Маркизет [Надежда Валентиновна Гусева] (fb2) читать постранично, страница - 2

уходящей в луга.

– А тут Аниська жила. Аниську помнишь?

– А как же. Бурьяну-то! Всё заросло. Умерла, видать.

– А тут кто? Фотеевы?

– Они. Так они давно уж съехали. Конечно, чего им тут, они и не старые ещё.

– А это Лизин.

У Лизиного дома стояли долго. Дом смотрел на них пустыми глазницами окон, словно припоминал. Его развороченное нутро не было защищено ни от дождя, ни от ветра, ни от времени. Когда-то на теперь тёмных завалившихся полатях спала розовая круглая Лиза, пахнущая всегда огуречным мылом. А в том углу стояло её высокое зеркало – самое дорогое зеркало во всей деревне. А сейчас Лизы не было. Она так и не стала старой.

– Пошли к Кате.

– Пошли.

К Кате стучали долго. Наконец она вышла – руки в глине, фартук замызган. Застыла в воротах, сощурилась на солнце и заплакала. Так и стояла, подвывая, а старые подруги похлопывали её по плечам и гладили по белому застиранному платку.

В доме мало что изменилось. Та же кровать с шишечками, те же вышитые наволочки, тот же стол посреди горницы. Гостьи развернули пироги, достали конфеты. В сумках остались гостинцы. Катя – только первая остановка, не всё ей. Хозяйка поставила чай, принесла из погреба квас, выставила свежие огурцы и вчерашние лепёшки.

Дети перекусили и скоро заскучали. Бабкины разговоры не прельщали их.

– Мы гулять, бабуль!

– Да идите уже! Смотрите, не хулиганьте.

Сначала щипали малину у забора, потом поймали ящерицу, потом влезли в пустой дом. Всё обшарили и спустились в пыльный подпол. Девочка нашла витую ложечку, две катушки с нитками и большую стеклянную бусину. Поискали другие бусины, заглянули в сухую кадушку, но больше ничего не нашли. Зато мальчик полез на чердак и обнаружил гнездо. Он позвал девочку и помог ей забраться по скобам в стене. В гнезде лежало два больших серых яйца. Дети, замирая, потянули к ним руки.

– Уху! Ухуху!

Большая серая тень метнулась от стены. В полутьме горели жёлтым огромные злые глаза. Девочка завизжала. Большая сова медленно шла по полу, встопорщивая на ходу густое оперение.

– Тика́ем!

Они не помнили, как спустились с чердака, как бросились бежать, как выскочили из трухлявых ворот и забились в заросли лопуха. А потом начали смеяться.

– А как ты заорала-то!

– Да ты бы на себя поглядел!

– А она такая – уху!

– Вот страшилище!

Солнце поднялось выше, стало заметно припекать, белое облако-чертог потеряло волшебные формы, прижалось к земле, заметно потемнело. Женщины долго стояли у ворот, прощались. Катя опять плакала. Дети смотрели на неё и жалели. Катю им было жаль просто оттого, что она плачет. Они ничего не могли знать о засыпанной снегом мёртвой деревне, об унылом осеннем бездорожье, о дороговизне дров и волчьей тоске по далёким детям.

В поле журчали голоса жаворонков. Эти птицы имеют одну особенность – они встречают путников и, низко кружа над их головами, поют тихую и добрую песенку, ненавязчивую как тёплый дождь по стеклу, как сверчок за печкой. Дети поспорили, над кем из них жаворонки сделают больше кругов, но быстро сбились со счёта. Солнце припекало их, припекало их бабушек. Дорога мягко изгибалась среди полей.

Следующая деревня была крепче, живее. По дороге протарахтел трактор, за ним проехал мотоцикл с коляской. Все закашлялись в облаке мелкой горячей пыли и отправились мыть лица и руки на колонку. Ледяная вода обжигала и бодрила, от неё ломило зубы.

– Тут Нина с Олей жили, – сказала Настя.

– А сейчас кто?

– Олин сын.

– А вон там Даниловы.

– А Данилов-то за тобой бегал! Ох, и хлюст был.

– Добегался, отсидел уж раза три, – Вера устало поправила платок. – Пошли что ли к Носовым?

– Пошли.

У дома сидели двое – толстая краснолицая бабка и тощий мужичок с перевязанным глазом.

– Здравствуйте.

– Здорово… – Толстая бабка прищурилась. – А ктой-то? Не узнаю.

– Вера я. А это Зина с Настей.

– А?

– Ве-ра!

Бабка всё так же присматривалась, лицо её расплывалось в глупой улыбке. Мужичок ткнул её под бок.

– Да Верка это! Эх! Ничё не понимат. Копна копной. Айда в дом, девки.

В доме было сумрачно, пахло неприятно. Женщины засуетились, вынули из сумок свои пироги и конфеты. Тощий мужичок выставил на стол горшок с тёплой картошкой и жареную рыбу, вытащил из-под кровати мутную бутылку, протёр, открыл.

– Давайте, девки, не ерепеньтесь.

– Так чего Даша-то? Зови.

– Да ну её! Вылезла, так пусть хоть до темна сидит, рожу греет. Всё равно как капуста.

– Давно ли такая?

– Да уж второй год! Давай, девки, за прекрасных дам!

Дети заскучали и, уже не спрашивая разрешения, вышли в заросший птичьей травкой двор. Посреди двора грелись куры, чёрная кошка вылизывалась на скамейке, в бочке с водой плавала тина. Дети с трудом отворили тяжёлые ворота и медленно двинулись по безлюдной улице мимо домов, заборов и бань.

В небольшом магазинчике было всё, что душе угодно – вёдра, лейки, хрустящий ситец, карамель, хлеб, масляная краска. Были даже сухие как палка песочные пирожные. В траве возле магазина копошились три