Темная магия [Энгус Уэллс] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Энгус Уэллс
Темная магия
(Войны богов — 2)
Глава первая
На языке Кандахара Нхур-Джабаль значит Большая сторожевая башня, и город вполне оправдывал свое название. Он расположился на обширных скалистых террасах древней горной гряды Кхарм-Рханна, которая клином врезалась в континент. Три великих реки — Шемме, Танниф и Ист, — сбегающие с ее пиков, мощными потоками обтекали дремлющий, словно каменный гипабиссальный страж, город. Терраса за террасой взбирался он по крутым склонам Кхарм-Рханны, и череда его строений походила на зубчатую стену, прорезанную дорогами и мостами и длинными пролетами лестниц. Вся эта громада стремилась вверх, к одинокому массивному строению, властвующему над всей округой. Обнесенное крепостной стеной, с пурпурными и золотыми знаменами на бойницах и башнях, оно забралось так высоко в горы, что с башен его открывался вид едва ли не на все владения тирана. Харасуль на западе, Вишат'йи на юге и Мхерут'йи на востоке, на берегу Узкого моря. Именно туда и был устремлен обеспокоенный взгляд тирана. Нхур-Джабаль не более чем оборонительная стена вокруг цитадели тирана, а огромная крепость — последний бастион власти в Кандахаре, возведенный еще Цедерусом. И вот сегодня власть последнего из его наследников, Ксеноменуса, оказалась под угрозой. На западе реет мятежный стяг Сафомана эк'Хеннема, повелителя Файна, оказавшегося орешком куда более крепким, чем предполагали сам тиран и его советники. Возмутитель спокойствия распространил уже власть на восточные земли Кандахара от Мхерут'йи до Мхазомуля по побережью и от Кешам-Ваджа до Бхалустина во внутренних районах и, разгромив войско тирана, объявил Ксеноменуса выскочкой и узурпатором. Ксеноменус же не сомневался, что плебс не задумываясь отвернется от Сафомана, но только в том случае, если тот будет разгромлен. Не просто загнан в свои владения, а разгромлен, как говорится, под звуки фанфар. Необходимо посадить голову повелителя Файна на пику и пронести ее по всем городам Кандахара, дабы никто не усомнился в том, что Сафоман повержен и мертв. Однако трупы, коими питалось воронье близ Кешам-Ваджа, были свидетельством того, что Сафоман эк'Хеннем жив и побеждает и грозит свергнуть тирана. И ни легионы, ни колдуны Ксеноменуса не могли справиться с мятежником. Да, трудная задача. А тут еще холодный ветер с Кхарм-Рханны принес первое дыхание зимы. Ксеноменус, вглядывавшийся в восточные земли, передернул плечами. Слуга услужливо набросил на узкие плечи тирана накидку из пурпурной парчи, но Ксеноменус и не заметил — теплее ему не стало, ибо пронизывавший его холод был свойства не физического. То была эманация неуверенности. Тиран отошел от парапета и повернулся к застывшим в ожидании магам. Жестом он отпустил слуг и подхалимов. На унизывавших его пальцы кольцах и перстнях заиграл солнечный свет. Когда слуги скрылись за стеклянной дверью, тиран коснулся пальцами серебряной короны на голове, словно ища вдохновения в символе своей власти, и посмотрел на ведунов. Было их семь; все старше его. По крайней мере, трое служили еще его отцу, были и те, кто знал его деда. Они сильно разнились: высокие и низкие; пятеро — легкого телосложения, двое — тучные. Лица их, тоже очень разные, были обрамлены волосами от цвета воронова крыла до избитого годами желтого. Кто-то держался как патриций, а кто-то мог сойти за простого купца. Но на всех были черные халаты с вышитыми серебряной нитью кабалистическими знаками. Ксеноменус раздраженно нахмурился. Раздражение прозвучало и в голосе, когда он спросил: — Ну так что, господа? — насмешливо выделив последнее слово. — Судя по всему, голодранец сей оказался вам не по зубам. — Ваше высочество, никто не ожидал, что заклинания Аномиуса еще в силе. — Колдун помолчал, словно давая тирану возможность высказаться, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Властитель Файна нанес удар неожиданно быстро. — Настолько быстро, что он уже хозяйничает на восточном побережье. — Тиран поплотнее запахнул накидку, все больше раздражаясь. — Настолько быстро, что уже наложил лапу на треть моих владений. Для вас он оказался неожиданно быстр. — Боги предупреждали нас об этом, — отважился произнести старейший маг сухим, как его кожа, голосом. — Они также… Ксеноменус рубанул рукой воздух, и колдун смолк. Самый молодой из чародеев бросил предостерегающий взгляд на своих более пожилых товарищей и откашлялся, словно призывая их к благоразумию. — Повелитель Ксеноменус, — начал он, — в том, что говорит Рассуман, есть доля истины. Мы видели движение в оккультной среде, но оно представлялось нам смутным и, уж конечно, вовсе не таких размеров. — Вы колдуны тирана! — вскричал Ксеноменус и, закашлявшись, умолк. Услышав, сколько раздражения прозвучало в его голосе, он попытался взять себя в руки. — Если даже вы не смогли предсказать, что меня ожидает, то кто еще способен это сделать? — Мой господин прав, — пробормотал Рассуман, скрывая кислую ухмылку. — Неопределенность — уже предзнаменование, — заметил самый молодой из ведунов. — Мы долго спорили по этому поводу. — И к каким же выводам вы пришли? — резко спросил тиран. Ведун опустил голову в смиренном поклоне. — Отчасти это — колдовство Аномиуса, — ровным голосом произнес он, выдерживая взгляд тирана. — Но затемнение, виденное нами, вызвано силой, неведомой нам в оккультной среде. Не в нашей власти проникнуть в природу его. Тиран озадаченно нахмурился и спросил: — Что ты имеешь в виду? — Я… мы… не уверены, повелитель. Но суть видения сего была и остается скрытой от нас. Словно сами боги не желают допускать туда смертных. — Уж не хочешь ли ты сказать, что Бураш отвернулся от меня? Смуглое лицо Ксеноменуса побелело, глаза его сузились, а рука непроизвольно поднялась к короне. Семь колдунов как один отрицательно замотали головой. Ксеноменус спросил: — Тогда что же? Или кто? Объяснись, Ценобар. Ведун кивнул с непроницаемым лицом. — Я постараюсь, повелитель. Но мы тоже можем ошибаться. — Он сделал вид, что не заметил кривую ухмылку, вызванную сим замечанием, и продолжил: — Безусловно, Аномиус помог своими заклинаниями Сафоману эк'Хеннему — и как! Но помимо этого мы видели нечто много более могущественное. Я бы сказал, что даже Бураш не обладает подобной силой. И мощь сия, пребывая в движении, застила наше оккультное видение. — Мощь, коей не обладает и Бураш? — поразился тиран. — Есть ли кто могущественнее бога моря? — До Бураша тоже были боги, — заметил Рассуман. — Первые Боги ушли в небытие, — отрезал Ксеноменус. — По доброй воле удалились они в Земли заповедные. А отпрыски их преданы забвению по воле их же родителей. Фарну и Балатуру нет места на нашей земле. — Истинно, это известно всем, — кивнул Ценобар. — Но все же мы видели некую туманность, скрывавшую от нас события. Ксеноменус вздохнул, опустив под парчой плечи, а когда вновь заговорил, голос его звучал заунывно: — Значит ли это, что удельный князек сей завоюет мои владения? Значит ли это, что, бросив вызов моей власти, ввергнет он владения в пучину гражданской войны? — Со временем мы это узнаем. Ксеноменус повернулся к говорившему — неопрятного вида толстому человеку с бородой. Халат его был запачкан остатками последней трапезы. — Говори, Ликандер. — По нашему общему мнению, Бураш на нашей стороне. И хотя мы и не смогли вовремя предсказать восстание, подавить его пока еще в наших силах. Ксеноменус приободрился. — Такие речи угодны моему слуху, — почти весело заметил он. — Как этого добиться? — Ключ ко всему — Аномиус. — Опасный ключ, — вставил Ценобар, но замолчал по мановению руки Ксеноменуса. — Истинно опасный, — поддержал его толстый ведун. — Но против всех нас вместе он выдюжить не сможет. — Он убил Зыфарана, — вступил в разговор третий. — А меня изувечил. Ликандер взглянул на выставленную в качестве доказательства сухую руку и продолжал: — Ты быстро поправляешься, Андрикус. Рука твоя скоро будет в порядке. А я настаиваю на том, чтобы мы им воспользовались. Ксеноменусу не понравилось, что в споре ведуны забыли о нем, и он резко хлопнул в ладоши. — Ты, хоть и пораненный, все же вышел из битвы живой, Андрикус, — сказал он, — а я до сих пор оплакиваю кончину Зыфарана. Но мне бы хотелось услышать ваше мнение о том, как ничтожный предатель может помочь нам одержать победу над мятежниками, если мы даруем ему жизнь. Ликандер пригладил бороду, стряхивая крошки, и сказал: — В вопросе сем между нами нет согласия. Кто-то, вроде меня, убежден, что надлежит нам воспользоваться Аномиусом, дабы снять заклятия, коими помог он эк'Хеннему. Другие же полагают, что это слишком опасно. — Но ведь вы все служите мне! — воскликнул Ксеноменус. — Правильно ли я говорю? — Безусловно, — подтвердил Ликандер. — Преданность наша не подлежит сомнению, — заверил Ценобар. — Но все же, освободить Аномиуса?.. Его надо было умертвить сразу, как только мы взяли его на Шемме. — В таком случае мы никогда не завладеем Файном, — возразил Ликандер. — Ибо Аномиус — единственный, кто может открыть нам путь туда. Ксеноменус опять хлопнул в ладоши. — Я готов выслушать ваши соображения, — заявил он. — Мятежники крепчают день ото дня. Ежели Аномиус в состоянии помочь нам, то, я уверен, всемером вы сможете навести на него чары, кои обезвредят его. — Это возможно, — заверил его Ликандер. — Дозволено ли будет сказать мне? — спросил Ценобар. Тиран кивнул. — Я согласен, без Аномиуса взятие Файна — дело продолжительное и кровавое; я также уверен, что с его помощью разгромить мятежников будет проще и быстрее. Но я не склонен считать, что это — самый мудрый путь. Боюсь, что, освободив Аномиуса, мы выпустим на свободу зло много большее. — Туманные предсказания, — хмыкнул Ликандер. — Туманные, верно, — согласился Ценобар. — Но весьма зловещие. — Тогда просвети нас, — попросил Ксеноменус. — Что значат предречения сии? — Это выше меня, повелитель, — признался Ценобар и нахмурился, услышав смешок Ликандера, прикрывшего рот рукой. — Единственное, что я могу сказать, так это то, что освобождение Аномиуса может привести в движение силы куда более опасные, нежели восстание. — Что может быть опаснее мятежа? — Ксеноменус смотрел Ценобару прямо в глаза, и тот не нашелся что ответить, а лишь склонил голову, когда тиран жестом приказал Ликандеру продолжать. — Повелитель, — заявил толстяк, выступая на шаг вперед, словно не желая, чтобы его смешивали с другими колдунами, — нам ведомо, что Аномиус наложил такие чары на Файн, что взять его практически невозможно. Нам также ведомо, что Кешам-Вадж мятежники взяли лишь благодаря его колдовству. Дабы отвоевать назад второй и захватить первый, нужно время и много-много жизней. А тем временем Сафоман будет только крепчать. Уже сейчас удельные колдуны бегут к нему на помощь. — Мелкие шарлатаны, — прорычал Ценобар, — слабосильные ведуны, не представляющие собой никакой опасности. — Зато их много, — возразил Ликандер. — И со временем число их будет расти. — Со временем! — рявкнул Ксеноменус. — Именно во времени все и дело! Его у нас все меньше и меньше! И это заставляет меня прислушаться к доводам Ликандера. Ценобар и вы остальные, помолчите! Ликандер улыбнулся в лоснящуюся от жира бороду, пригладил неряшливый халат на выступающем животике и сказал: — Ты правильно сформулировал задачу, повелитель: для нас важно время. Не должно давать Сафоману возможность наращивать свои силы, должно упредить его удар. И Аномиус может стать нашим главным оружием. Он знает Сафомана, знает повадки мятежников и может проникнуть в их мысли; более того, он знает, какие именно чары остаются пока в силе. Он наводил их, ему их и снимать. Посему надо им воспользоваться. Ксеноменус уцепился большими пальцами за украшенный серебряными бляхами пояс и спросил: — Так почему вы еще этого не сделали? Он наш пленник, а вы колдуны тирана. Почему вы не попытались проникнуть в его мозг и выведать у него все, что нам нужно? Самодовольство улетучилось с лица Ликандера, уступив место умиротворяющей улыбке. — Он могуч, повелитель. Ни один из нас поодиночке не в состоянии ему противостоять. — Он помолчал, словно читая вопрос во взгляде тирана. — Даже действуя сообща, мы не можем быть уверены в том, что вытащим из него все, что нам нужно. Он настолько знающий колдун, что оградил голову свою разного рода защитой. Попытайся мы взломать ее, неминуемо разрушим разум его и соответственно все, что в нем хранится. Но… — он упредил возражение тирана, — выход есть. В этом я уверен. Аномиус крайне честолюбив. К тому же он уже противопоставил себя Сафоману, бежав из Кешам-Ваджа в час победы. — Истинно, — прервал его Ксеноменус, нахмурившись. — Что побудило его к этому? Если не ошибаюсь, с ним было еще два человека? Что сталось с ними? — Сие нам неведомо, — ответствовал Ликандер., — Но мы знаем, что ведунами они не были и, видимо, спаслись по Шемме. Я считаю, что для нас они не имеют никакого значения, повелитель, да и Аномиус отказался говорить о них. — Ну-ну, — пробормотал Ксеноменус. — Продолжай, рассказывай, как воспользоваться Аномиусом без ущерба? — Он предан лишь себе, — сказал Ликандер. — А значит, будет служить тому, кто больше даст. На данный момент этим человеком можешь быть ты, повелитель. Предложи ему свободу, и, я уверен, он перейдет на нашу сторону. Всемером мы сможем навести на него такие чары, которые уничтожат его, вздумай он нам сопротивляться. Посему для тебя он не будет представлять никакой опасности. Он предпочтет помочь тебе, уничтожив Сафомана эк'Хеннема. А лишь откажется от нашего предложения, ты его казнишь. — Возможно ль это? — поинтересовался Ксеноменус. — Способны ли вы своими чарами обезопасить его? — Всемером, — заверил его Ликандер, — без сомнения. Тиран посмотрел на остальных, и те кивнули один за другим. — И что же я должен посулить ему? Только свободу? Этого мало, ибо свобода, которую могу предложить ему я, будет неполной. — Истинно, — согласился Ликандер. — Может, пообещать место среди нас? Ксеноменус резко поднял голову, и напомаженные локоны упали ему на плечи. Глаза подозрительно заблестели. — Сделать Аномиуса моим слугой? С его-то склонностью к предательству, ставшей уже притчей во языцех? — Он будет скован нашей магией, — напомнил ему Ликандер. — А посему безопасен. Когда же Сафоман будет разгромлен, а Файн взят, его польза для нас будет исчерпана… Ксеноменус улыбнулся. — А сможете ли вы его уничтожить? — Конечно, повелитель. Как только он перестанет быть для нас полезен. И вновь одного за другим осмотрел тиран своих ведунов, и вновь один за другим они склонили головы в согласии. Ксеноменус кивнул и, подойдя к балкону, вперил взор в простиравшиеся к востоку земли. Солнце катилось к закату, туман окутывал воды широкого Иста. Каменное ложе его терялось в тумане, а великий лес за рекой вздымался размытой в сумерках громадой. Повернувшись к колдунам, Ксеноменус сообщил им свою волю: — Предложите ему свободу. Скажите, что услуги его будут вознаграждены. Ежели попросит он вина, дайте ему вина. Попросит каменьев дорогих, женщин, мальчиков — дайте ему все. Но взамен мне нужна его преданность, сколько бы она ни стоила. И да станет он одним из вас, дабы положить конец восстанию. Но запомните! Наведите на него такие чары, чтобы обеспечить безопасность мою и всего рода моего: во дворце у меня не должно быть ядовитых змей! И после того, как польза его будет исчерпана для меня, кормить я его не буду. Как только Аномиус перестанет быть нам полезен, уничтожьте его. — Повелитель мудр, — сказал Ликандер, склоняясь настолько, насколько позволял ему живот. — Да будет так. — Надлежит умертвить его прямо сейчас, — пробормотал Ценобар. — Прежде уничтожьте Сафомана эк'Хеннема, — холодно возразил тиран. — Прежде покончите с его угрозой Кандахару. Ценобар опустил глаза, а Ксеноменус, кивнув собственным мыслям, пошел по балкону. Ценобар отступил, пропуская повелителя к стеклянным дверям, распахнутым слугой. Когда семь ведунов остались одни, Ценобар сказал Рассуману: — Боюсь, сила, кою выпускаем мы на волю, представляет для Кандахара и для всего мира угрозу большую, нежели Сафоман эк'Хеннем. — О чем ты? — возразил Ликандер. — Наведя на Аномиуса чары, мы обезопасим себя. А ежели с его помощью покончим с эк'Хеннемом, то все будем благословенны в глазах тирана. Ценобар с сомнением хмыкнул. Толстый колдун кивнул. — Повелитель ищет нашей помощи, друзья. Посему приготовим чары свои и отправимся к пленнику. Как надир являет собой противоположность зенита, так и роскоши тирановой цитадели, ослеплявшей Нхур-Джабаль золотым, пурпурным и серебряным блеском, противостояли глубокие, стенавшие в нищете темницы. Там, где скалы глушат всякий звук и дух, где непроницаемые камни давят всякую надежду, была вековая деревянная, обитая проржавевшим металлом дверь, запертая на бесконечные засовы и замки и опечатанная оккультными знаками, несущими в себе страшную силу. За дверью начиналась узкая винтовая лестница, в полной темноте спускавшаяся в круглую камеру, в центре которой в полу был встроен большой круглый стальной диск с выгравированными на нем такими же, как на двери, магическими символами. Он закрывал ход в шахту глубиной в шесть поставленных один на другого человека. Стены здесь были гладкими и скользкими, словно высеченными изо льда, и никому по ним не дано было забраться наверх. На самом дне шахты лежал Аномиус. Свет дневной проникал сюда лишь в те краткие мгновения, когда узнику спускали заплесневевший хлеб и протухшую воду. Каменные стены были сыры, а на неровном полу собрались лужи; и не было здесь живности никакой. Хоть бы одна крыса, хоть бы один паучок или какое другое насекомое, в великом множестве обычно обитающие в подобных сырых и богами забытых дырах! И абсолютно нечем хоть как-то развеять скуку и однообразие, страшнее которых нет ничего для колдуна, лишенного возможности прибегнуть к своим чарам. Аномиус понимал, что темница находится под печатью магических заклинаний, но, насколько они сильны, не знал: как ни был он могуществен, сейчас оказался слеп и глух и как колдун, и как человек. Он был лишен возможности сотворить чудо, развеять темноту, отправить дух свой навестить страждущего рядом смертного; мешочек с колдовскими принадлежностями был у него отобран, а квывхала он потерял вместе с остальными колдовскими способностями. Он и сам не знал, как долго провалялся в темноте, но лето, видимо, уже прошло. То, что его оставили жить, было для него слабым утешением, хотя он и понимал, что для этого' должны быть веские причины. И когда он не тешил себя мыслями о мести, то размышлял над этим. Только это и уберегло его от сумасшествия; маленький маг, словно пьяный танцор или акробат, шел, качаясь, по канату над пропастью безумия. Лежа, скрючившись, в полной темноте, он размышлял о Каландрилле и Брахте, целыми днями представляя, как будет их уничтожать; он проклинал их вполголоса, словно произносил молитву богу ненависти. Теперь он понимал, как они его провели: они соблазнили его обещаниями, и он освободил и вывел их из Кешам-Ваджа. А коварный керниец вынудил его прибегнуть к магическим чарам совсем рядом с Нхур-Джабалем, дабы выдать колдунам тирана. Керниец оказался хитрее, чем предполагал Аномиус. А юнца из Лиссе оберегала некая неведомая магическая сила — ее Аномиус почувствовал сразу. Проклятый мальчишка даже не представляет, сколь силен! Камень, что болтается у него на шее, охраняет его, но сам по себе он не мог бы противостоять чарам столь великого мага, как Аномиус. Нет, дело не только в камне. Дело в некой могущественной магии, в которой Аномиус обязательно разберется, но со временем. Интересно, добились ли они своего? По всей видимости, они спустились по реке до Харасуля, а оттуда отправились в Гессиф и далее, в легендарный Тезин-Дар. Возможно, им даже удалось отыскать волшебную книгу, ту самую, которой они его и соблазнили. Аномиус не верил — не мог поверить — в то, что книга — фикция: она должна существовать, или он самый настоящий простофиля! А он таковым себя не считал! Он Аномиус! Величайший ведун Кандахара, и вот теперь ему только и оставалось, что в отчаянии скрежетать пожелтевшими зубами и тешить себя надеждой на страшную месть. В этом было его единственное утешение. Его не убили, его кормили, хотя и скудно; а это значит, что он им нужен. Зачем? Он долго размышлял над этим, и вдруг, словно озарение снизошло на его темницу, и он понял причину. И проклятия его то и дело стали прерываться смехом. Ну да, конечно, Сафоман идет вперед. Его работа, планы, заговоры, его колдовство и чары оказались им не по силам. Сафоман завоевал и Файн, и все, что обещал ему Аномиус. Теперь он не просто поставленный вне закона поместный дворянин, теперь он возглавляет одну из сторон в противостоянии, переросшем в настоящую гражданскую войну. Теперь он — истинная угроза тирану. А чары, наведенные Аномиусом, могут быть сняты только самим же Аномиусом. И резкий смех его, перемежавшийся проклятиями, долетал до света, в коем обитали охранники и тюремщики. Те, переглядываясь, уверовали, что наконец-то узник их сошел с ума, и, затыкая уши, надеялись, что скоро, очень скоро тиран предаст лунатика смерти. Каково же было их удивление, когда семь приближенных к тирану колдунов явились в темницу, сняли заклятия с внешней двери и спустились к шахте. Встав вокруг металлического диска, они речитативом пропели заклинания, и воздух задрожал вокруг и наполнился сладким запахом миндаля. Перепуганной страже приказано было сдвинуть диск. Когда он со скрежетом повернулся на петлях и свет от факела скользнул в колодец, из глубины его раздался сухой насмешливый кашель. Несмотря на каменный холод, наполнявший темницу, на ладонях и лбах тюремщиков выступила испарина, когда они, опустив в шахту веревку, вытаскивали узника. Аномиус был бледен, как спирохета. Он всегда был болезненно-желтым; теперь же он словно усох, и кожа свисала с костей его, как белое тесто. Волосы выпали, и череп его поблескивал в свете факелов, а засаленная, в остатках пищи одежда мешком висела на его костлявом теле. Оглядев окружавших его ведунов злобными водянисто-голубыми глазами, казавшимися огромными из-за ввалившихся щек, он ухмыльнулся. Тюремщики в ужасе попятились, прячась за колдунами, чей речитатив становился все громче и громче. Перстами своими они указывали на ведуна-узника. Запах миндаля все усиливался и усиливался, а Аномиус сухо рассмеялся и, потирая мясистый нос, хрипло произнес: — Ну вот, вы и здесь. Яств и вина. Говорить будем потом. Даже колдуны были поражены его непомерной самоуверенностью. Ликандер первым пришел в себя: — Сначала — безопасность. Аномиус пожал костистыми плечами, но возражать не стал, а лишь коротко усмехнулся, когда толстый маг пропустил вперед Ценобара и еще одного ведуна, по имени Андрикус, надеть на его иссохшие запястья кандалы из темного металла. Они коснулись браслетов пальцами, и яркое пламя, вспыхнув на мгновение, замкнуло наручники. Аномиус поморщился. Затем все семеро опять запели, произнося заклинания, и запах миндаля стал тяжелым, а затем вдруг разом развеялся. — Ну вот, — сказал Ликандер, — теперь ты наш. При первой попытке прибегнуть к чарам или предпринять что-либо против нас, или против тирана, или любого другого слуги его ты подвергнешь себя мученической смерти. Аномиус с безразличием кивнул и спросил: — А сила моя? Когда вернете ее? Ликандер с непроницаемым лицом произнес: — Откуда такая уверенность, что мы ее тебе вернем? Вопрос заставил грязного иссохшего заклинателя рассмеяться. — Вы вытащили меня из тьмы, — сказал Аномиус. — Для этого должны быть причины… — А что, если отсюда мы отведем тебя прямиком к палачу? — прервал его Ценобар, но тут же замолчал, сбитый с толку презрительным взглядом Аномиуса. — Это вряд ли. Думаю, вы наконец поняли то, что я знаю уже давно. Так что возвращайте мне все отобранное. — Что ты имеешь в виду? — спросил его Ценобар. — А то, что Сафомана эк'Хеннема сделал я, — хрипло заявил Аномиус, — и только я могу его развенчать. И то, что без моей помощи и ваш тиран, и вы потеряете Кандахар, каковой перейдет в руки властителя Файна. Ergo, вам ничего не остается, кроме того, чтобы вернуть мне колдовскую силу. Ценобар открыл было рот, но Ликандер опередил его: — И ты готов нам помочь? — А у меня есть выбор? Аномиус с железным спокойствием взглянул в круглое, как луна, лицо мага. Ликандер опустил голову и тихо произнес: — Есть. Ты можешь отказаться и умереть. — Я не такой дурак. Надменность, обжегшая несколькими мгновениями раньше Ценобара, обдала теперь и Ликандера, и он сказал: — Дураком я тебя не считал никогда. Ренегатом, ядовитым червем, бредовым честолюбцем — да. Но не дураком. — В таком случае тебе известен мой ответ, — ухмыльнулся Аномиус. — А теперь ведите меня отсюда. Я требую вина и яств. О гражданской войне и о победе будем говорить позже. Словно по команде, колдуны расступились, пропуская его вперед к лестнице, откуда на него в ужасе взирали тюремщики. Стоило бледно-голубым глазам остановиться на ком-нибудь из них, как факел начинал дрожать у несчастного в руках. — Я слаб, — пробормотал Аномиус, — без помощи по этим ступенькам мне не подняться. Дайте руку. И тут же пальцы его сжались вокруг запястья Ценобара. Молодой колдун дернулся, словно от укуса змеи, и губы его брезгливо изогнулись. Аномиус довольно хмыкнул: — Одолжи ему свою силу, Ценобар, — сказал Ликандер и тяжелым шагом направился к лестнице. Ценобар пошел следом с каменным лицом, но в темных глазах его бушевала ярость. Позади, словно в церемониальной процессии, поднимались остальные колдуны. Они привели Аномиуса в свою половину цитадели, где магия их ощущалась даже в воздухе. Через огромные окна можно было видеть небо — темный бархат со вспышками ярких звезд и серебряный месяц, полыхавший белым пламенем. Веселый огонь потрескивал в камине каменные плиты пола покрывал тяжелый ковер. Желтые отблески от стеклянных светильников плясали на стенах, обитых полированным деревом, а посреди палаты стоял большой, человек на двадцать, круглый стол с кабалистическими знаками в центре. Ценобар усадил Аномиуса в мягкое кресло и с нарочитой тщательностью отряхнул рукав. Колдун выжидающе развалился в кресле. Ликандер ударил в бронзовый гонг, и в покоях появился слуга. — У тебя есть особые пожелания? — насмешливо поинтересовался толстый колдун. Аномиус на мгновение притронулся пальцами к носу и сказал: — Доброе красное вино — в первую очередь. Жареное мясо, предпочтительнее оленина. Или говядина. Не откажусь от мясного ассорти. Свежий хлеб. Под конец — фрукты. Ликандер кивнул слуге и жестом пригласил заклинателей садиться. Они расположились по другую сторону огромного стола, разглядывая Аномиуса. Тот, ничуть не смущаясь, а скорее напыщенно, разглядывал их в ответ. Ликандер сказал: — Так ты был уверен, что мы тебя освободим? Хотя и с нашими заклятиями? — Догадаться, что вы не позволите мне свободно разгуливать по Кандахару, было вовсе не трудно. — Аномиус помолчал, дожидаясь, когда слуга поставит перед ним хрустальный графин и бокал. — Не выпьете со мной? — спросил он, наливая себе вина. Ликандер отрицательно покачал головой. — Дело ваше. Да, я знал, что вы придете умолять меня о помощи. — Умолять? — резко перебил его Ценобар. — А что, «просить» вам больше нравится? — усмехнулся Аномиус, отпивая большой глоток вина и причмокивая. — Да, это я предвидел. Я вам нужен, ибо вы не в состоянии снять мои чары, подарившие Сафоману победу. Но вам придется вернуть мне колдовскую силу. Не откладывайте это в долгий ящик. — Сначала насыться, — сказал Ликандер, — потом поговорим. Ты, конечно, понимаешь, что мы должны обезопаситься. — Ну да, конечно, — усмехнулся Аномиус. На грязных щеках его проступил румянец. — И о чем вы собираетесь говорить? О разгроме Сафомана? В этом я вам помогу. — Ты к этому готов? — удивился Ликандер. Аномиус поднял руку, и на черном металле заиграл свет от огня и звезд. — Я скован и обязан служить вам, — сказал он. — Если, как вы деликатно заметили, я не хочу умереть мученической смертью. А я не хочу. У меня еще есть дела на бренной земле. На мгновение самоуверенное выражение на его лице сменилось на яростное. — В чем заключаются дела сии? — поинтересовался Ликандер. — Меня предали. И я намерен отомстить. Да вы не беспокойтесь. Сие не помешает мне выполнить желание тирана и покончить с Сафоманом. Я окажу вам в этом помощь. Но взамен мне нужна ваша. — Это немудро, — заметил Ценобар, которого тут же поддержали Рассуман и Андрикус. — Откажите, и я предпочту умереть, — сказал Аномиус, встряхнув наручниками. — Бураш! Насколько же вы не уверены в себе, ежели боитесь меня, даже когда я в кандалах! — Тебе заказано выходить отсюда без сопровождения, по меньшей мере двоих из нас, — заявил Ликандер. — Ты подчинишься нашей воле, ибо знаешь, что ждет тебя в противном случае. Принимаешь наши условия? — Ничего другого я и не ожидал. Аномиус расплылся в довольной улыбке, наблюдая за слугами, несущими подносы с жареной олениной и другими блюдами. Он тут же набросился на пищу, и очень скоро грязь на лице и халате его стала жирной. Ведуны смотрели на него молча, предоставив Ликандеру право вести переговоры. — В таком случае мы вернем тебе силу, — пообещал толстый маг. — Но прежде поешь. А может, после того, как примешь ванну? — Прежде сила, — промычал Аномиус, брызжа слюной. — Потом мыться. С ароматическими маслами и женщинами к моим услугам. Удобная постель и одежды, подобающие моему положению. Ведь я становлюсь влиятельным человеком в Кандахаре. Одним из вас! Лица напротив приобрели обиженное выражение, но слов произнесено не было. Ликандер пообещал: — Ты получишь все. Но прежде расскажи, кому и за что ты собираешься мстить. Аномиус преломил хлеб, обмакнул его в подливу, громко рыгнул и налил вина. — Я ищу двоих, — ледяным голосом начал он. — Наемника из Куан-на'Фора по имени Брахт и юношу из Лиссе по имени Каландрилл ден Каринф. Они были со мной, когда вы взяли меня в плен. Они шли в Гессиф. Так что отсюда они, скорее всего, отправились в Харасуль. — Твои помощники? — поинтересовался Ликандер. — Нет! — Аномиус покачал головой. — Подлые псы, коих я намерен предать смерти. Это они сдали меня вам. — Тебя провели простые смертные? — пробормотал Ценобар, улыбаясь под ядовитым взглядом Аномиуса. — Если они каким-то образом угрожают нашему союзу, мы этого не потерпим, — пригрозил Ликандер. — К тому, что творится в Кандахаре, они не имеют никакого отношения, — заверил Аномиус. — Это касается только меня. Но откажете вы мне в этом, и никакого уговора не будет, и пусть Сафоман делает, что ему вздумается. — Можем ли мы верить тебе? — засомневался Ликандер. — Можете, — усмехнулся Аномиус. — Я открою свой разум, смотрите сами. Для тирана они не представляют никакой опасности. Ликандер согласно опустил голову, и подбородок его растекся по груди. — Какой помощи ты ждешь от нас? — поинтересовался он. — Мне нужен свежий труп, — пояснил Аномиус, отталкивая пустой поднос и пододвигая к себе мясное ассорти. — Предпочтительно целый. Мужчины или женщины в расцвете лет. С крепким телом. Чтобы стать моим гончим псом. — Зомби?! Ценобар побледнел, Андрикус вскрикнул, а Рассуман наложил на себя знамение. Даже толстые губы Ликандера презрительно изогнулись. — Я бы предпочел сам присутствовать при умерщвлении, — продолжал Аномиус, ничуть не смутившись. — А возможно, и сам совершить его. Но труп должен быть свежим. — Если эти двое еще в Кандахаре, их можно найти, — возразил Ценобар. — Мы разошлем их описание ликторам и в легионы. Мы приведем их к тебе. — А смогут ли ваши ликторы договориться с Сафоманом? — с издевкой спросил Аномиус. — И есть ли у ваших легионов глаза в Мхерут'йи, Мхазомуле, Кешам-Вадже? — Не получив ответа, он покачал головой, отталкивая салмагунди и приступая к фруктам. Он вел себя так, словно речь шла о какой-то безделице. — Нет, мне нужно собственное творение. — Ты просишь помощи в богопротивном деле, грязнее коего нет ничего на свете! — воскликнул Ценобар. — Ликандер, этого нельзя допустить! Толстый ведун ответил не сразу; он долго рассматривал Аномиуса с презрением и восхищением одновременно, словно перед ним восседало нечто немыслимое, приводившее его в трепет именно смелостью и чудовищностью своих намерений. — Некромантия — самое низкое чародейство, — настаивал Ценобар. — Неужто опустимся мы до черной магии, дабы ублажить это животное? — Так нуждаетесь вы в моей помощи или нет? — спросил Аномиус, глядя, не моргая, на Ликандера. — Без сего не видать вам ее. — Ксеноменус распорядился дать ему все, чего бы он ни попросил, — медленно произнес Ликандер, переводя взгляд с тощей фигуры колдуна на своих коллег. — А он намерен привести свою угрозу в исполнение. — Ксеноменус говорил о вине и драгоценностях! — воскликнул Ценобар. — О женщинах и мальчиках, не больше того. — Однако Ксеноменус жаждет разгромить Сафомана — возразил Ликандер. — А без Аномиуса… — Но так мы поставим под удар собственные души, — настаивал Ценобар. — Ваши — нет, под удар будет поставлена только моя душа, — пробормотал Аномиус, слизывая с губ сладкий сок. — А я готов рискнуть. — Проголосуем, — предложил Рассуман. — Истинно, — согласился Ликандер. — И ежели решение наше будет отрицательным, а колдун откажет в помощи, пусть с тираном говорит тот, кто против него. Краска мгновенно сошла с лиц магов, глаза опустились на руки и скатерть. Аномиус с ухмылкой вытер губы и налил вина. Ликандер постучал толстым пальцем по столу, взывая к вниманию, — семь ведунов подняли головы, молчаливо голосуя, и в теплом воздухе на мгновение запахло миндалем. Дело было сделано, и Ликандер кивнул, поворачиваясь к Аномиусу: — Мы рассчитываем на твою помощь и обещаем тебе тело. Но предупреждаю: ответственность за поступки зомби ложится полностью на тебя! Ежели он выступит против нас, вы будете сожжены вместе. — Большего я и не прошу, — успокоил его Аномиус. — Мы все устроим, — пообещал Ликандер уже далеко не столь уверенно. — Твои магические силы будут тебе возвращены. — Отлично. — Аномиус откинулся на спинку кресла и опять рыгнул. На губах его заиграла довольная улыбка. — Ты принял правильное решение, брат. — Я тебе не брат, — тихо возразил Ликандер. После ванны, напомаженный и одетый в черный, вышитый серебром халат, Аномиус являл собой внушительное зрелище. Возвращенные магические силы аурой светились вокруг страшного маленького колдуна, придавая ему величие. Восемь одинаково одетых заклинателей спустились в темницу, ведомые главным тюремщиком, суровым гигантом в юбке и темно-красной кирасе из шкуры дракона. Страж почтительно остановился в сводчатом коридоре напротив тяжелых, запертых на засовы дубовых дверей. В центре зала стояла дыба, рядом — колесо, а подле — массивное, утыканное острыми гвоздями сооружение под названием «дева». Жаровни согревали воздух, по стенам зала были развешаны зловещие инструменты, но причиной испарины на лбу главного стража были ведуны тирана. — Здесь гниют уголовные преступники. — Он сделал жест в сторону одной из дверей. Но Аномиус сказал: — Уголовные преступники меня не интересуют. Где самые закоренелые? — Там. — Главный тюремщик указал на вторую дверь. — Убийцы, совратители детей и враги тирана. — Веди туда. В голосе маленького человечка прозвучало столько предвкушения, что главный тюремщик не удержался и взглянул на него, однако тут же в страхе потупился, напуганный кровожадной радостью, блестевшей в глазах маленького колдуна. Он не понимал, что происходит, почему остальные семь так напряжены и почему на лицах некоторых из них написано отвращение. Главный тюремщик не знал Аномиуса, но не отважился задавать вопросы самым могущественным после тирана людям Кандахара. Он послушно кивнул и отодвинул засов. Факелы осветили узкую закопченную лестницу бледным светом и наполнили ее смолистым дымом. Лестница вела вниз, к проходу, по обеим сторонам которого шли тяжелые двери с маленькими решетками. Запах дыма от факелов смешался с вонью немытых тел. Тюремщик кивнул на первую дверь. — Здесь — Кассий. Он убил отца с матерью ради их мизерного жалованья. Приговорен к дыбе. — Подходящий кандидат, — заметил Ликандер, явно не желая задерживаться в столь скорбном месте. — Посмотрим других, — возразил Аномиус. — Продолжай, тюремщик. Главный страж пожал плечами и нахмурился, не понимая, что происходит, но все же начал рассказывать, переходя от двери к двери. За одной сидел головорез, за другой — совратитель детей, за третьей — женщина, приговоренная к смерти за отравление; далее — бандит, соседствовавший с насильником, подстрекатель к бунту, братоубийца, мужчина, разбогатевший за счет жен, которых он душил. Камер было много, и за каждой дверью скрывалось страшное преступление. Аномиус внимательно слушал главного тюремщика и, когда тот закончил, спросил: — Та женщина, Ценнайра… Расскажи о ней подробнее. — Куртизанка, — пояснил тюремщик. — Она украла кошелек у клиента и пырнула его ножом в живот, когда тот пригрозил выдать ее властям. — Привлекательна? — Бледно-голубые глаза прищурились. — Не поражена ли она болезнью? — И да, и нет, — ответил тюремщик. — Она избежала оспы и до того, как попала сюда, была очень миловидна. Шельма не раз пыталась совратить моих людей, предлагая тело в обмен на свободу. — Воспользовался ли кто-нибудь ее предложением? — сухо поинтересовался Аномиус. — Мы знаем свои обязанности, — твердо заявил тюремщик, но поторопился отвести взгляд в сторону. — Ладно, это неважно, — успокоил его Аномиус. — Главное, чтобы тело было не повреждено. Выведи ее. Тюремщик взглянул на остальных ведунов. Ликандер кивнул. Стражник отодвинул два тяжелых засова и, открыв массивную дверь, приказал заключенной выйти. Из глубины камеры донесся мелодичный голосок: — А, храбрый Гурналь, ты вновь мой гость? — Молчать! — рявкнул тюремщик, бросая виноватый взгляд на спутников. — К тебе люди, они хотят на тебя посмотреть. Выходи на свет. — Что? Что? И ты ничего не обещаешь мне взамен? Где твои обычные посулы? Где подарки? Тюремщик ступил было в темницу, поднимая руку. Но Аномиус резко приказал: — Не трогать! Просто выведи женщину, дабы я мог ее лицезреть. Гурналь опустил руку. — Кто эти господа? Уж не хочешь ли ты насладить мною своих дружков? — спросила узница. — Перед тобой ведуны тирана, — пояснил тюремщик. — Они хотят на тебя взглянуть. Ну что, сама выйдешь или тебя вытаскивать? — Боюсь, сегодня я выгляжу не лучшим образом, но если ты настаиваешь… Гурналь отступил, и в круг света вошла женщина. Отведя спутанные волосы с лица, она дерзко посмотрела на разглядывавших ее мужчин. Лицо у нее было черным от копоти и грязи, но сверкающие карие глаза смотрели с вызовом, а большой, с роскошными губами рот улыбался, выставляя напоказ ровный ряд белых зубов. Длинные черные как вороново крыло, хотя и грязные, волосы ниспадали ей на плечи, одно из которых кокетливо выглядывало из-под потрепанного платья, прикрывавшего стройное тело с пышными грудью и бедрами. Из разреза в юбке виднелась прямая ножка. — Господа, прошу прощения за мой вид, — насмешливо произнесла она, делая реверанс. — Велите мне принять ванну, и вы останетесь мною довольны. — Молчать! — вновь рявкнул Гурналь. — Имей уважение — или будешь наказана. Узница все так же насмешливо ухмыльнулась и сказала: — А ведь когда-то ты был со мною ласков, Гурналь. — Она лжет, — запротестовал тюремщик. — У нее язык что помело. Аномиус поднял руку, приказывая ему замолчать. — Это не имеет значения, — заявил он, задумчиво разглядывая женщину. — Тебя зовут Ценнайра? — Истинно, — ответила она, глядя ему в глаза. — А тебя? — Аномиус, — рассеянно представился он. — За какие же прегрешения оказалась ты здесь, Ценнайра? Взгляд ее на мгновение затуманился, но она тут же пожала плечами. — Тебе уже все про меня рассказали, я в этом не сомневаюсь. Попытайся я убедить тебя в невиновности, в том, что пала жертвой недоброжелателей своих, ты сочтешь меня лгуньей. Так вот: меня обвиняют в убийстве любовника. Аномиус задумчиво кивнул и обошел ее вокруг, словно крестьянин, приценивающийся к телке на рынке. Одобрительно хмыкнув, он — сказал: — Она мне подходит. — Для чего? — Самоуверенность Ценнайры растаяла под оценивающим взглядом колдуна. — Ты хочешь использовать меня? — Не так, как ты думаешь, — произнес Аномиус с улыбкой, но ее это не успокоило. — Я вытащу тебя из темницы. Ты согласна? — Зачем я тебе нужна? — Она отступила на шаг, поближе к Гурналю, словно в его лапах ей было спокойнее. — Какой от меня прок колдуну? — Немалый, я надеюсь, — отвечал лысый ведун. — Но я объясню тебе все позже. Сейчас же я хочу знать, пойдешь ты со мной или нет? Я обещаю тебе ванну, и благовония, и одеяния, более подобающие твоей красоте, а также отменные яства и тонкое вино. Я предлагаю тебе свободу, то есть конец твоему заключению. Ты согласна? Ценнайра, заинтригованная, медленно склонила голову. Аномиус, в ее присутствии выглядевший самым последним из гномов, галантно предложил ей руку, и она, хотя и боязливо, приняла ее. — Как мне это оформить, господа? — поинтересовался Гурналь. — Эта женщина переходит к нам, тюремщик, — успокоил его Ликандер. — Если кто спросит, скажешь, что отдана она магу Аномиусу, дабы сослужить службу тирану. Гурналь согласно хмыкнул, и колдуны, обступив Аномиуса и Ценнайру, направились вон из темницы. Из чрева Нхур-Джабаля они поднялись в цитадель. Одетые в черное мужчины окружали женщину как живая изгородь, скрывая ее от глаз человеческих и сохраняя в тайне цель, для которой избрал ее Аномиус. Они провели их к покоям Аномиуса и остановились у двери. — Пришлите слуг с горячей водой и всем, что нужно женщине, — приказал Аномиус. — Одеяния аристократов Кандахара, украшения, яства. — И самого тонкого вина? — насмешливо и даже язвительно поинтересовался Ценобар. — И вина тоже. — спокойно подтвердил Аномиус. — И оставьте нас, ибо далее мне ваши услуги не понадобятся. Ликандер кивнул, и остальныепоследовали его примеру — никто не жаждал присутствовать при жутком действе. Аномиус распахнул дверь и галантно предложил Ценнайре пройти в покои. Она взглянула на наблюдавших за ней мужчин и нервно облизала губы. С мгновение поколебавшись, она ступила внутрь. Аномиус закрыл дверь. Она вновь заговорила вызывающе: — Так, значит, меня ждут «ванна, и благовония, и все, что нужно женщине, и одеяния аристократов Кандахара, украшения, яства?» — с вызовом начала она, пытаясь скрыть трепет. — Но с какой целью? Ты ведь не намерен возлечь со мной? — Ты меня цитируешь? — Аномиус одобрительно усмехнулся. — У тебя хорошая память. — Я куртизанка, — пояснила она горделиво. — — Когда-то не было мне равных. А куртизанке без хорошей памяти — никуда. А то еще перепутаешь имена любовников. Истинно, у меня хорошая память. — Тем лучше, — довольно потер руки Аномиус. — Ты из Нхур-Джабаля? — Я родилась в Харасуле, — пояснила она, — и какое-то время работала там, но потом перебралась сюда. Я повторяю свой вопрос; ты взял меня в наложницы? Он хитро усмехнулся и обвел рукой покои. — Не достаточно ли тебе того, что ты свободна? Что можешь наслаждаться комфортом? Ценнайра медленно обернулась, осматривая палату. Даже в глазах того, кто не видел никогда вонючей камеры, покои были роскошными. Плиты неброского мрамора скрывали под собой стены; из высоких, не задернутых шелковыми занавесками окон открывался вид на город; пышные мягкие кресла стояли перед невысоким очагом, в котором горел огонь. Пол согревал огромный узорчатый шерстяной ковер; по центру стоял стол и два высоких стула, а на столе поблескивала серебряная ваза с фруктами в сахаре. Аномиус распахнул двери в спальню и ванную комнату. Ценнайра утвердительно кивнула. — Согласна, это приятная альтернатива. Но надолго ли? Остаюсь ли я приговоренной к смерти? — Теперь ты под моим покровительством, — заявил Аномиус, не кривя душой. — Ежели исполнишь волю мою, с палачами тирана ты не встретишься. Ценнайра задумчиво разглядывала колдуна, и настороженность стала уступать место любопытству. — Но ведь я здесь не для того, чтобы согревать тебе постель? Ты сам сказал. Зачем же я тебе? В дверь постучали, и Аномиусу не пришлось изворачиваться. Слуги и служанки внесли в покои горячую воду, мыло и благовония, одежды и украшения. Разложив все перед Ценнайрой, они встали в стороне, дожидаясь распоряжений. Аномиус отпустил их и кивнул в сторону ванной комнаты. — Тебя дожидается ванна. Ты ведь жаждешь смыть с себя тюремную сажу? Поговорим потом. Ценнайра кивнула и вошла в дымящуюся комнату. Аномиус зашел следом. Она небрежно и кокетливо сбросила с себя грязные одеяния, инстинктивно соблазняя его. Аномиус с удовольствием отметил, что тело у нее роскошнее, чем он себе представлял. Тонкая и стройная фигура, длинные ноги и округлые бедра. Аномиус не нашел ни одного изъяна и, не уготовь он ее для другой цели, сам бы воспылал желанием. Ценнайра очарует кого угодно, довольно подумал он и крякнул от удовольствия. Все складывается замечательно. Она красива и неглупа, у нее прекрасная память, а к превратностям судьбы она относится с насмешкой и вызовом. Да, ты сделал хороший выбор, похвалил он себя. Женщина медленно, со вздохом опустилась в ванну, и длинные волосы ее расплылись по поверхности воды. Наслаждаясь теплой водой и благовониями, она словно и не замечала присутствия колдуна. Полежав с закрытыми глазами, она встала и намылилась с головы до ног, по-прежнему не обращая внимания на Аномиуса. Из-под слоя черной грязи проступила смуглая блестящая кожа. Наконец она выбралась из ванны и стала втирать в себя благовонные масла, а затем вытерла волосы полотенцем. — А щетки? Расчески? — спросила она, поворачиваясь к Аномиусу. — В спальных покоях, — пояснил он, и Ценнайра улыбнулась, словно уличая его в похоти. Обнаженная, она прошла мимо, ритмично покачивая бедрами, и уселась подле туалетного столика с зеркалом, где все уже было готово. Аномиус остановился у двери, и Ценнайра, с едва заметной улыбкой взглянув на его отражение в зеркале, взяла щетку и принялась медленно расчесывать длинные роскошные волосы. — Ты очень хороша, — пробормотал он, подходя ближе. — Ты можешь разбить сердце любого мужчины. — И сколько их уже разбито, — согласилась она, все еще улыбаясь. — Как насчет тебя? — Я колдун, — произнес он так, словно этим все было сказано. — А что, у колдунов нет сердца? — поинтересовалась она. — Разве под черными робами они не такие же мужчины, как и все? — Мужчины, верно. Только предназначение у них . более высокое, — пояснил он. Она кокетливо надула губки и откинула волосы так, что грудь ее соблазнительно качнулась. Не сводя глаз с его отражения в зеркале, она спросила: — Что может быть выше искусства любви? Аномиус пожал плечами и ответил вопросом на вопрос: — Что ты скажешь о власти? Выражение лица Ценнайры на мгновение изменилось, длинные ресницы прикрыли глаза, словно что-то скрывая. В следующий миг она дернула головой, и волосы взметнулись вокруг ее лица и плеч. — Я знавала власть, — пробормотала она. — Власть над мужчинами. Это приятно. — В мелодичном голоске Ценнайры зазвенела резкая вызывающая нотка. — Ты можешь обладать большей властью, — сказал Аномиус. — Ее дам тебе я. В глазах ее заблестел интерес, она повернулась к колдуну. — И ты не упрекаешь меня? — удивилась она. Аномиус отрицательно покачал головой. — Напротив, именно твоя красота убедила меня: ты то что мне нужно. — Он легко коснулся кончиками пальцев ее гладкой кожи. — Но все имеет свою цену. — Назови ее, — требовательно сказала она. — Я заплачу, если смогу. — Сможешь, — заверил ее маг и прошел к кровати. Ценнайра проводила его взглядом и опять заулыбалась, поднимаясь со стульчика, но он жестом остановил ее. — Нет, это не то. — Он налил вина. — Власть стоит дороже. — Назови свою цену, — повторила она. — Сначала приготовься, — предложил он, махнув в сторону косметики, разложенной на туалетном столике — я хочу посмотреть на тебя во всей твоей красе. Ценнайра скользнула руками по собственному телу. — А разве этого тебе мало? — спросила она. — Хотя, если хочешь косметики… Она повернулась к зеркалу, но не смотрелась в него, а разглядывала и перебирала жестянки и щетки. Аномиус терпеливо ждал. Когда она была готова, он одобрительно улыбнулся и протянул ей серебряный кубок, до краев наполненный красным вином. — Тост, — пробормотал он. — За власть, кою тебе предлагаю я. Ценнайра приняла кубок и с удовольствием сделала несколько маленьких глотков, вопросительно подняв брови — Аномиус не пил. — А ты? Аномиус отрицательно мотнул головой. Ценнайра выпила кубок до дна. Фигурка страшного маленького человечка поплыла у нее перед глазами, она томно улыбнулась и глупо хихикнула, выронив кубок из рук. В следующее мгновение глаза ее сомкнулись, и, безумно хохоча, Ценнайра грохнулась со стульчика. Аномиус, выказав недюжинную для столь хрупкого телосложения силу, поднял ее, отнес на кровать и очень осторожно уложил на шелковые покрывала, распрямив руки и ноги вдоль тела. Из комода у стены он вытащил два ларца. Один — маленький и расписанный — походил на шкатулку для драгоценностей, и его он пока отставил в сторону. Другой был больше и проще. Колдун открыл его, и блики от ламп заиграли на металлических инструментах вроде тех, что используют врачеватели для рассечения плоти. Аномиус вытащил несколько ножей и скальпелей, что-то беспрерывно бормоча, и комната наполнилась запахом миндаля. Разложив инструменты, он коснулся губ, глаз, груди, где было сердце Ценнайры, вытащил из-под халата плитку черного воска и нарисовал им на теле Ценнайры тайный знак, каковой тут же запылал зловещим темным пламенем. Взяв в руки инструменты врачевателя, он глубоко вогнал их в тело, около сердца. Ценнайра сонно вскрикнула, но лишь один раз — она находилась во власти его магии. Аномиус вырезал живой орган и поднял его, еще пульсирующий, в окровавленных руках. С бесконечной осторожностью, не переставая бормотать, он положил сердце в разукрашенную шкатулку и произнес заклинание — окровавленная плоть забилась в расписанном магическими знаками ларце. Он вернулся к телу женщины и извлек из-под халата ком глины. Плюнув на него и в разверстую рану, он вложил комок под ребра. Затем еще раз коснулся ее тела и произнес заклинание. Комок глины начал пульсировать. Маг наложил руки на рану, и сосуды стали срастаться, а рана затягиваться. Вскоре от нее не осталось и следа. Аномиус встал подле Ценнайры на колени и выдохнул ей в рот. Она вздрогнула и тяжело вздохнула. Маг отступил на шаг. Веки ее задрожали и вдруг распахнулись. В глазах ее стояла боль, и колдун затянул речитативом, глядя на лежащую перед ним женщину. Ценнайра содрогнулась всем телом, словно в нем шла борьба между жизнью и смертью. Голос Аномиуса стих, а вместе с ним испарился и запах миндаля. Грудь в том месте, куда он вложил глину, поднялась и опустилась — у Ценнайры забилось новое сердце. Аномиус присел перед ней на корточки, нежно гладя ее по щеке и взирая на нее с видом победителя. — Ну вот, — произнес он, — я пробудил тебя от мертвого сна, дабы исполнила ты волю мою. Теперь ты мое создание, ты мой слуга. Слушай, и я расскажу тебе, что ты должна делать.Глава вторая
