Колдун [Анна Московкина] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Анна Московкина Правила боя. Колдун
Глава 1. Весса
Они пришли с севера, спустились откуда-то в окруженный горами лог, поросший кедрачом. В логу было безветренно, и кедр рос высокий — стройный. Меж него пряталось в логу уютное подворье корчмы. Здесь дорога сбегала с одного перевала, чтобы потом вскарабкаться вверх на следующий. Они пришли вместе с метелью. Хлесткой, злой, завалившей снегом перевал. Метелью, запершей их в этой корчме без названия. Хозяину оно было не к чему — других гостиных дворов здесь не было, а постояльцы называли ее "У Волчатника" или корчма в Черных горах. Из года в год здесь останавливались одни и те же люди, и хозяин их привечал как старых друзей, хотя плату брал со всех одну. Волчатник действительно когда-то промышлял охотой на волков, работая на государевой службе по западную сторону от Черных гор, теперь же поджарый высокий охотник, чуть раздобрел, стал чаще улыбаться и охотился только на горных козлов, которые прославили его корчму славным жарким. Сейчас у Волчатника гостила дюжина человек — обоз, везший в Луар пушнину. Семеро из были наемниками, двое купцами, остальные при них. Ошека, Ревуна, Глода и Репку Волчатник знал давно, другие наемники были новичками в этом отряде. У Ошека были жесткие усы и борода с ранней сединой, протоптавшей серебристую дорожку посередь подбородка, тело оплели жилы, а в холодных голубых глазах было мало доброго. Такой же взгляд был у Глода, — эти двое, похожие словно братья, ходили вместе вот уже десяток лет. И все эти годы прикрывали друг другу спины. Отличался Репка, он все мечтал, что, как и Волчатник, накопит денег на трактир или корчму и осядет где-нибудь в маленьком городишке, где его никто пока не знает. Репка любил поболтать и пошутить, был добр и часто молился. Но спроси Глода и Ошека, и они бы сказали, что Репка весьма крут на расправу и безжалостен в бою. — Метель началась, — сказал Ревун, возвращаясь с задков, — застрянем. — Колдуна бы… — Малой — один из купцов, ведущих обоз, — выглянул в волоковое окошко. — Отколь взять его? — спросил его старший брат, звали его Бажай. — Все у них там война, весь восток втянули. Проверим, ежели сможем пробраться, пойдем. Тринадцать мужчин сидели вкруг длинного очага, жена Волчатника суетилась у котла, кроша в варево морковку и лук. Скрипнула дверь. Тяжелая кедровая дверь — сквозняком не сорвет, да и пригнана плотно. В корчму ворвалась метель. Они пришли на лыжах, вдвоем, и когда стянули шапки, Глод присвистнул от удивления. — На постой пустите? В ответ Волчатник поднял седую голову и кивнул. — Лыжи куда? — Поставьте в сени, сударыни. Младшая представилась Вессой, старшая Емелой. Они жадно ели горячую похлебку и жались к огню. На столбиках у очага дымились мокрые сапоги, меховые вкладыши сушились тут же, на краю длинного тагана. Ошек отвел взгляд от узких смуглых ступней Емелы. В таких местах не расспрашивают, если только сами рассказывать не начинают. — Гудит как, уж долго гудит. — Бурчал под нос Малой. — И всю ночь гудеть будет. — Репка разрезал луковку и протянул половинку Ревуну. — Помнишь, мы как-то также застряли? Тоже посреди зимы дело было. — Агась, только были мы тогда северней, и храмины не стояло, чтобы от холода спрятаться. — Зато были волки. Метель тогда бушевала четверо суток, и днем и ночью. Все бы ничего, но волкам тоже было голодно да зябко. — А потом перевал замело, вот как сегодня. — И что будет, если его заметет? — спросила Весса, она открыла рот впервые, голос был охрипший. — Не пройти. — Коротко ответил Малой. Весса кивнула и опять уткнулась в тарелку, на щеку упала смоляная прядь. Девушка торопливо убрала ее за ухо. От близкого огня щеки сидящих распылались маковым цветом. У Емелы на голове был повязан темный вдовий платок, под платком угадывался тугой узел волос. Хороша была Емела, а меч, висевший над ее топчаном еще лучше. — Но рано или поздно идти придется. — Сказала Емела. — Придется. — Согласился Малой. — И идете вы в Луар? — вопрос был будто бы Малою, но смотрела она на Бажая — Истинно так. — Дорога будет трудной. Возьмете нас с собой? Зря не объедим, — она взглядом указала на меч. — Я умею им пользоваться. — Возьму. — Ответил Бажай. — И без этого бы взял, что вам двум бабам в горах одним делать. Весса перестала есть и застыла с недонесенной до рта ложкой. Вдова легонько хлопнула ее ладонью по плечу. — Мы можем за себя постоять. — Выдавила девушка. — Ага, особенно хорошо бороться с холодом и волками. — Усмехнулся Ошек. — Пойдем, тогда и посмотрим. На том и порешили. Наемники коротали время за игрой в кости, купцы сходили проверить товар и лошадей. А Весса и Емела улеглись спать, разморенные очажным теплом. Ночью Ревуну аукнулось выпитое накануне пиво. Пришлось стряхивать с себя сон и брести впотьмах к двери. Снаружи все мело, бился ветер, скрипели кедры. Она стояла, прислонившись к двери, и наемник чуть не пришиб ее, выходя. — Что ты здесь делаешь? Босая, в нижней рубахе и полотняных портах, немудрено застудиться. Так бывает, когда человек совсем не понимает что делает, или наоборот хорошо понимает — мучая себя намерено. Неужто, есть, за что наказывать? Ревун пошел на задки. Вернулся — уже зашла в дом, положила в угли поленья. Огонь разгорелся тут же, будто и не гас. Всполохи осветили растрепанные черные волосы, остриженные чуть повыше плеч, бледное лицо с серым тоскливым взглядом. Глаза были больные, такие бывают у только переживших злое, нещадное горе. — Не спится? — Нет. — Голос как эхо. Кого ты похоронила? Брата, отца, возлюбленного? Но спрашивать Ревун не стал, просто сел напротив, пододвинул к огню котел с водой. — Я уже седьмой год хожу по этому тракту. И шестой останавливаюсь в этом трактире, бывает, перевал не пускает и седмицу, хорошо, когда на помощь приходят колдуны. Тут раньше жил один неподалеку. Старик Фотий, суровый был старикан, никому спуску не давал, видывал я, что он сделал с одним купцом, вздумавшим оставить его без платы. А теперь, говорят, помер. Может и не врут, сказывали ему уж второй век шел, а то и третий. Весса смотрела на него через огонь пристально, настороженно. — А другого колдуна не прислали? — Не знаю. Кажется, нет. Видно некогда нынче Владычице. Будешь? — он зачерпнул кружкой в котле, Весса протянула ему свою. — Ревун, а ты воевал? — Было дело. — Здесь не принято задавать подобных вопросов, но он все же ответил. — На стороне Луара. Мы тогда отбивали границу, пытались пробраться к хребту. — С Велманией? — С ней родимой. Я сам Велманин, да только по молодости в Луар занесло, так и остался. Сейчас и не знаю, какой язык мне роднее и чьи обычаи привычней. — Расскажи про него… про Луар. — Завтра. — Пообещал мужчина. Он поставил кружку к товаркам. Весса все сидела у горящего огня, облокотившись на резной столб. Торопиться было некуда, к утру ветер успокоился и снег повалил мягкими пушистыми звездочками. Дверь удалось открыть с трудом, завалило и высокие ступеньки и пять венцов сруба. Взрослый мужик проваливался выше колена. Волчатник кое-как выбил дверь и взялся за лопату — чистить. Стоило снять добрый кусок снега, на него опускалось рыхлое одеяло нового. Когда корчмарь пробился к конюшне, у крыльца завалило по щиколотку. Весса вышла на улицу босиком, зачерпнула голыми руками снега и умылась. На секунду с ее лица сползла вся горестность, и девушка улыбнулась. Она чувствовала, как кожу щиплет тающий снег, как щекотно ползут под ворот ледяные ручейки. — Волчатник! Есть вторая лопата? — весело крикнула она. — В сенях возьми. Весса нырнула в дом, появившись на пороге уже в сапожках и верхней рубахе. Когда проснулись остальные постояльцы, они разгребли весь двор. — Ха! — Бажай потянулся, поймал ртом снежинку, еще десяток осел на усах, быстро тая от дыхания. — Волчатник дай мне с собой лопату! Вижу, эта девка горазда торить дорогу. Раскрасневшаяся Весса оглянулась на купца. Радостное выражение сползло с лица. — Мне не нравится, когда меня зовут девкой. — Сказала она. Дни прошли лениво, зимнее солнышко недолго каталось по небу, быстро утонув в горных сугробах. Весса помогала жене Волчатника по хозяйству. Звали ее Белика, Белика была моложе мужа на десять зим, и старше Вессы на восемь. — Твоя сестра? — спросила Белика про Емелу. — Невестка. Брата убили маги. — Тихо ответила Весса. — Соболезную. — Не надо. Я не хочу об этом говорить. И все же Весса женщине понравилась, к вечеру девушка выпросила баню, вызвавшись топить сама. Топить её не пустили. Мужики в шутку зазывали мыться Емелу и Вессу с собой, Емела смеялась, Весса молчала. Этим вечером Весса первая пошла спать, и не слышала тихого разговора у очага. Не слышала, что Емела рассказала, как погиб ее муж, как решила она отвезти к своей тетке в Луар мужнину сестру, оставшуюся сиротой. Ошек поведал о своем брате, который пошел служить в ратные на Боровой переправе, да там и сгинул. Сначала говорили о жизни и рассказывали истории, потом истории превратились в байки, а там и басни поспели. На басни мастером оказался молодой безусый наемник, называвший себя Радмиром. Радмир поведал про горных духов, похищающих путников. Рассказал про затерянный стан, где некогда повесился хозяин. Почему повесился уразуметь никто не мог, может от того винил в этом суровых горных духов, с которыми тот давеча поссорился. Да так к ним и перешел в мир теней. И повелось, что на стане на этом ночевать не к добру, а в избе повешенного тем более. Но по осени, когда отстреливали козлов, один смелый, да одуревший от постоянной сырой мороси, решился. Затеплил в избе очаг, расстелил на лавке потники, укрылся одеялом… И проспал до утра. Духи разозлились. Повешенный пришел на третью ночь, оставил в предупреждение мертвую белку, на шестую развязал стреноженного коня. На седьмую пришел сам, бродил около костра, остерегаясь подходить к живому пламени. Так охотник чуть седым не сделался. — И что дальше? — Малой вытянул лицо. — Сердце остановилось, забрали его к себе духи. — Закончил рассказ Радмир. — Не стоит духов забывать, они мстительны. — Сказки. — Бажай стиснул на шее знак священного треугольника. — Ваши Три Бога — вот это сказки. А заступы вы у колдунов просите. — Радмир достал из-за пазухи волчий клык. — Здесь в Черных горах, мы помним о наших духах. И у каждого свой покровитель, я родился под знаком Рыси. Колдуна ждали еще день, но никто так и не появился. Снег улегся, тучи раздуло ветром, и Радмир с Ошеком и Глодом собрались идти за подмогой. — Не сидеть же здесь до весны. — Пошутил Радмир, привязывая к ногам лыжи. — А так прокатимся, глядишь, завтра к вечеру вернемся с колдуном — пройдем. — А коли без колдуна? — мрачно спросил Бажай. — Попробуем сами пробиться. — Угу сами. — Встрял Волчатник. — Там и сгинете. Здесь сроду без колдунов проходу не было. Как есть сгинете. — Ну, коли сгинем, так помянешь. — Нисколько не помрачнев отшутился Радмир, поправил заплечный мешок и первым заскользил по сверкающему снежному покрову к кедровой горке. — Радмир родился в этих горах. — Напомнил смурному Бажаю Малой. — Он знает дороги. — Кабы дороги его знали… — махнул рукой старшой купец. Не он один ходил с потемневшим лицом, Весса, и так не слишком разговорчивая, напрочь замолчала, лишь изредка перекидываясь словом с невесткой. Когда женщины остались одни, она яростным шепотом накинулась на Емелу. — Уйдем! — Нет. — Ответил ей невестка. — Уйдем, а если они действительно колдуна приведут! — Тогда мы посмотрим, что это за колдун. — И что? Прикажешь его убить, если это окажется не тот колдун? Зачем тогда все это? Чтобы попасться по глупости? — Замолчи. — Девушка прикрыла рот, но смотрела на Емелу зло и напугано. — Уйти сейчас тоже странно, меч при мне они считают мужненым. Пусть считают и дальше. Мы здесь две беззащитные бабы, нам нужен этот обоз. Весса набросила доху и выскользнула из корчмы. Она зло пнула попавшийся ей на дороге ком снега и побрела по двору. — Эй! Куда путь держишь, сударыня? — Ревун стоял в воротах конюшни. — Куда надо туда и держу, — сквозь зубы процедила она, да так тихо, что мужчина не услышал. Весса смотрела на него, будто сквозь пелену. Ревун широко улыбнулся веселым ртом, вокруг которого росла светлая щетина, поправил шапку на соломенных волосах и вернулся чистить коня. Девушка зашла за конюшню, присела на корточки, и задумчиво стала выводить пальцем незамысловатые узоры на снегу, вокруг узоров мелкой продресью появлялись точки. Это топили снег горячие слезы. Весса черпанула горсть снега, прижала к лицу, судорожно глотнула воздуха. Но дышать будто было нечем. Далеко был дом, далеко привычная жизнь, разрушенная до последнего камешка. Последний мост горел за спиной, и поздно было бежать по нему назад — оступишься, канешь в пропасть или опалишься до смерти. Емела подошла неслышно, подошла и села рядом, Весса уткнулась ей в плечо и заревела еще пуще. Морозец встал трескучий, зато пустил на землю колючее зимнее солнце, оно совсем не грело, но все же радовало. Волчатник взял лыжи и ушел на охоту, Весса с Емелой сидели у огня, Весса ловко штопала мужские рубахи, не особо разбирая, где чья, зато занимая руки работой. Емела тоже что-то проделывала с ниткой и иглой, но Ревун заметил, что она совсем не умеет шить. Готовила вдова тоже неохотно и неумело, с трудом управляясь с ножом. — Соскучились? — Радмир со стуком распахнул дверь, — а я колдуна привел! Весса с трудом подавила желание закрыться рубашкой, но любопытство победило. У колдуна были косые желтые глаза, и чуть выступающие вперед клыки. Он посмотрел на Вессу, перевел взгляд на Емелу… — Лавт Борец, — представился колдун. — Весса. — Емела. — Ревун. — Это прозвище? — Да. А Борец прозвище? — Прозвище. Ох… огонечек. Поесть бы чего, мороз нынче, даже душа замерзла. — И где наши тебя нашли? — недоверчиво спросил Ревун. — В Ордене, я с поручением туда ездил, да в деревне задержался, у них там старейшина заболел, вот и вам свезло, что я припозднился. — И верно повезло. — Ошек скинул одежку и блаженно вытянул руки к огню, — долго мы конечно ходили. — Я уж думал вас там волки схарчили. — Бажай видно не знал радоваться или гневаться. Потрепал бороду да видно решил выбрать первое. — Ну да ладно, завтра до рассвета выходим. Спать легли рано. Борец вышел на улицу, подставил лунному свету бледное лицо. — Ждешь? — спросил он у Вессы, сотворившейся из темноты. — Мало чести. Ходила… задок проведывала. Так откуда ты здесь? — Я же сказал. — А я слышала… Неужели правда? — Представь себе. Не думал, что еще свидимся… — Я тоже. — Лавт… — Что? — Как он? Борец повернул голову и посмотрел на девушку. Он ведь даже не сразу ее узнал, да и имя было теперь другое. Но столько отчаянья было в ее голосе, сколько и надежды, пожалуй. Хотя бы весточку, новость… Вот только радостных новостей он не принес. — Жив. — Коротко ответил Борец. — И уже наверно далеко. Как и ты. — Борец. — Она вцепилась колдуну в рукав, умоляя. — Не сейчас. — Проговорил он одними губами и повел ухом. — Пойдем внутрь, завтра рано подниматься. Весса оглянулась на стареющую луну… Мост позади перестал гореть… может и не обрушится, может получиться еще пробраться назад, преодолеть пропасть. Вернуться домой. Судьба горазда на злые шутки. Ей нравится поставить человека посередке и заставить выбирать. Да так, что шаг в одну сторону рушит дорогу в другую. И кто знает, какой шаг будет верным. Но человек не может долго балансировать на лезвии меча, он судорожно глотает воздух и принимает решение, сходя в выбранную сторону. И тогда судьба смеется еще раз, дразня показывает, что вернуться еще можно. Или напоминая от чего отказался. Весса смотрела на Лавта Борца, ехавшего перед ней. Утром Борец попросил ее об одной услуге, девушка выполнила просьбу. Для этого Борцу пришлось пообещать, что он все расскажет. Останется с ними после перевала на одну ночевку. Емеле не нравились переглядки колдуна и спутницы, но вдова молчала. Она снова спрятала скорбный платок под замшевой, отороченной мехом, шапочкой. Колдун не стал разгонять легкий снег, но зачаровал лошадей и санные полозья. Каждый их шаг, каждое движение тянули из него силу, был миг, когда Борец чуть не потерял сознание и не свалился с лошади. Не свалился — Весса придержала. Он стряхнул наваждение и отказался от предложения передохнуть. — Хорошо с колдуном ходить. Может, дальше с нами пойдешь? — Бажай, казалось, шутил. — Не пойду. — Жаль. — Не жалей. — Отозвался Борец, он клевал носом, но упорно ждал, когда Весса закончит готовить густое варево. Девушка пластала сало крупными кусками. — Скажи, Борец, что будет с вашей войной? Кто победит? — Радмир попытался залезть ложкой в котел наперед всех, Весса перехватила ее ножом. — Рано. — Не знаю я. — Отозвался Борец. — Мало ли к кому удача повернется. — Значит, слаба Инесса? — Почему слаба? Только вдруг Цитадель сильнее? — колдун потер косые глаза. — Не хочешь говорить? — Не хочу. — Согласился Лавт Борец. — Чего зря слова молоть, муки не выйдет. — Не муки, не муки. — Под нос пробормотала девушка, пробормотала и сама испугалась того что сказала. Но никто не обратил внимания на ее слова. Весса облегченно вздохнула и ссыпала сало в котел. Борец опять прикрыл глаза, Вессе нравилось смотреть на него, за ним будто вставали другие: те, которых ей может больше не суждено увидеть. — Готово. — Первую чашку она протянула колдуну. Он быстро съел, дуя на густую кашу, и тут же завалился спать. А утром они пошли к перевалу, как назло, часто поминаемые Радмиром, духи натащили в небо туч и растрясли те как следует. Снежинки падали крупные, красивые. Под крутую горку кони шли тяжело. Те, что с верховыми старались преодолеть подъем тяжелой мощной рысью, санные же натужно переставляли ноги, шагом взбивая снежную целину. Если бы не колдун, увязли бы по животы. Когда взобрались, Борец долго сидел на корточках, борясь с дурнотой. Весса поднесла ему вина в меховой баклаге. Утром вино было горячим, сейчас чуть остыло — Весса несла баклагу за пазухой. — Нарочно грела? — Знала, что выдохнешься. Пей. — Она пошла обратно к лошади. Лошадей для них привели Радмир с Ошеком и Глодом. Привели из Ордена Белого Меча. И Вессе эти лошади казались родными, будто могли что-то рассказать, как и Борец. — Эй… Весса, спасибо. — На здоровье. Ветер наверху проходил через одежду, будто вода сквозь сито. Если тело спасали меховые дохи, то лица он обжег нисколько не милосерднее костра. Лопались обветренные губы, а щеки горели горячечным румянцем. Но сколь не хотелось спуститься, шли медленно. Верховых вели на поводу, сани тянули сзади, чтобы те не пришибли запряженных в них лошадей. Несмотря на жесткие оглобли, обозы виляли из стороны в сторону, выплясывая на снегу. — Дальше можно верхом. — Скомандовал Радмир, когда поезд подтянулся. — Вот и ладненько. — Ошек забрал у Емелы поводья своего мерина и вскарабкался в седло. И тут же подскочил ругаясь. Пока вели лошадей в поводу, в седла намело по сугробу. Весса улыбнулась, Радмир захохотал. Ревун достал из чересседельной сумки тряпицу, стряхнул снег и вытер толстую кожу. Емела смотрела с осуждением, когда Борец и Весса ушли в лес. Девушка видела этот взгляд и вернула похожий, тоже холодный и негодующий. — Худо, что я тебя встретил. — Сказал колдун, убедившись, что их никто не слышит. — Лучше бы мне ничего не знать. — Лавт. Прошу тебя! Не надо! — Что не надо! Вы бежали ночью, окольными тропами, вас даже никто не провожал, раз уж так вышло. А теперь… — Ты ведь меня не выдашь. — Уверено перебила Весса. — Не выдам. И он принялся говорить, у обоих давно закоченели ноги и потекли носы, но они стояли, мяли снег. Лавт говорил, Весса слушала. Слушала внимательно, комкая рукавицы в озябших пальцах. Она сняла их ненамеренно, просто сил не было стоять смирно. Наутро колдун ушел. Оставил обозникам лошадь, нацепил лыжи, доселе прикорнувшие в санях, и полез обратно на перевал. Весса долго провожала его взглядом, пока Емела не толкнула ее кулаком в плечо. Да даже когда толкнула, украдкой поглядывала назад. Серое небо иногда лениво бросало на путников снежинки, но стало теплей и шлось легче. Ревун заметил на кедре приплавленные летом шишки, сорвал и ловко бросил женщинам. Весса лузгала прямо на ходу, Емела спрятала в карман. Встали уже в сумерках, выкопали яму под костер, расчистили стоянку, натянули полог. Веселый огонь тут же согрел воду, усталые кони блаженно валялись в снегу, болтая копытами. Весса сняла котел с огня и отошла от стоянки. Она уже расстегивала пояс, но что-то ее остановило, заставило вздрогнуть. Скрипел снег. Не у костра, сверкающего по правую руку, а позади. Страха не было. Звякнула тетива. Стрела летела настолько медленно, что ей показалось можно спокойно пройти перед ней и улыбнутся тому, кто ее пустил. Она не пошла. Не стала отбивать, ловить… Просто подождала, пока та подлетит. Еще ближе. Стрела уткнулась в женскую ладонь, развернутую ей навстречу. Уткнулась, чуть прорвала кончиком кожу… и, как отброшенная ураганным ветром, полетела в сторону. По руке текла тонкая струйка крови. Стрелок напрягся. Девушка не может его отсюда увидеть. Тогда почему она на него смотрит? Наемника предупредили: хватит и царапины. Остальное не его дело. Он может идти получать вторую часть гонорара. Достаточно большого для одной стрелы. Она смотрела прямо на него. И улыбалась. Стрелку почудилось, что за спиной горит костер, полыхает так, что его жар начинает обжигать. — Зря взял этот заказ. Орден карателей бы не взял. — Произнес холодный женский голос. На него смотрели жуткие белые глаза. Зрачок был овальный. Жар стал невыносимым. Костер оказался слишком близко. Рядом с ним. Нет. В нем. Запахло паленой плотью. Он не мог кричать. И больно не было. Просто… горячо. Девушка развернулась. Скинула доху. Верхнюю рубашку рассекали ремни ножен. Меч был короткий, с тонкой рукояткой, как раз по женской ладони. Меч выскользнул из ножен. Правая оцарапанная стрелой ладонь взялась за рукоять. Черная кожа обмотки впитала кровь. Лезвие оплели светящиеся руны. Оплели и погасли. Меч принял владелицу. Поздоровался. — Там один. — Белые глаза сверкали из-под шапочки с меховой опушкой. — Ну и нюх у тебя. — Сможешь с ним управиться? — Вдова кивнула на клинок. — Смогу. Когда-то нож расплавился прямо в ее руке. В этот раз подобное заклинание булькнуло на лезвии, будто разбившийся водяной шар. Было странно рубить не по противнику, а по заклятиям. Странно, но получалось. Емеле было все равно. Пламя жгло воздух, и тот горел. — Да выйди ты уже! — крикнула Весса. — Чего прячешься? Боишься? — Тебя? — усмехнулся мужчина, появляясь с противоположной стороны, куда смотрели спутницы. — Белобрысую боюсь. Тебя нет. — Бересклет? — Я. Думала цитадельцы? Фарт? Чародею разговор, казалось, не мешал. Он подогнул мизинец, оттопырил большой палец. Знакомо… вот только что-то не так. Весса нахмурилась. Она во все глаза смотрела на чародея. Что-то в этом заклинании ее напрягало, мешало вспомнить… Между ладонью и большим пальцем начало формироваться, темное пятно… Нет… беспросветное. Будто поглощающее свет. — Я думала я на вашей стороне. — Сказала Весса. — У истока нет стороны, когда он вышел из твоего дома. — Повторил знакомые слова Бересклет. Слова, которые она не раз слышала он других колдунов. — Мадера меня отпустил. — На него надавил твой любовник. Рука! Рука левая! Этот жест… Черная сфера сорвалась с руки чародея. — Бересклет, а ты знаешь, что это запрещено? — спросила девушка. Клев Бересклет, заместитель Орника Мадеры — Верховного архимага Велмании, лучший друг Горана Вирицкого удивленно приподнял бровь. Она не могла видеть эти чары! Весса сдвинула правую ногу назад, меч скользнул вперед, наливаясь светом. Разве исток может колдовать? — Разве исток может колдовать? — вслух произнесла девушка. Рукоять намокла от крови. — Выходит, может… Но только знать это не должен никто. Никто кроме истоков. Сфера поглощения лопнула с тем же звуком, что и предыдущие заклятия. Исток была слишком близко, она смотрела в глаза Бересклету. Капюшон слетел, черные волосы, черные брови. Неудивительно, что ее не сразу нашли. Шпики искали светловолосую девушку с длинной косой. А не наемницу с волшебным мечом. Он поставил щит. Меч вспорол его, будто ткань. Не может этого быть. Она исток. Но она была сейчас сильнее любой колдуньи. — Ты мне нравился Бересклет. — Ты мне тоже нравилась, Айрин. Но… — Ты борешься за Велманию. Ничего личного? — Ничего личного. — Согласился чародей, он пятился. — Тогда прости меня. Тоже ничего личного, но я борюсь за свою жизнь. — Бой еще не окончен девчонка. Ты же не думаешь, что я пришел один? — Не думаю. — Она должна была обернуться, оглядеть поляну. Заметить, что ее подругу окружили ратники во главе с колдуном. Весса подошла к нему еще ближе. Колдун поднял руку, он успеет. Отрицание отбросит ее назад. Рука упала на землю, Бересклет закричал. — Я могу оставить тебя в живых… — Она смотрела на этого мужчину. Он не плохой человек. Они даже как-то провели час на стене дворца, до коликов смеясь и травя инесские байки. Они оба любили Инессу, в которой выросли. И оба по ней тосковали. Он ничего не мог сделать. Силы вокруг было слишком много. И вся эта сила была против него. Без воды нельзя жить… но мы все же дышим воздухом, не водой. И без силы жить нельзя. А вот утонуть в ней можно. Меч взлетел вверх. Голова Клева Бересклета упала на снег. И только тогда Весса обернулась. Рядом с Емелой стоял крупный серый зверь похожий на волка. — Ты же могла оставить его в живых? — Никто не знает, на что на самом деле способны истоки. — Весса достала тряпицу и обтерла меч. — Пусть так будет и впредь. Волк вопросительно задрал лобастую башку. — Ты и без этого знаешь. — Сказала она оборотню. — Я права? Волк глухо зарычал. — Почему ты вернулся, Лавт? Слова давались с трудом, едва прорываясь сквозь рык. — Увидел, что за вами идут. — Спасибо, Борец. Весса пошла подобрать полушубок. Скрыла потаенные ножны. — Хороший меч? — спросила ее вдова. — Хороший подарок. Он спас нам жизнь. — Я пойду… — Волк оглянулся на поляну. — Они спят, ваши обозники. Я поспел раньше этих. Он потрусил в чащу, но потом остановился. — Эй, Айрин? — Да? — Я не думаю, так как он. Ты наша, не забывай это. — Не забуду, Борец. "Ты сильнее своего истока, он только часть тебя. Неужели, ты не сможешь его подчинить?", — слова пульсировали в голове. Айрин прижала к вискам ладони. "Ты сильнее своего истока…". Видение не уходило. Мертвые изломанные тела, кровь, тонкими струйками разливающаяся по полу. Мелкий снег, летящий из выбитых окон. "… сильнее…". Разве? Девушка плотнее вжалась в стену. Голову разрывало, горячие волны подкатывали к горлу. Айрин всхлипнула. Тоненько, жалобно. Слезы, бегущие по щекам, обжигали. Сила рвалась наружу. Айрин приложила руку к стене. Если чуть-чуть… Выпустить хотя бы немного, это же никому не навредит… … Только ей. … Сильнее? … Один раз пойдешь у него на поводу, второй, третий… Но если чуть-чуть… Камень под пальцами начал нагреваться. Задрожал керамический кувшин на столе, со звяканьем заскакала по полу ложка. … чуть-чуть… совсем немного, только чтобы перестала так болеть голова… Кувшин лопнул. Вода брызнула во все стороны. Исток был сильнее. Жадное ни с чем несравнимое желание заполнить силой всю округу… Сила воды, ломающей плотины… Река свободная от оков! Исток не терпит преград и не знает покоя. Стекла звенели… Айрин упала на колени, закрыла глаза. Я попытаюсь… тебя остановить… Окно разлетелось мелкой блестящей пылью. Я сильнее своего истока! Сильнее!! Я и есть исток! Она крепко зажмурилась, плотно сжала зубы, сомкнула руки замком, будто стараясь запереть невидимые пути. За спиной что-то упало. Хруст ломающегося дерева. Желудок подкатил к горлу, во рту появился мерзкий вкус блевотины. Под закрытыми веками всполохами плясали солнечные зайчики… Все было иначе… Когда-то давно в прошлой жизни… Она шла по дороге, вившейся по полю, раскатанной тележными колесами. Босые ступни щекотала молодая короткая травка, майское солнце ласково грело обнаженные руки и непокрытую голову. Перекинутые через плечо связанные за тесемки боты болтались из стороны в сторону. Айрин блаженно улыбалась, откидывая назад длинные распущенные волосы. — Эй, девка! — крикнул парень гнавший хворостиной запряженную в плуг лошадь. — Молочка не поднесешь? — Нет, молочка! Хочешь крапивы? — хихикнула Айрин. — Ведьма! — донеслось с поля. Девушка засмеялась — эти слова ей показались лестными. Сегодня она и была лесной ведьмой. Сказочным существом, идущим через поле, срезая дорогу из Инессы в Илнесс. — Эй! Айрин! — крикнул парень. — Айрин! — Айрин!!! — тяжелая злая рука хлестала ее по лицу. Она открыла веки, тупая боль навалилась с новой силой, будто сжимая череп в тисках. Кровать вбило в стену, раздробив спинку. Столик без одной ноги лежал перевернутый и жалкий, в очаге полыхал огонь, дров не было — горел воздух. У колдуна по лбу и носу бежала кровь, будто он упал лицом в мелкую щебенку. — Я не смогла… — прошептала она. — Напрасно ты меня учил… — Бестолочь, — мужчина привалился к стене. — Я всегда говорил, что ты бестолочь. Айрин встала на четвереньки, ее вырвало. — Пошли отсюда. — Колдун тяжело вздохнул, поднялся и рывком поставил девушку на ноги. — Пойдем. Айрин сделал шаг, второй… Колени подгибались, ноги, будто лишенные костей, гнулись во все стороны. Майорин встряхнул ее и, подбив ладонью колени, взял на руки. — Так будет проще. — Пояснил он.Глава 2. Майорин
Майорин уныло посмотрел на городские стены, глядящие снаружи неприступной крепостью. Вот и все. Прощай, весёлая Вирица. Прощайте громогласные торговки на центральном рынке. Прощайте зоркие стражи и ловкие воры. Прощайте широкие мостовые и узкие грязные переулки. Прощайте богатые дворцы и разваливающиеся халупы. Доведется ли увидеть тебя еще, родимый город? Пройтись по крепостной стене, постоять под старым вязом на Монетной улице? Или суждено сгинуть далеко от тебя в холодных северных землях под стенами Цитадели? Майорин тряхнул головой, но наваждение не проходило. Без малого тридцать лет назад он стоял вот так же, и так же прощался. Время не щадит и долгожителей, стирая память, сглаживая зазубрины, оставленные на лезвии жизни мечом судьбы. Кое-что забывается, да не все, как видно. Ему тогда только минуло восемнадцать, и уезжал он с других ворот. Вот только так же, как и сегодня, совсем не надеялся вернуться. И все же довелось. Довелось спустя десять лет въехать в эти самые ворота, на пегой инесской лошаденке и представится колдуном. Им он и остался. Купил себе домик, а на дворец только глядел украдкой. Но вернулся. Вот она — наивная наглая надежда, впивающаяся в разум. Один раз получилось, вдруг и второй повезёт? Ведь не зря называет себя сильным колдуном, гордится своим умом и хитростью. Может и пройдёт беда стороной, пожалеет любимца, не отдаст на заклание смерти? Золотой звонко полетел на мостовую. Его подберет какой-нибудь нищий и порадуется негаданной удаче. И пропьет. Колдун бы и мешок разбросал, если б знал, что поможет. — Чего застыл? Никак плакать собрался? — менестрель подтянул ворот повыше, пряча покрасневший нос. — А как тут не плакать, вот почто ты мне сдался? — Ну, тут даже я не знаю, как ответить… — пробурчал Валья. — Впервые в жизни. — Майорин чуть тронул лошадь пятками, выходя вперед, менестрелев мерин тут же пристроился следом. Менестреля он взял по глупости и жалеть об этом начал с первого мига. Валья еще сам не верил свалившемуся на него счастью, от того молчал и тихо трусил следом, даже не мурлыча под нос никакой привязчивой мелодии, вопреки обыкновению. И вечером в трактире Валья сидел тихо, будто напуганная мышь, жался в углу. Не спорил, не ругался, не рвался петь и совсем не пил, соблюдая поставленное Майорином условие: не привлекать внимания. Молчал менестрель целых три дня, пока они ехали через холмы, поросшие лиственным лесом, бесшумным и заледеневшим. Но после Урмалы менестреля прорвало. Ему было обидно, что они проехали стороной огромный трактир. — Тебя там слишком хорошо знают. — Ответил Майорин, разжигая очаг в промерзшей землянке. — Как и тебя. — Валья пристроился к огоньку, вытягивая онемевшие от холода ладони. — Ты прячешься, Майорин? Или прячешь меня? Майорин не ответил. — А может прячешься от себя… Уж больно неприятно осознавать, что твой брат выставил тебя из столицы. Полено легло в огонь. — Это не твое дело. — К тебе с чем не подойди все дело только твое и только в тебе. — Хмыкнул менестрель. — Ты, верно, думаешь, что других совсем не касается, что с тобой происходит. — Не касается. Достань крупу. — Удобно столь же, сколько ложно. Но ты взял меня с собой из-за Айрин — она попросила. На меня тебе плевать, а вот на нее нет. Верно? И все же она уехала. — Хватит брехать. — Голос у колдуна был спокойный, ровный и тихий. Он поболтал котелок, заставляя снег тонуть талой воде. Менестрель замолчал, почесывая пепельную щетину. — Редрину наговорили, что я хочу занять его место. — Неожиданно сказал Майорин. — А это не так? — Я не предам брата. — Но место его тебе все же нравится? Колдун поглядел на спутника. Не много ума у того, кто болтает с менестрелями, еще балладу сложит… Да больше здесь никого не было. — Я знаю, что делать. — А он нет? — Он слишком… — Майорин поискал слово, — порядочен. Редрин попробует решить дело честно, но иногда честно и правильно разные вещи. Я мог бы помочь. — А он видно убежден, что его решения лучше. — Угум. — Вода начала закипать, Майорин высыпал в нее крупу. — Все мы умные, аж тошно. Охота иногда побыть болтливым идиотом. — Бывает. — Многозначительно подтвердил Валья. — Таким как ты. — Пояснил колдун. — Быть болтливым идиотом, вполне сносно. — Менестрель не смутился и не обиделся. — Лучше, чем хмырем, который свято верит, что ему никто не нужен. Верно, зачем тебе кто-то? Зачем тебе брат? Зачем девушка, которая тебя любит? Зачем тебе расположение болтливого идиота — менестреля. Не дай боги залезу в твою драгоценную душу и напишу балладу. Ты ведь подумал об этом колдун? Подумал, что со мной нельзя сказать лишнего слова? А мне не нужно твоих слов, чтобы видеть тебя насквозь. Я могу сказать все и без твоих исповедей. Майорин мешал крупу ложкой. — Ты любишь брата, боишься его потерять, а сказать ему это ты так и не сподобился. — Валья всё распалялся: — Но влез в его дела, отчего он решил, что ты под него копаешь. Ты мог бы быть с Айрин, но повернул дело так, что она уехала в даль далекую, и тебе даже в голову не пришло поехать с ней. Тогда тебе может и казалось, что ты будешь вершить судьбы, а вышло, что сидишь и варишь кашу никчемному болтуну, который и ногтя твоего драгоценного не достоин. И этот никчемный идиот читает тебе мораль, а тебя распирает от презрения. Вот только не меня ты презираешь, Майорин. Ты презираешь себя, потому что за столько лет ты так и не попытался ничего создать. Ни дома, ни семьи. У тебя есть только друг — эльф убийца и твоя мнимая свобода. Да твой убийца командует своим орденом, а свобода ничего не стоит, если тебя надо обуздать. Теперь ты пойдешь на передовую, чтобы гордо принять уготованную тебе участь, размахивая знаменем своей мрачной неприступности. Ведь тебе недоступно слово страх. Но ты боишься, боишься, что тебе заберутся в душу и увидят ее насквозь. Колдун снял пену и добавил соли. — Но кое-кому удалось, верно? Ваши судьбы оказались очень похожими. Ты хотел быть государем, но не мог. Она хотела быть колдуньей, но ей не досталось дара. — Майорин впервые посмотрел на Валью. Он не мог знать, что колдун не был колдуном. Не мог. Это знала Айрин, но она бы не сказала. — Ты получил дар, и пришлось перекраивать всю жизнь под него, она стала истоком, и ей тоже пришлось все строить заново. Сколько у тебя было женщин? Боюсь даже подумать, живешь ты немало и нигде не задерживаешься надолго. Не оттого ли, что каждый раз, когда начинаешь открываться, ты бежишь? Простое счастье не для героев вроде тебя. — Готово. Ешь и заткнись уже. Валья протянул колдуну очищенную в пылу монолога луковицу, тот молча взял и захрустел. Было жарко. Майорин осторожно высунул ногу из-под одеяла, но тут же втянул обратно — жарко было только под одеялом. Он невольно задел локтем спящую рядом девушку, она завозилась во сне, чуть повернулась. Темным золотом растеклись по подушкам и простыне распущенные волосы. Мужчина сел, соскочил с кровати, ударился ногой о стоящий рядом стул, зашипел, выругался. В темноте, ощупью нашарил свою одежду. — Ты куда? — Надо. — Бросил Майорин, поленившись объяснять. — Угу. — Невнятно согласилась она, повернулась к нему спиной, натягивая на себя все одеяло целиком. Майорин усмехнулся, осторожно заправил за ухо пересекшую безмятежное сонное лицо прядь. Поцеловал ее в теплую щеку. Раньше она просыпалась от малейшего его движения. Раньше насторожено наблюдала, как он уходил ночью, если уходил. Но теперь привыкла. Надо сказать, быстро привыкла. Даже слишком быстро. Мужчина поправил одеяло, прикрывая обнаженную кожу, не удержался, погладил матовое в темноте плечо. — Эй, — тихо прошептал он ей. — Ты же не надеешься, что так будет всегда? Ответа не было, только ровное дыхание. Майорин еще раз поцеловал ее в щеку. Он уже вышел из комнаты, обулся, застегнул доху и приготовился нырнуть в ледяную зимнюю ночь, когда услышал тихий скрип половиц и увесистые тяжелые шаги. Кошка вспрыгнула на кровать, устроилась на освободившемся месте, ввинтившись под покрывало. Его любовница опять завозилась, наверняка обняла кошку. Мужчина встряхнул головой, сбрасывая неуместное сейчас желание вернуться в теплую постель под горячий женский бок, выгнав вон проклятое животное. Он усмехнулся странной мысли, что и сам к этому привык. Как и она — тоже слишком быстро. Он проснулся от холода и даже не сразу сообразил, что на полатях рядом с ним сопит Валья. Майорин откинул доху, которой укрывался, спрыгнул на пол и вышел наружу. Кисеей слетели с неба облака и тучи, колко светили звезды, не спи менестрель, обязательно бы насочинял какой-нибудь мути про дальние небесные дороги, да зоркие глаза предков, следящие с небес. На счастье, менестрель спал. А то влетело бы ему сейчас и за глаза, и за дороги, и за напророченный сон. Разбередил душу, проклятый, потоптался в ней как на коврике перед дверью и спит, ногой подергивает. А ему стоять на морозе, нутро выхолаживать. Редрин тоже наверняка не спит, ласточкой пронеслось в голове, и ему тоже нелегко. В Вирице бунтуют храмовники, им показалось, что нет лучше времени, чтобы низвергнуть колдунов с незаслуженно высокой ступени. И государь им уступит, наверняка уступит, боясь еще и бунта. Государь был один, не считая молчаливого стража, повсюду следующего за ним. Страж стоял у дверного проема, будто каменная статуя. Его выдавало только размеренное дыхание и слабый запах немытого тела. В небольшом зале с одной дверью и двумя узкими окнами горел камин. Редрин сидел на низкой скамеечке, рука трепала серую шерсть пса. — Майорин? Зачем пожаловал? — сварливо спросил он. — Что в этот раз пришло в твою бедовую голову? — Ты посадил шпика в храм? — Отчетности требуешь? Не оборзел ли ты, брат мой? Не пора ли мне выволочь тебя прочь из дворца и выкинуть в твою Инессу? — Редрин сжал руку, пес зарычал. — Я лишь спросил. — Не твое дело. Не касается тебя, есть ли у меня шпионы в храме и внимательно ли они слушают проповеди. Как не касается, численность гарнизона Вирицы и размножение скота. — Редрин… — Вот именно, Редрин де Морр — государь Велмании, не Майорин без фамилии и титулов, безымянный колдун с тракта, которого прислала шпионить Инесская Ведьма. Ты очень вовремя вспомнил, что у тебя есть брат. И вовремя вспомнишь, что брат этот младший. А там всплывут и твои ублюдки, претендующие на престол. Много у тебя ублюдков, брат мой? Есть ли среди них те, кто родился человеком? — Нет. Нет у меня детей, никаких. И не будет. Так что можешь быть спокоен, твои ублюдки будут единственными, кто будет мечтать о троне. — Тогда чего ты здесь отираешься? Вынюхиваешь, подслушиваешь, лезешь с советами? Чего тебе надо? Государевой милости, денег? Колдун зло посмотрел на брата, сглотнул. — Мне ничего не надо от тебя, Редрин. Самое время выйти вон, самое время развернуться спиной и громко хлопнуть дубовой дверью. Но Майорин без приглашения сел в свободное кресло, достал из внутреннего кармана дублета кисет с трубкой и принялся неторопливо ее набивать. Огонек, высеченный из кончика пальца, пустил серый дым. — Кто? — спросил колдун. Филин раздраженно посмотрел на брата. — Никто. Он всегда был первым. Во всем. Первым родился, лучше владел мечом, быстрее бегал и выше прыгал, взлетал в седло и покорял любую, даже самую норовистую лошадь. Мать утешала Редрина — маленького и полноватого, что он сильнее в науках и логике. Но Редрин знал, что брату стоило пару раз прочитать что-либо, чтобы запомнить почти дословно. Майорин учился с легкостью. Кроме того он был хитрее и прозорливей. Редрин решил обогнать его терпением и зубрежкой. Но сколько бы времени не проводил он за книгами, сколько бы не сидел, рассматривая карты, Майорину хватало беглого взгляда, чтобы найти незамеченные ошибки. Отец порой был жесток, забывая про непутевого младшего сына, Майорина брал отец на советы, заставлял присутствовать на званых обедах и пирах, Майорин ездил с ним по стране, Майорину обещали в жены княжну Сауринии— старшую сестру Рианы Кордерской, нынешней государыни. Единственно чего не получил старший брат это материнской любви, но Редрину всегда казалось, что тому виной не брат, а их отец. Рано забравший старшего отпрыска из детских палат во взрослую — мужскую жизнь. Но все же все досталось ему — Редрину Филину, непутевому, слабому, полноватому. Единственный раз Редрин видел слезы на глазах отца, когда Майорин подписывал отречение от прав на престол. — Ты хороший государь, Редрин. — Сказал брат. — Много лучше, чем был бы я. — Отчего же? — Ты всегда тянулся за мной, будто проклятый пытался меня обогнать во всем, чему не учил бы меня отец. И это выковало тебя лучше, чем молот кует клинок. Человек, которому все достается тяжело, лучше знает цену этому всему. Потому что берет сам. Ты и не заметил, как меня опередил. Редрину понравились слова брата, но раздражение не схлынуло. Он по-прежнему был сильнее, даже признавая, что он хуже, признавая свою слабость, Майорин делал это легко, будто не прилагая никаких усилий. — Ты помнишь, что было написано в моем отказе от престола? — Ты никогда не будешь претендовать на корону, ты не имеешь права наследия. Ты и твои потомки. — Я только хочу закончить эту войну. Мне не нужна ни корона, ни то, что под ней подразумевается. Редрин молчал довольно долго, глядел, как брат выдыхает колечки дыма. — Может, ты действительно не врешь. Может, ты хочешь только закончить войну. Но ты хочешь корону, Майорин. Не возьмешь, не предашь, но хочешь. Потому что тебя воспитывали государем, эта та часть себя, которую ты спрятал и попытался забыть. Но я знаю тебя куда лучше других. Ты хочешь сидеть в этом кресле. Майорин открыл глаза, переступил занемевшими от холода ногами. Нашел, что вспомнить. Лучше бы вспомнить хорошее. Лучше бы вспомнить Айрин.* * *
Тот, кто спешит, знает: спеши, да не торопись. Можно гнать коней галопом, да ни один конь тысячу верст без отдыха не проскачет. И всадник на нем не железный, и голод нужно утолить и другие нужды естества. И хотя двигались довольно быстро, с сумерками все равно вставали на привал. Менестрель пытался болтать, но Майорин мало что не проходил сквозь него, а речи вовсе не слушал. — Гордец и мученик. — Нарек колдуна Валья и отстал. Гордец и мученик вяло на него поглядел, зыркнув белесыми глазами из-под черных бровей. Щеки и подбородок поросли черной бородой, лоб закрывала низко надвинутая шапка, в трактире от Майорина отсаживались постояльцы, больно уж тот походил на разбойника или пропойцу. Сам менестрель ненароком оглядел себя в маленькое оправленное серебром зеркальце и решил, что выглядит достойным спутника. Приметную шапочку с куньей опушкой злой колдун отобрал еще в Вирице. Принеся суконный колпак и лохматую ношеную доху. — Не надену! — отпирался менестрель. — Не поедешь. — Безразлично ответил колдун. Надел, поехал. Жить хотелось, тут уж не до наружного облика, шкуру бы сберечь. А в пепельной щетине теперь стало многовато седины, не слишком она радовала менестреля в неполных двадцать восемь лет. Не радовала и боль, ломящая переломанные ноги. Срослись они скоро, он бы еще долго лежал в постели, если бы его не пользовал один из лучших колдунов-лекарей столицы. Но погоду Валья теперь мог предсказать наравне с теми же колдунами. — И вот мы едем через снег, мы убегаем вдаль… Героев нет и нас здесь нет, следы стирает хмарь… Нет, хмарь не подходит… Поземка? Метель? Ветер? Сталь! Колдун молчал. "Гордец и мученик, — опять подумал Валья, — изъел себя и на других бросается". Колдун скользнул запавшими глазами по бормочущему себе под нос спутнику, осмотрел дорогу, напомнил себе быть внимательней и опять погрузился в невеселые мысли. Он, будто издеваясь над собой, вспоминал день за днем из тех полутора месяцев проведенных в столице. И воспоминанья резали по живому, потому всё: и радостное, и больное — осталось в прошлом. Народу в зале было немного, гулявшие по дворцу сквозняки заставляли ёжиться даже тепло одетых слуг. Государь облачился в долгополую соболиную шубу, из-под распахнутых полов торчали тонкие ноги в сапогах, над ногами нависало увесистое брюшко. Вид государя Редрина Филина вызывал бы легкую улыбку, если бы не хмурое грозное лицо. Горан Вирицкий, второй заместитель верховного архимага Орника Мадеры и его ученик, украдкой покосился на стоящего рядом Майорина, сравнивая братьев. Сравнение было не в пользу младшего. Худой высокий колдун со встрепанными со сна смоляными волосами казался много моложе своего младшего брата. Разведку представляли несколько измученных молодцев из простых шпиков — не колдунов. Возглавлял ее косоглазый парень. От парня сильно несло псиной. Завидев Майорина, он заметно расслабился, в желтых глазах, обведенных темными кругами, промелькнула улыбка. Косоглазый сделал шаг вперед, кивнул государю. — Лавт Борец, глава группы разведки. — Представился он. — Говори, Лавт Борец. — Разрешил Редрин. — Мы прошли Долину насквозь. От Милрадиц до Уралака. Люди недовольны, во всех поселениях долины погромы. Дома магов жгут, жгут лавки и лечебницы. — Ну пусть их! — усмехнулся Горан. Борец зло на него посмотрел и продолжил: — Жгут также дома колдунов и наши лавки, наши лечебницы. Люди не различают магических школ, они просто яро ненавидят магию и магиков, которые калечат их детей и прибрали к рукам власть! — Ей-ей… — осадил его один из советников государя, выряженный в стеганку с геральдическими псами на груди. — Власть… — Так говорят в народе. — Перебил его Лавт Борец. — И отчасти они правы. Одно ясно, колдунам туда дороги нет, любого кто сунется, быстро затащат на костер. И разбирать по какую сторону баррикад он находиться не будут. — Беспорядки надо устранить. — Хмуро прервал его Филин. — Ваше Величество… — Орник Мадера вступил в беседу, хотя доселе молча стоял по левую руку от государя. — Погоди, Мадера, дай договорить милсдарю Борцу. — Благодарю, Ваше Величество. Милрадицы заняли нашу сторону, школу переформировали в замок, там заперлись все спасшиеся из Долины колдуны и колдуньи. Они могут обороняться сколько угодно долго, могут воспользоваться телепортом и переправится в Инессу или в Вирицу, но ни первое, ни второе не поднимет авторитет магии. — Позволь судить тем, кто обучен думать, оборотень. Тебе поручили разнюхать, что происходит в Долине, а не давать нам советы. — Советник в стеганке пренебрежительно фыркнул. По залу пробежал вздох. Кто-то отступил назад, с опаской глядя на косоглазого. Борец прищурил желтые глаза, запах псины усилился. — Заткнись, Ивар. — Цыкнул на советника Мадера. — Насколько нам удалось узнать в Долине Источников не осталось ни одного цитадельца. Сначала наши, гм… простите, колдуны Инессы, гнали их до самой Водицы. Оставшихся повесили или сожгли местные жители. Жители Долины заняли оборону. Истоковицы разрушены полностью. — Что еще? — Химеры, государь. Маги оставили "подарок", они привязаны к источникам силы, но это не мешает им убивать. Глава Истоковиц возглавил коалицию, народ возмущен, кто-то узнал в напавшей химере собственного сына, одна из химер задрала свою мать, побежавшую обнять дочку. Люди готовят вам прошение об освобождении Долины от пагубного влияния магиков. — У них еще хватает наглости просить. — Зло бросил Горан. — В Долине не так много людей, чтобы устроить вооруженное восстание, но злость и недовольство могут поползти по стране, распространяясь как вонючая язва. — Резюмировал Борец. — Я думаю, стоит договориться. — Эта полу-собака умеет думать! — под нос себе пробормотал советник, Борец услышал. Чуть выгнул руку, советник попятился как от хлесткой пощечины. — Ну! — зычно крикнул Редрин. — Орник, приструни своих людей! Потому вас чародеев и не любят! — Извиняюсь, Ваше Величество. — Лавт коротко поклонился. — Я могу быть свободен? — Можешь. — Борец ушел из центра зала, облегченно расслабил спину, ссутулившись. Майорин хлопнул его по плечу: — Злишься? — Я подчиняюсь только Владычице! — прошептал Борец, — И только от нее готов терпеть указания и насмешки. — Тише, Борец, тише. — Осадил его Майорин. — Не то сейчас время, теперь нам всем придется изрядно потерпеть. И не стоит оскорбляться за собаку, в конце концов, все исследования подтверждают, что оборотни ближе всего к волку, пусть вы крупнее и мощнее сложены. — В первую очередь я колдун, Майорин! — Лавт уперся ладонью колдуну в плечо. — Как и ты. И только потом мы королевские братья, оборотни, мужья, дети и родители. В первую очередь мы колдуны. Майорин посмотрел на Борца, на Мадеру, на государя. — Совет! — Мадера уселся в кресло, дождавшись, когда государь устроится на троне. — Начинаем совет! — Пойдешь? Или останешься? — спросил Майорин у Борца. — Останусь, послушаю, что надумали полноценные люди, не отягощенные второй ипостасью. — Не обольщайся, спеси здесь больше, чем дельных мыслей. — Это ты про себя? — хмыкнул Лавт. Совет тогда длился почти до самого вечера… Их прервали… За окном сверкнуло. Глиняный сосуд с подожженным фитилем разбился посреди дворцовой аллеи. Совещающиеся вздрогнули. Второй приземлился на ветви мохнатой голубой елочки, щедро облил хвою маслом, и она тут же занялась. Орник торопливо поднялся и растворил окно. — Поборник чароплетов! — крикнул кто-то за оградой. Редрин Филин вздрогнул. Горящее масло протопило в снегу ямку и потухло, залитое водой. — Чародейский прихвостень! — Нашим государством правит не Филин, им правят колдуны! — Долой Инесскую ведьму! Долой Цитадельского колдунишку! Они превращают наших детей в демонов! Лицо государя сделалось белым. Первый советник суетливо сновал вокруг, обмахивая монарха платочком. По едва протопленному залу пополз морозный ночной воздух. Майорин и Орник бросились к выходу. Монарх отогнал советника, тяжело поднялся. — Нет! Стойте! — но колдуны уже покинули зал и торопливо пересчитывали ногами ступени лестницы. — Догоните их! Не дайте выйти из дворца. Не дожидаясь исполнения приказа, государь, забыв про стать, тяжелой трусцой заскакал за братом и архимагом. Нагнал он их в коридоре первого этажа, за ним бежали слуги. Придворный люд уже высыпал из дворца на аллею, стражники растеряно косились на толпу за оградой, не решаясь обороняться. Кувшины больше не летели, зато летели бранные слова и дерзкие высказывания. Полыхали факелы и народный гнев в зрачках собравшихся. Филин величественно шел по аллее. Тяжелая шуба волочилась по земле. Государь обошел потухший сосуд. — Эй! Потушите эту бесову елку! — крикнул он стражникам. За его спиной засуетились, вытащили лопаты, начали закидывать огонь снегом. За оградой шумел народ. Редрин подошел к воротам. — Откройте! — Но, Ваше величество… — Я сказал: откройте. — Тише повторил Редрин Филин. — Я еще правлю в этой стране, хоть кое-кто в этом и сомневается. Народ расступился. Государь мрачно оглядел освященные факелами лица. — Колдуны вам не нравятся? — спросил он. В толпе кто-то подал голос, но получилось невнятно — чья-то ладонь быстро прикрыла смелый рот. К государю выступил невысокий коренастый человек в бобровой шубе с бляхой купеческой гильдии на груди. — Государь мой. — Он низко поклонился, задев рукой снег. — Государь мой, люди боятся за свои жизни и жизни своих детей. Разве можно их в этом винить? — Нельзя. — Согласился Филин. — Государь! — распихивая толпу узкими плечиками, выбился вперед худой жрец в расшитой рясе. На тонкой шее болтался серебряный треугольник. Он одернул сбившийся подол, торопливо поклонился и встал рядом с купцом. — Государь, боги милостивы, но люди гневливы. Они не знаю божественного прощения заблудших душ, но государь, демоны, что творят такое с детьми, должны быть наказаны. — Консат. — Государь кивнул жрецу. — Ваших рук дело? — Языка. — Хмыкнул купец. — Вечерняя проповедь прошла успешно. И утренняя, и вчерашняя, и позавчерашняя. Короче, он об этом уже неделю нам талдычит, вот народ и услышал волю божью. Редрин Филин поджал губы и спрятал в карман руку, которая потянулась залепить жрецу меж глаз. — Хотите пожить без колдунов и магов? — взбеленился государь. Толпа зашумела. — Хотите пожить без колдовства? Да будет так! — зычно рявкнул он. — Да будет так! С этого дня в Вирице запрещена магия! С этого дня, государством будет управлять только государь! Но, — Редрин понизил голос и тихо, словно обращаясь только к купцу и верховному жрецу, произнес. — Но если вы посмеете прийти ко мне с жалобами на воровство и грабежи, я разведу руками. Если вы заплачете от темноты по ночам и застрашитесь ходить по улицам, я разведу руками. Если ваши дети заболеют и умрут в лихорадке, я разведу руками. Потому что вы сами этого захотели. Редрин развернулся и пошел во дворец, притихшая толпа потихоньку начала разбиваться на группки и расходится по домам. Люди шли по освещенным магическими светильниками улицам к жилью с чародейскими замками, на дверях которых висели зачарованные амулеты. Люди шли, не понимая, что накликали на свои головы. Сначала погасли фонари. Один за другим померкли световые шары, развешанные на столбах. Распахнулись двери, удерживаемые магическими рунами. Крысы недоверчиво шевелили усами, суя носы в теплые погреба, беззащитные без магии. Город, живший колдовством, — столица Велмании — рухнул во тьму. Государь Редрин Филин сдержал слово. — Упрямый глупец. — Прошептал колдун, не заметив, что говорит вслух. После того в Вирице целую седмицу никто не колдовал, а всех колдунов заставили забиться в норы, чтобы глаза не мозолили. Редрин Филин запер собственного брата во дворце. Запретил высовываться. Вот тогда и дошло до того разговора с Айрин… Рано или поздно она все равно бы его завела… — Я хочу поехать в Луар. — Решилась девушка. Колдун вскинул брови, слегка усмехнулся и продолжил меланхолично править нож. — Мне нужно отыскать дракона. — Продолжила она. Майорин попробовал остроту на ногте. Так, для отвлечения внимания. — Может, ты скажешь что-нибудь? — Хочешь, чтобы я тебе помог? — Да. — Сказала она, немного помедлив. — Хм… — он придирчиво осмотрел лезвие, наблюдая, как в голубоватой стали отражается пламя камина, широкая разобранная постель, на которой сидела Айрин, пестрые от гобеленов стены. Во дворце было холодно. Из дворца было не выйти. — Вчерашняя демонстрация доказывает, что война затянется надолго. А я не хочу быть канатом, который перетягивают из стороны в сторону. И чьим-то оружием быть не хочу. Майорин? Ответь? Колдун загнал нож в ножны и поднял на нее глаза. — Ехать в Луар — хорошая идея. Искать дракона — паршивая. — Он замолчал, Айрин продолжала буравить его взглядом. — Почему паршивая? — Потому что. — Великолепный ответ! Изумительный просто! Лучшего и быть не могло! — взвилась она. Колдун лишь пожал плечами. Девушка откинула одеяло, встала прямо на кровати, поискала одежду. Новый запрет государя на магию в пределах Вирицы обещал повысить уровень преступности вдвое, а через девять месяцев и рождаемость. Во дворце горели свечи, на улицах царила зимняя холодная тьма. Айрин, наконец, выцепила рубашку, рывком натянула ее. — Значит, не поможешь? — Я этого не говорил. — Невнятно буркнул мужчина. — Да что с тобой? Я поняла бы, посмейся ты надо мной, или откажи. Обидно, как ты любишь! — Я тебе не отказывал. — Еще. — Хмыкнула Айрин, шнуруя сапог. — Интересно, что в этот раз? Тебе выгодно иметь под рукой исток? — Нет. — Что тогда? Какие доводы? Впрочем, нет. Не хочу знать твоих мотивов, мне они все равно не по уму. Я не настолько расчетлива. Айрин накинула на плечи длинную безрукавку на меху. — Куда ты? — Подальше от тебя. — Все не так просто, как тебе кажется, Айрин. Она застыла в дверях. Обернулась. Светлые волосы растрепаны, припухшие губы, в глазах звериная настороженность и человеческая обида. Недавно все было иначе… И часа не прошло. Но сейчас, встретились два клинка. Серо-стальной и белый — эльфийской ковки. Айрин вцепилась пальцами в дверной косяк. — Ты думаешь, найдешь дракона, он отольет тебе чуток крови, вы выпьете на брудершафт, и все будет хорошо? Исток после этого станет приятной способностью, а дракон научится вмиг превращаться в человека? Так? Айрин не ответила, но по ее лицу колдун догадался, что примерно это она и представляла. Мужчина встал, подошел к ней. Один за другим он отцепил ее пальцы от косяка, прикрыл дверь. — Сядь. — Попросил он. — Сядь, пожалуйста. Айрин села на краешек кровати, будто боясь расположиться более основательно. Будто боясь здесь задержаться. — Даже если ты найдешь дракона, — Майорин сделал упор на "даже если". — Даже если он согласится на договор с тобой… — тут колдуна конвульсивно передернуло, от болезненного воспоминания. — Не думай, что ты уложишься в пару дней и вернешься назад всесильной и одной левой загонишь Цитадель в глубины страха! — Нет, что ты! — съязвила Айрин. — Ты же не можешь, куда уж мне. — Глупая девка! — Майорин подошел ближе и зло тряхнул ее за плечи. — Идиотка! У тебя даже половины представления нет, что значит этот договор! — Так расскажи мне! Он посмотрел на нее сверху вниз. Злость ушла, и сразу стало очень тоскливо. Она уедет, понял колдун. Уедет все равно, как бы он ее не пугал, и всё же… напугать стоило. Майорин вернулся к своему стулу, сел и уставился на огонь. В зимней ночи выли псы. Где-то шумел ветер. Бряцали кольчугами замерзшие стражники. Из-за облаков вышла полнотелая луна, будто огромный магический фонарь, осветила город. — Пить кровь не надо. Кровь, — он вытянул вперед руку, запястье оплели светящиеся руны. — Вот кровь дракона. Впаяна в меня, как узор на лезвии меча. Как зарубцевавшийся шрам, который не исчезает с годами. Это очень больно, Айрин. Больно настолько, что в какой-то момент тебя перестает тошнить от боли, а уже рвет. А еще очень долго… Кажется вечность… — Я не боюсь боли. — Зря! — усмехнулся колдун, коротко взглянул на собеседницу. — Но это будет лишь началом. Потом я болел. Где-то месяц, может два. Все тело покрылось язвами, кожа слезала лоскутами, я чесался, вонял, как падаль. Болело все, меня постоянно тошнило, коросты отпадали и на их месте появлялись новые нарывы. Жар не спадал. Мне казалось, я умираю. О заклятиях не могло быть и речи. Но исток оказался заперт. Заперт крепко и прочно, накапливающаяся во мне сила плавила мозг, пока драконья кровь сжигала мое тело. Айрин встала, подошла к нему. — Меня мучили кошмары, я часто видел глазами Летты, иногда мерещилось то, чего нет, порой мнилось, что кожа отстает от тела вместе с кусками мяса и видно кости. Я перестал различать, где реальность, а где бред. Знал только одно, когда приходил в себя, жалел, что не покончил жизнь самоубийством, как советовал мне Айст Аарский, предыдущий верховный архимаг. — Почему ты не… — Рассказывал раньше? Мне не слишком приятно это вспоминать. Я тебя пугаю, Айрин. Хочу, чтобы ты крепко задумалась, стоит ли эта овчинка выделки. — Пугай тогда дальше. — Думаешь, хуже уже не будет?…в какой-то мере не будет. — Согласился он. — По крайне мере так отвратительно не будет. Просто однажды под коростами оказалась нормальная чистая кожа. Постепенно они все отпали. Физически я чувствовал себя прекрасно. Я стал намного выносливей и сильнее, мог без устали бежать несколько часов. Улучшились реакции, я ловил мух на лету, ловил рыбу в реке, стрелу… Порезанная рука больше не становилась проблемой, хотя заживала медленно — почти как у обычного человека. Я безумцем лазал по горам с Леттой, обучая ее человеческим премудростям. Она схватывала на лету. — Впервые колдун улыбнулся, припомнив и приятные моменты того времени. — Все схватывала. Я учил ее, но упустил главное. Я не учился сам. Я продолжал потихоньку — уже медленней — сходить с ума. Мало обладать драконьей кровью, знанием рун, высеченных на твоей коже. Надо уметь направлять силу в разные участки тела в определенной последовательности и в нужном ритме. Мне потребовалось четыре года, чтобы овладеть этой техникой. У меня был учитель, хороший учитель. Он долго ворчал, что я рано ухожу, и что мне далеко до полного владения собственным телом. Впрочем, остальному я научился сам. Многому точно, насчет всего не уверен. Если у тебя все получится, Айрин, то ты проведешь в Луаре пять лет, самое меньшее. Она положила руку ему на плечо. — Ты все равно хочешь, да? — А как ты думаешь? Неужели страх может помешать мне стать тем, кем я стать хочу? Я не вижу причин, Майорин, чтобы отказаться от возможности жить нормальной жизнью. — Только это будешь уже не ты. Подобные вещи не проходят бесследно. Если ты переживешь этот бред, если ты не сдерешь себе кожу до костей, если не свихнешься, то это уже не будешь ты. — Не буду. Как не буду больше той собой — до замка Фарта. Но нас меняет не только боль и горе, Майорин. Нас так же меняют и хорошие вещи. Я немного меняюсь каждую ночь, проведенную с тобой, меняюсь каждое утро, когда просыпаюсь и вижу, как ты спишь. Я меняюсь каждый раз, когда ты вскакиваешь и начинаешь торопливо собираться, делать свои важные дела, без которых тебя невозможно представить. Все это меняет меня, заставляет радоваться и злится, терпеть и наслаждаться. То же будет и с драконом, то же было и с Фартом. Каждый шаг и каждый вздох отдаляют нас от тех, кем мы были месяц, год, пять лет назад. Ты живешь дольше и уже не так ясно замечаешь эти изменения. Но я чувствую их и физически, и мне проще их принять. Да, есть вероятность краха моих планов, но когда ее не было? — Сколько вам лет, сударыня? Двести? — засмеялся колдун. — Двести двадцать! — Смотри, не говори подобных речей дракону, а то он решит, что его обманывают и хотят заманить на жаркое, где он главное блюдо. — Я столько не съем. — Хвост на жаркое, остальное заморозишь и будешь есть постепенно. — До весны не съем. — Айрин обняла колдуна и уткнулась носом в черную макушку. — Говорят, что драконье мясо жесткое и воняет рыбой! — Тебе действительно это интересно? Айрин задумчиво улыбнулась. Он заглянул в серые глаза, потеплевшие и подтаявшие, сунул ладони под безрукавку, коснулся теплой кожи под плотной тканью рубашки. Она уедет. Сам он всегда уезжал. Она уедет, и может так будет даже лучше. В одном менестрель был прав. Ему даже в голову не пришло, что можно поехать с ней. Но предотвратить безумие он уже не мог, без того ждали слишком долго… Он зашел позвать её на обед, Айрин не нравилось есть за государевым столом и она всячески избегала "сборищ", как она выражалась. Он шел по коридору, и думал, что до обеда еще есть время, что она будет капризничать и уговаривать его не идти ни на какое "сборище"… И может он на него и не пойдет… Может они поедят вдвоем и позже. И январское солнце лежало на дубовом паркете коридора, врываясь из высоких окон вместе со свежестью зимней стужи. Он распахнул дверь улыбаясь, как идиот и с этой улыбкой застыл. В камине горел воздух, синие языки неестественно изгибались, пол и кровать были усыпаны осколками стекла, мелкими и круглыми, будто снежная крупа. А Айрин сидела вжавшись в угол и заморожено раскачивалась из стороны в сторону. В глазах отражался синий огонь. — Айрин! — он подбежал к ней, потряс за плечи. — Айрин! Колдун звал ее, отвесил звонкую пощечину, потом еще одну. На бледной коже выступили красные пятна. Она вздохнула, дернулась. Пламя в камине взвилось. Будто ураганным ветром Майорина швырнуло в сторону. Не устояла и кровать — её вбило в стену, задев гобелен. Столик потерял ногу. В этот раз он подходил осторожно. Кожу саднило от мелкой стеклянной крошки. Колдовал, вытягивал из сна, уговаривал вернуться. Опять хлестал по щекам. Ударил так сильно, что сам испугался, но именно тогда она закрыла глаза. А открыла уже осмысленные — видящие. — Я не смогла. — Прошептала она. — Напрасно ты меня учил… — Бестолочь, — Майорин привалился к стене. — Я всегда говорил, что ты бестолочь. Айрин встала на четвереньки, ее вырвало. — Пошли отсюда. — Вставать было тяжело — он отбил спину. Он поставил Айрин на ноги, но она сделала два шага и пошатнулась. — Так будет проще. — Пояснил он, беря Айрин на руки. Девушка вжалась лицом в его шерстяную рубашку. Он пронёс ее по коридору, пинком распахнул дверь соседних покоев, даже не пытаясь выяснить, заняты ли они кем-нибудь. Уложив Айрин на кровать, колдун вернулся назад. Постоял, оценивающе оглядел нанесенный дворцу ущерб и вышел. Служанка, проходившая мимо, заглянула в открытую дверь. Она оторопело уставилась на разруху. — Приберите здесь. — Бросил через плечо Майорин. Айрин не спала, лежала с открытыми глазами. Она никак не отреагировала на приход колдуна. Он знал этот взгляд, знал опустошение, которое наступает после всплеска силы. Знал злое безумие, боль, голоса рвущие разум. Знал и ничего не мог сделать. — Сколько мне осталось? — спросила Айрин. — Ты не умираешь. — Я схожу с ума. — Нет. Еще нет. — Хочешь совет, колдун? — она называла его "колдуном" очень редко, только когда злилась или… — Какой? — Убей меня сейчас. — Не могу. — Почему? Хочешь использовать меня против Цитадели? Майорин посмотрел на нее. Холодно, зло. Сейчас стоило сказать, что она ему нужна, что он любит ее, сказать много теплых глупых слов, от которых ей стало бы легче… — Просто не могу. — Сказал он. Солнце разлилось по снегу, празднично сверкая на заиндевевших иголках сосен. Ласковые лучи гладили лица, напоминая, что много жизни еще осталось на свете белом. Черный страх, бередивший душу отступил, трусливо прячась. Была бы вся зима такой, как тот день может меньше злости жило бы в людских сердцах. Так думалось сегодня менестрелю, хотя у него закоченели ноги в стременах, да так что трудно стало пальцами шевелить. Его попутчик сегодня тоже был веселее, хоть и молчал, по обыкновению. Но вот уже не единожды Валья замечал, что тот не сводит бровей и не смотрит невидящим взглядом, будто теряясь где-то в глуши собственных мыслей. Слова Валье были не к чему. Он без того знал, Майорин блуждает по памяти, зачем-то повторяя прожитые события. Дорога повернула на пригорок, лес чуть поредел, старые деревья сменились низким прозрачным молодняком, искрящемся на солнце, а за ними виднелся городок с замком посередке. — Милрадицы. — Гордо сказал Валья.Глава 3. Майорин
