже кукольных домов.
Музей игрушки» Прага. 2010. Фото автора

От какого наследства хотели отказаться большевики

57

кверху». Далее автор пишет о том, что эта игрушка была не только «изящная»,
но и «дорогая»89. Действительно, воск был мягким, дорогим и непростым в
производстве материалом. Кроме того, он легко плавился в пламени свечей.
Нестойкость материала вела к утрате игрушек. Растаял повешенный у го­
рячей печки восковой «ангелочек» Леонида Андреева. В жарко натопленной
комнате без следа исчез и блоковский сахарный «сусальный ангел»:
Сначала тают крылья крошки,
Головка падает назад.
Сломались сахарные ножки
И в сладкой лужице лежат.. .
Потом и лужица засохла.
Хозяйка ищет — нет его. . -90
Помимо чисто восковых делались также игрушки комбинированные — из
папье-маше с нанесением воска. Основным недостатком таких изделий было
то, что тонкий слой воска давал усадку с разной скоростью, и образовывались
трещины91. Большой популярностью на рынке елочных украшений пользова­
лись прелестные ватные куколки с проволочным каркасом внутри и личиками,
сделанными из того же воска или папье-маше, производство которых началось
в последние десятилетия XIX века. В первые десятилетия XX века популярна
была серия, изображавшая по-зимнему одетых детей с фарфоровыми головками.
Весьма популярны также были елочные игрушки, изготовленные с приме­
нением техники хромолитографии (иногда их называли «облатками» или «хромосами»). Уже в первые десятилетия XIX века в Германии стали изготавливать
для елок фигурки ангелочков, фей, принцев и принцесс с красивыми, но как бы
застывшими, в соответствии с художественным вкусом той эпохи, плоскими
«нарисованными») литографическими (бумажными) лицами, приклеенными
к туловищу из бумаги, ваты, картона, ткани, кружев. Эта технология позднее
пришла и в Россию. К началу XX века лица стали делать выпуклыми — из кар­
тона, позже из фарфора. Фарфоровые кукольные головки-заготовки ввозились
в Россию из Саксонии и Тюрингии.
Одними из самых дешевых были картонажные игрушки, которые начали
производить в последней трети XIX века. Их могли позволить себе и пред­
ставители средних слоев населения. В связи с тем, что родиной этих игрушек
На соседней странице:
И коллекции Л. Блатт. 1. Сова; папье-маше, стеклянные глаза, ручная роспись; 1910-1920-е гг. 2 -4,6,7.
Картонажные дрезденские игрушки: лебедь (ручная роспись, 7 см), заяц с мячиком (фолыированная,
11 см), «викторианская» пчела (фолъгированная, разносторонняя, 9 см), Лейпциг. 5 ,8. Богемские
монтированнные игрушки: лестница, велосипед. 9. Мухомор; вата, папье-маше, ручная роспись;
1920-е гг.

От какого наследства хотели отказаться большевики

59

был немецкий Дрезден, их стали называть «дрезденскими», хотя картонажное
производство в неменьшей степени было развито также и в Лейпциге. Карто­
нажные игрушки — объемные и плоские — обычно изображали животных,
птиц, рыб, насекомых, позднее — военную и гражданскую технику (дирижабли,
самолеты, парашюты, автомобили и пр.). Такие игрушки склеивались из двух
половинок выпуклого тонированного картона, покрывались золотой или сере­
бряной монохромной фольгой, иногда — крошками стекла, расписывались вруч­
ную. Можно сказать, что вплоть до революции именно картонажи были самым
распространенным, доступным и любимым елочным украшением в России.
При всем многообразии игрушек, украшавших русские елки, особое место
среди них, безусловно, занимали игрушки из стекла. Ведь именно посеребрен­
ное стекло позволяло рождественскому дереву сиять во всем его блестящем
великолепии, отражая и усиливая игру света.
Первые стеклянные украшения, появившиеся на русских елках в середи­
не XIX века, представляли собой исключительно немецкие образцы. Однако
вплоть до 1870-х годов их производилось в самой Германии еще явно недо­
статочно, чтобы полностью обеспечить ими другие страны, в том числе Рос­
сию. На российский рынок также ввозились чешские (богемские) стеклянные
елочные украшения, но несмотря на их изящество и разнообразие они так и
не сумели превзойти немецкие изделия по степени распространенности и вос­
требованности. Стоили все эти игрушки недешево, кроме того, таможенные
6о

История елочной игрушки

"ошлины на ввоз готовых изделий из стекла были очень высоки. Иметь на елке
хотя бы одну такую вещицу было весьма престижно, а общее их количество
свидетельствовало об уровне обеспеченности семьи и статусе хозяина дома92.
Среди елочных украшений немало было и сахарно-пряничных изделий,
:• онфет и фруктов. Популярны были пряничные домики и украшения из со­
леного теста — ангелочки, гномики, девочки, мальчики. «Сладкие» украшения
желались из сахара и леденцов, из карамели и шоколада. Часто им придавалась
■>орма игрушек93. В связи с тем, что произведения «кондитерской архитектуры»
Е.В. Душечкина) так долго преобладали среди украшений рождественского
дерева, сами елки в России в конце 1830-х — 1840-е годы обычно продавались
з кондитерских Москвы и Петербурга, принадлежавших иностранцам, в пер­
вую очередь швейцарцам. Причем это были елки, если можно так выразиться,
готовые к употреблению, елки уже украшенные — картонажами, китайскими
гюнариками, свечами, «моделями вещей, уменьшенными по масштабу» и, ко­
нечно же, разнообразными сластями94.
И менно среди «съедобных» елочных украш ений встречались, п ож а­
луй, одни из наиболее ранних изделий сугубо российского происхождения.
На соседней странице: Северо-русские козули. Из книги: Т.В. Зеленина. Елка моего детства.
Архангельск, 2006.
Вверху: Пряничные рождественские домики. Из книги: Briider Grimm. Hansel und Gretel. Verlag Karl
Nitzsche, Niedenviesa, 1987. Фото: Klaus Gotze

О т какого наследства хотели отказаться большевики

61

Речь идет об особой разновидности пряников — северо-русских козулях,
национальном лакомстве поморов, выпекавшемся обычно только раз в году,
на Рождество95. Холмогорские и мезенские козули изготавливались из рж а­
ного теста, а затем поливались сахарной глазурью — белой или цветной
(чаще — ро зо вой ) и украш ались сусальны м золотом. В святочной об ряд ­
ности они си м волизировали достаток и благополучие в доме, хранились
до следующего Рождества и часто использовались детьми вместо игрушек.
С утверждением рождественской елки козули стали ш ироко использоваться
для ее украшения, прежде всего жителями Архангельской губернии. Этому
способствовала не только их популярность, но и подходящий размер — около
1,5-2 вершков (7-9 см). Правда, встречались и 50-сантиметровые пряники,
которые обычно ставились под елку. Стоили козули от копейки до рубля, но
наиболее вычурные изделия кондитеров могли достигать цены в 10 рублей и
более. Если первоначально козули изображали преимущественно домашних
животны х (козликов, коровок, бычков, оленей, коньков), то впоследствии для
украшения елки стали изготавливаться изделия с рождественской тематикой:
звезды, ангелы, пастухи, корзины с дарами, вазы с цветами, елочки, виноград
и даже Деды Морозы. В начале XX века на елки вешались козули, изображ ав­
шие пароходы, паровозы, велосипедистов и аэропланы, а позднее, в советское
время, — даже орлы в короне с надписью «РСФСР»96. Эта тради ци я была
перенята у поморов жителями Урала. Такие пряники рассылались накануне
Рождества не только по всей России, но отправлялись также и за границу.
«Сладкие» елочные игрушки были необычайно популярны и очень при­
чудливо и искусно изготовлены. В авторизованном переводе рождественского
стихотворения немецкого поэта и писателя Арно Гольца (Хольца), опубли­
кованном в журнале «Нива» в 1908 году и не раз уже цитировавшемся отече­
ственными исследователями русской елки, помимо «с тельцем розовы м из
марципана» свинки упоминаются и гораздо более сложные и затейливые укра­
шения, в том числе сахарные:
И в комнате у нас вдруг елка вырастает!
Дивишься, трешь глаза: стоит, не исчезает...
Зеленые шнуры протянуты — на них
Фигурок множество и страшных и смешных:
То парня на коньках увидишь, то китайца,
То птичье гнездышко, то с барабаном зайца;
Где — красноносый хват, где — бородатый гном,
Чуть не целуются теленок со слоном,
И черный трубочист, и черный негр, и это
Из сахара ведь все! Что ни возьмешь — конфета!
62

