Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
Стиль написания хороший, но бардак у автора в голове на нечитаемо, когда он начинает сочинять за политику. Трояк ставлю, но читать дальше не буду. С чего Ленину, социалистам, эссерам любить монархию и терпеть черносотенцев,убивавших их и устраивающие погромы? Не надо путать с ворьём сейчас с декорациями государства и парламента, где мошенники на доверии изображают партии. Для ликбеза: Партии были придуманы ещё в древнем Риме для
подробнее ...
уничтожения демократии и захвата власти. Ну например очень трудно обмануть и подкупить 1000 независимых депутатов и заткнуть им право выступить перед парламентом и народом. Взяточники предлагают депутатам создать объедение под разным предлогом и открыто платить взятки депутатам в обмен на распоряжение их голосами лидером объедения, так и создались партии. Как развалить партию, не желающую продаваться и созданная специально под захват власти конкретным лидером партии? Для популярности партия набирает много разных людей и спонсоров. Как говорят украинцы, один украинец в лесу -партизан, два -партизанский отряд, три -партизанский отряд с предателем. Где делят деньги и власть всегда есть недовольные. "спонсоры" не довольные работой лидера партии, на ходят конкурента в партии и деньгами создают другой полюс силы и партию разрывает или идёт смена лидера. Всё просто, монархисты, монополисты и прочие узурпаторы власти ещё в древнем Риме придумали как из Республики сделать свою империю. Лохам хлеба и зрелищ, и врага для страха. Мошенникам на доверии плата за обман лохов. Вместо 1000 независимых депутатов узурпаторы власти договариваются с 2-5 лидерами крупнейших объединений депутатов. То есть рушится надёжность системы на два порядка. С точки зрения науки АСУ (автоматические системы управления) для контроля любого процесса должна быть обратная связь выхода с входом. То есть у каждого депутата должны быть конкретные избиратели, могущие отозвать свои именные голоса. Не именные бюллетени, не позволяют обманутому избирателю предъявить мошеннику претензии за обман. В нашей стране, как и во многих странах по сути нет рабочей демократической системы управления страной и нет вооруженной силы у народа для контроля власть держащих. По сути, у нас не больше прав, чем у крепостных и защитить себя мы не можем. Есть только воровской лохотрон "Честные выборы" и частные ЧВК бандитов типа "Царские волки", которые ненавидят реальных республиканцев и режут их в тихую по чёрному. А где их лучше резать, разумеется ДНР и ЛНР. Я думаю конфликт на Украине, как и прочие конфликты с 1991 года на всей территории бывшей СССР спланированы хозяевами МВФ, их международными институтами о России с цифровыми моделями нашей экономики и колониальной администрацией в кремле, за наши ресурсы и капиталы. Колониальная система МВФ в России, введённая Гайдаром в 1991 году вместо программы "500 дней" проста и функционально напоминает ведро с двумя большими дырками: Первая дыра - это запрет делать рубль средством накопления капитала и постоянным эквивалентом товара и снижать инфляцию в среднем менее 15% от ВВП в год для тотального вывоза капитала (перевод в фантики МВФ), постоянного грабежа всех рублевых средств граждан банками через валютные операции, скупка всего в России за фантики МВФ. Один только вывоз ресурсов за фантики без учёта вывоза капитала и взносов стабфонд МВФ при Путине с 2012 года превышает весь импорт в Россию на 199 млрд. дол. - то есть просто даром, при этом объём вывоза ресурсов бьёт новые рекорды. Весь залотой запас США тогда оценивался в 320 млрд. долларов. После моей критики на форум президента. С 2013 года Росстат стал скрывать реальные показатели Дефлятора ВВП, указывавший до этого реальную инфляцию в России. Для того, что бы быть реальным гражданином любой Республики, не надо иметь доброго хозяина, а надо иметь в шкафу комплект обмундирования и оружия сил местной самообороны граждан, и тогда любой чиновник подумает дважды, а стоит ли нарушать ваши законные права, а не как у нас - обобрать вас до нитки. Вторая дыра: Колониальная налоговая система, не дающая исполнять главную экономический задачу государства по предостовлению конкурентных преимуществ расширению и ввозу промышленности над импортом товаров. Например Китай поставил высокие заградительные налоги в виде НДС и т.