Валья оторвал от краюхи хрустящую корочку, намазал поверху маслом. У менестреля разбегались глаза. Он уже набил желудок и теперь жадно лакомился всем, что под руку попадется. А попадалось многое. И тушеная с барашком капуста, и хрустящая сладкая репка, и полная корзина теплого хлеба, и жирная свиная колбаса. Мог менестрель вспомнить другие времена, когда на столах красовались яства более изысканные и необычные, но сегодня с него было довольно этого. Он прихлебывал подогретое вино, которое изрядно смешал с крепким пивом, не в силах выбрать, какой из напитков лучше. Осунувшийся Майорин тоже щипал хлеб, но смотрел только на Инесского воеводу — Ерекона. Тот неспешно говорил, не особо стремясь делиться с пришельцами новостями. Колдун явно хотел расспросить Ерекона, но отчего-то медлил. Про Валью будто забыли, и менестрель решил погулять по крепости, поискать компанию повеселее. Но стоило ему встать с насиженного места, придерживая распущенный пояс штанов, как воевода обратил на него тяжелый взгляд серых глаз. "А глаза, впрямь как у дочери", — подумал Валья. — Этому тут не место. — Только и сказал воевода. — И пусть не шляется. — Хорошо, Ерекон. Велишь запереть? — Пускай запрут. Не доверяю я менестрелям, больно болтливы. У Вальи от возмущения выдох в горле застрял, он покраснел. — Я Валья Шульц… — Хромой Валья. — Перебил его Ерекон. — Я знаю. Но шляться по крепости не дам, слишком много чести. Посидишь, подождешь. Будет посольство в Инессу, передам тебя туда. — Я мог бы балладу написать… — А вот баллады не надо! И песни, и чего еще там… ничего не надо! Ничего славного здесь нет, хочешь писать про подвиги и великие сражения — это тебе не к нам. У нас славного ничего не будет. — Пошли, Валья. — Майорин толкнул менестреля в спину. Бард попытался ворчать, но быстро увидел, что вид у спутника снова отсутствующий. Майорин опять его не слышал. Они прошли по замковому двору, небольшому, скованному высокими стенами. Здесь больше не раздавалось ученических споров, не велось долгих бесед, не слышалось крика, доносящего о близкой драке. Молчали Милрадицы, скорбно молчали, стыдливо прикрывшись запертыми воротами от остального мира. И чувствовалось, что прав воевода, нет здесь нынче ничего славного. И доброго в действе, кое здесь готовилось, тоже ничего нет. У южной стены примостилась просторная домина, еще пару месяцев назад здесь жили мальчишки и юноши, постигавшие науку. Но нынче было в домине пусто. Майорин втолкнул менестреля в комнатенку, чуть теплую благодаря топленной вчера печи. — Вечером выпущу. — Пообещал колдун, снаружи лязгнул засов. Валья огляделся и зло бухнул кулаком о бревенчатую стену, о чем тут же пожалел. Майорин поднялся по лесенке наверх, там жили учителя и наставники. Раньше жили. Маленькая комнатка с маленьким окошком и низеньким потолком, едва умещала в себя широкую лавку, полки по стенам да столик. Около двери были вбиты крюки для одежды. Колдун сел на лавку. Вспомнил о лошадях, брошенных во дворе, подскочил. Потом снова сел. Не забудут их лошадей. Не домой прибыли, но к своим. Вот только встретили как чужих. Нет у него дома, прав менестрель. Некуда идти, чтобы знать: здесь тебе рады. Никто не соберет стола, вынимая из кладовой вкусности, никто не приготовит постели, уложить уставшего путника, не затопит баню. Дай боги удастся выпросить на кухне горячей воды, да ополоснуться. В дверь заскреблись. — Не заперто. — Отозвался колдун. — Пришел. — Утвердительно сказал высокий увалень. — Люта! Значит ты здесь теперь! — Майорин рад был его видеть. — Здесь. Ты с певуном пришел? Лютня у него? — Да, Люта, у него. — Это хорошо. — Сказал Люта по прозвищу Молчун. — Пусть споет вечером. Нежаду помянет. — Ты говорят его сына забрал? — Забрал. — И женщину ту… степнячку? — Забрал. — Сама пошла? — Сама. — Молчун хмуро оглядел комнату. — Холодно здесь, там, — Люта показал куда-то в сторону, — теплее. — Ничего я и здесь перебьюсь. — Ерекон зол на тебя, но не погонит. — Знаю. Но… а, бес с ним. Не пойду и все. Надо ему от меня чего, пусть сам приходит. — Не придет. Не Ерекон. Я пойду. Там, еще много сделать надо. — Иди. — Люта кивнул, а потом оглянулся. — Майорин, я рад, что ты здесь. — Спасибо, друг. Дом должен быть один… А у него ни одного, только дороги. — Куда это ты? Айрин влетела в него, упершись руками ему в грудь. — Так куда? — повторил он, придерживая ее за локти. Она резко выдохнула и попыталась высвободиться. — Айрин? — колдун отвел прядь от глаз, сбив суконную шапочку, заглянул ей в зрачки. Опять. Майорин прикрыл веки, глубоко вздохнул. — Ты можешь ответить? Айрин молчала, продолжая тяжело дышать. Он преградил ей дорогу, мешая идти вперед. Они оказались вдвоем в просторном коридоре, с высокими окнами. — Отпусти меня. — Айрин, куда ты идешь? Ответь мне, и я тебя отпущу. Она смотрела на него пустыми глазами, казалось, в них опять пляшет синее пламя. — Отпусти меня, пожалуйста. — Ответь мне! — Мне больно. — Айрин попыталась вырваться. — Отвечай. — Не смей мне приказывать! — Айрин. — Она казалась холодной, будто ледяная статуя. Майорин чувствовал, как сила наполняет ладони, вгрызаясь в исток. — Куда ты идешь, Айрин? — он загнал силу поглубже. — Куда? — Я… Я не знаю… Айрин обмякла, растерянная, запутавшаяся девчонка с дикими глазами. Он обнял ее, чувствуя: лёд начал таять. — Пойдем, Айрин, пойдем. Айрин взяла его за руку. За ледяную ладонь. Он должен был это предвидеть, но не предвидел — потерял равновесие и упал, на свежий еще синяк на спине. Каменная лилия впилась в позвоночник. — Я просила меня убить! — крикнула она и побежала по коридору. — Айрин! Это не ты! Это исток! — Нет никакой разницы! — услышал он. — Никакой! Он не сразу поднялся, думал броситься вдогонку, но его остановил Лавт. Оборотню немедленно что-то понадобилось, сию секунду. А потом Борец увязался с ним. И Орник. Орник тоже не мог откладывать разговор, даже на присутствие Лавта наплевал. Колдун шел по городу, шаря взглядом по сторонам. Но взгляд ни за что не цеплялся. Он оглянулся на Борца, оборотень лишь помотал головой — он ничего не чувствовал. Запыхавшийся Мадера раздраженно ворчал на Майорина. Майорин почти его не слушал. Он рассказал архимагу об утреннем визите Солена — дворянина, к которому пришел плакаться менестрель — за тем следили, и Валья боялся. Рассказал о наблюдениях за Рианой Кордерской, о слежке Борца за государыней поведал сам оборотень. Мадера выслушал и отстал, переходя на привычный для него шаг. — Ты тоже иди. — Бросил Майорин Лавту. — И как ты собираешься её искать? — Борец придержал колдуна за плечо. — Лавт, я понятия не имею, как ее искать! — выпалил колдун, оборотень прищурил косые глаза. — Извини. Но один я… лучше я буду один. Иди, найди этого глупого менестреля, выясни, кто за ним следит. — Хорошо. — Борец отпустил Майорина. — Что с ними сделать? — Ничего. Лучше пусть они тебя не видят. Попробуй узнать кто они. — Интересно как? — под нос себе буркнул Лавт. — Хотя бы сколько их. — А что с Вальей? Убрать его? — Не трогай. С Вальей я разберусь сам. Твоя задача, чтобы он до этого дожил. — Как скажешь. — Оборотень хлопнул колдуна по спине и пошел к незаметному проулку, заваленному снегом. В проулке одинокими дырами зияли чьи-то следы. — Лавт? — крикнул Майорин. Борец обернулся. — Ты хоть помнишь, как он выглядит? — Лучше. — Борец осторожно шагнул в след. — Я помню, как он пахнет. Майорин усмехнулся. Оставшись один, он почувствовал себя свободней, хотя таковым не выглядел. Наоборот ссутулил плечи, спрятал голову под капюшоном, а нижнюю часть лица скрыл шарфом. Постоял так немного, будто настраиваясь, и, ковыляя, пошёл по улице. Белые глаза затуманились, колдун больше не думал. Он шёл, подчиняясь звериному инстинкту охотника. У гончарной лавки он остановился. А потом наитие повело его в сторону их дома. Дома на краю Вирицы, с толстыми бревенчатыми стенами, большой печью в просторной кухне и маленькими комнатками. В доме летали пылинки и было холодно. Майорин растопил печку, зачем-то подмел. Замерз и наколол во дворике щепы для растопки. Она пришла уже вечером. Озябшая, дрожащая и совершенно нормальная. — Ты меня ждешь? — Я искал тебя. — Не нашел? — Нет. Решил, что ты пойдешь домой. Туда где, как тебе кажется, тебя защищают даже стены. — До Инессы далеко. — Ты провела здесь почти два года. — Он присел рядом с ней на корточки и начал распутывать шнурки на заиндевевших сапогах. — Я испугался. — Я знаю. Я уже не понимаю, где начинается исток, и где кончается разум… — Это был исток, ты только наблюдаешь. — Колдун погладил красную от мороза щеку, смотря как легкое обморожение исчезает. — Я хотела тебя убить, а не наблюдала. Я и есть исток, Майорин, ты видно просто забыл… Это будто… ты в какой-то миг хочешь одного, а потом сразу другого, но это все равно ты. Колдун выпрямился, встал и чихнул. — Пыльно здесь. — Проговорила Айрин, провела рукой по скамье и посмотрела на посеревшую ладошку. — Почему мы больше здесь не живем? — Редрин попросил переехать во дворец, да и жить там удобнее. — Тебе. — Глухо выдохнула она. — Чего ты хочешь? — он отстранился, зазвенел кружками, расставляя их на столе. — Чем я могу тебе помочь? Айрин подошла сзади. — Побудь со мной. Побудь, пока это возможно. — Мужчина опустил кружку на стол. Та не устояла на донышке, покатилась по столешнице и упала на пол, разбившись вдребезги. Оба просто наблюдали, не двигаясь. — Хорошо. Проклятый менестрель! Трижды проклятый менестрель, с его балладами из-за которых за ним началась охота, и пришлось вытаскивать певуна из Вирицы, пока этого глупца не убили. Запереть бы в порубе, а не в теплой клети. Пусть посидит, поморозит тощий задок, да язык свой длинный! Вот впились в душу сказочки о доме, тридцать лет было на воле хорошо, а теперь тоскует, будто баба какая. Майорин соскочил с лавки, яростно натянул доху и вылетел из домины. Во дворе стучали мечами парни, совсем еще мальчишки. Кое-кому, кажется, не было и семнадцати. — Ну же, паря! Что замер, считай ты убит! — Я же закрылся щитом! — перед парнишкой от магии чуть дрожал воздух. — А я в это время со спины ткнул тебя вот этим ножиком. — Наставник показал короткий клинок, выскочивший будто из руки. — Эй! Майорин из Вирицы! С каких это пор ты проходишь мимо? Колдун задвинул назад шапку. — Ну! — крикнул наставник на учеников, — Если я разговариваю, то и слепну? Давай не спи! — Здравствуй, Хорхе. — Майорин сделал шаг навстречу, но замер в нерешительности. Они не слишком хорошо расстались, а честь по чести, то и вовсе разругались. Хорхе был старше… и Майорин даже не знал насколько. У него были седые волосы, седые вислые усы и очень горячая кровь, но и ума ему было не занимать. Хорхе не любил, когда его звали колдуном, отзывался только на воина. — Из-за девки ведь разругались. — Тихо сказал он. — Ты хотел ее убить. — Ответил Майорин. — Было дело. Но может выйти и так, что умирать нам придется вместе. Что делать будем? Колдун пожал плечами и отвел взгляд. — Покажем ребятне, как драться надо? — Драка не поможет, Хорхе. Воин протянул руку к одному из отроков, светловолосый зеленоглазый мальчишка вложил в ладонь наставника меч. Майорин дернул завязки ворота, доху подхватил сзади другой отрок. У парней горели глаза, Хорхе они знали хорошо, у всех вечерами ломило спину, и ныли ушибленные места. Незнакомого колдуна выдавали движения. Ветер тут же проник под кожаную безрукавку, забрался в складки шерстяной рубахи. Шапка не долетела до земли, чьи-то заботливые руки поймали, спрятали за пазуху. Задорная ярость забурлила в венах, грея не хуже весеннего солнышка. Светловолосый парнишка поспешил сунуть колдуну меч. Майорин не отказался просто отошел в сторону. — Что даже оружия не возьмешь? Из поясных ножен показался короткий изогнутый клинок. Не то нож, не то кинжал. — Этого хватит. Они сошлись на посеревшем снегу двора. Вокруг стояли мальчишки-отроки. Уже не дети, еще не мужчины. Все наученные держать оружие и творить ворожбу. Их собирали по всей Велмании, учили не один год. Вместе они росли, вместе взрослели, их домом был Илнесс, крепость вблизи Инессы. Что они пойдут защищать? Как они могут знать, если даже Майорин не мог понять, за что именно собрался встать против магов. У Хорхе все было ясно, у Хорхе рос сын и этого сына он хотел бы видеть в Инессе колдуном, а не химерой в Цитадели. Может потому, воин теснил колдуна, удар за ударом заставляя пятиться. Хорхе знал, что ему защищать. Майорин перебросил нож в левую ладонь. Воин приподнял уголок рта под седыми усами. Отроки внимательно наблюдали, опыта уже хватало, чтобы распознать движения наставника и его противника. Может потому один из пареньков смалодушничал и звонко крикнул: — Мастер, сзади! — на миг позже того, как наставник сам разгадал замысел колдуна. Парню прилетела оплеуха, подавший меч отрок хмуро глядел на крикуна: — Не лезь. Воевода смотрит. Парни отвлеклись от поединка. Ерекон стоял прислонившись к каменной кладке, будто просто вышел погреть старые кости на солнце. Вот только зимнее солнце редко греет. Хорхе удалось достать колдуна, тот поймал меч на нож и уперся пятками в землю, сжав от натуги зубы. Рукав порванной рубахи сочился кровью, у воина была обожжена щека. Воевода поглядел на пытавших друг друга мужчин и подошел. Отроки тут же отхлынули в стороны, давая дорогу. — Довольно. В башне было действительно намного теплее, у растопленного очага, завернувшись в меховую шубу, на низенькой скамеечке сидела высокая светловолосая колдунья. — Катарина, выйди. — Велел воевода. — Ильма отправила в помощь, но мне больше кажется в слежку. — Ваша жена вам не доверяет? — Мы мало сходимся во мнениях в последнее время. — Ерекон сел на освободившуюся скамейку. — Вот на твой счет, тоже не сошлись. Тебе здесь не место, зачем из Вирицы уехал? Соврать? Больно глупо. — Государь пожелал меня отослать. — Тебя просили повлиять на государя, а не доводить его до белого каления. Ты должен был расположить его к Инессе! — Он расположен. — Но не тобой. На что ты мне здесь? Будешь давать умные советы и мозолить глаза? — Ты знаешь, воевода, что мои советы могут оказаться полезны. — Но больно ты похож на бельмо. — Я буду как можно реже досаждать своим присутствием. — Что ж… моя жена считает, что от тебя будет прок. Вот пусть сама и занимает тебя делом. Катарина ждет тебя за дверью, я уверен. С ней и будешь говорить. Майорин зло посмотрел на Ерекона, желание спорить куда-то делось. Тебе не место здесь… … но не тобой… … мозолить глаза… Катарины за дверью не было. Отроки уже убрались со двора, только Хорхе стоял на крыльце, облокотившись на перила. — Одни беды от этой девки. — Сказал ему Майорин. — И верно… — воин хлопнул друга по плечу, — с воеводой сталью не замиришься. К вечеру Валью выпустили из клети, скучавшие колдуны встретили менестреля как родного. Многие из них сами были не дураки потерзать струны или спеть, но новостей из столицы ждали с жадностью. Люта на менестреля глянул вскользь, даже не подошел словом перемолвиться, и никто не подумал, что если бы не Молчун сидел Валья бы дальше, умирая от скуки и дрожа от холода. Майорин с Хорхе устроились в сторонке, от них все вежливо отстранились, не мешая разговаривать. — Не злись на него, Ерекон чувств напоказ никогда не выставлял, но как Филипп пропал, совсем улыбаться перестал. Ильма дажеКатарину послала за ним приглядывать, все боится — кинется воевода сына выручать. — Не кинется. А давно пропал? — Уже месяц как, пошл в дозор, взял с собой только людей. Сам как мог закрылся, я точно бы не заметил в нем ничего чародейского. А все без толку. Видел, что на них снежные совы напали. Нашел лошадиные кости и кровь… Дальше не пошел. Без того ясно — засада была. Стаю кто-то собрал, не летают они стаями. Не прокормиться. А так ничего, ни тел, ни весточки, будто в воду отряд канул. Валья запел. — Что в Вирице? — тихо спросил Хорхе. "Далась им это Вирица", — обреченно подумал колдун. Гордыня уродует, но гордость украшает. Даже сейчас она сидела с высоко поднятой головой, не дотрагиваясь до мокрых щек белым платком, зажатым в алебастровой ладони. Покрасневшие глаза полные слез блестели как два темных озера, затянутые утренним туманом. Риана Кордерская была очень красива, даже сейчас. Ее муж, государь Велмании сидел против супруги. Сидел и молчал, сжимая пудовые кулаки. — Редрин, — прервал затянувшуюся тишину Майорин. — Редрин, что ты собираешься делать? Вместо ответа Редрин Филин отвернулся. — Риана, вы можете сказать, чьего ребенка вы носите? — спросил Орник Мадера. — Не могу. — Спокойно ответила государыня. Ни один мускул на лице не дернулся, но тонкая кисть сжала платок. — Не может. Это измена Ваше Величество, измена короне и Велмании! — сообщил первый советник. — Знаю. — Выдохнул Редрин. — Государыня Риана, вы можете идти. — На твоем месте, я взял бы ее под стражу. — Посоветовал Майорин брату. — Ты не на моем месте. Иди, Риана. Риана встала и покинула кабинет государя. Неторопливо и гордо, не сделав ни одного лишнего движения. — Ты выяснил, кто он? — спросил Орник у Майорина. — Молчит. — Отозвался колдун, глядя вслед государыне. — Можно вашей магией определить, чей это ребенок? — Редрин тяжелым взглядом посмотрел на брата, потом на верховного архимага. — Пока не родится, нельзя. — Ответил Мадера. — Проку от вашей магии. Одно что разрешил вам колдовать. — Буркнул Редрин. — Разреши мне поговорить с ней наедине. — Попросил колдун. — И что? — Редрин встал напротив брата, задрал голову и уставился в прозрачные белые глаза. Раньше у Майорина не было таких жутких глаз… кажется… они просто были очень светлые… — Разреши, Ред. Я все узнаю. — Ты пронырлив, будто крыса, Майорин. — Грустно вздохнул государь. Да, глаза были другими… но дело не в цвете. Просто раньше они не были такими холодными и жестокими. — Откуда ты вообще узнал про ее отлучки? — Запрет, Ваше Величество. — Влез Орник Мадера. — Когда вы запретили колдовать и приказали находить всех, кто воспротивится запрету… среди прочих был след от телепорта. — Неужели ее любовник настолько глуп? — Нет, — Майорин положил руку на плечо Филина. — Нет, брат… он просто далеко от Вирицы. А Риана… скажи она ему о запрете… он бы испугался. — Он маг… или ваш. Да? — Редрин стряхнул руку колдуна и забрался в свое государево кресло. — Может быть. Пока он оставит это при себе, не вынесет сор из избы… Надо было вообще оставить всё при себе. Но тогда ему казалось страшно важным, разоблачить Риану. Как она боялась… …эта молодая женщина, с едва приметным под норковой накидкой животиком. Видно было, что она готова заплакать от их взглядов. Она боялась Редрина, грозно сдвинувшего брови, отводила глаза от насмешливой мины Мадеры, вздрагивала от презрения Ивара — первого советника, и не смотрела на Майорина, которому сама же призналась чуть меньше месяца назад, что носит наследника. Но наследника ли? Майорин тогда удивлялся, почему она подошла именно к нему. Мадеру и Ивара она знала намного лучше и дольше. Про мужа и речи не шло. Он не нагнал её, пришлось воевать со стражей у покоев государыни, а потом стоять и смотреть, как Риана рыдает, судорожно вздыхая, захлебываясь. Запоздалая истерика настигла государыню в одиночестве, но Майорин нарушил видимый покой. — Государыня, Риана…. — Что вам нужно? — он застал ее врасплох. — Я пришел поговорить с Вами, государыня. — Мне казалось, вы уже все сказали! — грубо выпалила Риана. Майорин подошел ближе и взял ее за руку. Государыня отдернула ладонь: — Что вы себе позволяете, сударь Марин! — Не зовите меня так, государыня, Марина де Морра больше не существует. И я не люблю его вспоминать. — Уходите, Майорин. Оставьте меня одну. — Оставлю, как только узнаю его имя. — Оно вам ничего не скажет. — Тогда нет смысла его скрывать. — Парировал колдун. — Я могу перестать спрашивать… Собственно в этом нет особой нужды. Мне достаточно одного жеста, чтобы влезть в вашу голову и посмотреть самому. — Так что же вам мешает? — Ваша гордость, ваша честь, государыня. Признайте свое поражение, повинитесь перед Редрином. И сохраните себе жизнь и честь. — И что меня ждет? — Решать это не в моей власти. — Выметайтесь! Майорин! Идите вон! Я ничего вам не скажу, хотите, используйте свое заклинание, колдуйте. Вы и ваша кодла магов. Консат прав, для вас ничего не значит человеческая честь и правда. — Я предложил вам правду, Риана, и честь. Что же вас смущает? — Убирайтесь! — Я уйду. — Согласился колдун. — И дам вам время подумать. Подумайте о том, что ждет ребенка в вашей утробе, если он не окажется сыном моего брата. Подумайте, какое будущее ждет вашего бастарда. Может это вас убедит. Ваш любовник в конце концов взрослый человек способный постоять за себя, способный убежать или скрыться. А что может сделать только рожденный младенец? Кричать? — Чудовище… — губы Рианы побелели, слезы бежали по щекам. — До свиданья, государыня. Надеюсь, мы встретимся очень скоро. Майорин закрыл за собой дверь и услышал, как за ним звенят осколки разбившейся о древесину вазы. Риане хватило часа. Она вышла в трапезную, умытая, причесанная, аккуратно придерживая отороченный норкой подол. Платье было синее, норка серебристая. Редрин Филин едва взглянул на супругу, кровожадно распиливая сочащийся кровью кусок жареной говядины. Государыня села в кресло, которое услужливо отодвинул вовремя подоспевший слуга. Ели в тяжелой густой тишине, невысказанного недовольства. После трапезы государыня подозвала к себе Майорина. — Я могу с вами поговорить? — Я к вашим услугам, Ваше Величество. — Учтиво произнес колдун, Риане в его словах привиделась насмешка. Они вышли из трапезной. Колдун отвел Риану в ее покои, бесцеремонно уселся на окованный сундук и сложил руки на коленях, приготовившись слушать. Пришлось ей проглотить комок, появившийся в горле и заговорить первой. — Если… он будет не от… Редрина? Что тогда? — Я позабочусь о вашем ребенке. — Как? — Вам знаком Орден Белого Меча? — Орден убийц? — Это не слишком хорошее название. И все же… орден Белого Меча, издревле набирает к себе сирот и бастардов, дает им кров, хорошее образование и… денежную профессию. — Связанную с риском и кровью! А что если родится девочка? Ее тоже научат бить и колоть? — Вряд ли. Скорее она станет травницей или лекаркой. — Готовящей яды? — Служить Белому Мечу почетно! Это не грязная шайка с большой дороги. — Это элитарная школа палачей! — перебила Риана. Глаза ее горели гневом, щеки пылали. — Это невозможно! — Отчего же? Пусть лучше ваш ребенок прозябает в приюте для сирот, голодая. Там он даже не обучится писать, а считать будет исключительно медяки. В Белом Мече учат грамоте и арифметике, они знают травы и зверей, разбираются в камнях и минералах. Кроме того ордену нужны не только воины, но и строители, плотники, кузнецы, лекари. — Много вы знаете грамотных кузнецов и плотников, милсдарь Майорин? — Ни одного, — честно признался колдун. — Впрочем, я убежден, что им это и не к чему! — Ваше предложение не стоит и ломанного гроша, а продавать за это человека, который мне дорог, я не стану тем более. Я смогу договорится в храме, там мой сын или моя дочь, хотя бы не будет убивать людей. — Зато убьют его… или ее. Зачем Редрину ваш бастард? Чтобы он отвоевал у его законного наследника Кордер, ссылаясь на право наследия? — Он не посмеет! — прикрикнула Риана. — Он государь! — громко и холодно сказал колдун. — Он государь, и он будет прав. Риана сникла, опустила красивую голову и уставилась в пол. — Чем ваш орден лучше храма? — У них нет дома и прошлого. Сын ордена, знает только один род. Род Белого Меча. Ребенок или взрослый, пересекший порог Белого Меча и Белого Замка, отрекается от всего. Он не имеет никаких прав. Его родина Черные горы. Его дом Белый Замок, его род Белый Меч. Там ваш отпрыск будет в безопасности, до тех лет, пока не сможет сам постоять за себя. Там он будет обучен тому, к чему имеет способность. И если он будет обладать даром, может тогда его отправят учиться в Инессу… — Если она будет существовать к тому времени. — Ядовито добавила государыня. Майорин замолчал, будто получив удар под дых. — Вы меня убедили, милсдарь колдун. — Сдалась она, с удовольствием наблюдая, как сползает с лица Майорина самодовольная мина. — Его зовут: Алимарн Яриний. Думаю, имени вам будет достаточно. Колдун с трудом проглотил желание переспросить. Он пристально смотрел на стоящую напротив женщину, искал признаки лжи, но готов был поклясться, что она не врет и не шутит. Тогда он почти бежал к Редрину, спешил сообщить… Редрин Филин внимательно и бесстрастно слушал брата. — Получается, что он, служа тебе, гм… имел… отношения с твоей супругой. — Ты хотел сказать, просто имел? Да? — хмыкнул Редрин. — Я хотел сказать то, что сказал. — Я тебя услышал. И что? — Что и что? — распалился Майорин. — Надо его найти! Надо поймать эту сволочь! — Зачем? — государь Велмании тяжело уставился на Майорина. — Как глава моей личной охраны он знал больше, чем как любовник моей жены. Майорин молчал, зло сверля Редрина взглядом. Колдун не понимал спокойствия государя. Филин продолжал изучать подробную карту западной границы Велмании. На карте были красиво нарисованы замки и гербы тех, кто замками владел. — Что там говорил твой Солен? За кого он хочет отдать сестру? — Ты знал? — Про сестру? Она кажется в свите Рианы… — Ты знал! — Майорин положил руки на карту, мешая брату изучать владения. — Ты знал, еще до того как Яриниев изгнали из Вирицы! Знал, еще до объявления войны! — И что? — повторил Редрин. — Но почему… — Почему я не сказал это при Орнике, при Бересклете и половине двора? Хватит и того, что сказал ты! Убери руки, ты говоришь с государем, Марин де Морр! Я говорил тебе, не лезь в мои дела! Убери свой длинный нос из моего дворца или я, видят боги, вышлю тебя из столицы следом за Яринием и Цитадельцами. — Боишься меня, Филин? — выплюнул Майорин, нависая над братом, его пальцы конвульсивно сжали карту. — Иди прочь… — Редрин сдернул пергамент со стола. — Я — государь, трон мой. Тебе не повезло, можешь винить в этом отца, судьбу, богов и бесов. Но я не при чем! Смирись с этим. Ты лишь колдун, вот и будь колдуном. — Да! Я колдун! Колдун, которому не безразлично, кто будет сидеть на троне по окончанию войны… Но если верх возьмет Цитадель, это будешь не ты Редрин. И не я. Вот что важно. И если тебе кажется, что это лишь очередная стычка между школами, то ты скверный государь. — Выйди вон. — Как вам будет угодно, Ваше Величество. В этот раз колдун хлопнул дверьми так, что в рамах зазвенели хрустальные стекла. Но Майорину все равно хотелось разнести к бесам весь дворец. — Стоит, что с ней станется. — Ответил Майорин другу. — Народ волнуется, но Редрин справится с этим, полагаю. — Верно, ты мало что расскажешь. — Мало о чем мне рассказывать хочется. Менестрель закончил песню, откинул голову назад и оглядел колдунов из-под полуприкрытых век. Люта Молчун смотрел на него своим тяжелым вязким взглядом, менестрель ему кивнул.Глава 4. Весса
Ревун терпеть не мог тех попоек, когда память отказывала возвращаться. Да вот только накануне он не взял в рот ни капли хмельного, но вспомнить вчерашний вечер никак не мог. Помнил, что расседлал и стреножил коня, помнил, что Ошек разжег костер, помнил что Бажай опять ругался с Малым из-за какой-то безделицы. А после все застилало белесой пургой. Тоже случилось и с остальными — пустота в памяти и дурное настроение. Из хорошего была только Емела, дремавшая по правую руку от него. Вдова куталась в суконное одеяло и обнимала спящую рядом Вессу. Ревуна что-то насторожило. Нечто странное, незаметное глазу, но… Рука девушки была скрыта одеялом… Но… Рука держала меч. — Мне, кажется, я вчера выпил ведро самогона… — простонал Ошек вблизи, он сидел у костра. — Лошадей кто-то попортил — дикие. — Малой запахнул доху, перепоясался. Весса открыла глаза. Откинула одеяло. Ревун ждал, когда появится клинок. Рука была смуглая, узкое запястье, длинные пальцы. Меча не было. — Кто-нибудь помнит вчерашний вечер? — зевая спросила она, сердце у девушки скатилось в пятки и там бешено и неровно колотилось. — И у тебя то же? — вернул вопрос Малой. Она кивнула. Сердце колотилось так, что пятки согрелись. Весса достала сапоги с изголовья и обулась. Вчерашний вечер действительно помутился… Бересклет. Бересклет, как же так… Опять. Опять исток напился крови. И опять она была с ним согласна. Опять что-то в душе кричало: убивай! Убивай, чтобы выжить, не бойся смерти — она твоя подруга… Так уже бывало. В замке, спрятанном в Долине Источников, несколько месяцев назад. И во дворце в Вирице, совсем недавно. — Куда это ты? — колдун вынырнул из двери, будто призрак. Айрин уткнулась в преграду на своем пути, остановилась. — Так куда? — Майорин придержал её, но девушке нужно было идти дальше, она попыталась высвободиться. — Айрин? — Хватка стала стальной. Она замерла, тяжело дыша. — Ты можешь ответить? Исток думал рвано. Рвано, но отчасти логично. Он встал на ее пути. Враг. Можно его убить, а можно обмануть. Обмануть лучше, надо только заставить себя сказать хоть слово. — Отпусти меня. — Айрин, куда ты идешь? Ответь мне, и я тебя отпущу. А куда я иду? — Отпусти меня, пожалуйста. — Ответь мне! Куда? — Мне больно. — Отвечай. — Не смей мне приказывать! Не смей! Никто не смеет! Исток не подчиняется приказам — он свободен! — Айрин. — Ладони, держащие ее локти, начали гореть. Она почувствовала жалящую силу драконьей крови. Боль. Хватка ослабла. У Майорина были красные белки, сколько он не спал? Три дня? Четыре? Почему? — Куда ты идешь, Айрин? Если так горячо, почему одежда не загорается? Руки жгли, будто раскаленный металл. — Куда? — Я… — язык оторвался от неба, по телу прокатилась волна слабости. Мышцы расслабились. — Я не знаю… Айрин почувствовала, как по щеке сползает слезинка. Ладони перестали жечь, колдун ослабил хватку и обнял ее. — Пойдем, Айрин, пойдем. — Горячие пальцы прикоснулись к ладони. Айрин сжала их и неожиданно отшвырнула мужчину чистой силой. Колдун упал, приложившись спиной о каменный выступ в стене, изображавший расцветающую лилию. — Я просила меня убить! — Айрин! — крикнул он ей вслед. — Это не ты! Это исток! — Нет никакой разницы! — услышал он. — Никакой! Она беспрепятственно покинула дворец, потом так же легко вышла за ворота. Никто даже не попытался её остановить, может потому, что все считали Айрин человеком — так, любовница брата государя, мало ли у кого какие любовницы. Облака над Вирицей окрасились в темно-сиреневый цвет и висели так низко, что хотелось протянуть руку и их потрогать. С рассветом потеплело настолько, что можно было легко скатать снежок. Один такой полетел Айрин в лицо, но звериная реакция истока позволила поймать и раздробить снаряд в полете. Мальчишка, бросивший снежок в понурую девку, удивленно застыл с раскрытым ртом, в котором не хватало двух зубов. Девка зачерпнула снег голой ладонью и вернула хулигану подачку. Мальчишка отпрыгнул, но снежок вильнул по немыслимой траектории и угодил в солнечное сплетение. Мальчишку швырнуло назад, он закричал. На крик из лавки выскочил отец, забывший бросить чашку, которую натирал для продажи. Но обидчица уже исчезла, а захлебывающийся рыданиями отпрыск объяснить ничего не мог. Гончар на всякий случай прихватил сына за ухо и увел от бесов подальше в лавку, где поручил тому размачивать подсохшие горшки. Айрин вынырнула из-за угла и целеустремленно зашагала вперед, не особо выбирая направление. Она шла так довольно долго. Солнце за это время покрыло положенный круг и завалилось под снежное одеяло на западе. В Вирице стемнело, загорелись масляными светильниками окна, потом погасли. Ей не было холодно, она не чувствовала усталости. Но когда очнулась, оказалось что ноги ноют, а кончики пальцев побелели. Айрин стояла около их с Майорином дома. В окошечке горел свет. Робкий и дрожащий свет свечи, боящейся каждого порыва ветра. Айрин заглянула в окно, заметила там двигающийся мужской силуэт. Мужчина нервно расхаживал от стены к стене, дымя трубкой. Черные волосы прибывали в беспорядке, будто он раз за разом запускал в них пальцы. Он остановился и сделал ожидаемое движение, стряхивая наваждение. Айрин оторвалась от окна, отворила незапертую дверь. Здесь было тепло — натоплено, в печи трещали дрова. — Ты меня ждешь? — Я искал тебя. — Не нашел? — криво улыбнулась Айрин. — Нет. Решил, что ты пойдешь домой. Туда где, как тебе кажется, тебя защищают даже стены. — До Инессы далеко. — Ты провела здесь почти два года. — Он подошел к Айрин и присел на корточки. — Я испугался. — Я знаю. — Она коснулась ледяными пальцами теплой шершавой кожи. — Я уже не понимаю, где начинается исток, и где кончается разум… — Это был исток, ты только наблюдаешь. — Я хотела тебя убить, а не наблюдала. Я и есть исток, Майорин, ты видно просто забыл… Это будто… ты в какой-то миг хочешь одного, а потом сразу другого, но это все равно ты. Трещенки на ладонях стягивались, заживая. Пальцы согревались. — Пыльно здесь. Почему мы больше здесь не живем? — Редрин попросил переехать во дворец, да и жить там удобнее. — Тебе. — Горько сказала Айрин, она скучала по этому дому. Скучала по самобытности этих стен. По тому, что можно выйти ночью на кухню и пошарить по полкам, выйти во дворик, посидеть на крылечке. Скучала по домашней еде, приготовленной своими руками, горящей печке, по кухонному одиночеству. — Чего ты хочешь? — Прервал ее размышления колдун. Он отошел от нее, отвернулся. — Чем я могу тебе помочь? Чуть сутулая спина не выражала ничего, как это обычно бывает со спинами. От того с ней было легче говорить. Айрин подошла почти вплотную, почувствовала запах, родной, привычный. — Побудь со мной. Побудь, пока это возможно. — Попросила она, ощущая, как ее дыхание, отражаясь от спины Майорина, возвращаясь к ней теплым влажным ветерком. Отставленная кружка забалансировала на донышке, не устояла и покатилась по столу, упала на пол и раскололась. — Хорошо. — Хрипло ответил колдун. Нет никакой разницы. Никакой. И не к кому бежать. Нет ни Майорина, ни храма, где ей становилось лучше. Есть только холодные безразличные горы и незнакомые люди, которым не откроешь души. Которые не напомнят, что ты еще человек. И волчий холод вокруг. Исток согреет ее в любой мороз, но взамен заберет последние крупицы разума. И пусть нет Бересклета, будет другой. Кто? Ревун посмотрит косо? Ошек заругает? Малой обидит? Мальчишка карманник в Луаре решит сдернуть кошель у зазевавшейся девки… И ему ты отрубишь руку? Емела положила ей на плечо горячую ладонь, вдавила пальцы в тело. — Не смей. — Услышала Весса в мыслях. — Не смей даже думать так. Ты человек, пусть другой, пусть тебе сложнее, чем им, но ты человек и ты всегда останешься человеком. Помнишь, что тебе сказал Борец? Ты наша. Еще? Не поздно ли?* * *
Говорят, по ту сторону ждут предки, они стоят на другом берегу реки, рассекающей мир живых и мир мертвых, смотрят на поступки своих потомков и решают, кого встречать с распростертыми объятиями, вести к очагу, поить сладким медом. Но бывает так, что придет душа к пустому берегу, и никто не выйдет к ней навстречу, потому как нерадостно ее встречать — больно душа черная. Ошек очень боялся, что скоро и он окажется один по ту сторону и никто не затеплит для него очага. А кровь шла горлом все чаще. Он долго кашлял по утрам и утирал окровавленную ладонь снегом. — Тебе хуже. — Весса вышла из-за дерева, за которым пряталась. — Тебе надо в тепло. — Поздно уж. Следишь за мной? — Видела, как в кусты бросился, думала может с животом худо. — Лжешь! — Лгу. — Согласилась девушка. — Ты у Волчатника еще худо себя чувствовал. — Слишком зоркий глаз, бывает, выбивают, а любопытный нос защемляют дверью. — Только если к ним не прилагается руки, протягивающей помощь. Я заварю травы, не вылечу, но дышать станет легче. — Знахарка что ли? Весса улыбнулась и пошла к становищу, где стояли уже оседланные кони. — Чего тебе надо? — вдогонку спросил наемник. — Ничего, просто мимо не люблю проходить. Ошек не очень понял ответ, он боялся бескорыстной помощи, как любой, кто привык искать во всем умысел. А эта девка и без того была странной. Не ее ли рук дело — вчерашний странный сон, сморивший весь обоз? Может она их опоила? Весса, не подозревая о мыслях спутника, взлетела в седло, оправила сумки, разобрала повод. — По коням! — крикнул Малой для замешкавшихся. — По коням. — Себе в усы повторил Ошек. К вечеру они спустились с хребта. Дорога стала положе. В нее влился наезженный Грионский тракт, да и снега здесь столько никогда не наметало, как в горах. Пограничную заставу пересекли легко, досматривающие посчитали сани, поглядели в бумаги, взяли пошлину и отпустили в добрый путь. Две беженки на санях не привлекли особого внимания, а лишние заводные лошади… Мало ли в лесу случится, падет, волки схарчат… Чем глубже уходил обоз в Луар, тем становилось теплее. Снег здесь глядел уже по-весеннему, сырой и жесткий от наста, ложившегося за ночь. В твердой корочке виднелись талые бреши первых капелей, которыми плакали золотые сосны, стряхивая с веток зимнюю шубу. Сани по дороге катились сами собой, бодро рысили кони, повеселели обозники. Стоило пересечь границу, как свалилась с глаз тяжелая пелена страха, который в Велмании почти и не замечали. Да только спала, и стало легче дышать. В корчмах говорили на ином языке, по-другому произносили звуки, Вессу веселило, что все жители этой страны будто немного шепелявили и чуть гнусавили. Но стоило ей попытаться примерить на себя их речь, как губы занемели и запутались от незнакомых слов. Емела же говорила бойко, легко мешая велманский с луарским, толмачом объясняясь то за Малого, то за Бажая. Купцы даже шутливо предложили вдове работу. Но та отказалась. Обозники ехали в сторону столицы, их несказанно удивило, когда две осиротевшие бабы, слезли в маленькой деревушке на восемь домов. — Вот тут моя тетка живет. — Врала Емела, указывая пальцем на занесенный снегом поворот. — Благодарствую за подмогу. Весса лихо поклонилась мужчинам. Утром она приготовила Ошеку мех со взваром наказав пить три раза в день. Бабы встали на лыжи и заскользили по снегу, увязая на полпяди. Обоз пошел дальше, им предстояло еще семь дней пути по Луарским землям, и надо было торопиться, больно сильно пахло в воздухе весной, пришедшей сюда раньше обусловленного срока. Село было небольшим, но весьма оживленным. Близь реки их встретила кузница, в которой звонко стучал молот, над крышей курился дымок. Молодуха кузнеца препиралась в воротах с отроком в драной шапке, наказывая ему купить что-то в селе. Отрок отчаянно спорил, притопывая ногой в кожаном боте. Емела подъехала первая и что-то спросила у кузнечихи, та весело ей ответила и ловко отвесила зазевавшемуся отроку пинок, задавая путь. Весса крутила головой, ища различия, но находила не слишком много. Не живи она в Вирице, может больше бы удивлялась, но Велмания по западную сторону Урмалы мало отличалась от восточного Лаура. — Луар — значит страна рек. — Ответила на незаданный вопрос Емела. Ей, похоже, уже совсем не нужны были слова, чтобы понимать Вессу. — Дина говорит у тебя печальные глаза и зовет переночевать у них, нам еще день ходу. — Ты знаешь ее? — удивилась девушка. — Знаю. Ты приехала ко мне домой, Весса. И Емелой меня больше не зови. — Хорошо, Летта не буду. — Пойдем в дом, мне хочется провести эту ночь в тепле. У кузнеца было большое подворье, сама кузница стояла поодаль от остального хозяйства. Своих сыновей Дина еще не родила, но воспитывала двух мужнинных от первой жены. Одного из них как раз послали в село, за редким белым медом. В избе Летта развязала платок, высвободив длинную белую косу, и блаженно запустила пальцы в волосы. — Вот счастье-то… Дина что-то залепетала звонко и радостно, живо показывая Вессе руками. Девушка разгадала, что ее рады видеть. Из-за печи заскрипел старческий голос, то ли жалуясь, то ли бранясь. Мальчишка лет пяти, усердно тер в ступке яичную скорлупу. Увидев гостей, он первым делом показал им язык. Дина мимоходом цапнула его за ухо, тот фыркнул, будто котенок, и продолжил, пыхтя, орудовать пестиком. Женщины говорили, смешно пришепетывая на странном языке, Весса прислонилась к теплой стене и тихонечко уснула, убаюканная сладким ощущением безопасности. Завтра им предстоит пройти еще пару дюжин верст. Завтра Весса познакомится с человеком, ради которого она преодолела Черные горы и границу. Но все это должно было случиться завтра, а пока девушка дремала, наслаждаясь временным покоем. Две черные морды со странными глазами, переливающимися от красного к зеленому, водили влажными носами из стороны в сторону. Весса опустила голову и передернула плечами, под взглядом этих тварей ей было неуютно. — Зубка, Коготок, брысь оттуда. — Прикрикнул на них Мастер. Твари спрыгнули со стропил, оказавшись в холке по бедро взрослому человеку. Они льнули к ногам хозяина, будто две огромные кошки. Гости казались тварям подозрительными настолько, что, похоже, приравнивались к добыче. Мастер подвел Зубку и Коготка к двери и, помогая ногой, выставил на улицу. За дверью тут же жалобно завопили. Твари хотели назад в тепло и к миске. — Пускай погуляют. Мастер — коренастый, широкий в плечах, дать бы ему топор и кольчугу походил бы на высокого гнома. Но Мастер был одет в хламиду из дорогого сукна, а рыжая борода, расчесанная и ухоженная, лежала двумя косицами на широкой груди. Жил он в тереме один, но с многочисленной челядью и двумя тварями. — Значит пришли из Велмании… — под нос пробормотал он поглядывая на Летту. — Дракон привел исток. И хотите вы от меня известно чего. — Хотим, — Летта по-домашнему забросила ноги на лавку и поджала под себя. В горнице догорал вечер, ласковым светом разлегшись на полу, в подполе тихонечко скреблись мыши, к ночи они разойдутся и непонятные твари будут настороженно прислушиваться к жизни маленьких соседей. — Ты ведь не посреди леса ее подобрала. — Он подошел к Вессе ближе. — Как тебя зовут, дитя? — Весса. — Соврала она, пропустив "дитя" мимо ушей. — Весса… Исток… Крашеные волосы, новое имя. Но глаза никуда не спрячешь, а слава забывается нескоро… У нас поговаривали про один исток, который удалось заполучить Агнию Фарту. И говаривали, старый маг еще сто раз пожалел, что польстился на подобную добычу. Что скажешь Весса? — Я не знаю, о ком вы говорите, сударь. — Летта, где ты откопала эту упрямицу? Марин нашел подружку себе под стать? Помнится, он тоже убеждал меня, что он проходил мимо и случаем решил зайти. — Айрин, ему можно доверять. Девушка гневно нахмурила брови. — Ага, я это уже слышала. И иногда даже верила, чаще всего зря. — Я буду редким исключением, Айрин дочь Ерекона и Ильмы. Ты знаешь, как тебя называют в Цитадели? — И знать не хочу. — Убийцей магов… Даже смех берет, как некоторые тебя боятся. Бродят слухи, что ты взяла тот замок одна, а Инессцы подоспели позже. Так чего хочет от меня столь могучая дева? — Хочу… овладеть колдовством. Хочу заключить договор с драконом, как это сделал ранее Марин. — Марин приходил ко мне давно, сколько лет прошло Летта? Не напомнишь? — Двадцать девять. — А тебе и двадцати нет, девочка. — Улыбнулся Мастер. — Ты видела высшего дракона? Кроме Летты? — Нет. — Их мало…. очень-очень мало. — Продолжил он. — И редок дракон, позволивший себя увидеть, а еще более редок решившийся на подобную глупость, как братание с Истоком. — Угум… — вяло кивнула девушка, Летта рассеяно смотрела в окно, будто видела в нем своих собратьев. — Потому дракона искать будет весьма сложно… Тут тебе конечно поможет Летта. А вот дальше… — Я знаю. — Весса-Айрин вскинулась всем телом. — Майорин, Марин мне объяснял. Я всё знаю. — Он не всё знал, цена несколько изменилась… — Цена? — Двадцать тысяч луров, в пересчет на велманские короны выйдет двенадцать тысяч. — Что? — невозмутимая Летта удивленно приоткрыла рот. — Не думали же вы, что я работаю бесплатно? И даже если за работу я возьму не так уж и много, то молчание мое стоит дорого. — Мастер! — драконица села прямо, напрягшись. — Мастер вы же… — Я единственный, кто делает подобные вещи. И мои услуги стоят дорого. — Но Майорину… — За него заплатил отец, и цена тоже была не малой. — Но… он не знал… — Он знал. — Перебил Летту Мастер. — Но вам не сказал, видно у него были причины. Айрин сложила подбородок на сцепленные руки и задумчиво прикрыла глаза, слушая разговор драконицы с колдуном. Летта злилась. Сдержанная, спокойная Летта шипела на Мастера змеей. — Айрин не селянская девка, и ее семья способна выплатить подобную сумму. — Отвечал ей Мастер. — И Майорин об этом знал, весь расчет заключался в том, чтобы выслать меня из Велмании, а потом матушка пришлет дитятку деньги. Может чуть позже, может не матушка… — Проговорила Айрин, больше обращаясь к печи, нежели к собеседникам. — Верно. — Согласился Мастер. — Инесса сейчас воюет, но думаю… надежда есть, стоит написать домой. — Инесса может проиграть. — Встряла Летта. — А ведь от этого зависит ее жизнь. — И поэтому тоже цена столь высока. — Вы несправедливы! — Я… — Я достану требуемую сумму. — Айрин прервала спор на полуслове. — Полагаю, я могу заранее договориться с драконом. А концу марта привезу деньги. — И где ты собираешься достать двенадцать тысяч корон? — Мы даже не друзья. — Айрин повернулась лицом к драконице. — Ты лишь выполняла просьбу своего побратима. Они были одни. Мастер пустил их в комнатку с двумя лавками и высоким ларем, на котором сейчас мерцала единственная свечка. Летта сидела на своей лавке полностью одетая — она не собиралась оставаться на ночь, ей давно уже хотелось принять истинное обличие и поохотиться. — И все же я тебя спрошу. — Продолжила Айрин. — Ты можешь мне помочь. Захочешь ли? — Смотря, какой будет эта помощь. — Не той, которую оказывают бесплатно. И не той, которую оказывают шапочным знакомым. Права у меня такого нет просить у тебя подобную помощь… но больше со мной никого нет. — Не томи! — Надо найти дракона, готового рисковать шкурой ради интереса. Но и тебе надо будет рискнуть своей шкурой. Я заплачу. Думаю, я могу пообещать тебе еще столько же, сколько просит Мастер. И, пожалуй. дракону… — Откуда ты возьмешь столько денег? Айрин прикрыла лицо одеялом, она долго молчала, и Летте даже показалось, что девушка уснула. Бессилие валит с ног не хуже удара под дых. Колени больно ударяются о землю, какой бы та не была. Воздух вылетает из легких, а вдохнуть новый не дает дикий спазм, скручивающий все тело в один болезненный узел. И даже голову поднять невозможно. Айрин усмехнулась. Когда хочешь жить, нет дела до бессилия. И всегда под ногой находится уступ, в бурлящем потоке пальцы нащупывают корягу, а смятые в ком легкие упрямо расправляются, чтобы набрать в себя новую порцию воздуха. Решение было столько отчаянным, сколько и остроумным. А еще опасным. И она ответила. Очень тихо, но драконица расслышала ее очень хорошо и не поверила собственным ушам. Пожалуй да, пожалуй Майорин был прав насчет нее, а Летта ошибалась. — Ее непросто сломать, Летта. — Сказал ей колдун перед отъездом. — Айрин не из тех, кто ломается, убить ее намного проще. Но она молчала всю дорогу от Вирицы до Сокольего Крыла, так назывался ближайший город в переводе на велманский. Айрин плакала, оглядывалась назад и ожила лишь, когда появился Борец. Летта была уверенна — Айрин не помочь. Не выдержала, не выдюжила напора жизни и сдалась, отдавшись на волю судьбы. Ей досталась такие испытания, что и посильнее люди склоняли головы от бессилия. И впервые за очень долгий срок драконица была по-настоящему удивлена. Может потому, едва справившись с удивлением, Летта улыбнулась и выдохнула: — Я пойду с тобой! — Тогда завтра начнем готовиться. — Айрин отвернулась к стене, и только стене улыбнулась. Сама не веря своему плану, но чувствуя, как за спиной с тихим шелестом расправляются крылья. Жаль отнюдь не белые… Летта тихо вышла, спустилась по ступеням всхода и выскользнула на улицу. За оградой двора она прикрыла глаза и выдохнула густую струю пепельного дыма. Из образовавшегося облака вылетела некрупная серебристая драконица и сорвалась в небо, сияющее колкими зимними звездами. А Айрин лежала и задумчиво смотрела на бревенчатую стену. Ей многое предстояло обдумать, ведь то, что родилось в этой голове, выкрашенной в черный цвет, тоже было темным делом.* * *
Дождь видно начался ночью, замочив крону раскидистой сосны, под которой устроились ночевать путники. К утру морось не прекратилась, и Майорин, посмотрев на рыдающее небо, предложил остаться на дневку. — Если погода испортилась, то завтра будет ничуть не лучше. — Ворчала Айрин, она натянула на голову кожаный капюшон плаща и варила в котелке кашу. — Зато кони счастливы. — И где они? Пошел бы пригнал поближе, а то сожрет их кто… — На обоих обереги, отпугивающие зверье, висят, никуда они не денутся. — Гайташка счешет. Твою мать! — костер плюнул в лицо девушки дымом, Айрин зажмурилась, но поздно. — Не счешет. — Майорин сам делал эти обереги и сам вплетал в гривы коней. — Ладно, пойду, сгоню их поближе, чтобы душу твою успокоить. Девушка проводила мужчину долгим задумчивым взглядом. За ночь кони частенько убредали в даль-дальнюю, так что искать их приходилось уже с помощью колдовства. Дождик моросил, каша кипела, а день только начался. Айрин сняла котелок с тагана. Из перелеска, у которого они остановились, раздался разбойничий свист. Первым показался Гайтан, здоровый жеребец боялся колдуна, будто заяц волка, и удирал от него так же прытко, смешно вскидывая стреноженные передние ноги. За ним, никуда не торопясь, трусила Потеха. Поросячья розовая морда выражала презрение и непонимание — ну почто ее гонят, бедняжку? Злой колдун шел следом, перекидывая из руки в руку крепенький грибочек. В кармане оказался еще пяток. — Будет нам обед. Или пожарим, или так сгрызем. Айрин грибочки тут же прибрала, от греха подальше, Гайтан любил пошарить по сумкам и карманам, а уж оставленное на воздухе почитал своим по праву. Колдун оттащил котелок под сосну, достал миску и ложку. Айрин копошилась у костра, прилаживая новое полено. Дождик продолжал кропить землю, в сером небе мелькнул чей-то хвост. — Майорин! — Вижу. — Колдун невозмутимо продолжил жевать. — Дракон! — Я вижу. Дракон, серый лесной дракон. И что? — Первый раз… Живой… — Еще бы, у вашей Инессы их на снадобья перебили, а здесь Инесса далеко, а лес глухой. — Я хочу на него посмотреть. — Смотри. Ты есть будешь? Или это все мне? — Колдун положил себе добавки. — Вблизи! — Так он тебе и покажется. Он вылетел-то только потому, что облака сегодня низкие. — Майорин, вон! Он приземляется в тот лес. Если мы сейчас… — Айрин, успокойся. Это просто здоровенная зубастая ящерица, охотящаяся на оленей, козлов и прочую копытную живность. Поговорить с тобой о природе-погоде она не сможет. — Я знаю, что разумом обладают только высшие драконы. Но я никогда… — А теперь видела. Так я доедаю? … дождь все шел, уже пронизывая намокшую крону сосны, и некуда было от него укрыться, да эти двое не очень-то и пытались. Они оба привыкли к холоду и сырости, привыкли греться у живого огня да спать под промасленной кожей плащей, защищающей от воды. — … считается, что первыми были они. Драконы, они были очень разные, высшие обладали магией и разумом, черные и красные зачатками и того и другого, а остальные просто ящеры, только крупные. Высшие, кстати, считают нас равными по разуму с черными и красными. Обижаться бесполезно, кое в чем они правы. Чары, доступные дракону нам могут только сниться, а продолжительность их жизни дает им возможность накапливать знания и опыт. — А высшие отличаются внешне от лесного, например? — Отличаются. Дракон растет всю жизнь, но в одном возрасте высший будет мельче, суше и ловчее. А еще все высшие драконы имеют яркий металлический отлив. Золотой, серебряный, медный… чешуя остальных драконов тусклая. Серый, коричневый, зеленый — это лесной вид, синий, бирюзовый, желтый — морской. Живет он на суше, но вот охотится в воде. Горные драконы: красный и черный, почти исчезли. Высшие с распространением людей забирались все дальше в горы и постепенно горный дракон исчез. Но стоит родиться глупому дракончику, как его нарекают черным или красным. Короче говоря, и драконы склонны к человеческому лукавству. Летта ехала впереди и вряд ли подозревала, о чем думала ее спутница, вот уже два дня они двигались к старым, пологим и поросшим густым лесом горам. Горы эти были отрогом Черных гор, с которых они не так давно спустились. Но если в Черных горах, то тут то там, сияли острые пики, то здесь едва можно было заметить ленивые лесистые вершины, совсем не крутые. Два игреневых коня одинаково легко шли и в горку, и под горку, а их всадницы мало говорили. Айрин вспоминала всё, что знает про драконов, а выходило, что толком не знает ничего. — Да что такого в драконьей крови? — Айрин наблюдала, как гаснут руны на предплечье колдуна. — Сила. — Как моя? — Наоборот. Твоя сила — хаос, драконья — порядок. Я не знаю, как лучше объяснить, никто не знает. — Но почему оно сдерживает исток? Почему нет шрамов, но эти руны не тускнеют с годами. — Ты задаешь очень много вопросов. — Мне надо знать. — Я сам не все понимаю. — Но говоришь мне еще меньше! — Тогда просто поверь. — Во что? — Айрин подняла вверх растопыренную пятерню и придирчиво ее осмотрела. — У дракона золотая кровь… она действительно золотая? — Гм… близко… Высыхает становится бурая. Барды склонны к преувеличению. — Валья написал балладу, назвал Серебряный дракон. — Он не собирается ее петь? — Он сжег ее, Майорин. Говорит, что ему снится по ночам, что он поет "дракона" и вы с Леттой сжигаете его заживо. — Валья выдумщик и дурак. — Но он прав, Майорин. У вас слишком много тайн. И из-за этих тайн она так толком ничего и не узнала про драконов. Как старательно они оберегали секреты друг друга, как скрывали даже от самых близких тайну своей связи."А может это связь делает их уязвимыми?", — подумала Айрин. — Эй! — Летта придержала коня, — видишь дымок? — Ну. — Там оставим скотину. Дальше пешком. — Завтра? — Сегодня. Пошли галопом, на конюшне отдохнут. Айрин только выругаться успела, её конь рванул за дружком, не дожидаясь понуканий. Деревня была на семь домов, Летту здесь знали, она бросила отроку лет четырнадцати пару серебрушек, пообещала вернуться самое большее через седмицу. Паренек скрылся в сенях, откуда вытащил две пары лыж, и подхватил повода коней. Тюки с вещами закинули на спины, привязали лыжи и очень быстро пошли дальше, не тратя ни секунды короткого зимнего дня. Когда остановились, уже крепко стемнело, драконица отодвинула лапы старой ели и указала на устланную хвоей пещерку. — Лыжи туда. — А спать мы не будем? — Потом поспим. Еще пару верст шли пешком, увязая в снегу выше колена. У Айрин закоченели ноги, но она упрямо терпела. В конце концов, в Черных горах было хуже — холоднее. Они вышли к просторной поляне, притаившейся среди елей. — Достань веревку и тюк. И надень мой кожух. — Заче…..м? — А как ты собираешься держаться? Перед ней сидел красивый серебристо-серый дракон с белыми каемками на каждой чешуйке. — Залезай. Замотанное платком лицо все равно жег ледяной ветер, а руки в варежках скользили по замерзшей веревке, судорожно пытаясь схватиться еще крепче. Айрин зажмурилась и старалась не дышать, каждый взмах мощных серебристых крыльев подкидывал ее вверх, а потом жестоко бросал вниз. Ей уже доводилось летать с Леттой, но тогда та подхватила ее лапами и несла от силы версту. Сегодня драконица затеяла пролететь все двадцать. И все двадцать Айрин думала только о том, как бы не свалиться с эдакой здоровенной животины. — Прекрати пытаться меня раздавить! — возмутилась драконица, Айрин послушно расслабила ноги. Стало еще страшнее. На востоке начало светать, когда Летта стала снижаться, закладывая широкие круги. — Да открой уже глаза, посмотри как тут красиво. — Опять раздалось в мыслях. Девушка с трудом раскрыла смёрзшиеся ресницами веки. По макушкам елей уже скользили ласковые солнечные лучи, снег посветлел и засветился, в плотном кольце холмов открылась просторная долина. — Если сказать на вашем языке, то это Дом драконов, Айрин, Торрекье Лакуда. — Похоже на бараалле. — Это язык эльфов, и верно у них с бараалле общие корни. У нас нет языка, мы не говорим. Впрочем, мы заимствовали письменность у древних. То, что вы называете бараалле. Они приземлились на скованную льдом реку, и долина неожиданно ожила. Откуда-то из чащи высунулась хитрая драконья морда и тяжелыми прыжками, взмахивая маленькими крылышками, заскакала кприбывшим. Увидев человека, дракончик замер и зарычал. И тут на Айрин обрушилась вся мощь драконьей речи. Поток сумбурных цветных образов, возмущения и испуга. — Он тебя боится, не знает, что ты за зверь такой, и боится. — Я в пять раз меньше. — Но от тебя веет силой. — Ты привела исток? — вопрос был задан больше для Айрин, потому что Летта ответила пустоте гулким рычанием. Пока Летта сверлила глазами холм Айрин осторожно шагнула к дракончику, пытаясь думать как можно ласковей и теплее. Девушка сама не заметила, как из протянутой руки заструилась сила. Дракончик насторожился, чуть подставил удлиненную морду и фыркнул. Дыхание было горячим, и наледь на кожухе и шапке превратилась в мелкие капельки. — Пойдем, я отбрехалась. Уж извини, людям здесь не рады. — А черным драконам? — При чем здесь они? — Майорин говорил, вы сравниваете нас с ними. — Майорин болтун.
