Сумерки Зверя [Александр Ермаков] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Александр Ермаков Сумерки Зверя (Витязь Небесного Кролика-3)
Из Хроник Кролико-Предтечинского монастыря.
Стилл Иг. Мондуэл
«…И были в том году многие знамения ужасные. Одного дня с утренней поры ранней завыли собаки, заголосили животины и бежали с подворий. А к обеду послышался глухой гул подземный, зашаталась твердь, многие дома порушились и людей, в них бывших, под обломками схоронило. А черный утес на вершине Блеки-Рока, вотчина Круки-Ворона, задрожал, покачнулся и рухнул. Катилася по горным кручам, круша вековые леса, дробя склоны, ухнул в реку, все русло перегородив. От того образовалось большое озеро и болото вокруг него. А еще достоверно известно, что во многих местах куры взлетали на изгороди и кричали по петушачьи. А в селе Нумберке кочет снес яйца и сел высиживать. Дурак хозяин поленился убить мерзкую птицу, яйца перебить. Вот и вылупились василиски. Сожрали они, для начала, глупого мужика и жену его и чад в придачу, да и айда в соседний лес. Нет нынче во всей округе покоя от ненасытной нечисти. А еще люди свидетельствовали, что были видны в небесах два волка. Один гнался за месяцем, другой за солнцем, и совсем уже настигал его, из жадной пасти зубатой слюна брызгала прямо на светило да и испарялась облаками. Где выпадал дождь из тех облаков, разом все злаки пожухли, среди скотины был большой падеж, да и народишко частенько похварывал. А к лету заметили в небе звезду хвостатую. С каждой ночью все ярче, все страшнее светила. Стало ясно – не к добру это. Злым год выдастся…».Из хроник Кролико-Педтечинского монастыря.
Глава 1. Великий Магистр
Мутны, коварны воды Расплат реки. То мели изменчивые песчаные, то перекаты каменистые, то стремнины влекущие, то омуты круговертные, живоглотные. По левому берегу – владения лордов ноддовских. Замки неухоженные, слабые. Стены рушатся, чинить-то их не поспешают нерадивые хозяева. Хозяева бездумные, сегодняшним днем живущие, о завтрашнем не помышляющие. Большие и малые войны миновали пограничье, свары меж сеньорами мелкие, подспудные, чуть теплятся, огнем не вспыхивают, край не губят. Вот и лады. Кругом тех замков нивы да пашни, сады яблочные, пасеки жужжащие, огороды зеленые овощами одаряют отменно. Домишки поселян, избы не курные, белые, желтой соломой крытые. Трактиры подорожные жирными щами, хмельным пивом да чернобровыми хозяйками славятся. Церквушки на взгорьях, стройные, белокаменные. С колоколен, по праздничным дням, далеко округой благовест разносится. Благодарение милостивому Бугху за мирное житие нетревожное, за урожаи обильные, за господ недокучливых. Дороги хоженые по склонам вьются, ведут к лугам травостойным, росистым – пастбищам коз круторогих. Там, у студеных потоков шалаши пастушьи, маслобойни да сыроварни каменные. Там, костры ночами горят, песни поются, хороводы водятся. А на другом берегу вековые осины на ветру шумят, ночами волки воют, по утренней заре туман клубится. Вечно сумрачен лес Шурваловальский, дремуч и обширен. По равнинам дубравы кряжистые, горделивые боры сосновые на древних барах песчанистых, в низинах светлые рощи березовые, а в распадках да урочищах чащобы еловые. Богаты лесные угодья и зверем и птицей и грибами и ягодами, да честному люду ноддовскому дорога в те края заказана. Ни поселянину лыка надрать, ни кланщику пушного зверя добыть, ни высокородному лорду вепря затравить, сердце рыцарское потешить. Нет туда ноддовцам ходу. В том лесу правобережном дебрь непролазная, трясины бездонные, берлоги звериные, да кубла змеиные. Но не так кровожаден зверь лесной серый, не так гады ползучие ядовиты, не так топи болотные прожорливы, как народ тамошний зловредный. Ведь на том берегу земли тамплиерские. Владения Его Преимущественного Величества, Великого Магистра Темплариорума. Не жалует Гроссмейстер чужаков-иноверцев. Ох, не жалует! В давние годы, в то былье, что травой поросло, все владыки земные огнем и мечем, гнали орденцев, аки псов бешенных. Тогда, поджав опаленные хвосты, заявились в королевство Нодд тамплиерские легаты. Слезно молили венценосца, милосердья ради, дозволить им отселиться в пределы монаршьи смиренными вассалами Его Величества. Нынешнего короля Сагана пращур, по имени Гарольд, а по прозванию Недоумковатый, сжалился недодумав, мудрому совету своего верного сенешаля Короны лорда Хорстемптонского не внемлил. Монаршей милостью и высочайшим эдиктом объявил в земле Нодд существующим Великий Приорат Тамплиерский и жаловал монахам неугодья безлюдные, те чащобы лесные нехоженые, что от Расплат-реки до самих Проклятых гор простираются. Там и осели храмовники. Да только присягаясь Недоумковатому в верности, держали кукиш в кармане. Не долго подати платили, не долго выи гнули. Лишь оклемались после мытарств своих тяжких, лишь замки и крепости возвели, тотчас коронной властью пренебрегли. Снова, как в годы былого могущества, высокомерно нареклись орденом Вселенским. И хоть вселенная их на краюшке мира скукожилась, но, видать, на уме что-то лихое держали. И держат поныне. Помутила неуемная гордыня тамплиерский разум. Не признают храмовники милости Бугха. Не славят ни мудрость одноглазого воителя, ни удаль млатодержца, да и прочих стратоархов в своих молитвах не поминают. Но поклоняются только одному, небесам неугодному, Бафомету – властелину тьмы и гнилой плоти. Другие же народы, объявили еретиками, а светлый знак тригона, перевернув наоборот, раскрасили красным цветом. Кровавым цветом. Тревожится молодой король Саган. Что в том Приорате творится, особо не ведомо. Но нет-нет, да приходят глухие слухи. Худые слухи. Да что поделать, когда радетелей веры и отечества на пальцах перечесть – одной руки довольно будет. Прочие лорды древними распрями себя и свою землю изводят. В злоненужных файдах кровь напрасно проливают, только новые обиды множат. Поморские бароны, то витязи добрые. Только им силы еле-еле хватает прибрежные кордоны королевства от варяжских дружин пиратских боронить. А на прочих надежды мало. Тревожится Саган, да не ведает, что уже объявили тамплиеры королевство Нодд своим Великим Приоратом, и Великий Приор уже назван. Имя ему – Черный Локи. Посреди леса Шурваловальского, на перепутье дорог, сквозь буреломы да чащобы трудно проложенные, стоит крепость орденская. Выше вековых елей ее стены каменные, башни того боле, а колокольни да шпили соборные в самое поднебесье восходят. Вокруг рвы глубокие, воды темные, мутные о крутые берега вяло плещутся. Не цветут в тех омутах кувшинки, рыбы не играют. Только темной ночью холодный звездный блеск мерцает, да ясным днем отражается серость камней логова тамплиерского. Неприступно и зловеще огородилась крепость храмовничья, замок Шурваловальский от цветущего мира. Недоверчиво глядит на мир поднебесный бойницами башен, щериться зубцами стен. На вершине донжона заносчиво реет черно-белый штандарт орденский. Надменный Beauseant цвета талого снега на жирной кладбищенской земле. Ядовитым жалом аспида плещется на ветру двухвостый стяг, тянется, стремится к пределам Нодд. Вот солнце поднялось над темной чащобой леса, осветило мрачные башни Шурваловальского Тампла. Заскрипели цепи, опустился подвесной мост, гулко на сваи упал. Заскрипели петли, отворились тяжелые створы ворот. В проем вышел командор шурваловальский. В шлеме с поднятой личиной, весь покрытый сталью доспехов. Поверх брони белый льняной плащ с кровавой эмблемой храмовничьей на груди. Остановился у моста, оперся на меч в полторы руки. За спиной, в окружении рыцарей ордена комтур крепости. Позади чернеют плащами братья-сержанты. У стен ровными коричневыми шеренгами выстроились ратники – туркополы[1], все в кирасах, с треугольными, как знак тригона, алыми щитами. А из лесных дорог, один за другим выезжали отряды. Спешили в замок со всех сторон земель тамплиерских. С, достойным высокого сана, эскортом двигались командоры. Скакали в окружении своих людей комтуры крепостей, рыцари и воеводы, управители городищ и поселений. Ехали в полном боевом облачении, вооруженные, словно собрались на битву, бряцали мечи, отблескивала сталь доспехов. Встречал прибывающих суровый полководец, гудел большой набатный колокол на церковной звоннице. Грозно звучала позеленевшая бронза. Не к покаянной молитве призывала она паству, не на праздник свадебного пира, не на печаль тризны созывала она людей. Не призыв к смирению и всепрощению гудел в небесах. Не религиозный экстаз, не добродетель подвигнула руки звонарей раскачивать тяжелый колокол. Злая воля Великого Магистра Темплариорума, черный дух Локи слышался в густом звуке. Скуп встречающий на улыбку. Сухо его приветствие, как полуденная степь, хладно, как гиперборейская тундра. Сдвинуты густые брови, белы, словно снег на вершине Блеки Рока. Только блещут под ними, не по годам ясные глаза. Да и прибывающие не многословны, суровы их стати, непреклонны взоры. Как камни бросают ответные слова. Шурваловальские слуги, берут коней под уздцы, проводят сквозь арку ворот во внутренность крепости, провожают гостей в отведенные кельи. А на мост въезжают новые люди, не малы владения храмовников. Многочисленны крепости и замки. И от каждого сегодня прибывают, милостью Великого Магистра, их властители. А в глубине крепости, во внутренней молельне[2], перед перевернутым тригоном, у чадящих жиром лампад, преклонил колено Великий Магистр. Опоясан мечем, на поношенных толстокожих сапогах шпоры острые. Поверх стальных петель кольчуги, простая сутана, грубого домотканого полотна, запыленная, как была с дороги. Только шлем снял владыка, рядом с собой поставил. Но войлочный подшлемник даже пред своим идолом не скинул. Лыс словно пень Их Преимущественное Величие и, как на грех, на безволосом черепе огромная вмятина – след палицы. Еще в молодости получил метину на турнире, после долго в беспамятстве лежал. Уже родня священника позвала, да оклемался. Знак это. Избран Истинным для свершений великих. Он – Избранник. Голову чуть склонил Магистр, скрестил на груди руки в боевых латных рукавицах. Молится молча, беззвучно шевелит губами, чтоб только один Бафомет, герцог тьмы, владыка беспросветья, услыхал чаяния Темплариорума. Чтоб не достало слово прошения ушей смертного человека, ибо страшно то слово. Отец кастелян, было, собрался пригласить Преимущественное Величество потрапезничать, да не осмелился прервать моление, боязливо восвояси убрался. А на верхотуре донжона, по белокаменным палатам нервно расхаживает Локи. Великий Приор несуществующего Великого Приората. Пока не существующего. Плюхнется с размаху в кресло. Ногти погрызет. Пальцами пощелкает. Зубом поцыкает. Рывком поднимется, подойдет к окну. Брезгливо средним пальцем ткнет в прутья решетки. Ох, и претила же ему такая мера безопасности. Больно неприятные ассоциации вызывала стальная конструкция. Но после наезда Стилла, когда тот обшмонал локиевый арсенал, плюнул Фартовый на все суеверья, распорядился. Но хоть и сам дал команду, но муторно на такое смотреть. Заглянул сквозь прутья, много не разглядишь. Плюнул в низ, но в кого попал и попал ли, того не разобрал. Отошел от окна. Пару па рокенрольных исполнил. Стрелки на часах подвел. Качнул маятник. Сам маятником качнулся. Принял стойку. Левой джеф. Один, другой. Правой хлесткий хук, и с полушага маваши. Все равно муторно. Дал лакею под зад коленом. Вторым пинком загнал пажа в спальню. За ним сам последовал, на ходу штаны рассупонивая. Лакей целомудренно дверь прикрыл, отступил в сторонку, но далеко отходить не решался. Мало ли какая господину в нем, старом, нужда может случиться. Полотенце принести, вина подать, или, к примеру, почесать пресветлый зад Великоприорский. А может, заблагорассудят, Их Преимущественное Высочество плюнуть в старую рожу. Тут мешкать не можно!! – Ну, что, вкусно? – Доносилось из почивальни. Лакей поджал губы и покивал головой. Он понимал причину невежливого молчания пажа. С полным ртом особо не поболтаешь. Нахраписто и зло скрипело ложе. Яростно сопел Локи, натужно скрипел зубами. Матерился. Паж верещал привычно. Привизгивал. Да и зашелся в запредельном крике. А после забулькало и тишина. Холодный пот пробил старого слугу. С ноги открыв дверь, заявился хозяин. Заправил под ремень кружевную батистовую рубаху. Пригладил волосы. – Эй, ты. Свисни качков, пусть падлу псам скормят. Давай, давай, шевели мослами. Козел. И одежду подай. У меня сегодня бенефис.* * *
Целый день стекались вооруженные отряды. Целый день звонил большой колокол. Только к сумеркам начал редеть поток прибывающих. Вот село солнце, в последний раз глухо загудело в чернеющей высоте. Командор покинул мост. Захлопнулись ставни ворот, поднялся мост. Стража выстроилась на стенах, внизу зацокали копытами ночные разъезды. Грозный и таинственный стоит Шурваловальский замок. Грозное творится за камнями его стен. Огромна махина бафометового святилища. Вонзаются в ночь его шпили, тьма окутывает стены. Сумрачно и внутри храмины. Зажигают безмолвные служки лампады, да не в силах слабый свет их масляных фитилей побороть мрак нечестивого капища Бафометового. Черны плиты пола. Темен гранит стен, только жирно отсвечивают кварцевые зерна, да кровавыми глазами пауков поблескивают кубические вкрапления граната-пиропа. Тяжеловесные квадратные колонны разделяют предел на три нефа. В глубине центрального, ступени, черного мрамора, ведут к подиуму. На нем утвержден престол эбенового, редкостного дерева, заморской резьбой покрытого, пчелиным воском натертого. Обширно кресло, на высокой спинке серебром выложены магические символы, в середине мутное пятно перевернутого тригона. На том престоле восседает Великий Магистр ордена. Темна неподвижная его фигура, грозен лик, на коленях держит огромный двуручный меч. Напротив подиума жертвенный алтарь, за ним трон Великого Приора Ноддовского мессира Локки. Сидит он небрежно развалясь, подобрал под себя одну ногу, другой по полу потаптывает, пальцами по подлокотнику постукивает. Грызет семечки, через зубы сплевывает. Муторно завыли волынки, в вышине брякнул малый колокол. В капище молча, с обнаженным оружием стали входить сильные земли тамплиерской. Командоры в мантиях, комтуры в плащах-эксклавинах[3], рыцари в коттах[4]. Идут поступью неспешной, тяжелым шагом щитоносных латников. За каждым следует герольд с копьем в руке, у наконечника вымпел прикреплен. Командоры ордена, всех вместе тринадцать, стали кругом от престола, прочие позади них, поодаль, согласно чину и звания, разместились. Хрипло гимн затянули. Четверо монахов ввели обнаженного человека. Упирается он, в глазах ужас. Знатная добыча – один из владетельных лордов земли Нодд. Важное сегодня должно быть принято решение, от того и трудились тамплиерские лазутчики, иные и с жизнью расстались, но достали настоящего лорда. Локи знает – маленько лопухнулись храмовники. Другая добыча готовилась, чином повыше. Атаковал Бурдинхерд (Локи лично готовил и главаря и банду его) замок Перстень. Должны были схватить не простого лорда – пэра Короны, кузена самого короля Сагана. И тут непруха. Нарвались диверсанты на Мондуэла. И вышли им кранты. Фартовый, как профи, Стилла уважал. И очень хотел замочить. Пленного бросили на алтарь, растянули за руки, за ноги, приковали бронзовыми цепями. Подошли пятеро старцев, самых сведущих предсказателей, ведунов-некромантов. Бороды седы, плечи сутулы, пальцы годами да хворями покручены, суставы раздутые еле сгибаются. Самому древнему, с поклоном, подал служитель кривой жертвенный нож. Старец сжал его двумя руками и вонзил в обнаженный, трепещущий, живот. Мученически закричал пленник, терпя лютые страдания. Крик его на миг заполнил пределы соборные, взлетел под купол, заметался меж архибутанов. Служитель засунул заскорузлую руку в рот жертвы, ухватил язык, вытащил и, неторопясь, отрезал. Чтоб не мешал проводить гадание, чтоб не нарушал соборной тишины, не мешал свершению обряда. Старцы разложили живые кишки, наклонясь и близоруко щурясь, перебирали костлявыми пальцами, искали им одним ведомые знаки судьбы. Переговариваются промеж себя, то с одной стороны внутренности посмотрят, то другим боком переложат. Нет у старцев единодушия, двузначно грядущее. Великий Магистр нетерпеливо мечем звякнул. Почто медлите? Али глаза ваши вовсе ослабли? Али разум вовсе замутился? Старейшина некромантов подошел с поклоном. – Не велите, Ваше Преимущественное Величие, казнить. – И пошел изъясняться. Долго, витиевато, безалаберно мешая латынь с арамейским и еще черт те каким, всеми позабытым, наречием. Смысла в его словах не обнаруживалось, но для человека с понятием, эта речь говорила об эрудированности оратора и его, оратора, полнейшей растерянности. Фартовый-Локи понятия не имел, но по понятиям жил. Ты чо межуешься? Колись, гнида! – Великий Приор на дух не переносил базары не по делу. Некромант раскололся. – Двузначно нам увиделось, о, Избранный Бафометом. Не устоит королевство Нодд. Но нам не будет победы. Локи ухмыльнулся. – Что Нодд не устоит – это хорошо, и что ВАШЕЙ победы не будет, так она в МОИ планы не входит. Умно нагадал, поц. А, вот, их долбаное величие сейчас в натуре схватит кондратий. Не ко времени это. Действительно, Великого Магистра трясло, как на электрическом стуле. Изо рта крупно текла слюна. Наконец справился с нервической хворью Темплариорум. Как за пресловутую соломинку ухватился за меч и первую половину предсказания. – Нодд не устоит! Тамплиеры, вперед! Во славу Бафомета! Но тяжело шагнул командор Шурваловальский. Коваными сапогами твердо ударяя в каменные плиты пола, высекая шпорами искры. И поступь его гудела под сводами собора, заглушала встревоженный шепот. Вышел в центр круга, хмуро оглядел сильных Вселенского ордена, презрительно скользнул взглядом по Локи и остановил свой горящие очи на Великом Магистре. Зло и резко бросил меч в ножны, аж взвизгнуло железо, и глухо ударилась гарда о кованое устьице. Так стоял недвижно, расставив широко ноги, словно мечник перед схваткой. Набычился. Недовольный ерзал на троне Темплариорум. – Какое твое слово, перед правоверными вышедший? – Нет – мое слово! Негоже нам, просветленным, нарушать завет предков. Негоже клятвопреступничать. Зашуршал шепот, заколыхались слабым движением белые плащи. Видать не всем по нутру была сегодняшняя затея. Не все жаждали кровопролития, не всем война казалась желанной. Великого Магистра опять одолела трясучка, слюненедержание и болтливость. Затараторило Их Преимущественное Величие нечленораздельно и маловразумительно. Зато многословно. Фартовый поднапрягся и въехал в тему, врубился, просек фишку. Околесица их долбаности оказывалась до боли, до похмельной блевотины паскудно знакомой. Велеречиво талдычил Темплариорум об извечном предначертании, об ответственности за все человечество, о долге перед прошлыми, нынешними и будущими поколениями. О чаяниях народных, и супостах-еретиках, мешающих исполнению этих всенародных чаяний. И прочая, прочая, прочая, вплоть до выжигания заразы каленым железом, войне малой кровью на чужой территории и скорым пришествием благодати. Выдохся Магистр. Обслюнявлено заткнулся. Локи сплюнул на пол, матернулся. Цирк начинал надоедать. Но твердо стоял командор Шурваловальский. Неудосужил Приора взглядом. По-прежнему упорно смотрел на одного Великого Магистра. – Неужто мы запамятовали, как униженные и всеми гонимые, оплакивая братьев своих, мученический венец принявших, пращуры наши обрели покой и достаток в земле Нодд? Как присягались на верность королю Гарольду? Саган добрый корень доброго древа, можно ли рубить его? Свет веры не мечем, но словом нести надлежит. Не губить заблудшие души, но спасать. Я первый готов сменить рыцарские шпоры на калиги пилигрима и, с мыслию о цели[5], по всему миру проповедовать величие Бафометово. Локи понял, что пора действовать. Великий Приор в теософских спорах не преуспевал. Но киллер Фартовый свое дело знал туго. Подобрался, словно волчий вожак перед броском на сохатого. Выщерился, пальцы козой сложил. – Что, ссучился падла? – И опять нехорошо выругался. Только незыблем командор в вере своей. – Глуп ты, чужеземец. И речи твои безобразны. Нас тебе не понять. Найти ли среди братьев ленивых, в праздной неге обретающихся? Нет! Редко когда они не на службе то занимаются починкой своих одежд или оружия, разорванных или искромсанных; или же делают то, на что указывают нужды Храма. Ты же членами тунеяден, зато членом проворен. Кто в старину мог бахвалиться, что зрел наших предков причесанными, редко – умытыми, но обычно – с всклокоченными волосами, пропахшими пылью, изможденными тяжестью доспехов и жарой. Ты же рядишь своих лошадей в шелка и окутываешь свои кольчуги каким-то тряпьем. Ты разрисовываешь свои копья, щиты и седла, инкрустируешь свои удила и стремена золотом, серебром и драгоценными камнями. Ты пышно наряжаешься для смерти и мчишься к своей погибели бесстыдно и с дерзкой заносчивостью. Эти лохмотья – доспехи ли рыцаря или женские наряды? Или ты думаешь, что оружие твоих врагов остановится пред златом, пощадит драгоценные камни, не разорвет шелк? Но ты, напротив, причесываешься, как женщина, что мешает видеть; ты опутываешь свои ноги узкими панталонами и прячешь свои изящные и нежные руки в просторные и расширяющиеся рукава. Исполненный гордыней мнишь сражаться за самые пустые вещи, такие, как безрассудный гнев, жажда славы или вожделение к мирским благам. И так в ослеплении бездумно скачешь козлом, не помышляя о цели, не помня о конце, разряженный, подобно крестьянскому петуху! У бандюгана Фартового в глазах потемнело. Редко позволял себе киллер остервениться до бешенства. Но редко кто как его оскорблял. Потому, выхватил сорок пятый и влепил ровно в сердце. Еще и еще жал на курок, засаживая пули в уже бездыханное тело. – Тьфу, ты, сучара! Надо же так достать. – Отрезвленный грохотом выстрелов и пороховой гарью, Локи пришел в себя. Пожалел неразумно потраченные дефицитные боеприпасы. Но, что сделано – то сделано. Из нечаянной ситуации надо извлекать пользу. – Ну, кто еще из этих поцов, тьфу ты, пацифистов? – И для наглядности поводил дымящимся стволом по присутствующим. Пацифистов в соборе не наблюдалось. – Война! – Заверещал Великий Магистр. – Война! – Сначала нестройно и тихо, но все громче и громче разнеслось по храмине. – Вой-на! Вой-на! Война-а-а-а! Зазвонил колокол, ударили литавры, загудели волынки. Началась Черная Месса.* * *
