Расскажи мне всё! (СИ) [Меня зовут Лис] (fb2) читать онлайн

— Китнисс, — говорит он спокойно. Я вижу как движется его кадык, когда он глотает, все еще глядя прямо мне в глаза.

— Пит, — отвечаю я, но выходит как-то не очень убедительно.

Он приближается еще на сантиметр, и я тихонько задыхаюсь. Пит втягивает свою нижнюю губу в рот, медленно скользя по ней зубами. Я зачарованно смотрю на его рот. Мое сердце бьется где-то в горле, ладони потеют, потому что я не уверена, что смогу сопротивляться ему.

Он наклоняется еще ближе, оборачивая вокруг меня свою руку, и в тот момент, когда наши губы почти соприкасаются, парень резко выдергивает из-под моей спины полотенце и, вытерев лицо, отступает с равнодушным видом в сторону.

Я отворачиваюсь, чтобы он не заметил, насколько сильно я зла. Или расстроена. Черт!

— Спокойной ночи, Китнисс, — он бросает полотенце в раковину и выходит прочь.

Я захлопываю дверь и, опираясь на нее, крепко зажмуриваюсь. Чертов Мелларк! Чувствую себя полной идиоткой.

Когда я выхожу из ванной, ночник включён, а Пит лежит на постели прямо посередине, закинув руки за голову. Только сейчас я понимаю, что забыла ночную рубашку дома. Да что за день такой! Я мнусь возле порога, придумывая, как бы выкрутиться.

— Тебе не в чем спать? — находится парень, словно читая мои мысли.

Я киваю головой. Не хочу выслушивать его едкие комментарии снова. Он хватает футболку, что надета на нем, и стягивает её через голову.

— Вот, — бросает он мне её прямо в руки. — Можешь надеть это.

Возвращаюсь в ванную и переодеваюсь. Подол его футболки заканчивается на сантиметр ниже моих бедер. Я начинаю тянуть её вниз, стараясь закрыть побольше тела, но безуспешно. Когда я вновь оказываюсь в комнате, Пит уже выключил свет и я мысленно благодарю его за это, потому что моё смущение расцветает на щеках алыми пятнами.

— Знаешь, Эвердин… — я замираю, потому что каждый раз, когда он обращается ко мне по фамилии, то делает какую-то подлость, —…сейчас я бы хотел свою футболку назад. Я передумал.

— Обойдешься, — отрезаю я и, укладываясь рядом, возвожу между нами стену из одеяла.

Я лежу уже больше часа, не в силах заснуть, мыслями то и дело возвращаясь к Мальчику с хлебом. Я понятия не имею, что творится у него в голове. Почему он теперь не смеётся. Почему его лицо выглядит так, словно он оградил свои эмоции от внешнего мира щитом? Тысячи почему крутятся в моей голове. Я и раньше-то не всегда могла понять намерений этого парня, но теперь я словно ещё на миллион световых лет отдалилась от него.

Он поворачивается на бок и шумно выдыхая, произносит:

— Господи, Китнисс. Ты так громко думаешь, что скрежетом мыслей разбудишь всех постояльцев на этаж ниже, успокойся уже и спи.

***

Я просыпаюсь от резкого вскрика. Китнисс мечется по кровати, волосы раскиданы по подушке, рассыпаясь вокруг ее шеи на плечи, на лбу выступили капельки пота. Очень знакомо. После игр кошмары периодически накрывают и меня. Правда, теперь я вижу совсем иные картины. Видимо, моё появление в жизни девушки всколыхнуло новую волну воспоминаний.

Я поднимаюсь, опираясь на локоть, и позволяю себе, наконец, хорошенько её рассмотреть. Почему ты такая, Китнисс? Почему такая чертовски упрямая? Зачем ты вновь появилась в моей жизни?

Холодное бесстрастие, которое я выращивал в себе годами, тает от одного только её шумного выдоха сквозь слегка приоткрытый рот. Вот так просто, из-за обычного сонного движения губ.

Я так хочу провести пальцами по каждой самой маленькой родинке. Коснуться губами каждого изгиба и шептать ей милые глупости, сжимая в своих объятьях… но такая роскошь мне не позволена. И никогда не будет. Моя клетка гарантирует ее свободу. Большего уже я сделать для неё не смогу.

Вся моя сущность вопит не приближаться, но я все равно касаюсь её лица ладонью, провожу большим пальцем по щеке. Пушистые ресницы девушки подрагивают во сне, и мне хочется поцеловать даже их. Удивительно, но она успокаивается.

«Отчего ты снова ставишь меня на колени, маленькое глупое создание?» — думаю я с усмешкой и страхом одновременно и, отбрасывая прядь волос с её лица, шепчу:

— Спи. Я рядом. Всегда.

========== Глава 4. Мальчик и золотая верёвка ==========

Не припоминаю, когда я в последний раз спала так же крепко. Я даже не помню, что мне снилось. Может, это похоже на исцеление — когда просыпаешься бодрый, с новыми силами, не маясь от того, что во сне к тебе тянулись чьи-то длинные костлявые пальцы, в тебя не метали ножи, не разрывали на кровавые ленты переродки с глазами убитых трибутов. Просто чистый лист!

Распахиваю глаза и тру их ладонями, пытаясь прогнать сон. Резко откинув от себя невесомое покрывало, я сажусь, опираясь руками в кровать позади себя. Оглядываясь по сторонам, сразу же вспоминаю, где нахожусь и потягиваюсь, наслаждаясь утренним солнцем, пробивающимся через пыльное окно номера. Пит уже куда-то исчез, оставив после себя… да ничего не оставив! Отчасти я испытываю облегчение. Я ещё не до конца поняла, что стоит ожидать от этой новой, модифицированной версии Мелларка, поэтому его лицо было первым в списке того, что я не хотела бы увидеть, проснувшись утром.

В животе предательски урчит, и я переодевшись, спускаюсь вниз в небольшое кафе, расположившееся на первом этаже гостиницы.

Внутри малолюдно и тихо. Официанты, словно сонные мухи, медленно передвигаются между столиками. Финник и Пит устроились за самым дальним, и я, подкрадываясь, усаживаюсь рядом с Четвёртым, стараясь не смотреть на кислую физиономию земляка.

— Доброе утро, красавица, — бодро приветствует меня Одэйр, уже по обычаю растянувшись в широкой улыбке.

Пит лишь молча кивает, не отрываясь от телефона.

Официантка приносит заказ, и я вижу, что Финник заказал самую большую порцию, какую только мог.

— Для поддержки сил, — заявляет он, придвигая к себе блюдо из яиц, бекона, салата и стопку оладий. Для меня был заказан омлет с сыром, Пит же ограничился стандартной яичницей и кружкой крепкого чая с лимоном.

Телефон Мелларка в очередной раз вибрирует, и я успеваю прочитать короткое имя на экране.

«Сноу».

Всё моё существо мигом превращается в слух, и хотя я продолжаю невозмутимо жевать, краем глаза подглядываю за Питом. Он поднимает трубку и резко встаёт из-за стола.

— Я сейчас вернусь. Ты остаешься с Финником, — командным тоном указывает он, чтобы я не подумала сбежать. Хотя куда мне сбегать-то отсюда?

Одэйр склоняет голову на бок и невинно смотрит на меня.

— Ты была назначена моей нянькой. Прости.

Я улыбаюсь его милой шутке, понимая, что нянькой как раз был назначен он. Парень делает глоток чёрного кофе, обхватив пальцами края кружки и разваливаясь на скамье, кладет руку мне на спину.

— Сахару? — спрашивает он, протягивая мне белый кубик.

— Нет, спасибо, — вежливо отказываюсь я, стряхивая его руку со своего плеча.

— Ну что ж, Китнисс. У тебя есть я на долгих двадцать-тридцать минут. Как ты смотришь на то, чтобы узнать друг друга получше? — наклоняется он ко мне, подмигивая.

Я кривлю рот и отсаживаюсь дальше.

— Очень смешно.

— Шучу, шучу. Не бойся.

Победитель озорно улыбается и, расхохотавшись, добавляет белый кубик в свой напиток. Его смех разносится по сонному, полупустому кафе, и несколько постояльцев поворачивают на нас головы. Несмотря на то, что сперва Финник представлялся мне напыщенным ловеласом, на деле он оказался легким и забавным парнем.

— Еда всегда улучшает мне настроение, — съедая кусок яйца с кончика пальца, бурчит он, посматривая в окно. — А Пит весь в делах. Совсем не дает нам насладиться жизнью, даже в отпуске.

Я улыбаюсь, планируя выпытать из него побольше информации.

— Ты давно знаешь Пита? — спрашиваю я, делая глоток горячего чая.

Одэйр запихивает кусок бекона в рот и пожимает плечами:

— Четыре года. С тех пор, как он приехал в Капитолий.

— Значит, это ты так негативно на него повлиял?

— Не дуйся на него за его слова, Китнисс. Пит — отличный актёр, да ты и сама это знаешь, просто он никому не открывается, кроме… — он замолкает, и его молчание подогревает мой интерес сильнее, чем сказанное.

Я наклоняюсь к Победителю ближе.

— Кроме?

— Ты хочешь, чтобы я сплетничал? Потому что, похоже на то.

— Что? Нет! — злюсь я.

— Да ладно, Китнисс, ты же влюблена в него, так ведь? Иначе зачем бы ты сюда приехала? — я слышу в его голосе усмешку.

Моё лицо вспыхивает словно горящая спичка, и я отворачиваюсь к окну, пытаясь согнать краску с выдающих меня с потрохами щёк. Наблюдаю, как Пит ходит по стоянке, разговаривая по телефону. Он облокачивается на машину и достает из кармана пачку сигарет вместе с зажигалкой. Пит курит?

— Так я прав? — задумавшись о том, что ещё одна мерзкая привычка упала в копилку гадостей нового Мелларка, я совсем забыла про вопрос Финника. Если он так думает, то значит и сам Пит тоже?

Знала же, что мое появление вызовет кучу вопросов, и, возможно, он решит, что я питаю к нему какие-то чувства, но все кардинально изменилось, когда мне сказали об этом в лицо. Мне вдруг становится нехорошо.

— Да все нормально. Признайся, что и в меня ты тоже влюблена, — самодовольно добавляет Одэйр. — И раз уж такое дело, изольем друг другу душу?

Я пытаюсь ударить его в плечо, но он уворачивается.

— Мне от твоих подколов ни капли не легче, — смущенно отвечаю я, прячась за бокалом.

— А кто сказал, что я пытаюсь облегчить тебе жизнь? — снова ухмыляется он. — Факты таковы: Пит клевый. Я натурал. И хотя я натурал, я типа люблю этого чувака. Так что не мне тебя винить.

Мои губы сами собой изгибаются в легкой улыбке. Мне нравится этот странный парень из Четвертого. Теперь я понимаю, почему Пит подружился с ним.

— Ну ладно, вот теперь от сердца у меня отлегло, и я даже не боюсь, что ты явилась убить его, — подытоживает Одэйр. — А то он ходит сам не свой со вчерашнего дня.

Финник обнимает меня за шею и гладит по голове, растрёпывая волосы.

— Ты такая милая, когда смущаешься, Огненная Китнисс.

Я спихиваю его руку, и он отпускает меня.

— Одэйр, ты невыносим! — говорю я сквозь зубы.

— Но очарователен. И если тебе захочется всласть пошалить, то знай, что я свободен по вторникам.

— Только по вторникам?

— Возможно, и по четвергам тоже.

— Хорошо, — говорю я с изрядной долей сарказма. — Буду иметь в виду.

— Можно спросить кое-что еще? — спрашиваю я.

— Да?

Всё внутри сжимается при мысли о том, чтобы задать ему мучающий меня вопрос, но я не могу промолчать. Он знает Пита лучше, чем кто бы то ни был. Они близки. Если кто и может ответить, то это только Финник.

— Почему Сноу ему звонит?

— Откуда ж я знаю, — делает невинный взгляд Победитель.

— То есть ты не знаешь, что связывает Пита с президентом?

Он качает головой.

— Я думал, ты хотела спросить нравишься ли ты ему? — заканчивает он.

Я ссутуливаюсь, отворачиваясь в сторону. Парень склоняет голову на бок.

— Так ты хочешь знать ответ?

Хочу ли я? Я не смогу остаться с Питом да и не хочу, и давая повод, я лишь ещё раз его предам, как сделала это уже однажды. Он продолжит жить своей новой роскошной жизнью, а я вернусь к своей привычной.

Звук громких шагов, раздающихся позади, спасает меня от необходимости отвечать. Пит поднимает руку, прося счёт и достает из бумажника несколько купюр.

— Но ты же ничего не съел, — говорю я, смотря на нетронутый завтрак.

— Я не голоден, — холодно отрезает он и уходит к своей машине.

Следующие три часа мы едем в полной тишине. Я прислоняюсь головой к окну и смотрю на Мелларка. Его левая рука покоится на руле. Правой он крепко держится за рычаг коробки передач. Светлые волосы из-за влажного климата закручиваются у ушей и возле воротника тонкой хлопковой рубашки. Даже в профиль, замечая только край его лица, я поражаюсь тому, насколько потрясающе голубые у него глаза.

Питу удается относиться к происходящему так, словно ему на всё плевать, но я знаю, что на самом деле мой бывший напарник лишь притворяется безразличным. Он всё запоминает, всё замечает. Каждую мелочь. И при первой же возможности использует это.

Парень следует инструкциям странного устройства, которое велит ему куда необходимо свернуть, и мы выезжаем на длинную, извилистую дорогу. Сначала я вижу лишь скалы, но спустя несколько минут взору предстаёт огромное, широкое море, раскинувшееся на сотни, нет, тысячи миль вдаль. Я прилипаю к окну, завороженная его красотой.

— Нравится? — Спрашивает Финник, наблюдая за моим раскрасневшимся от эмоций лицом.

— Очень. Оно прекрасно.

— Вода — это жизнь, Китнисс, — говорит Одэйр. — А море — это любовь на всю жизнь. Помню как-то однажды…

— Только не начинай снова свои рассказы про морские приключения, — перебивает его Пит. — В них даже двенадцатилетние мальчишки не поверят.

Финник лишь смеётся.

— Может, Китнисс хочет послушать?

— Она определённо не хочет, — отрезает Мелларк, — и я тоже.

— Нет, я хочу, — на самом деле нет, но из чувства противоречия не могу не возразить.

— Та история про человека, в желудке кашалота была правдой, как и про морского змея, — говорит Финник. — Он был размером с кита, и хоть мне тогда было всего лет семь, я хорошо его запомнил.

Пит сворачивает на заправку возле дороги и выходит из машины. Финник встаёт следом, а я остаюсь сидеть внутри.

— Мне нужно, чтобы ты помог, — шёпотом говорит Мелларк, вставляя пистолет в бак автомобиля, я же, уставившись в противоположную сторону, обращаюсь вслух, — Аннабель сейчас в Четвёртом, сможешь пригласить её? Я и так угрохал на неё больше трех недель — надо, наконец, её дожать. Я должен оказаться с ней в одном месте случайно.

— Нет проблем, — отвечает Одэйр. — Сейчас вышлю ей приглашение.

Вот это поворот. Сглатываю ком, застрявший в горле, и откидываюсь на сиденье. Почему внутри всё скрутило? Может, завтрак был несвежим?

***

Мы стоим на пороге гостевой спальни дома Финника Одэйра в деревне Победителей.

— Как я должен буду тебя представить, подумай сама? Соседка? Подруга? Кузина? — саркастически спрашивает Пит, делая упор на последнем слове. — А если тебя узнают, то будет только хуже, поверь мне.

Я отвожу взгляд в сторону и пожимаю плечами.

— Тебе всего-то нужно сидеть тихо и не вылезать из комнаты. Это не должно быть слишком сложно, — говорит парень, открывая дверь и поправляя ворот рубашки. Внизу уже собралось множество людей.

Я вытираю ладони о брюки и закатываю глаза.

— Иди уже и избавь меня от своего общества, — шиплю я сквозь зубы, присаживаясь на широкий подоконник. — Меня не интересует эта компания напыщенных идиотов, так что можешь быть спокоен: я под дулом пистолета туда не пойду.

Дверь закрывается, и парень уходит. Я рассматриваю стены, изучаю вид из окна, умудряюсь даже немного вздремнуть, сидя на подоконнике. Проходит час, а, может, и больше, как вдруг позади меня раздаётся стук — кто-то будто спотыкается на каблуках, заваливаясь в комнату.

— Китнисс Эвердин? Это ты? Правда ты? — ко мне по пушистому ковру шлепает пьяная девушка, её длинные светлые волосы прилипли к лицу. — Прииииивет! Как… что… ты здесь делаешь?

— Эмм? — Я пытаюсь вспомнить её, но понимаю, что никогда не видела. Она хихикает.

Чтобы напиться до такого состояния за час, определённо, нужен талант.

— Я искала туалеееет, а нашла тебя. О, надо рассказать всем внизу, что ты здесь! — икает она и шагает неожиданно бодрым шагом вниз по лестнице.

— Черт, черт, черт! — ругаюсь я, кидаясь следом за ней. — О, нет! Прошу тебя, не нужно никому говорить.

Но девчонка уже спускается с последней ступеньки и несколько пар глаз устремляются ей за спину прямо на меня.

— Черт, Мелларк меня убьёт! — проносится в голове.

Одна из сидящих на диване девушек, рассматривая моё лицо, приподнимает бровь и что-то шепчет своей подруге в коротком топе, расшитом мелкими ракушками.

— Эй, Китнисс, — окликает меня «Мисс ракушка», подзывая пальцем. — Иди к нам.

Я направляюсь к дивану, опасаясь, что Пит где-то рядом, на ходу прикидывая, как бы незаметно улизнуть. Мелларк замечает меня — я смотрю на него с паникой в глазах, а он просто показывает жестом, чтобы я продолжала идти, и произносит одними губами: «Разбирайся теперь сама».

— Привет, девчонки, — говорю я, но мой голос звучит как-то слишком грубо. Для меня на диване нет места, поэтому я устраиваюсь на подлокотнике, словно птичка на проводе, и не отрываю взгляда от спины Пита. Он стоит на противоположной стороне комнаты, разговаривая с мужчинами. Такой непринужденный, спокойный, уверенный.

Пьяная блондинка подается вперед.

— Мы все умираем от любопытства… Что за история про несчастных влюблённых у вас с Мелларком?

Я облизываю губы.

— То, что рассказал Пит… полагаю, это и есть вся история.

Блондинка отмахивается, словно все сказанное парнем на самом деле не считается.

— Мы хотим услышать подробности от тебя. Это ведь просто удивительно. Как это вообще случилось? — она наклоняется ближе, словно мы подружки.

— Ну и когда же вы, ребята, сошлись? — складывая руки на груди, перебивает её брюнетка в коротком узком платье, которое при резком движении так и обещает подскочить до самого пупка. Она пытается казаться незаинтересованной, но я вижу, что красотку прямо распирает от любопытства, и меня это начинает раздражать.

— Совсем недавно, — отвечаю я, мотая головой в поисках Пита, но он исчез.

— Как недавно? — не успокаивается она.

— Прямо вчера, — ляпаю я, не подумав.

Девушки складывают свои накрашенные ротики буквой «О» и после десятисекундной паузы все же переходят к обсуждению костюмов на прошлой вечеринке, так что я, посидев ещё пару минут для приличия, незаметно встаю, чтобы поскорее скрыться в ванной.

Я поднимаюсь по лестнице и сквозь приоткрытую дверь комнаты замечаю парочку. Парень в светлых брюках и идеально сидящей белой рубашке с подвернутыми рукавами и с растрепанными светлыми, но очень-идеально-растрепанными волосами. Пит. И он улыбается. Улыбается ей!

Теплая, нежная улыбка украшает его угловатые скулы. Молодая женщина в шелковом платье, больше похожим на ночную рубашку, держит его за руку. На её запястье браслет, переливающийся россыпью мелких бриллиантов, который в закатном солнце отбрасывает тысячи мелких бликов на стены комнаты. Она явно принадлежит столице, а не этому месту. Её светлые волосы идеального уложены набок, а губы накрашены ярко-красной помадой. Наверное, дочка или жена какого-то богача.

Пит стирает большим пальцем размазавшуюся помаду с её щеки и, притягивая к себе, страстно целует. Девушка испускает тихий стон.

Я борюсь с желанием уйти, но по-прежнему стою, глядя на них сквозь щелку в приоткрытой двери, не в силах пошевелиться.

— Твой муж — идиот, — говорит Мелларк. Его голос… дразнящий. Мягкий. Не такой скучающе-ровный как обычно. Леди игриво бьет его по руке.

— Но зато эта сделка позволит нашей семье быть на плаву не один год.

— Аннабель, я знаю, что на самом деле именно ты подготовила всё для того, чтобы провернуть её. Он тебя недооценивает, — шепчет Пит ей, склоняясь к самому уху. — Расскажешь мне, как у тебя это так лихо получилось?

Девушка млеет и хватает Пита за плечи, притягивая к себе. «Она красивая, очень красивая и ухоженная» —, с грустью отмечаю я.

— Хочешь, поедем в отель? — спрашивает она тихо. — Я купила новую веревку, которая нуждается в испытании.

От неожиданности я взвизгиваю и прикусываю свою щеку. Рот сразу же заполняет металлический вкус крови. Сначала оборачивается Аннабель. Выражение её лица становится взволнованным и смущенным. Затем Пит, и маска на его лице с лёгкой улыбки моментально сменяется смертельно-злостным выражением. Я судорожно сглатываю кровавые слюни и слетаю вниз по лестнице.

Я забиваюсь в самый дальний угол на кухне Одэйра, настолько разочарованная увиденным, что даже не замечаю, когда ко мне подходит Финник, открывая бутылку с янтарной жидкостью, и присаживается рядом, скользя спиной вниз по стене.

— Прячешься, Огненная Девочка?

— Привет! — Я правда рада видеть его.

— Хочешь попробовать? Выдержка пятьдесят лет, — поднимая бутылку перед моим носом, спрашивает он. Парень тянется за бокалом, но я перехватываю сосуд из его рук и делаю несколько крупных глотков. Я раньше никогда не пила. Горло обжигает, словно огнём. Я начинаю кашлять, брызгая вокруг слюной.

— Воу, Воу, поосторожнее, мне не нужно, чтобы ты пьяная отплясывала на моём столе, — говорит он, улыбаясь. — Вот уж чего-чего, а этого Мелларк мне не простит.

Финник манит меня пальцем, чтобы я наклонилась поближе, и шепчет:

— Лучше возвращайся наверх, пока наш общий знакомый тебя не увидел.

Нет уж, наверх я точно сегодня больше не пойду. Я послушно киваю Одейру, а сама через заднюю дверь убегаю на улицу. Внутри разливается приятное тепло, и я, спотыкаясь, по песку бреду к морю. Уже стемнело, и волны с шумом бьются о берег, рассыпаясь белым бисером.

Я присаживаюсь на широкую скамейку на пирсе и глотаю прохладный воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Ну надо же, а ещё утром, разговаривая с Одэйром, я было подумала, что все ещё нравлюсь этому придурку Мелларку. Идиотка! Четыре года прошло, и у него своя жизнь. Свои девушки. Роскошные капитолийские девушки. Это так смешно. Почему мне так смешно? Заливаясь смехом, я со злостью хлопаю рукой по скамейке, на которой сижу.

— Вряд ли ты сможешь её сломать, хотя, уверен, что с таким тупым упорством, ты бы нашла способ, — произносит скучающий голос. Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кому он принадлежит.

— Пиииит! — я сильнее хлопаю по скамейке. — Присоединяйся! Присядь рядом со мной. Это отличная скамейка. Твоя любящая приключения задница её, определённо, оценит.

— Ты пьяна, — сухо констатирует он.

— Да, а ты говнюк, разве я жалуюсь на это? Нет! Потому что я не жалуюсь на вещи, которые не могу изменить, — смеяться больше не хочется. Хочется порыдать. — Что же ты не уехал в поисках сексуальных приключений с той красоткой, как там её звали? Аннабель?

— Ты делаешь неверные выводы, впрочем, как обычно.

— Да, действительно? Новая веревка и гостиничный номер? По-моему, такая фраза означает одно из двух: или вы займетесь извращенным сексом, или собираетесь совместно повеситься.

Пит выглядит уставшим. Он тяжело вздыхает и присаживается рядом. Пару минут мы молчим.

— Ты… ты уже даже попробовал верёвку, — икаю я, — и, наверное, наручники, и такую… эту… кружевную маску на лицо. А, может, и кожаные штаны.

— Вовсе нет! — огрызается парень.

— Черт возьми! — не унимаюсь я. — Это, должно быть, очень хорошая верёвка, раз эта девушка настолько богата. Типа, из шелка, ну, или с золотыми нитями, а, может, даже с сапфирами в узлах!

Возможно, я настолько пьяна, что у меня появляются галлюцинации, но клянусь, что мне чудится его смех. Грохочущая вибрация проходит сквозь спинку скамейки и растворяется в прибывающем шуме волн.

— Ты такая пьяная, — настаивает он.

— Тебе кажется.

У Финника в доме кто-то разбивает что-то стеклянное и кричит: «Вот дерьмо».

— Что ты сказала той девушке на диване о нас? — Спрашивает он.

Я неловко ёрзаю на месте.

— Она спросила меня: с каких пор мы вместе, ну… я немного разозлилась и ответила, что… со вчерашнего дня.

Пит стонет и запускает руку в волосы, ещё больше растрёпывая их.

— Почему каждый раз, когда ты появляешься, моя жизнь превращается в кошмар. Твоя задача была проще некуда, сидеть и не высовываться, но ты даже с ней не справилась.

Я поворачиваюсь к нему лицом и шепчу, заплетающимся языком:

— Пит… почему ты тогда даже не попрощался?

— Боже, Китнисс. Почему тебе нужно задавать подобные вопросы?

— А почему ты так боишься отвечать на них?

— Я не боюсь!

— Тогда ответь!

Пит замолкает, и я вполне уверена, что он не собирается разговаривать со мной, но затем, после долгой паузы, когда вопрос просто повисает в воздухе, произносит:

— Потому что был никому не нужен.

По его глазам видно, что он что-то не договаривает.

— Это… Это не так, — спорю я заплетающимся языком.

— Твои поступки говорили об обратном.

— Я просто… Я испугалась, — он поворачивается ко мне и заглядывает прямо в глаза. Я рассматриваю его усталые, сейчас совсем бледные радужки. «Как удивительно они меняют цвет», — проносится в моей голове пьяная мысль.

Тянусь рукой, чтобы убрать прядь волос со лба парня. Золотой завиток никак не хочет лежать ровно, и эта упрямая прядь заставляет мое сердце сжиматься. Когда я почти дотрагиваюсь до него, мир начинает вращаться. Хватаюсь за скамейку, пытаясь удержать равновесие, но выходит плохо. Последнее, что я успеваю запомнить, это сильные руки, подхватывающие меня, и мягкий голос, шепчущий:

— Вечно от тебя одни неприятности, Эвердин.

Комментарий к Глава 4. Мальчик и золотая верёвка

Та самая верёвка не является плодом творчества автора, и была позаимствована у С.Вулф, но мне так понравилась, что я решила добавить этот милый фрагмент в свою работу.

========== Глава 5. Мальчик, который потерял свою душу по пути ==========

Когда просыпаешься, открываешь глаза и видишь сердитого парня, который смотрит на тебя сверху вниз с расстояния вытянутой руки, первое желание — закричать. Или сбежать. Или и то и другое одновременно. Но я ничего такого не делаю, потому что ощущаю такую сильную головную боль, что, кажется, ещё чуть-чуть, и мои глаза выпрыгнут прямо из глазниц.

Я издаю мучительный стон. Моя голова покоится на чем-то твёрдом. Я понимаю, что это Пит смотрит на меня. Это на его коленях лежит моя голова. Вот черт.

— Хей, — говорит он.

— Что случилось? — неуверенно шепчу я.

— Ты как бы вырубилась почти на десять часов, — его голос кажется обеспокоенным.

Я аккуратно сажусь, а комната начинает уплывать, поэтому я пытаюсь схватиться взглядом за что-то основательное. Финник присаживается на кровать рядом со мной и кладёт руку мне на ногу.

— Я даже предлагал сделать тебе искусственное дыхание, но Пит запретил. Не имею понятия, почему. Я пообещал, что не буду использовать язык.

Я усмехаюсь, хватаясь за голову. Пит же отводит глаза и убирает руку Одэйра с моей коленки.

— Уверен, Китнисс ценит твое беспокойство, — говорит он, — но она и без того отлично дышала.

— Вот так в следующий раз предлагай людям свою помощь, — разводит руками Финник и выходит из комнаты, оставляя нас вдвоём.

Дверь со скрипом закрывается, и я замираю под осуждающим взглядом. Мелларк осматривает меня с ног до головы и неодобрительно хмыкает.

— Я жду объяснений, — складывая руки на груди, Пит усаживается, забросив ногу на ногу. — Вот уж не думал, что ты способна выкидывать такое.

— И что конкретно выкидывать? — уточняю я, с трудом разлепляя веки.

— Мой мозг из черепной коробки, Эвердин, — раздражается он. — Или соседство с Хеймитчем на тебя настолько пагубно повлияло, что ты теперь надираешься до потери сознания?

Признаться в том, что это он виноват в моей сегодняшней головной боли, я никогда не смогу, это все равно, что расписаться в том, что он мне небезразличен, поэтому я выбираю стратегию уклонения, а именно просто встаю и ухожу из комнаты, закрываясь минимум на час в ванной. Не хочу с ним разговаривать. И ругаться тем более.

Сразу после душа я сбегаю в одну из спален с книгой, которую нашла в глубине книжного шкафа Одэйра. По слою пыли на ней явно можно понять, что Победитель не так уж много времени проводит на солнечной родине. В восточной стороне дома я нахожу диванчик у окна с пыльным старым пледом и одинокой подушкой. Этого вполне достаточно, чтобы привести свои мысли в порядок. Я сворачиваюсь на софе, укрыв ноги тонким покрывалом.

— Китнисс?

Я вздрагиваю от голоса за спиной. Я не слышала, как Финник, словно крадущаяся кошка, подошёл сзади.

— Привет, — присаживаюсь поудобнее, подобрав под себя ноги. — Прости за вчерашний вечер…

— Ничего, вы вдвоём меня знатно повеселили, — с улыбкой отвечает он, — Пойдём отпразднуем твоё первое похмелье чашкой горячего шоколада, ты же его любишь, ну или шариком мороженого.

— Отпразднуем? Мой публичный позор? — заливаюсь краской я, повыше натягивая покрывало. — И откуда ты знаешь про то, что я люблю шоколад?

Он дергает меня за ботинок, заставляя подняться, а я демонстративно стону.

— Вставай, — настаивает он, стягивая с меня плед. — Пит уехал по делам, а мне жуть, как хочется мороженого. Кстати, на обратном пути он заберёт Энни, так что вы сможете, наконец, познакомиться.

Я смотрю на него. Он улыбается, а я ничего не могу с собой поделать, и потому улыбаюсь в ответ, поднимаюсь и иду следом за хозяином дома вниз по лестнице на кухню.

Я смотрю, как парень накладывает белые шарики в две небольшие чашки, и понимаю, что мне нравится Финник. Думаю, они с Питом близки. Все эти четыре года я размышляла о том, как он живёт вдали от дома? С головой погруженный в работу, и всё свободное время проводит в одиночестве или наоборот в большой шумной компании, как это было в школе. И в глубине души я счастлива, что у Пита появился такой друг. Я рада, что ему есть на кого положиться.

Финник засовывает ложку с мороженым в рот, а я внимательно его разглядываю. Его образ совсем не вяжется с историями, которые я о нём слышала от Хеймитча. В голове не укладывается, как этот улыбчивый парень в возрасте четырнадцати лет мог с абсолютно беспощадным профессионализмом расправляться с соперниками на арене.

— Финник, а как ты стал профи? — спрашиваю я его, не до конца уверенная станет ли он отвечать или как обычно отшутится.

— Случай… — говорит он, и я внимательно смотрю на него, ожидая подробностей.

— Мне только исполнилось одиннадцать. Мы жили вместе с бабушкой тогда, — начинает он рассказ. — Из семьи Одэйр остались в живых только я да она. Денег катастрофически не хватало. На рыболовные суда меня ещё не брали, поэтому я брался за любую работу, которую только могут предложить мальчишке моего возраста.

Я впиваюсь взглядом в стекло буфета, которое отражает лицо Финника. Он перестает улыбаться и делает глоток, прежде чем снова заговорить.

— Моя бабуля вязала сети для продажи, плела корзины. Она вообще любила вязать, неважно как: руками или спицами. Помню, как она связала мне шарф из неизвестно откуда взявшейся ярко-розовой пряжи, — на его лице вновь появляется очаровательная мягкая улыбка, и он внезапно начинает смеяться. — Просто она всю жизнь не различала цвета. И клянусь, я носил эту вещь всю короткую южную зиму и носил с гордостью! Я не боялся, что выгляжу как девчонка. Ведь поступки говорят громче, чем… в моем случае, чем жгуче-розовые шарфы.

Я опускаю голову и представляю маленького Финника, живущего в бедном рыбацком районе. В том месте, что так непохоже на эту шикарную кухню его нового особняка.

— Как-то раз я выбрасывал накопившийся за день мусор после своей смены в местном прибрежном кафе, и куратор Академии увидел меня, остановился и предложил подвезти. Не знаю, зачем я поехал с ним… Может, потому что никогда не сидел в автомобиле, и мне стало любопытно, а, может, он просто всем своим видом источал запах денег, а деньги — единственное, что было у меня на уме с тех пор, как я пару лет назад узнал о болезни бабушки. Я был в отчаянии. Мы поговорили, и он сказал, что у меня неплохие внешние и физические данные, и предложил мне пройти отбор. Если меня примут, то я окажусь на полном обеспечении, да ещё и стипендию получать буду. Он сразу предупредил, что студентов в Академии готовят к Голодным Играм, учат убивать. Меня не пытались запутать или обмануть. Он был предельно честным, а я был готов сделать все что угодно, лишь бы как-то ей помочь.

Одэйр сердито смотрит в пустоту, а я, не дыша, смотрю на него. Между бровей у него появляется тревожная морщинка.

— А спустя несколько лет бабуле стало хуже, и понадобилась крупная сумма денег на лечение, и один из преподавателей предложил мне вызваться добровольцем. Он так и сказал: «Хочешь победить? Приложи все усилия!» И я приложил. Только вот за день до моей коронации бабушка скончалась, поэтому … все оказалось зря.

— Прости, Финник, — тихо говорю я, — не знаю, каково это, но, должно быть, тяжело. И мне очень жаль.

— В любом случае, тебе не за что извиняться, все сложилось, как сложилось, — добавляет он, глядя на свои дорогие металлические часы. — Пит с Энни должны скоро приехать, поэтому давай, доедай свое мороженое, а то придётся с ними делиться.

— Мелларк на меня ужасно зол после вчерашнего, — говорю я, ковыряя холодной металлической ложкой сладкий лёд.

— Бьюсь об заклад, что он думает о тебе гораздо лучше, чем показывает, — лукаво ухмыляясь, говорит Финник. — По-моему, вы неплохо ладите, — добавляет он, щедро посыпая свое мороженое желтыми хрустящими хлопьями.

— А, по-моему, нет, — отнекиваюсь я, но живот как-то странно крутит.

— Ой. Да брось, я наблюдаю за вами со стороны, и мне кажется, что ты ему действительно нравишься, Китнисс. А он тебе. Глупо это отрицать, — он нацеливает на меня ложку и поднимает бровь. — И не мотай головой.

Хозяин дома закидывает пустую чашку от мороженного в мойку и продолжает:

— Вы словно зажигаете друг друга каким-то странным, невообразимым образом, поэтому я считаю, что вы рано пытаетесь списать друг друга со счетов.

Мы смотрим друг на друга с мгновение. Он прищуривается, словно чувствует моё смущение.

— Ты не прав, Финник. И этот парень, что живёт по соседству с тобой уже не Пит. Это какой-то капитолийский переродок, — говорю я, не зная, как иначе его описать, и почему я так злюсь из-за этого.

— Как ты думаешь, почему он ведёт себя таким образом, будто никто ему больше не нужен?

Одэйр на минуту замирает, обдумывая ответ. Раздается хлопок входной двери, он мигом вскакивает из-за стола и, подняв палец, радостно говорит:

— А вот и они.

— Ты не ответил, Финник… — прошу я.

Победитель из Четвёртого отводит глаза, открывает дверь комнаты и поворачивается, чтобы уйти, но вдруг резко останавливается, и снова бросая на меня взгляд, произносит:

— Может быть, этот мальчик просто потерял свою душу по пути?

Он закрывает дверь и оставляет меня одну с еще большей путаницей в голове.

***

Я рассматриваю через окно автомобиля улицы Дистрикта-4, мелькающие за окном. Большинство домов очень маленькие. Одноэтажные с небольшим огородом. Любой из них мог бы поместиться в кухне Финника, и еще бы место для готовки осталось.

Энни сидит сзади рядом и молча выводит пальцем рисунки на окне, а я наблюдаю за ней уголком глаза. Её волосы распущены и обрамляют лицо свободными, слегка вьющимися прядями, а мои напротив — собраны в привычную косу. Они у нее оказались даже длиннее, чем мне показалось на первый взгляд, и доходят почти до середины спины. Так в тишине мы и проводим время, пока навигатор Пита (благодаря Финнику я теперь знаю, как называется этот прибор) не объявляет, что мы на месте.

Мы тихо идём по деревянным дорожкам, море шумит, обдавая нас лёгким успокаивающим бризом. Я рядом с Энни, а Пит с Финником — позади нас, что-то обсуждая. Они выглядят как одна сплочённая команда: каждый по-своему красив в особенности в своих столичных вещах, выделяющихся на фоне бедности Четвёртого. Не могу отрицать — рядом с ними я выгляжу более, чем скромно.

Энни шагает медленно, и ее сланцы стучат по твердой древесине под ногами. Она пахнет цветами и чем-то свежим, что напоминает дождь. Я всё пытаюсь вспомнить, где видела эту девушку раньше, ведь ее лицо кажется знакомым, но не могу. Удивительно, что у такого шумного и веселого парня, как Финник, оказалась настолько спокойная и молчаливая возлюбленная.

Она осторожно пристраивается на край пирса, я сажусь рядом с ней и перекидываю ноги, свешивая их над бурлящей водой. Девушка что-то тихо напевает себе под нос. Солнце только собирается садиться: оно все еще яркое и полное, но уже томительно опускающееся.

Мы молчим, она убирает огненные волосы за ухо, затем смотрит на меня парой больших зелёных глаз. Морщинка между ее бровями углубляется, и девушка начинает покусывать палец.

— О чём думаешь? — спрашивает она.

— О том, что здесь очень красиво, — возлюбленная Финника в ответ улыбается лишь уголками губ и напевает чуть громче. Вместе с ней, а, может, и на нее, начинают кричать чайки, то и дело пикирующие к морю в поисках рыбы.

Я смотрю, как неподалеку словно черт из табакерки перед Питом и Финником выскакивает какая-то незнакомая блондинка. И хотя на улице шумно, я прислушиваюсь к обрывкам фраз, которые доносит до меня ветер: «Картины», «Галерея» и «Видела Ваши работы по телевизору».

Девушка без остановки что-то тараторит, протягивая Питу бумажку и ручку. Естественно, он кидается её подписывать. Еще и растянувшись в улыбке благодарит так, что фанатка чуть не расплывается лужицей восторга. Он вообще, по-моему, уже неосознанно с девицами заигрывает!

— Ревность тебе не к лицу, — Энни наклоняет голову, и ее губы слегка подергиваются в улыбке.

— Ревность? Не помню, чтобы я говорила о том, что мне вообще есть дело до Мелларка, — бросаю я, отворачиваясь.

— Ох, нет? Прости, я не хотела тебя обидеть, — бормочет она, и уже мне становится стыдно, что я слишком бурно отреагировала.

— Я просто вспомнила ваши игры и подумала, что ты и Пит… эта история была такой красивой. Я помню, как плакала, смотря на вас в той пещере. Мне Мэгз отрывки показывала, — она начинает говорить ещё тише и словно сжимается. — Хотя я с некоторых пор вообще не смотрю игры.

— Я, наверное, тебя огорчу, но всё было неправдой, — Энни поднимает свои глубокие, изумрудные глаза, которые заволокло пеленой набегающих слез, будто я её действительно расстроила. Разве это должно её волновать?

Вопросительно глядя на меня, она водит костяшками пальцев по деревянному настилу. Если она ждет объяснений, то я вынуждена ее разочаровать. Их у меня нет.

— Я верю, что даже если между вами произошли некоторые недоразумения, вы сможете их преодолеть, — говорит она с надрывом. — Он может быть холодным. Даже жёстким иногда. Но Пит делает это не специально. Он хороший, очень хороший.

Ее ответ сбивает меня с толку. Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, удивленная её внезапной сменой настроения, она встает и, перепрыгивая через канатное заграждение, убегает к идущему ей навстречу Финнику, а мои невысказанные оправдания уносит вечерний морской ветер.

Я с какой-то несвойственной мне нежностью наблюдаю за этой странной парой. Девушка что-то тихо спрашивает, Одэйр же говорит возбужденно и всё время жестикулирует, а Пит просто за ними наблюдает, и это совершенно непохоже на его обычный скучающий вид. Руки спрятаны в карманах, и когда он встречается со мной взглядом, то переводит его в другую сторону.

Мелларк оставляет их вдвоём, и влюбленные садятся на небольшую скамейку. Финник нежно улыбается, когда Энни рассказывает что-то, а когда она замолкает или говорит медленнее, он выглядит добрым и заботливым. Иногда он вставляет замечания, и девушка тихонько смеётся. В эти моменты кажется, будто совершенно другая часть его души вступила во владение его фантастически красивым телом.

Я знакома с Финником менее пяти суток, но уже ясно заметила, как часто женщины, девушки и даже старушки заглядываются на него. Его и правда трудно игнорировать: красота парня кажется почти нереальной. Но по совершенно неведомой мне причине, всем красавицам Капитолия он предпочел эту стеснительную рыжую девушку. И этим он нравится мне ещё больше.

— Чего ты улыбаешься? — спрашивает Пит, вставая у меня за спиной.

Я и не знала, что улыбалась.

— Просто задумалась.

— О чем?

Поворачиваю к нему голову; парень нетерпеливо хмурится в ожидании ответа. Продолжая разглядывать влюбленную пару, я пожимаюплечами.

— Можно, мы ещё немного побудем тут? — спрашиваю я, и едва успеваю договорить, как Мелларк уже перекидывает ногу через веревочное ограждение и садится рядом.

Я чувствую себя в этом месте так же спокойно, как бывало только в лесу. Закрывая глаза, я подставляю лицо ветру, овевающему мои плечи, голые ступни и охлаждающему моё разгорячённое тело, наслаждаюсь опускающимся кругом солнца… когда Пит тихо говорит одно-единственное слово:

— Оранжевый…

— Что?! — не понимая, я оглядываюсь на него.

Он сидит настолько близко ко мне, что я различаю каждую золотую ресничку на его глазах; они похожи на спутанные солнечные лучики, небрежно нанесенные кистью мастера на полотно.

— Что ты сказал? — переспрашиваю я.

Он поворачивается ко мне, и будто море разливается в его глазах, охватывая всё моё существо. Я чувствую себя так странно, что у меня возникает одно лишь желание — сбежать. Но я не двигаюсь с места.

— Я сказал, что мой любимый цвет — оранжевый, как закат сейчас. Вернее, не совсем такой, более глубокий оттенок… как будто небо загорается, — мне кажется, что Пит будто собирается меня коснуться, но останавливает себя и ныряет рукой в карман. Он вытаскивает оттуда пачку сигарет, подцепляет одну губами и, чиркнув зажигалкой, поджигает её, разрушая красоту момента.

— Зачем ты куришь? — едва скрывая разочарование, спрашиваю его я. — Прежний Пит никогда бы…

— Прежнего Пита больше нет, — его глаза вновь становятся нечитабельными кристаллами льда. Наверное, после проведённых вместе недель на играх мне стоило бы знать, что значат все эти выражения его лица. Но я не знаю, не понимаю: раздражен он, нервничает или просто не в настроении.

Разозлившись, я выхватываю из его рта сигарету и бросаю её в воду. Терпеть не могу, когда кто-то курит. Ещё и рядом со мной. Конечно, в Двенадцатом у людей не было денег на настоящие сигареты, но шахтеры частенько делали самокрутки. Я помню, как отец всегда продавал соседям дикий табак, найденный им в лесу.

— Эвердин, расслабься, пожалуйста, и не трогай меня, ладно?

— Скажи мне, как я могу расслабиться, когда в одну минуту ты сидишь рядом со мной, разговаривая о закате, словно у тебя есть сердце, а в следующую — снова становишься холоднее льда?

— За эти дни ты меня порядком достала. Для тебя же лучше держать дистанцию. О нас уже и без того распространяют слухи, которые породила ты, наболтав лишнего вчера, забыла? — огрызается он, и его бесчувственная маска ломается.

— Это ты, похоже, где-то свою совесть забыл, — я вспоминаю вчерашний день, и внутри меня снова закипает злость. — Потерял, наверное, когда по девицам бегал.

— Я не бегаю по девицам, — скрипя зубами отвечает парень. — И давай закроем эту тему, наконец.

— Валяй, тебе всегда проще закрыть тему! Ты стал таким высокомерным, что к тебе невозможно приблизиться. Ты просто боишься посмотреть правде в глаза. Намного легче, чтобы люди тебя избегали, правда?

— Да в чём твоя проблема? Что ты ко мне цепляешься? — раздражённо спрашивает он.

Он смотрит так, будто я что-то должна ему. Ненавижу это его выражение лица.

— В тебе! — не подумав, резко бросаю я в ответ.

Брови Пита взлетают чуть ли не до небес. Он выглядит, будто действительно потрясен моим ответом, тем самым ставя меня в неловкое положение. Еще пару секунд он настойчиво что-то пытается отыскать в моих глазах, а затем слегка наклоняет голову и поднимает бровь.

— Я не могу понять, чего ты от меня хочешь? Только не говори, что ты приехала из-за того, чтобы … — он указывает пальцем то на себя, то на меня. — Ты поэтому так бесишься?

Я смеюсь, потому что он подтверждает первое, о чем бы я и сама подумала на его месте, и меня это злит.

— За эти четыре дня я столкнулась минимум с пятью сторонами твоей натуры, и поверь, ни одна не показалась мне привлекательной, — выплевываю я, хотя Пит, скорее всего, даже не слышит меня. Или пытается сделать вид, что не слышит. — Да что с тобой сделал Капитолий?

На самом деле я ужасно устала видеть равнодушие в его глазах и не знать причину. Я устала от того, что не понимаю, какие вопросы можно ему задавать, а какие вновь вызовут бурю негодования.

— Расскажи мне, Пит, — прошу я, заглядывая ему в глаза.

Но он встаёт и, даже не оглянувшись, молча уходит, оставляя меня ветру и птицам.

========== Глава 6. Мальчик и его ученик ==========

Какая жара! С грохотом распахивая входную дверь, я практически вваливаюсь в дом Победителя, на ходу чуть не снося вазон с искусственными цветами. Зря я согласилась на утреннюю пробежку с Фиником. Кто же знал, что уже к десяти утра печь будет так, словно солнце пытается поджарить наши внутренности, протягивая к нам свои раскалённые щупальца.

— Хочу в душ, — стонет Одэйр, входя следом и прямо с порога снимая с себя футболку, бросает её через всю гостиную на спинку кресла. — Я уже почти забыл насколько в Четвёртом чертовски жарко, — парень делает два шага в сторону лестницы, но Пит, отказавшийся идти с нами на пробежку, встаёт с дивана, хватает его за руку и возвращает назад.

— Сначала пусть идёт Китнисс, — предлагает он, старательно вглядываясь в глаза друга.

— Ладно, — ворчит он. — Тогда хоть дай стакан воды выпью.

Я, фальшиво улыбнувшись, послушно шагаю в ванную комнату, но вместо того чтобы забраться под душ, затаиваюсь у двери, прижав ухо к дереву. Я едва могу разобрать голоса парней, поэтому, кусая губы, медленно поворачиваю дверную ручку, пока дверь не открывается. Я навостряю уши, пытаясь уловить хоть что-нибудь.

— Ты узнал, что хотел Сноу? — интересуется Финник, слышно, как он открывает бутылку с водой и шумно глотает.

— Еще не до конца, — отвечает Пит, — но я хотел обсудить не это. Он повесил на меня обучение Феликса.

Снизу доносится смех Одэйра:

— Джоанна будет в восторге.

— Очень смешно, ага, — выдыхает Пит. — Ты же его видел на последних играх. Это просто невинное создание, победившее просто каким-то фантастическим стечением обстоятельств.

— Как и ты сам, — уточняет Четвёртый.

— Умоляю, не напоминай, — просит Мелларк. — Ублюдок Сноу специально его ко мне отправил, чтобы дополнительно меня помучить, наблюдая за тем, как я буду убивать в этом мальчишке чистую душу. Он продолжает играть, Финник.

— Только не привязывайся к пацану, Пит, — раздаётся тихий сочувствующий голос снизу. — Иначе тебе же потом будет хуже.

— Только вот ты сам своим советам не следуешь.

— Это была любовь с первого взгляда, Мелларк, — отшучивается парень. — Пойду проверю Эвердин, может, ванная уже свободна, — и я, включая воду, закрываю дверь.

***

— Мы временно поселили его в свободном доме в Деревне победителей, мистер Мелларк, — отчитывается мужской голос в телефонной трубке, — дом номер 15.

— Хорошо, — благодарю я, — сейчас приеду.

Хватаю ключи от машины и запихиваю белый конверт, переданный из Капитолия в задний карман джинсов. С самого утра я хочу извиниться перед Китнисс за свою нескончаемую грубость и резкость, но толстый занавес неловкости не даёт мне вымолвить ни слова. Перед тем как выйти и завести машину, я мысленно даю себе пинок за то, что только сильнее спутываю карты между нами.

Дома Деревни победителей раскиданы по всему побережью. Петляя узкими улочками за десять минут я добираюсь до места, где уже в дверях меня ждёт недавний худощавый Победитель.

— Феликс, добро пожаловать, — протягиваю я руку молодому человеку. — Я Пит Мелларк.

Парень заходит вместе со мной внутрь и с интересом рассматривает интерьер дома, по-видимому, сравнивает с собственным, а я в это время разглядываю его. Ребята из Седьмого, практически все как на подбор темноволосые и зеленоглазые, сами напоминают гибкие стволы деревьев.

Передо мной совсем молодая поросль. Ему всего шестнадцать. Столько же, сколько было и мне. Я вглядываюсь в его изумрудные глаза, пытаясь отыскать там хотя бы каплю самовлюбленности, гордыни, жажды славы и денег, но замечаю лишь растерянность. Было бы проще, если бы парень оказался таким же расчетливым подонком, как профи из Первого или Второго, но нет, мне досталась чистая душа, и оттого ещё сильнее становится тошно.

— Давай присядем, — предлагаю я, указывая рукой в сторону гостиной. Парень аккуратно опускается в кресло, а я, облокотившись бедром на стол, продолжаю стоять.

— Я так понимаю ты не знаешь, для чего тебя привезли сюда?

Парень слегка качает головой, не понимая, что сделал, и почему его вдруг вернули обратно. Я очень хорошо могу представить, какие мысли сейчас проносятся в его лохматой голове. Как ему рассказать? Ведь я понимаю, что в следующие несколько минут мне придётся смотреть на то, как рушится его мир.

Говорить правду тяжело и противно, особенно когда эту правду надо открыть самому себе. Своей душе, которая кривится и противится, отказываясь признавать тот факт, что ты проститутка. Элитная шлюха.

— В общем, победа на Играх — это не только слава, деньги и дом в Деревне победителей. Это еще и работа, — начинаю я, складывая руки на груди.

— Да, я, кажется, понимаю, — кивает головой он, — мне придётся быть ментором, как Джоанна?

— И это тоже, но… — запускаю руку в волосы и на выдохе говорю, — Победителей любят в Капитолии и хотят видеть не только на экране. Но и в своей постели.

Парень замирает и молчит, не сводя с меня глаз.

— Каждый из нас продаётся и покупается. Мы — товар и для тех, кто нас покупает, существует лишь одно правило — никаких правил нет.

Я неохотно встречаюсь с ним взглядом. В его глазах жуткий, всепоглощающий, липкий страх. Паника.

— Твой аукцион уже прошёл — результат у меня в руках, — достаю из кармана небольшой белый конверт. — Итак, Феликс, — прочищаю горло, — я должен тебя научить всему, что касается «клуба Победителей», и по необходимости подготовить к тому, что тебя там ждёт.

— Я не пойду ни в какой клуб. — выпаливает он, прожигая моё лицо взглядом. — Не позволю какому-то выскочке из самого дальнего захолустья заставлять меня подписывать это.

Его слова превращаются в шипение, гнев поглощает разум целиком.

— У меня есть имя, — растягивая слова, произношу я, — и у тебя нет другого варианта, ты и сам это должен понимать. Поэтому мы либо заодно, либо разбирайся со всем дерьмом сам.

В зеленых глазах Феликса читается ужас, и он становится единственной причиной, которая удерживает меня от того, чтобы в данную минуту не наговорить ему лишнего.

— Как долго? — испуганно спрашивает он.

— Прости? — я непонимающе вскидываю бровь.

— Как долго будет длиться мой контракт?

— Пока президент сам не решит тебя отпустить.

Сказанное мною становится последней каплей. Мальчишка бросается к выходу из комнаты, но я оказываюсь быстрее. Я вскакиваю и преграждаю ему путь рукой, упирая её в дверной косяк.

— Выпусти меня, — шипит он.

Феликс одаривает меня еще одним острым убийственным взглядом. Я отмечаю, что парень отлично перенял его у своего ментора.

— Прости, но я не могу. Я вроде как за тебя в ответе, поэтому… — он не даёт договорить, а потом и вовсе хватает за воротник, поэтому мне приходится быть грубым.

Уворачиваясь, я оказываюсь позади него, хватаю парня, оборачивая руку вокруг его шеи и сдавливаю. Седьмой вырывается, брыкается и, не переставая, выдавливает из себя трехэтажные ругательства в мой адрес. Но моя настойчивость, похоже, приносит свои плоды, потому что он перестаёт дергаться и, наконец, успокаивается.

— Отпусти, — хрипит он.

— Только, если ты в конце концов угомонишься. Ты не единственный Победитель здесь, так что не нарывайся.

Я опускаю его и парень падает на пол, он пытается отдышаться, хватаясь за горло, и я протягиваю ему руку.

Изумрудные глаза находят мои, и он медленно кивает, выражая свое доверие. Затем осторожно принимает мою ладонь, и я помогаю ему подняться.

— Пойдем прокатимся, — говорю я и открываю дверь, пропуская Феликса вперёд.

Мы останавливаемся недалеко от порта, в месте, куда я сам часто приезжал подумать и просто посмотреть на закат. Садимся на деревянный пирс, свешивая ноги вниз и наблюдая за причаливающими суднами. Сейчас для этого мальчишки я товарищ по несчастью. По себе знаю: вдвоем такое переносить легче.

— Жизнь действительно странная штука, — тихо говорю я, зажигая сигарету. — Сразу предупреждаю, ты никогда к этому не привыкнешь. Но все равно живёшь. Будешь? — я протягиваю ему пачку.

— Я не курю эту гадость, — с усталостью произносит парень.

— Ну и правильно, — отвечаю я и ухмыляюсь, потому что такой разговор уже имел место однажды.

Мне хочется закрыть глаза, заблокировать воспоминания, но я заставляю себя, не моргая, смотреть на этого испуганного мальчишку, рассказывая свою историю.

Я делаю вдох и мысленно переношусь на четыре года назад.

Свежесрезанная белая роза лежит на столе, но я не замечаю ни ее совершенной формы, ни многократно усиленного аромата, сопровождавшего Сноу повсюду словно визитная карточка. Все мои мысли прикованы к тому, кто сейчас сидит за столом напротив, оскверняя мою любимую комнату этого одинокого дома своим присутствием, и к той, что пока не догадывается о том, насколько высока оказалась цена победы в играх.

— Несчастные влюбленные были полностью моей идеей. Она просто подыгрывала, — уверенно говорю я, глядя в бесстрастные змеиные глаза президента, — и, как Вы сами могли убедиться, не очень убедительно. Это из-за меня изменили правила, все проблемы случились лишь по моей вине. И я обещаю, что исправлю это.

— Зачем мне соглашаться на то, что предлагаете Вы, если я могу использовать Вас обоих и получить вдвое больше прибыли?

Сноу вновь переводит взгляд на меня, и я, наклонившись, понижаю голос для правды, которая с легкостью слетает с моих губ:

— Господин президент, Китнисс все равно надолго не хватит. После первого же аукциона она покончит с собой, я уверяю вас. Даже не уверяю, а гарантирую это. А мне незачем жить, если её не будет. Вы потеряете деньги и двух победителей сразу. Поползут слухи.

— Поверьте у меня есть рычаги давления на людей. Я думаю, жизнь драгоценной сестры смогла бы убедить мисс Эвердин принять правила игры.

— Вы правы. Ради Прим она согласится, — киваю я, — но Китнисс просто отвратительная актриса. И ещё худшая любовница. А апатичная безжизненная кукла, какой она станет очень скоро, быстро надоест Вашей публике. И Вы все равно получите такой же исход, о котором я говорил ранее.

Сноу молчит, положив пальцы на свои отвратительно пухлые губы.

— Вы так легко говорите о собственной смерти. А как же Ваша семья, мистер Мелларк? Огонь — дело опасное, не так ли? Особенно в пекарне.

— Им я не нужен, да и никогда не был нужен. Мне незачем лгать. Вы сами знаете, что моей семье на меня плевать. Их даже дом в Деревне победителей не прельщает настолько, чтобы переехать туда, поэтому мне все равно: сегодня оборвется моя жизнь или через месяц.

Слышу, как в его голове закрутились шестеренки. Он тщательно взвешивает потенциальную потерю двух Победителей, а также убытки и последствия, которые затронут его, когда вышеупомянутое вскроется.

— Мистер Мелларк, — бросает наконец президент, — Вы утверждаете, что вообще не боитесь смерти?

— Абсолютно. Я шёл на игры с твёрдым намерением умереть, и Вам это хорошо известно. Так скажите, что изменилось сейчас, мистер Президент? Мои намерения все те же. Моя жизнь в обмен на её.

Сноу на минуту задумывается, поглаживая пальцами свою белую бороду. Если бы он только знал, каких усилий мне стоит спокойно, уверенно и чётко вести этот диалог. Я вижу, что он колеблется, поэтому сажусь напротив, копируя его позу, и добавляю:

— Я заработаю для Вас столько, сколько не зарабатывал никто другой. Я смогу стать кем-то гораздо более полезным, чем просто игрушка для капитолийской публики. Я умею манипулировать людьми, умею убеждать и нравиться. Я смогу достать для Вас любую необходимую информацию. Я стану лучшим из Вашей свиты Победителей, только оставьте её в Двенадцатом. Это первое, что я прошу взамен.

— Я удивлён, что Вам, шестнадцатилетнему мальчишке, хватает наглости ставить мне условия.

— Дайте возможность попробовать. Если я не выполню обещание, можете забрать и Китнисс.

— Заманчиво, мистер Мелларк, и каково же второе условие?

Не знаю, откуда берётся смелость, но я говорю:

— Никаких мужчин.

— Ещё ни один Победитель не ставил мне условий, Пит, — качая головой, добавляет Сноу.

— Что-то подсказывает мне, что Вы азартный человек. Вы играете в шахматы, господин президент? — внутри меня аж трясёт от страха и собственной наглости, но я продолжаю глядеть прямо в глаза человеку, которого ненавижу больше всего в жизни. — Я предлагаю вам партию. Живыми людьми.

Сноу, наверное, целую вечность смотрит на меня своими мелкими змеиными глазками, и, ухмыльнувшись, медленно кивает, а затем, набрав на телефоне комбинацию цифр, произносит:

— Свяжитесь с мистером Одэйром и вызовите его в Капитолий. Передайте, что его отпуск закончился. У меня для него есть новый ученик.

Мы одновременно встаем, и его люди, открывая двери, провожают президента к машине. Запах роз и приторного парфюма практически выворачивает мой желудок наизнанку, поэтому я стараюсь дышать через раз.

— Мистер Мелларк, у Вас на сборы два часа. Поезд отходит в девять.

Двери огромного дома закрываются, и я медленно выдыхаю, падая на кресло позади себя. «Радуйся, Мелларк: на этот раз ты победил, ведь побеждают лишь те, кому есть ради кого побеждать, не так ли?»

Я захожу в спальню и вытаскиваю вещи. Собирая сумку, я понимаю, что на самом деле у меня нет ничего, за исключением моих картин, которые я все равно не смогу взять с собой, и семьи, которой я в действительности никогда не был по-настоящему нужен. Мне потребовалось шестнадцать лет, и одни Голодные игры, чтобы это понять. Я окружен людьми, но совершенно одинок.

Я накидываю лёгкую куртку, выхожу на улицу и, прощаясь, смотрю на окна дома напротив. Китнисс накрывает на стол, и я смотрю на нее в последний раз сквозь окно гостиной. С того дня, как мы вернулись в Двенадцатый, она так ни разу и не пришла.

— Прощай, — тихо говорю я и, перебрасывая сумку через плечо, растворяюсь в темноте.

***

Выхожу из служебного автомобиля, доставившего меня в самый центр столицы. Я впервые в Капитолии не в качестве трибута. Вдыхаю прохладный вечерний воздух и оглядываюсь вокруг. Несмотря на поздний вечер жизнь на улицах бьет ключом, ночь сияет огнями, а передо мной будто раскинулось море звёзд. Первый усвоенный мной урок при посещении этого города: Капитолий выглядит гораздо внушительней со стороны, как и большинство вещей.

Я, конечно, предполагал, что мне выделят какую-то квартиру, но уж точно не предвидел изысканную высотку в самом центре. Я вхожу внутрь и нажимаю на кнопку двенадцатого этажа, затем смотрю на себя в зеркальной стене лифта.

— Ну что ж, Мелларк, теперь ты больше не Победитель, ты — проститутка, — тихо произношу я сам для себя.

Жиголо, парень по вызову, эскорт. По-мое­му, все эти слова имеют примерно один смысл, и каждое из них звучит одинаково оскорбительно. Ну, что ж. Это всего лишь ярлык. Плевать. Я думаю о том, что сейчас делает Китнисс, наверное, уже спит. Интересно, как скоро она заметит моё отсутствие? И заметит ли вообще?

Я открываю дверь в квартиру. Меня встречает прохладный воздух вперемешку с мягким запахом сигар, кофе и новой деревянной мебели.

— Пит! Поздравляю с победой и добро пожаловать! — Едва я захожу внутрь, Финник Одэйр, загорелый парень в белой рубашке и брюках, встречает меня и пожимает руку. От него пахнет ментолом. — Ты чертовски вовремя! Я хотел написать тебе, чтобы ты тащил сюда свою задницу быстрее, но… забыл, что у тебя ещё нет своего телефона! Ну ничего, разберёмся с этим завтра.

— Виски? — предлагает он, открывая небольшую дверцу встроенного бара.

— Нет, спасибо. Я не пью, — вежливо отказываюсь я.

— Сигарету?

— И не курю эту мерзость.

— Что ж, правильно, — парень прищуривается.

— До твоего первого аукциона ещё есть время, так что мы успеем тебя поднатаскать.

— А что для этого необходимы особые навыки? — парень ухмыляется, пожимая плечами, и смотрит на меня своим легендарным взглядом, точно таким, как на обложках журналов.

— Опыт есть или чист как лист? — интересуется он.

— Скорее второе, — признаюсь я несколько смущённо.

— Есть девушка, которая нравится?

— Была когда-то. Но уже неважно.

— Ладно, значит, найдём, — ударяя ладонь об ладонь подытоживает Финник.

— А без этого никак нельзя обойтись? — его улыбка становится шире, что еще больше наводит на меня ужас перед предстоящей передо мной задачей.

— Поверь мне, Пит, пусть лучше в первый раз «под тобой» будет кто-то на кого хотя бы приятно смотреть.

