Рыбный магазин [Александр Вазгенович Мюлькиянц] (fb2) читать онлайн

РЫБНЫЙ МАГАЗИН А.Мюлькиянц, 2009 г.

Декабрь, сорок седьмого…

Только что прозвучало историческое постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) о денежной реформе и об отмене карточной системы, отвечающее коренным интересам Советского государства и широких масс трудящихся.

Улицы и страницы газет запестрили яркими лозунгами:

«Да здравствует мудрая сталинская политика большевистской партии и Советского правительства!», «Благодарим великого Сталина!» и т.д.

А спустя некоторое время, точнее, ровно через четыре месяца, в Баку произошли события никак, мне кажется, не связанные с мудрой политикой наших реформаторов. Не успев насладиться безкарточным изобилием, бакинцы вдруг оказались в плену новых проблем.

В нашем городе напрочь исчезли спички, и катастрофически увеличилась вспышка желудочно-кишечных заболеваний. Эпидемия коснулась в основном школьников средних и старших классов.

Невероятные усилия руководства закавказской республики найти связь между спичкой и вспышкой, не увенчалась успехом.

Дефицит спичек удалось хоть как-то компенсировать трофейными зажигалками, а вот с эпидемией было гораздо сложнее, ничего трофейного не предвиделось. Инфекционные больницы переполнены. Слухи дошли аж до Москвы. Правительство республики поручило Министерству здравоохранения незамедлительно взять под особый контроль все школы города. Министерство, молниеносно прореагировав, создало специальную Комиссию, которая, в свою очередь, объявила «Всеобщий школьный анализ!!!». Лаборатории поликлиник и больниц, не покладая рук, отчаянно трудились, без выходных и перерывов на обед.

Наша образцовая школа №160 оказалась вдруг в числе самых инфицированных и отстающих по сдаче анализов.

Меня, помню, 1-го апреля, экстренно сняли с урока географии и под конвоем привели в кабинет директора.

«Видимо, за вчерашнюю драку», - подумал я.

- Здравствуйте, Нина Константиновна!

- Здравствуй, Мюлькиянц! Садись. Слушай меня внимательно. Наша школа недодала 39 анализов: 36 из них – вашего класса 8^Б – в спичечных коробках, плюс 3 анализа – в баночках – Фарбера Матвея Моисеевича, Дабагян Софьи Исаковны и Березиной Нины Константиновны.

Тут она, слегка смутившись, сделала паузу.

Внезапно грянул гром и полил сильнющий дождь. Говорят, плохая примета.

- Возьмёшь этот свёрток в авоське и отнесёшь его в поликлинику №1, причём, передашь лично в руки зав. лабораторией, на втором этаже здания. Точный адрес – проспект Кирова, дом 6.

- Я знаю эту поликлинику, мы к ней прикреплены по месту жительства.

- Вот и отлично! Тебе и карты в руки. Всё ясно?

- Всё.

- Сопровождающие нужны?

- Нет, что вы.

- Тогда отправляйся! Будь, как всегда, предельно внимателен!

Чтобы внести ясность, открою крохотную тайну, почему поручили именно мне, из тридцати шести, выполнение столь государственно-важной операции. Учился я не ахти как, но зато обладал сложнейшим коктейлем из качеств, которые привил мне дед по материнской линии: был, до омерзения, обязательным, добросовестным и пунктуальным. Я стал рабом этих дореволюционных черт характера, которые меня всю жизнь как-то преследовали, и от которых до сих пор никак не избавлюсь.

Итак, я, весьма ответственный восьмиклашка, на улице. Начало апреля… Деревья и кустарники благоухали тем нежным весенним ароматом, который навевает мечты…

Из окна соседнего дома кто-то бережно выводил на кемянче нежную паутину мелодии Саята Новы.

Дождя будто б и не было… Из-за облаков выползло ленивое солнце, внезапно осветившее силуэты идущих людей. Воздух ласкал их, солнце любовно золотило своим блеском, превращая их в тлеющие искры.

Всеобщий дух чуткости и доброжелательности ко всему вокруг, казалось, объединил этих разных, спешащих на работу, людей в одно неделимое целое. Я слился с ними, и мне стало теплей и уютней.

Шёл, помню, с авоськой в руке, с гордо поднятой головой. Мне казалось, что все прохожие догадываются о том доверии, которое оказала мне школа. Но главное не в этом. Важно, что я на свободе. Причём, не просто тайком сбежал с уроков, а официально отпущен лично суровой Нинушкой. Никто, никогда не поверит… Ну и не надо! Я сам не верил.

Ещё одна, весьма важная деталь. Нина Константиновна даже не заикнулась о необходимости моего возвращения сегодня же в школу. Она могла, конечно, упустить эту деталь… Ну, нет! Кто угодно мог, но только не она! Просто меня авансом наградили отгулом в преддверии чёткого выполнения задания.

А вот и моя улица лейтенанта Шмидта.

На самом углу столкнулся с дворовым своим другом Лёвой (по кличке Яха). Яхенко Лёва – девятиклассник, круглый отличник, гордость нашей школы и двора. Выглядел сегодня он как-то странно: с перевязанным горлом, в зелёной гимнастёрке, в мятой пилотке какой-то, с папиросой в зубах. В руках у него болтался порожний алюминиевый бидон.

