Я на ходу вскочил в вагон, когда мне было
четыре дня за семьдесят. Я впредь уже не мог
томиться в городе, ко рту притиснув ногти.
И вот я у себя, в деревне, здесь мой брат.
Полно пустых домов. Из тысячи двухсот нас нынче
осталось девять: я, как новичок, да вот
Пинела-виноградарь, Бина, брат, проживший в старом доме
все эти годы, Филумена, ее сынок-дегенерат
и троица пенсионеров там, на пьяцце
они сапожничали здесь в былом.
Другие разлетелись кто куда: в Америку, Австралию, к бразильцам,
где чокнутый Фафин зарезал, говорят,
кинжалом ягуара, думая, что это кот.
Бригада каменщиков в тыща девятьсот двадцатом,
шесть месяцев промаявшись в дороге
и одурев от моря, от реки, которой не предвиделось конца,
сошла перед Китайскою стеною,
пришедшей в запустенье от нехватки рук.
Папаша Бины, прежде чем исчезнуть,
писал оттуда по открытке в год,
а здесь их звали «письма из Китая». В первом
он спрашивал о здравии козы, что приболела в день его отъезда,
в другом уведомлял, что ужинал змеею,
а в третьем сообщал о женщине, что для него стирала,
ну, а в четвертом — закорючки, словно
их намарала курица, что, видно, означало
он стал китайцем, все забыл до слова.
Мои-то никуда не сдвинулись: отец
держал торговлю углем, как и прежде,
а мама на оберточной бумаге вела учет.
Она была неграмотна и выводила палки
для хилой клиентуры и кружки — для тех, кто пожирней.
Цифирь же помнила и, получив оплату,
зачеркивала должников крестом.
Здесь славный воздух и вода вкусней.
Отвыкнув от машин, псы дремлют на дороге.
Последние комментарии
13 часов 23 минут назад
19 часов 45 минут назад
19 часов 53 минут назад
20 часов 21 минут назад
20 часов 25 минут назад
20 часов 26 минут назад