История елочной игрушки

Пушистый, желтенький, как пленник из оков,
Цыпленок вылезти из скорлупы готов;
Степенный господин, весь бритый и в манишке,
Как будто держится за длинный хвост мартышки.
А наверху-то что! Что наверху для нас!
Там пушка медная — вот выпалит сейчас;
И рядом с ней гусар, обшитый галунами:
Сдается, что и он съедобен, между нами...
В. Лихачев. Рождественские ночи97
Именно «съедобные» украшения наделяли елку тем специфическим, при­
сущим ей «праздничным» запахом, который сохранялся в индивидуальной
н коллективной памяти прочно и надолго и, в общем-то, не менялся на про­
тяжении десятилетий — когда «мандаринами и бором пахло так долго после
Рождества»98 («и мандаринами, и бором в гостиной пахнет голубой»99).
О собое место среди елочных украшений занимали изделия из бумаги,
сольги, металла. Популярными украшениями для рождественской елки стали
хлопушки100, елочная мишура, первоначально изготовлявш аяся из олова, гиртянды, звезды, косички, цветы из металлической проволоки. Огромную роль
5 соверш енствовании процесса производства елочных украш ений сыграло
: ткрытие все в той же Германии, в Нюрнберге, способа имитации сусального
золота. Тончайшую пленку — поталь («фальшивое» сусальное золото) — по­
ручали из латуни, сплава меди и цинка.
Мода украш ать елку электрическим и гирляндам и возни кла ближе к
губежу XIX-XX веков101, но они были так дороги, что купить их могли только
■зстоятельные люди. Чаще гирлянды брали напрокат. При этом они были не
■:енее пожароопасны, чем обычные свечи, — лампочки накалялись настолько
сильно, что хвоя вспыхивала. Кроме того, гирлянды эти не отличались на­
дежностью: лампочки в цепи соединялись последовательно, если перегорала
: zh 3lиз них, то сразу отключалась вся гирлянда.
Во многих домах обычай заж игать свечи на елках сохранялся вплоть
ю середины XX столетия. Даже в советских сценариях детских новогодних
праздников, относящ ихся ко второй половине 1940-х годов, Дед М ороз все
еще призы вает «зажечь на елке свечи»102 (что, кстати говоря, неоднократно
гриводило к драматическим и даже трагическим последствиям103).
Умельцы украш али елки самодельными гирляндами, изготовленными
:'з обычных электрических лампочек. Лампочки эти, как, впрочем, и другие
тампы в той комнате, где стояла елка, «для красоты» оберты вали цветной
бумагой104. Только с 1950-х годов электрическая гирлянда стала более п ри ­
вычным украшением на домашней елке.
От какого наследства хотели отказаться большевики

63

Все эти красивые и разнообразные висящие на елке украшения создавали
впечатление богатства и праздничного изобилия и формировали, как казалось,
целостный образ широкой и щедрой «русской» елки. Но взятые сами по себе,
вне складывавшегося елочного декоративного ансамбля, они с трудом могли
быть применены в практиках наделения национальной идентичностью. Как
уже отмечалось, львиная доля этих украшений производилась за пределами
страны в соответствии с «чужими» идеологическими, эстетическими и худо­
жественными стереотипами. «Весь наш рынок заполнен иностранными игруш­
ками, — с горечью констатировал профессор Л.Г. Оршанский в 1912 году. —
Игрушки эти — памятники чуждого нам быта»105.
Начиная со второй половины XIX века Германия стала основным произво­
дителем и экспортером елочных украшений и оставалась в этой области миро­
вым лидером и монополистом вплоть до 1918 года. Промышленная революция
создала недорогие производственные технологии, облегчившие и усовершен­
ствовавшие процесс изготовления елочных игрушек и существенно снизившие
стоимость продукции. По подсчетам Л.Г. Оршанского, среди производимых в
Германии в 1880-е годы игрушечных изделий 70 % составляли дешевые, 25 % —
средние и только 5 % — дорогие'06. Вместе с ростом производства расширялся
и круг потребителей — представителей среднего класса с доходами, которые
позволяли приобретать игрушки, изготовленные машинным способом107. Не­
мецкая елочная игрушка стала одной из самых дешевых и, соответственно, рас­
пространенных в мире108.
Особенно интенсивно развивалось ее производство в Саксонии и Тю­
ри нги и 109. В Саксонии изготавливались игрушки из ваты, тонкой проволо­
ки, миниатюрные восковые фигурки. Изготовители из Тюрингии предлагали
маленьких, похожих на ангелочков, куколок из папье-маше, с фарфоровыми
головками, белокурыми локонами из овечьей шерсти, в коротеньких юбочках,
с крылышками, выдутыми из стекла. Были ангелочки, и полностью сделанные
из воска. Производство, специализировавшееся на изготовлении дорогой бу­
маги, предлагало украсить елку карточками в форме листочков, виноградных
гроздьев, звездочек, колокольчиков и крестиков с напечатанными на них вы­
сказываниями из Библии. На выбор предлагались также разноцветные пестрые
флажки из тончайш ей «шелковой» бумаги, коробочки, сундучки, мешочки
различных форм и цветов, наполненные подарками. Тисненые глянцевые кар­
тинки, использовавшиеся раньше для оформления альбомов, теперь с успехом
украшали елку: на них изображался Святой Николай, ангелы и т. д.
Разнообразны и совершенно не ограничены по тематике были картонаж­
ные украш ения: помимо коров, слонов, экипажей и повозок, запряж енны х
осликами, здесь были и кофемолки, и дамские ботинки, и локомотивы, и па­
роходы. Немецкие стеклянные шары обретали подчас самые причудливые

64

История елочной игрушки

Богемское рождественское
дерево, изготовленное из
-• синых перьев, с дрезденскими
гкрашениями из прессованного
картона и фигурками из ваты.
Конец XIX в. Музей игрушки,
Прага. 2010. Фото автора

эормы — фруктов, звезд, лир, якорных крестов. В общем, как писала Э. Штилте, елочные украшения в Германии в это время производили из всех мыслимых
я немыслимых материалов во всех отраслях народного хозяйства110. Достиг­
нутый здесь вы сокий технологический уровень елочно-игруш ечного п р о ­
изводства позволил успешно реш ить проблему доступности, массовизации,
1 главное — разнообразия елочной игрушки.
Русские оптовые торговцы один-два раза в год обязательно выезжали
з Германию за елочной игрушкой. Как отмечал тот же Л.Г. Оршанский, «все де­
шевое, доступное, умело распространяемое, крепко оседающее» на рынке игруз е к и елочных украшений шло в то время в Россию из Германии и в 1910 году,
например, даже несколько превышало, по его подсчетам, экспорт в такие стра­
ны, как США или Англия111. Тающий «сусальный ангел» Александра Блока —
зто тоже немецкая елочная игрушка, о чем прямо сказано в одноименном ститворении, написанном 25 ноября 1909 года («Но ангел тает. Он — немецкий,
огу не больно и тепло»)112. П реобладание немецкой игруш ки отмечалось и
з частной переписке того времени: «Елка, как всегда... великолепна. Огромная,
~ и ш стая, со множеством новых немецких игрушек!»113
О т какого наследства хотели отказаться большевики

65

Карл Ларссон. Рождественское утро. 1890-е гг.

Из Германии же ввозились в Россию и игрушечные заготовки — цветные
и фольгированные картонажные фигурки, фарфоровые головки, заготовки из
стекла, которые уже здесь превращались в готовую игрушку.
О тсутствие собственного производства елочной игруш ки до некото­
рой степени обусловило тот факт, что русская елка долгое время оставалась
«аполитичной» и была практически лишена той «национальной» символики,
которая отличала елки германские или британские. Так, одним из непременных
британских елочных атрибутов стал во второй половине XIX века британский
национальный (Union Jack) флаг, вывешиваемый на верхушку дерева (вместо
звезды или ангела) вплоть до конца столетия114. Иногда под флагом метропо­
лии на расположенных ниже еловых ветвях вывешивались флаги доминионов.
Таким путем демонстрировались не только сила и могущество великой Бри­
танской империи, но и четкая территориально-политическая субординация
внутри нее и в то же время мнимая гомогенность имперского пространства.
А елочные украшения в «эпоху национализма» выполняли важную функцию
одного из таких гомогенизирующих средств115.
Расцвет «патриотической» немецкой елочной игрушки пришелся на время
Первой мировой войны, когда празднование Рождества в Германии приобрело
особое идеологическое звучание. Как указывал немецкий историк Ю. Мюллер,

66

История елочной игрушки

гюрмируя единство и сплоченность германской нации, производители вы ­
пускали елочную игрушку в виде черно-бело-красных национальных флажков
флагов) и гирлянд, орлов, железных крестов, ставших в ту пору основной во­
енной наградой, шаров, стеклянных розеток и нитяных звезд с изображением
• Айзера Вильгельма. В черно-бело-красный цвет раскрашивались и другие рож1 ественские украшения, на елку они подвешивались на черно-бело-красных
ленточках. Популярными стали елочные игрушки в виде ручных гранат, мин
z винтовок, подводных лодок, дирижаблей и цепеллинов. Существовала даже
“ ециальная рождественская выпечка в форме железного креста116.
Елочные украшения, висевшие на русских елках, были практически ли­
шены какой-либо политической символической соотнесенности. Даже советз л е педагоги 1930-х годов, анализируя состав и характер предреволюционных
российских елочных украшений, обвиняли их прежде всего в «беспредметной
красивости», за исключением, пожалуй, лишь рождественских «херувимов» как
~'личного образца «сюжетной религиозной» елочной игрушки117.

