Стихотворения (1914-1916 гг.) [София Яковлевна Парнок] (fb2) читать онлайн
- Стихотворения (1914-1916 гг.) 54 Кб, 12с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - София Яковлевна Парнок
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
София Парнок
Стихотворения (1914-1916 гг.)
“К чему узор расцвечивать пестро?…”
– – –
К чему узор расцвечивать пестро?
Нет упоения сильней, чем в ритме.
Два такта перед бурным болеро
Пускай оркестр гремучий повторит мне.
– – –
Не поцелуй – предпоцелуйный миг,
Не музыка, а то, что перед нею, –
Яд предвкушений в кровь мою проник,
И загораюсь я и леденею.
“Ни утоленности, ни жажды…”
– – –
Ни утоленности, ни жажды
В истоме вашей не подстеречь.
Ко всем приветны и взор и речь:
Соперник мне никто и каждый.
– – –
Но необещанным отрадам
Как не предать мне мечты, когда
Не говорите ни нет, ни да,
Но рот целуете мне взглядом?
– – –
О, нежные скупые руки,
Как бережете свою вы лень…
Но под глазами густеет тень:
Он будет – час любовной муки!
РОНДО (Ужель конец? Глаза ненасытимы…)
– – –
Ужель конец? Глаза ненасытимы,
Уста мои ненасытимей глаз,
Сама судьба им указала вас,
Но лишь мгновенье пробыли одни мы.
Ужель последним будет первый раз?
Молчание – не тот же ли отказ!
Я не молю, мой друг неумолимый,
Но как, тоскуя, не спросить хоть раз:
Ужель конец?
– – –
Вы, для других мне изменив проказ,
От уст моих к другим устам гонимы,
Кому сквозь смех вверяете рассказ
О том, как друг вас любит нелюбимый?
Ужель последний возвещен мне час?
Ужель конец?
САФИЧЕСКИЕ СТРОФЫ (Слишком туго были зажаты губы…)
– – –
Слишком туго были зажаты губы, –
Проскользнуть откуда могло бы слово? –
Но меня позвал голос твой – я слышу –
Именем нежным.
– – –
А когда, так близки и снова чужды,
Возвращались мы, над Москвой полночной
С побережий дальних промчался ветер, –
Морем подуло…
– – –
Ветер, ветер с моря, один мой мститель,
Прилетит опять, чтобы ты, тоскуя,
Вспомнил час, когда я твое губами
Слушала сердце.
“Ветер ярый, ветер гневный…”
– – –
Ветер ярый, ветер гневный,
Рвущий в море паруса,
Я твои в струне напевной
Вызываю голоса.
– – –
Сердцу скучно быть спокойным, –
Застучи в моей крови,
Словно посвистом разбойным
Злые силы созови.
– – –
Разорви сознанья привязь,
Всем страстям открой пути.
Своевольем осчастливясь,
Время к бездне подойти.
– – –
Ветер ярый, ветер гневный,
Рвущий в море паруса,
Разбуди в струне напевной
Ветровые голоса!
“Этот вечер был тускло-палевый…”
– – –
Этот вечер был тускло-палевый, –
Для меня был огненный он.
Этим вечером, как пожелали Вы,
Мы вошли в театр «Унион».
– – –
Помню руки, от счастья слабые,
Жилки – веточки синевы.
Чтоб коснуться руки не могла бы я,
Натянули перчатки Вы.
– – –
Ах, опять подошли так близко Вы,
И опять свернули с пути!
Стало ясно мне: как ни подыскивай,
Слова верного не найти.
– – –
Я сказала: «Во мраке карие
И чужие Ваши глаза…»
Вальс тянулся, и виды Швейцарии:
На горах турист и коза.
– – –
Улыбнулась, – Вы не ответили…
Человек не во всем ли прав!
И тихонько, чтоб Вы не заметили,
Я погладила Ваш рукав.
– – –
.
1915 (?)
ГАЗЕЛЫ
– – –
Утишительница боли – твоя рука,
Белотелый цвет магнолий – твоя рука.
– – –
Зимним полднем постучалась ко мне любовь,
И держала мех соболий твоя рука.
– – –
Ах, как бабочка, на стебле руки моей
Погостила миг – не боле – твоя рука!
– – –
Но зажгла, что притушили враги и я,
И чего не побороли, твоя рука:
– – –
Всю неистовую нежность зажгла во мне,
О, царица своеволий, твоя рука!
– – –
Прямо на сердце легла мне (я не ропщу:
Сердце это не твое ли!) – твоя рука.