Я сильнее сжимаю челюсти и отворачиваясь к окну.

— Я скажу тебе одну вещь, — тихо говорит Одэйр, присаживаясь в кресло напротив и опираясь на локти, — мне её сказал очень давно мой ментор: «Не существует такой грязи, от которой невозможно отмыться».

Я молчу, а он одаривает меня взглядом, который в общем-то переводится как «умоляю не закатывай глаза».

— Это правда, Пит. Теперь твоя жизнь — это закрытый клуб, — разъясняет он. — Туда входят не многие и даже в Капитолии о его существовании знают единицы, для большинства мы просто знаменитости. Да, эти люди будут пользоваться тобой, но ты должен научиться использовать их в ответ. Ты сможешь получить гораздо больше, чем просто деньги. Ты встретишь политиков. Их дочерей, сестёр, жен. Ты лично познакомишься с теми, кто владеет в Панеме всем, — он делает паузу и спустя пару секунд добавляет, — у тебя нет выбора. Хочешь или нет, ты погрязнешь в этой паутине, которая распространяется повсюду. Так что прими мои поздравления, ты только что стал одной из ее ниточек.

Телефон Финника внезапно оживает, и он, проверяя что-то на экране, быстро печатает кому-то ответ.

— Ну, что ж, Пит. Кажется, я нашел нам компанию на вечер, — подмигивает он мне. — Богатеньким девочкам нравятся хорошенькие мальчики. Так что сегодня твой дебют.

Я даже не успеваю обдумать его слова, как телевизор позади моей спины оживает, как бывает обычно, когда передают новости о важных событиях в стране или Голодных играх. Я оборачиваюсь и вижу, что не ошибся. Судя по эмблеме в верхнем углу экрана, нас ждёт информация, как-то связанная с играми. И тут я перестаю дышать.

Мои глаза прикованы к экрану, на котором целуются двое молодых людей. У парня темные волосы и огромные руки, которые обнимают хрупкую фигурку девушки. Фигуру, которая мне слишком хорошо знакома.

Вся моя сущность начинает кричать, кровь закипает, бешено мчась по венам. Одэйр в замешательстве смотрит на меня.

— Это разве не та девушка, которой ты на интервью признавался в любви? — удивлённо спрашивает Финник, переводя взгляд с изображения на меня и обратно.

На экране парень отстраняется, и Китнисс поднимает на него удивленный взгляд. Бодрый голос Фликермана вещает о возмутительной лжи недавней Победительницы, которая изменила своему возлюбленному с собственным кузеном. Инцест! Вот это новость достойная Капитолия!

Я дергаю за собственную цепь, загоняя эмоции внутрь. В отчаянной попытке восстановить бьющееся сердце я закрываю глаза и понимаю: я ревную… ревную — до одури, до зубовного скрежета! Да, я любил её тогда… и сейчас люблю. И буду любить всегда.

Я знаю, почему это видео появилось в эфире именно в эту минуту. Он хотел, чтоб я его увидел.

Игра началась.

Но я не доставлю президенту желанного удовольствия. Если он решил, что я откажусь от своих слов, увидев, что та, на свободу которой я променял свою жизнь, меня предала, то он ошибается.

И хоть моё сердце и разрывается от боли, я говорю себе, что так для неё будет лучше. Она целует другого… но ведь я для неё никто. Между нами все было ложью. У меня нет права. Она может целовать кого захочет. Влюбиться в кого захочет, когда захочет. У меня нет права. У меня нет права. Она не моя. И если она счастлива, значит, все было не зря.

— Идем, Пит, нас уже ждут, — Победитель открывает дверь, и мы выходим на улицу. Шум крупного города сразу обрушивается на мои уши десятком различных звуков. Перед глазами все ещё стоит довольное лицо Гейла.

— Сукин сын, пристрелил бы… — бормочу я, когда следую за Финником к ярко-красному автомобилю. Возле машины стоят две девушки в шелковых платьях, и с ними огромный охранник, который больше похож на гору.

— Мы собираемся кого-то убить? — приветливо отвечает на мои слова брюнетка в струящемся алом платье. — Давайте тогда начнем с Энобарии. Мы сделаем миру одолжение, — девчонки смеются и, отпустив громилу-охранника, падают на заднее сидение автомобиля.

— Она не настолько плоха, девочки, — закатив глаза, отвечает Финник, а потом заводит машину и выезжает со стоянки.

— Я сама видела, как она подточила Кашмире каблуки на прошлой неделе, из-за чего та растянулась прямо посреди банкета на глазах у сотни людей, — она слегка толкает свою подругу в зеленом наряде, и они начинают над чем-то хитро шептаться. Всю поездку «красное платье» улыбается мне. — Я Миалина, можно просто Мия, — наконец говорит девушка и протягивает тонкую руку с длинными, остро заточенными ногтями.

— Пит, — представляюсь я кратко, принимая рукопожатие.

— Какое простое имя, не хочешь выбрать что-то менее тривиальное? — предлагает она.

— Пожалуй, нет, — деликатно отвечаю я.

Машина останавливается, и мы все вместе идём к небольшому клубу. «Оазис» гласит огромная светящаяся вывеска над дверьми. Неоновые огни сверкают ярким соблазном: магазины, клубы и другие неизвестные мне заведения любезно открывают свои стеклянные двери. Вокруг толпа народа, но Одэйр обходит стоящих в очереди людей и направляется прямиком ко входу.

— Они со мной, — наклоняясь вперед, говорит Финник. Взгляд вышибалы мечется между мной и девушками, а затем он, кивая Победителю, пропускает нас внутрь.

Быстрыми шагами я вхожу в полутемный зал ночного клуба. Клуб, забит до верха разноцветными потными и скользкими телами, которые асинхронно двигаются под музыку. Словно радуга раскинулась среди неосвещенного зала. Поднимаю глаза наверх и смотрю, как обеспеченные капитолийцы прохлаждаются, попивая яркие напитки из бокалов причудливой формы, развалившись на широких бархатных диванах второго яруса этого заведения. Я опираюсь локтем на высокий столик и наклоняюсь ближе к Финнику, чтобы он мог меня услышать.

— Откуда эти девушки? — спрашиваю я у него, кивая в сторону наших смеющихся и уже вовсю танцующих напарниц.

— До того, как переехать в нынешнюю квартиру, мы с ними жили по соседству, подружки одной из победительниц из Первого. Милые, правда?

— Да, ничего, — киваю я головой.

Финник, улыбаясь и здороваясь со всеми вокруг, ведёт нас мимо танцпола прямо к бару. Он перекидывается несколькими фразами с барменом, а я стою рядом с ним. Вечеринка вокруг нас набирает обороты, кажется, всем весело, а я — схожу с ума.

— Два рома с тоником для леди, — кричит он сквозь музыку, а после поворачивается ко мне, — Может, выпьешь, чтобы расслабиться? Все-таки важный день, — он хитро подмигивает и, не дожидаясь ответа, пихает холодный стакан мне в руку и через стойку протягивает бармену купюры.

Я смотрю на прозрачную жидкость внутри квадратного стакана. Залпом опрокидываю его в себя.

Я не особенный. Просто мне необходимо некоторое время, чтобы опуститься до общего уровня. Требуется некоторый опыт, чтобы стать достаточно безрассудным, и всего лишь стакан виски, чтобы забыться. Вот и все.

Играет громкая музыка. Басы отдаются в моей груди. Мия подходит, берет бокал и, помешивая трубочкой в стакане тоник с ромом, встает рядом со мной.

Она кивает головой в сторону подруги, которая танцует в толпе рядом с Финником. Кажется, будто девушка всё время хочет прижаться к нему ближе, а Четвёртый просто наслаждается музыкой, словно не замечая её неловкие попытки.

— Похоже, он нравится ей, — отмечаю я, глядя на покачивающихся в такт музыки парня с девушкой среди скопления разноцветных тел.

— Каждая девушка в восторге от своего первого парня, поэтому позволь ей насладиться моментом. Он не слишком-то часто с ней разговаривал с тех пор.

— Финник был её первым? — удивлённо спрашиваю я. — И они остались в таких дружеских отношениях?

— А разве секс дружбе помеха? — она удивлённо поднимает на меня свои янтарные глаза, притягивая меня за пряжку ремня.

Я смотрю на её хитрую улыбку и прячу собственную в стакане. Ещё никогда и никто меня так открыто не хотел.

Музыка сменяется, становится громкой и раздражающей, я отталкиваюсь от барной стойки и ухожу в поисках места, где тихо. С удивлением замечаю, что Мия идёт следом.

Она резко дергает меня за руку и тянет в комнату на втором этаже клуба. Впервые я не знаю, как себя вести с девушкой. По дороге я чуть не вписываюсь в стеклянную дверь, и мы оба едва не растягиваемся на ковровой дорожке. Она возится с пластиковой карточкой и открывает дверь.

Я целовал девушек раньше, но ничего серьёзнее тесных объятий никогда не мог себе позволить. Мысль о том, что эта девушка целиком будет моей в закрытой комнате с мягкой кроватью, посылает волны тревожного ожидания по моему позвоночнику. Пока я запираю дверь, она набрасывается на меня с поцелуями и увлекает к круглой кровати с бархатным покрывалом. Интересно, все клубы в Капитолии такие?

Ее руки нагло путешествуют по моему телу: рукам, пояснице, расстегивают ремень, скользят вниз, минуя пупок прямиком в штаны…

— Ми… Мия… — перехватываю я её ладони, останавливая и смотря прямо в глаза.

— Послушай меня, я не могу, понимаешь… не могу обещать тебе, что между нами что-то будет. Ты красивая, очень красивая и весёлая, — тараторю я. — И должна найти кого-то для нормальных, серьёзных отношений. Не такого, как я.

Она хмурится и расстёгивает ширинку на моих джинсах. Воздух застревает прямо у меня в горле.

— Ну ты и зануда, Мелларк.

— Я серьезно, Мия, ты заслуживаешь лучшего…

— Я тоже серьезно, Пит! — Она вскидывает голову, сверкая взглядом и упрямо выпятив нижнюю губу. — Мне плевать, что ты можешь или не можешь мне дать, мне не нужны отношения. Я просто хочу тебя. И хочу прямо сейчас.

Черт! Ну раз так…

Я впиваюсь поцелуем в её губы, закрывая глаза. Представляю, что целую Китнисс, и если приоткрыть веки самую малость, то к расплывчатому образу брюнетки воображение само пририсует нужные детали. Она снимает платье и бросает его через плечо. Я опрокидываю её на кровать. Выходит слишком резко и как-то неуклюже. Замираю, опасаясь того, что она рассердится или испугается, но нет, она смеётся и протягивает ко мне руки.

— Давай же, глупый. Иди ко мне.

Ее комбинация, надетая под платье задралась, обнажая загорелую кожу и кружевное белье. Я наклоняюсь и, целуя открывшееся искушение, поднимаю носом тонкую ткань. Она хихикает, но спустя пару минут ее смешки быстро превращаются в страстные стоны.

Она не знает, что всего лишь вещь, средство достижения цели. Хотя, судя по всему, ей это и неважно. Кукольная замена, с помощью которой я уничтожаю запретные воспоминания о девушке, которую оставил, и этом их чёртовом поцелуе, который я пытаюсь выбить из своей головы, глубже врываясь в стонущее подо мной тело. Я двигаюсь в ней, все сильнее и сильнее лишаясь рассудка от каждого толчка, отчаянно пытаясь достигнуть того чувства, которого, она никогда не сможет мне дать.

В первый раз меня хватает лишь секунд на двадцать, но зато во второй — я по-настоящему вхожу во вкус.

Мне хочется чувствовать это снова и снова. Проникать в горячее лоно и сжимать её стройное тело. Она опрокидывает меня на спину, и от каждого юркого движения её рта по моей твёрдой плоти, я забываюсь, словно во сне. Наконец, меня покидают все переживания и болезненные картины, рисуемые воображением, и не остаётся ничего, кроме блаженного чувства дикого, бешеного экстаза, который дарит мне эта милая девочка своим языком. Моё тело уже не слушает разум и повинуется лишь страсти, и становится не так уж важно, кто дает тебе эту страсть. Будь это девушка на одну ночь или та самая любимая и единственная.

Теперь всё в моей жизни подделка.

На следующий день я просыпаюсь у себя в квартире от разрывающей глаза головной боли. Тру руками лицо, пытаясь вспомнить, как мы добирались вчера домой. Финник, присев на корточки возле кровати, улыбается.

— Что? — хриплым голосом, спрашиваю я его.

— Ты рычал во сне, — отвечает он.

— Чушь собачья.

— Я уже начал беспокоиться, что ты превращаешься в переродка. Тебя никто на вечеринке не кусал? Хотя и тут есть плюс: как собаку, тебя будет гораздо легче выдрессировать, — смеётся он.

Я хватаю подушку с кровати и бью его ей. Он ловко уворачивается и, ухмыляясь, протягивает мне стакан воды с шипучей таблеткой внутри. В его руках белый конверт.

— Что это? — выпив залпом спасительный напиток, спрашиваю я.

— Результат твоего аукциона. Твоей первый клиент.

— Так что там в конверте? — взволнованно спрашивает Феликс.

— Что было в моём? Или что сейчас в твоём? — уточняю я, поворачиваюсь к парню лицом. — Там протокол.

— Что? — фыркнув, уточняет он.

— Эту систему придумали мы с Финником ещё несколько лет назад, — объясняю я. — Для каждой работы свой протокол. Очень удобно.

Лицо у Феликса уже совершенно бледное — в голосе слышится плохо скрываемая тревога.

— Протокол-1 означает чистый эскорт, без постели, — объясняю я, — просто сопровождение на мероприятие или вечеринку, в ресторан. Конечно, это самый желанный вид работы, поэтому, если хочешь, чтобы твои заказы были такими, нужно уметь красиво трепать языком. Поддерживать общение, быть душой компании, в общем. Зачастую женщины пользуются услугами одного и того же парня. Так что, тут зависит от того, как ты себя покажешь в самом начале.

Мы вместе встаём и медленно идём обратно к машине, он держится в тени раскидистых дубов, а я, рассказывая, иду рядом с ним.

— Протокол-2 — это интим. Обычно клиентки — это уверенные в себе, богатые женщины. Чаще всего вполне приятные. Но эти женщины привыкли подчинять, а не подчиняться. В целом сносно.

Мы проходим мимо деревянного рыбацкого домика с листьями вместо крыши, возле которого собаки гоняют кур. Я тяжело вздыхаю. То, что я собираюсь говорить дальше, принять сложнее всего.

— Протокол-3, как бы тебе объяснить… — я останавливаюсь и поворачиваюсь к парню. — Представь себе самый извращенный секс. Добавь к нему изнасилования и пытки, фиксацию, из которой невозможно выбраться, избиения и удушения, синяки и раны, фетиши и групповуху, ну и, так как мы в Капитолии, то умножь это на три. Вот поэтому мы и назвали его Протокол-3.

— Я все равно не понимаю, зачем давать всему такие странные названия, — ощетиниваясь и отворачиваясь, бросает Феликс. Он подцепляет носком ботинка мелкий камешек и пинает его вдоль дороги.

— Чтобы не говорить вслух, что чей-то хер угрожает твоему заду, — не сдержавшись, резко отвечаю я.

— Что? — Давится он воздухом, а, может, и собственной слюной. Парень закашливается и поднимает на меня встревоженный взгляд.

— А вот это как раз Протокол-4, — уже спокойно добавляю я.

— Нет!

— Да.

— И ты тоже?.. — указывая пальцем в мою сторону с глазами полными ужаса, шепчет он.

— Я? Нет, — качая головой, отвечаю я. — У нас с президентом своя сделка, и стоит мне совершить хоть одну ошибку, пострадает самый дорогой для меня человек. А вот ты, — указываю я в его сторону, — да. Прости, но не я это решаю.

Парень отступает назад и с глухим стуком ударяется о стену. Свисающие с дома вьющиеся растения запутываются в его тёмных непослушных волосах.

— Нет, я не буду, — трясёт он подбородком из стороны в сторону.

— Тебе придётся.

— Нет, ни за что.

— Феликс, у тебя есть семья? — Парень осторожно кивает головой.

— Мать и два младших брата, — в его глазах стоят слезы.

Бл*, как же всё плохо! Я отвожу взгляд, стараясь не смотреть, как парень роняет по одной слезинке и, тихо похлопав его по плечу, говорю:

— Не существует такой грязи, от которой невозможно отмыться, Феликс.

========== Глава 7. Мальчик, не оправдавший родительских надежд ==========

Всё, что происходит сейчас, более, чем странно. Я сижу за обеденным столом в доме родителей Пита в Четвертом, и у меня складывается такое ощущение, будто все происходит в совершенно другой жизни. Я бы никогда не смогла представить себя в подобной ситуации в Двенадцатом.

Их дом простой и незамысловатый. На кухне полный набор пекарских принадлежностей, начиная от форм для хлеба и кондитерских изделий, и заканчивая десятком мелких стеклянных баночек со специями. Есть даже настоящая маслобойка. На стенах в деревянных рамках висят фотографии Пита и его братьев, а еще здесь так приятно пахнет свежим хлебом, что сразу при входе становится ясно: тут живёт семья пекаря.

Мистер Мелларк как всегда очень добр и приветлив, и даже внезапное появление такого нежданного гостя, как я, не меняет его отношения, что, к сожалению, не относится к миссис Мелларк, хотя то, что она, не сказав ни слова, впустила меня в свой дом, уже является достижением.

Я сижу напротив Пита, который привычно одет в темную рубашку и джинсы; его волосы причесаны и слегка уложены гелем на одну сторону. Он выглядит скучающим, сутулясь на стуле и разглядывая всех.

Мое общение с членами семьи Мелларк ограничивается фразами: «Спасибо, очень вкусно» или «Передайте, пожалуйста, хлеб». И это не потому, что я не знаю о чём с ними говорить, а потому что взгляды, которые бросает на меня Пит, вынести просто невозможно. Обжигающие уколы. Либо у меня паранойя, либо единственная причина его дурного настроения — я.

Я наклоняюсь над тарелкой. Запечённая тушка судака лежит нетронутой рядом с зеленой фасолью и листиками салата. Отец Пита касается руки жены, но та, резко одернув её назад, берет вилку и принимается есть. Она с такой силой тыкает ею в зеленую фасоль, что зубцы прибора пронзительно звякают о тарелку. Изо всех сил делаю вид, будто ничего не замечаю.

— Китнисс, какими судьбами ты вдруг оказалась в Четвертом? — недвусмысленно спрашивает она. С того момента, как я впервые зашла в этот дом, миссис Мелларк всем своим видом показывает, что мне не рада.

Пит поворачивается в мою сторону в ожидании ответа, и я поднимаю на него глаза.

— Мы случайно встретились, — отвечаю я, переводя взгляд с парня на его родителей. — Просто оказались в одном месте в одно и то же время.

Интерес на её лице сменяется непроницаемой маской. Она потуже затягивает пояс простого льняного платья, украшенного десятком мелких пуговиц, и продолжает, обращаясь уже к сыну:

— Забавно. Несколько недель назад я написала тебе письмо, но ты не потрудился ответить. А мог хотя бы предупредить, что Китнисс приедет.

— Если честно, то я и сам не знал, — Пит откашливается и тут же, словно больше не хочет это обсуждать, меняет тему. — Как идут дела в пекарне, пап? — спрашивает он.

— Неплохо. Твои братья хорошо справляются самостоятельно. Да и в доме им стало гораздо свободнее, особенно учитывая недавнее прибавление, — улыбаясь, отвечает хозяин дома.

— Мелани уже родила?

— Да, на прошлой неделе. Мальчика. Опять мальчика, — пожимая плечами, констатирует пекарь. — А брат что тебе не писал?

— Может, и писал, но, видимо, пока письмо шло, я уже уехал.

В этот момент мистер Мелларк как раз пытается отрезать кусок от рыбы, но останавливается и, немного подумав, добавляет:

— Скорее всего, Уилл всё ещё обижен на то, что ты на их свадьбу не приехал.

— Я же говорил, пап, что у меня был срочный заказ, оплаченный за несколько месяцев вперёд — я не мог уехать, — засовывая кусок в рот, отвечает Пит и, пережевывая, добавляет, — тем более, браки по залёту плохо вписываются в деловые графики.

— Пит, — возмущённо отрезает миссис Мелларк и, задев вилку локтем, роняет её на пол. Металлический звон добавляет её высказыванию особую драматичность.

— Я просто констатировал факт, — поднимая руки вкапитулирующем жесте, отвечает парень. Кажется, что эта ситуация его даже забавляет.

Я, опустив глаза и сделав вид, что ничего не слышала, продолжаю есть. В течение всего ужина Метью Мелларк то и дело подкладывает в мою тарелку то салат, то фасоль, а я продолжаю его благодарить, хотя уже наелась. Иногда я ловлю на себе его добрый взгляд, он смотрит на меня с мягкой улыбкой на лице. Когда пекарь улыбается, то становится похожим на Пита.

— Китнисс, как там Элизабет поживает? — произносит хозяин дома совершенно спокойным тоном. Его жена в это время начинает уничтожать лист салата, разрезая его на маленькие кусочки. Похоже, она вымещает своё зло на бедном овоще. — Должно быть, твоя мама очень счастлива иметь двух девочек.

Я открываю рот, чтобы ответить, но Пит меня опережает:

— Эй, а что не так с мальчиками-то? — протестует он.

Миссис Мелларк благодарно улыбается сыну и кладет еще один кусочек рыбы на тарелку Пита.

— Мальчишки это, конечно, тоже хорошо, — отвечает ему отец, — но с девочками легче. Они не впутываются в сомнительные истории, связанные с драками, наркотиками, алкоголем и прочим самоуничтожением.

Пит фыркает.

— Пап, ты так говоришь, как будто троих уголовников вырастил, ей Богу.

— Девочки заботливее мальчиков, — продолжает мистер Мелларк. — Если с тобой что-то случится в старости, сын в лучшем случае пришлет денег, а дочка приедет и будет рядом.

Парень ухмыляясь, качает головой.

— Я надеюсь, что хоть один из моих сыновей однажды подарит мне внучку, — мечтательно говорит Метью, и уголки его тонких губ ползут вверх. — Мы были практически уверены, что в третий раз у нас родится девочка, но родился снова мальчишка.

— Как видишь, я перестал оправдывать родительские надежды ещё даже до того, как появиться на свет, — саркастически бурчит парень. — Всю жизнь только об этом и слышу.

Это похоже на шутку, но, скорее всего, он говорит вполне серьёзно. Мне становится не по себе.

— Зато именно благодаря сыну, Вы смогли переехать в этот прекрасный дом, — заступаюсь я за парня. — Он честным трудом заработал на него. Я знаю: я видела его картины. Он очень талантлив.

Но Пит вдруг начинает смеяться. Его смех недружелюбный и холодный, как будто ломающийся на части лист стекла.

— Ты даже не представляешь насколько талантлив… — делая глоток воды, чтобы перестать хохотать, говорит парень. — Охренительно талантлив.

— Пит! Выбирай слова! — одергивает его отец, повышая голос. — Не помню, чтобы мы тебя таким воспитывали.

— Да вы вообще меня не воспитывали, — указывая ладонью в сторону родителей, говорит он. — Я рос как чертополох на поляне. Сам по себе.

Губы хозяйки дома складываются в тонкую линию, хозяин хмурится и, поднося кусок рыбы ко рту, бросает гневный взгляд на сына.

— Капитолий определённо не положительно на тебя повлиял.

— Капитолий вообще ни на кого положительно не влияет, отец, — откладывая салфетку, парень встаёт из-за стола.

Солнце бредет по небу, опускаясь ниже и удлиняя тени на деревянной веранде. Пит встаёт и начинает убирать тарелки. Миссис Мелларк присоединяется к нему. Когда я дергаюсь, чтобы помочь, она энергично машет головой.

— Не нужно! Справимся сами!

Вскоре оба исчезают на кухне, и отец протяжно вздыхает:

— Великолепно, не так ли? — бормочет он, качая головой, словно извиняется за произошедшее. — Пит становится точной копией своей матери, такой же «милый» и «вежливый», — он улыбается, и на его лбу появляется морщинка.

В груди неприятно щемит, хотя я и понимаю, что сказанные слова не более, чем шутка. Я выдавливаю из себя короткий смешок в надежде скрыть истинные чувства. Но он больше походит на хрип.

Мы разговариваем с отцом Пита, пока тот не уходит закончить работу в саду. Миссис Мелларк так больше и не появляется, и, признаться, я этому даже рада. Облокотившись на стол, я согреваюсь под мягкими вечерними лучами, проскальзывающими сквозь окна, и провожу пальцами над пламенем свечи, все ещё стоящей на гладкой деревянной поверхности.

— Не обожгись, — ни с того, ни с сего бормочет Пит и убирает подсвечник в сторону, когда огонь оказывается слишком близко. Я отвечаю лишь тихим шепотом.

— Я же Огненная Китнисс, забыл? — и, задумавшись, добавляю, — Интересно, как там Цинна сейчас поживает?

— Ты с ним не поддерживаешь связь? — спрашивает он и присаживается рядом, закинув ногу на колено другой ноги.

— Сейчас уже нет.

— Он продолжает работать на Играх, выпускает новые коллекции. У него дела идут неплохо, я бы даже сказал отлично.

В этот момент возвращается мистер Мелларк и ставит в вазу передо мной огромный букет из подсолнухов. Тяжёлые, набитые семенами шапки тут же начинают клониться вниз, не в состоянии тягаться с силой притяжения.

— Они как сияющие солнца, — говорит он улыбаясь, и я, улыбнувшись в ответ, киваю. Пекарь окидывает взглядом гостиную, будто бы прощается с комнатой до следующего утра, и уходит наверх, тяжело шагая по деревянной лестнице, отчего та поскрипывает под его разношенными ботинками.

— Помню, как мама всегда рассказывала, что люди и растения похожи, — говорю я, касаясь желтых лепестков огромного бутона, — зависят от любви и того, кто выращивает их. Даже в Шлаке мы ухаживали за небольшим огородом. Мама с Прим были уверены, что растениям нужна любовь и забота, чтобы выжить. Как и людям.

Пит лишь хмыкает:

— Ведь есть растения, которые растут сами, не нуждаясь в уходе.

— Разве что сорняки, — добавляю я, вытаскивая из плотно набитой головки цветка чёрные семечки. — А растения, которые приносят плоды, делают это как бы благодаря за те усилия, которые люди в них вложили.

Судя по тому, как дергаются губы парня, я решаю, что он насупился, но вместо этого Пит слабо улыбается.

— Видишь тот дуб? — указывает он на высокое дерево во дворе у забора, которое возвышается над другими деревьями, укрывая их своей кроной. Парень смотрит туда, пробегая взглядом до самой верхушки.— Он вырос без чьей-либо помощи. Большинству растений действительно нужно много заботы и любви, чтобы выжить, — продолжает Мелларк, грустно ухмыльнувшись, — но деревья, к примеру, достаточно сильные, для того, чтобы полагаться лишь на себя. — Пит достает сигареты и, прикурив одну прямо от пламени свечи, выдыхает дым вверх и меня передергивает от этой его новой привычки!

— Они тебя убивают, — я морщу нос, отворачиваясь в сторону.

— Можно подумать: жизнь сама по себе не убивает.

Странно слышать от него такое — слишком глубокомысленно и мрачно для молодого парня.

— У них отвратительный запах, — не сдаюсь я и презрительно добавляю, — твое полчище фанаток этого не оценит.

Он качает головой, словно говоря: «Ты не исправима Эвердин» и стряхивает пепел в небольшую керамическую тарелку.

— У меня есть куча доказательств обратного, — будто специально пытаясь меня поддеть, отвечает он.

— Восхитительно, — сухо бормочу я, отвернувшись в другую сторону. — Я за тебя очень рада!

Пит ничего на это не говорит, докуривает сигарету и поднимается наверх по лестнице, указывая жестом идти за ним. Он открывает передо мной дверь, и я вхожу.

Комната на втором этаже совсем небольшая, гораздо меньше моей в доме в Деревне победителей. Моя сумка уже здесь, стоит на полу, где оставил ее мистер Мелларк. Я оглядываюсь: туалетный столик с ящичками, зеркало над ним, рядом небольшой плетеный шкаф. Большое широкое окно выходит на лужайку перед домом.

— Ну, располагайся, — говорит парень, окидывая взглядом комнату, — на ближайшие сутки это твой дом. — Я оставил на тумбочке чистую футболку и свои шорты. Если хочешь, надень. Я уже понял, что вещей с собой у тебя совсем нет, так что можешь смело пользоваться.

Я сажусь на кровать. Рядом шевелится что-то округлое, рыжее и пушистое. Протягиваю руку… и в ответ раздается шипение.

— Это наш кот, Янтарь. Обычно он очень дружелюбный, но, видимо, ты ему не понравилась, — с язвительной улыбкой добавляет парень, касаясь его длинной шерсти пальцами.

Животное шевелится, вытягивает лапы, впиваясь когтями в мягкую постель, и широко зевает.

— Зато могу утверждать с уверенностью, что ты нравишься моему отцу, — делает замечание Пит, отходя и облокачиваясь на подоконник.

От этого признания у меня на душе почему-то становится теплее.

— Ну с мы с ним давнишние знакомые, — смущенно улыбаясь, отвечаю я, — он один из тех, с кем всегда было приятно торговать. А ты давно перевез родителей в Четвертый?

— Нет, пару месяцев назад, — отвечает парень. — У отца сильно ухудшилось здоровье из-за работы в пекарне. Мучная пыль со временем плохо влияет на лёгкие, а климат Двенадцатого совсем не способствует их лечению. А здесь влажный морской воздух, мягкая зима, да и Финник с Энни под боком, поэтому Дистрикт-4 оказался самым логичным выбором.

— И твоя мама так легко сдалась и согласилась уехать?

— Она возмущалась первые пару недель, хотя мы другого и не ждали, но, поразмыслив, пришла к понимаю того, что братьям там будет проще, а им с отцом тут — легче, — он пересекает комнату и, повернувшись, добавляет, — Да, мама, кажется, уже тоже полюбила тебя.

— Это что был сарказм?

Но парень, ухмыльнувшись, пожимает плечами и, закрыв дверь, уходит.

Мне неловко находится здесь и просто ждать, поэтому я спускаюсь вниз и вызываюсь помыть посуду, чтобы хоть как-то отблагодарить хозяев. Миссис Мелларк всё время смотрит, как я это делаю, словно контролирует. Вспоминая рассказ Пита в пещере о том, что его отец мечтал жениться на моей маме, понимаю, что я — последний человек, которого эта женщина хотела бы видеть в своём доме.

Их сын уехал, сказав, что вернётся около десяти. Сначала я думаю, что он просто опаздывает, но минуты бегут, и я прихожу к выводу, что он не придет.

— А Пит не предупреждал, что задержится? — спрашиваю я.

— Как видишь, он уже давно передо мной не отчитывается, — говорит она как обычно немного резко и бросает полотенце для рук на стол. — Пит никогда нам не говорит, где он и чем занимается.

Я возвращаюсь в комнату и натягиваю его футболку. Она пахнет свежестью и при этом достаточно большая, чтобы сойти за ночнушку.

Я размышляю о том, что Мелларк сказал мне сегодня. Имел ли он в виду себя, говоря про то дерево, прикрываясь туманными фразами? Мы мало времени успели провести вместе на арене, но, вспоминая, как будучи мальчишкой, он дал мне хлеб, и реакцию его матери, я понимаю, что Пит действительно много вынес. Возможно, он гораздо более выносливый, чем была бы я на его месте. Ведь мои родители всегда любили нас с Прим. Я даже не могу представить такую ситуацию, чтобы они могли ударить её или меня.

Не знаю почему, но я жду Пита почти до полуночи, один раз даже порываюсь ему позвонить, но сбрасываю звонок с первыми гудками. Что я ему скажу? Периодически выглядываю в окно в надежде услышать знакомый шум колес автомобиля, но, в конце концов, засыпаю.

========== Глава 8. Мальчик и насилие со странными переменными ==========

Я смотрю на экран телефона, на котором высвечиваются два пропущенных звонка. От отца и от Китнисс.

Я обещал вернуться в десять. Но стрелки часов уже показывают полночь, и имена на экране жгут глаза, словно горящие угли. Угли стыда. Угли отвращения к самому себе.

Я не должен быть здесь. То, что осталось от моего сердца, понимает, что я обязан быть там, с ней. Должен жить нормальной жизнью, пригласить, наконец, девушку, которая мне нравится на свидание, проводить её домой и, стесняясь, поцеловать возле двери, а не играть в эти чёртовы игры, пытаясь достать президенту информацию. Не трахать чужую жену, чтобы она выложила необходимый мне компромат.

«Используй всё, что тебе дано, в своих интересах, — разносится голос Финника в моей голове, — в том числе, и свое обаяние. Женщины тебя полюбят. Используй их».

«У тебя талант завоёвывать расположение людей, — резонируют слова матери из глубокого детства, — ещё была б от этого в пекарне польза». Она всегда мастерски умела превращать комплименты в пренебрежительные упрёки. Кто бы мог знать, что её слова окажутся правдой.

Мне до сих пор чужда эта двойная жизнь, хотя я давно понял, что информация — это оружие, которое можно использовать таким же образом, как чувство юмора, хитрость или интеллект.

Ты пользуешься тем арсеналом, что у тебя есть. А кто-то пользуется тобой.

Мое пристанище на вечер — роскошный офис в центре Четвертого. Он словно серая бетонная жаба, усевшаяся на центральной улице курортного расслабленного района. Здание настолько не вписывается в местную инфраструктуру, что сразу бросается в глаза. У него есть лишь одна положительная черта — подземная парковка, столь непривычная для дистриктов, но безусловно удобная.

Я достаю ключ из зажигания и включаю сигнализацию. Офис уже закрыл свои стеклянные двери, проводив последних клиентов по домам, опустив жалюзи и заперев на замки двери. Но я ведь не просто так появился здесь в самом конце рабочего дня.

Женщинам жизненно необходимо чувствовать себя любимыми, а счастливая женщина — это кладезь полезной информации — нужно лишь знать, как ею правильно воспользоваться.

21:00 Моя рука на её груди, а вторая постепенно задирает вверх рубашку, стаскивая лифчик, даже не расстегивая его. Я сжимаю ее круглый зад, одновременно поднимая и закатывая юбку. «Конечно, и я тоже скучал», — выдыхаю я, целуя тонкую шею.

21:30 Я не тороплюсь, только не в этом деле. Укладываю её на стол, прямо на деловые бумаги, развожу в стороны ноги в дорогих чёрных чулках и «любуюсь» видом когда-то холодной неприступной женщины и верной жены, которая теперь распластана с задранной и смятой одеждой, выставив на обозрение свои гладко выбритые прелести. Она начинает умолять. Потребовалось всего-то три недели.

23:00 Обнаженная грудь, идеально вылепленная столичными хирургами, подскакивает в такт движения моего тела. Я даже не мог предполагать, что Аннабель решит закончить начатое в офисе в номере отеля.

Желая поскорее закончить с этим, я рывком переворачиваю её на спину, продолжая ублажать эту замужнюю дрянь. Я использую все известные мне приемы, стараясь не просто удовлетворить её, а полностью насытить, чтобы она сама искала встречи. Что же касается меня — единственной необходимой её частью является только рот, который уже и так выболтал нужные сведения, но я ведь не могу уйти просто так: мы теперь вроде как встречаемся. Пока.

Это мой первый секс с тех пор, как вернулась Китнисс. Её запах, её образ и голос окружает меня, когда я дотрагиваюсь до чужого обнаженного тела. Обвинение в серых глазах преследует меня, когда я кончаю в чужую женщину. Её имя безмолвно слетает с моих губ в порыве опутанного стыдом наслаждения, и, прикрыв веки, я представляю всего на краткий миг, что подо мною находится она.

Но иллюзия испаряется быстро…

Та, что на самом деле извивается и стонет подо мной, гораздо старше — трофейная жена Капитолийского аристократа, предоставленная лишь бизнесу, салонам красоты и бесконечным лаундж клубам с шумными подругами. Одинокая и игнорируемая мужем, у которого достаточно собственных шлюх, чтобы держаться подальше от надоевшей женщины, с которой его связывает лишь бизнес, объединивший семейные корпорации. Она в шикарной форме, так что мне не на что особо жаловаться, и когда эта женщина наконец удовлетворена и измождена, она с довольной улыбкой на губах шепчет:

— Милый, как же давно мне не было настолько хорошо.

Я встаю, натягивая джинсы и ухмыляясь, киваю.

— Пит, сколько тебе лет? Знаю, я уже спрашивала, когда мы познакомились пару недель назад, но тебе ведь на самом деле не может быть столько…

Я озаряю её улыбкой.

— Больше восемнадцати, Аннабель, поэтому не переживай, ты в безопасности, — я теперь всегда обращаюсь к женщинам любого возраста на ты: им больше нравится, видимо, так они чувствуют себя моложе.

Она закрывает глаза рукой и падает обратно на подушки.

— О, Господи! Я практически совратила подростка. Просто ты такой самодостаточный… дорогая машина, личная галерея, я бы ни за что не дала тебе меньше двадцати семи.

Я вспоминаю всех тех женщин, которых трахал до неё, убежденных, что мне двадцать, в то время как мне едва исполнилось семнадцать. Ни у одной из них не хватило сообразительности догадаться, что недавнему Победителю Голодных Игр не может быть столько лет. Наивные идиотки. Я слишком быстро повзрослел, и никто не имеет ни малейшего понятия о том, каково это.

Капитолийцы как дети, они быстро переключаются на новую игрушку. Только игры взрослые. Спустя пару лет уже никто не помнит, какие именно Голодные Игры ты выиграл. Новые Победители заменяют прежних, завладев на мгновение вниманием публики. А ведь есть ещё модели, музыканты, певцы, актеры. Каждый из винтиков этого огромного развлекательного механизма работает для того, чтобы отвлекать внимание от настоящих проблем. Такой толпой очень легко управлять.

— С тобой невероятно приятно проводить время, — ласково говорю я, наклоняясь к ней ближе и целую в обнажённое плечо.

Это не так.

В этом вообще нет ничего приятного. Последний раз, когда я испытывал от секса настоящее удовольствие, а не тошнотворное освобождение, был… никогда.

Я ненавижу секс.

Но моя игра всегда идеальна.

Точно такая же идеальная улыбка как и сейчас красовалась на моем лице, когда я впервые уходил от клиентки, находившей ролевые сценарии жестокого изнасилования предельно сексуальными. После того, как я закончил работу, несколько часов играя эту жуткую роль, меня ещё час рвало в ванной отеля. Я старался вытравить из себя воспоминания, пытался очиститься от порока. Но невозможно очистить память.

Возле двери я оглядываюсь назад на ещё один безупречный гостиничный номер, который хранит доказательство моих отвратительных действий на своих белых, эталонно открахмаленных простынях. Завтра они снова будут сиять невинной белизной. Жаль, что совесть не очистить и не отстирать.

С сигаретой в руке я поднимаюсь на крыльцо родительского дома, опускаюсь на садовый стул, закидывая ноги на перила. Из-за чертовых цикад, здесь даже ночью шумно, как в Капитолии в полдень. Время от времени слышно шипение раций миротворцев, проверяющих соблюдение комендантского часа. Но нас, Победителей, это не касается. Мы — особенная, привилегированная часть населения Панема, для кого ночь — время отдать свой долг щедрому государству.

Я откидываюсь на спинку стула, из-за чего его передние ножки отрываются от пола. Зажигаю сигарету и затягиваюсь. Никотин помогает мне выкинуть всё то дерьмо, что копилось в моей голове в течение дня.

Спать совершенно не тянет, потому что снова и снова я мечтаю проникнуть в сознание заносчивой сероглазой брюнетки, которая там наверху, наверняка, уже видит сны. Жаль, что мои не помогают даже на время забыть о ноющей боли в том месте, где гнездится совесть.

Пока я медленно отравляю свои лёгкие, я понимаю, что всё, что происходит здесь и сейчас между нами, черт возьми, неправильно. Временами мне кажется, что она ревнует меня. Китнисс ревнует. Меня, — я смеюсь от глупости собственных мыслей, выдыхаю едкий дым и смотрю, как белое облачко спиралью поднимается к небу. — Она слишком гордая и никогда бы не стала за мной бегать. Не после того, что произошло между нами на Арене.

Чего тогда она хочет?

Я не могу найти ответа, но зато точно знаю, чего хочу сам. Мне все чаще начинает казаться, что в мире, к которому я теперь принадлежу, где нормой являются все грани извращения, я самый редкий сексуальный психопат. И это не садо-мазо, не кинк, и не фетиш. Нет, я беру гораздо выше. Я хочу, чтобы меня любили.

Я хочу иметь все права на её сердце, её душу, её мысли, её тело, на всю неё без остатка. Хотя сам ничего не могу дать ей взамен. Я больше никогда, ничего и никому не смогу дать. Мое сердце пустое, сломанное и бесполезное.

Какую любовь я могу предложить? Моя любовь причинит ей только боль и унижение, а я хочу её исцелить. Хочу освободить её, а не утащить вместе с собой на дно.

Пока я пытаюсь разгадать этот непонятный для меня ребус, мой телефон начинает вибрировать. Я вытаскиваю его из кармана и отвечаю на звонок. На сей раз это Вив — наш с Финником агент. Несмотря на позднюю ночь, в Капитолии жизнь только начинается.

— Вивиан, солнышко, как дела? Как поживает мой график в следующем месяце? — приветливо спрашиваю я, пальцами стряхивая горячий серый пепел.

— Всё вполне спокойно, но Беатрис опять забронировала тебя на пятнадцатое. Та, чокнутая, помнишь?

— Ещё бы я не помнил. Сложно забыть, когда тебя на сутки привязывают к кровати, — кривясь от воспоминаний, говорю я. — По крайней мере, не та, что со змеями, она была ещё хуже. А что там у Финника?

— У него, кажется, проблема, Пит, поэтому я тебе и звоню.

— В смысле?

— Тартиус снова в Капитолии, — произносит она, и кровь в моих венах останавливается, — он как обычно приехал на пару недель, чтобы заключить контракт с правительством, и уже спрашивал, когда у Финника аукцион по Четвёртому протоколу.

Пытаюсь вдохнуть, но в моих легких разгорается пожар, разрывая тело на куски. Мне кажется, я никогда не смогу забыть тот день, когда в квартиру посреди ночи охранники втащили истерзанного Финника. Я буду всю жизнь помнить то, как он упал, скрючившись прямо у порога, сотрясаясь от боли и страха. Десятки мелких порезов на его руках и теле, следы от ударов… Испуганный, не прекращающийся ни на минуту шёпот «хватит»… Кровавые подтёки и натёртые раны на руках и ногах. А еще слезы, бесконечные слезы, тяжёлыми каплями падающие на запачканный кровью ковер.

Мне не забыть, как я опускал растоптанного и уничтоженного друга в ванну. Помню, как вода окрасилась в красный цвет. И это всё из-за меня. Ни с одним Победителем Сноу бы не позволил сотворить такое, и раз он не может подобраться напрямую ко мне, то ведёт свою грязную игру через тех, кто мне дорог.

Обмениваясь с агентом небрежными фразами, я изображаю спокойствие, хотя в действительности мне его катастрофически не хватает.

— Вив, если президент поставит Финника на аукцион, то снимай с моего счета всё, что там есть. Перебивай ставки этого извращенца из Второго, не дай ему выиграть на этот раз.

Девушка на секунду замолкает, словно не знает что сказать, и в конце концов снисходительно выдавливает:

— Пит, у тебя на счету осталось всего двести тысяч.

— А что насчёт картин? — начинаю дёргаться я, постукивая пальцами по деревянным перилам веранды. — Суммы от продаж ещё не поступали?

— Пока нет, — лаконично отвечает девушка. — Твои картины слишком мрачные. Кто захочет повесить такое в своей гостиной? Я же тебе говорила, что нужно рисовать то, что просит публика, но ты сам заупрямился. «Я не позволю им ещё и здесь мне указывать», — твои слова.

Она права. Возможно, не будь я настолько упертым, сейчас на моём счету было бы достаточно средств, чтобы его спасти.

— Продавай мою машину.

— Пит, не надо, — уговаривает меня Вив. — Ты же её обожаешь, — произносит она, обращаясь ко мне так, будто я перестал соображать и пытаюсь сотворить величайшую глупость, только я не считаю нужным объяснять ей мотивы своих поступков.

— Я перегоню её в Капитолий ближе к концу недели. И никто не должен знать. Особенно Одэйр, — отрезаю я и спустя пару секунд тихо добавляю, — пожалуйста.

— Ты не сможешь спасать его вечно, Пит.

— Но пока я в состоянии, я буду делать это, — говорю я таким тоном, чтобы она поняла, что разговор закончен. — Набери мне на следующий месяц побольше сделок среди моих постоянных: нужны хорошие деньги, — я слышу, как она стучит карандашом по столу.

— А хребет не переломится, малыш?

— Что ты, я же с отпуска, полон сил и так и жажду, когда чья-нибудь домашняя змея вновь укусит меня за мою прекрасную задницу.

— Всё остришь! — она произносит это как утверждение, а не вопрос.

— А что ещё остаётся, солнышко? — говорю я и, не прощаясь, выключаю телефон.

Стараясь отделаться от назойливых воспоминаний, я надавливаю ладонями на глаза. Вот же черт! Но для Финника будет лучше, если он не узнает. Ещё один секрет, который я обязан держать в себе. Ещё один человек, который пострадал по моей вине.

Я вхожу в дом и запираю дверь. Из окна на пол падает тонкая дорожка света, на которой уселся Янтарь, встречая меня у порога.

— Я лживая тварь! — говорю я коту, стягивая ботинки и бросая их в угол комнаты, но животное лишь зевает в ответ.

Тихо поднимаясь по лестнице, чтобы никого не разбудить, я прохожу по коридору и вижу Китнисс, заснувшую в кресле у окна. Ее локти покоятся на подоконнике, голова на ладонях. Она спит мирно и спокойно. Я застываю в дверном проходе, готовый стоять и любоваться ею вечно.

Тихо подхожу к креслу, прислушиваясь к бесшумному дыханию девушки. Подавив желание приласкать её, погладить по щеке, провести пальцами по волосам, я поднимаю её на руки, прижимаю к себе и, стараясь не разбудить, перекладываю на кровать.

Стоя возле неё на одном колене, я понимаю, как ненавижу свою жизнь, потому что отдал бы всё, чтобы просто жить, как другие люди, а они принимают свою свободу как должное.

Эвердин крепко спит, словно только упала с небес как птица, чьё свободное сердце притянула к себе земля. Я любуюсь ей и ничего не могу поделать с собой, представляя в своей постели. В груди начинает стучать сильнее. Я воображаю, как Китнисс засмеется и скажет: «Иди ко мне, я соскучилась!», — и понимаю, что нужно уйти, иначе я просто сойду с ума.

Я не спас любимую девушку от смерти, как она меня когда-то, но зато я предотвратил нечто, способное повредить её душе. И как бы мне не хотелось, но я вовсе не её герой, которым так сильно старался ради нее быть. «Возможно, ей вообще не нужен герой», —подсказывает мне разум. Зачем он ей? У Китнисс есть она сама. Сильная и вольная. Но моё сердце всегда было своенравным. И оно хочет лишь одного: чтобы эта девушка заперла его в своей груди и никогда не отпускала.

========== Глава 9. Мальчик, персики и белая пыль ==========

Проснувшись утром в кровати, я понимаю, что ночью на автомате дошла до постели, едва не уснув в кресле у подоконника. Я подхожу к окну, раздвигаю шторы, и в комнату льётся мягким потоком утренний свет. Из спальни открывается вид на густую крону старого дуба. Я провожу пальцем по стеклу, обрисовывая контур дерева.

Оглядываю взглядом улицу, на которой в этот час ещё довольно пустынно — всего несколько мам с детьми и один старик, который медленно бредет вдоль центральной дороги, опираясь на тросточку. Солнце на минуту скрывается за облаками, я вглядываюсь вдаль на море, которое выглядит таким бледным, что кажется свинцово-серым. Опускаю глаза вниз, на лужайку. Машина Пита на месте, значит он все-таки вернулся вчера. Я одеваюсь и спустившись вниз, крадусь через гостиную, стараясь не наступать на скрипучие доски.

Бодрой походкой следом за мной на кухню входит хозяин дома, ставит большой чан с тестом для хлеба на стол и проводит рукой по затылку, приглаживая свои светлые седеющие волосы.

— Доброе утро, Китнисс, — приветствует меня мистер Мелларк, широко улыбаясь.

— Здравствуйте, — аккуратно присаживаюсь на край табурета у стола, улыбнувшись в ответ.

— Чаю? — Он ставит рядом с чайником две чашки и, открыв небольшой шкафчик, достает оттуда тёмные листики заварки.

— Спасибо, не откажусь, — пекарь не спеша заваривает чай, поглядывая на меня. Обычно такой разговорчивый, сегодня он молчит… Тишина множится, неторопливо ложится и ширится между нами. От этого чувства становится не по себе.

— Благодарю, — говорю я, принимая из его рук большую дымящуюся кружку, и хозяин придвигает ко мне рогалик, густо намазанный творожным сыром. Он смотрит на меня, открыто изучая мое лицо. Я не привыкла, чтобы меня так сверлили взглядом, желая при этом добра, поэтому опускаю глаза и подношу к губам кружку, слегка подув на янтарную поверхность. Метью достает из шкафчика стеклянную банку с печеньем и высыпает часть из них передо мной в тарелочку.

— Угощайся, Китнисс, — пододвигает он ко мне блюдце, и я вежливо киваю, поблагодарив за угощение. — Не сочти за грубость, но я хочу спросить тебя кое о чем, — произносит он тихо, словно ему самому неудобно об этом говорить.

— О чем?

— Между вами с Питом что-то происходит?

— Нет, что Вы, нет, — трясу я головой, уставившись на собственные пальцы, сжимающие кружку. — Мы правда встретились случайно, — я знаю, что, скорее всего, глубоко разочаровала родителей Пита, игнорируя их сына после Игр. Да ещё и тот поцелуй с Гейлом… Чувство стыда сходит на меня лавиной, от которой бесполезно бежать — всё равно накроет, и я, быстро подавив угрызения совести, меняю тему. — Кстати, а где Ваш сын сейчас?

Я засовываю круглое печенье целиком в рот и делаю пару глотков. Печенье хрустит, а чай приятно согревает горло.

— Спит, — резко отвечает мужчина. Он встаёт и начинает доставать из кладовки небольшие мешки с продуктами. — Раньше Пит всегда просыпался с рассветом, помогал мне, сейчас же раньше одиннадцати его не поднять, — говорит он, приподняв брови, и переводит взгляд на улицу. Кухня их небольшого дома не выходит окнами на море, как у Финника, но зато из неё открывается вид на плодовый сад.

— Мой младший сын сильно изменился, — жалуется мистер Мелларк, раскладывая продукты по столешнице. — Я всегда думал, что пекарня для него значит больше, чем для старших братьев, ведь у Пита определено есть талант к этому делу, но с тех пор, как он перебрался в Капитолий, его невозможно даже заставить помочь, — тяжело выдыхает пекарь.

Я жду, что хозяин дома спросит, известно ли мне что-то о причинах, но он не спрашивает. Наверное, понимает, каким будет ответ: я и сама понятия не имею.

— Хотите я Вам помогу? — спрашиваю слегка неуверенно. — Правда, я толком ничего не умею, особенно с тестом обращаться… и даже могу испортить…

Его лицо озаряется радостью.

— Почту за честь, Китнисс, — говорит мистер Мелларк и, открывая один из деревянных шкафчиков, достает и бросает мне в руки белый длинный фартук.

Пекарь шаркает на другой конец кухни, долго листает увесистую книгу в толстом кожаном переплете, а затем кладёт её передо мной, начиная медленно и подробно рассказывать о том, как подготовить продукты для выпечки, как правильно их отмерять, и как важна рабочая температура каждого из ингредиентов. Мы решаем, что проще всего сделать пирог с фруктами, поэтому оставив детальные указания, Мэтью уходит во двор, набрать персиков.

Я пододвигаю ближе фамильную книгу рецептов семьи Мелларк и пролистываю раздел, посвященный пирогам. Я так боюсь испортить эту семейную реликвию, что держу её подальше, чтобы случайно ни в чем не вымазать.

Отобрав необходимые по списку ингредиенты, я принимаюсь за работу. Сверяюсь с инструкциями и заметками, сделанными хозяевами пекарни на полях, и начинаю отмерять муку. Солнце заливает кухню, приятно грея мне спину и я тихо напеваю одну из песен, которую отец пел маме, когда я была совсем маленькой.

— Вот это да, Огненная Китнисс печёт… — произносит скучающий голос позади меня. Пит стоит, облокотившись плечом на дверной проём и засунув руки в карманы. Его волосы растрепаны, а под глазами синяки. Видимо, не выспался.

Покраснев, я перестаю петь и отворачиваюсь, убирая чашку на другую сторону.

— Нет, представь, что меня здесь нет. Продолжай. Это так похоже на сюжет одного из глупых Капитолийский фильмов, где девушка поёт на кухне, пока какой-нибудь влюблённый в неё олух незаметно наблюдает. В моем фильме на ней правда ничего бы не было, кроме фартука, но я не придирчив.

Я игнорирую его и, высыпав в ёмкость муку, снова беру мерный стаканчик. На какой чашке я остановилась? Ругаясь про себя, высыпаю всё обратно в пакет.

Пит огибает кухонный стол, берет печенье, и вопросительно смотрит на то, что я делаю. Он подходит к гигантскому рыжему коту, который лежит на подоконнике, греясь на солнышке, и чешет его за ухом.

— Чай горячий? — спрашивает Мелларк.

— Если хочешь горячего, подогрей сам, — говорю я, отряхивая руки.

Словно почувствовав нотки агрессии в адрес хозяина, Янтарь одаривает меня презрительным и весьма устрашающим взглядом, а затем вновь опускает голову на лапы и закрывает глаза.

Я перестаю отмерять и смотрю, как Пит наливает себе кружку дымящегося напитка. Сделав большой глоток, парень оборачивается и, увидев, что я таращусь на него, поднимает вверх зажатое между пальцев печенье и произносит:

— К чаю или кофе всегда предлагают что-то сладкое, если ты не знала. Хозяйка из тебя выйдет никудышная.

Схватив с тарелки ещё одну глазированную фигурку, он идет к обеденному столу и садится, закидывая ноги на стоящий рядом стул.

— Я гостеприимна только с теми, кого хочу видеть у себя в гостях, — складывая руки на груди, резко осаждаю его я. Мука тут же оставляет белые следы на рубашке, и я начинаю их отряхивать, схватив со стола небольшое полотенце.

Пит смотрит на мои руки, которые уже по локоть испачканы в белых пятнах, а затем посылает мне многозначительный взгляд.

— А-а! — Он слегка улыбается и, глядя на мои кулинарные потуги, добавляет: — Слушай, не проще ли пойти в магазин и купить?

Его самодовольная ухмылка рождает во мне желание подойти и хорошенько отлупить его этим полотенцем.

— И это говоришь ты, Пит? Серьёзно? — удивлённо поворачиваюсь к парню, упирая руки в бока. — Я просто не могу поверить. — Разозлившись, я вновь начинаю отмерять муку из миски, разделяя её на кучки. — Нет, не проще, — раздражённо проговариваю я, отделяя каждое слово. — Тем более, я пообещала твоему отцу.

— Такими темпами мы и к вечеру не увидим плодов твоего труда, Эвердин. Дай я тебе покажу, как правильно, — он подходит ко мне, встаёт за спиной, и я чувствую, как его руки плавно скользят вокруг моей талии, пытаясь развязать фартук.

— Что… ты делаешь? — отпрыгиваю я от парня.

Пит смотрит на меня так, словно я сошла с ума. — Если я буду помогать, то мне нужен фартук. Логично? Я не собираюсь пачкать одежду. А на тебе — мой фартук, — указывает он пальцем на надетый на мне предмет.

— Тогда найди для меня другой, — говорю я, стряхивая с белой ткани несуществующую пыль. — Когда я пообещала твоему папе свою помощь, он сам дал мне его.

Пит запрокидывает голову и что-то досадливо стонет, но слов разобрать невозможно. Он открывает шкаф и начинает рыскать в поисках другого фартука. Достав ещё один поменьше, видимо, принадлежащий миссис Мелларк, он протягивает его мне. Я развязываю свой, отдаю его, отворачиваюсь и возвращаюсь к измерениям.

— Умоляю тебя, оставь пока эту несчастную муку, — произносит Пит, явно наслаждаясь ситуацией. — Вывали лучше кусочки масла в миску с сахаром и хорошенько разотри. Когда закончишь, я дам тебе следующее задание.

Парень поворачивается, открывает навесной деревянный шкафчик и, осмотрев содержимое, закрывает. Потом, открыв другой, берет какие-то пакетики со специями и складывает их в ряд на столе.

Не знаю, что ответить, потому просто упираю руки в бока и хотя я злюсь, но делаю так, как мне сказали. Всё же у меня слишком мало опыта. Какое-то время мы работаем молча, занимаясь каждый своим делом.

— Итак, почему вы с отцом решили готовить именно пирог с персиками? — внезапно спрашивает Пит, заглядывая в открытый разворот кулинарной книги. — Хеймитч его любил. Ну, по значимости после хорошего виски, естественно, — шутя добавляет он.

— А я и не знала, — расстроенно говорю я. Надо же, всегда считала, что, сбежав, Пит оставил не только меня, но и Эбернети, а, оказывается, он знает о нём такие вещи, о которых мне не было известно. Я заправляю выбившуюся прядь за ухо и добавляю. — Спасибо кстати, что занял место второго ментора. Вряд ли, я смогла бы переживать это из года в год.

— Моё решение было логичным, к тому же я уже и так жил в Капитолии, — отвечает парень. — У кого-то из нас должно быть хотя бы подобие нормальной жизни.

— Пит, а почему ты больше ничего не печешь, — спрашиваю я, — тебе же раньше нравилось.

— Не вижу смысла, — невозмутимо отвечает Мелларк и ловко переводит тему. — Удивительно было узнать спустя четыре года, что теперь печешь ты, — говорит он с усмешкой.

— Вряд ли «это» можно назвать «печешь», — отвечаю я, поднимая в руках миску. — Всё, что я умею делать хорошо — это по-прежнему ходить в лес и охотиться.

— И как поживает твой охотник? — непонятные мне эмоции скользят в его словах. Надо сказать, меня серьезно беспокоит его намерение поговорить со мной о Гейле. Едва ли Пит собирается припомнить мне нечто приятное.

— Во первых, он не мой. Гейл уже больше года женат на Мадж, — аккуратно произношу я, с усилием перетирая масло с сахаром, превращая их в однородную массу. — Он мой друг.

— Просто друг?

— Это что, какой-то тонкий намёк? Если да, то в таком случае он совсем не тонкий, и сарказм твой тут абсолютно не уместен, потому что между нами с Гейлом никогда ничего не было.

— А как же тот поцелуй сразу после игр?

— Откуда ты знаешь про поцелуй? — замираю я, но Пит делает такое лицо, будто говорит: «Ты сейчас серьезно?»

— Эвердин, его по телевизору несколько недель подряд крутили. «Легенда о несчастных влюблённых разбилась, не продержавшись и пары месяцев», — пародируя Цезаря Фликермана, цитирует он. — Почему, по-твоему, распорядители отменили Тур Победителей?

Я словно возвращаюсь на четыре года назад, и мне становится ужасно стыдно. Горло сжимает спазм, не давая вдохнуть, когда я вспоминаю выражение лица Пита, покидающего шумный и многолюдный вокзал Двенадцатого. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он никогда не простит меня.

— Извини, представляю, как тебе было неприятно, — очень тихо говорю я.

— За что? Меня выставили несчастным обманутым парнем, а тебя беспринципной стервой, не побрезговавшей даже кузеном, — спокойно отвечает он, помешивая белый заварной крем, стоящий на плите. Парень достает из ящика под печью металлическую форму и брызгает на неё маслом из специальной бутылочки с распылителем. — Многие, кстати, оценили тот поцелуй. Инцест, знаешь ли, в Капитолии в почёте.

— Фу, какая мерзость, — только и могу выдавить я.

Минуту мы молчим и сквозь вину, которую разбередили внутри меня его слова, я тихо добавляю:

— Больше ничего не было, никогда и ни с кем. Это был единственный поцелуй с Гейлом. Он сам меня поцеловал тогда… я не хотела.

Пит замирает, но я вижу лишь его напряженную спину, которая благодаря свободной рубашке кажется шире, чем обычно.

— Неважно, Эвердин. Это было четыре года назад, поэтому уже не имеет значения.

Отставляю в сторону масло и снова берусь за муку. Слова рвутся наружу, и я решаю не сдерживать их.

— Я просто не хочу, чтобы ты считал, будто я предала тебя, — краснею и сдуваю прилипшую прядь с лица. В Четвёртом действительно очень жарко.

Пит продолжает молчать, и я начинаю нервно теребить край передника, пытаясь разгладить большой залом, проходящий прямо по его середине.

— Из-за тебя я сбилась со счета. Твой отец сказал отсчитать восемь маленьких чашек. Теперь мне придется начинать всё заново! — раздражённо говорю я и хватаюсь за мерный стаканчик.

— Слушай, давай я, — говорит парень, приближаясь ко мне сзади.

— Нет, я сама, — вскрикиваю я и, повернувшись, натыкаюсь на пристальный взгляд. Пит качает головой, пытаясь забрать у меня миску, но я не отпускаю, он дергает сильнее, и от резкого рывка мука, поднимаясь белым облаком вверх, разлетается в воздухе. Мы оба с головы до ног оказываемся покрытыми тысячью мучных пылинок. Белый порошок лежит у Пита на носу и щеках, и даже на и без того светлых прядях волос. Мелларк замирает, и мы стоим, уставившись друг на друга, до сих пор с двух сторон сжимая злосчастную миску. Я жду, что он рассердится или снова скажет что-то обидное, но парень молчит.

Мы стоим так близко, что я могу детально разглядеть его впалые щёки и тёмные круги под глазами, которые настолько очевидны, что на них больно смотреть.

Внезапно Пит трясёт светловолосой головой, словно мокрый пёс, поднимая вокруг клубы пыли и неожиданно начинает смеяться. Я понимаю, что готова слушать этот удивительный раскатистый смех бесконечно, потому что он разительно отличается от коротких злых смешков, которые в последнее время были его постоянными спутниками. Этот смех громкий, счастливый и с каждым мгновением становится ярче. Так живо и естественно он смеётся в первый раз, и я не могу сдержать ответной улыбки, глядя на него.Мелларк проводит рукой, щёлкая по моему носу и стирая муку.

На миг он снова становится моим прежним Мальчиком с хлебом, и я тихо праздную победу, неважно насколько крошечная она. Он открылся. Возможно, где-то глубоко внутри он всё тот же.

Его взгляд внезапно вызывает у меня воспоминания того дня, когда нам было по шестнадцать, и мы возвращались на поезде домой. В тот раз, на станции дозаправки, Пит смотрел на меня настолько нежно, что я была уверена: он хочет меня поцеловать.

Я испугалась. Испугалась самой идеи «отношений». Я начала нервничать из-за возвращения домой и скорой встречи с Гейлом, поэтому сжимая в руках тонкий букетик цветов отвернулась, избегая его взгляда, а потом пришёл Хеймитч, и Пит, приняв всё на свой счет, больше никогда не смотрел на меня подобным образом.

До этого момента.

— Китнисс, я собрал шикарный урожай, пирог получится просто потрясающий, — громко говорит мистер Мелларк, входя в кухню, и резко останавливается.

— Пит? — произносит он удивлённо, и из небольшой корзинки падает несколько красных плодов.

Вид у хозяина дома становится совершенно растерянным. Пекарь переводит взгляд с сына на меня и благодарно улыбается одним уголком рта. Я поднимаю глаза, но не могу ничего вымолвить, а только киваю.

Отец Пита оживляется.

— Может, мы и ужин сегодня вместе приготовим? — воодушевленно спрашивает он, а я кидаюсь поднимать выпавшие у него из рук фрукты с пола.