Штерху:
Немецкие «патриотические» елочные игрушки периода Первой мировой войны,
гчлозиция Документационного центра, Кельн. Фото Наталии Королевой

От какого наследства хотели отказаться большевики

67

Правда, со временем у немецких игрушек появился российский конку­
рент: постепенно, шаг за шагом, в стране стал налаживаться кустарный про­
мысел по производству елочных украшений, хотя развитие его шло медленно,
и он не мог удовлетворить даже малой доли потребительского спроса.
Одни из первых стеклодувных мастерских в России находились в Круговской волости Клинского уезда Московской губернии118. В 1848 году в не­
большом селе Александровка — имении князей Меньшиковых — был открыт
стекольный завод. Первоначально на заводе было всего три печи, количество
рабочих из числа крепостных составляло 80 человек, и производились здесь
лампы, бутылки и изделия из цветного стекла.
Своего наивысшего расцвета производство достигло в 1860-1870-е годы:
ежегодно на заводе производилось более 1,5 млн. стеклянных и хрустальных
ваз, ламп, люстр, флаконов и пр.119, получивших заслуженное признание как
в России, так и за рубежом120. С конца 1870-х годов производство стекла начи­
нает развиваться в самом Клину и в соседних деревнях.
Первоначально на предприятиях работали выписанные из Владимирской
и Тверской губерний мастера, но постепенно в производственном процессе
оказалось задействовано все больше крестьян из окрестных деревень. Овладев
необходимы ми навыками, они начали откры вать собственны е мастерские
по изготовлению так называемых «камушных» изделий — «дутых» бус, серег,
пуговиц из толстостенного стекла. К концу XIX века кустари подмосковных де­
ревень Гологузово, Семчино, Крюково, Крутицы, Чертянино, Воловниково, Копылово, Коросты весьма преуспели в этом промысле. Именно здесь находились
богатые залежи кварцевого песка, необходимые для стекольного производства.
Изделия выдувались из стеклянных трубочек-дротов разной длины и диаметра.
Используя кружку-горелку, стеклодув разогревал такую трубочку до пластиче­
ского состояния, а затем путем выдувания получал бусинки, одновременно
подкачивая воздух для поддержания горения с помощью самодельных кожа­
ных мехов. Затем для придания металлического блеска бусины выдерживали
в растворе, содержащем соли свинца, сушили, раскраш ивали и нанизывали
на нити. Такие стеклянные бусы использовались и для украшения елок.
К начал)' XX века бусы являлись основным видом производимых клинскими стеклодувами елочных украшений. Других игрушек, выполненных как путем
свободного выдувания, так и с помощью металлических форм или смонтиро­
ванных на проволоку, пока обнаружить не удалось, за исключением формованотянутой игрушки «Самовар», датируемой концом XIX — началом XX века и
хранящейся в ассортиментном кабинете ОАО «Елочка» в городе Высоковске.
121 \

(До этого игрушка хранилась в семье потомственных клинских стеклодувов .)
Клинские кустари стремились придать своим украш ениям м ногокра­
сочность, затейливость и насыщенный колорит, присущие художественному

68

История елочной игрушки

Орудия труда,
использовавшиеся
в кустарном производстве
стеклянных елочных
украшений. Из книги:
Клинские елочные
украшения. Мелихово, 2006

tл
решению «традиционных» праздничных русских крестьянских костю мов'^.
Однако, безусловно, нельзя было отрицать и немецкое влияние, в частности
через скупщиков, которые могли познакомить российских стеклодувов с об­
разцами привозимых из-за границы елочных игрушек.
Другим известным центром по производству стеклянных елочных укра­
шений стала старообрядческая деревня Данилово, расположенная к югу от
подмосковного Павловского Посада и принадлежавшая когда-то помещикам
Самариным. Игруш ечный промысел вырос из изготавливаемых местными
крестьянами лампад и подсвечников123.
В начале XX века в производстве елочных украшений в России преоб­
ладало кустарное и полукустарное производство с сильными традициям и
матриархально-семейного уклада124. Обычно оно носило семейный, потомггвенный характер, когда производством занималась вся семья, а трудовые
навыки передавались от поколения к поколению. В кустарном производстве
игрушек и украш ений — стеклянны х, деревянных, лепных, мастичны х —
традиционно было задействовано много женщин и детей. Так, по подворной
переписи 1894-1895 годов основная часть «работников» в возрасте до 13 лет
трудилась в промыслах «недоходных», куда как раз традиционно и относились
тожкарный, игрушечный и другие «прикладные» промыслы125. Многие дети
:оретали навыки одевалыциц — кустарей, которые одевали кукол, разрисовz:; lkob и сборщиков бус («нанизывателей камушков на проволоки»), «тесаль­
щиков» и «буравщиков» (они тесали клинышки, буравили дырочки) начиная
.-.■ке с 7-8-летнего возраста. Один из таких юных мастеров впоследствии вспо­
минал: «Скучно, бывало, станет... режешь, режешь. Урвешь минуту и для от­
дыха вырежешь лодочку или там птичку. Конечно, стукнут за это»126.
И звестны й художник-игруш ечник Н.Д. Бартрам так описывал работу
клтстарей-«одевалыциц»: «У маленького окошечка, за столом, две девочки, мать
От какого наследства хотели отказаться большевики

69

и бабушка. На столе яркие куски тарлатана, марли, коленкора, цветной бумаги,
золотые и серебряные бордюры. Грудой лежат детали "скелеток": туловища,
ноги, руки. Нет ни швейной машины, ни ниток. Все делается "на клею". Быстро
смазываются кусочки коленкора и раз, раз — ножки и ручки прикреплены к ту­
ловищу: не успеешь оглянуться — приклеены панталошки, шляпка и платье
из торчащего тарлатана, последний мазок кисточкой по кукольной талии, и
на ней пояс из золотого бордюра. Куколка готова!.. Смешная она, но уж очень
небрежно сделана. Говорю об этом, а мне в ответ: “Сам видишь, кто работает.
Вот этой 8, а этой 10”»127.
Труд кустарей был тяжел и вреден. Обычно они жили в том же помеще­
нии, где и работали. Вентиляция отсутствовала. При производстве стеклянных
изделий стены изб были покрыты толстым слоем сажи, а воздух пропитан за­
пахом гари и свинцовыми испарениями; при производстве лепной и мастичной
игрушки помещение наполнял тяжелый, влажный воздух, идущий от сушилок,
запах порошковой краски или пыль от кнопа — состриженной с сукна шерсти,
которой обсыпали готовую игрушку128.
Накануне Первой мировой войны елочные украшения изготовлялись как
в частных семейных мастерских, так и в мастерских с небольшим количеством
наемных рабочих, а также в артелях, в которые начали объединяться мастераигрушечники.
Ситуация с русской елочной игрушкой чуть улучшилась с появлением в
Подмосковье (в Марьиной Роще) кустарного промысла по производству елоч­
ного картонажа, «русского» не только по происхождению, но и по содержанию
(герои русских народных сказок, лесные звери и птицы и пр.). Как вспомина­
ла дочь художника Н.Д. Бартрама, «Марьина роща в М оскве была известна
своими мастерами, изготовлявшими сезонный товар: Дедов М орозов из ваты,
хлопушки, орехи с сю рпризами к елке». Бартрам делал рисунки бумажных
костюмов для этой мастерской — там были наряды пьеро, пьеретты, девочкикрестьянки, мухомора и др. Затем эти костюмы уклады вались в огромные
хлопушки, которые продавались в магазине Кустарного музея М осковского
губернского земства129.
Колоритных персонажей русского сказочного мира для елки п роизво­
дила также Сергиево-Посадская земская учебно-показательная мастерская, от­
крытая в 1891 году, где давние традиции изготовления деревянной кустарной
игрушки, восходящие, по преданию, еще к XIV веку (якобы сам основатель
Троице-Сергиевой лавры преподобный Сергий выделывал простые деревян­
ные игрушки и оделял ими приходивших к нему крестьянских детей)130, были
применены для изготовления игрушки елочной. Село Богородское, входившее
в число вотчинных владений Троице-Сергиевой лавры, уже в XVII веке было
известно игрушечным резным промыслом, сложившимся в самостоятельном
70

История елочной игрушки

виде к концу XVIII века. В XIX веке игрушки резались в Богородском, а рас­
крашивались в Сергиеве. Производимые здесь деревянные резные и расписные
елочные украш ения «шли ходко» через Кустарный музей в М оскве и Склад
кустарных изделий в Петербурге, а несколько позднее — накануне Первой м и­
ровой войны — успешно экспонировались на международных выставках в Па­
риже (1904), Льеже (1905) и Милане (1906), неоднократно — на Лейпцигской
ярмарке. По содержанию это были изображения животных, сказочные персо­
нажи, бытовые образы. Таким образом, в основе русской кустарной елочной
игрушки лежали навыки и традиции русского народного кустарного промысла.
Такая елочная игрушка была оригинальна и самобытна, но «недостаток техни­
ки затруднял воплощение идеи: фигурам придавались орнаментальные формы
: сохранением лишь общей идеи предмета»13', они были даны «во фронтальном
положении, неподвижны, массивны, не расчленены, окрашены в один-два цве­
та-, отделка деталей оставалась «условной и символичной»132.
В 1848 году в Москве было налажено производство огней «без цвета и за­
паха» — бенгальских.
Другим центром по производству елочных украш ений в России стал
;толичный Петербург. На петербургской фабрике игрушки изготавливались
з основном из ввезенных немецких заготовок, например, использовались «не­
мецкие» кукольные лица, выполненные в технике хромолитографии133, что
затрудняло и затрудняет сегодня атрибуцию этих изделий.
В начале XX века часть производимой в России елочной игрушки изготавтлзалась в Москве и Петербурге кустарями-надомниками. Появились частные
I : зяева, которые сумели наладить на дому небольшие производства с наемными
пэотникам и по изготовлению мишуры, картонажа, стеклянных гирлянд и бус.
В Москве в то время открылось несколько специальных магазинов по продаже
Ел'старных товаров, в основном игрушек, в том числе елочных134. Н.Д. Бартрам
: тганизовал в Москве специальный базар под названием «Лель», который дейттзовал с 1 декабря 1907 до 1 января 1908 года. Наряду с массовыми и уникальгыми кустарными художественными изделиями из дерева, металла, кожи, стекла
■ фарфора здесь продавались елочные игрушки и елочные украшения135.
Начавшаяся Первая мировая война привела к сокращению и затуханию
жгрушечного производства. Ранее занятые, например, в производстве деревян­
н о : елочных украшений работники учебных мастерских были заняты теперь
к готовлением мебели для нужд Красного Креста, а кустари переключились на
жзготовление костылей для раненых.
Всплеск патриотической лихорадки и усиление герм аноф обских на—тоений стимулировали кампанию по борьбе с «немецким засильем», что
д л и л о с ь , в частности, в попытки ограничить ввоз и распространение немец­
кой елочной игрушки в России. Началось постепенное вытеснение Германии
От какого наследства хотели отказаться большевики