д. на ввоз импорта, но может полностью освободить от налогов местное совместное предприятие частично или полностью, если прибыль вкладывается в расширение производства. Причем предприятия там делятся на 3 типа: государственные, общественные и частные. Самые низкие налоги у совместных государственных предприятий (гос более 50%). В Китай не выгодно вести товар, туда ввозят производства с соответствующими технологиями практически бесплатно. Посетив консульство Китая в 1992 году, я с удивлением узнал, что мониторы разных ведущих брендов Японии, Корей, Европы и США производят на одном заводе. И это Китаю досталось практически бесплатно, только благодаря налоговой системе. Наше правительство может неплохо жить при полном развале нашей экономики, торгуя только ресурсами. У колоний налогами облагают в первую очередь ресурсы, делая затраты максимальными, а фонд Заработной Платы минимальным, по этому наши предприятия не выдерживают конкуренции с теми странами, где налоги на ресурсы нет и даже датируются государством. Соответственно в этих странах в стоимости маленький расход на затраты и больший уровень на ЗП. При конкуренции гос система ещё будет получать прибыль, а наше колониальное уйдёт в минус- разорится. Гос и колониальной налоговой системы противоположные функции. Государство обеспечивает высокий уровень жизни своим гражданам. Колония имеет задачи увеличить вывоз ресурсов и снизить уровень потребления колонии в том числе и снижение численности населения до уровня необходимого для получения и вывоза ресурсов. То есть нас за наши добытые ресурсы физически уничтожают уже 33 года, скрывая убыль завозом жён с детьми (получением второго гражданства) таджиков и прочих не словянских соседних наций, ну и одновременно финансирую ультронационалистов для будущей гражданской войны между коренными и приезжими. Славянам получить гражданство у нас на порядок сложней. Это видят все, кто умеет пользоваться своими мозгами. Путину осталось повысить НДС до 28%, что бы получить 1992 год Гайдара. Гайдар, хоть и был мошенником, но всё же хоть на короткое время ввел квоты на вывоз нефтепродуктов, что сразу повысило их цену в 3 раза и только отмена квот спасла от дальнейшего повышения. Что бы повысить доходы от импорта нефти достаточно ввести квоты на вывоз, что бы вывоз ресурсов не превышал импорт товаров в Россию. Это тоже сломает колониальную систему. Если кто изучал АСУ, знает, что не стабильная система либо затухает, либо идёт в разнос. Поддерживать колониальную не стабильную систему 33 года в рабочем состоянии на порядок трудней, чем поддерживать стабильную. Её хозяева тратят кучу средств на постоянный контроль и стабилизацию от разрушения, да ещё требуется содержать целую армию охраны воров от бунта обворованных жителей колонии.
Оценку не ставлю. Обе книги я не смог читать более 20 минут каждую. Автор балдеет от официальной манерной речи царской дворни и видимо в этом смысл данных трудов. Да и там ГГ перерождается сам в себя для спасения своего поражения в Русско-Японскую. Согласитесь такой выбор ГГ для приключенческой фантастики уже скучноватый. Где я и где душонка царского дворового. Мне проще хлев у своей скотины вычистить, чем служить доверенным лицом царя
подробнее ...
по выносу его ночного горшка с пафосом и помпой. Потому как скотина своя. А их высокопарный флуд идёт только между дворни, других они уже за людей не считают. И им насрать как монарха зовут, лишь бы власть над нами получить. Стал с не той ноги, съездил по роже или послал в околоток выпороть и чувствуешь себя царьком, жизнь удалась? Мы из за войнами Сибирь с Дальним Востоком заселить не можем, экономически остаёмся колонией, а имперских феодальных амбиций у любого выше крыши. Всё кудато мечтают наши ресурсы сплавлять на сторону из общего кармана. Сами то почему освоить не можем? Я лично не понимаю стратегическую цель Русскоя-Японской войны. Зачем было встревать между Японией и Китаем? Это же их кротчайший торговый путь. Уж если охота было избежать поражение в историческом плане, то не связывались бы с постройкой Порт-Артура. Не потеряли бы пол Сахалина. Помогли бы аборигенам за их деньги построить ЖД, что бы и самим попользоваться, да и часть товаров пустить по ЖД через Россию.
Переписанная Википедия в области оружия, изредка перемежающаяся рассказами о том, как ГГ в одиночку, а потом вдвоем :) громил немецкие дивизии, попутно дирижируя случайно оказавшимися в кустах симфоническими оркестрами.