Словно усталый диковинный зверь военное судно вануйцев пробиралось меж скал к устью реки Ист. Черный парус его был спущен, а плеск длинных весел заглушался шумом водоворота, бурлившего там, где река вступала в бой с морем за бухту. Соль поблескивала на оскаленной драконьей морде, избитые непогодой борта были прикрыты щитами; судно плыло, словно прихрамывая. Да и экипаж его чувствовал себя не лучше. Долгое путешествие на юг из Гессифа против ветра и леденящих штормов, вокруг мыса не могло не сказаться на команде, чья численность сильно поубавилась после стычек с обитателями болот и каннибалами Гаша. Каландрилл и Брахт гребли наравне с остальными; они не только укрепили мускулы, но и получили возможность подумать о будущем, о трудностях, ждущих их на пути, и о том, что теперь на волшебство им рассчитывать не приходится. Успех казался едва ли достижимым; но им и мысли не приходило в голову сдаваться. Рхыфамун или Варент, как бы он ни назывался, скорее всего, уже в Альдарине, готовится к путешествию к опочивальне Безумного бога. Значит, им тоже предстоит вернуться в Лиссе, отыскать след колдуна и мчаться за ним, куда бы он ни отправился. Магический камень Кати указывал именно это направление. Но прежде, чем пересечь Узкое море, надо было привести в порядок судно и пополнить запасы. Теккан был в этом непреклонен, и трем путникам — Кате, Каландриллу и Брахту — пришлось обуздать свое нетерпение и надеяться только на то, что они еще успеют. Борьба продолжается. Слабое утешение, думал Каландрилл, разглядывая скалы, веером раскинувшиеся вокруг бухты, но за неимением лучшего… Варент ден Тарль — Рхыфамун! — горько напомнил он себе, рассчитывал, что, завладев «Заветной книгой» и покончив с ее ветхими Стражами, на веки вечные погребет назойливых простофиль в развалинах Тезин-Дара. И так бы оно и было, не сообрази Брахт погнать их бегом от одного рассыпавшегося камня к другому назад, в селение сывалхинов. Оттуда они вернулись на судно и пустились в путешествие в неведомое. Он запустил руки в отросшие и выгоревшие за долгие недели на солнце и море волосы, теперь почти льняные, как и грива Кати, раздумывая о шансах на успех. В теле Варента ден Тарля Рхыфамун пользовался властью и влиянием в Альдарине. С другой стороны, как он сам не раз говорил Каландриллу, маг может материализовываться только там, где он уже бывал. Значит, размышлял Каландрилл, следуя логике ученого, коим когда-то желал стать, Рхыфамун вернется к себе, в Альдаринский дворец. Возможно, там они и отыщут его след. Хотелось надеяться на это. Но до Альдарина им предстоит преодолеть такие преграды, которые казались Каландриллу непреодолимыми. Высоко в горах он разглядел флаги, и глаза его сузились; принимая во внимание, что Сафоман эк'Хеннем поднял в Кандахаре знамена мятежа, к бродягам вроде них у властей может возникнуть немало вопросов, а для судна — найтись лучшее применение. Он поднял загорелую руку, указуя на флаги. — Вижу, — заметил Брахт, откидывая голову, и черные волосы его взметнулись вверх, а правая рука опустилась на эфес меча. — Нас встречают. — Будем надеяться, что не враги. Серые глаза Кати потемнели, диссонируя с энтузиазмом, с которым она произнесла эти слова. — Боюсь, в Кандахаре у нас друзей немного, — возразил Брахт, поблескивая белыми зубами, резко контрастировавшими с загорелой кожей лица. — Зато врагов хоть отбавляй. — Но у нас целый корабль драконьих шкур, — настаивала воинственная Катя. — И они принесут нам удачу. Из них троих она была наиболее решительна, ибо Рхыфамун являлся ее целью с самого начала. Для нее не было предательства, не было обманутых надежд, не было коварно разбитой вдребезги дружбы. Святые отцы далекой страны Вану снарядили ее в поход за «Заветной книгой», дабы навеки уничтожить ее и перекрыть доступ к опочивальне Безумного бога таким, как Рхыфамун, чьим заветным желанием было ввергнуть мир в новый хаос войн богов. Цель, поставленная святыми отцами Вану, вела Катю вперед столь же властно, как и прежде. Каландрилл тоже горел таким же яростным огнем, только он был отравлен предательством и горьким осознанием того, что Рхыфамун в теле Варента обвел его вокруг пальца, воспользовался его доверчивостью и юношескими мечтами о славе. Но, несмотря на горечь оттого, что именно благодаря его усилиям маг наложил лапу на волшебную книгу, в том, что с ним произошло, было и нечто положительное: невинное создание, некогда покинувшее Секку, исчезло в нем без следа. Когда он размышлял об этом, губы его складывались в кислую ухмылку. Теперь к задаче спасти мир прибавилась еще и жажда возмездия. — Что тебя так развеселило? — поинтересовался Брахт. — Я думал о прошлом и о том, каким был когда-то, — ответил Каландрилл. — Смотри лучше в будущее, — посоветовал меченосец. — Ибо оно приближается с устрашающей быстротой. Каландрилл посмотрел туда, куда указывала протянутая рука товарища, и различил фантасмагорические в утренней дымке силуэты двух приближавшихся галер. На носу их вырисовывались два небольших арбалета, а вдоль бортов стояли готовые к бою лучники. На макушке ближайшей скалы толпились солдаты. Катя повернулась к Теккану и что-то сказала на певучем языке Вану, и на кольчуге ее заиграли лучи солнца. Кормчий приказал сбавить ход, и галеры с двух сторон подошли к судну. Одна чуть поотстала, угрожая вануйцам арбалетом, а другая подошла почти вплотную. На лучниках были бордовые тюрбаны, а на солдатах — конические шлемы из драконьей шкуры. — Кто вы? Отвечайте, или мы вас потопим! — выкрикнул офицер с передней палубы. — Я Теккан из страны Вану, — последовал ответ. — И привез груз шкур для солдат тирана. — Из страны Вану? — В, голосе офицера прозвучало явное недоверие. — Что делают люди из страны Вану в Кандахаре? — Торгуют, — пояснил Теккан. — У нас еще и пассажиры, которых мы возили в Гессиф. Несмотря на расстояние, разделявшее два судна, Каландрилл различил замешательство на смуглом лице офицера и поспешил вступить в разговор: — Я Каландрилл ден Каринф, второй сын Билафа, домма Секки. Дадите ли вы нам прибежище? Брови кандийца насупились под кромкой шлема, и он погладил себя по смазанной маслом бороде. Затем, кивнув, выкрикнул: — Давайте вперед. Только без шуток, если не хотите отправиться к Бурашу. Теккан отдал команду гребцам, и судно пошло вперед в сопровождении галер, по бортам которых стояли кандийские лучники, с неприкрытым интересом разглядывавшие светловолосых вануйцев. — Пока боги к нам благосклонны, — заметил Брахт. — Или играют с нами, — возразил Каландрилл. — Ты становишься скептиком. — Брахт звонко шлепнул Каландрилла по плечу. — Ахрд знает: невинный Каландрилл мне нравился больше. Каландрилл крякнул и выдавил из себя улыбку: Брахт сказал истину. — Невинный мальчик умер, — произнес он. — В Кандахаре или Гессифе, мне неведомо, но он умер. — Мы его найдем, — заверил Брахт, говоря о колдуне. — Рано или поздно, но мы его найдем. — Найдем ли? Каландрилл искоса глянул на кернийца — Брахт с усмешкой кивнул. — Две тысячи пятьсот варров должен он мне. Не сомневайся: мы его отыщем. Когда-то Каландрилла задевала подобная жадность. Сейчас же он только усмехнулся и сказал: — По моему возвращению в Альдарин. — Так оно и будет, — пообещал Брахт. — Даю слово. — Что значит твое слово в Кандахаре? — Пессимизм брал в Каландрилле верх. — Послушают ли тебя солдаты тирана? Брахт пожал одетыми в кожу плечами и тихо сказал: — Посмотрим. Если Ахрду будет угодно, мы тут не задержимся. — Здесь заправляют морские боги, — возразил Каландрилл. — Кандахар — вотчина Бураша, а не твоего древесного божества. — Как бы то ни было, — Брахт уже не шутил, — я думаю, Ахрд и здесь имеет вес. Зачем тогда было посылать нам биаха? Брахт хотел утешить Каландрилла, но напоминание о духе дерева, предупреждавшем их о предательстве, лишний раз заставило Каландрилла вспомнить о собственной недальновидности и о хитрости Рхыфамуна. Он помрачнел и отвернулся, разглядывая галеры. Брахт обернулся к Кате, на лице ее отражалась тревога. — Боюсь, Фарн ворочается во сне и насылает на нас сомнения, дабы поколебать решимость нашу. Нельзя ему поддаваться, — сказала она. Каландрилл понимал, что намерение ее было таким же — утешить его, но не смог заставить себя ответить. Промычав что-то невнятное, уставился на город. Они были совсем близко от Вишат'йи. Скалы отвесно вздымались прямо из воды. На западе в них врезалась большая бухта, по обеим сторонам которой и раскинулся город. Тяжелая цепь перекрывала вход в' гавань, а на молах слева и справа бухту охраняли огромные катапульты, готовые выстрелить в любой момент. По ту сторону молов возвышались две башни, а от самой воды вверх по склонам взбирались оборонительные стены. Город был сплошным редутом: улицы перегорожены баррикадами, на каждой возвышенности — по катапульте. В гавани, покачиваясь на приливе, стояло всего несколько судов, преимущественно рыбацких, но было и несколько галер, три из которых — быстроходные корсары. На молах вануйцев поджидали солдаты в доспехах из драконьей кожи, в шлемах и кирасах, окрашенных в цвета тирана. Цепь опустилась ровно настолько, сколько было нужно, чтобы пропустить в бухту вануйское судно, сопровождаемое спереди и сзади кандийскими галерами. Теккан плавно подвел судно к причалу, где их дожидались лучники и копьеносцы с подозрительными сердитыми лицами. Командир эскорта — наварх, сообразил Каландрилл, когда тот спрыгивал с борта на берег, — приветствовал высокого человека в украшенных золотыми бляхами кирасе и шлеме, на плечах которого был пурпурный плащ, а с пояса свешивался кривой кинжал в ножнах. Он небрежно кивнул наварху, не сводя твердого взгляда с чужеземцев. Кандийцы обменялись несколькими словами, и старший офицер поманил путников пальцем. Он долго изучал их, словно ястреб свою будущую добычу — он и в самом деле походил на хищную птицу орлиным носом и холодными зелеными глазами. Да и голос у него оказался резкий и неприятный, как клекот: — Меня зовут Киндар эк'Ниль, я вексиллан славного города сего. Так говорите, вы вануйцы? И везете груз драконьих шкур и пассажиров? Теккан вышел вперед, не страшась жесткого взгляда зеленых глаз, и, поклонившись без малейшего раболепства, сказал: — Моя команда и я — из Вану. Меня зовут Теккан, и я привез драконьи шкуры и двух пассажиров. — Кто они? — поинтересовался эк'Ниль. — Каландрилл ден Каринф из Секки, — отвечал Теккан, — сын домма вышеозначенного города. И его телохранитель, Брахт ни Эррхин, наемник из Куан-на’Фора. — Любопытная компания, — заметил эк'Ниль с сомнением в голосе. — Я с охотой выслушаю вашу историю. Пойдемте, вы трое. Вам придется объясниться. Он резко развернулся на сверкающих каблуках, как человек, привыкший к безоговорочному подчинению, и пошел к башне. Катя собралась было с ними, но Теккан жестом приказал ей остаться, дав понять, что с ним пойдут только Каландрилл и Брахт. Солдаты с подозрительными лицами расступились, образовав коридор из взятых на изготовку пик. Вексиллан шел широким, твердым шагом, и в крепости он оказался задолго до того, как трое путников добрались до ворот. Он дожидался их в покоях за выщербленным столом. Охрана встала у дверей и вдоль стен, поблескивая кожаными, цвета засохшей крови доспехами в лучах дневного света, проникавшего сюда через три высоких окна. Сесть было не на что, и им пришлось стоять перед эк'Нилем, развалившимся на единственном стуле по другую сторону стола. Вексиллан внимательно изучал мужчин, поигрывая кривым кинжалом. В комнате стояла напряженная, выжидательная тишина. Каландрилл непроизвольно вспомнил о крепости Мхерут'йи, надеясь только на то, что из-за гражданской войны весть об их бегстве из крепости не успела дойти до Вишат'йи. — Итак, — произнес наконец эк'Ниль, — я жду объяснений. Как и было договорено, Теккан выступил вперед: — Я хозяин судна, вышедшего из Вану с целью узнать, что творится в мире. Познавательное плавание, так сказать. В Секке я познакомился с господином Каландриллом. Он как раз вознамерился тогда предпринять научное путешествие, и я взял его на борт. Идя вдоль вашего берега, мы добрались до Гессифа, до коего в этом году не дошло ни одно судно. Посему взяли мы груз драконьих шкур, которые я и намерен здесь продать. — Продать? — переспросил вексиллан, поблескивая холодными зелеными глазами. — Именно, — подтвердил Теккан. — Мне нужно отремонтировать судно и пополнить запасы. А поскольку тиран ведет войну, драконьи шкуры могут пойти по хорошей цене. — Ты возжелал нажиться на наших бедах? Голос вексиллана прозвучал угрожающе. Теккан покачал головой, едва растянув губы в улыбке. — Я желаю помочь тирану, — сказал он. — Но надеюсь и на разумное вознаграждение. Не больше того. Эк'Ниль хмыкнул и перевел взгляд на Каландрилла: — Так ты сын домма Секки? — Имею честь, — подтвердил Каландрилл. — Насколько я слышал, жители Лиссе не жалуют Кандахар, — заметил вексиллан. — Более того, ходят слухи, будто вы строите флот, дабы напасть на нас. Каландрилл похолодел. — Перед моим отправлением из Секки воистину поговаривали о строительстве флота, — стараясь говорить спокойно, подтвердил он. — Но лишь для борьбы с корсарами, кои грабят торговые суда, ходящие между нашими странами. — Их теперь почти не осталось, — заявил эк'Ниль, растягивая тонкие губы в холодной усмешке. — Да ты вовсе и не похож на сына домма. Что верно, то верно: последние месяцы не прошли бесследно для юноши, оставившего Секку. Плечи его расправились, он похудел и окреп, а блеск глаз выдавал в нем человека, не питающего в этой жизни иллюзий. Кожаные доспехи его выцвели и загрубели от солнца, ветра и соленой воды, а сам он почернел от загара. Каландрилл и не подозревал, что стоит в боевой позе фехтовальщика, уже вошедшей у него в привычку. Он усмехнулся и сказал: — Я давно в пути, вексиллан. И, конечно, не мог сидеть сложа руки на судне. А мужчина от такой работы меняется. Можешь мне поверить, я Каландрилл ден Каринф, сын Билафа, домма Секки. — У тебя есть доказательства? Улыбка слетела с лица Каландрилла, и он попытался напустить на себя вид оскорбленного достоинства. — Я не привык, чтобы мое слово ставили под сомнение, — холодно заметил он. Эк'Ниль едва слышно рассмеялся. — В тебе есть манеры лиссеанского аристократа, согласен. Но по внешнему виду ты воин. — А разве ваша знать не занимается фехтованием? — поинтересовался Каландрилл, стараясь говорить презрительно. — Занимается. А еще мы привыкли с осторожностью относиться к возможному врагу, — ответствовал эк'Ниль. — Ты называешь нас врагами? — возмутился Теккан. — Какая вражда разделяет Вану и Кандахар? Разве не привезли мы вам шкуры? — Это могут сделать и шпионы Сафомана эк'Хеннема, — возразил эк'Ниль без выражения и вдруг, резко повернувшись к Брахту, спросил: — Так ты его телохранитель? Брахт кивнул. — А кто ты? — Брахт ни Эррхин из рода Асифа в Куан-на'Форе. — Далеко же ты ушел от дома, керниец. Брахт пожал плечами. — Я бродил по миру и оказался в Лиссе. И принял предложение господина Каландрилла. — Всадник в море? Брахт опять пожал плечами. — Вот ты похож на меченосца, — задумчиво произнес эк'Ниль. — Но чтобы военное судно из Вану? И странствующий аристократ? Это… необычно. — Тем не менее это так, — настаивал Теккан. — Возможно, — согласился кандиец. — Ну что же, капитан, скажи, куда ты направишься, если я тебя отпущу? Каландрилл похолодел от угрозы, прозвучавшей в голосе вексиллана. Теккан сказал: — Как — куда? Назад в Лиссе, вексиллан. Доставить господина Каландрилла домой. А оттуда — в Вану. — Прибрежные города закрыты для судов, — заметил эк'Ниль. — Именно поэтому я и хочу обменять шкуры на провизию, дабы пересечь Узкое море, — ровным голосом пояснил Теккан. — Не подходя более к вашему берегу. — Или тайком отправишься к противнику. — Руки эк'Ниля сжались на рукоятке кинжала и наполовину вытянули его из чеканных ножен. На стали заиграло солнце. — Ты ставишь меня в неприятное положение, капитан. Ты и твои пассажиры. Каландрилл более не сомневался, что их задержат, а это обеспечит Рхыфамуну дополнительную фору. Он нахмурился, пытаясь изобразить отца. — Вексиллан, — отрывисто произнес он, — я вынужден повторить вам: я Каландрилл ден Каринф, из Секки, и намерен вернуться домой как можно быстрее. Ты осмелишься задерживать меня? Это идет вразрез с договорами, существующими между нашими странами. Боюсь, тирану это придется не по душе. Эк'Ниля это не впечатлило. — Тиран — в Нхур-Джабале, — беспечно произнес он. — В Вишат'йи заправляю я, а я повторяю, что ты мало похож на аристократа из Секки. К тому же тебе нечем подтвердить свои слова. Ты, скорее, похож на меченосца. А меченосец может служить и Сафоману эк'Хеннему. — Я возмущен! — воскликнул Каландрилл, все еще пытаясь повторить властные и в то же время устрашающие манеры отца. — Докажи, что я не прав, и я с удовольствием извинюсь перед тобой, — небрежно заметил вексиллан. — А до тех пор вы останетесь в Вишат'йи. В качестве моих гостей, разумеется. Он резко загнал кинжал в ножны, словно ставя точку в разговоре. Каландрилл спросил: — Как тебе это доказать? — Для начала я осмотрю ваш груз. Ежели вы на самом деле везете шкуры, что ж, я соглашусь с тем, что вы пришли из Гессифа. Что до остального… — Он угрюмо ухмыльнулся. — Видимо, придется послать гонца в Нхур-Джабаль. — Это докажет нашу правоту, — кивнул Каландрилл, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Только на это уйдет времени много больше, чем я намерен здесь провести. Не сомневаюсь, наш груз может подтвердить всё. Вражеские разведчики вряд ли привезут с собой столь ценный для тирана товар. Эк'Ниль улыбнулся теплее, словно подобный спор доставлял ему удовольствие. — Если только это не уловка, чтобы завоевать мое расположение. Раз уж вы идете с юга, из Гессифа, то почему вы не выгрузили шкуры в Харасуле? — Мы слышали о вашей войне, — пояснил Теккан. — И решили, что потребность в шкурах больше там, где война ближе. — Опять деньги? — возмутился эк'Ниль. — Мы просим лишь ремонта и столько провизии, сколько нужно, дабы пересечь Узкое море, — вновь пояснил Теккан. — Неужели это так много? — Не много, — согласился эк'Ниль, и Каландрилл почувствовал надежду. Но вексиллан с ледяной улыбкой тут же добавил: — Вы не похожи на жадных купцов. И надежда Каландрилла испарилась. — Мы не обычные купцы, — возразил Теккан. — Мы исследователи. Наше единственное желание — как можно быстрее вернуться домой. — И вы вернетесь, — пообещал кандиец, — когда убедите меня. — Мы постараемся, — сказал Каландрилл. — Какие тебе нужны доказательства? — Сначала досмотрим груз. — Эк'Ниль подозрительно уставился на Каландрилла. — А там я решу. — А если не сможешь? — У меня в любом случае есть два выхода. — Он опять улыбнулся как человек, упивающийся властью. Руки Каландрилла непроизвольно сжались в кулаки. Жест сей не прошел незамеченным для эк'Ниля, и Каландрилл отругал себя за несдержанность и попытался направить разговор в более благоприятное русло. Это было рискованно, да и шансов на успех было мало, но терпению его подходил конец, и он дерзко спросил: — А что, здесь у вас, в Вишат'йи, колдунов нет? Или хотя бы гадалок? Любой из них подтвердит нашу искренность. Теккан, стоявший справа от него, удивленно вздохнул. Брахт предупреждающе посмотрел на Каландрилла. Опасная игра: и колдун, и гадалка могут разгадать истинную цель их путешествия. И тогда они окажутся в руках колдунов тирана, а это может привести к еще большей задержке. Но Каландрилл решил рискнуть, понимая, что усердный вексиллан будет держать их у себя бесконечно — из подозрительности или из удовольствия. А каждый день — да что там день, каждый час! — на руку Рхыфамуну. — Твое предложение не по нутру твоим товарищам, — заметил эк'Ниль. — Какова причина этого? — Я ненавижу колдовство и всякого, кто им занимается, — честно признался Брахт. — А ты? — спросил кандиец Теккана. — Ты против этого предложения? Вануец с отсутствующим видом пожал плечами и покачал головой. — Пожалуй, так мы и поступим, — пробормотал эк'Ниль, внимательно разглядывая их лица, но Теккан и Брахт уже взяли себя в руки и не выказали более ни малейшего сомнения. — У нас есть и колдуны, и гадалки. Но для начала — груз. Он вышел из-за стола, взмахнув пурпурным плащом, и резким голосом отдал приказание. Тут же их окружили копьеносцы, и они отправились назад к причалу, громыхая по булыжной мостовой. Катя и вануйцы, окруженные солдатами, дожидались их. Они подошли к судну. Каландрилл украдкой взглянул на своих товарищей: в голубых глазах Брахта притаилось сомнение, а серые Теккана — оставались бесстрастными. При их приближении чайки с хриплыми криками взмыли в небо. Над гладкими водами бухты клубилась легкая дымка; бледные лучи солнца пробивались сквозь облака. Прохладный ветерок, дувший с окружавших город гор, развевал флаги на башнях и мачтах. Теккан отдал распоряжения, и несколько светловолосых вануйцев тут же поднялись на палубу, а остальные выстроились цепочкой на набережной, передавая друг другу свернутые драконьи шкуры. Эк'Ниль терпеливо наблюдал за выгрузкой и складированием груза, а когда все было готово, брезгливо морщась, внимательно осмотрел резко пахнущие шкуры. — В этом вы не солгали, — пробормотал он, удовлетворившись осмотром. — И в обмен вы просите провиант и возможность пользоваться причалом? Шкуры стоили много больше. Из них можно было изготовить доспехи, ничем не уступающие металлическим из Эйля. Принимая же во внимание отсутствие торговли, цены на них должны были быть высокими. Но, несмотря на это, Теккан кивнул: — И то, что нам понадобится для ремонта судна. Вексиллан погладил смазанную маслом бороду и пожал плечами. — Можете приступать к ремонту. Ведь, если будет доказано, что вы лжете, судно все равно перейдет к тирану. — Когда ты подвергнешь нас испытанию? — поинтересовался Каландрилл, с трудом скрывая раздражение. Эк'Ниль задумчиво посмотрел на него. — Когда пожелает Менелиан. А до тех пор вы будете там. — Он указал подбородком в сторону башен. Каландрилл понял, что до появления колдуна их будут держать взаперти. Он вздохнул с раздражением аристократа, сжимая зубы от злости, и взглянул на Катю, стоявшую по другую сторону груды шкур, — эк’Ниль не выделил ее из остальных вануйских женщин. Серые глаза ее обеспокоено поблескивали, но она улыбнулась Каландриллу, подбадривая его. Хотя бы она осталась на свободе. Если дело дойдет до крайности, она сможет вывести судно в море. Он перевел взгляд на бухту, перекрытую цепью, и опасения вновь обуяли его. Пока там цепь, о бегстве не может быть и речи. Сзади в плечо его подтолкнул копьеносец, и он нехотя отправился за эк'Нилем, уже шагавшим в сторону зловещей башни. Тяжелая деревянная, обитая металлом дверь открылась перед ними, и эк'Ниль равнодушно кивнул в сторону холодной камеры. — Я попрошу Менелиана заняться вами, — заявил он. — А пока вы будете здесь. И, не дав Каландриллу времени возмутиться столь неподходящим для сына домма Секки помещением, вышел. Дверь закрылась, и хорошо смазанные засовы скользнули на свое место, лишив узников всякой надежды на спасение. Каландрилл огляделся. Они находились в крохотной камере из серого камня с маленьким квадратным зарешеченным окошком, сквозь которое виднелось светлеющее небо. В одной стене была высечена скамейка, а по центру темнела круглая зловонная яма, предназначение которой не вызывало ни малейшего сомнения. Брахт что-то промычал и воспользовался ямой, словно выражая свое отношение к их положению. Теккан уселся на скамейку и тихо сказал: — Ты уверен, что без колдуна не обойтись? — Эк'Ниль и сам бы рано или поздно до этого додумался, — резко пояснил Каландрилл, не в силах скрыть раздражения. — Или вы предпочитаете в кандалах следовать в Нхур-Джабаль? Теккан бесстрастно взглянул на него и покачал головой. Каландриллу стало стыдно. — Извини, — сказал он. — Я раздражен. — Не только ты, — пробормотал Теккан. — Сейчас бы твое волшебство, — заметил Брахт, растягиваясь на камнях и подкладывая под голову руки. — Мое волшебство? — горько усмехнулся Каландрилл. — Мое волшебство было подарком Рхыфамуна, и оно исчезло вместе с камнем. А тебе, кстати, волшебство не по нутру. — Да, я больше доверяю мечу, это верно, — ровным голосом ответил Брахт. — Но, как говорят, клин клином вышибают. Я бы не стал возражать против волшебства, способного разбить эту дверь, как некогда перевернувшего лодки в Гессифе. А в Мхерут'йи волшебством ты вызволил меня из похожей дыры. Я бы не стал возражать против еще одного проявления такого волшебства. — Боюсь, мне придется тебя разочаровать, — горько сказал Каландрилл. — Волшебные силы покинули меня. Так что наберемся терпения. Ничего иного нам не остается. — А именно терпения тебе и не хватает, — заметил Брахт. Каландрилл, прищурившись, уставился на меченосца. Керниец был совершенно прав: злость, даже гнев захлестывали Каландрилла горячей волной. Руки его были сжаты в кулаки. — Я хочу остановить Рхыфамуна, — резко сказал он. — Необходимо поймать и уничтожить его прежде, чем он отыщет опочивальню Фарна и пробудит Безумного бога. Я думал, ты желаешь того же. — Спокойно, спокойно, — озабоченно вмешался Теккан. — Мы все этого хотим. Давайте не будем ссориться. У нас одна и та же задача. Каландрилл словно и не слышал его, он не сводил глаз с Брахта. Меченосец сел. — Я желаю того же, — беспечно сказал он. — И ты это прекрасно знаешь. — Что я знаю, так это то, что ты хочешь получить свои деньги! Внутренний голос говорил ему, что он не прав и обвинения его необоснованны: Брахт — верный товарищ. Но он уже не мог остановиться и, не думая, продолжал: — Я знаю, тебе нужна Катя. И ради нее ты пойдешь с нами до конца за «Заветной книгой» и против Рхыфамуна, но только для того, чтобы заполучить Катю. А то бы ты… Он пожал плечами, вскинул руки и ударил себя кулаками по бедрам, качая головой. Брахт, хмурясь, посмотрел на него и. тихо сказал: — Когда мы входили в гавань, Катя предположила, что Фарн шевелится в своем логове и во сне разбрасывает семена раздора. Она права. — Он помолчал и продолжал уже жестче: — Не будь я в этом уверен, я бы убил тебя сейчас. Рука Каландрилла скользнула на эфес меча, но уже в следующее мгновение он замер с раскрытым ртом. В глазах его появился страх. Он содрогнулся и отдернул руку от меча, словно обжегся. — Великие боги! — хрипло произнес он, потрясенный своим поступком. — Ты прав. Прости меня, друг! Он провел рукой по потному, несмотря на холод камеры, лицу, сложил руки на груди и облизал пересохшие губы. — Катя права. Либо Рхыфамун оставил позади заклятие, либо я просто схожу с ума из-за нетерпения. Брахт подошел к Каландриллу и положил ему руку на плечо. — Я тебя прощаю, — сказал он и, обведя камеру рукой, добавил: — Заключение давит на меня так же, как и на тебя. Мне тоже противна мысль о задержке. Отсюда и раздражение. Но мы ему не поддадимся, — покачал головой Каландрилл, глядя Брахту в глаза. Мы ему не поддадимся, — подтвердил меченосец. — Как не поддадимся мы и Фарну, и заклятиям Рхыфамуна. Мы обязаны держать себя в руках! — Истинно! — кивнул Каландрилл, окончательно забыв о злости и раздражении. Он схватил Брахта за руку, вдруг почувствовав себя совершенно разбитым. — Обещай немедленно привести меня в чувство, если я вновь начну нести подобную чушь. — Можешь быть спокоен, — пообещал Брахт. — И ты обещай мне то же. По-дружески обнимая Каландрилла за плечи, он подвел и усадил его на скамью. Каландрилл пробормотал: — Но ты держишься молодцом. Ты ненавидишь темницы, я знаю, но ты не сломаешься. Брахт обвел взглядом голые стены и хмуро ухмыльнулся. — Мне это нравится ничуть не больше, чем тебе, — согласился он. — Но временами охотнику необходимо терпение. К тому же… Он замолчал, и во взгляде его, в поджатых губах Каландрилл прочитал сомнение. — К тому же?.. — переспросил он. — Аномиус различил в тебе некую силу, — осторожно подбирая слова, произнес Брахт. — Как и гадалка в Харасуле. Более того, ты целых полгода носил на себе камень Рхыфамуна. Может, ты набрался кое-каких оккультных сил? Слова эти обрушились на Каландрилла как поток ледяной воды. Новые страхи обуяли его. — Нет во мне никакой силы, — беспомощно пробормотал он. — Имей я ее, разбил бы проклятую дверь в щепки. Но я не могу! Сила, о которой они говорили, была дарована мне камнем. — Может быть, — согласился Брахт. — Но вполне возможно и то, что камень мог сделать тебя уязвимым для заклинаний. — Тогда я опасен для нашего дела! — воскликнул Каландрилл с мокрым то ли от пота, то ли от слез лицом. — Я опасен для вас всех. — Ни в коем случае! — серьезно воскликнул Брахт, сжимая Каландриллу плечо. — Вспомни, чему я тебя учил: даже у самого хорошего фехтовальщика есть недостатки. Но он силен тем, что знает их. Теккан, подойдя к ним, ровным голосом сказал: — Все-таки в тебе могло остаться что-то от волшебства. А это — великое оружие. — Вряд ли, — с сомнением покачал головой Каландрилл. — Еще раз повторяю: с камнем я потерял и всякую волшебную силу. — Ты же сам говорил, что Рхыфамун советовал тебе заняться волшебством! — напомнил Брахт. — Может, тебе просто надо научиться им пользоваться? Точно так же, как тебе надо было научиться фехтовать. — Как бы то ни было, нам от этого мало проку. — возразил Каландрилл. — Но позже, — настаивал меченосец, — когда мы доберемся до Альдарина… Во дворце Рхыфамуна, где он живет под именем Варента, есть целая библиотека! Целая комната, забитая книгами. Ты сам говорил. Будем надеяться, мы отыщем там книги по волшебству. Почитаешь — может, чему и научишься. — Ты думаешь, у нас будет на это время? А мне достанет таланта? — с сомнением в голосе пробормотал Каландрилл и горько рассмеялся. — Тогда я стану магом, а ты не переносишь волшебников. Брахт рассмеялся: — Для тебя я сделаю исключение. Ты можешь стать тем пламенем, которое забьет огонь Рхыфамуна. А ради этого я готов на сделку с кем угодно. — Для начала надо выбраться отсюда. — Слова товарища приободрили Каландрилла, но, взглянув на каменные стены, он опять помрачнел. — : Похоже, эк'Ниль не торопится нас освобождать. Брахт пожал плечами. — Я уверен, здесь наше путешествие не окончится, — решительно заявил он. — Скоро мы отсюда выберемся. Теккан кивнул в знак согласия и добавил: — Ежели Фарн ворочается во сне, Молодые боги тоже не могут этого не чувствовать. И ежели Рхыфамун колдовством пытается пробудить Безумного бога, те, кто пришел после него, не могут этого не ощущать. Я уверен: они не склонятся перед Фарном и помогут нам. Не отчаивайся, Каландрилл. Мы живы, а тот, кто жив, может преуспеть. Каландрилл вздохнул и смиренно склонил голову. В отличие от своих спутников он не рассчитывал на божественное провидение. Действуя в теле Варента, Рхыфамуну удалось добиться всего, к чему он стремился. Он заполучил карту, указывавшую путь до Тезин-Дара. Он завладел «Заветной книгой», а сейчас уже мчится к месту, указанному в ней. А боги не предприняли ничего, чтобы остановить безумца. Ни Дера — богиня его родины, ни Бураш — бог Кандахара. Только Ахрд вмешался, да и то один лишь раз, ограничившись туманными намеками. Так что Каландрилл не полагался на Молодых богов. Это дело смертных, вроде него, Брахта и Кати, думал он, и больше никого. — Что предпримет Катя, пока мы здесь? — спросил он с тоской в голосе. Ответил Теккан: — Ей надо будет заняться ремонтом судна. Поставить его в док, проконопатить и просмолить. И загрузить провизию, чтобы пересечь Узкое море. Если ведун подтвердит, что мы не лжем, и нас отпустят, мы отправимся в Лиссе; ежели нет, она уйдет одна. — Все предсказатели говорили о троих, — возразил Каландрилл. — В Секке Реба пророчила мне двух товарищей; в Харасуле Элльхина нагадала нам то же. Древний в сывалхинском селении тоже дожидался троих. Чего добьется Катя в одиночку? — Ничего, — твердо заявил Брахт. — Я не люблю колдовство, но верю предсказаниям. Трое было предсказано, трое нас и будет. Мы выберемся отсюда, и очень скоро. Он говорил настолько уверенно, что Каландрилл даже улыбнулся, хотя вовсе не разделял уверенности кернийца. Им владела черная меланхолия, особенно после столь необычного и неожиданного проявления его собственного характера. Брахт просто успокаивает его, вряд ли он сам верит в то, что говорит. Каландрилл знал: на пути их поджидают бесчисленные опасности, словно само провидение смеется над богами и всячески препятствует их спасителям. Время — вот что сейчас важнее всего, а их задерживают. Возможно, Фарн воистину зашевелился и принудил судьбу помешать им. Какой уж тут успех? Но они обязаны идти вперед, иначе Безумный бог восстанет ото сна, и мир будет ввергнут в разруху. Каландрилла передернуло от этой мысли, и отчаяние подкатило к горлу. Он заскрежеталзубами, злясь на своих товарищей, самого себя, на Рхыфамуна и на Фарна. Но нет, он не поддастся ни богу, ни магу, вознамерившимся нагнать на него черную тоску. Он не сдастся! И не позволит им трубить победу! Каландрилл сжал зубы и, хмуро ухмыльнувшись, кивнул. — Истинно. — Голос его хрипел от злости. — Мы выберемся из этой дыры и отправимся в Альдарин. На край света, если понадобится. — Истинно! — Брахт крепко сжал ему плечо. — И чванливому кандийцу нас не удержать. Как и колдунам. Ничто — ни человек, ни колдовство — нам не помеха. — Аминь, — пробормотал Теккан. Однако по мере того, как время шло, решимость их таяла. Снаружи доносился шум города, но окно было расположено так высоко, что позволяло видеть только пятно серого неба с быстро бегущими по нему облаками. Дверь приоткрылась лишь один раз, и сквозь нее просунули тарелку с острым мясом и овощами. За солдатом, подавшим еду, стояли трое, а в приоткрытую дверь в коридоре узники увидели еще нескольких. Каландрилл, Брахт и Теккан поели и уселись на скамье. День неспешно перетек в вечер, небо потемнело. Ни свечей, ни факелов им не предложили, в камере скоро стемнело, стало зябко. Они говорили о всякой всячине, подбадривая друг друга, но Каландрилл с каждым часом становился все меланхоличнее, теряя надежду на то, что они выберутся отсюда. Он попытался взбодрить себя, и все же сомнение пронизывало все его существо, как холод камеры. Он загрустил. Поскольку делать было нечего, узники скоро улеглись на жестком камне и попытались уснуть. Внезапно в камеру ворвались звук и свет, и мужчины тут же проснулись. Брахт и Каландрилл инстинктивно схватились за мечи. — Я бы вам этого не советовал, — раздался бесстрастный голос Киндара эк'Ниля. Несколько копий было направлено на них, а на мечах поблескивал свет от факелов. Вексиллан в пурпурном, подбитым мехом плаще стоял чуть позади пяти воинов. Выражение лица его было спокойным. Мечи Каландрилла и Брахта скользнули в ножны. Киндар эк'Ниль ухмыльнулся. — Пошли. Менелиан ждет вас. Он развернулся и вышел из камеры. Солдаты расступились, и Каландриллу показалось, что их уже судили и признали виновными. Он встал и потянулся, разогревая онемевшие мышцы и пытаясь взбодриться. — Поторапливайтесь, — нетерпеливо приказал вексиллан. — Я не хочу заставлять Менелиана ждать. Или вы испугались? — Нам нечего бояться, — заявил Каландрилл, надеясь, что голос его звучит убедительно. — Веди нас. Он вышел из камеры. В коридоре было тепло от жаровен. В воздухе стоял запах вина и тяжелый аромат наркотического табака. Эк'Ниль ждал у главного входа. Едва узники вышли, как их окружили шесть вооруженных солдат в доспехах. Полная Луна висела над скалами — видимо, было за полночь, — освещая город и похожие на виселицы катапульты. В гавани едва заметно раскачивались мачты, волны мягко шуршали о берег. Каландрилл различил одинокую мачту вануйского судна, но ни команды, ни Кати видно не было. — Сюда. Эк'Ниль был раздражен тем, что ему не дали поспать, из чего Каландрилл заключил, что колдун Менелиан имеет в городе большую власть, нежели вексиллан. Слабое, но утешение, думал Каландрилл, пока их вели по темным улицам Вишат'йи. Им то и дело попадались патрули, бравшие на изготовку при приближении эк'Ниля. Расположенные близко друг к другу дома террасами поднимались по склонам. Ставни были закрыты настолько плотно, что ни лучика не пробивалось наружу. Фонарей же, вроде тех, что освещали улицы в Лиссе, здесь не знали; единственным источником света были факелы в руках двух идущих впереди солдат да Луна. Шум шагов эхом отдавался в ночи, словно погребальный перезвон. Темень вполне соответствовала настроению Каландрилла, и он даже начал сомневаться в правильности своего поступка. — Что теперь об этом сожалеть? — упрекнул он себя. Что сделано, то сделано. Рано или поздно эк'Ниль сам бы додумался отослать их к колдуну. Чем раньше, тем лучше. По крайней мере они скоро узнают, что ждет их впереди. А это лучше, чем заточение в камере, успокаивал он себя. Улица повернула, подведя их к широкой лестнице. Город остался внизу, а гавань казалась темно-серебритым — от Луны — пятном. Поднявшись по лестнице, они вышли на небольшую площадь, окруженную узкими строениями, притаившимися за высокими стенами. Эк'Ниль остановился подле ворот, дернул за бечевку, и где-то в глубине прозвенел чистый, звонкий колокольчик. Ворота открылись, и вексиллан в сопровождении солдат провел узников во двор. Завернутый в плащ привратник бесшумной тенью скользил по каменным плитам, ведя их в дом. Они вошли в вестибюль, освещенный семью лампами, от которых исходил едва ощутимый запах смолы. Пол украшала цветная мозаика, а стены сверкали безупречной белизной. В нише стояла скульптура Бураша. Привратник бесшумно вышел, оставив их одних. В противоположной стене открылась дверь, и в комнату вошел узколицый человек в черном, расшитом серебром халате, какие носят колдуны. К удивлению Каландрилла, он был молод, чисто выбрит и был скорее шатеном, нежели брюнетом. Темными спокойными умными и веселыми — как показалось Каландриллу — глазами он осмотрел посетителей. Он явно не торопился, и это раздражало эк'Ниля. Наконец ведун кивнул и сказал: — Значит, это они. — А кто же еще? — резко ответил вексиллан. — Делай свое дело, я буду ждать. — Ты можешь идти уже сейчас, — сказал маг. — Я не намерен отрывать тебя от твоих обязанностей… Как, впрочем, и от постели. — (Эк'Ниль нахмурился, уже не столь уверенный в себе.) — И забери с собой охрану, — добавил колдун. — Что?! — воскликнул эк'Ниль в полном замешательстве. — Я сумею за себя постоять. — Словно вылепленные из гипса губы сложились в улыбку. — Или ты сомневаешься в моих талантах? — Нет, но… — Вексиллан обеспокоено мотнул головой. Колдун ухмыльнулся. — Оправданно ли это? — Оправданно, — был ответ. — К тому же, не сомневаюсь, у тебя достаточно работы для твоих людей. Эк'Ниль коротко кивнул, обретая властный вид. — Как прикажешь, — пробормотал он. — Именно, — заявил маг. — За меня не беспокойся. — Да будет так. — Эк'Ниль сердито глянул на узников. — Оставляю их на твое попечение. — Спокойной ночи. Вексиллан круто развернулся и резким голосом отдал распоряжение своим людям, которые торопливо побежали за ним вслед. Дверь закрылась, и шум их шагов постепенно стих. Установилась полная тишина. — Меня зовут Менелиан, — представился колдун. — Следуйте за мной, сейчас мы во всем разберемся.Глава третья
Учтивый, словно принимал дорогих гостей, Менелиан проводил их в уютную, теплую и светлую комнату. В окнах из цветного стекла, закрытых ставнями, отражался свет ламп, спрятанных в нишах белоснежных стен. Здесь пахло столь же приятно, как и в холле. Две простые деревянные скамьи стояли перед камином, в котором весело потрескивали дрова, а вдоль некрашеных стен — столь же простые деревянные стулья. На столе в центре комнаты были расставлены блюда с холодным мясом, овощами со специями, хлебом и сыром, чаша с фруктами, четыре пивные кружки и бочонок с пивом. Простое убранство комнаты удивило Каландрилла настолько, что он даже нахмурился. Колдун довольно усмехнулся. — А что ты ожидал увидеть? — поинтересовался маг. — Черные свечи и черепа? Весь этот хлам колдовства? Или сибаритскую роскошь? — Я и сам не знаю, что ожидал увидеть. Каландрилл покачал головой, озадаченный поведением колдуна. Если честно, то он просто не нашел ответа. Колдун был расположен по-дружески и был весел, но вовсе не насмешлив. Взгляд его был серьезен. Однако Каландрилл все не мог забыть, что и Рхыфамун вел себя так же и выдавал себя за друга, потому не спешил отвечать колдуну взаимностью. Брахт устало осматривался. — Не могу винить вас за подозрительность. Я хорошо знаю Киндара эк'Ниля, — сказал Менелиан с извиняющейся улыбкой. — Полагаю, он держал вас в вонючем колодце, в так называемой камере, и кормил ничуть не лучше, чем своих солдат. Согрейтесь. Разделите со мной трапезу и пиво. А может, предпочитаете вино? Он вел себя скорее как заботливый хозяин, нежели как инквизитор, и Каландрилл был окончательно сбит с толку. Менелиан — маг на услужении тирана. Как же к нему относиться? Как к другу или как к врагу? — Мы предпочитаем пиво. — пробормотал он. — Но… — Не сомневаюсь, вы ожидали другого приема, — усмехнулся Менелиан, разливая пиво по кружкам и передавая их по кругу. Он все еще улыбался, видя неприкрытое подозрение Брахта и сомнение Теккана. Он сделал большой глоток и утер с губ пену — совсем как в таверне. — После приема, оказанного вам Киндаром, я не могу вас ни в чем винить. Он сделал еще глоток, поглядывая на них поверх кружки. Глаза его светились умом. — Уверяю вас, господа, здесь ничего не отравлено и не заговорено. Все честно: настоящее пиво и настоящая еда. Я думал, вы будете этому рады. Каландрилл взглянул на Брахта — в глазах кернийца читалось подозрение. Ни он, ни Теккан не подняли кружек. Каландрилл взглянул на Менелиана и пожал плечами: в конце концов, он колдун и может обойтись и без отравы. Каландрилл отпил. Пиво оказалось и в самом деле хорошим, и Каландрилл сделал еще один глоток. — Твои товарищи менее доверчивы, — пробормотал Менелиан. — Так что, пожалуй, я сразу выложу карты на стол. К тому же у нас мало времени. Он сделал жест в сторону скамеек и, не дожидаясь, когда они сядут, поднял палец и что-то пробормотал грудным голосом. Стул поднялся сам по себе и, оторвавшись от стены, подлетел прямо к нему. На мгновение к благовонию ламп примешался запах миндаля. — Что же, позвольте мне первому сделать ход. Быть может, это убедит вас в честности моих намерений. Я не враг. Я скорее друг. Брахт прищурился, словно собираясь возражать, но, поколебавшись, уселся рядом с Текканом. Каландрилл, заинтригованный, сел напротив. Краем глаза он видел, как Брахт сделал осторожный глоток, а за ним — и Теккан. Голова у Каландрилла была ясная, и он решил, что Менелиан может говорить правду. Коварство Рхыфамуна не означает, что все колдуны — враги. — Я служу тирану, — заявил Менелиан, — и не хочу, чтобы у вас по этому поводу оставались какие-либо сомнения. Я поклялся в верности Ксеноменусу. Но это вовсе не означает, что мы враги. Скорее, наоборот. Прошу вас, не путайте меня с людьми типа Киндара эк'Ниля. — Это замечание предназначалось подозрительно хмурившемуся Брахту. — Вексиллан — солдат, и он мыслит просто, как все солдаты: белое — это белое, черное — это черное. И никаких полутонов. Он отвечает за оборону города. А мы находимся в состоянии гражданской войны. Сафоман эк'Хеннем занял большую часть восточного побережья и, вполне возможно, вскоре будет штурмовать Вишат'йи. Представьте себя на месте Киндара: вы ловите военное судно и пытаетесь найти этому объяснение. Первое, что приходит ему на ум, — это шпионаж. Для него вы — уловка эк'Хеннема, которую он не может разгадать. — А ты? Каландрилл обнаружил, что его кружка пуста. Менелиан встал и наполнил ее. Каландрилл неожиданно для себя подошел к столу и принялся есть. — У меня имеются свои соображения по поводу того, кто вы на самом деле, — ответил колдун. — Именно поэтому вы здесь в столь поздний час. Теккан встал и положил себе мяса и хлеба. Через мгновение, победив сомнения, за ним последовал Брахт. — Я служу тирану, — повторил Менелиан. — Я меньший из избранных, кои поклялись не допустить хаоса в стране. Хватит с нас Войны колдунов, когда каждый считавший себя господином нанимал целую орду чародеев, дабы потешить свое самолюбие. Вы слышали о Войне колдунов? Каландрилл кивнул, и маг продолжил: — И вы знакомы с Аномиусом, некогда служившим Сафоману. Он поднял руку, успокаивая Брахта, который тут же поставил тарелку на стол и взялся за меч. — Забудь о мече, Брахт ни Эррхин. Я вам не враг. Я друг. Выслушайте меня! Брахт с сомнением нахмурился, но сунул меч назад в ножны и вновь принялся за трапезу. — Аномиус жив, — сказал Менелиан. — Его схватили и посадили в темницу в Нхур-Джабале. Сейчас он находится под охраной колдунов. Но заклятия, оставленные им позади себя, помогли Сафоману эк'Хеннему, властелину Файна, одержать победу на востоке. Тиран молод и, как все молодые люди, готов пожертвовать будущим ради настоящего. И потому, дабы разгромить Сафомана, он освободил Аномиуса. — Который с удовольствием с нами покончит, — пробормотал Брахт. — Без сомнения, — согласился Менелиан. — И уже через несколько дней Киндар эк'Ниль получит указ тирана, предписывающий ему препроводить вас в Нхур-Джабаль. Аномиус раскинул сети. Менелиан сделал многозначительную паузу, и Каландрилл спросил: — Зачем ты нам все это рассказываешь? — Затем, что мы, колдуны тирана, дали обет служить Кандахару, — отвечал Менелиан. — А Аномиус думает только о себе. Я получил весточку от своих товарищей о том, что он жаждет вас захватить. В то же время мне сообщили, что наиболее посвященные из нас, обладающие значительно большей силой, нежели я, видели в оккультном мире такое, что заставляет нас забыть о Ксеноменусе. — Вечные колдовские недомолвки, — пробормотал Брахт. — Нет. — Менелиан покачал головой. — Нет, это лишь предупреждение. Тиран думает только о победе над Сафоманом. И ради этого готов слушать Аномиуса, каковой намерен свести с вами счеты. — Зачем ему это? — спросил Каландрилл, начиная, сам не понимая почему, доверять колдуну. — Он считает, что вы обладаете некой волшебной книгой, завладев которой он станет первым среди колдунов, — — пояснил Менелиан. — Про книгу мы все придумали, чтобы уговорить его помочь нам бежать от Сафомана эк'Хеннема, — осторожно пояснил Каландрилл. — Не больше. — Много больше, — заметил Менелиан. — Я полагаю, в Тезин-Дар вы ходили именно за «Заветной книгой». Тарелка выпала из рук Каландрилла, а с ней и все, что там было. Менелиан сделал жест, и рассыпавшаяся пища полетела в огонь, и к запаху горящих дров примешался запах миндаля. — Аномиус этого еще не знает, — успокоил их Менелиан. — Что бы вы ему ни рассказали, он считает, что вы завладели книгой заклинаний, которая может сделать его властелином Кандахара. И он намерен заполучить ее и расквитаться с вами. Он безумец, но, как зверь, жадный до человеческой крови, хитер и опасен. — А ты знаешь истинное предназначение книги? Каландрилл не спускал с колдуна глаз. Менелиан кивнул. — Магистры внутреннего круга разгадали истинный смысл вашего путешествия, — торжественно заявил он. — Они прощупали Аномиуса и затем долго размышляли над вашими деяниями. — Он с интересом посмотрел на Теккана. — Неужели святые отцы Вану не подумали, что их пророчества могут быть известны и другим? Теккан пожал плечами. — Я не принадлежу к этому кругу. Я лишь исполняю их волю. — Заключавшуюся в том, чтобы догнать охотников на «Заветную книгу» и доставить ее в Вану, дабы там она была уничтожена? — спросил Менелиан. Теккан кивнул. — Откуда ты знаешь? Менелиан печально улыбнулся: — Чтобы вануйцы уходили так далеко от дома? Тут колдовства не надо. Достаточно подумать. Но это не важно. Лучше слушайте, ибо, как я сказал, у нас мало времени. Я поведаю вам все, дабы вы сами могли решить, доверять мне или нет. Он серьезно, едва ли не с трепетом посмотрел каждому из них в глаза. — «Заветная книга» была и остается глубокой тайной. Будь мы, колдуны тирана, уверены в том, что в состоянии заполучить и уничтожить ее, мы давно бы сами отправились в Гессиф. Но Тезин-Дар представлялся нам легендой, а гадания наши убеждали нас в том, что только избранные богами могут добраться до этого сказочного города. А потом магистры внутреннего круга отметили такие изменения в оккультной среде, что стало ясно: за книгой начинается охота. Но как и кто конкретно, это нам было неизвестно. Знания наши были слишком ничтожны, чтобы начать действовать. Нам оставалось только ждать. И вот мы взяли в плен честолюбивого Аномиуса и узнали, что он встретил молодого человека, родом из Лиссе, и воина из Куан-на'Фора, направлявшегося в Гессиф на поиски того, что он принял за магию высшей власти. Магистры внутреннего круга поняли, что речь идет о «Заветной книге». Но, судя по рассказам Аномиуса, ни один из двух не обладал знанием достаточным, дабы предпринять подобное путешествие по собственной воле. Потому решено было, что за ними стоит некая сила. В то же время до нас дошло сообщение о военном судне из Вану, идущем из Харасуля в Гессиф. Освобожденный Аномиус говорил о Каландрилле ден Каринфе и Брахте ни Эррхине. А далее — простая логика. Оба прибыли в Вишат'йи на борту вануйского судна. Но… — он помолчал, пристально разглядывая их, — «Заветной книги» у вас нет. Каландрилл покачал головой. — Книги у нас нет. — Это значит, — медленно продолжал Менелиан, — что либо вы не добрались до места ее хранения, либо кто-то ее перехватил. Только не Аномиус, ибо он еще гоняется за вами. Так, может, тот, кто вас за ней послал? Каландрилл кивнул. — Истинно. Она у Рхыфамуна. — У Рхыфамуна? — переспросил Менелиан. Брахт предупреждающе втянул через ноздри воздух, но Каландрилл не обратил на него внимания. — Он колдун. Он обманул нас. Обещал уничтожить книгу, и мы ему поверили. Мы были в Тезин-Даре, и Стражи передали нам книгу. Но вдруг, откуда ни возьмись, появился Рхыфамун и отобрал ее. — Каландрилл нахмурился и продолжал со злостью и отвращением: — Рхыфамун дал мне волшебный камень, дабы он направлял и охранял меня. Так он сказал. Но именно этот камень и привел его в Тезин-Дар! И теперь мы гонимся за ним. — Ведает ли он, какая сила заключена в «Заветной книге»? — едва слышно спросил колдун. Каландрилл коротко кивнул. — Да. И он вознамерился пробудить Безумного бога. — Сумасшествие! — воскликнул Менелиан, в мгновение ока потеряв весь апломб и став на миг просто перепуганным молодым человеком. — Он ополоумел? — Он ослеплен властью, он жаждет власти. — Теккан поставил кружку. — Святые отцы моей родины знали, что Рхыфамун ищет книгу. Но поскольку сам он не мог отправиться в Тезин-Дар, то прибег к посторонней помощи. Сначала он соблазнил Каландрилла. Затем Брахта. А потом в этом оказалась замешана и моя дочь. — Твоя дочь? — нахмурился Менелиан. — Катя, — пояснил Теккан. — Она дожидается нас в гавани. Менелиан медленно склонил голову. — Трое, — пробормотал он. — А где сейчас Рхыфамун? — громко спросил он. — Он в теле Варента ден Тарля из Альдарина, — пояснил Каландрилл. — Возможно, он вернулся в свой город. К тому же… Он беспомощно пожал плечами. За него продолжил Теккан: — У Кати — камень, который вручили ей святые отцы Вану. Он указывает на тот, что Рхыфамун дал Каландриллу. Колдун отобрал его, когда заполучил книгу, теперь камень Кати указывает на Альдарин. — Значит, вам надо следовать в Альдарин, — с тревогой в голосе сказал Менелиан. — И как можно быстрее. Я прикажу эк'Нилю оказать вам всяческое содействие и не чинить препятствий. — Почему? Вопрос Брахта прозвучал как удар хлыста. Каландрилл и Теккан резко повернулись. Керниец и не скрывал сомнения. Менелиан нахмурился и чуть слышно сказал: — Ты желаешь знать почему? — Я не жалую волшебство, — холодно заметил Брахт. — А тех, кто им занимается, еще меньше. Вот, например, ты и другие твоего пошиба — разве все вы не жаждете обладать той силой, которую может дать вам «Заветная книга»? — Бураш, нет! — воскликнул Менелиан, протестующе поднимая руки. — Пробудить Безумного бога — помешательство чистой воды. — Рхыфамун так не считает, — заметил Брахт. — А если бы Аномиус знал, что мы идем за «Заветной книгой», а не за какими-то там заклятиями, боюсь, подобное безумное желание овладело бы и им. — Я полагаю, Рхыфамун не в своем уме, — заметил Менелиан. . — А Аномиус… Аномиус — жалкий червь. — Червь-то червь. Но его освободил тиран, — настаивал Брахт. — Ибо он может разгромить Сафомана эк'Хеннема, — вздохнул Менелиан. — Без помощи Аномиуса Кандахару не миновать тягот гражданской войны. Только Аномиус может снять заклятия, коими укрепил он господина Файна. Без Аномиуса тирана ожидает долгая кампания… Кровавая кампания, которая, без сомнения, дорого обойдется Кандахару. Будь я вашим врагом, жаждущим заполучить «Заветную книгу», зачем бы стал вам помогать? Мне достаточно было бы прибегнуть к своему дару и сделать из вас сообщников. Все что угодно, кроме помощи. И, уж конечно, не стал бы я вас предупреждать об опасности. — А я пока ничего и не слышал, — вставил Брахт. Колдун хмуро ухмыльнулся. — Тогда слушайте. Согласившись помочь, Аномиус выдвинул определенные условия, которые, несмотря на возражения мудрых, были приняты. Учителя мои разделились во мнении, и, знай те, кто настаивал на освобождении Аномиуса, что я вам сейчас все это рассказываю, жизни моей пришел бы конец. Да что там жизни! Посему выслушайте, что имею я вам сказать, и доверьтесь мне ради всего мира. Он твердо посмотрел в глаза Брахту, и меченосец кивнул. — В качестве одного из своих условий Аномиус потребовал, чтобы всем вексилланам и ликторам Кандахара приказано было немедленно задержать двух путников, плывущих на чернопарусном вануйском военном судне, и препроводить их под охраной в Нхур-Джабаль. В качестве второго условия он потребовал смертника. Он перевел взгляд с Брахта, сидевшего с каменным лицом, на Каландрилла и Теккана, и под его взглядом кровь застыла в жилах Каландрилла. — Это условие тоже было принято, и он выбрал женщину и сотворил из нее себе слугу. Он превратил ее в зомби. Вы понимаете, что это значит? Теккан нахмурился и покачал головой; Брахт лишь пожал плечами и негромко произнес: — Существо, воскрешенное из мертвых. Сначала умерщвленное, а затем воскрешенное, дабы служить господину. В Секке Каландрилл немало читал о зомби в старинных книгах и умных манускриптах, которые столь занимали его в те времена. И сейчас при упоминании о зомби эль забурлил у него в животе. Ужас обуял его. Многие современные исследователи отрицали наличие подобных существ, и даже в старинных повествованиях упоминания о них встречались нечасто. И тон авторов, писавших о них, был полон презрения и страха. Колдун, отважившийся сотворить зомби, обрекал себя на адские. муки после жизни; а сам по себе акт этот расценивался как нечто омерзительное, заслуживающее вечного проклятия. Существа, созданные таким образом, обладают сверхчеловеческими возможностями. Мурашки побежали у Каландрилла по спине. Даже чайпаку не нагоняли на него такого ужаса. — Ты знаешь, — донесся до него голос Менелиана, и он кивнул — во рту у него вдруг пересохло настолько, что он не смог вымолвить ни слова. — Клинки ваий вам не подмога. — отрешенно продолжал колдун, глядя на Брахта. — Не знаю, опускаются ли маги ваших земель до подобного, только зомби — это творение самого низкого колдовства, кое с презрением отвергается цивилизованными колдунами. Сердце человека вырезают из груди и накладывают на него заклятие, так что зомби становится заложником колдуна. Он слушает только своего создателя и обязан исполнять его волю. Он не знает ни голода, ни жажды и нацелен лишь на удовлетворение желания своего повелителя. Клинок не может принести ему вреда, ибо он уже мертв! Даже если тебе, Брахт, удастся отрубить ему голову, руки его все равно будут к тебе тянуться, а зубы кусать. Свяжи его, закуй в цепи, и он разорвет путы, как нитки. В нем нет жизни, которую ты мог бы у него отобрать! Уничтожить его можно, лишь отыскав и убив его сердце. Но создатель зомби — будьте уверены — хорошо его спрячет. Все это омерзительно. Менелиан замолчал, словно впечатленный своим собственным рассказом. Брахт, нахмурившись, посмотрел на колдуна долгим взглядом и, натянуто ухмыльнувшись, сказал: — Всех, кого встречал я до сих пор, можно было убить. Ты хотел нас о чем-то предупредить, а сам стращаешь рассказами о воскрешенном Аномиусом из мертвых существе, которое якобы убить нельзя. Это не предупреждение, это — угроза. — Страшная угроза, — согласился Менелиан. — Но не с моей стороны. Я же только предупреждаю. Смуглое лицо кернийца недоверчиво насупилось. Каландрилл дрожал всем телом, едва дыша. Лишь с великим трудом смог он выдавить из себя: — Что ты хочешь сказать? — Именно, — поддержал его Брахт. — Что ты хочешь сказать? — А то, что зомби еще только предстоит вас найти! — заявил Менелиан. — Аномиус создал ее — его! — в Нхур-Джабале. Кроме того, о том, что вы отправились морем в Гессиф, он не знает. Ему вообще неизвестно, где вы находитесь и куда направляетесь. До тех пор пока Аномиус этого не знает, он не может отпустить своего слугу в погоню за 'вами. Ему нужен след. — Вот и докажи, что твои намерения чисты, сделай так, чтобы он и впредь не знал об этом. Отпусти нас, и мы отправимся в Лиссе, а он останется здесь. — Надо отремонтировать судно, — напомнил Теккан. — А это займет какое-то время. — Вот-вот гонцы привезут распоряжение из Нхур-Джабаля, — добавил Менелиан. — Моя власть здесь велика, но не настолько, чтобы лишить силы приказ, каковой получит эк'Ниль. — Ты хочешь сказать, мы обречены, — пробормотал Брахт. — И это ты называешь предупреждением друга? — Если гонец объявится прежде, чем вы сможете уйти отсюда, я попытаюсь задержать ответ Киндара. — Колдун кивнул. — Возможно, вы успеете отплыть. — А если нет? Брахт опустил руку на рукоятку кинжала, что заставило Менелиана едва заметно улыбнуться. — Ты все еще считаешь, что я вам враг? — спросил он. Керниец холодно ухмыльнулся и сказал: — В подобного рода делах всякий, кто не помогает, становится мне врагом. — Бураш! А я-то думал, что у вас в Куан-на’Форе люди прямолинейны! — воскликнул Менелиан. — И смотрят дальше своего носа! Послушай: Кандахар кишит бандитами, которые могут остановить даже гонца тирана. Я постараюсь задержать его, насколько это возможно. Но как только будет получен приказ из Вишат'йи, вексиллан засадит вас в тюрьму, а сам отправит курьера с донесением к тирану. И как только он достигнет Нхур-Джабаля, Аномиус пустит в дело свое могущество, и оно таки до вас доберется. — Ты же колдун, уничтожь его, — настаивал Брахт. — Тем самым докажешь свою дружбу. — К сожалению, это почти невозможно, — вздохнул Менелиан. — Я не уверен, достанет ли у меня сил. Зомби — противник мощный, друг мой. А тот, что противостоит вам, продукт таланта более совершенного, нежели мой. Нормальное колдовство направлено прежде всего против живых, а не мертвых. Так что я просто не могу быть в себе уверен. — Но должно же быть какое-то средство! — воскликнул Каландрилл, жестом руки показывая Брахту, чтобы тот помолчал. — Я кое-что читал про подобные существа. И знаю: сопротивление им возможно. Это правда? Голос его прозвучал почти жалобно, и, сформулировав вопрос, он вдруг понял, что доверяет колдуну. — Если найти сердце, — согласился Менелиан, — то можно управлять зомби. Но сейчас сердце — в руках Аномиуса, пользующегося благосклонностью тирана. Пока Сафоман эк'Хеннем не будет разгромлен, то есть до тех пор, пока Аномиус будет нужен тирану, боюсь, он сильнее нас. А до тех пор, пока держит он в своих руках сердце зомби, тот будет ему подчиняться, ибо нет у него выбора: Аномиус может покончить с ним в любую минуту. Да, верно, что зомби не ведает любви к своему создателю, но он вынужден ему подчиняться. — Но ведь, если я не ошибаюсь, зомби не ведает колдовства, — возразил Каландрилл. — Он не испытывает потребности в пище, воде и сне, если только это не нужно ему для достижения своей цели. Он обладает огромной силой, но колдовство ему не подвластно. Менелиан согласно кивнул, а Брахт цинично расхохотался: — Вот это мне нравится! — Так ты говоришь, зомби — женщина? — спросил Каландрилл. — Ты ее видел? — Нет. — Менелиан покачал головой. — Я знаю только, что ее создал Аномиус. — Но он не знает, где мы. — Каландрилл попытался отогнать от себя ужас, охвативший его при одной мысли о зомби, и размышлять спокойно: — И если нам удастся отплыть из Вишат'йи прежде, чем она здесь объявится, нас будет разделять Узкое море. — Именно, — согласился колдун. Брахт ухмыльнулся и продолжал: — В таком случае задержи гонца как можно дольше, дабы успели мы отправиться в Лиссе. И тогда мы постараемся уйти от этого чудища. — Значит ли это, что вы мне доверяете? — спросил Менелиан. Брахт пожал плечами. — А у нас есть выбор? — Боюсь, что нет, — согласился колдун. — Но дабы убедить тебя… — Он подошел к двери, позвал слугу, что-то коротко сказал ему и вернулся к очагу. — Я отправил человека в гавань, — пояснил он. — Он передаст Киндару эк'Нилю, что я не обнаружил в вас злых помыслов и что предписывается ему оказывать вам всяческое содействие в ремонте судна. На ночь предлагаю остаться у меня. Утром я отведу вас в порт. — Катя одна на судне, — пробормотал Брахт, беспокойно блеснув голубыми глазами. — Можем ли мы быть уверены, что она в безопасности? — Можете, — заверил его Менелиан. — Насколько дано мне знать, Аномиус разыскивает только тебя и Каландрилла. К тому же, как я уже говорил, гонцу нужно время, и еще больше — чтобы вернуться в Нхур-Джабаль. — Если постараться, то можно управиться за два дня, — сказал Теккан. — Этого достаточно? — Думаю, да. — Колдун кивнул. — В Нхур-Джабале есть люди, заинтересованные в том, чтобы помешать Аномиусу. Но он в любой момент может напасть на ваш след и отправить по нему свою ищейку. При удачном стечении обстоятельств она скоро будет здесь. — А когда она поймет, что мы уже уплыли? — поинтересовался Брахт. — Она постарается узнать куда и бросится следом за вами, — заверил его Менелиан. — Но прежде ей предстоит пересечь Узкое море. Старайтесь держаться от нее подальше. При первой же возможности магистры внутреннего круга попытаются уничтожить ее сердце. Керниец кивнул, кисло ухмыльнувшись. Каландрилл спросил: — А ты? Разве ты не подвергаешь себя опасности? — Возможно. — Менелиан пожал плечами. — Но оставьте эти хлопоты мне. Гонитесь за Рхыфамуном. Это куда более важно. Каландрилл. внимательно смотрел на колдуна, удивленный столь неожиданным поворотом дела, и понимал, что полностью ему доверяет. — Есть некоторые осложнения, — сказал он. — За нами охотится не только зомби. Есть еще и чайпаку. — Бураш! — воскликнул Менелиан, качая головой и высоко поднимая брови. — Сколько же у вас врагов?! Чем вы не угодили Братству? Каландрилл вкратце рассказал о событиях в Мхерут’йи и Харасуле. Менелиан со вздохом покачал головой. — Так, значит, брат твой желает тебе смерти? А после того, как вы уложили столько чайпаку, они объявили вам кровную месть? Однако успокойтесь: пока вы со мной, вы в безопасности. — Но Катя — нет! — заявил Брахт. — Нельзя ли привести ее сюда? Или отпусти меня к ней. — Будет лучше, если она прибудет сюда, — сказал Менелиан. — Минутку, с вашего позволения. Он вызвал второго слугу и велел ему привести Катю. — Боюсь, — пробормотал он хмуро, возвращаясь к своим гостям, — что Фарн почувствовал намерение Рхыфамуна, и, даже пребывая в заточении, Безумный бог не оставляет наш мир в покое. — Почему же тогда Балатур этого не чувствует? — спросил Каландрилл. — И Иль, и Кита? Если Фарн в состоянии влиять на мир даже во сне, то и брат его должен быть на это способен! И уж тем более — их родители. — Боюсь, Илю и Ките уже не до нашего мира, — грустно ответил Менелиан. — Я подозреваю, что, удалясь в Земли заповедные, они отрешились от дел мирских. Что же касается Балатура, то вполне возможно, что ваше путешествие — проявление его божественной воли. — И она совсем не кажется мне великой, — промычал Брахт. Менелиан, рассеянно улыбаясь, пожал плечами. — Богам ты доверяешь не более, чем колдунам? — поинтересовался он. — Я верю в Ахрда, а не в ваших южных богов, — заметил керниец. — Пока что только он оказал нам помощь. Глаза Менелиана вопросительно посмотрели на Каландрилла, и тот поведал ему о явлении биаха, предупредившего их о предательстве Варента. Ведун кивнул. — Насколько я понимаю, Молодые боги ослаблены людским безразличием, — сказал он. — Они и так были слабее своих предшественников с самого начала. Люди же все более и более полагаются только на самих себя, вспоминая о богах только перед их изображениями. Но все же… Если Ахрд послал вам биаха, то и Бураш может прийти вам на помощь. А когда вы доберетесь до Лиссе, то и сама Дера. — Если доберемся, — пробормотал Брахт. Менелиан с торжественным лицом повернулся к кернийцу. — Вы обязаны! — заявил он. — Я помогу вам, насколько это в моих силах. Рхыфамун не должен пробудить Безумного бога. — Мы поклялись остановить его, — сурово сказал Брахт. — И мы не отступимся от своей клятвы. Но что-то боги, которым угрожает Фарн, не торопятся нам помогать. — Возможно, помощь эта столь искусна, что вы ее просто не замечаете, — возразил Менелиан. Меченосец лишь пожал плечами. — Мы делаем, что должны делать, — вступил в разговор Теккан. — И настроены и впредь поступать так же. Каландрилл кивнул, встал и наполнил кружки. — Что еще нам остается? — спросил он. — Хороший вопрос. — Брахт поднял оловянную кружку и отпил несколько глотков. — Что? — Только надежда, — заявил Каландрилл, сбрасывая наконец с себя черную меланхолию и наполняясь угрюмой решимостью. На мгновение он даже подумал, что именно Менелиан повлиял на его настроение, но тут же отогнал от себя это предположение. Миндалем не пахло, да и сам маг выглядел уставшим. Возможно, перемена в его настроении была вызвана тем, что помощь пришла от того, кого ранее он считал своим врагом, и сознанием, что даже среди колдунов тирана у них есть союзники. Как бы то ни было, он почувствовал себя более уверенно — Я пью за надежду, — сказал он, поднимая кружку. — За надежду, — поддержал его Теккан. — Истинно, — сказал Менелиан. — За надежду и победу. Брахт словно нехотя поднял кружку и пробормотал: — За надежду и победу. Затем открылась дверь и в дверном проеме появилась та, чье отсутствие так беспокоило меченосца. Откинув капюшон мокрого плаща с льняной роскоши волос. Катя настороженно обвела комнату взглядом и вдруг улыбнулась. — Так вот, значит, как? Я там надрываюсь, а вы здесь пируете? Менелиан встал и галантно поклонился. Брахт уже был на ногах, улыбаясь во весь рот. — Мы заговорили о чайпаку, — пояснил он, — и я испугался, что… — …они придут за мной? — Девушка покачала головой. — Никого не было. К тому же там все наши. Да и солдаты вексиллана! Сядь, Брахт! Хотя нет! Пока ты на ногах, налей-ка мне кружечку и положи мяса. — Моя дочь Катя, — представил ее Теккан. — А это Менелиан, колдун на службе у тирана. Приветствовав улыбкой мага, Катя небрежно бросила плащ на стоявший рядом с ее отцом стул. Каландриллу вдруг показалось, что ухаживания кернийца приятны ей. Брахт, услужливо положив на тарелку мясо и наполнив элем кружку, подал их Кате с видом слуги или сраженного любовью поклонника. — Благодарю, — сказала она, располагаясь поближе к очагу. Свет от огня играл на кольцах ее кольчуги. — Здесь у вас побогаче, чем у Киндара. — У Киндара? — переспросил Брахт, недовольный фамильярностью, с которой Катя назвала вексиллана по имени. — Да, Киндар эк'Ниль, — улыбнулась Катя. — С появлением посыльного от Менелиана он стал сама любезность. Колдун поклонился, не поднимаясь со стула, и сказал: — Рад служить… — И у тебя это неплохо получается. Катя улыбалась, и Брахт даже покраснел от ревности, когда Менелиан улыбнулся ей в ответ. Каландрилл смутно, как во сне, вспомнил, что тоже некогда знавал ревность, когда Надама ден Эквин одаривала вот такой же улыбкой Тобиаса. Лицо ее теперь почти стерлось из памяти, и его единственной заботой было не позволить любви кернийца помешать их миссии. — С появлением посыльного Киндар разрешил нам свободно передвигаться по гавани и даже выделил в помощь людей. Ремонт уже начался при свете факелов, — пояснила Катя. — Добрые вести, — порадовался Теккан. — Да, — кивнула Катя и, взглянув на Брахта, добавила: — Но мне пришлось ужинать с Киндаром. Керниец еще больше покраснел, крепко сжав зубы, и желваки заходили у него на скулах. В другое время подобная реакция обычно сдержанного кернийца развеселила бы Каландрилла, но сейчас он расстроился и даже рассердился на Катю. — У нас есть новости, — произнес он таким тоном, что Катя сразу посерьезнела. Менелиан вкратце ввел ее в курс дела. Когда он закончил, она кивнула и серьезно сказала: — Если все будет хорошо, мы выйдем в море через два дня. — Я думаю, вы успеете, — кивнул колдун. — Если богам будет угодно, то вы отплывете до того, как Киндар получит приказ задержать вас. Что касается погони, — он ухмыльнулся, — я сделаю все возможное, чтобы помешать ей. Кате, осознавшей дьявольскую опасность зомби, было уже не до шуток. Она едва сдерживала нервную дрожь. — Я и не подозревала, что подобные существа бывают на самом деле. В Вану ими пугают детей. Керниец и кандиец заговорили одновременно, словно наперегонки: — Если будет угодно Ахрду, мы оставим ее позади. 