71

с мировых рынков елочных украш ений136. Но собственное кустарное произ­
водство не могло насытить ры нок137, поэтому немецкие елочные украшения
по-прежнему господствовали на прилавках российских магазинов, хотя цены
на них сущ ественно повысились. И по-п реж н ем у они раскупались с удо­
вольствием и быстро — Первая м ировая война не смогла резко изменить по­
ложительное отношение к рождественскому дереву на отрицательное. Среди
рождественских рисунков, выполненных русскими детьми в годы Первой ми­
ровой войны после зимних каникул, наиболее популярным сюжетом был сю­
жет «Встреча Рождества на позиции» (у мальчиков) и «Рождество в лазарете»
и«Раненые убирают елку» (у девочек)138. Многие дети в своих мечтах именно
к Рождеству приурочивали момент долгожданного «замирения» с германцем:
«Пришла бумага, что война кончилась. Дело случилось как раз пред Рожде­
ством и на радушках мы сделали большую елку. И на ней мы очень здорово
плясали и песни играли»139. Да и русские педагоги и воспитатели в ответ на
слова некоторых детей о том, что «веселиться в такое печальное время не сле­
дует» и нужно «отказаться от елки», замечали, что дети «гак задолго мечтают,
так долго, целый год вспоминают об елке, что лиш ить их такого праздника...
прямо жестоко»140.
Рождественская елка стала в это время не только объектом для развязыва­
ния шовинистической пропаганды, но и своеобразным «мостиком» для сбли­
жения противника и хоть кратковременной приостановки кровавой бойни.
Выставленные на бруствер немецких окопов 24 декабря 1914 года светящиеся
огнями небольш ие рождественские елочки явились знаком, призы вавш им
к братанию солдат воюющих сторон. И такое братание на северо-западном
участке Западного фронта, недалеко от города Ипр, действительно состоя­
лось141. В январе 1915 года газета The Times опубликовала сообщение о необыч­
ной «международной встрече» — рождественском футбольном матче, сыгран­
ном в ходе такого временного перемирия между немецкими и английскими
солдатами (мячей у игравших, естественно, не было — в ход шли подручные
средства, например завернуты е в тряпье гильзы от снарядов)142. Немецкий
историк М. Юргс утверждает, что подобные примеры были не единичны — то
же происходило и на других участках Западного фронта143. Братания на Восточ­
ном фронте не имели такой «рождественской» подоплеки, в том числе и из-за
несовпадения календарного Рождества у воюющих сторон.
Именно Первая мировая война окончательно превратила рождественскую
елку в общенациональный немецкий символ. В кайзеровской Германии специ­
ально для фронта выпускались сборные искусственные елочки. На фотографи­
ях того времени, сделанных на позициях или в лазарете, в матросских кубриках
и в блиндажах, можно увидеть группы военнослужащих, расположившихся
вокруг маленьких, тоненьких украшенных рождественских деревьев144. Такие
72

История елочной игрушки

рождественские приветы» из дома с большим искусством изготовлялись из
перьев, проволоки, цветной бумаги.
Аскетично украш енная «военная» елка устанавливалась и в «русских»
окопах, но она по-прежнему была лишена какой бы то ни было «патриотиче­
ской» символики: как писал в школьном сочинении со слов своего двоюрод­
ного брата, воевавшего под Варшавой, ученик одной из петроградских школ
П. Курочкин, «у них была на Рождество (1914 года. — А. С.) елка в окопах и
горело пять штук свечей» И5.
Как бы то ни было, к 1917 году и елка, и елочная игрушка стали для боль­
шинства людей (особенно принадлежащих к высшим и средним слоям город­
ского населения России) явлением привычным. Изменения, происходившие в
•итериальной, социальной, культурной сферах жизни российского общества
на протяжении второй половины XIX — начала XX века, не могли не сказаться
на специфике производства и распространения елочной игрушки в здешних
праздничных практиках. В них присутствовал ряд противоречивы х и даже
противоборствую щ их тенденций, влиявш их на саму возмож ность, а также
на стиль и качество потребления елочных украш ений: ш ирокий торговый
ассортимент елочной игрушки и сравнительно небольшое количество ее отечегтвенных образцов; расширение возможностей для российского товаропроз зодителя и сильная конкуренция со стороны западных изготовителей; рост
потребительских соблазнов и сложности с реализацией из-за высоких цен
та елочно-игрушечную продукцию; увеличение численности интеллигенции
ж буржуазной прослойки, активно включавш их елочную игруш ку в сферу
гзоего постоянного потребления, и относительно медленное приобщ ение к
-ел широких слоев городского и уж тем более сельского населения; углубление
хг нтраста между убранством елки «богатой» и елки «бедной»; освоение и при­
в ед ен и е к зарубежной рождественской праздничной традиции и обогащение
ее «национальной» спецификой; «обобществление» елки и ее украш ений и
индивидуализация и даже некая интимизация праздника, выражавшаяся в том
**сле в появлении елочных игрушек — символов домашнего очага, в особых,
грисущих только данной семье ритуалах и способах декорирования рожде— енского дерева.
Елочные игрушки сыграли существенную роль в процессе инкорпора£ 2 }( населения страны в единое «воображаемое сообщество» русской нации.
И произошедшая в 1917 году революция, казалось, мало что могла здесь и з­
менить.

Г Л А ВА 3

Куда улетел «желтый ангел»?
Елочная игрушка в Советской
России: конец 1910-х —
первая половина 1930-х годов

И тогда с потухшей елки
Тихо спрыгнул желтый ангел...
А. Вертинский. Желтый ангел. Париж, 1934
Рождество в стране моей родной.
Добрый дед с пушистой бородой,
Пахнет мандаринами и елкой
С пушками, хлопушками в кошелке.
Детский праздник, а когда-то мой...
Кто-то близкий, теплый и родной
Тихо гладит ласковой рукой...
Время унесло тебя с собой,
Рождество страны моей родной.
А. Вертинский. Рождество. Париж, 1934

йгчиная уже с первых послеоктябрьских дней существенное место в стратепгческих планах и тактиках большевиков занимало преобразование старо­
*. имперского праздничного пространства. На то был целый ряд причин, и
з первую очередь политико-идеологических. Советское государство как гог ^ зр с т в о с очевидными «социально-инженерными» претензиями (Зигмунт
Ьеуман) не могло оставаться в стороне от процесса конструирования новой
::н-етской праздничной системы, создаваемой в рамках того образа мира и тех
*: минантньгх политических, социальных, культурных и художественных ценжхггей, которые были присущи отныне доминирующей политической группе.
_и-£ная группа передавала и навязывала обществу свои представления о «нор•-iTbHbix» праздниках, а советскому «государству-садовнику» посредством
«чл р а ш е н и я вперемеш ку с идеологической индоктринацией» предстояло
з а соседней странице:
^ан д р Бенуа. Рисунок на обложке сборника «Елка» (Петроград, 1918, под ред. К. Чуковского)

Куда улетел «желтый ангел»?

75

осуществить «трудоемкое обеспечение общего согласия»1, придавая таким об­
разом упомянутым праздникам статус «доминантных» и наиболее благопри­
ятных для формирования субъекта-подданного.
Предполагаемая всеобщность и универсальность самого большевистско­
го проекта неизбежно предусматривала некое «выравнивание» и универсали­
зацию той праздничной среды, в которой обретался новый советский человек.
Соответственно, субдоминантные, или альтернативные, праздники, которые
отличались с точки зрения своих прежде всего политических, а также этниче­
ских, конфессиональных и прочих свойств, вместе с их атрибутами подлежали
в лучшем случае преобразованию и подтягиванию до уровня доминантных,
а в худшем — прямому запрету.
С точки зрения новой, советской власти елочные игрушки и украшения
в ряду бытовавших и насаждавшихся знаков-символов безусловно принад­
лежали к категории «инструментальных» («субдоминантных»), которые от­
ныне должны были носить остаточный характер и даже подавляться, дискри­
минироваться2. Удивительная и дерзкая «горячая» раннесоветская Культура
Один3 была нацелена на попрание всего сущего, в том числе и «буржуазной»
елки с ее атрибутами. Но сделать это быстро было попросту невозможно как
в силу укорененности прежних символов в массовом сознании, так и в силу
невозможности немедленной замены их чем-то другим, более-менее равн о­
значным.
В тех тяжелейших экономических условиях, в которых оказалось моло­
дое советское государство в ранний послеоктябрьский период, главной для
него становилась проблема элементарного вы ж ивания и спасения детей от
голодной смерти. Детские учреждения не были обеспечены даже самым не­
обходимым, не говоря уже об игрушках4, тем более елочных. В дни Рождества
комитеты бедноты раздавали детям не игрушки и не елочные украшения, а
хлеб5. Но, как ни странно, праздник елки сохранился и в этих экстремальных
условиях. Так, в предрождественском номере казанской газеты «Знамя р е­
волюции» за 1917 год упоминались случаи проведения бесплатных елок для
детей в Народном доме, в Гоголевском театре и других местах6. Сразу после
установления советской власти в Казани, в декабре 1917 года, рабочий Алексей
Смирнов предложил Казанскому совету «осовеченный» проект рождествен­
ской елки. Ее следовало устроить в одном из лучших городских залов — в зале
Дворянского собрания или в Городском театре — для детей солдат, рабочих и
вообще городской бедноты7. Юный житель Омска, мальчик из обеспеченной,
«буржуйской» семьи, сообщал о том, что в 1918 году «на праздник Рождества
большевики устраивали елки, на которые приглаш али всех (курсив мой. —
А. С.) детей; там был и я»8. В 1923 году правление Татарского отдела Союза
кожевников выделило деньги на празднование Рождества в казанских школах9.

