Тили-тили-тесто [Наталья Алексеевна Суханова] (fb2) читать онлайн
- Тили-тили-тесто 126 Кб, 16с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Наталья Алексеевна Суханова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Наталья Алексеевна Суханова Тили-тили-тесто
Девочка дачников была не похожа ни на толстую Зойку, ни на худую цепкую Любку. Пока дачники переносили с подводы вещи, она сидела на скамейке, держа на коленях потрепанного мишку. Когда разгрузка закончилась и девочке разрешили погулять, она подошла к детям и сказала: — Мы приехали на лето. Меня жовут Натэлла. А ваш? Любка дурашливо скривила лицо и, передразнивая, крикнула: — А наш жовут Какваш! Какваш — наше имя! — Это она шутит, — басом объяснила Зойка. — Она всегда шутит. Вместо продолжения беседы Любка гикнула и помчалась к лесу. — Но-но, моя кобылка, лошадка моя хромая, скотинка моя ненаглядная, чтоб тебя разорвали волки! — кричала она, вскидывая вбок ноги. — Там, на поляне, есть земляника, — опять объяснила Зойка, и все, и Андрей и Натэлла тоже, побежали следом за Любкой. Бегала Натэлла как-то неловко и далеко от всех отстала. А у ручья и вовсе застряла. Где и всего-то дела — хлопнуть ногой о прутья и, опережая брызги, выскочить на сухое, — она пробиралась очень долго, сосредоточенно сопя. Все это время Андрей стоял на другом берегу, оторопело на нее глядя. Девочка выбралась на берег, поддернула под рукой съехавшего мишку и, не обращая внимания на Андрея, побежала, прихрамывая, вслед за девочками. Была она как маленький ребенок. Не видела ягод. Боялась ступить на траву. Под горку спускалась, сев на корточки. — Но-но, лошадки мои, шевелитесь! — кричала Любка. Зойка хохотала, Натэлла же смотрела так внимательно, словно Любка говорила путное. Это была очень серьезная девочка, Андрей никак не мог вынести ее взгляда, его прямо вертело и выламывало всего, когда Натэлла смотрела на него. Поэтому он старался на глаза ей не попадаться, а наблюдать откуда-нибудь сбоку. Когда вернулись, Любка предложила играть в дочки-матери. Она ложилась на топчан и говорила: — Ой-ой! Ой, позовите доктора! Ой, живот болит! Ой-ой-ой! — Ой, доктора! — выкатывала глаза Зойка. — Ой, доктора! Доченька Натэлла, бежи за доктором! — Куда бежать? — спрашивала Натэлла. — Бежи к кустам! — торопливо подсказывала Зойка и: — Ой, Люба, в больницу надо! Потом взрослым сладким голосом ворковала: — Ой, милые соседи, у нас же радость, у нас же прибавление семейства, у нас же народился ребеночек! — Доченька! — протягивала Любка Натэлле куклу. — Покачай сестреночку, посмотри, какая же она сладенькая! Рыбочка моя, золотце! Покачай, покачай сестренку, не бойся, доченька! Внимательно сдвинув брови, Натэлла брала куклу. — Да не так, не так, доченька! Кто же так берет дите? Вот как надо! Смотри, — прибавляла она строго, — будешь так качать, ж… набью. — А ты, — вдруг оборачивалась Любка к Андрею, — чего стоишь баран барано́м? Уже залил глотку, уже вылупил глазища свои бессовестные?! — С утра нализавши! — вставляла Зойка. — У-у, идол бездушный, у-у, пьяная морда, когда же ты сдохнешь под забором, руки развяжешь нам! Обрадовавшийся веселой роли, Андрей валился на землю, орал песни. Потом вышла ссора. Натэлла, дождавшись своей очереди быть мамой, тоже сказала: «Ах ты, моя крошка!» — и прижала к груди медвежонка, как вдруг Зойка хрипло расхохоталась и крикнула: — Ведмедь! А Любка тут же подхватила: — Иди ко мне, моя скотинка безрогая! Иди, моя животная лохматая! — Йи, сдохла! — сказала Зойка. — У нее ведьмедь родился! Натэлла