“Скажу ли вам: я вас люблю?…”
– – –
Скажу ли вам: я вас люблю?
Нет, ваше сердце слишком зорко.
Ужель его я утолю
Любовною скороговоркой?
– – –
Не слово – то, что перед ним:
Молчание минуты каждой,
Томи томленьем нас одним,
Единой нас измучай жаждой.
– – –
Увы, как сладостные «да»,
Как все «люблю вас» будут слабы,
Мой несравненный друг, когда
Скажу я, что сказать могла бы.
“Причуды мыслей вероломных…”
– – –
Причуды мыслей вероломных
Не смог дух алчный превозмочь, –
И вот, из тысячи наемных,
Тобой дарована мне ночь.
– – –
Тебя учило безразличье
Лихому мастерству любви.
Но вдруг, привычные к добыче,
Объятья дрогнули твои.
– – –
Безумен взгляд, тоской задетый,
Угрюм ревниво сжатый рот, –
Меня терзая, мстишь судьбе ты
За опоздалый мой приход.
“Люблю в романе все пышное и роковое…”
– – –
Люблю в романе все пышное и роковое:
Адский смех героинь, напоенный ядом клинок…
А наша повесть о том, что всегда нас – двое,
Что, друг к другу прильнув, я одна и ты одинок.
– – –
О, как таинствен герой романтически-тощий,
С томной бледностью щек, с разлетом суровым бровей!
И есть ли тайна скучнее нашей и проще:
Неслиянность души с душою, возлюбленной ей.
“Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою…”
Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою. Сафо
– – –
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою»-
Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!
Ночью задумалась я над курчавой головкою,
Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя, –
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».
– – –
Вспомнилось, как поцелуй отстранила уловкою,
Вспомнились эти глаза с невероятным зрачком…
В дом мой вступила ты, счастлива мной, как обновкою:
Поясом, пригоршней бус или цветным башмачком,-
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».
– – –
Но под ударом любви ты – что золото ковкое!
Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени,
Где словно смерть провела снеговою пуховкою…
Благодарю и за то, сладостная, что в те дни
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».
– – –
.
Февраль 1915 (?)
“Снова знак к отплытию нам дан!…”
– – –
Снова знак к отплытию нам дан!
Дикой полночью из пристани мы выбыли.
Снова сердце – сумасшедший капитан –
Правит парус к неотвратной гибели.
– – –
Вихри шар луны пустили в пляс
И тяжелые валы окрест взлохматили…
– Помолись о нераскаянных о нас,
О поэт, о спутник всех искателей!
– – –
.
7 февраля 1915
“Где море? Где небо? Вверху ли, внизу?…”
– – –
Где море? Где небо? Вверху ли, внизу?
По небу ль, по морю ль тебя я везу,
Моя дорогая?
– – –
Отлив. Мы плывем, но не слышно весла,
Как будто от берега нас отнесла
Лазурь, отбегая.
– – –
Был час. – Или не был? – В часовенке гроб,
Спокойствием облагороженный лоб, –
Как странно далек он!
– – –
Засыпало память осенней листвой…
О радости ветер лепечет и твой
Развеянный локон.
– – –
.
Февраль 1915 (?)
“С пустынь доносятся…”
– – –
С пустынь доносятся
Колокола.
По полю, по сердцу
Тень проплыла.
– – –
Час перед вечером
В тихом краю.
С деревцем встреченным
Я говорю.
– – –
Птичьему посвисту
Внемлет душа.
Так бы я по свету
Тихо прошла.
– – –
.
16 марта 1915
“Что мне усмешка на этих жестоких устах!…”
– – –
Что мне усмешка на этих жестоких устах!
Все, чем живу я, во что безраздумно я верую,
Взвесил, оценщик, скажи, на каких ты весах?
Душу живую какою измерил ты мерою?
Здесь ли ты был, когда совершалось в тиши
Дело души?
БЕЛОЙ НОЧЬЮ
– – –
Не небо – купол безвоздушный
Над голой белизной домов,
Как будто кто-то равнодушный
С вещей и лиц совлек покров.
– – –
И тьма – как будто тень от света,
И свет – как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы?
– – –
Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.
– – –
Пусть лживо-нежен, лживо-ровен
Твой взгляд из-под усталых век, –
Ах, разве может быть виновен
Под этим небом человек!
– – –
.
(опубл. 05.1915)
“В земле бесплодной не взойти зерну…”
– – –
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? –
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
– – –
Опять, опять «Ненастный день потух»,
Оборванный пронзительным «но если»!
