Девушка с зелеными глазами (отрывок) [Эдна О`Брайен] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Эдна О'Брайен
Девушка с зелеными глазами
Говоря об ирландской романистке Эдне О'Брайен, один критик заметил: «Никто из пишущих на английском языке писателей не умеет так хорошо ввести читателя во внутренний мир женщины». Этим фактором объясняется ее участие в женском движении, стремящемся к освобождению женщины от эмоциональной зависимости от мужчины. Но ее литературный талант этим не исчерпывается. Изображение людей и той жизни, которую они ведут, отмечено у нее искренностью и эмоциональной напряженностью, которые сочетаются с характерным для ирландского темперамента одновременным соединением комедии и трагедии.
Эдна О'Брайен (1930) родилась и выросла в западной, аграрной части Ирландии, послужившей местом действия ее первого и в высшей степени удачного романа «Деревенские девушки». «Девушка с зелеными глазами» — продолжение рассказа о приключениях двух героинь, тихой, застенчивой Кейт и ее бойкой, живой подружки Бейбы; рассказ о них завершается в романе «Девушки, познавшие блаженство замужества».
В романе «Девушка с зелеными глазами» (как и написанный значительно позже роман «Зее и Ко», он был экранизирован) рассказывается история мучительной любви Кейт к смотрящему на жизнь без всяких иллюзий человеку, который был и старше ее по возрасту. Кейт работает в Дублине, в бакалейном магазине и живет вместе с Бейбой в пансионате, принадлежащем супругам-австрийцам. Предлагаемый нами отрывок печатается с разрешения издательства «Джонатан Кейп».
После этого мы стали встречаться три раза в неделю. В промежутках он писал мне открытки, а через некоторое время начал писать письма. Он называл меня Кейт: как он говорил, «Кэтлин», на его вкус звучало слишком по-ирландски — что бы он этим ни хотел сказать. Каждый понедельник, среду и субботу он ожидал меня у магазина в своей машине, и, когда я сидела рядом с ним в машине, меня каждый раз от фантастического счастья охватывала дрожь. Потом, однажды вечером он заночевал в гостинице на Харкорт-Стрит, чтобы назавтра встретиться со мной в обеденный перерыв и купить мне пальто. Приближалось Рождество, да к тому же мое старое зеленое пальто совсем истрепалось. Он купил мне серую каракулевую шубу с расходящимися книзу фалдами и красным бархатным воротником. — Ну, теперь я к тебе привязан, — сказал он, рассматривая пальто сзади, пока я прохаживалась по магазину. Мне не хотелось, чтобы он так внимательно меня разглядывал. Когда люди разглядывают меня со спины, у меня делается деревянная походка и мне становится стыдно. — Тебе идет, — сказал он, но мне показалось, что она меня полнит. Мы купили ее. Я попросила продавщицу завернуть мое старое пальто. Это была шикарная девица с волосами, выкрашенными в лунно-серебристый цвет, в форменном халате цвета светлой лаванды, который застегивался под самым горлом. Потом он купил мне шесть пар чулок, и в придачу мы в качестве премии получили бесплатно еще одну. Он сказал, что это безнравственно получать бесплатно лишнюю пару только потому, что мы можем позволить себе купить шесть пар, но я была в восторге. Я подумала о маме и как она была бы довольна; я знала, что если б она могла, она встала бы из своей холодной сырой могилы в Шэннонском озере ради такой выгодной покупки. Она утонула, когда мне было двенадцать лет. Иногда я чувствовала себя виноватой оттого, что я так счастлива с ним, а я никогда не видала, чтобы мама когда-нибудь была счастлива или смеялась. В этом шикарном магазине я вспомнила о ней. За несколько недель перед тем, как она утонула, мы на целый день поехали с ней за покупками в Лимерик. В течение нескольких недель она откладывала деньги, которые выручала от продажи яиц. Хотя у нас было много земли, у нас никогда не было почти никаких наличных денег: папаня много пил, и мы были вечно в долгах. И еще она продала старых кур пришлому старьевщику, который принимал перья и всякое барахло. В Лимерике она купила губную помаду. Помню, как она пробовала оттенки на тыльной стороне ладони и долго советовалась, прежде чем решиться, какую взять. Взяла оранжевую в черном