- Что с тобой, калека?

- Ангина страшная, 39^о-температура, за молоком бегу в продмаг.

- Ты мне фрица напомнил пленного, с соседней стройки. Где амуницию брал?

- Обижаешь, дружище! Это наша советская форма, отец в ней в 45-ом с фронта вернулся.

- Извини! Я неудачно сострил.

- Я понял… Всё в порядке!

- Ещё раз прости.

- А ты на шатале что ли?

- Нет, Нинушка официально отпустила.

- Врёшь, небось? Сегодня ведь первое апреля.

- Я сам не верю.

- А что за сетка у тебя такая, со спичками? Торгуешь что ли?

- Да так, подрабатываю.

- А если всерьёз?

Пришлось мне расколоться.

- Ничего себе! Зачем тебе всё это надо, ассенизатор?

- Яха, ведь это же приказ, а не просьба.

Лёва не мог угомониться.

- Хорошо, но почему тогда, если не секрет, выбрали именно тебя?

- Просто, потому, что ты болеешь.

- Старина! Я б никогда на это не пошёл!

- Ладно, кончай свои подковырки. Есть деловое предложение: двенадцатичасовой сеанс «Девушка моей мечты», с Марикой Рокк, здесь рядом, в кинотеатре «Форум». Ну как?

- Деньги есть на меня? Через два дня верну…

- Да, есть… Вернёшь через три, но только облигациями.

- Встретимся у касс, без десяти.

- О кей!

Другом Лёва был отменным: чутким, отзывчивым... Мы дружили с упоением. В Лёве было то, чего не было во мне, и наоборот. Я любил музыку, он литературу. Я любил живопись, он математику. И мы дополняли друг друга, как например, сладость и кислота в антоновском яблоке. Вечерами иногда он помогал мне освоить суровый для меня предмет – геометрию… правда не бескорыстно.. а если точнее – за мизерную плату. Дело в том, что Яха, помимо футбола, безумно любил бокс. И не просто любил, а всерьёз занимался в секции «Динамо» у тренера Крючкова. У него было даже две пары настоящих боксёрских перчаток. А вот груши для отработки ударов – не было, и ни у кого её не было…

Вечер наших занятий протекал по тщательно отработанному Лёвой сценарию:

* чистое занятие геометрией, с решением всяких задач, занимало – 40 минут;

* десятиминутная музыкальная пауза с чаепитием. Сюда входило прослушивание новых пластинок на рёбрах (чаще всего Нат Кинг Колл и Билли Холидэй). Параллельно подавался крепкий чай с печеньем «Му-му».

* Затем Яха резко вставал, напрочь выключал музыку и чайник, доставал с верхней полки шифоньера две пары перчаток, одевал их мне и себе и начинал сосредоточенно меня дубасить. При всей своей доброте и отзывчивости, в бою он был беспощаден. Я защищался как мог. И этот кайф, называемый отработкой удара, продолжался ровно десять минут. На этом наша встреча заканчивалась.

Я понял, буквально после второго занятия, что видимо, мне просто не суждено освоить этот предмет – геометрию, так как все свои сорокаминутные геометрические впрыски в мои хлипкие мозги, Лёва тут же, буквально за 10 минут, яростно выбивал, причём, вместе с алгеброй. Не говоря уже о том, что приходил домой я весь в синяках.

Мама, я помню, молчала. А отец частенько задавал мне за ужином деликатный вопрос, чем я занимаюсь вечерами – геометрией или боксом. Но мне как-то, также деликатно, удавалось уйти от ответа.

Я, на время расставшись с Яхой, побрёл выполнять задание.

Иду по Торговой… Справа наш оперный театр, бывший Маиловский. Мой первый и самый любимый театр в Баку. С ним связано всё моё детство и юность.

Помню, с шестилетнего возраста Александр Артёмович, дед со стороны мамы, водил меня на дневные концерты и в оперу. Он, будучи бухгалтером, был большим ценителем симфоний, а оперную музыку просто обожал, напевая на память увертюры к операм «Аида» и «Лоэнгрин». Аудитория у деда дома была весьма скудная – один я… и кошка. Он брал в руки настоящую дирижёрскую палочку. В этот момент всё в нём вздрагивало и освещалось, будто сразу и резко зажгли в нём свет. Я уютно устраивался в большущем мягком кресле напротив него и домашний концерт начинался… Почти что театр одного актёра… В нём скопилось так много неизрасходованных слов, чувств, музыки, нежности, энергии – намело целый плодородный слой. Упадёт зерно в благодатную почву – и сразу, как в мультфильме, взрастёт волшебный куст любви. Он напоминал мне рояль, от которого потерян ключ.

Нас связывала большая дружба. Какая-то необъяснимая тяга друг к другу разведённых во времени душ. Позднее осознал, что объединяла нас музыка, точнее, беспредельная любовь к ней.

Бывало, забирал он меня из дома и вёл на концерт. Он шёл рядом, как бы не причём, но от него веяло покоем и порядком… Моя рука и сейчас помнит шершавую мягкость его тёплой ладони. Какое счастье, что физическое тепло осязаемо входит в тепло душевное и остаётся в памяти до самого конца.