Да только не слушает песнопения Локи, к черной мессе равнодушен, не глядит. Свое думает, щерится, глаза щурит. Свершилось. Наконец-то решился Великий. Осмелел. А с чего бы и не осмелеть. Сила, вон какая! Если по уму прикинуть хрен к носу, то этих фраеров ноддовских давно жопить надо было, на уши ставить. – Фартовый сложил пальцы в колечко, а после сжал в кулак. Но, и в этом свой кайф. Он то, Фартовый, в масть попал. На эту прикольную хреновину, котлы эти сраные, – Локи с чувством глубокого самоудовлетворения посмотрел на левое запястье. «Ролекс» отщелкивал секунду в секундочку. – На ширпотреб тамплиерский, на паленку, на фуфло да на халяву, все падки. Лорды на цырлах бегают, баи губы пораскатали, варяги скулят, клянчат, по ногам ссут. Ну а об лесных засранцах и базару нет. Все путем. Указательными пальцами потерся Фартовый, шею почесал, сплюнул. Эх! – Потянулся Фартовый, руки за голову закинул. – Хрен вам, Мойша Рувимович! Хрен тебе пахан паханов дядя Беня, крестный дедушка! Нынче Локи в ба-а-льшом авторитете. Круто поднялся. Козырным стал. Шерстяным, аж на пятках кучерявится. Ити о шиш – Великий Приор Великого Приората Ноддовского! Это вам не гулькин хрен. Как это по-нашему? Не-а, губернатор это мелко. А! Вице-король. Вот такой расклад. Скривился Локи. – Заколебало под паханами ходить. Задрало, забембало, достало уже в корень. Пусть их по башке трахнутое величество сопли жует, тригон раком-боком вертит. Только бы Стилла замочить, только бы до короны дотянуться, а тогда… Со святыми упокой, копыта набок, ласты всмятку, гроссмейстер хренов. И подельничек имеется. Надежный подельничек. В деле проверенный. Покачал Фартовый двумя пальцами. – Эх, жаль. Не люблю телок. А такая была бы пара. Нет, не пара. – Задумался, подыскивая подходящую формулировку. – Чета. Королевская чета. Впрочем, корона земли Нодд не казалась уже киллеру пределом желательной возможности. Более импонировал ему титул императора. Дело за малым. Загнул мизинец с безымянным пальцем, большой к веху поднял, потом и безымянный выпрямил. Ногу на ногу закинул, руки на груди сложил, да и закимарил под завывание орденской камарильи.Глава 2. Король
«…В те поры пришли народы, знаком проклятого Бафомета отмеченные: варяги разбойные, полуденники вороватые, лесные варвары святого елея невкусившие, а поперед всех – клятвопреступные тамплиеры злокозненные, ведомые ночным демоном Локи».Мойша Рувимович, как примерный семьянин, проводил досуг в кругу семьи. Семья, помимо дражайшей супруги (сто двадцать, сто двадцать, сто двадцать на тощих ножках), подразумевала парализованную, как ей казалось, тещу с благозвучным именем Гринер Бруха Шива Шлемовна и несомненно глухого, как трухлявый пень, тестя. Субботнее отдохновение предполагало смакование скудной порции заливного фиша (фу, какая гадость!) и совместного просмотра головизора. Любимые программы оказывались тошнотворнее холодных ошметков рыбы. Обеих полов ведущие однообразных треп-шоу, лезли из кожи вон, чтобы переплюнуть конкурентов в сексапильности и дебилизме косноязычия. Программы новостей (следующий пункт развлечения) удручали. Его ли, Мойши Рувимовича, вина, что досуг этот случался редко. Работа ответственная, видите ли. Помощники – бездарные, безответственные лентяи. Ни на кого положиться нельзя, все в одиночку, бедному-несчастному, приходиться делать. Сегодня, однако пришлось отдыхать. Зиберович неутруднительно (сказываются годы, отданные спецоперациям) подавлял зевотные позывы, мило улыбался, согласно кивал головой. А на самодвижущейся картинке, стараниями безгранично смелых репортеров, бравые молодцы из «Кондора» с поличным вязали очередного наркокурьера. Попался гад – торговец «белой смертью» с поличным, потому отчаянно брыкался, лягался и даже пытался укусить. Съемки, прямо сказать, GV-ишной бригаде удались. Зрелище получилось захватывающее. Для обывателя. Крепкие молодцы в камуфляжах (неужели город зарос джунглями?), бронежилетах (да этот шибздик ничего опаснее зубочистки в руках не держал), в черных масках (ах, ах, кому-то нужны их рожи, можно подумать) и с автоматами (см. пункт второй) лихо выпрыгивали из машин, грозно орали, отработанно валили несчастного рылом в асфальт, сковывали наручниками. Зиберович лениво озлился. Тоже мне, орлы-ястребы, кунфиуста сыскали. Молодцы поперек овцы, а возле молодца и сами бараны тупые. Попадись им Мондуэл – и бронежилеты не помогут. Как-то напоролись на того ребята покруче – из армейского спецназа, нарвались как куры на хорька, только пух-перо полетело. Не давал беглый каторжник Стилл Иг. Мондуэл генеральской душе покоя. Ох, как не давал! Ментовскую показуху Зиберович наблюдал в полглаза. Хватало о своем размышлять. А не вникал он в происходящее на экране вовсе не из-за дурного апломба. Вчерашним вечером, в служебном порядке пришлось читать рапорта и видеть оперативные материалы реальной съемки событий. Автоматы (не ровен час приспичит особо ретивому «кондоровцу» на курок нажать – беды не оберешься) заряжены холостыми патронами. Оно спокойнее. На всякий пожарный, на месте задержания находился с пяток действительно серьезных людей, проверенных департаментских агентов. Они то, эоть и без масок, но оружие (и какое!) носили с боевыми патронами. Правда, господа эти, по преднамеренной случайности, в сегодняшние ширпотребовские кадры не попали. Зиберович ломал себе голову. На кой ляд он отправил спецгруппу на такое фуфловое задание? На всякий случай, по принципу «береженого бог бережет»? Предотвратить невозможные попытки мафии отбить своей товар? Или, проконтролировать «кондоровцев», для пресечения вероятных с их стороны глупостей? Последнее соображение представлялось наиболее реальным и опытом подтверждаемым. Не зря в мельтешении лиц заприметил генерал и знакомых хмырей – Дяди Бениных боевиков. Не с той ли же целью соприсутствовали бандюганы при задержании лоханутого корешка? Давно и плотно сидел тот на игле, веры к нему не питали ни подельники, ни легавые, ни агенты службы безопасности. Вот и пришла пора погореть. Тем временем за кадрами головизора, словоохотливый комментатор взахлеб ликовал успеху родной службы правопорядка, злопыхательствовал по случаю провала мафиозных планов, пророчествовал скорое и всеобъемлющее уничтожение зла. Наркокурьер, мелкая шестерка – в микроскоп не разглядеть, уже куда следует доставлен и отбудет сколько надо, там где надо, коей факт найдет отражение в масс-медиа. Своего отражения не найдет дальнейшая судьба конфискованной «дури». А судьба товара известна. Попадет он в Дяди Бенины лаборатории, а оттуда, уже в виде супер концентрированно продукта отправится по назначению, а именно, в стан вероятного противника. В страны Коалиции Южных Деспотий. Следуя заветам генералиссимуса Суворова А. В., графа Рымникского и князя Италийского Зиберович небезосновательно полагал, что бронетехника страшна не в атаке, но боксах техпарков военных частей. А, развивая идеи Гай Юлия Цезаря пришел к, само собой напрашивающемуся, выводу – война не только должна питать самое себя, но приносить ощутимую прибыль. В Секретном департаменте теория с практикой не расходились. Разведческими стараниями КЮД-ековские феллахи, забросив возделывание хлопка (сырья стратегического, порохового), риса-маиса и прочей жрачки, в поте лица мотыжили посевы мака, конопли, коки равно прочих наркосдержащих культур. Аграрные инвесторы вкладывали несусветные средства в возведение теплиц предназначенных для разведения алофоры[6] и еще более экзотических дурманов. Кустарно выделанная «дурь» оптом и в розницу везлась в страны Альянса Северных Демократий. Сатрапы всех мастей – шахи, мурзы, баи, аятоллы, равно и, корчащие из себя просвещенных либералов, президенты с премьер-министрами, довольно потирали, то есть грели, руки. Плодили дворцы, заводили новые гаремы, катались на яхтах… Как следствие Деспотии хронически голодали и от безысходности закупали продовольствие у Северного Альянса. Аграрный сектор экономики АСД интенсивно развивался. Денег на хавчик для народа, после приобретений дворцов и яхт (построенных на Северных верфях) у деспотов, естественно, не оставалось. Окольными путями, под грабительские проценты, приходилось одалживаться все у тех же проклятых гауров. Кредитно-банковская система демократии процветала. Яхты, лимузины и аэропланы, химреактивы и перегонные кубы, зубные щетки, вибраторы и морально устаревшие танки, все это производилось на предприятиях Севера. Синим и белым воротничкам сокращение штатов не угрожало. Уровень сердечно-сосудистых заболеваний неуклонно понижался. Уровень безработицы, увы, таковую тенденцию не проявлял. Оный показатель провалился ниже отмктуи отметки, соответствующей проценту патологических лентяев, которых никакими коврижками за станок загнать не удавалось. И этот процент рос, кривая все понижалась! По мнению Зиберовича, тунеядцам, следует назначать не социальные пособия, а давать сроки принудительных работ. Кирку в руки, да в трудовые лагеря годиков, эдак, на пять – на шесть. А еще лучше – за наличные сдавать в аренду наркобаронам, пусть на маковых плантациях под батогами погорбятся. Под батогами, под батогами! Эх, демократия! Генералу снилась разумная эволюция общечеловеческих ценностей и реформирование политической системы АСД. Обожравшимся, донельзя довольным проявленной предприимчивостью, наркобаронам снились половые акты (анальные) с Фортуной. Впрочем, Фортуна давно обернулась к донам прыщавой задницей. Нет, нет, как особо оголтелые мафиози, потерявшие вместе с нюхом чувство меры, разносились в клочья вкупе с телоохранниками, бронированными лимузинами, самолетами и псевдо-тайными замками. Все банковские (опять таки в АСД) счета конопляных лордов содержались под неослабным контролем клерков Секретного департамента. Туда, в департамент, и перечислялись неправедные сбережения безвременно усопших. Понятно даже Гильдиной курживой свинье, что к такому деликатному занятию, как торговля дурью, госорганы, пусть даже и косвенно, но допущены быть права не имеют. Как жена Цезаря, менеджеры невидимого фронта – вне подозрений. Паче, сам генерал Зиберович. Подозрения оставались на долю Дяди Бени. Одни только подозрения. До предьявления обвинений у демократической Фемиды руки не доходили. Не обойтись, ох, не обойтись без крестного дедушки всех уркаганов и гопников – мойшиного кореша по детским забавам в незабываемой Морской Жемчужине. Старинные приятели, хоть и разбросала их жизнь по разные стороны баррикады закона, быстро и продуктивно поладили. В свое время сантехнические достижения ликвидировали, как класс, зловонных золотарей и настырных мух, плодившихся в выгребных ямах. Точно как мух, давешние аматорские потуги недоученных студиозов, ликвидировала безупречная четкость правильно поставленного дела, а примитивные кухонные аппараты – сменило новейшее оборудование отлично обустроенных лабораторий. Кустари из подвалов канули в лету, точнее в ближайшие водоемы. С печными золотниками на ногах. Росла производительность труда, умножались объемы производства. Пока безответственные руководители КЮД безобразничали, в постиндустриальном АСД импортный полуфабрикат тщательно подвергался глубокой переработке. Полученные концентрированные продукты, вместе с высокотехнологичной синтетикой лихо и дорого продавались обратно на Юг. Спросом товар пользовался бешенным. Вероятный противник споро и необратимо превращался в невероятного наркомана. Вот и ладушки. Схема, учрежденная еще задолго до рождения нынешнего главы Секретного департамента, именно под его бесчувственным руководством обрела необходимую стройность и безъукоснительное претворение в жизнь. Правда у всякой медали наличествует две стороны. Сколько-то дури самопроизвольно рассасывалось внутри самой АСД. Это зло неизбежное, как вредные выхлопы что и у двигателя внутреннего сгорания, что и у человеческого организма. Генерал Зиберович сие понимал как единство и борьбу противоположностей. Впрочем высокие материи мало волновали генерала, сторонник он был мер практических. Когда доходило дело до борьбы, стремился повернуть исход встречи в свою пользу. Вот и в этом случае, рассудив – нет худа без добра, своего партнера зря не третировал, просто направлял в нужное русло. Демократия, чтоб ей пусто было, не допускает простого и надежного избавления общества от бесполезного компонента, как-то: бомжей, тунеядцев, поэтов-лириков, педерастов, равно художников-авангардистов, путан, диссидентов, негритосов иже с ними затесавшихся на Севере косоглазых и краснорожих. Нельзя социальный бурьян выполоть, в теплушки затолкать и отвезти в места не столь отдаленные. А лучше в отдаленные. Без права переписки. Нельзя. Травить можно. Не как тараканов, раз и спустил в унитаз, а постепенно, в растяжку. Наркота предъявленным требованиям удовлетворила в самый раз, социальные результаты переплюнули самые смелые прогнозы. Помимо физического убывания, означенные категории граждан существенно пополнили спецконтингент работных острогов, что в свою очередь положительно сказалось стабилизациии роста валового национального продукта стран Альянса. Отмечались и другие положительные моменты. Мелочная торговля ширкой автоматически улучшала материальное положение городовых. Настолько существенно, что казна уже лет пять им денежного содержания не повышает, а легавые копы даже не чешутся, радостно молчат. Экономия бюджета выходит существенная. К офицерской чести выпускника Тамбовского танкового училища, партнерство с такой непрезентабельной организацией, как контора Дяди Бени, не повышало комфортность генеральского существования. Одно дело посидеть с однокашником за стаканчиком нижнекакадусского чая, другое «крышевать» сомнительные делишки старого рецидивиста. Но надо оставаться прагматическим реалистом и всенепременно ставить общественное выше личных антипатий. Впрочем, в светлое завтра вера не угасала. А это завтра, без массовых отстрелов вредоносного элемента, в первую голову, сподвижников Дяди Бени, категорически не мыслилось. Правильно, правильно: в первые головы. Но это в далекой перспективе. А пока, под руководством земляков, бок о бок трудилось два не очень популярных, не очень прозрачных, но очень могущественных ведомства. Проколы случались редко. Виновных, хоть уличного торговца, хоть чиновного дядьку, ожидала скорая, неотвратимая укоризна. Кому рыло в кровь, кого под асфальт закатать, кого на нары, а с кого погоны спороть и вон со службы без права ношения мундира. Можно даже снайпера поднапрячь. Благо в обеих организациях кадровая проблема с ворошиловскими стрелками не стояла. Порой доходило до абсурдных накладок. Это когда сами отцы-основатели не могли скумекать: какое именно ведомство заказывало работу. Как выплачивать исполнителю? С уплатой подоходного налога по ведомости бухгалтерии Секретного департамента, или из рук в руки, незаметно передать купюры на конспиративной попойке в ближайшем шалмане? Впрочем, из всякого, даже самого сложного положения, всегда выход сыщется. Например – заказать самого исполнителя. За это тоже придется платить, но меньше. Значит, ослушников ожидала укоризна. Скорая и неотвратимая. Так и было. Кроме одного случая. Сумасбродный Мондуэл, не только безжалостно замочил способного и перспективного работника, он фактически единолично развалил великолепно обустроенный, крайне важный Гаванский наркотрафик. Сел, паршивец. Не в зачуханый кичман, в Синг-Синг. Супер современный и архинадежный. Смылся, гад. Совсем сбежал. Из континуума сбежал в ООП-9Х к средневековым феодалам, где куражится во все тяжкие. Пытались достать и там, но пока ничего хорошего кроме уже двух злостных невозвращенцев, перебитой спецгруппы, уничтоженного дорогостоящего, уникальнейшего оборудования получить не получилось. Мало того, вслед за Мондуэлом, в эту «область органического проникновения» повадились проникать кому не лень. Вот, девка сбежала. Ее то, скорее всего уже не вернешь, но причины выяснить надо. Кто, где, когда? Как, каким образом? Разработать связи, отработать контакты, выявить соучастников, установить виновных… И, вообще, бардак в Дубненском Научном Центре следует категорически пресечь. Распоясались яйцеголовые. Давно пора прижать к ногтю. Очередному начальнику охраны ДНЦ впору поковать вещички, сдавать дела и быстро, быстро на…На Шпицберген. А еще терзали смутные сомнения: правильную ли он, генерал Зиберович, выбрал тактику по отношению к пресловутой ООП-9Х? Стратегия непрямых действий его конек, многажды приводивший к несомненным успехам. Что же на душе так муторно, что не так? Занятый своими проблемами, не прислушивался Мойша Рувимович и к сентенциям супружницы, хоть чесала она языком, как по писанному. Так оно и было, почти. Мадам Зиберович не из головы измышляла – вычитала в желто-женской прессе. Ей и невдомек, что ко всей этой писанине ее благоверный изрядно руку приложил. Конечно, не в прямом смысле. Но не мог же он оставить «четвертую власть» вне бдительного внимания. Никак не мог. Редакции, от заводский многотиражки до транснациональных медиа картелей, заполонили штатные и внештатные сотрудники Департамента. Общественное мнение формировалось в нужном русле. Программу новостей сменило очередное скандализированное треп-зрелищьное шоу. Концепции шоу разрабатывались высококвалифицированными экспертами в области социальной психологии сексуальности. Ученые лауреаты и не подозревали, что состоят на содержании все того же Секретного департамента. Мойша Рувимович, исполнив семейный долг, откланялся и, невзирая на поздний час, отбыл на службу. Его голову посетили некоторые мысли, некие идеи. А откладывать реализацию планов на другой день, не входило в привычку всесильного шефа Секретного департамента. За работу, товарищи!Из хроник Кролико-Предтечинского монастыря.