с золотом футляре. — Моя мама умерла, — сказала я ему, пока мы ждали сдачу. Мне хотелось сказать что-нибудь еще, что-нибудь такое, что передавало бы обыденность жертвы, какою была ее жизнь; про то, как у нее одно плечо было всегда выше другого из-за того, что она таскала ведра с кормом для кур; про то, как она прятала под подушкой шоколадки, чтобы я могла есть их в постели, если испугаюсь папани или ветра. — Бедная твоя мама, — сказал он. — Хорошая, наверное, была женщина. Мы пообедали в ресторане рядом с магазином, и я боялась, что опоздаю на работу. Шагая за мной по узкому тупику с булыжной мостовой к тому месту, где стояла его машина, он сказал: — В этой шубе ты похожа на Анну Каренину. Я подумала, что это, должно быть, какая-то его знакомая или актриса. Когда мы ехали обратно, я выпалила: — Хочешь, приходи к нам сегодня вечером пить чай? Где я живу? Бейба все приставала ко мне, чтобы я пригласила его к нам в гости, чтобы с ним пококетничать. Он сказал, что хочет, и обещал придти в семь. Когда я неслась к своему магазину, он со смехом крикнул мне вдогонку, чтобы я берегла новую шубу. Я послала ему воздушный поцелуй. — А твоя попочка полнеет, — крикнул он. Я чуть не умерла. У дверей стояли в ожидании покупатели и все слышали. Когда миссис Бернс смотрела в другую сторону, я написала записочку Иоганне, спрашивая, не будет ли у нас к чаю чего-нибудь особенного. Это было в пятницу, а в пятницу мы всегда ели пудинг с вареньем. Каждую неделю в те же дни у нас всегда повторялось одно и то же. Иоганна называла это «новой систематикой». Вилли отнес ей записку и, возвратившись, принес на своих синих, голодных губах ответ Иоганны: — Mein Gott[1], я не собираюсь утонуть в роскоши ради этого богатого человека. В пекарне, что находилась через два дома от нас, я купила для нее торт. Это был дорогой торт, посыпанный толчеными кокосовыми орешками. Я отослала ей его вместе с пакетом печенья и небольшой баночкой клюквенного желе. По возвращении Вилли сообщил, что она положила торт в жестяную коробку — это значило, что она отложила его на Рождество. До Рождества оставалось пять недель. Весь день сердце у меня так и прыгало от возбуждения, от счастья, от несчастья. Дважды я неверно дала сдачу, и миссис Бернс спросила, не пришли ли у меня больные дни. В конце концов я так взвинтилась, что стала надеяться, что он не придет. Мне все время представлялось его лицо, его серьезные глаза и выступающая на виске жилка. Потом я пришла в ужас от того, что, увидев, где я живу, он больше не будет приглашать меня на свидание. Дом Иоганны был чистенький, но убогий. Кирпичный дом, с обеих сторон примыкающий стеной к соседним домам и сверху донизу устланный линолеумом. В нижнем холле была постелена соломенная дорожка (купленная по дешевке). Мебель темная, громоздкая, и вся гостиная была заставлена фарфоровыми собаками, украшениями и безделушками. На пианино стоял горшок с фикусом. Когда я вернулась домой, Бейба была уже там, вся расфуфыренная. Наверное, Иоганна сказала ей, что он придет. На ней были клетчатые брюки и свободный вязаный жакет, надетый задом наперед, так что вырез углом и пуговицы оказались у нее на спине. Войдя в комнату, я услышала, как Иоганна сказала: — Эти девушки на шпильках для пола нехорошо. Наши острые, как стилеты, каблуки оставили на линолеуме массу отметин. — У меня нет других туфель, — сказала Бейба своим нахальным, «убирайся к черту» голосом. — Mein Gott, наверху полно туфель, под кроватями, под туалетным столиком, я только вижу одни туфли, туфли, туфли. Обе заметили мою новую шубу. — Где это ты отхватила? — спросила Бейба. — Новая шуба! Каракулевая! — сказала Иоганна. И, дотронувшись рукой до манжета, сказала: Богатая, ты богатая девушка. У меня не было нового пальто с тех пор, как я покинула мою родную страну девять лет назад. Она подняла девять пальцев, словно я не знала чисел. — Ты отдаешь мне свое старое, а? — сказала она, широко мне улыбаясь. — Что у нас к чаю? — спросила я. Я с такой скоростью мчалась на велосипеде, что у меня болело в груди. Он мог придти с минуты на минуту. — Ты спрашиваешь, что у нас к чаю! Ты знаешь, что у нас к чаю, — сказала