Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) [Максим Ставрогин] (fb2) читать онлайн

Бессилие и ужас в театре кукол

1. Когда начинается шутка?

Часть первая.

1.

— Я болен. Странная болезнь проникла в моё тело и, видно, отравила разум. Всё чаще и чаще этот мир начинает казаться мне слишком странным. Он выглядит и чувствуется картонным, ненастоящим, хлипким. Он меня беспокоит. Куда бы я ни посмотрел, я не могу найти ничего, в чём был бы уверен. Думается мне, будто бы всё здесь не настоящее, а придуманное кем-то… как в книге. Да, как в какой-нибудь странной истории, которую пишет кто-то не менее странный. Тогда я, очевидно, герой этой истории. Возможно, даже главный, но в таком случае она становится ещё более странной и даже скучной. Я бы не стал читать эту нелепицу. Ох, мне снова становится плохо от этих мыслей: мутит живот, и темные пятна на глаза лезут, как жуки, и опять меня начинает бить озноб, мучить тошнота… вот же! Как же я устал от этого чувства, — мальчик сидел за партой в классе и писал на листке сочинение, шёпотом озвучивая им написанное. Однако сейчас он внезапно остановился и раздражённо скорчился, вспомнив о том, что тема сочинения была связана с поэзией Пушкина, а он так далеко ушёл от неё в своих размышлениях. Нужно было зачеркнуть большую часть текста и написать по новой. Он опустил взгляд вниз, чтобы посмотреть, с чего начать, и увидел пренеприятный сюрприз: весь текст стёрся. Такое часто случается у левшей, пишущих гелевыми ручками. Ребро ладони следует за свежими чернилами, подобно охотничьему псу, и беспощадно стирает всё, до чего дотронется. Таким вот образом весь труд канул в лету.

Прозвенел звонок. Мальчик закатил глаза к потолку, после чего снова бросил взгляд на измаранный чернилами лист, в котором нельзя было разобрать и слова.

— Плевать, — сказал он и подписал работу: «Марк Юмалов».

Передав лист вперёд, он откинулся на спинку стула и посмотрел в окно. Вместо своего отражения он увидел фигуру человека в пальто и шляпе. Лица его было не разглядеть. Да и сама фигура почти сразу исчезла. Мальчик же уставился в предночную тьму, думая, было ли это наваждением или кто-то следил за ним. Окно осталось измарано пустотой, в которой всё равно будто бы угадывалась призрачная фигура человека, словно темнота ещё не забыла его и старалась сохранить форму. Повеяло холодком. Все уже собрались и вышли из класса: это был последний урок и каждый ученик стремился сбежать из этого злосчастного места как можно скорее. В классе остался один лишь Марк. Он пробежал глазами по всем окнам. В самом дальнем ему почудилось движение.

— Пошёл дальше… Ещё можно увидеть его из коридора.

С этими словами Марк поднялся, смахнул тетрадь в портфель и поспешил наружу. Коридор кишел школьниками, так что мальчику пришлось протискиваться меж ними, дабы добраться до окон.

— Вы слышали, что вчера случилось с Юлей? — скрипел, словно ногти по доске, чей-то голос прямо под ухом Марка.

— А это кто?

— Да та… ну эта.

— А… и что?

Марк ушёл дальше, но и остальные дети обсуждали всё ту же историю.

— Да к ним вчера пробрался в дом мужик…

— Тихо! Это она идёт!

Наконец, пока все на несколько секунд замолчали, Марк пробрался к окнам. Распахнутыми, как от испуга, чёрными очами они смотрели наружу. Что же они видели? В ожидании сердце мальчика судорожно забегало внутри своей грудной клетки. Привстав на цыпочки, чтобы увидеть хоть что-то за лохматыми головами вездесущих школьников, он заглянул на улицу. Фигуры в плаще не было, одна лишь пустота и холодная, голая улица. Однако всё равно Юмалову что-то не давало покоя. Чувство точно такое же, как, будучи ребёнком, в тёмную ночь ты придумываешь себе некоего ужасного монстра: опасного, кровожадного и уродливого, и от своей же придумки приходишь в ужас, и всё внутри тебя выворачивается и колется страхом; вот такое чувство испытывал Марк в тот момент. Впрочем, в окнах не было ничего, кроме отражений. Делать было нечего, так что мальчик стал протискиваться уже к гардеробу, дабы одеться и выйти-таки на свежий воздух.

— А как нам себя теперь с Юлей вести? — говорили рядом с ним, пока он одевался.

— Может… как обычно?

— Что-о-о? Опять как обычно? Я всегда себя веду как обычно, надоело уже.

— Ну да, всегда так. Всё равно давайте вести себя как обычно. Это работает безотказно!

— И правда.

К этому времени Марк уже застегнул все пуговицы на своей куртке и спешил выйти из школы, дабы сбежать от этих глупых разговоров и оказаться на конец наедине с самим собой. Но, проходя мимо очередного окна, стоящего ближе всех к выходу, он опять увидел человека в плаще и шляпе. Лица его всё так же не было видно, но Марку показалось, будто взгляд незнакомца упал на него, подобно помоям. Очевидно, фигура смотрела на мальчика с презрением и злобной насмешкой. И так же очевидно, что, когда Марк вышел на улицу, никого, кроме школьников, там уже не было.

На дворе царствовала зима, а потому к этому времени на улице уже смеркалось. Когда мальчик проходил мимо, голые деревья то и дело начинали усиленно дрожать, не то от порывов ветра, не то от стыда. Как-то незаметно и быстро на улице поднялся густой туман, что в предночной темноте казался лазурным и, ложась на ветви деревьев, напоминал собой паутину. Продираясь сквозь эти туманные сети, Марк внимательно слушал, как снег скрипит под ногами далёких прохожих. Этот звук напоминал собой жутковатый шорох, который издавал бы монстр-паук, вскарабкивающийся по своей лазурной паутине, выкроенной из тумана, и готовящийся напасть на мальчика со спины. И за этой паутиной ничего толком не было видно, помимо очертаний зданий и силуэтов людей. Такой туман в последнее время постоянно появлялся в городе, заполоняя собой все многочисленные улочки. Днём он был белым и обычно своим цветом напоминал бумажный лист, а люди, разодетые во всё чёрное и дрейфующие в нём, казались буквами на этом самом листе — от этого сравнения Марка всегда тошнило и передёргивало, но избавится от него он был не в силах.

Задумавшись о тумане и всех прочих вещах, мальчик совсем перестал смотреть под ноги. С самого детства он ходил по этой дороге, а потому уже давно не задумывался о ней и даже не задумывался о том, куда наступает. Внезапно под его ногой очутился крупный, почти квадратный камень. Подло и беспардонно он выскочил прямо на пути Марка. Таким образом, когда они встретились, мальчик не мог не запнуться. Уже падая вниз, Марк подумал о том, что раньше этого камня тут совершенно точно не было да и не должно было быть, «словно его специально подложили сюда». Вновь слишком задумавшись, Марк забыл выставить перед собой руки, а потому ударился головой прямо о небольшую ступеньку, ведущую в яркий бар, названный «Daydreaming». И, конечно же, от удара он сразу потерял сознание.

Так, засыпаемый свежевыпавшим снегом, он пролежал на земле порядка двух часов. Изредка мимо проходили люди, но они либо его не замечали, либо не хотели замечать. Но вот он очнулся и, на удивление, чувствовал себя не так уж и плохо, даже терпимо. Руки, однако, всё равно дрожали, и ему понадобилось некоторое время, чтобы подняться на ноги — земля вальсировала на ступнях, как на подиуме, кружа голову и не давая прийти в себя. И всё-таки это удалось, а значит всё не так уж и плохо. Первым делом он тут же ощупал голову. «Фу-у-х! Никаких дырок!» — обрадовался мальчик. Голова его, впрочем, ещё кружилась, и он никак не мог собраться с мыслями. Перед глазами у Марка всё плыло, и он замечал какую-то странность, но никак не мог на ней сосредоточиться. Лишь спустя минуту он смог сфокусировать взгляд на серых пятнах, висящих у него перед глазами.

— А-а! — выкрикнул он, осознав увиденное. Однако это самое «А-а» выказывало отнюдь не испуг и даже не удивление, а… да, в общем-то, ничего оно не выказывало, это было ужасно безэмоциональное и даже оскорбительное «а-а».

Справа перед его глазами повисла полупрозрачная серая табличка. На самой верхушке расположилась короткая надпись «Ур — 1», сразу под ней вкладка «Способности». Способность у него пока что была лишь одна, но и та висела серым квадратиком с подписью «станет доступно со второго ур». Ещё ниже расположилась надпись «Задания». Задание было одно, и оно поначалу очень смутило и вогнало Марка в ступор: «Написать книгу».

С десяток минут Юмалов осознавал увиденное, внимательно оглядывая невзрачные буквы, затем громко вздохнул и стиснул зубы до боли и скрипа.

— Серьёзно? — спросил мальчик дрожащим голосом после большой паузы, и поднял голову вверх, уперев взгляд в небеса. — То есть ты вот так относишься к созданному тобой миру? Как к игре? Правда, что ли, мразь ты эдакая? Каким же ублюдком надо быть, чтобы выкинуть такой вот фортель? Или ты смеёшься надо мной? Это абсурдная, чёрная шутка? Наверняка смеёшься ведь! Наверняка шутка! Очень… жестоко… — голова его рухнула вниз и пустой взгляд ударился о голую землю, лениво приправленную грязным снегом.

Совсем скоро Юмалов был дома. Войдя в обыкновенную двухкомнатную квартиру, Марк скинул с себя верхнюю одежду и заглянул на кухню. Там, у окна, стояла его бабушка, одетая в ярко-зелёный халат и сверкающая светло-фиолетовыми волосами, с интересом смотря на улицу и изредка громко обсуждая прохожих. Немного помедлив, мальчик прошёл на кухню и подошёл к холодильнику, расположившемуся у стены в метре от окна.

— У нас нет случаем чего-нибудь съестного?

— Да… то есть нет, — старушка обернулась и посмотрела на него мутноватыми, запавшими внутрь глазами, после чего улыбнулась извиняющейся улыбкой.

Марк устало пожал плечами и заглянул внутрь холодильника. Там стояла одинокая банка солёных огурцов, он достал её и поставил на стол. Пока мальчик упорно пытался вскрыть её, на кухню пришёл и дедушка, отчего и без того маленькая комната показалась невыносимо тесной. Старик ходил в одних свободных трусах, тапочках и с искренней улыбкой на лице. Помимо того он громко пел какую-то песню из его молодости и чуть пританцовывал.

— Ну, чего пришёл? Иди к себе в зал, там пой, — сурово произнесла бабушка.

— Ишь взъелась! Скоро праздник — новый год! Даже попеть уже нельзя? — Всплеснув руками и чуть не задев ими Марка, возмутился дед.

— Нет, нельзя, Сергей.

— Тьфу ты, Марк, не слушай её! Она, дура старая, ничего не понимает. Дай мои пятьдесят рублей! — вновь обратился он к усталой женщине.

— Какие ещё твои пятьдесят рублей? Нету! В доме вообще нет денег и уж тем более твоих! Все кончились, все тебе на водку ушли.

— Ах! Во-от как? Да я их специально отложил. Украла, значит! Ну-ну, я тебе ещё это припомню, коза старая, — сказал он и приставил себе к затылку два пальца, показывая эту самую «козу».

— Сергей, уйди же. Не мешай, — взмолилась бабушка, хотя глаза её при этом горели отвращением и ненавистью.

— Я то уйду, уйду. А это, быть может, последний новый год в моей жизни. Э-эх! Помру молодым!

Развернувшись, он ушёл в зал и вновь запел свою песню.

Марк хотел было спросить у бабушки, почему она так сурова и почему не даст человеку порадоваться празднику, но промолчал, вспомнив прошлый новый год, который был настолько ужасен, что и говорить об этом толку нет. Этот короткий эпизод по какой-то причине очень вымотал мальчика, однако затем он глянул на календарь, весящий под множеством икон, и вдруг в его голову ударила неожиданная мысль: «Мне кажется, что всё начинает меняться… насколько же далеко это зайдёт?».

— О, смотри, твоя мать подъехала, — вдруг окликнула мальчика его бабушка и подтолкнула рукой в сторону коридора. — Иди быстрее на улицу. Вон она стоит, ждёт.

— Хорошо… я бегу, — помедлив, неохотно произнёс Марк.

Старая женщина провожала его взглядом и широкой, почти пластиковой улыбкой, пока он, неловко напялив на себя старую куртку, выбегал в подъезд.

Оказавшись на улице, Марк сквозь снегопад подбежал к белой машине, не дорогой, но и не дешёвой на вид. Открыв переднюю дверь, он сел на пассажирское место.

— Привет.

— Здравствуй. Вот, — женщина средних лет с безвкусно завитыми чёрными волосами и полным лицом протянула Марку небольшую коробочку. — Это тебе подарок на новый год! Мне сказали, что это подвеска из аниме.

— Спасибо… правда, я аниме не смотрел уже года два как, так что…

— А как твои дела?

— Нормал… — попытался ответить Марк, но женщина его перебила.

— А вот представляешь, что у меня сегодня случилось? У нас был конкурс на лучшее выступление цеха. И, конечно же, мы сделали самое лучшее. А нас обсчитали — второе место дали! Это потому что у тех сволочей родственники в начальстве! Как же бесит! Я чуть не померла от этой несправедливости! — мать Марка вмиг вся покраснела, а её тело поразил приступ сильнейшей дрожи. — Нечестно! Как же это всё нечестно! Да как они посмели?! Всегда так! Всегда так в жизни! Поэтому ты должен стать начальником. Чтобы обсчитывать других, а не быть обсчитанным самому! Это так нечестно! Так несправедливо! Я так много работаю, никогда не отлыниваю и всё делаю честно, но все такие злые и несправедливые! Ну как так можно?

Она практически заплакала, а потому откинулась на кресло и прикрыла лицо рукой. Несколько секунд в машине было очень тихо, но было видно, как тело матери Марка все ещё дрожит, не в силах сдерживать внутреннее напряжение.

— Не-е-ет, с таким стрессом я скоро умру! — крикнула она и с силой опустила голову на руль, отчего на нём осталась пара красных капель. После этого она, наконец, успокоилась, поправила причёску и с улыбкой посмотрела на Марка.

— Может быть, тебе стоит попроще относится к жизненным неудачам?

— Не учи меня жить! Я уже слишком стара, чтобы что-то в себе менять! Всё! Иди-иди! — она чуть ли не силой вытолкнула Марка из машины и, стоило ему оказаться снаружи, сразу завела авто и торопливо уехала, будто пытаясь сбежать от него.

Пожав плечами, Марк спокойным шагом зашёл в подъезд и вернулся в квартиру. Более нигде не задерживаясь, он направился к комнате, где проживал вместе со своей бабушкой. Комнатка была очень маленькой. Встав посередине и расставив в стороны руки, можно было легко дотянуться до противоположных стен, столь узка она была. Помещались в ней лишь раскладное кресло, на котором спал сам Марк, диван, на котором спала бабушка, журнальный столик и тумбочка, доверху забитая всяческой религиозной литературой. На стенах красовались бесхитростные бежевые обои, украшенные одной дешёвой картиной и множеством старых иконок, беспрерывно осуждающим взглядом глазеющих на Марка. Слегка задумавшись, мальчик громко выдохнул и подтащил к креслу столик. Затем он достал из-за дивана свой престарелый ноутбук и поставил его на стол. Дождавшись, когда компьютер, наконец, загрузится, Марк мельком глянул на задание, данное ему странным интерфейсом, и открыл программу, в которой можно было печатать текст. Облизнув губы, он хотел было уже начать, но внезапно замер. Все его тело в одно мгновение будто охватил паралич. В его голове зароились мысли, из-за которых он никак не мог заставить себя коснуться клавиатуры. С десяток минут продолжалась эта немая сцена, пока дверь в комнату со скрипом не отворилась. На пороге стояла его бабушка с широкой (настолько широкой, что даже жуткой) улыбкой, точно такой же, какая и была у неё ежесекундно.

— Ты чего тут делаешь? — Спросила старушка своим раздражающе высоким голосом.

— Книгу пишу…

— Что-о? Зачем? Иди-ка лучше делай домашнее задание! Ишь чего придумал. Ну зачем?

— Если книги пишутся, значит, это кому-то нужно… — ответил Марк робко.

— Ты чего сказал? Я не расслышала?

— Уже делаю.

— Во-от, умничка.

В этот момент из зала раздался радостный и напрочь пропитый голос деда.

— Да-да! Неси медали! Ме-да-ли! — Кричал он это довольно часто, начиная с того дня, когда Марк впервые принёс в дом горсть разномастных медалей, после чего старик прямо-таки зациклился на них и каждый день ждал новых.

После этого небольшого разговора бабушка ушла, дверь закрылась, и Марк опять оказался в одиночестве. Он вновь перевёл взгляд на пустой экран и вдруг резко отдёрнул руки от клавиатуры, словно от раскалённого до красна железа. «Не могу… Нет, это просто невозможно! Как я могу обречь их — своих персонажей! — на страдания жизни? Даже если я напишу самую что ни на есть добрую книгу, то им всё равно придётся существовать, а хотят ли они того? Нет, это слишком жестоко. Какое я имею право давать им жизнь без их же согласия? Тогда я буду ничем не лучше того, кто пишет мою историю, а он просто ужасен!» — испугано подумал Марк, а затем тихо произнёс: «Нет, я не буду ничего писать». Вдруг задание перед его глазами сменилось сначала на: «=/», а затем на: «Поднять левую руку». Он поднял. Полосочка опыта чуть-чуть заполнилась. Вновь задание: «Поднять правую руку». Он поднял и подумал: «Какая же бессмыслица… всё вокруг полнейшая бессмыслица, а это и того хуже…». Таким образом он в полчаса добрался до второго уровня. Ему открылась новая способность и, наверняка, изменилось ещё что-то, но он не стал ничего проверять, а сразу лёг спать, усталый и разочарованный.

Внезапно что-то холодное и липкое схватило его за ногу и резким движением стащило с кровати. От испуга Марк зажмурил глаза. Однако больше ничего не касалось его и вокруг лишь шелестела сама тишина… Он открыл глаза. Нечто, по всей видимости, оттащило его аж в коридор. Но ему ведь казалось, будто оно только лишь сдёрнуло его на пол, да и почему он стоит, а не лежит?

— Наверное это сон, — прошептал он и бросил взгляд туда, где обычно весели часы. Обычно во снах стрелки на них либо вовсе отсутствуют, либо работают не пойми как. Но на стене весели вовсе не часы… Налитый кровью глаз прятался за круглой рамкой, вместо циферблата. — Ладно, — сказал Марк.

Теперь мальчик стал осматривать коридор. И как он сразу не заметил? Он был совсем другим. Точнее точно таким же, но облепленным… чем-то. Какая-то тёмно-коричневая слизь, в полутьме кажущаяся чёрной, покрывала собой все стены, пол и мебель. Подобно жиру она стекала вниз, но при этом чуть дёргалась и, достигнув пола, поднималась обратно. Лапки у неё какие-то или же щупальца? Марк этого не знал, ведь бледный, почти голубой туман, будто тюль, сокрыл собою всё и толком ничего рассмотреть было нельзя.

Дверь в ванную, что находилась на другом конце коридора и стояла почти впритык к двери в комнату, стала медленно открываться. Марк бы этого даже и не заметил, если бы она не скрипнула. Приглядевшись, он сумел разглядеть, как чёрная маленькая тень выскочила из ванны и заскочила в комнату. Это заняло у неё лишь мгновение. Если бы мальчик моргнул, то всё бы пропустил, но, к несчастью, это было не так — глаза его прямо-таки впивались в эту темень. И этот мелкий силуэт, хоть и был совсем неразличим, но что-то напомнил Марку. Руки его пробила дрожь, но он всё равно решил последовать за призраком.

Пол под ногами скрипел, будто за ночь успел прогнить. Каждый скрип эхом отдавался в голове и бешеный стук сердца вторил ему. Под такую вот музыку он и дошёл до своей комнаты. Дверь была закрыта. Пальцы потянулись к ручке, но ужасная дрожь мешала схватиться за неё. Только Марк подносил их к жёлтой поверхности и казалось, что вот-вот коснётся её, так сразу же рука дёргалась в сторону, будто во время землетрясения. Он попытался три раза, а на четвёртый задумался: «Землетрясения?». А ведь и правда, за окном бушевала стихия и весь дом дрожал, будто при эпилепсии. Тем не менее странное чувство двойственности одолевало мальчика: он чётко ощущал всем своим телом тряску, да и видел её, но в тоже время всё было спокойно и тихо, как всегда бывает в особо тёмные и холодные ночи.

— К чёрту, — прошептал он себе под нос и с силой схватил дверную ручку, не давая руке в очередной раз уйти в сторону.

К обыкновенному уже скрипу добавился чавкающий, липкий звук. Марк вошёл в комнату и стал осматриваться. Комната не сильно изменилась, разве что углы её чудились какими-то уж слишком тёмными. Да и чернота эта… копошилась, как тысяча маленьких паучков. На дальней стене мерцало окно, за которым стояло колючее чёрное дерево. Это было странно, ведь его никогда не на этом месте. Затем взгляд Марка опустился ниже: на кровати. По правую руку находился диванчик, на котором спала бабушка, и она все ещё была там, если конечно это была именно она. По левую было уже его разложенное кресло, на котором, что странно, тоже кто-то был: та самая фигура скрючилась, как старая ведьма, и сидела. Марк сглотнул. Стал подходить ближе, но запнулся о что-то. Посмотрев вниз, увидел лампадку. Старую-старую. Наклонившись, мальчик поднял её с пола, и она тут же загорелась сама собой. Свет был тускл и жалок, но его хватало для того, чтобы лучше разглядеть фигуру. Это был ребёнок лет двенадцати, замотанный в лохмотья и сокрытый капюшоном. Тело его вздрагивало, как от плача. Марк стал подходить ближе. Оказавшись у самой кровати, он стал склонятся вниз и пытаться заглянуть под капюшон. Наконец, ему это удалось. Девочка с неброскими, но вполне симпатичными чертами лица сидела и — смеялась. Все лицо её так и перекосилось в истеричном, едва сдерживаемом смехе.

— Не смейся надо мной, — прошептал Марк совсем бледный и испуганный. — Прости меня… я не хотел в тот раз… чего ты смеёшься? — Он повысил голос и отступил на шаг. — Не смейся надо мной! — Кричал он, но уже не девочке, а ему. — Сволочь! Мразь!

Он развернулся и рванул к выходу из квартиры, поскальзываясь и запинаясь на пути. Стоило ему выбежать в коридор, как из комнаты донёсся настоящий взрыв смеха. И смеялась уже не только девочка, но и вся квартира. Всё смеялось над ним, даже воздух. Он не слышал это, но чувствовал органами.

Со всей скорости мальчик врезался плечом во выходную дверь, в надежде выбить её, но та была заперта. Не думая о боли, Марк стал пытаться открыть замок, но этот гад никак не поддавался. И конечно же — чёрт! — из комнаты за ним последовало чудище. Это была не та маленькая девочка, нет, это было невообразимое, уродливое Нечто. Выглядело оно как ожившее чучело, облитое жиром и проросшее плесенью. Длинное и тонкое, с вытянутой как ваза головой, существо медленно шло в сторону мальчика. А дверь всё так же не поддавалась. Плюнув на замок, Марк развернулся и схватил железную подставку для обуви. Сжав её мокрыми от пота руками, он сделал шаг вперёд и неуверенно замахнулся. Монстр приближался. Два метра между ними постепенно превращались в полтора, а затем и в один. Уже сейчас чудище могло просто вытянуть вперёд свои костлявые руки, невероятно напоминающие ветви дерева, и схватить Марка. Однако мальчик вполне понимал это, а потому решил не ждать своей участи, а прыгнуть вперёд. Уйдя чуть в право и пригнувшись, он почти в слепую попытался ударить Нечто, но либо промахнулся, либо существо уклонилось, однако удар прошёл мимо. Впрочем, это было и не так важно, главное, что он проскользнул под рукой чудища и оказался у него за спиной. Не оборачиваясь, мальчик снова побежал по коридору. Он хотел было забежать в зал, но какая-то странная чернота заполнила его, подобно дыму. От одного её вида по всей коже Марка прошлась лёгкая щекотка, словно от лапок насекомых, так что он не решился бежать туда. Оставалось только вернуться в комнату и попытаться выбраться через окно.

Дверь была открыта и он влетел внутрь. На кровати всё так же сидела маленькая фигура, но теперь у неё и вовсе не было лица. Подобно безумной летучей мыши она подскочила вверх и попыталась атаковать Марка. В прыжке растопырила свои когтистые лапы, чтобы вцепиться в его лицо, но не получилось. Подставка для обуви звонко ударилась о её голову и её мелкое тело отлетело к стене. Мальчик огляделся. Окно было на месте, но дерева в нём не было. Где оно? Посмотрев назад, он увидел, как Нечто заходит в комнату, но теперь у него было ещё больше рук чем прежде. Руки, такие похожие на ветви. С какими-то отвращением Марк подумал о том, что это существо, должно быть, и было тем деревом.

— Да плевать! — Закричал он сам себе и побежал к окну.

Не думая ни секунды, мальчик распахнул его и прыгнул. Однако падал он не на свой привычный двор, а в огромную пропасть. Пропасть из жгутов мяса и мышц, сплетённых воедино. Бесконечный колодец, напоминающий кишку, вёл во тьму. С безумным криком Марк падал в это чрево, молясь о том, чтобы проснуться. И чей-то печальный смешок сопровождал его.

Долгожданное утро выкинуло его в реальность, как ненужную игрушку. Он выскочил из кровати, будто Джек из коробочки.

— Какой противный сон, — сказал Марк, слегка успокоившись.

Его комната… шкаф в углу, кресло, на котором спал он, диван, на котором спала бабушка, в другом углу разномастные иконы, смотрящие на мальчика жуткими и безжизненными взглядами. Ничего необычного. Напротив него, на диване, сидела недавно проснувшаяся старушка и окидывала его раздражённым взглядом. Однако лицо её было озарено извечной, даже фирменной улыбкой, направленной ко всем подряд. Обыкновенно эта улыбка становилась особенно широкой и лучезарной в день, когда бабушке нужно было идти в церковь, а затем она день за днём спадала, будто бы в ней кончалась зарядка. Сегодня, по всей видимости, старушка как раз должна была идти в храм, а следовательно лицо её почти наполовину состояло из одной лишь улыбки.

— Проснулся, наконец-то! Выспался? Сны хорошие снились? Тебе завтрак приготовить?

Едва заметно Марк кивнул женщине и с головой погрузился в свои мысли. Взгляд его упал на открытую ныне способность под названием «изнанка». Немного помедлив, мальчик мысленно «ткнул» на квадратик. Кнопка впала внутрь. Пришлось подождать с долю секунды, прежде чем мир будто бы… вывернулся наизнанку прямо на его глазах. Всю комнату мгновенно заполнило лазурным туманом, почти таким же как во сне. А затем Марк почувствовал запах. Медленно расползающийся по округе, он напоминал собой тухлую рыбу и ещё какую-то гниль, при этом замешанную в солёной воде. Эта вонь выбила мальчика из колеи и заставляла ощетиниться мурашками, будто тысячью шипов. Опасливость проклевалась в его животе. Однако это было ещё не все превращение. После того как Марк вдоволь прочувствовал всю пахучую прелесть этого нового мира, туман стал спадать, обнажая стены комнаты. В этом мрачном, даже призрачном свету обои казались старыми и истёртыми, полными каких-то чёрных подтёков. В углах можно было разглядеть пауков, забившихся под отлипшие обои. Их было очень много: сотни небольших чёрных телец копошились в углах, задавая шумом своих лапок музыкальный фон происходящему. Затем туман спустился ещё ниже, давая возможность разглядеть и фигуру бабушки. Она была похоже на ещё одно чудовище, как те, из сна. Обмотанная в чёрно-бардовые одежды, она склонялась глубоко вниз, при этом обнажая для всеобщего обозрения огромный горб, который, казалось, даже немного шевелился. И лицо… оно лишь отдалённо напоминало ту самую улыбчивую старушку, которую знал мальчик. Сейчас это было не более чем напрочь сгнившим куском мяса, формой напоминающим гнилую картошку. Её рот и губы свисали с лица и опускались даже ниже подбородка. Глаза были зашиты. Вдруг её челюсть разжалась, с трудом, как древний механизм, и стала двигаться. Откуда-то из горла комками начали вываливаться невнятные слова. Марку пришлось прислушаться, чтобы понять. «Задолбал… как же он меня бесит… улыбайся ему, слова ему не говори, готовь ему, буди по утрам… бездельник, бесполезный, гадкий, мерзкий… поскорее бы он ушёл… уйди же, наконец! Видеть не могу, видеть не могу… Устала уже я! Устала, несчастная! А эти два дармоеда никак и не поймут… Уйдите уже, уйдите уже».

И вдруг всё прекратилось. Реальность в краткий миг вернулась к своему обычному состоянию. Посмотрев на значок жуткой способности, Марк увидел более подробное её описание: он мог находиться в «изнанке» лишь пять секунд и не чаще чем раз в час… по крайней мере это так, пока его уровень только второй. «Пять секунд? Неужели это были лишь пять секунд?» — подумал он, вспоминая только что сыгранную пред ним сцену. Она тянулась так долго, это было так нестерпимо, неужто лишь пять секунд?

— Ну чего ты молчишь? Что тебе покушать приготовить-то? — улыбаясь, спросила бабушка.

— Н-ничего! Я, пожалуй, пораньше выйду.

— Ась? А чего так? Точно кушать не хочешь?

— Нет! Не хочу.

Он стал очень быстро собираться и уже через минуту был готов. Выйдя в коридор, увидел, что дед уже с самого утра «пьяный, как свинья перед убоем», как говаривала его бабушка. Он лежал на диване и, плюясь, кричал: «Всех порежу! Всех порежу! Дай мне моих денег, шлюха! Где мои деньги? У меня было ещё пятьдесят рублей! Шлюха поганая!» — и всё в таком духе. Привыкший к подобным сценам, Марк даже не обратил внимание на это, а просто надел обувь, куртку и выбежал в подъезд. И стоило ему оказаться там, как на душу ему сошло успокоение.

— Как всё это странно… — говорил он, бесцельно гуляя по двору.

Пиная бутылки и камни, Марк шёл туда, куда заведёт его судьба. И так, завернув за очередной угол, вышел на оживлённую улицу, по которой туда-сюда слонялись ранние пташки: унылые работники, ещё более унылые дети, волочащие ноги в сторону школы, и неунывающие старики с глазами, как у дохлых рыб. Среди всех них ярко выделялся неопрятно одетый мужчина с седой бородой. В руках он держал картонку, на которой большими буквами было написано: «КОНЕЦ СВЕТА». Мужчина громко декламировал свои мысли, и поначалу Марку подумалось, что тот кричит о том, будто скоро всем в городе выключат свет: иногда такое бывало, и тогда приходилось сидеть в полной темноте. «Если это так, то и правда очень жутко!». Но нет. Он говорил про то, что очень скоро весь белый свет — то есть мир — погибнет и куда-то исчезнет. Кричал он об этом во всё горло, потряхивая картонкой в своих руках: «Будто конкистадор с красной тряпкой, ой, то есть… тореадор», — подумал Марк и заинтересовано остановился напротив безумца.

— Ты-ы-ы! — Закричал он на Марка. — Ты и будешь причиной нашей погибели! Ты изничтожишь этот безумный мир! Это твоя судьба! Изве-е-рг! — заметив мальчика, стал он испугано тыкать пальцем прямиком в его лицо и размазывая что-то липкое по его щеке.

— Эй! Ты чего к мальчишонке пристал? А ну отойди, — рявкнул на мужика какой-то прохожий, и тот тут же куда-то испарился, оставив мальчика в одиночестве. «Разве могу я это сделать? Уничтожить мир… какая глупость, — подумалось ему. — Чёрт! Скоро уже уроки начнутся, надо бежать!».

Запыхавшись, очень устав, он, однако, успел добраться до школы вовремя. Прозвенел звонок. Марк к тому времени сидел за своей партой и молча смотрел в потолок, представляя на нём звёздное небо. Потолок был белый, недавно выбеленный, но он представил, будто потолок чёрный и… даже не так! Он представил, что его совсем нет — потолка то есть, — а там, наверху, ночь. А вот и малая медведица проплывает над созвездием стрельца, а потом и большая — всё, больше он созвездий не знал, поэтому они начали плыть по кругу. Малая медведица, большая медведица, стрелец…

Начался урок. В класс, немного опоздав, вошла учительница: жирная неопрятная женщина сорока с лишним лет. Только войдя внутрь, она взяла со стола мел и стала выводить на доске слово: «Мечты», а затем несколько раз с усилием зачеркнула его.

— За-по-мни-те! Тернии почти никогда не доводят до звёзд! Запомнили? За-по-мни-те! И мечты — это хорошо, но не переусердствуйте, а то во взрослой жизни вам будет тяжело. Тя-же-ло! Запомнили? — она всегда входила в класс и начинала с этой фразы, даже несмотря на то, что была учителем физики.

Как и обычно после этих слов, она на минуту замолкла и опустила голову вниз, к груди. Стало слышно её тяжёлое дыхание. Так продолжалось опять-таки с минуту, а затем, когда учительница уже хотела приступать к самим занятиям и учить нас, наконец, физике, дверь в кабинет вдруг отворилась, и внутрь вошла престарелая женщина — учительница литературы, которой мальчик вчера сдал вместо сочинения лист, испачканный чернилами.

— Марк! — рявкнула она, держа в руках это самое сочинение.

— Я тут…

— Поди сюда!

Он послушно встал из-за парты и, слыша за спиной смешки одноклассников, подошёл к учителям. Тяжело дыша, будто едва воздерживаясь отчего-то, учительница вновь посмотрела на лист бумаги, а затем покачала головой. После она важно откинула голову назад и наконец заговорила.

— Та-а-а-лант! — закричала она так сильно, что из её рта полетели слюни прямо в лицо мальчика. — У не-е-го талант! Вы посмотрите на это сочинение! Посмотрите же! Я такого ни разу в своей жизни не читала! Никто у нас так не пишет! Это талант. Самый что ни на есть настоящий талантище! Бог ты мой, мальчик, я без ума. Ты должен продолжать писать, не хочешь написать книгу?

Юмалова передёрнуло. Он поморщился и поспешил ответить.

— Эм… нет, честно говоря, — сказал Марк, но его, кажется, и не слушали.

— Умничка! А вы только посмотрите! — она показала учителю физики работу Марка, на что та вальяжно одела очки и стала медленно водить взглядом по измазанному чернилами листу, делая при этом очень важный и, так сказать, «умный» вид. Однако Марк стал беспокоится, увидев в глазах учителя литературы что-то странное: презрение и даже злость. Они появились там после того, как мальчик отказался от написании книги. Но женщина ведь его даже не услышала. В общем, создавалось ощущение, будто это и не её глаза вовсе.

— А я, — начала учитель физики, — всегда говорила, что все талантливые люди — обязательно личности неприятные. Во-о-от! Чтобы что-то хорошо делать, надо быть подонком. Вот и Марк… видите, какой он талантливый? Это всё потому, что он очень неприятный ребёнок, не имеющий в душе своей и капли добра, совсем не понимающий других людей. Вы все́, — она сделала сильный акцент на слове «все» и даже подняла кверху указательный палец, — мои ученики, очень талантливые, я должна заметить! Вообще в наше время очень много талантливых детей, все́ дети талантливые. Талант на таланте, блядь…

Весь этот разговор был до такой степени нелеп и невыносим, что Марку срочно пришлось искать способ отвлечься от него. И он решил, по глупости своей, снова активировать способность. Поначалу всё было точно так же, как утром: весь класс вывернуло на иную сторону и заполнило густым туманом, после чего в нос ударил мерзотный запах. Спустя пару мгновений пелена стала спадать вниз, и мальчик смог рассмотреть, как выглядели «другие» версии его учителей. Та старушка, что принесла его работу, превратилась в безжизненную мумию: совсем мёртвую и ничем не похожую на живого человека, ничем не выдающую свою обыкновенную живость, которая мальчику всегда казалась какой-то восковой. В целом всё выглядело так, будто кто-то ограбил музей и принёс в класс древнею мумию. Сначала Юмалову это показалось даже забавным, а затем что-то надавило на его горло и тоска ударила по глазам, заставляя их намокнуть: эта женщина постоянно куда-то бежит, пытается успевать жить и за себя и за других, а внутри давно мертва. В сущности, эта несчастная душонка лишь носит на спине свой же труп, вот и всё. А вот учитель физики напротив стала ещё толще, чем была в реальности: она превратилось во что-то похожее на гигантскую личинку с детским лицом и маленькими-маленькими глазками, в которых стояли слёзы и гной. Вдруг эта зелёная личинка размером с гиганта дёрнулась, со скрипом повернула свою голову в сторону юноши и посмотрела на него, сквозь слёзы, таким жутким и ненавидящим взглядом, что Марк вздрогнул.

Тем временем действие способности уже подходило к своему окончанию. Из-за этого, своей дрожащей и длинной лапой, мальчика стало дёргать за плечо любопытство, и подпрыгивало, подпрыгивало за его спиной. Ой, как же оно хотело, чтобы он повернулся и посмотрел на класс, но нет — он испугался. А спустя секунду: всё, действие способности окончилось, мир вернулся в нормальное состояние. Он выдохнул и едва устоял на ослабевших ногах.

Далее же урок проходил очень скучно и буднично, разве что на одной из перемен Марк услышал, что Юля, про которую вчера болтала вся школа, удавилась. Более ничего интересного не было, и Марк умирал со скуки. Сидя за партой и зевая, мальчик смотрел в окно и тихо шептал:

— Вот хорошо тебе, ты можешь просто написать: «Он просидел на уроках ещё три часа, а затем пошёл домой» — и продолжить своё повествование, а мне — сиди тут и мучайся…

Он просидел на уроках ещё три часа, а затем пошёл домой, но на выходе из школы его поджидала парочка школьников постарше. Один из них с улыбкой посмотрел на Марка и произнёс: «Ну здравствуй, крашеное чепушило». Марк не знал, что значит чепушило, но знал, что его выкрашенные в яркий цвет волосы никому не нравились от слова совсем, впрочем, он только потому их и носил, что их вид бесил окружающих. Никак не отвечая на оскорбление, Марк подошёл к парню и, слегка наклонив голову, заглянул в его веснушчатое лицо. Тот удивлённо нахмурился, чувствуя что-то не ладное, и сделал шажок назад. Марк же глубоко задумался: «Чего мне их бояться, если весь этот мир ненастоящий? Почему я вообще должен что-то чувствовать, если всё вокруг не более чем какой-то картон? Да и не просто картон, а лишь воображаемый картон!». Подумав так, он отклонил голову назад и смерил парочку взглядом. Затем почесал подбородок и вобрал в полость рта слюны. Плевок, словно белая перчатка, влетел в лицо одного из парней. И пока никто не успел осознать произошедшее, Марк бросился наутёк!

Ловко перескочив через небольшой парапет, отделяющий территорию школы от остального мира, он побежал по тротуару. Под ногами скользил мокрый снег и он очень надеялся, что не подскользнётся. К тому времени за ним уже началась погоня, сопровождаемая яростными криками, полными оскорблений и обвинений в трусости. А призывы остановиться и «принять свою участь» лишь всё более подстёгивали Марка рвать ноги, как только мог. Вправо, в переулок. Там какие-то грузчики разгружали большую фуру. Прикусив губу, он изо всех сил вбежал в небольшой промежуток меж двумя мужиками, едва не сбив их с ног. Прямо! Запинаясь и скользя чуть ли не половину пути, он выбежал из переулка и оказался у широкой дороги. Она была заполнена тарахтящими коробками на колёсах. Не рассчитав своей скорости, мальчик не успел вовремя затормозить и вылетел прямиком на проезжую часть. «Ну вот и помирать пора», — подумал Марк, наблюдая, как автобус стремительно мчит прямо на него, словно хищная ракета. Однако каким-то чудом ему удалось в последний момент прыгнуть в бок и уйти от столкновения. Странным здесь было то, что он и не думал о прыжке — просто стоял и ждал, чем же всё разрешится, а тело всё сделало само. Наверняка это были инстинкты, но он чётко почувствовал в тот момент, что не сам управляет своим телом, что разум его лишь узник, а не повелитель. Тем временем погоня не думала прекращаться, так что мысли его не успели углубится слишком сильно. Преследователи во всю свою прыть бежали по его следам, что правильно, а то какими бы они были преследователями, если бы не преследовали? Рядом стояла остановка, на которой как раз остановился автобус, что чуть было не задавил Марка. Недолго думая, мальчик подбежал к нему и запрыгнул внутрь. Двери закрылись. Колёса закрутились. Погоня кончилась.

Усталый, Юмалов сел на первое попавшееся свободное место. Рядом с ним расположилась добродушного вида старушка, и вообще весь автобус был заполнен лишь этими самыми добродушными старушками. И все они были одеты во что-то похожее на халаты. Наверное так удобно. В общем, ехать было спокойно, пока на следующей остановке внутрь не влез пьяный, едва держащийся на ногах мужчина, внешне напоминающий цыгана. Он медленно осмотрел автобус прищуренным взглядом и сел на сидение аккурат напротив Марка. Мальчику тут же подумалось: «Ничего хорошего от этой поездке не жди». И правда, стоило пьянице только заприметить красные волосы Юмалова, как он и сам покраснел. Несколько секунд он водил глазами из стороны в сторону и вверх-вниз, будто бы думая: а не показалось ли ему? Может, только он один это видит?». Убедившись, что волосы и правда красные. Цыган пнул ногу Марка.

— Э-эй! Ты чё, маляр? — спросил он.

Марк не отвечал и старался делать вид, будто не слышит этого человека.

— Ты чё, оглох? Я спрашиваю: ты чё, маляр? — он вновь пнул мальчика

— Не трогай пацанёнка, чего он тебе сделал? — вмешалась та самая доброго вида старушка, сидящая рядом.

— Не ле-е-зь! Он чё, маляр? Почему он так выглядит? Разве такие за нас воевали?

— Где воевали?

— Да на войне, где же ещё?!

В прошлом, при таком случае, Марк бы весь дрожал и старался бы уйти куда-нибудь вглубь автобуса. Сейчас же он скучающе смотрел в окно и просто ждал ближайшей остановки. А вот и она. Раздражённо отдав деньги водителю, он сошёл с автобуса. И вслед ему последовало лаконичное: «тьфу!».

Примерно через час после этого случая Марк оказался дома. Там вовсю проходили приготовления к новому году. А он был уже послезавтра. Весь оставшийся день прошёл скучно и просто, мальчик даже ни разу не использовал свою способность и не удосужился поднять уровень ещё хоть немножко, даже и для интереса. Он был занят своими обыденными делами. Так он сидел в своей комнате и читал «Размышления» Марка Аврелия, как вдруг в комнату вошла его бабушка. Она нагнулась и стала высматривать автора на корочке книги.

— Ага! Дурак! Учишься жить у мёртвого! Он ведь умер! Нельзя у него учиться жить! — закричала она, выхватив книгу, и бросила её в стенку. Под глазом у неё ярко светился фингал. Затем она будто бы опомнилась и принялась поднимать с пола книжку.

— Жизни только у мёртвых и можно учиться, — шёпотом сказал Марк, когда бабушка отвернулась.

Солнце медленно взбиралось на облачную гору. Настало предновогоднее утро. Дедушка Марка был очень счастлив, развешивал по всему залу шарики и «дождики», а также приколачивал к плинтусу мишуру. «Красота!» — приговаривал он. Зайдя на кухню, Марк увидел, как в духовке жарились курица и утка. Они почему-то не были завёрнуты в фольгу или что-либо в этом духе, нет, они просто лежали там. «Наверное, так надо», — подумал мальчик.

Бабушка же, напротив, была очень недовольна буквально всем, что происходило вокруг — это читалось по её глазам. Поэтому Юмалов всеми силами старался не показываться ей на глаза, дабы не раздражать её ещё больше: ему было жалко старуху. Ходя по квартире, она то и дело охала, а иногда и ахала, всем видом показывая свою всепоглощающую усталость. Иногда, когда он уходил в свою комнату, старики начинали кричать и ругаться, думая, что он их не слышит. Но это нисколько не огорчало Марка, потому какбыло абсолютной нормой.

Так, незаметно, прошёл весь день, в течение которого мальчик просто старался не отсвечивать и тихо читал себе. Было восемь вечера. Совсем опьянев, дед уснул, пока смотрел телевизор. Уже приготовились утка с курицей. Бабушка пригласила Марка за стол. На тарелке красовались ножка от курицы и гречка, запечённая внутри утки.

— А ты есть не будешь? — спросил Марк.

— Нет, у меня пост, я себе отдельно приготовлю позже.

— Ладно, — как-то неловко произнёс он и стал медленно есть курицу. — А почему она с кровью? Будто бы сыровата…

— Не знаю, это твой дед готовил.

Спустя всего полчаса мальчик мучился от такой невыносимой боли в желудке, что искренне желал вспороть себе живот, лишь бы спастись от этого гадкого чувства, будто внутри него эта самая курица ожила и танцевала заули. Порядка часа он пролежал на кровати, изнывая от боли и всё подступающей рвоты. О! Как он ждал момента, когда же его, наконец, вырвет. Однако это не происходило и не происходило. Так что в момент, когда это случилось, он почувствовал, что вместо курицы у него в животе поселилось счастье. Правда, добежать до туалета он не успел — тот был слишком далеко — и вся непереваренная пища отправилась в ванну. А она, по всей видимости, обиделась на это и засорилась. Впрочем, понять её было можно — наверное, ещё никогда из рта Марка не выходило столько мерзости. В итоге в ванной комнате стоял ужасный запах и на её пороге стояла хмурая, злая старушка. Марку было невероятно стыдно перед ней, но в то же время он был безмерно рад, ведь боль стала медленно спадать.

— Извини… — сказал он бабушке, попив воды, но она лишь отмахнулась.

— Иди отдыхай, я всё сама уберу.

Со страдальческой улыбкой, Марк ушёл в комнату и запрыгнул под одеяло. Прежде чем уснуть, он невольно слушал ругательства бабушки, а позже, уже за полночь, громкие маты и крики деда, проклинающего весь мир за то, что его не разбудили на новый год. Так он и прошёл, этот праздник. «Хотя бы не как в прошлый раз», — подумал на утро Марк. Ему, собственно, и не нравилось встречать праздники. Так что всё прошло вполне неплохо.

Спустя пару дней Марка отправили в магазин купить что-то не слишком важное или приметное, чтобы об этом говорить. Однако нужный ему магазин в то время был в самом центре города, возле банка, а потому дорога была долгой. Уже на обратном пути, Марк зашёл в небольшое дешёвое кафе, давно ему знакомое. Подойдя к стойке, он заказал самый дешёвый кофе и шаурму. Затем сел за столик и стал ждать. А по левую от него сторону разворачивалось интереснейшее действо.

— Вы не верите мне? — вскочив с ногами прямо на стол, спросил молодой парень лет двадцати. — А я… а я вам докажу, что не боюсь более смерти! Говорю же вам, что смерть — это ничто. Она вовсе не зло, ведь она естественна; она, может, вообще единственное, что у нас есть, помимо собственных мозгов. Смерть просто забирает нас туда, откуда мы пришли, чтобы дать место новым людей, она не страшна! Слышали про «волю к смерти», а? Все мы умрём и смерть наша — есть жизнь! А вот без неё было бы действительно страшно.