На концерты приводили в основном детвору музыкальных школ, воспитанных, длинноухих мальчиков и девочек. Один я был самоучкой-недоучкой, но, к счастью, тоже с длинными ушами, и хотя бы по внешним данным вполне вписывался в общую массу.

Почему, с моими-то ушами, не отдали меня в музшколу – ума не приложу? Может, стал бы я музыкантом, и не нужна была бы мне всякая геометрия, в придачу с боксом.

Утонув в воспоминаниях, не заметил, как дошёл до проспекта Кирова. Выпил в киоске бокал газировки, с двойным сиропом.

А на самом углу был наш уютный рыбный магазин. Как можно пройти мимо, не заглянув? Такого ещё не бывало. Красота-то какая внутри! Высокий, просторный, лучезарный… Удивительное сочетание светло-серого мрамора стен с витринным стеклом. Одни только аквариумы, со своей живностью, чего стояли.

Захожу… А там народища тьма-тьмущая. Дефицит, думаю, завезли, или рыбный день у всех бакинцев сразу.

Прямо напротив входа была полукруглая, стеклянная витрина, ограниченная от покупателей невысокими металлическими стойками. И чего там только не было в этой витрине: осетрина и севрюга свежая, горячего и холодного копчения, икра чёрная и красная, консервированный в томате, жерех, живые раки в ящиках, сельдь слабого посола – дары Каспия. Слюни до колена, оторваться нельзя. От одного только запаха здесь можно было опьянеть… А в центре зала, на мраморных подиумах, красовались три гордых аквариума.

От прямого попадания солнечных лучей, они бликовали, создавая неповторимо-сказочную картину… Дикая красота!.. Торжество природы. Когда глаз отдыхает. Даже не отдыхает – поражается. Смотришь и думаешь: не может этого быть! Так не бывает!

Потеряв голову, я поплыл, словно в лодке на парусах… Единственный дискомфорт создавала сетка с ценными, паршивыми спичками. Повесив её на металлический поручень у витрины, с трудом пробрался к аквариумам.

Сегодня вокруг них такое было столпотворение ротозеев, что подойти поглядеть, хоть очередь занимай. Причём, контингент зрителей весьма растянут: от трёхлетней мелюзги с родителями до восьмидесятилетних старцев. А в аквариумах живность, чуть ли не со всего света: и золотые рыбки и барбусы, сомики и вуалехвосты, меченосцы и другие.

Я очень любил рыб и даже знал, что карп это одомашненная форма сазана, а все золотые рыбки – близкие родственники карасей. Часами мог наблюдать за их плавными движениями. Иногда мне даже казалось, что я тоже в аквариуме, как рыба. Между мной и окружающей средой – стена воды, потом толща стекла… За стеклом – люди, а я – рыба…

Обитатели аквариума, не привыкшие видимо к такой насыщенной аудитории, чувствовали себя явно неуютно: дёргались, забиваясь в растения…

Дискомфорт передался и мне… Я занервничал… Потянуло выплыть обратно из толпы и подойти к поручню у витрины… Прояснилось… Оставил там сетку… Её там нет… Глазам своим не поверил… Нет её и всё… Куда?.. Зачем?.. Кому… она нужна?..

Это открытие ударило меня, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно. Я стал дёргаться, как рыба в аквариуме… переспрашивать незнакомцев. В ответ все только пожимали плечами.

Что же мне делать? Мысли заметались. Какой же выход?

Расталкивая толпу, я выскочил на улицу. А там всё спокойно, солнышко почти в зените, трамваи ходят, каждый занят своим делом.

Стоп! Внимание! Заметил, что какой-то худощавый пацан бежит вдоль трамвайного пути, по проезжей части проспекта. Я вообразил, что выскочил он из рыбного и, не раздумывая, бросился за ним. Как раз, моя коронная двухсотметровая дистанция. Догоню, убью! В душе моей зажглась радость, весёлая сосредоточенность и азарт. Должно быть, похожее чувство испытывает гончая собака, верно идущая по следу.

В какой-то момент показалось, что кто-то меня преследует: бежит нога в ногу, громко пыхтит. Аж на затылке ощутил чьё-то дыхание… Нельзя сказать, что довольно-таки скоро, но всё-таки я сообразил, что раз ни в руках, ни за пазухой у бегущего парня ничего нет, если только он не проглотил, то погоня моя просто бессмысленна…

Резко затормозил, и тут же, получив мощный удар в спину, свалился… Что-то грузное навалилось на меня, прижав к асфальту и обдав чем-то липким… Раздался скрежет тормозов и мерзкий звон жестянки… Меня сбила машина!..

С трудом поднявшись, увидел перед собой знакомое лицо. Мы застыли – каждый в своей позе, со своим выражением лица, будто в детской игре «замри-отомри». Через мгновение – задвигались.

- Лёвка, ты что ли?

- Кто же так тормозит, дорогой мой? Ты никогда не сможешь водить автомобиль.

В нём всё кипело и пузырилось, как в только что выключенном чайнике. Огня уже нет, но ещё бурлит.

- Как ты здесь оказался?

- Сейчас подниму свой полупустой бидон, и всё расскажу.

Я провёл рукой по лицу, оно оказалось в какой-то белой жидкости, хорошо, что не в крови. Сбежались зеваки. Свирепый водитель, тормозивший «Победу», готов был нас растерзать. Пришлось извиняться.

Мы с Лёвой пошли, теперь уже по тротуару, к нашему злополучному магазину. У меня всё ещё теплилась надежда найти своё богатство. Бывают же чудеса!

- Давай зайдём в рыбный, может, что-то там изменилось.

- Можно…

Естественно, ничего там нужного мы не нашли. Аквариумы, как стояли на пьедесталах, так и стоят. Народа только поубавилось. Живого карпа, правда, привезли, но мне было не до него. Я сник…

Купили мы Лёве молока и медленно двинулись в сторону школы.

- Расскажи мне Яха, как ты здесь оказался?

- Слушай меня внимательно!

Молока в нашем гастрономе не оказалось, и я решил зайти в молочный, рядом с рыбным. Выходя со своим бидоном из магазина, заметил, как из рыбного вырвался какой-то псих, и погнал за плюгавым пацаном. Я с трудом узнал тебя, и, поняв, что что-то случилось, помчался следом, чтобы помочь.

Ну, а дальше ты всё знаешь…

- Шура! Так расскажи, наконец, что же всё-таки случилось?

- Теперь ты меня, братец Лёвушка, слушай очень внимательно. Всё, почти, как в русской сказке.

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был добрый молодец. Не было у него ни братьев, ни сестёр. Зато дружить умел он верно, и вёл себя он честно. Потому и славу приобрёл себе: и вся округа, и начальство седовласое знали его.

В этот день злополучный, поутру, пригласили мудрые старцы доброго молодца, да в поход снарядили. Да не просто в поход, а с посланьицем, важным и ценным. Всяческие строгие наставления пробубнили: «Сослужи-де нам службу, отнеси в лазарет и передай главному лекарю, лично в руки, ценную депешу». При этом, весьма деликатно, предложили: «Федота-стрельца на богатырском коне дать тебе в охрану?» Не предвидя, как всё обернётся, добрый молодец сдуру отказался и один вышел в чистое поле.

И вот идёт наш смельчак исхоженной тропою прямо в лазарет. По дороге никого: ни Змея Горыныча, ни Соловья-разбойника, ни соколов, ни воронов… Ни рек, ни озёр – всё гладко. Одно лишь тоскливое море журчало, да и то в стороне…

Близко ли, далеко ли, скоро ли, коротко ли, добрался наш добрый молодец до угла Торговой и Кирова… А так – рукой подать до цели… Глядит, а справа на пути его любимый Терем-теремок сверкает. Не устоял он… Потерял голову, позабыл обо всех наставлениях старцев. Подумал-подумал: «Дай-ка зайду на секунду и полюбуюсь рыбным царством». Ввалился в людную светлицу, и как только увидал золотых рыбок, глаза разбежались… В ту же минуту и себя, и своё дело позабыл. Запамятовал, зачем его послали. Мешок с ценным посланием мешал ему, так он его на крюк, видишь ли, повесил, а сам к рыбкам. А злые духи-то не дремлют, учуяли, видимо, промах молодца, да перехватили важное послание. Не успел он моргнуть, оглянулся и диву дался… Мешка-то нет на крюке… Нет его и всё. Словно испарился.

- Как испарился?

- А вот так!.. Взял и испарился.

Глядит на толпу он, а в голове дума за думой: «Где это видано, где это слыхано, чтоб средь бела дня чужую-то вещь присваивать?»

И ему показалось вдруг, что люди все вокруг него – птицы воздушные и звери лесные. И обратился к ним жалобно добрый наш молодец:

«Вы, птицы, всюду летаете;

Вы, звери, везде рыскаете;

Не видали ль, кто унёс мой мешок драгоценный?»

Все птицы и звери в один голос пробурчали:

«Нет, мы не видали и про то не слыхивали!»

Ему стало грустно.

«Ах, вы, такие-сякие! Как вы смели?» - закричал добрый молодец в никуда и, горько расплакавшись, выбежал из Терема.

- И что же дальше?

- Ну, а дальше ты всё видел.

Лёва долго молчал, но всё понимал, как собака. И, как от собаки, от него веяло преданностью и теплом.

Молчать можно по двум причинам: от большого ума, и от беспросветной глупости.

- Ну и дела! Серьёзней, чем я предполагал. Теперь перестань паясничать, добрый молодец! Времени у нас в обрез, доскажи мне вкратце и мы подумаем, что нам делать.

- Я, значит, вышел на улицу. Бежит какой-то пацан. Мне показалось, что выскочил он из рыбного, и я ринулся за ним. Когда же сообразил, что у него ничего нет – резко притормозил… и вот тогда именно ты, со своим бидоном дал мне в зад… Кстати, все убытки готов я возместить. А пацан, как оказалось, просто бежал за трамваем.

- Послушай, Шурка! Главное – не паникуй! Сейчас мы что-то придумаем. Вот, как вариант. Мама у меня, ты знаешь, работает в поликлинике. У них там точно есть лаборатории, я сам сдавал как-то анализы. Позвоню ей сейчас из дома и что-нибудь да выклянчу. Кстати, у тебя мама тоже ведь врач в яслях.

- И что?

- Пусть прямо сегодня же бросит клич – соберёт анализы у всех сотрудниц: нянек, воспитательниц, повара, якобы на проверку, а мы подскочим и заберём. Сколько их там всего?

- Человек двадцать вместе со сторожем и заведующей.

- Ну, а остальное доберём.

Я, как и Лёва, долго молчал, естественно, не от большого ума.

- Нет! Ты знаешь, мама на это не пойдёт.

Опять пауза…

Я решил уйти от темы.

- Лёвка! Как жаль, что мы так и не попали с тобой на фильм «Девушка моей мечты».

- Да пропади она пропадом твоя Марика Рокк; восемь раз её уже смотрел, так в бочку и не удалось заглянуть.

Выкинь из головы своих девушек! Выкручиваться как-то надо из приключения, а не мечтать!

Слушай, я вспомнил. Есть ещё последний, правда рискованный, вариант. У отца моего близкий друг – начальник отделения милиции и в подчинении у него патрульный конный взвод. А конюшня, здесь недалеко, в Чёрном городе, я там бывал.

Звоню сейчас отцу, он своему менту и мы за час вопрос решим.

- А как решим?

- Послушай! Как решим? Как решим?

Берём с собой ведро, садимся на трамвай и едем в Чёрный город. У них там, в конюшне добра этого хватит на все школы нашего района.

- А где мы возьмём 36 коробок из-под спичек?

- Дорогой мой! Это уже детали.

Я опять задумался… Я был уверен… Уверенность в чём-то вообще очень скользкая штука.

Помолчав ещё минуту, я ответил:

- Нет, Лёва! Спасибо, конечно, тебе большое! Но я, скорее всего, пойду в школу и расскажу там всё, как было.

- Ну и дурак! С комсомолом тебе, я думаю, придётся расстаться. Да и Нинушку бедную взгреют по полной программе. Ты выбрал, пожалуй, самый упрощённый и нелепый вариант. Топай! Мне с тобой не по пути. Побегу домой лечиться. Придёшь из школы, позвони.

Я остался на углу нашей улицы, один на один со своей бедой. Откуда не возьмись, появляется конный милицейский патруль. Три всадника, преграждая переход, останавливаются прямо передо мной. Хмурый, небритый младший лейтенант, достав из сумки карту, начинает внимательно её разглядывать. То ли они заблудились, то ли набрели на след воришки.

Может, надо было соглашаться с рискованным конным вариантом?

Я постоял минуту, задумавшись. Поглядел на трёх откормленных лошадей, затем куда-то внутрь себя, вспомнил ведро, трамвай – и отогнал мысль…

Тщательное изучение карты стражами порядка затянулось и пришлось перейти улицу.

Оставив попытки что-либо понять, я нехотя, двинулся к школе. Сколько ни ломай себе голову, тут уже всё равно: сделать осмысленные выводы из бессмысленной ситуации – вещь, в принципе, невозможная.

Я так увлёкся стратегическими планами Лёвы Яхенко, что не заметил, как погода резко изменилась. Небо нахмурилось, деревья с весенней листвой тревожно зашелестели. Минуту назад было невыносимо жарко, а теперь лоб покрывала холодная испарина.

До школы оставалось метров двести, и вдруг я увидел, как огромная чёрная туча медленно заходила с юга, волоча по земле свой лохматый край. Она росла буквально на глазах и вскоре заполнила всю южную половину неба, её нутро прорезали белые электрические вспышки, слышался нарастающий гул. Всё, что происходило на свете до сих пор, словно собралось вместе, сжалось в единой точке – и растворилось бесследно в угрюмом небе. С моря задул сильный штормовой ветер, мимо понеслись сломанные сучья, какие-то обломки, листья, щепки… сделалось жутко… Я побежал… Едва успел забежать в школу, как грянул гром, звук внезапно взорвался, пушечный гул рассыпался пулемётной дробью… И пролился мгновенный дождь…

В школе мне стало тепло, но страшно. В вестибюле – ни души. Голова раскалывалась от перенапряжения. Я присел на ступеньку и закрыл глаза.

- Ты что здесь делаешь?

Прошло сколько-то времени, прежде чем растёкшиеся в голове мысли приняли форму слов:

- Просто сижу…

Я слишком устал, чтобы думать о чём бы то ни было, но надо было сосредоточиться и решить: куда идти мне раньше – в класс или к директору?

До звонка на перемену оставались считанные минуты… Интуиция подсказывала – в класс. Пусть казнят сперва свои, а затем уж – дирекция.

Раздался оглушительный звонок… Он никогда так раньше не звенел… Я вздрогнул, и по длиннющему коридору поплёлся на свой эшафот.

Из классов, будто ошпаренные, выбегали учащиеся.

Я шёл и судорожно просчитывал: в классе нашем 35 человек. Из них – пятеро болеют, десять – друзей и приятелей, а пятеро – просто хороших ребят. Итого – двадцать. Прикинул самый худший вариант: если на перемену вдруг никто из класса не выйдет – то пропал.

15 ударов я просто не выдержу, это ещё при условии, что каждый деликатно ударит по разу. Стал себя успокаивать: в среднем, десять ударов – нормально, за тот праздник, который я себе устроил. За всё ведь в жизни надо платить!

Расчёт мой оказался никчёмным.

Когда зашёл я в класс, в нём было всего восемь ребят. Из них: два – моих приятеля, один – круглый отличник и пять – трусливых хулиганов… Большая часть драчунов отсутствовала. Не самый худший вариант!

Приятели ели бутерброды, отличник читал «Войну и мир», а хулиганы, играя в зары на полу, отчаянно спорили…

Первым на моё появление отреагировал, сидевший ближе к дверям, Карен Тониян – полублатняга из «форумского» двора:

- Вот не ждали! Шурка, откуда ты взялся? Тебя ведь отпустили на весь день.

- Ну и что?

- Зачем вернулся? Соскучился по школе, или, признавайся, по Нинушке?

- По тебе.

- Тебе что, делать было нечего? «Девушка моей мечты» у нас здесь в «Форуме», двенадцатичасовой сеанс.

- Я смотрел его уже раз пять.

- А я уже – десять. И скажу тебе откровенно, клянусь паханом, я бы смотрел его каждый день. А знаешь из-за чего?

- Из-за чего?

- Из-за Марики Рокк! Ты не слышал, говорят, что она армянка.

- Пока нет.

- А чего ты улыбаешься? Чистокровная ростовская армянка. Они же там все светлые…

- Здесь ты прав, у них совсем другая масть.

- Ну, а как там дела с государственным заданием?

- Да никак!

- Выполнил?

- Говорю, никак!

- Ну, расскажи!

- Что рассказывать, всё пропало!

- Слушай, не морочь мне голову, а! Как пропало?

- У меня украли!

- Что украли?

- Всё украли, понимаешь!

- Кому это всё надо?

Услышав наш разговор, подошли остальные хулигашки и тесным кольцом окружили меня.

- Да ладно тебе разыгрывать нас, помним, что 1 апреля сегодня – выкрикнул Виктор, самый здоровый в классе парень.

Был он старше всех нас, второгодник, зато занимался штангой в «Динамо».

- Мне не до шуток, Витя! Свёрток действительно стащили.

Тогда он подошёл вплотную и взял меня за горло.

- Ты что, с ума сошёл? А где это случилось?

- В рыбном магазине.

- В рыбном, что на Кирова?

- Да.

- А как ты туда попал?

Из толпы послышались выкрики:

- Он врёт!

- Продал, небось, другой школе!

- Бей его!

Первым ударил шпанинский вожак Карен. Затем сработало, видимо, стадное чувство. Сложилось такое впечатление, что наши мелкие хулиганчики давно не дрались, просто не было видимо повода. А тут вдруг, в нужном месте и в нужное время появился я, да с таким ещё поводом, что глазки у них аж засверкали.

- Верни наше богатство! – крикнул кто-то.

И посыпались удары… один за другим… Драчуны изощрялись друг перед другом… Я защищался, как мог, особенно внимательно контролируя коварные удары Виктора. Занятия боксом с Лёвой Яхенко не прошли, видимо, даром.

- Кончайте, ребята, он тут не причём!

- А если б с вами случилось?

Это два моих приятеля, войдя в самую гущу схватки, пытались хоть как-то меня защитить. Но им досталось чуть больше, чем мне.

В разгар побоища, когда шпана только было расшухарилась, раздался вдруг чей-то властный, картавый голос:

- Хватит! Всё! – Крикнул, отбросив «Войну и мир», Вика Колмановский – круглый отличник, авторитетный в классе товарищ для многих, даже для Витьки.

Он подошёл ко мне и сказал:

- Подвёл ты всех нас крепко! Как ты смел заходить в магазин? Сам же теперь и выкручивайся: докладывай Нинушке, доставай спичечные коробки и всё остальное.

Раздался спасительный звонок.

С перемены стали вбегать ребята-одноклассники. Узнав, в чём дело, начали успокаивать разбушевавшихся. Многие подходили ко мне. Взмыленные хулигашки, как ни в чём не бывало, мигом рассыпались по местам. Не сказав никому ни слова, я забрал свой портфель и удалился из класса.

В дверях столкнулся с Матвеем Моисеевичем, учителем истории.

- Куда ты собрался, Мюлькиянц?

- Меня вызвала Нина Константиновна.

Получив разрешение секретаря, осторожно вошёл в кабинет. При первом же взгляде на это знакомое помещение, хотелось завыть от скуки. Оно было каким-то мрачным, неприветливым и слишком казённым… А может, мне всё это показалось. На стене, как и полагалось, висели два портрета: Ленин – в кепке и Дзержинский – в фуражке. Меня, тогда уже, смущало, что они, казалось бы, из одной партии, но почему-то в разных головных уборах.

В кабинете тоже были двое: Нина Константиновна и Софья Исаковна, но в одинаковых беретах.

Увидев меня, Нинушка, сняв берет, удивлённо спросила:

- Что случилось?

Мне, наивному восьмиклашке, показалось, что директриса, отреагировав на моё побитое лицо, взволновалась. Я, решив её хоть как-то успокоить, бодро ответил:

- Да ничего страшного!

- Ну как, ты передал?

- Что?

- Как что? Куда тебя посылали?

Я, не зная с чего начать, просто тянул время. Будто кто-то подкрался сзади без единого звука и выключил меня из розетки.

Минуты две стоял я заторможенный, не шевелясь, и пытаясь найти какие-то правильные слова. Как бы лучше сказать?

Я перебрал в разбитой голове несколько вариантов, и выбрал самый упрощённый:

- У меня пропало!

- Что пропало?

- Всё пропало!

Они побледнели… Софья Исаковна расплакалась…

- А теперь садись, расслабься, и расскажи всё по порядку.

Сесть то я сел, но в голове был страшный хаос. Я слишком устал, чтобы думать о чём бы то ни было… Изо всех сил пытался сосредоточиться. Не тут-то было. Ни одна мысль, ни к чему не вела и ничем не заканчивалась… Мысли в голове просто отвердевали, превращаясь в кучу булыжников.

Наконец, я, пересилив себя, вкратце воспроизвёл сегодняшний эпизод, ужав его, как мог, до размеров крошечной истории, естественно, опустив встречу с Лёвой Яхенко.

Затаив дыхание, я ждал, что будет дальше… Звенел каждый нерв… Но ничего не происходило… долго… долго… Насколько долго – сказать не берусь. Может, десять секунд, а может с минуту…

Директор, тяжело вздохнув, произнесла:

- И ты считаешь в том, что произошло «ничего нет страшного»?

- Когда вы спросили в начале беседы: «что случилось?», я был в полной уверенности, что вы имели в виду моё, слегка оцарапанное, лицо.

- Кстати, что с твоим лицом?

- Ничего страшного! Кое-кто в классе вылил своё зло.

Нина Константиновна задумалась…

А упрямые булыжники в голове моей всё никак не желали рассыпаться. Находясь в лёгком нагдауне, я ждал от Нинушки наводящих вопросов.

- Объясни мне, пожалуйста, зачем тебе надо было заходить в рыбный магазин?

- Утром я просто не успел позавтракать, и мне очень захотелось есть.

- Ты что, собирался полакомиться живой рыбой?

- Нет, там бывали бутерброды.

- Там никогда, никаких бутербродов не бывало!

- Но я же не знал об этом. И вообще, мне было всё равно, я мог бы и консервы съесть рыбные.

- У тебя что, нож был с собой консервный?

- Не было.

- Теперь подумай сам, как ты собирался проникнуть в консервную банку?

От Нинушки наплывали на меня гипнотические волны. Я, как рыба, шёл на её крючок.

Посмотрел на портрет Дзержинского… наши взгляды встретились… и мне показалось, что я на допросе в тёмном подвале большущего мрачного здания. Усталость и паника всё больше овладевали мной. Мысли напрочь пропали, и лишь смутные видения, да бесформенные силуэты каких-то теней вспыхивали и исчезали, сменяя друг друга… Мне стало плохо… Я попросил воды…

Тётушки всполошились… Софья Исаковна собралась было бежать за врачом. Я, выпив воды, пришёл в себя.

Нина Константиновна позвонила старшей пионервожатой и попросила срочно зайти. Я сказал, что живу здесь рядом и сам дойду.

Маму обмануть было легко. А вот отцу пришлось рассказывать всё, как было. Он помрачнел, но, ни слова не сказал.

На следующий же день, 2-го апреля, прямо с утра вызвали в школу родителей. С большим трудом, от мамы удалось скрыть, и явился один отец. Судилище происходило в том же кабинете директора. От школы присутствовали: директор Нина Константиновна – главный обвинитель, завуч, классный руководитель и секретарь комсомольской организации. От провинившейся стороны – отец и я. Все сели. Меня, как обвиняемого, поставили у директорского стола. Всё, как на суде. Не хватало лишь наручников и милиции.

Я стоял и смотрел в окно, в котором всё казалось далёким, недосягаемым – как если смотреть в бинокль, повернул его задом наперёд.

Экстренное совещание началось.

Директор вкратце доложила о случившемся, обвинив меня в легкомыслии, безответственности, безалаберности и прочем.

Отец, очень внимательно выслушав обвинение в мой адрес, взял слово:

- Во-первых, вы не имели право отправлять столь ценную посылку с пятнадцатилетним учеником 8-го класса. Это ваша первая грубейшая ошибка. Во-вторых, что за самосуд вы учинили, я имею в виду учеников вашей школы, над моим сыном? По идее Вам необходимо было бы пригласить на сегодняшнее совещание всех участников побоища вместе с родителями.

Здесь, я считаю, отец мой нанёс неотразимый контрудар, возложив всю ответственность, за избиение ученика, на дирекцию школы. Говорил он очень спокойно, соблюдая паузы.

- Ваши передовые комсомольцы и отличники учёбы решили учинить расправу. Ведь у вашего ученика могли бы быть и переломы, и сотрясение. Где это видано? В какой стране мы с вами живём? Я это дело так не оставлю! Придётся, видимо, обращаться в районный отдел народного образования, в высшие комсомольские инстанции, а то и, через медицину, в суд.

Произнеся последние слова, он в упор посмотрел на директора. Нина Константиновна дрожала, как осиновый лист. Для неё было большой неожиданностью, что в школу явился отец. Чаще всего на все вызовы реагировала мама. Естественно, она бы сегодня извинялась за меня, ругала бы при всех, и убедительно просила бы дирекцию не наказывать, так как это никогда больше не повторится.

Отец, своим неожиданным приходом и выступлением, перетасовал все карты. На совещании у директора создалась патовая ситуация, когда стало просто непонятно, кто перед кем и за что должен извиняться?

Я ликовал… Из-за побоев, я не мог улыбнуться.

Почувствовав неладное, меня попросили выйти.

В этот же день, придя с работы, отец, не говоря ни слова, дал мне звонкую пощёчину. Правда, по сравнению с ударом в классе, это был просто нежный поцелуй.

А на следующий день, 3-го апреля, я, как ни в чём не бывало, отправился в школу. На перемене окружили меня девятиклассники – друзья по двору:

- Ну, рассказывай, дружок! Как себя чувствуешь? Хорошо отделался! Не горюй, до свадьбы заживёт!

Посочувствовали, и начали подтрунивать:

- Нинушка, говорят, тебя из школы грозилась вымести. А кто, интересно, на рояле сопровождать утреннюю зарядку будет?

- Я думаю, что ты, Лёва. Только на гитаре.

- Шурка! А ты представляешь, какими словами воришка тебя обзывал, увидев, что в авоське?

- Боря! Очень трудно себе представить.

- Слух прошёл, что тебя даже из комсомола турнуть хотят. Слушай! А между нами говоря, зачем тебе комсомол этот нужен? Такая редчайшая возможность появилась выскочить из него…

Раздался звонок и мы, не договорив, разбежались по классам.

Через три дня в школе встретил, бегущего на урок, Лёву Яхенко.

- Ты, я вижу, до сих пор никак не можешь остановиться?

- Случайно, представляешь, оставил тетрадь с домашним заданием. Пришлось бежать домой.

- Слушай, Шурка! А твой пахан ведь молодец!

- Откуда ты всё знаешь?

- Агентура работает без промахов.

- Ты шалунишка! Продолжаешь видно заигрывать с секретаршей директора?

Яха, чуть покраснев, кокетливо улыбнулся, но ничего не ответил.

- Лёвка! А мне, как никогда, нужна твоя помощь по геометрии.

- А как с такой рожей заниматься?

- Я перебинтую её в три слоя.

- Извини, я схохмил так же неудачно, как и ты, когда я болел ангиной. Кстати, чудо какое-то! Твоё молоко тут же избавило меня от болезни. Так заходи, не откладывая, сегодня же вечерком. Тем более, есть для тебя новые записи Джанго Рейнхардта. Для разнообразия, впервые проведём занятие без отработки ударов.

Несмотря на договорённость, к Лёве я не пошёл. Меня вновь потянуло в рыбный магазин. Вошёл и замер: какой-то полупустой, мрачный зал с поблёкшими мраморными стенами. Полукруглая стеклянная витрина красовалась двумя своими трещинами. От запаха просто тошнило… Свет вообще не горел… Магазин будто подменили. На металлической стойке мелькнула моя авоська и тут же исчезла.

По магазину ходил какой-то хмурый дядечка в чёрном костюме, с чётками в руках. Он был тут как у себя дома. Видимо, директор. Его несуразно огромный нос размерами никак не соответствовал телу, и широкие ноздри при каждом вздохе раздувались в стороны и сдувались опять, словно хлопала крыльями птица.

Неожиданно кто-то положил мне руку на плечо. Оглядываюсь, всё тот же Лёва:

- Что ты здесь делаешь? Ведь сегодня у Жорки день рождения. Все ребята в сборе, тебя только нет. Родителям ты сказал, что идёшь ко мне заниматься геометрией, а сам убежал к своим рыбкам. Никак не пойму, что нашёл ты в них?

- Каждому – своё!

- А что это за тип здесь маячит?

- Не знаю, может, директор.

- Случайно, не родственник твой?

- С чего это ты взял?

- Вы просто очень похожи. Кстати, ты сказал директор, я подумал, а не устроиться ли тебе на работу в этот рыбный? У меня есть связи, могу походатайствовать. Продавцом, например, или зав. складом.

- Кому это надо?

- Будешь целыми днями любоваться своим гаремом, да и зарплату ещё получать.

- Слушай! Ты можешь хоть минуту помолчать?

- Ладно, я выйду, покурю, а ты, наконец, разберись, какую из рыбок ты больше всех любишь.

А рыбки тем временем опустились на дно, и, притаившись в зарослях, почти не двигались. Казалось, в аквариумах вообще нет воды… Я не понимал, что на протяжении многих лет могло меня так притягивать? И что произошло за какие-то три-четыре дня? Казалось бы, те же рыбки, тот же мрамор, та же витрина, и всё не так.

Магазин стал мне чужим…

Не подошёл я даже к рыбкам… Не мог приблизиться… Не захотел входить в их пространство…

Удаляясь, спиной чувствовал, что рыбки, прислонясь к стеклу аквариума, смотрят мне вслед и думают: «Эх ты!.. Как же ты мог нас разлюбить?»

И я сам о себе тоже подумал: «Эх ты!»

23 февраля, 2010 г.