Дети доброй надежды [Георгий Петрович Шторм] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (260) »
Дети доброй надежды
Повесть о Болотникове
— Ты вставай, вставай, безымянной люд! Выдыбай скорея со речнова дна! Ты взойди-ко на гору, на крут шелом, А зглени, какова мати земля стоит.Былина о Болотникове
Часть первая Предгрозье
Юрьев день
И тем крестьянам отказывается один срок в году: Юрьев день осенний.
«РОСПИСЬ,
что прислал поминков[1] Рудольф цесарь к царскому шурину, к слуге и конюшему, боярину и воеводе… к Борису Федоровичу Годунову… часы стоячие боевые со знамены небесными, два жеребца, а попоны на них бархат черфчат. Да государя Бориса Федоровича сыну Федору Борисовичу шесть попугаев, а в тех попугаев два есть: один самец, а другой самка… а Федору ж Борисовичу две обезьяны…»Царь Федор преставился. Слуга и конюший, боярин и воевода сам «учинился на царстве». Вознесены были и попугаи, даренные цесарем: из боярского в царский пожалованы чин…
1
Как солнцу над Москвой-рекою блеснуть — скрипят под кремлевской стеной уключины и слышится волжский говор. А сухопутьем, цепляясь на заставах за мытные дворы, лениво ползут по слободам возы с кладью. Зорко осматривает товар стража — не спрятано ли вино, не везут ли из-за литовского рубежа грамот с умыслом на великого государя. А царя Бориса в Москве нет: пошел на Оку «проведывать» крымского Казы-Гирея. Отовсюду согнали для похода людей: из Чернигова, из Ельца, из Воронежа, из Курска; дали всем по медному грошу: как придут люди с похода, те гроши они вернут, — сочтут воеводы, сколько пришло, скольким недостача. Окна курных, черных изб закрыты деревянными втулками. Мимо огородов и пустырей тянутся возы. Крестьяне везут на боярские дворы шерсть, масло, свиней, кур, красные резные ложки. «Юрий холодный оброк собирает», — говорят мужики и нахлестывают вязнущих в грязи лошаденок[2]. На Красной площади — лавки: каменные, сводчатые, с одним малым окном за железными ставнями. А перед ними спозаранку — каждый на свой голос и манер — шумят ряды. Ноябрьское солнце горит на васильковых и темно-маковых сукнах, на песцовых, с цветною выбойкою одеялах; глухо позванивают оловянные блюда и чаши; громоздится оружие — пищали и бердыши. Толпятся холопы, разъезжают дворовые конные. Их нынче много. Воеводы пришли на государеву службу с челядью, женами и детьми, со всем своим скарбом. У Фроловских ворот вовсе проезду не стало: приезжий народ в Кремль ходит, день-деньской бьет челом. На земле меж рядов стрелец и старец играют зернью. — Отче, за што тебя из монастыря выгнали? — спрашивает стрелец. — За то, што по кабакам пью, иноческое платье с себя пропиваю и зернью проигрываю, — со вздохом отвечает старец. — Эх, костки пёстры — зернщику сестры! — восклицает стрелец и ловко раскидывает кости. Холопы, крестьяне и городские зеваки собрались подле них в круг. — Крещеные! — раздался вдруг голос. — А не Юрьев ли нынче день? — Рослый крестьянин, оглядываясь по сторонам, вышел на середину. — Юрьев! Вестимо, Юрьев! — Сохнет и скорбит мужик по Юрьеве дне, а все ему льготы нету! Игравший в кости стрелец вскочил и взял крестьянина за плечо: — Косолап! Друг! Не чаял тебя на Москве встретить! Тот усмехнулся и проговорил: — Верно, крещеные: народ без выхода вконец погибает. Мысленное ли дело, чтобы нам с земли на землю не переходить? Кругом зашумели: — В иных вотчинах и корму нету, да на промыслы рук не напасешься! — Побежим куда глаза глядят! — Да по цареву указу беглых велено сыскивать и возить назад, где кто жил! — Пойдем-ка всем миром к царю, — сказал крестьянин, — пущай нас не томит, выход даст, о людях своих порадеет. — Да царь-то где? — крикнул стрелец. — На Оку пошел, нешто не знаешь? — Или к царевичу! Он потеху любит — я его веселой речью утешу. — Вали к боярам! Им о Юрьеве дне слово молвим! — Шумом праву не быть! Эх, смутники! — прошамкал старец. Звонили к обедне. В ясном безветрии стоял звон над городом. Сбивая торговые лари, народ двинулся в Кремль.
2
Между жилыми покоями и теремами — место челобитчиков, Боярская площадка. У крыльца — дьяки в высоких меховых шапках. На столах, крытых багряным сукном, — лубяные коробы, гусиные перья, заморская бумага. Два боярина стоят, не глядя друг на друга, оба грузные, потные, то и дело вытирая красные от гнева лица. — И он меня обесчестил, сказывали, молвил про меня: «пьяный князь», — говорит боярин. — Черти тебе сказывали, — отзывается другой. — Из-под бочки тебя тащили! — Псаренков ты внук! — Полно вам лаяться, бояре, — говорит дьяк. — Уймитесь! Ужо вас царь рассудит. Звон множества малых колокольцев раздался в сенях. Народ впопыхах неловко стал на колени. Вышел царевич. Сокольничие несли за ним птиц: кречето́в и челиг; подсокольничие держали птичий
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (260) »
Последние комментарии
1 час 25 минут назад
6 часов 28 минут назад
14 часов 17 минут назад
16 часов 48 минут назад
16 часов 56 минут назад
2 дней 4 часов назад