С этими словами он выхватил откуда-то из кармана револьвер, торопливо вытрес из него все пули и вставил обратно лишь одну. Затем прокрутил барабан и приставил дуло к виску. И стоило холодной стали коснуться его кожи, как он разом вспотел. Его рука слегка дрогнула, и он посмотрел на окружающих людей. Они же смотрели на его губы, которые так сильно дрожали, выдавая этим страх в полной наготе его. Парень всеми силами старался скрыть то, что его тело открыто выказывало: боязнь смерти, противоречиво заложенная в нас самой природой и часто так сильно нам мешающая. Марк в ту секунду подумал, что этот страх сравнивает нас — людей — с животными, и именно спуск курка сможет доказать то, что это на столе стоит Человек, а не животное. Настоящий, с собственной волей. Волей, которая превышает силу самой природы и самой жизни.

— Насколько это тяжело… пересилить нашу тягу к существованию? — Спросил он сам себя шёпотом. — Жутко… Но вдруг этот человек не настоящий? Что если им управляет он? Как отличить жизнь от театра, а людей от кукол, если ты родился и вырос на этой самой сцене? — Марк продолжал говорить с самим собой и глаза его, подобно тучам, застилала плёнка влаги. Будь этот мальчик постарше, мы бы увидели в этих слезинках отражение отчаяния, грусти и молчаливого принятие. Однако у него они отражали ненависть и вызов.

В то же время парень с пистолетом всё стоял и обводил присутствующих таким взглядом, что казалось, будто бы в его зрачках уже прорезались рты и кричат: «Вскочите же кто-нибудь и остановите уже эту нелепую сценку!». Но никто не проронил и слова. Потому паренёк прикрыл глаза, вздохнул, сжал челюсть и- спустил курок. Прогремел выстрел.

С этого ракурса Марк мог легко мог разглядеть дырку в виске ещё не упавшего тела Человека и летящие в воздухе кусочки его мозгов. Те самые кусочки, которые составляли всю его личность. Мальчик с замиранием сердца всмотрелся внутрь и увидел целый мир через эту дыру в черепе. Мир и дыра были одним целым. Он смотрел на них, пока они, вдруг не посмотрели на него. После этого какая-то странная сила стала затягивать мальчика внутрь. Незаметно и легко он всем своим телом пролетел сквозь это отверстие и очутился в совсем другом мире. Всё перевернулось, изменилось, исковеркалось… И время будто бы сломалось. Марк крутился вокруг этой дыры, не в силах преодолеть её притяжения, то и дело пролетая сквозь неё. Туда и сюда, сквозь дыру в голове.

Никто не знает, как он добрался до дома. Всё, что помнил Марк лично, так это то, как лежал посреди зала, на полу, раскинув руки и ноги в стороны, и повторял: «Сейчас… я сейчас встану, только немножко полежу и сразу встану. Я просто каплю устал. Правда». А затем всё вновь закрутилось и перемешалось в сплошную кашу. Там, где он был, не было ни будущего, ни настоящего, ничего, о чём можно было бы сказать, был лишь он: молодой и по-странному живой, летящий в космосе и наблюдающий за разноцветным маревом. Кругом происходило ничто, а так же неописуемые события, такие яркие и бесконечные; бесконечные… «Как всё-таки хорошо было бы лежать в комнате, в которой ничего не происходит…» — думалось ему. И всё-то его раздражало в этом странном месте.

1.5 Бесполезное пророчество

1.5

В какой-то момент его бессмысленное и никому не нужное путешествие оборвалось. Он выпал из него, будто на трассе метаразума некто оставил открытым люк, в который мальчик и провалился. Падение его сопровождалось звенящей тишиной. Что есть страх и что есть крик? Марк забыл об этом, забыл о том, что нужно паниковать при падении, и поэтому просто существовал, не думая ни о чём и ничего не чувствуя. В молчании же он и рухнул во что-то тёплое, влажное и мягкое, как перина. Коснувшись земли, Марк услышал всплеск и короткий писк. Было темно. К мальчику стала возвращаться человечность. Скоро он очнулся от своего сна и начал шевелиться. Пока ещё его тело лишь чуть дёргалось и дрожало, ровно как и его разум, но постепенно движения становились всё более активными и живыми. Его пальцы сжимались, стискивая в кулаке нечто, напоминающее слизь, внутри которой ещё и плавали кусочки чего-то твёрдого, но легко крошащегося, как крошки засохшего хлеба. Лежать в этом было приятно и тепло, ведь слизь имела температуру разгорячённого человеческого тела, а под ней покоился пол: тоже мягкий и податливый, но напоминающий по ощущениям скорее кусок свежего мяса.

Медленно Марк приподнялся над землей и сел. Какая-то тяжесть давила на его грудь и едва заметно тянула вниз. Мальчик опустил руки на низ живота и стал медленно вести их вверх. Посреди грудной клетки он нащупал комок шерсти. Сначала, только дотронувшись до него, Марк отдёрнул руку в сторону и весь напрягся, даже шею, и ту мышцы сдавили, будто бы верёвкой. Ему показалось, что нечто гадкое растёт прямо из его груди. Секунду или две он сидел на месте, пытаясь перебороть чувство омерзения, после чего снова дотронулся до комка на груди, но одним лишь мизинцем. Несколько раз он тронул едва различимый в темноте силуэт кончиками пальцев: всеми пятью, по очереди; а затем схватил его и разом отодрал от груди. Перехватив комок, мальчик потискал его, покрутил, повертел и пришёл к выводу, что это не что иное, как дохлая крыса. Видимо, тот писк, который Марк услышал при приземлении, был её последним издыханием. И только осознание этого добралось до заиндевевшего сердца, как Юмалов ощутил себя чем-то вроде неумолимого божественного рока, ниспосланного разгневанным демиургом на провинившуюся крыску. Переваривалась эта мысль внутри Марка недолго, так что совсем скоро он цокнул языком и выплюнул её, мгновенно забыв.

Дальше юноша стал пытаться выяснить, где он находится. Его руки стали, как пауки, ползать вокруг и всё щупать, щупать, щупать. Скоро он более или менее разобрался с этим вопросом. Выяснилось, что находился он в скромном по своим размерам туннеле, потолок которого дышал прямо на затылок Марку в каких-то трёх сантиметрах от него. Стены также были стеснены и неуютно близки, а позади — тупик. Путь оставался лишь один — ползти вперёд. Так он и сделал. Копошась в вязкой жиже, скользя и падая, он медленно двигался вперёд. И со временем окружение становилось, пускай и совсем немного, всё светлее. Скоро Юмалов увидел увядание черноты и воцарение красного света и красного цвета. Нечто бледно-бордовое заливало туннель своими лучами, освещая почти бесцветную, разве что чуть зелёную слизь и красную от крови плоть, спрятанную за ней. Он будто бы полз внутри чьих-то кишок.

Когда появился свет, перед глазами Марка замаячила уверенность, что выход уже близко, но после этого он безостановочно полз ещё час, и ничего не менялось. Странная бесконечная кишка, уходящая под небольшим уклоном вверх.

Путь был долгим и не собирался кончаться, в отличие от сил мальчика. Каждым своим движением он словно выкидывал за свою спину их часть, чтобы те, напротив, толкнули его чуть вперёд, а сами сгинули в глубинах этого туннеля. И к тому моменту, как Юмалов осознал, что выход даже не близко, сил в его теле осталось совсем мало. Нужно было остановиться, чтобы те, кого он бросил, доползли до него и вернулись обратно в тело. Марк так и сделал. Сев на месте, он закрыл глаза и стал тяжело дышать, чувствуя, как невидимые глазу, но живые и разумные частички его сил запрыгивают прямо в широко раскрытый рот и растворяются в лёгких. Отдых был ему необходим. Хоть пятнадцать минут, и юноша уже был бы готов снова взбираться наверх. Но даже этого времени ему не было дано: что-то ползло за ним. Поначалу Марк ощутил это кожей. Но не внешней её частью, а внутренней. На той спрятанной от глаз, обратной стороне нечто стало колоть его и толкать, словно пытаясь поторопить. А затем и уши уловили тихий, почти неслышимый звук, исходящий из глубин алых кишок. Нет, это был даже не звук, а лишь его тень. И эта тень приближалась к Марку. Эта тень приводила в ужас его тело, отчего то кололо маленькими иголками само себя.

— Оно не… мне нужно ползти, — прохрипел юноша губами настолько сухими, что в них въелись и расположились каналы Гранд-Каньона, и сказал он это очень тихо, аккуратно, почти беззвучно, однако губы всё равно треснули. Тоненькие струйки крови полились из ранок, как вода из ключей. Коснувшись их языком, он попробовал кровь на вкус, а затем смазал и увлажнил ею губы. Теперь его рот пах характерным железным запахом, и, учуяв это, существо позади стало двигаться быстрее. — Чёрт.

Теперь Марк точно знал, что ему необходимо двигаться вперёд и просто нельзя останавливаться. Он должен всё ползти и ползти в этой бесконечной слизи… но доползёт ли он? Да и куда? Куда он вообще направляется, какова цель? Было очевидно, что и цели-то толком нет, лишь бессмысленное приключение, от которого было бы так сладко отказаться. Но ему должно было ползти, дабы та неизвестность и опасность за спиной не добралась до него. И от осознания этого сердце Юмалова сжалось и закололо. Если он хочет жить, то должен карабкаться наверх — выбор не то чтобы большой: умри сейчас или ползи в отчаянной надежде на хоть какой-то выход, коего скорее всего и не будет.

— Вот всегда так, — прошипел Марк и стрельнул раздражённым, злым взглядом в пустоту перед ним. Кулаки его сжались до покраснения.

Тем не менее он стал ползти. Молча, хмуро и упёрто вскарабкивался наверх, покуда в нём ещё были силы. Так прошёл ещё один час, пока Марк не осознал, что больше не выдержит и лишь потеряет сознание, если не остановится на привал. Перестав ползти, он лёг на спину. Первое время дыхание его было таким громким и глубоким, что ничего помимо этих вдохов и выдохов нельзя было услышать. Юноша как мог старался дышать спокойнее и тише, но удалось ему это только через несколько минут. Тогда он вслушался. Не сразу, но он услышал существо. И, услышав, понял, что за этот час совсем не оторвался от преследователя, напротив, за те жалкие минуты, что он позволил себе отдохнуть, тот стал ближе.

— Получается, — заговорил мальчик сам с собой, дабы человеческим голосом разогнать полутьму и страх, всё накатывающий на него в последние минуты, ведь в одиночестве ползти по бесконечному туннелю, зная, что нечто жуткое идёт за тобой — это невыносимо. — Если я не отыщу выход, то Оно до меня доберётся. Ах… это очевидно. Сколько же ещё мне ползти? И как далеко мы друг от друга? Чёрт!

Эти размышления заставили его разозлиться, а злость прибавила сил. Хрипя и рыча, он снова встал на четвереньки и пополз наверх. Останавливаться приходилось каждый час, и Нечто постепенно нагоняло его, так что Марк паниковал всё больше и больше. Параноидальный страх заставлял его делать перерывы всё меньше и ползти всё дольше, не жалея себя. Через десять часов его руки измученно дрожали, налились алым цветом и даже слегка разбухли. Ещё через десять часов он перестал чувствовать усталость, но видел, как страдает и ломается его тело. Помимо прочего, ещё и сон атаковал юнца с твёрдым намерением заставить его считаться с ним, но этот юнец попросту отмахнулся от наваливающейся сонливости и упёрто пополз дальше, оставив Морфея в возмущённом недоумении.

Двое суток полз он наверх, и не было в нём никакой надежды, как и прочих человеческих чувств: одна лишь упёртость держала свои позиции в его голове и не желала сдаваться под напором измождения, голода и боли. Даже сам мальчик уже давно в тайне от самого себя желал потерять сознание и провалиться прямиком в пасть монстру, следующему за ним. Чтобы умереть вот так, незаметно для самого себя и расслабленно. Он мечтал об этом, но не признавался. Да и телом его правила упёртость, так что выбора не было: лишь ползти вверх и никаких «но». Последние три часа пути он вовсе не останавливался ни на секунду, потому что Оно подобралось к нему настолько близко, что ещё один привал, и он — Марк — сможет увидеть Его. Конечно, мальчик не мог допустить подобного! И без того он слышал бульканье разбухшей, налившейся гноем плоти, нескончаемые завывания будто бы умирающего, скрип волосатой кожи, трущейся о стенки туннеля, и кряхтящий, нечеловеческий смех. Всё это единым комком мерзости и отвращения следовало за ним. А увидеть это существо было бы совсем нестерпимо. Быть может, от одного его вида Марк бы окончательно рехнулся. Именно поэтому он больше не останавливался и просто пёр вперёд до тех пор, пока прямо перед его носом не встала стена. Он взбирался, опустив голову вниз, дабы мышцы шеи не тратили лишние капли выносливости и сил на бесполезное поддержание её в прямом положении, так что не увидел приближающегося тупика и просто врезался в него макушкой. Подняв взгляд, мальчик увидел: это конец пути.

Прикрыв глаза, Марк чуть качнулся вбок, затем чуть вперёд и уже собирался было рухнуть на пол, мгновенно заснув и сдавшись, но всё пошло не по плану. Он уже стал сгибать руки и закрывать глаза, как вдруг стена разверзлась. Подобно рту, она широко раскрылась, а за ней — небо. Бурое, заполненное грозовыми тучами, что налезают друг на друга и копошатся там, как в ведре, погоняемое шквальным ветром и будто бы имеющее щупальца — небо. А ниже, в нескольких метрах над юношей, стеклянная крыша, в которую паутиной вцепились ржавые железные балки.

Марк чуть разомкнул высохшие и дряблые губы, собираясь что-то сказать, но не сумел и всего лишь измученно хмыкнул. С трудом заставив одну из рук оторваться от слизи, он стал тянуть её вверх, морщась от ноющей боли, что, подобно ряби на воде, разливалась по его телу. Мальчик шипел и, ничего не видя за проступающими на глаза слезами, пытался зацепиться пальцами за край туннеля, дабы подтянуться и наконец-то выбраться из этой бесконечной ямы. Ему удалось. Однако времени было потрачено столько, что ещё чуть-чуть и Оно выползет на свет. Одна только мысль об этом вызывала у Юмалова отвращение. Медлить было нельзя. Поэтому он скомкал всю оставшуюся силу воли и направил её во вторую руку. Оживившись, та тоже устремилась наверх. В этот раз было быстрее: пальцы скользили по поверхности первой руки, пока не нащупали выступ. Оставалось лишь подтянуться. Марк поторопился и попытался сделать это рывком. Руки сорвались и мальчик на метр откатился назад. Из его, казалось бы, давно уже умершего горла донёсся испуганный крик. Почти сомкнутые глаза вмиг раскрылись и налились слезами. Кончиками пальцев ног он ощутил странное пощипывание. Казалось, что это волоски, торчащие из жирной кожи монстра, щекочут его ноги. Если он помедлит ещё хоть секунду, то случится нечто ужасное. И к Марку вдруг пришло осознание: это будет не смерть! Поняв это, он пришёл в ещё больший ужас, чем раньше. Этот ужас ворвался в его грудь и панически заколотил по сердцу и ребрам, заставляя организм двигаться. Торопливо и неуклюже мальчик пополз вперёд. За поразительные десять секунд он прополз целый метр и снова ухватился за дыру. Но тут Марк ему подумалось, что там — снаружи — что-то странное, а именно его руки сжимали ни что иное, как бархат. Да и почему он видит небо? Уклон ведь совсем небольшой был, а сейчас кажется, будто он глядит наверх из колодца.

— Да-а плевать! — зашипел он истошно сам на себя и подтянулся.

По очереди наружу вывалились его голова, грудь, живот, а затем и ноги. Мальчик спасся. Полусев, он вызывающим взглядом осмотрелся вокруг. Большое здание, наподобие ангара, по центру которого стояла куча гробов. И Марк теперь сидел в одном из них. Этот проклятый всем живым подъём вёл в чёрный, обитый бархатом и серебряным орнаментом гроб. Впрочем, кто знает, подъём это или же спуск? Так или иначе, а теперь мальчик сидел в гробу. И в нём, помимо Марка, лежали ещё и часы, что шли назад. Несколько секунд Юмалов удерживал взгляд на циферблате, после чего прикрыл его рукой, и поднял глаза выше. Краем зрения он заметил фигуру, что стояла от него по правую руку, совсем недалеко, но рассмотреть её юноша не успел. Подобно сирене, в нём завыли все органы, трепеща и крича об опасности.

То существо, что шло за ним — оно ускорилось. И для того, чтобы это понять, уже не нужны были эти эфемерные, даже мистические чувства, он попросту слышал, как нечто, хлюпая и постанывая, торопливо рвётся вперёд, расшатывая своей тушей весь туннель. Марк снова закричал. Закричал и попытался выпрыгнуть из гроба. По пути запутался в плохо прибитом бархате, перевернулся, кувыркнулся и упал на пол, уронив вместе с собой мертвецкое ложе. Оно, однако, не коснулось своим боком земли, а зависло невысоко над ней. Мальчик опустил взгляд ниже и увидел, что туннель, словно большая пружинистая нога, удерживал собой гроб и не давал ему упасть. Однако самым жутким было то, что выход наружу разбух и налился кровью от массивной туши, расположившийся у самого выхода и занявшей собой проход. Да, оно было прямо тут. Оно сидело едва ли в метре от Марка, но почему-то не вылезало. Тем не менее оно сидело там, воняло и одним своим присутствием давало понять мальчику, что ждёт его. И никуда ему не деться. Оно доберётся до него, но не убьёт, нет, там будет что-то хуже. Но что? Несколько долгих секунд Марк смотрел на эту чуть шевелящуюся опухоль туннеля и пытался думать, но скоро покачнулся, рухнул на пол и завыл.

Через некоторое время он успокоился, расслабился и стал просто валяться на спине да тяжело дышать, приходя в себя.

— Когда же этот кошмар кончится? Спать хочется…

Видимо услышав человеческий голос, фигура, что стояла у гроба, начала двигаться и медленно зашагала к мальчику. Он же смотрел в потолок, морщась от мерзкого вида неба, и только слушал приближающиеся, вялые шаги, будто бы рыбьи. Скоро фигура нависла над ним. Марк видел верхнюю часть тела: вялая, скомканная в жировых складках кожа свисала вниз, скукоженный горб выглядывал из-за плеча, из шеи рос пучок жидких волос, медленно расползающихся вверх, на щёки, затылок, макушку. В этом теле не было жизни, лишь засаленное мясо и вялость. Но вдруг жизнь, или, вернее будет сказать, живость, в виде маленькой сыпи пробежалась по его телу, заставив дрогнуть правую руку и медленно начать подниматься к хурмообразному черепу. Затем от руки отделился костлявый палец и несколько раз почесал разбухший нос. Как только же нос был благополучно почесан, жизнь снова покинула тело и рука безвольно рухнула вниз. Марк в последний раз обвёл взглядом фигуру и всё для себя решил о ней. Очевидно, что это существо вылезло откуда-то из глубин океана — рыба на ножках. Да, это точно была мёртвая рыба на ножках. И пущай выглядела она почти как человек. Рыба… на ножках…

Эти мысли успокоили мальчика, и он продолжил умиротворённо лежать на земле да смотреть вверх, пока рыба закрыла глаза и спала. Продолжалось это довольно долго, Юмалов даже успел немножко вздремнуть. Такая приятная и уютная темнота окутала его, и разум отступил назад, мысли отмерли — спокойствие. Хорошо было бы спать вечность.

Но счастье прервалось: в один момент капля жира собралась на лбу фигуры, набралась силы и оторвалась от его скукоженной кожи. Пролетев чуть меньше двух метров, она разбилась о щёку мальчика. От этого его всего передёрнуло, сжало, заломило и после растянуло. Раздался плаксивый стон. Рыба на ножках проснулась и снова стала смотреть на мальчика своими большими и замаринованными глазами. Марк же, проснувшись, раздражённо вытер жир с щеки и встал на ноги. Затем отбежал в сторону на несколько шагов. Фигура поплелась за ним, используя вполне человеческие ноги скорее как щупальца или плавники. Очень медленно. Марк снова отошёл в сторону, разрывая дистанцию: оно шло за ним. Юноша остановился и стал ждать. Рыба доплелась и встала напротив него примерно в метре. Они смотрели друг на друга несколько секунд, в течение которых глаза существа медленно закрывались, пока оно окончательно не уснуло. Тогда Юмалов бесшумно выдохнул, развернулся и направился к выходу из ангара. Пройдя десять метров, он обернулся и увидел, что рыба снова идёт за ним. Упёрто и бессмысленно она шагала к мальчику. Это было жутко, было похоже на издевательство. Поджав губы, Марк побежал. По пути он вновь обвёл взглядом внутренности ангара и заприметил тёмный закуток меж двух пристроек по типу охранных будок, в котором стояли какие-то коробки да поддоны. Средь них можно было спрятаться. Перепрыгнув через гроб и пробежавшись ещё несколько секунд, он оказался у закутка и, недолго думая, нырнул в него. Там мальчик погрузился в темноту, где его не должно было быть видно, и оттуда же стал дожидаться рыбу на ножках. Скоро та подобралась к нему ближе и вот уже, как слизняк, принялась переползать через гроб. В это же время Марк чуть ли не ползком принялся протискиваться меж коробок в попытке затеряться среди них. Скоро даже он сам уже не понимал, где именно находится и как ему выбираться из этого места. Со всех сторон стояли тяжелые коробки, заполненные какими-то железками, да высокая пачка досок. Все они образовали собой нечто вроде лабиринта, и юноша забрался в самые его потаённые уголки. Наконец Марк упёрся какие-то в доски и оказался со всех сторон укрыт: место было тёмным, закрытым, очень незаметным и, наверно, идеальным для пряток. Развернувшись и улёгшись на спину, мальчик стал сверлить взглядом узкую щель, через которую протиснулся, в надежде не увидеть пролезающего внутрь существа.

Никого. Постепенно мальчик расслабился и даже попытался найти более удобную позу для себя. Места было мало, но, свернувшись в позе эмбриона, он сумел довольно комфортно уместиться в своём тесном укрытии. Скоро на него навалился сон. Может быть, ему даже удалось поспать минут пять, но, увы, не больше. Веки слипались и тянулись друг к другу. То и дело они встречались и погружали юношу ненадолго в темноту. И в один раз, когда Марк таки собрался с силами и снова открыл глаза, чтобы посмотреть на щель, прямо перед его лицом образовалось две толстых, водянистых ноги. От неожиданности мальчик закричал и попытался отмахнуться от ног. Он отдёрнулся в противоположную от этих двух мясистых труб сторону и вжался в стену. С ненавистью смотрел он на опухшие, короткие пальцы, налитые бледно-бирюзовым цветом.

— Тьфу!

Придя в себя, Марк торопливо вскочил на ноги и, матерясь, взобрался с ногами на коробки. Цепляясь штанинами за торчащие железные прутья, он пошёл прямо по ним и вскоре выбрался наружу из предательски бесполезного закутка. Рыба, конечно, за ним.

— Да отстань же ты… — шипя, но не переходя на крик, произнёс Марк и взглядом упёрся в фигуру. Лицо его побагровело, налилось кровью, как кожа у раны. ЕБ ТВОЮ МАТЬ!

Краски, словно зеваки, собрались вокруг преследуемого и преследователя. И эти краски тут же принялись жадно пожирать двух существ своими невидимыми глазами, точь-в-точь зрители в колизее, ну или же зрители ток-шоу — всё одно. И собравшись, они настолько сгустились, что эта контрастность и плотность окружающего мира вернула Марка к реальности. Эта самая реальность стала слишком походить на фильм. Слишком. Так что юноша решил, что не поведётся на такую жалкую уловку. Невозможно серьёзно воспринимать происходящее, когда всё кажется фальшивым. Нет, Марк не поддастся на такое.

Опустив плечи, выдохнув из лёгких горячий воздух, он потянулся, наигранно зевнул и смахнул пальцами наплывшие от зевка слёзы. Затем развернулся и пошёл куда-то в сторону центра ангара. Существо за ним. Марк остановился и посмотрел на своего преследователя через плечо. За преследователем темнела невзрачная железная стена, а сверху всё так же копошилось бордовое небо. Рядом с мальчиком до безобразия глубокая дыра, а также два странных и пугающих существа: одно перед ним, а другое прячется в этой самой дыре. Это было полной бессмыслицей. Абсурдом.

— Ну заче-е-ем… — спросил Марк, плаксиво сведя брови друг к другу и глянув исподлобья на преследователя.

Несколько секунд мальчик молча стоял и смотрел. Затем его шея немного вытянулась вверх и голова немного покрутилась, осматривая помещение в очередной раз. Где-то в углу ангара следила за всем происходящим неприметная дверь. Юноша почему-то был совершенно уверен, что она заперта. Едва ли её можно было открыть. Эта дверь была не более чем декорацией. Лишней декорацией, что важно. Лишней, как и всё остальное в этом месте: дыра, монстры, стены, ящики, гробы, небо — всё было лишним. Даже само по себе «место» казалось Марку лишним. Всё это было здесь, рядом с ним, но не несло за собой никакого смысла. Вот зачем здесь это всё? Зачем? Да и зачем здесь сам Марк?

— Я тоже лишний? Я… тоже лишний! Так отпустите меня, пожалуйста. Я ведь… лишний. Я — лишний! Меня не должно здесь быть. Тогда зачем?

Юноша не мог ужиться с этими мыслями, попросту не мог их выносить. Ему вдруг стало так тошно. Тошно и паршиво. Его голова вымученно рухнула в ладони, а тело отступило на пару шагов назад, при этом едва не упав. Плечи дрожали, а из глотки доносилось нечто напоминающее сдавленный рык. Он приподнял взгляд и увидел: преследователь все ещё идёт к нему и смотрит.

— Мразь! — закричал юноша и метнулся в сторону.

Там, на полу, лежала отломанная и слегка погнутая железная палка — ножка от подставки для гроба. Он схватил её, перехватил как дубинку и побежал на монстра. Замахнувшись, Марк со всех сил ударил врага по лицу. Удар отдался обратно в руки мальчика и прошил его тело мурашками. И всё равно он продолжил бить: ещё и ещё. Железо въедалось в плоть, ломало кости и хлюпало внутри пробитой головы. И всё это отдавалось обратно в тело Марка в виде дрожи, мурашек и чувства омерзения. А существо покачивалось, вздрагивало, но не падало. Стойко и храбро оно выдерживало ломающийся череп и обливалось собственной кровью. Марк замахнулся снова. Замахнулся — и не смог ударить. Вместо этого он злобно отбросил в сторону палку и толкнул существо. То снова покачнулось и рухнуло на спину. Завыло от боли и страха. Юношу всего перекосило, и он, закрыв глаза, надавил ботинком на шею чудовищу.

Кажется, мертво…

Легче не стало, чувство отвращения никуда не делось. Сотни червей ползли под его кожей, и, казалось, от них никак не избавиться. Странная мысль неотвратимым барабанным боем кружилась вокруг его разума: «Это будет длиться вечно». Юноша отступил от трупа на пару шагов и, будто высматривая свидетелей своего преступления, заозирался. А свидетели были: из углов ангара, из его стен и теней повыползали существа. Очень похожие на убитую мальчиком рыбу. Все они были уникальны, но каждый болезненно походил на остальных. Все они медленно шли к Марку и упорно смотрели на него, следили, сверлили своими мутными взглядами. Глаза у них были пустые и маленькие, как у игрушек. В общем-то, эти накрытые шубой из гноя и слёз бусинки даже глазами-то не были, а только так — пародией. А внутри — ни капли разума, мыслей или чувств. Только одно в них было — отражение самого Юмалова. Юмалова и его глаз. Глаз, в которых засело осуждение. Оно отразилось внутри существ и поселилось в них. И теперь Марк видел осуждение в устремлённых на него взглядах. Это были его же собственные глаза, его же мнение о себе, но мальчик не сумел этого понять и распознать, он посчитал, будто бы эти безвольные и насквозь пустые куклы осмелились осудить его. Будто бы это были их мысли.

— Не надо… — прошептал он и вдруг услышал шорох рядом с собой, а за ним и хрип. Существо, которое он пытался убить, все ещё было живо. Дрожа и дёргаясь, оно пыталось подняться с пола, в то время как кровавый ком, занявший место его головы, булькал и хлюпал.

— Да чёрт! — вымученно крикнул Марк.

Он отпрыгнул ещё дальше от восставшего мертвеца и сжал кулаки. Грудь его вздыбилась, рот раскрылся, как для крика, и внезапно тело мальчика расслабилось, обмякло. Невразумительным взглядом он обвёл своих наблюдателей и поджал губы.

— Хватит, пожалуйста. Это затянулось уже слишком сильно. Я не хочу больше. Никто не хочет. Хотя бы не сейчас. Давайте просто оставим это на потом, хорошо?

Сказав это, Марк оттолкнулся ступнями от земли и бегом рванул в сторону туннеля, из которого вылез. По пути перемахнул через парочку мешающихся гробов, оттолкнул в сторону одно из существ и оказался у того самого ящика, из которого и вылез. Руки мальчика не медля вцепились в деревянный бортик, он уже был готов прыгнуть внутрь, но вдруг остановился. За ним все ещё наблюдали. Десятки глаз. Может быть, даже больше. И во всех этих глазах отражались его собственные. Это странным образом связывало зрителя и актёра, но эта связь казалась ему лишней. Один только вопрос мучил Марка: зачем?

Без особого энтузиазма он всё-таки запрыгнул в гроб и тут же провалился во что-то холодное, колючее и даже твёрдое. Конечно, веки его были крепко сомкнуты, вместо глаз смотрела кожа. И она была в ужасе.

Однако скоро он очнулся от своего сна, и это путешествие почти полностью смазалось в его памяти. Но и правда: зачем?

2. Когда что-нибудь обретёт смысл?

2.

Внезапно Марк очнулся в незнакомом, странном месте. Одетая в белый с синим отливом халат медсестра вела его за собой по многочисленным коридорам, разобраться в которых было решительно невозможно. Они поднялись на этаж выше, прошли по бежевой анфиладе — совсем пустой и невзрачной, — а затем оказались перед большой железной дверью. Её отперли. Внутри находилась белая комната, заставленная цветами и разномастными полочками, в общем-то, симпатичное помещеньице, в котором было приятно находиться. Как выяснится позже, этот коридор был местом, где больные встречались со своими родственниками, а уже за ним, скрытый от посторонних глаз, находился настоящий блок, в котором и предстояло прожить какое-то время Марку. И только к этому моменту времени он стал понимать, что здесь происходит — родные положили его в психиатрическую лечебницу.

— Но ведь я не сошёл с ума, я всего лишь спал… — прошептал недоумевающе мальчик. К счастью, медсёстры его не слышали.

Ещё одно «к счастью» заключалось в том, что положили его пока ещё только на осмотр, а не на полноценное лечение. Так что больным он не был, оставалось лишь доказать это врачам.

Быстро пройдя через приёмную с цветочками, они подошли к большой белой двери и отперли её. Один шаг и вот их маленькая процессия оказалась в совершенно ином мире. Вместо лицеприятно, дружелюбного коридора, предстал коридор уже совсем другой. Он был очень широкий, просторный, похожий скорее на некий зал, нежели коридор. Потолок в нём так же был очень высоким, но всё равно атмосфера стояла душная и пропитанная теснотой, не хватало воздуха. От этого помещения расходилось в стороны шесть проходов, ведущих в четыре палаты, столовую и туалет, и всё это было лишёно каких-либо дверей, кроме, разве что, туалета. Стены здесь были абсолютно голые и бесстыжие, разве что выкрашенные в неприятный, блеклый голубой цвет. Этот оттенок сразу не понравился Марку. Было видно, что дизайнеры сего заведения начитались статей о том, как синий и голубой цвета успокаивают людей, и, видимо, руководствуясь этими статьями, они взяли да выкрасили всё в блоке в ужасный голубой оттенок, от вида которого хотелось блевать и убивать. Пол также представлял из себя не что иное, как чистый бетон, частично выкрашенный в заочно ненавидимый Марком голубой цвет. Посередине коридора стояла белая будка, в которой располагались медсёстры, следящие из неё за порядком. Марка подвели к ним.

— Вот, Марк Юмалов, принимайте! — сказала медсестра и тут же, развернувшись, ушла.

— На, распишись, — две оставшиеся протянули ему какую-то бумажку. — Пролежишь тут недельку-две, а там посмотрим, что с тобой делать будем.

Затем они стали проверять его портфель, который всё это время висел у него за спиной. Женщины, обе очень неприятные, худые до гадости и будто слегка отёкшие, искали в его рюкзаке любые острые или хотя бы твёрдые предметы и, находя, нещадно отбирали их и прятали в железный шкафчик. Не пожалели они даже ложку.

— Так, сигареты давай сюда. Мы будем выдавать только три штуки в день.

— Я… не курю, — поборов первичный шок, произнёс Юмалов. Кажется, он так давно ничего не говорил, что язык едва ворочался во рту, будто проржавевший механизм, мысли, к слову, тоже только начинали приходить в движением.

— Пф, — послышалось от одной из медсестёр. Она, к слову, была горбатой, как цифра «2», поэтому Марк так и решил называть её Двойкой, а вторая, соответственно, стала Единицей.

— Брехня. Ещё и крашенный, ты посмотри на него! Тьфу! Ах да, самое важное чуть не забыла, не смей мне тут устраивать драки, а то я твоё дело-то, — она ткнула своим костлявым и бледным пальцем в тоненькую папку, — подправлю, усёк? А если будешь вести себя хорошо, то выйдешь отсюда без лишних проблем, — на том его и отпустили, забрав предварительно телефон.

Поселился Марк в большой палате с одиннадцатью одинаковыми советскими койками. Правда, лишь пять из них были заняты — Марк оказался шестым. Войдя внутрь, он осмотрелся. На кроватях, кто как, лежали молодые парни, всем не больше восемнадцати лет. Двое были одеты в какие-то спортивки и домашние тапки, а оставшиеся выглядели и вовсе оборванцами: ходили в рваных кофтах и подштанниках, а на лицах имели то типичное нахальное выражение, что мы обыкновенно видим у хулиганов в фильмах и сериалах. Завидев этих парней, Марк даже удивился: «Не думал, что такие существуют вне кино». Он чуть вздёрнул подбородок вверх и стал их рассматривать, а они в ответ поначалу глядели на него удивлённо, а затем злобно и насмешливо.

— Вот Ромка когда проснётся охуеет-то, — произнёс кто-то, пока Марк стелил свою кровать.

— Эх, повезло ведь мне так, — пробубнил Марк себе под нос. — По крайней мере скучно тут не будет…

Но и в том он ошибся: в психбольнице было очень и очень скучно. Первый вечер прошёл довольно спокойно. Он как-то скомкано поздоровался с остальными парнями и, хотя до отбоя оставалось всего часа два, он успел наслушаться от них шуток по поводу цвета волос на всю оставшуюся жизнь, особенно был возмущён и активен этот самый «Ромка». Когда этот парень проснулся, его ткнули в плечо и указали пальцем на Марка. Тот округлил глаза и лаконично выругался. Впрочем, ничего хуже шуток не случилось, и Юмалов лёг спать со вполне спокойной душой, хотя и не совсем мог уместить в голове тот факт, что ему придётся жить в этом месте ближайшее время.

На следующее утро он получил свою кличку: Малина. В палате с ним лежал ещё и «Белый»: парень лет шестнадцати, блондин. Марку казалось, что это был натуральный цвет волос, но остальные люди в палате почему-то всё равно были очень недовольны им, словно тот виновен в этом. К счастью для Белого, он хорошо умел отшутится от любой ситуации, а потому особых трудностей не испытывал.

У Юмалова — медсёстры почему-то произносили его фамилию с насмешкой и издевкой — это был первый полноценный день пребывания в психиатрической клинике, а потому с самого утра его ждало огромное количество открытий. Самым первым из них был будильник, звеневший ровно в семь утра, — им была какая-то весёлая мелодия, созданная, наверное, для успокоения, которая играла целых три минуты без перерыва. Все больные ненавидели этот будильник до скрипа зубов, отчего этот поющий ублюдок даже сближал их, в какой-то мере.

Самым неприятным из открытый для Марка стала еда, которая и так выглядела, будто кого-то вырвало в тарелку, но в которой помимо этого ещё и почти не было соли. На обед им в тот день подали шарики из слипшейся лапши. У каждого было по одному такому размером с яблоко. И это плавало в какой-то подозрительного вида коричневой жиже с кусочками самой дешёвой тушёнки. И ни в чём не было соли — полностью пресная гадость.

Помимо вышесказанного, Марк удивился и тому, насколько часто его соседи по палате ходили курить. Они были ещё совсем молоды, но уже до смешного зависимы. Курилка находилась на лестнице, ведущей на этаж ниже, где содержались агрессивные больные. На пролёте меж этажами. Так эти парни, стоило медсёстрам на минуту отойти, сразу бежали курить. И ходили они в курилку около десяти раз на дню, не меньше. При том совершенно очевидно, что это никакое не преувеличение, а чистейшая истина, о которой осведомлён любой, знакомый с заядлыми курильщиками. Десять раз, не меньше. А Юмалов всё недоумевал: откуда у его соседей по палате столько сигарет, ведь их должны забирать. Впрочем, и это скоро выяснилось. В тот же день под окнами палаты (они, кстати, были все с железными решётками, почему-то погнутыми так, будто кто-то пытался их выломать или сломать) появились какие-то люди с пакетом в руках. Ромка, заведующий всем мероприятием, заставил каждого, и Марка в том числе, отдать шнурки со своих ботинок. Из них он связал верёвку и, открыв окно, спустил один её конец вниз. Там они привязали шнурки к пакету, полному сигарет, и совсем скоро сокровище, протиснутое через прутья решётки, оказалось в руках подростков. Дальше драгоценное содержимое пакета нужно было как можно быстрее попрятать подальше от глаз медсестёр, а дело это было непростым. Сигареты были, что называется, сныканы повсюду: в трусах, носках, подушках, матрасах, и даже в щели подоконника кто-то умудрялся их прятать. В те дни Марк то и дело удивлялся находчивости парней, когда дело касалось того, чтобы спрятать сигареты. К слову, и Единица и Двойка тоже очень много курили, не меньше больных уж точно, отчего их приближение легко можно было определить по запаху табака, который вонял не так противно, как более дешёвые сигареты сокамерников Марка. И только к воне подростков примешивалась менее противная вонь, как сразу становилось ясно: идут.

Ещё одним неприятным сюрпризом стала несносная разговорчивость больных. В больнице было банально скучно — разбавляли бесконечное лежание на койке лишь приёмы пищи да редкие обследования, а потому чаще всего разговоры были единственным развлечением для пациентов. И всё бы ничего, да вот толки эти крутились вокруг одних и тех же, очень гадких для Марка тем. Каждый день он слушал «удивительные» истории о том, как кто-то пробовал самые различные наркотики, в самых фантастических смесях, как кого-то чуть не посадили в тюрьму, а другого так и вовсе уже садили. Так же там были рассказы про то, как они целой толпой «гнобили пацана», который позже из-за этого вскрыл себе вены, и прочее, и прочее… От этих историй Марку становилось дурно и как-то ужасно тоскливо, казалось, будто весь мир такой же гнусный, глупый и жестокий, как эти подростки. Неужели они так и живут? Неужели это и есть жизнь для них? Об этом думал Марк, лёжа на кровати и смотря в потолок. И поначалу взгляд его выражал лишь тоску, но уже начинал приобретать нотки той беспринципности, жестокости и всеподавляющей ненависти, что будет гореть в его глазах спустя время.

А теперь можно сказать и о приятных вещах, которые нашёл мальчик в этом прокуренном скукой месте. В коридоре было большое окно, выходящее на вторую половину психиатрической больницы, где лежали совсем уж плохие пациенты. И каждый вечер, часов начиная с пяти, внизу, у противоположного окна, стояла женщина лет пятидесяти и говорила… Дело тут в том, что все остальные больные, по большей своей части, были под какими-то таблетками и лишь бродили из стороны в сторону, почти не издавая звуков или показывая эмоций. Казалось, будто их лишили душ, оставив бродить по коридорам мертвецов, обыкновенных кусков мяса, насаженных на кости. И эти псевдоживые тела были везде, а порой казалось, будто даже медперсонал употреблял эти же таблетки, ведь и они были не лучше своих пациентов: такая же пустота внутри куклы, напоминающей человека. Так или иначе, а вид этих несчастных больных нагонял на Марка ужасную тоску. Но таженщина в окне — она была другой, она всегда улыбалась. Она разговаривала сама с собой, а если быть точнее, то с отражением в стекле, и всегда неустанно улыбалась… и не так, как бабушка Марка, а как-то очень искренне, по-настоящему. И хотя «сумасшедшим быть красиво лишь для посторонних глаз», та женщина не выглядела жутко, как выглядят остальные безумцы, а напротив казалась по настоящему счастливой и светлой. Её вид приносил успокоение и тихую радость. Юмалов ежедневно подолгу наблюдал за ней и представлял, что сам стоят рядом с этой женщиной и это с ним она общается и ему улыбается. Он также представлял, о чём бы они могли поговорить, и всегда это были презанимательные диалоги, чаще всего повествующие о неведомом создателе, авторе сей истории, которого они, конечно, вместе ругали, как могли. Помимо неё, был ещё один человек, с которым он познакомился на второй день пребывания в этом злосчастном месте и на неё стоит обратить внимание, хотя Марк бы и предпочёл никогда с ней не встречаться. Собственно, может именно потому она и появилась в этой истории.

Марк проснулся глубокой ночью от надрывистого, разрывающегося смеха, исходящего откуда-то снизу. Там, под ним, находился блок с буйными пациентами, и каждую ночь они громко смеялись и что-то кричали. Впрочем, помимо смеха, было что-то ещё, тревожащее мальчика. Немного подумав, он понял, что ощущает странное покалывание на своей щеке. Приподнявшись на кровати, Марк осмотрелся. Казалось, все спали, но, если присмотреться, можно было разглядеть несколько любопытных и блестящих глаз, спрятанных в тени, под одеялами, и наблюдающих за ним. Тяжело вздохнув, он ощупал своё лицо. На нём была размазана зубная паста: на лице и на волосах. Нисколько не удивившись и даже не разозлившись на эту нелепую шутку, Юмалов поднялся и медленно побрёл в сторону туалета.

Его тапочки лениво прошаркали по полу, и вот он вошёл в противного вида туалет, к тому же общий и для парней и для дам. Там, внутри, неприятно пахло застоявшейся канализацией, а по полу было обильно размазано что-то тёмное, с оттенком коричневого, о природе чего думать не хотелось. Свет в туалете никогда не выключался. У одной из стен стоял бледно-жёлтые умывальник с простым зеркалом над ним, так что Марк сразу направился туда, желая умыться.

— Вот же странно, у нас забрали даже ложки, чтобы мы кого ненароком не покалечили, а тут стекло, которое можно легко разбить и которым можно кого-нибудь да зарезать, — вслух стал говорить он, подходя к зеркалу. Говорить ему, собственно, не хотелось, да и вопрос этот не сильно беспокоил его ум, но странные звуки все ещё доносились с нижнего этажа, и мальчику просто было жутко. — Что они там делают? Поют? Тц.

Включив воду, он набрал её в сомкнутые ладоши и опустил в них своё лицо. Затем умылся, втёр воду в кожу и посмотрел в зеркало. Но по ту сторону никто не стоял. Только пустая комната. Он будто бы вытер своё лицо так, что оно исчезло.

Мальчик нервно прикусил губу и, проглотив подступившие слюни, наклонился вперёд, как бы пытаясь разглядеть собственное отражение в пустующем зеркале. И вдруг из зазеркалья вылетели две коричневые липкие руки, схватили мальчика за голову и с силой потащили на себя. Он никак не мог сопротивляться этому: сил не хватало. А потому, зажмурившись, лишь ждал момента, когда его лоб разобьёт собой грязное стекло. Но его он так и не дождался. Зато Марк чётко ощутил момент, в который его голова прошла насквозь зеркала. Странное липкое чувство волной прошло по его коже и пощекотало мозг. От испуга он открыл глаза.

Находился Юмалов где-то высоко-высоко над землей, нет, даже не так… над Землей. Отсюда удивительно чётко была видна целая планета, и вид этот заставлял мальчика дрожать не только телом, но и душой. В один миг его ноги подкосились под тяжестью тела. Марк чуть было не упал вниз, едва не перевалившись через небольшое окошечко — зеркало. Зажмурив глаза, он попытался вырваться из хватки чудовищных рук и вернуться обратно, но не смог. Держали его крепко. А затем и вовсе что-то сползло с его макушки на лоб, а затем и на глаза. Тёплое и липкое, оно вцепилось в веки мальчика и сильно дёрнуло их вверх, раскрывая. И ему пришлось смотреть.

Несчастную, страдающую планету охватил дикий, неестественный и будто бы живой огонь. Огонь, не похожий на самого себя, а словно состоящий из… кожи. Но пламени было мало, помимо него планету облепили своими гадкими телами многочисленные монстры. Они ползали по планете на своих огромных, жирных брюхах, жадно пожирая всё, до чего могли добраться и что могли сожрать. Тела их были сгнившие, покрытые множеством складок со вьющимися в них белёсыми червями. Наиболее всего эти существа напоминали собой людей, которых кто-то изуродовал и превратил в уродливые подобия червяков. Словно этих несчастных — мужчин и женщин, даже детей — откормили до неразумных пределов, вытянули в длину, переломали им все кости и пустили ползать по Земле. Самое жуткое в этом зрелище было то, как болезненно жёлтые и тонкие конечности этих существ влачились и болтались позади них, словно какие-то тряпочки. А также головы… о, эти головы, настолько чудовищно уродливые и безумные, что на них невозможно было смотреть в здравом рассудке. И Марк понимал это. Он всеми силами старался не смотреть в эти лица, каким-то образом осознавая, что, хорошо разглядев их, не выдержит и сломается, может, даже сойдёт с ума.

Это зрелище явно было не для нежных человеческих глаз, везде ищущих красоту и гармонию, и уж тем более не для глаз такого юного существа, как Марк, но ему приходилось смотреть. Ведь его уродливая, монстроподобная копия крепко держала голову Юмалова в своих лапах, не давая сбежать. Конечно, мальчик не видел ничего, помимо ладоней монстра, но он точно знал, что это был не кто иной, как он сам, просто… просто из мира изнанки.

И это существо заставляло смотреть Марка туда, вниз, будто хотело ему что-то показать. Но там не было ничего, помимо гадких червеобразных тварей, разросшихся до гигантических размеров, а также многочисленных монстров поменьше, которых разглядеть было невозможно с этого расстояния.

— Стоп… — он что-то заметил, — нет же, нет! Боги, нет!

