Право на правду [Дора Штрамм] (fb2) читать постранично

Дора Штрамм Право на правду

— Так значит, вы утверждаете, что врагов у вас нет, госпожа Эрнст?

— Врагов нет, — ответила Мария, стараясь не слишком пялиться на блестящую лысину следователя. Лекарства, которыми ее напичкали в больнице, вытворяли с восприятием странное: голос собеседника барабанил в уши, льющийся из окна солнечный свет резал глаза, воздух в палате казался слишком холодным, несмотря на то, что Мария сама установила температуру на двадцать восемь градусов. И все равно она мерзла и куталась в плед, а вот следователь Гонс, потел, то и дело вытирая салфеткой шею над воротником темно-синей формы. Пропитанная ароматизатором салфетка воняла одуряюще.

— Но вы журналист, может, написали что-то эдакое, а? — следователь подмигнул, веко опустилось и поднялось с тихим шлепком. Мария прикусила губу. — Какой-нибудь острый материал?

— Скорее сняла, а не написала, я ведь оператор… — Она замялась. — Я выпустила серию репортажей о жертвах асфанской оккупации, которую многие сочли неоднозначной, но вряд ли это повод для убийства.

— Асфанская оккупация, да-да. — В животе следователя заурчало, он шумно выдохнул, покивал и набрал что-то на висящем перед ним в воздухе виртуальном экране. Хорошо хоть вторая кровать в палате пустовала. Еще одного человека рядом Мария бы сейчас, наверное, не выдержала.

— Мне кажется, я видел эти репортажи… Верно, видел! — обрадовался следователь, пробежав взглядом по появившимся на экране снимкам. — Очень, очень сильно! Я бы даже сказал… Неоднозначно, да. Моя жена не могла смотреть, но я думаю, люди должны видеть, должны знать правду о жертвах оккупации, и о тех, кто подвергся действию излучателей, как ваша мать. Знаете, все эти разговоры, которые сейчас ведет молодежь, мол, факты искажаются, асфанцы демонизируются, зря мы сопротивлялись и сейчас зря отказываемся принять их помощь, а вот если бы еще тогда позволили им мирно развивать нашу промышленность, вместо того, чтобы воевать, удалось бы избежать таких потерь…

— И уровень жизни был бы выше, не пришлось бы восстанавливать экологию, — подхватила Мария. — Не понимают, что исход был бы один: выкачали ресурсы и улетели грабить другие недавно заселенные планеты, которые пока не могут себя толком защитить.

Но так говорят те, кто родился после оккупации, не голодал, не жил в развалюхе, потому что его дом был разрушен, не помнит тех, кто погиб и как асфанцы вели себя. Я, честно говоря, тоже не помню, мне всего три было, когда их прогнали, но родители рассказывали…

Она замолчала, виновато улыбнувшись. И чего разболталась? Конечно, следователь первый затронул эту тему, но еще немного, и она бы принялась рассказывать о личном: о болезни мамы, которой не стало всего полгода назад, о том, как она начала снимать ее каждый день, когда была совсем маленькой. И как хотела, но уже не могла остановиться, фиксируя все этапы болезни, вплоть до самой смерти. А потом снимала в больнице и других пациентов, брала интервью у тех, кто соглашался говорить о своем состоянии, и смонтировала фильм… После его публикации одни называли Марию героиней, другие — ненормальной. Сама себя героиней она не считала, по поводу ненормальной была не уверена.

— Меня эти разговоры жутко выводят из себя, — продолжал меж тем следователь Гонс, вновь промокнув шею платком. — Если мой сын когда-нибудь скажет нечто подобное, мол, надо позволить асфанцам вернуться, чтобы они помогли нам восстановить ими же разрушенную экономику, я даже не знаю, что сделаю! Столько людей умерло из-за рабского труда, сколько погибло из-за излучателей! У меня самого дед и отец, эх, да что там говорить! — он махнул рукой и Мария едва подавила порыв отшатнуться: движение показалось пугающе резким.

Следователь оглушительно громко прокашлялся, смахнул с экрана снимки — вжу-у-ух! — и сменил тему.

— Значит, вы не замужем и не были, детей нет, братьев и сестер нет? Кто ваш наследник?

— Наследник? Ну, отец вроде как. — Мария потерла виски, стараясь прикрывать руками уши. Может быть, попросить его говорить потише? — Но они с мамой давным-давно в разводе, мы не общаемся. Он владеет небольшим издательством, дела идут неплохо, насколько я знаю. То есть, я хочу сказать, даже если нет, вряд ли моя маленькая квартирка спасет ситуацию.

То, что за сегодняшним происшествием стоит отец, в самом деле казалось ей маловероятным, однако совсем по другой причине. После смерти мамы, Мария решила увидеться с ним, но в ответ услышала лишь сухое: «Соболезную» и «Не звони мне больше, ты не моя дочь». И хотя она тогда, да и до сих пор, была очень зла на отца, вот только до сегодняшнего дня и не думала, что он может желать ей смерти. Да за с чего, скажите на милость? И ни у кого другого нет повода, хотя…

Мария прикусила изнутри щеку. Говорить следователю о том, что пришло ей в голову, не следовало. Это просто безумие какое-то, паранойя! Конечно, стоит ему копнуть чуть глубже, как он сам обнаружит запрос Марии Эрнст по