* * *
Сигмонд, где ни доводилось бы ему ночевать, спал чутко. Осторожным сном дикого зверя в логовище летнего леса, сквозь дрему прислушивающегося к шороху опасности. На то были причины. И этим разом, по дороге к нынешней резиденции короля случилось дело. Пришлось остановиться в придорожном трактире, заведении не лучше, но и не хуже других, ему подобных. С дороги, с конской тряски, хоть и не раздевшись, только сапоги скинув, да застежки расслабив, почивалось отменно. Да под утро, в самые сновидения, плохо скрипнули ворота, брехнула собака. Скульнула и умолкла. Сигмонд, уже обутый, поправляя перевязь, привычно проверяя как мечи из ножен выходят, на месте ли саи, шагнул в передовую комнатушку, где по обычаю, гридни Ингрендсоны ночуя, прикрывали собойлорда. Пробудились и они. Волки, есть волки, худое послышалось, изготовившись к бою у входных дверей стояли. В руках мечи обнаженные, сталью отсвечивают. Помолчали, прислушиваясь. – Надысть бы того, сходить обсмотреться. – Хмуро прошептал старший гридень. – Каб не подлость какая… – И смотреть не на что, и так все ясно. – Голос Сигмонда бесцветен и в глазах пустота. – Пока стойте, я сам. Хотела было, выскочившая в кордегардию Гильда крикнуть "Не пущу!", да углядела во взгляде своего витязя ту отрешенность, ту бесцветность, при которой все разговоры излишни, и один только от них вред да неполезность. Сигмонд беззвучно отбросил засов, приоткрыл дверь и просочился привычным движением коммандос. Невидимым, неслышным, смертоносным. Во дворе ждали четверо, злых до чужой крови клинков. Плохо посмотрел на них воспитанник Шао-Линя и пусто было в глазах его. Безвидно, как в болотах Валлгалы. Скользнул в сторону, пропуская мимо себя выпад крайнего, полоснул вдоль. Словно нехотя, будто подавляя зевок отразил удар другого, сам коротко и прямо кольнул. Тигром распластался. И не сразу оставшиеся двое скумекали, что не споткнулись их сотоварищи, не оступились. Но покинули проклятую землю Нодд их нечестивые души в гнилые туманы внеземелья. А когда уяснили эту неожиданную неприятность, да кинулись было, наплевав на уже полученную и прогулянную плату, прочь со смертного двора, увидали – деваться им некуда. С права и с лева молчаливой угрозой стояли гридни Ингрендсоны и бездушный, холодный свет луны отблескивал на их наточенных клинках. И серебрились звездные отблески на наконечнике Гильдиной стрелы, и гудел предрассветный ветер в натянутой тетиве. А многопудовый Малыш, неслышно из конюшни выбравшись, загораживал щетинистым телом дорогу к воротам. Прошел витязь меж обоих наемных убийц, в движении неосознаваемом сверкнули его мечи… Остановился, повернулся, склонился в ритуальном поклоне. Еще миг как бы целы и невредимы стояли ночные тати. Но подогнулись их колена, бессильно ссутулились спины и забубенные головы, прежде тел, упали наземь, покатились в разные стороны. – К бою! – Скомандовал Сигмонд. С атакующим гиком, через невысокий частокол, в створ отпертых ворот ввалились дюжины две бойцов. Не то псы войны, не то разбойные людишки – по тусклому свету цвета кильтов не разобрать. А выучено работали, слаженно. Да и вооружены отменно. Правильным порядком двух шеренг, наежившись остриями копий, выгибая фланги, намеревались оттеснить Гильдгардовцев в спасительные двери трактира. Только спасение это – обманка. Хитры бестии сумрака. Хитры и осторожны. Пусть и сам-пят разбойных людишек, да открытой сечи не стремятся. Никому в Валлгальских туманах бродить неохота. Паче, не полезут на крутизну трактирных лестниц, в узость коридоров бревенчатой халупы, не подставятся под мечи Волчьего клана. Куда способнее, затворить за отступившими дверь, подпереть колом. А там огонь свое дело свершит. Куда человеку супротив огня устоять, огня и булат страшится, от огня и камень прахом рассыпается. Так намеревались. Только, по темной ночи, может не углядели, а может приняли серую тушу Малыша за кучищу навоза, что нерадивый хозяин из хлева выгреб, да свезти со двора поленился. Только не ведали, что сержант рейнджеров Стилл Иг. Мондуэл все эти штучки давным-давно знает, да и Волки-Ингрендсоны не лыком шиты, разного повидали на своем веку. Кое в чем смыслят, им команды особой не требуется, сами с усами. Тараном вломился Малыш во фланг атакующих, и панцири воловьей кожи не защита от острых бивней матерого кабана. А Гильдгардовцы, вопреки правилам боя, не пошли в отступ, но сами ринулись в атаку, разом прорвали центр. Смешались сражающиеся и нет больше проку от длинных копий, одни мечи решают исход дела. Но мало слышно булатного звона, не сталь о сталь били Сигмондовцы, но разили плоть. С каждым их ударом под корнями Великого Дерева Иггдрасиля рвали предвековечные Норны нити жизней замысливших лихое. И старания могучего зверя и мастерство быстроглазой Гильды добавляли трудов старухам. Не сложилась судьба уйти псам. Кто не полег на дворе, те обмякли на кольях палисада с белоперыми стрелами меж лопаток. А которые и успели улизнуть в щель воротных створ, не спаслись от лютости Малыша – Сатановского Вепря Короны. Все решилось за дюжину сердечных толчков. Тяжело дышали натрудившиеся гридни, о плащи поверженных недругов вытирали, испачканные поганой кровью и дурными мозгами, свои благородные клинки. Сверкали боевым задором изумрудные очи Гильды, да померкли, только взглянула она на своего витязя. – Вот, недегкая. То-то я сразу… Сумрачен Сигмонд. Распорол мечем одежды одного из павших, обнажил грудь. Наклонился, посмотрел. Головой покивал. – Огня. – Скомандовал. Гридень, не мешкая доставил горящий факел. Витязь мельком взглянул на покойника. Отвернулся к товарищам. – …То-то я сразу заметил – чрезвычайно шустрые подлецы нам попались. Не наши ноддовские разгильдяи. Нате, сами смотрите. – Печать Бафомета! – Ахнула Гильда и гридни отшатнулись. – Чур нас, чур! – И через левое плечо сплюнули. В мерцающем свете факела, сквозь густую волосню груди, на теле мертвеца заметно различалась грубая татуировка. Святотатственно перевернутый знак тригона, знак нечестивых тамплиеров – слуг демона Бафомета, кощеев[7] черного духа Локи. – Тю! – Оправился от суеверного испуга младший из сыновей почтенного Ингренда. Делов – торба с потрохами. Чаво жалиться. Нешто в первой. Ухайдакали сучьих выблядков. Меньше по белу свету сволочи шастать будет, вот и ладно, вот и лепо. – Молчи, дура! Не тваво ума дело. – Пробурчал старший. – Их высокородие, они сами усе знают. – И для вящей убедительности хорошенько саданул в бок меньшему брату. Но и старшой причину тревоги своего лорда не понимал. Но понимал – попусту его повелитель тревожится не станет. Не таков ратоборец Сигмонд, чтоб из-за пустого будоражиться. А коли чем озабочен – тому причина имеется. А какая, то не гридней ума дело. Дело гридней быть в бою опорой витязю, принимать на себя булаты на Сигмонда обращенные, пусть живым и невредимым выходит он из кровавых битв. Так направлял сыновей отец, так напутствовала мать, Так клялись братья Ингрендсоны. А клятву эту слышал предрассветный ветер, весь мир о том известил, до края земли донес. Слышали зарок речные воды и утвердили обет лесные чащобы, глубины озерные, трясины болотные. Слышали крутобокие холмы и хранят слова в неподъемной, нерушимой своей каменной памяти. Огонь костра слышал и страшно отмстит клятвоотступнику. В трапезной трактира по утрене промозгло и полутемно. Необычно хмурый, проверял Сигмонд заточку клинков, ветрел саи, захалявные ножи подправлял. Велел, до полусмерти перепуганной, хозяйке подать молока кислого. Прихлебывал, бровями водил, что орел крыльями. Костяшками пальцев барабанил по столу. И не тупой стук дубовой доски, но медь набата слышалась в этих звуках. – Так, – сам с собой говорил. – Разгулялись тамплиерчики. Не террористы – диверсанты. А из этого следует… По коням! – Скомандовал.* * *
Вот и сейчас, хоть и гостевал сэр Сигмонд под монаршей опекой в королевском замке, но тотчас пробудился, услышав за дверью неположенный шум. Не шум даже, шевеление и говор, не должный быть ночью. Накрыл Гильду покрывалом, сам сел на край кровати, ладонь на рукоять меча положив. Прибыли Гильдгардцы в монаршую резиденцию поздними сумерками. Но самого Сагана не застали, поехал он с Сенешалем Короны на ловы, малой охотой. А куда, и где его лагерь царедворня не ведала. Ждали к завтрашнему обеду, на крайность, к ужину, а более ничего известно не было. По той причине, хоть и не терпел вопрос отлагательства, ничего Сигмонду не оставалось, как отправиться на боковую. И, вот, пробудился. Нет, опасности, конечно же не было, но что-то за дверями происходило. Не говорливы Ингрендсоны, не гостелюбивы, паче в неурочный час, паче в кордегардии, где живут и берегут покой своего лорда. Не зря тамплиеры гридней обережными кличут, потому как оберегают. Телохранителями называют их в мире Стилла Иг. Мондуэла, но лорду Сигмонду толи привыклись, толи по душе пришлись термины земли Нодд. Так уж раз в прихожей говор, то дело серьезное. – Неможно, – глухо бубнил старший из Ингрендсонов, – почивают господа, не моги их высокородия будить. До утречка их величество потерпют, ничо им не сдеется. Слов спорящего с гриднем Сигмонд не разобрал, но по юношески ломкому голосу узнал королевского оруженосца. Не в правилах королевских оруженосцев среди ночи по покоям монарших гостей шастать, паче пэров Короны, паче к Витязю Небесного Кролика самовольно заявляться. Только повеление сюзерена могло заставить юного воина-царедворца так откровенно нарушить веками сложившийся этикет. Но и Саган не из баловников, ради пустого дела, забавы для, не станет будить хозяев Гильдгарда. А ведь ждали монарха завтрашним днем, ан, вопреки обычаям прибыл по ночной поре. Значит причина серьезная случилась. Сигмонд споро облачался. Поправлял кильт, приглаживал, уже отросшую, прилично положения, бороду. Вкладывая заплечные мечи Райт и Лигт в ножны и засовывая за пояс саи, ухмылялся. – Вот простота феодальная, Волкам и король не указ. Да явись во плоти хоть сам благостный Бухг, гридням и дела мало, он для них персона второго ранга. Шеф клана – и бог и царь и отец родной, ни на земле, ни на небесах никого выше батюшки-лорда нет и быть не может. По определению. – Так, Гильда. Сегодня поспать, наверно, не получится. Придется вставать, да паковать имущество. А сенешалевне, и говорить не надо. Уже натягивала дорожные одежды. Уже, не без сожаления, сворачивала, приготовленное к завтрашней аудиенции, парадное платье. Но витязю своему ласково улыбнулась. – Не судьба нам, лорд Сигмонд, друг мой ненаглядный, на царских перинах нежится. Доля наша по степям Дивом воет, по лесам Соловьем свищет, по трясинам Кикиморой хохочет, на бранном поле Карной и Желей кличет. Так Норны нити наших жизней сплели и нельзя их расплести, разве только порвать можно… – Эх, Гильда. Гильдюшка. – Поцеловал Сигмонд подругу, вышел в гридню. Шел за оруженосцем по встревоженным коридорам. Суетились заспанные слуги, подтягивали порты, зажигали настенные факела. Сквозь окна со двора доносился шум. Ржали лошади, бряцало оружие, бранились ратники. Заскрипели ворота и дробный стук копыт растворился в ночной темени. Саган ждал в малом кабинете. Вместе с ним сенешаль Короны, да несколько старших тиунов – шапочно знал их Сигмонд. Начал было витязь приветствовать монарха, да тот рукой махнул. – Недосуг церемонии разводить, присаживайся лорд, послушай. – Прискакал к нам человек сэра Хейгара, чей феод у Расплат-реки, на самом кордоне тамплиерском. – Хмуро заговорил сенешаль Короны. Пишет – выступили против нас безбожные храмовники, большой силой через реку поперли. Сам лорд крепко рубежи Ноддовские боронит, многих схизматов в Валлгальские топи отправил. Да соседи слабину дали. Замки не удержали, отворили поганым дорогу в королевство. Большой войны не миновать. А потому… Не закончил воитель речь, как королевские оруженосцы привели закровавленного ратника. Могучий поморец в искореженных, порубанных доспехах ступал в развалку. С недовольной миной потирал седалище – ему, прибрежному жителю, долгая скачка далась с трудом. – Батюшка, государь. – Попытался чинно поклониться гонец, да получилось у него неудачно. Отдельно пред Сигмондом голову наклонил – помнил витязя, вместе сражались на дюнах, вместе били конунга Альта Бездонную Бочку и ватагу его пиратскую. Саган рукой махнул, паж поднес приезжему добрый кубок отменого эля. Единым духом заглотил крепную, настоянную влагу баронский кланщик, буроду утер, хрипло продолжил. – С моря высаживаются викинги. Такого даже старики не помнят. Сила-сильная приперла, и все новые лодьи чалятся. Еще рассказал ратник, что бьются поморские дружины, не щадя животов своих, да сила солому ломит, много разбойников нынче. Не один, не два пиратских отряда, как обычно бывало – целая армия с ярлом во главе навалилась на Ноддовские кордоны. Не закончил поморец рассказ, как очередной посетитель заявился. Это друид Ингельдот, настоятель Кролико-Педтечинского монастыря прислал гонца долгополого. Монах степенно поклоны на три стороны отбил, светлый знак тригона на грудь положил, монарха осенил. От предложенной чарки не отказался. Да и статью не не походил на изнуренного постами чернеца. Добрый молодец, только в сутане. И меч на боку. Поведал схимник вести скверные. Через топи Гнилого болота пробираются дикари лесных кланов. Толпы варваров злобные, кровоалчущие. Сыроядцы худо вооружены, зато ни страха не ведают, ни жалости. Единая хорошая новость, что Ангел Небесный пошел на поправку и даже принялся обучать монахов ратному делу, готовить обитель к обороне. И с Ангельской помощью Ингельдот поганых нечестивцев не страшится, да и лордовские замки супостатам не по зубам. – Эка нелегкая! – В сердцах вскрикнул сенешаль Короны. – Сговорились они, бестии? – Сговорились. – Сигмонд в случайности не верил. – На лицо факт заранее подготовленной и хорошо скоординированной агрессии. И я даже знаю координатора. – Локи, чтоб ему пусто было. – Согласно кивнул Сенешаль. – Он самый. Интересно, что у нас на юге? «Типун тебе на язык», хотел было сказать Саган, да не успел. – С юга вторглись байские орды. – Сообщил, прибывший посланник герцога Зюйландского. Война кровавым кольцом сжимала королевство. До света продолжался совет хранителей земли Нодд. Давешнее ведро сменила тусклая дождевая морось. Входящий в силу день не радовал солнечной лаской, но все темнели тучи, все ниже опускались и уже громыхало вдали. А над обезглавленной вершиной Блеки-Рока неистовствовала буря, и ярые молнии раз за разом врезались в скальные утесы. Мнилось – сам одноглазый ведун бьет гору своим волшебным копьем, а колесничий козлиной упряжки ухает боевым молотом. Мнилось – сами небеса ополчились на священную гору и не утихомирятся, пока не разнесут ее по малой песчинке. Дождь лил и над речушкой и над березовой рощей и над холмом с пещерным лазом. Там, укрывшись от внезапной непогоды, сидел седобородый Мерлин. Грустно оглаживал иссиня-черную жесткость перьев огромного Мьюгин-Ворона. Тот нервно вертел головой, то так, то этак склонял набок, тревожно всматривался в серое небо, словно за свинцовостью туч видел стаи кровожадных стервятников.Глава 3. Скальд
Широкая общественность физиономии шефа Секретного департамента не знала – обложки журналов не украшались фотографиями генерала М. Р. Зиберовича. Он сторонился мирской славы, хватало уставного чинопочитания. На глянце вполне выгодно смотрятся топ– и VIP шалавы, еще не посаженные нувориши и покуда не забытые слуги народа. Мойше Рувимовичу порой свербело во рту – так бы и харкнуть в светящуюся правдивостью ряху. Желательно не в типографскую копию, а в оригинал. А еще лучше кулаком заехать. И ногами, ногами. Но ген. Зиберович имел иное мнение. На публичных деятелей с высока не смотрел. Наоборот, уважал их нелегкий труд и почитал необходимо полезным. Как говаривал один хитро прибабаханый француз: «язык нужен человеку, что скрывать мысли». Вот все президенты, сенаторы, конгрессмены, министры и прочая, прочая, прочая, вся политическая элита представлялась эдаким совокупным, коллективным языком, прячущим генеральские мысли. Элита со своими обязанностями справлялась. Запросы, прения, слушания, скандалы и скандальчики, меморандумы и эпатажные заявления создавали тот серый шум, ту мутную водичку, в которой так продуктивно рыбачилось клеркам от секьюрити. Дебаты, интервью, законопроекты и различные соглашения надежно, словно многослойная болотная ряска, скрывали суть чумазых дел Секретного департамента и от своих и от чужих. Конечно, изредка, но не обходилось без инцидентов. Нет, нет, да объявлялся, напрочь одуревший, от невесть откуда свалившихся на него представительских полномочий, новоявленный искатель правды и белых политических перчаток. Таких искателей приходилось утихомиривать. Борони боже, автокатастрофы или иные пошлости Зиберовичем вчистую отвергались. Наоборот, к фрондеру негласно приставлялась спецгруппа сопровождения, незаметно, но надежно оберегавшая объект от возможных физических неприятностей, начиная от маниакального снайпера и вплоть до воробьиного каканья. Вместо хамского наезда, то ушлые папарацы обнародуют порнографию семейного адюльтера оного буяна. То вниманию электората представятся коммерческие махинации героя дня. То его чада окажутся замешанными в противоправных действиях. То, словно «Протоколы Сионских мудрецов», выплывут стенограммы мало патриотических переговоров оппозиционера с каким-нибудь шейхом или мурзой. То… Да мало ли чего имеется в загашниках Департамента. Всего и не упомнишь. Обо всем не расскажешь. Производственная тайна. Впрочем, и такие способы придерживались на крайний случай. Обычно хватало наградить мерзавца Бриллиантовой Звездой Героя АСД и пропихнуть первым заместителем председателя подкомитета с названием весомым и пухлым, словно мыльный пузырь. А лучше всего – отправить особым и полномочным послом туда, куда Макар телят не гонял. Послать и забыть. Но все это мелочи житейские. В целом же, на элиту грех жаловаться. Свой хлеб и аплодисменты она вполне отрабатывала. Чем больше отечественный обыватель пускал слюней, переваривая сексуальные изыски лидера нации; чем больше оваций раздавалось из головизорных матюгальников; чем больше анафем неслось из Южных Деспотий – тем спокойнее работалось зиберовической шайке-лейке. Пусть сатрапы и деспоты огулом причисляют иноверных северян к ишакообразным тварям. Пусть, нам не убудет. Зато меньше внимания скромной генеральской персоне. Словом, о деятельности Департамента мало кто знал. Еще меньше людей знали о его шефе. В лицо ген. Зиберовича знали единицы. Джинсовый господин, расположившийся в генеральском кабинете имел несчастье свести близкое знакомство с гостеприимным хозяином. Сам Мойша Рувимович с аккуратной неспешностью налил вначале заварочку, из парующего самовара, разбавил кипяточком. Подцепил специальной миниатюрной, о двух зубьях, вилочкой дольку лимона. Опустил в стакан. Вежливо поинтересовался сколько сахару положить гостью. Гостю? Посетителю, задержанному, арестованному? Не-а. Изъятому. Ибо не было в природе сидящего перед ген. Зиберовичем джинсового господина, хакерской специальности. Не существовало. Так, одна фикция. И, самое главное, фикция эта обрела право на самостоятельное житие исключительно стараниями самого генерала. – Простите, не расслышал. Так, сколько Вам сахару? Или угодно вприкуску? – По хер. – По застарелой хиповско-хакерско-будистско-кришнаитско-ганджубасской, обобщая – нахально-наплевательской привычке, пробурчал изъятый гость. Ген. Зиберович смотрел на господина хакера взглядом проникновеннейшим. Помешивал ложечкой в стакане. Говорил слащаво. Так приторно, что даже этот, в корень отмороженный системный медвежатник и ломщик виртуальных секьюрит, просекал – не к добру. Такое обхождение старого пердуна никаких грядущих прелестей не сулило. – Так-с, батенька. – Шеф секретного департамента растекался лужицей меда, хоть к ране прикладывай. – Так-с… Мы к Вам со всеми почтениями, с обхождением, прямо скажем, отцовским. – Папашка сыскался. – Неприязненно подумывал хакер, но благоразумно рта не раскрывал. – Так-с. Мы Вас Tuborg-ом потчевали. Голландской травкой, контрабандной, между прочим, покуривали. Только, разве, попочку не вытирали. А, Вы, как изволили нашим милостям ответку дать? А?! Падла! Родительские сантименты сменила ряха заправского живодера. – Ты, чо, козел, давно на нарах задницу не парил? Давно баланду не хлебал? Ты меня, чо, за лоха держишь?! Ты чо в своей маляве накарябал? И потрясая действительно коряво исполненной (давненько г-н хакер самопишущее перо в руках не держал, больше по «клаве» тарабанил) объяснительной, ревел генерал танковым двигателем. – Я тебе на трех веселых кнопочках сыграю суселом по пондеру. Давно кондеру камерного не чавкал? Учти: если у тебя еще иногда хард, то будет софт. На всю оставшуюся жизнь. А жизнь твоя, это я гарантирую, будет долгая, но грустная. Колись, гнида! Г-н хакер икнул. Икнувши покраснел, раскололся и маловразумительно замямлил. – Ты что, глючишь? – Пуще взбеленился генерал. – Так мы в андеграунде тебе быстро драйвера сменим и контроллеры перепаяем. Каленым железом. Хакера отнюдь не прельщала перспектива изменения природной архитектуры. А тут, словно из дурного блокбастера, за спиной материализовалось двое короткостриженных мужчин. При пиджаках, галстуках и даже в черных очках. Только ни белизна крахмальных