cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Солнце катилось в гору, малогабаритный автобус чихал и конвульсивно дёргался, многоголовая толпа пассажиров угрожающе колыхалась над счастливчиками, что тихо потели на сидячих местах. Ах, июнь, всем надо за город…
Я оказался из условно счастливых, а потому несчастные давили на меня физически и морально, жарко вздыхая над моей низко склонённой головой.
Глаза поднимать я не собирался: смысла-то созерцать полные укоризны лица двух притиснутых ко мне дородных тёток, гружённых сумками, сумочками и сумищами? Телефон разрядился, и развлекался я тем, что уворачивался от качающейся руки, явно тёткам не принадлежащей (раздавили они, что ли, её хозяина?).
Рука была толстая, волосатая, в синеватых разводах татуировки. Пазик трясло, и она норовила заехать мне то в нос, то в глаз.
Татушки на сосискообразных пальцах были здорово размытыми, и я никак не мог понять, что же они изображают? Может, толстяк их сводить пытался? Вот батька мой в розовой юности наколол имя Люся, а потом женился на Вале и давай эти буквы уксусной эссенцией…
Автобус накренился, и татуированная рука поймала меня за голову, впечатывая ухом в стекло!
— Ты чё! — заорал я, вцепляясь в эту, одну, своими двумя. — Козёл одноклеточный!
Ухо моё горело, прямо на ходу распухая в вареник.
Меж тётками втиснулась бритая голова, и, багровея от натуги, уставилась на меня круглыми злыми глазами. Я увидел, как натянулась золотая цепь на мощной шее, и очень явственно осознал, что же было наколото на толстых пальцах случайного попутчика!
Толстяк выдернул руку, раздвинул тёток, оскалился…
Был он на две головы выше меня, каждый кулак — с кочанчик ранней капусты.
«Всё, — обречённо подумал я. — Следующая — конечная, мы выйдем, и он меня заставит „за козла ответить“. И в лесу прикопает».
Мне стало так неожиданно холодно в этот жаркий июньский полдень, что я икнул.
Автобус проявил солидарность и тоже икнул, проседая на задние колёса. На меня повалились обе тётки, сверху их придавил хозяин руки, и я обрадовался, что не доживу до конечной.
Изогнулся из последних сил, пытаясь воззвать к кондукторше…
В лицо дохнуло жаром! Я сам себе не поверил: на нашу заднюю площадку, проломив крышу, втиснулась летающая тарелка. Небольшецкая такая. На одного.
Вокруг тарелки осталось пустое пространство, небольшое, сантиметров в сорок. Видно её охраняло какое-нибудь давильное поле, вроде гравитационного.
— А-к? — только и сумел просипеть я.
Остальные пассажиры сплюснуто промолчали.
Я задыхался, придавленный тётками и толстяком, но глаз от неопознанного объекта, оторвать не мог.
Инопланетная дрянь была больше похожа на мультиварку, чем на тарелку, вместо панели управления наличествовал круглый люк с кнопочками-шариками. Пока я их разглядывал, кнопочки замигали, люк открылся, и из него выглянул синий червеобразный уродец.
— Ура, земляне! — проквакал он. — Играем? Мир или война?
Инопланетянин прямо из груди вытащил белый кубик, который тут же превратился в шарик, и подбросил в трёхпалой руке.
— Кидаю: кубик — мир, шарик — война. Угадываем, земляне! Или вам всем хана вместе с вашей планетой! — Он направил на меня синий палец и изобразил что стреляет.
В автобусе повисло сдавленное недоумение.
Инопланетянин снова подбросил свою игрушку, и она тут же поменяла форму на пирамидку. Он поморщился, потряс рукой, заставляя фигурку вернуться к форме шарика.
— Шулер, — прошипел толстяк.
Я ему сразу поверил: рыбак рыбака…
— Почему мы? — неожиданно тонкими голосами задребезжали тётки.
— Логика протокола! Земляне должны сами сделать свой выбор. Иначе — мгновенная утилизация всех и сейчас без предварительной сортировки! — осклабился синий и обвёл глазами пассажиров. — Тарелка пишет! Голограмму потом к делу пришьют! Кто тут главный?
Он ткнул пальцем в левую тётку:
— Ты человек, ты ближе — ты выбираешь!
— Я не хочу! — затрепыхалась тётка. — Я не умею! Мне не надо!
— Не хочешь — твоё дело, — хмыкнул инопланетянин и щёлкнул пальцами.
Тётка пожелтела, потом позеленела… И вдруг слизью стекла на меня и соседнюю тётку, а с нас — закапала на пол.
Дышать сразу стало легче: слизь запаха не имела, а вес сидящих на мне уменьшился примерно на треть. Однако меня это совсем не обрадовало.