смотрела-смотрела на них, а потом забрала своего мишку и ушла. Андрей подумал-подумал и тоже пошел. Натэлла сидела на веранде с раскрытой книжкой. Андрей не поверил, что она читает. Ведь она была меньше его ростом и еще шепелявила. Он подошел ближе — Натэлла водила пальцем по строчкам и шевелила губами. Но Андрей опять не поверил. Он удивлялся все больше и больше и подошел совсем близко, он уже почти наступал на нее. — Што ли зжа тебя видно? — насмешливо сказала Натэлла. — Што ли ты штеклянный? Это он тоже знал: «Что ли у тебя отец стекольщик?» Андрей ушел домой, взял у матери со стола газету и, глядя в нее, стал орать: — Международное положение! Температура погоды! — Ой, да замолчи ради бога! — крикнула мама и сунула газету за радио.* * *
Утро еще только начинало быть, когда Андрей проснулся, сразу проснулся, как это бывало с ним, только если предстояло что-нибудь необычное. «Дачники приехали», — вспомнил он. Но у домов никого не было — наверное, еще спали. Солнце тихонько пригревало. Мимо Андрея пронесся толстый, как Зойка, жук и такой же басистый. Это мог быть и не жук, а воздушная машина. — У-у! У-у! — прогудел воздушной машиной Андрей. — Я лечу во всю воздушность морскую! Трава была еще холодная и мокрая. Он соскочил с нее на дорогу. Пыль тоже была еще прохладная, и на ней следы оставались лучше, чем днем. — Я живой великий волшебник! — пропел Андрей и плавно пролетел по дороге. Он играл, а сам косился на веранду, не выйдет ли девочка с таким странным именем, что он никогда даже не думал, что оно бывает на свете, даже одну букву в этом имени не мог бы угадать. — Я настоящий волшебник, — сказал он кому-то строго. — Я русский волшебник — то были немецкие. И в это время увидел Натэллу, которая сходила с крыльца. Она была чистенькая и аккуратная, не то что вчера после беготни. На ней было клетчатое платье с маленькими красными пуговицами и бантики. Андрей замер, и Натэлла, может быть, его не заметила, а может, не захотела заметить. Она прошла к дороге и остановилась на краю, глядя под ноги, а потом присела на корточки, продолжая рассматривать что-то. Волосы у нее были не белые, как у Зойки, и не коричневые, как у Любки, а серенькие, как шерстка у мышки, и хотя они были аккуратно заплетены в косички, но много волосиков поднималось еще над головой и светилось. — Я живой великий волшебник! — крикнул Андрей и, делая вид, что не замечает девочки, а играет сам по себе, пробежал мимо нее совсем близко, но она только отодвинулась немного. Девочка смотрела на муравьиную кучку. Когда муравей залез ей на сандалию, Натэлла испуганно стряхнула его. — Я живой великий волшебник, — снова крикнул Андрей, вскочил на муравьиную горку, стал давить муравьев и опомнился только тогда, когда девочка изо всех сил толкнула его и, заплакав, убежала. Андрей растерялся, у него даже заболело сердце. Он пошел и сел у дороги. Любка и Зойка хотели играть в пятнашки, но Андрей не стал, побрел к дому. На веранде он увидел девочку и остановился возле, но она перешла на другое место. Он обиделся и снова стал около — и опять она перешла на другое место. Упрямо он двинулся за ней и опять остановился рядом. Девочка презрительно фыркнула. Больше он уже ничего не мог с собой сделать. Упрямство совершенно завладело им. Куда бы ни переходила Натэлла, он упорно шел за ней и останавливался подле, нагнув голову. На веранду вышел девочкин папа. Он внимательно посмотрел на Андрея, но Андрей все равно стоял возле девочки. Он только немного помедлил, когда Натэлла отошла к перилам, но все-таки поплелся следом и стал около, повернувшись, правда, к ней спиной. Он стоял, нагнув голову, и чувствовал, как жжет глаза, и нос, и горло, как подступают проклятые слезы. Но он все равно стоял, его уже ничего не могло сдвинуть с места. — Ты, папа, шобираещя гулять? Я, пожалуй, тоже пойду! — услышал он пренебрежительный голос девочки. Во дворе, приподнявшись на цыпочки, она что-то прошептала отцу. — Ну-ну, — сказал отец, — вы слишком строги… мадемуазель.* * *
