Летит себе аэроплан [Фридрих Наумович Горенштейн] (fb2) читать постранично, страница - 3

свечей по стенам, по углам, по ящикам… В доме у Локшинзонов, в доме у Шустеров, в доме у Шагалов.

— Я нашел хлебную корочку, — говорит Эля.

— Вот хлебная корочка, — говорит Марк.

— И у меня хлебная корочка, — говорит Давид.

— Я нашел сухой хлеб, — говорит Аминодав.

— Хлебная корочка, хлебная корочка! — шумят дети.

— Дети, существует обычай, — говорит Пинхас Шустер, — кладут в определенные места десять хлебных корочек и затем собирают их во время поисков. Делается это для того, чтоб в случае отсутствия даже крошки хамеца поиски не оказались безуспешными.

— Вот так собираются крошки хамеца. — Эля птичьим пером подметает крошки в деревянную ложку.

Всюду, во всех еврейских домах, ищут хамец. Предпасхальная ночь близка к концу. Голубеет окно.

— Весь хамец кладите в этот пакет, — говорит Эля.

— Перо и специальную деревянную ложку тоже кладем в этот пакет с крошками и подвешиваем его повыше на крючок, чтобы мыши и крысы не разгрызли пакет и не разнесли крошки по дому.

Окна уже освещены первыми лучами солнца. У всех утомленные, но торжественные лица. Произносится завершающая молитва.

— Любой непресный хлеб, — произносит Захария Шагал, — или квашня…

— …которые имеются в моих владениях, — произносит Пинхас Шустер.

— …но которые я не заметил и не убрал и которых я не знаю, — произносит Эля.

— …пусть считаются никчемными и станут бесхозными, подобно праху земному, — говорит Захария Шагал.

Все:

— Аминь!

Солнечное утро. На столе кипит самовар.

— Дети, это ваш последний предпасхальный завтрак, — говорит Захария. — Сегодня начинается праздник Песаха в честь исхода сынов израилевых из Египта, и евреи, подобно предкам своим, будут есть только мацу, которую готовят согласно предписаниям Галахи и охраняют от закваски. А весь хамец после завтрака будет торжественно сожжен.

— Захария, — говорит мама, — ты ведь знаешь, что в этом году на шаббат—Гагадол, великую субботу перед Песахом, к нам из Леозно должно было приехать много родственников: брат Израиль, брат Иегуда, сестра Ралли, сестра Муся, сестра Гутя, сестра Шая. Но они не приехали, потому что муж сестры Ралли умер.

— К чему ты мне это говоришь? — спрашивает Захария.

— К тому, что напечено много сладостей. Что нам теперь с ними делать?

— Согласно предписанию Торы весь хамец должен быть сожжен.

— Ах, — вздыхает мама, — ведь детям будет так тяжело видеть, как горят пирог с творогом, печенье и струдель. Неужели нельзя найти шабес-гоя, нееврея, которому Тора не предписывает соблюдать Песах, и продать ему все это хот бы за полцены?

— Ты ведь знаешь, — говорит Захария, — что из всего хамеца шабес-гои покупают за полцены только водку, сливоницу и пиво.

— Ай, как жалко! — Мама отпирает буфет и ставит на стол блюда со сладостями. — Дети, ешьте, сколько можете, потому что остаток придется сжечь.

Наливается крепкий чай. Масленистое печенье, пирог со сладким творогом, струдель с орехами и изюмом, рогалики с вареньем… Райское обилие, рай для детей… Дети набрасываются на сладости, как древние евреи в синайской пустыне на манну небесную. Марк старается не отстать от Давида, который, хоть и маленький, худенький, но съел уже целую сладкую гору. Еще один кусочек струделя, еще кусочек пирога со сладким творогом… Вдруг Давид вскакивает и, выпучив глаза, бежит во двор. Марк начинает смеяться, но тут же, прижимая рот ладонью, бежит следом. За Марком бежит сестра Лиза. Дети стоят рядом, упираясь руками в забор. Светит пасхальное солнце, поют птицы.

— Вот что значит жадность, — говорит Захария, когда они бледные, с пустыми желудками возвращаются.

— Не ругай их, Захария, ты видишь, детям нехорошо, выпейте еще крепкого чая, станет легче.

Струдель, пирог с творогом, печенье, рогалики уже лежат на жертвенном подносе посреди стола, рядом с хлебными корочками, птичьим пером и деревянной ложкой. Отец Захария обливает все это спиртом. Вспыхивает огонь… Детские глаза наполняются слезами. Святая пасхальная жертва. Корчатся, погибают в огне любимые сладости, течет горячее варенье из лопнувшего теста, выползает творог… Отец Захария читает молитву:

— Любой не пресный хлеб или квашня, имеющиеся в моих владениях, которые я видел и которых я не видел, которые я заметил и которых я не заметил, которые я убрал и которые я не убрал, пусть считаются никчемными и станут бесхозными, подобно праху земному.

— Аминь!

Все:

— Аминь!

— Хая, сколько мы возьмем солдат в этом году за пасхальный стол. — спрашивает Эля.

— Сколько? — говорит Хая. — Как всегда — одного.

— А может, мы возьмем в этом году двух? Одного солдата берет грузчик селедочной лавки Шагал, — говорит Эля, — я все-таки ювелир.

— Если ты такой богатый ювелир, — сердится Хая, — тогда возьми семь, как хозяин кофейни Гуревич, или десять, как Розенфельды, у которых три ювелирных магазина. Ты подсчитай, сколько будет стоить одно только кошерное вино со штампом раввина? На