76

История елочной игрушки

Наверное, это была одна из немногих возможностей вернуть изголодавшимся,
газутым и раздетым детям — «своим» и даже «чужим» — частицу беззаботной
гадости их детского бытия.
Елка, елочные украшения и рождественская тематика продолжали сохра­
няться на страницах учебной литературы, по которой обучались дети в первые
годы советской власти. В отсутствие новых учебников старые, дореволюци­
онные буквари и книги для чтения не только использовались в школе, но и
переиздавались, правда, подчас под новым названием. При этом рождествен­
ские тексты и визуальные изображения иногда оставались незамеченными и
."опадали в новые, советские издания. Обычно это происходило в провинции,
где контроль над учебной литературой не был особенно жестким, а потреб­
ность в ней была необычайно велика. Так, например, в 1922 году в ИвановоВознесенске была издана перепечатанная с дореволюционного издания книга
гля чтения В. Флерова «Ясное утро», куда вошло рождественское стихотворе­
ние «Со звездой», заканчивавшееся словами: «Так отрадна весть святая о рож ­
дении Христа»10.
Уже хрестоматийным стал для отечественных исследований пример с из­
данием зимой 1918 года сборника «Елка» под редакцией Корнея Чуковского.
На обложке книги был помещен рисунок Александра Бенуа, изображающий
гождественскую елку, наряж енную веселыми играю щ ими ангелочками со
.зечами. Венчал елку младенец Иисус, сидящий на облаке в ореоле мерцающей
шестиконечной звезды11.
В процессе национализации игрушечных и писчебумажных магазинов
конфискованные елочные игруш ки поступали в детские учреж дения12. П о­
ступления эти были стихийны и неупорядочены, однако в результате дети
подчас получали шикарно наряженные елки, ничуть не уступавшие в своем
бранстве дореволюционным елкам из «богатых» домов. В воспоминаниях
н очн ы е игрушки первых послереволюционных лет, украшавшие тогдашние
елки «в детских садиках и на детских площадках», описываются как «прекрас­
ные игрушки из недавнего прошлого»15.
Учительница одной из советских трудовых школ записала в своем днев­
нике 28 декабря 1918 года, что в школу поступило большое количество елочных
крашений, «большая часть — заграничное стекло очень тонкой работы. Дети
r -эбуются: “Ах, у буржуев взяли. Вот хорошо. А теперь нам”»и. Елку наряжали
;з а дня — и дети, и учителя. Но легко обретенное столь же легко утрачива­
лось. Наступил праздник. «Человек двести детей водят вокруг елки каравай...
i I здруг в один миг, вся масса, все двести накидываются на елку Накидываются
: безумным криком, как разъяренные звери... Все на полу, все измято, разбито
ж гничтожено... “Как вы могли?” Они смущены: “...Что же тут жалеть, ведь это
гее реквизировано”15. Таков был результат успешного «классового» воспитания.
Куда >71етел «желтый ангел»?

77

Однако уже в то время советские педагоги стремились наделить «старый»
праздник новым содержанием и распространить его на новые категории детей.
Так, вследствие страшного голода 1921 года население Петрограда существенно
пополнилось за счет беженцев из голодающих губерний Поволжья. Для детейтатар в Петрограде в октябре 1921 года были созданы 13 детских домов, кото­
рые курировал татарский (мусульманский) отдел Комиссариата национальных
меньшинств. Среди проводивш ихся для этих детей праздников был и ново­
годний, который сопровождался наряженной елкой и проходил на татарском
языке. Вначале дети пели песни о зиме, а в заключение, когда им предлагалось
спеть их «любимую песню», звучал «Интернационал»16.
Именно страшный голод 1921 года, как вспоминают современники, обе­
спечил Поволжье очень «подходящим» и «качественным» материалом для из­
готовления самодельной елочной игрушки — жестяными банками от сгущен­
ного молока от американских, датских и норвежских производителей, которое
поставлялось в голодающую Россию Американской администрацией помощи
АРА), Международным рабочим комитетом, Шведской организацией и други­
ми гуманитарными миссиями и фондами. Из них вырезали самолеты, планеры
и другие «техноигрушки»17.
С началом нэпа и оживлением частной торговли елочные игрушки вновь
появились на предновогодних прилавках: «1922 год. Был декабрь месяц.
3 школах наступили рож дественски е каникулы . В м агази нах необы чное
гливление. Ангелочки, звездочки, елочная миш ура заполняли витрины »18,
^го были в основном все те же кустарные игруш ки «старого образца» —
семейные и кооперативные кустарные артели продолжали производить их
вплоть до 1929 года19.
На протяжении первой половины 1920-х годов елка успешно уживалась
; новыми, революционными праздниками и была особо востребована в дет­
ской среде. Старые, религиозные праздники оставались «неотъемлемой частью
жизни»20. Елочные украшения и свечи еще можно было найти в магазинах и на
газарах (в последнем случае — обычно кустарные). Не следует забывать о том,
что в демографической структуре тогдашнего российского общества дети, не­
смотря на ощутимый провал в возрастной группе 1916-1921 годов рождения,
; оставляли весьма существенный компонент21. Именно им в первую очередь
= 1пкна была и елка, и елочная игрушка.
На соседней странице:
;«з коллекции Л. Блат. Поздние копии следующих игрушек: 1. мальчик в народном костюме
лапье-маше, ручная роспись, цветная папиросная бумага, 1930-1941 гг., Артель «Парижская коммуна»);
1 мишка на дереве (стекло, роспись; 1930-1941 гг.); 3. девочка на качелях (вата, стеклярус, папье-маше,
ги!ная роспись, 1930-1941 гг., Ленигрушка и Промигрушка); 4. царь (богемское цветное стекло, роспись,
1930-1941 гг.); 5. павлин (картон, цветная папиросная бумага, ручная роспись, 1930-1941-е гг., мастерская
гги издательстве «Детская книга»); 6. поросенок на карнавале (стекло, роспись, 1930-1941 гг.)

Куда улетел «желтый ангел»?

79

Казалось, что все остается по-прежнему. Но это было обманчивое впе­
чатление. Чуть оправившись от ударов военной интервенции и Гражданской
войны, не до конца преодолев последствия голода и разрухи, советская власть
не просто разработала, но начала применять на практике особую стратегию об­
разования и воспитания детей на новых, социалистических началах (соцвос).
Среди возможных методов, способов, путей и средств, направленных на социа­
лизацию детей и внедрение советских ценностей в детское сознание, особое
место уделялось новым советским праздникам, призванным вытеснить и пол­
ностью заменить старую имперскую праздничную традицию22. Первоначально
елке среди них не было места: Рождество устойчиво трактовалось как праздник
«буржуазный», а потому ненужный и вредный. Русский эмигрантский поэт
Валентин Горянский в стихотворении «Про елочку!» (1919) саркастично писал:
Скоро будет Рождество —
Гадкий праздник буржуазный,
Связан испокон веков
С ним обычай безобразный:
В лес придет капиталист,
Косный, верный предрассудку,
Елку срубит топором,
Отпустивши злую шутку.
Тот, кто елочку срубил,
Тот вредней врага раз в десять:
Ведь на каждом деревце
Можно белого повесить!
Хотя в детских учреждениях елку в первые послереволюционные годы про­
должали проводить, педагоги в отдельных случаях констатировали отсутствие
у детей интереса к ней и непонимание того, зачем елка вообще нужна и зачем ее
следует украшать игрушками23. Особенно заметным было такое непонимание
среди детей младших возрастных групп. Происходило оно не в результате пред­
намеренной «антиелочной» агитации со стороны воспитателей и учителей —
просто дети были слишком малы, чтобы что-то знать и помнить о прежнем,
«старом» празднике, если его теперь не отмечали дома, а новым идейным со­
держанием он пока еще не был наполнен. Как замечала по этому поводу в своей
книге, посвященной детскому советскому дошкольному воспитанию , Лайза
Киршенбаум, «избавление рождественского праздника от его религиозной на­
полняющей делало его более политически приемлемым, но и менее полезным
в качестве воспитательной модели для “социалистического” детского сада»24.
8о

История елочной игрушки

„Наша сила — полкам ясность и
трезвость учета всех наличных клас­
совых величин, и русских, и меж­
дународных, в затем проистекаю­
щая отсюда железная энергия, твер­
дость, решительность и беззавет­
ность борьбы".
ЛЕНИН.