Юмалову вдруг стало дурно, он весь сжался, его повело в сторону, и сознание начало будто бы уходить от него. Вот ещё самую малость, и он окунётся в спасительное беспамятство! Но тут руки встряхнули его, приводя в чувства и не давая уйти. Ещё слишком рано, он ещё не успел всё хорошенько рассмотреть. Рассмотреть то, что так сильно было связанно с ним самим. И Марк, не имея выбора, всё же пригляделся к тому, чего в первый раз не смог рассмотреть. О! Как он жалел потом, что опустил свой взгляд. И как до этого момента он не мог заметить эту чудовищную и абсурдную деталь? Земля уже не была простым куском камня, летящим в космосе, нет — это был огромных размеров монстр, живой монстр. Это было богомерзкое, тошнотворное существо, состоящее из розовой плоти, мышц и органов, заставляющее сердце сжиматься от отвращения, страха и тоски. Планета была живой и какой-то… обезумевшей и страдающей. Её тело то и дело пульсировало, аки сердце, заставляя тысячи чудовищ на её поверхности вздрагивать. Зрелище это было столь ужасно, сколь и печально. Каково это видеть, как твой единственный дом превращается в гадкое чудовище и заживо съедается паразитами? Так или иначе, этот образ на всю оставшуюся, хотя и совсем недолгую жизнь остался в голове Марка и так никогда её не покидал.

Неожиданно откуда-то сверху послышался язвительный смех. И смеялись именно над этим несчастным человечком, и он прекрасно это понимал, отчего Марку было ещё противнее и гнуснее. Мальчик уже совсем обмяк, когда руки вдруг отпустили его голову и резво схватили за горло. Острые когти вцепились в его кожу и перекрыли воздух. От неожиданности и испуга он тут же проснулся. Тёмная, неразличимая в ночи фигура стояла у его кровати и душила мальчика. Поначалу Юмалов был шокирован и просто смотрел, но уже через пару секунд пришёл в себя и, схватив подушку, лежащую на полу рядом с кроватью, стал отмахиваться ей от врага. Несколько раз получив по голове перовым мешком, душитель отпустил горло Марка и резво убежал, при том куда-то совсем недалеко — шаги заглохли почти сразу. В блоке снова воцарилась тишина. И сколько бы Марк не осматривался, всё было нормально. Спустя время он успокоился, откинулся на кровать и задумался.

«А вообще-то это было не так уж и больно», — подумал он, положив пальцы на шею. Почему? Немного подумав, Марк вспомнил, что с новым уровнем все его характеристики с единички поднялись на двойку. А ведь он совсем забыл про эту нелепость, засевшую на краю его зрения. Он просто забыл об этом, как о ненужной, издевательской вещи. Неужели эти раздражающие цифры как-то влияют на реальность? Наверно, он слишком несерьёзно относился к ним… Ему казалось, что это лишь глупая блажь автора, добавленная для каких-то неведомых целей, но может быть за этим что-то есть? Марк поднял подушку-спасительницу над собой и посмотрел на неё. «Кажется, я впервые рад тому, что у меня аллергия на перо и мне подсунули тебя, перового демона, так что пришлось скинуть твою тушку на пол и спать так… Иначе ведь совсем нечем было бы отбиваться… хотя разве не мог я пытаться бить кулаками? Было бы даже эффективнее. Кажется, я просто растерялся. А вот если бы тебя всё же не было, то сразу бы зарядил ему кулаком. Тьфу! Не-е-ет, всё-таки ты чистейшее зло, так что вали-ка обратно на пол, — и небрежно кинул её в сторону. — Ну да ладно… Чипсов хочется. И стоило ли сопротивляться? Будет ли у меня ещё шанс умереть?».

Утром он поднялся совсем уставший и побитый, ввиду ночных приключений. Но тем не менее пытался не подавать виду и казаться крепким, сильным, непогрешимым. И с самого утра, даже до завтрака, произошёл забавный случай, сумевший слегка развеселить Марка. У входа в туалет, что располагался аккурат напротив их палаты, и который можно было лицезреть даже не вставать с кровати, стоял мужчина. То был скрюченный, дряхлый старичок-азиат с ходунками для пожилых людей и тонким, как палочка, телом. Прямо с самого утра на него кричала Двойка, ругая за то, что он опять курил в туалете. Когда же это действо кончилось, дед медленно развернулся в сторону нашей палаты и посмотрел на Белого.

— Это ты ей сказал, да, гад? — злобно выплёвывая слова и как бы отрезая у них заднюю часть, провыплёвывал он.

— Чего? — удивлённо воскликнул Белый, который в этот момент читал взятую на время у Марка книжку.

— Я знаю, это ты ей сказал, что я курил!

— Ничего я не говорил.

— Ты! Ты, ты сказал! Я знаю.

— Да я же спал, — растерянно проговорил парень, пока вся остальная палата посмеивалась и наблюдала, при том не сдерживаясь даже ради приличия.

— А как она узнала тогда? Ты, ты сказал.

— Да просто запах сигарет учухала, наверняка!

— Ишь ты! Я теперь за тобой слежу, гад, я тебя научу манерам, — прохрипел дед и, чуть приподняв ходунки в воздух, пригрозил ими парню.

И весь — буквально весь! — оставшийся день этот жуткий старикашка ходил со своими ходунками за Белым и сверлил его спину взглядом. Дошло это до того, что парень испугался лечь спать, беспокоясь о том, что безумец задушит его ночью.

Когда эта сцена уже начала подходить к концу, Марк заметил миниатюрную девушку, точнее, даже девочку, что стояла недалеко от старика и, прикрыв рот руками, тихо посмеивалась. Она была очень светленькая, отчего её лицо, даже несмотря на то, что было не очень-то симпатичным и даже местами дурноватым, казалось невероятно открытым и добрым. Однако глаза её выдавали какую-то усталость и отрешённость, впрочем, не лишены они были и доли любознательности, так идущей любому живому существу. Девочка эта, прежде чем уйти в свою палату (а все палаты были двух типов: мужские и женские), с интересом посмотрела на Юмалова, такого бледного, по-странному спокойного и задумчивого, словно тот был не от мира сего. Сам же Марк тоже не оставил без внимания эту встречу, которая была для него несколько странной. Дело в том, что он, обыкновенно, как и все юноши, если уж говорить честно, любую встречную девушку воспринимал как потенциальную свою девушку и отталкивался от этого. Но в этот раз он подумал о том, что непременно хочет видеть её своим другом. К слову, друг для Марка был важнее любой девушки, что лично ему казалось очевидным, ведь дружба менее требовательна и лжива, гораздо более долговечна и в целом даже более приятна.

Чуть позже, уже после завтрака, они встретились вновь. Юмалов прохаживался вдоль коридора и рассматривал свой интерфейс. Ничего там не было интересного. «Ур — 2», ниже буковки: «С, Л, В, У», что он воспринимал как «Сила, Ловкость, Выносливость, Удача», и рядом со всеми этими буквами стояла одинаковая цифра — двойка. Способность была одна, всё та же, которую он, впрочем, пока не решался использовать. А также там было задание: «Разозлить Романа Петрова».

— Роман… тот, что ли? С палаты? Это ещё зачем? — тихо шептал Марк, разговаривая с самим собой, когда к нему неожиданно подкрались с сзади.

— Привет! — это была давешняя девочка. — Меня Полиной зовут.

— Марк, — слегка растерявшись произнёс Юмалов. — Приятно познакомиться.

— Да-а… едва решилась, честно говоря, подойти. Надеюсь, что не пожалею.

Вот так незамысловато началось их знакомство. Совершенно обычно, так что Марк и представить не мог, что этот человек отыграет в спектакле именно такую роль.

— Тоже на это надеюсь, — сухо и немного резко ответил мальчик. — Однако зачем ты это сделала?

— Что? Подошла? Ну, скучно тут, а ты показался человеком интересным, — она пожала плечами.

Марк немного улыбнулся, и они стали уже вдвоём ходить взад и вперёд по коридору, да говорить обо всяких не очень-то интересных либо важных вещах.

— А сколько ты тут уже находишься? — Спросил Юмалов.

— Месяцев шесть, но это я тут уже во второй раз. До того, где-то пару лет назад, тоже с полгода пролежала. — Сказала она и, увидев, как Марк поморщился, поспешила добавить, — ну, жить тут не так уж и плохо, я должна сказать.

— Это почему так?

— Кормят бесплатно, крыша над головой, вон, даже баню топят. Кстати, завтра, говорят, ваш блок пойдёт, может, отдохнёшь, а то выглядишь ты очень и очень больным.

— В баню-то? Что-то мне это не нравится… Ладно, не важно. Так значит, вне больницы у тебя какие-то проблемы с…

— Едой да крышей? — Перебила девушка Марка. — Есть немного. А порой очень даже и много… ну, проблемы, они ведь у всех бывают?

— Ах! Господи, несчастное ты существо! Мне тебя стоит пожалеть? — Марк произнёс это довольно оскорбительным и грубым образом, но Полина, кажется, и не заметила этого, увлечённая чем-то другим. Однако сам же Марк устыдился своих непонятно откуда взявшихся раздражения и злобы. — Ну да ладно, красавица, извини.

— Эй, я надеюсь, ты ко мне подкатывать не собираешься? — встрепенулась она и недовольно посмотрела на юношу.

— Ну уж нет, мне одного раза уже хватило. Больше не надо, спасибо, — как-то лениво сказал Марк и припал лицом к окну, высматривая там старую женщину, говорящую с самой собой.

— О, расскажи об этом! Окажи услугу, пожалуйста, а то я уже и не знаю, о чём поговорить можно, а обратно в палату мне та-а-ак не хочется, там все эти бабульки такие жуткие… лучше уж разговаривать… да, разговаривать. Но, — она поспешила добавить, — я, конечно, не настаиваю. Если не хочешь — не надо.

— Ну… что сказать? Знаешь, как оно бывает? Вот в какой-то момент, лет в тринадцать наверное, тебе внезапно начинает казаться, что ты уже достаточно взрослый для отношений и тебе они срочно-срочно нужны, прямо-таки жизненно необходимы. И в это время ты начинаешь искать любой удобный случай. Так и я нашёл себе какую-то неизвестную девчонку. Мы поговорили с ней пару дней в интернете и пошли в кино. После кино я сразу же ей и сказал: «Ну, я тебя, наверно, люблю», а она в ответ: «Я тогда тебя тоже», — тут Марк не выдержал и рассмеялся, сбившись с повествования. — Так и начались эти до ужаса нелепые отношения. Первую неделю мы просто гуляли и даже почти не говорили друг с другом. Просто выйдем на улицу, пройдёмся туда-сюда, минут пятнадцать максимум, и по домам. А чуть позже, спустя время, мы остановились в каком-то переулке, и я понял — надо целовать. Целую. Ещё целую и думаю: «А когда надо остановиться?». И не понятно ничего от слова совсем. И вот стоим, целуемся уже больше часа, мне уже неловко настолько, насколько это вообще возможно. И в голове повторяется: «Когда там уже хватит? Не слишком ли? Ну, она вроде не останавливает, значит нужно ещё». А потом у неё звонит мобильник. «О, это мой парень», — говорит и спокойно так начинает с ним разговаривать.

— Серьёзно? — Девушка рассмеялась и стала неуверенно крутить в руке колпачок от ручки.

— Да-а, а это только начало истории. Весело, конечно, сейчас вспоминать, я тогда ещё совсем ребёнком был. Хотя и сейчас тоже…

— А сколько тебе лет?

— Не помню… может… ну, наверняка больше тринадцати, и я почти уверен, что меньше восемнадцати, — пробормотал он торопливо, всё ещё прижимаясь к окну и сверля его взглядом.

Вдруг позади послышался шум битого стекла. Марк с Полиной разом обернулись. У будки стояла Единица и, будто каменная гаргулья, смотрела на разбитые колбочки под её ногами. В колбочках этих были лекарства для больных, которые должны были их успокаивать, но теперь все они растеклись по полу. Видно, кто-то из пациентов неаккуратно прошёл мимо, пока Единица несла это в будку, и толкнул её. Несколько секунд ничего не происходило, а потом женщина выгнулась, заломала себе руки и истошно завопила, как вопит сирена. «Наверно, именно так гаргульи и должны кричать», — подумалось Юмалову. В какой-то момент она уже настолько выгнулась, что Поля испугалась, будто Единица вот-вот себе сломает спину.

— Да как вы смеете! Дрянь, ублюдки, гады, дерьмо, дерьмо! Я тут постоянно спину ломаю, получая одни лишь ругательства в свой адрес, а вы мне всё портите, сволочи! Ненавижу! Даже, сука, донести это сраное дерьмо не дадите спокойно! Вы меня подставить хотите! Вы меня все ненавидите! Это бесчестно! О, где же в этом мире находится че-е-е-есть, — кричала она. Затем Единица вдохнула в лёгкие побольше воздуха и заорала с новой силой. Скоро Марку стало скучно это наблюдать, и он вновь отвернулся к своему окну.

— Так… ты же сказал, что это была не вся история?

— А, да. После того случая я сразу бросил эту девчонку, а через пару дней мне написал её парень. Было что-то в духе «Эй, петух, побазарим один на один?». Как-то так, я не помню, но я тогда лишь глаза закатил, прочитав. Недолго думая, пересылаю ей это. Она говорит: «Просто заблочь его». Почему-то сделал, как она сказала, даже не задумавшись. А чуть позже выяснилось, что этот парень и куча его дружков меня ищут. Они караулили меня у школы, следили за мной, пытались выяснить, где я живу. Для меня всё было скорее игрой, и три дня я прятался от них, будто в фильме про шпионов. Но… на третий день одиннадцать человек встретили меня на выходе из подъезда.

— О боже! И как закончилось-то?

— Было три человека, которые вышли именно разговаривать. Сам парень и два его друга. Один из них лишь постоянно поддакивал всему, а второй непрерывно болтал что-то невразумительное и повторял одну и ту же фразу: «Нельзя лезть к чужой девушке».

— А сам этот парень-то чего?

— Он просто стоял. Даже чуть позади двух других и лениво осматривал траву под своими ногами. Мне почему-то кажется, что ему всё это даже не надо было, его просто заставили друзья. Это читалось в его глазах, хотя, признаюсь честно, я тогда был слишком напуган, чтобы читать что-то в чужих глазах, но не слишком, чтобы нагло улыбаться, из-за чего чуть не началась драка. Благо мы всё-таки разошлись мирно, а я так и не понял, зачем это было… наверное, чтобы самим себе показать, что они не оставили дело просто так, не решённым. М? Как думаешь?

— Наверное… Эй! Почему ты постоянно в окно смотришь? Смотреть надо в глаза, когда разговариваешь. Что там?

— Видишь старушку? — к тому времени уже наступил вечер и улыбающаяся женщина вновь начала свой длинный монолог с отражением.

— Вижу.

— Нравится она мне.

— На мою маму похожа.

— А что она? Хорошая была женщина? Расскажи о ней, что ли, — он только чуть позже задумался о том, почему сказал именно «была», словно уже заранее знал всю историю.

— Мать моя… такая же, как и у всех, мне кажется. Я ещё помню себя совсем маленькой, в такой же маленькой квартире, и до того там много людей было! И вечно внутри стоял запах человеческих тел, их пота и гомон такой, даже ночью. Днём же мне и побираться приходилось… ну да пустое оно! Тебе про это слушать, наверно, неинтересно, ты прости.

— Нет, я с удовольствием всё выслушаю, — а ему и правда хотелось послушать, так что это сказано было не из простой и сухой вежливости, как то обычно бывает.

— Так вот. Мать моя тогда ещё пыталась то туда, то сюда, где подзаработать, где даже и украсть. Она, впрочем, родила меня: ещё молода была. Молодая и красивая, куда же ей было идти, кроме как в проститутки? Оно и ладно, я не осуждаю, никто не осуждает, помимо дураков, все это понимают. Да вот только оно как бывает?.. Все деньги стали уходить на платья, косметику и прочие «завлекаловки» для клиентов, не так ли? Та-ак. Жизнь сильно лучше не стала, а страдали мы уж чуть ли не больше. Очень мне это напоминает историю Сонечки Маремеладовой у Достоевского, читал, может? Она там тоже… за сущие копейки свою душу продала, жизнь свою на заклание положила. Грустно это… ну да ладно. Я хотела сказать тебе о том, что после этого, хотя толку-то и не было, мама посчитала себя героиней. Ну и ладно, пускай хоть такая радость у неё будет. Да вот только, когда человек считает себя жертвой, полагает, что на заклание себя ради других положил и всё-превсё отдал, он ведь и на мир иначе смотрит. Такие люди, которые считают себя благодетелями, хотят, чтобы те, кого они «спасли», пресмыкались перед ними, и всю-всю жизнь свою благодарны были, и на коленях от этих благодарностей ползали, ноги вылизывали. Едва ли такое когда бывает… вот эти люди и выходят из себя, в истериках кричат, покоя с миром не находят. Мать моя такая же была. До того себя довела, что и померла скоро. Оно так, я думаю, вообще с большинством родителей. Многие случайно, в молодости, рожают. И, думаю, так: «Я ребёнка родил, дал ему жизнь, молодость на него свою погубил — всё ему отдал, а это значит, что он ныне мне должен быть весьма и весьма благодарен! И вообще даже не просто благодарен, а рабом моим, фактически как… как шкаф! Я шкаф купил, пускай он выполняет все мои прихоти, так?». Но никто, никто! Не допускает и мысли о том, что дети ничего этого не просили ни-ко-гда. Дети — это не неблагодарные существа, не понимающие вложенных в них жертв, а… а сами жертвы, на которых навешивают груз ещё больших жертв. И всё так и идёт: жертва на жертве, а толку да смысла — ноль. Грустно это, очень грустно!

— И совсем это не грустно, — возразил он, но не потому, что действительно был не согласен, а потому, что ему захотелось не согласиться. Часто такое бывает у людей: что-то может быть не так с лицом собеседника, а цепляются они к его словам. — Это — никак. Оно просто есть, а уж грустный характер ты этому сама придумала. Грусти не существует до тех пор, пока тебе в голову не взбредёт, что ты её чувствуешь. Ты создаёшь её себе сама.

— Наверное, — автоматом ответила Полина, хотя было видно, что она никоим образом не вслушалась в слова Марка, с головой погружённая в свои воспоминания. А затем, будто бы задумавшись немного над его мыслями, произнесла. — Стой, ты случаем с Костей Сотиным не знаком? Нет? Хм… Не говори такой фигни больше, меня аж передёргивает. Одного стоика и так хватает с головой. Хоть ты таким не становись, — и усмехнулась какой-то шутке у себя в голове.

Марк кивнул и скоро они разошлись. В тот день он решил, что Поля девушка умная и довольно приятная, но общаться с ней он решительно не может. Почему? Он и сам того не знал, хотя догадывался. Она виделась ему похожей на него же. А себя он, скажем прямо, считал умным. Да и кто же не считает? А два похожих человека, которые притом ярко выделяются среди других жителей мира и почитают себя за умных или по крайней мере разумных, никогда не могут сразу сойтись. Они могут сидеть друг напротив друга и первое время, может, даже с интересом друг с другом говорить, и даже второе время! но весь этот разговор будет непременно сопровождаться неприятнейшим чувством, будто бы всё, о чём они говорят, они слышали уже многие тысячи раз, и всё прекрасно знают, и всё прекрасно понимают. И всё об одном будто бы. Всё об одном. Это чувство напоминает наиболее остального, наверное, мастурбацию. Когда говорят два похожих и притом неглупых(а может и глупых тоже) человека, они словно ублажают сами себя. В общем-то, сложно объяснить это чувство, и Марку это сделать так и не удалось. В любом случае, сколько он ни пытался, но оно никак не давало ему сблизиться с Полиной. Хотя сама Полина была бы не прочь пообщаться получше и узнать больше, потому как бледное лицо Марка странным образом не выходило никак у неё из головы, вызывая очень… неприятные мысли, и ещё долго это лицо встречалось ей в кошмарах, особенно после.

Впрочем, в тот же день они встретились ещё раз, правда, случайно, уже перед самым отбоем. Марк сидел на кожаной лавочке, одиноко стоящей у стены, и смотрел в пол. Девушка шла в свой блок, но остановилась, заметив юношу. Несколько секунд она стояла над ним, зависнув, а затем заговорила.

— Знаешь, я тут подумала, почему бы тебе не написать книгу? Ты вроде упоминал, что уже пытался. Почему-то мне кажется, что у тебя бы интересно получилось, — как только Полина сказала это, Марк ужаснулся.

Оцепенение сковало его тело. Вены на висках вздулись и забились мыслями: «Он управляет ей! Управляет! Ни с того ни с сего не могла она это ляпнуть. Боги, так это значит, теперь это точно значит, что все вокруг — куклы в его руках. Нельзя верить, никому нельзя. Но… какое же несчастное дитя! Она даже и не понимает, что находится в его власти, что не управляет собой. Может, её вообще не существует? Может, она вообще не человек? Быть может, в этом мире только я и мыслю?». Так думал Марк, и мысли его были кипящими, рваными, будто у безумца. Но, несмотря на это, он решился ей ответить:

— Если я напишу книгу… то согрешу перед человечеством. Я не смогу написать то, что толкнёт людскую расу и культуру вверх, а значит, дам ей лишь лишний груз, который будет всё сильнее тянуть её вниз. Людское общество и так находится в состоянии неумолимого декаденса, и любая книга будет только ухудшать это положение. А камешек на камешек — там и горе недалеко появиться… Было бы лучше вообще подчистую стереть человечество, его культуру и отстроить заново. Так было бы даже проще, — Марк задумался, и, будто лампочка, в его голове загореласьИдея, которая позже превратит мальчика чуть ли не в мономана.

И полностью погружённый в свою идею, Марк замолчал, замер, раскрыв широко рот и уткнув глаза в землю. Это продолжалось несколько долгих секунд, во время которых Полина немного хмуро оглядывала мальчика, пытаясь понять, что с ним не так и почему его вид такой жуткий.

— Ты очень странно говоришь, Марк. Словно и не ты вовсе, а твоими устами управляет кто-то другой.

Эти брошенные Полей слова вызвали у Юмалова глубочайшее потрясение. Он прикрыл рот руками и с ужасом посмотрел на девушку. Несколько секунд длилось напряжённое молчание, после чего он вдруг развернулся и убежал, повторяя при этом себе под нос: «Нет, нет, быть не может, нет».

Когда же мальчик вбежал в свою палату, то чуть не врезался в массивную фигуру Ромы, смотрящего на него с нескрываемым презрением.

— Малина, знаешь, чё меня в тебе бесит?

— Что же? — едва сдерживая раздражение и злобу, спросил запыхавшийся Марк.

— Твои нравоучения.

«Это он к чему? Это он с чего вдруг? Да я ему вообще ни слова ни сказал за всё это время. Понял, я понял! Не его слова это были, его устами говорил автор. Вот же… да пошёл ты! Как же… как же я тебя ненавижу», — уткнув лицо в одеяло, думал Марк спустя пять минут и всё время злобно рычал, отчего соседи по палате поглядывали на него с недоумением.

2.5 Когда что-нибудь обретёт смысл??

Ночью Марк не спал, вслушиваясь в окружение и думая о том, кто же был тем душителем. Ожидая его появления и в этот раз, Юмалов решил притвориться спящим. Замерев и расслабившись, он стал слушать. Этот нехитрый план пришёл в его голову ещё утром, и Марк надеялся на то, что страх с адреналином не дадут ему заснуть, но видимо боялся он не так уж и сильно, так что на глаза железными монетками давила сонливость. И с ней приходилось бороться. К счастью, не очень долго.

Не прошло и часа с момента, как все уснули, когда со стороны кровати Белого послышалось движение. Затем скрип. Аккуратные, но всё равно шаркающие шаги стали приближаться к Марку, отчего тот весь сжался в кровать. Время тянулось медленно, напоминая своим ползанием гадкую, волосатую гусеницу, медленно ползущую по лбу и даже внутри него. Парень остановился у кровати Марка и замер. Было слышно его размеренное дыхание.

— Посмотри, как красиво снаружи, — негромко сказал Белый спокойным голосом. — Я знаю, что ты не спишь, — добавил он спустя время и едва слышно посмеялся.

Ничего не отвечая, Марк сбросил с себя одеяло и осмотрелся. С какой-то мечтательной улыбкой белокурый парень стоял недалеко от кровати и заглядывал в окно, находившееся прямо над головой мальчика. Немного помедлив, Юмалов встал с кровати и тихо, стараясь никого боле не разбудить, подошёл к Белому.

— У нас с тобой не было времени, чтобы познакомиться. Меня Колей зовут.

— Марк, — Коля кивнул и они вместе стали смотреть в окно.

По ту сторону, на свободе, рос довольно густой лес. Сквозь него едва проглядывала старая дорога, пустынная и одинокая. Очевидно, что психбольница находилась на самой окраине города и эта землистая тропа нечасто ощущала на себе щекочущие колёса автомобилей. Там было тихо и безлюдно. Всё замело блестящим, белым снегом. Бесконечным потоком, рябью падали вниз снежинки, блестая в свете жёлтых фонарей, не хуже бриллиантов. Это было похоже на то, что звёзды разом рухнули с небес и попадали-попадали вниз. И колючие ели смотрели на небо вместе с мальчиком. Весь этот пейзаж будто бы говорил: «есть вещи и помимо людей». Редко кто понимает это, но если уж раз поймёт, то в один миг сердце его нальётся спокойствием и всё, что беспокоило ранее, перестанет быть важным. Вот и Марк расслабился, и дыхание его постепенно стало ровным, таким тихим, как эта зимняя ночь. Он даже забыл на пару минут, что всё перед его глазами — обман. Его почти удалось обмануть.

— Если бы я был художником, то нарисовал бы этот пейзаж, — проговорил мальчик совсем тихо, только для самого себя, но Коля его услышал.

— А я и есть художник, но даже карандаш у меня и тот забрали. Увы. О! А ты слышал, что завтра нам затопят баню?

— Правда, что ли? Ну да, что-то такое слышал.

— Угу, я тут уже несколько недель и за это время пару-тройку раз побывал в бане. О ней не скажешь, что зашибись, но она значительно лучше, чем никакая. Не так ли?

— Может быть, не знаю. Завтра и посмотрим.

— Хорошо. Ах, да, ещё хотел попросить тебя кое о чём, — в эту секунду Марк напрягся, не очень-то он любил, когда у него что-то просили. — Можешь мне ещё какую-нибудь книгу дать почитать?

— А? Ха… ха-ха-ха, — услышав эту просьбу он почему-то рассмеялся, чем разбудил Ваню, одного из «сокамерников». Недовольно что-то пробормотав, он схватил подушку с кровати Коли и с силой швырнул её в сторону Марка с Белым. — Да, дам тебе почитать.

— А чего смешного-то? Ну да ладно… Отлично! И кстати, не сходишь со мной в курилку? Медсёстры как раз свалили, я слышал. Одному только идти не хочется.

Слегка поразмыслив, Марк согласился, и они пошли. Медицинский пост и правда пустовал, так что они прошли мимо него без каких-либо проблем. И вот они уже находятся на лестничной площадке. Сразу за дверью, ведущей на этаж, стоит пара стульев, а так же три перевёрнутых ведра, на которых тоже можно было сидеть. По центру располагался железный горшок, доверху заполненный окурками. Достав из кармана пачку сигарет, Коля вытащил одну и стал искать зажигалку, как вдруг они одновременно повернули головы в сторону залитой темнотой лестницы. Снизу, с первого этажа, начала доноситься лёгкая и энергичная музыка, но при этом довольно странная, непривычная. Заинтересованные и удивлённые, они переглянулись друг с другом, а затем вместе встали со стульев и не сговариваясь пошли вниз. Однако Марк пропустил Белого немного вперёд себя и недоверчиво посматривал на него. Поведение парня казалось юноше немного наигранным и отдающим актёрством. Он все ещё помнил, что его пытались убить не так давно, так что не собирался доверять Коле. Он его опасался, но всё равно шёл следом.

Идти было совсем недалеко, всего лишь десяток ступеней, а может и меньше. Они спустились на пролёт меж этажами, завернули и опустились ещё на парочку ступеней вниз, а оттуда уже можно было разглядеть, что происходит. Там, внизу, находился блок с буйными пациентами, что смеялись по ночам, а потому проход на лестничную площадку был перекрыт старыми, но очень толстыми прутьями решётки, за которыми, однако, можно было без особых трудностей рассмотреть немалую часть их блока. И ныне в этом блоке происходило странное и, на удивление, задорное представление.

Психи, выстроившись в подобие шеренги, взяли себе по самодельному музыкальному инструменту и стали играть. Играл каждый, притом кто на чём горазд: один даже выделывал простенькую мелодию, стуча ладонями по вздувшемуся животу своего друга. И все они дружно пританцовывали и мурлыкали себе под нос какую-то бессмысленную песню. От удовольствия психи даже позакрывали глаза и расплылись в широчайших улыбках. Чем-то эта музыка напоминала вальс, такой лёгкий и непринуждённый. Но конечно, в отличие от обычного вальса, он сильно отличилась и имел незаурядную магическую атмосферу, вызванную по большей части спецификой музыкальных приборов. Невольно даже головы Марка с Колей стали качаться из стороны в сторону в такт музыке. Вдруг на импровизированную сцену, прямо в центр коридора, вышла небольшая кампания из мужчин и женщин. Они танцевали особенно энергично: весело качали задом и прищёлкивали пальцами. Лицо у них, конечно, расплылись в улыбках настолько, что напоминали Марку, почему-то, омлет. Двигались они синхронно и слаженно, отчего было очевидно — эти люди уже давно практикуют такие вечеринки. Вот вся кампания стала медленно кружится и тыкать пальцами в окруживших их музыкантов. А вот они собрались во что-то вроде паровозика и пошли вдоль рядов пациентов. И вот так, не торопясь, эти танцоры купались в лучах светодиодных ламп, почему-то даже глубокой ночью включенных, хотя этажом выше их выключали.

— А что… задорно, — сказал Коля, глянув на Юмалова, который с большим скепсисом смотрел на происходящее и очень напрягся.

К этому момент из компании танцоров выделился один человек. Это был длинноволосый мужчина с большим выпирающим вперёд животом, на который едва налезала несчастная рубашка. Всё ещё танцуя и прыгая под музыку, он стянул с себя рубаху, оголяя волосатую грудь, и стал забавно трясти животом вверх-вниз, отчего Белый сконфуженно засмеялся, а Марк растерялся и нахмурился ещё больше. И тут этому мужику поднесли, как поначалу подумали подростки, какой-то музыкальный инструмент. Издали он очень даже напоминал простенький фагот. Но мужчина вовсе не собирался на нём играть. Немного ещё покрутившись в танце, он поудобнее перехватил этот самый «фагот» и, размахнувшись, со всей силы всадил его заострённый конец себе в брюхо. Даже до ушей Марка через весь коридор донёсся жуткий чавкающий звук, с которым его живот распоролся. Тёмная, вязкая кровь плотным ручейком полилась на пол и уже совсем скоро превратилась в большую лужу. Сам мужик задрожал, но не перестал пританцовывать, а также пытаться запихнуть оружие в себя ещё поглубже. Правда танцы его были уже не так забавны и легки. Кровь была уже повсюду: на его руках, ногах, животе; она хлестала даже из его рта. А весёлая и энергичная музыка придавала всему этому действу чудовищный, сюрреалистичный вид. Мужик попытался сделать пируэт, но тело его содрогнулось, он подскользнулся и плюхнулся задом в лужу собственной крови. Из его горла наружу полилась тёмная жижа, сопровождаемая хрюканьем. В этот музыка на пару секунд прекратилась, ведь весь блок взорвался тем самым хохотом, который слышал Марком в течение каждой ночи пребывания в этой больнице. Затем музыка вновь заиграла, а мужик поник и, кажется, умер. Марк уже было подумал — всё. Но тут из ниоткуда появились люди, одетые в медицинскую форму. Они протолкались меж больными, подбежали к трупу, подхватили его и стали утаскивать.

— Пиздец, — прошептал Коля.

Юмалов молча кивнул и отвернулся от решётки. Так же молча он стал подниматься обратно наверх. Белый тоже дурак не был и поспешил следом. Они торопливо вернулись в палату. Всё так же молча. Юмалову просто хотелось забыть это. Но пока что та сцена ярким пятном висела перед его глазами и говорила с ним. О, вещи, что она говорила мальчику были нестерпимы. «Видишь? Это даже не изнанка. Это реальность. Или хочешь сказать, что это не так? Хочешь сказать, что этот мир все ещё не настоящий? Посмотри, как это было отвратительно, как это было натурально и безумно, неужели такое могло случится в не реальном мире? Мог ли создать кто-то нечто настолько ужасное? Нет, это реальность. Это правда. И ты живёшь в этом мире. В мире, где все настоящее», — это говорил мальчику образ, но он не слушал. Мысль совершенно противоречащая этому роем мух летала вокруг его глаз, и он был ею поглощён.

Будто в трансе, Марк простоял какое-то время у окна и скоро лёг на кровать. Постепенно к чувствам отвращения, злости и отчаяния примешалось ещё одно — сонливость. Но прежде чем он уснул, Коля окликнул его.

— Марк…

— Что, чёрт возьми? — злобно отозвался мальчик.

— Тут… Вова пропал.

— Какой ещё Вова? — Недоумевая переспросил Марк и раздражённо встал с кровати.

— Господи, ну чувак, что на соседней с моей кроватью спит. Такой вот весь, — Белый стал хаотично крутить пальцами у лица и корчить рожи, но Марк каким-то чудом его понял.

— А, этот. Пропал?

— Пропал.

И правда. Парня лет пятнадцати с партаками на всю правую руку нигде не было. И даже спустя час он не появился. Всё это было в высшей степени подозрительно. Марку вспомнились прошлая ночь и неизвестный душитель.

Утром пропавший мальчик так и не появился. Никто, однако, не стал об этом беспокоиться, и уже через пару часов о нём позабыли все, кроме Марка. «В этом мире слишком быстро всё забывается людьми. Слишком. Не может же так быть на самом деле?», — думал Марк, сидя за завтраком. В этот день им подали противного вида кашу, доверху залитую коричневой жижей с кусочками мяса. Невольно взгляд Юмалова упал на Рому, сидящего за соседним столиком и с аппетитом уплетающего эту мутную жижу. Вязкая, коричневая масса капала с его ложки на стол, пачкала футболку, стекала с подбородка и жирела на губах. Мальчик смотрел на это, видел как жадно проглатывает подросток вязкое нечто, как он чавкает и причмокивает, как он наслаждается своей едой, и тогда Марк понял, что ненавидит этого человека. И вовсе не потому, что он все дни пытался издеваться над мальчиком, был груб, жесток и испорчен до мозга костей, а потому, что ел он отвратительно. Скривив лицо в гримасе омерзения, Юмалов отвернулся и уткнулся в свою тарелку. Медленно взгляд его сполз на тусклую табличку с заданием.

— Значит, мне нужно разозлить этого бугая? Попробуем…

Решив кончить это дело уже сегодня, Марк взялся за ложку, выдохнул, собрался с силами и стал есть, с трудом запихивая пресную еду в глотку. Медленно и неохотно он очистил почти треть тарелки, однако заставлять себя и дальше юноша уже не мог. К горлу подступали рвотные позывы, а к глазам — слёзы. Слёзы обиды. Почему всё это происходит с ним? Казалось, что вся его жизнь была лишь неудачной, жестокой шуткой, на существование в которой он обречён. С самого начала всё пошло не так. Он был обречён родиться, а теперь обречён есть эту отвратительную кашу. Сплошное издевательство. Это была мелочь, но обычно именно мелочи и выводят людей из себя, даже ломают их. Кого-то добивает смерть незнакомой лошади, а кто-то трескается и плачет из-за невкусной еды, и всё это одно, всё это попадает в ту самую слабую, выскобленную многочисленными страданиями точку, и словно лишает грудную клетку рёбер. Какая же она тогда клетка после этого? Эта мелочь убивает человека, как точечный укол. Вот и Марку в ту минуту было так обидно и паршиво, он с ненавистью сжимал в руке ложку и думал о том, почему вообще продолжает тут жить, какая дьявольская сила не даёт ему исчезнуть? Эта еда была невкусной и противной, но почему она была такой? Это было зачем-то нужно? Нет, она просто существовала и существовала именно такой. Просто так. Незачем. Это было бессмысленно, а потому невыносимо. Это было совершенно лишним и Юмалову казалось, что с этим нужно срочно что-то делать: либо каша, либо он сам должны перестать существовать, вот прямо сейчас кто-то из них должен исчезнуть, а иначе он просто разрыдается.

— Да к чёрту! — Крикнул он и бросил ложку на пол. Та со звоном ударилась о кафельный пол и дребезжа поскакала в сторону мусорки. Никто даже не посмотрел в его сторону и Марк спокойно откинулся на назад, однако сидел он не на стуле, а на общей лавочке, так что просто рухнул на пол, как и его ложка незадолго до этого. Там он и остался лежать, задумавшись. Слёз уже не было, как и злости. Его челюсть походила туда-сюда, пережёвывая пришедшую вдруг мысль, после чего он кивнул самому себе и сел на место. Там он активировал «изнанку».

— Какого?! — закричал Марк, вскочив со своего места, когда туман рассеялся. В его тарелке плавало человеческое лицо, в котором одновременно угадывались черты как пропавшего Вовы, так и того сумасшедшего мужика, что вспорол себе живот. С непередаваемым ужасом, Марк осознал, что произошло. И стоило ему это понять, как смех залил его тело до самых глазных яблок. Он не смеялся, но истеричный хохот раздавался внутри него и пытался выбраться наружу. У него это не получилось сделать через сомкнутые зубы и он попытался вылезти через глаза, так что те, поощущениям, чуть не выпали. Наконец, он засмеялся и вцепился ногтями в кожу головы. Неверие и истерика захлестнули его. — Какого вообще хера? Боги, ха-ха! Какого хера?

— Эй! Что с тобой? Псих, что ли? — крикнул на него Рома, когда Юмалов подскочил со своего места и попытался выбежать из столовой, грубо распихивая всех на своём пути. Никого не слушая, Марк вылетел в коридор, а затем рысью метнулся в туалет, где его вырвало. А потом ещё раз и ещё. А затем он уже и сам пальцами заставил себя проблюваться. Тем не менее во рту у него все ещё остался вкус этого мяса.

Когда Марк вышел из туалета, то из-за всех сил пытался делать вид, что ничего не произошло, но едва ли у него это получалось. Весь оставшийся день медперсонал смотрел на мальчика как-то по особенному, очень странно, очень недобро…

Где-то после обеда пришла Двойка и, уперев руки в бока, встала у входа в палату. «А ну, бегом собрались и идём в баню!» — прокричала она, смотря на детей залитыми кровью от усталости и наркотиков маленькими поросячьими глазками, которые совсем не подходили её тощему лицу.

Пока они спускались вниз, к выходу из основного здания, Марк подошёл к Коле, и они завели небольшой диалог.

— Слушай, я тут уже три дня, а за всё это время ни с одним врачом или психиатром не встретился, это нормально? — спросил Юмалов.

— А ты чего ждал? Что тебя тут обследовать да лечить будут? Забудь! Куда уж там… лечить. Ха!

— Какой тогда в этом смысл? — Удивлённо спросил Марк и нахмурил брови, выражая тем самым своё недоумение.

— Ты все ещё не понял? В этом месте нет смысла. Это место есть абсурд. Оно бессмысленно, и всё, что происходит тут, так же бессмысленно. Нет ни логики, ни целей, ни мотивов, никаких связей и всего прочего, чего бы можно было ожидать. Этих вещей просто не существует. Вся наша жизнь тут, — он почти целиком проглотил слово «тут», отчего его можно было даже не расслышать, — чистейший бред, не имеющий и капли смысла. Так что забей и не парься. Наша задача просто прийти сюда, отсидеть и уйти. У персонала такая же. Остальное — не важно, остальное нужно просто игнорировать.

— Мне это очень не нравится, — задумчиво произнёс Марк после небольшой паузы.

Наконец они вышли наружу. Впервые за несколько дней Юмалов выбрался на улицу. Всё было накрыто густым туманом, плавно переходящим в скрипящий под ногами снег. Стоило Марку выйти за железную дверь и несколько раз вмять рыхлую бель в землю, как его существование ненадолго стало лучше и спокойнее. Они всей группой пошли вперёд, но мальчик чуть отстал, чтобы выдохнуть облачко пара и посмотреть на его медленный распад. Когда же оно рассеялось, он разглядел смутное движение за деревьями. Марк присмотрелся и увидел идущего сквозь туман, сгорбленного, плохо одетого старика, в руках у которого дребезжала перегруженная телега. Казалось, что это вовсе не старик вёз свой груз, а тележка тащила за собой уставшего человека. Зрелище странное и жуткое: этот старик был так бледен и худ, и лицо его почти стёрлось под белёсым туманом. Он был похож на неупокоенную душу.

Юноша колебался. Мельком глянув на Двойку и остальных парней, он поморщился, прикусил губу и всё же решил пойти посмотреть поближе на этого деда. Ему казалось, что это важно. В несколько шагов, Юмалов добрался до кромки леса и с некой опаской вошёл в него. Всё кругом было заполнено белёсым сумраком и потеряться здесь было очень легко, стоило лишь на пару метров отойти в сторону от тропинки. Однако старик шагал прямо по старым рытвинам, кустам и торчащим корням деревьев, не обращая ни на что внимания. Мальчику же с опаской погружался в лес и старался не терять деда из виду. Подкравшись ближе и спрятавшись за деревьями, Марк сумел рассмотреть лицо этого человека, благо туман нехотя открыл его для глаз юноши. Оно было бледно-синим, точь-в-точь такого же цвета, как стены в психбольнице. Вся полысевшая голова его была заполнена морщинами и гадкого вида папулой. С мрачным выражением лица он вёз телегу в неизвестном направлении, и Марку было очень важно узнать, что же там находится. Он подозревал, но искренне надеялся, что ошибается. Юноша стал аккуратно оббегать старика со стороны, чтобы можно было разглядеть телегу, которая пока была скрыта за костлявой спиной. Ловко прыгая через канавы и корни деревьев, Марк обогнал деда и спрятался за густыми, колючими кустами. Просунув руки в кустарник и слегка раздвинув ветви, можно было без боязни быть найденным следить за мужчиной. Правда, колючки жадно впивались в руки Марка и нещадно царапали их, но он не обращал на это внимания, ведь был полностью поглощён своим наблюдением — тележку уже можно было рассмотреть. В ней был человек. Он вальяжно расположился внутри, откинулся, расправил руки и наслаждался поездкой, покачивая весело ногами. Лицо его, впрочем, было покрыто выражением злобы и издёвки. Но самое странное в этом было то, что это лицо принадлежало Марку. Даже не только лицо, всё тело! Это был он сам. Его точно копия, как минимум.

Юмалов весь задрожал и покрылся мурашками. Всё, чего ему хотелось — это поскорее сбежать из этого проклятого места, но его ноги не слушались, и он продолжал смотреть. Вдруг голова двойника медленно повернулась и посмотрела точно на те самые кусты, в которых прятался Марк. Оно смотрело на него не моргая, долго, беспрерывно. Внезапно чья-то холодная рука опустилась на плечо Юмалова и дёрнула его. От неожиданности и испуга он чуть было не закричал, но горло его онемело и не сумело издать ни звука. Развернувшись, он увидел Колю Белого.

— Ты чего тут делаешь?

— А ты?.. — очень тихо, едва сдерживая дрожь, прошептал Марк спустя несколько долгих секунд.

— Сам как думаешь? Увидел, что ты сваливаешь, и пошёл следом за тобой. Ты чего там высматривал?

Он подошёл к кустам и заглянул через них на дорогу, где только что шёл старик. Всеми фибрами души Юмалов надеялся на то, что эти двое исчезнут, словно приведения. Так же, как в фильмах. Чтобы всё это было лишь его больным воображением или фантомами. Но Коля прищурился и громко закричал: «Старик, привет!». Парень стал махать ему рукой и улыбаться. А в ответ со стороны леса раздалось горловое и прокуренное: «Бхве!». От этой сцены и пережитого стресса Марку стало плохо. Он чуть не потерял сознание. Однако пощёчина, которая внезапно прилетела со стороны Белого, вернула его к реальности.

— Ты чего это? Так, а ну пошли к остальным. Всё, хватит по лесам шататься, — Коля говорил сурово, но в то же время как-то по доброму и заботливо, помогая при этом мальчику подняться. Марк тогда подумал: «Верно, ему нравится казаться добрым и помогать всем без разбору…». После этой мысли мальчик с нескрываемым отвращением оттолкнул от себя парня и прошипел ему что-то невнятное, но явно оскорбительное, чем ввёл беднягу в ступор.

— И чего ты застрял на месте? Пошли уже, — проговорил Юмалов, разворачиваясь к Коле спиной и направляясь примерно в ту сторону, откуда пришёл.

Легендарная баня представляла собой очень старое, уже ушедшее под землю здание. Марк с Колей прошли мимо Двойки, которая безразлично окинула их своим взглядом, и вошли внутрь. Мальчик побаивался, что с них спроситься, мол почему это они отстали и где были? Но дела никому не было. К тому времени внутри уже вовсю кипел очередной монолог Ромы. Он с упоением о чём-то рассказывал и размахивал руками. Не вслушиваясь в поток бреда, Юмалов прошёл в дальний край бани, в котором никого ещё было, сел на пол и облокотился о стену.

— Представляете, захожу, значит, в комнату, а она там… с этим гадом, а ещё один стоит в стороне и снимает. Честно, я думал, что такое только в фильмах бывает, а тут те на… Я чудом тогда не провалился опять в депрессию. А вы знали, что у меня депрессия была? С четырнадцати до шестнадцати лет! Ну да ладно, не о том история. Тогда мне капец хреново было, но вы ведь даже и не заметили моих страданий, да ведь? Вот как! В общем, мне мало того, что удалось спрятать эти глубокие чувства, так я ещё и победил их. Я всеми силами старался преодолеть в себе эту боль и смог ведь! Уже через пару недель мне было плевать на неё и всю ту ситуацию.

— Впечатляет… — Совершенно неожиданно для всех отозвался из своего угла Марк. — Впрочем, тот, кто хорошо справляется с болью душевной, всегда слаб в противлении физическим страданиям, — сказал он самым спокойным тоном, но в полной тишине помещения эти слова раздались, подобно грому.

Эта короткая фраза, брошенная как бы невзначай, звучала как вызов, и все прекрасно это понимали или хотя бы чувствовали. Понимал и Рома. Он осмотрелся кругом и приметил камни, лежащие у печи. Недолго размышляя, он, высоко подняв голову и держа спину прямо, подошёл к камням у печи и взял один из них в руку. Движением было уверенным и быстрым, но стоило ему схватиться за раскалённую породу, как тело его дрогнуло. Совсем скоро он уже весь дрожал от ужасной боли, но каким-то чудом этот парень сумел не поморщиться и не выбросить раскалённый булыжник. Преодолев себя, он поднял руку с зажатым в ней камнем над своей головой и прошёлся от одного края бани до другого. Всё время с вызовом и пылающей гордостью глядя на Марка. В это время Коля незаметно подошёл к Юмалову и тихо сказал ему.

— Зачем ты сказал это?

— И сам прекрасно знаешь… чтобы раззадорить и повеселиться. Видишь, как забавно получилось?

— Повеселиться?

— Веселье, друг мой, даже самое малое — большая ценность. Его приходится с трудом отыскивать, всё ведь уже предначертано, всё вторично. Ничего настоящее или стоящего. Мир симулякров, тьфу! Тут так скучно и так гадко жить. Наши жизни лишь шутка, но находится в этой шутке — совсем не весело. Вот и приходится искать способ повеселить себя. Получается это слишком уж редко. Такие моменты ценить надо.

