Павкин алмаз [Леонид Васильевич Печенкин] (fb2) читать постранично

Леонид Печенкин Павкин алмаз

Историческая повесть

Пришлый

Неприветлив Урал к человеку в этих краях, а порой страшен. То опускаясь крутыми уступами, то вновь громоздясь одна на другую, Уральские горы выглядят хмуро, неприютно. В зимнюю пору господствуют здесь лютые морозы и снегопады, разноголосо завывают бураны и метели, а летом, бывает, хлещут проливные дожди и бушуют ураганные грозы, после которых остаются лесные завалы, и потом долго еще шуршат камушками гигантские оползни.

Случаются и знойные дни.

Первобытная сила, глухомань, дикость: огромные каменные валуны, стволы матерых лиственниц, кедров и поседевших от старости елей обросли белесыми мхами и подернулись не то затвердевшею плесенью, не то какими-то лишаями, а высоченные папоротники местами образовали настоящие заросли: кажется, что это расползся по лесу слоистый зеленый туман…

На вершину одной из гор взобрался грязный, оборванный человек. Тяжело дыша, прислонил к камню суковатую палку, улыбнулся чему-то и, широко перекрестившись, выдохнул:

— Ну, здравствуй, гора Качканариха!

Видать, не впервой оказался он в здешних местах. Низко поклонившись на север, восток, юг и запад, он осмотрел из-под ладони раскинувшийся у подножия горы золотой прииск, перевел взгляд на дымивший вдали Теплогорский чугуноплавильный завод, с интересом понаблюдал еще за чем-то, ведомым только ему одному, и неторопливо стянул со спины тощенькую котомку. Опустившись на камень, подставил ветерку заросшее лохматой бородищей лицо, устало закрыл глаза и блаженно откинул голову.

Нахлынули разные думы. Сколь повидал да пережил за долгие годы… Много где побывал, многому научился. Сводила его горькая судьба с гулевыми бродяжками и такими же, как он, беглыми, кому невмоготу стало от кнута заводского надсмотрщика да лиходейства хозяина. Встречались и старатели-одиночки, что ищут по Уралу и в других краях россыпи золота да самоцветные камни.

Сухо треснул где-то обломившийся сук — будто щелкнул взводимый курок. Человек встрепенулся, испуганно оглядел лес, траву, камни и, не увидев ничего подозрительного, опять привалился к нагревшейся каменной глыбе, полузакрыл глаза.

Строятся по Уралу заводы. Не счесть, сколь их по Уралу коптит. А всем уголек подавай, как хлеб человеку. И расползлись по горам лишаями стригущими вырубки. Понастроили пришлые деревушек, раскорчевали под пашенки облысевшие склоны гор и низины, хоть и знают, что туга землица для крестьянского дела. Но ничего, приноровились людишки, живут. Кое-где и по сю пору еще приживаются. Куда ж деться, ежели второе столетие сгоняют сюда целыми деревнями из Центральной России больного и крепкого, молодого и старого! Надо ж кому-то и заводскую силу пополнять, добывать хозяевам на местных промыслах золото-серебро, каменья поделочные и драгоценные…

Полсотни лет прошло, как препожаловал сюда с войском сам Пугачев, освободитель-царь, но помнят старики его грамоты: «…Жалую я вас всех крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованьем, и хлебом и провиянтом, и свинцом и порохом, и всякою вольностью…» Вот когда обезумел народ от свалившейся воли и начал крушить, сжигать заводы-фабрики, дома хозяйские, вешать на суках да перекладинах приказчиков да надсмотрщиков. Ох и гулял тогда народ, полной грудью дышал, как в угаре пьяном был, а потом дорогой ценой за это расплачивался… С кем тягаться вздумали, сиволапые? Закон да власть всегда на стороне у Демидовых, Строгановых, Воронцовых, Шуваловых! Сам вон царь-государь их руку держит! Да только отдельные ухари до сих пор отваживаются — бунтуют да в леса бегут — волю ищут.

Человек подставил солнцу и ветру широкую волосатую грудь и снова оглядел холмистые горы, пади с долинами и примостившиеся в них деревушки с заводами. А окоём вокруг Качканар-горы преобширнейший, до пятидесяти верст окрест можно все обозреть в такую вот погоду ладную.

Неторопливо развязав ремешок на котомке, человек достал туесочек со студеной водой родниковою, краюху хлеба ржаного и черствого, берестянку-солонку и луковку. Посыпав густо на хлеб крупную серую соль, он принялся жевать его не спеша и с охотою. Опять вспомнил свой завод, даже помрачнел. Эвон там вдали, верст за пятьдесят, он дымит. Еще мальчишкой был, когда Строгановы заложили свой завод на речке Бисерти, перекрыв ее большой плотиной. А железорудное месторождение там богатейшее. Полторы тысячи тонн чугуна в год с домны получали — каторжный труд. А им, Строгановым, все еще мало было! Ох и жадные! На одном только Урале полмиллиона десятин лесных и луговых угодий принадлежало им, а крепостных счету не было! Когда умер сам-то Александр Григорьевич, люди думали, что облегчение выйдет, а получилось тошнее тошного… Завод этот Би́серский со всеми приписанными к нему наделами и людишками перешел дочери Строганова — замужней Вере