* * *
Дракон был молодой, чуть меньше Летты. Как и она, серебристый. — Ну, Шипом зови. — Представился он, изучая исток. — Сейчас Летте устроят нагоняй, а мы с тобой пока в тепло пойдем. Драконица фыркнула и покосилась на недружелюбный холм, который продолжал ворчливо её отчитывать. — Значит предложение как у Летты? Ты мне ваше рыло, я тебе силушку колдовскую? — Да. А откуда вы знаете велманский? — А я не знаю. Я просто думаю так, чтобы ты поняла, а ты сама слова подставляешь. — И Летта так делает? — Ей проще, она действительно знает ваш велманский. И что хорошего в человеческом рыле? — Станешь пастухом, уведешь стадо, нажрешься… — задумчиво пробормотала Айрин. — Ехидная девка. — Я не знаю, какой вам в этом прок. Летта говорила я должна убедить себе дракона… Но если честно у меня только один довод. Любопытство. — Хм… Подумай-ка о своих городах. Я посмотрю. Айрин пожала плечами, прикрыла глаза и стала вспоминать. Она еще раз бросила взгляд на стены храма, такие же серые, как и небо над ее головой. Стены, покрытые язвами и пигментными пятнами старости. Надо было прийти сюда раньше, еще по возвращению в Вирицу. Надо было… Но Айрин казалось, что как только матушка Денера увидит ее, она все поймет. Поймет, какое Айрин чудовище. Не то чтобы она верила в Трех богов и боялась их гнева… Но верила в матушку, и боялась ее… разочаровать. — Айрин! — одна из сестер, неловко взмахнула пустым ведром, из которого только что выплеснула помои. — Айрин! — Здравствуй. — Тихо проговорила девушка. — Здравствуй, Галла. Матушка здесь? — Да. Тебя не было… довольно долго… Куда ты пропала? Мы думали… — Я… — Айрин помедлила, собираясь солгать. — Я ездила домой. — Домой? В Инессу? — когда-то Айрин сказала им, что родилась человеком в семье колдунов. И ее бездарную, обучили лечить травами. Это было правдой, просто правдой не всей. — Говорят там сейчас неспокойно. — Да, неспокойно. — Медленно проговорила Айрин. — Пойдем в храм, Галла. Я давно не была там. Они прошли вдоль разрушенной храмовой стены, поднялись по обветшалой лестнице. Дома милосердия, где управляла матушка Денера, не пользовались особой любовью у богатых горожан, а бедняки не могли пожертвовать большие деньги… Если вообще могли жертвовать что-то помимо своей жизни. Внутри ничего не изменилось. Все та же беднота и чистота. Тщательно подметенные полы, аккуратно подшитые занавески из дешевой небеленой ткани. Грубо срубленная деревянная мебель на просторной и холодной кухне. — Айрин? — матушка оторвалась от листа пергамента, на котором писала ровным четким почерком, — очередное прошение Консату — поняла Айрин. Не первое и не последнее и, скорей всего, бесполезное. Матушка посылала эти прошения раз в месяц, не смотря на отсутствие ответов. Один раз Айрин спросила у нее, зачем она тратит пергамент и чернила на того, кто не потрудится даже прочитать ее послание. Тогда матушка ответила ей, что смиренная просьба всегда будет услышана… Но и смиренная просьба может быть настойчивой. Есть вещи, в которые сложно поверить. Айрин всегда было сложно поверить, что все ее поступки продиктованы чьей-то волей. Что все с ней случается, находится в чьей-то власти. — На все воля Божия. — Сказала матушка, когда они остались одни и девушка, было, открыла рот, чтобы поведать той о своих прегрешениях. — Ты не тот человек, кому исповедь принесет облегчение. Думаю, мне не нужно об этом знать. Сколько раз ты спорила со мной о значении слова грех? Помнишь? — Да, матушка. — Не надо, дочь моя. Не надо каяться. Тебе не надо. Покаяние не принесет тебе облегчения. — Мало кто в храме скажет подобное. — Пробормотала Айрин. — Я не стала бы матерью настоятельницей, если бы была слепа. Вера часто слепа, Айрин. Но слепая вера, не годится для целителей. — И вам свойственна мудрость. — Улыбнулась Айрин, поднимаясь со скамеечки стоящей под ликом Матери Богини. У лика были такие же хитрые и добрые глаза, как у Денеры. — Гордыня — это грех, дочь моя. Избави меня Богиня от него. — Мне уйти? — Скоро полуденная молитва. Пойдем. — Я не верю в… — Молитва еще никому не вредила. — Оборвала ее Денера. — Если тебе так будет проще, то думай, что сие очистительный транс, к которому прибегают колдуны, чтобы восстановить свои силы. — Хорошо, матушка. — Хитрюга. — Усмехнулась Денера. — Ты надеешься после поболтать с сестрами, и знаешь, что я тебя к ним не пущу, пока ты не почистишься от мирской грязи. Пойдем. Не гоже опаздывать. В молельне пахло свечами и ладаном. Айрин тут же захотелось чихнуть, она прикрыла нос рукавом, стараясь скрыть несвоевременный недуг. Тихо чихнула. Как назло в носу продолжало свербеть, и чихать хотелось все больше. "У меня непереносимость веры", — подумала она, делая вид, что склоняется перед фресками на стенах, молитвенно прижимая руки к губам. Чихнула. Матушка Денера заметила все ухищрения девушки, но лишь улыбнулась. Эту Айрин она знала. Не ту, что пришла к ней с больными глазами, готовая покаяться будто смиренная монашка. А такую — чихающую в молельне от острого и вязкого запаха ладана, глядящую на лики богов, будто находится с ними в преступном сговоре. Так словно потом они вчетвером пойдут в город пакостить, развешивая нижние портки на вывесках корчм. Жрец дождался, пока на башне запоет колокол. Сестры выстроились на хорах. Звонкие голоса прорезали пустоту храмового свода, рассекая высокую молельню, будто водяные струи под напором. — Не молись, раз не умеешь. Но моли. — Говорила матушка Айрин, впервые вталкивая упрямицу в молельню. — Моли о пощаде, о любви, о надежде, моли за меня и за своего колдуна. Моли. И тебе будет легче. Айрин не знала молитв. Не верила в волю Божию. С хоров, пронзительным криком рвалось пение. Лики на фресках сочувственно смотрели на малочисленных прихожан. Горели свечи, совсем не чадя. Тонкие, темные длинные свечи. Так не похожие на обычные. — Моли о тех, о ком думаешь. — Шепнула ей матушка, ласково поправляя сбившийся платок на волосах Айрин. — Разве они ответят? — одними губами спросила Айрин, смотря на фрески. — Разве они существуют? Кто знает… Моли. Не молись, но моли. Тонкие пальцы сплелись на груди, судорожно сжались… … Если меня хоть кто-нибудь слышит… духи вы или призраки… те, кто принял смерть от моей руки… стоящие в том проклятом зале… химеры, которые когда-то были людьми… Лоренц Фарт… На хорах повисла тишина. …молодой маг, набросившийся на меня со спины… если меня кто-нибудь из вас слышит… Одинокий чистый голос взлетел вверх. …я не молю о прощении… ибо такое нельзя простить… но отпустите меня… дайте жить дальше… пустите… и простите… К голосу один за другим с небольшим опозданием начали присоединятся другие. Из-за за сбивки слова мешались, так что понять, о чем поет хор было сложно. И все же Айрин понимала. Хор молился и благословлял. Хор плакал и ликовал. Хор верил, надеялся, просил, и ничего не ждал. И Айрин плакала, уже не стыдясь своих слез, потому что в хоре ей мерещились голоса тех, кого она умоляла отпустить ее. Выходя из молельни, она вопреки обычаям не развернулась, чтобы осенить себя треугольником, а просто пошла дальше. Жадно дыша, прогоняя смолистый храмовый дух из легких. Морозный зимний воздух обжигал, но казался упоительно сладким. Во дворике перед молельней переговаривались прихожане, многие разбивались по парочкам и шли по своим делам. — Дочка… — услышала девушка за спиной. Худая невесомая рука легла на ее плечо. — Дочка… Ты плакала в молельне. Плакала о смерти, не о жизни. Айрин обернулась и дико уставилась на сухую, будто ветка, какого-то узловатого дерева, выбеленная морем и годами, женщину. Совсем не старую, но какую-то древнюю. — Черно у тебя за душой дочка. Богиня мне сегодня наказала сюда прийти, встретить тебя. Сумасшедшая поняла Айрин. Очередная рехнувшаяся на вере сестрица, слышащая голоса Богов. — Не веришь ты мне, вижу. Но ты послушай, Сюшу. Старая Сюша с тобой повидаться пришла. На тебя посмотреть. Ты думаешь ты одна. Все тебя бросили. Так оно и есть. Права ты, хоть и верить в это не хочешь. За смерть молишь, о мертвых больше, чем о живых думаешь. Потому и одна. Мертвые тогда тебя простят, когда живые простят. Мертвым все равно. Слушай, старую Сюшу Богиня прислала. Слезы больше не лей. Хватит лить слезу. Сюшу слушай! Мертвые пусть молчат! О живых думай. Живые они в тебе нуждаются. Тому человеку больно, плохо, он тоже все о мертвых думает! — Кому? — выдавила из себя Айрин, с трудом глотая ком в горле. — Покалечили его, побили ему судьбинушку. Вот и думай о нем. Помоги ему. Он на твоем пути стоит. — Кто? Имя скажи! — Сюша не знает… Сюшу Богиня предупредить послала, благословить. Не знает Сюша. Сумасшедшая медленно побрела дальше, оставив Айрин стоять с открытым ртом. Девушка со стукам сомкнула челюсти, наблюдая как худая фигурка в лохмотьях ковыляет по храмовому двору. Небо постепенно затягивало облаками. Пошел мелкий сухой снежок. Айрин вернулась в трапезную, где уже разливали по мискам похлебку. Девушка нашла свободное место между двумя сестрами, поставила миску и пошла за куском хлеба и ложкой. Сестра на раздаче весело ей подмигнула, приветствуя. Похлебку сварили из осенних кабачков, отрастивших толстую трудно пережевываемую шкуру. Сестры сплевывали ее и складывали около мисок, самые же отважные глотали целиком. Еще в похлебке плавал лук, морковь и репа. Айрин поймала на черенок длинную луковую соплю и брезгливо повесила ее на край тарелки. Сестра по соседству удивленно на нее покосилась — она только что со смаком всосала такую же. — Хочешь? — сердечно предложила Айрин. Монашка сморщила нос и фыркнула в ложку. — Как хочешь. — Девушка пожала плечами, складывая к одной вялой лучине другую. А вот хлеб в храме пекли чудесный. Пекли в маленькой глиняной печке, сложенной прямо во дворе. Раньше Айрин всегда прихватывала домой краюху, оставляя в жертвенной миске рыночную стоимость хлеба. Майорин смеялся, что она единственный человек, который честно обворовывает храм. После трапезы посуду сложили горками, со стола смели крошки и непрожеванную кожуру кабачков. Монахини принесли глубокие ушаты, послушницы ведра с горячей водой. Застучали миски, завозились тряпки и, наконец, раздались веселые женские голоса. Будто простые горожанки, монахини говорили о новостях и сплетничали. — Нынче на площади собаку камнями закидали, думали оборотень. Жалко псину… — вздохнула одна, проводя пальцем по вымытой тарелке, проверяя чистоту. — Оборотень-выворотень! — пробурчала другая. — Дурни! — Дурни-дурнями, но тварь какая-то по улицам бегает. — Что-то не видно этой твари в наших краях. — Какая же нечисть рискнет зайти на святую землю? — задала провокационный вопрос сероволосая послушница. Раздалось всеобщее согласное мычание. Только Айрин едва заметно усмехнулась, но спорить не стала. Она-то хорошо знала, что лучшее средство от нечисти — это рогатина или острый меч, а святую водицу эти твари полакают с превеликим удовольствием, наслаждаясь ее чистотой и вкусом. И в ответ разве что благодарно рыгнут — перепив. — А государыня, говорят, брюхатая ходит. — Поддала Айрин жару. — Ох! Слава богам, наконец-то наследник у Его Величества! — Слышали, что про его брата говорят? Он открыто живет с любовницей! — Айрин принялась усердно мыть собственную миску. — Ну и ладно, откуда он вообще взялся брат этот? Может он и есть оборотень? — А архимаг вчера опять к матушке приезжал, я собственными глазами видела, как она его во дворе встречала. — Ох… девоньки… матушка услышит, мало нам не покажется. — И верно… что ты там, Айрин, про государыню говорила? Последняя миска устроилась на длинной тряпице для сушки. Вода из ушатов потекла в сточную канаву, сестры разбрелись кто куда. Одни надели полушубки и отправились чистить снег или помогать в центральном храме. Другие вернулись в лекарню, заниматься немногочисленными больными, большинство из которых страдало от обморожения, заработанного спаньем в сугробе. Третьи занимались еще чем-то — как обычно работы в храме было много. Айрин обтерла руки рушником, не одеваясь, вышла во двор, где нырнула в неприметную дверцу замшелой башенки. Винтовая лесенка пронизала три этажа кладовых. На четвертом было тепло. У матушки Денеры трещала печка, сама настоятельница стучала спицами, вывязывая нечто длинное и серое. — Айрин. — Кивнула она. — Матушка, мне пора уходить. Я зашла попрощаться. — Помогла тебе молитва? Не отмахивайся, вижу, что помогла. Заходила бы почаще, Айрин. — Матушка, ко мне подошла странная старуха… Сюша… — Сюша… она не старуха, доченька, чуть старше тебя. Когда она переболела Луарским тифом, стала такой. Осинья — ее звали. Помнишь? Ты тогда приходила со своим колдуном. — Осинья? Осенька? — Айрин прижала ладонь к губам и прикусила указательный палец. Дурная привычка, которая никак ее не оставляла. — Она тогда сильно болела… — Да сильно. Осенька так и не оправилась, она была тогда только послушницей, и я отправила ее домой. Думали, помрет к лету. — Матушка справила священный треугольник. — А она живет. Вот только странная стала, говорит божьими голосами, видения ей приходят. Да всегда по делу. А на Осю больше не отзывается. Зовет себя Сюшей. Мы уже и привыкли. Божий человек наша Сюша. Что она тебе сказала, запомни. — Матушка… а вам не интересно, что она сказала? — Айрин, Айрин… это неважно. Для тебя важно, а мне знать незачем. Иди с Богом, пусть тебя Богиня хранит, а сын их дорогу указывает, освещая путь во тьме. И не убоишься ты зла, потому что они с тобой. Айрин спустилась по лесенке, считая ступеньки, она уже выходила за храмовые ворота, когда впервые оглянулась. Посмотрела на серые стены, замшелые, нуждающиеся в ремонте. — Да не убоюсь я зла… — прошептала она и улыбнулась — Да убоится зло меня, раз я такая страшная. — Я больше узнал о тебе, чем о людях… Но ты забавная, а почему ты считаешь себя чудовищем? — Видно так оно и есть. — Расскажи. Рассказывать дракону оказалось необыкновенно легко, не надо подбирать слов и выражений. Воспоминания сами скользят в голове седыми змеями. И Айрин отпустила их на волю, позволяя Шипу узнать все от начала до конца. О том, кем она родилась и как росла, о том, как стала истоком и как она училась им быль, как попала в плен к Фарту и как боялась сойти с ума, как приготовилась умереть, забрав с собой весь замок. Как спаслась и еще долго не могла поверить, что не бредит, как познакомилась с Леттой, как они добирались до Вирицы, и как она из Вирицы ушла. А Шип, смежив тяжелые веки, казалось, видел каждый миг жизни девушки, которая сидела прислонившись к стене его пещеры на двух толстых кожухах, протянув бледные руки к распаленному для нее костерку.* * *
Айрин задумчиво склонилась над картой, чуть покусывая губы, поводила пальцем по нарисованной Урмале. — В Милрадицы с Роканкой соваться не стоит, мама наверняка дезактивировала телепорты… А вот Кордер не подчиняется ни Вирице, ни Инессе… Как думаешь? Летта приподняла голову, лежащую на вытянутых лапах, сейчас драконица напоминала девушке огромную чешуйчатую кошку. — У тебя есть деньги на портал? Может проще тогда заказать точечный перенос? — Не проще. Точечный перенос вещь весьма подозрительная, а так приспичило богатой горожанке к родственникам в гости. — Рис-скуешь. — Айрин уже начала привыкать, что мысли Шипа для нее звучат приятным мужским тенором с легкой хрипотцой и змеиным присвистом. Леттины высказывания были обычными, тем самым голосом, который девушка слышала от драконицы в человеческом обличье. Шип продолжил: — До Цитадели еще надо добраться, опас-с-сно! — А я и не надеюсь, добираться в крытых санях со слугами и охраной. — А мы значит полетим… — Боитесь? — хмыкнула Айрин. Шип негодующе изрек: — До чего мерз-ский ис-сток! — Трусливый дракон. — Ввернула "мерзкий исток", заработав два неприязненных взгляда драконьих глаз. — Вот и все. Все старания насмарку. — Вслух подумала Летта, но Шип похоже вошел в азарт и не собирался отказываться от рискованного плана истока. Что привлекало дракона больше: возможная перспектива обращаться в человека или процесс добывания денег было не ясно, но Айрин ему явно нравилась, Летта даже немножко приревновала, глядя как эти двое одухотворенно спорят из-за какой-то мелочи. Кого именно она приревновала драконица не знала, с одной стороны это она привела Айрин из Велмании, спасла от смерти и хандры, а та отчего-то живо болтает с Шипом, а Шип знай наслаждается, когда девичьи пальчики поглаживают нежную чешую шеи. Потом Летта подумала, что вроде именно этого и добивалась, но в разговор все равно вмешалась, помешав выяснению, кто все-таки сильнее боевой маг или дракон. На претворение плана Айрин в жизнь ушло три дня, не считая дороги до Сокольего Крыла. Айрин купила себе длинный плащ, скрывший лохматую доху, ножны с мечом и страшненькие, но теплые сапоги. Плащ оказался слишком длинным — пока девушка шла до портальной башни она три раза запнулась и один раз все-таки упала. В башне она довела старичка мага до бешенства, по серебрушке высчитывая оплату и трижды перепроверив. Маг до того злился, что позабыл спросить на кой бес такой молоденькой особе приспичило телепортироваться в Кордер, где рядом если еще не идет, но назревает война. Летта убедившись, что Айрин благополучно отбыла в Велманию, поспешила к месту встречи в Шипом, где тот попытался сожрать ни в чем не повинную лошадь драконицы. Иначе как к еде Шип к этой животине не относился и страшно удивлялся, почему подруга столь трепетно оберегает тепленький и вкусный кусок мяса и беспрепятственно позволяет ему скрыться в лесу. Ревун терпеть не мог тех попоек, когда память отказывала возвращаться. Да вот только накануне он не взял в рот ни капли хмельного, но вспомнить вчерашний вечер никак не мог. Помнил, что расседлал и стреножил коня, помнил, что Ошек разжег костер, помнил что Бажай опять ругался с Малым из-за какой-то безделицы. А после все застилало белесой пургой. Тоже случилось и с остальными — пустота в памяти и дурное настроение. Из хорошего была только Емела, дремавшая по правую руку от него. Вдова куталась в суконное одеяло и обнимала спящую рядом Вессу. Ревуна что-то насторожило. Нечто странное, незаметное глазу, но… Рука девушки была скрыта одеялом… Но… Рука держала меч. — Мне, кажется, я вчера выпил ведро самогона… — простонал Ошек вблизи, он сидел у костра. — Лошадей кто-то попортил — дикие. — Малой запахнул доху, перепоясался. Весса открыла глаза. Откинула одеяло. Ревун ждал, когда появится клинок. Рука была смуглая, узкое запястье, длинные пальцы. Меча не было. — Кто-нибудь помнит вчерашний вечер? — зевая спросила она, сердце у девушки скатилось в пятки и там бешено и неровно колотилось. — И у тебя то же? — вернул вопрос Малой. Она кивнула. Сердце колотилось так, что пятки согрелись. Весса достала сапоги с изголовья и обулась. Вчерашний вечер действительно помутился… Бересклет. Бересклет, как же так… Опять. Опять исток напился крови. И опять она была с ним согласна. Опять что-то в душе кричало: убивай! Убивай, чтобы выжить, не бойся смерти — она твоя подруга… Так уже бывало. В замке, спрятанном в Долине Источников, несколько месяцев назад. И во дворце в Вирице, совсем недавно. — Куда это ты? — колдун вынырнул из двери, будто призрак. Айрин уткнулась в преграду на своем пути, остановилась. — Так куда? — Майорин придержал её, но девушке нужно было идти дальше, она попыталась высвободиться. — Айрин? — Хватка стала стальной. Она замерла, тяжело дыша. — Ты можешь ответить? Исток думал рвано. Рвано, но отчасти логично. Он встал на ее пути. Враг. Можно его убить, а можно обмануть. Обмануть лучше, надо только заставить себя сказать хоть слово. — Отпусти меня. — Айрин, куда ты идешь? Ответь мне, и я тебя отпущу. А куда я иду? — Отпусти меня, пожалуйста. — Ответь мне! Куда? — Мне больно. — Отвечай. — Не смей мне приказывать! Не смей! Никто не смеет! Исток не подчиняется приказам — он свободен! — Айрин. — Ладони, держащие ее локти, начали гореть. Она почувствовала жалящую силу драконьей крови. Боль. Хватка ослабла. У Майорина были красные белки, сколько он не спал? Три дня? Четыре? Почему? — Куда ты идешь, Айрин? Если так горячо, почему одежда не загорается? Руки жгли, будто раскаленный металл. — Куда? — Я… — язык оторвался от неба, по телу прокатилась волна слабости. Мышцы расслабились. — Я не знаю… Айрин почувствовала, как по щеке сползает слезинка. Ладони перестали жечь, колдун ослабил хватку и обнял ее. — Пойдем, Айрин, пойдем. — Горячие пальцы прикоснулись к ладони. Айрин сжала их и неожиданно отшвырнула мужчину чистой силой. Колдун упал, приложившись спиной о каменный выступ в стене, изображавший расцветающую лилию. — Я просила меня убить! — Айрин! — крикнул он ей вслед. — Это не ты! Это исток! — Нет никакой разницы! — услышал он. — Никакой! Она беспрепятственно покинула дворец, потом так же легко вышла за ворота. Никто даже не попытался её остановить, может потому, что все считали Айрин человеком — так, любовница брата государя, мало ли у кого какие любовницы. Облака над Вирицей окрасились в темно-сиреневый цвет и висели так низко, что хотелось протянуть руку и их потрогать. С рассветом потеплело настолько, что можно было легко скатать снежок. Один такой полетел Айрин в лицо, но звериная реакция истока позволила поймать и раздробить снаряд в полете. Мальчишка, бросивший снежок в понурую девку, удивленно застыл с раскрытым ртом, в котором не хватало двух зубов. Девка зачерпнула снег голой ладонью и вернула хулигану подачку. Мальчишка отпрыгнул, но снежок вильнул по немыслимой траектории и угодил в солнечное сплетение. Мальчишку швырнуло назад, он закричал. На крик из лавки выскочил отец, забывший бросить чашку, которую натирал для продажи. Но обидчица уже исчезла, а захлебывающийся рыданиями отпрыск объяснить ничего не мог. Гончар на всякий случай прихватил сына за ухо и увел от бесов подальше в лавку, где поручил тому размачивать подсохшие горшки. Айрин вынырнула из-за угла и целеустремленно зашагала вперед, не особо выбирая направление. Она шла так довольно долго. Солнце за это время покрыло положенный круг и завалилось под снежное одеяло на западе. В Вирице стемнело, загорелись масляными светильниками окна, потом погасли. Ей не было холодно, она не чувствовала усталости. Но когда очнулась, оказалось что ноги ноют, а кончики пальцев побелели. Айрин стояла около их с Майорином дома. В окошечке горел свет. Робкий и дрожащий свет свечи, боящейся каждого порыва ветра. Айрин заглянула в окно, заметила там двигающийся мужской силуэт. Мужчина нервно расхаживал от стены к стене, дымя трубкой. Черные волосы прибывали в беспорядке, будто он раз за разом запускал в них пальцы. Он остановился и сделал ожидаемое движение, стряхивая наваждение. Айрин оторвалась от окна, отворила незапертую дверь. Здесь было тепло — натоплено, в печи трещали дрова. — Ты меня ждешь? — Я искал тебя. — Не нашел? — криво улыбнулась Айрин. — Нет. Решил, что ты пойдешь домой. Туда где, как тебе кажется, тебя защищают даже стены. — До Инессы далеко. — Ты провела здесь почти два года. — Он подошел к Айрин и присел на корточки. — Я испугался. — Я знаю. — Она коснулась ледяными пальцами теплой шершавой кожи. — Я уже не понимаю, где начинается исток, и где кончается разум… — Это был исток, ты только наблюдаешь. — Я хотела тебя убить, а не наблюдала. Я и есть исток, Майорин, ты видно просто забыл… Это будто… ты в какой-то миг хочешь одного, а потом сразу другого, но это все равно ты. Трещенки на ладонях стягивались, заживая. Пальцы согревались. — Пыльно здесь. Почему мы больше здесь не живем? — Редрин попросил переехать во дворец, да и жить там удобнее. — Тебе. — Горько сказала Айрин, она скучала по этому дому. Скучала по самобытности этих стен. По тому, что можно выйти ночью на кухню и пошарить по полкам, выйти во дворик, посидеть на крылечке. Скучала по домашней еде, приготовленной своими руками, горящей печке, по кухонному одиночеству. — Чего ты хочешь? — Прервал ее размышления колдун. Он отошел от нее, отвернулся. — Чем я могу тебе помочь? Чуть сутулая спина не выражала ничего, как это обычно бывает со спинами. От того с ней было легче говорить. Айрин подошла почти вплотную, почувствовала запах, родной, привычный. — Побудь со мной. Побудь, пока это возможно. — Попросила она, ощущая, как ее дыхание, отражаясь от спины Майорина, возвращаясь к ней теплым влажным ветерком. Отставленная кружка забалансировала на донышке, не устояла и покатилась по столу, упала на пол и раскололась. — Хорошо. — Хрипло ответил колдун. Нет никакой разницы. Никакой. И не к кому бежать. Нет ни Майорина, ни храма, где ей становилось лучше. Есть только холодные безразличные горы и незнакомые люди, которым не откроешь души. Которые не напомнят, что ты еще человек. И волчий холод вокруг. Исток согреет ее в любой мороз, но взамен заберет последние крупицы разума. И пусть нет Бересклета, будет другой. Кто? Ревун посмотрит косо? Ошек заругает? Малой обидит? Мальчишка карманник в Луаре решит сдернуть кошель у зазевавшейся девки… И ему ты отрубишь руку? Емела положила ей на плечо горячую ладонь, вдавила пальцы в тело. — Не смей. — Услышала Весса в мыслях. — Не смей даже думать так. Ты человек, пусть другой, пусть тебе сложнее, чем им, но ты человек и ты всегда останешься человеком. Помнишь, что тебе сказал Борец? Ты наша. Еще? Не поздно ли?* * *
Говорят, по ту сторону ждут предки, они стоят на другом берегу реки, рассекающей мир живых и мир мертвых, смотрят на поступки своих потомков и решают, кого встречать с распростертыми объятиями, вести к очагу, поить сладким медом. Но бывает так, что придет душа к пустому берегу, и никто не выйдет к ней навстречу, потому как нерадостно ее встречать — больно душа черная. Ошек очень боялся, что скоро и он окажется один по ту сторону и никто не затеплит для него очага. А кровь шла горлом все чаще. Он долго кашлял по утрам и утирал окровавленную ладонь снегом. — Тебе хуже. — Весса вышла из-за дерева, за которым пряталась. — Тебе надо в тепло. — Поздно уж. Следишь за мной? — Видела, как в кусты бросился, думала может с животом худо. — Лжешь! — Лгу. — Согласилась девушка. — Ты у Волчатника еще худо себя чувствовал. — Слишком зоркий глаз, бывает, выбивают, а любопытный нос защемляют дверью. — Только если к ним не прилагается руки, протягивающей помощь. Я заварю травы, не вылечу, но дышать станет легче. — Знахарка что ли? Весса улыбнулась и пошла к становищу, где стояли уже оседланные кони. — Чего тебе надо? — вдогонку спросил наемник. — Ничего, просто мимо не люблю проходить. Ошек не очень понял ответ, он боялся бескорыстной помощи, как любой, кто привык искать во всем умысел. А эта девка и без того была странной. Не ее ли рук дело — вчерашний странный сон, сморивший весь обоз? Может она их опоила? Весса, не подозревая о мыслях спутника, взлетела в седло, оправила сумки, разобрала повод. — По коням! — крикнул Малой для замешкавшихся. — По коням. — Себе в усы повторил Ошек. К вечеру они спустились с хребта. Дорога стала положе. В нее влился наезженный Грионский тракт, да и снега здесь столько никогда не наметало, как в горах. Пограничную заставу пересекли легко, досматривающие посчитали сани, поглядели в бумаги, взяли пошлину и отпустили в добрый путь. Две беженки на санях не привлекли особого внимания, а лишние заводные лошади… Мало ли в лесу случится, падет, волки схарчат… Чем глубже уходил обоз в Луар, тем становилось теплее. Снег здесь глядел уже по-весеннему, сырой и жесткий от наста, ложившегося за ночь. В твердой корочке виднелись талые бреши первых капелей, которыми плакали золотые сосны, стряхивая с веток зимнюю шубу. Сани по дороге катились сами собой, бодро рысили кони, повеселели обозники. Стоило пересечь границу, как свалилась с глаз тяжелая пелена страха, который в Велмании почти и не замечали. Да только спала, и стало легче дышать. В корчмах говорили на ином языке, по-другому произносили звуки, Вессу веселило, что все жители этой страны будто немного шепелявили и чуть гнусавили. Но стоило ей попытаться примерить на себя их речь, как губы занемели и запутались от незнакомых слов. Емела же говорила бойко, легко мешая велманский с луарским, толмачом объясняясь то за Малого, то за Бажая. Купцы даже шутливо предложили вдове работу. Но та отказалась. Обозники ехали в сторону столицы, их несказанно удивило, когда две осиротевшие бабы, слезли в маленькой деревушке на восемь домов. — Вот тут моя тетка живет. — Врала Емела, указывая пальцем на занесенный снегом поворот. — Благодарствую за подмогу. Весса лихо поклонилась мужчинам. Утром она приготовила Ошеку мех со взваром наказав пить три раза в день. Бабы встали на лыжи и заскользили по снегу, увязая на полпяди. Обоз пошел дальше, им предстояло еще семь дней пути по Луарским землям, и надо было торопиться, больно сильно пахло в воздухе весной, пришедшей сюда раньше обусловленного срока. Село было небольшим, но весьма оживленным. Близь реки их встретила кузница, в которой звонко стучал молот, над крышей курился дымок. Молодуха кузнеца препиралась в воротах с отроком в драной шапке, наказывая ему купить что-то в селе. Отрок отчаянно спорил, притопывая ногой в кожаном боте. Емела подъехала первая и что-то спросила у кузнечихи, та весело ей ответила и ловко отвесила зазевавшемуся отроку пинок, задавая путь. Весса крутила головой, ища различия, но находила не слишком много. Не живи она в Вирице, может больше бы удивлялась, но Велмания по западную сторону Урмалы мало отличалась от восточного Лаура. — Луар — значит страна рек. — Ответила на незаданный вопрос Емела. Ей, похоже, уже совсем не нужны были слова, чтобы понимать Вессу. — Дина говорит у тебя печальные глаза и зовет переночевать у них, нам еще день ходу. — Ты знаешь ее? — удивилась девушка. — Знаю. Ты приехала ко мне домой, Весса. И Емелой меня больше не зови. — Хорошо, Летта не буду. — Пойдем в дом, мне хочется провести эту ночь в тепле. У кузнеца было большое подворье, сама кузница стояла поодаль от остального хозяйства. Своих сыновей Дина еще не родила, но воспитывала двух мужнинных от первой жены. Одного из них как раз послали в село, за редким белым медом. В избе Летта развязала платок, высвободив длинную белую косу, и блаженно запустила пальцы в волосы. — Вот счастье-то… Дина что-то залепетала звонко и радостно, живо показывая Вессе руками. Девушка разгадала, что ее рады видеть. Из-за печи заскрипел старческий голос, то ли жалуясь, то ли бранясь. Мальчишка лет пяти, усердно тер в ступке яичную скорлупу. Увидев гостей, он первым делом показал им язык. Дина мимоходом цапнула его за ухо, тот фыркнул, будто котенок, и продолжил, пыхтя, орудовать пестиком. Женщины говорили, смешно пришепетывая на странном языке, Весса прислонилась к теплой стене и тихонечко уснула, убаюканная сладким ощущением безопасности. Завтра им предстоит пройти еще пару дюжин верст. Завтра Весса познакомится с человеком, ради которого она преодолела Черные горы и границу. Но все это должно было случиться завтра, а пока девушка дремала, наслаждаясь временным покоем. Две черные морды со странными глазами, переливающимися от красного к зеленому, водили влажными носами из стороны в сторону. Весса опустила голову и передернула плечами, под взглядом этих тварей ей было неуютно. — Зубка, Коготок, брысь оттуда. — Прикрикнул на них Мастер. Твари спрыгнули со стропил, оказавшись в холке по бедро взрослому человеку. Они льнули к ногам хозяина, будто две огромные кошки. Гости казались тварям подозрительными настолько, что, похоже, приравнивались к добыче. Мастер подвел Зубку и Коготка к двери и, помогая ногой, выставил на улицу. За дверью тут же жалобно завопили. Твари хотели назад в тепло и к миске. — Пускай погуляют. Мастер — коренастый, широкий в плечах, дать бы ему топор и кольчугу походил бы на высокого гнома. Но Мастер был одет в хламиду из дорогого сукна, а рыжая борода, расчесанная и ухоженная, лежала двумя косицами на широкой груди. Жил он в тереме один, но с многочисленной челядью и двумя тварями. — Значит пришли из Велмании… — под нос пробормотал он поглядывая на Летту. — Дракон привел исток. И хотите вы от меня известно чего. — Хотим, — Летта по-домашнему забросила ноги на лавку и поджала под себя. В горнице догорал вечер, ласковым светом разлегшись на полу, в подполе тихонечко скреблись мыши, к ночи они разойдутся и непонятные твари будут настороженно прислушиваться к жизни маленьких соседей. — Ты ведь не посреди леса ее подобрала. — Он подошел к Вессе ближе. — Как тебя зовут, дитя? — Весса. — Соврала она, пропустив "дитя" мимо ушей. — Весса… Исток… Крашеные волосы, новое имя. Но глаза никуда не спрячешь, а слава забывается нескоро… У нас поговаривали про один исток, который удалось заполучить Агнию Фарту. И говаривали, старый маг еще сто раз пожалел, что польстился на подобную добычу. Что скажешь Весса? — Я не знаю, о ком вы говорите, сударь. — Летта, где ты откопала эту упрямицу? Марин нашел подружку себе под стать? Помнится, он тоже убеждал меня, что он проходил мимо и случаем решил зайти. — Айрин, ему можно доверять. Девушка гневно нахмурила брови. — Ага, я это уже слышала. И иногда даже верила, чаще всего зря. — Я буду редким исключением, Айрин дочь Ерекона и Ильмы. Ты знаешь, как тебя называют в Цитадели? — И знать не хочу. — Убийцей магов… Даже смех берет, как некоторые тебя боятся. Бродят слухи, что ты взяла тот замок одна, а Инессцы подоспели позже. Так чего хочет от меня столь могучая дева? — Хочу… овладеть колдовством. Хочу заключить договор с драконом, как это сделал ранее Марин. — Марин приходил ко мне давно, сколько лет прошло Летта? Не напомнишь? — Двадцать девять. — А тебе и двадцати нет, девочка. — Улыбнулся Мастер. — Ты видела высшего дракона? Кроме Летты? — Нет. — Их мало…. очень-очень мало. — Продолжил он. — И редок дракон, позволивший себя увидеть, а еще более редок решившийся на подобную глупость, как братание с Истоком. — Угум… — вяло кивнула девушка, Летта рассеяно смотрела в окно, будто видела в нем своих собратьев. — Потому дракона искать будет весьма сложно… Тут тебе конечно поможет Летта. А вот дальше… — Я знаю. — Весса-Айрин вскинулась всем телом. — Майорин, Марин мне объяснял. Я всё знаю. — Он не всё знал, цена несколько изменилась… — Цена? — Двадцать тысяч луров, в пересчет на велманские короны выйдет двенадцать тысяч. — Что? — невозмутимая Летта удивленно приоткрыла рот. — Не думали же вы, что я работаю бесплатно? И даже если за работу я возьму не так уж и много, то молчание мое стоит дорого. — Мастер! — драконица села прямо, напрягшись. — Мастер вы же… — Я единственный, кто делает подобные вещи. И мои услуги стоят дорого. — Но Майорину… — За него заплатил отец, и цена тоже была не малой. — Но… он не знал… — Он знал. — Перебил Летту Мастер. — Но вам не сказал, видно у него были причины. Айрин сложила подбородок на сцепленные руки и задумчиво прикрыла глаза, слушая разговор драконицы с колдуном. Летта злилась. Сдержанная, спокойная Летта шипела на Мастера змеей. — Айрин не селянская девка, и ее семья способна выплатить подобную сумму. — Отвечал ей Мастер. — И Майорин об этом знал, весь расчет заключался в том, чтобы выслать меня из Велмании, а потом матушка пришлет дитятку деньги. Может чуть позже, может не матушка… — Проговорила Айрин, больше обращаясь к печи, нежели к собеседникам. — Верно. — Согласился Мастер. — Инесса сейчас воюет, но думаю… надежда есть, стоит написать домой. — Инесса может проиграть. — Встряла Летта. — А ведь от этого зависит ее жизнь. — И поэтому тоже цена столь высока. — Вы несправедливы! — Я… — Я достану требуемую сумму. — Айрин прервала спор на полуслове. — Полагаю, я могу заранее договориться с драконом. А концу марта привезу деньги. — И где ты собираешься достать двенадцать тысяч корон? — Мы даже не друзья. — Айрин повернулась лицом к драконице. — Ты лишь выполняла просьбу своего побратима. Они были одни. Мастер пустил их в комнатку с двумя лавками и высоким ларем, на котором сейчас мерцала единственная свечка. Летта сидела на своей лавке полностью одетая — она не собиралась оставаться на ночь, ей давно уже хотелось принять истинное обличие и поохотиться. — И все же я тебя спрошу. — Продолжила Айрин. — Ты можешь мне помочь. Захочешь ли? — Смотря, какой будет эта помощь. — Не той, которую оказывают бесплатно. И не той, которую оказывают шапочным знакомым. Права у меня такого нет просить у тебя подобную помощь… но больше со мной никого нет. — Не томи! — Надо найти дракона, готового рисковать шкурой ради интереса. Но и тебе надо будет рискнуть своей шкурой. Я заплачу. Думаю, я могу пообещать тебе еще столько же, сколько просит Мастер. И, пожалуй. дракону… — Откуда ты возьмешь столько денег? Айрин прикрыла лицо одеялом, она долго молчала, и Летте даже показалось, что девушка уснула. Бессилие валит с ног не хуже удара под дых. Колени больно ударяются о землю, какой бы та не была. Воздух вылетает из легких, а вдохнуть новый не дает дикий спазм, скручивающий все тело в один болезненный узел. И даже голову поднять невозможно. Айрин усмехнулась. Когда хочешь жить, нет дела до бессилия. И всегда под ногой находится уступ, в бурлящем потоке пальцы нащупывают корягу, а смятые в ком легкие упрямо расправляются, чтобы набрать в себя новую порцию воздуха. Решение было столько отчаянным, сколько и остроумным. А еще опасным. И она ответила. Очень тихо, но драконица расслышала ее очень хорошо и не поверила собственным ушам. Пожалуй да, пожалуй Майорин был прав насчет нее, а Летта ошибалась. — Ее непросто сломать, Летта. — Сказал ей колдун перед отъездом. — Айрин не из тех, кто ломается, убить ее намного проще. Но она молчала всю дорогу от Вирицы до Сокольего Крыла, так назывался ближайший город в переводе на велманский. Айрин плакала, оглядывалась назад и ожила лишь, когда появился Борец. Летта была уверенна — Айрин не помочь. Не выдержала, не выдюжила напора жизни и сдалась, отдавшись на волю судьбы. Ей досталась такие испытания, что и посильнее люди склоняли головы от бессилия. И впервые за очень долгий срок драконица была по-настоящему удивлена. Может потому, едва справившись с удивлением, Летта улыбнулась и выдохнула: — Я пойду с тобой! — Тогда завтра начнем готовиться. — Айрин отвернулась к стене, и только стене улыбнулась. Сама не веря своему плану, но чувствуя, как за спиной с тихим шелестом расправляются крылья. Жаль отнюдь не белые… Летта тихо вышла, спустилась по ступеням всхода и выскользнула на улицу. За оградой двора она прикрыла глаза и выдохнула густую струю пепельного дыма. Из образовавшегося облака вылетела некрупная серебристая драконица и сорвалась в небо, сияющее колкими зимними звездами. А Айрин лежала и задумчиво смотрела на бревенчатую стену. Ей многое предстояло обдумать, ведь то, что родилось в этой голове, выкрашенной в черный цвет, тоже было темным делом.* * *
Дождь видно начался ночью, замочив крону раскидистой сосны, под которой устроились ночевать путники. К утру морось не прекратилась, и Майорин, посмотрев на рыдающее небо, предложил остаться на дневку. — Если погода испортилась, то завтра будет ничуть не лучше. — Ворчала Айрин, она натянула на голову кожаный капюшон плаща и варила в котелке кашу. — Зато кони счастливы. — И где они? Пошел бы пригнал поближе, а то сожрет их кто… — На обоих обереги, отпугивающие зверье, висят, никуда они не денутся. — Гайташка счешет. Твою мать! — костер плюнул в лицо девушки дымом, Айрин зажмурилась, но поздно. — Не счешет. — Майорин сам делал эти обереги и сам вплетал в гривы коней. — Ладно, пойду, сгоню их поближе, чтобы душу твою успокоить. Девушка проводила мужчину долгим задумчивым взглядом. За ночь кони частенько убредали в даль-дальнюю, так что искать их приходилось уже с помощью колдовства. Дождик моросил, каша кипела, а день только начался. Айрин сняла котелок с тагана. Из перелеска, у которого они остановились, раздался разбойничий свист. Первым показался Гайтан, здоровый жеребец боялся колдуна, будто заяц волка, и удирал от него так же прытко, смешно вскидывая стреноженные передние ноги. За ним, никуда не торопясь, трусила Потеха. Поросячья розовая морда выражала презрение и непонимание — ну почто ее гонят, бедняжку? Злой колдун шел следом, перекидывая из руки в руку крепенький грибочек. В кармане оказался еще пяток. — Будет нам обед. Или пожарим, или так сгрызем. Айрин грибочки тут же прибрала, от греха подальше, Гайтан любил пошарить по сумкам и карманам, а уж оставленное на воздухе почитал своим по праву. Колдун оттащилкотелок под сосну, достал миску и ложку. Айрин копошилась у костра, прилаживая новое полено. Дождик продолжал кропить землю, в сером небе мелькнул чей-то хвост. — Майорин! — Вижу. — Колдун невозмутимо продолжил жевать. — Дракон! — Я вижу. Дракон, серый лесной дракон. И что? — Первый раз… Живой… — Еще бы, у вашей Инессы их на снадобья перебили, а здесь Инесса далеко, а лес глухой. — Я хочу на него посмотреть. — Смотри. Ты есть будешь? Или это все мне? — Колдун положил себе добавки. — Вблизи! — Так он тебе и покажется. Он вылетел-то только потому, что облака сегодня низкие. — Майорин, вон! Он приземляется в тот лес. Если мы сейчас… — Айрин, успокойся. Это просто здоровенная зубастая ящерица, охотящаяся на оленей, козлов и прочую копытную живность. Поговорить с тобой о природе-погоде она не сможет. — Я знаю, что разумом обладают только высшие драконы. Но я никогда… — А теперь видела. Так я доедаю? … дождь все шел, уже пронизывая намокшую крону сосны, и некуда было от него укрыться, да эти двое не очень-то и пытались. Они оба привыкли к холоду и сырости, привыкли греться у живого огня да спать под промасленной кожей плащей, защищающей от воды. — … считается, что первыми были они. Драконы, они были очень разные, высшие обладали магией и разумом, черные и красные зачатками и того и другого, а остальные просто ящеры, только крупные. Высшие, кстати, считают нас равными по разуму с черными и красными. Обижаться бесполезно, кое в чем они правы. Чары, доступные дракону нам могут только сниться, а продолжительность их жизни дает им возможность накапливать знания и опыт. — А высшие отличаются внешне от лесного, например? — Отличаются. Дракон растет всю жизнь, но в одном возрасте высший будет мельче, суше и ловчее. А еще все высшие драконы имеют яркий металлический отлив. Золотой, серебряный, медный… чешуя остальных драконов тусклая. Серый, коричневый, зеленый — это лесной вид, синий, бирюзовый, желтый — морской. Живет он на суше, но вот охотится в воде. Горные драконы: красный и черный, почти исчезли. Высшие с распространением людей забирались все дальше в горы и постепенно горный дракон исчез. Но стоит родиться глупому дракончику, как его нарекают черным или красным. Короче говоря, и драконы склонны к человеческому лукавству. Летта ехала впереди и вряд ли подозревала, о чем думала ее спутница, вот уже два дня они двигались к старым, пологим и поросшим густым лесом горам. Горы эти были отрогом Черных гор, с которых они не так давно спустились. Но если в Черных горах, то тут то там, сияли острые пики, то здесь едва можно было заметить ленивые лесистые вершины, совсем не крутые. Два игреневых коня одинаково легко шли и в горку, и под горку, а их всадницы мало говорили. Айрин вспоминала всё, что знает про драконов, а выходило, что толком не знает ничего. — Да что такого в драконьей крови? — Айрин наблюдала, как гаснут руны на предплечье колдуна. — Сила. — Как моя? — Наоборот. Твоя сила — хаос, драконья — порядок. Я не знаю, как лучше объяснить, никто не знает. — Но почему оно сдерживает исток? Почему нет шрамов, но эти руны не тускнеют с годами. — Ты задаешь очень много вопросов. — Мне надо знать. — Я сам не все понимаю. — Но говоришь мне еще меньше! — Тогда просто поверь. — Во что? — Айрин подняла вверх растопыренную пятерню и придирчиво ее осмотрела. — У дракона золотая кровь… она действительно золотая? — Гм… близко… Высыхает становится бурая. Барды склонны к преувеличению. — Валья написал балладу, назвал Серебряный дракон. — Он не собирается ее петь? — Он сжег ее, Майорин. Говорит, что ему снится по ночам, что он поет "дракона" и вы с Леттой сжигаете его заживо. — Валья выдумщик и дурак. — Но он прав, Майорин. У вас слишком много тайн. И из-за этих тайн она так толком ничего и не узнала про драконов. Как старательно они оберегали секреты друг друга, как скрывали даже от самых близких тайну своей связи."А может это связь делает их уязвимыми?", — подумала Айрин. — Эй! — Летта придержала коня, — видишь дымок? — Ну. — Там оставим скотину. Дальше пешком. — Завтра? — Сегодня. Пошли галопом, на конюшне отдохнут. Айрин только выругаться успела, её конь рванул за дружком, не дожидаясь понуканий. Деревня была на семь домов, Летту здесь знали, она бросила отроку лет четырнадцати пару серебрушек, пообещала вернуться самое большее через седмицу. Паренек скрылся в сенях, откуда вытащил две пары лыж, и подхватил повода коней. Тюки с вещами закинули на спины, привязали лыжи и очень быстро пошли дальше, не тратя ни секунды короткого зимнего дня. Когда остановились, уже крепко стемнело, драконица отодвинула лапы старой ели и указала на устланную хвоей пещерку. — Лыжи туда. — А спать мы не будем? — Потом поспим. Еще пару верст шли пешком, увязая в снегу выше колена. У Айрин закоченели ноги, но она упрямо терпела. В конце концов, в Черных горах было хуже — холоднее. Они вышли к просторной поляне, притаившейся среди елей. — Достань веревку и тюк. И надень мой кожух. — Заче…..м? — А как ты собираешься держаться? Перед ней сидел красивый серебристо-серый дракон с белыми каемками на каждой чешуйке. — Залезай. Замотанное платком лицо все равно жег ледяной ветер, а руки в варежках скользили по замерзшей веревке, судорожно пытаясь схватиться еще крепче. Айрин зажмурилась и старалась не дышать, каждый взмах мощных серебристых крыльев подкидывал ее вверх, а потом жестоко бросал вниз. Ей уже доводилось летать с Леттой, но тогда та подхватила ее лапами и несла от силы версту. Сегодня драконица затеяла пролететь все двадцать. И все двадцать Айрин думала только о том, как бы не свалиться с эдакой здоровенной животины. — Прекрати пытаться меня раздавить! — возмутилась драконица, Айрин послушно расслабила ноги. Стало еще страшнее. На востоке начало светать, когда Летта стала снижаться, закладывая широкие круги. — Да открой уже глаза, посмотри как тут красиво. — Опять раздалось в мыслях. Девушка с трудом раскрыла смёрзшиеся ресницами веки. По макушкам елей уже скользили ласковые солнечные лучи, снег посветлел и засветился, в плотном кольце холмов открылась просторная долина. — Если сказать на вашем языке, то это Дом драконов, Айрин, Торрекье Лакуда. — Похоже на бараалле. — Это язык эльфов, и верно у них с бараалле общие корни. У нас нет языка, мы не говорим. Впрочем, мы заимствовали письменность у древних. То, что вы называете бараалле. Они приземлились на скованную льдом реку, и долина неожиданно ожила. Откуда-то из чащи высунулась хитрая драконья морда и тяжелыми прыжками, взмахивая маленькими крылышками, заскакала к прибывшим. Увидев человека, дракончик замер и зарычал. И тут на Айрин обрушилась вся мощь драконьей речи. Поток сумбурных цветных образов, возмущения и испуга. — Он тебя боится, не знает, что ты за зверь такой, и боится. — Я в пять раз меньше. — Но от тебя веет силой. — Ты привела исток? — вопрос был задан больше для Айрин, потому что Летта ответила пустоте гулким рычанием. Пока Летта сверлила глазами холм Айрин осторожно шагнула к дракончику, пытаясь думать как можно ласковей и теплее. Девушка сама не заметила, как из протянутой руки заструилась сила. Дракончик насторожился, чуть подставил удлиненную морду и фыркнул. Дыхание было горячим, и наледь на кожухе и шапке превратилась в мелкие капельки. — Пойдем, я отбрехалась. Уж извини, людям здесь не рады. — А черным драконам? — При чем здесь они? — Майорин говорил, вы сравниваете нас с ними. — Майорин болтун.