4 — Зомби — это редкость. Ибо только самые безумие из колдунов решаются на подобное. — И постараемся держаться от нее подальше, — продолжал Брахт. — Я воспользуюсь всем своим волшебством, дабы помешать ей, — вторил ему Менелиан. — Пусть только она нас обнаружит! Я ее убью. Чего бы мне это ни стоило! — категорично заявил Брахт. — Надеюсь, я помешаю ей найти вас. Имей я такую возможность, я бы отправился с вами и оберегал вас. Каландрилл переводил взгляд с меченосца на колдуна, смеясь и возмущаясь про себя. Неужели и он когда-то так же соперничал с братом? Да как они не понимают, что стоящая перед ними задача много важнее Катиной улыбки? Неужто они так и будут хорохориться друг перед другом до тех пор, пока не объявится зомби? Или пока Ксеноменус не прикажет препроводить их в Нхур-Джабаль? Неужели Катя допустит это? — Извините, — сказала она. — Пока вы тут болтали, я работала и страшно устала. Менелиан тут же поднялся на ноги. — Я провожу вас в комнаты. Но сначала… Твой отец говорил о волшебном камне… Катя посмотрела на Теккана, и тот кивнул. Катя вытащила из-под рубашки тусклый красный камень. Колдун подошел поближе, скользнув взглядом с камня на ворот кольчуги и загорелую шею. Брахт нахмурился. — Можно? — спросил колдун, протягивая руку. Катя кивнула, и Менелиан дотронулся до камня, на мгновение закрыв глаза. Под пальцами его загорелся слабый красный свет, погасший, как только колдун убрал руку. — Редкий камень, — едва слышно пробормотал Менелиан. — Нацеленный только на одно. Святые отцы Вану обладают огромной силой. Это, как вы и говорите, оккультный путеводный камень. В Кандахаре нет колдуна, способного создать нечто подобное. — Он правильно нас ведет? — хриплым голосом спросил Брахт, сердито поглядывая на мага. — Он связан с другим камнем, — ответил Менелиан, не сводя взгляда с Кати, прятавшей камень под рубашку. — И он обязательно выведет вас к цели. — Значит, в Лиссе. — сказал Брахт. — Подальше отсюда. — Скорее всего — да, — согласился Менелиан с некоторым разочарованием, разглядывая девушку. Затем, улыбнувшись, повернулся к остальным: — Позвольте проводить вас в комнаты. Уже на самом деле поздно. — Хорошо, — согласился Теккан, поднимаясь со стула. — Завтра надо встать пораньше. — Тогда пошли. — Менелиан предложил Кате руку. — У меня достаточно комнат для всех. Вам нужно четыре? Девушка взглянула на Брахта и весело сказала: — Да, четыре. Брахт с хмурым лицом смотрел, как она берет колдуна под руку. Менелиан проводил их в расположенные одна за другой вдоль длинного коридора комнаты на втором этаже. Большие окна и балконы выходили в подсвеченный Луной и окутанный легкой дымкой сад. Каландрилл настолько устал, что думал лишь о том, как бы поскорее растянуться на кровати, не сомневаясь более в искренности Менелиана. Небо уже серело, предвещая близкий рассвет. Надо пораньше встать. Теперь каждая пара рук дорога. А чем быстрее они отремонтируют судно, тем раньше уберутся из Вишат'йи и вообще из Кандахара и отправятся вслед за Рхыфамуном. Он снял меч и бросил его на кровать, подле которой стоял столик с кувшином. Он плеснул водой в лицо и вздохнул. Глаза его слипались, руки и ноги были тяжелыми как свинец. Каландрилл наслаждался мыслью о том, что по крайней мере пару дней будет жить в роскоши, не страшась ужасных существ. О зомби Аномиуса он подумает позже. Интересно, как она выглядит? Он вытер лицо полотенцем, припоминая все, что знал о зомби, об их силе и слабости и о том, как с ними бороться. Книги, в свое время столь важные для него. ныне представлялись ему чем-то неопределенным. Каландрилл зевнул во весь рот, решив оставить все эти заботы до утра. Дверь вдруг открылась, и, мгновенно схватив меч, он направил его в живот входившему. Это был Брахт. — Дера! — промычал Каландрилл, раздраженный появлением кернийца. — Я же мог тебя проткнуть. Брахт пожал плечами. — Я неплохо тебя учил. Керниец отвел в сторону клинок, прошел к окну и хмуро уставился на сад. Он сутулился, словно нес на плечах тяжелый груз. Каландрилл вздохнул и сунул меч в ножны. — Ты не устал? — спросил он. — Еще как устал. — Керниец отошел от окна и сел на кровать. — Но нам надо поговорить. Каландрилл понял, что сегодня ему спать не придется. — О чем? — О нашем деле, — ответил керниец. — И о Менелиане. Каландрилл с трудом подавил зевок, жестом предлагая Брахту объясниться. Керниец откинулся на кровати, мускулистыми руками обхватив себя за коленку. — Ты ему веришь? — поинтересовался он. Каландрилл кивнул. — Да. Не вижу причин ему не доверять. Мне показалось, что ты тоже ему поверил. — Он колдун, — пробормотал Брахт, словно это все объясняло. — Но Менелиан предупредил нас об опасности. Он помогает нам отремонтировать судно. Эти его поступки не лишены риска. Брахт нехотя кивнул. Однако сомнение не оставляло смуглого лица кернийца. — Почему? — опять спросил он. — До сих пор колдуны использовали нас. Сначала Рхыфамун, потом Аномиус. Почему этот должен быть другим? — Он же сам все объяснил. Почему ты сомневаешься в том, что он может не желать пробуждения Безумного бога, как ты и я? Он служит тирану, а если Рхыфамун добьется своего, то все тираны и доммы, ханы и цари — все будут повержены. Помешать этому — в его личных интересах. Может быть, — согласился Брахт. — Но все же… но все же… — Дера! — Каландрилл покачал головой, раздраженный упрямствоммеченосца. — Будь ему нужна «Заветная книга», зачем было бы приказывать эк'Нилю помогать нам ремонтировать судно? Он мог бы задержать нас здесь своим колдовством и выкачать из наших мозгов все, что мы знаем. Для него это не составит труда. Но он этого не сделал. Он даже подгоняет нас. — Время покажет, — промычал Брахт. Каландрилл всмотрелся в хмурое лицо товарища, чувствуя, что для недоверия у него есть другие причины. — Именно, — согласился он. — Если Менелиан поможет нам отремонтировать судно, мы очень скоро оставим Вишат'йи. На рассвете мы сами пойдем в гавань, и ты в этом убедишься. — А до тех пор мы будем здесь, у него в гостях? Каландриллу было нелегко вспомнить, что сам он ощущал, когда наблюдал за Надамой и Тобиасом. Он разозлился, а потом рассмеялся про себя. Брахт просто сердится на Менелиана за внимание к Кате и на Катю за то, что ей оно, видимо, льстит. Каландрилл, словно старший многоопытный товарищ, положил кернийцу руку на плечо. Вот они и поменялись ролями. — Ты же знаешь, Менелиан нас не предаст, — мягко сказал он. — Знаю, — согласился Брахт. — Только… — Или ты думаешь, что нас предаст Катя? Керниец покачал головой, не сводя взгляда со стены. — Она поклялась доставить «Заветную книгу» в Вану, — сказал Каландрилл. — К святым отцам, дабы они ее уничтожили. — Все верно. — Брахт кивнул. — Но… — Но что? — поинтересовался Каландрилл. — Ей известны твои чувства к ней, и она их не отвергает. Она лишь просила тебя не настаивать до окончания путешествия. Брахт вновь кивнул. Но когда он повернулся, Каландрилл увидел в его глазах неподдельное беспокойство. — Он привлекательный мужчина, этот Менелиан, — медленно произнес керниец. — Верно. — Каландрилл с трудом сдерживал смех. — И богат, насколько я понимаю. И воспитан, и галантен. — Она ему нравится, — сказал Брахт. — Ты обратил внимание, как он на нее смотрел? — Обратил, — сказал Каландрилл. — И мне показалось, ей льстит его внимание. Если не ошибаюсь, Киндару эк'Нилю она тоже понравилась. — Она красива, — угрюмо буркнул Брахт. — Разве она может кому-то не нравиться? — Верно, — согласился Каландрилл, стараясь говорить серьезно. — Тебе она тоже нравится. — Я ее люблю, — возразил Брахт. — И она это знает, — ответил Каландрилл. — Тогда почему… — начал было керниец, но тут же осекся. — Почему она не отказалась ужинать с эк'Нилем? Почему не отвергает ухаживания Менелиана? Почему не осадила его? Почему не оттолкнула предложенную им руку? — Именно, — прорычал Брахт. — Потому что ей это нравится, — рассмеялся Каландрилл. — Дера! Катя уже более года на военном судне. Как ты не понимаешь, что при желании она уже давно нашла бы себе любовника среди команды? Брахт нахмурился и пожал плечами. — Однако она никого себе не искала. Да всякому, у кого есть глаза, ясно, что, не будь мы заняты столь важным делом, она давно бы ответила тебе взаимностью! Так неужели ты думаешь, она изменит себе сейчас и растает от пары комплиментов Менелиана? — Я… — начал было Брахт, но снова пожал плечами. — …временами бываешь туп, — закончил за него Каландрилл. — Не думаю, чтобы богатство или власть могли прельстить Катю. Мне она представляется женщиной независимой, знающей, что ей нужно. — Правда? — спросил Брахт. — Правда, — заверил Каландрилл. — Особенно в отношении тебя. Керниец осторожно улыбнулся. — В полях Куан-на'Фора легче, чем здесь, — сказал он, обводя комнату рукой. — Думаю, Катя того же мнения, — подхватил Каландрилл. — Значит, мне нечего бояться? Каландрилл посмотрел на меченосца, трясясь от смеха. — Кроме солдат тирана, чайпаку, Рхыфамуна, Аномиуса и его зомби. Больше ничего. Брахт хмуро глянул на Каландрилла, но через мгновение тоже начал смеяться. — Значит, все в порядке. — В полном порядке. Каландрилл покачал головой. Перед лицом стольких опасностей Брахт еще может думать о любви. Брахт, которому никогда не было дела до женского внимания! — Так, может, ляжем спать? Керниец бодро кивнул и, глядя на клубящийся туман и сереющее небо, сказал: — Бессмысленно. Скоро встанет солнце. Каландрилл простонал и прямо в одежде растянулся на кровати, намереваясь поспать, сколько удастся.Глава четвертая
Туман, укутывавший Вишат'йи серо-белым покрывалом настолько плотно, что даже скал с катапультами и устья реки Ист не было видно, постепенно под лучами восходящего солнца начал таять. Когда Каландрилл и его товарищи вышли из дома Менелиана, улицы показались им сумрачными ущельями, населенными нешумливыми духами; кое-где сквозь ставни и глухие двери просачивался бледно-красный свет от печей и ламп. Мглу тут и там разрывали факелы. Каландрилл, с красными от недосыпа глазами, кутался в предложенную Менелианом накидку, в душе благодаря его за плотный горячий завтрак, ожидавший их в столовой, когда они спустились вниз. Сопроводив его горькой настойкой из трав — привычный для кандийцев в этот час напиток, — Каландрилл пробудился настолько, что даже вел вполне непринужденную беседу. Но, несмотря на это, он был далеко не так бодр, как его друзья. Брахт, умиротворенный ночной беседой, был, как обычно, суров и уверен в себе; Кате и Теккану каким-то чудом удалось выспаться, а Менелиан прямо-таки кипел энергией, которая, как подозревал Каландрилл, была, скорее, волшебного свойства. Колдун шел впереди, рисуя в воздухе круги руками и что-то едва слышно бормоча. Вокруг ладоней его светился такой яркий желтый свет, что он вполне заменял им факелы. Он уверенно вел их через туман, спускаясь по узким лестницам и пересекая серые аллеи, все время в сторону пристани, где горели факелы и откуда доносился легкий шум. По одну сторону от колдуна шла Катя, по другую — Теккан; Каландрилл и Брахт замыкали процессию, держа руки на эфесе и внимательно поглядывая по сторонам, даже несмотря на охрану колдуна. Киндар эк'Ниль поджидал их во главе отряда закованных в доспехи солдат. Он вежливо поклонился Кате и чуть более небрежно всем остальным. — Твои вануйцы умеют работать, — сказал он, обращаясь к девушке, но глядя на Менелиана. — Получив разрешение, они не прекратили работу ни на минуту. Катя любезно улыбнулась, а Менелиан заметил: — Я бы не хотел задерживать наших возможных союзников, вексиллан. — Союзников? — На хмуром лице эк'Ниля проступило удивление. — Да, союзников, — подтвердил колдун. — Я уже имел честь сообщить, что господин Каландрилл — царевич из Лиссе. Почему бы ему не поговорить с отцом, доммом Секки, дабы он предоставил нам свои суда для борьбы с мятежниками? Вексиллан перевел взгляд на Каландрилла, и юноша торжественно кивнул, хотя и не был до конца уверен, что вексиллан удовлетворится подобным, наспех придуманным за завтраком объяснением и не будет удивлен их спешкой. — Именно. Как тебе известно… Киндар… Секка и Альдарин строят флот, дабы оградить свои морские пути от посягательства корсаров. Не вижу причины, почему бы не помочь вам этими судами в борьбе с мятежником. — Голова у Каландрилла была еще затуманена, так что ему не пришлось заставлять себя растягивать слова, как пристало отпрыску царственного рода; блуждающая улыбка на губах была почти естественной. — Да будет так! — Эк'Ниль кивнул, и с перьев его шлема веером посыпались капельки росы. — Надеюсь, ты простишь мою подозрительность, господин Каландрилл. Я не мог знать. Каландрилл небрежно махнул рукой. — Забудем об этом, вексиллан. Мы же понимаем друг друга. Эк'Ниль с трудом выдавил из себя улыбку. — Могу ли я предложить вам теплое помещение? — Я останусь на судне, — отказался Теккан. — Я тоже, — кивнула Катя. — Пожалуй, и я, — присоединился к ним Каландрилл, но, вспомнив о своей роли, добавил: — На некоторое время. Мне интересно посмотреть, как идет ремонт судна. — Как пожелаете. — Вексиллан поклонился, не скрывая удивления. — Тогда я вас оставляю. У меня еще есть дела. — Занимайся ими, — сказал Менелиан. — А я позабочусь о том, чтобы у наших гостей было все необходимое. Вексиллан мгновение поколебался, потом кивнул и позвал за собой солдат. Вскоре они исчезли в тумане, и шум их шагов быстро растаял. Менелиан улыбнулся и махнул рукой в сторону фонарей. — Итак, вы свободны. Посмотрим, как идут работы? Он вновь предложил Кате руку, и Каландрилл про себя порадовался, что Брахт даже и не попытался ему помешать. Они последовали за колдуном по кромке земли к свету, разрывавшему туман впереди. Свет этот исходил от мощных фонарей, расположенных по трем сторонам каменной якорной стоянки. Каландрилл сообразил, что это док, отгороженный от моря крепким деревянным шлюзом. Внутри дока на толстых подпорках стояло военное судно вануйцев. Члены экипажа, как трудолюбивые муравьи, ползали вверх и вниз по его бортам, и Каландриллу стало стыдно за то, что он позволил себе отдыхать, хоть и недолго. В воздухе стоял пах горячей смолы, углей и соленого морского тумана, настоянного на тонком аромате свежеспиленного леса. Резкое жужжание пил служило фоном глухому стуку молотков и гортанным голосам вануйцев. — Похоже, все идет отлично, — заметил Менелиан. Теккан что-то промычал и по ступенькам спустился в док. Через некоторое время он вернулся с довольным лицом. — Вексиллан в точности исполнил твои приказала — доложил он. — Если нам ничего не помешает, мы сможем отплыть уже завтра на рассвете. — Отлично, — улыбнулся Менелиан и повернулся к Кате: — Хотя, сознаюсь, мне жаль расставаться со столь приятной компанией. — Что поделаешь! — вежливо улыбнулась Катя и закуталась в плащ, словно не хотела, чтобы он предлагал ей руку. Брахт ухмыльнулся. — Чем можем быть полезны мы? — спросил он. — Мало чем, — сказал Теккан. — Здесь нужны умелые руки. Вы, скорее, будете обузой. — Могу ли я сделать предложение? — поинтересовался Менелиан. — Туман рассеется не скоро, а дом мой более удобен, нежели гавань. К тому же у меня есть небольшая библиотека, где можно поискать ответ на то, как победить творение Аномиуса. Может быть, вернемся? — Я останусь здесь, — заявил Теккан. — Я считаю, что лучше остаться всем троим, — предложил Брахт как ни в чем не бывало, не сводя глаз с Кати. — Не стоит ли нам, из соображений безопасности, держаться поближе к гавани? — спросил Каландрилл. Менелиан пожал плечами. — Под моей опекой вы в безопасности. А дома мне легче вас защитить. — Здесь у нас лучники. — Теккан кивнул. — Они сумеют постоять за судно. Я думаю, наш друг прав. Рабочих рук у нас хватает. В ваших нужды нет. — Похоже, без вас здесь могут обойтись. — улыбнулся Менелиан, переводя взгляд с одного на другого хотя замечание его относилось явно к Кате. — Я повторяю свое предложение. Девушка посмотрела на отца, они обменялись несколькими словами на вануйском, и Катя сказала: — Хорошо. Вернемся и посвятим себя библиотеке: Менелиан кивнул и обратился к Теккану со следующими словами: — Киндар эк'Ниль предоставит в ваше распоряжение все, что ни попросите. Если вам что-то понадобится, скажете ему. — Надеюсь, больше нам ничего не потребуется. Капитан махнул рукой в сторону инструментов и материала, разложенных вдоль дока, и колдун, кивнув, резко развернулся, и халат его взвился в воздух. — Тогда пошли, — заявил он. Туман окутывал город саваном до самого полудня. К тому времени Каландрилл убедился, что библиотека Менелиана содержит мало трактатов по черной магии и созданиям вроде зомби. Они несколько часов копались на полках, но ничего не нашли, кроме туманных рассуждений, скорее похожих на легенды и предания. Брахт, довольный своей неграмотностью, и Катя, не умевшая читать по-кандийски, фехтовали в саду. Наконец к полудню зимнее солнце все-таки разогнало мглу, и слуги распахнули ставни. Менелиан свернул пергамент, отложил его в сторону и посмотрел в сад через толстое стекло, искажавшее фигуры настолько, что фехтовальщики походили на сказочных существ. Кольчуга Кати и мелькавшие клинки переливались под лучами набиравшего силу солнца. Словно отлитая из золота и серебра, девушка со смехом отбила выпад одетого во все черное кернийца. — За такую женщину и умереть не страшно, — пробормотал колдун. — Таких мне встречать не приходилось. — — Брахт того же мнения, — ответил Каландрилл, закладывая тонким сухим листом страницы книги цвета слоновой кости в потрескавшемся кожаном переплете и тоже выглядывая в сад. — Они помолвлены? — задумчиво спросил Менелиан. Каландрилл кивнул: — В некотором роде. Брахт претендует на нее, но Катя и думать не хочет о мужчинах, пока «Заветная книга» не будет уничтожена. Колдун улыбнулся: — Значит, у меня еще есть надежда. — Тебе придется иметь дело с клинком Брахта, — предупредил Каландрилл. — К тому же, насколько я знаю, Катя сделала выбор. — Клинком меня не запугаешь, — рассеянно возразил Менелиан, хотя улыбка его погрустнела. — Но если она уже сделала выбор… Каландрилл пожал плечами. Для него было в диковинку, что колдун может испытывать чувства самого обыкновенного смертного. Но вот поди ж ты, колдун смотрел на женщину с такой тоской, с какой когда-то взирал на нее Брахт. С какой когда-то сам Каландрилл смотрел на Надаму. Не сводя глаз с занимающихся фехтованием, Менелиан задумчиво произнес: — Люди полагают, что мы выше подобных чувств. Почему-то считается, что посвятивший себя оккультному искусству не может испытывать самых обыкновенных человеческих чувств. Но мы тоже живые! Временами бывает очень одиноко, друг мой. Простые люди чураются нас; кто-то смотрит подозрительно. А женщины вроде Кати встречаются редко. — Он печально улыбался, словно читая мысли Каландрилла, но вдруг весело рассмеялся. — Однако с судьбой не поспоришь. И хотя я бы с удовольствием оставил ее здесь, я исполню свое обещание и окажу вам всяческое содействие. — Спасибо, — поблагодарил Каландрилл. — Честно говоря, не ожидал помощи от мага. — Почему? — Менелиан нехотя отвел взгляд от окна и перевел его на Каландрилла. — Тебя предавали? — Колдуны, с кем мне до сих пор приходилось общаться, — Каландрилл помолчал, не желая обижать собеседника, — оказывались плохими друзьями. Менелиан весело рассмеялся. — Плохими друзьями? — Он покачал головой. — Ты дипломат, Каландрилл. Но мне-то ты доверяешь? Он посуровел, и голос его зазвучал торжественно. Каландриллу показалось, что Менелиан нуждается в поддержке, и он, кивнув, сказал: — Доверяю. — Но не безгранично, да? — Опустив локти на стол, Менелиан подпер ладонями подбородок, твердо глядя Каландриллу в глаза. — Может, объяснишься? Каландрилл задумался на мгновение и сказал: — Я тебе доверяю. Но ты сам говорил о разногласиях среди твоих коллег-колдунов, а те двое, с которыми мне пришлось иметь дело, не стали моими друзьями. — Об Аномиусе и Рхыфамуне мы уже говорили, — сказал Менелиан. — Что же касается колдунов тирана, то верно, нас разделяют разногласия. Не будь это так, не видать бы вам моей помощи. Но ведь весь мир одинаков. Не имей люди каждый свое мнение, мы бы все, как овцы, пошли за тем, кто обладает более громким голосом. Не имей мы собственного диктатора в голове, сильнейший без труда навязал бы свою волю слабейшему. Те из внутреннего круга, кто безоговорочно потакает Аномиусу, не верят в пробуждение Фарна и потому не придают большого значения этой опасности. — Как они могут? — удивился Каландрилл. Менелиан со вздохом пожал плечами. Взгляд его затуманился. — Они думают только о ближайшем будущем, — медленно начал он. — Они не видят мир во всей его взаимозависимости. Они не злодеи, но думают прежде всего о том, что от них требуется сейчас. Сафоман эк'Хеннем угрожает Кандахару и посему должен быть остановлен. С помощью Аномиуса этого можно добиться быстрее, и они соглашаются на его условия. — И готовы принести нас в жертву его честолюбию. — Каландрилл указал на себя и на двух дуэлянтов в саду. — Разве это не зло? — По их мнению — нет, — грустно ответил Менелиан — С их точки зрения, цель оправдывает средства. Что в сравнении с окончанием войны жизнь лиссеанца и кернийца? — Для нас они важны, — заявил Каландрилл. — Но разве вы не готовы отдать их, дабы остановить Рхыфамуна? Туман окончательно рассеялся, обнажив ледяное голубое небо с холодным ослепительным солнцем. Лучи его проникавшие в комнату сквозь толстое стекло, лизали лицо колдуна и отражались в его умных глазах. Каландрилл кивнул. — Ради этого — да. Но не во имя честолюбия Аномиуса. — Ты смотришь на мир в его взаимозависимости. — Менелиан прищурился. — Как и я, и те, чью волю я исполняю. Другие же этого видеть не желают, и посему задача наша — победить их. — Даже если, помогая нам, вы потеряете Кандахар? Колдун сухо рассмеялся и отрицательно покачал головой. — Мне думается, что, помогая вам, я помогаю Кандахару и всему свету. — А если о помощи твоей станет известно? — Каландрилл с любопытством посмотрел на ведуна. — Ты говорил о возмездии. Лицо Менелиана приняло серьезное выражение. — Истинно. Если вы не отплывете отсюда прежде, чем прибудет гонец, жизнь моя окажется в опасности. Стоит Ксеноменусу прислать приказ о вашем аресте, как я превращусь в предателя. А таких ждет только одна участь. — Тиран жесток, — пробормотал Каландрилл. — Да, — улыбнулся Менелиан. — Но он единственный правитель Кандахара. Без него здесь установится анархия. Без железной руки тиранов земля сия ввергнута будет в хаос. Бураш! Откажи колдуны тирану в помощи, и Сафоман эк'Хеннем возьмет Нхур-Джабаль. И что тогда? Тут же появится новый Сафоман, а потом еще один, а потом еще, и от Кандахара не останется ничего. — Да, небогатый выбор, — согласился Каландрилл. — Нужда обязывает. — Пока тиран — лучшая судьба для Кандахара, ежели только богам не будет угодно вмешаться, — ответил Менелиан. — Мы люди, даже те из нас, кто обладает оккультной силой. А людям свойственно ошибаться. Каландрилл не нашелся что ответить, но это утверждение мага навело его на не совсем приятную мысль, от которой он помрачнел и обеспокоено поднес руку к губам. Менелиан заметил эту смену настроения. — Что тревожит тебя? — спросил он. Каландрилл ответил не сразу, с беспокойством вспоминая, что говорили Брахт и Катя, когда они входили в воды Вишат'йи. Менелиан терпеливо ждал. Наконец Каландрилл сказал: — Ты говоришь об оккультных силах. Помнишь, я рассказывал тебе о камне Рхыфамуна?.. Давая его мне, он отметил, что во мне есть некая сила. Гадалка в Харасуле утверждала то же. Он замолчал, заметив заинтересованный блеск глаз колдуна. Каландрилл и сам не был уверен, чего он желает больше: подтверждения или отрицания. — И она в тебе есть? — спросил Менелиан. Каландрилл улыбнулся. — Когда судно вануйцев впервые близко подошло к нам, вдруг поднялся страшный шторм, — начал он почти шепотом. — А когда в Гаше на нас напали дикари, сильнейший ветер унес их лодку назад к берегу. А в Мхерут'йи я сделался невидимкой. А когда на нас напали чайпаку, то их отбросило назад. Но мне казалось, что это все — камень. — Подобные камни могут быть проводниками таланта, — пояснил Менелиан. — Но не более того. Не обладай его хозяин определенным даром, они будут служить лишь украшением. — Значит ли это, что я колдун? — поинтересовался Каландрилл. Кандиец, размышляя, поджал губы: — Есть люди, не подозревающие о своем таланте. Есть те, кто догадывается о наличии такового, но на самом низком уровне. Их больше, нежели первых. Это — гадалки, ясновидящие и другие мелкие колдуны… Во всех них в той или иной степени есть талант. Но настоящий колдун — это тот, кто изучал оккультные науки, познал свой талант в полной мере и может им управлять А это — путь длиною в годы. Годы учения и познания. — Я ничему не учился, — заверил его Каландрилл. — Если не считать того, чему учил меня Рхыфамун — как стать невидимкой. Менелиан вопросительно посмотрел на него, и Каландрилл отрицательно мотнул головой. — Нет, после того как он отобрал у меня камень, я этого не делал. — А ты попробуй. — предложил маг. Каландрилл отрицательно замотал головой. Он не хотел экспериментировать, памятуя о встрече с Рхыфамуном, о его леденящем душу предательстве и о том, что узнал о колдовстве от Аномиуса. Несмотря на то что на Менелиана он смотрел как на друга, в глубине души он был согласен с Брахтом: клинок и мозги куда надежнее всякой магии. Колдовство не заслуживает доверия. И хотя Каландрилл не мог выразить это словами, но в глубине души он чувствовал, что недоверие происходит из разочарования в колдунах, до сих пор обманывавших его и пользовавшихся им. У него было такое ощущение, будто, признав в себе оккультный талант, он встанет на одну доску с теми, к кому питал отвращение. Однако вот он сидит и беседует с магом, каковой уже доказал им свою преданность и словом, и делом. С другой стороны, колдовство может очень даже пригодиться в их трудном предприятии. Так что он отогнал от себя сомнения и попытался настроиться на более научный лад. Менелиан прочитал мысли Каландрилла или догадался о них по выражению его лица. — Талант сам по себе не может быть ни добрым, ни злым, — мягко сказал чародей. — Талант существует сам по себе. Пойдет ли он на пользу или во вред, зависит от целей. Каландрилл кивнул и медленно произнес заклинание. Ни запаха миндаля, ни дрожания воздуха. А по лицу Менелиана он понял, что ничего не произошло, и почувствовал облегчение. Словно, сработай сейчас заклинание, он оказался бы кем-то другим, а не тем, кем себя считал. — Видимо, — сказал Менелиан, — Рхыфамун ограничил силу камня таким образом, чтобы он только довел тебя до «Заветной книги», не больше. — Он позаботился о себе, — горько заметил Каландрилл. . — Это верно, — согласился ведун, — но даже в этом случае… — Что? Каландрилл переполошился, не зная, радоваться ему или огорчаться, однако заставил себя твердо посмотреть Менелиану в глаза. — Если бы ты не обладал определенной оккультной силой, камень не помог бы тебе. Он оставался бы просто камнем, — осторожно сказал кандиец. — Я знаю слова, — то ли сердито, то ли в страхе произнес Каландрилл. — Я их хорошо выучил, но они не возымели никакого действия. Что имеешь ты в виду? — Что некоторая сила в тебе должна быть, — пояснил Менелиан. — Но она латентная и проявляется только опосредованно, при наличии магических предметов. Каландрилл выдохнул сквозь сжатые зубы. — Брахт правильно говорит: это все колдовские загадки, — сказал он довольно резко. — Нет, — сдержанно возразил Менелиан. — Это всего лишь предположение, основывающееся на твоих словах. Ты позволишь? Это можно установить. — Как? — поинтересовался Каландрилл. — Я должен воспользоваться собственными способностями, — прозвучало в ответ. — Позволишь ли? Откроешься ли мне? И я смогу определить, есть в тебе оккультный талант или нет. Каландрилл поджал губы, пытаясь перебороть инстинктивный протест. Несмотря на всю свою нелюбовь к колдовству, он не имеет права забывать, что принял на себя едва ли не невыполнимую миссию. Ему предстоит отыскать Рхыфамуна, колдуна векового, обладающего безграничными оккультными способностями, противопоставить которому они могут только камень Кати, указывающий им на Альдарин. А если Рхыфамуна там не окажется, поведет ли их камень дальше? И куда? Да даже если они его и отыщут, что потом? Клинки их уже доказали свое бессилие перед мощью колдовства. Посему, как бы он себя ни чувствовал, имеет ли он право отказываться от того, что в один прекрасный момент может им пригодиться? Он вздохнул и сказал: — Будь по-твоему. Менелиан встал, улыбаясь, словно успокаивая его. Матово-черный халат поглотил солнечный свет. Каландрилл пристально смотрел на кабалистические знаки, засверкавшие ярче. Маг поманил его, Каландрилл заставил себя подойти ближе, и они встали друг против друга у потрескивающего камина. Менелиан сказал: — Дай мне руки. Каландрилл молча повиновался. Колдун крепко сжал его руки в своих холодных ладонях. Каландрилл спросил: — Что мне делать? — Ничего. Лишь смотри мне в глаза. Каландрилл уставился в темно-фиолетовые глаза, освещенные солнечным светом. Глаза мага вдруг стали расширяться, расширяться, вот они уже увеличились настолько, что даже заслонили располагающее к себе лицо Менелиана. Каландрилл увидел перед собой глубокий колодец, куда его неумолимо влекла какая-то странная сила. Он инстинктивно воспротивился этой силе, но тут же вспомнил слова колдуна и позволил ему увлечь себя в неведомое. Он оказался в кромешной тьме, в которой однажды уже бывал за вратами в Гессифе. Голова закружилась, и ему показалось, что он падает. До ноздрей его донесся едва уловимый и быстро улетучившийся запах миндаля. Остался только колодец, весь остальной мир растворился, пропал, а сам Каландрилл то ли падал, то ли взмывал к небу. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что летит в темный взгляд. Разум его плыл, парил где-то рядом, сам по себе, не связанный с его телесной оболочкой, беспомощно кружившей в темном потоке. Он не слышал заклинаний Менелиана, не чувствовал прикосновения его рук, как не ощущал и тепла от камина. Он забыл о теле. Все исчезло, помимо нематериального бытия и странного течения, по которому он плыл. Он был пылинкой, кружившей на ветру; плодом, уютно устроившимся во чреве матери. Время потеряло для него значение. Ему стало страшно, потом покойно, а потом он вообще перестал что-либо чувствовать. И вдруг он резко вернулся в действительность, настолько резко, что едва не упал. Колени его подогнулись, голова закружилась, и он рухнул на колдуна, поддержавшего его за плечи и осторожно опустившего на стул. Он ощущал себя новорожденным, только что извлеченным из утробы. Ему даже показалось, что он кричит, как кричит ребенок, недовольный тем, что его вынесли на свет. Перед глазами у него еще долго маячило мутное пятно, в воздухе стоял крепкий запах миндаля. Его передернуло, словно он что-то безвозвратно потерял. Он попытался побороть дрожь, поднес руки к глазам и почувствовал под ладонями влагу. Постепенно зрение его восстановилось. Огонь по-прежнему весело горел в камине, солнце ярко играло на полированной мебели, освещая разбросанные свитки и старинные кожаные переплеты. Менелиан сел за стол напротив; с улицы доносился звон стали. Новой силы Каландрилл в себе не чувствовал. Он ощущал лишь странную потерю. Его снова передернуло, и он посмотрел на мага, не спускавшего с него глаз. — Ну? — Возглас получился хриплым и возбужденным. Менелиан мгновение молча смотрел на него, затем нахмурился и сказал: — В тебе есть сила, в этом нет никакого сомнения. — Голос колдуна звучал мягко, даже удивленно, словно он не был уверен в себе и сам не знал, что только что видел. — Но она отлична от моей и от той, коей обладают другие колдуны. — Значит, я не колдун и таковым не стану? — с облегчением спросил Каландрилл, подумав про себя: все же лучше быть самым обыкновенным смертным, какие бы опасности тебя ни поджидали… Но Менелиан отрицательно покачал головой, и у Каландрилла опять засосало под ложечкой. — Ты мог бы стать им, если б постарался. Внутри Каландрилла начала нарастать тревога: неужели ведун различил в нем такое, что… испугало его? Как бы то ни было, выражение лица у Менелиана было обеспокоенное, а в голосе звучало сомнение. — Что? Что ты во мне увидел? Менелиан наморщил лоб, облизал губы и задумался, словно подыскивал слова. — Сила, которую я в тебе обнаружил, мне неведома. Я словно смотрел в самое сердце мироздания, в нечто, из чего Первые Боги сотворили мир. Это не та сила, которой обладаем мы, колдуны, она значительнее, она… э-э-э… какая-то первобытная, необузданная… Это энергия, названия которой нет. Он замолчал. Во рту у Каландрилла пересохло, ему страшно захотелось сделать глоток вина. Он ощутил странную потерю: он уже не был самим собой, хотя и сам не понимал, как это с ним произошло. Он перестал быть просто Каландриллом ден Каринфом. Дыхание со свистом вырывалось у него сквозь сжатые губы, и он едва не плакал от тоски. Наконец он заставил себя спросить: — Ты не можешь говорить яснее? Менелиан покачал головой. — Скажи — хотя бы, как этим пользоваться. Менелиан вновь отрицательно мотнул головой. Руки Каландрилла непроизвольно сжались в кулаки. Брахт прав: свяжешься с колдовством — и попадешь в запутанный лабиринт непознанного, извращенного, изогнутого, единственное предназначение которого — обмануть и запутать тебя. — Я могу только утверждать, что она есть, — сказал Менелиан. — И что эта сила выше моего разумения и мне о ней ничего не ведомо. Был ли ты рожден с ней, или она тебе была дарована, не знаю… — Дарована? — Каландрилл резко поднял и обрушил сжатые кулаки на стол. Свитки и списки подпрыгнули, а Менелиан отпрянул. — Как это «дарована»? Некая… первобытная сила? Выше твоего разумения? Которой я не могу воспользоваться? Ты хочешь сказать, что я уже не тот, кем всю жизнь себя считал? И все это из-за какого-то «дара»? — Ты все тот же, — попытался мягко успокоить его Менелиан. — И я думаю, что эта сила тебе дарована. — Брахт научил меня пользоваться мечом. — Каландрилл сердито ударил рукой по эфесу. — Вот это мне даровано. Ты же говоришь сплошными загадками, колдун. — Я говорю только о том, что почувствовал. — Менелиан словно извинялся. — Но ты ничуть не изменился. — Не изменился? — Каландрилл беспомощно покачал головой. — Но ведь я уже не прежний Каландрилл! — А разве такое не происходит с каждым из нас? — спросил Менелиан. — Разве все мы не меняемся? Разве все мы не перестаем когда-то, хотя бы отчасти, быть теми, кем были? И в то же время остаемся прежними? Что тебя так… так разозлило? Голос его звучал примирительно, но на лице было полное смятение. Каландрилл с сомнением вздохнул. Он кисло улыбнулся, пожал плечами и честно признался: — Не знаю. Прости мне эту вспышку ярости. Но я всегда считал себя самым обыкновенным человеком — и вдруг слышу, что обладаю какой-то силой, природа которой сокрыта и от тебя, и от меня. Это словно… выделяет меня из других, ставит… в стороне от других. — Вы все, — медленно и торжественно заявил Менелиан, — ты, Брахт, Катя, Теккан, — вы все особые, вы все выделяетесь из других. Ваша миссия сама по себе выделяет вас из других. Я думаю, сами боги наделили тебя этой силой. — Только вот просветят ли они меня, что это за сила? Научат ли ею пользоваться? — Возможно, — кивнул колдун. — Хотя и не могу сказать наверняка. Единственное, что мне ведомо, так это то, что сила сия чуть ли не божественного свойства. Каландрилл откинулся на спинку стула, не сводя с мага неверящих глаз. Затем коротко и цинично рассмеялся. — Уж не стал ли я богом? — Не думаю, — возразил Менелиан. — Но, вполне возможно, ты проводник их воли. — Я бы предпочел быть человеком. — Многие бы жаждали оказаться на твоем месте. — А вот меня это не устраивает. — Каландрилл покачал головой. — Я бы хотел быть самим собой, и больше никем. Больше никем. Менелиан пожал плечами и, наклонившись вперед, вперил в него внимательный взгляд черных глаз. — Я слышал твой рассказ, — мягко сказал он. — Когда началась вся эта история, ты был царевичем в Секке, коему уготована была судьба служителя Деры. Ты бежал от этой судьбы, ты научился пользоваться клинком. И называешь это даром. Когда на шее у тебя висел камень Рхыфамуна, ты вызывал штормы и насылал на врага волны. И это ты воспринял за дар. Ты теперь не тот молодой пытливый ум, каковой рылся в библиотеке своего отца. И все же ты Каландрилл ден Каринф. Возможно даже, ты теперь больше Каландрилл, чем был раньше. Ты не тот, каким хотел видеть тебя отец, ты стал самим собой. И я повторяю: то, что видел я в тебе и природу чего не понял, тебе даровано. Каландрилл посмотрел в серьезное лицо колдуна, ни секунды не сомневаясь в его искренности. Он желал ему верить, согласиться с ним, но все еще не мог преодолеть ощущение потери. Такое бывает после кошмара, избавиться от которого удается не сразу. Словно с приобретением этого знания он что-то потерял. Как все это объяснить, он не знал. Ощущение это было неуловимым, как любовь. Возможно, это и пройдет. Возможно, со временем он смирится с этим и даже познает природу того, о чем говорит ему сейчас Менелиан. — Может быть, — нехотя согласился Каландрилл. — Послушай, — настаивал Менелиан, наваливаясь грудью на стол и не обращая внимания на старинный, смятый его локтями папирус. — Я родился в семье крестьянина в Риде. Родители мои не были ни богаты, ни бедны. Я их первенец. У меня есть сестра и два брата. Когда мне исполнилось семь, к нам явился чародей. Он увидел во мне талант и взял меня с собой в Нхур-Джабаль, дабы там освоил я это искусство. Меня вырвали из дома и увезли в незнакомый мне город, где воспитанием моим занялись незнакомые мне люди. В течение года я плакал каждую ночь, всей душой стремясь к прежней жизни и проклиная тех, кто меня ее лишил. Они объясняли мне необходимость учения, но я не мог и не хотел с ними соглашаться. Однако такова была моя судьба, и талант мой предопределил мое будущее. Со временем, когда я стал разбираться в нем, мне предложили либо лишиться его и вернуться к прежней жизни, либо присоединиться к сонму колдунов тирана. Как и всем, мне был дан год для принятия решения. — Менелиан улыбнулся, одергивая халат. — И я решил остаться. И ты поступишь так же. Временами у нас просто нет выбора. Судьбой нашей заправляют боги, и пренебречь их волей мы не в силах. — Ну, и счастлив ты теперь? — поинтересовался Каландрилл. — Или предпочел бы стать опять крестьянским мальчиком? — Я счастлив, — кивнул Менелиан. — И моя семья — тоже. Родители мои горды тем, что сын их — маг. — Возможно, со временем и я приду к тому же, — согласился Каландрилл. — Но эта сила уже в тебе, — заметил Менелиан. — У тебя нет моего выбора. — Ты хочешь сказать, что я игрушка в руках богов? — пробормотал Каландрилл, хотя и не так сердито, как раньше. — Или — как ты говоришь?.. — проводник их воли? — Возможно. — Колдун пожал плечами. — Я не видел затемнений, так что, надеюсь, сила твоя нацелена на добро. — Возможно, — повторил Каландрилл. — Пусть . только будет мне показано, зачем дана мне эта сила. — Если она дана тебе богами, со временем они все тебе покажут. — (Кандиец улыбнулся уже спокойнее.) — Но все же ты человек. И как таковой не желаешь ли опробовать того, что радует сердце мужа? Могу ли я предложить тебе вина? Каландрилл энергично закивал, колдун подошел к двери и приказал поджидавшему слуге принести им бутыль. Через несколько мгновений на столе перед ними стояло великолепное красное вино. Каландрилл опустошил свой кубок в два глотка. Менелиан вновь наполнил его сосуд и посмотрел в окно. Каландрилл проследил за его взглядом: в раме окна, как на портрете, смеялись Брахт и Катя. — Расскажешь ли ты об этом своим товарищам? — поинтересовался маг. Каландрилл сглотнул, глядя на Брахта и Катю, терзаемый сомнениями. Не скажется ли это на его дружбе с Брахтом? Меченосец вроде бы принял Менелиана, но это не изменило его отношения к колдовству и колдунам. Каландриллу стоило большого труда завоевать доверие кернийца, и теперь ему вовсе не хотелось его терять. Он медленно покачал головой. — Пока нет, пожалуй. Да и что я им могу сказать? Что обладаю некой неизвестной силой? Менелиан понял его и согласно кивнул. — Брахт не доверяет колдовству, — пробормотал он. — А ты ценишь его дружбу. Но ведь он теперь твой друг! Думаешь, это помешает вашей дружбе? — Кто знает? — пробормотал Каландрилл. — Я не хочу рисковать. — Да будет так, — заключил колдун. — Решение принимать тебе. Каландрилл благодарно улыбнулся, опустошил кубок и, кивнув на заваленный бумагами стол, предложил: — Тогда, может, продолжим? Или смиримся с тем, что в твоей библиотеке мало источников по зомби? Менелиан нахмурился, вспомнив о преследователе, и вздохнул. — Сначала поедим, — предложил он. — Мы просмотрели почти все. До сумерек успеем. — Если ты не будешь возражать, я бы оставил эту работу тебе. — Каландрилл встал и потянулся. — После обеда я бы позанимался физическими упражнениями. — С охотой. — Колдун отодвинул стул и встал. — Так что позовем твоих друзей и посмотрим, что приготовила нам кухня. Им предложили прекрасный суп, наваристый и ароматный, ростбиф со свежими овощами, доступными в это время года, и несколько сортов сыра. Было выпито много вина, и все пребывали в прекрасном расположении духа, забыв про существо, созданное Аномиусом. Колдун был по-прежнему внимателен, но уже не оказывал Кате столь подчеркнутого внимания, словно признавая за Брахтом право первенства. Но когда на него никто не смотрел, он с восхищением разглядывал девушку. Каландрилл вдруг сообразил, что подобного им не избежать и в будущем, а значит, ревность Брахта будет вечно на взводе. И Каландрилл решил поговорить об этом с другом при первой же возможности, но так, чтобы Катя их не слышала. Такая возможность представилась ему, когда они пошли фехтовать. Сначала Катя была с ними и вызвала его на поединок, каковой Брахт объявил ничейным, но затем она высказала желание освежиться. Желание ее было передано Менелиану, и слуги тут же приготовили ей ванну. Она ушла в дом, оставив Каландрилла и меченосца вдвоем. Они дрались без доспехов. После долгих месяцев, проведенных на судне, где пространство было ограниченно и фехтовать приходилось лишь с соблюдением мер предосторожности, они с удовольствием отдались этому занятию на открытой площадке в саду. Каландрилл проявлял невиданное усердие, и Брахт похвалил его; сказав, что теперь он фехтует не хуже большинства воинов. Несмотря на солнце, день стоял прохладный, и изо рта у них вырывались клубы пара. С каждым выпадом клинки их наполняли сад звоном. Они дрались долго, и мышцы Каландрилла начали побаливать. По лицу и груди его бежал пот, и он жадно глотал ртом воздух. Но, подстегиваемый неутомимостью кернийца, Каландрилл продолжал фехтовать до тех пор, пока рука его просто не опустилась и керниец не прижал его к самым кустам. Улыбнувшись, меченосец отсалютовал. — Ты распустился, — усмехнулся он, — но ничего, сойдет. — Благодарю. — Каландрилл опустил клинок и вытер со лба пот, размышляя о том, как приступить к разговору. Поколебавшись, он напрямую заявил: — Я хочу поговорить с тобой о Кате. Брахт посмотрел на него, подозрительно прищурив глаза, но кивнул. — При условии, что мы продолжаем схватку. И занял позицию. — Я говорил с Менелианом о твоем интересе, — Каландрилл сделал выпад, — он решил обуздать свой — Очень хорошо, — одобрил Брахт и посредством обманного движения шлепнул Каландрилла клинком по ребрам. — Но как я уже говорил, ничего необычного в его реакции нет. Ему удалось избежать второго удара и даже получить очко. — Истинно. Что дальше? Зазвенела сталь. Они сблизились, соединив клинки и пытаясь перебороть друг друга. Брахт был ловчее и так быстро отскочил, что Каландрилл чуть не упал и с великим трудом отразил удар. — Это может повториться. Он начал отступать, намереваясь спровоцировать кернийца, но безрезультатно. Как ему показалось, удары Брахта стали сильнее. — Возможно. — Мужчины не могут на нее не смотреть. Многие будут пытаться обольстить ее. — Она моя. Или будет таковой. — Истинно. — Из-под клинков посыпались искры. — Никто не ставит это под сомнение. — Тем лучше для них. В голосе кернийца прозвучала угроза, и он сделал выпад. Каландрилл отскочил и плоской стороной клинка шлепнул Брахта по ребрам. — Обуздай свою злость. — Злость? — В темных глазах засверкало удивление. — Именно, злость. Ты так и будешь выходить из себя всякий раз, как кто-то станет выказывать Кате внимание? В результате мы приобретем столько врагов, что даже твой клинок притупится! Он отбил удар, но тут же был вынужден попятиться назад. Удары меченосца стали сильнее, и Каландрилл Даже подумал прекратить схватку, пока дело не дошло до травмы. — Ты думаешь, я злюсь? Брахт отступил в сторону, хмурясь. Каландрилл перестал волноваться и чуть не рассмеялся. — Дера, Брахт! Да всякий раз, как речь заходит о Кате, ты становишься сам не свой! — Ты, пожалуй, прав, — согласился меченосец и вдруг сделал резкий выпад вперед. — И за нее я готов драться с кем угодно. Каландрилл был застигнут врасплох. Клинок его был отбит в сторону, и Брахт приставил меч ему к горлу, глядя холодным немигающим взглядом. — Я в этом не сомневаюсь, — с трудом произнес Каландрилл. Еще немного, и острый конец проткнул бы ему горло, но тут его давление ослабло. Брахт отступил на шаг и отсалютовал. — Ты прав, — заявил он и пожал плечами. — Мне трудно сдержаться, когда ее начинают обхаживать. Брахт взял себя в руки, и Каландрилл, вздохнув, сказал: — Даже зная, что ей все равно? — Даже так, — ответил Брахт. — В Куан-на'Форе поступают по-другому. Там, у нас… есть правила, обычаи. — Мы не в Куан-на'Форе, — заметил Каландрилл. — Мы в Кандахаре. А скоро, если Дере будет угодно, мы отправимся в Лиссе, а там женщина формально свободна до самой помолвки. — Как твоя Надама? — спросил Брахт. Каландрилл даже удивился, что этот вопрос оставил его равнодушным. Надама потеряла для него всякое значение. Он покопался в памяти, пытаясь вспомнить свои чувства. Но, когда-то сильные, теперь они были как далекие воспоминания детства. Он кивнул и сказал: — Да. Как Надама. А Катя не собирается объявлять о помолвке до тех пор, пока миссия наша не будет доведена до конца. До тех пор, пока Рхыфамун не будет побежден, а мы не доставим «Заветную книгу» в Вану. Брахт со вздохом кивнул. — Вы сами так договорились, — продолжал Каландрилл, хотя и понимал, что Брахт лишь дал обет не преследовать ее. — Странные у вас обычаи на юге, — протянул Брахт и печально улыбнулся. — Ладно, будь по-твоему. Я постараюсь держать себя в руках. — Во имя нашей цели, — осторожно сказал Каландрилл. — Истинно, — согласился Брахт. — Во имя нашей цели. Но Ахрд знает: мне будет нелегко безучастно смотреть на ухаживания фатоватых южан… — Он покачал головой. Каландрилл, задетый за живое столь нелестным отзывом о южанах, пробормотал: — Будем надеяться, что они от этого воздержатся. Но если так случится, постарайся не превращать их в наших врагов. Брахт рассмеялся и обнял его за плечи. — Я не считаю тебя фатом, друг мой. Обещаю держать себя в руках. — Ну и хорошо, — похвалил Каландрилл, приободряясь. — Ну что,продолжим? — Нет. — Брахт поднял глаза к темнеющему небу, по которому со стороны моря плыли темные, как сажа, облака. В доме зажглись огни. — Скоро вечер. Катя хочет сходить в гавань. За событиями дня Каландрилл совсем забыл о судне и тут же согласился с Брахтом. Сначала они отправились в библиотеку, где Менелиан все еще копался в книгах, так ничего и не отыскав. Скоро, благоухая после ванной, в библиотеку спустилась Катя. Волосы ее блестели золотом в огне ламп. Колдун закрыл книгу и заявил о своем намерении сопровождать их. — В Вишат'йи я ваша лучшая защита от чайпаку, — пояснил он. — Даже Братство подумает дважды, прежде чем напасть на колдуна тирана. Никто не стал возражать, и, надев плащи, они вышли на улицы города. Солнце уже закатилось за восточный утес. Горели светильники, но небо еще не успело совсем потемнеть, и они получили возможность разглядеть город. Он был много больше Мхерут'йи и более впечатляющ, чем Харасуль. На улицах, расположенных террасами, было много народу, и все почтительно расступались перед Менелианом, чей плащ, как и халат, был вышит знаками, указывающими на его ремесло. Кое-кто приветствовал его, и колдун отвечал сдержанно. Ничто не наводило на мысли о войне, не считая мрачных катапульт на окружающих город высотах, укреплений вокруг гавани да изредка попадавшихся патрулей. Город походил скорее на процветающее поселение, живущее своей жизнью, нежели на готовящийся к осаде или приступу укрепленный пункт. Торговцы расхваливали свои товары, за раскрытыми дверями таверн шла обычная суетная жизнь; из трапезных доносились приятные запахи пищи, смешанные с едким дымом наркотического табака, являвшего собой отличительный признак кандийских городов. — Когда впервые заговорили о войне, здесь поднялась страшная суматоха, — рассказывал Менелиан, отвечая на вопрос Каландрилла. — Киндар эк'Ниль поднял на ноги весь город, и все, от мала до велика, строили катапульты и баллисты и возводили баррикады; были созданы добровольные дружины. Но лишь отсутствие торговых кораблей напоминает нам о войне. Может статься, она до нас так и не докатится. Недели две ходили всякого рода слухи, но потом люди вернулись к своим обычным занятиям. Каландриллу, изучавшему историю войн Лиссе, это показалось странным. На его родине город, коему угрожает нападение, не может жить столь беззаботно. Сам себе он объяснил это тем, что города его страны окружены стенами и в каждом правит свой собственный домм. Лиссеанский город — это крепость. В Кандахаре же тиран — единственный правитель, и посему, видимо, население Вишат'йи возлагало на него все заботы о своей защите. Каландрилл не был готов сказать, какая система лучше. В той, предыдущей жизни тема показалась бы ему вполне интересной, и он непременно втянул бы Менелиана в дебаты по поводу единовластной и республиканской форм правления, но теперь подобные философские рассуждения казались ему праздными. Ибо в ход были пущены куда более мощные и страшные силы, да и опасность, грозившая ему уже в ближайшем будущем, была весьма реальной. Даже находясь под охраной колдуна, он не мог быть полностью уверен в том, что на них не попытаются напасть чайпаку, если, конечно, братство уже знает, что он здесь. А оно, скорее всего, ибо до этого убийцам самым непостижимым образом удавалось узнать, где он находится. Так что он сомневался: чайпаку известно, что жертва их прибыла в Вишат'йи. Он осторожно разглядывал проходивших мимо людей скользя взглядом по их лицам, осматривая высокие окна и крыши, заглядывая во все переулки. Устроить засаду в Вишат'йи проще простого. Можно посадить лучника на нависающем балконе или спрятать в переулке меченосца. Каландрилл инстинктивно сжимал под плащом эфес меча, нисколько не сомневаясь, что и Брахт с Катей столь же бдительны. Только Менелиан был совершенно спокоен — видимо, он окружил их колдовством. Просто им повезло или воистину оберегало их колдовство, он сказать не мог, только они без всяких приключений добрались до гавани. Киндара эк'Ниля нигде не было видно, но, расположившись вдоль кромки сухого дока, в темно-красных, словно засохшая кровь, доспехах из драконьей кожи, за работой вануйцев наблюдало отделение солдат под началом сераскера. Завидев Менелиана, сераскер отсалютовал, а солдаты встали навытяжку, громко стукнув древками копий о землю. Рядом стояли лучники вануйцев, и по их зову явился Теккан. Его соломенного цвета волосы были мокры от пота, а рубашка, несмотря на холод, прилипла к широким плечам. Кожаные штаны его были в опилках и дегте. Завидев их, он широко улыбнулся. — Работы меньше, чем я думал, — сказал он без всякого предисловия. — А благодаря эк'Нилю мы справились с ней быстрее, чем я рассчитывал. Так что завтра с утренним отливом можно выходить в море. — Не раньше? — поинтересовался Менелиан. Теккан отрицательно покачал головой, и с волос его посыпались щепки и опилки. — Теперь против нас течение. — Он махнул рукой в сторону устья реки, где Ист яростно пенился, борясь с морем. — А люди мои устали. Им нужно отдохнуть хотя бы ночь, прежде чем взяться за весла. — На рассвете и ветер будет попутным, — вставил сераскер. — Вечером и ночью ветер дует с моря, а к рассвету он меняет направление. Выйдя из гавани, вы сразу же сможете поднять паруса. Каландрилл едва не спросил колдуна, может ли посыльный из Нхур-Джабаля прибыть ночью, но вовремя спохватился. Вряд ли, подумал он. А увидев беззаботную улыбку Менелиана, и совсем успокоился. — Когда ветер меняет направление? — спросил Теккан у сераскера. Воин втянул носом воздух и сказал: — До того, как солнце поднимется вон над той скалой, — и ткнул подбородком на восток. — Отлив начинается около второго часа, но ветер меняется только ко второй смене караула. — А цепь? — Теккан посмотрел на массивную цепь, перекрывавшую вход и выход из гавани. — Приказания уже отданы, — заверил его Менелиан. — Цепь будет опущена, когда только пожелаете. — С твоего разрешения… — начал сераскер, глядя на колдуна. Менелиан жестом позволил ему продолжать. — В этот час туман настолько плотный, что и в двух шагах ничего не видно, а за гаванью из воды, как драконьи клыки, торчат скалы. Так что возьмите-ка вы с собой лоцмана. Менелиан кивнул и спросил: — У тебя кто-нибудь есть на примете? Надежный человек? — Я бы взял Калима эк'Барре, — посоветовал сераскер. — Если, конечно, вы уговорите его встать так рано. — Где его найти? Сераскер махнул рукой в сторону цепочки таверн: — Где-то там. Скорее всего — в «Голове тирана». — Я его приведу, — заявил колдун, словно бы и не сомневаясь в согласии лоцмана. — Благодарю за совет. Сераскер с улыбкой пожал плечами. Менелиан повернулся к Теккану: — Можешь не беспокоиться, лоцман будет здесь. — Значит, выходим на рассвете, — твердо заявил капитан и обратил взор на Катю. — Будь здесь к третьему часу. Она кивнула, ответив отцу что-то на их родном языке, и Теккан, усмехнувшись, перешел на всем понятный язык: — Благодарю, но я предпочитаю спать на судне. А вам троим я бы советовал переночевать у нашего друга Менелиана. Колдун кивнул. — Я приведу их в назначенный час, — пообещал он. — Не желаешь отужинать с нами? Теккан опять отказался. — Мне надо поговорить с вексилланом, — сказал колдун. — Так что, если в нас здесь нужды нет, я бы предложил отправиться назад. Получив согласие, он спросил у сераскера, где найти эк'Ниля, и они все вместе отправились на поиски офицера. Киндар эк'Ниль проводил инспекцию арбалетов на дальнем моле. Он значительно смягчился по отношению к ним, хотя и оставался надменным. Удостоив их беглым взглядом, эк'Ниль несколько задержал внимание лишь на Кате. Каландрилл взглянул на Брахта и остался доволен: ни один мускул не дрогнул на лице кернийца. Меченосец лишь поджал губы. Менелиан с улыбкой повернулся к ним и поманил их за собой, заговорив, только когда вексиллан уже не мог его слышать. — Из Нхур-Джабаля пока никаких вестей, — заявил он. — Это значит, что до вашего отправления никто не прибудет. На этот счет мы можем быть спокойны. Так что теперь пошли говорить с лоцманом. Они отправились в «Голову тирана», где, как и предполагал сераскер, пил Калим эк'Барре, невысокий плотный человек с маленькими глазками под мохнатыми бровями. Голос у него был хриплым от трубки, каковую он посасывал меж глотками эля. Присутствие Менелиана тут же убедило его помочь путникам, и он обещал ждать их в гавани в назначенный час и за два варра вывести за мыс Вишат'йи. — Прекрасно, — заявил Менелиан, когда они вышли из таверны. — Все идет прекрасно. Потому предлагаю пойти ко мне и выпить кубок за ваше отправление и успех. Он едва не предложил Кате руку, но вовремя спохватился, удовольствовавшись грациозным поклоном, и они углубились в лабиринт городских улиц, направляясь в дом колдуна. Менелиан отдал распоряжения о том, чтобы был а приготовлен роскошный ужин и завтрак на следующее утро. Каландрилл пожелал принять ванну, и, поколебавшись с мгновение, Брахт последовал его примеру, но сделал это значительно быстрее, и, когда Каландрилл вошел в гостиную, он уже по-хозяйски восседал рядом с Катей перед камином прямо напротив Менелиана. Они говорили о «Заветной книге». — …нелегкое путешествие. Вряд ли усыпальница Фарна находится в известной нам стране. — Менелиан с серьезным видом посмотрел на вошедшего Каландрилла. — Ты догадываешься, о чем мы говорим? Я считаю, что в доме Рхыфамуна вы можете найти ключ. А нет… — он озабоченно нахмурился, — воспользуйтесь услугами другого колдуна. Я настаиваю на этом. Каландриллу эта мысль почему-то не приходила в голову. — В Лиссе мало колдунов, равных тебе, — заявил он. — Ищите помощь всюду, где возможно, — настаивал маг. — Обратитесь к Молодым богам, если вам не сумеют помочь люди. Ахрд уже посылал вам биаха… — Если не останется другого выхода, — согласился Брахт. — Но пока у нас есть камень, и он ведет нас в Альдарин. — Истинно, — улыбнулся Менелиан. — Пока все идет хорошо. Радостное возбуждение от близкого отплытия оставило Каландрилла. — Мы привели Рхыфамуна к «Заветной книге», а ты говоришь: «Все идет хорошо»? — Я хочу сказать, что вы добились того, что не удалось бы больше никому, — решительно заявил колдун, не сводя глаз с Каландрилла, словно напоминая ему о тайне, которая известна была только им. Слова его. произнесенные для всех, на самом деле предназначались только Каландриллу. — Более того, я уверен, с вами боги. Они стоят у вас за спиной. И сила их не покинет вас. Каландрилл пожал плечами. Брахт поднял кубок. — Мы слишком далеко зашли, чтобы сейчас падать духом — твердо произнес он. — Выпьем за успех! Выпей, Каландрилл, и перестань хмуриться. Оптимизм друга заразил Каландрилла. и, подняв кубок, он сделал большой глоток. Краем глаза он заметил на себе взгляд Менелиана и кивнул, надеясь, что тот его понял. — Истинно, — заявил он. — Мы пойдем на край света. И даже дальше, ежели понадобится.Глава пятая