воротничков, ни блеск надраенных туфель не могли затмить пышущую дознавательскую ауру заплечников, а дезодоранты и лосьоны не забивали застоявшийся дух упомянутого андеграунда. Один из мужчин вяло сгибал-разгибал толстенный стальной прут. Второй вынимал из правого кармана монеты, мял пальцами и складывал в левый. Оба молчали. Генерал малость поостыл и заговорил почти по-человечески. – В какие интерфейсы и плагины ты ее юзал, мне по шифту. Смени кодировку и давай подробно: где, когда, при каких обстоятельствах лицо женского пола получило несанкционированный доступ к материалам высшей категории секретности? Кто свел? Какие ставила задачи? Чем все, в конце концов закончилось? Началось и закончилось все банально, как в «Матрице». Как-то (дату удалось определить, в тот день обновлялась антивирусная база, хакер это помнил) подвалил один хмырь, чисто ламер, привел геймершу. ФИО, место жительства и род занятий хмыря хакер знал относительно, но зиберовическим сыскарям того хватило. Сводник был вычислен, выловлен и пристрастием допрошен. С горяча подлец хотел было признаться во всех смертных грехах – как-то: кровосмесительстве, чернокнижии, наведении порчи, лизоблюдстве, покушении на Папу Римского, шпионаже в пользу КЮД, связях с мафией, международным терроризмом и, что вообще глупо и неуместно, в симпатиях к жидо-массонам. Хотел, но не дали. Дали малый срок в недалеких лагерях но без права переписки. Дали не так за что, как для чего. Чтоб имелось время забыть и хакера и геймершу и нездоровый интерес Департамента к оной неприметной парочке. Дать то дали, а взамен получили от бублика дырку. Допрашиваемый толком ничего сказать не мог. С телкой сам познакомился в известном интернет-баре за часик до уже известной встречи (служащие подтвердили – действительно, такого хмыря знают, он клиент постоянный, девица же из новичков, но в те дни захаживала регулярно, последний раз видели их вместе. А вот кто такая, откуда и чем дышит – того знать не знают, да и не появлялась она больше). Слово за слово, бутылкой по столу. Допили и попхались в гости. – Чья идея? – Да вроде ее. Хотела познакомиться с крутым виртуальщиком. А мне что, меня не парит. Взяли, да и попхались. На мою голову. Вот и всей информации. Со слов же г-на хакера события развивались следующим образом: законектились они с геймершей. Та классно шарила в квейках. Маленько пошпиляли. Зависли, как водится, на недельку, с полным джентльменским набором – пивко, травка, экстази… Кажись подруга и выставлялась. Однажды залезли в сеть. Случайно (а то как же) наткнулись на официальный сайт ДНЦ. Скукотища. Само собой получилось (за такие получения кто ни будь головой ответит) ломануть сервак. Из междометийного еканья г-на хакера удалось понять и следующее: добралась Перышко до архисекретных данных суперсекретной лаборатории К-7Б, до результатов, до списка сотрудников, до личных дел. Большего, ей, с таким то опытом, и не требовалось. По следующему утру г-на хакер встретил крепчайший отходняк, давешняя геймерша, ни под одеялом, ни у компа не наблюдалась. Слиняла на хрен и хрен с ней. Генералу Зиберовичу так не казалось. – Эх, молодой человек. – Отечески взгрустнул Мойша Рувимович. – У вас виртуальное реальнее материального. Да эта «геймерша» в таких «квейках» покрутилась… Не приведи господь! Повздыхал генерал, да как гаркнет: уберите его на хер!!! Заплечные мужчины споро подхватили г-на хакера под мышки, тот только ножками подергивал. Уставились на начальство. Команда могла иметь неоднозначные трактовки. Первый, который прут гнул, вопрошающе провел ребром ладони по горлу. Второй пальцем пистолет изобразил. Зиберович поморщился. – Отставить. Доставить откуда взяли. Пинка под зад, а документы с ключами вернуть. Пусть сидит тихо, не рыпается и мою доброту вспоминает. Доброта с генералом и рядом не валялась. Просто г-н хакер, сам того не ведая, часто-густо выполнял локальненькие заказы, которые шефу Департамента ломило проводить в рамках стандартных процедур. Например секретные файлы ДНЦ. Данные экспериментов, которые хитроделанный научный руководитель и диссидентствующий завлаб, каждый по своим причинным соображениям, но тщились скрыть от шефа демократической секьюрити. Хрен им в нос! От Зиберовича скрывались только сиськи благоверной, и то, по его, Зиберовича, личному нехотению сии прелести раскрывать. Так что джинсовый господин хакер фактически являлся внештатным сотрудником Департамента. А своими сотрудниками ген. М.Р. Зиберович не разбрасывался и без крайней нужды под пулю не подставлял. Оставшись в одиночестве всесильный шеф взгрустнул. Воистину – новое поколение выбирает «Пепси», резиновую бабу и бананы в ушах. По издохшему электронному тамагочи рыдает, а ближнего и в хрен не ставит. Прославилась ведь девица отнюдь не на поприще изящной словесности и кликуху «Алмазное Перышко» получила вовсе не за писательский талант. Больно уж филигранно владела искусством поножовщины. Ни дать ни взять – виртуоз Москвы. Как следовало из удручающе пухлого досье, моральные качества за фигуранткой не числились. Числилось многое другое. На военную службу зафрахтовалась в качестве мисс Даймонд Пэн, что в последствии оказалось чистой воды липой. На самом деле звали ее сложно. Получилась такая петрушка. Российско подданная мамаша умудрилась родить на американском корабле в береговых водах Бразилии. От того возник юридический казус. Три державы дружно от дитя открещивались, ссылаясь на нормы международного права, права и свободы граждан, равно на Божьи заповеди и прочую, прочую, прочую муть. Год вяло переругивались адвокаты, заседали комитеты, собирались комиссии. Наконец нашелся неожиданный компромисс и в торжественной обстановке малышке вручили одно свидетельство о рождении и два паспорта. Соответственно на имена Маши Ивановой, Мери Браун и Марии Родригес. В деле имелась и надлежащая газетная вырезка с фотографией довольно лыбящихся державных мужей, на переднем плане и родителей, напрочь одуревшим от всей этой катавасии, на плане заднем. Имелась и домашнее фото виновницы переполоха, как полагается попой кверху. – Ишь, ты. – Прокомментировал увиденное Зиберович. – А задница у нее всегда была о-го-го. Вспомнил дражайшую супругу – загрустил еще пуще прежнего. Продолжил листать. Следующие страницы ничего интересного не представляли. Дипломы, аттестаты, грамоты, значки ГТО, спортивные, парашютные… Дальше интереснее. Похерила и спортивную и театральную (эге, интересно, интересно, ишь, актрисочка выискалась) карьеру, завербовалась в армию. Блестяще окончила курсы молодого бойца. Характеристики положительные. Направлена для прохождения дальнейшей службы в рейнджеры. Отличница боевой и политической подготовки. Постоянно совершенствовала мастерство. Особое внимание уделяла физподготовке, в частности рукопашному бою. Инструктор – сержант Стилл Иг. Мондуэл. Еще интереснее! С означенным сержантом принимала участие в боевых действиях (Нижнекакадусский конфликт). Во время очередного рейда получила ранение, вынесена с поля боя (ага!) все тем же сержант-инструктором Мондуэлом. Награждена двумя медалями, повышена в звании, по окончанию конфликта подала рапорт об отставке. Прошение удовлетворено. – Вот разгильдяи! Такими кадрами разбрасываться! Кто там у нас батальоном командовал? К ногтю! Послушная вызову, в щелку дверей прошмыгнула Марья Ивановна. Засушенная в синем чулке, карга, вольнонаемно служившая личным секретарем шефа Секретного департамента, никакой Марьей Ивановной не была, но охотно откликалась. А называл ее так Зиберович по двум причинам. Во-первых ему было все недосуг поинтересоваться истинным именем, во-вторых так звали школьную учительницу, третировавшую маленького проказливого Мойшу и обожавшую пухленького прилежного Беничку. Генерал чиркнул на листке, протянул секретарю. – Этого му…, в смысле майора отчислить из рядов без выслуги и права ношения формы. За злостную халатность, проявленную в работе с личным составом. И Капелан-замполита туда же. И мне тотчас приказ на подпись. Карга испарилась выполнять, а генерал продолжил неутешительное чтение. На этапе демобилизации документальные сведения о фигурантке прервались. Дальше пошли одни полицейские фантазии. Не привлекалась, не задерживалась, не подозревалась. В розыске не числится. Даже проверенные стукачи, весело закладывающие всех и вся, ежились, кривились, но о Перышке предпочитали не заикаться. Только то тут, то там обнаруживались трупы с одной единственной, характерной особенностью – смерть наступила от проникающего ранения, нанесенного острым, узким предметом. Предмет всегда к трупу прилагался. Всегда под левой лопаткой. Не какое-нибудь вульгарное шило, не похабная заточка – только дорогущий (корпорация Мондуэлов) стилет – прекрасной работы лезвие и изысканная рукоять. По нее, рукоять и воткнутое. Быстро, надежно, без крови, без крика, без отпечатков пальцев. Наблюдалась еще одна многозначительная закономерность. Одни трупы – нормальные. На улице, в парке, в подъезде, посреди многолюдного (наглая девка, но расчет верен) супермаркета. Все при жизни, опять таки по слухам да сплетням, чем-то дядю Беню не устраивали. А, вот, другие… С другими история интереснее, прямо скажем скабрезнее выходила. Сыскари, хоть на висяк и сетовали, да тайно злорадствовали. Покойнички – все молодые мужики. Все не просто в квартире, а в районе разобранной, изрядно растрепанной постели. Все в чем мать родила. Все без этого самого. В смысле – с этим самым, только не на природном месте выросшем, а в виде отрезанном и в рот жмурику запихнутым. Фотографии прилагались, чем Зиберович и воспользовался. План общий. План крупный. Впечатляло. Мойша Рувимович очередной раз утвердился во мнении, что адюльтер дело рискованное. Вспомнилась медицинская агитка с крупным, выразительным предостережением: «Опасайтесь случайных половых связей». Подумалось, а не заказать ли эти плакаты, да развесить в каждом кабинете? Нет, не годится. М.Р. Зиберович жены ближнего не желал, но остальные десять заповедей в грош не ставил и по надобности всякий раз нарушал. А надобностям несть числа, да и случались регулярно часто. Что поделать – служба такая. Потому от подчиненных не имел права требовать исполнения одиннадцатого пункта, пусть не отмененной, но категорически устаревшей инструкции. Прецедент вещь опасная. А вдруг двухнулевый спецагент, уверовав в «не возжелай», последует за «не убий»? Нет, уж лучше пускай возжелает себе на здоровье (трипачек не в счет). Относительно себя, сиречь благоверной, генерал не переживал. Ее, благоверную, возжелать давно никто не сподабливался. Включая самого Зиберовича. А, вот, на Алмазное Перышко у некоторых эрекция случалась За то и поплатились. Значит так. Плакаты – отставить. А с фотографиями личный состав ознакомить. Во всех отношениях окажется полезным. Читал генерал документ за документом и ощущал странность душевного состояния. Стерва эта Пэн-Иванова-Браун-Родригес. Стерва и преступница. Но, какая молодец! Замаскировалась в джунглях мегаполисов, словно снайпер в нижнекакадусской сельве. Пройдешь, наступишь и не заметишь. Хотя, бабе, оно легче. Иная и без уголовщины каждое утро такую маскировку наводит, что не разберешь какой она, холера, масти? Рыжей, карой или пегой, как киношный инопланетянин. Но все же молодец, актрисуля. Побольше бы таких в Департаменте! Впрочем, в Департаменте подобных и мало не состояло. И все из-за этого засранца майора. Прошляпить такую кадру! Нет, мало ему отставки. Пусть еще послужит. На Шпицбергене. Как раз приходьковское место вакантно. Заполним. А Алмазное Пэн-Перышко, судя по всему, в правоохранительном поле зрения присутствовала исключительно виртуальным макаром. Где обитает, с кем сожительствует, кто друзья-приятели, где тусуется – все покрыто мраком, как солдатский сапог гуталином. Только смутно, не в докладах, не в протоколах, не в анонимном звонке, а нюхом сыскарским улавливалась связь Перышка с известным деятелем по кличке Фартовый. А вот напоследок крупно засветилась. Перла напропалую, следы не зачищала, даже пальчики везде не постеснялась оставить. Значит шла ва-банк. Значит сильно надо было ей в эту самую ООП-9Х. Генерал Зиберович со вздохом перевернул последний лист, закрыл папку, аккуратно зашнуровал. Отодвинул в сторону. Подумал и положил в ящик стола. Еще подумавши, запер в сейфе. Нацедил чаю, отрезал лимона, насыпал сахару. Помешивал ложечкой, качал головой и языком цокал. – Ну и расклад. Вот петрушка с сельдереем. Как они там, в этой ООП любовный (хе-хе – Зиберович знал локиевы предпочтения) треугольник рамсить будут? Ах, да. Там кажется, есть еще одна сучечка Гильдочка. Ну, квадрат фигура не жесткая, ее хоть ромбом, хоть раком. Но забавно… Мойша Рувимович причмокивая, искушивал чаек. Жмурился. Память рождала радужные картины далекого детства: папаша-скорняк распинает крольчачьи шкурки, тушки потрошит. Халат в крови, руки в дерьме. Воображение же, замещало грызунов ликами иными, до боли знакомыми. Землячок Бенька. Бандюган Фартовый. Продавшийся полковник Приходько. Беглый каторжник Стилл Иг. Мондуэл. Шмара и убийца Даймонд Пэн-Перышко. И еще некая туманная, но ладная фигурка ООП-ековской феодалки.* * *
Изящная табуреточка с разными эбеновыми ножками и золототканой подушечкой не шла ни в какое сравнение с колченогой лавкой захудалого деревенского кабака. Только сидящий на ней субтильный мужчинка с скукожеными патлами, из гильдии богомазов, желал примостить свое костлявое седалище хоть на наструганную доску, хоть на замшелый камень, хоть на трухлявый пень, только подальше отсюда. Позади худосочного переминались с ноги на ногу два здоровенных мужика, исключительно в сапогах и кожаных передниках. Один изгибал железный прут, второй мял пальцами медную монету. От мужиков разило потом и чужой болью. На рожах выражение малоосмысленное, но глаз с хозяйки не сводили. Сама хозяйка – леди Диамант возлегала напротив. Перед ней золотое чеканное блюдо На том блюде разложены ломтики сушеных дынь. Специально для нее из байских краев завезены, мурзой лично доставлены. Кланялся, подлец, постоянно. Льстиво тарабарил безостановочно. А сам, хитро так, на хозяйкины ляжки посматривал. Облизывался. Ишак похотливый. Шаровары рассупонивал резво, боровом прихрюкивал. Только оголил нечто, трудно обнаруживаемое, да и исполнил работу, быстрее поросячьего визга. Потом сам поросенком визжал. Долго, почти до рассвета. Мелочь, но вспомнить приятно. Да и сухофрукты вполне пристойными оказались. Словно из супермаркета. Улыбалась леди Диамант. Изредка двумя пальчиками брала полуденный деликатес. Всесторонне оглядывала, прикусывала, неторопливо. Пожевывала. Ни на кого не глядела. Худосочный потел. – Так, мерзавец. – Соизволила заговорить Скорениха. – Слыхала, побывал ты в Гильдгарде, сучку тамошнюю живописать сподобился. Ну-ка, изобрази ее для меня. Так сказать в триптихе, как в ментовке. В анфас и профили. В натуральный рост и голой. Худосочный бороденкой тряс, все, мол, в лучшем виде исполню, не извольте тревожиться. Диамантша и не тревожилась. Привыкла – приказы ее выполнялись неукоснительно. Качественно и в отведенные сроки. – Ну, ступай. Кисточки тебе выдадут. Худосочный бы ступал, только ноги подкашивались. Мужики привычно под мышки подхватили, да и прочь уволокли. Богомаз постарался, как умел. Ясное дело, обнаженной леди Гильду лицезреть ему не доводилось, но воображение художника беспроблемно проникало сквозь наряды. Представляемое порождало греховные мыслишки. Мыслишки же эти, в ночной кельи разрешались непотребно. Старался, а за спиной сопели фартучные мужики. Порнушная живопись леди Диамант вполне устроила. Велела в шатре, напротив походного ложа установить. Сей же миг разложила в перинах первого попавшегося. Дескать, смотри, сучечка, как дела обстряпываются. Отлегло немного. Потому изрядно богомаза наградила. Шкуру снимать не велела и в котле варить не приказала. Просто, без изысков повесили.* * *
В трапезном зале Кролико-Предтечинской обители народу собралось видимо-невидимо. Не яблоку – вишенке малой упасть негде. Давно так многолюдно в обители Ингельдотовой не народу не собиралось. В красном углу, во главе стола величаво восседает иерарх, пророкам равночинный Ингельдот-Кроликоносец. Рядом вдовица с первозванными, курия да причт храмовый. В обширное, что твой трон, кресло взгромоздился Ангел Небесный, уже от хвори колдовской, от бесовского заговора оправившийся, да не вовсе еще. Нет-нет, пустит слюни и загугукает не к месту. На лавках плотно монахи с паломниками чинно сидят, а у стен, да на галерее топчется черный люд, шумит, галдит, онучный дух наводит, прислуге мешает. Да прочь его, вон выгнать, нету такого права. Даже пиво подносят, честь-честью угощают. Потому как собрались в этой зале по причине важной. Ведь пир сегодняшний, ради гостя редкого, гостя многодостойного, учрежден. Вот он, одесную Ингельдота, скальд седобородый, гусли рядом с креслом покоятся. Для того гостя дорогого, ради песен его и собрались нынче. Откушали. Утер ладонью вещие свои уста скальд, приподнялся. Поклонился на три стороны, Ингельдоту со вдовицею особо. – Славен будь Ингельдот-Кроликоносец, славны будьте божьи люди, да обитель святочестная. Спасибо за хлеб-соль. Позволено ли мне, слабосильному, отблагодарить вас не златом, не серебром, но словом песенным, в меру сил моих слабых, недостойному сказку сказать? Отставил Ингельдот кубок, приподнялся. Поклонился старцу. – Того и ждем, человече сладкоустый, того чаем в сердцах своих. Старик поднял гусли, вещими перстами струны тронул. – О чем спеть вам, добрые люди? О славном принце Кейне, как приплыл он в землю Нодд, как строил города и замки, как сражался и пировал? А, может о Гарольде Недоумковатом и о шутейных его проделках? Лукавил старый. Он то знал, он ведал, что собрался честной люд не ради не раз уже слышанного, не легенд минувших дней для. Другое души жаждали, к другому мысли стремились. Нынешняя война полонила умы, паче, доходили слухи о славной битве на южных кордонах. О Сигмондовой победе, о Гильдиной Песне. И волшебно зазвенели струны и полилась мелодия Песни, зазвучали слова.* * *
Отзвенели последние аккорды. Закончил скальд песню, отложил гусли. Потемнело, вовсе погасло степное солнце, посерели небеса, сгустились. Под каменными сводами трапезной залы ни вздоху, ни шороху. Сильна власть песенного слова. Миг, другой приходили в себя изумленные люди. После зашумела, загудела толпа восторгом. Славили сладоустного сказителя, славили отца-настоятеля, Гильде «алилуя» кричали. И, конечно же, особо прославляли славного ратиборщака Сигмонда. Пусть же славится вовеки Имя витязя Сигмонда, С лапкой Кролика у сердца! Только торжество оказалось временно. Распахнулась дверь. В зал, не просясь, не здороваясь, вбежал запыленный ратник. – Беда, люди, беда! Король Саган убит!Глава 4. Преддверье
«Мы слышали, что поганые многие города и веси, замки и городища пленили. Тогда настало смятение большое по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит. Эти окаянные кровопийцы множество селищ огню предали и святых церквей сожгли, житниц поразграбили, добычу взяли. Многих воинов избили, извели несчетно народу черного, погубили высокородных лордов, равно семейства ихние. Пленников распинали, руки сзади связывали, в проруби бросали, с обрывов скидывали. Старых, слепых, хромых, горбатых и больных, всех людей убили, начиная со старцев и кончая грудными младенцами. Несчетно людей умертвили, – одних огнем, а других мечом, мужчин, и женщин, и детей, и священников; и было бесчестие монахиням, и добрым женам, и девицам перед матерями и сестрами. А юных отроков и отроковиц, и жен их, и дочерей, и сыновей – всех, босых и раздетых, умирающих от глада, увели в станы свои».Смрадный дым войны от горизонта до горизонта застилал землю Нодд. С запада неотвратимо наползали бронированные легионы храмовиков-тамплиеров. Неспешно, уверенные в своей силе необоримой, двигались колонны от замка к замку, оставляя позади себя горящие развалины и разграбленные деревни. С севера, через топи Гнилого Болота просачивались дикари лесных кланов, безобразничали, людей резали, скотину живьем жрали. Словно вешний паводок у трухлявой плотины, на южных рубежах скапливались орды байские. Накопились, и всей силой, переломив гать, растеклись по земле. На Приморье одна за другой приставали пиратские лодьи. На окровавленный песок выпрыгивали рыжие ражие мужики, скрывая разбойничьи хари под цельноковаными личинами рогатых шлемов. Сам ярл[9] направлял варяжские хирды-ватаги. Горели баронские замки. Дружины стояли крепко и умирали. Неукротимо перла вражья сила, и некому было постоять грудью за отчий край, за державу осиротевшую.Из хроник Кролико-Предтечинского монастыря.
* * *
Герцог Зюйландский окончательно умом повредился, дурной ночью ускакал из замка, да и сгинул. Оставил жену вдовствовать, детишек сиротствовать, покинул верных своих кланщиков в безначалии. Бросил вассалов, люд черный, города и веси, всех кого присягал беречь и боронить. Все оставил. Самую дедину свою беспечно выдал баям на поругание. Покинул мужей на муки смертные, баб с девками на изголение охальное, ребятишек на неволю в юрты смрадные. Предводитель герцового клана, хоть молод да неопытен, однако своего властелина изрядно разумнее оказался. Споро собрал дружину, над коей одною имел власть. Увел за собою в Гильдгард.