Сами еловые ветки, а также некоторые елочные украшения (например, гир­
' гнды, флажки) отныне активно использовались как элементы оформления ноан х советских революционных праздников25 и зачастую сопрягались в детском
:: знании именно с ними. Этот факт закрепился в советской художественной
~;:гературе того времени. «Завтра поедем за елками за город. Ура!» — радостно
Вверху:
Зсклз памятника Ленину в виде украшенной елки, предложенный учащимися 4-й Опытной школы
• Каменева г. Москвы. 1924. Из книги: А.А. Сальникова. Российское детство в XX веке: История,
теория и практика исследования. Казань, 2007

Куда улетел «желтый ангел»?

81

Д.С. Moop.
Рождество.
Плакат. 1921

констатирует в своем дневнике 3 ноября 1923 года — накануне октябрьского
праздника — ученик советской школы II ступени Костя Рябцев, герой повести
Николая Огнева «Дневник Кости Рябцева» (1927)26. «Все лаборатории, и зал,
и аудитории украсили флагами и елками», — добавляет он 5 ноября .
Во время проведения в 1922-1924 годах весьма жесткой по форме атеисти­
ческой молодежной кампании по празднованию «комсомольского рождества»
(«комсвяток», «комсомольской елки»)28 как отрицания устаревш ей формы
праздничного досуга елка вновь оказалась востребованной. Вместе с ней ока
зались нужны не только и не столько елочные игрушки, сколько карнавальные
костюмы и маски, в особенности те, что имели ярко выраженную сатирическую
«антибуржуазную» и антирелигиозную направленность,
в основе нового
празднества лежала смеховая культура и элементы карнавализации.
П раздник «комсомольского рождества» проводился в школах для всех
возрастных категорий учащихся29. Устраивался он и для взрослых
с целью
показать пагубность религиозной рож дественской затеи и ее взаим освязь
с вражеским капиталистическим окружением. Игрушки для этой цели исполь­
зовались «особенные»: «В энском стрелковом полку была оформлена сцена, на
ней вместо буржуазной, разукрашенной ликами святош елки стояла большая
ветвистая сосна, которая была закреплена в чучеле, изображавшем мировои
капитал, на ветках сосны висели проткнутые щепками и штыками куклы Кол­
чака, Юденича, Деникина, Махно и других прислужников капитала» (1922)30.
Идея противопоставления «старого», буржуазного и «нового», совет­
ского рождества в наиболее яркой и доступной форме была представлена в
знаменитом агитационном плакате Д.С. Моора «Рождество» (1921), сопрово­
ждавшемся стихами Н. Горлова («Наше Рождество — воскресенье, / Выход из
ада времен, / Празднуем мы под сенью / Октябрьских знамен»). Изображение
рождественской елки отсутствовало даже в «негативно-критической» части

82

История елочной игрушки

этого плаката, изображавшей «старое» Рождество и его поборников. В совет­
ской плакатной живописи конца 1920-х — первой половины 1930-х годов идея
-замалчивания» елки выдерживалась столь же строго — ведь елка, тем более
украш енная, была слишком привлекательна, особенно для детей. Поэтому
советский плакат этого периода отдавал предпочтение яркому и детализирозанному изображению новых, революционных советских праздников, широко
используя в этих целях образы тех же самых детей (см., например, плакат Н ико­
лая Терпсихорова «Да здравствует праздник трудящихся!» ( 1934)31).
М ежду тем такие воспитательные меры оказались слишком грубыми и
малорезультативными. Как писал в своем сочинении один из юных современ­
ников событий, «советское Рождество в нашей деревне Кривошеино никто не
праздновал, а все праздновали старое Рождество... Во время празднования
старого Рождества у нас очень много народа ходит в церковь и все принимали к
себе в дом попа, давая ему белых пирогов и денег»32. Другой сельский школьник
вторил ему: «У нас был вечер, веселый, веселый праздник. Мы собрали к празд­
нику денег по 250 рублей, собрали елку, красивую, увешанную бусами»33.
К 1925 году «комсомольский штурм» религии начал стихать. На смену
ему пришла планомерная борьба с православными праздниками, в том числе с
Рождеством, и, соответственно, с елкой и елочной игрушкой, вылившаяся в шигокомасштабную антирождественскую кампанию 1927-1928 годов и заверш ив­
шаяся окончательным исчезновением праздника из советского праздничного
:• гтендаря34. XVI партконференция, состоявшаяся в апреле 1929 года, утвердила
в стране «непрерывный» рабочий год и пятидневную неделю с единым днем
:тдыха, приходившимся на пятый день. Таким образом, прежние религиозные
праздники были превращены в обычные рабочие дни, а различия между суб­
ботними, воскресными и будними днями попросту стерты. Один из идеологов
проведения антирелигиозной кампании в СССР, больш евик Емельян Яролавский, называл это решение «важнейшим», поскольку, по его мнению, оно
принципиально по-иному ставило вопрос о религиозных праздниках и способ­
ствовало «ускорению выкорчевывания религиозного быта»35. Как вспоминала
современница, после введения «непрерывки» «собираться вместе стало еще
труднее. Обязательно кому-нибудь на другой день приходилось работать. Наши
встречи свелись к государственным дням отдыха: 1-ое мая, 7-ое ноября, Новый
год. О Рождестве уже никто не говорил, и если устраивали елку для детей, то
старательно запрятывали ее, чтобы ни соседи, ни управдом не заметили. Боятись доносов, что празднуем церковные праздники»36.
Изменения, которые происходили в российском календаре на протяж е­
нии 1920-х годов, как отмечала И.Н. Котылева, были направлены на переори­
ентацию общественного и индивидуального сознания и переключение всего
культурного кода37. Отныне каждый пионер и комсомолец «словом и делом»
Куда улетел «желтый ангел»?

83

31 день.

ЯНВАРЬ

1921-1

(Pf ВРАЛЬ

июль

ВСР КНИГИ ИУЧС6МИКИ

АВГУСТ

СЕНТЯБРЬ

ОКТЯБРЬ

НОЯБРЬ

ДЕКАБРЬ

БИБЛИОТСКИ

it V IM 'L 'T W .IO IO K И Ш Ю к С Т М

должен был бороться с Рождеством, рождественской елкой и ее атрибутами.
Посещение кружков «юных безбожников» в школе становилось не только на­
стоятельно рекомендуемым, но и обязательным, а встреча Нового года с «бур­
жуазным символом» — наряженной «елкой» — жестоко каралась, вплоть до
исключения из рядов РКСМ38. В стране начали создаваться «безбожные» бри­
гады, цеха, заводы, колхозы, нацеленные на борьбу с религиозными праздника­

84

История елочной игрушки

ми. Отвлечение населения, прежде всего детей, от праздника осуществлялось
путем проведения в это время альтернативных праздничных или спортивных
мероприятий, вроде дня Зимы, куда дети приходили с лозунгами «долой старые
праздники», «мы — дошкольники — за новую жизнь», или лыжного пробега
в соседнюю деревню39.
Кампания по борьбе с елочной игрушкой была частью не только анти­
религиозной кампании, но и кампании по борьбе с мещанством. Н арядная
елочка как символ буржуазного уюта должна была быть изъята из советской
квартиры, а игрушки попросту уничтожены. Популярным массовым действом,
направленным на вытеснение елки из общественного сознания, были так на­
зываемые «похороны елки» и сопутствовавшего ей «рождественского хлама».
Учителя на уроках рисования предлагали детям изобразить рождественскую
елку, а затем перечеркнуть ее жирным крестом40.
Советские писатели, поэты, художники были мобилизованы на борьбу
с Рождеством и рождественской елкой. В сатирическом «Рождественском рас­
сказе», впервые опубликованном 25 декабря 1928 года — в разгар проходившей
в СССР антирождественской кампании — в берлинской эмигрантской газете
(в нашем случае — елочная игрушка), а то, «как, когда и почему она это сим­
волизирует, выходя за границы своей утилитарности и становясь органичной
частью духовного пространства»4.
Советская елочная игрушка была многофункциональна по своему на­
значению и сложна по своему содержанию, неся в себе явное или скрытое
познавательно-образовательное, худож ественно-эстетическое, семантико­
семиотическое и оценочно-идеологическое начало и представляя собой осо­
бый тип нарратива. По происхождению своему это могло быть и официально
одобренное изделие, отражающее образовательно-воспитательную политику
и образовательно-воспитательны е стандарты , и самодельный образец, во­
площ аю щ ий семейные, домаш ние воспитательны е установки и ценности.
Этот текст был массовым не только в «бытовом» смысле этого слова (что до­
стигалось ш ирочайш им тираж ированием , приобщ енностью к нему п рак­
тически каждого и сильнейш им влиянием его на массовое сознание), но и
в классическом источниковедческом понимании (что обуславливалось его
стандартизированностью по языку самовыражения, характеру содержащейся
в нем информации и особенностью функционирования его в культуре). Своей
«массовостью» советская елочная игрушка разительно отличалась от игрушки
дореволюционной, ориентированной на избранных. Это был достаточно одно­
родный, выдержанный по стилю текст, который при внешней фрагментарности
каждого из его «высказываний» складывался на елке в законченное, целостное
повествование. Это, конечно же, был визуальный текст, но с некоторыми вер­
бальными элементами. Однако подчас лиш ь одно-единственное слово сразу
наделяло елочную игрушку особым смыслом (как, например, надпись «СССР»
на борту советского игрушечного аэростата). И, наконец, это, безусловно, был
136