Иоганна. — Но, послушай, Иоганна, он другое дело. Он богатый и все такое. Он знаком с кинозвездами. Ах, Иоганна, пожалуйста, ну, пожалуйста. Я преувеличила, чтобы поразить ее. — Богатый! — сказала Иоганна, растягивая это излюбленное свое слово, эту единственную известную ей поэму. — Так я тебе скажу — я не богатая. Я бедная женщина, но я из хорошего дома, из хорошей, достойной австрийской семьи и которая изгнана из родной страны. — Он тоже откуда-то оттуда, — сказала я, надеясь этим смягчить ее. — Откуда? — спросила она так, словно я только что ее оскорбила. — Из Баварии или из Румынии, или как там еще, — сказала я. Я чуть не сказала ей, что это он купил мне шубу. Бейба, которая быстро соображала, что к чему, пропела на мотив «Откуда эта шляпка»: — Откуда эта шуба? — Отец прислал денег, — соврала я. — Твой старикан сидит в работном доме! Она была без лифчика и сквозь белый свитер вырисовывалась форма ее сосков. — Что у нас к чаю? — снова спросила я. — Пудинг с вареньем, — сказала Бейба. Внезапно звонок прорезал ее высокий голос, и я побежала наверх попудриться. Бейба открыла дверь. Я одела светло-голубое платье — светлые тона мне идут — с серебристым, словно кристаллическим, как будто падают снежинки, рисунком. Это было летнее платье с глубоким вырезом, но мне хотелось выглядеть для него красивой. У двери в столовую я растерла руки и плечи, покрывшиеся гусиной кожей, и задержалась послушать, о чем они с ним говорят. Я услышала его низкий голос. Бейба уже называла его по имени. С ощущением неловкости вошла я в комнату. — Привет, — сказал он, поднимаясь, чтобы пожать мне руку. Бейба сидела рядом с ним, облокотившись на изогнутую спинку его стула. Под низким потолком он казался очень высоким. Мне стало стыдно нашей маленькой комнаты. При нем она выглядела еще более убого; кружевные занавески совсем прокоптились от дыма, а у улыбающихся фарфоровых собак на буфете был идиотский вид. — Ты легко нас нашел? — сказала я, притворяясь, что не испытываю никакого стеснения. Чудно, в своем собственном доме стесняешься еще больше. Я могла болтать с ним на улице, а в доме словно чего-то стыдилась. Иоганна принесла на блюде пудинг с вареньем — он был обернут муслином. — Mein Gott, есть такой, такой горячий, — сказала она, опуская блюдо на груду самодельных подставок, которые Густав нарезал из оставшегося куска линолеума. Она развернула муслин. — Высокая cuisine [2], — сказала Юджину Бейба и подмигнула. Пудинг был белый и жирный. Он напоминал покойника. — Мой собственный, домашний, — с гордостью сказала Иоганна. Она разрезала пудинг на куски и, пока она его резала, на блюдо стекали струйки горячего малинового варенья. Потом она из ложечки снова полила соком каждую порцию. — Милому новому гостю. — сказала она, подавая первую порцию Юджину. Он отказался, сказав, что никогда не ест сдобного. — Нет, нет сдобного, — сказала Иоганна, — хороший австрийский рецепт. — Косточки от малины застревают у меня в зубах, — ответил он, полушутя. — А вы вынимаете зубы. А? — предложила она. — Да это мои собственные, — рассмеялся он. — Давайте просто по-хорошему выпьем чашечку чайку. — Вы не ешьте моя еда. Ее лицо приняло несчастное, обиженное выражение, и она с глупой широкой улыбкой смотрела на него. — Из-за живота, — объяснил он. — У меня там дырка, внутри, — и, положив руку на черный пуловер, похлопал себя по животу. Он еще раньше попросил у Иоганны разрешения снять пиджак. Черный пуловер был ему очень к лицу. Он придавал ему стройный вид, как у священника. — Запираетесь? — спросила Иоганна. — У меня наверху есть мешок, привезла из моей родной страны, как это называется, клизма? — Пресвятой господь, — сказала Бейба. — Пусть вперед выпьет чаю. — У меня просто болит, — сказал ей Юджин, — беспокоюсь… — Беспокоитесь — такой богатый человек? — сказала Иоганна. — Что может беспокоить богатый человек? — Этот мир, — сказал он. — Этот мир, — воскликнула она. — Мне кажется, вы немножко сошли с ума. — Потом, испугавшись, что она преступила предел дозволенного, сказала: — Это так ужасно для вашего бедного живота, бедный вы человек, — и она похлопала его по лысине, которая была