Не вся ль душа моя, мой мир не весь ли
В словах теперь трепещет этих двух?
– – –
Чем жарче кровь, тем сердце холодней,
Не сердцем любишь ты – горячей кровью.
Я в вечности, обещанной любовью,
Не досчитаю слишком многих дней.
– – –
В глазах моих веселья не лови:
Та, третья, уж стоит меж нами тенью.
В душе твоей не вспыхнуть умиленью,
Залогу неизменному любви, –
– – –
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? –
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
СОНЕТ (Следила ты за играми мальчишек…)
– – –
Следила ты за играми мальчишек,
Улыбчивую куклу отклоня.
Из колыбели прямо на коня
Неистовства тебя стремил излишек.
– – –
Года прошли, властолюбивых вспышек
Своею тенью злой не затемня
В душе твоей, – как мало ей меня,
Беттина Арним и Марина Мнишек!
– – –
Гляжу на пепел и огонь кудрей,
На руки, королевских рук щедрей, –
И красок нету на моей палитре!
– – –
Ты, проходящая к своей судьбе!
Где всходит солнце, равное тебе?
Где Гёте твой и где твой Лже-Димитрий?
– – –
.
9 мая 1915
Коктебель и Св.Горы
“Я не знаю моих предков, – кто они?…”
– – –
Я не знаю моих предков, – кто они?
Где прошли, из пустыни выйдя?
Только сердце бьется взволнованней,
Чуть беседа зайдет о Мадриде.
– – –
К этим далям овсяным и клеверным,
Прадед мой, из каких пришел ты?
Всех цветов глазам моим северным
Опьянительней черный и желтый.
– – –
Правнук мой, с нашей кровью старою,
Покраснеешь ли, бледноликий,
Как завидишь певца с гитарою
Или женщину с красной гвоздикой?
– – –
.
15 июня 1915
Коктебель
“Он ходит с женщиной в светлом…”
– – –
Он ходит с женщиной в светлом, –
Мне рассказали. –
Дом мой открыт всем ветрам,
Всем ветрам.
– – –
Они – любители музык –
В девять в курзале.
Стан ее плавный узок,
Так узок…
– – –
Я вижу: туманный берег,
В час повечерья,
Берег, холмы и вереск,
И вереск.
– – –
И рядом с широким фетром
Белые перья…
Сердце открыто ветрам,
Всем ветрам!
– – –
.
17 июня 1915
“Кипящий звук неторопливых арб…”
– – –
Кипящий звук неторопливых арб
Просверливает вечер сонно-жаркий.
На сене выжженном, как пестрый скарб,
Лежат медноволосые татарки.
– – –
Они везут плоды. На конских лбах
Лазурных бус позвякивают кисти.
Где гуще пурпур – в вишнях ли, в губах?
Что – персик или лица золотистей?
– – –
Деревня: тополя в прохладе скал,
Жилища и жаровни запах клейкий.
Зурна заныла, – и блеснул оскал
Татарина в узорной тюбетейке.
– – –
.
7 июля 1915
Коктебель
“Он в темных пальцах темную держал…”
– – –
Он в темных пальцах темную держал,
Тяжелую и сладостную розу.
По набережной к дому провожал
Нас Requiem суровый Берлиоза.
– – –
Под нами желтая рвалась река,
Как будто львиная металась грива…
И, подавая розу, льнет тоскливо
К моей руке его рука.
– – –
Над мраморною лестницей, в саду
Стелили тени плавные платаны,
И слабо волновался на ходу
Лиловый шелк торжественной сутаны…
– – –
И расстаемся мы не потому ль
(Ах, был весь Рим в том профиле орлином!),
Что горьким вереском и острым тмином
В моей стране цветет июль?
– – –
.
29 июля 1915
Святые Горы
“Летят, пылая, облака…”
– – –
Летят, пылая, облака,
Разрушился небесный город.
Упряма поступь и легка,
Раскинут ветром вольный ворот.
– – –
Кто мне промолвил «добрый путь»,
Перекрестил – кто на дорогу?
Пусть не устанут ветры дуть,
От твоего стремить порога.
– – –
Былое – груз мой роковой –
Бросаю черту на потребу.
Над бесприютной головой
Пылай, кочующее небо!
– – –
.
31 июля 1915
Святые Горы
“Журавли потянули к югу…”
– – –
Журавли потянули к югу.
В дальний путь я ухожу.
