Овальный портрет [Анатолий Иванович Белинский] (fb2) читать постранично

Анатолий Белинский Овальный портрет

Глава первая В ДАЛЕКОМ ГОРОДЕ

Всякий раз, бывая в командировке в другой стране — а таких поездок у Николая Андреевича Садовникова набралось уже много, — он испытывал желание вырваться из официального зала или учебной аудитории, где обычно проходили разного рода симпозиумы. Вырваться не потому, что ему было неинтересно на таких собраниях: прожив шестьдесят с лишним лет, Садовников давно уже понял, что даже если подобные собрания, конференции не дают ничего конкретного в разрешении той темы, которой он посвятил остаток дней своих (так говаривал он в кругу друзей и семьи, лукаво намереваясь прожить еще немалый кус жизни), то общение с людьми, разрабатывающими в различных концах земли сходные научные идеи, было для него ничем не заменимо. Оно, это общение, оберегало от движения по ложному пути, заставляло соизмерять собственные успехи с успехами людей, о существовании которых он знал только по статьям в научных изданиях или встречал разок-другой именно на таких симпозиумах, как в этот раз, здесь, в чистом, красивом и чужом городе, раскинувшем свои коттеджи и университетские корпуса на склонах суровых скалистых сопок вокруг серо-стального фьорда. Николай Андреевич испытывал почти мальчишеское желание пройтись по каменистой земле, дотронуться до шершавого ствола такой же, как где-нибудь на Карельском перешейке, высокой сосны или просто слоняться по незнакомому городу. Идти не торопясь, то и дело останавливаясь возле больших витрин магазинов, украшенных нарядными тканями, или изящными дамскими туфлями на легкомысленно тонких каблучках, или добротной кухонной мебелью — стол, два табурета, длинная лавка — все это из сосновых досок, гладко остроганных и покрытых лаком так, что янтарно-желтый цвет вызывал желание погладить их рукою, ощутить тепло дерева. Все товары, выставленные в витринах универсальных магазинов и маленьких лавчонок, предлагали себя покупателю, о чем свидетельствовали цены, написанные на бумажных ярлыках люминесцентными красками. Как правило, было две цены: одна старая, перечеркнутая крест-накрест, а вторая — новая, меньше той, что была перечеркнута. Глядя на эти ярлыки с ценами, Николай Андреевич подумал: хозяева магазинов всячески подчеркивают снижение цен, зато когда повышают их на свои товары, то предпочитают о старой цене не напоминать.

Впрочем, Садовников мысленно одернул себя: что за дурная привычка — выискивать в чужой стране нечто негативное лишь потому, что страна для тебя — неродная!.. Но, подумав так, тут же поправил себя: не плохое отыскиваю, а сопоставляю, сравниваю, ищу, чем эта зарубежная жизнь отличается от нашей.

Именно желание пройтись по улицам города, самому, без гида, этого «объясняющего господина», составляло для Николая Андреевича Садовникова главную прелесть пребывания на чужой земле. Впрочем, только в первые дни, потому что уже через неделю жизнь в стерильно-чистых отелях с их холодно-опрятным синтетическим уютом надоедала, и с каждым днем ему все больше хотелось сесть в самолет или поезд и проснуться уже в Ленинграде, чтобы можно было, отдернув утром штору, увидеть за окном напротив дом с эркером, услышать знакомый шум Большого проспекта, увидеть, как дуга троллейбуса срывает с толстых проводов нестерпимо яркую искру.

Николай Андреевич был не таким уж домоседом. Вырастив двоих сыновей, он вместе с женой любил проводить свой отпуск в Крыму, в Прибалтике, а то и на Домбае. Но в свою квартиру на Васильевском острове, неподалеку от Академии художеств, Николай Андреевич возвращался всегда с удовольствием. Здесь его ожидали стеллажи с книгами, а на стенах висели любимые картины — живопись, графика. Садовников гордился, что у него была, как он сам говорил, неплохая коллекция «мирискусников», несколько полотен других русских художников.

По правде говоря, в молодые годы, когда Николаю Андреевичу пришлось, как теперь выражаются, «пахать в науке» аспирантом, чтобы можно было потом сказать себе, что есть и моя частичка в науке о фторсодержащих соединениях, — в те времена его мало заботили те три картины, которые достались ему по наследству от деда, профессора Петербургского университета. И только спустя много лет, когда Николай Андреевич стал кандидатом, а затем и доктором наук, когда фамилия Садовникова стала известной в кругу ученых-неоргаников, а дети выросли, когда — чего греха таить! — появился определенный достаток, Николай Андреевич позволил себе увлечься: время от времени он стал покупать акварели, рисунки, а то и картины. Дело это, впрочем, оказалось, дорогостоящим, но тут уж Николай Андреевич почувствовал своеобразный азарт к коллекционированию. Появились знакомства с людьми, которые, подобно ему, собирали живопись,