За рекой [Антон Аркадьевич Измерлиев] (fb2) читать постранично

Антон Измерлиев За рекой

«Мой юный друг», – барон сделал глоток и передал флягу мне, – «Неужели закованные в железо болванчики, размахивающие мечами, вся кровь, резня и зверства этой, так называемой, священной войны достойны внимания поэта? Пусть неотесанный солдафон слагает вирши о погромах и грабежах, пусть другие солдафоны, налакавшись эля, распевают их шлюхам, но Вы! Автор великого «Полночного ветра»! Вам, право, не пристало воспевать бойни. Оставьте их мясникам от литературы», – барон тонко улыбнулся собственному острословию.

«Мой мальчик, как ваш наставник и старший товарищ, говорю Вам – грех, грех растрачивать такой силы поэтический дар на подобное. Пишите о любви, о благородном одиночестве, о духовном изыскании просвещённого человека, наконец. Как у Вас там было? – «Мысль скакуном земные путы рвет» … И это в шестнадцать лет! Гениально, ге-ни-ально! Ах, пейте же вино, мой мальчик, пейте! Оно, право, чудесное!»

Я отхлебнул из фляги. Терпкое, крепкое, слегка отдающее орехом вино прокатилось по горлу и мягкой теплотой разлилось внутри. Промокшее серое небо низко нависало над выцветшим осеннем полем. В грязевых лужах плавала павшая листва. Холодный въедливый ветер задувал порой со стороны реки. Мы бы продрогли хуже собак, если б не вино.

«Но разве, мой лорд», – продолжил я разговор, – «Воинская доблесть и мужество, презрение к смерти, готовность не раздумывая отдать жизнь за народ и Отечество – разве это не достойно памятника в виде стиха или поэмы?»

Барон засмеялся.

– Мой мальчик, не обижайтесь, но что Вы знаете о войне? Пировать и читать стихи в шатре маршала – это совсем не то же самое, что сходиться с неприятелем в рукопашной или брать штурмом крепость»

При упоминании пирушки в шатре маршала я густо покраснел. Это был мой единственный выезд на фронт.

«О, простите мне мою бестактность, мой юный друг», – барон примирительно тронул меня за плечо, – «Я ни в малейшей степени не хотел вас уязвить. Я только лишь хочу сказать, что война – это вовсе не то, что Вы о ней вообразили. Война – это человек, что ползет и волочет по земле собственные кишки, как невеста шлейф свадебного платья. Война – это рыцарь, который обгадился перед смертью и лежит в своих изукрашенных доспехах, воняя дерьмом. А поле битвы в жаркий летний день! Мой мальчик, кто знает, чем пахнет такое поле, тот не говорит о доблести и мужестве. Да и об Отечестве тоже. Вы всерьез считаете, что люди воюют за какие-то там Отечества? Когда правителю нужны земли соседа, он созывает лордов. Уверяю Вас, правитель не говорит им об Отечестве. Он обещает лордам золото, титулы и наделы. Лорды созывают лордов помельче и обещают им то же самое. А вот когда очередь доходит до смердов, тут уже и вспоминают о доблести, мужестве, долге и Отечестве. Хотя все отечество смерда – это его лачуга и хлев со свиньей. Но он идет защищать «отечество», чтобы не быть вздернутым на первом же суку как предатель и дезертир. Смерда будят с утра брань и кулаки сержанта, смерд хватает копье и идет убивать других смердов. Его рубят, колют, топчут конями, льют на него кипящую смолу с городских стен. Он недоедает, недосыпает, болеет кровавым поносом, чумой, оспой. Если смерд выживет, то вернется домой без гроша в кармане или с горстью жалких побрякушек, потому что добычу заберет лорд. И, чтобы не сойти с ума от бессмысленно отданной жизни, смерд сам начинает верить сказке про мужество, доблесть и Отечество. Вот и вся ваша Священная война, мой мальчик – жажда наживы одних, невежество и бессилие других. Стоит ли слагать стихи об этом?»

Мы помолчали, слушая ветер.

«Отечество…», – с презрением, будто не сказал, а выплюнул, повторил барон, – «Вот, полюбуйтесь на это самое «отечество».

Он махнул рукой в направлении солдат, что стояли поодаль. Солдаты зевали, сквернословили и то и дело смачно схаркивали в грязь.

«И вон там – «отечество», – барон ткнул пальцем в сторону деревни. Убогие, крытые тростником хижины, торчали из грязи будто болотные кочки. Крестьяне сбились в кучу прямо посреди улицы. Даже отсюда я видел, как они истощены и оборваны. Недород особенно сильно ударил по этим краям.

«Вам, наверное, не терпится их воспеть?», – с улыбкой спросил барон.

Я промолчал.

«Ничего, мой мальчик», – он покровительственно похлопал меня по руке, – «В молодости и я жил теми же заблуждениями. Вы переживете их и подарите миру стихи, которые затмят и «Полночный ветер», и поделки всех ваших собратьев по перу», – от отсалютовал мне флягой и выпил.

Я благодарно склонил голову.

«Ах, да», – барон посмотрел на солнце, что тусклым размытым пятном просвечивало сквозь серые облака, – «Пора начинать, если хотим успеть в замок к ужину. Уилсон!»

Сержант, уже немолодой, с грубым обветренным лицом, похожим на деревянную маску, возник будто из-под земли.

«Да, мой лорд», – проскрипел он, уставившись на нас водянистыми, ничего не выражающими глазами.

«Значит так», – барон на миг задумался, – «Недоимки собрать, бунтовщиков