* * *
Дракон был молодой, чуть меньше Летты. Как и она, серебристый. — Ну, Шипом зови. — Представился он, изучая исток. — Сейчас Летте устроят нагоняй, а мы с тобой пока в тепло пойдем. Драконица фыркнула и покосилась на недружелюбный холм, который продолжал ворчливо её отчитывать. — Значит предложение как у Летты? Ты мне ваше рыло, я тебе силушку колдовскую? — Да. А откуда вы знаете велманский? — А я не знаю. Я просто думаю так, чтобы ты поняла, а ты сама слова подставляешь. — И Летта так делает? — Ей проще, она действительно знает ваш велманский. И что хорошего в человеческом рыле? — Станешь пастухом, уведешь стадо, нажрешься… — задумчиво пробормотала Айрин. — Ехидная девка. — Я не знаю, какой вам в этом прок. Летта говорила я должна убедить себе дракона… Но если честно у меня только один довод. Любопытство. — Хм… Подумай-ка о своих городах. Я посмотрю. Айрин пожала плечами, прикрыла глаза и стала вспоминать. Она еще раз бросила взгляд на стены храма, такие же серые, как и небо над ее головой. Стены, покрытые язвами и пигментными пятнами старости. Надо было прийти сюда раньше, еще по возвращению в Вирицу. Надо было… Но Айрин казалось, что как только матушка Денера увидит ее, она все поймет. Поймет, какое Айрин чудовище. Не то чтобы она верила в Трех богов и боялась их гнева… Но верила в матушку, и боялась ее… разочаровать. — Айрин! — одна из сестер, неловко взмахнула пустым ведром, из которого только что выплеснула помои. — Айрин! — Здравствуй. — Тихо проговорила девушка. — Здравствуй, Галла. Матушка здесь? — Да. Тебя не было… довольно долго… Куда ты пропала? Мы думали… — Я… — Айрин помедлила, собираясь солгать. — Я ездила домой. — Домой? В Инессу? — когда-то Айрин сказала им, что родилась человеком в семье колдунов. И ее бездарную, обучили лечить травами. Это было правдой, просто правдой не всей. — Говорят там сейчас неспокойно. — Да, неспокойно. — Медленно проговорила Айрин. — Пойдем в храм, Галла. Я давно не была там. Они прошли вдоль разрушенной храмовой стены, поднялись по обветшалой лестнице. Дома милосердия, где управляла матушка Денера, не пользовались особой любовью у богатых горожан, а бедняки не могли пожертвовать большие деньги… Если вообще могли жертвовать что-то помимо своей жизни. Внутри ничего не изменилось. Все та же беднота и чистота. Тщательно подметенные полы, аккуратно подшитые занавески из дешевой небеленой ткани. Грубо срубленная деревянная мебель на просторной и холодной кухне. — Айрин? — матушка оторвалась от листа пергамента, на котором писала ровным четким почерком, — очередное прошение Консату — поняла Айрин. Не первое и не последнее и, скорей всего, бесполезное. Матушка посылала эти прошения раз в месяц, не смотря на отсутствие ответов. Один раз Айрин спросила у нее, зачем она тратит пергамент и чернила на того, кто не потрудится даже прочитать ее послание. Тогда матушка ответила ей, что смиренная просьба всегда будет услышана… Но и смиренная просьба может быть настойчивой. Есть вещи, в которые сложно поверить. Айрин всегда было сложно поверить, что все ее поступки продиктованы чьей-то волей. Что все с ней случается, находится в чьей-то власти. — На все воля Божия. — Сказала матушка, когда они остались одни и девушка, было, открыла рот, чтобы поведать той о своих прегрешениях. — Ты не тот человек, кому исповедь принесет облегчение. Думаю, мне не нужно об этом знать. Сколько раз ты спорила со мной о значении слова грех? Помнишь? — Да, матушка. — Не надо, дочь моя. Не надо каяться. Тебе не надо. Покаяние не принесет тебе облегчения. — Мало кто в храме скажет подобное. — Пробормотала Айрин. — Я не стала бы матерью настоятельницей, если бы была слепа. Вера часто слепа, Айрин. Но слепая вера, не годится для целителей. — И вам свойственна мудрость. — Улыбнулась Айрин, поднимаясь со скамеечки стоящей под ликом Матери Богини. У лика были такие же хитрые и добрые глаза, как у Денеры. — Гордыня — это грех, дочь моя. Избави меня Богиня от него. — Мне уйти? — Скоро полуденная молитва. Пойдем. — Я не верю в… — Молитва еще никому не вредила. — Оборвала ее Денера. — Если тебе так будет проще, то думай, что сие очистительный транс, к которому прибегают колдуны, чтобы восстановить свои силы. — Хорошо, матушка. — Хитрюга. — Усмехнулась Денера. — Ты надеешься после поболтать с сестрами, и знаешь, что я тебя к ним не пущу, пока ты не почистишься от мирской грязи. Пойдем. Не гоже опаздывать. В молельне пахло свечами и ладаном. Айрин тут же захотелось чихнуть, она прикрыла нос рукавом, стараясь скрыть несвоевременный недуг. Тихо чихнула. Как назло в носу продолжало свербеть, и чихать хотелось все больше. "У меня непереносимость веры", — подумала она, делая вид, что склоняется перед фресками на стенах, молитвенно прижимая руки к губам. Чихнула. Матушка Денера заметила все ухищрения девушки, но лишь улыбнулась. Эту Айрин она знала. Не ту, что пришла к ней с больными глазами, готовая покаяться будто смиренная монашка. А такую — чихающую в молельне от острого и вязкого запаха ладана, глядящую на лики богов, будто находится с ними в преступном сговоре. Так словно потом они вчетвером пойдут в город пакостить, развешивая нижние портки на вывесках корчм. Жрец дождался, пока на башне запоет колокол. Сестры выстроились на хорах. Звонкие голоса прорезали пустоту храмового свода, рассекая высокую молельню, будто водяные струи под напором. — Не молись, раз не умеешь. Но моли. — Говорила матушка Айрин, впервые вталкивая упрямицу в молельню. — Моли о пощаде, о любви, о надежде, моли за меня и за своего колдуна. Моли. И тебе будет легче. Айрин не знала молитв. Не верила в волю Божию. С хоров, пронзительным криком рвалось пение. Лики на фресках сочувственно смотрели на малочисленных прихожан. Горели свечи, совсем не чадя. Тонкие, темные длинные свечи. Так не похожие на обычные. — Моли о тех, о ком думаешь. — Шепнула ей матушка, ласково поправляя сбившийся платок на волосах Айрин. — Разве они ответят? — одними губами спросила Айрин, смотря на фрески. — Разве они существуют? Кто знает… Моли. Не молись, но моли. Тонкие пальцы сплелись на груди, судорожно сжались… … Если меня хоть кто-нибудь слышит… духи вы или призраки… те, кто принял смерть от моей руки… стоящие в том проклятом зале… химеры, которые когда-то были людьми… Лоренц Фарт… На хорах повисла тишина. …молодой маг, набросившийся на меня со спины… если меня кто-нибудь из вас слышит… Одинокий чистый голос взлетел вверх. …я не молю о прощении… ибо такое нельзя простить… но отпустите меня… дайте жить дальше… пустите… и простите… К голосу один за другим с небольшим опозданием начали присоединятся другие. Из-за за сбивки слова мешались, так что понять, о чем поет хор было сложно. И все же Айрин понимала. Хор молился и благословлял. Хор плакал и ликовал. Хор верил, надеялся, просил, и ничего не ждал. И Айрин плакала, уже не стыдясь своих слез, потому что в хоре ей мерещились голоса тех, кого она умоляла отпустить ее. Выходя из молельни, она вопреки обычаям не развернулась, чтобы осенить себя треугольником, а просто пошла дальше. Жадно дыша, прогоняя смолистый храмовый дух из легких. Морозный зимний воздух обжигал, но казался упоительно сладким. Во дворике перед молельней переговаривались прихожане, многие разбивались по парочкам и шли по своим делам. — Дочка… — услышала девушка за спиной. Худая невесомая рука легла на ее плечо. — Дочка… Ты плакала в молельне. Плакала о смерти, не о жизни. Айрин обернулась и дико уставилась на сухую, будто ветка, какого-то узловатого дерева, выбеленная морем и годами, женщину. Совсем не старую, но какую-то древнюю. — Черно у тебя за душой дочка. Богиня мне сегодня наказала сюда прийти, встретить тебя. Сумасшедшая поняла Айрин. Очередная рехнувшаяся на вере сестрица, слышащая голоса Богов. — Не веришь ты мне, вижу. Но ты послушай, Сюшу. Старая Сюша с тобой повидаться пришла. На тебя посмотреть. Ты думаешь ты одна. Все тебя бросили. Так оно и есть. Права ты, хоть и верить в это не хочешь. За смерть молишь, о мертвых больше, чем о живых думаешь. Потому и одна. Мертвые тогда тебя простят, когда живые простят. Мертвым все равно. Слушай, старую Сюшу Богиня прислала. Слезы больше не лей. Хватит лить слезу. Сюшу слушай! Мертвые пусть молчат! О живых думай. Живые они в тебе нуждаются. Тому человеку больно, плохо, он тоже все о мертвых думает! — Кому? — выдавила из себя Айрин, с трудом глотая ком в горле. — Покалечили его, побили ему судьбинушку. Вот и думай о нем. Помоги ему. Он на твоем пути стоит. — Кто? Имя скажи! — Сюша не знает… Сюшу Богиня предупредить послала, благословить. Не знает Сюша. Сумасшедшая медленно побрела дальше, оставив Айрин стоять с открытым ртом. Девушка со стукам сомкнула челюсти, наблюдая как худая фигурка в лохмотьях ковыляет по храмовому двору. Небо постепенно затягивало облаками. Пошел мелкий сухой снежок. Айрин вернулась в трапезную, где уже разливали по мискам похлебку. Девушка нашла свободное место между двумя сестрами, поставила миску и пошла за куском хлеба и ложкой. Сестра на раздаче весело ей подмигнула, приветствуя. Похлебку сварили из осенних кабачков, отрастивших толстую трудно пережевываемую шкуру. Сестры сплевывали ее и складывали около мисок, самые же отважные глотали целиком. Еще в похлебке плавал лук, морковь и репа. Айрин поймала на черенок длинную луковую соплю и брезгливо повесила ее на край тарелки. Сестра по соседству удивленно на нее покосилась — она только что со смаком всосала такую же. — Хочешь? — сердечно предложила Айрин. Монашка сморщила нос и фыркнула в ложку. — Как хочешь. — Девушка пожала плечами, складывая к одной вялой лучине другую. А вот хлеб в храме пекли чудесный. Пекли в маленькой глиняной печке, сложенной прямо во дворе. Раньше Айрин всегда прихватывала домой краюху, оставляя в жертвенной миске рыночную стоимость хлеба. Майорин смеялся, что она единственный человек, который честно обворовывает храм. После трапезы посуду сложили горками, со стола смели крошки и непрожеванную кожуру кабачков. Монахини принесли глубокие ушаты, послушницы ведра с горячей водой. Застучали миски, завозились тряпки и, наконец, раздались веселые женские голоса. Будто простые горожанки, монахини говорили о новостях и сплетничали. — Нынче на площади собаку камнями закидали, думали оборотень. Жалко псину… — вздохнула одна, проводя пальцем по вымытой тарелке, проверяя чистоту. — Оборотень-выворотень! — пробурчала другая. — Дурни! — Дурни-дурнями, но тварь какая-то по улицам бегает. — Что-то не видно этой твари в наших краях. — Какая же нечисть рискнет зайти на святую землю? — задала провокационный вопрос сероволосая послушница. Раздалось всеобщее согласное мычание. Только Айрин едва заметно усмехнулась, но спорить не стала. Она-то хорошо знала, что лучшее средство от нечисти — это рогатина или острый меч, а святую водицу эти твари полакают с превеликим удовольствием, наслаждаясь ее чистотой и вкусом. И в ответ разве что благодарно рыгнут — перепив. — А государыня, говорят, брюхатая ходит. — Поддала Айрин жару. — Ох! Слава богам, наконец-то наследник у Его Величества! — Слышали, что про его брата говорят? Он открыто живет с любовницей! — Айрин принялась усердно мыть собственную миску. — Ну и ладно, откуда он вообще взялся брат этот? Может он и есть оборотень? — А архимаг вчера опять к матушке приезжал, я собственными глазами видела, как она его во дворе встречала. — Ох… девоньки… матушка услышит, мало нам не покажется. — И верно… что ты там, Айрин, про государыню говорила? Последняя миска устроилась на длинной тряпице для сушки. Вода из ушатов потекла в сточную канаву, сестры разбрелись кто куда. Одни надели полушубки и отправились чистить снег или помогать в центральном храме. Другие вернулись в лекарню, заниматься немногочисленными больными, большинство из которых страдало от обморожения, заработанного спаньем в сугробе. Третьи занимались еще чем-то — как обычно работы в храме было много. Айрин обтерла руки рушником, не одеваясь, вышла во двор, где нырнула в неприметную дверцу замшелой башенки. Винтовая лесенка пронизала три этажа кладовых. На четвертом было тепло. У матушки Денеры трещала печка, сама настоятельница стучала спицами, вывязывая нечто длинное и серое. — Айрин. — Кивнула она. — Матушка, мне пора уходить. Я зашла попрощаться. — Помогла тебе молитва? Не отмахивайся, вижу, что помогла. Заходила бы почаще, Айрин. — Матушка, ко мне подошла странная старуха… Сюша… — Сюша… она не старуха, доченька, чуть старше тебя. Когда она переболела Луарским тифом, стала такой. Осинья — ее звали. Помнишь? Ты тогда приходила со своим колдуном. — Осинья? Осенька? — Айрин прижала ладонь к губам и прикусила указательный палец. Дурная привычка, которая никак ее не оставляла. — Она тогда сильно болела… — Да сильно. Осенька так и не оправилась, она была тогда только послушницей, и я отправила ее домой. Думали, помрет к лету. — Матушка справила священный треугольник. — А она живет. Вот только странная стала, говорит божьими голосами, видения ей приходят. Да всегда по делу. А на Осю больше не отзывается. Зовет себя Сюшей. Мы уже и привыкли. Божий человек наша Сюша. Что она тебе сказала, запомни. — Матушка… а вам не интересно, что она сказала? — Айрин, Айрин… это неважно. Для тебя важно, а мне знать незачем. Иди с Богом, пусть тебя Богиня хранит, а сын их дорогу указывает, освещая путь во тьме. И не убоишься ты зла, потому что они с тобой. Айрин спустилась по лесенке, считая ступеньки, она уже выходила за храмовые ворота, когда впервые оглянулась. Посмотрела на серые стены, замшелые, нуждающиеся в ремонте. — Да не убоюсь я зла… — прошептала она и улыбнулась — Да убоится зло меня, раз я такая страшная. — Я больше узнал о тебе, чем о людях… Но ты забавная, а почему ты считаешь себя чудовищем? — Видно так оно и есть. — Расскажи. Рассказывать дракону оказалось необыкновенно легко, не надо подбирать слов и выражений. Воспоминания сами скользят в голове седыми змеями. И Айрин отпустила их на волю, позволяя Шипу узнать все от начала до конца. О том, кем она родилась и как росла, о том, как стала истоком и как она училась им быль, как попала в плен к Фарту и как боялась сойти с ума, как приготовилась умереть, забрав с собой весь замок. Как спаслась и еще долго не могла поверить, что не бредит, как познакомилась с Леттой, как они добирались до Вирицы, и как она из Вирицы ушла. А Шип, смежив тяжелые веки, казалось, видел каждый миг жизни девушки, которая сидела прислонившись к стене его пещеры на двух толстых кожухах, протянув бледные руки к распаленному для нее костерку.* * *
Айрин задумчиво склонилась над картой, чуть покусывая губы, поводила пальцем по нарисованной Урмале. — В Милрадицы с Роканкой соваться не стоит, мама наверняка дезактивировала телепорты… А вот Кордер не подчиняется ни Вирице, ни Инессе… Как думаешь? Летта приподняла голову, лежащую на вытянутых лапах, сейчас драконица напоминала девушке огромную чешуйчатую кошку. — У тебя есть деньги на портал? Может проще тогда заказать точечный перенос? — Не проще. Точечный перенос вещь весьма подозрительная, а так приспичило богатой горожанке к родственникам в гости. — Рис-скуешь. — Айрин уже начала привыкать, что мысли Шипа для нее звучат приятным мужским тенором с легкой хрипотцой и змеиным присвистом. Леттины высказывания были обычными, тем самым голосом, который девушка слышала от драконицы в человеческом обличье. Шип продолжил: — До Цитадели еще надо добраться, опас-с-сно! — А я и не надеюсь, добираться в крытых санях со слугами и охраной. — А мы значит полетим… — Боитесь? — хмыкнула Айрин. Шип негодующе изрек: — До чего мерз-ский ис-сток! — Трусливый дракон. — Ввернула "мерзкий исток", заработав два неприязненных взгляда драконьих глаз. — Вот и все. Все старания насмарку. — Вслух подумала Летта, но Шип похоже вошел в азарт и не собирался отказываться от рискованного плана истока. Что привлекало дракона больше: возможная перспектива обращаться в человека или процесс добывания денег было не ясно, но Айрин ему явно нравилась, Летта даже немножко приревновала, глядя как эти двое одухотворенно спорят из-за какой-то мелочи. Кого именно она приревновала драконица не знала, с одной стороны это она привела Айрин из Велмании, спасла от смерти и хандры, а та отчего-то живо болтает с Шипом, а Шип знай наслаждается, когда девичьи пальчики поглаживают нежную чешую шеи. Потом Летта подумала, что вроде именно этого и добивалась, но в разговор все равно вмешалась, помешав выяснению, кто все-таки сильнее боевой маг или дракон. На претворение плана Айрин в жизнь ушло три дня, не считая дороги до Сокольего Крыла. Айрин купила себе длинный плащ, скрывший лохматую доху, ножны с мечом и страшненькие, но теплые сапоги. Плащ оказался слишком длинным — пока девушка шла до портальной башни она три раза запнулась и один раз все-таки упала. В башне она довела старичка мага до бешенства, по серебрушке высчитывая оплату и трижды перепроверив. Маг до того злился, что позабыл спросить на кой бес такой молоденькой особе приспичило телепортироваться в Кордер, где рядом если еще не идет, но назревает война. Летта убедившись, что Айрин благополучно отбыла в Велманию, поспешила к месту встречи в Шипом, где тот попытался сожрать ни в чем не повинную лошадь драконицы. Иначе как к еде Шип к этой животине не относился и страшно удивлялся, почему подруга столь трепетно оберегает тепленький и вкусный кусок мяса и беспрепятственно позволяет ему скрыться в лесу.Глава 5. Роканка
— Майорин… — колдун дернулся, неловко двинул рукой, и чашка с горячим сбитнем слетела с края стола. — Пшшшш… — сквозь сжатые зубы прошипел мужчина, вскакивая со скамьи и хлопая себя по обожженным ногам. Как назло, придя к себе, он разделся и сидел в одних лишь полотняных портах. — Какого беса тебе надо? — Что не только колени окатил? Попало и выше? — смеясь, уточнил гость. — С чего взял? — уже спокойней спросил колдун, придирчиво оглядывая желтое пятно, оставленное сбитнем. Подлое пятно выглядело крайне унизительным. — Переоделся бы… мало ли еще кто заглянет… — Менестреля заперли? Этот что не растреплет, то додумает и тогда уже растреплет. — Заперли. Не любишь ты Валью, а певец он неплохой, но и я не трепаться с тобой пришел. Оденься, пойдем, погуляем. — Тепло одеваться-то, воевода? — Зима на дворе. Вещи тоже прихватить можешь. — Пространно сказал Ерекон и вышел. Майорин потрогал мокрую штанину, поморщился и взялся распутывать тесемку на поясе. Вид у воеводы был загадочный и будто бы довольный. Колдун пытливо глядел Ерекону в спину, но хоть и отличался на редкость неприятным взглядом, ничего не выведал, кроме проседи на густой волчьей шкуре из которой был пошит воеводин плащ. Они вышли во двор, пересекли его наискось и нырнули в неприметную дверку в крепостной стене. У Майорина появилось неприятное подозрение, что довольство воеводы основывалось на их скорой разлуке. Оседланная лошадь по ту сторону стены это подозрение подтвердила. — И что? — нерадостно буркнул колдун принимая самолично отвязанный Ереконом повод. — Пойдешь на разведку. Спустишься в сторону Рябушки. — Куда там спускаться там отвесный берег! — Спустишься, там тебя ждет Хорхе, он все тебе и расскажет. — Что же ты его ко мне не послал? — Чтобы ты сразу побежал ко мне выяснять все точно? — усмехнулся воевода. Майорин только застонал и принялся приторачивать меч к седлу, второй уже висел за спиной, прикрытый капюшоном. — Надолго? — На пару седмиц. Припасы в сумках, одеяло и прочая утварь там же. Зачем тебе два меча? — Запасной. — Мрачно ответил колдун, надвигая шапку на лоб. — Вдруг один потеряю. Ерекон нахмурился и протянул колдуну руку. Нехотя и медля, колдун вынул меч из ножен и подал воеводе. — Травленый рунами… — Воевода крепче сжал рукоять, но руны так и остались безответны. Ерекон, не стал бы воеводой и не женился бы на самой красивой и привередливой колдунье в Инессе, если бы не был упрям. Лицо воеводы покраснело, на висках вздулись жилки. Руны легонько засветились, мертвенным бессильным светом. — Меч истока. — Верно. — Майорин забрал оружие. — Покажи. Колдун стянул перчатку и, стоило голой ладони коснуться кожаной оплетки, как меч будто ожил. — Он рубит почти любое заклинание. — Сам догадался. Много раз пригождался? — Бывало… — Колдун спрятал меч и натянул на зазябшие руки перчатки. — У твоей дочери такой же. Теперь лицо воеводы побелело, как от ноющей боли в застарелой ране. — Толку девчонке от меча. — Ну, — Майорин сунул ногу в стремя и вспрыгнул в седло, — я бы сказал, что она вполне сносно им владеет. — Что ты и для меча время нашел? — зло спросил воевода, а колдун наконец-то осознал в полной мере, чем так не люб. — Ты зря меня обижаешь, Ерекон. Я два года был ей другом и наставником. — Езжай… в… Роканку… — процедил воевода сквозь зубы и с силой ударил коня по ни в чём неповинному крупу. Тот резво наддал задом, так что Майорина здорово дернуло в седле. Со злости колдун добавил скотине пятками, и они споро понеслись по узкой тропке, жавшейся меж заросшим колючим кустарником основанием крепостной стены и отвесным берегом, висящим над Рябушкой. Будь на улице светло, колдун бы осадил коня сразу, не рискуя на скользкой тропке. Но во тьме мерцающая по левую руку целина выглядела не такой далекой. Уютно горел костерок, пахло жареным мясом и лошадиным навозом. Кони ловко собирали губами остатки рассыпанного в снегу овса. — Явился! — Хорхе, не здороваясь, протянул колдуну птичью ногу, истекающую соком. — Завтрак готов. Ешь и по коням. — И я рад тебя видеть. Всех рад. Люта Молчун угукнул в бороду. Братья Фотиевичи одновременно кивнули. — Ничего себе компания. — Колдун пихнул Хорхе в сторону, заставляя подвинуться. Брошенная поверх бревна шкура была приятно нагрета воином. — Они нас в Цитадель послали? — Нет, но после исчезновения Филиппа посылают только лучших. Те, кто либо не попадется, либо отобьется. — Или в плен живым не дастся. — Закончил за Хорхе один из братьев. Майорин обгладывал "завтрак", ему больше хотелось спать, нежели есть, впрочем, он радовался даже такому повороту событий. Все лучше, чем сидеть в Милрадицах и ждать решений Ерекона. Хорхе подробно обрисовывал грядущие планы. Люта и братья Фотиевичи готовились к отходу. Молчун как раз отряхнул потник, закинул его на спину своего Савраса, уложил сверху седло и затянул подпруги. Конь задрал светлый хвост и выдал долгий раскатистый звук, выпуская наружу вытесненный ремнями воздух. Хельм Фотиевич, стоявший как раз напротив Саврасиного хвоста шутливо помахал ладонью перед носом. Хельм назывался младшим братом, но отличить от его старшего — Орма мог разве что почивший отец. Близнецы удались в отца и ростом, и статью, и трудным характером. Люта закрепил седельные сумки, оправил седло и похлопал могучей ладонью по крупу. Саврас отмахнулся от хозяина хвостом, будто от навозной мухи, хвост у коня был до земли, причем животина уже успела где-то изваляться и нацеплять на волос желтых колючек. Орм, наклонившийся за своими сумками получил по лбу, Хельм хихикнул и получил тоже. Молчун невозмутимо затопал к ближайшему дереву. Воин закончил рассказ и тоже поднялся на сборы. Майорин, который не расседлывал своего гнедого, остался сидеть, задумчиво смоля трубку. Получалось, что не совсем это и разведка. А точнее: совсем не разведка. Получается, он нужен Ерекону, настолько, что тот доверил ему сборы основного отряда. — Эй! — позвал его Хорхе, уже видно давно стоящий у него над душой. Майоринова душа оказалась настолько черства, что надзора не заметила и продолжила наслаждаться бездельем. — Э? — поднял голову колдун. — Зад подними, подстилку отдай. — А… ну, на. — Майорин встал, примерзшая подстилка оторвалась от бревна с обиженным хрустом. Ехали к Роканке, не торопясь, не скрываясь, но как можно осторожней. В дороге Майорин обогнал Люту и поравнялся с Хорхе. — Расскажи мне про Филиппа. — Да чего рассказывать, сгинул парень, не думаю, что он жив. — Расскажи. — Не пожелал отвязываться колдун. Хорхе оглянулся по сторонам, проверяя, не вылезет ли из-за дерева кто-нибудь любопытный, но как назло вокруг были только свои. — Хорошо. — Сдался он. — Мы пошли к Цитадели. На местности осмотреться, поглядеть, что да как в тех краях. Ильма просила сильно не высовываться, колдовать поменьше. Просто пойти погулять, границы на карте обозначить, версты между источниками посчитать, делянки приметить, укрепления там… Главное, чтобы тихо. — Кто был? — Я, Оверкаллены, ну Фотиевичи. — Тут же поправился Хорхе, поймав недовольный взгляд Орма. — И Филипп с людским отрядом. — С людьми? Зачем? Хорхе опять обернулся к близнецам, поморщился, будто от головной боли. — У него было особое задание. Они изображали отряд наемников и подобраться к Цитадели на предельно близкое расстояние. А мы пошли с востока от хребта, нашей основной целью было разведать настроения гномов. — Зачем? — Чтобы выяснить получится ли разместить у них лагерь. — Вы вербовали гномов? — ухмыльнулся Майорин. — Покупали. — Донеслось сзади. Хельм усмехнулся в черные усы. — Договаривались. — Поправил его воин. — Но в общем да. — Но почему не Филипп? Он же хорош в переговорах? Тут воин смутился: — Филипп пошел вместо меня с людьми… Я поссорился с Ереконом. Короче наказал меня воевода, сказал, что я, сперва, должен выбрать сторону, а потом он будет мне доверять. — Из-за чего? — Из-за чего… из-за девки вашей вредной… донесли ему, что я ее прирезать пытался, когда она с катушек съехала, но воеводу, кажется, больше разозлило, что тебя не прирезал когда ты… ну сам понимаешь… — Что же он тебя отправил? — А он не знал… он Орма с Хельмом отправил, а они меня с собой взяли. — Ты хотя бы был в этом Уралаке, мы ж ее в глаза не видели. — Оправдался Хельм, братья подвели коней вплотную к Майорину с Хорхе, сзади теперь ехал только Молчун, как обычно молча. — А чтобы к ней незаметно подобраться пришлось по горам лазить, будто мы йотуны, а не чародеи. — Не орите на весь лес. — Буркнул воин, пришпоривая коня и выезжая из кучи малы. Майорин тут же его догнал. — Поехал Филипп, мне с самого начала все это не нравилось, во-первых его наемники слушались плохо, а он вместо того чтобы их приструнить, надулся — мол вы люди глупые, а я такой-сякой колдун, чародей… Бр-р-р. Я его предупреждал, но Фил у нас папин сын, ему тоже не слишком нравилось, что я на его драгоценную сестренку меч поднял. — А я тебя предупреждал. — Мстительно напомнил колдун. — Так не убил же… — пожал плечами воин, оглаживая саблю на боку. — Условились просто: мы идем с востока, они с запада, мы доходим до Уралака, все выясняем, они доходят до куда дойдут, но разумно, без лишнего геройства. Встречаемся через дюжину дней на подходе к Гаарскому перевалу и тихо драпаем назад. — Они не пришли. — Утвердительно пробормотал Майорин. — Не пришли. — Повторил за ним Хорхе. — Знаешь, мы сразу… — Погоди. — Перебил его колдун. — А с гномами ты договорился? — А как же… — Не тяни кота за хвост, колись! — Как хочешь. — Не стал ерепениться воин. — В горы мы стали подниматься, не доходя до Гаарского пути, залезли, как можно выше. Шли на лыжах, никаких лошадей, даже не охотились толком. — И толком не жрали. — Высунулся Орм, Хорхе показал ему кулак. Рыжий Орма тут же приметил съедобный кустик и опять отстал. — Ильма надавала амулетов, хоть топись иди с такими камнями, но толк от них был, самому казалось, что колдовать отроду не умел. А гномы молодцы, они так в горы закопались от наших перепалок, что не знай я о городе, подумал бы — груда камней. Ладно, достучались, даже в баню сходили. У Хельма вон на заду до сих пор памятка от гномей каменки. Майорин ухмыльнулся, он тоже был в гномьих банях, не обжечься там было великим подвигом. — У них стражу химеры поели, не раз и не два. — Какие? — Волки. Волкособаки, гномы говорят: твари умные, злющие. Так что гномы страсть как злились на Цитадель. — Что же маги сглупили? Могли таких соседей удобных иметь, вовек бы мы ни через Сопку, ни через Уралак не прошли бы. А там самый легкий путь, ладно еще зимой к Цитадели идти, но в остаток года по болотам на востоке шарахаться, только топиться с горя. — Разругались. — Хихикнул Хорхе. — Прямо как мы с воеводой. Цитадель им оплату за заказ задержала, а потом набежавший прибыток платить отказалась. Гномы им какой-то дрянью всю партию оружия обработали, сожгли сталь, точишь, а она тупая. Ну, тут главное было вовремя масла в огонь подлить, я им задаток заплатил такой, какой Цитадель гонорар обещала, а потом предложил прислать гвардию заклинателей металла и беса лысого с чащоб вызвать, если захотят. А после очень страшно начал про химер рассказывать. Сам почти поверил. — Тут и врать не надо, все равно большую мерзость придумать трудно. Но знаешь, Хорхе, все как-то легко… — Продолжил сомневаться колдун, пытливо глядя на зимнюю ровную дорогу. Ничего особо приметного в ней не было. Елочки да сугробы, на ветке сидела белочка, грызла орешек. Майорин пугнул ее чистой силой, белочка покорно пугнулась, но орешек не выронила. — Нелегко. Я эту ссору загодя готовил, а ты "легко". Знаешь, как трудно оказалось "недовезти" оплату к сроку, да чтобы Цитадельцы ничего не поняли? — А как? — А вот! — Ты же с Ереконом в ссоре был? — Но не с Ильмой. — Фыркнул воин, — она как раз знала, что я в Уралак еду. Удар вышел ловкий. Воин взял на саблю третью химеру — нечто похожее на мантихору, только крупнее — поднатужился и отмахнул ей голову. Голова прокатилась по снегу, обрызгав кровью штаны и сапоги, мужчина брезгливо выдернул меч, и обтер лезвие о тряпку, завалявшуюся в кармане. Сплюнул, слюна протопила красную ямку в снегу. Опять ему выбили зуб, опять жена будет причитать и уговаривать его вырастить новый на месте старого. Сабли со свистом вернулись в ножны на спине. Одна лыжа была сломана пополам — он ударил ей химеру по жесткому хребту. — Что ж это такое… — Выругался воин и пошел дальше, благо до Уралака было недалеко. Он рассчитывал приехать в город около полудня, но добрался уже в сумерках, пошатываясь от усталости. Разбитая губа продолжала саднить. Ворот не было, даже намека на город не было, гномы окопались плотно и тщательно, но Хорхе шел здесь не в первый раз. У серого валуна в два человеческих роста с внушительной шапкой снега на верхушке, надо было остановится и продемонстрировать уважение и воздать хвальбу роду гномьему, а конкретно Дерниторову, проживающему в этой части Уралака. Хорхе встал на положенное место, вернее вгребся, снега к январю намело по пояс, потоптался устраиваясь поудобней и начал "возносить хвальбу", поминая поганых гномов, устроивших тут конспирацию, достойную самого позорного борделя… На третьем предложении гномам надоело, и плотные створки вместе с сугробом и воином провалились вниз, Хорхе чувствительно приземлился на каменный пол, поднялся потирая ушибленный бок. — Ты, чароплет, выражения выбирай! — У меня лыжу сломали! Я семь верст пешком шел по снегу. И вы тут с вашими сугробами, наверху отнюдь не лето, а Уралакский хребет не парковая дорожка. — А ты не мальчик, и ножка у тебя болит, знаю я твои песни, Хорхе. Иди, давай к старейшине, он тебя с полудня ждет, уж частит, так что у тебя уши гореть должны. И горят поди, под шапкой-то не видать! Воин стянул капюшон, а следом шапку. — Не горят. Брошу у тебя вещи? Там мои парни подойдут, вы их пустите, на морозе не мучайте. — Пустим. Лыжу на кой пер? — Пригодится. — Полушубок полетел к вещам, сваленным гостем на полу, в тоннелях было прохладно, но мороз снаружи не проникал. Оставшись в шерстяной рубахе и дубленой безрукавке, Хорхе уверено направился к старейшине рода Дерниторов. — Здравствуй старый хрыч, что опаздываешь? — спросил гном вместо приветствия. — Химеры. — Далеко? — У подножия, совсем близко, Дернит. — Из-за них пришел? — И из-за них тоже, но поговорить о другом хотел. — Шкура на двери слабо колыхнулась, гном гортанно ругнулся. — Заходи давай, что топчешься на пороге. — Молодой, еще безбородый гном нагруженный подносами задом ввинтился в зал и засеменил к сидящим, на низком столике выстроились тарелки и кувшины. Старейшина молча наблюдал за действиями гномьего отрока, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Тот закончил, коротко поклонился и поспешил ретироваться. — Наливай, Хорхе, что на пустой желудок дела решать, да и в горле поди пересохло, раз на полуслове затыкаешься. — Ты пропустишь наши отряды? — Много вас? — Немало. Нам нужен рубеж, близь Цитадели. Старейшина чуть не поперхнулся пивом. — На кой? — Чтобы было куда отступать. Если что. — А за какие такие коврижки? У нас здесь бабы, дети, производство… — Не здесь в Сопке. — Там тоже бабы, дети… — Производство. — Передразнил его воин. — Подумай Дернит. — Ясно. — Гном повертел баранье ребро и смачно вгрызся в него. — Что скажешь, я могу что-то обещать воеводе? — Ты, Хорхе, решаешь государственные проблемы, а продолжаешь шататься по стране один будто… сам знаешь кто. Свиту бы собрал. — Не уходи от ответа. — Я тебе ничего пообещать не могу. — Ты старший среди Уралакских, и род твой самый многочисленный. — Если бы мы не были знакомы бесову кучу лет, я бы сейчас приказал гнать тебя палками в Верское ущелье. Ты хорошо подумай, Хорхе, а я пока сделаю вид, что мне за хрустом костей некая чушь послышалась. Гном я старый, мало ли что мне мерещится. — Я прошу тебя дать разрешение на установление укреплений в Красной Сопке, и ввод туда войск. Если вы нам не поможете, то вскоре вас вышибут отсюда Цитадельцы, говоря прямо, вы и так уже частично работаете на них. — Значит, не отступишь? — Дернит печально опустил голову. — Не отступлю. — Угроза конечно есть, но мы хорошо укрепились. И плату они задержали… И процент не покрыли… — Ты старый дурень, Дернит! Я покрою твой процент. И заплачу за услуги. — Воин с силой опустил кружку на деревянную доску стола, кружка жалобно застонала и пустила трещину по всей высоте, а потом распалась на две почти ровныечасти. Старейшина напряженно смотрел на гостя. — Подумай, Дернит, так ли нужны тебе цитадельские деньги, вы можете работать на них сколько угодно… Но можете работать и на нас. Химеры настигли меня у самого подхода к тропе на Уралак, завтра они заберутся выше. У них острые когти зубы, у них крепкие крылья. Ими управляет железная жестокая воля, магов Цитадели, которые решили навести порядок в Велмании, свой порядок. И не думай, что вас это не коснется. И это не чистое зло, про которое говорилось в ваших сказаниях, это патриотизм, идея. А идея страшнее зла, потому что они убеждены, что они правы, а цель как известно оправдывает средства. Верно Дернит!? Тот продолжал молчать и сверлить маленькими карими глазами колдуна. — И Химеры не единственное их оружие, и не самое страшное, просто самое отвратительное и ходовое. Их не жалко, а знаешь кто становится сырьем для них? Знаешь? — Знаю. — Хрипло сказал гном. — Знаю. — Так что ты сидишь в своей дыре и ждешь? — Я соберу совет, и ты будешь вопить уже там, чароплет. Будешь уговаривать остальных сам. — Хорошо. — Кивнул Хорхе. Пламенная речь заняла около часа. Круглый зал, вернее высокая сводчатая пещера в которой собрались гномы была полна народа. По кругу в высоких креслах сидел совет старейшин. Семь гномьих Уралакских родов: Дерниторов, Етинов, Зэхдев, Ибтилов, Мошеров, Щероховивов и Харуков. Хорхе закончил, обвел взглядом всю семерку и остановился на Дерните. — Мы выслушали тебя, Хорхе из Инессы, посланник Владычицы Ильмы, позволь нам посовещаться наедине. Посланник, вышел и прислонился к стене, он очень живописно представил бы реакцию владычицы Ильмы на его сегодняшнюю самодеятельность и истово надеялся, что та никогда об этом не узнает. Вот только придется как-то объяснить на что понадобилась ему такая куча денег… — Ладно, давай про Филиппа. — Посмотрели мы его следы… На них напали, Майорин. Стая снежных сов, большая стая. — Снежные совы живут парами, если считать выводок, то их может быть пять. — Ан нет… — вздохнул Хорхе. — Нечисть, она хорошо на магию откликается, а тупая нечисть тем более. Вот что я тебе скажу. Достаточно было потеснить их угодья, заставить сбиться в кучу. — Зима лютая была. Может и без помощи, — Майорин не то чтобы усомнился в мыслях Хорхе, просто пытался как можно лучше понять произошедшее. — Проще было на них химер натравить. — Чтобы они сразу назад драпанули? Одно дело химеры, другое — нечисть. — А дальше? — А дальше мы не пошли, нам еще надо было вернуться. Мы не выполнили задание. А позже… Ерекону прислали палец, средний. Я не видел нашего воеводу в полной силе еще, Майорин, а тогда увидел. А еще увидел, что такой, как он, может рыдать. Ильма ничего не сказала, но когда Фарт похитил Айрин, мы знали, что исток нужен ему, а Филипп только ради шантажа. И все понимают, что живым нам его не видать. Майорин знал Филиппа еще в том возрасте, когда тот пачкал пеленки. Майорин только учился быть колдуном, а Ильма еще не помышляла, что станет владычицей, разве что Ерекон уже был воеводой. Паренек рос бойкий и толковый, заговорить мог даже мертвого, а для этого его загодя поднять. Ильма не была сердобольной мамашей, гоняющейся за неразумным чадом с теплой одежкой или миской с кашей. Но ей частенько это чадо приводили за покрасневшее ухо, мальчик никогда не рыдал, только зло пыхтел и выворачивался, сохраняя при этом угрюмой молчание. Когда подросла сестренка, он сообщил, что с малявкой возиться не станет. Не стал, но маленькая Айрин была ничем не лучше братца и очень успешно таскалась за ним по пятам, пока Филиппа не отправили в Илнесс. Как-то так вышло, что дочку владычицы и воеводы колдун совсем не знал, но с сыном был почти в приятельских отношениях. Майорин покосился на спутников, никто не говорил, ехали гуськом. Солнышко уже сползло и теперь жарко, но безрезультатно плавило снег на западе. До Роканки оставалось полдня пути, но дорога была чистой, границы, выставленные Инессой, Цитадель пока не нарушала — выжидая. — Светло, луна будет. — Сказал Хорхе. Больше ничего не сказал, но спутники сами поняли, стоянка отменяется. Они пойдут в ночь, не теряя времени на сон. Снежные совы не спали, копошились в лесу, точили острые клювы, сверлили темноту страшными синими глазами. Кто-то бежал с ними вровень, может волк, может еще кто… Майорин различал его тихое быстрое дыхание, легкий скрип снега. — Хорхе, — тихо спросил колдун. — Ты собачку завести не хочешь? — На кой она мне? — не понял воин. — Даже не знаю, но она уже, кажется, завелась, хозяина выбрать не может. — Я хочу! — высунул нос из воротника Орм. — Тогда разделим. Мне передние лапы, а тебе задние. А Хорхе голову. — Тут же вступил Хельм. — На кой она мне… — повторил воин, бесшумно доставая саблю и одновременно натягивая поводья. "Собачка" поняла, что ее заметили. Замерла, напряженно постояла, насторожив острые серые уши. — Уходит… — Прошептал Майорин, показывая рукой, откуда и куда уходит "собачка". — Не уйдет. Переждет и по следу побежит. — Отбить? — с готовностью вылез старший Фотиевич. — Нет. К чему скрываться, может, мы за крупой едем, или там за цветочками. — В феврале месяце. — Усомнился Майорин. Хорхе пожал плечами. Снежные совы опять закопошились, провожая лесного собрата. Усиленный чарами слух позволил колдуну расслышать отголоски далекой грызни. Видно совы не дружили с "собачками", ну или дружили весьма своеобразно. Он тронул пятками задремавшую лошадь, до Роканки оставалось около десяти верст.* * *
Айрин открыла глаза. Она в очередной раз убедилась, что терпеть не может портальные переходы. В глазах прыгали зеленые круги, во рту стоял солоноватый привкус крови. Этот телепорт был устроен проще Инесского, "зависнуть" в липкой каше сдерживающего заклятия в нем было нельзя, но наверняка было какое-то сито. Айрин очень надеялась, что сможет его пройти. Но сейчас, когда у девушки вышло, она еще несколько мгновений не верила в свой успех. Потом очнулась, сгруппировалась и выкатилась из приемного квадрата. В приемной было пусто… Зеленел свет угасающего портала, пахло грозой и снегом. Не так. Не так должно быть. Девушка, не вставая, выдернула из ножен меч, повела головой. Зверьком, настороженным и перепуганным, перекатилась еще на один шаг. Вскочила, готовая к бою, и опять замерла. На нее глядели синие ясные глаза стража. Страж наклонил голову. Он выглядел человеком, но ничего человеческого в нем не было. Лишь хороший морок напичканный боевой магией. Ловушка для тех, кто пожелает воспользоваться порталом без разрешения. Портал почти погас, в башне стало совсем темно, не считая светлого пятна лунного света на плиточном полу. Будь она колдуньей, она смогла бы видеть в темноте. Будь она колдуньей, она бы выпрыгнула в окно, смягчив падение чарами. Будь она колдуньей, ей не пришлось бы пробираться сюда ночью и тайком. Ей бы даже не пришлось уезжать в Луар. Но Айрин была лишь истоком. Нет. Она была истоком. Руны оплели меч, слух обострился. Но страж был бесшумен. Мороки не стучат каблуками и не дышат. Бесполезный сейчас клинок вернулся в ножны, сослужив хозяйке только в одном… С порезанной ладони капала кровь. У дракона золотая кровь… У истока алая, будто пламя. Где-то журчала вода, скрипела крыша, шуршали на чердаке синицы, скреблись мыши. Синие глаза стража смотрели на ночную гостью. Айрин было страшно, она каким-то чувством понимала — страж приближается, подходит к ней. Видела, как колышется воздух в его одеянии. Страж подошел еще ближе, он смотрел ей не в лицо. Смотрел чуть пониже ключиц…. Айрин невольно заслонила это место рукой и почувствовала тепло. Под высоким воротом верхней рубашки, под дохой, под пряжкой длинного плаща ласковым теплом лучился инесский медальон. Знак принадлежности к колдуньям и колдунам. Знак братства, последнее, что получила она от матери в дорогу. — Я же не колдунья. — Возразила она тогда, смотря на подарок. — Ты моя дочь. И дочь Инессы, я хочу, чтобы ты помнила об этом. — Главное, чтобы вы не забыли. — Неловко пошутила девушка, пряча медальон в кармашек на поясе. Так уж вышло, что она долго остерегалась его надеть, боясь, что не заслужила подобной чести. Но, уезжая из Вирицы, надела в память о доме, уверенная, что не вернется. Страж склонил голову, синие глаза погасли. — Доступ разрешен. — Мертвым голосом сообщил он и растаял. Айрин сжала окровавленную ладонь в кулак. От облегчения подкосились ноги. — Добро пожаловать домой. — Сказала она себе. Дверь была заперта, но тут было уже проще, заклятие с замка она смыла чистой силой, а механизм взломала обыкновенной отмычкой. Это не слишком почетное умение Айрин помог приобрести брат, которому не особо нравились запертые двери. Пользовалась она им не слишком часто, может от того провозилась дольше задуманного. Луна постепенно поблекла, скатилась по небосклону. До рассвета было еще далече, но ночь пошла на спад. Замок поддался, скрипнули петли, Айрин приоткрыла дверь, бесшумно просочилась на круглую лестничную площадку и тут же нырнула обратно. — Что же ты гостюшка? — ехидно донеслось из-за двери. — Выходи, не боись. Дверь распахнулась полностью. К потолку взлетели несколько световых. — Попался, который кусался! — зычно хохотнул незнакомый колдун. — Взять его и выспросить, откуда у него пропускной медальон! — Я… — начала было Айрин. — Замолкни, говорить будешь потом! Говорил я воеводе, откроешь телепорт, как из него всяка дрянь полезет. — Я… — опять выдавила Айрин, но захлопнула рот. Если они даже и поверят, что воевода ее родной отец, то отец посадит под замок и лично выпроводит из Велмании. — Я все расскажу. — Закончила она.* * *
Майорин зевнул и откинул одеяло. В Роканке их разместили в старой корчме, колдун спустился по узкому сходу в общий зал, где уже полоскался в ушате Молчун. — Там у телепорта кого-то поймали. — Люта утер лицо рушником, по бороде текло за распущенный ворот рубашки. — Смотрящий ругается, говорит, мол, рано открыли. — Это не горшок со щами, чтобы его туда-сюда открывать-закрывать. — Хорхе ему тоже сказал, теперь сам пошел того лазутчика допрашивать. Пойдешь? — Это допрос, а не балаган. Меньше зрителей, больше пользы. — Майорин зачерпнул ладонями воды и умылся. — Тем более в рань такую. Ни беса не выспался, сколько спали? — Часа два от силы. Фотиевичи еще и не просыпались. — Пускай спят. — Великодушно разрешил колдун. — Тут тихо, город наш. Наместника звали? — Спит наместник, проснется, придет. Да нам-то с тобой что? — И то верно, — общим рушником колдун побрезговал, предпочтя ему рукав. — Эй, хозяюшка? А кормить нас будешь? Хозяюшка — дочка корчмаря засмущалась, на некрасивом личике появилась обаятельная улыбка. — Сейчас, сударь. Кашка дойдет и поставлю. Может взвара пока принести? — Неси. — Не стал возражать колдун, садясь на скамью за длинный стол. Люта сел рядом. — Кто сегодня прибыть должен? — Борец, из тех кого знаю. Остальных не знаю. Но еще несколько дюжин. — И как они портал защищать собрались? — Ильма ведает, я нет. — Люта-Люта… Умный же мужик, почему не интересно-то? — А зачем? Я мечом дерусь — да. Встретить могу. Заколдовать… Повести… Ты сам не лезь. Ты слишком много лезешь. Нос прищемят. Колдун опустил голову на руки и грустно улыбнулся: — Не поверишь, Люта, уже прищемили. А все тянет. — Брось. Ты высокорожденный, но живешь среди нас, туда тебя не пустят. — Да я и не рвусь… — Майорин! — окликнули от двери. Хорхе стоял на пороге, стуча сапогами о дощатый пол. — Лазутчик-то наш оказался! Встречай. Колдун повернул голову и застыл с открытым ртом, позабыв выдохнуть. — Твою мать, что ты тут делаешь? — сдавлено просипел он. — Не поминай мою мать, появится еще. — Ответила Айрин, стаскивая с остриженных волос шапку. — Привет, Люта. Как дела? Хорхе занес руку и со всей дури влепил девушке подзатыльник, та покачнулась, но устояла. — Дура. — Прикрикнул воин. — Именно это я и хотел сказать. — Поддакнул Майорин. — Хорошо, а у тебя как? — спокойно ответил на вопрос Молчун и улыбнулся. Неловко, не привык он улыбаться. — А меня сейчас, кажется, будут бить. — Будем. — Горячо подтвердил колдун вставая. — Что ты тут делаешь? — Мимо проходила. — Пробормотала девушка, расстегивая доху. — Хорхе, где мой меч? — Где надо. Обойдешься. — Отдай. — Она произнесла это тихо, но твердо. Воину пригрезилась легкая угроза, а может и не пригрезилась. — Сначала объясни, как ты тут оказалась. — Объясню, но только с тем условием, что кроме вас троих, меня никто не увидит. — Тебя уже стража видела, дюжина человек. — Они не знают, кто я такая. Что ты им сказал? — Сказал, что ты инесская. Этого было достаточно, они же видели знак Инессы. Айрин отвлеклась от Хорхе и, наконец, стащила доху. Она села за стол против колдуна и Люты, расшнуровала высокий ворот замшевой безрукавки. — Когда мы шли в Луар… меня называли Вессой, если не трудно… — Понятно, но мы-то знаем, что тебя не Вессой зовут. — Колдун посмотрел на нее через стол. Все угрюмо замолчали, девушка-разносчица расставила перед гостями кружки. — Кто первый? — Айрин сунула нос во взвар и вынесла напитку суровый приговор: — Сено. — Объяснись сначала. — Напомнил Хорхе. Он тоже разделся, присел рядом с дочерью Владычицы и блаженно вытянул ноги, привалившись к спинке скамьи. Спинка больно врезалась в спину, пытаясь втиснуться меж позвонков, воин поерзал, но подкладывать под спину ничего не стал, двигаться не хотелось. Он уже давно не мальчик, и две бессонные ночи ему дались будто две строптивые вражеские девки. Воин чувствовал, что еще чуть посидит в тепле и уснет прямо здесь, на неудобной скамье. Послать бы к бесу их, пусть Майорин сам разбирается со своей дурой, Хорхе не сомневался, что она здесь из-за колдуна. Вон как оба в гляделки играют, кто кого пересмотрит. Он залпом опорожнил кружку. …Майорин ее обманул, даже не обманул, а недоговорил. На это обвинение, колдун скривил рот и хмыкнул. В чем именно обманул, оба объясняться не собирались, но в Луаре ей то ли не понравилось, то ли скучно стало… И собралась тогда Айрин в Велманию, на битву грядущую со злом страшным. Отправилась она телепортом в Кордер, в Кордере нашла друга Майорина, у которого они гостили летом, друг ее не сразу узнал, но быстро вспомнил. О том, что дочь Владычицы исток — чародей не знал, но упоминании о просьбе высокопоставленной матери хватило. Хорхе неприязненно посмотрел на Майорина, но предъявить тому ничего не мог. Откуда колдуну тогда было знать, что Инесса с Цитаделью вступят в открытую вражду. Еще летом это казалось невозможным, когда Майорин с приятелем сидели на крыльце в Кордере и смущали Айрин россказнями о своих похождениях. Что мог подумать чародей, преданный Инессе, будто верный пес, когда к нему прибежала дочка Владычицы моля поскорей отправить ее к матери? Он и сам собирался в Роканку, только должен был дождаться ученика. Не могло ему в голову прийти, что хитрая девица его бессовестно обманет, и нет никакой погони, а страшные злодеи, гонящиеся за ней, лишь плод ее воображения. Собственно Айрин довольно живо описала чародею Фарта с сыном, лишь чуть добавив от себя подробностей, от которых пожилой маг испытал не столько ужас, сколько отвращение. — Вот так я сюда и попала. — Закончила Айрин. — Не ленивая ты баба, Айрин. — Грустно сделал вывод колдун. — Мой наставник всегда мне говорил, что есть цели оправдывающие средства. — Упомянутый "наставник" чуть кашей не поперхнулся. — Кстати о цели… Не понимаю, зачем ты здесь. — Как это зачем? Вы собираетесь на Цитадель, вы будете умирать… а я буду сидеть в чужой стране? Будто я не при чем? Хорхе выругался и, не объясняясь, ушел наверх — спать. Люта Молчун слегка кивнул. — Ты врешь. — Одними губами сказал Майорин девушке. Она улыбнулась, подмигнула и ничего не ответила. Почти весь день она проспала, очнувшись лишь несколько раз, когда заходил Майорин, он о чём-то спрашивал, девушка спутанно отвечала и опять зарывалась в одеяло. Ее рассказ о посещении Кордера выглядел легким и простым, на деле все вышло сложнее. Столица княжества Сауринского встретила ее сухо и холодно, ледяным порывистым ветром и полной безысходностью. Цены на лошадей выросли втрое, и конь оказался Айрин не по кошельку. Ей предложили грустную полуиздохшую клячу. — Её даже на колбасу не возьмут. — Девушка похлопала кобылу по костлявому боку, ребра выступили так остро, что о них казалось можно порезаться. — Хорошая коняга. — Упрямился мужик. — Я ее жеребеночком помню. — Вы, наверное, тогда были юным и красивым. — Ядовито осведомилась девушка, глядя в морщинистое красное лицо северянина. — Был. С базара она ушла без лошади, если не брать в счет кольцо колбасы. Но сколько бы не было в той колбасе конины, далеко на ней не уедешь. В расстроенных чувствах Айрин пошла бродить по городу, кусая губы по очереди с колбасой от злости на свою самонадеянность. Кончилось тем, что пришлось решать, где остаться на ночь и сколько на это можно потратить. Тут она и припомнила, что летом они останавливались у давешнего чародея. Нужный дом она отыскала уже в потемках, разругавшись сама с собой в пух и прах. Зато, когда чародей открыл ей дверь, вид у нее был настолько несчастный, что и врать ничего не пришлось. Только Фарта припомнить для пущей жалобности. Хороший чародей мужик, да и доверие к дочке Владычице и ученице друга было безмерное. Айрин до сих пор колол стыд, что она так бессовестно этим воспользовалась. — Я могу отправить тебя в Роканку. Отбытие назначено на завтра, вот вместе и переправимся. — А вдруг они догадаются, что я с вами? Может сейчас? — Боишься, деточка? — Боюсь, вдруг, кто заметил, что я к вам пришла! Уговорила ведь. Сама не понимала как, но уговорила. Этих не уговоришь и не обманешь. Майорин вон даже рассказанному не верит, а Хорхе её больше никуда не отпустит. — Спишь? — Майорин сел на край лавки. — Уже нет. Выспалась. — Айрин, — уже это ей не понравилось. Когда колдун начинал с её имени, всегда выходило плохо. — Думаю, лучше скажу я, чем кто-то другой. — Говори. — Она села в постели, поджав под себя ноги. — Филипп… Желтовато-серый рассвет напоминал линялую простынь. Синие тучки только добавляли сходства, грязными пятнами растекшись по полотну неба. Облетевшая кривая береза, стоящая посреди двора корчмы тянула вверх уродливые страшные лапы, по серому снегу бродила заплутавшая курица, выклевывая овес из кучи конского навоза. Куча все росла и прибавлялась, конюх таскал тачку за тачкой, от чего складывалось ощущение, что конюшню убирают впервые, до этого не разжившись столь светлой идеей. Курица рассержено закудахтала, схлопотав по голове увесистым конским яблочком, из соседнего курятника тут же ответил петух, грозя всем и сразу разобраться с противниками, только двери откроют. Наседка встрепенулась, но сообразив, что боевой вопль лишь обещание, вернулась к своему занятию. Небо порозовело, не став, однако, краше, к курице присоединились два колдуна. Косоглазый и здоровенный увалень с соломенной гривой. Они, может, спорили, может, объяснялись, хотя говорил больше косоглазый, размахивая руками и морща нос, а увалень или кивал, или мычал. Колдуны остановились у покосившегося забора, серого от времени, курица, наевшись, потеряла интерес к куче и теперь с диким кудахтаньем убегала от мужчин, не обращавших на нее особого внимания. Иногда она останавливалась, крутила головой на облезлой шее и позволяла "преследователям" себя "нагнать". Айрин выглянула во двор, но выйти на крыльцо толком не успела. Одернувший ее Хорхе за руку втащил девушку назад. — Брысь наверх, и не вылезай. Нет тебя здесь. Ясно? — Угу. Умыться хоть можно? — Быстро только, сейчас наместник придет. Недовольная Айрин плеснула в лицо водой и, пробежав, по сходню ушла в маленькую клетушку с тремя лавками. В этой гостеприимной корчме такая комната звалась трехместной. Какого размера должна быть одноместная, существуй она здесь, лучше было не представлять, но у Айрин перед глазами живо встал закрытый гроб с биркой на крышке. Страж стоял и неодобрительно смотрел на негаснущий телепорт. — Смотри, как его корёжит! — Лавт Борец кивнул на стража. — А кто его устанавливал? — шепотом поинтересовался Майорин. — Есть тут народный герой. Колдун-теоретик первого класса. Считается одним из лучших в Велмании. Вон стоит. — В синем балахоне? Похож на бобра и в руках посох в версту длиной? — Ага, — Борец сковырнул мешающую ему заусеницу. — Великий человек. Имя ему… — Может, вы помолчите! — ткнул обоих пальцами в спины Хорхе. — Мы же отряд собираем, встречаем колдунов со всей Велмании… — Вот мы с ними и знакомимся. — Парировал Майорин. — А это что за чучело? — Демер Северный. Опасен, умен, зол и мстителен. На любое оскорбление отвечает вызовом на поединок, так что прикуси язык. — Ничего не имею против поединков. — Это потому, что ты почти всегда выходишь из них победителем. — Заусеница все не давала оборотню покоя, и он принялся сдирать ее зубами. — А вон Лидалия из Гриона. — Какая она… — не нашел слов колдун. — Большая? — закончил за него Хорхе. — Хватит трепаться, парни. К нам идут. — Майорин! Хорхе! Наслаждаетесь представлением? — Не без этого! Велемир, это Лавт Борец. А Хорхе только брюзжит. — Приятно познакомиться. — Велимир пожал Лавту руку. — Со Льерком вы уже знакомы? — Знакомы. — Оборотень кивнул молодому колдуну из Инессы. К ним подошла "большая" колдунья. — Здравствуй, Лидалия. — Борец поцеловал воздух над богатырской ладонью. — Здравствуй Лавт, и ты старый хрыч. — Я тоже рад тебя видеть. — Хорхе усмехнулся в усы. — Слышала, ты женился. — И даже стал отцом. — Злоехидно добавил Майорин. — И слышала, твоя жена годится тебе в дочери. — Лидалия не обратила на пассаж колдуна никакого внимания. — Пойдем, Лид, поговорим в другом месте. — Хорхе почтительно подал колдунье руку, та взяла его под локоть и оба вышли из приемного зала. — Он ее того? — Удивился Лавт, смотря, как две рослые фигуры пропадают в дверях. — Наверное. — Пожал Майорин плечами. — Женился-то он недавно. Долго нам тут еще торчать? У меня уже ноги ноют. — Пока не закончится прием. — Ответил Лавт. — Мы же с тобой сегодня помогаем стражу. — Пожалуй, я пойду. — Сбежал Велимир. Майорин с завистью смотрел ему в спину. А колдуны все прибывали. Полуэльф со Сьеченки, оборотень с Черных гор, Сауринский отряд, в составе пяти человек, во главе с чародеем, которого обманула Айрин, несколько виричан, двое с Урмалской Слободы… Без малого шесть дюжин человек прошло за день через телепорт. Майорин с Лавтом, оттоптали себе все ноги, пока дождались последних гостей. — Закрыть телепорт! — звучно приказал наместник Роканки. — Наконец-то! — по-мальчишески обрадовался колдун и чуть не вприпрыжку поскакал из зала приема, столкнувшись в дверях с похожим на бобра чародеем теоретиком. — Извините… — Майорин из Вирицы? — чародей чуть отстранился, потирая плечо. — Да. — Мое имя Орд Бобр, я уроженец Роканки. Пройдите со мной, будьте добры, сударь Борец, вас не затруднит активировать стража? — Не затруднит. — Задумчиво согласился оборотень, вопросительно глядя на Майорина. Тот пожал плечами и скорчил непонимающую гримасу. "Бобр", — одними губами произнес Майорин, незаметно тыкая пальцем в Орда, Лавт Борец поспешил отвернуться, чтобы Орд по прозвищу Бобр, не видел его смеющегося лица. Орд Бобр, бывший уже в шубе, подозрительно напоминающей бобровую, подождал пока Майорин оденется и повел прочь из телепортационной башни к монументальному пятиэтажному зданию — палатам наместника, где был назначен общий сбор. Снег скрипел под ногами, а холод кусал щеки и лоб, но Майорину вспомнилось, как они с Айрин шли этим же путем, босые и грязные, изображая паломников. Айрин наверняка сейчас сидит и мается от скуки, если еще не сбежала из-под надзора корчмаря и не ввязалась во что-нибудь сомнительное. В палатах наместника шумели. Перед главными воротами пели что-то разгульное, похоже первые прибывшие уже здорово успели отметить встречу, когда последние скоропалительно их догоняли. Колдун только позавидовал, им не пришлось весь день простоять напряженно наблюдая за порталом — не выберется ли оттуда какая-никакая гадость. Впрочем, в зале, куда привел его Орд, было подозрительно тихо. Хорхе сидел во главе стола, рядом с ним устроился Люта Молчун, тоже трезвый и серьезный. В общей сложности здесь находилось десять колдунов, если считать с Майорином и Ордом. Почти всех Майорин знал лично, кое о ком слышал. Орд рукой показал на пустующее место, а сам уселся рядом с Демером Северным. — Вот все и в сборе. — Сказал Хорхе. — Вы конечно слышите, что за этими дверями царит веселье. — Воин встал, возвысившись над столом скалой занесенной снегом. — Но радоваться собственно нечему. Уже завтра мы разделимся по отрядам, а послезавтра каждый отряд, получив соответствующие указания, направится на задание. И я не гарантирую, что те, кто пойдет с вами вернуться. Мы собрали здесь сегодня самых могущественных колдунов Велмании, готовых вступить в борьбу с Цитаделью. Рад сообщить, что за нами Вирица. Орник Мадера убедил государя, поддержать Инессу, но не обольщайтесь, мы все знаем, как беззащитны перед магией люди, воины Редрина Филина нам помогут, но основная ответственность ляжет на наши плечи. А именно: Люта Молчун возглавит ударный отряд. Орд Бобр отвечает за безопасность портальных перемещений на территории восточной Велмании. Демер Северный — охрана границ. Боис, Игарий, Блег — наберите себе по семь человек, вы получите свои поручения в Милрадицах. На приготовления у вас будут сутки. Все вышеперечисленные — командиры отрядов, остальные услышат свои имена уже от них. Теперь прошу вас, можете идти к столам, но не спешите злоупотреблять горячительными напитками, я позову вас чуть позже, чтобы посвятить в подробности. Люта Молчун и Майорин останьтесь. Колдуны быстро разошлись — все были голодны, и всем хотелось выпить. — Майорин, я настоятельно прошу тебя отправиться с ударным отрядом, твои способности… — Ерекон, зачем ты принял обличье Хорхе? — съязвил Майорин. — Дело серьезное! — И ты решил говорить со мной как со слабоумным? Еще начни оправдываться за то, что меня не сделали командиром. — Ты сам виноват… — Вот, уже начал. Конечно, я пойду с Лютой, не с Ереконом же, он даже вида моего теперь не выносит. — Выносит. — Прервал свое привычное молчание Люта. — Просто ты нужнее будешь там. — И что за дуратское название: ударный отряд? Остальные что, драться не будут? Сядут и станут болеть, как на потешных боях? — Вы пойдете первыми, через Красную Сопку. — Сказал Хорхе. — Вы отвлечете Цитадель, пока остальные маленькими группами отправятся скрыто. — Приманка? — уточнил колдун. — Приманка. — Виновато вздохнул Хорхе. — Простите, но все-таки вы будете очень сильны. С вами пойдет Лавт и Велимир, Льерк талантливый чародей. Да и исток отличная поддержка… — Исток? — округлил глаза колдун. — Ерекону не говори, он будет против, но я считаю… — Еще два месяца назад ты первый рвался ее убить! — возмутился Майорин. — Это не обсуждается. Это мой приказ! Как первого помощника Ерекона. Я считаю, что исток в отряде повысит ваши шансы! — Ты сошел с ума Хорхе! — выругался Майорин. Хорхе подождал, пока двери за колдунами закроются и только тогда спросил: — Довольна? — Спасибо, Хорхе. — Айрин приоткрыла неприметную дверку за гобеленом и вышла в зал. — Не знаю, как ты меня уговорила… Девушка села за стол, рядом с воином. — Мы поступаем правильно. И если отбросить трусость и излишнюю осторожность, это лучшее решение… — Хватит меня заговаривать. Иди в корчму, не попадайся никому на глаза, вдруг узнают. Она еще потопталась на месте, чувствуя себя немного виноватой, будто обманула воина, хотя это было не так. Или так? В двери заколотили. Хорхе хотел было напомнить Айрин, что та уходила, но только легкий сквознячок потревоживший гобеле, напоминал о ее присутствии.Глава 6. Вирица
