На маленькой планете [Владимир Никонорович Мирнев] (fb2) читать постранично

На маленькой планете

РАССКАЗЫ

УЛЬЯНА

I

Уля думала о письме, полученном три дня тому назад от бывшего мужа.

Каурая низкорослая лошаденка медленно тащилась рядом, пока не застряла в колдобине, а потом долго дергалась и никак не могла вытащить бричку… Но вот лошаденка напряглась, и бричка, рипнув передком, покатилась по стерне.

По полю один за другим торопились комбайны, от них волнами поднималась пыль: косили пшеницу. Уже был конец августа, колхоз запаздывал с уборкой, и в холодном погустевшем запахами воздухе днями и ночами над проселками и лугами висела, не оседая, пыль. Комбайны ширяли белыми столбами прожекторов по темному воздуху, высвечивая изжелта-красноватую, бугрящуюся от ветра пшеницу.

— Здорово, теть Уля! — крикнул Вася Шарик, поравнявшись с бричкой, и остановил свой комбайн. Он спрыгнул на землю; вслед за ним сошли командированные комбайнеры и направились ужинать к бричке. Уля открыла флягу и стала поливать каждому на руки.

— Спасибо, — говорили они, стряхивая воду с рук, прежде чем взять полотенце.

— Не за что. На здоровьице. — Уля в черном пиджачке и белом платочке, в больших кирзовых сапогах выглядела совсем подростком, а мужики в темноте казались высокими, громоздкими, и только Вася Шарик, неловкий скуластый парень, был небольшого роста.

— Теть Уля, я выдохся, — сказал Вася. — Давай будем жрать?

— Поспеете. Ночи, они длинные, — ответила Уля. — Скоко вас, мужиков-то, — покачала головой и тихонько рассмеялась: — Ой, что б я делала, будь вы мои сыновья? Ведь пропадом пропадешь! Каждого, считай, нужно накормить, сварить ему, мужику, нужно обязательно, не будет он есть всякое, а постирать нужно, а постельку убрать, а третье, а четвертое, а пятое… Это только подумать!

— Теть Уля, с чего такая болтливая? — спросил Вася.

Уля расстелила мешковину, поставила на нее миски, высыпала из мешка хлеб и яблоки.

— Какие вы, мужики, — сказала она Васе. — Вам только подавай побыстрее. Вон пока погляди на небо, чем на стол-то. Там судьба твоя: сколько светил больших слева от руки, жди столько детей.

— Я детей не хочу, — ответил Вася, садясь возле расстеленной мешковины. — Ты вот не захотела?

— Я, Вася, письмо получила, — неожиданно тихо сказала Уля, сказала и осеклась, уставясь на Васю, так и застыв с миской в вытянутой руке.

— Какое письмо? От родни, что ли? Эка хвастанула, я вон сам получаю сколько их?!

Уля получила письмо от бывшего мужа еще третьего дня. Она очень переживала и не верила написанному, а писал он, что жена его умерла и он не сможет найти для детей лучшую мать, чем Уля, писал даже, что не забыл ее доброту и ласку, что его постигло еще одно большое горе: умер самый старший сын. Жалость одолела Улю. Целыми днями ходила она сама не своя. Прошел двадцать один год, как Иван ушел от нее, а на Улю нахлынули какие-то странные, забытые уже ею мысли и чувства, и от этих мыслей, от воспоминаний и жалости ей было нехорошо. Стыдилась их Уля и не могла понять себя. Стало казаться, что кто-то притрагивается к ней, стоит за спиной или что в сенях кричит ребенок. Она вздрагивала, лежа в постели, и долго не могла успокоиться, и безуспешно старалась избавиться от этих мыслей.

— У нас везде родня! — продолжал громко Вася. — Везде. И за границей. Ну и что? Пусть живут на свое удовольствие. Вот я, к примеру, два года назад был в армии, а переписывался с одной немкой. Говорит, давай будем братом и сестрой? Пусть, отвечаю. Мне-то что? Ни жарко ни холодно. Я солдат. А солдату много надо?

Вася говорил, а Уля внимательно глядела на него, но думала о своем. На Васином комбайне горели прожекторы; в их неярком свете неестественно высокими выглядели комбайнеры, от них падали длинные, изломанные тени; все мужики сидели на стерне вокруг расстеленной мешковины, а один ел стоя, и Уля, глядя на говорившего Васю, косилась на тень, падающую от стоящего, и пугалась этой черной изломанной тени.

Какие они, эти чужие дети? Уля не имела детей, Муж вернулся после войны и прожил с ней год, а потом уехал к фронтовой подруге в Орел. Уезжая, он не ругал Улю, как делали другие, не бил, не забрал ничего из вещей. Хорошо запомнился ей молчаливый отъезд мужа: молча оделся и молча побрел на большак. Уля тогда плакала и страшно испугалась этого. Она долго и верно ждала мужа, а он уехал. Обманул! В прошлом году Уля получила первое письмо, в котором Иван спрашивал, как живет, замужем ли, забыла ли его? Теперь понятно, почему спрашивал. О письме Уля никому не сказала и все собиралась сжечь его или разорвать на кусочки; часто брала письмо и долго глядела на неровные строчки, гадая, какой получилась бы у них жизнь. А в глазах дрожали слезы. Она не могла понять, от жалости ли к себе плачет или от обиды на мужа.

«Почему плачу, ведь все