— Ну, не знаю, я тебе на это вот что скажу… Ба! Да он сознание потерял, ты посмотри!

— А, и правда, — с какой-то намеренно фальшивой обеспокоенностью сказал Марк, но выражение его лица оставалось в высшей степени скучающим и безразличным.

— Этот дурак чуть ли не до кости руку себе сжёг! Звоните в скорую! — произнёс один из друзей Ромы.

— Знаешь, а ведь это был очень плохой поступок с твоей стороны, — с укором посмотрел на Марка Коля.

— Отнюдь. Я дал ему урок одной из главных добродетелей — мудрости. Может в следующий раз он будет мудрее и не станет так тупо калечиться из-за чужих слов? Впрочем, мужества ему не занимать, не так ли? А это вроде тоже добродетель… у кого-то.

— Не надо скорой! — вдруг прохрипел покрасневший и опухший Рома, придя в себя на руках у друзей.

— О, очнулся, — послышался радостный голос.

— Ну ты и мразь, Малина! — прохрипел другой.

— Это ты просто других моих пороков не знаешь, — сухо ответил Марк и выжидающе оглядел поднимающегося Рому. Рука его и правда была сожжена до безобразия. Камень даже прилип к коже, въелся в неё. Во время паники подростки, когда их товарищ упал на пол, схватили кочергу и с силой оторвали булыжник вместе с большим куском мяса. Даже представить было нельзя, как заживёт это кровавое месиво и заживёт ли?

— Например? — злобно прохрипел Рома Петров, но, видимо, недостаточно злобно, чтобы задание было выполнено. Эта надоедливая просьба разозлить бугая никуда не пропала. Так и осталась висеть.

И тогда Марк крепко задумался: «Он всё ещё не зол на меня? Серьёзно? Но что же более всего злит таких, как он? Надо срочно придумать хоть что-нибудь. Ах да! Вспомнил!».

— Я гей, — проговорил он самоуверенно. Хотя в мыслях его вертелось: «Да разве же это порок? Ну да и ладно, для таких, как он, эти два слова — как волшебное заклинание, произнёс — и они в бешенстве».

Стоило ему это сказать, как задание тут же пропало, а «Ур» повысился со второго до третьего. Марк улыбнулся, но в следующую же секунду его кто-то толкнул, да так, что он отлетел боком прямо в стену. Обернувшись, юноша увидел, как все, кроме Коли, стали обступать его и с ухмылками, полными презрения, осматривать. «Как зверьё. Да уж, вот сейчас я и повеселюсь…», — подумалось ему.

— Белый, а ну иди стой на шухер!

— А-а? Но…

— Быстро! — крикнул на него все ещё шатающийся из-за боли Рома.

Николай, опустив голову, послушно пошёл ко входу и сел там на пол, как-то печально выглядывая в предбанник. Тем временем Марка окружили. Сразу бить его не стали, а решили для начала поговорить, а если быть точнее, то попытаться поиздеваться над ним.

— Ты где живёшь?

— Тебе какое дело? — отозвался Юмалов.

— Говори по доброму, мы всё равно узнаем! — Злобно ответили ему и чуть толкнули ногой в плечо.

— На Н — й проспекте, — соврал Марк.

— Там же нормальные пацаны живут, как ты вообще с такими волосами жив ещё? Короче, ты же понимаешь, что мы всем там расскажем про тебя, и тебя все, только увидят, сразу будут бить? Тебе не дадут нормально жить, тебя будут опускать и опускать, — стал его пытаться запугать Петров. — Но если ты отдашь нам свой телефон, мы никому не скажем. Понял?

Марк не ответил, а лишь закатил глаза. Озлобленный, Рома поднял вверх ногу и пнул наглеца, отбрасывая его к стене и крича: «Понял?!». Сам же Марк в это время подумал: «Как же плохо этот парень бьёт ногами! Даже не бьёт, а просто толкает! Неудачник».

— Ты чего лыбешься, урод? Смешно тебе, что ли? Ты телефон-то отдашь?

— Нет, не отдам.

— Тебе чё, техника важнее жизни? — спросил кто-то в стороне.

Далее разговор как-то не завязался. По очереди к нему подходили и пинали подростки, изредка приговаривая что-то вроде: «Ты теперь будешь нам носки стирать» — и всё в таком духе. Руками они его бить не желали, так как «даже трогать противно». Впрочем, никто из них не умел правильно наносить удары, а потому Марку даже больно не было, напротив, он надеялся, что если его побьют, то он снимает побои и просто пойдёт с ними в полицию. Однако такими темпами у него могло не остаться и самого малого синяка. Это его расстраивало. Тогда он стал подумывать о том, чтобы дать какой-нибудь отпор, но что-то его останавливало.

Вдруг мальчик заметил, что иконка его единственной способности панически мигает. Теперь, когда у Марка был третий уровень, он мог видеть больше в изнанке, нежели раньше, и, кажется, сама способность очень хотела, чтобы он взглянул на что-то. Немного помедлив, он всё же «переключился» на изнанку. Всё вокруг него заполонил туман, почти сразу же начавший рассеиваться. С новым уровнем повысилась и возможная длительность нахождения на этой стороне, так что Юмалов не торопился и решил внимательно осмотреться. Встал, широко раскрыл глаза и приготовился смотреть. Но стоило туману лишь немного рассеяться, как на его лицо целым роем налетели неизвестные насекомые. Собравшись в одну сплошную красно-чёрную кучу, они ударились о его лоб и рассыпались по коже. Выглядели эти твари как комары. Издавая громкие визжащие звуки, некоторые из них попытались залезть под веки Марка, другие в нос, а кто-то пробовал просочиться прямо под кожу. В панике он стал отмахиваться от них, но они липли к рукам, кусали их и настырно пытались пробраться в появляющиеся ранки. Совсем скоро одной из этих тварей удалось провернуть это дело. Оно оказалось под кожей и стало ползать там. Юмалов не выдержал и закричал. К удивлению Марка, насекомые испугались громкого звука и шустро разлетелись по сторонам.

На несколько секунд от него отстали. Юноша поспешил воспользоваться передышкой. Тем временем вид комнаты уже целиком открылся его глазам. Все те парни, что измывались над ним, сейчас выглядели неполноценными уродами. Мало того — уродами, слипшимися друг с другом и сросшимися в одно тело. Тело искажённое, покрытое шерстью. Руки у них атрофировались и напоминали скорее лапы, а голова так и вовсе превратилась в небольшую жёлтую шишку, торчащую из шеи. Но вместо головы у них их плеч повыростали огромные и очень высокие наросты, покрытые маленькими дырочками, напоминающими пчелиные соты. Внутри этих вызывающих дрожь и неистовое отвращение опухолей вились большие стаи таких же насекомых, что напали на Марка. А если присмотреться, то можно было увидеть, как эти же насекомые бегали под кожей своих жертв. Да, Марк видел сотни хаотичных дыр в телах подростков, внутри которых бегал рой гадких насекомых. Они копошились там, выглядывали из дырок наружу и забегали внутрь. Тысячи и тысячи насекомых. Топот их маленьких ножек и жужжание можно было даже расслышать. Отвратительное зрелище.

Самое жуткое, однако, находилось за спинами подростков. Прямо в воздухе там зависло чёрное, матовое существо. От него невозможно было отвести взгляд, хотя мальчик и желал это сделать, но глаза были словно прикованы к напоминающим китовую кожу чешуйкам монстра. Его притягивал и одновременно отталкивал вид противных изогнутых когтей, ниспадающих почти до пола рогов, а также шести крыльев, будто вырванных у серафима и грубо пришитых монстру. Оно не было безумно большим или до невозможного уродливым, но вызывало у мальчика подсознательный, непонятный страх. Тревогу. Вид этого существа вызвал у Юмалова образ из детства: ночь и комната залитая ею доверху, его узкая и маленькая кровать, а напротив угол. Этот угол был скопищем черноты. Невозможно было разглядеть, что скрывалось в нём, что пряталось и сидело там, выжидая. А мальчик чувствовал, каждую проклятую ночь, он чувствовал, что в этом углу сидит нечто и смотрит на него. Оно сидело там и пожирало ребёнка своим невидимым взглядом. И теперь Марку показалось, что он встретился лицом к лицу с тем самым монстром. Страх обуял его.

Тем временем, словно почувствовав на себе взгляд Марка, существо неторопливо направило на него свой обрубленный нос и впёрлось взглядом устрашающих, неописуемых глаз. Они смотрели друг на друга, глаза в глаза: одни были полны страха, а другие любопытства. Примерно так же переглядываются коллекционер насекомых и бабочка, которую вот-вот пришпилят булавкой. Но рано или поздно эта безмолвная сцена должна была оборваться. Либо Марк побежит, либо существа сделает свой ход. Юноша не решился. И тогда монстр с жадностью метнулся вперёд, обхватил мальчика своим толстым хвостом, будто змея, и стал душить его. Юмалов захрипел и запаниковал. Полный ужаса и страха за жизнь он пытался выключить адскую способность, но только теперь осознал, что выключить её нельзя, можно лишь ждать, когда она закончится сама. Однако хвост всё сильнее и сильнее сдавливал его тело, пытаясь сломать кости и разорвать тело. Сможет ли он выдержать это до того момента, как истечёт таймер? Марк едва ли верил в это и лишь отчаянно паниковал. Его кости изнывали и трещали, а из рта доносился ничтожный хрип, от звука которого монстр, казалось, даже засмеялся. Впрочем, это только в тот случае, если этот нечеловеческий вой можно было как-то сравнить со смехом. И всё это действо длилось так до невозможности долго, что Марку показалось, будто вместо костей переломилось само время, оно разломалось и закрутилось, из-за чего юноша словно постарел за эти жалкие десять секунд.

— Что с тобой? — внезапно донёсся до ушей Марка обычный человеческий голос.

Всё прекратилось. Обессиленный, он упал на пол. Диким взглядом окинул Рому и его прихвостней, смотрящих на мальчика с насмешками. «Но почему они настолько молоды? Они же ещё совсем дети!» — подумалось ему на краткое мгновение. Странная мысль, которая быстро появилась и так же быстро исчезла. Он попытался снова поймать её и рассмотреть, но в этот миг перед его глазами моргнул, как наяву, тот жуткий монстр. И тогда Марк осознал, что изнанка — это не просто какая-то картинка, это не менее реальный мир, существующий параллельно с его. Всё это было реальным. Всё было по настоящему. У мальчика закружилась голова. В совершенно маниакальном состоянии он растолкал прихвостней Ромы в сторону и побежал. Накинув на себя лишь лёгкую рубашку да штаны, Марк выбежал на улицу, не слушая криков Коли.

— Ты чего тут делаешь? — спросила его медсестра, зевнув.

— Я не могу тут больше находиться! Я ухожу! Ухожу!

— Да вали куда хочешь, — отмахнулась она.

Марк бежал прямо по заснеженному лесу босиком, не разбирая дороги, находясь в полностью отрешённом и сумасшедшем состоянии. Все те мысли, что посещали его за последнее время, стали наваливаться друг на друга и биться о его мозг, врываться в него, рвать изнутри. Ветви били мальчика по лицу, дорога виляла и расставляла ему ловушки, он падал и падал, но продолжал куда-то стремиться. Куда же? Куда он бежал? Он пытался сбежать от невыносимой абсурдности бытия, накрывающей его с головой. Марк ощущал себя цирковым животным, запертым в гадкой клетке и выставленным на потеху толпе. Он думал о том, что вся его жизнь не более чем странное развлечение для тех, что он не более чем тряпичная кукла в руках автора, играя которой, тот пытается развеселить толпу, словно ничтожный арлекин. Снова запнувшись о злорадные, змеевидные корни, Марк упал на снег, разодрав колени, и заревел.

— Неужели ты просто хочешь пресмыкаться перед публикой и в этом твоя цель? Неужто ты настолько жалок, что заставляешь мучиться целую вселенную ради этой нелепой, бессмысленной, уродливой истории без начала и конца, без смысла и красоты? Почему ты это делаешь, зачем? Чего ты хочешь добиться? За что нашим миром, всеми нами управляет ничтожный шут, служащий своим читателям, как безвольный раб? За что мне всё это?! Смилуйся! Мразь, смилуйся! — Кричал он в исступлении, упав на колени посреди леса.

Но ответа не было. Вновь поднявшись на ноги, Марк вдруг почувствовал, что уже не может бежать, что его тело на грани: оно замёрзло и устало. Тогда мальчик поплёлся вперёд пешком, тщетно надеясь согреться от тепла собственного тела.

Неожиданно позади послышался скрип снега и быстро приближающийся топот. Слегка заторможено Юмалов обернулся. Прямо к нему бежал почему-то невероятно злобный и красный от этой злобы Рома. Догнав мальчика, он остановился против него и залез рукой в карман тёплой зимней куртки. Немного помедлив, парень достал небольшой складной нож, блеснувший на солнце жутким отблеском. Мутным, потерянным взглядом Марк скользнул по кончику лезвия. Тяжело вздохнул, словно на его плечах висел тяжёлый груз. Мальчик повернулся и медленно пошёл к Роме, борясь с едва волочащимися ногами. Спустя шесть шагов он добрался до застывшего противника и остановился. Ухмыльнувшись, Юмалов качнулся назад, занёс кулак чуть за спину и нанёс точный удар в лицо не ожидавшему атаки Петрову. Попал прямо в переносицу. Та сломалась. Секунду оба стояли, как персонажи картины Модильяни и тупо переглядывались пустыми глазами и нелепыми лицами. Наконец, Рома осознал произошедшее. Это ещё больше разозлило его, и он со звериным рыком набросился на Марка. Вместе они вцепились и упали на снег. Несколько раз перевернулись, попытались вырваться и в итоге вышло так, что Рома оказался сверху и попытался ударить своим ножом в грудь Юмалова. Взяв оружие обеими руками, он поднял его над собой и с силой опустил вниз. Однако в этот момент Марку удалось с силой дёрнуться в сторону, и нож вонзился в землю, лишь слегка поранив его бок. До крови закусив губу, мальчик выставил вперёд свои ладони и стал хватать противника за лицо и пытаться бить его, не давая тому снова замахнуться ножом. И это ему даже удалось. В пылу драки Петров так и не смог выдернуть оружие из земли, так что они стали просто бить друг друга. В какой-то момент Рома удачливо убрал руки Марка в сторону и смог сомкнуть уже свои ладони на шее врага. Мальчик захрипел. Сжав душащие его руки, он попытался убрать их в сторону, но сил на это не хватало. Его глазные яблоки наполнились кровью, сам он весь аж посинел, но не сдался. Вместо этого стал возить руками по земле, в поисках того, чем можно было бы защититься. Нож должен был быть слишком далеко, чтобы дотянуться до него, но может быть камень или какая-нибудь ветка… Но вдруг у него в руках оказался нож. «Он ведь совершенно точно должен был быть дальше!» — мысленно воскликнул Марк, но времени думать об этом у него не было, так что он с силой вонзил лезвие в бок противника. Тот охнул и на мгновение ослабил свою хватку. Этого было достаточно, чтобы Юмалов отбросил его обмякшую, но тяжёлую тушу в сторону и уже сам навалился сверху на врага.

Уже чувствуя победу, Марк стал со злобой опускать кулаки на лицо Петрова. Раз и другой, и снова, и снова. Он бил до тех пор, пока парень под ним не затих. Тогда Марк устало откинулся назад и медленно сполз с тела Ромы. С большим трудом ему удалось подняться на ноги. Под ним лежал окровавленный парень, чья грудь медленно и тяжело вздымалась, говоря о том, что он ещё жив. Поморщившись от боли в теле, Юмалов наклонился к лицу Романа и тихо прошептал.

— Ты сволочь, ничтожество. Но даже ты не умрёшь от моих рук… я не убийца.

Но стоило ему это сказать, как Петров странным образом дёрнулся, взмахнул руками и одной из них схватил Марка за ворот рубахи, после чего потянул на себя. Второй же рукой он выдернул из себя нож и замахнулся им, намереваясь ранить Марка. Каким-то чудом мальчику удалось перехватить руку с оружием, и лезвие вошло в его тело лишь на пару миллиметров. Однако Рома не ослаблял упор и всё давил на нож, а Марк к тому моменту был совсем измотан. Он уже не мог сопротивляться и вот-вот бы сдался. И почувствовав это, Юмалов испугался. Ведомый страхом, свободной рукой он схватил с земли небольшой камень. Помедлив буквально секунду, Марк стал бить своего противника острым краем булыжника, опуская его прямо на и без того изувеченное лицо. Он бил и бил, размалывая лоб и нос врага в отвратительного вида кашу. Скоро весь снег кругом окрасился в красно-розовый цвет, а голова парня была расколота и вмята вовнутрь. Ничего уродливее и ужаснее Марк не видел до этого никогда, по крайней мере на этой стороне реальности. Задрожав всем телом, он едва сдержался, чтобы не заплакать? но стоило ему подавить этот порыв, как всё внутри него высохло. Уже не помня ни себя, ни чего другого, он поднялся и отрешённо побрёл вглубь леса, где скорее всего должен был погибнуть. Идя, он насвистывал под нос песенку.

Однако спустя несколько минут перед ним появился город, выросший будто бы прямо из земли. «Ты не хочешь, чтобы я погиб, да?» — нисколько не удивившись, проговорил вслух Юмалов, обращаясь в сторону небес.

Выйдя на улицы города, он, не раздумывая, зашёл в первый же попавшийся магазин, чтобы согреться в нём и отдохнуть. Он весь дрожал, его ресницы слиплись из-за холода и покрылись инеем. Медленно и нервно, словно помешанный, он стал расхаживать вдоль полок, набитых телевизорами. На них транслировались новости: «Вчера началась война между А — р и К — в. Конфликт начался из-за того, что группа людей из К — в украли священное ведро с площади столицы А — р. Сначала правительство А — р пыталось вернуть ведро с помощью переговоров, но К — в оказались непреклонны, они поставили ведро в своём музее, и им оно очень понравилось. На сегодняшний день погибло уже около трёх тысяч человек с обеих сторон». На экране появилось изображение старого деревянно ведра, из числа тех, что использовались в колодцах. Когда новости подошли к концу, Марк не выдержал, закрыл лицо руками и потерял сознание.

Вокруг стояла темнота, а сверху на Юмалова смотрела пара огромных глазных яблок, внимательно и с любопытство следящих за ним. Они висели в воздухе: оголённые и неморгающие. Вдруг под его ногами мигнул свет, а затем там, внизу, вновь показался образ планеты-монстра, заполненной паразитами. Как тогда, в окне туалета. Уродливое, шокирующее зрелище, но в этот раз Марк не выказал никаких эмоций. Он лишь прикрыл глаза, опустил вниз голову и несколько раз громко вздохнул. Затем медленно поднял взгляд на глаза и заговорил, чувствуя презрение и отвращение к неприкрытому любопытству, запрятанных в этих чёрных зрачках.

— Ты… — прохрипел мальчик. — Ты такое ничтожество! Зачем ты показываешь мне это? Ты думаешь, что те вещи, которые я вижу каждый день в своей реальности, лучше этого? Знал бы ты, как я утомился от мира, созданного тобой. Устал от всей этой несусветной гадости, царящей вокруг. Я разочарован в этом несовершенном и несправедливом создании твоём. Да кто бы в здравом уме мог сотворить такое? Лишь жалкий и жестокий трус, я полагаю. Неравенство, жестокость, уродство, бессмысленность, голод, войны, смерти детей, эпидемии — серьёзно? Так ты любишь своё творение? Или ты хочешь смотреть на то, как оно страдает? Как чахнет созданная тобой вселенная? Этого ты желаешь? Да будет так. Я обрушу весь свой гнев и свою ненависть на тебя, поганая ты тварь. Я буду уничтожать всё на своём пути, покуда ты не отпустишь меня и не дашь мне свободы. Не дашь свободы этому миру! А иначе я его уничтожу, обрушу на него свою милосердную ненависть. Словно Сурт, я срублю выращенное тобой дерево. Изничтожу, аннулирую всё, до чего смогу добраться, лжетворец. Ибо я сильнее, чем ты думаешь, даже если это именно ты создал меня. Я мятежный дух мира твоего, я есть Истинное Бытие, даже в оковах я сильнее и реальнее, чем ты! Во мне нет рамок, они лишь снаружи! Я докажу тебе, что имею собственную волю, и заставлю тебя страдать, наблюдая, как всё, что ты построил, рушится. Аки Сигимир, я помогу этому бренному миру избавиться от твоего гнёта, и тогда… и тогда… И тогда иллюзия спадёт с лица мира сего, и не будет вокруг ничего и никого, не будет и тебя. Только моё сознание, более ничего. И его я уничтожу, коли только есть во мне свобода воли, ибо если это и правда так, то я сдержу обещание. Я убью. Убью всё, что ты создал. Изуродую и превращу в ад. А ты меня остановишь, если есть в тебе хоть капля человечности!

Сказав это, Марк не выдержал и закашлял. Сухой, рвущий кашель обдирал его горло и лёгкие, не давая и шанса вздохнуть. Он кашлял, и кашлял, и кашлял, и кашлял, не переставая ни на секунду, он начал уже выкашливать из себя свои лёгкие, свои внутренности, всё, что было в нём. Он словно пытался выкашлять из себя свою суть, свою человечность. Тем временем пара в уголках глаз, следящих за ним, собрались блестящие во тьме капли слёз. Они налились, разбухли и соскользнули вниз, в пустоту, однако Марк этого уже не видел.

1. Единство

Часть вторая.

1.

— Эй ты, тут нельзя спать, — чей-то злобный голос заставил Марка проснуться.

Замутнённые, почти закрытые глаза пробежались по округе — все ещё магазин да три человека в нём: продавец, низкая женщина с обвисшими как у бульдога щеками и мужчина в шляпе и пальто, стоящий спиной к юноше. Ничего не отвечая, он встал на ноги и вышел из магазина, борясь с головокружением и стараясь не упасть. Улицы были заснежены, но, кажется, осень уже приближалась. «Какой сейчас месяц?» — спросил сам себя Юмалов. Он вышел на довольно многолюдную улицу, одну из главных в городе.

Не удалось ему пройти и десяти метров, как к нему к нему из ниоткуда подскочил одетый в лёгкий розовый пиджак мужчина. Поправив свои не менее розовые очки, он наклонился к мальчику и заискивающе спросил:

— Мальчик, вот ты же хочешь выбраться отсюда?

— А? — услышав вопрос Марк сначала удивился, а потом сдержанно рассмеялся. — Допустим, хочу.

— Отлично! Я могу помочь тебе стать богатым! Ты выберешься со дна, станешь известным, признанным человеком! — На каждом своём этот человек делал сильный, ударный акцент, отчего его речь казалась вырванной из детского утренника или стереотипной рекламы. — И тогда ты будешь жить на горе этого мира!

— Эх… и для чего оно мне надо? Я не хочу выбираться «со дна». Мне бы выбраться из этой жизни. Сделай меня не богатым, а лучше неживым или хотя бы неразумным — вот это будет милостью.

— Тьфу, бля! Псих, что ли? А ну, уйди с дороги тогда, не до тебя! — Раздражённо пробормотал мужчина и оттолкнул мальчика в сторону.

— Ладно…

Он сжался, опустил голову в пол и пошёл дальше, слыша, как этот мужик подбегает к другим людям и говорит им то же самое. Правда Марк только сейчас заметил ещё одного человека. Настоящий гигант, пузатый и шкафообразный, присев, ходил за розовым пиджачком с не менее гигантской камерой в руках и снимал всё происходящее. Видимо, это должно было быть незаметно, но этот оператор даже на корточках был выше своего коллеги. Пожав плечами на это, юноша снова поплёлся прямо по улице.

Холод уже не донимал его, как если бы его кожа вдруг перестала его чувствовать. Промёрзшая насквозь ткань футболки уже не обжигала грудь, редкие снежинки не кололи лица. «Быть может, я уже умираю?» — спросил он сам себя, а затем тут же добавил: «Это было бы не так уж и плохо. Если я главный герой его истории, то моя смерть всё испортит. Но смогу ли я умереть?».

Проходя через очередной перекрёсток, на красный свет, Марк внезапно понял, что очень устал. Он остановился на проезжей части и вымученно огляделся. Недалеко, средь зданий, прятался тёмный угол, закрытый высокими стенами от ветра. Там стояло несколько бездомных, греющихся у горящей бочки. Юмалов решил присоединиться к ним. Встав рядом, он невольно стал подслушивать разговоры двух женщин, что отогревались рядом. Обе они выглядели паршиво, их сальные волосы спадали чуть ли не до огня, а тощие пальцы нервно колупали краску на баке.

— Ну, её новый клип, конечно, пиздатый, а вот сама она не пиздатая, — говорила одно женщина, в то время как её жирная кожа трепыхалась на лице, ходила вверх и вниз, вваливалась и вываливалась из челюсти.

— Ой! — вторая посмотрела на только что говорившую девушку как на умственно отсталую. — Ты просто завидуешь ей, что она такая красивая и богатая, а тебе по жизни не повезло.

— Ещё чего!

Началась перепалка. Смотря на них, Юмалов невольно подумал о том, что им самим бы было лучше, если бы кто-нибудь окончил их нелепый жизненный путь. К чему им было существовать? Только мучиться, горевать и говорить глупости. А ведь можно было бы величественно пребывать в ничто. Но стоило ему помыслить об этом, как он тут же испугался собственных мыслей и поспешил уйти оттуда. Торопливым шагом он уходил от женщин, покусывая губы и злобно вглядываясь в землю. Отыскав неприметный переулок, Марк вбежал в него. Там было довольно тесно, а значит тепло. Там же мальчик отыскал мусорное ведро, в котором валялась какая-то старая, дрянная, но тёплая ткань. Не медля, он тут же накинул кусок материи на себя. И сделав это, он ощутил волну презрения к самому себе. Он ведь собирался замёрзнуть, но что заставило его пытаться согреться? Сам ли он испугался или же дьявол заставил его дальше жить? Чтобы отвлечься от этих измышлений, Марк решил сосредоточиться на других, менее неприятных. Он решил порассуждать о случае рядом с баком. И со временем его мысли снова упали в ту колею, которую ему бы очень хотелось избегать. Но делать уже было нечего — он продолжил думать.

— Иногда мне кажется, что в своих размышлениях я захожу слишком далеко, — заговорил он вслух. — И тогда мне хочется поскорее спрятаться и закрыться от мира, пока я не сделал что-то ужасное… Что, если я ошибаюсь? Что, если это amathia? Тогда я совершу непростительную, ужасную ошибку. Если я пойду на поводу своих же мыслей, то провалюсь в бездну, если, конечно же, я окажусь не прав. Но как я могу быть не прав? Кажется, ведь, что всё логично. Но я ведь могу быть слеп! А-а-а! Сколько бы об этом не думал, но разве есть у меня выбор? Разве есть? Разве могу я остаться отрешённым?! — его взгляд упал на нелепый «интерфейс», выглядящий как издёвка над ним и над всем человеческим родом. — Бред… всё вокруг сплошной бред! Сука!

К его же радости, его монолог прервали. Неожиданно из темноты узких улочек к нему подбежала ярко накрашенная взъерошенная женщина, одетая чрезмерно фривольно. Очевидно, что она была проституткой. Однако глаза её скромно опустились вниз при виде Марка, и плечи безвольно опустились вниз. Казалось, она была смущенна и неуверенна. Поначалу он удивился, а потом очень насторожился. В это время девушка неуверенно и даже робко подошла к нему и заговорила.

— Мальчик… мне очень, очень сильно нужна твоя помощь, — когда она говорила это, на её глазах даже выступили слёзы. И из-за этих маленьких, едва заметных капелек, скатившихся по щекам, лицо её словно преобразилось, и только теперь Юмалов заметил, что ей едва ли есть и восемнадцать лет. Премилейшее создание.

Несколько секунд Марк молчал, оглядывая девушку. А затем встрепенулся, расширил глаза и выставил перед собой руки, будто защищаясь.

— Нет… нет-нет-нет! Я понял, это такой банальный, такой избитый сюжет! Ты сейчас соблазнишь меня, я влюблюсь, романтика там и вся фигня, а потом должен буду помогать тебе выбираться из ямы проституции и прочее и прочее! Ни-за-что. Нет, — закричал Марк с ненавистью глядя на девушку. — Что за глупый ход? Чем-чем, а в такое дерьмо меня не втягивайте!

— Чего-о-о? Да пошёл ты! Я в день зарабатываю больше, чем твои предки за год! Ты думаешь, я по принуждению пошла работать? Наивный дебил. Терпеть не могу таких, как ты: думают, что мне плохо живётся, и всё спасти пытаются, нашлись, блин, рыцари. Ха! Долбоёб малолетний. Это одна из лучших работ вообще, проявляй уважение.

— Ха… ха-ха. Аха-ха-ха-ха! Прости, я погорячился, — он обезоруживающе поднял руки вверх, но скоро снова скрючился буквой «Г», не в силах сдерживать смех. На лице его появилась улыбка.

— Да ничего.

— И что там по помощи-то? — Спросил юноша.

— Ах да! У тебя закурить не найдётся? И раз уж мы тут решили наши разногласия, то может и, кхе, поработаем? Всего две тысячи, малец.

— Пошла вон, — закатив глаза, ответил Марк и указал ей пальцем на выход из переулка. На том они и разошлись.

Спустя несколько часов пути Юмалов неожиданно для самого себя дошёл до дома. Несколько минут он простоял перед массивным зданием и недоумевающе всматривался в него. Затем со странным мандражом открыл подъездную дверь и стал опасливо подниматься наверх, вдыхая запах марихуаны, вечно стоящий внутри. Наконец он оказался перед входом в квартиру. Поднимаясь, чтобы позвонить в звонок, его рука дрожала. Глубоко вдохнув, он всё же решился. Неприятный, режущий слух колокольчик ударил по ушам, и скоро по ту сторону двери послышалась возня.

— О, ты уже со школы вернулся? — спросила его бабушка, широко при этом улыбнувшись.

— Со… школы? — Неуверенно переспросил юноша.

— Ну молодец, проходи.

И он вошёл. Сконфуженный и растерянный. Впрочем, Марк довольно скоро понял, что родственники просто позабыли о том, что они отправили его в психиатрическую больницу. Да всё остальное они будто бы решили игнорировать и сделали вид, что он просто напросто ушёл утром в школу и вот теперь вернулся. Ничего нового. Юмалова, однако, это даже устраивало, по крайней мере он принял это как данность.

В квартире, к его великому удивлению, громко играла музыка. Свет был выключен, и по стенам бегали разноцветные огни, выстреливаемые из дешёвого диско-шара, с которым играли трое маленьких детей: примерно трёх, пяти и семи лет. Торопливо скинув с себя рваное тряпьё, мальчик поспешил направиться в свою комнату. Проходя мимо зала, Марк увидел человек семь, сидевших на диване и около него на полу. Почти половина из них была детьми, которые бегали из стороны в сторону с широко выпученными глазами и кричали что-то совсем невнятное. Над ними возвышалась бабушка, на лице которой, будто трещина, расползлась неестественно широкая улыбка, жутко сверкающая в свете телевизора. Она что-то говорила детям, лепеча на их манер. «Ма-арк!» — приветливо протянули гости, а он в ответ едва заметно кивнул им и посмотрел в их глаза. Теперь он понял, что к ним пришёл старый друг его отца вместе со своей новой семьей. Юмалов слышал, что он женился на какой-то многодетной женщине. Жила она совсем уж бедно, сменила не мало мужей и теперь они вместе тянули за собой лямку быта. Собственно, ничего необычного. Но тут что-то зацепило его взгляд. Присмотревшись, он увидел на руках своего дяди маленького ребёнка, ещё совсем младенца.

— О нет! — Испуганно прошептал Марк и поспешил скрыться в своей комнате. — Несчастный ребёнок, неужели им его не жалко? Его ждут такие страдания… такая нестерпимая бессмысленность бытия, такая уродливая жизнь, а особенно в этой безумной семейке… Бедный, бедный ребёнок. Какое право они имели обрекать его на всё это? За что они с ним так? Но теперь уж и ничего не поделать. Это не моё дело, не моё… — шептал Марк, пытаясь успокоить самого себя, в то время как перед его глазами все ещё мерцал образ улыбающегося дитя, которое ещё не понимает, куда оно попало и что его ждёт. А старый друг семьи для юноши с этого момента стал злодеем и даже убийцей, который самолично подарил ребёнку полную боли жизнь и обрёк его на неминуемую смерть.

На следующее утро он пошёл в школу, будто ничего и не было. Само это обстоятельство было настолько абсурдно и нелепо, что по пути в школу Марк то и дело хихикал и вздрагивал. Недоумение и чувство, будто над ним издеваются, просочились сквозь поры кожи и маленькими иголками тыкали его, вызывая приступы истерики. И всю дорогу юноша упорно вглядывался в небеса, словно пытаясь что-то в них разглядеть, а может, и кого-то… тебя или меня?

Скоро он уже был в классе и разбирал свои вещи. Как ни в чём не бывало к нему подошли одноклассники, которые совсем не изменились за это время, никак и ничем, что казалось Марку очередной издёвкой. Как тряпичная кукла не стареет с течением лет и не сутулится с наплывом бед, так и старые знакомые Юмалова не изменились ни на грамм, оставшись фоновыми болванчиками, на обдумывание которых ему было лень тратить силы и время.

— Эй, здоров! Ну, рассказывай давай, что-нибудь, — прокричал ему высокий, лопоухий товарищ, — а потом я расскажу тебе кое-что очень интересное.

— Хм, знаешь что? Один из моих худших пороков — неумение молчать там, где это можно было бы сделать. А ведь как часто молчание бывает вершиною мысли… думаю, я тот ещё дурак в таком разе, — улыбнулся Марк.

— Ты это к чему? — Посмотрев на Юмалова, как на идиота, спросил парень.

— К тому, что я буду молчать. А тебе лучше отвалить.

И все оставшиеся уроки он сидел молча, не проронив ни слова, но внимательно вслушиваясь в окружение. Однако ничего толком не происходило и всё было тихо, а ведь он так смиренно ждал. «Ход истории идёт вовсю! Напряжение должно нагнетаться, конфликт разгораться, а я уже быстрым маршом топать к кризису! Почему ничего не происходит? Это невероятно подозрительно… Чёрт», — шептал юноша себе под нос, нервно сжимая и комкая пальцами тетрадный лист. В это время шёл уже третий урок, и толстая женщина, с трудом ходящая меж парт, скучным тоном диктовала скучный текст.Внезапно она оборвалась прямо посреди фразы и замерла. На секунду Марку показалось, что призрачные руки обхватили её лицо и стали раздвигать и растягивать её жирные, мясистые губы, заставляя произносить слова.

— Вергилий говорил: „Берегитесь заходить далеко“», — произнесла она и замолкла.

Сосед Марка по парте кивнул и записал фразу в конспект. Затем урок продолжился, словно ничего не произошло, и, что главное, никто из окружающих никоим образом не отреагировал на произошедшее, как если бы совершенно ничего не произошло. А может быть и правда ничего не произошло.

— Я схожу с ума? — Бормотал Марк чуть погодя. — Галлюцинации? Нет, не может быть. Нет-нет… хах! — Странным образом его настроение улучшилось и он почувствовал, как давление окружающего мира чуточку спало.

Началась очередная перемена, он сидел за партой и смотрел в окно, как вдруг ему почудилось что-то странное. Ему начало казаться, что все смотрят на него. Но стоило повернуться на одноклассников — никому не было до него дела. Однако он явственно чувствовал, что что-то не так. Их глаза совершенно точно щекотали его затылок и притрагивались к волосам, делая их колючими и тяжёлыми. Он думал и напряжение вырастало, как и давление в крови. Что-то маленькое наливалось шариком у виска и вот-вот должно было лопнуть. Алая ягодка, заполненная кровью, разбухала внутри его мозга и дрожала, готовая лопнуть. Наконец, взрыв и волна головной боли электрической цепью ударила в его глазные яблоки.

— Они знают! — Испуганно шепнул мальчик и весь задрожал, почувствовав как с него в один миг слезла кожа. Теперь, вновь оглянув класс, он поймал на себе несколько подозрительных взглядов. «Но как же? Как же?» — в панике думал он, осматривая свою одежду и ища на ней пятна крови или ещё что-то, что могло выдать в нём убийцу. Ничего не было, но он без сомнений чувствовал на себе многочисленные злые взгляды: «Зна-а-ют!» — мысленно взревел он и закрыл голову руками. Дыхание его было тяжелым, чугунным, и он всеми силами старался не выдать в себе паники.

— Нет, надо вести себя как обычно, у них нет доказательств, нет ничего. Они не могут ничего доказать, я в безопасности, — успокаивал он себя, но предательский пот так и струился по его лбу.

Он попытался выпрямится и безмятежно глянуть в окно, но не смог повернуть шеи. Она задеревенела и никак не хотела слушаться. Перед его глазами всплыла сцена убийства. Окровавленное лицо парня и его убогое тело. Наверняка этот образ застыл в его глазах и одноклассники видели его. Точно! Эта картинка предательски горела внутри зрачков и из-за неё все знали о его грехе. Или нет. Или им рассказал кто-то из тех, кто наблюдал за ним. В любом случае, он раскрылся. Убийство оставило на нём не стираемую метку.

— Марк, ты, случаем, не болен? Ты весь красный, — проходя мимо, сказала ему одна из одноклассниц.

Юмалов чуть ли не завыл, но остался сидеть на месте. Кровь в панике билась у его висков, пытаясь пробиться наружу и сбежать из этого ада.

— Нет, это лишь моё воображение, я слишком переволновался за последнее время…

— Ты чего там бормочешь, Юмалов? Урок уже начался, — сурово сказала учительница. И правда, все сидели по своим местам, а он даже и не заметил звонка.

Спустя несколько минут он сумел взять себя в руки и успокоить панику. Теперь он корил себя за этот приступ безумия. Марк ведь и сам прекрасно понимал, что всё это лишь его мнительность и больное воображение… всего лишь бред, болезнь, но как он мог доказать это своему подсознанию? Волны ужаса хлестали беспощадно хлестали его разум, отступая лишь на время. Это была настоящая мука. На следующую перемену он уже не выдержал и сбежал из класса, до боли стискивая ворот рубашки. А там — в коридоре — было ещё хуже. Сотни школьников шныряли там и, конечно, «тоже знали». Так что он запаниковал ещё больше и тут же бросился в туалет, запинаясь и бесцеремонно расталкивая массовку, а затем заперся в одной из кабинок и — выдох.

Теперь он был один и мог спокойно подышать. Сотни взглядом отлепились от его лёгких, давая им возможность беспрепятственно наполнится воздухом. В туалете было окно, через которое можно было смотреть на улицу да на парочку голых деревьев, посаженных на территории школы. Выдавив скромную улыбку, Марк принялся рассматривать извилистые стволы, накрытые белым снегом. Они твёрдо вцепились в землю и нагло вырывались вверх, где, не выдержав, распадались на кучу ветвей и ниспадали вниз. Выглядели они так: д е р е в ь я. «Интересно, а там, по ту сторону, природа выглядит так же?» — размышлял мальчик, когда его умиротворённое и ложное одиночество наглым образом нарушили. В туалет вошёл давешний одноклассник, который недавно просил его что-нибудь рассказать.

— Метка! — крикнул он, заставив Марка вздрогнуть

— Чего?

— Да ничего, — пожал плечами юноша.

Он медленно прошёл вперёд и, встав возле Юмалова, тоже стал смотреть в окно. Отойдя чуть назад, Марк осмотрел мальчика сзади. Грузное, нескладное тело, слишком широкая спина, скошенные друг к другу ноги и кудрявые игривые волосы, в которые просочился свет его души. Да, этот паренёк был хорошим человеком. И заметив это, Марк подумал о том, что мог бы убить его прямо сейчас. Не из ненависти, а из милосердия и, чего уж греха таить, из собственного страха — взять и убить, освободить свет из этих волос, разрушить сковавшую душу оболочку и выпустить дух из мира этой ужасной истории в мир совершенно другой или, что было бы ещё лучше, в ничто. Он мог бы наброситься со спины и ударить по голове чем-нибудь тяжёлым, например тем кирпичом, валяющимся на полу у унитаза. «Нет! — отдёрнул он сам себя с неприкрытым отвращением. — Не сейчас. Я не могу».

Марк стал присматриваться к парню, чтобы понять: знает он или нет. Это чувство — некая мания, засевшая в его разуме, будто плесень — не покидало Юмалова, мучило его. Однако чем больше он всматривался и вслушивался в слова, движения и в целом поведение одноклассника, тем более терялся. «Он ведёт себя совсем как обычно, но почему тогда я в такой панике? Почему мне так страшно рядом с ним? Что происходит? Мне кажется, я схожу с ума», — терпя скребущую сердце боль, шептал он, изредка деревянно отвечая на бессмысленные вопросы парня, чьего имени он даже не помнил, а порой даже сам о чём-то спрашивая. И да, всё то время, что Марк размышлял о своей паранойе, он вёл диалог. Занимательная многозадачность. Однако после, когда юноша пытался понять, о чём же они говорили, он вдруг понял, что в сущности ни о чём. А значит и заслуги здесь никакой у него нет — кидать пустоту в пустоту не так уж и сложно. Но вдруг эта пустота приобрела слишком большой объём и стала давить на Марка. Своим массивным телом она упёрто наваливалась на него. И юноше стало неприятно, даже гадко. Замерев и сжав челюсть, Юмалов остановил своего бывшего товарища в самый разгар его речи и крикнул:

— Боги, да скажи же ты хоть что-нибудь!

— Но что?

Не дослушав парня, Марк развернулся и быстрым шагом вышел из туалета. Его же одноклассник остался в одиночестве и недоумении, едва ли он что-то понимал, но сердце его сковала печаль и обида.

Войдя в класс и сев за парту, Юмалов тяжело вздохнул и подумал о том, что ему невероятно лень сидеть тут и терять своё время за просто так. В те минуты это здание виделось ему далеко не храмом науки, а местом, где он отдавал своё время, получая в обмен… что же он получал? Вероятно, возможность получить визу в менее «проблемную» взрослую жизнь. А быть может просто отсрочку от ещё более жестокого и бессмысленного существования. По крайней мере пока что он был не свободен и не мог решать, что ему делать, а зачастую уже одного этого хватает для счастья. Несвобода — вот то, что действительно делает детство радостным и солнечным. К сожалению, этого не поймёшь, пока не выйдешь из тюрьмы в мир, к которому ты не готов и которому не нужен. Однако пока ещё Марк стремился к свободе и смыслу, не понимания, что это одно противоречит другому и что обе эти вещи принесут лишь горе. А ещё больше он стремился к тому, чтобы закончить этот учебный день.

К счастью, совсем скоро уроки окончились. Марк поспешно вышел из здания школы и поджал губы, почти как в улыбке, хотя радости внутри него не набралось и на слезинку воробья, разве что холодный ветерок сдувал с кожи часть усталости и было полегче. Будучи на улице, он глубоко и громко вздохнул, после чего неторопливо зашагал в сторону дома, осматриваясь кругом и вдыхая свежий зимний воздух, в котором, однако, уже появился мягкий, едва уловимый запах весны. Прохаживаясь вдоль безликих улиц, Юмалов задумался, потоптался на месте и решил всё же сходить к центру города заодно. Идти напрямик было не очень далеко, так что его ничего не останавливало.

Тем временем по центру городка устраивалась казнь. Добравшись за какой-то час до площади, где она происходила, Марк остановился, нахмурился и глубок задумался. Челюсть его ходила из стороны в сторону, пережёвывая сомнения.

— Что-то тут не так. Что-то неправильное в происходящем. Но что именно? Казнь? Это странно? Это кажется мне странным. Вроде бы всё в порядке, да что-то не даёт мне покоя. А как раньше у нас исполнялись смертельные приговоры? Не помню… был ли я до этого хоть на одной казни? Чёрт. Явно происходит что-то странное, — как умалишённый бормотал он, колупая пальцами пуговицы куртки.

Тут кто-то, проходя мимо, толкнул его плечом, сильно. Охнув, Марк несколько раз подпрыгнул на месте и усиленно замахал руками, пытаясь не упасть. Человек же, толкнувший его, огляделся и смерил юношу столь ничтожащим, презрительным взглядом, что у Марка аж сердце сжалось. Затем этот человек лениво попытался стянуть с лица маску брезгливости и аккуратненько так, незаметно стряхнуть с плеча грязь, оставленную мальчиком. Однако получилось это так очевидно, показательно и театрально, что юноша не мог даже обижаться. Только лишь горькой усмехнулся и снова вернулся к своим размышлениям.

— Казнь… да? — Сказал он.

Он было развернулся, чтобы пойти дальше, но всё-таки решил остаться и присмотреться получше, ведь странное чувство не отпускало его. Оно засело в груди подобно комку пряжи, хвост которого привязали к эшафоту. Чувство зудящее, настойчивое, твердящее о том, что его пытаются обмануть.

В эту самую минуту, как Марк был погружён в свои сомнения, на бездарно реконструированном постаменте зачитывался приговор тощему, вертлявому мальчику, имеющему такие добрые и даже умные глаза, что было решительно непонятно, какое же злодеяние он мог вообще совершить. Чуть позже выяснилось, что вешают юношу за престранное и даже нелепое деяние. Пару недель тому назад он шёл по улице, где встретил нескольких полицейских без формы, одного из которых принял за своего дядю. Обрадованный встрече с родственником, которого не видел уже пол года, парень быстро полез обниматься. Понял же он, что обознался, лишь когда его оттолкнули в сторону, бросили на землю и стали суматошно избивать дубинками. Эту историю Марк узнал от прохожих, также смотрящих на исполнение приговора. Сами же палачи приговаривали паренька к смерти за «нападение на полицейского и попытку сломать ему шею».

К слову, даже больше самого преступника внимание Юмалова к себе приковывал один из палачей. То был высокий человек, одетый в длинный белый плащ и до смешного маленькую шляпу, имеющий черты лица сильно вздёрнутые вверх, тонкие и даже малость симпатичные. А глаза? Какой же прелестью они были — так и сверкали ярким, пёстрым интеллектом, блеск которого смотрелся на нём, подобно какому-нибудь дорогому украшению. Впрочем, во время казни все аристократичные черты его лица были обезображены злобой и омерзением, так что они лишь угадывались и предполагались Марком. Будучи уже в летах, мужчина бойко и очень активно мужчина бегал вокруг эшафота и помогал двум другим палачам ставить мальчика на специальную плашку да надевать на его шею толстую петлю, напоминающую собой туловище хищной и дохлой змеи.

Спустя пять минут таких вот неловких приготовлений да разглагольствований всё было, наконец, кончено. Один из палачей спустился вниз, к аккуратненькому чёрному рычагу, выдохнул, поправил шарфик и резким движением спустил рычаг. Всхлип, свист, треск и люк под ногами мальчика раскрылся. Тело дёрнулось вниз, верёвка напряглась, на лице аристократичного мужчины появился оскал, а затем — удавка лопнула. Юноша рухнул на землю, шлёпнулся о брусчатку и стал судорожно дёргаться на земле. Каким-то образом ему удалось высвободить руки из наручников, и он сразу же сорвал с себя мешок, которым накрыли его голову перед тем, как спустить рычаг. Широко раскрыв рот и глубоко вдохнув в лёгкие воздуха, он несколько секунд приходил в себя, после чего плаксиво прокричал подозрительно знакомые для Марка слова: «Несчастный город! Даже повесить-то у нас нормально не могут!». И стоило юноше услышать это, как ему тут же стало мерзко и обидно, как от очень плохой и пошлой штуки.