у него на макушке, словно была знакома с ним всю жизнь. Через минуту она притащила маринованные огурцы с укропом, салями, маслины, копченую ветчину и тарелку миндального печенья собственного приготовления. — Ах, батюшки, — проворковала Бейба. Она взяла влажную черную маслину и, зажав ее в пальцах, поцеловала. — Нет, ошибочка, — сказала Иоганна и отобрала у нее маслину. — Это специально для мистера Юджина. — Правильно, Иоганна, мы, иностранцы, должны держаться вместе, — сказал он, но когда она вышла готовить чай, сделал каждой из нас по сэндвичу с ветчиной. — Откуда это я взял, что девушки мало едят? — сказал он, обращаясь к вазе с вареньем, отчего на Бейбу по обыкновению, напал смех. Теперь у нее появился новый, громкий смех. Повернувшись к Юджину, она сказала: — Больше всего на свете люблю культурных мужчин. Он, сидя, поклонился ей в пояс и улыбнулся. Бейба была особенно хороша в этот вечер. У нее было маленькое личико с правильными чертами и смуглой кожей. Глаза тоже маленькие, блестящие и очень живые; они так и перескакивали с одного предмета на другой, словно птица. Мысли ее тоже перескакивали с одного предмета на другой. И она казалась очень энергичной. — Когда-то у меня была одна знакомая девушка, очень похожая на вас, — сказал он ей, а она все сидела и улыбалась. — Хороший, прекрасный чай, — сказала Иоганна, входя с серебряным чайничком и помятым жестяным кувшином с горячей водой. — Приятно? Хорошо? А? — спросила она еще до того, как он успел поднести чашку к губам. — Умопомрачительный, — сказал он. Он расспрашивал ее о родине, о семье, о том, собирается ли она туда возвращаться. В ответ она развела тягомотину про своих братьев и свою хорошую семью, которую мы с Бейбой слышали уже пять тысяч раз. — Откупоривай зеленого змия, — сказала мне Бейба, кивнув в сторону бутылки, которую принес Юджин. — Да она сама ее скоро откупорит, только вот расчувствуется, — сказала я. Иоганна была так занята разговором, что не слышала нас. — Сейчас она уже так расчувствовалась — дальше некуда. Только что кончила свою слащавую историю про то, как ее братец-слюнтяй менял ей пеленки, когда ей было два, а ему четыре, — сказала Бейба. — Мои братья проводили меня однажды в оперу… — продолжала трещать Иоганна, и тогда Бейба, тронув ее за локоть и показывая на бутылку, сказала: — Дай человеку выпить. У Иоганны вытянулось лицо, она смешалась и спросила: — Чай нравится? А? — Да, — сказал он, — Я ведь, по правде, не пью вина. — Мудрый человек, вы мне нравитесь, — она вся сияла, глядя на него. Бейба громко вздохнула. — Вы не должны жениться на продавщице из Ирландии, — сказала Иоганна. — Вы должны жениться на девушке из вашей родной страны, на графине. Иоганна была так глупа, что не догадывалась, что подобные слова могут мне не понравиться. Я подпалила сигаретой волосы на ее голых руках. — Mein Gott, ты меня сожжешь. Она вскочила. — Прости. Тут вошел Джанни, другой их жилец, и суматоха, пока их с Юджином представляли друг другу, избавила меня от необходимости дальнейших извинений. Иоганна встала, чтобы достать ему чашку с блюдцем, и спрятала вино за одну из фарфоровых собак. — Так-то, — сказала Бейба, наливая себе холодного чаю. — Mi scusi[3], — сказал Джанни, другой жилец, прося Бейбу передать ему сахар. Он выпендривался, размахивал руками, и строил фальшивые, самодовольные рожи. Мне он не нравился. Он появился у Иоганны в тот день, когда я надеялась поехать в Вену с господином Джентльменом, и поначалу я помогала ему в английском, и мы ходили с ним на «Похитителей велосипедов». Потом он подарил мне бусы и решил, что теперь ему со мной все можно. Когда я однажды вечером не захотела целоваться с ним на лестничной площадке, он обозлился и сказал, что бусы стоят кучу денег. Я сказала, что верну их ему, но он потребовал назад деньги, и с тех пор мы держались холодно. — Опять эта грязная, чужеземная кровь, — добродушно сказал Юджин. — Я из Милана, — обиженно сказал Джанни. Из всех людей, каких я только знала, ему больше всех не хватало чувства юмора. — Она не умеет затягиваться, — сказала Бейба, когда Юджин снова протянул мне сигарету. Но я все равно взяла. Держа зажженную