По затянутым снегом мостовым змейками стелилась поземка, теплое дыхание домов валило клубами из труб, и казалось насмешкой замерзшей худенькой девушке, по щиколотку завязшей во взбесившейся снежной муке. Тонкие ноги, обернутые плотной кожей теплых сапог, мелькали в белой пелене, стоп, пересчитывающих булыжники дороги, не было видно. Девушка где-то посеяла шапку, а капюшон сдуло ветром, полыхали красным уши, вокруг бились в исступлении короткие желтые пряди волос. Случайные прохожие, недоуменно оборачивались бегущей вслед, но ничего не предпринимали — таковы люди. Они предпочитают не ввязываться в чужие проблемы. Другое дело, гонись за ней стража, — тогда служителям порядка наверняка бы помогли. Другое дело, преследуй ее бандит, — тогда помогли бы девушке. Но она бежала совершенно одна, ополоумевшая девка. Мало ли зачем, мало ли куда. Ее личное дело, ее собственная жизнь. Хочет она посреди дня бежать, сверкая пятками, кто смеет ей помешать. Это свободное государство, со свободными нравами. Девушка продолжала бег, ноги пересчитывали уже не булыжники, вычищенные упрямыми дворниками, а плотный слежавшийся за зиму снег, под которым замороженным гнильем лежали бревна мостовой кварталов победнее. На углу, на перекрестке трех улиц, где все окрестные хозяюшки брали дешевую муку по медной монете за мешок, а в соседней лавке отоваривались тканью на городское платье, шедшей гораздо дороже, но ноской и крепкой, девушка остановилась. Встала истуканом, прижала ладони к обветренному лицу и горько отчаянно зарыдала. Обратно она шла медленно, ничего не видя перед собой, натыкалась на прохожих, а когда те обругивали ее грязно и зло, не отвечала, а шла дальше. И теперь на нее оглядывались вдвое чаще, уже другие люди равнодушно пожимали плечами, не особо размышляя, почему девушка плачет и заморожено шагает по мостовым. В горку она шла медленней, а на подъеме ко дворцу совсем скисла и едва плелась. Слезы к тому времени высохли, а уши из красных сделались синеватыми, но она совсем не обращала на холод внимания. Ведь полуэльфка по имени Раджаэль сегодня провалила свое самое ответственное задание. И поплатился за это верховный архимаг Велмании — Орник Мадера. Поплатился собственной жизнью, которую Раджаэль из Ордена Белого Меча поклялась охранять любыми средствами. И мало того, Раджаэль, которую друзья и близкие звали Жаркой, не смогла догнать и задержать его убийцу. И все хваленые способности карателей не помогли. Она потеряла его в торговых кварталах, где один ушлый мельник продавал самую дешевую в городе муку по медной монете за мешок. Орник Мадера лежал на собственной постели, спокойно сложив по бокам длинные руки. Глаза архимага были открыты и смотрели в потолок, на белой ночной рубахе красным островком растеклась кровь. В сердце Орника Мадеры вонзили кинжал. Узкое лезвие погрузилось в тело целиком, только узорчатая рукоять задорно торчала вверх. Архимаг был спокоен и мертв, а вокруг него неумолимо поднималась паника. Регина Мадера рыдала, позабыв про свою ледяную спесь. Два часа назад она обнаружила себя над телом мужа, сжимая ладонями рукоять того самого кинжала. Несколько минут Регина хватала ртом воздух, справляясь с колющими иголками, заставляющими легкие сжиматься в сухие комочки, а потом завизжала. Завизжала пронзительно, заставив Жарку, стоявшую у дверей архимага подскочить на месте. Карательница прикоснулась к кинжалу, этого прикосновения хватило, чтобы сообразить. Регина тут не при чем. Регинино сознание потеснил, кто-то способный противостоять Орнику Мадере. Жарка подхватила след и оторопело понеслась к настоящему убийце. Но у того достало ума телепортироваться с места контроля. Может быть, придворным колдунам хватит сноровки отследить портал, если хватит времени меж перепалками, кто займет пост верховного. Жарка вошла во дворец, где на нее сразу накинулся полный негодования первый советник государя. Он орал, низвергая Орден карателей до публичного дома, называя Жарку продажной девкой, а главу ордена — нелюдем. Эпитеты прибавленные к нелюдю полукровка по возможности предпочла бы прослушать. — Еще слово, и я лишу Вирицу и первого советника. — Пригрозила Жарка. — Я вздерну тебя на главной площади! И никто мне не помешает. — Зря. — Жарка склонила голову, пряча лицо за волосами. — Нас не казнят. Мы казним, если надо, казним себя. Не иначе. Через час Жарка стояла уже перед Редрином Филином, белым от страха за свою жизнь. Лишившись главной опоры и охраны, государь с самого утра не прикоснулся ни к еде, ни к питью. Он ходил в плотном кольце стражи, не снимая руки с рукояти меча, ежесекундно оглядываясь и вздрагивая. — Вы обязаны были его охранять! — Да, мой государь. — Она стояла на коленях, не смотря Филину в глаза. — По законам вашего ордена судить вас будет ваш глава, до его приезда я приказываю вам отправиться со стражей в городскую тюрьму, где вы будете прибывать все отпущенное вам время. — Это ошибка, мой государь. — Выдохнула полукровка. — Что? — опешил Филин. — Ошибка, мой государь. Ваша милость нуждается в защите, как никогда раньше. — Толку от вашей защиты. Мой брат клялся, что лучше Ордена Белого Меча не бывает. Если он прав, то вы верно самозванка. — Архимаг Орник Мадера был убит посредством магии. — Это я уже слышал. — А Регину Мадера вы тоже посадили под замок? — Посадил. Она убийца. — Она инструмент. А против магии я ничего сделать не смогу. — Раджаэль, дочь Белого Меча, вы осуждены за преступную халатность, окончательный приговор вынесет ваш наставник: Велориэль, глава Ордена Белого Меча. Уведите ее. — Это ошибка, государь! — Это будет моей ошибкой, девочка. Когда стража увела полукровку, Редрин Филин остался один одинешенек в холодном тронном зале. Его морозило, а сосущий голод крутил живот. Он был совсем один в огромном враждебном ему дворце. Его жена Риана Кордерская была сослана в Орден Белого Меча до рождения ребенка, брата он выгнал из столицы за интриги и недозволенное поведение, его верховный архимаг лежал мертвым в своих покоях, заместитель архимага Клев Бересклет, пропал без вести месяц назад. Редрин Филин никому не доверял и ни на кого не полагался. Он был совсем один, каждый мог обернуться врагом, готовящим ему смерть. — Садар! — позвал он. Хлопнула дверь, вошел седой старик, Редрин помнил его еще молодым. Тогда Филин был лишь ребенком. — Горана позови. Горан вошел почти сразу, будто ждал под дверью. — Мне нужно поговорить с инесской ведьмой наедине. Исполни. Быстро. — Конечно, мой государь. Редрин Филин обмяк на троне. Как холодно в этом дворце, прав был его брат, когда говорил, что в избе много уютней. Государь Велмании, выгнавший брата, подозревая того в зависти, позавидовал Марину де Морру. Он мог быть просто колдуном Майорином, его жизнь стоила мало, и мало кто на нее покушался. А когда покушался, делал это честно и понятно, на него замахивались мечом, против него обращали заклятия, метили в него стрелами. И каждый такой миг колдун Майорин почитал просто мигом своей жизни. Работа у него была такая, рискованная, опасная, жестокая работа. — Государь, — окликнул Редрина Горан. — Готово. Владычица Ильма приняла вызов. — Выйди. — Приказал Редрин Филин. — Здравствуй, Ильма. Из пустоты начала ткаться женская фигура, Ильма оправила серое простое платье и села на ступень рядом с троном. — Здравствуй, Редрин. Как колено? — Орника убили. — Кто? — Регина. Но… говорят не сама. — А кто говорит, Редрин? — Одна убийца, присланная карателями. Я боюсь, Ильма. Я боюсь, что я следующий. — Правильно боишься. Рано ты отослал Майорина. Он бы помог. А теперь ваши жизни одинаково висят на волоске. — Что мне делать, Ильма? — Редрин Филин соскочил с трона и схватил Владычицу за бестелесную руку. — Биться. Доверяй Горану. Он не подведет. — Я никому не доверяю. И тебе тоже. — Бейся, Редрин Филин. Война дошла и до тебя. Твой брат в скором времени встанет против Цитадели Магов, мой муж будет рядом с ним. Мы с тобой правители мирного времени, мы привыкли воевать на чужой территории, пришло время стать сильнее. Бейся Редрин Филин. — Но с кем? — Твой противник невидим, но не неуязвим. Бейся… Она растаяла в воздухе, так же быстро, как и появилась. Редрин сжал меч, бесполезный клинок. Инесская ведьма была права — решать ему и биться ему. — Горан! — Позвал Редрин, колдун тут же проскользнул в зал. — Слушал? Колдун кивнул. — Верховный теперь ты. Приведите эту убийцу. Я поговорю с ней еще раз. В Орден послали? Чародей кивнул. — Консата сюда, одного. И мать настоятельницу лекарей, тоже. Первого советника не пускать. — Это не касается меня, государь мой. — Робко сказал Горан. — Теперь тебя касается все. — Сказал Редрин Филин. — Еще мне нужен лучший гонец, самый быстрый и самый доверенный. И мой брат делал таких странных ворон, умеешь? — Да, мой государь. — Сделай таких побольше. Штук семь. Нет, лучше десять. Понял? — Да, мой государь. Горан Вирицкий быстро вышел из зала. Редрин Филин сел на трон, сложил руки на рукоять меча и прикрыл глаза. Орник Мадера больше никогда не будет ему перечить, не усмехнется полными губами, не раздует ноздри горбатого носа, не пожалуется в полушутке на мерзкий характер жены, не даст доброго совета. Теперь он мертв. Человек, прошедший с ним все восемнадцать лет его правления, человек, которому он доверял. Колдун, назначенный на пост верховного архимага и вступивший с ним на престол. Он — Редрин Филин — должен был умереть первым, ведь люди живут меньше колдунов, и после смерти государя Орник Мадера бы вернулся в Инессу, так было принято. Один государь — один архимаг. Но сегодня порядок сместился. Архимаг умер раньше своего государя, не значит ли, что государю осталось совсем немного? Ночь Жарка просидела в камере, наблюдая через маленькое окошечко, как на землю ложиться очередная порция мохнатого снега. В тюрьме топили весьма условно, и единственным отголоском тепла, был треск поленьев в очаге в конце коридора. У очага сидели стражники, грелись на зависть заключенным, дрожащим от холода в своих клетушках. Полукровка куталась в кожух, сидя с ногами на жесткой лавке. Лавку ей принесли по распоряжению самого государя, у ее соседей из удобств на полу догнивала прошлогодняя солома. Задолго до рассвета клетку открыли, а полукровку потащили знакомыми уже коридорами на выход. Во дворец ее отвезли в громыхающей крытой повозке и, проведя через задний двор, повели по анфиладе залов. Из-за ночи, проведенной в мрачных мыслях о бессмысленности бытия и бренности жизни, девушка не понимала, чего еще от нее хотят услышать. В конце концов хочет она того или нет, Редрин Филин уже вынес ей приговор, и Велору ничего не останется сделать, как его исполнить. Не стоит жизнь одной карательницы целого ордена. Ну, никак не стоит. Но вместо государя ее отвели совсем к другому человеку. За столом сидел грузный белобрысый мужчина лет тридцати с широкими залысинами на красном лбу, маленькие бледные глазки блестели как у хорька-альбиноса, хоть и были невнятного серо-зеленого цвета. — Временный верховный архимаг — Горан Вирицкий. — Представился владелец хорькового взгляда. — Садись, Раджаэль. Вина? Жарка хотела было послать его ко всем бесам, но передумала и кивнула. Даже если в вино подмешают какую-нибудь дрянь, терять ей нечего. Хуже только колесование. Красное грионское щедро сдобренное пряностями, дольками яблок и хорошенько разогретое влилось в горло, как масло в скрипучую дверную петлю. — Голодна? — продолжал играть в вежливость верховный колдун. И Жарка с мысленным криком: "была, не была, хоть оторвусь напоследок", кивнула. Ела она жадно, не особо обращая внимания на то, что именно ест. Запивала трапезу вином, появляющимся в кубке, стоило показаться дну. Временный архимаг терпеливо ждал. Она отодвинула тарелку, отставила кубок, а чародей махнул рукой — кубок наполнился, тарелка исчезла. — Я хочу услышать подробности позавчерашнего и вчерашнего дня. — Зачем? — удивилась полукровка. — Я все рассказала, его величеству. — Теперь расскажешь мне, начиная с самого утра и заканчивая смертью Орника Мадеры. — А потом вы опять посадите меня в клетку? — А велика ли разница. Я даю тебе возможность скоротать скучные дни ожидания вашего главы. — Хм… — Жарка оперлась локтями на столик и сплела пальцы под подбородком. Выглядела девушка неважно, и пахло от нее тюрьмой. Архимаг невольно отодвинулся подальше, откинувшись в кресле. — Я заступила на свой пост семь дней назад, по личному распоряжению Орника Мадеры. — Почему именно ты? — Я не единожды бывала в Вирице, и глава счел это важным. Тем более у меня здесь есть знакомства. — Какие? — Солен, он дворянин, но титулов я его не знаю. У него дом на западном краю центрального района. — Знаю. И что, они послали столь юную деву на задание государственной важности, лишь из-за знакомства с дворянским сословием и городом? — Нет. — Жарка отпила из кубка. — Я специализируюсь именно на охране и на слежке. И верховный одобрил мою кандидатуру. — Предположим, что ты действительно так хороша, как говоришь. — Так и есть. Я выехала из Ордена и в срок прибыла в Вирицу. Милсдарь Мадера выделил мне комнату в его части дворца, но я вступила в боевой ритм. — И что это значит? Полукровка прикусила губу — она сомневалась. — Для отдыха становится достаточно часа в день. Суммарно. Самый долгий срок боевого ритма длится месяц. — Вы едите? — Да. Мало, но едим. Я оставила вещи в отведенной мне комнате и приступила к работе. Милсдарь Мадера сказал, что магическую защиту он обеспечит сам. Моей задачей стало быть его телохранителем. — А Регина Мадера? — Нет. Приоритетным объектом являлся верховный архимаг. В случае нападения моей задачей было сохранить ему жизнь. — А поставил ли он защиту на свою жену? — Это не в моей компетенции. — За те семь дней, которые ты обеспечивала защиту милсдарю Мадере, нападения случались? — Нет. Но был один странный случай. Кубок пустой. — Напомнила Жарка Горану. Чародей усмехнулся и щелкнул пальцами. — Милсдарь Мадера отправился в Храм Трех Богов, чтобы побеседовать с настоятельницей лекарни матерью Денерой. Кроме меня его сопровождала вооруженная охрана из трех стражников. Отправились мы верхом. На Монетной улице в самом ее начале, кто-то испугал лошадей. Милсдарь Мадера не удержался в седле, упал и ударился головой. Если бы не снег, он мог бы пострадать, а так только набил шишку. — А стража? — Одного конь скинул, остальные удержались в седлах, но после спешились и окружили архимага. Я чувствовала опасность, как и в ночь убийства. Но понять, откуда именно она исходила, не могла. Я сообщила об этом милсдарю Орнику, и тот проверил округу на магическое вмешательство. — Что обнаружил? — Горан чуть скривился, ибо ответ предугадал заранее. — Что вокруг множество магических вмешательств, большей частью несанкционированных. Кто-то заколдовывал сарай, кто-то окна от воров, кто-то эту защиту ломал. Рядом варили любовное зелье, а недалеко принесли в жертву кошку, собрав силу после жертвоприношения в накопитель. Слишком много всего, так и Мадера решил. И мы отправились дальше в Храм. Пока архимаг беседовал с матушкой, я осмотрела лошадей. — И? — Напуганная лошадь, какое-то время переживает последствия испуга. Но эти лошадки были спокойные и тут же лениво взялись жевать сено. После я попросила милсдаря Мадеру проверить их, но он не нашел ничего странного, а на мои подозрения лишь махнул рукой, сочтя дворцовых коняг редкостно здоровыми и рассудительными. — Что дальше? — Больше таких случаев не было. День за днем, я ходила за ним по пятам, осматривала комнаты, куда заходил архимаг, но больше не было ни испуганных лошадей, ни каких других странностей. — И ты начала терять бдительность… — Нет, не начала. — Жарка вздохнула и решительно отодвинула кубок. — Накануне смерти архимага, я как всегда внимательно осмотрела его спальню, обшарила все углы. Осмотрела Регину Мадера, хотя та противилась. Все было в порядке: ни одной посторонней вещи, ни следа чужих ног, все на своих местах, как было утром. — А слуги разве не заходили? — Мадера запретил слугам входить в его опочивальню, там прибиралась Регина, или он сам. — Жарка чуть улыбнулась. — Чаще он. Ночью было тихо, я не отходила от дверей ни на секунду. — А… — Горан смутился, но девушка его поняла. — Нужду я справила накануне, к сожалению от этого боевое состояние не освобождает. К утру я услышала вскрик, распахнула дверь и обнаружила Регину Мадера с кинжалом в руке. Кинжал уже пронзил ему сердце, архимаг был мертв. — Я не в силах отменить приказ государя, Раджаэль. Могу лишь снабдить вас теплым одеялом и одеждой. — И на том спасибо. — Фыркнула девушка вставая, она чуть покачнулась, хоть и казалось трезвой, вино ударило в ноги. — Если вас не затруднит допросите меня и завтра, вы правы — в камере бесовски скучно. — Может быть, может быть… Еще кое-что… У Регины не было с собой кинжала? — Нет. Орник Мадера всегда говорил, что самая главная магия — это вера. В отличие от своих собратьев по цеху, архимаг любил заходить в храм, побеседовать со жрецами и прихожанами. Он приятельствовал с матерью настоятельницей Денерой. Не раз и не два спорил он с этой женщиной о религии, а она всегда ему мудро улыбалась, но не перечила, отчего архимагу хотелось доказывать свою правоту всеми мыслимыми способами. Многие подозревали их в связи, не подобающей для женатого мужчины и монахини. Над этим они вместе смеялись. Матушку Денеру беспокоило, что архимаг заметно похудел и постарел: — Не бережете вы себя, милсдарь Орник. — Ругала она его, отпаивая Мадеру бодрящим чаем. Орник кивал, все меньше времени уходило на сон, он часто засиживался допоздна с Редрином Филином. Матушка Денера сейчас смотрела на государя с тем же понимающим выражением лица и будто видела его насквозь. — Мой государь, — склонила она голову. Монахиня не пролила ни слезинки, и Редрин был ей за это благодарен. — Вы велели явиться на рассвете. — Матушка Денера, всем известно, что вы лучшая травница в Вирице. — Это не так, мой государь.— Так. Я прошу вас… Денера выслушала просьбу Филина, кивнула и согласилась. Она вернулась в храм, но не принялась сразу собирать вещи, чтобы перебраться во дворец, а зашла в молельню. Склонилась перед фреской Бога Отца и тихонечко зашептала. Орник Мадера всегда говорил, что лучшая магия — вера. "Поэтому ты великая волшебница, Денера", — заканчивал он. Но ни магия, ни вера не могли вернуть его в мир живых. За два дня Регина Мадера превратилась в старуху. И раньше сухое угловатое лицо, обветрило время, седеющие волосы, обычно уложенные в сложную прическу, женщина заплела в обычную косу. Ни украшений, ни колец, ни косметики. Красные глаза зияли пустотой. Узнать, что больше повлияло на Регину — смерть мужа или ее обстоятельства, Горану было не дано. Он ласково погладил Регину по плечу, но та нервно дернулась, как от удара. — Как вы? — спросил ее чародей. — Говорят, теперь ты займешь его место. — Едко заметила она вместо ответа. Жалость мигом испарилась. Регина была той же, исчез только внешний лоск, внутренняя ядовитость осталась. — Говорят, вы для меня его освободили. — Зло выплюнул он. — Не с твоей ли помощью? Он доверял тебе! И только ты мог подобраться так близко к нам. — Регина, — вздохнул Горан. — Я расследую смерть вашего мужа, я его ученик, его последователь и друг, не надо оскорблять меня такими заявлениями. Я не виню вас, но мне нужно задать некоторые вопросы. Регина вскинула голову, выпрямила спину, огладила на коленях черное платье: — Задавай свои вопросы, змей. Я не боюсь твоих ядовитых зубов. Горан опять вздохнул. Раджаэль говорила с ним намного охотней, да и смотреть на красивую полуэльфку было куда приятней. — Как вы себя чувствовали накануне? Голова не болела, живот не крутило? — Нет. А ты меня опоил? — Были ли признаки недомогания? Может какая-то пульсация, слабость, голоса? — Считаешь меня сумасшедшей? — Регина, отвечайте на вопросы! — рявкнул временный верховный архимаг. — Не было. Я конечно кажусь тебе старухой, но здоровье у меня отменное. — С кем вы говорили в тот день? — С кухаркой говорила. С тобой, с Орником, и эта ведьма его заходила. — Ведьма? — не понял Горан. — Монашка, мать Денера, заходила вроде как к нему, но привязалась ко мне. Вышла в настоятельницы и думает, что отмыла руки от земли! — Что она хотела? — Моего мужа! Монашка, тоже мне нашлась, будто я не знаю, о чем они шептались вечерами! — Долго пробыла? — А что же ты, Горан, не спрашиваешь о себе. Ты тоже со мной говорил, даже ручку поцеловал, хотя раньше никогда не страдал этикетом. Может тогда ты и наложил на меня заклятие? — Регина, вы можете идти. — Горан процедил это сквозь зубы, он и раньше не выносил эту женщину, сегодня же она вызывала у него тройное отвращение. Зачем мать настоятельница храмовой лечебницы заходила к Орнику Мадере накануне его загадочной смерти? Поговорить? В последнее время у архимага не было времени на пустые разговоры, но с другой стороны он нашел время съездить к ней четыре дня назад. Зачем? Стражники пожали плечами, их дело было доставить архимага из одного места в другое и назад. То же было и с Жаркой. Он не пустил ее внутрь. О чем верховный архимаг и мать настоятельница вели свои беседы? Что задумали? Орник Мадера уже не мог ответить на этот вопрос, а вот матушка Денера могла. В миру ее звали немного иначе, да важно ли как? Это было так давно, что вряд ли имело значение. Денера смотрела на Горана Вирицкого, временного верховного архимага и очень ясно видела, что скоро он станет постоянным. Простое лицо, немного неприятное, отметила печать властности и силы. Он был грузен, но не то чтобы толст, он был мягколиц, но умел грозно сдвигать брови. И глаза у Горана были умные и проницательные. Хорошие глаза для правителя, или главнокомандующего, или верховного мага. Горан призвал ее к себе сразу по прибытии во дворец и Денера покорно пошла. — Что связывало вас с Орником Мадерой? — Дружба. — Просто ответила мать настоятельница. — Понимание. — Что вы подразумеваете под дружбой, матушка? — То, что обычно подразумевают люди. Я ему доверяла, а он мне. Мы много говорили, давали друг другу советы, беседовали. Орник приходил ко мне в гости, а я иногда заглядывала к нему. — Некоторые люди считают, что одной дружбой вы не ограничивались. — Я понимаю, о чем вы, милсдарь Горан. Это заблуждение, боги часто толкают нас в него, испытывая нашу веру. Но я приняла постриг будучи шестнадцатилетней девушкой, я не ведаю плотской любви. И Орник Мадера был моим другом. — Зачем он приезжал к вам четыре дня назад? — Как и всегда. Он приехал к другу. — Вежливо и спокойно ответила Денера. После бурного разговора с Региной, ее речь напоминала спокойное теплое море. — Но Мадера в последнее время был очень занят, даже спал он мало, как же он нашел время просто поболтать? — Он мертв уже… — Прошептала Денера. — Да будет его дорога в лучший мир легкой и светлой. И простят мне боги, мои слова. Но Орник просил, чтобы я готовила для него один отвар. — Какой? — У Орника были страшные головные боли. Он мучился ими уже несколько лет, но в последнее время из-за переутомления боли усилились, и он просил изменить состав. — Вы изменили? — Нет. — Категорично заявила матушка. — Я сказала, что ему нужно высыпаться и больше отдыхать. — Что он ответил? — Что на этом веку такая роскошь ему не улыбается. Я боялась, что он себя загонит, у него было слабое сердце, но Орник сказал, что остановиться сейчас он не может. — Остановиться? Он что-то начал? — Я не вправе это говорить. — Вы должны! — Это тайна исповеди! — Вы женщина, вы не можете принимать исповедь. — Это была исповедь друга. — Я могу допросить вас и по-другому! — Вы не сможете. И вы это знаете, сударь Горан. Монахи неприкосновенны. Наш разум свят, мы посвящаем его Богам. И ни одна магия не может над ним властвовать. — Это значит лишь то, что вы умеете ставить ментальный блок. — Буркнул чародей, монашка была права, лазать по ее умишку было себе дороже. — Объясняйте, как хотите. Я вам еще нужна? — Зачем вы к нему приходили? — Принесла снадобье от боли. — Вы же отказались его сделать? — удивился Горан. — Орник упрям. Был упрям. — Поправилась она. — Снимать боль магией при столь серьезном магическом напряжении чревато слабоумием или кровоизлиянием в мозг. Я сделала, как он просил, и пришла извиниться за свое вмешательство в его дела. Это не было моим делом, он попросил меня о помощи, а я посмела его судить. В тот день меня одолела гордыня, я хотела загладить вину. — А о чем вы говорили с Региной Мадера? — Я попросила у нее прощения, и напомнила, что в ее силах помочь мужу. Есть несколько очень полезных способов, надо лишь попасть в нужные точки и немного их помять. Я предложила ей их показать. — Что вам ответила Регина? — Хм… — задумалась мать настоятельница, видно переводя речь Регины Мадера в удобную для монахини форму. — Регина ответила, что знает, как поступать со своим мужем и мои советы, по его лечению считает излишними. Горан попытался представить, как выглядел ответ на самом деле. — После этого вы ушли? — Да. Я отправилась в храм. — Позвольте спросить, вы шли пешком? — Конечно, всегда приятно прогуляться по городу в хорошую погоду. Шел снег — красиво, у меня было светлое настроение… Я и не думала, что Боги призовут к себе Орника так скоро. — Думаю, Боги и не призывали. А кто-то заколдовал Регину Мадера, и поэтому я настаиваю: расскажите, что именно вам поведал Орник? — Во-первых, я отвечу вам, что я не намерена нарушать тайну исповеди. Даже если вы считаете ее недействительной. Во-вторых… Регину Мадера нельзя было заколдовать. Орник об этом позаботился. — Вы о чем? В нее кто-то вселился, Раджаэль телохранительница архимага гналась по следу заклинания, аж… — У вашей Раджаэли помутился рассудок от сильного потрясения. А Регина Мадера носила такое количество амулетов и пила столько зелий, что околдовать ее можно было разве только лопатой. Но тогда вы наверняка нашли бы у нее на голове дырку. — Вы хотите сказать… — Если ее видели с кинжалом в руке, то она и убила. Может по наущению, но самовольно. Горан закусил губу и сжал подлокотники кресла. Матушка Денера смотрела на него спокойными, грустными и зелеными глазами с припухшими веками. Она плакала. Молилась и плакала, понял Горан. Орник Мадера считал ее другом, но она его любила. Любила кроткой монашеской любовью, в которой не было места страсти. Или было? И тогда она просто очерняет Регину Мадера, потому что ненавидела ее всем сердцем с той поры… — Как долго вы знали Орника? — Двадцать лет. Двадцать лет и три года. Ей только что исполнилось тридцать, уже не очень молодая, но все еще красивая, сильная и здоровая, она стояла перед зеркалом и ругала себя за дурацкие мысли — мысли, понравилась она бы ему или нет. Денера наказала себя тридцатью молитвами и весь день постилась, не помогло. Сейчас, сняв с головы платок, она опять придирчиво рассматривала свое лицо и красивые длинные каштановые волосы. На постриг волосы брили, но за четырнадцать лет они отрасли опять. И за эти четырнадцать лет ее никто ни разу не видел без платка. Мужчина, заставивший ее думать в непривычном, но странно приятном направлении, прибыл в Вирицу три дня назад и первым делом зашел в храм, где готовили к похоронам почившего государя Велмании. Его сын, молодой бледный парень, сидевший рядом с бездыханным отцом, сначала не понял, кто новоприбывший и чего он хочет от молодого государя. — Я, Орник Мадера, — терпеливо повторял пришелец. — Я прибыл вас короновать. Я буду вашим верховным архимагом. — Вы? — удивился Редрин, он надеялся, что этот пост займет его брат. — Я. — Столь же спокойно повторил Мадера. — Соболезную вашей утрате и скорблю вместе со всей Велманией. Государь Вигдис был мудрым и справедливым, надеюсь мы с вами не опорочим его имя. — Я тоже. — Подошел к говорившим Айст Аарский. — Пойдемте… — здесь архимаг замялся, но нашел в себе силы выдавить, — коллега, я сдам вам дела. Редрин, что ты сидишь, идем. — А отец? — Похороны завтра, мой мальчик. — Успокоил его Аарский. — За ним приглядят. Новый государь и два архимага вышли из молельни, тень, стоявшая на коленях около гроба, приподняла голову. Денера молилась здесь уже два дня. По традиции в иной мир мужчину должна провожать жена, но государыня умерла раньше мужа, и верховный жрец выбрал самую чистую душой монахиню для отпевания усопшего. Денера опять покосилась на зеркало и взмолилась Богине освободить ее от грязных мыслей. Знал бы верховный, что она думает, никогда бы не выбрал отмаливать государя! Его хоронили на следующий день. Процессия растянулась на всю столицу, весенний ветер сдувал с яблонь белый и розовый цвет, провожая государя в последний путь. Редрин, уже тогда Филин, плакал, бросая первый ком земли в могилу отца. Денера бросила второй, сегодня она заменяла молодому государю мать, и должна будет исполнять ее обязанности до самой коронации. Монахиня украдкой посмотрела на нового верховного мага и внутри опять что-то защемило. Он стоял с непроницаемым лицом, в темных глазах ничего было не прочитать, темные волосы чуть отливали рыжиной, проскальзывала та и в короткой ухоженной бородке, но нисколько не портила, только придавала ему какую-то бесовскую привлекательность. — Богиня мать, — зашептала Денера, — подмога моя и покровительница, мягко сердце твое, нежен голос, мудр взгляд, не оставь меня в этот миг трудный, будь со мной в душе моей, неси свет свой извечный, моли у своего мужа строгого за душу мою глупую и грешную… Не помогало. Ей снился Орник Мадера. После похорон он подошел к ней и вежливо выразил свою признательность, заодно расспросив, действительно ли она такая хорошая травница, как о ней говорят. Она смутилась. Мадера улыбнулся в усы. — Думаю, однажды вы станете матерью настоятельницей. — И это не было похоже на лесть, просто признание. А он снился ей каждую ночь. Денера все больше молилась, целыми днями работала в лекарне, вызвалась ухаживать за старушкой схимницей, которая однажды ей сказала странную вещь. — Душой ты не здесь, доченька. Много мира в тебе, не приходила бы больше. Денера послушалась и опять утонула в делах, суетных и почти мирских, но занимавших душу. Зато архимаг Мадера приноровился заглядывать в лекарню, в которой по-хорошему верховному магу делать было нечего. Здесь лечили бедных и тяжело больных, а не высокопоставленных особ, которые могли оплатить себе самых лучших лекарей, или того пуще лекарей-магов. Но этот бес привязался к храму, как липкая муха, не оставляя ее ни днем наяву, ни ночью во снах. Самое смешное, что колдун не пытался за ней ухаживать или ее соблазнять. Он с ней… дружил. Ему нравилось помогать делать снадобья, он с удовольствием захаживал попить чаю и повести беседу, а иногда влезал с советами. Архимаг часто сиживал и у верховного жреца, вызывая тем самым смешанные чувства у паствы и прихожан, но стал чем-то привычным, как большая волосатая бородавка на лице. И неуместна, но куда от нее деться? Прошло семь лет, Денера стала матерью-настоятельницей монастыря и лекарни при нем, Консат, к тому времени ставший верховным жрецом, привык обсуждать с ней важные дела, все хозяйство главного Вирицкого храма как-то невзначай крутилось вокруг матушки, и единственным местом, куда она была не вхожа, так только в мужской монастырь. Орник Мадера давно женился, на неприятной особе из придворных. Он честно выполнял обещание, и они с Редрином Филином стали достойной сменой Вигдиса и Айста Аарского. Молодой государь принял своего архимага, как старшего друга и главного советника, Консант был страшно недоволен, впрочем верховный жрец всегда был недоволен близостью магов и колдунов к власти. Орнику Мадере в день коронации минуло сорок пять зим, но, как все колдуны, он медленно старился и чувствовал себя много моложе. Жену себе он взял то ли по пылкой страсти — молодая Регина была очень хороша собой и обладала горячим нравом, то ли по расчету — к красоте и нраву прилагалось приданное включающее в себя замок в Грионе и пару деревенек близь замка. Хотя зачем последнее колдуну, не покидающему свой пост, оставалось загадкой. Но Регина быстро поблекла, и горячий нрав превратился в мерзкий характер, а замок с деревнями приносил хороший доход. Детей у пары не было, но поговаривали, в замке частенько гостил племянник Орника со своей семьей. Были у архимага и любовницы, не слишком много и весьма приличные — соответствующие его положению. Свои связи на стороне верховный колдун особо не скрывал, а Регина почти не возмущалась по их поводу, хотя была одна связь страшно задевающая ее за живое. Дружба с Денерой. Кроткая монашка, грязная простолюдинка, храмовая мышь, глупая молельница, божья подстилка — называла она Денеру за глаза, и Орник каждый раз морщился, как морщится человек, наступивший в навозную лужу. В конце концов, он просто перестал говорить о Денере с женой, а о жене с Денерой. Они редко встречались, благо у матери настоятельницы не было времени и желания посещать светские приемы, на которые ходила Регина, а Регина молча проходила мимо нее в храме, демонстративно не замечая. Так длилось много лет. И казалось, что будет длиться всегда. — То, что я вам рассказала, милсдарь Горан, я хотела бы оставить между нами. — Я буду считать это чем-то вроде исповеди. Хотя ни разу не был ни с одной стороны, ни с другой. Никто не узнает о вашем рассказе, я благодарен вам за искренность и хочу задать последний на сегодня вопрос, пусть он покажется вам неприятным, но постарайтесь ответить. За что вас так не любит Регина? Матушка Денера долго изучала собственные руки, спокойно лежащие на коленях. В руках у матушки были деревянные четки, но за весь разговор она не сдвинула ни одной бусины, она медленно приподняла ладони и двумя пальцами большим и указательным дотронулась до деревянного шарика, а потом осторожно сместила его на полпальца. Горан мог поклясться, что сейчас она выбирает ответ. Выбирает из множества правдивых и полуправдивых, выбирает между возможностью солгать и сказать правду. Выбирает между очернением жены архимага и ее непричастностью. Выбирает и выберет… — Я не знаю. — Сказала она. "Врет, — подумал Горан. — Врет, хоть допускает, что я догадаюсь". — Знаете. — Надавил на нее чародей. — Я считаю, что понимаю, почему она меня не любит. Но это суждение, а Бог не велел нам судить. Поэтому единственный правдивый ответ: я не знаю. "Зато я знаю, почему тебя так любил Орник, — про себя сказал Горан. — Да и с Региной все понятно. И тебе, и мне". — Не смею вас больше задерживать, матушка Денера. — Благослови вас боги, милсдарь верховный архимаг. — Это временно. — Смутился Горан. — Не думаю. — Улыбнулась Денера. — Грядут тяжелые времена, но вам, похоже, они помогут взлететь. Орник был бы рад. Она повернулась и спокойно пошла к выходу. Прямая, стройная, властная женщина, черно-синяя ряса лишь чуть-чуть колыхалась от ее шагов, и, казалось, что матушка скользит по воздуху. Она кого-то смутно напомнила Горану, и он сам удивился, сообразив кого. Денера была совсем другой, совсем. Но было у этих двух властных сильных женщин нечто общее. У матери настоятельницы Вирицкого женского монастыря и Владычицы Инессы. В коридоре пахло миррой и ладаном, хотя храмовников с курильницами не наблюдалось, у окна стоял задумчивый дворянчик в нутриевой шапке набекрень и расстегнутом полушубке. Горан почти прошел мимо, когда дворянчик надумал и кашлянув неловко окликнул архимага. — Милсдарь временный, гм…, архимаг, гм…, верховный. — От такого затейливого титула Горан немного оторопел, но повернулся к вопрошающему. — Мое имя Солен… — Я знаю кто вы. — Перебил его Горан, он торопился. — Чего хотите? — Жарка, Раджаэль, карательница из Ордена Белого Меча в заключении, я слышал, что вы допрашивали ее сегодня, ничего нельзя сделать, милсдарь архимаг? — Можно, хотите, соберите сухарей, я передам. — Разозлился Горан. — Ваша милость… — Раджаэль из Ордена Белого Меча сидит в тюрьме по личному распоряжению Редрина Филина, неймется, идите к нему, сударь Солен. Еще что-то? — Нет, милсдарь Горан… — Пробормотал парень вжимаясь в стену. Архимаг развернулся на каблуках и звучно затопал по коридору, торопясь выяснить с какого лешего так воняет храмовыми благовониями. Дворянин проводил его взглядом, выпрямился и улыбнулся. Что хотел он узнал. Жарка действительно в тюрьме и приказ действительно исходил от государя. Солен фыркнул и, тихо ступая мягкими кожаными подошвами дорогих сапог, пошел восвояси.
Глава 7. Дорога
Из леса вылетел белый комок, стрелой пересек становище и скрылся по другую сторону поляны. Гнавший его оборотень сбавил скорость и перешел на неторопливую трусцу. — Борец! — как выругался Майорин. — Мог бы поймать. — Жалко. — Рыкнул Лавт и играючи боднул Айрин в бок, девушка резала на половинки лук, на две дюжины голодных ртов приходилась дюжина луковиц, крепеньких и сочащимся едким соком. Айрин шмыгнула носом и показал нож Борцу: — Насадись! Борец тут же чихнул и отвернулся. — Злая! Пойду, обернусь. — Конечно злая, — пробормотала Айрин, обращаясь к очередной луковице, — как можно жрать эту дрянь и еще других заставлять ее нюхать! — Полезно. — Подсказал Люта, на правах командира занимающийся ревизией оружия и сбежавший от готовки. Майорин, которому досталась капуста, с завистью проводил его взглядом, но резать не перестал. — И вкусно. — Лекарь по имени Косидар, коего Люта уже досмотрел, выхватил из кучи половинку и смачно захрустел. — Из такого вот злого лука получаются хорошие капли в нос, любую заложенность в раз снимает. Раз и дышишь как новорожденный. — Угу… — А еще можно каленым чесноком. — Или топором. Раз, и нет головы. — Буркнула Айрин. Лекарь хмыкнул и посоветовал девушке несколько других, более гуманных методов убийства. В ответ та уточнила, зачем он идет с ними, не диверсантом ли. Потому как если забросить сего лекаря в Цитадель на несколько дней, то можно будет потом просто заходить и занимать город — оставшиеся в живых сдадутся без боя, моля вылечить их от поноса. — Про понос я ничего не говорил. — Обиделся Косидар, морща красивый нос, чудом избежавший некогда острия чьего-то меча, распоровшему ему наискось левую щеку и верхнюю губу. — А что с поносом? — удивился один из чародеев, судя по печальному лицу, ему уже влетело от командира. — Предлагаю взять Цитадель малыми силами. — Ответила Айрин, забирая у Майорина капусту и ссыпая ее в котелок. Колдунов все прибавлялось, и стоило девушке отвернуться, как они в миг расхватали луковицы. Вокруг стоял жизнерадостный хруст, даже Лавт, обратившийся в человека с удовольствием жевал положенную ему половинку — запах который вызывал отвращения у зверя, человеку нравился. — Чего они взъелись на эту Цитадель. — Шутливо брякнул один из жующих. Парень был ровесником Айрин. — Мы же, получается, на них нападаем, а они обороняются. Если бы Люта подошел чуть позже, может дело бы и обошлось ответной шуточкой. Но Люта услышал и зло сжал меч в ножнах, который кому-то нес. — Льерк, — предупредительно сказал ему старший товарищ. Но Льерк командира не видел. — Судя по логике, Цитадельские открытия, которые у нас запрещены, хорошая и полезная штука. — Уйди. — Раздалось сзади. Только тогда парень оглянулся. Молчун ткнул ножнами в сторону леса. — Собирайся и уходи. — За что? — За глупость. — Молчащий Майорин поднялся и похлопал друга по плечу: — дурак он, Люта, а не предатель. — Да что я такого сказал? — жалобно вякнул Льерк. От кого-то ему прилетела тяжелая затрещина, но понять он кого парень не успел. — Сядь и не высовывайся. — Посоветовал чародей лет сорока с русой короткой бородкой и маленькими, совсем не мужскими, руками. — И спроси у Лавта, почему иногда наказать лучше и правильней. — Зелень непутевая, — успокаивал Майорин Люту, — ляпнул по глупости, помнишь Солена, он же тоже так думал. — Еще я помню Нежада, Фотия, Зятлика… я много кого помню Майорин, и больше как помнить ничего поделать нельзя. После этого со всех надолго слетела веселость, молодые чародеи даже не подначивали Айрин, а Айрин не отвечала им звонко и колко как обычно. Ели в тяжелом молчании, лишь прося передать миску-кружку-ложку-соль или сдержано благодаря готовивших. Льерк зыркал на Люту, все еще не шибко осознавая с чего тот рассвирепел. Люта наоборот старательно отводил глаза, Айрин подумала, что такие как он очень тяжко заводят близких друзей — слишком нелюдимы. Но если и появляется такой человек, то берегут его почище, чем себя. После еды Молчун очень быстро разогнал всех спать, не дав посидеть у костра. В караульные выставили четверых, наказав смениться через два часа, у костра остался Майорин. Айрин зевала, но тоже осталась. Ожидая, пока перестанут копать в сумках чародеи, пока раздадут ночной корм коням, пока караульные очертят место кругом, за который не отважится ступить ни зверье, ни нежить. Девушка в очередной раз прикрыла рот ладонью, заслоняя два ряда крепких белых зубов. — Шла бы спать. — Посоветовал колдун. Он поворошил длинную сушину в костре, заставив огонь вспыхнуть ярче. — Сейчас уйду. — Буркнула та, но осталась сидеть, протягивая ладони к пламени. Все должно было кончиться. Она это знала, они прощались, так как прощаются навсегда, но почему… почему, так хотелось крикнуть, сорвать с него эту пелену невозмутимости и равнодушия. Прошло чуть больше месяца. Разве достаточно того, чтобы позабыть все прошлое? — Если хочешь поговорить, говори. — Предложил Майорин, садясь рядом. Рядом, но не к ней… — Ты меня обманул. — Сказала Айрин первое, что пришло ей в голову. — Разве? — Майорин вытянул ноги к костру, от промокших сапог тут же пошел пар. — Ты просто решил от меня избавиться, выслать из Вирицы. — Решил. — Подтвердил колдун. Айрин подобрала выпавшую из охапки хвороста веточку и принялась водить ею по тающему снегу. Начала разговор… кляп ей в рот и зашить для верности! Все так… Он знал про плату Мастеру, знал так же, что если дожидаться денег из Инессы, то прождать придется долго. Тут и спрашивать не стоило, достаточно было подумать. Но… Хотел избавиться от надоевшей любовницы… Или защищал от своих же соратников? И кого защищал, если так? Дочку Владычицы или близкого человека? На снегу вырисовалась глупая рожица с кривой усмешкой. Даже думать было боязно… Там в Вирице она еще надеялась услышать от него что-то большее, нежели шутливые присказки… а ведь тогда обоим казалось, что прощаются они надолго. Если не навсегда. И почти месяц она хоронила надежду встретиться с ним снова. Хоронила старательно, будто зять, закапывающий горячо любимую тещу. Вдруг встанет? Зарою-ка поглубже! Восстала, бес ее побери! — Ты не должна была возвращаться. — Шепотом произнес колдун. — Мешаю? Ну, извини! — взвилась Айрин. — Рано или поздно твои родители прислали бы тебе деньги. — Так же спокойно и невозмутимо продолжил колдун, он говорил будто о чем-то обыденном, об урожае репы к примеру. — Если бы остались в живых! — А так в живых не будет тебя. — Инесская казна целее будет! — рыкнула Айрин, поднимаясь. — Но ты лишил меня возможности выбирать. — Тебя лишишь! Догонишь и отберешь. — Колдун заметил, что кожа на сапоге подозрительно дымиться, и это уже совсем не пар. Он досадливо сунул ногу в снег, теперь было тепло и мокро. — Лезете, куда не просят! Менестрели, истоки, оборотни. Каждый всех умнее! Надоели. Айрин клацнула зубами, прикрыв рот, при чем здесь менестрели с оборотнями оставалось загадкой, а разгорячившийся колдун продолжал: — Посадить всех троих под замок, вот и сидели бы трепались покуда охота! Всё, Айрин, иди к лешему, не нравится — все четыре стороны твои. Я шкуру твою спасал, но толку от этого, если у шкуры головы нет! Недовольна, что я тебя обманул, свободна! Ясно? — Вполне. — Зло выплюнула девушка и ринулась от костра к натянутому пологу, под которым уже давно спал весь остальной отряд колдунов. Она втиснулась между Лавтом Борцем и Лютой Молчуном, проигнорировав два пустующих с краю места, приготовленные для нее и Майорина. От злых слез не было никакого прока, но остановить их не получалось, только всхлипы приходилось душить, уткнувшись носом в одеяло. Колдун обошел караульных, выяснил, что все в порядке: ночь тихая и светлая, снежные совы шуршат себе в лесу и не посягают на коней, волки только облизываются, но подходить ближе и не думают, рысей нет, медведи спят и маги не появляются. Все это было не его делом — старшим воевода назначил Люту — но привычка все проверять никуда не делась. Майорин подкинул дров в костер, повесил к огню котел с водой и пошел будить Борца, сейчас была его очередь мерзнуть и поддерживать огонь. Борец невнятно поблагодарил, вылез из-под одеяла и закопошился в сумках, пытаясь разобрать в темноте где-чья, и в частности его. Ничего толком не нащупав, оборотень вспомнил о своей второй ипостаси. Косящие глаза чуть засветились, и дело пошло веселее — Лавт нырнул в свои пожитки, по-собачьи в них копаясь и скуля. Оборотень обрел-таки искомое, вынырнул из сумки с парой шерстяных носков, сунул их за пазуху и, насвистывая, пошел к кустам. Скулеж не умолк, и издавал его отнюдь не Борец. — И кто из нас глупее? — буркнул Майорин, ложась на нагретое место оборотня. Айрин заметила смену соседа и попыталась откатиться к Люте. Майорин подтащил дуреху поближе и обнял дрожащие плечи. — Я тебя ненавижу. — Сообщила она печально. Колдун, заправил ей за ухо пересекшую бледный лоб прядь и поцеловал соленые губы. И они ответили, сначала робко, боясь, что развеется морок, и все исчезнет. Но ничего не исчезло, даже костер трещал как-то очень обыденно и деловито, и Лавт ломал сучья, мурлыча себе под нос. Молчун чмокнул во сне губами и завозился. Морок не развеялся, колдун поцеловал свою дуреху в лоб и незнамо чему улыбнулся.* * *
"Посмотрели бы менестрели, столь красочно расписывающие военные походы, как те выглядят в реальности, перестали бы дурить головы отрокам, мечтающим о воинской славе, — думала про себя Айрин, понукая заскучавшего коня двигаться быстрее, тот похоже попросту уснул, повесив гривастую голову. — Едем и едем, день-два едем, одно развлечение, что друг друга подначивать и то, после той перепалки все как пришибленные — слово лишнее сказать бояться. Или менестрели придумывают свои баллады, как раз от скуки, пока трясутся весь день в седле?". Отряд действительно двигался на удивление легко, Майорин с Лютой даже начали переживать, что же Цитадель так прохладно относится к своим врагам, не кидается в оборону, не подстерегает в кустах. Вон те ивовые, как раз хорошо подходили для засады. Вслух ничего не говорили естественно — боялись сглазить. Впрочем, отряд двигался пока по нейтральной территории, которую Владычица сейчас почитала за Инесскую. До Уралакского хребта еще было верст сто, и то если напрямую, а напрямую можно было исключительно лететь, не перелезать же через каждое болото или речушку. Первая неожиданная встреча состоялась в маленькой деревушке, которой даже на карте не было. Они подъехали к ней около полудня и Люта сообщил, что так уж и быть, здесь они останутся до завтрашнего утра. Деревушка дано была занята инессцами, в охрану селянам выделили старичка-колдуна, который не мог скакать на лошади или весь день вышагивать по лесу, но вполне бодро размахивал руками и произносил заклятия. Поговаривали, что отсутствие зубов и особенности речи, сделали его колдовство непредсказуемым, а от того еще более страшным. — Теплая вода! — мечтал Льерк, сползая с коня и потирая спину. — Теплая постель! — вожделел другой чародей, примериваясь к чересседельным сумкам. — Куда! — оборвал их мечтания Люта. — Так, с коней не слазить, ждите, и на открытое место не лазьте. Майорин, Борец проверьте дома и дворы, если что сигнал выпустите и бегите оттуда. Остальным стоять. Льерк со мной, округ обойдем. А ты куда? Девушка, которой казалось, что она весьма незаметно скатилась с лошади, потупилась и насуплено вздохнула. — В седло живо! Следите, чтобы смирно сидела. — Надо будет, затащим назад. — Хихикнул один из колдунов, — могем даже к себе в седло взять. — Ну! — одернул его Люта, мельком глянув на Майорина, тот, как ни в чем не бывало, привязывал повод к луке седла соседа. Айрин фыркнула и влезла на лошадь, глядя на командира волчицей. Борец, который большую часть дороги шел в звериной ипостаси, уже что-то вынюхивал у ворот. Майорин прикрыл меч плащом, надвинул на брови шапку и махнул рукой. Оборотень тут же подобрался и потрусил следом, ни дать не взять верный пес, сопровождающий одинокого путника. Только больно этот пес походил на крупного волка. Деревенька была в одну улицу, тянущуюся вдоль реки. На снегу виднелись следы лошадиных копыт и саней, снег не сыпал уже дня три, так что сложно определить степень свежести. У каждого дома — свои ворота, будто селяне опасались больше друг друга, нежели пришлых. — А мы взяли и пришли. — Сообщил воротам колдун, берясь за дверной молоток. Лавт так увлекся игрой в собаку, что задрал лапу и пометил воротный столб. За этим занятием их и застал хозяин двора. — Эй! Чего это твоя псина делает? "А она не моя!", — чуть не брякнул колдун, но одумался: — Борец, нельзя. "Я тебе покажу нельзя, очень даже можно", — прочитал он во взгляде оборотня, тот задрал хвост и потерся боком о ноги колдуна, одновременно наступая лапой тому на мысок сапога. — Здрав будь, отец. — Вежливо начал Майорин, спихивая оборотня, Борец послушно убрал одну лапу и тут же взгромоздился другой, — на постой возьмешь? — А кто просится? — спросил хозяин, оглаживая седую бороду. — Путник пришлый, набрел вот на вашу деревеньку, спокойно ли ныне? — Да чего уж нет… Все как обычно, вот уже месяц как никто не заглядывал. — А чьи же сани? — Дык за хворостом ездили, да за зверем пуховым. — Это вполне могло быть правдой, подобные деревеньки жили в основном охотой, тут особо не посадишь да не посеешь, на болотине. — Вчерась мужики как раз вернулись, соболя добыли, лису, рысь… Хороший год вышел — зверья много. — Эй! А куда девка делась? — встрепенулся кто-то из спутников "девки", обнаружив пустое седло. Услышав это, Айрин замерла в кустах, а потом плюнула и пошла дальше. Последнюю версту она мужественно терпела, а на столь желанной стоянке Люта посадил ее обратно в седло. Не сообщать же двадцати четырем мужикам, что ей приспичило в кусты. И не именно сейчас, а еще полчаса назад, вот только заговорить об этом… она не то чтобы постеснялась… просто из-за нее они и без того останавливались уже трижды. Живот безжалостно крутило — естество напоминало, что она женщина. Не успела Айрин затянуть, как следует, пояс и оправить рубаху, позади хрустнула ветка. Девушка торопливо одернула доху, присела и лишь тогда оглянулась. — А с чего бы им не пропасть! — досадливо вещал голос. — Не люди, а звери какие! — Не обижай зверя! Зверь он полезен и нужен. — Произнесено было то таким тоном, будто в продолжении замолчали: в отличие от тебя. Айрин напряженно всмотрелась в лес, снег больно мерцал в дневном свете. Два парня шли бок о бок, один тащил на себе санки, другой беззаботно шагал рядом, продолжая рассуждать. — Зверь он что… шкура, мясо, сало, кожа. Сколько пользы… — И красивый… бить не жалко? — Сразу видно, городской ты, не обвыклый к лесу. Жалко у пчелки, а у нас надобность! Ну ка тихо! Там кажись стоит кто! — Кажется… — буркнул второй, но примолк. Айрин понимала, говорят про нее. Сочла, что таиться дальше глупо, выпрямилась и не таясь пошла к ним. Она признала голос "не обвыклого к лесу" парня, вот только гадала, что он тут делает. — А… — Весса. — Представилась девушка, протянув менестрелю руку, Валья недолго постоял с открытым ртом, потом составил мысли одну на другую и пожал девушке ладонь. — Давно не виделись… — Ага, очень, даже имя забыл. Валья приехал два дня назад с братьями Фотиевичами. Выяснилось, что воевода отправил их наперерез — предупредить: на подступах к Гаарскому перевалу видели магов, Ерекон просил если не разминуться, то быть готовыми. А сегодня поутру менестрель напросился с одним из местных парней на рыбалку, клянясь написать балладу. Теперь Валья клял себя, рыбалку и свой вертлявый зад, неспособный усидеть на месте, но к полудню изрядно подмерзший. Ему оказалось чуждо ленивое ожидание клева и неторопливое вылавливание лещиков, подлещиков и плотвы. Он и различал их с трудом — в супе все равно куски плавают. Отряд разместился в деревне, местные жители восторгом не пылали, но скрипя зубами гостей приняли, на всякий случай попрятав девок и молодух. Люта постарался успокоить старосту, показывая со спины своим молодцам пудовый кулачище, кто-то поверил, кто-то не поверил. Весь вечер Валья шептался с Айрин, той даже выпытывать ничего не пришлось, менестрель был рад благодарным ушам и плотно на них присел, с удовольствием делясь всем подслушанным и подсмотренным. Несколько раз мимо грозно проходил Майорин, невозмутимо глядя в другую сторону, но Валье и спины хватило, кое-что он девушке все же не сказал. Отмытый и поевший отряд стал не так страшен, лекарь пользовал уже третью бабку, а безотказный Велимир бурча посмотрел "страшную хворь" у какой-то козы. Возвратился чародей злой как бес, ругая бодливую скотину и глупую тетку. К вечеру из укрытий повылазили любопытные девки, коих насчиталось четыре на всю деревню. Три из них быстро нашли себе ухажеров, а четвертую отправили спать к тятьке с мамкой — красавице едва исполнилось четырнадцать, и в Инессе она считалась бы ребенком. Утром Люта быстро привел отряд в чувство, и на рассвете они уже тряслись в седлах. Менестрель ехал рядом с Айрин: — Спелись. — Глядя на них, сделал вывод Майорин. Фотиевичей посвятили в суть дела, и они полушутя называли девушку Вессой, упоминая ненастоящее имя и в пир, и в мир, и вообще куда попало. Люта их одергивал, но не слишком рьяно. Настроение у всего отряда было хорошее, светлое после почти целого дня среди жилья и людей. Но есть у богов такая привычка, сунуть ложку дёгтя в бочонок меда и с нетерпением подождать, что из этого выйдет. Первым неладное унюхал Борец, единственный у кого настроение хорошим и не становилось. Люта решил, что объяснять, куда делась псина будет слишком долго и сложно, или что оборотни тоже отчасти люди и иногда даже колдуны, и того сложнее, и попросил Борца поработать "собачкой". В исполнении Молчуна вышло это так: — Лавт, оборачиваться не смей. — Все остальное Лавту пришлось додумать, что не облегчило созерцания поедания соленых огурчиков, густой ухи, квашеной капусты… тетеревиные кости под столом служили плохой заменой. И если еду Борцу удалось отхватить у сердобольных товарищей со стола, то собаку, пусть волка (от этих колдунов любой скотины ожидать можно) пошедшего в баню деревенские вряд ли бы поняли. Он конечно повалялся в снегу, погонял местных тузиков, боясь подцепить от них назойливых блох, не помогло. Лавт Борец, бежавший впереди отряда, унюхал смерть. Смерть лежалую, смердящую и от того еще более страшную. Повертев головой и раздумывая, куда направиться вперед — разведать — или назад — сообщить остальным, Лавт решил все же поставить в известность спутников, а потом уже выяснять что и куда. Люта перестроил людей, вперед поехал сам, взяв с собой лишь Майорина и оборотня, которые уже заслужили прозвище: разведчики. Прозвище сквозило досадой, всем тоже хотелось поглядеть что де и как, а не бездельно топтаться на месте, елозя задом по седлу. Больше всех злилась Айрин, ее вообще в этом походе никуда не брали. Люта вел себя так, будто она дитя малое, а колдун ему во всем потакал, зляподругу еще больше. На заявление: "Я тебе не девка!", он ответил: "Сам знаю", Айрин задохнулась от возмущения и доказывать что она сильная, смелая и самостоятельная прекратила, по крайней мере словестно. Мертвец мог здесь висеть сколько угодно, пока мороз был достаточно крепок, чтобы сохранить тело от тления. Птицы почти не тронули покойника, впрочем, и того, что тронули, было довольно. Лицо представляло собой замерзшее кровавое месиво. Майорин поглядел и отвернулся. — Давно висит? — Дня два. — Оборотень привстал на задние лапы, обнюхивая голую ногу — с мертвеца кто-то стащили сапоги. — Знаешь его, Люта? — Знаю, — мрачно ответил Молчун, — доводилось встречаться. Охотник из той деревни, где ночевали. Как звать не помню. — Цитадельцы повесили, выходит поняли, что здесь пойдем. — Выходит. — Подтвердил Люта. — Не пахнет ими, люди тут были. Двое. Мужчина и женщина. — А поподробней? — Майорин оставил коня, который никак не хотел подходить к мертвецу. — А поподробней спроси у них самих, вон, куда след ведет. — Рыкнул Лавт, тут даже оборотнего нюха не требовалось, следы открыто уходили в лес, глубокие по рыхлому снегу. — В той стороне наша деревня. — Майорин поглядел на веревку, повел бровью, чуть сжал кулак. Пережженная дратва лопнула, колдун поймал покойника и осторожно сложил на землю. — А если не Цитадельцы? Свои? Люта пожал плечами. Майорин отодвинул воротник с шеи мертвого: — Повесили, как разбойника или предателя. Может и правда свои? — Сожги его. — Приказал Люта. — Обойдем. Лавт, за мной. Один справишься? — Не торопись. Дай осмотреть. — Что ты там надеешься найти? Предсмертную записку? — Лавт обежал кругом дерева, ставшего последним приютом для охотника. — Он и писать не умел. — А сапоги забрали, чтобы даром не пропали? — звонко раздалось из-за дерева. — Я сказал оставаться на своих местах. — Сурово рявкнул Люта. — А я не расслышала. — Айрин накинула повод на ту же ветку что и колдун. Кони покосились друг на друга. — Лицо расклевали, а ноги не тронули. Воняли? Майорин с неодобрением посмотрел на подругу, а потом зачем-то понюхал ноги покойника: — Магические путы — птицы не видели плоть. — Возвращайся к отряду. — Велел Молчун девушке, та глядела на Майорина. — Пусть мне поможет. — Неожиданно внял ее мольбам колдун. — Она знает, что делать. Люта Молчун скорбно вздохнул и махнул рукой оборотню, Лавт послушно потрусил рядом — он, в отличие от глупых девок, понимал, как важно слушаться командира, даже если тот твой старый приятель и еще месяц назад вы были равны. "Айрин не понимала и никогда не поймет, — размышлял Лавт. — Она дочь воеводы и владычицы. Ей приказывать бесполезно". — Зря Люте перечишь. — Сказал девушке Майорин, когда они остались вдвоем. — Только портишь ему всё. Будь любая другая на твоем месте, он оставил бы тебя в Роканке. — Поэтому я на своем месте. Перевернем его. Вдруг где еще путы? — Как ты их заметила? Я не заметил. — Майорин посмотрел на спину охотника и достал из ножен нож. — Ты слишком колдун. — Ухмыльнулась девушка. — Его пороли, но давно. — И что это значит? — Что он был у кого-то в услужении и служил плохо, или хозяину так казалось. — Или он перешел кому-то дорогу и не успел сбежать. Я про колдуна. — Смотришь как мужик с мечом, готовый в любой миг бросить заклинание. Куда делась твоя хваленая хитрость? Может этот покойник представление, для нас, например. — А, может, ты ищешь смысл там, где его нет. — Боги упасите! Майорин, я повидала цитадельских магов. Они шагу лишнего без смысла не ступят. А этот шел под чьим-то конвоем, долго шел, так что путы за три дня не сошли. Даже птицы не польстились, хотя лицо ему расклевали, смотреть страшно. — Но следы обычных людей. — А сколько он отсутствовал в деревне? — Откуда мне знать. Люта не даст вернуться и спросить. Отойди. Айрин послушно отступила, тело загорелось синеватым пламенем, завоняло. Спутники отвязали лошадей, которые уже рвали повода, норовя убежать от запаха. — Я могу за себя постоять, прекрати держать меня за инфантильную девицу. — Ты дочь владык. Моя забота сохранить твою жизнь. — Он сказал это не глядя ей в глаза, а потому не увидел грустной улыбки на лице девушки. — Ты ошибаешься. — Эхом сказала она. — Жаль не видишь насколько. — Сожгли? — любопытно осведомился Льерк. — Да. Люта, не надо обходить. Пойдем напрямую. — Опасно, Майорин. Обогнем. — Для этого его здесь и повесили, чтобы осторожный командир повел отряд козьими тропами, где нас легче перебить. — Встряла Айрин. — Люта, послушай меня, я тебя умоляю, мы рискуем больше, сворачивая с дороги. Молчун, как ни странно не стал затыкать девушке рот, а ответил. — Фотиевичи приехали предупредить, а ты настаиваешь ослушаться приказа воеводы? — Оте… Воевода слишком осторожен! Вы слишком долго все продумывали, вашу партию разыгрывают против вас! А если не разыгрывают, то разыграют. — Глупая девка, — зашипел кто-то из колдунов. — Тебе голоса никто не давал! Майорин смотрела на гриву своей лошади, перебирая спутавшиеся волоски. — Глупая девка права. — Сказал он, так же не поднимая головы. — Прости, Молчун, но она действительно кое в чем права. Мы уже далеко от Инессы, а выведать все наши тропинки дело несложное. Это флажки для волка. Последние слова повисли в морозном воздухе, трепеща и подергиваясь, как озябшие птахи. Чародеи молчали, не торопились ни спорить, ни соглашаться. Каждый из них побродил по Велмании, каждый поел черствых сухарей. Мы не любим тех, кто нас не понимает, еще больше не любим тех, кого не понимаем сами. И может потому простые люди всегда относились к колдунам и чародеям с опаской, втихушку цепляясь за обереги, подходя к подозрительному типу, который полночи копался на кладбище, сверкал заклятиями и неясно чем занимался. И колдуны привыкли к этому непониманию, смирились с опасливыми взглядами и шепотком за спиной. Любили ли людей? Кого как… все люди разные, как и колдуны. Кто продаст за пару серебряных, а кто будет защищать даже в последней муке, кто по дурости сболтнет лишнего, выпив только кружку браги, но другой пьяно отмолчится, неловко увиливая от ответов. Люди разные. — Прямо говоришь? — Люта поправил стремя. — Бес с тобой, пошли прямо. Обманем всех.Глава 8. Вирица