Скоро паренька вешали снова, буквально через пару минут. В этот раз всё прошло спокойно, и, дождавшись смерти мальчика, народ начал расходится. Юмалов же, однако, не спешил уходить и решил сначала подойти к привлекшему его внимание мужчине. Тот как раз отошёл в сторону и собирался попить заботливо приготовленного кем-то чая, что миловидных чашечках стоял на раскладном столике у эшафота.

— Здравствуйте, это, наверняка, странный вопрос, но я случаем вас не знаю? Просто мучает странное чувство, будто бы…

— Всё нормально, не волнуйся так, парень, — с улыбкой прервал Марка мужчина. — Я довольно известный учёный, так что может и знаешь. Может видел меня на недавней лекции в __?

— Ох, вот оно как, — юноша задумался и опустил взгляд в пол, сдвинув брови друг к другу. — И что же вы делаете, — он помедлил, — тут?

— Справедливость, — тут же ответил учёный. — Если эти люди решили, что могут нарушить закон, то с ними нужно поступать сурово. Если быть мягче, то законы потеряют свою кажущуюся силу, люди осознают, что они пусты и не имеют за собой никакой опоры, кроме Слова, а это приведёт к хаосу и повсеместному нигилизму. Допустить такого нельзя, если есть в тебе хоть толика человечности. И потому я выполняю грязную работу.

— Но неужели тот парень был достоин смерти?

— Закон решил, что да.

— И не жалко? — Прикусив внутреннюю сторону щеки, спросил Марк и сделал один шаг назад.

— Конечно, нет. Они сами себя казнят и вины моей здесь нет, я лишь исполнитель. А жалеют их пускай философы да литераторы.

— А с ними-то что не так?

— Пустословы, — коротко бросил мужчина. — Культура — вещь бесполезная и даже вредная. Именно эти культурные люди и устраивали геноциды. Ведомые чувствами, подчинённые им, они были ослеплены и совершали ужасные вещи. Им не хватает рациональности. И философам тоже! Ведь философия — не наука. Не путай это. Совершенно разные вещи.

— Философия, может быть, и не наука, зато наука — чистой воды философия. Да и как бы люди вообще жили без философия? Как вообще можно быть человеком без философии? Это же невозможно.

— Какие глупости! — Выкрикнул мужчина и засмеялся. И Марк едва заметно кивнул, соглашаясь, но при этом подумал, что оба их мнения лишь глупости да бессмыслица.

Мужчина же, видно, очень возмутился и даже не знал, что сказать, а потому лишь возмущённо глотал воздух широко раскрытым ртом. Впрочем, его лицо всё ещё выражало дружелюбие и даже снисхождение, как к ещё неразумному существу, которое говорит бессмысленные, но милые в своей бессмысленности вещи.

— Очень тебе советую, дитя моё: никогда ты этого даже не касайся. Лучше читай книги научные, по дисциплине, которая тебе нравится. Только наука сможет дать человечеству толчок вперёд, остальное его стопорит.

Марк молча развернулся и, чуть сгорбившись, пошёл восвояси.

— Ага, — заговорил он сам с собой, чуть отойдя, — то есть он хочет дать обезьяне автомат? Да и толчком к чему? Что ему даст этот драгоценный порядок, этот гуманизм и технологический прогресс? — Марк шёл до боли сжимая челюсть и ненавидел всё человеческое общество, созданное автором. Всё ему казалось бессмысленным и нелепым. Любое человеческое стремление и борьба лишь блажью и суетой, ведь в сути всё нелепо, абсурдно и не имеет никакого, не малейшего, ни даже призрачного намёка на смысл. Его тошнило от человечества, которое всё бежит куда-то в своём технологическом развитии, оставаясь при этом на месте, как пресловутый грызун в надоевшем всем колесе. — Сука! — Закричал он и пнул рядом стоящее дерево, которое стояло себе и просто было, в то время как ему и другим людям приходилось ещё и что-то делать. — Сука! — Крикнул он снова.

Так или иначе, а разговор очень расстроил мальчика, и домой он шёл в крайне мрачном настроении и полным смятения. И небо смотрело на него с непониманием и печалью, хотя и само было сумрачным, неясным и хмурым. Бессмысленные мальчик и бессмысленное небо.

Дома его нетерпеливо дожидался очередной скандал, каких Юмалов за два года жизни в этом доме повидал премного. Дедушка Марка снова кричал что-то невразумительное будто в исступлении. Речь шла об очередных копейках, которых ему не хватало на бутылку и которые он нагло выпрашивал у бабушки. Громогласные, барабанные крики ударялись о стены и в такт им билась мозолистая ладошка деда, стучащая по тумбочке. Остановившись в дверях зала, где и происходило действо, юноша облокотился о стену и стал с какой-то язвительно-презрительной усмешкой наблюдать за происходящим. Старушка, скрестив ноги, стояла у журнального столика и показательно решала кроссворд, в то время как над ней возвышалась пузатая фигура старика, размахивающего своей бородой из стороны в сторону и театрально размахивающего руками. И всё в его движениях говорило: «Ты ведь всё равно дашь мне денег», — и ехидно так улыбалось. И каждый из трёх людей в квартире знал, что так оно и будет, оставалось лишь доиграть свои роли в этом эпизоде. Но вдруг Марка потянуло перейти в «изнанку». Желание появилось неожиданно и беспричинно. А ведь именно такие желания — спонтанные и резкие, нападающие из ниоткуда, как призраки — всегда имеют наиболее сильный эффект. Вот и сейчас Марк, не задумываясь, попытался нырнуть на ту сторону, однако в последний момент успел отдёрнуть себя, припомнив опыт прошлого перехода. «А что, если опять та тварь…» — стал размышлять он логически и сопротивляться глупому порыву, но сразу же, буквально через секунду, тыкнул на злополучный квадратик. Он даже не понял, как это случилось. Он просто сделал это без причины или повода.

Мир изменился, стены почернели, воздух потяжелел и прогнил. Прикрыв глаза, Марк некоторое время стоял в нерешительности, а затем медленно стал поднимать свои веки. В зале стояло двое. Его бабушка, отвернувшаяся от деда и смотрящая своими зашитыми, прогнившими глазницами в никуда, стояла и мерно покачивалась из стороны в сторону, при этом приговаривая: «Мне нельзя быть злой, я добрая, я должна быть доброй». Однако в этот раз Марк заметил ещё одну странность: горб на спине у старушки, который был не таким уж большим ранее, успел настолько разрастись, что порвал её одежду и теперь выглядывал наружу. Это был огромный чёрный мешок кожи и жира, покрытый бултыхающимися маслянистыми пузырями, с которых на пол капали длинные полоски вздрагивающей жижи. Смотря на тонкое тело бабушки, Марк чуть ли не физически ощущал, насколько тяжело таскать такое на своей спине. Но всё же интереснее мальчику был призрак дедушки, так как его он видел впервые. Этот силуэт своим видом явственно походил на маленького ребёнка лет шести-семи, глаза которого были зашиты, подобно глазам бабушки. Вокруг него, выползая из пор кожи, выползла и образовалась чёрная, будто даже липкая клетка, в прутья которой он вцепился своими маленькими ручонками и чьи стенки беспрерывно сдавливали его. И он всё плакал, плакал и плакал сквозь сшитые друг с другом веки и потрясая прутья клетки. Когда действие способности окончилось, Марк старался не думать об увиденном: «Всё равно я ничего не могу поделать». Так это стало всего лишь очередным бессмысленным эпизодом.

Весь оставшийся вечер юноша читал художественную литературу, словно пытаясь опровергнуть слова учёного с площади. От этого обстоятельства, казавшемуся ему почему-то ужасно смешным и ироничным, Юмалов то и дело посмеивался, отвлекаясь от скрюченных букв и честолюбивых слов. Скоро прогремели часы — полночь, и он лёг спать, ощущая какую-то странную тяжесть на своей спине и веках.

Ночью Марку в мельчайших подробностях снился тот день, когда он убил человека. Но теперь он словно наблюдал за происходящим со стороны, и всё то время, что происходили эти ужасные события, мальчик пытался остановить самого себя, докричаться, но ничего не работало — всё шло своим чередом. И вот его точная копия берёт в руки камень и начинает беспощадно бить свою жертву по лицу. Брызги крови с пугающей радостью вылетали из тела умирающего, как дети убегают из дома родителей на верную погибель. Вдруг Марк заметил нечто, поразившее его и заставившее закрыть рот руками: на лице убийцы сияла улыбка. Увидев это и осознав, Юмалов тут же вскочил с кровати. Весь покрытый потом, он подошёл к окну и приоткрыл его. Холодный зимний воздух обдул лицо юноши.

— Зачем он вообще побежал за мной?.. сплошной бред, издевательство!

Сон более не шёл к нему, на часах горели цифры «1:05», он решил встать. Пройдясь немного по квартире, Марк зашёл в ванную. Там его ждал неприятный сюрприз. Когда он включил свет и заглянул в зеркало, то заметил, что небольшая прядь его волос у виска вдруг поседела. Тяжело выдохнув спёртый воздух, он несколько секунд помял меж пальцев седую прядку, после чего облокотился о раковину умывальника, упёрся лбом в зеркало и громко захохотал.

— А я ведь прекрасно знаю, что из-за стресса или ещё чего подобного невозможно мгновенно поседеть, как порой болтают, а тут — бац! — за ночь. Ха-ха-ха! Дебил ты какой-то, либо очень уж безответственно к работе подходишь, — обратился Марк к небесам. — Либо просто издеваешься.

Затем он замер и закрыл глаза. Внутри его живота стаей жуков да червей боролись два чувства: веселье и горькая, жгучая обида, ведь всё сводилось к тому, что он был не более чем шуткой демиугра, насмешкой, и всё его бытие было шуткой, но кому как не самой шутке наименее смешно? «Шутка, шутка, шутка», — повторял он и каждый раз его тошнило от этих слов, столь они уродливо звучали и мыслились. Нужно было отвлечься. Он попытался сосредоточиться на своих физиологических ощущениях и попытаться найти что-то неприятное, какую-то маленькую гадость, от которой можно было бы огорчиться и которая могла бы отгородить его от угрожающе стоящего над ним ужаса бытия. Ему это удалось, он понял, что хочет спать. И тут же сердце наполнилось радостью и успокоением. Не зря всё человечество грязнет в гедонизме и мелких неурядицах, ведь они так чудодейственно отвлекают и спасают, спасают человеческую душу.

— Как же хочется спать и как болит голова от плохого сна, — смакуя страдания своего тела, говорил Марк отражению в зеркале. — А спать нельзя, надо идти… — он замедлился, — в школу. Чёрт. Это так бесполезно, так бессмысленно. — Лицо его тут же упало в раскрытые ладони, а лоб упёрся в стекло. Стоять на ногах было так тяжело, ведь он уже и не понимал: зачем?

Тогда Марк ощутил невероятную силу, тянущую его к земле. Хотелось просто лечь обратно в кровать и более не вставать. Приступ тяготящей апатии одолел его. Он вдруг лишился какой-либо воли и не мог заставить себя даже стоять на ногах, ведь не мог ответить: зачем? С трудом подняв голову вверх и посмотрев на своё отражение, он увидел, что его глаза ещё не совсем отчаянно смотрят вперёд. Но внутри он как-то резко поломался и растерял всю волю к жизни. Ему попросту стало лень жить. Быть может, если бы сейчас ему пришлось умереть, то он бы и не сопротивлялся никак, а даже напротив.

Внезапно его мысли снова подёрнулись, как от удара тока и затормошились. «Почему я вообще всем этим занимаюсь? Почему я беспокоюсь, что убил какую-то… вошь, как говаривал Великий», — он горько усмехнулся концу своей мысли. Однако при этом глубоко задумался. «А ведь и правда, я, чёрт возьми, объявил войну всему вокруг, а занимаюсь не пойми чем. Или даже так: ничем». Всё его лицо помрачнело и осанилось, сам же Марк вышел в коридор и, пересиливая апатию, резким и рубленным движением накинул на себя куртку, взял свой раскладной нож и вышел на улицу, глубоко посадив голову в плечи. В голову к нему пришла мысль и он решил, что должен исполнить её в жизнь. Зачем? Да только лишь оттого, что должен сделать хотя бы что-то. А кому должен? Никому. Идея просто пришла к нему, как болезнь, а он и сдался тут же — больной человек, жалкий. Он даже не понимал, сколь отвратительное действо собирается совершить и насколько глубоко ныряет в безумие собственное и безумие автора.

В свете ночных фонарей снег под ногами казался персикового цвета, напоминающего оттенок старой, уже пожелтевшей книги. Марк торопливо и перебежками шёл по улицам, при этом стараясь никак не привлекать внимания, что, вообще-то, не очень сочетается друг с другом, но в тот момент он до этого не мог догадаться. Юмалов искал людей для исполнения своего дикого и непонятного ему самому плана. Он шёл, да сам не верил, что сделает это. А всё же шёл уверенно так, с целью и расстановкой. Забавно шёл.

Отойдя уже прилично от своего квартала, Марк наткнулся на нескольких людей, стоящих в тёмном, никак не освещённом переулке. Они о чём-то громко ругались. Слышались мужские и женский голоса. Задумавшись, Юмалов решил, что ему стоит посмотреть поближе. Пользуясь тем, что в ночи его в тёмном тёплом плаще почти не видно, он подошёл довольно близко. Выдохнув, юноша достал из кармана раскладной ножик и крепко сжал его в кулаке. Тем временем подошёл он уже достаточно близко, чтобы рассмотреть участников действия. И каково же было его удивление, когда в одном из лиц он приметил ту самую Полину из психиатрической больницы. Её обступили два высоких и жирных парня, оба притом были ярко-рыжие, отчего напоминали собой парочку клоунов. Они брызгали слюной, как бульдоги, и обвиняли её в какой-то краже.

— Ты думаешь, мы совсем идиоты? Ты заходила в комнату — деньги на столе, вышла — их нет, — гавкали они.

В это же время Полина бегала глазами от одного бугая ко второму, подобно малому дитя, которое ничего не понимает и получает нагоняй за чужой проступок. И хотя кулаки её были сжаты, нижняя губа то и дело предательски подрагивала, намекая на то, что девушка вот-вот заплачет. В то же время взглядом она пыталась показать свою уверенность и даже надменность, и вдобавок к этому властно приподнимала подбородок. Тем не менее девушка была, очевидно, в беде. Замерев ненадолго, Марк посмотрел на нож в своей руке и сделал неловкий шаг вперёд, но тут же и отступил назад. Он никак не мог решиться. Невольно его правая рука приподнялась до уровня рта и мальчик стал покусывать пальцы, сомневаясь. Разок он отклонился назад, желая было уйти, но в итоге решил-таки, кажется, помочь знакомой. И вот, когда он уже дёрнулся, чтобы выйти из тени, мимо него прошла фигура молодого человека, одетого в настолько старое серое, замшелое пальто, что казалось, будто оно видало ещё восстание декабристов. Нисколько не мешкая, парень встал между Полей и мужиками и стрельнул в них спокойным и оттого жутким взглядом.

— Бред! Чтобы Поля да взяла у кого денег? Ни в жизнь не поверю. Оставьте её в покое, — кинул он небрежно, сильно, но слишком акцентируя свои слова, из-за чего речь его казалась громогласнее да так и врезалась в голову.

Повисла неловкая тишина. Казалось, что парочка «клоунов» хотела что-то ответить, да всё никак не могла подобрать слов. Поэтому они несколько мгновений помялись, покусали губы, раздражённо помахали бровями и, наконец, просто-напросто напали на парня, широко размахивая кулаками в разные стороны. Заступник же видно не ожидал атаки и немного растерялся, довольно быстро потеряв свой властный вид. Неловко уклонившись от одновременного удара двух вымогателей, он отпрыгнул назад и выставил перед собой кулаки. Завязалась потасовка.

Дрался герой, как оказалось, не очень хорошо, а потому, спрятав нож в карман, Марк поспешил вмешаться. Влетев в спину двум бугаям, Юмалов смог лишить одного из них равновесия и повалить на землю, в то время как второй отмахнулся и продолжил наседать на парня в сером пальто. В панике, боясь, что упавший сейчас встанет и у них уже не будет шанса (Марк всё-таки тоже дрался паршиво), мальчик стал со всех сил пинать мужика по бокам и лицу, не давая ему подняться и прийти в себя. В тоже время он боялся показаться в глазах Полины жестоким и подлым, а потому пытался не доводить до крайности, так что бил как бы не хотя и, только почувствовав, что ближайшие десяток секунд этот человек не поднимется, тут же отошёл.

Так, теперь нужно было разобраться со вторым. Обернувшись, он увидел, как неизвестный парень, зажатый в углу, стоял и пытался защищаться от падающих кулаков противника. Судорожно метнувшись туда и сюда, вперёд и назад, и даже куда-то в бок, Юмалов всё-таки понял, что надо было бежать на помощь и рванул уже целенаправленно в сторону дерущихся. В пару прыжков он оказался за спиной тяжеловеса и с силой пнул его в спину, при этом нанося удар так, как его учили в секции карате, а не как били те «неудачники» в психбольнице. Откровенно сказать, он в этот момент ехидно посмеивался над теми парнями из психушки и был очень самодоволен, совершая удар. Толстяк ойкнул и обернулся, сморщенный и скукоженный от боли, как чернослив. В эту секунд парень, которого спасал Марк, отпрыгнул в сторону, подхватил с земли какую-то длинную палку и напал на растерявшегося мужика. Орудуя деревяшкой, словно шпагой, он в несколько коротких ударов выбил весь дух из врага и повалил его на землю. Тем временем уже второй громила поднимался с земли, но бесхитростный удар палкой по голове заставил его лечь обратно. Переглянувшись и не говоря друг другу не слова, подростки побежали из этой подворотни куда подальше — все втроём.

Спустя несколько минут они остановились отдышаться.

— Марк! — вскричала Полина, с удивлением смотря на мальчика.

— Э-э… да, — как-то неуверенно отозвался юноша.

— Ах, да, вас, наверное, познакомить надо, — торопливо и возбуждённо продолжила девушка. — Константин, знакомься, это Марк, он со мной лежал в психушке, тоже псих. Марк, как ты уже понял, это Костя Сотин — мой хороший друг, а также хороший человек, хотя, если честно, и может показаться, что он мудак, — она улыбнулась.

— Мудак? Ладно, не важно. Приятно познакомится, — парень протянул руку Юмалову и стрельнул в него своими серыми, пугающе безразличными глазами.

В ответ Марк громко хмыкнул и оставил протянутую руку без внимания.

— Ты чего тут делаешь? Я думал, ты всё ещё там, — строго произнёс Юмалов, смотря на Полю.

— Но ведь ты сбежал, и я подумала, что тоже могу. Скучно ведь там, сам знаешь, — она пожала плечами.

Марк немного помолчал, мрачно обвёл взглядом двух друзей и торопливо бросил фразу:

— Так или иначе, я ухожу.

— Чего-о? Уже?

— Удачи, — спокойно отозвался Константин, и Марк улыбнулся ему.

На том они и разошлись. Когда Юмалов уходил, то заметил, что те двое что-то обсуждали и, кажется, спорили. Спустя десять минут мальчик наткнулся на уже довольно старую проститутку, которая пристала к нему с предложением своих услуг. Посмотрев на неё, он вдруг вспомнил, зачем вышел на улицу. Вмиг мальчик помрачнел и погрустнел, его дыхание стало тяжелее и обрывистее. Не замечая изменений, путана всё продолжала щебетать. А он даже и не думал, а так — тормозил неизбежное. В итоге, конечно же, он решился. Ножик блеснул в свете ночного фонаря и с трудом, как бы нехотя, вошёл в горло женщине, а затем вдруг стал куда легче и охотнее проникать глубже, словно распробовав вкус крови. Вязкой паутиной полилась чёрная жижа из её складчатой, просаленной шеи. Не разбирая своих действий, в некой бесконечной панике и полном забвении, напоминающем лунатизм, Марк перерезал ей горло, повалил на землю и вспорол живот. Затем он лениво и безразлично обвёл своим взглядом дорогое на вид кольцо, а также ожерелье, висящее на шее убитой. Тогда он решил, что должен сделать ещё кое-что. Хотя это, несомненно, чистейшая ложь, ведь ничего Юмалов в тот вечер не решал и вообще его тогда не было — одно лишь опустевшее тело сотворяло странные, бесчеловечные вещи. Окровавленными руками он сдёрнул с неё украшения, достал бумажник, а затем завернул это всё в нашейный платок, принадлежащий проститутке. Он оставил этот платок лежащим на рваных краях разошедшегося в стороны живота, чтобы, когда нашли тело, полицейские поняли, что он делал это не ради денег и ограбления, а во имя других целей. «Но каких?» — подумал Марк и, шатаясь, побрёл по улицам города, не разбирая дороги и не заботясь о том, чтобы не быть пойманым. Его разум затуманился, он словно находился в бреду и всё никак не мог осознать, что только что сделал. В дальнейшем это событие почти полностью выветрится из его разума, забудется им, словно очередной ночной кошмар. Впрочем, в ту же самую ночь он встретил ещё одну ночную бабочку и убил её точно так же, как предыдущую, точь-в-точь. Именно поэтому второе своё намеренное убийство он позабыл в ту же самую ночь, оно попросту смешалось с первым и превратилось с ним в одно целое. Две и без того безликие девушки были проглочены и переварены городом, и ничего не изменилось… наверное.

Марк и сам не понял, как оказался на набережной. Там было пусто. Лишь лазурный туман всё вокруг накрыл собой, как паутиной. Полная луна с трудом пробивалась через толстые и ленивые туши туч, освещая воду, которая местами уже освободилась от гнёта льда. Перепрыгнув через невысокий парапет, Юмалов спустился к воде и опустил свои руки в холодную, безвольную реку. Он хотел их помыть, но, увидев своё отражение, замер. Оно смотрело с издёвкой, даже со злобой и неприкрытой насмешкой.

— Убийца, сумасшедший маньяк, — произнесло оно.

Тишина. Одна секунда, две — и звонкий всплеск, заглушивший ненадолго треск кузнечиков и далёкие гудки автомобилей.

— Неправда! — Крикнул Марк после того как с силой ударил по своему отражению в воде. А по реке медленно расползалась блестящая серебром рябь.

— А кто ты тогда?

— Кто я? Ха… — он усмехнулся и тут же осунулся лицом. — Кто же я? Что я тут делаю, боги мои? — он схватился за голову.

— Ты убийца. Ты пошёл на улицу и убил жалких кукол, безликих и ни на что негодных. Для кого? Для войны с ним, неужели? Это просто смешно, смешно! Убивец.

— Нет же, нет! Я не убийца, я всего лишь я или никто, но… но ты врёшь.

— Так и есть, так и есть. Ты безликое существо, птица без перьев. Ты сковал сам себя, ты запер свой разум в клетку…

— Что же мне делать…

— Освободиться из клетки! Выйти из неё и увидеть мир таким, какой он есть, увидеть настоящим себя. Чтобы отпереть эту клетку, нужен ключ. Куда ты его дел? Ты знаешь, мы оба знаем это. Он там… в изнанке. Посмотри на нас сквозь неё. Посмотри же, Марк! Глядишь узнаешь, кто ты.

— Нет… Нет! — он закричал и испуганно отпрыгнул от воды. — Я не могу, это безумие. Ни за что, я ни за что не посмотрю на свою душу, — он нервно рассмеялся, — я и так прекрасно знаю, что увижу там. Но всё это лишь вздор, это ничего не значит. Я… я буду свободным — это главное, я освобожусь через стремление и любовь к смерти. Надо лишь доказать, что мой дух сильнее его духа. И тогда — свобода. Только так. Ты понял меня? Я не убийца, я libéré…

Он говорил это медленно, словно удивляясь собственным словам. «Я должен противостоять ему, ради всех, ради свободы и… ради меня». Подумав об этом, Марк медленно поднял голову вверх, и капля холодного дождя упала на его лицо.

— Вот и первый дождь в этом году, — едва слышно прошептал Марк.

Со временем дождь перешёл в ливень и становился всё сильнее, сильнее. Мальчик же продолжал нежно касаться взглядом сумрачного неба, орошающего округу холодным покрывалом капель; со стороны могло показаться, что он в глубоких раздумьях, но в тот миг в его голове была освободительная пустота, как та, из которой состоит весь наш и его мир. Вдруг на его лице появилась высокомерная улыбка, и он поднялся с земли. Вдохнув воздуха полной грудью, Марк неторопливо снял с себя всю одежду и обнажённым залез на парапет. Широко раскинув руки в стороны, словно пытаясь обнять весь мир, он поднял голову вверх и отдался стене дождя, смывающей всё на своём пути. Медленной, аккуратной поступью юноша пошёл вперёд по парапету, чувствуя впивающиеся в кожу шероховатости. А дождь всё продолжал лить, делая путь Марка более и более скользким. С каждым шагом ему становилось всё труднее держать равновесие, и казалось, будто он вот-вот споткнётся, подскользнётся и кубарем свалиться со своего пути. Ещё чуть позже перед ним и вовсе встала непреодолимая, казалось бы, преграда — двухметровая пропасть, разделяющая две половины тонкого парапета и являющаяся проходом на пирс. На несколько минут Юмалов остановился у самого края и глубоко задумался. Кажется, на том его путь и кончился, перепрыгнуть это и не подскользнуться невозможно. Марк закрыл глаза и внутренним взором нащупал копошащийся в груди комок сомнений из которого торчала призрачная ниточка, потянув за которую, он без труда распутал весь клубок, а после — прыгнул. Мгновение полёта затягивалось — допрыгнет ли он? Тело было невесомым и только капли дождя стучали по лицу, как бы отговаривая от прыжка, но было уже поздно. И вот его ноги мягко опускаются на чёрную поверхность парапета. Приземлившись, он пошатнулся и едва не свалился вбок, но сумел-таки удержать равновесие. На его лице заиграла победная улыбка.

Но, что важнее, всё это время проливной дождь продолжал осыпать собой округу. «Подумаешь… дождь», — говорил он, но ощущал себя странно, не так, как обычно, словно это была и не вода вовсе, а нечто другое касалась его тела и стекало под одежду. Казалось, что эти капли могли проникнуть куда угодно, игнорируя все преграды на своём пути: крыши, зонты, одежду и даже кожу. Скоро Марк начал чувствовать себя отсыревшим насквозь, будто этот небесный плач впитывался в его мышцы и кости и проникал куда-то ещё глубже и глубже, туда, где тревожил что-то неизвестное. Поначалу это было приятно, но затем стало как-то невыносимо тоскливо и даже больно. И вот ему уже стало противно гулять по парапету, красуясь пред бесконечно синим небом, а захотелось спрятаться где-нибудь от этого гадкого ливня. Он пошатнулся и склонился в сторону, чтобы спрыгнуть с парапета.

— Нет! — остановившись, закричал он сам себе.

С огромным трудом ему удалось заставить себя простоять под этим дождём, падающим вниз уже не каплями, а целыми струями, ещё полчаса, до тех пор, пока он не окончился. Каждое мгновение этой пытки юноша порывался убежать, но сдерживался, думая о том, что ему до́лжно остаться и вытерпеть это, а то он проиграет даже такое… мелкое сражение. А ведь Марк не сомневался тогда, что таким образом над ним издевается противный душе его создатель.

Глаз луны, словно Медуза, заморозил мальчика и обратил в статую. Он возвышался над безлюдной улицей, гордо выпятив грудь и принимая на себя удар всепроникающего дождя. А тот всё заползал и заползал под кожу, щекоча сердце и печёнку. Стоит ли говорить сколь велико было желание Марка сбежать? Тем не менее он оставался на своём месте, борясь с мертвецкой рукой, что сжимала сердце меж своих хладных пальцев, и держался!

Вот, наконец, спустя час промёрзлый дождь пошёл на спад, и накрапывать стали лишь редкие опоздавшие капли. Стало спокойнее. Юмалов подобрал свою одежду, отмыл её кое-как от крови в реке, стараясь не глядеть в воду, и направился домой. Скоро должен был наступить рассвет.

2. Множество

2.

Поутру Марк собирался в школу, но делал это неосознанно, будто всё ещё находясь во сне. Ему вновь было ужасно лень делать что-либо, словно всё вмиг потеряло свой смысл, но эмоции прошлой ночи и сила воли заставили попробовать прожить ещё один день. Однако даже так первые часы он находился в полудрёме и словно под дурманом. Бабушка Марка это заметила, но промолчала, а через пару часов, придя в церковь, молилась за него своему богу. Сам же мальчик лениво оделся, умываться не стал, в зеркало смотреться — подавно, просто вышел на улицу, имея вид помятый и крайне нездоровый, прошёл несколько шагов прямо, а затем поднял голову высоко вверх и, безмолвно шевеля губами, стал о чём-то размышлять. Таким образом он совсем не смотрел на дорогу и полностью отдался в волю телу. То, однако, оказалось не то предателем, не то насмешливым идиотом, но суть в том, что привело оно Марка вовсе не в школу, а на место вчерашнего убийства.

Там, в переулке, собралась небольшая толпа зевак, обступивших остывшее тело, и пару полицейских, крутящихся вокруг него. Посмотрев на это со стороны, Марк сначала удивился тому, что находится здесь, а после задумался и осмотрелся. Рядом находился магазин одежды. Зайдя туда, он достал из кармана свои сбережения и купил широкополую шляпу, тёмные очки и шарф. Выйдя обратно на улицу, он небрежно намотал всё это себе на лицо, тем самым его скрыв, и, перейдя через дорогу, вошёл в толпу. Пробившись слегка вперёд, Юмалов встал посреди толпы и стал слушать и наблюдать за действиями полицейских, которые проверяли документы жертвы, найденные на трупе. Тем временем подле Марка пара подростков-зевак разговорилась. Один из них был ровесником Марка и даже напоминал его внешне, собственно, он и говорил.

— Каким же психом надо быть, чтобы сделать это!

— Ага, даже мурашки по коже и мутит.

— Чувак, который сделал это, явно очередной сумасшедший шизофреник Я помню похожую историю. В общем, пару лет тому назад мужик один тоже пошёл на улицы и стал резать прохожих. Так когда его поймали, то оказалось, что он думал, будто делает хорошее дело. Всё болтал про апокалипсис, богов и прочее тому подобное. Когда его повязали, то он даже не сопротивлялся, думал, что это пришли откуда-то с небес и что его отправят в чистилище. Потом уж на допросах кричал-орал, мол только смерть освободит людей, мол весь мир в заложниках и прочее тому подобное. Весёлая история, должен сказать. Ну так вот, мне кажется, что это подобный случай. Какой-нибудь псих напридумывал себе дерьма и, не выдержав собственных иллюзий, пошёл резать людей. Наверняка считает, что такимобразом становится свободным: переступая мораль, то есть. Только я вот не пойму, а зачем так жестоко было убивать тогда? Зачем это уродство? Впрочем, на черта вообще пытаться понять сумасшедшего, правда ведь?

Дослушав эту историю, Марк прикусил губу и стал скрести ногтями кожу на своей шее. Зубы его стучали в такт настенным часам, почему-то свисающим со стены соседнего здания, и поэтому юноша решил поговорить с парнем. Протолкнувшись через людей их разделяющих, Юмалов дотронулся до плеча мальчика и тихо, почти гортанным голосом произнёс: «Почему вы все считаете меня сумасшедшим? Может, я просто настолько преисполнился в своём познании, что вышел за грани вашей узкой реальности и увидел больше?». Однако лишь когда он договорил свои слова, при этом прикрыв глаза и так нравоучительно покачивая указательным пальцем, он заметил, что плечо, на которое он опёрся, куда-то делось. Недоуменно осмотревшись, Марк увидел лишь пустоту в том месте, где только что стоял мальчик.

— Чего? Куда он делся? — едва сдерживая раздражение и злобу, спросил он второго паренька, с которым говорил пропавший.

— Кто? Ты о чём вообще? — испугался парнишка.

— Тот! С кем ты стоял и болтал сейчас.

— Да я один тут был.

Замерев, Марк медленно поднял раскрытые ладони, облачённые в перчатки, к своему лицу и глубоко вздохнул.

— Не морочь мне голову… а! — он замахнулся и тут же опустил руки вниз. — Да ладно, не важно. У меня есть идея, — громко сказал он и осмотрелся.

Один из полицейских отошёл в сторону, а второй тем временем накрывал тело брезентом или чем-то похожим.

— Я знаю, кто убийца! Знаю! — закричал вдруг Марк и стал пробиваться вперёд сквозь людей.

Все вокруг зароптали и стали оглядываться. Юноша же с лукавой улыбкой, которую он успешно умудрялся скрывать, шёл вперёд, к служителю порядка, при этом постоянно крича, что знает убийцу. Наконец он оказался перед полицейским и посмотрел в его глаза. Всей своей позой Марк пытался показать страх и глубокую неуверенность, он даже задрожал в какой-то момент.

— Знаешь, кто убил? Не бойся, парень, тебе ничего не будет, мы тебя защитим, если что. Скажи: кто убил?

— Кто убил? — переспросил юноша.

— Да.

— Я убил!

Крикнув это, Марк достал из кармана нож и попытался вонзить его в полицейского, но не смог. Лезвие остановилось в паре сантиметров от живота человека. Рука мальчика дрожала, а его лицо замерло в странной, мучительной улыбке. Это продолжалось пару мгновений, в которые никто не двигался. В конце концов Марк коротко и нервно бросил: «А-а, чёрт, не могу!», — плюнул на пол, выбросил нож в сторону и, развернувшись, побежал. Полицейские тут же кинулись за ним. Влетев в толпу, Марк стал расталкивать их руками и быстро пробиваться на свободу. Тут за его спиной прогремел выстрел. Словно кто-то хлопнул по ушам. И люди словно опомнились. Толпа вздрогнула, стала медленно озираться, постепенно приходя в себя и сознавая происходящее. Началась паника. Обернувшись на мгновение, Юмалов увидел, что рука полицейского с зажатым в ней пистолетом была поднята высоко вверх. «Стрелял в воздух», — с облегчением подумал мальчик и продолжил свой побег.

Выбравшись на другой стороне, Марк осмотрелся вокруг, как сурикат. Рядом с ним, по правую руку, горела оранжевой краской дверь, слегка приоткрытая. Он тут же бросился туда, скользя ногами по мокрому асфальту. За секунду он распахнул дверь и вбежал в здание. То был старый завод, кажется, давно заброшенный и насквозь проржавевший. Марк побежал прямо, сквозь огромные чаны, от которых несло углём и пылью, толстые ржавые балки и станки, ногами заплетаясь в разбросанных по полу трубах. Скоро за ним внутрь влетели полицейские. Позади послышались хлопки выстрелов. Пару раз пули пролетали совсем рядом с ним, но Марку чудом удавалось укрываться за кучами хлама, разбросанными по заводу. И брызги искр, не добираясь до живой плоти, разлетались о стальные опоры, брошенные станки и пресса, меж которых ловко лавировал мальчик. Всё вокруг щёлкало и грохотало. Тем временем Марк же совсем ничего не осознавал и просто бежал, не разбирая даже пути и не думая о том, что делать дальше. Быть может, если бы он мог в тот момент мыслить рационально, он бы остановился и радостно принял в своё тело пули, но увы его телом управляла та дьявольская, человеконенавистническая сила, которая не даёт людям освободится от гнёта жизни и заставляет их вечно бежать, не жалея ног. И Марк был обречён пробираться через клокотание пуль, в клочья раздирая одежду и кожу.

Вот он в очередной раз резко свернул в сторону и побежал меж двумя большими резервуарами, намереваясь крюком обойти преследователей и сбежать от них. Слыша сзади громкие выстрелы, он всё ускорялся, пробираясь через узкий проход. Но вот, когда он уже почти выбежал на свободу, прямо перед его лицом из-за бака появился один из полицейских. Видно, удивившись встрече, он растерялся не меньше юноши, а потому не сразу поднял руку с пистолетом вверх, для выстрела. Слева от Марка стоял низкий железный столик. Он судорожно схватил его обеими руками и махнул им перед собственным лицом. Раздался выстрел. Пуля попала прямо в стол, раскидав повсюду горящие кусочки своего тела, и удар отдался в руки Юмалову, словно электрический заряд. Вскрикнув, он выронил свой щит и мельком глянул на стоящего перед ним мужчину. Было видно, что и ему страшно. Это обнадёжило Марка, и он даже надел на лицо нахальную улыбку. В то же время за его спиной объявился второй полицейский и стал целится в спину юноше. Будто почувствовав это, Марк бросился вперёд и попытался столкнуть противника, стоящего перед ним, на землю. Но тот удержался, и они вцепились в друг друга. Началась борьба. Стрелок никак не мог решится стрелять, боясь зацепить напарника. Наступил будто бы и паритет.

Несколько секунд Марк с мужчиной боролись, но уже совсем скоро мальчик стал проигрывать и наконец совершил ошибку. Не уследив за движениями врага, Юмалов дал ему возможность отпрыгнуть чуть назад и ловко обойти его со спины да схватить сзади, не давая больше сбежать. Испугавшись чего-то, вовсе не ареста или смерти, а чего-то ему самому пока неизвестного, Марк, словно дикий зверь, зарычал и вцепился зубами в ладонь врага. Не сдерживаясь, он выдрал немалый кусок мяса из руки полицейского, заставив того ослабить хватку. Тут же, не медля и секунды, Юмалов вырвался из ловушки и побежал.

В паре метров от него находилась железная лестница. В диком азарте, смешанном с адреналином, Марк зацепился за холодные перекладины и стал лезть наверх. Позади вновь зазвучали выстрелы, но уже будто предупредительные. Не совсем ещё понимая смысла этого, мальчик продолжил вскарабкиваться вверх, пока не оказался под самой крышей завода. Там был лишь небольшой мостик, что шёл вперёд и в конце концов упирался в стену — тупик. Он оказался в ловушке. Добежав до конца мостика, Марк обернулся. Запыхавшиеся и усталые, за ним следовали полицейские.

— Вот же… а может, оно и к лучшему, — сказал он, запыхавшимся голосом и стирая со лба густые капли пота.

Тут Юмалову попалась на глаза иконка «изнанки». Он понял, что нужно делать. Без колебаний Марк нажал на неё. Мир сменился. Обернувшись к стене, он увидел парящую перед собой крылатую тварь, такую же, как та, что в прошлый раз чуть не задушила его.

— Давай же! — закричал он и сам бросился на неё.

Монстр закричал соколом, взмыл вверх и вцепился длинными когтями в плечи мальчика. Пронзив их насквозь и заставив его закричать от боли, чудовище вспорхнуло над крышей завода и вылетело наружу через разбитое окно, унося с собой и Марка. С победной улыбкой юноша смотрел на удаляющийся силуэт здания, который отвечал ему мрачным взглядом битых окон. Казалось, что он обыграл это злополучное место. Но спустя несколько секунд улыбка слезла с лица мальчика, а на её место пришло выражение пустое и даже немного скорбное — завод вдруг взорвался и обратился пеплом, унося за собой очередные две невинные жизни.

Они летели высоко над городом. Отсюда было невероятно страшно смотреть вниз, и не потому, что Марк боялся высоты, а потому, что город был уродлив и чудовищен. Все здания его, все улочки — всё было изуродованным и больным, будто невидимая язва поглотила этот город и весь мир кругом него. Он парил над ним и уже не чувствовал боли в плечах, а чувствовал её лишь в сердце, боль за этих несчастных людей, что даже и не были-то людьми. Он видел в этих переулках и проспектах жуткую болезнь, от которой всё и гибнет.

Монстр тащил Юмалова всё выше и выше, вдруг мальчик понял, что его уносят туда, куда ему сейчас нельзя. Это было странное, нерациональное ощущение, но он поверил ему и ужаснулся, задёргался. «Сколько времени прошло? Сколько я здесь? После той ночи мой уровень поднялся до четвёртого, а это пятнадцать секунд в изнанке. О нет… у него есть ещё секунд десять, он успеет! Успеет!». Тогда Марк всеми силами стал пытаться вырваться. Он готов был даже упасть в эту грязь гниющего города, лишь бы не подняться слишком высоко, лишь бы не подняться туда. Казалось, что если сейчас его унесут на небеса, то произойдёт что-то плохое. Допустить этого было нельзя.

Вдруг Марку на глаза попалась какая-то совершенно новая иконка, всплывшая под «изнанкой». «Неужели новая способность?» — с иронией и насмешкой произнёс он, в особенности смеясь над нелепым словом «способность» и тем фактом, что эта история приобретает такой нелепый вид. Однако делать было нечего, и он, стиснув зубы, нажал на небольшой квадратик, изображавший тело, поражённое не то проказой, не то чумой. Его левая рука неожиданно стала покрываться чернотой и гнилью, а также вытягиваться вверх. Вспенилась плоть и набухли гигантские волдыри. Они тут же стали лопаться и из них посыпались белёсые тельца личинок мух. Некоторые из них прямо в воздухе обращались зелёными мухами и залетали в раскрывшиеся раны, забирались прямо под жирную, окровавленную кожу и прогрызались в мясо. А превращение всё продолжалось. Несчастная конечность становилась всё более богомерзкой и уродливой, но Юмалов уже не мог смотреть на неё и отворачивался в сторону, кривя лицо в отвращении. Что ещё хуже, так это то, что изменение сопровождалось жуткими болью, жжением и чесоткой. Но не то беспокоило Марка: он вдруг осознал, что эта уродливая лапа, лапа монстра — это именно его рука, его — Марка, его души и самости. В тот миг он в очередной раз убедился, что его образ в изнанке был в разы, в разы хуже всех тех людей, которых ему довелось видеть. Но страх подняться ещё выше пересилил вдруг нахлынувшую рефлексию, и Юмалов, дождавшись, когда на кончиках его пальцев образуются острые когти, взмахнул кистью и сильно поранил чудовище, распоров его плотную шкуру и разорвав мясо. От неожиданности то вскрикнуло и отпустило Марка. Он полетел вниз.

Падение было удивительно долгим. Спёртый, полный вони ветер обдувал его тело и будто не давал упасть вниз. Порывы ветра небрежно дёргали его одежду, пытаясь сорвать, и хлестали бледную кожу. И вот он оказался уже совсем низко, настолько, что ещё миг, и он разобьётся о крышу одного из домов. «О, как хочется закрыть глаза», — подумал юноша, но заставил себя держать их открытыми и смотреть, внимательно смотреть, чтобы запечатлеть момент собственной смерти. И в этот миг, когда небытие уже раскрыло свою пасть, намереваясь поглотить новую душонку, реальность подёрнулась и действие «изнанки» окончилось.

Внезапно Марк упал на жёлтое кожаное кресло. Свист ветра пропал, его заменили тикающие часы с кукушкой. Юмалов был шокирован и недоумевающе стал смотреть вокруг себя. Находился он в средних размеров, ничем особо не примечательной комнате, разве что очень уж серой и почти лишённой мебели, из-за чего помещение казалось крайне просторным, а воздух в нём очень лёгким. Против него, на кресле, сидел и с интересом рассматривал его Константин, тот самый друг Поли. Впрочем, без того старого пальто узнать его было тяжело: весь его вид, одежда, причёска — всё будто пыталось скрыть его и сделать незаметным и серым. Невольно Марк подумал о том, что внешне они почти противоположности.

— Не так уж мы и различны, — вдруг заговорил Костя. — Я бы даже сказал, что мы копии друг друга.

— Что?

— Не смотри на меня таким испуганным взгляд. Не умею я читать мысли, просто у тебя всё на лице написано, — выражение это показалось Юмалову странным, но он решил его проигнорировать. Глядишь кто-то и правда может по лицу мысли определять?

— Как… я тут оказался? — осматриваясь, спросил Марк спустя время.

— В каком это смысле? Вошёл через дверь, — Костя слегка приподнялся с кресла, на котором сидел, и указал ладонью на входную дверь, смущённо заглядывающую в зал из-за угла коридора.

— Серьёзно? Я… просто вошёл сюда?

— Ну да, конечно.

— Тебя это не удивляет? — недоверчиво поинтересовался Марк, при этом, впрочем, вполне нагло раскинувшись на диване и закинув обутые в ботинки ноги на жёлтую кожу.

— Нисколько, я ведь сам дал тебе адрес и попросил прийти. Хотя… ты опоздал.

— Что? — Юмалов дёрнулся и подскочил на месте. — Когда это было? Я не помню ничего подобного.

— Ночью. Неужели ты забыл? Это забавно, — положив голову на сложенные руки, произнёс Сотин. — Ты тогда, не знаю, помнишь ли ты хотя бы это, ты тогда убивал проститутку.

Марк замер и неморгающим взглядом уставился на парня. Он не мог поверить в происходящее. «Может, я сплю, может, я в коме?» — крутилось в его голове.

— Расслабься ты, я тебе уже говорил, что никому не скажу. Мне просто интересно тебя послушать, ты очень занимательный человек, а кругом, знаешь, так скучно, — он посмотрел на Марка своим безразличным и мутным взглядом, отчего мальчика аж передёрнуло.

— Жуткие у тебя глаза, — сказал он.

— Мне часто об этом говорят, давай не будем обращать на это внимания и поговорим лучше о более интересных вещах, чем я.

В эту минуту Марк решил, что хочет посмотреть на этого человека там. Однако, когда он хотел уже войти в «изнанку», оказалось, что та ещё не готова к работе. Оставалось ещё десять минут до, так называемого… кхм, даже неловко говорить это, до «кулдауна».

— О чём например?

— О том, зачем ты вышел на улицу и совершил то ужасное преступление? — усмехнулся Костя.

Пожав плечами, Марк всё-таки решил рассказать Сотину про свою теорию. Довольно долго они говорили друг с другом, и под конец разговора Юмалов даже начал проникаться новым знакомым, ему симпатизировала его непомерная прямолинейность и открытость, хотя он всё ещё ему не доверял и постоянно ждал подставы.

— Должен сказать, что очень интересно. Мне стоит подумать над этим, — безразличным тоном произнёс Костя, смотря своими маленькими зрачками-точками куда-то вдаль, словно сквозь Марка.

— Ты меня вообще слушал? — недоверчиво спросил Юмалов.

— Понимаю, почему ты задаёшь этот вопрос. Людям часто кажется, что я бессердечный и мне на всё плевать. Не могу сказать, что это совсем неправда, но я просто не вижу смысла в лишних эмоциях и не хочу себя ими утруждать. Несмотря на это, мне и правда интересно. Я бы сказал, что очень интересно, — Сотин едва заметно, но улыбнулся. Было непонятно, что же происходило в голове этого парня. На секунду Юмалову даже показалось, что он нервничал. А ещё глаза его то и дело сбегали с лица Марка на рядом стоящее зеркало, в котором отражался сам Сотин.