— Нет, пап, мы не останемся на ужин, правда Китнисс? — Должно быть, я выгляжу настолько же потрясенной, насколько себя чувствую, когда Пит выпрямляется и говорит. — У нас другие планы на вечер.

========== Глава 10. Мальчик и десять секунд счастья ==========

Пит заводит машину, а я впервые сажусь рядом на переднее сидение.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, застегивая ремень безопасности.

— Я приглашаю тебя на свидание, — невозмутимо произносит парень, выезжая на широкое шоссе и не отрывая взгляда от дороги.

— Прости, что?

— Это извинение. За то, как вел себя эти несколько дней. Ничего личного и никакой романтики. Просто хочу показать тебе одно интересное место.

— Ох, — пытаюсь не выдать разочарования и просто киваю.— Точно. Извинение. Верно.

— Ты как будто огорчена, — говорит Мелларк и, нажав кнопку на своей двери, опускает окна — свежий морской воздух наполняет машину, привнося в запах кожаного салона нотки соли.

— Не говори ерунды, просто я никогда не была на свидании, поэтому для меня это… несколько странно.

— За прошедшие четыре года? Почему? — удивлённо поворачивается ко мне парень, словно не веря своим ушам.

— Это всё не для меня.

На его лице отражается полное смятение.

— Почему? Я не понимаю.

— Быть одной легче, — негромко говорю я, отвернувшись к окну, — вдруг ты поймешь, что не можешь без человека, а его не станет? Построишь жизнь вокруг кого-то, кто внезапно исчезнет.

— Знаешь, у меня тоже не было серьёзных отношений четыре года, — будто пытаясь меня поддержать, говорит он и, внезапно откашливаясь, прочищает горло, добавив: — Да, кстати, я купил тебе билет на завтрашний поезд.

— Спасибо, — улыбнувшись уголками губ, отвечаю я.

Мы медленно движемся мимо ветхих деревянных строений, покрытых зелёной плесенью и витым кустарником, всё дальше и дальше удаляясь от центра города с его аккуратными домами и чистыми улицами. В машину проникает запах лесной хвои, смешиваясь с морским бризом. Дома, встречающиеся по пути, становятся меньше, ниже, старее, и стоят уже не так густо в глубине заросших травой и сорняками палисадников.

— Ты везешь меня за пределы Четвёртого, чтобы высадить и наконец избавиться? — спрашиваю я.

— Подожди немного, ты чего такая нетерпеливая. Сейчас всё увидишь.

Наконец, Пит заезжает на крошечную парковку перед одноэтажным зданием, расположенным прямо возле небольшого горного массива и достает ключ из зажигания.

— Идём.

Он выходит из машины, и я следую за ним по жёлтой, пыльной земле. Солнце уже лениво опускается над хвойным строем деревьев. Парень открывает дверь небольшого домика, построенного из бамбуковых веток и нас добродушно встречает пожилая женщина.

— Пит, мальчик мой, как же я давно тебя не видела! — восклицает она и, обнимая Мелларка, переводит взгляд на меня. — Это твоя девушка? Ты раньше никого сюда не приводил, — гладит по волосам его она. Я и не обращала внимания, что когда он так широко улыбается, на его щеках появляются забавные ямочки.

— Она не моя … — начинает оправдываться Мелларк, но довольно быстро сдаётся. — Это Китнисс.

— Приятно познакомиться, — пожилая женщина обнимает меня, словно мы давным-давно знакомы.

— Взаимно, — отвечаю я. Хозяйка поворачивается к Питу.

— Там где обычно? — Он кивает.

— Пожалуйста.

Пока они беседуют, я замечаю картину, висящую на стене прямо напротив входа и подхожу ближе. Краска лежит на полотне яркими пятнами и широкими мазками; видно, что художник пытался изобразить не просто историю, а передать впечатление, свои эмоции от увиденного.

— Это ведь твоя, верно? — больше утверждаю, чем интересуюсь я.

— Откуда ты знаешь? — удивлённо спрашивает Мелларк, подходя ко мне и вставая рядом.

Я пожимаю плечами, обдумывая какими словами лучше всего объяснить то, что я чувствую, глядя на его работы.

— У тебя странный стиль. Как отпечаток пальца, — пытаюсь выразить я свои чувства словами. — Ты рисуешь то, на что люди бояться смотреть в реальной жизни. Как будто заглядываешь страху прямо в глаза. С первого взгляда возникает желание отвернуться.

— Видимо, тебе не нравятся мои картины, — смеётся парень, качая головой.

— Ну, они… жуткие, конечно, но по своему… интересные.

— Ты успела посмотреть всю выставку? — Спрашивает Мелларк.

— Только один рисунок, а потом ты меня утащил, — касаюсь я густо положенных на холст масляных красок, — я видела твои картины по телевизору.

— Значит, ты за мной наблюдала?

Уголок его губ дергается, когда он пытается сдержать улыбку.

— Ещё чего. Больно надо, — отворачиваюсь я и выхожу вслед за хозяйкой заведения из узкого холла.

Мы проходим сквозь зал со столиками и вновь через заднюю дверь, попадая на улицу. Но эта часть заведения укрыта скалистым отвесом с одной стороны и мгновенно поражает меня своим устройством. Взгляд притягивает дерево, раскинувшееся словно шатёр прямо посреди веранды. Складывается впечатление, что оно растет из-под бревенчатого пола, словно всё заведение строилось вокруг него. В его тени стоит несколько деревянных столиков. Я слышу, как недалеко журчит ручей. И здесь на удивление прохладно. Вокруг тихо, посетителей в это время можно пересчитать по пальцам. Играет лёгкая ненавязчивая музыка.

Молодой парень, официант усаживает нас за столик, примыкающий к широкому стволу, позволяя скрыться от взглядов других посетителей. Затем быстро приносит меню и расстилает салфетки.

— Как ты нашёл это место? — спрашиваю я, осматриваясь вокруг.

— Финник показал, — Пит листает меню, а я рассматриваю сначала искусно плетеную мебель, касаясь спинки и ручек кресел пальцами, а потом его самого. На арене я так старательно играла влюбленную, что временами сама не могла разобраться в чувствах к Питу. И до сих пор не могу. В одну секунду он вроде тот же самый парень, что был со мной в пещере, но уже в следующую становится незнакомцем.

— Это прозвучит глупо, но иногда у меня возникает ощущение, будто ты никогда не уезжал. Словно не было тех четырёх лет, — говорю я, но он не успевает мне ответить, потому что к столику вновь подходит официант.

— Что Вам подать из напитков? — интересуется он.

Я немного испуганно смотрю на Пита, не зная что заказать, но потом, вспоминая поезд, улыбаюсь и делаю выбор.

— Я буду горячий шоколад.

Кажется, парень думает, что я пошутила и сейчас рассмеюсь.

— Шоколад? Серьезно? — поднимая бровь, переспрашивает Пит.

— Да, — отвечаю я.

— Тогда и мне то же самое, — глядя на официанта, добавляет Мелларк, пожимая плечами на его удивлённый взгляд, мол «девушка захотела». — Желание девушки — закон, — словно угадав мои мысли, говорит он и улыбается, чем вызывает у меня новый приступ смущения, но я тут же отворачиваюсь, чтобы скрыть его.

— Ты сейчас подумала о чем-то, что тебя взволновало? Твои щёки покраснели.

— Не правда! — отнекиваюсь я.

— Китнисс, я нахожусь с тобой бок о бок практически неделю и могу прочесть тебя как книгу, поэтому уверен, что прямо сейчас её обложка выглядит так, словно на неё пролили кармин, — смеётся он. — Почему ты все время смущаешься?

— Я не смущаюсь, тебе кажется.

— Да ты же даже не можешь сказать слово «поцелуй», не покраснев на пять оттенков.

— Пит, прекрати. Просто ты слишком долго живёшь в Капитолии, он дурно на тебя влияет.

— Хорошо, — смеётся он, подняв вверх обе руки, словно капитулируя и говоря: «Не сердись!», — Я шучу! Расскажи о себе. Чем ты занималась последние четыре года? — раскладывая салфетку на колени, спрашивает парень.

Ох. Я бы предпочла, чтобы говорил он, потому что рассказывать мне особо нечего.

— Ого, — хмыкает Пит. — Что это за взгляд такой?

Я, скорее всего, как обычно нахмурилась.

— Я не знаю, что рассказать: живу тихой жизнью, об Играх стараюсь не вспоминать, до сих пор плохо сплю по ночам.

Он улыбается, делая глоток из принесённого широкого бокала.

— Звучит, точь-в-точь, как моя история.

Мелларк переводит взгляд на меня и рассматривает пару секунд.

— Слушай, пока мы ждём наш ужин, и раз никто из нас не хочет говорить о себе, может, ты потанцуешь со мной на прощание? — кивая в сторону маленькой площадки в конце зала, говорит он.

Я отрицательно качаю головой.

— И почему я не удивлен твоим ответом, Эвердин? — ухмыляясь, Пит встаёт и протягивает мне руку, всё-таки приглашая. — Идём, ну пожалуйста, — он улыбается так, как это делают мальчишки, когда собираются выкинуть какую-нибудь пакость.

Я не прекращаю отрицательно качать головой, потому что ни за что не соглашусь с ним танцевать, тем более, здесь, да ещё и медленный танец. Он протягивает мне ладонь, но я отодвигаю её от себя.

— Пит, нет, даже не проси.

Мелларк на этот раз молчит, и я тихо радуюсь, что победила, но неожиданно он наклоняется так близко, что его губы оказываются возле моего уха.

— Десять секунд, — произносит он. — Дай мне всего десять секунд, а потом ты сможешь уйти, и я от тебя отстану.

Его голос мягкий, словно облако. Я хочу потеряться в нем, закутаться в его тембре, словно в одеяле. Я чувствую, как киваю, хотя осознаю, что в очередной раз втягиваю себя в неприятности. Но десять секунд — это такая малость. За это время я не успею сгореть со стыда. Зато потом смогу вернуться на своё место, и Мелларк больше не станет приставать ко мне с дурацкими танцами.

Хорошо, что в ресторане немноголюдно, к тому же мы единственные, кто намерен танцевать. Мы выходим в центр зала, и Пит осторожно кладет руку мне на поясницу.

— Один, — говорю я, кажется, слишком резко.

Парень улыбается и качает головой, осознав, что я на самом деле собираюсь считать. Я вспоминаю уроки Эффи, обхватывая ладонью его за плечи, и в ту же секунду его другая рука преодолевает оставшееся между нами расстояние, и находит мою, переплетая пальцы.

— Два.

Я скольжу ладонью по его груди, чувствуя биение сердца через рубашку. Оно колотится так же быстро, как и моё.

— Три.

Прижимаясь ближе, он начинает аккуратно покачиваться в такт музыке, ведя меня за собой. И я иду.

— Четыре.

Его рука скользит по спине, и меня накрывает волной такого жара, что даже раскаленное солнце Четвертого не сравнится с ним в это мгновенье. Находясь так близко к его шее, я закрываю глаза, чтобы почувствовать запах. Это что-то едва уловимое, будто лёгкий аромат кедра, смешанный с мускусом. И мне хочется вдохнуть глубже.

— Пять.

Мой голос становится тише, а музыка так прекрасна, что уже не хочется ни останавливаться, ни сопротивляться. Я провожу пальцами по его затылку.

— Шесть.

Одними губами выдыхаю я, пока рука Пита медленно гладит мою спину, поднимаясь вверх и оставляя за собой дорожки пламени.

— Семь.

Он проводит рукой по моим волосам, гладит их, скользит тёплой ладонью по щеке, будто хочет запомнить контур, зарисовать его в памяти.

— Восемь.

Понимаю, что мне хочется чего-то, но чего именно я пока сама не понимаю. Это новое ощущение захватывает в свои тиски сознание, и хочется, что бы это не прекращалось, длилось вечно.

— Девять.

Я не хочу отпускать его. Я не хочу уезжать.

— Десять, — наклоняясь шепчет он, едва касаясь губами моего уха, и по телу пробегают мурашки. — Спасибо, Китнисс, — Пит отстраняется сам, дотрагиваясь до моего локтя, и ведёт обратно за столик.

— Почему? — задыхаюсь я.

— Что почему? — Пит смотрит на меня, и я замечаю, как небольшое смущение пробегает по лицу парня, но он моментально его прячет.

Я пытаюсь не быть такой очевидной, стараясь не злиться на него за то, что он остановился, но разочарованность все равно слышна. Я хочу спросить: почему он остановился, но произношу:

— Почему… почему ты привез меня сюда?

— Хотел попрощаться по-человечески и извиниться за всё, что говорил тебе эти дни. Ведь мы ещё можем стать друзьями?

Его извинения — точно гром среди ясного неба.

— Мы столько всего прошли вместе на Арене, а я толком ничего о тебе не знаю, — снова говорит парень.

— Как и я о тебе, — отвечаю я, и Пит приподнимает бровь, частично соглашаясь.

Я пропускаю момент, когда горячая еда оказывается на столе перед нами. Сажусь, прислонившись спиной к плетеной спинке кресла и вытягиваю ноги перед собой.

— Мне даже страшно спрашивать что это, — я тыкаю в тарелку вилкой. Пахнет вкусно.

— Местные морские деликатесы, — отвечает Пит, — ни один из Капитолийских ресторанов не сможет приготовить их так, как здешний повар. — Я проверял.

Я подношу один кусочек ко рту и пробую, наслаждаясь необычным сочетанием. Всё такое восхитительно вкусное, что я даже издаю тихий стон. Пит не отрывает от меня взгляда. И я понимаю, что наслаждаюсь этим моментом.

Мы разговариваем о Двенадцатом. О Прим и маме, я рассказываю Питу про гусей, которые загадили и без того жуткое жилище Хеймитча. Он широко и открыто улыбается, и я понимаю, что и не догадывалась, как сильно скучала по его улыбке. Он должен постоянно улыбаться. Всегда. Для меня.

Я чувствую, как по моему позвоночнику словно поднимается теплая волна.

Уже стемнело, и террасу ресторана освещают сотни бумажных белых фонариков. Я смотрю на мерцающие за его спиной огоньки и понимаю, что буду скучать по этому месту, по Четвёртому дистрикту и по Финнику, и по морю, но оно не будет скучать по мне. Никто из них не будет.

Пит протягивает руку через стол и сжимает мою. Что-то в груди теплеет от обычного жеста. Мы делали так много раз на Играх, но сейчас его прикосновение ощущается по-другому.

— Было очень здорово увидеть тебя, Китнисс. — Его взгляд замирает на наших руках, после чего он убирает свою, прочищая горло. — Действительно, здорово. И я рад, что мы расстаёмся на дружеской ноте.

Мы подъезжаем к дому его родителей. В этот час улицы безмолвны и совершенно пусты, и лишь луна светит ярко, оставляя за собой дорожки света между домов. Пит глушит мотор, достает из зажигания ключи, и выходит из машины.

— Спасибо за этот вечер, — закрывая за собой дверь и опуская глаза, благодарю я, — мне понравилось. И это правда.

— На настоящем свидании тебе понравится куда больше, — говорит Пит, засунув руки в карманы и смотря на меня с лёгкой грустью в глазах. — Ты вернёшься в Двенадцатый и будешь ходить на самые лучшие свидания с другими парнями. Настоящие. И приятно проводить время. Теперь у тебя и опыт имеется, — ухмыляется он. Лунный свет подчеркивает серебром плавную линию его скул и подбородка.

Я отрицательно качаю головой.

— Не буду. Я уже говорила тебе, что эти вещи не для меня.

— Для тебя, — настаивает Пит. — В один прекрасный день ты влюбишься и поймёшь, что была неправа, — говорит он, и медленно уходит по тонкой мощеной камнем дорожке в дом.

Влюбиться? Я хмурюсь, обдумывая его слова, потому что столько раз умышленно удаляла слово «любовь» из словаря своей жизни. Я захожу в дом, и обхватывая себя руками, стараюсь унять непонятное чувство паники, которое зарождается в груди. Снимая ботинки, смотрю в окно на окрашенную сумерками улицу, на горящие огоньки фонарей и боюсь, как бы он не оказался прав. Причём в эту самую минуту.

Я поднимаюсь наверх, выключаю свет и залезаю в приятно холодящую постель, не уверенная в том, что произошедшее между нами сегодня, правда. Закрываю глаза и, пытаясь заснуть, ворочаюсь с боку на бок, но всё бесполезно. Я смотрю на дверь, как раз в тот момент, когда очертания чьей-то тени появляются под дверью. Почему я жду, что она откроется? Тень исчезает, и шаги продолжаются дальше по коридору. Поступь тяжёлая, поэтому я почти уверена, что это был Пит, а может, мне просто хочется так думать, ведь он единственный, кто не покидает мои мысли последние пару часов.

Я делаю несколько медленных вдохов, размышляя хочу ли я последовать за ним или благоразумнее отвернуться и постараться заснуть. Проворочавшись ещё несколько минут, я осторожно, будто убеждая саму себя, что делаю это не из-за Мелларка, выбираюсь из кровати.

За прошедшие сутки я изучила все скрипучие половицы на лестнице и, успешно миновав их, спускаюсь вниз на кухню, вижу как Пит склоняется над столешницей, опираясь на неё локтями. Я притворяюсь, что это просто совпадение и, мы оказались здесь в одно и то же время случайно, несмотря на то, что уже практически полночь.

— Не спится? — Я иду мимо парня к столу и наливаю себе стакан воды. Он смотрит на меня, но не отвечает на вопрос.

— Собрала вещи? — Я гляжу на свою воду, затем обратно на него и тихонько киваю. — Хорошо, я утром отвезу тебя на вокзал.

Ставлю стакан в раковину и опираюсь на столешницу возле плиты, разглядывая рыжий дощатый пол. Я стараюсь не замечать того, как Пит неосознанно вторгается в моё душевное пространство, но он как будто повсюду. Заполняет собой кухню.

Весь дом.

Тусклый лунный свет из массивного створчатого окна освещает лицо парня так, что кажется, его глаза сияют. Я делаю глубокий вдох в надежде, что большее количество кислорода каким-то образом прибавит мне смелости.

— У тебя правда не было девушки четыре года?

Я задерживаю дыхание, ожидая ответа. Он кивает, и в глубине души я радуюсь. Ведь именно на это я и надеялась.

— Но ты же парень, у тебя, наверняка… — я запинаюсь, не зная, как закончить предложение.

— Был секс? — помогает он.

Я рада, что на кухне горит лишь крохотная лампочка над кухонной плитой, создавая полумрак, и Пит не видит моего лица.

— Был. Но заниматься сексом не то же самое, что заниматься любовью, — поясняет он, и, отойдя от меня дальше, опускается на стул. Его голос такой ласкающий, что хочется, чтобы он продолжал и продолжал говорить.

— Я всегда думала, что не должно быть одного без другого, — произношу я, несколько резко.

Он лишь грустно ухмыляется, скрестив на груди руки. Я давно заметила, он повторяет этот жест каждый раз, охраняя самого себя, чтобы не выдать лишнего. Это его форма личной защиты. Мелларк снова возводит между нами невидимую стену.

— Ты живёшь в идеальном мире, Китнисс. И я правда рад, что ты именно так думаешь.

Я смотрю себе под ноги. Хочу задать ещё один вопрос, а потому заставляю себя поднять взгляд, боясь растерять запал.

— Я могла бы остаться, если ты хочешь, просто попроси меня… — еле слышно произношу я.

— Я не могу, — он отворачивается к окну, вглядываясь в глубину синевато-бархатной завесы темноты, и когда я слышу его «не могу», то перестаю дышать. Только не сейчас, когда я наконец-то нашла в себе смелость. — Это не потому, что ты не нравишься мне, Китнисс, — Пит тяжело вздыхает и проводит рукой по волосам, ухватившись за шею. — Я просто не хочу нравиться тебе. Я просто… — он возвращает свои руки обратно, скрещивая на груди, и смотрит в пол.

— Ты просто что? — прошу я закончить предложение. Его глаза медленно поднимаются к моим, и мне приходится призвать на помощь все силы, чтобы продолжить стоять ровно под его взглядом.

— Я не тот, кто тебе нужен, — говорит Пит, понизив голос.

— Значит, всё было только ради Игр. Всё, что ты делал? — я специально задаю ему тот же самый вопрос.

Его взгляд остается прежним, но губы изгибаются в чуть заметную улыбку.

— Я думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Китнисс.

В эту минуту даже мое дыхание звучит так же громко, как и биение сердца. То, как Пит произносит мое имя, заставляет меня трепетать изнутри, дрожать каждой клеточкой тела.

Кажется, я собираюсь сделать самую большую глупость в жизни. Как только эта мысль приходит на ум, мои щёки мгновенно начинают пылать, но пока я не растеряла решимость, протягиваю руку и щелкаю выключателем над головой. Не нужно Питу видеть меня сейчас.

Я подхожу к парню совсем близко, встаю между колен и кладу ладони ему на плечи. Мое сердце стучит со скоростью миллион ударов в минуту.

— Китнисс, что ты …

Не успевает Пит закончить предложение, как я склоняюсь к нему, прикасаясь своими губами, и ощущаю, он вздрагивает от удивления. А затем целует меня в ответ. Его губы такие мягкие и горячие, а руки мгновенно поднимаются к моей талии, слегка задрав футболку и мимолетно касаясь спины. Мой живот сжимается. Я беру его лицо в свои ладони, а он прижимает меня крепче, обхватывая за поясницу. Я тянусь головой вниз, а он вверх.

Провожу пальцами по его затылку, запутываясь ими в волосах. Пит встает, заставляя меня сделать шаг назад, и меняет позу. Я изо всех сил пытаюсь подавить вздох.

Только руки парня все еще держат меня на ногах. Я цепляюсь за его футболку, чувствуя слабость. Мягкие, потягивающие губы… давление на спину… что-то возрастает между нами, заставляя почувствовать прилив желания глубоко внутри, как вдруг он резко отстраняется.

— Я бы так хотел попросить тебя остаться, — шепчет он, выдыхая мне прямо в губы. Пит проводит рукой по моему лицу, гладя его, и тихо добавляет.

— Но я не могу.

Моя рука все ещё лежит у него не груди, а сердце стучит под моими пальцами гулко и размеренно. Пит возвращает мне взгляд, но не шевелится. Я чувствую, как он внутренне отстраняется от меня, а потом и вовсе разворачивается и уходит.

— Пит!

Он игнорирует меня и продолжает идти. До чего же глупо вышло! О чем я только думала?

— Пит, объясни!

Тишину, повисшую между нами можно разрезать ножом. Часы громко тикают на стене, а Пит всё молчит. Я закрываю глаза и выпаливаю:

— Что произошло? Я имею ввиду нас.

Наконец он останавливается и отвечает — так холодно и так безжизненно, что я почти физически ощущаю стены, которые он построил вокруг. Стены, ставшие его тюрьмой, а не защитой.

— Нас не существует, — разворачиваясь, говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Нас с тобой не существовало никогда.

А потом уходит, бросая напоследок:

— Завтра рано вставать, поэтому иди спать, Китнисс.

Я прячу ноющую тяжесть глубоко в душу и затыкаю зияющую пустоту в груди, обычным «хорошо», и в этот миг стук сердца кажется мне громче собственного голоса.

========== Глава 11. Мальчик и самоцензурная правда ==========

Комментарий к Глава 11. Мальчик и самоцензурная правда

горечь струится по венам заветным дымом — будто бы шёпот привыкшего к малословью.

каждый хотел хоть кому-то побыть любимым.

каждый хоть раз был отвергнут своей любовью.

каждый по ранам считал все свои потери, каждый надеялся — станет когда-то лучше,

ну, а пока…

оглушённый неправдой вечер, взгляды, вино, (ненароком касаясь платья,

переходя, как по плану, на шею, плечи…),

лишь бы не слышать зудящее в мыслях: “хватит!

это ничто по сравнению с той любовью — помнишь, её ты так сильно желал когда-то?”.

дым сигарет для привыкшего к малословью,

и календарь для забывшего сны и даты.

после — накинув на плечи пальто и горечь, выйти за дверь и в “прощай” заключить всю скуку.

каждый хотел быть любимым, но кто поспорит,

что по привычке держал нелюбимых руку?

и, просыпаясь ещё раз в чужом удушье,

только кричал себе: “хватит же! хватит! хватит!”

каждый хотел хоть однажды задеть за душу,

но, по привычке, опять задевал за платье…

Автор: Сиэль Декабрь

В темноте сложно понять, сколько прошло минут, часов, дней. Вся моя жизнь — не более чем бесконечная темнота. Пустая и гулкая.

Кажется, что я нахожусь в этой камере уже неделю. Я потягиваюсь, пытаясь успокоить ноющее тело и облегчить боль в костях. В первые дни или в то, что казалось днями, солдаты Сноу проверяли меня на стойкость.

— Придерживайся истины, — шепчу я себе в темноте, снова и снова. — Помни ради чего ты это делаешь. — Если закрепить это утверждение как единственную правду в голове, тогда, в конечном счёте, Сноу поверит мне. А мне нужно, чтобы он поверил.

Я слышу, как дверь моей камеры со скрипом отворяется, и каждый мускул в теле моментально напрягается, словно натянутая струна. Тусклый свет проникает в клетку, но я все равно жмурюсь от жжения в глазах. Слишком много света после стольких дней тьмы.

— Рад Вас видеть снова, мистер Мелларк, — дружелюбным тоном медленно произносит Август, начальник охраны президента. Его лицо кажется смазанным и размытым, потому что мои глаза слезятся от света. Позади него стоят трое стражников в чёрной кожаной форме.

Плохой знак.

В прошлый раз, когда он навестил меня в такой компании, всё закончилось разбитым лицом и несколькими сломанными рёбрами. Несмотря на старания местных врачей, умеющих сращивать кости и исцелять ранения за считанные дни, ребра всё ещё болезненно ноют, в напоминание о произошедшем.

Август обходит меня по кругу, и когда он становится за спину, я съёживаюсь, подсознательно защищаясь от удара. Мне требуется всё самообладание, чтобы не следить глазами за его перемещением по камере.

Самый сильный и живучий страх в человеке — страх смерти. А тот, кто смог его преодолеть — не боится уже ничего. Одно из первых правил, которое я уяснил после наших с Августом постоянных встреч — страх разрушает сознание, поэтому ты или перестанешь бояться, или погибнешь. Я сделал свой выбор давно. В своем сердце я уже умер. В тот момент, когда пожал руку Китнисс на сцене перед Домом Правосудия.

— Итак, мистер Мелларк, — говорит он, медленно перемещаясь по камере, и звук его шагов, отскакивая от бетонных стен, возвращается умноженный в несколько раз. — Время научиться плавать или утонуть.

Я знаю, что финал близко. Это последняя из проверок.

Когда я только приехал в Капитолий, Финник поделился со мной одним важным наблюдением: «Если хочешь здесь выжить, то будь тем, кем тебе необходимо казаться в этот момент». Он часто любит размышлять на философские темы устройства мироздания и о нашем месте внутри этого прогнившего общества, частью которого мы стали по принуждению.

Применительно к ситуации, в которой я оказался, я решил, что мне нужно стать первостатейной сволочью, ведь наилучший способ разрушить фундамент Капитолия — это быть одним из кирпичиков в его стене.

— Настал переломный момент в твоей карьере. Президент считает, что тебе пора заняться чем-то более значимым. Нам нужно знать, полезен ли ты для страны так, как об этом заявляешь. Потому что если нет …

— Тогда я утону?

— Тогда утонут все, кто тебе так дорог, — произносит он. — У тебя нет права облажаться. Я настоял на твоей кандидатуре, и сам буду учить тебя. Лично. Уверен, ты станешь моим любимым учеником. Чутьё мне подсказывает, что мы сработаемся, — он улыбается, хотя эту гримасу сложно назвать улыбкой. Скорее оскалом волка. Волк желает со мной подружиться, но самая страшная правда заключается в том, что он почуял во мне родственную душу…

— Расскажи мне, Пит, — Август наклоняется вперед, неотрывно вглядываясь в мои глаза. — Что ты собираешься сделать, чтобы доказать свою преданность?

— Разве я уже не достаточно сделал?

Он смеётся громким, холодным, отвратительным смехом, складывая руки на груди.

— Ты всего лишь выполнял мелкие порученные задания. Но ты же обещал стать лучшим, так что, если мы здесь ведём счёт, то ты пока проигрываешь.

Его пристальный взгляд возвращается к моему лицу, пытаясь отыскать брешь. Я стараюсь сохранять непроницаемое выражение, беспокоясь, что если он заглянет глубже, то сможет понять мои настоящие замыслы.

Повернувшись к Августу, я показываю ему именно то, что он желает увидеть. Безысходность. Решимость. Отчаяние. Я надеваю их подобно маске.

— Скажите, что я должен сделать, — говорю я, уверенно, — и я это сделаю.

Он улыбается, медленно поправляя каждый палец на своих тонких кожаных перчатках.

— Так мне нравится гораздо больше, — он щелкает пальцами, и солдаты выходят следом за ним, запирая дверь на засов.

Я вздрагиваю и открываю глаза, с облегчением понимая, что нахожусь не на полу в тёмном сыром подвале.

Я в своей кровати.

Весь в поту.

Задыхаюсь.

Прошло уже три года, а кошмары до сих пор сопровождают меня словно попутчики в дороге. Я поднимаю руку к лицу и, встряхнув кистью, проверяю время, смотря на дорогие металлические часы — подарок от одной из постоянных клиенток. Семь утра.

Умывшись, я спускаюсь вниз и выпиваю чашку крепкого кофе. Стараясь не встречаться лишний раз с Китнисс, я выхожу на улицу и жду её возле машины. Ночью прошёл дождь, принесенный северным муссоном, и привычный зной Четвёртого сегодня сменился желанной прохладной. Я растираю ладони, выдыхая на них горячий воздух.

Со стороны дома слышится шум, она спускается с крыльца, прижимая руки к бокам, следом за девушкой идет отец.

— Тебе холодно, Китнисс? — Любезно спрашивает он, когда замечает, как Эвердин потирает ладонями предплечья. Отец кладёт её сумку в багажник и на прощание крепко обнимает. Мама, видимо, не сочла нужным почтить нас своим присутствием. Может, это к лучшему.

— Держи, на улице сегодня и правда прохладно! — говорю я и, снимая с себя кожаную куртку, накидываю её на плечи девушки. Она поднимает на меня полный презрения взгляд и молча садится в машину, забираясь на переднее сидение. Китнисс резко дергает ремень, пытаясь пристегнуться, но он упорно отказывается разматываться. Из-за порывистых движений срабатывает аварийный механизм, блокирующий его, как при лобовом ударе.

Я киваю отцу и сажусь в машину. К этому моменту Китнисс наконец побеждает ремень, и мы медленно уезжаем. Я крепко сжимаю руки на руле, а моя попутчица слегка опускает оконное стекло, но я не смотрю в её сторону и всю дорогу молчу. Ужасно хочется закурить и остаться наедине с самим собой.

В те дни, когда мне было особенно тяжело в Капитолии, я защищался от своих бед одиночеством. Однажды я просидел всю ночь под дождем на крыше, решая, стоит ли мне жить дальше. И всё всегда в моей жизни решала она. Решала, даже не подозревая об этом.

Окрашенная в цвета охры местность Четвертого быстро пролетает мимо окон машины, и, несмотря на то, что я слежу за дорогой, едва ли что-то замечаю. Мы едем в тишине, и когда машина останавливается перед зданием вокзала, глядя прямо перед собой, Китнисс произносит:

— В моих воспоминаниях ты был таким идеальным, таким правильным, как будто я сама тебя выдумала.

— Теперь ты поменяла своё мнение?

В воздухе повисает долгая пауза, и я уже прихожу к выводу, что она ничего не ответит, но слышу тихий голос:

— Да, и знаешь, я не стану по тебе скучать, Пит.

Оборачиваясь, мельком смотрю ей в глаза. Я слишком хорошо знаю, как выглядит сожаление. Вижу его в каждой чёрточке девичьего лица, точь-в-точь как тогда, по дороге из Капитолия домой. Она закутывается в него, словно в шаль, отодвигаясь от меня всё дальше и дальше.

— Я буду скучать по тебе старому. По тому, каким ты был раньше. Но тот, кем ты стал сейчас…

— Не достоин того, чтобы по нему скучали, — договариваю я вместо неё.

Так и должно было произойти.

Я бросаю последний беглый взгляд на девушку. Её глаза подобны серым зеркалам, в которых отражается тёмное низкое небо. Встаю и, чересчур сильно хлопнув дверью автомобиля, подхватываю её почти невесомую сумку и несу к поезду.

Может, самым прекрасным моментам в жизни не суждено длиться вечно? Может, именно это и делает их такими сладкими? Их мимолетность? Или я просто себя успокаиваю. Я не знаю что делать. Я не могу быть рядом с ней сейчас, потому что нет никакого способа, с помощью которого я бы смог сказать правду, не перевернув её мир с ног на голову.

Я чувствую, как сильно обидел Китнисс вчера, могу понять, насколько ей сейчас плохо, но это к лучшему. Эту боль возможно вынести. Уж я-то знаю. Мы с болью давние приятели. Я позволяю ей существовать, цвести и разрастаться во мне, продлевая её жизнь своими бесконечными мыслями.

Я вхожу в вагон, занося сумку Китнисс в купе, ставлю её на столик и возвращаюсь на перрон. Словно сигнал к прощанию, небо разрезает золотистая вспышка молнии, и тяжёлая серая туча с победным грохотом обрушивает на землю первые тяжёлые капли. Окна поезда начинают плакать под мелкой дробью, вырывающейся из раздосадованных туч, поезд свистит и выпускает облако белого пара откуда-то из-под колёс.

— Отправляемся через 15 минут, — сухо выкрикивает проводник, провожая из вагона надоевших ему извечно долго прощающихся, заталкивая внутрь туристов и путешествующих по делам чиновников.

— До встречи, — говорю я, но понимая, что взял Китнисс за руку, легко касаясь её ладони пальцами, тут же отпускаю. Зачем я это делаю? Я слишком эгоистичен, чтобы взять и просто так уйти. Я хочу вновь согреться в её тепле, хотя бы на краткий миг.

Необходимость нашего неизбежного «Прощай» ударяет меня в этот момент как никогда сильно. Но так нужно, поэтому я надеваю свою лучшую маску — равнодушия.

— Как доберёшься в Двенадцатый позвони, хорошо, — коротко говорю я.

— Только не притворяйся, что ты за меня переживаешь, — резко бросает она мне в лицо.

— Я не притворяюсь.

— Ну, тогда не надо этой фальшивой заботы, ладно? Я никто для тебя… — вздрогнув, она обнимает себя и уходит внутрь вагона, а я, отпуская, теряю её. В очередной раз.

— Ты — моя жизнь, — мечтаю ответить я. — Ты всё для меня. Единственный свет, который по-настоящему проник через мою броню. Ты мое счастье, мой огонь. Я никогда не встречу другой такой, никогда не захочу никого так, как хочу тебя. Я мечтаю показать тебе насколько прекрасным может быть поцелуй. Хочу подарить тебе самую счастливую жизнь.

Но выходит лишь оглушительная разрывающая тишина.

Стоит мне дать слабину, и я выложу каждый секрет к ногам любимой девушки. Я жажду её, как огонь жаждет воздуха. Я ощущаю себя живым — по-настоящему, поразительно живым — только тогда, когда вижу любимую улыбку.

Люди суетятся вокруг, расталкивая идущих рядом плечами и проталкивая тяжёлые чемоданы в грузовые отсеки. Капли, перекрикивая друг друга, торопливо скользят по стеклу и металлу, и поезд, вновь испуская тяжёлый вздох, готовится сбежать от начавшегося дождя. И среди этого потока хаоса, очевидная, неуловимая правда бьёт ключом во мне, мимо стен лжи, которые я годами строил вокруг себя, что…

… с ее стороны всё было лишь притворством, она расчётливая стерва, игравшая на моих чувствах, она никогда меня по-настоящему не любила и не полюбит…

Осознание ярко вспыхивает в голове и с оглушительным хлопком взрывается, снося все возведенные стены лжи и оставляя единственную правду…

— Я все ещё люблю тебя, — шепчу я в одиночество вокзала.

***

После нескольких лет работы в президентском клубе я понял, что все женщины для меня одинаковые. Не важен цвет волос, фигура, рост или голос. Они пустые и фальшивые. Но каждая из них всегда считала себя особенной.

Забавно, но я не замечал одну очевидную вещь до тех пор, пока не переспал с Астерией-Трояной Нокс, дочерью одного очень крупного промышленника. Это выглядело как свидание, где секс выступал в виде проявления моего расположения к этой девушке, но никак не обязанностью. По крайней мере, Президент считал так.

Как только я вошёл в огромный круглый зал, где проходил благотворительный аукцион, в котором я участвовал в качестве одного из авторов картин, то понял, что в Капитолии ничего не делается наполовину. Это мероприятие было больше похоже на бал в честь инаугурации Президента или открытия Голодных Игр. Весь зал был украшен красным бархатом, сотни живых бабочек порхали от гостя к гостю, массивные хрустальные люстры переливались всеми оттенками радуги под ярким светом софитов, а на сцене выступали музыканты. На больших круглых столах располагались светло-жёлтые водопады шампанского, а кокетливая брюнетка в тот вечер не отходила от меня ни на шаг.

— Классно, правда? — девушка протянула руку, и мне пришлось сверкнуть своей обычной ослепительной улыбкой. Она улыбнулась в ответ, а я заметил крошечный бриллиант в её левом резце, который отбрасывал сверкающие блики, отражая свет прожекторов. — Давай возьмем чего-нибудь выпить.

Всё началось с пары бокалов алкоголя, продолжилось минетом в гардеробной комнате, а закончилось в номере отеля, на цокольном этаже которого и проходило торжество.

— Я знала, что ты захочешь меня, — произнесла Астер победным голосом, подняв с пола свой ярко-красный кружевной бюстгальтер и несколько раз покрутив его в руках. Мы как раз только закончили, и я медленно курил, сидя на кровати. — Все подружки говорили мне это, ведь я — твой типаж.

Бросив небольшой окурок в бокал с вином, я потянулся за брюками от костюма, только вчера законченного Порцией специально к этому мероприятию, и вопросительно посмотрел на нее.

— А у меня есть типаж? — ухмыльнулся я. Астер в этот момент уже натягивала платье.

— Конечно, — абсолютно серьезно, кивнула она. — Тебе нравятся невинные и смущающиеся длинноволосые брюнетки. Такие как я.

Я прекрасно понял, кого она имеет в виду, но, видимо, ради соблюдения приличий девушка решила не называть имя Китнисс Эвердин. Она кокетливо пожала плечами, улыбнувшись мне, но я не увидел в её лице и тени невинности, потому что всего полчаса назад её губы обхватывали мой член.

— Серьезно? — спросил я глухо и стал застегивать чёрные пуговицы на моей кипельно белой рубашке.

— Да. Все это знают, потому что тебе разбила сердце именно та шлюшка, — поправив причёску и вновь накрасив губы красной помадой, девушка открыла дверь и бросила напоследок, — не переживай, я не разобью тебе его снова. Давай, одевайся, жду тебя внизу.

И с этими словами Нокс выскочила из комнаты, чтобы присоединиться к своим друзьям, ведь ещё вся ночь была впереди. А я сел на край кровати и погрузился в раздумья.

Никакая девушка не была в состоянии разбить моё сердце, потому что уже нечего было разбивать. Если оно у меня и было, то определённо стало холодным, словно камень. Целая куча девушек искренне пыталась сделать меня своим возлюбленным за последнюю пару лет, но я ни с кем не сблизился.

Теперь, встревоженный наблюдением Астерии, я взъерошил волосы и подумал, неужели она права. По большей части девчонкам нравилась окружавшая меня аура творческого флера. После того, как Сноу «официально» вывел меня из клуба, оставив лишь самых необходимых для него клиентов, даже верхушке капитолийской знати я был известен как вольный художник, свободный и меняющий девушек по одной лишь вечерней прихоти. Правда, никто не догадывался, что не по своей, а по президентской. Официально меня не существовало в каталоге Сноу, меня невозможно было выставить на аукцион или заказать на вечер, и вроде я должен был вздохнуть с облегчением, но не получалось.

Вспоминая эту историю, я выхожу из машины и ожидаю, что смогу почувствовать свободу из-за того, что позволил уйти единственнойдевушке, имеющей на меня влияние, но ощущаю знакомое чувство, на которое моё сердце и осталось способно: боль.

Я вхожу внутрь дома, громко хлопая дверью.

Она ушла. Я свободен.

— Какой же ты идиот, — раздаётся голос Финника из гостиной за моей спиной. Повернувшись, я вижу, как он сидит, забросив ноги на подлокотник кресла. — Какого чёрта ты её отпустил?

Потому что, Финник, я ненавижу все чувства, которые она пробуждает во мне. Потому что она уничтожит и меня, и себя, и я не смогу с этим ничего поделать, потому что я, черт побери, не могу ей сопротивляться.

— А с чего бы мне её не отпускать? — спокойно отвечаю я, направляясь на кухню.

— Ты так заврался, Пит, что уже сам себя обманываешь.

Я бросаю убийственный взгляд в его сторону и, захватив со стола бутылку воды, иду в гостевую комнату. Финник в ответ на моё молчание громко смеётся. Это смех, как бы говорящий: «Ну ты и идиот». Но он уже итак произнес это минуту назад, так что повторяется.

И я не в настроении объясняться сейчас, поэтому поднимаюсь наверх и сажусь на кровать в комнате, где обычно останавливаюсь, находясь в гостях у Одэйра, а он, следуя за мной, облокачивается на дверь.

— Я устал от тебя, Мелларк. Тебе самому не надоело?

Финник продолжает пристально смотреть на меня, поэтому приходится достать из кармана телефон и отвернуться, притворившись, будто не замечаю его. Открываю сообщения и просматриваю последние из них, продолжая игнорировать друга.

— Она первая, кто смог вдохнуть в тебя жизнь с тех пор, как ты приехал в Капитолий.

Я убью его. Если он не уйдёт прямо сейчас, то я убью его, клянусь.

— Проваливай, Финник. Я не хочу это обсуждать.

— Нет.

— Убирайся к черту! — но вместо того, чтобы уйти, он подходит ко мне и, выдвинув стул, садится на него. — На этот раз заткнись ты и послушай, — говорит он строго. — Потому что я не закончил.

Я решаю, что раз с ним бесполезно пререкаться, то проще уехать. Встаю с другой стороны кровати и выхожу из комнаты, но Финник, ухмыльнувшись, идёт за мной.

— Позволь задать один вопрос, — говорит он.

— И потом ты отстанешь?

— Если бы ты не был связан по рукам и ногам договором со Сноу, ты был бы с ней? — спрашивает он.

— Какого хрена ты задаёшь такие вопросы? Я уже им связан, — раздражаюсь я, — и я не могу поселить её здесь, как ты Энни, и ты прекрасно понимаешь почему!

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что Энни не такая, как все?

— Финник, — извиняющимся тоном произношу я, — ты же знаешь, что я никогда не считал её…

—… спятившей? — договаривает он злобно. При этом на его лице не шевелится ни единый мускул.

— Да нет же, я никогда так не думал. Не передёргивай! Как ты не понимаешь? Китнисс не такая, как Энни, она никогда не будет сидеть спокойно и ждать меня, пока я приеду раз в несколько месяцев домой. Она перевернёт весь Капитолий, пока не докопается до сути. И утопит нас обоих.

С того момента как я вновь увидел её, я постоянно думаю об этой девушке. Моё внимание всё время сосредоточено на ней, словно я — компас, а она — мой север. И это чертовски неправильно. Потому что мне нельзя сорваться. Не сейчас, когда я уже так близок к тому, к чему шёл столько лет.

— Поэтому, Финник, я прошу тебя, пожалуйста, отстань.

Я жду, пока он заговорит, потому что сказал ему всё, что планировал.

— Могу я кое-что добавить? — спрашивает друг, поднимая глаза. — Больше всего меня выводит из себя то, что ты даже не хочешь попробовать побороться, — говорит он. — С самого первого дня, когда она появилась на пороге нашего дома в Капитолии, твои действия не имели никакого смысла. Они не имели смысла в тот день, когда ты ушёл от неё, не сказав ничего, не имеют смысла и сейчас. Я знаю, что ты заботишься о ней. Но она сильнее, чем кажется. Она сможет вынести.

— Нет, я не хочу, чтобы она считала себя виноватой, — говорю я, присаживаясь на бордюр возле дома, но тут же жалею об этом, потому что бетонный камень промок от дождя, и мои джинсы моментально становятся влажными.

— Расскажешь? — тихо произносит друг, и я тяжело вздыхаю.

— Мне так плохо, Финник, — произношу я первую за сегодняшний день правду, опуская голову на ладони. — Она такая… Она самое лучшее из всего, что когда-либо со мной случалось.

Одэйр присаживается рядом, внимательно смотрит на меня своими зелёными глазами и, похлопав по плечу тихо произносит:

— Кажется, кто-то омерзительно влюблен!

Я убеждаю себя, что должен забыть её, забыть как она пахнет, как улыбается, как забавно хмурится. Но сам сижу здесь, на мокром холодном камне, и пытаюсь сохранить в своей памяти все мельчайшие подробности, потому что это единственное место, где я когда-либо теперь увижу её. Мне было больно все эти чёртовы четыре года, потому что моё идиотское сердце по тем или иным причинам решило, что ему просто не выжить, если оно не будет биться рядом с её. Я не знаю, что она сделала со мной, но я в беде. А теперь Китнисс уехала, забрав моё сердце с собой, и я с болезненным сожалением вспоминаю, каково это снова быть холодным.

========== Глава 12. Мальчик, вновь спасший её жизнь ==========

— Спасибо огромное за то, что приютили меня. Всем вам, — поблагодарив, я обнимаю мистера Мелларка на прощанье. — И передайте, пожалуйста, мою благодарность миссис Мелларк.

— Конечно, — отвечает он и одаривает меня теплой и искренней улыбкой. — Китнисс, было приятно с тобой увидеться. Приезжай к нам вместе с Питом ещё как-нибудь.

— Буду рада, — отвечаю, хотя понимаю, что «вместе с Питом» больше не будет. Вряд ли когда-либо мы появимся в этом пропитанном сдобными ароматами доме вместе.

Я выхожу на улицу и, глядя на мокрую землю, понимаю, что ночью прошел дождь. День пасмурный, и со стороны воды дует холодный ветер. Обхватываю себя руками, потирая предплечья, но холод терзает меня изнутри.

— Тебе холодно, Китнисс? — Любезно спрашивает Мэтью Мелларк, когда замечает, как я дрожу.

— Нет, всё нормально, — голос мой звучит резко в туманном утреннем воздухе.

В следующий миг Пит протягивает мне свою кожаную куртку.

— Держи, это тебе! — Бормочет он и накидывает её мне на плечи. Я хочу отказаться, вернуть вещь обратно, но мне неудобно устраивать представление перед его отцом, так что молча сажусь в машину.

Двадцать минут. Двадцать минут напряжённой тишины. Именно столько занимает путь на вокзал. Прожитая бок о бок неделя тяжело устраивается между нами, и я не представляю, как после вчерашнего теперь должна общаться с Питом. К счастью, он не испытывает потребности нарушать молчание, поэтому я выпрямляюсь в кресле и прислоняюсь головой к стеклу. От его гладкой поверхности исходит приятный холод.

В отличие от прошлых дней мы не говорим, не спорим, не ругаемся. «Мы не существуем». Мелларк просто смотрит на дорогу, сосредоточившись на ней так, будто она исчезнет, если он отвернется.

Несмотря на внешнее спокойствие, внутри меня кипит обида. Меня раздражает в нём всё. Его опрятный внешний вид: кипенно-белая футболка и точно такие же, словно недавно выпавший снег, кеды, в которых разве что по улицам Капитолия ходить. В Двенадцатом они бы в миг почернели от угольной пыли. Его уложенные гелем светлые волосы рождают во мне нестерпимое желание запустить в них пальцы и привести в полный беспорядок. Точь-в-точь в такой же, который он принес в мою жизнь!

Машина останавливается перед зданием вокзала, и Пит, громко хлопая дверью, подхватывает мою сумку, будто она ничего не весит, и широким шагом идёт в сторону перрона. А я, подняв подбородок вверх, хотя куда уж выше, иду следом за ним.

Железнодорожный вокзал Четвертого находится недалеко от грузового порта, и я чувствую ставший уже привычным запах рыбы и старого дерева. Он проникает в лёгкие, оставляя пряное хвойное послевкусие, напоминая обо всех мгновения, которые я провела в Дистрикте-4. Пит заносит мою сумку внутрь купе и спустя пару минут возвращается.

— Как доберёшься в Двенадцатый позвони, хорошо, — произносит он.

Мелларк единственный из нас двоих совершенно расслаблен, он как остров спокойствия среди всего этого хаоса, творящегося в эту минуту не только на перроне, но и в моей голове.

Тяжелая правда, которую я так упорно отказывалась принимать, наконец опустилась на самое дно души, вплетаясь корнями в сердце, и скрутила свои ветви так, чтобы ни один мужчина больше не смог пробраться сквозь колючие кусты обиды.

Это уже не тот Пит!

Не тот выживший в смертельной схватке парень, который пытался прорваться через палаты госпиталя после полученных на играх ранениях, чтобы просто меня увидеть.

Он больше не тот, кого мне так сильно не хватало с тех пор, как он отпустил мою руку по возвращению в Двенадцатый.

Он перестал быть жизнерадостным и веселым напарником, оказавшись рядом с которым даже на арене в пещере, я чувствовала себя в безопасности и была счастлива, пусть и совсем недолго.

Он вырос. И изменился. И уже не был тем мальчишкой, который любил меня так, что готов был пожертвовать собой.

Мелларк, что стоит сейчас передо мной, совершенно другой. Настолько другой, что я не сразу понимаю, что именно меня так задевает, а когда осознаю, стыжусь признаться. После игр я принимала как должное, что Пит меня обожает. Теперь с этим покончено. И я в глубине души ненавижу его за это.

— Только не притворяйся, будто ты за меня переживаешь, — резко бросаю я ему в лицо.

Он поднимает взгляд, и на секунду кажется, что я вижу в ледяных глазах назревающую бурю. В душе зарождается слабая надежда: может, всё-таки он что-то чувствует? Я хочу, чтобы Пит высказал всё, что творится у него внутри на самом деле. Но его взгляд вновь становится равнодушным.

— Я не притворяюсь.

— Ну, тогда не надо этой фальшивой заботы, ладно? Я никто для тебя… — я разворачиваюсь и, не прощаясь, ухожу в глубь вагона.

Занавески на окнах шевелятся от моих быстрых шагов, но я убегаю не от Мелларка. Я убегаю от себя самой. Впервые за многие годы я чувствую себя на редкость растерянно. Зачем я вообще ввязалась в эту авантюру? Что я скажу, вернувшись домой? Что я вообще теперь могу ска­зать Тринадцатому?

Сверившись с номером купе на билете я буквально влетаю внутрь и опираюсь спиной об окно, сдерживая подступающие слезы. И только сейчас понимаю, что на мне по-прежнему надета кожаная куртка Пита. Сначала я хочу вернуться и запустить её прямо парню в лицо, но потом останавливаю себя, и вместо того, чтобы избавиться от вещи, засовываю руки в рукава. Они длинные и теплые. Мне хорошо в этой куртке, она словно броня. Меня мгновенно окутывает приятное сочетание свежего аромата выпечки — так пахнет дома у его родителей — и запаха Пита, едва уловимого.

Я забираюсь руками в карманы и, почувствовав холод металла в одном из них, достаю металлическую зажигалку, расписанную необычными узорами. Резко прокручиваю колёсико, и на свет появляется крохотный огонек, этакий оранжевый светлячок, па­рящий над металлическим коробом. Он вспыхивает, затухает и разгора­ется снова, повинуясь движению моих пальцев. «Отвратительная, мерзкая привычка.» Ещё одна раздражающая черта в гадливой копилке нового Мелларка.

Убираю зажигалку во внутренний карман, чтобы не мешала, и натыкаюсь на небольшую стопку чёрных карточек из плотного картона. Визитные карточки Мелларка? Но на них нет никаких адресов, соответственно они не могут быть визитками.

Я кручу в руках чёрный прямоугольник. Абсолютно пустой. Подношу его к окну, освещая гладкую поверхность, и замечаю номер телефона, нанесённый прозрачным лаком. Стоит отвернуть карточку от окна, и цифры снова становятся невидимыми. Больше ничего. Ни имени. Ни компании. Я сверяю номер телефона с номером Пита и понимаю, что он не принадлежит парню.

Всё, что я смогла раздобыть за неделю, лишь жалкая визитная карточка. Только даже в этом нет моей заслуги.

Мой разум будто раскалывается на две части. Одна больше ничего не хочет слышать о Мелларке, а вторая жаждет узнать всё, что он скрывает, чем живёт и почему так сильно изменился, и, кажется, в данную секунду она перевешивает.

Если я позвоню по этому номеру, вдруг у меня появится хоть какой-то материал для Тринадцатого. Может, конечно, там ничего и нет, но я не узнаю, пока не попробую. Повернув карточку к свету, я набираю номер и подношу телефон к уху.

Гудок. Ещё гудок.

«Восемь минут до отправления» — кричит зычным натренированным голосом низкий проводник в темно-синей форме.

Ещё гудок. Теперь уже поезда.

Не знаю почему, но у меня плохое предчувствие.

— Добрый день. Вивиан. Чем могу помочь? — отвечает приветливый женский голос.

Секунду я мешкаю, не зная, что именно должна спросить, а потому решаю выбрать самый безобидный вариант.

— Я бы хотела связаться с мистером Мелларком, Питом Мелларком, — осторожно говорю я, словно ступая на тонкий, потрескавшийся лёд.

— Подскажите, пожалуйста, кто дал вам этот номер? — похоже, оператор удивлена.

— Он сам, — вряд ли сейчас я солгала, ведь Пит действительно оставил мне свою куртку.

— Странно, обычно он всегда меня предупреждает о новых клиентах. Минуту, я переговорю с ним, подождите на линии.

Я слышу шум «на том конце провода», женщина стучит карандашом по столу, листает страницы.

— Кажется, он действительно настроен серьёзно, — говорит она кому-то в комнате, но я могу разобрать её тихие слова очень четко. — Пит редко добавляет новых клиентов сам… понятно, что нужны деньги, но хоть бы предупредил. Трубку не берет, может, за рулём?

Я тяжело сглатываю застрявший в горле ком, но продолжаю изображать «уверенность», хотя это, конечно, и глупо, ведь девушка на том конце провода всё равно меня не видит.

— Сожалею, — произносит она, — но я не могу Вам помочь. Дозвониться не получилось, а расписание мистера Мелларка заполнено на месяц вперёд — у него очень мало свободного времени. — Слышно, как она снова перелистывает страницы, и, будто ещё раз подумав, добавляет, — но, если Вы согласны подождать, я могу внести Вас в расписание, и когда у него появится возможность, он сам с Вами свяжется.

— Согласна, — отвечаю я уверенно.

— Хорошо, могу ли я узнать Ваше имя?

Мои ладони становятся влажными.

— Сирена, — говорю я первое пришедшее на ум.

— Я должна Вас предупредить, что наш дальнейший разговор записывается и строго конфиденциален. Если мистер Мелларк сам лично вручил Вам этот номер, значит, он доверяет Вам.

Липкое и неприятное чувство, сосущее под ложечкой, не заставляет себя долго ждать, поднимаясь откуда-то из глубин тела и вынуждая внутренности сжиматься в противный комок. Что-то здесь не так.

— Кроме того, — продолжает агент, — не знаю, говорил ли он, но я обязана предупредить, что Вам придётся подписать договор о неразглашении подробностей встречи и совершенной сделки, — девушка тараторит, но мне совершенно неясно, кем именно она является. Его агентом? Может, Пит рисует портреты на заказ? К чему тогда вся эта секретность? — Также его расценки намного выше, чем у других. Мистер Мелларк является одним из самых востребованных эскортов, поэтому…

… и больше я уже ничего не слышу.

Небольшое купе начинает уплывать, описывая кривые дуги. Не упасть бы в обморок. Я хватаюсь за край раскладного столика и медленно сползаю на сиденье.

Телефон выскальзывает из рук, закатывается под кровать и пропадает из виду. Порой с людьми происходит такое, к чему они совершенно не готовы.

Вот, например, как со мной. Прямо сейчас.

Пит занимается эскортом.

Это похоже на какую-то глупую шутку, но я чётко слышала слова девушки на другом конце провода. Может, у этого слова есть иное незнакомое мне значение? Бред! «Зачем?» — без остановки крутится вопрос в моей голове.

Телефон откуда-то из глубины купе извещает своей дребезжащей трелью о том, что пришло новое сообщение. Опустившись на корточки, я тянусь под кровать, открываю сообщение и… замираю. «Договор о неразглашении информации.» От изобилия незнакомых слов у меня рябит в глазах. Я боюсь даже представить значение некоторых из них.

— Вам плохо, юная леди?

Я медленно поворачиваюсь в сторону пожилого мужчины в шортах и странной жилетке, на которой изображены пальмы. Он встревоженно наклоняется, видимо, решив, что мне стало дурно, и я свалилась под стол.

— Всё нормально, — отвечаю я, — просто уронила телефон.

— Едете домой? — Спрашивает он, помогая мне подняться, и заботливо придерживая за локоть, чтобы я опять не упала. — Я мог Вас где-то видеть? Ваше лицо кажется знакомым.

— Нет, сэр, вряд ли мы могли встречаться, скорее всего, Вы меня с кем-то перепутали, — говорю я, отворачиваясь. Сейчас не время для того, чтобы ворошить воспоминания о былой славе.

— Просто Вы не похожи на типичную жительницу Четвертого, — поясняет он, — значит, Вы приезжали в гости. Но Ваше лицо… как будто я видел его где-то.

«Поезд отправляется!» — разносится сообщение через небольшие динамики, закрепленные на стенах.

Сделав глубокий вдох, я опережаю голос разума, хватаю свой багаж и твёрдой походкой проталкиваюсь к выходу. Если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю уже никогда, и пока я не распрощалась со своей решимостью окончательно, оттолкнув мужчину, закрывающего двери, я выскакиваю прочь из вагона.

— Простите, — кричу я на прощание своему «несостоявшемуся» проводнику, посылающему мне вслед ругательства, — похоже, я остаюсь.

Такси не удаётся найти более получаса, и, когда наконец поиски увенчиваются успехом, я запрыгиваю внутрь, называя адрес Финника. Именно с ним я должна поговорить в первую очередь. Возможно, и Пита я смогу застать там же.

Машина плетётся до Деревни Победителей так долго, будто едет из другого дистрикта. А может, мне просто кажется, что время остановилось. Водитель — пожилой мужчина с густыми седыми усами болтает без умолку и, всякий раз пошутив, поглядывает в зеркало заднего вида, пытаясь узнать мою реакцию, но я ничего не слышу из того, что он говорит мне.

Когда мы доезжаем до дома Одэйра, к логичному объяснению действий Пита я не приближаюсь ни на шаг.

Я расплачиваюсь с таксистом и подхожу к крыльцу. Дверь оказывается не заперта, и я попадаю в уже знакомую просторную гостиную.

— Китнисс? — хозяин дома выходит мне навстречу, удивленно разводя руками. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна…

— Финник… — я скидываю куртку Пита с плеч и бросаю свою сумку в кресло. — Ты же не стал бы мне врать, да?

Он склоняет голову, усомнившись, не послышалось ли ему.

— В смысле?

— Я заметила некоторые мелочи… — делаю шаг вперёд и застываю, потому что внезапно меня осеняет. Финник!

Почему я сразу о нём не подумала в таком ключе. Ведь они соседи в роскошной капитолийский высотке. И Победители. Оба.

Моё сердце ухает вниз.

— Китнисс … я не уверен, что понимаю тебя.

Я делаю шаг назад, прикрывая ладонью рот. Мне становится ещё хуже. Собираю волю в кулак и выдавливаю из себя вопрос, но выходит практически хрип:

— Что тебе известно о значении слова «эскорт»?

Покачав головой, Финник выставляет перед собой руки:

— Китнисс, пожалуйста… послушай меня.

Но я не слышу, потому что мои самые плохие предположения оказываются правдой. Нет. Я не могу это принять.

Я кидаюсь к входной двери, но Победитель догоняет и обхватывает меня сзади, прижимая к своей груди. Я начинаю на него кричать, но Одэйр зажимает мне рот ладонью.

— Успокойся, — шепчет он мне на ухо. — Ты же знаешь, я сильнее, поэтому прекрати вырываться и орать! Я не причиню тебе вреда! Я все ещё твой друг!

Я брыкаюсь, стараясь вырваться и хватаюсь обеими руками за его ладонь, отдирая её от своего рта.

— Зачем ты лгал? — кричу я на него.

— Ты права, Китнисс, ты права. Я соврал. Но если ты успокоишься хоть на две секунды и перестанешь дергаться, я объясню почему.

Он выпускает меня из рук, и я сползаю на пол. Финник присаживается на корточки рядом и смотрит на меня своими бирюзовыми глазами. В них плещется боль, жалость и что-то ещё неуловимое для меня, что-то, что я не могу разобрать.

— Все эти твои истории, шуточки, рассказы о детстве. Ты всё знал! И молчал, хотя видел, как я пытаюсь понять, что случилось с Питом! Я тебе доверяла! — я отворачиваюсь от него. Не могу видеть! Злость накрывает меня, и я пытаюсь снова сбежать, но Финник предусмотрительно хватает меня за запястье.

— Я врал, чтобы защитить тебя. А не чтобы навредить. Ты же мне веришь, да?

— Он отпускает меня и разворачивает лицом к себе. Я тру те места на руках, за которые Одэйр держал меня, и поднимаю на него глаза.

— Пообещай, — резко бросаю я, — никогда больше не врать мне.

— Обещаю, — устало говорит Победитель, — пойдём, нам предстоит долгий разговор, поэтому дай хотя бы кофе выпить.

Он проходит на кухню, а я иду следом за ним.

— Где Пит? — спрашиваю я, начиная мерить шагами комнату.

— У себя дома, — он терпеливо ждет, пока я брожу туда-сюда. Набирает воду в кофейник и ставит его на плиту.

— Обещай меня выслушать, ладно?

— Я слушаю.

— Китнисс, пойми, — начинает Финник таким тоном, словно никакая земная сила не заставила бы его делиться этой информацией, — все Победители обязаны делать это. Я не знаю, каким образом он договорился со Сноу о том, чтобы тебя это не коснулось, но Пит тебя спас.

Нет. Только не опять.

Я опускаюсь в кресло и закрываю глаза от усталости. Скорее эмоциональной, чем физической.

— Но ты не должна себя винить, Китнисс. Это было его решение! Он бы никогда себя не простил, если бы тебе пришлось занять место рядом!

«Он вынужден расплачиваться за то, что совершила я», — бьется совесть внутри, ломая ребра.

— Китнисс, ты слышишь меня? Я понимаю, что это тяжело принять, но подумай сама, ведь лучше так, чем убивать себя вместе?

Стыд накатывает горячими волнами, по спине скатывается капелька пота. В то время как я закрывалась от него и избегала, Пит, получается, страдал за нас обоих?

— Он не хотел, чтобы ты знала. С самого начала запретил всем говорить.

Пит ни разу не снял свою защиту. Грубость. Сарказм. Всё это игра. Прочная каменная стена, возведенная после стольких лет боли и унижения. Теперь мне это ясно.

— Когда это закончится? — задаю я единственный вопрос, стирая тыльной стороной ладони сбежавшую слезу.

— Не знаю, — отвечает Финник, и в его голосе сквозит такая безысходность, что моё сердце сжимается. Впервые на моей памя­ти он признается в том, что чего-то не знает. Хозяин дома подрагивающими руками пытается насыпать сахар в кофе, но тот рассыпается на стол. — Возможно, ни­когда.

Комментарий к Глава 12. Мальчик, вновь спасший её жизнь

Добрый день, мои любимые читатели. ❤️

Я хотела поделиться с вами радостью, потому что начала писать новую историю, которая, надеюсь, вам также понравится. Я буду очень рада встретиться с Вами на ее страницах, там совершенно новые герои, придуманные мной, но я обещаю, если Вы дадите им шанс, они Вас приятно удивят.