Странные у девочки были мать и отец. Мать была спокойная, но очень черная. Андрей боялся ее. Даже когда она улыбалась, все равно оставалась черной. А отец у девочки был совсем другой — беловолосый, все смотрел, усмехался и любил пугать. — А почему там леш? А почему такой леш? — спрашивала Натэлла. Андрей смотрел на длинный, уголком уходящий вдоль дороги лес и не понимал, о чем она спрашивает. Но Белый отец сразу подхватывал: — А смотри! Вон за тем, первым, самым большим деревом стоит самый большой разбойник и нож точит. За деревом поменьше — поменьше разбойник, и нож у него поменьше. Туда дальше деревья все меньше, и разбойники все меньше. А вон там, в самом конце, за теми деревьями, что уже и не видно почти, стоит самый маленький разбойник и точит иголочку… Глаза Натэллы округлялись. «Да он врет!» — хотел крикнуть Андрей, но уже и сам боялся. — Ты все выдумываешь, папка-дурапка! — выкрикивала испуганно Натэлла. Она как угодно могла обзывать отца — ей ничего за это не было. — А как станет темно, — продолжал, улыбаясь, отец, — все они на дорогу выходят: впереди — великан-разбойник с огромным ножом, а позади — малютка-разбойник с иголочкой. Страшнее всего казался Андрею этот малютка-разбойник с наточенной иголкой. — Перестань ребенка пугать! — кричала из комнаты Черная мама, и девочка, опомнившись, смеялась, но все же с опаской оглядывалась на лес. Еще любили они с отцом переиначивать слова. Андрею это не очень-то нравилось: несерьезная игра и запутывает — потом уже и не вспомнишь, как в самом деле надо говорить. А еще Белый папа любил спрашивать. На эти вопросы Андрей так задумывался, что забывал закрыть рот. Девочка же отвечала на вопросы кое-как, дурачилась — наверное, в школе будет двойки хватать.* * *
Если девочка смотрела на Андрея, его, как и в первый день, выламывало всего от неловкости и волнения и вроде как стыда. Но когда девочка очень долго не обращала на него внимания, он подходил ближе, чтобы она его все-таки заметила. Так он и провел почти весь следующий день, стоя поближе к веранде и вслушиваясь и вглядываясь, что делают дачники. — Ну, и долго мы еще будем играть в гляделки? — спросил девочкин отец. — Скажи лучше, почему река течет? Андрей оглянулся: кого это зовет девочкин папа? Но сзади никого не было, и Андрей вспомнил, что тут стоит он, Андрей. Тогда он смутился и убежал. Дома он хотел поиграть в «конскую армию», но что-то не игралось, как-то нехорошо было — ежилось и вздыхалось. Он вышел и сел на скамейку. С веранды спустились папа с девочкой. — Пойдешь с нами гулять? — спросил папа. Андрей ничего не ответил, но когда они направились к лесу, пошел потихоньку за ними. Если они оборачивались и звали его, он останавливался и смотрел в сторону. Если не обращали на него внимания, приближался и шел почти рядом. Девочка стала собирать в коробку козявок. Он тоже принялся их собирать в лопух. — Папа, пошмотри, какая букашка-комашка! И Андрей, найдя хорошую козявку, тоже улыбался. Когда Натэлла отошла в сторону, он высыпал в ее коробку всех букашек и жуков. — Ой, папка! — закричала она, увидев в коробке