Завернувшись в накидки от холодной влажной ночи и плотного тумана, они шли в гавань как призраки под охраной нимба Менелиана, чей волшебный свет одиноко прорезал адскую темень. Через какое-то время вдали проступили огни гавани. Ночные визитеры поравнялись с солдатами, несшими сторожевую службу, и молча прошли мимо, гулко топая по влажной брусчатке. Из темноты возникла фигура Киндара эк'Ниля в отороченной мехом накидке. В капельках воды на плюмаже его каски поблескивали, словно малюсенькие красные звездочки, огни факелов, горевших в руках его эскорта. Вексиллан поприветствовал их густым от сна голосом и без лишних разговоров провел к пристани, где их уже дожидались Теккан с лоцманом. Калим эк'Барре, закутанный в короткую куртку из овчины, походил на огромную человекообразную обезьяну, каковые, говаривали, обитают далеко в Гаше. Голова у него была непокрыта, а на узловатых мышцах обнаженных рук поблескивали капельки влаги. Ялик, на котором он должен был вернуться в Вишат'йи, покачивался, привязанный к судну вануйцев, на волнах прилива. — Раньше выйдем, раньше я вернусь, — сказал он вместо приветствия и, развернувшись, стал по сходням подниматься на борт судна. Киндар эк'Ниль попрощался довольно тепло со всеми, а руку Кати не выпускал даже несколько мгновений. — Надеюсь, что ты, как только прибудешь домой, сразу же поставишь вопрос, о лиссеанском флоте, — сказал он Каландриллу. — Без всякого сомнения. Спасибо за помощь. Каландрилл мысленно возблагодарил Деру за то, что вексиллан не был расположен к дальнейшим разговорам. Взяв с собой эскорт, эк'Ниль отправился отдавать распоряжения, чтобы опустили заграждения. — Ну что же, прощайте, — сказал Менелиан. — Будь в Кандахаре спокойнее, я бы поплыл с вами. Но как бы то ни было, я буду за вас молиться и сделаю приношение Бурашу, дабы даровал он вам свободный проход. — Благодарим за помощь, — сказал Каландрилл, крепко пожимая колдуну руку. — В свою очередь я буду молиться о том, чтобы не постигла тебя кара за оказанную нам помощь. — Все будет в порядке, — с улыбкой успокоил его Менелиан. — Когда явится гонец из Нхур-Джабаля, Киндар, конечно, будет в ярости. Но против меня он не сможет ничего сделать. Ведь, в конце концов, я исполнил свой долг. Мне полагалось выяснить, представляете ли вы угрозу Кандахару. И я выяснил, что нет. Бураш знает: это истина! Да пребудут с вами все боги, друзья мои. — И с тобой тоже, — сказал Каландрилл. В этот момент с борта судна послышался сварливый голос Калима эк'Барре. — Пора, — сказал Теккан и торжественно поклонился. — Благодарю, маг. Каландрилл направился с капитаном к сходням. Брахт поклонился Менелиану, пробормотав слова благодарности, но не тронулся с места до тех пор, пока колдун не отпустил руку Кати. Они смотрели на закутанную в накидку фигуру Менелиана, стоявшего с поднятой рукой, до тех пор, пока она не растаяла в сером тумане. — Сажай людей на весла, капитан, — приказал эк'Барре, — Из гавани мы сможем выйти только на веслах. Теккан отдал распоряжение, и вануйцы запели в такт гребкам. Судно отошло от причала, развернувшись драконьей головой в сторону заграждений. Каландрилл, Брахт и Катя отправились на переднюю палубу, где сразу же поняли, что находятся в полной власти лоцмана. Рассвет приближался, и небо начало светлеть, но туман оставался еще настолько плотным, что не было видно ни зги даже на расстоянии вытянутой руки. О том, что они плывут, можно было догадаться только по качке палубы под ногами да по равномерному плеску весел. Спереди .до них доносился скрежет уключин и поскрипывание оснастки. Из тумана послышалось сообщение, что цепь опущена, и Теккан налег на румпель. По сторонам проплыли смутные очертания, и судно закачалось совсем по-другому, из чего Каландрилл заключил, что они вышли в открытые воды. Ветер здесь задул сильнее, и туман стал рассеиваться, но все еще оставался настолько плотным, что не было видно даже кормы, не говоря уже о маяках на скалах, хотя близость гор ощущалась чисто физически. — Что бы мы делали без лоцмана! — пробормотала Катя. — Пошли бы ко дну. Словно в подтверждение ее слов, ветер стал крепчать, разрывая туман в клочья. Временами показывался мыс, вдоль которого они шли. — Что бы я делал без твоего средства от морской болезни! — в тон ей пробормотал Брахт, хватаясь за канат — судно начало сильно раскачиваться. Каландрилл тоже ухватился за первый попавшийся ему канат и, словно во сне, отметил про себя, что они вышли из ущелья. Вишат'йи и устье Иста были у них позади. Качка и ветер усилились, и гребцам пришлось энергичнее налегать на весла, чтобы удержать судно на нужном курсе. Туман висел в воздухе клочьями, обнажая время от времени скалистую стену, нависавшую над правым бортом, и белеющее небо. Светало. Спереди до Каландрилла доносился глухой рокот открытого моря, словно там их поджидал, притаившись, невиданный зверь. Неожиданно слева от носа судна промелькнула тень. Это произошло так быстро, что Каландрилл даже подумал, не показалось ли ему: в густых клочьях тумана, которые клубились и курились вокруг, может привидеться всякое. Он повернулся к товарищам и, махнув в сторону почудившейся ему тени, сказал: — Мне показалось или впереди на самом деле что-то есть? Катя и Брахт всмотрелись в туман, и керниец, обладавший острым зрением, покачал головой. — Я ничего не вижу. Но уже через мгновение, когда ветер отогнал туман, Брахт воскликнул: — Нет, подождите! Это что, лодка? — Надо предупредить лоцмана, — сказала Катя и, спрыгнув с палубы, твердым шагом направилась на корму. — Может, это рыбаки? — предположил Каландрилл, когда туман опять заслонил тень. — А может, мятежники? Уж не надумал ли Сафоман напасть на Вишат'йи с моря? — Судно явно не военное, — пробормотал Брахт. Ветер со свистом закружил туман в бешеном танце, и в образовавшейся прогалине Каландрилл четко увидел пару узких низких весельных лодок. — А вон там еще одно! — воскликнул Брахт. Каландрилл посмотрел, куда указывала рука меченосца, и по правому борту различил еще три подобных судна. — И это не рыбаки, — пробормотал он. — Неужели Сафоман? — подивился Брахт. — Прорывается в порт? — На рассвете? Да с началом отлива? — Каландрилл покачал головой. — Мне кажется, это морская засада. Брахт перегнулся через борт судна, держа правую руку на эфесе меча. — Это не корсары. Кто же тогда? Уж не нас ли они поджидают? Каландриллу сделалось не по себе, когда он представил, сколько людей в каждой лодке. Паруса их были спущены, а сами они настолько низко поднимались над поверхностью воды, что Каландрилл не был уверен в том, сколько у них весел с каждой стороны — то ли шесть, то ли восемь. На банках тоже были люди. — Кроме нас, за пределами гавани нет больше судов, — хмуро заметил Брахт. Каландрилл вытащил меч. Вернулась Катя. — Ахрд знает, я не морской человек, но я сильно сомневаюсь, что эти суда принадлежат ловцам рыбы. С кормы раздался голос Теккана. Судно вануйцев замедлило ход. — Наоборот! — закричал Каландрилл, вдруг увидев в прогалине тумана корму. — Полный вперед! Прямо на них! Катя смотрела на лодки широко раскрытыми глазами. Через мгновение она перевела слова Каландрилла на вануйский. Противоречивые команды сбили гребцов с ритма, лучники бросились к завернутому от сырости в овчину оружию. Будь луки их наготове, у нападавших не осталось бы ни малейшего шанса. Вануйское судно сильно возвышалось над ними и могло без труда разбить вдребезги и затопить любое из утлых суденышек, а лучникам не составило бы труда расстрелять противника еще до того, как он приблизился бы к судну. Но туман и время были против вануйцев. Лодки, набирая скорость, атаковали раскачивающееся в нерешительности военное судно с разных сторон, как волчья стая. — Они нападают! — прорычал Брахт. — Прокляни их Ахрд! По бортам лодок толпились люди, одетые в защитного цвета одежду и с масками на лицах, оставлявшими открытыми лишь глаза. Он бросил быстрый взгляд на корму, и именно в этот момент Калим эк'Барре вытащил из-под овчины дубинку и опустил ее на голову Теккана. Капитан пошатнулся, но не выпустил румпель из руки, защищаясь от нового удара левой, свободной рукой. В следующую секунду он повалился на палубу, и судно вануйцев закружило на месте. Лодки взяли его на абордаж, и фигуры в сером с кошачьей ловкостью стали взбираться по бортам. Неожиданность и перевес в силе гарантировали им успех. Резкий окрик Брахта заставил Каландрилла вспомнить, что в руках у него меч. — Спиной друг к другу! — приказал керниец. Как язык змеи, клинок Брахта взметнулся и обрушился на голову, появившуюся над полубаком. Нападавший вскрикнул и с красным пятном на серой ткани полетел в воду между военным судном и лодкой. В это время снизу появилась еще одна голова, и Катя оставила кровавую полосу на груди нападавшего. Сделав обманное движение, Каландрилл поразил в руку следующего. Клинок зазвенел о кольчугу, скрытую под серым одеянием. Каландрилл пнул еще одного нападавшего ногой в живот, а появившегося за ним — мечом. У того не было кольчуги, и Каландрилл испытал радость дикаря, когда нападавший завизжал так, что перекричал шум битвы. В том, что они проиграли, сомнений не оставалось: люди в масках перебирались с лодок на судно с такой скоростью, что мало кому из мирных вануйцев удалось бы добежать до оружия. Они падали под ударами сообщников коварного эк'Барре. Каландрилл пробормотал проклятие и решил подороже продать свою жизнь. Но что его удивило, так это то, что у нападавших не было клинков. Ни мечей, ни кинжалов, ни абордажных сабель, а лишь дубинки, цепи, металлические пруты и кастеты. То есть такое оружие, которым можно было лишь оглушить человека, но не убить его. И еще у них были сети. Но это Каландрилл узнал, только когда одна из них взвилась у него над головой. Места было мало, и он не смог увернуться. Сеть упала ему на голову и плечи и сковала движения настолько, что он уже не мог поднять руку с мечом. Сзади раздался возглас кернийца, и в ту же секунду Брахт всем своим весом повалился на Каландрилла. Катя тоже оказалась в сети, словно рыба в неводе. Каландрилл потерял равновесие, и втроем они покатились по палубе. Что-то тяжелое опустилось ему на голову, и в глазах у него вспыхнула ослепительная молния, а в следующее мгновение наступила всепоглощающая тьма. Кровь бешено стучала у него в висках. Каландрилл застонал. И тут же почувствовал приступ тошноты. Он не мог ей противиться, тошнота подкатывала все ближе и ближе к горлу. Он повернул голову и опорожнил желудок в лужу солоноватой воды, потом попытался утереть рот, но сообразил, что руки его крепко связаны в локтях за спиной, а запястья плотно притянуты к талии. Ноги были связаны в коленях и лодыжках и тоже подтянуты к талии, так что шевелить он мог только головой. Каландрилл открыл глаза и не увидел ничего, кроме черной темноты. Помимо кислого запаха, исходившего от извергнутого наружу содержимого его желудка, ноздри его уловили еще запах промасленной парусины. В панике он попытался сесть, но ударился головой о дерево. Он закричал, однако глотка у него была совсем пересохшей. Он попытался взять себя в руки, успокаивая тем, что еще жив, а следовательно, есть надежда. Не без труда Каландрилл привел в порядок свои мысли и, несмотря на неудержную дрожь связанных конечностей и раскалывающуюся голову, попытался оценить свое положение. Он связан и лежит в мешке в луже соленой воды в каком-то деревянном раскачивающемся ящике — значит, в плывущей лодке, догадался он, прислушиваясь к скрипу весел и плеску волн. Теперь он понял, что, воспользовавшись туманом, лодки дожидались их в морской засаде. Он вспомнил, что Калим эк'Барре оглушил Теккана, а потом на них напали люди, одетые в серое: следовательно, заключил он, сейчас он в их лодке. Едва теплившаяся надежда на спасение растаяла, как лед под языками пламени: чайпаку! Живот у него опять схватило. Не освободи он желудок до этого, его бы вновь вывернуло наизнанку. Его начало колотить, а зубы застучали, как кастаньеты танцовщиц. Он в плену у чайпаку! Хуже всего то, что они взяли его живым. Они вообще не намеревались их убивать. Почему? Ответ на этот вопрос последовал так же быстро, как гром за молнией: вместо мгновенной смерти от меча им уготована смерть медленная и мучительная. Агонизирующая, изматывающая. От ужаса зубы его стучали так, что он даже прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Отчего же молчит та сила, о которой говорил Менелиан. Где те оккультные способности, с чьей помощью когда-то отогнал он от себя и Кати дикарей в Гаше и которые однажды уже уберегли его от чайпаку? Теперь он не сомневался, что проявились они тогда только благодаря камню Рхыфамуна. Без него он бессилен. Каландрилл разразился почти истеричным смехом, столь же кислым, как и привкус, стоявший у него во рту, и нечистоты, в которых он валялся. Сила? Нет в нем никакой силы! Никакого дара, если не считать способности влезать в бесконечные передряги. Он сплюнул кровь и желчь. Ужас и отвращение к самому себе оставили его вместе с надеждой на спасение. Конец известен: их ждет страшная смерть и Рхыфамун беспрепятственно пробудит Безумного бога. Всеослепляющее честолюбие Тобиаса дарует Фарну возможность вернуться в этот мир; по вине Тобиаса все то, что люди называют цивилизацией, будет ввергнуто в хаос и раздавлено под безжалостной пятой Безумного бога. Ему стало до непристойности смешно от мысли, что мир гибнет из-за совершенно безосновательных страхов его братца. От смеха он чуть не задохнулся. Будь конечности его свободны, он свернулся бы калачиком, как плод внутри утробы. Но ему оставалось только устало закрыть глаза и предаться отчаянию в полусне-полузабытьи. Сколько он так пролежал, Каландрилл не знал. Когда он вновь открыл глаза, лодка все еще раскачивалась, весла плескались о воду, а волны бились о нос судна. Только теперь под парусину, закрывавшую его, проникал слабый свет; качка, как ему показалось, тоже изменилась. Он застонал, желая вновь погрузиться в забытье, но ему это не удалось, и, поскольку кроме как размышлять над своей судьбой делать ему было больше нечего, он попытался представить, что же сейчас произойдет. Он вдруг вспомнил о Брахте и Кате. Скорее всего, они пребывают в таком же положении на этой же самой или на других лодках. Он помнил, что их поймали сетью. А что сталось с Текканом и другими вануйцами? Что с судном? Коварный эк'Барре оглушил Теккана дубинкой, но не убил его. По крайней мере так показалось тогда Каландриллу. Чуть позже он сообразил, что лодки настолько малы, что вряд ли на них можно разместить всех вануйцев. Так, может, они на свободе? Вполне возможно, ведь Братство убийц не имеет претензий к вануйцам. Им нужен только Каландрилл, ибо за него им заплатил Тобиас и его товарищи, с кем вместе они убили Мехеммеда, Ксанфезе и других. Что теперь будет с вануйцами? — думал он. Вернутся ли они назад в Вишат'йи за помощью Менелиана? Вряд ли, ведь там их схватят, как только прибудет гонец из Нхур-Джабаля. Но даже если они вернутся в Нхур-Джабаль сможет ли Менелиан помочь им? Вряд ли. Скорее всего Теккан продолжит путь в Альдарин или вернется в Вану. Возможно, святые отцы этой земли пошлют в путь нового храбреца. Но успеет ли он помешать Рхыфамуну? Сколько еще у них времени? Он отогнал от себя эти мысли и решил подумать о своем положении. Парусина, под которой он лежал, не была перевязана, и, извиваясь ужом, он подполз к краю и чуть приподнял ее, впуская свет и столь сладкий свежий воздух. Прямо перед собой он увидел кожаные ботинки — вероятно, одного из гребцов. По тому, как раскачивалась лодка, Каландрилл заключил, что они поднимаются вверх по реке Ист в глубь континента. По солнечному свету он догадался, что уже день. Значит, они проскочили мимо города под покровом тумана и теперь поднимаются вверх по реке к… Он заставил себя вспомнить все, что когда-то читал про чайпаку. Они происходили из мятежников, поклонявшихся Бурашу. Секта их была предана проклятию за кровавые жертвоприношения и раскольничество. Ортодоксальная церковь отвергла их. Но они сохранили свои храмы, упоминания о которых встречались то ли у Сарниума, то ли у Медифа, теперь он уже точно и не помнил. Однако он с ужасающей четкостью вспомнил, что в этих храмах они все еще приносят кровавые жертвы. Каландрилл с силой стиснул зубы, дабы они вновь не начали стучать. Смерть от клинка он принял бы мужественно! С этим ему уже приходилось сталкиваться. Но от мысли, что его отдадут в руки Деры связанным и беспомощным, как барана, ему становилось не по себе. Вдруг он сообразил, что вообще может не попасть в руки богини. Если чайпаку принесут его в жертву Бурашу, возьмет ли его к себе богиня? Или ему суждено скитаться в подземном царстве, не востребованным ни одним из богов? Он отогнал от себя теологические сомнения, решив сосредоточиться на своей ближайшей физической судьбе. А все, что он может сделать, дабы подготовиться к переходу из одного царства в другое, — это взывать к богине. Он прошептал почти забытую молитву и попытался приподнять парусину чуть повыше. Тут же послышалось ругательство, и ботинок, который запросто мог выбить ему зубы, не будь его обладатель столь занят работой, заставил его спрятаться в скверно пахнущей темноте. Каландрилл выругался в ответ, но отказался от попыток приподнимать масленую парусину. Время тянулось медленно. Лодка сменила курс — волны бились теперь о борт, а не о нос. Наконец судно содрогнулось и заскрежетало днищем по камням. Послышались крики и шлепанье ног по воде. Лодку втащили на берег, парусину скинули, и грубые руки подхватили и потащили Каландрилла по узкой полоске темного желтого песка и бросили невдалеке от воды. Мимо его лица, утопая в песке, проходили ботинки, и следы тут же наполнялись водой. Всюду валялось множество ракушек, из чего Каландрилл заключил, что они находятся в бухте, затопляемой приливом. Значит, они недалеко от океана. Приподняв голову, он попытался оглядеться. Прямо перед ним круто вздымался базальтовый утес с многочисленными от камнепадов выбоинами. Со всех сторон бухточку охраняли скалы. Чайпаку затаскивали на берег и прятали лодки. Справа он увидел Катю. Она была связана так же, как и он. Меча у нее не было. Льняные волосы распластались по лицу, но глаза были открыты — слава Дере! Она жива. И глаза эти были серы, как шторм, от ярости. Каландрилл попытался улыбнуться, она тоже зашевелила губами, а потом попробовала оглядеться. Брахта видно не было. Каландрилл чудом изогнулся и посмотрел назад — и тут увидел кернийца в шаге от себя с огромным синяком на щеке и заплывшим левым глазом; губы его изгибались то ли в улыбке, то ли в оскале. Скорее, это был оскал, решил Каландрилл, когда увидел, как керниец напрягся, пытаясь разорвать путы. Один из чайпаку заметил это и пнул его ногой в живот. У Брахта перехватило дыхание, и, сжав зубы, он со страшным лицом повернулся к чайпаку: — Дай мне меч, любитель рыбалки, и ты никогда больше на такое не отважишься. В ответ раздался оскорбительный смех. По жесту обидчика двое чайпаку подняли меченосца, просунув палку под руками, и, как зверя, потащили к скале. Брахт побледнел от боли в вывернутых плечах, но сцепил зубы и не закричал. С Каландриллом и Катей проделали то же, и, как и Брахт, оба сдержали крик. Чаинку тащили их по песку к пещере с низким, затерявшимся среди валунов входом. Солнце стояло прямо над гребнем скалы, и вход в пещеру терялся в тени. В воздухе пахло солью и водорослями. Это утвердило Каландрилла во мнении, что они недалеко от океана. Пещера оказалась намного больше, чем он думал. В дальней стене на уровне пояса была дыра, сквозь которую и начали по одному, на четвереньках, пробираться чайпаку. Пленников усадили спиной к стене. При свете факелов Каландрилл разглядел сводчатый потолок и выбитые в стене неровные ступеньки, спускавшиеся к небольшой площадке, с которой открывался вход в другую пещеру. Через него, не нагибаясь, могли пройти сразу три человека. Пещера круто поворачивала налево. Каландрилл вычислил, что она тянется параллельно реке. Вдоль стен в проржавевших металлических держателях стояли незажженные факелы. Видимо, пещерой часто пользовались. Чайпаку подошли к металлической двери, и тот, что шел впереди, вытащил ключ. Замки бесшумно открылись, и дверь распахнулась на хорошо смазанных петлях. За ней факелы осветили еще одну огромную пещеру, в которой тени и свет водили неистовый хоровод. Дальний конец и потолок пещеры терялись в темноте. Где-то внизу горел яркий свет, казавшийся ослепительным на фоне слабого мерцания факелов. Дверь с похоронным звуком захлопнулась, и пленников потащили по ступенькам. Их уложили в кругу из массивных каменных плит, настолько гладких, что сразу стало ясно: это творение Рук человека. Вокруг стояли блюда с остро пахнущим горящим маслом. От них и исходил яркий свет. Палки из-под рук были вытащены, и веревки, подтягивающие кисти рук и ноги пленников к талии, были перерезаны. Брахт, Катя и Каландрилл смогли наконец распрямить затекшие конечности. Чайпаку, стоя над ними, рассматривали их с видом мясников, готовящихся к разделыванию туши. Они молчали, и молчание их было угрожающим. Брахт ругал чайпаку на чем свет стоит, но те не отвечали. Катя тоже безмолвствовала, зло поблескивая глазами. Каландрилл, охваченный холодным ужасом, осмотрелся и понял, что перед ним то, чего не приходилось видеть ни одному ученому мужу. Они в храме Братства убийц. На каменных стенах пещеры, испещренных надписями на старинных языках, был высечен Бураш во всех своих ипостасях: человека, морского чудища и гибрида. Каландрилл с горечью вспомнил предсказание Ребы: ты будешь много путешествовать и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин. По крайней мере в этом она оказалась права — он находится в святая святых чайпаку, в одном из таинственных храмов, вход куда заказан всякому, не посвященному в таинства. Только чайпаку могут смотреть на это, не страшась за свою жизнь. Глубоко вырезанные в камне фигуры были настолько угрожающими, настолько гипнотизировали, что от них было почти невозможно оторвать взгляд. Каландрилл пересилил себя и посмотрел в холодные глаза чайпаку. В них не было ни жалости, ни угрызений совести, словно жертва их была уже мертва. Каландрилл с трудом подавил в себе неистовое желание кричать, рассказать неумолимым преследователям о цели своего путешествия, о страшных бедах, на которые обрекают они весь свет, принося пленников в жертву. Он стиснул зубы, понимая, что здесь на милосердие рассчитывать не приходится, и лишь спросил у своих товарищей: — Как вы думаете, что они с нами сделают? Он был удивлен, что чайпаку никак не отреагировали на его вопрос. Подобное безразличие было еще более зловещим. Они даже не обратили внимания на угрюмый смех и резкий ответ Брахта: — Сейчас прикончат. — Это я и без тебя знаю. — Каландрилл был удивлен тем, что голос его звучит ровно, хотя и с некоторым разочарованием. — Я хочу знать как. — Нe так, как это делают воины, — заметил керниец бросая презрительный взгляд на чайпаку. — Эти обожатели рыбы страшатся честного поединка. — Вы отпустили моих людей? — спросила Катя, обращаясь к чайпаку. В ответ — все то же ледяное молчание. — Я видел, как эк'Барре ударил Теккана по голове дубинкой, — сказал Каландрилл. — Да лишат его боги покоя, — прорычала Катя. — Но, мне кажется, им нужны только мы, — продолжал Каландрилл. — До вануйцев им нет дела. Так что, вполне возможно, судно идет прежним курсом. — И на том спасибо, — пробормотала Катя. — А нам пришел конец, — сказал Брахт. Подбитый глаз его заплыл почти полностью, губы были сложены в печальную улыбку. Он посмотрел здоровым глазом на Катю. — А жаль. — Что Рхыфамун добьется своего благодаря этому сброду? — Катя сердито кивнула. — Да, очень жаль. — И это тоже, — пробормотал Брахт. — Хотя я подумал о другом. Катя нахмурилась. — О чем? — поинтересовалась она. — О том, что теперь нам до Вану не добраться, — пояснил керниец. — И тебе не исполнить своего обещания. Каландрилл уставился на меченосца, не понимая, как можно говорить об этом в такой момент. Катя перестала хмуриться и неуверенно улыбнулась — на загорелых щеках ее проступил румянец. Брахт широко улыбнулся. — Ты прав, — тихо сказала она. — А если бы мы все-таки добрались до Вану, каков был бы твой ответ? — настаивал Брахт. Девушка долго смотрела кернийцу в глаза, затем, отведя взгляд, едва слышно произнесла: — Да.. Брахт довольно расхохотался. У Каландрилла от удивления открылся рот, и даже чайпаку были поражены. — Теперь я умру спокойно, — заявил керниец и с улыбкой добавил: — Хотя, может, и не так счастливо как бы мне хотелось. Катя покачала головой. Она тоже улыбалась. Да и у Каландрилла губы непроизвольно растянулись в улыбке. Спокойствие, с каким Брахт принимал неизбежное, придало Каландриллу сил, и он решил встретить смерть с мужеством своего товарища. Однако решимость его была несколько поколеблена, когда похитители расступились и пропустили в каменный круг человека в развевающемся темно-зеленом халате, который при каждом движении морщился, как рябь на воде. Он встал в центре круга, возвышаясь над тремя распростертыми фигурами. На полах и рукавах его халата были вышиты хищные рыбы, а на шее на золотой цепи висело серебряное изображение Бураша. Золотая маска с таким же точно Бурашем закрывала его лицо. Кое-где на потемневшем от времени золоте образовался зеленый налет, подчеркивавший близость чайпаку к морю. Выражение лица у Бураша было сердитым, кончики губ опущены, глаза полуприкрыты. Под веками зияла черная устрашающая пустота. Жрец выпростал покрытую черными волосами руку и ткнул пальцем в пленников. — Так вот они! — Голос его резонировал под маской и бился об нее, словно волны о скалы. — Убийцы братьев наших!.. — Они убили братьев наших! — вскричала толпа. — Они убили избранников Бураша. — Они убили Мехеммеда! — воскликнула маска. — И Ксанфезе! — поддержали его другие, выкрикивая одно за другим имена чайпаку, погибших в Харасуле. Когда этот ритуал был окончен, маска воскликнула: — Что будем делать с ними? — Пусть их судит Бураш! — был ответ. — Да будет так! Они оскорбили бога нашего, так пусть он и решает их судьбу. — Священник взмахнул рукой. — — Поднимите их. Чайпаку грубо подняли пленников на ноги. Священник коснулся груди каждого из троих. — Вас будет судить Бураш, — сказал он. — Ибо никому не дано право убивать избранников бога, не вызвав гнева его. — Верните мне клинок, — резко сказал Брахт. — И я покажу вашему рыбьему богу, как судить воина из Куан-на'Фора. Священник не обратил никакого внимания на его лова и жестом приказал чайпаку следовать за ним в темноту меж двух камней, и халат его зашуршал. Кто-то грубо схватил Каландрилла за руки и потащил за священником. Похитители тихо напевали, повышая и понижая голос, — так шумит океан. Слов было не разобрать, но Каландрилла пронзил ледяной, как зимнее море, страх. Вслед за священником их провели меж огромных каменных плит, за которыми начиналось нечто вроде каменного коридора. Единственным источником света здесь были факелы. Поскольку коридор шел вниз, Каландрилл решил, что чайпаку идут к реке. Катю и Брахта тащили за ним, далее, растянувшись цепочкой, следовали убийцы. Впереди забелел низкий выход из пещеры. Ровный, словно Луна на поверхности тихой воды, свет, высвечивавший его, отливал зеленью и серебром. Запах горящего масла и дыма факелов отступил под натиском более резких ароматов океана, водорослей и моллюсков. Их провели в круглую, с гладкими стенами, будто раковина устрицы, пещеру. Священник остановился, и Каландрилл смог рассмотреть место, где ему предстояло умереть. Свет лился со всех сторон, фосфоресцируя, как колдовской огонь. Каландрилл не сразу сообразил, что источником его были водоросли, покрывавшие стены и потолок. Далеко внизу поблескивала небольшая лагуна, к которой вели высеченные в скале ступеньки, усыпанные ракушками и водорослями. Запах океана был настолько силен, что у Каландрилла даже загудело в голове. Повсюду белели кости и черепа. Каландрилл с трудом подавил в себе трепет, пробежавший было по его пока еще живым членам. Вот здесь он будет принесен в жертву Бурашу. С другой стороны лагуны на него, как глаз, уставилось небольшое отверстие, расположенное значительно ниже площадки, на которой они все стояли. Каландрилл тут же понял, как все будет происходить. Его предположение о том, что они шли параллельно реке, оказалось верным. Они вернулись к Исту, в то место, куда во время прилива доходят воды океана, — владения Бураша. Вануйское судно оставило Вишат'йи с отливом; сейчас же судя по всему, начался прилив. Очень скоро воды океана доберутся до отверстия. Смерть их будет медленной. Словно сквозь сон ушей его достигло произнесенное священником заклинание. Он просил Бураша вынести свой приговор. Каландрилл с животным ужасом осмотрелся. Площадка, на которой они стояли, приливом не затапливалась — здесь не было его следов. Скорее всего, жертву спускали вниз по ступенькам и приковывали к скале, оставляя на произвол водной стихии. Чайпаку будут стоять на скале и злорадно наблюдать за их агонией. Он сжал зубы, моля Деру о том, чтобы она дала ему сил не доставить чайпаку удовольствия мольбами о пощаде. Он взглянул на хмуро ухмылявшегося кернийца и на угрюмую, с серыми от злости глазами Катю. Монотонное завывание священника прекратилось, и их потащили вниз по скользким ступенькам. Чайпаку ногами скинули кости, и глазам Каландрилла предстали цепи, вделанные в скалу. Только после того, как цепи эти были прикованы к ногам пленников, им перерезали веревки на руках. Катя стояла между Каландриллом и Брахтом. Брахт наклонился, проверяя прочность цепей, и сверху тут же раздался смех и гулкий голос священника: — Эти цепи крепки, тебе их не разорвать. Если Бураш не сжалится, придется вам заплатить жизнью за свои деяния. Керниец повернулся, насколько мог, и сказал: — За то, что мы освободили мир от подобных тебе? Боги должны были бы наградить нас за это, а не наказывать. Из приоткрытого рта маски раздался смех. Брахт сплюнул и отвернулся. — Боюсь, нас ждет неприятная смерть, — заметила Катя ровным, не выдававшим ее чувств голосом. — Не хотелось бы мне оканчивать свою жизнь в воде, — согласился Брахт. — Но против судьбы не пойдешь. Хорошо уже и то, что умереть мне предстоит в компании настоящих товарищей. Каландрилл не нашелся что ответить и лишь смотрел на отверстие и думал о том, как быстро вода накроет их с головой. К ужасу его примешались отчаяние и злость: как же бесславно оканчивается их путешествие! То. что убийцы его сами скоро погибнут под пятой безумного Фарна, мало утешало Каландрилла. — Да не покинь нас Дера! — пробормотал он. — Боюсь, твоей богине здесь не место, — вставил Брахт. — Ни ей, ни Ахрду. Мы в полной власти Бураша. — Бураш не славится милосердием, — резко ответил Каландрилл. — Если бы в тебе оставалась еще магическая сила, ты бы сдержал прилив, — предположила Катя. — Сила сия улетучилась из меня вместе с камнем Рхыфамуна, — даже не думая, ответил Каландрилл. — А то. что увидел во мне Менелиан, не способно нам помочь. — А что он увидел? — поинтересовался Брахт. Каландриллу стало не по себе оттого, что он скрыл от товарищей свой разговор с Менелианом. Там, в Вишат'йи, это было оправданно, ибо он не желал вызывать подозрений Брахта, инстинктивно отвергавшего всякоеколдовство. Сейчас же скрывать что-либо уже не имело никакого смысла. Лучше умереть без тайн. Лучше рассказать им о загадочной силе, виденной в нем Менелианом. — Почему ты раньше молчал? — поинтересовался керниец, когда Каландрилл закончил. — Я боялся твоей реакции. Ты ведь не жалуешь колдовство, и я не хотел, чтобы ты стал хуже ко мне относиться. На миг задержав на нем взгляд здорового глаза, Брахт рассмеялся и замотал головой. — Во имя Ахрда, Каландрилл! — воскликнул он. — Мы так долго вместе, что я вряд ли способен изменить свое мнение о тебе. Ведь мы товарищи! Как могу я думать о тебе плохо только оттого, что в тебе проявилась некая сила, о природе которой ты и сам не имеешь представления? Я, скорее, изменю свое мнение о колдунах. В устах кернийца речь эта прозвучала необычно, и Каландрилл успокоился. Ему даже стало стыдно за свои мысли. — Прости, — сказал он. — В этом нет необходимости, — заявил Брахт. — Но раз уж ты так хочешь это слышать, то ты прощен. — И ты не можешь ею воспользоваться? — спросила Катя, с надеждой и отчаянием одновременно. — Я ее не понимаю. — Каландрилл покачал головой. — Я ее не чувствую. Знаю только то, что Менелиан видел ее во мне. — А ты попробуй на цепях, — предложил Брахт. — И на любителях рыбы. Убери их отсюда. Каландрилл пожал плечами. Почему бы и нет? Он опустил глаза, сосредоточившись на цепях. «Раскройтесь, — повторял он, собирая волю в кулак. — Расплавьтесь, растворитесь». Но ничего не произошло, и он опять пожал плечами. Кому нужна сила, которой невозможно воспользоваться? Тут он услышал резкий вздох Кати и еще какой-то непонятный звук. Он поднял глаза от цепей и увидел, что у нижней кромки отверстия закипела вода. Она начала затекать в пещеру. Сзади послышался голос священника: — Бураш идет. Вода с шипением заполняла пространство вокруг. Каландрилла охватил ужас при мысли о скорой гибели. А соленая вода уже лизала ему ботинки. Отверстие было настолько мало, что прилив не мог мгновенно залить пещеру. Смерть, ожидавшая их, будет мучительной и долгой, как и сказал Брахт. Каландрилл смотрел на воду, пытаясь вычислить, как скоро она подберется ко рту и ноздрям. Возможно, он даже поплавает немного — цепи были достаточно длинными, — развлекая чайпаку. Все продумано. Вода залила ботинки и поднималась все выше и выше. Череп, валявшийся у ног Каландрилла, всплыл и заколыхался на волнах, слепо поглядывая на него пустыми глазницами. Юношу передернуло от. мысли, что еще до того, как тело его перестанет биться в агонии, до того, как легкие его заполнятся водой, его начнут пожирать морские животные, проникающие в пещеру с приливом. Он скоро умрет, и со временем кости его присовокупятся к тем, которых здесь уже скопилось немало. Вода поднималась по ногам. Ботинок уже не было видно. Вот она достигла пояса, и тут Каландриллу показалось, что она стала прибывать медленнее, и в нем затеплилась надежда. — Что, все? — воскликнул Брахт. — Нет, — ответил Каландрилл, сообразив, что теперь, когда уровень воды поднялся выше верхней кромки отверстия, она будет поступать медленнее. Еще одно садистское ухищрение, подумал он, а вслух сказал: — Просто вода сейчас прибывает в меньшем количестве. Пещера, наверное, лежит ниже уровня прилива, и теперь ему приходится бороться с самим собой. Но нас все равно зальет. Только не так быстро. Брахт промычал что-то невнятное, а Катя сказала: — Какими же должны быть люди, придумавшие это?! — Чайпаку, — ответил Каландрилл. — Да лишит их покоя их же собственный бог! — воскликнула девушка. — Да выедят им глаза рыбы! Каландрилл подумал, что эта судьба ждет скорее их, нежели чайпаку, с интересом наблюдавших со скалы за происходящим внизу, но кивнул, присоединяясь к проклятию и всей душой желая, чтобы вода остановилась, чтобы камни забили вход в пещеру, чтобы сама природа воспротивилась их смерти. Но оттуда, где раньше было отверстие, доносилось беспрерывное бульканье, давление снаружи нарастало, и вода все прибывала и прибывала. Уровень ее поднялся выше пояса, и она заплескалась о грудь. Время словно остановилось. Совсем скоро, понял Каландрилл, он всплывет на поверхность и закачается на воде, как судно на якоре. Злость подавила страх, и, дрожа от холода, он начал проклинать всех и вся. Вода подобралась к подбородку, и он стал отплевываться, откидывая голову назад, держа рот и ноздри над водой. Он с трудом подавлял в себе животный страх. — Мужайся! — крикнул ему Брахт и тут же закашлялся. Каландрилл повернулся: меченосец яростно старался держаться на поверхности. Катя взглянула Каландриллу в глаза, слегка улыбнулась и повернулась к кернийцу. — Брахт, — позвала она и закашлялась. В следующее мгновение оба они исчезли под холодным колышущимся серебром. Словно кто-то задернул занавеску у Каландрилла перед глазами. Он плотно сжал губы и попытался всплыть, откидывая назад голову. Но уже в следующее мгновение его поглотила водная пучина. Она жгла ему ноздри и горло. Он задыхался от этого холодного огня. Рот его непроизвольно открылся, грудь разрывалась. Однако он сдерживал дыхание, чтобы хотя бы еще на миг продлить жизнь. Ноги его уже не касались камня, но он все-таки постарался вынырнуть на поверхность, пытаясь удержать голову над водой. Каландриллом овладела жуткая паника. И она нарастала по мере того, как ему все больше не хватало кислорода. А вместе с паникой им овладела и дикая ярость оттого, что их предприятие заканчивается так бездарно. В глазах у него стали вспыхивать красные огоньки, рот его раскрылся — он не мог не сделать этого, — и в горло заструилась соленая вода. Он почувствовал на себе дыхание смерти. И потерял себя. Он уже больше не был Каландриллом ден Каринфом. Он превратился в искорку, возмущавшуюся придуманной чайпаку изощренной смертью. Холодные и невероятно сильные руки вдруг подняли его над водой. Цепи отпустили его ноги, и вместо холодного подводного зеленого света в глазах Каландрилла опять заиграло фосфоресцирующее сияние водорослей. Вода оставила его рот и ноздри, и он сделал огромный глоток воздуха. Когда пелена спала у него с глаз, он увидел рядом Катю и Брахта, поддерживаемых мощной рукой. Мышцы перекатывались под зелено-голубой кожей, походившей, скорее, на рыбью чешую. А там, где рука переходила в огромное плечо, он разглядел халат из водорослей. Каландрилл заморгал, стряхивая соль с ресниц. Товарищи его с благоговением смотрели на спасшее их существо. Каландрилл перевел взгляд на колонноподобную шею и дальше на жабры, топорщившиеся там, где должны были быть уши. То, что он принял за водоросли, на самом деле было волосами — длинными, мокрыми и темными, как растения морских глубин. Повернувшееся к нему лицо было одновременно и человеческим, и рыбьим. Глаза цвета аквамарина сидели в глубоких глазницах, зрачки поблескивали холодной желтизной. Нос над безгубым ртом был широким и плоским, и Каландрилл вспомнил Иссыма и похожих на рептилий сывалхинов из Гессифа. И, прежде чем существо заговорило, он знал, что перед ним сам Бураш. От осознания этого Каландрилл вздрогнул и опять закашлялся. Он был настолько слаб, что, как тряпка, висел на божественной руке. Он был благодарен Бурашу и в то же время напуган: а что, если бог спас его, дабы продлить свое собственное удовольствие от лицезрения жертвоприношения? Я не причиню вам вреда. Разве не обязан помогать я тому, кто помогает мне? Беззвучный голос забился в голове Каландрилла, как волны, со страшной силой разбивающиеся о скалы. Он беспомощно покачал головой, еще не придя в себя от едва не забравшей его с собой смерти и слишком смущенный божественным вмешательством, дабы дать более или менее связный ответ. Разве не идете вы в бой против Фарна? Как могу я не приветствовать ваше предприятие? Как могу я не желать вам победы? Я и мои божественные братья и сестры?! Каландрилл только кивал с широко раскрытыми глазами. Ты позвал меня, человек. Разве ты не помнишь, как ты звал меня? Каландрилл замотал головой. Неважно. Ты звал меня. И я услышал тебя, и вот я здесь. Холодный рыбий взгляд чуть сместился, и огромная голова повернулась к Брахту и Кате. В беззвучном голосе звучал смех: А ты, воин из Куан-на'Фора? Ты все еще намерен испытать на мне свой клинок? Брахт отвел с лица мокрые волосы и посмотрел богу в глаза. — На друге? Нет, — осторожно ответил он. Раздался беззвучный смех. Бог был доволен ответом. Ты храбр, воин. Все вы храбры. И на вашем пути вам понадобится еще много отваги и смелости. Каландрилл взял себя в руки. Не в силах отвести взгляд от Бураша, краем глаза он отметил, что вода стала уходить, почтительно облизывая богу грудь. Под водой медленно двигался огромный хвост. Чайпаку в ужасе жались к скале. — Так ты нам поможешь? А разве я уже вам не помог? Недоумки сии, он ткнул квадратным подбородком в убийц, довели месть свою до конца, не ведая, что творят. Но я этого не допущу. — Повелитель Бураш! — Голос священника не звенел, а дрожал от страха. Бросившись на колени, он в мольбе протягивал к богу руки. Вслед за ним все чайпаку в страхе бросились на колени. — Эти трое умертвили наших братьев. Их клинки напились крови твоих избранников. Наше жертвоприношение справедливо. Бураш изменился. Каландрилл уже лежал не в руках огромного тритона, а в необъятных щупальцах. Зелено-голубые глаза бога потемнели над хищным клювом, а мощное тело скрывалось под водой. Одно щупальце рванулось к скале и схватило священника, другое сорвало с него маску, обнажив морщинистое от возраста лицо, седые волосы на голове и подбородке, широко раскрытые от ужаса глаза, безотрывно смотревшие на клюв. Ты отваживаешься ставить под сомнение мои слова? — Нет, повелитель! — захныкал священник. — Ни в коем случае! Тогда молчи. То, что собрало вас здесь, — не жертвоприношение, а месть, не более того. Просил ли я вас о жертве? Нет! Эти трое служат мне и другим богам! Не то, что вы, называющие себя моими избранниками. Избирал ли я вас? Нет! Вы сами избираете себя, ведомые мелочными интересами, до коих я опускаться не намерен. И вы — а не эти трое, коих собирались вы убить, — причина моего гнева. Щупальце сжалось на шее священника, и глаза его вылезли из орбит. Рот широко раскрылся, язык вывалился, а руки беспомощно забились об упругую плоть Бураша. Раздался хруст ломающихся костей, и Каландрилл увидел струйку крови, стекавшую по подбородку священника. Щупальце забросило тело на скалу, как осколок судна после кораблекрушения, и следом полетела золотая маска. Со звоном смявшись о стену, она загромыхала по камням меж насмерть перепуганных убийц. Чайпаку завизжали от ужаса и бросились вон из пещеры. Пусть эту безделушку носит теперь кто-нибудь другой. Бураш принял человеческую форму. Перед Каландриллом стояло высокое божество, голова которого с львиной гривой волос поднималась к самому потолку пещеры. Массивная узловатая рука осторожно обнимала его за плечи. И да возобладает в вас мудрость. И вот что еще я вам скажу! Эти трое — под моей опекой. Всякий, кто выступит против них, выступит против меня. И против того будет направлен мой гнев. Те из чайпаку, кто еще был в состоянии говорить, дрожащими голосами пробормотали согласие. Один, посмелее других, спросил: — Что прикажешь делать нам, повелитель Бураш? Прекратите охоту, заявил бог. Ни одна рука не должна подняться на этих троих. И при любой возможности защищайте их от других недружественных рук. — Твоя воля будет исполнена, повелитель. Одетые в серое убийцы лежали ниц на скале, забыв о священнике. Бог, задержав лишь на мгновение взгляд на них, повернулся к Кате, Брахту и Каландриллу. Теперь он походил на того Бураша, что был изображен на маске, только на устах его играла улыбка. А вас я, пожалуй, верну ни судно. Оно следует в Лисе. А именно туда вам и надо, если желаете добиться успеха. У него было дружеское, располагающее к доверию лицо и, хотя Каландрилл так и не смог забыть то океаническое чудище со многими щупальцами, которое только что видел, он уже его не боялся. — Найдем ли мы Рхыфамуна в Лиссе, повелитель Бураш? Или нам придется идти дальше? Я не в силах ответить на твой вопрос, отвечал бог. Тот, кого ищете вы, вне моих владений. И я не могу сказать вам, где находится он сейчас. — Ты знаешь, он ищет усыпальницу Фарна, — продолжал Каландрилл. — Не укажешь ли нам на нее? Дабы отправились мы прямиком туда и дожидались его у самой усыпальницы. Этим знанием я также не обладаю, продолжал Бураш. Ибо только Первые боги знают, где покоятся их сыновья. Фарн и Балатур были усыплены до того, как появились мы. Только Ил и Кита знают, где их усыпальницы. — Это место указано в «Заветной книге», — запротестовал Каландрилл, приободренный добрым расположением бога. — А книга сейчас у Рхыфамуна. Лучше бы этой книги не было, произнес бог с сожалением в голосе. Но Ил и Кита создали ее. Возможно, им было уже все равно. Я не ведаю, что побудило их создать эту книгу, да и не пристало мне ставить под сомнение деяния Первых богов. Не в моей власти сообщить вам, где она, но в моей власти оказать вам посильную помощь. И я доставлю вас в целости и сохранности на судно и доведу его до Лиссе. Мои владения — море и все, что им омывается. На земле, куда не доходят соленые воды, нет у меня силы. До Лиссе я доведу вас, а там ищите помощи сестры моей Деры или брата моего Ахрда. — Как? — поинтересовался Каландрилл. Бураш беззвучно рассмеялся, и словно волны весело заплескались о прибрежную полосу. Точно так же, как ты позвал меня, человек. Они услышат тебя, если ты позовешь громко. А теперь — вперед. Время бежит, и, хоть я и бог, я бессилен перед его бегом. Каландрилл хотел задать еще вопрос, но Бураш, посчитав, что и так сказал много, прижал их к пахнущей морем груди, и в следующее мгновение они рванули с места. Рыбы разлетались в разные стороны, освобождая путь богу, несущемуся по глубинам своего царства. Они проплывали над останками кораблей, мимо рифов и скал, акул и других хищных рыб, некоторые бросались за ними вдогонку. Но кто может тягаться в скорости с богом? Каландрилл, все еще под впечатлением от чудесного избавления, не забывал смотреть по сторонам. Катя и Брахт прижимались друг к другу. Синяк у Брахта рассосался, и на лице его сейчас было написано такое же удивление, как и на лице Каландрилла. Дышали ли они под водой, или божество сделало так, что они могли обходиться без воздуха? Этого они не ведали. Они знали только то, что Бураш нес их так быстро, как не смогло бы ни одно даже самое быстроходное судно в Узком море. Сколь долго продолжалось это чудесное путешествие, они не знали. Но им показалось, что прошло совсем немного времени, и они всплыли прямо перед вануйским судном. Теккан побелел, когда огромная рука подняла и опустила их на палубу. Лучники в мгновение ока подняли луки, и Каландрилл закричал, чтобы они опустили оружие. Катя повторила то же на вануйском. — Что… — охнул Теккан. Обычно бесстрастное выражение на его лице сменилось крайним удивлением. — Кто… — Повелитель Бураш на нашей стороне, — пояснил Каландрилл. — Остальное расскажем по дороге. Спустите парус, а то он превратится в лохмотья, посоветовал бог. И держитесь покрепче. Я донесу вас до Лиссе. Еще не придя в себя от удивления, Теккан передал команду, а Бураш ушел под воду. Военное судно вздрогнуло и помчалось по волнам, как резвый жеребец.Глава шестая
Холод не досаждал больше Ценнайре. Он превратился в абстрактное понятие. Так же, как голод и жажда. Свет, тьма — для глаз ее теперь все было едино… Свою прежнюю жизнь она, как змея кожу, оставила позади. и хотя внешне оставалась такой же прекрасной, как и прежде, по сути своей она стала больше чем простая смертная и наслаждалась теперь вновь приобретенной властью. Не прикажи ей Аномиус скрывать тайну своего существа, она отправилась бы в Вишат'йи исполнять приказание своего повелителя в любом виде, хоть обнаженной. Но, следуя указаниям Аномиуса, она оделась изысканно. На ней были туника и панталоны из тонкого зеленого шелка — так путешествуют дамы знатного происхождения. На плечах — плащ, подбитый темным мехом. Голову ей прикрывала черного цвета лохматая шапочка, а ноги были обуты в темно-зеленые сапожки. Материализовавшись зимней ночью недалеко от гавани, она с женской тщательностью привела себя в порядок и постаралась придать бледному лицу своему выражение, подобающее ее новому положению. Вексилланом здесь был Киндар эк'Ниль, сказал ей Аномиус. И в этом качестве он должен знать обо всех чужеземцах, среди которых могли оказаться и разыскиваемые ею двое обидчиков Аномиуса. С другой стороны, Ценнайра могла обратиться и к колдуну Менелиану, но Аномиус рекомендовал его только на крайний случай, ибо, заподозрив неладное, тот мог докопаться до ее сути и даже попытаться уничтожить ее. Хотя, по правде говоря, Аномиус был уверен, что тайну Ценнайры по силам раскрыть только большому таланту, а сама она ощущала в своем внешне хрупком теле такую мощь, что была готова потягаться с любым из колдунов тирана. Но, послушная воле своего властелина, она направилась к вексиллану в качестве посыльной Нхур-Джабаля с рекомендательным письмом, каковое достал для нее Аномиус. Осторожно ступая через нечистоты, она направилась к площади. Из-за груды мусора на нее зашипела кошка, ощерившись и распушив хвост, словно чувствуя, что она не та, за кого себя выдает. Ценнайра взглянула ей в глаза и зашипела в ответ. Кошка стремглав бросилась в тень. Ценнайра улыбнулась и пошла дальше. Стояли бледные, уже не зимние, но еще и не весенние сумерки, и площадь была освещена фонарями и светом, падавшим из окон и дверей таверн и трапезных. Впереди клубился легкий туман, внизу поблескивала сырая брусчатка. Ценнайра поплотнее закуталась в плащ, словно ей было зябко, — так делали все прохожие, попадавшиеся ей на пути. В большинстве своем — матросы или портовые рабочие. Время от времени встречались солдаты и гулящие женщины. На нее смотрели с удивлением, словно не понимая, как столь хрупкая красавица может разгуливать одна в таком неспокойном квартале. Но Ценнайра чувствовала себя совершенно непринужденно и не обращала внимания ни на охотливые взгляды, ни на непристойные предложения. Она просто шла к гавани. В конце улицы возвышалась баррикада, охраняемая гревшимися у костра солдатами в доспехах из драконьих шкур. Их командир, сераскер, поднял руку, останавливая Ценнайру, и хриплым грубым голосом поинтересовался, что ей нужно. — Я здесь по делам тирана, — с улыбкой пояснила она, протягивая верительную грамоту. — Ты умеешь читать? — Умею, — промычал сераскер и, помедлив, добавил что-то вроде «госпожа», заметив сердитый блеск ее карих глаз. Он медленно читал бумагу, больше доверяя печати, нежели словам, и наконец, возвращая свиток, спросил: — Что тебе здесь нужно, госпожа? — У меня поручение к вексиллану Киндару эк'Нилю, — пояснила Ценнайра, наслаждаясь своей властью. — Проводи. Сераскер нахмурился, но, пожав плечами, отдал приказ солдату провести ее через баррикады к башне у пристани. Солдат довел ее до ворот и передал в руки одетых в доспехи часовых. Те рассматривали Ценнайру с явным интересом; она нетерпеливо притопывала ножкой. Наконец один из них скрылся за воротами и через несколько мгновений пригласил ее к вексиллану. Внутри стоял запах протухшей воды, кожи, смазанного маслом оружия, драконьих шкур, пищи, эля и наркотического табака. Ценнайра сморщила носик — если в том, что сделал с ней Аномиус, и было что-то неприятное, так это обостренные до предела чувства. С недовольным видом аристократки, от рождения не привыкшей к подобной пошлости, она прошла в более изысканные покои, где расположился сам вексиллан. Киндар эк'Ниль встал ей навстречу. Он имел военную выправку. Талия его была перехвачена кожаным Ремнем, сбоку висел кинжал. При виде Ценнайры глаза его восхищенно заблестели, и, жестом отпустив солдата, он поклонился и произнес: — Приветствую тебя, госпожа. Насколько я понимаю, у тебя есть грамоты? — Именно. Ценнайра протянула ему верительную грамоту, сняла с головы шляпку и непринужденно взмахнула распущенными волосами. Прочитав документ, вексиллан сложил его и вернул Ценнайре, жестом приглашая ее сесть. — Прошу, садись. Могу я предложить вина? Ценнайре было все равно, но она кивнула и одарила его улыбкой. Пока он ходил к маленькому столику за кувшином и кубками, она осмотрела покои. Комната мало чем отличалась от тех, что она в огромном количестве видела в Нхур-Джабале, обслуживая солдат. Типично мужская комната. Два стула, на одном из которых сидела она, стояли подле горевшего камина. Над столом — узкое, как бойница, и задернутое занавесками окно; под ногами — каменный пол. Дверь в противоположной стене вела в опочивальню эк'Ниля. Запах древесного дыма и металла, пропитавший все помещение, теперь затерялся за густым запахом явного, неприкрытого желания, переполнявшего вексиллана. Едва сдерживая усмешку, она приняла из его рук кубок. Ценнайра всегда наслаждалась властью, которую давала ей над мужчинами ее внешность; теперь же, с новой жизнью, она просто упивалась своим полным превосходством над ними. И она смеялась над мужской примитивностью. Ценнайра поставила кубок и расстегнула застежку плаща, скидывая его с плеч. Эк'Ниль, кажется, готов был лопнуть. — Чем могу быть полезен, госпожа Ценнайра? — спросил он, галантно поднимая кубок. — Мне нужно кое-что узнать. — Она сделала небольшой глоток, пристально глядя ему в лицо. Желание его было настолько явным, что ей даже не надо было втягивать носом воздух. С ним все будет просто, решила она. — Кое-что о чужестранцах, угрожающих тирану. Запах эк'Ниля несколько ослаб, когда она описала ему Каландрилла и Брахта. Теперь от него пахло не вожделением, а напряженным ожиданием и беспокойством. Она все поняла, но терпеливо дожидалась ответа. Эк'Ниль попытался скрыть свое волнение и привести в порядок мысли, приглаживая смазанные маслом волосы. — Я их видел, — произнес он наконец с едва заметной дрожью в голосе. — Они прибыли на черном военном судне с вануйцами. С ними была женщина из земли Вану. Аномиус не говорил ей ни о женщине, ни, о военном судне, ни о вануйцах. Она взяла все это на заметку и спросила: — И где же они теперь? Эк'Ниль слышал нетерпение в ее голосе и попытался выдавить из себя извиняющуюся улыбку. — Их нет, — произнес он. — Они отплыли пять дней назад. — Отплыли? — Поняв, что сейчас раздавит кубок, Ценнайра поторопилась поставить его на стол. — Куда? — В Лиссе. Так они сказали. — В Лиссе полно городов, где можно укрыться! — воскликнула она, угрожающе поблескивая огромными карими глазами. — Куда именно? Эк'Ниль вдруг почувствовал, что в этой прекрасной женщине скрыта страшная, неведомая ему сила. И сила эта происходила не из верительных грамот, хотя и их уже было достаточно, чтобы поставить крест на его карьере вексиллана, если она сочтет его виновным в исчезновении странников. Киндар с трудом сглотнул, чувствуя, как по коже побежали мурашки, и поторопился снять с себя ответственность и притушить ее гнев. — Мне они сразу показались подозрительными, — быстро забормотал он. — Я арестовал их груз драконьих шкур и определил их в тюрьму. Но колдун Менелиан, в чьи обязанности входит охрана Вишат'йи, подверг их испытанию и объявил, что они не лгут. Поскольку, по разумению Менелиана, они не представляли для Вишат'йи опасности, он приказал их отпустить. Более того они гостили у него дома как друзья. Мужчины и женщина. Ужас его висел в воздухе, распространяя вокруг себя неприятный запах. Ценнайра подумала и сдержанно кивнула. — Где сейчас Менелиан? — — холодно поинтересовалась она. — Скорее всего, у себя. — Эк'Ниль нервно улыбнулся, не понимая причину охватившего его холодного ужаса. — Он живет в верхнем квартале. — Проводи меня к нему. Она не имела права отдавать подобные приказания, и при других обстоятельствах Эк'Ниль бы воспротивился, но сейчас ему и в голову не пришло возмущаться, он позабыл о ее ослепительной красоте и о том, что всего несколько минут назад мечтал соблазнить ее. По непонятным причинам единственным его желанием было как можно быстрее избавиться от нее. Он согласно кивнул иживо встал. — Я сейчас. Не дожидаясь ответа, он бросился в опочивальню, торопливо натянул короткую куртку, нацепил пояс с мечом и накинул на плечи пурпурный плащ, едва не забыв украшенный перьями шлем, и его самого от этого покоробило. Когда он вернулся в залу, она, уже в плаще, дожидалась его с суровым выражением на прекрасном лице. — Прошу, — сказал эк'Ниль, открывая дверь и кланяясь. — Я вызову эскорт. Это недалеко. Пытаясь ощутить себя вновь начальником, он резко выкрикнул команду эскадрону солдат. Ценнайра сдержала улыбку, наслаждаясь его замешательством. Солдаты с ворчанием оставили кости и заспешили за плащами и оружием. У выхода эк'Ниль предложил ей руку, но, спохватившись, начал медленно прятать ее под плащ. Ценнайра злорадно лишила его этой возможности и крепко взяла его за запястье. — Опишивануйскую женщину, — потребовала она по дороге к баррикадам. Они прошли по улицам города, а затем стали подниматься в гору, к дому Менелиана, и эк'Ниль рассказал ей о Кате и о Теккане. Ценнайра слушала молча, понимая, что речь идет о новых фигурах в игре Аномиуса. Думая о предстоящей встрече с Менелианом, она решила, что будет лучше говорить с ним один на один. Заподозри колдун, кто она на самом деле, он, скорее всего, тут же попытается ее разоблачить, и, хотя верительные грамоты и позволяли ей призывать на помощь какую угодно силу, Аномиус приказал ей не раскрывать своей сути. Подобного рода колдовство вызывает неудовольствие, пояснил он. Разоблачи ее Менелиан — и против нее немедленно ополчатся все колдуны. Вряд ли кто сможет причинить ей вред, но они помешают ей выполнить задание. Так что будет лучше всего попросить об аудиенции. Эк'Ниль кивнул в сторону стены, окружавшей виллу Менелиана, и Ценнайра отпустила его руку. Вексиллан был настолько рад вновь обретенной свободе, что ей не составило труда уговорить его оставить ее наедине с колдуном. — Ты можешь идти, вексиллан. У тебя много дел, а я могу задержаться. Эк'Ниль не проронил ни слова, а только позвонил. В воротах появился слуга. — Госпожа Ценнайра к Менелиану, — объявил он. — Проводи госпожу к господину. И, не задерживаясь, отсалютовал, развернулся на каблуках и жестом приказал своим людям следовать за ним. Ценнайра не стала делать ему замечания, а молча пошла за слугой, который с поклоном повел ее через двор. — Госпожа, я предупрежу хозяина, — сказал слуга, когда они зашли в дом. Ценнайра небрежно махнула рукой, и он оставил ее одну в холле. Она успела осмотреть мозаику на полу и статую Бураша в нише, когда дверь открылась, и ее проводили во внутренние покои, обитые панелями из Дерева. Они мягко поблескивали, отражая свет, падавший из камина и от единственной люстры над столом, заваленным свитками и папирусами. Слуга поклонился и вышел. Из-за стола навстречу ей поднялся человек. — Госпожа Ценнайра? Я Менелиан, — приветливо сказал он. Он оказался моложе, чем она предполагала, и был вполне привлекателен и чисто выбрит. На лице светились удивительные фиолетовые глаза. Одет он был в свободный черный халат, вышитый оккультными символами, и белую рубашку; черные бриджи были засунуты в короткие мягкие сапожки. Во взгляде его читалось удивление, но, как Ценнайра ни принюхивалась, беспокойства она не учуяла. В запахе его чувствовались лишь уверенность в себе и любопытство. Вежливо улыбнувшись, она извинилась за столь поздний визит. — Не за что, не за что, — успокоил ее Менелиан и указал рукой на стул. — Присядешь? Приказать принести вина? — Спасибо. Она сняла шапочку и плащ и села на предложенный стул, молча рассматривая колдуна, отдававшего распоряжения прислуге. Не уловив в воздухе ни намека на желание, она даже подумала, что он окружил себя колдовской защитой. Все, что ощущала Ценнайра, — это стороннее любопытство. Она поправила ворот туники вокруг изящной шейки и расправила ее на пышной груди. Перестав быть человеком, она сохранила некоторые из своих прежних привычек. Менелиан вернулся с подносом, наполнил два кубка и с улыбкой сел напротив. Взгляд его скользнул по ее шее, и она с удовольствием отметила в воздухе легкий запах желания, впрочем быстро рассеявшийся. Он спросил: — Что привело тебя ко мне, госпожа? — Можешь называть меня Ценнайрой, — предложила она. — Красивое имя… Ценнайра. С удовольствием. — Он сделал несколько глотков, разглядывая ее поверх кубка. — Так чем ты занимаешься в Вишат'йи, Ценнайра? — Я прибыла из Нхур-Джабаля, — отвечала она. — С поручением от тирана. Менелиан без малейшего удивления кивнул с непроницаемым лицом. Ценнайру на мгновение это сбило с толку. В свою бытность человеком она привыкла к вниманию мужчин, и его явное безразличие задевало и даже раздражало ее. Если не считать непродолжительного дуновения легкого вожделения, Менелиан не выказывал ей ни малейшего внимания как женщине. Опыт — а его у нее было немало — тут же подсказал ей, что, доставая верительные грамоты, надо наклониться вперед и позволить ему обозреть грудь под воротом туники. Она передала ему письмо, уже более не сомневаясь, что колдун искусно скрывает свое желание. И коль ему удается сделать это, то он может скрыть и много чего еще, переполошилась Ценнайра. Он небрежно глянул в письмо, кивнул и вернул его. — У тебя серьезные верительные грамоты, Ценнайра. Он что, играет? Она, улыбнувшись, произнесла: — От миссии, порученной мне, может зависеть судьба тирана. — Ты говоришь о мятежниках? — Менелиан ответил ей тоже улыбкой. — Здесь мы таких не видели. — Я говорю о