К полудню все старания старушки-метели, прибравшей город, сошли на нет. Выметенные в белый улицы опять залили помоями и затоптали ногами. На девственно белых мостовых появились пахучие конские яблоки и другой мусор. Белую пелену перемешали полозьями и колесами. В глухом закоулке на снег просыпались бусинки крови, у кузницы на окраине он потемнел от густого едкого дыма, у красильни расцвел радужными разводами, просыпались щепки из-под топоров заготовщиков дров. Зря трудилась старушка-метель, всю ночь рассыпая порошу, не оценили люди ее стараний. Большой город быстро приводит замечтавшихся в чувство, здесь нет места ни однотонным мыслям, ни одному цвету. Зазеваешься, и тебя сметет бурный шквал деяний, проблем, эмоций. Застынешь — собьют с ног на улице, засмотришься — получишь в глаз по простоте душевной, отвлечешься — мошна уйдет, не прощаясь, вырастив две прыткие ноги. Но шедший по улицам человек привык к столице. Он не только здесь жил, он здесь родился. И, словно рыба в воде, плавал Горан Вирицкий в своем пруду, зная каждую водоросль и ракушку. — Эй, Финит, как торговля? — Да ничего идет потихоньку. — Милсдарь Горан, я шкурок привез, поглядите? — Эй, чароплет! Правду говорят, архимага убили? — Милсдарь Горан! Доброго здравица! Пирожок хотите? — толстая торговка подсовывает под нос зажаристый пирожок. — Курочка — не собачатина, как у других! — Милсдарь, дайте монетку! — Держи, бесенок! — монетка летит в ладошку в рваной рукавичке и в ней исчезает. Уличный мальчишка громко шмыгает носом и утирает бегущие сопли варежкой. — Иди ка сюда, отрок. Давно сопливишь? — Так холодно, дядя чародей! — Эй, Милёна. Отведи ребенка в храмовую лекарню. — Да кто его туда пустит! — А ты на меня сошлись, да проси матушку Денеру! — Как скажете. — Послушно кивает Милёна, ловко пряча в карман полсеребрянника, и подхватывает мальчишку за шкирку, тот плетется следом, шмыгая носом. — Пирожок, милсдарь! — торговка сноровисто пихает Горану выпечку. Чародей слегка ухмыльнулся и принял пирожок, расплатившись с булочницей. Это был его город, город, где его узнавали и любили, хотя Горан не был ни веселого нрава, ни доброго… Он просто почитал город своим и следил за ним с должным усердием. Мадера всегда смеялся над ним: — Я за страной слежу, а ты, Горан, за Вирицей. Вот только лучше у тебя выходит. Ох, лучше… Вспомнив это Горан посерьезнел. А ведь теперь не только Вирице пригляд нужен, а всей Велмании. А какой за ней пригляд, если маги с колдунами сцепились дворовыми псами. — Милсдарь Горан, а я эпитафию милсдарю Мадере сочинил, не изволите послушать? — Горан остановился и поглядел на бродячего менестреля. Из митенок торчали красные от мороза пальцы, а лютню можно было смело пускать на дрова — до того рассохлась бедняжка. — Валяй. — Благодушно разрешил чародей. Музыкант забряцал по струнам, будто объясняя, почему сидит он не в корчме за кружкой доброго вина, а на перилах мостика над каналом. Стихи у него получились не такие плохие, каких ожидал Горан, но не такие добрые, каких хотелось. Не любил сурового архимага простой люд. — Слишком грамотный инессец наш. — Бурчал один старик-возница, который управлял личной повозкой Горана. — Да и город он не слишком любит, не гуляет по городу. Вон вас каждая собака знает, а вы с энтой собакой за лапу здороваетесь. — Главное чтобы он хорошо выполнял свою работу, разве не так? — удивился Горан. — Так-то так, — ворчал возница. — Да только к вам и подойти проще. А Мадеру я вашего вчера вез, и он ни словечком со мной не обмолвился. — Заговорил бы первым. — Слабо уцепился за возможность Горан. — Дык, спросил я, как у его милости здоровье. А он мне нема! Молчит и дышит, вот так дышит! — показал возница смешно раздувая ноздри. Горан дошел до ближайшей корчмы, зашел в сени, но проходить внутрь не стал. Подперев ногой двери, архимаг на какое-то время замер, сосредотачиваясь, набрасывая на себя чары отводящие взгляды. Сейчас его вряд ли признают, не столкнувшись с ним лоб в лоб. Дальше он пошел быстро, никто не его не окликал, не угощал пирожками, не просил совета или милостыни, не требовал внимания. Он вернулся в приличные районы, где жили знатные горожане и остановился у высокого каменного дома с внушительной стеной вокруг. При желании его можно было оборонять как небольшой замок. Сейчас ворота были открыты, и Горан беспрепятственно вошел во двор. В сам дом он тоже попал легко, архимаг чуть хихикнул, его контроль заклятий, выставленный после бунта и последующего ограничения на магию, сейчас бы запел перезвоном колокольчиков. На счастье на магию ставивших контроль, "перезвон" не распространялся. Дворянин сидел за столом и перебирал бумаги, лицо у парня было серьезное и угрюмое. — Доброго дня, Солен. — Обратился к нему Горан. Дворянчик подскочил на месте, вздрогнул. — Милсдарь архимаг??? — Хочешь еще помочь подружке? — Да… а как вы сюда попали? — Я архимаг или кто? Так хочешь или как? — Да-да конечно, что делать? — Держи. — Он протянул парню запечатанный свиток. — Здесь разрешение на свидание. Пойдешь, покажешь страже. А я с тобой. Вот только меня они увидеть не должны. — Так у кого будет с ней свидание? — Так возлюбленная или подруга? — Подруга. Гм… боевая. — Значит, посидим втроем, поговорим. Вели подготовить повозку, а то я за тобой конным не угонюсь. Стражники с непониманием покосились на разрешение, подписанное самим государем, но ничего не сказали. Не по их чину в хозяйские дела соваться. Горана никто, конечно, не заметил, в его воображении контроль вопил, как оглашенный. — Солен? — удивилась девушка, выныривая из вороха меха, в который куталась. — Привет, Жар. Как ты? — Живая пока. — Девушка хлюпнула носом. Архимаг поспешил появиться, не хватало ему наблюдать за душещипательной сценой встречи двух друзей. Колдовать в тюрьме было тяжелее — он сам ее когда-то заклял от магии. И теперь боролся, будто сам с собой, чувствуя себя дураком. Зато стражники теперь видели лишь двух молодых людей, шепчущих друг другу всякую несуразицу. — Архимаг? — Раджаэль. — Кивнул он заключенной. — Нам нужно поговорить. — Кто бы сомневался. А Солен? Неужели вы позволите ему влезть в ваши тайны? — Позволю, — нехорошо прищурился Горан. — Может, ты окажешься полезен, Солен. — Угу. — Буркнул парень. — Скажи мне, Раджаэль. В твое задание ведь входит полное наблюдение за объектом. — И? — Это да? — Если и так? — Не могла ты оставить Мадеру в незнакомом месте с непроверенным человеком. — К чему вы клоните? — подозрительно осведомилась девушка. — Раджаэль… ты ведь подслушала разговор Орника Мадеры и матери настоятельницы? Подслушала? — Я не имела права нарушать устав! — Я тебя не уличаю ни в чем! Скажи, о чем был разговор? — Хм… я не могу разглашать сведенья, собранные во время задания, без разрешения главы Ордена. — Ты же хочешь жить, Жарка! — влез Солен. — Скажи ему! — Вот ты и пригодился. — По нос себе пробормотал архимаг. — Он прав, Раджаэль. Девушка некоторое время препиралась сама с собой. — Они говорили о государе… — Что? — сделал охотничью стойку Горан. — Мадера считал, что Редрин не справляется с властью. Денера противоречила ему, отвечала, что власть Редрину дана богами. — А Мадера? — Верховный архимаг сказал, что боги сделали его младшим сыном, потому что он слаб. Он государь мира, но теперь война. И есть тот, кто больше подойдет для закручивания болтов. Да… он сказал именно так: "для закручивания болтов". — Имя называли? — Нет, но Мадера несколько раз повторил: "старший брат". — Значит вот, какая исповедь была у Орника… — прошептал Горан. — Пойдем Солен. У нас много дел. Раджаэль, я вызову тебя сегодня на допрос. Поешь. — Спасибо, милсдарь Горан. В повозке архимаг сбросил морок, резерв был на пределе, больше тратиться на заклинания не стоило. В голове царил кавардак, мысли ползали, то и дело встряхиваясь и перемешиваясь, будто боясь разложиться случайно по местам. Орник Мадера считал, что Редрин Филин не удержит власть. Регина Мадера убила мужа, будучи околдованной. Но Денера утверждает, что кого-кого, а Регину от колдовства защищали хорошо. При этом Денера знала, о боязни Мадеры за власть в Велмании. Верховный архимаг раздумывал о новом государе. Более властном и сильном, куда более грозном. Он думал о своем близком друге. Но ничем не помог другу, когда Редрин Филин выставил брата из столицы. Выходило, не зря выставил. Мадера ставил на Марина де Морра. А кто еще? Владычица? Знать? Заговор против государя? Почему же тогда Мадера всеми силами оберегал монарха? Ради забавы? Для вида? И почему, бес его побери, Марин де Морр так и не стал государем, коли так для этого подходил? Что за сказки с добровольным отказом от власти. Ради того, чтобы быть колдуном? Почему, мальчика тогда не отправили в Инессу в раннем детстве? Уже у восьмилетнего можно определить способности! Зачем могущественнейшему человеку в Велмании нанимать карательницу из Ордена Белого Меча. Чем она ему поможет? Тапочки поднесет? И чего Редрин так испугался со смертью Мадеры? Горан вздохнул. Повозка остановилась на улице Героев. Он наказал Солену не болтать и выскользнул наружу. Скрипя полозьями, повозка поехала дальше. Через пару минут и дворянин, и возница забудут, где именно они были. А в воспоминаниях место займут привычные им пути. Запомнят всё только лошади, да кто их спросит? Во дворец архимаг вернулся уже далеко за полдень. Наскоро перекусил, хотя в животе еще не перестало бурчать от всученного торговкой пирожка — больно бойкая начинка попалась. В приемной у кабинета государя было непривычно пустынно, Редрин посылал всех просящих на известные буквы, а секретарь вежливо переводил, что государь занят. — Мой государь! — поклонился Горан. — А… Горан. Входи, где ты пропадал? Я велел найти тебя еще два часа назад. — Я гулял, гулял и думал. — Находишь время для прогулок! — взвился государь, у него здорово сдали нервы. — Мой государь. Мне необходимо задать вам крайне деликатный вопрос. — Задавай! Ты со своим расследованием много кому в закрома забрался, видно теперь моя очередь. И не отвертишься от тебя, сам же приказал. Валяй! Жду! — Ваш брат, Марин, почему его не отправили в Инессу в детстве? Его обучал Айст Аарский? — И это твой вопрос? — опешил Редрин. — Ты приходишь ко мне и задаешь мне вопрос, который протух уже лет тридцать назад? А то и сорок? — Ответьте мне, прошу вас, государь! Почему ребенка, тем более наследника, со столь редкими способностями не отправили учиться в Инессу или в Цитадель? — Потому что не было никаких способностей! — рявкнул на него Филин. — Не было никакого дара. Май был обычным мальчишкой, гадом и задирой. Колдовать он мог как вот эта ваза! — государь ткнул пальцем в расписную вазу в углу. Горан рефлекторно проверил ее на магию. Ваза была тиха и чиста. — И когда они проявились? — Не знаю. Он подписал отречение и уехал, отец страшно расстроился. Вот и все! — Знаете… — Отстань, Горан. Это действительно связано с делом? — Да, ваше величество. Я могу увидеть это отречение? Оно наверняка хранится в вашем кабинете… — Въедливый ты мужик, колдун. Не лучше своего учителя. Мадере тоже вынь да положь это отречение. Клином на нём всё сошлось. — Сошлось. Без него ничего не понятно! Мне вообще ничего не понятно. — Я хочу знать, что именно. — Буркнул государь, закидывая ногу на ногу. — Излагай, а я пока поищу отречение Майорина. Горан условно обрисовал картину, тщательно просеивая собранные сведенья. Он рассказал про Регину Мадера, но умолчал о разговоре Денеры и верховного архимага. Не сказал о визите к Жарке в тюрьму, но сказал про дворянина. Пусть государь поворчит, заодно отвлечется. — Вода водой! — возмутился Редрин. — Слушай, а я не вижу этого свитка… — Что? — Свиток с отречением пропал. Он лежал здесь, особой ценности он не представляет, поскольку в своде законов указано, что править страной ни колдун, ни маг не имеют права… Что за бесовщина, Горан? — Я не знаю, мой государь… Пёс, спящий у двери, завозился, перебирая лапами. Ему снилась охота, он гнал по лесу вёрткую лису… жаль хозяин давно не выезжал поохотиться, и стал часто злиться и кричать. А вчера даже ударил, ну погрыз он ножку у стула, все равно стул хозяин тот никогда не любил, сажал на него только самых противных советников. Спал Горан тревожно, постоянно вскакивал, ему мерещились шорохи и скрипы, жутковато выл сквозняк, пахло дождем, хотя до первого дождя было еще долго. В конце концов архимаг не выдержал, встал, зажег светляк и сел за стол. На чистом листе он по пунктам записал собранные сведенья, подумал и добавил к ним еще две загадочные вещи: пропажу отречения от престола Марина де Морра, и исчезновение Клева Бересклета. Напротив последнего Горан поставил знак вопроса. Бересклет отправился убить полубезумный исток, отправился сам, не доверяя это дело подчиненным, но так и не вернулся. Хотя посланные по следу ищейки хором утверждали, что нашли место гибели Айрин из Инессы. Мол, на неё сошла лавина. Не верить им не было оснований, но куда исчез Бересклет? Его след уходил значительно дальше места схода лавины, зачем он туда пошел? Горан подумал и занес в список еще один пункт: "Исток — Айрин" А утром архимаг послал за Арне. Странное имя, странная внешность, странное поведение, но самое главное странные способности. Арне побродила по комнате, пощупала свитки на столе и только потом уселась в предложенное кресло. Вся одежда Арне состояла из множества шелковых тряпочек намотанных друг на друга, по зимнему времени тряпочки чередовались с меховыми лоскутками. Жалование Арне получала приличное и лоскутки были норковые, собольи и рысьи. Все это придавало фигуре женщины сходство с раскрашенной безумцем ёлочкой. "Ёлочку" венчала маленькая совершенно круглая головка со светлыми всклоченными волосами, выглядевшими так, будто Арне позавчера сделала сложную, высокую прическу и все последующие два дня крепко проспала, вертясь во сне юлой. На круглом личике сияли небесно-голубые круглые глаза, вечно шептал маленький розовый рот и по-кроличьи дергался вздернутый носик. Лет ей было около тридцати, но выглядела она от силы на двадцать пять, а довольненькая и чуть выпившая иногда и вовсе сходила за девицу. — И чего тянул? — женщина сдула со лба спутанную прядку, ей хватало бестактности обращаться запросто даже к государю, а с Гораном она вовсе не церемонилась. — Я тебя уже два дня жду, надеюсь… Запутался? Горан промычал в знак согласия, Арне хихикнула и вспорхнула с кресла. — Прекрасное утро. И не скажешь, что весна уже на подходе. Говорят, виной тому Цитадель, говорят, вечный холод завладеет миром, говорят, Орника Мадеру убили маги! В темнице сидит невиновная, девчонку надули!! — Арне расхохоталась подлетела к архимагу, шурша лоскутками и тряпочками, и звучно поцеловала Горана в свежевыбритую щеку. — Арне… — осуждающе заворчал Горан. — Не глупи, я позвал тебя по делу. — Дело… — зашептала Арне ему в ухо, — дело ждет… Голубые глазищи сияли, словно летний полдень. Горан побаивался женщин, ему всегда было сложно начать разговор ни о чем, и он либо молчал, либо убредал в такие глубоки степи, что собеседница зевала от скуки. Арне было плевать, что он говорил. Во дворце ее называли ведьмой, среди колдуний она носила прозвание: слышащая. Единственное, что Арне воспринимала, была правда. Она могла, как вычленить ее из уст говорящего, так и вывернуть из лжи. Тряпочки и лоскуточки всколыхнулись и отпрянули. — Как скажешь, архимаг. Я слушала Редрина, он врет. — О чем? — Он не ответил. Чего же ты хочешь? — Мне нужно, чтобы ты выслушала всех свидетелей по этому делу. — Горан! — полуденное небо набрякло тучами. — Это жестоко! — а вот и дождик пошел… — Регина злая! Я не хочу с ней говорить. — Я сам буду с ней говорить. Ты лишь выслушаешь ее. — А вот и нет! — ах изменчива же погода в этих небесных глазах. — Говорить буду я. — Ты же не хочешь! — С Региной нет, но буду говорить с Денерой, и тем смешным мальчиком дворянином. — Он не имеет никакого отношения к этому делу. — Имеет! — засмеялась Арне. — Имеет-имеет. Ты же хочешь знать про Марина де Морра! — Откуда? — Я слышала государя! — Арне опять его поцеловала, оставив на губах сладкий привкус слив. — Ладно. Я пущу тебя в кабинет. Тебе будут приводить их по очереди. — Как скажешь, мой архимаг. Вот я беру на себя твою работу. Что мне за это будет? Редрин Филин предпочел выйти, чтобы не видеть тех разрушений, которые учинил его новый верховный архимаг в кабинете. Горан же сладострастно рылся в бумажках, иногда дергаясь от скрипа половиц — мысль, что он оставил шальную Арне одну со свидетелями, приводила его полупаралитическое состояние. Но Горан очень быстро забылся и погрузился в бумаги. Доходные книги стояли вдоль стены, сшитые по месяцам. Отчеты с каждой области, размер оброка, расходы на доставку. В том же порядке устроились отчеты по настроениям масс и доклады от градоначальников, старост деревень и смотрящих магов. Отдельно лежали доклады Владычицы Инессы и Верховного архимага Цитадели. Самые важные документы государь прятал в тайник в стене, закрывающийся на сложный замок. — Ключ только у меня! — настаивал Редрин. Пришлось развести руками. — А где отчеты тридцатилетней давности? — неожиданно спросил Горан сам у себя, и сам себе ответил: — В архиве! Но в архив архимаг торопиться не стал, здесь тоже хватало забот. Магия развивалась тысячелетиями. От камлания шаманов, обращающихся к духам, до наговоров и чар. От чар к осознанно простроенным заклинаниям, состоящим из стихов и речитативов. От вербальной магии к визуализированной. Теперь появилось множество формул и знаков, редко уже увидишь, чтобы кто-то размахивал руками и нараспев читал наговоры, перестали использовать погодные явления, чтобы зря не растрачивать силу. Магия превратилась в науку, сложную, мудреную, науку формул и жестов. Опытный маг, мог лишь сложить пальцы, захватывая и направляя поток энергии, остальное он проецировал в голове. Наговоры остались в прошлом, бубны гремели лишь в затерянных уголках света, куда не дошла цивилизация, позабыли дурманящие составы, уводящие сознание за грань мира живых. И именно тогда боги оставили ворожбу. Колдуны со жрецами поделили свои территории, и неохотно впускали туда чужаков. Да и не рвался никто. Колдуны не молились, настраивая себя, жрецы не пытались ничего переиначить, верные воле богов. Мир изменился навсегда. Так часто бывает с миром. Но Орник Мадера говорил о чем-то с Консатом. Когда Горан понял, что одну вещь он упустил, он со всех ног помчался в покои Мадеры, за тем, на что три дня назад у него бы еще не хватило наглости. Редрин отпустил слуг архимага, а Регина сидела под замком. Никого. Брошенная на столе книга, лощеная кожа обложки уже покрылась пепельным слоем пыли. Висящий на спинке стула дублет, именно в нем Мадера ходил перед смертью. В столовой было прибрано, в библиотеке в солнечных лучах летали пылинки. В комнате Регины, лежало брошенное шитье и недочитанный роман. Горан вернулся в библиотеку, постоял в нерешительности, а потом отодвинул тяжелое кресло и сел за стол. На место мертвеца. На место мертвого друга. И он это место занял. Книга открылась с шорохом и скрипом, а Горан невольно оторопел, читая буквицу на первой странице. Перед ним был законченный труд Орника Мадеры, посвященный изучениям древних методов ворожбы, с современными корректировками. Где Орник предлагал объединение магии и религии. Орник Мадера ходил беседовать с Консатом не о природе-погоде. Хотя нет, Горан полистал трактат, и об этом тоже. Орник Мадера писал скандальную работу. В ящиках стола Горан нашел выписки из старых книг о шаманизме и ведовстве, выписки из разговоров с настоящими шаманами и ведунами, которых разыскал архимаг. Вот так выходило, что не знал вирицкий чародей своего учителя, не знал, как верховный колдун Велмании вечерами коротал досуг. Хотя работа и была скандальной, но убить за нее? Горан отложил книгу, решив забрать и почитать у себя, и продолжил рыться в столе. В паре ящиков оказалось двойное дно, достаточное чтобы припрятать там документы. Отречению Марина де Морра Горан совсем не удивился. Не удивился и стопке писем в Инессу. Он перебрал конверты, на которых значилось: "Орнику Мадере верховному архимагу Велмании от владычицы Инессы Ильмы". В самом наличии писем ничего удивительного не было, зачем тогда было прятать. Содрогаясь, Горан открыл конверт. — Я имею на это полное право. — Сказал он себе, внутренний голос мерзко хихикнул. Архимаг послал его куда подальше и развернул послание. "Орник, не дай Майорину уехать! Пусть пересидит в Вирице… … Орник, помири братьев! Орник! Ты оплошал! Что будем делать? Оберегай Редрина… Что за история с бунтом? Не допусти власти храмов!". Конверты в беспорядке лежали на столе, сверху лежали прочитанные письма. Горан Вирицкий опустил голову на руки, запустив пальцы в волосы. У него кружилась голова. — Что же вы творили, учитель? — Горан поерзал локтями по письмам. — Что же вы творили? Задумали освободить престол? Посадить на него Майорина, этого колдуна? Да как же так? Как же так? Ведь Редрин по праву занимает свое место! Ведь он хороший государь! Пусть не самый грозный, пусть не самый прозорливый, но честный и любящий свой народ. Он ничего не завоевал, зато был всего один голодный год. Что же вы делали, учитель? Зачем? — Говоришь сам с собой? — звонкий сочный голосок Арне весело пролетел по мертвому кабинету Орника Мадеры. — Говоришь правду! — Что ты здесь делаешь? У тебя допрос! — Горан смутился. — У меня был допрос. — Хохотнула Арне. — Но у тебя гость, он тебя искал, и я поспешила отвести его к тебе. — Я никого не жду. — Огрызнулся архимаг, оборачиваясь, вскользь вытирая ладонью мокрую дорожку, побежавшую по щеке. — А зачем тогда посылали за мной? — Эльф стоял позади Арне, возвышаясь над ней на две головы. — Здравствуйте, Горан Вирицкий. — Велориэль, глава убийц. — Кивнул ему архимаг, получив в ответ неприязненный взгляд холодных нечеловеческих глаз. — Орден Белого Меча не занимается убийством по найму, это раз. Я предпочитаю человеческий вариант своего имени, это два. Вам ясно? "Человеческий вариант он предпочитает, — зло подумал архимаг, — а косища с кулак толщиной и до пояса болтается, и глазища нечеловечьи и уши рысьи, только кисточек не хватает. И Арне на него таращится зачарованно", — ревниво добавило подсознание. — Ясно. Здесь мы говорить не будем, в повозке поговорим. Пойдемте, милсдарь Велор, глава чего-то там. Острые уши по-звериному дернулись, тонкие ноздри раздулись, бешено выбрасывая воздух. Горан Вирицкий запер крыло Орника Мадеры и повел эльфа по коридорам, вышагивая впереди гостя, чтобы не видеть того. Он чувствовал себя толстым, неуклюжим и некрасивым. А проклятого главу карателей даже не было слышно, будто он испарился. Но оборачиваться и проверять Горан не стал. Эльф прибыл в Вирицу не один. Билдир зыркал из-под шапки глазами, оплетенными сеткой морщин. Конь под ним танцевал, хотя хлыст мужчина в ход не пускал, пусть и держал в руке. Эльф поглядел, как на них косятся горожане и удовлетворенно прищурился. Один он вызывал что-то между трепетом и удивлением, но общество Билдира всегда расставляло все по местам, если чистокровного эльфа сопровождает подобный головорез, значится это не просто эльф, а глаза Ордена Карателей. Вон баба за мужем спряталась, а тот сам рад бы ей под юбку нырнуть. — Дурачье! Лягухи! — хмыкнул Билдир и выразительно цыкнул зубом. — Дубье столичное. — Пускай знают. Но не особо изворачивайся, бояться можно и издалека, угрожать не обязательно. — Кто же грозит, голова? Я весь мирный, аки птичка говорящая. Велор прижал бока лошади, заставляя двигаться быстрее, благо улица стремительно пустела. Мирный, аки птичка говорящая, Билдир шарил рукой по карманам. Велор встретил его пятнадцать лет назад. Отряд карателей послали вырезать разбойничью шайку, успешно отбившуюся от посланных ранее солдат. У шайки была дурная слава, и эльф решил повести людей сам. Разбойники крылись на болотах, ловко используя трудно проходимые места как укрытия, у разбойников было много преимуществ, а вот шанса ни одного. Черные тени ткались из воздуха, а потом свистела сталь и лилась кровь. Пять карателей против семнадцати разбойников. Восемнадцатого заметили не сразу, двадцатилетний парень сидел в клетке, с фиолетовой от синяков кожей и ломаной рукой. — А ты кто будешь? — спросил один из карателей. — Никто! — ответил парень. — Убей. — Пленник, что ли? — подошел сзади другой убийца. — Да из них я, из них! С ними грабил, с ними убивал. Бей! — Чего тогда в клетке? — С главой повздорил. — Из-за чего? — Велор вынырнул из темноты, любопытно оглядывая молодого разбойника. — Не твое дело, нелюдь! — Что же ты людь в клетке сидишь, словно зверь? — ядовито спросил эльф, осторожно поддевая замок. — Хочешь, выпущу? — Поглумиться хочешь? — Парень подался назад, ввалившись спиной в стену. — Спесь эльфью потешить? — Что мне спесь… — Замок звякнул, тренькнул, упал. — Выходи, парень, говори, чего с главарем не поделил. Но парень остался в клетке, смотрел волком на главу Белого Меча. Он действительно готов был умереть. — Как тебя зовут, гордый? — спросил один из карателей. — Билдир. — Сквозь зубы цедил волчонок. В Орден не принимали взрослых. Даже подростков не брали. Здесь нужна была совсем другая мораль, которой не было жизни вне стен Ордена Белого Меча. Белый Меч набирал только детей и выжигал из них человеческие устои, выветривал привычные правила, взамен даря жесткий устав карателей. Тех, кто не знает сомнений, неподкупных, не падких на лесть и уговоры, не склонных ни к жалости, ни к сочувствию. Такой пальцем не коснется невиновного, но останется глух к мольбам, обреченного на смерть. Был лишь один случай, когда в орден пришел взрослый, о нем старались не говорить, но не забыли, да и как забыть, если каждый день слышишь имя собственного начальника — Главы ордена Белого Меча. Велор смотрел на паренька, не испытывая ни жалости, ни сочувствия, и отчего-то уважал этого волчонка. Рычащего в клетке. — Возьмем его с собой. — Отчеканил он. — Сжечь всё. Каратели удивленно смотрели на главу, но перечить не стали. Эльф редко шел поперек правил, а если шел, значит, так надо было. И за пятнадцать лет ни разу об этом не пожалел. Билдир никогда не ходил на задания, и будто в насмешку над судьбой, за эти пятнадцать лет ни разу никого не убил. Так что да, он был прав, говоря, что он весь мирный, аки птичка говорящая. Но разбойничья рожа со свернутым набок носом, со шрамом на подбородке и умением метко и колко выражаться, сделали его отличным спутником. Было у бывшего разбойника еще одно качество, за которое эльф взял его с собой. Умел Билдир торговаться и договариваться. Вот уже семь лет стоял во главе хозяйства Ордена, закупая продукты и одежду, подбирая оружие и доспехи. И как никто другой умел сбить цену, не чураясь пустить в ход свою наружность и припугнуть. — Надо бы на постой встать. — Задумчиво протянул Билдир, продолжая ковыряться в кармане. — Встанем. — Эльф повернул направо. — Вон "Три зайца" Ловши Левши, тебе он понравится. — Не баба он, чтобы мне нравится. Было бы пиво вкусное. — Пиво потом попьешь, Жарку вытащим и попьешь. — Коли ее сам государь под виселицу подвел… — Билдир любил Жарку, как младшую сестренку, но лишний раз надеяться себе не позволял. — Как подвел, так и выведет. Не будет он со мной ссориться. — Она провалила задание, ты лучше меня знаешь, чем это кончается. — Значит, мы докажем, что она его не провалила. — Велор осадил лошадь и спешился. Билдир перестал копаться в кармане и выругался: — Потерял, тут же была, цепь эта дурацкая. Чтоб ее. — Плюнь. — Посоветовал Велор. Во дворец он пошел один, оставив бывшего разбойника у Ловши, несмотря на запрет тот принялся проверять качество пива и похоже остался доволен. Как пивом, так и подавальщицей, его подносившей. Горан Вирицкий обвалился на узкое сиденье и прикрыл веки, нелюдь напротив него мотал головой, рассматривая улицы по которым они ехали. Горан специально посадил его спиной к вознице, чтобы эльф больше оборачивался, чем смотрел на него. Не нравились архимагу эльфы. Ни Алимарн Яриний, еще недавно служивший государю и спутавшийся с государыней, ни этот каратель с лицом святоши. Пожалуй, только Жарка ему по душе пришлась. Да у той эльфийского было — острые уши, да раскосые глаза, росточком девка вышла в родителя человека, кожей и волосами тоже. Невысокая, тоненькая словно тростиночка, полукровка напоминала девчонку, а не эльфку, и Горану все хотелось ее накормить и посадить вышивать на пяльцах, а не вооружать до зубов, как сделал это проклятый каратель. Архимаг понимал, что Велор поступил, как советовала та пресловутая пословица, и вручил девке "удочку", то бишь научил зарабатывать на хлеб собственными силами, но сам он умел только одно и передал приемной дочери это умение. Умение хранить и забирать жизни — быть карателем. Самое удивительной, что не раз Горан ждал от их брата жестокости и садизма, искал в их глазах удовольствие от чужой смерти, но не находил, они относились к своей работе с уважением, выполняли ее добросовестно, но это была только работа, недоступная понимаю человека, выросшего вне стен Белого замка. — Эй! Милсдарь Горан! Приехали, выгружайтесь! — повозка круто завернула, из-под санных полозьев брызнули фонтанчики снега, и приподнявшийся, было, архимаг грудой мяса обвалился на сиденье. Эльф настороженно посмотрел на здание тюрьмы, он заметил, как не удержал равновесие Горан, и не думал ухмыляться, хоть архимаг этого ждал. Жарка развлекалась тем, что швыряла камешек в стену и, судя по царапинам на последней, каждый раз успешно попадала в одну и ту же точку. Услышав шаги, полукровка остановила занесенную руку и навострила уши. Расслышав шаги, она хватанула ртом воздух. — Отпереть дверь! — приказал Горан. Стражник послушно отворил замок. — Велор! — крикнула полукровка и, змейкой проскользнув между стражником и архимагом, повисла у карателя на шее. А потом всхлипнула и засопела. Эльф шептал воспитаннице что-то на ухо, та кивала и шмыгала носом, Горан с досадой подхватил забытые на скамье кожух с меховушкой и кивнул стражнику, мол, давай бумаги. Подпишу, что принял заключенную. — Милсдарь архимаг, — тихо спросил охранник, пока Горан заполнял бумаги — развели бюрократию, семь листов накропали! — Скамью-то убрать можно? — Можно. — Тогда вот здесь еще распишитесь. — И подсунул под перо восьмой лист, Горан вскользь пробежал его глазами, а потом присвистнул и прочитал внимательно. — Рано ты. — Буркнул он стражнику. — Это я подписывать не буду, а скамью убери, мало ли пригодится где. — Так, что, не будете казнить? Помилуете? — А если и так? — Дык… хорошая девка, молоденькая совсем, жалко. — Вот и мне жалко. — Согласился Горан, скатывая в трубочку документ, свидетельствующий о том, что такой-то (вписать имя и должность), берет под свою ответственность заключенного такого-то (номер камеры и имя заключенного), и обязуется препроводить его на казнь, проводимую палачом таким-то (имя палача или исполняющего его обязанности). — Поэтому это мы пока спрячем. Хорошо? — Дык… вроде как не положено. — Можешь пойти к начальнику тюрьмы, — предложил Горан. — Сказать, что Верховный Архимаг Велмании, нарушает процедуру делопроизводства. Пойдешь? Стражник отчаянно замотал головой, так что шлем застегнутый под скошенным подбородком нервически задергался. Горан убрал документ в суму и кивнул нелюдям. — А кандалы? Кандалы забыли! — вслед тявкнул стражник, Горан прищелкнул пальцами и на запястьях полукровки появились тоненькие декоративные наручники. Стражник уважительно ахнул. — Верховный архимаг Велмании. — Хмыкнул Горан, кажется, ему начинала нравиться его должность…Глава 9. Маг
Майорин глядел в закатное небо, будто позабыв про дорогу. У коня тоже глаза есть, а лучше оборотня он все равно не почует, как не крути. Здесь Лавту равных не было, мог он по следу сказать, кто шел — мужчина или женщина, маг или человек, молодой или старый. Мог сказать далеко ли логово зверя и как давно зверь здесь бежал, была ли тут птица и какая… Много открывал Борцу мир запахов и сверхъестественного чутья, спрятанный от человека. Но Борец не гордился своим даром, среди таких как он — оборотней — не было в том даре ничего чудесного, только необходимость, залог выживания. И Лавту доверяли. Доверяли почище заклинаний, поисковых импульсов, восстановлению рисунка прошлого. Окажись он предателем, завел бы отряд в болото или лапы врагов, и пропали бы две дюжины колдунов без вести. Но Борец предателем не был. Люта не шутил, сказав, что они пойдут прямо. Они действительно шли по неестественной прямой, сразу к Уралакскому хребту, по бездорожью, среди рыхлого по-весеннему снега. Единственным развлечением стали Вальины песни, менестрель разворачивал кусок толстой овчины, снимал кожаный промасленный чехол и брался за лютню. Каждый раз жалобно поскуливая. — Ох, моя бедная, по морозу тебя таскаю, упырь я бездушный. Он отсаживался в сторонке от костра, боясь, что близость пламени доконает потрепанный инструмент. — Не плачь, певун, — утешал его добродушный Велимир, — коли возьмем этот маговый улей, новую купишь. — А коли не возьмем? — спросил Льерк. — Тогда нам будет уже все равно. — Ответила за Велимира Айрин. — Но-но! — одернул ее чародей. — Возьмем. — Угу. — Девушка с сомнением скривилась, слишком хорошо помнила замок, где сидела в плену. Если это только маленькая часть Цитадели, то какая же вся твердыня магов? Но никто не знал. Все, будто обманутые странным видением, говорили про необъятный взглядом город, стоящий на краю Велмании, про крепостные стены, про зыбкие болота, про трескучие морозы по самый апрель. Говорили, что на тех стенах всегда мало стражи, а на воротах сидят здоровенные псы — нардиссы. И седлают таких псов, будто коней, и впрягают их в сани, и те могут бежать и день, и ночь не уставая. Говорили, что за стенами города есть замок, а в нём еще один. Но только стоило ли верить этим россказням? — Иди сюда. — Подозвал ее Майорин. — Пойдем, оглядимся. — Куда? — Пойдем. — Повторил колдун, ступая с вытоптанной полянки в зыбучий сугроб. Стоило отойти даже не далеко, как над головами сомкнулись кроны елей и кедра. Майорин поглядел на отблески костра за деревьями, подошел к обледеневшему поваленному дереву, коснулся рукой. С коры побежал ручьями стаявший снег, а там и пар. Колдун уселся на сухой ствол и зашарил за пазухой. Над его головой висел бледный световой. — Смотри, Борец и Люта видели, теперь твоя очередь. Смотри и запоминай. — Откуда это у тебя? — Айрин развернула мягкую тонкую кожу с вырезанным на ней рисунком. — Не думаешь же ты, что Ерекон погнал Оверкалленов ради того чтобы мы боялись каждого куста? Люта не дурак, да и один бес, рано или поздно мы наткнемся на Цитадельцев. — Карта… настоящая карта… Откуда… — Я не знаю. Запомни ее, Айрин. Запомни тщательно, выучи наизусть, каждую стенку, каждый закуток. — Негусто здесь со стенками и закутками. — Это лучшее, что у нас есть. Видишь это место. Здесь они не ждут атаки, здесь болото, которое толком не замерзает никогда. — И ты собрался его заколдовать? — Мы. — Колдун прищурился и поймал в ладонь светляк. — Два истока. Ты же рвалась помочь. Айрин вернула ему карту и побрела за мужчиной назад. Цитальская карта стояла перед глазами. За пару десятков верст от хребта они взяли на север: пройти вдоль, дойти почти до самого перевала. Никто не возражал, только Велимир отозвал Люту к себе и они долго о чем-то говорили. После разговора свернули немного на запад, обошли село, не решились заглянуть на огонек. Когда так заглядываешь, хочется быть уверенным, что тебя там не ждет засада, вооруженная до зубов, а если не уверен, так лучше пройди мимо — не рискуй. — Вон там, с той стороны околицы. — Указал чародей. Отряд послушно двинулся к одинокому двору посередь чащи. Во дворе стояла крепкая изба, банька на самом краю у ручья, и сарай в котором мекали козы и кудахтали курицы. На дворе стояла ночь, над куполом мелких пушистых облачков царствовала луна, редкие снежинки, кружащиеся в воздухе, мерцали бриллиантовыми звездочками, поблескивая то здесь, то там. Но в доме еще горел светец, а за маленьким окошком двигались тени. — Велимир пойдет, с ним Майорин и… ладно, заноза, иди, все равно увяжешься. Девушка не заставила дважды просить, разом спешилась и уже стояла рядом с Велимиром, блестя глазами. Будь она не дочкой воеводы, Люта бы порадовался такой спутнице — по крайне мере ей удавалась как-то разнообразить скудный походный паек. Чародей подошел к воротам, подергал створки — те оказались запертыми. Но стучать Велимир не стал. Подошел к узенькой калитке, зашарил меж досок ловкими-зрячими пальцами. — На месте ключик. — Радостно объявил он, вытаскивая из щели находку. — И кто здесь живет? — Майорин смотрел, как чародей заученным движением отпирает калитку. — Возлюбленная? — Можно и так сказать. Проходите. В избе их ждали, похоже на калитке был повешен сигнальный маячок. Невысокая полноватая женщина с по-мальчишески детским лицом задиристо держала ухват. На лавке за печкой сидел молодой мужчина с подвешенным заклинанием наизготовку. Сидеть мужчине было нелегко, бледность пополам с лунным светом заливали изможденное лицо. Под выступающими скулами на запавших щеках лежали тени долгой болезни. — Это еще кто? — удивился чародей. Женщина выронила ухват из ослабевших пальцев, ее жилец не удержал заклятие, и оно сорвалось с пальцев, разбившись о контрзаклинание Велимира. Хозяйка раз за разом справляла священный треугольник, но осеняла им не себя, а незваных гостей. — Да живой я! — раздраженно сказал чародей. — Призрак. — Отвечали побелевшие губы. — Да какой я призрак! На, потрогай! — Велимир протянул к ней руку, но женщина отпрыгнула к печке, будто готовясь прятаться за жильцом. — Не подходи! Мертвым здесь не место. Ох и ругался Велимир, от которого Айрин за всю дорогу не слышала ни одного бранного слова. Поминал чародей и бабью глупость, и непонятного мужика, который видно сообразив, что сейчас его убивать не станут, завалился в глубокий обморок. Майорин попытался влезть, объяснить все как можно связней, но парочка от него отмахнулась, как от навозной мухи. — А где наша дочь? — неожиданно спросил Велимир. Вот тогда-то глупая баба замолчала, всхлипнула жалобно и горько и бросилась к чародею на шею. — Признала. — Сказал колдун. — Давай-ка пока посмотрим, что за жилец у нашей хозяюшки. Айрин подошла к обморочному, положила тому руку на лоб и будто невзначай толкнула в него силу. Сила рванула как вода с высоты, торопясь заполнить все измученное тело. — Маг или колдун, тихо умирающий от полного магического истощения. — Вижу. Убери руку. — Майорин коснулся пальцами висков жильца, чуть сжал. — Резерв высох. Отойдет через седмицу другую — не жилец он. Хозяйка кончила плакать и обернулась к гостям, не отпуская при этом пальцев Велимира. Майорин хмуро посмотрела на чародея, мог бы и забрать бабу в Инессу, почему не забрал, раз дочка значит не первый год знакомы. — Где ты был? — всхлипнула хозяйка. — Два года… где ты был? Гости переглянулись, ничего не понимая. — Это откуда? — спросил колдун, не дожидаясь пока Велимир начнет изливать возлюбленной душу. Хозяйка вздохнула, отпустила чародея и пошла к ушату умываться. — Сбегай-ка, Весса, скажи что все в порядке. Пусть на ночь встают. Айрин накинула на голову капюшон и поспешила к отряду. Когда она вернулась в дом, все уже сидели за столом, она прослушала начало истории, но многое было еще впереди… … Ей было шесть, когда ушел отец, она почти не запомнила его лица, помнила только сильные перевитые венами руки, которые сноровисто правили меч. Меч переливался на весеннем солнце, весело пуская солнечных зайчиков на изумрудную травку. За зайчиками охотился черный котенок. Наемники часто не возвращаются, некоторые погибают в бою, некоторые забывают об оставленных дома ребятишках, стремясь за золотом и славой. Раде хотелось думать, что отец просто отправился искать сокровища и однажды вернется… Но он не вернулся. Ее мать никогда больше не говорила об отце. Через год селяне сообразили, что теперь мужика в доме нет. А дом был хорош. Славно срубленная пятистенка на горке, близко от реки приглянулась сыну старосты, только взявшему себе молодую жену. Заступников не нашлось, а староста, переминаясь с ноги на ногу, предложил поменяться. На небольшую избушку около болотца на отшибе. Мать тогда побежала к смотрящему, моля о помощи. Смотрящий устало опустил выцветшие глаза. — Ты не колдунья, а знахарка. Потому мы и не спрашиваем с тебя виры за работу. Но и помощь оказать я тебе не могу. — Мать тогда прокляла всех магов и колдунов, собрала пожитки, дочку и подросшего кота и поплелась в пожалованную старостой избушку. Кое-как подперла подгнившую крышу, натащила свежей дранки, вымела весь мусор, прогнала ежиный выводок… Селяне опускали глаза, бормотали под нос оправдания, но исправно бегали к знахарке за помощью и снадобьями. Мать кляла их, ругала, но растущая деточка хотела есть и пить, и заказы текли один за другим. Один совестливый мужик поднял покосившийся забор, другой помог построить хлев для коровы, которой расплатились с соседнего села. Корова была больная и тощая, но обретя собственное жилье и знахарский уход, пошла на поправку и стала давать молоко, а после случки отяжелела. Рада тоже росла. Юркое дитя, постепенно превратилось в хорошенькую девочку, потом девушку. Селянские парни частенько стояли у ворот, зазывая Раду на посиделки. Мать ее отпускала, только наставляла не любиться ни с кем раньше времени. Он оказался молодым чародеем веселым, лукавым, заехал к знахарке прикупить трав и показать слабую желудком лошадь. На спине по инесскому обыкновению висел меч, на поясе короткий топорик. Вместо плаща стеганая куртка, а каштановые волосы в тон осенним листьям на поникших от дождя деревьях. Мать посмотрела лошадь, продала травы и колдун уехал. Чтобы вернуться лишь через два месяца. — А ты все красивее. — Улыбнулся колдун. Девушка зарделась, но глаз не спрятала и озорно улыбнулась. — Чего желаете, сударь? — Хм… травок бы, да тебя в жены… В жены Рада не пошла, но проговорила с колдуном всю ночь. В следующий раз он приехал летом. Раде как раз исполнилось шестнадцать, и к ней сватался молодой кузнец. Он был сиротой, и не боялся ни отцовского гнева, ни материнского проклятия. Кузнец, хороший и талантливый парень был забыт в миг, когда гость привязал лошадь к коновязи и вошел в дом. — Хозяюшки? Сударыни? Не накормите с дороги скитальца? — Раде понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы не кинуться тому на шею и не завизжать от счастья. В этот раз он оставил лошадь у кузнеца, чтобы тот справил новые подковы и заказал наконечники для стрел. Несколько дней колдун жил у знахарки, болтая с Радой и помогая с накопившейся мужской работой. Спал он на сеновале, над сараем, нисколько не ропща на неудобства. Вот туда-то ночью и пришла беспокойная девица. Стянула рубашку через голову и легла рядом. — Рада… Зачем ты пришла? Она смотрела на него серыми серьезными глазами. — Я здесь не останусь. Мое дело ходить от села к селу, от города к городу… Девушка грустно улыбнулась и кивнула. — Я не смогу быть тебя мужем… — Оправдывался он. — Мне не нужен муж. — Сказала Рада, закрыв ему рот ладонью. Он остался еще ненадолго, а потом уехал. Вернулся уже ближе к весне, посмотрел на свою дочку. Потом летом… привез невиданную доселе собаку и поправил просевшие стропила на крыше, подтесал покосившееся крыльцо. Так и пошло. Умерла мать, а Рада жила, как и она — одна с ребенком в доме за околицей. Вот только теперь селяне не пытались ее выселить, а смотрящий чародей заглядывал раз от раза, оставляя мешочек с деньгами. Дочка звала чародея папой, хоть и видела его четыре раза в год. Так продолжалось до позапрошлого года. Дочке уже исполнилось пятнадцать, а чародей все так же исправно навещал свою селянскую семью, мало рассказывая о другой жизни. И впервые за семнадцать лет колдун пропал. Смотрящий, у которого можно было хоть что-то выспросить, бежал в Милрадицы. И некому было упасть в ноги. Раде казалось, что случилось что-то страшное, но страшное оказалось впереди. Там где в летнем лесу исчезла шестнадцатилетняя Наля — ее дочь. Близость Цитадели гнётом висела над селом, крестьяне повадились продавать зерно и урожай магам, а ее — полюбовницу инессца — постарались забыть как страшный сон. Если бы не огородик да две козы, померла бы с голоду. Но знахарка оказалась на редкость живучей. Она уже собирала пожитки — бежать за смотрящим колдуном, когда в ее дом постучалась парочка знакомых наемников. Оба были жуткими ребятами с изрубленными лицами и беззубыми улыбками, но платили исправно, когда она штопала им очередную дыру в шкуре да собирала в походы мази со снадобьями. — Эй! Сударыня знахарка, тут молодчика одного в канаве подобрали, сказал, золотом заплатит, если до целителя донесем. Возьмешься? — Чего бы не взяться. — Знахарка посмотрела на живой труп, в своих сенях. Заносите в дом. — Ну мы того… пойдем. Вон у него кошелка на поясе, возьми себе сколько надо и давай ее сюда. Рада отсчитала пять золотых, с таким добром и бежать смело можно. А осталось в кошеле значительно больше. Наемники попрощались, напоследок прикупив свой привычный набор на полученные деньги, а женщина осталась одна с больным, не решившим еще, на какой свет он собирается. И уж как два месяца она его выхаживает, пытаясь вытянуть из него смерть… — Сам-то он ничего не говорил? — Говорил. — Вздохнула знахарка. — Я маг. Если вы это хотели узнать. Меня Ивен зовут. В притихшей избе Айрин почудился звон мечей, грохот боевых заклинаний, свист силовых и стихийных сгустков силы и яростные крики сражающихся. На лавке за печкой, облокотившись на подушки, бледный и больной, сидел враг. Но он не был злокозненным Фартом, не гремел проклятиями… Он просто сосредоточено смотрел на Майорина с Велимиром, понимая, что шансов у него нет. Никаких. Неровные черные пряди с седыми нитями, хотя магу едва ли исполнилось тридцать, а тонкие руки вряд ли ловко обращались с мечом, даже когда были налиты прежней силой. У мага было приятное миролюбивое лицо, с мягкими спокойными чертами. — Она не знала, что я из Цитадели. — Знала. — Заспорила знахарка. — Ты мне рассказал. — Не сочиняй, Рада. Ничего ты не знала. Разве мог я раскрыться какой-то селянской бабе? Убивать будете? Или хотите вопросы задать? Предупреждаю, отвечать не буду. С хлопком закрылся чей-то рот, Айрин напряженно смотрела на Ивена. И совсем не видела в нем врага. Почему? Враг должен нападать, полонить, быть опасен и страшен. Он должен быть противен, как был противен ей Фарт или его сын. Он должен вызывать дрожь, как Яриний, он должен пугать, как химеры. Но враг не мог вызывать сочувствия. — Как ты здесь оказался? — очень спокойно и холодно спросил Майорин. Его голос будто вернул девушке ощущение яви, она подошла поближе к колдуну, цепляясь за него взглядом, как за корешок в буйной речке, которая норовит снести тебя на острые камни. — Сбежал. — От кого? — Из Лусора. От Хенрика Аарского, если вам интересно знать. Можете не пытаться брать меня в заложники. Хенрик решит, что я предатель, перебежавший на сторону Инессы. — А ты не предатель? — Нет. Я никто. — Маг поднял на собравшихся больные глаза, полные не выплеснутой ярости обреченного. И спокойно произнес: — Я ненавижу вас всех. Школу новой магии, Инессу, магов и колдунов. Я мертвец, мне осталось слишком мало, чтобы этим дорожить. "Он хочет, чтобы мы его убили. — Айрин смотрела на мага, и острое чувство жалости затмевало все остальное. — Почему?". — Сначала ты расскажешь нам про Цитадель. — Захлебываюсь словами. — Едко хмыкнул маг. — Или покажешь. — Я сдохну быстрее, чем ты что-либо увидишь! — Кто ж тебе даст. На блок у тебя сил нет, а вот на посмотреть мы поделимся. Весса, давай. Девушка села рядом с магом, тот попытался отодвинуться, но даже такая малость оказалась ему не по плечу. Его на земле-то удерживала невероятная воля к жизни, хоть и жизни этой в нем почти не осталось. Майорин опять сжал Ивену виски, тот не сопротивлялся, колдун чуть напрягся, и кивнул. Айрин положила магу на плечо ладонь, легко по чуть-чуть заставляя силу литься в мага. Они видели это вместе. Объединенные общей силой, все трое одновременно проживали заново Ивеново прошлое. …Он родился в огромном спрятавшемся на севере городе, растянувшемся вдоль восточной границы и потихоньку заползавшем на незаселенный восток, укрытый плотной тайгой. Цитадель делилась на три городка: Вистус — юго-восточную часть — бедняцкую, Лусор — северо-восточную часть, тщательно спрятанную и самую большую, и Школу новой магии, которую вся Велмания и принимала за Цитадель. Школа стояла в отдалении, будто наособицу, но только на первый взгляд. Ее соединяли с Вистусом и Лусором две хорошие ровные дороги, который любой нардисс преодолевал за час с небольшим. Кричащий розовый младенец, позже названный Ивеном, родился в Лусоре. В небольшом аккуратном двухэтажном каменном доме, именуемом домом свободных нравов. Чаще этот дом называли публичным. Выносившая его женщина избавилась бы от плода, но что-то ее остановило. Мальчишка был здоровый, вечно голодный и обладал небольшим магическим даром. Может оттого и заинтересовал мага, который после недолгого изучения признал в нем своего бастарда. Маг в ту пору был женат и имел четырехлетнего сына. Но Карт Аарский забрал ребёнка, считая, что мальчишкам будет полезной конкуренция и соперничество. И на протяжении двенадцати лет стравливал сыновей, будто двух бойцовских собак. Наследник Карта — Хенрик, получил от отца жестокую душу и сильный магический дар, разительно отличаясь от вдумчивого спокойного Ивена, для которого поднять в воздух ложку было достаточно трудным делом. Потому с четырех лет Ивен бродил в синяках, ссадинах, с красными-желтыми-зелеными волосами или пятнами, тихо надеясь, что однажды сможет отомстить одаренному братцу, которого ненавидел. — …эй! Собакин сын, иди сюда, подержи это земноводное! — крикнул Хенрик сводному брату. Ивен скрипнул зубами, но подошел, послушно взял брыкающуюся лягушку за задние лапы. Его братец заучено заводил руками, перемешивая воздух, бормоча под нос какую-то околесицу предназначенную для запоминания формул. Уже было поздно, когда Ивен распознал, что бедной лягушке суждено было жить дальше своей мирной лягушачьей жизнью, а заклятие предназначалось человеку, который ее держал. — Хен! Стой? Зачем? Маленький Хенрик расхохотался, показал язык: — Как это зачем? Ох, до чего же ты забавен, Ивашка! До чего мил!! — на глазах Ивена выступили слезы. Он ненавидел это обидное: Ивашка, но еще больше ненавидел Хенрика Аарского, своего сводного брата. Ивен выкинул головастика переростка, бросился к себе в комнату и застыл напротив небольшого, чуть потемневшего зеркала. Наведенная иллюзия превратила его в симпатичного, но излишне крупного лягушонка. Оставшуюся часть дня Ивен сводил сложную трехуровневую иллюзию. К вечеру первые две ступени исчезли, и иллюзия просвечивала, но теперь мальчик выглядел еще смешнее. Больше всего он боялся, что его в таком виде застанет отец. Так и случилось, стоило отцу переступить порог дома, как проклятый Хенрик кинулся хвастаться новой придумкой. Отец маленько отчитал старшего, оставив все тумаки бастарду. — Иногда мне кажется, что ты не мой сын… и часто хочется, чтобы так оно и было. Ты позволяешь над собой издеваться! Мальчик захлебнулся злым выкриком… обвинения были несправедливы. — Он сильнее меня, и вы это знаете, отец! — тихо прошептал он, запрокидывая голову к потолку, чтобы помешать пролиться некстати скопившимся в уголках глаз слезинкам. — Это еще ничего не значит. — Сказал Карт. — Всегда найдется кто-то сильнее тебя, и что? Ты послушно сложишь лапки и ляжешь умирать? Твой брат всегда бьется до последнего! Что верно, то верно, — подумал мальчик. Хенрик был будто бесенок, он мог почти испустить дух, но все равно докучать сопернику. — Ну, да… — Без ну! Не раздумывай, будь быстрее, будь жестче, будь опасней. — Как? — слеза все-таки сорвалась с века и заскользила по зеленоватой от иллюзии щеке. Карт почти с презрением посмотрел на сына. — Не знаю… может ты действительно ни на что не способен. С этого дня Ивен пытался доказать отцу обратное. Он учился будто безумный, стараясь превзойти брата в знаниях, он выстраивал столь сложные и замысловатые формулы, что скрипели мысли в голове их наставника-старикашки, а отец удивленно приподнимал густые брови. Каждый день, будто бой. Меч не давался Ивену, он мучил учителя хуже палача, требуя раз за разом повторять одни и те же приемы. Он не был меток, — стрелы и метательные ножи редко находили цель, но мальчик продолжал втыкать их в разнесчастные деревья. Ему больше нравилось сидеть в кресле, закутавшись в меховое одеяло и читать, но каждое утро Ивен пробегал семь-восемь верст, заставляя хилое тело работать. Отец так ни разу его не похвалил, ни разу не сказал, что гордится, но когда пареньку минуло семнадцать, сообщил: — Собирайся, ты едешь в Милрадицы. — Отсылаешь, отец? — горько выговорил парень, отрываясь от построения заклинания, такого сложного, что сам Карт с лету не понял о чем речь в записях сына. — Отправляю. Ты слабый маг, но у тебя острый ум. Поедешь учиться тактике и стратегии. Спорить с отцом? Ивен сам рад был уехать, Хенрик все чаще поминал ему бездарность, топча его успехи будто крупных тараканов. А в Милрадицах все неожиданно оказалось иначе. Был бастард, никем не признанный и никем не любимый, а стал сын влиятельного мага. Был неумеха маг, оказалось лучший школяр на своем курсе, да еще и приколдовывать умевший. Вот вам и нелюбимый внебрачный сын. Он мог сидеть вечерами потягивая подогретое вино, перелистывая страницы любой книги из школьной библиотеки, а мог спуститься в общий зал, где всегда бурлило, гудело, планировалось, думалось и деялось. Летали листы бумаги — без магии, сложенный самолетиком пергамент врезался тебе в затылок: "Кто написал "Пророчество о сером ослике"?", Ивен ловил, писал ответ, и самолетик летел к хозяину. На меловой доске вечно рисовали бесов и друг друга, под столами передавали кружки с медом и варенухой, кто-то под этими самыми столами и пил, сползая туда вместе с ворохом домашнего задания. Здесь Ивен впервые повстречал инессцев, подобно ему молодые колдуны родились лишь со слабыми отголосками родительского дара, и подобно ему, всю жизнь доказывали себе и окружающим, что жить без него можно. Больше себе. Первый раз он стоял против двух ребят в меховых безрукавках на шерстяные рубахи и обливался потом от страха. — Ты, говорят, маг? — И о вас говорят… Тут вообще много говорят, место такое. — Ивен сжал пальцы на ноге — в сапоге не видно, а вроде не так страшно. — Место и верно такое. — С сомнением подтвердили ребята. Еще месяц они друг на друга косились, не зная то ли плевать в лицо врагу, то ли презрительно внимания не обращать, а сдали полгода учебы и так напились, что позабыли кто враг, а кто друг вместе наплетя таких похабных образов, что весь курс потом еще неделю вокруг увивался, мол еще девок давай. Проснулись кстати тоже вместе, в общей куче, храпящей и рыгающей. Он закончил школу в двадцать, промахнув два последних года с неестественной легкостью. — Оставайся, — предложил ему наставник. Отец не писал вот уже три года, и если бы не плата за обучение Ивен подумал бы, что про него забыли. Не писал и бес с ним, — решил парень и принял предложение. Возвращаться домой не хотелось, да и домой ли? Помощник наставника, через год сам наставник, молодой ученый, он не мог не привлечь внимания своими смелыми заявлениями на занятиях, своими трудами о стратегии взятия пошлины с облагающейся той самой пошлиной земель, и Ивену предложили переехать в Вирицу. — Это победа! — тряс руками наставник, в счастливом исступлении лавируя по горнице, заваленной свитками и фолиантами. — Мой ученик первый советник у государя! Мой ученик правая рука властителей! — Меня позвали в Вирицкую школу, помощником наставника. — Ерунда! — махнул рукой старик. — Это все только ужимки, чтобы не давать лишнего повода для споров, какая школа лучше. Ты проработаешь там месяц, потом тебя заберут во дворец, я горд! Я безмерно горд тобой, мой мальчик. И Ивен тоже был горд, около часа. Отец воспользовался телепортом. — Ты не поедешь в Вирицу, чтобы служить инесским лизоблюдам! — гремел он. — Отец, я буду работать в школе. — Не ври! Ты стратег, ты знаешь, зачем тебя туда позвали. Скажи! Знаешь? — Я самый молодой… — Ты сын Карта Аарского! Ты Цитаделец, как они нас называют. Ты будешь заложником. — Отец, ты сошел с ума. — Я платил за твое обучение, чтобы ты работал ради магии, а не ради инесского балагана. Этого было довольно, Ивен вернулся домой. Уже точно уверенный, что дом, его дом остался в Милрадицах, в стенах старого замка, отданного под школу триста лет назад. Дом остался во мшистых сырых коридорах, в маленькой комнатушке в общежитии, где на две лавки был один стол. В общей зале с горящим очагом, горящим всегда, потому что даже летом в замке было сыро и промозгло. Дом остался среди тех, кого он полюбил, втайне Ивен тосковал даже по Инессе, которую посетил один раз в компании друзей. И, о ужас, ему там страшно понравилось. Спустя шесть лет блудный сын вернулся в родные стены. Брат женился и повзрослел, у него уже рос сынишка, верткий и веселый. Карт женил сына на дочери своего троюродного деда, носившего с ним одно родовое имя, и еще ближе породнившись с верховным архимагом. Ивена он женить не торопился, зато по горло завалил работой. Да такой, что молодой маг сначала растерялся от дерзости задания. — Что ты хочешь отец? — Выиграть войну. — Нет никакой войны. — Вот именно поэтому мы ее и выиграем. — Ты сошел с ума. — А ты слишком часто это повторяешь. — Раздраженно бросил Карт Аарский. Через два года исследования были завершены. Через год воплощены. И первым воплощением, которое Ивен увидел воочию стала стая химер. Маг зажал рот ладонью, давя крик, не помогло, он прокусил руку до крови. — Я сам… — пробормотал он, дивясь спутанности обычно столь ясного рассудка. — Сам… Он собирался так торопливо, что даже отец не успел его задержать. Позабыв про все, Ивен украл у родителя двух резвых коней и опрометью понесся подальше, не особо размышляя куда именно он направляется. Главное прочь и дальше, остальное глупости. Одного коня он загнал, расплатившись его мясом за ночлег с вывшими вблизи волками, второй понуро тащил седока, грустя по товарищу. Денег было немного, Ивен никогда особо не копил, да и к чему? К счастью весна быстро пошла навстречу молодому человеку и позволила ночевать в лесу не дрожа от холода и не пытаясь вкатиться в горящий костер. Три месяца он просто скитался, втихую подрабатывая магом или чароплетом, как звали его селяне, но потом его избили местные парни, кажется, подосланные смотрящим. По крайне мере ему так думалось, когда он отмачивал в ледяном ручье кровавые корки с лица. Он сначала злился на смотрящего, а потом подумал, что сами того не ведая парни напомнили ему, о том, что Ивен с самого начала своего добровольного изгнания собирался сделать. Он собирался отправиться в Инессу и предупредить Владычицу, о готовящемся заговоре, просчитанном им самим. Да только боязно было в Инессу ехать… И чем дольше Ивен тянул, тем меньше это идея казалась парню разумной. Вот так и не добрался, все больше заботясь о ночлеге да брюхе. Трус! — крикнуло внутри и молодой маг развернул коня в сторону Инессы. Тем временем на землю спустилась хитрая осень, она долго и невзначай подкрадывалась сзади, едва заметная по аромату сладких духов наполненных благоуханием георгинов и астр, чуть шуршали полы плаща, колыхая немногочисленные опавшие листья, чуть повеяло ночной прохладой. А потом плутовка откинула капюшон и звонко сказала: — Опля! Не ждали?! И обрушился дождь, холод, мозглые серые дни, полные хрипом и кашлем, маг простыл уже через седмицу. Его приютил собственный наставник в Милрадицах, до которых Ивен добрался уже совсем неразумный, лопочущий околесицу бессвязную, вызванную жаром. Наставник вызвал и лекаря и ходил за ним сам, будто мать родная. Только через месяц молодой маг вспомнил, куда он ехал и зачем. Это был конец октября… И по Милрадицам ходил страшный слух: пропала дочь Владычицы Инессы. Правда, был еще слух, что пропал сын. И слух, что пропал какой-то исток, совершенно никому не известный. За ним потянулась сплетня, что дочь Владычицы и есть исток. Но другие утверждали, что исток — Филипп, сиречь сын. А третьи кричали, что видели, что исток сама Владычица, и она, дескать, и пропала. Ивен быстро разобрался, где истина, а где наговор. Он еще надсадно кашлял, собирая коня в Инессу, но даже наставник его не останавливал — Ивен открыл старику душу, не в силах больше держать в себе все тайны вывезенные из родных стен. От Милрадиц он отъехал верст на двенадцать, трех магов вполне хватило, чтобы скрутить неодаренного парня. Ивен только и успел поставить хитрый блок памяти и молчал, будто немой, когда те допытывались о его злоключениях. Его везли в Цитадель и грозили отцом, но на третий день их перехватил Инесский отряд, не особо разбирая кто пленник, а кто конвоир. Повязали всех, Ивен твердил, как заведенный, что хочет поговорить с Владычицей или с воеводой. — Угу. — Сумрачно согласился колдун, затыкая ему рот кляпом. Его вернули в Милрадицы, но не в школу, а в холодные застенки, где мага истязала теперь только его хворь, рвавшая грудь лесной рысью. Хитростью он выведал, что его наставник исчез, как белый день, сгорев