* * *
С побережья подходили небольшие, но крепко спаянные баронские дружины. Помнили поморцы, как в свое время помог им витязь Небесного Кролика. Верили в него, безоговорочно. Шли, брели от дюны к дюне, топтали дерн травяных равнин, шагали лесными развалами. Прощаясь, вслед шептали игольчатые свечи сосен: возвращайтесь. Возвращайтесь. Мы вас ждем. – Пусть песок не будет сыпуч, а глина топкой. Пусть багульник поникнет пред вашим шагом, пусть опадет осока, а ивняк иссохнет. Мы укроем мхом корни, чтоб вам не споткнутся. Да не стопчутся каблуки, да не изотрутся подошвы ваших сапог. Пусть не иступятся клинки, а мышцы не ослабеют. Возвращайтесь. – Возвращайтесь. Возвращайтесь с кровью на рукавицах, со смрадом требухи постылых гостей в замусоленных ножнах. С оскалами черепов на наконечниках копий. Возвращайтесь с праздничными песнями волынок и победным рокотом бубнов. Возвращайтесь, мы вас ждем. Позади сгорело все. Нет прошедшего, нет упований… Есть маленькая надежда: по смолистым ветвям развесить трупы пришлой погани, вдоволь насытить воронье нелепой плотью, удобрить неродючий песок басурманским мясом. – Да светится морской восход, да сбудется завтрашнее утро аки на песке прибоя, так и на горных высях. Да простятся прегрешения наши, да сторицей оплатятся недругам нашим. Да приидет избавление от супостата. Во веки веков. Только это и греет промозглыми ночами. Только это и освещает тропу беглецов. Только это. – Сосны, мы вернемся. Мы обязательно вернемся. – Мы придем в свой дом. – Обязательно придем… – Придем… … Хоть и поздно, но, прервав междоусобицы, собирались лордовские кланы под знамена Сигмонда. Прискакал полу-напуганный, полу-разьяренный лорд Грауденхольдский со дружиною. Кони в мыле, бока мехами кузнечными ходят. Люди приморенные, доспехи в пыли, рожи в саже, одежды потом протухли. Кровавых пятен не заметно, в глазах растерянность недоумения, но оружие у всех имеется и брони справные. Привелось надменному лорду вкусить горечь унижений, познать мощь удара тамплиерского. Довелось скорбно обнаружить, что громада Грауденхольдская для войны столь же пригодна, как вол для коровьей случки, как каплун для гнездованья. Что, может и годились башни для устрашения разбойничьих шаек, служили защитой от худосильных дружин завистников да мести кровников, только бесполезны против обученного многочисленного войска. Возводились стены для бахвальства мнимым могуществом клана, для похвальбы пред обедневшими соседями, строились гордыни ради. Да и дружина, кичливо в парадных кирасах по двору вышагивать горазда, только, вот на бабах скакала охотнее чем боевыми седлами ягодицы натирала. Только, вот лупить трактирщика, да по кабакам браниться, оказалось не в пример легче, чем на бранном поле с храмовниками переведаться. Стоило подойти передовым отрядам тамплиерским, без таранов, без камнеметов, даже без лестниц осадных – пала крепость. Хитрющий брат-рыцарь выискал слабину обороны, не преминул представившейся оказией воспользоваться. Нечаянным изъездим, с наскоку захватил ворота, даже руки не закровавил. Большой беды в том не было. Соберись кланщики с духом – одним решительным ударом вышибли бы туркополов из замковых пределов, отбросили за ров. Там, на луговых просторах, не дав храмовникам построиться, навалиться бы конной силой, да изрубить схизматов в капусту. Только велики глаза у страха. Запаниковал лорд и некому было мудрым словом, храбрым делом ободрить сюзерена. Растерялись ратники, бестолково заметались. Кто коня седлать, кто женку утешать, кто скарб в переметные кули как ни попадя запихивать. Тут повезло неоддовцам, оплошали тамплиеры. Ученые правильному ведению боя, не ждали от противника такой бестолковщины. Могли разметать растерянных грауденхольдцев, мигом захватить весь замок со всем добром и народишком. Только, следуя военным канонам, скомандовал брат-рыцарь закрепиться в башне, ждать скорой подмоги. Поосторожничал. Посчитал свою задачу более чем удачно исполненной, рисковать не счел нужным. Упустил редкую удачу. Так, бой не начавшись и закончился. Увидев бездеятельность тамплиерскую, лорд приободрился, но на сечу отважиться не решился. Резво собрались грауденхольдцы, да прочь и подались. А, раз уж привелось родовое гнездо покинуть – так не достанься отчина супостату! На прощанье сожгли замок. С тем в Гильдгард и заявились. Здраво рассудил лорд – страшен Сигмонд в гневе, да чай свой витязь, ноддовский. Старого зла не припомнит, прошлого не вспомянет, былым попрекать не станет. А стены Гильдгарда крепкие, стрельницы высокие, рвы глубокие. За вратами града, буде на то воля милостивейшего Бугха, можно и отсидеться, отбиться от супостата-еретика.* * *
Кто в ранах, кто в страхе, кто в одном белье исподнем, да прибывали лорды – пустоцвет земли ноддовской. Впрочем, что греха таить. Не все властители верность родной земле и вере хранили. Сыскались и крысы нечистые. Кто по слабостям духа, кто по запредельной алчности, кто по дури несусветной, только своей волей, без боя, без спору открывал храмовникам ворота, принимал обряд Бафометовый. Поганые новообращенцы не только в замковых молельнях тригоны обернули. Выступили под храмовничьим Beauseant-ом против своих же, против земли Нодд. И первый среди них – лорд Скорена с супругой, бесноватой леди Диамант. У Великого Приора Локи в большом фаворе хаживал. Командирствовал всеми кланами изменщиков. Ходили слухи, что заслуга эта, коль слово сие приемлемо для бесчестного деяния, вовсе и не лорда-подкаблучника, но гулящей бабенки евойной. Погутаривали, что Диамантша (ведьма, чисто ведьма) снюхалась с Черным демоном Локи. Впрочем, похоже что не этим годом завели приятельство, но много ранее, в неких краях, за оковидом людским невидимым, спутались двое чародеев. Что с издавна повязаны одной веревочкой, бесами сплетенной, и уже много невинных душ загубить успели, прежде чем добрались до несчастного Нодда. Только в каких таких незнаных землях, да и в землях ли вообще, может и в потусветных пучинах сумрачных, обитали злодеи, каких людей или нелюдей жизни лишали, никто не знал. От того болтали разное, часом вовсе несообразное несли, за что порою изрядно получали по мордасам. А доподлинно известно – леди Диамант (не к ночи будь помянута) дружбу с Черным водит крепкую, с ним винишко попивает, на крови колдует. И удивительного в том нет ничего. Известно – рыбак рыбака издали замечает, а ворон ворону в глаз клювом не тыкнет. Удивляла, разве, звериная лютость да безудержно ненасытная похоть суки подколодной. Боялись ее поболи Черного Локи. Убегая от лиходейкой душегубицы, приходили к Сигмонду, горожане и поселяне. Ободранные, оголодавшие, дрожащие, со страхом в глазах. Их надо было насытить, ободрить, поставить в строй. Искали защиты, стекались со всех концов разоренной земли, уцелевшие после разгрома замков кланщики и псы войны. Прибредали израненные, в окровавленных повязках, группками и поодиночке, кто с оружием, кто без. Их надлежало излечить, вооружить, вернуть в строй. Приходили те, кто желал сразиться с врагом, гордые духом люди. Злые и беспощадные опытные рубаки, потерявшие все кроме меча и чести. Им надо было показать место в строю. Всех надлежало разместить, накормить, подлечить, к делу приставить. Словом забот навалилось невпроворот. Днем и ночью работали кузницы, столярные мастерские и все те, кто мог производить вооружения. Из прибывающих отбирались сведущие мастера, подмастерья, сельские кузнецы, молотобойцы, люди хоть чуточку с ремеслом знакомые. Приставлялись к работам крепкие да смышленые поселянские парни, котоые кувалдой по стальной полосе попадали. Иные, что промахивались, те меха кузнечного горна раздували. Укреплялись стены, благо поселяне люди рукастые. К труду привычные, мастеровитые. Им и кладку класть и плотничать не в диковинку. Ладно работалось. Звенели в близком лесу топоры, то зари до зари, не покладая рук трудились лесорубы. Сразу двух зайцев били. Во-первых оголяли местность, чтоб не где было спрятаться противнику, тайно к городу подобраться. Во-вторых нужда и в дровах и в бревнах имелась изрядная. Отобранные Гильдой девушки с зари до зари шерстили соседние леса, отыскивали лечебные грибы. Вместе с ними старцы выкапывали коренья, срывали листья и ягоды. Все это сушилось, вялилось, впрок готовились целительные мази и настойки. Дело грибное – тонкое, тут ох как легко промашку дать. Чуть что упустишь, не так перемешаешь, чего недодашь или лишнюю щепотку сверх меры пересыплешь и не выйдет целительного средства. Пол беды, коли одна непотребная бесполезность на выброс, а, не ровен час, и вовсе ядовитое зелье сварится. Тут мастерство требуется, учеба трудная, опыт немалый, который только у высокородных имеется. Секреты из рода в род передаются, от бабки к матери, от матери к дочки, так с испокон веку повелось. Да и то, не всякая дщерь лордова своей родительнице усердно внимала, прилежно советам следовала. И не всякая наставница для науки розог не жалела, руку утрудить не боялась. От того сама сенешалевна, даром что молода, почтенным матронам суровые испытания учиняла. Спрашивала строго, нелицеприятно. После по местам всех расставила. Кому зелье варить, кому в ступе толочь, кому над сборщицами начальствовать, а кого и вовсе изгоняла. Напутствовала: «Нету с тебя здесь проку. Уноси-ка, ты, толстомясая, свое гузно вон с глаз мох, дражайшему супругу порты чинить. Коли, ясно, иголку в руках удержишь. А нет, тогда на мужнины оплеухи не ропщи и не мне рыдай. Все одно тебя, ленивицу, слушать не стану». Приговор исполняла неукоснительно. Должно быть и находились недовольные, да не роптали, перечить названной сестре короля не осмеливались. Хоть кому и обидно было, все ж в душе понимали – справедлива хозяйка Гильдгарда и умела. Ох, как умела! А что строга, что придирчива, то по делу. Не о себе, не о своей гордыне радеет – о болезных да язвленных печалуется. Тех и нынче в городе полным полно, а вскорости многократно должно прибавится. Так уж коли приставила к простеньким, но тяжелым работам, то пеняй на себя. На свою леность младенческую, на нерасторопность, на неумелость. Поселянские дочки к лечебным грибам не допускались, собирали прочие съедобные. В том многой хитрости нету, всякая девка ядреный боровик от худосочного мухомора сызмальства отличает. Впрочем и мухоморам, муходавам с мухотравами применение находилось, их резали, свежими в город отправляли. Ведь, по скученности народу разводится летающей и ползающей пакости неисчислимо. Одно от нее средство лесное спасает, детвора усердно пятнистые шапочки крошила, травила кровососов. Годные же в пищу, и ценные, вкусные и те, какими в тучное лето даже самый худосильный смерд побрезговал бы, и чистые и червивые, все шли в дело. Их тотчас нанизывали на бечевки, развешивались у костров. Так сохнет быстрее, горячее червяк не ест. Готовились к голоду долгой осады. Вовсе бестолковые отроковицы рвали сфагн-траву[10]. Сигмонд в женские дела не вмешивался, но мешки заприметил, заготовки похвалил, окрестив «бактерицидной эрзац ватой». Витязь и есть витязь, не может чего чудного не сморозить. Вскорости все ближайшие окрестности были вычищены полностью. Основали дальние лесные станы. Скрипели вереницы телег, по утру порожние, вечерней зорей возвращались в город гружеными. Словом, всем работа находилась, все при деле. Даже изгнанные из грибной кухни праздно не сидели и им сенешалевна занятия подыскала. Гильда сама трудов не чуралась и другим на безделье соизволения не давала. Спрашивала строго. Для порядку пришлось с десяток бездельниц прилюдно высечь. Простолюдинок начальницы уму-разуму примерно учили. Высокородную же дщерь Хормстенхольдскую, что уповала за родительским титулом укрыться, от работы отлынивать, сенешалевна собачьим арапником, из бычьего хобота изготовленного, собственноручто исхлестала. Приговаривала: «За битого двух небитых дают, за битого двух небитых дают». Драла ленивицу немилосердно. Экзекуции изрядно резвости добавляли. Но не одна у Гильды забота. – Спекуляции, как в блокадном Ленинграде, не допущу. – Объявил Сигмонд. Гильда привычно пожала плечами – нешто, мол, по-людски сказать нельзя. А мысля то дельная, разумен витязь, спору нет. Взаправду, негоже так, чтоб кому война, а кому кормушка родна. Тотчас приняла к исполнению. Железной хозяйской рукой навела порядок. Без исключения у всех – и у горожан и у беженцев, у лордов и монахов все съедобное изымалось, свозилось на городские склады. У самих складов поставлена надежная охрана. – Ежели кто сунется, рубить-колоть без разбору! – Напутствовала леди сторожей. – Иначе, пеняйте на себя. Как свиней на крюках развешу и свиньям же скормлю. После такого инструктажа, вратари-часовые караулили бессонно, зорко. Пару раз силились случайные проходимцы разжиться за счет стратигических резервов, да не сложилось. Попытки хищений стража решительно пресекла, воров отловила, на скорый суд доставила. По гильдиному приказу повесили воров на стенах городского пакгауза. С целью назидательной, привентивной – что б другим корыстолюбцам не повадно стало на общественное добро зариться. – А чего ты их ракам не скормила? – Гильда все еще не всякий раз понимала – шутит ее витязь или серьезен. – Ракам нынче бе того сыто живется. Обождут пока протухнут. Им мясо с душком по душе. Однако, поразмыслив, приказала висельникам запхать в пасти по этому самому раку. Боле посягательств на державные харчи не наблюдалось, воцарилось законопослушание.* * *
– По дороге войско идет. Большое, с обозами. Кажись наши. – Раз наши, то пойдем встречать. – Да вот, – вестовой смущенно потирал затылок, – чудные какие-то, в рясах, в черных. Вроде никак монахи. Ну, монахи, то монахи, раз уж пришли, то отворот поворот гостям показать не годится. Сигмонд вышел навстречу прибывающим. С большим удивлением смотрел, как вступают в город ладные колонны долгополых воителей. Это первосвятейший друид Ингельдот привел полным составом монастырскую братию Кролико-Предтечинской обители. В черных сутанах, с короткими мечами на боках, воины на плечах несли копья с длинными узкими трехгранными наконечниками, отчетливо напомнившими Стиллу старинный русский штык, запрещенный еще Гаагской конференцией забытого года. В впереди воинства шагали меченосцы с обнаженными клинками, сопровождали, несомое развернутым, знамя. На мерно колышущемся лазоревом полотнище было видно изображение серебряного Зверя-Кролика с алой морковкой в зубах. Навершие древка украшала полосатая черно-оранжевая лента. С командирами во главе отрядов, стройные шеренги печатали чеканный шаг. Голосистый запевающий лихо затягивал:* * *
Сигмонд тревожился. Много стеклось под его знамена людей, да не хватало благородного лорда Стока, пэра Короны, кузена покойного короля Сагана. Мал лордовский замок Перстень. Даже не перстень, а так, перстенек, колечко малое. И дружина, хоть храбра, хоть умела, дачислом не вышла. Не выдержать осады вражьей орды. Зря тревожился витязь. Прибыл и Сток с кланщиками, с обозом. Да не испуганным беженцем приплелся – достойно ехал Гильдгардскими воротами во славе победной. Оруженосец гордо вез развернутый штандарт и волынки празднично гудели. Дружинники лицами сияют, пятки копейные в стремена упирают, остриями к верху держат. На тех остриях мертвые головы басурманские насажены, незрячие зенки таращат, изломанные зубы скалят. Позади всех худосочная коза бредет. К кургузому скотскому хвосту привязан тамплиерский Beauseant. Кичливый вчера, нынче волочится в пыли дорожной. Под хохот встречающих, сыпятся на него козьи катышки. Такое вышло дело. Не довелось пэру Короны поддержать кузена в роковой битве. Запоздал королевский гонец, и только выступила в поход Сагановская дружина, как пришло худое известие. Опечалился лорд, но и в горе размыслил здраво. Сражаться за Перстень – дело гиблое, слабо родовое гнездо, только зря мужей положить, оставить жен на глумление, а замку все одно сгореть выходит. Как водится справили панихиду. На тризну пару кабанчиков закололи (с собой всего не забрать, не оставлять же храмовникам), боченок пенной откушали (не достанется бафометовым прихвостням), погоревали, всплакнули. С утра принялись за дело. Деловито, без суеты собрались люди– и кланщики и поселяне, чады и домочадцы. Много барахлишка с собой не брали, только что для похода и рати в надобности станет. Помолились перед дорогой, да и в путь. Направились к Гильдгарду. Уже бы и были в твердыне Сигмондовой, только не по душе пэру Стоку за каменными стенами робко отсиживаться. По пути случилось проведать о передовом отряде тамплиерском, что в пол сотни верст лагерем стоит, отдыхает. Взыграло ретивое сердце высокородного лорда. Кровь погубленного родича звала к отмщению. Крепко задумался многоопытный пэр Сток. На рожон разве только дурной медведь прет. Воеводе такое не годится. Зря смерть принимать – дело дурное. Храмовничья то ватага сам-треть численнее будет. И бойцы не из последних, в чистом поле грудь о грудь не устоять кланщикам. Тут требуется хитрость, быстрота и напор нежданный. Вот стоят тамплиеры. Здесь дорога, там речка, перед ней лужок, вокруг лес. Бивакируются на бережке нетревожно, с похода подустали, от легких побед обнахалились – ноддовцев в грош не ставят, беды не ждут. Жрут, пьют, дрыхнут. Доспехи, ясное дело, сбросили, оружие в стороне валяется. Луки, чтоб не сырели, в шкуры замотаны, в телегах сложены, дерюгами прикрыты. Тетивы спущены, стрелы отдельно упакованы. Быстро к бою не изготовятся. Кольчужную то рубаху натянуть – не порты подтянуть. Скоро не управятся, к сече не изготовятся. Вот тут их и брать надо. Отвели обозец в лес, от чужих глаз надежно укрыли, да и поскакали бить супостата. Как Сток помышлял, так и вышло. Без боязни раскинули бивуак тамплиеры. Тыном не огородили, дозорных выставили раз два и обчелся. Да и те не службу несли – повинность отбывали. Сняли их быстро, бесшумно. Не мешкая собрались у кромки леса, и конным строем ринулись в бой. С гамом, криком, стрельбой лучной. И не разобрать тамплиерам – малое на них прет войско, великое ли. Рыцари растерялись – то ли в латы облачаться, то ли отряды строить. Братья сержанты в разнобой орут, да и команд за шумом не разобрать. Заметались туркополы кто куда, тут то на них и налетели кланщики, давай мечами рубить, пиками колоть. Кого на берегу не положили, тех в реку загнали, там и перестреляли, словно гусей линялых. Почти без урону к своим возам возвратились. А там и в Гильдгард дорога прямая. По случаю прибытия пэра Короны, скрипя сердцем, но пришлось Сигмонду, отложить все свои дела, устроить праздничный пир. На том, дотошно блюдя обычаи, твердо Гильда настаивала. Такого рода вопросы Стилл однозначно относил к компетенции сенешалевны и всегда безоговорочно исполнял. Правда приговаривал: – Средневековье-с, феодализм-с. По военному времени, Сигмонд называл его «осадным положением», продукты экономили. В этом уже витязь был непреклонен, а скуповатая Гильда не очень то и упорствовала. От того стол отнюдь не ломился от закуси (так Ангел Небесный называл любые яства, и правоверные ноддовцы мудреное слово переняли), зато вина наливалось досыта. Приглашенные тому, или не подавали вида, или вправду не огорчались. Вестимо дело, разговоры шли о славной победе. Изрядно набравшись, слово взял Ангел Небесный, полковник Виктор Петрович Приходько, командир 1-го гвардейского Кролика-Предтечи Скито-Монашеского пехотного полка. – Доложу вам, что проведенная командиром Стоком операция являет собой образец тактического мастерства. Своевременно полученная развединформация, обработка, оценка сил и средств. Исходя из сложившийся обстановки, своевременно принято решение и доведено приказом до всего личного состава. Стремительный, потому незамеченный противником, марш-бросок. Скрытое сосредоточение сил на рубеже атаки, и последующее за ним массированное, неожиданное наступление, проведенное в один эшелон, концентрирующий всю имеющуюся в распоряжении командования ударную мощь. Враг деморализован и лишен возможности организовать правильную оборону. В результате победа и полное уничтожение живой силы, изначально численно превосходящего противника. Приходько хлебнул вина. За исключением витязя Небесного Кролика, лорда Сигмонда, инструктор-сержанта спецназа Стилла Иг. Мондуэла, никто из присутствующих оратора толком не понимал. Паче, что за неимением в древневаряжском многих армейских терминов, бравый полковник частенько переходил на русский. Но не перебивали, мало того – с благовонием внимали неземной мудрости Ангела живаго. Леди Гильда тоже мало что из услышанного уразумела. Но священный трепет не испытывала, уже вдоволь от своего витязя бессмыслиц наслушалась. Сейчас, изобразив гостю должное уважение, про себя бранилась: – вот нелегкая сила. Только Сигмонд более-менее по человечески начал изъясняться, тут на мою голову, этого бугая косноязычного прислало. Как вдвоем соберутся, хоть из замка вон беги. Такую околесицу долдонят – уши вянут. Или пухнут? Сии размышления дочери сенешаля прервал рев густого баса. – Так вот, продолжаю. – Полковник входил в раж. – Данная битва, и это бесспорно, стратегического значения иметь не может. Но… – спикер многозначительно потряс возъятым перстом, – моральное значение ее огромно. Наши войска смогли убедиться – фашистов (Приходько еще не полностью оправился от перенесенного