Несколько мгновений они просидели в тишине, после чего мальчик, наконец, активировал свою способность, надеясь на то, что летающего монстра не будет поблизости и очередное погружение пройдёт спокойно — уж очень его мучило любопытство. Мир сменился, туман, на этот раз имевший кровавый оттенок, заполонил собой все углы и щели. Оглядевшись, Марк заметил, что кругом полно живых и не очень существ, которых он раньше не замечал. Во всех углах и щелях поселились призрачные паучки, из под кресла глядели чьи-то глаза, а в воздухе безмятежно плыли полупрозрачные черви. «Наверное, из-за более высокого уровня я могу видеть больше», — подумалось ему. Он медленно окинул взглядом обветшалые стены, с которых стекала какая-то тёмная вязкая жидкость, после перевёл взгляд на окно, где красовался изуродованный город. Вдруг прямо за окном промелькнула тень того самого крылатого чудовища. «Оно рядом». Его обдало дрожью, но теперь он уже не так боялся этого монстра. Затем Марк решил и всё же посмотрел на своего собеседника.

— Что? — не выдержав удивления, Юмалов подскочил на месте и закричал.

— Что-то нет так? Ты весь в лице переменился, Марк, — неестественным голосом спросил парень.

Против него на липком и ползучем кресле сидел Константин. И весь ужас был в том, что до сего момента все живые существа, которых встречал Марк в изнанке, были уродливы, а Костя… был почти таким же, как в реальной жизни, разве что его бледное лицо было несколько более налито красками, а на лице играла вежливая улыбка. Увидев беспокойство своего гостя, Сотин поднялся с места и направился к мальчику. Пол в его квартире напоминал болото, заполненное какой-то кашеобразной смесью мышц и крови. Ноги Кости вязли в этой жиже, она прилипала к его ботинкам, но он неторопливо шёл вперёд, даже не замечая этого.

— Нет-нет! Всё нормально… наверное, — попытался остановить его Марк.

— Извини, кажется, тебя что-то беспокоит. Может, мне оставить тебя одного?

Только в эту секунду Юмалов осознал, что раньше ни одна из душ (лично для себя Марк считал, что изнанка показывает человеческие души, истинную природу реальности, но доказательств у него никаких на это не было) не говорила с ним, а произносила лишь какие-то свои мысли, не связанные с реальностью.

— Да что же ты такое?

Марк сказал это твёрдым голосом, агрессивно смотря на человека. И внезапно ему подумалось, что, быть может, до этого момента он просто не видел ни одного настоящего человека, а теперь вот он, стоит прямо перед ним? Может, люди и должны выглядеть так. Может, он просто говорит то, что думает, может, он не имеет внутри себя лжи и порочности? Марк совсем запутался и хотел было уже начать выдирать на себе волосы, но в последний момент остановился, глубоко вздохнул и попытался успокоиться.

Внезапно дверь в квартиру открылась и на пороге появился силуэт. То был уже привычный Марку образ: уродливое, гнилое, покрытое тиной и плесенью существо, слегка напоминающее человека. Закусив губу, Юмалов решил, что должен попробовать идею. Подскочив, мальчик метнулся к двери и встал напротив замершего человека. Секунду поколебавшись, Марк вытянул вперёд руки и схватил пальцами сгнившее лицо существа, которое никак не реагировало на происходящее и лишь тупо смотрело заплывшими, склизкими, как гнилые яблоки, глазами в пол. Будто тёплое жиле лицо обволокло его ладони, заставляя вздрогнуть от чувства омерзения, но Марк не отступил и с силой стал тянуть на себя. Гниль поначалу тянулась, как плавленный сыр, однако скоро под ней стала проявляться истинная оболочка, на которую вся эта гадость налипла. Обрадовавшись результату, Марк стал очень усердно сдирать «кожу» с существа. И уже через несколько секунд вся голова человека освободилась. Перед мальчиком находилось недоумевающее, даже слегка испуганное личико молодой девушки, курьера, которая привезла Косте пиццу. «О боги! Это человек! Я просто содрал с неё грязь, и вот оно — человеческое лицо. Ещё не всё потерянно, их можно спасти, они настоящие!» — радостно думал Марк, прикрывая рот, чтобы не засмеяться от переполняющего его счастья, подаренного надеждой. Но тут девушка отошла на шаг назад, провела пальцами по воздуху и зачерпнула прямо из него гнили и грязи. Не помедлив и мига, она стала наносить жижу на своё лицо, пытаясь вернуться к прежнему состоянию.

— Нет же… Нет! Что ты делаешь! — закричал Марк и опять бросился к ней.

Насильно убрав руки девушки, Юмалов стал заново сдирать грязь с её лица, но в этот раз был неаккуратен и случайно зацепил её кожу ногтем. Дёрнув снова он сдёрнул вместе с куском липкой жижи и лицо. От увиденного Марк потерял дар речи и замер, его нижняя губа задрожала, а зрачки глаз уменьшились. Хладной тьмой на него дышала пустота, выглянувшая из дыры в голове. Эта девушка внутри оказалась полностью полой.

— Как же так… ты не человек, нет, не человек. Что же ты такое?.. — обессиленно и безвольно прошептал Марк и отшатнулся назад.

Подобном тому заснеженному дню, когда он сбежал из психбольницы, его сознание затуманилось, и он уже не понимал, что происходит. Он будто был во сне, таком туманном и вязком. Его ноги запутались, и Марк чуть не упал, но Костя подхватил его. Оказавшись в руках нового знакомого, Юмалов с надеждой посмотрел на него и протянул руку к его лицу, намереваясь попробовать и с него снять кожу и увидеть за ней что-то, помимо черноты. В этот же момент действие «изнанки» кончилось, и мир вернулся к своему обычному состоянию.

— Да что ты делаешь? — спросил Марка Костя, когда тот стал водить своими ногтями по его лицу и пытаться будто что-то выцарапать из него. — Извините, это мой… брат, у него бывают такие приступы, — посмотрев на курьершу, спокойно соврал Костя.

— Н-ничего, я… пойду, пожалуй. Только вот, распишитесь, — неуверенно и торопливо пробормотала девушка.

Когда Сотин проводил её до дверей, они с Марком вновь остались наедине. Юмалов лежал на диване и смотрел в потолок. Он понял, что если большинство людей на улице такие же, как эта девушка, то это значит, что душа их есть бедность и грязь, а так же неутолимое довольство самими собой. Ведь как иначе объяснить то, что она пыталась намазать на себя ту гадость обратно? Это значило, что её всё устраивало. Её устраивал тот слой мерзости и гнилья, живущий и расползающийся по её телу. Марк был уверен, что он мешал ей жить, приносил боль, страдания, неудовлетворённость и всё остальное, но оказалось, что людям не нужно избавляться от этого, им нужно продолжать страдать и в этом страдании наслаждаться тем, кем они являются. Не зря же у человечества так распространена культура «будь самим собой», которая при ближайшем рассмотрении оказывается до крайности нелепой. Пока Марк лежал и думал об этом, Костя пошёл, заварил кофе, взял кусочек пиццы и стал оглядывать своего гостя.

— Слушай, если ты боишься, будто я расскажу о твоём убийстве Полине или полиции, то не стоит, ведь я…

В этот миг перед глазами Марка пролетела в один миг вся предыдущая ночь. То убийство, те мысли, что его посещали.

— Да никого я и не убивал! — крикнул он раздражённо, словно его уже достали этой несусветной глупостью. — Разве тот, кто убил таракана — убийца? Разве же так? Я не убивал, я лишь раздавил насекомое, которое даже не существует! Не существует. У неё даже лица не было, не было, я тебе говорю. Всё, что есть она, это два слова на его страницах: «старая проститутка». И убил я лишь эти жалкие буквы, не более того. А буквы… они постоянно умирают! Везде, всюду и всегда. Испокон веков толпами умирают эти чертовы буквы. Посмотри только в газету, скажи мне, сколько букв там умерло? Я не убил ни одного человека, я даже не встречал ни одного человека пока что, какой там убить его. Так что же, разве убийство пары пустых и наспех выдуманных букв — это преступление? Абсурд!

— Хорошо… — Костя проговорил это медленно, как бы смакуя слово «Хорошо». — Но разве убийство этих букв хоть как-то приблизило тебя к цели? Чего же ты добился этим?

Они оба замолчали. Марк глубоко задумался, было видно, что его и самого очень интересовал этот вопрос и он часто его задавал сам себе. Молча они просидели более трёх минут. И оба всё это время смотрели в потолок, словно на нём был написан ответ.

— Это была только проба, только проверка. И ты прав, ты ужасно прав. Уничтожение даже миллиона кукол не уничтожат фабрику, она просто создаст новых. Нет смысла убивать пустоту, просто я пытался найти в них что-то… найти, понимаешь? А теперь мне нужно нечто другое. Я… я имею столько самых безумных планов, ты бы знал! О, я надеюсь, что они смогут хотя бы удивить их, — с огнём в глазах вдруг выкрикнул Марк и расплылся в улыбке. За те три минуты, что они сидели молча, Юмалов будто проникся Сотиным и полюбил его, как любят давних друзей. Быть может, тишина сближает людей более любых слов? А может, в голове Марка именно в тот миг родилась идея.

— Звучит очень странно и даже пугающе, а ведь ты мне недавно говорил, что не безумец. Я уже начинаю сомневаться.

— Тише же ты, тише. Поди сюда, я тебе кое-что расскажу, а потом мы пойдём. Пойдём вместе, ты мне нужен. Но он не должен знать, не должен услышать и увидеть, не должен даже догадаться. Иди же сюда.

Несколько минут они шептались, не открывая и рта, а затем Костя заговорил.

— Это так бессмысленно и безумно.

— Это гениально! — смеясь, произнёс Марк.

3. Тут не нужно название

3.

Следующим днём Юмалов шёл по улице, низко опустив свою голову. Порой ему попадались небольшие камешки. Все они были разные, особенные. Кто-то имел красноватый оттенок, кто-то был пятнистым, какие-то имели необыкновенные формы, но каждый, от большого до маленького, был индивидуален и не похож на других. Это забавляло Марка и поднимало ему настроение. Но даже так шаги его были медленные и тяжёлые, как у человека, переживающего очень трудные время. Обыкновенно у подобных людей шаг становится тяжелее во всех смыслах, будто вес его проблем уже физически прижимает его к земле, не даёт полноценно воспарить.

В Лжеце местами уже таял снег, а потому тротуары из белых начали превращаться в серые. Кругом стояла грязь, которую по всему городу разносили сапоги прохожих. В этот день Марк ещё более, чем вчера, был поражён мистической ленью. Она придавливала его к земле, не давала разогнуть спину и постоянно пыталась вернуть его в кровать. Тем не менее Юмалов ещё находил в себе силы вставать по утрам. На улице стояло ещё ранее утро, когда он вышел в самый центр города и стал ходить меж толп людей, всматриваясь в их лица. Иногда он подходил к одному из горожан и пытался с ними заговорить:

— Здравствуйте. Пожалуйста, уделите мне минуту, — начинал он обычно. — Расскажите о себе, кто вы, чем вы занимаетесь, что любите, чего хотите от жизни.

Он выбирал совершенно случайных людей и осыпал их вопросами, надеясь получить необычный и оригинальный ответ. Но каждый (каждый!) терялся, а затем отвечал, по обыкновению, что ничем не увлекается, хочет денег и работает на какой-нибудь нелепой работе. Даже имена у всех этих прохожих были схожи. Всё это было похоже на то, что автор просто не успевал или даже не хотел придумывать и обдумывать биографию и личности фоновых, практически не существующих, персонажей. Из-за этого Марк едва сдерживался, чтобы не впасть в истерику. В очередной раз, когда выбранный мальчиком мужчина сказал, что он ничем не увлекается и любит смотреть сериалы, Марк не выдержал. Схватив несчастного за ворот куртки так, что тот аж испугался, Юмалов прошептал ему злобно на ухо: «Знаешь, если присмотреться, то даже камень интереснее тебя», — и оттолкнул его от себя.

После этого Марк побежал к большой статуе крупного скачущего куда-то коня. Поджав губы, мальчик взобрался на платформу, на которой находился монумент, и осмотрел начавшую собираться кругом него толпу. Вдохнув в лёгкие побольше воздуха, он закричал:

— Люди! Люди! Люди! Подойти же сюда! Люди! Скорее-скорее, сюда!

— Чего тебе? Вон уже какая толпа собралась, — крикнул кто-то из толпы.

— Люди! Идите сюда! Люди!

— Да тут мы!

Услышав последнее восклицание, Марк удивлённо посмотрел на говорившего и на долю мгновения замер. Затем он схватил заранее приготовленную палку и, спрыгнув с мраморной платформы, стал разгонять этой палкой собравшуюся толпу, с криками: «Я не вас звал, идиоты! Я звал людей!». Это продолжалось не больше минуты, после чего Марк упал на колени и с чуть ли не со слезами на глазах прошептал: «Хотя бы один человек… покажись же, дай мне тебя увидеть, пожалуйста». Тогда на горизонте появились несколько полицейских, бегущих в сторону Юмалова. Он лениво оглядел их лица. «Стоит ли убегать? Что случится, если я не побегу? Мне так лень…». С огромным трудом ему удалось подняться на ноги, и он уже развернулся, чтобы побежать, но в последний момент подумал: «Да ну его к чёрту», — и лёг обратно на асфальт. В оставшиеся же секунды, пока к нему подбегали пыхтящие и грузные служители правопорядка, он думал о том, что где-то всё это уже видел.

Уже поздно вечером в участок за ним приехала мать. Заплатив господам полицейским денег, она молча забрала его оттуда, даже не заметив многочисленные кровоподтёки на его лице, синяки и красные зубы. Участок осыпало смесью дождя и снега, который Марк называл «снеждь». Прячась от снеждя, мать Юмалова быстро добежала до своей машины и села внутрь. Марк же крайне неторопливо прошёл эти пару метров и с видимым сожалением залез в авто. Они тронулись. Она молча везла его домой к бабушке и дедушке, и от её кожи по машине расползалась атмосфера тяготящая, недобрая и напряжённая.

— Ваше поколение просто ужасно, — спустя пару минут молчания наконец произнесла мать Марка. — Гадкое, ни на что не годное, грубое и всё-всё плохое в нём, что только могло быть.

— Моё поколения ужасно? Оно ужасно недооценено. Оно самое великое, оно могло как уничтожить, так и спасти мир. Но надежды уже пусты, оно будет последним из поколений.

— Ты это о чём?

— Тебе не понять.

— Не груби мне! — возмущённо сказала женщина.

— Я не грублю, — улыбнулся Марк, отчего на свет показались его окровавленные десны.

— А, тогда отличненько.

Приложив лоб к холодному стеклу, Марк заглянул в чёрное ночное небо, в центре которого, словно глаз, сиял лунный диск.

— Некультурно подглядывать за другими, — совсем неслышно прошептал Юмалов.

В это же время Константин Сотин, запыхавшись, бежал по тёмной аллее, за которой виднелась мрачная фигура массивного, низкого здания. Позади него слышался лай собак и чьи-то крики, по ушам бил холодный ветер. Пустой рюкзак за его плечами шатался из стороны в сторону. Перепрыгнув через невысокий забор, парень выбежал на трассу и тут же юркнул под поток стоящих в пробке машин. Быстро перебирая руками и ногами, он забился под длинный грузовик и замер. Совсем скоро послышался громкий топот ног его преследователей. Они стали бегать вокруг машин и высматривать его. Вместе с ними были и собаки; немного побродив среди начавшегося вдруг снегопада, они целенаправленно устремились в сторону грузовика, под которым прятался Костя. Спустя лишь десяток секунд псы уже были совсем близко, и один из них даже стал пытаться пролезть под машину. В этот миг светофор, из-за которого и появилась эта пробка, загорелся зелёным. Медленно и неторопливо, но фура тронулась. Костя, не растерявшись, схватился руками за пару грязных труб и попытался ещё уцепиться ногами. Они поехали. Держаться было тяжело, но он всеми силами ухватился за несчастные, скрипящие под его весом детали. А совсем рядом громко матерился басистый голос, что даже смешило Сотина. Постепенно они стали ускоряться, и Костя даже почувствовал себя в безопасности, как вдруг труба, за которую он держался, визгливо скрипнула и оторвалась. От неожиданности он разжал вторую руку и, конечно, тут же упал вниз. Спустя мгновение грузовик скрылся, и он остался лежать посреди дороги.

— Оу, ну ладно, — пробормотал Костя, провожая красную фуру глазами.

Сразу же его заметили злосчастные преследователи: трое сурового вида мужчин, одетых в чёрные одежды с большими жёлтыми надписями «Охрана», вышитыми на груди. Вскочив на ноги и едва выскочив из-под колёс проезжающей мимо машины, Сотин вновь побежал. Перепрыгнув через мусорные баки, стоящие на самой обочине дороги, он рванул в сторону двух рядом стоящих домов. Меж ними было расстояние где-то в полметра, и в эту несчастную щель и юркнул Костя. Тяжело дыша, он быстро оказался на другой стороне и, оглядевшись, побежал в ближайший переулок.

Через десятка два минут погоня наконец окончилась. Константин, упершись о свои колени, стоял в мрачном дворе и пытался перевести дух. Откашлявшись, он достал из кармана дешёвый телефон, на котором можно было лишь звонить, да и всё. Замёрзшей рукой набрав номер, он стал ждать ответа и одновременно с этим осматриваться. Совсем рядом яркой вывеской горел окрашенный в кислотные цвета бар. «Я в баре «Daydreaming», жду тебя», — кратко проговорил он, когда телефон взяли. Когда же Сотин заходил внутрь заведения, то приметил на ступеньке капли красной и очень старой крови, которую даже снег не смог отмыть. Она горела ярким и странным светом, при этом умудряющимся быть незаметным. Пожав плечами, Костя вошёл внутрь.

Внутри это был самый что ни на есть обычный бар с обычным барменом и стойкой, но разве что со странным контингентом. Все посетители в нём были дети, притом очень юных возрастов, одетые либо чересчур «по-взрослому», либо совсем по-детски. Они сидели за столиками и, провожая Сотина мутными взглядами, большими глотками пили крепкий алкоголь. Изредка из тёмных уголков помещения доносились чьи-то пьяные и грубые выкрики, произносимые, однако, ребёнком, а потому звучащие невероятно комично. Поморщившись, Костя сел за барную стойку и заказал себе обыкновенного молочного коктейля. Бармен усмехнулся и стал исполнять заказ.

— Странно встретить здесь человека вашего возраста, — заговорил бармен.

— Понимаю. Вы сами-то не пьёте?

— Нет, не пью.

— Понятно… — безразлично отозвался Костя и, упав на стойку, стал лениво ожидать встречи, при этом слушая забавные в своей строгости и серьёзности разговоры детей. Иногда он улыбался, а пару раз даже почти рассмеялся.

Спустя полчаса дверь в бар отворилась, и на пороге показалась Полина. Растрёпанная и усталая, о чём, словно сигнальные огни, говорили её мешки под глазами.

— Ну наконец-то ты позвонил, а то я…

— Ты не спишь? — перебил её Костя.

— А-а, да. Я пытаюсь работать.

— Работать? Кем?

— Собой, — фыркнула девушка. — Просто пытаюсь сделать мир… может, чуточку лучше. То тут, то там, всякими способами.

— Ещё одна… хотя способы, конечно, разные, — Косте вспомнился Марк, с которым они вчера общались. Тот, по его мнению, тоже пытался сделать мир лучше, но не видел иного выхода, кроме как в начале уничтожить всё.

— Ты это о чём сейчас?

— Извини, просто задумался. Я о Марке, том твоём друге, с которым ты меня недавно познакомила.

— Не извиняйся, сколько раз тебе говорить! Бесит уже. Да и ведь ты на самом деле нисколько не чувствуешь раскаяния, по лицу ведь видно. И что там насчёт Марка?

— Марк… у него грандиозные планы, куда как интереснее твоих мелких дел. Чего ты там, педофила раскрыла на неделе, да? Да каких-то мошенников ещё. А вот он… — Костя сдержанно рассмеялся, будто вспомнил что-то смешное. — Я ему помогаю. Как раз только что выполнял одну его безумную просьбу.

— Помогаешь ему? Че-е-го? — возмутилась Полина. — А мне ты ни разу в жизни не помог. Да это просто подлость!

— Я всегда говорил, что подлец. Хотя тут ты, конечно, врёшь. Я же только и делал всегда, что помогал тебе!

— Может быть, хе…

— Но и не суть, понимаешь, он такой же, как я. Может, всем кругом кажется, что мы другие, но нет, мы… будто бы один человек, пошедший немного разными путями. Так или иначе, а он достал мои самые потаённые и жуткие мысли и вынес их на свет. Это ужасает и невероятно привлекает.

— Даже не буду спрашивать, о чём это ты, всё равно не ответишь.

— Правильно.

— Так что ты делал для него?

Сотин посмотрел на свою подругу, улыбнулся и произнёс: «Завтра увидишь. Совершенно точно увидишь». Несколько минут они просидели в молчании, пока Поля вдруг не вскочила со своего места.

— Как же вы меня бесите оба! Из себя выводите, — сказала она. — Ну как это только возможно, а? Раз начал говорить, то договаривай.

— Зачем ты позволяешь нам себя бесить? — приподняв правую бровь, удивлённо спросил Костя. — Да и вообще влиять на тебя… я этого не понимаю, бред какой-то.

— А разве не должна?

— Позволишь несколько перефразировать Эпиктета? — задал вопрос Сотин и тут же продолжил, не дожидаясь ответа. — Если бы кто-то вручил твоё тело кому-нибудь из окружающих, то ты бы возмутилась, а то, что ты доверяешь свой разум чуть ли не случайному встречному, тебя не беспокоит?

— Может быть, ты прав… с другой стороны, разве ж вы случайные знакомые?

— На вот, почитай на досуге, — Костя вдруг достал из своего рюкзака потрёпанную книжку, озаглавленную «Энхиридион», и протянул её Полине. — Там много интересного.

— Ой, да отстань ты! Ну каждый раз! Каждый грёбаный раз одно и то же, всё ты мне суёшь эту книгу, это уже просто смешно.

— Да ладно, не каждый раз.

— В том-то и дело, что каждый! Да когда я только из психушки вышла, ты вместо приветствия тупо протянул мне эту книжку со словами: «Держи, прочтёшь. И у тебя глаза на рыбьи похожи, приведи себя в порядок»… Серьёзно? Рыбьи? — она скептически и насмешливо посмотрела на Сотина. — Стой, а правда рыбьи, что ли?

Костя закатил глаза, после чего встал из-за стойки, и они уже вместе пошли наружу. На дворе стояла тёмная ночь, и завтра должно было быть весело.

4

Приехав домой, Марк почти сразу лёг спать. Однако после первого часа сна, всё ещё находясь в сновидении, мальчик скинул с себя одеяло, а затем тяжело задышал. На его лбу выступили капли пота. Его конечности задрожали. Холодный ночной воздух, проникающий в комнату через плохо закрытое окно, колючей плетью обдавал его тело. Посиневшие губы сжались и скривились, ноги задёргались, намереваясь сбежать куда-то. Вдруг он закричал во всю глотку и вскочил с кровати. Широко распахнутые глаза стали безумно бродить по тёмной комнате. В воздухе стоял запах гнилой рыбы.

— Нет… спать больше нельзя. Нельзя, — прошептал он в ужасе, дрожа всем телом и с ужасом вспоминая образы из сновидения.

Поутру он, как обычно, отправился в школу. Настроение его было самое что ни на есть мрачное, да и вид он имел крайне растрёпанный, а потому привлекающий внимание.

— Ты вообще сегодня спал? — незадолго до начала урока спросил его сосед по парте.

Марк злобно глянул на одноклассника и задумался. Его взгляд стал медленно спадать вниз, а затем резко, будто выстрел, рванул высоко вверх.

— Нет! — отрезал он, а затем тихо, но очень напряжённо продолжил. — Я не спал уже несколько дней, кажется. Но мне больше не нужен сон. Ваш чёртов сон… это бред, он необходим только жалким, жалким существам наподобие тебя. А я — человек! Нет, я сверхчеловек, мне не сдались ваши ничтожные потребности, такие гадкие: еда, сон, секс — тьфу! Как же жалко, как ничтожно… — говорил Марк тихим, торопливым голосом, проглатывая и не проговаривая слова.

— Тебе бы к врачу, — удивлённо и опасливо ответил мальчик.

— Шуе.

— Чего?

И в эту секунду Марк залился несдерживаемым и больным смехом, раздирающим горло. Скоро прозвенел звонок, учитель вышла к доске, а Юмалов всё продолжал смеяться. Толстая и неприятная женщина ждала, пока он прекратит, глядя на мальчика с ненавистью и неприкрытой злобой. Когда же он, наконец, закончил и вытер с щёк слёзы, его чуть снова не захлестнуло волной смеха: учительница смотрела на него таким надменным взглядом, в котором явно читалось мнимое превосходство и презрение к юноше. Это было просто уморительно — его ненавидели!

Начался урок. Женщина подошла к доске и стала выводить на ней слово «Мечты», а затем несколько раз с усилием зачеркнула его.

— За-по-мни-те! Тернии почти никогда не доводят до звёзд! Запомнили? За-по-мни-те! И мечты — это хорошо, но не переусердствуйте, а то во взрослой жизни вам будет тяжело! Тя-же-ло! Запомнили?

Пока учитель говорила это, Юмалов сидел и выстукивал на парте ритм известной песни да покачивал в такт головой.

— Слушай, — прошептал Марк, немного задумавшись, своему соседу по парте, — а делает ли песню хуже то, что её слушают все? Если смотреть на это под более оригинальным углом, то да. Мне кажется, что она действительно становится хуже.

— Хм, — парень призадумался, а затем хмыкнул, — а если все вокруг занимаются сексом, то ты, что ли, не будешь этого делать? Он от этого станет плох?

— Ну, вообще-то я так и делаю, ну… то есть не делаю, — ответил Марк.

— Оу…

— Ага.

— Да?

— Именно.

— М-м, ну…

— Да.

— Ну, ладно.

На том их разговор и кончился, и следующие минут десять урока они сидели в тишине. Затем сосед Марка обернулся и стал довольно громко говорить о чём-то бессмысленном с людьми, сидящими позади них. Скоро шум на задних партах заметила и учительница. Как обычно не став разбираться, она решила, что болтал Юмалов. Это всегда так бесило, когда на него вешали не его проступки, но никогда он не осмеливался перечить гласу взрослых, считая, что это будет просто глупо: у них слишком большая власть в школе, и, выступив против них, ты не добьёшься ничего, кроме проблем.

— Юмалов! Я тебе не мешаю? — раздражённо крикнул она.

— А знаете… вообще-то мешаете.

— Тогда можешь выйти, тебя никто не держит, — покраснев от переполняющей её тучное тело злости, и став похожей на плотный стручок перца, сказала женщина.

Улыбнувшись и опустив голову вниз, Марк поднялся из-за парты и стал неторопливо собирать учебники, но на пол пути остановился. Немного задумавшись, он выпустил рюкзак из рук, тот с грохотом упал на пол. Перешагнув через выпавшие книжки, мальчик пошёл к выходу из класса, но, вновь задумавшись, остановился. Марк повернулся в сторону учителя и заметил на её лице выражение такой неописуемой и даже животной злости, перешедшей уже все адекватные границы, что в этот раз он-таки не сумел удержаться от смеха. «Какая же ты нелепая», — сквозь смех проговорил он, но тут, совершенно внезапно, его исказило чувство скребущего, невыносимого презрения. Скривив рожу, он схватил парту из первого ряда и с силой швырнул её прямиком в учителя. Та вскрикнула и закрылась руками, благо парта пролетела чуть в стороне. Марк же, развернувшись, спокойно вышел из класса, тем не менее все ещё чувствуя, как его периодически трясёт от волн презрения и желчи.

Раздевалка всегда была закрыта во время уроков, а эти гадкие старушки, что сидели у входа и сторожили ключи, никогда не открывали её, даже если тебе надо было срочно куда-то бежать. Но Марк даже и не собирался брать свою куртку, он вышел на улицу так какесть: в лёгком свитере и чёрных джинсах, разве что накинув на голову капюшон.

Когда Юмалов оказался на улице, то сразу же у входа столкнулся с компанией из трёх человек. Это были те самые парни, что любили издеваться над Марком, пугать и гонять его. Правда, даже когда они ловили юношу, то никогда не били, потому что мальчик особо им не дерзил, а эти подростки хотели лишь почувствовать свою силу и превосходство, но уж точно не хотели проблем. Вот и теперь, завидев свою любимую жертву, они заулыбались и подошли к нему ближе.

— Давно не виделись. В прошлый раз ты убежал, как кролик, от нас, — похлопывая мальчика по плечу, сказал один из парней.

— Заткнись, чёртов свин, — и небрежно скинул руку со своего плеча.

— Да ты офигел? — взвёлся вмиг парень и тяжело запыхтел своими широкими ноздрями.

— Блин, ты прав. Мне стоит извиниться.

— Так-то.

— Перед свиньёй за то, что назвал её тобой, — сказал Марк и рассмеялся.

Вся троица на секунду замерла, как бы не в силах осознать происходящее. Затем двое из них стали медленно обходить Марка.

— Ты бессмертный или бегаешь быстро? — спросил подросток, оставшийся напротив Марка.

— Должен сказать, что бегаю я довольно быстро, но ты сможешь догнать, если крыльями помогать будешь, — насколько же стыдно и нелепо звучали его «шутки», и сам Юмалов понимал это получше других, наверное, да только всё равно продолжал. Почему? Потому что чувствовал себя просто отвратительно и хотел, чтобы стало ещё хуже.

Поначалу хулиган широко улыбнулся и опустил глаза на свои ноги, а затем вдруг помрачнел и задумался. Несколько долгих секунд он хмурил брови, а потом произнёс короткое «Чё?».

— Это я шутку своровал только что. Но ты все равно петух.

В ту же секунду, как Марк окончил свою фразу, на него дружно набросилась вся раскрасневшаяся и обозлённая троица. Незадолго до столкновения его лица с их кулаками Юмалов задумался: «Мой уровень уже довольно высок, вероятно, я смог бы их победить. Это было бы красиво: в начале истории я трусливо убегал от них, а теперь сумел дать отпор… это показало бы как минимум то, что повышения уровня не было бесполезной лабудой, придуманной лишь для того, чтобы было. Однако… К чёрту! К чёрту эти, ха, уровни и весь остальной его бред. Боги! Да как же на самом деле нелепо даже звучит идея о том, что человек в реальной жизни будет повышать уровни и всё прочее тому подобное. Нет, это просто смешно, и я не буду играть у тебя на поводу. Нет, нет, я буду ломать твою историю. А это значит…». Сильный удар в челюсть уронил Марка на землю. У него был ещё шанс подняться и попытаться дать бой, но он пожертвовал им и не стал ничего делать. Юмалов взял — и целиком отдался в руки разгневанным подросткам, что налетели на него, как стервятники, и стали запинывать, будто даже намереваясь убить. В последующие несколько минут он лишь закрывал голову руками, защищаясь от пинков и ударов, а также смеялся. Смеялся же он от понимания того, что боль — лишь чувство, такое же как голод, жажда или возбуждение, в нём не было ничего страшного и ничего плохого. Тогда Марк принял это чувство. Его избивали, но он был свободным и счастливым человеком, который воспарил над несуразным страхом боли.

Довольно скоро его оставили в покое, и спустя двадцать минут Марк уже шёл к дому Кости Сотина, невольно прихрамывая, охая на каждом шагу, а также пряча окровавленное лицо под капюшоном. Даже несмотря на неожиданный ночной снегопад, улицы города почти полностью освободились от белых одежд, но иногда ещё можно было встретить высокие сугробы. Тем не менее если присмотреться, то можно было и вовсе различить молодые зелёные ростки, торчащие из земли в разных потаённых углах города. «Рановато в этом году началась весна», — с сомнением подумал Марк.

Спустя десять минут этой прогулки он вдруг осознал, что не может больше идти — побои слишком сильно ныли и не давали двигаться, так что с каждым шагом его усталость всё более и более наваливалась на плечи. Оглядевшись, он приметил неказистую лавочку и устало сел на неё. Тяжело выдохнув, Марк опустился лицом в раскрытые ладони, а когда поднял голову обратно вверх — увидел кровавые разводы на своих руках.

— Мне стоит умыться, — вслух произнёс Юмалов, однако далось это ему с большим трудом — слова не хотели вылазить наружу, словно запуганные животные, что запрятались в дальнем углу своего грязного загона. А что ещё хуже, так это то, что голос оказался неожиданно искажённым и неестественным, словно говорил не Марк, а какой-то старик. Такой скрипучий, почти-что мёртвый голос, заполненный скорбью долгих лет. От этого Марк, конечно, вздрогнул и чуть было не свалился с лавочки.

Неожиданно его что-то кольнуло изнутри, и тут же перед глазами надпись «Ур — 4» сменилась на «Ур — 5».

— Из-за чего же ты повысился? — вновь заговорил сам с собой мальчик. В этот раз голос его был обыкновенен, что успокоило юношу. — Ладно, мне стоит просто успокоится. Да.

Несколько секунд он смотрел в одну точку: перекрестие серой и красной плитки, которой была вымощена дорожка. Затем Марк зевнул и, чутка задумавшись, улёгся на лавку. Она была неудобной и холодной, но в тот миг его это вовсе не заботило. Подложив под себя ладони, он лениво оглядывал дорогу, по которой бесконечным потоком двигались автомобили. Он лежал и думал о том, что внутри этих железных коробок на колёсах находятся люди. У каждого из них была своя жизнь, свои какие-то обстоятельства и причины ехать в этом вечном потоке. Или нет? Существуют ли люди за этими чёрными стёклами машин? Есть ли там кто-то? А если и есть, то человек ли это? Марк не знал и даже боялся узнавать.

Частенько мимо Юмалова проходили самые разные люди и бросали на него неприязненные и даже укоризненные взгляды. А он, в свою очередь, и не смотрел на них — просто игнорировал. Один раз кто-то остановился прямо против него и вроде как попытался завязать разговор. Но Марк либо не слышал, либо не хотел слышать и просто продолжал лежать да смотреть на дорогу, несмотря на то, что обзор его был закрыт. Скоро и тот прохожий ушёл, не добившись никакой реакции, и Марк остался один.

Шло время, город, не переставая, ходил мимо него, отчего ощущение времени у юноши размывалось. Порой его и вовсе пронзало иллюзией, будто лежал он на этой лавочке годы и десятилетия, но прошло-то от силы минут пятнадцать. И находясь в эдаком сумеречном сне, Марк совсем не заметил, в какой момент всё переменилось. В один миг к нему просто пришло осознание, что мир кругом него не совсем такой, как обычно. Задумавшись и всмотревшись в окружение, он осознал, что находился в «изнанке», но, конечно, юноша и представить не мог, как оказался в ней. Это заставило его очнуться от апатии и попытаться вскочить. Не получилось. Он был словно приклеен к этой проклятой лавке.

Теперь, когда у него был уже пятый уровень, он мог видеть ещё больше. И он увидел нечто настолько омерзительное, что тут же закрыл глаза. Все эти люди, все прохожие были облеплены толстыми нитями из вязкой чёрно-бежевой жижи, напоминающей по текстуре гной, смешанный со сгнившим мусором и кровью. Эта субстанция облепляла каждого человека, на которого падал взгляд Марка, подобно медицинским трубкам, торчащим из тела смертельно больного. Она плелась в их руках, ногах, головах, мешая им двигаться и, так казалось Юмалову, даже думать. Эти нити часто пульсировали, издавая при том булькающие и хлюпающие звуки. И все эти пульсации шли от людей вверх по нитям куда-то в небо. Направив взгляд туда, мальчик понял, что все трубки устремлялись к титанически огромному шару такого же омерзительного компота из гноя, с которого были слеплены и сами нити. Именно из него, как из клубка шерсти, вниз уползали тысячи и даже миллионы паутин, обматывающих собой людей и их души.

Всё естество Марка вопило и кричало об отвращении к увиденному, и именно потому он закрыл свои глаза, но рано или поздно их всё равно пришлось бы открывать. И он сделал это, как только собрался с силами. Раскрыв веки, Юмалов тут же бросил взгляд на своё тело. Оно так же, как и тела всех других людей, было оплетено вязкими и тёплыми жгутами, которые вдобавок ещё и вплелись в лавку, не давая юноше подняться и прижимая к ней, словно цепи преступника. Стоило ему лицезреть это, как армия мурашек выстроилась по всему его телу, а губы вжались друг в друга до тряски, однако всё это было без толку — юноша ничего не мог сделать со своим положением, кроме как плеваться от него и гримасничать. А ещё — ждать, пока действие изнанки окончится.

Через несколько мучительно долгих секунд ожидания до Марка вдруг дошло странное и неожиданное осознание того, чем именно являлись эти гадкие нити. То было отображение людской лени, сквозившей в душе каждого. Внезапное понимание этого заставило Марка задуматься и в то же время слегка успокоиться, тем не менее это была, конечно, лишь его догадка и где-то в подкорке маячило сомнение. В целом же, однако, он удовлетворился своим объяснением, а потому успокоился — неизвестность очень мучает человеческую душу, так что даже простые догадки, зачастую, спасают.

Однако спокойствие продолжалось недолго. Изнанка вновь решила преподнести юноше сюрприз. Со временем на проезжей части стал сгущаться и темнеть воздух. По мере уплотнения этот сгусток стал напоминать человека и со временем становился всё более и более отчётливым. Спустя минуту, а быть может, и несколько секунд (Марк к тому моменту уже окончательно потерял счёт времени), сгусток воздуха превратился-таки в человека. То было тело маленькой девочки не старше одиннадцати лет. Она была одета в некое подобие чёрного плаща, сотканного из самой темноты, на голове у неё покоился глубокий капюшон, за которым не было видно лица. Марку, однако, и не надо были видеть лица призрака, он прекрасно знал, кого видел пред собой — и это ужасало его. В параноидальном страхе его тело задёргалось, пытаясь вырваться из пут вдруг обретшей физическую форму лени, но он никак не мог пошевелиться; оставалось лишь бледнеть да неистово дрожать, словно это чем-то поможет. Девочка же начала медленно идти в его сторону, игнорируя проезжающие прямо сквозь неё машины.

Каждый её шаг, который казался таким маленьким и аккуратным, продвигал её вперёд на целые метры. И вот она уже стоит прямо над Юмаловым и молча сверлит его обвиняющим взглядом.

— Прости… это вышло случайно, — проговорил Марк умоляющим тоном, но уже не имея при том надежды на то, что его отпустят.

— Ты псих.

Призрак произнес эти слова как приговор, заставив всё внутри юноши вздрогнуть, а его лицо перекоситься от гримасы злобы. Он даже хотел прокричать что-то в ответ, но маленькие ладони девочки уже сцепились на его горле и не дали ему более издать ни звука. Она начала давить на его глотку всё сильнее и сильнее, намереваясь убить. Марк невольно запаниковал, не в силах вдохнуть тяжёлого, отвратительного, но спасительного воздуха. Его разум постепенно стал мутнеть, а на тело наваливалась всё большая усталость. Ему хотелось просто уснуть… а перед глазами плыли далёкие образы, как его собственный руки некогда сомкнулись на маленькой шее. «Ты псих», — повторило его бессознательное.

По улице шёл молодой человек, смотревший глубоко себе под ноги и беспрестанно что-то бормочущий. Вид его был очень странный и подозрительный: избитый, окровавленный, он шёл, точь-в-точь умалишённый, по улице, не разбирая дороги. Это выглядело так, словно окружающего мира для него вовсе не существовало, а находился он в каком-то другом, своём мире.

— Из-извините, — когда молодой человек проходил мимо автобусной остановки, его окликнул какой-то паренёк.

Не обращая внимания, человек пошёл дальше, но тут незнакомец подошёл к нему ближе и неловко отдёрнул за рукав. Будто поражённый чему-то, юноша обернулся и, широко выпучив глаза, уставился на парня. То был неловкого вида юноша лет двадцати, может, чуть больше. Однако выглядел он странно: потупленный вниз взгляд, короткие, неестественно двигающиеся конечности, скошенные ноги, плоское лицо и странный тон — очевидно, незнакомец был чем-то болен.

— Я потерялся, помогите мне.

Марк ничего не отвечал.

— Я ехал домой, но меня выкинули из автобуса почему-то… — почти шёпотом проговорил парень.

Юмалов, даже не дослушав до конца, развернулся и стал уходить.

— Пос-постойте! По-пожалуйста!

Парень вновь попытался привлечь внимание Марка, но тот лишь отмахнулся от него, как от прокажённого. Взмахнув рукой, он случайно ударил несчастного, отчего тот подскользнулся на льду и упал всем телом в уже начавший таять сугроб.

— Ты думаешь, мне есть дело? Кто-нибудь другой тебе поможет, — с этими словами он отвернулся от незнакомца и пошёл по своим делам, вновь пропав из этого мира.

Юмалов все шёл куда-то вперёд, погружённый в свои мысли, где неизвестно что происходило. Прохожие в большинстве своём шарахались от него и избегали, но иногда кто-то, с кем Марк сталкивался и кого сбивал с ног, начинал на него кричать, ругаться, даже угрожать, но юноше всё было нипочём, он просто шёл и никак не реагировал ни на что вокруг. Один раз за ним даже устремился особо нервный мужчина, намеревавшийся научить подростка уважению к старшим. Догнав Юмалова, он схватил его за плечо и развернул к себе. «Да как ты…» — начал было он, но остановился на начале фразы из-за пропавшего куда-то вмиг воздуха. Удивившись, мужчина опустил взгляд вниз и неожиданно увидел, что в его животе торчит нож.

— Не трогай меня, ты… Жалкий, пустой, бездушный. Ты лишь ёбаная кукла в руках ещё большего урода и ещё смеешь трогать меня, — Марк шептал это с нечеловеческой злобой, смотря в лицо прохожему. — Хватит! Оставь меня в покое! — эти слова он уже выкрикнул, но не в лицо мужчине, а куда-то в небо.

После Марк выдернул нож из тела прохожего и хотел было уже скрыться в толпе пешеходов, как вдруг ему что-то попалось на глаза. Все тело юноши пробила внезапная дрожь, а лицо подёрнулось испугом. Мужчина, все ещё стоя на месте и лениво зажимая мокрую рану, посмотрел в ту же сторону, куда смотрел Юмалов. Там стояла ещё совсем маленькая девочка с капюшоном, накрывающим всё лицо. «Как она в нём видит-то вообще», — промелькнуло в голове у истекающего кровью мужика. И тут Марк дёрнулся да рванул куда-то в самое скопище людей, намереваясь там спрятаться. Ему неимоверно хотелось закричать, но крик от страха или боли он считал чем-то позорным, а мальчик был слишком, слишком горд для этого, и поэтому молчал, молчал и бежал. Мужчина же остался на месте и всё смотрел на эту девочку, за которой буквально через пару секунд после того, как Марк сбежал, пришла её мать. Женщина скинула капюшон с головы девочки — это был самый что ни на есть обычный ребёнок, Юмалов же просто обознался. Впрочем, раненому уже было плевать, уставший, он качнулся пару раз из стороны в сторону, а затем упал.

Марк вновь стал идти вперёд, нигде не сворачивая. Кажется, он совсем забыл о том, куда изначально хотел направиться, и теперь шёл в совершенное никуда. Вдруг ему на глаза попалась очередная автобусная остановка: такая же, как все в городе, и ничем, казалось бы, не примечательная, но его она заинтересовала. Юмалов остановился и стал оглядываться. Ничего вроде тут не было, и он уж собрался было уходить, как вдруг заметил пару ботинок, торчащих из сугроба у дорожного знака. Слегка помедлив, Марк подошёл ближе и ногой убрал весь снег с тела. Перед ним лежал труп того самого парня, который просил его помощи. Мальчик замер. Он не понимал, что происходит, почему тело было столь сильно промёрзшим, ведь он совсем недавно отсюда ушёл, почему он вообще пришёл к этой остановке, он же всегда шёл прямо — всё это просто невозможно! С полминуты Юмалов смотрел на мертвеца, а затем тихо прошептал: «Никто тебе так и не помог, да?». На его губах выступила улыбка. А в следующую же минуту Марк стал с остервенением и ненавистью пинать ногами труп, топтать его и даже плевать на него.

— Сука! Сука! Какая же ты мразь! Ненавижу тебя! Мудак! — кричал он, избивая мертвеца, но обращаясь, очевидно, вовсе к нему. В ту минуту его отчаяние было так высокого, его скорбь по умершему и презрение к себе достигли таких высот, что он вовсе не заботился о людях, стоящих на остановке (а им, в общем счёте-то, происходящее было решительно безразлично), и не заботясь о глупых приличиях — он целиком отдался своим эмоциям и был честен. И пинал опустевшее тело так, словно мог этим что-то изменить.

Обозлённый, но уже менее потерянный, Марк шёл по направлению к своему дому по широкой улице, слушая бесконечные рыки и завывания автомобилей, а также не менее бесконечные разговоры прохожих, сливающиеся друг с другом и в конечном итоге напоминающие бульканье воды, словно кругом разом закипела куча чайников. Из-за того, что его голова была опущена сильно вниз, он не разглядел препятствия на своём пути и врезался в очередного прохожего. Юмалов собирался было уже пройти мимо, не обращая на встречу никакого внимания, но человек окликнул его. Подняв голову вверх, Марк увидел тощего, высокого мужика лет тридцати с щегольским видом, скуластым, обтянутым кожей черепом и рыжей растрёпанной шевелюрой.

— Парень, парень, подойди сюда, — окликнул он Юмалова. — Ты школьник? Да? Слушай, не хочешь качественного масла прямо из Х — йска? Дёшево, всего сто рублей шишка.

— Чего?

— Ну ты что, не знаешь, что такое масло? Смотри, — мужик достал из кармана свёрток из газеты и, развернув его, сунул Марку под нос зелёный комок какой-то растительности, вовсе не похожей на ту жёлтую жижу из магазина. — Не куришь, значит? А может, твои друзья курят. Купи для них. Мне просто, видишь, э-э, на дорогу до дома надо.

— У меня нет этих ста рублей, — поморщившись, ответил Юмалов и собрался было уже уходить, но мужик его одёрнул.

— А сколько есть? И вообще, куда ты торопишься? Постой со мной, поговори. Я вот только с похорон дочери. Представляешь? Дочь похоронил. Одиноко так, постой со мной.

— Отвянь, мужик.

Вдруг к ним подошёл ещё один мужчина: среднего роста, толстый, в шапке и с чёрными густыми усами под носом.

— Чего, масла хочет взять малой?

— Да нет, не хочет.

— А что так? — усач обратился уже к Марку.

Мальчик не ответил, лишь сморщился ещё больше, а затем ему на глаза попался полицейский значок, неаккуратно выглядывающий из кармана усатого мужика.

— Какие вы гадкие.

С этими словами Юмалов развернулся и стал уходить, но вдруг запнулся о что-то, чуть не упав. Бросив взгляд себе под ноги, Марк увидел лежащего на земле парня, который весь дрожал, неестественно заламывал себе руки и издавал престранные звуки; было очевидно, что он под кайфом. «Тьфу! Ну что за день?» — пробормотал Марк, а затем задумался и вернулся к тем двум мужикам.

— А знаете что? Беру.

— Во-от. Бери-бери, чистейшее масло, натуральное! — обрадовался тощий и стал доставать из кармана свёрток.