Магазин «Гастроном» на Невском, у Театра комедии, до сих пор называют Елисеевским. Всегда так называли, сколько себя помню, — «к Елисеевскому», «у Елисеева». Никакие события не могли избавить ленинградцев от этой привычки. Так же как Невский продолжали называть Невским, хотя на табличках появилось «Проспект 25 Октября». Так же как Литейный Литейным. И в Москве гастроном на улице Горького тоже остался Елисеевским. Коренной ленинградец, я-то знал, что «Елисеевский» происходит от бывших владельцев братьев Елисеевых. Кто они такие — понятия не имел. Кроме Елисеевых помнились еще Филипповские булочные, Апраксин двор, Зингер… Сохранилось с моих детских лет, когда еще не могли отвыкнуть от старых названий, от владельцев, зарекомендовавших себя. Были еще «братья Чешурины», «Конроди», «О’Гурнэ»… Следующие поколения нэповские названия забыли, оставили только Елисеевский, наверное потому, что сохранился сам магазин, сохранился и в Москве, и в Ленинграде, причем, что интересно, удерживал все три четверти века первенство как главный магазин обеих столиц. Оставался к тому же самым красивым, роскошным магазином. Его нарекали «Номер один», «Центральный», но он оставался Елисеевским. Последующие реконструкции, безвкусные, неумелые, не могли до конца истребить его первозданной красоты. Высокий, в зеркалах, отделанный мрамором, изразцом, огромнейшей витриной своей, он и внутри, и снаружи до сих пор отличается от всех других магазинов. Гастрономами можно было называть все эти новые, и старые, и самые новые универсамы, стандартные, достаточно безликие торговые точки, магазин же у Театра комедии язык не поворачивался назвать гастрономом, он оставался Елисеевским, долгое время он сохранял первенство и в смысле разнообразия продуктов. За стеклом его отделов как-то особо аппетитно выглядели колбасы, сыры, отличались разнообразием вина, было множество сортов конфет, с каким-то умением и вкусом продавцы выкладывали в плетеных корзинах фрукты. Елисеевский — это была марка, качество… Придется тут остановиться, поскольку не об этом рассказ. А о том рассказ, как однажды раздался телефонный звонок, и женский голос, молодой, чистый, спросил, нельзя ли повидаться со мной, не заинтересует ли меня история Елисеевых, тех самых, бывших владельцев, и их потомков, я такая-то, внучка Елисеева… Несмотря на завалы срочной работы, я согласился, и сразу. Сработало исконно питерское, но не любопытство, а та приверженность старому городу, которая не дает покоя ленинградцам тем больше, чем больше огорчений приносит им город нынешний.
В назначенный день и час мы встретились с Анастасией Григорьевной Елисеевой. Она оказалась отнюдь не молодой, и даже не средних лет, но затем все двинулось вспять, она стала как бы молодеть, возвращаться к своей прежней красоте, к своему звонкому голосу, и темперамент, с каким она повела свой рассказ, и энергия ее лишний раз доказывали, что молодость — это никак не возраст.
Предо мной ложились документы, старинные фотографии, вырезки. Она принесла огромный юбилейный альбом в честь столетия фирмы Елисеевых, где были представлены все филиалы фирмы, служащие, рабочие 1813–1913 годов. Купеческая, торговая Россия появлялась несколько иной, чем мы привыкли читать и видеть у М. Горького или А. Островского, — деловые мужчины, умные, степенные лица. Цеха, техника, прилавки.
История елисеевского дома началась с одного застолья у графа Шереметева — так повествует семейная легенда. На этом застолье, зимой 1812 года, гости дивились свежей крупной землянике, и так нахваливали ее, и так расспрашивали хозяина, что он приказал позвать садовника, мастера выращивать в морозы такую ягоду. Им оказался Петр, сын Елисеев. Граф решил отблагодарить его, спросил, чего бы тот пожелал; разумеется, Петр Елисеевич попросил себе вольную. Граф должен был сдержать слово, и вот к лету того же года пришел в Петербург ярославский мужичок Петр Елисеевич. Стал торговать с лотка, сам тем временем приглядывался к столичным порядкам и вскоре открыл лавочку у Полицейского моста. Называли ее Елисеевская лавка. Место было бойкое, торговля пошла. К 1821 году Елисеев, человек предприимчивый, смекалистый, заимел уже магазин, склады, ввозит из-за границы партии вин, становится известным оптовиком. Репутация порядочного, честного купца сопутствует ему. Малограмотность не помеха, торговые операции он проводил умело и оставил своим трем сыновьям в наследство вполне солидное торговое предприятие. Сыновья хорошо продолжили дело, торговля расширилась. С 1843 года братья Григорий и Петр Елисеевы стали именовать свою фирму «Братья Елисеевы», и с этого времени она обрела, как писал журнал «Нива», «известность во всем торговом мире».