потрясения и частенько заговаривался) бить можно и нужно! Еще шумно отхлебнув, встал во весь рост, уперся пудовыми кулачищами об стол. Дубовая столешница скрипела. Уверенно и строго оглядел зал. – Братья и сестры! Наше дело правое! Победа будет за нами! Под руководством родной… Осознав, что окончательно зарапортовался, Виктор Петрович на полуслове речь прервал, опустился на лавку. Слушатели, конфуза не заметив, гремели чарками, кричали здравицы, стучали кулаками по столу. Довольный произведенным эффектом Ангел Небесный залпом осушил вместительную братину, что и полдюжины псов войны вместе не осилят, вальяжно бороду огладил. Повел богатырскими плечами. Обернулся к Сигмонду. – А что, товарищ-сударь главкомверх? Подвиг увековечения достоин. Надо бы нашему герою почетное звание присвоить. – Бесспорно, полковник, только здесь это не в моде. – Улыбался в ответ Сигмонд. – Не беда. Заведем новые правила. – И обращаясь к лорду Стоку спросил: – А как река эта называется. – Козловодой ее люди называют. Коз там по берегам хорошо пасти – трава сочная, густая, а что жесткая, то не беда, тварь рогатая и ветки за милую душу жует. – Да… Не подходит. – Виктор Петрович на минуту задумался. Нашел альтернативу. – А лес, как называется? Лорд не знал, так ответил. – Лес как лес. Зачем ему имя. В разговор вмешался предводитель Стоковского клана. – Если высокородные господа позволят ответить, то расскажу. Случилась как-то в тех местах одна история. Охальная такая. Вы уж, леди Гильда, простите великодушно, только с той поры глупые мужики тамошние и нарекли рощу «Шлюхин зад». – Ну, ты и ну! Во, зараза! – Виктор Петрович с огорченным недоумением повертел головой. Было уже приложился к свеженалитой братине, как его озарила очередная идея. – Там ведь, кажется, дорога проходит. Она как называется? Лорд Сток пожал плечами. – Дорога малоезженая, все больше козопасы по ней стада гоняют. Кто их знает, обзывают ее как-то, или нет. – А ты, боец, что скажешь? Знаешь, или нет? Оказалось предводитель клана знал. Под тяжелым взглядом Ангела Небесного нервически елозил по лавке. Давешнее высказывание допытчика о «заразе» принял на счет проявленного невежества. Теперь не хотелось брякнуть лишнего, но вопрос всенепременно требовал ответа. – Ну, это. Как вам, высокородные сеньоры ведомо, места у реки глухие, все больше козьи выпасы. Вот со всей округи мухи туда и слетаются. Видимо не видимо этой твари мерзкой. Вот козопасы, а народ они темный, грубый, и зовут свою тропу… Э-э-э… Не решался предводитель клана говорить дальше, перед высокочтимым собранием свои седины позорить. Чесал затылок, по сторонам озирался, словно поддержки вымаливая. Поддержка обнаружилась. – А! – Хохотнул лорд Сток. – Точно, припомнил. – И сам замялся, подходящие слова подыскивая. – Так, вот. Зовут ее, скажем так, «Мушиный помет». – Ах, чтоб тебя! – От огорчительного невезения полковник Приходько побагровел. Ради душевного облегчения зло и крупно плюнул, буркнул одну-другую русскую фразу, приложился к чаре. – И страна дурацкая, и названия дурацкие. – Бубнил зло. Сигмонд от души хохотал. Гильда занервничала. – Витязюшко, ты уж не того ли, не переутомился от трудов нелегких? Может тебя отваром гриба-мозговправцем попотчевать? Я мигом заварю. – Не надо мне твоих психотропных травок. Просто, откуда мы с Виктором Петровичем родом, военачальнику, в честь одержанной победы, присваивается почетное имя, или, скажем, прозвище по названию места битвы. Вот допустим, к примеру, побил кто-то кого-то на речке Неве, вот и будут его звать Невским. – А, уяснила. – Захихикала Гильда. – Это значит, мы лорда Стока должны наименовать Мухоср… – Да тише, ты. – Сигмонд прижал палец к губам подруги. – Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Прилипнет имечко, так не отмоется. Удружим нашему товарищу, во век не простит. – Это точно. – Согласилась сенешалевна. Но успокоиться не могла. Звонко хохотала, хлопала себя ладошкой по коленке.* * *
Прибывало людей, прибывало хлопот. Приезд Виктора Петровича пришелся как нельзя кстати. Бравый полковник зело полезен советами дельными оказался, ибо с малых кадетских ногтей изрядно поднаторел в ратном деле. Зубрил не одни уставы с наставлениями да на строевом плацу носок тянул. Изрядно усердствовал в постижении успехов великих полководцев всех времен и народов. Прилежно штудировал и «Галльские войны» и «О глубине походных колонн», овладевал секретом устройства хеттских полков и отрядов Ричарда Плантагенета. Среди юнкеров почитался докой и наставники об успехах Вити Приходько нередко с похвалой отзывались. Мнением полковника Сигмонд дорожил, по разным вопросам обращаться не гнушался, частенько беседовал. Консультировался – как сам говорил. Но не только в том одном заслуга Виктора Петровича. Сам, своей волей, принялся полки формировать, рекрутов готовить. Так сказать – возглавил полевое обучение войск. Очень это Сигмонду пришлось на руку, ведь и без того забот невпроворот. А дело важное, крайне нужное. Так все дела сейчас и важные и нужные, везде поспеть надобно. Ангел же Небесный в монастыре проявил организаторские способности и учителем оказался отменным. Вот и карты ему в руки. Ведь проблем хватало. Гильдгардцы, те в ратном искусстве преуспели основательно. Еще заложив город, крепко распорядился Сигмонд, обязал из недорослей и здоровых мужчин, без разницы в чине и доходах, образовать дружины. Спору нет. Из столяра и камнетеса пес войны получится аховый. Что наемники, что дружинники лордовские к войне с малолетства готовится. Как о них сказано: «под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены».С ними тягаться не трудно – самоубийственно. Да есть одна закавыка. Воины отменные, только мало-мало у какого лорда бойцов в достатке, чтоб правильную фалангу построить. Да и то, у кого и есть, те по разным гарнизонам крепостей и замков разбросаны, у каждого ратника своя служба, кланщики друг друга могут во век не увидеть. А копейный бой настоятельно требует чувство локтя. Сто людей, как один, должны шагать, разворачиваться, колоть. Да много чего надо уметь скопом делать. Вот тут-то, каменщики и плотники, благо живут рядышком, благо бок о бок работают, старательны, добросовестны и ладони мозолить не гнушаются, очень даже способными пехотинцами оказываются. Так, на гильдгардские дружины Сигмонд небезосновательно рассчитывал. Но много пришло народу, от роду оружия в руках не державшего. Их то и принял под свою опеку полковник Приходько.* * *
– Марсово поле. – С восхищенным удовлетворение проговорил Сигмонд, озирая ближние окрестности Гильдгарда. Сенешалевна привычно пожала плечами, мол, уразуметь твоих речений нам, сирым, не дано. Но картина впечатляла. На стене от ворот по правую руку во всю старались плотники, монтировали катапульты, заканчивали работу. По левую руку команды камнеметчиков усердно занимались возле установленных уже машин. На самом же поле кипела боевая учеба. Стройными шеренгами двигались Ингельдотовские монахи-воители. Слаженно маневрировало каре Волчьего клана, разыгрывало баталию с Гильдгардскими дружинами. Тяжело галопировали кирасиры тяжелой коронной кавалерии. Пешие и конные кланщики фехтовали друг с другом, полировали свое умение. Поодаль, чтоб случаем кого не задеть, стрелки во всю лупили по мишеням. Еще дальше били в цель полевые камнеметы. Почти под самыми стенами муштровались команды рекрутов. Составляли их бежавшие со всех сторон королевства поселяне, замковые челядцы, холопы, торговцы, прочий люд, до сей тревожной поры к рати отношения не имевший. Собралось их много, обучить предстояло быстро, надежды на них возлагались основательные. Вот к неопытным новобранцам и направились властители Гильдгарда. Перед ближайшей сотней, носившей второй номер, полковник Приходько краснел физиономией, что, впрочем, против него свидетельствовало не очень. Проводил полевые занятия по тактико-технической подготовке. Вид являл внушительно грозный Зычным, командирским голосом поучал ополченцев. Вещал громогласно и непонятно, а оттого, весьма убедительно. – Гвардеец в сортир идет как на парад, а тут вот, некоторые на строевом плацу стоят, словно обосрались. Раскорячились, будто между ног у них что-то большое и тяжелое. Гвардия, это вам не сиськи-масиськи! Гвардия это… это… – это гвардия! И пусть каждый себе прямо уяснит, на носу зарубит, енто дело узелком на память завяжет – лупить из лука за синий платочек, красную шапочку и шарф голубой, такого нам не надо. Нам это чуждо. Гвардеец теня тетиву должон думать о своей заднице, об отцах-командирах, об вере и отечестве. От того меткость стрельбы сугубо повышается. Прошелся перед строем. Вои, еще попахивающие навозом и свежескошенным сеном, пожирали глазами начальство. Млели от удостоенной чести. Еще бы, мыслилось бы им в своих деревнях вот так, на расстоянии вытянутой руки, лицезреть самого Ангела Небесного, внимать его мудрым наставлениям. – Что ты держишь? – Подошел Приходько к правофланговому. Здоровенный детина с молочным румянцем на сдобных, едва опушенных щеках хлопал белесыми ресницами. Полковник облапил древко, дернул. Без труда овладел копьем. – Ты, держишь боевое оружие, а не задницу соседки. Хранить его должон крепко. Это тебе не вилами дермо месить, это супротивника на рожон насаживать. И от того твоя жизнь и жизнь твоих товарищей зависеть будет. Выпускать оружие не имеешь права. Держать и не пущать, хоть вся нечистая сила на тебя пермя попрет, хоть силы небесные явятся, хоть ворона на башку нагадит. Уяснил? Да не «да», а «так точно». Бери и больше не бросай. Угрюмый мужичина в килте псов войны, окромя меча и ложки ничего с роду в руках не державший, неотступно следовал за полковником. Носил неудобопроизносимое имя Смургремфранкенберг, по коей причине, равно и сути натуры, прозывался Смурным Псом. Нынешний командир сотни и по совместительству старший инструктор по рукопашному бою, показал проштрафившемуся костлявый, словно кастет, кулак. – В другой раз зубы повышибаю. Новобранец, бельками лупал, башкой тряс. До белизны суставов сжимал древко копья. Зубы жалел. Ангела Небесного боготворил, Смурного Пса боялся до желудочных колик. По обоюдному согласию Сигмонда с Приходько, из псов войны не создавалась особая дружина. Наоборот, опытные вояки назначались десяцкими и сотенными командирами в формируемые полки ополченцев. Довольные нежданным повышением, наемники не за страх, а на совесть гоняли новобранцев, аки сидоровых коз. Польза оказывалась несомненная. Согласно рапортам Приходько, полевая выучка войск повышалась день ото дня. Наверное впервые за свое сладко-горькое житье, собрались псы войны под знамена не посулами щедро наливающего вербовщика, но понятиями чести. Впервые собрались на битву не ища казны, но ради святого дела. И впервые не считали их презренными изгоями, но первыми среди равных, уважаемыми за ратный опыт. Так вместе и учились. Ополченцы ратному строю, наемники – командирствовать. Гильда спервоначалу фыркала, затем не замечала служивых. После, нехотя, но с Сигмондом согласилась. И среди псов войны сыскивались люди достойные, надежные. В эту суровую годину зело ко двору пришедшиеся. Не только псы войны, полюбопытнее народец прибивался. Одного дня заявилась к Сигмонду делегация. Ох и хари! Один рябой, другой косой, у третьего шрам от виска до подбородка и уха нет. Куртки козьим мехом навыворот, сапоги в гязи, зато рубахи атласные, алые. На наборных поясах оружие дорогое, в бородах иголки еловые. Килты, в отличие от обычно пестрых, одноцветные. Черные, не видел еще таких Сигмонд, а вот рожи такие видел. Гильда аж опешила. – Вот принесла нелегкая! Сами на плаху просятся, во, чудеса! – Слышь, Гильда, это что, бандиты? – Они самые, орлики всенощные. Разбойный клан. Но нахальны… Спору нет. В таких килтах да нарядах тати на люди не появляются, только на своих сборищах тайных выпендриваются. Прикажешь, витязюшко, воров сразу под топор, или спервоначалу в застенках поспрошать? Витязь колебался. Гости его заинтриговали. Видимо старший из делегации земно поклонился. – Не вели, лорд-батюшка, казнить, вели слово молвить. – Молви. Как следовало из речи главаря, многие из антисоциального элемента не позарились посулам Локи, не признали в киллере собрата, под тамплиерами ходить не пожелали. Такие как Бурдинхерд в честной воровской компании завсегда числись беспредельщиками, а в нынешние смутные времена и вовсе ссучились. Кабы не завалил Шакальего Глаза благородный лорд Сигмонд, то свои бы и замочили. На воровской сходке дружно постановили: на время войны с преступной деятельностью завязать, стать под знамена витязя Небесного Кролика и всем козлам рога обломить. Вот и прислали парламентариев. – Наше дело, высокородный господин, – объяснял Сигмонду старый разбойник, – по старине обыденное. Идя на ночной тракт, мы честь по чести риск принимаем. Дело то какое – как кости выпадут. Осилим торговца – его костям в чащобе гнить. Он верх возьмет – нашу требуху волки сгложут. Случись страже попасться, то жди дыбы и петли. Только встречая смерть, воле небес не перечим, заветов не нарушаем. Тригон на грудь возложим, попу исповедуем грехи наши. А поддаться нечистым левоположенцам, горше колеса с четвертованием. Сигмонд огладил бороду. – Согласен. Хотите служить Родине, добро пожаловать. Прежних ваших делишек вспоминать не стану, но у себя в городе воровства, равно мародерства и прочих военных преступлений не допущу. Приказов слушаться, службу нести наравне со всеми. – Не извольте сумневаться, ваше высокородие. Землю грызть будем, но обета не забудем. – Поклонились разбойники и каждый на себя тригон пописанному наложил. – Есть возражения? Все согласны? – Обратился Сигмонд с соратникам. – Быть по сему! – Торжественно изрек. Разбойники благодарственно поклонились. – Мил человек – Обратился витязь к главарю. – А как тебя, атаман, звать-величать? Разбойник смущенно молчал. Разглядывал узоры плиточного пола. – Так, он же Чуткая Жопа. – Встрял один из посольских, который с оспинами. – Цыть, Корявый, пасть заткни! – Одернул атаман ретивого сподвижника. Корявый тотчас потупился, пасть заткнул Сигмонд это без внимания не оставил. Вольница – вольницей, а дисциплина и чинопочитание на должном уровне. Это обнадеживает, Из разбойников можно сформировать приличный полк. Атаман покривился, посчитал обязанным объясниться. – Вы, Ваши Милости, простите великодушно хама. В чащобе вырос, толком с людьми говорить непривычен. А прозвали меня так за… – За обостренное чувство опасности. – Улыбнулся Сигмонд. – Однако, коль Вы, как я понимаю, главенствуете среди э-э-э вольного люда, и будете в Гильдгарде воеводой, желательно бы назваться крестильным именем. Эх, давненько меня не кликали, как матушка, память ей вечная, младенца нарекла. Стал быть называюсь Нахтигалзиф[11]. – Во, блин горелый. – Ляпнул Виктор Петрович кулачищем по сальному боку Малыша. – Говорил: и страна дурацкая, и имена глупые. Малыш поднял рыло, хрюкнул, соглашаясь. – От чего же? Наоборот вполне подходящее имечко. – Сигмонд, ради хозяйского престижа, смех подавлял. Нахтигалзиф, высказывание Ангела Небесного, поскольку произнес его Приходько по-русски, не постигнул. Но непостигнувши слов, внезапно уразумел, что сидящий перед ним барин, не какой ни будь высокородный лорд, не пэр Короны, не герцог и даже не помазанник благостивого Бугха, но сам Ангел Небесный, сошедший на несчастную землю Нодд. Ухватил своих непонятливых сотоварищей за шиворот, повалил на колени. Разбойники, павши ниц, набожно трепетали. Виктор Петрович со Стиллом хохотно млели. Гильда чего-то недопонимала. Позже, после витязевого разъяснения удивлялась и хихикала. Зиберовичу же, завлаб из ДНЦ данный феномен смог бы объяснить взаимодействием информационных полей конвергентных континуумов. – Ладно, договорились. – Сигмонд осерьезнел. – Приводите свои войска. Только без глупостей, у нас тут строго. – Как можно, Ваша Милость? Все чин-чинарем будет. Мы не какие-нибудь. Мы люди с понятиями. – Вот феномен. – Проворчал Мондуэл. – Что не бандит, а все с понятиями. Ну, ладно, видимо в сопряженных мирах имеются некоторые общие тенденции развития социумов. А теперь, не для протокола. В случае благоприятной развязки нынешнего конфликта, какова ваша дальнейшая жизненная позиция? – Воровать опосля войны станете? – Гильда, как обычно, выступала в роли толмача витязевых витиеватостей. – А то как же? – Загалдели разом. – Разбой, есть введение для вольного люда, не можем мы быть без него. С другой работой не знаемся, других тягот чураемся, другим трудам ненаучены. Так наши обычаи полагают, так с исстари повелось – кому купца трясти, кому закон блюсти. Не нами заведено, не нам порядки менять можно. На том и стоим. – Стойте. Поймаю, – повешу. – Пригрозила Гильда. – Воля Ваша. Только до той поры нам всем дожить еще надобно. Супостата скопом осилим, с изменщиками да веропродавцами поквитаемся, опосля промеж себе по ноддовски разберемся. Изловите, мы снисхождения не запросим. А коли ускользнем, на себя пеняйте. Одного зарекаемся и тригон целуем – в землях Вашей Высокородной Милости озоровать не станем. – Принимаю клятву. – Гильду такое соглашение вполне удовлетворяло. — – Значит заметано. – Подвел итог Сигмонд. – Договор утверждаем. Однако своеобразные у вас, господа грабители, моральные принципы. Ничем полезным заняться нельзя, а воевать можно. Не очень то логично, мне кажется. – Так за святое же дело. – С обидой ответил Нахтигалзиф. – Может в потусветьи зачтется. Дык, с другого боку, резня, она завсегда резня. Что под луной на лесной дороге, что в чистом поле при ясном солнышке. Как не верти – все смертоубийство выходит. – Ну и дела… – Качал Сигмонд головой, когда вошли в город разбойничьи ватаги. – Прям таки «черные корпуса», армия, видишь ли, Рокоссовского. – Не-а, скорее «Черная сотня». – Полковник Приходько приглядывался к буйным молодцам. Цыкнул зубом, головой мотнул. – Не-а – штрафные батальоны. Гильда, может в точности и не знала о штрафбатах, но нутрено глубинный смысл солидарно восприняла. Понимающе на Приходьку взглянула. Тот кивнул в ответ, бровь изогнув. Сигмонд заспинной пантомимы не заметил. Улыбнулся. – А что, «Черная сотня» вполне подходит. Утверждаем. Гильда с Приходькой плутовато ухмыльнулись, а вслух выразили полное и абсолютное согласие. Черная сотня по ноддовским обычаям держалась осторонь прочих кланов, но инструкторами разбойники служить согласились. Так и при второй сотне, где Ангел небесный проводил предметно-разъяснительную работу, состояло несколько мужиков в черных килтах. Заметив Сигмонда с Гильдой Виктор Петрович, перед хозяевами Гильдгарда, еще более раздулся, аж форма затрещала. – Полк, смирна-а-а! Равнение на лев-у-у-у! Привычно чеканя шаг двинулся на встречу витязю. В уставных метрах застыл, отдавая честь. – Товарищ-сударь верховный главнокомандующий, вверенные мне подразделения занимаются тактико-технической подготовкой, согласно утвержденным планам боевой подготовки. Учебные части ополчения отрабатывают удар копьем из положения стоя. – Вольно, вольно, полковник. Полковник скомандовал и сам чуточку расслабился. – Ну как наше пополнение? – Орлы. Общефизическая подготовка у новобранцев удовлетворительная, но специальная еще хромает. Салажня. Ничего, испражнят гражданский вареник и осолдатеют. Словом в плановые сроки уложимся. – Ладно, полковник, не буду отрывать Вас от дела. Только, помните, у нас вечером заседание подкомитета Совета Обороны, по вопросу камнеметных устройств. А до этого, неплохо бы нам произвести на стенах предварительную рекогносцировку. Выбрать позиции, предварительно определить сектора обстрела, чтоб мертвых зон было поменьше, да и о фланкирующем огне подумать. Ну и всякое другое, не мне Вас учить.* * *
Вот так готовился Гильдгард встретить супостата.Глава 5. Начала
«…и стоял по всему краю из-за наших грехов и несправедливости великий плач, а не радость. За умножение беззаконий наших привелись на нас поганые, не им Вседержители покровительствуя, но нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел. Такими карами казнят нас небеса – нашествием поганых; ведь это бич всевышний, чтобы мы свернули с нашего дурного пути. Поэтому и обратились праздники наши в плач печали и песни наши в рыдание горестное. Окаянные эти супостаты сотворили премного горя земле Нодд, за грехи наши, за высокомерие лордов допустилась такая беда. Ведь много было рыцарей горделивых, и надменных, и похваляющихся своей храбростью. И были у них многочисленные и храбрые кланщики, и они выхвалялись ими. Только гордыня не добрую службу служила. Засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Кейновых внуков; в лордовских крамолах сокращались жизни людские. Тогда по земле Нодд редко пахари покрикивали, но часто вороны грякали, трупы между собой деля, и галки свою речь говорили, собираясь летать на уедие».Уже дымилось на горизонте и конные разъезды сшибались в скоротечных схватках. Город окопался вторым рвом, ощетинился кольями. Истощился поток беженцев и удвоенная стража денно и ночно бдела на городских башнях. Недоуменно заприметили часовые-вратари изрядный отряд, смело направляющийся к Гильдгарду. Развевались знамена, протрубил рог сэра Хейгара, лорда Хорстемптонского, опустился мост, принимая нежданное подкрепление.Из хроник Кролико-Предтечинского монастыря.