Где я встречу ее, подругу,
Роковую госпожу?
– – –
В шумном шелке ли, в звонких латах?
В кэбе, в блеске ль колесниц?
Под разлетом бровей крылатых
Где ты, ночь ее ресниц?
– – –
Иль полунощные бульвары
Топчет злой ее каблук?
Или спрятался локон ярый
Под монашеский клобук?
– – –
Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен –
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!
– – –
.
1 августа 1915
Святые Горы
“Смотрят снова глазами незрячими…”
– – –
Смотрят снова глазами незрячими
Матерь Божья и Спаситель-Младенец.
Пахнет ладаном, маслом и воском.
Церковь тихими полнится плачами.
Тают свечи у юных смиренниц
В кулачке окоченелом и жестком.
– – –
Ах, от смерти моей уведи меня,
Ты, чьи руки загорелы и свежи,
Ты, что мимо прошла, раззадоря!
Не в твоем ли отчаянном имени
Ветер всех буревых побережий,
О, Марина, соименница моря!
– – –
.
5 августа 1915
Святые Горы
“Должно быть, голос мой бездушен…”
– – –
Должно быть, голос мой бездушен
И речь умильная пуста.
Сонет дописан, вальс дослушан
И доцелованы уста.
– – –
На книгу облетает астра,
В окне заледенела даль.
Передо мной: «L’Abesse de Castro»,
Холодно-пламенный Стендаль.
– – –
Устам приятно быть ничьими,
Мне мил пустынный мой порог…
Зачем приходишь ты, чье имя
Несет мне ветры всех дорог?
– – –
.
3 сентября 1915
“На синем – темно-розовый закат…”
– – –
На синем – темно-розовый закат
И женщина, каких поют поэты.
Вечерний ветер раздувает плат:
По синему багряные букеты.
– – –
И плавность плеч и острия локтей
Явила ткань узорная, отхлынув.
Прозрачные миндалины ногтей
Торжественней жемчужин и рубинов.
– – –
У юных мучениц такие лбы
И волосы – короны неподвижней.
Под взлетом верхней девичьей губы
Уже намеченная нега нижней.
– – –
Какой художник вывел эту бровь,
И на виске лазурью тронул вену,
Где Рюриковичей варяжья кровь
Смешалась с кровью славною Комнена?
– – –
.
16 сентября 1915
КАРОЛИНЕ ПАВЛОВОЙ
– – –
И вновь плывут поля – не видишь ты, не видишь! –
И одуванчик умилительно пушист.
Росинку шевеля, – не видишь ты, не видишь! –
Пошатывается разлатый лист.
– – –
И провода поют, – не слышишь ты, не слышишь,
Как провода поют над нивами, и как
Вдали копыта бьют – не слышишь ты, не слышишь! –
И поздний выстрел будит березняк.
– – –
Июль у нас, январь, – не помнишь ты, не помнишь:
Тебе столетие не долгосрочной дня.
Так памятлива встарь, – не помнишь ты, не помнишь
Ни вечера, ни ветра, ни меня!
– – –
.
24 сентября 1915
“Как в истерике, рука по гитаре…”
– – –
Как в истерике, рука по гитаре
Заметалась, забилась, – и вот
О прославленном, дедовском Яре
Снова голос роковой поет.
– – –
Выкрик пламенный, – и хору кивнула,
И поющий взревел полукруг,
И опять эта муза разгула
Сонно смотрит на своих подруг.
– – –
В черном черная, и белы лишь зубы,
Да в руке чуть дрожащий платок,
Да за поясом воткнутый, грубый,
Слишком пышный, неживой цветок.
– – –
Те отвыкнуть от кочевий успели
В ресторанном тепле и светле.
Тех крестили в крестильной купели,
Эту – в адском смоляном котле!
– – –
За нее лишь в этом бешеном сброде,
Задивившись на хищный оскал,
Забывая о близком походе,
Поднимает офицер бокал.
– – –
.
26 сентября 1915
РОНДЕЛЬ
– – –
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою», –
И вздрогнул он, привычный к бою,
Пришлец из буйной Кабарды.
– – –
Рука и взгляд его тверды, –
Не трепетали пред пальбою.
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою».
– – –
Озарены цыган ряды
Луной и жженкой голубою.
И, упоенная собою,
Под треск гитар, под вопль орды
Она поет: «Аллаверды».
– – –
.