в закате. Соседями по тюрьме стали его недавние пленители. Лишенные магии, в асбестовых путах они теперь докучали ему языками, жалясь скорпионами или осами, в зависимости от настроения. А Ивену было уж все равно — парень собрался помирать, умоляя тюремщиков лишь о разговоре с Ильмой Инесской. Его перенесли в лазарет, пожалев безумца, и маг сбежал. Он уже ненавидел всех: и инессцев, и цитадельцев, и весь белый свет, никому не веря. Но побег, сокрытие от поисковых заклинаний, взлом магической защиты и кража коня, завершили труды бродяжного лета и осени в тюрьме, полное магическое истощение стало последней каплей в печальном приговоре парня. Он просто гнал коня, не зная куда и от чего убегает. Помутившийся рассудок, отчего-то вел его привычной дорогой к ненавистному дому. Но сил хватило только до болот близь Уралакского хребта. Там его и подобрали наемники и отвезли к Раде. Маг обвалился в руки Айрин. — Довольны? — слабо просвистел он. И тогда девушка опомнилась. Прошла не целая жизнь, как показалось ей, а едва больше часа. За столом беседовали Велимир с Радой, чародей объяснялся с женщиной, а та буравила его глазами, поджав губы. Айрин перевела взгляд на колдуна. — Еще не все. — Сказал он. — Зачем мучаешь? Убей! — потребовал маг, потребовал слабо и неубедительно. — Твоя защита разума развалилась в тот миг, когда ты потерял последние силы? — Я залез в собственную ауру, чтобы ее держать. Теперь у меня нет и ауры. — Я понял. — Майорин размел пальцы, будто обожженные о раскаленный металл, и опять положил их на бледные виски с синими венками. Девушка кивнула ему — она была готова. — Какая преданность, — невнятно шелестели губы мага, но взгляд уже потерял осмысленность, мягкие путы чар с силой швырнули всех троих в глубину прошлого, кружа хоровод из месяцев, дней и лет, Майорин шел по воспоминаниям, будто перебирая свитки. Поймал-развернул-отбросил, следующее: поймал-развернул-отбросил, дальше: поймал-развернул-отбросил, другое, опять не то, еще одно — не то, и еще, еще и еще. Нашел! В круговерти, затеянной колдуном, проносились обрывки мыслей, чертежи, документы, свитки и разговоры, складываясь в хаотичную картину страшного плана, до мелочей просчитанного молодым магом. Он невероятно много знал об Инессе и ее жителях, поименно помнил почти каждого колдуна и очень хорошо был осведомлен о семье Владык Инессы. Он точно знал все карты, видел землю с птичьего полета, слышал доносы всех соглядатаев и читал те, что не слышал. В его голове роились целые тома информации, собранные десятками людей, он складывал их, вертел, менял местами, соотносил и превращал это в хитроумный, страшный план, созданный для уничтожения старой школы колдовства. План в котором было место и Айрин из Инессы — Истоку. И колдуну Майорину, урожденному Марину де Морру, и Филиппу сыну Ерекона, воину Хорхе, магу Агнию Фарту и его сыну. Здесь было место Велору главе ордена Белого меча, сюда попали Редрин Филин и Орник Мадера, заняла свой пост государыня Риана, уместился Алимарн Яриний, влез Горан Вирицкий и Клев Бересклет. Все фигуры были готовы к бою, каждый играл свою роль в руках гениального мальчишки, не ведающего что творившего. Гениального стратега Ивена, сына Карта Аарского, ставшего оружием в руках отца и брата. Майорин вышвырнул их из головы Ивена и с силой хлестнул мага по щеке, досада смешанная с яростью приказывала прибить идиота сейчас же, навсегда избавившись от разума, поставившего на колени сотню умнейших людей страны. — Нет! — Айрин выставила вперед ладони, и удар пришелся девушке по руке. Что-то хрустнуло. Женские пальцы сжали кулак, Майорин попытался отшвырнуть защитницу, но Айрин вцепилась в его руку словно когтями. Слабее физически, она была единственным равным ему соперником в схватке сил. — Это он придумал, что тебя нужно поймать будто зверя. — Процедил Майорин, не разжимая губ. — Я видела. Видела то же, что и ты! Но ум и мудрость разные вещи. — И последняя ему незнакома. — Я знаю, как ломает Цитадель. Они въедаются в душу, даже меня Фарт почти убедил! — Ты… — Глупее чем он? — Айрин отпустила руку мужчины. — Я просто другая, и ты другой. Подожди. Подожди, Майорин. Рано его убивать, этот ум может нам пригодиться. — С чего ты взяла, что он встанет на нашу сторону. — Не встану. — Маг раскрыл опухшие веки. — Лучше убей. — Ты хочешь умереть, потому что уверен — тебе осталось немного. Неделя, месяц и ты покойник. Я могу тебя спасти. И ты даже будешь колдовать. — Ты рехнулась. — Колдун опять схватил ее за запястье, но девушка вывернулась и оттеснила колдуна, сев перед магом. — Ты сможешь начать новую жизнь, что если тебе удастся стать тем, кем ты хотел быть с самого начала. Уедешь в Луар, и там нужны стратеги. А может дальше, мало какой король откажется от столь умного советника. — Она взяла в руки ладонь Ивена, маг чувствовал как по телу разливается нежное тепло, живое и полное силы. Майорин тратил всю ее силу на заклинание, чтобы маг не умер, пока в его памяти копаются, будто в помойке. Но сейчас… Колдун сделал шаг к девушке, намереваясь не дать воплотить ей задуманное, но Айрин выставила ладонь, чуть светящуюся от сдерживаемой энергии. — Не подходи. — Грозно сказала она, и сменила тон, обращаясь к магу: — Чувствуешь? Это сила истока. Та, что ты отдал Фарту, я — Айрин из Инессы. Ты думал, что мы оба окажемся здесь? Приходило такое решение задачи в твою голову, Ивен? — Нет… — Никто не в силах играть с судьбой. Ни я, ни ты. — Пальцы переплелись, Ивен тонул в темно-серых, почти графитовых глазах девушки, тепло заполнило все тело, исток латал раны, одну за другой, заполнял собой бреши в поврежденной ауре, наполнял высохший резерв, связывал воедино человека и мага. А Айрин продолжала свою колыбельную, будто качала на руках ребенка, а не лечила злейшего врага. — Мы можем быть умными и сильными, но все это лишь видимость, только морок, судьба ставит все на свои места. Ты должен был погибнуть здесь, но Рада выходила твое тело… Я должна была умереть от руки Клева Бересклета, но Майорин подарил мне меч, способный противостоять магии, а Лавт Борец вернулся, чтобы мне помочь. Твою судьбу решил твой отец, но у тебя хватило смелости бежать. Майорин хотел спрятать меня в Луаре, но я посмела вернуться. Планы рушатся, Ивен, тот кто предает, будет предан сам. Но тот, кто смеет верить, кто смеет надеяться, однажды находит и веру, и надежду. Несмотря ни на что, ты рвался к моей матери, чтобы предотвратить эту войну, и мне достаточно этого, чтобы я попыталась тоже, за тебя и с тобой. Ты хочешь жить, Ивен Аарский? — Да… — прошептал маг, сползая в беспамятство. Он выволок ее из избы и почти швырнул на снег, Айрин не сопротивлялась, поговорить надо было давно, но после первого — неудачного — раза, разговор откладывался сам собой. — Зачем было устраивать маскарад среди своих, если ты открываешься первому встречному цитадельцу! — зло бросил он. — Затем, что этот цитаделец — наша удача. И живой человек со сломанной жизнью. — Глупая девка! — Я? Ты верно забыл, Майорин, забыл, что все происходящее наша вина. Это мы идем на Цитадель, не они на нас. — Они нарушили закон! — Но сидят у себя дома. — Они планировали это с самого начала. — Но мы узнали об этом только сейчас. — Тебя не должно здесь быть! — Но я здесь! — крикнула Айрин, разбивая спор вдребезги, как хрупкое стекло. — Мы оба здесь. И ни ты, ни мой отец, ни бес из подземного мира не можете с этим ничего сделать. Я здесь, потому что Летта, твоя посестрица, та кому ты доверяешь как самому себе, поверила мне. Поверила в меня. Потому что дракон, по имени Шип поверил, потому что колдун, твой приятель из Кордера, поверил. Они все увидели то, что не видит никто из вас, называющих себя моими близкими. Не глупую девку, не безумный исток, а нечто большее. Ну же Майорин, опомнись! Два года — это очень долго, но ты, похоже, не замечаешь этого. — Чего? Что без тебя не выйдет закончить войну? Брось, Айрин. Ты мнишь себя большим, чем ты есть на самом деле. — Я ничего не мню… тьфу не… я понимаю, кто я есть. Я просто принимаю решения за себя. Я — а не ты, не мой отец и не моя мать. Я принимаю решения за себя. Я там, где считаю, мне быть нужно. Вот и все. Прими это, перестань решать за меня. Я слышала, что говорят у тебя за спиной, ты принялся решать за Редрина, и он тебя выгнал. Может пора остановиться? — Жизнь Ивена — это не твое решение. — Его. И он хочет жить, ты не слышал? Я у него спрашивала. — Айрин подошла к крылечку, но замерла не открыв дверь: — Ты так и не спросил про Летту. Но я скажу, она жива и вы вскоре встретитесь. — За нее ты тоже решила? — Она решила. За себя. Я не ты, колдун. Мне важно знать, хотят со мной быть или нет. — Как быть рядом с тем, кто не знает, в какой момент он обезумеет от собственной силы и уничтожит всё, что находится вокруг. Всё и всех? — Это было проблемой. — Тихо сказала девушка и потянула дверь на себя. — Моей проблемой. И я ее решила, а помог мне тот, кто слушал меня, и кого слушала я. — И как, интересно? — Ты бы знал… — тихо сказала она, заходя в сени. — Знал, если бы задал этот вопрос сразу. А так… не твое дело, Майорин. Теперь не твое. Майорин остался стоять посреди двора, освещенного полной яркой луной, одинокой, гордой. Луна была совсем одна — ее верных спутниц — звезд — закрыли облака. Где-то вдали, обежав стоянку для порядка сел в отдалении от соратников Лавт Борец, сложил полумесяцем пушистый хвост и протяжно завыл, жалуясь луне на свою жизнь. Майорин стоял и слушал, и чудились ему в этом в вое слова менестреля Вальи Хромого, голос Ерекона воеводы Инессы, крик его дочери Айрин — истока, недовольство Редрина Филина и шепот его собственной тоски. Ты один, как эта луна, гордый, надменный и злой. Когда ты успел таким стать?Глава 10. Те кто не вернётся
Огонь не любит молитвенно сложенных рук, к нему тянут раскрытые ладони, жадные до тепла. Тянут, ожидая, что жаркое пламя лучистым теплом обогреет озябшие пальцы. К нему склоняют лица с занемевшими губами — согрей меня пламя, и оттаивают заиндевевшие души. А взамен кладут сухие дрова, хрустящие ветки и смолистые шишки, нет ни мольбы, ни поклонения, только равноценный обмен, столь древний, что старше всех наших богов. А может их и создавший… Менестрель "щедро" положил в пламя шишечку, затерявшуюся в кармане. Шишечка была выколупана до последнего орешка — голодающий в пути Валья грыз орехи весь день, прерываясь только для отогрева задубевших рук. Лагерь вокруг спал, только Борец вернулся после своих пронзительных рулад и теперь свернулся калачиком у ног менестреля, глядя в огонь. — В тепле ночуют гады. — Завистливо бросил менестрель. — Рядятся там они, — ответил ему оборотень. — Я подходил, что-то там происходит, знать бы что… — Может, помощь нужна, или их всем там убили? — Валья заволновался, заегозил. — Сиди. — Рыкнул-хмыкнул оборотень. — Надо будет — позовут. Там Майорин с Велемиром, да и девка наша, кого хошь в землю зароет, она, кстати, с колдуном и рядится. — Что за глупости с именем и волосами? Где коса и наша Айрин? — Отрезать бы тебе язык. — Помечтал оборотень, укладывая голову на лапы. — Молчал бы… — Да я гляжу всем отрядом только об этом и мечтаете. И только в этом вы едины. — Когда мы едины, мы непобедимы, менестрель. А тут общая идея имеет определенную цель. — Хороша цель, беззащитного менестреля заткнуть. — Нашелся беззащитный… Айрин погибла, пропала без вести, исчезла. Два месяца назад, идущие по ее следу охотники за истоком, наткнулись на следы лыжни, утыкающиеся в обрыв. А под обрывом следы обвала. Кое-что заподозрил Бересклет, он продолжил преследование, но пропал сам. — Сам? — Ну… может и не сам. Так было для всех, пока ей не пришло в голову вернуться. Мы утаили от большинства, кто такая Весса. Но сложно утаить от тех, кто знает Айрин лично. — А косу она для маскировки обрезала? — Видел наемниц с косами? — Нет, они режут их почти сразу. Так принято. И наемница Весса идет с нашим отрядом просто так за ради славы? — А может и не просто так. Кто знает этих наемниц… — оскалился Борец. — Сплетничаете? — Обсуждаемая девица нависла над плечом менестреля, вынырнув из темноты. — Лавт, разбуди Люту. Надо поговорить. — О чем? — залюбопытничал Валья. — Страшная тайна, — Айрин сбила ему на глаза шапку. — Майорин заругает, если скажу. Мы ждем вас в избе, калитку я оставлю открытой. — Можно я с вами? — жалобно затянул менестрель, смотря в чащу, куда удалилась Айрин. — Извини, только если согласишься лишиться языка. — Ну и не больно надо. — Обиделся Валья, плотнее укутался в полушубок и уставился в костер. — Что мне делать со скотом? — Рада грустно смотрела на двух мохнатых козочек в стайке. — Отведи к селу, наверняка кто-нибудь подберет. — Посоветовал Велмир, обтирая окровавленные руки. — Кошки сами уйдут. — А если их не пустят в дом? — всхлипнула женщина, она уже час беспомощно стояла и смотрела, как чародей собирает ее вещи и готовится к отъезду. — И ты останешься ради кошек? Рада замотала головой. — Ну-ну, тише, моя хорошая. — Я думала тебя убили, думала, что вы с Налей оба пропали. Может, она жива? Велимир! Вдруг она жива? — Может. — Тихо прошептал чародей. — Я не знаю, Рада. Я хотел бы в это верить… я хотел бы увезти вас в Инессу. Забрать с собой. Почему я этого не сделал? — Рада, где у тебя… — Айрин замерла на пороге сарая, сообразив, что она не вовремя. Девушка прикрыла створку и осталась на улице. Велемир с Радой ее не заметили. Айрин зашла в дом, увязала последний узел, вспрыгнула на полати. Велимир с Радой зашли в дом через четверть часа, знахарка впервые за два года обнимала своего чародея, но мысли не становились радостней. Она здесь родилась и выросла, здесь умерла ее мать и росла Наля, здесь часто смеялись и радовались. Этот дом всегда был полон забот, света, жизни… Куда они поедут? В самое пекло? В сердце войны? Велимир поглаживал плечо женщины, но тоже думал совсем о другом. О том, что сказать ей не хватило сил. Он надеялся, что их дочь мертва. Потому что вторая вероятность была куда страшнее… Нет такого отца, какой бы пожелал увидеть свое дитя химерой. Лучше смерть. Лучше? Верно, лучше. Айрин сжала коню бока, бойкая рысь заставляла чаще дышать, сладкий воздух, наполненный весенними ароматами, врывался в легкие, душа пела. Вокруг простиралось замерзшее болото, изредка поросшее худосочными березками. Желтая сухая осока хрустела под копытами коней, пахло водой. И лишь чуть впереди темной полосой стояли горы, не близко и не далеко. Ветер сорвал капюшон, разметал волосы, обжигая холодом уши. Душа пела. Робко и несмело вторил ей исток, его сила струилась по венам вместе с кровью, бурлила в мышцах, делая их втрое сильнее, но не трогала чистый и ясный разум… Эту проблему она решила. — Ты уверена? Как никогда! — А если ничего не получится? Или станет только хуже? — Летта… — А ты уверен, Шип? — Почему нет? У нее такие хитрые глаза… — Вы свяжете себя навсегда, такое не рвется из-за ссоры, не рушится из-за расставания. А мы даже не знаем, чем обернется ваша придумка. — Возьмешь меня в посестрицы? — важно спросила Айрин у дракона, коверкая брачную клятву. — В любви и горести, в радости и печали… — закривлялся в ответ Шип. Летта закатила глаза, разгильдяи стоили друг друга. — Может попросить Мастера? Он все-таки маг… — Тут не нужна магия. — Айрин лукаво поглядела на будущего побратима. — Тут нужно чудо. — Закончил за нее Шип. — Риск не оправдан. — Буркнула драконица в последний раз. — Когда вы успели сговориться? Разгильдяи заговорщицки переглянулись, девушка стояла нагло облокотившись на дракона. Идеяпринадлежала дракону, смелая настолько, что Айрин не сразу поняла, о чем речь. — Нам же надо только сдержать безумие. Может, мы обойдемся без мага? — И как? — Мы оба магические создания, моя дорогая подруга. Зачем нам маг, мы просто смешаем нашу кровь. — Думаешь, сработает? — Нам не нужна магия, Айрин, нам нужно чудо. — Чудо… Я уже не верю в чудеса, Шип. — А я верю… а ведь я дракон. — Чудо из чудес. Самое волшебное создание ойкумены. — Куда до меня какому-то истоку. Летта вонзила когти в спину дракона, осторожно стараясь не травмировать мышцы, а потом погрузила окровавленные острия в нежную человеческую плоть. Айрин сжала зубы. Летта опять впилась в дракона и снова в исток. — Ты станешь ему сестрой, вернее и преданней урожденной, а он будет твоим братом. И не будет брата вернее и преданней. Да будет так, силой света, тьмы и их равновесия. Договор, скрепленный кровью. Кровью истока и кровью дракона. Айрин посмотрела в глаза названному брату. Шип осклабился, глаза девушки темнели, радужки из серо-голубых, налились сначала сталью, а потом графитовым тусклым блеском. — Получилось? — одними губами спросила Айрин. Внутри что-то взорвалось, темнота залила сознание, боль красными огнями плясала вокруг. Пять огней, по одному на каждую рану, кожа с шипением выплюнула золотистую пену с кровавыми пузырями и начала стремительно заживать. Девушка недоверчиво раскрыла глаза, закинула за спину руку и потрогала шрамы. Единственные шрамы, которые никогда не исчезнут. Земля встала на место, каждая трещинка в скале, каждый лучик солнца, каждая тень от деревца были на своем месте. А с ними вернулись на круги своя мысли и чувства. Было горько и радостно, печально и смешно, грустно и весело. Все было верно, все было путанно. И все было по-настоящему. По-настоящему, не было больше кошмаров и видений. Пропали голоса, докучающие в тишине. Айрин осадила коня и оглянулась. Майорин хмуро смотрел из-под капюшона, все еще не простил ей ночной разговор, а может не ей, может себе. Ивен сидел на лошади, привязанной к колдуновой — магу не доверяли. Рада устроилась позади Велимира, близнецы Фотиевичи одинаково морщились от яркого солнца. Семеро человек, хранящих общую тайну, отделившихся от общего отряда, семеро самоубийц, как их назвал Люта, а Борец немо согласился. Но Айрин было плевать, как назовут ее колдуны, плевать, что думает Майорин. Её одолевала бодрая веселая ярость, полная жизни и света. Мир был прекрасен как никогда — душа пела. И эта песня оборвалась в миг. Словно к струнам лютни, еще звеневшим в звучном неистовстве, приложили строгую ладонь, приказывая молчать. Струя пламени прогудела у Айрин над головой, опалив пряди волос, оказавшиеся не такими проворными как их хозяйка, вовремя откинувшаяся назад. — Стрелять по коням! — крикнули из осоки, только что казавшейся мирной и прекрасной. Взметнулся белый плащ, скрывавший своего хозяина в засаде, арбалетный болт вонзился в горло гнедого Айрин, конь встал на дыбы, сбрасывая всадницу. — Девку живой! Знакомо… Крик, конь, молотящий ногами воздух, приказ брать ее живой… Неужели все возвращается на круг? Ну, уж нет, Айрин вытянула из ножен меч. Не возвращается! В этот раз она не одна. Фотиевичи синхронно всплеснули руками, испепеляя остальные болты. Майорин ставил щит, Рада пряталась за Велимира, который одной рукой придерживал пляшущего коня, а другой наводил морок. У мага были связаны руки… — Сколько их? — Около дюжины. — Сообщил Орм. — А магов пять. — Или шесть, — Майорин покосился на Ивена. — Хочешь к своим? — Иди ты… — послал его маг. — Хельм, Орм, поберегите лошадей, Велимир — Раду и этого, ценного кадра. Айрин чего встала, ты же рвалась быть полевым истоком. Айрин понятливо кивнула и сделала то, за что колдуну захотелось зарезать ее здесь и сейчас, не отдавая такую почетную возможность врагам. Сняла с мага путы. — Это я их привел, они шли за мной! — повторял он. Хельм откинул еще пару болтов, но наемники передумали стрелять и теперь бросились врукопашную. Ивен взметнул руки вверх, готовясь защищаться, Айрин поймала его ладонь. Маг непонимающе дернулся. — Погоди! — девушка крепче сжала пальцы. Теплая волна силы прокатилась по телу. Майорин отшвырнул прыгнувшего к нему в снег. Близнецы работали в паре, Хельм бил, Орм прикрывал. Велемир закрыл спиной Раду, Айрин встала рядом с Ивеном, так, чтобы в любой миг протянуть к нему руку и помочь с силой. Белые холмики в осоке рассыпались на глазах, рождая боевой отряд Цитадели. — Кокон! — крикнул один из нападавших. — Айрин! — заорал колдун, но девушка уже сама все поняла. Меч пролетел по невидимым нитям заклинания, его собрат взрыл снег, подрубая основания. Лошадь колдуна испуганно рванула в сторону, повод Ивеновой кобылы следом, маг чудом удержался в седле. — Не дайте ему уйти! — хором вскричали с обеих сторон. Прыжок, в глаза Айрин попала снежная крупа. Девушка зажмурилась, но движение продолжалось. Меч прошел в пяди от морды лошади, кожаный ремень натянулся и лопнул под острой сталью. Ивен лег на конскую шею, колени сжались вокруг боков. Испуганная кобыла ничего не успела сообразить, как трензель снова впился в губы, заставляя подчиниться. Пороша, поднятая силой, опять ударила по глазам, Ивен рефлекторно отразил снежные плети, волна теплого воздуха рванула из худых пальцев навстречу снежной атаке. Капли замерзали на одежде и катились по лицу. — Майорин! — завопил Велимир, рывком прижимая Раду к земле и закрывая собой. Но колдун уже заметил холодные белоснежные шары, несущиеся к ним. Первый шар угодил Велимиру в локоть, второй вонзился в круп его коня, третий… Айрин с Ивеном, оказавшиеся в отдалении из-за лошадей, замерев наблюдали как к их спутникам несется смерть. Оба хватанули ртом воздух, но поспеть на помощь не могли, им самим бы она пригодилась. Три мага окружили парочку. — Это ловчая петля, — губами прошептал Ивен. — Посмотрим… — усмехнулась девушка, перехватывая меч одной рукой, вторая сжимала ладонь Ивена. — Выиграй нам время! Маг кивнул, оценивая ситуацию. Ему хватило трех секунд. В первую он изучил схватку, просчитав шансы соперников, выбрал заклятие. Нападавшие замерли, удивленно пытаясь шагать по зыбкому снегу, превратившемуся в подобие манной крупы. Во вторую решительно отвесил кобыле поводом по крупу и послал ту в галоп, прорывая кольцо. Третья секунда досталась Айрин, она упала на колени и мячиком подкатилась к одному из магов. Руки пустые, чтобы свободно колдовать, оказались плохой защитой от меча истока. А в четвертую секунду девушка уже нападала на следующего. — Не подпускай ее близко! — попытался предупредить его спутник, крик оборвался. Ивен успел развернуть лошадь и теперь несся к нему. Между разведенными руками плясала молния, конвульсивно дергаясь разрядами. Перед Ивеном стоял маг, такой же как он — дитя Цитадели. Может он тоже родился в Лусоре? Может, сидел на том же гранитном берегу реки и читал историю магии? Но несущегося коня редко останавливают голые сомнения. Лошади бегут быстрее людей. И даже Ивену не хватило времени на размышления. Молния пронзила свою жертву, меч Айрин распорол противостоящее ему заклятие и добрался до плоти. Чуть дальше в белые шары отрицания, врезались их полные противоположности, налитые мраком. Велимир продолжал закрывать собой знахарку, хотя на одной его руке недоставало изрядного куска плоти. Орм и Хельм, сдерживали напор смертельного града силовыми щитами, прикрывая себя и лошадей. Майорин натужно взмахнул ладонью, довершая движение щелчком. Положительная и отрицательная силы поглотили друг друга, оставив в воздухе неприятный запах стерильности. Двое магов и пятеро уцелевших людей попятились. Колдун. не меняя положение пальцев, опять прищелкнул. В этот раз он воспользовался стихийным заклинанием, помножив на временное. Стремительно растущая молодая осока прошила одного из наемников насквозь, остальных заставила попятиться. Наемник дико орал, пока побег не добрался до мозга. Орм и Хельм очнулись, щиты резко поменяли форму и осыпались градом острых ледяных стрел, тут же взмыв вверх и идя наперерез противнику. Один из магов отразил атаку, другой готовил следующее заклинание. Айрин убрала ладонь с плеча Ивена. Снежная пороша опять сорвалась в воздух, взмыла за щитом магов и иглами впилась в тела. У людей не выдержали нервы, наемники сорвались с мест и побежали, не глядя куда ступают. — Спешите отчитаться? — буркнул под нос колдун. — А я вот не люблю дезертиров. Их догнала осока. Тугие ростки сначала впились в плоть, а потом окутали ее зелеными лозами, хотя осока обычно не вьется. Остальные тела уже горели. — Ты страшный человек. — Сказал Ивен, подъезжая к колдуну. — Айрин забери сумки со своей лошади. Ивен возьмешь их к себе. Орм? В порядке? — Да! — солгал Оверкаллен прижимая ладонь к кровоточащему боку. Его брат, наскоро перетягивал распоротую штанину, уже набрякшую кровью. — Поймай лошадей. Велемир, что с рукой? — Плохо. — Ответила за него Рада, — он потерял сознание. — Сейчас посмотрю. И ребята, — Майорин оглядел спутников, — не говорите никому, что вы видели. Магия порядка такого уровня… — Запрещена. — Закончила за него Айрин. — Орм, давай я тебе помогу, гони их на меня. Майорин склонился над чародеем. Дело было плохо, попавший в руку заряд отрицательной энергии почти разорвал ее в лохмотья. — Я не лекарь. — Тихо прошептал Раде колдун. — Но… Раздробленная кость послушно собралась в ряд и медленно начала стягиваться. — Хрупче стекла. — Пояснил Майорин. — Перевяжи его. Айрин! Твой маг сейчас рухнет! Айрин стояла напротив своей лошади. Из горла сочилась кровь, снег вокруг выпил все остальное. Она отстегнула сумки, перекинула через плечо и пошла назад к спутникам. Велемира подняли в седло, за ним сел Орм, Раду посадили к Хельму. Они потеряли двух лошадей, а значит день пути, они чуть не потеряли одного из спутников. Но напавший на них отряд был перебит весь. "Неужели мы настолько сильнее? — думала Айрин, привязывая свои сумки поверх пожиток Ивена. — И если мы настолько сильнее, мы и победить можем". — Решила тут остаться? — спросил у нее колдун, девушка непонимающе подняла голову и только тогда заметила, что перед ней маячит рука. — Давай, залезай, вечером погрустишь. В отместку Айрин больно саданула его по ноге, когда влезала в седло. — Эй, не упирайся грязными ногами мне в штаны! — тут же заворчал колдун. — А куда мне их девать? — возмутилась девушка. — Отдай мне стремена, а сам… — Еще чего. Сиди давай, или пешком пойдешь! Хельм усмехнулся, Орм тоже. Лошадиные трупы занялись синим пламенем, Ивен обернулся на место стычки и зашептал, снег с шуршанием приготовился прикрыть следы. Сейчас тела догорят, огонь потухнет, и белая пороша затянет болото в свою пелену. "А к кому-то не вернется муж, — грустно думал маг, — сын, брат, отец… И даже могилы им не будет, чтобы было куда прийти".* * *
Глава 11. Орник Мадера
Тело Орника Мадеры опутали синеватые нити заклинания, эльф осторожно прикоснулся к одной. Ладонь прошла насквозь, но пальцы закололи тонкие иголочки, а за нитью покрылись инеем. — Осторожней! — остерег его Горан. — Сам уж понял. — Буркнул эльф. — А убрать это можно? — Можно. — Горан резкими движениями засучил рукава и тут же вспомнил, что Мадера всегда его за это ругал: "Ну, что ты как батрак! Ты копать собрался или полоть? Лопату надо?". Щека у архимага болезненно дернулась, он отвел глаза от тела учителя и вскинул ладони вверх, голубые нити покорно принялись таять. — Сколько дней прошло? — эльф осторожно дотронулся до шнуровки на похоронной рубашке, за которой скрывалась рана. — Три. Но это заклинание хранит тело в безвременье, можете считать, что умер он сегодня. — Хм… значит не заморозка? А почему такой холод? — Он опасен только для живых. Живого он убьет. Велор придирчиво оглядел пальцы, но они остались прежними, только намокли от растаявшего инея. — Где кинжал? — Здесь. — Горан показал на полку по правую руку. Где стоял запертой ларец, опутанный таким же синим свечением. — Я думал, что современная магия отвергает красоты, а вы похоже готовы растрачивать силу даже на кинжалы. — Готов. — Подтвердил Горан. — После того, как пара моих слуг лишилась из-за подобных чар рук, я предпочитаю показывать, что трогать опасно. — Да вы змей, милсдарь Горан. — Почти с уважением произнес эльф. — Предупреждаете, что ядовиты. — Будто вы не таковы. — Вернул колкость архимаг, разговор не помешал ему вскрыть ларец и снять заклятие с кинжала. Эльф взял орудие убийства. — Ты уверена, что чувствовала другого убийцу помимо Регины Мадера? В ответ девушка фыркнула, разобиженной кошкой. — А зря. — Истолковал ее ответ эльф. — Посмотри сюда. Жарка послушно уставилась на подставленную рукоять, а потом на наставника. — Внимательней смотри! — настаивал Велор. Горан тоже заинтересовался предметом и заметил первым то, во что тыкал полукровку эльф. И как он не нашел такого простого решения сам!!! Почему проклятому эльфу понадобилось лишь пара секунд, а он архимаг, ученик Орника Мадеры прохлопал ушами? — Карателей нередко пытаются обмануть подобным образом, — ответил Велор на незаданный вопрос. — Вы не каратель, Жарка еще не сталкивалась с подобным, поэтому винить вас обоих глупо. Кожа, которой обмотана рукоять, пропитана кровью. Кто-то не пожалел ни себя, ни времени, чтобы обмануть Раджаэль и отвести подозрения от Регины. Что скажете, милсдарь Горан? Для чего он это сделал? — Чтобы охотничий инстинкт взял надо мной верх, и я понеслась в погоню. — Сообразила Жарка, не дав архимагу раскрыть рта. — Молодец. — Велор вскользь похвалил воспитанницу, но ей померещились в его ровном голосе нотки укора. — Но почему бы не обвинить во всем Регину? — У Регины был один мотив… ревность… — Невнятно начал архимаг. — Но… он глупый. И… надо было скрыть, что она действует осознанно! Надо было скрыть не то, что действует она не одна, а что она действует сама. — Значит, Регина была дорога инициатору убийства? — эльф продолжал ощупывать оружие чуткими тонкими пальцами. — Или нужна. Ведь с ее заключением в покои Мадеры попасть становилось очень сложно. Но Редрин испугался так, что запер Регину и попортил этим всё. — Что было такого в покоях архимага, что нужно было найти? — Жарка втянула носом воздух, напомнив Горану лисичку, почуявшую курятник. — Отречение. — Прошептал Горан, невольно хватаясь за внутренний карман. А потом скоропалительно разжимая руку, но проклятый эльф заметил и это. — Оно у вас с собой? — Это не ваше дело! — опомнился Горан. — Не мое. Но вам ведь интересно узнать, почему Марин де Морр отрекся от престола? Горан не говорил ничего про старшего брата государя, впрочем, догадаться не трудно. Эльф надменно усмехнулся, положил кинжал на место и аккуратно приподнял ворот рубашки мертвого Мадеры: — Рана колотая, чистая, ни яда, ни магии. — Вижу. Что вы знаете о Марине? — Я знаю Марина де Морра, Майорина, — эльф отошел от тела, приблизился к архимагу и открыто посмотрел тому в глаза: — Майорин считал Орника Мадеру своим другом, очень хорошим другом. Я знаю, что Майорин порвет глотку любому, кто покусится на жизнь его брата. И я совершенно уверен — он понятия об этом не имел. Ни о заговоре, ни об убийстве. — Это ничего не значит! — разозлился Горан. — Это лишь сентиментальная чепуха, а вы рассуждаете, как влюбленная женщина! — Я похож на женщину? — эльф приподнял красивую бровь. — Нет! — рявкнул архимаг, опять по-батрацки засучил рукава и принялся накладывать на тело и кинжал заклинания безвременья. Пока он выстраивал формулы, колотящееся сердце успокоилось, а мысли опять стали ясными. — Орник Мадера ваш учитель, Редрин Филин ваш государь, и вам больно, что один из них решил изничтожить другого. А теперь вы начинаете думать, не Редрин ли подстроил смерть верховного архимага. Вас пугает ответ, и потому вы слепите себе глаза ложными догадками. Майорин же наоборот вам неприятен, но он непричастен, я уверен. Горан смотрел в пол, глядеть на эльфа не хотелось. — Я тоже не могу быть абсолютно беспристрастен. Жарка моя воспитанница, у меня нет детей, и я смело могу назвать ее своей дочерью. Девушка сжала маленький кулачок, ей давно хотелось услышать эти слова. Вот только не думала она, что услышит их от хладнокровного наставника именно сейчас, а эльф продолжал: — Майорин мой друг. Я хочу защитить их обоих. Вы умны, милостивый государь. Давайте поможем друг другу, сложим нашу пристрастность и попытаемся мыслить ясно и хладнокровно. Пол перестал интересовать архимага, Горан медленно поднял голову. Перед ним по-прежнему стоял эльф с равнодушной миной карателя, но слова уже прозвучали, и глупо было не верить, что говорил он. — Хорошо. — Решился Горан. — Я согласен. В зале сидели семеро, сборище могло показаться весьма странным, но государь так не считал. Редрин Филин, созвавший их сюда, выпрямился на троне и для порядка велел представиться, в чем не было особой нужды — они и без того друг друга знали. — Консат, верховный жрец Трех Богов. — Денера, мать настоятельница Вирицкого Женского монастыря. — Горан Вирицкий, исполняющий обязанности верховного архимага Велмании. — Ивар. — Прозвище "Голый" советник опустил. — Арне я, Арне, никто меня за ночь не переименовывал! — как обычно нарушила этикет слышащая. — Велор, глава Ордена Белого Меча. На главу карателей смотрели с опаской, но эльф и острым ухом не повел — привык. Он вскользь улыбнулся Денере, кивнул Горану и принялся изучать Ивара с Консатом. Первый советник был невысоким щегольски одетым мужчиной средних лет, с очень короткими волосами и ухоженной бородкой. Он демонстративно игнорировал правила, показывая, что имеет права не подчиняться в мелочах, но судя по модному стеганному дублету с золотым шитьем, высоким сапогам с вышитыми отворотами, ежику волос на голове — этот человек был весьма пристрастен к веяниям и правилам. И нарушал лишь напоказ, бахвалясь для публики, но в общем и целом жил как по писанному, чем кажется не был доволен. Велор таких не любил, даже не просто не любил, он их терпеть не мог. Даже Горан Вирицкий с его трепетным отношением к закону, этикету, поведению, вызывал у эльфа больше симпатии. Велор с улыбкой припомнил, как архимаг отказался подписывать Жаркин приговор, запугав стражника. Жрец же наоборот эльфу понравился. На нем была чистенькая ряса, поверх нее длиннополая шуба, Консат — тощий, нескладный, казался ниже ростом, чем был на самом деле. И только взгляд его выдавал. Глаза у Консата смотрели ясно и внимательно, с лукавством беса и зоркостью сокола. Велор поймал на себе этот пронизывающий взгляд, ответил на него похожим. Жрец ему кивнул. Они признали друг друга, как два хищника, охотящиеся на разную добычу в одном лесу. Редрин Филин передал слово Горану, забыв в обращении употребить словосочетание "исполняющий обязанности" и тем самым подтвердив: архимаг займет пост Мадеры. Горан нервничал, понимая: сейчас ему придется врать. И ложь, которую они с главой Белого Меча старательно готовили для сегодняшнего совета, станет очередным нагромождением выдумок, вьющихся и без их помощи при любом дворе, где вершится большая политика. Ложь будет многоступенчатой и многослойной. Потому как Редрину Филину подастся ложь полуготовая — недожаренная, и уже Филину будет дано решать, в каком виде подавать это блюдо подданным. Так же нельзя было исключать того, что часть фактов были известны присутствующим. С каждым, кроме эльфа, Орник Мадера вел свои секретные дела, и каждый знал про него что-то такое, что не должны были узнать остальные. Не думал Горан, что смерть это так хлопотно. Знал, что это больно, горько, тяжело. Но хлопотно… Он мысленно переругивался с учителем весь предстоящий вечер, пока писал отчет, он чихвостил его, пока нес этот насквозь лживый отчет государю, кричал на Орника, пока советовал Редрину, где в этом отчете промолчать, где недосказать… Но мертвые редко отвечают живым, и верно это к лучшему. Ответь Орник ученику, они непременно бы поругались. Обязательно бы поругались. Раз и навсегда. И Мадера молчал, до того момента, когда Горан не нашел его письмо. Письмо обращенное к ученику, и может быть не будь того письма, не было бы этого храма лжи, который нагородили Горан и Велор. Но письмо было, нашлось при вторичном обыске покоев Орника Мадеры, на котором настоял проклятый эльф. "Мой Ученик! — писал Мадера ровным круглым почерком. — Я, верно, мёртв. А раз ты шаришься в моих вещах, то умер я не сам, и мне помогли "добрые" люди. Что ж я рассматриваю подобную возможность, потому и принялся писать сие послание. Подозреваю, что ты уже успел весьма разочароваться в своем учителе. Мне бы оправдываться, но я не стану этого делать, просто скажу: ты еще очень молод для колдуна, ты не видел как сменяются лица окружающих тебя людей, как их уносит и калечит время, а ты остаешься таким каким и был, и каким будешь еще многие годы. Подобный опыт сильно ужесточает сердце. Именно из-за его отсутствия ты сейчас злишься на меня и негодуешь на себя. Ты прав, не стану спорить. Редрин Филин твой государь, ты моложе его, ты принимаешь его таким какой он есть, а государь и человек он неплохой. Вот только не его это время, и рано или поздно он падет, не оставив наследника, или оставив, но беспомощного младенца. А Велмании как никогда нужен грозный и мудрый правитель. И такой государь у нее есть, думаю, ты уже знаешь об этом. Я не смог уговорить этих упрямцев жить в мире. Не смог удержать Майорина в Вирице — он оказался слишком горд, чтобы переждать гнев брата (Ах, как губит нас порой гордость!). Так же не буду отрицать мысли о перевороте, посещавшие и меня, и государыню Ильму. Я намереваюсь избавиться от отречения Марина де Морра, не знаю успел ли я, но без отречения его права на трон становятся первостепенными. Он не колдун и не маг, подозреваю, что и это ты смог узнать, либо догадываешься об этом. Истоки рождались слишком редко чтобы писать для них отдельные правила, и все же эти правила бы пригодились Редрину… но прямого запрета насчет истока на троне нет, и Майорин будет иметь права на престол. Молю! Если я не успел уничтожить отречение, уничтожь ты! Поговори с Владычицей, если сомневаешься, она тебя убедит. Ты, безусловно, постараешься уберечь Редрина, которому ты столь предан, но подумай о Велмании, о Вирице. Я, как мог, подготовил все к возможному перевороту. И хотя ты, вероятно, назовешь нас заговорщиками, а наши действия "заговором", но я перечислю тебе людей посвященных в план. Это Ильма Инесская, матушка Денера, второй советник государя Раддарт. Еще есть люди, которые наверняка присоединятся к нам, не знаю, успею ли с ними поговорить или оставлю это дело тебе: Велор из ордена Белого меча, Консат — он ни в коем случае не захочет власти Цитадели и лучше поддержит Марина, наш казначей тоже будет на этой стороне, досье на него ты найдешь с этим письмом, там множество неприятных сведений, чтобы казначей выдал столько средств, сколько ты пожелаешь. Поверь мне, этих людей будет достаточно, чтобы помочь Марину де Морру вернуть трон в случае смерти Редрина Филина. Ты наверняка подумал, что в моем списке нет ни одного воина. И гарнизон Вирицы и регулярные войска Велмании могут отказать вам в помощи. Могут, но вероятность этого ничтожная. Здесь тебе поможет Консат, вот уже три месяца наш Верховный Жрец настраивает людей против магов и колдунов, но больше говорит о магах в Цитадели. Если он встанет за Марина, то верующие в Трех Богов, а все доверяющие свою жизнь провидению и случаю, люди верующие истово, пойдут с ним. Горан, ученик мой! Я верю в твой ум и в твою порядочность, если ты отвергнешь мои действия, если решишь все сделать иначе, никто не в силах будет тебе помешать. Используй тогда мои наработки, чтобы помочь Риане и наследнику Редрина, если дитя родится от нашего государя, а не от этого эльфийского отродья. Будь осторожен, Вирица кишит шпионами и слугами Хенрика Аарского, будь настороже, они готовы дать бой. Будь разумен, Редрина могут убить в любой момент, старайся сохранить ему жизнь, но предусмотри его смерть. Я верю в тебя как не верил ни в кого, я может и не самый лучший человек на свете, не самый честный, но мне кажется я по праву горжусь своим учеником. И именно поэтому не уверен в твоем выборе. Но знаю, ты будешь биться за Велманию до последней капли силы. И помни, что там: на северо-востоке за Уралакским хребтом грянет битва, которая может пошатнуть всю привычную нам жизнь и разорвать ее на куски одним неверным шагом. И в эту битву идут наши с тобой соратники, братья по силе, колдуны Инессы. Идут, чтобы остановить чудовище, выросшее из Цитадели. Помоги им, не дай пролить кровь и силу зря. Пусть их победа укрепится в столице. А если произойдет так, что они проиграют, дай им достойный противовес. Инесса может оказаться слишком слабой, но Вирица сильный город, не дай пропасть ей зря. Не дай химерам рассесться на городских стенах! Твой учитель, Орник Мадера из Инессы". К письму действительно прилагалась пачка документов, компроматы на казначея и на несколько персон пониже полетом. Кое-какие скрытые от государя отчеты, магические сводки по областям Велмании. Списки смотрящих колдунов по-настоящему лояльных Инессе. И еще много чего. Орник Мадера готовился, что война вылезет за хребет на запад, готовился, что пойдет черной язвой по стране, и предусмотрел все. Даже собственную смерть. И нашел человека, которому мог доверять и на него полагаться. Горан прикрыл глаза, ярость мешалась с горем. Расследование смерти учителя не давало тосковать о нем. Почему бы не рассказать государю? — думал Горан. — Довериться тому, кто заинтересован в победе в первую очередь? Потому что государь изгнал Майорина из столицы, из-за того что боится: брат займет его место, и любой кто об этом заикнется, станет для Редрина врагом. — Ответил он сам себе. — Горан! Гора-а-ан! — повторил государь, привлекая внимание архимага. Тот чуть не подпрыгнул, омут размышлений подло затянул его в самые глубины сознания. Пришло время лгать, милостивый государь архимаг, а как вы хотели? Высокий пост — высокие горы лжи. И Горан начал свой рассказ, следя, как бледнеет Консат, как поджимает губы Денера, как усмехается эльф, как напряженно вслушивается в каждое слово Ивар. И как удовлетворенно кивает государь, полагая, что знает правду. Архимаг вздохнул, тяжело глянул на Редрина и отвел глаза. Орник Мадера засмеялся в глубине сознания, Орник Мадера умный и проницательный, рассчитавший все до последней мелочи.* * *
Сегодня над Вирицей плескались черные знамена. Приспущенный герб Велмании уступил место скорбным полотнищам, летящим по ветру знамениями горя. Люди выходили из домов, поднимали головы и присоединялись к длинной процессии похорон, кто-то действительно скорбел, но большею частью, как оно чаще бывает, народу хотелось праздно поглазеть на государя, нового архимага и прочих обычно недоступных глазу простолюдина лиц. Ловша Левша в компании Билдира и Раджаэль, стояли на горке в отдалении в окружении зевак. Мальчишки с раскрытыми ртами смотрели на кортеж, цокали языками, видя породистых рысаков государя и его свиты, девки закатывали глазки, бесстыдно обсуждая нового телохранителя государя, да так, что Жарку залила краска. Бабы во всю изучали наряды придворных дам, споря на предмет моды, мужики глядели на оружие и порой на баб. В общем-то для тех, кто не знал покойника или не слишком того любил, похороны оказывались довольно-таки занимательным действом. Корчмарю настроение толпы не передалось, он знал Орника Мадеру, уважал и сожалел, что того убили. И плевать он хотел на коней, оружие, баб и сплетни, кои в достатке слетали с языков. — Говорят, жена его прикончила. Та еще мегера была, а он с другой шашни закрутил, вот и… — Языкастая горожанка неожиданно примолкла, поймав негодующий взгляд полукровки. — Развелось тут, — под нос пробурчала женщина, — нелюдей. Но замолчала одна, начали другие, и Ловша решительно махнул рукой спутникам, отводя их в сторону от толпы: — Потом придем на могилу. — Сказал он Жарке. — Не расстраивайся. — А я, пожалуй, останусь. — Билдир подмигнул девушке. — Послушаю, что говорят. Ловша поморщился, но карателю глава приказал собрать как можно больше информации, а сплетни, как известно, иногда ее содержат. — Почему с Велором не пошла? — спросил корчмарь у полукровки, когда они шли по пустынной улице с закрытыми лавками. — Не того полета птица. — Жарка натянула шарф на нос и оттуда пробурчала: — Я провалила задание. Из-за меня его убили, я не хочу, чтобы в меня тыкали пальцем и напоминали об этом. — Тебя же оправдали. — Ловша отворил дверь корчмы и пропустил полукровку вперед. — Да… для тех, кто понимает, жаль их не слишком много. Велор спешился секунда в секунду с государем. И не слева, как принято, а справа, чтобы не терять Редрина из виду. На какое-то время они оказались зажаты, между лошадьми и эльф поймал миг, пока их никто не слышит. — Я буду стоять рядом, помните мои указания. — Помню, — серьезно подтвердил государь. Слуги отвели лошадей. С повозки снимали гроб, сейчас его прикрыли крышкой. Скоро крышку снова снимут, чтобы пришедшие попрощаться могли посмотреть Орнику Мадере в лицо. Хранившая тело магия, не пустила на высокий лоб архимага восковую бледность, не заострился нос, как это часто бывает с покойниками. Он лежал с прикрытыми глазами, спокойный и мудрый, только чувствовалось, что дыхание жизни ушло, лишив его былого блеска. Матушка Денера судорожно выдохнула, когда крышку убрали. Не раздувались тонкие крылья носа, не усмехались полные губы, а в разгладившихся вокруг глаз морщинках не угадывалось больше насмешки над миром. Денера беспомощно оглядела толпу собравшихся, будто потерянная. Теплые пальцы взяли ее руку, сжали. Горан Вирицкий грустно ей улыбнулся, и Денере показалось, что между ними и собравшимся на кладбище людом расползается пропасть. Женщина стиснула ладонь нового верховного архимага. Толпа зашевелилась и вздохнула. Регину Мадера вели двое стражников, переодетых в слуг, руки жене Орника не связали, но Горан наложил на нее сложные чары, не позволявшие ей ослушаться сопровождающих. Регина все больше походила на старуху — злую ведьму из злой сказки со страшным концом. Первым за ручки гроба взялся сам Редрин Филин, рядом, подобравшись, встал Велор. От привычной расслабленности эльфа не осталось ничего — каждое движение его было готово перейти в удар или парирование. По другую сторону от покойного встал Горан Вирицкий, Денера пошла рядом с ним, нарушая правила обряда. Сзади встали два ученика Мадеры, которых он взял после Горана и Клева Бересклета. На штандартах бились черные знамена: одно с красным колосом Инессы, другое с желтой сойкой, знаком, дарованным архимагу при вступлении в должность. Процессия двинулась к приготовленному для могилы месту. Удивленные зеваки искали глазами саму могилу, но процессия остановилась около заснеженного места, расчищенного только, чтобы государь и сопровождающие его лица не проваливались по колено в снег. Гроб поставили. Горан Вирицкий вышел вперед и выжидающе уставился на государя. — Мой народ! — звучно произнес Филин. — Сегодняшний день я не назову ни славным, ни светлым. Вирицу окутала тьма траура и скорби. Орник Мадера много лет был моим другом и соратником, и эта потеря для меня невосполнима. Как и невосполнима она для Велмании. В эти грозные времена, заставшие нас неготовыми, Орник Мадера как никто поддерживал порядок в Вирице и весь отдавался делу, которое считал правым. Сегодня его с нами нет. Его дело не останется брошенным, его память не будет предана. Горан! Горан Вирицкий повелительно развел в стороны руки. Земля с треском и нежеланием раззявила холодную рыжую пасть, лишние комья взметнулись в воздух, пугая горожан. Два ученика Орника подхватили заклинание, а Горан осторожно поднял в воздух гроб, крышка, будто опаздывающая на корабль, взметнулась вверх и звучно закрылась уже навсегда. Гроб осторожно полетел к могиле, плавно в нее опустился. Один из комьев земли вежливо ткнулся в ладонь государя. Редрин принял его и, подойдя к могиле, бросил на крышку гроба. Долгая процессия брала комья из воздуха и опускала их в могилу, ученики поддерживающие заклятие вспотели и запыхались. Наконец допущенные до действия кончились, а с ними и комья, и Горан сомкнул землю, на которой, несмотря на мороз, тут же принялись проклевываться зеленые ростки. Ростки поползли вверх, окрепли и налились золотыми бутонами. Желтые розы будут цвести на могиле еще несколько недель, вопреки всем законам природы, вопреки всем правилам. И каждый колдун, будет добавлять в это заклятие чуточку силы, отдавая свою дань уважения великому чародею. Ни один жрец не произнес ни слова, ни один обряд не был соблюден. Но когда первая роза раскрыла бутон, боязливо, остерегаясь мороза, Денера расплакалась, слезы безжалостно лились по щекам. Горан отвернулся от толпы и обнял мать настоятельницу. "Поползут слухи", — думал архимаг, гладя Денеру по голове. Поползут слухи, и ему придется разбираться еще и со слухами. Редрин Филин подошел к могиле, срезал кинжалом одну розу и поднес ее матери настоятельнице. Про Регину Мадера, казалось, совсем позабыли. — Пойдут слухи. — Сказал государю Горан. Редрин равнодушно пожал плечами и знаком приказал Ивару срезать розу для Регины. Ивар послушно выбрал цветок и подошел к жене Мадеры. Она стояла с остекленевшими глазами, первый советник осторожно дотронулся до плеча Регины, женщина качнулась куклой и рухнула наземь. Над тихим кладбищем, только начавшим заполняться сдержанным шепотком, раздался истошный пронзительный женский крик. Крик птицей взлетел над пригородом Вирицы, взмыл вышел, коснулся крыльями влажных облаков и утонул в них. Но где-то на другом конце страны вздрогнул Майорин, близкий друг Орника Мадеры. Майорин не знал, что именно заставило его встрепенуться и поднять голову вверх. — Мертва? — Велор почти вплотную встал к государю, по его мнению, Редрина нужно было срочно убрать от толпы, но Редрин думал иначе. — Да. — Горан прикрыл глаза Регины и встал с корточек. — Кто ее? — растеряно спросил Редрин. — Не знаю. — Очень мрачно ответил архимаг. — Но место он удачное выбрал, можно сразу похоронить. — А не ты ее, а? — Велор уточнил так, на всякий случай. Но Горан неожиданно рявкнул на карателя: — Ты кажется здесь на задании! Так выполняй его! — А может и ты. — Под нос сказал себе эльф.Глава 12. Красная Сопка
Айрин стояла перед большим темным зеркалом, в комнате горели свечи, давая ровно столько света, чтобы отражение было похоже на ожившую покойницу, но совсем не похоже на владелицу. У корней волосы заметно светлели, неумолимо отрастая, но красить их теперь было нечем. Это тогда по случайности в ее распоряжении оказались все средства и составы государыни Рианы и ее дворни. А вот глаза изменились навсегда, она повернулась спиной и попыталась рассмотреть спину, чуть ниже лопаток виднелись пять овальных белых рубцов каждый толщиной с большой палец у основания. Плата за разум, соразмерная плата, более чем. Что с глазами, оставалось непонятным… Шип пошутил, что глаза — зеркала души, а сестре дракона — драконья душа. Майорин, когда они еще разговаривали, довольствовался объяснениями, что вливание драконьей крови влияет на выделения меланина. Кожа и волосы изменяются мало, а вот с глазами происходит смешная штука — они, как могут приближаются по цвету к драконьим, причем одного конкретного дракона, чью кровь получил исток. На счастье девушки ее глаза и раньше были серыми, просто теперь… они стали страшными — нечеловеческими. Кто знает почему? Она перестала себя рассматривать и придираться ко всему, чем бывает недовольна любая женщина, видящая себя в зеркале, и залезла в дымящуюся бадью. И бадья и зеркало являлись дарами удивленных гномов — это ж надо, притащить с собой баб, да еще и двух. — И живых. — Мрачно пошутил Орм, припоминая как "весело", а главное бойко пробивались они к Красной Сопке. Пробивались они действительно бойко, доха Айрин лишилась капюшона, а из рукава был выдран клок, Велимира подлатали, но ходу дальше чародею не было, он оставался в Сопке, Орм кричал, что на такую царапину истинный муж не обращает внимания, но морщился при каждом шаге. — Ты одна? — Айрин открыла глаза, ей было лень даже поворачивать голову, поэтому она просто ответила: — Одна, кому я нужна. Присоединяйся, места на двоих хватит. — Это хорошо. — Раздался шорох одежды. — Тут даже зеркало есть. — Показывало бы оно что-то доброе. Как Велимир? — Рвется в бой! Мужики. Ему руку спасти чудом удалось, а он в бой рвется. Рада погрузилась в воду, Айрин подвинулась. — Гномих видела? — нарушила тишину знахарка, девушка очнулась от роящихся невнятных мыслей, граничащих со сном, и вяло угукнула. — А говорили страшные, молодые так вообще хорошенькие. А какие у них косы, завидки берут. — Особенно когда никакой нет. — Айрин сказала это про себя, но Рада невольно дотронулась до собственной намокшей косы. Девушка поспешила ее успокоить. — Женщины, как женщины, эльфки тоже совсем не то, что о них говорят. Красивые конечно, но и среди людей такие бывают. Впрочем… эльфкам не завидуешь, не знаю почему. — А людям завидуешь? — Не знаю. Глупо это как-то, завидовать. — Айрин посмотрела в низкий сводчатый потолок. — Если у тебя чего-то нет, и обрести это нельзя, к чему тогда мучиться. А если можно, то обретай. Старайся, прилагай усилия… Хотя раньше был за мной такой грешок — зависть. — К кому же? — поинтересовалась Рада. Лениво, без особого любопытства — просто так для поддержания разговора. Но Айрин неожиданно поняла, что ей нужно сказать это вслух, дать мыслям форму, конкретизируя содержание. Она подумала, изучая каменную кладку над головой, а та была чудесной. Гномы — умельцы, эльфы удавились бы от зависти, а потом сперли бы и идею, и воплощение, украсив спертое завитушками и дырочками для маскировки. И сказали бы, что сами придумали. А им бы поверили, потому что свод над головой был сер и строг и не притягивал взгляд, а эльфийские завитушки и дырочки чудо как хороши. Собственно это относилась не только к потолкам… — Колдунам, колдуньям… Я завидовала и хотела стать как они. Владеть чарами, магией, левитировать ложки, творить огонь, распылять в пыль и создавать из воздуха. — И к чему это относится? К тому, что невозможно и бессмысленно или к тому, что возможно и бессмысленно вдвойне? Улыбка скользнула по осунувшемуся лицу девушки: — И к первому и ко второму. Быть тем, кто ты есть, в сущности, не так уж и плохо. Мне начинает нравиться. А ты, Рада, завидовала? — Смешно, но так же как и ты. Я была твоей ровесницей, когда только и думала о том, что будь мой дар хоть чуточку сильнее, Велимир взял бы меня в Инессу. Я завидовала и ревновала всех живущих там женщин. А потом… Айрин ждала. Ждала довольно долго, будь на потолке завитушки и дырочки, успела бы рассмотреть не все, но многие. А так пришлось довольствоваться пляшущими тенями, которые кидали неверные язычки свечей. — А потом я смирилась. Росла дочь, росла клиентура, и мне стало некогда думать об инесских ведьмах, ой, прости тебе должно быть неприятно… — Мне все равно. Они и сами себя так называют иногда. — А думалось мне о новой дохе, копить на нее или купить козу, а доху купит Велимир, если приедет в этом году. А если приедет, то когда приедет: осенью или в предзимье, и тогда в чем ходить в предзимье, а Наля выросла из всех платьиц и я перешила ей свои старые, но из чего перешивать себе… — Тут и впору завидовать. — Подсказала Айрин. — Да уже и не хотелось. — Рада поводила в воде пальцем, стало чуть горячее. — А говоришь неколдунья. — Это я и могу. — Грустно сказала она. — А тебе мало? Я бы принялась судорожно мыться, пока вода совсем не остыла. — Ну и это пора сделать, а то рассиделись курехи. Сейчас чешуей обрастем! Девушка звонко расхохоталась и потянулась за мылом и мочалкой: — Курехи и есть. Выданное гномихами чистое платье едва закрывало колени и болталось на ней мешком, клетчатую поневу Айрин отбросила, как ненужную. Из-под платья виднелись сапоги во всем своем великолепии трудной жизни и постоянных лишений. Девушка закуталась в огромный платок, который гномихи наматывали так хитро, что он заменял им и шапку и плащ. В зале, теперь остались только колдуны, Орм беседовал с Майорином, Хельм просто сидел на низкой скамье, блаженно вытянув раненую ногу. Мага не было, поймав настороженный взгляд пришелицы, ответил Хельм: — Да жив твой вражина, в баньке его отпарили, даже на человека стал похож. А то бледный, худой — цитаделец одним словом. — А в кипятке сварить не забыли? Знаю я вас: хороший маг — мертвый маг. — Так оно. — Согласился Орм. — Но как-то кипятка жалко стало, самим мало. А тебе как бадья? Звали же в баньку, чего кочевряжилась? — С вами пойдешь, тогда меня бы сварили. — Айрин села рядом со старшим Фотиевичем, она и не заметила как научилась различать братьев. Орм был бодрее и злее, Хельм суровей, но спокойней. Вот и в баньку ее Орм звал, Хельм только снисходительно ухмылялся. — А знахарка где? — спросил Орм. — Ясно где, спать пошла. И тебе пора. — Ответил Хельм. — Пойдем, братец. — Да не поздно еще вроде как… — пролепетала Айрин, но близнецы уже подобрались и вышли. Айрин кусала губы, а потом решилась и буркнула: — Извини, я погорячилась… Колдун не отвечал, она не поворачивалась, чтобы не смотреть в белые глаза. — Не думай, что я раскаиваюсь. Но я наговорила лишку, пойми, жизнь этого человека, это не все, о чем я хотела сказать. Ивен не единственная причина. Ты встретил меня как чужую, хотя расставались мы иначе, неужели настолько все равно? Колдун не отвечал. — Ты принимал меня за глупую девочку, с которой встретился почти два года назад. Но много изменилось, и я изменилась. А ты все такой же, все так же решаешь за меня, будто у меня вчера прорезался исток! Майорин! Почему ты молчишь? Колдун не отвечал. Айрин обернулась. Зал был пуст, только пламя ерошили сквозняки. Несоразмерно большая ложка едва умещалась в рот, а сбегать за своей в котомку было неудобно — кто знает этих гномов, может для них нет горше оскорбления? Айрин колупнула творог еще раз, взяла на кончик не ложки — черпака и стала потихоньку объедать. Творог был пахучий — козий, в кружке плескалось козье молоко, а жесткая хрустящая лепешка ломалась в пальцах. Все было свежее, но какое-то не родное и не вкусное, а может только ей так казалось, потому что остальные знай, себе за обе щеки уплетали. Даже маг, которого сегодня выпустили к общему столу, жадно приник к кружке. Девушка проснулась только к полудню и злилась на себя, что заспалась лишку, а когда буркнула Раде, что та могла и разбудить, знахарка только ласково улыбнулась: — Ты так мирно спала, милая, решила не трогать. Хватит еще на тебя дороги. Айрин чуть не зарычала от бессилия, ну что мешало толкнуть в плечо засоню? А так казалось, что весь день зря прошел. И небо над городом было до того серое и смурное, будто и не полдень, а сумерки скоро. Впрочем много ли того неба у гномов увидишь, так кусочек, когда на улицу выберешься из одного подземного перехода в другой нырнуть. Над небом грозно нависала черная смотровая башня, единственная на всю Красную Сопку. Башня стояла чуть выше города, на южном склоне, как и все гномьи постройки, простая и строгая. Никаких замысловатых завитушек, никаких витражных окон, только крыша, похожая на блестящую шишечку. Вокруг крыши гномы обустроили обзорную галерею, на которой почти всегда дежурил часовой. В саму башню можно было попасть двумя способами — по верху или через нижние тоннели. Весь склон, на котором стоял город гномы изрыли ходами на множестве уровней, ходы уходили вниз — куда гостей и не думали пускать, ходы забирались к вершине горы, ходы текли на запад и на восток, разветвлялись многоголовыми змеями. До условленного срока оставалось ждать тря дня и каждый искал занятия по себе, Фотиевичи, отзавтракав, поторопились в ту самую башню, в которой, по разговорам был когда-то портальный переход, да со временем его запустили, и он захирел. Колдуны вызвались посмотреть, наспех проконсультировавшись с магом, Майорин их было погнал, мало ли что вражина насоветует, но потом передумал и, послушав, признал, что пока в словах Ивена никакого злодейского умысла нет. Велимир с Радой из своей каморки почти не выходили, наверстывая два года разлуки. Айрин, избегавшая колдуна, хотела было отправиться с близнецами, если не помочь, то хотя бы посмотреть, раньше ей не доводилось чинить телепорты, но проклятый колдун поймал ее на пороге кухни и напомнил, что коли пленника тащишь, лечи и корми его как своего соратника. Девушка зло спросила: — А сам чего? Моченьки нет? — Нет. — Сухо согласился колдун. Пришлось идти. И не стой он на пороге, скрестив на груди руки и не наблюдай из-под полуприкрытых черных ресниц своими дикими глазами, она сама бы пошла помочь магу. — Что невеселая? — Ивен сидел на тюфяке, скрестив ноги, перед ним лежала незаконченная карта Цитадели. — Веселая, — огрызнулась Айрин. — Свечусь от счастья. Маг пожал плечами, но приставать не стал, он был благодарен девушке, что та спасла ему жизнь, но в приятели не лез и не собирался. Айрин встала у Ивена за спиной и очень долго, помаленьку, по капельке начала цедить в него силу, парень расслабился, перестал придирчиво смотреть на карту и прикрыл глаза. Девушка же наоборот, будто позабыв, зачем пришла, старалась запомнить каждую линию, каждый поворот. Но не удавалось. Маг рисовал старательно и как можно подробней, ничего не утаивая. Предатель! С неожиданной неприязнью подумала девушка. Да предложи ей кто нарисовать карту Инессы, да она бы никогда! Ни за что! — Довольно! Если хочешь, сиди, смотри на свою карту сколько влезет, тебя никто не гонит. — Видно обращался колдун к Айрин. Но глаза подняли оба: и маг, и девушка. А почему нет? — Ивен, а телепортационная башня у вас есть? — Две. В каждом городе своя. Вот тут и тут. Все они связаны постоянным сообщением, но только одна работает на внешнее. Следующие три дня Майорин провел с Ивеном и планами Вистуса, Лусора и Цитадельской школы. Айрин тоже постоянно околачивалась поблизости, делая вид, что переживает за мага. На практике же оба: и колдун, и Айрин, заучивали карты и доставали мага, который покорно позволял им лазить по своим воспоминаниям. В конце концов, обоим начало казаться, что это они родились и выросли в Лусоре. Учились в Школе новой магии и бродили по Вистусу, сбегая из дому. Майорина больше интересовали крепостные стены, Айрин же доставала Ивена расспросами, про здания, где обитали Айст Аарский и магическая верхушка. — Знаешь, я раньше не думала об этом… — О чем? — Ивен сидел с прикрытыми глазами и откровенно наслаждался отсутствием колдуна, которого куда-то уволок Орм, размахивая руками и объясняя, что дело крайней важности. — Что это твой дом… Ивен, ты же там вырос, там, в твоих воспоминаниях немало хороших людей. Та полуэльфка — Велмера, маг-теоретик. Вы спорили с ней, кто первый вскроет защиту стен. — Велка. — Улыбнулся Ивен. — Она одна из заговорщиков. Как и остальные… Далеко не всем нравится, что происходит. — Так почему они не разобрались сами? Почему, ты не разобрался? — Думаешь все так просто? Не нравится тебе режим, тьфу на него! Мой отец страшный человек, и ты даже не знаешь насколько! А Айст Аарский просто старик, измученный жизнью, которого шантажируют судьбой его внучки. Он воспитал её, как дочь, а теперь она жена Хенрика. — Но вы могли объединиться! Поднять восстание! Прекратить создание химер! — Химеры часть нашей жизни. Все не так страшно, как вам кажется в вашей Инессе. Нардиссы, например, могут размножаться. Вопреки всему они не стерильны, и почти заменили нам лошадей. Мало у кого из знатных горожан нет мантихоры для охраны, пашут на других химерах… А про человеческих химер знало очень мало людей, и когда я работал над этим бесовым планом меня изолировали! Тем более это были не более чем расчеты! — И что ты собираешься делать? Предать свой дом? — А по-твоему лучше повеситься? — почти прокричал маг. Айрин проглотила свои слова и пожелала себе ими подавиться. — Я хочу вычистить эту заразу, вылечить мою родину. Я много думал… Просчитывал… Вы, ваша Инесса может быть лучший вариант. Хотя не самый честный. Ты не поймешь, ты думаешь с точки зрения морали, с точки зрения правил… А я просто считаю, и цифры мне не лгут. — Тогда надо их предупредить. И они нам помогут. — Кто? — Ваша оппозиция. Ты ведь хочешь свести потери к минимуму? — Кто мне позволит! — А если я их уговорю? — девушка схватила его за руку, и маг раскрыл глаза. — Если мы с тобой проберемся в Цитадель, или в Лусор, как у вас там правильно, и поговорим с оппозицией? Подготовим почву? Они нас поддержат? — Это невозможно. У тебя ничего не выйдет, ты только девчонка, которую не берут в расчет. — А зря! — графитовые радужки налились стальным блеском. — Ты только скажи, стоит мне пробовать? Ударный отряд во главе с Лютой Молчуном подошел к Красной Сопке ночью. Они прошли через гномьи кордоны, пересекли три линии защиты, расставленные колдунами, и въехали в город под покровом темноты. Их уже ждали. Валья гордо продемонстрировал окружающим обожженное в сражении плечо, а на ехидный смешок колдуна: "Что же ожог со спины, ты сражался посредством боевого лягания?", менестрель сообщил, что враг был подл и аморален. "Или ты медленно драпал…", — предположил Майорин. Льерку повезло куда меньше, молодой чародей лишился глаза, и зыркал на всех из под повязки уцелевшим. — Издевки излишни. — Вид Люты мог устрашить всю Цитадель: черное от сажи лицо с несколькими красными полосами — кислотой разъело. Но Люта не жаловался. Не потому что не хотелось, хотелось, да для этого надо было говорить. — Мы действительно убегали. Все. Колдун поглядел на чумазый израненный отряд, мысленно выбраковал пятерых пострадавших больше других и промолчал. Молчун был прав, порой молчать лучше. — Пошли. Там все готово.Глава 13. Снежная пыль