предателях, — сказала она. — О чужеземных предателях. Менелиан удивленно поднял брови. — Таких здесь нет, — пробормотал он. — По крайней мере я таких не знаю. А мне было бы известно об этом непременно. Он думает обвести меня вокруг пальца, решила она. Да, с ним будет справиться куда сложнее, чем с Киндаром эк'Нилем. Этот умеет скрывать свои чувства. Но все же она еще не была уверена, делает ли он это при помощи магии преднамеренно или чисто инстинктивно. Она откинулась на стуле, небрежно перебросив руку через спинку, подчеркивая изгиб груди. Поставив кубок с вином на стол, она отвела от бледного овального лица длинные локоны блестящих черных волос. Но и это не произвело на Менелиана впечатления. Посерьезнев, она сказала: — Может, их уже здесь нет. Но не были ли они здесь совсем недавно? — А! — Менелиан кивнул, словно поняв, куда она клонит, и упрекая ее в детской игре в секреты. — Ты говоришь о Каландрилле ден Каринфе и Брахте ни Эррхине? Ценнайра была поражена его откровенностью. С Широко раскрытыми глазами она кивнула. — Да о них здесь все знают, — спокойно продолжал Менелиан с непроницаемым лицом. — Киндар эк'Ниль и большая часть гарнизона тоже их знают. Не сомневаюсь, наш добрый вексиллан уже сообщил тебе об их прибытии и отбытии. Она больше не могла скрывать своего замешательства. О том, что она разговаривала с эк'Нилем, Менелиан мог узнать и от своего слуги. Но легкость, с какой он говорил об этом, противоречила самой логике ее присутствия в этом доме: о том, что она послана Аномиусом, он знать не мог. Следовательно, он считает, что она здесь по поручению тирана. А раз так, то даже самый невинный вопрос о путниках и предателях должен был его насторожить. Не настолько же он глуп, чтобы плевать на озабоченность Нхур-Джабаля! Следовательно, за всем этим скрывается что-то иное. А что, если он подозревает, кто она на самом деле? Стараясь не выдать своих мыслей, Ценнайра кивнула. — Он также должен был сообщить тебе, что они прибыли на вануйском военном судне, капитан которого некто Теккан. Там у них была еще женщина, по имени Катя. Ценнайра пробормотала что-то утвердительное, вдруг заметив неуловимое изменение в колдуне. Выражение лица и поза его остались прежними, но что-то на одно краткое мгновение, когда произносил он это имя, с ним произошло. Ну да, конечно! Желание к ней приглушено в нем более сильным чувством к Кате. Она вдруг испытала приступ ревности, ревности и злости, и сама себе удивилась. — …а равно и то, что я беседовал с ними и приказал отпустить их, — донеслось до ее ушей. — Я также попросил оказать им всяческое содействие в ремонте судна, которое отправилось из Вишат'йи дней пять назад. Выражение лица его оставалось невозмутимым. Ценнайра поджала губы, лихорадочно пытаясь отгадать, что именно скрывает от нее Менелиан. А в том, что он что-то от нее скрывает, она уже больше не сомневалась. И от этого ей было не по себе. — Они разыскиваются по указу тирана, — резко заметила она, стараясь взять над ним верх и поколебать его спокойствие. — Они враги Кандахара. — Я встречался с ними, как ты знаешь, — невозмутимо настаивал на своем колдун. — И не обнаружил ничего, что заставило бы меня заподозрить в них врагов. Скорее, наоборот — они показались мне друзьями. — А что, если они скрыли свою истинную сущность при помощи колдовства? — осторожно предположила она. — Это невозможно. — Менелиан покачал головой, не сводя взгляда с ее лица. — Я бы это сразу почуял. — Ты в этом уверен? — — Конечно, — утвердительно кивнул он. — Еще вина? — Нет, спасибо. Она не сдержалась и нахмурилась, когда Менелиан, протянув руку, согнул пальцы, словно маня графин, и тот заскользил по столу, а в ноздри ей ударил запах миндаля. Уж не пытается ли он ее запугать? Уж не вздумал ли он с ней играть? Она расправила морщины на лбу и улыбнулась, как один верный подданный Ксеноменуса другому. — Куда они плывут? Колдун, налив красного вина, отправил графин на место, неторопливо отпил несколько глотков и только после этого ответил: — В Лиссе, как тебе, без сомнения, уже доложил Киндар. Конкретнее — в Альдарин. — В Альдарин. — Еще одна зацепка. — Но ведь Каландрилл ден Каринф родом из Секки. — Верно, — согласился маг. — Но они плывут в Альдарин. — Почему? — У них там какие-то дела. Кто-то им что-то задолжал. И они отправились к должнику. На губах его опять появилась улыбка. Уж не насмехается ли он над ней? — Нхур-Джабаль предпочел бы, чтобы они остались здесь, — заметила Ценнайра. — В качестве узников. По какому обвинению? — поинтересовался Менелиан. — Они не нарушили ни одного закона, они нам не враги. Зачем было их задерживать? — Я не спрашиваю тирана, почему он пожелал так, а не иначе, — отрезала она. — Я подчиняюсь его приказаниям. — У тебя есть лишь верительная грамота, — возразил он. — Но ты не показала мне ордера на арест. Ценнайра не сразу нашлась что ответить. Поколебавшись мгновение, она сказала: — Ты прав. У меня устные указания. — Странно, — негромко заметил Менелиан. — Будь они истинными врагами Кандахара, приговор был бы вынесен в письменной форме и скреплен Нхур-Джабалем. Кто инструктировал тебя? До ноздрей Ценнайры донесся слабый запашок, она его сразу узнала, — к любопытству примешалось явное подозрение, скорее даже настороженность. Не оттого ли, что он хочет выгородить свою вануйку? Или у него есть другие причины? Этим прямым вопросом он словно испытывал ее, и она холодно ответила: — Ксеноменус. — Сам тиран занимается этим делом? — Менелиан поставил кубок; подозрение его явно нарастало. Ценнайра кивнула. — Обычно это удел колдунов, — медленно произнес ведун. — Или Аттама эк'Талуса. Фиолетовые глаза впились ей в лицо, и, заметив ее замешательство, он пояснил: — Главнокомандующего. — Да, конечно. — Она выдавила из себя некое подобие улыбки. — Это был Аттам эк'Талус. — Чье имя тебе, насколько я вижу, незнакомо. Голос его зазвучал со стальной уверенностью. Ценнайра, пытаясь держать себя в руках, раздраженно повела плечами: уверенность колдуна начинала досаждать ей. — Ты ставишь под сомнение мои полномочия? — резко спросила она. Менелиан развел руками, то ли извиняясь, то ли в знак того, что ему все равно. — Кандахар раздирает гражданская война, Ценнайра, а ты гоняешься за нашими друзьями без письменного приказа. Так что возвращайся-ка ты в Нхур-Джабаль и расскажи тем, кто тебя послал, что я испытал их и ручаюсь за них. И да будет тебе известно: мои слова согласны подтвердить ведуны тирана и сам Аттам эк'Талус. Она поняла, что попала в ловушку, и ее стала захлестывать злость. Резко поднявшись, она бросила колдуну: — Ты слишком много на себя берешь. — Я колдун тирана, — отвечал он. — Я поклялся защищать этот город и обладаю дарованиями достаточными, чтобы различить врага. Откуда бы он ни пришел. Острыми белыми зубами она прикусила нижнюю губу, не сводя глаз с его лица и обдумывая слова, прозвучавшие как вызов. Ее новое воскрешенное существо рвалось в бой. Она была уверена, что раздавит колдуна, каким бы талантливым он ни был. Но обуздала себя, вспомнив, что она посланница Нхур-Джабаля, знатная дама, выполняющая задание тирана. Огромные глаза ее превратились в щелки, и она сказала: — Ты бросаешь вызов тирану и пренебрегаешь его распоряжениями? — Распоряжений я не видел, — холодно ответил он. — О них говоришь ты. Я же в свою очередь утверждаю, что люди, которых ты ищешь, врагами Кандахара не являются, и посему я распорядился их отпустить. Если Нхур-Джабаль пожелает выслушать меня, я отправлюсь туда сам. Но только тогда, когда мне будет предъявлено письменное распоряжение на сей счет. Они оказались в дипломатическом тупике, и Ценнайре ничего не оставалось, как смириться. Она, в общем, уже и так узнала все, что ей было нужно и что желал от нее Аномиус. Но этот человек досаждал ей, и она решила отплатить ему той же монетой, позволив раздражению проявить себя в полную меру: — Так ты говоришь, они отправились в Альдарин пять дней тому назад? Менелиан кивнул. — Им там должны деньги? Кто? — Варент ден Тарль. Еще одна зацепка, еще один ключик. Этого ей должно хватить, чтобы отыскать их. Она или найдет их в Альдарине, или нападет там на их след. Аномиус будет доволен. Так что, пожалуй, надо уходить. Разумнее всего уйти прямо сейчас, но Ценнайра не могла заставить себя это сделать. Она попалась на крючок собственного раздражения. — Ты в нерешительности? — неожиданно прервал ее мысли Менелиан, и она уставилась на него с нескрываемой злостью. А он продолжал, словно рубил ее остро отточенной саблей: — Не знаешь, как доложить хозяину? — Хозяину? Она прищурилась. Несмотря на злость и удивление, она унюхала новый запах. Возможно, колдун снял свою защиту или же просто больше не может себя сдерживать. Она учуяла неприкрытую вражду, и подозрение ее превратилось в уверенность. Опасность! — Твой хозяин — Аномиус? — Менелиан встал и посмотрел ей прямо в глаза. — Или, может, следует назвать его твоим создателем? Глаза ее широко распахнулись. — Что ты сказал? — прошипела она. — Что ты — продукт самого низкого колдовства, — ответил он. — Ты зомби! И я не позволю тебе вернуться к своему хозяину. Ценнайра напряглась. Менелиан злорадно рассмеялся. — И ты надеялась провести меня? Я маг, зомби! В воздухе запахло презрением и уверенностью. Колдун что-то пробормотал, но так тихо, что она не разобрала слов, и в ноздри ей ударил запах миндаля. Она заколебалась: он явно в себе уверен и не сомневается, что сможет ее уничтожить. — И все же ты принял меня, — хрипло произнесла она. Менелиан растянул губы в улыбке. — Я желал выяснить, как много знаешь ты, — сказал он. — И я уверен, что со мной тебе не справиться. — Возможно, — допустила она, понимая, что он прибегнет к колдовству, но ни секунды не сомневалась, что должна попытаться убить его. — Откуда тебе известно имя моего хозяина? — Не всем в Нхур-Джабале по нутру его безумные затеи, — услышала она твердый ответ. Вот откуда проистекает его уверенность. : — И там есть желающие положить им конец. — Ради безбородого юнца из Лиссе и меченосца из Керна? Или ради женщины? — На лице его проступило удивление, и она рассмеялась. — Каким бы колдуном ты ни был, ты просто похотливый мужчина. Ты млеешь по ней, ты таешь при одном упоминании ее имени. Так знай: когда отыщу их, ее я тоже убью. — Ты этого не сделаешь! — вскричал Менелиан, и Ценнайра с удовольствием отметила про себя, что он заволновался. — Сделаю, — насмешливо продолжала она. — Тебе меня не уничтожить, а я могу вырвать сердце из женщины, которую ты жаждешь уберечь. Пусть это будет твоей последней мыслью, колдун! И она бросилась вперед со скоростью падающего из поднебесья ястреба, вытянув руки с согнутыми, как когти гарпии, пальцами. Лицо Ценнайры исказилось до омерзения, отразив ее звериную сущность. Менелиан выкрикнул всего лишь одно слово, и воздух наполнился резким запахом миндаля. Ценнайра почувствовала на себе всю силу его заклятия. Любое живое существо было бы мгновенно им уничтожено. Будь она живым существом, ей пришел бы конец. Но она бессмертна. Аномиус разъяснил ей, что магические заклятия по большей части направлены против живых существ. А поскольку она теперь бессмертна, колдовство Менелиана ей не страшно. Она расхохоталась и со звериным оскалом набросилась на колдуна, видя по его глазам, что он все понял. Но он не был беззащитен и сумел поколебать колдовские чары, сделавшие ее похожей на живых. И потому яростный бросок ее не был столь стремителен, и колдун успел схватить ее за запястья, и вместо горла она вцепилась ему в плечи. Когда же она потянулась к его горлу руками, вернее, клещами, предназначенными, чтобы рвать плоть и крушить кости, он выкрикнул ей в лицо страшные тайные заклятия. Не имея возможности дотянуться до горла Менелиана и понимая, что надо лишить его способности произносить магические формулы, она, не мудрствуя лукаво, ударила ему коленом в пах. К подобному методу она прибегала прежде, дабы остудить пыл слишком разгоряченного поклонника, и вот сейчас прием этот доказал свою эффективность и в борьбе с колдуном. Менелиан вскрикнул, хватка его ослабла, и Ценнайра освободилась, а он беспомощно согнулся. Ценнайра сухо и победоносно рассмеялась и одной рукой вцепилась ему в горло, а другой стала бить по лицу. Фиолетовые глаза вылезли из орбит, кожа сначала порозовела от лопнувших под ней кровеносных сосудов, а потом очень быстро потемнела от открытых ран. Но он еще продолжал бороться, хотя уже и не так энергично, и потому она сочла за благо держать его от себя подальше — отколдуна всякого можно ожидать. — Ты слишком самоуверен, — проскрипела она и опять рассмеялась. — Все вы одинаковы. Пальцы ее сжались сильнее у него на горле, и руки Менелиана ослабели. На всякий случай она схватила его за запястье, опасаясь колдовства бессловесного, и, с силой дернув вниз, поставила его на колени. Голова Менелиана упала, широко раскрытые глаза в ужасе смотрели на ее полуобнаженное, лишенное всякой привлекательности тело. Она втянула носом воздух — в борьбе они опрокинули несколько светильников, и комната наполнилась дымом. Она чувствовала, как колдовские силы, сопротивлявшиеся ей, покидают его, тело вытянулось, стремясь к воздуху, и она почти небрежно сломала ему запястье. Он словно и не заметил боли и даже не дернулся, когда она проделала то же со второй рукой. — На что теперь тебе твое колдовство, маг? — поинтересовалась она. Резко сжав пальцы, она раздавила ему гортань. Менелиан издал жуткий вздох через разорванное горло и упал вперед лицом ей на колени. Ценнайра отошла от трупа, дыша быстро и глубоко, но не от физического напряжения — усталости она не чувствовала, — а от пережитого возбуждения. Она убила мага! Одного из колдунов тирана! Значит, ей все по плечу. Стук в дверь напомнил ей, что дым, видимо, уже просочился в коридор и что сейчас набегут слуги Менелиана. До нее долетел срывающийся голос: — Хозяин! У вас все в порядке, хозяин? Ценнайра осмотрелась. Вокруг бушевало пламя, а она не чувствовала его жара. Но она не была уверена, что огонь не причинит ей вреда, к тому же ей грозило разоблачение из-за этого мертвого тела, распростертого подле ее ног… Сейчас, конечно, она без труда может взломать дверь и спокойно пройти мимо слуг — кто ее остановит?! Но потом начнутся расспросы, которые могут привести к Нхур-Джабалю, а то и к самому Аномиусу Создатель дал ей полную свободу и даже высказал пожелание, чтобы, по мере возможности, она умертвила Менелиана. Но осторожность — прежде всего, предупредил он. А тот, кто лежит сейчас трупом возле ее ног, упоминал о заговоре колдунов против ее повелителя. Стоит им узнать о смерти Менелиана, как они объединятся и уничтожат ее. Один на один она возьмет верх над кем угодно, в этом Ценнайра не сомневалась. Но если они объединятся и соберут достаточную силу, тогда она может погибнуть. Так что лучше бежать и оставить тайну мертвого Менелиана нераскрытой. Слух о происшедшем может дойти до Нхур-Джабаля, когда она будет уже далеко от Кандахара. Она бросила на тело колдуна последний презрительный взгляд и пообещала: — Все подохнут, ты, глупец. И мужчины, и женщина. А затем распахнула окно и спрыгнула вниз, пересекла сад и перебралась через дальнюю стену. А потом затерялась на улицах города, и крики слуг Менелиана и шум огня постепенно стихли у нее за спиной. Глядишь, при расследовании будет решено, что она тоже сгорела в огне. Ну а если не повезет, она оставит Вишат'йи задолго до того, как за ней придут. Благодаря своему повелителю. Она остановилась на темной и тихой площади, привела себя в порядок и, представляя покои Аномиуса в Нхур-Джабале, стала произносить магическую формулу, которой обучил ее колдун. В прохладном влажном воздухе запахло миндалем. Аномиус сидел на кушетке, откинувшись на шелковые подушки. Жалкая маленькая фигурка, нежившаяся в роскошных покоях в цитадели, являла собой столь же отвратительное зрелище, сколь и вид гусеницы в свеже-сорванном яблоке. Перед ним на низком, искусно сделанном медном столике стояли хрустальный графин в серебряной оправе и кубок; опираясь локтем на столик он морщинистой рукой вылавливал из блюда засахаренные фрукты и отправлял их в липкий рот. Свет от свечи играл на жидком сахаре, залившем ему всю одежду, и на бледнокожей безволосой голове. Материализация Ценнайры его вовсе не удивила. Он проглотил сладкий кусочек и вопросительно приподнял брови. — Все хорошо, — доложила Ценнайра, встряхивая волосами и приглаживая тунику. — Хотя их уже нет в городе. Колдун прищурил глаза и облизал руку, и остатки фруктов посыпались ему на вышитый халат. Он раздраженно потер одну руку о край халата и взмахнул другой, приказывая ей продолжать. Она села и коротко поведала ему обо всем, что узнала и что сделала. Он задумчиво кивнул. — Значит, у меня здесь враги. — Он потрогал себя за нос, испещренный красными венками. — Сила моя служит основанием для зависти. В этом нет ничего удивительного. Они наложили на меня заклятия, ты знаешь? Ценнайра покачала головой. — Да, да! Эти покои, — он обвел комнату рукой, рассыпая крошки фруктов и сахара, — эти покои полны заклятий. Они наблюдают и подслушивают. И даже приставили ко мне квывхала. Ко мне! Он рассмеялся птичьим смехом, заплевав еще больше загаженный халат. Ценнайра молча разглядывала его отталкивающее лицо; уже в который раз с тех пор, как он убил и возродил ее, она убеждалась, что, вернее всего, Аномиус просто безумец. Впрочем, это не имеет значения: с тех пор как колдун стал уважаем в Нхур-Джабале, привилегии, которыми пользовался он, отчасти распространялись и на Ценнайру. И ей это нравилось, нравилась власть, данная ей Аномиусом. К тому же сердце ее было у него в руках, а следовательно, все ее существование тоже зависит от него. — Глупцы, — пробормотал он, насмеявшись вдоволь. И они надеялись, что я не узнаю? И не приму соответствующих мер? Магия их бессильна против меня, так что, милая моя охотница, заговоры их меня вовсе не удивляют и не пугают. Мы еще сквитаемся. Когда же до ушей их дойдет, что случилось с Менелианом в Вишат'йи, они, я думаю, поймут, с кем имеют дело. Ценнайра нахмурилась, сложив еще запачканные в крови мага руки на коленях. — Не ополчатся ли они тогда на меня? — спросила она — С Менелианом я расправилась легко, но если их будет много и они будут действовать сообща… — К тому времени ты уже будешь в Лиссе. — Аномиус небрежно помахал рукой, обнажая в улыбке коричневые зубы. — Далеко от их магии. Так, значит, те, за кем мы охотимся, отправились в Альдарин? Я правильно понял? На военном судне вануйцев? Ценнайра кивнула: — Так утверждал Менелиан. Аномиус задумался, сложив бантиком желтоватые губы и копаясь грязным пальцем в носу. — А тот, кого они ищут, зовется Варент ден Тарль? — произнес он наконец, щелкнув пальцем. — Это тот самый, что послал их за книгой. Это я знал и раньше. Но вот вануйцы — это уже интересно. — Менелиан сказал лишь, что они поплыли вместе, — пояснила Ценнайра и добавила: — Он испытывал вожделение к женщине. Водянистые голубые глаза колдуна насмешливо скользнули по ее лицу и телу. — И эта женщина — не ты? — прошептал он. — И тебя это задело? Ценнайра выдержала его взгляд. Его улыбка стала шире, но вскоре растаяла. — Это неважно. Делай с ней что хочешь. Главное, найди Каландрилла ден Каринфе и корнийского меченосца. — Найду, — пообещала она. — Истинно, — пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. — Даже если они отправятся на край света и дальше, я не сомневаюсь, ты их догонишь. Но все же… — Что? — спросила она, впервые почувствовав какое-то сомнение в его голосе. — Вануйцы… — произнес он, пожав плечами. — Какая роль отведена им? Этот народ редко забирается южнее Форсхольда. Да и там они не частые гости. Судя по тому, что ты говоришь, Катя и… Теккан — правильно? — тоже участвуют в этой игре. Ежели Каландрилл и Брахт прибыли в Вишат'йи на вануйском судне с драконьими шкурами, вполне возможно, что именно на этом судне они и ходили в Гессиф. Ты ничего не слышала о том, что произошло с ними там? — Ничего. Менелиан сказал лишь, что они друзья Кандахара. Аномиус хмыкнул, возобновляя копание в носу. Ценнайра, натура утонченная, несмотря на свое прошлое, отвернулась. Хоть он и колдун, да еще и ее создатель, но все-таки до чего омерзительный человечишка!.. — С какой стати им помогают вануйцы? — размышлял Аномиус вслух. — Предположить, что они встретились чисто случайно, — значит допустить большую ошибку. У меня мало сведений об этой земле. Но я слышал о могущественных шаманах, обитающих в Вану. Уж не они ли подстроили объединение сил? А если они, то зачем? — А что, если они тоже возжелали книгу? — предположила Ценнайра. — Может быть. — Аномиус нахмурился, и тысячи морщинок перерезали ему лоб. — И если они тоже ее возжелали, то книга эта должна быть бесценной. Может статься, что Каландрилл сам не знает ее истинную цену. Или… — в голосе его зазвучала угроза, — он мне просто не все рассказал. — Мог ли он утаить от тебя такое знание? Ценнайра тут же пожалела, что задала этот вопрос, ибо глаза колдуна потемнели, словно от оскорбления. Этот человек дал ей жизнь, но точно так же он может и забрать ее. Может, единственный на всем свете. Задрожав под его взглядом, она впервые подумала о том, что ей нужно как-то себя обезопасить. Уничтожить его. Возможно, но только не сейчас. Сначала надо сполна познать свою новую силу, убедиться, что она способна победить. Она неуверенно улыбнулась и опустила голову, словно моля о прощении. Но при этом не сводила с колдуна глаз из-под густых ресниц, пробуя на нем свое прежнее искусство. Аномиус шумно хлюпнул носом, не удосужившись ответить на ее вопрос, а только заметил: — Не умерщвляй их, пока не заполучишь книгу. Поняла? До тех пор, пока не получишь книгу, не смей их убивать! Голос его звучал резко и требовательно, и Ценнайра послушно кивнула и голосом, полным почтения, спросила: — А если у них ее нет? Он вперил в нее взгляд, и она перепугалась, что зашла слишком далеко. Но он вдруг опять улыбнулся и елейным голосом произнес: — Ты думаешь наперед, красотка. Истинно! Возможно, они везут ее хозяину. Но она уже может быть в руках Варента ден Тарля. Ежели это так, ты убьешь их. Но только когда будешь знать наверняка, где книга. Два хитреца! Их так просто не проведешь. Будь осторожна! Ежели книга у Варента ден Тарля, то сначала удостоверься, что ты его найдешь, и только после отомсти за меня. Но мне нужна книга прежде всего! Сначала отыщи ее, а потом займись ими; после… Аномиус осмотрел ее тело, правда без похоти, которую Ценнайра привыкла видеть в глазах мужчин, но с мыслью о том, чего она может добиться в этом бессмертном теле. А затем сально захихикал и закончил: — Задание поняла? Иди помойся, выспись, завтра мы еще поговорим. Перед тем как ты отправишься в Альдарин.Глава седьмая
Долина реки, на которой стоял Альдарин, была приветливее скалистых берегов Вишат'йи. Пологие берега неторопливого Альда поросли виноградниками, пока еще голыми, но уже с набухающими почками, обещавшими богатый урожай, а выше колыхались зеленые луга Лиссе с разноцветными вкраплениями пасущихся стад. Город, переливающийся в ярких солнечных лучах сине-золотыми красками, раскинулся по обоим берегам реки там, где она впадает в Узкое море. Стены его гордо возвышались в устье, — и крепостные сооружения полукругом бежали вдоль гавани, где покачивались многочисленные суда. Несмотря на огромные блокгаузы, надежно охранявшие подступы к пристани, и устрашающие баллисты с дулами, похожие на подъемные машины, несмотря на гигантские, обитые металлом ворота, способные выдержать самый яростный штурм, Альдарин выглядел миролюбиво и, как любой купеческий город, был занят своими обычными делами. Именно внутри этих стен Каландрилл надеялся отыскать Рхыфамуна, сразиться с ним и отобрать «Заветную книгу». Правда, еще не представлял себе как, принимая во внимание, что в этом городе колдуна почитали как Варента ден Тарля и что здесь он обладал безграничными оккультными силами. Но одно Каландрилл знал наверняка: он должен это сделать. По мере того, как судно стало замедлять свой бег, он почувствовал себя так, словно возвращается домой. Не подгоняемый более божественной силой Бураша, корабль шел по инерции, под действием морских течений. Каландрилл отвернулся от города и посмотрел на волны. Брахт что-то промычал, когда вдруг из забурливших серо-зеленых вод поднялся бог в человечьем обличье, столь же величественный, как и прежде. С огромных плеч его мощными потоками стекала вода, поблескивающие волосы на голове больше походили на львиную гриву. Глубокие, как океан, глаза внимательно посмотрели на них. Катя тихо что-то сказала Теккану на вануйском языке, и капитан с благоговением уставился на божество, чей голос беззвучно отдавался у них в ушах: Дальше вы пойдете одни, без меня, но с моим благословением. — Подожди! — выкрикнул Каландрилл, когда огромная рука поднялась в прощальном жесте. — Ты нам нужен. Как мы одолеем Рхыфамуна? Ведь он очень силен! Неужели ты не поможешь нам? Сие не в моей власти, отвечал бог. Вы переходите под покровительство сестры моей Деры. Ежели понадобится вам помощь, кою мы в состоянии будем вам оказать, взывайте к ней. — И она услышит нас? Ежели пожелает. Что касается меня, дальше вас сопровождать я не могу, дабы не переступить границ земли ее. В ушах их раздался божественный смех. Мы, боги, ревниво охраняем свои владения. — Но ведь Рхыфамун… Бог взмахнул рукой, приказывая Каландриллу замолчать. Он человек. Несмотря на всю свою силу, он не больше чем плоть, прилипшая к каркасу из костей. А человека — любого — можно одолеть. Сейчас ваша задача — найти его. Брахт пробормотал в ухо Каландриллу: — Боги и колдуны имеют привычку говорить загадками. Наглость кернийца напугала Каландрилла — сейчас Бураш рассердится и бросит против них все силы океана. Но бог только рассмеялся — словно волны забились вокруг. Я не твой бог, воин. Но как ты смеешь такое говорить? Отважишься ли ты сказать подобное Ахрду? Брахт, ничуть не сбитый с толку, пожал плечами и ухмыльнулся: — Я бы попросил у него четкого совета. Я говорю то, что мне дозволено, пояснил Бураш. Или вы думаете, что боги не подвластны законам? Это не так. Мы отличны от смертных, но и у нас есть свои законы. Будь у меня возможность выйти на сушу и вырвать «Заветную книгу» из рук Рхыфамуна, неужели бы я этого не сделал? Но я не могу: сие мне запрещено. — А Дера сможет? — спросил Каландрилл. Нет. Бог покачал огромной головой, подняв вокруг себя волны. Помочь вам она способна, ежели пожелает, однако покончить с Рхыфамуном… Нет. — Но почему? — как всегда прямо, просил Брахт, не обращая внимания на поднятую руку Каландрилла. — Ведь, преуспей он, и тебе, и ей, и Ахрду — всем Молодым богам! — придется иметь дело с Фарном. Ты говоришь истинно, Брахт ни Эррхин. Голос звучал торжественно. Огромная голова кивнула, и бог вперил свой взор в лицо кернийца, смотревшего на него с вызовом. Возможно, вы трое держите нашу жизнь всвоих руках. И все же мы не должны делать того, что судьбой предписано сделать вам… Нам это возбраняется Богохульство, задуманное Рхыфамуном, — человеческого происхождения и потому остановлено должно быть рукой человеческой. Позаботьтесь сами о своем спасении не надейтесь на богов. Но та помощь, которая в наших силах, оказана вам будет. И не задавайте больше вопросов, ибо я ухожу. Прощайте. И, столь же неожиданно, как появился, Бураш скрылся в море, подняв за собой огромную волну. Каландрилл и его спутники, сгрудившись на задней палубе, смотрели вслед богу; каждый думал о своем, каждый взвешивал слова Бураша. Брахт первым нарушил молчание: — Итак, мы идем в город одни. — Истинно. — Каландрилл повернулся к городу, и Альдарин уже не казался ему столь гостеприимным. Срывающимся голосом он сказал: — У нас нет выбора. — Ни малейшего. — Голос Брахта звучал мрачно, а на губах его застыла угрюмая ухмылка. — Откуда мы начали, туда и возвращаемся. — Ты забываешь, что теперь нас трое, — поправила его Катя. — И с нами — вся команда судна. — О тебе я забыть не могу. — Брахт попытался галантно поклониться. — Но все же… — Нас слишком мало против целого города, славящего Варента ден Тарля, — закончил за него Каландрилл. — Да разве можем мы рассчитывать на то, что домм откроет нам свои уши и выслушает наш рассказ?! Он, скорее, посмеется над нами, а потом прикажет бросить в темницу. А ты имеешь представление о силах, которыми обладает Рхыфамун? Он уже наверняка знает, что мы возвращаемся, и — уверен — колдует, чтобы остановить нас. — Но мы все равно идем вперед, — сказал Брахт, и не было сомнения в его голосе. — Может, навстречу смерти. — Каландрилл взглянул в его решительное лицо. Брахт беззаботно рассмеялся и звонко хлопнул Каландрилла по плечу. — Возможно, — бодро согласился он. — Но нет людей живущих вечно. Так чего же нам бояться? Каландрилл посмотрел на кернийца и тоже рассмеялся. — Опасность смерти нас не остановит. — Ни за что! — повторила за ним Катя, глядя на них с улыбкой. — Теккан! Вперед, на Альдарин! — И да пребудут с нами боги, которых идем мы спасать — пробормотал кормчий и зычным голосом принялся отдавать команды отдохнувшим гребцам. Черное военное судно вызвало интерес, граничивший с беспокойством, у тех, кто наблюдал за ним с полукруглых оборонительных сооружений. Огромные баллисты повернулись в его сторону. Теккан приказал гребцам сушить весла, и судно пошло по инерции вдоль молов, усыпанных лучниками с луками на изготовку и копьеносцами с пиками. Каландрилл, Брахт и Катя стояли на носу и, крепко держась за изогнутую шею дракона, кричали по-лиссеански, что прибыли с миром и не имеют намерения приносить городу вред. — Боюсь, Рхыфамуну очень скоро о нас доложат, — пробормотал Брахт на ухо Каландриллу. Каландрилл кивнул, глядя на солдат и думая про себя, что мудрее было бы попросить Бураша доставить их в бухту подальше от города, а оттуда отправиться в Альдарин по суше. Хотя нет, поправил он себя, если Рхыфамун прибег к колдовству, то в любом случае узнает об их приближении, откуда бы они ни пришли. Остается только надеяться, что колдун, уверовав в себя и в то, что похоронил их глубоко в Гессифе, пренебрежет мерами предосторожности. — Возможно, — согласился он. — Но, может статься, он решил, что мы погибли в Тезин-Даре. Как бы то ни было, мы прибыли, и теперь нам остается только идти вперед. — Ты говоришь, как воин Куан-на'Фора, — похвалил его Брахт. — Но нельзя забывать и об осторожности, — охладила их пыл Катя. — Если он считает, что похоронил нас в Тезин-Даре, то мы имеем преимущество, но тут же его растеряем, стоит только броситься головой вперед. — Истинно, — согласился Каландрилл. — Прежде чем идти к нему, надо осмотреться. Брахт пожал плечами, озорно улыбаясь. — Много есть путей, чтобы вступить в бой, — пробормотал он. — И хитрая уловка — друг воина. Они попытались затеряться в команде Теккана, рассказывавшего командиру береговой охраны байку о том, как военное судно Вану, отправившись на юг с торговой и научной целью, сбилось с пути из-за сильных штормов; и теперь им только и надо, что пришвартоваться на несколько деньков в Альдарине, чтобы дать команде отдохнуть, прежде чем отправиться домой. Несмотря на мягкий лиссеанский климат, межсезонье стояло прохладное, и вануйцы накинули лохматые шерстяные накидки, благодаря которым троица незамеченной спустилась на берег вместе со всей командой. Кормчему довольно быстро удалось убедить командира, что они не корсары и не бандиты из Кандахара, и им позволили бросить якорь. Способность Теккана сочинять истории удивила Каландрилла, но он порадовался, что благодаря бойкому языку вануйца им удалось выйти в город без дополнительных расспросов. Завернувшись в плащ, Каландрилл со всеми вануйцами отправился в ближайшую таверну. Здесь было тепло, в камине потрескивали дрова, а поскольку светильники еще не были зажжены, то в помещении с низким потолком и толстыми колоннами стоял желанный полумрак. Они уселись в дальнем конце зала, где было темнее всего, не обращая внимания на любопытствующие взгляды немногих посетителей, привлеченных светлыми волосами чужеземцев. Затерявшись среди вануйцев, Каландрилл и Брахт могли не бояться соглядатаев, и Теккан потребовал эля. После того как принесли выпить и любопытство хозяина было удовлетворено, странствующие приступили к обсуждению дальнейших планов. Если они отправятся к дому Рхыфамуна в личине Варента ден Тарля всей толпой, то только привлекут к себе внимание. Поэтому Каландрилл предложил провести осторожную разведку. Брахт поддержал его, после чего было решено, что они разобьются на несколько групп и устроятся по разным постоялым дворам, а потом уже решат, что делать. — Может, попросить помощи у Деры? — предложила Катя. Каландрилл подумал мгновение и покачал головой: — Не стоит. По крайней мере не сейчас. Варент ден Тарль известный в этом городе человек, и у него могут быть уши и в храмах. — А зачем нам храм? — возразила девушка. — Бураш явился на твой зов без храма. Почему бы не прийти и Дере? Пока морской бог вел их через Узкое море, Каландрилл долго размышлял, но так и не смог понять, как ему удалось вызвать Бураша, поэтому он вновь покачал головой. — Я не могу быть уверен, что Дера услышит меня, как не могу сказать и того, как я призвал Бураша. Помню только одно: я утонул. — Он нахмурился от неприятного воспоминания. — Я был уверен, что обречен. Что мы все там и умрем. Что я выкрикивал, как его звал, я знаю ровным счетом столько же, сколько и вы. — Но Менелиан говорил о наличии в тебе некой силы, — настаивала Катя. — Бураш это подтвердил. Каландрилл беспомощно пожал плечами. — К сожалению, Менелиан так и не смог определить природу этой силы. Как этого не могу сделать и я. Сила эта — загадка для меня. Я, конечно, помолюсь богине, но услышит она меня или нет — кто знает… — А ты попробуй, — поддержал Катю Брахт. — Я согласен, что в храм идти не стоит. Но, зная Рхыфамуна, я бы не стал отказываться ни от какой помощи. Каландрилл кивнул, сожалея, что Бураш не изъяснился более понятно, и даже отчасти соглашаясь с меченосцем в том, что боги и вправду говорят сплошными загадками. Решимость, наполнившая его с вмешательством Бураша, поколебалась, и он даже подумал, что путешествие их обречено на провал. Все гадалки в Секке и Харасуле и Стражи в Тезин-Даре говорили о троих: о Кате, Брахте и о нем самом. Но ведь они самые обыкновенные смертные, и вот сейчас, когда они вернулись в Альдарин, задача их вновь показалась ему необычайно труднодостижимой. Что бы там ни говорил Менелиан, Каландрилл себя колдуном не ощущал: нет в нем оккультной силы, которой он мог бы воспользоваться в борьбе с Рхыфамуном, а клинки против мага бессильны. Как, впрочем, и хитрость, ибо, помимо колдовства, на стороне Рхыфамуна был его статус в городе. Значит, им, тройке избранных, предстоит придумать нечто необыкновенное, чтобы отобрать у него «Заветную книгу». Но что? Этого он не знал. — Делай, что можешь. — Голос Брахта вывел его из задумчивости. — Ибо никто из нас не способен что-либо предпринять. Каландрилл натянуто улыбнулся и сказал: — Хорошо. Мы далеко зашли, не время отступать. Каландрилл вдруг сообразил, что о поражении никогда и не думал, лишь допускал возможность, что они не выиграют. Улыбка его стала увереннее, и он, подняв кружку, махом опрокинул ее содержимое в рот. Альдаринский эль оказался крепче легкого кандахарского пива, и он пробудил в Каландрилле воспоминания. Вот он опять в Лиссе, к востоку от него — Секка. Интересно, что знают о нем дома? Тобиас уже наверняка женат на Надаме. Где они сейчас? Живут ли во дворце, или Тобиас на верфях Эрина руководит постройкой военных судов? Считает ли он, что брата его убили чайпаку? Или убийцы сумели известить Тобиаса о том, что Каландрилл жив, что их карающую руку остановил бог, которого они почитают? При этой мысли он усмехнулся, представив себе лицо Тобиаса при столь неприятной вести. Как-нибудь, если суждено ему выжить, он еще встретится с братом. Какое это будет потрясение для Тобиаса! Для Тобиаса он еще юнец, понапрасну проводящий жизнь в дворцовых библиотеках. Что он подумает о нем сейчас, когда увидит перед собой закаленного бойца, умеющего отдать должное элю и готового противостоять могущественному колдуну? Меланхолия оставила Каландрилла так же быстро, как и овладела им, и он со стуком поставил кружку на стол и потребовал еще эля. — Вижу, настроение у тебя поднялось, — заметила Катя. Каландрилл усмехнулся и кивнул: — Истинно. Но не стал ничего объяснять, хотя она и смотрела на него обескуражено, сбитая с толку столь резкой сменой настроения. Он подозревал, что стал сильно походить на Брахта, принимая жизнь такой, как она есть в данный момент, не сожалея попусту по поводу того, куда она не привела. Та часть его, что сохранилась в нем еще с отрочества, временами нагоняла на него грусть, но решимость его все более успешно справлялась с пессимизмом. Он не знал, куда забросит их судьба и, если уж честно, есть ли у них надежда на успех, но отказываться от этой судьбы он не собирался: единственный путь — вперед. Он с удовольствием выпил вторую кружку. Брахт, глядя на него, усмехнулся и промолвил: — Я смотрю, ты научился пить эль. — Он мне нравится, — ответил Каландрилл, с улыбкой вспомнив их первую встречу. — Да и себя теперь я знаю лучше. Меченосец все еще улыбался, но в глазах его промелькнуло некое сомнение. Дело, конечно, не в эле, подумал Каландрилл, дело совсем в другом. Дело в том, что никто из них не может ни в чем быть уверен. Как бы то ни было, Каландрилл исполнился решимости идти вперед, доверившись богам и судьбе. Хозяин таверны принес им тарелки с едой, большие подносы с сардельками и копченым мясом, соленые и маринованные овощи и толстые ломти хлеба. Забыв о сомнениях, все тут же набросились на еду. Поев, они выпили еще по кружке эля и вышли на улицу. Чтобы запутать след, было решено расселиться по разным постоялым дворам. Они не знали наверняка, следят ли за ними. Каландрилл, Брахт, Катя и Теккан вышли из таверны, а остальные семнадцать остались, отвлекая на себя внимание. Вчетвером они сняли комнаты на постоялом дворе с названием «Орел». Ничем не примечательный трехэтажный дом с номерами посреди двора, окруженного забором, и со стойлом позади. На первом этаже располагались кухня и общая столовая. Мужчины сняли себе просторную комнату на третьем этаже а Катя, с улыбкой отклонив предложение Брахта о том, чтобы держаться вместе, по крайней мере им двоим, расположилась в одноместной соседней комнате. Посмеиваясь над отказом, меченосец с обычной предосторожностью осмотрел комнату. Здесь было три кровати, небольшой платяной шкаф и умывальник. Доски пола скрипели под ногами, со стены опадала штукатурка. Дверь выходила на площадку, откуда хорошо просматривалась лестница в общую столовую. Он удовлетворенно хмыкнул и, распахнув единственное окно, посмотрел, можно ли через него при необходимости ретироваться. Каландрилл тоже выглянул и убедился: из комнаты вполне можно выпрыгнуть во двор. Сняв меч, он растянулся на кровати, сознавая, что пути назад нет, а то, что они намерены осуществить, лучше делать под прикрытием темноты. — С наступлением сумерек, — подтвердил, словно прочитав его мысли, Брахт. — Истинно. — Каландрилл сложил руки за головой. В комнате было тепло, желудок его был полон, и его потянуло ко сну. — С наступлением сумерек. Керниец тоже улегся, отцепив клинок и на всякий случай положив его поперек ног, хотя и в ножнах. В дверь раздалось легкое поскребывание, и он в ту же секунду оказался на ногах с поблескивающим обнаженным клинком в руке. Мгновение спустя Каландрилл тоже был на ногах с мечом на изготовку, заняв, без указки Брахта, позицию у окна, в то время как керниец стоял лицом к двери. — Это Катя, — заявил Теккан, бросая на них насмешливый взгляд, и открыл дверь. — Так быстро Рхыфамуну нас не отыскать. Брахт, ничуть не смутившись, пожал плечами и спрятал клинок в ножны. Каландрилл же сказал: — Кто знает! Лучше быть начеку. — Он бы, скорее, прибег к волшебству, — заметила Катя, входя в комнату. — Я не чувствовал запаха миндаля, — согласился Каландрилл. — А против него ни одна предосторожность не лишняя. Девушка кивнула, улыбаясь Брахту, жестом пригласившему ее присесть на его ложе, и опустилась на кровать Теккана. — Выходим в сумерки? — спросила она. Каландрилл и Брахт улыбнулись, и керниец сказал: — Мы все думаем одинаково. По большей части. Он сделал вид, что не заметил упрека во взгляде Теккана, а лишь невинно улыбнулся Кате, спрятавшей от отца улыбку. — Втроем? — спросила она. — Истинно. — Брахт поднял руку, прося Теккана помолчать. — Чтобы не привлекать внимания. — Если мы пойдем вчетвером, могут возникнуть подозрения, — поддержал их Каландрилл. — Дворец расположен в аристократическом районе, где появление неизвестных лиц будет встречено с настороженностью. Теккан помрачнел и провел рукой по жестким седеющим волосам. — Втроем? Против колдуна, чья сила столь велика? — хмуро сказал он. — Дело поручено нам троим, — возразил Каландрилл. — Почему именно нам, я не знаю. Но все чародеи говорят только о нас троих. К тому же Рхыфамун настолько силен, что, пойдем ли мы одни или со всей командой, результат будет один и тот же. — А если мы проиграем, — медленно вставила Катя, — кому-то надо будет сообщить об этом святым отцам. — Хотя бы несколько ребят, — просил Теккан. Катя взяла его за руку. Серые глаза ее поблескивали. — Каландрилл прав, — пробормотала она. — Сколько бы нас ни было — трое или целая толпа, — все едино. — А если нас будет много, мы заранее предупредим его о нашем приближении, — добавил Брахт. — И если дело дойдет до драки, то твоей команде лучше не вмешиваться, — вступил в дискуссию Каландрилл. — Когда власти в городе увидят, что твои люди с нами, ты и твое судно будете арестованы. Кто в таком случае доложит святым отцам? — Пока я жив, с Катей ничего не случится, — заверил Брахт. — Даю слово. — Я знаю. — Теккан удостоил кернийца улыбкой. — Но выживет ли кто из вас? — Погибнуть мы могли уже в самом начале, — заявила Катя, сжимая отцу руку. — К тому же какой из тебя фехтовальщик? — Никудышный. — Впервые Теккан посетовал, что он плохой воин. — Однако Квара и ее лучницы… — Они хороши в честной битве, — возразила Катя. — Но что они могут против колдуна? — А ваши клинки? Я не подвергаю сомнению ваше мужество, но достаточно ли вы мудры? — С нами — боги, — ответила ему дочь. — Мы обязаны им верить. Разве не доказал нам это Бураш? Теккан несколько мгновений смотрел на свои руки, лежавшие в ладонях дочери, затем вздохнул, сдаваясь. — Вы уже все решили, — пробормотал он низким грубоватым голосом. — Это решено за нас, — возразила Катя. — Да будет так! — с неохотой согласился отец. — Каландрилл, ты попросишь помощи у Деры? Каландрилл кивнул, выдержав хмурый взгляд пожилого человека. Теккан с трудом выдавил из себя улыбку и сжал Кате руку. — Неужели мой удел — постоянное ожидание? — спросил он. — Держи команду наготове, — не отвечая на вопрос, сказал Брахт. — Собери их незаметно в прибрежной таверне. Вы должны будете отправиться по первому сигналу. — А как мы его получим? — спросил кормчий. Керниец подумал мгновение, а затем, вопросительно взглянув на Каландрилла и Катю, сказал: — Собери их в таверне, где мы уже были. Как она называется? — «Чайка», — подсказал Каландрилл. — Так вот, собери их в «Чайке», — продолжал Брахт. — И чтобы они были готовы к драке и отплытию. Если мы не вернемся до рассвета, отправляйся. — Я буду на рейде до наступления дня, — заявил Теккан голосом, не терпящим возражений. Брахт кивнул: — До наступления дня, но не дольше. Он перевел взгляд с Кати на Каландрилла. — Если к тому времени мы не вернемся, не жди нас более. — Я с этим согласен, — заявил Каландрилл. — Это разумно, — с улыбкой согласилась Катя. — а если все будет хорошо, мы выпьем в «Чайке» за нашу победу. Мысли Теккана были написаны у него на лице, но он не стал спорить и кивнул. — А сейчас отдыхать, — предложил Брахт. — Нас ждет трудная ночь. — Истинно. — Катя поднялась, и Теккан с явной неохотой выпустил ее руки. — Я запру дверь от незваных гостей. Она весело посмотрела на Брахта, смиренно пожавшего плечами. А когда она была уже в дверях, он, намеренно повысив голос, сказал: — За такую женщину любой мужчина с радостью отдаст жизнь. Катя замерла, затем повернулась и, помолчав, сказала: — Надеюсь, в этом не будет необходимости. — Аминь, — прошептал Теккан, когда дверь за ней бесшумно закрылась. — Боги не допустят этого, — сказал Каландрилл, хотя и понимал, насколько это слабое утешение, но другого он ничего не мог придумать. — Молись, — столь же неуверенно, как и Каландрилл, произнес Теккан. — Мы исполним свой долг, — заявил Брахт и улегся на кровать. Закрыв глаза, он довольно скоро задышал ровно и вновь поразил Каландрилла способностью забывать страхи и засыпать в любой момент. Самого же Каландрилла, как и Теккана, снедали сомнения. Капитан сидел, уставившись невидящим взглядом в балку потолка, Каландрилл хотел как-то его утешить, но не нашел слов и, решив не надоедать Теккану, любовно обнял ножны и улегся на подушку. Вдруг на фоне темного покрывала ночи перед ним возникло лицо Рхыфамуна со злой ухмылкой. Он поднял руку и сотворил колдовство. Каландрилл не разбирал слов заговора, да и не хотел их слышать. Его единственным желанием было схватить меч и разрубить колдуна пополам. Но ему это не удалось: сильная рука схватила его за запястье и вдавила в кровать со словами: — Сумерки близятся. А перед дорогой надо поесть. Каландрилл застонал, сообразив, что это Брахт. Кошмар развеялся. — Я видел во сне Рхыфамуна, — сказал он, качая головой, словно отгоняя остатки сна. Керниец отпустил его запястье и улыбнулся: — Я так и понял. Ты едва меня не разрубил. — И, махнув рукой в сторону окна, сказал: — Время… — Истинно. Небо за окном было темно-синим, молодой месяц повис над городом. Снизу долетали обрывки разговоров. Каландрилл встал, подошел к умывальнику, освежил лицо холодной водой и пристегнул ремень с мечом. Пока Брахт будил Теккана, Каландрилл подошел к окну, разглядывая мерцающие золотые огоньки Альдарина. — Спустись и закажи ужин, — попросил он. — Мне надо побыть одному, поговорить с Дерой. — Если у меня получится, — добавил он уже про себя, глядя на умывающегося Теккана. А вслух добавил: — Я недолго. Брахт по-дружески положил ему руку на плечо, и Каландрилл взглянул в суровое лицо кернийца. — Ты постарайся, — мягко сказал меченосец. — И если она не ответит, что же… — Серьезное выражение лица сменилось знакомой усмешкой, рука скользнула на эфес меча. — У нас еще есть это. И до сих пор оружие нам неплохо служило. Каландрилл кивнул. Когда дверь закрылась за его товарищами, он опять взглянул на ночное небо. Как ни старался, Каландрилл не чувствовал в себе способностей к общению с богиней. Однако, к своему удивлению, не обнаружил и страха; скорее, наоборот — он был необыкновенно спокоен, словно и не сомневался никогда и был согласен со всем, что ждет их в будущем. Он решил стать на колени: как-никак он ведь проситель, хотя судьба самой Деры зависела от того, как пройдет сегодня ночь. Половицы заскрипели под коленями, Каландрилл развел руки в стороны и. склонив голову, воззвал к божеству. В тишине комнаты он возвысил свой голос, моля богиню о помощи и силе в борьбе с Рхыфамуном, вознамерившимся бросить ее и божественных братьев к ногам безумного Фарна. Неужели она может смотреть на это спокойно? — вопрошал он. Неужели может это допустить? И оставить тех, кто ей поклоняется? Повернуться спиной к людям, жертвующим собой ради нее и ради всех Молодых богов? Помоги мне, молил он. Явись, как явился мне божественный брат твой Бураш. Просвети, как победить нам Рхыфамуна. Дай мне сил. Ответа не было, как не было и волнения в душе его. Он поднял голову и сквозь квадрат окна взглянул на темное небо, край которого был освещен месяцем, неумолимо двигавшимся на запад. Ему стало зябко, он бессильно уронил руки вдоль тела, ударившись левой о ножны меча. Да, похоже, Брахт прав: клинки — их единственное оружие, ибо божественного присутствия он не чувствовал. Молитвы его остались без ответа. — Да будет так, — сказал он вслух и со вздохом встал, а потом рассмеялся. — Мы сделаем все, что в наших силах. И если проиграем, то не по своей вине. Он провел рукой по длинным волосам, по растрескавшейся коже кирасы и пригладил тунику. Да, одет он скорее как наемник, нежели как принц. Он решительно открыл дверь, вышел на лестничную площадку и спустился к товарищам, на лицах которых был написан немой вопрос. Увидев его, они поняли все без слов. — Ясно. — Брахт поднял кувшин ярко-красного альдаринского вина и налил бокал. — Бурашу ты не молился, а он все-таки пришел. Может, и Дера вспомнит о нас в нужный час. Каландрилл благодарно улыбнулся и, приняв предложенный бокал, сделал большой глоток. Катя подвинула к нему кастрюлю с густым рыбным супом, и он налил себе несколько половников. — Как будем добираться? — спросила она. — На извозчике, — предложил Каландрилл с набитым ртом. — В повозке мы будем скрыты от нескромных глаз. — Но повозка не спасет нас от колдовства, — пробормотала Катя. Каландрилл только пожал плечами. Всем и так все было ясно. Бояться колдовства, так и пытаться нечего. Им оставалась только надежда. — При первых признаках колдовства сбежим, — сказал Брахт и добавил с сухой ухмылкой: — Если сможем. — А если все будет тихо? — Тогда зайдем, — твердо заявил керниец. — Мой конь — в конюшне Варента, и я намерен его забрать. — А если Рхыфамуна и след простыл? — поинтересовался Теккан. Все трое взглянули на капитана, только сейчас сообразив, что об этом они и не думали. Они возвращались в Альдарин, словно на битву, и им и в голову не приходило, что Рхыфамуна там уже может и не быть. Каландрилл отломил хлеба и сказал: — Тогда поинтересуемся, где он. — А как камень? — спросил Брахт, кивая на Катин талисман. — Камень указывает, что он здесь, — сказала она. Керниец кивнул. Теккан даже был разочарован. Каландриллу же было все равно. Он вычистил тарелку ломтиком хлеба, не желая больше говорить на эту тему. Надо действовать исходя из посылки, что Рхыфамун находится в Альдарине в теле Варента ден Тарля. Что пользы рассуждать о его возможном исчезновении? Правила в этой игре устанавливает колдун. И если он убрался из Альдарина, то им остается только надеяться, что рано или поздно они его найдут; а если он еще в городе, то с ним придется драться. Каландриллом вдруг овладело почти непреоборимое нетерпение. Он проглотил хлеб, оттолкнул от себя тарелку и запил вином. — Может, пойдем узнаем? — предложил он. Не дожидаясь ответа, юноша встал и набросил на плечи плащ. Брахт последовал его примеру с жестокой ухмылкой на лице. Катя чуть задержалась, обменявшись парой слов с отцом на вануйском. Теккан рассеянно улыбался. — До скорого, — пробормотал Каландрилл. — В «Чайке». Теккан кивнул: — До встречи. И да пребудут с вами Дера и ее божественные братья. Они взяли фаэтон, запряженный парой лошадей. Узкие двери и окна были задернуты толстыми занавесками. Катя и Брахт, с опущенными на лица капюшонами, сели на одну скамейку, Каландрилл устроился напротив, откуда ему было удобно направлять извозчика. Раскачиваясь на рессорах, фаэтон увозил их все дальше от гавани и все глубже в город. Вечер только наступил, и они ехали по оживленным улицам параллельно Аль-де, скрытой от них домами. Фаэтон проехал по мосту, и дорога стала ровнее — они въезжали в респектабельный район; таверны и рынки с их толпами остались, позади, улицы опустели. Они ехали меж обнесенных высокими стенами вилл богачей. Каландрилл и Брахт узнали улицу, на которой стоял дом Варента ден Тарля, только когда кучер остановил лошадей, разглядывая надпись на оштукатуренной стене. Каландрилл, выглянув в окно, увидел знакомые ворота и нахмурился, сам не понимая, что ему не понравилось. Поначалу он не был уверен, вернее, не мог поверить своим глазам: улица была затенена по-зимнему голыми деревьями и свет молодого месяца пробивался сюда с трудом. Он как оглушенный смотрел на длинные, из белого шелка вымпелы, свисавшие с верхней балки ворот. Они шевелились на ночном ветру, призрачные, как и его зарождающееся подозрение. Он застонал. — В чем дело? — прошептал Брахт, выглядывая в окно. — Что это за тряпки? Каландрилл заскрежетал зубами. Кучер спросил: — Останетесь здесь на ночь или мне подождать, когда вы выразите соболезнования? — Траурные вымпелы! — резко выдохнул Каландрилл. — Здесь кто-то умер. В Лиссе обычай — в знак смерти вывешивать ленточки. — Рхыфамун? — В голосе Брахта прозвучало недоверие. — Скорее всего, Варент ден Тарль. — Каландрилл покачал головой, поворачивая к кернийцу бледное под лунным светом, обеспокоенное лицо. — Ты понимаешь, что это значит? — Что Рхыфамун бросил свое тело? — едва слышно произнесла Катя и в отчаянии добавила: — И что переселился в другое тело? Брахт выругался. Кучер повторил вопрос: — Так мне ждать вас или нет? — Не надо. Каландрилл толкнул дверь и ступил на мостовую, бросив кучеру несколько монет. Брахт помог Кате выйти и подошел к Каландриллу, с ненавистью разглядывавшему белые вымпелы. Затем он принялся стучать в ворота, забыв о предосторожностях и думая только о том, что они опоздали. Дера! Если Варент ден Тарль умер, а Рхыфамун переселился в другое тело, задача их становилась почти невыполнимой! За кем теперь гнаться? За колдуном, спрятавшим свою личину под чужой маской? За безликим человеком? Сердце его билось учащенно, пальцы нетерпеливо постукивали по эфесу. — Как он мог умереть, если камень указывает сюда? — поинтересовался Брахт. — Не знаю, — просто ответила Катя. Керниец опять выругался. Наконец ворота им открыл слуга, одетый в голубую с золотом ливрею Варента с белой траурной лентой через грудь. В свете лампы, которую он держал в руках, лицо его казалось осунувшимся. — Слушаю вас? — сказал он. — Что вам угодно в сей унылой обители? — Господин Варент ден Тарль… — начал Каландрилл, стараясь говорить спокойно, — умер? — Это так. — Слуга грустно кивнул. — И лежит в гробу. — Мы хотели бы проститься с телом, — торопливо сказал Каландрилл. — Мы совсем недавно прибыли в Альдарин и ничего не знали. — Вы были с ним знакомы? — Слуга с белой лентой на груди поднял повыше фонарь, рассматривая посетителей с некоторым подозрением, словно в такой час можно было ожидать только плохих вестей. — Мне казалось, что с господином Варентом денТарлем простились уже все. Утром он будет похоронен в семейном склепе. — Господин Варент поручил нам важное дело, — твердо пояснил Каландрилл. — Поговорите с… — он лихорадочно вспоминал уже почти забытые имена, — с человеком по имени Дарф. Да, Дарф, или с Симеоном. Он вел его дела. Они могут за нас поручиться. Слуга, заколебался: с одной стороны, ему явно не хотелось обижать этого высокого молодого человека, говорившего на языке лиссеанского дворянства, хотя и выглядел он как бродячий меченосец; с другой — что им здесь надо в столь поздний час? Брахт помог ему принять решение. Отодвинув Каландрилла в сторону, керниец встал прямо перед слугой. — Я оставил черного скакуна на попечительство Дарфа, — резко заявил он. — А Симеон, я в этом уверен, подтвердит, что мне здесь должны две тысячи пятьсот варров. Веди нас в дом. Он не без умысла коснулся рукой эфеса, и слуга попятился. Промычав что-то себе под нос, он поманил их за собой. Двери особняка были, как и ворота, задрапированы белым. Внутри дом был почти не освещен, но в холле, куда провел их слуга, горел светильник. Слегка поклонившись, человек попросил их подождать и с облегчением удалился, когда Каландрилл согласно махнул рукой. — Постарайтесь быть тактичными, — прошептал Каландрилл, хмуро глядя на Брахта. — Если все действительно так плохо, надо выведать как можно больше у его людей. Не стоит с ними пререкаться. — Мне надоело ходить вокруг да около. — Керниец нервно взмахнул рукой. — А самое главное, я добился, чтобы нас пустили, — с усмешкой добавил он. — Это верно, — согласился Каландрилл. — Посмотрим, что из этого можно будет извлечь. — Постараемся во всем разобраться, — заметила Катя. — Ты говорил, у него была библиотека? Каландрилл кивнул. — Только я сомневаюсь, чтобы Рхыфамун оставил какие-нибудь зацепки. И если он принял новое обличье, то время теперь наш главный враг. — Надо сделать все, что в наших силах, — поддержал девушку Брахт. Каландрилл вздохнул и произнес: — Боюсь, он уехал. Керниец улыбнулся и вдруг неожиданно весело сказал: — По крайней мере нас миновало колдовство. Каландрилл открыл было рот, но тут дверь распахнулась и в холл вошел Дарф. Как и на привратнике, на нем была белая лента в знак траура, только повязана она была вокруг пояса, а из-под нее высовывался эфес длинного кинжала. На губах его были еще видны следы красного вина, а поступь его была не совсем твердой. Он внимательно рассматривал посетителей, с трудом фокусируя взгляд, и наконец с улыбкой кивнул, узнав их. — Вы вернулись, — с трудом произнес он. — И к тому же привели с собой красавицу. — Мутным взглядом он посмотрел на Катю и склонил голову, с насмешкой сказав Брахту: — Рита будет разочарована. Не будь Каландрилл так обеспокоен происходящим, он бы посмеялся над кернийцем, густо покрасневшим под негодующим взглядом Кати. Брахт откашлялся и сказал: — Рита? Что-то не припомню никакой Риты. Дарф пожал плечами, словно ему было все равно, и спросил: — Ты за конем? За ним хорошо следили. — И за деньгами, — заявил Брахт, тыкая в Каландрилла мозолистым пальцем, вспомнив, что он наемный телохранитель. — Мне были обещаны две тысячи пятьсот варров за то, чтобы я доставил его назад сюда из Гессифа. Как видишь, я выполнил задачу. — Побойся Деры! — воскликнул Дарф. Энергично закачав головой. — Господин Варент едва остыл в гробу а ты говоришь о долгах! Имей уважение, дорогой! — Жизнь-то продолжается, — упрямо заявил Брахт. Дарф помрачнел, и Каландрилл подумал, что их сейчас отсюда выставят. Но запачканные вином губы Дарфа растянулись в улыбке, и он начал смеяться. — Что верно, то верно, — согласился он. — Но мажордомом здесь Симеон, такие дела решает он. Пойдемте, я провожу вас к нему. Каландрилл остановил его. — Сумма на самом деле была оговорена, но прежде, чем мы займемся делами столь земными, дозволь нам проститься с господином Варентом. На Дарфа это произвело впечатление, и, кивнув, он повел их по коридору со сводчатым потолком, освещенному мягким желтым светом свечей, к двери, задрапированной большим куском белой материи. По лиссеанскому обычаю комната была освобождена от мебели, чтобы желающие могли отдать последние почести усопшему. Старинные занавески закрывали окна, и комната освещалась лишь высокими светильниками в головах и ногах катафалка, задрапированного в белое. Поверх стоял мраморный бело-золотой, как герб Варента, гроб. Каландрилл, сбитый с толку столь неожиданным оборотом дела, в смятении смотрел на дорогой гроб. Он едва сдерживался от того, чтобы со всех ног не броситься к гробу, но все же заставил себя подойти к нему медленно, с почтительно опущенной головой. Заглянув внутрь, он вдруг сообразил, что даже задержал дыхание, словно ожидал, что Рхыфамун сейчас вскочит и злорадно рассмеется. Но в гробу лежало просто тело, безжизненная скорлупа, обернутая в белое; неподвижное лицо поблескивало в тусклом свете. Благодаря усилиям бальзаматоров усопший выглядел как живой. Каландрилл смотрел на знакомые черты, на закрытые, не озаренные яркой искрой жизни глаза. Без всякого сомнения, это был Варент ден Тарль, и он на самом деле был мертв. Каландрилл осторожно выдохнул и отвернулся. Глядя на Дарфа, пока у гроба стояли Брахт и Катя Каландрилл с тоской думал, что вот опять колдуну удалось улизнуть и что теперь его надо вновь искать. — Когда он умер? — спросил Каландрилл глухим, показавшимся Дарфу полным горя голосом. — По нашему обычаю он лежит так уже три недели. Теперь дом будет продан, а мне придется искать работу, — пояснил Дарф, укоризненно глядя на катафалк. Каландрилл попытался участливо улыбнуться: — Прими мои соболезнования. А теперь отведи нас к Симеону. Симеон сидел, скрючившись, за тем же заваленным бумагами столом в той же обитой деревянными панелями комнате, словно и не двигался с места с тех самых пор, как они видели его в последний раз. Единственное высокое окно было закрыто ставнями; свет от свечи отражался в лысине и стеклах очков Симеона. Мажордом вперил взгляд близоруких глаз в троицу, впущенную в комнату Дарфом. — Две тысячи пятьсот варров, — сказал он вместо приветствия. — Предпочтительнее в декуриях. Я не ошибся? Брахт кивнул, и маленький человечек открыл регистр в кожаном переплете, брезгливо вписал в него цифры и отложил перо. Вытерев руки в чернильных пятнах о грязную тунику, при этом запачкав и белую ленту на животе, он без лишних разговоров поднялся, повернулся к стене и встал на колени перед металлической дверью. Вытащив ключ из кармана брюк, он вставил его в замок. С мрачным видом распахнув дверь, Симеон достал из сейфа сундучок и, прикрывая его телом, начал отсчитывать монеты в кожаный мешочек. Закончив, вернул сундучок в сейф и тщательно запер дверь. Он поднялся на ноги и положил мешочек на дальний от себя край стола. — Мы думали, вы погибли, — пробормотал мажордом, переводя взгляд с них на вознаграждение. — Но уговор есть уговор. — Именно, — согласился Брахт, взял мешочек и задумчиво взвесил на руке. — Все сполна, — сказал Симеон. Брахт склонил голову: — Не сомневаюсь. И тщательно спрятал мешочек под куртку. Толстый маленький человечек кивнул, поглаживая бухгалтерские книги, словно, покончив с этим делом, ждал, когда сможет вернуться к работе. Но поскольку посетители не уходили, он раздраженно хрюкнул и поинтересовался: — Что-то еще? У господина Варента не было родственников, так что дела его приводить в порядок приходится мне, чтобы имущество его могло быть продано с аукциона. Каландрилл едва не рассмеялся, но сдержался, понимая, что смех его прозвучит истерично. Что-то еще? Истинно, подумал он. Я бы хотел обсудить с тобой, как умер твой хозяин, а также и то, что он жаждет — только в другом обличье! — пробудить Безумного бога. Каландрилл прикусил губу и лишь сказал: — Наш уговор с господином Варентом расторгается с его смертью. Но мне бы очень хотелось еще раз взглянуть на его библиотеку. Он собрал у себя редкие фолианты, которых не сыщешь в других коллекциях. Он обещал показать мне ее по возвращении. Симеон сложил губы бантиком, уперев испачканные в чернилах пальцы в подбородок, словно размышляя над этим заявлением. — Может, я пожелаю что-то купить, — настаивал Каландрилл. — И облегчу тебе работу. Цена для меня значения не имеет. Мажордом алчно улыбнулся и сказал: — Не вижу причины, почему бы нам не договориться. Дарф, отведи их в библиотеку. И, демонстративно склонившись над бумагами, Симеон принялся что-то писать. — Толстая свинья, — пробормотал Дарф, закрыв Дверь. — Кроме денег, ничего не видит. Он провел их в знакомую комнату и зажег свечи; Каландрилл же тем временем прошептал Брахту на ухо: — Постарайся увести его отсюда и расспроси поподробнее. А я покопаюсь в книгах. Увести Дарфа было вовсе не сложно, поскольку камин в библиотеке зажжен не был, а потому там было холодно. Дарф не стал возражать, когда Брахт, по-дружески хлопнув его по плечу, предложил оставить Каландрилла лазить по книжным полкам, а самим отправиться куда-нибудь, где потеплее, отведать вина, которого, без сомнения, было еще много в хозяйских погребах. Катя с улыбкой отказалась от приглашения присоединиться к ним, заявив, что библиотека интересует ее больше, и, как только дверь закрылась, Каландрилл задвинул засов и принялся за дело. Колдун не такой дурак, думал он, чтобы оставлять после себя следы. Но кто знает, вдруг хоть что-нибудь найдется? Каландрилл понимал, что надежд нет почти никаких, и оптимизм его быстро улетучивался. В библиотеке недавно был наведен порядок, стол, за которым он так долго изучал карты Орвена, был пуст, а полки забиты таким количеством свитков, списков и манускриптов, что понадобилась бы целая неделя, только чтобы бегло просмотреть их. В отчаянии он огляделся: полки словно насмехались над ним. И тут он вспомнил о потайном сейфе, откуда Варент доставал карты. Кровь бешено забилась у него в висках, и он бросился сдвигать книги, которые когда-то настолько занимали его, что он просиживал за ними часами и даже днями. Сейчас же они лишь раздражали его. Он небрежно скидывал их с полок до тех пор, пока не добрался до скрытой панели. Он повернул ручку, и дверца открылась. Каландрилл ожидал увидеть там все что угодно — карты, какой-то ключ к тому, куда подевался колдун, — кроме того, что увидел: в сейфе был лишь тусклый красный камень на кожаной тесемке. Тот самый талисман, который когда-то он носил на шее. Тот самый, что привел Рхыфамуна в Тезин-Дар. Каландрилл отдернул руку, как от змеи, и прорычал страшное проклятие. Катя шумно вздохнула и вытащила свой амулет. С поблескивающими глазами она подняла свой камень и тоже произнесла проклятие. — Рхыфамун намеренно привел нас сюда, — хрипло произнесла она. — Он водит нас за нос. — Чтоб он провалился! — воскликнул Каландрилл. Не думая, он схватил камень и вытащил его из хранилища, проклиная Рхыфамуна на чем свет стоит. И вдруг камень начал нагреваться у него в руке, а в центре его затеплился огонек. Каландрилл замолчал. В комнате запахло миндалем. Каландрилл швырнул камень и одним движением выхватил меч, хотя разум подсказывал, что клинок ему сейчас не помощник. На лбу его выступила испарина. С широко раскрытыми глазами он смотрел на то, как в огне в центре камня начинает появляться фигура человека. Он опять выругался, узнав Варента ден Тарля, и в ужасе уставился на него. Явление в огне издевательски ухмылялось. В черных глазах поблескивало презрение. Вдруг раздался насмешливый голос, прошипевший как огонь: — Итак, Каландрилл, тебе удалось бежать из Тезин-Дара. Только твоя рука могла вновь оживить камень, каковой и привел тебя сюда. Пожалуй, стоит тебя поздравить, ибо я был уверен, что оттуда тебе не выбраться. Сабля подрагивала в руках Кати, как дымок на слабом ветерке. Насмешливый голос продолжал: — Что же, неплохо. Ты оказался умнее, чем я предполагал. Но это уже неважно! Ты сделал то, что мне было от тебя нужно. Ты привел меня в город и передал мне в руки «Заветную книгу». Явление издевалось над ним. Каландрилл не сводил с него глаз, не отдавая себе отчета в том, что рычит, как гончая, готовая броситься на жертву. — Книга у меня. Мне остается только добраться до опочивальни Фарна и совершить заклинания, необходимые для пробуждения бога. И тогда я смогу попросить у него все что угодно. Силу, о существовании коей мелкий человечишка вроде тебя даже и не подозревает и никогда не отважится взять в руки. И за это я должен благодарить тебя, Каландрилл, ибо без твоей помощи я бы ничего не добился. Призрак поклонился, Каландрилл заскрипел зубами. — Славишь ли ты меня? Проклинаешь ли? Думаю, что проклинаешь, ибо невинность твоя — настоящее чудо, на кое взирал я с удивлением. Такие, как ты, не стремятся к высотам, к которым стремлюсь я. Однако ты сослужил мне добрую службу, и, возможно, когда я добьюсь своего, я тебя вознагражу… если ты еще будешь жив после того, как великий Фарн пройдет по планете. А ежели нет, то считай, что не зря прожил жизнь, оказав мне услугу. А теперь прощай. Тело, которое ты знал, я покинул. Меня там нет. Сказать тебе, где меня искать? Пожалуй, не стоит. Путь, каким я следую, не для таких, как ты. Так что прощай, мой простофиля. И еще раз благодарю тебя. Ненавистная фигура вновь поклонилась и рассмеялась громким безумным смехом, хлеставшим Каландрилла по ушам. Огонь в центре камня погас. Запах миндаля развеялся, и в комнате установилась тишина. Магия камня испарилась, и он превратился в самую обыкновенную безделушку. Прямой меч и сабля скользнули назад в ножны. Каландрилл и Катя долго молчали. Первой заговорила девушка, и голос ее звучал приглушенно: — Он бежал, и наши старания кончились ничем.Глава восьмая