29 сентября 1915
РОНДО (Я вспомню все. Всех дней, в одном безмерном миге…)
– – –
Я вспомню все. Всех дней, в одном безмерном миге,
Столпятся предо мной покорные стада.
На пройденных путях ни одного следа
Не минуя, как строк в моей настольной книге,
И злу всех дней моих скажу я тихо «да».
– – –
Не прихотью ль любви мы вызваны сюда, –
Любовь, не тщилась я срывать твои вериги!
И без отчаянья, без страха, без стыда
Я вспомню все.
– – –
Пусть жатву жалкую мне принесла страда,
Не колосом полны – полынью горькой – риги,
И пусть солгал мой бог, я верою тверда,
Не уподоблюсь я презренному расстриге
В тот бесконечный миг, в последний миг, когда
Я вспомню все.
“Снова на профиль гляжу я твой крутолобый…”
– – –
Снова на профиль гляжу я твой крутолобый
И печально дивлюсь странно-близким чертам твоим.
Свершилося то, чего не быть не могло бы:
На пути на одном нам не было места двоим.
– – –
О, этих пальцев тупых и коротких сила,
И под бровью прямой этот дико-недвижный глаз!
Раскаяния, – скажи, – слеза оросила,
Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?
– – –
Не оттого ли вражда была в нас взаимной
И страстнее любви и правдивей любви стократ,
Что мы двойника друг в друге нашли? Скажи мне,
Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?
“Окиньте беглым, мимолетным взглядом…”
– – –
Окиньте беглым, мимолетным взглядом
Мою ладонь:
Здесь две судьбы, одна с другою рядом,
Двойной огонь.
– – –
Двух жизней линии проходят остро,
Здесь «да» и «нет», –
Вот мой ответ, прелестный Калиостро,
Вот мой ответ.
– – –
Блеснут ли мне спасительные дали,
Пойду ль ко дну, –
Одну судьбу мою вы разгадали,
Но лишь одну.
АЛКЕЕВЫ СТРОФЫ
– – –
И впрямь прекрасен, юноша стройный, ты:
Два синих солнца под бахромой ресниц,
И кудри темноструйным вихрем,
Лавра славней, нежный лик венчают.
– – –
Адонис сам предшественниц юный мой!
Ты начал кубок, ныне врученный мне, –
К устам любимой приникая,
Мыслью себя веселю печальной:
– – –
Не ты, о юный, расколдовал ее.
Дивясь на пламень этих любовных уст,
О, первый, не твое ревниво, –
Имя мое помянет любовник.
– – –
.
3 октября 1915
“Как встарь, смешение наречий…”
И дам тебе ключи от Царства Небесного: и что свяжешь на Земле, то будет связано на небесах… Евангелие от Матфея, гл. 16
– – –
Как встарь, смешение наречий, –
Библейский возвратился век,
И поднял взгляд нечеловечий
На человека человек.
– – –
Гонимы роковою ложью,
Друг в друге разъяряют злость,
И, поминая имя Божье,
В Христову плоть вонзают гвоздь.
– – –
По нивам и по горным кряжам
Непостижимый свист ядра…
Что скажете и что мы скажем
На взгляд взыскующий Петра?
– – –
.
26 октября 1915
ЕКАТЕРИНЕ ГЕЛЬЦЕР
– – –
И вот она! Театр безмолвнее
Невольника перед царем.
И палочка взвилась, как молния,
И вновь оркестра грянул гром.
– – –
Лучи ль над ней свой блеск умножили,
Иль от нее исходит день?
И отрок рядом с ней – не то же ли,
Что солнцем брошенная тень?
– – –
Его непостоянством мучая,
Носок вонзает в пол, и вдруг,
Как циркулем, ногой летучею
Вокруг себя обводит круг.
– – –
И, следом за мгновенным роздыхом,
Пока вскипает страсть в смычках,
Она как бы вспененным воздухом
Взлетает на его руках…
– – –
Так встарь другая легконогая –
Прабабка «русских Терпсихор» –
Сердца взыскательные трогая,
Поэта зажигала взор.
– – –
У щеголей не те же чувства ли,
Но разочарованья нет:
На сцену наведен без устали
Онегина «двойной лорнет».
– – –
.
26 октября 1915
“Люблю тебя в твоем просторе я…”
– – –
Люблю тебя в твоем просторе я
И в каждой вязкой колее.
Пусть у Европы есть история, –
Но у России: житие.
– – –
В то время, как в духовном зодчестве
Пытает Запад блеск ума,
Она в великом одиночестве
Идет к Христу в себе сама.