Фирма начала с капитала в 7,8 миллионов рублей. За короткое время благодаря трудолюбию и коммерческому таланту Г. П. Елисеева фирма установила отношения с крупнейшими торговыми домами Европы — французскими, английскими, немецкими, итальянскими, испанскими. Для перевозки вин и «колониальных товаров» Г. П. Елисеев обзавелся собственным флотом — быстроходные с хорошей грузоподъемностью пароходы. Елисеевы приобрели винные подвалы на острове Мадера, также в Бордо, Хересе, Опорто. Оборот ширился; в середине прошлого века, еще до отмены крепостного права, эта петербургская фирма создала себе мировую репутацию прежде всего своей точностью и «торговой корректностью». Ее ставили в пример как надежного партнера. Были годы, когда фирма скупала за рубежом весь урожай ряда винодельческих районов Франции. В Петербурге один за другим выстроены были обширнейшие винные подвалы; помимо виноторговли росла и торговля фруктами, кофе, кондитерскими изделиями, сырами. Строились собственные цеха конфетные, рыбных изделий. Ввозились продукты изо всех стран мира. С 1903 по 1913 год было уплачено только пошлин государству 11 миллионов рублей! Так развернулась лавочка бывшего крепостного Петра Елисеева.
Признаюсь, я понятия не имел о подобных международных размахах русских торговых фирм. Ведь, наверное, Елисеевы были не исключением. Например, в Петербурге они считались вторыми после Апраксиных.
Когда Г. П. Елисеев умер в 1892 году, фирмой стали заправлять его сыновья Александр и Григорий Елисеевы. Впоследствии единоличным руководителем фирмы стал Григорий Григорьевич Елисеев, дед Анастасии Григорьевны. Он достойно вел дела, стал развивать отечественное виноделие, закладывал плантации в Крыму.
Что меня заинтересовало в деятельности фирмы, так это размах ее благотворительных дел. На Большой Охте было построено огромное здание благоустроенной богадельни, рядом церковь «во имя Казанской божьей матери», великолепный храм в византийском стиле, к сожалению снесенный в 1929 году.
Все три елисеевских магазина в Петербурге, Москве, Киеве, построенные к 1906–1909 годам, для того времени представлялись явлением невиданным в России; может, не только в России, судя по прессе, нигде в Европе не было еще ничего подобного по размаху, удобству, комфорту, по ассортименту товаров и, наконец, по культуре обслуживания.
Я просматриваю юбилейный альбом, принесенный Анастасией Григорьевной, старые фотографии, отлично выполненные, показывали просторные вспомогательные цеха магазинов, склады, подвалы, ледники. Конфетные цеха, варку карамели. Передо мною, как в анатомическом атласе, открывались внутренности этого могучего организма, то, что обеспечивало его силу, ассортимент, качество товаров, первенство в борьбе за покупателя. На огромное хозяйство работали свои мастерские, транспорт, гужевой, автомобильный, по-видимому на высоком для того времени уровне техники; может быть, даже фирма в этом смысле лидировала. Она чувствовала себя все уверенней на международном рынке. В 1912 году Елисеев предложил своему старшему сыну Григорию Григорьевичу взять миллион плюс неограниченный кредит и отправиться в Америку, в Соединенные Штаты, чтобы открыть там сеть елисеевских магазинов. Уже под силу было вступить в соревнование с заморской торговлей, хватало и капиталу, и опыта, а главное, технологии, чтобы показать преимущества елисеевских магазинов. Кто знает, как развернулись бы Елисеевы, если бы старший сын (отец Анастасии) согласился. Но он в то время кончал Военно-медицинскую академию по специальности хирурга, был увлечен медициной и наотрез отказался ехать в Америку. «Мое дело лечить людей, это мое призвание, а не торговать», — доказывал он отцу. Второй сын учился на востоковеда, третий на юриста, четвертый на инженера, пятый еще был мал… Ни один не пожелал идти работать в фирму, по стопам отца. Сказалось то отношение, которое господствовало в те годы среди русской интеллигенции к купеческой, а заодно и к промышленной деятельности. Смотрели свысока, пренебрежительно на всех этих тит титычей, толстосумов. Как только ни поносили молодую русскую буржуазию: Молох-кровосос, буржуи проклятые; добро бы народ, но запевалами были писатели, и поэты, и журналисты, никак не приветствуя новый класс. Хотя история именно русского искусства многим обязана таким торговым людям, как Мамонтов, Третьяков, Морозов, Бахрушин, Юдин, Алексеев…