Добро пожаловать:

https://ficbook.net/readfic/8663797

========== Глава 13. Мальчик, который ей больше не верит ==========

Комментарий к Глава 13. Мальчик, который ей больше не верит

Иллюстрация к книге от прекрасной AnnaEsme:

https://funkyimg.com/i/2Z5HK.jpg

— Следующий!

Медленная усыпляющая песня играет из колонок над головой, когда я, наконец, подхожу к кассе чтобы внести оплату за отправку машины в Капитолий. Автомобилю нет ещё и года, так что за него можно будет выручить довольно крупную сумму денег. И пока это единственный положительный момент сегодняшнего утра.

Кассир даже не попытается натянуть дружелюбную улыбку и что-то бурчит себе под нос, проводя карточкой по платежному терминалу.

— Подпишите здесь, — громоподобным голосом, заглушающим даже шум в холле и играющую музыку, чеканит она и, получив мой росчерк, протягивает квитанцию.

Сквозь прозрачное стекло я бросаю последний прощальный взгляд на свой чёрный седан, припаркованный возле здания, и, подписав еще один бланк, протягиваю документы и ключи.

Идти обратно приходится пешком. Удивительно непривычно так много ходить, но родительский дом находится недалеко, поэтому путь занимает не более получаса.

Я поднимаюсь наверх, хватаю футболку и стаскиваю её через голову. В кармане вибрирует телефон. Лениво потягиваясь, вытаскиваю его из кармана, и чуть не роняю в следующий миг, прочитав сообщение от Финника.

Пит,

Она не уехала и всё знает.

Приезжай, как только сможешь.

Ох, дерьмо!

Меня уже давно трудно чем-то напугать, но сейчас готов поклясться, что еле дышу от страха. Внутренности сжимаются, а сердце запускает обратный отсчёт до того момента, как мне придётся посмотреть в её глаза. Что я там увижу? Отвращение? Жалость? Этого я точно не вынесу.

Хватаю чистую рубашку и, засунув телефон в карман, выскакиваю из дома, стараясь не выложить весь список ругательств, существующий в моей голове. Если Китнисс в очередной раз доказала, что не так проста, как кажется, то вот я впервые за много лет реально облажался, и если кому и надо навешать за то, что грязная правда начала сочиться из всех щелей, то только мне. И расхлебывать придется тоже. Да уж, день обещает быть длинным.

***

С некоторой неохотой покидая салон такси, я поеживаюсь от прохладного ветра и окидываю взглядом особняк Одэйра. Нужно всего лишь переступить порог, ну что в этом сложного? Стрелки часов уже подобрались к полудню, но солнце до сих пор не показалось из-за серых туч.

Проводя рукой по волосам и набрав в грудь побольше воздуха, открываю дверь и решительно шагаю внутрь.

Я прохожу в гостиную, стараясь ступать как можно аккуратнее, и замечаю Китнисс. Она стоит неподвижно, разглядывая картину, которую я подарил Финнику пару лет назад. На полотне широкими густыми мазками изображён мальчик, сидящий на поломанном, полуразрушенном пирсе. Впереди лишь бескрайнее море. Не знаю, чем она ему понравилась, но, увидев, Одэйр попросил её себе. Девушка касается кончиками пальцев слоев краски, полностью растворившись в своих мыслях.

«А я растворяюсь в ней»

Смотрю на её спину, не решаясь пошевелиться и гадая, почему Китнисс решила вернуться, и что вообще сейчас творится в её голове. Как много Финник успел рассказать?

Хочу протянуть руку и прикоснуться к ней, но не делаю этого. Вряд ли она теперь обрадуется моим объятиям. Чтобы совладать с руками я засовываю их в карманы джинсов.

Вся ситуация кажется какой-то неправильной. Комната тонет в молчании, а в воздухе растекается неловкость. Я делаю шаг вперёд, половица под моим ботинком скрипит, и Китнисс резко оборачивается, впиваясь в меня взглядом воспалённых глаз.

Я жду.

Жду, пока она отреагирует на моё появление.

Жду слёз.

Жду истерики, потому что точно знаю, она случится.

Но ничего не происходит.

Мы стоим в тишине несколько минут. Своим молчанием она словно обвиняет меня в произошедшем, и я решаюсь заговорить первым:

— Ты не должна была возвращаться.

Девушка не издает ни звука. Она даже не двигается. Я подхожу на шаг ближе, разбивая удобно расположившееся между нами молчание.

— Я так понимаю, ты не желаешь со мной разговаривать, всё ещё дуясь из-за вчерашнего, — с напускным безразличием отмечаю я, отчего девушка одаривает меня колким взглядом, словно окуная с головой под воду. — Ну что же, это твое право.

Позволяя глазам то, что не могу разрешить рукам, я скольжу взглядом, очерчивая черты её лица. Пытаюсь понять о чем она молчит, но чем дольше всматриваюсь в пучину темных глаз, тем шире и глубже становится зияющая дыра внутри моего сердца.

— Ты вообще собирался рассказать мне?

— Нет.

В серых, как небо за окном, глазах читается обида. Её голос ровный, он не дрожит, но я могу различить в нем жалость, вину и что-то ещё, пока не могу понять что именно. Возможно, беспокойство? Хотя если она и беспокоится обо мне, то лишь из чувства долга, уж я-то знаю. Вечная «проблема» жителей Шлака — не быть никому должным. Правда, сердце всё равно пытается ухватиться за тонкую призрачную ниточку: вдруг это забота или даже любовь.

Глупо.

Такого слова в её голове не существует, по крайней мере, в отношении меня точно.

— Почему, Пит? — голос пронзительный и глухой, будто тупым ржавым ножом режет.

Больше всего я опасался именно этого вопроса. Как объяснить, почему я хотел защитить её даже после того, как она сама отказалась от меня?

Проходит пять секунд.

Десять.

Пятнадцать.

Тело Китнисс напряжено и натянуто как струна — тронь и лопнет. Девушка резко втягивает воздух и смотрит на меня немигающим взглядом.

— Ты поэтому всё время мне врал?

— Так для тебя будет лучше, — произношу я, а затем по привычке тянусь в карман за сигаретами, но тут же одёргиваю себя. — Пусть хоть один из нас остается свободным. Если бы мне пришлось вернуться в прошлое и принять решение заново, я бы ничего не поменял, — замечаю, как она тяжело сглатывает, крепко зажмуривая глаза. — Ты можешь жить дальше, словно Игр никогда не было. Тебе нужно просто вернуться домой и всё забыть.

Её пальцы тянутся ко рту, зажимают его, будто пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Она хочет что-то сказать, но не может.

— Не надо, — прошу я, всё-таки протягивая руку, но Китнисс меня отталкивает, упираясь ладонью в грудь. Девушка бросает в мою сторону предупреждающий взгляд и качает головой.

— Четыре года, Пит! — Я стою неподвижно и наблюдаю как она начинает шагать вперед-назад, гневно сжимая кулаки. С чего такая ярость? Мы же вернувшись с Игр вроде пришли к соглашению, что каждый идёт своей дорогой. — Четыре года! Мы бы что-нибудь придумали. Ты, я и Хеймитч — мы же одна команда.

Я шумно выдыхаю и откидываю голову назад.

— Позволь мне решать свои проблемы самому, ладно? Это уже не твоя забота!

— Я вижу, как ты их решаешь, — бросает она, вскидывая руки в стороны. — Уже четыре года успешно решаешь! Судя по количеству твоих… поклонниц… ты в этом очень преуспел!

Закрываю глаза, потирая переносицу, и уже жалею о том, что попытался ей что-то объяснить. С Китнисс Эвердин разговаривать языком логических доводов и разума бесполезно. Мог бы и сразу догадаться.

— Хорошо, раз у тебя есть предложения, я готов выслушать, — конечно, я блефую, заранее зная, что она ничего не сумеет придумать, но не могу удержаться. Китнисс же открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег и оставленная задыхаться. — Молчишь?! Ты же только что собиралась решить все мои проблемы? Какое тебе вообще до меня дело, Китнисс? Четыре года ты слышать обо мне не желала. Зачем ты вернулась сейчас? Чего ты от меня хочешь?

Я скрещиваю руки на груди, пытаясь затолкать всю обиду, боль и унижение, которые мне пришлось испытать подальше, но они продолжают упорно лезть наружу, словно вязкая черная смола, заполняющая глотку и не дающая вдохнуть.

— Я хотела узнать что с тобой, — нерешительно произносит она, и меня в прямом смысле начинает трясти. Гнев вспыхивает внутри словно крошечный костёр, пуская ввысь столб раскаленных искр, но вместо того, чтобы затушить его, я подхватываю этот огонь и раздуваю. Это чувство похоже на лесной пожар, что перекидывается от одного дерева к другому, позволь огню разгореться и его уже не остановить.

— Ты нашла ответ? — я не замечаю, как начинаю повышать голос.

— Да, — испуганно шепчет она. — Я просто видела что с тобой что-то не так и хотела помочь…

«Так вот в чём дело!»

— Ты поэтому поцеловала меня вчера? Это что подачка такая? Акт помощи и милосердия?

— Пит, прекрати! Ты всегда был мне дорог.

«Тоже мне утешение!»

— Ты забыла добавить «как друг», «как напарник», «как союзник», — мой голос звучит пронзительно и резко.

— Не только… ты всегда был особенным…

— Был? — перебиваю её. Это короткое слово не сможет выразить всё то, чего я лишился, когда моя жизненная линия раскололась пополам, с громким треском перебросив меня из «до» в «после».— Если ты ещё не заметила, тот влюблённый в тебя когда-то идиот давным-давно умер, — злость в моем голосе заставляет её притихнуть. — Я не он и снова им не стану. И признайся уже, хотя бы сама себе: он никогда тебя не интересовал.

— Пит, это не правда…

Мои слова превращаются в шипение. Вот он — настоящий Пит Мелларк, тот, кто прячется за одной из множества масок, дорогими костюмами, сладкими улыбками и фальшивым смехом.

— Вчера ты целовала не его, Китнисс. Прежнему Мелларку никогда не перепадала такая честь. И знаешь, что меня больше всего задевает? — она испуганно качает головой, её глаза блестят не то от ярости, но то от непролившихся слез. — Ты целовала того, кому не составит труда соблазнить любую девушку. Ты ничем не лучше всех тех…

Но я не успеваю договорить, потому что Китнисс бросается мимо меня через холл по лестнице наверх, захлопывая дверь у себя за спиной и запираясь в ванной. Вот же упрямая девчонка!

Я следую за ней, несколько раз дергаю дверную ручку, но всё бесполезно.

— Открой дверь, я не закончил!

Проходит пара минут. Гнев отступает, словно морская волна, оставляя за собой широкие борозды сожаления. Я опускаюсь на пол, прислоняюсь спиной к белому полотну, притягиваю колени, обхватывая их руками и запрокидываю голову, упираясь макушкой в дверь. Разве можно ненавидеть себя сильнее, чем я уже делаю это?

Однозначно, да.

— Китнисс, открой дверь.

Ничего.

Никакой реакции.

Она не отпирает и продолжает игнорировать меня.

— Пожалуйста, — прошу я вежливо. — Давай закончим этот ужасный разговор, и можешь быть свободна. Ты мне ничего не должна, ясно, — я снова стучу костяшками пальцев в дверь, но ответом по-прежнему служит тишина.

Да уж… Моя выдержка заметно потрепалась за последнюю неделю. Знаю, что должен извиниться за свои слова. Не надо было упрекать её (пусть даже и справедливо), что она четыре года назад не оценила мои неумелые попытки понравится ей. И уж точно нельзя было обвинять её в распущенности. Идиот. Только не Китнисс. Зачем я вылил на неё весь этот бред? Вина начинает прорастать внутри тонким ростком, распуская токсичные листья стыда и обличения.

— Китнисс, прости, — прислонившись головой к двери, говорю я. Надеюсь, она слышит. — Я наговорил глупостей. Извини меня.

Ответом, как и прежде, служит молчание.

Скорее всего, я бы и сам на ее месте не захотел разговаривать со мной прямо сейчас. Но отступать уже поздно. Все, что я могу сделать — ждать, пока она не будет готова услышать правду.

Время идет, отбивая стрелками ровный ритм. Я смотрю на часы, наблюдая за их размеренным ходом, когда дверь позади меня распахивается, наполняя темный коридор светом. Я подскакиваю на ноги, пересекаясь с девушкой взглядом. Не говоря ни слова, Китнисс протискивается мимо меня и убегает вниз по лестнице.

— Китнисс, подожди! — кричу я, в то время как она перепрыгивает через две ступеньки. Сердце пропускает пару ударов, я спешу за ней, пытаясь поймать, прежде чем она уйдет. — Стой! — Девушка пытается вырваться, но я хватаю её за руку. Я не могу позволить ей просто сбежать и наделать ошибок. — Прости меня.

— Отпусти, Пит, — говорит она слабо. — Я сейчас не хочу находиться рядом с тобой. Мне просто нужно подумать.

Убирая руки, смотрю ей в глаза.

— Я понимаю тебе нужно время, но пожалуйста, не уходи.

Я знаю каково это — жаждать сбежать от правды, бьющей ярким прожектором прямо в глаза, но наступает день, когда вместо того, чтобы бежать, нужно остановиться и, повернувшись, встретиться с ней лицом к лицу.

— Не уйду, мне просто нужно на воздух, — обещает она и, выскочив на улицу, не поворачиваясь, срывается с места.

***

Тело работает быстрее мозга, и я бегу куда глаза глядят, лишь бы прочь из дома. В эту минуту он словно огромная каменная глыба, нависающая надо мной, накрывает своей тенью. Я больше не могу находиться внутри. Мне нужен воздух. Ветер треплет мои волосы, осыпая лицо влажными каплями, но я не останавливаюсь. Я бегу все дальше от Деревни Победителей до дикого пляжа, за которым по всей видимости никто не ухаживает. Он завален камнями и осколками старого дерева, прибитыми течением. Но здесь тихо, а это всё, что мне сейчас необходимо.

Присаживаюсь, опираясь спиной на лежащий на песке срубленный ствол, и, чтобы успокоиться гляжу вдаль на прибывающие волны, прислушиваясь к их размеренному шуму. Сейчас прилив, а, в голову приходит странная мысль, что, если сидеть не двигаясь, к завтрашнему дню я окажусь по пояс в воде.

Волна с силой наступает вперёд, разрушая построенный детьми на песке замок, и я понимаю, что точно также нарушила границу, которую не должна была переступать. Линию, на которой Пит построил стену из кирпичей и повесил знак «Не входить».

Какой же я была наивной идиоткой все эти дни. Нет, годы.

Я ужасно зла.

На него — за все, что он сейчас сказал.

На себя — за то, что ничего не замечала или просто делала вид, что мне всё равно.

На жизнь — за то, что невозможно отмотать время вспять и исправить случившееся, ведь единственное, чего он боялся перед Играми — это потерять себя.

Так и случилось. Он всё-таки променял свою свободу на мою жизнь и я ненавижу себя за это.

Я должна была догадаться, ведь в этом смысле Пит легко предсказуем!

Внутри меня клокочет бушующее море из страха и вины, к которому ледяными потоками примешивается и другое чувство — щемящая боль. Я не заслуживаю его жертв!

Зажимаю рот ладонью, надеясь, что никто не услышит моего крика. Прижимаю ноги к груди, до боли закусывая нижнюю губу. Сруб, уже покрытый паутинкой ярко-зелёной плесени, цепляется за волосы, и я, случайно дернувшись, вырываю прядь с корнем. Сердце, доверху наполненное кровью, ноет так сильно, что способно пробить рёбра. И я, раскачиваясь вперед-назад, пытаюсь успокоиться.

«А ведь Хеймитч знал», — мелькает в голове мысль.

— Почему? — вопрошаю я, поднимая глаза к небу, будто ушедший ментор сможет мне ответить. — Почему ты мне не подсказал? Ведь мы же с самого начала были заодно, понимали друг друга с полуслова.

«Пит ему не позволил…» — нашептывает внутренний голос.

Воспоминания обрушиваются на меня раскаленными копьями, вонзаясь в тело и заставляя сгорать от стыда. Он знал и молчал, а я смеялась над Питом…

Я провожу по лицу рукой, убирая назад прилипшие ко лбу волосы. Тогда я случайно увидела Мелларка на экране и, толкнув заснувшего ментора в бок, произнесла: «Я же говорила, что ему понравится в Капитолии. Смотри, сияет, как начищенный четвертак!». Хеймитч лишь, покачал головой и, откинувшись обратно на диван, произнес: «Знаешь, проживи ты хоть сто жизней, и всё равно не заслужишь такого парня». «Куда уж мне», — усмехнувшись, ответила я. Тогда его слова мне показались пьяным бредом, теперь же я ясно могу понять смысл фразы, брошенной ментором в ответ. Я действительно не заслуживаю Пита!

Меня окунает сначала в жар, затем в холод.

Я не смогу вернуться обратно в дом!

Не осмелюсь на него даже глаза поднять!

Как же невыносимо осознавать, насколько происходящее несправедливо.

В горле образуется ком, а сердце словно кто-то сжимает в кулак. Я хочу остаться здесь, свернувшись калачиком на холодном мокром песке. Или бежать! Бежать, бежать и не оглядываться!

Но выходит, я снова его предаю? Просто ещё один человек, который его бросил и причинил боль. И в этот миг внутри меня рождается твёрдая, как бетонная стена, уверенность в том, что больше я его не оставлю. Если ему станет легче, пусть кричит и оскорбляет меня последними словами. Их запас не бесконечен. Даже у Пита. Я вытерплю.

Душа разрывается, но слез уже нет. Зато есть цель.

Собравшись с силами, я встаю, отряхивая от песка ставшие влажными брюки, и возвращаюсь обратно. Хватит убегать от правды: я и так слишком долго это делала.

Стараясь не шуметь, открываю дверь и захожу в гостиную, ступая едва слышно, словно на охоте, и вижу Пита. Конечно же, он меня не замечает. Парень сидит на стуле, закрыв руками лицо. Солнце освещает его макушку, играя бликами в волосах и вплетая в них золотистые тонкиенити.

Подхожу ближе, убираю его ладони и сажусь к нему на колени.

«Дыши», — приказываю я своему телу.

Беру его лицо в свои руки и поднимаю, чтобы он взглянул на меня. Но Пит не открывает глаза.

— Можешь мне ничего не объяснять, — шепчу я и прижимаю его голову к себе, осторожно целуя в макушку. Он обнимает меня и зарывается лицом в мою шею. От его теплого дыхания по спине бегут мурашки, и разливается мягкое тепло.

Наконец Пит поднимает на меня взгляд, и я понимаю, что не существует таких стен, которые смогли бы скрыть опустошенность, что чёрным океаном плещется в его глазах. Она читается так ясно, что я невольно закусываю губу, боясь вновь заплакать.

Что же с тобой случилось, Пит?

— Мне не обязательно знать, — словно отвечая на собственный вопрос, шепчу я, отрицательно качая головой, и снова прижимая его макушку к груди.

Я слушаю, как бьется его сердце. Сердце, которое как он считает, уже не способно любить, когда на самом деле любит так же сильно, так же самоотверженно как и раньше. Он всегда поступал только так: либо все, либо ничего. Смогу ли я когда-нибудь отплатить ему за ту жертву, которую он принес во имя моей свободы? Мой долг — это целая жизнь. И это пугает больше всего на свете.

***

В комнате темно, и лишь по полу стелется тонкая белая дорожка света от луны. Чем сильнее я стараюсь уснуть, тем дальше от меня бежит сон. Моральная усталость, навалившаяся сегодня, не даёт ни телу расслабиться, ни разуму очиститься от мыслей. Большие деревянные часы внизу в гостиной бьют полночь. Удары эхом отражаются от стен, подчеркивая поселившуюся внутри меня пустоту. Глубоко вздыхая, пытаясь выдохнуть всю тяжесть на душе, я смотрю на звездное небо через гигантское арочное окно. У нас в Двенадцатом таких нет.

Дом Финника расположен возле самого берега, и свежий морской воздух развевает тонкие занавески, надувая их словно молочные паруса. Я бы нашла этот момент романтичным, не будь в моей жизни всё так паршиво.

Когда я была ребенком, то любила глядеть на небо, а после смерти папы, надеялась, что он смотрит в это же время на меня откуда-то сверху. По крайней мере, именно такие истории я слышала от стариков в Котле. Помню, как Сальная Сэй рассказывала о том, что любимые нас не покидают, а наблюдают за нами с небес, защищая и помогая. Я ей верила, ведь таким образом у нас с отцом оставалась связь. Но повзрослев, поняла, что всё это небылицы, и моя уверенность в его присутствии в моей жизни медленно угасла. Я не чувствовала себя в безопасности, не чувствовала защищённой с тех пор, как мне было одиннадцать, и удивительно, но рядом с Питом поняла, что его объятья дарят мне тот же покой, что дарили руки отца. Только все это осталось в прошлом.

— Почему не спишь? — звучит у меня за спиной тихий и чуть хриплый голос.

Повернув голову, я вижу, что Пит стоит в проходе, облокотившись на дверную раму и тоже смотрит в окно.

— Не могу уснуть, — говорю ему наиболее правдивый ответ из всех возможных.

Повернувшись назад к окну, наблюдаю, как яркое светящееся серебром пятно начинает закрывать тяжелое, серое облако.

— Искала луну?

— Что? — Я хорошо расслышала вопрос, но всё равно зачем-то переспрашиваю.

— Луну, — повторяет Пит, и его голос звучит мягче, — она помогает от бессонницы.

— И чем же?

— Разобраться с мыслями, — засунув руки в карманы он начинает медленно шагать по комнате. — С ней можно поделиться секретами.

Пит рукой указывает на кровать, словно прося разрешения, и я киваю. Матрас прогибается под его весом, он садится, прислоняясь спиной к изголовью кровати. Я тоже приподнимаюсь и устраиваюсь рядом, по-турецки сложив ноги. В комнате ненадолго повисает тишина.

Сохраняя спокойствие, стараюсь, чтобы мой голос звучал увереннее и заговариваю первой:

— Расскажи мне о том, как ты жил эти четыре года.

Его губы медленно складываются в самую грустную улыбку, которую я когда-либо видела, полностью противоречащую ситуации, и он легко качает головой.

— Ты не хочешь слышать об этом, Китнисс, — спокойно отвечает напарник. В его голосе мягкость, но я чувствую, что за ней прячется страх. Он боится того, как я отреагирую.

— Почему ты не даешь мне самой принимать решения, касающиеся того, что я хочу слышать, а что нет?

— А ты готова нести ответственность за то, что делать со своей жизнью после того, как узнаешь правду? Сбегать всегда проще.

— Я не сбегала.

Жар ползет по моей шее к лицу, и я начинаю кусать обветренные губы.

— Как скажешь, — мне кажется он не поверил мне, просто сделав вид, что ответ его удовлетворил.

Мне так уютно рядом. Наши плечи почти касаются, создавая вокруг тяжёлое напряжение. Слезы снова наворачиваются на глаза. Я хочу извиниться перед ним за все и, опустив взгляд, произношу:

— Прости меня за то, что осуждала тебя за… ну… — я пытаюсь подобрать нужное слово.

— За то, что считала меня любителем женщин? — договаривает парень вместо меня.

Кивая, подтягиваю одеяло поближе к подбородку. На несколько секунд наступает тяжелая пауза.

— Ты… ты должен спать с людьми… — шепчу я, будто сама боюсь собственного голоса. Как будто, если я произнесу слова вслух, они внезапно станут правдой.

— Спать с людьми легче, чем кажется, — говорит он лаконично. — Это ничего не значит. Простое механическое действие. Женщины Капитолия не так ужасны. Многие из них вполне даже ничего. Да, иногда с ними бывает трудно, или они увлекаются темными штучками, — он изображает пальцами в воздухе кавычки, — но я приспосабливаюсь.

Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и мысленно начинаю считать, пытаясь остыть: один, два, три, четыре, пять. Дурацкий способ, совершенно не помогает успокоить нервы.

«Но ведь ты могла сама разделить с ним этот опыт», — раздаётся внутри трусливый голосок, и я хватаюсь за голову, словно это поможет заглушить его.

— Они используют тебя. Это просто ужасно, — с отвращением выдавливаю я.

Пит старается не смотреть мне в глаза. Он закидывает ногу на ногу и по привычке складывает руки на груди.

— И я согласился на это, — парирует он. — Во всяком случае я использую их в равной степени. Связи, информация, деньги, много чего можно получить взамен, — очень странно слышать из его уст такие слова. — И никаких мужчин. Сноу не заставляет меня обслуживать мужчин. Так что моя с ним сделка не так уж плоха.

Разочарованно отворачиваюсь, уставившись в стену. Произнесенные парнем слова выжигают всё у меня внутри. Пит был прав! Как обычно прав! Ох, я действительно не хочу знать подробности.

— Прости меня, Пит, — шепчу, я и горячая тяжёлая слеза скатывается по щеке и падает на колено.

Он осторожно касается моего плеча, разворачивая меня к себе.

— Ты не должна извиняться, — последние слова он произносит шёпотом, я нащупываю в темноте его руку и сжимаю в своей. Наши пальцы сплетаются, и Пит сжимает мои пальцы в ответ.

За окном снова начинает капать мелкий дождь, отскакивая звонкими каплями от крыши. Тонкий тюль раздувается сильнее, и ветер обдает нас холодным потоком. Но даже он не в силах потушить пожар, разгоревшийся внутри застлавший нас темноты.

— Я помню, — говорю я, ощущая жар его ладони на своей.

— Что ты помнишь?

Его взгляд направлен прямо на меня.

— Это, — шепчу я, поднимая переплетённые пальцы. — Я помню первый раз, когда ты держал меня за руку. И я помню всё, что ты говорил мне той ночью. Ты сказал, что если бы смог, то сразу же сбежал из Капитолия. А теперь из-за меня…

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пытаясь закончить предложение, но слеза все же убегает, скатываясь по щеке и умирая в поймавшем её рукаве. И словно по команде, одну за другой я начинаю ронять горячие капли.

Пит отпускает мою руку и, пододвигаясь ближе, сердито смотрит на меня.

— Пообещай, пожалуйста, что никогда не будешь из-за меня плакать, — строго говорит он, смахивая мои слезы тыльной стороной ладони. Я киваю, хотя внутри всё ноет и тянет от несправедливости. — И ещё. Я не нуждаюсь в жалости и тем более во внимании из-за чувства долга. Ты мне ничего не должна, ясно?

Я вскидываю голову. Значит, вот как он думает. Что я вернулась только потому, что чувствую себя обязанной.

Я стараюсь сохранить спокойное лицо и стереть с лица бушующие эмоции.

— Знаешь, ты всегда был здесь, — говорю я, прикладывая кулак к груди. — Ты всегда был мне дорог.

— Я тебе не верю, Китнисс, — отвечает он, едва улыбаясь, но улыбка не перекрывает горечь в его глазах. — Тебе просто сейчас так кажется. Давай спи, — он, встаёт и, закрыв окно, выходит из комнаты.

========== Глава 14. Мальчик, спрятанный внутри мужчины ==========

Пит стоит в проходе огромной кухни, засунув руку в передний карман джинсов, плечом касаясь косяка двери. Он смотрит в другую сторону, негромко разговаривая по телефону:

— Конечно, я в курсе, что Вы сейчас в отпуске в Четвёртом, но это обстоятельство не означает, что мы не можем наложить арест на Ваши счета, — он подходит к окну, опирается рукой на подоконник и продолжает, — теперь, надеюсь, Вы готовы обсудить то, о чём мы беседовали в прошлом месяце?

Я делаю шаг и он резко поворачивается. На его лице появляется осторожность.

— Договорились. Буду через час.

Он бросает на меня озадаченный взгляд, и спокойно произносит:

— Доброе утро, Китнисс.

— Привет, — я заставляю себя шагнуть внутрь кухни, мой голос так сильно дрожит, что становится даже неловко. — Похоже, сегодня я настолько крепко спала, что встала позже тебя.

После вчерашнего разговора вокруг царит совершенно иная атмосфера. Напряжённая и тяжёлая, как повисшее наэлектризованное грозовое облако. Каждую прошедшую в молчании минуту я задаюсь вопросом: что же происходит в его голове? Винит ли он меня на самом деле? Сожалеет ли о нашем разговоре? А может, он сделает вид, будто ничего не произошло? Каких действий он ждёт с моей стороны? Этим вопросам нет конца.

Он проходит мимо меня к плите, и я чувствую лёгкий запах его средства после бритья. — Боюсь, у Финника нет кофе. Ну или возможно я его просто не смог найти. Будешь чай?

— Чай отлично подойдёт. Спасибо, — я натягиваю улыбку, но даже мне самой она кажется неестественной. Судя по всему, Пит всё же решил сделать вид, что ничего не произошло.

— Я порылся в холодильнике, нашёл вчерашний… — он заглядывает внутрь кастрюли и нюхает содержимое, — точно не знаю что это, но собираюсь разогреть его на завтрак.

Я киваю.

Достав сковороду, он ставит её на плиту и выкладывает остатки еды на нагревающуюся тёмную поверхность. Я вытаскиваю столовые приборы, по памяти открывая тот же ящик, что и Финник вчера, а затем тянусь к тарелкам в верхнем шкафчике. Когда я разворачиваюсь, Пит стоит прямо за моей спиной. Наши взгляды встречаются, и когда его ладони ложатся на мои, держащие посуду, сердце замирает. В жизни не испытывала такого страха.

— Я накрою на стол, — его голос кажется хриплым, а взгляд скользит по моему лицу.

Я отвожу глаза, осторожно вытащив из-под его рук свои, прежде чем кивнуть. Несколько мгновений проходит в молчании.

Слышно, как он расставляет тарелки. Я раскладываю завтрак, похоже это тушёные овощи, и сажусь рядом. Пит ставит передо мной кружку с напитком цвета темного золота.

— Не знаю, как ты любишь, — говорит он, предлагая сахар и сливки.

— Спасибо, просто чая достаточно.

Сделав несколько глотков, я смотрю на берег моря через большое окно. На улице сегодня прекрасный день, а вот на душе тёмным-темно и всё заволокло тучами.

— Китнисс, нам нужно поговорить. Я имею в виду, серьёзно поговорить, — его взгляд сосредоточен на тарелке перед ним так, будто он раньше никогда не видел тарелок. — Мне нужно уехать по делам, и я очень прошу тебя в свете открывшейся информации не наделать глупостей.

— Я и не собиралась, — приходится сделать две попытки, чтобы проглотить кусок, который и без того норовит застрять в горле. Я отворачиваюсь от него и дрожащими руками размешиваю чай. — Куда ты едешь?

— Я не могу сейчас рассказать, но прошу тебя: если ты хоть немного меня уважаешь, пожалуйста, не выходи из дома. Я вернусь часам к семи. Обещаю.

Мое сердце до боли сжимается. Единственное, о чем я могу сейчас думать, это то, что Пит опять отправится на встречу с одной из этих женщин. Такое ощущение, будто мне оторвали часть тела. Приходится сильно напрячься, чтобы выдавить из себя нормальным тоном «хорошо».

Мы доедаем молча, и хотя комната большая, но сейчас даже её становится недостаточно: стены словно сдавливают нас двоих. Пит кладёт свою тарелку в раковину и выходит из кухни.

— Мне пора. Я сильно опаздываю, — говорит он, не оглядываясь, а потом медленно добавляет: — И это не то, о чем ты думаешь. Мне просто нужно забрать кое-какие документы.

Пит выходит в коридор, и я осторожно следую за ним. Смотрю, как парень обувается и тянется к телефону, набирая номер.

— Финник, будь другом, одолжи мотоцикл, который тебе Магнус подарил, — Мелларк включает громкую связь, бросает телефон на диван и наклоняется, чтобы подвернуть штанину. — Энни же все равно на него никогда с тобой не сядет, а у меня машина сломалась.

— А что случилось? — доносится из динамика несколько искаженный голос Одэйра. — Ей же полгода всего.

— Коробка передач полетела, кажется, заводской брак. Так что я отправил её обратно на завод.

— Шестой дистрикт совсем обнаглел, — громко цокнув, возмущается Финник, — за такие деньги такое паршивое качество.

— Согласен, как вернусь в Капитолий, подберу что-то другое, — завязав шнурки, произносит Пит, — ну так я могу его взять?

— Без проблем, ключи сам знаешь где, только аккуратнее.

— Спасибо, Финник. Я твой должник! — и Пит завершает вызов.

Следует долгая пауза. Я слышу, как он застывает в нерешительности, словно хочет сказать что-то ещё, и не двигаюсь с места до тех пор, пока не захлопывается входная дверь.

Я наблюдаю в окно, как Пит уходит, и очень хочу, чтобы он вернулся, но в то же время до ужаса боюсь этого момента. После всего, через что по моей вине, Капитолий заставил его пройти, он по-прежнему ведёт себя так, будто ничего не случилось. И от этого становится ещё больнее.

Я возвращаюсь обратно и убираю остатки еды в холодильник. Кухня Одэйра практически идентична нашей в Деревне Победителей, и я думаю о том, чем сейчас занимаются мама и Прим. Последние пару месяцев по субботам у нас на завтрак было что-нибудь вкусное, например, оладьи с мелко нарезанными яблоками. После стольких лет голода даже такое простое блюдо до сих пор кажется мне роскошью. Я понимаю, что скучаю. Нахожу в доме Финника стационарный телефон и набираю свой домашний номер.

У нас только полдень, в Двенадцатом же почти вечер. Я рассказываю сестре про Четвёртый, про Финника и даже немного про Пита, сосредоточившись на его коте больше, чем на нем самом. Узнаю, как дела у мамы, Прим рассказывает мне про Лютика и про то, как на дом Хеймитча во время урагана упало дерево. Когда она спрашивает меня, скоро ли я вернусь, я сама не знаю, что ответить, но Утёнок и не настаивает. Она меня понимает. Мы прощаемся, и я снова сажусь на диван, пытаясь придумать, чем бы себя занять.

Мне хочется как-нибудь отблагодарить Финника за помощь и предоставленную крышу над головой, поэтому я решаюсь хоть немного помочь по дому. Пока я полностью погружена в уборку, мои мысли крутятся вокруг ситуации с Питом, пытаясь найти выход, и сохранив при этом хотя бы малую крупицу здравого рассудка. Шестеренки в голове все вращаются и вращаются, но ничего другого, чем попросить о помощи, на ум так и не приходит. Тринадцатый. Единственный, кто может помочь — только Тринадцатый.

Я убираю швабру и ведро в кладовку и снова беру в руки телефон. На экране мигает сообщение: «Как дела? Мелларк раскололся? Смогла узнать что-то важное?» Вместо того, чтобы ответить, я нажимаю кнопку вызова.

Что я ему скажу? Как объясню? Ведь это не моя тайна.

В трубке раздается длинный гудок, потом ещё один. Никаких колебаний. Никаких сомнений.

— Китнисс… — раздается взволнованный голос Гейла, — мы обусловились только писать друг другу, звонки же оставили на крайний случай.

Я с ужасом понимаю, что не смогу рассказать о том, что творится с Питом.

— Китнисс… — громче повторяет Хоторн, — что случилось?

Если Пит узнает, что я рассказала кому-то, а особенно Гейлу, то никогда меня не простит. А уж если эта информация просочится в Двенадцатом… Я закрываю глаза и качаю головой. В маленьком городе невозможно сохранить тайну. Слухи о чужих секретах распространяются со скоростью лесного пожара, пока он не поглотится другим, более сильным. Никто не должен знать!

Прижав телефон крепче к уху, я выдыхаю:

— Все нормально, Гейл. Прости, случайно нажала…

Коротко рассказываю ему о том, где я и, заверив друга, что со мной всё в порядке, кладу трубку. Только предательские слёзы опять начинают прокладывать тонкие дорожки по моим щекам.

Я поднимаюсь наверх и остужаю холодной водой свое лицо. Глаза по-прежнему красные и опухшие. Нельзя, чтобы Пит меня такой увидел, ведь он просил не плакать. Пора сделать хоть что-то полезное.

У меня начинает урчать в животе, и я понимаю, что было бы неплохо что-то приготовить, тем более, скорее всего, и Пит вернется голодным. Заглядываю в шкафчики и холодильник, прикидывая, что из этих продуктов возможно сообразить. По какой-то неведомой причине мне действительно хочется постараться. Накормить Пита вкусной едой — слабая попытка показать свою признательность. Но это все, что я могу сделать.

Я выбираю блюдо, которое иногда делала нам мама, пока отец ещё был жив. Пусть до его смерти мы жили небогато, но по большим праздникам он приносил дичь, и она тушила свое фирменное рагу. Я чищу и нарезаю овощи, размораживаю кусок неизвестного мне вида мяса. Не свежая дичь, конечно, но тоже сгодится. У меня нет точного рецепта, но на вкус получается очень даже неплохо.

Часы медленно отмеряют время — скоро семь, и сквозь широкое окно до самого пола я вижу кучевые облака и уже опускающийся раскаленный круг солнца.

Мне хочется сделать всё красиво. Порывшись в шкафчиках, я нахожу скатерть, керамические тарелки малахитового цвета и стеклянные стаканы. Накрываю на стол и жду.

Налив себе воды, решаю сразу помыть кружку в раковине. Справа, прямо на стойке для посуды, стоят несколько чашек, слой налёта на которых говорит о том, что их нужно как следует оттереть, чем я и решаю заняться, чтобы хоть как-то убить время.

— Ого, вот это стол!

Голос Пита застает меня врасплох, что я аж подскакиваю. Я поворачиваюсь и чуть не выпускаю тарелку из рук. Она соскальзывает, но я успеваю её подхватить.

— Решила немного прибраться, — говорю я, смахивая мокрой рукой пряди с лица и глотая слова, что как обычно застревают в горле. Я показываю на посуду, которая сейчас находится на сушилке. — Они были грязные.

Он улыбается и присаживается за накрытый стол, внимательно наблюдая, как я раскладываю по тарелкам ужин.

Забавно, но иногда молчанием можно высказать намного больше, чем словами; порой молчание означает, что человек не знает о чём с тобой говорить, но чаще всего то, что точно знает о чём, но не может решиться.

Я мысленно обращаюсь к Питу: «Поговори со мной. Расскажи мне всё, что ты никогда и никому не рассказывал. Расскажи мне всё начиная с самого начала».

Но он не произносит ни слова.

Интересно, о чём говорит его молчание?

— Хочешь чего-нибудь выпить? — наконец прерывая нашу безмолвную трапезу, спрашивает Пит.

Я качаю головой. Никогда не была поклонницей алкоголя, а, уж насмотревшись вдоволь на Хеймитча, тем более.

— У Финника в этом доме шикарный бар. Может, по бокалу вина? — говорит парень, подходя к шкафу и доставая оттуда два стеклянных бокала на тонких ножках. — На самом деле сегодня я одержал небольшую, но важную для меня победу, поэтому я буду рад, если ты со мной её отпразднуешь.

Его телефон на столе вибрирует, и на экране высвечивается сообщение. «Я уже везу банковские документы. Останусь на неделю в Четвёртом, отдохну». Сверху высвечивается имя «Алекс».

— Тебе Алекс пишет, — поворачиваюсь я к парню. — А кто это?

— Друг, — отвечает он, разливая вино по бокалам.

— Я думала, что твой друг — Финник.

— Финник тоже, но есть темы, на которые я не могу с ним говорить. Для этого как раз у меня есть Алекс, — отвечает он.

Пит склоняет голову и делает глоток из своего бокала. Я наблюдаю, как солнце, льющееся в окно гостиной, играет в его светлых волосах.

— Может, прогуляемся? — спрашиваю я, кивая в сторону пляжа, и на губах парня медленно появляется одна из его редких и заветных улыбок.

— После тебя, — Пит придерживает для меня дверь. Когда он касается моей поясницы, по спине бегут мурашки. Никогда прежде моё тело не реагировало на прикосновения так, как реагирует на него. И меня это пугает.

Закат расстилается по небу оранжевым бархатом и, согреваясь под низкими лучами уже практически скрывшегося солнца, мы идём с Питом вдоль линии моря. На пляже в этот час тихо и практически безлюдно — лишь чайки, купающиеся в нежной сиреневой дымке да пожилая пара, медленно бредущая, держась за руки, вдоль кромки воды.

Медленно вдыхаю солёный воздух, наслаждаясь запахом мокрого дерева, принесенным с пирса, и наблюдаю, как над синей гладью низко кружат большие белые птицы, то падая стрелой вниз, то вновь взмывая в небо.

Большую часть пути мы опять молчим, но в тишине я хорошо себя чувствую. Я не из тех людей, кто постоянно нуждается в разговорах, и мне нравится, что Пит это понимает. А может, нам просто стало сложно разговаривать, когда вся жуткая правда разлилась между нами огромным сносящим с ног потоком.

Шар солнца медленно опускается за горизонт, словно монета в копилку, и с моря начинает дуть пронизывающий солёный ветер. Я уже жалею, что не взяла рубашку. Обхватываю себя руками, и Пит, заметив мои попытки согреться, останавливается.

— Надо было захватить куртку, — извиняется он, — прости я не подумал. Мне нечего тебе предложить, чтобы согреться. Ну, кроме разве что своих объятий, — шутит он и делает пару шагов ко мне навстречу, а я инстинктивно отступаю назад. Он останавливается, окидывает меня взглядом и тихо говорит:

— Знаешь, я все тот же парень, что и два дня назад.

— Я не понимаю, о чем ты, — опускаю я голову вниз. Он же склоняет её на бок. На его лице отражаются обида и боль.

— Расстояние между нами говорит об обратном.

Мысленно я считаю отделяющие нас шаги. Три, может, четыре, а ощущается, что их не пройти и за вечность. Так близко и так неимоверно далеко.

— Я понимаю, после всего, что ты обо мне узнала, тебе неприятно… — он отступает и, отворачиваясь, медленно шагает вперёд, а я по-прежнему неподвижно стою на месте.

Его руки спрятаны в карманах, а ветер, словно свора собак, треплет тонкую ткань рубашки, будто пытаясь сорвать её с парня. Меня окатывает тягучий, раскаленный, красный стыд, и, кажется, что даже холодный воздух не способен остудить его. Ведь Пит не открывал мне своих тайн. Я раскопала их сама, и, что самое ужасное, всё это время он пытался защитить меня. Я мучаюсь от нарастающего чувства вины, которое вклинивается между рёбер.

— Пит, ты меня неправильно понял, — кричу я ему в спину, но мои слова уносит ветер, и парень даже не поворачивается.

Тогда я рывком преодолеваю расстояние между нами и крепко обхватываю руками его талию, прижимаясь щекой к светлой рубашке. Пит замирает, вероятно, не ожидав от меня такой реакции, и я обнимаю его крепче, закрывая глаза.

— Ты меня неправильно понял, — уже тише повторяю я, на этот раз полностью уверенная, что он расслышал, и выдыхаю, — ты обнимешь меня?

Дважды просить не приходится. Разворачиваясь, Пит притягивает меня к себе и крепко обнимает. Так, что даже больно. Я прячу лицо у него на груди и повторяю в своей голове: «Все будет хорошо». Чувствую, как он с облегчением вздыхает, и мы стоим, слившись так плотно, до тех пор, пока солнце, выгнувшись над ставшим совершенно белым морем пылающей аркой, полностью не скрывается, напоследок утопив горизонт в золотом сиянии. Все огненные краски меркнут, падая и стекая за линию неба, и мир погружается в темноту.

И даже тогда мы не отпускаем друг друга.

Я поднимаю взгляд вверх. В его глазах море. Море, которое, наконец, разрешило себя погладить. Глядя на него, я как никогда отчетливо вижу мальчика, спрятанного внутри мужчины. Мужчины, который прошёл через ад.

— Идём обратно? — тихо спрашивает он.

И я киваю. Мы возвращаемся домой и поднимаемся по лестнице, не прикасаясь друг к другу. Дойдя до спальни Пита, я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к нему. Он останавливается тоже.

— Хороший был день, и спасибо за ужин, — произносит он, и я понимаю, что не хочу его больше отпускать. Я и не подозревала, как соскучилась по человеческой ласке. А вернее по ласке Пита. Если бы он узнал мои мысли — наверное, снова бы не поверил. Поэтому я просто спрашиваю:

— Может, останешься со мной?

Он на мгновение замирает и, словно обдумав мое предложение, открывает дверь в свою комнату: — А может, ты ко мне?

Распахивая шире дверь, он входит в комнату следом за мной.

— Могу я снова одолжить у тебя одежду?

— Конечно, не стесняйся. Футболки лежат в верхнем ящике, — говорит он, уходя в ванную.

Я быстро переодеваюсь, откидываю одеяло и забираюсь в постель. Она приятно пахнет Питом. Он возвращается и приоткрывает окно. В него тут же врывается влажный солёный воздух. Парень тянется к лампе на тумбочке и выключает свет.

Сон никак не идёт, и я ворочаюсь с боку на бок, не находя удобного положения.

— Я тебе мешаю? — спрашивает он, не поворачиваясь лицом ко мне.

— Нет, а что?

— Ты так крутишься, что трясется вся кровать. Я не против поспать внизу, если что. Ну или мы можем поменяться, и я переночую сегодня в твоей комнате, а ты оставайся здесь.

— Нет, ты мне не мешаешь, — я смущенно отворачиваюсь, понимая, что снова хочу оказаться в его объятьях. И словно прочитав мои мысли, Пит касается моего бедра и притягивает меня к себе, обнимая.

— Так лучше? — шепчет он мне на ухо.

Я киваю и, улыбнувшись, прижимаюсь спиной к его груди ещё ближе. Через несколько минут я засыпаю.

***

Потягиваясь, я понимаю, что снова лежу в постели одна. Прошлой ночью, когда Пит обнимал меня, было так уютно, он словно защищал меня даже во сне. Меня давно никто так не обнимал; с тех пор, как умер отец, и я отдалилась от матери, ничьи руки не внушали мне такого чувства безопасности. Это какой-то особый комфорт. Я чувствую себя так, будто я вновь важная… ценимая… любимая.

Я спускаюсь вниз по лестнице, ощущая аромат свежесваренного кофе. «Видимо, Пит все-таки нашёл его», — думаю я и улыбаюсь.

— Доброе утро, — тихо подкравшись, говорю я, опираясь плечом на дверную раму.

— Привет, — Пит поворачивает голову на звук моего голоса, и его лицо озаряет улыбка. Нежность его взгляда осязаема почти как прикосновение.

И тут раздается звонок.

— Я сама открою, — радостно подбегаю к двери и распахиваю ее, не потрудившись даже взглянуть в глазок. Все тело моментально напрягается.

Я стою в дверях, чувствуя, будто кто-то выбивает пол у меня из-под ног. К такому я точно не готова. С трудом сглатываю и произношу:

— Могу я Вам помочь?

========== Глава 15. Мальчик, пообещавший не меняться ==========

3 года назад

Я возвращаюсь в свою квартиру уже после полуночи.

Детали о проверке, которую я должен пройти, так и остались неопределёнными. Август пообещал проинформировать меня, как только я доберусь домой.

Открывая дверь, бросаю куртку на пол в прихожей, телефон с ключами на стол и падаю на диван. Я не включаю свет, чувствуя себя в темноте значительно легче, и это, наверное, звучит в высшей степени иронично, учитывая тот факт, что всего лишь вчера моей мечтой было сбежать из тёмной тесной камеры.

Телефон вибрирует, противным звуком отражаясь от стеклянной поверхности столешницы. Как он и обещал, позвонил незамедлительно.

— Надеюсь, рёбра уже не болят, мистер Мелларк? — спрашивает Август, и я почти физически чувствую его ухмылку.

Наши встречи я буду помнить ещё долго. Как будет помнить и моё тело. Как будет помнить и мой разум. Потому что-то, что происходило позже — вытравить из себя сложнее.

«Необходимо побывать по обе стороны от раскаленых щипцов, чтобы по-настоящему понять жертву».

— Нет, я в порядке. Ну и что конкретно я должен буду сделать? — спрашиваю я, стягивая с себя грубые ботинки на шнуровке и отбрасывая их в сторону.

— Прочитай сообщение и сотри, — проговаривает он медленнее, чем обычно.

Связь прерывается.

Выдыхаю проклятья в адрес этого ублюдка и кидаю телефон в сторону, потирая пальцами глаза. Всё, что мне нужно прямо сейчас, это чашка крепкого кофе.

Я зажигаю свет, иду на кухню и проверяю шкафчики. К моменту моего приезда в Капитолий, квартира была полностью оборудована мебелью, вещами и всем необходимым. Даже одежда уже висела ровными рядами на вешалках. Порция создала для меня целый гардероб на все случаи жизни.

Кухня тоже не была исключением. Обставленная по первому слову техники, сверкала новизной и чистотой. Только я так на ней ничего и не испёк, даже готовлю я редко. Словом, оставил прежнего Пита Мелларка там, в Двенадцатом. Вытаскиваю банку кофе из настенного шкафа и ставлю чайник.

Устроившись на диване, проверяю почту на телефоне и открываю присланное сообщение.

«Объект: Алекс Крейн.

Девятнадцать лет,

Капитолийский Университет. Банковское дело.

В данный момент проходит стажировку в Национальном Банке Панема (площадь Единства, 121)»

Внутри меня всё холодеет, когда я читаю примечание, напечатанное в самом низу:

«Найти цель, втереться в доверие и ликвидировать.

Срок: 7 дней»

Откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза.

Они отправляют меня убить человека.

Сын Сенеки Крейна, отец которого расплатился жизнью за то, что позволил выиграть нам двоим.

«Не забывайте, мистер Мелларк, что выбор есть всегда, но всегда есть и последствия…»

«Ты можешь сбежать», — шепчет трусливый голос в моей голове. Но мне некуда бежать. Я пытаюсь трансформировать страх, как учил меня Август, в неуемное желание защитить тех, кто мне дорог, но выходит на редкость паршиво.

Моё колено начинает нервно дёргаться вверх и вниз.

Смогу ли я сделать это?

Смогу ли убить кого-то, основываясь лишь на приказе президента? Это не вопрос выживания на арене, но жизни любимых мне людей. А ещё доверия президента, которое необходимо не просто заслужить, но доказать, прочувствовав на собственной шкуре вес совершенных поступков.

Победители. Лучшие из лучших. Те, кто уже убивал. И кто хорошо научен это делать. Всё становится на свои места.

Я снова сажусь прямо и кладу локти на колени, запустив пальцы в волосы.

Сноу хочет избавиться от всей семьи. Это в его стиле. Сын Крейна был выбран не случайно.

Вот черт.

Я иду в спальню и падаю на кровать, пытаясь уговорить себя сделать это. Если моё решение позволит спасти Китнисс и наши семьи, тогда я должен выполнить задание. Это правильный выбор. Не тот, который я хочу сделать, но правильный. И это всё, что имеет значение.

Я пытаюсь уговорить сам себя, что, может, когда я встречу его, то пойму, что парень действительно заслуживает смерти. Возможно, он один из развращенных капитолийских ублюдков, коих я видел уже сотни. Но не помогает. Ничего не помогает…

Оправдания множатся, превращаясь в оползень из острых камней, и огромной горой обвинения накрывают меня, так что я лежу почти всю ночь, не смыкая глаз, и не в состоянии пошевелиться. Засыпаю я только под утро.

С трудом разлепив глаза, я принимаю душ, выпиваю кружку чёрного кофе, пообещав себе перехватить что-то из еды по дороге, поднимаю с пола кожаную куртку и, зашнуровав ботинки, иду к двери. У порога в прихожей кем-то заботливо оставлена бумажная коробка. Внутри лежит черный пистолет. Август или его люди были здесь ночью. Я засовываю ствол в верхний ящик и качаю головой. Сегодня он мне точно не понадобится. На выходе замечаю своё отражение в зеркале и останавливаюсь. Я даже не узнаю себя. В кого я превратился?

«Китнисс бы возненавидела эту версию тебя», — шепчет внутренний голос, и я знаю, что он прав. Приказываю ему заткнуться, закрываю дверь и отправляюсь в центр города.

Высокое здание, сделанное из стекла и металла, отливающее на свету зелёным, расположилось на юго-восточном блоке Капитолия.

Смотрю время на металлических часах. Десять утра. В сообщении, которое прислал мне Август, написано, что Алекс стажируется в банке с понедельника по пятницу, поэтому я надеюсь застать его там. Мне необходимо знать, как он выглядит и что из себя представляет.

Я открываю двери и вхожу внутрь. В просторном холле прохладно и просторно, а благодаря стеклянным стенам, очень светло. В зале сидит не меньше десятка клиентов, и такой расклад смело можно назвать не самым удачным. Мои Игры были год назад и, хотя Капитолийцы вовсю увлечены новым Победителем из Дистрикта-2, меня по-прежнему узнают очень часто.

— Могу я Вам чем-нибудь помочь? — любезно спрашивает девушка в белой рубашке, с завязанным вокруг шеи зеленым платком, как только я подхожу к стойке.

— Думаю, да, — сняв темные очки, я зацепляю их за воротник футболки. — Подскажите пожалуйста, где можно найти одного из ваших работников, его фамилия Крейн.

— Отдел по работе с займами, — вежливым тоном отвечает она, указывая рукой на правое крыло здания. — Три крайних стола в общем зале.

Поблагодарив, я подхожу к рабочим местам возле стеклянной стены. Два из них пустуют, за третьим сидит девушка. Её короткие волосы уложены в стильное каре на бок, среди чёрных, как смоль волос, горят две ярко красные пряди.

Я присаживаюсь напротив неё за стол и, прочистив горло, спрашиваю:

— Прошу прощения, не подскажите, где мне найти… — она поворачивается, и мой взгляд падает на надпись на её бейдже.

Я дважды вглядываюсь в её имя, не в состоянии остановить потрясение, которое проходит сквозь меня.

Алекс. Её зовут Алекс.

Вот же дерьмо.

— Вас зовут Алекс? — произношу я спокойным, отстранённым голосом, хотя внутри меня всё, кажется, сейчас взорвётся.

Она кивает и, оторвав взгляд от бумаг на столе, застывает, будто увидела что-то жуткое. Или кого-то.

— Коротко от Алексис, но все называют меня Алекс.

— А Вы единственная Алекс здесь? Я бы мог поклясться, что парень по имени Алекс помогал мне в прошлый раз, — придумываю я на ходу.

— Только я, — она поднимает на меня взгляд полный отвращения, — других Алексов здесь нет. И да, я знаю, что Вы — Пит Мелларк.

Холод пробегает по моей спине. Моя миссия — убить эту девушку? Обыкновенную девятнадцатилетнюю девушку, которая работает в банке? Сноу хочет увидеть насколько далеко я могу зайти? И последую ли я его приказам, независимо от того, насколько они ужасны?

У меня дурное предчувствие, и я ругаю себя за то, что сам начал эту игру, опаснейшую игру, и теперь не знаю всех правил.

Я резко выдыхаю, пытаясь успокоиться.

— Я слушаю, мистер Мелларк, Вам необходим займ? — приторно любезным тоном спрашивает она и уже с издевкой добавляет: — Что Победителям урезали затраты на содержание?

У этой девушки более, чем достаточно поводов для ненависти ко мне. И из всех Победителей Сноу выбрал именно меня, чтобы устранить её.

— Не мне, — отвечаю я, пытаясь не выдать своего волнения и поудобнее устраиваясь на стуле, — для моих родителей. Но рассчитайте, пожалуйста, на моё имя.

Пока девушка, громко цокнув языком, начинает разворачивать передо мной цветные брошюры с вариантами и графиками выплат, в моей голове, не переставая, мечутся мысли: «Как? Каким образом сблизиться с ней?»

Я ничего толком не слушаю. Периодически киваю, когда она, сворачивая одну длинную листовку, достаёт следующую. За это время я придумал и тут же отбросил по меньшей мере десяток способов, как завязать с ней разговор. Закончив, она убирает стопку в стол и, складывая руки на груди, кивает головой на настенные часы, стрелки которых показывают двенадцать.

— У нас обеденный перерыв. Так что мне нужно идти, — девушка встает и, подхватив большую красную сумку, бодрым шагом идёт по коридору. Я бросаюсь следом.

— Не подскажете, где здесь хорошее место, чтобы поесть?

— Ближайшее нормальное кафе на соседней улице. Два пролёта налево, там увидишь.

Что ж, она сама перешла «на ты», значит, и я мне грех этим не воспользоваться.

— Может ты смогла бы мне показать его, — не переставая идти за ней, говорю я.

— Какого черта, Мелларк? — она останавливается и буквально разрывает меня взглядом. — Ты считаешь, что после того, что произошло с моим отцом, я буду любезничать с тобой?

Не дожидаясь от меня ответа, Алекс разворачивается и, бросая себе под ноги ругательства, шагает дальше. Ее чёрная шифоновая накидка развивается на ветру от быстрых шагов, словно чёрные крылья.

— Слушай, прости, но ты же понимаешь, что я не мог предвидеть такой исход, — я не могу прикоснуться к ней или заставить хоть как-то замедлиться. Всё, чем я сейчас располагаю — лишь собственные слова. — Алекс, подожди. Можно подумать, я был рад тому, что меня отправили на арену, заставляя убивать других. Такое трудно спланировать. Я с самых Игр не могу простить себя за смерть твоего отца.

Конечно, это ложь. Сенека Крейн был последним, о ком я думал этот год, но запас моих извинений уже настолько истощился, что ничего лучшего в этот момент я придумать не могу.

Она останавливается и, словно делая мне одолжение, выдавливает:

— Хорошо, — девушка поднимает на меня свои миндалевидные глаза, — знаю, это не твоя вина. Просто я всё ещё чертовски злюсь.

— Понимаю, — отвечаю я, — поэтому, чтобы хоть как-то загладить свою вину, позволь мне угостить тебя обедом.

— На самом деле я спешу, — бросает она, но её взгляд смягчается.

— Пожалуйста, — уговариваю я, рисуя на лице свою самую невинную улыбку.

Секунду девушка колеблется.

— Ты кажешься хорошим парнем, Пит Мелларк. Но зачем мне это?

— Разве нужен повод для того, чтобы поужинать с красивой девушкой? — ещё шире улыбаюсь я.

«Что за бред. Подкат на уровне школьника!»

— Ладно, — на удивление соглашается она. — Думаю, что смогу разок поужинать с тобой. Я освобожусь в пять. А сейчас мне нужно идти, поэтому отцепись, пожалуйста.

— Тогда, я буду здесь в пять.

Она кивает и снова бросает быстрый взгляд в сторону, но её улыбка становится шире. И хотя я улыбаюсь в ответ, вина проходит сквозь меня, будто лезвие между рёбер.

Я позвал её на свидание.

***

Натянув шерстяной серый пиджак и поправив уголки воротника рубашки, я бросаю взгляд на свое отражение в зеркале, отмечая, что выгляжу неплохо. Выдохнув, я собираюсь с мыслями и превращаюсь именно в того, кем мне нужно быть, чтобы завоевать доверие Алекс. Я не могу позволить себе нервничать.

Солнце ещё высоко, но алая краска уже разливается по линии горизонта, когда я паркуюсь недалеко от здания банка. Сегодня небо расписано кремовыми облаками и кроваво-фиолетовыми полосами. Не знаю, как именно они регулируют погоду здесь, но, признаться, я даже иногда скучаю по серости Двенадцатого и снегу зимой.

Алекс уже ожидает меня снаружи. И пока она увлечённо болтает по телефону, я позволяю себе разглядеть её. Она действительно красива. Гладкое каре также, как и утром, перекинуто на одну сторону, а один висок выбрит. На ней чёрные облегающие джинсы, которые хорошо подчёркивают плавные изгибы бёдер, военные ботинки на подобие моих, а под рыжей кожаной курткой надета белая футболка. Её глаза цвета летнего мёда с длинными тёмными ресницами ловят мой взгляд, девушка слегка улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

Я привык улыбаться. Фирменная улыбка с характерным ямочками стала частью моей жизни и образа, за поддержанием которого я вынужден постоянно следить. Она превратилась в привычку, такую же обыденную, как вечерний душ или утренний кофе. Стала второйнатурой. И от этого ещё более тошно.

Мы идём в направлении дворца, в уличное кафе, которое она сама выбрала. Здесь чисто и на удивление тихо. На летней террасе небольшими группами расставлены плетеные кресла и столики, окруженные горшками с тропическими растениями.

Алекс забирается на небольшой диванчик напротив меня и, быстро пролистав меню, делает заказ сама, чем, признаться, удивляет.

— Посмотрим, понравится ли тебе, — поясняет она и, отдав меню в руки молодой официантки с розовыми, словно жевательная резинка, волосами улыбается. — Сегодня выбор делаю я, потому что если это и свидание, то свидание-наоборот.

— Свидание-наоборот? — произношу я больше как утверждение, а не вопрос, — и что же мне в таком случае необходимо делать?

— Ты что никогда не был на свидании?

— Был.

— Ну, так и делай всё наоборот, — разводя руками, легко произносит она, — считай это свидание обучающим.

— Судя по тому, что начинают свидание разговорами, а заканчивают обычно поцелуем, — я потираю руки, наклоняюсь немного ближе, но девушка смеясь, отталкивает меня в плечо.

— Не в том смысле, — её смех звонкий и переливистый, — мы начнём с чая и десерта и будем двигаться в обратном порядке к основному блюду.

Спустя всего пару минут перед нами появляется чайник зелёного чая с мятой и лимоном, и пока мы ждём, когда нам принесут ужин, я расспрашиваю Алекс о жизни в Капитолии, и она рассказывает мне о своих друзьях, о школе и маме, однако ни разу не упоминает отца.

Официант приносит наш заказ. Я гляжу на плетёный запечённый рулет из теста и пожимаю плечами, потому что не знаю, что это за блюдо.

— Пробуй, — говорит девушка, — это называется «стромболи». Как пицца, только свернутая в рулет. Большинство не понимают этого, но мне нравится.

— Пицца хороша в любом виде, — улыбаюсь я и засовываю в рот кусочек. — Ммм, не плохо. Даже вкусно.

— Правда? — улыбается мне девушка. — Вот и я так думаю. К несчастью, никто не соглашается со мной. Ну, кроме тебя.

— Счастливая случайность, — говорю я. — А может, и нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Вдруг это судьба, что мы встретились. Единственные два человека в мире, любящие это странное блюдо из теста.

— Стромболи, — подсказывает она, улыбается и склоняет голову на бок.

Алексис задумчиво потягивает чай и продолжает разговор:

— Что тебе больше всего нравится в Капитолии? — Спрашивает она и, кажется, это один из самых сложных вопросов, который я могу представить. Потому что я ненавижу Капитолий.

— Наверное то, что среди всего этого буйства красок и разврата, здесь всё ещё встречаются искренние души, — говорю я, глядя ей в глаза. — Те, кого не сумел изменить этот город. Кажется, ты из таких.

Она внимательно изучает меня взглядом, и я добавляю:

— Во времена всемирной «слепоты» иметь глаза, которые «видят», сродни революционному поступку.

— Ты говоришь не как все парни, которых я когда-либо встречала, — тихо признаётся Алекс.

— Правда?

— Да. И мне нравится это.

— А мне нравишься ты.

Моё сердце сжимается до тех пор, пока от него не остаётся ничего, кроме пустой оболочки. Я по-прежнему улыбаюсь, хотя внутри я умираю.

***

Мысленно в день получения задания убить эту девушку, которая была к тому же ещё и парнем, представлялось значительно легче. И если я сделаю это, что тогда произойдёт со мной? Я уже знаю ответ на этот вопрос. Это убьёт во мне человека окончательно, превратит меня во что-то неузнаваемое. В Капитолийского переродка.

Я пытаюсь не думать о миссии, пока слушаю, как Алекс рассказывает историю о своей собаке, которая умерла несколько лет назад. Пытаюсь и не могу.

Я каждый раз говорю себе: «Завтра». Я выполню своё задание завтра. Но наступает новый день, и я опять бессильно закрываю глаза, понимая, что не могу переступить через собственную совесть.

Сегодня уже пятые сутки моей непрекращающейся агонии. Я собираюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы спасти её. Мне просто нужен план. Нужно поразмыслить. Я не могу позволить Сноу убить ещё одного невинного человека.

Хрупкая рука опускается на моё плечо, и я поворачиваюсь. Алекс встаёт между моих разведенных коленей.