* * *
С высоты донжона похвально оглядывал лорд Хорстемптонский гильдгардовские укрепления. Одобрительно хмыкал, бороду оглаживал. – Крепко, крепко изготовился, пэр Сигмонд. Можно и прободаться с вероотступниками, можно, как говоришь, «стряхнуть пыль с ушей» Черного и присных его. – На бога надейся, а сам не плошай. – Пробасил Виктор Петрович. – Можно. Только задача не из легких окажется. – Скупился словами Сигмонд. Хмурился. – Так точно. – Заговорил полковник Приходько, словно рапорт отдавал. – По наличествующей информации, противник приближается значительными массами живой силы и техники. Войска обучены, в достаточной мере экипированы, дисциплина и, хм, моральный дух на высоком уровне. – Ведаю, ведаю. – Сэр Хейгар в присутствии Ангела Небесного испытывал известный дискомфорт. Высокородному лорду, потомку древних кровей, конечно, как простолюдину рот раззявлять, зенки выпяливать не пристало. Однако, все же… Все же стоять рядом с живым небожителем… С другой стороны отнюдь не эфемерно, не бестелесно эфирное создание. Даже наоборот. Тучен Ангел и плотских утех нимало не чурается. В битве неодолим, за пиршественным столом дюжину гридней перепьет, да и на ложе, о чем все дворовые девки шушукаются, устали не испытывает. Вот стоит непорушно, плечи, что глыбы, ручищи аки дубовые стволины, грудь с винную бочку. Малыша по холке похлопывает. Один только хряк от тех хлопков удовольственно похрюкивает. Любой рыцарь, длани ангельской не сдюживши, по колени в камень врос бы. Да и с кабаном панибратствовать никто не дерзает. Только Гильда да витязь Сигмонд зверюге указ. А, поди ж, признал хряк Ангела. И поглядеть на этих двоих, прости милостивый Бугх, за грешные мысли – только есть между ними чуток общего. Похожесть некая. Но, с другого боку – гильдин Малыш не какая-то тварь бессловесная, благостным помышлением, ради людских потреб созданная, для сальтисона и кровянки предназначенная. Смотрит так, словно все понимает, на рыло наматывает. Ишь, уши навострил, прислушивается. Эдиктом короля Сагана, да не промозглы венценосцу туманы Валлгалы, возведен свин в чин Сатановского Вепря Короны, со многими привилегиями званию причитающимися. Что сей чин значит, правда, тоже не ясно. Приказные дьячки геральдической палаты головы сушили, да толком скумекать монаршую прихоть не сподобились. Лорд Хорстемптонский – рыцарь крепкий. Отродясь труса не праздновал, врагу тыл не оборачивал. Крови не страшился. Ни своей, ни чужой. Да тут, верно первым разом, пробило холодным потом. Покрылось испариной благородное чело. – Чур, меня! Да не Фрейдин ли вепрь под ногами ошивается, щетину дыбит, с Ангелом Небесным дружбу водит? Так кто же тогда хозяйка евойная? Гильда, кто такая? Да кто же тогда ее суженый – витязь Небесного Кролика? Он кто? С кем это мне судачить судилось? Осенил грудь тригоном, досадный пот утер, минутной слабости устыдился. – Да ну это все в болото! Пусть долгополые богословы, да сухари университетские в зауми состязаются – кто сколько гоблинов на кончике шила рассадит. Наше дело ратное, лишнего мудромыслия не требует. Верую: неисповедимы пути Вседержца, и приличествует рыцарю бестрепетно принимать все, что милостивым помышлением благостивого Бугха ему предначертано. Поелику привелось лордовой нити жизни вплестись в канат сил небесных – так и быть по сему! Аминь. Поборол лорд понятную робость. Но к собеседникам своим, почтение возымел многократнее прежнего. – Истинно говорено, сударь Ангел. Имел удовольствие переведаться с храмовничьи выродками. Подлецы они и есть подлецы, но натасканы. Тут спору нет. На кривой не объедешь, попотеть придется. – Не впервой нам утруждаться. – Криво ухмыльнулась Гильда. – Чай к перинам не приучены. Доводилось хаживать на разных-всяких, доводилось пыль с лопоухих трусить. – Ты, Гильда, – Сигмонд не разделял шапкозакидательские настроения подруги, – всех бы портянками отшлепала, да приспособила на рацион артроподов. Давай, лучше, послушаем нашего коллегу. – Кривить душой не обучен. – Продолжал рыцарь Хейгар. – Зря окаянных хаять не стану. Ратники отменные, оружие пристойное, трусливы в меру. Только человечишки обыкновенные. Кости да мясо стали боятся. Мрут порядком обычным. Мыслю и Локки, хоть брешут о нем разные небывальщины, тоже смертен, как все мы грешные. Только грехов на нем поболе будет. Авось, одним разом да и придавят. Полковник по командирски насупился. – Редкий мерзавец. Ему человека заколоть, что салабону после солдатского кондеру взбзнуть. Ты, уж, Гильда Сенешалевна, извиняй, но правду говорю. Я б этого подлеца, на своей Шпицбергеновской базе с губы б не отпускал и начальников караула строго инструктировал: арестованного не выводить, опорожняться на параше, ДП за каждый чих, от имени командира. Такого raspizdaya, не только дневальным ставить, сортир вне наряда чистить не назначить. Непременно паршивец какую хрень устругнет – или в бумажку сморкнется, или в дермо нагадит. За таким сукиным сыном один дисбат, по военному положению штрафрота, плачется. Гильда, брови сблизив, пальцем в такт кивала. Делала свои выводы: Локи не демон и не сеньор высокородный, и даже не именитый кланщик, а обычнейший выблядок, каких по дорогам толпы шастают, ибо родительница оного Локи – сука, сиречь шлюха подзаборная. Во время казарменного спича, сэр Хейгар искоса на леди Гильду поглядывал. Смущался ангельским откровениям. Но видя подтвердительную невозмутимость сенешалевны и себе подумал. – Эге, а Ангел то наш, не из последних в заоблачных чертогах числился. Не из серафимов захудалых – куда повыше бери, может в Силы, а то и в Престолы записан. Ишь, и база, наверно замок эфирный, имелся и боярами небесными помыкал а прочих духов и в грош не ставил. Силен! Однако, как с кнуром схожи! Покусал губу. – Одно не пойму, к чему Темплариорум этот Локи? Пусть тамплиеры схизматы, пусть наставления благостного Бугха отринули, в ересь впали. Пусть идолу Бафомету, словно дикари лесные, кровавые жертвы доставляют. Одначе, хоть и переврали небесные заповеди, да от доброго корня дурная поросль храмовничья. Какого тролля им с демоном Черным хороводы водить? Знать вовсе Великий Магистр умом повредился, коли доверился лукавым наущениям ночной нежити. – Их поганое величие глуп до неприличия. – Съязвил полковник. – Точная формулировка. – Согласился Сигмонд. – Зря рассчитывает на лояльность рецидивиста. Думает, что Локи ему нужен. Глубоко ошибается – это он нужен Локи. Только отпадет необходимость, без сожалений отправит своего поручителя к праотцам, по вашему, в Валлгальские дебри. Ну проведет среди начальствующего состава зачисточку и подомнет под себя весь Орден. – И я так мыслю, – кивнул сэр Хейгар – А Скорениха? – Невзначай поинтересовалась Гильда, на витязя поглядывая. – А что Скорениха. Того же поля ягодка. Как я понимаю бандитский менталитет, уже деребанят голубки шкуру неубитого медведя. Пока, ради выгоды, вместе. А при любых изменениях, что в плюс, что в минус – мигом перегрызутся. Такие у них, блатоты, порядки. Впрочем, что нам футурологией заниматься, ты, славный рыцарь, лучше поведай нам, как на границе выстоял. А то мы, грешным делом, по тебе уже панихиду править собирались. – Хе. Видать не по рукам Норнам моя нить, тянули, тянули, порвать не сумели. Помолчал лорд. Нахмурился. С достохвальным упорством, колебаниям сердечным рыцарь воли не давал. Чуждый соглашательству, умно Сигмондом обзываемому компромиссом, что средне предательству, в правом деле упорствовал, на уступки не шел. Верный отцовским заветам, здраво полагал – ежели вошь загрызает, ее надобно изловить, к ногтю прижать и размазать между пальцев. Когда все высокородные тому воспособстуют, в подлунье порядок утвердится. Сам оным императивам неуклонно следовал. Заговорил о наболевшем словами горькими, но верными. – Междоусобные войны бывают из-за наваждения сил нечистых. Ведь небеса хотят не зла, но добра людям; а нечисть радуется жестокому убийству и кровопролитию. Но мы возвращаемся к злодеяниям, как псы на свою блевотину. Как свиньи, постоянно валяемся в греховных нечистотах, так мы и живем. Дожились. Друг у друга в глазах соринку к бревну зачисляем, а сами от глотки до подхвостья дерьмом исполнились. За паршивый хуторок, посреди болота дурно сколоченному, сотню лет грыземся. За те годы крепостей возвести можно несчетно. Ан, нет – файда, видишь ли. Дело чести. Тьху, ты! За для трех сараев народу извели – на доброе село станет. Погосты поганками множатся, калечные на папертях пропитание выклянчивают. Лордовской глупости сие неволнительно. Пущай себе вдовы рыдают – такова их судьбинушка. Пускай мальцы без отчего присмотра шалят. Вытянутся башкой до штакетника – и их в резню запустим. Все едино, шалопутным к хозяйству необученным, иного применения не сыщется. Позабыли властительные сеньоры заветы и клятвы, своим вассалам данные. О чреве ненасытном печемся, о достоянии, не о достоинстве. Заместо гордости – гордыню лелеем, не рачительности, а скупердяйству в купе с корыстолюбием следуем, вместо благородства – злодеяния предков себе в заслугу ставим. Вот и испражнились пред рылами схизматов. Уперся лорд кулаками о парапет. Смотрел в заречную даль, словно не в Гильдгарде, а в родовом замке стоял. Словно видел пережитое. Тяжко вздохнул. – Ведь и нам в Хорстемптоне туговато пришлось. Так удержались, ведь. Сдюжили. Вот что обидно. Могли, могли же не пустить храмовников на берега Нодда. Ну, понято, на войне всяко случается. Где-то и удалось бы схизматам переправиться, так сколько бы дней прошло, сколько крови пришлось бы пролить. Саган успел бы полки собрать, всей силищей к границе двинуться. Вышибли бы басурман прочь за реку, накостыляли по первое число, чтоб впредь не повадно было зариться на чужое. А без храмовничьих легионов, ни орды байские, ни дружины варяжские уже не опасны. Про дикие кланы и говорить не стоит, грязной метлой вымели бы за болота. Ясен-красен. – Побагровел щеками полковник Приходько. – Одно дело – тактические пятачки, другая ситуация – захват стратегического плацдарма, выход на оперативный простор, овладение стратегической инициативой, со всеми, проистекающими отсюда последствиями. – Двадцать второе июня. – Скривился Сигмонд. – Вот, оно-то. – Кивнул чугунным лбом Приходько. – Фактор неожиданности, помноженный на всеобщее рас…, э-э-э, разгильдяйство. Лорд Хейгар во многомудрые, заоблачные блудословия не вникал, лишний раз убедившись: что Ангел Небесный, что витязь Небесного Кролика – несомненно земляками друг дружке приходятся. Коли можно так выразиться. Коли потусветье землей называется. Впрочем, эта немирская сущность соратников, вселяла уверенность. По солдатской сноровке смекал: став ратью на демона, полезно в союзниках иметь ангелов-воителей. Продолжил рассказ. – Могли отбиться, так соседушки, олухи царя небесного, все проворонили. Предупреждал я, гонцов посылал, грамоты писал. Все без толку. У кого на уме одни пьянки-гулянки, зенки залить да с девками непотребными блудить. У кого дела важные, неотложные – с лягавыми суками козу в поле загнать. Иначе, без той козы, охляет бедняга с голодухи, того гляди, ноги протянет. Иного хвори донимают, другой на авось уповает, мол де, кривая вывезет. А то, размечтался! Зло в бездну плюнул. Кулаками сжатым вздрогнул. – Не крепости пограничные, чисто курятники развели. Право слово – ровно петухи. Пока на дворе солнышко сияет, хвост распушить, пройтись гоголем, хохлушку потоптать, в дерьме поколупаться, дурным голосом с плетня повопить. А только завечереет, на насест взгромоздиться, под себя нагадить и дрыхнуть без задних ног. А там, хоть трава не расти. Хорек, лисица ли, все то без разницы. Жри кого ни попадя, кочан из-под крыла высунуть не соизволит. Пока не отгрызут. Дозорные, тоже хороши – пьянь да ротозеи. Ворон считали, галок ловили. В одном же замке, мало, что ворота не заперли, вовсе распахнутыми на ночь забыли. Вот и кумекай: дурость это или зловредная измена. – Заходи кто хочет, забирай что хочешь. – Скривился Приходько. – Вот, вот. – Подтвердил Хейгар. – Зашли тамплиеры в гости, словно в дом родной. Радушного хозяина отблагодарили по царски – ножом по горлу. Словно козлищу закадычили. Дочек прямо на коврах разложили, супружницу, в чем мать родила, по двору гоняли, закололи вместе со свиньями. Иначе было в Хорстемптоне. Помнили кланщики, как пристыдил их Сигмонд, среди белого дня, войдя в замок, никем незамеченный. Потому не только удвоили стражу на стенах, но по ночам переправлялись охотники на шурваловальский берег, приглядывали за храмовниками. Возвращались поутру с известиями тревожными. Собирались в прибрежных лесах тамплиерские отряды, в глухие заводи стягивали струги. Со дня на день следовало ожидать нападения. Ожидали не в безделье. Владельцы Хорстемптона миролюбию тамплиеров не верили, не верили и их клятвам. Потому замок укрепляли основательно. Старое чинили, новое возводили. Ратному мастерству учились сами и детей воинами растили. И вот час пробил. Возблагодарил сэр Хейгар своих предков за все ими сделанное, но на том не сблагодушничал, наоборот рьяно зачал возводить полевые оборонительные линии. По мирному времени нужды в них не было, скорее вред, от того без них обходились. Но впрок было многое заготовлено, хранилось бережно. Вот и пошло в дело. В речное дно вколотили острые колья. На сухопутье из толстых дубовых бревен выстроили тын. Пологие берега обкопали (эскарпировали – уточнил полковник Приходько), обрывистые закрепили обрубами. На подходах к замку вкопали ежи и рогатки, вырыли волчьи ямы, скрыто разместили снаряженные самострелы. У дорог засеки нарубили, расставили дозоры, к границам выслали конные разъезды. Словом, на славу приготовились встретить незваных гостей. Но это на сухопутье. И переправу перекрыли надежно. В лоб, хоть весь бы орден попер, не проломить. А как на реке быть? Своих лодок мало, и те больше рыбацкие челны – дубки да дощаники, не боевые лодьи. Лорд высокороден, да чужд гордыне. Позвал на совет тех искусников – плотника, кузнеца, что с Сигмондом нетопыря смастерили. Сидели, кумекали, скумекали таки. Исхитрились умельцы. Борта щитами нарастили, дабы прикрыть гребцов и воинов. На днище сколотили помосты, там разместились лучники.Помимо обычного кормового, на носу укрепили второе рулевое весло. Теперь не стало нужды долгими утруждениями поворачивать судно. Одной команды давлеет, можно двигать лодью что вниз реки, так и вспять течению. Испробовали судно, все остались довольны. – В экстренном порядке модернизировали наличествующие плавсредства. – Единогласно продолжили Сигмонд с Ангелом. А витязь, под полковничий хохоток добавил – «Тяни-Толкай». Все делали тайно, в старичном рукаве, от глаз тамплиерских высмотрщиков укрытом. Старались не зря, пришла пора – сгодились суденышки. Рано по утру, только небо светлеть начало, большой конный отряд храмовников на рысях из лесу вышел, двинулись бродом на ноддовскую землю. Скакали, уверенные, наглые. Позади торопились не отставать пешие туркополы, сопели, сквозь зубы хаяли стылость речную и скользкость дна. Порой падали, окунаясь с головой, порой кого-то сносило на стремнину, но перли гады. Чаяли нахрапом овладеть спящим замком, рассветную зябкость мечами разогнать, на пожарище обсохнуть, с бабами оторгеться. А фигушки-хренушки! Нарвались конские груди на подводные колья. Храпели, валились на спину, кровавую пену понесло течением. А за речным туманом, у самой кромки воды уже выстроились ратники хорстемптонские. Уже щиты в песок воткнули, уже луки изготовили. Ка-а-ак вшкварили! Дрогнули тамплиеры, обернули тылы, да и подались в отступ. Не раз и не два – три дня и три ночи пытались храмовничьи легионы перебраться на землю Нодд («форсировать водную преграду» – басил Приходько). Порой, даже, удавалось ступить на берег, только встречали хорстемптонцы незваных гостей не хлебом-солью – копьями да мечами вдоволь потчевали. Крепко секлись, ни с чем возвращались прихвостни Бафометовы на свою сторону. Одного раза, повезло схизме потеснить ноддовцев, да застопорилось у туркополов дальше дело. Укрепились ратники за палисадом (организованно отступили на заранее подготовленную вторую линию обороны). Держались насмерть. А сэр Хейгар, не лыком шит, изрядно в мастерстве ратном поднаторел. Припрятал в ближайшем лесочке конных кланщиков. Как завязли тамплиеры у тына, как гурьбой скопились, так ходко выскакала сотня. Да с разгону в толпу! Коли-валяй! Многих бойцов и сержантов не досчитались братья-рыцари. Многим пришлось побрести Валлгальскими болотами. Попробовали тамплиеры на лодках переправиться, как на перерез из неприметного старичного рукава выплыли невиданные суда. Им что вперед, что назад, все без разницы. Весельщеков не видно, у стрелков разве одни шлемы островерхие над щитами отблескивают. Познали тамплиеры мощь самодельного флота хергарского, забудут не скоро. Разгром случился небывалый. Только радости от этого Хейгару мало. Ведь и с права и с лева у соседних лордов броды не охранялись. Вошли храмовники в ноддовские замки, словно в родные тампли. Вошли, силы собрали, направились в глубь королевства. В сложившейся ситуации глубокого флангового прохода противника и угрозе полного окружения (так охарактеризовал Ангел небесный положения Хорстемптона), пришлось людям сэра Хейгара поковать пожитки, да и уходить на Гильдгард. – Подери меня Бафомет, но не легко нам далось сюда добраться. Обоз тяготил. То плелись шагом, то на рысях скакали. С боями прорываться приходилось Многих по дороге потеряли. Вихрем налетали конные разъезды. Отбивались Кровь лили. Своих хоронить не успевали, про схизматов и речи нет. Все воронью достались. Перемешалось грешное с праведным. Где свои, где чужие, разобрать сил нет. Чья кровь на клинках – одному милостивому Бугху известно. Одним его помышлением удалось нам до твоих, пэр Сигмонд, знамен добраться. По тому твердо полагая – коль угодно стало небесам, в эту черную пору, сохранить животы наши, то есть тому высшее предназначение. Стало быть нити наших судеб у стен Гильдгарда свиты. Поелику порваться им здесь суждено, безропотно изопьем чашу сию. Предаемся в руки твои, пэр Сигмонд, витязь Небесного Кролика. Властвуй и направляй на рать, на сечу, на путь в Валлгалу. Гордый сэр рыцарь Хейгар, лорд Хорстемптонский, потомок сподвижника принца Кейна, преклонил пред Сигмондом колено, осенил грудь светлым знаком тригона. Очей не отводил. Глядел твердо.* * *
Кто уж вовсе категорически не смог придумать себе занятия вне стен конторы, типа наружного наблюдения за уличной путаной, чьи половые связи могут привести к намерению измены демократическим ценностям, конспиративной встречи с глухим и незрячим сиксотом пенсионного возраста или изысков в архиве пол века назад снесенного кладбища, те завалили свои рабочие столы эверестами папок и сидели тише воды, ниже травы. Старались дышать нешумно. Сотрудников можно и даже должно понять. Скажите, на милость – кто возжелает сменить уютный климат цивилизованного Брюсселя на снежные поземки Шпицбергена? Кто по доброй воле променяет аромат явочного кафе, на портяночный смрад караульного помещения? Теннисные корты, бассейн и джакузи (исключительно ради поддержки формы) на немилосердно продуваемый гиперборейским вихрем дощатый сортир? Таких дураков найти затруднительно, паче в среде интеллигентных, порой даже рафинированных служителей народовластной безопасности центрально офиса. – Босс не с той ноги встал, – шептались секретарши и закатывали глазки. Суть дела, конечно же, заключалась отнюдь не в бабкиных предрассудках. Просто Зиберович ознакомился с последними известиями из ОПП-9Х, перелистал донесения прошлые, припомнил «Сагу об вислоухом кролике» и впал в тихую ярость. Мондуэла он ненавидел. Субтильный, правопослушный генерал вовсе испытывал зависти к голубоглазому атлетическому каторжнику. Мойшу Рувимовича ни в коей мере не волновал гигобабловый финансовый актив означенного Мондуэла. По большому, гамбургскому счету, Зиберовича ни в пень не бембало – повесился бы Стилл на ближайшей осине (вербе, акации, липе, греческой смоковнице – нужное подчеркнуть), подался бы в букмекеры или в президенты. Генерала до корней плешивых волос доставало другое. Вот он Мойша Рувимович Зиберович вынужден среди клоаки урбанистической благости заминать проблемы, вовсе им не созданные. К примеру. Три сотни лет назад сборище ублюдков вознамерились немножечко срубить деньжат. Снарядили судно, отловили в нижнекакадусских джунглях гуталиновых аборигенов, да и потащились с ними за три моря на Треклятоситинскую ярмарку. Чтоб им утопнуть! Так не утопли же. Наоборот удачно сторговали живой товарец таким же дятлам. Бородатым, курящим, с плетками в руках. Те бородатые, тоже зашибить деньгу не прочь оказались. Приставили свои покупки к хлопковым кустикам. Да пребудет с ними всеми африканский леший! Пусть бы отлавливали, пусть бы продавали, пусть бы покупая приставляли, пусть бы отловленно-проданно-приставленные гуталины у кустиков горбатились. На благо развития общественного прогресса и всеблагой индустриализации (производство порохов) выдавали нагора белое золото. Так нет! Нашелся умник и, с пьяных глаз, всех напарил. Немного перестрелял бородатых курильщиков, пожевал коки, да и накалял биль-маляву о правах. И тут такое началось! Потомки живого товара оборзели, старорежимную ксиву всем в морду снуют, о своих пресловутых правах ором орут, самовольно нареклись какадусо-америкосами и давай чудить изголения. А права в их понятиях суть примитивны – безвозбранно блудить с пра-пра-правнучками бородатых, употреблять алкогольные напитки от пуза и ширяться до полного отпаду. Еще, ясен-красен (тьху, ты, Приходько не к месту припомнился) гадить где ни попадя и по мелочи совершать разбойные нападения. Все довольны, все смеются, только Зиберовичу маяться. А тем временем Стилл Иг. Мондуэл, ети его налево, взял, да и слинял из этого бедлама. Да линяй ты из супер надежного Синг-Синга, что до этого Зиберовичу, пускай менты ментам с погон лычки сдирают, наше дело – сторона… С таким то баблом, покупай Стиллушка, островок в теплых морях. Строй трехэтажное бунгало при намытом пляже с видом на любимый нижнекакадусский пейзаж. Покуривай «Самца», пей ряженку и балуйся на песочке с куртизанками. Зри все демократии, равно и деспотии в глубинах загоревшего ануса. Ан нет. Слинял, поганец, в глухомань средневекового континуума, курит самосад и сожительствует с тамошней мелкой феодалкой. И побоку все животрепещущее. Что международный терроризм, что исламский экстремизм, что коричнево-красные бригады, проблемы сексменьшинств, разборки наркодиллеров, проделки папараций, перепроданный политикум… Эх, о чем говорить! А за ним, в края иномерные, другие разгильдяи лыжи наострили. Злостный невозвращенец полковник Приходько. Дышит озоном, пьет все что горит, любит все что шевелиться. В гробу имеет и дисциплинарный устав и все постиндустриальные коллизии. Следом бандитик Фартовый намылился. Свое мутит, судя по доносам, дослужился до генеральского чина, но метит повыше. Сучий потрох! А девочка-недотрога – Даймонд Пен-Алмазное Перышко-леди Диамант, она же Скорениха и вовсе обнахалилась. Мало ей тут хахалей было. Так поди ты, на экзотический экстрим нахалку потянуло. Там, в ООП замуж за крутенького выскочила, завела мужичков деревеньку, да понемногу их того… Даже не понемногу, а ускоренными темпами сильный пол портит. Всех от мала до великих рассадила по клеткам. Блондины – на право, брюнеты – на лево. Выходи по одному! К исполнению фрикций будь готов! – Всегда готов! Каждому на родные пенаты плевать с высокой колокольни, чихать, сморкаться и сопли растирать. Одному генералу маята. По что Зиберовичу такая доля горькая? А не послать ли всех?* * *
