Лицом к лицу [Александр Гервасьевич Лебеденко] (fb2) читать постранично, страница - 2

Лишенные жира мускулы его напоминали сухожилия соколиного крыла или пружины стального механизма. Слова он бросал уверенно, с сильным латышским акцентом.

Но артиллерист все еще переживал чувство победы. Он не застрял на этой проклятой станции, где просиживают неделями, впадают в отчаяние, проедаются и болеют, не попадая на проходящие к Петрограду поезда. Усталым победителем он опустился на первую скамью у входа. Два стрелка подвинулись молча. Артиллерист посмотрел на них добродушным взглядом, но латыши отвернулись.

Тогда артиллерист впервые почувствовал смущение.

В вагоне было тихо. Только наперегонки стучали колеса. В дальней части вагона, у закрытых дверей отдельного купе, стоял часовой, хранивший в чертах лица и в наклоне винтовки боевую серьезность. Винтовки команды стояли у стены. Ранцы висели на крюках, на полках были уложены тощие постели. После плещущей народом станции эта необычная картина порядка поразила и постепенно заняла все мысли артиллериста. Откуда это непривычное спокойствие и чье оно? Вся армия бурлит. По всем прифронтовым дорогам серой и злой лавиной несутся тысячи покидающих окопы солдат. На станциях и в ближайших городах они громят спиртные склады, и белая бутылка гуляет по тесно набитым вагонам. Кто осмелится стать на пути этой человеческой бури, так долго пребывавшей в окопах?

Порядок нравился артиллеристу, но ему недоставало доброго человеческого разговора. Лица стрелков были замкнуты. Стрелки смотрели в окна на бег зимнего бело-зеленого леса, курили и вполголоса разговаривали на незнакомом языке.

За окном промелькнул разъезд, и артиллерист, ощутив приступ голода, полез в мешок. Но хлеб, шпик и соль — все осталось на перроне в оброненной сумке. Он нашел в мешке только печеный картофель и луковицу. Повертев в пальцах картофелину, он откровенно вздохнул и решил есть без хлеба. Молчаливый сосед пододвинул ему соль в бумажке. Артиллерист улыбнулся и опустил картофель в соль. Тогда второй латыш снял со стены ранец, вынул оттуда хлеб и тоже положил перед ним.

Артиллерист, не колеблясь, откромсал солидный кусок ржаного деревенского хлеба. Он ел с аппетитом. У него было такое ощущение, как будто он отнял эту еду в бою. Он ел и улыбался про себя.

Лес кончился, простегнутое телеграфными проводами снежное поле стремилось за окном.

— Товарищ, комиссар просит…

Артиллерист, не складывая мешок, отправился в купе. Стрелок положил ему хлеб в мешок и свернул порошком бумажку с солью.

Командир и комиссар латышского отряда Альфред Бунге сидел у окна на покрытой красным одеялом койке. Худые колени высоко поднимались над скамьей. У него были собранные бледные губы и нижняя часть лба выступала далеко вперед.

— Сядь, товарищ.

Пристальным взором он изучал артиллериста. Слова и фразы он произносил медленно, как будто переводил на русский язык с другого языка и боялся что-нибудь перепутать.

— Откуда едешь?

— В Петроград пробираюсь.

Альфред пожал плечами.

— Откуда, я спрашиваю. С фронта?

Артиллерист подумал.

— Пожалуй что с фронта.

Комиссар нетерпеливо застучал ногой по полу.

— Видишь, — пояснил артиллерист, — комитет послал меня в Минск еще в ноябре. А я там застрял, значит. Задержали… Приехал на фронт, а дивизиона нашего давно нет. Начальство убежало, а пушки комитетчики повезли куда-то на Волгу. А куда, истинно никто не знает. Проезда не дают. Я покрутился в штабе армии. Никто не кормит — я и дернул в Петроград… Вот и все.

— Ты петроградец?

— Работал на заводе…

— На заводе? — удивился латыш.

— В первую меня мобилизацию взяли. По черным спискам.

Всего год работал Алексей на заводе, но он был горд этим и всем говорил, что он рабочий.

— Ты что ж, партиец?

— С семнадцатого. На фронте.

— В партии большевиков?

— Ну, а в какой же? Нашей партии.

— Давно?

— С августа семнадцатого, на фронте…

Латыш долго сосредоточенно молчал.

— Как же ты революционный порядок нарушаешь?

— Так ехать же надо.

— Ты слышал — вагон занят революционной властью.

— Мне все равно. Я б и на крыше…

Комиссар опять долго молчал.

— Ты партийный устав знаешь?

Теперь молчал артиллерист. Лицо его наливалось краской. Видно, он имел что сказать, но сдерживался.

— Я, товарищ комиссар… могу рассказать… — начал он, волнуясь. — Я, если посмотреть… всю революцию… Мы как один…

Комиссар впервые улыбнулся. Таких парней он видел немало.

— Как звать?

— Алексей Черных.

— Ну, садись пить чай. Будем разговаривать.

Глава II НОВЫЙ ХОЗЯИН СТАРОГО ДВОРЦА

Разговаривая с Альфредом Бунге, можно было думать о своем. Неизвестно, чем были заполнены интервалы между редкими фразами латыша: туманной мозговой ленью или мускулистым размышлением, которое должно породить единственную в своем роде следующую фразу. На вопросы Алексей отвечал Альфреду охотно и пространно и в