для меня спичку, он прошептал: — У тебя глазки засияли. И я подумала о нежных, влажных поцелуях, которыми он покрывал мои веки, и о том, что он шептал мне, когда мы оставались одни. — Хорошо знаете Италию? — спросил тут Джанни. Отвернувшись от меня, Юджин бросил догорающую спичку в стеклянную пепельницу. — Я однажды работал в Сицилии. Мы снимали там картину про рыбаков, и я месяца два жил в Палермо. — В Сицилии нет ничего хорошего — сказал Джанни, скорчив свое лицо в презрительную мальчишескую гримасу. Эгоистичный дурак, думала я, глядя, как он набивает рот сосисками. Он получал сосиски за то, что был мужчиной. Иоганна почему-то считала, что постояльцев-мужчин надо кормить лучше. Я наблюдала за ним, когда это стряслось: я уронила сигарету за вырез своего платья. Не знаю как, но только уронила. Просто она выскочила у меня из пальцев, и я почувствовала, что горю. Когда я почувствовала на груди жжение и увидела, как к моему подбородку снизу поднимается дым, я закричала. — Горю, горю. — Я вскочила. Сигарета застряла за корсажем бюстгальтера, и было страшно больно. — Mein Gott, тушите ее, — сказала Иоганна и, потащив меня за платье, пыталась сорвать его. — Иисусе, — сказала Бейба, разражаясь громким хохотом. — Делай что-нибудь. А! — воскликнула Иоганна, и, повернувшись ко мне, Юджин в тот же миг улыбнулся. — Это она, чтобы на нее обратили внимание — сказала Бейба и, схватив молочник, стала лить молоко мне за ворот. — Хорошее, прекрасное молоко, — сказала Иоганна, но было уже слишком поздно. Я была насквозь мокрая — целых полмолочника — и сигарета, естественно, погасла. — Честно, я думал, ты нас разыгрываешь, — сказал мне Юджин, стараясь подавить смех, чтобы я не обиделась. — Вы есть глупая девушка, — сказала Иоганна не то мне, не то Бейбе. Я пошла переодеваться. — Что с тобой, ради Христа, спишь наяву, что ли? — спросила Бейба, когда мы вышли в коридор. — У тебя прямо-таки идиотский вид. — Просто я задумалась, — сказала я. Я обдумывала, каким образом заставить Юджина увести меня отсюда, прочь от них, чтобы мы могли целоваться в машине. — О чем это, позволь тебя спросить? Я не ответила. Я думала о том вечере, когда он впервые поцеловал меня. Однажды дождливым вечером, направляясь в Сити, мы проходили мимо Лиффи к Таможне, и неожиданно он сказал: — Я когда-нибудь целовался с тобой? — и он вдруг поцеловал меня в тот самый момент, когда из кино повалили люди. У меня немножко потемнело в глазах и закружилась голова, так что я не знаю, был это короткий или долгий поцелуй. Тогда я полюбила и с тех пор всегда любила эту часть Дублина, потому что здесь я прикоснулась губами к тому его образу, который сама сотворила, и голубиный помет на здании Таможни казался белыми цветами, усыпавшими темный, старинный камень ее ступеней и крыльца. Потом, в машине, я распробовала вкус его языка и мы, как собаки при встрече, обследовали друг у друга лицо, и он сказал мне: — Развратница. Пока я так размышляла, Бейба заглянула мне за ворот, посмотреть, какие беды натворила там сигарета. Она так и лежала там, серая и набухшая; на груди был ожог. — Ступай наверх, переоденься, — сказала она. — Пошли со мной. — Мне не хотелось оставлять ее с Юджином. Я уже ревновала к тому, как на все, что он ни говорил, она отвечала: «Абсолютно», показывая свои ямочки. — Ни за что на свете — сказала она, взявшись за ручку двери и взбивая свои темные, пышные, свободно падавшие волосы перед тем, как снова войти туда и усесться рядом с ним. В одетом задом наперед жакете, с выделявшимся на спине темным пятном вырезом и пуговицами, у нее был дурацкий вид. Наверху я вылила на себя ведро ее духов, попудрилась и переодела платье. Когда я спустилась вниз, Джанни сидел за старым пианино и мягко брал на пожелтевших клавишах аккорды, что-то напевая под гул общего разговора. Стол был сдвинут к окну, и Бейба объявила мне, что мы будем петь. Прислонившись к углу буфета, она запела своим легким, детским, чистеньким, словно раннее утро, голоском:
Последние комментарии
3 часов 33 минут назад
3 часов 41 минут назад
4 часов 10 минут назад
4 часов 13 минут назад
4 часов 14 минут назад
4 часов 21 минут назад