Андреевых жуков. — Ой, пошмотри, какие жуки-буржуки! Белый папа посмотрел и усмехнулся и погладил Андрея. Теперь уж Андрей не отходил от них. — Ой, люди, шмотрите, какие лиштья! — вдруг закричала Натэлла. Среди зеленых стояло желтое дерево. — Как чветы, — сказала Натэлла. — Давайте рвать эти лиштья! Ой, я уронила, ловите же! Я не ушпеваю, как они валятщя! Ой, повещилщя лиштик! Ой, никак! Они смеялись и нарочно роняли листья. — Ой, сдох! — сказал Андрей и упал и закатил глаза. — Ой, меня убил лист. По макушке трамбамбахнул! — Ой, папка, его лиштик убил! — верещала Натэлла. — Ой, еще упал лиштик! Ой, я тоже шдохла! — А ну-ка, мы этих дохлячков уложим штабелями! — сказал Белый папа и навалил Натэллу поперек Андрея, а потом, когда они с визгом расползлись, Андрея поперек Натэллы. — Ой, папка, ой, щекотно! — брыкалась Натэлла. — Ой, я щейчаш шовщем щдохну! — А я умею кувыркаться! — крикнул Андрей и перевернулся через голову. — Это что! — сказал Белый папа, встал на голову и принялся болтать ногами. — У него головешка втыкнулась в жемлю! — в восторге кричала Натэлла. Они стали кувыркаться и кричать до хрипоты. — Как нам было вещело! — сказала на обратном пути с рассудительным удовольствием Натэлла. — Очень мы хорошо погуляли!* * *
Они потом все время играли вдвоем. Вместе укутывали и нянчили мишку. Любка и Зойка насмеялись над Натэллой, что у нее дите — медведь, но Андрею нравилось, что у всех девчонок куклы, а у Натэллы медвежонок. Только он всегда болел. Натэлла пробовала его лоб сначала рукой, потом губами. — У малышки жар! — говорила она так нежно и тревожно, что у Андрея даже чесалось где-то под лопаткой. — Ты шлышишь, папка, у ребенка жар! Выжови доктора! Ой, шкорей же! Андрей бросался опрометью с крыльца. — Уже приходи! — командовала Натэлла. — Теперь ты доктор. — Открой ротик, скажи «а-а»! — Коллега, вы же видите, што ето такое! — жалобно говорила Натэлла. — Скарлатин! — ляпал Андрей. — Коллега, напишите лекарштва! — Ой, «калека»! — хихикала со скамейки Любка. — Андрей — калека! — Йи, умру! — закатывала глаза Зойка. — Ему ведмедь ногу откусил! — Что я знаю! — сказала Любка Натэлле. — Сделай руку так! — Она повернула вверх ладонью Натэллину руку. — Да не бойся, ничего тебе не сделаю, только покажу! Вот слушай. У тебя стол есть? — Ешть, только не наш. — А стулья есть? — Ешть! — А хлеб? — Щегодня лепешки ешть. — Все у тебя есть. А чего ж ты милостыню просишь? — Хо-хо-хо! — заливалась Зойка. — Все есть, а милостыню просишь! Натэлла так и стояла с протянутой ладошкой, недоуменно хмурясь. Андрей первый опомнился и кинул песком в Любку. Любка погналась за ним, и Андрей молча, а Натэлла визжа заскочили в дом. Дрожа от боевого азарта, выглядывали в окно. — Видела, как я в нее сыпанул? — Она вся первернулась! «Ой, мамочка, ой, папочка, шпащите!» — Глаза на лоб выскочили! — Шишка вышкочила! Стоило им показаться на веранде, как на них набегала Любка, а один раз они думали, что она уже ушла, и осторожно спустились с веранды, а Любка налетела из-за угла и опять гналась за ними. Они еле отдышались. — Ты с ней не играйся! — сказал таинственно Андрей. — Она плохая девчонка. Она может… околдовать. Она тебя околдует в камень. — У наш тоже одна девочка колдовать может. Только ш куклами. — Она околдует в камень, и тогда даже мама ро́дная не узнает. — Даже папа родный не узнает! — Знаешь, как она жука околдовала! Жук… Но Натэлла вдруг расширила глаза и встала на цыпочки, чтобы видеть в дверное стекло. Он тоже встал рядом и посмотрел — на веранде, поближе к перилам, лежал мишка мордой вниз. На минуту Андрею стало страшно, как никогда. Но тут же он выскочил, схватил медвежонка и кинулся обратно. — Бежи шкорей! Бежи шкорей! — оглушительно верещала Натэлла.* * *