— Нет, это не так! — вскричал Каландрилл, хватая Катю за руки. Отчаяние, владевшее им ранее, уступило место ярости, словно издевка Рхыфамуна выжгла из него пессимизм, освободив место для решимости. — Ты же сама говорила, что вселение в другое тело — дело трудное, требующее времени. Катя отрешенно кивнула, словно смирилась с поражением. — Для этого ему нужно было место, где бы он мог, не торопясь, заниматься своим гнусным колдовством. Где он мог совершить сей акт? Только здесь! Катя была совсем сбита с толку и беспомощно пожала плечами. — Возможно, ты и прав. Только какой нам от этого прок? Каландрилл лишь сейчас сообразил, что держит ее за руки так крепко, что едва не порвал ткань туники. Он разжал пальцы, не сводя с нее пристального взгляда. — Может статься, кто-то здесь видел жертву! — продолжал он напористо, и в огромных серых глазах Кати засветилась надежда. Она кивнула. — Надо поговорить с прислугой. Только осторожно! Пошли к Симеону. Катя не могла сделать ни шагу, и тогда Каландрилл крепко взял ее за руку и потащил к двери. Отодвинув засов и открыв дверь, он с такой силой захлопнул ее за собой, что грохот раздался по всему дому. В коридоре Катя наконец стала приходить в себя. Каландрилл отпустил ее, и девушка твердым шагом пошла рядом. Они едва не бежали, так велико было их желание поговорить с мажордомом. Они ворвались в кабинет, и Симеон заморгал близорукими глазками. Он был явно раздражен столь бесцеремонным вторжением, но, с другой стороны, жадно ждал предложений. — Тебя что-то заинтересовало? — спросил он, откладывая перо. Каландрилл с трудом сдержался, чтобы не схватить человечка за лацканы и не вытряхнуть из него ответы на интересующие их вопросы. Но сдержался, понимая, что мажордом не поверит, если он ему все расскажет, и, приняв их за безумцев, вызовет слуг или стражу и их выбросят из дома. И тогда они ничего не узнают. Так что с ним надо быть поделикатнее, а потому Каландрилл, несмотря на нетерпение, выдавил из себя улыбку и сказал: — Их так много, что мне необходимо подумать. — На столь блестящую библиотеку найдется немало желающих, — предупредил Симеон. — Решай быстрее. — Ну да, конечно. Я дам тебе ответ завтра утром. — Каландрилл состроил жалостливое лицо. — Скажи, а когда умер господин Варент? — Три недели тому назад, — хмуро повторил мажордом. — Как? Слово это прозвучало настолько резко, что Симеон даже нахмурился и поднял на него удивленный взгляд. — Этого никто не знает. Он был крепок, так нам казалось. Мы нашли его в библиотеке… — В библиотеке? — Он провел там всю ночь. — Симеон кивнул. — В последнее время он имел привычку часами сидеть в библиотеке и копаться в книгах, забыв обо всем на свете. Каландриллом овладело страшное возбуждение, и ему стоило немалого труда скрыть его от толстенького, перепачканного чернилами человечка. Он понимал, что от вопросов его зависит судьба мира. — Он был тогда один? Симеона эти вопросы начали раздражать, и глаза его сузились. Каландрилл улыбнулся, хотя едва сдерживался от того, чтобы не вытащить меч и не заставить мажордома говорить. — Нет, у него были дела с торговцем лошадьми, — медленно произнес Симеон, не замечая, что вытирает чернильные руки о белую ленту. — Именно он и сообщил всем о смерти. Если не ошибаюсь, он ведет торговлю с кернийцами и прибыл откуда-то из Ганнсхольда. Дарф знает его лучше меня. Каландрилл кивнул, решив поговорить более обстоятельно с Дарфом и оставить настороженного мажордома в покое. — Печально все это, — пробормотал он. — Да, и у меня сильно прибавилось работы, — с явным нетерпением произнес Симеон. Каландрилл сделал вид, что понял намек. Кивнув, он произнес: — В таком случае пойду отыщу телохранителя и не буду больше докучать вам. Благодарю за помощь. Симеон помахал чернильной рукой, даже не повернув головы, когда Каландрилл и Катя выходили из кабинета. Меченосца они нашли в покоях, прилегавших к кухне и выходивших на задний двор, где располагались конюшни. Низкая арка разделяла помещение на маленькую комнатушку и большую залу, где собралась скорбящая прислуга, среди которой Каландрилл увидел и Риту. Девушка бросила на Катю внимательный взгляд, но та не обратила на нее внимания. По другую сторону арки Брахт сидел напротив Дарфа за столом, залитым вином. Перед ними стояла большая, наполовину пустая бутыль красного вина. Каландрилл предположил, что большая часть его прошла сквозь глотку Дарфа. Тот нетвердо поднялся на ноги с пьяным умилением на лице и отправился за стаканами и новой бутылью. Как только он повернулся к ним спиной, Брахт вопросительно посмотрел на товарищей. — Рхыфамун проводил много времени с торговцем лошадьми из Ганнсхольда. — пробормотал Каландрилл. И в это время у него за спиной раздался звон бьющегося стекла, женский возглас и успокаивающее бормотание Дарфа. — Этот человек был с ним в момент смерти. Что выведал ты? — То же самое, не больше. — Брахт понизил голос, искоса глянув на Катю. — Тут Рита была, пришлось еще и от нее отделываться. Катя глянула на него так, что стало понятно: Брахту еще придется отвечать на ее вопросы, только в другом месте и в другое время. Керниец нервно ухмыльнулся, радуясь возвращению Дарфа со стаканами и полной бутылью. Налив вина, Дарф широко улыбнулся Кате. Каландрилл выпил и сказал как ни в чем не бывало.: — Господин Варент имел дела с торговцем из Ганнсхольда. Мне Симеон сказал. — Истинно, — подтвердил Дарф, серьезный, как сова. — Он собирался подкупить лошадей, а тот утверждал, что у него самый лучший товар. Он даже хотел купить твоего жеребца. Последовал кивок в сторону Брахта, и керниец тут же воспользовался этим: — Как его звали? Может, я его знаю. — Давен Тирас, если не ошибаюсь, — сказал Дарф. — Он говорил с твоим акцентом. Сердце Каландрилла заколотилось так, что он испугался, как бы это не услышал Дарф и не обратил внимания на блеск его глаз. Он заставил себя успокоиться, понимая, что должен мыслить четко. Если Рхыфамун оставил тело Варента в тот самый момент, когда рядом с ним находился другой человек, следовательно, этот другой человек и есть новое вместилище ума злого колдуна. Следовательно, надо узнать о нем как можно больше. Краем глаза он посмотрел на Брахта. Керниец нахмурился и пробормотал, делая вид, что пытается вспомнить: — Давен Тирас… — Более или менее твоего телосложения, — помог ему Дарф. — Только волосы у него песочного цвета. — Противный такой? — подсказал ему Брахт. — с носом пьяницы? — Нет. Вполне привлекательной наружности, — возразил Дарф и хитро подмигнул. — Он даже Рите понравился. Брахт что-то промычал и спросил: — У него еще такие маленькие голубые глазки? — Карие и огромные, — поправил его Дарф. — и нос у него вполне нормальный, только переломан. — Значит, это не тот, о ком я подумал, — заключил Брахт и добавил: — Хотя я был бы рад с ним поболтать. Узнать, как там в Куан-на'Форе. — Ты опоздал, — сказал Дарф, вновь наполняя стаканы. — Он уехал на следующий день после смерти господина. Сказал, что в Ганнсхольд. Брахт едва не выругался. — Жаль, что мы опоздали, — пробормотал он с напускной печалью. — Бедный Варент. — Истинно, — согласился Дарф. — И бедные мы. У него не было родственников, так что дом будет продан. А мне придется подумать о работе. — Какая потеря для всех нас, — вздохнул Каландрилл. — Имей я возможность, я бы предложил тебе место. Дарф пожал плечами, наливая себе еще стакан, пролив при этом немало вина на стол. Он глупо усмехнулся, нахмурился и вдруг шлепнул себя тыльной стороной ладони по лбу, словно издеваясь над самим собой. — А я ведь забыл, что ты из Секки. У тебя там родственники? Каландрилл кивнул. Дарф и другие, сопровождавшие Варента, в чьем обличье Рхыфамун побывал в городе, знали, что он из Секки. Но никто и не подозревал, что он сын домма. — Слышал новости? — спросил Дарф. Каландрилл покачал головой, думая только о том, как бы побыстрее уйти теперь, когда они узнали от Дарфа все, что можно. Но что-то в голосе слуги насторожило его. — Домм… Билаф, что ли?., умер. Теперь там доммом его сын Тобиас. Каландрилл сжал кружку. Затем осторожно поставил на стол. Странные чувства вызвала в нем эта весть. Отец умер. Скорбит ли он? С тех пор как Билаф так неосмотрительно дал ему пощечину, подтолкнув к бегству прошла целая вечность. Тогда Каландрилл бросился за великой судьбой, в путешествие, которое предложил ему Рхыфамун. Как же он был наивен! Колдуну ничего не стоило обвести его вокруг пальца. С тех пор он редко вспоминал отца, недолюбливавшего своего младшего сына; иногда он думал, хотя и мимолетом, что если выживет, то вернется домой во славе и отец его устыдится. Но вот Билаф умер, его больше нет… Каландрилл не мог разобраться в своих чувствах. Скорее всего, это была скорбь, а может, и злость, словно Билаф предал его и лишил возможности возвыситься в его глазах. Он потерял отца, но что за чувства владели им? Какие бы они ни были, нельзя давать им волю. Скорбеть он будет позже. Сейчас самое главное — продумать, как смерть отца скажется на нем. Билаф умер, Тобиас возвысился. Брат, поручивший чайпаку убить его, теперь домм. И хотя Братство убийц более не угрожает ему — об этом позаботился Бураш, — Тобиас получил в распоряжение Секку. Не устроит ли он новую ловушку? В Альдарине, слава Дере, никто, даже Дарф, не знает, что он и есть сын домма, объявленный вне закона. В голове у Каландрилла стоял полный сумбур, но в одном он был твердо уверен: никому ни слова о своем происхождении! — Как он умер? — спросил юноша, стараясь говорить как можно безразличнее, чтобы не вызвать подозрений. — Когда я уезжал из… — у него чуть не сорвалось «из дворца», но он вовремя сдержался, — из Секки, он был вполне крепок. — Изнурительная болезнь, — пояснил Дарф. — Но есть слухи. Я видел его, когда был там с господином Варентом, ты знаешь. И мне тоже показалось, что он здоров как бык. — Он постучал себя по носу, намекая, то скажет сейчас что-то загадочное. — Поговаривают, что Тобиас не мог дождаться, когда трон освободится ну и помог папочке. Поговаривают о яде. Не открыто конечно. Но такова людская молва. Он не первый и не последний честолюбивый сынок, который поторопился сесть на трон, правда ведь? Дарф захихикал, смеясь над аристократией с ее запутанной жизнью. Каландрилл отпил большой глоток вина, но не от волнения, а потому, что ему нужно было время подумать. Эта весть не может — на должна! — помешать им. Но если Дарф говорит истину, то это еще одно проявление того, что Безумный бог зашевелился во сне, сотрясая мир. В Кандахаре гражданская война; Билаф отравлен. Неужели Фарн чувствует, что Рхыфамун спешит пробудить его? Как вступление Тобиаса на престол повлияет на их предприятие? Дарф, видимо, принял его молчание за интерес и продолжал: — Это вызвало некоторые трудности. Альдарин и Секка заключили договор о строительстве флота для борьбы с корсарами. Именно за этим господин Варент туда и ездил. А теперь Тобиас собирается использовать флот для нападения на Кандахар. Вы знаете, что там война? Так вот, похоже, Тобиас ищет союза с другими городами Лиссе для нападения на кандийцев, пока они заняты междоусобицей. — Он замолчал, чтобы опустошить кружку и вновь налить себе вина. — Может, и для меня там найдется работенка, а? — И Альдарин пошел на этот союз? — побледнев, спросил Каландрилл. Если это так, то Фарн явно заворочался. — А другие города? — Пока что нет. — Вытерев губы, Дарф пожал плечами. — Наш домм пока ни на что не решился. Тобиас не так давно нанес ему визит и не раз встречался с господином Варентом. Насколько я слышал, господин Варент поддержал его, но вот теперь умер. — Он произнес это скорбным голосом и выпил. — А Дарик прислушивался к советам господина Варента. Отсюда Тобиас и его молодая жена отправились в Вессиль с так называемой миссией доброй воли. Они, видите ли, желают заверить другие города в добрых намерениях Секки. Но те, кто вроде меня хотя бы немного разбирается в подобных делах, понимают, что его цель — склонить Лиссе к войне. То, что Тобиас женился на Надаме, Каландрилла ничуть не взволновало, и он даже порадовался. Словно и не любил когда-то Надаму, а если и любил, то это было в другой жизни когда он был впечатлительным юнцом. — Я слышал про какие-то трения с младшим братом… О каких-то семейных неурядицах… — произнес он. — Истинно, — согласился Дарф и громко рассмеялся, ткнув в Каландрилла пальцем. — Дера! А ведь я совсем забыл! Тебя зовут так же, как его: Каландрилл! Каландрилл с улыбкой кивнул. Дарф сказал: — Верно. Он бежал из города приблизительно тогда же, когда уехали мы, припоминаю. Я не знаю почему, но факт остается фактом: Тобиас объявил его вне закона и назначил за его голову вознаграждение в десять тысяч варров. Кто-то говорит, что это он отравил Билафа, но это вряд ли. Если уж он убрал отца, то почему не отравил и братца? И зачем было бежать, если ему нужен трон? — И правда… — вкрадчиво пробормотал Каландрилл. — Как бы то ни было, десять тысяч варров — прекрасная награда, а? Я был бы не против отловить пацана. — Я бы тоже, — с каменным лицом вступил в разговор Брахт. — Только где его искать? — Кто знает? — ответил Дарф. — Он в бегах. Если еще не погиб. Я слышал, Тобиас послал за ним чайпаку. — Братство убийц? — Брахт серьезно кивнул. — Тогда нам там точно делать нечего. — Да, с Братством шутки плохи, — согласился Дарф, поворачиваясь к Каландриллу. — Знаешь что? — сказал он, с трудом фокусируя на нем остекленевшие глаза — Тобиас везде выставил его портреты, и он чем-то напоминает тебя. Будь поосторожней. — Буду, — пообещал Каландрилл, заставляя себя весело рассмеяться. — Сходство есть, — продолжал Дарф, — хотя и небольшое. Каландрилл ден Каринф — франт. Он из дворца-то, наверное, никогда не выходил. Не то что ты, друг. — Как бы то ни было, спасибо за предупреждение, — искренне поблагодарил Каландрилл. — Постараюсь не попадаться Тобиасу на глаза. — В таком случае не езди в Бессиль, — хихикнул Дарф. — Как, впрочем, и в Эрин и Ганнсхольд. Он сейчас направляется на север. Возможно, прежде, чем отправиться назад на юг, к себе домой, через Гайм, он проедет по подножию Ганнского хребта до Форсхольда. Так что держись подальше от всех городов, ибо он намерен побывать везде! Это показалось ему страшно забавным, и от смеха он закачался на стуле, расплескивая вино. Каландрилл с трудом растянул губы в улыбке и, поймав взгляд Брахта, кивнул в сторону двери. Керниец выразительно посмотрел на Катю, с презрением рассматривавшую пьяного Дарфа. Поняв намек Брахта, она откинулась на спинку стула и громко зевнула. — Пожалуй, пора, — сказал меченосец. — Детское время, — запротестовал Дарф. — А вина — хоть упейся. — Да нет. — Брахт улыбнулся, глядя на Катю. Дарф уставил мутный взгляд на девушку и со знанием дела поднял палец. — Ночь только-только началась, и ты не хочешь ее потерять, да? Будь я на твоем месте, я бы тоже поторопился. Жаль, Рита расстроится… — Я заберу коня, — перебил его Брахт, заметив молнии в глазах Кати. — Сбруя на месте? — Да. Я провожу. Дарф попытался встать, но, едва приподнявшись со стула, повалился назад и растянулся во весь рост на полу. — Пожалуй, тебе лучше остаться, — пробормотал Брахт. — Пожалуй, — согласился Дарф и, закрыв глаза, захрапел. — Дарфа надо проводить до кровати, — крикнул Каландрилл в большую комнату, где сидела остальная прислуга, но оттуда раздался только смех. — Пусть дрыхнет, пропойца! — усмехнулась толстая женщина. Каландрилл пожал плечами и последовал за Брахтом и Катей во двор. Луна стояла высоко в небе. Было близко к полуночи Конюшни располагались рядом с оградой и были закрыты только на нижние калитки. Брахт издал низкий резкий свист, и из конюшни тут же послышалось тихое ржание. Черная голова высунулась из стойла, и жеребец, узнав хозяина, весело заржал. — Так ты меня еще помнишь? — Керниец ласково, словно женщину, гладил огромную голову. — Тогда пошли. Брахт открыл калитку, и жеребец бросился к нему так, что керниец даже попятился. Обхватив вороного за шею, он прислонился щекой к морде коня и что-то тихо бормотал ему на языке Куан-на'Фора. — Теккан ждет, — напомнила Катя, — хотя мне не хотелось бы мешать вашей встрече… — Хорошо-хорошо. Брахт, взяв коня за гриву, повел его туда, где хранилась сбруя. Над дверью висел фонарь, и Каландрилл, сняв его с крюка, высоко поднял над головой, освещая путь. Брахт нашел сбрую своего коня, быстро надел ее и повел жеребца к воротам. Из окна за ним наблюдало сразу несколько лиц, но привратника у ворот, запертых на простую задвижку, не было. Через мгновение они были на улице. У соседнего освещенного дома как раз остановилась повозка, из которой вышло несколько человек. Каландрилл помахал извозчику, и они во всю прыть помчались в таверну «Чайка». Брахт скакал за ними на жеребце. Каландрилл остался наедине с Катей. Какое-то время они ехали молча, размышляя о событиях вечера под перестук копыт по камням мостовой и поскрипывание рессор. Когда они въехали на мост через Альду, Катя тихо произнесла: — Прими мои соболезнования. Каландрилл пожал плечами: его мысли были далеко от Секки. Он думал о Давене Тирасе и о том, насколько реально найти и остановить его. Соболезнование Кати напомнило ему о смерти отца, и он вновь попытался разобраться в своих чувствах, но напрасно: Билаф, как и Надама, стал тенью прошлого, настолько далекой, что его кончина не особенно расстроила Каландрилла. Погоня за Рхыфамуном заставила его забыть даже об этом. Хотя, может, просто он слишком зачерствел. — Тобиас — враг опасный, — сказал он. — Если расклеит мои портреты по всему Лиссе… — Дарф же тебя не узнал, — возразила она. — Он был пьян. — Каландрилл отвернулся от ее сочувствующего взгляда и посмотрел через окно на Брахта, улыбавшегося во весь рот от удовольствия, которое приносила ему верховая езда. — Человек потрезвее запросто меня узнает. — Да как, если мы поплывем морем? — настаивала она. Он отвернулся от радостного кернийца и, посмотрев на нее, ткнул пальцем в наездника: — Сомневаюсь, чтобы Брахт теперь бросил вороного. А если Давен Тирас прибыл из Ганнсхольда и отправился туда же… — Нахмурившись, он покачал головой. — Нет, боюсь, придется ехать по суше. — Тогда будем поосторожней, — пробормотала Катя, искоса поглядывая на кернийца. Помолчав немного, она с деланным безразличием спросила: — Кто такая Рита? — Служанка Варента, — ответил Каландрилл не задумываясь: сейчас его больше занимало его собственное положение человека, поставленного вне закона, нежели любовные приключения Брахта. — Брахт… — он смутился и замолчал, — был с ней знаком… когда Рхыфамун привез нас в Альдарин. — Насколько близко? — поинтересовалась Катя. Каландрилл неуклюже пожал плечами: — Мы не задержались здесь долго. — Достаточно долго. — В повозке было темно, так что он не разглядел лица Кати, но голос ее прозвучал резко. — Она красива? — Вроде бы, — беспомощно пробормотал он. — Да я ее почти не помню. Думаю, Брахт тоже. — Но она его помнит. — А ты бы его забыла? — Ее раздражение показалось Каландриллу странным, и он испугался, как бы Катина ревность, равно как и желание Брахта оберегать ее, не помешала погоне. был удивлен ее ответом. Катя говорила едва словно он застал ее за чем-то неприличным, но она сама была сбита с толку. — Нет. И никогда не забуду. Но я не думала… — Она покачала головой, и лунный свет засеребрился на ее длинных волосах. — Я бы никогда… В Вану все по-другому. Мы… Она смущенно замолчала. Каландрилл вдруг сообразил что почти ничего не знает о ее родине и обычаях ее народа. Впервые видел он Катю в таком замешательстве. В ней обнаружилось нечто такое, что прежде было скрыто от всех. Да она ранима, подумал он и честно сказал: — Брахт любит только тебя. С тех пор как тебя увидел, он и думать ни о ком не может, поверь. — Да у него и возможности такой не было, — с улыбкой ответила Катя. Голос ее звучал уверенно. Каландрилл тоже улыбнулся и сказал: — Пусть так. Брахт дал слово, а он слов на ветер не бросает. Особенно в том, что касается тебя. Улыбка ее стала шире. Катя отвернулась, глядя в окно. Фонари, стоявшие вдоль дороги, вырывали время от времени из темноты ее прекрасные серые глаза, с нежностью смотревшие на смеющегося наездника. Брахт перехватил ее взгляд и помахал рукой. Она помахала в ответ, и Каландрилл успокоился. Вскоре повозка въехала в портовый квартал, и они вышли около «Чайки». Водяные часы над стойкой, занимавшей всю стену, показывали чуть больше полуночи. Теккан и его люди сидели в дальнем углу таверны. Едва они вошли, как его обветренное лицо засветилось радостью. Они пробрались к столу, и капитан, поставив для них скамью, отправил вануйца, вполне сносно изъяснявшегося по-лиссеански, за элем, а от них потребовал полного отчета. Лицо его потемнело, и он выругался, когда Каландрилл рассказал о явлении Рхыфамуна. Они поведали ему и о Давене Тирасе, не сомневаясь, что колдун украл тело торговца лошадьми, чтобы в новом обличье продолжить поиски Фарна. — Теперь его не найти! — воскликнул Теккан. — Придется возвращаться в Вану, испрашивать совета святых старцев. — Нет, — покачал головой Каландрилл. — Если Давен Тирас прибыл из Ганнсхольда, он, скорее всего, туда и вернется. — По словам Дарфа, торговец говорил с акцентом Куан-на'Фора, — добавил Брахт. — Так что он либо из наших кланов, либо полукровка. — А нам-то что от этого? — пожал плечами Теккан. — Как — что? Вот подумай. По-твоему, Безумный бог — в Лиссе? — спросил Каландрилл и, когда Теккан отрицательно покачал головой, продолжал: — Может ли он находиться в какой-нибудь из земель, которыми заправляют Молодые боги? Будь это так, они бы договорились между собой и сами остановили Рхыфамуна. Нет, Фарн наверняка почивает за пределами земель, известных человеку. — За Боррхун-Маджем? — Теккан нервно пригладил волосы. — Значит, мы его потеряли окончательно. — Он далеко впереди, но, чтобы добраться до Боррхун-Маджа, ему еще предстоит пересечь Куан-на’Фора и Джессеринскую равнину, — сказал Брахт. — А в Куан-на'Форе у меня друзья. — Он задумчиво улыбнулся. — Враги, правда, тоже есть, но это другое дело. Если этот самый Давен Тирас попытается пересечь мои родные луга, я, пожалуй, смогу его отыскать. Теккан понял, куда они клонят, и опять стал возражать: — Вы намерены мчаться за человеком, о котором вам поведал какой-то пьянчужка? За колдуном, запросто переселяющимся из одного тела в другое? Это же безумие! — Он грохнул кулаком по столу. — Я говорю: идем в Вану за советом святых отцов. — Вряд ли он будет искать новое тело, — заметила Катя, говоря на языке, понятном Брахту и Каландриллу. — Давен Тирас вполне ему подходит. Да и зачем, если он считает, что мы заживо погребены в Тезин-Даре? — А зачем ему было нужно отказываться от тела Варента ден Тарля? — резонно возразил Теккан. — А затем, что Варент ден Тарль был человеком известным в городе, — терпеливо пояснил Каландрилл. — Он был советником домма Дарика. Такой человек не может просто взять и оставить Альдарин и отправиться бродить по миру. — А торговец лошадьми путешествует много, — вставил Брахт. — Если мы отправимся в Вану, то вряд ли его догоним, — сказала Катя. Теккан нахмурился и махнул рукой в сторону вануйцев. — А они? Мне что, оставлять судно здесь, в гавани Альдарина? Каландрилл посмотрел на Брахта, потом на Катю и убедился, что они думают так же, как он. Катя взяла отца за руку и мягко сказала: — Ты с нами не пойдешь. Возвращайся в Вану и поведай святым отцам нашу историю. Может, они придумают, как нам помочь. Но отсюда мы отправимся втроем и по суше. — На конях, — заметил Брахт с неподдельной радостью. Теккан внимательно рассматривал полные решимости лица. Взгляд его потемнел, он вздохнул и опустил голову, а когда вновь поднял ее, в глазах его стояло смирение с судьбой. — Я бы рад отговорить вас, — медленно начал он, — но понимаю, что это бессмысленно. Как мне ни тяжело, я знаю: вас не переубедить. Да будет так, как вы говорите. Вы — вперед по суше, я — назад в Вану по морю. — Не забудь, — Катя дотронулась до талисмана на своей груди, — пока на мне этот камень, святые отцы всегда знают, где я. Может, они придумают, как со мной связаться посредством камня. — Истинно. — Теккан медленно кивнул. — Вы отправляетесь сейчас? — Утром, — ответил Брахт. — Еще надо купить двух лошадей. — Двух? Они рассказали ему о жеребце Брахта. Каландрилл едва сдержался: ему так хотелось сообщить новость о Билафе и Тобиасе, но он передумал, дабы не усугублять волнения, капитана. Его дочь и Брахт тоже промолчали. — Да будет так, — согласился Теккан с тяжелым сердцем и, вперив в Брахта и Каландрилла твердый взгляд, продолжал: — Слушайте меня внимательно: вы отвечаете за Катю. Если с ней что случится, вы будете держать ответ передо мной. Каландрилл склонил голову в знак согласия. Брахт, помедлив, сказал: — Я дал тебе слово: пока я жив, с ней ничего не случится. — Я говорю не о клинке, — возразил Теккан. — Во всяком случае, не о стальном. А о том, который есть у каждого мужчины. Катя покраснела. Керниец нахмурился. Загорелое лицо его потемнело пуще прежнего, голубые глаза угрожающе прищурились. Каландрилл видел, что Брахт оскорблен, и уже приготовился вмешаться в ссору, но Брахт взял себя в руки и твердо посмотрел Теккану в глаза. — Когда мы плыли в Гессиф, — заявил он ровным голосом, — я попросил твою дочь в жены, а ты потребовал, чтобы я держал себя в руках и не возвращался к этой теме до тех пор, пока «Заветная книга» не будет уничтожена, а Катя не вернется, целой и невредимой, в Вану. Я не забыл своего слова. Последнее предложение было сказано так жестко, что Теккан даже отшатнулся, и краска залила его суровое лицо. Он опустил голову, прося прощения, и лицо его смягчилось. — Прости меня, Брахт ни Эррхин. Отеческая забота затуманила мне голову. Брахт кивнул и сказал уже мягче: — Как могу я тронуть Катю без ее согласия? — Ты прав. — Теккан кивнул, взяв себя в руки и внимательно глядя на меченосца. — Пожалуй, ты прав. — Значит, все в порядке, — сказал Брахт. — Предлагаю допить эль и отправиться спать. Надо будет встать пораньше и купить лошадей. Возможно, нас ждет долгий путь. — Истинно. — Теккан поднял кружку и чокнулся с каждым по очереди. — За ваш успех и счастливое возвращение. Они допили эль и покинули таверну. Вануйцы разошлись каждый по своим постоялым дворам, получив от Теккана приказание явиться на судно на следующее утро ко второму приливу. Вчетвером они отправились в свои комнаты. Отец с дочерью шли впереди и чем-то серьезно разговаривали. Каландрилл и Брахт следовали, чуть поотстав, за ними. По небу, как кобыльи хвосты, тянулись длинные темные тучи, то и дело набегавшие на месяц. Из пасти жеребца Брахта, ведомого в поводу, вырывались клубы пара. Ночь была прохладной. Брахт преднамеренно пропустил Катю и Теккана вперед. — А я боялся, придется объяснять, кто такая Рита, — пробормотал Брахт, глядя Каландриллу в лицо. — А ты не бойся. — Каландрилл едва слышно рассмеялся. — Катя расспросила меня о ваших… взаимоотношениях. Я сказал, что с Ритой ты был знаком, но теперь думаешь только о Кате. — И это истина, Ахрд знает. — Брахт с восхищением посмотрел на закутанную в плащ женскую фигурку, маячившую впереди. — Благодарю за тактичную поддержку, друг. — Скоро от каждого из нас потребуется много больше, чем тактичная поддержка, — ответил Каландрилл. — Рхыфамун далеко впереди. А я вне закона. И это может нам сильно навредить. — Да, верно. Десять тысяч варров сделают зорким кого угодно. — Брахт ухмыльнулся. — Но мы тебя преобразим. — Как Рхыфамун, когда вытаскивал меня из Секки? Он действовал посредством колдовства, которое нам неведомо, — пробормотал Каландрилл. — А северных городов нам не избежать. — Обойдемся без колдовства, — отрезал Брахт. — Придумаем что-нибудь попроще и понадежнее. — Что именно? — поинтересовался Каландрилл, но керниец только рассмеялся. Утро было ярким. Сверкающий солнечный диск переливался на стального цвета безоблачном небе. Лишь далеко, над Узким морем, к нему приклеилось несколько облачков. Изморозь покрывала окна и булыжники мостовой возле постоялого двора. Из кухни доносился дурманящий запах овсянки и жареного бекона. Каландрилл не удивился, что Брахта уже нет. Скорее всего, он в конюшне, возится со своим любимчиком. Теккан встал сразу за Каландриллом, и, когда юноша спустился в общую столовую и заказал обильный завтрак, капитан еще только умывался. Каландрилл уже почти позавтракал, когда к немуприсоединились остальные. Брахт пребывал в прекрасном расположении духа, довольный тем, что они оставили море и отправляются в путь на конях; Катя и Теккан, понимая, что видятся, возможно, в последний раз, были подавлены. И Брахт вдруг выказал небывалый для него такт. — Чтобы добраться до Куан-на'Фора, нам нужно всего лишь два коня, — заявил он. — Чтобы пересечь луга, нам понадобится вьючная лошадь, но ее мы купим в Ганнсхольде. Так что в Альдарине мы с Каландриллом обойдемся без тебя. Встретимся здесь же в полдень. Катя в знак признательности улыбнулась. Брахт поклонился. Теккан что-то благодарно пробормотал. Брахт встал, улыбаясь, и поманил Каландрилла за собой, и они пешком отправились в квартал наездников. Днем Альдарин оказался городом суетливым. На улицах и площадях было много народу: кто-то продавал, кто-то покупал, а кто-то просто стоял и глазел или прогуливался. На одной из больших площадей, окруженной харчевнями и тавернами, стоял столб, наподобие тех, на которые в Секке наклеивают объявления, имеющие значение для всего города: официальные заявления, эдикты, уложения и сообщения о преступлениях. Каландрилл попросил товарища на мгновение остановиться и просмотреть объявления. И, к своему неудовольствию, обнаружил свой портрет и объявление о вознаграждении за свою поимку. Правда, как и говорил Дарф, здесь он не очень на себя походил. С портрета на него смотрел прилизанный юнец с беспечным лицом с мягкими чертами и аккуратно подстриженными волосами и блуждающим взглядом. Он сообразил, что рисунок был сделан с портрета, написанного много лет назад и висевшего во дворце, некогда принадлежавшем отцу, а теперь Тобиасу. Под ним вердикт объявлял его вне закона за преступления против Секки с обещанием десяти тысяч варров тому, кто доставит его самого или голову в узнаваемом состоянии. Каландрилл выругался. Слава Дере, утро было холодным, и он мог, не вызывая подозрений, плотнее закутаться в плащ и натянуть на голову капюшон. — Почти и не похож, — пробормотал Брахт. — Что там написано? Каландрилл уже и забыл, что керниец не умеет ни читать, ни писать, и со злостью прочитал подпись. Брахт угрюмо кивнул и сказал: — Вот разберемся со своими делами и сведем счеты с твоим братцем. Мудрый человек не оставляет врагов за спиной. Каландрилл пожал плечами и отошел от столба с ощущением, что все на него смотрят. — А разве ты не оставил врагов в Куан-на'Форе? — спросил он. — Оставил, — поколебавшись, согласился керниец. — Но это совсем другое дело. Каландрилл посмотрел на Брахта: лицо его было бесстрастным и всем своим видом он показывал, что не собирается говорить на эту тему. Что же это он такое скрывает? — подумал Каландрилл. — Пойдем, — позвал его Брахт. — Нам еще лошадей покупать, а на это требуется время. Как-нибудь он мне расскажет, что вынудило его покинуть родину, подумал Каландрилл, понимая, что сейчас ему ничего не вытянуть из кернийца. Они оставили площадь и по улицам и переулкам отправились в квартал у северной стены. Запахи готовящейся пищи и вина, эля и толпы постепенно были вытеснены запахами лошадей, навоза и сена. У Брахта даже походка изменилась, и по мере приближения к кварталу он ускорил шаг и, откинув голову, наслаждался едкими запахами, словно изысканными духами. Он весело рассмеялся, когда они прошли под высокой аркой и оказались на квадратной площади, где яблоку было негде упасть от огромного количества животных и людей. Прямо перед ними в стене были ворота, через которых животных можно было вывести на пастбище, а по обеим сторонам — — просторные стойла и амбары, меж которыми пристроились шорные мастерские и пивные. В переулках между загонами можно было испытать лошадей. Брахт на мгновение задержался под аркой, с довольным видом осматривая площадь, затем кивнул и широко улыбнулся. — Здесь мы и про Давена Тираса что-нибудь узнаем, — пробормотал он и бросился прямо в толпу. Поначалу Каландриллу показалось, что здесь царствует полная неразбериха: лошади ржали и били копытами, люди кричали, брусчатка была скользкой от навоза, наполнявшего холодный воздух своим запахом, смешиваясь с более тонким ароматом сена и резким запахом мочи; разгоряченные кони и их наездники носились туда-сюда без всякой цели, заставляя людей вжиматься в забор. Но постепенно, слушая объяснения Брахта, он начал разбираться в том, что здесь происходит. Вон там продают тягловых лошадей, а там — верховых для дам; ближе к воротам — место для пони, вполне подходящих для детей, а далее — место вьючных лошадей. Скакунами торговали в самом центре. Здесь тоже царил свой, недоступный непривычному глазу порядок. Брахт показывал Каландриллу лошадей для охоты и для закованных в латы рыцарей, коней скоростных и тех, что могут бежать быстро и без устали. Туда они и направились. Сначала Брахт походил от одного загона к другому, останавливаясь здесь и там, с целью поближе рассмотреть товар. Торговцы немедленно признали в Брахте кернийца. Длинный хвост волос, смуглая кожа и ястребиные черты лица выдавали в нем коневода с севера, и Брахт не преминул этим воспользоваться, чтобы повыспросить о Давене Тирасе. Кое-кто из торговцев знал Давена и подтвердил описание, сделанное Дарфом, добавив некоторые детали, ускользнувшие от слуги Варента. Так, выяснилось, что у него не хватает одного верхнего зуба, отчего говорит он с легким присвистом, а большой палец на левой руке сломан и смотрит вверх. Все утверждали, что приехал он из Ганнсхольда и, как и предполагал Брахт, был полукровкой: отец — лиссеанец, а мать — лыкардка. В Альдарине он объявлялся нечасто и, видимо, недавно уехал, ибо торговцы не видели его уже несколько дней. Негусто, конечно, но уже вполне достаточно, чтобы отыскать хотя бы его след. О том, что они будут делать дальше, он пока не думал, как не думал и о том, как догнать колдуна. Самое главное — то, что маг даже не пытается замести следы, скорее всего, потому, что посчитал их погребенными в Тезин-Даре. А образом в камне он просто потешил свое самолюбие; это не больше чем завершающий злорадный плевок. И то, что колдун так уверен в себе, радовало Каландрилла. Когда стало ясно, что большего им здесь не узнать, они занялись покупкой лошадей. Каландрилл полностью доверился Брахту, сняв шляпу перед знаниями кернийца и его явным опытом в покупке лошадей. Время шло, а товарищ его с величайшим удовольствием все торговался и торговался, и терпение Каландрилла начало иссякать. Наконец керниец все-таки купил сивого мерина для Кати и гнедого для Каландрилла. Широкогрудые и длинноногие, они, по словам кернийца и продавца, были быстры и выносливы. Затем они зашли к шорнику, приобрели полную упряжь и отправились назад на постоялый двор. Близился полдень. По дороге Брахт неожиданно остановился, бросил Каландриллу поводья и, не обращая внимания на его вопросительный взгляд, отправился на рынок. Каландриллу ничего не оставалось, как догадываться о том, что понадобилось меченосцу в заведении, где продавали косметику и духи. А поскольку Брахт, вернувшись, не счел нужным удовлетворить его любопытство, Каландрилл заключил, что керниец ходил покупать подарок для Кати, хотя и не понимал, зачем он ей: девушка была настолько красива от природы, что искусственные добавки ей были ни к чему. А духами, насколько он помнил, она тоже никогда не пользовалась. Но Брахт был явно доволен своей покупкой. Он вскочил на коня, и они отправились дальше. Катя с Текканом дожидались их в столовой. Они молча поели, и, как только закончили, капитан поднялся и сказал, что ему пора в гавань: скоро отлив, а прежде, чем сняться с якоря, ему еще надо осмотреть судно. — Не задерживайтесь, — посоветовал он, пожимая им руки и кивая в сторону дочери. — Мы попрощались, и я бы не хотел затягивать расставание. Да не оставят вас боги. А святые отцы Вану пошлют вам всю возможную поддержку. Да будет победа вашей! Глаза его влажно блеснули, но, выходя из столовой, он держал голову высоко и ни разу не обернулся. Катя с тоской смотрела ему вслед. — Он прав, — произнесла она низким голосом. — Поехали. — Истинно. — В голосе Брахта прозвучала неподдельная забота. А затем, ткнув пальцем в Каландрилла, он со смешинкой в голосе сказал: — Только вот сначала позаботимся о внешности нашего преступника. Он прошептал ей что-то на ухо, Катя кивнула и отправилась на кухню. Брахт, широко улыбаясь, поманил Каландрилла за собой в комнату. Тот послушно пошел следом, гадая, что задумал Брахт. Каландрилл был черен от загара, как и Брахт, а черты лица его потеряли прежнюю юношескую нежность. Теперь, хоть и тонкие, они стали резче, как у настоящего мужчины. Глаза его, некогда огромные, сейчас, после стольких дней, проведенных посреди океана, приобрели привычку прищуриваться. Плечи его раздались, и он казался выше. От начитанного мальчика в нем не осталось ничего. Теперь он опытный меченосец, и впечатление это подчеркивалось поношенными кожаными бриджами и висевшим на поясе мечом. Он настолько изменился, что при беглом взгляде, как в случае с Дарфом, его было не узнать. Но, присмотревшись, любой обнаружил бы в нем много общего с разыскиваемым преступником. Выцветшие волосы его явно указывали на лиссеанское происхождение и, очень походившие на пышные гривы отца и брата, сразу же бросались в глаза. Брахт словно читал его мысли: — Тебя выдают волосы. Если бы не они, то ты вполне бы сошел за моего сородича. Так что… Эффектным жестом он вытащил из кармана свою покупку. Это оказался не подарок для Кати, а маленькая аптечная баночка с густой черной жидкостью. Каландрилл сразу узнал краску для волос, которой дамы, иногда и честолюбивые мужчины прикрывают седину в волосах. Вошла Катя с дымящимся кувшином воды. — Сюда, — сказал Брахт, указывая Каландриллу на стул подле умывальника. — Торговец, который продал мне эту краску, утверждает, что она покрасит даже самые белые волосы. Катя лила воду на его длинные волосы, а керниец намазывал их желеподобной массой и расчесывал, чтобы она распределилась равномерно. Закончив, он бросил Каландриллу полотенце. Когда волосы немного подсохли, Брахт вновь расчесал их и связал сыромятной тесемкой в конский хвост, как у него. Вытащив из своей сумки небольшое зеркальце из полированного металла, он протянул его Каландриллу, и тот увидел перед собой настоящего кернийца с черными, как вороново крыло, волосами. — Постарайся говорить с легким акцентом, — посоветовал ему Брахт. — А если возникнут сомнения, скажешь, что полукровка: мол, мать лиссеанка, а отец из рода Асифа. С одной стороны, конечно, смешно, что они воспользовались хитростью Рхыфамуна, но сейчас это могло оказаться им на руку, и Каландрилл, изо всех сил стараясь говорить с акцентом Куан-на'Фора, поблагодарил товарища. — Прекрасно, — одобрил Брахт. — Ты запросто сойдешь за меченосца. К тому же ни в одном из вердиктов не говорится, что с тобой два спутника. — Он обернулся к Кате, хвастаясь своей работой: — Ну как? Катя кивнула. — Два настоящих меченосца. Уж никак не принцы. — Истинно. — Брахт ухмыльнулся. — К тому же, когда ты рядом, мужчины вряд ли будут смотреть на нас. Катя улыбнулась, но так коротко, что Каландрилл понял: она печалится из-за разлуки с Текканом больше, чем ему поначалу показалось. Ей, видимо, редко, а скорее всего, никогда еще не приходилось расставаться с отцом. — Итак, — живо сказал он, — теперь я полукровка из Куан-на'Фора. Вперед, на мою родину! — Истинно! Брахт подхватил свои сумы, бросил Каландриллу его мешок, взял Катю под руку, и они вышли из комнаты. Катин вьюк был уже приторочен к седлу, так что они рассчитались и без дальнейших проволочек вскочили в седла. Солнце прошло совсем небольшой путь по небу, а они уже выезжали через северные ворота Альдарина. Для стороннего наблюдателя они были тремя обыкновенными наемниками, свободными как ветер, отправляющимися на поиски заработка.Глава девятая
Северная дорога бежала вдоль побережья сначала к Бессилю, потом к Эрину с его судоверфями, а оттуда к крепости Ганнсхольд. Восточная — связывала Альдарин с Секкой, а дальше с Гаймом и собратом Ганнсхольда — Форсхольдом. Здесь, у Ганнских отрогов, кольцо прибрежных городов замыкалось. Эта дорога была главной сухопутной артерией Лиссе, по которой двигались все торговые и почтовые караваны, а временами маршировали и армии. Тракт был хорошо оборудован: с дренажем и покрытием из больших каменных плит, на которых от бесконечных повозок, телег и экипажей даже осталась колея. Она была неглубокой. Ремонтные работы на ней проводились тем городом, внутри чьих границ она проходила. Границы эти отмечались пограничными камнями. Земля между ними считалась ничейной и относилась к тому или иному городу только в силу тяготения к ним ферм и хуторов, которые продавали в нем свои товары и покупали то, что не производили сами. Именно по этой дороге и отправились три путника, ибо была она кратчайшей между Альдарином и Ганнсхольдом. И хотя и ждало их на ней немало населенных пунктов, где Тобиас уже мог расклеить портреты Каландрилла, скорость для них сейчас была превыше всего и потому возложили они все надежды на хитрость Брахта. Они мчались без передыху. Темп задавал конь кернийца. И еще задолго до того, как солнце склонилось к горизонту, Альдарин исчез из виду. Дорога, оставив далеко позади долину реки с ее виноградниками, бежала теперь по лугам, где скот выискивал себе под тонким слоем снега скудное пропитание. Наконец небо стало темнеть, а с Узкого моря подул сильный ветер. В садах вдоль дороги фруктовые деревья, словно в мольбе, вздымали к восходящей Луне голые ветви. Вдали замерцали огоньки. Каландрилл знал, что в дне езды на повозке от города находится караван-сарай. А поскольку скакали они быстрее всякой повозки, то добрались до него еще до наступления темноты и решили воспользоваться его услугами. — Тобиас здесь явно уже побывал, — выкрикнул Каландрилл через плечо под перестук копыт. Юноша все еще не был уверен в том, что в новом обличье он стал неузнаваем. — И оставил мой портрет. — Не твой, а Каландрилла ден Каринфа, — возразил Брахт и через мгновение с улыбкой добавил: — А о Калане из рода Асифа здесь никто и не слыхивал. Калан… Неплохо звучит! Каландрилл кивнул, соглашаясь, но, поскольку на лице его еще было сомнение, Брахт добавил: — Ахрд, Каландрилл! Да тебя узнает только тот человек, который был хорошо знаком с тобой в прошлом, да и то если внимательно всмотрится. Как ты думаешь, Катя? Девушка кивнула. Лицо ее по-прежнему оставалось печальным — боль от разлуки с отцом еще не улеглась. Конечно, со временем она успокоится, думал Каландрилл, тоже переживший нечто подобное. Правда, ему это далось легче — ведь он бежал из Секки, подальше от своей семьи. Он улыбнулся Кате, но девушка едва заметно приподняла уголки губ и вновь нахмурилась. Каландрилл решил ее больше не беспокоить — пусть сама разберется со своими чувствами. Брахт же даже и не пытался ее развеселить — то ли он понял это прежде Каландрилла, то ли, радуясь быстрой верховой езде, забыл обо всем на свете. Скорее всего, первое, подумал Каландрилл. Керниец относился к Кате как и прежде, что, пожалуй, было наилучшим решением: Катя не из тех, кому нужна жалость. Да, честно говоря, Каландриллу было не до того. Он столько времени провел на борту судна, что почти забыл, что такое верховая езда, особенно галопом. И вот теперь ему пришлось вспомнить: путешествие верхом может быть изнуряющим. Он жаждал как можно быстрее оказаться в караван-сарае, помыться и упасть на мягкую постель — каждый скачок причинял боль. Наконец-то они подскакали ближе к огням, и в темноте проступил силуэт караван-сарая. Керниец послал коня шагом, чтобы иметь возможность оглядеть окрестности и убедиться, что им не грозит опасность. Двухэтажное квадратное, с плоской крышей строение стояло невдалеке от дороги за прочной стеной высотой по грудь человека. Над открытыми арочными воротами горел одинокий фонарь. Невдалеке располагались конюшни и амбар. Окна караван-сарая были освещены. Путники ступили во двор, и навстречу им тут же бросились два босоногих мальчугана, предлагая позаботиться о лошадях. Но Брахт решил сам осмотреть конюшню, и Каландрилл улыбнулся, когда керниец предложил Кате заняться ее лошадью, а ей самой пройти в караван-сарай. Брахт становится кавалером! Катя согласилась и на негнущихся ногах прошла в караван-сарай, а Каландрилл, который на седло и смотреть больше не мог, бросил поводья мальчугану и заковылял к конюшне. Расседлав животных и заплатив мальчикам за то, чтобы они вычистили и накормили лошадей, Брахт и Каландрилл отправились за Катей. Первый этаж почти целиком был занят общей залой, разделенной на две части: в одной можно было поесть, в другой — просто выпить. Жаркий огонь полыхал в большом камине и хорошо согревал комнату с закрытыми окнами. Несколько постояльцев ужинали, другие сидели с кружками пенящегося эля либо с кубками вина. При появлении путников все обернулись, но сразу забыли об их существовании. Кати нигде не было видно, и Каландрилл с Брахтом подошли к стойке, за которой стоял раздобревший розовощекий человек с бледными жидкими волосиками на лысеющей голове. Хозяин бодро приветствовал их. Позади него к полке с глиняной посудой был приколот листок с портретом Каландрилла. Юноша вздрогнул и поплотнее закутался в плащ; рука его инстинктивно опустилась на эфес меча. Брахт же, ничуть не колеблясь, потребовал эля, как поступил бы любой измученный жаждой путник, и поинтересовался, где Катя. — Моется, — пояснил хозяин, наливая пиво. — Она попросила две комнаты. — Правильно, — согласился Брахт. — Нам тоже надо будет помыться. — Как только дама освободит помещение. — Хозяин поставил перед ними две кружки, разглядывая их с неприкрытым любопытством. — Кернийцы? Далековато забрались, а? Меченосцы? Брахт кивнул. Каландрилл же никак не мог оторвать глаз от плаката. Лысеющий хозяин гостиницы заметил это и усмехнулся. — Десять тысяч варров! Неплохое вознаграждение. Интересно, что он такого натворил? — Хозяин повернулся к плакату, а потом опять к ним. — У меня останавливался домм Тобиас, слышали о таком? С супругой. Путешествуют. Он и оставил этот плакат. Ни в голосе его, ни в глазах не проскальзывало ни малейшего подозрения, и Каландрилл начал успокаиваться. Брахт с удовольствием потягивал эль, поглядывая на плакат. — Да, неплохое вознаграждение, — пробормотал он, вытирая пену с усов. — Я бы от такого не отказался, попадись мне этот юнец. Хозяин вывалил на стол огромный живот и пожал плечами. — Говорят, он бежал в Кандахар, — заявил он, словно по секрету. — Поговаривают, что он отравил отца и пытался убить брата, нынешнего домма, того самого, что останавливался здесь. Но у него не получилось, и тогда он бежал к кандийским повстанцам. Вы слышали о Кандахаре? Брахт опять кивнул. — Так куда вы направляетесь? — поинтересовался словоохотливый хозяин. — Назад в родные края? Кстати, меня зовут Портус. — Брахт, — представился керниец. — А это Калан, — кивнул он в сторону Каландрилла. — Добро пожаловать, — поприветствовал Портус. — Сопровождаете даму? Хотя, судя по ее внешности, ей большой эскорт и ни к чему… — Верно, — согласился Брахт. Портуса больше интересовали собственные вопросы, чем их ответы, и он все болтал и болтал, изредка поворачиваясь, чтобы подлить себе эля. — Так вы на север? Кернийцы у нас нечастые гости. Изредка появится меченосец-другой или торговец лошадьми. Здесь за лошадь можно выручить больше, чем в Ганнсхольде. Убедившись, что он неузнаваем, Каландрилл решил принять участие в разговоре. Похрипывая, чтобы как можно больше походить на Брахта, он сказал: — Говорят, тут недавно был один из наших. Давен Тирас, что ли? — Да, останавливался такой. Только он ведь наполовину керниец, — сказал Портус. — Не очень разговорчивый человек… — Песочного цвета волосы и переломанный нос? — продолжал Каландрилл. — Точно, — кивнул Портус. — Дружок? — Знакомый, — сказал Каландрилл, очень довольный ответом хозяина караван-сарая. Хотя они и отставали от Рхыфамуна на несколько недель, но теперь можно было с уверенностью сказать, что они на правильном пути. — Торгует лошадьми в Ганнсхольде. — Этот ваш знакомый так и не сказал, куда направляется. — Портус пожал плечами. — Да он вообще почти все время отмалчивался. Угрюмый тип, не в обиду кернийцам будь сказано. — Ничего, — успокоил его Брахт. Заметив, что кружки их опустели, Портус сгреб их в охапку и вновь наполнил. — Да он и не пил почти ничего. — Хозяин широко улыбнулся. — А для кернийцев это редкость, насколько я слышал. У вас там какой-то свой эль, да? — Добрый эль, — сказал Брахт. — Лучше, чем у меня, вам не найти. — Толстяк одним махом выпил кружку и поставил ее на стол, с удовольствием причмокивая пухлыми губами. — Долины Альды славится своим вином. Но мы здесь и эль варить умеем. Поняв, что Портус готов развлекать их разговорами весь вечер, Каландрилл, чьи ноги и плечи гудели, искал повода для того, чтобы избавиться от его красноречия. К счастью, тут через полуоткрытую дверь просунулась голова женщины и сообщила, что дама помылась и если кому еще нужна баня, то пусть говорит сейчас. — Вот им, — крикнул Портус. — Надеюсь, вы не против разделить один чан? — спросил он уже тише. — Лишь бы вода была горячей, — вместо ответа заметил Каландрилл. — Да в ней раков можно варить, — заверил хозяин — Кстати, заказать вам ужин? Кормим мы прекрасно. — С удовольствием отужинаем, как только помоемся, — заявил Брахт. — В комнату вас отведет мальчик, — поведал Портус, — Он будет ждать вас у двери, а ужин — здесь, на столе. Керниец кивнул и допил эль. Каландрилл последовал его примеру, хотя и не так живо, и, подхватив поклажу, они направились в баню. Проходя мимо кухни, обратили внимание на аппетитные запахи, тянувшиеся оттуда, — видно, Портус не соврал. Женщина, предлагавшая им баню, поманила их пальцем к двери, из-под которой вырывались клубы пара. — Все готово, — заявила она, передником вытирая пот с лица. — Позовите, когда закончите. В комнате, заполненной паром, их ждал огромный Деревянный чан с едва ли не кипевшей водой, грубое мыло и жесткие полотенца. Здесь же стояло два ведра холодной воды. Брахт и Каландрилл без промедления разделись и погрузились в чан с водой, прислонив .