Как-то мне достался футляр с грамотой, пожалованной одному русскому изобретателю «Обществом содействия успехам опытных наук имени Х. С. Леденцова». Грамота роскошная, отпечатанная золотом, но кто такой Х. С. Леденцов, узнать было нельзя ни в одной энциклопедии. И только недавно опубликованы были материалы об этом замечательном вологодском купце, промышленнике. Его стараниями был создан «Музей содействия труду», затем в Москве это самое общество. Он внес анонимно сто тысяч рублей на помощь изобретениям и исследованиям, впоследствии завещал свое огромное состояние этому обществу. С 1909 года общество это начало действовать под руководством Совета, в который вошли крупнейшие ученые России. Оно помогало Н. Жуковскому, К. Э. Циолковскому, П. Н. Лебедеву, И. П. Павлову, Д. И. Менделееву. Конечно, всякие были купцы и промышленники, но вот были и такие, подобные Христофору Семеновичу Леденцову.
Далеко не все хищничали, плутовали — наоборот, поняли уже, что выгоднее хозяйничать добросовестно, строить разумно, на века, будь то фабрика, дом, мост. Дорожили честью, добрым именем, основывали больницы для бедных, приюты, народные университеты. Мы мало что знаем о промышленниках, заводчиках, банкирах тех предвоенных лет, а были среди них люди яркие, талантливейшие, с заслугами немалыми… Тот же Елисеев определял детей своих служащих в училища, старых служащих пристраивал в дом призрения, построенный специально фирмой. Конечно, главной его заботой оставалось преуспевание торговли. В одном только Петербурге было уже построено им семнадцать многоэтажных доходных жилых домов; в Орловской губернии — конный завод, в Крыму разведены виноградники, огромные плантации, где культивировали лучшие сорта. Наверняка глава фирмы нашел бы в большой семье своей преемника, заставил бы, прельстил, да и сам он еще был в полной силе, но тут вмешалось нечто иное, сила, можно сказать, высшая — глава фирмы влюбился. И до этого известны были его увлечения, то прославленной певицей, то актрисой; новый же роман, однако, отличался страстью нешуточной. Его любовь была супругой довольно крупного ювелира, так что ее, может, и не следует подозревать в корысти. Позднюю эту любовь — а Елисееву было много за пятьдесят, имел уже внуков — не могли остановить ни дела, ни семья. В конце концов дошло до того, что Елисеев явился к жене своей просить развода. Любые отступные деньги предлагал, она не соглашалась. Она тоже была, судя по всему, женщина с характером незаурядным, дочь владельца пивоваренных заводов, привыкшая управлять большой семьей; она, видно, продолжала горячо любить своего мужа. «Ни за какие деньги любовь свою не продам!» — заявила она и пригрозила покончить с собою. Елисеева это не остановило. Он ушел к своей «авантюристке», как окрестили ее в семье. Жена бросилась в Неву — ее спасли. Вскрыла себе вены — опять спасли. С тех пор ее не оставляли одну. Дети дружно осудили отца. Все это происходило в 1914 году, буквально накануне первой мировой войны. Старший сын Григорий отказался от роскошной двенадцатикомнатной квартиры, подаренной отцом, снял скромную квартирку, по средствам врача; братья переехали вместе с ним. Скандал разрастался, в те дни все столичные газеты судили-рядили об этой истории, в которой безвыходно сшиблись любовные страсти. Грянула война, но и она не могла разорвать намертво сцепленного треугольника. Признаюсь, давняя эта любовная трагедия плохо вязалась с привычными представлениями о коммерческом человеке, у которого главное в жизни — стремление к наживе, расчет, а тут война, распад семьи, уход детей. Россию трясет. Сына Григория отправили в действующую армию. Нет, ничто не могло образумить Елисеева, ничто не пересиливало его безумного безумия. И для брошенной его жены — тоже.