— Знаешь, — говорил Андрей Натэлле, — ты никогда не обзывайся. Ни идиоткой, ни дурой, никак! А то сама будешь так называться! Потому что знаешь что? «Кто обзывается, тот так и называется!» Вот ты скажешь: «Дура» — значит, так и называешься. Обзовешь кого собакой, а оказывается, это ты сама собакой называешься. Поняла? Поэтому лучше не обзывайся! Он задумывался, от чего бы еще уберечь Натэллу. — И не повторяй! Кто тебе скажет: «Задавала из подвала», а ты не повторяй: «Сама задавала!» А то: «Кто за мною повторяет, тот в уборную ныряет». Вот. Они ходили гулять на поляну за домом и к оврагу, к полям. У Натэллы были очень неудобные сандалии или, может быть, она ходила так — всегда оказывалось, что у нее в сандалиях полно песка и камней. — Што ли, видишь, я ногу натерла! — говорила она и садилась вытряхивать. Андрей собирал ей листья подорожника и учил прикладывать к стертой или порезанной коже. Много чему он учил ее. Венки плести учил. Плевать в длину учил. Сам Андрей плевал не очень хорошо, хуже Любки, но Натэлла вообще не умела и даже научиться не могла: как ни старалась, все слюни у нее оставались на подбородке и платье. Что бы они ни видели, обо всем разговаривали; — Шмотри, паук веревку повещил — што ли белье шушить будет? — Дурных букашек будет ловить! Доносился запах жареной рыбы, и Андрей, весь в пылу откровений, объяснял Натэлле: — А рыбу все же ночью хорошо ловить. Хоть ее мало, зато она большая! Знаешь же почему? Догадалась, нет? Вот как у людей? Детей кладут спать, а сами по хозяйству занимаются. — Читают! — Читают, водку пьют! Так и у рыб. Маленькие все спят, а взрослые со своими делами управляются. Вот почему ночью меньше ловится рыб, но они большие и старые. — У наш бабушка шовщем ночью не шпит. Еще и утром ходит. — Совсем поздно ночью одних только старичков поймаешь! — Шмотри, какие чветочки! — Сорняк! Василем называется! — вздыхал Андрей и садился и смотрел, как бегает по земле, меняясь от ямок и кочек, тень: туда-сюда, туда-сюда. Как притворно опрокидываются колоски, а чуть ветер забудет свое дело, бросит дуть, подскакивают, будто ни в чем не бывало. А косичка у девочки расплелась. И волосы лезли в глаза. И маленькое ухо было красное от жары и ветра. И клетчатый сарафан задран. — Эх, Тимоха-растереха! — говорил он ей, заплетая косичку и поправляя сарафан.* * *
— Что же, все Натэлле да Натэлле! — сказала насмешливо мама. — Яблоко ей, конфетку ей! А что же твоя Натэлла велосипеда тебе не дает? — Она дает. — Как же — дает! Сама каталась, а ты следом бегал! — Она мне потом за домом дала покататься. Тебе не видно было. — Видно, видно: не давала она тебе велосипед! — Ну и пусть. Я не обижаюсь. — Разве хорошо быть жадной? — Ничего, пусть она будет жадная, она все равно хорошая девочка. Я ведь и не хочу велосипеда, правда? — А ты тоже хорош: Натэлле так все тащишь, а с Зойкой даже не поделишься. — Ну и пусть, а я хочу с Натэллой делиться. — Вот и будут вас дразнить: жених и невеста. — Маленьких так не дразнят, — испугался Андрей. Однако в тот же день, когда они играли с Натэллой на веранде, Любка закричала:— Тили-тили-тесто —
жених и невеста!
— Тесто засохло,
а невеста сдохла!
Последние комментарии
1 день 8 часов назад
1 день 19 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 14 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 17 часов назад