На бородинском поле [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично

С. Т. Григорьев НА БОРОДИНСКОМ ПОЛЕ Рассказ

I

Завтра будет решительный бой. Накануне боя надо если не выспаться об этом Кутузову и думать не приходилось, — хоть бы уснуть часок-другой, а если нет, то дать отдохнуть измученному телу.

Чтобы уснуть, надо успокоиться. Чтобы успокоиться, надо прогнать заботу, тревогу, сомнения, надо забыться. Чтобы забыться, надо все снова передумать, пересмотреть. А голова устала до того, что путаются мысли, главное мешается с пустяками. И сердце, перегруженное за день, то замирает — и холодеют руки, то начнет колотиться — и в ушах поднимается шум.

Чтобы уснуть, Кутузов прибег к своему привычному средству. Уже раздетый, лежа в постели под теплым пуховым одеялом на взбитом в пену пуховике, Кутузов потребовал черного кофе и выпил целый кофейник крепкого горячего напитка.

Сердце забилось ровнее. По измученному телу разлилась сладкая истома. Камердинер погасил свет и, пожелав его светлости спокойной ночи и приятных снов, удалился.

Лежа на спине, Кутузов сладко потянулся, но не очень сильно, чтобы ноги не свела судорога — боль в икрах ног очень неприятна! Поясница перестала ныть. Прояснилось в голове, и вместо сумятицы явилась привычная обыденная мысль: «Все ли мной довольны? Кто недоволен? Чем?»

Этот вопрос Кутузов уже много лет привык задавать себе каждую ночь, отходя ко сну. И, перебирая свои поступки и речи за день, обычно приходил к заключению, что им остались за прошедший день все довольны, а если и не все, то недовольных было немного, или они были людьми незначительными, или их раздражил он сам нарочно, чтобы извлечь какую-либо пользу из их недовольства.

«А сам ты собой доволен?» — следовал последний строгий вопрос, обычно когда Кутузов уже наполовину погружался в сладкий сон. Он и служил ответом.

Все ли довольны? Кто недоволен? Чем?

Прежде всего: доволен ли Наполеон?

«О, конечно! Наполеон мной должен быть очень доволен! — подумал Кутузов, улыбаясь во тьме. — Как же! Он так стремился к решительному бою! Разбить и уничтожить мою армию — для Наполеона значит спасти себя от гибели и выиграть кампанию. Весь вечер французы ликовали, оттуда доносились крики солдат. Наверное, Наполеон им сказал: „Вот битва, которой мы желали, к которой стремились. Мы победим и получим заслуженный мир и отдых на прекрасных зимних квартирах в Москве, где всего много — веселья, хлеба и вина!“ Значит, и армия моего противника довольна мной, что я остановил свою армию и готов сразиться.

В Петербурге?.. Там тоже будут довольны. Туда поскакал курьер с извещением, что армия остановилась для сражения. „Позиция, на которой я остановился, при селе Бородине, в двенадцати верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас на сей позиции; в таком случае я имею большую надежду к победе“, мысленно повторял Кутузов слова своего донесения государю. Государь — он будет доволен этим донесением и затаит вороватую надежду, что на Бородинском поле Кутузов свернет себе шею, чтобы Александр Павлович мог сказать: „Вот видите, я был против него, а вы все хотели — пеняйте на себя!“»

В свете известие, привезенное курьером, вызовет радостное волнение петербургское дворянство, указавшее Александру Павловичу на Кутузова, будет довольно, что их избранник оправдал надежды. Доволен будет английский посол лорд Каткэрт — сегодня его уполномоченный при штабе русской армии полковник Вильсон сиял, что с англичанами бывает редко.

Доволен Багратион — он давно ждал и желал решительного боя.

Доволен полковник Толь, генерал-квартирмейстер^[1], что ему выпало на долю счастье выбрать поле для сражения и составить диспозицию боя^[2].

Генерал Беннигсен тоже доволен, он лелеет тайную мечту, что Кутузов потерпит неудачу, его отставят со срамом, и кто же, как не Беннигсен, займет его место!

И московский генерал-губернатор Федор Растопчин доволен, что Наполеону загородили дорогу в Москву.

Даже Барклай как будто доволен. Кутузов оставил ему в командование первую армию — и завтра генерал покажет, что он не такой уж бездарный полководец, и личной храбростью и отвагой в бою снимет с себя тяжкое обвинение в измене.

Довольны генералы, офицеры и солдаты — отступление без боя оскорбляло их. Командиры говорили, что отступление без боя — позор для русского оружия. Солдаты издевались, говоря: «Должно быть, наши командиры боятся изорвать французские мундиры о русские штыки!»

«Да, все довольны — и друзья мои, и враги, — думал Кутузов, — и никто не боится смерти. Да. А если кто и боится, то стыдно признаться».

Кутузов перебрал все встречи и разговоры минувшего дня, то, что ему предлагали сделать и что он сам решил.

Он старался никого не