— Ты напугала меня, — произношу я, задыхаясь. Я оглядываю её комнату в роскошной капитолийский квартире, здесь мог бы поместиться весь наш старый дом в Двенадцатом, к тому же вместе с пекарней.

— Ты в порядке? — Она приподнимает мой подбородок своими пальцами, слегка задевая кожу ярко-красными ногтями, и притягивает к себе, присаживаясь на мои колени. — Ты что бледный такой?

Я прижимаю её руку ко рту и легко целую, параллельно пытаясь расслабиться. Если бы это помогало.

Она облизывает яркие губы, и они начинают блестеть в закатом солнце. Я не могу перестать смотреть на её маленький рот, на морщинку между бровей оттого, что она хмурится, беспокоясь обо мне.

Я не могу перестать думать о жизни и смерти, о бесконечной связи между этими понятиями и о том, как становлюсь мостиком между ними.

Всё внутри меня истекает кровью, словно в клочья разорвано.

На одной чаше весов оказались люди, которых я люблю, а на другой — девушка, так внезапно похитившая частичку моего сердца. И это открытие просто выбивает твёрдую почву у меня из-под ног.

Я запускаю пальцы в её тёмные, как чёрное золото волосы, и притягиваю к себе, прислоняясь губами. Чувствую, как тепло растапливает лёд в моём сердце. Лед, который давно уже не удавалось никому растопить. Отсчитываю последние часы, пока я ещё духовно не мёртв. Я жив, жив до тех пор, пока жива она.

Алекс тянет меня за собой, и мы вместе падаем на широкую кровать с бархатным изголовьем до самого потолка, застеленную ярко-зеленым покрывалом. Я не перестаю целовать её, пока она не отстраняется.

— Пит, — шепчет она. — Послушай меня. Ты доверяешь мне?

Я никому не доверяю. Но послушно киваю в ответ.

Я смотрю на нее, гладя пальцем губы. Она закрывает глаза, прижимается щекой к моей щеке и шепчет:

— Тогда сделай, наконец, то, что должен.

И я вновь притягиваю девушку к себе, осыпая её шею и плечи поцелуями. Улыбаясь, она расстёгивает мою рубашку, увлекая за собой. Её футболка летит вниз, она хихикает и игриво накрывает нас двоих одеялом прямо с головой. Я тянусь за очередным поцелуем, когда Алекс обхватывает мою голову двумя руками и шепчет прямо в ухо:

— Да не это я имела ввиду, олух ты, безмозглый.

Я настолько потрясён её ответом, что застываю над ней, упираясь руками в матрас.

— Не останавливайся теперь, здесь же камеры, — шепчет она мне снова и в следующий миг вытаскивает ремень из брюк, выкидывает из нашего кокона, и, обхватывая мой пояс ногами, начинает так реалистично стонать, что я впадаю в ступор.

— Мы на одной стороне, — одними губами говорит девушка, хватаясь за мой зад и заставляя делать вид, что я двигаю бёдрами. — Сколько можно тянуть, Мелларк. Пять дней прошло. Проверь же наконец патроны.

***

Я смотрю на часы, которые показывают полночь, расхаживая по квартире не меньше часа. Я не могу позволить себе потратить ночь на сон, потому что слова Алекс так и не идут из моей головы.

Проверить патроны. Что она имела ввиду?

Я скрываюсь в ванной и плотно закрываю за собой дверь. Достаю пистолет и кручу его в руках.

Возвращаюсь в комнату за подушкой. Прикручиваю глушитель и прицеливаюсь в мягкое облако из пуха и перьев, находящиеся на расстоянии вытянутой руки. С усилием нажимаю на спусковой крючок, и пуля вылетает, попав в подушку с глухим стуком.

Провожу рукой по точке, куда пришелся выстрел и начинаю громко смеяться. Мои пальцы становятся мокрыми и окрашиваются красным.

Какой же я идиот. Они зарядили пистолет фальшивыми пулями. Это просто проверка. Чёртов Сноу! Чёртов Август! Чёртов Капитолий!

***

Я облокачиваюсь плечом о широкое дерево, упираясь ногами в землю. Под ботинками хрустит гравий, рассыпанный вокруг, судя по всему, для красоты. Это тот самый парк, где мы гуляли на наше третье свидание. Теперь все, что происходило между нами, кажется ещё более запутанным.

На улице сегодня ветрено, и солнце уже село, поэтому я застёгиваю воротник куртки под самый подбородок, закрываясь от проникающего внутрь холода. А может, это моё сердце, которое за эти дни окончательно превратилось в бездушный камень.

Спустя десять минут я вижу из-за кустов коротко подстриженные волосы с несколькими яркими прядями. Подхожу чуть ближе. Стройный ряд живой изгороди отлично закрывает меня от любых посторонних взоров, но сквозь щели между веток, я вижу, куда она сейчас направится.

Жду, пока девушка не пройдёт по дорожке, повернувшись ко мне спиной и скрываясь в подворотне между двумя хозяйственными постройками. Я следую за ней.

Когда Алекс поворачивает в небольшой пролесок старого парка, я понимаю, что лучшего момента не будет. Подняв пистолет, я нажимаю на спусковой крючок. Она падает на землю и не двигается.

На мгновение меня охватывает паника. Вдруг я ошибся, и остальные пули были боевыми. Я нерешительно делаю шаг вперёд, хотя понимаю, что правильней было бы уйти, однако кто-то ударяет меня чем-то тяжёлым по голове, и в глазах всё темнеет.

Я просыпаюсь в кровати и, пытаясь вырваться, запутываюсь в собственной простыни. С трудом разлепляю веки и вижу две фигуры, стоящие слева от меня.

Август и …

— Алекс? — хриплю я, пытаясь подняться и сесть прямо. Голова раскалывается, а перед глазами всё плывёт. — Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Тебе обязательно было вырубать его? — недовольно выговаривает она Августу.

Тот пожимает плечами, ухмыляясь.

— Он просто меня достал. Задание, которое можно было выполнить за день, этот идиот растянул почти на неделю. — Указывая на меня, он обнимает Алекс за плечи и, мерзко улыбаясь, добавляет: — Зато сучонок успел переспать с тобой. И как? Выяснила, за что Мистеру Мелларку так много платят?

Вот ублюдок. Я встаю, прогоняя помутнение в голове, и опираюсь рукой на кровать.

— Может, расскажите, что происходит.

Алекс вздыхает:

— Это была проверка, — говорит она, — и ты прошёл её, ну почти.

— Какая ещё проверка? Посмотреть, насколько сильно вы можете извратить меня? Выяснить, хорошо ли я подчиняюсь? — возмущённо выплевываю я, откидывая мятые простыни, и тянусь за своими ботинками.

— Нет, — Август скрещивает руки на груди. — Выяснить, сможешь ли ты не выполнить приказ, — он смеётся и указывает на меня пальцем. — Клянусь, я уже готов был поставить на то, что ты струсишь. Уж не знаю, каким образом ты смог, наконец, отрастить яйца.

Когда он отворачивается, Алекс мне подмигивает, и я понимаю, что между нами теперь есть тайна. Она тоже не так проста, как кажется.

— Познакомься, Мелларк, — он подходит к девушке, — с сегодняшнего дня она твой напарник.

Мы вместе покидаем подвал тренировочного центра, куда меня привезли вчера вечером. Утренние лучи солнца уже бросают яркие блики на разноцветные стеклянные здания, натыканные в центре города, словно галлюциногенные грибы.

— Я пыталась подсказать тебе, — тихо говорит она, когда мы удаляемся на достаточное расстояние, — после того, как ты поцеловал меня. Из-за тебя я сама почти провалила свою миссию.

— Прости, — сконфуженно извиняюсь я. — Я до самого конца не догадывался, что всё это не по-настоящему.

Через некоторое время она останавливается, опускает голову и тихо спрашивает:

— То, о чём ты говорил мне тогда в ресторане, это правда?

— О чём я говорил?

— Ну, ту вещь, про чистоту души и революцию?

Я выдыхаю, и мое дыхание исчезает в золотистом воздухе.

— Да, — признаюсь я. — Иногда честность — это недостаток. Особенно в Капитолии.

Алекс поворачивается ко мне, обвивает своими руками мою шею и целует в щёку, чем полностью застает меня врасплох. Прижимаясь губами к моему уху, она шепчет:

— Даже не думай меняться, Пит Мелларк.

— Никогда, — обещаю я.

========== Глава 16. Мальчик и сияющий Атлас ==========

— Пит!

Незнакомая девушка тянет к себе Мелларка и сжимает его в крепких объятиях, а затем целует быстрым лёгким поцелуем прямо в щеку. Её перекинутые на одну сторону гладкие волосы подстрижены чуть ниже плеч, а глаза — цвета медовых сот. Она действительно хорошенькая. Лучше, чем большинство знакомых мне девушек, и, определённо, красивее меня.

Пит тоже обнимает незнакомку, улыбаясь. Его улыбка теплая, искренняя. Я отворачиваясь, чтобы не подсматривать за ними, делая вид, что изучаю окрестности дома, ведь мне всё равно. Хотя, возможно, я просто продолжаю убеждать себя, что Пит мне не более чем друг, и никогда не будет иначе.

Они так мило беседуют, что кажется, будто сейчас развернутся и уйдут в закат, чтобы жить долго и счастливо.

И я чувствую… ревность? Нет. Я сама столько раз отвергала даже малейшую возможность быть с кем-то. Взять хотя бы Гейла, которому я не ответила взаимностью в шестнадцать, или Пита, когда он признался, что был влюблен в меня.

«Был».

Всего три буквы, но они эхом отзываются у меня в голове: «был… был… был».

Его чувства закончились.

Я сама не захотела.

Своими руками оттолкнула его тогда.

Внутри всё противно сворачивается в клубок самообвинения.

— Ты собираешься представить меня? — улыбаясь, говорит брюнетка.

— Конечно, это Алекс, — отвечает Пит с румянцем на щеках.

— А ты Китнисс, я уже знаю, — не дожидаясь моего ответа, добавляет она и, продолжая улыбаться, поворачивается к Мелларку.

Впервые я вижу Пита покрасневшим. Он должно быть действительно любит её. Теперь я, определённо, чувствую неуместность. Словно я здесь лишняя.

— Очень приятно познакомиться с тобой.

Она тянет меня в объятия, похожие на те, что подарила Питу. Это… странно.

— Я собиралась приехать на пару дней, но останусь, наверное, на неделю. Решила сначала заскочить к тебе, а потом сразу к родителям.

Она гладит его плечо, и я понимаю, что сама бы хотела сделать так прямо сейчас. И это меня ужасно злит.

— Заходи, — приглашает Пит её в дом, — я только что кофе сварил. Пришлось Финнику звонить. Представляешь, он хранит его в холодильнике.

— Мы приехали вместе, Пит, — перебив и широко улыбнувшись, отвечает она. — Мистер Мелларк давно просил привезти внука в гости, ну я и решила, раз все равно с Августом на планолете лечу… Он в машине, спит. Я оставила дверь открытой.

Пит, растянувшись в улыбке, идёт к её автомобилю, а я чувствую, как пол уходит из-под ног, словно качающаяся палуба. Хватаюсь рукой за дверной косяк, пытаясь не упасть прямо возле порога.

— Как ты думаешь, папа приготовит мои любимые синнабоны с корицей? — копаясь в сумке в поисках чего-то, спрашивает девушка.

— Конечно, ради тебя он испечёт что угодно. Знаешь же, как он тебя обожает.

Мой желудок сжимается при одной только мысли о её ребенке… с Питом. Нет, этого не может быть. Но в следующий момент моё сердце разбивается, потому что Пит возвращается, держа на руках светловолосого мальчишку. На вид тому не более двух лет. На меня смотрят две пары абсолютно одинаковых глаз. Похожие лица с одинаковыми улыбками.

— Познакомься, Китнисс. Это Атлас, — говорит Мелларк, но его слова растворяются в шуме в моей голове.

Как будто свежую рану вскрывают тупым грязным ножом. Эта боль почти осязаема.

Я не должна выдать себя.

Почти получается.

Прямо здесь, когда его лицо сияет, я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и ухожу. Убегаю прочь.

Мне необходимо найти темную комнату и свернуться там калачиком, пытаясь забыть то время, когда он держал за руку меня, а не её.

Я, пошатываясь, поднимаюсь по лестнице наверх, переступая через две ступеньки. Позади меня Пит что-то взволнованно говорит. Мне? Ей? Я едва слышу. Всё расплывается, и я не могу дышать. Пытаюсь вздохнуть, но в моих лёгких разгорается пожар, сжигая заживо всё тело.

Может, я умираю? Как глупо умереть из-за любви. Разве я умею любить?

Нет, не умею. Я буду держать это в себе.

Но вместо этого я начинаю дрожать, зажимая рукой вырывающиеся рыдания.

— …Китнисс, — сквозь пелену боли и слез прорывается голос. — Ты в порядке?

Я поднимаю глаза. Надо мной нависает расплывчатый Пит.

— Ты всё врал, каждое слово было ложью.

— Не понимаю, о чём ты говоришь.

— Не было девушки у него четыре года. Видимо, ребёнок не считается, — сквозь зубы цежу я больше себе, чем ему.

Пит подходит ближе.

— Китнисс, что за истерика? — серьёзным холодным тоном произносит он и поднимает мой подбородок вверх, чтобы я смотрела на него. — Почему ты плачешь?

Его глаза, как холодный огонь, обжигают мое сердце, мгновенно оставляя внутри темные шрамы. Я качаю головой, и ещё несколько дорожек слез проливаются словно горные потоки.

— Я спросил: почему ты плачешь? — повторяет он вопрос.

Не хочу отвечать. Всё равно уже слишком поздно. Но он ждёт, поэтому я произношу единственную правду, которая как камень, катящийся с горы, слетает с моего языка:

— Потому что окончательно потеряла тебя, — шепчу я, отталкивая его руки от своего лица и опуская глаза.

На секунду между нами повисает молчание. Долгое и тяжёлое.

— Ты решила, что Атлас мой сын? — неожиданно улыбаясь, произносит Мелларк и поднимает меня с пола, придерживая за плечи руками. Мне так хорошо в его «недообъятиях», что от обиды я начинаю рыдать ещё сильнее. — Ох, Китнисс, почему ты всегда сначала делаешь, а потом думаешь? Ты как обычно все неправильно поняла.

Он проводит рукой по моим волосам и слегка отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо.

— Он сын Рая. Моего брата.

— Что?

Я делаю шаг назад, глухо ударяясь о стену. Сердце все ещё колотится от прилива адреналина, когда до меня доходит смысл его слов.

— Но как такое может быть? — едва слышно произношу я, вытирая лицо рукавом рубашки.

Волна стыда сбивает меня с ног — хочется сквозь пол провалиться.

— Так что ты говорила про то, что боялась потерять меня? — ещё шире улыбаясь, произносит Мелларк.

Я порываюсь убежать, потому что такого позора не вынесу, но только дергаюсь, как Пит выставляет вперёд руку, упираясь ей в стену и отрезая мне путь к побегу.

— Выпусти меня, — прошу я, не в силах поднять глаза на парня, когда он наклоняется ниже и тихо произносит:

— Ты меня ревнуешь: правда или ложь?

Эти слова едва не разрывают мне сердце. Я закрываю глаза, шмыгая носом, и чувствую, как Пит стирает сбегающую по моей щеке слезу.

— Правда или ложь? — повторяет он.

— Правда, — почти беззвучно шепчу я.

— Посмотри на меня, — просит он. Пит берет меня за руку и я, наконец, решаюсь открыть глаза. Лед в его взгляде сменяется ключевой водой — ласковой и живой.

Пит поглаживает меня по щеке, и его взгляд пробирает до самого живота.

— Китнисс… — его слова окутывают, согревают, окружают меня, как солнечные лучи, проникающие в океанскую толщу, освещают тёмную бездну.

Парень медленно тянется ко мне, и я закрываю глаза.

Что-то падает, и мы одновременно вздрагиваем. В проходе стоит малыш, в его руках зажаты ключи от машины, а рядом валяется небольшой поильник. На лестнице раздаются шаги, Алекс поднимается, зажав в одной руке сумку с игрушками, а в другой — свои вещи.

— Я помогу, — кидается Пит, забирая у неё из рук багаж. — Я же сказал, что сам всё возьму — не надо было.

Когда он уходит, я поворачиваюсь и гляжу на свое отражение в узком настенном зеркале. Я до сих пор дрожу.

***

Океан, то отступая, то снова накатывая на песчаный берег, оставляет за собой мелкие круглые камешки и едкий запах соли. Пара чаек вышагивает по берегу в поисках выброшенных волной морских обитателей, и за ними на песке остаётся цепочка мелких когтистых дорожек. Атлас бежит навстречу птицам, пытаясь их поймать, но только ему удаётся приблизиться, вольные создания снова раскрывают свои широкие крылья и взмывают ввысь, оставляя мальчишку ни с чем. Пит подхватывает его на руки и подбрасывает вверх, от чего малыш начинает весело и заливисто смеяться. Они босиком носятся друг за другом по мокрой кромке прибоя, и каждый раз, когда сорванцу удаётся поймать своего дядю, он подпрыгивает и хлопает в ладоши.

— Они похожи с Раем, правда? — подойдя ко мне из-за спины, говорит Алекс и присаживается рядом на деревянный настил, вероятнее всего служащий подставкой для лодки.

— Да, очень, — вспоминая свой позор, опускаю голову. Я не знаю, как лучше о таком спрашивать, поэтому решаю задать вопрос как умею — прямо в лоб, — почему вышло так, что у тебя ребёнок от среднего из Мелларков?

— Всё началось с Пита, — улыбается она и тут же, заметив мой острый взгляд, добавляет, — нет, мы не встречались. Просто ему нужен был кто-то, кто сможет беспрепятственно передвигаться по Панему и передавать родителям деньги, новости. Сам он не мог приехать. А я занимаюсь инспекцией банков, поэтому регулярно посещаю каждый из дистриктов.

Алекс улыбается, глядя, как Пит с Атласом строят из песка замок. Даже имея в распоряжении лишь ведёрко и пару дощечек, Питу удаётся выстроить целую крепостную стену. А племянник в награду посыпает его песком, отчего каждый раз заходится в смехе.

— В Двенадцатом меня никогда не любили, — продолжает она. — Всегда смотрели как на врага и шарахались будто от чумы. Я же из Капитолия, — закатывает она глаза. — Даже в единственном отеле вашего дистрикта мне никогда не были рады. Помню, как Пит впервые попросил меня передать конверт для родителей. Я никогда не интересовалась тем, что было внутри. Наверное, деньги. Он сказал, что в центре только одна пекарня, так что ошибиться было трудно.

На лице Алекс появляется широкая искренняя улыбка. Мягкий, идеальный изгиб губ делает её еще красивее.

— И стоило мне войти внутрь, как меня просто сбили с ног в буквальном смысле этого слова! — она начинает смеяться. — Рай выносил огромные коробки и не заметил меня. Он потом так долго извинялся. Заставил остаться у них, переживая за то, что устроил мне сотрясение мозга. Что-то было в его глазах, что зацепило меня тогда. Ярко-синие, с темными осколками, скрытыми в их глубине, подобные сапфирам. Но самое главное — я увидела в них доброту. Он был первым, кто отнёсся ко мне без предубеждения. Ему было неважно откуда я и кто мой отец.

Она поворачивается ко мне, сверкая своими янтарными глазами, — Ты же знаешь, чья я дочь?

Я лишь отрицательно мотаю головой.

— Сенеки Крейна, — тихо говорит она, а я вздыхаю. Хеймитч говорил мне, что с ним стало. — На самом деле он знал, на что шел. Он всегда был на нашей стороне.

— На нашей стороне? — переспрашиваю я? — А какая сторона ваша?

— Не та, на которой Сноу, — улыбаясь, добавляет она. — Но главное, чтобы сам старик об этом не узнал, потому что он считает иначе.

Я смотрю, как Атлас тащит Пита в море, а тот пытается его отговорить от этой затеи, потому что волны разгулялись не на шутку. Обращаю внимание, что Питу заменили протез, и сейчас его походка ничем не выдаёт былую травму.

— В общем, в следующий раз я уже остановилась у Мелларков, и они приняли меня как родную. Особенно папа. Мама решила, что я приехала с инспекцией их пекарни, — она начинает смеяться звонким и заливистым смехом, — но потом вроде успокоилась. Я и сама не поняла в какой момент в него влюбилась.

Я молча слушаю и не отрываю глаз от туго натянутой тонкой линии горизонта, перед которой, сидя на песке, устроились две фигуры.

— Он будет замечательным отцом, правда? — Спрашивает девушка, указывая рукой на Пита. — Его брат тоже был бы. Я всегда с особым трепетом вспоминаю время, которое мы проводили вместе. Но не могу вывезти его в Капитолий. А сама не могу жить в Двенадцатом. Может, когда-нибудь…

— А Сноу знает?

— Конечно, знает, — она неловко заламывает пальцы. — Он думает, что это ребенок Пита, учитывая сколько времени малыш с ним проводит.

Я перевожу на неё удивленный взгляд.

— Они ведь похожи, — объясняет она. — Слышала бы ты, как Пит ругался и орал, когда узнал о том, что я беременна. В Двенадцатом не так уж сильно развиты средства контрацепции, знаешь ли, — словно оправдываясь, разводит она руками. Естественно, мне известно, для чего многие женщины обращались к матери за травяными сборами. Они хотели избавиться от нежелательных детей или предотвратить беременность. — Мы надеялись, что пронесет, но, как видишь, не вышло.

Алекс подтягивает ногу ближе к себе, обхватывая ее руками.

— «Вы с моим братом-идиотом дали ему в руки второй козырь». Пит тогда жутко разозлился и ушел, хлопнув дверью. Я и сама была на грани истерики. Посуди сама, мне едва исполнилось двадцать, а тут ребёнок, которого придётся растить в одиночку. Мне ещё никогда не было так страшно. Но на следующий день Пит, разумеется, вернулся. Сказал: «Только попробуй избавиться от него».

— Второй козырь? — переспрашиваю я. — А что за первый?

Алекс, сузив глаза, несколько кривит рот, и тут до меня доходит. Это я. Моя жизнь — первый козырь против Пита в руках у Сноу. Девушка встаёт, отряхивая от песка свои тёмные джинсы.

— Пит, — кричит она, и оба Мелларка поворачивается на голос. — Тащи его обратно. Мы поедем к родителям, я хочу успеть до того, как Атлас снова заснёт.

— Может останетесь? — предлагаю я, тоже вставая, хотя имею ли право, ведь по сути это даже не мой дом. На самом деле меня до жути пугает перспектива оказаться с Питом наедине. Тем более в свете новых обстоятельств.

— Спасибо, Китнисс, но мы поедем. Думаю Вам есть, что обсудить вдвоём, — легко толкая меня плечом, произносит она.

Пит подходит к нам, держа на руках перепачканного малыша. Крупинки мокрого песка на его лице выглядят, как веснушки на фоне широкой улыбки. Покусывая нижнюю губу, я криво улыбаюсь.

— Выглядишь уставшим, — констатирую я очевидное, не зная что добавить.

— Так и есть. Этот мальчишка меня ужасно утомил, — отряхивая волосы и лицо от песка, произносит он, — так что, если ты не против, я займу душ первым, а то с меня прямо сыпется.

— Конечно, не против, — мямлю я. Он проходит мимо меня, направляясь обратно к дому, и внутри начинают подниматься волны паники.

Чтобы чем-то себя занять, я помогаю Алекс собрать вещи и игрушки Атласа, Пит за это время успевает помыться и с мокрыми волосами спускается вниз. Пока он относит её сумку к машине, девушка снова обнимает меня на прощание.

— Береги себя, Китнисс… и Пита, — улыбаясь, добавляет она. — Звони мне, если что. Я знаю, младший Мелларк бывает невыносим, но это, думаю, ты знаешь сама.

Она смотрит туда, где Пит обнимает Атласа на прощание, взлохмачивая его легкие светлые волосы.

— Ты готова ехать? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, усаживает мальчика в специальное кресло.

— Рада была познакомиться! — машу я рукой и, пока Пит прощается с Алекс, под предлогом своей очереди в душ, сбегаю наверх. Я запираю дверь и опираюсь на нее, крепко закрывая глаза. Давно я не была так взволнована, как сейчас.

Мне никогда не требовалось больше пятнадцати минут, чтобы привести себя в порядок, но сегодня у меня уходит почти полтора часа. Потому что я действительно не знаю, что именно теперь ждёт от меня Пит. Впервые в жизни я бы не отказалась от совета Хеймитча, или Прим, да даже Эффи.

Я мою и высушиваю волосы, а затем провожу целых сорок минут в молчаливой истерике, уговаривая себя открыть дверь.

Но стоит сделать шаг, как я тут же застываю, не зная куда идти. К себе в спальню? Некрасиво, надо хотя бы пожелать Питу спокойной ночи.

К нему в спальню? Ещё хуже! Не хочу, чтобы он понял всё неправильно и подумал, будто я пришла к нему не просто так.

Почему в одно мгновение всё между нами так усложнилось?

Я делаю пару шагов по коридору и сразу же натыкаюсь взглядом на Пита, лежащего на кровати. Жду, когда он заметит меня, но парень не двигается. Подхожу на шаг ближе и вижу, что он, приоткрыв рот, спит.

Пит тихо сопит, будто только что задремал. Я любуюсь его умиротворенным лицом и улыбаюсь. Проверяю время на небольших часах — всего половина одиннадцатого. Выключаю свет и возвращаюсь в свою комнату.

Комментарий к Глава 16. Мальчик и сияющий Атлас

Дорогие читатели, я хочу сказать вам спасибо, что были со мной в этом году. Я очень признательна каждому из вас! И лучшим подарком для меня будет, если вы напишите мне хоть слово, пусть это будет лишь “Привет!”, я буду все равно очень рада!

P.S. Простите за небольшую встряску =))

========== Глава 17. Мальчик и его девочка ==========

— Долго ещё будешь от меня бегать? — я замираю на месте, застигнутая врасплох прямо, так и не успев опустить ступню на пол. Пит сидит в кресле напротив входа, закинув ногу на ногу. В его руках чашка кофе.

Не то, чтобы я не пересекалась с ним после вчерашнего конфуза, ведь мы живем в одном доме, но я старалась избегать его, как могла. Если быть точной, то «удачных» попыток было две. Сначала Мелларк почти поймал меня в ванной. Но я выскочила быстрее, пускаясь рысью по коридору, так что «Доброе утро» он прокричал уже моей удаляющейся спине.

Второй раз мы столкнулись, когда я пыталась незаметно улизнуть на пробежку. Спустившись по лестнице так тихо, как только могла, и приоткрыв дверь лишь, чтобы протиснуться в щель, Пит все равно меня заметил, но я уже выпрыгнула в полуденный зной. И не важно, что к одиннадцати часам в Четвертом даже солнце уже устаёт светить, а нормальные люди предпочитают прятаться в тени, а не палить кожу огненными лучами.

Теперь мне кажется, что в любую секунду я повернусь, и он будет стоять у меня за спиной, ожидая неминуемых объяснений.

— Я не сбегаю, — стараясь сделать вид, будто не пыталась снова исчезнуть, иду на кухню и наливаю стакан воды, — просто столько дел накопилось.

— Интересно, каких? — Пит медленно подходит ближе, всё время ухмыляясь. Не знаю, зачем он встал, зачем идёт за мной, но этот факт заставляет нервничать.

— Женские дела… поэтому я не могу рассказать, — ставлю стакан в раковину, но стекло, ударяясь о холодный камень, издает звук настолько звонкий и драматичный, что с губ Пита слетает короткий смешок.

Ненавижу то, что не могу даже изобразить расслабленность, в то время, когда его она окружает, словно аура. Моя неопытность в вопросах отношений значительно усложняет ситуацию. Я не уверена, что лучше сказать или сделать, а когда, собравшись с мыслями, решаюсь, начинает казаться, что лучше уехать, убежать, исчезнуть, избавившись от всех проблем разом, потому что в голове сразу загорается фраза «Ты ревнуешь: правда или ложь?» и моя дурацкая «Правда».

Шесть несчастных букв.

Вроде ерунда. Но они так осложнили мне жизнь, что хуже них может быть только недо-поцелуй, недо-случившийся следом.

Тоже, вроде, ерунда.

Тем более, я уже целовала Пита. И не раз.

Но это было давно и не по-настоящему. Тогда я не ощущала себя в его присутствии так, как сейчас, и думала только о выживании. Да еще и Хеймитч каждый раз пихал невидимым локтем в бок, заставляя разыгрывать влюбленность. А что теперь?

Я прокручиваю в голове вчерашний день, пытаясь представить дальнейшие сценарии. Что, если Пит захочет довести начатое до конца?

Я поднимаю взгляд на парня, который своими действиями только подтверждает мои опасения, не спеша обходя остров, стоящий в середине кухни, и направляясь в мою сторону. Если в Двенадцатом я была охотником, то сейчас мы поменялись ролями. На каждый его шаг вперед я делаю один назад, пока с глухим хлопком не упираюсь лопатками в дверцу шкафа, но тут же отскакиваю и, потирая ушибленный локоть, встаю, сложив руки на груди.

Пит смотрит на меня. Причем с таким удовольствием, так внимательно, словно зверь, изучающий добычу перед тем, как напасть. И я решаю внести между нами полную ясность.

— Ну хорошо… — нисколько это не хорошо, особенно учитывая мою способность к пламенным речам, но я продолжаю: — Вчера мы так и не смогли поговорить и все выяснить, и я не успела объяснить свое поведение. Это раз. А теперь ты ведешь себя так, словно это не просто встреча двух старых напарников, заставляя меня думать о том, что именно ты от меня ожидаешь, потому что все эти женские штучки, вроде обольстительных улыбочек, не для меня. И теперь я чувствую себя неловко. Это два. И мне показалось, что вчера ты собирался поцеловать меня, хотя может это и не так, и вот я подумала, что если ты действительно намерен, то было бы проще, если бы мы уже наконец разобрались со всем, и я не мучилась больше, накручивая себя.

Все. Выдох.

Сумбурно, зато честно.

Где-то на середине моей тирады Пит замирает с приоткрытым ртом, так и не донеся до губ кружку.

— Это твоя самая длинная речь, которую мне только доводилось слышать.

Он осторожно ставит бокал на край столешницы, а я жду его реакции. Пит по-деловому складывает руки на груди, кивком головы указывая на кладовку.

— Хорошо, встань сюда, — командует он, указывая рукой в сторону, и я смотрю на него с некоторым недоверием, но все же подчиняюсь, делая пару шагов вперёд. — Левее, — он оглядывает меня с головы до ног, словно оценивая кадр, удачен ли.

Я двигаюсь в сторону, пока не встаю, опираясь спиной на закрытую дверь.

— Отлично, можешь оставаться там.

Пит подходит к столу, снова берет свою кружку и, оценивающе посмотрев на меня, делает глоток. Значит я была права, и он все-таки решил меня поцеловать.

Он подходит ближе, ставя руки по обе стороны от моей головы, наклоняясь ко мне, и я закрываю глаза. Просто хочу поскорее покончить с этим. Делаю глубокий вдох и жду.

Но ничего не происходит.

Секунда, две, три.

Вечность.

Я распахиваю глаза, Пит стоит в шаге от меня. Уголки его рта подёргиваются в улыбке, которую он изо всех сил пытается сдержать, но в итоге всё равно разражается смехом.

— Какой же ты подлый, — выхожу из кухни, по пути толкая его рукой в грудь. По звуку шагов понимаю, что он идет следом.

— Ещё вчера я решил, что не буду целовать тебя, Китнисс, — кричит он мне вслед.

— Тогда для чего был весь этот спектакль? — я разворачиваюсь на первой ступеньке лестницы, глядя ему прямо в глаза. Меня раздражает, что ему так легко удается «читать» меня, когда мне его никак не понять.

— Потому что жду, что ты сделаешь первый шаг сама. Не потому что так надо, а потому что хочешь. И пока я не увижу этого в твоих глазах, я к тебе не подойду, — игривая улыбка исчезает с его губ. — Так что перестань себя накручивать и расслабься.

Мы целую вечность стоим в молчании, но эта вечность не тяготит. Я несмело улыбаюсь, потому что его объяснения дают свободу. Ту, которой мне так не хватало четыре года назад. «Он не хочет насильно привязать меня к себе», — бьется внутри мысль, и за спиной начинает зудеть. Крылья растут, что ли?

***

— Ты знаешь, я впервые вижу мужчину на кухне, — говорю я, присаживаясь на небольшой диванчик в эркере. — Папа никогда не готовил дома, даже немного странно.

Я выглядываю в окно, где перед домом играет пара соседских мальчишек. Сразу становится ясно, что они не отсюда. Поношенная одежда и порванная обувь выдаёт в них жителей рыбацкого района. Один из них изо всех сил пинает старый наполовину сдувшийся мяч, и тот проносится между двумя горшками цветов, изображающими ворота. Из окна дома напротив тут же высовывается хозяин участка, и мальчишки кидаются наутек. Они словно дыхание хаоса среди тихих, чистых улиц Деревни Победителей, с дорогими, окрашенными медной краской воротами и зелёными живыми изгородями.

Пит нарезает овощи и поливает их неизвестным соусом, ингредиенты которого только что смешал.

— Вот и отлично. Значит, ты не будешь возлагать на мою стряпню слишком больших надежд.

Он выкладывает содержимое миски на лист фольги и, скрепив края, ставит свёрток в духовку.

— Ты знаешь, я сама неплохо готовлю, особенно дичь.

— Я и не сомневаюсь. Но сегодня я захотел сделать что-то для тебя, — он бросает взгляд через плечо и улыбается.

— Как там Финник? — меняя тему, спрашиваю я.

— В порядке, если хочешь, можем навестить их с Энни, — отвечает он, — пятнадцать минут вниз по улице.

— Здесь их много, да, — я беру со стола хлебную палочку и откусываю кусочек, — домов Победителей?

— Много, — соглашается Пит. — Минимум в четыре раза больше, чем в Двенадцатом.

Он включает таймер, моет и вытирает руки, а затем отходит от столешницы.

— У нас есть примерно двадцать минут, — говорит парень, присаживаясь рядом.

Мы оказываемся лицом к лицу, и я, похрустывая соломинкой, решаюсь заговорить.

— Пит… — начинать сложно, но я должна попробовать, — мы не можем оставаться здесь вечно и ничего не предпринимать. Нужно решить, что делать дальше.

Он молча слушает, не говоря ни слова.

— Что ты знаешь про Дистрикт-13? — спрашиваю я.

— Я многое про них знаю, — отвечает он вкрадчиво, — но мне более любопытно, что знаешь ты?

— Я слышала кое-что, — это не откровенная ложь, но и неполная правда. — Не много, но в Двенадцатом есть люди, которые нам помогут. Давай убежим? Убежим в Тринадцатый, — мой голос переполняет паника, не из-за страха, нет, от безысходности. Она накатывает волнами, развёртываясь внутри души ослепительной трещиной.

Пит вздыхает с таким видом, словно надеялся уклониться от вопроса.

— Китнисс, если мы сбежим, ничего не изменится. Мы не сможем прятаться до конца своих дней, — я отворачиваюсь, прикрывая глаза. — Дай мне немного времени. Я работаю над этим.

— Собираешься разобраться с системой в одиночку? — злюсь я, сжимая ладонь в кулак, от чего соломка ломается напополам. — Ну, давай, вперед! У тебя это отлично получается, — мне не хочется вновь ворошить его прошлое, но слова срываются с языка сами.

Он сжимает губы, и я замираю в ожидании его ответа. Или гнева. Но Пит медлит.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, — внезапно говорит он совершенно спокойным тоном. — Если ты действительно хочешь помочь, то согласишься.

Мое сердце медленно поднимается из груди к горлу, отдаваясь шумными ударами внутри. Разве могу я после всего, что мы прошли вместе не доверять ему?

— Что за одолжение?

— Одолжение состоит в том, что когда я скажу тебе то, что собираюсь сделать, ты не будешь спрашивать о причинах моего решения, и мы больше не будем никогда поднимать эту тему. Я принял решение, и оно не изменится, — он не спрашивает, он ставит точку.

— Это будет трудно, — сглатываю я, сдерживая уйму вопросов, которые в эту же секунду рождаются и удобно устраиваются в моей голове.

— Знаю, — Пит ждёт несколько секунд и затем глубоко вдыхает. — Я остаюсь в Капитолии.

Чувствую, как сердце падает вниз, словно проваливаясь в бездонный тёмный колодец.

— Если ты хочешь помочь, то должна делать так, как я скажу. Не лезть никуда. Ничего не искать, — четко отделяя каждую фразу, говорит он. — Ты можешь вернуться домой или остаться со мной. Лучше, чтобы ты уехала. Но если остаешься, то только на моих условиях.

Что-то в его глазах говорит, что не всё так просто. Мне не нравится огромное количество загадок и то, что Пит не торопится их мне объяснять, но разве у меня действительно есть выбор?

— Я не вернусь в Двенадцатый одна, — закусывая нижнюю губу, я подавляю все кричащие в душе импульсы и послушно киваю, но вижу, что он ждет чего-то еще. — Обещаю, что не буду делать ничего, пока не спрошу у тебя.

Пит медленно и с облегчением улыбается, и в наступившем согласии мы, наконец, обращаем внимание на соблазнительный аромат, доносящийся из печи.

— Идем обедать? — предлагает он, и глядя на мою напряженную позу, добавляет: — И расслабься, наконец. Я тебя не съем.

Когда звонит таймер, Пит достает из духовки две отдельные порции, завернутые в фольгу. Внутри свертков оказывается форель и нарезанный крупными дольками картофель.

Я втягиваю носом воздух:

— Пахнет вкусно.

Мы садимся за небольшой стол на кухне, и я отмечаю, что Пит сегодня в хорошем настроении. Он рассказывает истории из детства, о том, как они с братьями получали нагоняй от матери, а я молча слушаю. Я не люблюмного говорить, но в ответ на его откровенность, тоже хочется поделиться частичкой своей жизни. И я рассказываю, хотя в голове всплывает не так уж много подходящих тем. Когда мы заканчиваем обедать, чувство неловкости почти рассеивается.

— А ты хороший повар, — хвалю я, отправляя последний кусочек в рот.

— Запечь рыбу — дело нехитрое. Проверенный рецепт, позволяющий блеснуть своими кулинарными способностями, — он встает из-за стола, берет салфетки и протягивает мне одну.

— Так ты пытался меня впечатлить? — произношу я и, прежде чем Пит успевает ответить, смущаюсь от своих же слов и добавляю: — Получилось вполне… впечатляюще.

Пит смеется, и на его щеках рисуются ямочки.

— Правда? — наклоняясь вперёд, он слегка прищуривается. Я тоже улыбаюсь в ответ, хотя мне кажется, что все внутри странно крутит.

— Правда, — обвожу я пальцем контур тарелки.

— Думаю, ты лишишь меня звания великого повара, а особенно пекаря, когда узнаешь… — он делает паузу. Не вставая, достает из шкафа картонную упаковку и, помахав ею, добавляет: — …что на десерт у нас кексы из магазина.

— Ты серьёзно? — Рассмеявшись, я ставлю локти на стол, упираясь в кисти рук подбородком. И тут меня осеняет гениальная идея. — А если я попрошу, ты приготовишь их сам?

Пит на мгновение задумывается.

— Только если вместе с тобой, — коротко отвечает он, с вызовом поднимая на меня взгляд. Я киваю и, чтобы скрыть неловкость, быстро нахожу себе занятие, подхватывая со стола посуду и направляясь к раковине. Я ополаскиваю тарелки от остатков соуса и поворачиваюсь, чтобы взять у Пита бокалы. Он достает из ящика длинный фартук и подходит ко мне. Мы стоим так близко, что я могу рассмотреть каждую точку в его глазах.

— У тебя невероятный взгляд, — с присущей ему легкостью произносит Пит, и я не знаю, куда деваться от смущения.

— От папы, — отвечаю я, все еще сжимая в руках стакан, — глаза у нас с ним были одинаковые: светло-серые, как дождь. Еще я унаследовала от отца характер и голос, а от мамы… только способность наглухо замыкаться в себе.

Пит слегка улыбается, бережно заводя руки за мою спину и оборачивая вокруг талии длинные белые тесёмки. И в этот момент я даже если захочу, не смогу ни на чём сосредоточиться, кроме его пальцев, нежно поглаживающих мой живот. Своим прикосновением он будто поселяет внутрь сотню бабочек, которые, пытаясь вырваться наружу, бьются тонкими крыльями о стенки, рождая щекочущий трепет.

— Что мы будем печь? Ты же помнишь, выбор только за тобой? — спрашивает он, невзначай бросая двусмысленный намек. Но я замечаю.

Мы смотрим друг на друга. Дыхание становится чаще, а сердце бьётся быстрее, но я не показываю этого.

— Такие же кексы, как на твоей коробке, — говорю я то, что первым приходит на ум, указывая взглядом через его плечо.

— Брауни?

— Брауни, — киваю я в ответ.

Пару минут он перемещается туда-сюда по кухне, заглядывая в шкафы, собирая необходимые ингредиенты и посуду.

— В идеальном брауни три слоя, — Пит ставит на стол широкую чашу, закидывая в неё горсть муки. — Середина обязана быть мягкой и немного сырой, нижний слой — тянущимся, а верхний — хрустящим.

Я гляжу на него и замечаю уже хорошо знакомую мне лёгкую самоуверенность, с которой он рассказывает о том, как правильно смешивать ингредиенты. Отмечаю привычный в такие моменты наклон головы и всепобеждающую улыбку. Но сегодня они меня не раздражают. Теперь они мне нравятся.

— Помню, когда был маленьким, дедушка, тогда он ещё был жив, поделился со мной своим секретным оружием: как приготовить брауни так, чтобы они получились тягучими. На самом деле весь секрет в том, что надо лишь добавить на одно яйцо меньше. Мама никак не могла сообразить, почему у меня они выходят лучше, чем у нее.

Я смеюсь.

— Ты от нее скрывал?

Он просеивает муку, а я наблюдаю за ритмичным движением его рук.

— Чёрт! Ещё как! Что она только не делала, чтобы вытряхнуть из меня этот секрет! — я беру миску, которую Пит протягивает мне, и принимаюсь медленно смешивать уже подготовленные ингредиенты. Он в это время заканчивает с тестом и ставит передо мной противень, позволяя вылить густую шоколадную массу в металлические заготовки, и наши первые совместно приготовленные брауни отправляются в печь.

Мы заканчиваем уборку кухни и встаем рядом у раковины, намыливая руки. Дневной свет, льющийся из окна, подчеркивает голубые глаза Пита и тени, залёгшие под ними. Интересно, его тоже мучают кошмары? Я развязываю фартук и откладываю его в сторону. Пит делает то же самое. Он присаживается на корточки, заглядывая в духовку, и, сверив время на часах, говорит, что осталось минут пятнадцать.

Парень встаёт и наши тела снова оказываются совсем близко. Как будто их соединяют нити — тонкие и очень хрупкие. Я могу более, чем уверенно сказать, что не дышу.

Мелларк подцепляет пальцами шлёвки на моем поясе и притягивает к себе. Он ласково поглаживает меня по щеке, и его взгляд пробирает до самого живота.

Разум твердит, что между нами всё станет только сложнее, но эти проклятые бабочки совершенно не хотят слушаться. Они реагируют на него, как на зажженный в темноте фонарь.

Пит так близко, что я могу почувствовать его дыхание, но при этом мучительно далеко. Разве так бывает? Оказывается, да.

Пит не закрывает глаза, как и я. Наши губы почти вплотную придвинуты друг к другу, но мы не целуемся. Очевидно, что по части упрямства мы равные противники.

Сердце колотится в груди, внутри поднимается жар. Его ладони обхватывают мои плечи, опускаются ниже и легко сжимают талию. Он со стоном зажмуривается, утыкаясь мне в шею.

— Ты словно надо мной издеваешься.

— Нет, — абсолютно серьезно отвечаю я и в миг замираю, потому что он вдруг дотрагивается до моей шеи губами.

— У тебя здесь родимое пятнышко, —шепчет Пит. — Как увижу, с ума схожу.

Выдох срывается на стон, рассыпаясь по телу фейерверком мурашек и дрожи. Он осыпает кожу поцелуями, постепенно спускаясь к ложбинке над ключицей, и я закрываю глаза. Его касания губ лёгкие, слегка прихватывавшие кожу, как замысловатые узоры ночных мотыльков, что переливаясь и мерцая в томном зное летней ночи, отдают ей своё рассеянное тепло.

Внезапно обхватив двумя руками талию, он поднимает меня и усаживает на столешницу. В голубых глазах густой туман, а тяжёлое дыхание только подкрепляет мысли, что он не сможет больше оттягивать поцелуй. И вдруг я понимаю, что сама на это отчаянно надеюсь.

Ещё ближе.

Всего несколько сантиметров.

Я прикрываю глаза, но он касается не губ, а мочки уха, и каждый нерв до самых кончиков пальцев зажигается, словно сто тысяч солнц. Все тело повинуется странному голоду, который можно утолить лишь одним способом, и я повернувшись, целую его сама.

Губы у него тёплые. Он тихонько прихватывает ими мои, и я обнимаю Пита за шею, стараясь удержаться. Я ожидаю быстрого поцелуя, но он не торопится. Кончик его языка проходится по моим губам и нежно их приоткрывает.

Я притягиваю его к себе, стараясь стать ближе, целуя так крепко, что становится трудно дышать. Его язык отчаянно ищет мой, и я, запустив пальцы в светлые волосы, осторожно касаюсь языком его рта, непроизвольно охая от тянущего ощущения. Я никогда ещё никого так не целовала. И никто так не целовал меня.

Я буквально задыхаюсь, удивляясь, где же та сильная Китнисс, которая была уверена, что никогда и никого не полюбит? Почему моё тело словно магнитом притягивает к Мелларку?

Я чувствую, как будто мы создали свое собственное пространство, и ничего извне не сможет проникнуть внутрь, чтобы разрушить его. Ровно как и ничего из нашего мира не просочится наружу.

Когда он, наконец, отрывается от меня, все тревожные мысли растворяются.

— Привет, — улыбаясь, произносит он.

Я улыбаюсь ему в ответ:

— Привет.

Я смотрю на него и не могу отвести взгляда. Что-то изменилось. Это видно по его улыбке, жестам, спокойствии взгляда… Кажется, это тот же Пит, но он выглядит совершенно по-другому.

Пит вглядывается в мои глаза, и я знаю, он ищет ответы на вопросы, что до сих пор его беспокоят. Просто поблагодарить за всё, что он сделал — бесконечно мало. Я не умею красиво говорить, поэтому обвиваю его руками в ответ и крепко прижимаю к себе, чтобы он чувствовал, что я рядом и не отпущу.

— Китнисс, — тихо говорит парень, прикасаясь ладонью к моей щеке. — Я скучал по тебе.

— Что?

— Я скучал по тебе, — повторяет он. — Очень сильно. Я скучал по тебе всегда, со дня нашего возвращения с игр.

Я никак не ожидала услышать эти слова.

— Скажи что-нибудь, — просит он, заглядывая мне прямо в душу. И я, наконец, вижу его настоящего. В его глазах нет больше защиты, той невидимой высокой стены, ограждавшей меня от того, чтобы узнать его. Я гляжу в самую глубину, где на дне теплится отражение летнего неба. Того Пита, которым он был раньше. И сейчас он позволяет мне по-настоящему узнать его. И он прекрасен.

— Пит, — говорю я, изо всех сил стараясь придать голосу побольше убеждённости. По сравнению с Мелларком в красноречии я, как правило, проигрываю. — Прости меня… — снова спотыкаюсь о собственные слова, не понимая, как выразить всю глубину признательности и одновременно отчаянья. Закрываю глаза, слёзы склеивают ресницы. — Просто… Не знаю, как можно с этим справиться. С тобой. С нами.

— О, нет, — твёрдо произносит парень. Он берёт моё лицо в свои ладони и смахивает солёные капли большими пальцами. — Не плачь только, ладно? Не надо больше слёз.

Умудряясь улыбнуться и нахмуриться одновременно, Пит приближается к моим губам, и я чувствую, как он снова накрывает их своими.

— Я мечтал сделать так с момента, когда впервые увидел тебя, — шепчет он и, обвив мои ноги вокруг своей талии, не разрывая поцелуя, поднимает меня со стола и уносит из кухни. Запах шоколадных кексов распространяется по всему первому этажу, наполняя гостиную нотками какао.

— Кажется, брауни сейчас сгорят, — шепчу я, на секунду оторвавшись от горячих губ, когда он кладет меня на диван.

— Я приготовлю тебе другие, — отрезает Пит и тут же возобновляет наш поцелуй. Сначала деликатный и нежный, но вся невинность испаряется, как только он запускает руки в мои волосы и скользит языком в рот. Я не понимаю, как можно чувствовать такую легкость и тяжесть одновременно. Ты как будто борешься с непреодолимой силой, которая все глубже затягивает тебя в пучину, понимая, что бороться с ней бесполезно, потому что сам уже хочешь быть утянутым на дно.

Я поднимаю руки к его плечам, тоже запуская пальцы в волосы, и стараюсь целовать его так же хорошо, как и он меня, но боюсь, у меня не получается. Хотя, кажется, он не замечает. Пит прижимается ко мне всем телом так, словно мы два фрагмента мозаики, наконец подобранные друг к другу. Я закрываю глаза, удивленная тем, как быстро меняется его поведение. Теперь он целует жадно, кусает мои плечи, шею, губы, каждый сантиметр кожи, до которой может дотянуться. Его рука проскальзывает под майку, и я с трудом пытаюсь сдержать звуки, которые вырываются из моего горла. Такие звуки, от которых становится стыдно.

— Не надо, не молчи, — приподнявшись, просит он, касаясь губ своим дыханием. Я открываю глаза и смотрю прямо в его глаза.

Внезапно мне становится наплевать на брауни…

========== Глава 18. Мальчик и любовь без секса ==========

Когда я просыпаюсь рядом с любимой девушкой, то решаю, что всё ещё сплю, потому что мы лежим на моей кровати, переплетаясь телами под простыней. Осознав, что это происходит на самом деле, я боюсь даже пошевелиться, как будто если разбужу её, то дымка этого мгновения рассеется, и она исчезнет. Я смотрю на её тонкую фигуру, уютно сжавшуюся в моих руках, скрытую белым покрывалом; мне не обязательно видеть, достаточно чувствовать. Воображение легко дорисует то, что закрывает ткань.

Осторожно запуская пальцы в тёмные волосы, я убираю их со щеки и заправляю за ухо, затаив дыхание. Китнисс медленно просыпается: ее дыхание меняется, она слегка отодвигается. Сомкнув руки вокруг её тонкой талии, я притягиваю девушку обратно, не говоря ни слова, боясь облажаться и ляпнуть прямо с утра какую-нибудь глупость. Она приоткрывает один сонный, серый глаз, лениво запускает пальцы в волосы и стонет:

— Кто дал тебе разрешение будить меня так рано?

Совсем не понимая последствий, она проводит рукой по моей коже, и мышцы тут же напрягаются под касанием тонких пальцев. Она обводит небольшой круг и повторяет это движение снова и снова. Я закрываю глаза, пытаясь контролировать пульс. Китнисс, конечно же, не подозревает, какая буря разыгрывается у меня внутри.

— Чем мы сегодня займёмся? — спрашивает она.

— Хочу показать тебе одно интересное место.

Знаю, у меня ещё тысяча нерешенных проблем, подвешенных над головой словно гильотина, но сегодня я не собираюсь зацикливаться на них, потому что сегодня все будет только для Китнисс и меня. Я заслужил хотя бы один день.

Китнисс опускает руку слишком низко, опасно приближаясь к границе нижнего белья, еще чуть-чуть и остатки моего самообладания вылетят в окно.

— Стой, стой, стой, — выдыхаю я, перехватывая её ладонь, подношу к губам и целую.

Сосредоточься! Надо сосредоточиться на чем-то другом! Черт возьми, мое собственное тело удивляет меня — понятия не имел, что буду с такой звенящей и неистовой силой желать эту девушку.

— Что такое? — наивно спрашивает Китнисс, поднимая на меня поблёскивающие серебром глаза. — Тебе щекотно?

Я смеюсь, поскольку прикосновение ее пальцев к потенциально опасной зоне уж никак не вызывают щекотку.

— Нет, Китнисс. Не щекотно.

Мой взгляд встречается с её, и когда до девушки наконец доходит смысл сказанных слов, она прячется, ныряя с головой под одеяло. Её щеки краснеют. В свете событий последних суток это выглядит довольно забавно и в то же время дразняще.

— Наверное, пора вставать, — произносит она и ловко выскальзывает из моих рук, оттягивая рукава рубашки, в которой уснула вчера вечером, ниже.

Стараясь сохранить невозмутимый вид, я закусываю щёку. В просторной мужской сорочке она выглядит меньше. С распущенными волосами, спускающимися вниз лёгкими волнами и босыми ногами кажется такой хрупкой и ранимой, сильно отличаясь от образа уверенной в себе охотницы, который я запомнил с арены, так что я не могу отвести взгляд.

— Пахнет тобой, — улыбается она, притягивая острый воротник выше. Я гашу возбуждение, которое проходит сквозь тело подобно электрическому разряду из-за таких наивных и непосредственных слов.

— Я буду внизу, — отвечаю я, и ее голые ноги мелькают на мгновение, прежде чем она скрывается за дверью ванной комнаты.

***

— Где мы? — спрашивает Китнисс, пока я помогаю ей выйти из такси. Телефон в кармане снова начинает разрываться, я достаю его и, опустив взгляд, стираю пропущенный от Августа. Не хочу с ним сейчас разбираться, поэтому прячу мобильный обратно, с глаз долой.

— Не помню, как называется эта улица, — отвечаю я и тяну за её руку, — что-то вроде Аллеи Художников, одно из самых популярных туристических мест в Четвёртом.

Из-за того, что сейчас середина сезона, широкая мощеная мостовая, как огромный котёл, в котором варятся сотни разных по статусу и виду людей, забита туристами из Капитолия, торговцами и уличными музыкантами. Многолюдная, полная жизни, шума и суеты.

Прямо у наших ног на тротуаре рисуют картины художники, заманивая покупателей, чтобы, как только приезжие клюнут, тут же сбагрить им свои «творения». Мы осторожно наступаем на рисунки, изучая их с опущенными головами.

Живописцы, каллиграфы, резчики по дереву, скульпторы — в шелковых рубашках и тряпье, в рабочих фартуках и чистых брюках, но все беседуют друг с другом, будто между ними нет никаких различий.

— Странное место, — поднимает брови Китнисс и прижимается ближе, когда пара мужчин, громко разговаривая и размахивая руками, проходят мимо нас. Их лица покраснели от солнечных ожогов и слишком большого количества выпитого. — В Капитолии творческие места тоже такие?

— Нет, там все скучно и чопорно, — отвечаю я, срывая с заросшей вьюнком стены кирпичного дома пару белых соцветий. — Деньги. Все, что волнует столичных жителей — только они. Даже творчество там возведено в ранг предпринимательства.

— Поэтому тебе так нравится здесь? — спрашивает она.

— Может быть, — я улыбаюсь, протягивая ей крохотные цветы.

Мы медленно гуляем вдоль сувенирных лавок, я предлагаю Китнисс выбрать что-то на память для мамы или Прим, но на все озвученные варианты девушка каждый раз качает головой. Не знаю, что именно она ищет, но мне нравится просто быть с ней, потому я не жалуюсь. Китнисс не отпускает мою руку, и когда проход между торговыми лотками становится совсем узким, я приобнимаю ее, не забыв оставить лёгкий поцелуй на макушке или плече.

Мы проходим мимо нескольких художников, рисующих портреты двух капитолийских пар. Прямо за их мольбертами стоит огромный контрабас, на котором играет тонкая, словно тростинка женщина в длинном сером платье, а девочка-подросток рядом рисует цветными мелками что-то аутентичное на деревянной доске. Отпустив Китнисс на миг, я бросаю пару монет в чехол перед их ногами.

— Китнисс, посмотри, — зову я, но она не откликается.

Я оборачиваюсь и вижу, что девушка, остановилась перед самодельный крошечной витриной старика-ремесленника, торгующего разнообразными резными штучками. Она поднимает и рассматривает деревянный гребень, на рукояти которого вырезана виноградная лоза.

— Мне кажется, это подойдёт идеально, — улыбается любимая.

Я протягиваю старику купюру, и когда она отворачивается, делаю знак рукой, что сдачи не нужно. Он благодарно кивает и прячет бумажку за пояс широких штопаных брюк.

Через пару часов мы доходим до конца туристического квартала. Толпа редеет, а воздух наполняется запахом масла и рыбы. Китнисс скрывается в ближайшем кафе, чтобы воспользоваться женской комнатой, а я стою возле невысокого ограждения и, засунув руки в карманы, смотрю сверху вниз на район, где раскинулись дома Победителей. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь низкие тучи, освещают скатные крыши, от чего те сияют желтизной.

Благополучие. Именно такое слово приходит в голову, когда видишь этот район. «К хорошему действительно быстро привыкаешь», — думаю я, вспоминая свою квартиру в Капитолии. К дурному, впрочем, тоже. Я достаю из пачки, лежащей в кармане сигарету и, прикурив, медленно затягиваюсь.

Китнисс незаметно подкрадывается и обнимает меня сзади. Я, как и раньше, не слышу её приближения. От неё пахнет лесными ягодами и ментоловым шампунем, который неизменно использует Финник.

— На что смотришь? — спрашивает она, прижимаясь ближе.

— На дома. Каждый из них роскошен и ухожен до безобразия, — отвечаю я, указывая рукой на ряд одинаковых строений аллеи Победителей. — Не знаю, видела ли ты трущобы, находящиеся по ту сторону курортной жизни дистрикта. Там рассохшиеся хибарки жмутся друг к дружке, словно замерзшие собаки зимой на улице; у трети из них не хватает стёкол в окнах, а крыши иных просели так, словно со дня на день рухнут, похоронив под собой живущих внутри людей.

— Удивительно, правда, когда в течение нескольких лет ты имел возможность жить и по ту, и по эту сторону? — спрашивает она. — Знаешь, иногда мне кажется, что я была бы рада снова оказаться в своем доме в Шлаке.

Дым от сигареты сдувает порывом ветра. Я делаю последнюю затяжку, тушу её о каменную опору ограждения и бросаю вниз.

— Тебя тянут туда только воспоминания об отце.

Китнисс опускает глаза.

— Просто там всё было хорошо, а действительность… причиняет боль.

Ее голос звучит надтреснуто, глухо, как запись на старой пластинке.

— Это все самообман. Нельзя продолжать жить прошлым.

— Даже когда очень хочется? — спрашивает она.

— Особенно когда очень хочется.

— А ты не изменился, Пит.

В груди екает.

— Почему ты так решила?

— Ну… ты все такой же умный, упертый, говоришь то, что считаешь правильным и тебе не наплевать на других людей, — отвечает она. — Отцу бы ты понравился.

Я потрясенно приоткрываю рот, не решаясь сказать, что сам давно и окончательно считал иначе, потому что привык казаться каким угодно, только не самим собой.

— Спасибо. — Голос подводит меня, и я произношу это шепотом.

Мы встречаемся взглядами. Вторя ее слабой улыбке, я тоже улыбаюсь, протягиваю ей руку, и помогаю спуститься вниз. Рядом прогуливаются голуби, ожидающие, пока кто-нибудь их покормит. Когда мы проходим мимо, птицы взмывают в небо, но, сделав круг, опять возвращаются на место.

— Ты голодна? — спрашиваю я.

Аромат, окутывающий пряным облаком, окружает нас, навевая мысли о еде, и мой желудок тут же начинает жалобно урчать. Китнисс улыбается.

— Я не особо, но ты, кажется, не отказался бы пообедать. — Она указывает на небольшое уличное кафе, вывеска над которым горит зеленым неоном.

Мы проходим через плетеное заграждение и занимаем столик. С тех пор, как мы приступили к еде, разговор несколько поутих. Я прокалываю соломинкой лед в стакане, гоняя его туда-сюда по прозрачному напитку.

Телефон в кармане брюк снова начинает вибрировать, вытаскиваю его на колени и смотрю на экран. Три пропущенных звонка и еще больше сообщений — все от Аннабель. Пока Китнисс ест, я незаметно открываю последнее, пришедшее три минуты назад.

«Пит, я вернулась в Капитолий, как сможешь перезвони мне, пожалуйста».

Я блокирую телефон и кладу его экраном вниз, как будто мне стыдно на него смотреть.

— Кто звонил? — Китнисс внимательно следит за мной, ожидая ответа. Чувствую, как краснеет шея, не хочу ей лгать, но чувство вины опутывает словно вирус.

— Знакомый из Капитолия. Ничего серьезного.

Девушка косо смотрит на меня. Ее пальцы барабанят по чашке.

— Что будем делать дальше? — спрашивает она.

Я отставляя в сторону стакан, в котором за запотевшими стенками кружатся холодные кубики.

— В каком смысле?

Китнисс делает глоток воды, ставит стакан на место и опускает плечи.

— Я говорю о нас, о наших семьях, о наших жизнях. Как мы со всем этим разберемся?

Она вздыхает и начинает крутить в руках солонку, случайно просыпая крупинки на стол. Я молча наблюдаю, как она пальцем собирает просыпавшиеся кристаллики в кучку, и беру её за руку.

— Скоро всё образуется, — заверяю её я. — Я работаю над этим.

Хотя сам знаю, что это если не ложь, то точно не полная правда. Я понуро достаю из пачки в моем кармане последнюю сигарету и зажимаю между зубов. Подношу зажигалку к кончику, прикуриваю и медленно, с упоением, затягиваюсь. Никотин попадает в кровь, и на секунду я чувствую полное умиротворение. Пока не вижу её лицо. Оно говорит красочнее любых слов, и я тушу сигарету в металлической пепельнице.

— Спасибо, — выдавливает девушка и неуверенно соединяет пальцы в замок. — Пит, можно тебя еще кое о чем спросить?

Я кладу вилку на тарелку и киваю, опираясь локтями на стол.

— Конечно, спрашивай все, что хочешь узнать.

Она наклоняется вперед и смотрит на меня предельно серьёзно.

— Как долго ты сидишь на наркотиках?

Хорошо, что я перестал есть, потому что в эту секунду точно бы подавился. Признаться честно, я совершенно не ожидал такого вопроса.

— С чего ты это взяла?

Китнисс смотрит с недоверием. Наверное, я должен быть обеспокоен тем фактом, что мое поведение в течение этой недели привело ее к такой мысли, но мне становится смешно.

— Я видела тебя, когда ночевала в твоей квартире в Капитолии.

Я пытаюсь не засмеяться, сдерживая себя с трудом, потому что гнев в ее глазах очарователен. Она переживает за меня. Теперь, когда я это понимаю, широко улыбаюсь, уже не скрывая.

— Нет, я не на наркотиках, — отвечаю я. Выражение ее лица не меняется. — Не переживай. Это было так, разовое баловство.

Я наклоняюсь вперёд и беру её за руку, глядя прямо в глаза.

— Я не на наркотиках, Китнисс. Обещаю. Давай сменим тему.

Она вздыхает, не знаю, удовлетворил ли её мой ответ. Я прикусываю нижнюю губу и стараюсь вновь завести непринуждённый разговор:

— Может, съездим к родителям? Представлю тебя, как свою девушку.

— Так и вижу реакцию твоей мамы, — хмыкнув, произносит Китнисс. — Вряд ли она будет в восторге от твоего выбора.

— Ты ей нравишься.

— Пит. — Выразительно смотрит на меня она.

— Если бы не нравилась, мама не пригласила бы тебя на ужин.

— Она меня в дом-то впустила только потому, что я приехала с тобой.

— Неправда, — отмахиваюсь я. — Теперь это вопрос принципа. Мы завтра обязательно к ним съездим, пока Алекс с Атласом здесь.

Китнисс слегка улыбается, но смотрит так будто я сумасшедший.

Семья с детьми, сидящая за соседним столиком поднимается и проходит мимо нас, направляясь к выходу. Китнисс взглядом провожает их, а затем поднимает глаза вверх, к небу.