Suka! Padla! Lyarva! – Леди Скорена пантерой металась внутри личных походных апартаментов. Рубила мечем все что под руку не попадя. Пинала обрубки. А за стенами роскошного шатра тряслись в страхе прислужницы. Ужасен гнев госпожи, ей душу людскую вынуть – что воды глотнуть. Да не смерть страшила. Пообвыкли. Все под звездами ходим, всем черед придет. А с такой госпожой может и лучше, чтоб скорее свершилось, все ж меньше мучаться. От иного дрожь била. Страшны колдовские заклинания, за тонким шелком творимые. Не иначе зовет леди силы потусторонние, нелюдские, бесовские. И силы эти, куда страшнее пыточного колеса. Бледнели и стражи у полога входа. – Ведьма. Чисто ведьма! – Думал каждый. Привычный к подчинению, молчал. Готовился к худшему. Побуянила Алмазное Перышко, малость угомонилась. Плюхнулась в недополоманное кресло. Потянулась за кувшином вина. Чудом тот уцелел, а может и нарочно приберегла его хозяйка. Иначе слуг звать, хавальники постылые лицезреть. Видеть кого бы то ни было желания не имелось. Мутило от рож людских. Желаний не имелось. А ведь день, казалось бы, так славно начинался. Вопреки запрету Локи на вольную охоту (плевать леди Диамант на все приказы, тоже мне, командир гребаный) повела Алмазное Перышко свою сотню пустить кровь ноддовцам. Пофартило. Недолго скакали. Наткнулись на большой отряд беженцев. Впрочем – какой там в задницу отряд. Поселяне с телегами, козами, телятами, бычками и хрюшками. Хоть крепкие мужики, да в бою дерьмо-дерьмом. Простота сыромятная, рвань огородная. Зря вилами тыкали, серпами кидались, цепами махали. Скореновских дружинников таким не проймешь, вреда не доставишь. И не было поселянам ни милости ни прощения. Кровь мерили не пинтами – бочками лили. Славно порубали всех. И малых ссыкунов на копья надели и старых пердунов к праотцам спровадили и баб поросых в капусту расшинковали. Никто не уцелел, хрен им в рыла! Не дали, блин, не дозволили. Сама леди Диамант собственноручно шестерых мужиков зашибла, парочку малолеток укокошила, клинок досыта насытила, душеньку распотешила. Оттащилась до отпаду, до коликов утробных, до лепоты влагалищной. Порешила лапотных, да с десятком обережных ускакала в лагерь. Сотня не торопясь, дабы зря скотину не морить, следом потянулась. Шагом, вразвалочку плелась. Так в поле и осталась. Один только гридень примчался. Со стрелой в заднице. Гильдиной стрелой – приметные у нее, сучки, стрелы. Ясеневые с белыми, ить, холера, лебедиными перышками. Специательно, зараза рыжая, скореновца пощадила, дала уйти. Ей, леди Диамант весточку послала. Так, чисто для прикола. Значит, ехали шагом, не озираясь, не хоронясь. Песни орали. Доорались. Почитай, под самым лагерем, напоролись на засаду. Встречала Гильда давешний обоз, всю красоту, от быдла оставшуюся, имела радость приметить, да со злобы и ломанулась вдогон. Навалились со всех сторон, злые и умелые. Жаркая вышла рубка. Скореновцы строй смыкали, дрались отчаянно. В безнадежье прижатых крыс. Смекали – после утренних геройств пощады не ждать. А гильдгардовцы пуще ярились. Наседали. Ох, как наседали! Горечь пыли ковыльной, сладость крови теплой, звон стальной. Поминальный звон… Так обережные – дружина отборная. Голыми руками не взять, шеломами не закидать, дубинами не затуркать. Может отбились бы. Может подмоги б дождались. Может гильдгардовцам воронье питать случилось бы… Так чертова Гильда, на своей проклятущей свинье прямо центр проломила, строй раскурочила и давай куролесить, suka blyd, направо, налево. Четверых гридней кнуряка прямо с лошадьми завалил, как гнилую репу потоптал, кобылам брюха распанахал. Чтоб ему пусто стало! А девка лупоглазая, пятерых стрелами достала, и шестому в очко влепила. Вот, блин и расклад выходит. Она, леди Диамант рейнджер и киллер полдюжины каких то худосочных колхозников, придурков лапотных замочила, ну там еще парочку сопляков, так они и вовсе не в счет. А лярва деревенская кругом бегом девятерых с половиной урыла. И каких девятерых – обережных, псов войны к потасовкам натасканных, лихих рубак. Западло Алмазному Перышку. Надо же такой невезухе случиться! Надо же было в лагерь погнать, сотню бросить. Во, было бы клево, с гильдгардовцами схлестнуться, в клочья разодрать. Свинью отловить, живьем обсмалить, девку Сигмондову пацанам на колхоз отдать, чтоб хором на конюшне драли. В хвост и гриву. Хоть может и не стоило бы так. А вдруг прошмандовке по кайфу покатит? Пургу несла Алмазное Перышко. Дурку гнала и втыкала что самое себя накалывает. Усекала, сучка – днесь пофартило ей редкостным макаром. Карта выпала везушная, пруха выкатилась, шара, бля. Приспичило, только месиловка кончилось, бегом, сиречь во весь опор, ломануться в лагерь, какую рабу в перинах разложить, да и оторваться по полной. Опосля мокрухи полюбляла Перышко такую вот развлекаловку учудить. Расслабиться в натуре. Да, рейнджер Перо варианты просчитывать обязана. Учил ее сержант-инструктор Стилл Иг. Мондуэл. Учил хорошо. Учил на картах, на полевых занятиях. Тактико-специальной подготовкой муштровал, разным рукопашным примочкам тренировал. Потому скумекать без проблем: рыжей шалашовке кой чему у своего ненаглядного поднатореть было время. Приведись обеим столкнуться морда к морде, один на один, фейс-о-фейс – тут бабке надвое гадать, кому ласты сворачивать, кому в Сочах балдеть. Только у шмары рыжей в рукаве туз козырный занычкован – грязная, вонючая свинья Малыш. Бифштекс нежареный, ветчина тухлая, щековина прогорклая, ети его налево! У самой то Диамантши коняка элитная, импортная, эксклюзивная, можно сказать. Специательно к бою надроченная, на махач вышколенная. Большие бабки заломил фарцовщик, и не зря Скорена бабло отвалил. Расщелкался без базаров. Торгаш не развел, фуфла не впарил. Товарец экстра класса. Ходовые качества – выше крыши, приемистость – обалдеть и не встать. Рубится, что с конями, что с людями – сопли летят, мозги догоняют, кишки следом ползут. А, хренушки с окороком шерстяным тягаться! С ним, с кнуром не чиканым, и битюгу, что в Морской Жемчужине биндюгу на Привоз прет, облом выйдет. Свинтюган бугая завалит, не взбзднет, падла клыкастая. Копыта веером, хвост трубой, рыло в марафете. Жопа в смальце. Ясно унтер-сержанту, что диспозиция складывалась вовсе не в пользу скореновской зондер команды. Отнюдь. И с ней, Диамант, эйфория от легкой, никчемной победы, херовую хохму сы/грала. Отряд в походном строю. Ни боевого охранения, ни дозоров, ни авангарда, ни арьергарда. Колонна на марше крайне уязвима. Помнила это она? Помнила. А меры предприняла? Хренушки! В Нижней Какадусии за нее решали вышестоящие командиры. Стилл решал. Стилл Иг. Мондуэл. Черт блондинистый. Холера синеглазая. Идолище поганое. Ненаглядное. Блядь неизбывная. Стилл… Стллушка… Вот сержантова ученица новенькая, шалава пустобрюхая, все законы тактики со стратегией в жизнь претворила. В жизнь – это как кому. Регламенты, сука рыжая, блядво подзаборное, привела к исполнению в точности. По уставам и инструкциям, согласно прилагающейся документации. Словно на штабных учениях: зачет сдал, зачет принял. И одни трупы. Вонища, волкам поживная, она же, по науке – статистика. Потери в наступлении, в обороне, в затяжных боях и кратковременных стычках – генштабистской наукой исчислены, измерены и выверены до сотой процента. Мертвецы учетными графами распределены, по колонкам разнесны, по строкам обозначены: дебит, кредит. Выходит БАЛАНС. И следом ВСЕ. Все в ИТОГЕ списано. Suka! Blyad! Муторно, ох, как муторно. Blyad! Все не так! Все не так! Все, все иначе на том свете было. Вовсе все, все не так. Suka, padlo, blyad, не так! Мать тою, в веру, бога, душу, в плесень гробовой доски и писк ягнят! Blyad! Ну, ну не так было в джунглевых распадках нижнекакадусской сельвы. Не так, вlyad! Там была пальба. Орудийная контрподготовка. Настильные очереди пулеметных расчетов. Прицельные хлопки снайперских винторезов. Фланкирующая подлость отсечных позиций – в бок, в ребро, в печенку. Прожорливая зыбкость москитных болот. Трепетная недотрога минных полей. Берега тухлых речушек, как шрамы эскарпы. На поясах ОСНаза скальпы. Колючка с волчьими ямами и осколочными фугасами. Заградогонь и заградотряды. Ни шагу назад! По-пластунски вперед! Перебежки, переходящие в ярость штыковой свалки. Рукопашка и гранатная контузия. Без вести пропавшие санитары. Оглушенный командир волоком тащит бойца в спасительную тошноту дымящейся воронки. Спасибо тебе, Стилл Иг. Мондуэл, сержант-инструктор особого батальона спецназа. Стилл… Стиллушка… Блядь неизбывная. Холера синеглазая. Там, в глухомани затерянного богами мира, в забытой учителя географии мангровой провинции, там мы стояли спина к спине и паскудное древо конджубаса ловило нижнекакадусский свинец. До сей поры цельнометаллическая оболочка древесину паскудит. Не хотят столяры распускать конджубас – сталь наших душ крошит титан пилорам. Сорное дерево. И мы сорняки. Подлежим исполатии. Какого хрена!? Стилл? Стиллушка, родимый, ненаглядный, где Ты?! Где? С кем? Почему? Где мы потеряли спарку? Зачем, где, в каких валлгальских туманах нуль-транспортировки у нас отшибло сродство плеча? Почему, зачем, какого хрена? Какого хрена путевые указатели развели дороги нашей судьбы? Какой, бляха-муха, ветер унес наши мечты? Где? На какой такой развилке случайностей, стохастика реальности осилила детерминанту определенности? Какой блядский расклад разложил императивы по категориям? Подтасовал, заломил, передернул? – Стиллушка, родненький, где Ты?! – Где? Где, а во де где. С первого раза догадаться – во Гильдгарде де. Рядышком. Со своей Гильдочкой. Дурочкой пользованной, сучкой перетраханной. Псами войны отмаханной, кнуром изъежженой, царюганом обласканной. И, вот эта, баксовоглазовая стерва, лордова лярва, подстилка зэковская все опаскудила, свое не протямила. Подставила Перышко. Грамотно выполненная разведка, стремительный марш-бросок, скрытая концентрация сил. Внезапный, массированный удар тремя подвижными группами по сходящимся направлениям, окружение противника, расчленение и последующее полное уничтожение. Под корень. В дрянь грязь и мразь. Кишки по валунам размазала, соплями растерла. Кому головы в кусты, кому на груди кресты. Все, blyad, по науке, по правилам, blyad, по понятиям, blyad, отработала. И перо в задницу. Что бы Перышко Алмазное призадумалась о делах своих стремных. Вот и свезло. Ох свезло, blyad, что сдристнула вовремя, в самый раз, тютелька в тютельку. По другому раскладу, огребла бы по полной программе, и не Малыша свежевать – светило самой леди Скорене под свинячьими бивнями корячиться. Во лопухнулась! Это и доставало. До самых, холопьем излизанных, пяток доставало! К вечеру в шатер приперся Локи. Злой как собака. Крупно поцапались. Да на кой ляд этот Локи! Проку с него, как с мужика хрен да ни хрена. Ориентация видишь ли! Дура, ох дура! Не ради же этого фраера приголубленного, шушеры отмороженной, чма болотного, линяла Алмазное Перышко с большой и малой родины. Сквозь кровь и сопли, огневые и половые контакты прорывалась в сраку гребаную ООП-9Х. Сквозь измены и подставы, сквозь баланду зоны и навороченные понты накрученных саун. Через приморочки обдолбаных педофилов и мазохистские изголения психоаналитической анальности изыскивала дорогу в край милого друга. И такая, срань господня, облома случилась! Попозже заявился дражайший Скорена. Пьяный, натраханый и доставучий. Его, пинчера мокрожопого, хвала Бафомету, Аллаху и старухе Изергиль убраться нахер трудов не составляло. Только побуревший клинок показать. Мигом слинял. Сученыш. Спровадила благоверного. Меч выбросила, винища нахлебалась, пластом свалилась на фешенебельную койку. Разревелась выпотрошенной белугой. Вспоминалось недавнее. Долго, ох долго пересиливала себя леди Скорена. Как-то не удержалась, послала витязю Небесного Кролика записку. Не простую – золотую табличку, нижнекакадусский кодом процарапанную. И дождалась. Приехал. Сам один прискакал. Не побоялся. Впрочем всегда таким был. За то Даймон Пэн и любила своего командира – Стилла Иг. Мондуэла. Круп о круп ехали шагом, пока не посветлело на востоке. Да сколько той летней ночи! Мигом пролетела. Молчали. Только к рассвету натянул Сигмонд поводья. Остановился. – Прощай, солдат. Поворотил коня в сторону зари. К своей ненаглядной, небось, намылился. – Сержант, это из-за рыжей? – Решилась спросить. – Не рыжей, а бронзово-золотой. Из-за нее то же. Только, боюсь, главного, тебе с твоим бандюганом не уяснить. Видишь ли, существуют принципы, да и присяга, она только раз дается. Впрочем, зря это я… Прощай. – До свиданья. – Только и могла произнести – слезы душили. Мондуэл обернулся. На лице увядала утренняя свежесть. Проступала, такая знакомая по кровавым туманам джунглей, безучастная изморозь пустоты. – Не рекомендую, солдат. Место для свиданий не самым удачным станет. Лучше – прощай. – И дал шпоры коню. И вот эта бронзово-золотая стерва сегодня так опустила Золотое Перышко! Сочтемся. Blyad буду, сочтемся! За нами не заржавеет, приведение сусальное, дура мельхиоровая! Ветеран боев в Нижней Какадусии, орденоносный унтер-сержант ОСНаза, киллер по кличке Алмазное Перышко матерно хлюпала носом, измозоленной ладошкой размазывала по щекам слезы.* * *
Гильде принесли портрет бесноватой Диамант, в замужестве леди Скорены. Долго разглядывала его сенешалевна. – Стерва. – И выбросила миниатюру прочь, в проем окна. Чтоб о мостовую ударившись, разбилась. На сонмы мелких крупинок расшиблась, ветром прочь унеслась. Выбросить можно все что угодно. Разбить что попало не трудно. Стереть из памяти сердца, вот это посложнее. Нет, Сигмонд словом не обмолвился. Не болтлив избранник сенешалевны. Молчалив, как герою подобает. Не бахвалится о ночи Грауденхольского замка и о прогулке вурдалака помалкивает. Крысьего Хвоста не припоминает. Сигмонд, Сигмондушко. Суженый, родимый, неизбывный. Ангел голубоглазый. О многом, ох, сколько о многом молчит витязь. Герцог или король иного мира. Про то, свое давешнее владычество, никому, даже ей, своей наперснице, не поведает. Знает Гильда – случались у родного бабенки. Обязаны были случаться. В том деле житейском горя нет вовсе. Да хоть тут, в замке ими отстроенном, отбанился бы с какой приблудшей гуленой, разве пятнышко парчовый камзол портит? Куда пылинке аксамиты паскудить – сдуть, метлой вон смести, напрочь забыть. Родник не заплевать. …Леди Диамант… Проблядь шикарная. Стерва стриженая, подстилка скореновская, умница заоблачная, дура великосветская. Откуда принесла, тебя нелегкая? Вестимо откуда – из краев друга милого. От туда. Больше неоткуда. Сердце зябнет. Туман по душе стелется. Ядовитым аспидом ползает. Рысиными когтями царапает. Волчьим наметом перси топчет. Там, в краях далеких, была Диамантша витязю не сестрой, не другом, не сотоварищем. Была она… Нет! Не была! Не могла быть. Не должна была быть! Сигмонд, Сигмондушко. Суженый, родимый, неизбывный. Ангел голубоглазый. Все то у нас хорошо, славно сложилось, ладо мое. Бок о бок пробирались дебрями Блудного бора, Сатановскую пустошь миновали, сквозь варяжские хирды прорубились, меж холмами тропу костями засыпали. В горном распадке утренняя заря обоюдной клятве внемлила и восходящее светило озарило нашу стезю. Все-то ладно. Да горюшко одно – нету нас дитятки, сыночка, кровинушки. Наследника славы родительской. Приемника доблести отцовской. Надежды ныне и присных гильдгардовцев. Сигмонд не попрекает. Виду не кажет, как горько ему. Косых, лукавых взглядов словно не замечает. К нушничаниям глух, ухмылкам королевских лизоблюдов внимания не придает. Славный в рати, привычно боронит друга, своей груди не щадит. Так и дома – все невзгоды богатырскими раменами выдюживает. Непосильное сносит. Доколе осилит? – Это, – говорит, – мое упущение. Не принял во внимание негативное влияние нуль-транспортировки на репродуктивные функции организма. Не учел последствия межконтинуумого переноса, прости великодушно. Сигмундушко, в чем прощать? Кого? Когда сопливая девчонка, измордованная бесчестием, на гнилой соломе, вымоленным усердием бабки-повитухи, утеряла всем женам присущее. Пустобрюхую козу на живодерню тащат. А вот эта Стекляшка треснутая, кошка течная, тварь сыроядная, в способности наплодить помету сколько приспичит. Ох, схлестнуться бы с нею, сукой подколодной. Один на один. Морда к морде. Меч на меч. В зенки ее бесстыжие разок взглянуть, а там, будь что станется! И банша мне не сестра! Suca! Padla! Lyarva! Но молчит лорд. Не смеет и Гильда ворошить запретное. Одною ночью Сигмонд коня оседлал, в тревожную степь подался. Куда, зачем? Замковой челяди невдомек, кланщикам неведомо. Сам, один ускакал. Ингрендсонам дома остаться повелел, из них правды пыточными щипцами не выведать. Поутру вернулся. Счастье, что цел-невредим. Однако хмурый приплелся, осунувшийся. В глазах пустота непросветная. На челе морщина, вчерась не было. – Сигмондушко, родненький, с кем Ты? Крепко грустилось Гильде. В думах ли криком кричала, в слух ли шептала. Не заметила, как в палаты витязь вошел. За плечи обнял. – С тобою, Гильда. Бронзово-золотое чудо мое, неизбывное, зеленоокое. Так сказал. Или почудилось? Леди Гильда скинула золототканое платье, старательно облачилась в боевой доспех. Мечи поправила, лук натянула. Колчан за спину закинула. – Нет уж-ки, повелитель мой, властительный лорд Сигмонд, витязь Кролика Небесного, сэр рыцарь и пэр Короны. Я, высокородная дщерь сенешаля, названная сестра короля Сагана, клянусь: от сей поры с тобою неразлучна буду. И в радости и в горе, и на честном пиру и на битве смертной рядышком прижмусь. На пуховых ли полатях нежиться, во сырой ли земле тлеть – все едино. Только рядышком. – Быть по сему. – Тверд Сигмонд в слове своем. А глаза, глаза то, небесной лазурью исполнились. Сатановский Вепрь Короны терся щетинистым боком о сапоги хозяев, довольно прихрюкивал. Хижие поросячьи зенки скрывала волосня ресниц. Ингрендсоны взяли на караул. – На обед предлагаются пареные раки. – Торжественно сообщил управитель.* * *
Зрелище было мерзкое. Один из шаманов совершенно одурев от собственных воплей, обернулся спиной к городу, нагнулся, свесив непристойность гениталий, выставил вверх голый зад. Противнейше им покручивал. – Великий Бугх! Какая нечисть! – В сердцах вскричала Гильда, привыкшая, что даже одних брюк мужчине мало, следует еще и кильтом прикрыться. – Да что же это за такое, Сигмонд! Сигмонд оценивающе присматривался к трясущемуся седалищу. Дистанция оказывалась подходящей. Достал свой чудесный лук, положил стрелу, прицелился. Крутящийся наконечник тяжелой стрелы с чмокающим звуком ввинтился в срамную плоть. Истошно, теперь уже от нестерпимой боли, завопил охальник, когда трехгранное острие прорывало брюшину, и проходя насквозь, выволакивало на землю намотанные на древко кишки. Взвыли озлобленные шамановские единородцы, кинулись к стенам, выпуская тучи стрел. Только короткие их луки, действенные на лесной охоте, негодны в сражении. Бъют не далеко, да и стрелы с костяными наконечниками, на излете, не вредят латникам. А вот ответный залп с городских стен убийственным градом обрушился на открытые тела. Попадали в траву пронзенные сталью дикари, смертные крики огласили окрестности. Испугано скуля, лесные кланы кинулись к родному убежищу, под деревья. Под густую сень спасительности ветвей. Со стен их бегство сопровождал смех и улюлюканье горожан. Только Сигмонд оставался мрачен. – Еще натерпимся мы с ними беды. – Сказал Гильде. – Больно уж их много, чертей древесных. Понятное дело, быдло древесное из рощицы выкурили, на луг оттеснили, там всех и посекли. Головы поотрубали, на колья насадили, окрест града расставили. Ради наглядной агитации – не сговариваясь обозвали средневековое действо Сигмонд с Ангелом Небесным. Рощицу, во избежание, сожгли. В городе ликовали. Для многих расправа над дикарями была первой победой, первым отмщением. Кровью супостата смывались обиды, затирался позор бегства, удобрялись ростки надежды. Особо лютовали грауденхольдцы, позже, по кабакам неуемно бахвалились, да и перепились в дым. Умные же, кому прежде довелось на клинки басурманские потроха наматывать, угрюмо мечи правили. Готовились к делам нешутейным, к боям грядущим. Разумели – сегодняшнее всего только запев песни Великой Битвы.Глава 6. На поле Рагнарарском
И подступили вражьи орды к твердыне Сигмондовой. И были бесчисленны рати их. Как писалось в хрониках Кролико-Предтечинской обители:«… тогда исполнились аспиды нечестивые греховной гордынею, исполчилися на лорда Сигмонда, Витязя Небесного Кролика. Сами всею силою пошли ко Гильдгарду. Увидев град Сигмондовый, Темплариорум, самозвано именуемый себя Великим Магистром Вселенским, был поражен его красотой и величием и не мог надивиться красоте оного. Размерное течение полноводной реки, зелень соседних дубрав, сверкающие главы храма. Бронзовогласный благовест над зубчатыми стенами и гордыми башнями. Объехали схизматы стены и расположились лагерем на видимом расстоянии перед Красными воротами – бесчисленное множество воинов вокруг всего города. Начали готовить леса, и пороки устанавливали до вечера, а на ночь поставили тын-ограду округ всего города. И начал Локи метать пороками камни на полтора выстрела, а камни могли поднять только два человека. И били они в стену безостановочно, днем и ночью, и пробили стену у Синих ворот, а возле прочих – у Красных, Желтых и Зеленых не поддались заплоты[12], заворины[13] не растрескались. Заполнили нечестивцы ров свежим хворостом, и так по примету подошли к пролому. В проломе вои Сигмондовы ожесточенно сражались, и были побеждены неверные и не вошли схизматы в город. А горожане с облама[14] подошвенным[15] боем губили супостатов, лили на головы кипящую воду. С заборалов[16] стрелы пускали, катки с раскатов скатывали[17]. И минула ночь и стало утро кровавыми зорями. Черные тучи от Блэки-Рока плывут, а в них злобятся синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами калеными! Дети бесовы гильдгардские полки обступили, ором поле перегородили, копытами мураву затоптали. Бывали рати, полки бывали, а такой рати неслыханно. С зараниа до полудня летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя на поле Рагнарарском».[18]
Последние комментарии