Сколько сил потрачено было на получение дворянского звания. Как блюли добропорядочность семьи, щепетильную честность в делах, в обращении с клиентами и наконец добились: пожаловано было личное дворянское звание Г. Елисееву, главе фирмы, и торжественно украшены гербом ворота его дома. И вот все насмарку, под откос, все в распыл, ничего не жаль, все в жертву любви своей.
Для брошенной жены все стало тоже нипочем; ни в детях, ни в доме утешения не находила, белый свет померк, жить нельзя, и умереть не дают.
Как Елисеев упорен был в своей страсти, так и она упорна была в отчаянье. Однажды исхитрилась, улучила момент и на полотенцах повесилась. Так узел был разрублен ценой ее жизни. Все сыновья, похоронив мать, публично отказались от наследства, а отец, спустя две недели после погребения жены, обвенчался со своей любовницей и укатил с ней в Париж.
С того времени внучке Настеньке постоянно внушали, что дед такой-сякой, нехороший, и — внушили. Вошло это в плоть и кровь. До сих пор она не может одолеть той детской неприязни и осуждения.
После Февральской революции уезжают за границу Сергей Елисеев — востоковед, затем Николай — юрист. К 1917 году из Елисеевых в Петрограде остается самая младшая, Мариэта. Ей было 17 лет. Вскоре после революции она обвенчалась со своим женихом Андреем, молоденьким юнкером; его через месяц арестовали, поскольку юнкер, и он погиб на барже вместе с другими юнкерами. Мариэта осталась одна, беременная, Григорий еще не вернулся с фронта…
— Но, может быть, эта часть вам уже не интересна? — прерывает себя Анастасия Григорьевна.
Со школьных лет усвоено мною, что история всякой буржуазии кончается с революцией, — так мы привыкли воспринимать прошлое, времена царской России, начисто отрубленные Октябрем. Так нас учили — все начинается заново после революции, счет идет с нуля, как от Рождества Христова. Черта была подведена, но жизнь людей не прервалась, она могла лишь продолжаться, и жизнь Елисеевых тоже продолжалась.
— Нет, нет, что вы, очень интересно, — говорю я решительно.
Анастасия Григорьевна наверняка понимает, что это всего лишь вежливость, но ей надо досказать, для нее дальше-то и начинается самое главное. Грустное повествование о наследниках со всеми злоключениями, которых мы наслушались вдоволь за последние годы.
В 1918 году отец Анастасии Григорьевны вернулся с фронта. Поселились на квартире у крестного, в одном из елисеевских домов на Фонтанке. Отец пошел работать хирургом в больницу, и зажили, не печалясь, не горюя о потерянном богатстве, жили, как все питерцы в те годы, бедствуя, как все, радуясь, как все. Такое отношение к своему положению было в те первые годы Советской власти довольно типично. Так А. А. Любищев, сын крупного домовладельца, совершенно спокойно отнесся к потере наследства после революции, «даже с облегчением», любил повторять он. Русская интеллигенция, та, что приняла революцию, принимала подвижнически, готовая жить «по справедливости, вместе с народом и для народа». Жена Григория Елисеева, мать Анастасии, тоже из состоятельной семьи — Хаамеров, ведущих свой род от петровских немцев, она тоже легко и просто приняла условия новой жизни.
Так они жили до 1934 года, до убийства С. М. Кирова, а затем отца Анастасии и дядю Петю схватили как Елисеевых и выслали в Уфу. Никакой вины у них не было, кроме того, что это Елисеевы, сыновья того самого. Неважно, что они отреклись от отца, отказались от имущества, неважно, что сделали они это до революции, важно было другое — они Елисеевы, то есть сыновья, то есть по своему происхождению принадлежат к классу буржуазии. А от происхождения не отречешься. В то время уже существовал, укрепился вопрос во всех анкетах: твое социальное происхождение? Из мещан, из дворян, из священнослужителей, из буржуазии, или из рабочих и крестьян. То есть из какого ты класса. Это все определяло, потому что у нас классовое общество, в котором идет борьба классов, борьба эта обостряется, в ней нет места состраданию, пощаде, поскольку перед нами оказывается не жена, не ребенок, не заслуженный врач, а представители враждебных классов. И тут ни при чем талант, заслуги — все качества отринуты классовой принадлежностью. Социальное происхождение было как тавро, клеймило человека навсегда. Он рождался с этим самым происхождением и никуда не мог от него деться. Социальному происхождению придавалось значение генетическое. Примерно так действовала проблема арийского или неарийского происхождения в гитлеровской Германии.