— Может, тоже пойдём, а то дождём пахнет, — тихо говорит она. Наверху собираются тучи, что привычно для Четвёртого, но синоптики осадков не обещали

— Ты ошибаешься, — говорю я, оставляя в папке со счётом пару купюр. — Здесь же горы рядом, поэтому часто бывает облачно. Дождя быть не должно.

И первая капля падает в тот момент, когда я произношу эти слова. Китнисс смеётся и дотрагивается до своих волос, заправляя прядь за ухо. Её смех проникает в меня, а от тёплого взгляда внутри всё сжимается. Кажется, я уже люблю этот звук больше всего в мире.

— Вот, значит, как: не доверяешь моему охотничьему чутью? — с вызовом улыбается Китнисс, и мне начинает казаться, что она нарочно поддразнивает меня. Если бы я не знал её так хорошо, то подумал бы — флиртует.

Всё ещё улыбаясь, она тянется за пакетом с подарком для Прим, я встаю следом, и мы выходим из кафе. Пытаясь не промокнуть, начинаем идти быстрее, потом бежать, но дождь становится сильнее, словно преследуя нас, и чем больше воды он опрокидывает, тем больше я понимаю, что скрываться бесполезно. Мы на секунду останавливаемся и смотрим друг на друга. Наши волосы и одежда полностью промокли. Тротуар, характерный только для курортной части Четвертого почти затопило, а дождь уже льет плотной стеной.

— Как далеко от этого места до дома? — спрашивает Китнисс. Капли стучат по крышам так сильно, что слова почти не слышно.

— Минут пятнадцать, если бегом, — практически кричу я. В такие минуты я безумно жалею, что остался без машины, но, когда Китнисс сама хватает меня за руку и тянет вперёд, начиная бежать, расплескивая из-под ног капли, мне становится плевать. Рядом с этой девушкой я абсолютно схожу с ума.

— Может быть, зайдем куда-то и переждем немного? — предлагает Китнисс.

Может, так и стоит сделать, но у меня возникает идея получше. Потянув её за руку, я сворачиваю в переулок, который, если я правильно помню, ведёт к студии, где я однажды давал пару уроков.

Узкая длинная улица полностью спрятана под навесом из густого вьющегося плюща, что расползается по каменным стенам и решеткам на окнах. Прямо под его сводом развешаны маленькие жёлтые фонари, освещающие дорожку до галереи. Это место словно сошло с оживших страниц древних сказок, и я замечаю, что Китнисс с удивлением осматривается. Ее губы приоткрыты, глаза широко распахнуты.

Она поворачивается ко мне, длинные тёмные волосы насквозь промокли, по щекам стекают капли дождя. Не задумываясь, протягиваю руку и большим пальцем стираю их сначала с одной щеки, потом с другой. Китнисс дрожит и сжимает губы, уперев взгляд в землю.

— Холодно? — спрашиваю я, сходя с ума от желания дотронуться до нее, но пытаюсь держать себя в руках.

Она медленно качает головой, её взгляд сталкивается с моим.

— Это место… оно волшебное. Ты уверен, что нам можно спрятаться здесь? Это не запрещено?

— Да, абсолютно, — притягиваю её к себе, потому что больше не могу сопротивляться. Она не отталкивает меня, лишь смотрит на мои губы. Мы думаем об одном и том же, понимаю я с облегчением. Прислоняюсь своим лбом к ее, наше дыхание кажется таким громким в тишине этого переулка. Она опускает руки мне на плечи, ее пальцы впиваются в мокрую ткань рубашки, и я, наконец, целую ее.

Дождь постепенно ослабевает, но и тяжёлые капли по-прежнему продолжают монотонно стучать по крыше.

— Идём? — спрашиваю я. — Дождь уже не такой сильный.

— Мы промокнем, — говорит она совсем не убедительно, словно ей просто не хочется покидать это место.

— Мы уже и так насквозь мокрые, — смеюсь я. Она сама целует меня и шепчет в губы: — Тогда пообещай, что мы сюда ещё вернёмся.

— Обещаю, — кивнув, говорю я.

Дождь по-прежнему моросит. Теперь мы не бежим, а медленно идём, держась за руки и обходя особенно размашистые лужи.

Я открываю дом, спешно втягиваю Китнисс внутрь, прижимая к двери, и она первой решается коснуться моих губ. Китнисс прижимается ко мне, наша мокрая одежда липнет друг к дружке, как два магнита, сводя меня с ума. Я хватаю край её рубашки, освобождая её из брюк, и медленно тяну вверх.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

— Надо переодеться: в мокрых вещах можно заболеть.

Внезапно телефон в моём кармане снова начинает разрываться. Я пытаюсь игнорировать его, но доносится уже третий гудок.

— Тебе стоит ответить, — отрываясь от моих губ, шепчет она, но я качаю головой.

Китнисс запускает руку мне за спину и ловко достает тонкий аппарат из заднего кармана. Секунду она смотрит в телефон, крепко схватив его пальцами, а потом с силой суёт мне в руки и, оттолкнув, поднимается наверх, громко захлопывая за собой дверь в ванную комнату.

Я опускаю глаза. Имя Аннабель снова высвечивается на экране. Четыре пропущенных.

Чёрт.

Швыряю телефон на комод в коридоре и поднимаюсь следом за ней. Дергаю дверь в ванную, но она заперта изнутри.

— Китнисс, открой, — стучу я, — это не то, что ты подумала.

Спустя минуту она распахивает её и отворачивается. Китнисс открывает стеклянную дверцу душевой кабинки, подставляет руку под поток и поворачивает ручку, пока не начинает течь тёплая вода.

— Дай мне принять душ, — раздраженно произносит девушка, — все мои вещи насквозь промокли.

— Как и мои.

Прислоняюсь к дверной коробке и скрещиваю руки.

—Это. Не. Справедливо, — проговариваю я по словам. Она отводит взгляд. — Там — моё прошлое, а ты — моё будущее. Я никогда больше с ней не буду встречаться, но не могу избавиться от призраков из той жизни в одно мгновение. Ты должна понимать.

Китнисс косо смотрит на меня и, опираясь рукой на кафельную стенку, поочередно снимает носки, резким движением руки кидая их на пол.

— Ну так скажи ей, что больше не собираешься с ней общаться.

Она пристально сверлит взглядом пол, словно от него, а не от меня ожидает ответа.

— Хорошо, я сделаю это.

Из-за пара в комнате запотевшие стекла начинают плакать. Китнисс подходит к зеркалу, проводит по нему рукой, оставляя влажные дорожки и распускает косичку, позволяя мокрым волосам рассыпаться по спине.

— Два дня назад ты дала мне обещание, помнишь?

Она закрывает глаза, словно не хочет об этом говорить.

— Что ты обещала не делать?

Я подхожу к ней ближе и встаю за спиной, глядя на нее в отражение в зеркале.

— Что ты пообещала, Китнисс?

Она медленно вдыхает тяжёлый мокрый воздух, затем смотрит на меня сквозь свои тёмные ресницы.

— Что я приму твоё прошлое, каким бы ужасным оно ни было, — шепчет она. — И что перед тем, как что-то сделать, я буду сначала спрашивать.

— А что ты делаешь сейчас?

Она хмурится и резко поворачивается ко мне.

— Пит, я видела, как ты её целовал. Она красивая, и стройная, и ухоженная. Идеальная. Да я её просто ненавижу, — раздражённо выкрикивает она.

— Мне на неё плевать, — беру ее лицо в свои руки. — Потому что я люблю тебя. Всегда любил только одну тебя.

Тишина расползается вокруг нас как туман. В её глазах, до этого разъяренных, проступает целая гамма эмоций, которые я не могу прочитать.

— Прости, — говорит она мягко, но, признаться честно, не эти слова я хотел услышать. — Мне просто больно, ясно? Больно признавать, что есть другие девушки, которых ты также целовал. Я знаю, что это было не по твоей воле, но…

— Китнисс, — я зарываюсь руками в её волосы и смотрю прямо в глаза. — Во всей этой чертовой вселенной нет ни одной девушки, которую я смог бы полюбить так, как люблю тебя.

В этот момент вся тоска, боль, желание словно водопад обрушивается на меня, распаляя накалившееся притяжение, заставляя цепляться за неё, как за последнюю опору. Я яростно сминаю мягкие губы своими, провожу по ним языком, закидывая её руки к себе на шею. Подталкиваю её к дальней части душевой, прямо под горячие струи и упираюсь одной рукой в стену.

Сверху падают горячие капли, пар обволакивает нас так, словно желает спрятать в своей тяжёлой мгле. От тепла её рта, мягкого стука воды и касаний тонких пальцев я теряю рассудок и, резко закрыв дверь, отгораживаю нас от внешнего мира. Остаемся только я и она. Я и девушка, которую люблю больше жизни, больше всего, что существует. Она в моих руках… прикасается ко мне, целует меня, дышит мной, любит меня, так же, как и я её.

— Пит, — шепчет она моё имя и тихо стонет, и всё, что я думал, что знал раньше о своих желаниях, мечтах или потребностях, в ту же секунду теряется в этом звуке. Теперь моя новая и единственная цель в жизни — это найти способ, заставить её издать этот звук снова.

Одежда мокрым тяжёлым комом тянет вниз, что делает процесс её снятия более сложным, и я стягиваю рубашку Китнисс через голову и освобождаюсь от своей. Моя любимая девушка стоит передо мной в чёрном гладком бюстгальтере без всякой отделки или кружева. Ее грудь вздымается. Черт. Я так хочу её, что с трудом могу соображать.

Её глаза горят огнем, снова и снова притягивая меня, и я послушно поддаюсь и целую, перемещая руки вверх и вниз по её спине. Мои пальцы подбираются всё ближе к прикрытой гладким атласом груди, проскальзывают самыми кончиками под тяжёлые от воды чашки, и я чувствую, как она напрягается.

— Прости меня, — выдыхаю я раскаленный воздух прямо в её губы. Мысленно я уже давно зашел далеко за пределы «дозволенного». — Я действую слишком быстро. Прости. Просто я столько раз представлял, как прикасаюсь к тебе.

— Всё нормально, — смущённо улыбается она. — Просто… нужно привыкнуть.

Я хочу, чтобы она почувствовала себя прекрасной, желанной и полностью, абсолютно уверенной в своём решении довериться мне.

Я поглаживаю гладкую ткань, скрывающую её грудь, большими пальцами, приучая ее тело узнавать мои прикосновения. Откликаться на них. И она вознаграждает меня мучительно-сладким вздохом. Вода, стекая дорожками, ласкает брызгами кожу и, когда озорная струйка, пересекая живот, опускается всё ниже, заманивая меня, тяжёлый вздох сдавливает лёгкие.

Я провожу пальцами по её волосам, щеке, и когда вижу в глазах разрешение, касаюсь тонких лямок бюстгальтера, лежащих на хрупких плечах, поддеваю их и медленно опускаю вниз, открывая загорелую грудь своему взору.

Дыхание бьется, застряв где-то в горле, и все, что я могу делать — это смотреть. Она прекрасна. Я глажу ее, обводя сосок большим пальцем и целуя каждый сантиметр кожи, до которого любимая меня допускает. Её грудь небольшого размера, округлая, идеальная. И самое приятное то, что она настоящая: мягкая и естественная, что делает её ещё более желанной.

Моя рука опускается вниз по её спине, Китнисс выгибается мне навстречу, прижимаясь ближе. Мои пальцы медленно касаются передней части джинсов, и я расстегиваю молнию.

— Я сниму, ты не против?

Штаны мокрые и тяжёлые, плотная ткань с трудом поддаётся, поэтому приходится поднапрячься, чтобы избавиться от них. Я опускаюсь на колени, проводя рукой по изгибу её бедра, затем ниже, с придыханием замирая. Ее руки оказываются в моих волосах. Я целую над коленом, гладя нежную кожу, пока не встречаю тонкую полоску белья.

— Пит, постой, — выдыхает Китнисс. Я застываю.

— Хватит? — спрашиваю я.

Она молчит. А я не хочу позволять себе ничего лишнего. Наконец, она едва слышно произносит:

— А вдруг мне не понравится?

Я медленно поднимаюсь.

— Ты мне доверяешь? — шепчу я. Она кивает. — Тогда понравится, — покрывая короткими нежными поцелуями, дразню её, но на самом деле себя. Провожу рукой по плечу, глажу живот, проскальзывая под кромку белья, и касаюсь её кожи.

Она резко вздыхает, закусив припухшую губу, и я ласкаю её, нежно очерчивая крошечные круги, при этом плавясь и трескаясь по швам сам.

— Пит, — шепчет она, вцепившись в моё плечо.

— Остановиться?

Китнисс, шумно выдыхая, закрывает глаза. Я наклоняюсь, целуя её грудь и ложбинку между ними.

— Нет, — отвечает она, и я устраиваю ей самый лучший душ, который у неё когда-либо был.

***

Я заворачиваю любимую в полотенце и, поцеловав в лоб, прижимаю к своей груди. Делаю длинный глубокий вдох, сжимая свои руки в замок на её спине.

— Пит, я не понимаю… — неуверенно произносит девушка. — Мне кажется, что я какая-то неправильная, потому что ты не стал…

На всякий случай прижимаю палец к ее губам.

— Я просто хочу, чтобы хотя бы в твоей жизни всё было правильным. Чтобы все случилось так, как положено… сначала свадьба, потом секс.

Я замираю, потому что сказанное звучит так, словно я зову её замуж, хотя она даже ни разу не призналась мне в своих чувствах.

— Не стоит торопиться, ведь за поцелуями обычно следует что-то большее, а за ним — ещё большее, и если мы будем продвигаться в том же темпе, то покончим со всей романтикой ещё до следующих выходных.

Она в ответ обнимает меня, прижимаясь щекой к плечу. А я… естественно, я хочу её. Хочу, чтобы утром она краснела только от одного воспоминания о том, что случилось ночью… но в моей жизни всегда было много секса без любви, поэтому я хочу, чтобы все мгновения до того, как она официально станет моей, были временем просто любви без секса. Поэтому я крепче прижимаю любимую к себе, прикасаясь щекой к её макушке, и закрываю глаза, мысленно благодаря, что за всё то время, пока я отталкивал её, она не поставила на мне крест. И в этот миг я осознаю, что Китнисс окончательно разбивает окно в моё сердце и проскальзывает внутрь.

========== Глава 19. Мальчик теперь свободен ==========

Меня будит телефонный звонок. Вибрация, противным скрежетом проходящая сквозь деревянную поверхность тумбочки. Я слегка приподнимаю голову и смотрю вниз, обнаруживая прижавшуюся ко мне Китнисс: теплую, крепко спящую. Её рука лежит на моем животе, щека прижата к груди, мягкие тёмные волосы на моем лице. Нет, не хочу принимать этот вызов. Кто бы это ни был, он может подождать. Аккуратно тянусь рукой к трубке и спихиваю её внутрь тумбочки.

Телефон перестает звонить только, чтобы начать снова. Да будь он неладен: что опять случилось?! Я снова тянусь к тумбочке, хватая аппарат, чтобы посмотреть, кому я понадобился в такую рань. На экране мигает имя «Август», и я отвечаю на звонок, изо всех сил стараясь говорить тише, чтобы не побеспокоить Китнисс.

— Что тебе?

— Это срочно, Мелларк, — его голос звучит ровно и спокойно. Даже скучающе.

— Дай мне минуту, — я выпутываюсь из рук Китнисс, и она что-то сонно бормочет. Тихо поднимаюсь с постели, достаю из шкафа штаны, надеваю их и иду в гостиную.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Сегодня в одиннадцать встречаемся там, где обычно. Не забудь документы.

— А написать не судьба была? — раздражаюсь я. — Мог бы не будить чуть свет! — но он уже положил трубку.

Я поднимаю глаза и застаю Китнисс стоящей в дверном проеме. Тёмные волосы растрепаны, и хотя она спала в моей рубашке, белое тонкое покрывало обернуто вокруг желанного тела, а на лице написана нерешительность. Я убираю телефон в задний карман брюк, обхватываю её руками и притягиваю к себе, хотя кокон из одеяла мешает сделать это достаточно близко.

— Эй, я тебя разбудил?

— Я проснулась, как только ты выскользнул из постели. — Она кладет руки на мою голую грудь. — Всё в порядке?

— Да. Это по работе. Мы с Алекс четыре месяца работали надраскрытием одной из крупных финансовых махинаций, и мне нужно доставить документы, которые она привезла, людям президента, — пытаясь усмирить её своенравные пряди, я пропускаю их сквозь пальцы. — Ты чудесно выглядишь в этом покрывале.

Китнисс улыбается, и её щёки приятно розовеют.

— Готова поспорить, ты бы сказал, что я прекрасно выгляжу в чём угодно.

— Ты права, — улыбаюсь я. Она не из того типа девушек, которые тратят бесчисленное количество времени перед зеркалом, и я люблю её такой, какая она есть. Есть макияж, нет макияжа. Короткое платье или обыкновенные тёмные брюки — что бы она ни надела, мне на ней все нравится.

Если бы я мог, то просто проигнорировал все дела и обязанности, на весь оставшийся день растворившись в этой девушке, потому что сейчас она одна-единственная правильная и нормальная часть моей жизни.

— Проголодалась? — я целую её плечо и тяну за конец покрывала, отбрасывая его в сторону. Белая рубашка, надетая на Китнисс, спускается свободным облаком, прикрывая бедра. Я забрал её из дома специально для посещения нескольких обязательных мероприятий, и так как она лежала сверху, то просто вытащил из чемодана и отдал любимой.

Такие накрахмаленные чопорные рубашки в обычной жизни я не ношу, поскольку они напоминает мне обо всех моментах: выпускных, балах, благотворительных аукционах, где я присутствовал в качестве сопровождающего, о чем хотелось бы забыть. Но на Китнисс эта рубашка мне нравится.

Она буквально тонет в ней. Нижний край доходит до середины бедра, но я знаю, какое тело скрывается под этой слишком просторной одеждой, которая делает его только сексуальнее. Хочу ее. Но жду, изо всех сил стараясь быть терпеливым.

— Кажется, я уже соскучился, — притягиваю любимую за нижний край материи и целую, сжимая в своих руках. Она моя. Это так невероятно правильно. В моих объятьях, в моей жизни. Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить такой подарок, но возвращать его теперь не собираюсь. Вдыхая тонкий аромат её кожи, мечтаю, чтобы время замедлилось, текло словно горячая карамель, неспешно и плавно, потому что эта девушка — сбывшаяся мечта, и я хочу ею насладиться.

— Я должен ненадолго уехать, но скоро вернусь, — говорю я, оставляя лёгкий поцелуй на кончике её носа, — и мы съездим к родителям, как и планировали. Хорошо?

Она кивает и сбегает от меня в душ. Но прежде, чем исчезнуть за дверью, я замечаю проблеск её улыбки, а затем достаю телефон и набираю номер Алекс.

— Какого черта, Мелларк? — недовольно бурчит она хриплым ото сна голосом, и я мысленно даю себе пинок, что сам позабыл про время.

— Прости, если разбудил, — приношу извинения я. — Август звонил, сказал: нужно встретиться.

— И чего ты от меня хочешь? — зевая, спрашивает Алекс.

— Ты уверена, что это всё? — я захожу в спальню, слышу, как в душе льётся вода, тут же захватывая моё воображение и рисуя картины вчерашнего вечера. Я открываю ящик и достаю папку с информацией, которую мы собрали, включая все отчеты о семье Денери и движении средств на банковских счетах.

— Да, Пит, это всё.

— Хорошо, тогда передай отцу, что мы с Китнисс заедем ближе к обеду, — судя по звуку проснулся Атлас и пытается забрать у матери телефон.

— Ладно, передам, — на той стороне слышится возня, — Атлас, нельзя это брать, — а следом возмущенный крик мальчишки. — Всё, Пит, я больше не могу разговаривать.

Пока Китнисс принимает душ, я проверяю ещё раз документы, и спустя час мы вместе завтракаем. Я помогаю ей убрать на кухне и даже уговариваю сыграть со мной партию в шахматы. Из Китнисс выходит ужасный партнёр для игры, но это совершенно неважно. Главное, что она рядом, улыбается мне, обнимает, держит за руку. В тёмной яме под названием «сердце», наконец зажёгся огонек.

Четыре года я намеренно избегал отношений с девушками. Любая из них заслуживала кого-то, кто бы отдал себя целиком. А я не мог этого сделать, как бы мне ни хотелось, потому что подарил часть своего сердца Китнисс ещё много лет назад. Я не могу сказать точно, когда это случилось. В школе, когда она проходила мимо, не замечая меня, на сцене перед Домом правосудия, когда пожал ей руку или в пещере на арене Голодных игр. Меня влекло к ней столько, сколько я себя помнил. Она — девушка, не вписывающаяся ни в одно определение.

Большинство из людей для меня словно брошюры, которые можно прочитать за несколько минут, самых сложных — за несколько часов. Работая за прилавком в пекарне, я часто проводил аналогию. Если человек, здороваясь или забирая заказ, протягивает деньги издалека, то он и по жизни — лёгкий, общительный. Скрытные и двуличные подают руку ладонью вниз, те, кто хочет казаться более сильным и значимым, наоборот прижимают твою ладонь, словно подавляя. Следы чёрной пыли в складках кожи — шахтёр, ворсинки на одежде — скотовод. Жёлтая кожа и запах изо рта — злоупотребляет выпивкой. В Двенадцатом все просты, никто не пытается себя скрыть.

Капитолийцы же оказались ещё проще. Они накладывают яркий макияж, красят волосы, скрываются под дизайнерской одеждой, но это лишь фасад, обёртка, развернуть которую не составит большого труда.

Но Китнисс я отметил сразу. Девочка — загадка. Она всегда выделялась, не имея друзей, не присоединяясь ни к одной компании, не боясь оставаться одной. Даже после взрыва на шахте держалась стойко, словно кто-то вбил внутрь каменный стержень. Но только познакомившись с ней ближе, я понял, что Китнисс — книга, которую хочется читать страница за страницей. Тогда она впервые показала мне проблеск того, какая она на самом деле: стесняющаяся, ранимая, девочка, которая плачет, когда не видит никто. Девочка, которая является противоположностью той, что с гордо поднятой головой упрямо не показывает никому своей боли.

И сейчас я понимаю, что впервые так жажду кого-то, как иссохшее растение жаждет дождя. Только ей я хочу, наконец, обнажить свою душу, раскрыться полностью. Спустя четыре года тьмы это ощущается как освобождение. Полная свобода. Такое маленькое чудо.

— Пит, кажется, тебе пора, — выводит меня из размышлений её голос. Я киваю и, прихватив со стола папку, обуваю ботинки, чмокаю Китнисс в губы и направляюсь к выходу.

— Эй, — окликает она меня у самого порога. — Разве так парень должен целовать на прощание свою…

Фраза слетает с ее губ, но она осекается на полуслове.

— В смысле. Я имела ввиду… — бормочет Китнисс.

Я поворачиваюсь, оставаясь у двери. Не говоря ни слова и не поднимая глаз, Китнисс принимается сверлить взглядом порог.

— Ты назвала себя моей девушкой?

Мне так и хочется растянуться в самой глупой в мире улыбке, схватить её в охапку и закружить по комнате, но я сохраняю серьёзное лицо. Какое же это ребячество!

— Нет, — упрямо твердит она, складывая руки на груди. — Это так глупо.

— Очень жаль. Потому что, когда ты назвала себя так, мне захотелось зацеловать тебя до смерти. — Я прищуриваюсь и смотрю на нее пару секунд с улыбкой, затем поворачиваюсь и выхожу из дома. — Увидимся через пару часов.

На последней дней ступеньке лестницы я слышу взволнованный голос.

— Пит, подожди.

Я поворачиваюсь, опираясь локтем о перила дома, стараясь обуздать свои чувства и ничем их не высказать, но угол моего рта сам собой ползёт вверх.

— Так ты поцелуешь свою девушку, или я так и буду стоять здесь? — говорит она, и я почти физически чувствую, как эти слова, словно необузданное сорвавшееся с губ признание, повисают между нами. Я ждал от неё слов о том, что я ей не безразличен. Глупо это отрицать.

Она смотрит с признательностью и любовью, и от этого моё сердце тает. Я подхожу к ней и, остановившись на пороге, медленно провожу рукой по её шее и волосам. Наклонившись, целую любимую девушку, и чувствую: теперь это мое право. В её словах мне ясно слышится отголосок нашего будущего, того самого, которое я так часто рисовал в мечтах.

«Моя», — думаю я. «Твоя», — отвечает её взгляд. «Я люблю тебя», — добавляет сердце, но в ответ Китнисс лишь легко целует на прощание и добавляет: «Буду ждать».

***

Из-за начала сезона и дешевизны отдыха в Четвертом к обеду на дорогах уже не протолкнуться. От Деревни Победителей до центра города всего пятнадцать минут езды, но из-за наплыва капитолийцев, вместе с которыми в курортную часть дистрикта после зимнего простоя вновь потекли деньги, путь занимает более получаса.

Сделав несколько глубоких вдохов, я подхожу к большому чёрному зданию, умело спроектированному одним из Капитолийских архитекторов всего три года назад. Август построил этот дом, чтобы он больше напоминал бизнес-здание, а не крепость, по сути которым является. Необходимая мне комната находится на самом нижнем этаже, в подвале. И не просто так. В подобных помещениях не делают окон, чтобы у «собеседников» не возникало желание выпрыгнуть или убежать. И чтобы подсмотреть никто не смог. Самое смешное, что все люди, спускающиеся вниз, точно знают, каким будет «разговор». Для большинства из них спуск по винтовой лестнице становится билетом в один конец. Но они не могут не идти.

Я киваю охраннику, и он закрывает за мной дверь. Август сидит за круглым деревянным столом, подкидывая вверх небольшой нож. Один из его любимых. На рукоятке нанесен фамильный герб его семьи. За широкой спиной стоят ещё три парня в чёрных костюмах.

— Давай сразу к делу, — я выдвигаю стул и сажусь напротив, толкая ему через стол папку.

— Может, выпьем? — слишком уж любезно предлагает он.

— Нет, не хочу.

Проигнорировав мой ответ, Август встает, открывает мини-бар рядом с массивным сейфом, наливает вино в два бокала и, поставив один из них на стол, делает большой глоток.

— Зря, Мелларк, — он кивает одному из солдат и тот, подхватив фужер, подносит его мне. — Сегодня у нас более, чем значимый повод выпить. Поверь, ты ещё спасибо мне скажешь.

— За что на этот раз? — я беру стакан и делаю небольшой глоток. — Опять плохие новости? — иронизирую я.

— Неужели я когда-то приносил хорошие? — Август фыркает, словно считает это отличной шуткой. — Ты не только мой подопечный, ты — мой любимый ученик. Уж я бы не стал тебя обманывать.

Я могу с уверенностью сказать, когда человек лжёт, и понимаю, что сейчас не тот случай. Август говорит правду. И это пугает ещё больше.

— За твою свободу! — он поднимает бокал вверх и делает большой глоток.

— Что?

— Ты свободен, президент тебя отпускает. Больше никаких заданий, никакого контроля. Ты сможешь идти куда захочешь.

Моё сердце пропускает удар. Здесь должен быть какой-то подвох. Нет ни единого шанса, что бы Сноу просто так сдался.

— Но… — вопросительно поднимаю я бровь, и губы Августа тут же растягиваются в ухмылку.

Он откидывается на спинку стула и, встретившись со мной взглядом, качает головой.

— А ты не можешь просто так порадоваться, да?

Август берет бокал за тонкую ножку и начинает крутить его в своих руках.

— Старк Вителлий Денери был убит вчера в своём офисе в Капитолии, — медленно произносит он, закуривая. — В течение недели его единственная законная супруга, Аннабель Денери, вступит в должность главы компании.

— И что? — я пожимаю плечами. — Мы знали, что это случится когда-нибудь.

— Пит, какой оборот имеет их компания в год? — его глаза начинают искриться какой-то особенной гордостью.

— 55 миллиардов.

— А на чёрном рынке?

— В три раза больше.

Август демонстративно вынимает изо рта сигарету и выдыхает дым в мою сторону, после чего стряхивает с кончика пепел в пепельницу, и, посмотрев на меня, усмехается:

— Сейчас их семья контролирует сорок процентов подпольного рынка. Тартиус Сарто владеет ещё двадцатью, остальные лишь мелкие пешки на этой доске. Семья Сарто всегда славилась неподобающими деловыми отношениями. Другие игроки тоже. Ты же понимаешь, что девке там нечего делать?

Он делает медленный глоток, смакуя дорогое вино, точно так же как и свои слова.

— Поэтому у президента к тебе особое предложение… — Август поднимает пальцы в воздух, описывая ими несколько кругов, — босс считает, что ты — наиболее подходящий кандидат для этой должности, если можно так выразиться.

— Какого черта это значит?

Август оказался прав: мне нужна выпивка. Я подношу бокал к губам и делаю большой глоток.

— Нужно, чтобы ты женился на Аннабель.

Немигающим взглядом я смотрю прямо ему в лицо, молясь, чтобы никто не заметил, как у меня разрывается сердце. Сказать, что оно раскалывается на миллион кусочков — значит явно преуменьшить.

— Ты подобрался к ней ближе всех. Уж не знаю, как тебе это удалось, Мелларк, но девка в тебя действительно влюблена. Если мы сейчас не воспользуемся ситуацией, то воспользуются другие. А если кто-то из семьи Сарто вынудит её на брак, силой или уговорами, то они получат доступ больше чем к половине подпольных сделок в Капитолии. И тогда последствия будут необратимы… Контроль. Вот на чем держится наша уверенность в завтрашнем дне. В Панеме не может быть вещей, скрытых от глаз президента, ты же понимаешь. Аннабель не сможет вести дела должным образом, ей нужна опора. Крепкое мужское плечо, которое ты ей и обеспечишь.

Договорив последнее предложение, Август замолкает, и нас окружает тишина. Она словно разъедает изнутри. Я чувствую, будто меня ломают снова и снова. Сколько ещё раз я испытаю это чувство перед настоящей смертью?

— У меня есть выбор? — спрашиваю я после нескольких минут молчания.

— Выбор есть всегда. — Август поднимается и хлопает меня по плечу. — Но помни, всегда есть и последствия.

Как я мечтаю проснуться, чтобы этот кошмар, наконец, закончился.

— Я надеюсь, мы услышим о твоем решении в течение двадцати четырёх часов? — произносит он, осушая бокал до дна.

— Конечно, — мой взгляд мечется в его сторону, и он отвечает лишь одним кивком, — дам знать.

Я выхожу из комнаты так быстро, как могу.

— Пит, — Август окликает меня у самой двери.

Я оборачиваюсь и пытаюсь натянуть спокойное выражение на лицо, стараясь не выглядеть расстроенным или ошеломленным, хотя моё сердце бешено уничтожает само себя в груди.

— За всю свою жизнь я не видел ни одного более выгодного предложения. Любой в Капитолии убил бы за такую возможность.

Я сглатываю и молча киваю. На улице ловлю такси, называю адрес и, упав на сидение, закрываю лицо руками, надавливая на глаза. Я словно пытаюсь заслониться от гадкого чувства, что окончательно загнал себя в ловушку, и чем больше я борюсь, тем глубже яма, которую копаю себе сам. И теперь я зарылся в нее настолько глубоко, что кажется живым уже не выбраться.

***

Адски нервничая из-за сегодняшнего разговора, я из раза в раз прокручиваю в голове все возможные пути к отступлению. Миллион раз задаюсь вопросом: все ли варианты я рассмотрел? Я ничего не рассказал Китнисс, просто не смог. Вернувшись домой, натянул знакомую маску спокойствия, словно ничего не произошло.

Я мечусь по спальне, стараясь справиться с потоком мыслей, которые расталкивают друг друга в моей голове. Китнисс вот-вот выйдет из ванной и скажет, что готова идти.

С противоположного края кровати доносится звук оповещения телефона. Я нервно дергаюсь, думая, что это снова Август, и понимая, что мобильник не мой, чувствую облегчение. Но кто может писать Китнисс?

Я протягиваю руку и провожу пальцем по экрану, на котором горит сообщение: «Китнисс, как дела? Мелларк хоть что-то тебе рассказал? Прошло чуть больше недели, но вдруг он уже раскололся. Я знаю, как тебе сложно его выносить, но в любом случае спасибо».

Что?

Её внезапный приезд в Капитолий. Наша встреча. Побег с поезда. Пазл в голове медленно складывается в единую картину, и теперь, пытаясь как-то переварить случившееся, я не могу отвести от телефона глаз.

«Я застряла в Четвертом с самым отвратительным человеком в мире, хорошо, что хоть Финник как-то скрашивает мое пребывание здесь»

Слышу, как в ванной открываются и закрываются створки шкафов, выдвигаются ящики. Видимо, она что-то ищет. Потом в коридоре слышатся лёгкие шаги. Той, которая однажды спасла мне жизнь… которую даже сейчас я всё так же безоговорочно люблю — и одновременно почти ненавижу. Нет причин истерить: не она меня обманула — я сам себя обманул… легковерный идиот, я ведь так мечтал обмануться!

— Я готова, — улыбаясь, Китнисс заходит в комнату и смотрит на меня. — Что ты делаешь?

Набираю полные легкие воздуха и с трудом его выдыхаю, сглатывая по ощущениям колючую проволоку. Делаю ещё один вдох. Тишина и болезненные удары моего сердца гулко отдаются в мозгу.

— Это правда? — указываю я взглядом на её телефон, по-прежнему зажатый в моей ладони. — Что именно ты хотела от меня услышать?

Паника исчезает, и меня начинает переполнять злость. Неужели все её слова были игрой? Неужели я снова попался на этот же крючок?

— Пит, дай мне объяснить…

— Что ты хочешь узнать, Китнисс? Что-нибудь ещё более ужасающее? Грязное? Или более интимное?

Время бессовестно тянется, растворяясь в невыносимой тишине. Оно словно издевается, проверяя меня на стойкость. Хватит тешить себя пустыми надеждами. Ей было наплевать с самого начала. Четыре года прошло, но ничего не изменилось. Я для неё всё тот же жребием выбранный случайный парень, которого навязали против воли — мой персональный кошмар, от которого с самых Игр я не могу очнуться.

— Ты приехала спустя четыре года, потому что тебя попросили что-то раскопать на меня? — спрашиваю я, кожей почувствовав резкость собственного голоса. Он подобен льду, похож на бритву. Я засовываю её телефон в карман и встаю.

— Пит…

— Я прошу честный ответ только на один вопрос.

Разворачиваюсь к ней и смотрю прямо в глаза. Сожаление. Вот что выражает её взгляд.

«В такие моменты ты никогда не умела врать, Китнисс».

— Не утруждайся, — отвечаю я вместо неё. — Я уже знаю ответ, вижу его в твоих глазах.

Не желая больше находится рядом, я спускаюсь вниз, надеваю ботинки, но успеваю услышать её голос:

— Пит, дай мне объяснить.

Но я не хочу ничего слышать. Все, что я ощущаю — сплошную волну боли, неустанно обрушивающуюся на мою голову. Снова и снова. Я выскакиваю на улицу и пишу сообщение Финнику:

«Увези Китнисс обратно в Двенадцатый. Даже если она будет сопротивляться. Хоть в мешок посади, завтра её здесь быть не должно. Пожалуйста.»

Вдыхая раскаленный на солнце воздух, я набираю номер Августа, подношу трубку к уху и, прочистив горло, говорю: «Я согласен».

Комментарий к Глава 19. Мальчик теперь свободен

Спасибо, что вы со мной! ❤️

А для тех, кто любит позапутаннее, мой новый роман:

https://ficbook.net/readfic/8663797

========== Глава 20. Мальчик, который ставит условия ==========

Комментарий к Глава 20. Мальчик, который ставит условия

Сегодня день рождения у одного очень светлого и доброго человека, что словно солнышко всегда радует нас своим теплом!

AnnaEsme, Анечка, пусть все твои самые сокровенные мечты исполнятся!

❤️❤️❤️

Я шагаю вперед, не разбирая дороги. Чем дальше от Китнисс, тем лучше. Лишь бы не видеть ее больше, не слышать, не чувствовать. Подальше от самого себя, что вечно её оправдывал, вечно защищал и выгораживал, хотя здравый смысл, словно капающий кран, монотонно стуча по макушке, тихо нашёптывал: «Она тебя не любит».

Да и с какой стати?

Если ей и раньше было плевать, собирался ли я за неё умереть на арене, что должно измениться сейчас?

Как специально, собственный разум начал словно картинки в калейдоскопе, подбрасывать воспоминания, связанные с Китнисс, которые я так старательно годами запихивал в самый дальний и тёмный угол своей памяти. Туда, куда лучше не заглядывать, чтобы ненароком не разбередить внутренних монстров: сворачивающийся кольцами испуг, истерично рычащую ярость и липкими пальцами вцепляющуюся в горло неуверенность. Я надеялся, что давным-давно похоронил их. Закопал, присыпав землей и, уходя, плюнул на их могилы. Но нет. Появилась она и снова, словно за жабры вытянула этих тварей из темной, кажущейся спокойной, глади моей души.

«Китнисс и раньше отлично притворялась». Да, так, что я сам повелся.

Идиот.

Пора бы уже привыкнуть.

Внутренности медленно заполняет обида, растекаясь расплавленным воском по венам. Даже «любовь» для нее — слишком сложное слово, она ведь так ни разу и не призналась. Да и кому эта любовь нужна? «Ты ей не нужен… как в общем и никому».

Даже не заметив, как добрался до центра Дистрикта-4, я открываю стеклянную дверь, достаю телефон из кармана и набираю номер Августа. Сердце стучит, умоляя хоть немного сбавить темп, но я, перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь на самый верх. Пусть лучше лёгкие разрываются от нехватки кислорода, чем душа от боли предательства.

Спустя, кажется, вечность, глава президентской охраны поднимает трубку.

— Ты добирался сюда на планолете? — в лоб спрашиваю я. — Подбрось меня в Капитолий, Аннабель там, и я хочу вечером уже быть у нее.

— Вот это деловой подход! — Могу поклясться, Август одобрительно покачал головой. — На крыше через 40 минут.

— Я уже там, — преодолевая последнюю ступеньку, тяжело дыша, выдавливаю я.

Мышцы начинают ныть, отдаваясь болью, а легкие горят так, словно кто-то облил их керосином и кинул горящую спичку. Но это мелочи по сравнению с зияющей дырой, которая развернулась в груди. Дырой, которая с каждой секундой становится больше. Ведь я знал, что так случится. И все равно позволил себе поверить в её ложь.

Я захлопываю за собой дверь и присаживаюсь на один из бетонных блоков, торчащих из плоской крыши. Приготовленный планолет уже на месте и ожидает, обдавая раскалёнными потоками воздуха из шлюзов.

Бело-голубое, практически бесцветные небо простирается в самую даль, сливаясь с морем в одно целое, словно между ними не существует границ. Ветер треплет рубашку, охлаждая разгоряченное тело и раскидывая волосы в разные стороны, но даже он не спасает от испепеляющего дыхания зверского лета. Где-то вдалеке слышится звук прибывающего теплохода, а я убегаю, оставляя этот маленький спокойный город и то, что случилось в нём, позади. Эта жизнь не для меня. Впрочем, так было всегда.

Август, в компании своих привычных телохранителей, распахивает двери и широким шагом направляется ко мне. За ним следует Алекс, и по выражению на её лице я понимаю, что звонок начальника застал мою напарницу врасплох. Атласа она, по-видимому, оставила у родителей.

Август подходит ближе, обнимая меня рукой за плечи. Он очень хорошо разыгрывает из себя старого знакомого — маска, за которой скрывается беспринципный лицемер.

— Пит! — хлопает он меня по спине. — А мы с Алексис как раз говорили о тебе.

Девушка останавливается рядом с одним из охранников, отворачиваясь от порочного взгляда Августа, который пожирает взглядом ее открытые ноги.

— Спасибо, что испортил отпуск, говнюк, — скрестив руки на груди, ворчит она. Видимо, ещё не в курсе.

— Непредвиденные обстоятельства, — отвечаю я коротко. — Искренне надеюсь на твою помощь.

Алекс фыркает.

— Зря надеешься, Пит!

Только Крейн умеет произносить мое имя так, словно камень в голову бросает.

— Надеюсь, ты хорошо провел время? Отпуск прошел не зря?

— Хватит, Алекс, — с улыбкой останавливает её Август. — Давай хотя бы попытаемся изобразить на лице радость из-за того, что мы, наконец, избавляемся от Мелларка. — Он поворачивается к девушке и выгибает бровь, а потом с довольным видом направляется к планолету, следом за ним шагает охрана.

— Не знал, что то, с кем я провожу свободное время, подлежит твоей критике, — отбиваюсь я.

— Да, знаешь, подлежит, когда ты используешь влюбленную в тебя девчонку, чтобы на следующий день сбежать.

Я беру её под локоть, подталкивая в сторону кабины, и шепчу:

— Поговорим позже. Здесь не место.

Заняв свободное кресло напротив Августа, я молча пялюсь в пол. Алекс устраивается в соседнем ряду, предпочитая не пересекаться со мной взглядом. Она ещё ничего не знает, но я ей обязательно расскажу. Когда-нибудь потом.

«Неужели я действительно решил, что смогу покорить ее сердце? Вот уж точно у кого этого органа никогда не было».

От самообличительных рассуждений меня отвлекает телефон, вибрирующий в кармане. Дисплей мигает уведомлением о трёх пропущенных звонках, и на экране тут же высвечивается сообщение от Алекс. «Если ты сейчас же мне не расскажешь, что произошло сегодня днём, я тебя пристрелю».

— Что, поклонницы покоя не дают? —ухмыляется Август.

Я пропускаю его идиотский комментарий мимо ушей и набираю сообщение. Не знаю, как вкратце описать все то, что случилось, но когда собираю буквы в слова, от осознания становится ещё противнее. Внутри темно, словно кто-то выключил свет, и я стараюсь точно также отключить все чувства и эмоции. Так нужно. Так легче.

— Правильное решение, Мелларк! Аннабель просто до одури горячая штучка.

Август вытягивает длинные ноги и, отстегивая ремень, устраивается в кресле поудобнее.

— Эвердин ты всегда сможешь закинуть в соседний дом, раз уж она тебе так нравится. Когда трахаться с одной надоест, нагрянешь к другой.

— Она мне не нужна, — резко бросаю я, не удосужившись даже повернуться в его сторону. — Эвердин ничем не отличается от всех прочих, так что не велика потеря.

Я ловлю удивлённый взгляд медовых глаз напротив, и неуверенный в том, что вынесу её испепеляющий взор, предпочитаю отвернуться и приступить к решению важных на этот момент вопросов.

— Август, — я намеренно обращаю на себя его внимание, — я хотел поговорить насчёт условий, что мы планировали обсудить, — мой голос звучит ровно и уверенно.

— Слушаю, — отвечает он, явно заинтересовавшись.

— Мне нужно, чтобы Сноу отпустил Финника.

Я смотрю на него в упор, замечая, что за равнодушным взглядом прячется недовольство и растерянность. «Думаешь, только ты можешь читать меня. Ошибаешься!»

— Он нужен мне. Для помощи и личной защиты, — продолжаю я настойчиво, — Старка Денери убили, несмотря на то, что с ним всегда была куча охраны. Значит, это сделал кто-то из своих. Я не хочу закончить, как он, поэтому мне рядом нужен человек, которому я могу безоговорочно доверять.

— Это исключено, Пит, — произносит Август, вытаскивает сигарету и начинает крутить ее в руках. — Президент никогда не пойдет на это.

— У него есть другие кандидаты на пост главы компании? — Я смотрю на Августа, он сохраняет молчание. И это самая лучшая реакция. — А раз так, то ему придётся принять мои условия.

— Я переговорю с боссом и дам тебе знать, — слишком уж равнодушным тоном произносит он, а потом, растягивая слова, словно наслаждаясь их вкусом, добавляет: — Правда, мне придётся доложить и о приезде мисс Эвердин… И о том, как «продуктивно» вы проводили время вместе.

Гадкая ухмылка появляется на его лице, и все внутри меня закипает.

— Ты не посмеешь, — цежу я сквозь зубы. И только порываюсь встать, как один из охранников тут же впечатывает меня в сиденье, силой удерживая на месте.

Я хватаю его, заставляя убрать пальцы с моего плеча.

— Руки убери!

Август медленно поднимается с места и, подойдя ближе, слегка наклоняется, вглядываясь в мое лицо.

— Посмотри на меня, — приказывает он холодным голосом, не терпящим возражений. Я неохотно поднимаю глаза, встречаясь с ним взглядом. — Ты сможешь выполнить порученное задание? Или Эвердин так на тебя действует, что ты напрочь позабыл все, чему я тебя учил? Может, стоит возобновить тренировки?

Все мое тело неосознанно передёргивает от воспоминаний «тренировок» с Августом и его командой убийц. Костяшек пальцев, разбитых в кровь, сломанных костей, запаха сырости и плесени темного подземелья, психологических манипуляций, пыток. Но все это оказалось ерундой. Дальше было хуже. Находиться по ту сторону оказалось легче, чем принимать в этом участие лично.

«Либо ты сломаешь слабака в себе, либо эта система сломает тебя!»

Нет. Я не хочу ещё раз переживать это.

— Я смогу всё выполнить в самом лучшем виде, — медленно отвечаю я, взяв под контроль гнев и боль.

Август изучающе смотрит на меня, затем кивает и похлопывает по плечу:

— Тогда готовь речь на предложение руки и сердца. Тебя ждет счастливая семейная жизнь.

***

Застыв в нерешительности перед уже хорошо знакомой высокой дубовой дверью, я выдыхаю и нажимаю на кнопку звонка.

Она будет рада.

Примчался по первой просьбе из другого дистрикта. Чем не влюбленный по уши парень?

Спустя минуту на лестнице слышны шаги, и с громким щелчком дверь распахивается, открывая взору стройные длинные ноги в пушистых белых тапочках. Не успеваю я поднять взгляд, как Аннабель бросается мне на шею, пряча лицо в воротнике рубашки, и крепко прижимается всем телом.

— Пит, ты приехал!

Я закрываю глаза. Перед лицом проносятся десятки масок, и я, выбирая нужную, срастаюсь с ней, становясь идеальным парнем, чувственным любовником, а потом и вовсе — надежным мужем…

— Разве я мог в такой момент оставить тебя одну.

Я сцепляю за её спиной ставшими влажными пальцы, приготовившись ловить каждый её всхлип, каждое слово, и горько улыбаюсь.

Мне уже приходилось бывать в доме Денери. Вернее, в спальне Денери. Да плевать. В тот день мы пришли уже за полночь, её муж был в командировке в Первом, поэтому возможности рассмотреть интерьер мне в тот раз не представилось. Девушка тянет меня за руку, ведя за собой сквозь просторный холл в гостиную.

Она оформлена в том же стиле, что и коридор: золотистые ковры и молочные стены. Современная Капитолийская классика. Из полукруглых окон гостиной открывается вид на центральную улицу, мощеную позолоченной брусчаткой так, что она переливается, отбрасывая миллион радужных бликов, когда солнце в зените. В середине зала выстроен мраморный камин, вокруг которого расположена зона диванов и красных кожаных кресел. На противоположной стороне — лестница, которая, если мне не изменяет память, как раз ведёт к хозяйской спальне.

Над каминной полкой висит огромный портрет Старка и Аннабель. Рядом с девушкой на картине изображен высокий, худощавый мужчина с впалыми щеками, тонкими, светлыми волосами и бледно-серыми глазами. Вероятно, он был не так уж и плох в молодости, но стресс и годы жизни в Капитолии оставили на нём свой след.

— Я ведь его никогда не любила, — словно пытаясь оправдаться, поднимает Аннабель на меня глаза и усаживается рядом на диване, складывая руки в замок. — Родители выдали замуж, когда мне только пятнадцать исполнилось. Решили, что эта сделка поднимет компанию на новый уровень. Они, в общем-то, оказались правы. Спустя год они разбились на машине. Насмерть. Несчастный случай, который, уверена, не был случайностью. А теперь и Старк, — борясь с потоком слез, рассказывает она. — Хотя я и не любила его, но все же… привыкла, наверное, за столько лет. А потом они придут за мной, я в этом не сомневаюсь, Пит.

Комнату окутывает болезненная тишина, изредка нарушаемая всхлипами девушки на моем плече. Я слушаю всё, что она рассказывает о первых годах жизни в статусе жены Денери. Изредка киваю, глажу ее по голове, целую в висок, подставляю плечо. Оказывается, Аннабель всего лишь двадцать девять лет. «Не так уже и много» — ищу я положительные стороны будущего брака.

Муж был старше её на двадцать лет. Слишком грубый, вечно занятый, но по достоинству ценивший молодую красоту. По сути, Аннабель — девушка, проданная за деньги. Ей тоже приходилось спать с нелюбимым человеком против воли. Ломать себя, подстраиваться и прогибаться ниже, на публике продолжая сверкать, подобно ограненному алмазу. Где-то в груди щемит от её слов. Она, как и я, одинокий, никому не нужный человек в огромном городе денег и лжи. Такая уверенная снаружи, тихая и разваливающаяся на части внутри.

Оказывается, она помогает сиротскому приюту в Первом и построила больницу в Четвертом на собственные деньги. Почему я раньше не замечал этого? «Потому что всех девушек ты рассматривал только в качестве очередного рабочего проекта», — подсказывает внутренний голос.

Но зато она честная. И не притворяется тем, кем её хотят видеть. Я же давно потерял самого себя, научившись каждый раз подстраиваться, вылепляя себя нового, подобно пластилину. Был ли среди всего этого обмана настоящий Пит Мелларк? Вряд ли.

— Пит, ты меня слушаешь? — врывается мягкий голос в моё сознание, отрывая от самокопания. — Давай я принесу кофе, а то болтаю без умолку уже целый час, а тебе ничего не предложила, — в её голубых глазах читается беспокойство, соединяясь с чем-то едва уловимым, вроде сожаления, вины или чего-то ещё. — Я отпустила прислугу. Видимо, зря. Старк всегда говорил, что из меня отвратительная хозяйка.

— Ничего не нужно, не беспокойся, — я прижимаю Аннабель ближе.

— Чувствую себя предательницей, — тяжело вздохнув, произносит она. — Его не стало совсем недавно, а я уже обнимаю тебя в этой квартире, на этом диване… — моя будущая невеста резко садится и, перекинув через плечо волосы, добавляет: — Но знаешь, мне плевать. Ему всегда было всё равно. По сути он для меня не больше, чем деловой партнер.

— Если хочешь, поехали ко мне, — предлагаю я. Впервые я готов пустить девушку в свой дом (если, конечно, не брать в расчет Китнисс).

— Мне так страшно, Пит, — закрывая лицо ладонями, всхлипывает она. — Все время кажется, что за мной придут, как за ним, и никто мне не поможет.

Я поднимаю её подбородок, аккуратно касаясь лица пальцами, и произношу:

— Не бойся, я с тобой.

Аннабель хватается за ворот моей рубашки и притягивает к себе, отчаянно пытаясь забыться, избавиться от проблем в голове, спасаясь поцелуем. Её губы мягкие, идеально ухоженные, с легким привкусом кофе.

В этот момент в голове мелькает мысль, что она не только спасается сама, но и спасает меня. Акт взаимоспасения. Забавно, если подумать.

Пересаживаю её к себе на колени, задирая тонкое шифоновое платье, больше похожее на домашний халат. Кусаю губы, проникая языком в рот. Её пальцы зарываются в мои волосы. Разум, до сих пор отказывается свыкаться с мыслью, что в моих руках уже не Китнисс, но я решительно приказываю ему заткнуться, потому что чуть горьковатый шоколадный вкус губ Аннабель упоительно дурманит, очищая мысли лучше любого успокоительного.

Поддаваясь эгоистичному желанию и стараясь не думать о том, что будет со мной дальше, я крепко прижимаю хрупкую фигуру девушки к дивану, перемещая наш разговор в горизонтальную плоскость. Обида снова пытается прорасти изнутри, пуская корни в самое сердце, но я подрезаю это дерьмо.

— Я люблю тебя, Пит, — шепчет девушка, проводя пальцами по моей груди и освобождая мелкие чёрные пуговицы из петель. Я перехватываю тонкую кисть и целую пальцы, украшенные несколькими золотыми кольцами.

— И я… — кажется, будто в горле вырастает ком размером с футбольный мяч, — … тоже, — выдавливаю в ответ.

«Если врешь, что счастлив, постарайся хотя бы, чтобы голос не дрожал…»

Аннабель обхватывает мои бедра ногами, начиная призывно изгибаться навстречу, но моё тело не реагирует. Совсем.

«Какой ты, к черту, эскорт! Жалкий подкаблучник! Это из-за нее», — подсказывает разум, и я с обидой запихиваю слова ему обратно в глотку, но, смирившись с очевидной правдой, целую Аннабель в лоб и потуже запахиваю её платье.

***

В ту ночь мы не пытались очиститься от памяти, жадно используя друг друга в корыстных целях, не кусали губы, освобождаясь от боли и одиночества. Ничего не было. Я не смог. Не смог находиться в постели с другой девушкой. По крайней мере не так скоро.

Я сослался на банальную усталость. Аннабель поняла и, вволю выплакавшись, заснула на моем плече. В одном я просчитался — утром наступает новый день и даже, если ты встречаешь его в постели с симпатичной блондинкой, тошно не меньше.

— Господи, Мелларк, ну почему ты такой идиот? — не переставая распаляться, Алекс достает из верхнего ящика комода чёрный галстук, захлопывая его с такой силой, что от удара картина на стене начинает дрожать. — Видно же было, что Эвердин в тебя влюблена. Я девушка, я такое мимо глаз не пропущу!

Я смотрю в зеркало на свой идеально сидящий костюм. Ненавижу свое отражение, и особенно этот взгляд. Когда-то мои глаза светились, теперь в них кромешная тьма.

— Прекрати, Алекс, — застегивая такую же чёрную рубашку, я выбираю пару запонок и вставляю их в петли. Сегодня я с ног до головы в черном. Интересно, как бы чувствовал себя Старк, узнав, что его «скорбящая» жена заявилась на его похороны с любовником? — Я знаю Китнисс гораздо дольше, чем ты. Поверь мне, она не впервые притворяется влюбленной. Да и кому я это рассказываю, ты сама видела на экране.

— Но ты же не любишь Аннабель!

— Зато она меня любит, — наклоняясь ближе к зеркалу, наношу на ладони немного геля и укладываю волосы назад. — О чем не устает говорить, между прочим.

— Но ТЫ её не любишь! — Алекс подходит, перекидывая галстук через мою шею и чересчур сильно затянув, начинает завязывать классический узел.

— Полюблю.

Ужасно хочется закурить, и я засовываю руки в карманы в поисках пачки сигарет.

— Алекс, она красивая, добрая и милая. У неё большое сердце, и даже в сексе у нас всё отлично, так что не вижу никаких препятствий для того, чтобы сделать её своей женой.

— А самое главное — богатая, — добавляет она.

— А самое главное — она меня обожает, — поправляю я. — Женюсь на ней, мы завершим все, что планировали, а потом уедем из Капитолия и будем жить счастливо.

Алекс хватает меня за подбородок, заставляя смотреть ей прямо в глаза.

— Или ты испортишь жизнь не только себе, но и ей. Как твой отец.

Она запихивает не подошедшую рубашку в шкаф и заправляет огненно-красную прядь волос за ухо. Алекс вчера перекрасила её в цвет солидарности с «огненной» Китнисс. «Каждый раз, глядя на меня, будешь вспоминать о том, какой ты придурок, что бросил ее».

— А знаешь, что самое смешное? — ослабляя чересчур сильно затянутый узел, ухмыляюсь я.

— Удиви меня? — закатывает глаза девушка и, вновь открывая злосчастный ящик, достает оттуда бархатную коробочку с кольцом. Я не собираюсь делать Аннабель предложение, ещё слишком рано, но заявить о серьезности намерений необходимо уже сейчас.

— Я всё равно не могу на неё сердиться.

— На кого? На Аннабель?

— На Китнисс, — выдыхаю я, падая в широкое кресло, запрокидываю голову назад и закрываю глаза.

— О чем я тебе и твержу, идиот.

— Прошел только один день, а мое сердце опять начинает её оправдывать. Вроде как, а вдруг она и правда смогла полюбить меня, пусть вначале и обманывала.

— А ты просмотрел её телефон? Узнал, кто заказал за тобой слежку? — с нескрываемым интересом произносит девушка.

— Нет, я не смог.

— Пит! — она произносит моё имя, точно ругательство. — Ты совсем что ли страх растерял? Или от «любви» к Аннабель помешался? Чего ты ждешь?

Я до боли закусываю нижнюю губу и, не открывая глаз, произношу:

— Просто не хотел опять всё это видеть.

Я жду, что Алекс примется снова меня отчитывать, но вместо того, чтобы разразиться гневной тирадой, она подходит и крепко обнимает меня.

— Всё образуется. Я знаю, сейчас тебе кажется, что жизнь идёт под откос. Поверь, именно так я себя чувствовала, когда узнала, что беременна. Но спустя время я поняла, что ни о чём не жалею.

Отстраняясь, я легко улыбаюсь ей.

Жалею ли я?

Ненавижу это слово, потому что им можно охарактеризовать почти всю мою жизнь. Конечно, я всегда знал, что жизнь несправедлива. Но анализируя свою, я всё больше задаюсь вопросом, какого черта я оказался в её чёрном списке?

— Как быстро распространятся слухи, что я намерен занять место Старка? — спрашиваю я у Алекс. — Я хочу усилить охрану над домом и приставить кого-то к Аннабель, и как только Финник вернётся…

Телефон в моём кармане начинает звонить.

— О, вот и Одэйр.

Приготовившись терпеливо выслушать рассказ Финника о том, как Эвердин сопротивлялась и что именно ему пришлось придумать, чтобы заставить её уехать, я прикладываю телефон к уху и тяжело вздыхаю.

— Пит, у меня проблема. Китнисс, она…

Воздух в комнате натягивается как струна. Алекс замирает, кожейпочувствовав неладное. Словно опасаясь собственного голоса, я глухо выдавливаю:

— Что с ней?

— Она исчезла. Я прождал её несколько часов, думал, вдруг убежала и вернётся. Потом пытался найти, но её нигде нет.

Я судорожно хватаю её телефон и, открыв переписку, начинаю читать с самого начала.

«Гейл? Тринадцатый? Какого черта?»

От злости и собственной глупости, кидаю телефон Китнисс в стену. Он разлетается на сотню маленьких кусочков. Сбрасывая звонок Одэйра, по памяти набираю длинный номер и, сверившись с часами, выбегаю на улицу.

— Это Мелларк, нужно поговорить.

========== Глава 21. Мальчик и партия в шахматы ==========

После того, как Пит уходит, меня начинает бить такая истерика, что ничто и никто в этот момент не в состоянии её успокоить. Я практически прирастаю к окну в надежде, что Пит позлится и вернется. Позвонить ему я больше не могу, так как мой телефон он забрал с собой.

От боли я сгибаюсь практически вдвое: внутри столько стыда, что он словно тяжелый ком тянет к земле. Я знаю почему Пит разозлился, и по какой причине даже шанса не дал объяснить.

Я его предала.

Опять.

И понятия не имею что сделать, чтобы он снова смог довериться мне.

Когда я наконец прихожу в себя, за окном уже совсем темно, солнце закатилось за горизонт, и деревня победителей потонула во мраке. Но темнота внутри меня чернее той, что простирается за окнами. Я открываю дверь и вглядываюсь в освящённую фонарями улицу. Снаружи тепло, хоть и ветрено, но я все равно обхватываю себя руками.

Его нет.

А вдруг больше никогда не будет?

Я поднимаюсь в спальню, присаживаясь на толстый мягкий матрас, уговаривая себя лечь спать.

«Он вернется. Он всегда возвращается!» — убеждаю я саму себя, хотя крошечный росток сомнения тут же пускает корни в самое сердце.

Снизу раздается стук в дверь. Радостно подскочив, я кидаюсь по лестнице, преодолевая по две ступеньки за раз. Глубоко вдохнув, распахиваю дверь и только в этот момент понимаю…

… что Пит бы открыл ключом.

На пороге стоят трое незнакомых мужчин в черной кожаной форме. Я делаю шаг назад, крепче хватаясь за дверную ручку. Я еле дышу, но всё же поднимаю глаза, встречаясь с холодным взглядом одного из них.

— Я могу вам чем-то помочь? — спокойно произношу я.

Один из солдат делает шаг вперёд, фонарь над входом освещает его лицо, и я инстинктивно отступаю глубже внутрь дома. Совсем молодой, не старше двадцати пяти лет, парень, внешне напоминающий трибутов-профи из Второго.

— У меня команда доставить Вас во дворец, — он затягивается сигаретой, нисколько не беспокоясь о том, что я могу оказать сопротивление, а затем выкидывает её на дорожку. Яркий огонек остается мерцать на жёлтой каменной плитке.

Я понимаю, что драться бесполезно. Их трое, и они больше и сильнее меня, к тому же с собой у меня нет никакого оружия. Может, получится убежать? Я мысленно прикидываю сколько времени потребуется на то, чтобы добраться до заднего входа в дом.

— Вы не имеете права… — но не успеваю я закончить предложение, как один из охранников кидается на меня, зажимая рот платком. Я отбиваюсь, пытаясь оторвать его ладонь от моего лица. Запах ментола проникает в сознание. Сил становится меньше. Я пытаюсь поднять руку, но она словно одеревенела, не сдвигаясь ни на дюйм. Глаза закрываются, и я падаю, проваливаясь в глубокие топи, которые накрывают с головой, даря раскаленным мыслям прохладное облегчение.

***

Кап… Кап… Кап…

Проморгавшись, я с трудом открываю глаза. Вокруг темно и пахнет сыростью. Перед глазами мелькают размытые пятна, не желая собираться в единый образ. Голова раскалывается, внутри полная мешанина, словно кто-то вытащил все чувства, воспоминания и эмоции, хорошенько встряхнул их, перемешав, а после засунул обратно.

Прижимая ладони к вискам я снова пробую сфокусировать взгляд и подняться. Матрас подо мной издает противный скрип, и когда все части комнаты встают на место, перестав кружиться, я понимаю, что нахожусь в камере. В самом углу с потолка капает ржавая вода, образовывая на полу небольшую лужицу, а с противоположной стороны клетки раскачивается, подгоняемая сквозняком, тусклая лампочка.

— Очнулась? —хрипит кто-то, и я резко разворачиваюсь в поисках источника звука.

— Кто здесь? — мой собственный голос осип, будто я долго кричала и сорвала его. Так, что даже от пары простых слов я закашливаюсь. Сколько я уже здесь? Как долго спала?

— Камера справа, — доносится из темноты. Я верчу головой, но ничего кроме пыли, мерцающей в воздухе каменного коридора, не вижу. Пытаюсь встать, чтобы подойти к решетке, но дернувшись, падаю обратно на грязный матрас, потому что одна моя рука прикована к кровати.

Проглатываю ком в горле, проталкивая внутрь панику и дикий страх. Сноу меня поймал. Но я ничего не нарушала, у него нет оснований держать меня здесь!

— Успокойся, — произносит незнакомец, вернее, судя по голосу, женщина, пару раз кашляя. — Если бы он хотел убить тебя, то давно бы уже это сделал.

Сначала я ничего не вижу, но потом, когда глаза привыкают к тусклому освещению и перестают слезиться, различаю тонкий женский силуэт.

— Кто Вы? — спрашиваю я, прикрывая глаза и пытаясь справиться с головокружением. — И за что сидите здесь?

Она раздраженно хмыкает.

— Я могу тебе сказать одно, Китнисс. Я буду возвращаться в этот день снова и снова. День за днём, год за годом. И думать о том, что было бы, если бы я приняла другое решение, — она делает паузу. — Если конечно Сноу позволит мне это, ведь завтра, вполне возможно, для меня вообще не настанет. Забавно, но теперь у нас с тобой гораздо больше общего, чем могло казаться.

— К чему Вы клоните? — напрягаюсь я.

— Твой напарник, Пит.

Я ошарашенно замираю.

— Причем здесь Пит? — сглотнув, спрашиваю я. Меня вдруг начинает трясти от неприятного предчувствия.