зачехленные мечи к его деревянным стенкам так, чтобы в любой момент можно было до них дотянуться. — Итак, мы у него на хвосте, — пробормотал Брахт, энергично намыливая покрытую рубцами грудь. — Но отстаем на несколько недель, — сказал Каландрилл, наслаждаясь теплой расслабляющей водой. Он забыл и о спешке, и о важности их путешествия. Единственным желанием его сейчас было лежать вот так, неподвижно, в горячей воде, творившей свое простое чудо. — Он не предпринимает мер предосторожности, — продолжал Брахт. — И, похоже, не очень торопится. Так что будем догонять… — Истинно. — Каландрилл глубже опустился в чан, и вода заплескалась о его подбородок. Им овладела дремота, и ему было трудно думать о Рхыфамуне и о том, что они будут делать, когда — если! — догонят его. Он с огромным усилием открыл слипающиеся веки и спросил: — А что потом? — Потом? — Брахт пожал плечами. — Потом — будь что будет. Глядишь, кто из богов поможет. Каландрилл неопределенно хмыкнул. Он таки научился жить сегодняшним днем, совсем как Брахт. Беспокоиться и размышлять о будущем у них еще будет время. Хоть Бураш и помог им в Кандахаре, Каландрилл не особенно рассчитывал на Молодых богов. С другой стороны, он даже не представлял, как без их помощи они сладят с колдуном. В конце концов, они с Брахтом и Катей самые обыкновенные смертные, хрупкие, как любая плоть, а Рхыфамун держал в своих руках всю мощь оккультного мира. Клинки бессильны против этой мощи. Так что им оставались только надежда, сталь и смекалка. Прагматизм Брахта сейчас то, что нужно, подумал Каландрилл. И надежда на богов. Он отогнал сомнения, выпрямился и начал так энергично натирать себя мылом, что вода стала переливаться через край. Помывшись, они позвали мальчика — одного из тех, что отводили их лошадей в стойло, — и тот провел их в комнату наверху, окнами выходившую во двор. Вдоль стен, разделенных дымоходом, от которого исходило уютное тепло, стояло по кровати. — Госпожа дожидается вас внизу, — доложил мальчуган, глядя на них широко раскрытыми от любопытства глазами. — Вы и правда кернийские меченосцы? — Истинно, — подтвердил Брахт. А когда мальчик ушел, он сказал Каландриллу: — Похоже, я здорово тебя преобразил. — Да уж. — Каландрилл прицепил ножны, грустно улыбаясь. — Пока я на ногах. Но стоит мне сесть на лошадь, как седло начинает казаться мне чересчур жестким. Брахт рассмеялся: — Пару дней в пути — и все пройдет. — Истинно, — простонал Каландрилл. — Пару труднейших дней. Все еще посмеиваясь, Брахт пропустил его вперед, и они спустились в столовую, где их дожидалась Катя. Она сидела за кружкой нетронутого зля с хмурым лицом, не обращая внимания на любопытствующие взгляды посетителей. Завидев их, Катя улыбнулась, в глазах ее стояла тоска. Брахт и Каландрилл сели по обе стороны от нее. Портус заспешил к ним с полными до краев кружками и объявил, что ужин будет с минуты на минуту. — Как мерин? — поинтересовался Брахт. — Ты умеешь выбирать. Голос ее звучал глухо, и глаза у Брахта обеспокоено засверкали. Пытаясь отвлечь ее от грустных мыслей, он начал рассказывать, что они узнали про Давена Тираса, но она лишь рассеянно кивала в ответ. Каландрилл ее не узнавал. — Он не торопится, и, если подстегнем лошадей, мы нагоним его еще до Ганнсхольда, — сказал Брахт. — Очень хорошо, — ответила она и опять замолчала. Брахт помрачнел. Каландрилл тоже был обескуражен. Тут им подали суп, и они молча принялись за еду. Наконец девушка нарушила молчание. — Я не представляла, что будет так тяжело, — пробормотала она, отталкивая от себя тарелку с недоеденным супом. — Мне… одиноко. — Мы с тобой, — мягко сказал Брахт. — Истинно. — Она улыбнулась сначала одному, потом другому. — И я благодарна вам за это. Но… — на покачала головой, опустив глаза. — Простите меня. В это время прислуга унесла суповые тарелки и поставила жареное мясо. Каландрилл был потрясен, заметив слезинки в уголках глаз Кати. Брахт осторожно взял ее за руку и, склонившись, что-то тихо прошептал. Катя немного просветлела и кивнула, выпрямившись и стряхивая с себя меланхолию. — Впервые я далеко от своего народа, — тихо сказала она. — И я этого не ожидала… что мне будет столь одиноко. Остается надеяться, что это пройдет. Она говорила так, словно убеждала саму себя. Брахт заверил ее: — Это пройдет. Поверь мне. — А я и верю, — сказала она уже совсем тихо. Брахт кивнул: — Я знаю, что значит оставить родину и свой народ и жить среди чужих. Каландрилл — тоже. Мы три скитальца. Но пока мы вместе, мы все равно что среди своих. Катя улыбнулась, но все еще грустно, словно хотела, но не могла взять себя в руки. — Время залечивает раны, нанесенные расставанием, — сказал Каландрилл, но тут к ним подошел Портус и, непринужденно устроившись за столом, поинтересовался, понравился ли им ужин. Не обращая внимания на сердитый взгляд Брахта, он заметил, что у Кати плохой аппетит: он явно переживал за свою кухню. — Ужин прекрасный, — тактично заметил Каландрилл. — Но мы долго скакали, и дама устала. Катя благодарно улыбнулась и вскоре, извинившись, ушла. — Мы выезжаем на рассвете, — сказал ей Брахт. Вместо ответа она помахала рукой. Портус с восторгом смотрел ей вслед. — Вот это женщина, — пробормотал он. — Среди кернийцев я таких не видел. И Брахт, и Каландрилл сделали вид, что не заметили вопроса, прозвучавшего в его словах. Но он не обиделся и тут же сменил тему, не смущаясь тем, что говорит один. Они ели, а он говорил, рассказывая им новости. Они узнали, что Тобиас провел у него в караван-сарае ночь несколько недель назад, что, по слухам, доходящим из Кандахара, страна расколота на два лагеря, что Сафоман эк'Хеннем занял все восточное побережье и что всякая торговля с раздираемым войной царством прекращена. Все это мало их интересовало, за исключением того, что у Давена Тираса — пегая лошадь и что путешествует он в одиночку. Портус все болтал и болтал, пока его не позвали другие посетители, и путники воспользовались этим обстоятельством, чтобы отправиться спать. Кровати, как и предполагал Каландрилл, были мягкими. И он почти мгновенно уснул мертвым сном, от которого с трудом пробудился, когда Брахт потряс его за плечо. Он выбрался из-под теплого одеяла и, дрожа от холода, оделся, не забыв зачесать волосы назад и завязать их в конский хвост, как принято в Куан-на'Форе. Осмотрев подушку, он, к своей радости, не обнаружил следов от красителя. Быстро собрав вещи, они отправились к Кате. Девушка, готовая тронуться в путь, была по-прежнему грустна. Правда, позавтракала она лучше, чем поужинала. Они рассчитались с Портусом, потерявшим этим холодным утром свою говорливость, и вывели коней из стойла. Угрюмый бледный диск солнца едва поднялся над горизонтом, освещая неярким светом покрытые инеем булыжники мостовой. Изо рта у путников валил пар. Они запрягли лошадей и вскочили в седла. Караван-сарай еще спал, если не считать прислуги, и они выехали на дорогу с ощущением, что, кроме них, на свете нет никого. К северу низко над землей нависали длинные бледные, с желтой каймой облака, предвещавшие снегопад, столь необычный в это время года, словно сама природа пребывала в замешательстве. С моря дул соленый ветер, но постепенно, по мере того как троица забиралась все дальше на север, он сменил направление и принялся сгонять облака в одну огромную тучу. К середине утра с серого неба на землю с ревом бросился снег, тая на их накидках и на попонах потных лошадей, се вокруг мгновенно побелело. К полудню снегопад усилился, дорога терялась под сугробами, и им пришлось сбавить ход. К середине дня путники добрались до второго караван-сарая. Они задержались там ровно столько, сколько было нужно, чтобы дать отдохнуть лошадям, выпить подогретого с пряностями вина и закупить продуктов на ночь и на следующий день. Несмотря на уговоры хозяина, предсказывавшего усиление снегопада в течение дня и ночью, они все же отправились в путь. Он оказался прав. Снегопад усиливался. Белая пелена его стала почти непроницаемой, как тьма. Сумерки застали их в лесу. Огромные деревья смыкали голые ветви прямо у них над головой, укрывая от непогоды. Брахт объявил привал. В этой гонке заправлял он: Каландрилл передал ему бразды правления, а Катя все еще пребывала в унынии. Они съехали с дороги. Керниец направил коня подальше в лес, отыскал полянку с кипарисом и кедрами, чьи ветви переплетались таким образом, что образовывали некое подобие крыши, и, соскочив с коня, отправил Каландрилла и Катю собирать хворост, а сам занялся лошадьми, обтерев и закутав их в одеяла. Еще совсем недавно Каландрилл считал себя приспособленным к жизни среди дикой природы, но, к своему стыду, был вынужден признать, что не в состоянии разжечь костер. Искры, которые он выбивал из трутницы, разлетались в стороны и гасли среди веток. Он яростно высекал новое пламя, но результат был неизменно один и тот же. И, как он ни пытался, ему пришлось признать свое поражение. Почувствовав на плече руку, он вздрогнул и покраснел — это была Катя. — Вот как это делается, — сказала она с извиняющейся улыбкой, наклонилась, подложила под хворост мох, взяла трутницу и с первой же попытки разожгла костер. — Это приходит с навыком. — Которого у нашего принца, поставленного вне закона, нет, — с ухмылкой закончил Брахт. Тогда, в предыдущей жизни, Каландрилл бы возмутился, но теперь он только пожал плечами и в свою очередь улыбнулся. — Ты мне как учитель, который постоянно со мной, — заметил он. — Так вот тебе еще один урок, — заявил Брахт. — Я научу тебя, как делать спальню. И пока Катя занималась костром, он повел Каландрилла в лес, указывая ему на ветви, из которых можно было соорудить грубую постель и крышу над головой, под его руководством Каландрилл соорудил себе небольшой навес, а Брахт — сразу два. . — Ну, пока сойдет, — заметил он, — но в Вессиле, если не раньше, надо будет закупить снаряжение на случай непогоды. — Надо было захватить с собой парусину с судна, — пробормотала Катя. — Я не ожидал снегопадов на юге, — возразил Брахт. Катя кивнула, сидя на корточках и грея руки у костра. Голова ее была низко опущена, словно она искала утешения в пламени. — Ничего, устроимся, — заметил Брахт. Каландриллу показалось, что сейчас он дотронется до Кати, но керниец сдержался. — У нас сухая постель и достаточно провизии, — добавил он. Катя молчала, и он, бросив на нее обеспокоенный взгляд, набил чайник снегом, поставил его на огонь, а когда вода закипела, добавил туда кое-что из купленной ранее провизии, так что очень скоро воздух наполнился приятными запахами. Гонка по холоду пробудила аппетит, и они с удовольствием поели горячий суп, согревший их на пронизывающем ветру. Брахт попытался завязать веселый разговор, но Катя по-прежнему отмалчивалась, и грусть ее настолько хорошо вписывалась в унылое окружение, что керниец скоро сдался и предложим всем улечься на импровизированные постели. Он обсыпал костер так, чтобы тот горел всю ночь, и они забрались каждый в свое укрытие. Растянувшись на прогибающихся пахучих ветвях, Каландрилл почувствовал себя вполне уютно. Навес из ветвей и накидки уберегали его от снега, но не от холода. Огонь согревал только один бок, в то время как другой, сколь старательно Каландрилл бы ни кутался в плащ, мерз, так что приходилось часто ворочаться. Товарищи его были явно более приспособлены к подобным лишениям — с соседних лежанок не донеслось ни единого звука. Тишину нарушало лишь потрескивание сучьев, шипение тающего снега да похрапывание лошадей. А ведь он считал себя закаленным настолько, что надеялся выдержать любое испытание! Однако ночевка в Лиссе сильно отличалась от того, через что пришлось ему пройти в Кандахаре, и от липкой жары в Гессифе. А что ждет их на равнинах Куан-на'Фора, если им суждено будет гнаться за Рхыфамуном и там? Ничего, со временем привыкну, успокоил себя Каландрилл. Он уже ко многому привык. Но так неуютно ему давно не было. Он широко зевнул и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на холод. И хотя задача эта казалось ему невыполнимой, он был удивлен, когда, открыв глаза, сообразил, что цвета вокруг изменились: снег, валивший с неба, уже не был грязновато-белым, каким казался в темноте. Теперь он сверкал на фоне светлеющего неба. Рассвет. Значит, он спал. Стуча зубами, Каландрилл выбрался из своего соснового укрытия и подбросил хвороста в огонь. Это движение доставило ему столько неприятных ощущений, что он даже застонал. Он посидел, съежившись у костра, наслаждаясь теплом и наблюдая за тем, как небо на востоке из красного, будто лососинный бок, становится бледно-голубым, как сланец, пронизанный здесь и там, словно прожилками, золотыми лучами поднимающегося солнца. Защебетали птицы. Может, это к концу снегопада? — с надеждой подумал Каландрилл. Он встал и отправился к терпеливым животным. За них можно было не переживать: они были в полном порядке и, по всей видимости, провели ночь совсем неплохо, прижимаясь и согревая друг друга. При его появлении они тихо заржали и замотали головами, и с грив их слетел целый вихрь снежинок, запереливавшихся радугой в бледном свете. Каландрилл задал им овса, вернулся к огню и набил чайник снегом. Тут проснулся Брахт. Керниец был бодр, словно поднялся с пуховой перины. При виде кислого лица Каландрилла он широко улыбнулся и посмотрел на животных. Каландрилл заверил, что уже задал им корма, и керниец одобрительно кивнул. Набрав пригоршни снега, он начал энергично тереть себе лицо, а затем отправился туда, где деревья росли гуще. Пока он занимался личным туалетом, проснулась Катя. Она тоже выглядела бодрой, словно подобные ночи были ей не в новинку. Взглянув на небо, она пробормотала: — Снегопад скоро кончится, — и тоже отправилась в лесок. Каландрилл засыпал заварку в чайник, с грустью думая о том, насколько он еще не приспособлен к испытаниям. Он угрюмо помешивал в чайнике. — Что? Постель пришлась не по вкусу? — поинтересовался керниец, выходя из леса. Опущенные уголки губ Каландрилла были самым красноречивым ответом. Брахт усмехнулся и принялся копаться в мешках. — Катя говорит, что снегопад скоро кончится, — заметил Каландрилл. Брахт посмотрел на небо и кивнул. — Да, скоро. Но нам от этого не легче. Дорога сейчас — сплошное месиво. — Услышав поскрипывание снега, он повернулся к Кате: — Как ты думаешь? Она пожала плечами, и Каландриллу показалось, что Катя несколько успокоилась. — Сегодня — да. Но завтра утром он уже растает, — сказала она. Каландрилл склонил голову перед их знанием, наслаждаясь растекавшимся по венам, суставам и мышцам теплом. — По этой дороге все постоялые дворы расположены так близко друг к другу? — Да, ибо предназначены они для тех, кто путешествует на повозке, — ответил Каландрилл, довольный тем, что хотя бы в этом оказался более знающим. — И посему располагаются на расстоянии дня езды купцов и тому подобного люда. А они путешествуют медленнее нас. — Значит, будем останавливаться в караван-сараях только в крайних случаях, — сказал Брахт и усмехнулся заслышав стон Каландрилла. — Ничего, при первой же возможности купим шатры. Добротный шатер — неплохой дом. Каландрилл промолчал. Самое главное сейчас это скорость, и за нее придется платить неудобством. Горячий чай и завтрак, хотя и состоявший только из сушеного мяса и черствых галет, придал ему бодрости, и он чувствовал себя намного увереннее, когда они вскочили на лошадей и вернулись на дорогу. Как и предсказывал Брахт, дорога была трудной. Снег уже больше не валил с неба, сбросившего с себя серый нимб и сверкавшего холодной яркой лазурью. Солнце выбивало золотые искры из сугробов, заваливших дорогу. Кое-где снег доходил лошадям до груди. Путь прокладывал мощный жеребец Брахта. Сумерки застали их в пути, и, к радости Каландрилла, было решено остановиться на ночь в ближайшем караван-сарае. Двор этот как две капли воды походил на предыдущий, где заправлял Портус, хотя здесь и было более оживленно из-за непогоды. Давен Тирас проезжал и здесь, из-за обильного снегопада они отставали от него теперь еще на один день. Брахт принял это известие смиренно, Каландрилл был раздражен, а Катя, которая в течение дня вроде бы стала немного приходить в себя, опять погрузилась в хмурое раздумье. Как бы то ни было, горячая ванна и плотный ужин перед сном придали им новых сил, и утром они отправились в дорогу приободренные. День тоже способствовал хорошему настроению. Солнце рано засверкало на безоблачном небе, припекая так, что снег, как и предсказывала Катя, начал быстро таять, и они постепенно набирали скорость. Лошади мчались по лужам, разбрызгивая грязь. В эту ночь они опять спали в караван-сарае, но последующие три — в открытом поле. Каландрилл с удовольствием отметил, что все больше приспосабливается к походной жизни. Под руководством Брахта он постепенно освоил ее принципы. По его подсчетам, до Бессиля оставалось день или два пути. И тут он вдруг сообразил, что дни увеличились, а это означало, что весна неумолимо вступала в свои права. Все это время он не следил за календарем — какой смысл? Разве что отсчитывать дни до пробуждения Безумного бога? Он даже не заметил, как прошло зимнее солнцестояние, каковое в Секке отмечается пышными празднествами, шумным весельем и маскарадом во дворце. В последний такой праздник он восседал рядом с отцом и искал глазами Надаму. Он ревновал ее и чуть не упал в обморок, когда она пошла танцевать с Тобиасом. В этом году праздник прошел без него. Теперь он занят другим делом. С тех пор как оставил Секку, он забыл обо всех праздниках, и о днях, посвященных богам, и даже о собственном дне рождения. Он стал старше на год, хотя ему казалось, что времени прошло намного больше. Скоро год, как он бежал из дома. Каландрилл задумчиво улыбнулся, припоминая события . этого периода. С одной стороны, столько всего произошло, а с другой — время словно остановилось, как если бы путешествие их было вещью в себе, не имеющей ни начала, ни конца. Может, так оно и есть, подумал он. Менелиан считает, что Фарн покоится где-то за пределами мира. Следовательно, чтобы остановить Рхыфамуна, придется путешествовать и вне времени. Во всем этом лишь сама цель — остановить Рхыфамуна — была чем-то реальным. Но как его остановить, Каландрилл до сих пор себе не представлял. Как бы то ни было, погоня продолжается. В ту ночь он молился Дере, прося у нее прощения за забывчивость и моля о помощи. Но если она и слышала, то не подала знака, и Каландрилл уснул, обеспокоенный, что, может, она отвернулась от них и решила отдать лиссеанцев во власть Безумного бога и обречь их на ужасную судьбу. Он не мог с этим смириться, но сомнения не отпускали его, и утром он проснулся хмурый, как и Катя. Каландрилл ругал себя за пессимизм, но целый день ничего не мог с собой поделать. Порывы резкого ветра гнали с Узкого моря серые облака, принесшие с собой дождь. Это вконец испортило ему настроение. Они пересекли вересковую долину и болота, и теперь впереди их ждали однообразные холмы и луга, покрытые бесцветным под бледным солнцем дерном. Дорога петляла меж невысоких холмов, словно обещая подарить что-то необычное за ближайшим поворотом. Земля по обеим сторонам ее была голой, с покрытыми камышом озерцами, болотами и речушками. На старинной дороге было полно луж, а там, где она опускалась в низины, по ней текли грязные ручьи. Грустная, унылая картина. Ни ферм, ни путников, словно единственными обитателями здесь были кроншнепы и дикие гуси. Последний караван-сарай они оставили этим утром, а близлежащий расположен на таком расстоянии, что если ничего их не задержит по дороге, то им придется проезжать мимо и ночевать в мокром поле. И вдруг они натолкнулись на старуху. Перевалив через очередной холм, отбрасывавший длинную тень под лучами заходящего солнца, они увидели странное зрелище: словно вязанка камыша сама по себе ползла по дороге. И только когда она сначала затряслась, а потом рассыпалась, они увидели женщину в поношенной тускло-зеленого цвета накидке, сливавшейся с камышом настолько, что ее трудно было под ней разглядеть.Каландрилл придержал коня. Женщина усталым жестом откинула цвета слоновой кости жидкие пряди волос с морщинистого лба, изрезанного возрастом и непогодой, и посмотрела на них безучастным взглядом выцветших голубых глаз. Старуха не пошевелилась и не проронила ни слова, словно не ожидала от путников ни сострадания, ни симпатии. Она просто стояла и смотрела. Каландрилл, не раздумывая, остановил гнедого. Брахт хотел было объехать старуху стороной, но тоже натянул поводья. Катя остановилась за Каландриллом. — Тебе помочь, мать? Произнося эти слова, Каландрилл соскочил с лошади. Брахт даже пожурил его: — Долгий путь ждет нас впереди. Каландрилл бросил в его сторону осуждающий взгляд. — Ты откажешь ей в помощи? В голубых глазах кернийца промелькнуло нетерпение, но он кивнул и сказал: — Не откажу, — и соскочил с лошади. В следующее мгновение и Катя, наблюдавшая за ними с бесстрастным выражением лица, соскочила с лошади. Они быстро собрали рассыпавшийся камыш и перевязали его. К их удивлению, вязанка оказалась больше, чем им представлялось. Каландриллу даже показалось, что столь хрупкое создание, как эта старуха, не может поднять такую тяжесть. Она молча смотрела на вязанку, словно собираясь с силами. Узкие покатые плечи, тонкие, похожие на палки запястья, выглядывающие из рукавов, грязные босые ноги, поношенная, истрепанная рубаха. Каландрилл вдруг спросил: — Где ты живешь, мать? Мы отвезем. Брахт резко и раздраженно выдохнул, но Каландрилл не обратил на него внимания. Старуха сказала: — Здесь, недалеко, — и махнула сухой рукой куда-то в сторону болот. Каландрилл попытался поднять вязанку, но почувствовал, что одному ему не справиться. Он взглянул на Брахта. Керниец вздохнул, пожал плечами и тоже взялся за вязанку. Вдвоем они закинули камыш на гнедого и привязали ремнями к седлу. — Негоже ее бросать вот так, одну, — оправдывался Каландрилл под хмурым взглядом Брахта. — Мы просим помощи богов, а сами отказываем в помощи ближнему? Он опасался, что керниец сейчас вскипит, но тот только пожал плечами и кивнул. — Ладно, — пробормотал он с улыбкой, глядя на старуху. — Прости меня, мать. Я так тороплюсь, что забыл о человечности. — Ты вспомнил о ней, и за то я тебе благодарна. — Голос у старухи был столь же ломким, как и ее ноша, и едва слышался за свистом ветра. — Сюда. Она повернулась и пошла, но Катя остановила ее, положив ей руку на плечо. — Садись на мою лошадь. Ты сегодня немало походила. — Ты добрая. Старуха кивнула и позволила девушке поднять себя седло — и сразу согнулась, как пугало под ветром. Ноги ее не доставали до стремян, и она с трудом удерживалась в седле. — Возьмись за луку и ничего не бойся, — посоветовала ей Катя. Старуха подчинилась, обнажив редкие желтые зубы в благодарной улыбке. Катя взяла лошадь под уздцы и пошла вперед. Каландрилл и Брахт следовали за ней. Странное они, видимо, представляли собой зрелище. Они спустились с холма, и скоро старуха показала им, где надо свернуть. Меж двумя холмиками журчал ручей, с которого они спугнули цаплю, и та с недовольным криком поднялась в небо на мощных крыльях. Местность здесь была болотистой. Копыта лошадей, хлюпая, уходили во влажный от дождя мох. Каландрилл не понимал, как можно поселиться в столь тоскливом месте. Видимо, у старухи просто нет выбора, решил он. Глядя на раскачивающуюся в седле Катиного мерина старую женщину, похожую на игрушку, он представил себе ее жалкую жизнь. Летом, возможно, здесь повеселее, однако сейчас, под унылым, серым небом над головой и завывающим ветром, было более чем неуютно. Но бросить старуху на дороге они не могли. То, что он сказал Брахту, шло от сердца: не может уповать на помощь тот, кто не помогает нуждающемуся в ней. Когда они прошли по узкой тропинке между холмами, перед ними открылось нечто наподобие луга с вонючим, окруженным почерневшим камышом болотцем посередине. В топь впадала худосочная речушка, стекавшая с близлежащего холма, за которым местность снова опускалась, а потом опять поднималась. Почва здесь стала тверже и под ногами перестало хлюпать. Ветер, не встречая преграды, дул сильнее и резче и пах солью и вонючими болотными испарениями. Горизонт исчез за низко нависшей тучей, с неба посыпал косой дождь. Где же ее жилище? — думал Каландрилл, не представляя, как можно жить на этой тоскливой пустоши. Наконец там, где избитый ветром ракитник вздымал из мокрого дерна перепутанные сучья к небу, он увидел нечто похожее на дорогу. Она была узкой и походила на дно чаши со стенами из крутых холмов, окружавших ее со всех сторон. Промеж сине-голубых камней бил источник чистой воды, которая узким ручейком текла, извиваясь, среди травы. Рядом с источником стояла покосившаяся хижина, слепленная из подручного материала: планки, доски, сучья, камни, оставшиеся, видимо, от предыдущего строения, давно прекратившего свое существование. Покрыта она была камышом. Чуть поодаль стояло столь же ветхое сооружение — видимо, амбар. Они остановились, Катя помогла старухе слезть с лошади, а Брахт снял вязанку. Из лачуги показалась черная кошка, которая подозрительно осмотрела их желтыми глазами и, прошипев, бросилась через луг, словно что-то ее напугало. — Ужинать отправилась, — пояснила старуха. — Я вам тоже предложу ужин. — Мы не хотим тебя утруждать, — с улыбкой отказался Каландрилл, подумав даже о том, чтобы поделиться с ней содержимым их переметных сумок. — Да и задерживаться нам ни к чему, — мягко добавил Брахт. — Нам еще далеко. — Грядет гроза, — заметила старуха и поманила их кривым пальцем. — Идемте. Брахт с улыбкой отрицательно покачал головой и подхватил удила, собираясь вскочить на лошадь. Но Каландрилл, удивляясь самому себе, не последовал, его примеру, а спросил: — А зачем тебе камыш, добрая женщина? — Вон, — старуха махнула рукой в сторону полуразвалившегося амбара, — отведите туда лошадей. — Нам нельзя задерживаться, — сказал Брахт. — Мы сложим тебе камыш и отправимся в путь. — Это в грозу-то? — Старуха обнажила желтые зубы в некрасивой улыбке. — В грозу вам далеко не уйти, воин. Словно в подтверждение ее слов, над головой у них громыхнуло, и молния вонзила в землю острые изогнутые щупальца. Дождь усилился, по источнику забарабанили тяжелые капли. За первым последовал второй раскат, словно чья-то огромная рука била в натянутую бледную кожу неба, как в барабан. Каландрилл утер лицо и взялся за охапку камыша с одной стороны, а Брахт — с другой, и они оттащили ее к амбару. Внутри было до странности сухо. Крыша, хотя и была латаная-перелатаная, хорошо сдерживала дождь, заливший все вокруг. На полу из векового камня была рассыпана чистая сухая солома, проржавевшие ясли были полны сладко пахнущего сена, в поилках стояла прозрачная вода. Каландрилл перехватил удивленный взгляд Брахта и нахмурился. — Что-то здесь не так, — пробормотал он. — Истинно. — Брахт пнул ногой вязанку камыша. — Мы с тобой вдвоем с трудом подняли это, а старуха тащила на себе. — Да и тут, — Каландрилл обвел рукой амбар, — чисто и сухо. Солома и вода… словно она ждет гостей. Керниец кивнул, с обеспокоенным видом поигрывая пальцами на эфесе меча. — Очень уж все это похоже на колдовство, — пробормотал он. — А что, если она гарпия и специально нас сюда заманила? — Не думаю. — Каландрилл покачал головой. Странно, но он был в этом убежден. — Я ей верю. Брахт с сомнением посмотрел на него и сказал: — Как бы то ни было, надо торопиться. И опять Каландрилл с ним не согласился, хотя и не понимал почему, но все же направился за кернийцем к открытой двери. И остановился: небо потемнело от грозы и разрывалось на части под натиском молний. Катя вела к ним трех лошадей. Лицо у нее было мокрым от дождя и сосредоточенным, как и прежде, но уже не столь хмурым. Словно избавившись от ностальгии, она пыталась разобраться в себе. Каландрилл отошел в сторону, пропуская ее с лошадьми в амбар. — Пожалуй, — медленно произнесла она, явно неуверенная в том, что говорит, и в том, что ее к этому побудило, — стоит воспользоваться приглашением. — Истинно. — Каландрилл кивнул, принимая поводья гнедого. — При такой грозе… — Мы можем ехать вперед, — прервал его Брахт. — Не сахарные, не растаем… Он замолчал и покачал головой, словно забыл, что хотел сказать. Затем удивленно наморщил лоб, и в глазах его появилось беспокойство. — Брахт опасается, что она гарпия или болотная колдунья и заманивает нас в свое логово, — пояснил Каландрилл. — Старая женщина предлагает нам крышу, — сказала Катя, ослабляя подпруги. — Она просто одинокая старая женщина. Брахт с сомнением посмотрел на девушку. — Откуда ты знаешь? — спросил он. — Мне так кажется, — ответила Катя и сняла седло. — Я ей верю. Она принялась обтирать мерина. Ливень усилился. Он лупил по крыше мириадами сильных пальцев, но ни одна капелька не просочилась через кровлю внутрь амбара. Гром яростно перекатывался по небу, словно невиданный дикий зверь. Молнии озаряли их лица, серебря Катины волосы. Каландрилл ослабил упряжь гнедого. — Я этого не понимаю, — сказал Брахт, стараясь перекричать гром. — Вы что, околдованы? Впервые за последние дни Катя рассмеялась, откидывая голову и глядя на кернийца поверх лошади. — А чего здесь понимать? — спросила она. — Как далеко мы уедем при такой грозе? Да по такой дороге? Околдованы? Ничего подобного! Просто я предпочитаю переждать грозу под крышей и поесть. — Все равно нам скоро разбивать бивак, — поддержал ее Каландрилл. — Так почему не здесь? Где у нас по крайней мере есть крыша над головой? — Я… — Брахт покачал головой и пожал плечами. — Ну ладно, будь по-вашему. Каландрилл не знал, что заставило кернийца согласиться: то ли желание угодить Кате, то ли и он уверовал в старуху. Он улыбнулся, когда Брахт снял с жеребца седло и принялся чистить блестящую шкуру животного так, словно старался заглушить свои сомнения. Позаботившись о лошадях, они набросили поверх голов накидки и бегом под проливным дождем побежали к лачуге, в покосившихся окнах которой уже горел свет. В единственной комнате хижины было сухо и тепло и пахло травами. В каменном очаге горел огонь, над пламенем висел почерневший котелок. Старуха сидела подле очага и мешала уголья. При их появлении она кивнула и улыбнулась, махнув рукой в сторону грубых стульев, расставленных вокруг неустойчивого стола, на котором уже стоял глиняный кувшин и четыре чашки. Кошка, сидевшая у ног старухи, на мгновение оторвалась от своего туалета и лениво посмотрела на троицу. Морда у нее была в крови. — Она уже поужинала, — заметила старуха. — Скоро и ваш ужин будет готов. А пока выпейте вина. Поднявшись с табуретки, она доковыляла до стола. налила им вина и подала каждому чашку. Брахт заколебался, и она улыбнулась. — Это не отрава и не колдовство, воин. Это просто вино. — Она подняла чашку и сделала несколько больших глотков. — За тех, кто помог беспомощной женщине. Катя выпила первой, за ней — Каландрилл, а потом и Брахт, хотя и настороженно, все еще в сомнениях. Вино было мягким и густым, с приятным вкусом. Каландрилл отпил еще и сказал: — У нас есть провизия, которую можно добавить в твой котелок, мать. — Не надо. — Она покачала головой. — Благодарю за предложение, у меня всего в достатке. Но одно я хотела бы попросить у вас: чтобы вы назвали свои имена. Каландрилл едва не выдал себя с головой, но вовремя заметил предостерегающий блеск глаз Брахта и сказал: — Меня зовут Калан. Она Катя, а это — Брахт. Когда он произнес вымышленное имя, в бесцветных глазах старухи промелькнула веселая искорка. Или это было отражением пламени? Старуха кивнула и сказала: — А меня зовут Эдра. Она поставила чашку и села у очага. — Как ты можешь здесь жить, Эдра? — спросила Катя. — Здесь так пустынно и одиноко. — Я живу неплохо, — загадочно ответила старуха. — У меня друзей хватает. Каландрилл осмотрелся. Все здесь было просто, даже грубо, но удивительно уютно. Каменный пол — видимо, фундамент предыдущего строения — был покрыт чистыми ткаными ковриками. У дальней стены стояла низкая лежанка, на которой до уровня груди были навалены козьи шкуры. Подле очага стоял буфет, из которого Эдра вытащила миски и тарелки, изготовленные из того же материала, что графин и чашки. Каландрилл инстинктивно встал желая помочь ей. Принимая у нее посуду он вдруг сообразил, что, несмотря на бушующую снаружи грозу, здесь не было и малейшего сквозняка и рев грозы долетал сюда приглушенно. — Ты добрый, — пробормотала она, странным взглядом наблюдая за тем, как он расставляет посуду. — Куда путь держите? — В Ганнсхольд, — пояснил он, не видя причины скрывать правду. — Дела? Она наклонилась, снимая с огня котелок, и он бросился помогать, при этом пальцы их на мгновение соприкоснулись. — Мы ищем человека по имени Давен Тирас. Он торгует лошадьми. Керниец, хотя и наполовину, с волосами песочного цвета и перебитым носом. Может, ты видела его? — Мало кто путешествует по этой дороге на север в такое время года. — Она принялась разливать содержимое котелка по тарелкам. — Этого я не видела, хотя могла и не заметить. А зачем он вам? — Он вор, — опередил Каландрилла Брахт. — Нас с Каланом наняли, чтобы отыскать одну вещь, а он украл ее у нас. Мы хотим получить ее назад. — Вы меченосцы? Наемники? — Эдра кивнула, переводя взгляд с одного на другого с совершенно непроницаемым выражением на сморщенном лице. — Дорогая, видимо, это вещь, раз уж вы гонитесь за ним через весь Лиссе. — Откуда ты знаешь?. — подозрительно спросил Брахт. — Откуда ты знаешь, что мы гонимся за ним через весь Лиссе? Эдра пожала худыми плечами под тонкой тканью. — Вы держите путь в Ганнсхольд, — пояснила она. — А ближайший город отсюда — Альдарин. Разве вы скачете не оттуда? Брахт пристыжено кивнул. Все так просто. — А ты? — поинтересовалась старуха. — Ты тоже наемница? — Мы путешествуем вместе, — уклончиво ответила Катя. — Мне кажется, ты не из Лиссе. Похоже, ты с севера. Или откуда-то издалека, — сказала она, помешивая ложкой в котелке и низко склоняясь над столом. — Я родилась в Вану. — А, Вану. — Эдра кивнула. — Это очень далеко. Где-то рядом с Боррхун-Маджем. Люди говорят, оттуда и до края света рукой подать. Не скучаешь по родине, Катя? По своему народу? — Истинно. — Катины глаза на мгновение затуманились, а уголки ее губ поползли вниз. Едва слышным голосом она произнесла: — Скучаю. — А после того, как вы найдете, что у вас украли, ты, наверное, вернешься домой? Катя заколебалась, и Брахт твердо сказал: — Истинно. Мы отправимся туда вместе. — А ты, Калан? Ты тоже отправишься домой? Каландрилл был настолько обескуражен этим вопросом, что даже опустил ложку, размышляя, стоит ли на него отвечать. Где теперь его дом? Уж точно не в Секке. Понятие «дом» стало для него чем-то аморфным и столь же неопределенным, как и вера и мечта, которые он оставил позади, бежав из Секки. Он поджал губы и тихо произнес: — Возможно. А может, поеду вместе с ними в Вану. — Но не в Куан-на’Форе? Ему вновь показалось, что в глазах старухи заплясали озорные огоньки. Или это опять проделки пламени? Он хмыкнул и пожал плечами. Эдра улыбнулась и сказала: — Извините меня за столько вопросов. Я не даю вам поужинать. Но мне редко выпадает такая хорошая компания, и язык не слушается меня. Каландрилл улыбнулся, понимая, что она его раскусила и знает, кто он на самом деле. Но страха он не испытывал. Он был уверен, что она не гарпия и не колдунья. Он попробовал варево и широко улыбнулся. Похлебка была отменной. Заяц, решил он, заяц с травами. Бульон был густой, наваристый, с овощами. Брахт, сидевший напротив, вовсю уплетал похлебку, напрочь забыв или отбросив от себя подозрения. Каландрилл не хотел просить добавки, но Эдра заставила его подлить себе еще похлебки, заверив, что еды у нее достаточно. Поев, они допили вино, беседуя о путешествии на север и об Альдарине. Гроза не стихала, и Эдра предложила им лечь спать и расстелила перед очагом козьи шкуры, извинившись, что не может предложить кровати. — Это лучше, чем в такую погоду спать возле дороги — успокоила ее Катя. — Благодарим за ночлег и за прекрасный ужин. — Долг платежом красен, — отвечала Эдра, улыбнувшись. — Ведь вы помогли мне. Она улеглась на лежанке, а они — у огня. Брахт, как всегда, спал в обнимку с мечом, но Каландрилл и Катя отставили оружие в сторону, доверяя, сами не зная почему, старой женщине. Оба были уверены, что ночь пройдет спокойно. И Каландрилл видел сон. Или так ему показалось. Позже он решит, что это был ответ на его молитвы.Глава десятая
Каландрилл проснулся, или ему приснилось, что он проснулся, от прикосновения руки Эдры к щеке. Когда он открыл глаза, она сидела подле на корточках — бесформенная, высвеченная лунным светом фигурка — и жестом просила его подняться. Без единого звука, даже не успев подумать о том, что делает, он поднялся. Катя с Брахтом даже не пошевелились, и это было странно, ибо керниец спал чутко, как кошка; даже в самом глубоком сне он ощущал все, что происходит вокруг. И вот он спит под козлиной шкурой ногами к огню с блаженной улыбкой на устах, обнимая одной рукой меч. Каландрилл на мгновение подивился этому, но решил, что во сне все возможно, и при этом забыл, что явственно чувствовал прикосновение пальцев к щеке, слышал потрескивание огня в очаге и далекое урчание грома где-то на юге. Следуя за Эдрой, он вышел из маленькой лачуги, отметив про себя, что дверь, еще несколько часов назад немилосердно скрипевшая на петлях, сейчас открылась и закрылась совершенно бесшумно. Он ступил в лунный свет. Болотных газов словно и не было никогда. Воздух был свеж после отбушевавшей недавно грозы и настоян на благоухающих ночных цветах, как в летний день. Очень приятный сон, подумал Каландрилл, ощущая покой и веру в будущее. Безграничное небо переливалось звездами, и каждый огонек на темно-синем бархатном куполе горел факелом. Свет, лившийся с неба, был мягким и ласковым. Легкий ветерок шелестел в траве, ручеек, вытекавший из источника, мелодично журчал, словно серебряные цимбалы аккомпанировали флейте ветра. Черная кошка, мурлыкнув, скользнула мимо его ноги и растворилась в темноте. Эдра манила его за собой, и он шел, не переставая удивляться живости и реальности сна. Не задавая вопросов, он проследовал за старухой через лужайку на вершину холма. Ветер здесь дул сильнее, и он чувствовал его дыхание на лице и волосах. Эдра остановилась и оглянулась на лачугу. Каландрилл посмотрел туда же: лачуга оставалась прежней, но теперь она показалась ему не маленьким жалким полуразвалившимся строением, а прибежищем, раем, укрывшим их от грозы и опасности. На мгновение ему даже почудилось, что он видит ярко освещенный дворец. — Ты можешь остаться у меня. Здесь не так уж плохо. Он огляделся и отдал должное старухе. Ночь раскинула волшебный покров над болотом, и он без труда представил себе, насколько весна и лето преображают окружающие просторы. — Я не могу, — сказал он. — Здесь ты в безопасности. Голос у нее изменился, он уже не шелестел, как камыш на ветру, а звучал глубоко и уверенно. Каландрилл покачал головой. — Я не могу. — Почему? — Потому что тогда Рхыфамун воспользуется «Заветной книгой», отыщет и пробудит Безумного бога. А этого допустить нельзя. Ему и в голову не пришло скрывать: где-то в глубине души он знал, что сон этот соткан из нитей яви и что недомолвки нарушат его. — Рхыфамун? — Сейчас он в теле Давена Тираса, а до того он был Варентом ден Тарлем. Как бы то ни было, он Рхыфамун. — А, понимаю. Он меняет свое обличье. — Истинно. Он столь же безумен, как и бог, которого он вознамерился пробудить. — А ты хочешь ему помешать? — Я, и Брахт, и Катя. Это наш долг, иначе мир будет ввергнут в хаос. — Вы, на ком одеяния смертных? Вы вознамерились помешать ему? Как? — Я не знаю. Но мы должны. Она кивнула, одобрительно улыбаясь, и Каландрилл вдруг увидел перед собой уже совсем другого человека. Перед ним стояла не старуха с морщинистым лицом, а женщина в расцвете лет в одеяниях, впитывавших в себя лучезарный свет выпуклой Луны, так, что она стояла словно в окружении света. Золотые волосы волнами ниспадали ей на плечи, обрамляя лицо. А оно было и неповторимым, и в то же время самым обыкновенным, как лицо любой женщины, несущей в себе любовь: как лицо его матери, или Кати, или Надамы, или Ребы-гадалки. Все они слились воедино в ее прекрасном лике. А когда Каландрилл взглянул в голубые, как летний небосвод, глаза, то понял, что перед ним — богиня. Да нет, ему это все снится! — Дера, — прошептал он и пал на колени. Она подняла его и сказала: — Ты не обязан склоняться предо мной. Это я должна встать пред тобой на колени. Он замотал головой. — Истинно, — сказала она. — Ведь ты пустился во все тяжкие во имя мое! Ты и твои товарищи скачете на битву ради меня. Молодые боги должны быть вам благодарны. — А разве можем мы поступить иначе? — воскликнул он. Она улыбнулась, и ночь отступила, а он оказался в круге солнечного света, но Дера не дала ему прямого ответа, а лишь сказала: — Не все смертные думают как ты. Маги Кандахара знают о существовании «Заветной книги» и о ее значении, но они не бросились вдогонку за Рхыфамуном. Те в Вану, кто называет себя святыми отцами, ведают о значении книги, но вместо себя отправили Катю. — Они мирные люди, — пробормотал Каландрилл. — А маги Кандахара связаны тираном, он принудил их драться на войне. — Сколько бы ни было пролито крови в той войне, все это ничто по сравнению с тем, что может произойти, вздумай Фарн навестить людей. — Видимо, они этого не понимают. Он пожал плечами, и богиня спросила: — А ты понимаешь? — Я знаю, что Фарна называют Безумным богом, — ответил он. — Я уверен, что пробудить его — это все равно что пробудить безумца. Я не хочу, чтобы мир был ввергнут в хаос. — Неужели мир столь важен для тебя? Вспомни, как он обошелся с тобой. Каландрилл нахмурился, застигнутый врасплох: все это прозвучало таким диссонансом со всем, во что он верил и что знал, и он не сразу нашелся что ответить. Наконец он произнес: — Преуспей Рхыфамун, пробуди он Фарна, и ты будешь уничтожена. — Всему когда-то приходит конец. — Она указала рукой на Луну, уже прошедшую зенит и начавшую клониться к западному горизонту. — Вот хотя бы ночь. Он опять нахмурился. — Ты предлагаешь отказаться от погони? — Нет. — Она улыбнулась и покачала головой, и из волос ее полился свет. — Я лишь хочу сказать, что у тебя есть выбор. — Только не в этом, — заявил он. — Вы нашли «Заветную книгу». Фарн будет вам за это благодарен. Вы можете завоевать его благосклонность. Его передернуло, и он резко воскликнул: — Нам его благосклонность ни к чему! Этот ответ ей понравился, и, коснувшись его руки, она сказала: — Но вы можете не преуспеть. — Это не причина для отступления. — Каландрилл покачал головой. — Ты можешь погибнуть. — Истинно. — Он кивнул. — Но мы обязаны попробовать. Дера долго смотрела ему в лицо, потом, улыбнувшись, сказала: — Ты отважен. Похвала была настолько ему приятна, что он даже покраснел. Как застенчивый мальчишка, Каландрилл зашаркал ногами и, опустив глаза, едва слышно спросил: — Правда? — Ты преследуешь колдуна, — тихо сказала она. — Колдуна, обладающего силой неимоверной. Ты и сам уже в этом убедился. Он обманул тебя однажды. А если он опять тебя перехитрит? Он может провести кого угодно. Она видит его насквозь и прекрасно понимает, кто он такой и на что способен. Но это его не смутило: все-таки она богиня, а разговор с ней происходит во сне. — Пусть, — пожал он плечами. — Пусть, — повторила она. — Даже несмотря на то, что Фарн будет считать вас врагами, добейся Рхыфамун своего? Даже несмотря на то, что вы можете погибнуть, не достигнув цели? Ты готов продолжать свой путь, несмотря на все это? — Готов, — твердо сказал он. — Таких, как ты, мало осталось на земле, Каландрилл. Голос ее звучал почти грустно. Он опять пожал плечами и сказал: — Я не один. Катя и Брахт слеплены из такого же теста. Более того… — В некотором роде — да, — прервала его богиня. — И за это я им благодарна. Но в тебе есть сталь, отличная от них. Он улыбнулся, принимая это за комплимент, а сам напряженно думал: смеет ли он выразить посетившую его мысль? А почему бы и нет? Ведь она говорит, что благодарна ему. К тому же это сон! А во сне возможно все. — Я хочу просить у тебя нечто большее, чем благодарность, — сказал он. И тут же испугался, что зашел слишком далеко. Тень, как облачко, набегающее на Луну, скользнула по лицу богини. — О чем ты просишь меня? — О помощи, — вымолвил он. — Ты сама сказала, мы самые обыкновенные смертные и гонимся за противником, которому сталь нипочем. Помоги нам! Не знаю как, но дай нам средство, чтобы победить Рхыфамуна. Дера внимательно посмотрела ему в глаза, и Каландрилл опять забеспокоился, что зашел слишком далеко. Но то, что она сказала, успокоило его: — А разве брат мой Бураш не пришел вам на помощь? Я тоже помогу вам, если достанет на то мне сил. Но мы, Молодые боги, сделаны из другого теста, нежели Фарн и Балатур, точно так же, как сами они не обладали силой Ила и Киты. Моя власть ограниченна, как и власть Бураша. За пределы Лиссе сила моя не распространяется. Она смолкла с думой на прекрасном лице. Каландрилл настаивал: — Мы будем благодарны любой помощи. — Мы, Молодые боги, не всесильны. Нами управляют принципы, которые тебе нелегко понять. Это — как время, заправляющее смертными. — Она опять помолчала. Каландрилл ждал, затаив дыхание. — Но я скажу тебе то, что ты пока понять не можешь и, боюсь, во что пока не поверишь: то, что тебе нужно, чтобы взять верх над Рхыфамуном, в тебе уже есть. — Я тебя не понимаю, — сказал он. — Может, пояснишь, чтобы я мог над этим поразмышлять? — Не могу, — возразила она, — дабы не нарушить очень сложное равновесие, суть которого пока выше твоего понимания. Я скажу тебе только, что вы можете преуспеть. Каландрилл открыл было рот, чтобы посетовать на недомолвки богов и колдунов, но богиня подняла руку: — Держись веры и помни о моих словах. Большего я сказать тебе не могу. Может, только… — Лик ее опять на мгновение затуманился, и она поджала губы, словно в раздумье — В Лиссе опасность тебе не грозит, что бы ни предпринял твои брат. Это мой тебе подарок. И еще один. Дай мне твой меч. Только сейчас он сообразил, что при нем клинок, хотя точно помнил, что не брал его с собой. Не раздумывая, он вытащил меч из ножен и передал богине. Она взяла его за эфес, провела рукой по клинку и вернула Каландриллу. — Немало колдовства встретится на твоем пути, и любое без труда победит обычную сталь, — сказала она. — Но знай, что твой меч несет на себе благословение мое, и посему сможет он рубить колдовство так же, как рубит он плоть. А теперь все, иди спать. Завтра — в путь. Она говорила тихо, но властно, и Каландрилл, покорно склонив голову, отправился вслед за ней вниз по склону назад в лачугу. И по дороге она постепенно менялась, превращаясь в прежнюю Эдру. Она закрыла ни разу не скрипнувшую дверь и отправилась на свой топчан. Каландрилл улегся подле очага, ничуть не сомневаясь, что видит сон, ибо Брахт и Катя по-прежнему спали, и через несколько мгновений он тоже спал. Каландрилл проснулся хорошо отдохнувшим, смутно припоминая события ночи. Он потянулся, встал и отправился к источнику умываться. Брахт и Катя пошли с ним. Они сходили в амбар — лошади чувствовали себя прекрасно. Гроза давно прошла, и небо, хоть еще и серое, светилось уже под первыми лучами мутного от влажности солнца, обещавшего долине лучшую погоду. На траве поблескивала роса, на деревьях распевали птицы, на окружающих холмах играли разноцветные блики. — Пожалуй, я был не прав, — честно признался Брахт и, увидев недоуменный взгляд Каландрилла, пояснил: — Насчет Эдры. Даже если она болотная колдунья, то добрая. Каландрилл кивнул, пытаясь вспомнить что-то, что не давало ему покоя. У него было такое ощущение, будто он забыл что-то очень важное. Но ему так и не удалось вспомнить. Они позавтракали жареными булочками с сыром и попрощались с Эдрой, проводившей их до дороги. Стоя у подножия холма, она смотрела им вслед, а они, подстегнув коней, помчались опять на север. Он обернулся, подняв в прощании руку, и тут солнечный луч высветил фигуру старой женщины, которая на один миг вдруг стала переливающейся светом богиней с поднятой в благословении рукой. Он хлопнул себя по лбу, мгновенно и до мельчайших подробностей вспомнив все, что произошло с ним ночью, и только сейчас поняв, что это был не сон. Позади раздался Катин возглас, и на лице ее он увидел выражение, схожее, видимо, со своим. Когда он опять посмотрел туда, где стояла Дера, ее уже не было. — Что это значит? — Брахт переводил хмурый взгляд с одного на другого. — У вас такие лица, словно вы увидели привидение. — Не привидение. — Каландрилл покачал головой, улыбаясь. — Богиню. — А я подумала, мне почудилось, — пробормотала Катя. — Я все забыла. И только когда оглянулась и увидела ее, все вспомнила. — Со мной произошло то же, — сказал Каландрилл. — И я смотрел назад, но никого, кроме старухи, не видел, — заявил Брахт. — Ты не видел Деру? — изумилась Катя. Керниец покачал головой и еще больше нахмурился. — Богиню? Нет, я видел только Эдру. — Он развернулся в седле, с подозрением глядя на Каландрилла. — Ты тоже видел Деру? Каландрилл кивнул. — Одно лишь мгновение, когда солнце ударило о землю. — Теперь он улыбался широко и уверенно. — А сегодня ночью она со мной разговаривала. Я думал тогда, что это сон, но теперь… — Рассказывай, — приказал Брахт. Каландрилл в общих чертах рассказал, что с ним произошло. — Так… Если твой… сон… не был сном, то у тебя появился очень нужный нам меч. — Лицо у Брахта было задумчивым. — А что она сказала тебе, Катя? Катины глаза блестели от возбуждения. Она словно избавилась от груза, давившего на нее с тех пор, как рассталась с Текканом и вануйцами. К ней вернусь обычное расположение духа. Перекрикивая перестук копыт, она рассказывала: — Эдра разбудила меня и позвала с собой. Мне и в голову не пришло отказываться. Я была уверена, что все это происходит во сне, но сон этот был таким настоящим! Как и Каландрилл, я совсем о нем забыла и вспомнила, только когда увидела ее вновь. Но теперь… — Она улыбнулась, словно упиваясь воспоминаниями. — Мы шли по лугу, совсем как в Вану, под лунным светом, и я не испытывала ни холода, ни страха. Она, все еще в облике Эдры, сказала, что я могу отказаться от погони и вернуться к своему народу в Вану. Я… — Катя отвернулась, и Каландриллу показалось на мгновение, что она покраснела, бросив искоса взгляд на Брахта. — Я сказала, что не могу вас бросить, что мы поклялись догнать Рхыфамуна, где бы он ни был и какие бы опасности нас ни поджидали. Тогда она предстала передо мной Дерой и сказала, чтобы я не теряла веры и что, хотя Молодые боги и ограничены в своих деяниях некими законами, они будут помогать нам по мере возможности. Она сказала, чтобы я не переживала так сильно из-за разлуки с моим народом, а радовалась тому, что у меня есть сейчас. Катя замолчала, щеки ее порозовели. — О чем ты говоришь? — спросил Брахт. Каландрилл больше не сомневался, что она действительно покраснела. — О любви, — тихо сказала Катя. — Такая любовь редкость, и она сказала, что ее надо уметь ценить. На сей раз, к большому удивлению Каландрилла, покраснел керниец. Он заерзал в седле, глядя прямо перед собой. А затем пожал плечами и улыбнулся, как мальчишка, пойманный за хулиганской выходкой. — Ты знаешь, я тебя люблю, — сказал он так же тихо, как и Катя. — Знаю. — Она серьезно кивнула, а затем опять улыбнулась. — И теперь наша любовь благословенна. Теперь я понимаю, что зря горевала из-за того неизбежного. Расставание с моим народом — часть нашего испытания. И когда-нибудь мы опять их увидим. Брахт не пропустил мимо ушей слово «мы», и лицо его озарилось. Каландрилл даже пожалел, что не может исчезнуть и оставить их одних. Поскольку это было невозможно, он просто хранил тактичное молчание, держась на полкорпуса лошади позади. — Отлично, — сказал Брахт уже громче и серьезнее. — Я рад, что ты больше не грустишь. — Но обет наш остается в силе, — предупредила Катя. — Пока мы не доставим «Заветную книгу» в Вану и она не будет уничтожена… — Конечно, — сказал Брахт. — Я согласен. — Надеюсь, — сказала Катя, — это будет уже скоро. Брахт так рассмеялся, что стая гусей, мирно пасшихся у обочины дороги, шумно хлопая крыльями и тревожно крича, взмыла к небу. Птицы покружили у них над головой, дожидаясь, когда три всадника промчатся мимо, а потом опять опустились на траву. — Во всем этом меня беспокоит только одно, — сказал Брахт через некоторое время. — Почему я не видел Деру? Каландрилл подумал с мгновение и предположил: — Может, потому, что ты единственный из нас, кто не имеет сомнений. После того как Рхыфамун воспользовался мною, я заколебался. Я сильно переживал его предательство. А Катя места себе не находила, расставшись со своими. Ты же ни разу ни в чем не усомнился. Видимо, тебе помощь Деры не нужна. — Возможно, — согласился керниец. — Думаю, он прав, — поддержала Каландрилла Катя. — Ты ни разу не ставил под сомнение, куда мы мчимся и что нас ждет. Брахт кивнул, и Каландриллу вдруг показалось, что, несмотря на бесстрастное лицо, в глазах у кернийца мелькнуло какое-то сомнение. — Есть люди, которых я не желал бы вновь увидеть, — пробормотал он тихо, словно не хотел, чтобы его слышали, но ветер все же донес его слова до Каландрилла. Катя, скакавшая немного впереди, не слышала ничего, и Каландрилл решил не задавать Брахту лишних вопросов. Он только дал шпоры мерину и поскакал вровень с другом. Больше они не говорили, а только мчались на север. Когда они прибыли в Бессиль, погода ухудшилась. Холодный ветер, дувший с Узкого моря, гнал по свинцовому небу низкие черные облака, охапками бросая дождь в лицо. Было так холодно, что дождинки, не долетев до земли, замерзали и падали на землю уже в виде града. Местность вокруг была унылой. Вместо болот — пустынная степь. Изредка, то здесь, то там, монотонный пейзаж нарушался избитым ветром деревом и выходами на поверхность серого камня, из которого и был построен город. Отталкивающее, угрюмое в тусклом свете дождливого дня место. Город возвышался на мысе, охранявшем подступы к бухте Эрина. Гавань, настоящий город в городе, располагалась далеко внизу, соединяясь с каменными джунглями самого Бессиля длинной, обнесенной стенами улицей. Разнокалиберные суда раскачивались на неспокойном море. По большей части это были каравеллы с треугольными парусами и рыболовецкие суда. А между ними виднелись массивные корпуса одномачтовых и низких длинных военных судов. Судоверфи Эрина работают вовсю, отметил про себя Каландрилл, вспомнив, что впереди них едет Тобиас. Воспоминание. о брате обеспокоило его. Тобиас явно не торопится. Новоиспеченный домм и его супруга принимают поздравления дворянства в каждом городе на своем пути. Происходят церемонии дарения подарков, возобновляются старые и подписываются новые договоры. Кто знает, может быть, Тобиас еще здесь, в Вессиле. Город, без сомнения, оклеен портретами Каландрилла. И, несмотря на заверения Деры, он тревожился. Насколько сильно изменилась его внешность? По мере приближения к городским воротам напряжение его нарастало, и он был благодарен дождю, позволявшему ему плотнее закутаться в плащ и опустить на лицо капюшон. Стража пропустила странников в город, не особенно утруждая себя их разглядыванием, сделав единственное замечание, что они въезжают в мирный, законопослушный город, где кернийский запал должен быть обуздан. Каландрилл только было успокоился, как увидел столб для объявлений со своим портретом, и беспокойство вновь овладело им и больше не покидало все время, пока они ехали мимо мокрых от дождя строений, настороженно жавшихся друг к другу серыми, похожими на тюремные стенами. Меченосец же, когда Каландрилл поведал ему о своих опасениях, только рассмеялся и заверил, что для всех он керниец, наемник, возвращающийся домой в Куан-на'Фор. Но Каландрилл, не успокоившись, приписал оптимизм Брахта недавнему признанию Кати. Однако, когда в таверне около крепостной стены, где они остановились на ночь, на него никто не обратил ни малейшего внимания, он наконец окончательно успокоился. — Все равно, — заявил Каландрилл, когда они отвели лошадей в конюшню, — я не хочу здесь задерживаться. — Только на одну ночь, — пообещал Брахт. — Утром купим шатры — и в путь. Нам здесь делать нечего. Каландрилл кивнул, позволив себе расслабиться. — Так вот как чувствует себя человек, поставленный вне закона, — уныло пробормотал он. — Внутри городских стен. — Брахт ухмыльнулся и задумчиво добавил: — В Куан-на'Форе все не так. Что-то в его тоне привлекло внимание Кати, и она перестала чистить лошадь. — Как-нибудь ты мне расскажешь, как ты был объявлен вне закона, — сказала она, улыбаясь. Брахт кивнул с задумчивым видом, словно подавлял в себе сомнения. — Как-нибудь. Думаю, мы уже очень скоро будем в Куан-на'Форе, — сказал он с нарочитой веселостью. — Правда? — Катя перестала чистить лошадь. — Почему ты так уверен, что его нет в Ганнсхольде? — Вряд ли он там задержится, если у него нет дел, — покачал головой Брахт. — Очень сомневаюсь, чтобы Фарн был там. Я тоже считаю, что Безумный бог почивает за пределами нашего мира. А Рхыфамун не будет задерживаться зря в пути. Он торопится. — Но мы еще можем его догнать, — предположил Каландрилл. — Если он считает, что мы остались в Тезин-Даре, то ему незачем торопиться. Брахт опять пожал плечами. — Такие, как Рхыфамун, не знают терпения, как бы долго они ни жили. Я уверен, он задержится в Ганнсхольде ровно столько, сколько нужно. — Ты же сам надеялся перехватить его по пути, — заметила Катя. — Что изменилось? — Дера обещала Каландриллу безопасный путь по Лисе, — медленно сказал керниец. — Она и сама не знает, где сейчас Рхыфамун. Если бы он находился в Ганнсхольде, ей бы наверняка это было известно. Боюсь, он уже в Куан-на'Форе. — Возможно, — с неохотой согласилась Катя. — Но все же он может задержаться в Лиссе. Каландрилл, вспомнив, что она сказала на дороге, понял, что в ней говорит скорее надежда, чем вера. Она торопится не только потому, что желает довести до конца дело, начатое в Вану, но и потому, что это будет означать осуществление их с Брахтом мечты. Он не может — не должен! — ставить под сомнение ее преданность общему делу, но нельзя забывать и о том, что теперь к этому прибавилось и самое обыкновенное нетерпение, вызванное самой обыкновенной любовью. Им нелегко сдерживать свои чувства. Путешествовать за тридевять земель, не имея возможности физически удовлетворить желание из-за какой-то глупой клятвы и из-за понятия чести! Странная штука — честь, думал он. Немало ограничений накладывает она на человека. А оба его товарища были людьми чести. И вновь Каландрилл почувствовал себя лишним и усердно занялся лошадью. — Если Ахрд пожелает, так оно и будет. Но все же, я думаю, нам придется скакать дальше. — До Боррхун-Маджа и дальше? — смиренно спросила Катя. — Куда бы ни понадобилось, — сказал Брахт. Катя опустила голову, и свет от факела заиграл серебром на ее льняных волосах. — Так что, — твердо заявил Брахт, — поедим и выспимся. И с первыми лучами солнца оставим этот мрачный город. — Истинно! — улыбнулась Катя. — Как можно быстрее. Они вычистили лошадей, задали им корма и отправились в таверну. Опасения Каландрилла оказались совершенно безосновательны: он привлек ничуть не больше внимания, чем любой другой посетитель, и путники по привычке устроились за задним столиком, заказали ужин и по кружке эля. По большей части люди в Вессиле, в отличие от южан, были необщительны — ни хозяин, ни гости даже не попытались заговорить с ними. Их обслужили в молчании, а на свои вопросы они получали односложные ответы. О Давене Тирасе никто ничего не слышал, что и неудивительно: в городе страннику легче проскочить незамеченным, чем на дороге. Хуже то, что они почти догнали Тобиаса и его свиту. Каландрилл даже подумал, что лучше не заезжать в Эрин, а скакать прямиком в Ганнсхольд: глядишь, брат его задержится на верфях. Он уже почти не сомневался в том, что все принимают его за кернийца, но если Тобиас его увидит… Без сомнения, родного брата ему этим фарсом не провести. Ни Тобиаса, ни Надаму, ни кого-либо из их свиты, кто когда-то знавал Каландрилла ден Каринфа из Секки… Им подали рыбу на гриле, и, пока они ели, Каландрилл высказал свои соображения Кате и Брахту, и товарищи его согласились, что лучше оставить дорогу там, где она огибает Эринскую бухту, , чтобы прямо по степи скакать к Ганнскому хребту. — Но в Ганнсхольд заехать придется, — заметила Катя. — Даже если Рхыфамуна там нет, надо будет разузнать, что к чему. — Сомневаюсь, чтобы у торговца лошадьми, каковым являешься теперь ты, и у домма Секки было что-то общее, — предположил Брахт. — К тому же брат твой уже мог проехать Ганнсхольд. Но даже будь он там, вряд ли нас пригласят к его