В Уфе Г. Г. Елисеев устроился в медицинский институт. Очевидно, он был не только выдающимся хирургом, но и блестящим лектором, аудитории у него были переполнены, студенты по окончании курса преподнесли ему какую-то особую чернильницу. Любовь студентов, она зачастую вызывает настороженность, а тут особенно — кто такой? оказывает влияние? Высланный! Последовала команда. Уволили. Пошел в больницу хирургом. Там тоже он быстро отличился, завоевал популярность. Беда его была в том, что он был слишком хорошим хирургом. Так что из больницы его тоже уволили — не годится, чтобы сосланный, да еще из бывших, подавал пример своей работой.
Пришло письмо из Франции от отца, просил прощения; сын не мог простить и не ответил.
А в 1937 году явились и взяли его. И младшего Петра Елисеева тоже взяли. «Перед уходом отец обнял маму, поблагодарил за всю их жизнь, и распрощались; сказал, что больше уже не увидимся. Через несколько дней взяли и маму.»
Он был прав, больше они не увиделись.
Анастасия Григорьевна писала прошения, хлопотала, однажды даже пробилась к «самому Бочкову, который был прокурор после Вышинского». Она помнит огромный кабинет, на другом конце человечек за столом что-то писал, поднял голову, кивнул и сказал: «Знаю, знаю, ваш муж тяжело болел и умер». «Я про отца», — сказала она, ничего не понимая. «Ах да, да, это ваш отец», — сказал он.
Только потом она сообразила, что ни в какие бумаги он не смотрел, нигде не справлялся. А к матери ей удалось съездить в лагерь в 1939 году. И дядя Петя умер в лагере. Мариэта умерла в Москве…
Что же было с главой дома? Он благополучно жил до 84 лет во Франции и скончался в Париже в 1942 году. Похоронен он на русском кладбище Св. Женевьевы под Парижем, там же появились могилы его сыновей Николая, затем Сергея, их жен. Они так и не примирились, не простили отца. Анастасия Григорьевна, будучи в Париже, приходила на это кладбище к своим дядям. Отца-то могилы на родине нет; ни точной даты смерти, ни места захоронения, ничего не известно. Здесь среди русских могил ухоженного этого кладбища хорошо горюется, вспоминается, можно постоять перед деревянными крестами деда и его «обольстительницы», своих дядей и теток; все словно бы вновь сошлись одной семьей, примиренные этим кладбищем. Ей вспоминается семейный склеп Елисеевых, что был на Охте у церкви, примерно на том месте, где сейчас Красногвардейская площадь.
Во Франции дядья ее преуспели, один стал известным японистом (теперь сын его тоже востоковед), другой дядя проработал юристом. Она вспоминает, как отца ее командировали перед первой войной в Германию, в клинику, и как он вернулся раньше срока — наскучило на чужбине; как отца уговаривали в годы гражданской войны уехать на юг, а братья уговаривали уехать за рубеж…
— Вот как получилось, — заключает она недоуменно. Я понимаю невысказанный ее вопрос, один из тех вопросов, на который не ждешь ответа, но от которого невозможно отвязаться до конца дней.