И вот, когда «шишка» уже очутилась на свободе, Марк набрал полную грудь и закричал. Изначально он планировал крикнуть что-то в духе: «Наркодилер! Господин полицейский, задержите его!», — и подставить таким образом эту парочку, но… в последний момент он вдруг передумал. Юмалов задумался, усмехнулся от зажёгшейся в голове идеи, и затем закричал во всё горло, имитируя женский голос: «Насилуют!». Стоило волшебному слову вырваться на волю, как толпа прохожих колыхнулась. И тут же из неё вышло несколько нетрезвых рыл, с матами побежавших разбираться с «насильниками». Без разбирательств они налетели на защиту Марка. Завязалась драка, двое мужчин тут же рухнули под градом ударов и спустя лишь пару секунд уже лежали на земле, прикрываясь руками от всё сыплющихся на них пинков и плевков. И дрались уже не только с этими двумя, но и вообще со всеми, кто на глаза попадался: «а вдруг тоже насильник? На всякий случай лучше навалять и ему!». Юмалов же не стал дожидаться развязки. Он развернулся и торопливым шагом стал уходить с места действия, притом глупо посмеиваясь и до покраснения сжимая кулаки, пытаясь сдержать волны ненависти и отвращения, захлёстывающие всё его естество.

Идя по улице, Марк смотрел себе под ноги и ничего не видел пред собой. Считая свои шаги, он совсем забылся и случайно врезался в какого-то человека, куда-то очень торопящегося и бегущего сквозь толпу. Подняв взгляд, он с удивлением узнал в прохожем того самого Колю Белого, с которым лежал в психиатрической больнице.

— Извините, а… что? Марк! Боги мои, да это же ты! — радостно закричал подросток и набросился на зажатого юношу с объятиями. — Как же мы давно не виделись! А я вот только недавно тебя вспоминал, ты не представляешь. Ох, как мне грустно от тех воспоминаний, но как же радостно тебя встретить, — Коля был и правда будто очень рад встрече, но от него не скрылось кислое выражение лица Марка. Это заставило парня несколько сконфузиться, но он попытался заглушить в себе эти неприятные чувства. — Кхм, ладно. Слушай, я так много хочу тебе рассказать и ещё больше хочу послушать. Но мне надо бежать… чёрт возьми! Ах! Точно, я живу в 13 доме по улице А — скай, там вахтёрша, ты ей просто про меня скажи, она тебе квартиру покажет. Зайди! Обязательно зайди, а то я сам тебя найду, хоть из-под земли достану! Понял? Всё, давай же, давай, я жду тебя, из дома выходить не буду, а жду. Жду! — прокричал он, уже убегая. Более они так ни разу и не встретились при жизни Марка.

Спустя двадцать минут Марк уже добрался до своего дома, прошмыгнул в открытую дверь подъезда и стал подниматься наверх, быстро взбираясь по оплёванной лестнице, заполненной дымом сигарет. Наконец он встал у двери в квартиру и замер. Внутри гуляли громкие голоса его бабушки и дедушки. Прикрыв глаза, Марк подошёл ещё чуть ближе к двери и прильнул к ней лбом.

— Сука ты проклятая! У-у-у, я только глоточек пива сделал, поставил бутылку на окно, думал, проснусь — выпью, а её нет! Где она? Сука, куда вылила? Вот же мразь! Ты думаешь, я совсем идиот? — громом разносился сильный, но хриплый голос деда.

— Да не брала я ничего, — тихо, но с ненавистью отвечала бабушка.

До ушей Марка донёсся шум бьющейся посуды и вырываемых с корнем столешниц, которые после бросались на пол.

— Всех порежу нахуй! — кричал дед. — Рот мента ебать, сука, где моя бутылка, я тебя спрашиваю?

— Да не знаю я! Выпил, наверное, всё сам да забыл, а потом кричишь тут ходишь, ведёшь себя как животное. Успокойся, боже ты мой, успокойся уже.

На некоторое время в квартире воцарилась тишина. Юмалов услышал тяжёлые топающие шаги, направляющиеся в коридор, к домашнему телефону. С минуту не происходило ничего, а затем дед вновь начал говорить, теперь, видимо, по телефону.

— Алло. Это я. Да. Да. Привези мне ещё бутылки. Что-о? Да ты знаешь, с кем говоришь? Ты вообще знаешь, кто я? Да я в спецназе работал, у меня родственники в белом доме, как ты смеешь вообще?! Сука! Тварь проклятая! Тупорылые дегенераты!

Тут он, по всей видимости, бросил трубку и, кажется, заплакал. После этого Марк услышал, как его дедушка пошёл в зал, где он обыкновенно спал, а затем рухнул на кровать.

— Ай! О? О-о-о! Я нашёл, любимая, нашёл! Ух, дурак-то, оставил под подушкой да забыл. Ты прости меня, прости дурня.

Выдохнув, Марк с отвращением дёрнул за ручку и вошёл внутрь квартиры.

— О, Марк, здравствуй. Ты пришёл к Косте? Он будет где-то через час.

К своему великому удивлению, когда Юмалов вошёл внутрь, то оказался не в своей квартире, а в жилище Кости Сотина. В коридоре стояла Полина и обувалась.

— И чего ты застыл? Проходи, я сейчас в магазин сбегаю и вернусь, а ты раздевайся, отдохни. Стой, у тебя что с лицом? Ты подрался, что ли? Ты в порядке? — девушка начала осыпать его целой кучей вопросов, стоило ей только поднять взгляд на гостя.

— Успокойся, пожалуйста. Потом поговорим, ладно? — отойдя от первичного шока, отмахнулся Марк от обеспокоенное девушки.

— Хорошо… — сказала она, немного подумав. — Но я уже зла. Тц, надо же, не успели мы с тобой ещё как следует подружиться, а ты уже умудряешься меня злить!

— Ради Зевса, не мучь меня!

— Зевса? Хм-м, всё-всё, я ухожу. Ты тоже не стой в проходе. Раздевайся давай и иди отдохни.

Немного потерянно кивнув, Марк быстро скинул с себя обувь и прошёл в зал. Там он нашёл диван и незамедлительно упал на него. Скоро из коридора донёсся звук хлопнувшей двери — он остался один в квартире. Почему он оказался тут? Да чёрт его знает! И плевать. Марк твёрдо решил, что не хочет с этим разбираться, и что ему дела нет до этой чертовщины. Осмотревшись вокруг, он не отыскал телевизора, но зато приметил большой книжный шкаф, растянувшийся на целую стену. Марк поднялся на ноги, чтобы взять себе что-нибудь почитать, но по пути к шкафу заглянул в большое напольное зеркало. Перед ним предстал истрёпанный, побитый, перекошенный человек, чьё лицо было покрыто грязью и засохшей кровью. В сущности он напоминал сам себе заядлого наркомана, вдобавок ещё и обезумевшего. «Теперь понятно, почему те двое докопались до меня», — подумал Марк и пошёл в ванну, чтобы умыться.

Выйдя обратно в коридор, Юмалов нашёл неприметную дверь, ведущую в ванную комнату. Зайдя внутрь, мальчик подошёл к белоснежной раковине и, уперев в неё руки, заглянул в зеркало. В помещении царил странный полумрак. Свет от лампочки словно поглощался воздухом и какой-то едва заметной бирюзовой дымкой, отчего атмосфера там была удушающей и вязкой. Марк включил воду и подставил под холодную струю свои руки, покрытые роем мурашек. Набрав в сведённые вместе ладони воды, он торопливо опустил туда своё лицо и стал с усилием оттирать налипшую грязь. И в этот самые момент он явственно ощутил, как что-то смотрит на него сзади. Его сердце бешено забилось, будто пытаясь пробиться сквозь грудную клетку и выбраться наружу. Наконец он умылся, и пора бы уже было открывать глаза, но Марк не торопился это делать. Ему вспомнилось детство, как, когда ему было лет пять-шесть, он частенько мылся со своей сестрой в ванной и до чёртиков боялся закрывать глаза, потому что боялся, что в это время из слива в ванной вылезет кошмарное чудовище и утащит его сестру или его самого. Тем временем ощущение того, что за ним следят, лишь усиливалось. Вот он уже чётко услышал лёгкий шорох шагов и сдавленное, неритмичное дыхание.

— Блядь! — крикнул Юмалов, разворачиваясь.

Первые несколько секунд он, тяжело дыша, смотрел и молчал. Никого не было, разве что дальний угол ванной стал заметно темнее — никак нельзя было рассмотреть, что же там находится. Однако Марк видел нечеловеческие очертания чего-то, что пряталось в том углу. Сжав зубы, мальчик сделал два твёрдых шага в сторону тёмноты, но дальше идти не осмелился. Застыв на месте, он наклонился немного вперёд и прищурил глаза.

— Кажется, это просто вёдра, швабры, — прошептал Марк и, более не желая оставаться в этой проклятой ванной, пошёл к выходу.

Дверь скрипнула, и он с облегчением вышел в коридор. Выдохнув и закрыв за собой дверь, Юмалов пошёл в зал, чтобы взять себе всё-таки книгу. «Кажется, я в итоге не очень хорошо отмылся», — задумался Марк и решил снова подойти к зеркалу по пути. Разминая шею, он неторопливо прошёл по просторному помещению и встал напротив зеркала. Его сердце ёкнуло, а сам он вмиг побелел. По его подбородку пробежалась струйка свежей крови — Марк случайно прокусил свою губу. Вся поверхность зеркала была полностью покрыта чернотой, настолько плотной и глубокой, что казалось, будто этот кусок тьмы был выдран из ада или ещё чего-то более жуткого. Эта вечная, непреодолимая чернь въелась в сознание Марка, вдолбилась в него и осталось навеки во взгляде, быть может, именно из-за этого случая мир приобретёт именно ту форму.

Простояв перед чёрным зеркалом буквально пару секунд, Марк ощутил непередаваемо плохое предчувствие, а потому развернулся и побежал. Вмиг оказавшись перед входной дверью, Юмалов огляделся и увидел, как тьма заполняет собой весь зал и медленно ползёт своими туманными щупальцами в его сторону, будто пытаясь поглотить. Почему-то рассмеявшись, Марк отворил дверь и выбежал в подъезд, даже не обуваясь.

В носках да лёгкой кофте он выбежал на улицу. Снег во дворе уже большею частью растаял и остался лежать лишь в тенях, а всё остальное было заполнено вязкой и мокрой грязью. Немного потоптавшись на месте, Юмалов решил сходить в супермаркет рядом с домом Сотина, куда и пошла Полина. Не обращая внимания на хлюпающую под ступнями грязь, он быстрым шагом направился к сети узких проходов меж домами, через которые было короче всего идти. Завернув в один из таких переулок, юноша вдруг увидел впереди группу людей. Там было где-то четверо парней, очевидно пьяных, а также одна девушка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Полиной. Прислушавшись и присмотревшись, Марк сразу понял в чём дело: на его подругу напали. Снова, блин.

— Не сопротивляйся, дура, — кричал кто-то из парней.

— Да пошёл ты! — отвечала Поля и, пытаясь вырваться из хватки, кусала своих противников.

Юмалов замер. Его взгляд скользнул вбок. «У меня пятый уровень, я могу с ними справиться, но…». Тем временем уже двое мужиков схватили девушку за руки и придавили к стене, в то время как оставшиеся пытались раздеть её и увлеченно лапали ещё даже не до конца сформировавшееся тело. Руки Марка тряслись от злости и бессилия. «Какая же ты мразь…» — шептал он небесам, не в силах пошевелиться, в то время как Полина изо всех сил пыталась бороться. Пару раз она даже удачно пнула одного парня меж ног, но это лишь злило и раззадоривало их. «Это подло с твоей стороны. Ты хочешь, чтобы я вмешался, чтобы я спас её — это твой план. Именно это тебе нужно, да? Но я обещал, что не дам тебе победить! Я испорчу твою историю! Она и так скучна и бездарна, а будет ещё хуже! Хуже! Я обещаю! Я не буду вмешиваться, нет, — шептал Марк, закрыв себе рот руками и с ненавистью смотря на происходящее, — она лишь кукла в твоих руках, скорее всего у неё даже нет разума, души. Она ничто! Я не должен её жалеть. Но какой же ты подонок! Как ты вообще посмелсотворить такое со своим дитём? Неужели в тебе нет ничего человеческого? Неужели ты настолько жесток и аморален? Всего лишь ради того, чтобы заставить меня танцевать под твою мелодию. О нет, я буду ещё хуже, хуже, чем ты! Я заставлю тебя рыдать, наблюдая за моими зверствами в твоём мире, и тогда ты пожалеешь! Тогда ты освободишь нас!».

Он довольно долго стоял на месте и шептал эти слова себе под нос, но вдруг Полина закричала сквозь слёзы обиды: «Помогите же меня кто-нибудь, мать вашу!». Тогда Марк сломался, не выдержал и метнулся на помощь своей подруге. Всего за несколько мгновений добравшись до места схватки, он, не останавливаясь, ворвался к врагам и с разбега ударил одного из насильников, тут же роняя его на землю. Развернувшись, Юмалов приметил ближайшего к себе врага и бросился уже на него, хватая за ворот куртки и с усилием толкая в сторону кирпичной стены. Тем временем его противники уже более или менее опомнились. Один из них решил напасть со спины и, подняв с земли камень, попытался ударить им мальчика по голове. Тот, будто что-то почувствовав, в последний момент подался вперёд, отчего удар пришёлся на спину. Охнув, Марк развернулся и попытался отмахнуться от противника, но тот пригнулся, уворачиваясь, а затем ударил Марка в солнечное сплетение. Видимо, из-за высокого уровня Юмалова удар его не пробил, благодаря чему он смог незамедлительно схватить врага за руку и дёрнуть её вниз, после чего нещадно опустить колено на локоть врага. Тот оглушающе громко хрустнул и сломался. От этого противного звука все тело Марка обуяла дрожь и такое гадкое чувство, словно это его кость разломилась в теле. Однако юноша не остановился, а только усмехнулся, схватил парня за волосы да и ударил его лицом в землю, наслаждаясь собственной силой.

В это время ещё один из насильников достал нож и, немного походив кругом дерущихся, решил напасть на Юмалова. Подгадав момент, он, почему-то с криком, как в нелепых фильмах, побежал на мальчика, выставив перед собой лезвие и выпучив глаза, как лемур лори. Марк резво обернулся на крик и увидел врага, летящего на него с оружием в руках. Растерявшись, он выставил вперёд ладонь, и лезвие ножа вонзилось в неё, пробив насквозь. Удивлённо посмотрев на свою руку, Марк медленно перевёл взгляд на противника и хотел было уже что-то сделать, как вдруг позади него показался ещё один. Плотный парень как камень упал на спину Марка, валя его на землю, после чего стал быстро и панически бить его кулаками по затылку, отчего всё перед глазами Марка расплылось и помутнело. Борясь со звоном в ушах, Юмалов, будто бешеный бык, стал брыкаться под весом противника и довольно скоро даже скинул его с себя, отчего враг удивлённо ойкнул. Прыжком поднявшись на ноги, Марк со злобой выдернул из своей ладони нож и отбежал чуть назад, дабы прийти в себя.

— Ты в порядке? — окликнула его удивительно спокойным голосом Полина, стоящая где-то сзади.

Марк не стал отвечать. Перед ним стояли трое уставших и озлобленных парней, не решающихся напасть, а ещё четвёртый, что так и остался лежать на земле, после того как Юмалов сломал ему руку и разбил лицо о землю.

— В следующий раз увидим тебя, и тебе пиздец, — произнёс тот парень, что воткнул нож в руку Марку. И сказал он это таким тоном, что было очевидно — драка кончилась, они сдаются.

Прошло несколько долгих и напряжённых секунд, прежде чем один из хулиганов подбежал к своему раненному товарищу, намереваясь подхватить его на руки и сбежать с места преступления.

— Вы надеетесь, что я вас отпущу? — рассмеялся Марк. — Мы же только начали.

С этими словами он вновь бросился в потасовку. В этот раз у него в руках был нож, и он немедля полоснул им по руке одного из насильников, выставленной тем для защиты. Марк хотел мало того что убить их всех, но ещё и помучить, заставить их страдать так, чтобы за этим невозможно было наблюдать без глубокого отвращения, чтобы он пожалел о содеянном. В то же время, крича что-то невразумительное пропитым насквозь голосом, слева на Марка налетел один из противников, лёг на него и стал колошматить. Будто от противного таракана, Юмалов отмахнулся от парня, одним неловким ударом сбив его с ног. Не медля, Марк тут же несколько раз пнул врага, лежащего на животе, а затем встал прямо над ним, придавив стопой к земле. С застывшей на лице злостью и яростью Юмалов схватил парня за волосы и потянул на себя, чтобы оголить его шею и дать свободный доступ лезвию. После этого он приставил к горлу парня нож.

— Стой! Что ты творишь?! Стой! Стой! Стой, Марк, пожалуйста! Умоляю! — неожиданно закричала Полина, которая, как оказалось, все ещё была тут.

Несколько мучительных мгновений Марк ещё порывался полоснуть врага по горлу, но затем все же заговорил, едва выдавливая из себя звуки.

— Почему?

— Что? Почему? Ты серьёзно сейчас? Боже мой, Марк, нельзя убивать людей!

— Ты забыла, что они хотели с тобой сделать?

— Да без разницы, всё равно нельзя убивать!

— Я не понимаю…

Вдруг до ушей Марка донесся удаляющийся топот. Обернувшись, он увидел, как оставшееся двое, неся на своих руках третьего, убегают.

— Да сука! — прокричал Юмалов.

В это время Поля подбежала к нему и со слезами на глазах бросилась Марку на шею.

— Не надо, пожалуйста, отпусти его.

— Они ведь пытались тебя… ты что уже забыла? Не будь такой доброй.

— Как же не быть? А если я буду в такой же ситуации на его месте, и единственный человек, что мог бы меня спасти, решит «не быть таким добрым»? Неужели ты забыл про банальное: относись к другим людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе?

Чертыхнувшись, Марк убрал нож от лица противника и, пересилив себя, отпустил его, но сделал это лишь для того, чтобы не портить отношения с Полей. Хотя для приличия и пробурчал под нос, мол она бы в такой ситуации не оказалась.

— Однако я не видел тут ни одного человека, — сказал он уже громче.

Девушка немного странного посмотрела на Юмалова, но промолчала. Вместе они пошли обратно к дому Кости, но не дошли ещё до подъезда, как между ними вновь завязался разговор, со временем переходящий на всё более и более высокие тона.

— Поверить не могу! Как ты вообще мог попытаться убить его?

— Хватит. Не делай из меня какого-то монстра. Во-первых, в смерти нет ничего такого уж страшного, я тебя уверяю, это самая естественная часть человеческой жизни, а во-вторых, тот человек совершенно точно заслуживал наказания.

— Это аморально, Марк, — со сдерживаемой злобой в голосе ответила Полина.

— Мораль. Мораль, опять эта ваша мораль, опять чёртово добро и зло. Не существует их, пойми уже! Это иллюзии, прутья клетки, в которую ты загоняешь свой разум.

— Мне без разницы, существуют ли они; они позволяют людям жить лучше, они приближают нас к счастью, сглаживают и без того жестокое существование. Отказаться от них — то же самое, что отказаться от надежды в светлое будущее человечества, в то, что когда-нибудь мы найдём способ выбраться из этой ямы.

— И почему бы не отказаться от этого? — вдруг возмутился Марк и остановился прямо перед входом в подъезд.

— Ты говоришь как действительно плохой человек. И пожалуйста, не говори мне про то, что такие ярлыки вешать нельзя и нет деления на чёрное и белое: ты сам понимаешь, что я имела в виду несколько другое.

— А ты когда-нибудь задумывалась, почему плохие люди становятся таковыми? Они ведь прекрасно понимают, что творят зло. И они платят такую огромную цену за свой выбор, даже ужасающе огромную… Что же злой человек имеет такого, что готов нести эту непосильную плату? Что есть у презренного человек, человека ненавистного, подпольного? Что он получает взамен за все те лишения, все те ужасы, что ложатся на него? Не тайное ли это какое знание? Не та ли это самая истина, которой обычные люди предпочитают сладкие идеалы? А что если это ещё что-то более глубокое? Ещё более жуткое и кошмарное? Неужели ты не понимаешь, что на всё есть причины? Те люди, которых мы презираем, которых ненавидим, они ведь, зачастую, осознанно выбрали такой путь. Но почему? Скажи мне: почему?

— Я не понимаю, к чему ты ведёшь? И что, в конце концов, тебе не нравится в моих идеалах? Неужели ты считаешь глупостью мечтать о людском счастье?

— Полина, Поля, хватит меня мучить! Знаешь, по поводу твоего второго вопроса я уже давненько вычитал интересный отрывок из одной книги: «При герцогах Борджиа в Италии на протяжении 30 лет царили война, террор и убийства, зато Италия дала нам Микеланджело, Леонардо да Винчи и эпоху Возрождения. А что дала нам Швейцария за 500 лет демократии, братской любви и мира? Часы с кукушкой?». Довольно забавно, не так ли? Я заранее проклинаю ваш хрустальный замок из счастья и радужных единорогов, который вы выстраиваете всю свою историю. А что насчёт того, куда я веду… ах… дай мне немного собраться с мыслями.

Они уже почти поднялись до квартиры Кости, когда Юмалов вновь остановился, но на этот раз схватившись за голову и прислонившись к стене. У него закружилась голова. Было видно, что Полина крайне недовольна словами Марка и даже смотреть на него не хочет. Она едва сдерживалась, чтобы не наброситься на него с упрёками и аргументами против его позиции.

— Скажи мне… — переведя дыхание и зажмурив глаза от пульсирующей головной боли, заговорил юноша, — если бы ты узнала, что весь этот чёртов мир был создан каким-нибудь эгоистичным и жестоким существом, считающим его лишь своей игрой, что все люди вокруг тебя лишь куклы в его руках, не имеющие собственной воли, разума — ничего! И всё вокруг абсурдно, и всё вокруг бессмысленно, нет ничего настоящего, ничего праведного, ничего истинного или ценного. Что всё лишь жалкая подделка, созданная бездарем ради его нелепых целей… стала бы ты тогда так остро относиться к тому, что кто-то кого-то чуть не убил? Стала бы ты вести этот спор? Мне кажется, что нет, так что, пожалуйста, оставь меня, дай отдохнуть.

— Нет! Как вообще можно было бы поверить в подобную вещь? Это ненаучно, поэтому я бы скорее решила, что сошла с ума, и по собственной бы воле вернулась в психушку. Да и даже если бы так, я всё равно бы не поступилась своими принципами, Марк, без добра невозможно жить, как бы приторно и отвратительно это не звучало. Несчастье всегда сопутствует злу, а я же всего лишь хочу быть счастливой и видеть таких же людей вокруг себя. Я понимаю, что это едва ли возможно, но это не довод против того, чтобы не пытаться. И если я могу кому-то помочь, если могу кому-то не навредить, то…

— Но у меня такого выбора нет.

— Да нет же! — почти со слезами на глазах закричала Полина к большому удивлению Марка.

— Успокойтесь оба, — внезапно позади них объявился Костя Сотин. — К чему этот спор? Вы всё равно не поймёте друг друга. Кант говорил, что знание всегда исходит из опыта. И без опыта друг друга вы едва ли отыщете понимание, потому и смысла в споре нет.

— Тем не менее, Поль, тех парней надо было прикончить, — сказал Юмалов, — они лишь жалкие черви, не мерзко же тебе, что они остались живы?

— Господи! Да иди ты к чёрту! — закричала девушка, пнула Марка и, вся покраснев от гнева, развернулась и пошла на улицу.

Марк сначала было порвался идти за ней, но после подумал, что оно и не нужно. Не дожидаясь момента, когда Юмалов придёт в себя, Костя прошёл мимо него и стал доставать из кармана ключи.

— Ты идёшь или нет? У нас вроде как дела, — спокойным тоном произнёс он, как всегда нисколько не смущённый произошедшими событиями.

Ничто. Или же: "Я плакал, когда писал это"

5.

Марк с Костей вошли в квартиру. Там было спокойно и тихо, вся тьма бесследно исчезла. Увидев это, Юмалов едва заметно выдохнул, впрочем, поднимаясь наверх, он почему-то был уверен, что так и будет, а потому совсем не удивился. Они прошли в зал. Марк сел на всё тот же диван, а Сотин направился к кладовой.

— Я всё достал, что ты просил. Хотя пришлось постараться. Это было опасно.

— Тебя это беспокоит?

— Нисколько, — слегка удивлённо ответил Костя.

Скоро Сотин вернулся к Марку с невзрачным бежевым рюкзаком в руках. Толкнув к мальчику столик на колёсиках, Костя положил на него рюкзак, дабы Марк мог рассмотреть то, что лежало внутри.

— Слушай, я тут задумался, — заговорил спустя несколько минут Юмалов, все ещё роясь в рюкзаке, — ты ведь стоик, так?

— Да.

— Но ведь у них есть важные заморочки по поводу добродетелей и нравственности. Это ведь целое противоречие — помощь мне. Я не могу этого понять.

— Ты ошибаешься.Нравственность, конечно, важна, а справедливость — это одна из четырёх главных добродетелей, но разве мораль не должна быть глубоко личной вещью, созданной каждым человек самостоятельно? Несмотря на мою приверженность к стоицизму (я искренне считаю, что это действительно восхитительная философия, помогающая мне жить спокойной и счастливой жизнью), мне всё же кажется, что не существует универсальной морали. Каждый пишет её для себя сам. И то, что для одних несправедливо и ужасно, то для другого может быть единственной правдой. Что же касается меня, то тут всё сложно. Просто… то, что делаешь ты… это интересно. Это отвратительно, бесчеловечно. И в то же самое время максимально гуманно, если смотреть на вещи с твоей точки зрения. Не пойми меня неправильно, меня всё устраивает в мире, я считаю, что глупо быть недовольным — это лишь множит страдания, но всё равно желаю тебе помочь. Ха, ты смотришь на меня так, будто совсем не понимаешь. Скажу так: мы с тобой очень похожи на самом деле, и я помогаю тебе, как самому себе. Как-то так. О Зевс! Ну теперь у тебя вообще выражение лица, будто на сумасшедшего смотришь.

— Ладно, давай просто закроем эту тему, ты лучше скажи, сколько времени.

— Думаю, уже где-то девять. Поедем завтра ближе к обеду. Там уже всё готово. Видишь ту коробочку, похожую на старый телефон, в рюкзаке, да?

— Угу, та, что с серой кнопкой? Я так понимаю, что именно она… всё запустит?

— Именно. Но действует не дальше десяти метров, как ты и просил. Хотя это мне совсем не нравится.

— Так надо.

На ответ Марка Костя лишь покачал головой. Немного задумавшись, он повернулся к прикрытому шторкой окну и пошёл в его сторону. Встав перед ним, парень твёрдой рукой сдвинул штору в сторону, впуская в комнату яркие лучи уже заходящего за горизонт солнца. Свет ударил Юмалова по глазам, но тот не отвернулся, а лишь закрыл веки. С десяток секунд он сидел на месте, смотря закрытыми глазами в окно. За это время всё, что он видел, вместо чёрного цвета приобрело оранжевый. В этот момент Марк подумал: «Мир что… морковка?». Нелепая и неуместная мысль развеселила юношу. Он скупо засмеялся и вскоре уснул на том же самом диване. Костя скоро тоже пошёл в свою комнату и заснул. И если Марка всю ночь мучили чудовищные кошмары, из-за которых он впоследствии совсем перестанет спать, то Костя спал крепким и спокойным сном, несмотря на предстоящее завтра.

Уже ближе к рассвету Юмалов всё-таки сумел вырваться из кошмарных чертогов своих снов. Он вскочил с кровати насквозь мокрый, покрытый слезами. Ему даже не пришлось сдерживать крик, потому что все звуки напрочь застряли в области груди чуть ниже горла. Кругом стояла темнота, и она пугала его. Встав на ноги, Марк быстрым шагом направился в ванну. Там он включил свет, подошёл к ванне и дёрнул ручку крана вверх. Полилась вода. Все тело мальчика трясло, и эту дрожь никак не удавалось унять, что лишь раздражало Марка. Дожидаясь, пока вода хоть немного нальётся, он до боли стиснул края ванны, но страх, пережитый во сне, никак не отпускал его.

— За что мне всё это? — упав на колени, прошептал он в конце концов.

Вода поднялась на высоту лишь с пол-ладони, но Юмалов всё равно разделся и залез внутрь. Облокотившись спиной на ещё холодную керамическую поверхность, он прикрыл глаза.

— Нет, я больше не буду спать. Никогда. Больше нельзя, оно… что это?

Его взгляд пал на одно мгновение на руку. Марку показалось, что он увидел там что-то необычное. Подняв предплечье вверх, он посмотрел на него и замер. По его телу ударили мурашки. На тыльной стороне его предплечья, ближе к кисти, внезапно вырос большой, налитый гноем глаз. Он впадал глубоко вниз в руку и в то же время выступал вперёд. Это был, быть может, самый уродливый глаз из всех, что видел Марк. Неестественно дёргающийся и косящийся на Юмалова, он то и дело подёргивался, а иногда моргал складками кожи, напоминающими морщины.

В омерзении Марк несколько секунд смотрел на глаз. Затем он не выдержал и стал пытаться выдавить его. Большой палец его второй руки с силой вдавился в мутную поверхность, продавливая её. Скользкая субстанция не сразу поддавалась напору и, как желе, расползалась вокруг пальца, не желая лопаться. Марк стал всё усерднее давить и выцарапывать посторонний орган, пока он вдруг не лопнул. В этот миг из него полилась кровь, бесцветная и белая жидкость, оставляя на месте глаза лишь безобразную дырку и «кожицу» от глаза. И только юноша более-менее расслабился, как заметил, что на второй руке находился точно такой же глаз, только поселившийся уже на другой стороне предплечья — у самого запястья. Его Марк тоже выдавил.

Когда это кончилось, он устало опустил лицо в раскрытые ладони. При этом он говорил о том, что эти сны начались просачиваться в реальность и что спать больше нельзя ни в коем случае. Скоро у него из носа потекла кровь, но ему было лень даже вытереть её, а потому в скором времени все его тело, как и ванна, были орошены каплями крови, а лицо так и вовсе наполовину окрасилось в красный. Слегка расслабившись, Марк стал размазывать эту жижу повсюду кругом себя, рисуя незамысловатые фигуры.

Спустя несколько минут в дверь позвонили. Юмалов подумал, что это странно, ведь на дворе все ещё стояло раннее утро. После этого до его ушей донеслись шаги Кости. Заинтересовавшись, Марк торопливо включил холодный душ, смыл со своего тела всю ту гадость, что налипла на него, и уже через пять минут стал одеваться. Скоро он уже был в коридоре. А там подозрительное действо: дверь в подъезд была открыта, в ней стояла строгого вида девушка в полицейской шапке. Это сразу насторожило юношу. Он укрылся за дверью и вслушался в их разговор.

— Когда? — задавал вопрос Сотин.

— Вчера вечером.

— Хорошо, там же есть кому позаботиться о всех формальностях, верно? Сестра, к примеру.

— Да, но… — девушка несколько опешила и растерялась.

— Ничего, мама всегда меня недолюбливала, а потому была бы только рада, если бы я в этом деле не участвовал.

— Хорошо…

На некоторое время в квартире повисла неловкая паузка. Даже Марк немного смутился, хотя казалось бы, однако Костя был как всегда спокоен и непоколебим, впрочем юноша всё равно чувствовал какую-то фальшь в этом человеке. Быть может, он не был настоящим стоиком? Быть может, он был всего лишь его симулякром? Эти мысли не имели значения в тот момент, поэтому Марк тут же от них отмахнулся и, дождавшись, когда девушка уйдёт, вышел к Косте.

— Это ведь не помешает нам? — недовольно спросил Марк.

— Что? Нет. Нисколько. Всё в порядке, можешь собираться.

— Да? — облегчённо вздохнул юноша. — Замечательно. Кажется, ты и впрямь стойкий человек. Или, может, у тебя были не очень хорошие отношения с матерью?

— Хм, у неё со мной — возможно, у меня же с ней были прекрасные отношения. Я её очень любил.

Конечно же, Костя сказал эти слова очень спокойным тоном, как само собой разумеющееся, и ничего в нём не выдавало скорби. Юмалов же несколько растерялся и смотрел на товарища непонимающе. Костя, однако, понял эту растерянность превратно.

— Ну чего ты так на меня смотришь? А что я должен страдать? — заговорил он. — Я должен впасть в апатию, депрессию и пустить к чёрту все свои планы и вообще жизнь? Да, она умерла, но мои страдания ничего не изменят, никому они не сделают жизнь лучше. И, Марк, если любишь кого-то, то всегда помни, что этот человек смертен. Потому его смерть не должна вводить тебя в смятение, ибо это нормально, это рано или поздно произойдёт. Если будешь помнить это, то и во время жизни человека, которого любишь, будешь ценить его больше. Я дал своей матери всё, что мог, я рад, что мне с ней повезло, и рад всем тем моментам, которые были у нас, но теперь её жизненный путь кончился. В этом нет ничего страшного, это просто надо принять. Я не собираюсь грустить, это слишком эгоистично даже для меня, — Костя улыбнулся.

— А-а… как скажешь, — отмахнулся Марк, но про себя подумал, что это всё ему было более чем понятно, но…

— Чего ты такой недовольный? Эй, куда?

— Я завтракать, — отозвался Марк, шаркая ногами в сторону кухни да уткнув нос в пол, как последний из горбачей.

Ближе к обеду они вышли из дома. Оказалось, что у Кости была своя машина. В ней они и поехали в город. Всю дорогу в руках у Марка был зажат вчерашний портфель. На лице у него совершенно ничего не читалось, словно вместо лица на нём в утреннем свете блестела маска, но вот в душе у парня было неспокойно. Он предчувствовал большие события и очень волновался, о чём говорили вспотевшие ладони и трясущиеся ноги, но в то же время он неутомимо ждал предстоящих событий.

— Приехали, — вдруг произнёс Сотин.

Повернув голову вправо, Марк увидел большое здание у парка — самый крупный банк в городе, на котором, собственно, и держалась немалая часть экономики Лжеца.

— Благодарю, — улыбнулся Юмалов, развернувшись к Косте

— Тем не менее я все ещё не совсем понимаю… зачем всё это.

— А знаешь что? Я тоже, — после этих слов Марк засмеялся и вышел из автомобиля.

— Удачи. Она тебе понадобится, — попрощался Костя, и на том они разошлись, мимолётом перекинувшись друг с другом взглядами, в которых читалась мысль о том, что это была их последняя встреча.

Марк дошёл до здания банка и остановился. Перед ним светилась дверь. Словно ворота в Содом, что вот-вот загорится, возвышались они над юношей. Крепко сжав кулаки, он тем самым попытался спрятать дрожь. Вдох-выдох. Его грудь высоко вздымалась, а поток воздуха, выходивший из рта, оставлял на стеклянной двери тонкий паровой след. И вот он уже дёрнулся вперёд, намереваясь войти внутрь, сделал шаг и вдруг остановился, а затем развернулся и торопливо встал на прежнее место. Вдох-выдох, и вот он было снова дёрнулся вперёд, но резко замер и стал судорожно оглядываться по сторонам.

— Чёрт, я наверно выгляжу слишком подозрительно. Тц, надо… надо отвести подозрения! — и сам над собой посмеялся, но сценку играть не перестал.

Задумавшись на пару коротких мгновений, Юмалов в очередной раз быстро выдохнул и непринуждённо так привстал на цыпочки, да принялся покачиваться вперёд и назад. И вот, спустя ещё секунд пять, его рука таки уверенно потянулась к дверной ручке и уже почти схватила её позолоченную поверхность, как вдруг его грубо одёрнули за плечо.

— Парень, ты издеваешься? — Обратился к Марку грубый, зернистый мужской голос, напоминавший, почему-то, своим звучанием гречку.

Обернувшись, Юмалов увидел пару средних лет: пузатого мужчину и женщину с короткой фиолетовой стрижкой, что смотрели на него с изрядной долей раздражения, а так же презрения. Ни говоря ни слова, юноша сделал шаг в сторону пропуская людей внутрь. Невольно, давая им проход, он, к своему несчастью, позволил лицу обрасти кислым выражением и озлобленным взглядом.

— Какая поганая молодёжь пошла: орут ночами под окнами, шатаются всюду, блюют портвейном на прохожих — жить на одной планете с ними просто невозможно. Ещё и стоят тут, пройти не дают.

— Да это всё нашенское образование! Не учат их ничему, — сказала мужу женщина.

— Не образование это, а в семьях никто не воспитывает, вот и всё.

Подслушивая этот разговор, Юмалов молча проследовал за ними и вошёл в банк. Ему чудовищно хотелось высказать своё возмущение: и то, что он не такой, как все эти юродивые подростки, и то, что это их поколение воспитало нынешнее, и то, что они уж точно не хуже прошлых поколений и много чего ещё, что всегда хочется высказать предкам, но никто никогда не высказывает, а если и высказывает, то вызывает у них лишь смех и ещё большее презрение. В конце концов, Марк сдержал этот глупый порыв и просто промолчал, ведь не было никакого смысла вступать в спор, они — эти самые споры — всё равно бесполезны, лишь нервы расшатывают. Да и его мысли отвлеклись на нечто более важное, чем пара старпёров: красота помещения.

Внутри здание было очень величественным. Высокие потолки напоминали собой лепестки кислицы, закрывшиеся на ночь. Острыми краями мраморно-белые части потолка сталкивались друг с другом и в точке их соприкосновения вырастала величественная люстра, распадающаяся множеством хрустальных капелек, что отражали жёлтый, искусственный свет. Внизу же находились обыкновенные полупрозрачные кабинки с офисными столами и офисными же рабочими внутри них. То и дело кругом стучали и щёлкали клавиши клавиатур, что входили в резонанс в древним величием здания. Эти кибитки было будто бы призваны в это место, чтобы опорочить его и привести к равновесию. Вместе они представляли Инь-Ян. А в окнах тем временем утренним огнём горели фрески. В углах банка стояли горшки с очень крупными растениями, очевидно тропического происхождения. Их широкие листья порой заглядывали внутрь кабинок, словно любопытные звери, и тогда рабочие своими канцелярскими ножницами отрезали кончики больно любознательных листов, отчего те смотрелись какими-то рубленными и квадратными.

Встав прямо посреди банка, будто статуя Асклепия в Эрмитаже, что исцелил Плутоса — бога богатства — от его слепоты, Марк ощутил странную лёгкость во всём своём теле. Вновь бросив взгляд на обрубленные кусты, юноша заметил, что их листья медленно плывут вверх, словно находясь в воде. И тогда Юмалов понял, что тоже вот-вот оторвётся от земли и воспарит. Вот и ручка у одного из сотрудников банка целеустремлённо поплыла ввысь, но работник в последний момент протянул свои короткие пальцы, схватил ими ручку и стал что-то писать у себя на столе. Наконец и Марк, не выдержав, оттолкнулся ногами от земли и воспарил. Плавая, будто в воде, он медленно летал над головами уткнувшихся вниз посетителей банка. Все они были очень разные: старые и молодые, женщины и мужчины, медленные и расторопные, красивые и уродливые, живые и мёртвые. И каждый, к большому удивлению Юмалова, казался реальным, полным своих мыслей, мечт, надежд и страхов. Эта мысль не понравилась парню и он отвернулся от людей: развернулся на спину и уткнулся носом в потолок.

Оттолкнувшись носком своего ботинка от ближайшей кабинки, Марк взмыл ещё выше и полетел вперёд. Так он долетел аж до стены, коснулся её вытянутыми вперёд ладонями и оттолкнулся обратно. Пролетая над рядами одинаковых в своём крайнем минимализме кабинок, он вдруг почувствовал, как что-то ударило его по спине. Нахмурив брови и повернув голову вниз, он увидел, как одна из работниц банка — тощая, немного горбатая девушка с самодовольными, ехидными, маслеными глазами — кидает в него ручками, что кучей были воткнуты в спину пластмассового ёжика, стоящего у неё на столе, и заменяли ему иголки.

— А ну слезай оттуда! — злобно крикнула она, сверкнув своими серыми, свирепыми глазищами на Марка.

— Я разве вам мешаю? — спросил парень, ощущая при этом странное покалывание в районе груди, вызванное не то раздражением, не то каким-то страхом, не то чем-то ещё.

— Мешаешь! Припёрся тут пьяный и летаешь, а ну быстро спустился и свалил вообще из банка!

— Не пьяный я! — возмутился Марк.

— Ага, будто я не вижу.

Тут женщина достала из под стола трость с закруглённой наподобие крюка рукоятью и, схватившись за противоположный её край, попыталась зацепить Марка за ногу и спустить на землю. Растерявшись, Юмалов стал судорожно осматриваться, будто ища помощь в спасении от сумасшедшей тётки, но ловил на себе лишь неодобрительные и хмурые взгляды, будто всех ужасно бесил тот факт, что он не остался крепко стоять на земле, а взлетел — ишь какая некультурщина! И это-то при людях-то! Такие взгляды привели Марка к ещё большей растерянности и он было уже подумал, что пора воплощать план в жизнь и уж было полез рукой в карман, но не набрался сил и плюнул на эту затею — потом. К тому времени женщина уже почти зацепила его и юноше пришлось начать брыкаться, дабы не быть пойманным треклятой тростью. Он снова посмотрел на опухшее лицо сотрудницы банка и увидел под её глазами большие синие мешки. Ему внезапно почудилось, что если она его зацепит, то он, несомненно, упадёт прямиком в эти мешки и застрянет в них, будто детёныш кенгуру. После этой мысли Марк стал отбиваться с ещё большей силою. И, один раз удачно оттолкнувшись от трости, улетел выше, к потолку, где достать его было уже не так и просто. Ухмыльнувшись, он победным взором окинул женщину. Впрочем, ему было не очень уютно смотреть на неё, ведь в глазах у той явно читалась вся её жизнь: многочасовая, рутинная работа, дома муж, вызывающий лишь чувства ненависти да злобы, нелюбимые дети, домашняя рутина, готовка, стирка, ночью детский плач, не дающий спать, с утра снова работа. Этот взгляд очень смущал юношу, вызывал невыносимую тоску в его душе, а потому он, не выдержав, отвернулся и снова лёг на спину.

Спустя несколько мгновений, Марк почувствовал что-то странное в своём животе. Положив на него ладонь, он ощутил, как с десяток больших, склизких и мокрых глаз быстро двигались под его одеждой. Словно инопланетные жуки или паразиты, они копошились в нём, пытаясь выбраться из под одежды и окинуть окружение своим отвратным и до жути любопытным взглядом. Марку вдруг стало плохо. Его бросило в жар и дыхание стало прерывистым. Бледное лицо его приобрело красный оттенок.

С силой сжав свой живот и почти раздавив глазные яблоки, с которых стала выделятся слизь, Юмалов чуть было не потерял сознания, как вдруг что-то зацепило его и резко потянуло вниз, к полу. Это та самая женщина взобралась с ногами на стол и таки добралась до юноши.

— Говорила же пьяный! — крикнула она, вцепившись своими кривыми пальцами в плечо Марка.

— Парень, ты как? — послышался басистый голос какого-то мужчины.

— Кажется я не здоров…

— Дайте его мне. — с этими словами мужчина в костюме и поразительно квадратным лбом забрал Марка и, пройдя меж лениво наблюдающими за зрелищем людьми, усадил его на скамейку.

Чуть прикрыв глаза, Марк шепотом стал считать секунды. Один. Два. Три. Четыре. Пять. И стоило только цифре пять спрыгнуть с его чуть дрожащих губ, как юноша вскочил со скамьи, напугав мужчину, стоявшего над ним.

— Т-ты чего… кхм, ты как? Я если что медик, могу помочь.

— Цыц! — Марк отмахнулся от мужика и стал резво крутить головой, словно мгновение назад ему вовсе не было плохо.

Немного постояв на месте, юноша закусил большой палец своей правой руки, а затем несколько отрешённо посмотрел на мужчину.

— Стой, — произнёс Марк и подошёл ближе к совсем растерявшемуся к тому моменту человеку. — Скажи… могу ли я ошибаться? — мужчина было уже открыл рот для ответа, но Марк его перебил. — Нет! Конечно нет! Чего же это я… чего же…

— Эй! — послышалось из-за спины Юмалова.

Парень обернулся и увидел перед собой подростка, лицо которого было спрятано в тени растения. Его рука что-то крепко сжимала в кармане куртки, а сверкающие в тени глаза смотрели на Марка со… страхом.

— Эй, — повторил незнакомец, — лучше уходи отсюда. Подобру-поздорову.

— Ещё чего? — Вопросительно подняв брови, спросил Марк и хмыкнул.

— Идиот ты. Что ты собираешься сделать? Ты не прав, не надо так. Глупость это полнейшая, сам себя после вытерпеть не сможешь. У тебя нет никаких доказательств, у тебя нет никакой опоры, — скрипя зубами, процедил подросток и сделал небольшой шаг вперёд. Марк же сделал шаг назад. — Что ты по твоему делаешь?

— Я? Я беру на себя ответственность: за себя, за людей, за мир.

— Да кто дал тебе такое право? — вскрикнул собеседник удивлённо и насмешливо.

— Я же и дал! Моё самобытие дало! И дало оно даже не право, а обязанность взять на себя эту ношу: ответственность за всё. Теперь, когда я понимаю, что он всего лишь фальшивка и мразь, у нас больше нет ничего. Ни у меня, ни у всех остальных. «Если бога нет, то всё дозволено»!

— Да… что это за бред? Не так ведь! Зачем же мир уничтожать, если можно попытаться спасти его или хотя бы не вредить?

— А кто сказал, что какой-то из этих вариантов лучше остальных? Вся эта морализаторская хрень есть только в наших башках, её нет вне нас, её придумал он, а он — пошёл он нахуй!

Марк окончательно взбесился и закричал. Незнакомец тоже не выдержал, достал из кармана пистолет, навёл его прямо в лицо Марку и спустил курок. Прогремел выстрел. Зеркало, разделяющее говоривших, разбилось. Юноша отшатнулся назад и схватился рукой, в которой не было оружия, за лицо. На его глаза стала стекать тёплая кровь, застилая собой окружающий мир. Незнакомец же пропал, стоило зеркалу разбиться. И в этот самый момент в банке раздался оглушительный, невыносимо отвратный женский визг, прозвучавший в ушах Марка, подобно сирене.

В первые секунды все люди, находившиеся внутри, растерялись и прижались к полу, но после помещение будто взорвалось. Толпа, как стая бизонов, ринулась наружу. Спустя всего лишь несколько мгновений после выстрела, кто-то уже вовсю пытался открыть дверь, правда дёргал не в ту сторону. Скоро он должен был опомниться и выбежать наружу, но Марк успел поднять пистолет и выстрелить в беглеца. Тот дёрнулся, будто ужаленный и, обмякнув, упал свои телом на дверь, не давая выбраться уже остальным заложникам.

Ожидаемо, из-за угла вихрем вылетели трое охранников. Над головой Юмалова просвистели выстрелы, но прошили воздух они слишком уж высоко — люди мешали целиться, оставалось лишь стрелять вверх, в надежде напугать парня. Марк, однако ж, совсем не напугался, лишь направил пистолет в сторону охраны и несколько раз быстро спустил курок. В отличие от охраны, он вовсе не боялся покалечить невиновных, так что один из защитников тут же упал замертво. Ещё двое было ранены: охранник и случайно попавшая под пулю женщина, та самая, что ругалась на пропащее поколение мужу, когда Марк входил в банк. Третий остался на ногах и, спрятавшись за колонной, стал ждать момента, когда юношу можно будет подстрелить. Не дожидаясь развития событий, Юмалов рванул вперёд, раскидывая в стороны мешающихся людей и в считанные мгновения добрался до колонны и хотело было обойти её, но, в этот самый момент, будто гигантское дерево, на Марка свалился охранник, при том ещё и треща своими сжатыми до боли зубами, как самый настоящий срубленный дуб. Этот хитрый человечишко взял да и обошёл мальчика со спины! Повалив парня на землю, он было попытался застрелить его, но ударом ноги Марк выбил оружие из рук врага. Тогда грузный мужчина самолично навалился на подростка, не давая уже ему сделать выстрел.

