Там, вдали [Василий Макарович Шукшин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (85) »
Василий Шукшин ТАМ, ВДАЛИ
В новую книгу известного киноактера, режиссера и писателя Василия Шукшина входят повесть «Там, вдали», рассказы «Охота жить», «Степка», «Начальник», «Волки», «Кукушкины слезки» и др. В. Шукшин показывает очень разных людей. Порой у них нелегкая судьба, они грубоваты, прямолинейны. Но за этой грубоватостью нередко скрываются неизрасходованные запасы душевности и доброты, страстное желание сделать жизнь лучше и справедливее. Писатель по-человечески понимает своих героев и даже как бы немного гордится ими. Потому что все они по-своему интересные, хорошие люди. Таковы и старик охотник, получивший пулю в спину от беглого лагерника, которого он приютил и которому отдал свое ружье; и бескорыстный Юрка, готовый жить впроголодь, лишь бы выучиться на врача; и Ефим, так и не раскаявшийся перед смертью, хотя его и провоцировал на это раскулаченный им когда-то Кирька; и даже Ольга, постоянно мятущаяся, ищущая в жизни светлое, верное, настоящее.
Охота жить
Поляна на взгорке, на поляне — избушка. Избушка — так себе, амбар, рядов в тринадцать-четырнадцать, в одно оконце, без сеней, а то и без крыши. Кто их издревле рубит по тайге?.. Приходят по весне какие-то люди, валят сосняк поровней, ошкуривают… А ближе к осени погожими днями за какую-нибудь неделю в три-четыре топора срубят. Найдется и глина поблизости, и камни — собьют камелек, и трубу на крышу выведут, и нары сколотят — живи не хочу! Зайдешь в такую избушку зимой — жилым духом не пахнет. На стенах, в пазах, куржак в ладонь толщиной, промозглый запах застоялого дыма. Но вот затрещали в камельке поленья… Потянуло густым волглым запахом оттаивающей глины; со стен каплет. Угарно. Лучше набить полный камелек и выйти пока на улицу, нарубить загодя дровишек… Через полчаса в избушке теплее и не тяжко. Можно скинуть полушубок и наторкать в камелек еще дополна. Стены слегка парят, от камелька пышет жаром. И охватывает человека некое тихое блаженство, радость. «А-а!.. — хочется сказать. — Вот так-то». Теперь уж везде почти сухо, но доски нар еще холодные. Ничего — скоро. Можно пока кинуть на них полушубок, под голову мешок с харчами, ноги — к камельку. И дремота охватит — сил нет. Лень встать и подкинуть еще в камелек. А надо. В камельке целая огненно-рыжая горка углей. Поленья сразу вспыхивают, как береста. Тут же, перед камельком, чурбачок. Можно сесть на него, закурить и — думать. Одному хорошо думается. Темно. Только из щелей камелька светится; свет этот играет на полу, на стенах, на потолке. И вспоминается бог знает что! Вспомнится вдруг, как первый раз провожал девку. Шел рядом и молчал, как дурак… И сам не заметишь, что сидишь и ухмыляешься. Черт ее знает — хорошо! Совсем тепло. Можно чайку заварить. Кирпичного, зеленого. Он травой пахнет, лето вспоминается. …Так в сумерки сидел перед камельком старик Никитич, посасывал трубочку. В избушке было жарко. А на улице — морозно. На душе у Никитича легко. С малых лет таскался он по тайге — промышлял. Белковал, а случалось, медведя-шатуна укладывал. Для этого в левом кармане полушубка постоянно носил пять-шесть патронов с картечным зарядом. Любил тайгу. Особенно зимой. Тишина такая, что маленько давит. Но одиночество не гнетет, свободно делается; Никитич, прищурившись, оглядывался кругом — знал: он один безраздельный хозяин этого большого белого царства. …Сидел Никитич, курил. Прошаркали на улице лыжи, потом — стихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжи — к крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой. — Есть кто-нибудь? Голос молодой, осипший от мороза и долгого молчания — не умеет человек сам с собой разговаривать. «Не охотник», — понял Никитич, охотник не станет спрашивать — зайдет, и все. — Есть! Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца… Дверь приоткрылась, и в белом облаке пара Никитич едва разглядел высокого парня в подпоясанной стеганке, в ватных штанах, в старой солдатской шапке. — Кто тут? — Человек. — Никитич пожег лучину, поднял над головой. Некоторое время молча смотрели друг на друга. — Один, что ли? — Один. Парень прошел к камельку, снял рукавицы, взял их под мышку, протянул руки к плите. — Мороз, черт его… — Мороз. — Тут только заметил Никитич, что парень без ружья. Нет, не охотник. Не похож. Ни лицом, ни одежкой. — Март — он ишо свое возьмет. — Какой март? Апрель ведь. — Это по-новому. А по-старому — март. У нас говорят: марток — надевай двое порток. Легко одетый. — Что ружья нет, старик промолчал. — Ничего, — сказал парень. — Один здесь? — Один. Ты
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (85) »
Последние комментарии
8 часов 39 минут назад
15 часов 1 минута назад
15 часов 9 минут назад
15 часов 37 минут назад
15 часов 41 минут назад
15 часов 42 минут назад