Отпрыски рода Елисеевых ныне живут во Франции, в Швейцарии, в США, никто из них не знает почти ничего о своих предках, не интересуется ими. Одну лишь Анастасию Григорьевну мучает, не дает покоя история своей родословной. Может быть, потому, что она единственная сегодня, кто помнит и знает хотя бы краешек того, что скрыто за горизонтом революции. А может, то чувство долга перед памятью отца, так жестоко обездоленного судьбой. Очнулось ощущение прошлого, утаенного, запертого за семью печатями. Тот повальный интерес, который ныне, в конце восьмидесятых, охватил всех… Впрочем, не всех. Как-то перед поездкой к родным во Францию Анастасия Григорьевна, по нашему обычаю, стала готовить гостинцы. Чем можно порадовать заграничных людей, кроме надоевших матрешек и ложек. Первое, что приходит в голову, — русской черной икрой. Тоже не ново, но, по крайней мере, всегда деликатес. Да разве достанешь? Кто-то надоумил ее зайти к директору Елисеевского магазина. Она отправилась и простодушно изложила свою просьбу: так, мол, и так, хочется из Елисеевского магазина привезти потомкам… Директор безучастно кивал, потом сообщил, что помочь ничем не может, ибо дефицит идет по списку для заслуженных товарищей и имеющих на это право. Тут Анастасия Григорьевна стала предъявлять ему ветхие удостоверения о своей медали «За оборону Ленинграда» — она ведь блокадница, — медали «За трудовую доблесть», «За победу над Германией» и прочие почетные справки, скромный набор, накопленный десятилетиями, проведенными на сцене, фронтовыми поездками, гастролями, с которыми моталась по стране, отрабатывая свои сто двадцать «рэ» актерской зарплаты. Что могли значить эти бумажки для директора, необозримое могущество которого Анастасия Григорьевна вряд ли сознавала? Можно предположить даже, что документы эти своей обыденностью произвели на него совершенно обратное впечатление, потому что он вдруг с мягкой усмешкой спросил: «А чем вы можете доказать, что вы та самая Елисеева?» Вопрос был, конечно, неотразим, Анастасия Григорьевна растерялась, директор развел руками, тонко улыбнулся — так-то вот, любезная, ничем помочь не могу.
Она привела этот случай, смеясь, как забавный анекдот: впервые призналась, что внучка Елисеева, ради баночки икры, и то вот опозорилась.
Самоирония прелестное, редкое в нашем обиходе качество. Анастасия Григорьевна с легкостью подшучивала над собой, над своими промахами и над заслугами. Глядя на нее, стало жаль этого директора, упустившего счастливый случай, который однажды представился ему. И впрямь «мы ленивы и нелюбопытны». Ну, безразличие к людям — это мы уже проходили, но безразлично ему и происхождение этих витражей, причудливых светильников — магазин, где он работает! — высоких шкафов красного дерева, панелей, всей отделки, исполненной в стиле модерн начала века, бронза и дерево; после тщательной реставрации это сейчас заблистало во всей красе. Для таких людей, как тот директор, нет прошлого, впрочем, так же как и будущего. Это почасовики — распространенная порода временщиков, они появляются и исчезают, не оставив о себе ни сожаления, ни памяти. И сами они чувствуют свою временность, мимолетность, ни к чему не прилепляются душой.
Фотографии на толстых картонах старинные, коричневатые, сепией; фотографии фронтовые, любительские, пожухлые, театральные, в костюмах Баядерки, Марицы, — молодые, белозубые, поющие, полные движения, музыки. Фотографии заграничные цветные, там пальмы, незнакомые улицы; пожилые женщины за столиком — это заграничная родня. Среди вороха снимков внимание мое вдруг зацепил один — там Анастасия Григорьевна стояла вместе с сыном в воротах дома. В их позах не было случайности. Они стояли посреди темного проема ворот, и что-то это все должно было означать, какой-то неведомый замысел — «Я здесь стою и не могу иначе»… Может, ведомый только ей, Анастасии Григорьевне, потому что это она настояла, чтобы они снялись у этого дома, бывшего елисеевского дома на Васильевском острове. Наверху, над ними, на дуге подворотни различался герб с буквами «ГПЕ». Простенький герб пожалованного личного дворянства: «Григорий и Петр Елисеевы», фирма «Братья Елисеевы». Чудом сохранившийся герб над чудом сохранившейся веточкой когда-то могучего рода. Они пришли сюда, ни на что не претендуя, но и не отрекаясь и не чувствуя себя виноватыми… Было это за несколько лет до того, как сын уехал в США. Ей хотелось, чтобы на память… Кому — на память? Ей? Нам? Во всяком случае, пока что не ему. Его тогда начисто не занимали эта генеалогия с геральдикой. Он хороший сын, хороший биолог, но это прошлое — зачем оно ему? Он не взял его с собою. Что с ним делать? От этого прошлого, как из черного проема ворот, несло холодом старых бед, материнских страхов, безвестных лагерных могил… Для него это было иное прошлое, чем для матери. Снимок был для нее, для нее он что-то значил — поклон своим предкам, запоздалая дань их жизни, не такой уж бесцельной. Что-то там, в минувшем, стало яснее…
Последние комментарии
2 часов 23 минут назад
8 часов 46 минут назад
8 часов 54 минут назад
9 часов 22 минут назад
9 часов 26 минут назад
9 часов 26 минут назад