История елочной игрушки

закодированный текст, где соотношение тайного и явного, эксплицитного и
имплицитного могло бесконечно варьироваться в зависимости от того истогического контекста, в который эта игрушка была встроена, и той конкретной
историко-политической ситуации, которой она была порождена.
Как объект «прочтения» елочная игрушка содержала в себе не менее трех
видов информ ации: содерж ательно-фактуальную (факты), содерж ательно­
концептуальную (идеи) и содержательно-подтекстовую (подтексты)5. Осо5гю труд ность п р ед ставл ял а расш и ф ровка п одтекстовой и н ф орм ац и и ,
возникающей благодаря способности елочной игрушки порож дать допол­
нительные смыслы путем разн ообразн ого и своеобразного сочетания ее
визуально-символических характеристик. С другой стороны, сложность пред­
метной организации самого «елочного» пространства также неизбежно обора­
чивалась сложностью и многокомпонентностью его смыслового поля.
Полиглоссия елочного текста предусматривала применение особых ме­
тодов и приемов его транскрибирования и интерпретации. Эти методы могут
быть рассмотрены на примере формирования «сверху» и восприятия «снизу»
советского визуального елочного канона как некоего официального идеологи­
чески оформленного визуального образа. Этот образ оказался закрепленным
как в вербальных, так и в визуальных текстах, причем как во «взрослых», так
отчасти, хотя, к сожалению, в несоизмеримо меньшей степени, в «детских».
«Взрослые» тексты были приоритетны при рассмотрении проблемы выстраи­
вания советского елочного нарратива и предлагаемых властью путей, спосо­
бов, методов и методик его прочтения. «Детские» тексты отражали специфику
сетского «прочитывания», детской «оптики» как особого способа освоения
елочного визуального текста и создания идентичных или альтернативных его
аналогов, но уже «детского» происхождения. (Этой же цели, кстати, могли слу­
жить и взрослые тексты-воспоминания о детстве, где «детское» отношение к
елочной игрушке реконструировалось уже с позиций взрослого опыта6.) В этой
сзязи достаточно ш ироко употребляемая в современном исследовательском
хискурсе практика «разглядывания» источника, когда визуальный текст про­
читывался подобно «телесной партитуре» (Р. Барт, Т. Дашкова, В. Подорога,
М. Ямпольский и др.7), оказалась приемлемой лишь с определенными уточне­
ниями и ограничениями, поскольку «увидеть» елку следовало глазами ребенка.
Неоценимое значение наряду с детскими вербальными текстами приобретали
лехские рисунки на «елочную» тему, в общем-то достаточно стандартного вида,
но вместе с тем и с особой, узнаваемой стилистикой.
На примере той же елочной игрушки становится совершенно очевидной
актуальность проблемы изучения ребенка как «продукта» визуального кон­
струирования и как субъекта визуальной культуры. Ведь именно визуальное
на протяж ении достаточно долгого времени является основным способом
Советская елочная игрушка как текст

137

детского познания и приобщения ребенка к окружающему миру. Позднее ви­
зуальное частично вытесняется и замещается вербальным, но при этом в целом
сохраняется. В отдельных случаях оно вновь выходит на первый план, посколь­
ку одним из характерных свойств детского восприятия и детской памяти явля­
ется эйдетизм — способность к запечатлению и сохранению наиболее ярких,
наиболее наглядных, в первую очередь зрелищных образов.
В своих воспитательных стратегиях и практиках советская власть не раз
пользовалась услугами визуального как одного из самых доступны х и мас­
совых, согласно ее представлениям, способов обретения советскости и для
взрослой, и для детской аудитории. Безусловно, при обращении к каждой из
этих категорий зрителей существовала своя специфика, но некоторые подходы
успешно срабатывали в обоих случаях. Таковыми оказались, например, «новые*
советские революционные празднества 1920-х годов. Их достаточно синтетич­
ная, зачастую уходящая корнями в прошлое, но заговорившая новым языком
визуальная символика оказалась понятной и успешно воспринимаемой как
детьми, так и взрослыми. Этот опыт был востребован и удачно применен в слу­
чае с возвращением в середине 1930-х годов рождественской/новогодней елки
(и ее атрибутов, в том числе елочной игрушки). Именно детям принадлежала
особая роль в процессе трансляции новой советской праздничной культуры
в российские семьи и «осовечивания» старого рождественского праздника.
В воспоминаниях находим примеры того, как в некоторых семьях взрослые не
хотели зажигать елку в Новый год, оттягивая этот момент до Рождества, то есть
до 7 января. Но дети, увидев зажженные накануне Нового года общественные
елки, не желали ждать этого события целую неделю и ломали сложившиеся
домашние правила, традиции и стереотипы8: «Наша елка восхищала не всех.
Очень неодобрительно смотрела на нее соседка по коммунальной квартире,
и всякий раз объясняла моим родителям, что негоже наряжать елку так рано
до наступающего Рождества. Ее елка, покорная и связанная, стояла на террасе
нашего деревянного московского дома и ждала своего дня. И только шестого
января, скромно украшенная, но зато с живыми свечами, она воцарялась в углу
комнаты соседки до наступления, как та говорила, настоящего Нового года»9.
Суть новой елочной игрушки была заложена не столько в ее внешнем виде
и форме, сколько в ее смысле. Выстраиваемый на елке предметно-образный
ряд, состоящ ий во многом из достаточно традиционных, привычных пред­
метов, должен был отныне заключать в себе новый символический смысл и
новые символические функции, направленные и на отторжение былой рели­
гиозной традиции, и на воплощение советского имперского дискурса. Между
тем символ «всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого
и уходя в будущее»10. Мало кто из находившихся на елке задумы вался над
тем, что советские елочные украшения имели своих прямых рождественских
1 38

История елочной игрушки

Дореволюционная
рождественская и
светская новогодняя
открытки

предшественников с глубокими библейскими корнями: Вифлеемская шестико­
нечная — красная пятиконечная звезда; яблоки — шары с изображением совет­
ской символики; фигурки ангелов — фигурки красноармейцев, пионеров, пио­
нерок и т. д. Скрытая символическая преемственность, невысказанный смысл
воссозданного на елке образа нового советского рая был понятен немногим.
1зязи между «старой» и «новой» елочной игрушкой были достаточно сложны
г многослойны, и их нелегко было угадать. Для детей скрытый смысл елочной
згрушки был слишком сложен, в том числе и в силу прерывания традиции —
эедь для большинства мальчиков и девочек елки второй половины 1930-х годов
тыли, по их собственным словам, первыми в ж изни11. Многие дети вообще не
=нали, что такое елка: «Дети говорили: “Елка в лесу?” Когда педагог объяснил,
:пин ребенок сказал: “Первый раз слышу, чтобы на елке росли игрушки”»12.
«Приближался 1935 год. В СССР возобновили обычай устраивать новогодние
а х и . Я еще тогда не знал, что это такое. Мне решили сделать сюрприз. У соседix был куплен старинный набор заграничных елочных игрушек... и я увидел
зоселе невиданное зрелище», — сообщал в автобиографических записках, со­
ставленных спустя много лет после описываемых событий, их автор13.
Советские средства массовой информации также заостряли особое вничание на «новизне» и «непривычности» возвращенного праздника («никогда
еще дети не видали ничего подобного»14). Это был удачный способ обозначить
и зафиксировать разрыв между «старой» и «новой» праздничной культурой.
• Глаза разбежались у Жени Крыловой. Мать ее, работница фабрики Мосбелье
.V3 4, иногда рассказывала Жене о елках. Правда, сама она знала о елках больше
со слов других. А сейчас Женя собственными глазами видела настоящую елку.
Больше всего ее привлекали игрушки. Их было такое множество, что Ж еня
Советская елочная игрушка как текст

139

Шэд

Образцовая елка.
Мурзилка. 1937.
12

сначала просто растерялась. Освещенные электрическими лампочками, висели
на елке большие шары, сверкали разноцветные звездочки, покачивались наря­
женные куклы»15. Речь идет о новогодней елке 1936 года, поэтому не удивитель­
но, что перечень украшений весьма скуп и не все они вполне елочные.
Н еобходимость быстрого внедрения образа новой советской елки по­
рождала исключительное многообразие путей, по которым происходило тираживание этого образа, его утверждение и легитимация: через елочный ритуал
и подготовку к нему (изготовление игрушек-самоделок), на уроках письма и
рисования (написание сочинений, детских рассказов и стихов о елке, создание
рисунков на новогоднюю тему), через сценарии елочных праздников и специ­
альные методические разработки по их проведению, в том числе и по методике
украш ения елки, разработанны е Н арком просом , через пропаганду образа
новой советской елки в средствах массовой информации, через новогоднюю
открытку, через государственные заказы на изготовление елочных украшений
140

История елочной игрушки

1>ЛС\*ПУ.К

В. Климашкин. Читайте и вы­
писывайте детские журналы.
Плакат. 1940. Из альбома:
Лети — наше будущее. М., 2007

z освещ ение производственных процессов по выработке елочной игрушки
1 периодической печати, через проведение конкурсов на лучшую елочную
игрушку и систему поощрений и наград и пр. Так, например, журнал «Совет­
ская игрушка»/«Игрушка» в разделе «Хроника» достаточно регулярно сообщал
зб организации такого рода конкурсов, приуроченных обычно к новогодним
граздникам, и об образцах, удостоенных наград: «В артели им. Шаумяна Мосгоркультигрушсоюза закончился конкурс на образцы ватной елочной игрушки.
Первое место получили фигурки “Турист” и “Милиционер”. Премии удостоены
были фигурки “Медицинская сестра” и “Девочка-колхозница”. Отмечены были
также такие “военные” елочные игрушки, как “М отоциклист”, “Танк” и “Воен­
ный истребитель”»16.
Огромную роль в процессе приобщения к новой елочной игрушке при­
званы были сыграть новогодние литературные тексты для детей, в том числе
тексты «пуерилистские», упрощенные. Это были тексты, написанные, как
Советская елочная игрушка как текст