Гора, на которой стояла Красная Сопка, была выедена, как червивое яблоко. Над одним тоннелем пролегал другой, между ними протискивался третий, вокруг вился четвертый. Все они сообщались между собой. Они вели на запад, стелились к Гаарскому перевалу, а оттуда шли в Уралак, извиваясь, выходили на восток. В том, что вел к башне, горели и чадили факелы, чисто выметенный пол отзывался на шаги гулом. Идущая по тоннелю девушка остановилась у развилки и повертела головой. Указания: направо, налево, прямо, налево, налево, налево и прямо и только прямо, как назло перемешались в голове. А может не так? Может, налево, направо, прямо, налево… и почему только просто налево? Вон там, например, четыре развилки… Айрин подумала, что если она здесь заблудится, то ее никогда и не найдут. Разве только лет через десять в виде грустной мумии. А ведь, когда спрашивала дорогу, и не подумала записать, возомнила, что запомнит. Дура! Назад пойти? — Ладно, будем мыслить веселее. — Решилась девушка и, смутно что-то припоминая, решительно зашагала в левый тоннель, авось и угадала. — И вот он их вымачивал-вымачивал, пробует — горько. Я ему — поганки. Он в ответ — грузди! — И был прав! — Да они такие же грузди, как моя тетя эльфа! Поганки и есть, синие, лопоухие. — Что же ты целый бочонок схарчил и не отравился? — Дак с самогоном ж… какая разница закуска и есть закуска, холодная, солененькая. — Эй, а ты куда? — Окончательно заблудившаяся девушка готова была расцеловать всех трех гномов, идущих ей навстречу с мешками и кирками за плечами. Покрытые с ног до головы толстым слоем каменной пыли, они казались плоть от плоти горы, будто вышли из камня и походили на памятники самим себе. Старатели, просидевшие в разработках положенную сменную седмицу, шли домой, сменщики что-то говорили о приехавших гостях, но новости казались чем-то далеким. И вот, на тебе новость, стоит посреди тоннеля чуть не плачет — потерялся человечек. Гномы дружески посмеялись над глупой девкой, проводили до той развилки, где она свернула-таки не туда, и три раза повторили, как добраться до башни. Пока Айрин шла, твердя напутствие молитвой, и старалась не думать, об обратном пути. Какой бес укусил её за известное место и заставил отправится в эту проклятую башню, девушка вряд ли бы могла объяснить — прибывший отряд, встретили весело и бурно, устроив пир для поднятия духа, а изощренность яств заменили обилием выпивки. Очень быстро сидящие по разные стороны стола колдуны и гномы перемешались. Фотиевичи уже втолковывали вусмерть пьяному мастеру каменного дела, что они де один человек в двух лицах. А ежели не верит, пусть скажет одному, а второй это услышит. Бедный бородач, задурманенный собственной рябиновкой и трехэтажной выдумкой, окончательно запутался, кто перед ним и разорался, что так в глазах у него никогда еще не двоилось. Ему бросился помогать товарищ по цеху, красочно расписывая способ — лбом да об стену и настойчиво предлагая воплотить его здесь и сейчас. Лавт в кои-то веки принявший человеческий облик, пил в три глотки. До этого оборотень долго сидел в бане, парясь до размягчения костей и разжижения мозгов, а теперь завернутый в доху втолковывал соседу о тяжелой жизни оборотня. Сосед с ним не спорил, на первый взгляд у него и рта не было, а меж усами и бородой росла такая же густая рыжеватая шерсть. Старейшина и его советник окружили Люту, жалуясь на Хорхе, по их словам выходило, что воин им и смертью грозил и чудовищами подземными, последними весьма и весьма красочно. Вроде как способен он вызвать демона из недр, который и в Сопке и в Уралаке поселится и всем покажет. Очень быстро воинственным гномам жаловаться надоело и они перешли к планам расправы и мести. Зла гномы особо держать не умели, но подраться и жестоко подшутить любили и без повода. Потому Люта молча не завидовал другу, но рта не раскрывал. Отряд, можно сказать, получил несколько дней вольницы, и он мог без зазрения совести дать отдых языку. Айрин сидела среди гномих, пьяневших намного медленней мужей. Многие были при оружии и в мужских костюмах, бород, как шутили сами гномы, у гномьих женщин не наблюдалось, но имелись бакенбарды, кокетливо заплетенные в косички от щек к вискам и выше, разнообразя прически. Ее соседка рассказывала, как на охоте завалила из лука кабана. И если обычно врали про добычу, то та больше упирала на лук, дескать тот был зачарованным мужним подарком к пятидесятилетию свадьбы. Ее дочка рядом строила глазки Льерку, на молодом чистом лице еще не появилась растительность, а платье обтягивало маленькие круглые грудки и талию, тонкая ткань также не скрывала рельефного живота в "кубиках". Льерк опустошил еще один кубок и перешел к решительным действиям, благо в зал ввалился дударь и дурак с бубном и колотушкой. Валья, до этого тихо наигрывающий нечто убаюкивающее, ускорил ритм. Дурак быстро подстроился под менестреля, бухая по натянутой коже и потрясая колокольчиками на колпаке, дударь дудел. Льерк кружился с гномихой в танце, старейшина оторвался от Люты и позвал в пляс свою воинственную жену, к Айрин подошел молодой рыжебородый гном, требовательно протянул руку. Тут-то она и сбежала, плетя что-то гному про важное дело. На путях к отступлению она отловила молодого гнома и выспросила про дорогу к башне. Наверх вела крутая винтовая лестница, дурманящая голову одним своим видом, где-то на сотой ступеньке Айрин начало слегка подташнивать, а идти еще было долго-долго. Через каждые ступеней тридцать появлялись полукруглые площадки с дверями в саму башню. Но все двери были заперты на хитрые замки, какая уж тут отмычка… На обзорную галерею Айрин ввалилась дыша как загнанный вепрь, с болезненно колотящимся сердцем, а ведь могла несколько часов бежать — уставала, но не надрывалась. Прислонившись к куполу изнутри, девушка подождала, пока трепещущая птица перестанет пытаться разорвать грудь, превратится обратно в качающий кровь орган и вернется к своему мерному стуку. В куполе была устроена просторная комната с очагом. Дозорный крепко спал на кровати в углу, но вторая постель пустовала — значит, его сменщик занимал наблюдательный пост. Ничего, авось не погонит, — решила девушка и открыла дверь наружу. Ветер зло взвыл, хлестнул ледяной порошей по лицу, расцарапав щеки, Айрин уцепилась за кованые перильца и, забыв дышать, уставилась вниз. Башня летела над горами. Перед ней раскинулась Велмания — в зимней пурге прекрасная и суровая. Видно было верст на сто, а может и больше. Вон болота, по которым они ехали, лежат, как ни в чем не бывало, желто-белыми пятнами посреди черного леса. А чуть северней озеро, около Развилок, где пропал ее брат. По перильцам ни на секунду не отрываясь, она прошла на юг, смотря, как впереди вьется древним змием фиолетово-черный хребет в белом зимнем костюме. Город под башней и вовсе казался крохотным, как на ладошке лежал, да и на поверхности того города одна седьмая от силы. Там на юго-востоке далеко, так что ни с одной башни не посмотришь, стоит Инесса. Родная Инесса, маленькая — тоже как на ладони… Слишком далекая. Айрин больно сжала перила. Ей вдруг страшно захотелось домой, так захотелось, как хочется в детстве бежать к маме, пусть возьмет на руки, прогонит всех чудовищ, попросит папу поднять меч, и они вдвоем — самые сильные, самые смелые — все исправят. Соберут разбитый горшок, вернут соседу козу, прогонят злую простуду или буку из-под кровати. Когда она болела, ей разрешали зимой спать на печке, и она лежала под теплой меховой шкурой и слушала, как родители сидят за полночь, разговаривают. И совсем было не страшно, а если болел Фил, то и ему разрешали, и тогда маленькая Айрин ввинчивалась к брату, какое-то время они пыхтели — Филипп пытался спихнуть сестру, а та всеми силами удерживала завоеванные позиции. Брат всегда сдавался первым. — Липучая козявка. — Ворчал он, делясь одеялом. Где он сейчас? Айрин почувствовала, как леденеет мокрая дорожка, пробежавшая по щеке, отпустила перила и осторожно пошла на восток. Видно ли отсюда? И было видно. В призрачном лунном свете, в пурге хлесткой и злой, она светилась факелами на стенах — только одна третья — знала теперь Айрин. Цитадель магов. И домой захотелось еще больше. — Что ты здесь делаешь? — Айрин вздрогнула и обернулась, а кто же еще… Под глубоко надвинутым капюшоном глаз не разглядишь, слез не заметишь, но девушка все равно воровато оттерла щеку. Видел, нет? — А ты? — Я в дозоре. Сменщик спит. — Ты? Кто тебя пустил? — Старейшина пустил. — Майорин поправил шарф, закрывая нос. — Я сейчас уйду. — Пообещала девушка. — Да стой уж, коль охота мерзнуть. Метель вконец рассвирепела, закрыв собой сначала Цитадель, а потом и горы. Башня парила в белой пурге, ни земли, ни неба. — Плохая метель. — Сказал колдун. — Не нравится она мне. Она не отвечала. Метель лютовала, будто в середине зимы, будто до весны еще надо дожить. А может и так? — Получится ли? — спросила она у себя, не думала, что слова вылетят наружу. — Не знаю… — Майорин пытливо смотрел вниз, перевесившись через перила, казалось еще чуть и белые плети пурги скинут его с башни, подхватят и унесут. Как перышко на ветру. Ему не было дело до грусти Айрин, острое чутье что-то заметило. Насторожено, пытаясь смотреть через пляску снега, колдун старался увидеть хоть что-нибудь. — Хотелось бы… Идем отсюда! — Зачем? Что случилось? Колдун не слушал, таща ее к двери в куполе-шишечке. Снег все привязчивей вился у лиц, зло жалясь и грубо хватая за руки-ноги. Они ввалились в дверь, и Майорин со скрежетом задвинул щеколду. — Я не вижу через снег. — Ответил он на немой вопрос. — Я не вижу через снег, потому что кто-то закрывает мне им глаза. Эй! Паря! Дозорный перестал храпеть. — Сдаю пост. — Продолжал колдун, торопливо надевая перевязь с мечом. — Наружу не выходи, покуда гудеть не перестанет, если через полчаса не перестанет, бей тревогу. — Дак… а чо? А куда? — Удачи! — пожелал ему колдун и поспешил вниз. — Ты идешь или остаешься? — И ты даже не запретишь мне? — Как? За тебя же нельзя решать! — ноги ритмично считали ступеньки, руки скользили по перилам. — Оружие-то есть с собой? — Нет. — Раздраженно ответила Айрин. — Мы же в гостях! — А мясо за обедом порезать? — колдун щелкнул по оголовью меча. — Или хлебушка? — Или руку кому отрубить? — Как повезет. На! — в трофей ей достался длинный изогнутый кинжал. — Пойдет? — Пойдет. В отличие от нее, колдун прекрасно ориентировался в коридорах, нисколько не плутая среди множества разветвлений. Он бежал, без лишних движений, только ноги ровно и сильно двигались, неся вперед. Айрин отставала, а потом сдвигала брови, делала над собой усилие и нагоняла. Как раньше… На шаг впереди, на голову выше, на ход верней. Всегда. И приходиться прыгнуть, чтобы достать, вытащить из закромов все силы, чтобы успеть… Рывок. И они уже бегут вровень, а из щелей-отдушин тянет свои лапы заколдованный снег. Гномы-старатели лежали у стены. — Мертвые? — Нет. Чары. Майорин остановился, коснулся лба каждого ладонью. Гномы зашевелились, стряхивая сон. — Встать можете? — Что за? — один из гномов выругался и поднялся, опираясь на кирку. — Не знаю. — Майорин протянул руки двум другим. — Оружия нет? — И это сгодится. — Гном перекинул кирку, меняя захват. — Но сначала объясни, что происходит. Пришлось коротко объяснить, дальше бежали за гномами. — Айрин, где твой меч? — Где все вещи. — Отозвалась девушка, — в моей комнате. — Пошли. — Скомандовал колдун. Гномы вели их другим путем, так что из тоннеля они вышли около гостевых покоев. В коридорах было пусто. Открыть дверь сразу колдун не позволил, долго ощупывал ее, как молодожен вчерашнюю невесту, потом что-то ей шептал, водя руками и лишь потом распахнул. — Быстро! — Угу. — Айрин схватила ножны, пояс и скинула доху, коротко пояснив: — Мешает. Мешает, так мешает, спорить никто не стал. Пояс с ножами девушка застегивала уже на ходу. — Куда дальше? — гном высунулся из-за поворота, помахал рукой, показывая, что там никого нет. — В зал, посмотрим пирующих. — Майорин, там! — шепнула девушка. Колдун скосил глаза в указанное место. У стены никого не было, на первый взгляд. Айрин подняла руку, но собрать силу не успела. Один из старателей метнул в цель нож. Пустота крякнула и начала наливаться плотью. Заклинание невидимости таяло со смертью владельца. — Как заметил? — Так узор на камне по-другому лежал! — как само собой разумеющееся объяснил гном. — Пойдешь первым. А ты? — Силой тянуло. — Нехотя буркнула Айрин и добавила: — траченой. Колдун удивленно на нее посмотрел, подозрительно прищурился, а потом отвернулся — в зале шумели. — Другой вход есть? — Да, милсдарь. Со второго коридора. — Обойдите. Услышите сигнал — бейте двери. — Сигнал? — Я крикну. — Пообещал Майорин. — Крикнешь? — Переспросила девушка. — Пусть уходят. Идем. Готова? Она напряженно кивнула. Меч в руке слабо светился, колдун подогнул мизинец и со всей силы ударил в окованную сталью дверь. Рука прошла насквозь сначала через сталь, следом через дерево. По двери потекли трещины, Майорин вытянул руку и отступил назад. Дверь с крошевом осыпалась на пол. Пировавшие в зале ничего не заметили. Льерк продолжал кружить в танце гномиху, Фотиевичи спорить с гномом… — Не понимаю… — Они нас не видят. — Колдун поводил ладонью перед лицом одного из чародеев. — И их тоже. — Взять их! — крикнул кто-то из воздуха, стоило магу двинуться, как обрисовались четкие контуры тела. — Айрин, накрой их силой. Только не убей никого. — Жалко что ли… — обиделась она. Несколько капелек крови упали на каменный пол. Светящиеся, пламенеющие. Грохнуло и звук пропал. Льерк упал на пол, сверху завалилась гномиха. Чародеи посыпались со скамьи болванчиками, гномы охали собирая головами летящую в них еду. Майорин стоял, широко расставив ноги, и ждал. Будь он один, расколдовывать пришлось бы всех по отдельности. На магах лопалась невидимая защита, подобравшийся к Лавту упал прямо на оборотня, тот, опомнившись, раскроил ему лицо изменившейся рукой. — Где Люта? — девушка завертела головой. Майорин сорвался с места, сшиб с ног одного из магов, в темном облегающем костюме, и перерезал тому глотку. Опомнившиеся колдуны, поднимались с пола, кто-то попытался воспользоваться магией. Хлопнуло, и сила влилась в общую круговерть. Айрин отшатнулась от обиженно-разозленного мага. Красиво спланированное нападение превратилось в банальный мордобой. Орм чистил рыло своему противнику. Сообразившие что к чему гномы использовали в качестве оружие самые нестандартные предметы, руководствуясь принципом: "а под руку попалось". Борец, заметив, что командир пропал, забился в угол, Майорин заслонил оборотня собой, давая тому время на превращение. Лавт помотал головой и побежал брать след, уворачиваясь по дороге от летающих предметов и снующих ног-стульев-ножей-голов. — Хельм! Пора! — подсказал Майорин. Чистая сила втянулась во всех присутствующих. К сожалению, разбора между своими и чужими она не делала, прибавив тем самым сил, как магам, так и колдунам. Гномы взломали второй вход и теперь бодро махали кирками. Махать долго им не пришлось — маги в зале кончились. Лавт трусил по коридору совершенно бесшумно, иногда останавливался, топтался на месте, а потом снова набирал темп. — За углом, двое. Люди. — Рыкнул он и без предупреждения кинулся вперед, колдун бросился следом. Айрин медлила, ладонь обняла теплую рукоять. Не торопясь, плавно вышел из ножен меч. Пустота рванула с места, чуя угрозу. — Айрин! — позвал колдун из-за поворота. Пустота наскочила справа, сталь разорвала кожу и шерстяную ткань. Девушка сжала зубы, сделала выпад. Впустую. Меч рассек воздух. Снова едва уловимый ветерок, шуршание подошв, но где? Поворот, шаг… Впустую! Шаги, но где? Ветерок просвистел совсем близко, коснулся щеки. Меч лязгнул о меч, в пяди от лица. Колдун почти зарычал, сдерживая инерцию невидимого оружия. — Кыш! Она опомнилась и нырнула вниз и влево, уходя из-под удара, с визгом меч колдуна спустил по лезвию невидимый клинок. — Иди за Лавтом! — он закрыл глаза. Но девушка опять замерла, коснулась раненого плеча, и рывком ударила по пустоте чистой силой. Пустота выругалась, звякнули кольца кольчуги, уже видимой. — Иди за Лавтом! — повторил Майорин. — Давай бегом! Оборотень с рычанием катал кого-то по полу, ему невидимость противников мешала меньше — чуйка была лучше. Не разбирая своих и чужих, девушка швырнула в них силой, заодно прокатив ее по всему коридору. От стены отделились еще трое. Один разоблаченный устремился к оборотню, двое других к Айрин. Руку щипало — рана стремительно срасталась. Майорин шел, прижимая ладонь к боку, темная кожа дохи блестела от влаги. — Одного живым! — не приказал, скорее попросил колдун. Все опять смешалось, спины, плечи, рыки, сталь. Сталь разящая и визжащая, стонущая, кричащая, плачущая. Короткие удары, шаг назад и шаг вперед. И мощные движения оборотня, рвущего глотку. Казалось противников не четверо, а дюжина. Но их было четверо, потом трое… потом двое… Маг с пепельно-серыми волосами вскинул ладонь. Полыхающий шар слетел с кончиков пальцев и понесся, куда они метили. Древний нерассуждающий инстинкт толкнул Айрин вперед, заставил совершить два коротких шага и с силой ударить под колени колдуна. Мужчина только успел отразить какую-то серую муть, хлынувшую к нему навстречу, и рефлекторно схватиться за ударившую. И только падая увидел, кто подбил ему ноги. Шар врезался в спину, пусть и в другую. Айрин бросило вперед, под муть. Колдун пружинисто встал, поймал следующий шар в ладонь и демонстративно раздавил. Из-за обожженной спины Айрин поднималась не слишком быстро, дав противнику фору. Другой маг поспешил эту фору использовать, ловко перестроив заклинание из атаки в оборону, теперь муть танцевала перед ним, не давая подойти поближе. От меча муть эффектно ускользала. Айрин не любила ожоги, они долго заживали, хотя прижигали кровь, не давая выйти силе. Но с невыносимой болезненностью путали сознание. Оглянувшись на колдуна, тот был очень занят сероволосым, девушка собрала остатки упрямства и решила покончить с магом одним ударом. Для острастки огрев того чистой силой, она быстро бросилась навстречу, собираясь сразить и заклинание, и его создателя мечом. Но в цитадели учили драться. Нож целился в печень, и попал. Сладкое чувство ваты в ногах и на миг отступившая боль. Борец метнулся серой пеленой, впился зубами в руку метившую добить. Колдун прикрыл друга крошевом камней, вставшим колючим щитом. И оборотень и маг отлетели в сторону, быстрый и сильный Борец не давал противнику вспомнить, что тот умеет колдовать, заставляя защищаться руками и ножом. Майорину удалось оглушить своего оппонента и метнуть в следующего привычный огненный сгусток. В этих пещерах другая стихийная магия казалась кощунством, сверх того кощунством бесполезным. Маг успешно отмахнулся от огня, отправив лететь тот дальше, и взорвал воздух под ногами у колдуна. Хлопнуло. Пришлось отпрыгнуть, без надежды на удачное приземление. К раненому боку добавилась шишка на лбу. Закрепляя успех, маг продолжил атаку, подрывая пол то тут то, там. Каменная крошка брызгала, как вода из луж, по которым несутся быстрые копыта. В глубине стен тоннеля загудело. Ничего хорошего подобное гудение не предвещало. Белый свет разметал полумрак, взрывная волна отогнанная в глубину коридора врезалась в тупичок и обвалила стену. — Гномы будут в бешенстве. — Озадаченно протянул Лавт, поднимаясь на лапы. Шерсть у него потемнела от сажи, густой мех торчал клочьями, как у бродячей собаки. Маг, отбросивший его в сторону, откатился к союзнику. Оглушенный застонал, Лавт, мимолетом клацнул челюстью. Простенькое заклинание, одно из немногочисленных, дававшихся оборотню в звериной ипостаси, прибило приподнятую голову обратно к полу. Гора продолжала жалобно вибрировать, угрожая обвалом. Маги смежили руки, пахнуло озоном, ветер, коему нечего было здесь делать, шибанул по лицам плетью. — Они телепортируются! — вскричал Лавт, готовясь ударить, но ударить, помимо когтей, было нечем. — Нет! Мы слабее. Ты исчерпал резерв! Принимая в руки оружие, готовься, что тебе придется убивать. И что будут убивать тебя. Обязательно будут. Но больно было все равно… — Надо остановить кровь! — Ты не остановишь. Она умирает. — Она исток, надо только остановить кровь. — От меня все равно никакой пользы… — прошептала Айрин. — А ты вообще молчи. Молчи дура! — Сам дурак. — Айрин, не закрывай глаза. Слышишь? Конечно слышу, чего пристал? — Затяни рану, давай, ты сумеешь! Ты же исток! "А проку с него? Вот разнесу Сопку, будете знать!". — Майорин, оставь ее. — Затяни! Ты можешь! "Могу… наверное… но зачем?". — Тут крови с бочонок! "Вот именно, и откуда столько?". — Упрямая девка! "Не смей называть меня девкой. Что же это такое? Сколько раз просила, что сложно? Девка-девка, попугай проклятый, заладил. Чего ты сел в луже?" — Прижег. Должно хватить. Эй, слышишь? Лавт пошел по следу, сейчас срастется. — Иди… с… ним…* * *
Орм швырнул в противника еще один огневик, прикрывая Хельма, который заканчивал плести заклинание. Им хватило десяти минут, чтобы сообразить — снег налетел в подземный город не сам. — Маг. — Вспомнил Хельм, опуская руки. — Тут этих магов, бей не хочу. Тебе какого? — Который наш… Ивен, чтоб его! — Так, Майорин его запер. Сидит в комнате, скучает. Думаешь за ним? — Думаю. Проверим? — Нет, так пойдем. Ты снял чары? — Да. — Так почему эта дрянь не тает? — Орм тронул снег кончиком ножа. Нож тут же завяз. — Не трогай лучше.* * *
Она очнулась в тупике коридорчика, рядом сидел связанный маг. Кисти рук безвольно повисли. Колдуны не стали его блокировать, просто вывихнули руки — достаточно чтобы тот не колдовал. — Надо же. Думал, загнешься. — Где они? — Командира своего ищут. Бросили тебя тут одну, беззащитную. — Неправда, вон барьер стоит. — Что и сетку видишь? — Вижу. — Айрин осторожно приподняла засохшую от крови рубашку. На боку не было даже шрама. Зато спина зудела и зверски чесалась — магический ожог заживал дольше. — Дура ты, девка, верно твой дружок ругался, зачем поперек огневика кинулась? — Ты бросил? — Я. Любимый что ли? — Сам ты… любимый. — Она попробовала встать, не получилось. Ноги все равно оставались ватными, колени услужливо гнулись во все стороны. Придется вести душеспасительные беседы. — Даже не пытайся, — посоветовал маг. — Крови ты много потеряла. Исток не исток, но посидеть придется. Так на чем мы остановились? Ах, да. Ты закрыла собой того колдуна. Кстати песик тоже того? Чарует? — Не твое дело. — Редкое сочетание, или он колдовством обратился? Хотя нет, не похоже. — Достался же мне болтливый маг… Запястья не болят? — Хочешь вправить? — Напоминаю, вдруг заткнешься? — Еще чего, пока я тебя тут раздражаю, и боль не такая злая. Значит колдун любимый… И ты за него готова умереть. — Вот еще. — Подняться бы, да уйти отсюда… Барьер. — А практика показывает, что готова. Барьер был двусторонний, Майорин не стал размениваться на мелочи, он просто запер их здесь как в клетке. Хоть бы кляп этому гаду вставил. — Исток, который разрушил замок Фарта, тобой пугают детей, а ты лишь сопливая девка. Еще и глупая вдобавок. — А ты умный. Зачем напали на Сопку? Перерезать нас решили? — У вас наш стратег. Приказали забрать. — Раньше надо было, он все уже рассказал. — Мстительно сообщила Айрин. Маг ухмыльнулся: — Не удивлен, когда мы в последний раз виделись, он очень не любил магов. А ты действительно считаешь, что благодарность заменит любовь? Думаешь, прикроешь ему спину, и он падет к твоим ногам? — Вас трудно любить, я понимаю вашего стратега. — Ничего ты не понимаешь. Ты прикроешь ему спину, а обнимет он другую, ту, что родит ему детей. Ту, которую он защитит. Ей не нужен меч, чтобы разить мужчин — достаточно улыбки. — Вы силой заставили его составить этот план. — Гнула свое Айрин, старательно пропуская мимо ушей магову болтовню. — Нет, он работал с упоением… Твой колдун выберет полную твою противоположность. Выберет женщину, за которую захочет умереть. Ты не та женщина, за которую хочется умереть! Так что зря ты прикрывала ему спину. — Да что ты ко мне пристал? — Мне нравится, как белеет твое лицо, когда ты это слышишь! А Ивен просто слабак, он предал нас и предаст вас. Он встанет на нашу сторону снова, ведь он так боится своего брата и так хочет, чтобы им гордился его отец. Айрин закрыла глаза и прислонилась щекой к стене. Ей было холодно. По полу коридора струился белый липучий снег, полный чар. Слабые пальцы упрямо сжимали рукоятку меча.* * *
Если бы сил было чуть больше… Когда по углам начала скапливаться снежная пыль, он все понял. В голове сама собой выстроилась логическая цепочка. — Просто волшебство! — говаривал его учитель, замечая стекленеющие глаза ученика — зная через пару минут тот выдаст что-нибудь новое. Наблюдай кто за ним, увидел бы, как на молодом лице мага появилось странное отсутствующее выражение. Он смотрел на снег. Наледь вдоль стен медленно росла. Того, что он знал было достаточно. Картинка, состоящая из множества мелких, иногда не связанных друг с другом кусочков, зазвенела складываясь. — Я Айрин из Инессы — исток! — Стратега живым! — Её тоже живой, нас знатно наградят! — Красная Сопка — гномы на нашей стороне. — Все до одного? — Мы безмерно рады вас видеть… — Хватит, Дернит, почему ты не в Уралаке? — Зачем ты им нужен? — грозное лицо колдуна по имени Майорин. И как он не понимает… — Я им полезен. Как и ваша Айрин. — Рисуй карту. Подробную. — А иначе? — Иначе её нарисую я, сидя у тебя в голове! — Вот и рисовал бы, потом все равно будешь сверять! — Ты предал их, Ивен? — Айрин… Она переживает, что он предал Цитадель. Почему? — Нет. Я просто понял, что… это неправильно. — Что же ты раньше не сообразил, до того, как угробил полсотни ребятишек? — колдун. Холодно, презрительно, и он прав. Прав в своем презрении и слеп в непонимании. — Я решал задачу. — Хмуро ответил Ивен. — Они придут завтра на рассвете. — Пир? — заискивающе спрашивают гномы. — Пир! — кричит один из Фотиевичей, кажется Орм… — Я запру тебя здесь, так будет лучше для всех. — Ты ничего о ней не знаешь, маг! — в его исполнении, маг звучит хуже гниды. — Любишь? — Штурм может быть разным, сын. — Отец, очень давно. — Есть множество вариантов взятия объекта, посредством различной расстановки сил. Рассмотрим базовые… — Сколько лет прошло с первого курса? Не сказать, чтоб сильно много. Картинка сложилась, и маг прикусил до крови губу. Теперь надо было сложить ее дальше. Он встал с кровати и походил по комнате. Три шага в длину, четыре в ширину — не разгуляешься. Под кроватью колдуна лежали его вещи. Пошарить? Ивен сел на корточки и вытянул к себе потрепанные сумки. Две чересседельные и одна небольшая через плечо. Промасленная толстая кожа пропахла дымом и свободой. Эти сумки с колдуном не первый год, как и какая-то женщина, что зашила вон тот карман. Будь чужой, зашил бы сам или отдал бы в починку. Но стежки были аккуратными, по-женски затейливыми, но все же далеки от мастерских. Маг распотрошил маленькую торбу. Ничего. Чехол с рассованными по кармашкам снадобьями, как в бутылочках, так и в порошках, несколько амулетов, готовых к активации. Книга, колдун перелистывал на досуге виды магического оружия. Последнее издание, этого года, еще и карманное — такая стоит несколько золотых, если найдешь. Больше похоже на подарок. А вот и дарственная надпись: "Майорину на сорокасемилетие. Желаю дожить до полувека. Велор". Несколько метательных ножей, холщовый мешочек с бинтами, чехол с бритвой, зеркальцем и оселком, трубка и кисет с табаком, кусочек мыла, пара амулетов защитного действия. Всё! Ни одного накопителя, ни одного артефакта. Даже амулеты активируются, лишь получив подпитку с носителя мага-колдуна-истока. Истока? Маг осторожно сложил вещи назад, именно так как они лежали до того, как он их потревожил. Но на сумку Ивен почти не смотрел, в его голове складывалась новая картинка. Не торопясь делать вывод, он полез в чересседельные сумки. Эти были много объемней и менее личными. Мешок крупы, туесочек с солью, пара луковиц, морковь — это явно был общий паек, та часть, которая попала в суму к Майорину. Две теплые верхницы и сменные штаны. Порты и нательная рубашка. Шерстяные копытца, портянки, шапка, пара книг: "Химеры. Краткое описание" и "Нежить. Виды и управление". Профессионал, одним словом, хоть бы ради разнообразия, что-нибудь милое сердцу. Даже у Ивена такое было, а этот… Ни одного накопителя Ивен в сумках не нашел. Неужели так? Не один исток. Два! Вот и странная связь между ними. Болезненная для обоих и обоим необходимая. — Чтобы на меня так кто-нибудь смотрел. — Позавидовал он колдуну, когда девушка вышла из комнаты, опять чуть с ним не сцепившись. Маг прикрыл глаза, пытаясь понять, на что он способен. Ложку поднять поди сможет. Будем исходить из ложки… План города он примерно себе представлял. Классическое устройство гномьих городов и его личный опыт прогулки по этому, конкретному. Вокруг города, как и наземные дороги, тянутся тоннели, один наверняка связан с Цитаделью, иначе колдуны бы так не напирали на гномов. Им нужен скрытый выход к городу магов. С другой стороны, раз для колдунов есть выход, то для магов должен быть вход. Вот так сюда и попал заколдованный снег. Дальше… есть пара тоннелей на запад, проще всего будет двигаться к Кордеру, там легче затеряться и до него значительно ближе, чем до какого либо другого города. Все гномьи тоннели соединены друг с другом сетью переходов, значит, будет нужно лишь выйти в один из них… Еду можно взять у колдуна. Крупа и лук не бог весть какие вкусности, но тоже еда. Теплой одеждой тоже можно у него разжиться, по росту и комплекции они схожи, авось подойдет. Теперь замок… Привыкший делать все малыми силами всегда найдет лазейку. Колдун привык чаровать по-крупному, вряд ли заклинание сложное, скорее упор на мощь. Такие как он всегда уповают на свое могущество. Ивен уже начал собирать сумку, когда наткнулся на почти законченную карту. — Чтоб на меня так кто-нибудь смотрел… — вспомнил он свои собственные слова. Что в нем такого? В этом мрачном, смертельно усталом мужике? Сила? Нет что-то еще… — Ты предатель, Ивен? — графитовые глаза, полные непонимания. — Ты от всего убегаешь? — нескрываемая насмешка в словах, которые Майорин никогда не произносил. — И долго ты будешь бежать? "Доживи до полувека. Велор", злая шуточка или настоящее волнение. Друг или враг? Подарки от врагов не носят на боку, даже такие ценные как этот. Ему понравилось в Инессе, хотя после Цитадели она напомнила деревню. Владычица не могла построить город? Или не хотела? Смотрящие колдуны по всей Велмании, и странствующие… Сумка зашитая неумело, но старательно. Мог купить новую, но эта была привычная. Сколько верст с ней он проехал? — Слабак! Ивашка — дурак! — кричал его сводный брат. — Зачем ты меня лечишь, Айрин? Я же цитаделец! — Ты человек! Неплохой человек, ты просто запутался. — Наивная дурочка… Или… На столбике кровати висел меч, у колдуна было их два, с одним он не расставался, другой оставил здесь. Ивен бросил сумку и взял в руки оружие, ему плохо давались уроки боевых искусств, но он всегда был упорен. Не таясь, маг опять распотрошил сумку колдуна, амулета должнохватить, хотя бы ненадолго. Достаточно дойти до Айрин. Всего три заклинания, но сил может не хватить даже на них. Сперва, он вскрыл замок. Осторожно лишь подцепив кончик нити, и потянул. Бесов колдун оказался умен, нить путалась сама в себе, затягиваясь в узелки. Пришлось провозиться значительно больше, и значительно больше истратить сил. Больше чем он мог себе позволить. Активировать амулет он не стал, только повесил на шею. Даже не украшение, кусочек янтаря на кожаном шнурке, янтарь хорошо держит структуру заклинаний. И маг сделал то, что ему делать было нельзя. Он простроил, воссоздал и сплел сложное трехуровневое, затратное по силе и высокое по точности заклинание поиска человека. Стоило почувствовать, где она находится, Ивен вынул из ножен меч и побежал. В его распоряжении было минут пять-семь. После этого истает не только с трудом восстановленный Айрин магический резерв, но и собственная жизненная сила. Что ты делаешь! Вопило самосохранение. С ума сошел? Ты мог бы уже двигаться к тоннелю, бежать от них всех, бежать от инессцев и цитадельцев. Так зачем ты ищешь эту девчонку? Ответ был ясен и глуп.* * *
Зима в том году вышла теплая и снежная. В лесу для полного счастья не хватало только сказочных коньков или мудрого медведя с посохом-корягой. Пеструшка рысью рассекала по заснеженной дороге, до Инессы оставалось чуть меньше получаса пути, а солнышко уже давно зашло за горизонт. Из серого, больного от невидимого заката неба сыпался снег, он путался в длинных светлых волосах девушки и пестрил без того рябую шкуру кобылы. — Айрин! Айрин! — Эй, девка, к тебе гости! Она нынче не принимает, чувствует себя плохо. — Глумился маг. — Айрин! Очнись! — А мы тебя искали, милсдарь Ивен, хотели домой позвать. Из полона вызволить. А ты с инессцами снюхался. — Заткнись, пасюк! Айрин! — Ей в печень ножиком… хе-хе! Из нее вся кровь вытекла, а она живехонька, подумаешь спит. — Заткнись, крыса цитадельская. — Прошептала девушка, раскрывая веки. — Ивен? Тебе нельзя здесь, тебя ищут… — Тебя тоже. Кто ставил барьер? — Майорин. — Ты можешь его снять? — у Ивена кончились силы — резерв иссяк давно, а едва восстановленную ауру он исчерпал почти до крохи. — Нет. — Айрин прислонилась к стене. — Но ты же исток, — посоветовал маг в углу. — Давай порежь себе ручки, пусть прольется кровушка истока! — Это не поможет. — Девушка опять прикрыла глаза, ее знобило. — Против Майорина мне нечего поставить. — Он тоже исток? — спросил Ивен, зная ответ. Айрин промолчала, и маг не стал ждать. — Но он может колдовать! — И что? У него неординарные способности. Ивен, уходи, тебя убьют или пленят. Уходи. — Никуда я не уйду, пока мы не сломаем этот барьер. Я догадываюсь, как они сюда попали. Нам надо допросить одного из них. — Допрашивай! — разрешила Айрин, кивая на пленника. — Так я вам и сказал. — А ты случаем колдовать не можешь? — понадеялся Ивен. — Могу огреть его мечом по башке, хочешь? — Не надо. Протяни лучше мне руку. Может, мы выберемся отсюда. — Зачем? — удивилась девушка, — здесь хорошо, только холодно. — Холодно? Айрин, да у нас летом не всегда так тепло бывает! — Да? Значит, меня морозит. — Она опять попыталась облокотиться на стену, сил совсем не было. Еще бы согреться, зря оставила кожух. — Айрин! — докучал маг, иди сюда, протяни руку. — Да ты глупец! — из угла хрюкнул цитаделец. — Надеешься на силу? А я своими глазами видел, как вся ее кровь излилась на здешнюю землю. Откуда у нее силы? — Мало ты знаешь про истоки. Айрин, соберись. Девушка непонимающе обвела взглядом зачарованный угол: — Чего ты от меня хочешь? — Вытащить тебя отсюда. — Зачем? — А зачем тебе здесь сидеть? — Я хочу спать… — Потом поспишь! Руку давай. — Замуж что ли звать надумал? — ехидничали из угла. Айрин медленно подползла к барьеру, положила на него ладонь. Барьер был теплым, чуть дрожащим. Стоило к нему прикоснуться, он легонько засветился. — Что дальше? — Не знаю… — Протянул маг, прикасаясь к барьеру с другой стороны. — Попробуй отдать мне чуточку силы. Сосредоточиться удалось с трудом, мерзлота в ногах, казалось, начала хрустеть. Барьер благодарно замерцал, впитывая предложенную энергию. Ивен чертыхнулся. — Бесполезно. — Грустно сказал он. — Ничего у нас не получится.* * *
— Здесь. — Указал Лавт на дверь. Майорин дернул ручку — дверь не подалась. — Заперто. — Ясный пень заперто, выбей. — Гномы сдохнут от жадности, хороши гости — все двери перепортили. — Сами виноваты. — Оборотень наклонил морду, потоптался у двери, обнюхивая пол. — Бес с вами. — Колдуну потребовались секунды, чтобы обратить преграду в пепел. — Ты не мог ее просто выбить? Чтобы потом починить? — Да? — почти изумился Майорин. — Как-то не подумал… Лавт сунулся в обугленный проем. Темно… неприятный запах ударил в ноздри, оборотень чихнул, Майорин прикрыл нос рукавом. Светляк медленно набряк и, загоревшись, осветил просторный зал с окнами под самым сводом. Горный хрусталь из оконных проемов сейчас лежал на полу осколками. Снег, наметенный вьюгой, доходил до щиколоток. Лавт едва его коснувшись зарычал и попятился. Майорин выпустил второй светляк, полетевший вперед. Оба шара взмыли под потолок и ярко засияли. Люта Молчун стоял посреди зала с опущенными руками, весь забрызганный кровью. Рядом лежали трупы трех магов. На всех матово поблескивали кольчуги, травленные кислотой, чтобы не бликовали на солнце. Поговаривали, что матушка назвала Люту отнюдь не Лютой, а иначе. Но прозвище прилипло прочно. Видно не зря. — А. Это вы. — Выдохнул Молчун. — Не ступайте в эту пакость. После этого напутствия Люта Молчун покачнулся и кулем рухнул поверх своих поверженных противников.* * *
Они совсем не были похожи. Нисколечко. Деловито шаряший зрячими пальцами по барьеру Ивен и маг, лежащий у стены. — Кажется, я понял, в чем суть. Майорин замкнул барьер на себе, это самое быстрое, что он мог сделать. С другой стороны сетка плетения очень простая, но в нее вложено колоссальное количество силы, защищающей именно сетку. Барьер сам по себе слабый, но защита барьера сильная. Понимаешь? — Нет. — Честно призналась Айрин, ее больше беспокоил озноб. — Все просто! Вот смотри… — Ты можешь его снять? — Нет. — Тогда к чему это? — Я знаю, как его приподнять. Чтобы освободить тебя, а этот пусть сидит дальше. — Тогда давай. — Послушно согласилась девушка, ей было все равно, что маг делает, лишь бы отстал на какое-то время, позволив ей полежать в забытье. — Не могу. Сил нет. — Ивен развел руками. — Ясно. — Прошелестела Айрин, бес с ним, лишь бы не трогал. Минут десять Ивен действительно молчал, пыхтя и самозабвенно ощупывая барьер. Потом ликующе улыбнулся и уселся к стене. Маг в углу затих, сквозь хриплое дыхание слышались всхлипы, похоже, одно из сломанных ребер задело легкое, и то постепенно наполнялось кровью. — Айрин? — Чего тебе? — Готовься вылезти, вон с того угла. — У тебя же сил нет? — Майорин весьма остроумный колдун, я понял, в чем дело. — И в чем же? — Потом объясню. Давай. Девушка подползла к указанному месту, когда Ивен скомандовал: лезь, выбралась из-за барьера и опять бухнулась на пол. — Пособи с резервом. — Попросил Ивен, дав ей отдышаться. Она послушно протянула руку, пусть его. Спать хотелось все больше, в глазах плыло. Ивен, приготовившийся было к привычной порции силы, застыл. По телу горячечной волной прокатилась злющая дрожь. Пол и потолок завертелись в свободном падении хаотично меняясь местами, в глазах плясали разноцветные круги. Казалось, он одурманен и пьян, казалось, его несет в каком-то безумном водовороте. — Хватит! — процедил он сквозь сжатые зубы, сдирая с себя ладонь Айрин, рука безвольно отпала в сторону, девушка лежала без сознания. Пол и потолок завернули еще один кульбит и вернулись на свое место. Ивен встал, держась за стенку, и осторожно сделал шаг. Второй… Будто заново родился. Удалая бесшабашная радость наполнила разум, захотелось бежать, или убить кого-нибудь, или полюбить, или… Ивен осторожно, по капле отмеряя рвущуюся на волю силу, запер барьер.Глава 14. Истоки
Мех приятно грел нагое тело, кто-то гладил ее по волосам, ласково. Она не открывала глаз, просто прислушивалась к дыханию, пытаясь понять кто. — Проснулась. — Заметила Рада. Айрин разочарованно выдохнула. — Доброе утро. — Доброе. Уже, правда, полдень. — Рада подоткнула ей одеяло. — Как ты себя чувствуешь? — Живой. — Айрин приняла у знахарки теплую кружку. — Только сухость во рту. — Пей. Тебе нужно пить, я видела, сколько из тебя вытекло крови. Будь ты человеком… — Я не человек. — Девушка откинула одеяло и слезла с кровати, потянулась. Магический ожог зажил и затянулся. — Что произошло? Где все? Рада всплеснула руками и все же усадила девушку на кровать. — Я позову, Майорина. — А Ивен? Где он? — Майорин тебе расскажет. — Улыбнулась знахарка. — Рада, стой! Не уходи. Расскажи сначала сама. — Девочка моя, — женщина погладила девушку по встрепанным волосам. — Ну, что я — простая знахарка — знаю о ваших боях и стычках. Мне довелось только перевязывать вашу братию, да помогать вашему лекарю. — Кого ты перевязала?— Орма, Борца, Люту Молчуна, Косидара, Хонза, Майорина… у него распорот бок, но я бы не стала за него переживать — заживает на нем все быстро. Еще… — Потери есть? — Потери? Да погибло двое, из вашего отряда. Я не знаю их имен, но… я видела тела. Такой русоволосый колдун лет сорока, у него еще смешная бородка в форме листика. — Кто еще? — Проснулась и сразу принялась отравлять Раде жизнь? — Валья заглянул в комнату наперед Майорина. Менестрель тут же завалился к ней на кровать. — А про меня, почему не спросила? — Боялась услышать ответ, вдруг ты все-таки выжил! — хмыкнул колдун, бесцеремонно стаскивая менестреля с постели за шиворот. — Расселся, ишь! Рада, тебя Велимир искал, Валья, ты, кажется, куда-то шел? Вот и шел бы дальше. Менестрель тут же надулся, но спорить не стал — послушно потянулся за Радой к выходу. Двери закрылись. — Где Ивен? — Когда я уходил, он читал книжку про химер. — Я… он распутал твое заклинание, приподнял барьер, чтобы выпустить меня. — Все не пойму зачем? — колдун сел, поморщившись. — Что ты помнишь? — Какие-то обрывки, маг… вы вывернули ему запястья… он бредил… я слышала, как он бредил, он захлебывался собственной кровью… — И умер от этого. Жаль, я хотел с ним побеседовать. Оденься. — Он бросил ей сверток и отвернулся к очагу. — Вы нашли Люту? — Айрин развернула аккуратно заштопанную рубашку. — Нашли, — сказал колдун. — Лавт взял след, на магов мы больше не натыкались. Снег, который налетел в город, постепенно таял и испарялся, с ним слабели и чары. Гномы очухались, взяли дело в свои руки. Айрин надела порты. Затянула тесемки на рукавах. Ей хотелось, чтобы это было платье, красивое новое платье, из дорогой ткани, скроенное по фигуре. Зимой. В походе. Когда не сегодня-завтра отправляться на битву… Девушка скривилась, проведя рукой по не слишком чистым волосам. И пожалела, что не осталась в Луаре. Но лишь на мгновенье. — Люта выиграл нам время… — Протори тропку! — Подожди. — Майорин оглядел зал. — Давай я лучше его так вытащу. — Как так? — Слово: "левитация" тебе не знакомо? — буркнул колдун. — Знакомо, но Люта не яблочко — весит больше. Упрямый колдун уже строил формулу. Он осторожно приподнял Молчуна на пядь, убедился, что зацепил и потащил на себя. Лавт задрал морду, наблюдая за столь безрассудной тратой резерва с немым восхищением. Майорин дотащил командира до дверного проема, отступил назад и уложил тело на пол. Раны Молчуна кровоточили, нехорошо сочились пеной, пахнущей разложением. Не объясняясь Лавт обернулся, забрал у Майорина котомку с одеждой, которую успел всучить тому загодя. Вдвоем они взвалили Молчуна на плечи и поволокли обратно. Косидара они нашли в том же зале, где и оставляли. Только теперь лекарь не говорил, а шипел, давая указания Раде. Знахарка не возражала, но делала все по-своему, что бесило чародея особенно. Сейчас Рада зашивала Косидару рваную дыру на бедре. — Ближе к ране бери, куда ты на полпяди отступаешь! — Конечно. — Согласилась знахарка и продолжала шить, лекарь невнятно прогундел, давясь руганью. Мужчины сгрузили Люту на скамью, Лавт присел, отдышался. А когда поднял голову, то Майорина уже и след простыл. Колдун бежал по коридорам легкой трусцой, стараясь не обращать внимания на распоротый бок, продолжавший саднить. Получалось плохо. В первую очередь он проверил комнату Ивена, маг исчез, взломав замок. Этому Майорин удивился меньше всего. Зато удивился минут десять спустя, обнаружив мага, сидящим около Айрин. Девушка умудрилась пересечь барьер, но теперь лежала без сознания, редко дыша. По ту сторону остывал пойманный маг. Опознать в нем мертвеца не составило труда — широко раскрытые глаза остекленели, потеряв связь с миром живых. — Майорин? Она без соз… — Вижу. Засунь ее обратно за барьер. Идем. — Куда? — Ивен удивился, но послушно принялся распутывать заклинание, подтвердив опасения колдуна. Айрин не сама пересекла границу, ушлый маг и здесь оказался не промах. — На кудыкину гору, изучать тайны снега. — А! — подпихнув Айрин сбоку, будто та была мешком, Ивен запечатал барьер. — Это омут сна, материализованный посредством стихийного заклинания заноса, укрепленного чарами третьего порядка. Я разрабатывал его, как универсальный метод массовой атаки… — Ясно. — Обреченно проговорил колдун. — Есть хоть что-нибудь в Цитадели, что не ты разрабатывал? — Конечно. И это заклинание не я придумал, просто усовершенствовал. И работал я не один… Майорину нестерпимо захотелось поверить в богов. Помолиться и с божьего благословление убить этого типа. Но тип был на редкость полезный. — Идем. — А как же Айрин? — Сейчас ты ей не поможешь, идем. — Колдун почувствовал, что если он еще чуточку постоит на месте, то непременно свалится рядом с девушкой. Они обыскали коридоры, маг, от которого так и разило силой, вычищал снег, разваливая остатки чар. Цитадельцы ушли. Ушли, отбитые неожиданно сильным сопротивлением. Но зачем они приходили? — Они приходили за мной. — Сказал маг, прочитав мысли спутника. Майорин тут же собрался с силами и выбросил непрошеного гостя из собственного разума. — Это — хамство. — Пояснил колдун, смотря, как маг морщится от резкой головной боли. Можно было действовать и безболезненно. — Извини, я не хотел. Само вышло. — Сила опьяняет. Но она быстро рассеется. Не обольщайся. — Знаю. Они пришли за мной и за информацией. А заодно постарались вывести из строя как можно больше ваших. — Им это удалось. — Вспомнил колдун состояние Люты и заполненный ранеными зал. — Что же ты еще здесь? — И почему жив? — усмехнулся маг, пряча за усмешкой недавно пережитый страх. Когда несколько магов из напавшего отряда смотрели прямо на него, изучая "пустой" тупичок. Если бы не сила истока, по случаю оказавшаяся в его распоряжении, может, все сложилось бы иначе. Не представлял отряд, посланый Аарским, какое сокровище было у него перед глазами, умело отводя оные. Когда он услышал шаги в следующий раз, понял, что сейчас на подобные мороки у него не хватит выдержки. И врагу обрадовался как лучшему другу. — Они меня не нашли. — Договорил Ивен. — Плохо смотрели. Мужчины обыскали город, подключив к делу потрепанных, но способных стоять на ногах колдунов. Все бы ничего, но и колдун, и маг впервые сошлись во мнении, что среди инессцев есть предатель. И ни один из них не мог с разбегу вычислить шпика, потому согласившись друг с другом во второй раз, враги пришли к мнению, что доверять можно лишь узкому кругу лиц. Любое обезболивающее заклинание имеет свой предел. И в этом пределе, во-первых действует недолго, а во-вторых снижает боль лишь до терпимой. Косидар предел превысил, но повод был весомый. Желтая пена на ранах Люты Молчуна не была ни следствием яда, ни ожогом. Да, здесь лекарь имел дело с классической порчей. Но Косидар предпочел бы какое-нибудь "отрицание" или временное заклятие. Потому как там все было четко и ясно — инструкция, правила и прочее… Порча зависела от того, кто ее наносил. Вот только у трупа не спросишь… Лекарь велел знахарке раздеть командира и полностью обмыть. Рада осторожно отшкрябывала кровавые корки мокрой тряпкой. После Люту уложили на стол, и Косидар велел всем выметаться в любые угодные им стороны. Народ подобрался и послушно расползся кто куда. Осталась только Рада, которую сварливый лекарь выгнать не смог. Косидар закатал рукава, почесал шрам, что проделывал всегда, стоило ему задуматься, и критично осмотрел Молчуна. В этот момент тот был близок к возможности умолкнуть навсегда. — Мне нужны свечи. — Сказал лекарь. — Семь штук, и разыщи Игже. Он специалист по сглазу. Рада судорожно кивнула и вылетела прочь. Лекарь достал из своей сумки мел и принялся расчерчивать пол. Все эти мелки, свечки, крысиные хвосты и ящериные головы наводили на Косидара похоронную тоску, он как раз нарисовал болванку, готовую для дальнейшего употребления, когда вернулась Рада с Игже и свечами. Игже был уроженцем Хордрима, имел черные волосы, брови и глаза, всем цветам в одежде упрямо предпочитал скорбный черёмный и заслужил среди коллег прозвище: чернокнижник. — Криво! — не размениваясь на сентиментальные пассажи сообщил чернокнижник. — И здесь криво! К тому же этой линии здесь быть не должно. — Но лучей семь? — Да. — Игже махнул рукой Раде. — Свечи по углам. По внутренним углам. Да сюда! Косидар застыл с задумчивой миной, он мало верил в начертательную магию, но прикладники, как раз специализировались на проклятьях и сглазах. А Игже верил. И лекарь верил в Игже. — Мне нужна кровь Люты. — Трава? Препараты? — Нет. — Отрезал чернокнижник. — Крови хватит. Игже придирчиво обошел септограмму, обвел ее ровным кругом, но не замкнул его. Он отметил кровью Люты два луча и росчерком поставил знак в центре. Ни знахарка, ни лекарь его не знали. Щелчок. Над фитилями взмыли ровные оранжевые лепестки. По кругу пробежала голубоватая искра, Игже легким движением замкнул его. Искра перешла на звезду, осветила каждый луч. Звезда засветилась, по лбу чернокнижника скатилась капля пота. Он поднял напряженную скрюченную руку, святящийся абрис последовал за жестом. Навис над Лютой, прошел того насквозь. За каплей пот полился градом, чернокнижник тяжело дышал, из правой ноздри медленно выползла кровавая струйка. Игже покачнулся, Рада хотела поддержать, но лекарь не пустил. Звезда медленно потянулась назад, опять прошла через Молчуна и, поменяв цвет, направляемая волей чародея вернулась к своему начертанному на полу близнецу. Стоило контурам соединиться, лепестки на свечах исчезли, чадя черным дымком. Игже облегченно вздохнул и повернулся к Косидару: — Что же ты, гад, не сказал мне, что проклятие посмертное! — Я не подумал. — Виновато сказал лекарь. — Я просто осмотрел его и поставил диагноз. — Ладно. Уберите тут все… Кровь с пола соскрести, руками лучше не трогать. Вся дрянь, бывшая в Молчуне теперь в этих каплях. — Сделаю! — Рада подхватила нож и принялась шкрябать пол. Чернокнижник рассеяно перебрал кружки на столе, в поисках пития. Хлебнул выдохшегося пива, скривился, но допил. — Выдался вечерок. — Пробормотал он. — Отдохнули после перехода. Ты сам-то живой? — А? — лекарь, вычищающий Лютины раны смоченной в снадобье тряпицей, отвлекся от своего занятия. Поморщился и едва слышно хмыкнул: — Почти. Ногу рассекли. Не сильно, но неприятно. — Эй, ребята… — скучно донеслось от дверного проема. В проеме стоял маг, оба чародея неприязненно на него поглядели, но этого конкретного мага им приказали не трогать. — Вы меня, конечно извините… — Чего надо? — рявкнул Игже, терпеть не могущий топтания на месте. Ивен мотнул головой и сложил на пороге черноволосое тело. Тело вяло откликнулось и застонало. — Майорин… — чернокнижник помог магу затащить колдуна. И все понеслось по новой. — Там сейчас Оверкаллены еще принесут. Двоих гномов. — Эта ночь кончится? — спросил у потолка Косидар, но потолок не ответил, ибо говорить был не обучен. — Значит, весь отряд вывели из строя? — спросила Айрин. — Люта очнулся чуть раньше тебя. Самым страшным, что с ним случилось, было проклятие. Отлежится, как и мы с тобой. Косидар сказал, что поставит на ноги девятерых, восемь и без него на них крепко держаться. Но остальные… — Колдун не развел руками, но интонации было довольно. Девушка скорбно вздохнула: — Я могу предложить… — Что? Замявшаяся Айрин нахмурилась, но собралась и заговорила дальше: — Я могу предложить выход… Мы с Ивеном… — Через четыре дня выходим. — Закончил Люта Молчун. — Отдохните напоследок. Тишина, только кивки и сосредоточенные взгляды. Красная Сопка молчала — Теперь слово магу. — В зале сидели Оверкаллены, Майорин, Борец, Игже, Молчун и Айрин. — Меня зовут Ивен. — Поправил цитаделец. — Я расскажу вам, с чем мы будем иметь дело. Его тоже слушали в полной тишине, хоть Ивену и мерещилось осуждение в глазах слушающих, он говорил коротко и твердо. — Я так же предлагаю сделать вылазку в Цитадель. В Цитадели существует оппозиция. Я знаком с некоторыми из них, это очень надежные люди, но чтобы с ними договориться, нужно попасть внутрь… — Я не пойду на это! — Люта крикнул, перебив тихую речь мага. — А если они вас поймают? — Люта… — Протестующе подняла руку Айрин. — Помолчи, Айрин! Нет. — Это сказал Майорин, и девушка резко обернулась к нему. — Мы с Ивеном отправимся вдвоем. И если нас поймают, то никто ничего магам не расскажет. По крайне мере так быстро, чтобы они сумели вам препятствовать. Все в зале замолчали. Маг удивленно уставился на Майорина — он был уверен, что колдун просто отвергнет его план. — Вдвоем? — девушка побледнела. — Нет, Майорин… это… это… опасно! Колдун ухмыльнулся: — А вам вдвоем идти не опасно? — Я — исток! — То есть, беззащитный исток, с горем пополам сумевший освоить управление чистой силой, может постоять за себя лучше, чем квалифицированный колдун, один из сильнейших в Инессе? — съехидничал квалифицированный колдун. Айрин нахмурилась и не ответила — крыть было нечем. — Впервые соглашусь с нашей упрямицей. — Влез Борец. — Это действительно рискованный план. — Этот план может уменьшить количество жертв. — Начал объяснять маг. — В Цитадели давно существует оппозиция, готовая к действию, именно они помогли мне бежать. — И ты предлагаешь обратиться к предателям? — хмуро спросил Люта. Айрин посмотрела на колдуна. Накануне, когда она убеждала его, он задал тот же вопрос. — Они против власти Хенрика Аарского. Но противостоять ему в одиночку не в силах. — К тому же к трусам. — Печально дополнил Борец. И это Майорин ей говорил. Как они все похожи, колдуны… Прямолинейные, упорные, принципиальные! Колдун тоже вспомнил их перепалку. — Поверь мне… — Айрин неожиданно взяла его за руку. Она уже давно не прикасалась к нему первой, будто боялась чего-то. А вот тут забылась, важнее было убедить, уверить, а не думать о снедавших ее сомнениях. — Ведь я тебе поверила тогда. Мы были незнакомы, но я тебе поверила и пошла с тобой. — И почему же? — Не знаю, просто что-то внутри говорило, что ты меня не предашь и не продашь. — Ты была неопытной дурехой, вот и поверила. — Но не зря! — она смотрела ему в глаза, так не понравившиеся ей в день их первой встречи, но полюбившиеся после. — И теперь спустя два года, я ни капельки не жалею. Ивен не предаст нас, Майорин. Он пойдет до конца. И дело не в тебе, не во мне и не в Инессе! Дело в Хенрике Аарском, Агнии Фарте, в химерах и этой войне. Он против них, и ради этого с нами. — Он придумал этих химер! — Он только их использовал. Взял один из предложенных вариантов, как самый эффективный. Тогда для него это было только уравнением на листе бумаги. — Меня учили быть государем. — Майорин вывернул свою руку и отвернулся, сил не было смотреть ей в глаза… надо же, она не жалеет! — Обманывать, пользоваться принципом меньшего зла, казнить, когда надо и миловать, кого стоило бы казнить… Это не простая работа — править. Грязная работа. Многие рожденные в низах думают, как бы взобраться на престол, да посмотреть на мир с высоты трона. И им недоступно понимание, что нужно делать на этом троне. Они даже не понимают ради чего на него лезут, просто подчиняются инстинкту — забраться повыше, прихватив побольше. Мой отец всегда говорил, что государями рождаются, чтобы с первых минут жизни понимать, каково это. У меня не дрогнет рука, если так нужно для дела, но даже меня пугает то, что сделал Ивен Аарский. И больше всего меня пугает, с какой легкостью он от этого отрекся! А Айрин опять встала перед ним и опять ухватила его за руку: — Кичишься своим происхождением? Но и я не крестьянская девка! И мы оба знаем таких как Ивен, оба видели таких рядом с нашими родителями. Это настоящие игроки, планеры — они хотят только играть. Их не интересует победа или сорванный куш. Им нравится переставлять фигуры, и они всегда испокон веков были на службе у правителей. Они служили их целям и приносили им пользу. Используй Ивена, Майорин. Он будет на нашей стороне, покуда существует противоположная. Я доверяю ему, потому что он смог вырваться из игры и принять решение. Сам. То решение, которое было не самым выгодным, не самым правильным, не самым безопасным, а самым честным. Он смог. И он не сбежал, у него была возможность сбежать, а он не сбежал. Он дрался с нами бок о бок, он не вернулся в Цитадель, хотя пришли они именно за ним. — И за тобой. — Поверь мне… — Майорин смотрел в графитовые глаза, раньше они казались ему светлее… он перевел взгляд на руки — женские пальцы впились в его ладонь коготками коршуна. Она не жалеет… а ведь все могло быть иначе, не повстречайся они тогда в Мыльняках. — Прошу тебя! — … мы с Ивеном пройдем по тайному ходу в Цитадель, разведаем обстановку, выясним, кто из оппозиции еще жив, попробуем договориться. Если удастся, покинем город и вернемся к войску. Думаю, к тому времени Ерекон уже начнет осаду, оппозиция обеспечит нам поддержку за стенами города. План выглядит провальным, я знаю, но я намерен рискнуть, чтобы наши люди вернулись домой живыми. Хотя бы часть. — А ты надеешься вернуться? — сквозь зубы процедил Люта, понимая, что спорить с Майорином бесполезно, а ведь потом еще придется объясняться с воеводой. — Меня никто не ждет. — Холодно ответил колдун. — Его, — он показал на Ивена, — тем более. Айрин сжала руки в кулаки, закусила губу, будто мучаясь от злой тягучей боли. Майорин с вызовом смотрел на Люту, уже зная, что выиграл спор. А девушка смотрела на колдуна, и не было мига, в который она ненавидела и любила его сильнее, чем этот.
Последние комментарии
42 минут 23 секунд назад
1 час 26 минут назад
20 часов 27 минут назад
20 часов 28 минут назад
20 часов 36 минут назад
20 часов 44 минут назад