— Не удивлюсь, если ты оказалась здесь благодаря его стараниям. Общительный, сердобольный — он всегда производит впечатление того, кому можно доверять. Правда? — в голосе женщины слышится странное спокойствие, будто она уже смирилась со своей судьбой. — Я должна была догадаться, что играть с тем, у кого в рукавах больше, чем один козырной туз, не стоит. Моя ошибка. Я сама выбрала его.

Её слова кажется мне бредом сумасшедшего. Наверное, именно это испытывает человек, понимающий, что ему осталось недолго. Но я, в отличие от неё, не собираюсь сдаваться.

Моя соседка отворачивается и больше не говорит ни слова. А я не спрашиваю. Сажусь на кровать, прислоняюсь спиной к холодной стене и утыкаюсь лицом в колени, обхватывая ноги руками. Не знаю, сколько я так сижу, то ли минуты, то ли часы, потому как в голове постоянно мечутся мысли, всё больше засасывая в болото безысходности. А если Пит так и не узнает, что меня схватили? Вернется домой и решит, будто я уехала. Насколько быстро спохватится Гейл, когда поймёт, что я не выхожу на связь? А вдруг меня арестовали из-за причастности к Тринадцатому?

Проходит день, а может, два. Я не различаю в темноте, как течет время. Считаю только появляющиеся тарелки с едой и периодически проваливаюсь в сон. Женщину из соседней камеры почти сразу уводят, и больше она не возвращается обратно. Мысли ходят по кругу, пока не раздаётся хлопок двери, эхом отскакивая от стен, и в конце концов растворяясь сквозь тонкие металлические прутья клетки.

Меня ведут под локти. Скорее даже тащат, пока я пытаюсь запомнить какой дорогой мы идем, всё ещё надеясь сбежать. За время сидения на цепи, ноги стали как ватные. Слабые и дрожащие.

Миновав несколько лестничных пролётов, меня сопровождают в светлый просторный зал, высокие потолки которого украшены гипсовой лепниной. Лучи солнца, просачиваясь сквозь высокие арочные окна, освещают вычищенный до блеска тёмный дубовый паркет с аккуратно разложенными толстыми шерстяными коврами. На стенах, декорированных панелями из красного дерева, развешаны портреты в резных рамах, покрытых слоем позолоты.

Как только подошва моего ботинка переступает порог президентского кабинета, два высоких охранника полностью в чёрном тут же вырастают позади моей спины, в то время как президент даже не поднимает голову. Он что-то нарочито медленно пишет, словно проверяя мое терпение. Один из охранников за спиной президента пялится на меня, криво улыбаясь. Я задыхаюсь, стараясь не поддаваться панике, хочется развернуться и бежать, но некуда, а ноги будто приросли к шерстяному ковру.

— Мисс Эвердин, какая честь, — наконец говорит Сноу и проходится по моему телу буравящим взглядом мелких чёрных глаз. По коже тут же ползут мурашки. — Надеюсь, Вы оценили оказанное здесь гостеприимство? — Его слова сладкие, как сироп, но в них скрыта угроза, которая, напоминая шипы от розы, что он вертит в руках, медленно наносит колкие раны.

Я поднимаю подбородок, подавляя страх.

— Спасибо. Все более, чем на уровне. Как и в нашей стране, в общем.

Сноу удивленно поднимает седую бровь.

— Почему я здесь? — спрашиваю я.

Президент медлит, но когда отвечает, говорит нарочито ласково, так что пухлые губы растягиваются в полуулыбке и почти не двигаются.

— Каждый готов использовать Вас в своих целях, мисс Эвердин. Не забывайте об этом. Может быть, я Вас спасаю от самой большой ошибки в жизни, которую Вы могли совершить.

Я тяжело сглатываю, понимая: опасения, что президент узнал о моей связи с Тринадцатым, подтверждаются. Но откуда? Неужели Пит сообщил. Нет, он не мог. А вдруг они поймали Гейла?

— Не трогайте мою семью, — прошу я, при этом мой голос кажется смелее, чем я ощущаю на самом деле. — Они здесь не причем.

— Я не удивлён, что Вы сразу же подумали о том, не находятся ли Ваши близкие здесь, — словно прочитав всё на моём лице, произносит президент. — Как трогательно. Но Вам не стоит переживать. И Ваши родные и мистер Хоторн дома, где им и положено быть. Гейл наверняка очень удивится, узнав, что именно он отправил вас прямо ко мне.

— Что Вы имеете ввиду? — Я в ужасе застываю. — Гейл не мог.

— Конечно, же не мог. Но он так идеально вписался в историю про Тринадцатый с его готовящейся революцией, что этим нельзя было не воспользоваться.

Сноу медленно встает, подходит к окну, сцепив руки позади спины.

— Тринадцатый. Единственный оплот ваших надежд. Но надежда — всего лишь иллюзия свободы, мисс Эвердин. А что если я скажу Вам, что Дистрикта-13 не существует?

— Это ложь, — резко обрываю я.

— Естественно, ложь, ведь Вам об этом рассказал сам мистер Хоторн. Лично. А Вы не спрашивали: был ли он когда-нибудь в Тринадцатом сам?

Я замираю. Гейл никогда не покидал пределов леса, никогда не рассказывал, что встречался с кем-то из повстанцев лично.

— Вот. Вижу, до Вас начинает доходить. Информация — предмет крайне ненадежный. Все зависит от того, в чьих она руках, — Сноу поворачивается, отвечая лёгкой улыбкой. — А теперь представьте, что есть некий мэр, у которого имеется дочь, носящая под сердцем ребёнка от некоего мистера Хоторна. Представили? Конечно же, Андерси, как любой отец, желает всеми силами не допустить, чтобы с дочерью или её ребёнком случилось непоправимое, поэтому он с радостью согласился помочь, когда я попросил его о небольшой услуге. Что же касается мистера Хоторна, разве тот мог не поверить главе дистрикта, да ещё и ставшему ему практически отцом. Все сообщения из мнимого Тринадцатого передавались от меня лично мэру, а он делился ими с Вашим другом. Всё это время вас вербовал не Тринадцатый, мисс Эвердин. Вас вербовал я.

— Но зачем? — шепчу я, чувствуя, как по спине ползёт противный холод.

— А это самый интересный вопрос. Вы любите шахматы?

Я молча прожигаю президента взглядом.

— Нет? — спрашивает он, поднимая брови. Удивительно, но ему совершенно не нужен мой ответ. — А вот мистер Мелларк любит. Знали ли Вы об этом? Вряд ли. Разве Вы интересовались его жизнью эти четыре года? Когда-то очень давно мы начали с ним весьма занятную партию. Признаться, я не думал, что получу в его лице столь выдающегося соперника. Хотя это слово теперь к нему не применимо. Партнёра, — поправляется он. — Не хотите сыграть? — Сноу медленно подходит к резному столику, на котором стоит шахматная доска с неоконченной партией. — Вы знаете правила?

— Боюсь, я умею правила только нарушать.

— Знаете, что мне больше всего нравится в этой игре? Когда пешка становится ферзём. За этим всегда невероятно увлекательно наблюдать. Мистер Мелларк как раз из таких. Но видите ли, Китнисс, в той обороне, что он выстроил для своей игры, есть слабое место. Вернее, было слабое место. Вы.

Я стою не в силах пошевелиться, даже вздохнуть боюсь. Наверное, подобное чувство ощущает человек, когда его уносит в открытое море, без возможности на спасение. Пока жив, но уже обречён.

— Сначала я хотел с Вашей помощью, наконец поставить ему «мат», но потом случилось кое-что, заставившее меня поменять планы. Знаете, как Мистер Мелларк заработал отпуск, который Вы с ним чудесно разделили в Четвертом? — спрашивает президент и тут же, не дожидаясь моего ответа, продолжает: — Ваша соседка по камере. Конечно, Вы бы ее никогда не узнали. Президент Дистрикта-13. Альма Койн. Пит практически передал её в мои руки. Ну разве мальчик не достоин вознаграждения?

Сноу оглядывается, ища в моих глазах поддержку. Напрасно. Теперь я совсем ничего не понимаю. Как Пит мог?

— Самая большая удача в моём деле — это найти людей, которым можно доверять. К таким людям я всегда щедр. И вознаграждаю их более, чем достойно. Взять хотя бы Пита и Аннабель. Самая лучшая партия для мальчика, которую только можно найти в Капитолии. Оставалось дело за малым — ликвидировать её мужа. Пит оценил. Мистер Мелларк не рассказал Вам, что он помолвлен? — растягивая губы, спрашивает президент?

— Это не правда! — вырывается у меня, но я тут же закрываю рот. Пит скорее пустит себе пулю в лоб, чем женится на одной из этих капитолийских девок.

И тут на экране за спиной моего мучителя появляются одна за другой фотографии. Пит, стоя на пороге дома, обнимает девушку в коротком платье. Она лезет к нему с поцелуями, а он… он, улыбаясь, принимает их. Вся моя бравада тут же улетучивается. Кадры мелькают, сменяя друг друга.

«Ну же, посмотри на нее, как на пустое место. Развернись и уйди!» Но вместо того, чтобы попрощаться, Пит заходит следом за ней в дом. Выглядят они более, чем счастливо.

— Обратите внимание на даты.

Я опускаю глаза в нижний угол фото. Вечер того дня, как Пит сбежал. На следующий день он покидает её дом в той же одежде, в которой ушёл от меня. «Это не правда», — твердит внутренний голос. Здесь все сплошной обман. Пару дней назад Пит клялся мне, что его с Аннабель ничего не связывает.

Вдруг комната наполняется шумом шагов.

— Мистер Мелларк здесь, — один из охранников подходит к президенту и встаёт за его спиной.

— Пусть заходит. У меня для него сюрприз.

Открываются двери, и в широкий зал медленно входит Пит. Он одет в идеально сидящий чёрный костюм и такую же графитовую рубашку, словно на банкет приехал. Его взгляд встречается с моим, но он отворачивается.

Сноу кивает охране, стоящей у дверей, и те тут же подходят к Питу. Мелларк, словно точно зная, что происходит, снимает пиджак и поднимает руки вверх. Охранники проверяют его на наличие оружия. Пит и оружие? Какой-то бред! Мои глаза расширяются от удивления. Пит же совершенно не обращает внимания на данную процедуру, словно происходящее для него — целиком и полностью обыденное явление.

Президент листает документы на своём столе, Пит стоит ровно, не поворачиваясь в мою сторону, в комнате повисает густое напряжение. Я так хочу кинуться к нему, сказать, что была не права, но не могу. Время становится тягучим, как смола. Я с трудом продираюсь сквозь висящие между нами минуты молчания, в тайне надеясь на возможность поговорить.

Экран на стене продолжает листать фото, но теперь комната наполняется ещё и звуками.

«Правильное решение, Аннабель просто невероятно горячая штучка, — раздается из динамика грубый мужской голос. Я не знаю, кому он принадлежит. — Эвердин ты всегда сможешь поселить в соседнем доме. Когда трахаться с одной надоест, отправишься к другой».

«Она мне не нужна, — отвечает Пит уверенно. Его голос на записи не дрожит, в нем слышится пренебрежение. — Эвердин ничем не отличается от всех других, так что не велика потеря».

«Тогда готовь речь на предложение руки и сердца. Тебя ждет счастливая семейная жизнь».

Предложение руки и сердца? Счастливая семейная жизнь? Внутри всё сжимается, ломается, но я продолжаю стоять так же ровно, как и прежде.

Сноу молчит, изображая из себя случайного зрителя, на глазах которого разворачивается дюже интересная драма. Я не хочу при нем ничего выяснять, не хочу искать истины, мне достаточно того, что я слышала и видела.

— Ну же мисс Эвердин, почему же Вы не спросите у своего возлюбленного: правда ли это? — словно издеваясь, президент, складывает руки на груди. Он поворачивается к парню. — Пит, то, что мы видели и слышали, твои слова? Это не монтаж?

— Мои, — спокойно отвечает он, глядя прямо перед собой. — Это не монтаж.

Я хватаюсь за сиденье, потому что от его слов мир будто сползает в бездну. Так сползает со стола скатерть, когда её тянут вниз, неосторожным движением разрушая чью-то романтичную сказку: падая на пол звенят ножи и вилки, вдребезги разбивается хрусталь, гаснут свечи…

========== Глава 22. Мальчик и выбор не в его пользу ==========

— Уведите её, — командует Сноу, пренебрежительно отворачиваясь, и тут же обращается к Питу уже совсем иным тоном: — а нам с тобой надо серьезно поговорить.

Меня грубо подхватывает под локоть один из охранников и тянет следом за собой по коридору вниз. Я не пытаюсь сопротивляться: всё равно бесполезно. Как и бесполезно умолять президента о милости. Я сама заварила эту кашу, и сейчас меня волнует только одно, чтобы из-за моей глупости не пострадали Прим, Гейл и мама.

Мы преодолеваем пару лестничных пролетов, спускаемся на первый этаж, ключи гремят в руке стражника, противным лязгом бьют по вискам, и тут я замечаю, что охранник забыл закрыть за нами металлическую решетку, отделяющую камеры от центральной части подвала. Может ли это быть простым совпадением? Сильная мужская рука с такой силой тащит меня по коридору, что я еле успеваю за широкими шагами. Внезапно мы останавливаемся. Мужчина вытаскивает из-за пазухи нож и, отпустив мое запястье, толкает спиной в стену, вышибая из меня дух.

Холод проникает до самых костей, когда я ударяюсь о серый камень. Между мной и моим палачом не более тридцати сантиметров свободного пространства. Он поднимает нож, угрожающе приближаясь, а я застываю на месте, не зная, что предпринять. Ударить его коленом и бежать? Как далеко смогу я уйти незамеченной?

Я крепко сжимаю зубы, однако глаза не закрываю. Если мне и суждено умереть в этом подвале, то я собираюсь сделать это с достоинством. Я замираю в ожидании неминуемого конца, но едва охранник заносит клинок, вместо того, чтобы обрушить его на меня, он втыкает перо себе в бедро.

— Все время налево, четыре двери, — произносит он, скручиваясь от боли и оседая на пол. Я ошарашена настолько, что не успеваю даже вскрикнуть. — Беги!

Не зная, чем именно заслужила такое доверие, я благодарно киваю, и на онемевших ногах пускаюсь обратно к незапертой решетке. Все время налево! Я распахиваю первую дверь и попадаю в котельную. Как обезумевший раненый зверь, я несусь, словно за мной псы гонятся, хотя внутри коридоров тихо, и только глухо пыхтящие насосы качают кипяток по трубам во дворец.

Еще один поворот, и вот я уже на кухне, вернее, в кладовой, крадусь мимо мешков с овощами и фруктами, которые вижу впервые.

— Мисс? — рядом появляется крохотная девушка не старше тринадцати лет в голубой униформе. В коридоре, откуда я пришла, слышатся тяжёлые шаги. Несколько пар ботинок спускаются по лестнице, голоса становятся громче. Судя по всему — дворцовая охрана.

— Пожалуйста, — умоляю я её одними губами, прислоняя палец ко рту.

— Сюда, — показывает она на ряд больших мусорных контейнеров, открывая крышку. Я слишком устала и напугана, чтобы размышлять об ее намереньях, поэтому не задумываясь влезаю внутрь. Люк надо мной захлопывается, словно последний вбиваемый в крышку гроба гвоздь, и мне остаётся надеяться только на случай, на судьбу или на удачу. Существует ли она? Судя по тому, как мне везет, скорее всего, нет.

— Давай на улицу, через час мусорщики заберут, — раздается низкий голос, металл под ногами дрожит, и вагончик начинает двигаться.

Я упираюсь руками в стенки, перестав дышать, и судорожно придумываю, как бы сбежать. Меня предали все, кто только мог предать. У меня отобрали Гейла, заставив его не по своей воле затащить меня в ловушку, отобрали Пита, который давно стал игрушкой в руках президента и его людей, но я не дам им отобрать собственную жизнь. Пока мне есть за что бороться, я буду делать этого до последнего вздоха.

Желудок урчит, с самого утра у меня во рту не было даже глотка воды. Вокруг пахнет рыбными очистками и тухлыми овощами. Я, конечно, не неженка, и могу не кривясь терпеть, да и на многие вещи смотришь по-другому, когда на кону собственная жизнь, но нос рукавом все же закрываю.

Самая большая проблема, что я осталась без личных вещей, без денег и телефона в столице, где не знаю ни одной улицы. Понятия не имею, что делать дальше и как себе помочь, впрочем, одна мысль у меня всё же имеется. Если я когда-нибудь доберусь до этой Аннабель, то вырву ей все волосы, а пока мне остаётся лишь свернуться клубком и надеяться, что в этом проклятом месте найдется хоть один человек, который сможет помочь «Огненной Китнисс». Если, конечно, вспомнит…

Мусорный бак останавливается, и несколько минут я сижу, не двигаясь, прислонившись ухом к металлической стенке. Когда звуки с улицы стихают, я наконец решаюсь приоткрыть крышку, но она оказывается заперта. Я толкаю её раз за разом, упираясь плечом, но не могу сдвинуть ни на сантиметр.

Кому может потребоваться закрывать мусорный бак на замок? Беспомощно забившись в угол, я просто жду.

Спустя примерно час заслон резко открывается, и на меня сыпятся картофельные очистки. Я сжимаюсь, словно пружина, готовая дать отпор, но вновь вижу лицо молодой девушки, той самой, что помогла мне.

— Китнисс Эвердин? — спрашивает она тихо, и я киваю. — Пойдёмте со мной. Нас ждут.

— Кто ждет? — вылезаю я и припускаю следом за девчонкой, которая уже скрывается за широким забором из кустарника.

— Я сразу узнала Вас, мисс Эвердин, — тихо говорит она, сворачивая в подворотню. — Еще вчера среди прислуги прошел слух, что президент бросил Вас в казематы. Как Вам удалось сбежать?

— Мне… повезло, — вру я, потому как сама не знаю, откуда во дворце столько противников режима президента.

— Не бойтесь, мы поможем Вам спрятаться, — девочка хватает меня за руку, крепко обхватывая тонкими пальцами запястье. — Мои родители будут только рады помочь.

— Как тебя зовут? — отвечаю я, бросая, взгляд на её пальцы, сжимающие мою руку.

— Кассия, — тепло улыбается она.

— Красивое имя, — говорю я. Из его коры этого растения делают ароматный порошок. Мама говорила, что в Капитолии его называют «корицей».

Кажется, что мы бежим целую вечность, петляя узкими проулками мимо каменных стен в самом центре. Кассия ведет меня задними дворами, ловко перепрыгивая через бордюры и огибая мусорные баки. Наконец, она останавливается возле небольшого двухэтажного особняка, но вместо того, чтобы подняться вверх по лестнице, мы спускаемся вниз — в подвал. Она трижды стучит, и дверь открывает невысокая смуглая женщина. На вид ей около сорока, сзади за её юбку держится маленький мальчик, такой же кудрявый и темноволосый.

— Мам, это…

— Я знаю, кто это, — строго отвечает женщина, — заходите, быстрее.

Вечером Лорин, так зовут женщину, согласившуюся приютить меня, устраивает настоящее пиршество. Меня всегда поражала способность некоторых хозяек накрыть стол практически из ничего. Да, эта семья, в отличие от нас, десять лет назад, не голодает, но условия их жизни вряд ли можно назвать роскошными.

Лорин, как и ее дочь Кэсси, работает во дворце, на кухне, поэтому то, что было не съедено вчера за ужином в президентском доме, оказалось сегодня на нашем столе. Собранные с тарелок остатки тушеного барашка и овощной нарезки превратились в сочное рагу, отварной картофель — в духовую запеканку, а заветренные фрукты — в сочный пирог.

— Я невероятно благодарна Вам за помощь, — в третий раз за вечер говорю я хозяйке дома. Кэсси суетится вокруг, убирая тарелки, а маленький Кассиан, играет под столом с чем-то смутно напоминающим машину.

— Не нужно благодарности, Китнисс, — добродушно отвечает она. — Мы знаем, что ты ничем не заслужила оказаться за решёткой. Я помню твои Игры, то, что сделали вы с Питом, достойно уважения.

Интересно, почему она называет его Питом?

— Тебе есть куда пойти? — спрашивает моя спасительница, сочувственно вздыхая.

Я на минуту задумываюсь. Финник остался в Четвертом, а больше у меня никого здесь и нет. Хотя… есть Цинна, я могу попросить помощи у него, но не знаю ни его номера, ни адреса.

— Вы знаете Цинну, он был моим стилистом на играх? — спрашиваю я, переводя взгляд с дочери на мать.

— Да, конечно, — кивают они одновременно.

— А вы можете помочь мне с ним связаться?

— Кэсси завтра попробует раздобыть его номер, — отвечает Лорин, — а пока ты можешь остаться у нас.

Мне неудобно их обременять, но и идти некуда, поэтому я благодарно киваю. Люди Сноу, наверняка, прочесывают дворец и все примыкающие к нему улицы. Выходить из дома сейчас равно, что растянуть транспарант со словами: «Я здесь! Схватите меня!»

Кэсси стелет мне в своей комнате, сама же устраивается на разложенных одеялах рядом на полу.

— Нет, это неправильно. — Я пытаюсь забрать у неё простынь. — Это я должна спать на полу, потому что и без того вас стесняю.

— Нет, мисс, я не могу, — отказывается она, вцепившись в кусок материи так, что аж костяшки пальцев белеют. — Даже не уговаривайте меня.

— Кэсси, не зови меня так, — прошу я. — Ведь я ненамного старше тебя. Сколько тебе сейчас?

— Пятнадцать, — пищит она.

Я удивлена, потому, как выглядит она гораздо младше. Тонкая и хрупкая, словно молодой камыш.

— Ну вот, а мне двадцать, — отвечаю я, сильнее потянув материю на себя. Окончательно убедившись, что переубедить её будет невозможно, я стаскиваю постель на пол и укладываюсь рядом с ней.

— Так будет честно, — улыбаюсь я, повернувшись на бок, лицом к девочке. Она хихикает, закрывая ладонью рот.

— Мисс Эвердин, ой, — запинается она от моего сердитого взгляда, — Китнисс, мама будет недовольна, что ты не спишь на кровати.

— Она и так слишком старалась мне угодить, — отмахиваюсь я. — Мне здесь нравится больше. Это место немного напоминает дом. Не тот, новый, в Деревне Победителей, — уточняю я. — А мой старый дом — в Шлаке.

— Где-где? — переспрашивает Кэсси.

Я тяжело вздыхаю, прижимаясь крепче щекой к свежевыстиранной наволочке. От нее пахнет лавандой и чем-то ещё, неуловимым. Прим с мамой наверняка бы вспомнили название травы, запахом которой пропитано постельной бельё.

— Район такой, бедный, — поясняю я, глядя ей в глаза. — Знаешь, сегодня утром мои надежды рухнули, но я по-прежнему жива и здорова и даже могу улыбнуться, это всё благодаря тебе. И твоей маме… Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были проблемы.

Девушка внимательно смотрит на меня своими темными глазами. Она напоминает мне Прим, сейчас ей столько же, только она уже не похожа на маленького неуклюжего утенка, а вытянулась в стройную высокую девушку. Я гадаю: а вдруг в тот момент, когда я спасла её от смерти на Голодных Играх, что-то в мире перевернулось так, что сегодня Кэсси оказалась рядом, чтобы спасти меня. Закон сеянья и жатвы. «Вечные истины», — как говорила Сэй.

— Я не могла поступить иначе, — тихо отвечает девушка. — Сэм всегда говорит…

— Кто такой Сэм? — перебиваю я её.

— Мой… ммм… парень, — потупив взгляд, стесняясь отвечает она, — Сэмюэль, он служит во дворце охранником. Так вот он говорит, что нам скоро не нужно будет бояться, но для этого надо быть храбрыми.

— Твой парень — молодец, — отвечаю я, чувствуя, как внутри все внезапно сжимается.

— У нас пока всё не так серьезно, не как у Вас было … с Питом. — Кассия подтягивает одеяло до самого носа, а я тяжело вздыхаю. — Я даже ни разу не целовалась.

— Ты не много потеряла, — толкаю я ее легонько в плечо.

Конечно, я лукавлю. А может пытаюсь уберечь ее от неминуемых страданий, связанных с отношениями. Эта девочка ещё не знает, что следующим шагом навстречу друг другу будут губы. Потом руки. Внутри становится жарко, когда я вспоминаю ощущения от его поцелуев и пальцев, запутавшихся в моих волосах.

— Наверняка он не может отвести от тебя глаз, — улыбаюсь я, отчего девушка смущенно краснеет. Внутри вырастает тяжелый камень, когда я вспоминаю, что когда-то и Пит смотрел на меня с обожанием. Только это было словно в другой жизни.

— Спокойной ночи, Китнисс, — прерывает она мои растрепанные мысли.

— Спокойной ночи, Кэсси.

Я отворачиваюсь на другой бок, вытираю нос рукавом рубашки, и спустя ещё час безмолвных метаний проваливаюсь в сон.

***

Я лежу не двигаясь, рассматривая сквозь утренний сумрак очертания комнаты. Кассия уже исчезла, аккуратно свернув постель и сложив её в угол. Рабочий день во дворце начинается рано. Я встаю и тихо пробираюсь к шкафу, куда она вчера перед сном убрала мою одежду. Подхожу к зеркалу, глядя на синие круги под глазами и измученное лицо, и качаю головой. Последний раз я выглядела так плохо на арене.

На столе стопкой лежат газеты и журналы с заляпанными страницами, помятыми по краям, видимо, тоже из мусорки президентского дворца. Я бросаю взгляд на обложку, на которой изображена молодая девушка в черном узком платье, и застываю, потому что видела её раньше, и узнаю витой браслет, усыпанный бриллиантами. Она стоит в толпе людей напротив могилы, убранной белыми цветами.

«Аннабель Денери: «Нам всем будет его не хватать, но Старк бы хотел, чтобы мы жили дальше», — гласит заголовок. Мои глаза мечутся по фото и, наконец, останавливаются на парне позади неё, в костюме траурного цвета, ещё больше оттеняющим его светлые волосы и голубые глаза. Пит.

Я читаю дату похорон, сопоставляя ее с последними событиями. Сжимаю журнал в руках, сжимаю зубы, сжимаю веки. Значит, Сноу был прав. Пит действительно сразу вернулся в Капитолий, и все это время я ждала его зря.

Я снова бросаю взгляд на обложку, где Пит с Аннабель, несмотря на траур, выглядят так, словно победили в конкурсе «Мистер и Мисс Капитолий», а потом снова в зеркало. «Лучше бы я на арене умерла», — проскальзывает противная мысль и, перевернув журнал портретом вниз, я опускаюсь на пол.

Не знаю, сколько я сижу так, погрузившись в полуобморочное состояние, решая, что делать дальше, как вернуться домой, а самое главное, безопасно ли туда возвращаться вообще? Не один час точно. Небо начинает светлеть, до отказа наполняя комнату солнцем из крошечного окошка под самым потолком.

Пит все-таки выбрал эту девушку? Как он мог спустя всего день после того, как дал обещание мне, примчатся на первый же её зов? Я все это время винила себя, а он оказался ещё более лживым, чем я сама.

***

Я гощу у Лорен уже два дня, каждый раз порываясь уйти, но она убеждает меня остаться. В первый день Кассия уходит на работу и возвращается только спустя сутки, так и не сумев найти номер или адрес Цинны. На следующий день, в её выходной, она развлекает меня, как может. Рассказывает о работе во дворце, показывает, как вязать, а еще мы вместе печем гору булок, пустив обрезки сыра в начинку. Я не говорю ей, воспоминания о ком пробуждают во мне эти маленькие румяные шарики, в ответ на ее светящееся лицо выдавливая лишь грустную улыбку.

— Касси, твой телефон звонит, — раздается крик Лорен из гостиной.

— Это, наверное, Сэм, — поясняет она, не знаю зачем. Передо мной ли ей оправдываться, что позвонил парень. Это, скорее, должно волновать её мать. Моя бы точно не была в восторге. Хотя это же Капитолий, здесь совсем другие нравы.

Я встаю на цыпочки, выглядывая в узкое окно, расположившееся почти на уровне лица. Перед глазами стоит мощеный тротуар, по которому ветер гонит пыль, и шагают разноцветные туфли капитолийцев.

— Нет, в порядке, — говорит Кэсси в трубку. Их дом настолько мал, что её слова слышно абсолютно в каждой комнате. — Угу, да. Если честно, не очень. Да, наверняка видела. Нет, не пойдём. Обещаю, не пойдём.

«Странный разговор для влюбленной пары», — думаю я, пальцем вытирая полоску пыли с подоконника.

А что, если попробовать вернуться в Четвёртый? Вдруг Финник всё ещё там, тогда можно будет переждать у него или Энни. Однако, так я подвергаю риску Энни. «Цинна, — все-таки решаю я. — Он поможет мне сбежать. Если понадобится, изменит до неузнаваемости. Осталось только найти его».

Кэсси входит в кухню, на её лице играет смущенная улыбка. Я, желая поддержать, улыбаюсь в ответ.

— Ты не узнала ничего о моем стилисте? — спрашиваю я в десятый раз.

— Он уехал в Дистрикт-1, Китнисс, — грустно отвечает девушка. — В ателье сказали: отправился выбирать драгоценные камни для новой коллекции вечерних платьев.

— И когда вернется?

— Не раньше, чем через десять дней, — словно побаиваясь моей реакции, опуская глаза, отвечает Кассия.

— Десять дней! — разочарованно стону я. — Это же целая вечность.

— Но ты же здесь в безопасности, — утешает она, опуская руку на моё плечо.

— Но это неправильно, — качаю я головой. — Я не хочу подвергать вас риску. Вы и так много для меня сделали. Мне неудобно перед всеми вами.

— Дорогая, тебе не о чем переживать, — мягко улыбается Лорен, пытаясь успокоить. Маленький Кассиан подходит ко мне, заглядывая прямо в глаза. Если вдруг он пострадает, я себя не прощу. Нет, так не может больше продолжаться. Надо придумать иной план. С этой мыслью я засыпаю вечером.

***

На утро Кэсси входит в кухню, снова прижимая крошечный телефон к уху. Не такой, как был у меня или Пита, а с совсем маленьким экраном. Как она сказала, вернувшись с работы пару дней назад: «Сэм подарил. Видимо, чтобы всегда иметь возможность меня контролировать».

— Да, дома, дома, — устало вздыхает она. — Печем с мамой лепешки. Да, она рядом, — девушка опускает телефон, зажимая динамик ладонью и шепчет: — Прости, мне пришлось ему рассказать, но ты можешь не беспокоиться, Сэм никому тебя не выдаст.

Я пожимаю плечами. Все равно надолго я здесь не задержусь.

— Мы никуда не пойдём.

«Ее парень ужасно ревнивый, — думаю я, — если он будет продолжать в том же духе, то я не завидую этой девочке».

Я подхожу к столу, смахивая с неё остатки муки в ладонь, вспоминая, как Пит делал точно также. Именно кухня, где между нами происходили самые впечатавшиеся в память моменты, всегда будет ассоциироваться с ним.

Я случайно рассыпаю муку на пол, и Лорен бросает на меня обеспокоенный взгляд. Приказываю себе собраться и продемонстрировать мастерство выдержки, чтобы снова едва не разрыдаться, как это случилось позавчера, когда она решила испечь персиковый пирог.

— Можно подумать, жизнь сама по себе не убивает, — смеётся Кэсси, не обращая на нас внимания и словно передразнивая парня. — Твои же слова.

Я медленно поворачиваю голову и оторопело гляжу на нее. Что-то подобное сказал Пит, когда я ругала его за то, что он курит. В голове появляется совершенно дикая мысль, но чем дольше я о ней думаю, тем более правдоподобной она кажется.

— Китнисс? — поднимает брови девушка в ответ на мой удивленный взгляд. Я медленно приближаюсь к ней, и Кассия начинает инстинктивно отступать. — Что-то случилось? — испуганно спрашивает она.

Словно на охоте я продолжаю загонять её в угол, и когда отступать больше некуда, Кэсси ударяется спиной о стену. Я вырываю телефон из её рук и, выдохнув, прислоняю к уху.

— И сколько ещё времени ты собирался держать меня в неведенье, заставляя их разыгрывать этот спектакль? — с трудом выдавливаю я из себя. Меня начинает трясти так, словно я наступила на оголенный провод. — Я почти неделю сходила здесь с ума, а ты всё это время молчал. Поверила во всю чепуху, что ты нес, но стоило мне допустить только одну ошибку, так ты тут же умчался к ней.

— Китнисс, дай мне объяснить. — Я крепко зажмуриваюсь, услышав знакомый голос.

— Так же как ты дал мне? — с трудом выдавливаю я из себя слова.

— Давай я приеду, и мы поговорим. Побудь там, пока всё не решится.

— Пока не решится что? — грубо перебиваю я Пита. — Пока ты, наконец, не определишься: нужна я тебе или нет? Или, может, она? Сколько ты планировал держать меня взаперти? Или ты так проверял достойна ли я прощенья?

— Китнисс, всё просто выглядит так, но на самом деле…

— Я не хочу тебя видеть, Пит. Никогда. И помощь мне твоя не нужна, — кричу я в трубку, не в силах совладать с яростью и отключаю телефон, чтобы больше не слышать его голос.

— Китнисс, послушай, —Лорен касается моего плеча, стараясь успокоить, — все иногда ошибаются. Пит многим рисковал, чтобы помочь тебе сбежать.

— Значит, вы тоже в курсе всей истории? — спрашиваю я, готовая сорваться с места. — Тогда объясните: зачем он держит меня тут, не собираясь ничего объяснять и даже не соизволив поговорить? — Мое терпение лопается громко и с треском, накрывая всех взрывной волной. — Кэсси? — Резко поворачиваюсь я к девушке. Она виновато опускает глаза.

Все вокруг знают, что к чему, но без разрешения Пита не могут сказать и слова. Неужели это такая изощренная месть за то, что мы с Хеймитчем общались на арене, не обращая на него внимания?

— Спасибо, что помогли, я этого не забуду, — киваю я одной и второй, разворачиваюсь и выхожу. Сначала из кухни. Потом из дома.

Я бегу, накинув на голову тонкую шаль, которую схватила у порога. Скрываю лицо и волосы, избегая смотреть в глаза прохожим. Возможно, другая девушка была бы рада, что её парень позаботился о ней, но только Пит не мой парень, а я не такая девушка. Он просто манипулировал мной, точно зная, какой поступок я совершу. Снова сделал марионеткой. Не хочу! Сначала Сноу, теперь Пит. С самых Игр мной манипулировали так часто, что теперь одна мысль об этом вызывает в груди горячую раскаленную ярость.

В голове, как последнее пристанище, горит лишь имя Цинны, и на данный момент его дом — это единственное место, где я смогу оказаться в безопасности. Я прохожу мимо круглого фонтана, украшенного мраморными статуями, останавливаясь перед картой города.

— Выберите место, куда Вам необходимо попасть, — произносит вежливый механический голос, когда я подхожу ближе. Я прикасаюсь к огромному экрану пальцем, ввожу туда: «Цинна, стилист», и в ответ на нем тут же высвечивается несколько маршрутов, как можно добраться до его ателье.

Телефон в кармане начинает разрываться. Я смотрю на экран, на котором высвечивается имя Сэм, и не нахожу в себе сил ответить. После нескольких пропущенных звонков экран загорается коротким сообщением: «Где ты?».

Я закрываю телефон, так ничего и не решив. Спустя еще десять минут приходит второе сообщение: «Китнисс, можешь не отвечать, но я надеюсь, что ты хотя бы читаешь сообщения. Ты зла на меня. Я на тебя тоже. Но я не могу позволить тебе уйти. Давай поговорим. Прошу, вернись обратно к Лорен. Вечером я приеду и заберу тебя оттуда. Обещаю. Пит»

Я почти нажимаю на кнопку вызова, но в последний момент сбрасываю звонок и убираю телефон обратно в карман. Цинна или Пит? Сердце тянется к Питу, но разум осуждающе качает головой. Я причинила ему слишком много боли. Сыграла свою роль именно так, как хотел Сноу, чуть было не разрушив жизнь того, кому с одиннадцати лет была обязана своей. А потом добила его своей ложью, заставив окончательно разочароваться. Он не должен пострадать ещё сильней.

Поэтому я выбираю Цинну.

========== Глава 23. Мальчик, поставивший всё на кон ==========

— Добрый день! — Я вхожу в дверь салона, адрес которого выдал экран на площади, закрывая лицо шалью до самых глаз. — Цинна?

Делаю осторожный шаг и осматриваюсь. Офис небольшой, но уютный; в воздухе, залитом светом из высоких окон, осторожно кружит загнанная следом за мной с улицы пыль. На столике без дела лежат щипцы для завивки, а в комнате витает приятный аромат лаванды и особый запах,который я ни с чем не перепутаю. Запах геля для волос, которым пользовался мой стилист.

Я разглядываю плакаты на стенах, не без удивления замечая среди моделей на них себя. В ярко-красном платье, выбранном Цинной для интервью, я гляжу прямо перед собой, полная решимости, хотя на сцене была готова от страха под землю провалиться. Я подхожу ближе к стеллажам, уставленным украшениями ручной работы, и вдруг понимаю: меня окружает тишина. Полнейшая тишина. Ко мне так никто и не вышел. Инстинкт самосохранения начинает вопить внутри, словно сирена.

Щёлк.

Раздается резкий механический звук, который я ни с чем не перепутаю. Именно с таким звуком взводят курок миротворцы, поймав очередного оголодавшего нарушителя закона и выставив его на площади в ожидании наказания, чтобы не дать убежать. Я резко оборачиваюсь.

Из смежной со студией двери выходит мужчина. На вид ему чуть больше сорока, глаза с прищуром, волосы коротко подстрижены. Бровь и левую щеку пересекает длинный тонкий шрам. «Бежать!» — мысль выпущенной стрелой проносится в разуме.

— Вот мы и встретились, Китнисс, — произносит он, зажав во рту сигарету и чиркнув зажигалкой.

Я начинаю пятиться назад, пока чьи-то руки не толкают меня в спину. Резко оборачиваюсь. В комнату с другой двери входят ещё трое в черных костюмах. Люди президента. В панике озираюсь по сторонам. Мне не выйти через дверь. Окно тоже не вариант: вряд ли я сумею разбить толстое стекло витрины.

— А знаешь, я ставил на тебя, Китнисс, — незнакомец нарочито медленно прячет зажигалку в карман и делает глубокую затяжку. — Даже денег Эбернети подкинул, когда профи «бедняжку» на дерево загнали. Я всегда видел в тебе стержень, — он подходит ближе, я же застываю, без возможности шагу назад ступить, окруженная со всех сторон охранниками. — Мне нравятся сильные женщины, которые горят как огонь, дерутся, кричат. С нежными и покорными скучно. После твоей победы на Играх я был готов записаться первым покупателем, — незнакомец впивается в меня сверлящим взглядом, от которого по спине скатывается капля ледяного пота. — Но вместо того, чтобы ласкать твою нежную молодую кожу, мне пришлось тренировать Мелларка. Но мир в итоге справедлив, правда, Китнисс?

Я вытираю о брюки мокрые ладони. Нужно постараться выиграть время.

— Кто Вы? — спрашиваю я, стараясь ничем не выдать беспокойство. Сердце бьется в горле так сильно, что даже дышу я через раз.

— Август Мадбрайд, — криво улыбаясь, мужчина кладет руку на моё плечо. От него пахнет виски и сигаретами. Я, задержав дыхание, заставляю себя не отвернуться.

— Как ты думаешь, Китнисс, Пит очень расстроится, когда ему расскажут, что кто-то другой первым сорвал твой прекрасный бутон?

Он размахивает в воздухе сигаретой, продолжая крепко обнимать меня за плечи. Я молчу, не в состоянии сейчас даже слова вымолвить.

— Не знаешь? А я знаю. Знаю больше, чем тебе кажется. Даю руку на отсечение, что он не притронулся к тебе. Это в духе Мелларка. Признаюсь, мне не терпится проверить верность своих предположений, — мужчина ждет от меня ответа, но все слова из головы куда-то исчезают, оставляя место лишь жалящей панике. — Хлопай глазками, милая, хлопай. Пораскинь мозгами, и все встанет на свои места, огненная Китнисс. Он наверняка не прикасался к тебе, убеждая, что такая, как ты, заслуживает только самого лучшего. Настоящую свадьбу в белом прекрасном платье. Так?

Мы медленно движемся вдоль стен, с которых на меня смотрят творения Цинны. Где он? Надеюсь, с ним всё в порядке.

— Ты по-прежнему теряешься в догадках, почему я здесь?

Август тушит окурок об полированную столешницу у входа и выбрасывает окурок на пол.

— Мелларк одержим тобой, Китнисс. Был четыре года назад и, видимо, всегда будет. В общем, это и следовало доказать. Он подставился, разрушив всё, что так долго строил. Ведь ты не подумала, будто я поверил в твою удачливость и фантастическую тупость собственных охранников? Но ждать тебя пришлось, признаюсь, долго. За Питом была установлена круглосуточная слежка, и, кто бы сомневался, он сыграл свою партию отлично. Где же ты пряталась, Огненная Китнисс? Это, наверное, единственный вопрос, на который у меня нет ответа. Пока нет, — подчеркивает Август. — Я знал, что рано или поздно ты придешь сюда. Так же как и ждал от Мелларка какой-нибудь глупости. Для мужчины одержимость женщиной — это слабость. А от слабостей нужно избавляться.

Его рука спускается по моей спине ниже, пока не останавливается на пояснице. Медленно, словно опаляя раскаленным куском угля, он начинает гладить мою кожу. Меня трясёт. Я мысленно прикидываю: сколько шагов до двери и успею ли я вырваться, прежде, чем люди Сноу меня достанут.

— Чем сильнее успели разгореться его чувства, тем больше будет боли. И тем приятнее будет мне. Надеюсь, и тебе тоже, милая.

Когда я, наконец, решаюсь дернуться, его безжалостная рука тут же хватает меня за шею и швыряет на пол. Я ударяюсь подбородком о паркет так, что чувствую вкус крови на губах. Август присаживается на корточки рядом.

— Я предупреждаю своих шлюх лишь один раз, — стирая большим пальцем с моего рта кровь, мягко говорит он, словно пытается не уничтожить меня, а успокоить, — пока я не разрешу, даже не пытайся сбежать. Иначе тебе же хуже будет.

Охрана, стоящая по каждую сторону от нас, молча ждет. А я застываю, от ужаса боясь даже пошевелиться.

—Теперь ты понимаешь, Китнисс, какова твоя роль? Ты сыграла её великолепно, осталось лишь красиво умереть, — ласково улыбается Мадбрайд. — А знаешь, какова моя? Я уничтожаю всё, что угрожает безопасности государства, любого, кто может помешать президенту. А ты ему очень мешаешь. Но с огромным удовольствием я дам тебе выбор. Ведь нехорошо победителю погибать так глупо.

Ублюдок протягивает ладонь, помогая подняться на ноги. Его грубая рука ложится на талию, сжимая, а губы касаются плеча. Я брезгливо отворачиваюсь, но Август хватает меня за подбородок, резко разворачивая к себе.

— Слышишь грохот, Китнисс? Это звук, с которым сейчас разобьются на части твои моральные устои. Да разве это страшно? Можешь у мистера Мелларка спросить. Его стыд и гордость уже давно пошли прахом. И ничего, как видишь, и без них можно жить. Ты молода и прекрасна, я тоже. Не зря же я потратил на тебя столько денег, Китнисс. Поэтому я предлагаю тебе остаться со мной. Здесь и сейчас, — Август опускает на мои ягодицы ладонь. Я резко разворачиваюсь, чтобы ударить его, но меня тут же скручивает один из охранников, заводя руки за спину.

— Пошел ты! — кричу я ему в лицо, но он реагирует на редкость спокойно. Даже подходит ближе, гладя пальцами мою щеку. Я пытаюсь отвернуться, но хватка охранников не дает пошевелиться.

Я делаю попытки вырваться и позвать на помощь, надеясь на прохожих, которые смогут услышать крик, но из горла вырывается только болезненный хрип, потому что сильные мужские руки тут же выкручивают мои запястья, крепче прижимая их к спине.

— Зря, Китнисс. Я ведь хотел дать тебе шанс. Я бы сделал это неторопливо, смакуя каждый момент. Я уверен нам бы обоим доставило особенное удовольствие заняться наконец тем, на что Мелларк не решился.

— Да пошел ты! — кричу я, с презрением глядя на него. — Это всё, на что ты способен? Только так и можешь затащить девушку в постель?

Август медленно достает пистолет и взводит курок.

— Стреляй! — шиплю я сквозь зубы. — Ты всего лишь никчемный трус! Давай покончим с этим! Это же так просто!

Он вскидывает подбородок и прищуривается, словно обдумывая что-то. На его губах медленно растягивается улыбка.

— Ты права, — наконец говорит он, опуская оружие. — Убивать Победителей таким образом слишком скучно. Почему бы не устроить новые игры?

Мадбрайд подает знак охране, и мои руки становятся свободны. Я собираю все силы, чтобы, как удастся урвать момент, сразу пуститься к выходу.

— Беги, Китнисс! Я даю тебе фору в час! В твоем распоряжении хоть весь Панем, но спустя шестьдесят минут я пойду по твоему следу, как лиса на охоте. И когда я тебя найду, твоя смерть уже не будет столь легкой и приятной. Выбирай: остаться здесь и умереть быстро или сбежать… Но знай, когда я тебя поймаю, то сделаю с тобой всё, что обещал, и даже больше! Пока ты не будешь молить о смерти, стоная, — он делает шаг назад, освобождая проход к двери и наклоняясь, указывает на нее рукой. — Выбирай, Китнисс!

Дважды меня просить не приходится. Я распахиваю дверь и бегу. Бегу, что есть сил. Так быстро, как не бегала никогда в жизни!

Не разбирая дороги, я несусь к ближайшей остановке и запрыгиваю в двери первого остановившегося автобуса. Уйти как можно дальше. Это единственная мысль, стучащая молотком в моей голове.

Минуты тают так быстро, словно время ускорило ход минимум вдвое. Пять минут, семь, десять… Я выскакиваю на ближайшей станции и несусь прочь. Пустые карманы, отсутствие каких-либо документов, телефон Пита и утекающие секунды — вот всё, что у меня осталось. Я не могу ни уехать, ни убежать. Затеряться в толпе — это единственный шанс на спасение.

Заворачиваю за угол мощенной красным кирпичом улицы и тут же наталкиваюсь взглядом на человека в черной форме. Не может быть! Резко затормозив, я разворачиваюсь и бегу обратно. Пересекаю улицу, и мой взгляд падает ещё на двоих охранников. Я мечусь как зверь, загнанный в ловушку, потому как куда бы не шла, люди Августа тут же появляются рядом.

Я заскакиваю в огромный по масштабам Двенадцатого магазин. Кажется, что сюда может поместиться всё население дистрикта. Виляя между разноцветно одетыми покупателями, я скрываюсь в отделе с женской одеждой. Мне нужно тихое и безопасное место, чтобы позвонить! Я судорожно оглядываюсь, подыскивая, куда можно спрятаться. Хватаю со стойки первый попавшийся свитер и, задернув штору примерочной кабинки, падаю на розовый мягкий пуф. В соседней кабине кто-то роняет сумку, и я вздрагиваю. Руки трясутся, кожа горит, когда я вспоминаю, как Август прикасался к ней. По лицу скатываются слезы.

Я прикрываю глаза и вспоминаю наш разговор на кухне, когда Пит, заглядывая мне в глаза, просил: «Пожалуйста, перед тем как сделать какие-то выводы и кинуться что-то предпринимать, пообещай, что сначала поговоришь со мной». Мокрыми от напряжения руками, я достаю из кармана крошечный телефон и нажимаю кнопку вызова под именем Сэм.

Гудок, ещё один. С каждым следующим паника внутри меня поднимается всё выше и выше. Совсем чуть-чуть и она выльется наружу сдавленным криком, переходящим в истерику.

— Китнисс? — наконец, раздается на том конце взволнованный голос Пита. И тут я не выдерживаю. Все те переживания, что копились внутри меня эти дни вырываются наружу словно поток, прорвавший плотину. Слезы сами катятся по щекам, и я не сдерживаю их.

— Пит, прости меня, — хрипло шепчу я в трубку, прикрывая рот ладонью. — Это я во всем виновата. Я не хотела, не думала, что смогу сделать всё ещё хуже. Я не хотела обманывать тебя. Прости. Он меня нашел, и я не могу убежать…

Я прижимаю телефон к мокрой щеке, понимая, что возможно, говорю с ним в последний раз.

— Я никогда тебе не врала по поводу того, что чувствую. Всё, что я говорила про то, как ты важен для меня, было правдой.

— Где ты, Китнисс? — перебивает меня Пит.

— В каком-то магазине. Я не знаю. Этот мужчина, Август, он нашел меня и найдет снова. Он меня убьет… А прежде… прежде он… — голос срывается на хрип, и я затыкаю рот ладонью. Мне требуется пара глубоких вдохов, чтобы договорить: — Куда бы я не бежала, его охранники… они везде.

— Китнисс, он прикасался к тебе?

Голос Пита звенит как сталь.

— Нет. Он не успел, я убежала.

— Дотрагивался ли он до тебя? — настойчиво повторяет Пит. — До плеча, рукава. Он мог прицепить на тебя жучок, чтобы выследить. Проверь свою одежду.

Я судорожно начинаю раздеваться, стягиваю с себя рубашку и тут же, словно она отравлена, отбрасываю в сторону, потому что на плече как клещ приклеен металлический шарик. Я выкидываю ее в соседнюю кабинку, натягиваю взятый со стойки тонкий свитер и приоткрываю шторку. Внутри магазина уже находятся несколько охранников, прочесывающих зал.

— Послушай, Китнисс. Ты можешь еще минут пятнадцать отсидеться там?

— Я постараюсь, — вытирая нос рукавом, шепчу я.

— Через четверть часа выходи к центральному входу. Я сейчас далеко, но обязательно найду кого-нибудь, кто тебя встретит. Мне нужно отключиться, чтобы позвонить, пообещай, что с тобой всё будет в порядке.

Я молчу, боясь, что стоит открыть рот, как всхлип тут же вырвется наружу.

— Китнисс, пообещай! — требует Мелларк.

— Пит, если это наш последний разговор, то я хочу, чтобы ты знал… — наконец, выдавливаю я, но он не дает мне закончить.

— Скажешь при встрече… Постарайся затеряться в толпе. У тебя получится. Я в тебя верю.

— Хорошо, — шепчу я и отключаю вызов.

Я гипнотизирую экран телефона, периодически выглядывая в торговый зал. Охраны не видно, но это может быть уловкой.

Как только проходит пятнадцать минут, я осторожно покидаю кабинку. Обходя вешалки с вещами, каждая из которых стоит как месячный доход всего населения Шлака, и безобразного вида скульптуры, я почти добираюсь до выхода, как меня резко останавливает чья-то рука, грубо хватая за локоть.

— Служба безопасности магазина, пройдемте со мной, — лаконично произносит мужчина в ярко-синей форме. Он выхватывает из моих рук телефон и шаль, которой я заматывала лицо, и кладет на стойку у кассы. — Свои личные вещи заберете потом.

— Но я ничего не сделала!

Я пытаюсь вырваться их его хватки, стараясь не привлекать особого внимания. Озираюсь по сторонам. Хоть бы люди Августа не заметили.

— Сработала сигнализация. Мы с Вами просто побеседуем, — тянет он меня за собой. Покупатели начинают оборачиваться. Это плохо, очень плохо.

— Я никуда с Вами не пойду!

Пытаюсь освободить руку, но не выходит. Боковым зрением я вижу, как девушка-кассир убирает мой телефон в сторону.

Пит. Теперь я осталась без средства связи с ним.

Я не могу начать драться прямо посреди зала, поэтому позволяю охраннику вести меня вглубь здания, планируя, как только мы завернем за угол, ударить его со всей силы в лицо.

Торговый зал скрывается из виду. Или сейчас или никогда! Я резко разворачиваюсь, чтобы нанести удар, но мужчина вдруг начинает хрипеть, схватившись за горло, и отшатывается назад, падая, словно его подсекли под колени. Я, вырвав руку, отпрыгиваю, ударяясь плечом о стену. За спиной охранника вырастает высокая фигура девушки с распущенными светлыми волосами. Из шеи моего преследователя торчит тонкий дротик.

— Кашмира? — не веря своим глазам, шепчу я. — Пит тебя послал?

— Ну, естественно, кого же еще? — раздражённо отвечает она. — А теперь давай живей, надо выбираться отсюда!

— Мой телефон, — порываюсь я обратно. Мне нужно сообщить Питу.

— Идиотка, туда нельзя, — хватает меня Победительница так, что, наверное, синяки останутся. — Мы уйдем через черный ход. Набрось это, — она снимает с себя спортивную черную кофту с большим капюшоном и швыряет мне в руки. Сама же остается в белой майке.

Мой взгляд упирается в безжизненно лежащее на полу тело охранника, словно он просто уснул. Что именно она с ним сделала? Отравила? Я стаскиваю магазинную кофту, меняя её на толстовку и накидываю глубокий капюшон. Сладкий запах духов Кашмиры тут же ударяет в нос.

Я бегу за ней по лестнице, на самый нижний этаж, всё пространство которого занимает огромная парковка. Стараюсь не отставать, следуя рядами машин за ней, пока мы не останавливаемся возле низкого белого автомобиля.

— Садись, — кричит мне девушка, открывая для себя водительскую дверь. Я запрыгиваю назад. Кашмира заводит машину, оглядываясь по сторонам.

— Почему Пит позвонил именно тебе?

Свет фар пронзает темноту бетонных стен, и машина медленно выезжает к светящимся золотом воротам.

— Мы знакомы уже четыре года, — отвечает она. — К тому же кому, как не мне, вечно приходится спасать Мелларка из всякого дерьма.

Я отворачиваюсь, глядя в окно. Пит никогда не говорил о Победительнице из Первого. Не упоминал даже. Странно.

Вдруг машина резко тормозит, так что я ударяюсь лицом о стоящий передо мной подголовник.

— Беги, — кричит Кашмира, и тут я замечаю, что большой черный автомобиль преградил нам путь. Из него выпрыгивают несколько миротворцев полностью в белых костюмах. Один из них хватает девушку, но она ударяют ему ботинком по колену. Другой направляется ко мне, и я начинаю пятиться назад, перебираясь на соседнее сиденье. Я дергаю за ручку автомобиля, толкаю дверь, но миротворец хватает меня и резко, словно ничего не весящую тряпичную куклу, выдергивает за ноги из салона, прижимая к полу и почти полностью обездвиживая.

Кашмира истошно кричит и вырывается:

— Китнисс!

Но меня уже заталкивают в кузов. Сердце вот-вот вырвется из горла. Я барахтаюсь и сопротивляюсь, но тот, кто держит меня, гораздо сильнее. Автомобиль трогается, и я падаю на железный пол, ударяясь плечом. Тут же вскакиваю, чтобы напасть снова, но мой похититель стаскивает с себя шлем, и я замираю с занесенным в воздухе кулаком…

Копна медных волос и самые яркие глаза цвета морской волны.

— Финник? — выдыхаю я, еле выговаривая слова.

— А ты ждала кого-то другого, — растягивается в улыбке он, а затем прижимает меня к себе. Мои колени подгибаются, и если бы Финник не удерживал меня так крепко, то я бы давно свалилась на пол. — Ну и удар у тебя, детка!

— А как же Кашмира? — оглядываюсь я назад, пытаясь увидеть в окно, что с ней случилось, но стоянка осталась далеко позади.

— Она на стороне Сноу. Работает вместе с людьми Августа, — отвечает он. — Скорее всего, следила за тобой с того самого момента, как он тебя отпустил.

Я делаю медленный вдох и тут же выдыхаю. Я сама села в машину к врагу.

— Значит, ты меня спас, — только и могу тихо прошептать я. Появись он на минуту позже, и я была бы уже мертва. Кто знает, что сделал бы со мной Август перед тем, как убить. Я зажмуриваюсь, крепко закрывая глаза, и выдавливаю: — Спасибо тебе, Финник.

Все мышцы в теле горят, в горле пересохло, а в голове такая каша из случившихся событий, что черепная коробка просто не в силах её удержать. Я закрываю лицо руками, боясь пошевелиться, словно если сдвинусь хоть на миллиметр, обязательно что-то плохое произойдет снова. Чувствую, как Финник прикладывает телефон к моему уху.

— Китнисс, ты слышишь меня? — раздается из трубки взволнованный голос Пита. По лицу тут же начинают течь слезы. — Все будет хорошо. Одэйр отвезет тебя в безопасное место, я уже еду туда.

Я прислоняюсь спиной с разогретому на солнце кузову фургона, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Все будет хорошо, — раз за разом повторяет Пит, и его голос, наконец, развязывает внутри узел из воспаленных нервов, который не давал мне спокойно вздохнуть все это время.

Не знаю, сколько мы едем. Финник на этот раз молчит, давая мне возможность прийти в себя. Спустя примерно час машина заворачивает к небольшому коттеджу, окруженному высокой оградой. Шум двигателя стихает, и мы с Одэйром выходим наружу.

Дом, состоящий из двух этажей, со всех сторон окружен размашистыми соснами. Под ногами вместо привычной для Капитолия плитки, зеленая трава. Я поднимаю глаза, и в ту же секунду входная дверь распахивается. За ней стоит Пит. Под его глазами синяки, как будто он не спал последние пару дней, но губ касается легкая полуулыбка, от чего мое сердце подпрыгивает в груди. И словно это самая естественная вещь на свете, я шагаю в его объятья.

========== Глава 24. Мальчик и обратный отсчет ==========

4 года до конца

Свежесрезанная белая роза лежит на столе, но я не замечаю ни ее совершенной формы, ни многократно усиленного аромата, сопровождавшего Сноу повсюду словно визитная карточка.

— Несчастные влюбленные были полностью моей идеей. Китнисс просто подыгрывала, — уверенно говорю я, глядя в бесстрастные змеиные глаза президента, — и, как Вы сами могли убедиться, не очень убедительно. Это из-за меня изменили правила. Все проблемы случились лишь по моей вине. И я обещаю, что исправлю это.

Сноу на минуту задумывается, поглаживая пальцами белую бороду. Если бы он только знал, каких усилий мне стоит спокойно, уверенно и чётко вести этот диалог. Я вижу, что он колеблется, поэтому сажусь напротив, копируя его позу, и добавляю:

— Что-то подсказывает мне, что Вы азартный человек. Играете в шахматы, господин президент? — внутри меня аж трясёт от страха и собственной наглости, но я продолжаю глядеть прямо в глаза тому, кого ненавижу больше всего в жизни. — Я предлагаю вам партию. Живыми людьми.

Сноу, наверное, целую вечность смотрит на меня своими мелкими змеиными глазками и, ухмыльнувшись, медленно кивает, а затем, набрав на телефоне комбинацию цифр, произносит:

— Свяжитесь с мистером Одэйром и вызовите его в Капитолий. Передайте, что отпуск закончился. У меня для него есть новый ученик.

Мы одновременно встаем, и его люди, открывая двери, провожают президента к машине. Запах роз и приторного парфюма практически выворачивает мой желудок наизнанку, поэтому я стараюсь дышать через раз.

— Мистер Мелларк, у Вас на сборы два часа. Поезд отходит в девять.

Двери огромного дома закрываются, и я медленно выдыхаю, падая на кресло. Президентский кортеж уезжает, оставив после себя облако пыли на дороге. Дверь гостевой комнаты медленно открывается.

— Молодец, мальчик мой, — на плечо ложится тонкая женская рука. — Я всегда говорила, что ставить нужно на тебя. Собирайся, Финник посвятит тебя в курс дел, когда доберешься до Капитолия.

Внутри противно стучит. Сердце словно чувствует подвох. Все прошло слишком гладко. Слишком подозрительно.

— Вы уверены, что это всего лишь на год? — поворачиваюсь я, глядя в глаза Коин. Ее взгляд прямой, уверенный, но есть в нем какая-то материнская нежность, возможно, забота. Хотя, скорее всего, мне так просто кажется, разве я видел тепло в глубине глаз собственной матери, чтобы сравнивать.

— Конечно, — спокойно кивает она. — Мы собрали достаточно информации. Финник хорошо поработал, но он не может быть во всех местах одновременно. Как минимум, это вызовет подозрения.

Женщина медленно улыбается, почти не обнажая свои белые зубы.

— Так что теперь надежда на тебя, Пит.

***

Мы сидим бок о бок, но невероятно далеко, словно между нами пронеслась лавина. Слишком много событий для одной недели. Слишком много боли. Просто слишком.

Пит смотрит на огонь, не говоря ни слова, и решаюсь сломать тишину.

— Пит, прости меня, — бормочу я, утыкаясь лбом в его плечо. — Я хочу знать, о чем ты молчишь, и готова рассказать тебе все. Начиная с момента, когда решила приехать в Капитолий, но я хочу услышать и твою историю.

Пит встает с дивана и протягивает мне руку.

— Идем.

Он помогает мне встать, и мы выходим на залитую желтым электрическим светом террасу. На улице тихо. Ночь разлилась, заполнив собой каждый уголок сада, и только теплое колыхание воздуха и стайки мошек у фонарей вносят в её безмятежное спокойствие нотку сумятицы.

— Какой я для тебя, Китнисс? — спрашивает Пит, поднимая глаза.

— Пит, — умоляюще прошу я. Говорить о своих чувствах для меня худшая из возможных пыток. Лучше уж сразу в ребра нож. — Если все дело в том, что я сделала… если тебе не дает покоя моя ложь…. я расскажу, как было на самом деле.

— Я знаю, как было, Китнисс.

Пит поворачивается ко мне, и его лицо по-прежнему, словно остров спокойствия.

— И ты на меня не сердишься?

— Еще как сержусь, — грустно хмыкнув, он качает головой.

Я опускаю глаза, неспособная поднять ресницы под тяжестью стыда, но вместо того, чтобы отчитать, Пит обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Все, о чем я думал с тех пор, как узнал, что ты пропала, жива ли ты или тебя уже нет, — шепчет он, касаясь горячими губами моего уха. — Ты перевернула всю мою жизнь с ног на голову. Но сейчас ты в безопасности, и я хочу, чтоб ты мне верила.

— Прости, — утыкаюсь я в его рубашку. — Мне так много надо тебе объяснить.

Я не хочу откладывать это на завтра. Тайны и недосказанность разрослись между нами как дикий ельник, что уже даже солнечные лучи не проникнут сквозь путаницу лжи и недомолвок.

— Мы закончим все, что должны, и тогда поговорим, — отвечает Пит, всё ещё обнимая меня. — Недолго осталось.

Я читаю в его глазах мольбу. Он словно просит отсрочки, просит не поднимать сегодня эту тему, а просто быть рядом. И, наконец, как будто смирившись, приняв собственную судьбу, я приникаю к нему ближе. Прижимаюсь так крепко, как могу.

— Пит, — выглянув из дома, зовет его Алекс. — Подойди, пожалуйста.

— Подожди меня здесь, я вернусь, — шепчет Пит мне на ухо, крепче сжимая пальцы вокруг моего запястья. Он делает пару шагов к крыльцу, и на прощание его рука находит мою ладонь, переплетая пальцы.

***

3 года до конца

— Я не согласен!

Мой голос отражается от холодных серых стен гулким эхом.

— Такова цена победы, Пит. — Слова Коин звучат бесцветно, словно тебе дали лист бумаги прожевать. Она как обычно спокойна или просто делает вид, а внутри меня всё кипит. — Мы нанесем ракетные удары по самому центру обороны Капитолия, стратегическим складам, военный частям. Это будет самая короткая война за историю человечества.

— А как же люди? Мирные жители?

— Оборона Сноу строится на Дистрикте-2. Стоит уничтожить все академии миротворцев, казармы и склады вооружения, и военной мощи Капитолия конец.

— Их система ПВО остановит любые ваши ракеты даже до того, как они в воздушное пространство Панема войдут.

— А вот для этого ты нам и нужен, — произносит Коин. — Ты должен достать эту информацию.

— Но выходит, что мы ничем их не лучше. Те же жертвы, те же жизни. Те же игры.

— Пит, любая война не обходится без пострадавших, уж тебе это более, чем известно. Не я отправила тебя на арену, заставляя биться, словно мышей за корку хлеба. Не я создала эту систему. — Её голос становится напряженным, он давит на виски, заставляя склоняться под его тяжестью. — И не мне нести теперь моральную ответственность.

