Слой [Виктор Леонидович Строгальщиков] (fb2) читать постранично, страница - 3

— Мэрёнки тоже хочут жить!

Вторую порцию «Мартеля» Лузгин уже пил, не торопясь. То ли коньяк подействовал, то ли кротовский отступ, но настроение у Лузгина улучшилось настолько, что ему даже стало немножечко жаль друга-банкира.

Официальное уведомление тебе пришлют недели через две. Переведешь деньги в «Промспецбанк». О процентах речи не идет. Так что успокойся. Не получилось сейчас — получится завтра, Серега.

— Хрен тебе получится, — сказал Кротов. — Нет у меня денег.

— Ни фига себе! — изумился Лузгин. — Как это нет? Ведь и месяца не прошло…

— А я что, спать должен был этот месяц с вашими деньгами? Счетчик-то включен был, по рукам ударили. Небось, ждали ведь, гады, в конце месяца первой выплаты? Откуда бы я «бабки» взял? Короче, деньги в деле.

— Так верни, и все дела.

— Не получится, — проговорил Кротов. — Деньги вложены на все три месяца. Мои ребята купили нефть в Ноябрьске, загнали в Омск на переработку. Потом бензин в Свердловск, на нефтебазу, реализовывать в розницу. Мазут и солярку во Владивосток, флотским, тоже под реализацию. Схема крутая, серьезные люди задействованы. Деньги мне сейчас не выдернуть. Пойми, Вовка, такими вещами не шутят. Могут и убить.

По спине Лузгина пробежали маленькие и холодные, но он все-таки сказал то, что должен был сказать:

— Это их не колышет, старик. Деньги надо возвращать.

Кротов снова привычно и ловко пихнул кресло задом, подошел к окну, глянул наружу меж тонких пластин занавески. Лузгину был знаком этот взгляд по бильярду. Так Серега Кротов целился в последний шар при счете «семь— семь».

Банкир тряхнул головой, вернулся к столу, плеснул в стакан коньяку. Выпил, налил себе еще и снова уселся напротив Лузгина. Расстояние было в метр, но Лузгин вновь непроизвольно откинулся на спинку кресла.

— Ладно, спокойно. Давай еще раз, все сначала. — Кротов посмотрел на настенные часы (пять тридцать две вечера), закурил: — Ты можешь мне ответить на один-единственный вопрос: почему? Почему? Мать твою!.. Извини.

Кротов вообще много, по делу и без дела, матерился. Лузгин же давно открыл в себе некое свойство мимикрии: он легко и даже с неким внутренним самоудивлением принимал и перенимал тональность речи собеседника, его жаргон. Иногда он слушал себя как бы со стороны и изумлялся: это я говорю, это мой язык наворачивает такую пакость? Или мудрость, что бывало не часто. «Умные собеседники случаются все реже, — подумал Лузгин. — С кем общаешься, братец?»

— …О чем думали раньше? Эй, ты слышишь, о чем я говорю?

— Слышу, — сказал Лузгин. — Не знаю я ничего. Терехин вчера встретил меня и просил передать, что все, отбой. И чтобы ты ему не звонил ни в коем случае.

— Под ним что, стул зашатался?

— Он под ним давно шатается.

Не первый год Терехин вел в городской администрации войну за объединение двух комитетов: по строительству и по распределению жилья. Естественно, за объединение под его руководством. Однако мэр был не так прост и предпочитал оставить все как есть, умело играя на противостоянии Терехина и его конкурента из «распределиловки» Муравьева. У одного были деньги, у другого — «живые» квартиры. По ряду причин Терехин был ближе к мэру, пользовался большим доверием и рассматривался как вероятная кандидатура на должность заместителя главы городской администрации.

Муравьев же к верхам не рвался, довольствовался хлопотной и незавидной внешне должностью «городского домоуправа». Его регулярно ругали в прессе, трясли депутатские комиссии, прокуратура дважды за последние три года расследовала деятельность комитета по жилью и писала умные представления. Муравьев пыхтел, кряхтел, но отмалчивался, в газеты с разъяснениями не лез, начальству не жаловался, в больших приемных не маячил. А потому каждый большой и малый скандал рано или поздно исходил тихим шепотом, и костлявая фигура Муравьева все так же неслышно скользила в полутемных коридорах четвертого этажа мэрии на Первомайской.

Все «расширения» и «улучшения жилищных условий» проходили через Муравьева. Квартиры новым депутатам, новым начальникам из областной администрации — всем этим занимался он. Да и автономные округа, северные администраторы и нефтегазовые генералы при внешне резких разговорах о суверенитете Севера и никчемности Тюмени все-таки «столбили» себе жилье в областном центре, расселяя в нем сыновей, дочерей, а кое-кто уже и внуков. Надо отдать должное Муравьеву: он никогда не спешил, не рыл землю под начальственным взглядом заказчика. Иногда проходил целый год, прежде чем клиент из однокомнатной квартиры переезжал в трехкомнатную, но все было сделано по закону. Вначале однокомнатная в центре менялась на двухкомнатную на Песках: все разумно и понятно. Затем двухкомнатная на Песках менялась на трехкомнатную в далеком Восточном микрорайоне. А потом теплотехник с ТЭЦ-2 получал по очереди трехкомнатную квартиру в центре и почти добровольно менялся с клиентом, так