Кремулятор [Саша А. Филипенко] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »
Саша Филипенко Кремулятор
© Филипенко А. А., 2022 © «Время», 2022 18+Часть первая
Следствие
Обыск и арест проводят 23 июня 1941 года. На всё про всё уходит шесть часов. Работа привычная, однако атмосфера нервная – всего день как объявлена война. Пока Брестская крепость сдерживает невообразимое давление фашистской машины, столицу Советского Союза накрывает волна незаметных изъятий. В квартирах и в парках, в институтах и в наркоматах вяжут потенциальных шпионов. Несмотря на размах мероприятия, задержаний не так уж и много – арестовывают всего 1077 человек, в которых бдительные советские органы видят предателей и троцкистов, бактериологических диверсантов и прочих (для заключения под стражу существует и такая графа). Цифра столь незначительна, потому что с большинством линейников разобрались еще в 37-м, когда только по подозрению в работе на Польшу к расстрелу были приговорены более ста тысяч человек (если быть точным – 111 091 гражданин). Действительный штат польской разведки не насчитывает и двухсот агентов по всему миру, но что уж тут поделаешь, ты же знаешь, милая, наши старательные органы уничтожают впрок и наверняка. «Лучше перебздеть, чем недобздеть», – переворачивая мою библиотеку, замечает один из чекистов. От грубости этой крохотную квартирку начинает выворачивать вещами, и меня выводят на улицу. В пользу следствия они изымают восстановленный военный билет, записные книжки (шесть штук) и разного рода письма (в количестве 30). Кроме этого, проводящих обыск товарищей Козлова и Лягина интересуют адреса и телефоны (на 76 листах), личная переписка (почти 200 страниц) и три книги: о магии, о штундистах и о карма-йоге. Вечером того же дня меня доставляют во внутреннюю тюрьму НКГБ, где фотографируют, опрашивают для анкеты и отбирают взятые с собою вещи: одеяло серое байковое – 1шт.; простыни х/б – 2 шт.; полотенце – 2 шт.; наволочки – 2 шт.; платки носовые – 6 шт.; рубашки разные – 2 шт.; трусы х/б – 1 шт.; носки разные – 2 пары; щетку зубную —1 шт.; мыло простое – 1 кусок; салфетку – 1 шт. Всё это собрано мною впопыхах, всё это, конечно, более ни к чему. Оставшись в камере, я не скулю, не плачу и не бьюсь головой о стену. «Произошла ошибка!» – о нет, подобных глупостей, взывая к надзирателям, я не кричу. Бессмысленные и пошлые проявления человеческих эмоций меня не занимают, а потому, сев на холодный пол, я без особенного интереса разглядываю клюв высиживающей меня наседки: – Расстреляют тебя? – совершенно бестактно спрашивает он. – Нет. – Почему? – Потому что шесть французских платков отобраны, но одну советскую простынь они все-таки выдают… «Смерть есть мое первое детское воспоминание», – однажды, задолго до ареста, в одном из изъятых теперь дневников запишу я. Каждый день, куда бы мы ни шли вместе с мамой, путь наш непременно пролегает через сельское кладбище. Иногда мама останавливается возле какого-то креста, чаще, ускоряя шаг, проходит мимо. Неизменно одно – даже если нам нужно месить грязь в совершенно другом направлении, каждый день мы оказываемся здесь – петля. Научившись складывать буквы в слова, я поражаюсь однажды, что на кресте выведены мои имя и фамилия. – Мама, это для меня? Сюда меня положат, когда я вырасту? – Нет, глупенький! Здесь похоронен твой родственник! Тебя назвали в честь него… Каждый день мы проходим мимо могилы с моим именем, и я обещаю себе, что никогда не умру… «И вытри кровь, пожалуйста…» – с любовью говорит мне мама. Как ты помнишь, с самого детства у меня плохие сосуды. Первый московский допрос проходит стремительно и комично. Следователь поздравляет меня с наступающим пятьдесят пятым днем рождения и заявляет, что перед ним шпион. На какую именно разведку я работаю, он не уточняет, однако, раскрыв юную, хрупкую еще совсем папку-абитуриентку, не поднимая глаз, для чего-то наигранно щелкает языком и добавляет только, что Нестеренко Петру Ильичу светит 58-я статья. – И? – спокойно спрашиваю я. – У-во-ди-те! – вдруг чеканит он. Фальстарт. Попробуем заново. В течение четырех месяцев это бессмысленное представление то и дело повторяется. Словно в гимназии, следователь усаживает меня на стул, строго отчитывает и задает совершенно бестолковые вопросы: «Кто? Зачем? Почему?» Затем он для чего-то пробует меня напугать, однако, не имея времени на полноценные пытки (таких, как я, у него полна горница), всякий раз делает это довольно поверхностно и штатно. Убедившись, что я не собираюсь свидетельствовать против себя, дознаватель вновь и вновь тяжело вздыхает и приказывает меня вывести. Глупо, но мы буксуем. Следователь злится – мяч на моей стороне. Как бы странно это ни звучало, но летом и осенью 41 года я имею некоторый перевес. Время теперь работает на меня. 37-й, по которому так тотальгирует мой дознаватель, прошел. Обновленное квазиправосудие требует от него пускай и формальных, однако допросов,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »
Последние комментарии
6 часов 26 минут назад
16 часов 45 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 14 часов назад