— И что будет потом? Что станет с жителями Капитолия? Что будет с играми?

— Думаю: это будет решать совет. Но в качестве символа победы мы можем устроить финальные Голодные игры. Среди детей Капитолия, среди тех, кто мучил и насмехался над вами.

В ее глазах бушует холодный дикий огонь, и я понимаю: позволив ей победить, меняю одну тюремную камеру на другую.

***

— Ты как, лучше? — раздается за спиной знакомый голос. Алекс подходит ближе и садится на скамейку рядом. — Хотя не знаю, правильно ли употреблять слово «лучше» в данной ситуации, — улыбается она.

— Порядок, — тихо отвечаю я.

— Я рада, что ты здесь.

Девушка притихает, но эти сказанные от души слова значат гораздо больше, чем тонны словесных кружев. За время нашего короткого знакомства мы не успели толком пообщаться, однако есть люди, которых знаешь словно с рождения. С ними даже молчать легко. Наверное, Алекс одна из таких. А может, просто дело в том, что Пит ей доверяет.

Алекс уходит, я жду Пита, но он так и не возвращается. Устав от безделья, я возвращаюсь в дом в надежде найти хотя бы Финника. Рассматривая богато украшенные стены, пересекаю холл, решаю заглянуть на кухню, но только делаю первый шаг, как меня подбрасывает, словно я на оголенный электрический провод наступила.

— Только если она уйдет, — доносится тихий женский голос, и я не могу понять: кому он принадлежит.

— Она уйдет. Я обещаю. И больше в нашей жизни не появится.

Боль рикошетом проносится в голове, потому что этот тембр я смогу узнать из тысячи. Спокойный, рассудительный, в эту секунду слегка дрожащий, но все равно уверенный. Эти слова может произносить только один человек. Пит.

Я тихонько всматриваюсь из-за угла, пытаясь разглядеть, что происходит, но вижу совсем немного. Только край рукава розового халата.

Я делаю еще пару шагов, половица под моим весом скрипит, и две знакомые фигуры у окна одновременно оборачиваются.

Ее волосы, собранные в пучок, слегка растрепаны, а розовое платье, которое я приняла за халат, запахнуто совершенно небрежным образом. Словно второпях. Но это она. Аннабель.

Девушка замечает меня и не отводит взгляда. Ее идеальная фарфоровая кожа усыпана веснушками. Ничего не изменилось с того вечера, как я видела ее в Четвертом. Однако глаза выглядят по-другому: усталые и налитые кровью. На лице уже не идеальная кукольная маска. Сейчас оно выражает жестокость.

Значит, Аннабель просит, чтобы я исчезла из их жизни?

В наступившей тишине я нервно тереблю край кофты, пока Пит не нарушает молчание:

— Уходи, Китнисс, — шипит он, но я застываю, не в силах сделать шагу.

***

2 года до конца

— Мы что, ужинаем в каком-то супермодном месте?

Закрыв за собой дверь, Алекс, этакий лимон на тонких ножках, осторожно спускается по ступенькам.

— Из всего гардероба я могу влезть только в это проклятое зеленое платье, — разводит она руками и делает оборот вокруг себя.

— Зеленый не такой уж плохой цвет, — пытаюсь подбодрить ее я.

Девушка, тяжело вздохнув, закатывает глаза и, держась за поручень, перешагивает лужу на асфальте.

— Боже, я сейчас все делаю с изяществом пьяной курицы. Когда уже это закончится?

— Ты прекрасно выглядишь! — Я оборачиваю руку вокруг ее широкой талии и улыбаюсь. Странное чувство, как будто этот ребенок мой. Хотя это не правда, ведь мы даже не вместе. Но все равно все так считают, поэтому что мешает мне дать ему свою фамилию?

— Ты рассказала брату? — спрашиваю я у нее и, открыв дверь автомобиля, помогаю сесть внутрь.

— Еще нет, — растягивая слова, отвечает Алекс. — Как-то не было повода.

— Думаю, тебе стоит поторопиться, потому что репортерам не трудно будет сложить два плюс два, и тогда Рай из газет узнает, что это я сделал его девушке ребенка.

— Я не знаю, когда смогу приехать в Двенадцатый, — Алекс рывками тянет автомобильный ремень, выплёскивая на него злость, словно пытается его вырвать и разодрать на кусочки. — И это не телефонный разговор.

— Совершенно не телефонный, — соглашаюсь я, наблюдая за ее попытками пристегнуться. — Кстати, ты стала осмотрительней. И гораздо спокойнее. Беременность действует на тебя положительно.

Алекс посылает мне полный презрения взгляд.

— Знаешь, что самое противное, Пит? — Я, не отрываясь от дороги, качаю головой. — С детства я слышала, как люди жалуются на мою болтовню. Я всегда говорила слишком много. Слишком эмоционально. Слишком громко. А теперь я сдерживаюсь. Означает ли это, что я становлюсь более взрослой? Более зрелой?

— Наверное, ты просто становишься мудрее.

— И это пугает.

— Почему? — выезжая на широкое шоссе, я выстраиваюсь в ряд машин.

— Мудрые взрослые люди не говорят, что на самом деле чувствуют и думают. Они просто молчат. Разве нет? Они продолжают молчать, что бы вокруг ни происходило. Рассержены они или печальны. Согласны они с тем, что видят, или нет.

Алекс парой резких движений скидывает с ног туфли, будто они, а не политическая обстановка в стране, виновники наших бед и продолжает:

— Нация молчащих.

— Неплохое название, — соглашаюсь я, поворачиваясь в её сторону.

— А теперь и у меня становится на один повод больше сохранять согласное молчание, — она кладет руку на свой большой живот.

Я хмыкаю. Наверное, смирился.

— По крайней мере, сообщи: кого я играю сейчас для твоей матери?

— Себя, — коротко отвечает она.

— Себя как себя или себя как отца твоего ребенка? — уточняю я.

— Моя семья более чем вольных нравов, Пит, — повернувшись, отвечает Алекс. — Мы же не в Двенадцатом. Тут забеременевшую девушку не ждет позор. Хотя твое желание меня защитить весьма похвально.

И до конца пути мы больше не произносим ни слова.

Дом Крейнов оказывается на самом краю Капитолия. Я открываю дверь и помогаю Алекс выйти из машины. Миссис Крейн, женщина с идеально уложенными короткими каштановыми волосами, при встрече меня обнимает, тихо говоря:

— Рада наконец познакомиться, Пит!

Мы проходим в гостиную и садимся для беседы, словно ожидая, когда кто-то возьмет на себя роль ведущего. «Кто знает, — проносится в голове, — привыкну ли я когда-нибудь к этой светской жизни или нет?».

Алекс, совершенно не нервничая, устраивается рядом. Она подзывает рукой прислугу, и та возникает словно из воздуха.

— Выпьете что-нибудь?

— Воды будет достаточно, спасибо, — отвечаю я.

— Мне чай, — добавляет Алекс.

Горничная уходит, и все семейство смотрит ей вслед так пристально, будто пытается прожечь в спине дыру.

— Что происходит, Алекс? — шепотом спрашиваю я, начиная дёргать коленом вверх и вниз.

Она встаёт, закрывает шторы и, направляясь к массивной двери, распахивает ее. Да уж, к такому сложно подготовиться!

— Да вы издеваетесь? — шепчу я, гладя в лицо человеку, отправившему меня на арену. Приобняв дочь за широкую талию, на пороге стоит ее отец, Сенека Крейн.

— Мистер Мелларк, — улыбается он. — Вот и настало время нам поговорить. Потому что Сопротивлению нужна Ваша помощь.

***

Я уверена: это какая-то галлюцинация, потому что не могу поверить в то, что Пит сказал такое. Он говорит что-то еще, но я не слышу: в голове бьются его слова, произнесённые час назад: «Я хочу, чтобы ты мне верила»

Ноги превращаются в тысячетонные колонны, в горле толкается тошнота — я пытаюсь шагнуть вперед, но понимаю, что сделать этого не могу. Кто-то тянет меня за запястье обратно во двор.

— Идем, Эвердин.

Алекс, появившаяся из ниоткуда, тащит меня прочь, словно крошечный электровоз, уводя к черному выходу.

— Что ты делаешь? — вырываюсь я и кричу на нее, но мои протесты не производят на девушку никакого впечатления.

— Пит разберется сам! Если он сказал уходить, значит, для этого были веские причины, — добавляет она.

Почему Пит велел уходить? Кому он велел уходить?

— Алекс, стой, — торможу я ее и прислушиваюсь. Мы уже ушли за пределы особняка и отошли на достаточное расстояние от центральных ворот. Впереди только лес, и я не имею ни малейшего понятия, зачем она тащит меня из дома.

Из-за ельника начинает подниматься солнце. Скоро рассвет, и небо уже посветлело. Где-то вдали разносится гул, словно огромный пчелиный рой.

— Значит, они нападут сегодня, — шепчет Алекс, поднимая глаза к небу и всё ещё не выпуская мое запястье.

— Кто они?

Трава, доходящая нам почти до середины бедра, начинает клониться к земле, гул становится сильнее, и мне приходится приложить усилия, чтобы перекричать его.

— Тринадцатый, — говорит она, указывая рукой на небо, и заливается громким смехом. — У них получилось!

— Но как? — я застываю в недоумении, потому что сама лично видела президента Дистрикта-13, брошенную в камеру. — Тринадцатого больше не существует. Я сама видела в кабинете Сноу, видела в темнице. Их президент…

Она смотрит мне в глаза и, улыбаясь, произносит:

— Теперь мой отец.

— Но он же мертв, — хочу возразить я, но не успеваю произнести и слова, как раздается взрыв. Я машинально поворачиваюсь в сторону города и только потом понимаю, что на воздух взлетел наш дом.

— Черт, Финник, Пит! — шепчет Алекс.

***

Месяц до конца

Я ненавижу похороны.

Даже пусть церемония и проходит в тысячах миль от меня — это сути дела не меняет. Традиции есть традиции. Хотя, я уверен, Хеймитч бы не хотел, чтобы менторы Капитолия, облаченные в идеально сидящие костюмы с мрачным видом провожали его в последний путь. На его празднике прощания с жизнью должен литься ликер рекой, а в бокалах у присутствующих изысканно колышется красное вино. Эбернети никогда не пил вино.

На большом экране еще идет трансляция церемонии из Двенадцатого. Проповедь была недолгой, никто не плакал. Но в тот момент, когда гроб с его телом опустили в почерневшую от пыли землю, мой желудок скрутило. Видимо, ощущение того, что жизнь когда-то заканчивается, наконец настигло границ моего понимания.

Много лет подряд мы с Хеймитчем бок о бок проходили через игры. Ломали комедию перед спонсорами, на пару виртуозно лгали. По ночам обсуждали новые планы вовлечения людей в сопротивление, понимая, что жизни наши похожи на выступление воздушных акробатов, исполняющих смертельные трюки под куполом цирка. Только страховка в Капитолии не полагается.

Теперь я работаю не на Капитолий. И даже не на Тринадцатый. Я работаю на Крейна, который мечтает свергнуть Сноу, заполучив Тринадцатый. Звучит хуже, чем раздвоение личности.

Наконец, за спиной Эффи я могу разглядеть ее, ту самую девушку с косичкой. Она не плачет. Только не на людях. Я знаю, что если она и даст волю слезам по погибшему ментору, то только дома, за закрытой дверью, где её болезненный вой не услышит ни одна живая душа.

Китнисс бросает на крышку гроба горсть земли и смотрит в мои глаза.Так, как если бы я стоял там, напротив. Знает ли она, что по ту сторону камеры, я вижу ее? Конечно, нет.

Люди в тренировочном центре начали расходиться, официальная церемония закончилась, но я не могу пошевелиться. Стою, будто замороженный.

Я подхожу ближе к мерцающему экрану, словно Китнисс в двух шагах от меня, и любуюсь ее лицом. Годы идут, но она становится только великолепнее. Здесь в Капитолии много привлекательных девушек, но Эвердин все равно лучше их. Она естественна. Без задней мысли я осторожно дотрагиваюсь до ее лица на экране, но девушка отворачивается и шагает в чужие объятья. Хоторн кладет подбородок на ее голову, обернув руки вокруг плеч. Я нажимаю на кнопку выключения.

— Эй, таинственный незнакомец, тебя ждут в комнате для банкета, — слышится голос Алекс из-за моей спины. — Кое-кто просил тебе кое-что передать, — она выдыхает и многозначительно смотрит на меня.

Я знаю, что Алекс виделась с отцом. Практически все готово к перевороту, остались лишь незначительные детали. Но на этот раз Алекс произносит то, что я, определенно, услышать был не готов:

— Ему нужно, чтобы ты сдал Коин.

***

— Пит!

Спустя секунду я уже бегу обратно, среди гнущихся от ветра кустов, перепрыгивая через разбросанные куски черепицы. Колонна планолетов движется на Капитолий, но их не волнует то, что сейчас происходит на его окраине.

— Это был дом Аннабель, мы думали ей можно доверять, — на бегу пытается объяснить Алекс, стараясь перекричать ветер. Дыхание девушки периодически сбивается из-за рвущихся на свободу слов. Поскользнувшись на влажной утренней траве, она падает, но поднимается и, догнав меня, продолжает бег. — Он набрал мне сообщение. Мы всегда обменивались ими, когда нужна была помощь. Это был наш негласный договор. Пит написал только два слова «Уведи Китнисс» и я…

Алекс, вытирая нос рукавом, заходится рыданиями.

— Китнисс, я… — говорит она. — Если бы я знала, я бы никогда не оставила его там.

Я киваю. Нет времени на то, чтобы жалеть друг друга.

Как раз-таки Пит все прекрасно знал. Он думал только о том, как спасти нас. Пора и нам подумать о том же и спасти его.

— Наверняка эта стерва приревновала его и предала нас. Я сразу поняла это, как только Финник привез тебя, — кричит Алекс.

Когда мы подбегаем к ограде, над домом поднимаются серые клубы дыма. Он жжет легкие, глаза слезятся. Второго этажа больше нет, как и крыши, но несколько стен стоят нетронутыми, значит, есть надежда, что там, под завалами, Пит и Финник смогли выжить. Я несусь к развалинам, но перед самой оградой на меня кто-то налетает, сбивает с ног и валит в грязь.

— Крыло подбили? Бедная ты птичка!

Внутри застывает кровь, потому что я предельно хорошо запомнила этот низкий голос. Я не спутаю его ни с одним, потому что такого липкого ужаса не чувствовала… с сегодняшнего утра.

Я кидаюсь за забор, но в мою лодыжку вцепляется рука, сжимая ее с такой силой, что кость начинает хрустеть.

— Куда это ты, Китнисс. Вот мы и встретились, — шипит Август, дергая мою ногу назад. Осколки черепицы и битые стекла впиваются в голые руки и ладони, раздирая до крови, но я не могу позволить схватитьсебя.

Я со всей силы лягаю его в бедро, но стоит встать на ноги, как меня тут же подхватывает еще один охранник под руки, открывая для удара под дых. И тяжелый кулак обрушивается на солнечное сплетение. Я начинаю задыхаться. На долю секунды наши с Августом глаза встречаются, но его взгляд выражает лишь презрение, а затем меня отбрасывают, как куклу, в сторону. Перед глазами плывет, когда спина с глухим стуком ударяется о все еще стоящую стену дома. Я пытаюсь подняться на ноги, но Август наклоняется ко мне и произносит, хватая за волосы и заставляя смотреть ему в лицо:

— Где она?

Я понятия не имею, кого он имеет ввиду, сплевываю кровь на его ботинки, но Август не замечает, а только смотрит по сторонам и кричит своим солдатам: — Найти девчонку.

И тут я понимаю, кого они ищут. Алекс. Ведь, если план Пита удался и нападение на Капитолий неминуемо, то сейчас только жизнь дочери нового президента Тринадцатого может спасти Августа от трибунала.

— Да, и спасибо, что привела меня прямиком к Мелларку, Китнисс, — говорит он, ступая на обломки дома, пытаясь отыскать среди них дочку Крейна или самого Пита. А я надеюсь лишь на то, что девушке хватило разума понять, что к чему, и скрыться.

Трое его приспешников без промедления выполняют команду и начинают раскапывать завалы. Они в полном обмундировании, будто готовились к этому нападению заранее, в бронированных жилетах, как были на тех, что преследовали меня утром.

— Аннабель, признаться, внесла нотку безумия в мои планы, — качая головой, смеется Август. — Вот уж не думал, что Мелларк спит с такой психопаткой. Хотя ему не впервой.

Его слова крошечным стеклом колют в самое сердце. Где-то там находится Пит и, может, он еще жив, а я не могу ему помочь. Я проваливаюсь в панический ужас.

Ветер от колонны планолетов стих, и неожиданно что-то свистит, рассекая воздух. Один из мужчин, сопровождающих моего палача, вдруг падает на колени.

— Что происходит? — хочу спросить я, но не успеваю и рта раскрыть, потому что замечаю: из шеи упавшего к моим ногам охранника торчит рукоять ножа. Это метательный нож, такой же, какой был когда-то у Мирты.

Невысокая фигура выходит из-за дерева. Алекс.

— Беги!

— Взять ее! — кричит Август, и двое других бросаются вслед за девушкой в густые заросли, окружающие дом.

Воспользовавшись заминкой, я пытаюсь еще раз вырваться, но руки Августа плотно сжимают мои запястья. И тут я вижу, как один из солдат тащит в нашу сторону грязную фигуру полностью в крови. Пит в сознании и пытается что-то сказать, но охранник грубо толкает его на обломки. Я кидаюсь к нему, поворачивая голову на себя, но на его теле так много крови, что не ясно, насколько сильны повреждения и будет ли он жить вообще.

— Пит! — от стоящего вокруг дыма у меня щиплет глаза. — Ты слышишь меня?

Он закашливается, и молча кивает.

— Хватит! Мне надоело играть в эти игры! — Август рывком поднимает меня с земли за волосы. Пит пытается встать, но даже со стороны ясно: он слишком слаб, чтобы бороться. Август достает из-за пазухи пистолет.

— Сэр, мы ее поймали!

Второй охранник тащит извивающуюся Алекс. Ее лицо разбито, с губ сочится кровь, но она вырывается изо всех сил, пытаясь укусить держащего ее мужчину.

— Вот теперь, надеюсь, мы смогли завладеть твоим вниманием, Мелларк, — довольный произведенным эффектом произносит Август и сильнее дергает меня за волосы. Я крепче стискиваю зубы, освободившейся рукой надеясь вытащить из его кармана оружие, но не успеваю, так как меня рывком ставят на ноги рядом с Алекс. — Думаю, ты понимаешь, что я и так превысил свой лимит терпимости к тебе.

— Отпусти ее, — разбитыми губами просит Пит.

— Как скажешь, — улыбается Август. — Дочка Крейна принесет мне сейчас гораздо большую выгоду. А вы свободны, мисс Эвердин.

И он спускает курок.

Выстрел громкий, а крик Пита «Нет» едва слышен в моей голове.

Секунда, и на лицо Алекс брызгает кровь.

Она, пискнув, замирает, прижимая ладони ко рту. Глаза девушки широко распахнуты и устремлены на меня, прямо как у куклы, а руки, загнутые охранником назад словно крылья птицы, что не может летать. Она опускает взгляд на мою грудь. И только увидев ужас в ее глазах, я понимаю, что кровь на ее бледной коже — моя собственная. И это я — та птица, что больше не взлетит.

***

Один час до конца

Поднявшись по ступенькам, я вхожу в дом. Половица скрипит, протяжно выдавая мое присутствие в комнате, отчего ее тишина кажется еще более тяжёлой. Аннабель смотрит в окно, опираясь руками на столешницу.

Я медленно подхожу и встаю рядом.

— Все по плану, Пит? — заглядывая в самую душу своими голубыми глазами, спрашивает она. На лице девушки — непонятные мне эмоции. Обеспокоенность, тревога, даже липкий страх. С недавних пор нам всем есть чего бояться.

— Да, — я киваю. — Я передал данные Крейну. Думаю, они не будут сильно тянуть. Нападение на Капитолий начнется уже завтра.

— Это хорошо, — одними губами произносит она.

Я подхожу ближе и кладу руку на тонкое женское плечо. В этот момент граница между правильным и неправильным настолько размывается, что я впервые не знаю, где найти подходящие слова, но стараюсь говорить как можно мягче:

— Спасибо тебе огромное за помощь. Не знаю, что бы я делал без тебя. Скоро всё решится…

— А потом? — Аннабель делает шаг в мою сторону и обнимает за пояс. Она ищет в моих глазах ответ, и я не могу ей лгать.

— А потом мы все начнем жить новой, свободной жизнью.

Я мягко отстраняю её от себя.

— Мы? — повторяет девушка, и я глотаю горькую слюну. — Кто именно мы?

— Послушай, Аннабель, — знаю, что не место, но если этот разговор не состоится сейчас, время только еще больше перемешает между нами карты. — Ты очень хорошая девушка.

— Но… — ее голос резкий, громкий, он звучит как бритва.

Я пытаюсь подобрать верные слова, а она молчит. Длинные светлые волосы затеняют половину лица. Аннабель не говорит ни слова, и я кладу руку не на ее ладонь, как она скорее всего ожидает, а рядом. Девушка замечает это.

— Ты клялся, что любишь меня.

От безумия в ее голосе внутри моментально холодеет. Это не та Аннабель, что я знал. Совсем другая. Она наклоняет голову, и волосы открывают ее лицо и полуприкрытые глаза.

— Китнисс Эвердин должна уехать, — заявляет Аннабель.

— О чем ты…

— Я вижу, как она на тебя смотрит, — капитолийка подходит ближе, грубо хватая меня за подбородок. — Если ты думаешь, что я позволю так с собой обращаться, то ты ошибаешься, Пит.

Я убираю ее руку, перехватывая запястье.

— Не строй из себя невинность, Мелларк. Я сама делала это бесчисленное количество раз. — Она смеется. Глубоко, странно и неестественно мрачно. — Мы с тобой одинаковые. Никто из нас не показывает свое истинное лицо другим людям, поскольку это лицо напугает. Мы выглядим идеально, мы разговариваем, натягивая улыбки, мы притворяемся с изяществом капитолийских актёров, но мы не говорим то, что на самом деле думаем.

На ее лице играет совершенно дикая улыбка.

— Теперь я поняла, что тебе было от меня нужно. Вот почему ты меня целовал. А что теперь, Пит? Теперь ты хочешь сказать, что все это было ложью? Досадной ошибкой? Только не забывай, ты находишься в моем доме!

Она достаёт из кармана платья тонкий пульт. Если бы не Август в свое время, я бы никогда не узнал, что передо мной детонатор.

— Аннабель, это безумие… — шепчу я.

— Правда? Значит, теперь я еще и сумасшедшая?

Ее глаза пылают. Она подходит ближе, закидывая обе ладони мне на плечи.

— Безумная девушка не готова делить тебя ни с кем больше.

В кои-то веки я молчу, просто наблюдая за тем, что эта ненормальная будет делать дальше.

— Я хочу, чтобы она ушла, Пит. Чтобы ноги ее больше не было в твоей жизни. Или мне придется ее убить, — мягко произносит Аннабель. — Я не привыкла делиться тем, что по праву принадлежит мне.

Трясущимися руками, я незаметно достаю из заднего кармана собственный телефон и, прижав Аннабель к себе, набираю Алекс короткое сообщение: «Уведи Китнисс в лес».

— Она уйдет, — шепчу я, поглаживая длинные гладкие волосы. — Я обещаю. И больше в нашей жизни не появится.

Я наклоняюсь к ней ближе, провожу рукой по щеке, когда раздается знакомый скрип. Китнисс замирает и переводит испуганный взгляд на мою руку, обнимающую другую девушку. В ее глазах непонимание сменяется ненавистью. Аннабель платит ей тем же.

— Уходи Китнисс, — шиплю я.

«Ну! Давай же, беги!»

Но Эвердин, словно издеваясь, наоборот застывает. И тут, хвала небесам, появляется темная макушка Алекс. Она хватает Китнисс за руку, вытаскивая ее из дома. В глазах моей напарницы назревает вопрос. Она не понимает зачем это делает и почему я попросил ее о помощи, но между нами — договор. И ни один их нас не нарушит его.

— Не только дом, Пит, но и твоя машина заминирована… — говорит Аннабель. — Стоит тебе завести ее, и бах. Все взлетит на воздух. Поэтому только попробуй сбежать и увезти эту девчонку.

Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую его в кончиках пальцев. Огонь пожирает изнутри, как лесной пожар. И тут в дверь входит Финник.

— Пит, все нормально? — спрашивает он, и я пытаюсь вложить во взгляд все, чтоб он понял мой внезапно созревший план по обезвреживанию Аннабель, как вдруг она оборачивается. Ей хватает секунды, чтобы понять мои намерения. Я кидаюсь в ее сторону, но слишком поздно, потому что рука ее уже нажимает на детонатор.

— Финник, ложись! — успеваю крикнуть я, и раздается взрыв.

***

Грубые пальцы на моих волосах разжимаются, и я опускаюсь на землю. Как только охранник отпускает его, Пит кидается ко мне. Его кожа приобрела пепельный оттенок, из-за чего синяки на лице выделяются еще четче. Руки изрезаны и все в крови. По виду он близок к обмороку.

— Ублюдок, — рыдает Алекс, продолжая вырываться. — Будь уверен, мой отец этот так не оставит!

— Алекс, Алекс, — тихо говорит Август, касаясь грязными пальцами ее щеки, и на коже остается несколько черных полосок. — Твоя жизнь более чем разумная плата за мою свободу. Капитолий падет — это лишь вопрос времени. А вот человеческая жизнь — валюта, которая всегда будет в цене.

С гримасой отвращения Август щелкает пальцами, говоря что-то охранникам и тащит ее в сторону припаркованных у остатков дома машин, оставляя нас с Питом на руинах истекать кровью.

— Рад был с тобой поработать, Мелларк.

Толкнув Алекс в руки одного из своих парней, Август подходит к Питу и бьет его сапогом по лицу. Вниз по черной от сажи рубашке стекает струйка крови.

— Счастливо подохнуть! — бросает на прощание он и, махнув рукой охраннику, садится вместе с ним машину. — Свяжи дочке Крейна руки и ноги и засунь в багажник! — приказывает он одному из солдат.

Молодой парень, стягивая тонкие руки девушки, принимается завязывать капроновой веревкой узел. На лице Пита же сияет улыбка, широкая и яркая, как восходящее над лесом солнце. У меня же перед глазами его свет расплывается, так же, как и пятно на моей груди, заливая все вокруг карминово-красным.

Вероятно я уже брежу.

Размытым взглядом я успеваю заметить, как Мелларк достает из кармана ключи от машины и нажимает на одну из кнопок. Его черный автомобиль, зарычав словно дикий зверь, заводится, но в следующую секунду раздается взрыв, и машина Пита взлетает на воздух. А еще через секунду уже и соседний автомобиль, в котором сидит Август с охраной, охватывает пламя.

Окна машины со звоном лопаются, из них вырывается огонь и дым. Две машины превращаются в пылающий факел, и я закрываю глаза, чтобы не видеть запертые внутри фигуры.

— У тебя последний шанс сбежать, — шипит Пит в сторону застывшего солдата, по-прежнему сжимающего руки Алекс.

Парень не может оторвать взгляд от пылающего автомобиля, где сгорает его хозяин. Бросив Алекс, он тут же кидается в сторону леса, даже ни разу не оборачиваясь.

— Китнисс, посмотри на меня, — откинув ключи от машины в сторону, Пит пододвигается ближе и переплетает свои пальцы с моими.

Я поднимаю голову, но сфокусировать взгляд не могу. Все плывет в багровом тумане. Алекс, самостоятельно распутав руки, кричит что-то в телефонную трубку, но что, я уже разобрать не могу. Пит проводит ладонями по моему лицу, и я улыбаюсь ему самой настоящей, самой широкой улыбкой. Потому что у нас получилось. Потому что теперь мы свободны.

А потом наступает конец.

========== Глава 26. Мальчик, мужчина, муж ==========

— Торжественно объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту!

Работник мэрии произносит заученный текст, и я могу повторить его за ним полностью.

— Почему они все такие однообразные? — шепчет Пит. — Хоть бы кто-нибудь, как в капитолийском сериале, сбежал из-под венца или, напившись, упал в фонтан с пуншем.

Я прикладываю к губам палец, приказывая ему молчать, хотя Хеймитч бы оценил эту шутку.

— Капитолий тебя испортил, — шикаю я на парня. Он, улыбаясь, пожимает плечами. — Это же традиции, Пит. Прояви немного уважения.

На самом деле это уже третье торжество и вторая свадьба за последний месяц, на которой мы успели побывать.

Первыми были Рай и Алекс. Они поженились две недели назад в Двенадцатом. Дистрикт укутало покрывало из снега, от чего небольшая церемония вопреки желаниям родителей была устроена в семейной пекарне Мелларк.

Пит в тот день был сам на себя не похож. То ли он сильно волновался за Алекс, вручая ее в руки собственного брата, то ли просто воспоминания о доме навеяли грусть, я не знала. Мне показалось: он хотел что-то рассказать, но я не стала на него давить.

Через неделю у Мадж и Гейла родилась дочь. И мы остались дома еще ненадолго, чтобы разделить с ними радость. А сегодня день Финника и Энни.

С момента окончания режима Сноу прошло шесть месяцев. Почти половину из которых мы провели в больнице. Больше всего досталось Финнику, но капитолийская медицина творит чудеса, и сегодня в напоминание о прошедшей революции на его лице остался только шрам, пересекающий бровь и половину щеки. Он намеренно не захотел его удалять, возможно, как акт прощания с прежним образом ветреного красавчика, навязанного ему Капитолием.

Мы сидим за маленьким столиком, на котором горит плавающая в вазочке свеча. Обстановка очень напоминает свидание, если отнять периодические выкрики «За счастье молодых», брызги соленой морской водой и аплодисменты.

Пит кладет руку на спинку моего стула. Я намеренно не обращаю на него внимания. Он пододвигает мой стул ближе к своему и нежно целует в шею. Я хмурюсь и отодвигаюсь снова.

— Пит, — я оглядываюсь по сторонам и шепчу: — Мы же на людях.

— Тут почти никого нет, Китнисс. Большинство гостей уже достаточно пьяны, чтобы замечать что-то помимо столов с фуршетом, а новоиспеченные мистер и миссис Мелларк за соседним столиком не обращают на нас внимания.

Я улыбаюсь, потому что это правда. Наклонившись к своей жене, Рай что-то тихо шепчет, отчего щеки Алекс медленно меняют цвет от персиковых к алым.

— Здесь официант и вон ещё двое за столиком справа. — Я пытаюсь незаметно указать на пожилую пару кивком головы. — Ты же знаешь, я не люблю проявлять чувства на публике, — напоминаю я ему.

Пит ухмыляется.

— Да неужели? То есть, ты забыла, что первая поцеловала меня на параде трибутов? Ты на меня буквально набросилась! — улыбаясь, он показывает пальцем на свою скулу, куда я поцеловала его прямо в синяк.

Я краснею, вспоминая.

— На то была особая причина, ты же знаешь.

— Сейчас тоже есть причина, — дуется он. — Мне скучно, и я хочу тебя поцеловать. Это что, преступление?

— Ты как ребёнок, — говорю я. — Сможешь поцеловать меня, когда вернёмся домой.

Лицо Пита светлеет.

— Договорились!

На столе вибрирует телефон, и Мелларк тянется к нему, чтобы посмотреть. Он хмурится и печатает ответ, быстро работая пальцами.

— Все нормально? — спрашиваю я.

Он кивает, но выглядит отвлеченным, продолжая с кем-то переписываться. Теперь я тоже начинаю беспокоиться, что это может быть. И кто.

Пока Пит занят, я выхожу из установленного шатра и медленно шагаю в сторону моря, стараясь идти на каблуках как можно аккуратнее. Эффи осталась бы довольна.

Пахнет солью, хвоей и вечерней прохладой. Благо, в Четвертом лето царит даже в декабре, но от касания прохладного ветра кожа покрывается мурашками. Платье слишком открытое. Я не хотела надевать его — Алекс настояла. Цвета пыльной розы, простое, на тонких бретельках, с вырезом почти до бедра, что оголяет мою ногу до неприличия. Видел бы меня сейчас Гейл, ни за что бы не поверил, что я поддалась на ее провокации. Видимо, Капитолий испортил и меня.

Я спускаюсь вниз, где вода обнимает песок, и только собираюсь потрогать ее кончиками пальцев, слышу тяжелые шаги и знакомый голос:

— В это время года вода холодная.

Пит медленно подходит ближе, и я не могу отвести взгляда. Пиджак его светлого костюма так и остался висеть на спинке стула, рукава белой рубашки закатаны до середины предплечья, от чего и без того широкие плечи кажутся еще внушительнее. В этом костюме он настолько красив, что я опускаю взгляд.

Наверняка Мелларк замечает мое пристальное внимание, но, если бы спросил, я бы никогда не призналась, что так откровенно его разглядываю. Он достает из-за спины ромашку и протягивает цветок мне.

Где он умудрился его раздобыть?

— Как ты сегодня?

Со дня выхода из комы Пит спрашивает меня об этом каждый день.

Я пожимаю плечами.

— Лучше, чем вчера. Каждый день лучше, чем предыдущий. Мне не дают скучать.

Я рассматриваю цветок, крутя его в руках. В детстве Прим вместе с мамой приносили домой целое ведро белых ромашек, а потом сушили на окне. Я вспоминаю детскую игру и, улыбнувшись, начинаю выдергивать лепестки один за одним:

— Любит.

Пит широко улыбается. С укоризной глядя на парня, я срываю следующий лепесток:

— Не любит.

Подхваченный ветром он парит и падает в воду. Ветер щекочет голые плечи, посылая по телу волны мурашек. Пит, как всегда почувствовав свою необходимость, встаёт сзади, обнимая меня широкими ладонями.

— Любит! — Ещё одно белое пёрышко летит к носам моих туфель. Мелларк тянется из-за спины к цветку и забирает его из моих рук.

— Любит!

Он отщипывает лепесток, бросая его передо мной.

— Любит.

Еще один, и еще, и еще.

— Любит. Любит. Любит.

Я тихо смеюсь. Одно его присутствие в миг разгоняет всю черноту прошлой жизни, что так долго давила на меня.

— Я люблю тебя, — выдыхает он, касаясь губами уха, и я ощущаю, как учащенно бьется мое сердце.

Больше всего на свете мне хочется сказать, что я чувствую к Питу, но каждый раз, когда пытаюсь сделать это, слова застревают в горле комом.

Музыканты начинают играть что-то мелодичное, наполняя побережье разносимыми ветром звуками. Из банкетного зала доносится взрыв аплодисментов. Пит разворачивает меня в своих руках и протягивает раскрытую ладонь, приглашая на танец. Там, где нас никто не увидит. Как я и хотела. Под музыку моря и тонкую, едва различимую мелодию скрипки.

Я вкладываю свою руку в его ладонь.

— Ты бы хотела такую свадьбу? — вдруг спрашивает Пит.

В его движениях столько уверенности, будто все, что он делал последние четыре года — танцевал на банкетах. И я, вспоминая уроки Эффи, позволяю ему вести.

— Нет, — скривившись, качаю я головой. — Ты же знаешь, это все не для меня. Слишком много людей, слишком нарядно, слишком…

— … похоже на Капитолий, — вместо меня договаривает Пит.

Я киваю.

— Хочешь домой, в Двенадцатый?

— Наверное…

Теперь я и сама не знаю ответа. Улыбнувшись морю, я понимаю, что Четвертый будет жить в моем сердце всегда, потому что именно здесь началась наша история. Но я до сих пор не знаю, где решил остаться Пит. «У меня нет дома», — обычно говорил он, когда я спрашивала его, где бы он хотел жить. После реабилитации мы не оставались на одном и том же месте дольше пары недель. Я снова решаю завести этот разговор, когда Пит тихо произносит:

— Только не злись.

— Почему я должна? — бормочу я куда-то в область его широкой ключицы, наслаждаясь теплотой прикосновений и древесным ароматом одеколона. Шампанское приятно играет в голове, рубашка Пита накрахмалено шуршит, и мне приходится призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы отвести взгляд от его бицепсов, плеч и четко очерченной линии тела.

— Китнисс, я долго думал…

Пит убирает одну руку и лезет в карман, извлекая оттуда бархатную коробочку. Я удивленно смотрю на него, на этот раз замечая в глазах тревогу. Улыбка моментально сбегает с моего лица.

— Что это? — спрашиваю я, осторожно принимая подарок, как будто он сейчас взорвется.

— Открой и узнаешь.

Я прикасаюсь к коробке пальцами, погладив бархатную поверхность, берусь за крышку и тяну наверх. Тонкое золотое кольцо, в котором закреплена жемчужина.

— Пит! — выдыхаю я и резко захлопываю крышку.

Он искоса глядит на меня.

— Могу я его надеть? — спрашивает он, пытаясь отыскать в моих глазах ответ, а потом тихо добавляет: — Или у тебя есть последний шанс сбежать.

Пит протягивает ко мне руку, но я останавливаю его, перехватывая ее и сжимая в своих ладонях.

— Пит, подожди. Мне надо тебе кое-что сказать.

В его глазах скользит испуг и, пока он не развернулся и не сбежал от самой не романтичной, не женственной, не умеющей выражать свои чувства девушки, я выпаливаю:

— Я люблю тебя.

Пит застывает, внимательно глядя мне в глаза.

— Прости… Прости, что говорю это только сейчас, но это правда. И, наверное, уже давно, но… ох, как сложно… Я понимаю, что для сломленного человека это сложно, а мы оба как покорёженные механизмы, и, возможно, тебе хотелось бы, чтобы я чаще говорила это, но я…

— Ох, Китнисс. — Пит прислоняется своим лбом к моему. — Все это не важно, потому что я тоже тебя люблю, и мне достаточно один раз услышать это.

Я смеюсь на грани слез, а Пит, обхватив ладонями мое лицо, заглядывает мне в глаза.

— Если вдруг разлюбишь, сообщи, — говорит он. — А в остальное время я буду помнить о твоих чувствах.

Я смеюсь громче.

— Обещай только, что у нас никогда не будет подобной свадьбы, — прошу я. — Никаких бальных платьев и гостей. Все, что я разрешаю тебе — только торт. И церемонию с хлебом.

Пит, ухмыльнувшись, наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Если мы сейчас поторопимся, то успеем до закрытия администрации Дистрикта-4, и уже сегодня ты станешь миссис Мелларк.

Я понимаю, что если проходить этот путь, то до конца.

И мы, словно молодожены, сбегаем со свадьбы в самый ее разгар…

***

Само бракосочетание длится не более пяти минут. Два слова «согласен», пара подписей — вот и все, что требуется в мэрии Четвертого, чтобы скрепить узы брака.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, поглаживая большим пальцем его руку. Этот жест кажется для меня таким новым, что я сама не могу поверить в то, что делаю это. Но Пит счастлив. Улыбка не покидает его лица с момента, когда я сказала: «Да». Прежде со мной не случалось ничего подобного, никогда.

— Я хочу тебе кое-что показать, — говорит Пит и останавливает машину возле небольшого двухэтажного дома, крытого красной черепицей и окруженного персиковым садом.

Он выходит и, открыв мою дверь, протягивает руку. Мелларк тянет меня за собой по зеленой, аккуратно подстриженной лужайке.

— Пит, стой, — смеюсь я. — Это же чья-то собственность.

Мы поднимаемся на крыльцо, залитое закатным светом. Я оборачиваюсь. На небе как будто перевернулся грузовик с красками, расплескав их по холсту из воздуха.

— Посмотри, какой отсюда вид, — шепчу я, и Пит обнимает меня сзади, касаясь горячими губами уха.

— А ночью он просто невероятный. Звезд немерено, — отвечает парень.

— Откуда ты знаешь? — тут же напрягаюсь я.

— Идем. — Его рука сжимает мою ладонь. Пит ведет меня, огибая дом, к двери, выходящей во двор. — Я пару раз был здесь, — хитро улыбаясь, отвечает он. — Но сегодня я впервые привез домой свою жену.

Я замираю, глядя на него.

— Что именно тебя удивило? — Он засовывает руку в карман пиджака и достает оттуда ключ. — Слово «дом» или слово «жена»? Если второе, то привыкай. Думаю, сейчас я вполне могу признаться, что с того возраста, когда начал понимать значение этого слова, знал, что когда-нибудь ты станешь моей. И поверь, я ждал столько лет, что теперь буду нагло пользоваться этим словом на законных основаниях.

— Думаю, я смогу привыкнуть, — ошарашенно мямлю я.

Он притягивает меня к себе и целует в щеку.

— А что касается дома, то я поменял свой особняк в Двенадцатом, Китнисс. Неделю назад. Крейн мне в этом помог. — Пит опускает глаза. — Я хотел, чтобы мы начали с начала. Там, где нет прошлых воспоминаний. На новом месте, свою собственную историю.

Он берется за ручку, повернув в замке ключ, а я задумчиво разглядываю дом. Мой дом.

— Ты не сердишься? — осторожно спрашивает Пит. Теперь в его взгляде сквозит неуверенность. — Если захочешь вернуться в Двенадцатый, мы сможем это сделать.

Он тяжело выдыхает.

— Но я буду рад, если ты согласишься остаться тут.

— Соглашусь, — коротко отвечаю я, прижав ладонь к губам. На самом деле это лучший дом на свете, просто потому что он — наш.

Не включая свет, Пит заводит меня на кухню, которая пока совсем пустая, но, уверена, спустя пару дней здесь будет пахнуть самым вкусным хлебом и, наверное, счастьем. Новая техника отбрасывает на пол серебристые тени.

— У тебя здесь столько приборов, хоть свою пекарню открывай, — говорю я.

Пит подходит сзади, обнимая, и тихо поправляет:

— У нас. Эта кухня теперь наша. И стол наш. И тарелки тоже наши.

Он гладит руками мой живот, поднимаясь ладонями вверх, большими пальцами касаясь груди.

— Пит, — бью его по рукам я, шутливо пытаясь освободиться. — Мы же у окна, вдруг кто-то увидит.

— Темно же, — смеется Пит, разворачивая меня лицом к себе и делает шаг вперед, заставляя сильнее прижаться к кухонному столу бедрами.

— К тому же, насколько помню, теперь это не твое платье, а наше. — Он наклоняется к моему уху и тихо шепчет: — И я хочу его снять.

Пит скользит пальцами по изгибу моей шеи, спуская шелковую бретельку вниз. Я прячу взгляд, хотя не могу не заметить, как резко темнеют его глаза.

Я застываю.

Вся моя бравада в одночасье складывается как карточный домик, окатив жаркой волной неловкости и беспокойства.

Пит чувствует это. Он зачесывает свои светлые волосы назад и, слегка наклонив голову, смотрит на меня довольным изучающим взглядом.

— С какой комнаты начнем знакомство с домом? — спрашивает Мелларк, пытаясь прочесть ответ по моему лицу. Он, как и всегда, невероятно тактичен. — На заднем дворе построена милая терраса и растет сад. Это, конечно, не лес, но, я надеюсь, тебе понравится. Не хочешь взглянуть?

Я отрицательно качаю головой.

— Тогда как насчет гостиной? Можно посмотреть фильм.

— Не думаю, что это правильная идея.

— Мы, конечно, уже изучили кухню и, я надеюсь, ты не заставишь меня сейчас для тебя готовить? — улыбается он, поглаживая пальцем мою скулу.

— Опять не угадал.

Мой голос подводит. Внутри все трепещет в предвкушении, словно крошечные землетрясения прокатываются от самого сердца до кончиков пальцев.

Пит проводит рукой по моим волосам, вытаскивая из них длинную шпильку, привлекает к себе и целует. Глубоко. Долго. Его губы теплые и мягкие. И я его не боюсь. Последние всполохи заката отражаются в его голубых глазах, глядящих на меня с вожделением.

— Мы начнем со спальни, — наконец, разгадав мой замысел, шепчет Пит и, по тому, как загораются его глаза, я понимаю: он не против. И на этот раз я тоже полностью за.

========== Бонус-глава. Девочка, девушка, жена ==========

Последние лучи скользят по комнате, отбрасывая длинные тени. Свет не включён, и в комнате царит полумрак, но так будет даже лучше. В первый раз так будет спокойнее.

Мы стоим друг напротив друга, словно актёры в пьесе, что забыли роли. Слова растворились в неловкости этого момента, как дым исчезает в сумраке.

— Ты такая красивая, — хрипло бормочу я, не в силах оторвать взгляд. Дыхание перехватывает, а мысли путаются от осознания факта, что эта девушка действительно моя. Теперь официально и навсегда. — Я так давно люблю тебя, что даже не верится, что это не сон.

Ее рука опускается на мою грудь, туда, где под ладонью бьется сердце.

— Это правда, Пит.

Вибрация от её слов отдается резонансом, и сердце её подхватывает, принимаясь отбивать ритм в такт. Китнисс чуть поворачивает голову, ловит мой взгляд, и привычные колючие льдинки в серых глазах тают.

Нежные и мягкие губы трепетно касаются моих, и я целую её в ответ, вкладывая в этот поцелуй всю боль, страсть и все невысказанные слова за четыре года, что тосковал по этой девушке.

С нашего знакомства прошла вечность, практически целая жизнь. Полные несбыточных надежд годы от того момента, когда я впервые услышал пение Китнисс — тогда еще Эвердин, и до этого дня. И всегда она была здесь. В моей грудной клетке. В моём сердце, которому приходится все расти, расти и расти из-за Китнисс. Ради Китнисс.

— Правда! — повторяет она.

Я не думал, что одно короткое слово может сделать человека таким счастливым. Не подозревал, что таким счастливым в принципе можно быть.

Опуская одну за другой бретельки платья, я оголяю её плечи, чтобы дотронуться до них губами. Шёлковая ткань падает к ногам, и Китнисс нервно сглатывает, согревая мое ухо своим дыханием. Теперь она стоит передо мной практически обнаженная, и в сумраке комнаты ее оливковая кожа будто переливается золотом, а гладкое атласное белье без намёка на соблазнение кажется мне самым сексуальным, что я когда-либо видел.

Она вздыхает, и я ощущаю дрожь, пробежавшую по ее телу. Противный голос в голове тут же начинает нашёптывать, что ещё утром, собираясь на банкет, девушка даже не думала, что закончит день со мной в одной постели.

Вдруг я поторопился?

Или она побоялась меня обидеть поэтому не смогла отказать?

Или согласилась из чувства долга?

— Пит, — Китнисс касается ладонью моего плеча. — Ты меня слышишь?

— Что?

Я моргаю, возвращаясь к реальности.

— Я сказала, что на этот раз не хочу останавливаться. Это тоже правда.

Китнисс закусывает нижнюю губу и, подняв брови, ожидает ответа. Ее взгляд уверенный — в нем нет сомнений и нет колебаний, как в каждый из моментов, когда она натягивает тетиву, готовясь стрелять на поражение, и я двигаюсь ей навстречу, прижимаясь лбом к лбу.

«Правда! Правда! Правда!» — бьётся в голове. Китнисс не разбрасывается словами. Слова всегда давались ей сложно, потому что эта девушка говорит на языке поступков. И все-таки — она пытается — учится говорить о чувствах вслух. Ради меня?

Ради меня.

Наконец сердце затихает, мне удается улыбнуться, и я притягиваю любимую в свои объятья. Пальцы путаются в её волосах, скользят по спине вниз, и я поднимаю её на руки.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я. Все мои сомнения и тревоги улетучиваются вместе с последним произнесенным словом. Наклоняюсь к ее виску и тихо добавляю: — И невероятно, оглушающе, до умопомрачения хочу.

Китнисс заливается румянцем, и вся ее бойкость моментально испаряется.

— Тебе придётся привыкнуть, Китнисс Мелларк, — бормочу я, расстёгивая рубашку и стягивая ее через голову.

Мы тянемся друг к другу одновременно, больше всего на свете желая быть ближе. Столько времени прошло, как нас выписали из больницы, а я никак не могу насытиться нашими поцелуями. Почти каждый день весь прошедший месяц я сдерживал себя, несмотря на то, что мое тело жаждало Китнисс, а руки хотели ласкать каждый сантиметр ее кожи. И каждый раз я заставлял себя остановиться, потому что в случае с этой девушкой все должно произойти правильно. И вот этот момент настал.

Мы дома. Не нужно никуда торопиться. Китнисс в моих объятиях. И, наконец, всё идеально.

Мы отстраняемся друг от друга на мгновение, чтобы избавиться от последней оставшейся одежды, я ложусь, слегка нависая над любимой, опираясь на локоть. Ее маленькая грудь прижимается к моей, так что два сердца бьются рядом.

— Ты мне доверяешь? — хрипло спрашиваю я.

— Да, — шепчет Китнисс в мои губы и, обхватив за шею руками, целует сама.

Один поцелуй перерастает в другой, а каждое прикосновение влечет за собой новое, еще слаще. И губы размыкаются, и языки встречаются… Случайное касание превращается в объятие, объятия — в ласки, а ласки — в стоны наслаждения.

Мы медленно исследуем тела друг друга. И в этот раз я уверен, что не хочу торопиться. Я касаюсь губами её шеи, одной рукой сжимая грудь, пальцем лаская сосок, в то время как другая рука скользит всё ниже, раздвигая бедра.

Дыхание Китнисс становится хриплым и прерывистым.

— Пит, — шепчет она, закусывает губу и, закрыв глаза, замирает в ожидании.

Она шире разводит ноги, пропуская мою ладонь. Я наклоняюсь, Китнисс раскрывает губы, и мы снова целуемся. Я плавно двигаю рукой, задевая чувствительные точки, затем вытаскиваю пальцы и размазываю влагу по набухшему клитору, снова входя глубже и сильнее. И пока мои пальцы медленно возносят ее на вершины блаженства, я обнимаю её, накрывая губами маленький сосок. Китнисс тихо вскрикивает и хватается за мои плечи.

Она извивается в моих руках, но я удерживаю любимую на месте, пока мой язык и мои губы двигаются все ниже по упругому животу, до самой границы белья, от которого я окончательно избавляюсь. И когда я хочу прикоснуться губами, она меня останавливает.

— Стой! — Китнисс прикрывается руками. — Н-не делай этого. Это… Ну… Неприлично.

— В смысле… — пытаясь сдержать улыбку, я закусываю губу.

— Это стыдно, — Китнисс закрывает руками лицо, но я вижу, что она улыбается. — И наверняка противно.

— Милая, не для меня, — уже открыто смеясь, отвечаю я.

Китнисс глядит сквозь пальцы.

— Я тебе не верю, потому что все в Капитолии ещё со времен глупых шоу Фликермана знают, что Пит Мелларк самый настоящий вру… ох!

Но договорить я ей не позволяю. Может, это и не слишком честно, но я не могу удержаться от соблазна целовать её везде.

— Ох, Пит, — Китнисс хватает меня руками за волосы.

— Да? — с совершенно невозмутимым видом отвечаю я, возвращая на место пальцы, медленно приручая девушку к новым ласкам. Хотя в какой-то степени она приручает меня, ведь мне самому доставляет не меньшее удовольствие видеть, как она извивается в моих руках.

— Сделай так ещё раз!

— Да ну?

Я подтягиваюсь наверх, снова оказываясь рядом с её губами. Легко провожу кончиками пальцев по груди и вниз по крошечному овалу пупка. Она облизывает губы.

— Пит, — выдыхает она, закрывая глаза.

— Повтори, — прошу я, судорожно глотая жаркие, оглушительно частые вдохи и выдохи. Разум застилает туманной смесью из возбуждения, дрожи и абсолютного счастья от осознания пройденного пути и того, что несмотря ни на что, мы оказались сегодня здесь. Вместе. — Так невероятно приятно слышать, как ты произносишь мое имя.

И она произносит его снова. Снова, снова и снова. На этот раз громко и невольно.

Китнисс зажмуривается, ее тело напрягается, желая сладкой разрядки, которая не заставляет долго ждать и накрывает волной. Она приоткрывает рот, и я накрываю его своим. Из ее горла вырывается приглушенный стон, и я срываю его губами.

— Ох, Пит…

Она выгибается и без сил роняет голову в ложбинку между моей ключицей и плечом.

— Один, — тихо произношу я с довольной ухмылкой, целуя ее в макушку.

— Что? — непонимающе спрашивает любимая. Её щеки раскраснелись, а глаза блестят. Мое же тело напряжено до предела, но я никак не могу решить, что сделать: помучить её еще немного или наконец узаконить наш брак.

— Потом расскажу, — обещаю я, потянувшись к тумбочке, достаю презерватив и раскатываю двумя пальцами. Взгляд серых глаз, обращенный при этом на меня, заставляет дрожать от предвкушения.

Её рука скользит вниз, и Китнисс несмело касается меня. Ее сердце бьется так, словно она с моста прыгает. Я подаюсь к ней всем телом, позволяя её рукам изучать, пробовать, не бояться.

Мои ладони скользят по шелковистой коже и обхватывают тонкую талию. Китнисс нервничает и внезапно я понимаю, что она не единственная, для кого все происходит впервые.

Я переплетаю наши руки. Кольцо поблескивает на тонком пальце и, глядя на него, я понимаю, что даже мечтать не мог, что этот день так закончится. Я никогда не настаивал и не давил и был готов к чему угодно: побегу, злости, даже пощечине, но не улыбчивому «да». Даже спустя годы эта девушка еще способна удивлять.

— Китнисс, — я отстраняюсь, облокачиваясь на локоть, глядя ей прямо в глаза. — До этого мне никогда в голову не приходило, что ты первая с кем я занимаюсь любовью.

Ответом на мое признание служит сначала недоумение, а потом, когда до неё доходит смысл моих слов, искренняя радость.

— И последняя, — добавляет девушка.

— И последняя, — подтверждаю я, нависая на ней на локтях. Она обхватывает мою спину ногами, прижимаясь совсем близко.

Я чувствую, как поднимается и опускается её грудь, а теплое дыхание щекочет шею. Приподнимаю её бедра, погружаясь медленными и осторожными точками, и наши тела сливаются.

Её пальцы впиваются в мои плечи, выдохи становятся громче. Ладони гладят мою спину, зарываются в волосы…

Я двигаюсь аккуратно, плавно выскальзывая и снова погружаясь в неё, и с каждым проникновением чувства обостряются, превращаясь в мучительно-невероятные.

От прошлого так просто не уйти. Даже сейчас оно напоминает о том, что секс всегда был для меня позорным актом. Чем-то грязным. Но не с Китнисс. С ней все иначе. Впервые в жизни я могу сказать, что интимная близость — прекрасна. И это ощущается как полная свобода.

Такое маленькое чудо.

— Я люблю тебя, — шепчет Китнисс.

И я взрываюсь.

========== Эпилог (POV Финник) ==========

— Могу поклясться, что это ты, Мелларк. И если ты в третий раз скажешь мне, что Вы опять что-то забыли к ужину, я пошлю тебя к черту.

Я поднес телефон к уху, не глядя кто звонил, потому что был уверен, что не ошибся.

— Мы уже возле вашего дома, — добавил я, заворачивая на лужайку, но на удивление, не обнаружив там машины хозяев.

— Ужина не будет, — сделав паузу, произнес Пит.

— Что, постой?

Я припарковал машину и взглянул на экран, на котором высветился незнакомый номер.

— Откуда ты звонишь?

— Мы в больнице, Финн. Тут вроде как пошел обратный отсчет, а мой телефон разряжен, так что начинайте без нас. Как только все закончится, я приеду.

Энни перевела на меня взволнованный взгляд, и я кивнул, чтобы заверить ее: «Все в порядке».

— Мелларк, вы в своем репертуаре. Даже День Освобождения не можете по-человечески отметить, не обратив все внимание на себя.

— Если то, о чем нельзя говорить вслух, свершится, считай за мной торт, — усмехнулся Пит.

— Если то, о чем нельзя говорить вслух, свершится, считай, что каким-то тортом ты не отделаешься. А твой отец закатит банкет минимум на трое суток.

Пит рассмеялся. На том конце провода раздался протяжный стон.

— Да, как она? — спросил я, открывая дверь и пропуская жену с сыном вперед.

— Можешь спросить сам, когда Китнисс вернется домой, — ответил Пит. — Но в данную минуту клянется, что больше ни за какие уговоры не пустит меня даже на порог спальни.

Я рассмеялся.

— Бывай, отец, — попрощался я и положил трубку.

— Все хорошо? — тихо спросила Энни, осторожно обвив меня одной рукой.

— Китнисс — боец, они — оба бойцы, так что все будет нормально.

Я наклонился и прижал свои губы к ее, апотом резко отстранился. Будто школьник, своровавший мимолётный поцелуй под лестницей. Глупо, но эти простые жесты всегда вызывали внутри лавину эмоций, возможно, потому что такие нежности — то, чего я долгие годы был лишен. Энни смущённо улыбнулась.

Закрыв за собой дверь, я оглядел комнату, в которой на сегодняшний праздник собралась почти вся семья, и мое сердце наполнилось теплом. Все гости уже расселись полукругом в гостиной, позади которой стоял накрытый стол, к которому никто так и не притронулся.

— Добрый вечер и счастливого Дня Освобождения, — подняв руку, поприветствовал всех я. — Пит звонил. Сказал, что скоро будет. Китнисс в порядке и она с минуты на минуту готова произвести на свет еще одного Мелларка.

— Финник, — пихнула меня локтем в бок Энни. — Выбирай слова.

— Простите, я имел в виду «подарить миру» еще одного сорванца Мелларка, — поправил я сам себя и протянул Мэтью руку.

— Или девочку, — ответил он, сжимая мою ладонь в крепком рукопожатии.

— Или девочку, — обреченным хором подхватили остальные.

— Бедняжка. Мне хватило дня, когда родился Атлас, чтобы понять: больше никогда в жизни я не соглашусь на подобное, — сказала Алекс, приставив воображаемый пистолет к виску.

Атлас демонстративно возвел глаза к потолку и вместе с близнецами Уилла скрылся наверху. Ему двенадцать — он как раз вошел в тот прелестный возраст, когда можно начинать краснеть за слова собственных предков.

— А я просто нервничаю, — отозвалась Энни, и я крепче сжал ее ладонь.

— Это одна их тех картин, что Пит подарил нам на свадьбу? — указывая на противоположную от окна стену, спросил у жены Рай.

— Да, он сразу после возвращения из Капитолия эту серию рисовал.

Я повернулся, внимательно глядя на полотно. Картина на стене рассказывала о юноше, которого охватывают и любовь, и стыд, и боль… а еще надежда. Не знаю, что до сих пор потрясает меня больше, явный талант Пита или то, что сквозь полотна я единственный из присутствующих знал всю правду. Картины Пита — это его душа, спрятанная в штрихах, мазках и линиях. Чёрная и колкая, пока он жил в Капитолии. И ослепительно светлая сейчас. Как и моя. И поэтому я как никто понимал, некоторые секреты никогда не должны стать признаниями.

Спустя время, разговор переместился к Прим и ее медицинским исследованиям. Финн младший вместе с Нилом, сыном Китнисс и Пита, устроились на полу.

— Не звонил? — тревожно заламывая пальцы, спросил мистер Мелларк, глядя на играющих на ковре мальчишек.

— Все будет нормально, — успокоила его миссис Эвердин. — Китнисс не в первый раз рожает, поэтому они справятся.

— Ну что ж, чему быть, того не миновать, — вздохнул мистер Мелларк.

— Мэтью, — одернула его жена, глядя так, словно дыру в нем готова прожечь. — Опять ты за свое.

— Ну что, Мэтью?! — вскинул он руки. — У Рая — сын. У Уилла — близнецы-мальчики, у Пита тоже сын. Даже у Финника, хоть он мне и не родной, все равно сын.

— Я всегда любил вас как отца, мистер Мелларк, — откликнулся я, улыбнувшись своей фирменной широкой улыбкой, и он поднял руку в ответ.

— Мальчики — это, конечно, замечательно, но хоть бы одну девочку кто родил.

— Пол ребёнка зависит только от мужчины, так что вам не на кого пенять. — Сложила руки на груди Прим.

— А почему они не стали узнавать пол? — наклонившись к младшей Эвердин, тихо спросила Энни.

— Не хотели заранее расстраивать, если вдруг опять «не получится», — шепнула та, изобразив в воздухе кавычки, и демонстративно закатила глаза.

Минуты тянулись невообразимо долго, но вот, наконец, раздался долгожданный звонок в дверь.

Пит вошел, улыбаясь своей легендарной улыбкой. И хотя улыбался он часто, настолько особенная улыбка появлялась на его лице не всегда. В ней заключалась гордость от осознания того, что он отец. И я понимал, каково это.

Взглянув на играющих детей, я крепче сжал руку Энни — она повернулась и подарила мне одну из своих лёгких, едва заметных улыбок. Но я знал, как много стоило для этого пройти. Наше счастье стоило всех потерь. Стоило каждого дня, прожитого в кромешной тьме. И пусть для меня она началась раньше, чем для Пита, но его глаза, растерянные, хотя и храбрящиеся, я помнил до сих пор. Как и его решительность, с которой он задвинул свое «я» так далеко, что позволил разрушать себя добровольно. И я уверен, если бы ему пришлось пройти через всё вновь, он бы прошел. Опять оставил свою душу в Двенадцатом, чтобы душу той, кого все эти годы любил, сберечь.

Мысль о том, насколько Пит быстро повзрослел, и восторг от того, каким он стал, сколько в нем внутренней силы, разлились внутри теплым потоком, так что мне пришлось себя одернуть, потому что, уставившись на друга, я скалился как идиот.

— Отец, внучка у тебя… — улыбаясь от уха до уха, произнес Пит. Мистер Мелларк подскочил с места и на несколько секунд ошеломленно застыл. На губах его расцвела улыбка, а изо рта вырвался возглас облегчения. Он бросился к Питу, как тот, выставив руки перед собой, вдруг добавил: —…будет в следующий раз.

На секунду Мэтью завис, словно раздумывая, может, ему послышалось, но, взглянув на шкодливое лицо Пита, залепил тому подзатыльник. А потом изо всех сил притянул в объятия.

— Я люблю тебя, — коротко ответил он. — А остальное не важно.

В ответ Пит хмыкнул с очевидным недоверием, но светящиеся глаза выдали его с потрохами. Ведь это действительно не важно.

Вся семья собралась вокруг, чтобы поздравить новоиспеченного отца теперь уже двоих сыновей, оттесняя Пита все дальше к стене, похлопывая по плечу, обнимая, взъерошивая волосы, расцеловывая в щеки. Все вокруг расшумелись так, что в этом гомоне стало не разобрать слов. И показалось, будто время остановилось. Потому что вот оно — чувство настоящей семьи, ощущение, которое я давным-давно потерял и, наверное, должен был почувствовать себя лишним среди галдящих, как птицы Мелларков, но на деле вышло обратное. Пит заслужил таких людей рядом, готовых ради него на все. И я вдруг осознал, что горд быть их частью.

Разве мог я когда-либо предполагать, что мальчишка, которого я, сам того не желая, должен был сломить, станет отражением меня самого. Никто из близких так и не узнал, чего нам стоило улыбаться сегодня, потому что в нас разрухи столько, что хватило бы уничтожить Панем дважды. Мы выживали вдвоем, так что я понимал: после такого заново построить жизнь сложно. Практически невозможно.

Но у нас вышло. Это ли не чудо?

Я посмотрел на Пита.

— Я не стал бы ничего менять, — словно прочитав мои мысли, произнес он, зная, что только я мог понять весь тайный смысл.

— И я тоже, — ответил я и, глянув на устроившуюся с ногами на диване Энни, улыбнулся. — Идем, — я положил руку на плечо друга и повёл за стол. — Надо придумать стратегию, что делать с отцом, когда через неделю он снова осознает, что его план провалился.

— Теперь вся надежда только на тебя, Одэйр, — рассмеялся Пит, и я снова увидел в его взгляде проблески чего-то насмешливого, ребяческого, похороненного много лет назад под ночными огнями Капитолия. И в этом было какое-то волшебство. Словно я наблюдал за возрождением птицы Феникс, что раз за разом восстает из пепла.

И да, спустя два года они все-таки родили девочку.