столу. — Однако стоит ему увидеть меня на улице… — настаивал Каландрилл. — Он увидит простого меченосца, завернувшегося от холода в плащ, — усмехнулся Брахт. — А не своего сбежавшего братца. Успокойся, Калан. — Тогда меня узнает Надама, — настаивал Каландрилл. — Мне так кажется. — Уж не хочешь ли ты сказать, что произвел на нее такое сильное впечатление, — озорно усмехнулся Брахт, — что даже выйдя замуж за твоего брата, она все вспоминает твой прекрасный лик? Каландрилл пристыжено усмехнулся. Если уж его воспоминания о Надаме изрядно поистерлись, то что сказать о ней? Скорее всего, Брахт прав, решил он, они его не узнают, как и тогда, в Секке. Он пожал плечами, отгоняя от себя сомнения, и выпил эль. Вскоре они отправились по комнатам. Постоялый двор тут не пользовался особой популярностью, так что делить комнату на двоих им с Брахтом не пришлось, и каждый спал отдельно. Каландрилл получил угловую комнату, откуда Бессиль открывался ему сразу с двух сторон. Одно окно выходило на пирамидальные крыши верхней части города, а другое — на бухту. Облокотившись на каменный подоконник, он долго смотрел на нее. Ночь была темной, полная Луна пряталась за облаками, ветер уныло завывал на пустынных улицах. Фонариперемигивались друг с другом, и в их мерцании Каландрилл различил стены, отмечавшие дорогу к бухте. Море переливалось, как масло; прибой с далеким шумом разбивался о молы и волнорезы. Стоящие на якоре суда выглядели темными пятнами. Он вспомнил военные суда, что видел в гавани, и ему почудилось, что своей воинственностью они походят на брата. По дороге в Бессиль путники не раз слышали о том, что Тобиас призывает Лиссе к войне с Кандахаром. Суда, которые Каландрилл видел в гавани, с высокими башнями для лучников, явно не предназначены для сопровождения купцов. Это — дело ловких, быстрых лодок. Линкоры же перевозят солдат и высаживают их на вражеской территории. Неужели Тобиас на самом деле затевает войну? Неужели цель его поездки — склонить доммов к военному союзу? Он говорил об этом еще в Секке, когда там с визитом находился Варент ден Тарль, но тогда Билаф заставил его замолчать. И вот Билафа больше нет, и Тобиас правит, как ему заблагорассудится. Так что вполне возможно, что тучи войны на самом деле собираются на горизонте. Каландрилла даже передернуло. Вот они, вещие сны Фарна. Даже во сне Безумный бог не оставляет в покое бренный мир. А противостоять его планам всеобщего хаоса могут. скорее всего, только они втроем. Каландриллу было неприятно думать об этом, хотя богиня и заверяла, что он обладает силой, способной победить Рхыфамуна. Что это за сила, он не знал, и в такую промозглую ночь не был столь уверен в себе, как в ту, когда услышал от Деры загадочное заверение. Он подставил лицо дождю. Прежние сомнения и упадническое настроение навалились с новой силой. Мысленно Каландрилл молил богиню о том, чтобы она дала ему сил, и, к своему удивлению, вдруг ощутил, что вновь обретает веру, а сомнения покидают его. Он снова почувствовал себя уверенным, словно богиня словами и прикосновением своим придала ему уверенности, хоть та и была выше его понимания. Он не мог описать ее словами, но знал, что она присутствует в нем. А уже одно это — настоящий подарок. Успокоившись, юноша закрыл ставни и отправился в постель. Сон пришел быстро, и Каландрилл без всяких сновидений проспал до самого утра, когда его разбудил настойчивый стук в дверь. Он открыл глаза, зевнул и инстинктивно потянулся к мечу, лежавшему подле него на покрывале. Держа ножны в левой руке, а эфес в правой, он, дрожа от холода, пошлепал к двери. В комнате было холодно, а каменный пол — ледяным. Видимо, в Вессиле тепло экономят так же, как слова, подумал он и сонно поинтересовался, кто стучит в его дверь. Услышав голос Брахта, он отодвинул задвижку. — Мы же договаривались, что выезжаем как можно раньше, — заявил керниец и, пройдя мимо Каландрилла, распахнул ставни. — Спрячь меч и одевайся. Каландрилл, стуча зубами, промычал, что и на старуху бывает проруха, но отбросил меч и отправился к умывальнику и даже не удивился, увидев тонкий слой льда по краям кувшина. От ледяной воды, которой он брызнул себе в лицо и грудь, у него перехватило дыхание. Юноша торопливо вытерся и натянул на себя одежду. Молочный туман, который окутал город, заглушал все звуки. Гавань терялась во мгле. Дальше ближайших строений ничего не было видно. Это напомнило Каландриллу Вишат'йи, и, завязывая тунику и прицепляя меч, он подумал, как там Менелиан. — Поедим, купим шатры — и вперед, — бодро заявил Брахт. — Пошли, Катя спустится к завтраку. Каландрилл набросил на плечи накидку, постепенно согреваясь, и, подхватив переметные сумки, отправился вслед за кернийцем вниз по лестнице, в столовую. Здесь было ненамного теплее. Их встретили сонная работница с перепачканными сажей щеками, которая подбрасывала дрова в очаг, да хозяин, который, широко позевывая, вышел из кухни, с удивлением глядя на ранних пташек. Почесываясь, он брюзгливо заметил, что его люди только что встали и пока он ничего не может предложить на завтрак, кроме овсянки и вчерашнего хлеба, — печи еще не разогреты. — Хорошо, — согласился Брахт, по-прежнему бодрый. — А где можно купить шатры? — У Ворот парусников. Хозяин шмыгнул носом, собираясь уйти, но Брахт положил ему на плечо руку. — А как туда пройти? Боюсь, ты не заметил, что мы не местные. Хозяин наградил его кислым взглядом и начал что-то мямлить про всяких там меченосцев, но быстро отказался от этой мысли, заметив, как Брахт, широко улыбаясь, барабанит пальцами по рукоятке кинжала. Он хмуро рассказал, как добраться до Ворот парусников, и ушел. — Не очень-то они гостеприимны, — пробормотал Брахт. — Истинно. Каландрилл после сна еще не был расположен к разговорам, и когда несколькими мгновениями позже спустилась Катя, он позволил им насладиться диалогом. Катя улыбалась, разливая кашу по тарелкам и без умолку болтая о том, что надо ехать, так что очень скоро Каландрилл окончательно проснулся. Слава Дере, пройдет совсем немного времени, и они оставят позади этот угрюмый город! Наполнив желудки, путники рассчитались золотом Рхыфамуна и вывели лошадей из стойла. Туман все еще окутывал город, но, когда они спускались к гавани, легкий бриз, дувший с Узкого моря, уже принялся разгонять мглу, которая облизывала улицы тяжелыми языками. Они отыскали Ворота парусников, купили три небольших шатра из прочной парусины с плотным днищем и привязали их к седлам. Поскольку в Вессиле их больше ничто не задерживало, они покинули город. При выезде никто даже не посмотрел им вслед. Туман цеплялся за вересковые долины почти весь день, так что ехать пришлось медленнее, чем хотелось, и на ночь они решили остановиться в караван-сарае, возникшем у дороги вскоре после захода солнца. Здесь их приняли радушнее, чем в Вессиле. Хозяин с удовольствием болтал, и от него они узнали, что человек, по описанию похожий на Давена Тираса, проезжал здесь относительно недавно и что Тобиас и его свита теперь совсем недалеко впереди. Каландрилл и его спутники выехали на рассвете. За ночь туман рассеялся, и под бледно-голубым небом утро нарождалось ясное и холодное. Теперь они могли скакать резвее и заночевали в шатрах. На следующий день они вплотную приблизились к Эрину. Дорога здесь поворачивала на северо-запад и бежала вдоль побережья к городу с его огромными верфями. Оттуда она шла прямо на север к Ганнсхольду, и Каландрилл, вспоминая книги и карты, которые он давным-давно изучал в Секке, рассчитал, что напрямую до города оставалось несколько лиг. Он мало что знал о земле, по которой им предстояло скакать, кроме того, что она постепенно поднимается к Ганнскому хребту и пустынна и что тут заправляют охотники. Вряд ли здесь можно рассчитывать на гостеприимство. — Будем надеяться, что степь столь же гладка, как и дорога, — заявил Брахт, когда они свернули с брусчатки на землю, покрытую жесткой Травой и чахлым вереском — И что здесь мы не столкнемся с твоим братцем. Каландрилл молча направил гнедого мерина за жеребцом Брахта. Копыта коней глухо застучали по дерну. Долина широко простиралась перед ними, переходя из зеленой в синюю там, где начинался вереск, и в золотую, где рос ракитник. Местами во мху и в траве серебрились ручейки Кроншнепы захлебывались в своих песнях, им живо вторили бекасы. Чибисы и красноножки разлетались из-под ног коней, канюки и соколы кружили высоко над головами. Каландрилл упивался скачкой по открытой местности. Насладившись свободной гонкой, лошади перешли в легкий галоп. Когда водянистое солнце подобралось к зениту, путники остановились передохнуть. Покормив лошадей и поев, они вновь отправились в путь и скакали до самых сумерек, встав лагерем у низкого холма, прикрывавшего от резкого ветра. У подножия его журчал ручеек. Костер весело потрескивал, стреноженные лошади похрупывали траву. Брахт вытащил из седельного мешка силки и установил их с другой стороны холма, пообещав поймать на завтрак зайца. Каландрилл подумал, что он мог бы быть доволен такой жизнью. Он уже почти забыл об удобствах, которые некогда имел во дворце отца. Растягиваясь в шатре, он усмехнулся, прислушиваясь к ветру и раздумывая, где сейчас Тобиас и что он о нем думает. Возможно, он представлял для брата еще большую угрозу, чем раньше, ибо Каландрилл чувствовал в себе силы достаточные, чтобы взять верх над Тобиасом в честной схватке. Брахт сказал, что настанет день сведения счетов. Возможно, подумал он, засыпая, но это будет не скоро; сначала — вопросы вселенской важности. Он вообще не думал бы о Тобиасе, не будь брат им помехой. Честолюбивые планы Тобиаса выглядели мелочными перед лицом опасности, угрожавшей всему миру, и даже сознание того, что брат приложил руку к смерти отца, не особенно угнетало Каландрилла. Странно, но весть об убийстве не произвела на него сильного впечатления. Билаф сам выбрал свою судьбу, порвав с младшим сыном. Ударив его по лицу, он выказал ему презрение. Возможно, когда-нибудь Каландрилл еще обвинит Тобиаса в отцеубийстве и призовет его к ответу, но пока голова его была занята делами куда более важными. Натягивая до подбородка накидку, он подумал, что с каждым днем становится все более похож на прагматичного Брахта, с которым сдружился за год. По правде говоря, ему казалось, что он знает Брахта всю жизнь. И с этой мыслью Каландрилл заснул. Утром, как керниец и обещал, они позавтракали двумя упитанными зайцами и продолжили погоню по ровной пустынной степи. Ни туман, ни дождь не мешали им скакать вперед, и они проделали большой путь по вересковой долине, несмотря на то что местность постепенно повышалась в преддверии Ганнских хребтов. Дрок и вереск перемежались теперь чахлым можжевельником и тополями. Ни одного человека не встретилось им на пути, только однажды с вершины хребта за ними кто-то осторожно наблюдал — возможно, охотник, не доверявший чужакам. Еще через два дня они опять выехали на дорогу. Солнце было уже почти в зените, сверкая на небе, подернутом тут и там длинными перистыми облаками. Они ехали вперед ровным галопом, надеясь вскоре остановиться, перекусить и дать отдых животным. Ганнсхольд лежал в нескольких днях езды. Брахт скакал чуть впереди. Въехав на небольшое возвышение, он перешел на шаг и поднял руку. Каландрилл и Катя натянули удила и осторожно приблизились к Брахту. Керниец кивком указал на то, что его обеспокоило. Дорога ныряла здесь вниз, в узкую долину, пересекая небольшую речушку, через которую был переброшен мост. Целая процессия из разноцветных кибиток и повозок расположилась лагерем по обеим сторонам дороги. На лугу паслись лошади, а на траве, вблизи реки, шуты разыгрывали представление перед огромными черно-зелеными шатрами. Женщины в роскошных дорожных костюмах и мужчины в легких доспехах потешались над ними. На повозках и длинных шестах развевались такие же, как и шатры, черно-зеленые вымпелы — цвета Секки. У Каландрилла перехватило дыхание. Он обвел взглядом лагерь, приглядываясь к знакам отличия на серебряных нагрудниках и полушлемах солдат и на ливреях слуг. — Тобиас, — проговорил он тихо, словно боялся, что его услышат. Брахт кивнул. — А нам некуда деваться. Только вперед. — А в объезд нельзя? Каландрилл посмотрел на степь. Можно ли пересечь реку где-нибудь подальше от лагеря домма? Но он понимал, что подобный маневр вызовет подозрения. Катя указала на лучников, расположившихся по периметру лагеря и уже натягивавших тетиву. — Нас заметили, — холодно сказала девушка. — Если мы попытаемся их объехать, им захочется узнать почему. — И тогда они попытаются захватить нас в плен, — добавил Брахт, глазами указывая на одетых в кольчугу воинов. — Они сочтут нас разведкой бандитов. Каландрилл выругался, и в то же мгновение сержант что-то крикнул, указывая на них рукой, и из толпы, окружавшей шатер, гордо ступая, вышла знакомая фигура. Солнечные блики заиграли на полированных доспехах, когда человек поднес козырьком руку к глазам и посмотрел на вершину холма. Голова его была не покрыта, ветер трепал огненно-рыжую гриву волос, и, несмотря на расстояние, Каландрилл был уверен, что видит брата. Мурашки побежали у него по спине. Он был убежден, что сейчас Тобиас узнает его и прикажет уланам из дворцовой гвардии мчаться за ними вдогонку, а лучникам осыпать их тучами стрел. Каландрилл облизал мгновенно пересохшие губы. К Тобиасу подошла женщина с каштановыми, забранными сеткой волосами. Он что-то сказал ей, полные губы ее расплылись в улыбке, а придворные разразились хохотом. Каландрилл узнал Надаму, и той частью сознания, что не была еще убита ужасом, отметил, что она по-прежнему красива, но теперь ему безразлична. А может, это просто из-за объявшего его ужаса? — Вперед, — решил Брахт. — Он меня узнает, — запротестовал Каландрилл. Брахт внимательно посмотрел на него. — Да станет ли домм Секки уделять внимание бродячим наемникам? — Он покачал головой и сам себе ответил: — Поехали, они нас заметили. Попытайся мы миновать лагерь, и они бросятся в погоню. Если дойдет до худшего, будем прорываться прямо сквозь них. Он уверенно пустил жеребца рысью вперед. Каландриллу ничего не оставалось, как последовать за ним вниз по склону, прямо к мосту. К брату, жаждавшему его смерти. Как утопающий хватается за соломинку, так и он думал только о Дере. Но, несмотря на ее заверения, чем ближе они подъезжали к наблюдавшей за ними толпе, тем учащеннее билось его сердце. При виде поблескивающего оружия по коже у него побежали мурашки: одно слово Тобиаса — и его, как козявку, поднимут с седла на копьях. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его конь устал, а лошади дворцовой гвардии отдохнувшие. Не поворачиваясь, Брахт произнес: — Ты Калан, воин из Куан-на'Фора. Думай только об этом. У Каландрилла во рту настолько пересохло, что он и не пытался ему что-нибудь ответить. Он клял про себя брата, нагло перегородившего дорогу так, что ему теперь не удастся спрятаться за спины товарищей. Каждому придется проезжать через заграждения поодиночке. В этом весь Тобиас. Он считает, что обладает всем, даже тем, что ему не принадлежит. К смятению Каландрилла прибавилась злость. — Вот так, — похвалил его Брахт. — Сохраняй это горделивое выражение. Впереди их поджидала плотная толпа лучников. Уланы из дворцовой гвардии меня узнают точно, думал Каландрилл. Да и Тобиас с Надамой тоже, как только подъеду поближе. Он сжал зубы; сердце колотилось о грудную клетку чаще и громче, чем мерин бил копытами по склону. Каландрилл изо всех сил старался играть отведенную ему роль, но ничего не мог с собой поделать и постоянно вскидывал глаза на брата: Тобиас привлекал его взгляд как магнит. Брат возмужал. Вокруг его горделивого рта образовались складки, в глазах к обычному высокомерию прибавилось что-то новое холодное и неумолимое. Они подъехали почти вплотную к лучникам. Брахт придержал жеребца, похлопывая его по шее, ибо животное храпело и било копытами, чувствуя напряжение всадника. Мерин Кати, вторя жеребцу, тоже нервно задергался; Каландрилл крепко держал гнедого. Сержант, первым заметивший их на вершине холма, выступил вперед, держа руку на эфесе меча. За ним стояли его солдаты. А из-за спин на троих всадников, не мигая, смотрел Тобиас. На мгновение глаза двух братьев встретились, и младшему показалось, что его время пришло, что сейчас будет отдан приказ и он падет прямо здесь, не выполнив своего долга, а Рхыфамуну будет дарован свободный путь. Но Тобиас отвел надменный взгляд и, склонившись к Надаме, что-то прошептал ей на ухо. Она опять рассмеялась, обнажив белоснежные зубы за красными губами. Каландрилл не сомневался, что комментарий Тобиаса касался именно его, и напрягся, решив, что при малейшем движении одного из луков тут же выхватит меч и пришпорит коня. Но Тобиас отвернулся и повел Надаму к павильону — подумаешь, три странствующих кернийца. Они недостойны внимания домма Секки. — Осторожно, может укусить. При виде латников он начинает нервничать. Брахт непринужденно улыбнулся, чуть отпуская поводья и позволяя жеребцу показать желтые зубы. Сержант отступил, не спуская с кернийца и его спутников бесстрастного подозрительного взгляда истового военного. — У тебя прекрасный конь. — Он окинул взглядом жеребца. — у вас у всех прекрасные животные. — Истинно, — согласился Брахт. — В Куан-на'Форе знают толк в лошадях. Сержант кивнул и жестом приказал своим людям пропустить путников. Каландрилл проехал мимо сержанта, ожидая, что в любой момент его могут узнать. Мурашки защекотали ему спину. Тобиас и Надама вошли в павильон. Наконец Каландрилл оставил за спиной последнего лучника и въехал на мост, пустив гнедого в легкий галоп за Брахтом, постепенно набиравшим скорость. Холодный пот тек у Каландрилла по лицу и ребрам. Когда они уже были в долине, Катя подскакала к нему и с улыбкой сказала: — Ты можешь расслабиться. Только сейчас он сообразил, что все это время едва дышал. Его передернуло, и он глубоко вздохнул. Дорога опять стала взбираться вверх, и, перевалив через очередной холм, они потеряли из виду и павильон, и сгрудившиеся кибитки, и всех тех, кто мог его узнать. Каландрилл замотал головой, все еще не в силах произнести ни слова. Столько чувств сразу навалилось на него. Они пожирали его. И одно из них он знал. Это был страх, и Каландрилл готов был это признать. Но это был не просто страх, ибо страхом он управлять уже научился. Тут было что-то еще. Видимо, присутствие брата, его вид, сознание того, что, узнай его Тобиас, он в мгновение ока будет мертв, заставили Каландрилла остро почувствовать, что больше у него нет дома, нет семьи. Может, это произошло оттого, что он увидел Тобиаса и Надаму вместе? Когда-то он любил ее, но она предпочла ему брата. Он и раньше это знал, но был далеко от них обоих. А вот теперь он видел их вместе, был рядом с ними. Он замотал головой, только сейчас сообразив, что глаза его полны слез. Он провел по ним ладонью. Катя, не говоря ни слова, положила ему руку на плечо. Он слабо улыбнулся. Брахт ухмыльнулся и сказал: — Хорошо же я поработал, если они увидели в тебе простого воина из Куан-на'Фора. — Или это Дера ослепила их, — пробормотал Каландрилл, почувствовав вдруг угрызения совести за то, что усомнился в богине. Он пришпорил гнедого, пуская его в галоп за вороным Брахта, словно в скачке хотел забыться и позволить ветру выдуть из него смятение. Они скакали до тех пор, пока кони не утомились, и остановились перекусить, уже не страшась Тобиаса. Принимая во внимание размеры его свиты и неторопливость с какой они продвигаются вперед, Тобиас доберется до Ганнсхольда намного позже их. Это успокаивало и приободряло Каландрилла. Еще до того, как ночь опустилась на вересковую долину и они стали лагерем, Каландрилл окончательно избавился от неприятных ощущений и успокоился душой, отгоняя как можно дальше воспоминания о брате и о некогда любимой женщине. На следующий день на горизонте замаячил Ганнский хребет, а еще через день вересковые долины уступили место холмистой местности, покрытой соснами и лиственницами на зеленой, предвещавшей скорую весну траве. Дорога неуклонно поднималась к манящим горам. Она прорезала серо-голубой гранит, шла через мосты над ущельями, по дну которых шумно бежали реки, петляла по террасам, на которых каким-то чудом росли сосны, и по разукрашенным цветами долинам. Днем над головой путников кружили хищные птицы, по ночам ухали филины. До ворот Ганнсхольда они добрались только на третий день.Глава одиннадцатая
Над Кешам-Ваджем все еще клубился черный дым; на небе то здесь, то там играли красные всполохи от еще бушевавших пожаров; в воздухе стоял запах миндаля и мертвечины. В шатре тирана курильницы наполняли воздух сладким запахом ладана, и жаркое лишь отдаленно отдавало неприятными запахами кошмарной битвы. Брезгливый Ксеноменус помахивал носовым платком около лица, широко улыбаясь командирам, докладывавшим ему о победе. Мятежники бежали с плато в полном беспорядке, как крысы с тонущего корабля, убравшись на восток, в Файн, на укрепленные позиции Сафомана эк'Хеннема, чтобы не допустить войска тирана к прибрежным городам, которые они еще удерживали в своих руках. Кавалерия и конные лучники совершали постоянные набеги на мятежников, и, хотя властитель Файна был еще жив и не выронил знамя восстания из рук, сегодня победа была за Ксеноменусом, а очень скоро падут и осажденные Мхазомуль и Мхерут'йи. Надо только чуть поднажать, отрезать прибрежные поселения от материка, перекрыть доступ провизии и уморить их голодом. Конечно, за одну ночь такое не делается. Может, за это придется драться едва ли не до конца года, даже несмотря на помощь, которой он обладал, — при этом тиран бросал осторожные взгляды на колдунов в черных халатах, стоявших подле него. Но, как бы то ни было, начало положено, и славное начало. Летом будет много походов и битв, зимой, естественно, продвижение замедлится, но с наступлением следующей весны — самое позднее лета — весь Кандахар вновь склонится перед единственным повелителем, а голова Сафомана эк'Хеннема украсит крепостную стену Нхур-Джабаля. — Недурно. Очень недурно. — Ксеноменус закрыл нос платком — Бураш, как же от этих солдат несет потом, и кровью, и сталью, и драконьими шкурами! Все еще улыбаясь, ибо это была настоящая великая победа, вселявшая в него веру, он продолжал: — Пусть войска празднуют. Я прикажу прислать им вина. — А война? — поинтересовались командиры. — Когда выступаем? — Я сообщу, — пообещал Ксеноменус. — Это я решу утром. А сейчас я намерен отдохнуть. Вялым жестом он отпустил офицеров, и они покинули шатер без промедления, ибо, как простые солдаты, больше доверяли клинку, нежели колдовству, а то, что видели они при взятии города, больше походило на Войну колдунов, каковую обычные смертные предпочли забыть. Однако ни один из них не воспротивился колдовской помощи, ибо Кешам-Вадж был сильно укреплен и без колдунов его бы им никогда не взять. Как только за офицерами опустился полог, Ксеноменус поманил к себе колдунов. Аномиус оказался ближе всех к тирану. — Ну, кто был прав? — задал он риторический вопрос. — Я знаю, кое-кто из вас хотел оставить его гнить в темнице. Видите теперь? Ведь это он даровал нам Кешам-Вадж. Нашу первую победу! Аномиус, самодовольно ухмыляясь, поклонился. Ликандер поддержал тирана: — Верно, повелитель Ксеноменус. Ты мудр, и решение твое было правильным. Он склонил голову, сложив руки на круглом животике довольный тем, как посмотрел на него тиран, и не замечая презрения во взгляде Аномиуса. — Истинно, — благодушно согласился Ксеноменус. — Решение было мудрым, и Кешам-Вадж теперь мой, а Сафоман эк'Хеннем бежит. Но… — он придал дряблому лицу выражение, которое принимал за властное, — война еще не закончена. Много еще предстоит сделать. А новости, дошедшие до меня из Лиссе, не дают мне покоя. — Тебе не стоит тревожиться из-за таких пустяков, — сказал Ликандер. — Та сторона небогата чудотворцами. А те, что служат им, не в силах противостоять нам. — Может быть, — согласился Ксеноменус. — Но шпионы доносят, что там строится флот. На рейде у Эрина и Бессиля уже полно военных судов. Стоит Лиссе ввязаться в драку… — Он замолчал, раздраженно взмахнув носовым платком. — У них нет времени, — настаивал Ликандер. — До того, как флот их выйдет в море, прибрежные города будут в наших руках. А наша армада, несмотря ни на что, пока еще самая крупная и мощная. Ксеноменус поджал губы. — Если бы в Секке сидел Билаф! — пробормотал он. — Этот его сынок, Тобиас, — да вырвет ему Бураш глаза! — задумал прибрать к рукам Узкое море. Щенок честолюбив. И я не удивлюсь, если он попытается стать тираном Лиссе. — Не получится повелитель, — пробормотал Каранфус мягким успокаивающим голосом, приятно улыбаясь. — Прежде ему придется завоевать все города Лисе, а они свободолюбивы, как всем известно. Ежели возжелает он стать тираном, то сначала ему придется выиграть войну в Лисе и только потом думать о нападении на Кандахар. — Это верно, — согласился Ксеноменус. — А что, если он убедит доммов Лиссе вступить в сговор с эк'Хеннемом? Что тогда? — Пусть сначала флот построит, — сказал Лемомаль, — и договорится с другими доммами. Если таковы его намерения. — Но прежде, чем посмеет он начать подобное, — вставил Ликандер, — ты уже разгромишь восставших. — Разгромлю ли? — спросил тиран, обращаясь к Аномиусу. — Разгромишь, — заверил маленький человечек, склонив голову; при этом лысина его, цвета пергамента, заблестела. — Даю слово. Ксеноменус поднес платок к носу: Аномиус хоть и очень полезен, но пахнет как-то особенно неприятно, словно во рту у. него помойка или плоть гниет заживо. За ним постоянно тянется шлейф неприятного запаха. Не докажи Аномиус свою пользу и не пообещай новых успехов, Ксеноменус давно бы приказал колдунам уничтожить его. Улыбку его было трудно выдержать на таком близком расстоянии, и тиран откинулся в кресле. — Надеюсь, — пробормотал он. — Ты победишь, — подтвердил Аномиус с полной уверенностью в голосе. — Сафоман оставит все твои города и уйдет назад в Файн. А затем и этот укрепленный пункт будет сровнен с землей. Я обещаю. Он отвесил элегантный поклон, впечатление от которого, однако, было испорчено сорвавшейся с мясистого носа капелькой, упавшей на его и без того засаленный халат. Ксеноменус предпочел не разглядывать эти пятна. Он вообще предпочитал не смотреть на Аномиуса. Не будь этот безобразный маленький человечек столь полезен… Он поспешил отвести взгляд, чтобы колдун не прочитал его мысли. — Я от тебя не отстану, — сказал Ксеноменус и затем уже мягче добавил: — Но кажется мне, что необходимо заняться Тобиасом ден Каринфом. — Его можно убить, — заявил Аномиус с видом охотничьей собаки, почуявшей кровь. — Это можно устроить, если повелитель соизволит. Он поднял руки, и засаленные рукава халата обнажили браслеты на запястьях. Сзади Ценобар и Рассуман предостерегающе посмотрели на тирана; Андрикус яростно замотал головой. Ксеноменус с хитрой улыбкой отрицательно покачал головой. тщательно избегая прямого ответа. — Не сейчас. — сказал он. — Кандахар не должен обвинен во вмешательстве в дела Лиссе… По крайней мере не сейчас. Аномиус пожал плечами и опустил руки. Рукава прикрыли магические оковы. Щенок слабеет, подумал он. Он понимает, как я ему необходим. Настанет время, и он прикажет колдунам освободить меня, и тогда я покажу им настоящую магию. А пока я получил, что хотел. Ценнайра в Лиссе, этот щенок привыкает доверять мне. А времени у меня предостаточно. Мясистые губы Аномиуса изогнулись в подобии улыбки, на водянистые голубые глаза набежало облачко. — На сегодня хватит, — объявил Ксеноменус. — Оставим лиссеанский флот и честолюбивого домма на другой день. Я устал, господа. Все свободны. Колдуны один за другим поклонились и оставили шатер, отправившись под свой грязный навес. Слуги тут же начали накрывать перед тираном стол, а музыканты заиграли спокойную мелодию. Ценобар, рассматривая разрушенный город, сделал жест, предназначавшийся только для глаз Рассумана. Рассуман ответил тем же и привлек внимание Андрикуса. Последний едва заметно кивнул. Позже, означал этот диалог, когда останемся одни. Воздух задрожал от наложенных тремя колдунами чар, словно от холодного незримого огня, и хижина стала невидимой и для простого смертного, и для колдуна. Она располагалась рядом с разрушенными стенами Кешам-Ваджа, на некотором расстоянии от шатра тарана и от навесов для колдунов и командиров. В бывшей лачуге пастуха вершился заговор. Они сидели на жестких стульях вокруг грубо сколоченного стола, и лица их, освещенные невидимым светом, были серьезны — тема их обсуждений была важная и опасная. — Сила Аномиуса растет, — сказал Ценобар. — И хотя выглядит он как могильный червь, язык у него острый. — Истинно. А взятие города придало ему веса, — — — заметил Андрикус, рассеянно поглаживая себя по руке с гладкой розовой, как у ребенка, кожей. — Очень скоро он расположит к себе Ксеноменуса. — Ты недооцениваешь тирана, — сказал Рассуман старейший и рассудительнейший из них. — Мне кажется, он недолюбливает Аномиуса. Этот червь нужен тирану лишь как средство. Едва мы разобьем Сафомана эк'Хеннема, я думаю, он прикажет умертвить Аномиуса. — Если мы еще будем в состоянии сделать это, — хмуро сказал Ценобар. — В нем оккультной силы много больше, чем я поначалу предполагал. — Ты думаешь, он может высвободиться из наших пут? — спросил Андрикус. Ценобар пожал плечами. Вместо него ответил Рассуман: — Пока что нет. Но со временем, не дай нам Бураш потерять бдительность, он сможет. Или найдет союзников. — Ликандера? — поинтересовался Андрикус. — Даже он, я уверен… — Ценобар прав, у Аномиуса хитрый язык, — сказал Рассуман. — А наш тучный товарищ всегда был падок на лесть. Да и честолюбия ему не занимать. — Да что может пообещать ему Аномиус? — спросил Андрикус. — Что? — Безграничную власть. — В тихом голосе старшего колдуна прозвучала обеспокоенность. — Власть, о которой тот и мечтать не может. — «Заветную книгу»? — Андрикус энергично затряс головой. — Да Ликандер донесет на него, едва он отважится сделать ему столь безумное предложение. — Но Ликандер и знать не будет, что это «Заветная книга»! — воскликнул Ценобар. — Ведь даже Аномиус считает, что Каландрилл и другие гонятся за книгой заклятий, а вовсе не за этим творением. — А о Менелиане ты не забыл? — мрачно напомнил Рассуман. — Самый талантливый из меньших колдунов. И вот погиб. Ценобар опустил голову, скорбя по товарищу. — Но Менелиан не раскрыл зомби тайну. Аномиус уверен, что она гонится за книгой заклятий. — Он отправил ее в Лиссе, — возразил Рассуман. — И там она может их догнать. Не узнает ли она тогда, о речь идет не о простой книге заклятий, а о «Заветной книге»? — Пусть так, — медленно сказал Ценобар, собираясь с мыслями. — «Заветной книги» им не видать. Бедняга Менелиан успел сообщить, что книга у Рхыфамуна. Посему, даже отомстив за Аномиуса, книгу она не получит. Рассуман кивнул с торжественным выражением на аристократическом лице. — Я молюсь, чтобы она их не догнала, — пробормотал он. — Но если ей это удастся, она наверняка узнает об истинной цели их путешествия и доложит Аномиусу. А когда он это узнает… вы думаете, он не возжелает того же, к чему стремится Рхыфамун? — Неужели он на такое способен? — поразился Андрикус. — Я в этом уверен, — сказал Рассуман. — А ты, Ценобар? Молодой колдун кивнул. — Я считаю, Аномиус безумец, — сказал он. — Я уверен, узнай он о «Заветной книге», тут же вступит в борьбу с Рхыфамуном. — В таком случае его следует уничтожить! — воскликнул Андрикус. — Его и сердце зомби! — Он неплохо себя обезопасил, — возразил Рассуман скрипучим от досады голосом. — Его охраняет его собственное колдовство. А теперь и Ликандер на его стороне. — Надо рассказать Ликандеру и остальным, что знаем мы, — заявил Андрикус. — И они перейдут на нашу сторону. Даже Ксеноменус поймет, что Аномиуса надо уничтожить. — Боюсь, тиран не будет торопиться с подобным решением, — усомнился Рассуман. — Хоть он и слабее своего отца, слабее Диомануса, он не дурак. Все мы знаем, что повелитель Файна представляет огромную угрозу Кандахару, и до тех пор, пока она будет оставаться боюсь, Ксеноменус не пожелает уничтожить Аномиуса, несмотря на все наши аргументы. Более того, Ликандер и другие тоже видели волнение в оккультной среде, но предпочли не обращать на это внимания. Вряд ли они изменят свои взгляды в одночасье. Мы уже высказывали свои опасения, и каков результат? Сомневаюсь, чтобы нам удалось их переубедить. — К тому же если сложить их колдовские возможности, — добавил Ценобар, — то они сравняются с Аномиусом. И втроем мы будем бессильны против них. — Возможно, Ликандера нам не переубедить, — настаивал Андрикус. — Но ведь есть еще Каранфус. И Лемомаль. И Падруар. — Лемомаль дружен с Ликандером, — возразил Рассуман, — и считает его нашим предводителем. Каранфус настолько предан тирану, что больше ничего не замечает вокруг. Падруара воистину можно склонить на нашу сторону. Но слишком уж он осмотрительный. Как бы не пошел излагать наши аргументы Ликандеру. А через него все станет известно и Аномиусу. — И все-таки я не верю, что Ликандер возжелает пробудить Фарна, — настаивал Андрикус. — Я тоже, — сказал Рассуман. — Еще меньше этого могут желать Каранфус, Лемомаль и Падруар. Но я сомневаюсь, что они дадут свое согласие на уничтожение Аномиуса. По крайней мере до тех пор, пока он не выполнит своего обещания. — Однако к тому времени сила его может возрасти настолько, что его будет не уничтожить, — добавил Ценобар. — Возможно, — согласился Рассуман. — Но мы — из круга посвященных, и я думаю, нам это удастся. — Так ты считаешь, что надо ждать? — спросил Андрикус. — Пока не будет подавлено восстание? А что тогда делать с лиссеанским флотом? А с доммом Секки? А что, если Ксеноменус возжелает и дальше держать при себе Аномиуса? — С лиссеанским флотом и доммом Секки можем справиться и мы, и наши солдаты, — заявил Рассуман. — — Даже при самом худшем повороте дела мы заменим Аномиуса и уничтожим Тобиаса ден Каринфа. Но до тех пор, пока восстание не подавлено, Аномиус неприкосновенен. — Бураш! — воскликнул Андрикус. — Продолжая в том же духе, он скоро станет одним из нас. — А разве он уже не стал? — кисло заметил Ценобар. — Давайте ближе к делу: как нам быть? Если уж приходится надеяться на Ликандера и других, то это не значит что проклятая зомби Аномиуса будет рыскать на свободе, и стоит ей отыскать свою добычу… — Как Аномиус узнает о «Заветной книге», — закончил за него Андрикус. — И это еще не все, — вставил Рассуман. — Не все? — Андрикус в ужасе уставился на пожилого колдуна. — Что еще? — Она может убить их, — хмуро пояснил Рассуман — А если она это сделает, то у Рхыфамуна или у Аномиуса появится полная свобода действий. Она откроет путь к пробуждению Безумного бога. Андрикус застонал, обхватив голову руками. Ценобар спросил: — А Вану? Каландрилл и Брахт прибыли в Вишат'йи на вануйском судне с вануйцами. Так сказал Менелиан. Святые отцы Вану послали им на подмогу девушку по имени Катя. Мы тоже видели трех отважных. Какую роль в этом играют святые отцы? — Не знаю. — Рассуман пожал плечами. — Мне известно только то, что поведал нам Менелиан, а именно: святые отцы Вану хотят заполучить книгу, чтобы уничтожить ее. — Лучше бы она оставалась в Тезин-Даре, — пробормотал Андрикус. — Без сомнения, — согласился Рассуман. — Но она там не осталась. И даже если бы она там и осталась, то объявился бы какой-нибудь другой Рхыфамун. Такова жизнь, мой юный друг, и до тех пор, пока «Заветная книга» не будет уничтожена, сохранится опасность пробуждения Фарна. — Жаль, что нам было отказано в более четком видении, — сказал Андрикус. — Можно было бы начать действовать раньше. — Нечего плакать над пролитым молоком, — сказал Рассуман так твердо, что молодой колдун встряхнулся — Будем смотреть в будущее. Надо думать над тем, что мы еще можем сделать, а не вздыхать над тем, что могли бы… — А что мы еще можем? — спросил Ценобар. — У нас связаны руки. Аномиус представляет опасность, которую мы уничтожить не можем, а Рхыфамун, по всей видимости, направляется к опочивальне Фарна. За теми же, кто должен остановить его, гонится зомби Аномиуса. Нам даже не приходится рассчитывать на помощь своих товарищей. — А разве мы не можем уничтожить зомби? — поинтересовался Андрикус. — Покончить хотя бы с этой угрозой. — До тех пор, пока мы не заполучим ее сердце, — нет, — сказал Рассуман. — Так попробуем завладеть ее сердцем, — настаивал Андрикус. — Мы уже думали об этом, — возразил Ценобар. — Но оно находится под охраной колдовства Аномиуса. Мы не ведаем, носит ли он его с собой или хранит в Нхур-Джабале. Однако стоит нам его уничтожить, как он тут же об этом узнает. Вернее, стоит нам к нему приблизиться, как он уже будет знать. — Ну и пусть знает! — выкрикнул Андрикус, протягивая заживающую руку вперед, словно бросая вызов. — Это было больно! Но я готов вновь противостоять ему, ради того чтобы уничтожить зомби. — Вновь? — мягко поинтересовался Рассуман. — Однажды мы уже противостояли ему. И каков результат? Твоя рука и жизнь Зыфарана. Аномиус был силен уже тогда, а сегодня… сегодня он еще сильнее. — Благодаря Ликандеру, — прорычал Андрикус. — Как бы то ни было, втроем, объединив усилия… — Мы только рассердим Ксеноменуса, — не дал ему договорить Ценобар. — Бураш знает, как я оплакиваю Зыфарана и Менелиана тоже. Я сожалею о том, что произошло с тобой, Андрикус. Но этому человеку удалось заручиться поддержкой и тирана, и Ликандера. Помнишь, что тиран обещал Аномиусу, когда мы вытащили его из темницы? Что за его помощь ему будет отдан зомби. — Истинно, — сказал Рассуман. — А он настолько ослеплен жаждой мести, что не отступится от своего. Уничтожь мы сердце Ценнайры, он скорее умрет, нежели будет помогать нам. — А Ксеноменус полон решимости покончить с мятежом как можно быстрее. — сказал Ценобар. — Снять заклятия, наложенные Аномиусом, без его помощи — дело трудное и продолжительное. Следовательно, пока он нужен тирану, для нас он недосягаем. И он, и его зомби. — Значит, нам ничего не остается? — простонал Андрикус. — Просто наблюдать со стороны, как мир превращается в хаос? — Мужайся! — твердо заявил Рассуман. — Да, пока нам остается только смотреть. Но мы смотрим, как охотники: терпеливо, выжидая благоприятного случая, всегда наготове. Надо быть хитрее и пользоваться не только магией. Безусловно, то, что Аномиус может снять свои же заклятия и обнажить позиции восставших, придает ему вес, но мы тоже еще нужны тирану. Надо постоянно напоминать Ксеноменусу, что даже с Аномиусом мы ему нужны. Надо также постоянно напоминать ему, что Аномиус служил эк'Хеннему и что он просто перебежчик, в любой момент способный вновь переметнуться к врагу. — А Ликандеру, — задумчиво проговорил Ценобар, — надо будет разъяснить, что звезда Аномиуса, разгораясь, затмевает его собственную. — В этом суть, — улыбнулся Рассуман. — Языки наши смогут сделать то, чего не сумеет колдовство. Необходимо всячески подрывать авторитет этого выскочки. — Но и не забывать о зомби, — вставил Андрикус. — Которую мы пока не можем трогать, — заметил Рассуман. — Надо наблюдать… осторожно и терпеливо… Глядишь, и обнаружим у нее слабинку. — Каранфуса убедить будет нетрудно, — предположил Ценобар и поднял руку, заметив, как поползли вверх брови Рассумана. — Нет-нет, конечно же, не напрямую и не лестью, а — как ты и говоришь — тонко, надо убедить его в том, что Аномиус в конечном итоге представляет угрозу Ксеноменусу. А если Ликандер поймет, что Аномиус — угроза его собственному положению, он приведет с собой и Лемомаля. — Оставшись один, Падруар должен будет на что-то решиться, — кивнул Рассуман. — Он перейдет на нашу сторону. — Но на все это нужно время, — сказал Андрикус. — А это чревато тем, что зомби нападет на след троицы. — Она не всесильна. Ей тоже понадобится время чтобы отыскать их, — медленно и осторожно ответил Рассуман, хмурясь. — Она должна будет доложить о результатах своих поисков хозяину, и тогда — вернее, если — она это сделает, Аномиусу придется выбирать. Послушайте: он жаждет и мести, и власти одинаково, так? — Он замолчал, и Ценобар с Андрикусом кивнули. — Рано или поздно зомби поймет, что книга заклятий — это просто отговорка, что цель всей этой гонки — «Заветная книга» и что «Заветная книга» находится в руках Рхыфамуна. Она должна будет сообщить все это Аномиусу, и тогда ему придется делать выбор: то ли позволить своему созданию покончить с тремя путниками, то ли приказать следить за ними. Жажда власти как противовес жажде мести. — Он прикажет ей убить их, — нахмурившись, сказал Андрикус. — А затем отправит за Рхыфамуном. — Возможно, — согласился Рассуман. — А возможно, и нет. Во всем этом деле присутствует некий замысел, хотя и не понятый нами. Аномиус тоже может это почувствовать. Ведь однажды трое путников были уже совсем близко к цели, аж в самом легендарном Тезин-Даре, так ведь? Однако потом потеряли книгу, но вернулись живыми и продолжают погоню. Мы тоже видели в оккультной среде, что с угрозой Фарна должны покончить трое. Не потому ли видели мы троицу, что Аномиус будет вынужден даровать им жизнь? Хотя бы для того, чтобы они отыскали книгу. — Слабая надежда, — сказал Андрикус. — Но это все, что у нас есть, — заключил Рассуман. — Если, конечно, некая сила выше нашего разумения не вступится за них. — Если бы наше волшебство способно было помочь им! — прошептал Андрикус. — Это не в наших силах. — устало улыбаясь, сказал Рассуман. — Нам остается только молиться и всячески хаять Аномиуса. В остальном им придется рассчитывать только на себя. — Да пребудет Бураш и его божественные братья и сестра с ними, — в тон ему сказал Ценобар. — Ибо их помощь будет им нужна. — Истинно, — сказал Рассуман. — Но тем временем мы сделаем все, что от нас зависит, хотя это и немного. Хитрость, друзья мои! Да будут изворотливыми языки наши, а глаза внимательными. — А если этого не хватит? — поинтересовался Андрикус. — Если все-таки зомби достанет Аномиусу «Заветную книгу»? Что тогда? — Тогда, — решительно сказал Рассуман, — мы, как Менелиан, принесем себя в жертву. Мы постараемся уничтожить Аномиуса даже ценой собственной жизни. — Аминь! — заключил Ценобар, а Андрикус угрюмо, но решительно кивнул.В Альдарине, думала Ценнайра, ее предыдущее занятие могло бы принести ей немалые барыши. Здесь есть достаток, и распределен он равномернее, чем в Нхур-Джабале, и, хотя красивых женщин в городе хватает, от Матросских ворот до Квартала куртизанок она выделяется на фоне светлокожих лиссеанок. Очень скоро Ценнайра поняла, что пользуется спросом у местных мужчин. Смешно, как всего лишь одним искусным взглядом или должным образом обнаженным кусочком плоти можно заставить поворачиваться мужские шеи. Приподнятая юбка, обнажившая щиколотку, вроде бы безотчетное движение, подчеркивающее пышную грудь, — и мужчины уже больше ничего перед собой не видят. Опущенные ресницы, высунутый язычок, скромно обещающий блаженство, — и из мужчин можно вить веревки. А теперь к тому же она безошибочно определяет желание по запаху. Ну а уж дьявольский огонек в их глазах она видела всегда. Не будь у нее срочного дела, она бы отвела здесь душу и насладилась бы своей властью. Однако интересы хозяина превыше всего. Сердце ее — в руках Аномиуса, а власть, которую он имеет над ней, — сильнеелюбой другой власти. Это — власть жизни после смерти, власть в ее крайнем проявлении, и Ценнайра выполнит его волю в этой чужой земле. Первым делом она отправилась к Варенту ден Тарлю, но никого не нашла, кроме нескольких жалких слуг, оставшихся в роскошном дворце, чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии. У ворот ей сказали, что хозяин умер. На мгновение она смещалась, но быстро нашлась и объяснила — как смешно говорить истинную правду! — что ей нужен не сам господин Варент ден Тарль, а трое его знакомых: лиссеанец по имени Каландрилл, керниец, откликающийся на имя Брахт, и женщина Катя. Подкрепив эти слова умоляющим выражением лица и подрагиванием ресниц, она растопила таки противного маленького лысенького человечка, который был настолько поглощен своими расчетами, настолько сух и скрючен, что поначалу едва удостоил ее взглядом. Его звали Симеон, и безразличие его уязвило Ценнайру, хотя она этого и не показала, стараясь разузнать как можно больше. — Они были здесь, — сказал он, не обращая внимания на ее вздымающуюся грудь и на чернила, капнувшие ему на щеку. — И уехали. Поговори с Дарфом. Спроси у него, он знал их лучше, чем я. А у меня к тому же много работы. Она сделала вид, что не заметила его безразличия, и, притворно улыбаясь, поинтересовалась, где найти Дарфа и как его узнать. — Он получил расчет, — заявил Симеон. — Где-нибудь пропивает свои деньги. Сходи в Квартал наемников или в доки. Ценнайра решила, что человек, сидящий перед ней, лишен мужества — таким слабым был запах его желания, едва пробивавшийся сквозь запахи книг и чернил, — и подумала было убить его за равнодушие. Но подавила в себе этот соблазн, понимая, что осложнит себе задачу. Она поблагодарила его и отправилась на поиски Дарфа. Симеон описал его как высокого брюнета со щеками цвета эля. Фамилия его — Кобаль. Нелегко найти человека по таким приметам, и у нее ушло на это несколько дней. А за время расспросов ей пришлось переломать кости троим мужчинам, слишком уж возжелавшим познакомиться с ней поближе. Четвертого, который был еще более привязчив, чем трое предыдущих, она просто прикончила, но, поскольку происходило все это в кварталах простолюдинов, Ценнайра была уверена, что ее обузданный гнев не привлечет особого внимания. Да и кто, кроме хорошего колдуна, сможет заподозрить в хрупком создании такую невероятную силу? Дарфа она нашла в таверне меченосцев. Он сидел у окна, теплый солнечный свет падал ему на лицо. высвечивая морщины и красные распухшие глаза Он не сразу смог сфокусировать свой взгляд, когда Ценнайра села напротив и соблазнительно улыбнулась. — Меня зовут Ценнайра, — представилась она. — А ты — Дарф Кобаль, правильно? — Да, — согласился он, раскрыв рот. Голос его звучал странно, и она решила, что графин красного вина, стоявший подле его локтя, был сегодня не первым. Наконец он встряхнулся и рассмотрел ее получше, и глаза его прищурились, и сквозь винные пары до Ценнайры долетел запах похоти. Этот не то, что Симеон, с этим она справится шутя. Она облизала губы кончиком языка и поправила прическу и юбку. Дарф потребовал очередной графин вина и чашу, как бы невзначай показав ей еще вполне увесистый кошель. — Симеон сказал мне, что я найду тебя здесь. Она сделала вид, что осматривает таверну, на самом же деле дала ему возможность оценить свой профиль; она знала также, что при таком повороте головы лиф плотнее обтягивает грудь. О его чувствах она догадалась по вздоху, принюхиваться даже не понадобилось. Дарф облизал губы, раздираемый любопытством и похотью. Похоть оказалась сильнее — определила Ценнайра по крепкому запаху мускуса. Вино затуманило ему мозги, и, как всякий пьяный, он был слишком уверен в себе. — Симеон? — переспросил он. — Засушенная маленькая жаба? Что тебе было от него надо? — Я искала тебя. Запах его стал пьянящим. Ценнайра только улыбнулась, когда он, явно польщенный, выпрямился на стуле. Приняв из рук прислуги чашу, он, даже не спросив, налил вина и с неуклюжей изысканностью поставил чащу перед Ценнайрой. — Меня? Дера, так, значит, счастье все же улыбнулось мне? — И только спустя несколько мгновений он сообразил: — А зачем? — Мы можем поговорить с глазу на глаз? — спросила она, заговорщически понижая голос. — Где нас никто не услышит? Дарфу и в голову не пришло подивиться тому, что такая женщина может иметь к нему любовный интерес. Запах его желания был всепобеждающим. Он кивнул. — У них есть комнаты наверху. Можно подняться. Ценнайра очаровательно нахмурилась и отрицательно покачала головой. Слишком многие видели ее здесь вместе с Дарфом; вернее, просто ее. А кто знает, может, придется прикончить этого пьянчужку! Надо выбрать такое место, где труп его привлечет к себе меньше внимания и где никому не придет в голову связать убийство с ней. — Частный дом? — пробормотала она: увидев, как они выходят вместе, люди подумают, что она наняла себе телохранителя. Кому придет в голову, что она потащила его в постель? Дарф энергично закивал. — Допивай, — поторопил он. Ценнайра допила вино и встала. Дарф бросил на стол несколько монет и, улыбаясь во весь рот и слегка покачиваясь, последовал за ней. Он предложил ей руку, но она сделала вид, что не заметила, и прошла вперед, играя роль знатной дамы, нанявшей работника. Они покинули таверну и пошли по освещенной послеобеденным солнцем улице. Дарф остановился, моргая и тряся головой, и, глупо улыбаясь, указал на узкую улицу, ведущую к гавани. — Тут полно домов, — сказал он похотливо, сопроводив эти слова не менее похотливым взглядом. — Здесь можно снять комнату. — Восхитительно, — произнесла она, помня по старинной практике, что одно слово, обещающее удовольствие, звучит неотразимо. Дарф заулыбался еще шире и, важно выступая, пошел меж теснящихся зданий. Ценнайра смотрела ему вслед, отметив про себя длинный кинжал, свисавший с пояса. Дарф был широкоплеч и мускулист и, видимо, неплохой боец. Но даже в трезвом состоянии ей он, дойди дело до рукопашной, противостоять не сможет. В себе она была уверена. Она шла за ним, кокетливо прияв юбку, чтобы не запачкать ее о грязные камни мостовой. Он остановился там, где улица впадала в площадь. Вокруг стояли симпатичные домики со сдающимися комнатами. Он отвесил поклон, на сей раз более удачно, и обвел улицу рукой: — Госпожа Ценнайра, выбирай. Ценнайра огляделась и выбрала дом на противоположной стороне. — Сними комнату там, Дарф, — сказала она. — Я пойду следом. Он был настолько пьян, что даже не задался вопросом, что может быть нужно от него аристократке. Он кивнул и едва ли не рысью бросился к указанному ею зданию. Ценнайра ждала в тени балкона, и, когда он вновь появился, маня ее, она быстро пересекла площадь. Никто не видел, как она заходила в дом. Дарф провел ее в комнату на втором этаже. Кроме массивной кровати, умывальника и небольшого шкафа, здесь ничего не было. Он сразу же закрыл ставни, и пыль закружилась в лучах солнца, пробивавшихся сквозь щели. Закрыв дверь на задвижку, Дарф повернулся к Ценнайре. Отстегивая кинжал и отбрасывая его в сторону, он шарил по ней глазами. Ценнайра улыбнулась, скинула легкую накидку и положила ее на шкафчик. Стоя к нему спиной, она чувствовала по запаху, что он подходит все ближе и ближе. Повернувшись, она положила ему руку на грудь и слегка оттолкнула. Он пьяно дышал ей в лицо. — Минутку, — пробормотала она. — Сначала поговорим. — Поговорим? — Такого он не ожидал и оторопел. — О чем? — О Каландрилле, — пояснила она. — И о Брахте. И о вануйке по имени Катя. — О них? — К запаху похоти и вина прибавилось разочарование. — А что о них говорить? — Они приезжали к твоему господину. Что им было нужно от господина Варента ден Тарля? Книга? Дарф нахмурился, склонив голову набок и вытирая рот. Ценнайра обратила внимание на то, что руки у него были мозолистые, с грязными ногтями. — А тебе-то что? — поинтересовался он. — Мы разве за этим сюда пришли? — Так они были здесь или нет? — настаивала она. — Но господин Варент умер. Что они говорили, что спрашивали? — Госпожа… Ценнайра… — Дарф сделал шаг к ней. — Ты что, издеваешься? Ты же сама просила комнату. Вот она, а вот кровать. Не будем терять время. Он сделал еще один шаг. Руки его лежали у Ценнайры на плечах и притягивали ее к себе, рот его приближался к ее губам. На мгновение она даже подумала было удовлетворить его желание и разузнать все после того, как он насытится. Долго это не продлится, а он ничем не хуже других, а может, даже и лучше. Но другие были раньше, когда она была просто смазливой девчонкой. Сегодня она много больше, чем просто девушка, которой только и приходится, что рассчитывать на красоту и ум. Теперь она не обязана исполнять прихоти пьяных в стельку похотливых мужчин; теперь у нее в распоряжении другие средства. Дарф не понял, как оказался на полу. Да, он был пьян, но не настолько, да и споткнуться о ровный пол он не мог. Он пристыжено ухмыльнулся и начал подниматься. Но чуть не закричал, когда что-то подняло его в воздух и бросило на кровать. Когда же он увидел, что Ценнайра восседает на нем, как на коне, он был искренне потрясен. А когда сообразил, что это именно она его швырнула на кровать, то до смерти перепугался. Одной изящной ручкой она держала его за рубашку, другой — за подбородок. А глаза ее если что-то и обещали, то только муку. Под ее жестким взглядом он вмиг протрезвел и тут же пожалел об этом, почувствовав, как пальцы ее сжимаются у него на подбородке. Он не сомневался, что сейчас она его раздавит. Ценнайра наслаждалась его запахом ужаса, стоявшего в налитых кровью глазах. Запах похоти был ей приятен, он даже смешил ее, но запах ужаса просто опьянял. Она сдержала себя и не стала раздавливать ему скулу: он еще должен ей все рассказать. — Говори, — приказала она. Он схватил ее за запястье, и сухожилия его напряглись, но ему не удалось разжать руку Ценнайры. Тогда он попытался ударить ее по лицу, но она перехватила кулак и так сжала, что пальцы его вмиг сломались. Дарф закричал, но она закрыла ему рот рукой. Он начал задыхаться, на глазах у него выступили слезы. Когда она отняла руку, Дарф спросил полным ужаса голосом: — Кто ты? — Я Ценнайра, — сказала она, — и если ты не расскажешь мне все, я буду убивать тебя медленно. Он поверил. Она поняла это по его глазам и по резкому запаху. Испугавшись, что он сейчас потеряет сознание, она ударила его по щеке. Голова его мотнулась, а в уголке рта проступила кровь. — Рассказывай, — повторила она. — Все. Дарф мигом выложил ей все, в ужасе копаясь в памяти. Он говорил быстро, словно словами хотел отгородиться от той силы, что запросто могла выдавить из него жизнь. Когда он закончил, Ценнайра отпустила его, и тут он совершил ошибку, последнюю в своей жизни. Он соскочил с кровати, Не обращая внимания на боль, пронзившую его, когда разбитые пальцы ударились об пол, и схватил кинжал. Но прежде, чем клинок оставил ножны, Ценнайра уже свернула ему шею. Она выпрямилась — труп ее не интересовал — и осторожно разгладила складки на юбке, поправляя сбившуюся прическу и сосредоточенно представляя себе свою комнату в приличном квартале на окраине Альдарина. Комнату свою она запомнила до мельчайших подробностей. Она произнесла слова, которым обучил ее Аномиус, и в воздухе запахло миндалем. На мгновение она почувствовала себя несуществующей, проваливающейся в пустоту. Ощущение это было ужасным — она словно затерялась в пространстве, обреченная на вечное скитание в пустоте, без сердца, без возможности освободиться из этого заточения через смерть, если, конечно, господину ее не придет в голову убить ее… Но это длилось лишь одно мгновение… а в следующее она была уже у себя в комнате. Она улыбнулась, еще более уверовав в себя. Солнце стояло высоко, и Ценнайра сначала насладилась ванной, а затем появилась к ужину — надо, чтобы ее видели. И только после этого заперлась у себя, вытащила из сумки зеркало и осторожно поставила его на туалетный столик, а сама села перед ним. С мгновение она любовалась своим видом, а затем произнесла второе заклятие, которому научил ее Аномиус. Вновь в воздухе повеяло миндалем, и отражение ее заколыхалось. Зеркало потемнело, целый водоворот цветов закружился в нем, и постепенно проступило лицо Аномиуса. — Что ты узнала? Он говорил едва слышно, почти шепотом, но требовательно. Ценнайра наклонилась ближе к зеркалу и отвечала так же тихо: — Я нашла человека, который знал их… — Знал их? Где они? Его водянистые голубые глазки сузились, он наклонился вперед, и мясистый нос колдуна занял почти все зеркало. — Они ушли из Альдарина. — Что? Куда? — Похоже, на север. — Похоже? Ты не уверена? — Позволь мне все объяснить… — Поторапливайся. Я в двух шагах от Нхур-Джабаля, а там твое сердце. К чему угрозы? Она служит ему верой и правдой. Ценнайре это не понравилось. Но она не подала виду, хотя и учла это на будущее. Когда-нибудь ей это пригодится. Он, значит, в Кешам-Вадже, а ларец — в Нхур-Джабале. Волшебство может перенести его туда в мгновение ока. Но колдуны тирана не спускают с него глаз. Чернохалатники и тиран не отпустят его. Да, когда-то она была куртизанкой, но это не означает, что она тупа. Скорее, наоборот. Подумать о своем будущем и безопасности она способна. По дороге в Лиссе у нее было время поразмышлять о своем положении, и она утвердилась в мысли, что, когда выполнит свою миссию, Аномиусу она может больше не понадобиться. Она знала, что другие маги имели на него зуб. И если она достанет книгу заклятий — для него! — позволит ли он существовать ей и дальше? Это было первое ее сомнение. Второе было таковым: после того, как Аномиус выдаст Ксеноменусу повелителя Файна, не уничтожат ли его самого колдуны тирана? По крайней мере попытаться они могут. Они ненавидят Аномиуса, это она знала, и, если им удастся свести с ним счеты, ее существованию тоже придет конец. Уверенной в своей жизни она сможет быть только тогда, когда заполучит ларец с собственным сердцем. Бунтарские мысли молнией пронеслись у нее в голове, но она не позволила им отразиться в своих глазах, ибо пока Аномиус — ее единственный повелитель. Она улыбнулась, словно извиняясь, и сказала: — Варент ден Тарль умер. — Что? — воскликнул колдун. Ценнайру словно ударили плетью. Она вздрогнула и тут же пояснила: — Когда они прибыли в Альдарин, он уже был мертв. Они задавали много вопросов, и почему-то их заинтересовал человек по имени Давен Тирас. Отображение Аномиуса в зеркале нахмурилось. Пальцем с обломанным ногтем он почесал нос. Затем, обнажив желтые зубы в походившей на оскал улыбке, сказал: — Продолжай. — Давен Тирас торгует лошадьми в Ганнсхольде. Он наполовину керниец. Этот Давен Тирас несколько дней провел с Варентом ден Тарлем и был последним, кто видел его живым. Он тоже уехал из Альдарина. Я поговорила с одним из слуг Варента ден Тарля, но он не знает, куда отправился Давен Тирас. Однако те трое, как только об этом узнали, сразу умчались из города. — Так, значит, Варент умер? — задумчиво кивнул Аномиус. — А наши подопечные выспрашивают про некоего Давена Тираса? Видимо, Рхыфамун сменил свое обличье. Истинно! По причинам, пока мне неведомым, он принял обличье Давена Тираса. — Я знаю, как он выглядит, — сказала Ценнайра. Аномиус кивнул. — Очень хорошо. А книга заклятий? , — Никто, с кем я говорила, не знает о ней ничего, кроме того, что Варент нанял Каландрилла и Брахта. чтобы они отыскали ему какую-то книгу. — Это я и сам знаю. Это — книга заклятий. Но зачем было Рхыфамуну менять свое обличье? Зачем было переселяться в тело Давена Тираса? Ценнайра пожала плечами. — Все не так просто, как я предполагал, — пробормотал Аномиус. — Сначала они связываются с вануйцами, потом Рхыфамун переселяется в другое тело, а теперь они мчатся на север, в Ганнсхольд. Зачем? Ценнайра промолчала, ибо ответа у нее не было. Она ждала. Подумав, Аномиус сказал: — Ты хорошо поработала. А теперь отправляйся в Ганнсхольд и отыщи Давена Тираса. И книгу. — А что с троицей? — поинтересовалась Ценнайра. — Отыщи Давена Тираса, и ты найдешь и их, — заверил Аномиус. — Но сначала — книгу заклятий! Завладей книгой, а потом уничтожай их. Ценнайра послушно кивнула. Изображение растаяло, и перед ней стояло самое обыкновенное зеркало, которым пользуются дамы. Глядя в него, она причесалась и пошла навести справки о том, как добраться до Ганнсхольда морем.
Последние комментарии
3 часов 51 минут назад
3 часов 52 минут назад
15 часов 15 минут назад
15 часов 16 минут назад
17 часов 17 минут назад
17 часов 19 минут назад