141

правило, профессиональными писателями и поэтами для детей, про детей ж
часто — от имени детей, с применением характерного детского стиля письма ".
и претендующие на особую «правдивость» и «искренность» в передаче дет­
ского восприятия увиденного на елке. Посредством языкового «пуерилизма>
властный дискурс облекался в близкие и понятные детям простые и доступные
язы ковы е формы. В этих текстах легко прочиты вались властные ожидаш:в отношении елки и елочной игрушки. Многие из таких текстов публиковались
в советских детских журналах, выходящих значительными тиражами и широк:1
пропагандируемых среди детей и их родителей. Так, на плакате В. Климашкина
«Читайте и выписы вайте детские журналы» (1940) изображен не кто ино;'г,
как Дед М ороз, несущ ий в качестве новогодних подарков детям журналы
«Чиж», «Мурзилка», «Костер», «Дружные ребята», «Затейник» и другие18. Та­
ким образом, традиционны й елочный образ был не только политизирован,
но и коммерциализирован, хотя такая коммерциализация, конечно же, не ш п
ни в какое сравнение с появившимся в тот же период на Западе плакатом с изо­
бражением Санта-Клауса с сигаретой в зубах как части рекламной кампании г.:
продвижению канадских сигарет «Craven А».
Среди текстовых форм репрезентации советской елочной игрушки особа.?
роль уделялась елочным сценариям. Клиш ированные фрагменты, доступна?
художественная форма (часто — стихотворная, причем в сценарии обычк:
включались стихи известных советских детских поэтов), широкое тиражир:вание делали эти тексты необычайно удобными для массового распростране­
ния образа нового елочного украшения.
Некоторые стихотворные тексты были ориентированы на показ советск
го елочно-игрушечного изобилия:
Фонарики, огоньки,
Золотые светляки,
Пушки, хлопушки,
Мельницы, вертушки,
Уточки, дудочки,
Леденцы, бубенцы,
Два козла, три овцы,
Орех больше всех,
Всем орехам — орех!
Е. Тараховская. Елка, елка, елочка...'9
Однако большинство сценариев новогодних праздников включало в сес более четко прописанный образ «осовеченной» елки, где игрушки старого об­
разца мирно уживались со знаковыми игрушками новой советской эпохи:
142

История елочной игрушки

Вот здесь орехи, шишки, шарики,
Морковки, ягодки, грибки.
Посветите нам, фонарики, —
Золотые светляки.
А еще есть хлопушки, трещотки,
А там наверху — самолет,
А здесь корабли и лодки —
Весь океанский флот.
Елка. Репертуарный сборник20
В качестве обязательного элемента елочного убранства эти тексты п ро­
пагандировали укрепленную на макушке звезду («над самой над макушкою —
огромная звезда», «на ветвях висят хлопушки и звезда горит на ней», «серебром
ззезду зажег добежавший до верхушки самый смелый огонек»21), чаще — крас­
ную («а под красною звездой дождик блещет золотой»22), но не всегда. В предво­
енных методических указаниях, посвященных украшению елки, обычно реко­
мендовалось размещать на ее верхушке красную или серебряную пятиконечную
гзезду23. После окончания Великой Отечественной войны предлагалось увенчать
советскую елку-победительницу, внесшую свой вклад в разгром врага (детям

«Елка победителей».
Мурзилка. 1943. № 11-12

Советская елочная игрушка как текст

1 43

объяснялось, что своими густыми ветвями она укрывала разведчиков и парти­
зан), в подражание высшей правительственной награде — золотой звездой:
Победа!
Разбиты враги навсегда!
Зажглась на груди
У героев звезда.
Теперь на вершинку
Лесную, простую
Тебе мы повесим
Звезду золотую»
Е. Трутнева. Золотая звезда2'1
Описания и изображения богато украшенной рождественской елки в Со­
кольниках («монтер Володя провел проволоку для освещения елки и подвесит
к веткам электрические лампочки... елка была уже убрана. Все игрушки делали
сами ребята. Тут были и медведи, и зайцы, и слоны. А лучше всех был румянки
Дед Мороз с белой бородой; сидел он на елке — на самой верхушке»25) и в Гор­
ках составили неотъемлемую часть советской детской «ленинианы»26.
Образ новой елки также обязательно присутствовал в советских стан­
дартных букварях27.
Что касается взрослого производителя и потребителя елочной игрушка,
то в выработке и форм ировании его вкусов большую роль играли как спе­
циализированные (например, журнал «Искусство», «Декоративное искусств а
в СССР»), так и массовые периодические издания, особенно женские («Работ­
ница» (с 1914 года), «Крестьянка» (с 1922 года), «Общественница» (1936-1941),
«Советская женщина» (с 1945 года) и др.), содержащие «инструкции» по изго­
товлению елочной игрушки и украшению елки.
Как отмечал Ролан Барт, продукты подражательных искусств всегда вклк чают в себя два сообщения: «денотативное, то есть собственно аналог реаль­
ности, и коннотативное, то есть способ, которым общество в той или иной мере
дает понять, что оно думает о ней»28. Позитивные коннотации, определяемые
высокимивозможностями приспособления советской елочной игрушки д м
текущих нужд воспитания, присутствовали не только в ее описании, не только
в речи, но в первую очередь в самом ее образе, ее риторике. И этот образ сле­
довало правильно воспринять. Визуальный синтаксис елочного нарратива был
достаточно сложен и требовал предварительной подготовки для последующего
прочтения.
Учитывая особенности детского восприятия, советская елочная игрушка
должна была быть очень зрелищна, что достигалось за счет яркости, красоч144

История елочной игрушки

аости, «удивительности» елочных украшений29, и в то же время максимально
доступна, что осуществлялось за счет простоты и узнаваемости образов (обыч­
но — путем типизации и обобщения). Не случайно среди игрушечных образов
советской елки было так много детских, а елочные «взрослые» — красноар­
мейцы, матросы, милиционеры, колхозники, позднее — космонавты — часто
выглядели как переодетые дети. Они отличались и детским телосложением, и
детским выражением лиц («кукольные» лица), и «детскостью» одежды (даже
«форменная» одежда взрослых была стилизована в данном случае под детскую).
Таким образом, образы «елочных» детей были начисто лишены какого-либо
дискриминационного содержания. Напротив, в елочной иерархии они занимали
самые почетные места, потеснив и вытеснив оттуда взрослых, что вполне соот­
ветствовало общим установкам советской политической пропаганды, стабильно
и неоднократно использовавшей и эксплуатировавшей детские образы в своих
пелях. Выглядевшие довольно реалистично, елочные дети и младенцы, с одной
ггороны, воплощали собой миф об уже существующем идеально счастливом со­
ветском детстве, а с другой — представляли собой некие показательные образцы,
на которые следовало равняться и которым следовало подражать.
В соответствии с тогдашними воспитательными стандартами больш ин­
ство елочных детей выступали не пассивными наблюдателями всего того, что
происходило вокруг них, а активными участниками, «оснащенными» атри­
бутами их деятельности — санками, коньками, лыж ами, книгой, лопатой,
куклой и т. д. Пассивная созерцательность как способ времяпрепровождения и
отношения к действительности на советской елке не пропагандировалась и не
поощрялась.
Если советская культура елочной игрушки и отдавала приоритет какимто возрастным категориям, то это, безусловно, были ребенок и старец (Дед
Мороз, пушкинские Старик из «Сказки о рыбаке и рыбке» и Царь Салтан и
др.)50 Что касается гендерной принадлеж ности образов елочных игрушек,
го они могли быть симпатичны и привлекательны (как привлекателен может
быть маленький ребенок) и при этом абсолютно асексуальны. «У нас кукла есть
образ ребенка, нашего ребенка... а не буржуазной “барышни”», — писала уче­
ный секретарь Комитета по игрушке Е.А. Флерина в 1936 году31. Эта установка
полностью распространялась и на елочные «кукольные» фигурки.
М ужчине следовало присутствовать на елке прежде всего в качестве
война — прошлых веков (богатыри в кольчугах) или современного32. Выра­
батывавшийся в то время в СССР мужской идеал был близок к такому «мититаризированному» образу здорового, атлетически сложенного мужчины,
готового ко всему (кроме эротики, которая из идейных соображений жестко
табуировалась), некоего советского супермена, достойно выходящего из любой
-ризисной ситуации. Образ такого человека — «красноармейца, краснофлотца,
Советская елочная игрушка как текст

145

милиционера, физкультурника, летчика» — вел ребенка, по мнению советских
педагогов, «от самых простых, узкосемейных и бытовых картин к воспроизве­
дению жизни коллектива, к ш ироким общественным событиям и явлениям,
к ярким героическим эпизодам нашей жизни»33.
Весьма востребованы в связи с высокой степенью их узнаваемости ока­
зались и персонажи русских народных сказок, и популярные герои советской
детской литературы. «Надо иметь нам такие игрушки, которые должны быть на
каждой елке, — писал один из идеологов «новой» елки С. Базыкин, — которые
были бы так же характерны и популярны, как “Крокодил” или “Тараканище”
Чуковского»34. Н едавняя реабилитация сказки в советских воспитательных
практиках оказалась тогда весьма своевременной, поскольку «сказочность» от­
ныне расценивалась как одна из основных характеристик новогоднего дерева: