Как спасти свою жизнь [Эрика Джонг] (fb2) читать постранично

Эрика Джонг Как спасти свою жизнь

Джону

Сердечно благодарю Элейн Гейгер и Стерлинга Лорда, которые оказали мне моральную и физическую поддержку, выходившую за рамки их прямых обязанностей; Грейс и Дэвида Гриффинов, Элис Бах, Джонатана Фаста, которые читали и перечитывали все наброски и варианты книги; Марджори Ларкин, которая печатала и давала свои рекомендации; Дженифер Джозефи, которая редактировала и делала свои замечания; Льюиса Антемейера, которому веселые стихи нравились больше грустных, а также всех-всех, кто написал мне, хотя я и не всем смогла ответить.

Э. Дж.

В чем слава? В том, чтобы именем своим

Столбцы газет заполнить поплотнее.

Что слава? Просто холм, а мы спешим

Добраться до вершины поскорее.

Мы пишем, поучаем, говорим,

Ломаем копья и ломаем шеи,

Чтоб после нашей смерти помнил свет

Фамилию и плохонький портрет!

Лорд Байрон. «Дон Жуан»

Чтоб рассказать и горесть и напасть

Моей судьбы, не надо мне, к несчастью,

Ни на кого ссылаться: пять ведь раз

На паперти я верной быть клялась.

Чосер. «Пролог Батской ткачихи»

Самый гнусный обман — хитростью лишить кого-то любви; это роковая утрата, не восполнимая ни во времени, ни в пространстве.

Cерен Киркегор

Использовать другого в своих интересах, ради чувства собственной безопасности — это не любовь. Любовь не может дать ощущения безопасности, любовь — это такое состояние, при котором не возникает желания чувствовать себя в безопасности; это состояние незащищенности и уязвимости…

Дж. Кришнамурти

От мужа я ушла в День Благодарения…

От мужа я ушла в День Благодарения. Это случилось через девять лет после нашего знакомства; примерно столько же прошло со дня нашей свадьбы — времени достаточно, чтобы понять, что что-то сломалось, и все же это решение далось мне с трудом.

Конечно, День Благодарения был выбран не вполне удачно — а, может, наоборот? И до, и после свадьбы я жила в одном и том же квартале Манхаттана, в доме напротив Музея естественной истории, на той самой улице, которая служила стартовой площадкой для гигантских воздушных шаров, из года в год сопровождавших парад. Девочкой мне разрешали всю ночь напролет смотреть, как подъезжают грузовики с баллонами гелия и огромными сморщенными камерами и те вдруг прямо у тебя на глазах начинают раздуваться под сеткой, обвешанной мешками с песком.

Первые грузовики появлялись часов в девять вечера накануне парада, и постепенно вся улица заполнялась огромными фигурами Микки Мауса, Дональда Дака, Панды и Динозавра. Позже к этому веселому зверинцу добавились новые герои, но я стала старше, и это событие потеряло для меня былое очарование. Хотя и потом меня больше всего привлекал Буллуинкл^[1]: у нас с ним было что-то общее, какая-то смесь воплощенной глупости и неистребимой наивности.

Не одной мне на нашей 77-й улице разрешалось не ложиться в постель в эту удивительную ночь. Другим детям нашего квартала везло ничуть не меньше. Мы были уверены, что парад устраивают только для нас; мы все высыпали на улицу, кормили сахаром полицейских лошадей (я всегда боялась, что какая-нибудь лошадь в конце концов откусит мне палец) и чувствовали себя самыми счастливыми детьми в Нью-Йорке — особенными, уникальными, не такими, как все.

Если нам удавалось продержаться и не уснуть часов до пяти-шести, то мы видели, как раздувшиеся шары поднимаются вверх, к нашим окнам. Это длилось всю ночь, но я чаще всего к двум уже засыпала, хотя до последнего боролась со сном. Я ложилась не раздеваясь, ставила будильник на шесть и, как только он звенел, слетала вниз, чтобы насладиться зрелищем моих шаров, прежде чем ими завладеет остальной мир. Когда мне было лет десять, я фантазировала, будто возглавляю банду детей, которая похищает один из шаров. Мы затаскиваем его в самый отдаленный уголок Центрального парка и держим там заложником до тех пор, пока взрослые в отчаянии не сдаются — на наших условиях.

А вот теперь утром Дня Благодарения я ухожу от мужа. Ухожу, оставляя унаследованный от дедушки семикомнатный кооператив, бросая книги, пишущую машинку, большую часть одежды. Ухожу в 7.30 утра, поспешно и навсегда, обгоняя зависшего в небе гигантского Буллуинкла. У меня три чемодана, бежевые с фиолетовыми разводами. В одном — наброски моей новой книги, в другом — одежда на все случаи жизни: и для прохладного Нью-Йорка, и для холодного Чикаго, и для теплого Лос-Анджелеса, и для любой непредсказуемой погоды межсезонья; в третьем — косметичка с двумя фенами для волос, двенадцатью пузырьками витаминов, двумя флаконами духов, разной косметикой, кремами, шампунями, книгами,