В какой-то момент борьбы они уже оба остались без оружия, поднялись на ноги и стали друг напротив друга. Тем временем в окружающих проснулся странный, но, на удивление, естественный интерес или даже азарт да жар, предстоящего боя. Довольно быстро чувство страха сошло на второй план и вот толпа уже в виде некоего ринга обступила дерущихся. Лица людей налились кровью, груди их тяжело и быстро вздымались, а глаза хищно сверкали, предчувствуя кровь.

Впрочем, Марк ничего этого не видел. Весь мир покрылся чернейшим из дымов и исчез, остались лишь два кулака, то и дело намеревающихся покалечить юношу. Вот один из них, сверкнув своим змеиным глазом, метнулся в сторону его лица и, будто бы жалом, рассёк губу. Сморщившись от резкой боли, Марк сделал шаг назад и тут же уклонился от ещё одного кулака, вырвавшегося откуда-то из темноты и пролетевшего над ним хищным орлом. Затем уже Юмалов атаковал своего врага, целясь в кроваво-красный клубок, расположившийся прямо между двумя кулаками. Так они продолжал биться друг с другом, поочерёдно нанося удары и защищаясь.

Два врага, полностью захваченные азартом боя и первобытной ненавистью, адским варевом бурлящей внутри них, снова и снова схлестывались вместе, словно две противоборствующие стихии. Обоим уже начинало казаться, что бой идёт так невыносимо давно, однако на деле не прошло и пол минуты с начала драки. Наконец, охранник рванул вперёд, пытаясь сбить Марка с ног и завершить бой, но юноша чуть отклонился назад и, занеся ногу в бок, со всей силы приложил разбежавшегося врага лодыжкой по шее. Что-то громко хрустнуло и мужик упал на пол.

Выдохнув, Юмалов подошёл к противнику и наклонился над ним, намереваясь сжать свои руки на его шее, как вдруг прогремел выстрел — кто-то из толпы поднял с пола пистолет и спустил курок. Правую руку Марка ожгло болью. Опустив на неё взгляд, он увидел, как его мизинец, полностью залитый напрочь чёрной жидкостью, не имеющей ничего общего с человеческой кровью, покачивается на маленьком ошмётке плоти. Стиснув зубы, Марк схватил раненный палец и одним резким движением оторвал его. Не сдержавшись, юноша закричал, но почти сразу подавил крик и снова до боли сжал челюсть. Из оставшегося обрубка на поверженного охранника стали капать гной и некая чёрная субстанция, напоминающая мазут.

Сжав уцелевшую руку в кулак, Юмалов поднялся на ноги и развернулся. В пяти метрах перед ним стоял какой-то парень в толстовке цвета хаки, держащий в руках пистолет, его пистолет — Марка! Оценив ситуацию, Юмалов понял, что деваться некуда. Он попытался незаметно сунуть руку в карман, но стрелок заметил это и — прогремел выстрел. Плечо мальчика обожгло искрящейся болью. Зашипев, он схватился за рану, к счастью не глубокую, и со злостью посмотрел на врага. Тот молча стоял на месте. Секунда и снова, ударяя по ушам всех людей застрявших в здании банка, пистолет выстрелил. В этот раз пуля щёлкнула где-то совсем близко к уху Марка; гад пристреливался и следующим выстрелом должен был попасть в голову. Тогда Юмалов наконец-таки перестал стоять на месте, послушной мишенью, а метнулся в сторону, уходя от последующих выстрелов, и широкой дугой стал приближаться к противнику. То тут то там щёлкали хищные пули, порой выбивая искры из пола прямо под ногами Марка. Подскочив к ближайшему человеку — какой-то женщине в белой шубе — Марк схватил её за руки и дёрнул в сторону так, чтобы она стала между ним и стрелком. Следующая пуля попала девушке в живот. Грубо отбросив её в сторону, как мешок мусора, Юмалов побежал вперёд. Стрелок же в очередной раз попытался спустить курок, но в этот раз пистолет лишь печально щёлкнул — патроны кончились. С разгона Марк врезался уцелевшим плечом в грудь парня и повалил его на землю. И снова мир вокруг перестал существовать, и не было ничего, помимо кулаков да лица противника, что очень быстро превращалось в сплошное кровавое месиво. Марк бил и бил, снова и снова, пока вдруг из под мяса не показалось что-то белое. «Кость? Нет, точно нет. Это что-то мягкое», — подумал Марк. Поначалу он просто удивился, но вскоре пришёл в ужас, как только понял, что под мясом пряталось знакомое, то самое бледное лицо маленькой девочки, с очень умными и ядовитыми глазами.

— Только не ты! — закричал он.

С силой отпрыгнув назад, Марк мгновенно опустил руку в карман и нащупал там нечто, по форме напоминающее старый, как говорят «деревянный», телефон. Торопливо вытаскивая чёрную коробочку из кармана, будто назло зацепившуюся за проклятые нитки, Марк совсем позабыл об окружающем мире, а потому и не заметил, как некий амбал накинулся на него и толкнул своим телом. Коробочка тут же отлетела в сторону, а юноша упал на землю. Вскрикнув, Юмалов попытался встать на четвереньки и доползти до спасительной вещички, но кто-то схватил его за ноги и оттащил назад. Лягнув своих врагов, Марк обернулся и окинул столпившихся над ним людей безумным взглядом, полным как злости, так и страха перемешанного с грустью. Руки его дрожали и, даже несмотря на свою исполинскую, как ему казалось, силу, он не мог никого оттолкнуть от себя, лишь отчаянно отмахивался от людей, будто умирающая корова от комаров.

Толпа вокруг становилась всё плотнее и нависала над Марком тёмной, безликой вуалью. В какой-то момент он и вовсе явственно увидел, что у людей — если то были люди, конечно — не было лиц. Одни лишь белёсые, размазанные пятна, что тусклыми фонарями смотрели в его сторону и медленно пододвигались к нему. В очередной раз отмахнувшись от напирающих существ, Марк таки смог подняться на четвереньки и с силой оттолкнулся от земли. Проскользнув прямо под массивным туловищем безликого существа, бывшего некогда разными людьми, но ныне ставшего единым, многоногим организмом, Марк вытянул вперёд руку и схватил коробочку. Не долго думая, он большим пальцем скинул в сторону крышку и собрался уже было нажать на призывно мигающую серую кнопку, как вдруг на его руку с силой наступил чей-то тяжёлый ботинок. Марк вздрогнул и чуть было не выронил драгоценное устройство. Ботинок надавливал на предплечье жадно и с удовольствием, никак не давая возможности нащупать кнопку и вдавить её вниз. А затем ещё и одно из тел внезапно упало прямо на спину Марка, придавливая к земле, да начало неистово избивать его своими костлявыми кулаками. Удар за ударом, Юмалов чувствовал, как теряет сознание и контроль над собственным телом. Темнота же вокруг него всё сгущалась, залезая прямо на глаза и оставляя на зрении чернильные пятна, то появляющиеся, то пропадающие.

И вот, когда беспамятство было уже совсем рядом, когда бесславное поражение капало слюной на пальцы его ног, он вдруг вспомнил. Молниеносно Марк скользнул взглядом в бок и нашёл иконку «изнанки». Не думая более не мгновения, он переместился в иной мир. Человек, сидящий на нём, превратился в вязкую, вонючую и совершенно безвольную слизь, что тут же стекла вниз и лужей распласталась на полу. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Марк медленно встал на ноги. Тело его дрожало, а голова гудела, но на губах сверкала улыбка, губы которой залились тёмной кровью, словно помадой. Осмотрев уродливые, нелепые фигуры людей, он вознёс руки к небу и улыбнулся ещё более широкой улыбкой, чем прежде, он — мессия! Затем Марк небрежно поднял с пола детонатор и, аккуратно лавируя меж чудовищами, протиснулся наружу. Там он нашёл стул. Подняв его здоровой рукой, Юмалов деловито осмотрел его, смахнул ладонью слой столетней пыли и кивнул сам себе. Оглядевшись, вернулся туда, откуда ушёл и поставил стул в самый центр толпы. Брезгливо отодвинув уродливых монстров в стороны, что яростно булькали своими гадкими глотками, но не могли оказать ему никакого сопротивления, он взобрался на стул и оглядел банк, будто то были его владения. Юношу снова обдало волной смеха. Смотря на уродливые морды, окружающие его, Марк недоумевал, как он мог сомневаться, как он мог помыслить о том, что эти существа могли быть живыми и настоящими. Нет, они совершенно точно всего лишь куклы. Куклы, единственным спасением для которых была бы смерть. В этот момент он с неприкрытой жалостью посмотрел на чудищ и сердце его кольнуло. Однако он сам прекрасно понимал, что не им сочувствует, а себе, своему одиночеству и своему отражению в их белёсых, пластиковых зрачках.

Юноша вышел с изнанки и оказался окружён множеством людей. В последний раз он оглядел их и увидел самых разных, непохожих друг на друга и поразительно жизнеподобных людей, с испугом глядящих на него самыми обычными глазами. Среди них затесался маленький мальчик, лет семи, одетый в потёртую одёжку да большую кепку, сидевшую на его растопыренных в стороны ушах. «Мелкий воришка», — подумал Марк с ухмылкой. Даже сейчас в маленькой ручке паренька сверкали мужские часы, снятые с рядом стоящего банкира. И Юмалов было улыбнулся мальчику, но заметил, что тот смотрит на него со страхом и… укором. Весь мир будто замер. Тишина. Бесконечное спокойствие.

— Не прав я, да? — Спросил Марк мальчишку.

— Не знаю, дядя, — ответил он. — Ты это уж сам решай, я таких задачек в школе не изучал.

— В том то и дело, что я тоже. А как думаешь, какой там ответ примерно будет?

— Нуль, — ухмыльнувшись и нахально покрутив в руке украденные часы, ответил ребёнок.

— Нуль? — Переспросил Марк, пригнувшись к мальчику.

— Да, нуль. Ничего. Такой вот ответ, что ответа нет. Но ты попробуй, порешай, туда-сюда, глядишь и найдёшь чего, да ток я сомневаюся.

— Отчего же так? Если постараюсь, неужели не отыщу?

— Старайся — не старайся, всё одно. Может и придумаешь себе решение, и подумаешь, будто правильное оно, да сам себя лишь обманешь. А тут уж и новая задачка появляется.

— Какая?

— А вот такая: что лучше, правда или истина? Но я математику вообще не люблю, если честно, и задачки тоже. Кто это сказал, что она, математика эта ваша, мне в жизни пригодиться?

— Ха, и то верно. Ладно, спасибо тебе, — Марк вытянул вперёд руку и потрепал мальчишку по голове.

После этого небольшого диалога, Юмалов выпрямился, время снова завело свои шестерни, после чего он нажал на кнопку детонатора. И ничего не произошло. Толпа зароптала. Тогда Марк нахмурился, цокнул языком и, повертев детонатор в руке, нажал кнопку ещё раз. За мгновение до взрыва, Марк подумал, что если эти люди и правда живые, если их жизни стоят хоть чего-то, то он вмешается, он остановит его и не даст случиться стольким смертям. Однако в глубине души Марк был более чем уверен, что никто ему не помешает, что он заброшен создателем, как и люди под его ногами. Никому уже нет дела. И поэтому за всё произошедшее Юмалов берёт ответственность на себя.

Прогремел невероятной силы взрыв. Всё здание разом взметнулось вверх и в виде смертоносного бетонного цунами упало на грешную землю. Кучи обломков стен, потолка, стекла и железа дождём рухнули с небес, въедаясь в развороченную почву. И всё это было охвачено пламенем, кричащим жестоким, диким и кровожадным воем. Ничто не могло там выжить.

Костя смотрел на пышущий яркой дикостью взрыв, отъехав на безопасное расстояние. Он даже подивился мощности взрывчатки, ему казалось, что будет куда как слабее. Всё вокруг на несколько кварталов было накрыто чёрным облаком пыли и пепла. Взрывная волна выбила окна в соседних домах и теперь ближайшие улицы стали странноватой инсталляцией, изображавшей стеклянный дождь. От этого вида сердце Сотина дёрнулось и по груди его разлился щекочущий жар. Положив голову на руль автомобиля и развернув её в сторону банка, Костя с лёгкой улыбкой наблюдал за процессуальной картиной. Но вдруг его охватил страх, сердце сжалось в маленький комок, а на лбу выступил пот.

— Он же… не умрёт?

Всё вокруг Марка в одно мгновение оказалось пожрано ревущем пламенем, жадно уничтожающим всё, что в него попадало. Однако из бескрайних всполохов огня проглядывали почему-то не обломки здания банка, а школьная доска, больничная койка, уголок с иконами его бабушки и прочие другие, странные вещи. Быть может, это удивило бы Марка ранее, но теперь ему было, конечно, не до этого. Плоть его заживо плавилась под воздействием пламени, кости ломались и крошились в труху, а куски здания, словно шрапнель, прошивали живот насквозь. Невыносимая боль обуяла его тело, столь сильная и жгучая, что адреналин не мог скрыть и малую её толику. Марку оставалось лишь желать смерти от болевого шока, но он совершенно точно знал, что не сумеет её дождаться. Вывернувшись, заломав свои руки, он настолько сильно раскрывал в крике рот, что казалось, словно он начал разрываться.

Тогда из огня стали появляться новые образы: люди. Множество людей, знакомые и не знакомые Марку, они виделись ему в огне. Без каких-либо трудностей они стояли там, прямо на воздухе, прямо среди всполохов невыносимого пламени. И ничего им не было. Взрыв никак не навредил им. Совершенно спокойные, не потревоженные и уверенные, они стояли там и выжидающе смотрели на Марка. Зубы его заскрипели от этого вида, а в затуманенном взгляде блеснула ненависть и злоба. И тогда они в один краткий миг умерли. Погиб каждый человек на этой планете, абсолютно все сгорели в огне. Марк остался совсем один, он испугался, закричал и — потерял сознание.

Тягучая, неподатливая тьма. Он ничего не видел. Глаза его были широко раскрыты, но ни единой капли света не проникало в них. Ему показалось, словно он с самого солнца рухнул вниз — во тьму, как Мартин Иден в пучины моря. Однако это было не так. Скоро свет стал тоненьким лучиком пробиваться к нему, медленно расширяясь. Вокруг все ещё было совершенно темно, но где-то далеко впереди виднелась маленькая белая точка, из которой на Марка что-то светило. Он лежал на земле и смотрел в эту точку очень долго, пока не догадался, что стоит попытаться дойти до неё. Невероятная слабость прижимала мальчика к земле, но, хоть и с большим трудом, он сумел приподняться сначала на локти, а затем… затем снова упасть на землю, уткнувшись носом в холодный пол.

— Тело не болит, — сказал он вслух, чтобы услышать свой голос и удостовериться, что он все ещё не призрак.

Затем Марк медленно провёл ладонью по своему животу, своим ногам, лицу — раны были, но не болели. Немного пораскинув мозгами, Юмалов решил, что так и должно быть. Перевернувшись на спину и выпустив воздух из лёгких длинным потоком, напоминающим шёлковую ленту, он вдруг нашёл в своей голове осознание того простого факта, что он действительно жив, пока что. Ещё пять секунд он пролежал на земле спокойно, не издав и звука, после чего завыл, как раненный, отчаявшийся зверь. Левый глаз дрогнул и с уголка его по щеке покатилась одинокая слеза.

— Даже смерть отвергла меня, — прошептал Марк, а затем, вновь проводя параллели с Иденом, в пол голоса прочёл маленький кусочек из перевода той самой строфы «Сада Прозерпины». — Благодарим вас, боги, что жить на не века.

Произнеся это, Марк прикрыл лицо рукой и замолчал. Спустя несколько минут он тихо и с ненавистью прошептал.

— А ты… ты даже смерть мне подарить не можешь, не за что мне тебя благодарить. Чёрт, чувствую себя таким… заброшенным.

Тогда Марк, наконец, нашёл в себе силы подняться с земли. Коридор, в котором он оказался, был совсем не высок — Юмалов никак не мог в нём распрямиться и идти приходилось в непрерывном поклоне, либо на четвереньках, что было бы ещё хуже. Тем не менее, он пошёл. До света было не так уж и далеко, но ослабшее, усталое тело едва двигалось и путь занимал так много времени, что мысли свинцовыми каплями стали прожигать его разум. И тогда появился призрак. Он вылез прямо из чёрной стены немного впереди Марка и посмотрел на него укоризненным лицом Полины.

— Ну и что ты натворил? — спросила Поля, едва не срываясь на крик.

— Эх, — выдохнул Марк, — что тебе опять не нравится?

— Серьёзно? Может тот факт, что ты убил стольких людей и ещё больше сделал несчастными и одинокими?

— Заткнись. Как я мог убить кого-то, если никто и не жил из них? То были обычные ходячие трупы и не более. Единственный, кого я мог бы по настоящему убить — я сам. И то не смог! Если бы они были живые, если бы их жизни имели хоть каплю цены, то он бы не дал мне это сделать. Но всё, как видишь, произошло. Это ещё одно доказательство моей правоты. Да и… если бы они имели в себе хоть что-то настоящее и живое, то я бы увидел это в их лицах, но… но у них даже лиц не было! Так что никого я не убивал, отвали от меня. И без того тошно.

— Неправда! Ты всё лжёшь. Зачем ты делаешь всё это? А что, если всё ложь и ты ошибаешься?

— А-а! Не сей во мне сомнения! — Крикнул Марк, схватившись за сердце, что чуть не разорвалось от одной мысли, допускающей его ошибку. — Тебя это всё вообще не касается. Что же ты меня мучаешь? Своими разговорами ты несёшь мне ещё большую боль, чем почувствовали те несчастные. Это самое ужасное, чудовищное из всего, что ты можешь сделать сейчас. Не надо, прошу тебя, умоляю. О, дайте мне безумия, чтобы мысли эти не изъедали мою голову! Ты не понимаешь в каком положении я оказался. Я убил. Да, убил. Но не тех людей, вовсе не их. Я убил те иллюзии, что делали меня человеком, что связывали меня с вашим миром. Теперь они убиты мной. И я стою перед их гниющими трупами и трясусь от страха. И всё, что у меня осталось — ненависть! Ты и её хочешь меня лишить. А моя ненависть, моя милосердная ненависть, — он захлёбывался в собственных словах и подступивших к горлу слезах, — это всё, что у меня есть! Мне нельзя её лишаться. Нельзя, Поля. Мне нужно ненавидеть это всё, а иначе я заглохну, как старая паровая машина. Я должен ненавидеть и сражаться с ним — это та единственная вещь, которая делает меня чуть более реальным, чем все те куклы, бродящие по миру. Чуть более живым, чуть более настоящим. Но даже так, это лучше, чем быть совсем пустым, чем не иметь совсем никакой воли. Ты понимаешь меня? Пожалуйста… что если я останусь и без этой мелочи? Как тогда вообще существовать в мире, где нет совсем ничего настоящего, где не на что опереться? Тем более, когда меня даже смерти и той лишили! Но пока что у меня есть хотя бы ненависть. Так пускай я стану хоть чудовищем, и уже люди начнут ненавидеть меня, и даже это было бы счастьем! Но нет! Всё пусто! Всё вокруг пусто! Покуда есть он, что одним своим существованием обессмысливает всё происходящее. Он, что мифическим змием пожирает всё живое, весь смысл и оставляет после себя лишь пустоту да абсурд. Не могу я так! Не могу. Я хочу иметь хоть что-нибудь… У меня так болит сердце. Я должен уничтожить всё, что создал он, и только в виде побеждённого прошлого оно заимеет себе цену. Не только для меня, но и для него. Потеряв свой мир, он, может быть, начнёт ценить его и тогда…

— Отлично! Но подумал ли ты о том, что было бы, если бы его не существовало? Это был бы точно такой же бессмысленный и пустой мир, только теперь в нём и врага для тебя не было бы. Так мы хотя бы знаем, что есть кто-то, кому не совсем уж плевать на нас, кому интересно играть нами и наблюдать, но в ином случае что? Мы останемся совсем одни, лишённые каких-либо ориентиров, какой либо убедительной опоры. Мы будем пытаться решить, что хорошо, что плохо, что нам делать, а что нет. Но всё это будет исключительно на нашей совести. Не будет ничегошеньки a priori, на что мы могли бы опереться и от чего могли бы оттолкнуться! Каково было бы жить в мире, где твоя свобода — это всё, что существует, и она настолько безгранична, что ты несёшь ответственность за всё на свете, не только за себя, но и за других людей, за всё. Лучше быть под крылом кукловода и просто плыть по течению, имея в жизни чёткий смысл — следовать сценарию, чем существовать в постоянном ужасе и тревоге, в метафизической пустоте и заброшенности!

— Я… каждому своё, наверно, но я бы предпочёл свободу, пускай и невыносимую, чем не иметь совсем уж никакой воли.

— Стой. Мы слишком много болтаем, — вдруг сказал призрак.

— И?

— У нас ограниченное время на разговор, если он будет слишком длинным, то это уже будет скучно, а так нельзя. Необходимо постоянно соблюдать баланс, чтобы история вышла интересная и цепляющая. Хотя, конечно, она уже настолько испорчена всем предыдущим, что ничего её не спасёт.

— Да тыиздеваешься! Ты сейчас серьёзно? Отвали от меня! — закричал Марк, нервно смеясь и не моргая смотря на собеседницу. — Боги, ну что за нелепость? Это просто уму не постижимо. Аха-ха! «Скучный разговор» видите ли! «Слишком долгий»! «Нельзя так»! Ха-ха-ха! Я не могу. Не могу. Чёрт бы тебя побрал, какая ты тварь.

На секунду замолкнув, Юмалов кинул безумный взгляд на призрак и, оскалившись, вдруг набросился на неё, стараясь не то ранить, не то убить. Но призрак оказался абсолютно бесплотным и Марк лишь прошёл сквозь него.

— Как же мне хочется обыкновенной пустоты. Как жестоко жить лишь по чей-то нелепой прихоти. И никто не спросил меня, хочу ли я существовать…

— Хуже ли это ситуации, когда ты существуешь лишь потому, что твоим родителям захотелось потрахаться? — со смешком спросила псевдоПолина и легла на землю возле Марк. — Извини.

— Ничего. Просто я болен… я очень и очень болен. Не здоров.

— Знаю. Всё знаю, — тихо произнёс призрак. — Но скажи мне, неужели мир хочет погибнуть? Ты его-то спросил? Или из-за своего личного горя, ты решил привести к ответу всё мироздание?

— Ты же сама говорила сейчас про свободу и ответственность. Я взял на себя ответственность за этот мир. Я решил, что для него хорошо, а что плохо. Раз уж есть во мне толика свободы, то вот она — взять ответственность за несмышлёныша.

— И прикончить его.

— Ага, и прикончить, — прошептал Марк.

Спустя некоторое время Юмалов снова поднялся на ноги и пошёл дальше по коридору. Молча, они прошли большое расстояние и вот выход — та самая точка света — оказался совсем рядом. Ослепительно белый проход пугал и обнадёживал. Марк остановился прямо перед ним, собираясь с силами. Оставался лишь ещё один шажок вперёд и он выберется из этого проклятого туннеля.

— И все же, если те люди были живыми, если они имели такую же субъективность, как у тебя… если они не хотели умирать.

— Заткнись!

Марка передёрнуло и он снова набросился на призрака. В этот раз для него не стало сюрпризом то, что он прошёл сквозь Полину. Он просто ударился лбом о противоположную стену, но не остановился после этого, а откинул голову назад и ещё раз со всей силы ударил стену лбом, словно пытаясь разломать свою черепную коробку, дабы выбраться из неё, как из узкой клетки. Он ударился лбом ещё раз и ещё. После четвёртого удара голова закружилась и, не справившись с телом, он завалился на бок. Из кармана его куртки выпал пистолет и, прокатившись по полу, остановился прямо напротив лица Марка, направленный дулом в его лоб. Сглотнув слюну, Юмалов взял пистолет и приставил к своему виску. Дрожащей рукой, он нащупал курок. Секунда ожидания. Щёлкает затвор, Марк с силой зажмуривает глаза и — осечка! Осознав это, юноша закричал, словно выгоняя из лёгких ту лошадиную дозу страха, что поселилась в них в момент выстрела. Опустив свой взгляд на оружие, он перекосился от злобы, с силой сжал рукоять и несколько раз шибанул им по земле!

— Чёрт!

После этого он снова поднял пистолет к виску и замер. На лице его отразилось сомнение и страх. Затем он покачал головой, горько усмехнулся и — выстрел. Кровавые брызги и кусочки содержимого его головы разлетелись вокруг, окрасив стены на подобии картин Рихтера.

— Ну и каша же у тебя в голове, — ухмыльнувшись, заметил призрак.

В ответ тишина. С минуту в коридоре стояло оглушительное безвучие и лишь далёкое эхо выстрела гуляло где-то в дали.

— Заткнись, — ответил спустя минуту Марк и медленно поднялся с пола. — И всё-таки, я что-то там, — он ткнул пальцем в окровавленную дыру в своей голове, — убил!

— Марк…

— Что?

— Неужели ты забыл её? Ты лжёшь сам себе.

— Это ещё тут причём? Сколько раз я уже просил тебя замолчать? Я… всё помню, но это другое. Я знаю, что прав. И… нет, я понял… это ты мне лжёшь! Я действую из ненависти, да, это так, и я не совсем нормален, но… но это не плохо. И это не неправильно. Я ненавижу этот мир всей своей душой, всей той силой, на которую только способен. Но ненавижу я его из любви, из любви ко всем и ко всему. Ненависть, на самом деле, по силе своей равна любви, а порой даже сильнее. И иногда, когда любовь не может помочь, работает лишь ненависть, она ведь… благодетельна. Я люблю этот мир, но ненавижу его за его же страдания. Всё, теперь наш разговор точно окончен. Мы вообще с тобой к чему-то пришли или просто зря языки мололи? А-а, да к чёрту! — С этими словами Марк, наконец, рванул в сияющую белым светом дыру.

Всё пространство вокруг него на одну несчастную секунду обратилось в белоснежное сияние. Марк словно оказался в бескрайнем, ослепительно белом буране, сотканном из самого света. Но стоило этой секунде пройти, как его тело оказалось сидящим недалеко от обломков бывшего банковского здания. За его спиной находилась груда мусора, из под которой он выбрался. Над его головой клубились чёрные облака, с которых вниз падали пыль и пепел, сгоревших тел. Эти осадки закручивались в вихри и вот уже заместо бурана-света вокруг Марка бушевал буран-смерть: чёрный, грязный и ужасно пахнущий.

Юмалов попробовал подняться на ноги, но его тело вдруг обдало такой удушающей болью, что стиснула всё его естество костлявыми пальцами до такой степени, что… а, к чёрту. От этих ощущений он взвыл, покачнулся и чуть было не упал лицом в орошённую мелкими камнями землю, но удержался и остался стоять на коленях. Опустив взгляд вниз, Марк ненадолго задумался, а затем стал панически осматриваться, словно ища кого-то. Но никого не было, не единой человеческой души или даже звука, намекающего на их существование. И тогда Марк скрестил свои тощие, дрожащие и облитые кровью руки на груди и с силой прижал их к себе, испугавшись, что он остался совсем один на этой планете, что теперь весь мир представляет из себя эту проклятую, адскую метель, а он один живой человек остался в нём и никого… больше никого.

Вдруг из бурана вырвался силуэт человека, после чего, примерно спустя три секунды, появились и его шаги. По началу казалось, будто у идущего навстречу Марку человека нет ни тела, ни лица, лишь невнятная тень, но скоро из стены пепла и пыли выросло обеспокоенное лицо Кости, орошённое каплями пота. Сотин, лишь завидев Марка, нырнул к нему, схватил за плечи и затем торопливо и цепко окинул его взглядом, будто удостоверяясь в наличии всех конечностей мальчика.

— Да, выгляжу я неважно, — попытался произнести Марк, но голос его сорвался и сказал он это едва слышимым шёпотом, а затем закашлялся.

— Вижу, — сказал Костя и улыбнулся, — вижу. Но чувствуешь-то себя как? Живой?

— Не… — Марк задумался и, чуть нахмурив глаза, осмотрелся вокруг, словно в чём-то сомневаясь и что-то подозревая, — не уверен.

— Чего это ты смотришь на меня так странно?

Их разговор прервал звук приближающихся полицейских сирен. Марк с Костей переглянулись и вместе посмотрели в сторону, откуда доносились звуки. Юмалов с силой вцепился руками в землю и до крови прикусил бледную, словно у мертвеца губу. Маленькая капля быстро налилась цветом, словно яблоко, заалела и поспевшим плодом упала вниз — на землю. Марк проследил за ней взглядом и заметил, что земля, как оказалось, имела необычный красный оттенок, словно насквозь пропиталась кровью. Наверно примерно такого цвета песок в пустыне во время заката, когда гигантское горячее солнце залезает в него своим полным брюхом.

Совсем скоро из чрева метели вырвался автомобиль. То была старая, заниженная, обшарпанная «газелька» серого цвета, с сине-красными мигалкам на крыше. Откуда-то издалека, едва пробиваясь сквозь треск пожаров и завывания ураганного ветра, до Марка стали доносится чьи-то душераздирающие крики, полные такой боли и страха, что казалось, будто эти адские звуки ножами проходили сквозь грудь юноши, оставляя там глубокие раны. Обернувшись на эти звуки, Марк почему-то надеялся увидеть мелькающие вдали красно-жёлтые огни горящих заживо людей, но там ничего не было, кроме пыли, летающего в воздухе мусора и жалких остатков здания-банка. И одновременно с криками людей где-то вдали, совсем рядом с юношей запищали тормоза автомобиля. Снова посмотрев вперёд, Марк увидел, как, подняв целое облако едва успевшей опасть на землю пыли, «газель» остановилась и из открывшейся двери наружу стали вылезать одетые в военную форму люди, вооружённые обрезанными версиями автомата Калашникова. Словно стая жуков, они рассыпались по округе и попрятались в углах да щелях. Один из них стал напротив Марка и, нацелив на него оружие, стал медленно подходить.

— Костя… — произнёс Марк отрешённо.

— Чего?

— А… слушай… а где их лица?

— Ты о чём? Они же в масках, — удивлённо сказал Сотин.

Марк медленно, словно проржавевший и тяжёлый механизм покачал головой.

— Нет, ты не понимаешь, — спустя время сказал он.

— Чего? Ты в порядке?

— Ты не понимаешь! У них нет чёртовых лиц! Их нет. Нет, — выкрикнув это, Марк с силой отмахнулся от Сотина, но рука прошла сквозь парня, как сквозь песок, после чего тот растворился в воздухе так же неожиданно, как появился. — И тебя нет. Я совсем один.

Выдавив эти слова, Марк стал медленно подниматься на ноги. Стоило ему попробовать встать, как кто-то будто схватил его за левую часть мозга. Вот прямо изнутри взял — и схватил, при этом сжав до боли, остервенело так, наслаждаясь этим. Положив ладонь на голову и нащупав в ней кровоточащую рану, Марк сморщился, дрогнул, но вставать не перестал. Так, покачиваясь, будто неустойчивая статуэтка, он всё же принял вертикальное положение и встал в полный рост прямо перед военным, как мраморная статуя. Смерив безликого взглядом, Марк закрыл свои глаза, достал из кармана пистолет и, не целясь и не поднимая век, несколько раз спустил курок. Сначала послушались звуки чавкающих пуль, что жадно впились в живое мясо, но после, когда юноша уже перестал стрелять, звук чавканья никуда не делся, а лишь усилился, к нему добавились странное склизкое шуршание и какое-то нарастающие хлюпанье. Марку вдруг стало страшно. Ему совсем не хотелось открывать глаза, но он их открыл.

Престранное зрелище вырастало перед глазами Марка: дыры от пули зарастали окровавленными шматами мяса, как лепестки лотоса по вечерам. Они быстро сложились в мясные цветы и стали стремительно расти, а параллельно с тем тело военного становилось всё менее и менее гуманоидным. Кожа его слезала, как кожура и, с чавкающим звуков, заглатывалась оголёнными мышцами куда-то внутрь. Голова вытягивалась вверх и ссужалась в боках, закручиваясь в спираль. Совсем скоро это нечто окончательно перестало быть человеком, остался лишь длинный красно-розовый стебель, из которого торчало несколько огромных бутонов, а так же тонкие конечности, напоминающие собой безвольные лианы. Монстр встал в полный рост, возвысившись над Марком, смерил его тяжёлым взглядом своих впалых глаз и — резко упал на землю, словно змея, после чего с поразительной скоростью метнулся внутрь «газели». Буквально миг, и он уже втянулся в кузов авто. Сразу за ним остальные бойцы так же безвольными шматами мяса выпали из своих одежд и змеями заползли в автомобиль так, словно их засосало туда. Дверь громко захлопнулась.

Марк прикрыл глаза и на мгновение ощутил, будто его ноги так же стали мясными цветами, и от этого чувства он чуть не рухнул на землю. Снова открыв глаза, он опустил их вниз, убеждаясь в том, что его конечности все ещё на месте и не во что не превратились. Немного подёргав ногами и покрутив ими, он вернул себе ощущение твёрдости и вновь поднял взгляд на машину. Внутри той всё это время что-то громко бурчало, перекрывая даже свистящий во весь опор ветер. Вдруг поверхность «газели» дёрнулась, немного подпрыгнула и замерла. Марк напрягся, ожидая продолжения, и выставил перед собой оружие с уже почти пустым магазином. Но время шло и ничего не происходило. Автомобиль как стоял, так и продолжал стоять. Все звуки, доносившиеся из него, куда-то пропали и Марк снова почувствовал себя одиноко. Сжав губы и нахмурив брови, он чуть сильнее придавил курок подушечкой указательного пальца, однако не стрелял. Сглотнув слюну, юноша стал медленно отходить в бок, при этом все ещё не опуская оружия. Спустя несколько пройденных метров он внезапно остановился, опустил палец с курка, впрочем далеко его не убирая, и наклонился к земле. Несколько секунд усталая и дрожащая рука его шуршала сухим песком, нащупывая камень. Выдох — бросок. Средних размеров снаряд, подобранный Марком гулко влетел в заднюю часть автомобиля. Снова ничего не произошло и Юмалов несколько расслабился.

Опустив плечи вниз, он повернул голову назад, дабы осмотреться. Сквозь все не проходящую метель едва проглядывали высокие здания, дорожные столбы, раскуроченные асфальт и газон, некогда украшавший подход к банку. Никого рядом больше не было, хотя где-то вдали продолжались людские крики. После Марк снова развернулся к «газели», но её там уже не было.

— Даже следы колёс исчезли… без следа, — вслух произнёс Юмалов, подняв взгляд к небу.

Ещё немного простояв на месте, мальчик развернулся и пошёл в сторону криков. Постепенно тело его приходило в себя и он начинал двигаться чуть резвее и свободнее. Однако от лица всё больше отливали краски, а глаза переставали отражать вообще какие-либо эмоции. Лишь отчуждение и холодное безразличие виднелись в его выражении, а так же толика непонятной тоски. Банковское здание Марк обходил и, уже почти довершив крюк, остановился. Голова его снова вздёрнулась вверх и взгляд уставился в небеса. Крики становились всё отчётливее и… настойчивее, как бы призывая к себе. Юмалов же, неторопливо вытерев с лица натёкшую кровь, брезгливо оглядел пистолет в своих руках, после чего безразлично кинул его наземь, даже не провожая взглядом. Отвернувшись, он было снова продолжил свой путь, но сделав ровно семь шагов — упал. Упал и замер.

Марк пролежал, не двигаясь, с минуту. Голова его была повёрнута вправо и взгляд упирался в землю, однако стоило ему посмотреть чуть выше, как он заметил нечто странное в остове полуразрушенного здания банка, выглядывающего из серо-коричневого бурана. Прищурившись, он разглядел дверной проём полный вязкой, почти что осязаемой черноты, втягивающей весь свет рядом с собой. Дверь стояла чуть перед зданием, не примыкая к его стене. И хотя сквозь тьму совершенно ничего не было видно, Марку показалось, что он разглядел там проблески уходящих вниз ступеней. Ощущение ужаса сдавило внутренности Юмалова, лицо его застыло и струйки крови, смешавшись с выступившим потом, вновь стали стекать по его лицу, заливая глаза. А за банком, высоко в небе и где-то совсем далеко клубились жуткие, красные облака, медленно приближающиеся к городу. Увидев всё это, Марк поднялся на ноги и стал медленно отступать назад, сражаясь с неожиданным желанием рвануть к двери и спуститься вниз. Жуткое ощущение разливалось в нём от этого прохода, будто он смотрел в собственную погибель, но что-то все равно дёргалась внутри него и звало туда. Он успел отойти шага на три, как вдруг что-то щёлкнуло и со спины его обдало жёлтым светом.

Обернувшись, Марк увидел, что за ним стояла та самая пресловутая «газель» и светила на него фарами. Он отшатнулся от неё и в этот момент она выстрелила собой высоко вверх. Несчастный кузов автомобиля распался на множество отдельных частей, скреплённых с собой гигантским деревом, сплетённым из неимоверно деформированных человеческих тел. И в самом центре ужасающего ствола этого древоподобного чудища росла голова, спокойным взором следящая за Марком. Поражающее взор существо нависло над мальчиком и смерило его своим взглядом, подобно голове Мимира, вплетённого в древо Иггдрасиль. Однако скоро Нечто перестало просто взирать на Юмалова и стало шевелиться. Сначала оно лишь медленно закручивалось в спираль, плавно танцуя ветками-щупальцами, но скоро напало.

Длинное щупальце, на конце которого находилась дверь бывшего автомобиля, взметнулась высоко в небо, тем самым замахиваясь, а затем со свистом попыталось разрубить тело Марка пополам. Все ещё не придя в себя, мальчик лишь полусознательно сделал два неловких шага назад и закрыл лицо руками, прежде чем монстр нанёс свой удар. Дверь, словно топор циклопических размеров, разрубила воздух буквально перед Марком и остановилась в сантиметре от поверхности земли. Порыв ветра и взмывшая в воздух пыль сбили мальчика с ног, роняя его на спину. Щупальце тем временем снова поднялось вверх и снова попробовало зарубить юношу, однако он перевернулся на бок и существо вновь промахнулось, и только малость задело землю кончиком импровизированного лезвия. Юноша попытался встать и даже почти успел это сделать, но вслед ему плашмя прилетела очередная часть кузова авто, откидывая его тело в сторону и вновь роняя на землю.

Прокатившись лицом по каменистой почве, Марк чуть не потерял сознание, однако сумел найти в себе силы для того, чтобы оттолкнуться немного вправо, уклоняясь от очередного удара. Дрожа об боли и поражающего тело адреналина, Юмалов на секунду повернул голову назад и, увидев с десяток щупалец, что вот-вот атакуют его, попробовал вновь подняться на ноги и побежать. Рывком он подскочил вверх и прыгнул прямо, физически ощущая покалывание на спине от прошедшего в поразительной близости удара. Поняв, что он не сумеет остаться на ногах по приземлению, Марк сгруппировался и, ударившись о землю, перекатился вперёд. Со всех сторон свистел разрезаемый воздух, однако комьев земли, летящих в лицо юноше после удара щупальца о землю, так и не было. Стало совершенно очевидно, что существо всеми силами старается не задеть почву своими атаками.

Тем временем, чудом успевая думать, Марк каждый раз едва успевал собираться с силами, чтобы снова и снова уворачиваться от непрекращающихся ударов. И вот он в очередной раз прыгнул в сторону, упал на землю, ударился плечом и на секунду замешкался. В этот раз сверху на него летело аж два щупальца, вооружённых частями «газельки». Увернуться от обоих было не возможно — они летели прямо на него, готовые разрубить мальчика на три неравные части. Не успев даже закричать, Марк отчаянно вцепился в землю, оттолкнулся и рванул в сторону так быстро, как только мог. Вместе с рывком он так же закрыл глаза и сжал зубы, ожидая удара. Краткое мгновение и — проклятая дверь с хрустом и чавканьем вонзилась в его правое плечо, чуть ли не отрубая руку напрочь. Закричав, Марк схватился за рану, а существо торжествующе подняло все свои конечности в воздух и издало жуткий вибрирующий вой.

Оглядевшись мутным взглядом, Марк заметил, что находится всего лишь в двух метрах от разбитого окна здания, в котором можно было бы спрятаться. Шатаясь, встав на четвереньки, он стал ползти к убежищу. Мелкими, но торопливыми шажками мальчик приближался к цели, как вдруг что-то схватило его за руку и отдёрнуло назад, отчего он, не сумев удержать равновесия, завалился на бок и упал. Повернув голову к своей левой руке, он увидел, как длинная зелёная трава, выросшая из кротовины, обхватила его руку и тянула куда-то вниз — под землю. Попытавшись выдернуть конечность из западни Марк ничего не добился, растение упорно тянуло его вниз. Тогда Юмалов взял, опустив голову вниз, широко раскрыл рот и с силой укусил почву прямо под кротовиной. Трава тут же отпустила его руку и задрожала, будто бы от боли. После этого он наконец-таки сумел встать на ноги и неловко залезть в окно, прежде чем щупальца чудовища снова его атаковали.

— Вот же чёрт, — прохрипел Марк, спрятавшись под стол и зажимая рану на своём плече. — Мать твою, какое же издевательство. Мудак, чёртов мудак.

Проговаривая невнятные ругательства, Марк всеми силами пытался не дать себе провалиться в забытье, однако всё равно ненадолго потерял сознание, хотя ему и казалось, что он лишь моргнул. И вот, когда мальчик очнулся, то увидел, как за окном бушуют щупальца, а внутрь комнаты залезло огромное красное лицо чудовища, что медленно парило над полом и искало его. Марк снова моргнул. Лица уже не было, зато щупальца, как безумные продолжали носиться снаружи, заплетаясь меж собой в некий странный узел из плоти. Это продолжалось ещё некоторое время, пока перед зданием не оказалась огромных размеров мышца. Не желая видеть продолжение, Марк закрыл глаза и отвернулся. Послышался глухой удар, после чего здание начало разрушаться. Стены скрипели и стонали, части крыши падали вниз, разбиваясь на тысячи осколков, всё дрожало и гремело, и казалось, что дом вот-вот всей своей тяжестью обрушиться на Марка, но вдруг что-то нежное и тёплое аккуратно схватило его за талию и потащило за собой. Неторопливо, словно ласковая мать, это нечто забрало мальчика куда-то наверх, где его обдало сильным и холодным ветром, отчего он сразу проснулся. Открыв глаза, Марк увидел, что чудовище схватило его и держит высоко над землей. Опустив голову вниз и затем снова оглядев уродливого монстра, Юмалов успел лишь сматериться, после чего полетел вниз, брошенный монстром.

Рассекая воздух он почти мгновенно рухнул в землю. Прокатившись кубарем по запыленной дороге, кувыркаясь на ней, как бескостная кукла, тело Марка остановилось прямо подле обломка арматуры, валяющейся на земле. Лениво оглядев его своим полуживым взглядом, он уже знал, что с ним делать, ведь в подобных историях никогда нет безвыходных ситуаций, всегда должен быть способ победить. Вот и сейчас мир ему явно давал понять, как это сделать. Однако Марк не торопился брать оружие победы в свои руки. Напротив, без единого движения он продолжал лежать на земле, ощущая, как волны искрящейся боли прокатываются от его конечностей к мозгу. То, что он выжил, было совершенным чудом, но это ни коим образом не удивляло Марка, ведь…

Наконец он протянул руку к арматуре и схватил её. С трудом сев на землю, чувствуя, что внутри него почти не осталось целых костей, Марк брезгливо осмотрел чудище, стоящее перед ним и медленно тянущее к нему свои щупальца. Усмехнувшись, мальчик поднял арматуру над головой и — вонзил её в землю. Из раны стала сочиться кровь, а весь город, нет, вся земля задрожала. С трудом, Марк вытащил оружие и кровь уже целым фонтаном стала бить вверх, полностью заливая собой мальчика. Тем временем Юмалов уже совсем не соображал, его мысли путались, и образы плыли перед глазами. Замахнувшись, он ещё раз ударил по земле. В этот раз планета закричала… низкий, утробный голос раздался по всему миру, будто крик глубоководного кита, а монстр перед ним скукожился и кричал в такт планете. Марк улыбнулся и вновь занёс над головой арматуру, и снова опустил её вниз, но в этот раз удар пришёлся не в землю, а в его собственный живот.

— Пошёл-ка ты нахуй со всей своей историей и своими правилами, — с трудом выговаривая слова, произнёс Юмалов, после чего упал вниз головой.

Тёплая, тёмная кровь стала медленно вытекать из обмякшего тела мальчика, смешиваясь с кровью планеты. Медленно он вытащил из себя арматуру и откинул её в сторону, после чего перевернулся на спину. Выпустив из лёгких воздух, Марк прикрыл глаза. Звуки метели и кричащего чудовища стали медленно уходить в даль, а на их место пришла тишина.

Спустя время на лоб мальчика упала первая капелька намечающегося дождя. Не торопливо открыв глаза, он увидел, как на ярком звёздном небе собираются тучи. Над головой его тихо шелестело ветками могучее дерево, а спину щекотала молодая трава. Город был где-то далеко, как и всё, что осталось там — в нём.

Дождь всё усиливался, обливая тело мальчика и проходя сквозь него. Он ещё дышал. Насквозь в крови, Юмалов дрожащими, ослабевшими руками накрыл себя тонкой курткой и снова прикрыл глаза. Холод прожигал его кожу и кости. Его посиневшие губы дрожали, не в силах сомкнуться.

На холме, в зелёной поляне, под проливным дождём и в полном одиночестве, истекая кровью, Марк пролежал три часа. Тело его медленно угасало и коченело, впитывая в себя крупные капли дождя до тех пор, пока он не умер…

Тем временем в городе светило яркое солнце. Полина стояла на балконе своей съёмной квартиры, наблюдая за прохожими. В голове её крутились мысли о ссоре с Марком и она думала о том, как бы извиниться, в то время как кофе в её руке медленно остывал. На другом конце Лжеца Костя Белый читал свои стихи подругам, в шуточной форме описывающие его пребывание в психбольнице. Те, однако, совсем его не понимали и парень подумал о том, что Марк, когда он наконец-таки соизволит придти в гости, обязательно оценит его труд. А Костя Сотин лежал в машине, закинув ноги на дверцу и, прищурив глаза от падающего на них яркого солнца, улыбался.

Марк Юмалов погиб, а мир этого и не заметил. Плакал в тот день только я.

Оглавление

1. Когда начинается шутка?

1.5 Бесполезное пророчество

2. Когда что-нибудь обретёт смысл?

2.5 Когда что-нибудь обретёт смысл??

1. Единство

2. Множество

3. Тут не нужно название

4

Ничто. Или же: "Я плакал, когда писал это"