Инопланетянин тем временем ткнул пальцем в другую тётку, которая раньше мостилась на моём правом колене, а теперь усиленно ёрзала, закапываясь между мной и толстым.
— Человек, теперь ты выбираешь! Мир или война?
Несчастная женщина перестала трепыхаться. Желудок мой сдавило от жалости: лицом тётка была просто вылитая тёща, но есть ситуации, когда пожалеешь и маму жены, особенно если сидишь с нею в одной очереди в морг.
Синий уродец нахмурился — кожная складка нависла над круглыми, похожими на шарики от пинг-понга глазами. Его пальцы угрожающе зашевелились.
— А-а! — завыла тётка.
— А-а! — попытался протестовать я.
Нет, я, конечно, трус, но нельзя же вот так, щелчком пальцев, решать судьбу всего человечества? Сначала одна тётка — в желе, потом другая… А потом кто?.. Я?..
— Это же баба! — рявкнул толстяк и замер, испугавшись собственной громкости.
Инопланетянин удивился: глаза его слегка вылезли из орбит.
— У вас же тут, вроде, женоправие? — спросил он и занёс пальцы для щелчка.
— Э-это на д-бум-маге… — язык мой в ужасе цеплялся за зубы. — Н-нет у бабы такой функции — в-выбирать!
Тётка подвывала, кивая головой. Желе из её товарки испуганно колыхалось на толстом боку.
Инопланетянин вытянул средний палец, дотронулся до виска жертвы.
Тётка взвизгнула, и звук в ней сломался.
От усилия лицо инопланетянина собралось гармошкой: видно, пытался читать, что у бабы в мозгах.
— Функционал, что ли, неполный? — определил он наконец и хмыкнул, перенаправляя палец на меня. — Тогда ты выбирай, человек: кубик или шарик? Кубик — мир, шарик — война! А то я устал. Вот устрою вам сейчас превентивно конец планете!
Он подбросил шарик, и я лишился дара осмысленной речи.
— Не-е! — толстяк с силой подался вперёд, вонзаясь локтем мне в грудь и частично приводя в чувство. — Ему никак нельзя выбирать, он же лох, терпила!
Инопланетянин замер. Шарик беспомощно повис в воздухе.
— Что значит «терпила»? — спросил синий уродец, усиленно вращая глазами.
Толстый замычал и покрутил в воздухе пальцами. Неподходящее у него было образование, чтобы читать сейчас лекции по лингвистике.
Инопланетянин думал. Сумел он выяснить, кто такой терпила или нет, я не понял, но вид у него сделался слегка потерянный. Может, и в его кастрюльно-шулерском обществе имелся свой уголовный мир?
— Тогда ты выбирай, человек! — указал он на толстяка.
— Не-е! Мне нельзя, я не пахан! — замахал тот всем телом. — Не проканает твоя запись! Начальство не одобрит! Пахану выбирать положено!
Лицо инопланетянина вытянулось, глаза вылезли так далеко, что показались синие штырьки.
— А где пахан? — спросил он, испуганно шевеля глазами.
— Сюда смотри, э! — толстый ткнул себя пальцем в висок. — Конечная. Турбаза «Уют»!
Инопланетянин сунул палец в висок толстого, и лицо его озарила улыбка понимания и облегчения — видно узрел там что-то знакомое.
Он подался назад, тарелка завибрировала, и, даже не закрыв люка, ринулась вверх… Миг — и словно бы ничего и не было. Только небо тихо синело сквозь рваную дыру в крыше автобуса.
— Вы чё там творите?! — донёсся запоздалый крик кондукторши.
Толстяк выпрямился, оттолкнувшись от моей груди. Его ладонь со следами наколотых на пальцах «перстней», такая родная и крепкая, оставила влажный отпечаток на моей рубашке. Видно, и ему недёшево далась эта беседа.
Пассажиры запоздало заголосили. Уцелевшая тётка разрыдалась. Автобус затормозил на конечной.
Стряхивая слизь, мы вывалились на окраинную улицу, где город кончался, а к лесу тянулись садовые участки, и увидели, как алое зарево поднимается за ленточным бором.
— К турбазе полетел? — спросил я, ощущая запоздалую дрожь во всём теле.
— Полетел. Но не долетел. Там щас братва по бутылкам стреляет. Можно ведь и по тарелкам… — выдохнул толстяк и попробовал улыбнуться мне.
А я — ему.
Последние комментарии
33 минут 19 секунд назад
2 часов 6 минут назад
5 часов 59 минут назад
6 часов 3 минут назад
11 часов 24 минут назад
1 день 23 часов назад