– – –
Порфиру сменит ли на рубище,
Державы крест на крест простой, –
Над странницею многолюбящей
Провижу венчик золотой.
– – –
.
Ноябрь 1915 (?)
ГАДАНИЕ
– – –
Я – червонная дама. Другие, все три,
Против меня заключают тайный союз.
Над девяткой, любовною картой, – смотри:
Книзу лежит острием пиковый туз,
Занесенный над сердцем колючий кинжал.
Видишь: в руках королей чуждых – жезлы,
Лишь червонный один меч в руке своей сжал,
Злобно глядит, – у других взгляды не злы…
Будет любовь поединком двух воль.
Кто же он, кто же он, грозный король?
– – –
Ни друзей, ни веселий, ни встреч, ни дорог! –
Словно оборвана нить прежней судьбы,
И не свадебный хор стережет мой порог, –
Брачной постелью в ту ночь будут гробы.
От всего, что любимо, меня отделя,
Черные, видишь, легли карты кругом.
Мысли, черные мысли – гонцы короля:
Близок приход роковой в светлый мой дом…
Будет любовь поединком двух воль.
Кто же он, кто же он, грозный король?
– – –
.
Ноябрь 1915 (?)
“Как светел сегодня свет!…”
– – –
Как светел сегодня свет!
Как живы ручьи живые!
Сегодня весна впервые,
И миру нисколько лет!
– – –
И этот росток стебля,
Воистину, первороден,
Как в творческий день Господень,
Когда зацвела земля.
– – –
Всем птицам, зверям и мне,
Затерянной между ними,
Адам нарекает имя, –
Не женщине, а жене.
– – –
Ни святости, ни греха!
Во мне, как во всем, дыханье,
Подземное колыханье
Вскипающего стиха.
– – –
.
Ноябрь 1915 (?)
“Узорами заволокло…”
– – –
Узорами заволокло
Мое окно. – О, день разлуки! –
Я на шершавое стекло
Кладу тоскующие руки.
– – –
Гляжу на первый стужи дар
Опустошенными глазами,
Как тает ледяной муар
И расползается слезами.
– – –
Ограду перерос сугроб,
Махровей иней и пушистей,
И садик – как парчовый гроб,
Под серебром бахром и кистей…
– – –
Никто не едет, не идет,
И телефон молчит жестоко.
Гадаю – нечет или чет? –
По буквам вывески Жорж Блока.
“В этот вечер нам было лет по сто…”
– – –
В этот вечер нам было лет по сто.
Темно и не видно, что плачу.
Нас везли по Кузнецкому мосту,
И чмокал извозчик на клячу.
– – –
Было все так убийственно просто:
Истерика автомобилей;
Вдоль домов непомерного роста
На вывесках глупость фамилий;
– – –
В вашем сердце пустынность погоста;
Рука на моей, но чужая,
И извозчик, кричащий на остов,
Уныло кнутом угрожая.
“Краснеть за посвященный стих…”
– – –
Краснеть за посвященный стих
И требовать возврата писем, –
Священен дар и независим
От рук кощунственных твоих!
– – –
Что возвращать мне? На, лови
Тетрадь исписанной бумаги,
Но не вернуть огня, и влаги,
И ветра ропотов любви!
– – –
Не ими ль ночь моя черна,
Пустынен взгляд и нежен голос,
Но знаю ли, который колос
Из твоего взошел зерна?
“Ты, молодая, длинноногая!…”
Марине Баранович
– – –
Ты, молодая, длинноногая! С таким
На диво слаженным, крылатым телом!
Как трудно ты влачишь и неумело
Свой дух, оторопелый от тоски!
– – –
О, мне знакома эта поступь духа
Сквозь вихри ночи и провалы льдин,
И этот голос, восходящий глухо
Бог знает из каких живых глубин.
– – –
Я помню мрак таких же светлых глаз.
Как при тебе, все голоса стихали,
Когда она, безумствуя стихами,
Своим беспамятством воспламеняла нас.
– – –
Как странно мне ее напоминаешь ты!
Такая ж розоватость, золотистость
И перламутровость лица, и шелковистость,
Такое же биенье теплоты…
– – –
И тот же холод хитрости змеиной
И скользкости… Но я простила ей!
И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,
Виденье соименницы твоей!
– – –
.
Осень 1929
Последние комментарии
12 часов 22 минут назад
12 часов 22 минут назад
17 часов 41 минут назад
21 часов 23 минут назад
21 часов 44 минут назад
22 часов 38 минут назад